Ражая

Пролог.

Лики огня.

Шорох точильного камня. Сухой размеренный скрежет по длинному клинку, сплетаясь с голодным треском алеющего костра, разносился по большой пещере. Пламень, чьи языки, ярясь капающим жиром, румянили подвешенного на вертеле горного козла, заставлял тени шарахаться по сторонам, залегая средь трещин и впадин, коими изобиловали скальные стены убежища. Копоть и дым, черня свод каменной утробы, ползли наружу, дабы, подхватившись ветрами, затеряться средь извилистого непролазного кручами лабиринта гор.

Алира никогда не уставала править свой меч. Эта незатейливая тяжба помогала ей отрешиться от мира, побыть наедине со своими мыслями. Крепко сбитая, кряжистая девушка рыжих аки пламя волос, множеством кос проплетённых через голову, ниспадающих по косым, бугрящимся мышцами плечам, покрытым медвежьими мордами мехового плаща поверх толстой дублёной кирасы без оплечий, в льняных штанах, схваченных широким поясом множества блях медных, изнывающим кошелями да длинным боевым ножом костной рукояти, сидела на тюке шерсти в углу. Позади у скальной стены покоилась перевязь с десятком малых метательных копий и дорожный мешок. Щедро выстланное веснушками лицо, чуть округлое, с редкими средь вольных племён зелёными глазами несло в себе ту обычно недоступную девам волевую твердость черт, видимых даже из-под синих узоров вайды, пометивших широкими полосами лик твердых скул и подбородка. От такого раскраса любой зловредный дух прочь бросится – не приведёшь за спиною мерзость в вольные земли!

– Ну ведь сотрёшь когда в кинжал! – хохотнул Хорш, высокий и жилистый боевой вождь, единственный из отряда в тяжёлой кольчуге под меховым плащом. Едва видимые из-за моржовых кос усов и длинной бороды уста разомкнулись в снисходительную улыбку, а меченный шрамами да морщинами долгих прожитых зим наследством лик широких скул смотрел серо-стальными, чуть поблёкшими глазами одобрительно.

– Быстрее Нип саги петь научится! – убрав точило в кошель на поясе, Алира подняла пред собой меч непроглядно чёрного металла. Грозного красавца, чей клинок глубокого дола, рождающийся за малой рукоятью (рикассо) неточеной пяты для перехвата, достигал четырех футов. То было славной ковки тяжелое оружие, чей конец, не в пример привычным клинкам, не оканчивался остриём, а расходился двумя шипами. Но кряжистая дочь клана по виду легко держала его жилистыми руками в дублёных наручах за длинную рукоять с широкой гардой, чуть загнутой по концам, как когтями, в сторону лезвия.

Её словам хохотнули прочие войны, славя своих богов тому, что сухопарый Нип, коий отвесил девушке суровый взор, вощивший тетиву лука в другом конце, покамест к мёду не прикладывался и потому молчал! Водилась за справным охотником меткого глаза такая привычка – как переберёт, так всё норовит песню спеть! Иные полагали, дескать, страшнее казни и быть не может, другие шли в хохот, ведь с полгода тому назад недооценённый скальд лишился в потешном чесе кулаками передних зубов и теперь не просто баял, а еще и сосвистывал сам себе!

Алира меж тем, откровенно любуясь на приливы огня в черных разводах стали, улыбнулась своей работе. Дюже ценилась эта сталь средь прочего мира, в вес золота шла не за красоту и невиданную прочность, а за свойство дивное! Ужасом шла от нее всяческая мерзопакость: навьи, нежить – драугры сиречь мертвяки неспокойные и, как их называли, пришлые демоны – исчадия тьмы из других жутких миров, что истончившейся гранью осаждали, снедали скверной прочие земли, как слыхала воительница от ведунов, наверняка из-за корысти, злобы, грязи и бесстыдства, в коих потонули их большие города, обнесённые каменными стенами, где дети с голоду мрут в канавах, а старому и руки никто не подаст, уважив зимы. Некоторых особо злюче-скверных тварей и вовсе только ею и можно было срубить!

И не единожды чуждые народы, братства одних мужей-воинов, орденами кличенные, хотели вызнать секрет почти нерушимой ковки! Приходили войною, засылали дознатчиков, веры своей чудной проповедников-льстецов ушлых, да все бестолку, только крови пролили паводки, пока не вразумились: неукротимых духом, яростных и жадных до сечи в любой час варваров, как ещё нарекли на чужбине множество вечно грызущихся меж собой вольных нравом племён, не стоит недооценивать! Ведь кланы Волка, Медведя, Лося, Ястреба, к коему принадлежал отряд, коротавший ночь в пещере, разом забывали всяческие склоки и привечали гостей в единое плечо, да так, что ещё внуки потом поминали! Курганы тех давних битв, в долгих сагах расхваленных, молодость будоража, и по сей день, медленно зарастая мхом, белели костяками бессчётными по предгорьям да низинам ущелий, шли ржою хорошей стали.

Было чего там таить – ещё одно препятствие! Вольных племён обитель пред мёрзлой тундрой и ледовых клыков мерзлых океанов схоронилась за барьером высоких гор, непролазных бездонными ущельями, отворяющимися от коварных снегов только коротким летом, да и то несколькими тропами. Чужаки назвали их Воющими из-за угрюмого стенания ветров по извилистым древним ущельям, а народ Алиры – Ридракрад, что с языка племён звучало как «Клыки рока».

Как гласят саги, некогда боги, предрассветные творцы-гиганты, повелели земли корням вздыбиться, дабы оградить верой предков народ от всяческого зла, непрестанно алча душ осаждающего прочие, уж пропитанные скверной земли! Но Алире как-то довелось слышать от умудрённого зимами старца-иноземца в их клане, коротающего век на отшибе деревни, дескать, не богов заслуга, а именно руды жилам в глубине гор. Брехня-то была явная, но как не уважить гостя, не послушать, тем более, видать, пред порогом перерождения совсем на разум плохим ставшего.

Заслышав, как повеселел люд, блеяньем подались из дали пещеры и бараны, давшие продыху копытам да хребтам наравне люду постоем. Не скажи высокие, кудлатые на шерсть, насмерть упёртые питомцы крученых рогов в большинстве дел сменяли вольным племенам коней. Ну разве посильно жеребцу, что жрет как прорва, не сбиться подкованным копытом на узкой тропе, серпантином, извилистой змеёй бросаясь через обрывы бревенчатых настилов, бегущей по, почитай, отвесным склонам. Где там! Ноги свернёт первым отступом или коварством камня, готового первой же осыпью размазать полетом в пропасть седока, равно коняке. Бараны же не прихотливые в еде да чующие нутром твердь, по горам были ходоки едва ли не лучше людей, да и шерсть в пряжу была хороша! Как не добавить было спутникам в торбы ещё овса да сушёной впрок травы. Серорог, любимец Алиры, на её хозяйстве обретающийся, подошёл к хозяйке, чуть боднув закрученным рогом в колено, явно выпрашивая чёс.

Отряд, ведомый Хоршем, в двенадцать воинов, треть из коих воительницы, вез силою рогатых упрямцев числом под двадцать на пограничную заставу для обмена кузнецов гордость: клинки да топоры, стрел наконечники и копий. Много тонкого шёлка, пряностей и злата с серебром в обитель клана Ястреба они свезут с той сделки. Пусть Волка сыны, чьё селение за соседним хребтом обретается, щеки досадою дуют – им оползнем весенним торговую тропу к шумному торгу перекрыло, до сих пор, скрипя хребтами, ломая кирки да заступы, отрывают!

Козлика румяная плоть пошла по мискам, дымясь, радуя уже ворчащие простою желудки, супротив обжигающимся пальцам. Запивали некрепким элем под уже бессчётное множество раз слышимую историю, перевранную во все лады пересказом про то, как на медоварню Расгира забрался бурый. И нашёл же дорогу мимо рубленных в две башни крытых тесом врат, запирающих укрывшееся скальной грядой селение, примостившееся на склоне в двадцать длинных родовых домов, нависшее стеною широкого плато над лесистой долиной, Хоукхоллом (Гнездовище ястреба) наречённое, через коие бежала, журча по камням горных ручьёв, речушка. Наверняка по ней, выпущенной под частоколом, и пришёл, заслышав любимый запах! Алира тогда ещё мала была, но помнила, как все войны и прочие кланики объяли ежом копий сложенный из брёвен дом широкого подворья, не в меру длинных чуть не лежащих на земле свесов заросшей дерном крыши. За каменной изгородью у сарая и сидел бурый гостюшка на мягком месте, лихо так поднимая бочонки поменьше, заливая в себя хмель. И ведь не бил в щепу борта, а лапой прошибал крышки. Вот так не за что бить зверя не стали, как-никак не нападает, да и по обычаю гостя пойди тронь. А кто косматый, ежели не гость? Напившись всласть, медведь, качаясь, двинул в обратную дорогу по речушке, пролез под частоколом и был таков, а после через пару ночей воротился – а хода нет, кованная решётка! Долго ревел и негодовал лишённый услады до тех пор, пока не спустили на верёвках несколько бочонков. Много теплых лет клан Ястреба привечал бурого, на зиму забывавшего сном про хмель, но летом всенепременно возвращавшегося.

Закончив с трапезой, войны улеглись на сон в тёплых спальных мешках, сшитых шкурами внутрь. А Алира, бросив через грудь перевязь ременную с хитрыми ножнами, в коих лежал любимец чёрной стали, красуясь из-за правого плеча рукоятью, подалась наружу, бросив часовым, дескать, могут идти – ей сон не в руку.

