Любовь в наследство

Liz Carlyle

Never Deceive A Duke

© Susan Woodhouse, 2007

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

Пролог

Почти столетие насчитывает история клана Вентор. Его представители, в основном нормандского происхождения и очень состоятельные, заботились о чистоте крови и редко заключали браки с выходцами из других семейных кланов. И Матильда Вентор не была исключением. В возрасте пятнадцати лет ее выдали замуж за кузена, третьего герцога Уорнема, и она начала рожать детей с такой регулярностью, что все только диву давались.

Так бы все и продолжалось многие годы, если бы герцог, известный своими верноподданническими убеждениями, вдруг не удивил всех, изменив своему королю. С ростом волнений среди подданых король Яков II оказался на грани свержения, тем более что протестанты не успокаивались с самой его коронации. Венторы тоже были протестантами, и, оценив ситуацию, герцог, как, впрочем, и многие другие представители состоятельных семейств, решил примкнуть к оппозиции – побеждающей стороне.

Уорнему было что защищать. Владения его клана были едва ли не самыми обширными в Англии, но герцог был последним мужчиной в роду: Матильда, к сожалению, рожала только дочерей (к тому времени их было уже шесть, все очень хорошенькие, но совершенно «бесполезные»). Уорнему нужен был сын и твердая почва под ногами.

Убедившись в правильности своего решения, Уорнем выступил во главе местной оппозиции в поддержку Вильгельма Оранского, и, поднявшись с войском на усыпанный листвой холм (стоял холодный ноябрьский день 1688 года), он, к собственной радости, увидел развевающееся на ветру протестантское знамя. Стоявшие под знаменем знатные Сторонники Вильгельма встретили Уорнема приветственными криками и призывами присоединиться. Герцог, воодушевленный такой радушной встречей, пришпорил коня, но не заметил лисью нору у подножия поросшего травой склона. На полном скаку конь попал в яму, кувыркнулся и сбросил седока. Герцог ударился головой о землю, сломал шею и тут же испустил дух.

Восстание закончилось, едва начавшись. Вильгельм Оранский легко одержал победу, Яков II бежал во Францию, а через девять месяцев Матильда родила близнецов – на сей раз крепких, здоровых мальчиков. При этом никто не осмелился отметить, что внешне крошки совсем друг на друга не походили: один, розовый пухлый ангелочек, был миниатюрной копией матери, а рожденный вторым – большеголовое длинноногое создание с копной золотистых волос, совершенно непохожее на своего покойного отца.

Венценосная чета решила, что детишек следует взять ко двору, и сам король объявил их обоих точной копией герцога Уорема. Никто не посмел возражать ему.

Разумеется, мальчику, рожденному первым, достался титул герцога, а второму, в знак признания храбрости его отца, Вильгельм пообещал должность полководца пожизненно с правом передачи ее всем будущим наследникам. Таким образом, согласно семейному преданию, и была определена судьба рода.

Мальчик, что стоял сейчас посреди огромной библиотеки Уорнемов, прекрасно знал эту историю: она через сто с лишним лет стала уже не просто барьером, разделявшим семью, а непреодолимой черной пропастью.

– Подними голову, разверни плечи! – скомандовала герцогиня и обошла его вокруг, словно оценивая произведение скульптора, простучав тонкими каблуками по мраморному полу.

Мальчик с трудом проглотил подкативший к горлу комок, борясь с тошнотой, опасаясь обгадить туфли герцогини. Ужасная пятимильная утренняя поездка в разбитой крестьянской повозке была жутким мучением.

Герцогиня тем временем наклонилась и вдруг резко ударила его в живот. Мальчик от неожиданности охнул, согнувшись, но тут же выпрямился, насколько это было в его силах, и послушно опустил взгляд.

– Ну что ж, вроде бы достаточно крепкий, – объявила герцогиня, обернувшись к мужу. – Не заморыш, не грязнуля, к тому же покорный и, главное, не смуглый.

– Да, – скупо согласился герцог. – Слава богу, он вылитый майор Вентор – те же длинные ноги и золотистые волосы.

– Будь честен с самим собой: разве у нас есть выбор, Уорнем? – пробормотала герцогиня, повернувшись спиной к пожилой женщине, которая привела мальчика. – Думаю, нам следует помнить о долге каждого христианина. Простите, конечно, миссис Готфрид.

Последние слова были беспечно брошены через плечо, но та, кому они предназначались, не обратила на них никакого внимания, пристально рассматривая герцога.

– Долг христианина! – повторил герцог, и на его красивом лице отразилась смесь эмоций: и сомнение, и отвращение. – Почему о долге христианина всегда вспоминают тогда, когда сталкиваются с какими-то проблемами?

– Ты, конечно же, прав, – покорно проговорила герцогиня, чопорно сложив перед собой руки, – но в ребенке есть твоя кровь.

– Едва ли! – резко возразил герцог, которому, по-видимому, показалось обидным такое предположение. – Он не может оставаться здесь, Ливия. Нельзя, чтобы такие дети учились вместе с Сирилом. Что скажут люди?

– Нет-нет, мой дорогой, конечно, нет, – торопливо проговорила герцогиня, пытаясь успокоить мужа. – Разумеется, этого не будет.

– Ваша светлость, – взмолилась миссис Готфрид, с трудом поднявшись на своих изуродованных артритом ногах, и тут же опять присела, – будьте снисходительны. Отец этого мальчика сражался за Англию и пал смертью героя. У Габриела никого больше нет.

– Никого? – резко повторила герцогиня, бросив еще один презрительный взгляд через плечо. – Вот как! Разве у вас, миссис Готфрид, нет родственников в Англии?

– Кровных нет, ваша светлость. – Пожилая женщина обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь, перед тем как выложить свой единственный козырь. – Конечно, его можно отдать в какую-нибудь еврейскую семью: и она примет и вырастит Габриела как собственного ребенка, но действительно ли вы хотите этого?

– Господи! Конечно, нет! – Уорнем, элегантный мужчина, еще молодой и сильный, резко поднялся с кресла и принялся ходить по комнате. – Будь проклят этот Вентор, поставивший нас в такое безвыходное положение, Ливия! Если он собирался заключить неподходящий брак, то, ей-богу, не имел права участвовать в военных действиях и рисковать своей жизнью даже ради короля. Таково мое мнение.

– Совершенно верно, дорогой, – проворковала герцогиня. – Но сейчас не время сетовать. Герцог мертв, и с ребенком нужно что-то делать.

– Да, но он не может оставаться здесь, в Селсдон-Корте, – снова заявил герцог. – Мы должны думать о Сириле. Что скажут люди?

– Что ты достойный христианин, – вкрадчиво подсказала жена и, немного помолчав, вдруг по-детски хлопнула в ладоши. – Уорнем, я придумала! Он будет жить во вдовьем доме. И миссис Готфрид сможет заботиться о нем. Мы пригласим того странного маленького викария… прости, забыла его имя.

– Нидлс, – буркнул герцог.

– Да-да, Нидлс, – повторила герцогиня, заботливо усаживая мужа в кресло. – Все не так страшно, дорогой. Он будет обучать ребенка. И ведь это только на время. Лет через десять мальчика уже можно отдать на службу. Он пойдет в армию, так же как его отец и дед.

– Вдовий дом, говоришь? – Герцог задумался. – Крыша протекает, полы прогнили, но, думаю, это не проблема – можно его отремонтировать.

Мальчик все так же стоял посреди комнаты, изо всех сил стараясь держаться прямо, чтобы не посрамить своего отца, тем более что эта встреча с герцогом была его единственной надеждой. Он понимал, почему так плакала и молилась бабушка, перед тем как покинуть этим утром жалкую придорожную гостиницу. Наконец, подавив в себе гордость и нарастающий гнев, он расправил плечи и, заикаясь, спросил:

– Можно мне сказать, сэр?

Мертвая тишина воцарилась в комнате, когда герцог резко повернул голову в сторону мальчика, в первый раз внимательно на него посмотрел и в конце концов раздраженно бросил:

– Да, говори.

– Я… хотел бы стать солдатом, ваша светлость, и, как отец, сражаться против Наполеона. А до тех пор… обещаю, что не доставлю вам никаких неприятностей.

– Прямо никаких, да? – с усмешкой повторил герцог и посмотрел на него едва ли не с отвращением. – Но я почему-то в этом сомневаюсь.

– Совершенно верно: никаких неприятностей, сэр, – твердо повторил мальчик. – Обещаю.

Глава 1

Солнце светило вовсю в Финсбери. Габриел расставлял своих игрушечных деревянных животных на одеяле поверх благоухающей травы. Отец наклонился к нему и загорелой рукой взял одну из игрушек.

– Габи, как это называется?

– Фредерик, – коротко ответил мальчик, передвинув на пустое место тигра.

– Нет, – рассмеялся отец, – как называется это животное?

– Слон, неужели не понятно? – фыркнул Габриел, посчитав вопрос глупым. – Ты же сам прислал его мне из Индии.

– Да, верно, – смущенно подтвердил отец.

– Уже к трем годам Габриел знал все животное царство, – напомнила леди Рут. – Навряд ли, Чарлз, ты можешь рассказать ему о животных что-то новое.

– Я так соскучился, дорогая. – Отец Габриела со вздохом откинулся на спинку скамейки и взял жену за руку. – И, боюсь, мне опять придется уехать.

– О, Чарлз, я не имела в виду… – Она торопливо достала из кармана носовой платок и откашлялась в него. – Прости. Это прозвучало бестактно, да?

– Любовь моя, как только я уеду, пожалуйста, займись своим кашлем, – озабоченно проговорил сэр Чарлз. – Габриел, напомнишь маме? Она должна непременно посетить доктора Коэна.

– Да, папа. – Габриел взял из строя игрушек обезьянку и, протянув отцу, пояснил: – Это Генри. Он отправится с тобой в Индию и составит компанию, чтобы не было скучно.

– Спасибо, сын. – Положив обезьянку в карман форменной куртки, сэр Чарлз взъерошил мальчику волосы. – Я буду очень скучать. Скажи, вам с мамой хорошо здесь, с Зейде и Баббе?

Габриел кивнул, а леди Рут тихо сказала, положив руку на колено мужу:

– Лучше, Чарлз, чтобы так и оставалось, пока для нас все не решится. Правда. Ты не против?

– Разумеется, нет. Главное – чтобы вы не чувствовали себя несчастными.

Конторы «Невилл шиппинг», расположенные вдоль Уоппинг-Уолл, гудели как ульи. Вверх-вниз по лестницам сновали клерки, нагруженные документами: последними контрактами, накладными загрузки, страховыми полисами или чайными подносами. От удушливой августовской жары, стоявшей в Лондоне, не могли спасти даже распахнутые настежь окна, а утренний ветерок со стороны Темзы не приносил никакой свежести – только зловоние.

Мисс Ксантия Невилл стояла у своего рабочего стола, не обращая внимания ни на жуткую вонь, ни на громыхание погрузочных тележек, ни на брань портовых грузчиков: за год в Уоппинге она ко всему уже привыкла. Вот бы еще справиться с этой проклятой бухгалтерией! В раздражении мисс Невилл бросила на стол карандаш и окликнула проходившего мимо клерка:

– Гарет?

Оказалось, что это не Гарет, а Сиддонс, и тогда она обратилась к нему:

– Где Ллойд? Он мне нужен немедленно.

Коротко кивнув, Сиддонс бросился назад, и через несколько секунд появился Гарет, загородив широкими плечами весь дверной проем в клетушке, которой он пользовался вместе с мисс Невилл.

– Спешка до добра не доводит, старушка, – заметил Гарет, внимательно присмотревшись к девушке. – Как насчет цифр, которые нужно добавить?

– Я еще не дошла до этого, – призналась Ксантия. – Не могу найти бумаги по согласованию «Истлиз воядж», чтобы внести необходимые данные.

Гарет не спеша пересек комнату и, подойдя к ее столу, вытащил договор из-под бухгалтерских документов. Мисс Невилл пожала плечами, не скрывая удивления.

Некоторое время Гарет молча смотрел на нее, потом спросил:

– Нервничаешь? Что же, вполне понятно. Завтра к этому времени ты уже будешь замужней дамой.

– До смерти боюсь, – призналась Ксантия, закрыла глаза и выразительно, как-то очень по-женски, прижала руку к животу. – Не замужества, нет: я безумно люблю Стивена, – а всей этой толпы, самой церемонии. Его брат пригласил кучу знакомых, а я пока никого из них не знаю, не могу отложить…

Гарет оперся рукой на спинку ее стула, не прикасаясь к ней (он поклялся, что никогда больше и пальцем не тронет Ксантию), и спокойно сказал:

– Ты должна была понимать, что этим кончится. И это не самое худшее. Когда ты станешь леди Нэш и в свете узнают, что ты даже в новом качестве продолжаешь трудиться, все очень удивятся…

– Я работаю не для того, чтобы зарабатывать на жизнь! – пояснила Ксантия. – Моя роль – как совладелицы судоходной компании – помогать… контролировать все потоки, вести договоры, сделки.

– Одно от другого отделяет очень тонкая грань, дорогая, – возразил Гарет. – Но я желаю тебе успеха.

– О, Гарет, – сказала она тихо, глубоко вздохнув, – скажи мне, что все будет хорошо.

Он понимал, что девушка говорит не о предстоящей свадьбе, а о деле, своем детище. Разумеется, оно всегда было для Ксантии важнее всего остального, в том числе и отношений с ним.

– Все будет хорошо, дорогая, – постарался он ее успокоить. – Ты отправляешься в свадебное путешествие всего на неделю. Мы здесь справимся, а если понадобится, наймем кого-нибудь. Пока ты не вернешься, я буду здесь каждый день.

– Спасибо тебе, – ответила она, слабо улыбнувшись.

– Прошу тебя, не волнуйся, – сказал Гарет тихо, нарушив свое обещание не прикасаться к девушке, дотронулся пальцем до ее подбородка. – Поклянись мне, что не будешь нервничать. Думай о новой счастливой жизни, которая тебя ожидает.

– Ты ведь будешь там завтра утром, правда? – затаив дыхание, спросила Ксантия, и на мгновение лицо ее озарилось светом, предназначенным одному-единственному человеку. – В церкви?

– Не знаю. – Гарет отвел взгляд.

– Но мне просто необходимо, чтобы ты был там. – У нее неожиданно задрожал голос. – Ты мой… лучший друг. Прошу тебя.

Ответить он не успел: в дверь тихо постучали, и на пороге появился седой пожилой джентльмен и их главный бухгалтер, мистер Бейкли, почему-то явно испытывавший неловкость.

– Что-то произошло? – удивилась Ксантия, потому что Бейкли должен принимать посетителей внизу, в бухгалтерии, а не приводить наверх, в кабинеты руководства.

Незнакомец прошел в комнату, и при солнечном свете стало видно что за простотой скрывается хорошо сшитая дорогая одежда, очки в золотой оправе и блестящая кожаная папка, которую он держал в руках. «Банкир из Сити, – предположил Гарет, – или, того хуже, юрист». Но кем бы ни был джентльмен, впечатление того, кто приносит плохие вести, он не производил.

– Вы мисс Невилл? – поклонившись, заговорил мужчина. – Я Говард Кавендиш Уилтон, «Кавендиш и Смит» на Грейсчерч-стрит. Я разыскиваю одного из ваших сотрудников, мистера Гарета Ллойда.

В комнате сразу возникла напряженность.

– Это я, – шагнув вперед, сказал Гарет. – Но если у вас какие-то юридические вопросы, то их следует обсуждать с нашими поверенными, так что…

– Нет-нет, мое поручение носит исключительно личный характер, – перебил его мистер Кавендиш, подняв руку. – Так что прошу уделить мне немного вашего времени.

– Мистер Ллойд не рядовой сотрудник, сэр, а один из владельцев судоходной компании, – высокомерным тоном объявила Ксантия. – С ним принято договариваться о встрече заранее.

– Ах, прошу прощения. – На лице юриста промелькнуло удивление, но он быстро справился с этим.

Смирившись с неизбежным, Гарет прошел к своему массивному письменному столу красного дерева и жестом предложил визитеру занять кожаное кресло напротив. Джентльмен почему-то вызывал у него чувство неловкости, и Гарет в который раз подумал, что они должны благодарить Ксантию за то, что обновила их кабинет, который теперь выглядел вполне пристойно, как и подобает кабинету любого делового человека.

Мистер Кавендиш бросил красноречивый взгляд на Ксантию, но Гарет успокоил его:

– Все в порядке. У меня от мисс Невилл нет секретов.

– Вот как? – пробормотал мужчина, удивленно вскинув темные брови, и быстро раскрыл кожаную папку. – Надеюсь, вы правы.

– Ну и ну! Звучит интригующе! – возмутилась Ксантия и поставила свое кресло слева от Гарета.

– Должен сказать, мистер Ллойд, что вы стали ценной добычей, – сообщил мистер Кавендиш, доставая из папки пачку бумаг.

– А что, на меня охотятся?

Кавендиш недовольно скривил рот, будто его миссия не сулила ничего приятного.

– Моя фирма вот уже несколько месяцев разыскивает вас.

От его сурового тона Гарет и правда разволновался и бросил растерянный взгляд на Ксантию, вдруг пожалев о том, что не попросил ее уйти.

– И где же вы искали меня, мистер Кавендиш? – спросил Гарет. – До недавнего времени главная контора «Невилл шиппинг» находилась в Вест-Индии.

– Да-да, мне удалось это выяснить, – торопливо ответил Кавендиш, – хотя на это ушло довольно много времени. В Лондоне вас мало кто помнит, мистер Ллойд, но мне повезло: в Хаундсдиче я нашел пожилую даму, вдову ювелира, которая помнила вашу бабушку.

