Эпикриз. Часть 1
Составитель Юнона Румянцева
© Анатолий Мерзлов, 2024
ISBN 978-5-0062-6438-0 (т. 1)
ISBN 978-5-0062-6439-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Эпикриз
Грусть напрасна, потому что жизнь прекрасна!
Глава 1
Приближались майские торжества. Роскошные магнолии проснулись после вечнозелёной спячки, выбросив гигантские свечки будущих роскошных цветов. Волны транзисторов повсеместно заражали радостью. С балкона, обрамлённого балясинами в стиле ампир, открывался вид на уютную бухту и присоседившийся, казалось, совсем не к месту миниатюрный грузовой порт. Горы, ушедшие вершинами за облака, охватили подковой субтропический город, по чьему-то высокому велению оставив перед собой сказочную зелёную долину – оазис, оберегаемый высокой стеной скальных образований от студёных северных ветров. Сразу за бухтой, с северной стороны, были поросшие реликтовой растительностью скалы, отвесно ниспадающие в море. В ясную погоду, над месивом оттенков зелёных тонов, величаво, среди прочих образований, утративших на её фоне доминирующее значение, возвышалась седоглавая вершина: она громоздилась над прочим как неотступный грозный часовой, как страж от засилья потусторонних сил, несущих белое безмолвие на это облюбованное самим Мессией место. Голубая бухта и небо зашлись в извечном немом споре: кто первичен и кто прекрасен, демонстрируя при этом неповторимые по своему цветовому совершенству блики радужных оттенков. Многочисленные флаги и символы повисли по краям широкой, чернеющей свежим асфальтом улицы, а за ней, по шуршащему гравию начинающегося здесь приморского бульвара, всегда резвилась расфранченная детвора под неусыпным оком заботливых, успокоенных полной идиллией мам.
…За спиной – стеклянная дверь, из неё сквозняком вытянуло наружу белую занавеску, и она обвисла безжизненно, олицетворяя собой его внутреннее, безнадёжно унылое состояние.
Прошёл месяц, как начались занятия. Это морское училище влекло в свои стены практически всех, далеко не одних романтиков – пожалуй, подавляющее большинство дальновидных юношей. С окончанием училища перед выпускниками открывались бескрайние просторы мирового океана, города и веси западных цивилизаций. Молодые командиры пополняли собой торговый флот огромной страны. Но бешеный конкурс и тонкий национальный протекционизм позволяли не всякому страждущему удовлетворить свою затаённую зависть к морской форме. Ему повезло: волнения последнего времени – вначале усиленной подготовки, затем строгих экзаменов и, наконец, завершающей мандатной комиссии, остались позади. В числе счастливчиков его экипировали в новенькую морскую форму. Едва минул месяц: ещё не отросли наголо остриженные волосы, а организм едва стал привыкать к размеренному распорядку дня, выпал очередной наряд.
В тот день, назовём его злополучным, Он стоял дневальным по роте. В сущности, это некие уставные охранные функции расположения экипажа роты. Пустынный коридор экипажа блистал навощённым паркетом – все разошлись по учебным аудиториям. Предпочтительно уже сейчас, не томя вас, читателей, познакомить с героем повествования, чья судьба подверглась испытанию, достаточному не для единиц, а подчас для целой плеяды людей.
Если предположить некое Высокое ниспослание испытания – и тогда этого для одного будет слишком много. Однако тем ощутимее краса мира, тем бесценнее жизнь, чем больше судьба человека, прошедшего горнила тревожных испытаний, особенно в противостоянии с самим собой, проверялась на прочность. Чередующиеся бешеным каскадом, конфликты его внутреннего мира порождали ощущения, смахивающие на нескончаемые противостояния, на борьбу противоположных существований. Название повести напросилось из описаний, что близки с аналогом в эпикризе, составленном лечащим врачом.
Героя нашего звать Валерка Мирославцев, ему шестнадцать лет. С ним вместе мы проживём часть его жизни, скрытую от широкого круга холодных философов. Познаем и сопоставим со своим личным опытом. Не исключено, что в анализах мы отметим её как банально известную в толковании учебников психологии – а возможно, искривим в мимике лицо, сравнив нашего героя с классическими аналогами других, куда более трагичных случаев. Но народная мудрость всегда попадает в самую точку: почему именно мне и так больно.
