Всадники Апокалипсиса. История государства и права Советской России 1917-1922
© Текст. Крашенинников П. В., 2023
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
К большой беде…
Кровопролитие, разразившееся после захвата власти большевиками в октябре 1917 года, рассматривалось обеими сторонами как всесокрушающая война Добра со Злом. Или, в библейской коннотации, как Армагеддон[1]. Причем и те и другие естественным образом считали Добром себя, а своих противников – Злом[2]. Консенсус по вопросу, кто из них кто, на самом деле до сих пор отсутствует, зато присутствуют диаметрально противоположные точки зрения. Впрочем, постановка вопроса в духе «или-или» неконструктивна по своей природе, и это многие понимают.
Гражданская война, а точнее – ее горячая фаза с применением крупных военных формирований, всегда является следствием гражданского противостояния (или латентной гражданской войны), порождаемого расколами в обществе.
Не избежала этой участи и Российская империя: религиозный раскол XVII века[3], культурный раскол XVIII века[4] и политический раскол XIX века по вопросу об устройстве системы управления империей, особенно ярко проявившийся в мятеже декабристов, имевшем все основания для перерастания в горячую гражданскую войну[5]. Одной из сторон латентных гражданских войн, вытекавших из этих расколов, неизменно была самодержавная власть.
Погасить гражданское противостояние самодержавие пыталось разными способами.
Религиозный раскол был преодолен путем силового подавления старообрядцев, выдавливания их на периферию общественной жизни и фактического исключения из нее.
Культурный раскол между так называемыми русскими европейцами (в основном столичной аристократией и разночинцами – с одной стороны, и архаичными крестьянами, пролетариями, а также поместными дворянами, безвылазно сидевшими в своих поместьях, и священнослужителями – с другой) законсервировался как бы сам собой в силу практического отсутствия коммуникации между противоборствовавшими сторонами. Образно говоря, первые относились к наблюдаемой, или светлой, материи, а вторые – к темной[6], энергия которой, хоть и составляет более 80 %, для наблюдателя недоступна.
Власти пытались преодолеть культурный раскол с помощью народного просвещения – образовательных программ для крестьянских детей и малоимущих городских сословий, и нельзя сказать, что совсем уж безуспешно. Но в целом темная материя не очень-то перетекла в светлую.
Политический раскол в среде образованных людей проявился в противостоянии сторонников европейского пути развития, представлявшегося им логичным и проверенным, и традиционалистов (их еще называли славянофилами, консерваторами, патриотами и т. д.), ратовавших за особый русский путь, сокрытый в темной материи, называемой ими народом. Видимо, в силу созвучия слов «христианский» и «крестьянский» они безнадежно смешивали эти два понятия, приписывая темной массе несуществующие добродетели, такие как народная мудрость, крепость в вере, целомудрие, любовь к самодержавию и покорность ему[7].
Устранить или законсервировать политический раскол, обострившийся с появлением ответственной бюрократии, органически неспособной сосуществовать с самодержавием, так и не удалось. Были использованы разные подходы.
Николай I и Александр III попытались сделать вид, что никакого раскола не существует, и с помощью введения государственной идеологии, жесткой цензуры и преследования инакомыслящих как бы исключить назревшие вопросы из повестки дня. В результате крамола распространялась незаметно, и после ухода этих императоров гражданское противостояние резко усиливалось.
В противовес своим предшественникам императоры Александр II и Николай II пытались социализировать оппозицию, включить ее в общественную практику и с этой целью пошли на компромисс с ней, осуществив достаточно глубокие реформы системы управления страной. Тем не менее в силу самой природы самодержавной власти, а также воспитанного чуть ли не с пеленок чувства гиперответственности перед страной и ее населением самодержцы были органически неспособны передать хотя бы часть своих неограниченных полномочий другим политическим субъектам. В результате реформы оказывались непоследовательными, половинчатыми и приводили к обострению латентной гражданской войны, появлению новых субъектов в виде политических партий и общественных организаций, в том числе террористического характера.
Николаем II было изобретено еще одно ноу-хау, заключавшееся в сплочении подданных за счет появления внешнего врага – сначала в лице Японии, а затем в лице Германии и Австро-Венгрии. Если этот подход и давал эффект, то очень короткий, но в итоге противостояние резко обострялось. После Русско-японской войны гражданскую войну еле-еле удалось предотвратить, а в ходе Первой мировой самодержавие пало.
Таким образом, практически столетнее гражданское противостояние между самодержавием и сторонниками системы управления европейского типа завершилось в пользу вторых в лице либералов (партии кадетов) и демократов (социал-демократов и эсеров). Им представилась возможность сформировать правительство и приступить к вожделенным реформам. Никакого организованного сопротивления со стороны приверженцев самодержавия не было по причине практического отсутствия этих самых приверженцев. Поначалу революция представлялась бескровной.
Следует особо подчеркнуть, что раскол по поводу устройства системы управления империей отнюдь не проходил по линиям так называемых классовых противоречий. Это было противостояние между сторонниками различных моделей российского социума, из которых следовали различные подходы к способам управления им. И с той и с другой стороны были патриоты своего государства, искренне желающие его дальнейшего процветания. Да, триггером Февральской революции послужило массовое недовольство населения, но не оно было ее движущей силой.
Свержение самодержавия, служившего стержнем, на котором держалась вся конструкция Российской империи, вызвало отпадение ее периферийных национальных территорий и управленческий хаос в стране в целом. Члены Временного правительства не обладали навыками и опытом управленческой деятельности, а их модель российского социума была весьма далека от действительности. Предложенная ими система управления государством посредством «организованной общественности» оказалась несостоятельной, а наиболее назревшие вопросы – отношение к войне, земельный вопрос, улучшение социально-экономического положения горожан и т. п., они отказывались решать, передавая их на откуп Учредительному собранию. В результате в стране стремительными темпами нарастали анархия и хаос.
Население, поначалу воспринявшее Временное правительство на ура, все больше разочаровывалось как в кадетах, так и в пришедших им на смену эсерах и социал-демократах. Частые смены состава правительства также снижали его легитимность. Власть становилась беспризорной.
Этим обстоятельством решили воспользоваться руководители РСДРП (б). Большевики представляли собой фракцию русской социал-демократии, придерживавшейся идеологии марксизма.
Карл Маркс по совокупности своих весьма системных трудов сочинил, фигурально выражаясь, свой «Апокалипсис»[8] – в больших и жирных кавычках, разумеется. Маркс пытается прогнозировать дальнейшую историю человечества, которая, по его мнению, развивается путем разрешения классовых противоречий между эксплуататорами и эксплуатируемыми и закончится установлением бесклассового общества – коммунизма, что, по логике, также будет означать конец Истории[9].
Основная часть европейских марксистов, как и фракция меньшевиков в РСДРП, рассматривала марксизм как научный прогноз и собиралась терпеливо дожидаться созревания так называемых объективных предпосылок (прежде всего соответствующего экономического развития человечества), а также вести борьбу за власть и за права трудящихся в рамках парламентской демократии.
Большевики придерживались совершенно иной точки зрения. Объявив учение Маркса неопровержимым (нефальсифицируемым)[10], они тем самым перевели его «Апокалипсис» из сферы научного познания в сферу веры, а научный прогноз подменили пророчеством. Накануне 1917 года они представляли собой немногочисленную квазирелигиозную экстремистскую секту. А в таких организациях, как известно, велик процент фанатиков и пассионариев. Неудивительно, что основной идеологической задачей большевиков стало сделать Марксовы пророчества, а точнее – свою ересь в рамках марксизма, былью.
Бессменным лидером РСДРП (б) был Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Житие Ленина было в свое время опубликовано чудовищными тиражами, так что останавливаться на его подробностях, а тем более обсуждать их нет никакого смысла. Гораздо интереснее, как Ленин понимал свою миссию и, соответственно, свою сферу профессиональной деятельности.
Несомненно, он был профессиональным революционером, жившим за счет партийной кассы, пополнявшейся в том числе и в результате эксов (экспроприаций), или, говоря попросту, грабежей. Однако в многочисленных анкетах на вопрос об основной профессии до 1917 года он отвечал «журналист», а после – «литератор»[11]. Понятно, что профессии такой – революционер – формально не существовало, но почему не политик, партийный функционер, управленец, философ, юрист, наконец, по образованию? Видимо, он больше всего ценил свою пропагандистскую, если не сказать – проповедническую, деятельность по распространению учения, получившего впоследствии название марксизма-ленинизма.
Пропагандистская деятельность РСДРП (б) была направлена исключительно, говоря языком современного Уголовного кодекса РФ, на «возбуждение ненависти либо вражды… по признакам… принадлежности к какой-либо социальной группе», а именно к дворянам, капиталистам, офицерам, священнослужителям – почти ко всему слою образованных и хозяйственно активных людей, которые несли на себе бремя экономического прогресса страны и являлись носителями ее культуры. Иначе говоря, в соответствии со «священными» текстами К. Маркса, большевики стремились внедрить в российское общество классовый раскол. Надо сказать, не на пустом месте. Рабочий класс был недоволен своим социально-экономическим положением и винил в этом исключительно своих работодателей. Крестьяне давно точили зуб на землю помещиков и аграрных предпринимателей. Правда, крестьяне были «клиентами» в основном эсеров, поскольку марксизм не считал их «движущей силой социалистической революции».
До февраля 1917 года дела у большевиков шли, но не так, чтобы очень. Зато, вернувшись в апреле того же года в Российскую империю, Ленин со товарищи активно включились в разжигание социальной розни, возникшие в стране хаос и разгул охлократии.
Иными словами, они пробуждали темную энергию. Конечно, их вклад в этот процесс был несравним с усилиями Временного правительства, но зато большевики точно знали, чего они хотят, а именно – обрести социальную базу для своего прихода к власти, опираясь на нищету, бескультурье и низкое сознание маргиналов. В итоге в сентябре 1917 года им удалось захватить власть в большинстве Советов и обрушить, как они выражались, буржуазное государство.
«Литератор» Ленин имел яркое перо, и печатная пропаганда для него была не профессией, не карьерой, а настоящим делом жизни. В основном он публиковал в доступных ему изданиях полемические тексты по вопросам, которые считал актуальными. В статьях он оттачивал свои пропагандистские навыки. Ленинские методы полемики были весьма скандальными. «Недопустимые выражения» – один из резких стилевых признаков ленинской речи[12]. Он считал любой способ дискредитации оппонентов допустимым. Главное – привлечь на свою сторону массы, вызвать в них презрение и ненависть к своему противнику, а каким способом это достигается – вопрос второстепенный. Полемические формулировки, подчеркивал он, должны быть рассчитаны «не на то, чтобы убедить, а на то, чтобы разбить ряды, – не на то, чтобы поправить ошибку противника, а на то, чтобы уничтожить, стереть с лица земли его организацию»[13]. Внутрипартийной фракционной борьбе он уделял гораздо больше внимания, нежели борьбе с самодержавием.
Зато в публичных выступлениях Ленин сильно проигрывал не только выдающемуся демагогу Керенскому, которого после падения самодержавия толпа носила на руках, но и Троцкому, который мог часами держать огромную аудиторию только на одном революционном пафосе. Суггестивные способности Владимира Ильича были гораздо эффективнее в узкой партийной среде. Начиная с первых лет революционной деятельности Ленина товарищи отмечали особый магнетизм его личности, умение убедить, подчинить. Он проповедовал радикальные идеи, которые поначалу шокировали даже его последователей, но затем и последователи (и не только они) шли у него на поводу.
Так он сумел продавить свои «Апрельские тезисы», в которых призывал к свержению Временного правительства и передаче всей власти Советам. Ему удалось перетянуть на свою сторону крестьянские Советы, которые поначалу относились к большевикам враждебно. А еще он сумел настоять на осуществлении Октябрьского переворота, хотя многие его соратники поначалу эту идею не поддерживали[14]. Все эти обстоятельства позволяют многим называть В. И. Ленина гениальным пропагандистом, а лучше сказать – проповедником.
Осенью 1917 года, накануне переворота, Ленин обнародовал программу действий РСДРП (б) после захвата власти в работе «Государство и революция»[15], представляющую собой совокупность идей, покоящихся на цитатах Маркса и Энгельса и комментировании их.
Прежде всего он заявил о невозможности солидарности классов, о том, что государство есть не что иное, как «продукт и проявление непримиримости классовых противоречий». То есть ни о какой системе управления, балансирующей интересы различных социальных групп, не может быть и речи. Навязанный марксизмом классовый раскол он объявил антагонистическим, следовательно, преодолеть его сможет только «последний и решительный бой».
При этом Ленин жестко критиковал парламентаризм и разделение исполнительной и законодательной власти и, подобно К. П. Победоносцеву, считал всякие там парламентские выборы обманом народа[16]. Если все прежние революции «усовершенствовали» государственную машину, то «рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей», поэтому он должен разбить, сломать, уничтожить эту машину, то есть осуществить социалистическую революцию. Государство должно постепенно отмирать, властью должны стать «вооруженные рабочие массы, переходящие к поголовному участию народа». Существовать оно будет в форме «добровольного объединения коммун в нацию, добровольного слияния пролетарских коммун в деле разрушения буржуазного господства и буржуазной государственной машины». То есть никакой централизации управления.
Небольшое количество чиновников все же продолжит существовать, но они будут действовать под постоянным и самым строгим надзором и контролем со стороны вооруженных рабочих. Бюрократы не отменяются совсем, но сводятся к роли полностью подотчетных исполнителей народной воли, выражаемой вооруженными рабочими. Другими словами, ответственная бюрократия заменяется патриархальной, а в роли сюзерена выступает вооруженный пролетариат.
Что касается регулярной армии, то ее заменяют вооруженные рабочие, продолжающие формировать милицию – ополчение, охватывающее все население.
Что интересно, роль партии в управлении государством и обществом в этой работе не прослеживается.
Таким образом, «государство», о котором Ленин говорит в «Государстве и революции», – это нечто, где перестает существовать регулярная армия, где остатки бюрократического аппарата должны быть полностью подчинены вооруженным рабочим наряду с представителями этих вооруженных рабочих. Также будет отмирать и право: «будет исчезать всякая надобность в насилии над людьми вообще, в подчинении одного человека другому, одной части населения другой его части, ибо люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения». То, что такое «государство» начнет отмирать сразу после своего возникновения, вряд ли у кого-то вызовет сомнение.
В общем, на самом-то деле не знал Владимир Ильич, как должна выглядеть система управления социалистическим «государством». Отделывался заклятиями в духе, что им может управлять любая кухарка. Однако жизнь, как говорится, поставила все на свои места.
Практически сразу же после переворота была создана регулярная армия – РККА (Рабоче-Крестьянская Красная Армия), началось формирование централизованных органов управления – комиссариатов (читай – тех же министерств), быстро возникли репрессивные органы, партия крепко взяла в свои руки все нити управления страной, включая эрзац представительных органов власти – Советы. С руководящей и направляющей ролью партии вышло все, как предсказывал Троцкий: «Партийная организация „замещает“ собою партию, ЦК замещает партийную организацию, и, наконец, „диктатор“ замещает собою ЦК»[17].
На выходе возникло то самое государство – без кавычек, по сути, да и по форме удивительно напоминавшее разрушенную империю. В нем правила партийно-советская бюрократия «ответственных товарищей», новая по составу, но вполне самостоятельная в принятии управленческих решений. И это при полном отсутствии у большевистских руководителей навыков и опыта управленческой работы даже по сравнению с деятелями Временного правительства.
И с «отмиранием» как-то не задалось. Уже в марте 1918 года Ленин заявил: «Мы сейчас стоим безусловно за государство». И на вопрос: «Когда еще государство начнет отмирать?» – ответил: «Мы до тех пор успеем больше чем два съезда собрать, чтобы сказать: смотрите, как наше государство отмирает. А до тех пор слишком рано. Заранее провозглашать отмирание государства будет нарушением исторической перспективы»[18].
Быстрыми темпами стало развиваться советское законодательство, которое при ближайшем рассмотрении по своей структуре и законодательной технике мало чем отличалось от традиционного (читай – «буржуазного»).
Каким образом это все произошло, мы и расскажем в настоящих очерках.
Осенью 1917 года, когда была написана работа «Государство и революция», Ленину было важно убедить соратников в возможности и необходимости осуществления «социалистической революции в отдельно взятой стране» и развязывания гражданской войны – русского Армагеддона. Свой известный лозунг «Превратим войну империалистическую в войну гражданскую» Ленин выдвинул в августе 1914 года, обращаясь к трудящимся и социалистам всех воюющих государств, подразумевая их одновременное выступление против империалистов – организаторов войны[19]. С Армагеддоном в мировом масштабе не получилось, но была безумная надежда, что русская социалистическая революция станет-таки запалом для мировой. С этой идеей Ленин носился до конца жизни.
По своему образованию и так называемому менталитету Владимир Ильич, безусловно, был европейцем, особенно если учесть, что большую часть своей сознательной жизни до 1917 года он прожил в Европе. Однако он не был русским европейцем – патриотически настроенным человеком, желавшим для своей страны развития и процветания в рамках европейской цивилизации.
Его мало интересовали последствия воплощения в жизнь Марксова «Апокалипсиса» в отдельно взятой стране. А они были, несомненно, апокалиптическими: страну постигли демографическая, экономическая, культурная и моральная катастрофы. Причиной тому были катаклизмы, описанные в Откровении Иоанна Богослова в образе четырех всадников: Чумы (Мора), Войны (Брани), Голода (Глада) и Смерти[20]. Эти образы эксплуатируются уже более тысячи лет богословами, писателями, художниками, философами и пр. Мы, конечно же, не будем отступать от этой многовековой традиции и именно в этом ключе рассмотрим механизмы перечисленных катастроф.
Глава 1
Четыре всадника Апокалипсиса
…Иди и смотри.
Откр. 6:1
1
Чума (Мор)
Откр. 6:2
- И вот перед взором моим – белый конь.
- У всадника был в руке лук,
- а на голове венец, которого он был удостоен.
- Он вышел как победитель,
- устремленный к новым победам.
За два года до начала Первой мировой войны в Российской империи на учете состояло 13 млн инфекционных больных с разной степенью тяжести протекания болезней. Однако санитарные службы и Российское общество Красного Креста имели масштабные организационные и материальные ресурсы и не допускали катастрофического распространения смертельных болезней.
С началом войны (1914) ситуация заметно изменилась в силу неблагоприятной санитарно-эпидемиологической обстановки на фронтах. Первые крупные вспышки заболеваний произошли в 1915 году в городах, которые принимали раненых и военнопленных (Астрахань, Калуга, Самара, Саратов и Царицын). С августа 1914 по сентябрь 1917 года дизентерией заболело 64 264 человека, холерой – 30 810, брюшным тифом – 97 522, сыпным тифом – 21 093, возвратным тифом – 75 429 человек[21].
С разрушением государственной системы здравоохранения в результате революции эпидемии вырвались наружу. Начиная с 1917 года всадник на белом коне вел себя как победитель – мор населения приобретал все более чудовищные масштабы. Солдатами этого всадника были тиф, холера, оспа, скарлатина, малярия, чахотка, дизентерия, чума, сифилис и испанский грипп («испанка»). Наиболее свирепыми из них были тиф и «испанка».
Самую большую жатву эпидемии собрали во время Гражданской войны. В противостоящих друг другу армиях катастрофически не хватало врачей, вакцин и лекарств, медицинских инструментов, бань и дезинфекционных аппаратов, гигиенических средств и белья. Зимой 1917/1918 гг. миллионы солдат развалившейся русской армии ринулись с фронта по домам, эшелонами разнося заразу по всей стране. Это тут же сказалось на гражданском населении и беженцах, с которыми военные контактировали, – массово болели прежде всего в городах, перенаселенных и грязных вследствие миграций и развала городского хозяйства.
Помимо своих же солдат активными распространителями заразы стали еще и военнопленные: в русский плен попало от 2,2 до 2,9 млн австро-венгерских, немецких и турецких солдат. Большую часть их отправили в восточные губернии европейской части России, на Урал и в Сибирь. Число беженцев в 1915 году достигало 3–4 млн человек, а в 1917 году – 10–15 млн[22]. В середине 1915 года беженцы были зарегистрированы в 39 губерниях. В империи беженцев регистрировали, после Октябрьского переворота единого учета не было.
Достаточно высокой в тот период была заболеваемость тифом[23]: брюшной был зарегистрирован в 107 местах, сыпной – в 43 и возвратный – в 25[24]. Постоянными очагами болезни были большие города и промышленные районы страны. Тиф считался заболеванием представителей социального дна, обитателей ночлежных домов и притонов. До войны создание и развитие земской медицины, усилия Российского общества Красного Креста способствовали снижению эпидемиологической опасности. Основными методами борьбы с тифом были изоляция больных и проведение дезинфекции в очагах.
Однако в условиях хаоса, массовой миграции и Гражданской войны значительная часть населения оказалась в санитарных условиях гораздо худших, чем в царских ночлежках, а о массовых противоинфекционных мероприятиях никто и не вспоминал.
Проводником распространения болезни стал железнодорожный транспорт – вследствие санитарного состояния вокзалов и отсутствия эпидемического контроля в условиях постоянного потока беженцев. Ситуация усугублялась интенсивным использованием железных дорог для передвижения частей воюющих армий. Например, только в 1920 году Красной Армией по железным дорогам было переброшено 20–25 млн человек с обозами, артиллерией, боеприпасами[25].
Заметный вклад в распространение инфекционных заболеваний внесли концентрационные лагеря, где большевики содержали военнопленных, заложников из числа гражданского населения и «прочих контрреволюционных элементов» в условиях высокой скученности, голода, холода, без медицинской помощи. Отдельной проблемой последствий Октябрьского переворота и Гражданской войны стали беспризорники – свыше 7 миллионов детей, оставшихся без родителей, которые погибли или потерялись в хаосе революционных событий. Заболеваемость и смертность среди беспризорников были очень велики, так как никакой медицинской помощи они не получали.
Число больных сыпным тифом в 1918–1920 годах оценивалось в 25 млн человек. На пике эпидемии в 1919 и 1920 годах средний показатель заболеваемости в России на 100 тыс. жителей достигал соответственно 3380 и 3360 при максимуме 6018 в центрально-земледельческом районе страны[26].
Вслед за сыпным тифом шло распространение возвратного тифа. Если в 1918 году заболело 17 тыс. человек, то в 1919 году – уже 251 тыс., в 1920 году – 776 тыс., максимум наблюдался в 1922 году – 1505 тыс. больных[27].
Исследователи сходятся во мнении, что тифом в 1919–1923 годах переболели не менее 20 млн человек, умерли – не менее 10 млн[28]. Среди известных в то время людей жертвами тифа стали сестра В. И. Ленина Ольга, американский журналист Джон Рид (автор книги «Десять дней, которые потрясли мир»), Владимир Пуришкевич (один из лидеров монархической организации «Союз русского народа»). В 1926 году в возрасте 30 лет от брюшного тифа скончалась известная русская революционерка, дочь выдающегося правоведа Михаила Рейснера, писательница и дипломат Лариса Рейснер.
В 1918–1922 годах была отмечена вспышка холеры: в 1918 году переболело 41,1 тыс. человек, в 1920 году – 32,1 тыс., в 1921 году – 176,9 тыс.; в 1922 году вспышка пошла на убыль и число заболевших составило 82,9 тыс. человек, а к 1924 году холера практически прекратилась[29].
Очень тяжелое течение приобрела дизентерия, которая шла волнами. Повысилась заболеваемость натуральной оспой. По некоторым данным, 2,5 млн человек умерли от малярии и более 0,5 млн – от дизентерии[30].
В истории человечества «испанка» по числу заболевших и умерших была самой тяжелой пандемией вируса гриппа. Она протекала около трех лет (1918–1921), и ею было заражено до трети населения Земли (550 млн человек)[31]. От 50 до 100 млн человек умерло[32]. То есть смертность среди заболевших составила от 3 % до 20 %[33].
Первые сведения об «испанке» в России датируются августом 1918 года, а география ее распространения показывает, что по городам и весям бывшей Российской империи грипп распространялся с юга или юго-запада. Первоначально эпидемия разразилась на территории Украины[34], куда ее занесли немецкие солдаты и так называемые мешочники – те, кто через линию германо-российского разграничения вез в индивидуальном порядке в голодные города муку, сахар, сало и другие продукты.
Параллельно и так же стремительно «испанка» проникала в Россию с вводом войск Антанты.
Медикам всего мира эта новая болезнь была совершенно неизвестна, они не понимали, как ее лечить. Лекарства от простуды были неэффективны, да их, в общем-то, тоже не было. Подавить кашель и стимулировать работу сердца пытались с помощью наркотических препаратов, таких как героин, кодеин и дионин (этилморфин). В Красной Армии, равно как и в белых формированиях, заболевших «испанкой» не выделяли в отдельную категорию, часто ставили им самые разные диагнозы, в том числе тиф.
Понятно, что никакого учета погибших от «испанки» не велось ни у красных, ни у белых. Архивные материалы сохранились минимально. Однако если экстраполировать мировые данные о смертности от этой разновидности гриппа хотя бы по минимуму (3 % от всего населения), то эта эпидемия должна была собрать на территории бывшей Российской империи (без Польши и Финляндии) обильную жатву – только умерших никак не могло быть меньше 4,4 млн человек. Скорее всего, больше, учитывая полное отсутствие противоэпидемиологических мероприятий.
Таким образом, число жертв всадника на белом коне составляет не менее 15 млн человек.
Впрочем, не стоит забывать, что эпидемии проходили на фоне голода и устойчивого стресса у большинства населения в свете происходящих событий. Ни то ни другое не способствует сопротивляемости организма инфекции. Неизвестно, в какой точно мере голод повлиял на естественную убыль населения и в какой степени проблемы с продовольствием повышали смертность инфекционных больных. Какое число жертв продовольственных затруднений погибло от истощения, а какое – от болезней, которые они могли бы пережить при нормальном питании и хорошем иммунитете, подсчитать невозможно. Сведения о смертности в сельской местности в годы войны отрывочны, чуть лучше отражена ситуация в крупных городах.
Так что неизбежно существует наложение числа жертв всадников на белом и вороном конях. Кроме того, часть умерших от эпидемий могла быть причислена и к боевым потерям среди военнослужащих обеих армий. Сотни тысяч человек умирали без медицинской помощи, без установления причин смерти.
Поэтому разделить убыль населения (общие демографические потери России, включая убитых военных и гражданских, умерших от эпидемий, голода, террора, эмиграции, нерожденных (потенциальных) детей и т. д.) в ходе Великой русской революции среди всех четырех всадников вряд ли возможно. Всего такая убыль оценивается учеными в 20–24 млн человек[35].
Эпидемия тифа оказывала непосредственное влияние на ход Гражданской войны.
Например, на Кавказе Красная Армия сдавала позиции не столько под натиском белых, сколько от распространения тифозных вшей. Из-за тифа численность красных войск на Северном Кавказе сократилась со 150 тысяч бойцов до 90 тысяч. В результате группировка войск Красной Армии была разгромлена частями генерала Петра Врангеля. В плен попало свыше 31 тысячи красноармейцев – практически все уже больные тифом. На станциях и разъездах стояли брошенные эшелоны, где лежали забившиеся в вагоны больные вперемешку с трупами. В итоге победа досталась белым в комплекте с тифом, который стал собирать смертоносную жатву и с них. Сам Врангель в январе 1919 года свалился в тифозном бреду[36].
В 1918–1920 годах в действующей армии заболело тифом и прочей заразой свыше 3 миллионов красноармейцев, да еще свыше 700 тысяч заболело в военных округах. В итоге заболевшие составляли до 75 % потерь РККА[37].
Но если больных тифом в Красной Армии хотя бы как-то удалось подсчитать, то сколько их было в армиях белых, в отрядах самостийных командиров и, главное, среди мирного населения – можно лишь гадать. Победитель Колчака Тухачевский получил сплошное царство тифа от Омска до Красноярска[38] и в итоге сам переболел. Эпидемия охватила всю 5-ю армию красных, унеся больше жизней, чем собственно боевые действия.
Всадник на белом коне косил обе армии без разбора по принципу «чума на оба ваши дома». Подкосил одну армию – побеждает другая, но, взяв пленных и заняв территорию противника, тут же получает эпидемию, и тиф косит уже победоносную армию. В конечном счете верх одержал вовсе не тот, у кого лучше была система санитарно-медицинского обеспечения, а тот, кто имел возможность выставлять новые и новые человеческие ресурсы, в буквальном смысле завалив противника телами. У красных таких ресурсов оказалось значительно больше.
Нельзя сказать, что и те и другие полностью пренебрегали борьбой с эпидемиями.
Руководители Белого движения и их гражданские союзники пытались поддерживать сохранившуюся земскую и городскую медицину образца января 1917 года. На территориях, занятых белыми армиями (Крым, некоторые регионы Сибири, Туркестан, Армения и др.), использовались ресурсы медицинских и военно-медицинских ведомств, Красного Креста, Союза городов, Земского союза, органов самоуправления. С их участием открывались эвакуационные и врачебно-питательные пункты, военные госпитали. Определенное внимание уделялось гигиене. Было открыто некоторое количество бань с возможностью не только помывки, но и дезинфекции вещей, которые бесплатно обслуживали военных, беженцев и беднейшее население. Однако политическая и военная нестабильность на этих территориях, слабость или отсутствие централизованных структур по управлению медицинскими мероприятиями негативно отражались на эффективности борьбы с эпидемиями. Противостоять им такая разрушающаяся система не могла.
Большевики хорошо понимали, что тифозная вошь вполне в состоянии загрызть молодую и еще очень слабую Советскую власть. «…Нельзя представить себе того ужаса, который происходит в местах, пораженных сыпным тифом, когда население обессилено, ослаблено, нет материальных средств, – всякая жизнь, всякая общественность исчезает. Тут мы говорим: “Товарищи, все внимание этому вопросу. Или вши победят социализм, или социализм победит вшей!”»[39].
Поначалу Советы следовали принципам децентрализации управления здравоохранением, недопустимости вмешательства центра в медицинскую помощь на уровне местного самоуправления. Однако уже 11 июня 1918 года вопрос об образовании центрального органа – Народного комиссариата здравоохранения (Наркомздрава) – был утвержден в Совете народных комиссаров (Совнаркоме, СНК). Наркомом стал Н. А. Семашко. Впрочем, сеть региональных органов полностью отсутствовала, так что говорить о системе противодействия эпидемиям не приходилось. К тому же наблюдалась массовая нехватка врачей, которые, как и большинство интеллигенции, Октябрьский переворот не воспринимали и сотрудничать с большевиками не рвались.
Было выпущено огромное количество различных нормативных актов и распоряжений[40], но в основном деятельность Наркомздрава сводилась к призывам к населению соблюдать санитарно-гигиенические правила. Население эти заклятья в основной своей массе не слышало либо воспринимало как издевательство, поскольку бани не работали из-за отсутствия топлива, мыло достать было невозможно, постирать вещи – негде, а приобрести новые – вообще нереально. В отместку вшей стали называть «семашками», а «словить семашку» означало заболеть тифом.
Была создана Центральная чрезвычайная комиссия по борьбе с эпидемиологическими заболеваниями. Декрет «О мероприятиях по сыпному тифу»[41] предусматривал привлечение к борьбе с эпидемией всех врачей и медработников, предписывал в первую очередь удовлетворять требования о выделении помещений под заразные бараки и госпитали, снабжать продовольствием больничные и санитарные учреждения, обеспечить срочное снабжение населения, армии и флота бельем и мылом, принять меры по очистке мест массового скопления населения (ночлежные дома, постоялые дворы, тюрьмы, железнодорожные станции, гостиницы, казармы, сборные пункты, театры, чайные, столовые).
В губернских центрах с целью решения задач, поставленных декретом, были созданы специальные комиссии с широкими полномочиями, получившие название чрезвычайных санитарных комиссий.
В соответствии с декретом СНК РСФСР «О санитарной охране жилищ»[42] от 18 июня 1919 года для санации очагов инфекции в местах проживания был установлен жилищно-коммунальный надзор. 8 ноября 1919 года была создана Особая всероссийская комиссия по улучшению санитарного состояния Республики при Наркомздраве РСФСР, которой были предоставлены полномочия по проведению санитарно-гигиенических мероприятий, направленных на оздоровление окружающей среды.
Некоторые усилия в предписанных направлениях, безусловно, предпринимались, однако носили фрагментарный и локальный характер. В то же время жилищная политика большевиков (так называемое уплотнение – изъятие жилья у богатых и заселение площадей семьями рабочих и красноармейцами) приводила к высокому уровню заражения. Не способствовало борьбе с эпидемией преследование врачей как классовых врагов, а также изъятие продовольствия у населения даже в условиях голода.
В общем, создать централизованную эффективную санитарно-эпидемиологическую службу в ходе Гражданской войны не удалось. Это было сделано значительно позднее.
Эпидемия тифа в стране завершилась в 1923 году, хотя до середины этого десятилетия всадник на белом коне еще гарцевал, а заболеваемость в городах оставалась значительной.
2
Война (Брань)
Откр. 6:4
- И вот передо мной другой конь.
- Этот был огненно-красный.
- Всаднику на нем дано было
- лишить живущих на земле мира,
- чтобы убивали люди друг друга.
- Огромный меч был дан ему.
Всадник на огненно-красном (или рыжем) коне прискакал в Россию задолго до революции – в 1914 году, когда началась Первая мировая война. Людские потери империи убитыми составили 511 068 человек, пропавшими без вести – 264 301 человек[43], что примерно в 40 раз меньше, чем сокращение населения с 1917 по 1922 год.
По-настоящему всадник разгулялся во время Гражданской войны.
Оценить общие боевые потери в ходе Гражданской войны, перешедшей в горячую фазу (боестолкновения Красной и Белой армий) летом 1918 года, нереально: статистика в этот период развалилась, и достоверной и достаточной документальной базы никогда не существовало.
На сегодняшний день более или менее точно подсчитано число безвозвратных потерь Красной Армии. По данным группы исследователей, работавших с документами Оперативного управления Полевого штаба Реввоенсовета Республики, вряд ли обладающими полнотой и достоверностью, в 1918–1922 годах Красная Армия потеряла 980 741 человека (убитые, умершие от ран, болезней и по другим причинам). Большее количество из этих потерь (742 тыс.) приходится на 1918–1920 годы – период главных сражений белых и красных[44].
Еще хуже, а точнее – никак, обстоит дело с учетом потерь Белой армии и многочисленных партизанских отрядов. Большевики были склонны к массовому уничтожению пленных белогвардейцев и партизан, списки, как правило, не составлялись. Разные источники, подчас весьма сомнительного характера, дают оценки в диапазоне от 650 тыс. до 2,5 млн человек. Основная часть исследователей сходится во мнении, что потери антибольшевистских вооруженных формирований примерно равны потерям Красной Армии[45].
Таким образом, общие боевые потери в ходе Гражданской войны 1918–1922 годов составляют не менее 2 млн человек.
Однако дело не только и не столько в этой цифре, хотя она и превышает потери Российской империи не только в Первой мировой, но и в Крымской[46] и Русско-японской[47] войнах, вместе взятых. Это была междоусобная гражданская война, в которой стороны ставили задачей полное подавление противника, и потому она отличалась с обеих сторон непримиримостью и яростью, если не сказать остервенением, использованием централизованного насилия и террора.
Правительства и военные руководители далеко не всегда имели возможность контролировать насилие на низовом уровне – децентрализованный террор, в рамках которого действовали стихийно складывавшиеся правила, точнее – обычно наблюдалось полное их отсутствие. Считалось, что лучше погубить 10 невинных, чем упустить одного врага. Гражданские войны всегда являются наиболее кровавыми. Очень часто обычный офицер невысокого звания, а то и вообще рядовой «человек с ружьем» решал, кому жить, а кому – умереть.
Как правило результатом таких войн является установление тоталитарных или автократических режимов, имеющих целью не допустить возрождения политических оппонентов. Победители надеются ликвидировать раскол общества, послуживший причиной латентной гражданской войны, перешедшей в горячую фазу. Сделать это, по их мнению, можно только путем уничтожения или поглощения противостоявших победителям частей общества.
Обычно неистовый характер Гражданской войны в России объясняется пресловутой классовой ненавистью, однако использование прилагательного «классовый» здесь носит явно надуманный характер. Проблема состоит скорее в необычно высоком на тот момент проценте пассионариев – людей, для которых истинная реальность – это «нечто потустороннее, скрытое за видимостью, отличное от чувственного и материального покрывала, которое скрывает ее»[48]. Эти люди относятся к идеациональной культуре.
Пассионарность является источником мотивации, зачастую прямо противоположным инстинкту самосохранения. Особенно часто пассионарии встречаются среди революционеров, религиозных фанатиков, профессиональных военных, иногда – политиков. Однако именно война производит пассионариев в огромных масштабах.
В 1874 году в империи была введена всеобщая воинская повинность, в результате чего огромное количество молодых мужчин меняло свой традиционный обывательский быт на казармы, а впоследствии – и на фронтовую обстановку. На войне, ежеминутно рискуя быть убитым, человек, чтобы не сойти с ума, вынужден признать наличие ценности более высокой, чем собственная жизнь. А вот какую именно ценность, ставшую для него ценнее собственной жизни, признает тот или иной человек – вопрос его воспитания, образования, возраста и социализации, а также конкретных обстоятельств.
В Первую мировую войну в армию призвали 15,8 млн человек, или 8,7 % от всего населения в 140 млн человек[49], – и этого хватило. Обычно и 5 % «настоящих буйных» достаточно, чтобы размеренная обывательская жизнь в стране покатилась кувырком. К тому же большинство этих людей было весьма молодого возраста, которому и так от природы свойственны неверие в смерть, пренебрежение элементарными приемами самозащиты, чрезмерная, неоправданная храбрость.
Количество пассионариев резко увеличивается во время явного раскола общества. В описываемое время, в ночь на 9 ноября 1917 года, Ленин потребовал от Верховного главнокомандующего русской армией генерала Н. Н. Духонина немедленно приступить к переговорам с германо-австрийским командованием о перемирии. Духонин отказался, заявив, что такие переговоры может вести только центральное правительство, но не командующий армией. После этого его сняли с поста главнокомандующего.
Назначение Верховным главнокомандующим прапорщика-большевика Н. В. Крыленко, не имевшего ни оперативно-командного, ни вообще военного опыта, означало курс на полный развал армии. Более того, 20 ноября при попустительстве Крыленко толпа матросов растерзала генерала Духонина и жестоко надругалась над его трупом.
Армия фактически была уничтожена, а ее руководство – предано, фронт развалился, страна оказалась беззащитной. «В армии возникли два лагеря – противников перемирия (практически весь офицерский корпус и руководство непереизбранных войсковых комитетов) и его сторонников (солдатская масса). В результате солдаты практически вышли из-под контроля командования»[50]. Миллионы мужиков с ружьями расползлись по стране, опасаясь опоздать к назревавшему «черному переделу»[51] земли в пользу крестьян.
Понятно, что в первые годы мировой войны среди населения еще превалировали имперские ценности. При Временном правительстве распространились ценности либерально-демократические. После Октябрьского переворота замена Веры, Царя и Отечества на коммунистические идеалы у значительной части пассионариев для большевистской пропаганды было лишь делом техники.
Таким образом, за контроль над разрушенной империей боролись носители монархических и либерально-демократических ценностей – с одной стороны и коммунистических – с другой. Наличие значительного процента пассионариев с обеих сторон обеспечивало истребительный характер Гражданской войны, ее чрезмерную жестокость и повышенное кровопролитие[52].
Разгон большевиками Учредительного собрания 5 января 1918 года[53], заключение унизительного Брестского мира 3 марта[54], начало боевых действий Антанты 9 марта[55], левоэсеровский мятеж 6–7 июля[56] заметно поляризовали общество. Началась горячая фаза Гражданской войны, в которой участвовали не отдельные региональные вооруженные формирования, как в инерционный период – до конца весны 1918 года, а полноценные армии красных и белых.
События противостояния большевиков и их антагонистов происходили с калейдоскопической быстротой, разнообразием и непредсказуемостью. Им посвящено множество весьма объемных и тщательных исследований. В настоящих очерках мы, конечно, не можем претендовать на сколько-нибудь полное изложение историографии Гражданской войны, да это и не входит в наши намерения.
Любопытным представляется то, почему всадник на огненно-красном коне, в отличие от своего собрата по имени Чума (Мор), оказался более благосклонен к красным? Вряд ли вследствие цветовой солидарности. А главное, как процессы, происходившие в ходе Гражданской войны, повлияли на развитие государства и права в нашей стране.
Со стороны красных воевала одна Рабоче-Крестьянская Красная Армия, образованная 15 (28) января 1918 года соответствующим декретом[57]. 29 мая 1918 года постановлением Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов (ВЦИК)[58] было введено комплектование РККА путем мобилизации. В июне было сформировано управление Восточным фронтом, в сентябре был образован Реввоенсовет Республики (РВСР), учреждена должность главнокомандующего, организован Полевой штаб и созданы управления Северным и Южным фронтами. Председателем Реввоенсовета был назначен Л. Д. Троцкий, главкомом – И. И. Вацетис.
Централизация управления, введение единоначалия, реорганизация фронтового и армейского аппаратов, использование царских офицеров и широкое применение репрессий (расстрелы бойцов и командиров за невыполнение боевого приказа, оставление противнику армейского имущества, дезертирство и т. п.) позволили преодолеть партизанщину, ослабляющую красноармейские части по сравнению с белыми офицерскими и казачьими формированиями.
Большевикам противостояли «три белые армии, которые могли бы победить Советы, если бы белым помогли серьезно англичане и французы. Бывшему главнокомандующему русской армией генералу Деникину удалось захватить Северный Кавказ, где он рассчитывал на помощь донских, кубанских и терских казаков. Адмирал Колчак наступал на Европейскую Россию из Сибири, опираясь на ту помощь, которую могли бы ему дать японцы и американцы. Бывший командующий нашей кавказской армией генерал Юденич имел задачей захватить С.-Петербург. Его разъезды к концу лета 1919 года находились в десяти верстах от столицы»[59].
Отдельно следует сказать о Чехословацком военном корпусе[60], воевавшем на стороне Российской империи против Германии и Австро-Венгрии. В марте 1918 года большевики подписали с руководством корпуса соглашение о беспрепятственной эвакуации чехословацких подразделений. Отправку домой договорились осуществить через Дальний Восток. Поскольку еще шла мировая война, инициатива передвигаться на восток исходила в первую очередь от чехословацких военных. Ни большевики, ни Чехословацкий корпус не были заинтересованы в участии в новой войне. Численность корпуса составляла 50 тыс. (по некоторым данным, до 70 тыс.) офицеров и солдат. Их разделили на группы и стали отправлять разными железнодорожными составами (более 60 составов, по 40 вагонов каждый). По плану чехословацкие военные должны были добраться до Владивостока и через Америку – в Европу.
Большевики понимали возможную военную угрозу и, скорее всего, не исключали «нейтрализации» легионеров по частям. Во всяком случае, по мере продвижения эшелонов по России это мнение становилось преобладающим, поскольку на остатках империи возникали и умирали антибольшевистские государственные образования. На Дальнем Востоке Япония все больше заявляла о «защите своих интересов».
Уже в мае 1918 года в Челябинске, а затем и в других населенных пунктах стали возникать конфликты с местной властью, в том числе и вооруженные стычки. В Челябинске был проведен съезд представителей военных из разных частей Чехословацкого корпуса. Съезд избрал Временный исполнительный комитет в составе трех военачальников: Станислава Чечека, Сергея Войцеховского и Радолы Гайды. Они стали известны не только как военные, но и как политические деятели эпохи Гражданской войны. Давление большевиков на чехословацких военачальников, находящихся в Москве, и даже угрозы ни к чему не привели. В итоге исполком возглавил профессиональную армию, находящуюся в середине России.
25 мая Троцкий приказал разоружить чехословаков, а при неповиновении – расстреливать. Огонь Гражданской войны вспыхнул с новой силой.
Объединителем всех антибольшевистских сил попытался стать Александр Васильевич Колчак. В сентябре он приехал из Китая на территорию бывшей Российской империи. 21 сентября 1918 года во Владивостоке состоялась встреча Колчака с главой Временного Сибирского правительства П. В. Вологодским и чехословацким военачальником Р. Гайдой. Была достигнута договоренность о политическом и военном взаимодействии.
Созданное в сентябре в Уфе Временное Всероссийское правительство во главе с эсером Н. Д. Авксентьевым из-за угрозы захвата Красной Армией перебирается в Омск. В октябре туда прибывает А. В. Колчак. 4 ноября 1918 года правительство избирает исполнительный орган – Директорию – во главе с П. В. Вологодским, его заместителем В. А. Виноградовым и рядом других лиц, в том числе военным и морским министром А. В. Колчаком.
Директория обратилась ко всем российским правительствам с предложением распуститься и создать органы, которые будут работать под руководством нового правительства, для консолидации антибольшевистских сил и наведения порядка на местах. Основная часть гражданских властей востока бывшей империи согласилась с предложением войти в состав России, возглавляемой Временным Всероссийским правительством. Между тем среди военных Директория не пользовалась авторитетом. Причин было много, вряд ли все они рациональны, но основная – во главе должен стоять человек, который разбирается в военных делах и пользуется уважением военных, казаков и чехословацкого командования.
18 ноября 1918 года Директория была свергнута, переворот произошел бескровно, хотя часть членов Директории была арестована. Более того, Совет министров России в своем Постановлении № 137 от 18 ноября 1918 года передал всю власть Колчаку, «присвоив ему наименование Верховного правителя».
Единоначалие и «необходимость перехода к диктатуре обосновывалась четырьмя факторами: а) чрезвычайным напряжением борьбы с большевиками; б) трудностями формирования и обеспечения армии; в) покушениями на власть «справа» и «слева»; г) отсутствием единства власти и растущим произволом на местах. Все эти акты новой власти наряду с официальным обращением А. В. Колчака «К населению России» были спешно доведены до граждан и армии. В тот же день Колчак приказал освободить из-под стражи арестованных членов Директории. Через два дня они были высланы за границу и погружены в поезд, который вывез их в Китай»[61].
Колчак, став главным в белой, а точнее – в антибольшевистской, России проделал большую работу по признанию его таковым региональными правительствами и лидерами, а также командующими армиями – лидерами Белого движения, в том числе Е. К. Миллером, Н. Н. Юденичем и А. И. Деникиным.
На территории, подконтрольной Верховному правителю, действовало законодательство Российской империи с изменениями, внесенными Временным правительством Львова и Керенского. Новые законы или изменения в них вносились путем рассмотрения и принятия на заседании Совета министров, затем текст подписывался Верховным правителем. Русская православная церковь, равно как и другие конфессии, не преследовалась. Духовенство, преследуемое большевиками, поддерживало Белое движение.
Российский Сенат, разогнанный большевиками, был восстановлен и продолжил действовать и исполнять функции высшей судебной инстанции. Взаимное непризнание Сената и большевиков только укрепило доверие Колчака к Сенату.
К судебной системе наряду с Сенатом относились губернские, окружные и волостные суды, работали суды присяжных. На основании Судебного устава 1864 года суды рассматривали уголовные и гражданские дела. На прифронтовых территориях действовали военно-полевые суды по сокращенной процедуре, аналогичной той, что была подготовлена под руководством Столыпина в 1906–1907 годах[62].
Так же как и Временное правительство, Верховный правитель исходил из принципа непредрешения, то есть в этой ситуации после свержения большевиков необходимо было собрать новое Учредительное собрание, где и решить вопросы формы правления, государственного устройства. Это и по сути было правильно, и не разъединяло офицеров, политиков и население. Насколько известно, ни Колчак, ни Деникин не готовили новые Основные государственные законы. Провозглашалась необходимость всеобщих, равных выборов в Национальное Учредительное собрание. Более того, Колчак не разрешал партиям проводить политическую агитацию в армии.
Обеспечением общественного порядка занимались милиция, государственная охрана, при необходимости подключались военные.
С начала 1919 года ситуация стала складываться не в пользу Колчака и его правительства. Красная Армия перешла в наступление, захватывая города один за другим: Уфу, Оренбург, Пермь, Екатеринбург. В ноябре была захвачена столица нового Российского государства – Омск. Движение фронта сопровождалось гибелью людей от боевых действий, смертью от тифа и огромным потоком беженцев.
Были и другие антибольшевистские силы, например партия эсеров[63], которая в потенции могла противостоять и красным, и белым. Плюс Украинская национальная армия, да еще «партизанские отряды занимали города», воюя то на стороне красных, то на стороне белых, то сами за себя.
Боеспособность армии определяется тремя факторами: количеством и качеством живой силы, качеством и количеством вооружения, профессионализмом и удачливостью военачальников.