Дичь

Размер шрифта:   13
Дичь

Глава 1

Говорят, что Жизнь – это затяжной полет из пи… в могилу. Если так, то вагина моей соседки разработана для взлетов, как Байконур.

Не в том плане, что ее дети теперь бороздят просторы Большого театра. Просто она стреляет ими из своего органа чаще, чем известная семья Т.

За стеной уже ревет пятеро разноплановых «истребителей», а в пакете с памперсами, которые соседка вешает на ручку входной двери, стали появляться использованные тесты на беременность.

– Боже! – сказала Маринка из квартиры через площадку, когда затаив дыхание, я вырвалась из благоухающего «ядерными» отходами тамбура и захлопнула дверь. – Как ты это терпишь?

Я пожала плечами.

Когда мы с Байконуром в последний раз обсуждали детские высеры, к нам присоединились три патрульных автомобиля. Соседкин брат, ушлый парнишка с глазами в кучку на переносице, очень быстро все организовал. Пока я орала, кидаясь на закрытую дверь, меня аккуратно скрутили сильные руки, застегнули на запястьях наручники и увели вниз.

В участке я на нервах переругалась со всеми сразу патрульными и в протоколе мстительно написали, что я – сатанистка. Со слов свидетеля с глазами на переносице. И обещала убить соседку и ее орущих детей лишь за то, что она – христианка.

Потом я еще три недели добровольно лечилась в психиатрии, восстанавливала репутацию и думала судиться, но мой редактор отговорил. Мол, взять с соседки, кроме анализов, абсолютно нечего. А вот я – известная под своими псевдонимами колумнистка, могу прославиться оскорблением чувств верующих.

Я еще немного поплакала, поорала, что «шлюха Вавилонская» – это не христианка и проглотила. Что я еще могла? Соседка ходила по двору гордая, как павлиниха, только вместо хвоста за нею тянулись дети. Соседский брат, замыкавший шествие, скалился мне в лицо коричневыми зубами.

– А как мне их не терпеть?

– Угу… Ну, да… В курсе…

– Наша девочка опять готовит систему к запуску, – сказала я, не желая обсуждать свой обидный проигрыш.

– От этого лысого жирного козла? – ужаснулась Маринка.

Козел работал водителем на «Газели» и парковал ее прямо перед подъездом; другие автолюбители были им недовольны.

– Он же не будет с ней жить!

– Да нет конечно, – сказала я. – Ты же знаешь, как только ракета выводится на орбиту, ракетоноситель отваливается и сгорает дотла.

Маринка хмыкнула:

– Скорей бы он ее уже «заракетил» и в своей «газели» сгорел.

На лестнице послышался стремительный галоп и одиннадцатиклассник Семенов затормозил при виде Маринки. Семнадцатилетний громила, хоккеист и просто красавчик, Семенов уже перепробовал всех девчонок своего возраста и заглядывался на девчонок постарше.

– Лифт не работает! – сказал ломким басом наш юный нападающий.

Маринка сверкнула в него бесстыжими черными глазищами и стала крутить на палец воротник блузы.

– Слышал новости? У нас очень скоро появится малыш.

Лицо Семенова дернулось, румяные щеки стали еще румянее. Даже я на минутку залюбовалась: куколка, а не мальчик. Кожа белая, плотная. Собольи брови вразлет. Глаза зеленые, ореховые. Губы, будто малину ел…

И тихий ужас во взгляде.

– Мы говорили про Байконур, – сжалилась, наконец, Маринка.

– А-а! – облегченно сказал Семенов; его румянец выглядел крапивными пятнами. – Вы, кстати, ее брата не видели?

– Нет, – ответили мы. – А в чем дело?

– Он мне денег должен.

Забыв про свои несчастья, я рассмеялась:

– Семенов, ты – лох!

Глава 2

В тот день я могла писать только новости.

Звонила кому-то, чиркала на бумажке, выдавала безликий текст и отправляла редактору. Легкость работы на интернет-издание заключается в том, что никто не заморачивается на корректоре, вычитке, или сокращении материала. Новость мельком вычитывается и сразу загружается в Сеть.

Сложность – платят за это чертовски мало.

Раньше, в молодости, я выдавала пару статей в неделю и получала десятку, что в 2004 году считалось приличной суммой. Теперь, в 2024-ом, я сбиваю шеллак по шесть часов в день и получаю тридцать пять тысяч в месяц.

