Гай

Если я с жизнью сыграю вничью,

можно мне овертайм?

«Овертайм», Ксана Сан, GAN13

Правила перевозок:

1. При регистрации Перевозчику присваивается уникальное имя, которое позволяет его идентифицировать. Имена не могут повторяться.

2. Каждый Перевозчик имеет свою категорию: 1, 2, 3. Стоимость услуг напрямую зависит от категории. Перевозчик имеет право сменить категорию или работать по всем, о чём обязан оповестить Организацию.

3. Заказ считается принятым в работу после согласия Перевозчика и внесения предоплаты в размере 50% от общей стоимости услуги. Оплата производится любым удобным для Заказчика способом. Вторая часть вносится после выполнения заказа. В случае отказа от оплаты Заказчик вносится в чёрный список пожизненно.

4. Все риски, связанные с транспортировкой пассажира (посылки), Перевозчик берёт на себя.

5. Пассажир (посылка) должны быть доставлены в указанное место, несмотря на трудности, возникающие в пути. В случае невыполнения заказа в указанные сроки, Перевозчик обязан вернуть предоплату и выплатить 20% от общей стоимости услуги Заказчику за доставленные неудобства.

6. Перевозчик вправе аннулировать заказ на любой стадии выполнения в случае личного оскорбления или прямой угрозы жизни от пассажира. Заказчик заносится в чёрный список пожизненно.

7. Заказчик обязан оповестить Перевозчика о содержимом посылки (кроме документов и электронных носителей), если Перевозчик относится ко 2 или 3 категории.

8. Перевозчик использует личное транспортное средство, отвечающее качеству перевозок и удовлетворяющее запросы Заказчиков. Обслуживание и оформление необходимой документации является обязанностью Перевозчика.

9. Все Перевозчики, зарегистрированные в Организации, проверены и соответствуют заявленной категории.

Пролог

Смерть. Мы так редко о ней задумываемся, что её приход вводит нас в ступор. Нам кажется, впереди так много времени, что мы забываемся. Плывём по жизни, возомнив себя бессмертными, считая, что на длинной дороге ещё множество шансов и возможностей. Удивительно, но я сожалею не о том, что сделал, а о том, чего не сделал: не позвонил, не сказал, не пришёл, не оправдал ожиданий. И этих «не» так много, что я задыхаюсь от уничтожающей беспомощности и чёртового сожаления, заполняющего моё тело.

Я просрал так много шансов, сворачивая не туда, что в данный момент отчётливо вижу их все, словно перематываю плёнку на старом видеомагнитофоне, который монотонно и жестоко показывает мне пустой жизненный путь. Я столько упустил… После меня ничего не останется, и даже память, которая должна сохранить меня для других, со временем поблёкнет, подкидывая редким людям мой нечёткий образ. И сколько этих людей?

Только мать. Хорошим сыном меня назвать нельзя, но изредка я всё же звонил и повторял заученную фразу «я в порядке». Это давало ей понимание, что непутёвый ребёнок ещё не отправился на тот свет, а значит, в следующем месяце на счёт поступит привычная сумма. Ей не нужны были деньги – нужен был я. Сын, который так рано вырвался на волю, чтобы нажраться долбанной свободы, о которой долго мечтал. Лишь иногда что-то в левой части груди едва ощутимо тянуло, и я набирал её номер. Слушал недолго, но всегда внимательно, даря несколько минут радости и, наверное, облегчения. Разные номера, но она всегда меня узнавала по короткому «это я», отмахиваясь от своих проблем и желая хоть немного узнать о том, как живёт её сын. Сейчас нестерпимо хочется услышать её тихое: «Лаза́рик, береги себя».

Мать всегда спрашивала, не пришёл ли я к решению создать семью. Отношения в моей жизни были, но о продолжении рода я никогда не задумывался, считая свою деятельность непригодной для создания чего-то основательного. Столько раз видел, как использовали близких для достижения желаемого результата, что в какой-то момент зарёкся. Проще одному. Именно так. Но сейчас мне до болезненных колик хочется, чтобы кто-то помнил обо мне и даже пустил скупую слезу, сожалея о столь внезапном уходе. Сын. Я бы хотел сына, которого у меня никогда не будет. И место, где меня ждут, вспоминают, переживают и хотят возвращения.

Поздно сожалеть. Особенно в тот момент, когда лежишь посреди леса мордой в снегу, физически ощущая, как с каждой каплей крови тело покидает жизнь. Я неоднократно получал ранения, но ни одно из них не подвело меня к черте, за которой лишь темнота. Ни на секунду не сомневался, что выкарабкаюсь, вернувшись к привычному и ставшему нормой распорядку. Отработанный алгоритм, долгие годы не дававший сбоя, рассыпается, являя омерзительную изнанку, где я беззащитен перед обстоятельствами, а тело больше мне не подчиняется, издавая редкие хрипы, напоминающие истошные завывания зверя, попавшего в смертельную западню.

И единственное, чего я сейчас желаю – шанс. Ещё один чёртов шанс, который непременно использовал бы…

Глава 1

Гай

Перебираю заявки на перевозку, отмечая, что все маршруты не привлекательны. Вернулся два часа назад, пообещав себя небольшую передышку. Несколько месяцев за рулём напомнили, что мне тридцать шесть, а спина желает значительную часть времени находиться в горизонтальном положении.

Звонок «оператора» настораживает, и я мысленно перебираю детали последнего заказа, отмечая, что всё прошло спокойно. Работа в качестве Перевозчика без нареканий пять лет делает меня привлекательным выбором для пассажиров.

– Слушаю.

– Запрос на перевозку. Пункт назначения – Москва. Ставка сто тысяч.

Металлический голос рублено озвучивает условия, ввергая в недоумение. Мы сами выбираем, в каком направлении двигаться и какие заказы принимать. В Организации не принято навязывать пассажиров, как и отговаривать от выбранного маршрута. С момента согласия Перевозчик отвечает за доставку пассажира или посылки, навешивая ответственность добровольно и рискуя жизнью.

– Моя ставка пятьдесят.

– Два часа назад вы отчитались о доставке пассажира. Предлагаемый заказ находится в двадцати километрах от вас. Остальные Перевозчики находятся на более удалённом расстоянии. Двойная оплата за срочность. Пассажира необходимо забрать в течение получаса.

Отдых в задницу, потому что двойная оплата предлагается нечасто, а мне так вообще впервые. К тому же я собирался выдвинуться обратно, чтобы навестить старого знакомого, так что нам с пассажиром «по пути».

– Беру.

Через минуту прилетает задаток и адрес, спешу на точку, остановившись у элитной высотки. Охранник на воротах придирчиво осматривает мою машину, наворачивая круги, а затем достаёт телефон, чтобы произнести несколько слов. Сижу двадцать минут, прежде чем ощущаю удар по машине со стороны пассажирской двери. Вылетаю, чтобы узнать, кто не в состоянии обуздать свою злость, натыкаясь на девчонку.

– Я сама, что ли, должна таскать чемодан? – Толкает ногой озвученный предмет. – В багажник положи, – приказывает, сложив руки на груди и ожидая исполнения.

– Для того, чтобы озвучить просьбу, достаточно было открыть дверь и позвать меня.

– Ты откуда такой умный? – Маленькая хамка прищуривается, окидывая меня презрительным взглядом. – Взял заказ, значит, должен, как овчарка наворачивать круги и ждать, когда пассажир озвучит свои просьбы.

– Как взял, так и скину. – Достаю телефон, чтобы связаться с оператором. – И сделаю это прямо сейчас.

Я очень устал, и перепалки с хамоватой сыкухой в мои планы не входили. Пусть ждёт другого Перевозчика, который согласится терпеть её выходки. А веселье намечается однозначно, что вполне легко определяется по нескольким фразам. С опытом приходит способность в первые несколько минут оценить риски, а пара предложений дают представления о человеке, с которым тебе придётся провести в машине немало времени.

– Да ладно тебе, – кладёт ладонь на моё плечо, ласково поглаживая. – Сорвалась. Поцапалась с парнем, наговорил мне гадостей и закинул в чёрный список. Ты просто под руку попал. Не отменяй заказ.

Застываю, окидываю девчонку взглядом, отмечая дорогие брендовые шмотки, телефон последней модели, который она зажала в руке, и множество украшений. С уверенностью скажу, что камни настоящие и довольно редкие. Образ дополнен короткой белой шубой, леопардовыми ботфортами и красной сумкой. Ярко, хаотично и броско. Лицо… Я бы сделал выводы, если бы смог рассмотреть её настоящую под несколькими слоями косметики. Либо она так вырядилась для меня, либо это её привычный образ, что однозначно пугает. Много не означает «хорошо», а хорошо часто требует «в меру». Но последнее слово ей неизвестно.

– А тебе никогда родители не говорили, что твоё настроение является исключительно твоим, и окружающие не несут ответственности за такого же сопляка, который пизданул лишнего?

– Говорили, – фыркнув, открывает дверь, – но я их не слушала.

– Заметно. На заднее, – приказ, который не подлежит обсуждению, но девчонка решает всё же потягаться со мной.

– Я хочу ехать спереди.

– Твоё «хочу» меня мало волнует, – стою, не спешу занять водительское место, чтобы продавить мелкую хамку. – Есть установленные правила. Мы не сдвинемся, пока ты не сядешь туда, куда требуется, – указываю назад и жду исполнения требований.

– Ладно, – закатывает глаза и исчезает на заднем сиденье.

Оказываюсь в машине, едва не ругнувшись снова, потому что девчонка закинула конечности на сиденье и намеренно ёрзает острыми каблуками по кожаной обивке.

– Сядь как полагается, – гаркаю, отчего она дёргается, но желаемый эффект достигнут. – И пристегнись.

– Кто пристёгивается на заднем сиденье? – пищит, переходя на визг.

– Ты. Сейчас.

– Ладно, – недовольно цокает, – всё, пристегнулась. Может, уже поедем? Надеюсь, тебе сказали, что заказ срочный?

Трогаюсь с места, выезжая в сторону трассы, забивая вопль интуиции, которая бьёт копытом. Дерьмовая будет поездка. Ехать два дня, и девчонка ещё подкинет мне проблем. А пока уткнулась в телефон, прерывая блаженную тишину противным щёлканьем. Быстро порхает пальцами по экрану, улыбается и шевелит губами, видимо, проговаривая набираемый текст. И чтобы не слышать монотонный раздражающий звук, поднимаю перегородку.

Тут же тарабанит по преграде, а затем насилует кнопку вызова. Приходится опустить и приготовиться к новой порции недовольства мною.

– Эй! Я против, чтобы ты от меня отгораживался!

– А я против два дня слушать гадкое щёлканье твоего телефона. Или выключай звук, или я поднимаю перегородку.

– Тебе заплатили вдвойне не для того, чтобы ты рот открывал! – заводится, и я понимаю, что озвученный парень здесь ни при чём – девчонка не приемлет иного мнения. И на его месте я бы тоже закинул её в чёрный список, а затем удалил и из своей жизни.

– С огромным удовольствием его закрою, – улыбаюсь, и преграда вновь поднимается.

Блядь. Это тот момент, когда понимаешь, что влип по самые яйца. Два дня. Два, твою мать, бесконечных дня в компании невоспитанной сыкухи! И почему не уточнил пол пассажира, услышав лишь о сумме? Следующий час не обращаю внимания на стук и выкрики, которые, разбиваясь о преграду, доносятся глухими моментами. Спустя четыре опускаю перегородку, чтобы поймать яростный взгляд, впивающийся острыми пиками и раздирающий на куски. И если девчонка решила, что её недовольство откликнется во мне хоть какими-нибудь эмоциями, ошиблась.

– Успокоилась? – спрашиваю безразлично, чтобы она поняла – плевать мне на её метания.

– Я против изоляции, – в меня летит претензия. – Хочу, чтобы ты разговаривал со мной.

– Хотеть не вредно, вредно не хотеть. Знаешь такое? Вероятно, в силу своего юного возраста ты ещё не знаешь, что жизнь исполняет не все наши «хочу». Ради некоторых желаний придётся изрядно напрячься.

– Ты сейчас говоришь, как мой отец, – складывает руки, насупившись и отвернувшись к окну, что позволяет заметить множество серёг вдоль ушной раковины.

– Наверное, потому, что я такой же старый.

– И насколько? Тебе пятьдесят?

– Тридцать шесть. Ты мне в дочери годишься.

– Мне девятнадцать, – выдаёт свой возраст, но я бы поспорил, потому что зверский макияж делает её лет на десять старше.

– И? И в шестнадцать у людей дети рождаются. Ничего особенного. В некоторых странах это возраст вступления в брак.

– Я детей не планирую. Никогда. Роль матери не для меня.

– А какая для тебя? – становится интересно, к чему это чудо стремится, если стремления вообще имеются.

– Я хочу жить свободно. Ехать куда пожелаю, спать с кем хочу и удовлетворять свои желания.

– Для всего этого не существует преград, если у тебя есть пара-тройка миллионов долларов, – подмигиваю, намекая, что у её парня, скорее всего, таких сумм не имеется, а судя по внешнему виду и стоимости украшений, содержит её точно не он. – Я так понимаю, ты на полном обеспечении родителей.

– С чего ты взял? По-твоему, мой парень не может купить для меня, например, браслетик Картье или телефон последней модели?

– Понятия не имею, – пожимаю плечами. – Мне, в общем-то, всё равно. Ты – заказ, о котором я забуду после выполнения. Меня не волнует, где ты окажешься после того, как покинешь мою машину.

– Тебе плевать на своих пассажиров? – придвигается, вклинившись между сиденьями, и при её приближении в нос врезается сладко-приторный аромат парфюма.

– Абсолютно. Это моя работа. Не более.

– Меня зовут Алина, – тихо произносит, потупив взгляд, и на секунду мне кажется, что передо мной девочка с вполне привычными для обычных людей проблемами. Но уверен, лишь кажется.

– Не настолько редкое имя, чтобы я его запомнил.

– А тебя?

– Гай, – озвучиваю прозвище, под которым числюсь в системе Перевозчиков. Настоящее для самых близких, и их немного.

– Это прозвище! – возмущается, желая получить достоверную информацию.

– Большего ты не получишь, Алина. – Девчонка разочарованно возвращается на место, лишь искоса посматривая на меня. – На ночь остановимся в одной из моих квартир.

