Гибель Тартарии

Пролог

Из Британской энциклопедии 1771 года нам известно, что Великая Тартария была самым крупным и самым многолюдным государством мира вплоть до 1600 года Что же случилось с ним, почему сведений о нём нет ни в наших современных учебниках истории, ни в других отечественных исторических документах? Такое впечатление, что все сведения, касающиеся этой страны, были выжжены калёным железом, как только у власти в нашей стране утвердилась царская династия дома Романовых.

А вот арабские, персидские, китайские и европейские источники пестрят такими сведениями и позволяют нам приподнять завесу таинственности, понять хотя бы в общих чертах, что случилось с этой огромной страной и её народом, родным нам по крови…

И здесь требуется дать необходимые пояснения к тому, что же представляла собой Великая Тартария к концу 1775 года. В нашей отечественной сфальсифицированной истории 1773-1775 годы поданы как года подавления «Пугачёвского бунта», а фактически это были последние годы войны между Руссией со столицей в Санкт-Петербурге и её западными союзниками, – с одной стороны, и армией Великой Тартарии – с другой.

В Великую Тартарию в те времена входили: Московская Тартария со столицей в Тобольске, Китайская Тартария со столицей в Чиньяне, Северная Тартария со столицей в Грустине и Независимая Тартария со столицей в Самарканде. Согласно той же Британской энциклопедии от 1771 года площадь Руссии составляла 1103000 квадратных миль, а площадь Великой Тартарии – 4472290 квадратных миль, то есть в четыре раза больше!

После перенесения Петром Первым столицы Руссии-России из Москвы в Санкт-Петербург такие города как Казань, Симбирск, Саратов, Царицын, Астрахань и ряд других продолжали находиться в составе Московской Тартарии, а не Руссии и практически имели автономный статус по отношению к Санкт-Петербургу. Нужно сказать, что ещё в Х1У веке южную соседку Северной Тартарии, – Золотую Орду охватила страшная эпидемия чумы. Большинство городов и поселений Орды за десять лет эпидемии буквально вымерло. Порой даже некому было хоронить умерших. А Северная Тартария (Сибирская Русь) к тому времени уже имела прочные торговые связи с южной, степной Тартарией, и зараза, естественно проникла и туда. Лесная Сибирь с её прекрасными чудодейственными лесами и своеобразным лечебным климатом долгое время оберегала живущий там народ от болячек внешнего мира, но в этот раз эпидемия чумы проникла и туда. Можно только предполагать, сколько там погибло людей в те времена. Тем не менее, большая часть тартарцев благодаря знаниям своих волхвов, мерам, предпринятым правителями, всё-таки выжила.

В новгородских летописях остались упоминания о походе русских ушкуйников (ушкуй – это лодка для плавания по рекам и озёрам) в 1364 году в Западную Сибирь. Воеводы Степан Ляпа и Александр Абакумович дошли до реки Обь в её нижнем течении. Там отряд разделился. Одна группа землепроходцев сплавилась вниз по течению реки, а вторая пеше и на ушкуях добралась до Грустины, почти полностью вымершей во время эпидемии чумы. Ничего подобного этому «вторжению» раньше не было. Когда тартарцы были в силе, они никого не пускали в свои земли. Но эпидемия сделала своё чёрное дело. Их людские ресурсы, особенно в Западной Сибири, были заметно подорваны, и на западных рубежах этой страны появились прорехи.

В 1483 году воеводы Фёдор Курбский и Иван Салтыков-Травин ещё за сто лет до похода Ермака, а после них и атаман Ермак, Пётр Бекетов, Василий Поярков, Ерофей Хабаров и ещё с десяток землепроходцев, сначала робко, «по северам», а потом и вовсе почти не таясь, стали идти через когда-то грозную Тартарию, по пути вновь «открывая» эти земли для себя, закладывая остроги и города. Ведь примерно в 1600 году всю самую густонаселённую часть Тартарии поразила другая, космическая катастрофа, о которой будет сказано ниже. Так что редкие группы тартарцев, чудом выжившие во время катастрофы, остановить русичей уже не могли.

А катастрофа эта была странной. Вроде бы имела естественные причины, вроде бы и не совсем естественные. А произошло вот что: самая многолюдная часть Тартарии (от 50-й параллели и севернее её) на протяжении от Чукотки до горного Урала пережила ещё одну страшную, после чумы, катастрофу. По расчётам учёных, Земля в те годы проходила через пояс космического метеоритно-ледяного дождя. И удары космических ледяных глыб пришлись именно на эту территорию. От реки Анадырь до восточных склонов уральских гор леса были повалены подчистую. Для людей эта вакханалия стала настоящим адом. В результате этой бомбардировки на земле образовались не только многочисленные язвы, превратившиеся затем в озёра, но и непроходимые заболоченные завалы из поверженных деревьев. А сухие грозы, которые много раз вызывали пожары в той же Сибири и в наше время, подожгли эти завалы. И они горели не день, не два – месяцы и годы!

Небо всего северного полушария планеты заволокло дымом и пеплом. Этот страшный катаклизм был сродни ядерной зиме. Несколько лет во всей северной Евразии и Северной Америке продолжались неурожайные годы. Среди лета на всей этой огромной территории выпадал нудный, чуть ли не ежедневный грязный снег. На восемь и более месяцев замерзали европейские реки, включая Дунай, каналы в Нидерландах и Бельгии, Темза в Англии. Голод, болезни вызвали многочисленные бунты в Московии и Северной Тартарии.

Началось Смутное время…

Но живуч человек! Какая-то часть сибирских русов (тартарцев) всё-таки спаслась. Во всяком случае документально подтверждено, что после поражения Великой Тартарии в войне с войсками западноевропейской коалиции, включая Руссию-Россию со столицей в Санкт-Петербурге, из Сибири в Маньчжурию ушла колонна из ста семидесяти тысяч беженцев (там с Китайской Тартарией, куда входила и Манчьжурия,у царей Северной Тартарии были родственные связи). Правда дошли до Манчьжурии только чуть более семидесяти тысяч человек. Остальные погибли от холода, голода, болезней и преследовавших их войск романовской России и её союзников.В пустыне, в которую превратилась Тартария, остались жить самые северные народы: ненцы, селькупы, чукчи, северные якуты, эвенки с эвенами и какая-то часть чудом выживших русов-сибиряков, которых мы сейчас называем долдонами, гуранами…

Историю пишут победители. Поэтому Романовы сделали всё возможное и невозможное, чтобы написать теперь уже для России плюс Сибири ту историю, которую мы все знаем из наших школьных учебников. И в них по чужеродной воле царей и цариц дома Романовых не нашлось места для побеждённой Великой Тартарии.

Глава 1

Английский трёхмачтовый барк «Мэйфлауэр» был в пути уже второй год. Капитан Гарри Митчелл, сухощавый высокий человек с рыжеватой бородкой и лихо закрученными вверх усами на лице, стоял рядом со штурвалом и лишь искоса посмотрел на лейтенанта Стива Бэкона, видимо, только что стряхнувшего с себя остатки сна.

– Капитан, похоже, этот чёртов туман не скоро рассеется, опасно идти.

Туман действительно был такой, что нос и корма барка еле угадывались.

– Дело не только в этом, Стив. Мы дошли до пределов, за которыми скрывается неизвестность!

Тонкие губы лейтенанта растянулись в угрюмой усмешке. Капитан за время плавания барка уже посвятил его в тайну их долгого похода в эту несусветную глушь. К ХУ1 веку были описаны и положены на карту побережья почти всех открытых материков и даже большей части островов, до которых добирались английские, испанские, французские и прочие мореплаватели. Капитан Митчелл смело и умело вёл свой барк через Атлантический океан, затем, минуя опасный пролив Дрейка, обогнул оконечность Южной Америки по Магелланову проливу и, пройдя на север вдоль западного побережья Южной и Центральной Америк, привёл его к окрестностям фактории Тихуана, принадлежащей испанской короне. Это была самая северная точка западного побережья Северной Америки за которой располагались неизвестные земли, неизвестные воды с неисследованными морскими глубинами, опасными мелями, рифами и островами, вид которых ещё не ласкал глаза европейцев, в том числе и испанцев, первопроходцев этих мест.

– Так давайте нанесём вежливый, а может быть и не совсем вежливый визит местному губернатору испанцев, да и позаимствуем у него карты побережья, лежащего к северу от нас!

– Лейтенант, Её Величество, напутствуя меня перед походом сюда, просила об одном – вернуться в Англию с картами всего северо-западного побережья Северной Америки чего бы это ни стоило. Понадобится за это воевать с испашками – будем воевать. Сможем подкупить – мы сделаем это. Но давайте сначала дождёмся, когда рассеется туман.

– Вы правы, капитан. Ведь может оказаться, что в гавани Тихуаны стоят военные галеоны испанцев и нам придётся драпать от них, если что-то пойдёт не так.

– Не беспокойтесь на этот счёт, лейтенант. Наш барк гораздо быстроходнее их тяжёлых

галеонов и мы всегда успеем ретироваться, но я предпочёл бы мирную встречу с нашими конкурентами в этой части мира.

По лицу матроса Смита, стоявшего рядом за штурвалом, промелькнула лёгкая усмешка после слов капитана, да и Бэкон тоже невольно усмехнулся. Хотя два года назад монархи Англии и Испании заключили между собой очередное перемирие, что могло остановить настоящего капитана английского корабля при виде испанских галеонов, наверняка доверху набитых золотом местных туземцев?

Наконец, к обеду туман рассеялся окончательно, и оказалось, что их барк, дрейфовавший всё это время, находится примерно в десяти кабельтовых от берега. Митчелл долго рассматривал берег, на котором стояли строения фактории и затем передал подзорную трубу Бэкону. Вскоре лейтенант повернулся к капитану. На его лице застыло удивлённое выражение.

– Капитан, в бухте Тихуаны действительно находится одна испанская каравелла. Но рядом с ней на якорях стоят ещё три судна неизвестной мне конструкции.

Митчелл угрюмо кивнул головой:

– Совершенно верно, Бэкон. И эти три судна скорее всего принадлежат Скифии, или, как её ещё называют, Великой Тартарии .Именно эта страна владеет всем западным побережьем Северной Америки, и именно она никого не пускает в свои воды и в свои земли.

Лейтенант нервно передёрнул плечами:

– Я не слышал о такой стране, капитан. Это что, очередная туземная страна, до которой мы ещё не дошли в своих изысканиях?

На лице Митчелла блуждала кривая усмешка:

– Можно сказать, что это действительно страна, населённая туземцами. Только эти туземцы – белые, а не чёрные или цветные, с которыми мы до сих пор сталкивались.

Ноздри на хрящеватом носу лейтенанта заходили ходуном:

– Да какая разница, сэр, белые они или чёрные. Я предлагаю подойти к берегу на расстояние пушечного выстрела и расстрелять их кораблики. Ведь мы имеем на борту сорок пушек!

Было видно, что капитану не нравится эта скоропалительность молодого помощника. Митчелл повернул недовольное, даже злое лицо к лейтенанту.

– Бэкон, я прошу всегда помнить о нашей великой миссии в этих таинственных водах. Нам предстоит или получить карты прибрежных вод от местных мореплавателей или самим заняться картографированием побережья. А военные действия этому способствовать не будут.

Бэкон пожал плечами и снова поднёс к глазам подзорную трубу. Он заметил, что на двух из трёх малых судов, стоявших рядом с каравеллой, подняли по два паруса: косому и прямоугольному. На каравелле тоже оживились. С неё спустили шлюпку, и матросы на ней стали вытягивать якорь с канатом в сторону берега. Он поделился своими наблюдениями с капитаном, и тот, лишь мельком посмотрев в подзорную трубу, проворчал:

– Чёрт их раздери! Они собираются развернуть каравеллу лагом к берегу. А на каждом борту этой громадины не менее чем по шестьдесят пушек! Так что никаких военных действий с нашей стороны, лейтенант! Нас расстреляют с расстояния в один кабельтов, если мы попытаемся приблизиться к ним.