Раньше можно было почаще выбираться из офиса, делая снимки. Теперь этот пласт работы перенял сын редактора. Дерзко-выделанный парниша не представляет из себя ровно ничего. Ни как человек, ни как фотограф. Но очень любит присесть на свободный стул и рассказывать о своих делах всем сразу трем, задроченным дурацкими новостями, бабам.

В редакции его не любят, но терпят. Лично я не терплю. Во-первых, у меня есть пара популярных блогов на нашем сайте, во-вторых, у меня нет детей и ничто не помешает мне встать, выключить компьютер и уйти в никуда.

Такую дебильную работенку я на другой же день отыщу. А вот меня с блогами заменить не так просто. У меня поклонники есть.

В тот день Редакторенок явился поздно. Когда я почти закончила все дела. Явился, воняя гарью и такой довольный собой, что я аж подумала: он лично посадил сбитый истребитель. Беспилотник грудью остановил.

– Щас такое видел! – сказал он, растягивая слова. – «Газель» посреди бела дня просто тупо самовоспламенилась!

Никто не обратил на него внимания. Только Лариса Федорова кивнула на свободный компьютер.

– Садись, пиши!

– Я думал, кто-то из вас напишет.

Думал он, как же! Кто тебя думать научил, скотина ты, хитрожопая? Будь строчки еще оплачиваемыми, как в нормальной газете, отдал бы он такое?

Все дружно подняли головы и посмотрели на меня.

– Думать забудьте! – я уже одевала куртку. Мысль, что мне придется слушать этого идиота, разжигало подспудно тлеющую ярость. – Я записана к доктору!..

– Да ты здорова, как конь! – сказал кто-то из девок, но тут же поправился. – Не в плане веса, я имею в виду.

– Я иду к психологу, – сообщила я. – Радовать моего внутреннего ребенка.

Моего психолога зовут Алкоголь.

По пути домой, я зашла в «Винный погребок» и взяла бутылку сухого красного. Шаг ускорился сам собой, появилась легкость, но… стоило завернуть за угол, легкость сразу ушла.

У подъезда стояла толпа. Полиция, серая «буханка» с надписью «скорая» и все сразу бабки.

– Вот она, вот она! – закаркали старые женщины и ко мне, с хищным интересом обернулись трое полицейских.

Глава 3

После того, как допрос закончился, я больше не могла пить вино. Достала из морозильника «Пять озер» и щедро плеснула прозрачную, почти что густую от холода водку в рюмочку.

– Сука сраная! – сказала я покойнице вслух и посмотрела на потолок. – Жила, как в душу срала и сдохла так, чтоб я жизни не радовалась!

Можно, конечно, было винить себя. Поговори я с Крошкой Редакторенком, знала бы, какая именно сгорела «газель». Пошла бы пить свое вино в бар… Не пришлось бы отвечать на дебильнейшие вопросы. Я всхлипнула от жалости к себе и подлила еще водки.

Выпила. Ледяной огонь приятно опалил пищевод и с размаху рухнул в пустой желудок.

Я посмотрела на свои ногти.

Жизнь чертовски несправедлива к таким, как я! Живу, никого не трогаю, пытаюсь ни во что не встревать… Но нет! То орущие дети, то горелая мать! Я потерла ладонью лоб. В нормальной газете можно было бы покопаться в подробностях, сделать эксклюзив… В Интернет-издании весь мой эксклюзив скопипастят за пять секунд и ничего с этим не поделаешь.

Я налила еще водки. Голубое стекло бутылки покрылось инеем-сединой. Я выпила, задумчиво поглядев на стекло порадовалась, что у меня вот седины нет, – потом убрала бутылку, пошла в гостиную. Квартира у меня двухкомнатная, бабушкина, но ничего бабушкинского тут нет. Баб Шура занималась карточными гаданиями и зарабатывала так, что хватало и на ежегодный ремонт, и на непутевую внучку.

Меня даже удивило, когда участковый вдруг про нее вспомнил. Я рухнула на диван и фыркнула. Представила себе суд. Свою баб Шуру – величественно-важную; в черной блузе с рюшами и серебряным медальоном на шее.

– Убийца – Дама Мечей через Дьявола по семерке Мечей, да с Пятерки Кубков!

Полицейские, все же, странные чуваки. Бандиты как-то не требуют, чтобы их любили. А полицейские, так прям диву даются, что неприятны. Они свои рожи вытянутые видели хоть бы раз, когда расстраиваются твоему алиби.

Я им так и сказала:

– Ну, простите! Вы все еще можете запугать свидетелей и выбить из меня чистосердечное.

– Никто не собирается ничего из вас выбивать! – внушительно сказал участковый. – Вы, если вы вдруг запамятовали, – он выразительно указал на пакет с эмблемой «Винного погребка», – не просто угрожали покойной, вы еще и клялись ее детей уничтожить.

– Технически, это не может считаться угрозой, – ответила я, памятуя о временах, когда полицейские были просто менты и уважали журналистов чуть больше. – Я сказала ей, что засуну ее… ммм… детей ей обратно в… ммм… матку. Это невозможно чисто физиологически. Так что угрозой это можно назвать лишь затем, чтобы поскорей закрыть дело и пойти пить.

Участковый тонко мне улыбнулся.

Он был типичный российский мент – чуть лысоватый, с широким, обманчиво добрым лицом. Форма напряженно удерживала живот, но участковый все равно засунул под ремень большие пальцы.

– Вы, Елена Николаевна, до…летаетесь, – сказал он. – Как Гагарин до…летался.

Я улыбнулась.

– Серьезно! Угрожаете бедной старой женщине, Петр Евгеньевич?

Один из молодых патрульных, смутно знакомый и чертовски хорошенький, посмотрел на меня ореховыми глазами. Я покраснела, утратив мысль… Не то, чтобы я – в третьем поколении девственница. Просто парень был необычный. Привлекательный и при этом глядящий на меня, открыв рот.

– Госпожа Масленко! – прокашлялся участковый грозно.

– Что? – уточнила я. – Представьте, что ваш Пиромант – серийный убийца. И завтра ударит вновь. Я, прям, очень сильно советую вам завести алиби. Потому что вы мне только что, завуалированно, грозили.

Он покраснел и брякнул:

– Была бы еще жива Александра Васильевна…

Глава 4

Была бы еще жива Александра Васильевна, – думала я потом, уже лежа в постели. Водка делала свое дело: убаюкивала, окутывала негой и состоянием защищенности, которое ушло вместе с бабушкой.

Баб Шура бы непременно вычислила убийцу. После ее внезапной и неожиданной для всех смерти, раскрываемость дел на нашем участке снизилась. Сперва участковый ходил ко мне, в надежде, что я – потомственная гадалка и дар мой откроется.

Увы, у меня открывались только бутылки и Петр Евгеньевич от меня отстал.

Сегодня я все еще злилась на него из-за Байконура и своего задержания. Поэтому посмотрела ему в лицо и при всех сказала:

– Будь Александра Васильевна жива, она бы вам порчу на нестояк сделала! За то, как вы со мной обращаетесь!

Мысль о том, что без моей бабушки этот жирномордый подлец никуда и никогда уже не продвинется, согревала и возбуждала. Какое-то время я поворочалась, ленясь и стыдясь вещей, которые меня возбуждают. Потом покорилась и сунула руку между ног, задумавшись о том красивом молодом полицейском…

Звонок в дверь оборвал все на самом хорошем месте. Выругавшись, я яростно стукнулась головой о подушку. Прокляла звонившего… звонок повторился, но я упрямо решила не открывать.

Какая разница, кто это? Я никого не жду.

Однако, стоило мне чуть-чуть успокоиться, как кто-то затрезвонил прямо за моей дверью. По привычке прокляв Байконур и ее привычку не закрывать двери в тамбуре, я осталась лежать. Не знаю… Может, еще надеялась, что визитер обидится и уйдет. Но визитер с такой силой вдавил кнопку звонка, что я сорвалась с кровати и понеслась к дверям.

Распахнула, забыв на мига все правила техники безопасности и осеклась, подавилась гневом, словно вишневой косточкой.

– Что?.. – какой жалкий сип.

Я слегка прокашлялась.

– Здравствуйте! – сказал симпатичный мент.

Ну, то есть, молодой полицейский.

– Простите за навязчивость, но у вас горит свет и я подумал, – он не мигая смотрел мне в глаза, как смотрят на самого дорого для себя человека. – Подумал, может, что-то случилось…

Я тонула в его глазах. Ничего не могла с собой поделать. Он был знакомым и незнакомым одновременно. Я никогда его до сегодняшнего не видела. Я знала его две тысячи лет. Он продолжал смотреть на меня, не щурясь и не мигая.

Словно его кто-то выключил, застопорив восторг.

Насторожившись, я вспомнила что-то о психопатах и включила мозги.

– Что случилось?

– Вы сказали, убийца может оказаться серийником, – совершенно серьезно ответил он.

Я мысленно ударила себя по щеке. Чуть ли не протрезвела от стыда и обиды. Вспомнила, что мне сорок три, как бы я там при этом не выглядела. А ему… Ему даже тридцать вряд ли исполнилось.

– Я забыл кое-что в квартире у потерпевшей. Когда поднялся, увидел приоткрытую дверь, – он кивнул себе за плечо.

– Там кто-то был, видимо. Я слышала, как дети орали, – сказала я. – Черт, я и забыла… Как-то из головы вылетело.

– Не любите детей? – он очаровательно ухмыльнулся и я ощутила, что снова злюсь.

Представляю, что он обо мне думает: пожившая молодящаяся женщина пускает слюни. Смешно. Сама я всегда посмеивалась над своими нынешними ровесниками и тем, как они при виде меня расплываются в улыбках и желании угодить.

– Нет.

– Раньше любили.

– Что-то я не припомню, – сказала я.

– Правда? – он улыбнулся и в голове что-то тихо вспыхнуло, но тут же погасло. – Я – Костя. Из вашей группы! Вы были воспитательницей.

Глава 5

Говорю сразу: зовите меня госпожа Макрон.

Лежа рядом с ним, молодым и горячим, я в самом деле вспомнила его мальчиком. С пушистым ежиком медовым волос и распахнутыми восторженными глазенками. Мне тогда было семнадцать и я, с чего-то решила, будто люблю детей. Пошла учиться на воспитателя.

Первая же практика заставила меня осознать, что нет, не люблю. Не очень. Бабушка мудро качала головой. Мальчики в группе наперебой признавались в любви, а девочки громко дулись и ревновали. Ни те, ни другие не слушались, – это важно.

Костя тоже меня любил. Он мне написал романтическую записку.

«R ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!»

И плакал потом у меня на шее, твердя, что он никогда и никого не полюбит так, как меня. А я, гладила его густые пушистые, словно щетка, волосы и врала, что когда он вырастет, мы с ним немедленно друг друга найдем. Что я буду ждать его. Что мы обязательно будем вместе.

Ага!

Я сохранила эту записку, сама не зная зачем. Рука не поднималась выбросить этот замусоленный листочек. Мне было неловко быть объектом столь чистого, не запятнанного ничем пока еще, поклонения.

Я была проще. Грубее… Но этот крошка меня любил.

Когда он представился, расплакалась уже я. Схватив Костю за руку, потащила в спальню. Шкатулка стояла в шкафу, но Костя не дал мне найти ее. Ему давно уже было не семь лет и расправленная кровать стала приглашением.

Он дернул меня за руку, развернул к себе, обнял и прижался губами к моим губам. Не до конца понимая, что происходит, я инстинктивно ответила. Его губы властно приоткрыли мои… Мой маленький, мой красавчик, мое медовое солнышко…

Моя футболка улетела куда-то там, я ощущала грудью прохладную кожу куртки, твердую молнию, грубый хлопок футболки… Мысли и ощущения расслаивались, исчезали и появлялись. Я никогда его даже не вспоминала после детского садика… Боже! Я только его все это время ждала.

Я ухватила его куртку за воротник, стянула ее на пол. Содрала, практически, футболку с дышавшего в меня быком Кости. Упала на спину, увлекая его за собой.

Всем весом, он упал на меня. Ременная пряжка обожгла мою кожу холодом. Я расстегнула ее, не отрываясь, от его губ. Мысль о презервативах прервалась и исчезла. Я ничего о нем толком еще не знала… Но я не хотела презерватив!

Упругим толчком, он вошел в меня, заставив выгнуться тугим луком. Я глухо вскрикнула, отыскала его полуоткрытые губы.

– Мальчик мой, – прошептала я. – Мой хороший… Любимый мой…

А потом, с криком, кончила.

***

– Ты даже не изменилась, – повторил Костя, видимо не зная, что еще мне сказать.

– Хочешь сказать, я в семнадцать выглядела, как в сорок три?

– Нет, но… Ты все такая же красивая. Я даже не поверил своим глазам, когда тебя вновь увидел. А что ты хотела мне показать?

Согласно нынешним веяниям, после секса очень неловко говорить про любовь. Но я, вообще не из тех людей, которые стесняются.

– Ты мне тогда написал записку. Я ее сохранила… Думала, это мило. Но ты увидел постель и это было божественно, – я рассмеялась. – Что, если ты сходишь в предбанник и все же закроешь дверь? Как-то неуютно…

– А, да! Я же должен был… – он махнул рукой и легко поднялся, натягивая трусы. – Ладно, вру. Ничего я там не забыл. Я хотел просто тебя увидеть.

Я слушала, как он открывает дверь, запирает предбанник, возвращается, что-то ищет на кухне и вновь выходит… Голова кружилась от выпитого и пережитого. Что дальше? Ужасно хотелось есть, но не хотелось вставать и что-то готовить.

Хотелось просто прижаться к этому новому, взрослому уже мальчику. К его гладкой коже, упругим мускулам.

– Лен? – он вернулся в спальню со странным выражением на лице.

В руке был зажатый в салфетку нож.

Глава 6

Петр Евгеньевич, поднятый среди ночи, мрачно смотрел на мои соски.

Они стояли торчком с тех пор, как я была еще девочкой и возраст больше не позволял надеяться, что с возрастом все пройдет.

«Боюсь, когда меня будут хоронить, они тоже будут торчать!» – сказала я как-то бабушке и она чуть чаем не подавилась.

Я слегка сполоснулась и надела халат, но лифчиком заморачиваться не стала. Меня взяли в постели с бывшим детсадовцем-полицейским. Что уж теперь стесняться своих сосков.

Костя очень четко, по-деловому объяснял обстановку. Что в первый раз не осматривался, но очень даже уверен, что ножа не было. А вот когда он отправился запирать тамбур, он включил свет и сразу его увидел.

Участковый весьма подозрительно рассматривал нас обоих. В глазах у него виднелось по закрытому делу.

– Идеальное преступление, – сказал он. – Подозреваемая, старинный друг-полицейский.

– Да что ты, – Костя переменился, словно переливной календарик. – Какой же я теперь друг? Я ее любовник.

Мальчик с распахнутыми глазками исчез; появился жесткий, суровый мент с морщинками меж бровей и холодными жесткими губами.

– Может, ты все это и устроил, Евгеньевич? Раскрываемость снизилась, а тут – идеальное убийство! И ходить далеко не надо. С балкона сиди и смотри. Размышляй, так сказать о подозреваемых.

Участковый покраснел и напрягся.

– Вы видели нож, когда заходили?

Я пожала плечами. Когда я заходила домой, мне пришлось перепрыгивать через головы двух детей и одного социального работника. Как-то не заметила.

– Не было там ножа! – сурово повторил Костя. – И, вообще, зачем мне убивать незнакомую бабу?

Петр Евгеньевич гаденько ухмыльнулся и кивнул на меня.

– Потрафить своей знакомой бабе, а? Да-а, Елена Николаевна. Будь ваша бабушка, Царствие Небесное… она бы вам про этого красавчика рассказала. Незнакомую бабу!

К моему удивлению, Костя покраснел даже со спины. Со своего места, я видела его вполоборота. Он резко дернулся, повернулся ко мне, но ничего не сказал и покраснел еще больше. Я сделала успокаивающее движение рукой, но Костя его не видел.

Он как-то сразу поник и сдулся, как снятый презерватив.

– Моя бабушка сама жила и другим советовала, – сказала я и положила руку ему на спину.

Не очень-то весело, конечно, но менты – они и есть менты. Хоть ты их джедаями называй, все равно будут шлюхи, бухло и сауна. Это всем известно. Полицейские – как бандиты наоборот. Те же самые забавы и развлечения…

Всколыхнулись воспоминания о некоем полицейском, убившем подругу-транса. Я прогнала их прочь. Даже если Костя грохнул ради меня целый Байконур, вряд ли он настолько тупой, чтобы приносить с собой орудие преступления.

Продолжить чтение