Сон уходящего дня

Бесится с жиру

И ангел шестой

Громогласной трубой

Зажег в ее сердце пожар.

От сердца сквозь взгляд

Подсознания сад

Овеял отравы угар.

Ты снова встаешь

И бумагу кладешь

Под пение карандаша.

Но строки плывут,

По коленям бегут,

Сползая с листа не спеша.

И "месяц златой",

Что воспет был тобой

Глядит палачом свысока.

Пыль звезд в темноте,

Что светила тебе,

Под стать только дну дуршлага.

А небо, взгляни,

Пока солнце в тени,

Свисает клочками тряпья.

Твой "месяц нагой",

Разогнувшись дугой,

Вибрирует будто змея.

Ты плачешь, мой друг.

Не снести горьких мук.

Желаешь ты все возродить.

Но конь твой убит

И талант твой висит

Иглою продернут на нить.

Под дрожь проводов

Меж когтей городов

Уносишься темной стрелой.

Устами преград,

Новоявленный Ад

Хохочет во всю над тобой.

От смога дождей,

Светляков-фонарей,

Рыдая, прокатишься "вскачь",

И скажут лениво,

Мол, бесится с жиру.

Но жир этот больно горяч.

Бели

Плеснулась осень в лета середину,

Всегда спокойной средней полосы

Повыжгло солнце на полях седины

Все в ожидании неведомой грозы.

Жжет и палит "тропическая осень"

Грудь защемил пылающий гранит

И с вышиной кипящих жаром сосен

Безводный гром, охрипший, говорит.

Покрыли день сухого дыма бели

Неужто небо начинает тлеть?

Надежды, как березы пожелтели,

Хотя не время им еще желтеть.

Бригадир

Седовласый и розоволицый

Бригадир остужает накал.

Стаж свой начал немного за тридцать.

В жизни много всего повидал.

На работе учитель он мудрый.

Не свернуть с трудового пути.

А внучек его панк рыжекудрый,

Молодой еще. Все впереди.

Он его по головке погладит,

Пожуривши по-дедовски – слышь?

– Распатлатый ты мой волосатик.

Ты к работе не больно спешишь.

Чудаки вы мои дорогие!

Вас, щенков только Я и кормил.

На копейки мои трудовые

Твой отец тебе шахту купил.

Так с семьею любимой за чаем,

Всю округу пригнавши во двор,

Разговаривал, ром попивая,

Уголовник по кличке Бугор.

Букет у лета

Я отберу букет у лета,

Напитанных сияньем трав.

Кувшин украшу на столе.

И, где-нибудь,в дождливом ноябре,

От городских невзгод устав,

Я сяду у стола, за полночь, где-то.

Вином пурпурным душу освежу,

Зажгу свечу и лето приглашу.

Снаружи стекла будет ночь атаковать.

Я буду мирно засыпать,

Завороженный летней лаской.

На золотистых травах сказку,

Родную с детства узнавать.

Быстро. Ноябрь за окном

Ноябрь за окном и вьюга.

Зима, ты рано началась.

И не колеблют ветры юга

С прошедшим порванную связь.

Но в полутьме я вижу лица,

Тех, что теперь уже не те.

Они способны только сниться

В домашней теплой темноте.

Как быстро прежнего не стало,

Что новым было так давно.

А я остался тем же самым,

Как стародревнее кино.

Вальс Мироздания

Пою я былину теплу предзакатной сосны,

Дрожащему воздуху у разогретой дороги,

Где сводятся рельсы в напитанной жаром дали

Иду босиком по камням, но не колются ноги,

И мысли ясны

Аллилуйя – вальс мирозданья.

Оранжевым сном опьяневшей цветеньем земли,

Блаженном и вечном спокойствием полусознанья

Пою я былину теплу предзакатной сосны.

Ветер перемен

Город строится

Город рушится

Запоздалой весны капели

Не погасят пожарищ блики

На пожарищах встанут шпили.

А у многих в карманах фиги,

А у многих в карманах водка,

Чтобы выпили и запели

Про болотную зелень "баксов".

Только плачут в окладах лики

Только плачут отцы и вдовы.

Страшной карой "грозят" поэты.