…На пятом этаже экипажа, где располагалась учебная рота курсантов-судомехаников, стояла звенящая тишина – подвахтенные отдыхали. Выдался чудесный солнечный день. Длинный коридор весь играл ласкающими зайчиками солнца. С высоты открывался вид на опустевшую до времени территорию. Классически ухоженные клумбы и аккуратные ряды самшита облагораживали её. По периметру внешней изгороди, в строгой рядности, раскинулись молодые гранатовые посадки – на отдельных кустах высвечивали набирающие алый румянец плоды. Островками обозначились вечнозелёные кустарниковые, с вполне элегантными лавочками подле них. Только в районе камбуза шла суета людей в белых халатах.
Четвероногие приживалы, расположившись подковой строго по ранжиру перед дверьми, заискивающе глазели на снующий персонал, выпрашивая подачки. Весельчак Датико – старший повар – периодически урезонивал самых настырных, но те, ретируясь на почтительное расстояние и зная его добрый нрав, тут же возвращались к исходному положению. С моря тянул лёгкий бриз – он приносил разудалые слова песни повара:
– Однажды русский генерал вдоль по Кавказу проезжал…
ТАя, тАя, тАя, вАта тАя тА…
Совсем недалеко, за изгородью, синело море. С высоты экипажа, сколько охватывал взор, протянулась белая пенная полоса прибоя. Вдали маячило пятно удаляющейся кормы пассажирского лайнера. Его силовая установка входила в режим – труба ещё курилась чёрным дымком, и он длинным шлейфом растянулся над водой, очертив путь движения.
– Держит курс на Босфор, – подумал Валерка.
Раздался звонок, и почти мгновенно пустынный до сих пор двор заполнился синими робами, полосатые гЮйсы запестрели в каждом уголке огромного плаца. По ступенькам зацокали гидЭшки – кто-то спешно поднимался наверх по забытым надобностям. И действительно, дверь ударом ладони распахнулась, и в расположение роты влетел запыхавшийся Васька – друг юности, а теперь и сокурсник. Пухлые губы его и щёки раскраснелись, подрагивая от напряжения.
– ПанаЁт (преподаватель математики) учинил на втором часу контрольную работу, прибежал за логарифмической линейкой – тебе повезло, – выпалил Васька на одном дыхании, задохнувшись при этом, и нырнул в свой кубрик. Через минуту-другую он стремглав кинулся по лестнице вниз, зацепился за порог, клюнул носом, чертыхнувшись, удержался от падения. Сверху Валерка видел, как Васька неуклюже, по-женски закидывая плечи, бежит к учебному корпусу. Васька не обладал яркой внешностью, да и одарённостью особой не блистал, хотя скрытых достоинств имел немало. Он не был ни казуистом, ни умелым рассказчиком, но был уникален способностью и слушать и слышать собеседника, мог, вовсе не заискивая, восхищаться твоими заслугами. Этим, да своей исключительной преданностью в дружбе, Васька заслуженно покорил лидерское положение Валерки.
После звонка плац вновь опустел. Превратилась в точку на горизонте корма лайнера. Чёрный шлейф дыма растворился в воде. ДатикО, сделав распоряжения, раскачивался перед входом на камбуз, лавируя на ножках табурета, выдавая в голос неизменный припев. Приживалы – собаки разных мастей и габаритов, разбрелись кто куда, получив желанные порции. Заканчивался третий из четырёх часов наряда. Через час подвахтенным, по распорядку дня, отправляться в столовую накрывать на столы обед. В наряде по роте можно и посидеть, и подумать, и помечтать в тишине. Валерка, мелькнув глазами по часам, взгромоздился на шаткую тумбочку – в голове, переплетаясь, неслись события последних напряжённых месяцев. Какое-то нештатное, но вполне физическое присутствие заставило его обернуться: из глубины длинного коридора к нему наплывало, формируясь в округлость, молочно-розовое облачко. Приближаясь, останавливалось, словно обдумывая следующее действие.
– А может быть, давая возможность осознать свою физическую значимость? Размытое в форме облачко на глазах Валерки уплотнилось в розовый шар. Сделало подскок под потолок, медленно опустилось и подплыло ближе – на расстоянии трёх шагов остановилось перед ним. Шар будто дышал, увеличиваясь и уменьшаясь в размерах. Интенсивность сокращения менялась от размеренного до судорожно-ускоренного. Что-то Невиданное явно изучало Валерку. Нечто только делало попытку к бОльшему сближению, будто сомневаясь в этой целесообразности, совершало лишь позывы движения вперёд, тут же отдаваясь назад. Валерка сполз с издавшей громкий треск тумбочки – шар среагировал, он резво подпрыгнул вверх.