– Мы остановимся в отеле. Дорогом, пятизвёздочном отеле, где я уже забронировала номер, – машет телефоном, давая понять, что моё мнение в расчёт не берётся и данный момент она спланировала заранее.

– Так не пойдёт.

– Только так, – шипит, – я отказываюсь ночевать в какой-то хате с тараканами.

– Первое: тараканов там нет. Обычная квартира с хорошим ремонтом в тихом районе. Второе: при оформлении заказа уточнений по отелю не было. Подобные моменты оговариваются заранее, к тому же в отеле многолюдно, а я не знаю, кто ты и по какой причине воспользовалась услугами Перевозчика. Если существует вероятность, что тебе угрожает опасность, в отеле защитить тебя будет сложно. Поэтому квартира. Без возражений.

– Я могу оплатить хороший номер на двоих, – камень в мой огород, или, скорее, нежелание менять привычки. – Не переживай, твоя ставка не изменится. Это моя прихоть, и я её оплачиваю.

– Ты хотела сказать, папа? Сомневаюсь, Алина, что ты усердно трудишься.

– А, может, я богатая наследница, имеющая возможность ни в чём себе не отказывать.

– Вряд ли, – усмехаюсь. – Судя по тому, что я увидел за несколько часов, если бы ты имела право голоса, сейчас летела чартером или же восседала на заднем сиденье тачки премиум-класса. Могу предположить, что за эту поездку платишь не ты.

И по этой же причине я увидел страх во взгляде, когда пригрозил отменой заказа. Видимо, девчонка опасается гнева того, кто устроил эту поездку.

– Желать самого лучшего не запрещается.

– Нет. Только при условии, что лучшего ты достиг собственными усилиями. В этом случае «лучшее» приносит гораздо больше удовольствия.

– Родители обязаны обеспечивать своих детей!

– А, всё-таки папа? – Смеюсь в голос, подтверждая свою теорию. – Так бы и сказала, а то разыграла спектакль.

– Ты сразу понял?

– Да.

– По каким признакам?

– Слишком охуевшая для двадцатилетней сыкухи.

Замолкает, уставившись в окно и позволив насладиться тишиной. Даже телефон отложила в сторону, который, кстати, то и дело напоминает о своём существовании, но Алина игнорирует оповещения. Видимо, парень упрямый и не желает идти на контакт, что расстраивает девчонку.

Въезжаем в город, в котором запланирована остановка на ночь, и я двигаюсь в направлении квартиры, которая находится на пятом этаже современной многоэтажки.

– Выходи. Приехали.

– Я сказала, что хочу в отель.

– А я ответил, что мы переночуем здесь.

– Нет, не переночуем, – протискивается между сиденьями, оказавшись слишком близко и вновь окутывая тошнотворным ароматом. – Я. Хочу. В отель. Что непонятно? Можешь ночевать здесь, но меня отвези в указанное место. Утром заберёшь.

– Так не пойдёт. Я несу за тебя ответственность на время поездки. – Девчонка насупилась, и даже не собирается покидать машину. – Хорошо, можем переночевать здесь, – откидываю спинку сиденья на максимум и делаю вид, что оборудую спальное место. – Устраивайся, чего ждёшь?

– Я не согласна! – взвизгивает. – Я хочу в душ и полноценный ужин, желательно в ресторане.

– Увы, сегодня у тебя только машина и пирожок из ближайшего магазина.

– Пирожок? – Алина в ярости наносит удары по сиденью перед собой. – Я не буду есть это дерьмо!

– Можем подняться в квартиру, и я закажу пиццу или что-то из китайской еды.

– Я хочу ризотто и фуа-гра как минимум, и бокал хорошего вина.

– Пирожок и газировка за шестьдесят рублей.

Произношу и едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться, потому как Алина готова взорваться от негодования. Что ж, хоть какая-то компенсация за хамские выпады невоспитанной особы, обосновавшейся в моей машине.

– Отвези меня в отель. Пожалуйста, – цедит сквозь плотно сжатые челюсти. – Я очень тебя прошу.

– Ого, ты сказала «пожалуйста»! А ты в курсе, что означает это слово? – улыбаюсь, наслаждаясь её реакцией. – Мне кажется, сегодня ты произнесла его впервые.

– Я не дура, если ты намекаешь на это. И просить умею, только если это мне нужно.

– Что ж, – лежу, прикрыв глаза, – как будешь просить?

Салон наполняется тишиной, энергичным сопением Алины и моих размеренным дыханием. И я ожидаю длинной тирады с искренней мольбой исполнить её прихоть, но неожиданно чувствую, как щёлкает пряжка моего ремня и разъезжается молния на джинсах. Успеваю перехватить её руку, открыв глаза и отметив, что девчонка протиснулась между сиденьями, собираясь сделать…

– И что ты планировала сделать?

– Попросить, – непонимающе смотрит. – С помощью минета.

– Интересно, а ты всегда так просишь?

– На что намекаешь? Что я предлагаю себя каждому встречному?! – вновь распаляется, сжигая яростным взглядом.

– По всему получается именно так. Ты знаешь меня двенадцать часов, а уже готова облизать мой член. А парень твой как относится к подобного рода «просьбам»?

– А я ему в верности не клялась. Делаю что хочу и с кем хочу, – тянется к моей ширинке, видимо, планируя исполнить задуманное.

– Знаешь, как таких называют? – Поднимаю спинку сиденья, чтобы установить преграду и не позволить Алине оказаться ближе. – Шлюхи.

– Нет, дружок, – водит острым ногтем по моей шее, перемещаясь на голову и запуская в короткие волосы пятерню, – шлюхи – это за деньги, а я исключительно в целях получения удовольствия.

– Увы, – скидываю её руку, – сегодня удовольствие ты не получишь.

– А что так? – её голос становится ниже, вибрируя хрипловатыми нотками. – Проблемы с рабочим инструментом?

– Именно. Болезнь такая есть – импотенция. Слышала? – Кивок Алины. – Так вот, в моём случае неизлечимая.

– Что-то подсказывает, ты меня обманываешь, – касается губами моей шеи, оставляя языком влажные дорожки.

– Так, проверь, – дёргаю её за руку, накрывая ладонью свой пах. Никакой реакции. Она для убедительности даже производит несмелые манипуляции, видимо, желая вызвать желание, но ничего не происходит. – Ну?

– Реально импотент? – Глаза девчонки округляются, и, скорее всего, она никогда так не удивлялась. Но в силу возраста не понимает, что не все представительницы женского пола вызывают мгновенное возбуждение.

– Давно и основательно. Так что, Алина, придётся прибегнуть к иным вариантам, чтобы добиться желаемого.

– Очень прошу, поехали в отель. Пожалуйста, Гай… Пожалуйста – пожалуйста…

Смотрю на это нелепое создание с запутанной копной волос и странным взглядом, и почти умиляюсь, но в последний момент осознаю, что расслабляться не стоит, и наивная девочка Алина ещё подкинет сюрпризы. Кстати, так и не понял, какого цвета у неё глаза, предположив, что пользуется линзами. Интересно, сколько в ней настоящего? Если таковое вообще имеется.

– Ладно, Алина, – запускаю двигатель, считав на её лице радость и удовлетворение, – но с условием – ты не будешь посягать на мой член.

– Договорились. К тому же, номер трёхкомнатный, что исключит соседство на одной кровати.

Радует, что между нами будет преграда, напрягает, что Алина всё же продавила своё требование, заставив изменить планы. Но остаётся совсем немного: ночь и завтрашний день, а после я больше никогда не увижу девчонку.

Глава 2

– Ваш номер четыреста восемь, – милая девушка на ресепшене вручает Алине ключ-карту, одаривая искренней улыбкой. – Мы рады, что вы выбрали нас.

– Я выбрала вас только по причине того, что это единственное более-менее приличное место в вашей дыре. Всё остальное похоже на придорожный отель, – девчонка быстро даёт понимание, что вежливость не про неё, но по выражению лица сотрудника отеля понимаю – ей не привыкать. – Я хочу ужин.

– Забронировать столик в ресторане или принести в номер? – девушка-администратор посматривает на меня, видимо, оценив «вежливость» одного гостя и желая прощупать второго.

– В номер, – отвечаю мгновенно.

– Но я хотела…

– Мне похер, что ты там хотела, – прерываю недовольную Алину, давая понять, что я и так пошёл на уступки, когда согласился изменить планы. – Будьте добры, в номер.

Получаю одобрительный кивок, забираю карту и направляюсь к лифту, пока мелкая хамка самостоятельно тащит свой чемодан. Придерживаю двери лифта, ожидая, когда она зайдёт, и отпускаю, позволяя кабине прийти в движение.

– Я хотела ужин в ресторане, – надув губы, недовольно смотрит.

– А я хотел другого пассажира, – облокотившись на стальную стену, увеличиваю расстояние. – Увы, иногда нашим мечтам не суждено сбыться, – развожу руками, отыгрывая вселенскую грусть, отчего Алина кривится. – Я согласился поехать в отель – ты ешь своё фуа-гра в номере. Ужин, душ, спать. Выезжаем в шесть утра.

– В шесть? Ты нормальный? Да я раньше одиннадцати не выползаю из постели.

– Без проблем, – усмехаюсь, – могу дотащить тебя до машины за ногу. Только скажи, – встав напротив, выражаю взглядом всю серьёзность своих намерений. – Исполню любую прихоть, – скалюсь, потому что Алина раздражает меня всё больше, а постоянные пререкания приближают к жёстким мерам. – Наш этаж.

Выхожу, предоставив ей возможность тащить чемодан ещё и в номер. Открыв дверь, оцениваю представительский люкс гигантских размеров: две спальни, гостиная и два санузла, что невероятно меня радует. Чем больше между нами препятствий, тем проще провести ночь спокойно.

– М-да, – кривится, осматривая одну из спален, – я ожидала лучшего. Предполагаю, это даже хуже твоей квартиры с тараканами.

– Ты хоть иногда бываешь чем-нибудь довольна?

– Бываю. Когда мне предоставляют самое лучшее, а не сарай, который выставляют как люкс.

– А мне нравится. Отличный номер. Кстати, заселение вроде бы в два, а сейчас девять вечера.

– Когда кто-то вываливает значительную сумму, чтобы просто переночевать, заселение можно устроить когда угодно.

– Что ж, тогда я в душ и спать.

– А ужин? – кричит вслед, пока я направляюсь во вторую комнату, чтобы выудить из рюкзака сэндвич и бутылку простой воды.

– Вот мой ужин, – кладу на стеклянный стол в гостиной. – Я за счёт клиентов не ем. И в компании с ними тоже. Приятного аппетита, – стук в дверь оповещает о доставке заказа в номер. – Открой, а я в душ.

Скидываю вещи, вылавливая обрывки фраз. Алина отчитывает сотрудника отеля за неподобающую сервировку и ужасное оформление блюд. Твою мать, эта девчонка может заебать даже мёртвого! Интересно, кто у нас папа, вырастивший такое чадо?

Встаю под поток, льющийся сверху, расслабляя затёкшие мышцы, скованные одной позой в течение многих часов. Капли орошают кожу, даря долгожданное расслабление и напоминая, как я устал. Однозначно после доставки Алины отдых. На пару недель. Смотаться к матери впервые за два года, чтобы женщина, с помощью которой я появился на свет, посмотрела, во что превратился её сын. А дальше куда-нибудь в тайгу с ружьём наперевес засесть в охотничьем домике, делая короткие вылазки в погоне за зверем. Так и сделаю.

И как только принимаю данную мысль, чувствую взгляд, прожигающий насквозь. Обернувшись, вижу Алину, жадно осматривающую моё тело. Улыбается, но мнимая радость больше смахивает на оскал хищника, заприметившего добычу.

– Насколько я помню, мы договорились: я соглашаюсь поехать в отель, ты не посягаешь на моё тело.

– Может, передумаешь? – подмигивает, ползая по мне взглядом и останавливаясь в районе паха.

Открываю стеклянную дверь, предоставив обзор на интересующую её часть тела, до этого момента скрытую матовыми вставками.

– Я решений не меняю.

– А зря, – осторожно подходит и, уткнувшись острым ногтем в мою грудь, медленно ведёт вниз. – Я сделаю тебе такой минет, что ты будешь умолять меня повторить.

– А у тебя язык особенный? – вздёргиваю бровь, желая поддеть её.

– Именно, – высовывает язык, который подвергся сплиту, сделав его похожим на змеиный. – Невероятные ощущения, – переходит на шёпот. – Уверена, у тебя такого никогда не было… – приближается, оставляет укус на моём подбородке, пока острый ноготок спускается к паху.

– Сейчас все сосут хорошо, а вот солянку готовить умеет не каждая, – шепчу в унисон её бархатному голосу.

– Чего? Какая, нахрен, солянка?! – взрывается, отступая.

– Обычная, домашняя, вкусная, – мычу, представляя вкус озвученного блюда. – Умеешь готовить?

– Я привыкла есть в ресторанах.

– Жаль, – наигранно вздыхаю, – вот солянка могла бы излечить мою импотенцию, а твой язык, увы, нет. Выйди, – рявкаю так, что Алина, дёрнувшись, спешит оставить меня в одиночестве.

И если изначально её порывы веселили, то сейчас я опасаюсь, что она залезет на мой член вопреки протестам и обидным фразам с моей стороны. Или девочка гонится за удовольствием, желая попробовать каждого мужика, встретившегося на её пути, или же я в её глазах опытный мужчина, который действительно привлёк. Мотивация непонятна, но однозначно нужно пресечь стремление оказаться подо мной. Для меня есть границы, не позволяющие вступить в любого рода отношения с пассажиром. Я перевозил достаточно женщин – очень красивых и притягательных, – и всё равно соблюдал дистанцию, напоминая себе, что это в первую очередь работа.

Чтобы не провоцировать девчонку, одеваюсь и лишь потом покидаю ванную комнату, чтобы застать её за поглощением ужина.

– Зря ты не хочешь присоединиться, – смакует очередной кусочек, оказавшийся у неё во рту. – Очень вкусно.

– Вот это, – размахиваю сэндвичем, – не менее вкусно. Я привык питаться просто и сытно.

– Попробуй хотя бы вино, – подвигает бокал. – Richebourg Grand Cru Thibault Liger-Belair две тысячи двенадцатого года. Двести тысяч за бутылку, – произносит торжественно, полагая, что стоимость должна возбудить во мне желание к вину, а заодно и к ней. – Моё любимое.