Свет звезд, далёких огней духов, и полная луна давали достаточно света, дабы с узенькой, почитай, козьей дорожки, высыпанной от высот снегом промеж мха и малых кустов, серпантином бегущей по склону по скальным выступам, созерцать невиданной высоты ущелье под ногами, по чьему далёкому дну, ярясь пеной на порогах, бежала речушка. Девушка, подставив лицо ветрам, колыхающим шерсть медвежью по плечам да концы кос, обернула голову вправо, в полусумраке разглядывая их путь завтрашний, огибающий отрог. Еще не минует следующего заката, а они прибудут к заставе – небольшому городку торговому.

– Ты ведь впервой в Торсторд идёшь на торг? – рядом встал Хорш, уперев того же черного металла секиру двух обоюдных близнецов-лезвий в ноги, тоже окидывая серо-стальными глазами громады гор, белыми снежными пиками пронзающие небесные чертоги.

– Да, а правда нас всех водою мочить станут? – припомнила воительница с чужих слов россказни о чудных обычаях жрецов, обретающихся на заставе торговой Торсторд.

– Ага, ещё и символом своего бога хитрым махать станут!

– Но мы же им супротив чисты! – свела брови мечница, негодуя такому нахальству.

– Но ведь как назад товары свезём, и наши ведуны по предков обету нас дымом пламени очищать станут, к богам призывая! – не остался в долгу походный вождь, хитрющей улыбкой глянув на, даже по его меркам, умелую плясунью тяжелого клинка, почитай, всех бойцов в клане в грязь лицом окунувшую, что на оружие, что в ухватках, что на кулаках. Хорш и сам видывал, как ражая дева просадила с наскока ударом кулака ладный, обожжённый в прочность щит буковой доски.

Раньше, воспитанная, почитай, всем кланом Алира, чьих отца и мать прибрало мора поветрие, едва окрепла не по зимам, помогала в кузне Курша, почтенного мастера, богами меченного, к гласу стали внимающего чутко. Причём не просто крицы носила да залу с углём горелым чистила, а к шестнадцати молотобойцем заделавшись! Без устали плюща на наковальне пред горном алеющие заготовки, раздаваясь непомерно в плечах. После ходила в дозоры, служа клану Ястреба, на дальней заставе, граничащей с владениями Волка. Но вождь, видя потенциал воительницы, самолично повелел ей отныне быть подле да с торговыми караванами ходить. По его разумению, у Алиры была не только сноровка меча пляски страшной, но и недюжий ум, что светился в зелёных глазах, коего обычно не хватало калинникам. Была у Хорша еще одна причина, но про ту он молчал твёрдо – молодости лихой грех, никем не проведанный!

– Ну ведь из их земель вся скверна и ползет! Жили бы в честь, да и всяческое лихо не лезло бы с сумрачного юга! – твёрдо сомкнув губы, ответила мечница. – Придумали себе спасителя, веру предков испоганив, вон, ведунов, вёльв да знахарок жгут живьем, люд одним словом «еретик» стращают в дрожь. Вот и грызут их тьмы чудища да невзгоды.

Эти слова, будто с уст главного ведуна Сирда снятые, заставили Хорша поморщиться. Он, боги свидетели, самолично видел, как несколько зим назад на костре в том же Торсторде палили под невыносимые крики блаженную, ничем, кроме дара вёльвы, неповинную. Но видел и чудеса, что творились именем их спасителя. Было дело, свел свою секиру с одним из отжитых, «нежитью» с чужих слов, прогнившим насквозь трупом, скверной полнящимся, презревшим свой удел да рвущем все живое-встречное. Пока не изрубил в шмотки – не успокоился! Видывал и тварь чешуи кровавой, лоснящейся, в жутких доспехах шипастых, что как-то раз в ту же заставу приволокли жечь. Громадная была туша с рогатой головой мерзкой, её только их первые войны-паладины, веры ревнивцы, смогли целым отрядом угомонить!

Хорш слышал, что там, на юге, за королевствами людскими, где сама земля мертва и одних курганов вотчина, их, этих монстров, и вовсе не счесть, а за поступью их идет только лихо – чума, моры урожая, скота падение да хвори всяческие, доселе не виданные, что люд если и не скосят, то несказанно меняют! Оттого, видать, боятся те народы, равно как и в Торсторде, огораживаются всячески и изничтожают безжалостно ведьм, еретиков, ворожей и колдунов. Любого, не по разуму лезущего колдовством в места, неподвластные роду людскому, любого, кто может приманить гостей из иных миров. Судить можно, когда за Клыками рока высокими схоронились, а вот возьми и объявись, упаси боги, в клановых владениях таки гости, что тогда делать будут?

– А правда, дескать, от нашего края до Торсторда мост каменный кинут футов двести через пропасть?

Ну а как же иначе? Отвлёкся от горестных дум Хорш. Ведь молодость берет своё. Устои предков от щуров мудрости важны, иначе никак. Но младую кровь всегда манит то неизвестное за видимой чертою! Вождь кивнул.

– И дома там в несколько этажей?

– Три, а то и четыре! На завтра сама увидишь. Ещё и храм каменный, высокий, с колокольней под шпилем!

– Эт, когда враг ломится, упреждать люд! – ясно дело, порешила Алира. Ведь и у их поселения-деревеньки был огромный рог в башне надвратной. По всем близлежащим предгорьям было слыхать!

– Не, к обедне народ созывают и к службе в храме: причастия, молитвы, таинства церковные!

Мечница подняла вопросом левую рассечённую шрамом бровь.

– Тут на раз так и не рассказать, проще самой увидеть!

– Да чего там выглядывать, во дубовые головы, живут друг под другом, нижнему тяжба, а верхнему хохот в ночи, ветрами овсяными соседушку стравливать!

От такого подхода к делам житейским Хорш хохотнул, зажав рот рукою, стараясь не будить своих людей. Но Алира негаданно подняла голову, вслушиваясь сквозь стенание ветров коридорами ущелий в едва слышимый звук, ровным резонансом гулко отдающийся вдали.

Приметив тревогу на лике мечницы, Хорш и сам стал прислушиваться, покамест не раскрыл ужасом серых глаз, рванув в пещеру, поднимая впредь поры своих воинов. Походный вождь на раз признал переливы бронзовых стен колокола, что обычно в ночной власти так не трезвонил. В Торсторд пришла беда!

Двух совсем моложавых новичков оставив при баранах и товаре, бросив лишний вес, ястребы спешно побежали по узкой тропе, огибающей склон. Алира, перебирая жилистыми ногами, во всю поспешая за вождем, костерила ночную темень за несколько сбитых ногтей. Сердце воительницы гулко стучало набатом, но не усталостью. Что ей, с детства облазившей все утёсы да пещеры вблизи Хоукхолла, эта извилистая скалистая дорожка! Высокая грудь под кирасой вздымалось ровно, азарт грядущей сечи бурлил кровь, будоражил и горячил разум. В том, что будет битва, сомнений быть не могло, ведь из-за отрогов стал виден отсвет огромного пожарища!

Много раз в былую пору, наслушавшись россказней, ражая мечница представляла себе Торсторд, его нерушимые видом стены, сложенные тёсанным камнем на извести, облепленные вьюном. Дома высокие и сам диковинный мост через пропасть бурной реки, водопадом срывающейся аккурат за ним. А сейчас, увидав впервые, сплюнула досадой и горечью, едва кузнечными мехами дышащий отряд, выстланный от долгого бега потом, обогнул очередной бессчётный скальный бивень отрога.

Рассвет, изначально тонкой в стыд пряжи паука чертой, будто выжегшей горизонт, медленно обирая силы, восходя пламенеющим оком в зенит над пиками гор, явил зелёным глазам отнюдь не ту вожделенную картину чужого иноземного становища. Был мост двух умопомрачительных опорных колонн на речном дне ущелья куцего соснового подлеска пред ревущим яростью водопадом, арочными изгибами попирающий широкую, камня кладь, дорогу длиною в двести футов. Были серого камня стены высокие ладно подогнанных валунов, заросшие вьюном и сорняком вперемешку со мхом, роднясь частоколу множеством бойниц, с двух сторон по две башни деревянных крытых надстроек, укрывшие вратами две дороги, ведущие на обширное плато, на коем раскинулся городок, огороженный от пропасти добротным забором. Были и дома фахверковые, черепичных красных крыш, высокие, растущие вширь надстройками этажей, больших окон белых стен, каменных подклётов (цоколей), и храм по центру высокого шпиля над цветным круглым окном, чьи стены держали хитрые колонны (контрфорсы). Вот только большинство жилищ, чадя черным смогом, рухнули пожарищами, а по стенам крепостным взамест играющихся ветрами пёстрых знамён на жердях пестрили людские головы да тела обезображенные.

– Предки славные! – выдохнул изумлением Хорш, коснувшись обережного черного камня, достанного из-под стеганки под кольчугой. Ровняясь ему да прочим кланникам, Алира потянула и свой оберег ровно такой же руды, обломок священный, коий вырубали из сердца горы каждому ястребу при рождении, чей шнурок тяжелили когти и клыки звериные.

Не раз, как и пристало войну, Хорш прибывая торговым гостем, приглядывался к крепостным укреплениям Торсторда, измыливая, если вдруг начнётся с соседями тяжба, как лучше брать городок на щит. Но даже бывалому войну вольного племени не грезилось сломить отряд воинов в пятьдесят рубак-кнехтов и четырёх паладинов, укрывшихся за высокой каменной городьбой в один нахрап!