Словно Нигер, натертый ваксой,

Петр Первый на куче мусора.

И вороны меж ляжек роются.

Что, старик, окосел от ужаса?

Город строится, город рушится.

Вечерний город опьянел от дум

Вечерний город опьянел от дум,

По листьям взгляд сползает серой мышью,

А в голове твоей один лишь шум,

Один лишь шум уснувшего затишья

Нарушит крик молчанье. Ну и пусть

В вечерней мгле застынет его эхо,

В глазах твоих видна одна лишь грусть

Одна лишь грусть растаявшего смеха.

Смывает время твердость старых стен,

Ни чтешь минут и проплывают годы.

А посмотри, вокруг один лишь плен

Один лишь плен безвременной свободы.

Все, что ушло у памяти в сети,

Добыча снов поблекнувшего цвета.

Один лишь холод жив в твоей груди,

Один лишь холод прожитого лета.

Вечерня

Я весь на зыби островка,

Который, вот недавно был водою.

Теплеют световые облака,

Еще вчера казавшиеся тьмою,

Все те же, но как-будто пронзены,

Лучей Восточных розовой струею.

Восторгом летним вновь обагрены.

Мой взгляд прикован к бронзе Царских Врат.

Вот вечность выплывает из мгновенья.

Глотая стен сосновый аромат,

Сорастворяясь с ладана куреньем,

С Пришедшим от Востока льюсь в закат.

Я чувствую, не зная, что сказать,

Вся суть растворена вокруг незримо.

Ее я знаю, объяснить не в силах…

…Живая Солнечная Гладь

Под куполом пространство затопила!

Возвращение вперед

И снова уходит, и знаю надолго,

Оставив тоску, изнутри пустоту.

"Останься" – кричу безнадежно вдогонку,

Пытаясь поймать в отраженьи звезду.

"Привет" – говорит мне прохожий – "вот малость

Хлебни на дорогу, ты вроде не пьян."

В плече ему ткнулся – "Вся жизнь поломалась".

А он мне ответ : "Почини лучше кран".

И снова один, я лениво пытаюсь

Услышать хоть что-то в чужой тишине.

Опять на предутренний зов возвращаюсь

Того, кто сказал нам : "Придите ко Мне."

Волчья Вера

Его церковь – кабак,

А иконы – глаза потаскух.

Его сердце наждак

И лицо беззаботно спокойно.

Его вера – игра.

Чудо – дикого хищника нюх

Будто пламя костра,

Он хранит эту веру достойно

Презирает он страх,

Пробираясь по чаще толпы.

Не считает, что прав

И не жаждет себе оправданья.

В нем болотный огонь

Жжет горячую твердость стопы.

Он испытывал боль!

Он не верит в свое наказанье.

Волчья вера верна?

Для него уж другой не дано.

Даже смерть не страшна!

Как колдун, призывающий беса,

Верит в помощь себе,

Хотя пламя уже доползло

К искривленной губе

Его лика, смотрящего к лесу!

Вольный поэт – Певец свободы

Ну кто, ну кто повинен в том,

Что некого винить?

И, если, вдруг его найдем,

Не станет легче жить?

Что слишком много принимал

Помойку за цветник?

И свой "мирок" на пьедестал

как истину воздвиг?

Что взялся обличать вокруг

Всех "Голых королей",

Хотя и гол, и глуп,

И сам не голубых кровей?

Кто виноват, скажи ты мне,

Что миф сумел создать,

Чтобы свое небытие,

Хоть как-то оправдать?

За благодарность лесть принять,

Пороки за любовь?

Потом, кряхтя на жизнь роптать.

И крыть и в глаз и в бровь?

Ну? Кто же виноват сейчас?

Вини иль не вини,

Когда и жизнь и бровь и глаз

Окажутся твои.

Удобен трюк, про "дар небес"

Мол, миссию несешь!

Вот только если сеял бес,

Уверен, что пожнешь?

Время

На мокрых улицах темно,

Грустно.

Горит далекое окно,

Тускло.

Там кто-то дремлет унесен

Сказкой.

Малютки сладкий тихий сон

В красках.

А я стучу и не слыхать

Стука.

Никто не может мне подать

Звука.

Погасло теплое окно.

Странно,

Здесь не живут уже давно

"Славно".

Ведет таинственный поход

Время.

А за спиною тень встает…

Кто ты!!?

Встретим

Прокоптили нас будто воблу,

Нас разрезали, да не съели,

Мы лишь плакали, да смеялись

Что, пиная нас, как хотели,

Москвилон возвести пытались.

Третьим Римом им дали в ребра.

Изойдя девяностых гноем,

Мы осеннюю смыли депрессию.

Ждем весеннее обострение,

Гоним зимнюю эпилепсию.

А зеленые насаждения

Встретят летнюю паранойю.

В экстренном положении

В непредвиденных обстоятельствах

Пробудились инстинкты "важные".

Аппетит мной давно заброшенный

Снова гложет слюнные железы

Под бомбежкою неприятельской,

На любовь потянуло барышню,

И, своей головой взъерошенной,

Она тычется птицей-Фениксом,

Возродиться из пепла требуя,

В своем роде, теперь продолженном,

У попавшегося под руку

Бедолаги, в штаны наклавшего,

Но жующего, и не брезгуя.

Гляньте – щеки и рот в пирожном.

Чтобы здесь и сейчас все вздрогнуло

И разбрызгалось в крыши кашею?!

Вот и мне в это мало верится

Даже в экстренном положении.

И хотелось бы подготовиться

Но ведь это все так негаданно.

Только стрелка послушно вертится

Выполняя свое служение

Чтоб, когда наконец остановится,

Заглянуть нам туда с отрадою.

Гипермаркет

Есть многое. Многое в малом,

Где хаос с прогрессом – одно.

Товара за даром навалом,

Но все в сочетании с НО

Есть древность,

но древность содома.

Есть пир,

но во время чумы.

Есть верность

в словах костолома.

Есть мир

только ради войны.

Есть юмор в улыбке садиста.

Есть вера на лицах пьянчуг.

Мистерии грез онаниста.

Иконы в наколках бандюг

Есть мудрость в зрачке крокодила.

Есть плюс в изголовья холма.

Есть юность в душе педофила

Есть вкус в поеданьи дерьма

Есть очень широкие взгляды

на узкий проем между ног.

Есть прения, споры, дебаты -

ходить или нет без порток

* * *

Есть тысячелетия своды

хранящие памяти плеть.

Есть личное право свободы -

наверх или вниз полететь!

Глоток

Распутье, бедлам кромешный.

Под кожей играет вьюга.

Скрипач натянул, нездешний.

Струну мою слишком туго.

Рой фар, тормоза шальные

Шеренги гетер – "патриций",

Вонзив коготки стальные,

В мозгу копошится "птица".

Но только тепло иконки,

Сосны тишиной – как шелком.

И крест на шнурочке тонком.

И пламяце свечки желтой…

Го рода пороки

Города пороки,

Окна общежитий,

Сеть переплетений

Разных судеб нитей.

Города пороги

Въюга заметает.

Голос невезений

Тихо остывает.

За окном истошно

Толь собаки воют,

Толь во тьме горою

Пир для полуночных.

Веки сны цепляют.

Тихо засыпаю.

Город Весна

Так блестит стеклом и сталью,

Что глаза болят.

Красно-рыжий, аномальный

Городской закат.

Полон запаха резины

Воздух за окном

Остановленной машины

Отзвук замер в нем.

Пролилась слепяще-алых

Рельсов колея.

В недостроенных кварталах

Спит душа моя.

Спи тебе нельзя иначе

В города черте.

Я себя узнал в горячей

Ржавой чистоте.

Готовятся

Шинелью темной

Старый клен у дома.

Наверное готовится к войне

Листвой обернут,

Мертвою, гнилою.

Чего-то ожидает в тишине.

По крысьи буро

В рощице дворовой.

Вороны хмуры.

Лист прилип к земле.

Чего-то ждут…тут,

Слишком уж сурово.

А может быть… готовятся к войне.

Дети

Грязные пьяные дети,

Чистых пороков комок.

Плоской луною им светит

Ночью рекламный щиток.

Практикой "здравого" смысла

Напрочь они лишены,

"Комплексов глупых" и мыслей

"Ложной" морали стены.