Тем временем один из кочей русов, набирая скорость, устремился к барку англичан, а

второй кораблик стал неторопливо заходить со стороны кормы барка. Видимо, тартарцы были хорошо осведомлены о вооружении английского корабля. Вскоре кораблик тартарцев, а это был коч с наращёнными бортами и торчащими сквозь прорези десятью орудиями, лёг в дрейф в половине кабельтова от барка. От коча отделился лёгкий ялик с тремя человеческими фигурками, который направился прямиком к барку.

– Лейтенант, дайте команду спустить лестницу по правому борту!

Бэкон устремился к толпе своих матросов, скучившихся у правого борта, а Митчелл снова поднёс трубу к глазам.Он видел, как лёгкий ялик изрядно бросало на невысоких волнах, и всё же ему удалось разглядеть главное. Кроме двух дюжих гребцов, работавших на вёслах, он рассмотрел сидящего на кормовой банке ялика широкоплечего человека с окладистой бородой. Тот держал в руках кормовое весло и уверенно правил им, направляя ялик к лестнице, спущенной до самой воды.

Вскоре незнакомец и один из его матросов поднялись на борт барка. Его команда расступилась, образовав полукруг, в центре которого оказались капитан с помощником и прибывшие гости. Когда те подошли вплотную, оказалось, что Митчеллу, человеку выше среднего роста, пришлось смотреть на бородачей снизу вверх. Со стороны это выглядело довольно забавно: два могутных бородача возвышались над толпой англичан, как взрослые над толпой подростков. Но не это обстоятельство смущало капитана. Смущало другое – как с этими «туземцами» изъясняться? Но всё разрешилось само собой. Блеснув в улыбке зубами широкоплечий бородач, одетый в непромокаемую меховую накидку, весело переглянулся со своим матросом и обратился к Митчеллу почти на чистом английском, правда с заметным акцентом:

– Я старший мореход коча «Кадьяк» Новой Тартарии, Осип Митяев. Кто вы такие, с чем пожаловали в наши воды?

Было заметно, как после слов «наши воды» дёрнулось лицо и плечи молодого лейтенанта. Англия к концу ХУ1 века уже начала доминировать во всех водах Мирового океана, и такие смелые слова, брошенные в лицо английского капитана, были настоящим вызовом. Но более опытный в дипломатии капитан барка, уважительно качнув головой, дал незатейливый ответ:

– Не удивлён, что вы, господин Митяев, отлично знаете наш язык. Я наслышан о вашем просвещённом народе. К сожалению, сам я никогда не бывал в вашей стране, но наши купцы, побывавшие в Великой Тартарии, рассказывали, что сотни городов ваших раскинулись на просторах Скифии от Ирия до Великого океана.

По лицу великана пробежала лёгкая усмешка, утонувшая в бороде и усах, а в голубых глазах засверкал весёлый огонёк:

– Вы не ответили на мой главный вопрос, капитан. Так кто вы и с какой целью прибыли сюда?

У Митчелла вдруг запершило в горле. Какой-то бородатый мужлан его, обласканного самой королевой Англии, спрашивает зачем он сюда припёрся?!

– Я предлагаю пройти в мою каюту и обо всём доверительно и откровенно поговорить.

Осип отрицательно покачал головой:

– Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством, капитан. Давайте тотчас же выясним для чего вы сюда пришли, и мы с товарищем, – Митяев похлопал ладонью по плечу матроса,– откланяемся.

По лицу Митчелла промелькнула недовольная гримаса, но он подавил в себе нарождающийся гнев.

– Я капитан барка «Мэйфлауэр» Гарри Митчелл, а это мой помощник лейтенант Бэкон. Видите ли, господин Митяев, мы прибыли в эти воды по поручению Королевской академии наук для картографирования западного побережья Северной Америки. Кораблевождение невозможно в условиях незнания глубин океана в этих водах, наличия островов, рифов, банок и мелей. Это создаёт опасность кораблекрушений и представляет угрозу для жизни экипажей кораблей.

Осип снова переглянулся со своим матросом, и тот что-то тихо сказал Митяеву на своём тарабарском языке. Его лицо уже не излучало добродушие и улыбку, а взгляд стал льдистым и холодным.

– Мы наслышаны о вашем народе, капитан. Знаем от послов наших, что в Московию ходят, что именно ваши лекари приложили руку к смерти молодой жены царя Московского царства Иоанна 1У.

По лицу капитана Митчелла пошли красные пятна гнева. Никто, никогда не бросал в адрес его соотечественников такие обидные слова, пусть и не бесспорные. А тартарец, не дав возможности ответить англичанину, продолжил:

– Прежде чем направлять ваш барк сюда, вы должны были получить разрешение на посещение Новой Тартарии у нашего правителя в Грустине. Или вы уже имеете такое разрешение на руках?

Митчелл повернул красное от злости лицо к своему помощнику, но краем глаза заметил, как от берега отплыл третий коч тартарцев и стал стремительно приближаться к месту рандеву барка и двух кочей. По спине Гарри забегали мурашки страха. Ведь если кочи окружат барк со всех сторон, то никакие пушки его не спасут. Не один так другой коч, более маневреннее чем барк, сблизятся с ним и расстреляют в упор. И он, смирив свою гордыню, не стал отдавать приказ лейтенанту арестовать гостей. Военные действия, это последнее на что решился бы капитан. С картами побережья или без них он доведёт барк до самой Аляски, о которой англичане уже знали. Да, придётся играть втёмную и это усложнит ему задачу, но капитан исполнял до этого дня и другие не менее трудные задачи, поставленные для него его обожаемой королевой.

– У меня нет такого разрешения от вашего царя, господин Митяев, но вы же сами мореход и наверняка знаете насколько опасны походы через неведомые воды

В глазах Осипа вновь засверкали весёлые искорки:

– Господин капитан, у меня и моих товарищей конечно же, есть карты всего западного побережья, и мы ими постоянно пользуемся. Но вам я их не дам и картографическую съёмку берегов в наших водах делать не позволю. Возвращайтесь-ка вы в свою Англию по-добру – поздорову. Это наши воды и наша земля и чужаков мы к себе не допускаем. Так предки наши поступали с пришлыми, так и мы волю их блюдём.

Лейтенант Бэкон, вытаращив глаза на наглого гостя, осатанело крутил головой, словно на его шее стягивалась всё туже и туже верёвочная удавка. Толпа матросов барка начала грозно надвигаться на русов, посмевших отказать в пустячной просьбе войти барку в их территориальные воды Но властный голос капитана остановил расправу.

– Убирайтесь с моего корабля. Вы, похоже, так и не поняли кому вы отказали. Не сегодня, так завтра мы, англичане, вернёмся сюда, и вам не поздоровится, клянусь!

Первые географические карты, описывающие западное побережье Северной Америки от Калифорнийского залива до Берингова пролива появились в общедоступном пользовании лишь в конце ХУ111 века. До этого времени тартарцы не допускали в свою вотчину никаких чужаков. Эти карты скорее всего «унаследовала» Русско-Американская компания, образованная после победы коалиции России и западноевропейских стран над армией Великой Тартарии (то есть после подавления, по версии историков дома Романовых, так называемого бунта Емельяна Пугачёва в 1773-1775 годов.)

Глава 2

Всё суровее и суровее становились зимы на северо-востоке Великой Тартарии. Если в Х11, Х111 и даже Х1У веках люди и на Русской равнине и за горами Урала зимой одевались чуть теплее, чем летом, то в ХУ и особенно в ХУ1 веках климат в русских широтах поблажек уже не давал. Волей-неволей русы-тартарцы, жившие по берегам рек Лена, Колыма, Индигирка и даже Енисея начали мигрировать кто в Новую Тартарию, что лежала за далёкой Чукоткой, кто на южный Амур, кто на Алтай, а кто и на Урал и Волгу.

Тесно, людно стало в таёжной части ЗападнойТартарии. Бассейны рек Тары, Тобола и Иртыша вплоть до впадения этой реки в Обь ещё со времён Золотой Орды, были родовой вотчиной джучидов, потомков старшего сына Чингисхана. Но правобережье Оби, её среднее и нижнее течение, а также весь Средний и Северный Урал, вплоть до левобережья Волги, густо заселили русы-тартарцы, пришедшие с северо-востока своей страны. Сюда, на

эти земли волнами доходило тепло от европейской «грелки», течения Гольфстрим. Да, междуречье рек Лены,Яны,Колымы и Анадыря когда-то было самым густонаселённым местом на Земле, а теперь эта территория пустела на глазах. Не рожала больше эта земля хлеб. Северная степь постепенно заболачивалась, превращаясь в тундру. Само нутро этой земли начало сковывать не тающей даже летом вечной мерзлотой.

Охотия, которая включала в себя почти всю нынешнюю территорию Охотского моря, и от которой осталась лишь гряда Курильских островов и Сахалин, начала погружаться в морскую пучину ещё задолго до начала миграции тартарцев с северо-востока своей страны на американский континент. Но ещё работали верфи в нижнем течении Амура, ещё строились морские кочи, на которых тартарцы стали перебираться в Новую Тартарию, расположенную на просторах Западного побережья Северной Америки и Аляски. В летописях китайской империи Цин есть скупые сведения о том, что флот Великой Тартарии на Тихом океане в Х1-ХУ1 веках был самым могущественным…

Марью Митяеву, сидевшую в повозке вместе с младшим сыном-последышем Пашкой.на мешках с нехитрой утварью, в очередной раз подбросило, когда колесо телеги наскочило на кочку, и она сердито посмотрела на мужа Матвея, правившего лошадьми с невысокого облучка. Устала она уже корить его за плохую дорогу, за то, что не всё удалось прихватить ей с собой, за то, что разрешил старшему сыну отправиться в Новую Тартарию.. Его ей было жальче всех. Лишь с полгода назад с оказией ей и мужу передали весточку от Осипа с того берега океана Великого. Писал сынок, что добрались тартарцы до самых южных пределов новой земли. Дальше, мол, на юг уже ишпанские земли начинались. И ещё писал он, что сговорились они с ишпанцами на хлеб, что они выращивали, выменивать товары разные заморские и даже пушки для своих охранных кочей. А ещё похвалился, что в Тихуане, фактории ишпанской, познакомился он с девушкой красоты необыкновенной по имени Эмилия. Одно, говорит, плохо – веры она католической и над ним, Осипом, подсмеивается она, называя его идолопоклонником. Матвея в этой записке вполне удовлетворила весть, что ладят тартарцы почти со всеми местными туземцами. Потому мясо, добываемое ими, они выменивают на хлеб, рядно и мёд. Так что довольны тартарцы той жизнью и сам Осип не прочь остаться на той земле на веки вечные.

Большая семья была у Митяевых, десять душ. Да вот старший сын, Осип, считай уже отделился . Сенька и Лёшка год уже как службу исполняют на Заволжских Валах, границу Великой Тартарии по западу стерегут от русичей, которые нет-нет да наведываются с той стороны Волги. А четыре дочки все замуж повыходили и три из них тоже этим обозом трясутся к Урал-горам.

Рослава, самая старшая из детей Митяевых осталась в Грустине. Её муж, Фёдор Кречет служит в посольском приказе при дворе царя Святозара. Ещё две дочки: Прасковья и Стеша родились вслед за погодками Сенькой и Лёшкой да перед отъездом из столицы успели и замуж выскочить. Одна, – за сына местного атамана казачьего, вторая – за подъячего. Мужей их тоже на запад за Урал-горы отправили, ну а куда иголка, туда и нитка. Перед Пашей-последышем родилась ещё одна доченька, Света Да тоже торопыжкой оказалась. Ещё и пятнадцати ей не было, а сама замуж напросилась.