– Ни к чему не прикасайтесь и держитесь вместе! – под лязг отворяемого из ножен да чехлов оружия повелел вождь, скидывая в пример остальным меховой плащ, первым вступив на мост, тревогой глядя на разбитые изнутри окованные врата меж двух башен.

Уже издали Алира, держа пред собой тяжелый клинок, медленно ступающая по клади моста по правое плечо от Хорша, разглядела через разнесённые створы, как внутри городка все устлано обгоревшими чуть не в костяки телами. Но был и звук – не ветров шалость – красивое пение, признав которое, походный вождь наподдал!

Миновав врата под сенью надстройки, следом конюшни пустых стойл, оглядываясь по распахнутым косякам редких уцелевших домов и пристроек, ястребы, поминая богов, двинули к храму, окруженному жутким рогатинами, нанизанных лютым концом обывателей, на чьи стены, судя по следам гари, пламя бросалось бессильно. Варвары, морщась жуткому запаху палёной плоти, ступали медленно, настороженно, стараясь не тревожить тел, обглоданных страшно огня объятиями. У некоторых кольчуги и вовсе впеклись в плоть, у других от хоуберков остались лишь пряжки, кольца да заклёпки, а уж лица, съеденные жаром, почитай, в черную кость, и вовсе ужасали застывшими криками агонии.

Алире, все бдительно озиравшейся по сторонам, даже пришлось подневольно задрать голову, про себя уразумев: «равно мосту не люди строили! Не можно такое обычными руками сотворить!», вглядываясь в просто непомерную, давящую серой мрачной громадой высоту храма единого главного шпиля, где над колокольней высился, отливая серебром, хитрый символ чуждого бога.

Именно из храма, сплетаясь множеством низких голосов, хором лилась чуждая песнь, прекрасная и возвышенная на свой лад.

– Выжили, хвала богам! – Хорш постучал древком секиры в дверь двух створ, церковный гимн-молитва на той стороне чуть сбилась, но потом грянула с новой неистовой силой.

Может, как показалось Алире, солнца луч залепил глаз, но храм будто пошёл собственным мягким золотистым светом, источающимся изнутри, пронизывающим даже камня плоть!

– Я – Хорш, мы вольного племени ястреба люди! – снова он вдарил по двери. – Можете выходить, здесь более нет врагов!

Голоса смолкли, им на смену пришёл один, но грубый, волевой:

– Тот самый Хорш, коего я после трактира в дом к себе нёс на постой?

– Нет, тот самый Хорш, который тебя нес, а ещё и от жены твоей скалкой по сединам получил, Эльдрик!

За явно забаррикадированной дверью началась возня, вскоре, по разумению мечницы, должен был зазвучать скрежет запора, но деву отвлёк шаркающий звук. Она, изготовившись дать отпор, оглянулась.

«Во людишки мелкие, про мать-старуху позабыли, от страху портки попятнав!» – скривилась бесчестью Алира.

Из-за развалин ближайшего рухнувшего дома, всё чадящего тлеющим углём, нетвердой поступью к ним, волоча ногу и склонив горем голову седых волос, брела старуха, вся в лохмотьях, протягивая мольбой о помощи высушенную долгими зимами бледную длань.

Переложив рукоять клинка в левую руку да водрузив черный меч на плечо, кланница двинула от своих, чтобы помочь.

– Давай, мать, обопрись! Позади беда! – подала широкоплечая дева руку, а старуха так её сцапала, будто меж молотом и наковальней оказалась, по всему, до сих пор страшась!

Позади жалобным скрипом петель раздались створы храма, и в спину Алире, равняясь гласу Хорша, ударил запоздалый упредительный выкрик тем самым низким голосом певца. Она не видела, как пошёл невиданным ужасом священник молодой в черной сутане накинутого капюшона, трясущимися руками чуть не обронив бусины-чётки, как рванул к ней походный вождь, уже взвивший над челом секиру!

– Нет, всё только впереди! – диким, ну невозможным хохотом раздалась старуха, а длань ожгло нестерпимой болью – не иначе, в алеющий углями горн Курша легла! Нанизанные по жердям и колам по всему Торсторду изувеченные выгоревшие тела, задрав головы к безгрешной юдоли небес, взвыли мученическим непередаваемым горем!

Алира, охнув, глянула на руку, что до клепаного дублёного наруча, что после, расползалась темными ручейками по жилам! А после на старуху, чьё чело, ну будто кто рванул за загривок, собралась в гармошку складками назад, оставив только пасть огромных клыков, слюнною исходящих!

Удара сердца не миновало, как кланница, не дрогнув, двинула в оскал лбом, вышибив несколько зубьев, рассадив чело, а после, освободив рывком руку, хватив меч, рубанула с плеча наискось, слева-направо, разнеся только черную хмарь на месте развоплотившейся злобным смехом ведьмы.

Рука пылала нестерпимой агонией, её будто крутили на жернове. Мука нарастала, поднимаясь к плечу, и только черной стали привычной вес смог ослабить скверны напор.

Слева, ну будто на жердях, нескладно-ломано поднялся труп, сверкая пламенем в глазницах. Его мечница срубила в обороте в горизонт, разложив в полы, следующего – из-за головы, уже яростным натиском, сдобренным звериным рычанием да скрежетом зубовным, прорубая обратный путь к своим через ряды восстающих мертвецов, даже за обожжёнными фигурами видя, как кладёт в обратный сон покойничков Хорш, размашисто орудуя секирой! Какие-то заскорузлые, равняясь нетопырям пещерным, твари, вереща, воспарили с чадящих руин, расправив кожистые крылья, пикируя на ястребов, уже вовсю секущих нежить. Летунов встретили с пяток малых копий, метко брошенных твердыми руками.

Восставшие мертвяки – драугры, сумели первыми моментами боя порвать когтистыми лапищами нескольких кланников, но, на раз очухавшись, те в долгу не остались – кто хитро сплетая два малых топора неприметными росчерками, кто копьём или мечом садя метко из-за кромки круглого щита, на раз кладя черной сталью распадающихся гниющими кляксами противников!

Статный воин, не иначе окутанный небылью баек паладин в воронёных латах (и как не скрипит весу?), с золочёным символом веры на нагруднике и наголо бритой головой, видать, тот, который под руку с Хоршем несли друг друга на убой к хозяйке, справно орудуя двуручным, едва ли не больше, чем Алиры гордость мечом, выбился вперед, широкими махами сплетающимися мельницами вместе с вождем продираясь к ней!

Кровь, мешаясь солью с потом. заливала зелёные глаза, негаданная усталость сушила руки. Крест-накрест разложив ожиревшего толстяка, шаг влево и оборот, сверху-вниз косым выпадом отняв выгоревшие руки с пикой, снизу-верх, выстлав потрохами гниющими ближайших уродцев, из-за головы, затем колющий, снова оборот вокруг себя, размашисто разметав мертвяков.

Алира, рыча, пробивалась к своим, сверху наскочила летучая тварь, заставив крутануть мельницу и разметать её в шмотки. Меч-палаш в обугленных руках, пробив кирасу, скребанул под выкрик по рёбрам, но рядом оказался паладин с каменным лицом и несокрушимой волей в голубых глазах.

И вновь пением молитвы разнёсся тощий, плюнь – перешибёт, жрец, отбросив страх, смело шагающий в ураган сечи, сложив пред собою руки ладонями вместе. Перекрыв звуки яростного боя, ему вторил люд, забившийся обратно в храм.

«Теперь точно не морок!» – вразумила Алира, ведь тщедушную фигурку в сутане и впрямь стало обволакивать златым свечением. И тем мигом, когда молитва достигла высотою апогея красоты, свет раздался по сторонам, испепеляя что летучих, что мёртвых тварей, развеивая на ветрах прахом!

Вот только не успел уже зарождающийся победный клич по глоткам грянуть, как его на выдохе оборвал уже знакомый Алире смех! У врат, ведущих к мосту, соткавшись из завитков вуали тьмы, вновь объявилась та самая старуха, но уже с кривым костяным посохом в руке.

– Разделаю на сапоги! – Алира, плюя на рану, выстлавшую правый бок липкой горячей кровью, да просто неимоверную усталость, раздвигая косыми плечами кланников, стала пробиваться вперед, испепеляя зелёными глазами отвратную знакомицу.

Твердая рука Хорша оборвала её стремление, ведь адово отродье, замахнувшись, грянула концом посоха себе в ноги, неимоверной силищей раздав трещинами твердь, единым мигом преобразившись в обнажённую деву черного обсидиана кожи, частых вычурных золотистых украшений, чью негу скрывали пряди белоснежных чуть не до пят волос, венчаемых на челе кручёных рогов изогнутых шипов диадемой. Пару раз вдарив хвостом по земле, тварь сызнова развоплотилась инномирового мрака завитками.

А в том месте, куда вонзился посох, грянул из трещин, будто из недр плато, взвывший яростью столб огня, и из его пляски, холодом ужаса обдав всех взирающих, тяжелой поступью сдвоенных копыт содрогая скалы плоть, вышел великан, всем своим видом внушая трепет,красно-алой лоснящейся чешуи, футов десяти ростом. Огромное тело витых под шкурой мышц по плечам покрывали шипастые наплечники равно наручам пластинчатым и шлему, выпустившему множество закрученных рогов будто горящего изнутри металла. В правой руке колоссального отродья бездны покачивалась секира – и двум здоровякам не поднять – пупы развяжутся! Харя, ну хуже нету, глядела на кланников из-под ребристого шелома пары металлических клыков, прикрывающих скулы, голодным, алчущим взором желтых буркал!

Миг растянулся в вечность будто время оборвало, равняясь сжавшимся на набат сердцам, неукротимый свой бег! От рева демона заложило уши тем мигом, когда порождение бездны рвануло вперёд. Вот только и у вольного люда не дрогнули руки, около десятка малых копий взвились в полет, местами бессильно клацнув о броню, а где и пробив чешую. Тварь ещё пуще озверела, сбив неглубоко засевшие древки махом свободной руки, но Алира видела, как черная сталь оставила после себя исходящие чадом раны, и это даровало надежды и сил, собрав все мужество, рвануть вперед навстречу необоримому, на первый взор, ворогу.

– В кольцо! – чистый глас паладина ещё больше даровал твердости духа, ведь воин чуждой веры, неведомо как в своем железе оказавшись впереди ястребов, поднырнув под ребристое лезвие чудовищного топора, широким махом снасиловавшего воздух, с оттягом подрубил левую лапу. – Элиот! – крик война, как смекнула мечница, был обращён к монаху, чью силу им уже довелось увидать!

Демон, чуть припав на подраненной лапы копыто, невероятно быстро для своей громады развернулся, на косую обрушив сверху секиру. Удар его был по истине страшен, а паладин, единственной защитой поднявший пред собой меч черного клинка, отлетел кубарем, звонко и задорно лязгая латами.

Секира Хорша глубоко вошла в его открытый бок, и вождь полетел, равняясь своему другу, – исчадие смело его безоружной рукой наотмашь.

Позади, обираясь могущества, снова разнесся чуждой молитвы речитатив, прекрасный в своей силе. И тварь остервенело, орудуя пред собой своим топором кривым, разрубая нещадно кланников, попыталась прорваться именно к жрецу, когда дорогу заступила Алира, зверея смертями друзей, – его натиском пал Нип и Хорлед, с отсечённой рукой осталась Ялира! Но не она!

Зеленоглазую, вильнувшую, занеся меч влево, даже обдало жаром и ветрами, когда грозное оружие врага обрушилось сверху, разменявшись с её головой парой ладоней. Все какие были в её теле силы она вложила в этот удар из-за чела, всей ненавистью и волей срубив в запястье длань, удерживающую секиру.

Ох, вот это был рев, сладкой музыкой обласкавший уши Алиры! Уцелевшей рукою демон попытался двинуть в ответ кулаком, заставив мечницу отскочить, поздно прозрев ошибку. Крутанув мечом широкую мельницу, клана дочь ринулась в очередную атаку, да только момент был упущен – успев схватить оброненный топор, исчадие умудрилось метнуть его над головами напирающих ястребов, прервав молитву, чуть не надвое располовинив жреца.

От косого удара полнящегося силой возмездия, тварь проворно отскочила, копытами размазав тело Нипа, торжествующим хохотом вторя дикому смеху обсидиановой девы, коя, возникнув на дальнем конце поселения, воздела триумфом над главой посох, призывая из тьмы чертогов всяческую погань, ведь рубеж, столп силы защитников в лице жреца-чудотворца, пал!

Алира, бешенством загнанного зверя обернувшись с подшагом, вдарила с правого плеча, пользуясь инерцией и тем, что бездны тварь сызнова подалась назад. Она делает второй оборот вокруг себя, твердо ставя ступни, вот только перехваченный левой рукой за пяту клинок, выведенный виртуозным оборотом из-за спины, не рубит, а бросается змеёй длинным колющим выпадом. И вроде два шипа, сменившие задумкой кузнеца остриё, должны были застрять в рёбрах адова воина, но чёрная сталь аки в масло вошла в плоть, легко пробив чешую, пронзив пылающее сердце!

Ни страха, ни боли, ничего, окромя злобного тождества, не отразилось в жёлтых буркалах. Что ему, могучему детищу нижних кругов преисподней, потеря плоти? Ведь тело начало медленно, исходя смолянистым чадом, тлеть! Его алчущий страданий и крови яростный дух призовут снова, дабы вновь питать естество нескончаемой битвой и мучениями смертных!

– Отступаем за мост! – кричал Хорш, волоча на себе паладина, видя, как, прорвав грань миров, к ним несётся множество монстров всяческих мерзопакостных видов.

Алира попыталась выдернуть клинок, но демон схватил кланницу уцелевшей рукой, да так, что выдавил под хруст рёбер воздух из груди!

– До встречи, меченая! – пророкотал он и последним мигом существования швырнул мечницу в сторону под вскрик вождя.

Девушка, потеряв ориентацию, пред чьими глазами все смешалась в безумную кутерьму, силой броска разнесла телом крепкую изгородь по краю плато, сорвавшись в пропасть, найдя блаженную тьму после череды ударов о выступы почти отвесной скалы, приложившись головой в камень!

– Пей, пей, легче станет! – до Алиры донёсся будто из далека детский, ещё не окрепший голосок, явно девчачий.

– Не тронь её, тварь богомерзкая! – этот мужской глас был знаком, но терялся, смывался в памяти волнами боли, что окатывали голову равно рёбрам и всему телу! Мука (будто иглами пронзали каждую кость, норовя расточить изнутри) затмила всё естество, но и она была даже в половину не так сильна, как агония горящей на углях правой руки!

Что-то противное и вязкое заливали в её горло, но сколь не было бы питьё отвратным, оно, садя горло, расползалось блаженным онемением, чуть разводя хватку боли.

– Р…рука.. – казалось немыслимым подвигом разомкнуть губы.

– Ага, сейчас, сейчас! – снова девочка и скрежет… – Тяжёлый какой, но теплый, как огонёк.

Рукоять верного оружия легла в ладонь, и мука от кончиков пальцев, почитай до самого плеча снедающая плоть, ослабила хватку клыков.

– А ты боялся, меня мама научила варить зелья лечебные!

– Творец, безгрешный созидатель, прости женщину, зачавшую столь противную оку твоему мерзость!

Рассудок у мечницы все ещё плыл, не мог выбраться из блёклой хмари, но ей в корне стали ненавистны услышанные слова, и она насилу разлепила будто скованные веки.

Над Алирой склонилось округлое личико девочки засаленных тёмных волос, с упрятанными за уши цветами купальницы лавровых лепестков, маленького, равно пуговка, курносенького носика и огромных карих глаз. За ребёнком, как на раз признала кланница, оказался тот самый монах аккуратной коротко стриженной бороды и исхудалого лица с тенями будто от неимоверной усталости под серыми глазами, глядящий неподдельной тревогой, должный, по её соображениям, прибывать подле своего бога!

– Ты меч свой держи при руке, только он не дает хвори тебя забрать! – заботливо огласила маленькая целительница, а затем улыбнулась, разомкнув рот до ушей, нет, не присказкой, а в точь у лягухи, до самых ушей сверкнув множеством клыков.

– Прочь! – и откуда только силы взялись, вскочила на ноги чуть шатаясь Алира, занеся, измучив взвывшие болью ребра, меч над ребёнком в стареньком перешитом платьице неопределённого цвета, прикрывшимся тоненькими, будто веточки, ручками с тремя когтистыми пальчиками, аки лапки у птахи!

– Не убивай, я уйду и больше не покажусь! Правда-правда, не покажусь! Не убивай, пожалуйста! Я просто хотела помочь!

– Сруби погань безбожную, от света творца отринутую, полную скверны! – как не в себе завизжал монах.

Ребёнок-монстр попытался двинуться, но замер, дрожа листом под грозный выкрик воительницы «Стой!». Алира огляделась – она стояла на небольшом, футов десяти, уступе пред небольшой пещеркой, скорее каверной.

– Руби, не медли!

– Заткнись, пока тебя не рубанула! – многообещающе глянула на монаха кланница, нерешительно облизнув губы, глядя в полные слёз и страха глаза малышки.

– Отчего помогла? – ну никак не чуяла мечница в этом исковерканном существе врага, только жалость, кольнувшую сердце, да и слова жреца чужого бога про скверну заставили мельком глянуть на свою руку, что до наруча стальных клёпок, что после ветвящуюся чёрными прожилками.

– Думала подружимся, истории будем рассказывать друг другу! – все также робко и боязно ответила девочка.

Мысли неслись вскачь. Сражение, падение и вот теперь эта кроха, по виду зла порождение, но где-то в глубине души та часть естества женского противилась такому простому решению, противилась и напомнила, дескать, это кроха вложила меч в руку. Не одно отродье проклятых миров не вынесет прикосновения стали черной! Медленно грозное оружие опустилось, клацнув шипом кончика по камню.

– Коснись клинка! – зелёные глаза выжидательно впились в миниатюрную лекарку.

Маленькая ручка, сжав коготками лезвие, не пошла дымом, а хозяйка, опять жутко улыбнувшись заявила. – Теплый, как огонёк!

Кланница выдохнула негаданным облегчением, тоже в свою очередь вымученно улыбнувшись крохе!

– Таким, как она, не позволено жить! Они порочат своим нечестивым исковерканным бытием свет создателя, его творение безгрешное! Да уж знали бы мы, что такая нечисть обретается под Торстордом, давно бы предали огню очистительному!

Может жрец и обладал силой непонятной, крепкой верой и бесстрашием, как показала минувшая битва, но тут длинным языком перешёл черту, и Алира, жалостью глянув на заискивающий, полный надежды взор малышки, возьми и рубани по жрецу! «Кто тебе дал право судить? Обрекать на гибель! Жизнь, какая она ни будь, это величайшая ценность, дарованная богами! Все в мире волей богов связано, сплетено тропами духов: камни, деревья, звери, люди! Сплетено узором! Не тебе, святоша, его разрывать!»

Вот только зазря. Черный клинок прошёл сквозь тело, чуть развеяв призрачный образ, а сама кланница, непристойно кого помянув, потеряв равновесие, чуть не продолжила спуск, сорвавшись с выступа. Девочка, вцепившись лапками в пояс, помогла удержаться.

– И да, он не живой! – изрекла она, едва мечница уставилась на жреца, вытаращив глаза еще больше, чем при виде истинной натуры крохи.

Алире откровенно поплохело, так, что пришлось сесть на валун, прислонившись спиною к скальной стене. Голова была готова расколоться от бурливших в ней мыслей. Рана на боку, по всей видимости, разошлась, ведь из-под кирасы, добавляя багрянца, по старой засохшей сукровице на штаны добавился новый алый мазок. Сызнова взбудораженная по началу кровь стала густеть, накатилась неимоверная усталость!

– Может водички? – поинтересовалась робко крошка и, получив кивок, юркнула в щель в скалы плоти со стороны и неприметную из-за мха да вьюна.

– Так значит, ты все же пал? – оглядела она нави порождение, бестелесный дух, страшным роком обреченный на скитание меж живых, про себя гадая, а с какой это стати её взору подвластен стал сумрачный мир духов. Такой дар толко вёльвам под силу да жрецам древних богов, что могут с щурами разговоры водить!

Священник пораженчески кивнул.

– А что создатель твой, весь такой из себя хороший, не прибрал к себе?

– Ну, пути творца, его помыслы сокрыты от нас сирых! Может, есть в его плане некая цель… – начал вдохновенно жрец, но, видя поднятую недоверием бровь зеленоглазой, повесил бесплотную голову. – Не знаю!

– Вот, холодненькая! – вынырнула из своего отнорка девочка, протягивая фляжку.

Вода была ледяная, словно из ключа родникового, аж зубы ломило. Лекарка присела рядышком, моргая огромными глазищами, глядя на Алиру выжидательно, цокая по каменьям коготками тоненьких ножек, не шибко отличавшихся от рук.

– Как хоть звать тебя? – поинтересовалась дочь клана.

– Бусинка! Мама нарекла, потому что я когда уродилась, совсем махонькой была! – улыбнулась, но не вовсю, а почти по-человечески крошка. – А тебя как?

– Алира из клана ястреба! – протянула мечница руку, изначально правую, отнятую от рукояти меча, но, глянув как стали вздуваться черные жилы, вернула её к черной стали, сменив левой. Бусинка аккуратно ухватила её за палец коготками. – Значит, дружим! – заискрилась она неподдельным счастьем.

Две, большая и малая девушки, глянули на жреца.

– Отец-настоятель Элиот!

– Тебе бы прилечь! – Бусинка была права, вот только окинув взором уступ и набравшись решимости, глянув вверх на сто, не менее, футов отвесной гряды до плато, про себя очередной раз давшись диву, как не расшиблась в мясную лепёху, Алира спросила.

– А есть где?

Ход, червячной норой петляющий, извилисто вел в сердце плато. Мечница, где во весь рост, где ползком, чертыхаясь во все лады, следовала за невероятной быстроты проводницей и вскоре оказалась посреди большой пещеры, завешенной сухими травами, пряностью заползавшими в ноздри, множества отнорков равно тому, по которому проползли они, посреди которой над обложенным камнем кострищем, едва тлеющим углями, на треноге висел старый измятый котёл. Явно кое-как слаженная мебель: чаще всего полочки, заставленные всяческими скляницами, пузырьками, кореньями, мхом и косточками, столик с несколькими стульями, добротная кровать, застеленная шкурами, с тремя свитыми из сена куколками. Груды тряпья, мусора, обломки инструмента хозяйственного и кувшинов да чаш, явно прибранные с Торсторда, виднелись повсюду, но самое поражающее было количество свечей – десятки, нет, сотни свечей, огарков оплывших и новёхоньких, в каждой складке камня, в каждой щели. И, конечно, книги: свитки или фолианты, причём каждая раскрыта с тряпичными закладочками. Книги! Алира слышала о них, но видела впервые. В другой раз она непременно глянула бы на диковину, звуки переносящую на листы, но теперь, когда усталость и немочь косили вконец ноги, только и смогла дойти да рухнуть на шкуры, аккуратно отодвинув кукол, сложив рядом свой черный клинок. Ранами, порезами, ссадинами, коих, как чувствовалось, было не счесть, она займётся позже, как наберется сил, благо тот меч не прошёл дальше рёбер!

– Так вот куда свечи из храма девались! – озадаченно произнёс призрак Элиота. – А я всё на Хуберта-выпивоху грешил, раз от раза к покаянию приводил намёками!

Явно примечая гостей, Бусинка стала носиться, сломя голову, пытаясь навести порядок и щелчками старого ржавого кресала запаливая свечи.

И с их светом новой болью, той душевной, что страшнее всех физических, накатило на Алиру. Ведь стены пещеры почти целиком были исщерблены рисунками, простыми кружочками и чёрточками, явно людьми, кои за ручки держали Бусинку. Мечница, хоть и была сиротой, но у неё был клан, а у Бусинки не было никого! Это маленькое создание доброй души хотело не просто жить, но и делиться своим счастьем и невзгодами с прочими, что, снова негодующий взор пал на монаха, отвергли её за наружность, не возжелав заглянуть глубже!

Запалив, как казалось, все светцы, крошка, наскоро смешав да растолкав в ступке какую хитрую смесь, принесла ещё порцию отвратного варева Алире, и та, хоть и морщась, выпила, не задумываясь, радуясь теплу, разносящемуся по нутру, глядя на лекарку, что примостилась на кровати рядом, сызнова выжидательно пиликая огромными очами.

– Расскажешь историю?

– Историю? – крепко задумалась кланница, а потом, не припомнив гудящей головой иной, начала извечную среди её клана, почитай, сагу про медоварню, медведя и Расгира.

Вскоре первой задремала Бусинка, а дочь клана еще долго не сомкнула глаз, переваривая нутром минувший день, гадая за судьбу своего отряда. Крошка во сне ухватила её ручками за плечо, а девушка прикрыла её заботливо шкурой.

И только призрак жреца, меняясь на лик, бесплотный, все бродил себе по неказистому жилищу лекарки да глядел на раскрытые книги, чаще всего святые писания и бытия великомучеников, наверняка с тех времён, когда волею церкви пасторы хотели в веру истинную обратить варваров. Нет-нет, но ошарашенно оглядываясь на спящую кроху, тем боле после открытого увесистого и чуть не перетлевшего на ветхие станицы трактата по экзорцизму за авторством благочестивой Лириам де Рвае. Основательницы святой инквизиции!

Следующий день доказал Алире, что иной раз лучше и не просыпаться вовсе – болело всё, от кончиков пальцев до последнего волоса, но кланница, что всерьёз начинала думать, дескать, сломаны все косточки до последней, скрипя зубами, смогла найти в себе сил умыться. Нашлась у хозяйки, сменившей огонь свечей двумя маслеными фонарями – кованными лампами стеклянных стен – и кадка, и вода в избытке, как выяснилось, в соседней пещере бил ключ, из коего жители Торсторда, не зная о доброжелательной соседке, брали воду пробитым стволом колодца, через коий наверняка и выползала Бусинка полнить свою коллекцию трофеев.

Впервые глянув в отражение, Алира и вовсе не признала себя, но, хоть и с трудом, смыла сухую кровь с рассечённого чела и вайду. Затем настал черед бока после мучительного снятия дубленной кирасы, как теперь казалось, неимоверного количества ремешков по бокам. Его, промыв и намазав какой-то хитрой дрянью из кореньев, любезно заштопала кривою иглою крошка, пообещав, что и следов не останется. Глупенькая, что воину шрамы!

Элиот, бесплотный дух, искоса глядя на врачевания, невольно подивился, ведь обнажившаяся варварка бычей шеи, чья грудь пряталась за бандажом льняных лоскутов, по виду свитая из одних мышц, крепостью тела обставила даже виданных им воинов, не просто кнехтов – паладинов да ревнителей!

Бусинка, ещё спозаранку представив поимённо всех кукол своих, не отходила от своей гостьи ни на шаг, всё щебеча воробушком тысячами вопросов о землях мечницы, её доме, клане. Малышку интересовало буквально всё, от празднеств до удоя коров! Она, распахнув глазищи, внимала житейским тяжбам племени всей душою, снова садя раной сочувствия сердце воительницы.!

«Ох и плоха вышла твоя ковка, великий кузнец Сидрас, в темной подземной кузне от зари сотворения мира не знавшей покоя! Знамы тебе, самому древнему из богов, последнему из великанов рода творцов самого мира, все судьбы людские, ведь в горне твоём, жаром от крови земной – лавы, кипит сама жизнь, а молотом ты куёшь клинок каждого человека в разводах металла, обрекая на горести и радости! Плохой узор вышел для Бусинки, нету хуже!»

Опосля врачевания поверхностных ран Алира негаданно поняла, насколько зверски голодна и спросила о съестном Бусинку., Просияв, та быстренько натаскала из дальнего угла хвороста, запалив очаг под котлом. По виду сварганенная из мха, грибов и яиц похлебка не выглядела пиршеством, но взвывший тоскую желудок мнение хозяйки не разделялв корне. Варево, приправленное множеством душистых кореньев, сказать по чести, было сытным и вкусным, и кланница от души поблагодарила малышку, достав из одного из кошелей, тяжеливших пояс, новехонький трут, длинный брусок кремня да кручёное кресало, подарив под кучу восторгов хозяйке!

Запоздалый вопрос осенил кланницу после, дескать, откуда яйца? Тоже из Торсторда? Ответ вверг в шок. Нет, Бусинка, как выходило, брала по одному и только по одному яичку из ближайших гнездовий орлов и прочих хищных птиц, возложивших гнездовища по скале плато! Алире и страшно было представить Бусинку, карабкающуюся под яростными ветрами по отвесной, припорошённой снегами стене камня!

«Надобно будет пару курей ей подарить!» – негаданно поймала себя на мысли Алира, уже твёрдо порешив всенепременно позаботиться о Бусинке, может ей не удастся уговорить вождя и старейшин клана впустить её в Хоукхолл – с горечью припомнила свою первую реакцию на внешность малютки мечница – но за добро воздавай добром! «Кто отзывчив и храбр, тот счастливее всех!»

Возвращение в клан! Вернулась к жестокой действительности Алира, вернувшись к главной своей проблеме. По её разумению, только мудрый Сирд с духами предков бающий, ведун да богов жрец мог ей помочь! Та скверна, переданная ведьмой, хотя, как сказал жрец, это отродье было скорее всего демоном, причем из высоких иерархий, продолжала снедать руку. Да, черная сталь её сдерживала, не давала разрастись, но стоило только отнять руку, как чернота проклятья пыталась ползти дальше, выкручивая жилы! До родной обители дорогу ей сейчас было не осилить, и потому разум кольнула другая мысль – как можно помимо стали упредить рост проклятья?

Бусинка, выпучив глазищи свои, смотрела как её гостья, испросив иглу да ступку, мешала с водой сухую смесь переброженных листов священного цветка, получая синюю краску, а после, иглою протыкая кожу, теснила рунами богов и охранными знаками обережными изувеченную руку! Ох и жгло до самой кости, но чернота приходила в серость! Не удержавшись, Алира мазнула и кроху по лицу, озарив пещерку смехом малютки. Это смех согрел сердце в сто крат пуще любого очага!

Седмица миновала с резни Торсторда, семь дней она набиралась сил в обществе Бусинки, показавшей гостье все свои сокровища, не умолкавшей ни на миг, и призрака жреца, что, как поняла мечница, мнение своё к крошке поменял опосля того, как она его просьбой прочитала множество отрывков из одной книги и все на непонятном языке, равно той молитве, что жгла светом тьмы порождения!

И вот такая добрая хозяйка, к коей дочь клана накрепко прикипела душою, чего таить, полюбила, хлюпая носиком и утирая щеки от расставания, вела их природным туннелем вниз, покуда не вывела крохотной пещеркой к низине ущелья, сокрытой еловым, осанистым на шершавые корой стволы подлеском, к небольшой рощице у основания колонн моста, меж коих яростью негодуя препятствиям в виде порогов бурлила речка, устремляясь в обрыв, беснующийся грохотом водопада, по чьим каменистым берегам в избытке меж впившихся в щели корней виднелись средь мха давние останки – эхо былых воин, неудачливых святых походов на земли вольные!

Как же садило душу лютой тоской видом зарёванной Бусинки, и Алира негаданным порывом, припав на колено, потянула с головы обережный камень черный с клыками и когтями на кожаном шнурке, надев его на малышку.

– Тёпленький! – шмыгнула крошечным носиком лекарка.

– Не просто тёпленький, это мой дар тебе! Ты с этого момента будешь частью моего клана, семьёй! И я всенепременно стану тебя навещать!

Ох как загорелись восторгом глаза малышки, ухватившейся коготками пальчиков за руку мечницы! – Так значит и я смогу к вам в гости ходить?

– Со временем! – постаралась не дрогнуть голосом Алира, себе поклявшись страшной клятвой, что сделает все, чтобы век Бусинки не окончился в этих тёмных пещерах. – Но тропы опасны, и мне надо сначала поговорить с вождём да ведуном! Я обещаю, что вернусь к тебе! Не минует и луны – навещу, а там видно будет!

– Я буду ждать! – даже издали, когда кланница с призраком шли каменистым берегом вверх по течению, доносились до них крики такой светлой души, надеждой глядящей в след, заставляя сердце воительницы, ещё седмицу назад твердое в камень, исходить кровью, обираясь решимости дарованной клятвой!

– И ей, и себе лжёшь! – молвил печально тоже не раз обернувшийся призрак.

– Разве? – загорелись злобой зелёные глаза кланницы. – Я своим словам не перечу!

– Ты нет, но вот твой клан. Может тебе и не нужно было уходить от неё, твой народ не примет ни тебя, ни Бусинку! – горестно, с потаённой печалью обмолвился Элиот.

Алира только фыркнула, мол, что ты вообще знаешь!

На второй день пути, ведущего с низин ущелья едва приметными козьими тропами в величественные горы, через несколько склонов минуя пропасти и перешейки, пред ней на спуске очередного заснеженного отрога, прикрывающего предгорную низменность, ощетинившуюся клыками скал, замаячил дым родного Хоукхолла, с одной стороны прикрытого, будто ладонью, скальной грядой, с другой – плотью горы. Родные очам хвойные, чуть ниже поселения, леса и долины, закрывшиеся от прочего мира барьером клыков рока. Вот они – знакомые с малых зим тропы и такой близкий дом, кажущийся крошечным с высоты отрога! Двадцать длинных домиков в окружении прочих хозяйственных построек, черное дыхание горна на широком дворе Курша – она признала сразу! Даже издали было видимо, как из распахнутых бревенчатых створ врат – двух рубленных башен, роднящихся настилом высокого борта, крытого тёсом, затесавшихся в узком проходе меж серых бивней скал да плотью горы, кланики выводили отару овец набивать на пастбищах животы!

Алира, одним этим видом полнясь сил, наподдала, быстро достигнув подлеска низин, и там знакомой дорогой в тени высоких крон, прореженных солнца златыми лучами, устремившись к своим людям, к теплу родимого очага, наконец развеять глодавшие дух страхи за судьбу воинов клана!

Вот только не радушием, а высыпавшимися, идущими боязными шёпотами воинами, встретили её врата! До боли знакомые лица смотрели с испугом, будто на навью, с того света воротившуюся! Хоть и без броней, в длинных рубахах, шитых родовым узором, держали готовые бить в усмерть копья!

Первым делом мечница, ясно, на призрак погрешила, но словами Элиота «Я им не виден!» и полными страха глазами, на неё обращенными, прозрела – нет.

Среди них был и Хорш. Вроде как здорово прибавивший седины, вождь первым двинул к мечнице, часто моргая чуть не слезящимися глазами, положив рукоять секиры на плечо, но от тёплых объятий был упреждён окриком ведуна.

– Стой, не касайся! – одним лишь присутствием раздвинув воинов, вперед вышла, опираясь каждым шагом на посох, низенькая фигура в кутерьме шкур, звеня сотнями оберегов металлических, костных, каменных, чье будто высушенное морщинами, мудростью да долгой жизнью лицо от переносицы было выкрашено вайдой на верхнюю половину!

– Тебе, Алира, нет дороги дальше! – цепкий и живой не по зимам взор черных очей вцепился в зелёные глаза. – Покажи им, яви след скверны из другого мира!

Клана дочери, в чьих ушах стучала кровь, показалась, дескать, ослышалась! Но привыкнув подчиняться ведуну, она стянула наруч и подняла над головой руку черно-серых жил под кожей, щедро украшенной синими рисунками. Нет, не осталось у неё боле среди клана родных, почитай, все отпрянули, хватив обереги!

– Ты мечена злом! Предки явили мне виденьем волю, уж как только вы отбыли! Это твоя ноша, твоя судьба! Не смей тяготить ею клан ястреба!

– Но, мудрый, неужто ничего нельзя сделать? – влез Хорш. В гласе его слышалась твердость идти наперекор.

– Может, руку отсечь? – вылез здоровяк Курш, натянувший брюшком взмокшую потом рубаху льняную, видать, прям из кузни примчал! Добротная борода, рыжая, вечно опалённая, ложилась на взмокшую ткань, а красное от ласки горна лицо, теплясь надеждой, глядело на старца глубоко сидящими глазами, дюже, видать, ценил ученицу, тоже словам металла внимающую!

– Духи явили свою волю! – брякнул посохом в землю под босыми ногами богов жрец. – И покуда метка не снята, покуда темных чар клеймо не развеется, нет тебе здесь места, Алира! – снова Сирд поймал её отчаянный взгляд, приковав к месту, он так смотрел, будто говоря ещё что, только ей одной, только ей! – Запомни мои слова! Едой-златом не обидим тебя, клановая дочь до поры потерянная! Еще чего желаешь – проси! На утро в гостевой дом снесём! – указал он посохом на сень предгорного леса, где стояла неказистая рубленая избушка, где на постое были любые клановы гости, не вхожие в поселение.

– Мне нужен новый оберег из сердца горы! А ты, Курш, наставник и учитель, будь добр, справь мне наруч, как у рыцарей иноземных из пластин – невместно руку вечно на рукояти держать, только богов дар сдерживает эту погонь.

Медленно обернулась мечница, нетвердым шагом отходя от родного Хоукхолла, бредя, аки в тумане, одна во всем мире. Нет, не одна! Ёкнуло девичье сердце – Бусинка!

– И помни: мудростью да наставлением тебе помогут, только слушай! – голос старца, богов вещуна, заставил обернуться, но глядел ведун не на неё, на то место, где невидимо для прочих стоял Элиот, чуждой веры жрец!

Треском очага тепло ползло по бревенчатым стенам, играло отсветами, залегая тенями на лике Алиры, сидя на стуле придавшись черным думам, шевелившей кончиком верного меча полена в пламени, нет-нет, но прикладываясь к меху с элем забористым. Снедь: хлеб да мясо с выпивкой ей принесли под порог на закате. Ночную тишь резал тоскливый волчий вой издали лесов да филина уханье, мышей выглядывавшего с высоких ветвей, им вторили звон стали из-за врат Хоукхолла – Курш ярил горн, стенал молотом последний дар ученице!

– На востоке за королевствами, светом спасителя осенёнными, тоже живёт вольный народ вблизи побережья! – глаголил священник. – Там не чураются меченных скверной и вам с Бусинкой слово плохого не скажут, люд там лихой, разбойный, ну ты, я как гляну, тоже не кормилица полногрудая!

– Мне покоя слова жреца не дают! – нахмурила прибавивший шрамом лоб зеленоглазая. – Что-то крылось в них! Он не сказал – навечно, сказал – изгнана до поры, покуда проклятье тяготит! – глянула она на священника вопросом, а тот, впервые пожалуй, замолчал, виновато потупив взор.

– Что тебе известно, а, Элиот? – уже даже не догадка – уверенность жгла нутро дочери клана. – Давай выкладывай, бородёнка куцая!

Глубоко вздохнув, хотя и не надобно это ему было, призрак неуверенно глянул на собеседницу.

– В ранних трактатах, писаниях и бытиях говорится об основателе ордена Ревнителей великом магистре Рикарде Маренком, длани возмездия господня! Его тоже в молодости осквернили черным проклятьем, равно тебе, один из… – соорудил пред собой священный символ священник, – принцев ада, почитай, необоримых владык преисподней, воплощение всей боли мира, коих ранее насчитывалась семь!

Алира вся обратилась во слух.

– Как гласят писания и кодекс сего им зачернённого ордена набожного в аскезе да чистоте душевной, бдящего наш покой, великий магистр от того клейма избавился, развоплотив тьмы владыку, не просто низвергнув, а и изничтожив самой преисподней мерзостный дух! С той поры адом правят только шесть принцев. Формально – четыре, и две греха владычицы!

Мечница, пару раз моргнув, негаданно хохотнула. – Делов-то, найдем ту дрянь черную, снимем головенку и пожалуем Сирду, вслед плевать с подворья, на пару с Бусинкой обжитого!

– Ну даже если ты и найдёшь её неведомо где, что сомнительно, можно, конечно, призвать, зная имя, но то – тёмный греховный ритуал безбожный! – он на секунду осекся, вразумив, дескать, лишку взболтнул, вот только Алира поглядывала на призрачного спутника похлеще калёных клещей в сноровистых руках дознавателя. – То страшные и зачастую проклятые знания, равно ритуалам, черное уменье, сродни паутине паука! И те, кто погружаются в сею науку, постепенно теряют себя, чернят лживым могуществом адовым и уменьем некромантов проклятых душу, жаждя все больше и больше, отворяя печати до селя незыблемые! – отец святой ненадолго примолк, погрустнев на туманный свой лик. – Ну срубишь – она духом обратно в ад улизнёт да воротится призывом, а проклятье все при тебе будет! – развеял бравый настрой Элиот.

– Ну ведь ваш весь из себя такой бравый Курокрад Мещанский, – не обращая внимания на то, как вскочил, негодуя непотребству имени святого, призрак, взвопив: «Не крал он кур!», неслась планами вскачь Алира, – как-то самого владыку приструнил! Надо только узнать, как! Может, кому сказывал? Да и имена наверняка есть. Где-то в церквях ваших? – снова зелёные гранёные изумруды жгли, светясь, бесплотного слугу господнего.

– Скрипторий главного храма Истирнера, цитадели святой инквизиции божьей, там, как мне еще в послушничестве говаривали, сокрыт в тайной библиотеке талмуд Ирилии Де Бернзак! Воздай спаситель на чертоге небесном великомученице праведной. Будучи кроткой монахиней, Ирилия была захвачена демоном и целую седмицу, противясь экзорцизму, сгорала изнутри, выкрикивая в бреду имена тварей, тьмой адовой порожденных! Что до способа, так то бытие со слов Рикарда Маренкого! Не иначе только в летописях в нерушимой твердыне Курдагрид, ревнителей оплоте на самой границе людских земель на далёком юге, имеются! Создатель, дай благоверным твоим слугам сил и дальше ограждать мир от тьмы алчных прорывов! – упросил творца за воинов Элиот. Хоть сам при жизни священник и не бывал на той разодранной вечной войной земле, но был в красках наслышан о нескончаемой проклятой пустыне серых от скверны песков, под чьими дюнами во множестве обретались преданные забвению некрополи да зиккураты давно павшей империи, где гнездились адовы твари, обираясь раз от раза мощи, дабы не затворимым паводком обрушиться на цитадели пограничья.

– Слушай, я вот паладина видела – крепкий мужик, не скажи, что монах! А ты все твердишь про Ревнителей – в чем разница?

Монах пару мгновений раздумывал, а после ответил, да так, чтобы понятней собеседнице стало: паладины и рядом с Ревнителями не валялись, дескать, первые войны в землях людских порядок держат, а вторые – равно авангарду рода людского на границе с мраком на смерть бьются! Есть ещё парочка орденов: Стяжатели истины, кои служат исключительно инквизиции святой, да Поборницы благочестивые, невесты самого творца, монахини, непосредственно жрицам-судительницам подчинённые, господа самого дланями рукоположенные, но последним служат все церковные иерархи!

Толком не вразумив и половины, дочь клана прознала самое главное – дескать, все их монахи-войны по всему бабам подчиняются, хорошо те устроились!

– Ну, значит, план таков! – хорошенько закинула она мех с элем. – Топчем ноги изначально к вашей этой цитадели, как бишь, её там, Гдетогриб!

– Сама ты гриб! – взвизгнул Элиот, но мечница только махнула на него рукою.

– Вызнаем, как демонюку сподручней прихлопнуть! Опосля за книжечкой, и на десерт множим в настолько, а то и больше половин черную каргу! Ты, кстати, знаешь дорогу до этого оплота ревнителей?

– Если податься на запад, то можно сесть на корабль до южной столицы Маркдар, а там вольному мечу на границе сумеречных песков всегда рады! – всё еще не веря в сумасбродный план разумением дочери клана, отвергнувшим множество препятствий, потерянно пробубнил Элиот.

– Ну, на заре в путь за Бусинкой и дальше, стращать рогатых! – просто сияя решимостью, закинула до самого дна мех воительница и, громко рыгнув, пошла до койки. А призрак священника, а что ему, все сидел да думал: может зазря он молитвами упрошал творца увидеть мир, путешествовать. Теперь увидит!

Рассвет застал кланницу и монаха бесплотного уже привычной дорогой, ведущей по склонам в гор высоких владения. Ныне спину мечницы грел её плащ медвежьих морд, не иначе Хоршем с моста подобранный, по плечам тяготил походный мешок множества съестного припаса, да в пол веса её клинка, на плече обретающегося, злата кошель – богатства невиданного! Руку правую, вразрез левой, под клепанным наручем, сокрыв тьмы узор, тяжелила кованная из черных воронёных пластин перчатка латная на дубленой кожи подкладке пяти ремешков на запястье.

Щедро отрядил ей дорогу клан, но никто никак по ведуна завету не вышел проститься в дорогу махом руки! Да и Алира не сказать, что грустила наружностью, снова вайдой, синим оскалом звериным сокрыв широкое волевое лицо, высыпанное веснушками, шла твердо, не оборачиваясь! Не гоже войну!

Ближе к полудню, когда высоты горных склонов по устланной снегом и мхом дороге, петляющей меж серых скал, начинали привычно садить грудь, её ожидал сюрприз в виде Хорша, привычно облечённого под меховым плащом в кольчугу, с мешком за спиною да верной секирой. Видать, вперёд её вышел ещё затемно и поджидал, сидя на камне, у единственного пути из вольных клановых земель.

– Не гоже, вождь! – покачала головой Алира, уже зная мысли старого воина. – Не пристало тебе клан оставлять!

– Тебе, и меня учить? Не гоже вождю воина оставлять в беде! – поднялся старый топорник, любуясь гордостью от ошибки молодости. – Ну куда путь держим?

– Как вечерять будем – скажу! Но не боись, седина, зимы не минует – воротимся обратно без этой кляксы поганой! – подняла она руку правую вверх, продолжив путь, зная: проще камень лбом расколоть, чем Хорша вразумить! Ну раз навязался, в четыре руки любого ворога проще стращать!

Первым делом ближе к закату вождь подивился, что Алира, свернув с хоженой надёжной тропы торговой, стала спускаться в низины меж склонов, да такой дорогой, что и недолго шею свернуть.

