Свечи жгу. Стихи

Размер шрифта: 13

ISBN 978-5-0062-7089-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С РИФМОЙ ПО ЖИЗНИ

СВЕЧИ ЖГУ

Душа похожа на свечу,
когда душа тиха.
Я пламя духа различу
в явлении стиха.

Стихи —
святое ремесло —
я часто свечи жгу.
И от души
и я могу
почувствовать тепло.

ВРЕМЯ КНИЖЕК

моей Нэле

выносят мешки
магазины
для мусорных
ранних машин.

а в уличные
корзины
бросают
поверх вершин.

солнце спускается
ниже.
бродит внизу
народ,

купит билетик
трижды,
а рядом —
корзины рот.

туда
и моя пятёрка
летит,
как масло и сыр.

у солнца —
в крови —
гимнастёрка:
солнце боролось за мир.

красный закат,
и рыжий,
жёлтый,
оранжевый он.

город прижат.
и выжат.
осиротел
неон.

мы
всё ниже
и ниже.
солнца тяжёл закат.

время настало
книжек,
с книжками
в спальнях лежат.

я уложился
тоже,
выбрал себе
одну,

ту,
которая мной же
написана
под луну.

нравится книжку
мацать,
нюхать
её листок.

кто-то
делает в двадцать,
а я свою
в полтишок.

будто бы
новой ложкой
хлебаю
старинный супец.

шёл не прямою
дорожкой,
много на мне
колец —

тех, какими
отмечен
самый
обычный пенёк.

солнце
присядет
под вечер:
– дай посижу, Санёк!

только цыганка
гадает
также,
как с давних пор.

и всё опять
совпадает.
руду
забираю у гор.

я – буду!
я, Нэля, поверил,
во всё,
что открылось тебе.

и лучше
европ и америк
хорошие книги
в судьбе!

я буду.
я чую породу.
везёт самосвал
руду.

не знаю,
какого я роду.
не знаю,
в каком я ряду.

но томик <А. Пушкин> возьму
я завтра к бра моему.

ЧЕЛОВЕК ИСЧЕЗ

Жилетка чёрная под стёклышком лежит —
в ней Пушкин падает,
в неё Дантес стреляет.
Пером писать
мне век мой не велит,
и на столе свеча не догорает.
Для современников, для нас,
важны походы по музеям.
Я на диван живой глазею,
а человек – исчез,
хотя и Муза с нами
и Пегас.
Остались строчки —
чувственны, легки.
Осталась осень.
Оголила плечи.
Зима осталась.
Место у реки.
И человек с букетиком замечен.
Но сгинул век.
И шум его живой.
Другими были,
но творили люди.
Всё кануло.
Всё поросло травой.
Всё испарилось.
Словно уточка на блюде.
Не тихо в мире.
Вновь шумы идут.
И даже не ходи к гадалке:
труба зовёт,
в трубу ведут —
и выплюнут у времени на свалке.
И птицы белые, наверно – чайки —
слетятся и чего-нибудь найдут.
Кувшин пустой останется от нас,
а может в нём найдут ещё монеты.
Находим каски ржавые
и пистолеты,
и ветерана слушаем рассказ.
И только поле не меняет цвет —
меняет вид:
фашист не топает по полю.
Машины времени не будет. Нет.
(И хорошо. И с этим я не спорю.)
Но как-то странно исчезает жизнь,
как будто не было событий.
Солдатик мёртвый неизвестно где лежит —
и жизнь ещё полна открытий.
Но столько повидала жизнь,
что в самый раз
концу быть света.
Но ходим по земле,
земля дрожит —
теперь у каждого в руках ракета,
и взрыв страшнее пистолета.

ДОЛГО СПЛЮ

позавидуешь железу
не уложишь спать гранит
я в морскую жизнь не лезу
но там жизнь с утра кипит

нет синхронности с рассветом
и не будет никогда
показалась своим цветом
своим зеркалом вода

и синхронно – следом следом
отразились облака
но я сплю
ведь я не еду
на поимку судака

подниматься очень рано
это всё-таки почёт
кто встаёт тому в карманы
или в душу бог даёт

ничего ещё не знаю
спит сознание ещё
может в мамонта кидаю
я уже копьё своё

может сам бегу и прячусь
динозавриков страшась
я ребята не ребячусь
хотя есть такая страсть

если спишь ты долго-долго
мир не станет долго ждать
птицы страшные над Волгой
могут вскорости летать

будет мир уже не прежним
будет снова одинок
а ведь сладко
а ведь нежно
я продрых без задних ног

надо мной кричали чайки
и наверно вороньё
и горилла в моей майке
смотрит в зеркало моё

У ПЯТНАДЦАТИ ДВЕРЕЙ

Россия, забери меня в страну,
когда я крепенько засну.

В твою, в мою, короче – в нашу,
верни меня, Шатайло Сашу.

Верни меня, как ты умеешь,
хоть на коне, когда стемнеет.

Хоть на воздушном змее полечу:
ты запусти его – я захвачу!

Но знаешь ты, что лишь во сне
я окажусь в своей стране.

И знаю я – и ты во сне
вернёшь нас всех, кто жил в стране.

Давай заснём. Чтоб как-то поскорей
проснулись – у пятнадцати – дверей.

ВОЗВРАЩАЕТСЯ ЛИЦО

Мне интересен Свет,
что воскресил Христа.
Ему ведь тоже это интересно.
В небесной черни
новая звезда
рождается
погибшей вместо.
Пусть Бог ты.
И в душе ты есть.
Но обо всём
так сразу не узнаешь —
ты остаёшься тем,
кем пребываешь,
но мёртвых звёзд
в тебе
не перечесть.
И новых.
Новых.
Жизнь —
вовек учись.
Сегодня —
музыка органная.
А завтра —
музычка карманная —
достал айфон —
и файлов зашибись!
Сегодня —
меч.
Девятый легион.
А завтра – рёв
и гусеницы танка.
Не знает Бог,
кем станет он,
и не расскажет всё ему цыганка.
А мне сказала:
буду я старик.
Тянуть до гроба буду его лямку.
Но молодой
Исуса лик
так хочется поставить в рамку!
Его представлю.
А себя никак.
Ну разве можно
тухленькой капусточке
лететь в борщец,
что пахнет вкусненько,
и заявлять,
что будет самый смак?
И мы смешны в конце концов.
Какие мы на финише уроды!
Верните девушке лицо,
тупые лепщики природы!
Какой же Свет
вошёл в Христа?
Ведь даже в нём
такого Света нету.
Он не был под землёй,
он не лежал скелетом,
но если гаснет свет…
То будет темнота.
Какая же у Света сила,
чтоб так
гордиться Сыном и Отцом?
Не верится.
Не верится.
Но возвращается лицо,
которое нам молодость
однажды подарила.

ИДУТ К ТЕБЕ

приходит кот
прижмётся ночью
и мне покажется
воочью
что всё живое
все предметы
все звёзды неба
и планеты
ко мне идут
хотят прижаться
в любви
и доброте
признаться

МЕДОВЫЙ НЮАНС

сладкая пчёлка
вернулась с медовой трассы —
желудочек полон нектарной массы
отмывает солнышко пальчики от мёда
в очень сладкой водичке
где много народа
в муркином животике
зарождается семья —
но не сладенького хочется —
а кисленького муравья

СНЕЖОЧЕК И ПОДОРВАННЫЙ ДЖИП

А снег…
Он понимает нас,
что мы счастливые,
когда к нему выходим.
Сияющих и тёплых глаз
мы с белизны его не сводим.

А ты,
законченный куркуль,
иди откапывай машину, —
снег не козёл,
не отзовётся на скотину,
бери лопату,
если хочешь сесть за руль.

Рычишь,
и проклинаешь небо,
ты всеми четырьмя
надёжно влип.
Взорвалось небо —
подорвало джип,
но никогда снежочек
гадом не был.

УБИТЫЙ УДОД

красота спасёт мир
эта фраза заезжена до дыр

как и привычка дёргать за косичку
потому что девочка красивая
и учится на отлично

но девочка не смотрит в сторону того
чьё нутро закрутилось
как шарик лото

потому что девочка красивая
а у мальчишек натура паршивая

вы тоже паршивые
дорогие девчонки —
кладёте ей в туфельку
злые иголки

несчастна картина
пабло пикассо
несчастна картина
леонардо да винчи
девочку элю
из десятого класса
однажды повесят
мишенью отличной

за то что красива
и больна не тобой
ей надо в лицо —
кислотой
кислотой

да спасёт красота
длинноногих и тощих —
их самих
и весь мир
и жену мою с тёщей

пусть покажут нам попы
в купальниках рыбки
ведь по попе похлопать
приятней чем скрипке

ну а что говорит паранджа?
а за нею
за тёмной
каждая хороша
и таких не потащишь в сторону гаража

ты погладил цыплёнка
его детское
жёлтенькое перо

а в полдневном саду
как погладить удода
если он спит
и красив
и не видит твоё нутро?

В ЗОЛОТОЙ ДЫРЕ

чёрная дыра поглотила звезду
как целый город —
как жил этот город?
он исчез бесследно

золотая дыра моей облетевшей улицы
не слабее чёрной —

всасывает
затягивает
похищает

оставляя люк открытым —

заглядывайте:

на высокой шелковице
я похож на жадного ворона:
мои губы чернеют (но это ещё не конец)
пластилиновый воин
заколол такого же воина
дарят волгу педальную
бабушка и отец
пистолет у меня
и пилотка на мне со звёздочкой
скоро выпадет снег
и будет кругом красота
ранним утром в Бендерах
перед чайною ложечкой
открываю я рот —
ем тело Христа

пластелин у меня
автомат
и пилотка солдатская
и штаны мои мокрые
от купаний в снегу
пусть смешная фамилия
но она не дурацкая —
с космонавтом Шаталовым
устремляется в космос мечта

СУНДУК

Последний путь
пусть будет не печален.
(Теряя силы,
руки разожму,
за поручни земли
схватившись.) Посему
я запасаюсь тёплыми вещами.
Во свет или во тьму,
я все-таки с собой возьму
опавших листьев
яркие ковры
и много снежных шариков
от нашей детворы.
Уж эти вещи
можно взять с собой
на самолёт,
на перелёт
в наш дом родной?

И будут вещи нас хранить,
держать нас вместе,
чтоб не случилось
там, на месте,
а всякое ведь может быть…

Ведь нам лететь иль плыть
не сто кэмэ, не двести…
Мне повезло сундук добыть,
где много места.

РАЗВЕ НЕ СТРАННО?

Как это странно проститься с землёй,
вдруг оказаться в ловушке, —
нравилось к речке спускаться зимой,
нравилось в тире стрелять из воздушки.

Нравилось лечь и книгу читать,
слушать декабрьский дождик,
только вот руку стал прижимать
к сердцу, словно там гвоздик.

Право, не стоит, планы на год
строить легко и радужно строить, —
так ведь и чёрта можно настроить,
может и бог не съесть бутерброд.

Подлый удар среди светлых дорог
бьёт по мозгам
и выходит абсурдом.
Будит, пугает ранний звонок,
это венок вместо доброго утра.

Нам бы ходить по земле и ходить,
просто не надо иного.
Вот бы кваску возле бочки попить.
Вот бы советского, разливного.

Страшную вещь представить не смог.
Есть же такое, что невозможно?
Кто же приходит – чёрт или бог?
Так вот подкожно, так вот подкожно.

Бог синим небом над нами простёрт.
Чёрт намалёван. Так кто же? Так кто же?
Лучше бы чёрт, лучше бы чёрт.
После уж бог, после уж боже.

Вспомним ли мы о нашей земле?
Ведь и она навек не прощалась.
Красное яблоко и банан на столе.
Синяя маечка к телу прижалась.

Что-то случится однажды со мной.
Лучше бы сразу, без впадения в кому.
Только ведь странно покинуть земной
мир… и жить по-другому.

РАЗГОВОР ЛИЗЫ ЧЕРНОВОЙ С МАМОЙ

…Я здесь,
где я была однажды,
я родилась вначале здесь,
здесь дом мой —
весь мой,
весь,
большущий дом многоэтажный.
Оказывается, можно дважды
жить.
Всё так и есть.
Сюда стекаются дороги,
земное отдаётся небесам.
Вот только вижу
многих, многих,
кто здесь живёт
без пап и мам.
Я слышала, как Ангелы порхали,
их крылья, или сами Ангелы сказали,
что я вернулась в отчий дом.
(Я не играла здесь с мячом.)
Мы на земле с мячом играли.
Мне люди добрые сказали,
что умирают только раз:
не будет больше страшных глаз
и страшных рук,
что горло мне сжимали.
Здесь… Свет,
такой, который в нас,
но мы не видели, не знали.
Мы сами Ангелами стали!
О люди! Веруйте в Христа!
Он шёл ко мне —
высокий, яснолицый,
как будто утро открывало мне ресницы,
вставало солнце, пели птицы,
сбывалась на земле мечта…
Я, мама, видела Христа!
И многому могла я удивиться,
он дал мне ладанку с родной землицей,
чтоб помнить милые места.
Сбылась, сбылась моя мечта —
увидеть Бога, снятого с креста.
Кричало сердце на весь лес:
Христос воскрес! Христос воскрес!
Как жаль,
что только здесь, за облаками,
его потрогаешь руками.
И Мать его пришла ко мне.
Как ты, она меня жалела.
Уходит боль.
Но вдруг придёт во сне.
И кажется, ей нет предела.
Я даже здесь боюсь,
что вдруг откроются ворота,
что Бог простит,
и бесы в рай войдут.
О люди добрые!
Я рано тут.
О мама милая!
Мне так сказать охота…
Хоть что-нибудь,
хотя б два слова…
Тянусь к тебе…
И вот коснулась я руки…
Не рёва я,
не рёвушка-корова,
нет, мама,
не меняю я платки.
Не буду плакать.
Мама, я не буду.
Но ты не жди меня назад.
Я не вернусь (так навевает сад),
так крылья шелестят повсюду.
Не буду плакать.
В Царствии небесном
найду и я покой себе.
Вот дом,
окно,
вот вид чудесный —
во всём я, словно птенчик в скорлупе.
Рождаюсь,
всякий раз рождаюсь,
когда чему-то удивляюсь,
сам рай становится при этом
свежее красками и светом.

…А на земле
живёт беда.
Я перед ней, как яблочко на блюдце.
Я не вернусь. Я не хотела бы вернуться.
Наверно, больше никогда.

Не надо, мамочка,
не надо!
Опять слезинки на твоих глазах.

Я посадила деревце для сада.
Мне вместе с ним расти на небесах.

Иной судьбы уже не будет.
Ни через год,
ни через два.
Пусть спит невеста.
Пусть не будят
её ни слёзы, ни слова.

Пусть спит нарядная невеста
в своей судьбе, в своей судьбе.
С хорошей девочкой небесной
вчера гуляла я везде.

…Здесь много мест,
где посижу немножко,
и вновь хожу себе,
хожу…

– Ты всё же возвращайся,
Лиза!
Окотилась наша кошка,
я одного оставлю,
придержу…

ДЕНЬ СНЕГА

снег пал на ветки.

не прилёг к порогу.

летел он

как парашютист, —

и зацепился,

смотрит вниз,

в себя приходит понемногу.

и хорошо,

что так вот приземлился:

не влип в окно,

не влип в лицо,

не бит лопатой

и песком не подавился,

но смотрит вниз —

на снежное крыльцо…

он вместе с тем,

который слился —

сам полем стал,

тропинкой стал.

я тоже в свете растворился.

и в общей белизне пропал.

мне нравится,

что я из снега.

со мной легко,

легко со мной.

меня на небо

повезёт телега…

но спрыгнет снег,

как брат родной.

не отличишь.

как лучик на паркете.

и мне всего

один лишь день.