– В Хаундсдиче? – в недоумении переспросила Ксантия. – Какое отношение это имеет к тебе, Гарет?

– Там жила моя бабушка, – пояснил он. – У нее было много друзей, но я думал, что большинство из них уже умерли.

– Совершенно верно, – кивнул мистер Кавендиш, перебирая свои бумаги. – В живых осталась всего одна дама, да и та была очень дряхлой. Она-то и рассказала нам, что вы писали своей бабушке с каких-то экзотических островов: вроде бы с Бермудов или Багамов, – но, к сожалению, она ошиблась. Вот мы и решили попытаться поискать вас на Ямайке, на других островах, пока…

– Это был Барбадос, – пробормотал Гарет.

– Совершенно верно, – улыбнулся Кавендиш. – Но пока мы это выяснили, мои сотрудники объездили практически весь мир. И обошлось нам все это в кругленькую сумму.

– Сочувствую вам, – отозвался Гарет.

– О, это я сочувствую вам, – пояснил Кавендиш и усмехнулся. – Плачу ведь не я, а вы.

– Простите?

– Дело в том, что я ваш поверенный, работаю на вас.

– Боюсь, здесь какая-то ошибка, – рассмеялся Гарет.

Но Кавендиш достал какой-то документ и, выложив на стол, бесстрастно сообщил:

– Ваш кузен герцог Уорнем умер: говорят, его отравили, – и теперь титул переходит к вам.

– Герцог… какой? – Ксантия, раскрыв рот, уставилась на поверенного.

– Уорнем, – повторил Кавендиш. – Вот отчет следователя. «Смерть в результате нечастного случая» – таково официальное заключение, хотя вряд ли кто-то в это верит. А вот заключение Геральдической палаты, определившей вас как наследника титула и всего имущества лорда Уорнема.

Гарет окаменел, ему стало не по себе. Нет, здесь, должно быть, какая-то ошибка.

– Гарет?.. – Ксантия наклонилась к нему.

– У меня, – продолжил Кавендиш, – есть еще несколько документов, на которых обязательно должна стоять ваша подпись. Все довольно запутано, как вы понимаете. Герцог умер в октябре прошлого года, и слухи, связанные с его смертью, только множатся.

– Простите, – на этот раз резко перебила его Ксантия, – какой герцог? Гарет, о чем речь?

– Не знаю. – Гарет оттолкнул от себя бумаги, будто обжегся, и внезапное ощутил головокружение и почувствовал досаду.

Многие годы он не думал об Уорнеме – во всяком случае, старался не думать, – и вот теперь весть о его смерти вызвала у Гарета не радость и удовлетворение, что было бы в этом случае вполне естественным, а просто странное, необъяснимое оцепенение. Уорнема отравили, и теперь Гарет должен стать следующим герцогом… Нет, это невозможно.

– По-моему, вам лучше заняться другими делами, сэр, – обратился Гарет к Кавендишу. – Тут явно какая-то ошибка. И простите: у нас очень много неотложной работы.

– Нет, никакой ошибки здесь нет, – твердо заявил поверенный, подняв голову от своих бумаг. – Ведь вы урожденный Габриел Гарет Ллойд Вентор, верно? Сын майора Чарлза Вентора, который умер в Португалии?

– Это ни для кого не тайна. Мой отец герой, и я всегда им гордился. А вот все остальные представители семейства Вентор могут гореть в аду.

– В том-то и дело, мистер Ллойд, – раздражаясь, пояснил Кавендиш, сверкнув золотыми очками, – что никого из семейства Вентор, кроме вас, не осталось. Вы восьмой герцог Уорнем. А теперь соблаговолите уделить внимание этим документам…

– Нет, – решительно отрезал Гарет и взглянул на Ксантию, глаза которой стали огромными как блюдца. – Нет, я не желаю иметь ничего общего с этим негодяем – ничего! Боже правый, как такое могло случиться?

– Думаю, вы понимаете, как это случилось, мистер Ллойд, – словно намекая на что-то, загадочно проговорил Кавендиш, – но давайте оставим прошлое и двинемся дальше. Кроме того, по закону вы не имеете права отказаться от герцогства. Вот так. Теперь ваша воля: приступить ли к владению имением и выполнению своих обязанностей как герцога или довести все до полного упадка.

– Но Уорнем прожил долгую жизнь! – воскликнул Гарет, вскочив на ноги. – Безусловно… безусловно, у него должны быть другие наследники, его дети!

– Нет, ваша светлость, – мрачно покачал головой Кавендиш, – судьба была неблагосклонна к вашему брату.

Неужели тот, кто там, на небесах, рассудил по справедливости и этот сукин сын получил то, чего заслуживал? Обхватив руками затылок, Гарет принялся ходить по комнате, не в силах поверить в услышанное.

– Боже правый, не может быть. Нас с трудом и родственниками-то можно назвать – в лучшем случае кузены в третьем колене. Неужели закон может допустить такое?

– Вы оба праправнуки третьего герцога Уорнема, геройски погибшего в конце семнадцатого века в восстании за Вильгельма Оранского, – сообщил поверенный. – У третьего герцога было два сына-близнеца, родившихся уже после его гибели, которые появились на свет с разницей в несколько минут. Уорнем мертв, его сын Сирил умер раньше его, и вы теперь единственный наследник по линии рожденного вторым близнеца. Итак, Геральдическая палата определила, что…

– Да плевать я хотел на вашу Геральдическую палату и то, что она определила! – выкрикнул Гарет.

– Гарет, что за выражения! – возмутилась Ксантия. – Сядь и все мне объясни. Твоя фамилия действительно Вентор? И твоего дядю на самом деле убили?

В этот момент в комнату постучали, и едва ли впорхнул темноволосый джентльмен, одетый как настоящий денди, но с чем-то огромным в руках, и жизнерадостно поприветствовал присутствующих:

– Доброе утро, дорогие!

– Что это значит? – возмутился Гарет, начиная терять терпение.

– Господи, мистер Кембл, что это у вас? – Ксантия поднялась ему навстречу.

– Наверняка еще какой-нибудь чрезвычайно важный пустячок, – заключил Гарет, шагнув ему навстречу.

– Это амфора династии Тан, – скептически заметил Кембл, предусмотрительно отодвинув предмет. – Не дотрагивайтесь до него, невежда!

– Для чего она? – удивилась сбитая с толку Ксантия.

– Эту бесценную вещь следует водрузить на мраморный подоконник. – Мистер Кембл пересек комнату и бережно поставил амфору туда, где ей место, и удовлетворенно заключил: – Вот так! Великолепно! Теперь объявляю ваш декор полностью завершенным. Прошу прощения за вторжение. На чем вы остановились? Мистер Ллойд укокошил своего дядю, так? Я не удивлен. Но продолжайте!

– Вы, наверное, неправильно выразились. Вероятно, это был кузен, да? – заметила Ксантия и поспешила представить Кембла поверенному.

– И я никого не «укокошил», – бросил Гарет.

– Да, с этим мы разобрались, – холодно подтвердил поверенный. – Мистер Ллойд в то время был посреди Атлантического океана, так что у него великолепное алиби.

– Но что самое удивительное, Гарет у нас теперь герцог! – не обращая внимания на слова поверенного, воскликнула Ксантия, коснувшись ладонью рукава Кембла.

– О господи! – Гарет почувствовал, как у него начинает закипать кровь. – Успокойся, пожалуйста.

– Я совершенно серьезно, – не унималась девушка, обращаясь к Кемблу. – Гарет действительно из герцогского рода.

– Ну что ж, не каждый может этим похвастаться, – натянуто улыбнулся Кембл. – И какой же это из герцогов?

– Уорнли, – без промедления выпалила Ксантия.

– Уорнем, – поправил ее поверенный.

– А теперь, мои дорогие, я действительно должен бежать. Мне совсем не хотелось бы вникать в этот детективный сюжет, но упоминание об убийстве было слишком интригующим, чтобы оставить его без внимания. Кровавые подробности я узнаю позже.

– Еще раз спасибо за эту изумительную вещь, мистер Кембл, – поблагодарила его Ксантия.

Кембл остановился, взял руку девушки и, слегка наклонившись, объявил:

– Я подожду целовать вашу руку до завтрашнего утра, дорогая, когда под сводами церкви Святого Георгия по праву смогу назвать вас маркизой Нэш.

При этих словах поверенный как будто вздрогнул и выпрямился в своем кресле, а когда мистер Кембл удалился, спросил:

– Прошу прощения, вас можно поздравить с важным событием?

– Да, завтра утром я иду под венец, – покраснев, ответила Ксантия.

В это мгновение в дверях опять появилась какая-то тень, и Гарет с раздражением оглянулся.

– Прошу прощения, сэр, – обратился к нему мистер Бейкли, – только что прибыл конный посыльный из Вулиджа. «Маргарет Джейн» подходит к Блэкуолл-Ричу.

– О, слава богу! – воскликнула Ксантия, прижав руки к груди.

– Чертовски вовремя, – отозвался Гарет, шумно отодвигая свой стул.

– Вы хотите, сэр, чтобы она зашла в вест-индские доки или пусть продолжает путь вверх по реке? – уточнил Бейкли.

– Нет-нет, она непременно должна зайти в доки, – без колебаний ответил Гарет. – И пошлите за моей двуколкой: надо проверить, как там дела.

– Простите, мистер Кавендиш. – Ксантия тоже встала. – Какой бы интригующей ни была ваша история – признаюсь, я сгораю от любопытства, – нам нужно немедленно осмотреть «Маргарет Джейн». Она три месяца пробыла в Бриджтауне, и проклятый сыпной тиф погубил треть команды. Вы, конечно, понимаете, как сильно мы обеспокоены?

– Ты туда не поедешь! – твердо заявил Гарет, надевая куртку для верховой езды и забыв обо всем, кроме своих служебных обязанностей.

– Нет, я должна, и я поеду! – твердо заявила Ксантия и опять непроизвольно коснулась живота, так при этом улыбнувшись мистеру Кавендишу, что он явно нехотя, но тоже поднялся и растерянно спросил:

– Что же мне делать с этими документами?

Гарет, сосредоточенный на отъезде, ничего не ответил, а Ксантия предложила:

– Оставьте их на столе мистера Ллойда. Позже он обязательно их просмотрит.

– Но есть ряд неотложных проблем, – возразил Кавендиш, – и без его светлости их никак не решить.

– Не волнуйтесь, сэр, – проворковала Ксантия с улыбкой, – Гарет справится со всеми проблемами наилучшим образом.

– Сэр, – попытался остановить Ллойда поверенный уже в дверях, – это дело действительно не терпит отлагательства.

– Вернусь через час-другой, и продолжим, – пообещал Гарет, быстро прихватив бухгалтерскую книгу, повернулся к Ксантии: – Непременно передам капитану Баррету твои наилучшие пожелания.

– Подождите, ваша светлость! – воскликнул поверенный почти жалобно. – Вам нужно как можно быстрее появиться в Селсдон-Корте. Это очень важно, сэр! Вас ожидает герцогиня.

– Герцогиня? – переспросила Ксантия.

– Все в подвешенном состоянии, – добавил Кавендиш, не обращая внимания на девушку. – Честное слово, откладывать больше никак нельзя.

– Ну и черт с ним, – не оборачиваясь, бросил Гарет. – Пусть так и висит хоть до второго пришествия, меня это не волнует.

– Но, сэр, это же неразумно!

– Кавендиш, сама по себе родословная никого не делает лучше или хуже, – отрезал Гарет и, резко отвернувшись, с громким топотом спустился по лестнице вслед за Бейкли.

– Нет, уму непостижимо! – сдвинув брови, взглянул на девушку поверенный, когда та провожала его до дверей. – Ведь мистер Ллойд – герцог. Неужели он не понимает своего счастья? Теперь он пэр Англии – и к тому же один из самых богатых в королевстве.

– Знаете, Гарет добился всего сам, и деньги мало что для него значат, – заметила Ксантия.

Конечно, Кавендиша она не убедила. Выслушав еще несколько банальных фраз, Ксантия все же проводила поверенного, однако, когда он уже начал было спускаться, ее осенило:

– Мистер Кавендиш, могу я спросить, кто, как вы думаете, желал смерти герцогу? Есть ли… подозреваемые и можно ли надеяться, что их арестуют?

– Как у многих влиятельных людей, у герцога, конечно, были враги, – признал поверенный, качая головой. – Но что касается подозреваемых, то сплетники, к сожалению, выбрали мишенью его вдову.

– Боже правый! – воскликнула Ксантия. – Бедная женщина, если, конечно, она невиновна.

– Я в этом не сомневаюсь. И коронер тоже в этом уверен. Кроме того, герцогиня принадлежит к знатному роду, и без предъявления веских доказательств никто не осмелится ее обвинять.

– И все же в английском обществе одни слухи о скандале… – Ксантия ощутила внезапную дрожь и покачала головой. – Герцогиня, вероятно, в ужасе.

– Это еще мягко сказано, – с грустью согласился Кавендиш.

Поверенный спускался по лестнице с блестящей кожаной папкой в руке и выглядел очень уставшим.

Ксантия вдруг почувствовала легкое головокружение и, закрыв дверь конторы, прижалась лбом к холодному полированному дереву. Что же произошло? Что скрывал все эти годы Гарет Ллойд? Очевидно, что-то куда более серьезное, чем несчастное детство, но чтобы он – и герцог? Это никак не укладывалось в голове.

Немного подумав, Ксантия решила, что больше знать может ее брат Киран, быстро пересекла комнату, дернула шнурок звонка и начала беспорядочно засовывать в кожаную сумку-мешок то, что лежало на письменном столе, а когда на зов явился молодой клерк, распорядилась:

– Пошлите за моим экипажем. Я еду на ланч с лордом Ротуэллом.

Глава 2

Габриел, напуганный звуками города: ревом клаксонов, цоканьем копыт, многоголосым шумом толп на улицах, крепко сжимал руку деда, и канючил:

– Деда, я хочу домой.

– Тебе здесь не нравится? – С улыбкой посмотрел на внука дед. – Должно понравиться.

– Здесь так шумно.

– Шумно, потому что это Сити – деловой центр, место, где делаются деньги. Когда-нибудь и ты будешь здесь работать. Как знать – может, станешь банкиром, а? Или брокером? Тебе что больше нравится, Габи?

– Я… пока не знаю, – растерялся мальчик, – но когда стану английским джентльменом, обязательно подумаю.

– Ой ля! – воскликнул дед, подхватив Габриела на руки. – Каким глупостям научили тебя эти женщины! Никакая родословная не сделает тебя хорошим и успешным. Надо много трудиться, чтобы чего-то добиться в этой жизни.

Так, с внуком на руках, как часть обезумевшей гудящей толпы, пожилой мужчина перешел улицу.

Мистер Кавендиш прибыл в Селсдон в полдень следующего дня. Герцогиня Уорнем была в розарии, куда отправилась, чтобы хотя бы час провести в одиночестве. В руке она держала корзину для цветов, но после бесцельного часового блуждания среди благоухающих роз всех мыслимых сортов так и не была срезана ни одна.

В голове ее роились разные мысли, но в основном о детях, хотя то и дело она говорила себе, что нельзя жить прошлым. Но здесь, за прочными стенами дома, ее материнское сердце было свободно в проявлении чувств, и она могла без всякого стеснения предаваться горю и оплакивать своих детей.

Дневное летнее солнце жгло нестерпимо, было душно: явно приближался дождь, но герцогиня ничего не замечала и, конечно, не слышала шагов Кавендиша до тех пор, пока он не дошел до середины садовой дорожки. Подняв голову, она наконец увидела его, в окружении лепестков роз.

– Ваша светлость… – Кавендиш вежливо поклонился и сделал шаг вперед.

– Добрый день, – тихо поздоровалась герцогиня. – Вы так быстро вернулись из Лондона. Вы не голодны?

– Нет, ваша светлость, перекусил в Кройдоне, благодарю.

– Да? Тогда будьте добры, скорее расскажите, что вам удалось узнать.

– Как и обещал, мадам, я направился прямо в «Невилл шиппинг». – Кавендиш смущенно откашлялся. – Но не уверен, что добился нужного результата.

– Вы его нашли? Этого человека, который работает на судоходную компанию?

– Да, нашел, – кивнул Кавендиш.

– И?..

– Я абсолютно уверен, что это Габриел Вентор: он точная копия своего покойного отца – высокий, с копной золотистых волос, те же глаза. Вне всякого сомнения, он тот, кто нам нужен.

– Значит, все в порядке, – бесстрастно отозвалась герцогиня. – Когда его ожидать?

– Этого я не могу сказать, – после паузы ответил Кавендиш. – Новости, которые я ему сообщил, похоже, его… не заинтересовали.

– Не заинтересовали… – равнодушно эхом повторила герцогиня.

– Он не докер и не какой-нибудь клерк, – смущенно кашлянув, объяснил поверенный, – а один из владельцев судоходной компании и выглядит… честно говоря, вполне преуспевающим. Это гордый, независимый и к тому же упрямый джентльмен.

– То есть вовсе не тот несчастный сирота, которого вы ожидали увидеть, – слабо улыбнулась герцогиня.

– Да, – недовольным тоном вынужден был признать Кавендиш. – Я не думаю, что он вполне осознает, что ему на голову просыпалась манна небесная. Так что, ваша светлость, я не могу сказать, приедет ли он в Селсдон-Корт вообще. У меня нет на этот счет никакой определенности – он просто ушел, не удостоив меня ответом.