– Предпочитаю крепкие напитки.

– Виски, джин, ром?

– Водку.

– Фу, какая гадость. Слишком просто.

– А я вообще за простоту: начиная от алкоголя заканчивая женщинами, – откусываю сэндвич, запивая водой без газа. – И за естественность.

– То есть, вот это всё, – поднимается, чтобы провести ладонями вдоль тела, которое, по её мнению, должно меня возбуждать, – не привлекает? Длинные ноги, упругая задница, выдающаяся грудь…

– Кстати, своя? – И размер действительно можно назвать выдающимся, что не сочетается с худобой и довольно высоким ростом девчонки.

– От природы мне достались скромные прыщики, – кривится и опускается на диван, чтобы продолжить уничтожать фуа-гра.

– А в тебе есть хоть что-нибудь настоящее?

И вопрос заставляет её задуматься. Прищурившись, Алина шевелит губами, вероятно, вспоминая, осталось ли хоть что-то нетронутым.

– Немного, – расплывчатый ответ, не позволяющий услышать полный список изменений.

– Или ничего? Грудь, губы, – всматриваюсь в её лицо, – скулы, подбородок, виниры, волосы, – указываю на длинные пряди, которые при более детальном рассмотрении выделяются, – задница?

– Обычно мужчины не разбираются в «исправлениях», – хмыкает, откинувшись на спинку дивана и расставив ноги так, что я с лёгкостью могу рассмотреть розовые кружевные трусики. Бросаю мимолётный взгляд, но она замечает, довольно улыбаясь.

– Замечают. Мы не идиоты, Алина. Зачем подобные трансформации в девятнадцать лет?

– Это модно.

– С каких пор добровольное уродство – это модно?

– Уродство? – Вновь распаляется, испепеляя меня яростным взглядом. – Я лишь хочу смотреть на своё отражение и наслаждаться. Только те, кто не могут себе позволить выглядеть так, как мечтают, говорят об уродстве и непринятии положительных изменений.

– Я могу. Но остаюсь таким, каким меня сделала природа.

– Ты мужчина, Гай. Мужчина вообще должен быть чуть-чуть симпатичнее обезьяны, чтобы на вашем фоне мы смотрелись выигрышнее.

Понятия у Алины такие же примитивные, как и она сама. Хотя я могу ошибаться, и девочка, пожирающая меня голодным взглядом, не так проста. Хочет казаться дурой или таковой является? Выяснять не намерен – её и так слишком.

– Принеси, пожалуйста, мои вещи, – указывает пальчиком в направлении холла.

– Сама, – пережёвываю пищу, запивая водой.

– Я же сказала «пожалуйста».

– И правда, – отмечаю, что она стала более воспитанной.

Поднимаюсь, чтобы найти чемодан у двери и, подхватив его, тащу в комнату. Алина при моём появлении шарахается в сторону, направившись в спальню, которую заняла. Странные движения, но я списываю данный момент на недовольство моим отказом.

– Я в душ, – исчезает в ванной, оставив меня в одиночестве.

Доедаю простой ужин, рассматривая блюда на столе. Не знаю, с какой целью она заказала такое количество еды, но девчонка всё точно не осилит. Не имею желания попробовать хотя бы одно, поэтому отправляюсь в спальню, чтобы наконец-то позволить телу расслабиться. Стягиваю футболку, оставшись в джинсах, чтобы ненароком не провоцировать Алину и почувствовать, если девчонка вновь посягнёт на мой член. Её настойчивость настораживает и льстит одновременно, но желание трахнуть её не возникает. К тому же два дня назад я позволил себе зависнуть на несколько часов в одном приятном месте, где меня обслужили по полной программе. И девочки, кстати, несмотря на момент общего пользования, были куда привлекательнее хамоватой особы, которая сейчас плещется в душе.

Неожиданная резкая боль, простреливающая виски, заставляет открыть глаза, чтобы сразу поморщиться. Что за чёрт? К глотке подступает тошнота, но сразу же пропадает. Сэндвич был не первой свежести? Сажусь на кровати, прислушиваясь к неприятным сигналам своего организма, когда в комнату вплывает Алина.

Сдёрнув полотенце, ожидает реакции на сиськи четвёртого размера, напоминающие два, мячика, живущих отельной жизнью. Между ними какой-то предмет, но в тусклом свете бра не могу понять, какой именно. Впалый живот и интимная стрижка, которую она демонстрирует, откинув ногу в сторону, видимо, должны меня впечатлить, но меня больше заботят расплывающиеся перед глазами цветные круги, от которых не могу избавиться, даже основательно встряхнув головой.

– Я уже сказал, что не буду тебя трахать. Могу повторить ещё раз, – планировал рявкнуть, но голос глухой и размытый, что неожиданно и пугающе. Силюсь произнести что-то ещё, но язык не слушается.

– Ну что ты, Гай… – шепчет, надвигаясь на меня. – Ты многое теряешь… – Её последние слова отдаются эхом, а образ разбивается на множество отдельных частей, которые живут отдельно друг от друга, то и дело перемешиваясь, словно цветная мозаика.

Ступает на кровать, толкнув меня в грудь, и я податливо падаю на спину, отчего-то не имея сил сопротивляться. Её лицо расплывается, очертания теряют чёткость, а в следующую секунду чувствую, как с меня стягивают джинсы вместе с бельём. Хочу помешать, но тело будто свинцовое, прибитое к кровати и не принадлежащее мне.

Чувствую её прикосновения – влажные, скользящие и довольно приятные, – осознав, что вся кровь схлынула к паху, а эрекция настолько резкая, что доставляет нестерпимую боль. Ощущение, словно был почти на пике, и половой акт внезапно прервали, не позволив кончить. Не могу понять, откуда доносится шёпот, прорывающийся сквозь вязкую преграду и зовущий за собой. Слова долетают отдельными звуками, и я собираюсь, чтобы разобрать хоть что-то, но сознание плывёт. Меня будто качает на волнах, а расслабленность смешивается с возбуждением, которое растекается по телу горячими приливами, захватывая и подчиняя.

Вновь частые рези в члене, а затем приятные волны, как предвестники оргазма, который так и не наступает. Грудь чем-то сдавлена, и я стараюсь настроить резкость, рассмотреть, что мне мешает дышать, но вижу лишь очертания какого-то предмета. Птица… Крылья, расставленные во взмахе, длинный хвост и острый, тонкий клюв, чуть загнутый на конце. Она почему-то переливается разноцветными бликами, качаясь из стороны в сторону, подобно маятнику, за который я цепляюсь взглядом. Стараюсь следовать за её движениями, но она ускользает, маня за собой. Хочу схватить, но она просачивается сквозь пальцы и улетает, взмахнув цветными крыльями и оставив меня в темноте, а я вновь сосредотачиваюсь на давлении, которого больше нет.

В паху вновь болезненные ощущения, а затем возбуждение и приятное давление. Всё моё существо сконцентрировано на том, чтобы избавиться от отягощающего возбуждения, приносящего мучение и не позволяющего управлять своим телом. В какой-то момент чётко осознаю, что Алина всё же пристроила рот на мой член, но мысль тут же гаснет, потому что исступление утягивает, заставляя желать лишь одного – разрядки. И она происходит в самый неожиданный момент – настолько резко, что я сжимаюсь от боли и расплывающейся по телу невыносимой агонии, которая перетекает в горячие потоки наслаждения.

Меня отпускает медленно, утягивая в туман. Хочу пошевелиться, но тело не слушается, отвечая молчанием. Конечности ватные, но радует лишь одно – нет болезненных спазмов в паху, и меня больше не болтает. Кажется, даже улыбаюсь, почувствовав облегчение, и проваливаюсь в темноту.

Глава 3

Открываю глаза, резко сажусь на кровати, вспоминая события прошедшей ночи. Ощупываю себя, отмечая, что джинсы на мне и даже ремень застёгнут, а в постели нет посторонних. Странное ощущение реальности привидевшегося не покидает, но я повторно осматриваю комнату, не найдя следов пребывания Алины.

Поднимаюсь, чтобы тут же пошатнуться, ощутив слабость в теле, отдающуюся неприятной тяжестью в районе затылка. Немного поплывшая картинка становится чёткой после того, как несколько раз закрываю и открываю глаза, и лишь затем обращаю внимание, что за окном светло, а значит…

– Блядь, – схватив телефон, понимаю, что уже восемь утра, а я на экране четыре пропущенных будильника.

Натягиваю футболку и спешу в соседнюю комнату, где уже одетая и собранная Алина застыла с телефоном у окна.

– Почему не разбудила? – моё резкое вторжение заставляет её скинуть звонок и засунуть телефон в карман.

– Была уверена, что ты слышишь будильник, просто решил не подрываться так рано. Мы всё равно успеваем к положенному времени.

Ни капли хамства и недовольства, да и внешний вид удивляет: минимум косметики на лице, волосы стянуты в тугой хвост, водолазка с высоким горлом, джинсы и кроссовки. Разительная перемена, удивляющая своей неожиданностью. Или вчера передо мной предстала иная версия девочки Алины? И если бы две эти ипостаси появились передо мной со значительным промежутком, я вряд ли бы сопоставил их.

– Умоюсь и в путь.

Удостоверившись, что чемодан у двери, а пассажир готов к продолжению пути, забегаю в ванную, чтобы максимально быстро провести утренние процедуры. Осматриваю напоследок номер, чтобы убедиться, что ничего не оставлено.

– Вода моя где?

– Выпил, наверное. – Пожимает плечами, выкатывая чемодан в коридор. – Ты полночи бродил. Я предположила, что именно сэндвич стал причиной ночных путешествий.

– Я ходил?

– Да. Что не так? – непонимающе смотрит, ожидая ответа, а я по-прежнему уверен, что яркие картинки мне не приснились. Или же всё-таки это был очень реалистичный сон?

– Всё нормально. Пошли.

Сегодня она сдержанна и замкнута, укутывается в шубу, стягивая её полы и почти до носа натянув ворот водолазки. Взгляд бегающий, нервный, пальцы скачут по сумке, отбивая чечётку.

– Всё в порядке? – решаю спросить. – Вчера ты была другой?

– Вчера у меня было другое настроение, – отводит взгляд. – Игривое. А сегодня я себя не очень хорошо чувствую.

– Вино за двести штук поперёк глотки встало?

– Очень смешно, – кривляется, выскакивая в открывшиеся двери лифта.

Несётся по холлу, спешит подойти к стойке и протянуть карту, что-то шепнув администратору. Девушку, оформлявшая нас вчера, бросает в мою сторону неоднозначный взгляд, ласково улыбаясь Алине. И это странно, потому как вчера гостья вела себя определённо бестактно.

– Вам точно не нужна помощь? – поглаживает ладонь Алины, бросая в мою сторону короткие взгляды. – Вы уверены?

С какого хрена такая учтивость?

– Да-да, всё в порядке… Хорошо всё, – девчонка сжимается, выдёргивая ладонь и направляясь к двери.

– До свиданья, – произношу, уловив во взгляде администратора отвращение, приправленное ненавистью.

Интересно… Отбрасываю в сторону мысли, пробирающиеся так не вовремя, и спешу к машине, около которой уже мнётся Алина, нетерпеливо отбивая пяткой чечётку. Снимаю блокировку, и она, не дожидаясь меня, открывает багажник, загружая чемодан. А вчера настойчиво требовала, чтобы его затолкал я. Без возражений исчезает на заднем сиденье, пристёгивается и, сложив руки на коленях, ждёт, когда мы продолжим путь.

Выезжаю с парковки отеля, то и дело посматривая в зеркало заднего вида, считывая непонятные мне пока эмоции девчонки. Вчера я хотел выкинуть её из машины, сейчас же с удивлением отмечаю, что иная Алина, куда более привлекательна, чем хамоватая особа, которая порывалась облизать мой член.

Уставившись на дорогу, прогоняю нечёткие картинки якобы сна. Всё казалось таким реалистичным, в особенности пронзающая тело боль, которая при возвращении к ней, кажется, и сейчас растекается в районе паха. Но проблем с мочеиспусканием не возникло, а о событиях ночи напоминает лишь монотонная головная боль, вызывающая тяжесть в затылке. Ещё раз вылавливаю то, что запомнил, сверяясь с утренней картинкой: был одет, один, никаких признаков полового акта.

Птица… Вот что мелькало на задворках памяти, не давая покоя. Сейчас понимаю, что это, скорее всего, был кулон. Вспоминаю детали, прикинув, что это могла быть колибри: маленькая птичка с длинным тонким загнутым клювом.

– У тебя есть кулон в виде колибри? – задаю вопрос, чтобы удостовериться, а Алина сглатывает.

– Нет. Никогда не было. А что?

– Ничего. Просто спросил. Показалось.

– Подними перегородку, – неожиданное требование от той, что вчера её едва не разнесла.

– А что, сегодня ты не желаешь со мной общаться? Вчера готова была лбом выбить преграду. Верещала, что я обязан поддерживать с тобой беседу.

– Сказала же: вчера было другое настроение. Сегодня не хочу.

– Желание пассажира – закон.

После этих слов жму на кнопку, чтобы разделить пространство. Хочу включить музыку, но прислушиваюсь к отдельным звукам, доносящимся из-за перегородки. Она с кем-то говорит: тихо и сдержанно. Звонка я не слышал, а значит, звук выключен. Кстати сказать, противного щёлканья я тоже не уловил. Сегодня поведение девчонки кардинально отличается от той Алины, с которой я познакомился вчера. В чём дело? Или она действительно вчера была на пике желания и стремилась развлечься, ускользнув из-под опеки родителей и парня?

Откидываю ненужные мысли, ускоряюсь на трассе, чтобы успеть к назначенному времени. Мы потеряли два часа, потому Алина меня не разбудила, хотя время выезда я озвучил вчера. И это ещё один странный момент: ни разу в жизни я не пропустил сигнал будильника. Даже если был мертвецки пьян; даже если спал всего час.

Спустя десять часов непривычного молчания, Алина просит остановить по нужде. Заезжаю на заправку и, как только машина останавливается, она выскакивает и бежит в здание. Однозначно припёрло. Следую в том же направлении, заказываю кофе, забираю заказ, а её всё нет. Поэтому направляюсь к туалетам, чтобы без предупреждения ворваться в женский. Никого нет, лишь одна дверца закрыта.

– Алина? Всё в порядке?

– Да. Всё отлично, – мгновенно откликается. Голос раздражённый и резкий. – Месячные не вовремя. Я закончу и сразу приду. Подожди меня в машине.

– Хорошо.

Ещё минуту прислушиваюсь к звукам, доносящимся из-за дверцы, а затем выхожу. Обычно девочки готовы к таким моментам, и неожиданность в подобных вопросах – редкость.

Жду ещё пятнадцать минут и уже собираюсь проверить, но в этот момент появляется Алина, которая быстрым шагом направляется к машине, запрыгивает на заднее сиденье, словно за ней кто-то гонится.

– Могу помочь? – наблюдаю, как она заталкивает в сумку какой-то свёрток тёмного цвета.

– Нет. Всё отлично. Поехали, – смотрит на меня растерянным взглядом. – И подними перегородку.

Исполняю пожелание, полностью сосредоточившись на дороге. Включаю негромко музыку, но всё же прислушиваюсь к звукам, которые отсутствуют. Непривычная тишина однозначно напрягает, но это по причине несостыковок и странного поведения девчонки. Ближе к вечеру въезжаю в Московскую область, отмечая, что место назначения – это пригород. Останавливаюсь перед высокими воротами, не успеваю нажать на селектор, когда преграда отъезжает, приглашая заехать на территорию.

Большой трёхэтажный дом, расположившийся среди хвойной растительности и множества небольших построек. Просторная территория, оборудованная невысокими фонарями, которые освещают площадку перед домом, где припаркованы около десятка дорогих авто.

Опускаю перегородку, но утыкаюсь взглядом в спину Алины, покидающую машину и рвущуюся к багажнику. Сама так сама. О помощи не просила, никаких требований не выдвигала. Дверь закрывается, а я жду, когда придёт оповещение о второй части оплаты. Но спустя десять минут сумма не поступает, и я набираю номер «оператора», который, на удивление, недоступен. Несколько звонков, ответ тот же – вне зоны действия сети. Решаю разобраться с этим вопросом позднее, и уже собираюсь покинуть территорию, когда водительская дверь отворяется и меня выдёргивают наружу.

Рефлексы срабатывают, и я наношу пару ударов, прежде чем мне заламывают руки, согнув пополам и подталкивая вперёд. Два мужика, превосходящие меня по комплекции, практически тащат на себе. Успеваю рассмотреть мелькающую перед глазами брусчатку, оставив сопротивление и желая выяснить, что, твою мать, происходит.

Далее длинный коридор, чьи-то ноги и светлый ковёр с густым ворсом, на который меня опускают, предварительно нанеся удар под колени, отчего ноги сами подгибаются, поставив тело в унизительную позу Мужская рука скользит по моей голове, видимо, желая схватить за волосы, и оттянуть голову, но тщетно. Поэтому просто дёргают за подбородок, заставляя посмотреть вверх.

Огромный кабинет, в котором толпятся с десяток мужчин разных возрастов и, видимо, национальностей. Один слишком эмоционально кричит, размахивая руками. Не знаю, что за язык, но похож на турецкий. Однозначно, турок – спустя несколько минут, некоторые слова оказываются знакомыми.

– Какого хрена происходит? – прерываю суматоху, заставляя обратить на себя внимание.

– Знаешь, кто я? – один из присутствующих неспешно плывёт ко мне.

Чуть за пятьдесят, благородная седина, стальной костюм из разряда тех, что надевают исключительно на знаковые события, золотые часы и большой перстень в виде треугольника на левой руке.

– Не имею понятия.

– Фелер. Глава Организации.

Я никогда не имел удовольствия его видеть, да и вообще мало кто контактировал с главой лично. Но сейчас понимаю, почему именно он занимает этот пост: максимально сдержан, даже скован, скуп на эмоции. Даже когда он говорит, лицо неподвижно, словно восковая маска.

– Я взял заказ, доставил пассажира в назначенный срок. В чём проблема? – произношу уверенно, не пасую перед ним, даже стоя на коленях.

– Ты изнасиловал девчонку, – утверждение без сомнений и вариантов.

– Я её не трогал.

– Алина! – повышает голос, призывая девчонку.

Она входит, сжавшись и сминая пальцы, которыми натягивает рукава водолазки. Голова опущена, редкие всхлипы оповещают об эмоциональности ситуации.

– Он тебя изнасиловал? – задаёт прямой вопрос.

– Да.

– Я тебя не трогал, – зло шиплю, вспоминая, как «сама скромность» вчера рвалась сделать минет вместо «пожалуйста».

– Трогал! – кричит, срываясь в истерику. – Вот, смотри! – стягивает водолазку, и мне открываются глубокие ссадины, которыми исполосован её живот. – Я сопротивлялась, а он заставлял! Я кричала, звала на помощь, он не останавливался! Насиловал несколько раз, когда я кричала, избивал и снова насиловал! – падает перед Фелером, схватив его за ногу и воя во весь голос. – Папа, я не вру!

Папа?! Да ну нахуй! Я доставлял дочь главы Организации?! И не знаю, от чего охереваю больше: что девочка Алина – дочь влиятельного человека, или от того, что я в данный момент обвиняюсь в том, чего не совершал.

И пока Алина корчится у ног отца, к нему подскакивает седовласый турок, перекрикивая истеричные выкрики девчонки и размахивая руками, непрерывно произнося одно слово «kirli1». Фелер лишь кивает, отходит от дочери, которая согнулась вдвое, рыдая и обхватив себя ладонями.

Едва успеваю за мыслями, сорвавшимися в галоп, чтобы понять актуальность обвинений. Возможно, то, что я посчитал сном, произошло на самом деле. Но моё состояние было вызвано каким-то препаратом, скорее всего, во что-то подмешенным. Когда? То, что заказала Алина, я не ел, значит, мой ужин. Вода. Я отлучался в душ, и у неё была возможность подмешать что угодно, а утром бутылки в номере уже не было.

Молчу, пока не понимая, как оправдаться перед Фелером и собравшимися, которые то и дело указывают на скорчившуюся посреди кабинета Алину. Им нужна она? Или нечто другое? Представление слишком громкое и показательное, и устроила она его намеренно, потому как в том состоянии, в котором я прибывал вечером, даже пошевелиться не мог, не то чтобы насиловать кого-то. И сейчас отчётливо понимаю, что она действительно добралась до моего члена, а то, что я выпил или съел, имело понятный эффект – возбуждение, которое она не смогла вызвать естественным путём.

– Есть что сказать? – Фелер подходит вплотную, оставив за спиной орущих мужчин и рыдающую дочь.

У меня едва не лопается голова от месива в виде эмоциональных выкриков и рыданий Алины.

– Я к ней не прикасался, – короткий ответ.

Умалчиваю, что Алина настойчиво лезла ко мне в трусы, дабы не усугубить ситуацию взаимными обвинениями, которые сейчас не к месту. Для начала нужно понять, в чём дело, а уже потом порционно выдавать оправдания.

– Намерен прояснить этот момент. Побудешь пока моим гостем.

Меня вновь поднимают, чтобы протащить по коридору и спустить по ступеням, швырнув на пол. Намереваюсь осмотреться, но сильный удар откидывает в сторону, а затем ещё несколько. И судя по силе, бьют чем-то, потому что человеческих возможностей недостаточно, чтобы причинить такое количество боли кулаками.

– Вставай, – низкий голос раздаётся надо мной, и я пытаюсь подняться.

Встав, пошатываюсь, встряхивая головой и наконец получая возможность осмотреться. Подвал, в котором оборудован тренажёрный зал, без окон и дополнительных помещений. Передо мной незнакомый мужик. Его в кабинете не было, но сейчас он изъедает меня удовлетворённым взглядом, сопровождающимся омерзительной полуулыбкой.

Чуть за сорок, высокий, крепкий, что позволяет наносить удары такой силы. Приятная внешность: острый нос, высокие скулы и карие, почти чёрные глаза, в которых застыло предвкушение. Не знаю, кто он, но напрямую заинтересован в моём наказании, выражающемся в применении силы. И только посмотрев на его правую руку, понимая, по какой причине испытываю боль такой силы – стальной кастет.

– А без этого не вытянешь? – кивком указываю на «помощника».

– А ты наглый, – ухмыляется. – Трахнуть дочь Фелера, скинуть в его доме и надеяться избежать наказания.

– Я её не трогал, – повторяю то, что уже говорил главе.

– Не сдержался, да? Молодая, красивая, аппетитная, – перекатывает на языке каждое слово.

– С первым определением согласен, со вторым и третьим нет. Особенно с третьим, потому как искусственность привлекает не всех. Поэтому у меня на неё не встал. – Снова удар, и сейчас это нечто личное, потому как интонация, с которой он говорил об Алине, не позволяет усомниться в явном интересе.

– Не смей так о ней говорить! – переходит на крик, и метит несколько раз в одно место, доставляя адскую боль.

– А я смотрю, ты готов ради неё задницу рвать, – выдавливаю отрывисто, часто сглатывая и восстанавливая дыхание. – Личный интерес?

– Я правая рука Фелера, и интересы его семьи, – всей семьи, – для меня важнее собственных.

– Поздравляю, ты проебался, – сплёвываю кровь, заполняющую рот. – На месте твоего хозяина я бы поставил тебя рядом со мной. Вина за тобой не меньше. Хотя моей вообще нет. Не знаю, что задумала девчонка, но я к ней не прикасался – это факт.

– Ты никто. Фелер поверит дочери.

Высказанный аргумент, как мне кажется, приготовлен заранее, как и представление девчонки в ногах у папы.

– Не сомневаюсь, – глухо усмехаюсь, вспоминая представление, устроенное Алиной в кабинете. – И тебе, – подмигиваю, – а ты, конечно же, будешь топить за дочь босса, которую и сам не прочь отыметь.

– Я беспокоюсь за неё, как за самого близкого человека.

– Красиво завуалировал «хочу трахнуть», – смеюсь, но тут же кривлюсь от боли, раздирающей лицо, а затем от удара, который приходится чётко в область печени.

– В твоём положении я бы меньше говорил и больше думал, – шипит, приближаясь к моему лицу. – Ты же понимаешь, что покинешь эту комнату в качестве безжизненного куска мяса?

– Думаю, это будешь решать не ты, – отвечаю с той же интонацией. – Ты лишь пёс, исполняющий приказы хозяина, и если он захочет, чтобы я жил, вякнуть не посмеешь.

– Ты реально думаешь, что Фелер оставит в живых гондона, сорвавшего сделку, которая могла принести ему миллионы? – Хохот разносится по комнате, отскакивая от стен и накрывая меня.

– При чём здесь его дочь?

– Его дочь, – вновь подходит вплотную, – должна была стать скрепляющим элементом: соединение бизнеса и семей.

– А её спросили? – Вспоминаю её слова о нежелании иметь детей и быть свободной. Кажется, это единственное, что было произнесено с особой искренностью, но на лице мужика бегущей строкой проносится «на желания Алины похер». – Не спросили.

– В таких семьях, как у Фелера, дети рождаются, чтобы стать инструментом, увеличивающим капиталы. Их желания не в счёт, а мечта должна быть только одна – приумножение уже имеющегося.

– Только бизнес – ничего личного, – произношу известную фразу, вложив в неё всё, что было произнесено ранее.

– Именно так, – подтверждает, – вот только сегодня именно из-за тебя факт приумножения сорвался.

– Вопрос: почему доставку такого важного элемента доверили обычному Перевозчику? – Не получаю ответа. – И почему ты не напрягся, чтобы доставить её лично? – Вновь молчание. – Предполагаю, потому что ты с ней в связке. Девчонка в одиночку такое не провернула бы.

И теперь я уверен, что Алина сделала всё, чтобы выставить желаемое за действительное. В первую очередь, для отца, который не посмеет усомниться, что его девочка подверглась насилию. Но почему именно я? Оказался в нужном месте в нужное время?

– Заткнись, – вновь удар, и теперь страдает мой пах.  – Что бы ты ни сказал, поверят ей, а я сделаю так, чтобы в этом никто не усомнился.

А дальше непрерывная серия, после которой я валюсь на пол и затихаю, чтобы получить передышку. Толкает меня ногой, желая растормошить и продолжить, но я не реагирую. Слышу удаляющиеся шаги, и меня накрывает тишиной, а затем отключаюсь от пронизывающей боли, завладевшей телом.

Глава 4

– Просыпайся! – Меня вырывают из отключки, приводя в чувства несколькими несильными ударами. – С тобой хотят побеседовать.

С трудом разодрав заплывшие глаза, вылавливаю две фигуры, которые не сразу становятся чёткими. Передо мной глава Организации, восседающий в большом кожаном кресле, которого раньше здесь точно не было, и «правая рука», благодаря которой я теперь похож на кусок окровавленного мяса. Кровь засохла, неприятно стягивая кожу. Несколько раз приходил в сознание, осматривая помещение и убеждаясь, что один. Сколько прошло, времени не знаю, но не почувствовал, как меня подвесили на крюк под потолком вместо боксёрской груши.

– Итак, Гай, мы получили результаты экспертизы обследования моей дочери: половой контакт был, что подтверждается смесью твоих и её выделений. Также имеется дополнение, – показывает лист, – «видимые множественные повреждения половых органов, нарушение девственной плевы», – читает с листа, бросая на меня вопросительные взгляды.

Девственной? Я не проверял, но что-то мне подсказывает, что Алина давно не девочка и ведёт активную половую жизнь. И, видимо, осознав это, усмехаюсь, потому как по рёбрам прилетает серия ударов, перекрывающих дыхание.

– Я сказал что-то смешное? – Фелер подаётся вперёд, ожидая моего ответа.

– Да. Ваша дочь настойчиво рвалась на мой член, но получила отказ. Дважды. Ночью я отключился, предполагаю потому, что она добавила что-то в воду. Проснулся утром.

– То есть, ты сейчас утверждаешь, что моя скромная девочка тебя сама выебала? – Поднимается, подскакивая и размахивая перед моим лицом листами бумаги.

– Именно так.

И я бы мог утверждать обратное, согласившись с обвинениями, но в этом случае попрощаюсь с жизнью сразу. Несогласие со сказанным девчонкой даёт шанс на сомнения Фелера. Уверен, определение «скромная» в отношении Алины не подходит, и не видеть этого он не может.