С клеем пахучим пакетик,

"Пульс обновлений" в крови.

Грязные, пьяные дети -

Всходы бездарной любви.

Для Вас

Меня самого уже нет.

Я высохший мох на поленьях.

Я тающий жар уголька,

Танцующий цвет.

В межличностных хитросплетеньях

Меня самого уже нет.

Я тысячи блесок в песках

Ручьев тепловодных и парких.

В стекляшках по летнему ярких

Цветной перелив мотылька.

Я запах полыни в ветрах.

Я дымка в полях необъятных.

Меня самого уже нет

В понятиях поздно и рано.

Нет зим у меня и нет лет

На зеркале неба – Урана.

Я ваших подобие судеб

И радостей ваших и бед,

Для вас, самого меня нет,

Такого как был. И не будет.

Домой

Пойдем домой,

Где шиферная крыша

Потрескалась и поросла травой

Пойдем домой, где так уютно мыши

Скребутся за бревенчатой стеной

Где половица скрипнет сиротливо

С иконы строго глянет темный лик

Где все так просто и как-будто живо

Но от чего давно уже отвык

Пойдем домой

Где шиферная крыша…

Вот только ног не чую под собой.

А дом ли мой?

"К чему бы это, слышишь?…"

…Да есть ли рядом кто-нибудь со мной?

Дорога камня

Камень закованный в лед.

Как странно его положенье.

Ведь он не лежит не плывет.

Носимый прохладным теченьем,

Отведал он тайн родниковой воды,

В корнях, охраняющих омуты, елей.

Осколок неведомой нами звезды,

Хранящий печаль вековых вдохновений.

Питомец мудреной подземной природы.

Природа не спит,

Не спешит и не гонит.

Лишь солнце снега́

Взором ласковым тронет,

Заплачет река,

Разрешит и простит,

И выбросит вдаль, на прибрежные сво́ды.

В тумане времен след реки пропадет,

А камень насытится солнечной силы,

Рассыпется прахом, познает полет,

Над летней дорогой искрящейся пыли.

Свидетель молчанья подземного мира,

Камень закованный в лед -

Осколок неведанной нами звезды́,

Наследник воды́,

Пополнит частицы земного эфира.

Живем

Ругаемся

И миримся. Прощаем.

Печалимся

И утешаемы бываем.

Рождаемся

И умираем,

И дышим, и живем

В ЖИВОМ.

Живой

Ты видишь – сгущается тьма.

И я становлюсь этой тьмой.

Отчаянно рву свою душу

И там зажигаю огонь!

Ору этой бездне "Послушай!"

Ору сам себе "Я живой!"

Ты видишь сгущается дрянь

Предательской ложью вокруг

Теперь ей дано побеждать,

Она напрягает свой лук.

Но как этой дрянью не стать?

На шее аркан ее рук.

Ты зришь торжествующий мрак.

Он зол, вероломен, хитер.

Он в сердце стремится как зверь!

Как червь и коварный актер.

И ждать он умеет, поверь,

Во мне запуская мотор.

Вокруг меня царствует тьма!

И я становлюсь этой тьмой!

Ты "Враг моих ради исправи,

Исправь пред Тобою путь мой!"

Отчаянно рву свою душу!

Воплю небесам "Ты послушай…!"

И слышу ответ "Я живой!"

Я с хрипом вздохнул и добавил

"Ты снова… я снова живой!"

Словесный ручей с аналоя

Под своды струит свой покой.

Вот "завтра" в тепле испарилось.

"Вчера" – растворила вода.

Есть только "сейчас", Время слилось.

И это СЕЙЧАС навсегда…

Забытье

Я начинаю уходить

Куда, казалось бы, возврата

Нет и не может быть.

Я разрезаю тьму годов

Лучами памяти ожившей,

О сути детских снов.

Я начинаю различать

Черты людей давно забытых

И заново переживать.

И заново дышать и жить

При свете лета во мгновеньи,

Что суждено забыть.

Завеса и Тайна

Безумен стал

Кто снял завесу с тайны.

Ее прикосновенье – Благодать.

Споткнется сам,

Кто свет необычайный