хоть шапку чёрную

надень —

я растворяюсь, как младенец в свете…

ВДОВА

птицы сизое крыло
неба тёмного коснулось —
время капать не пришло
рано птицам в лапы улиц

время капать не пришло
а в окне глаза взметнулись —
птицы чёрное крыло
неба чёрного коснулось —

мокрый носик
мокрый глазик
видит добрый
мальчик владик

трём бабулям
жалко птичку —
помнят шуструю синичку

помнит сизое крыло
голубь дворика её

УЛЕТЕЛ ВЫСОКО

Не грусти,
моя тихая улица,
я и сам не грущу зазря,
не ушёл я,
как пёс – окочуриться —
втихаря,
втихаря,
втихаря.
Не грусти,
Маяковского улица,
и не жди, словно брошенный пёс,
ну скажи мне,
что ты не дуешься!
Ведь к другой свои вещи понёс.
На другой проживаю улице.
И подходят мои деньки.
Словно маленькой девочке Юленьке
посвящаю тебе стихи.
Ты по-детски
в мальчишку втюрилась.
Ты идёшь за мной по пятам.
Ты грустишь,
моя тихая улица,
потому что грущу я сам.
Но под вечер
на брошенных улицах
начинается та же игра —
кто-то стал у ворот,
зажмурился,
и считает,
считает… пока
разбегаются и запрячутся,
кто на дереве,
а кто за…
И сегодня я полон ребячества,
и готов закрывать глаза.
Ты зовёшь меня,
тихая улица!
Столько лет!..
А как будто вчера,
лишь вчера у ворот я зажмурился —
и рассыпалась детвора.
А открыл глаза —
улица голая,
а открыл глаза —
никого,
словно мячик с поля футбольного
улетел —
высоко,
высоко…

ЗА РЕСНИЦАМИ ЖЕНЩИНЫ

Памяти Анны Самохиной

бога нету
на фоне беды.
это факт.
тут нечего спорить.
бог иконами
занял углы,
но чуть что —
начинаем злословить.

правда наша.
мы правдой живём.
словно лампа
в душе керосиновая.
бога нет.
если гроб мы несём.
а в гробу – молодая, красивая.

кто ж ты, бог,
на фоне беды?
словно слабого
бьют ровесники.
вы ровесники: дьявол и ты.
только дьявол по жизни известнее.

что ни утро —
так змей из гнезда:
голосистого слопал первенца.
заливает сочи вода,
из окна сиганула «звезда»,
вертолёт задел провода, —
по каналу мы смотрим, по «первому».

и опять про войну, про войну.
так и тянет народ к стакану.
и опять котёнок убит.
и девчонка на рельсах горит.

словно дьявол ответил урок,
и старанья его отмечены.

за ресницами спящей женщины
остаётся прекрасным бог.

РУССКИЙ ЛЕС

Русский лес

оживила заря.

Жизнь запахла

после тёмных настоек.

И на тёплой воде

услышалось «кря»,

и бобёр зашуршал,

как большой трудоголик.

А на уток не взводят курки,

и бобра на шампур не шпигуют.

Потому что головки легки —

с одуванчиками не воюют.

Одуванчик – он тоже поэт.

Ну, а если возьмут и подуют, —

разлетится головка.

Ан нет! —

вот души его не минуют.

Как и раньше —

опасен поэт.

Не теряла поэзия тему.

Может просто повода нет

возникать на систему?

Может всё у нас хорошо?

У меня, и у вас, россияне?

Только вижу – я вам не дружок,

хоть и поровну водки в стакане.

Значит,

кто-то поссорил нас,

тот, кто больше труслив и мутен.

Не сошлют меня на Кавказ,

ни Зеленский,

ни Байден,

ни Путин.

Пусть хоть Джонни пойдёт на меня,

заревнует к точёной Латоше.

Пусть фингал мне поставит хороший,

«мазафакой» своей браня.

Пусть пугает средненьким пальчиком

и кричит: гоу бэк! гоу бэк! —

Минералку не пил я в Нальчике,

в Пятигорске не ел чебурек.

РЫБАЧА НА ДНЕСТРЕ

Бог на нашем пыхтит этаже —

он застрял здесь, на третьей планете.

Остальные взбесились уже:

может просто сидит в туалете?

Пусть сидит наш боженька-бог,

Продолжить чтение