Герцогиня ничего не сказала, лишь устремила взгляд на единственную розу, которую срезала машинально. По сравнению с ее бледной кожей лепестки цветка казались кроваво-красными. Герцогиня несколько долгих мгновений рассматривала цветок, занятая мыслями о превратностях судьбы и о том, как все радикально изменилось со смертью герцога.

Какая разница, приедет этот человек или нет? Не волновали ее и перемены, которые их всех ждут. Ее жизнь и так невыносима: день за днем все последние годы похожи один на другой. Сколько их прошло – четыре, пять? Она не помнила, не считала.

Габриел Вентор. Ее судьба в его руках: во всяком случае, все так считали, но ошибались. Он не мог ни ранить ее, ни причинить ей какой-то вред, потому что она стала нечувствительна к земной боли.

– Ваша светлость?

Подняв голову, герцогиня увидела, что Кавендиш наблюдает за ней, и поняла, что потеряла ход мыслей.

– Я… прошу прощения. Так о чем вы говорили?

Нахмурившись, он неуверенно подошел к ней и разжал ее пальцы, сжимавшие стебель с шипами.

– Ваша светлость, вы поранились, – заметил поверенный и вытащил из ее ладони два шипа, один из которых впился так глубоко, что даже выступила кровь, и пришлось воспользоваться носовым платком.

– Да ерунда, – пробормотала герцогиня.

– Ваша светлость, пора возвращаться. – Он положил в корзину единственную розу и бережно взял герцогиню под руку.

– Но мне не хочется уходить, – возразила она.

– Мадам, начинается дождь, – заметил Кавендиш, поворачивая к террасе.

Герцогиня только сейчас заметила следы капель на рукаве платья – еще одна земная неприятность, которая не заслуживает внимания.

– Пойдемте скорее, а то вы опять заболеете и доставите массу беспокойства и еще больше осложните жизнь Нелли, потому что ей придется еще ухаживать за вами.

– Да, вы правы. – Герцогиня резко остановилась посреди садовой дорожки и посмотрела на него в упор. – Я очень не люблю причинять кому бы то ни было беспокойство.

На следующий день на Беркли-сквер барон Киран Ротуэлл, избавившись наконец от парадных туфель, налил себе такое количество бренди, от которого тот, кто послабее, точно оказался бы под столом, плюхнулся на диван. Нет, он не пьяница, но сейчас ему, черт побери, просто необходимо выпить. Ну что за отвратительный день – хотя его сестра, слава богу, так не думала.

День ее свадьбы. Ротуэлл надеялся, что он никогда не наступит, а если это все-таки случится, то под венец она пойдет с Гаретом Ллойдом – по расчету и по дружбе. Но день свадьбы пришел. И мало того что Ротуэлл совершенно не знал этого маркиза Нэша, так еще и Гарету предстояло не только стать свидетелем этих событий, но и участвовать во всем этом.

Жених Ксантии тут же сообщил новость об изменении социального положения Гарета Ллойда с характерной для него холодной учтивостью и представил его всем свадебным гостям как близкого друга семьи, герцога Уорнема. При этом он совершенно ни на что не намекал, но Ротуэлл очень сочувствовал Гарету, потому что теперь, несомненно, общество получит повод для сплетен.

В этот момент в дверь кабинета постучали, и вошел Гарет.

– Вот и ты, старина, – приветствовал его Ротуэлл. – А я как раз думал о тебе.

– Да я помог Траммелу принести дополнительные стулья.

– Герцог помогает дворецкому двигать мебель, – язвительно заметил Ротуэлл. – С ума сойти, но меня это почему-то не удивляет.

– Терпеть не могу бездельников! – отозвался Гарет.

– Фу-у, как пафосно, – проворчал Ротуэлл. – Выпьешь со мной?

– Нет, мне еще рано. – Гарет опустился в большое кожаное кресло и, немного поколебавшись, сказал: – Хотя для герцога Уорнема, может, в самый раз?

– Ты все тот же, старина, – рассмеялся Ротуэлл.

– Тогда плесни мне немного, – буркнул Гарет. – Думаю, мы оба это заслужили, пережив сегодняшний день.

– Что ж, теперь ты знатностью превосходишь его, – отметил Ротуэлл, направляясь к буфету. – Я имею в виду маркиза Нэша. Ты стоишь намного выше на этой пресловутой лестнице, и за это следует выпить.

– О, ты же знаешь, что я давно отказался от конкуренции, – неожиданно заметил Гарет. – И не забывай, что сегодня утром все-таки состоялось венчание.

– Да уж… – Ротуэлл задумчиво покрутил в бокале бренди и подал его гостю. – Ты потерял предмет своего страстного юношеского увлечения, а я – сестру, хотя, конечно, это не одно и то же. Я до сих пор помню тот день, когда она родилась. – Ротуэлл покачал головой и глубоко вздохнул. – Ну да ладно, что сделано, то сделано: хватит воспоминаний. А что ты будешь делать дальше, друг мой? Нам что, нужно готовиться к тому, что теперь мы родственники герцога?

– Нет, я обещал Ксантии, что до ее возвращения постоянно буду в офисе, – ровным тоном заметил Гарет.

– Я так и думал, – кивнул Ротуэлл. – С того самого дня, когда мой брат предложил тебе эту должность, ты был единственным, на кого мы всегда могли смело положиться. На таких, как ты, и держится наша компания.

– Так вы же приковали меня золотыми цепями, – усмехнулся Гарет.

– Чертовски верно. – Барон сделал еще глоток бренди. – Но больше всего я ценю, что ты не поддался на уговоры конкурентов и точно соблюдал условия договора. И все же, несмотря на то что твоя доля в «Невилл шиппинг» достаточно весома, доход, который ты получаешь по наследству, вряд ли с ней можно даже сравнивать.

– И каков вывод?

– Возможно, ты неправильно относишься к своему новому статусу. – Ротуэлл встал и с бокалом в руке принялся ходить по комнате. – Не мое дело читать лекции и давать наставления, но совет все же позволю себе дать: на твоем месте я бы съездил в этот… Как оно называется, запамятовал?

– Селсдон-Корт.

– Да, в Селсдон-Корт, – повторил Ротуэлл. – Звучит, кстати, впечатляюще.

– Да, впечатляюще до тошноты.

– Что ж, как бы то ни было, это твоя собственность и тебе, пожалуй, следует там побывать. А где он вообще, этот Селсдон-Корт?

– Примерно полдня пути в экипаже. – Гарет раздраженно повел плечом. – Но можно и другим путем: из Дептфорда по Кройдон-каналу.

– Полдня? – переспросил Ротуэлл. – Но это же совсем рядом. Поезжай, узнай, что и как, вырази соболезнования безутешной вдове – между прочим, это не мои слова, а твоей сестрицы.

– Допускаю, что герцогиня – бессердечная тварь, но убийца… – проворчал Гарет. – Это вряд ли. Даже обладая железной волей, она не стала бы рисковать своим положением в обществе.

– Ты хоть что-нибудь знаешь о ней?

– Помню, что гордая, даже надменная, но не жестокая – в отличие от мужа.

– Интересно, она богата?

– В этом нет сомнения. Уорнем был чертовски богат. Его семейство владело баснословным состоянием.

– И все же она тебя ждет? Может, хочет обсудить с тобой какие-то вопросы, касающиеся ее будущего? – предположил Ротуэлл.

Эта мысль поначалу не приходила Гарету в голову, и он позволил себе на мгновение дать волю фантазии: представил себе, как вышвыривает ее на мороз умирать от голода и холода или что-нибудь похуже, но не получил от этого никакого удовольствия. Да он и не способен на такую жестокость.

– О чем задумался? – поинтересовался Ротуэлл, но Гарет не ответил, потому что не мог решить.

За все время после изгнания из Селсдон-Корта у него ни разу не возникло желания вернуться туда. О, поначалу, как все дети, он по своей наивности мечтал о любви и заботе, доброте и взаимопонимании, о тепле домашнего очага. Но вместо этого его с головой бросили в адский котел, и его детские мечты, перекипев, превратились сначала в злость, а потом в настоящую мужскую ненависть. И теперь, когда он мог вернуться в Селсдон-Корт в новом качестве и стать господином для всех его обитателей, у него совершенно не было желания появляться там. В общем, он воспринял ситуацию как злую шутку судьбы.

Кашлянув, Ротуэлл вернул Гарета к действительности и заметил:

– Люк почти ничего не рассказывал о твоем прошлом: просто мимоходом сказал, что ты сирота из хорошей семьи, оказавшейся в трудном положении.

«Трудное положение». Это в характере Люка Невилла – ничему не придавать значения.

– Только благодаря счастливой случайности я попал на Барбадос, – сказал Гарет. – И, слава богу, встретил твоего брата.

– Да, это была еще та встреча: он схватил тебя, когда ты в доках удирал от гнавшихся за тобой матросов, – расхохотался Киран.

– Да, схватил за шиворот, решив, что я карманный воришка, – добавил Гарет. – Люк не испугался пьяных матросов и забрал меня с собой.

– Да, он вообще никого не боялся.

– Господи, я, должно быть, походил тогда на мокрую мышь.

– Когда он привез тебя домой, ты был кожа да кости, – признался Ротуэлл. – С трудом верилось, что тебе тринадцать.

– Едва минуло, – сказал Гарет. – Я обязан Люку жизнью: если бы не он, те негодяи меня бы растерзали.

– Но когда Люк говорил о хорошей семье, то прекрасно знал, что имеет в виду, – заметил Ротуэлл.

– Я ничего не рассказывал ему об Уорнеме: лишь сообщил, что мой отец был джентльменом, служил в чине майора и погиб при Ролице, а мать умерла.

Сев на угол массивного письменного стола, Киран несколько минут грустно смотрел на друга, потом откровенно сказал:

– Люк знал, что такое остаться сиротой. Мы были рады считать тебя… практически членом нашей семьи, но теперь тебя зовет высший долг.

– О, я ничуть не сомневаюсь в вашей искренности, – с чувством сказал Гарет и допил остатки бренди.

– Поезжай туда на пару недель, – предложил Ротуэлл. – Убедись, что там есть компетентный агент по недвижимости, загляни в бухгалтерские книги – удостоверься, что тебя не обманывают, – напусти страху на прислугу, чтобы знала, на кого теперь работает, а потом можешь вернуться в Лондон и покинуть наконец свой убогий домишко в Степни.

– А что делать дальше? – В недоумении уставился на него Гарет.

– Герцогу Уорнему не пристало жить в хижине – только в особняке в Мейфэре, – с пафосом заявил Ротуэлл, сделав в воздухе широкий жест рукой с бокалом. – А если не хочешь снимать – купи. Вовсе ни к чему до конца дней прозябать в провинции и, конечно, нет необходимости продолжать надрываться на службе в «Невилл шиппинг».

– Нет, я не могу уехать даже на две недели, – возразил Гарет.

– Сестра пробудет здесь еще несколько дней, – возразил Киран. – Ну а если уж станет совсем плохо, то мы со старым Бейкли вполне сможем нанять…

– Вы? – перебил его Гарет, усмехнувшись. – Ротуэлл, ты вообще-то знаешь, как добраться до конторы «Невилл шиппинг»?

– Нет, но мой кучер почти год ездил туда ежедневно, так что разберемся. Кстати, ты знаешь, кто наш главный конкурент?

– Думаю, «Каруэлл» из Гринвича, – предположил Гарет. – Эта компания и крупнее, и соперники вполне достойные.

– Тогда я просто найму их коммерческого агента. – Ротуэлл поставил свой бокал на буфет. – Каждый человек имеет свою цену.

– Это чтобы заменить меня?

– Мой друг, ты просто обманываешься, если полагаешь, что твоя прежняя жизнь еще не закончена. – Ротуэлл взял из руки Гарета пустой бокал, вернулся к буфету и, вытаскивая пробку из графина с бренди, добавил: – Я знаю, что значит взвалить на свои плечи обязанности вопреки своей воле. Но у тебя нет выбора. Ты английский джентльмен, и неприятие этого факта тебя никуда не приведет.

– Ты спец давать советы, когда побольше выпьешь, а между тем губишь свою жизнь и растрачиваешь попусту способности.

– И ты, Брут, – бросил Ротуэлл, не оборачиваясь. – Мне, наверное, следует облачить тебя в муслиновое платье и называть сестрой. Знаешь, я нисколько не буду скучать по Ксантии.

Гарет промолчал, а Ротуэлл, наполнив оба бокала, резко дернул шнур звонка, и, когда появился Траммел, распорядился:

– Пусть приготовят мой дорожный экипаж: он понадобится мистеру Ллойду на рассвете, и подадут к его дому в Степни.

– Но в этом нет необходимости! – воскликнул Гарет, вскочив, однако Траммел уже исчез.

– Не можешь же ты отправиться в Селсдон-Корт на двуколке или в лодке по каналу, – объяснил свои действия Ротуэлл.

– Но и в чужом экипаже ехать я не собираюсь.

– Вообще-то мой дорожный экипаж является собственностью «Невилл шиппинг». – Ротуэлл пересек комнату и сунул бокал с бренди в руку Гарета.

– На которую я больше не работаю, – продолжил тот.

– Но совладельцем которой ты все еще являешься, – уточнил Киран. – Не сомневаюсь, старина, что в Селсдон-Корте тебя ожидает великолепный экипаж, так что, когда обоснуешься, уж будь любезен: отправь мой обратно.

– Похоже, у меня нет выбора: ты ведь не оставишь меня в покое?

– Я вообще прилипчив как… сам знаешь кто и к чему, так что не обессудь. – С шутливой торжественностью барон поднял бокал и провозгласил: – За его светлость герцога Уорнема! Долгие ему лета…

Глава 3

В доме было тихо, пахло свежим хлебом и капустой. Его мать приподнялась на дюйм – свой предсмертный дюйм, – и кровать под ней заскрипела.

– Габриел, мальчик мой, подойди ко мне.

На четвереньках он вскарабкался на матрас, свернулся калачиком около матери, как щенок, и вдруг почувствовал, что пальцы, коснувшиеся его волос, холодные.

– Габриел, английский джентльмен всегда исполняет свой долг, – произнесла она слабым голосом. – Обещай мне, что будешь хорошим мальчиком, настоящим английским джентльменом, как твой отец.

Он кивнул и потерся головой об одеяло.

– Мама, ты умрешь?

– Нет, дорогой, умрет только мое земное тело, – прошептала бедная женщина. – Материнская любовь не умирает: ни время, ни могила для нее не преграда, понимаешь?

Габриел пока не понимал, но все равно кивнул:

– Обещаю, что буду настоящим джентльменом.

Умирающая вздохнула и погрузилась в забытье.

– Я только говорю, миледи, что не справедливо выгонять женщину из собственного дома, даже если она вдова, – заметила Нелли, щеткой расчесывая густые светлые волосы хозяйки.

– Это не мой дом, – возразила герцогиня, – так что, где мне жить, должен решить его хозяин.

А что, женщина не может быть хозяйкой?

– У моей тети Марджи, например, есть дом, – ворчливо заметила Нелли, – и еще таверна. И, можете не сомневаться, ни один мужчина никогда ее оттуда не выгонит.

– Остается ей только позавидовать. – Взглянув в зеркало, герцогиня грустно улыбнулась. – У нее есть свобода, на которую мы не можем рассчитывать.

– Вы имеете в виду благородных дам? – со знанием дела уточнила Нелли. – Нет, миледи, я уж повидала на своем веку: лучше зарабатывать свой хлеб собственным трудом – вот что вам скажу.

– Какая ты мудрая, Нелли.

Герцогиня посмотрела на крепкие ловкие руки служанки. Они вместе уже десять лет. В отличие от хозяйки женщина выглядела на свой возраст: волосы поседели, на лбу появились морщинки. Теперь, после смерти его светлости, женщины часто оставались одни, и тогда служанка называла хозяйку прежним титулом, и герцогиня ее не поправляла. Ее не привлекало то высокое положение, которое было даровано ей судьбой. Ее единственным желанием было тихо прожить оставшиеся годы.

– Значит, от лорда Суинберна ничего нет? – Нелли отложила щетку и протянула руку к фарфоровому блюдцу со шпильками.

– Есть письмо из Парижа, – сообщила герцогиня, постаравшись изобразить веселье. – Папа опять готовится стать отцом, причем очень скоро. Очевидно, свадебное путешествие было таким, о каком можно только мечтать.

– А как же вы, миледи? – Нелли встретилась в зеркале взглядом с герцогиней. – Вы не можете вернуться домой? Ведь в Гринфилдсе достаточно места для вас троих, хотя, конечно, дом там не такой огромный, как этот.

– Пенелопа очень молода, да и замужем недавно, – неуверенно проговорила герцогиня. – Папа говорит, что, возможно, после рождения ребенка… – Так и не закончив фразу, она замолчала, а Нелли, закрутив первую прядь, пробурчала, орудуя шпилькой:

– Ну да, оно и понятно: один дом – одна хозяйка.

– Знаешь, у меня нет особого желания возвращаться домой. Честно говоря, я там буду чувствовать себя не на месте. В этом отец прав.

– Может, лорд Элбридж? – предположила Нелли.

– Господь с вами! Мой брат еще тот гуляка. Зачем ему сестра, о которой нужно заботиться. – Герцогиня коснулась руки горничной. – Не переживай, Нелли, я не бедная, и, когда нам станут ясны планы нового герцога, я, вероятно, смогу снять себе отдельное жилье.

– Да, это верно, – согласилась Нелли. – После смерти старого герцога над этим домом нависли тучи. И люди разное говорят.

– Это просто сплетни, и ничего больше, – возразила герцогиня. – Но все равно лучше переехать – быть может, в Бат или Брайтон. Как тебе это?

– О, мадам, не думаю. – Нелли сморщила нос. – Я городская до мозга костей, но беспокоюсь вовсе не о себе. Скорее всего, пойду работать к тетушке Марджи.

– Может, у нее найдется место для нас обеих? – улыбнулась герцогиня. – Мне кажется, я могла бы стать вполне приличной горничной.

– Фу-у! – Нелли высвободила пальцы. – С такими руками? Сомневаюсь, миледи. Давайте уже этим буду заниматься я.

В комнате неожиданно потемнело, как будто погасла лампа.

– Ну вот, опять этот проклятый дождь, – недовольно буркнула Нелли, бросив взгляд в окно.

– Может, обойдет стороной, – с надеждой сказала герцогиня.

– Ну, это вряд ли: я чувствую, – возразила горничная. – Что-то странное в воздухе, что-то… Не знаю. Будет гроза, наверное. Это все из-за несносной августовской жары. Мы все ослабли.

– Да, она нас измотала, – согласилась герцогиня.

Пожав плечами, Нелли закрутила вверх еще одну прядь и посмотрела на хозяйку:

– Пожалуй, я уложу ее повыше, по-герцогски… я правильно говорю?

– Да, все правильно, – успокоила ее герцогиня, – но не стоит на это тратить время: просто зачеши волосы наверх.

– Прекратите, мадам, – с укоризной заметила Нелли. – Он не такой, как все остальные, что толпами торопятся сюда из Лондона. Кузен чрезвычайно щедр. Вы должны принарядиться и произвести на него хорошее впечатление.

Герцогиня поняла, что для Нелли это очень важно, и улыбнулась. В последнее время она мало заботилась о своей внешности, однако, как заметила горничная, это не останавливало кавалеров. Они приезжали с визитами, чтобы якобы выразить сочувствие, а на самом деле выяснить, как обстоят дела, но герцогиня безошибочно определяла хищников – пусть вежливых, хорошо воспитанных, но все-таки хищников. Очевидно, за ее состоянием охотились все проходимцы Лондона, а приличные джентльмены пока держались на расстоянии.

– Да, ты права, – наконец сказала герцогиня, – безусловно, права: пусть будет по-герцогски.

Искусные руки горничной быстро справились с волосами герцогини, собрав их вверх, в элегантный золотистый пучок, из которого на затылок спускались упругие локоны.

– Вы наденете шелк цвета баклажана, мадам? – спросила Нелли, укладывая последний завиток. – Тогда я украшу прическу подходящими черными ленточками.

– Да, и, пожалуй, приготовь мою черную шаль.

– Думаю, пора бы уже ее заменить, – заметила Нелли, распуская моток черной, уже не новой ленты. – А через пару-тройку недель вы сможете и вовсе отказаться от траура.

– Да, это было бы неплохо.

Платье можно сменить, а вот скорбь, не сомневалась герцогиня, останется с ней до конца дней, пусть и глубоко внутри.

Внезапно снизу, с мощеного двора, донеслись непривычные звуки: цокот лошадиных копыт, стук колес экипажа и заглушающий все это голос дворецкого, раздраженно отдававшего приказы слугам. А еще через мгновение в доме начался настоящий тарарам: вверх и вниз по черной лестнице забегали люди, захлопали двери.

– Похоже, к вам гости, – подойдя к окну, сообщила Нелли. – О, экипаж великолепен, мадам. Блестящее черное ландо с красными колесами. И кучер тоже в черно-красной ливрее. Должно быть, пассажир – настоящий набо́б[1].

– Это наш несчастный маленький осиротевший кузен, – тихо заметила герцогиня.

– О, новый хозяин уже давным-давно не живет на воде и хлебе, мадам, – доложила Нелли, выглядывая в окно из-за шторы. – И, по-видимому, рассчитывает на королевский прием. Коггинс выстроил на лестнице всех слуг – мрачных, как надгробные памятники.

– Разве там нет дождя? – Герцогиня бросила взгляд на окно. – А то у миссис Масбери ужасный кашель.

– Да что вы: льет вовсю, – махнула рукой горничная, едва ли не прижавшись носом к стеклу. – Но Коггинс держит слуг в строгости, так что никто не смеет даже пошевелиться. Ой, подождите: экипаж остановился. Один из прибывших лакеев спрыгнул, чтобы открыть дверцу. Вот он выходит… О, святые небеса…

– Нелли, ну что там? – Герцогиня повернулась на стуле.

– Вот это да, мадам, – почти с благоговением в голосе проговорила служанка. – Он какой-то неземной, больше похож на ангела, но грустного, с дурным характером, как те, что мечут молнии на потолке бального зала.

– Нелли, пожалуйста, не смеши меня.

– О, мадам, я вовсе не шучу. И он очень молод, ой совсем не такой, как я ожидала.

Некоторое время они обе прислушивались к гулу приветствий внизу, а Нелли продолжала описывать нового герцога: цвет волос, ширину плеч, покрой одежды – и каждое его действие. Казалось, он даже не замечает, что льет как из ведра, а слуги стоят на крыльце.

Постепенно герцогиня начала ощущать, как в ней пробуждается давно забытое живое чувство – праведный гнев, – и искренне удивилась. Она была готова защищать миссис Масбери, а новому герцогу пожелала заработать чахотку. Ангел с дурным характером, как же!

В это время в отдалении зловеще загрохотал гром, и стук дождя по крышам превратился в какофонический рев. Внизу захлопали двери, раздались крики, звякнула упряжь, экипаж стал отъезжать, и на мгновение все превратилось в хаос.

– Ну вот, мадам, похоже, началось, – отвернувшись от окна, сообщила горничная.

– Ради бога, что началось? – нахмурилась герцогиня.

– Как что – гроза, конечно.

Огромный холл Селсдон-Корта был великолепен. Только очень состоятельные хозяева могли позволить себе иметь столько свободного пространства из мрамора с позолотой, в котором, кроме произведений искусства, почти ничего не было. Остановившись в центре холла, Гарет принялся медленно поворачивать по кругу. Здесь все было прежним: монументальным, до блеска отполированным, даже коллекция живописи осталась развешанной точно так же: Пуссен над Юдит Лейстер; Ван Дейк слева от Хоха; три картины Рембрандта в массивных величественных рамах – между дверями в гостиную, и еще много других, так хорошо знакомых. На мгновение, пока слуги сновали туда-сюда: лакеи вносили его багаж, горничные и кухонная прислуга спешили на свои рабочие места, Гарет закрыл глаза. Звуки и даже запахи были те же, что прежде.

И все же что-то изменилось. Гарет открыл глаза и огляделся. Кого-то из слуг он узнал, но остальных нет – может, потому, что мало кто осмеливался поднять на него глаза. А чего он ожидал? Они, несомненно, слышали сплетни.

Уже не было на свете Питера, важного дворецкого Селсдон-Корта. Мистер Ноуэлл, любимый лакей кузена Гарета, должно быть, тоже нашел свое последнее пристанище. Не было видно даже миссис Харт, старой сварливой экономки, а вместо нее всем в доме заправляла худая дама с добрыми глазами, волосами мышиного цвета и нехорошим кашлем. Миссис Масгроув? Нет, не так.

– Коггинс, – окликнул дворецкого Гарет, – мне нужен полный список прислуги, с указанием должностей, возраста и срока службы.

– Слушаюсь, ваша светлость. – В глазах дворецкого вспыхнула тревога, но он быстро ее погасил.

– И где управляющий имением мистер Уотсон, черт возьми? – добавил Гарет и, заметив легкую тревогу и растерянность Коггинса, заинтересовался, что такого наговорили о нем всем этим людям, чем так запугали.

– Ваша светлость, у меня не было возможности сообщить мистеру Уотсону о вашем прибытии, – пробормотал дворецкий очень тихо, как и все остальные, будто это и не дом вовсе, а мавзолей какой-то. – Думаю, он уехал в Портсмут.

– В Портсмут? Зачем?

– Надо получить запчасти для молотилки, которые пришли из Глазго.

– А что, теперь используются какие-то хитроумные приспособления?

– Такое распоряжение отдал покойный герцог как раз накануне смерти, – пояснил дворецкий, – но пока машины не пользуются особой популярностью. Могу сказать, что дальше к югу с ними были трудности.

– А-а, это из-за них люди остаются без работы? – протянул Гарет, сцепив руки за спиной.

– Многие так говорят, ваша светлость. – Коггинс остановил проходившего мимо лакея, тот кивнул, и дворецкий указал рукой на одну из величественных лестниц, которая двумя симметричными полукружьями вела из холла наверх. – Ваши покои уже готовы, сэр. Позволите вас проводить?

– Прежде всего мне нужно встретиться с герцогиней, – резко ответил Гарет, которому хотелось как можно скорее покончить с делами.

– Да, конечно, ваша светлость. – Коггинс, нужно отдать ему должное, не смутился. – Но не хотите ли сначала переодеться?

Переодеться? Гарет совершенно забыл, что обитатели Селсдон-Корта то и дело меняли одежду: к завтраку, на прогулку, к обеду… Герцогиня, несомненно, придет в ужас, если к ней явится джентльмен в одежде, которую не менял… о боже, аж целых семь часов! Гарета просто сочли бы неряхой. «Quelle horreur!»[2] – как любит говорить мистер Кембл.

– С вами не приехал камердинер? – удивился Коггинс, когда они поднимались по лестнице.

– Нет, он был слишком дерзким, и я отрубил ему голову.

Резко остановившись на ступеньке, дворецкий едва заметно вздрогнул, но от страха, возмущения или смеха, Гарет не мог сказать.

– Господи, Коггинс, да не тряситесь вы – это была шутка. У меня просто нет камердинера. Со временем, возможно, обзаведусь, а пока справляюсь сам.

Неожиданно ему вспомнилась Ксантия, которой было совершенно наплевать, кто во что одет. И сама она могла ходить в одном и том же платье по три дня, и не потому, что их не было, а потому что она просто не придавала этому никакого значения. Главное для нее – работа.

Гарет вдруг по-настоящему осознал, что будет по ней скучать. Теперь их судьбы разошлись и, вероятно, никогда больше не пересекутся. Его прежняя жизнь, которую он так упорно старался построить на руинах своего детства, закончилась. Гарету казалось, что он вернулся к тому, с чего начинал. Новый социальный статус не стал для него благодеянием. Это было проклятие, адское проклятие.

Они подошли к двустворчатым дверям, которые, казалось, были вырезаны из цельного куска красного дерева. Широким жестом распахнув створки, Коггинс отступил в сторону, предоставляя возможность его светлости насладиться открывшимся великолепием, затем доложил, указывая рукой на огромную комнату:

– Покои герцога. Справа ваша гардеробная, слева – гостиная.

Стараясь не разевать рот от изумления, Гарет последовал за дворецким. В эти помещения он никогда прежде не заходил, и они показались ему поистине великолепными. Спальня была обита нежно-голубым шелком, балдахин над кроватью, тоже голубой, только чуть темнее, на полу лежал огромный синий с серебром персидский ковер.

Они прошли в гостиную, тоже богато украшенную, но обставленную более изящной мебелью. Заметив в дальней стене еще одну дверь, Гарет открыл ее и, ощутив нежный аромат гардении, защекотавший ноздри, спросил:

– Что здесь?

– Это спальня герцогини, – ответил дворецкий. – Конечно, когда ее светлость находится здесь, в имении.

Гарет снова – на этот раз глубже – вдохнул запах цветов, в котором было что-то пьянящее и слегка напоминало аромат цветущего лотоса.

– Герцогиня в имении, Коггинс, – наконец заговорил Гарет. – Что с ней?

– Вдовствующая герцогиня перебралась в другие апартаменты, – объяснил дворецкий, склонив голову. – Она уверена, что таково было бы ваше желание.

– Нет-нет! – Гарет быстро захлопнул дверь. – Немедленно верните ее. Здесь есть другие апартаменты? Я займу их.

Однако Коггинс возразил:

– Ваша светлость, лучше бы вам обсудить это с самой герцогиней.

– Что ж, я так и сделаю.

Два лакея принесли горячую воду и наполнили выдвинутую на середину гардеробной сидячую ванну.

– Передайте герцогине, что я буду через двадцать минут, – сказал Гарет и принялся раздеваться. – Мы поговорим в кабинете.

– Ваша светлость, может быть, в утренней гостиной? – смущенно предложил Коггинс.

– Утренняя гостиная? А что, есть дневная, вечерняя? – Руки Гарета замерли на пуговицах жилета. – Какой ужас! А в чем дело?

– Герцогиня очень уж не жалует кабинет. – Дворецкий пожал плечами. – Ей не нравятся темные помещения: кабинет, библиотека, северные гостиные. Честно говоря, если не считать обедов, она редко покидает южное крыло.

– И как давно у нее появилась такая странная привычка? – хмуро поинтересовался Гарет, поскольку это совсем не вязалось с необузданным нравом женщины, которую он знал.

– Не могу сказать, ваша светлость. Герцогиня… очень необычная женщина, – ответил дворецкий и поджал губы.

– Необычная?

– Э-э… слишком чувствительная, – пояснил Коггинс.

– А-а! – Гарет сбросил жилет и рубашку. – Вы хотите сказать, что она себе не отказывает ни в чем. Что ж, отлично. Не мое дело переделывать ее. Итак, в утренней гостиной через… восемнадцать минут.

– Восемнадцать? – эхом повторил дворецкий.

– Да, Коггинс. – Гарет бросил оставшуюся одежу на кровать. – Потому что время – деньги. И пришла пора всем здесь это усвоить.

Глава 4

Габриел в страхе прижимался ухом к замочной скважине. Зейде плакал. Но мужчинам не полагалось плакать, и дед сам это говорил по меньшей мере раз в неделю.

– Ах, Рейчел, все пропало! О-о ужас! Тысяча проклятий на их голову!

– Но… но они английские джентльмены, – прошептала бабушка. – Они должны заплатить. Обязаны.

– Что, из Франции? – с горечью в голосе откликнулся дед. – Пойми, ради бога, их нет. Они разорены. Мы лишились всего – и, боюсь, даже дома.

– Нет! – задохнулась бабушка. – О, только не моего дома! Малахия, прошу тебя!

– Неплатежеспособные не могут жить в Финсбери, Рейчел. Нам лучше опять снять лачугу в Хаундсдиче.

– А майор Вентор? – спросила пожилая дама. – Не согласится ли он помочь нам?

– Помочь! Рейчел, ты о чем? Здесь никто никому не поможет!

– Но я напишу ему, хорошо? Он, возможно, пришлет нам денег.

Габриел увидел, как она идет к небольшому письменному столу каштанового дерева.

– Что, из офицерского жалованья? – Голос деда теперь напоминал глухой стон. – Нет, Рейчел, нет. Такова воля Божья. Все кончено.

Перед тем как войти в утреннюю гостиную, Гарет пригладил рукой еще влажные волосы. В другой руке он держал документы, которыми снабдил его Кавендиш. Большинство из них он еще не прочитал. С момента неожиданного визита поверенного прошло всего два дня, но Гарет уже устал изображать того, кем не был. Он не стремился к этой встрече, но с неприятным делом необходимо покончить без промедления, чтобы решить, как жить дальше…

Решительно постучав в дверь и услышав разрешение войти, он переступил порог гостиной.

Комнату заливал неяркий послеполуденный свет, играя на золотистой обивке и мебели кремового цвета. У широких раздвижных окон стояла женщина и смотрела в сад. Стройную фигуру облегало элегантное платье пурпурного цвета, такого темного, что казалось черным; в волосы, сияющие золотом, были искусно вплетены узкие черные ленты; тонкая черная шаль, соскользнув с плеч, мягко лежала на локтях. Дама являла собой пример воплощения королевского высокомерия, но Гарета это ничуть не удивило.

Лишь когда он громко и резко поздоровался, она обернулась и удивленно распахнула глаза. Почему – он не понял, поэтому холодно представился:

– Я Уорнем. А кто вы?

Женщина присела в грациозном и таком глубоком реверансе, что едва не коснулась лбом пола, и спокойно ответила:

– Я Антония. Добро пожаловать в Селсдон-Корт, ваша светлость.

– Антония?..

– Антония, вдовствующая герцогиня Уорнем.

Мгновенно все поняв: о господи, какой же он идиот! – Гарет смущенно уточнил:

– Вы… вы были второй женой Уорнема?

Дама, слегка скривив в подобии улыбки губы, скептически поправила его:

– Четвертой, насколько мне известно. Покойный герцог был неутомим.

– Боже правый, настойчив в чем? В том, чтобы убить себя?

Герцогиня отвела взгляд, и Гарет мгновенно все понял. Когда умер Сирил, Уорнем процветал, и ему отчаянно нужен был наследник вместо мальчика-кузена, которого герцог не просто не любил, а люто ненавидел всеми фибрами своей души, и чтобы тот не стал наследником, избавился от него в надежде на то, что он не выживет и никогда больше не увидит Англию, но увы…

А эта леди… Боже правый, она оказалась еще прекраснее, чем он подумал, и, похоже, очень молода – вряд ли намного больше тридцати, – то есть вполне могла подарить ребенка озлобленному старику. Но если у нее и есть дети от Уорнема, то наверняка это девочки, иначе Гарет не стоял бы сейчас здесь и она не смотрела бы дипломатично в сад, чтобы не смущать его. Пропади пропадом ее сочувствие – Гарет в нем не нуждался.

– Позвольте выразить вам соболезнование в связи с тяжелой утратой, – произнес он ровным голосом. – Как известно, мы с кузеном не общались, поэтому я не знаю…

– Мне ничего не известно о делах мужа, – поспешила перебить его герцогиня, – поэтому нет необходимости мне что-то рассказывать.

– Прошу прощения?

– Наш брак был коротким, ваша светлость, – ответила она раздраженно. – И заключен с единственной целью… Уорнема не интересовали мои личные дела, а меня – его.

Она предельно ясно дала понять, что говорить не о чем. Несколько мгновений Гарет почти тупо смотрел на женщину, на вид хрупкую, как китайский фарфор, но в то же время холодную, равнодушную и надменную.

– Скажите, мадам, есть ли в этом доме хоть один человек, у которого не возникает желания послать меня ко всем чертям? – с усмешкой спросил Гарет. – Неужели все настроены так агрессивно?

– Не имею ни малейшего представления. – Она вскинула изящно очерченные брови. – Но лично я, ваша светлость, не желаю вам ничего дурного. Мне просто хочется жить своей жизнью: такой, какая она есть, – обрести свободу. Вот и все.

– Свободу? – повторил он эхом. – Да, понимаю, я заставил вас ждать.

– Это судьба заставила меня ждать, – поправила его герцогиня. – И если мы заговорили об ожидании, ваша светлость, у меня к вам просьба: окажите милость и больше не унижайте слуг, вынуждая стоять под дождем. У миссис Масбери слабые легкие.

– Поверьте, мне совершенно ни к чему помпезные церемониалы. – Гарет нахмурился. – Должно быть, это Коггинсу пришло в голову их выстроить.

– Но вы же их не распустили, – возразила Антония, вздернув подбородок.

– А что следовало сделать? – огрызнулся Гарет. – Просто пройти мимо? Это было бы для них оскорбительным, мадам, потому что подразумевало бы, что их труд для меня ничего не значит. И если бы вы, мадам, когда-нибудь работали, то понимали бы, что подобное отношение способно нанести жестокий удар.

– Простите, что перебила вас, и за просьбу тоже простите, – тихо, но твердо сказала герцогиня, и слабый румянец, который еще сохранялся на ее щеках, совсем пропал.

– Нет, вы не должны извиняться, – резко произнес Гарет. – Вы можете говорить, когда хотите и что хотите. И пока мы с вами беседуем, мадам, я все же позволю себе отдать еще одно распоряжение: будьте добры немедленно вернуться в свои апартаменты в южном крыле.

Антония побледнела.

– Думаю, вряд ли это пристойно, ваша светлость.

– Пристойно? – повторил Гарет, слегка обескураженный. – О господи! Вот вы о чем… Я займу комнату в другом крыле.

– Но я все равно не уверена, что это правильно. – Ее смущение перешло в замешательство.

– Позвольте на ваше мнение по этому поводу не обращать внимания, – заявил Гарет.

– Боже, но вы ведь кузен Уорнема, – возразила герцогиня.

– Да, и, к сожалению, другого у него не было, – бросил Гарет раздраженно.

– И что это означает? – поинтересовалась Антония.

– Неважно. – Гарет кашлянул и внезапно смутился, осознав, что до сих пор не предложил даме сесть. Жестом указав герцогине на стоявшие у окна кресла, он с легкой иронией заметил: – Я вижу, вам очень нравится вид на парк, так что прошу вас, присаживайтесь.

Герцогиня восприняла его предложение как приказ, хоть и высказанный в форме предложения. Напряженно выпрямив спину под пурпурным шелком и не отрывая взгляда от окна, с видом королевы она села и расправила юбки.

Заставив себя отвести от нее взгляд, Гарет смотрел на изумительный вид под окнами, на зеленое пространство аккуратно подстриженного самшита, на посыпанные мелким гравием дорожки, которые, несомненно, каждое утро расчищали скребком, и на величественный фонтан, выбрасывавший в воздух струи воды почти на десять футов. Сирил и Гарет называли фонтан рыбьим, потому что вода извергалась из ртов мифических существ, окружавших скульптурную фигуру Тритона. Мальчишками в теплые летние дни они очень любили здесь резвиться.

Нахлынувшие воспоминания снова напомнили Гарету, что все это должно было принадлежать Сирилу. Он был рожден для того, чтобы править, его готовили к этому. Его, а не Гарета, которому даже в самых диких снах это не могло присниться.

Он сел в кресло напротив герцогини и заставил себя спокойно взглянуть на нее. На этот раз у него странно перехватило дыхание. Что за ерунда! Он не знал эту женщину, и она, очевидно, тоже не имела никакого желания знакомиться с ним.

– Какие у вас планы на будущее, мадам? – поинтересовался Гарет. – И нужна ли вам помощь?

– Пока никаких реальных планов. Мистер Кавендиш сказал, что я сначала должна заручиться вашей поддержкой.

– Поддержкой? – Гарет нервно постучал о бедро краем папки. – Возможно, речь идет о совете или, так сказать, пожелании? Вы же обладаете всеми правами вдовы, разве не так?

– Мне причитается одна двадцатая часть дохода от владений герцога, – ответила она, – так что голодать не буду.

– Одна двадцатая? – Гарет в изумлении уставился на герцогиню. – Господи, что заставило вас согласиться на такое?

– Вы, должно быть, действительно долго отсутствовали, ваша светлость, – заметила Антония, слегка приподняв мягкие дуги бровей. – В Англии все еще патриархальный строй.

Разумеется, она права. Гарет просто привык к независимости Ксантии, но большинство женщин не имели права жить так, как им хочется.

– Брачные соглашения заключал мой отец, – пояснила герцогиня, – а я ничего о них не знала до тех пор, пока после похорон мужа не пришел поверенный. Кавендиш должен был передать вам копию. Но даже одна двадцатая дохода от Селсдон-Корта вполне может обеспечить жизнь семьи из десяти человек, если не шиковать. Так что голодная смерть мне не грозит.

– Ваш отец поступил неразумно – похоже, слишком спешил выдать вас замуж, – сделал вывод Гарет, перебирая бумаги в папке. – По гражданскому английскому праву вы получили бы одну треть, не так ли? – Она не ответила – только побледнела еще больше, – хоть и убитой горем не выглядела – скорее подавленной. Постепенно к ней вернулся румянец, и она, расправив плечи, сказала:

– Этот брак обсуждался со всех сторон, ваша светлость. Мой отец считал, что я должна быть благодарна Уорнему за предложение, так как у меня не было никаких перспектив.

– Вот как? – пробормотал Гарет.

Что за ерунду она плетет! Такие, как она, не без основания могли считать, что мужчины всегда будут у их ног.

– Как вдовствующая герцогиня, мадам, вы имеете право остаться в своем доме, – кашлянув, продолжил новоиспеченный герцог. – Никто не может насильно выселить вас отсюда. Я буду приезжать нечасто, так что вряд ли мы помешаем друг другу.

– Спасибо, – сдавленно произнесла герцогиня, и он заметил, как ее плечи чуть-чуть расслабились, а на лице отразилось нечто похожее на облегчение. – Я… благодарю вас, ваша светлость, но не вполне уверена, что…

– Что хотите остаться здесь? – подсказал Гарет. – Да, это место, несмотря на все его великолепие, похоже на мавзолей. А ваш отец? Быть может, вы переедете к нему?

– Нет-нет, – ответила она слишком поспешно. – Он… сейчас путешествует.

Гарет понял, что лучше не говорить на эту тему, и спросил:

– У вас есть дети, мадам?

Ее взгляд на секунду метнулся к нему, и Гарет увидел, как в глазах герцогини полыхнула боль.

– Нет, ваша светлость, – ответила она едва слышно, – Бог не дал.

Господи, о чем можно говорить с этой женщиной, чтобы не причинить боли?

– Что советует Кавендиш?

– Он считает, что мне следует перебраться в Нолвуд, – во вдовий дом, и вести скромную жизнь вдали от любопытных глаз. – Она сцепила руки в замок и положила на колени. – Он считает, что в сложившейся ситуации это будет… лучше всего.

Вдовий дом? У Гарета все внутри сжалось, но он не подал виду.

– По-моему, вы еще слишком молоды, чтобы жить затворницей, если только сами того не пожелаете. Прошу простить меня за неосведомленность, но разве у нас нет дома в городе?

– На Брутон-стрит, но он сдан.

– Я могу отказать наемщикам, – предложил Гарет.

– Вы очень добры, – сказала герцогиня, – но я не могу вернуться в Лондон. К тому же не уверена, что светская жизнь пойдет мне на пользу.

Гарет был иного мнения. Она молода и умопомрачительно красива, и впереди у нее целая жизнь. Хоть у нее и не слишком большой доход, но, благодаря своей красоте, несомненно, она могла бы удачно выйти замуж, как только стихнут пересуды по поводу смерти Уорнема (конечно, если нет чего-то такого, о чем она умалчивает). Быть может, у нее скандальное прошлое?

В задумчивости Гарет взглянул на герцогиню. Нет. Похоже, что она больше страдает от клеветы, которую нелегко опровергнуть. Утихнут ли когда-нибудь эти сплетни? Возможно, еще не скоро: ведь и года не прошло, как умер Уорнем. Общество быстро подхватывает сплетни, но медленно забывает. Ну что ж, каждый несет свой крест. Ее прошлое его не касается.

Гарет быстро перелистал бумаги в поисках договора о сдаче внаем дома на Брутон-стрит, но ничего не нашел и снова взглянул на герцогиню:

– Что ж, думаю, мадам, нет необходимости решать все в спешке. Вы можете продолжать жить в Селсдон-Корте сколько пожелаете, но если предпочтете Нолвуд… мы можем это обсудить.

– Мне говорили, что он в ужасающем состоянии и что потребуются огромные средства для ремонта. Насколько я знаю, им никто не занимался много лет.

– Это правда. – Гарет почувствовал, как у него сводит скулы. – Знаете, я жил там в детстве, и уже тогда он был ветхим и насквозь прогнившим.

– Я… не знала. – Она вскинула голову и удивленно взглянула на него. – Хотя, конечно, слышала, что вы жили здесь.

– Я никогда здесь не жил, – возразил Гарет, – то есть в этом доме.

– О-о! – Герцогиня отвела взгляд. – А я никогда не была в Нолвуде.

– Там не на что смотреть, да и дом сейчас, безусловно, непригоден для жилья. Там нет дренажа, и в подвале настолько сыро, что уже тогда лестница, что вела вниз, была покрыта плесенью.

При этих словах герцогиня скорчила такую гримасу, что сразу стала похожа на девочку, а Гарет едва не расхохотался, на секунду позабыв о холодных и безрадостных ночах, которые провел в том мрачном старом доме, и о том, что было потом.

– Честно говоря, издали он выглядит привлекательным, – как бы извиняясь, сказала герцогиня, – и напоминает небольшой сказочный замок.

– Наверное, из-за башенок, – заставил себя улыбнуться Гарет. – Снаружи они смотрятся неплохо. Но если вы действительно хотите там жить – а не потому, что так решил Кавендиш, – то нужно сделать необходимый ремонт, поменять мебель и все остальное. Я не сомневаюсь, что замок того заслуживает.

– Ваша светлость, теперь вы, разумеется, один из самых богатых людей Англии. Конечно, я вовсе не хочу сказать, что до этого вы не были богатым, не стану также делать вид, что не знаю ваше положение… – Герцогиня покраснела, а Гарет усмехнулся:

– Интересно, какие еще страшилки рассказывал обо мне этот старый пройдоха Кавендиш? Что я жулик из темного переулка, или вор-карманник, или, может, гробокопатель? Я уже начинаю сожалеть, что не являюсь никем из них. Я бы с удовольствием посмотрел, как он, зажав нос платком, бегает взад-вперед по докам.

На мгновение ему показалось, что герцогиня, того гляди, рассмеется, и он поймал себя на том, что очень хочет услышать ее смех.

– Ну что ж… – Отложив папку в сторону, он задумчиво произнес: – Пожалуй, пока это все. В котором часу здесь подают обед?

– Обычно в половине седьмого, но сегодня понедельник, ваша светлость.

– Понедельник… и что?

– Обычно по понедельникам наши соседи Ингемы в Селсдоне обедают, – пояснила герцогиня, едва ли не испуганно. – И еще, как правило, доктор Осборн, приходской священник с женой. Супруга его сейчас отдыхает в Брайтоне, а доктор будет… Вас это не смущает?

– Еще как смущает! Я бы тоже предпочел отдыхать в Брайтоне.

– Я имела в виду присутствие соседей и мистера Осборна, – уточнила герцогиня, едва заметно улыбнувшись. – Это наш деревенский доктор из Лоуэр-Аддингтона. А сэр Перси и его жена – просто замечательные люди. В это ужасное время они все были со мной.

– Что ж, буду рад познакомиться с ними, – вставая, ответил Гарет, а про себя решил, что ему повезло и не придется опять целый час провести наедине с этой дамой.

Со сдержанной улыбкой он подал руку герцогине, она встала с кресла и направилась к выходу, но у двери задержалась.

– Ваша светлость, хочу вас предупредить, что уже сегодня вы услышите сплетни.

– Сплетни? Да Селсдон просто кишит сплетнями. О чем именно вы говорите?

– Кое-кто убежден, что смерть моего мужа не была несчастным случаем, – тихо сказала герцогиня и посмотрела на него с той же болью в глазах. – Ходят разговоры, что я не была счастлива в браке, вот и…

От слов, столь эмоционально вырвавшихся из уст герцогини, у Гарета по спине побежали мурашки.

– Вы хотите сказать, что вас обвиняют в убийстве?

– Обвиняют? – Она грустно улыбнулась. – О нет, это было бы слишком. Гораздо проще очернить меня перешептываниями и намеками.

– А вы не убивали его? – Гарет взглянул ей прямо в глаза.

– Нет, ваша светлость, не убивала, но он мертв.

– Я по себе знаю, какую безжалостную, разрушительную силу могут нести сплетни, – сдержанно произнес Гарет. – В таком случае, полагаю, всему этому следует уделить ровно столько внимания, сколько оно заслуживает, то есть нисколько.

Гарет ушел, оставив герцогиню у дверей, но в том, что высказал правильное суждение, уверен не был. Ему казалось, что в герцогине есть что-то необычное и немного таинственное: затаенный испуг в глазах, но чтобы она была убийцей? Нет, в это Гарет поверить не мог.

К сожалению, в светском обществе слухи такого рода могут погубить безвозвратно. Пожалуй, Гарет начинал понимать, почему герцогиня готова спрятаться в старом отдаленном поместье, лишь бы не возвращаться туда, где придется заново строить собственную жизнь.

Но какое ему до всего этого дело? Он приехал сюда лишь для того, чтобы осмотреть имение и удостовериться, что оно приносит доход. Он здесь не для того, чтобы спасать мир или даже его маленький уютный уголок, принадлежащий герцогине.

– Вы вернулись! – воскликнула Нелли, дожидавшаяся Антонию у дверей спальни, словно полагала, что ее хозяйка будет съедена заживо. – Ну, какой он, мадам?

– Высокомерный, – грустно сказала Антония и бросила на кровать черную шаль. – А теперь уложи мои вещи, Нелли. Мы переезжаем…

– О, мадам! – запричитала горничная, не дав герцогине закончить. – У него, наверное, нет сердца! Правда!

– …обратно в герцогские покои, – с улыбкой закончила Антония.

Нелли открыла рот от изумления, а через секунду воскликнула:

– Слава богу! Значит, обратно в ваши прежние апартаменты? Вот это правильно, уже за одно это он вполне заслуживает уважения.

Антония молча прошла к окну. Было очевидно, что Нелли жаждала услышать больше, но говорить не хотелось и, отдернув прозрачную гардину, она устремила взор вниз, на посыпанный гравием двор.

Что же произошло только что в утренней гостиной? Антония чувствовала какие-то непонятные, странные изменения, в ней словно что-то встрепенулось… Появилось ощущение, будто ее встряхнули и внутри у нее что-то пробудилось к жизни.

Ей почему-то казалось, что новый герцог Уорнем окажется высокомерным хлыщом, хотя ее это мало заботило. Да он с первого момента показался ей в принципе таким. В хорошо подогнанном по фигуре сюртуке и облегающих бриджах он выглядел аристократом до мозга костей. Золотистые проницательные глаза словно сверлили ее, твердый подбородок свидетельствовал о решительности и упрямстве, нос выглядел орлиным, а густая грива – львиной. И в какой-то момент Антония вдруг почувствовала гнев, что было на нее совсем не похоже. Уже давно в этой жизни не было ничего такого, что вызвало бы такие эмоции.

Откуда же взялась эта вспышка гнева? Антония уже очень давно ни на кого не повышала голос, но в герцоге что-то возмутило ее. Может самоуверенность, с какой он держался, явно довольный своей новой ролью? Но странное дело: к концу встречи и ее несказанному удивлению, он стал почти добрым знакомым. Антонии показалось, что он поверил ей.

Новый герцог совершенно не соответствовал ее представлениям, и это не то чтобы пугало, а… возбуждало. И вот это обстоятельство вызывало недоумение.

– Я не думаю, что новый герцог рубаха-парень, но вроде бы справедливый, – заговорила, наконец, Антония.

– Но вы сказали, он высокомерный… – с тревогой в голосе напомнила Нелли, легонько дотронувшись до локтя Антонии.

– Да, но вполне возможно, что в его жилах действительно течет благородная кровь. Думаю, он остался бы джентльменом, даже если воспитывался бы в коровнике.

– Но, мадам, мы же ничего о нем не знаем, – заметила Нелли. – По слухам, он убил своего маленького кузена и разбил сердце старому герцогу. Правда, я сомневаюсь, что оно у старика было.

– Нелли, это слишком, – мягко пожурила горничную Антония. – Между прочим, он говорит, что жил вовсе не здесь, а в Нолвуде. Ты когда-нибудь об этом слышала?

– Нет, мадам. – Горничная принялась складывать вещи. – Здесь все говорят, что родился он в Селсдоне.

– Но это не одно и то же, верно? Скажи, а что еще говорят слуги внизу?

– В основном молчат, словно онемели, – призналась горничная. – Правда, кухарка сказала, что новый герцог не пожалел времени и познакомился с каждым, причем говорил понятно, простым языком. Конечно, есть парочка таких, что не собираются работать на этого выскочку – так они говорят.

Антония с укором взглянула на горничную, и та пожала плечами.

– По словам Меткафа, ходят слухи, будто новый хозяин как-то причастен к смерти старого герцога, мадам.

– Это все россказни! – возразила Антония. – Болтливый язык – орудие Сатаны, Нелли. И не забывай, что, пока не откроется истина, считается, что именно я совершила этот подлый поступок.

– Никто в это не верит, мадам, – заверила хозяйку Нелли, но Антония понимала, что горничная так говорит по доброте душевной. – Между прочим, Меткаф что-то затевает.

– Да? – удивилась Антония. – И что же именно?

– Не знаю точно, но вроде бы кое-кого из слуг подстрекает уйти.

– Ради бога, если хотят превратиться в попрошаек или вовсе умереть с голоду. В Лондоне уже не хватает продуктов, а сырость окончательно погубит и этот урожай. Они должны быть счастливы, что имеют работу.

– Прошу прощения, мадам, – после небольшой паузы заговорила Нелли. – Как вы себя чувствуете?

– Да все хорошо, Нелли. – Антония обернулась. – А почему ты спрашиваешь?

– Вы какая-то странная сегодня. И цвет лица… Впрочем, неважно. Если с вами все в порядке…

– Все просто замечательно, – бодро заверила служанку Антония.

– Тогда я продолжу укладывать вещи.

– Да, только, будь добра, сначала приготовь мне платье для обеда.

– Платье, мадам? – удивилась Нелли, открывая гардеробную. – И какое?

– Реши сама, – рассеянно ответила Антония, рассматривая свое чуть заметное отражение в стекле.

Нелли была права: она и правда сама на себя не похожа: порозовела, даже вроде помолодела.

– Знаешь, – резко обернулась она к горничной, – достань что-нибудь поярче. Может, синее жаккардовое? Как ты думаешь, не слишком ли рано?

– Безусловно, нет, мадам. – Нелли вытащила нужное платье и как следует встряхнула. – Прибыл новый герцог, и ваш долг радушно принять его.

– Да, ты права. – Антония машинально подняла руку и слегка коснулась незнакомки в стекле. – Мой долг – все дело в этом, верно?

Ожидал гостей Гарет с некоторой тревогой, но в то же время с облегчением. После знакомства с герцогиней Уорнем у него не было уверенности, что ему опять захочется остаться с ней наедине. Внешне дама была очень милой, но походила на тяжелый десерт, который хочется разбавить чем-нибудь легким, например холодным кофе.

На эту роль подошел сэр Перси Ингем. Если герцогиню сравнить с шоколадным печеньем со сливками, то сэр Перси напоминал слабозаваренный чай. Гарету было интересно узнать, что семья Ингем относительно недавно обосновалась в Лоуэр-Аддингтоне, потому что надоело слушать шепот за спиной. Нельзя сказать, что сэр Перси и его жена были выше этого, но по крайней мере Гарет не знал их раньше. Те же достоинства его привлекли и в докторе. Мартин Осборн, которому на вид было лет сорок, порадовал Гарета изысканными манерами, а еще он с удовольствием обнаружил, что в Селсдоне прекрасный повар. Его изумлению не было предела, когда после третьей смены блюд подали наивкуснейший фруктовый торт и мороженое.

– Позвольте, ваша светлость, сказать, что мне очень приятно обедать с вами в этот самый первый ваш вечер в Селсдоне, – торжественно произнес доктор Осборн. – Благодарю вас за то, что великодушно согласились продолжить нашу скромную традицию.

– Безусловно, это очень великодушно, – поддержал его и сэр Перси, выбирая на блюде кусок торта. – Как, ваша светлость, в целом прошел ваш первый день здесь?

– Как сказал преподобный Ричард Хукер, «даже изменения от плохого к хорошему очень волнительны». – Гарет жестом подозвал лакея, разносившего вина, и тот наполнил его бокал.

– Ах как это верно! Именно так! – удивленно воскликнул сэр Перси. – Вы, случайно, не читали шедевр Хукера «Законы церковного устройства»? Это одно из любимейших произведений приходского священника.

– Читал, – с некоторой опаской ответил Гарет, подумав, не скрывается ли за словами баронета еще какой-нибудь подвох или, того хуже, способ что-то выведать. К счастью, его ответ остался без внимания и Гарет расслабился.

– Быть может, ваша светлость, эти изменения вам не понравились? – прочирикала леди Ингем. – Но, честное слово, в Селсдон-Корте вроде бы нет ничего такого, что может не нравиться.

– Дорогая, ты неправильно поняла мысль его светлости, – заметил мистер Перси.

– Дело вовсе не в том, нравится или не нравится, мадам, – спокойно солгал Гарет. – Просто меня беспокоят дела, которые пришлось срочно оставить в Лондоне.

– Но у вас, несомненно, есть клерки? – ослепительно улыбнулась леди Ингем.

– У нас дюжина клерков, мадам, но не для столь ответственных дел, – пояснил Гарет, ощутив внезапную непомерную усталость. Эти люди были очень любезны, но плохо представляли себе реальную жизнь. – А мой основной партнер по бизнесу и вовсе собирается в свадебное путешествие. И она…

– Она? – ухватилась за возможность посплетничать леди Ингем. – Расскажите же о вашем деловом партнере… или правильнее сказать – вашей? Кто она?

У Гарета было огромное желание сказать, что он совладелец одного из исправительных домов миссис Беркли, но это было бы слишком непристойно – такого ответа дама, очевидно, и ожидала, – поэтому он удержался и пояснил:

– Речь о маркизе Нэш. Мы равноправные партнеры в компании «Невилл шиппинг».

Герцогиня никак не отреагировала на услышанное – разве что ее глаза шире распахнулись.

– «Невилл шиппинг», – пробормотал доктор. – Ваша контора располагается на Уоппинг-хай-стрит? Мне кажется, я ее видел.

– Во время одной из ваших поездок в Лондон, наверное? – нарушила молчание герцогиня.

– Да, я помню, что видел вывеску, – признался Осборн, – когда заезжал в аптеку возле Уоппинг-Уолл. До чего же мир тесен.

– Ну, надеюсь, не настолько, чтобы «Невилл шиппинг» оказалась не удел, – пошутил Гарет.

– Но, ваша светлость, вы ведь не собираетесь продолжать свою деятельность?

В тоне миссис Ингем прозвучала легкая укоризна, и Гарет, почувствовав, что его терпению подходит конец, с вызовом спросил:

– А почему нет? Разве плохо собственным трудом приносить пользу?

– Конечно нет, напротив! – опять воскликнул сэр Перси.

– Для кого-то работа, леди Ингем, необходимость, а для кого-то увлечение. – Доктор наклонился вперед, стараясь подчеркнуть значение своих слов. – Быть может, для герцога это как раз увлечение?

Взглянув через стол, застеленный белоснежной скатертью, на герцогиню, Гарет заметил, что она пристально смотрит на него, словно в ожидании ответа.

– Сначала это была необходимость, но со временем превратилась в увлечение. Быть может, оставим эту тему?

Спустя некоторое время с десертом было покончено, подали портвейн, и мужчины удалились, но когда вышли к дамам в гостиную, леди Ингем уже подавали накидку.

– Я слышала гром, – пояснила она. – Думаю, Перси, нам пора, а то попадем в грозу: дождь уже накрапывает.

– Жена боится грозы, – пояснил сэр Перси, взглянув на Гарета.

– Ее светлость тоже, – тихо добавил Осборн.

Герцогиня, которая в этот момент расправляла воротник на накидке леди Ингем, застыла, но не взглянула ни на кого, даже на доктора, и тогда Осборн, поняв, что допустил оплошность, залепетал что-то о погоде вообще.

– Осборн, мы можем подвезти вас до деревни, – предложил сэр Перси. – Боюсь, жена не ошиблась насчет дождя.

– Нет, благодарю вас, – отказался доктор. – Я взял с собой зонт.

Гарет пошел проводить Ингемов, а когда возвращался в гостиную, увидел, что Осборн почти у самой двери слегка сжимает в ладонях руки герцогини и пристально смотрит ей в глаза.

– И немного снотворного… – услышал Гарет. – Обещайте, Антония, что будете следовать моим предписаниям.

Герцогиня закусила пухлую нижнюю губу, и у Гарета внутри что-то перевернулось.

– Мне очень не нравится состояние после снотворного, – помолчав, сказала герцогиня. – Я неважно себя чувствую.

– Антония, это необходимо, – настаивал доктор, поднимая ее руки, словно собирался поцеловать. – Вы же знаете: вам может быть нехорошо во время грозы.

– Хорошо, я подумаю, – потупилась, опустив темные ресницы, герцогиня.

Отрывисто кашлянув, Гарет вошел в комнату, и собеседники, как заговорщики, отпрянули друг от друга. Герцогиня медленно пошла к остывшему камину, растирая предплечья, как будто ей было холодно, а доктор Осборн принялся благодарить его светлость за обед.

Когда, проводив доктора, Гарет вернулся и обнаружил, что герцогиня уже ушла, то вздохнул с облегчением и даже обрадовался.

Глава 5

Стоя в стороне, Габриел смотрел, как старшие мальчишки гоняют мяч по лужайке. Он и раньше видел их в Финсбери, и ему очень нравилось наблюдать за игрой, а особенно когда этот надутый шар прыгал по траве со скоростью молнии и издавал веселое «чпок!», когда по нему били.

Заметив Габриела, самый младший из мальчишек поманил его пальцем, и, оглянувшись на клевавшего носом дедушку, тот побежал к игрокам.

– Нам нужен шестой, – сообщил мальчишка, подкатывая ему мяч. – Ты хоть играть-то умеешь?

– Конечно, – кивнул Габриел.

– Оставь его, Уилл. – Самый старший оттолкнул приятеля локтем и отбил мяч. – Мы не играем с евреями.

У Габриела опустились руки.

Старший мальчик, ехидно посмеиваясь, побежал по лужайке спиной вперед, выкрикивая на ходу:

– Ну что? Хочешь мяч? Хочешь его? Так вот… держи.

Он широко замахнулся и с такой силой ударил ногой по мячу, что у Габриела, которому он попал прямо в живот, перехватило дыхание. Как подкошенный он рухнул в траву, в висках застучало, а вокруг все смеялись. Сначала засмеялся только один, затем к нему присоединился второй, потом третий, и в конце концов хохотали уже все мальчишки. Но окончательно униженным Габриел почувствовал себя, когда дед поднял его с травы и принялся грозить мальчишкам кулаком:

– Паршивцы! Убирайтесь в свой Шордич, поросята!

Покатываясь со смеху, мальчишки убежали, а дед отряхивая его одежду, спросил:

– Что это ты выдумал, Габи?

– Мне… понравился мяч.

– Ну и ну! Так давай купим тебе мяч, – вздохнул дед.

– Но мне хочется с кем-то поиграть.

– Тогда найди себе подобных. – Малахия крепко взял внука за руку и повел через лужайку к дому. – Они не хотят общаться с нами, Габи. Когда ты это усвоишь, а?

В эту ночь жара спала, и на Суррей как из ведра обрушился ливень. Лежа в кровати, Гарет прислушивался к завыванию ветра и монотонному шуму стекавшей по водосточным трубам воды. Уставший после дневного переезда и мыслей об обязанностях, которые теперь лежали на нем, новоиспеченный герцог сразу же погрузился в глубокий неспокойный сон, но едва миновала полночь, проснулся в холодном поту, сердце колотилось как сумасшедшее. Напуганный, он рывком сел, но понял, что запутался в простынях. С трудом приходя в себя, он не сразу осознал, где находится.

Селсдон-Корт. В коридоре, за дверью его спальни, горит светильник. Его кузен, слава богу, мертв. Здесь нет ни корабля, ни цепей, а только сон, липкий, как мокрый гниющий парус. Гарет даже ощутил эту омерзительную вонь вместе с запахом просмоленных канатов и тяжелым тошнотворным запахом немытых тел. «Святой Назарет»? О господи! Гарет уже многие месяцы не вспоминал об этой старой гнилой посудине.

Только сейчас Гарет осознал, что тело его сотрясает дрожь, и, стараясь успокоиться, провел трясущейся рукой по волосам. Господи, что бы это могло значить? Почему именно в эту ночь он должен был увидеть тот сон?

Ведь он уже не ребенок и может сам защитить себя. Наверное, просто необходимо было выпить – да, хорошая порция бренди, как говорит старина Ротуэлл, незаменимое средство ото всех недугов.

Освободившись от простыней, Гарет переместился на край кровати и вытер пот со лба. За окнами вспыхнули молнии: одна, за ней другая, – а через мгновение где-то вдалеке прогремел гром.

Гарет зажег лампу и, накинув халат, подошел к небольшому столику между окнами, и, налив себе бокал бренди, залпом выпил, потом еще и уже в третий раз наполнил бокал, но взор его упал на часы, стоявшие на камине: половина третьего, – и его вдруг охватило беспокойство. Почему показалось, что он где-то в другой жизни?

Это было то самое место, и возвращение сюда пробудило в нем массу воспоминаний. Странно, но Гарет думал о Сириле и бабушке. Вся его детская жизнь не была раем, но что такое настоящий ад, Гарет не понимал, пока не оказался на «Святом Назарете».

Одним большим глотком опустошив бокал, Гарет едва не задохнулся – бренди обожгло горло. Старина Ротуэлл наверняка покатился бы со смеху, если бы увидел его сейчас: в темноте, съежившимся, как загнанный зверек.

У Гарета не было склонности к выпивке. Он считал, что эта дурная привычка характерна для обладателей голубой крови, для тех, кому не нужно вставать с рассветом, чтобы заработать себе на жизнь, то есть для таких же, каким он стал сейчас, вдруг ясно осознал Гарет.

При этой мысли он так занервничал, что не смог устоять на месте и принялся метаться по комнате. Его дед был прав: не подходит ему такая жизнь. Тогда как все это могло произойти? Некоторое время Гарет был погружен в водоворот мыслей и смутных воспоминаний, поэтому не смог бы сказать, что именно в конце концов отвлекло его от размышлений и почему, отдернув тяжелые шторы, он окинул взглядом двор.

Селсдон-Корт первоначально возник как северная башня, которая потом, во времена Вильгельма II, превратилась в украшенный зубцами замок. Постепенно замок стал роскошным особняком: до сих пор сохранились многие оригинальные его части, в том числе южная и восточная башни, самые старые, соединенные высокой стеной. В мерцающем свете фонарей на воротах Гарету были видны неясные очертания стены и грубые желтовато-коричневые камни кладки по ту сторону внутреннего двора. Со своего наблюдательного пункта ему были хорошо видны зубцы стены, но ее внутренняя часть оставалась в тени.

Гарет взглянул вверх: дождь еще продолжал поливать, но уже не так яростно. Очередная вспышка молнии, пронзившая небо, осветила дом. Гарет снова перевел взгляд на стену, и тут ему показалось, что у башни что-то мелькнуло. Может, просто игра света? Пожалуй. Последовала еще одна вспышка, более отдаленная, и на этот раз ошибки быть не могло: женщина в белом.

Она шла словно привидение, воздев руки к небесам. Боже правый, она что, молит о смерти? Небо снова осветилось, окутав женщину бледным потусторонним светом. Казалось, ее не смущала гроза, и Гарет, не осознавая, что собирается делать, сунул ноги в домашние туфли.

Потом он, конечно, понял, что следовало позвать слуг, тогда ноги остались бы сухими и не появилось бы лишних забот, но под влиянием момента он сломя голову помчался по полукруглым коридорам и вверх-вниз по лестницам из одного крыла дома в другое, умоляя Господа указать ему верный путь. Неужели он забыл дорогу на стену? Детьми они с Сирилом часто играли в башнях, а на винтовых лестницах устраивали сражения.

Дверь появилась перед ним внезапно – закругленная, деревянная, с коваными железными накладками, установленная под странным углом к стене. Распахнув ее, Гарет оказался в круглом зале башни. Лестница была как раз напротив, и он, поднявшись на половину пролета, увидел следующую дверь: узкую, дощатую, – но, увы, запертую!

Мощным ударом плеча Гарет заставил дверь распахнуться в темноту на скрипящих петлях, и прямо напротив дверей увидел женщину, спиной к нему, которая, казалось, еще больше увеличивала напряженность в пространстве. Горизонт снова осветился, целиком озарив представшую его взору восточную башню, но Гарету не нужно было видеть лица женщины: он уже знал, кто это, причем с первой секунды, как ее увидел.

– Ваша светлость! – Его возгласа почти не было слышно из-за рева дождя. – Антония! Стойте!

Но она не услышала, и он двинулся к ней, не обращая внимания на лужи. С намокшими от дождя светлыми волосами, доходившими до самой талии, она выглядела еще более хрупкой и миниатюрной.

– Антония? – опять окликнул ее Гарет.

Она не отреагировала, а когда он дотронулся ее плеча, обернулась, но без всякой тревоги и посмотрела… нет, не на него, а словно сквозь него, и Гарету стало не по себе, особенно когда он увидел, что на ней ничего нет; кроме тонкой муслиновой ночной сорочки, которая промокла насквозь и нисколько не скрывала идеальной формы красивую грудь.

– Антония, – заговорил он тихо, заставив себя перевести взгляд на ее лицо, – что вы здесь делаете?

– Беатрис… – забормотала она, не глядя на Гарета. – Экипаж… слышите?

Она бросилась прочь, запустив руку в мокрые волосы, однако он мягко, но решительно остановил ее, удержав за локоть, и спросил, стараясь перекрыть шум дождя:

– Кто такая Беатрис?

– Все кончено, – хрипло проговорила Антония. – Это… это, должно быть, они?

– Антония, опомнитесь! Сюда никто не придет.

– Дети, дети, – продолжила бормотать она, с явным раздражением покачав головой. – Я должна подождать.

Герцогиня что, лунатик?! Или, может, немного не в себе? Она, несомненно, не осознавала, где находится, и Гарет понимал, что должен во что бы то ни стало увести ее с этой стены, пока их обоих не убило молнией.

– Пойдемте отсюда, Антония, а то простудитесь. – Гарет потянул ее за руку.

– Нет! – выкрикнула она в панике. – Нет, я не могу уйти!

Она так дернулась, что Гарету пришлось применить силу, дабы удержать ее. Антония сражалась с ним как маленькая ведьма: колотила и руками, и ногами, царапала ногтями, пытаясь высвободиться. И ей почти это удалось, если бы Гарет не схватил ее в охапку и с силой не прижал к себе. Он старался не причинить ей боли, она же продолжала молотить его изо всех сил.

Тело Антонии оказалось хоть и миниатюрным, но на удивление сильным и к тому же весьма и весьма соблазнительным. Эта хрупкая женщина извивалась, вырывалась, наносила ему такие удары, что у Гарета подкашивались ноги, хоть он и старался ее удержать, поскольку все это происходило на высокой стене, под дождем, и ничто, кроме невысоких зубцов, не мешало им обоим перелететь через них и рухнуть на огромные камни внизу. Но в конце концов Гарету все же удалось своим телом прижать ее к стене башни. Антония едва дышала, и Гарет, прижимая ее к себе, в то время как дождь ручьями стекал по его лицу, прошептал:

– Ради бога, успокойтесь!

Она вдруг начала плакать – вернее, это был не плач, а раздирающий душу вой, – и Гарету показалось, будто этот звук, как ледяные пальцы ужаса, сжал его сердце. Тут у Антонии начали слабеть колени, и ее обмякшее тело стало сползать вниз по стене. Гарет подхватил ее и, положив голову себе на плечо, дал возможность выплакаться. Крепко обхватив ее другой рукой, он почувствовал, что ее сопротивление ослабло, и, крепче прижав ее к себе, ощутил, как жизнь, сознание или что-то иное медленно возвращается к ней.

– Как же вы меня напугали! – тихо прошептал Гарет в ее мокрые волосы.

– Я… простите, – сквозь рыдания проговорила герцогиня. – Простите! О господи!

– Гроза, нужно поскорее уйти отсюда.

– О, не оставляйте меня! – всхлипывая, взмолилась Антония и, как утопающий, обхватила его за шею. – Я… просто не могу… – Она зарыдала с новой силой, издавая звуки, похожие на рев раненого зверя, и в душе Гарета словно что-то оборвалось. – Да, никто не придет. Простите, я… все перепутала.

– Все в порядке, дорогая.

Крепче обняв ее за талию и плечи, Гарет ощутил, как к нему прижимается соблазнительное женское тело, восхитительно теплое, несмотря на дождь и остатки леденящего душу слепого страха. Господи, ну какой же он свин… Голова Антонии лежала у него на плече, женщина все еще продолжала рыдать.

– Я вас не оставлю, – пообещал Гарет. – Пойдемте, Антония, нам нужно в дом.

По-прежнему обнимая за шею, она встретила его взгляд. Ее глаза были полны страха, страдания и чего-то еще – может быть, предчувствия неотвратимого. Ее нижняя губа задрожала, а потом и все тело, словно от безысходности и от того чувства, которое испытывает тот, кому удалось избежать опасности. Такое чувство подчас выливается в ненасытный голод и вызывает желание ощутить себя по-настоящему живым.

Господи, но это же нелепо! И какой он негодяй. Их лица были мокрыми от дождя, ее дыхание все еще оставалось прерывистым, как у напуганного ребенка, но когда Антония чуть прикрыла глаза и едва заметно откинула голову, Гарет не удержался и поцеловал ее. И вот именно сейчас, когда поливал дождь, а вдали зловеще грохотал гром, ему показалось, что он поступил правильно, она хотела от него именно этого.

Он надеялся, что это будет нежный поцелуй, который успокоит Антонию: во всяком случае, так он говорил себе, – но когда ее губы приоткрылись навстречу ему, приглашая превратить поцелуй в нечто большее, согласился с ней и скользнул языком в бархатную теплоту ее рта. Если даже он лишился рассудка – что ж, так тому и быть. Гарет так долго не целовал женщину с таким наслаждением с тех самых пор, когда…

Он, конечно, понимал, что воспользовался ситуацией и эмоционально неуравновешенным состоянием женщины, но остановиться был не в силах. Да и Антония с такой страстью целовала его, поднявшись на цыпочки и прижавшись к нему грудью. От нее пахло мылом, дождем и гарденией, а намокшая ночная сорочка так прилипла к телу, соблазнительно подчеркивая все его изгибы, что не оставалось простора для воображения.

Закрыв глаза, Гарет опустил руку ниже и коснулся ее округлого бедра, убеждая себя, что это именно то, чего ей хочется. При его прикосновении Антония издала глухой горловой звук и плотнее прижалась к его бедрам. Да, она хотела именно этого, да, это безумие, которое неожиданно охватило их обоих.

Гарет забыл о дожде, который продолжал лить как из ведра, забыл о том, что кто-нибудь из окон второго этажа может их увидеть, что их может убить молнией. Он уже тяжело дышал, мысли его путались, а желание было одно: стиснуть ее в объятиях, овладеть этим прекрасным телом.

Да, это было безумие, и Гарет смутно понимал, что оно пройдет, но когда Антония коленом провела по его бедру, он сделал невероятное: сжал ладонью ее соблазнительные ягодицы, приподнял так, чтобы раздвинуть ей ноги и пробраться к тайному местечку.

Ее рот был все еще приоткрыт навстречу его поцелую, но в предвкушении она затаила дыхание, а потом вдруг подняла ногу еще выше и в исступлении обхватила ею Гарета. Господи, что она с ним делает?

– Антония, – прохрипел Гарет, глотнув воздуха, – ты действительно этого хочешь?

– Да, чтобы забыть обо всем, – прошептала она, подняв к нему лицо. – Вот так. Я хочу почувствовать…

– Пойдем в дом.

– Нет! – В ее глазах вспыхнула тревога. – Нет, здесь и сейчас.

– Антония… – Его губы заскользили вниз по ее щеке, горячо касаясь кожи. – Я не думаю…

– Нет! Не надо думать. Давай только чувствовать, – едва ли не в истерике воскликнула Антония и впилась в его губы.

Это была уже не женщина, а колдунья, загадочная, как сирена. О да, она прекрасно владела искусством обольщения, но Гарету было не до того, чтобы задумываться, где она приобрела эти познания.

В лихорадке страсти и безумия он поднял и прижал женщину к стене башни. Ее нога оставалась на его талии, руки пустились в далеко не целомудренное путешествие, а медовые уста не оставляли его рот ни на мгновение. Гарет не думал ни о ливне, ни о молнии, ни о раскатах грома. Антония была само желание, и кровь застучала у него в висках и начала пульсировать в мужском естестве, с готовностью вздыбившемся под скудным ночным бельем.

Проскользнув к нему в рот, ее нежный теплый язычок, нападая и отступая, затеял с его языком безумный танец желания. Побуждаемый непреодолимой потребностью, Гарет скомкал ее мокрую ночную сорочку и поднял вверх. Антония не сопротивлялась, а, наоборот, изо всех сил вцепилась в его ночной халат. Гарет понимал, чего она хочет, распахнул халат и тут же почувствовал, как ее тело прильнуло к нему сквозь путаницу муслина и льна. Больше ждать он не мог.

Он поднял Антонию на руки, закинул вторую ногу себе за спину и прижался к ней сильнее.

– Ты действительно хочешь этого? – спросил он хрипло.

– Да. – Ее голос дрожал от возбуждения. – Я хочу тебя. Безумно! Ну же…

Его не пришлось просить дважды. Возбужденное мужское естество с готовностью скользнуло в гостеприимно распахнутые складки нежной женской плоти. Прижимая ее тело к себе, Гарет поднял ее повыше и глубоко вошел в нее.

Она лишь ахнула, потрясенная.

Гарет начал двигаться, молясь, чтобы не потерять контроль над собой.

– О господи, мы не можем…

– Нет! – перебила она поспешно. – Ни о чем не думай, главное – не останавливайся.

Гарет почти выходил из нее, прижав к себе бедра, и опять глубоко проникал, еще и еще, и это все, что он мог сделать, чтобы контролировать свои движения и не превратиться в грубое животное. Антония судорожно дышала, протяжно стонала, быстро уловив его ритм, не позволяла ему держать ее в неподвижности. Вокруг них стучал дождь, а в отдалении звучали раскаты грома. Гарет поднял ее еще выше, чтобы погружаться глубже, а затем, высвободив руку, просунул между их телами. Антония вскрикнула, и ее возглас сказал Гарету больше, чем бесстыдное поведение. Коснувшись восхитительно твердого бугорка, он принялся пальцем легонько гладить его, описывая круги, и Антония, откинув голову на каменную стену, только хрипло дышала и стонала в предвкушении.

Гарет видел, как струи дождя стекают по ее стройной, лебединой шее, но Антония не замечала ничего, охваченная страстью. Это было едва ли не животное совокупление, и желание освобождения затмевало все иные желания и потребности. Никогда еще Гарет не чувствовал такого необузданного, такого отчаянного желания овладеть женщиной – как телом, так и душой. Глубоко погрузившись в нее, он весь пульсировал, тело его буквально вопило, требуя облегчения, и Гарет ускорил движения.

Антония, словно обезумев, кричала, хрипела, извивалась в его руках. Вспыхнувшая на горизонте молния осветила ее лицо, обращенное к небесам с выражением исступленного восторга. Ее пальцы вдруг впились в его плечи, она отрывисто вскрикнула и, содрогнувшись всем телом, вытянулась, в то время как он, в изнеможении откинув голову, то отстранялся, то опять глубоко погружался в ее трепещущее лоно, пока наконец его семя не выплеснулось в нее мощной волной греховного наслаждения. Совершенно выдохшиеся, они под струями дождя прижимались друг к другу, Антония руками и ногами так крепко держала Гарета, когда их тела продолжали содрогаться, словно боялась улететь в пропасть. Выбросив из головы все мысли и предавшись чувствам, сквозь мокрую сорочку он ощущал тепло ее нежного тела, чувствовал, как расслабилось ее лоно вокруг его плоти, слышал ее дыхание, а затем вдруг остро испытал безотчетный стыд за то, что себе позволил.

Антония все еще прижималась спиной к стене башни. «Она же каменная, – неожиданно подумалось Гарету. – Должно быть, это неприятно». И тем не менее они оба, словно по обоюдному согласию, не отпускали друг друга. Антония долго ничего не говорила, а потом медленно начала скользить по нему вниз, пока ее ноги не коснулись мокрого каменного пола. Она опустила голову, и Гарет бережно поправил ее мокрую рубашку, ощущая, как его собственный халат прилипает к ногам.

К этому времени дождь ослабел, гроза ушла.

К Антонии вернулось прежнее оцепенение, а заглянув ей в глаза, он увидел то же выражение отрешенности. Боже правый, что они натворили? Содеянное вызывало у него тревогу и больше не казалось правильным.

Гарет взял ее за плечи, как будто собирался встряхнуть, и спросил:

– Антония, кто я? Произнеси мое имя.

Внезапно внутри башни откуда-то показался неяркий трепещущий свет, снизу послышалось эхо шагов, и Антония встрепенулась, словно намереваясь уйти, но Гарет схватил ее за локоть и повторил:

– Мое имя! Я просто хочу услышать его из твоих уст.

– Габриел, – произнесла она едва слышно. – Или… архангел Гавриил.

Гарет отпустил ее.

Она назвала его по имени, которое уже давно ему не принадлежит…

– Миледи? – послышался с лестницы голос горничной. – Вы там, ваша светлость?

Антония проскользнула в открытый проем башни и скрылась в темноте винтовой лестницы. Теперь она в безопасности.

А чего же он ожидал? Гарет повернулся и быстро пошел к противоположному концу стены. Холодные капли моросящего дождя падали на лицо, домашние туфли и халат промокли насквозь, и Гарет почувствовал, что замерз, но ни переживания, ни физические неудобства не могли избавить его от страшного вопроса: что же он наделал?

Глава 6

Дед Малахия вел внука за руку по запутанным улочкам Мургейта. Сумерки быстро превращались в ночь, и торговцы начали закрывать свои лавки.

– Дедуль, нам долго идти еще?

– Да мы уже почти дома, Габи. Тебе понравилось в банке? Впечатляет, да?

– Да, он большой, – ответил мальчик.

В это мгновение из распахнувшихся дверей дома, расположенного чуть дальше по улице, высыпала шумная толпа мужчин. Тот, кого они вели со связанными руками, выкрикивал ругательства и старался высвободиться.

– Стой тихо! – шепнул дедушка, быстро подтолкнув Габриела в тень.

Прижатый телом деда к холодной кирпичной стене, он ничего не мог видеть, но прекрасно слышал крики и топот мужских сапог.

– Отпустите меня, черт бы вас побрал! – кричал связанный. – Помогите, ради бога!

– Проклятье, Нейт! – прогремел другой голос. – Ты вроде как сказал, он слишком пьян, чтобы сопротивляться.

– Тогда свяжи ему ноги, олух!

– За что? Я всего лишь шью паруса! – услышал Габриел. – У меня и документ есть! Вы не имеете права забирать меня!

– Ну и дела! – прошептал дед. – Не повезло бедняге.

Когда через несколько минут шумная толпа скрылась во тьме и наступила тишина, дед взял Габриела за руку и быстро повел прочь.

– Что сделал этот человек? – спросил мальчик.

– Слишком много выпил с теми, кого плохо знал, – ответил дед. – Англии нужны матросы, и, чтобы собрать команду, годится любой способ.

– Но… они же не могут вот так, просто забирать кого угодно! – возразил Габриел.

– О, мой мальчик, именно поэтому я и сказал тебе: «Стой тихо!» Никогда никуда не встревай. Но разве ты слушаешься…

Гарет ждал ее к завтраку: ждал до тех пор, пока огонь под жаровней не погас окончательно и кофе не остыл, а лакеи не начали нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, давая понять, что у них есть и другие дела, – но Антония так и не пришла.

Один из лакеев на его вопрос ответил, что ее светлость обычно завтракает в утренней столовой, к тому же встает рано и всегда очень пунктуальна, поддержал его другой. Итак, Гарет продолжал ожидать ее, ковыряясь в тарелке и попивая остывший кофе. Неизвестно, сколько бы он ждал еще, если бы одна из служанок, просунув голову в дверь утренней столовой, не бросила взгляд на все еще уставленный едой буфет и не выразила недовольства.

– Ваша светлость, вернулся мистер Уотсон, – чопорно поклонившись, доложил появившийся вслед за служанкой Коггинс. – Он отправил молотилку в амбар и готов прийти в любое удобное для вас время.

Нечего тянуть и откладывать важные дела, решил Гарет. Антония, очевидно, не придет. И чего он беспокоится? Они все равно не смогли бы серьезно поговорить – ведь эти проклятые лакеи кружат всюду, как назойливые шмели. Гарет старался убедить себя в том, что хочет лишь узнать, все ли с ней в порядке, но это глупо: у нее есть горничная, а в доме целая армия заботливых слуг.

Шумно отодвинув стул, Гарет бросил на стол салфетку и, широким шагом покинув гостиную, отправился по длинной, оплетенной розами галерее из главного дома к конторам и мастерским. Все в нем кипело от гнева: он чувствовал, что его избегают. Но когда он бегом спускался по последнему пролету лестницы, ему в голову пришла другая мысль: «А что, если Антония просто смущена?» Это Гарет как раз мог понять, ему и самому было очень неловко. От одной лишь мысли, с каким исступлением они касались друг друга, предаваясь порыву ненасытной, необузданной, неистовой страсти, у него и сейчас все еще дрожали руки. То, что произошло этой грозовой ночью, изменить нельзя: им обоим придется жить с воспоминанием об этом безумстве.

Пока шел, Гарет решил не давать Антонии разрешения на ремонт в Нолвуде: ведь тогда она наверняка покинет Селсдон и поселится в Лондоне. Вероятно, им не следует больше встречаться. А что, если она не уедет? Ведь он сам предложил ей жить здесь сколько пожелает. Но даже если Антония переедет в город, не факт, что они случайно где-нибудь не встретятся. Теперь и ему, и Ксантии придется вращаться в обществе, которого они при других обстоятельствах с радостью избегали. С другой стороны, заставить Антонию перебраться в Лондон – значит отдать на растерзание высшему свету. А это, вполне вероятно, ее может просто погубить.

Проклятье! Ощутив, что у него дергается щека, Гарет резко остановился. Он сам заварил всю эту кашу, а теперь не знал, как расхлебывать. Им необходимо все обсудить и прийти к какому-то соглашению. Он должен встретиться с ней, как только покончит с делами по имению, решил Гарет и рывком распахнул дверь в контору.

Поздним утром Нелли обнаружила госпожу в семейной часовне, которая находилась в неотапливаемой части старого замка и освещалась с улицы через высокие узкие окна и тремя свечами, зажженными у алтаря. Внутри пахло расплавленным воском, сырым бархатом и мокрым камнем.

– Ваша светлость? – Нелли заглянула в полумрак.

– Да, я здесь. – Антония медленно поднялась с колен, подобрав тяжелые полы накидки с холодного каменного пола.

– Господи, а я голову ломала, куда вы исчезли! – Нелли подошла к госпоже. – И сколько времени вы вот так простояли на коленях, ваша светлость?

– Точно не знаю, – уклонилась от прямого ответа Антония.

– О, до чего же мрачное и холодное место! – Озираясь по сторонам, Нелли зябко обхватила себя за плечи. – Вы заработаете ревматизм, если сейчас же не покинете этот склеп. И потом, вы пропустили завтрак.

– У меня нет аппетита, – слабо улыбнувшись, пробормотала Антония. – Мне хотелось немного побыть в одиночестве. Прости, что не предупредила.

– Сегодня вы зажгли три свечи, мадам? – удивилась Нелли, глядя на мерцающие свечи.

– Да, одна за Эрика, – тихо призналась Антония. – Сегодня утром я почувствовала себя… доброй. – «Или виноватой», – добавила она про себя.

– Я хочу кое-что вам сказать, мадам, – смущенно переминаясь с ноги на ногу, пробормотала Нелли. – О прошедшей ночи.

– А это что, необходимо? – жестко поинтересовалась Антония и пошла по проходу к двери.

– Простите, ваша светлость, – последовав за хозяйкой, пролепетала Нелли, – но там опасно было находиться одной, к тому же в такую грозу. Вы ведь могли простудиться и заболеть: прямо до смерти меня напугали.

– Прости меня, Нелли, – сказала Антония, остановившись у дверей часовни, – за неосмотрительность.

– И вы не приняли снотворное, верно? – не унималась горничная.

– Я… решила, что оно мне больше не нужно, – кивнула Антония.

– Вы меня пугаете, мадам, – жестко проговорила Нелли. – Я уже давно не видела вас такой.

– Не переживайте. – Антония вышла в коридор, распахнула дверь, остановилась и глубоко вдохнула свежий воздух. – Просто я думаю, что мои вчерашние опасения гораздо серьезнее, чем я полагала. Впредь я буду вести себя осторожнее.

– Вы имеете в виду нового хозяина? – уточнила горничная. – Все сидят как на иголках, но вы рискуете гораздо больше, чем любой из нас.

Антония ничего не ответила и только плотнее запахнула накидку.

– Простите меня, мадам, – продолжила Нелли, – но, может, есть что-то еще, о чем вы хотели бы мне рассказать?

– Например?..

– Что-нибудь о прошлой ночи, возможно?

– Нет, ничего, – быстро покачала головой Антония. – Абсолютно ничего.

– Ну что ж… Вы сегодня собираетесь на прогулку, ваша светлость? Скажите, какие вещи приготовить.

Антония решила, что было бы и правда хорошо куда-нибудь уйти. Нелли права: нужно куда-нибудь прогуляться, а не стоять весь день на коленях в сырой часовне.

– Думаю, мы вместе могли бы пойти в деревню, – предложила Нелли. – Пора заменить все ваши траурные ленты и купить ту серую бархатную шляпу.

– Нет-нет, только не в деревню! – возразила Антония. – Спасибо тебе, Нелли.

Антонии хотелось одиночества. Может, пойти в лес? Или прогуляться к вдовьему дому, чтобы осмотреть его? В конце концов, он не в таком уж плохом состоянии. А кроме того, она мало что может сейчас себе позволить. Вероятно, она могла бы обойтись чем-то поскромнее и покинуть Селсдон раньше, чем планировалось. Возможно, Господь уже откликнулся на ее молитвы.

– Нет, не в деревню. Нелли, я, пожалуй, прогуляюсь в Нолвуд или в олений парк, а потом отдохну в беседке.

Вернувшись после встречи с управляющим, Гарет нашел Коггинса в своем тесном кабинете, расположенном рядом с большим залом: дворецкий просматривал утреннюю почту.

– Герцогиня сегодня утром спускалась? – осведомился Гарет, бросив взгляд на солидную пачку писем, которую дворецкий отложил в сторону.

– Нет, ваша светлость, я ее не видел. – Коггинс, казалось, был крайне удивлен, когда герцог появился в кабинете. – Но ее горничная ушла примерно четверть часа назад.

Гарет в задумчивости постучал пальцем по одному из писем, которое пришло из Лондона и было адресовано Антонии, и поинтересовался:

– Коггинс, а у герцогини много знакомых в Лондоне?

– Думаю, прежде было много, ваша светлость.

– Это представители света или друзья моего покойного кузена?

– Его светлость поддерживал отношения в основном с местными джентльменами, – после небольшой паузы ответил дворецкий. – У них с герцогиней было всего несколько общих знакомых.

– А-а, – протянул Гарет.

– Как мне известно, ваша светлость, у герцогини в городе живет брат, – пояснил Коггинс. – Но, как я слышал, он любитель погулять и пользуется популярностью в сомнительных кругах.

– Игры, скачки и прочее, так? – напрямик спросил Гарет.

– Думаю, да, у него пристрастие ко всему такому, – слегка смутившись, ответил дворецкий. – И герцогиня, до того как вышла замуж за покойного герцога, была знакома со многими друзьями брата. Некоторые из этих джентльменов сочли своим долгом выразить соболезнования ее светлости.

«И заодно, несомненно, вынюхать что-нибудь о наследстве», – догадался Гарет.

– И, вы думаете, все это бескорыстно?

– Не могу знать, ваша светлость. – Коггинс выразительно вскинул брови, но Гарет понял, что дворецкий разделяет его мнение. Похоже, из-за угрозы, нависшей над ее добрым именем после кончины Уорнема, предполагалось, что вокруг герцогини будут кишмя кишить женихи с сомнительной репутацией, какие-нибудь проходимцы.

– Пойду наверх и поговорю с герцогиней, а заодно передам письма, – проговорил Гарет, забирая адресованную Антонии почту.

– Благодарю вас, ваша светлость, – ответил Коггинс.

Гарет поднялся по лестнице в гостиную, смежную с герцогскими апартаментами. Если горничная действительно ушла, то Антонии не удастся избежать встречи с ним: ей придется ответить на стук в дверь.

Гарет постучал и очень обрадовался, когда ему открыли.

– Ваша светлость, – пролепетала Антония, побелев как мел. – Доброе утро.

Гарет не спросил, можно ли войти, так как подозревал, что ему откажут, и вместо этого просто вошел в комнату и положил на стоявший у дверей палисандровый стол корреспонденцию.

– Это вам.

– Благодарю вас. – Она все так и стояла у открытых дверей, положив ладонь на дверную ручку. – Кроме писем, что-нибудь еще было, ваша светлость?

Он заложил руки за спину, будто старался удержать себя от каких-то нежелательных действий. Проклятье, как бы ему хотелось, чтобы она не была такой привлекательной, такой изящной, такой хрупкой! Да, настоящая фарфоровая статуэтка. Гарет прошел к окнам, а потом вернулся к двери и, наконец, заговорил:

– Антония, думаю, после того, что произошло этой ночью, нам нужно поговорить.

– Произошло ночью? Вы о чем?..

Поскольку хозяйка комнаты, по-видимому, была не в состоянии оторваться от дверной ручки, Гарет закрыл дверь сам и спросил:

– С вами все в порядке? Я ужасно беспокоился. Вы не спустились к завтраку, и я решил, что вы простудились и заболели.

– Но, как видите, я здорова, – возразила Антония, пожав плечами.

Она была так бледна, что Гарет поставил ее слова под сомнение. Кроме того, ему не нравилось разделявшее их в это утро расстояние, которое герцогиня упорно старалась сохранить… Вот и сейчас она зашла за массивный диван, словно хотела таким образом защититься от опасности.

– Антония, – прервал затянувшееся молчание Гарет, – прошедшей ночью мы совершили непоправимую ошибку. Это было… безрассудство. И должен признаться, во многом виноват я сам. Вы были не в себе: очевидно, чем-то ужасно расстроены и… – Он заметил, как что-то похожее на смятение промелькнуло в ее глазах, но она сразу же отвернулась и прошла к окну.

Гарет пошел следом и, слегка коснувшись ее плеча, почувствовал, как она вздрогнула.

– Простите, но я все же полагаю, что мы должны разобраться в том, что произошло между нами.

– Я не понимаю, о чем вы, – прошептала Антония и, подавшись вперед, прижала пальцы к стеклу, будто хотела вплавиться в него и исчезнуть. – А теперь не могли бы вы оставить меня?

– Прошу прощения? – Он крепче сжал ее плечо и ощутил, как она опять вздрогнула.

– Ваша светлость, я благодарна вам за заботу, но… я плохо спала сегодня. Со мной такое бывает. Если что-то произошло, то я не могу…

Ах так! Гарет резко повернул ее лицом к себе и возмущенно воскликнул:

– Если что-то произошло? Если? Бог мой, вы не хуже меня знаете, что случилось этой ночью.

– Нет, – покачав головой, прошептала Антония и испуганно взглянула на него. – Я не могу… действительно не помню. Прошу вас, забудьте и вы об этом.

– Антония, зачем вы лжете? – Гарет крепко взял ее за плечи и хорошенько встряхнул, когда она отвела взгляд. – Как вы можете не помнить того, что между нами произошло? Как можете делать вид, что ничего не было?

Она не ответила и лишь покачала головой.

– Антония, мы совокуплялись, прямо под дождем, – жестко сказал Гарет. – И это было безумие, которое невозможно забыть. Не нужно мне лгать: это слишком важно!

– Простите, я не могу говорить об этом, – едва слышно пролепетала она дрожащим голосом.

– Почему? – Не сознавая, что делает, Гарет прижал ее спиной к стене возле окна. – Это вас так пугает? Что ж, меня тоже, ей-богу. Но вряд ли кто-то смог бы устоять перед такой страстью.

– Вы только что сказали, что это была ошибка, – глухим голосом напомнила Антония. – Но как… это возможно, если я ничего не помню? Как это может быть? Ваша светлость, прошу вас, оставьте меня в покое. Мне не нужна страсть. Неужели вы не можете этого понять?

– Нет, ей-богу, не могу. – А затем, не понимая, как это произошло, Гарет вдруг осознал, что целует ее, все еще продолжая держать за плечи.

В его поцелуе не было нежности: он грубо завладел ее губами, совершенно не представляя, что собирается делать дальше. Антония попыталась оттолкнуть его, упершись руками в грудь, но Гарет, не обращая на это внимания, продолжал целовать ее со все возрастающим пылом. Она вдруг издала странный звук: то ли всхлипнула, то ли беспомощно вздохнула – и, перестав сопротивляться, раскрыла губы. Позабыв обо всем, Гарет в приливе восторга жадно нырнул к ней в рот, нежный как шелк, и их языки сплелись в обжигающем танце страсти. Постепенно руки Антонии пробрались под сукно его куртки, а лицо покорно обратилось вверх, словно сдаваясь на милость победителя.

– Так-то оно лучше, – проговорил он хрипло, когда их губы наконец разъединились. – Это именно то, что так внезапно и с такой силой вспыхнуло между нами – страсть, безумие. И тебе ни за что меня не обмануть.

Стараясь восстановить дыхание, Антония отвела взгляд и прижала ладони к стене за спиной. Гарет почувствовал, что она опять уходит в себя, отгораживается от него, и это заставляло кровоточить его сердце.

– Дело во мне, Антония? Верно? Я для тебя недостаточно хорош? Тогда просто скажи это!

– Что бы я ни сказала, вы все равно не поверите, – возразила она, не решаясь взглянуть на него. – Так зачем вообще что-либо говорить? Вы добились своего, ваша светлость: заставили меня… отвечать на ваши ласки, – не пора ли положить этому конец?

Ее слова прозвучали как плохо завуалированная пощечина. Она просто хотела мужчину, но до его уровня опускаться не станет.

– Да, я тоже думаю, что пора, – согласился Гарет. – Надеюсь, вы остались довольны, потому что скорее замерзнет ад, чем я соглашусь согреть вашу постель. – И только направившись к дверям, он вспомнил, что и постели-то не было, не говоря уж о тепле: он просто прижал ее к холодной мокрой стене и овладел ею, как какой-нибудь подонок с Ковент-Гардена, и теперь она не хочет вспоминать об этом. Вместо того чтобы ломать голову над значением того, что произошло, лучше просто открыть дверь и уйти. К его досаде, в полумраке коридора мимо пробежали две служанки, да еще свернул за угол слуга.

Прекрасно! Теперь у прислуги будет о чем еще посплетничать. Несмотря на раздражение, Гарет высоко поднял голову и двинулся в направлении своего кабинета: ему необходимо было уединиться, чтобы зализать раны.

Но его одиночество продлилось недолго. В тот момент, когда после бесцельного расхаживания по ковру Гарет решил приняться за насущные дела, в кабинет постучали и ворвался ураган в образе краснолицей горничной герцогини. Отложив в сторону документ, который уже начал составлять, Гарет встал, хотя сам не понял почему.

– Послушайте, сэр, – решительно направляясь к письменному столу, заговорила служанка, – я хочу знать, причем немедленно, что вы такое сделали с ее светлостью.

– Прошу прощения? – не понял Гарет.

– Если вы намерены угрозами запугать ее светлость, то у вас не получится, сэр. – Горничная уперлась огромными ручищами в бедра. – Вы ей не муж и не…

– Спасибо Господу хоть за эту милость!

– …отец. И вы не имеете никакого права, слышите?

– Простите, мадам, кто вы?

Этот вопрос заставил ее на секунду замолчать.

– Нелли Уотерс, личная горничная миледи.

– Мисс Уотерс, вы дорожите своим местом? – резко спросил Гарет. – Я уволю вас за дерзость.

– Я, ваша светлость, работаю не на вас, – огрызнулась горничная. – Сначала я служила матушке ее светлости, а еще раньше – ее тетушке. И я буду вам благодарна, если вы оставите в покое мою несчастную госпожу. Разве ей недостаточно страданий? Так еще вы явились сюда, чтобы грубо обходиться с ней и доводить до слез.

– При мне она не пролила ни слезинки, – раздраженно бросил Гарет через стол. – С чего вы взяли, что я намерен ей досаждать?

– А что я должна думать?! – взорвалась горничная, картинно заламывая руки. – Я не могу добиться от нее ни единого разумного слова…

– Вот и я не мог, – буркнул Гарет.

– Она просто лежит на кровати и рыдает, словно ей опять кто-то разбил сердце. И все почему? Потому что вы не умеете держать себя в руках?

– Вы ничего не понимаете! – не выдержал Гарет. – И более того, это не ваше дело. Ваша хозяйка, по-видимому, привыкла лгать, миссис Уотерс.

– Лгать? При чем тут это? – не поняла горничная. – Вы думаете, ей легко, сэр, когда все вокруг перешептываются: и сумасшедшая-то она, и живет в доме, который перестал быть ее домом, и вынуждена терпеть вас – человека, которого совершенно не знает?

«И не желает знать», – добавил мысленно Гарет.

– Она похоронила двух мужей, ваша светлость, а для женщины это куда тяжелее, чем для мужчины. Проходит время, и вдовец опять женится. А женщина – совсем другое дело.

– Да что вы об этом знаете! – воскликнул Гарет, настолько взбешенный, что не желал ее больше слушать. – Поинтересуйтесь у своей хозяйки, в чем дело, когда она придет в себя. Она одна способна свести с ума любого мужчину. И не спешите очернять без разбору всех мужчин.

– Но у нее никогда не было достойного мужчины, ваша светлость. – Лицо горничной стало похоже на опавшее дрожжевое тесто, а голос сделался совсем тихим. – Вот у меня был хороший муж. Такой достается женщине только один раз – и мне другой не нужен. Она же не могла такого выбрать: у нее вообще не было возможности выбирать, поскольку всегда жила в страхе.

Гарет не желал чувствовать ни малейшей симпатии к Антонии и подозревал, что знает причину ее страхов: это в первую очередь стыд, а еще – откровенная предубежденность.

– Уходите, мадам, – сказал он спокойно, указав на дверь. – Даже если я не вправе вас уволить, но вышвырнуть из своего дома вполне могу.

– Да, тут вы правы, – согласилась Нелли. – Но если уйду я, то и она тоже уйдет. А я думаю, вам этого не хотелось бы, верно? Нет, не отвечайте мне: время покажет, так это или не так.

Гарет потряс кулаками. Будь она проклята, эта женщина! У него никогда не возникало таких ситуаций, чтобы кого-то нельзя было уволить, но тут он и правда растерялся, поскольку не знал из каких средств платят наглой ведьме: из его наследства или из содержания герцогини. Только, черт бы ее побрал, она была права в другом, а это куда хуже.

– Уходите, – прошипел Гарет, – уходите немедленно, миссис Уотерс, и чтоб я больше никогда вас не видел.

Горничная вышла, напоследок бросив на него полный возмущения взгляд.

Антония заставила себя сесть в постели и смахнула слезы со щек. В этот раз верная Нелли удивила ее тем, что не стала противиться и оставила хозяйку наедине с ее страданиями. Наконец-то она смогла как следует выплакаться. Теперь, когда рыдания наконец утихли, она просто судорожно всхлипывала, и это было огромным достижением.