– Он слышит, он живой – схватилось в голове Валерки.
Валерка вырос, в свободных от родительского ока дворовых мальчишеских приключениях многое испытал. Субтропическая зона, где проходила его юность, одаривала экзотикой без разбора. Он спокойно реагировал на внезапно выщемившуюся из-под самых ног змею, не страшился морской глубины, бесстрашно ныряя до закладывания ушей за раковинами. Он мог сигануть на высоте нескольких метров над землёй с ветки одного дерева на другое, пережил часто изощрённые преследования от владельцев садов за попытку обноса цитрусовых, оставаясь неуловимым, но такое… ему встречать не доводилось. Для полноты картины, был ещё один случай. На рыбалке, на пограничной с Турцией реке ЧорОх, известной своим сезонным коварством, зацепилась в воде снасть. Валерка нырнул в мутную воду, не задумываясь о последствиях, нащупал на илистом дне зацепившееся грузило, освободил его. У самого дна оказалась стальная сеть. Он угодил в её ячеЮ, дёрнул застрявшей ногой раз-другой – сеть держала нАкрепко. Понимая, что это похоже на конец его существования, он не сдрейфил, не выпустил в страхе из лёгких остатки воздуха, задерживая его. Он вращал ногой и так и эдак – от недостатка воздуха начиналось удушье. Готовый получить увечье, он дёрнул застрявшую ступню из последних сил, через острую боль. Оставляя в воде кровавый след выбрался на берег. Отделался, к счастью, содранной кожей. Он не испугался даже тогда, оценивая в воде возможный исход. А здесь, что это? Не поддающееся даже хорошему воображению Нечто… Он любил читать, прочитал много книг, даже без программного принуждения, но в то время лишь понаслышке знали о паранормальных явлениях, об инопланетных существах говорили с огромным скепсисом. Его голову пронзительным импульсом прошила мысль:
– Это неземное?!!!
Стоило этой мысли едва обозначить себя в его сознании, вмешался жуткий стук всё ускоряющегося сердца. Грудную клетку сковала судорога – Валерка успел подумать, что именно так умирают. Запрыгали пред глазами стены, сплющился в размерах шар, начал меркнуть свет.
…Очнулся он на кровати в ближнем кубрике, с галопирующим в пространство сердцем. Не понимая, что с ним, он интуитивно тёр грудь, отдаляя в сознании булькающие гейзером звуки. Потом опять всё пропало. Второй раз очнулся в окружении всполошЁнных подвахтенных. Наверное, он звал на помощь? Ответить себе он не мог.
ГЛАВА 2
Стеклянная дверь скорготнУла, занавеска птицей взметнулась вверх – к Валерке на балкон прошёл Васька. В белом халате, накинутом на парадное сукно форменной одежды, он явил ему другой мир, мир прошлый и такой сейчас далёкий.
– Привет, Валерка, – выпалил Васька наигранно браво, деловито размещая на тумбочке свежие журналы и бумажные пакеты. – Мои старики передают тебе фрукты, набирайся витаминов, – сказал он, изобразив на лице такую страдальческую мимику, от которой у Валерки запершило в горле – он едва сдержал слёзы. Васька был плохим актёром – на его лице отражалось сострадание. Каким-то невероятным для него образом Васька почувствовал неладное, неуклюже попытался увести на другую тему, но Валерка уже не слушал его – всё затмил родной и далёкий, излучаемый им запах сукна в смеси с ваксой. Васькина новизна, счастье, несмотря на все его усилия, угадывались на добродушном лице. Валерка вдруг почувствовал огромную пропасть, пролёгшую между ними. Васька внёс с собой частицу другого мира, оторванного от него навсегда?! Глаза Валерки набрались слезами. Пытаясь скрыть свою слабость, он наклонился к тумбочке. Две крупные слезы упали и растеклись по глянцевой обложке журнала. Даже при своей наивности Васька всё понимал, он замолчал и рассеянно посмотрел в никуда. Зная особенности Васьки, Валерка нашёл силы справиться с собой, и в следующее мгновение его начал душить болезненно-навязчивый приступ смеха – в его голове открылась разгадка медленно текущих мыслей друга. Васька конвульсивно, до физического напряжения, копался в арсенале подходящих слов. Контроль над мимикой пропал: нижняя губа его опустилась безвольно вниз, а верхняя, в сочетании с ней, образовала по-детски наивный треугольник. Помолчав, Васька не нашёл ничего, как выдавить из себя торжественно: