Оппортунистка

© Сергеева А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1

Я – Оливия Каспен, и если я что-то люблю, то превращаю это в настоящую катастрофу. Не специально… но и не случайно. Одного из выживших после моей ядовитой, извращенной любви я вижу прямо сейчас. Он стоит почти в ста метрах от меня, перебирая старые пластинки.

Калеб. Его имя перекатывается в голове, как шипастый железный шар, вскрывая давно зарубцевавшиеся чувства. Мое сердце словно пытается выскочить из груди, и все, что я могу, – это стоять и смотреть. Прошло три года с нашей последней встречи. Тогда он предупредил меня держаться от него подальше. Я вдыхаю влажный воздух и пытаюсь взять под контроль свои глупые эмоции.

Я хочу подойти к нему. Хочу увидеть ненависть в его глазах. Нет, это глупо. Я поворачиваюсь, перехожу на другую сторону улицы, к своей машине, и в этот момент ноги меня подводят. Кончики пальцев покалывает нервный азарт. Сжав кулаки, иду обратно к окну. Это моя часть города. Как он смеет здесь показываться?

Он склоняется над коробкой с музыкальными дисками и оборачивается, глядя на что-то за своей спиной: я вижу его характерный профиль. Сердце сжимается. Я все еще люблю его. Осознание этого меня пугает. Я думала, что уже все пережила. Думала, что легко справлюсь с этой случайной встречей. Я ходила на терапию. У меня было три года, чтобы…

Оставить все в прошлом. Свариться в чувстве вины.

Я бесцельно копаюсь в себе еще какое-то время, а затем разворачиваюсь спиной к Калебу и музыкальному магазину. Я не могу. Не хочу снова в этом увязнуть. Хочу спуститься с крыльца – и вдруг тучи, нависающие над Майами уже неделю, внезапно издают оглушительный грохот, подобно старым трубам. Я не успеваю сделать и двух шагов – ливень обрушивается на тротуар, и моя белая блузка мгновенно намокает. Я быстро возвращаюсь под навес на крыльце. Смотрю на своего старого «Жука» сквозь дождь: нужно только пробежаться немного – и я уже буду на пути домой. Но мысли о побеге прерывает голос незнакомца. Я отшатываюсь, не уверенная в том, что обращаются ко мне.

– Красное небо – к беде.

Разворачиваюсь и вижу мужчину – он ближе, чем позволяют приличия. Удивленно ойкнув, отступаю на шаг. Он сантиметров на тридцать выше меня – весь мускулистый, хотя это и не делает его привлекательнее. Держит руки под странным углом – пальцы напряжены и расставлены в стороны. Мой взгляд цепляется за бородавку в центре лба, похожую на мишень.

– Что?

Я растерянно встряхиваю головой. Пытаюсь увидеть Калеба за его плечом. Он все еще там? Стоит ли мне войти в магазин?

– Это старая примета у моряков, – мужчина пожимает плечами.

Перевожу взгляд на его лицо. Оно кажется смутно знакомым. Размышляя, стоит ли послать верзилу подальше, одновременно пытаюсь вспомнить, где видела его прежде.

– У меня есть зонт, – он поднимает зонт с цветочным узором и пластиковой ручкой в виде маргаритки. – Могу проводить вас к машине.

Я смотрю на небо – оно и правда кажется мрачно-красным, – и меня пробирает дрожь. Мне хочется, чтобы этот мужчина оставил меня в покое. Я собираюсь так и сказать ему, но тут мне приходит в голову мысль: а если это знак? Небо красное. Нужно убираться отсюда!

Разглядывая облупившийся лак на ногтях, я обдумываю его предложение. Я не суеверна, но у незнакомца есть зонт, под которым будет сухо.

– Нет, спасибо, – говорю я.

Оглядываюсь на магазин – и понимаю, что все уже решила.

– Ладно. Надвигается ураган, но как хотите.

Он снова пожимает плечами и уходит в дождь, не открывая зонта.

Я смотрю ему вслед. Он идет, согнув широкую спину, будто прикрывая ею от ливня остальное тело. Он и правда огромный. Через несколько секунд он исчезает за завесой дождя. Я откуда-то его знаю – но я точно запомнила бы такого дылду, если бы встречала его раньше. Поворачиваюсь к магазину. Яркие буквы на вывеске складываются в надпись: «Музыкальный гриб». Заглянув в окно, я ищу Калеба. Он стоит там же, где и раньше, в разделе с регги. Даже отсюда видно, как он слегка хмурится.

«Он не может выбрать», – думаю я. И морщусь, запоздало осознав, что именно я делаю. Я больше не знаю его. Я не могу понять, о чем он размышляет.

Я хочу, чтобы он поднял голову и увидел меня, но этого не происходит. Поскольку я больше не хочу топтаться у крыльца, как маньячка, я собираюсь с духом и захожу внутрь. От кондиционера сразу становится холодно – я дрожу. Слева от меня – высокий стеллаж с бонгами: я прячусь за ним и достаю зеркальце, чтобы проверить, как я выгляжу.

Украдкой поглядывая на Калеба, я поправляю пальцем смазавшийся макияж под глазами. Наша встреча должна казаться совершенно случайной.

Передо мной стоит бонг в форме головы Боба Марли. Я смотрю в его стеклянные глаза и репетирую удивленное лицо. Как же низко я пала! Я сама себе отвратительна. Пощипав себя за щеки, чтобы не казаться такой бледной, я выхожу из своего укрытия.

Ну что ж. Как говорится, пан или пропал.

Я громко стучу каблуками по линолеуму, направляясь к парню. С таким же успехом я могла бы нанять глашатая, чтобы объявлять о своем прибытии. Но, как ни странно, Калеб взгляда не поднимает. Кондиционер включается снова, когда я уже в нескольких метрах от него. Кто-то привязал к вентиляционной решетке зеленые ленточки. Они начинают танцевать на ветру, и я чувствую запах. Это запах Калеба: мята и апельсин.

Я так близко, что вижу изгибающийся вокруг его правого глаза шрам – когда-то мне нравилось его касаться. Присутствие Калеба в комнате ощутимо почти физически. Все женщины вокруг – и старые, и молодые – бросают на него взгляды и хотят быть к нему ближе. Целый мир склоняется перед Калебом Дрейком, а он об этом даже не знает. Жуткое зрелище.

Я встаю рядом и тянусь за диском. Калеб, не реагируя на мое присутствие, переходит дальше по алфавитному списку исполнителей. Я следую за ним, и как только оказываюсь ближе, он поворачивается ко мне всем корпусом. Я застываю: мне вдруг хочется сбежать. Неловко шаркаю пятками по полу, а он смотрит на меня – так, будто видит впервые. Взгляд его останавливается на пластиковой квадратной коробке с диском у меня в руке. А затем, спустя три года после последней встречи, я слышу его голос.

– И как они, хороши?

Волна шока отходит от сердца, течет по венам и оседает свинцовой тяжестью в желудке.

Он говорит все с тем же разбавленным британским акцентом, который я помню, но в голосе нет той злости, которую я ожидала услышать. Что-то не так.

– Э-э-э…

Он снова смотрит на меня. Разглядывает так, будто мы не знакомы.

– Прости, я не расслышал. Что ты сказала?

Черт, черт, черт.

– Они, э-э, вполне ничего, – говорю я, засовывая диск обратно в стопку.

Молчание длится несколько секунд. Вероятно, он ждет, что я заговорю первой.

– Эта группа не совсем в твоем вкусе.

Он кажется озадаченным.

– Не в моем?

Я киваю.

– А какие у меня, по-твоему, вкусы?

Его глаза смеются. В уголках рта заметен намек на улыбку.

Я вглядываюсь в его лицо, ища подсказку к игре, которую он затеял. Раньше я легко читала его мимику: каждое выражение лица было всегда уместно и выразительно. Сейчас он кажется спокойным и немного заинтересованным. Я осторожно отвечаю:

– Ну, тебе нравится классический рок… но я могу ошибаться.

Люди меняются.

– Классический рок? – повторяет он, глядя на мои губы.

Я невольно вздрагиваю от внезапного воспоминания о том, как он смотрел на мои губы раньше. Разве не так все когда-то начиналось?

– Прости, – говорит он, опуская взгляд. – Это очень неловко, но я… ну… в общем, я не знаю, какие у меня вкусы. Вернее, не помню.

Я пялюсь на него во все глаза. Это что, какая-то тупая шутка, чтобы отомстить мне?

– Ты не помнишь? Как ты можешь не помнить?

Калеб проводит ладонью по шее – мышцы упруго ходят под кожей.

– Я потерял память после аварии. Знаю, звучит как сюжетный поворот из какого-нибудь фильма. Но правда в том, что я понятия не имею, что мне нравится или нравилось раньше. Извини. Не знаю, зачем я тебе это говорю.

Он поворачивается, чтобы уйти, – видимо, его спугнуло мое потрясенное лицо. У меня такое ощущение, будто кто-то перемешал мой мозг миксером. Ничто больше не имеет смысла. Ничего не сходится. Калеб не знает, кто я. Калеб не знает, кто я! С каждым его шагом к двери я испытываю все больше отчаяния. Голос в моей голове кричит: «Останови его!»

– Постой, – говорю я едва слышно. – Подожди… подожди!

На этот раз я кричу, и несколько человек оборачиваются на крик. Игнорируя их, я концентрируюсь на спине Калеба. У двери он поворачивается ко мне. «Соображай быстрее! Быстрее!» – проносится у меня в голове. Показав ему жестом, чтобы он подождал меня, я бросаюсь к секции классического рока. Быстро нахожу нужное – его любимый диск. Возвращаюсь, крепко сжимая его в руках, и останавливаюсь в паре метров от Калеба.

– Тебе это понравится, – говорю я, бросая диск ему.

Целюсь я так себе, но он грациозно ловит брошенное и улыбается почти грустно.

Я смотрю, как он идет к кассе, расплачивается и исчезает из моей жизни – снова.

Привет – и пока.

Почему я не сказала ему, кто я? Теперь уже слишком поздно, момент для честности прошел. Застыв на месте, я все еще смотрю в ту сторону, куда он ушел. Сердце медленно бьется в груди, пока я пытаюсь переварить, что сейчас произошло.

Калеб меня забыл.

Глава 2

В пятом классе я смотрела по телевизору сериал про расследование убийств. Детектив Фоллагин Бевилль был моей смешной детской любовью. Современный Джек-потрошитель выбирал своими жертвами проституток. Фоллагин охотился на него. Как-то он допрашивал проститутку с блондинистыми волосами, темными у корней. Она свернулась на горчично-желтом диване, жадно выкуривая сигарету. Я помню, как думала тогда: «Ого, вот это актриса! Ей, типа, должны выдать премию «Эмми» за то, как жалко она выглядит». Она держала в руке граненый стакан и быстрыми, птичьими глотками пила виски. Я наблюдала за ее движениями, жадная до драмы, и запоминала все, что она делала. Позже той ночью я наполнила стакан «Пепси» со льдом. Сев на подоконник, я подняла к губам воображаемую сигарету.

– Никто меня не слушает, – прошептала я так, чтобы от дыхания запотело окно. – Этот мир так холоден и жесток…

Я глотнула «Пепси», позвенев льдом в стакане.

Спустя полтора десятилетия я осталась все такой же мелодраматичной. На следующий день после встречи с Калебом на город обрушился ураган Фиби, благодаря которому мне не пришлось брать отгул на работе. И вот я лежу в постели, свернувшись вокруг бутылки водки.

Около полудня я скатываюсь с кровати и тащусь в ванную. Свет не отключили, несмотря на ураган третьей категории, от которого стекла дребезжат в окнах. Я пользуюсь этим, принимая ванну. Сидя в горячей воде, в миллионный раз вспоминаю вчерашний день. Все заканчивается одной и той же мыслью: «Он меня забыл».

Мой мопс, Пиклз, сидит на коврике в ванной и настороженно за мной наблюдает. Она такая страшненькая, что я невольно улыбаюсь.

– Калеб, Калеб, Калеб, – повторяю я, просто чтобы убедиться, что это имя звучит все так же.

У него была странная привычка произносить имена наоборот, когда он слышал их впервые. Я была Яивило, а он был Белак. Я думала, что это нелепо, но в итоге начала делать так же. Это стало нашим тайным шифром для сплетен.

А теперь он меня не помнит. Как можно забыть кого-то, кого ты любил, даже если этот кто-то разбил твое сердце на части? Я лью водку в ванну. Как мне теперь выбросить его из головы? Депрессия могла бы стать моей полноценной работой. Так делают исполнители кантри. Я тоже могла бы петь кантри-музыку. Я напеваю несколько куплетов Achy Breaky Heart и делаю еще глоток водки.

Пальцем ноги вытаскиваю пробку за цепочку и слушаю, как вода утекает в слив. Одевшись, иду к холодильнику. В пустом животе булькает дешевый алкоголь. Мой экстренный запас продуктов на случай урагана состоит из двух бутылок соуса ранч, луковицы и головки сыра чеддер. Я нарезаю сыр и лук и бросаю их в миску, поливая низкокалорийным соусом ранч сверху. Ставлю на плиту кофеварку и включаю стереосистему. Играет тот самый диск, который я вручила Калебу в «Музыкальном грибе». Я снова пью водку.

Просыпаюсь на кухонном полу, лицом в лужице слюны. В кулаке я сжимаю фотографию Калеба, которую я порвала и склеила обратно скотчем. Чувствую себя на удивление хорошо, пусть даже в висках слегка пульсирует. Я принимаю решение. Сегодня я собираюсь начать все заново. Я забуду Как-Его-Там, накуплю всякой здоровой еды и буду двигаться дальше. Я убираю за собой после пьянки, помедлив, выбрасываю в мусор склеенное фото. Прощай, вчера. Хватаю сумочку и направляюсь в ближайший магазин здоровой еды.

Первое, что делает магазин здоровой фигни, – это обдает меня запахом пачули в лицо. Я морщу нос и задерживаю дыхание, пока не прохожу мимо стойки информации, где девушка моего возраста медитирует и жует жвачку.

Взяв тележку, направляюсь в глубь магазина, проходя мимо бутылок с «Очистителем ауры мадам Дирвуд» (он не работает) и «Глазом тритона», мимо пакетов с «Экстрактом готу кола».

Насколько я знаю, это обычный продуктовый, а не прибежище для всяких чудиков в радиусе двадцати миль, увлекающихся нью-эйдж. Мы с Калебом никогда не были здесь вместе – а значит, здесь нет и лишних воспоминаний.

Я бросаю в тележку печенье из водорослей и чипсы из печеного картофеля. Иду к отделу с мороженым. Прохожу мимо женщины в футболке с надписью «Я викканка, у меня и метла есть». На ней нет обуви – она босиком.

Свернув к холодильникам, ежусь от холода.

– Замерзла?

Я разворачиваюсь так быстро, что задеваю плечом выставленные на стеллаже вафельные стаканчики. С ужасом смотрю, как они падают на пол, рассыпаясь, как мои мысли.

Калеб!

Он подбирает коробки одну за другой, держа их свободной рукой. Улыбается: похоже, его позабавила моя реакция.

– Прости, не хотел тебя напугать.

Такой вежливый. И с этим своим чертовым акцентом. Вопрос вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать:

– Что ты здесь делаешь?

Он смеется.

– Я тебя не преследую. Но вообще-то я хотел поблагодарить тебя за тот диск. Он оказался очень даже ничего.

Сунув руки в карманы, перекатывается с пятки на носок.

– Вино, – говорит он, прокручивая кольцо на большом пальце. Раньше он делал так, когда нервничал.

Я непонимающе смотрю на него.

– Ты спросила, что я здесь делаю, – поясняет он терпеливо, как ребенку. – Моей девушке нравится органическое вино, которое можно найти только здесь. – Слово «органическое» вызывает у него смех.

«Девушке»? Я злобно щурюсь. Почему он помнит ее, но не меня?

– Значит… – начинаю я буднично, открывая холодильник и хватая первое попавшееся мороженое. – Ты помнишь свою девушку?

Это должно было прозвучать непринужденно, но вышло так сдавленно, как будто Калеб прямо сейчас сжимает руки на моем горле.

– Нет, после аварии я ее не помнил.

От этого мне немного легче.

Я тут же вспоминаю тот день, когда впервые ее увидела – три года назад, во время исполнения ритуала «пошпионить за бывшим». Я решила, что для закрытия гештальта мне необходимо увидеть мою замену. Безумие, знаю, но кто из нас не сталкерил хоть однажды?

Я тогда надела красную бабушкину шляпу, потому что у нее до смешного широкие поля, скрывающие лицо, и потому что она отвечала моей потребности в драме. Взяла с собой Пиклз для поддержки.

Леа Смит. Так зовут эту маленькую дрянь. Она настолько же богата, насколько я – бедна, настолько же счастлива, насколько я несчастна, и настолько же рыжая, насколько я брюнетка. Калеб встретил ее на какой-то шикарной вечеринке через год после нашего расставания. По всей видимости, они сразу взяли быка за рога – ну, или она взяла его за «рог», я не уверена.

Леа работала в офисном здании в десяти минутах от моей квартиры. К тому времени, как я припарковала машину, оставался еще час до конца ее смены. Весь этот час я убеждала себя, что веду себя абсолютно нормально.

Леа вышла из здания ровно в 18:05 – на плече у нее радостно болталась сумка от «Прада». Она шла, как женщина, которая знает, что весь мир пялится на ее грудь. Я смотрела, как она цокает по тротуару в зеленых туфлях на шпильках, и яростно сжимала руль. Меня бесило то, как она прощалась с коллегами, помахав им кончиками пальцев. Меня бесил тот факт, что мне нравятся ее туфли.

Пытаясь не думать о прошлом, я смотрю Калебу в глаза в поисках ответов.

– Выходит, вы двое еще вместе, хотя ты не знаешь, кто она?

Я жду, что он станет защищаться, но он только лукаво улыбается.

– Она очень переживает из-за всей этой ситуации, но доказала, что на нее в таких обстоятельствах можно положиться.

Он отводит взгляд, когда говорит «в таких обстоятельствах». Как будто хоть какая-то девушка в здравом уме позволила бы ему уйти – кроме меня, конечно, но я никогда и не утверждала, что я в здравом уме.

– Не хочешь выпить кофе? – спрашивает он вдруг. – Я бы рассказал свою печальную историю.

Мои ноги – а затем и все тело – начинает покалывать. Если бы он помнил обо мне хоть что-нибудь, он бы не приглашал меня. Я могла бы этим воспользоваться.

– Я не могу.

Я так горжусь собой, что расправляю плечи. Он принимает мой ответ так же, как принимал прочие мои отказы за годы наших отношений – улыбается, как будто я не всерьез.

– Конечно, можешь. Считай, что я прошу об одолжении.

Я наклоняю голову. Он продолжает:

– Мне нужны друзья и хорошее влияние.

Мой рот открывается, и я издаю долгое «пф-ф-ф-ф-ф». Калеб поднимает бровь.

– Я влияю на людей исключительно плохо, – говорю я, быстро моргая.

Я переступаю с ноги на ногу, пытаясь отвлечь себя бутылкой вишневого ликера. Можно схватить бутылку, бросить ему в голову и сбежать – или я могу пойти выпить с ним кофе. В конце концов, это только кофе. Не секс, не отношения, просто дружеское общение между двумя людьми, которые вроде как не знают друг друга.

– Ладно, пусть будет кофе.

Слыша неподдельную радость в собственном голосе, я мысленно морщусь. Я. Просто. Отвратительна.

– Хорошо, – улыбается он.

– В двух кварталах отсюда есть кофейня на углу. Можем встретиться там через полчаса, – говорю я, подсчитывая время, чтобы дойти до дома и привести себя в порядок.

«Скажи, что не можешь, – мысленно умоляю его я. – Скажи, что у тебя есть другие дела…»

– Через полчаса, – повторяет он, глядя на мои губы.

Я поджимаю их для большего эффекта, и Калеб наклоняет голову, пряча улыбку. Я разворачиваюсь и спокойно иду дальше по отделу. Спиной я чувствую его взгляд, от которого по коже разбегаются приятные мурашки.

Оказавшись вне его поля зрения, я тут же бросаю свою тележку и галопом мчусь к выходу из магазина. Шлепанцы хлопают о пятки на бегу.

Я достигаю дома в рекордное время. Моя соседка Роузбад стучит в мою дверь с луковицей в руке. Если она поймает меня, то втянет в двухчасовую одностороннюю беседу о своем Берти и о мучениях с подагрой. Я прячусь в кустах. Пять минут спустя она наконец сдается – к тому времени мои бедра болят от неудобного положения, и мне нужно в туалет.

Первое, что я делаю, зайдя к себе, это достаю фото Калеба из мусорки. Стряхиваю с него яичную скорлупу и прячу в ящике со столовыми приборами.

Через пятнадцать минут выхожу из дома, нервничая так сильно, что мне приходится приложить сознательное усилие, чтобы не споткнуться о собственные ноги. Поездка длиной в три квартала мучительна. Я ругаю саму себя и дважды чуть не сворачиваю обратно к дому. До парковки я добираюсь взвинченная до предела.

В кофейне темно-синие стены и мозаичные узоры на полу. Атмосфера здесь одновременно и напряженная, и депрессивная, и теплая. Поскольку всего в трех кварталах отсюда находится «Старбакс», сюда обычно ходит более серьезная публика – всякие самопровозглашенные творцы, которые мрачно сидят над своими макбуками.

– Привет, Ливия, – юный панк за стойкой машет мне рукой.

Я улыбаюсь ему. Проходя мимо доски с объявлениями, замечаю фотографию мужчины под прочими флаерами. Я подхожу ближе: мужчина на фото кажется мне знакомым. Под фотографией крупная надпись «РАЗЫСКИВАЕТСЯ» жирным шрифтом. Это мужчина из «Музыкального гриба» – тот самый, с зонтом!

Добсон Скотт Орчард

Дата рождения: 07.09.1960

Разыскивается за похищение, изнасилование и нанесение тяжких телесных повреждений

Особые приметы: родинка на лбу

Бородавка! Та самая родинка, о которой написано на плакате. Что бы случилось, пойди я с ним? Я встряхиваю головой, чтобы избавиться от непрошеных образов, и запоминаю номер внизу листовки. Если бы я не увидела Калеба в тот день, я могла бы позволить этому преступнику проводить меня до машины.

Но Добсон перестает занимать мои мысли в ту же секунду, как я вижу Калеба.

Он ждет меня за маленьким столиком в дальнем углу, рассеянно разглядывая столешницу. Подносит к губам белую фарфоровую чашечку – и я мгновенно вспоминаю, как он делал то же самое в моей квартире три года назад. Мое сердце начинает биться чаще.

Он замечает меня, когда я уже в паре метров от него.

– Привет. Я взял тебе латте, – говорит он, поднимаясь.

Он быстро оглядывает меня с ног до головы. Я прихорошилась перед встречей. Убрав со лба прядь темных волос, я улыбаюсь. Я так взволнована, что меня слегка потряхивает. Когда он протягивает мне руку, я колеблюсь с секунду, прежде чем ответить на его рукопожатие.

– Калеб Дрейк, – говорит он. – Я бы сказал, что обычно я представляюсь женщинам до того, как приглашаю их на кофе, но я этого не помню.

Мы неловко улыбаемся его ужасной шутке. Моя маленькая ладонь тонет в его огромной. Тепло его кожи ощущается так знакомо. Я на мгновение закрываю глаза, осознавая всю абсурдность ситуации.

– Оливия Каспен. Спасибо за кофе.

Мы садимся за стол. Я насыпаю себе сахара в кофе, наблюдая за его лицом: раньше он дразнил меня, что из-за сладкого кофе у меня заболят зубы. Он пьет горячий чай на английский манер. Тогда я думала, что это очаровательно и оригинально. И все еще думаю так, если честно.

– Так что ты сказал своей девушке? – спрашиваю я, делая глоток.

Я покачиваю ногой, удерживая туфлю на большом пальце ноги – когда мы были вместе, его это раздражало. Он смотрит на мою ногу: на мгновение мне кажется, что сейчас он схватит ее, чтобы остановить.

– Я сказал ей, что мне нужно время подумать. Ужасно говорить такое женщине, да?

Я киваю.

– В общем, она расплакалась сразу после этого, и я не знал, что делать.

– Мне жаль, – лгу я.

Мисс Клубничная Веснушка сегодня познала горечь отказа. Восхитительно.

– Итак, – говорю я, – ты потерял память.

Калеб кивает, опустив взгляд. Рассеянно вычерчивает пальцем круги на столешнице.

– Да, называется «избирательная амнезия». Врачи – все восемь штук – сказали мне, что это временно.

Я задумчиво втягиваю воздух сквозь зубы на слове «временно». Это может означать от «сколько окрашенные волосы сохраняют цвет» до «сколько длится вспышка адреналина». Пожалуй, я согласна на оба варианта. Я пью кофе с человеком, который раньше меня ненавидел; «временно» – необязательно плохое слово.

– Как это случилось? – спрашиваю я.

Калеб прочищает горло и оглядывается, как будто подозревает, что нас кто-то подслушивает.

– Что, слишком личное? – Я не могу сдержать смех.

Кажется странным, что он сомневается, рассказывать мне или нет. Когда мы были вместе, он рассказывал мне обо всем – делился даже тем, чем мужчины обычно стесняются делиться со своими девушками. Я все еще могу читать выражения его лица спустя все эти годы, и я вижу, что ему не хочется рассказывать подробности о своей амнезии.

– Не знаю. Мне кажется, стоит начать с чего-то попроще, прежде чем делиться темными грязными секретами. Например, с моего любимого цвета.

Я улыбаюсь.

– Ты помнишь свой любимый цвет?

Калеб качает головой. Мы оба смеемся.

Вздохнув, я беспокойно трогаю свою чашку с кофе. Когда мы только начали встречаться, я спросила, какой у него любимый цвет. Вместо того чтобы просто ответить, он заставил меня сесть в машину, заявив, что должен показать его.

– Это нелепо. Мне надо готовиться к тесту, – ныла я тогда.

Мы ехали двадцать минут: в машине играл ужасный рэп, который ему нравилось слушать. Наконец мы остановились у Международного аэропорта Майами.

– Вот это, – сказал он, показывая на огни вдоль взлетно-посадочной полосы, – и есть мой любимый цвет.

– Это же синий, – заметила я. – Зачем было ехать?

– Это не просто синий. Это аэропортово-синий, – возразил он. – Никогда его не забывай.

Я повернулась обратно к взлетно-посадочной полосе, изучая огоньки. Цвет был странный – как огонь, настолько горячий, что становится синим. Я подумала: и где мне найти блузку такого цвета?..

Сейчас я смотрю на Калеба: я это помню, а он – нет. Каково это, забыть свой любимый цвет? Или девушку, которая разбила тебе сердце?

Аэропортово-синий до сих преследует меня в воспоминаниях. Он стал для меня символом наших неудачных отношений и моей неспособности от них оправиться. Чертов аэропортово-синий.

– Твой любимый цвет – синий, – говорю я. – А мой – красный. Теперь мы лучшие друзья, так что выкладывай подробности.

– Синий так синий. – Он улыбается. – Я попал в автомобильную аварию. Мы с коллегой ехали по делам в Скрэнтон. Шел сильный снег. Машина съехала с дороги и врезалась в дерево. Я получил серьезную травму головы… – Он замолкает, как будто история ему наскучила. Вероятно, устал рассказывать одно и то же всем вокруг.

Мне не нужно спрашивать, где он работает. Он – инвестиционный банкир. Работает в компании своего отчима. И он очень богат.

– А твой коллега?

– Он не выжил.

Плечи Калеба опускаются. Я закусываю губу. Я плохо умею утешать тех, у кого кто-то умер. Когда умерла моя мать, люди постоянно говорили вещи, которые меня только злили. Бессмысленные банальности: «Мне жаль», – когда это очевидно не их вина, и «Если я могу что-то для тебя сделать…» – когда мы оба знали, что сделать ничего нельзя. Я меняю тему, чтобы не опускаться до тех же пустых соболезнований:

– Ты помнишь саму аварию?

– Помню, как проснулся после. И ничего до.

– Даже твое имя?

Он отрицательно мотает головой.

– Хорошая новость в том, что, по словам врачей, однажды я все вспомню. Это только вопрос времени и терпения.

Для меня хорошая новость заключается в том, что он меня не помнит. Иначе мы бы с ним сейчас не разговаривали.

– Я нашел обручальное кольцо в своем ящике с носками.

Это так внезапно, что я давлюсь кофе.

– Прости. – Он похлопывает меня по спине, и я прочищаю горло – глаза у меня слезятся. – Мне правда нужно было кому-то об этом сказать. Я собирался сделать ей предложение, а теперь я даже не знаю, кто она.

Ого… Ого! Чувствую себя пробкой в чьей-то ванне. Я знала, что его жизнь не стояла на месте после нашего разрыва – я достаточно его сталкерила, чтобы знать это… но брак? От одной мысли об этом у меня чешутся руки.

– А что твои родители думают по поводу твоего состояния? – спрашиваю я, уводя беседу в более спокойное русло.

Представив Леа в белом платье, я едва сдерживаю смех. Ей бы гораздо больше подошли кружевное нижнее белье и шест стриптизерши.

– Моя мать смотрит на меня так, как будто я ее предал, а отец все похлопывает меня по спине и говорит: «Скоро память вернется, приятель. Все будет хорошо, Калеб». – Он изображает своих родителей так похоже, что я улыбаюсь. – Знаю, прозвучит эгоистично, но я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Чтобы я мог сам во всем разобраться, понимаешь?

Я не понимаю, но все равно киваю.

– Я все думаю, почему не могу ничего вспомнить. Если моя жизнь была такой замечательной, как все говорят, почему ничего из этого не кажется мне знакомым?

Я не знаю, что сказать. Калеб, которого я знала, всегда все контролировал. Я подозреваю, что Бриллиантовая быстро его разгадала – он был очень чувствителен, однако слишком крут, чтобы беспокоиться об этом. Но сейчас Калеб растерян и сломлен и рассказывает о личном кому-то, кого он, как ему кажется, совсем не знает. Я хочу расцеловать его лицо и разгладить хмурую складку между бровей. Вместо этого я сижу, замерев на стуле, и сражаюсь с порывом рассказать ему обо всем, из-за чего мы расстались.

– Что насчет тебя, Оливия Каспен? Что у тебя за история?

– У меня, э-э… нет никакой истории.

Его вопрос застает меня врасплох – руки снова начинают дрожать.

– Да брось! Я ведь все тебе рассказал.

– Только то, что ты помнишь, – возражаю я. – Как давно у тебя амнезия?

– Три месяца.

– Ну, последние три месяца моей жизни я занималась только работой и чтением книг. Вот тебе и ответ.

– Почему-то мне кажется, что это далеко не все.

Он вглядывается в мое лицо, и у меня возникает ощущение, что он читает меня, как открытую книгу. Мне бы хотелось, чтобы он перестал – чтобы не пытался узнать, что я скрываю. Мне никогда не удавалось притворяться рядом с ним.

– Слушай, когда твоя память вернется и откроет тебе все секреты твоего прошлого, мы устроим пижамную вечеринку и я расскажу тебе все. Но до тех пор – у нас обоих амнезия.

Он смеется в голос, и я прячу за чашкой свою довольную улыбку.

– Что ж, звучит неплохо, – дразнит он.

– О? Правда?

– Ну, ты ведь сейчас подтвердила, что мы еще увидимся. Жду не дождусь нашей пижамной вечеринки.

Я краснею – и решаю, что никогда не расскажу ему правду. Он все равно вспомнит сам, и вся эта игра обрушится на меня, как неудачная партия в «Дженгу». До тех пор я собираюсь держаться за него так долго, как только смогу.

Глава 3

В тот день, когда я встретила Калеба Дрейка, мой мир стал чуть светлее. Это было в то невыносимое время года, когда близилась сессия и у всех студентов появились мешки под глазами. Я только что закончила заниматься в библиотеке и обнаружила, что небо снаружи обложено угрюмыми дождевыми тучами. Застонав, я быстро зашагала к общежитию, проклиная себя за то, что не взяла с собой зонт. На полпути пошел дождь. Я спряталась под раскидистой ивой и попыталась испепелить ее ветви взглядом, как будто обвиняя их в непогоде. И тогда ко мне подошел он, самодовольный и привлекательный.

– Чем это дерево так тебя разозлило?

Увидев, кто это, я поморщилась. Он рассмеялся и поднял руки ладонями вверх, будто сдаваясь.

– Просто вопрос, Солнышко, не нападай на меня.

Я злобно на него уставилась.

– Могу я чем-то помочь?

На мгновение на его лице промелькнула неуверенность, но она быстро пропала, и он снова улыбнулся.

– Мне стало интересно, почему это дерево заставляет тебя хмуриться, – сказал он, придерживаясь все той же дурацкой шутки.

За его спиной в отдалении я заметила группу баскетбольных идиотов, поглядывающих на нас. Проследив за моим взглядом, он, должно быть, состроил своей крысиной стае устрашающую гримасу, потому что через несколько секунд они разошлись. Он снова повернулся ко мне.

Ах, да… Он вроде задал вопрос.

Я посмотрела на ствол дерева, который напоминал плохо слепленное тесто, и поняла, как яростно я на него, должно быть, пялилась.

– Ты пытаешься флиртовать со мной? – вздохнула я.

Он сдавленно хмыкнул.

– Калеб Дрейк.

– Прости, что?

– Это мое имя, – пояснил он, протягивая мне руку.

Калеб Дрейк был знаменит по всему кампусу, и я совершенно не собиралась присоединяться к его фан-клубу. Я твердо пожала ему руку, чтобы он понял: ему меня не загипнотизировать.

– Да, я пытался флиртовать с тобой, пока ты не растоптала мои надежды.

Я подняла брови и натянула на лицо улыбку. Ладно, нужно заканчивать с этим поскорее – у качков обычно болезненно короткий фокус внимания.

– Слушай, я бы рада остаться и покормить твое эго бессмысленной болтовней, но мне пора.

Я прошла мимо него, чувствуя облегчение: в общежитии меня ждали пинта взбитых сливок и мороженое. Я собиралась добавить туда шоколадного соуса и сделать отличный молочный коктейль.

Я была почти у тротуара, когда за спиной раздался смех. Я напряглась, но продолжила идти.

– Если бы ты была животным, то явно ламой, – крикнул он мне вслед.

Это заставило меня остановиться. Он что, правда сравнивал меня с волосатым млекопитающим?

– И почему же это?

Я не стала поворачиваться к нему, но глаз у меня задергался.

– Погугли их.

Это точно не сон? Я повернула голову, почти как в «Изгоняющем дьявола», и уставилась на него. Он выглядел таким самоуверенным.

– Увидимся, – сказал он, сунув руки в карманы и направившись обратно к своим приятелям.

Я закатила глаза: меньше всего на свете мне хотелось видеться с ним снова. Я кипела всю дорогу до общежития. Не успела дотронуться до ручки, как дверь моей комнаты распахнулась. На пороге стояла моя соседка-первокурсница.

– О чем он с тобой говорил?

Она была светлоглазой блондинкой с нежным голосом. Как бы я ни хотела ее ненавидеть, она была слишком уж милой.

– Он вербовал новых участниц в свой фан-клуб. Я назвала ему твое имя, Кэм.

– Серьезно, Оливия, что он сказал?

Она следовала за мной по пятам, пока я складывала книги на столе. Когда я попыталась ее проигнорировать, она начала бросаться М&М’s мне в голову.

– Он просто выделывался перед своими друзьями. Не о чем рассказывать, правда.

Она дала мне пройти. Я направилась к холодильнику, чтобы насладиться взбитыми сливками, но соседка снова встала у меня на пути.

– Ты такая тупая!

– Тупая? – Я покачала головой. – Ты имеешь в виду «трудная» или «глупая»?

Я тоскливо посмотрела на холодильник поверх ее плеча.

– Калеб Дрейк не подходит к девушкам – это девушки подходят к Калебу Дрейку! Он нарушил свое правило и заговорил с тобой, а ты его отшила!

– Я его не интересую, – вздохнула я. – Он просто понтовался.

– Даже если так, какая разница? Он заслужил право понтоваться. Он великолепен!

Я изобразила тошноту.

– Оливия, – умоляла она, – в жизни есть не только книги и учеба! – Она сбросила учебники с моего стола для пущего эффекта. – Мальчики… могут… делать всякое, – закончила она, кивая мне.

– Ты, – начала я, тыкая ее в ребра, – просто шлюшка.

Я подняла учебник с пола и начала его читать.

– О-ли-ви-я!

Я зажмурилась. Я ненавидела, когда она вот так произносила мое имя.

– М-м-м?

Она выхватила из моих рук книгу.

– Слушай сюда, неблагодарная ханжа. – Она схватила пальцами мой подбородок и вздернула его вверх, заставляя посмотреть на нее. – Он заговорит с тобой снова, просто потому что ты его отвергла. Ему это вроде как понравилось даже. И когда он объявится снова, – она закрыла мне рот ладонью, видя, что я готова запротестовать, – ты поговоришь с ним и пофлиртуешь. Ты меня поняла?

Я пожала плечами. Кэмми взвизгнула:

– А-а-ар-р! – и заперлась в ванной.

Мне было абсолютно все равно, какой эффект Калеб Дрейк производил на остальных студенток. Для меня он ничего не значил. Он никогда не будет для меня что-то значить. Ему не удастся влюбить меня в себя. Точка.

Кэмми оказалась права. Позже на той неделе она стала донимать меня, чтобы я пошла с ней на баскетбол.

– Я куплю тебе горячий шоколад.

– С дополнительными взбитыми сливками?

– С целым облаком сливок, если ты поторопишься!

Десять минут спустя я сидела на скамейке, попивая горячий шоколад с дополнительными взбитыми сливками из маленького пластикового стаканчика. Кэмми меня игнорировала, и я уже жалела о том, что пришла. Калеб Дрейк скакал по площадке, как венчик в миксере. Честно говоря, у меня от его метаний кружилась голова.

Наступил перерыв, и я встала, чтобы найти уборную. Я пыталась протиснуться мимо Кэмми, когда на площадку вышел президент студсовета и поднял руку, призывая к тишине.

– Лора Хильберсон, одна из наших студенток, пропала около пяти дней назад, – произнес он в микрофон. Я остановилась, чтобы послушать. – Ее родители и администрация университета просят всех, у кого есть любая информация о местонахождении Лоры, обратиться к ним как можно скорее. Спасибо за внимание. Наслаждайтесь игрой.

У меня было несколько общих занятий с Лорой Хильберсон на первом курсе. Студенты колледжа иногда любили исчезать на несколько дней, когда стресса становилось слишком много. Она, наверное, пряталась в доме у кого-то из друзей, объедаясь шоколадом и жалуясь на преподавателей. Люди вечно делали из мухи слона.

– Она встречалась с Калебом Дрейком на первом курсе, – прошептала Кэмми. – Интересно, сможет ли он сконцентрироваться на игре после таких новостей.

Я взглянула на Калеба, сидевшего на скамейке: он пил воду из бутылки. Он выглядел расслабленным. Вот придурок. Только во время последней четверти игры, когда оставалась минута до финала, команда противников разыграла маневр с «переходом через Красное море», добившись счета 72–72 с «Пумами». Я бы не знала этого, если бы Кэмми не рассказала мне, потому что последние двадцать минут я убирала катышки со своего свитера.

Калеб Дрейк стоял на штрафной линии, готовясь к самому важному броску за этот вечер. Он казался спокойным, как будто знал, что победит. Впервые за вечер спортзал был странно тихим. Заинтригованная, я забыла о своих катышках и выпрямилась на скамейке. Я хотела, чтобы он победил. Знаю, глупо, но так и было. В тот момент я наконец поняла всю эту Калеб-манию. Он был как перчик халапеньо: яркий и гладкий, но мог и обжечь. Мне вдруг захотелось его укусить.

Я повернулась к Кэмми, глаза которой распахнулись от предвкушения. Похоже, тут происходило нечто важное. Мой взгляд вернулся к площадке – и я вздрогнула: Калеб смотрел прямо на меня. Все студенты в зале смотрели на него, а он смотрел на меня. Рефери не успел подуть в свисток: Калеб зажал мяч под мышкой и подошел к своему тренеру.

– Что происходит? Что такое? – Кэмми подскочила на месте – хвостики на ее голове подпрыгнули в такт музыке.

Что-то было не так. Я поерзала на сиденье, скрестила ноги и выпрямила их обратно. Калеб вручил мяч тренеру. Внезапно мне показалось, что я сижу в сауне.

– Он идет по лестнице, Оливия! Он поднимается сюда! – пискнула Кэмми.

Я сползла ниже на сиденье. Не может быть, чтобы это все было по-настоящему. Он направлялся прямо ко мне! Я притворилась, что занята копанием в сумочке. Когда он остановился рядом с моим сиденьем, я удивленно подняла голову.

– Оливия, – сказал он, приседая, чтобы заглянуть мне в глаза. – Оливия Каспен.

Я увидела, как у Кэмми упала челюсть. Куча болельщиков повернулось в нашу сторону.

– Браво, ты узнал мое имя, – понизив голос, я добавила: – Какого черта ты делаешь?

Он проигнорировал мой вопрос.

– О тебе в кампусе почти никто ничего не знает.

Голос у него был хрипловатый – такой, от которого пойдут мурашки, если он прошепчет что-нибудь тебе на ухо.

Я прочистила горло, притворяясь раздраженной.

– Ты собираешься переходить к делу или задерживаешь игру просто для того, чтобы похвастаться своими детективными навыками?

Он рассмеялся. Посмотрел вниз, потом снова на меня.

– Если я попаду, ты пойдешь со мной на свидание?

Его взгляд бродил между моими глазами и губами. Лицо у меня вспыхнуло, и я наклонила голову, чтобы это скрыть. Мне не нравилось то, как он на меня смотрел: как будто уже планировал наш первый поцелуй, оценивая мои губы. Я встряхнула головой. Это нелепо. Он просто пытался реабилитировать свое уязвленное эго.

Я сузила глаза.

– Если бы ты был животным, знаешь каким? – спросила я.

На его лице снова промелькнула неуверенность. После нашей встречи под дождем я погуглила лам, как он и сказал. По всей видимости, это довольно грубые животные: плюются, лягаются и бодаются в процессе общения.

– Павлином.

Он ухмыльнулся:

– Ты над этим всю неделю думала, да? – Его глаза снова задержались на моих губах.

– Ага, конечно. – Я пожала плечами.

– Значит, можно сказать, что ты всю неделю думала обо мне?

Настала моя очередь выглядеть потрясенной. Проклятие. Я ведь почти его достала…

– Нет… и… нет, я не пойду с тобой на свидание.

Я откинулась на спинку кресла и решила посмотреть на табло. Возможно, если я буду игнорировать его, он уйдет. В динамиках громко играли The Black Eyed Peas. Я притоптывала ногой в такт.

– Почему нет? – Он казался нетерпеливым. Мне это нравилось.

– Потому что я лама, а ты – птица, и мы несовместимы.

Люди начали вставать со своих мест, заинтересованные происходящим. Я начинала нервничать.

– Ладно, – сказал он непринужденно, – тогда что мне нужно сделать, чтобы ты согласилась?

Он наклонился ко мне так близко, что я почувствовала его дыхание, пахнущее мятой. Я попыталась успокоить бешено бьющееся сердце.

И тут мне пришла в голову гениальная идея.

– Брось мимо.

Он озадаченно наклонил голову. Я подалась ближе, прищурившись, и на этот раз повторила медленнее, чтобы не возникло недопонимания:

– Брось мимо кольца, и я схожу с тобой на свидание.

Игривое выражение мигом сошло с его лица. Опустить свой хвост для павлина – немыслимая задача.

Он быстро встал – даже слишком быстро – и побежал обратно на площадку. Довольно улыбаясь, я снова устроилась в кресле. Наверняка он этого не ожидал. Напористый идиот.

Кэмми смотрела то на меня, то на Калеба: на лице ее читалось нечто вроде восхищения. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но я жестом велела ей молчать. Сейчас не время для ее болтовни.

– Помолчи, Камадора.

Все мое внимание было сосредоточено на фигуре на линии штрафного броска. Калеб больше не выглядел таким спокойным, как несколько минут назад.

Рефери просвистел, сигнализируя конец перерыва, и Калеб поднял руки, держа мяч обеими ладонями. Я попыталась представить, о чем он думает. Он больше не станет мной интересоваться, это точно. Вероятно, он злился, что я посмела… тут я потеряла мысль: настал момент истины.

Мышцы на его руках напряглись. Мяч вылетел из рук и направился к кольцу. За эти несколько секунд я успела понять: что-то не так. А затем это случилось. Мяч промахнулся на тридцать сантиметров мимо кольца и упал на пол с тошнотворным глухим «бам». Я с ужасом смотрела, как разверзаются врата ада.

– Нет, нет, нет, нет… – прошептала я себе под нос.

Как он только решился? И зачем? Какой же он дурак!

– Оливия, я притворюсь, что ничего не слышала, – прошипела Кэмми, хватая меня за запястье. – Нам нужно бежать, пока кто-нибудь тебя не убил.

Пока она тянула меня к выходу, я бросила последний взгляд на зал. Калеб уже куда-то пропал.

Я не видела его больше недели. На место самодовольной уверенности в собственной правоте постепенно пришло болезненное чувство вины. Я не хотела этого признавать, но Калеб Дрейк удивил меня, согласившись опозориться. Такие, как он, не способны удивлять таких, как я… верно?

Каким-то образом новости о том, что он саботировал игру ради девушки, быстро расползлись по кампусу. Поскольку именно со мной он говорил за несколько минут до провального броска, я была главной подозреваемой. Девушки шептались при виде меня, а баскетбольная команда бросала на меня угрожающие взгляды.

– Она ведь не такая уж и красивая, – услышала я как-то разговор двух чирлидерш. – Если уж он собирался саботировать всю свою будущую баскетбольную карьеру, то ему стоило сделать это ради задницы получше.

Я виновато склонила голову, поспешив скрыться в библиотеке. Откуда мне было знать, что на игре были спортивные скауты? Мои знания о спорте ограничивались способностью различать мячи разного цвета, и вообще – кто мог подумать, что он реально это сделает?

Я стала проводить больше времени перед зеркалом по утрам, нанося макияж и завивая волосы. Поскольку теперь все смотрели на меня, я хотела выглядеть хорошо.

Я была слишком симпатичной, чтобы казаться простушкой, но не выглядела экзотично. Кэмми однажды сказала мне, что людей отпугивает мой угрюмый вид. И все же Калеба Дрейка это не напугало. Он провалил бросок намеренно. Он сыграл по моим правилам, и я проиграла.

– Оливия, тут, э-э… доставка для тебя, – позвала Кэмми из комнаты однажды вечером, пока я была в ванной.

На моей аккуратно заправленной кровати лежала коробка. Я быстро убрала ее оттуда и отряхнула покрывало. Кэмми закатила глаза и упала на свою кровать, которую не заправляла уже неделю.

– Открой коробку! Ее доставил тот жуткий парень из почтовой службы колледжа. Он попытался понюхать мои волосы, когда я брала посылку.

– У него просто насморк, – пробормотала я, хватая ножницы. – Не льсти себе. – Я открыла коробку и растерянно уставилась на то, что лежало внутри. – Это сдутый баскетбольный мяч, – сказала я, показывая мяч Кэмми.

К нему был прикреплен конверт. Кэмми села, внезапно посерьезнев.

– Нет, гений, это тот самый сдутый баскетбольный мяч!

Я тяжело сглотнула, читая записку:

«Оливия,

пора платить по счетам. Встретимся в библиотеке через десять минут.

Калеб».

– Невероятно! – сказала я, держа мяч в руке. – Даже без «пожалуйста»! Да он практически приказывает мне туда пойти!

– И ты пойдешь. – Кэмми встала, уперев руки в бока.

Я втянула воздух сквозь зубы и отрицательно мотнула головой.

– ОЛИВИЯ! Ты испортила для него самую важную игру сезона! За тобой должок.

Вероятно, она была права.

– Ладно. ЛАДНО! – закричала я ей в тон. Схватив из шкафа первый попавшийся худи, я агрессивно натянула его через голову. – Но на этом все, ясно? – Я обвиняюще ткнула пальцем в ее сторону. – Я встречусь с ним в библиотеке, но потом я не хочу ничего слышать об этом ни от тебя, ни от него, ни от этой чертовой группы поддержки!

Кэмми просияла.

– Только запомни все до мельчайших подробностей и не забудь упомянуть мое имя.

Я хлопнула дверью, уходя.

В пятницу вечером библиотека кампуса напоминала город-призрак. Женщина с хмурым лицом стояла за стойкой и испепеляла взглядом двух первокурсников, которые целовались неподалеку. Я прошла мимо фотографии Лоры Хильберсон на стене, под которой значился призыв связаться с администрацией, если кто-то ее видел. Она была симпатичной, как Дейзи Дьюк, – блондинка, насыщенный макияж, чувственные губы, которые будто только что сосали леденец. Она пропала шестнадцать дней назад, и Нэнси Грейс – моя героиня – занималась освещением ее истории в прессе.

Я вздохнула. Было еще рано. Я решила пройтись до секции художественной литературы, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь, стоящего прочтения.

Калеб нашел меня там несколько минут спустя.

– Привет, Оливия.

Он шел с такой нелепой уверенностью, что мне немедленно захотелось поставить ему подножку.

– Калеб, – я сухо ему кивнула.

На нем был черный бушлат поверх дорогого кремового свитера. Мое сердце забилось чаще. Я попыталась его успокоить и повернулась к парню. Он стоял, засунув руки в карманы своих вельветовых брюк – прямо в стиле модного мужского журнала. Я ожидала, что он заявится в одной из тех дурацких баскетбольных курток и в старых джинсах.

– Почему ты так вырядился? – огрызнулась я, добавляя еще один роман к растущей кипе книг на столе.

– Как ты находишь время на чтение? – спросил он, поднимая книгу со стола, чтобы взглянуть на обложку.

Я не собиралась признаваться ему, что у меня не было личной жизни и что все выходные я читала. Вместо этого я послала ему неодобрительный взгляд, надеясь, что он сменит тему. Глупый качок, вероятно, в жизни ничего не прочитал от корки до корки. Я так и собиралась ему сказать, когда он прошелся вдоль стеллажа и принес мне потрепанную книгу.

– Прочти вот это. Мой любимый роман.

«Большие надежды» Диккенса. Я никогда их не читала.

– Ты шутишь?

Он ухмыльнулся.

– Думаешь, раз я играю в баскетбол, то не умею читать?

Я фыркнула. Именно так я и думала.

– Почему ты решил встретиться именно здесь?

– Я подумал, что здесь тебе будет комфортнее. – Он уселся на край стола. – Ты думала, что я не вспомню про нашу договоренность?

Я впервые заметила его акцент. «Британский», – решила я, но точно сказать не могла. Что бы это ни было, оно оказывало на меня такой же эффект, как водка.

– Я просила тебя бросить мимо кольца. Я не говорила, что пойду с тобой на свидание в этом случае.

– Правда? А я помню все иначе. – Он прищурился и наклонил голову, притворяясь озадаченным.

Возмутительно. Только мне можно быть саркастичной.

– Ты пойдешь со мной на свидание, Оливия, потому что, как бы ты ни хотела это признавать, ты ошибалась на мой счет.

Я открыла и закрыла рот. Куда пропало все мое остроумие?

– Я… э-э-э…

– Нет, – перебил он. – Никаких отговорок. Я свожу тебя на свидание.

– Ладно. – Я зажмурилась и глубоко вдохнула. – Сделка есть сделка.

Кэмми будет обожать меня за это. Просто обожать!

– Среда, восемь вечера.

Калеб встал. Я отступила. Он был таким высоким. Он повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился.

– Оливия?

– Что? – огрызнулась я.

– Я собираюсь поцеловать тебя. Просто чтобы ты знала.

Его смех прошелся эхом по библиотеке. «Только через мой труп», – подумала я. Почему он так чертовски хорошо выглядит? И почему мое имя звучит так приятно из его уст?

Я схватила свои книги и побежала к кафедре выдачи.

Глава 4

Я боялась его. Он переигрывал меня, отбирая все мое оружие и заставляя чувствовать себя беззубым тигром. Моим решением было прятаться в комнате до среды, чтобы избежать случайной встречи. Кэмми поддерживала меня замороженными буррито и личной заначкой «Бостонских печеных бобов». Я читала «Большие надежды» – книга и правда оказалась отличной. Я даже погуглила правила баскетбола, чтобы понять, что именно произошло, когда он провалил тот бросок.

Когда день свидания наконец настал, я почти предвкушала его. Почти. Кэмми устроила импровизированный салон красоты за своим столом (который, к несчастью, никогда не использовался для учебы), и я послушно сидела, как ручная обезьянка, пока она порхала вокруг меня. Она делала мне прическу и маникюр, наносила на мое лицо какие-то пахучие лосьоны. Когда она начала читать лекцию о безопасном сексе, я надела наушники и выкрутила громкость на максимум.

Ровно в семь пятьдесят пять в дверь вежливо постучали. Кэмми подпрыгнула, изображая беззвучный гротескный крик.

– Он и правда будет прямо в нашей комнате! – прошипела она, танцуя к двери.

Прежде чем открыть, она успела нанести на губы розовый блеск. Я просто стояла, пока Развратная Мать Тереза впускала нашего гостя.

– О, привет, – сказала она непринужденно. – Я Кэмми.

Она протянула ему руку, и Калеб пожал ее с вежливой улыбкой. Когда его взгляд отыскал меня, он удивленно поднял брови. Я выглядела хорошо. Кэмми превзошла саму себя. На мне были джинсы и гладкий кашемировый свитер, соскальзывающий с одного плеча. Мои волосы, как всегда, ниспадали волнами до талии, но Кэмми сделала мне укладку и побрызгала ее преступным количеством лака для волос.

– Ну, пойдем тогда, – сказала я, проходя мимо него в коридор.

Я повернулась, чтобы посмотреть, как он прощается с Кэмми.

– Я постараюсь вернуть ее пораньше, – сказал он ей.

– Ой, можешь увести ее хоть навсегда, – протянула она со своим южным акцентом. – Ей нужна твердая рука, так что не стесняйся быть построже.

С этими словами она посмотрела прямо на меня. Я решила, что отомщу ей, саботируя ее реферат по техническому английскому, когда вернусь.

– Интересная она личность, – заметил Калеб, когда дверь за нами закрылась.

Я поморщилась. Это он еще мягко выразился.

– Она из Техаса, – сказала я, как будто это все объясняло.

И покраснела: почему я вообще оправдываюсь? Я взглянула на Калеба – он слегка улыбался.

У меня ушли все силы на то, чтобы не вернуться в комнату в ту же секунду. Но гордость заставляла идти вперед. Я не хотела, чтобы он думал, будто я не могу справиться с эмоциями.

Мы прошли мимо двух чирлидерш по пути к лифту. Их глаза удивленно округлились при виде Калеба. Он вежливо им кивнул, но не остановился – его рука лежала у меня на талии. Я попыталась отодвинуться, но он, похоже, был настроен держать руку именно там.

– Ты принимаешь комплименты? – спросил он, когда мы зашли в лифт и я нажала на кнопку первого этажа, опередив его.

– Только оригинальные.

Калеб хмыкнул и закатил глаза.

– Ладно, ладно, – сказал он, явно пытаясь не засмеяться, глядя на мое лицо. – Посмотрим. «Ты можешь убить улыбкой, ты можешь ранить взглядом»…

– Это не оригинально – это песня Билли Джоэла, – перебила я. – И что это вообще за комплимент такой?

Мы не спеша шли к его машине. Он сунул руки в карманы.

– Я бы сказал, что эта песня написана специально для тебя, но раз уж ты такая разборчивая… – Он задумался. – Ты хочешь получить комплимент от качка или от того парня, который читает «Большие надежды»?

– От обоих.

Я хотела притвориться, что совершенно не наслаждаюсь этим обменом колкостями, но мои плечи уже расслабились, и теперь, когда он перестал меня касаться, я снова могла мыслить ясно. Мы дошли до его машины, и я встала у двери спиной к нему, ожидая, пока он откроет.

– Неважно, стою ли я перед тобой или за тобой – вид все равно отличный, – сказал он.

Лицо обдало жаром. Автоматические замки щелкнули, и Калеб открыл мне дверь. Я слышала в его голосе едва сдерживаемый смех, так что молча залезла в машину. Я никогда не встречала никого, кто бы так целенаправленно меня смущал. Парень неторопливо обошел машину. Я внимательно за ним наблюдала. Он снова был одет впечатляюще и стильно.

Я откинулась и вдохнула запах его одеколона, плотно облегавшего кожаные сиденья – в машине повсюду пахло им. Запах напоминал о Рождестве: хвоя и бергамотовая цедра. Мне это нравилось.

– Пристегнись, – велел он, садясь на место водителя.

Я поджала губы. Ни за что. Он не будет мной командовать.

– Нет.

На моем реставрированном «Жуке» не было даже ремней безопасности – их срезал предыдущий владелец. Я молча ругала себя за то, что не поехала на своей машине.

Калеб поднял бровь – я заметила, что он делал это довольно часто.

– Как хочешь, – он пожал плечами. – Если придется быстро остановиться, я просто вытяну руку вот так, чтобы ты не упала вперед.

Он проиллюстрировал свои слова, протянув руку вбок: его предплечье касалось моей груди.

Я молча пристегнула ремень. Он даже не пытался скрыть улыбку.

– Куда мы вообще едем? – спросила я расстроенно.

Хотелось надеяться, что все закончится быстро и я успею посмотреть «Анатомию страсти» по телевизору. С красивыми выдуманными мужчинами было гораздо проще, чем с настоящими, которые пахли Рождеством и выглядели как модель бренда «Кельвин Кляйн».

– В мое любимое место для свиданий.

Он глянул на меня, переключая скорость, и я почувствовала предательское тепло в животе. У меня фетиш на руки. У него они большие – что, вероятно, полезно для того глупого спорта, которым он занимался. Те самые руки, на которых обручальное кольцо смотрится сексуально, – загорелые, с выступающими венами, обвивающими запястье подобно синим рекам и исчезающими под рукавами.

– Это не свидание, – напомнила я ему. – И это так жалко – ты только что признался, что ведешь меня туда, куда уже водил других девушек.

– Ага. Ну, в следующий раз я непременно тебе совру, – сказал он, искоса на меня поглядывая.

– С чего ты взял, что будет следующий раз?

– А с чего ты взяла, что нет?

Я фыркнула в ответ и уставилась в окно.

«Старое Доброе Мороженое Джексона» располагалось на одной из самых оживленных улиц Дании [1]. Неоновая вывеска в цирковом стиле нетерпеливо мигала с неприметной торговой площади, работая сверхурочно, чтобы привлечь внимание прохожих. Несмотря на яркие огни, громкую музыку и украшения в виде животных с раскрытой пастью, куда можно было положить голову для фотографии, я никогда раньше это место не замечала.

– О, – я попытала скрыть удивление. – Интересно.

– У тебя непереносимость лактозы? – спросил он, паркуясь у кафе.

– Не-а.

– Ты на диете?

– Не на этой неделе.

– Отлично. Тогда тебе здесь понравится.

Он обошел машину, чтобы открыть мне дверь, и подал руку, помогая выйти.

Мы вошли, и нас тут же поприветствовал пожилой мужчина с волосами, похожими на сахарную вату. Он восторженно ахнул при виде Калеба и приблизился, чтобы пожать ему руку.

– Приятно снова видеть тебя здесь, Калеб, – сказал он хриплым прокуренным голосом.

На нем был красный комбинезон в полоску с пуговицами в виде леденцов. Мне стало неловко. Калеб положил ладонь на плечо старика и поприветствовал его. Они обменялись любезностями, а затем, к моему раздражению, рука Калеба снова оказалась у меня на талии.

– Харлоу, мой столик свободен?

Мужчина кивнул и направился вперед, показывая дорогу. Мы следовали за ним: через первый зал и маленький проход между холодильниками с мороженым, пока наконец не оказались во втором зале, побольше. Я оглядывалась по сторонам, пока мы медленно шли к столику. Помещение представляло собой своеобразную эклектику двадцатого века. На самом деле здесь было так много безделушек и штуковин, свисающих со стен, что у меня разбегались глаза. «Столик Калеба» оказался довольно старым, с кривой детской коляской, висящей над ним. Я поджала губы, не впечатленная. Калеб повернулся, чтобы посмотреть на меня, и улыбнулся, как будто прочитал мои мысли.

Харлоу захрипел, пытаясь отодвинуть для меня стул.

– Я сама, спасибо, – сказала я.

Он пожал плечами и исчез, оставив нас наедине.

Богатые британцы не едят мороженое в таких местах. Они едят икру на яхтах и встречаются с богатыми блондинками, живущими за счет трастовых фондов. У Калеба должен быть какой-нибудь серьезный и неочевидный недостаток. Я мысленно перебирала варианты: вспыльчивость, приставучесть, психические заболевания…

– Ты, вероятно, гадаешь насчет столика? – спросил он, садясь напротив меня.

Я кивнула.

– Я приводил сюда девушек со средней школы. – Он сложил руки на липкой столешнице и непринужденно откинулся на спинку кресла. – Видишь тот стол?

Повернувшись, я увидела столик в углу, на который он показывал. Над ним висел старый светофор, мигающий красным, зеленым, снова красным и снова зеленым.

– Это столик невезения, и я никогда больше не сяду туда ни один, ни с девушкой.

Меня это позабавило. Он суеверен? Как типично. Я ощутила самодовольство.

– Почему?

– Ну, потому что каждый раз, когда я там сидел, случалась какая-нибудь катастрофа – например, моя бывшая девушка видела меня с новой и опрокидывала «Смерть от шоколада» нам на колени, или я обнаруживал у себя аллергию на чернику перед самой горячей девчонкой школы…

Он рассмеялся, и я позволила улыбке просочиться сквозь мою маску суровости.

Аллергия на чернику – это по-своему очаровательно.

– А этот столик? – поинтересовалась я.

– За этим столиком случаются хорошие вещи, – ответил он просто.

Я подняла бровь, но не стала спрашивать. Свидание в кафе-мороженом, которое как будто строилось еще в двадцатом веке, могло и впрямь впечатлить девушку. Кэмми бы на это точно купилась. Вероятно, это его секс-билет.

Я испытала облегчение, когда появился наш официант с двумя стаканами воды и миской холодного попкорна. Я еще листала меню, когда услышала, как Калеб заказывает за меня.

– Ты издеваешься? – возмутилась я, когда официант ушел. – Ты в курсе, что женщины сегодня могут голосовать и заказывать себе еду?

– Ты ни на дюйм не уступаешь, – улыбнулся он. – Мне это нравится.

Слизав соль с пальцев, я прищурилась, глядя на него.

– Я видел, как ты смотрела на это. – Он постучал пальцем по картинке с банановым десертом. – Прямо перед тем, как ты перешла к разделу с низкокалорийным мороженым.

Он наблюдателен, тут не поспоришь.

– И что с того, если я хотела что-то низкокалорийное?

Калеб пожал плечами.

– Это мой вечер. Я выиграл. Значит, я придумываю правила.

Я почти улыбнулась. Почти.

Он рассказал мне о своей семье, пока мы ждали заказ. Он вырос в Лондоне с матерью и отчимом. У него было такое волшебное детство, о котором мечтает каждый, – каникулы с роскошными путешествиями, праздники с кузенами в Швейцарии и чертов пони на день рождения. Они переехали в Америку, когда ему было четырнадцать. Сначала в Мичиган, а потом, когда его мать сказала, что холод вреден для ее кожи, во Флориду. Они были очень богаты и почти не ссорились. Еще у него имелся старший брат, который на досуге занимался вещами вроде покорения Эвереста. Его биологический отец, с которым он иногда виделся до сих пор, был дамским угодником, постоянно мелькавшим в британских таблоидах и встречавшимся то с одной моделью, то с другой.

Когда настала моя очередь рассказывать, я отфильтровала свою историю для его «высококлассного» восприятия. Умолчала о своем отце-алкоголике, которого я называла «покойным», и заменяла некоторые происшествия словосочетанием «плохой район». Я не видела причин выливать на него все неприглядные подробности моей лишенной очарования жизни – не хотела портить его «жили они долго и счастливо». Он внимательно слушал, задавал вопросы. Я считаю, что можно измерить интерес человека к тебе по количеству вопросов, который он задает. Калеб казался искренне во мне заинтересованным. Я не понимала, что это значит. Или это его хитрый план, чтобы заманивать девушек в постель, или он и правда был настолько хорошим парнем.

Когда я рассказала ему о матери и о том, как она умерла от рака, пока я училась в выпускном классе, я увидела искреннее сочувствие в его глазах. От этого мне захотелось неуютно заерзать в кресле.

– Значит, ты совсем одна, Оливия?

Я отстранилась, услышав его вопрос. Это было больно слышать.

– Да, можно сказать и так, если ты подразумеваешь отсутствие у меня живых родственников.

Я набрала в рот мороженого, чтобы не сказать больше ничего лишнего.

– Ты счастлива? – спросил Калеб.

Странный вопрос. Он спрашивал, плачу ли я все еще по ночам, потому что моя мать мертва? Калеб играл со своей ложкой, невольно брызгая шоколадом на весь стол. Я ответила так честно, как только могла:

– Иногда. А ты – нет?

– Не знаю.

Я взглянула на него с удивлением. Звезда студенческого спорта, красивый, избалованный – как он может быть несчастлив? И даже больше – как он может не знать, счастлив он или нет?

– Что это значит? – спросила я, откладывая ложку в сторону.

Я больше не хотела мороженого. Я больше не хотела быть здесь. Весь этот разговор вызывал у меня тошноту.

– Я еще не знаю, что делает меня счастливым. Наверное, я все еще пытаюсь это выяснить. Я всегда хотел жениться и завести семью – такую, где вы вместе до самой старости, пока у вас не будет целого минивэна внуков.

– Минивэна? – повторила я недоверчиво, подумав об угольно-черном спортивном автомобиле, припаркованном снаружи. – Ты шутишь?

– Я не так плох, как ты думаешь.

Я шутливо ткнула его в плечо.

– Ты не хочешь минивэн – ты хочешь «Порше». Спустя пятнадцать лет после свадьбы ты обменяешь свою жену и минивэн на то, что снова заставит твою кровь мчаться по венам. Ты ужасно избалован.

– Да ладно, – рассмеялся он. – Ты же не досталась мне просто так. Если бы мне пришлось сражаться еще сильнее за то, чтобы привести тебя сюда, я был бы весь в гипсе.

– В любом случае ты написал книгу, а теперь жалуешься на мою рецензию к ней, – вставила я.

– Справедливо. – Он поднял руки, сдаваясь. – Я собираюсь начать писать сиквел, который будет намного менее нарциссичным. Ты прочтешь его?

– Только если ты не давал его читать всем остальным девушкам в колледже.

Он рассмеялся так громко, что несколько посетителей обернулись к нам.

Я задумчиво прожевала еще несколько горстей попкорна. Пока все шло не так ужасно, как я себе представляла. Мне даже было почти весело. Когда я подняла взгляд, обнаружила, что он изучает мое лицо.

– Что? Почему ты на меня так смотришь?

Калеб вздохнул.

– Почему ты так враждебно настроена?

– Слушай, приятель, не думай, что я купилась на всю эту игру в чувствительного парня. Я вижу тебя насквозь.

– Не знал, что «играю в чувствительного парня», – произнес он довольно искренне.

Я вгляделась в его красивое лицо. Его янтарные глаза, казалось, смеялись над всем миром сразу. Морщинки от улыбок в их уголках походили на складки на бумаге.

– Да брось, – сказала я. – Ты приводишь меня в это миленькое место за мороженым, как будто мы в старшей школе. Ты знаешь этого старика по имени. И ты смотришь на меня так… – Я замолчала, не договорив, потому что он нахмурился.

– Ты не очень-то разбираешься в людях. – Он бросил кусочек попкорна мне прямо в лоб.

Я потерла место удара, оскорбленная. Я прекрасно разбиралась в людях.

– Может, я хороший парень, Оливия?

Я хмыкнула.

– Можно многое узнать о человеке по его чертам и выражению лица. Но, чтобы узнать кого-то по-настоящему, требуется время, – добавил он.

– И что ты можешь сказать обо мне? – спросила я. – Раз уж ты такой эксперт.

Калеб прищурился, как будто думал, что я не готова к его оценке.

– Давай уже, – поторопила я. – Если уж ты так хвастаешься…

– Ладно, ладно… Посмотрим…

Я тут же пожалела о своем решении: выходит, я сама дала ему разрешение на меня пялиться. Я покраснела.

– У тебя немного грустные глаза – может, из-за того, какие они большие, или из-за их разреза: как будто ты немного разочарована. Во взгляде я вижу уязвимость, но и дерзость тоже, потому что ты смотришь на все так, как будто бросаешь миру вызов. Еще то, как ты держишь подбородок. Ты упрямая бунтарка, и у тебя высокомерный маленький нос, который всегда указывает на север. Думаю, ты притворяешься колючей и недоступной, чтобы люди держались подальше.

У меня закружилась голова. Слишком много мороженого. Слишком много правды.

– И мое любимое: твои губы. – Он улыбнулся, видя, как розовеет от смущения моя шея. – Полные и чувственные, уголки всегда опущены. Мне хочется целовать эти губы, пока они не улыбнутся.

Я отпрянула. Он думал о том, чтобы поцеловать меня? Ну конечно, он думал об этом. Парни всегда думали об одном и том же – о том, что вело к сексу. Под столиком я сжала кулаки – ногти врезались в ладонь.

– Я напугал тебя? – Калеб откинулся на спинку стула, непринужденно опершись локтем на стол.

Я сглотнула ком размером с волейбольный мяч в горле. Мое сердце по-дурацки сбилось с ритма.

– Нет.

– Хорошо, потому что ты не производишь впечатления девушки, которую так легко удивить какому-то качку, просто доказав ее неправоту.

Мне казалось, что вот-вот упаду в обморок.

Ладно, может, в этом умнике есть нечто большее. Скрестив руки на груди, я прищурилась, как ковбои в старых вестернах.

– Ладно. Почему ты провалил бросок?

– Почему я провалил бросок? – повторил он. – Потому что мне важнее было узнать тебя поближе, чем победить в очередной игре.

На этот раз я даже не пыталась скрыть изумление. Он только что выдал мне лучший из возможных комплиментов – даже лучше того, который касался поцелуя. «Забудь-об-этом», – подумала я быстро. У меня не нашлось ничего остроумного в ответ, и это не волновало.

По пути к выходу мы остановились, чтобы посмотреть конфеты и игрушки, продававшиеся в местных автоматах. Как будто здесь и так было недостаточно тесно без этой кучи хлама.

Калеб смотрел на что-то в углу, пока я смотрела на него.

– Взгляни на это. – Он поманил меня к себе.

Я втиснулась между ним и стойкой с плюшевыми игрушками цвета шербета. Там стоял автомат для создания сувенирных пенни, куда нужно бросать пятьдесят центов: с помощью пресса на сплющенном пенни появлялось случайное сообщение, а пятьдесят центов забирались в качестве оплаты. Калеб так рьяно принялся доставать мелочь из карманов, как будто употребил слишком много сахара.

– Сделай это, – сказал он, высыпая мелочь в мою ладонь.

Я бросила монетки в узкую щель в автомате и нажала на кнопку «Старт». Пресс начал гудеть и вибрировать. Я слишком хорошо осознавала, как близки мы с Калебом, и я бы отодвинулась, если бы было куда. Повернувшись, я сбила несколько плюшевых медведей со столика. Когда мы наклонились подобрать их, машина издала тихий сигнал, и в слот со звоном приземлилось пенни. Калеб потер ладони в предвкушении. Я хихикнула.

– Редкое зрелище, – заметил он, легонько постучав меня пальцем по носу.

Я проглотила свои девчачьи повадки и снова сделала хмурое лицо. Нос теперь чесался.

– Это просто сувенирный автомат. Успокойся.

– О-о-о, это не обычный сувенирный автомат! – сказал он, показывая на рекламную вывеску, которую я, к несчастью, не увидела раньше.

– Это автомат для романтических сувенирных монет, – я побледнела.

Пенни было еще теплым, когда мои пальцы его коснулись. Я передала его Калебу, не потрудившись посмотреть, что там.

– Так-так-так, – протянул он самодовольно.

Любопытство одержало верх. Я потянула его руку вниз, пока пенни не оказалось прямо у меня перед лицом, и прочитала:

«Можно обменять на объятие и поцелуй.

В любое время… в любом месте».

Вот это наглость! Я попятилась, чтобы выбраться из узкого пространства, и пошла к двери.

– Удачи с обменом.

Он не сказал ни слова – да ему и не требовалось. За него говорили самодовольная походка и широкая улыбка на лице.

По пути к кампусу я спросила его про Лору. Он сказал, что встречался с ней всего неделю на первом курсе и что она хорошая девушка. К тому времени, как он проводил меня до моей комнаты в общежитии, я была так занята мыслями о его поцелуе, что споткнулась о собственные ноги.

– Осторожно, Герцогиня, – сказал он, подхватывая меня за локоть. – Если подвернешь ногу, мне придется нести тебя до двери.

Он рассмеялся при виде ужаса на моем лице.

– Большинство девушек обрадовались бы такой перспективе, знаешь?

– Я – не большинство.

– Да. Я вижу.

Он шагнул ко мне, и я прижалась спиной к двери, пытаясь слиться с деревом. Он был невыносимо близко. Уперевшись ладонями по обе стороны от моей головы, он наклонился, остановившись в нескольких дюймах от моего лица. Я чувствовала его дыхание. Я хотела увидеть его губы, посмотреть, что они делают, – но продолжала смотреть ему в глаза. Если я буду смотреть ему в глаза, может, он не заметит, как тяжело я дышу и что мои ногти вонзаются в дверь за моей спиной. Он наклонился еще ближе, практически касаясь меня носом. Я невольно приоткрыла рот. Как долго мы тут стоим? Прошло как будто пять минут, но я знала, что в действительности – не больше десяти секунд. Он приблизился еще немного. Мне некуда было отступать. Если я прижалась бы к двери еще сильнее, то вросла бы в дерево. Я так боялась… но чего именно? Меня уже целовали раньше. Он заговорил так близко к моему лицу, что его губы коснулись уголка моего рта:

– Я не собираюсь целовать тебя.

Я почувствовала, как мое сердце подпрыгнуло. Вверх или вниз? Вверх или вниз? Я не знала, разочарована я или испытала облегчение.

Он отстранился.

– Не сегодня, Оливия. Но я поцелую тебя однажды.

Внезапно я ощутила раздражение.

– Нет.

Это звучало так глупо – детское упрямство. Не знаю, зачем я сказала это – наверное, надеялась вернуть себе немного контроля, который он у меня отобрал.

Калеб уже повернулся, чтобы уйти, но мое «нет» остановило его. Он обернулся, сунув руки в карманы. Коридор как будто резко уменьшился – его присутствие заполняло собой все пространство. Как ему это удавалось? Я ожидала, что он скажет что-нибудь еще, возможно, снова начнет флиртовать. Вместо этого он широко улыбнулся, посмотрел вниз, снова на меня… и ушел.

Он снова победил. Этот его ход был сильнее, был более впечатляющим, чем если бы он и правда поцеловал меня. Теперь на меня давило ощущение, что на меня охотятся. Мне едва удалось осознать, что сейчас произошло, когда дверь распахнулась и Кэмми втянула меня в комнату, дернув за пояс джинсов.

– Расскажи мне все! – потребовала она.

В волосах у нее были бигуди размером с буррито, а лицо покрыто чем-то, что сильно пахло лимоном.

– Нечего рассказывать, – ответила я загадочно, почти мечтательно.

– Я подарю тебе этот свитер насовсем.

Я задумалась на мгновение. Потом кивнула.

– Он отвез меня в «Мороженое Джексона»… – начала я.

Глава 5

Мне пора перестать витать в облаках. Я слишком много думаю о прошлом и вспоминаю нашу первую встречу. Я вдруг осознаю, что сижу за столом, рассеянно вычерчивая что-то на документе, который мне нужно перепечатать на компьютере, и что прошло уже несколько часов. Я принесла на работу пончики: один из юристов нашей фирмы копается в коробке, пачкая рукав сахарной пудрой. Наконец он выбирает свой пончик и прислоняется к моему столу, роняя органайзер с ручками. Я морщусь, но держу руки на коленях.

– Как там юридическая школа? – Он кусает пончик, игнорируя устроенный беспорядок.

Я вспоминаю о стопке заявлений на поступление в разные юридические школы на моем комоде дома и вздыхаю. Сегодня. Сегодня я буду амбициозной.

– Все хорошо, спасибо, мистер Гулд.

Это невыносимо. Я поднимаю ручки и переставляю органайзер подальше от него.

– Знаешь, Оливия, девушка с твоей внешностью может многого добиться в этом мире, если правильно разыграет свои карты.

Он жует с открытым ртом.

– Ну, я надеялась, мистер Гулд, что мне помогут многого добиться мои талант и трудолюбие, а не моя внешность.

Он усмехается. Я представляю, как вонзаю ручку ему в трахею. Кровь. Будет так много крови, которую придется потом убирать. Лучше этого не делать.

– Если захочешь по-настоящему преуспеть в этой сфере, дорогуша, просто дай мне знать. Я проведу тебя на самый верх.

От его мерзкой улыбочки мой «слизняковый радар» начинает зашкаливать. Я ненавижу фамильярности – особенно от блеющего козла в костюме в полоску.

– Правда? Проведете? – повторяю я с фальшивым энтузиазмом.

Мистер Гулд ковыряется в зубах, демонстрируя мне свое обручальное кольцо, которое, как он постоянно забывает, символизирует верность партнеру.

– Мне что, надо все разжевать для тебя?

– Нет, – я вздыхаю, как будто мне скучно, – но придется разжевать это для эйчар-отдела, когда я расскажу им, что вы сексуально меня домогались.

Достав из ящика стола пилку для ногтей, я начинаю подпиливать ноготь на большом пальце. Когда я поднимаю взгляд, лицо этого мерзавца перестает быть привычного томатно-красного цвета – теперь оно уродливо побледнело от страха.

– Ну, извини, что заботу о твоем будущем ты воспринимаешь как сексуальное домогательство, – говорит он, быстро поднимаясь с моего стола.

Я обвожу его взглядом – от костлявых плеч, торчащих из его костюма от «Армани» как два теннисных мячика, до жалких маленьких ног.

– Как насчет того, чтобы отныне общаться только по рабочим вопросам? А свою заботу можете оставить жене – Мэри, верно?

Он отворачивается, напряженный.

Ненавижу мужчин… ну, большинство из них. Мой селектор подает сигнал.

– Оливия, зайди ко мне, пожалуйста.

Это Берни. Бернадетт Веспа Сингер – мой босс, и она меня обожает.

Метр пятьдесят роста, толстые лодыжки, перманентно смазанная персиковая помада и кудрявые черные волосы, делающие ее похожей на пуделя. Она гений в своей сфере: чертовски хороший юрист с девяностопятипроцентным уровнем выигранных дел. Походка ее похожа на мужскую. Берни – мой кумир.

– Мистер Гулд предложил мне помощь в продвижении по карьерной лестнице, – говорю я холодно, проходя к ней в кабинет.

– Ублюдок! – Она хлопает ладонью по столу так, что декоративные болванчики на ее столе тут же подпрыгивают и начинают качать головами. – Хочешь выдвинуть обвинения, Оливия? Будь проклят этот членоносный ублюдок. Думаю, он спит с судьей Уолтерс.

Я отрицательно мотаю головой и сажусь на стул напротив нее.

– Вот такая помощница мне и нужна, детка. Твердая, как гвоздь, и чертовски амбициозная.

Я улыбаюсь. Так она сказала, когда нанимала меня. Я согласилась на работу, уже зная, что Берни слегка безумна, но меня это не волновало: она выигрывала дела.

– Что там с тем парнем, о котором ты мне рассказывала? – спрашивает она.

Она чешет нос ручкой, случайно оставляя каракули на своем лице. Я краснею так сильно, что это равнозначно немедленному признанию вины.

– Ты ведь понимаешь, что рано или поздно он все узнает, – говорит она, щуря на меня свои глаза-бусинки. – Не делай глупостей. Все может кончиться судебным иском в твою сторону.

Я кусаю щеку изнутри. Не знаю, зачем я ей рассказала. Теперь я жалею об этом, пока она проницательно вглядывается мне в лицо.

– Знаю, – бормочу я, притворяясь, что поправляю пуговицы на блузке. – Давайте не будем сейчас об этом?

– Что в этом парне такого? – говорит она, игнорируя мою просьбу. – Настолько большое достоинство? Никогда не понимала, почему такие красотки, как ты, гоняются за мужчинами. Тебе стоит просто купить вибратор – после этого ты уже не захочешь мужчин. Давай я напишу тебе название неплохой фирмы.

Она пишет что-то на желтом стикере и вручает его мне.

– Спасибо, – я беру бумажку, глядя на стену над головой Берни.

– Не за что. Увидимся позже, детка. – Она машет мне пухлыми, испачканными чернилами пальцами, намекая, что мне пора.

Я пригласила Калеба на ужин… старая собака не выучит новых трюков. Наше свидание за кофе закончилось внезапно, когда прыщавый подросток за стойкой повесил на окно табличку «Закрыто» и выключил в кафе свет. Мы с сожалением встали из-за стола и вышли наружу.

– Могу я увидеть тебя снова?

Калеб стоял прямо перед уличным фонарем, отбрасывающим неземной ореол на его плечи.

– А если я скажу «нет»?

– Не говори «нет».

Это был один из тех моментов, когда я флиртую с собственной совестью и притворяюсь, что на этот раз поступлю правильно.

– Приходи на ужин, – выпаливаю я. – Из меня не очень хороший повар, но…

Сначала он выглядел удивленным. Потом ухмыльнулся.

– С удовольствием.

Вот так все и случилось. Плохо. Плохо. Плохо.

Прежде чем уйти с работы, я звоню по номеру, указанному на плакате о розыске Добсона. Детектив, с которым я говорю, записывает мои имя и номер и благодарит за информацию. Он обещает позвонить, если что-то узнает. Затем я звоню в свой любимый тайский ресторан и заказываю большую порцию карри с овощами с собой.

Пиклз ждет меня у двери, когда я захожу домой. Я ставлю покупки на стол и достаю колу из холодильника.

– Ты такая жалкая, Пиклз, – говорю я, пристегивая поводок к ее ошейнику. – Знаешь ведь, что сегодня у меня нет на это времени.

Наша короткая прогулка растягивается на двадцать минут: Пиклз упорно отказывается слушаться и писать по команде. К тому времени, как мы возвращаемся домой, у меня остается всего полчаса до прибытия Калеба. Я кладу карри в блюдо для запекания и сую его в духовку, чтобы оно не остыло. Протираю два винных бокала и выпиваю один. Потом беру ингредиенты, чтобы сделать салат, и выкладываю их на стойке в алфавитном порядке.

Калеб приезжает на пять минут раньше срока.

– Это тебе, – говорит он, протягивая мне бутылку вина и белую гардению в горшке.

Я вдыхаю аромат.

– Это мой любимый цветок, – говорю я удивленно.

– Правда? Угадал, значит.

Я ворчу себе под нос. Если бы он только знал…

Я отвлекаю себя попытками успокоить Пиклз, которая истерически бросается Калебу на ногу. Когда он наклоняется, чтобы погладить ее по голове, она взвизгивает и убегает прочь.

– Тут дело в том, что ей тебя трогать можно, а тебе ее – нет, – объясняю я.

– Она любит раздразнить. Прямо как ее хозяйка.

– Ты недостаточно хорошо знаешь ее хозяйку для таких предположений, – улыбаюсь я.

– Наверное, ты права.

Он оглядывается вокруг, и мне вдруг становится неловко. У меня совсем небольшая квартира, и здесь много фиолетового. Он уже был здесь раньше, конечно, но он этого не помнит. Я собираюсь объяснить, почему у меня нет вещей получше, когда его глаза радостно вспыхивают.

– У тебя раньше были длинные волосы, – говорит он, подходя к коллажу из моих фотографий на стене.

Я касаюсь своих обрезанных волос.

– Да, в колледже. Мне хотелось что-то изменить в жизни, так что я отрезала сразу тридцать сантиметров. – Прочистив горло, я скрываюсь в кухне. – Я поздно начала готовить, – говорю я, поднимая нож и останавливаясь, чтобы посмотреть на него.

Калеб ходит от одной безделушки к другой, изучая все подряд. В какой-то момент он берет керамическую сову с моей книжной полки. Поворачивает ее и смотрит на дно, потом аккуратно ставит сову обратно. Это он мне ее купил.

– Я бы провела тебе экскурсию по квартире, – говорю я, – но ты и так видишь ее целиком с того места, где стоишь.

– Здесь мило, – он улыбается. – По-девчачьи. Но очень тебе подходит.

Я поднимаю бровь. Не знаю, о чем он говорит. Он не знает меня… вернее, знал когда-то, но не сейчас. В растерянности я агрессивно нарезаю лук.

Несколько лет назад Калеб помог мне переехать сюда. Мы вместе красили стены: гостиную – в бронзовый, а спальню – в лиловый. Зная мой перфекционизм, он специально ткнул валиком с краской в потолок над моей головой, просто чтобы позлить меня. Он оставил фиолетовое пятно – я была в ярости.

– Теперь ты будешь думать обо мне каждую ночь перед сном, – сказал он тогда, смеясь над моим перекошенным лицом.

Я ненавидела несовершенства, ненавидела их. Пятно на ковре, крошка в чашке, все, что портило то, какими вещи должны быть изначально. Я даже не ела обломавшиеся чипсы. Но, когда мы с Калебом расстались, я была благодарна за это пятно краски. Это было последнее, что я видела перед сном, и первое, что я видела по утрам. Я вглядывалась в этот фиолетовый шрам, как будто где-то под ним скрывалось лицо Калеба. Калеб был моим несовершенством с его американо-британским акцентом и способностью преуспевать в любом спорте и цитировать любого философа. Он был смесью качка и джентльмена, романтика и мерзавца – это сводило меня с ума.

– Тебе помочь?

Это должен был быть вопрос, но он уже подтолкнул меня бедром, заставляя подвинуться, взял у меня нож и начал нарезать грибы. Я останавливаюсь по пути к духовке и смотрю, как он нарезает овощи.

– Так что, ты… вспомнил что-нибудь на этой неделе?

Я достаю карри и ставлю его на плиту.

– Да.

Я застываю на месте. К голове приливает кровь.

– Я листал журнал о путешествиях, и там было фото туристического лагеря в Джорджии. Не знаю, бывал ли я там когда-нибудь – может, я все придумал. Но я что-то почувствовал, когда смотрел на эти фотографии.

Я отвожу взгляд, чтобы глаза меня не выдали. Он и правда ездил в этот лагерь – со змеей по имени Оливия.

– Тебе стоит туда поехать. Может, это пробудит какие-то воспоминания.

Я тут же жалею о сказанном, вспоминая: я же в команде амнезии. Если он вспомнит, то моя глупая игра закончится.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут кто-то звонит в дверь. Калеб удивленно смотрит на меня – его рука с ножом зависает над перцем.

– Ты кого-нибудь ждешь? – спрашивает он.

– Только если ты пригласил сюда свою анонимную группу поддержки для больных амнезией.

Он бросается в меня кусочком гриба. Уклонившись, я вытираю руки и направлюсь к двери. Звонок сменился стуком – кто-то колотит в дверь со всей силы.

Я открываю, не глядя в глазок, и распахиваю дверь настежь. Передо мной оказывается женщина с поднятыми вверх кулаками.

– Вам помочь?

Это не Свидетели Иеговы – они всегда ходят парами, и у нее слишком сильно смазан макияж для коммерсанта. Она смотрит на меня со смесью страха и раздражения. Я уже готова сказать «нет, спасибо» и захлопнуть дверь перед ее носом, когда замечаю слезы, катящиеся по ее щекам. Мы пялимся друг на друга какое-то время – и вдруг на меня с ужасом нисходит осознание.

Леа.

– Леа? – спрашивает Калеб позади меня, и я незаметно морщусь. – Что ты здесь делаешь?

– Могу спросить тебя о том же, – ее голос дрожит. Она изучает наши лица.

– Я ужинаю с подругой. Как ты…

– Я проследила за тобой, – перебивает она быстро. – Ты не отвечал на звонки, и я хотела узнать почему, – последнюю фразу она шепчет, зажмуриваясь, как будто пытается от меня отгородиться. – Как ты мог, Калеб?

Словно по сигналу, она опускает голову и начинает рыдать, закрыв лицо руками. Я смотрю, как она шмыгает носом, и чувствую отвращение. Вечно меня преследуют неудачи.

– Леа… – Калеб протискивается мимо меня, чтобы обнять ее.

Я наблюдаю за ними. От страха мои внутренности завязываются в узел.

– Ну, перестань. Пойдем, я отведу тебя домой. – Он поворачивается ко мне и торопливо шепчет одними губами: – Прости.

И уводит ее прочь. Я смотрю им вслед. Она выглядит рядом с ним почти ребенком – я никогда не была с ним такой маленькой и хрупкой. Закрыв дверь, я нецензурно ругаюсь вслух, чувствуя себя вдруг тысячелетней старухой.

Следующим вечером я сижу на диване и готовлюсь к великолепной ночи с заполнением документов в юридические школы, когда в дверь звонят. Застонав, я накрываю лицо подушкой. Наверняка это Роузбад.

Я снова открываю, не глядя в глазок.

Не Роузбад. Калеб. Я настороженно его оглядываю.

– Так, так, так, – говорю я. – Смотрите-ка, что принесла на хвосте чья-то рыжая подружка.

Он виновато улыбается и проводит рукой по волосам.

– Извини, Оливия. Похоже, она переживает сильнее, чем я думал.

– Слушай, я правда не хочу ввязываться в твои проблемы с девушкой…

Видимо, я задеваю больную мозоль, потому что он моргает, как будто в глаз ему влетел жук.

– Понимаю, – говорит он. – Она хочет, чтобы я нашел друзей. Это просто стало для нее неожиданностью.

– Она не хочет, чтобы у тебя были такие друзья, как я, Калеб, и если она сказала тебе, что не против, то явно солгала.

– Такие друзья, как ты? – Он улыбается. – Ты намекаешь, что ты привлекательная?

Я закатываю глаза. Это к делу не относится.

– Ладно, ладно, – говорит он, поднимая руки, – но я хочу быть твоим другом, и мне неважно, что думают по этому поводу остальные. Это считается?

Я заставляю его подождать. Притворяюсь, что раздумываю над ответом. Прикусываю губу и хмурюсь. Затем отхожу в сторону и пропускаю его в дом. Он выглядит чертовски самодовольным.

Мы решаем, что хотим торт. Я достаю миски для теста и ингредиенты, а Калеб складывает для нас поварские шапки из бумажных полотенец. Вот странно: еще несколько недель назад я думала, что больше никогда его не увижу, а теперь он у меня на кухне. Мы много смеемся, но, когда масло для сковородки готово, Калеб вдруг решает испортить настроение:

– Леа делает лучший «Красный бархат» в мире.

Я испепеляю его взглядом, потому что совершенно не хочу сейчас говорить о его богатенькой девушке. И я никогда не пробовала «Красный бархат».

А он все не затыкается. Тогда я беру горсть масла и бросаю ему в лицо. Промахиваюсь, конечно, и оно приземляется на стену за его головой. Калеб оборачивается, чтобы посмотреть на пятно.

– Знаешь, – говорит он на удивление спокойно, – тебе и правда надо поработать над меткостью.

И прежде чем я успеваю понять, что происходит, он переворачивает вверх дном целую миску над моей головой.

Теперь с меня капает на пол коричневое масло, и я смеюсь так сильно, что едва могу стоять. Я тянусь к стойке, чтобы ухватиться за нее, но тут же поскальзываюсь. Калеб протягивает мне руку, однако вместо того, чтобы принять помощь, я пытаюсь размазать по нему масло. Я пачкаю маслом его лицо. Он вскрикивает – и через несколько секунд моя кухня превращается в зону боевых действий. Мы бросаемся яйцами, мукой и маслом, а когда они заканчиваются, то начинаем бросаться шоколадными крошками, зачерпывая сразу горсть. В какой-то момент я прыгаю на него, и мы оба падаем на пол. Мы оба смеемся: слезы текут у меня из глаз, обведенных маслом. Я наклоняюсь над ним, пока он лежит на спине. На носу у него яйцо, а обе брови испачканы в муке. Даже не представляю, как выгляжу сама. Внезапно наш смех замолкает: мы вдруг осознаем всю неловкость ситуации. Мы могли бы поцеловаться сейчас. Как в кино.

Я нависаю над ним на мгновение, желая увидеть, сделает ли он первый шаг. Он точно смотрит на мои губы, и от предвкушения у меня перехватывает дыхание. Мое сердце прижато к его грудной клетке: интересно, чувствует ли он, как бешено оно бьется.

– Оливия, – шепчет он.

Я сглатываю ком в горле.

– Нам все еще нужно испечь торт.

Испечь торт? Я оглядываю беспорядок на кухне и издаю стон. Как он может думать сейчас о выпечке?

Два часа спустя мы сидим на полу моего крошечного балкона, все еще покрытые маслом, и едим торт Калеба. Я достаю кусочек застывшего масла из волос и бросаю его через перила. Калеб вручает мне еще один кусок.

– Любимая книга? – спрашивает он.

– «Мадам Бовари».

Он усмехается.

– Любимое занятие?

– Депрессия.

– Любимое занятие? – спрашивает он снова.

Мы играем в эту игру весь последний час. Выходит несколько односторонне, учитывая, что он не помнит, что ему нравилось. Я чешу подбородок.

– Еда.

– Любимое воспоминание?

Я медлю. Все мои любимые воспоминания включают его.

– Был один… парень… он спланировал очень необычное свидание. Отправил меня на импровизированный квест по поиску сокровищ, и мне пришлось думать над ответами к подсказкам, вроде того, где было наше первое свидание и где лучше всего покупать лифчик. В каждом новом месте ждал подарок и еще одна подсказка. Закончилось все там, где мы впервые поцеловались. Он поставил там столик с ужином и музыкой. Мы танцевали. Это было…

Я не знаю, как закончить это предложение. Калеб молчит. Когда я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него, он смотрит на ночное небо.

– Как его звали?

Я качаю головой.

– Ни за что.

– Почему? Давай, утоли мое любопытство. Как его звали?

– Звезды сегодня красивые, – говорю я, уходя от темы. – Возможно, скоро ты вспомнишь то, что любил, – добавляю я тихо.

Он пожимает плечами.

– Или я просто начну любить что-то новое. Начиная с тебя.

Это должно меня радовать, но только напоминает мне о тикающей бомбе наших отношений.

– Значит, я могу стать твоей любимицей?

– Ты уже, Герцогиня.

Перед глазами у меня плывет. Сердце пропускает удар. Мне не послышалось?

– Как ты меня назвал?

Калеб кажется смущенным.

– Герцогиней. Только не спрашивай почему. Просто в голову пришло. Прости.

Я смотрю прямо перед собой и надеюсь, что он не заметит ужаса в моих глазах.

– Нет, все в порядке, – говорю я мягко.

Но ничего не в порядке. «Герцогиней» он звал меня в колледже.

– Мне пора идти, – говорит он, быстро вставая.

Я хочу спросить его, вспомнил ли он что-нибудь, но слишком напугана.

Так что я провожаю его до двери, и он наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

– Пока, – говорю я.

– Пока.

А потом он уходит в стылую ночь, оставляя меня одну.

Он все вспомнит, и очень скоро! Мне нужно придумать, как выиграть время.

Герцогиня думает о том, чтобы напиться, но вместо этого звонит Кэмми.

– Ну наконец-то! – Ее голос доносится до меня приглушенно, будто издалека.

– Прости, Кэм. Я была занята.

– Занята чем? И я думала, что ты перестала есть чипсы.

Я перестаю хрустеть, держа наполовину съеденный «Доритос» за щекой, и молчу.

– Ты что-то задумала, – говорит Кэмми после паузы. – Выкладывай.

– Гм-м-м… э-э-э… – бормочу я.

От этой девицы ничего не спрятать. Она как радар для сплетен.

– Я видела Калеба, Кэмми, – выпаливаю я, нервно прикусывая ноготь.

На другом конце трубки воцаряется молчание. Она знает, что я бы не стала шутить о чем-то подобном.

– У него амнезия, и он не знает, кто я.

Она вздыхает.

– Оливия… скажи, что ты не воспользовалась этим.

– Я воспользовалась этим.

– ТЫ С УМА СОШЛА?!

Мне приходится отодвинуть трубку от уха.

– Кэмми, когда я его увидела, то поняла: мои чувства не изменились. Как будто все по-прежнему и последних трех лет просто не было.

– У тебя есть право любить его, ты не можешь это контролировать. Но у тебя точно нет права пользоваться его состоянием… СНОВА!

Откуда только взялся этот взрослый монстр и куда он дел мою Кэмми?

– На первом курсе ты нравилась мне больше.

– Что ж, некоторые из нас взрослеют, Оливия, а некоторые – вечно играют в одну и ту же игру. Ты не думала, что вы не вместе, потому что вы просто не предназначены друг другу? Отпусти уже его!

– Я не могу, – говорю я тихо.

На этот раз Кэмми немного смягчается.

– Оливия, ты можешь заполучить любого мужчину, какого только захочешь. Почему именно он? Почему это всегда Калеб?

– Потому что… потому что мне никто не был нужен, пока я не встретила его.

– Он все равно узнает правду, ты ведь понимаешь это?

– Мне пора, – говорю я.

Я не хочу об этом говорить. По щекам у меня текут слезы.

– Я люблю тебя, Оливия. Будь осторожна.

Я вешаю трубку. Мой живот как будто набит камнями. Он забыл меня. Я могу помочь ему вспомнить – не о том, что я с ним сделала, но о том, что он ко мне чувствовал.

Я иду к шкафу, тянусь к верхней полке и вынимаю оттуда пыльную коробку. Поставив ее на ковер, убираю крышку и разглядываю содержимое. Пара конвертов с письмами, фотографии и деревянная шкатулка с нарисованным на крышке цветком. Я открываю ее. Перебираю воспоминания: брелок для ключей, музыкальный диск, потрепанная коробка из-под спичек. Моя рука замирает, натыкаясь на самый важный сувенир. Вытряхнув из шкатулки все остальное, я нахожу сплюснутый блестящий пенни.

– Ты, – говорю я обвиняюще, подбирая его и перекатывая между пальцев. – Это все ты виноват.

Глава 6

– Я не собираюсь плавать! Тут дубак!

– Сейчас ноябрь, конечно, но мы во Флориде, Оливия. Двадцать градусов тепла. Кроме того, это бассейн с подогревом. Давай, собери яйца в кулак.