Митяевы давно с семьёй Потаповых дружили. Их сын Иван был одногодком со Светой, и росли они вместе, в играх детских пробавляясь всё своё время, коли оно появлялось, в домашних заботах вместе проводили, так что судьбу этих детей-голубков родители давно определили. А поскольку Еремей Потапов и Матвей Митяев были знатными мастерами по строительству военных укреплений, то и дальше их семьям предстояло жить бок о бок на новом месте.

Восьмилетний Пашка подёргал мать за рукав зипуна:

– Скоро мы приедем? У меня бока уже болят.

– Скоро, скоро, Пашунька. Вишь, на горизонте горы синие показались? То и есть Пояс Каменный, или Урал-горы, куда мы стремимся.

А Матвей, тоже, видимо, услышав причитания сына, сердито добавил:

– А ну геть с телеги! Пройдись-пробегись следом, а то скубишь, как щенок небитый, тоску навеваешь.

Обоз катился неспешно, и время от времени то с одной, то с другой повозки соскакивали и мальцы-егозы, и взрослые, чтобы размять ноги, нужду справить, так что в повелительном окрике отца ничего предосудительного не было. Но сегодня с самого утра зарядил мелкий противный дождик, и выбираться из-под медвежьей шкуры ох как не хотелось.

– Батюшка, а батюшка, – ткнула она кулаком в бок мужу, – как думаешь, Сеня с Лёшей в Царицыне ещё, али как?

Матвей недовольно повёл плечами. Вот же баба! При ней же было сказано нарядчиком Трофимом, что набирал людей для работ по возведению Заволжских Валов, что именно в Царицын он везёт набранный работный люд.

– Да что ты трусишься, мать? Сказано, что в Царицын Трофим их везёт, значит там им и быть.

К тому времени войска царя Ивана Грозного взяли Казань, столицу Казанского ханства, а год назад пала Астрахань. Набрали силу московиты, потому, русы и взялись за постройку грандиознейших Заволжских Валов, уже сейчас протянувшихся от низовий Волги до Перми на целых две с половиной тысячи вёрст! После смерти Ивана Грозного и недолгого правления Бориса Годунова чехарда началась в Кремле, а уж после того, как в нём утвердилась династия Романовых, это сразу сказалось на отношениях Московии и Великой Тартарии. Теперь войска Московии то тут, то там упорно пытались прорваться через границу между этими государствами, в основном проходящую по Волге. На правом берегу этой реки русичи тоже спешно возводили свои остроги и крепости. Ещё свежи были воспоминания правителей Руси о молниеносном походе конницы Батыя по всем русским княжествам и восточноевропейским государствам. И здесь сразу бросается в глаза одна из главных фальсификаций «миллеровско-шпеерской» истории России: если уже в ХУ11 веке Московия и Сибирь были единым государством, то с какого перепуга нужно было так укреплять границу по Волге между Московией и якобы никогда не существовавшей Великой Тартарией?

Но как ни «зачищали» Романовы историю России, а правда сама себе дорогу нашла. Лет десять назад с борта самолёта был случайно обнаружен контур одного форта Заволжского Вала, затем другой, третий… И хотя по приказу Романовых эти форты разрушили и сравняли с землёй, постепенно выяснилась полная картина: тартарцы построили десятки таких фортов вдоль всего левого берега Волги! У них не было другого выхода: если к 1557 году между царями Великой Тартарии и Московии наметились мирные объединительные тенденции, то с приходом во власть династии Романовых стала преобладать колониальная политика полурусских-полунемецких царей Московии. Уже тогда Папа Римский с правителями западноевропейских стран подбивали царей Московии на полный захват и делёжку Тартарии.

Кстати, Романовы приписывали заслугу строительства современных, а главное, типовых (!) фортов Заволжского Вала европейским инженерам, но выяснилось, что европейцы не умели строить подобные сооружения! Скорее всего к строительству этих фортов правители Великой Тартарии привлекали либо китайско-маньчжурских, либо турецко-османских специалистов.

Но распри между Московией и Тартарией начались ещё при правлении Ивана Третьего. Он был одним из самых выдающихся московских князей. Его ещё при жизни называли Иваном Великим. И было за что. Он упорно собирал воедино разрозненные русские княжества, развернул законотворческую деятельность. При нём строились новые и хорошели старые города, множились храмы и церкви. Именно при нём Москва окончательно обрела статус столицы, был принят герб с двуглавым орлом. Именно он в 1480 году поставил точку в освобождении Руси от тогда уже татарско-крымского ига в знаменитом «стоянии» на Угре. Именно он в конце ХУ века предпринял первый завоевательный, но безуспешный поход на Пермь и Югру, входившие тогда в состав Великой Тартарии. Так что его более осторожный и дальновидный внук, Иван Грозный намеревался мирно сосуществовать с грозной империей того времени, Великой Тартарией.

Но православным немцам Романовым были чужды почти братские отношения между этими народами – русами и русичами. И именно с приходом к власти Романовых начался закат великой империи русов…

Сеня и Алексей Митяевы действительно уже год находились под Царицыным. За этот год они поучаствовали в строительстве четырёх фортов на левом берегу Волги. А сейчас их в составе ста человек перевели на строительство первых равелинов мощного форта у места, где от Волги отделялась протока Ахтуба.

Братья были погодками. Сенька лишь на год с небольшим был старше своего брата Алексея, статного парня с шапкой обрезанных «под горшок» рыжеватых волос. На верхней губе и подбородке парня только-только начали пробиваться бородка и усы. А вот у Сеньки эта метаморфоза с переходом от безбородого отрока к полновесному облику «матёрого» мужика, считай, уже завершилась. Правда Сенькины бородка и усы чернявились как воронье крыло. И отец, посматривая иногда на сына и жену, даже покрякивал с досады, – его ли это сын? Но, наверно, в его ли, Марьиных генах пробудилась память о предках их рода. А были в их предках и даурские казаки и колымские остяки, да и ещё бог знает кто.

На месте равелина, который вознамерились возводить тартарцы в этот раз, когда-то было небольшое поселение, скорее всего рыбацкая деревушка. Староста артели Степан Тонкий, пожилой горбоносый человек подвёл всю свою ватагу к расплывшимся руинам и мотнул головой в сторону чернолицего от загара волхва.:

– Давай, Захарий, объясни бестолочам желторотым, что им нужно и что не нужно здесь делать.

Артельный волхв был человеком мудрым и малоразговорчивым. Выйдя из толпы, он оборотился к толпе лицом и глухо заговорил:

– Лет эдак сорок или пятьдесят назад в селение это пришла страшная болезнь, чума. Говорят, никто не спасся из этой деревеньки. Но запомните, болячка чумная и сотню лет может в земле прожить и ничего ей не станется. Так что если ногами или руками коснётесь этих руин, – Захарий повёл рукой в сторону развалин, – и сами чумными станете. Вон там, – он махнул рукой за спины артельщиков, – лесок стоит знатный, туда сейчас направимся грузить на телеги бурелом да сухостой набрасывать. Потом всё это на каждую ямищу руин нужно навалить да запалить. Вот так только огнём сможем мы выжечь заразу чумную, а уж потом за строительство равелинов возьмёмся.

Из толпы артельщиков донёсся молодой звонкий голос Евпарха, первого силача в артели:

– А может ну их, эти руины чумные. На версту-другую сдвинемся от них, да и заложим там равелины, а, Захарий?

Но волхв тут же замотал головой:

– Суемудрость эту никак нельзя в толк взять. Места фортов и их равелинов отмерены от сего места и до самой Перми до сажени малой, так что нельзя эти места смещать, иначе и вся линия Валов поломается. Так что делайте так, как я сказал.

Тогда на Руси и позже в России всех волхвов переловили и казнили нещадно, а на земле Тартарии их голос и мнение имели большую силу. Поворчали артельщики да за дело взялись. Уже несколько ходок за валежником братья сделали. Заметил Сеня, что брат его всё вздыхает и вздыхает да со злостью поглядывает на него.

– Ты чего такой смурной, Сенька? Чего на мя вызверился?

Тот проворчал: – Чего, чего. Это ж ты тятю отговорил, что б не пущал он меня вместе с Оськой в Тартарию Новую. Счас бы ту землю ногами топтал, много чего нового увидел, если б не ты, а здесь…

Сеня, не договорив, сердито швырнул на землю очередной обломок трухлявого дерева и тоскливо осмотрелся вокруг. Всюду копошились артельщики с охапками валежника. Молодому восемнадцатилетнему парню унылая однообразная работа была уже поперёк горла. Хотелось большего, если уж не путешествия за океан Великий, так баталий с противником, что на том берегу Волги тоже возводил свои крепости и форты. Алексей сердито цвиркнул слюной на землю:

– Вот баламошка маменькина. Сказано же тебе было, что Оську тятя лишь на год-два в

ту сторонку отпустил. Вернётся, расскажет, что к чему, вот тогда, глядишь, и мы с тобой за океан сходим.

Понизив голос, он прошелестел в ухо брата:

– Слышал я от мужиков, что на Охот-море бывали, что флот большой царь Святовир там строит. Так что когда-нибудь и мы с тобой за морем побываем.

Сенька лишь рукою отмахнулся:

– Ага, отпустит нас тятька, жди, не дождёшься.

Вечером к костру, у которого сидели Степан Тонкий и Захарий, подъехали пятеро верховых. Это был казачий разъезд,. что постоянно курсировал вдоль Волги, наблюдая за противоположным берегом. Один из казаков снял с крупа лошади и бросил у костра тушу добытого сайгака. На коште артели Степана было два таких казачьих разъезда. Казаки нет-нет да подбрасывали артельщикам добытых животных, а те кормили да поили служивых тем, чем сами питались.

Неделю назад старшинка Аким со своими казаками в десяти верстах от лагеря наткнулся на отряд из восьми ордынцев, что двигались сюда от Астрахани. Нет, ни стычки, ни воинственных речей при встрече не было. Всё-таки ордынцы, что в Астрахани, что в Крыму, были под джучидами, а с ними у царя Святовира полюбовный уговор о мире и согласии был. Хотя, честно говоря, русы недолюбливали степняков. Эти басурмане давно уже приняли мусульманство и сами русов, игнорирующих эту веру, еле терпели.. Но и у Девлет-Гирея, и у царя Святовира тогда был один общий противник – набирающая силу Московия, которая вырвалась из-под власти чжучидов-ордынцев.

Аким, отхлебнув из миски наваристый бульон тройной ухи, буркнул, не глядя на Степана и Захария:

– Мурза ихний, Энес-паша сделку мне предлагал. Мол, сто урусов он может пригнать сюда в помощь артельщикам, а мы – казаки за это десять молодых девушек должны будем отдать.

Степан со злостью разломил пополам сухую валежину и бросил её в костёр, отчего в ночное небо взметнулся целый сноп искр.

– Ишь чего удумали бесермены. С Дона и Днепра они русичей сотнями в полон угоняют и тут же торгуют ими. Мы тут сами холостякуем месяцами, откуда нам девок для них взять?

Захарий покосился на товарища:

– Нечего русичам делать у нас. Они хоть и братья нам по крови, да вот душу свою давно продали небесному царю иудейскому. А у нас свои заступники длань простирают над нами. Не хуже Христа ихнего наши Тарх и сестра его Тара-богоматерь защищают землю нашу от ворогов пришлых. Потому и неча русичей средь нас привечать, иначе вера их заразная нашу веру будет подкашивать.

Аким блеснул в улыбке крупными зубами:

– Верно баишь, Захарий. Потому и отшил я Энес-пашу. Их замашки магометанские ещё хуже, чем у православных. Не будь уговора царя нашего с их Девлет-Гиреем они и наш люд в полон угоняли бы.

– Ага, пусть только попробуют, – Степан скрутил фигу из пальцев и сунул её в сторону казака, – ни я, ни мои предки никогда не были под ордынцами, да и не будут никогда.

Глава 3

Начиная с Х1У века, когда чума и холера впервые проникли на просторы Великой Тартарии, теперь каждые 50 – 70 лет эпидемии терзали землю Тарха и Тары. И стала оскудевать людьми когда-то многолюдная империя. А рядом с ней на землях между озером Балхаш, горами Тянь-Шань и верховьями Иртыша образовалось и крепло с каждым годом молодое и пассионарное государство джунгар. Основным племенем, составляющим ядро этого этноса были ойраты. Хотя в эту группу западно-монгольских народов входили ещё дербеты, басеты, торизты, олёты, захчины и другие более мелкие племена.

Но если Великая Тартария по-сути являлась Славяно-Арийской империей и прямой наследницей Великой Скифии, то Джунгария была побочной ветвью в цивилизационном развитии государств в этом регионе. Тюрские народы Средней Азии, уже принявшие с Х1У

века ислам, одинаково нетерпимо относились и к православным русичам и к сибирским русам-несторианцам. Но ещё с дохристианских времён и вплоть до конца ХУ1 века влияние

Великой Тартарии в Евразии было настолько огромным, что тюрки на юге, всякие там франки, галлы, англы на западе до поры до времени не смели покушаться на народ и устои этой империи. Но такова уж судьба этих многолюдных и многоукладных образований. От империи скифов-русов стали откалываться целые куски, образовываться новые страны и народы. И вот в 1509 году Леонардо да Винчи, наблюдая этот процесс собственными глазами, с горечью пишет: «человеческий род скоро дойдёт до того, что один народ не будет понимать речи другого»..То есть ещё при жизни этого замечательного итальянца вся Европа говорила на едином скифско-русском наречии, а Азия благоговела перед великой империей. При этом переписка между турецкими, немецкими и прочими европейскими государями велась именно на этом едином для всех языке.

Вот сейчас Украина всеми силами пытается исторгнуть из себя всё русское: язык, обычаи, религию трогает, историю коверкает. Так и в те времена европейцы изрыгали из себя, своего обихода всё скифско-русское, в том числе и язык, освобождаясь, как они считали, от многовекового ига чужеродного. Потому радостно и охотно шли эти народы под знамёнами Тамерлана, Наполеона, Гитлера сначала на Великую Тартарию, свою бывшую метрополию, а потом на её правопреемницу – Россию. Нелюбовь, даже ненависть соседних народов сначала к Великой Тартарии, затем генетически перенеслась и на Россию. Вот почему после гибели северной Тартарии все эти бывшие «подданные» великой империи постарались стереть из памяти, своей истории всякое упоминание о главной метрополии всех народов Евразии. Можно этот процесс назвать естественным ходом исторического развития, а можно обозвать предательством, это уж кому как по душе.

Принятие христианства на Руси раскололо монолитное, единое тело Русско-Арийской цивилизации. Ведь сибирские русы отвергли новую веру и, наверное, было за что. Посудите сами .Вот как начинались, например молитвы русов, исповедующих ведический монотеизм , по злому недоразумению называемый язычеством: «…Введи нас во искушение…». А христианская молитва начиналась так: «Не введи нас во искушение…». Маленький нюанс навечно разделил две огромные философские вселенные! В первом варианте молитвы подразумевалось стремление к новому, развитию и продвижению в познании чего-либо, а второй вариант исключал даже мысль о самостоятельных действиях человека вне установленных церковным клиром рамок. Отсюда и разность в цивилизационном развитии

Запада и Востока.

Техническое и эстетическое наследие северной Тартарии до сих пор вызывает удивление и изумление. Так, например, обработка базальтового и гранитного камня в Тартарии достигала таких вершин, что в той же Европе подобная филигранная работа с этими материалами так и не была достигнута. Вспомните хотя бы огромные ванны из цельных кусков камня, или циклопическую чашу с тончайшими стенками, которые хранятся сейчас в Санкт-Петербурге. Были найдены мраморные колонны типа Александрийского столпа в том же городе, статуи, отлитые из чугуна с толщиной стенок всего в один-два сантиметра, и до сих пор непонятно как это было сделано. На якобы «демидовских» заводах на Урале в своё время были найдены такие станки и приспособления, назначение и принцип действия которых непонятны до сих пор. А чего стоят равелины, форты и сама Заволжская линия укреплений, протянувшаяся от Астрахани до Перми на две с половиной тысячи километров! И хотя Романовы пытались приписать строительство этих укреплений западноевропейским инженерам, сохранились восторженные воспоминания самих этих инженеров, что не по силам и уму такое строительство им было.

Понемногу проясняется и секрет быстрого возведения валов Заволжской линии обороны. Дело в том, что у русских такая умнейшая и просвещённая прослойка как волхвы, в массе своей была уничтожена уже к ХУ веку, а волхвы Тартарии этот секрет сохранили и применили. А он вот в чём заключался: в землю на определённой глубине закладывались цепочкой плиты из кварца, затем на них акустически воздействовали (как, до сих пор не установлено), в результате земля над ними вспучивалась на нужную высоту, и эти линии состыковывались с валами фортов по той же технологии. Те же засеки, колья, устанавливаемые в воде и лишь слегка скрытые ею, препятствовали нападению противника

со стороны реки, тоже были изобретены пытливым умом тартарцев, а не русских.

Ширина Заволжского Вала по всей его длине составляла семьдесят метров. Перед валом был устроен ров шириной десять метров и глубиной четыре метра. А форты с тремя равелинами в плане имели вид трилистника. Вам это ничего не напоминает? Форму такого трилистника имеет, например, российская военная база на одном из островов Северного Ледовитого океана! Может, наши военные строители позаимствовали сведения об этих укреплениях из чудом сохранившихся исторических документов той эпохи? По своей грандиозности и размерам Заволжские Валы сравнимы разве что со Змиевыми Валами, начинающимися от западных участков так называемой «китайской» стены и доходящей до южного берега Балтийского моря.

Так вот, Джунгария образовалась в ХУ веке на осколках распавшейся империи, созданной ещё Чингисханом. Китайцы кстати называли все племена ойратов монголами. Купцы из Джунгарии были частыми гостями в Грустине, столице северной Тартарии и других её городах. Эпидемии чумы и холеры в Большой Степи и в Великой Тартарии заметно «проредили» и города и людей на этих землях, но наслышаны были джунгары о богатствах северной страны и уже замышляли против неё непотребное, а потом и вовсе осмелели и начали грабительские походы. Не минула чаша сия и Асгарда Ирийского.

Хмурым было лицо Верховного волхва Вышеслава, когда к нему в дверь кельи кто-то постучал. Неделю назад вернулся он из Грустины от царя Святовира. Плохие новости сообщил тот ему. Дважды за последние полгода подходили с верховий Иртыша чуть ли не до окрестностей столицы отряды крикливых кочевников. В одной из стычек со степняками казакам удалось пленить двух нападавших. Все они были из Джунгарии, о которой ещё десять лет назад и слыхом не слыхивали. В былые годы царь мог призвать за неделю-другую под свои знамёна девять, а то и десять туменов. Да не те сейчас времена настали. С запада границу Тартарии постоянно терзали войска русичей, и туда отправлял Святовир все людские резервы. А последняя эпидемия чумы заметно истощила эти резервы. В самой столице после эпидемии едва ли четверть населения осталась. И сейчас не оправилась она от заразы пришлой.

Отправил Святовир послов в Кульджу, столицу Джунгарии, чтобы уговориться с южными соседями о мире и дружбе. Да не приняли джунгарцы доброй воли государя Тартарии. Всех трёх послов обезглавили, привязали трупы к лошадям, вложив отрубленные головы в руки несчастным, и к границе своей северной пригнали этот вестник войны неминуемой.

В дверь кельи просунулась голова Улады, правой руки Верховного волхва:

– Батюшка, замечены бесермены в окрестностях Асгарда!

– Много ли их?

– Пока сотню верховых узрели.

– Куда направились?

– Вдоль околицы посада проехались, но к храму так и не подступились. А потом опять к Иртышу поскакали да и скрылись с глаз.

– Ты, Улада, сильно не радуйся тому, что уехали бесермены. То разведка их была. Раз дорогу к Асгарду проведали, значит, скоро ещё пожалуют.

Улада мелко закивал головой:

– То и я кумекаю – не сотня, тысячи бесермен в гости скоро пожалуют, маракуши эдакие. Что делать будем, батюшка?

Сгрёб Вышеслав бороду в кулак, задумался на несколько секунд, молвил, наконец:

– Собери в трапезной к обеду всех главных волхвов храмов, да и старших тоже зови.

Оставшись один, Верховный волхв подошёл к оконцу своей кельи, из которого далеко-далеко просматривалась река Иртыш. Надо же, даже Чингисхан не посмел вторгнуться в Асгард Ирийский. Даже Тимур Хромоногий и тот лишь степной стороной прошёл, а ни в Асгард, ни в Грустину не посмел сунуться, потому как была у Великой Тартарии тогда сила несокрушимая. А сейчас какие-то кочевники, почуяв слабость дряхлеющей империи, решили попробовать её на зуб.

Вышеслав потёр ладонью грудь. Раньше и знать не знал, где у него сердце находится, а теперь расшалилось сердечко, не к добру это. Хотя может и пора уже болячкам проявляться, как-никак за девяносто лет уже ему. Но немощным он себя не считал. У волхвов и сто десять, и сто двадцать лет жизни – дело привычное. И каждый из волхвов, молодой он или старый, десятерых в сече стоит. Да ведь известно, что степняки всегда числом да нахрапом своим брали. Помаши палашом или саблей в окружении не двух-трёх, а десяти бесермен, не отмашешься.

Прикинул сколько защитников храма он под своей рукой сейчас будет иметь. Выходило, что-то около полутора тысяч храмовой братии да работных людей посадских ещё около трёх тысяч будет. Правда, из посадских почти половина – женщины, дети малые да старики немощные. Но три тысячи воинов худо-бедно наберётся. А вот у степняков другой счёт ведётся. Тумен, а то и два нукеров может сюда заявиться. И что тогда?

Сумрачно всматривался Вышеслав в бородатые лица однокашников своих. Может статься, что скоро суждено многим из них сгинуть в сече кровавой.

– Братья! Говорил я уже о том, что царь наш мне поведал, когда я был в Грустине. Теперь вот и до нас добрались бесермены окаянные. Пока отхлынули они от святыни нашей, храмов асгардских. Но чую я, что ненадолго они затаились. Сейчас снега ещё глубокие лежат в лесах наших, а вот отогреется земля, зазеленеет трава, появится корм для лошадок степняков, тут и они объявятся.

Трапезная была устроена на нижнем этаже первого надземного храма, и в ней стояло несколько рядов дубовых столов со скамьями. За ними могли вечерять не менее трёхсот волхвов и их послушников сразу. Но сейчас лишь за крайним рядом сидело всего лишь шестнадцать человек. Это был весь цвет, элита сословия волхвов Тартарии. В каждом из четырёх храмов было по главному волхву и по три помощника у каждого из них..

Привлекая внимание к себе, поднял руку высокий, худощавый человек с аккуратно остриженной бородой.

– Что сказать хочешь, Григор? – вскинул голову Вышеслав.

– Три дороги лесных ведут к Асгарду. Одна со стороны Грустины, другая на Кульджу ведёт, а третья – к горам Ирийским. Сейчас стылая ещё земля, снежком припорошена. Можно на первых двух засеки устроить знатные, вот и остановим бесермен на подступах дальних.

Кудлатая голова Вышеслава несколько раз одобрительно колыхнулась.

– Да, засеки издреле устраивались на южных границах страны нашей и не давали они свободы набегам степняков. Конечно же, устроим мы их на двух самых опасных направлениях. Но, думается мне, они только задержат на какое-то время бесермен, но не остановят.

Поднял руку Свят, главный волхв третьего верхнего храма:

– Говори, – качнул головой Вышеслав.

– Прошлым годом привезли к нам из Маньчжурии от двоюродного брата царя Святовира нужные для нас подарки – девять пушек и припасы к ним. Пушкарей мы за полгода подготовили, так что будет чем встретить орду степную ещё на подступах к храму.

Опять качнул головой Вышеслав. Полгода назад он сам наблюдал за показательными стрельбами из нового для тартарцев оружия. И хоть вразброс ложились каменные ядра, выпущенные из них, да для наступающей лавы кочевников в самый раз сгодится. Припомнилось ему, что вместе с пушками, ещё два десятка аркебуз Циндал, двоюродный брат царя Святовира, прислал в Асгард. Нашёл он глазами Ждана, одного из старших волхвов нижнего, подземного храма, выполняющего и роль главного хранителя оружейного арсенала. Понял тот молчаливый вопрос Верховного волхва, молвил:

– В сохранности содержим аркебузы и в сухости порох к ружьям этим. Два десятка стрелков и два десятка подручных к ним подготовили, так что не сумлевайся, батюшка, всё сготовим к встрече с бесерменами проклятущими.

Это были те времена, когда столетиями проверенное в боях оружие – луки со стрелами – начали постепенно вытесняться и заменяться огнестрельным оружием. Но волхвы храмовые до сих пор виртуозно владели и «дедовским» оружием, и его было достаточно для того, чтобы и посадских людей вооружить.

Много поручений дал Вышеслав своей братии. Закипела работа. Замуровали или усилили двери и ворота нижнего надземного храма. Из храмов всех уровней много добра ценного перенесли и спрятали в схронах лесных. Денно и нощно работали посадские кузнецы, готовя кольчуги и латы пластинчатые для воинства храмового. К ледоходу на Иртыше все три тысячи волхвов и посадских имели каждый по копью, палашу или сабле, щит без малого в рост. Половина из них имела луки дальнобойные и для ближнего боя. Определили места, где пушкам стоять, стрелкам из аркебуз находиться.

Высланные ещё до ледохода на реке дозоры тайные чуть ли не до самой Кульджи дошедшие, принесли вести тревожные. В военном лагере под столицей Джунгарии уже собралось не менее двух туменов нукеров бессерменских. А как только сошёл лёд на реке, вниз, к Таре побежали струги речные с беженцами из посада асгардского. Всех стариков немощных, всех женщин и детей малых решил эвакуировать Вышеслав от греха подальше. Наслышаны были тартарцы о злобности и жестокости степняков, знали, что не пожалеют те никого ради наживы, за которой они сюда пришли.

И пришёл день неминуемый, когда заметили со смотровой площадки третьего надземного храма, как весь правый берег Иртыша окрасился в чёрно-серый цвет. Это нескончаемые колонны степняков неумолимо приближались к святыне волхвов Тартарии. А вскоре гонцы принесли и другую тревожную весть. По дороге со стороны Грустины тоже двигалась сюда тьма кочевников. Правда, как и ожидалось, движение второй колонны хоть и ненадолго, но застопорилось, преодолевая засеки, устроенные в нескольких местах лесной дороги. Надвинулось море людское на Асгард. Уже и посадские строения заполыхали. С трёх сторон обступили нукеры храмовый комплекс. Воины-волхвы и посадские ратники, не вступая в неравную схватку на открытых подступах к крепости своей, отступили и укрылись под сводами твердыни. Дымы от пожарищ в посаде заволокли всю округу и всё, что за стенами творилось, словно в тумане было.

При эвакуации жители Асгарда разве что с десяток коз с собой взяли да курей кто сколько смог, а немалое стадо коров и целый табун лошадей разогнали с плачем по окрестным лесам, не имея возможности забрать скот с собой. Но приученные к постоянной дойке и кормёжке животные вскоре сами пришли назад, и теперь степняки с хохотом весёлым отлавливали бедных животных и резали их, пируя и отмечая успешное начало своего похода. А упившись кумысом они ещё и на собак устроили охоту, так как те по-прежнему пытались охранять бурёнушек и лошадей от злых и крикливых людей, заполонивших округу.

На третий день всеобщей вакханалии, творящейся вокруг храмового комплекса, к его главным воротам на расстояние полёта одной стрелы подъехали на лошадях трое: тщедушный на вид кочевник в замурзанной меховой куртке и таком же непотребном малахае на голове, нукер в кольчуге и с большим щитом в руках, тревожно взирающий на бойницы-окна, из которых в любой момент могли полететь стрелы. А между ними ехал на белом высоком жеребце ещё довольно молодой всадник, одетый в пластинчатые латы с островерхим шлемом на голове, верхушку которого венчали перья какой-то птицы. Он, не поворачивая головы, что-то прокричал в сторону своего тщедушного спутника, и тот на удивление звонким голосом озвучил вопрос-предложение своего господина:

– Непобедимый и милостивый к поверженным хан Хара-Хула предлагает вам сдаться без ненужного сопротивления. Он знает, что у вас много золота и серебра. Отдайте их великому хану и этим вы сохраните свои жизни.

Вышеслав с высоты четвёртого самого верхнего храма уже насмотрелся на бесчинства пришлых, на их звериную лютость, и у него не было веры в слова «великого» хана. Уверен он был, что предложение степняков откупиться от них золотом и серебром это всего лишь уловка, за которой последует неминуемая расправа. Зычный голос Верховного волхва достиг ушей степняков:

– Ни Македонский, ни Чингис, ни Тимур не смели появляться в Асгард Ирийский с такими требованиями. Или ты, Хара-Хула превзошёл их своей силой и доблестью воинской?Но я, Верховный волхв Вышеслав, говорю тебе: даже если ты сегодня как стервятник, питающийся падалью, расклюёшь тела поверженных сынов Тарха и Тары, завтра другие сыны Великой Тартарии неминуемо придут в твою землю и отомстят за нас, а из твоей шкуры сделают барабан, удары в который будут напоминать вам, степнякам, что не стоит с нами воевать. Уводи своих нукеров, хан!

Ничего не ответил на слова волхва Хара-Хула. Молча повернул своего коня и поскакал к молчаливой шеренге своих нукеров. Обидными были слова, донёсшиеся до него с небес. Но не могли они его остановить. Отступи он от крепости-храма, напичканного золотом и серебром, и даже самый плюгавый нукер в его стране будет плевать ему вслед. Подъехал он к шеренге воинов своих, поднял и резко опустил руку. И тотчас ревущая лава конницы с воем и улюлюканьем бросилась на приступ храма асгардского.

И «заговорили-забухали» пушки медные, гулко защёлкали аркебузы дымные. И сразу в рядах наступающих стали образовываться зияющие бреши, которые, впрочем, быстро заполнялись напирающими сзади рядами конницы. Джунгарцы в те времена может и слышали об огнестрельном оружии, но ещё не испытывали его воздействия на себе. Взвились на дыбы кони, многие нукеры, зажимая уши ладонями, опрометью бросились врассыпную назад, подальше от чёрной громады храма, изрыгающей смертоносный огонь. Но быстро опомнился от страха сам хан, вверх и вниз завжикала его плетка, осыпая ударами нукеров и останавливая их паническое бегство. Посматривая на своего хана, заработали плетьми и его преданные беки..

Наконец перегруппировались сотни и тысячи в туменах степняков, правда сошли они с пугливых лошадей и снова, теперь уже пеше, хлынули к храму. И тут к пушкам и аркебузам подключились дальнобойные луки защитников. Сотни трупов и раненых за малое время добавились к тем, что уже лежали на земле после первого наскока. Удалось легко отразить и этот суматошный приступ.

Окна-бойницы второго, надземного храма, были заранее заложены камнем от земли до

уровня окон второго этажа, так что без лестниц штурмовых в храм было не прорваться. Попытались нукеры длинным тяжёлым бревном пробить брешь в главных воротах, да не тут-то было. Из луков и аркебуз защитники в несколько секунд трижды до последнего нукера «выбивали» тех, кто прикасался к бревну осадному и воротам. И после третьей неудачной попытки штурма ворот вынужден был хан дать отбой атаке.

Но не отступилось алчное племя. Завжикали пилы, застучали топоры в окрестных перелесках. После пятого дня осады к стенам храма ринулась новая волна степняков, на этот раз ощетинившаяся лестницами, достигающими окон второго этажа. И опять просчитался хан Хара-Хула. Несколько сотен нукеров погибло во время этого приступа. А те из нукеров, которым удалось добраться до окон-бойниц не могли протиснуться через них ни одетыми, ни голыми! Горохом посыпались со стен воины степные, поливаемые сверху окатышами из аркебуз и стрелами из лёгких луков. Пушки к тому времени защитники спустили через скрытый лаз в нижний подземный храм. Теперь вокруг всего периметра храма образовался целый вал из трупов и тяжелораненых воинов хана.

И всё же велика была злость и жажда наживы сынов степи. На восьмой день осады под самое утро метнулись к стенам храма тысячи неясных теней и утром оказалось, что по всему периметру храм понизу завален хворостом и валежником. И ещё весь день рос этот вал древесный, хотя и поплатились нападавшие ещё сотней-другой погибших. Вышеслав был уверен, что кострище рукотворное самим стенам храма навряд ли нанесёт ущерб. Мощные каменные блоки стен первого надземного храма, давно поросшие вековым мхом, были крепки и являлись фундаментом для двух самых верхних храмов. Чтобы их разрушить огнём нужно было устроить здесь геенну огненную, не меньше, но вот от дыма от пожарищ, устроенных степняками, было не уберечься. .И дымы эти уже стали проникать в храмы асгардские. Кое-кто, особенно из пожилых волхвов, уже начали надсадно кашлять, тяжко теперь было стоять у бойниц.

Но столетиями строился Асгард Ирийский. Веками таились секреты его устройства от чужаков и даже гостей желанных. А устроен комплекс храмовый был хитро. Из нижнего подземного храма, о котором степняки скорее всего не знали, под землёй были вырыты лабиринты-ходы. В некоторых из них стояли лари бездонные с зерном и прочими припасами. В других хранилось оружие, конская сбруя, сундуки с меховой рухлядью. Отдельный ход предназначался для всяких солений, в том числе копчёной рыбы, паюсной икры, подкопчённой лесной дичи. А один из ходов шёл к реке и проходил под её дном до

левого берега Иртыша. Там, в укромном урочище с давних пор была устроена «яма», ямщицкая станция. Правда, на ней после ухода на западную границу Тартарии большей части её армии уже не было положенных четырёх сотен лошадей. В лучшем случае их насчитывалось сейчас не больше двух-трёх десятков не лошадей даже, а клячей нестроевых.

Разгорелись снаружи валы древесные, заволокло дымом едучим залы храмовые. Кликнул Вышеслав опять своих помощников в трапезную и молвил он своё последнее слово:

– Братья мои! Скоро невмочь будет дышать здесь. Давайте так поступим. Всем защитникам повелеваю спуститься в подземелье нижнее и уходить на левый берег Иртыша, а там, кто на телегах, кто пеше идите к Таре. Там гарнизон хоть и небольшой, да опытный и

с ним, думаю, отстоите крепость, если степняки сунутся и туда. Я же останусь здесь в своей келье на верхотуре.

Сразу несколько волхвов вскочили с места, закричали:

– Батюшка-свет, зачем жертва такая от тебя? Пойдём вместе с нами отсель. Отобъёмся от бесермен да и вернёмся сюда и храм поправим, если что с ним приключится.

Но, похоже, Верховный волхв всё уже для себя решил.

– Идите, говорю, и не мешкайте. Такова моя воля.

Дым уже выедал глаза, люди чихали, кашляли и уже недосуг было спорить. Каждый из братьев Вышеслава подходил к нему и, получив поцелуй в чело, быстро отходил к малозаметному люку в трапезной, с которого на это время сдвинут был тяжёлый разделочный стол. Все защитники скрылись в подземелье, один Улада стоял теперь перед Верховным волхвом.

– Иди и ты! – Вышеслав перстом своим указал ему на полузакрытый люк в проёме которого маячили две головы дюжих волхвов.

– Ты что, батюшка, на старости лет хочешь геморрой заработать, сдвигая один этот тяжеленный стол?

Вскоре, надвинув стол на люк зашагали они, прижимая ко рту тряпицы, смоченные водой, вверх по каменным ступенькам.

Глава 4

Они сидели вдвоём на берегу океана, тесно прижавшись друг к другу. Эмилия была целомудренной девушкой и позволяла своему возлюбленному целовать только свои солёные от морских брызг узкие ладошки. Осип был старше этой шестнадцатилетней девушки почти на десять лет, но робел он перед ней безмерно. Её чёрные глаза, чёрные длинные волосы, перехваченные на лбу жёлтой атласной лентой, когда их головы соприкасались, вызывали в нём волну дикого восторга, неумолимого влечения, страстного желания раствориться в этих глазах, утонуть в пахнущих розами волосах.

Осип не раз бывал на фактории Тихуана и в доме губернатора Исхо, отца Эмилии и немного поднаторел в испанском языке.

– Душа моя, – парень прижал правую ладонь к своей груди, в левую вложил её ладошку и в очередной раз поцеловал каждый пальчик пылающими от жара губами, – ты даже не представляешь, какой огонь сейчас горит во мне.

Девушка шутливо округлила свои огромные глаза:

– Я действительно не представляю, как это огонь может гореть там, – она, лукаво посмотрев на Митяева, ткнула пальчиком в его широкую грудь.

– Ты опять насмехаешься надо мной?

– Нет, нет, Осип, я вовсе не смеюсь над тобой. Я удивляюсь!

– Чему?

Она взмахнула рукой в сторону спокойной глади океана.

– Месяц назад Тихуану покинул идальго Хуан Перес, капитан каравеллы «Малага». Знаешь, что он сказал на прощанье моему отцу?

Осип коротко пожал плечами:

– Я не присутствовал при их разговоре.

Она грустно покачала головой и опустила глаза.

– Этот наглец сказал, что намерен в следующее посещение Тихуаны взять меня в жёны. При этом я стояла в шаге от него, но этот надутый от важности индюк даже ни разу не посмотрел в мою сторону! Словно я для него была пустым местом!

Теперь уже Осип нарочито округлил глаза и сотворил на лице выражение с наивысшей степенью глупости:

– Так тебя уже сватают?! А как же я?

Она стрельнула глазами в его сторону:

– Милый, а ты какой ответ получил от моего папочки несколько дней назад?

Да, неделю назад Осип набрался храбрости и переговорил с отцом Эмилии о его возможной женитьбе на его дочери. Исхо фактически отказал ему, хотя отказ не выглядел слишком категоричным. Он прежде всего сослался на то, что у молодых разная вера и именно это обстоятельство не позволяет истинному католику дать благословение на этот брак своей дочери.

Он со вздохом признался Эмилии:

– Когда твой отец фактически отказал мне в моей просьбе, я ответил ему: «Мои Тарх и Тара не хуже вашего Христа, а главное.– все они провозглашают любовь мерилом всего сущего, значит они не противоречат друг другу». Дон Исхо приобнял меня, но так больше ничего не сказал.

Осип порывисто схватил её руку, привлёк её к себе и прошептал:

– Девочка моя, а давай я унесу тебя на свой коч, и мы сбежим отсюда хоть и на Аляску!

По лицу девушки пробежала грустная улыбка:

– Милый, но ведь и твои люди, скорее всего, не поймут нас да ещё осудят за этот поступок. Я – католичка, ты – несторианец. Нет, Осип, так счастье не ищут…

Он не успел ей ответить. В вечереющем небе над местом, где располагалась фактория Тихуана, всё ярче и ярче разгоралась зарница, а до ушей молодых людей стали доноситься ухающие звуки стреляющих пушек. Вскоре в эти звуки вплелись цокающие выстрелы аркебуз. Осип с Эмилией уединились на берегу за первым же от Тихуаны мыском. Когда они взобрались на гряду прибрежных камней, то увидели страшную картину. Лёгкий бриз, дующий сейчас от берега, сносил в сторону океана дымы от занявшихся пожарищ.. Тихуана горела! Часть складов и пакгаузов, три белоснежных дома поселенцев и даже несколько вигвамов, в которых жили местные индейцы, горели.

Осип перевёл взгляд вправо от горящей фактории и похолодел. Не более чем в кабельтове от берега в клубах дыма, сносимых в океан, стоял…барк, тот самый барк, на борту которого он недавно побывал. Похоже, капитан Гарри Митчелл начал осуществлять свои угрозы. Митяев до рези в глазах всмотрелся в сгущающуюся темноту и увидел, что от барка отделились и направились в сторону берега три шлюпки. На носу каждой из них кто-то держал по зажжённому факелу. Осип приобнял девушку:

– Эмилия, выслушай меня и исполни всё, что я тебе сейчас скажу. На факторию Тихуаны напали англы, я узнал их барк. Сейчас они намерены высадить на берег своих головорезов и захватить посёлок. Тебе туда возвращаться пока нельзя.

– Но там мой отец, я должна быть рядом с ним, – прошептала девушка.

– Нет, ты останешься здесь, пока, пока я не разберусь, что там происходит.

Дневная жара уже спала. Бриз, дующий с берега, ещё согревал своим дыханием, но Осип знал, что уже с полуночи ветер переменится и начнёт дуть со стороны окана, а воды, ещё холодные весенние воды принесут на берег ощутимую прохладу. Он скинул с себя меховую накидку-безрукавку, усадил дрожащую от переживаемого ужаса девушку на плоский камень и заботливо закутал в свою одежду.

– Тут безопасно, так что сиди здесь и не высовывайся! Я приду за тобой!

Сразу за факторией, в соседней бухточке стоял у берега его коч. Тартарцы давно

научились у амиго-испанцев ловить в этих водах отменных лангустов с помощью плетёных, бесхитростных ловушек. Мясо этих ракообразных было питательным и вкусным и заметно разнообразило пищу моряков.

Осип, кося взглядом на шлюпки англов проделавших уже треть пути к берегу, забирая влево от фактории, побежал что было духу к «своей» бухточке. Похоже, налётчики не знали, что кроме стоящей на якорях каравеллы «Элизабет», только два дня назад прибывшей в Тихуану из Испании, в её окрестностях находится ещё какое-нибудь судно. Коч, особенно если на его мачте не подняты паруса, судно малозаметное. Да и мыс, разделяющий бухту с рыбаками и гавань Тихуаны, не давал возможности увидеть с барка «затаившийся» коч. А сейчас и дым, наползающий с берега, совсем скрыл из виду коч Митяева.

Когда Осип буквально взлетел на гряду мыска, сразу несколько рук ухватились за него и стащили к береговой полосе.

– Эй, чего вцепились в меня, отпустите!

Кое-кто, узнав в нём своего, хохотнул, все ослабили свою хватку, а один из матросов, Миха, огромный как медведь, громким басом пророкотал:

– Ох, Оська, добегаешься ты до своей ишпаночки. Тут такие дела творятся, а ты шастаешь не знамо где.

С верха гряды сполз вниз пятый член команды Митяева, Венька Щербатый. В его руках была подзорная труба.

– Осип, одна из шлюпок англов направилась к каравелле, а две другие продолжают идти к берегу.

Митяев вырвал трубу из рук товарища и, встав во весь рост, посмотрел через неё в сторону барка англичан. Паруса на его трёх мачтах были приспущены, но не до конца. Митчелл, хитрая лиса, мог в любой момент поднять паруса и бежать в случае опасности в океанские просторы. Осип задумался лишь на несколько секунд.

– Парни, сейчас, когда англы на шлюпках высаживают свой десант на каравеллу и берег, на барке осталось не более десяти человек. Устроим-ка им, братцы, весёленькую ночь…

И он вполголоса, словно боясь, что его услышат с барка или со шлюпок, с минуту объяснял товарищам кто и что должен делать во время атаки. Ночная темень, дымовая завеса от пожарищ позволила Митяеву подвести свой коч со стороны кормы барка англичан. Канонир Фома тщательно выцелил, прежде чем сделать первый выстрел из пушки своего коча. Каменные ядра, с помощью которых стреляли из шести пушек, установленных по носу, корме и бортам коча, были не одинаковы по диаметру. Матросы Митяева заранее отобрали несколько самых малых по диаметру ядер, облили их смолой из живицы, обваляли в соломе. Конечно, при выстреле эти огненные шары не летели на большое расстояние, но до мачт барка доставали в самый раз. Дважды Фоме стрелять не пришлось. Первое же огненное ядро воспламенило парус, что был ближе всех к берегу. А с этого горящего факела огонь с помощью свежего ветерка перекинулся на среднюю и затем кормовую мачты. А уже через несколько минут запылала и сама верхняя палуба барка. Осип видел, как заметались матросы на палубе, как они пытались забортной водой потушить огромные куски пылающей парусины, летящей сверху. Но огонь уже полностью охватил палубу и надстройку, и вот сначала один, затем второй, третий матросы сиганули в воду и, не оглядываясь, поплыли к берегу. Из нижних кают выскочило ещё несколько человек, но и они, спасаясь от нестерпимого жара, тоже попрыгали за борт.

– Фома, – Митяев повернул злое лицо к канониру, – ну-ка влепи ядро на уровне ватерлинии!

– С превеликим удовольствием, – прокричал канонир, закатывая в пушку с дула на этот раз обычное каменное ядро. Ядро проломило кормовой транец пиратского барка аккурат на уровне ватерлинии. В следующие моменты до ушей парней из команды коча донеслись звуки, напоминающие бульканье воды в перегретом паровом котле. Это забортная вода с клёкотом и свистом ворвалась внутрь барка и стала вытеснять воздух из трюма корабля. Ещё через несколько минут нос барка стал угрожающе задираться вверх, а корма, наоборот, стала уходить под воду. Осип скомандовал:

– Военег, Миха, поднимайте парус, идём к борту каравеллы. Не гоже отдавать англам

судно, которое им не принадлежит.

И, повернувшись к команде, Осип крикнул:

– Каравелла англами, скорее всего, захвачена, так что к оружию, братцы, идём на абордаж!

Кочи имели команду в пять-восемь человек, не более. Для управления кормилом и одним прямым парусом больше и не требовалось. На шлюпке, что пошла захватывать испанскую каравеллу сидело человек семь-восемь. На каравелле, сугубо гражданском торговом судне, команда была более многочисленная, чем на коче и даже барке, и Осип нутром чувствовал, что какое-то время её команда сможет оказывать сопротивление пиратам даже вооружённым огнестрельным оружием. Так оно и вышло. Военег, ещё подруливая коч к борту каравеллы, у которого болталась на воде шлюпка англичан, сразу услышал выстрелы из мушкетов, ставших к тому времени самым распространённым оружием у европейцев. Здесь дым, стелившийся с берега от пожарищ, был ещё гуще, так что захватчики, скорее всего даже не заметили, что творится сейчас с их барком.

Сказав Военегу, чтобы тот приспустил парус коча, Осип по верёвочной лестнице первым поднялся на борт каравеллы и ступил на её палубу. За ним вскарабкались на палубу каравеллы ещё пятеро матросов из его команды. Клубы дыма с берега время от времени налетали ещё на судно, но Осип успел оценить обстановку. Англичане, а их действительно оказалось здесь семь человек, угрожая оружием, теснили к корме судна толпу примерно в тридцать испанцев, и те покорно пятились, даже не пытаясь оказать сопротивление. А вот англичанами явно командовал человек с военной выправкой. И Осип узнал этого человека. Это был Стив Бэкон, тот самый лейтенант, который был готов растерзать Митяева и его матроса ещё тогда, на борту барка.

Основным оружием тартарцев для ближнего боя были сабли и кинжалы. Лейтенант держал в одной руке шпагу, во второй – кремниевый пистолет, а его матросы сжимали в руках мушкеты. На их поясах болтались и длинные ножи. Опасность за своей спиной англичане почувствовали, когда двое из них уже корчились на палубе, раненые русами. Бэкон, поняв, что главная опасность сейчас исходит от людей, которые внезапно появилияь у них за спиной, крикнул своим, чтобы те развернулись. Вскоре англы напролом ринулись на тартарцев, намереваясь прорваться к своей шлюпке. Но они опоздали с этим манёвром. Ещё два матроса захватчиков упали на палубу. Крикнул от боли и раненый в руку один из матросов Митяева.

– Эй, Бэкон, сдавайтесь! – проревел Осип и, выйдя из тени от мачты, протянул в сторону лейтенанта и двух ещё оставшихся в живых англичан руку, в которой он сжимал эфес сабли.

– Как ты посмел напасть на матросов флота Её Величества, мерзавец!

Митяев пропустил мимо ушей вопль Бэкона. Англичане и тогда, и сейчас ещё боготворят свою королеву. При этом кичатся своей демократией и свободой. Хотя во всей Великобритании всегда была истинно свободна лишь королева или король, смотря кто сидел в это время на престоле. Все остальные люди этого королевства были всего лишь подданными, рабами «Её Величества». При этом людей, живущих вне их острова, они считали варварами, людьми второго сорта и которых можно было убивать и унижать без зазрения их «чистой» совести.

– Укоротите свой гонор, лейтенант. Вы окружены и если тотчас не преломите свою шпагу, вы и ваши матросы будете уничтожены, как мы только что уничтожили ваш барк и этих четверых головорезов, – Осип кончиком сабли указал на убитых англичан.

До сих пор считалось, что только русские могли «многоэтажно» и цветисто материться, но то, что исторг из себя Бэкон, переводу тоже не подлежало. А за спинами пиратов тем временем толпа тоже зашевелилась. В руках некоторых испанцев зазвенел металл шпаг. Там уже поняли, что к ним пришла неожиданная и своевременная помощь. Наконец, лейтенант, покосившись назад и кивнув своим головой, шагнул навстречу Митяеву. Не доходя до него нескольких шагов Бэкон резко преломил свою шпагу и бросил её половинки к ногам Осипа. Туда же полетели разряженный уже пистолет лейтенанта, ножи и мушкеты его матросов. Вскоре испанцы связали англичан, а Митяева с его парнями они обступили со всех сторон, бурно выражая им благодарность за помощь.

– Кто у вас старший? – спросил Митяев.

Вперёд выступил сухощавый загорелый молодой человек.

– Сеньор, у капитана Миньоса лихорадка, он сейчас находится в своей каюте. Его помощник, сеньор Пуэбло умер от лихорадки ещё в дороге, так что старшим пока выбрали меня, Диаса Асуэнта.

– Вот что, Диас, отбери из команды человек двадцать нюхавших пороху, и мы вместе с вами пойдём к Тихуане. Возможно, нам удастся спасти людей из фактории.

Вскоре коч и три лодки с матросами устремились к теперь уже близкому берегу. Дымы от догорающих складов и строений фактории уже не застили глаза, но было темно, и шлюпки испанцев, а затем и ялик Митяева едва не врезались в те две шлюпки, на которых прибыли сюда англичане. На носу одной из них лицом к берегу сидел человек. Скорее всего, он задремал под шорох накатывающихся волн и понял, что он теперь не один, только тогда, когда широкая ладонь Михи зажала готовый изораться от испуга и неожиданности рот англичанина.

Пока матросы с каравеллы высаживались на берег, Митяев коротко «пообщался» с пленником:

– Как тебя зовут матрос?

– Джон, сэр.

– Скажи, Джон, капитан Митчелл сейчас на берегу?

– Да, сэр, он пошёл разыскивать губернатора Исхо.

По лицу матроса промелькнула кривая усмешка, впрочем, скрытая теменью.

– Он ещё днём договорился с губернатором о встрече, – добавил Джон.

– Вот как! Встреча, да ещё намеченная! – Митяев явно издевался над англичанином, – а скажи-ка, братец, сколько матросов при твоём капитане?

Джон дёрнулся в руках Михи, но по мере того, как вокруг них стала собираться внушительная толпа, он обмяк, а спесь поубавилась. Он даже своим скудным умишком понял, что своему капитану он уже ничем не поможет.

– С ним к фактории пошли пятнадцать человек.

Осип пошептался с Диасом, и вскоре два отряда по десять человек стали карабкаться на довольно крутой берег, на котором расположилась фактория. Митяев со своим отрядом направился скорым шагом к дому губернатора, а Диас со своими людьми – к блоку пакгаузов, стоявших в некотором отдалении от посёлка колонистов.

Дом губернатора был, пожалуй, единственным из всех зданий фактории, который не пострадал от пожаров. Но вокруг него англичан не было видно. Митяев оглянулся. Уже начало светать. И тут через разрывы в дымных полосах, стелющихся ещё по водной глади, он увидел догорающий барк пиратов. Скорее всего капитан Мичелл тоже понял, что его судно уничтожено, и пути к отступлению отрезаны. Видимо, после этого он приказал своей команде укрыться внутри дома. Один из молодых испанцев из отряда Митяева кинулся было к дому губернатора, но оттуда прозвучал выстрел из мушкета и раненый в ногу бедолага упал на землю и заскулил от боли.

Из проёма входной двери наружу высунулся сам капитан. В руке он сжимал пистолет:

– Каждому, кто попытается подойти к дому, я размозжу голову!

Митяев прокричал в ответ:

– Капитан Митчелл, ваш барк уничтожен. В плен захвачены лейтенант Бэкон и два ваших матроса. Ваше сопротивление бессмысленно, сдавайтесь!

– А-а, узнаю голос старого знакомого, капитана местного корыта. Нет, Митяев, я сдаваться вам не намерен. А если вы вздумаете штурмовать дом, я прикажу убить губернатора.

В этот момент кто-то сзади стал дёргать за рукав Осипа, и он, обернувшись, увидел у себя за спиной молодого индейца с перевязанной головой. Тряпица, которой была перевязана его голова, была пропитана кровью, а самого индейца мотало из стороны в сторону от слабости, вызванной, видимо, потерей крови. Митяев успел подхватить обмякшее тело индейца и тот, прежде чем потерять сознание успел прошептать:

– Миус, англы уже убили доброго губернатора…Они пытали его, пытаясь узнать, где он хранит своё золото и серебро.

Гнев овладел Осипом. Этот мерзавец и убийца отца Эмилии даже на его смерти хотел словчить и всех обмануть. И всё же Митяев постарался подавить свой гнев. Перед ним и его людьми были отъявленные головорезы, вооружённые мушкетами, и прямая атака на дом губернатора приведёт к ненужным жертвам. А у Осипа и его людей на всех только один заряженный мушкет, который был отбит во время стычки на каравелле.

И тут вновь за спиной Митяева и Михи, стоявших рядом, снова возникла какая-то замятня. Приглядевшись, матросы из отряда Митяева разглядели в сумерках ранней зари странную процессию. К ним шагала колонна из пяти человек со связанными руками. Эти люди заметно шатались из стороны в сторону. По бокам этой колонны шли испанцы во главе с улыбающимся во весь рот Диасом. Оказывается, в одном из складов фактории, где хранились бутыли с вином, они наткнулись на мертвецки пьяных матросов капитана Митчелла. Видимо, не очень баловал капитан своих матросов вином и прочими горячительными напитками, вот и дорвались они, что называется, до бесплатного и общедоступного.

– Диас, – Осип положил ладонь на плечо испанца, – в доме губернатора прячутся десять англичан и, похоже, сдаваться они не собираются…

– Амиго Осип, нас в два раза больше, чем этих мерзавцев, давай нападём на них с разных сторон и всё быстро решится в схватке.

Митяев медленно покачал головой:

– Диас, они уже ранили одного твоего матроса, а если мы пойдём на лобовую атаку, жертв будет гораздо больше. Давай сделаем вот что…

И Осип, оглянувшись на дом губернатора, что-то зашептал на ухо испанцу. Тот удивлённо хмыкнул, но возражать не стал. Вскоре к берегу быстрым шагом ушли Миха, Фома и Венька. Но пока они сняли кормовую пушку с коча, пока доставили её с припасами к

осаждённому дому уже окончательно рассвело. Прятающиеся за стенами дома англичане несколько раз выглядывали из него и подозрительно косились на ничего не предпринимающих, с их точки зрения, «туземцев». Но вскоре они поняли причину этого затишья. С пригорка недалеко от их убежища на них смотрело дуло пушки. Послышались запоздалые выстрелы из мушкетов, но Диас с Осипом успели отвести своих людей на безопасное расстояние. В этот момент в проёме двери губернаторского дома вновь показался Митчелл.

– Послушайте, господин Митяев, я хочу предложить вам сделку. Так получилось, что господин губернатор ранен и ему требуется немедленная помощь. Я готов его передать вам, как только вы позволите отплыть мне и моим матросам на шлюпках в океан.

Диас грустно переглянулся с Митяевым и звонко прокричал в ответ:

– Вы грязный ублюдок, Митчелл. Убив губернатора, вы ещё и торгуетесь, прикрываясь его именем.

– Я не намерен отвечать какой-то обезьяне! Так что вы ответите на моё предложение, господин Митяев?

По смуглому лицу испанца пошли красные пятна гнева. Но Осип успокаивающе похлопал того по плечу:

– У меня другое предложение, капитан. Даю вам всем на раздумье одну минуту. Если по истечении этого срока вы не выйдете безоружными и с поднятыми руками из дома, мы начнём обстрел дома.

В ответ на голос Осипа прозвучал залп сразу из трёх мушкетов и одна из пуль просвистела недалеко от головы тартарца. Не успокаиваясь англичане ещё дважды залпами выстрелили в людей затаившихся за песчаным пригорком, и в этот раз одна из пуль чиркнула по плечу Михи. Но потом «заговорила» пушка. Первым же выстрелом было обрушено полстены выходящей к берегу океана. Вопли, крики и ругань раненых пытался перекрыть визгливый голос капитана, но после второго выстрела из пушки и обрушения ещё одной стены, из дома шатаясь и зажимая уши руками, вышли четверо посечённых осколками людей. Эти четверо не успели далеко отойти от дома, когда все услышали одиночный сухой выстрел из пистолета..

А Осип побежал к мыску, где он оставил свою любимую….

Глава 5

Фёдор Кречет прибыл в Москву в аккурат на Покров. Снега, правда, выпало самую малость, но он уже не стаял как в прежние дни. Кречет покосился на двух своих попутчиков: дьяка Яровида и подьячего Семёна Мала. Дорога, особенно для грузного дьяка выдалась тяжёлой. Хотя тракт, проложенный между Москвой и Грустиной в стародавние времена поддерживался в должном состоянии, колдобин и островков прыткой лесной поросли прямо на проезжей части дороги хватало с избытком.

Двух кучеров, Емельку и Стёпку, Кречет сразу же определил на постоялый двор, оплатив за них за постой сразу на месяц вперёд. Но нутром чувствовал посол, что не скоро, ох, не скоро примут его и сотоварищей его во дворце царя московского. Да, послы из Москвы принесли в Грустину хорошие новости, мол, царь Иван Грозный отныне обратил свой взор на запад, а не на восток. Да и то, прибрав к рукам Казанское и Астраханское ханства, а чуть позже пообещав покровительство хану Ногайской Орды он, наверное, и вправду успокоился на этом. Но доживающий свой век и умудрённый жизненным опытом, царь Великой Тартарии Святовир уже не мог в полной мере доверять царю московскому. И, несмотря на то, что эпидемия чумы изрядно истощила людские ресурсы его страны, он направил тысячи опытных мастеровых для возведения укреплений Заволжского Вала и целой россыпи городов-крепостей вдоль него.