– А что скажешь на это?

Мужик открывает ноутбук, приближая и нажимая «play». Коридор отеля, в котором появляется полуголая босая Алина. Выскакивает из номера, бежит, размахивая руками. Дальше холл, где администратор спешит ей на помощь, уводя в боковую дверь и поддерживая, чтобы она не упала. На груди и животе отчётливо видны порезы и кровь, которую она растирает ладонями. Вот почему работник отеля задавал Алине вопросы и странно на меня смотрела. Но в ванной я не увидел ни следов крови, ни полотенца, в котором Алина запечатлена на видео. Выбросила? Засунула в чемодан? Я спал, а у ней было дохрена времени, чтобы нанести себя увечья и пробежаться по коридорам. Картинка меняется, возвращая в коридор, где девчонка демонстративно долбится в дверь номера.

– Ты вытолкал её и оставил в коридоре, – цедит над ухом мужик. – Она звонила тебе и умоляла открыть.

– Я спал. Моего номера у неё нет.

– Есть. Она утверждает, что ты дал его сам, чтобы она могла связаться с тобой после выполнения заказа. И распечатка звонков показывает, что она говорит правду.

Перед моим лицом появляется лист, где отображены звонки на мой номер с неизвестного. Двенадцать входящих, которые остались без ответа. И тут всё просто: разблокировала, приложив мой палец, и посмотрела номер. Мысленно перебираю, куда ещё могла залезть, но всё остальное скрыто цифровым паролем, и тут вариантов покопаться не было.

– У меня вопрос, – обращаюсь к Фелеру. – Мне позвонил «оператор» и предложил взять заказ. Последний номер перед входящими вашей дочери.

– Заказ предложили Перевозчику, который был свободен и находился недалеко от Алины. Требовалась её доставка в кратчайшие сроки.

– Случайный человек? – удивлённо смотрю на Фелера. – Дочери, вы могли подобрать кого-то более надёжного.

– Перед помолвкой она решила поехать к подруге, потому что уже через несколько дней отправилась бы в другую страну. Жених приехал раньше озвученного срока на день.

– Почему не самолёт?

– Не хотел привлекать внимание, к тому же у Алины с собой было дорогое украшение. Оно привлекло бы внимание на досмотре и вызвало ненужные вопросы.

А ещё у неё была какая-то хрень, вырубившая меня на долгих девять часов.

– Как по нотам… – задумчиво смотрю на помощника, а затем на Фелера, понимая, что я был частью какого-то плана, который сегодня станет причиной моей смерти. – Вот только почему это так важно? Если она была кому-то предназначена, то изнасилование, которого не было, не должно помешать.

– Ты не понял, Гай, – Фелер поднимается, чтобы приблизиться ко мне, испепеляя взглядом холодных серых глаз, – жених – турок. И для него важно, чтобы будущая жена была невинна. Что и было до тех пор, пока ты не залез на мою дочь.

Его пятерня оказывается на моей шее, сжимая и отбирая кислород, который и так поступает неравномерно из-за полученных травм.

– А тот факт, что в ней нет ничего настоящего, его не смущает? – хриплю, с трудом выдавливая каждое слово.

– Ты, сука, мало того что силой взял мою дочь, ещё и морду воротишь?

– Исключительно констатация факта.

– Все изменения Алины – особые пожелания будущего мужа, и по совместительству делового партнёра. – Отмечаю едва заметную улыбку помощника, которую он вовремя прикрывает ладонью. – Знаешь, ты сорвал сделку, которая планировалась четыре месяца, испортив доставляемую посылку, и я желаю возмещения ущерба. Конкретно в твоём случае, компенсация будет перекрыта смертью, а в правила внесено дополнение, как напоминание для всех Перевозчиков, что ошибки иногда могут стоить жизни. – Ладонь исчезает, а я с жадностью вдыхаю кислород, надеясь, что человек, который создал сложную сеть, существующую почти двадцать лет, поймёт, что дочь примитивно его объебала. – Заканчивай, – сигнал помощнику, который мечется в томительном ожидании, и похороны моих надежд.

Где-то в боку пронзает обжигающей болью. И это не кастет, а нечто острое и проникающее под рёбра. Отключаюсь от боли, наслаждаясь темнотой и блаженной пустотой, но меня вновь приводят в чувства, выплеснув в лицо воду. И теперь передо мной лишь помощник, с наслаждением размахивающий перед лицом тычковым ножом, который спокойно помещается в ладони.

Впиваясь взглядом и зафиксировав мою голову одной рукой, второй медленно вводит лезвие, наслаждаясь моим перекошенным от боли лицом, и как, мне кажется, упиваясь страданиями. И как только лезвие входит по рукоять, проворачивает, вызвав мой хрип. Резко вытаскивает, позволяя опомниться. Поднимаю веки, утыкаясь взглядом в пол, а затем смотрю выше, наблюдая его стояк. Боль, доставляемая мне, его возбуждает. И сейчас передо мной садист, получающий удовольствие от физических издевательств. Фелер понимает, кто находится в непосредственной близости от его семьи? А дальше этот вопрос растворяется в новой порции разрывающей агонии, заполняющей тело и не позволяющей сосредоточиться на чём-то ином.

Вновь теряю сознание, а придя в себя, вижу Алину, которая жадно осматривает меня, облизываясь и насыщаясь картинкой окровавленного полуживого тела. Её взгляд подобен тому, с каким на меня смотрел помощник Фелера, нанося всё новые увечья. И сейчас понимаю, что она не только сама себе нанесла раны, но и получила при этом удовольствие, совместив приятное с необходимым. Больной ублюдок, истязающий моё тело, пригласил её насладиться «прекрасной» картинкой.

Ничего не говорю, потому сил издавать звуки нет, а рот наполнен кровью, которую я не в состоянии сплюнуть. Моё внимание приковывает движение её пальцев, которыми она перебирает небольшой кулон в виде птицы. Той самой, что мерещилась мне. И теперь я знаю, что это был не сон, а реальность, которую создала Алина, а кулон – подтверждение, отпечатавшееся множеством разноцветных камней. Где-то на задворках памяти всплывает уверенность, что вещицу я уже когда-то видел. Или же мысли сплелись в огромный клубок фактов и предположений, реальности и иллюзии?  И это последнее, что я запоминаю, потому что раздирающая боль заставляет закрыть глаза.

Прихожу в себя частично, различая лишь отдельные звуки и несколько мужских голосов. Оказываюсь на чём-то твёрдом, делаю попытку перевернуться, но ограничения не позволяют вытянуть ноги. Рёв мотора и визг тормозов даёт понимание, что я в машине, и, скорее всего, в багажнике. Меня добьют не здесь, оставив труп в отдалённом месте и не позволив найти сразу.

– Живой? – несильные удары по лицу возвращают в реальность, которой я не рад. – Глаза открой.

Подчиняюсь, чтобы увидеть незнакомое лицо. Черты смазываются, а голос звучит приглушённо, но я замечаю глубокий шрам, вероятно, оставшийся после исправления «заячьей губы». Меня куда-то тащат, пытаются поставить на ноги, которые не слушаются, но всё же исполняют задуманное.

– Стой, – следующее указание.

Не знаю, исполнил ли его, но кажется, что я в вертикальном положении. Не чувствую тела, превратившееся в один сплошной оголённый нерв, перекатывающий импульсы из одной точки в другую. Кажется, заводят руки за спину и раздаётся щелчок. Дёргаю конечностями, и не сразу понимаю, что их сковали наручниками.

– А теперь беги, – слышу выкрик и не могу пошевелиться.

Бежать? Мне даже думать больно, не говоря уже о том, чтобы заставить себя шевелиться. Так и стою, приготовившись к окончанию своего пребывания на Земле и понимая, что живым из этого дерьма мне не выбраться. Нет вариантов, позволяющих зайти на второй круг, и сделать всё правильно. Ничего нет. Осознав это, слышу два хлопка, а затем к уже имеющейся, прибавляется новая волна боли, растекающаяся между лопаток. Падаю ничком, ощутив блаженную прохладу, и не сразу понимаю, что подо мной снег. Машина удаляется, а я остаюсь в одиночестве, накрываемый темнотой, тишиной и непривычными редкими звуками, являющимися сейчас предвестниками моей кончины.

Уткнувшись лицом в снег, уже готов плюнуть на всё, но мысленно поношу себя последними словами, заставляя пошевелиться. И делаю это зря, потому как болевые импульсы отдаются в разные части тела, напоминая, что последние сутки меня использовали в качестве тренажёра для отработки ударов. Отчего-то перед глазами стоит образ помощника главы, и Алина, лицо которой выдаёт наслаждение полное погружение в мою агонию. Два ублюдка, скорее всего, имеют много общего, заключающегося в получении наслаждения посредством доставления боли другим.

Встряхиваю головой, заваливаюсь набок и прикладываю титанические усилия, чтобы подогнуть ноги и продеть скованные руки так, чтобы они оказались спереди. Вновь валюсь на живот и, встав на локти, предпринимаю попытку подняться, медленно сгибая ноги в коленях. Представляю себя со стороны и картинка херовая. Настолько, что у меня вряд ли есть вариант выбраться.

Наконец, заставляю тело двигаться, оказавшись в вертикальном положении, сидя на земле. Ощупываю пальцами лицо, на котором почти не осталось не тронутых кастетом участков. Осматриваю местность, если вообще можно что-то изучить одним глазом: темно, холодно, безнадёжно. Недалеко слышится треск дерева и рычание какого-то животного. И я плохо представляю, где нахожусь, зато прекрасно понимаю, что хищники, если таковые здесь есть, реагируют на запах крови. Подползаю к ближайшему дереву и, используя опору, поднимаюсь.

И это максимум, на который я способен, потому как, оторвавшись от ствола, падаю без сил. Тело пылает, словно меня затолкали в печь, но я прекрасно понимаю, что это признаки агонии, а жар, как защитная реакция организма на мороз. Он небольшой, но в некоторых местах кожу пронзают ощутимые покалывания, а значит, до момента, когда я сдохну, есть вероятность ещё и замёрзнуть. По этой причине нужно двигаться. Пока не останется сил, или пока не набреду на людей.

Вновь вглядываюсь в темноту, не оставляющей шансов на спасение, но делаю шаг, устояв, затем ещё и ещё, пока не набираю темп, кажущийся мне запредельным. На самом деле, скорее всего, я с трудом волочу ноги, запинаясь о ветки и насыпи снега. Топаю в никуда, движимый стремлением урвать чёртов кусочек жизни и подарить себе моменты осознанности. Удивительно, но сознание настолько ясное, что я могу припомнить имена всех тех, с кем работал. Даже лица вспоминаю, отмечая особенности, голос, жесты и фразы. Щегол повторял: «Хочешь жить – умей вертеться». И сейчас его слова как нельзя характеризуют ту задницу, в которой я оказался. Жить хочется, вот только возможность вертеться, рассыпается осознаем неизбежного итога.

Не знаю, сколько иду, не знаю куда, не знаю, что впереди и есть ли хоть что-то. Тело сигнализирует, что запас жизненных сил на исходе, и оно больше не желает сотрудничать. Падаю ничком. Неожиданно для самого себя, и понимаю, что подняться уже не смогу.

Смерть. Мы так редко о ней задумываемся, что её приход вводит нас в ступор. Нам кажется, впереди так много времени, что мы забываемся. Плывём по жизни, возомнив себя бессмертными, считая, что на длинной дороге ещё множество шансов и возможностей. Удивительно, но я сожалею не о том, что сделал, а о том, чего не сделал: не позвонил, не сказал, не пришёл, не оправдал ожиданий. И этих «не» так много, что я задыхаюсь от уничтожающей беспомощности и чёртового сожаления, заполняющего моё тело.

Я просрал так много шансов, сворачивая не туда, что в данный момент отчётливо вижу их все, словно перематываю плёнку на старом видеомагнитофоне, который монотонно и жестоко показывает мне пустой жизненный путь. Я столько упустил… После меня ничего не останется, и даже память, которая должна сохранить меня для других, со временем поблёкнет, подкидывая редким людям мой нечёткий образ. И сколько этих людей?

Только мать. Хорошим сыном меня назвать нельзя, но изредка я всё же звонил и повторял заученную фразу «я в порядке». Это давало ей понимание, что непутёвый ребёнок ещё не отправился на тот свет, а значит, в следующем месяце на счёт поступит привычная сумма. Ей не нужны были деньги – нужен был я. Сын, который так рано вырвался на волю, чтобы нажраться долбанной свободы, о которой долго мечтал. Лишь иногда что-то в левой части груди едва ощутимо тянуло, и я набирал её номер. Слушал недолго, но всегда внимательно, даря несколько минут радости и, наверное, облегчения. Разные номера, но она всегда меня узнавала по короткому «это я», отмахиваясь от своих проблем и желая хоть немного узнать о том, как живёт её сын. Сейчас нестерпимо хочется услышать её тихое: «Лаза́рик, береги себя».

Мать всегда спрашивала, не пришёл ли я к решению создать семью. Отношения в моей жизни были, но о продолжении рода я никогда не задумывался, считая свою деятельность непригодной для создания чего-то основательного. Столько раз видел, как использовали близких для достижения желаемого результата, что в какой-то момент зарёкся. Проще одному. Именно так. Но сейчас мне до болезненных колик хочется, чтобы кто-то помнил обо мне и даже пустил скупую слезу, сожалея о столь внезапном уходе. Сын. Я бы хотел сына, которого у меня никогда не будет. И место, где меня ждут, вспоминают, переживают и хотят возвращения.

Поздно сожалеть. Особенно в тот момент, когда лежишь посреди леса мордой в снегу, физически ощущая, как с каждой каплей крови тело покидает жизнь. Я неоднократно получал ранения, но ни одно из них не подвело меня к черте, за которой лишь темнота. Ни на секунду не сомневался, что выкарабкаюсь, вернувшись к привычному и ставшему нормой распорядку. Отработанный алгоритм, долгие годы не дававший сбоя, рассыпается, являя омерзительную изнанку, где я беззащитен перед обстоятельствами, а тело больше не мне не подчиняется, издавая редкие хрипы, напоминающие на истошные завывания зверя, попавшего в смертельную западню.

И единственное, чего я сейчас желаю – шанс. Ещё один чёртов шанс, который непременно использовал бы…

Глава 5

Настя

– Лид, всё в порядке. Мне здесь хорошо.

– Как может быть хорошо на краю мира? Сидишь там, как сыч, – недовольно прыскает, поднимая уже привычную тему. – Настя, тебе в люди нужно, понимаешь? Знакомиться, встречаться, общаться.

Открываю заднюю калитку, приглашая Герду на прогулку. Понимая, что мы отправляемся в лес, скачет, ныряет в снег, зарываясь мордой и исследуя что-то под высоким покровом так, что на поверхности остаётся задняя часть тела с интенсивно двигающимся хвостом. Это её первая зима, и впечатлений с лихвой, как и запахов, от которых она дуреет. Она направляется к импровизированной дороге, но я предпочитаю идти параллельно, чтобы создать как можно больше препятствий и измотать энергичное животное, требующее длительных прогулок.

– Я не готова. – Говорю правду, потому что собеседник из меня сейчас паршивый. Да я вообще сомневаюсь, что смогу начать новые отношения. – К тому же ты о моих проблемах знаешь. Имеется не очень привлекательный факт биографии.

– И? То есть, ты одна проходила лечение в психиатрической клинике? Все остальные, по-твоему, адекватные? Знаешь, если человек здоров, то его просто плохо обследовали. – Заявляет уверенно, заставляя улыбнуться.

– Слова настоящего врача, – хохочу, понимая, что сестра желает меня поддержать. – А если серьёзно – я не готова.

– Нужно иногда с кем-то разговаривать, понимаешь?

– Я разговариваю: с тобой, Андреем, Ломовым, Алисой, с Гердой, в конце концов.

– Со мной понятно, Андрей приезжает два раза в месяц, терапия с Ломовым раз в неделю, а Герда, чёрт возьми, собака! – Переходит на крик, совершая очередную попытку доказать, что этот круг общения срочно требует расширения.

– Зато она меня понимает – это раз, а два, не перечит и не обсуждает мои решения. – На своего мохнатого «собеседника» я как раз и смотрю, следуя за серо-синим хвостом, петляющим между деревьями. – И ты не назвала мою соседку Алису.

– Алису… Чайковские живут в двух километрах от тебя, что автоматически исключает их из категории «соседи». Сосед – это тот, кто услышит, если ты будешь звать на помощь. Можно сказать, что вы живёте на разных континентах, – обычное недовольство в голосе Лиды – забота, с которой она периодически меня отчитывает. – Перебирайся в город, а?

– Нет. Здесь дом, здесь моя мастерская. Я не потащу станки в городскую квартиру, например, на двадцатый этаж. Это невозможно. Работа с кожей даёт возможность погрузиться в любимое занятие и отключиться от мыслей, съедающих меня. И не забывай, сколько стоят мои изделия. Благодаря этому я могу содержать себя, дом и собаку.

А ещё оплачивать сеансы психотерапевта и поездки в соседние регионы.

– Помню-помню. – Сестра замолкает на минуту, и зная её, молчание – предвестник важной мысли, которой я, скорее всего, буду не рада. – Насть, у нас новый врач появился…

– Стоп! Лида, не надо, пожалуйста.

– Почему нет? – сетует сестра, вновь переходя на крик. – Ну, почему? Ты не сможешь всю жизнь прожить в одиночестве. Нужен родной человек, семья, ребёнок… – осекается, сказав лишнее.

– То есть, ты уверена, что Пашку я не найду?

– Я такого не говорила, – становится серьёзной. – Я лишь хочу, чтобы ты понимала, что чуда может не произойти. Ты ищешь почти год: обращаешься к частным детективам, в СМИ, газеты, даёшь объявления, катаешься в соседние области, а результата нет.

– Я отказываюсь верить, что его нет в живых. Я его чувствую. Не знаю, как объяснить… К тому же у меня есть фото, которое сделано относительно недавно. – Останавливаюсь, а Герда наматывает круги возле меня. – История Арсения меня не волнует, а вот Пашу я найду. Обязательно найду.

– Есть новости?

– Нет, – тяжело вздыхаю, сгребая снег ногой, чем заинтересовываю Герду, которая срывается и несётся вперёд меня, перескакивая через сухие ветки и сугробы. – Но я нашла частного детектива. Позавчера с ним встретилась, объяснила ситуацию, он взялся за моё дело.

– Который по счёту?

– Четвёртый.

– Что-то мне подсказывает, что и этот откажется.

– Надеюсь, нет, иначе мне не на что надеяться.

– Знаешь, мне кажется, что настало время искать иные варианты. Полиция ничего не может сделать, частные детективы только деньги с тебя берут, а в итоге никакого результата. Пора обратиться к людям, которые используют иные способы.

– И где найти таких? Да и кто будет со мной сотрудничать?

– Ты знаешь где.

И сейчас Лида имеет ввиду Чайковских, моих «соседей». Я в курсе, что они помогают «сомнительным элементам», оказывая незаконную медицинскую помощь. Напрямую у Алисы никогда не спрашивала, но дедушка рассказывал множество историй, связывающих его со старым знакомым Чайковским Аркадием Владимировичем, которого называли просто Айболит. Много лет после смерти отца Герман жил один, но потом неожиданно появились Алиса и Ромка. Как оказалось, мальчик является племянником Германа, но после смерти сестры был им усыновлён, чтобы не оказаться в детском доме. Так и живут они втроём, но мечтают о втором ребёнке. О своей деятельности не распространяются, внимания не привлекают.

– Я не настолько с ними близка. Да, иногда заезжаю на полчаса, да и Алиса часто интересуется, нужно ли мне что-то из города привезти. Если я дам понять, что знаю о роде их занятий, у меня не будет и этого.

– Хочешь, я попрошу Димку, чтобы узнал?

– Вот скажи, в каком из кабинетов рекламного агентства Димка об этом узнает? Твой муж – айтишник, а не криминальный авторитет.

– Ой, а у них новый сотрудник…

– Лида-а-а, – стону, привлекая внимание Герды, которая тут же подбегает, озадаченно на меня посматривая. – С моими-то проблемами… Ломов уверяет, что любого рода отношения сейчас пойдут, скорее, в минус, чем в плюс. Тревожность, плохой сон, постоянные кошмары – кому понравится такой комплект? А моё тело… Нет, – говорю уверенно, – не хочу знакомиться.

– Переключись на что-нибудь. Я сейчас не о мастерской, а том, что заняло бы всё твоё время и мысли.

– Пока ничего подобного не нашлось. – Краем уха улавливаю лай Герды где-то очень далеко. Когда она успела преодолеть такое расстояние? – У тебя есть предложения? – Ускоряю шаг, проваливаясь в снег и идя на звук.

– Например, мужчина.

– А другие варианты будут? – Перехожу на бег, уловив, что Герда чем-то взбудоражена, потому как такие звуки она издаёт нечасто.

– Будут: создай проблему и решай её, – бурчит сестра, пока я скачу через ветки, понимая, что уже близко. – Ты бежишь куда-то?

– Да. Герда что-то нашла, и её это волнует, судя по интенсивному лаю.

– Очередную дохлую белку? – сестра хохочет, вспоминая, как собака тащила меня практически за штанину, чтобы показать мёртвого зверька.

Всё ещё прижимая телефон к уху, бегу на звук, который становится громче, что означает – я близко. Замечаю Герду, которая кружит вокруг чего-то тёмного на земле, а когда подбегаю, становлюсь как вкопанная, шокированная находкой.

– Насть, что там? Настя! Ты здесь?

– Лида, здесь человек, – шепчу, не осмеливаясь подойти.

Мужчина лежит лицом вниз, но Герда подсовывает нос под него в попытке поднять. Хочу отогнать её, но боюсь пошевелиться. Голова незнакомца покрыта смесью чего-то тёмного, а одежда пропитана кровью. Я даже не понимаю, во что он одет, потому что нет ни одного чистого кусочка ткани: кофта, джинсы и даже одна кроссовка не имеют цвета.

– Он живой? – вздрагиваю, потому что забыла, что разговор ещё продолжается.

– Я не знаю…

– Так посмотри. Грудная клетка двигается?

– Он лежит на животе. Весь в крови. Не вижу руки и лицо.

– Настя, переверни его и посмотри, – приказывает сестра, а я осторожно ступаю, прикидывая, стоит ли его вообще трогать.

– Я боюсь, – сглатываю, отступая и подзывая Герду, которая сосредоточена на находке.

– Если он мёртв, вызовешь полицию, если жив – скорую. Хотя, если его вывезли в лес, чтобы избавиться, ни первые, ни вторые не помогут.

– Почему?

– Вспомни: месяц назад недалеко от тебя нашли мужчину с огнестрельными ранениями. Что с ним произошло, когда его забрала скорая?

– Убили прямо в палате.

И сейчас я понимаю, о чём она говорит, потому что сама рассказала эту историю. Даже подумала, что это кто-то из подопечных Алисы и Германа, но к ним тоже приезжали полицейские, задали пару вопросов и уехали, а я сказала, что соседи у меня самые обычные и ничем противозаконным не занимаются.

– Поэтому для начала посмотри, жив ли он.

– А если нет?

– Разворачивайся и уходи. Сделай вид, что ничего не видела.

– Жестокая ты, Лида.

– Справедливая. Тебе проблем мало?

– Достаточно. Но спокойно спать, зная, что он лежит здесь в снегу, точно не смогу.

После этих слов приближаюсь к мужчине, присаживаюсь на корточки и осматриваю со всех сторон. Затем переворачиваю, обнаруживая, что руки скованы наручниками спереди. Лицо опухшее, покрытое кровоподтёками, а, изучив его кофту, замечаю, что ткань в нескольких местах разрезана. Но запёкшаяся кровь не позволяет рассмотреть раны.

– Не могу понять, живой он или нет.

– Приложи пальцы к его запястью. Если пульс есть, прощупается именно там.

Снимаю перчатку и несмело тяну руку к указанному месту, одёргиваю, но вновь пытаюсь сделать то, что говорит Лида. Его кожа холодная и неприятная, но я всё-таки прикладываю пальцы и, кажется, чувствую тонкую пульсирующую ниточку, а затем поднимаю голову, чтобы отшатнуться – он открыл глаза и смотрит на меня.

– Он на меня смотрит, – шепчу в трубку. – Лида, он живой…

– Смотрит осознанно?

– Нет. – Взгляд мужчины безжизненный, пустой, лишённый ясности. Больше смахивает на рефлекс или попытку организма дать знать, что ещё жив. – Что мне делать?

– Звони в скорую.

– На нём наручники, – уведомляю сестру. – И это автоматически порождает множество вопросов. Боюсь, его ждёт та же участь, что предыдущего найдёныша.

– Тогда варианта два: или оставь его там, или помоги.

– Я не врач, а ему нужна серьёзная помощь.

– Ты знаешь, к кому обратиться.

Она говорит о Чайковских, но привезти иуда моего незнакомца, означает, оповестить о своей осведомлённости и, скорее всего, разрушить редкое общение.

– Я перезвоню.

Лида что-то говорит, но я сейчас не могу ответить, ведя внутреннюю борьбу и принимая решение. Герда бегает вокруг мужчины, вылизывает лицо и подсовывает под него морду, намереваясь поднять. Я ни разу не видела её такой возбуждённой. Она смотрит на меня, подбегает, тянет за край куртки, а затем возвращается к мужчине и вылизывает его руки. Скулит, а потом начинает истошно выть, разнося по лесу протяжное тоскливое эхо. От этого воя пробирает дрожью и по спине пробегает ледяная волна.

– Что, забираем его?

Ответом мне служит лай, который громче самого уверенного «да», который я когда-либо слышала. Настрой собаки перевешивает мои сомнения, и теперь я переключаюсь на другой момент: как его довезти к Чайковским? Тащить на себе я его не могу, остаётся одно – машина.

– Охраняй! – приказываю Герде, и она садится рядом с телом и замолкает.

Бегу обратно, перемахиваю через ветки, а затем ухожу вправо, чтобы выскочить на дорогу. И теперь я двигаюсь быстрее, через время оказываясь у дома. Забегаю, хватаю ключи от машины и, заскочив в неё, завожу двигатель. Пара минут, чтобы понять: до машины его придётся как-то донести. Поэтому бегу в гараж, хватаю старый тент и выезжаю из двора. Еду, кажется, слишком долго, уже решив, что потеряла место, но узнаю заваленное сухое дерево в виде рогатки, как ориентир. Не глушу двигатель, выскакиваю и бегу к месту, где оставила Герду.

И теперь самое сложное: переместить мужчину. Расстилаю тент, перекатываю на него тело, завязываю один край вокруг его ног, чтобы не съехал с импровизированных носилок, а за второй тяну на себя, двигаясь спиной. Рывками, медленно, потому что он тяжёлый, а снег и неровности только усугубляют ситуацию и замедляют процесс перемещения. Герда хватается зубами за край, помогая мне. Её усилий недостаточно, но мне кажется, что становится легче. Тридцать метров до дороги кажутся километрами по количеству затраченных усилий, и когда оказываемся возле машины, сразу образовывается следующая проблема: его нужно поднять, чтобы уложить в багажник внедорожника. Первая и вторая попытка не приносят результата, а вот третья оказывается удачной.

Сгибаюсь пополам, разминая руки, по которым бегаю противные иголочки. Ноша мне не по силам, но в критической ситуации сделаешь и не такое. Отдышавшись, показываю Герде, чтобы она запрыгнула туда же, закрываю дверь багажника и спешу в известном направлении. Пока не предполагаю, что скажу, но точно знаю – помогут только Чайковские.

– Кто?

– Алиса, это Настя, – отвечаю, как только отзывается селектор у ворот.

Преграда отъезжает, а на пороге уже мнётся рыжая девушка. Машет мне рукой, улыбается, решив, что я заглянула в гости.

– Привет! – кричит, как только выхожу из машины. – Мы с Ромкой вдвоём, Герман уехал. Заходи, – открывает дверь, собираясь войти в дом, но я здесь не ради чая.

– Алиса… – мнусь, не зная, как озвучить просьбу. – Я знаю, что вы с мужем оказываете медицинские услуги. Незаконные. Тем, кого нельзя везти в больницу или светить в официальных учреждениях. В курсе, что отец Германа занимался тем же. Мне дедушка рассказывал много историй. Они тесно общались.

– Если ты хочешь рассказать о нас кому-то или…

– Я прошу твоей помощи, – произношу на выдохе, отмечая, что Алиса напряглась, лицо заострилось, а сама она готова отбиваться. Но затем она опускает взгляд и осматривает меня, замечая пятна на куртке, которые появились, когда я затаскивала мужчину в багажник. – Он в машине.

Ничего не говоря, направляется к автомобилю, мотор которого работает. Открываю багажник, показывая находку. Герда при виде девушки начинает скулить и вновь вылизывать мужчину, который не подаёт признаков жизни.

– Где взяла? – спрашивает Алиса, бегло его осматривая.

– Герда в лесу нашла. Я за машиной сбегала, с трудом затолкала. Сначала думала, что он мёртвый, но он глаза открыл. Пульс почти не прощупывается.

– Глаза открыл рефлекторно. Поверь, он ничего не осознаёт. Много повреждений, – неприятный вердикт, – как минимум два огнестрельных ранения, несколько ножевых и не все кости целы. Почти отбивная, – поднимает его руки и кофту, окидывая равнодушным взглядом.

Не знаю, что в этом месиве можно рассмотреть, но Алиса врач, и уверена, видела такое неоднократно.

– Можешь ему помочь?

– Тебе это нужно? – разворачивается ко мне, окидывая сосредоточенным взглядом. – На нём наручники, а две пули дают понять, что он не из серии хороших ребят. Ты понятия не имеешь, кто он. Вдруг это какой-нибудь маньяк или убийца, которого наказали за паршивые дела. Поверь, я таких видела немало.

– Но ты им помогла.

– Потому что мне всё равно, кто они. Я не спрашиваю, не выясняю – просто делаю свою работу. И Герман тоже. Нас не интересует судьба тех, кто попадает к нам на стол. Привезли – увезли.

– Помоги ему, пожалуйста, – удивляюсь сама себе, когда перехожу к мольбам. – Если дело в деньгах, я заплачу. Сколько скажешь.

– Настя, ещё раз спрошу – ты действительно этого хочешь?

Задумавшись, смотрю на Герду, которая лежит рядом с мужчиной, положив на его грудь морду и тихонько поскуливая. Тем самым словно просит Алису наравне со мной, желая переубедить. В моём доме бывает мало людей, но впервые на кого-то она реагирует таким образом.

– Посмотри на неё, – кивок в сторону собаки, которая в сотый раз вылизывает лицо раненого, – она даже ко мне таких чувств не проявляет. Животные не ошибаются.

Минуту гипнотизирует Герду, смотрящую на неё с тоской и отчаянием, а затем произносит:

– Подгони машину задом к тем дверям, – указывает на соседнее с домом строение, которое я видела неоднократно.

Идёт в озвученном направлении, пока я разворачиваюсь и подъезжаю. Выскакиваю, открываю багажник, когда Алиса подходит с большими кусачками, чтобы рассоединить наручники

– Их можно открыть?

– Я сниму. Ключ есть. А теперь понесли.

Вдвоём однозначно легче, поэтому подхватываем мужчину и заносим в небольшое помещение. Но Алиса идёт дальше, а когда отрывает двери, я теряю дар речи. Просторный светлый зал с шестью операционными столами, отделёнными ширмами. Всё здесь поделено на секции, а одновременно можно помогать нескольким раненым. Водружаем на ближайший, и только после этого я осматриваюсь, отмечая, что незнакомцу здесь точно помогут. Много оборудования, назначения которого я не знаю, но выглядит оно современным и дорогим.

– А теперь иди в дом. Там Ромка один, посмотри за ним, пока я буду возиться здесь. Но предупреждаю – на многое не надейся, – качает головой, осматривая мужчину. – Шансов, что он выживет, мало.

Лишь киваю, соглашаясь с её предположениями. Ей виднее. Она, уверена, видел в этой комнате немало тех, у кого было «мало шансов» и понимает, о чём говорит. Я и не надеюсь, лишь хочу задобрить свою совесть пониманием, что сделала всё от меня зависящее. Зову Герду, но она отказывается идти со мной, оставшись в смежной с операционной, комнате. Всё равно не заставлю, так пусть караулит свою находку. Плетусь в дом, одолеваемая противоречивыми чувствами, а чего в действительности желаю я: чтобы он выжил или покинул сегодня этот мир?

Глава 6

– Давай запускать поезд!

Ромка скачет по гостиной, потому что спустя четыре часа ожидания Алисы и сборки железной дороги, мы готовы установить локомотив, который плавно ползёт по рельсам. Я успокоилась, ублажая ребёнка. Трясущимися руками соединяла детали и обдумывала, верно ли поступила. Вопрос «что я сделала?» пульсирует в висках, отдаваясь чередой невнятных мыслей.

А если Алиса права и человек, которого я привезла, из разряда тех, кому не желают ничего хорошего? Но Герда отчаянно боролась за него, всем видом показывая, что находка нам нужна, и мы не имеем права её оставить в лесу. К тому же собака, которая почти всегда ведёт себя настороженно по отношению к незнакомцам, словно слетела с катушек, едва не зализав его до смерти. Странное ощущение правильности и одновременно неправильности происходящего. Но что дальше? Не успеваю ответить самой себе на вопрос, как щелчок входной двери оповещает, что Алиса закончила.

– Мам, смотри! Мы с Настей всё собрали, – Ромка тащит её за руку, чтобы восхититься проделанной работой.

– Спасибо Насте, – смотрит на меня с улыбкой, – что избавила от такого «интересного» многочасового процесса. Играй, а мы с Настей пойдём на кухню.

Кивком увлекает меня за собой, показывая, что при сыне поднимать тему раненого не стоит. Топаю следом, прикрыв дверь, но оставив пространство, в котором видно Ромку.

– Если я сейчас не выпью кофе, просто сдохну, – Алиса стонет, выставляя кружки, и щёлкает кнопку чайника. – Ты будешь?

Соглашаюсь, но с трудом сдерживаюсь, чтобы не спросить.

– Как он?

– Пациент, скорее, мёртв, чем жив. – Сжимаюсь после её слов, но Алиса, заприметив мою реакцию, продолжает: – Ему за тридцать: крепкий, здоровый мужчина. Имеются старые шрамы от огнестрельных и ножевых ранений. По свежим… – бросает взгляд на дверь, убедившись, что Рома занят поездом, – как и сказала: две огнестрельные, четыре глубоких колотых раны и множество порезов, сломано несколько рёбер и нос, ушибы, ссадины. Босая ступня повреждена. Он долго шёл. Удивительно, как ноги не отморозил.

– То есть, его выбросили не там, где я нашла?

– Уверена. Скорее всего, он пришёл от трассы.

– Но это шесть километров… – замолкаю, с трудом представляя, как в таком состоянии вообще можно передвигаться.

– Всё бывает, Насть, – пожимает плечами, – всё зависит от мотивации. Если человек желает выкарабкаться и не такое расстояние пройдёт.

– Что теперь? – Хочу услышать конкретику.

– Крови потерял много, но у меня есть нужная. Следующие сутки определят, будет ли он жить. Пока останется у меня, но, – наклоняется, оказавшись рядом, – Герман вернётся через два дня, и его здесь быть не должно. Если он выживет, заберёшь к себе, если нет… – осекается, смотря на меня в упор, – от тела придётся избавиться.

– Поняла, – сглатываю, не представляя себя соучастницей озвученного. Но именно я привезла мужчину к Алисе и втянула в авантюру, значит, и последствия разгребать тоже мне.

– Не переживай – я помогу. Нужные лекарства дам, покажу, как обрабатывать раны. Крови боишься?

– Нет. Неприятно, но не смертельно.

– Уже лучше, – отпивает кофе, прикрыв глаза от удовольствия, а я в замешательстве смотрю, как спокойна та, что четыре часа оперировала человека. – Кстати, Герда действительно странно себя ведёт. Как только я открыла дверь, заскочила лапами на стол и начала облизывать его руку.

– В лесу она выла и подсовывала морду, чтобы его поднять, а когда я тянула тент, помогала.

– Может, ты и права, – Алиса задумчиво смотрит в окно, где всё устлано белоснежным покрывалом, – животные не ошибаются.

– Алиса, я могу заплатить за него, каким бы ни был исход… – затихаю, сжигаемая недовольным взглядом. – У меня есть деньги. Скажи сколько.

– Твоя работа.

– Не поняла…

– Я хочу сумку и кошелёк твоей работы. Из кожи питона, зелёный. Видела такую в магазине, но купить не успела.

Отчего-то сразу понимаю, о каком наборе идёт речь, потому что Андрей сказал, что две девушки готовы были вступить в схватку, чтобы забрать понравившийся товар.

– Он был выполнен в одном экземпляре. Андрей отдал немало мне, а затем ещё сделал наценку, чтобы остаться в плюсе. Лучше продаются изделия по средней цене, к тому же я стараюсь каждую работу сделать индивидуальной.

– Вот и сделай мне. Это и будет оплата моей работы.

– Договорились, – почему-то радуюсь как ребёнок. – Я за неделю сделаю. Если есть пожелания, только скажи. Всё учту.

– Такой, как был в магазине, только зелёный. – Подмигивает и поднимается, чтобы вымыть кружки. – А теперь езжай домой.

– Но…

– Ты ему ничем не поможешь, твоё присутствие бессмысленно. Советую избавиться от пятен крови на одежде и в машине. Особенно в машине. А так же подготовить место для раненого, при условии, что он выживет, – на последней фразе тяжело вздыхает, скорее всего, не веря, что мужчина выкарабкается. – Я завтра позвоню.

Алиса открытым текстом говорит, что мне пора покинуть её дом и заняться другими вопросами. А их много, начиная со стирки вещей, заканчивая неотвеченными за это время звонками от Лиды и Ломова.

Прощаюсь с Алисой и иду в соседнее строение, чтобы забрать Герду. Прошло довольно много времени с момента нашего выхода из дома, и собаке элементарно нужно поесть. Останавливаюсь в дверях операционного зала, первым делом засмотревшись на мужчину. Подхожу ближе, стараясь не шуметь. Понимаю, что он без сознания, но не могу избавиться от картинки в лесу, когда он смотрел на меня. Лицо представляет собой одну сплошную рану: глаза заплыли, губы разбиты, нос распух. Почти вся грудная клетка скрыта повязками, а нижняя часть тела накрыта простынёй, под которую я не решаюсь заглянуть. Страшная картинка, вызывающая жалость. За что с ним так? Или повод всё же был? Несмело касаюсь его руки, отмечая, что сейчас она тёплая и живая. Его пальцы дёргаются, и я мгновенно убираю ладонь. Не стоит проникаться к нему чувствами, потому что жизнь может покинуть его очень скоро.

– Герда, идём, – шепчу собаке, которая улеглась под столом, положив морду на передние лапы и прикрыв глаза. – Домой, – показываю на дверь, но не получаю никакой реакции. – Останешься с ним? – Открывает глаза, вздыхает и остаётся на месте. – Учти, я приеду только завтра. Будешь голодной. – Никакой реакции. – Ладно, – сдаюсь, – охраняй.

Выхожу, прикрыв дверь и понимая, что сегодня моя собака перестала быть моей. Что делать с Гердой, если он умрёт? Отмахиваюсь от негативной мысли, сажусь в машину и еду домой, чтобы сразу загнать в гараж. Там есть всё необходимое, чтобы убрать машину.

Но сначала захожу в дом, чтобы снять с себя куртку и джинсы, на которых виднеются пятна крови, и замочить в пятновыводителе. Спустя час закидываю всё в стиральную машину и включаю, надеясь, что моя любимая тёмно-серая куртка ещё послужит. Возвращаюсь в гараж и, встав напротив открытого багажника, обдумываю, как избавиться от следов.

Мои раздумья прерывает звонок сестры, которая уже написала с десяток эмоциональных сообщений. Вставляю наушник и принимаю звонок, зная, что не успокоится, пока не выведает подробности.

– У тебя совесть вообще есть? – кричит, чтобы выразить всю степень негодования. – Кто так делает? Я переживаю.

– Всё нормально, – отвечаю, одновременно вытаскивая тент и резиновый коврик из багажника. – Я его не бросила.

– И?

– Отвезла к Чайковским. Алиса не была рада тому, что я в курсе их рода занятий, но помогла.

– Дальше. С ним всё в порядке?

– Пока непонятно, – засовываю тент в большой мусорный пакет и приступаю к помывке коврика.

– Что значит – непонятно?

– У него несколько ранений и множество травм. Гарантий никаких. Но Алиса предупредила, что оставить его у себя не сможет, придётся забрать к себе, если, конечно, будет кого забирать.

Вновь возвращаюсь к варианту «избавиться от тела», и меня бросает в дрожь. Я плохо представляю, как это вообще происходит.

– А если он не выживет?

– А ты как думаешь? – повышаю голос, смывая пену с резиновой поверхности. – Придётся решать этот вопрос.

– Насть, это точно ты? – интересуется, понижая голос. – Потому что та Настя, которую я знаю, даже вслух такое не произнесла бы.

– Та Настя, которую ты знаешь, осталась в психиатрической клинике. А из неё вышла другая: осознавшая, наконец, что жила в мире розовых единорогов. Предполагала, что наклонности моего мужа – максимум, а оказалось, что это лишь начало.

– Нужно было бежать от него.

– Бежать из собственного дома?

– У тебя были деньги и возможность. Ты могла позвонить мне.

Я до сих пор не сказала Лиде, что не могла. Потому что была не в себе, потому что Арсений контролировал круг моего общения, не желая, чтобы кто-то стал вхож в нашу семью и понял, что происходит. Сестре, как выяснилось позднее, муж запретил приезжать и звонить, пояснив, что я больше не хочу с ней контактировать. Страшное и странное для меня время, которое я вспоминаю с содроганием и отвращением.

– Давай не сейчас, пожалуйста. – Прошу Лиду, которая в каждом разговоре возвращается в то время, когда можно было что-то изменить. Нельзя. – Сейчас я занята уничтожением следов в машине.

– Их много?

Осматриваю резиновый коврик, а затем покрытие в багажнике, где тоже имеются пятна. И если резиновое изделие отмыть легко, то светло-серая ткань требует особых усилий.

– Работы на несколько часов. Может, дольше.

– Я не слышу Герду. Обычно она крутится рядом.