Фёдор за пять лет службы в Посольском Приказе столицы Тартарии многажды имел встреч и бесед с царём своим Святовиром. За мудрость и справедливость почитал он его пуще отца родного. И не то беда, что царь вступил в преклонные года, нет, разум и речи его были как всегда вразумительны и понятны. Тревожило Фёдора то, за спиной царя-батюшки была пустота. Не дали ему родители небесные Тарх и Тара сына наследника. И трудно сказать, что начнётся в огромной империи после смерти великомудрого царя.

Да, когда-то с Батыем, ханом Золотой Орды, было достигнуто соглашение, что ни Тартария Северная в дела Орды, ни Золотая Орда в дела Тартарии не будут вмешиваться, а только поддерживать друг друга будут в трудные годины. Но давно уже умер хан Бату, давно распалась Золотая Орда, а на её месте возникли Белая, Синяя, Пёстрая, Ногайская Орды, Джунгарское царство, Казанское, Астраханское и Крымское ханства. Во многих из них теперь верховодили магометане, чего, например, при Батые не было. Хуже всего было то, что не было с осколками Золотой Орды договоров нужных. А главным правителем всех этих улусов бывшей Золотой Орды без всякого курултая назначил сам себя правителем крымский хан Девлет-Гирей. Справедливости ради нужно сказать, что являясь по прямой линии чингизидов потомком Чингисхана он имел моральное право на такое лидерство. Но все «карты» его теперь путал московский царь Иван Грозный, отказывавшийся признавать главенство власти над собой со стороны чингизида Девлет-Гирея. Трудные времена настали. Теперь не московские послы в Грустину, а послы Тартарии в Москуву зачастили, чтобы избежать или отодвинуть угрозу войны с набирающим мощь московским царством.

Через неделю пустых хлопот и ожидания приёма тартарских послов у царя московского совсем приуныли они:

– Слышь-те, братцы, бают при дворе Ивашки, что занедужила крепко жена его молодая, Анастасия.

Дьяк Яровид вопросительно посмотрел на Кречета. Вместо него голос подал Семён Мал:

– Пригрел Иван-царь при дворе англов поганых, а где англы, там и пакости всякие творятся. Чего доброго, англы на нас болезнь Анастасии повесят, вот уж он так обрадуется, так обрадуется…

Фёдор вскочил со скамьи и несколько раз нервно прошёлся по горнице.

– И такой навет братцы на нас, не исключаю. Много нынче народу от нас в Москву прибыло, да и не только в Москву. И купцов и мастеровых-строителей, и оружейников знатных из страны нашей здесь сейчас пруд пруди. Но мудр наш царь Святовир, и мудрёно письмо от него для Иван-царя. Мабудь не наветам пустым, не клеветам аглицким поверит он, а слову мудрого царя нашего.

– Твои бы слова, Фёдор, да богу ихнему в уши.

Яровид тяжело встал с пристенных полатей и, пройдя к двери, наполовину приоткрыл её. Грузный вес и одышка толкали его лишний раз глотнуть свежего морозного воздуха. В горнице было так натоплено, что хоть веничком себя как в бане стегай. По полу пошёл ощутимый сквозняк, и Семён, недовольно посмотрев на дьяка, стал натягивать на ноги свою шубу волчью.

Во дворец царя их вызвали только к концу четвёртой недели пребывания в столице Московии. Кречет сразу заметил перемену в царе. Лицо его почернело от перенесённой утраты любимой жены. Его живые, порой насмешливые глаза словно остекленели, а вокруг рта застыли скорбные складки. Третьего дня умерла-таки Анастасия. Печален, тих и строг сидел Иван на своём троне. И даже приняв из рук Фёдора свиток с письмом от царя Святовира, долго он взглядом в пол, а не в послов упирался. Наконец вздрогнул он, прогнал от себя оцепенение, сорвал печать со свитка, вперился глазами в него и долго, долго читал письмо от своего брата царственного. Затем, не поднимая глаз на Кречета, молвил:

– Хорошо и о хорошем пишет царь ваш благолепный. Мир, дружбу предлагает учинить. Желает, чтобы наши царства благоденствовали да в торговле процветали. К военному союзу склоняет против врагов внешних…

Поднял он глаза на Фёдора Кречета, и взгляд этот неподъёмно тяжёлым стал:

– А что ж тогда вы, тартарцы за Волгой-рекой крепости да валы высокие строите? Али боитесь нас, русичей?

Кречет заученно, как царь Святовир учил, ответил:

– Царь-батюшка, то, что ты Казанское и Астраханское ханства к рукам прибрал, да ещё Ногайскую Орду себе присовокупил, дело твоё и нас это не касается. И какие у тебя отношения с ханом Девлет-Гиреем нас тоже не волнуют. А волнует нас то, что бояре пермские и нижегородские, самарские и саратовские чуть ли не каждый год вылазки со своими ратями на нашу сторону устраивают. Мы же, наоборот, на вашу землю не заримся и кровушку зря не проливаем. Вот потому, опасаясь наскоков русичей, мы и строим свой Заволжский Вал с фортами и крепостями. Как говорится, бережёных и боги берегут.

Грозный поморщился от этих слов. Боги, боги… Хотел он уже послам нотацию дать, что один бог на небесах и над всеми длань свою простирает, да вовремя остановился. Царь знал в совершенстве пять чужих языков, ещё столько же понимал. В его наверно богатейшей во всей Европе библиотеке хранилось столько документов всяких с ещё седых времён, что не ему послам, а им царю Московии впору лекцию читать. Ведь знал он доподлинно, откуда есть пошла земля русская. С Русколани, ещё и Лукоморьем и Беловодьем называемой, пришли на Русскую равнину, на волжско-днепровские берега русичи-русы и теми же богами окормлялись они, что и сейчас тартарцы. Но они-то от своих богов древних и мудрых не отреклись, а вот русичи…

Плакаться перед послами о том, что неудачен оказался поход его армии на Ливонскую Конфедерацию, и что пришлось и Нарву, и Копорье и другие, ранее завоёванные земли на берегу Балтии отдать полякам да шведам, ему не хотелось. А просить царя Святовира, чтобы он как встарь, во времена батыевы, помог ему войсками, не мог. И гордость не позволяла просить помощи, и другое понимал – большой урон в людях претерпела Тартария после нескольких страшных эпидемий чумы, холеры и нашествия джунгарцев.

– Донесли мне, что хана Едигея, какой-то хан Кучум умертвил и теперь он в Кашлыке правит. А ведь хан Едигей данником моим был и все земли в верховьях Иртыша и Тобола к ним тяготели. А с этих земель ясак мы собирали в виде рухляди меховой. Теперь вот подумал я войско против Кучума послать и изгнать его с той земли. По северам мы в ту землю пройдём, так что не через Заволжский Вал будем ломиться. О том царь Святовир пусть знает.

Кречет нервно переступил ногами:

– Хан Кучум это брат родной Едигея. Пришёл он из Хорезма, что стольным градом является Независимой Тартарии. Он и к нам, на среднюю Обь, сунуться хотел, да мы ему окорот дали. Так что это ваши с ним дела, царь-батюшка, мы тут вам ни вредить, ни помогать не намерены. Но под Грустиной два тумена нашей армии располагаются, так что не ходи туда…

Прозрачный намёк посла был дерзок, и уже за это Кречета могли тут же вздёрнуть на

дыбу. Хотя угроза эта была так себе. Сейчас в столице северной Тартарии и полтумена не набралось бы. Почти всё своё воинство: сотни и тысячи мастеровых царь Святовир бросил на строительство Заволжского Вала. Именно с этого направления тартарцы ждали главный подвох со стороны Московии.

Иван Грозный устало отмахнулся:

– Не до вас мне теперь. С запада свеи да кичливые шляхтичи жмут. С юга Девлет-Гирей набеги чинит. Так что передай брату моему Святовиру, что не враг я ему.

Склонил Федор голову:

– Обязательно передам, царь-батюшка.

Кречет чуть запнулся и всё же произнёс то, что вертелось у него на языке:

– Прояви милость свою великую, освободи людей наших, что в подвалах пыточных томятся по навету врагов наших общих, англов.

Вздохнул тяжко царь. Да, поддался он дворне своей продажной, что за деньги посла и купцов аглицких напели в уши ему о том, что к смерти Анастасии причастны именно тартарцы. Да теперь, после сыска им учинённого, стало ясно, что оговорили зря ни в чём не повинных людей, а самих англов, их купцов и даже послов царь Иван до ниточки раздел и разул за их предательские поползновения и коварство и выслал вон из страны, оставив при дворе только самого посла и его прислугу.

– Скоро освобожу их. Не виноваты твои люди в смертоубийстве жены моей оказались. Пусть царь Святовир не гневается на меня за притеснения людей ваших.

Чуть сощурив глаза, Грозный поинтересовался:

– А есть ли англы в ваших краях и не шкодят ли они?

Кречет спрятал в усах и бороде лёгкую усмешку:

– В свои земли мы их не пускаем, так как волхвы наши бают, что англы самим дьяволом порождены и страшны они этим. А вот в Новой Тартарии, что за океаном Великим лежит, сунулись они, чтобы берега, острова и мели описать, да и туда мы не пустили их. А когда барк аглицкий попытался в воды наши тамошние войти с целями преступными, наши люди этот барк и англов на дно океана пустили рыбок покормить.

Вскинул удивлённо брови царь Грозный. Не так просты эти тартарцы. Не убоялись нарастающей мощи аглицкой империи.

Из Москвы послы тартарские выехали вполне удовлетворённые встречей. Охранная грамота, выданная Кречету Иваном Грозным позволила послам без приключений добраться по Владимирскому тракту до паромной переправы у Нижнего Новгорода, а дальше своя земля под колёса их полукареты ложилась. И пригрезились в дороге Фёдору его Рослана, детишки его малые. Сам он был из приобских казаков. Столетиями предки его стерегли южную границу Тартарии от набегов степных кочевников ещё со времён Чингисхана. Он и дом свой на окраине Грустины превратил в привычную для его глаза казачью усадьбу. Крытая соломой изба была просторной. В ней одна из комнат выходила окнами и на восток, и на юг. Большая печь, которую и здесь, в Тартарии, называли русской, делила хату на две половины: на большую, где все жили, со столом и лавками вдоль стен, с «красным углом», где стояли деревянные божки Тарха и Тары и лежанкой, от которой шёл настил, на котором спала вся семья. Через ту лежанку детишки Кречетовых забирались на ночь на печь, которую перед этим протапливали. Там, особенно в морозные зимние дни и ночи они и коротали время, дожидаясь тепла на дворе.

Вторая половина дома именовалась хатыней. В ней до поры до времени чугунки да вёдра, рогачи да ухваты и прочая утварь хранилась. В эту половину выходил большой сводчатый зев печи. Именно оттуда доставалось и варево и свежеиспечённый хлеб. Этот хлеб, особенно выпеченный из ржаной муки, имел непередаваемо вкусный запах, если его пекли из новины, муки свежего помола. В той же половине у окна стоял ткацкий станок, который редко когда простаивал. Рослава была искусной мастерицей в этих делах, обшивала и одевала не только свою семью, но и семьи друзей и родственников..

Рядом с сенями дома стояла конюшня, где хрупали вдосталь овёс две кобылы и Малец, строевой жеребец Фёдора. Впритык к конюшне был пристроен утеплённый сарай для двух коров, да ещё закут для десятка овец. Чуть вдалеке, как бы отделяя двор от огорода и сада, стояли разные постройки, в которых были и погреб глубокий, и сарайчик для птицы, и

навесы, где висели хомуты и сёдла, и где было место, защищённое от дождей и снегов для телеги и саней. От ворот общего двора в сторону огорода тянулся довольно длинный огороженный загон для летнего содержания скотины. Все эти постройки были надёжно укрыты камышовыми крышами. Пучки камыша при этом были обмазаны глиной, смешанной с мелом. Обмазочный состав назывался крейдой. Чем хороши были эти крыши и стены? Тем, что зимой долго сохраняли и в хате и в постройках тепло, а в жаркое время создавали приятную прохладу.