– О, теперь у неё новый хозяин, – издаю смешок, вспоминая, как животное отказалось следовать за мной.

– В смысле?

– Она его нашла в лесу, а затем вылизывала, тянула и даже убедила Алису помочь. А после осталась рядом с ним. Домой ехать отказалась. Поэтому заберу её только с ним в комплекте. Думаю, иначе не получится.

– А если он умрёт?

– Об этом я не думаю.

Думаю, конечно, но что делать с Гердой в этом случае, ума не приложу. Не стоит забегать вперёд и хоронить мужчину раньше времени.

– А знаешь, в этой ситуации тоже имеются плюсы. Забота о раненом лишит тебя возможность пропадать в изъедающих мыслях.

– Удивительно, что это мне говоришь ты. Ты хоть понимаешь, что это человек, которого по какой-то причине заковали в наручники, вывезли за город и бросили умирать? Не за хорошие дела, наверное. Не боишься за меня?

– Может, это покажется странным, но нет. – И ответ Лиды меня удивляет настолько, что перестаю тереть щёткой покрытие и замираю. – И даже вижу плюсы: ты его спасла и можешь попросить об услуге. Мы же обе понимаем, что он, вероятнее всего, относится к миру, куда нет входа каждому. – И я знаю, к чему она клонит. – Прошёл почти год, а в поисках Паши подвижек нет. Насть, когда все законные способы исчерпаны, приходит время незаконных. Они, кстати, иногда дают более существенный результат. Подумай об этом. В конце концов, что ты теряешь?

И сестра права – я уже всё потеряла. Я там, на самом дне, задираю голову кверху, смотрю на небольшой шарик света, притягивающий меня, а двинуться не могу. Потому что мысли о Пашке не позволяют мечтать об иной жизни, наполненной смыслом и желанием двигаться вперёд.

– Если он выживет, попрошу. Обещаю. – И сейчас я даю обещание, скорее, себе. – Вынуждена с тобой попрощаться, чтобы продолжить очищающие процедуры, иначе это займёт всю ночь. Позвоню, как будут новости.

Завершаю вызов помимо её воли, потому что Лида с удовольствием развила бы тему незнакомца. Пока нечего развивать, лишь ждать жестокого вердикта Алисы.

Но в чём-то она права: мои сегодняшние действия мне несвойственны. Я тот человек, который, скорее, обратится в официальные структуры. Раньше обратилась бы однозначно. Мне стало его жалко. По-человечески. Я знаю, какового это, когда ты барахтаешься в одиночку без надежды на помощь. В этот момент кажется, что весь мир отвернулся от тебя, сделав невидимой, откинув в сторону, как старую игрушку, которая давно потеряла свой внешний вид.

Одолеваемая мыслями о будущем незнакомца, снова и снова тру покрытие в багажнике, намереваясь избавиться от пятен. К двум часам ночи заканчиваю и с трудом разгибаюсь. Вытираю насухо резиновый коврик и откладываю в сторону, чтобы позволить высохнуть. Мусорный пакет оставляю в гараже. Избавлюсь от него, когда поеду в город, выбросив в случайный контейнер.

Покидаю гараж, войдя в дом через смежную дверь, и опускаю все шторы. Меня вновь одолевает неприятное ощущение, будто я под наблюдением. Вот уже год не могу избавиться от этого чувства, мешающего существовать комфортно в собственном доме. Усталость берёт верх, и я игнорирую требование организма в еде, чтобы променять это время на душ. Стою минут двадцать, замерев и прогоняя в памяти события сегодняшнего дня, которые нарушили привычный ритм жизни. Если мужчина окажется в моём доме, как того требует Алиса, придётся перекроить планы, а именно время на заказы и посещение Ломова.

Ему, кстати, я так и не перезвонила. Сеанс послезавтра и его придётся отменить, или же всё же появиться? О человеке, который ворвался в мою жизнь лучше не рассказывать, пока я не пойму, кто он и по какой причине кто-то пожелал оборвать его жизнь. Да и впредь делиться ни с кем не стоит. О нём знают Алиса и Лида – этого достаточно.

Наконец, почувствовав себя чистой, выползаю из душа, облачаюсь в пижаму и бреду в комнату, привычно замерев у двери и ожидая Герду. Лишь спустя несколько минут вспоминаю, что моя собака забыла о хозяйке, как только на горизонте появился симпатичный объект мужского пола. Симпатичный? Вряд ли сейчас я могу хоть что-то сказать о его внешности, да и следующую неделю это будет невозможно сделать, при условии, что эта неделя вообще будет.

Приняв две таблетки снотворного, забираюсь под одеяло, и, удобно устроившись, вспоминаю, что не включила приглушённый свет. После появления Герды приучила себя спать в темноте, но сегодня, когда её нет рядом, не по себе. Решаю не вставать и как только закрываю глаза, проваливаюсь в сон.

Резко открываю глаза, столкнувшись с уже привычным чувством, что на меня кто-то смотрит. Поворачиваю голову и, привыкнув к темноте, вижу силуэт человека в дверном проёме. И если раньше меня накрывало парализующей волной, которая не позволяла даже двинуться, то сейчас я медленно сажусь на кровати, а затем тяну руку к телефону, который лежит на краю тумбочки. Не свожу взгляда с фигуры, а затем хватаю телефон, жму на экран и включаю фонарик, чтобы посветить – никого. Как всегда: фигура пропадает, как только появляется источник света. Словно тень, исчезающая с наступлением утра.

Нервно сглатываю и всё-таки поднимаюсь, чтобы создать ненавязчивый полумрак. Ещё долго не могу уснуть, сожалея, что Герда осталась у Алисы. С ней спокойнее, хотя и в её присутствии мне мерещится силуэт. Но собака никак на него не реагирует, совершенно спокойно наблюдая за моими метаниями. Значит ли это, что у меня галлюцинации, продолжающиеся год? Ломов говорит, что это проявление подсознательных страхов, я же считаю это нечто иное, пока необъяснимое.

Меняю позу, кручусь долго, и всё же засыпаю. В мой сон врывается незнакомец, одаривая взглядом, наполненным благодарностью. Или же мне просто хочется верить, что он желал спасения? А если нет? В моей жизни был момент, когда я не желала, чтобы меня спасали. Но всё уже сделано, а что будет дальше, теперь зависит не от меня.

Глава 7

Просыпаюсь ближе к обеду и, схватив телефон, проверяю неотвеченные вызовы. От Алисы не одного, что означает – никаких изменений в состоянии раненого. Уверена, если бы он умер, она тут же позвонила. Вновь пропущенный от Ломова. Приходится набрать, потому что игнорировать его уже неприлично, учитывая тот факт, что вчера мы не поговорили. Всё оказывается просто: он перенёс время сеанса на два часа раньше, сославшись на отъезд. Обещаю, что буду, но потом вспоминаю, что при удачном исходе, уже завтра я стану сиделкой, а это означает автоматическую несвободу в перемещениях и отлучках.

Заставляю себя встать, посетить ванную, позавтракать и, схватив пакет с кормом и миску Герды, отправиться к дому Чайковских. Алиса открывает ворота и ждёт меня около двери, где находится незнакомец.

– Как он? – спрашиваю, пропуская приветствие.

– Ночью была остановка сердца. – Застываю в неоконченном движении и с трудом справляюсь с полученной информацией, словно там, в операционном зале, небезразличный мне человек. – Сейчас всё в порядке.

– А как ты узнала? Об остановке.

– Связь между датчиками и планшетом. Оповещение пришло. Минута, и я уже на месте.

– Обалдеть, – всё ещё не веря, что такое возможно, плетусь за Алисой. – Какие новшества.

– Мир развивается, медицинское оборудование не отстаёт. Многое можно контролировать на расстоянии. Например, данные с инсулиновой помпы отслеживать через программу в телефоне, если, например, она стоит у ребёнка или пожилого человека, который может по каким-то причинам пропустить понижение или повышение сахара. И вообще, много всего сейчас.

Алиса говорит, а я сразу обращаю внимание на Герду, которая, кажется, даже не сдвинулась после моего ухода. А затем взгляд перемещается на мужчину, который выглядит значительно лучше.

– Мне кажется, ему лучше, – указываю на раненого. – Или я ошибаюсь?

– После остановки сердца стало лучше. – Непонимающе смотрю на Алису, проверяющую показатели приборов. – Удивительно, но факт. Словно, запустившись, сердце начало отсчёт новой для него жизни. Показатели стабилизировались, да и внешний вид радует. – Приближается к лицу мужчины, проверяя реакцию зрачков, а я лишь в этот момент обращаю внимание, что он привязан.

– А это зачем? – показываю на запястья.

– Наркоз действует на всех по-разному. Иногда пациент спокоен, а иногда подвержен состоянию возбуждения. В этом случае может размахивать конечностями, выдернув катетер или трубки, или вообще попытаться встать. Я не могу находиться с ним постоянно, поэтому предусмотрительно «обезвредила», – улыбается, проверяя повязки и довольно кивая сама себе. – Герман вернётся завтра вечером, и его здесь быть не должно. Ты подготовила место?

– Не успела. Избавлялась от следов в машине. Сегодня всё сделаю, – оправдываюсь, словно Алиса мой босс, которому я отчитываюсь о проделанной работе.

– Лучше на первом этаже, на второй не дотащим. И не мешало бы купить ему что-нибудь из одежды.

– Одежды?

– Насть, он, вообще-то, голый, – поднимает простыню, являя доказательство своих слов. Ощущаю, как по щекам разливается румянец и стыдливо отвожу взгляд. – Ты что, голого мужчину не видела? – заливисто смеётся. – Вроде не девочка и замужем была.

– Нет… Просто… – мнусь, не понимая, как сформулировать мысль. – Я ведь его не знаю. Такое ощущение, будто я за кем-то подглядываю. Неудобно.

– О неудобстве тебе придётся забыть, потому что вот так, – обводит его пальцем в воздухе, – он будет лежать, пока не сможет самостоятельно дойти до туалета. Трубка и мешок вместо обычных действий. И ещё придётся обтирать его влажными салфетками, интимные места в том числе. – Сглатываю, представив то, о чём сказала Алиса. Вчера она спросила лишь о реакции на кровь, в нюансы не вдавалась. – Стоп, а как ты себе представляла уход за лежачим больным? – Видимо, считав мои эмоции, Алиса решила прояснить всё досконально.

– Как угодно, только не так. Прости, я не подумала… Я справлюсь, – собравшись, обещаю ей. В противном случае она решит, что откажусь его забирать.

– Так лучше, – довольно заключает, – потому оставить я его всё равно не смогу. Герман будет недоволен.

– Почему?

– Потому что непонятно, кто он и на кого работает. Обычно те, кто к нам попадает, имеют отношение к определённой группе. Они знают нас, мы знаем их, потому что раненого почти всегда сопровождает проверенный человек. А этот… – разводит руками. – Никаких татуировок или отличительных знаков. Кстати, – спохватившись, идёт к соседнему столу, – его одежду я сожгла, но под стелькой кроссовки нашла это.

Вручает мне ключ: маленький, словно игрушечный. Кручу в руке, пока не понимая, к чему он может подойти. Но если мужчина озаботился тем, чтобы его спрятать, значит, предмет для него важен.

– А какой у него размер ноги?

– Размер ноги сорок третий, одежды, – проходится по мужчине оценивающим взглядом, – пятьдесят два – пятьдесят четыре. Примерно. Бери пятьдесят четыре – не ошибёшься. Даже если будет великовата, это к лучшему. Приобрети основное: простое, недорогое, чтобы не жалко было выбросить, если испачкается кровью.

– Завтра отправлюсь в город по делам, заодно приобрету нужное. Что-то ещё?

– Пелёнки, чтобы избежать порчи матраса. Остальное на твоё усмотрение.

Ещё раз окидываю взглядом мужчину и зову Герду в соседнее помещение. Игнорирует, но когда видит свою тарелку и пакет с кормом, всё же подходит. Терпеливо жду, когда собака поест, а Алиса принесёт ей воды. Оставляю корм с расчётом на вечер и утро, и еду домой, чтобы выполнить указание.

На первом этаже не так много комнат, точнее, комнат жилых. Имеется маленькая спальня, где иногда ночует Лида, если приезжает одна. Ночью она обязательно делает подход к холодильнику, поэтому предпочитает сократить расстояние по максимуму.

Освобождаю пространство от лишних предметов, оставив кровать, две тумбочки и комод, куда планирую сложить ещё не приобретённые вещи мужчины. Меняю бельё, а затем растерянно останавливаюсь посреди комнаты, не зная, что означало на языке Алисы «подготовить место». В моём понимании всё готово, но я могу ошибаться. Ладно, изменения будем вносить по факту.

Усевшись на кухне, пью чай, прикидывая, что ещё может понадобиться. Я даже составила список того, что необходимо купить. А затем меня осеняет, и я копаюсь в интернете, выясняя, что и пища должна быть иной. К имеющимся пунктам добавляется ещё с десяток. И к этому моменту нужно подойти основательно, потому как я в городе я бываю раз в неделю исключительно по причине встреч с Ломовым. И перенос сеанса очень вовремя: я успею встретиться с ним и заглянуть в торговый центр для закрытия списка.

Вытаскиваю из машинки одежду, про которую напрочь забыла, и с сожалением отмечаю, что кровь не так просто выстирать. Поэтому заталкиваю испорченные вещи к тенту и закидываю пакет в багажник, которому повезло больше, чем вещам.

Слоняюсь по дому, но затем отправляюсь в мастерскую, чтобы приступить к «заказу» Алисы. Кожи питона хватит на два изделия, и сейчас я радуюсь, что выкройка была сделана ранее. Ошибки первого я учла, поэтому Алиса получит идеальное изделие, которое непременно её порадует. Вливаюсь в любимый процесс, напрочь забыв о времени и планах на завтра, а когда поднимаю голову и смотрю на часы, висящие на стене, охаю, – три часа. Сворачиваюсь и спешу в дом, прокручивая насущные задачи. Привычное снотворное и сон, сегодня не прерывающийся навязчивым силуэтом. Удивительно, но я вижу его исключительно раз в неделю, исключая последние три, а затем точно знаю, что шесть дней могу не вспоминать о нём.

– Вы снова видели пугающий силуэт? – Ломов сидит в кресле, расслабленно покачивая ногой и делая пометки в блокноте.