– Надо подругу навестить – с нами наверняка пойдет! Хоть мир глянет! – загадочно обмолвилась дочь клана на его безмолвный вопрос. А уже вечером, едва солнце, напоследок залив окоёму багрянцем заката, скрылось за обступившими малый отряд пиками, они, горными козлами скача через порог скользких валунов, оказались на другом берегу речки быстрой, да разбили лагерь в тени очередного подлеска, он наконец услышал планы Алиры в свете костра.

– Так значит, идем на восток до океана берега, плывём в крепость чуждой веры воинов за знанием, как убить в конец демона, после – обратно, но уже в сердце королевств, вызнать имя твари? – не сказать, что воодушевлённо, почесав затылок, поинтересовался вождь. – А как, позволь спросить, ты про крепость ту вызнала да инквизиции обитель? – прищурил он подозрением глаз – да не, вроде не пила много эля!

– Вот он рассказал! – тыкнула пальцем в сосны ствол мечница. – Но ты его не видишь! Монах из храма навьей ко мне прилип!

– Сколько ты говоришь футов пролетела вниз? Сколько разов головушкой тюкнулась о камни? – начал из далека Хорш, явно подумав, дескать, не мало! Да только вскочил, хватив рукоять секиры, едва пред сосною возник моложавый священник в чёрной сутане, скрестив руки на груди.

– Ого, и так могёшь? – осведомилась мечница у церковника под едва видимый кивок.

– Здрав будь,Элиот-пастырь! – дрогнув голосом, поздоровался Хорш, выискивая взором, где мех с выпивкой, ой как потребной ему нынче!

Утро, впредь зари устлав туманной хмарью низины гор, выстлало росою каждый камень, смочило влагой разноцветные пряди мха, утяжелило, склонив вниз травы. Первым отголоском беды был запах гари, негаданно залезавший в ноздри двух путников. После – дым, видимый даже из-за постепенно рассеивающейся молочной хмари, черными завитками устремлявшийся вверх, что по тверди плато, приютившего испепелённый адовыми исчадиями Торсторд, что в рощице по берегу, той самой рощице, куда вел путь из Бусинки логова. Алира приметила его издали, и от того, помянув богов, сбросив лишний вес, вскачь устремилась вперёд.

– Не иначе, нашу малышку выкуривают! Быстрее! – почернев лицом, несся над землёй призрак священника подле резво перебирающей ногами Алиры, уже хватившей закованной в наруч рукою кажущийся из-за правого плеча клинок!

По рощице меж стволов в хмарной пелене носились войны, паля кострище под неприметным лазом. Меж обычных кнехтов в хоуберках клёпанных да широкополых кованных шлемах (капелиннах) с копьями и арбалетами, сновали другие войны, черными накидками (сюрко) покрыв кольчуги. На головах, аки ведра, шлемы-топфхельмы узких смотровых прорезей, на челе украшенных золотым терновым венком, все при мечах и каплевидных щитах окованных.

– Стяжатели истины! Инквизиция – плохо дело! – как-то обреченно обмолвился монах.

– Плевала я на этих сажателей исхудалых! – поддала прыти дочь клана, заслышав промеж рёва водопада тоненький голосок Бусинки!

– Я добрая, никому плохого не делала! Оставьте в покое! – вынырнув из небольшой скальной трещины, крошечка сотрясаясь кашлем, метнула камень, угодлив кнехту в шлем, заставив сесть на причинное место, и тут же скрылась, а в плоть скалы клацнули арбалетные болты.

Первому арбалетчику Алира, не размениваясь на вежество, собрала кашей губы и нос, хорошо вдарив латной перчаткой, второго снесла подсечкой.

Иной веры войны, разом сменив приоритеты, взяли в кольцо копий и прицелов арбалетов кряжистую, выше половиной головы почти любого, варварку и её спутника, обнаживших неоднозначно длинный меч и секиру черной стали.

– Как смели пойти поперёк дела божьего? – надтреснутый глас, ну карканье ворона, разнёсся по роще, и средь воинов объявился преклонных лет чернявый на короткую бороду муж, в сером, равняясь на Элиота, монашеском одеянии, правда, складки выдавали под материей бронь, если не стальную, то дублёную однозначно. Серые пронзительные глазамеченного шрамами лика тонких черт крысиных, ненавистью уставились на Алиру.

– Как смел ты, кликуша безмозглая, поднять на кланницу сталь в пограничных землях! – не осталась мечница в долгу.

– Мы тьмы создание, повинное в гибели обычного люда, волею творца ловим! Из кланов еретиков безбожных только вы здесь! – глазищи сверкали безумием фанатичной веры, а самого, как шепнул дочери клана бесплотный друг, отца экзекутора неплохо так подкидывало! Стоящий рядом Хорш глянул вопросом на воительницу, но та приглядывалась именно к говорившему, нехорошо так приглядывалась!

– Бусинка, иди ко мне! Не бойся, малышка, никто тебя и пальцем не тронет! – мечница, отступая, с вождем встали пред стеною камня, будто ограждая горы твердь.

Под изумлёнными взорами маленькая девочка, скребя коготками чудных тоненьких рук и ног по камням, быстро слезла со скалы да шмыгнула, укрывшись за ногами Алиры. Много чудес, добрых али злых, видывал до того Хорш, но это создание карих огромных глаз круглого личика с заведенным за ушко лиловым цветком явно не было Тьмою! Просто изувеченным скверной ребёнком, со страхом озирающимся на воинов. Старый вождь приметил и другое: на тощей шейке, теряясь в платьице серого ворота, виден был кожаный шнурок от старого оберега Алиры!

– Я – походный вождь клана Ястреба! – положив рукоять секиры на плечо, вышел вперёд старец. – У нас договор с вашим святым престолом: мы не трогаем вашего люда, вы – нашего. Хотите расторгнуть, остаться без нашей стали? Добро!

– Ты обернись, вождь, глянь на адову скверну! – взвизгнул отец-экзекутор. – К какому она клану принадлежит? Тьмою выпестованная адова тварь! – ему закивали прочие воины.

А Хорш только усмехнулся, повелев:

– Малютка, кажи оберег!

– Разве преисподней исчадие коснётся так черной руды? – кивнул он на Бусинку, что в ручке трех когтистых пальчиков держала обережный камень, даренный Алирой!

– Но она одно порченая! Ей нет места в нашем мире, осененным спасителем светом! – опять сорвался на крик инквизитор. – Тебе, старик, да твоей мечнице-еретичке, шлюхе безбожной,– благо увернулся, а слюна Алиры легла аккурат на глухой шлем злотого шипастого венца, стоящего позади стяжателя, – не следовало преступать черту! Вставать на пути правосудия инквизиции! Договор, говоришь, да кто прознает про вашу кончину?

Алира подобралась, поведя косыми плечами, зыркая твердо на воинов, чувствуя дрожь вновь схоронившейся за нею Бусинки. Вождь тоже подался, изготовив секиру к ней!

– Творец прознает! – голос, хоть и женский, но необычайно властный, выбелил лик экзекутора в известь!

Стяжатели и кнехты раздались в стороны, пав на колени в пример бесплотного Элиота, уступив дорогу высокой женщине в частых пластин доспехах черной стали, оттеснённой златом, громоздких шипастых наплечников, чей лик скрывало шлема кованное забрало – ну в точь череп, чуть прикрытый воротом горжета спереди, а позади златым полукругом множества лучей, венчающим чело. Ей вслед шли ещё две в латах похуже, но с двуручными мечами, с высокими белыми плюмажами конских хвостов!

«Всю кузню Курша на себе несёт!» – оценивающе окинула новоприбывшую дочь клана, приметив меж стали слоёв еще и полотно кольчуги, равно как и книгу на правом бедре тяжелой золотой обложки, притороченной к поясу цепями.

– Жрица-судительница! – склонил подобострастно-почтительно низко голову, в отличие прочих павших ниц, инквизитор. – Я думал, вы прибудете только завтра!

Но та даже шлема не обернула, двинула к кланникам.

– Можете опустить оружие! – махнула она латной перчаткой, а мечница да походный вождь, пожав плечами, подчинились. – Так вы утверждаете, что эта малышка, явно попятнанная скверной, не причастна к горю Торсторда?

– Она меня спасла опосля того, как мы с моим вождем помогали местным отбиваться от тьмы исчадий! – дочь клана говорила, твердо ей кивнул вождь.

– Про то слыхала! Благодарю за помощь, оказанную вашим племенем жителям городка! Покажи еще раз свой амулет! – чуть склонив голову, повелела Бусинке жрица-судительница, и та боязно выглянула из-за ног мечницы, протягивая обломок руды.

– Тёпленький, как огонёк! – и под удручённый вздох Алиры улыбнулась кроха, как при первой их встрече, широко так, от всего сердца – да не все поймут! Хорш, выпучив глаза, кашлянул, но женщина в доспехах не дернулась.

– Требуй право Лириам де Врае! – шепнул мечнице невидимый прочими священник-дух.

– Требую право Лириам де Врае! – наверно из-за случая Алира не исковеркала на свой лад слова!

В неё буквально впились глазницы кованного черепа-забрала. Глухие глазницы – только сейчас прозрела мечница!

Позади каркнул священник-инквизитор, дескать, вину или невиновность нельзя окромя трибунала священного иначе различить! Опять языком подавился!

– Вы сомневаетесь в праве, синодом и конклавом всех епархий утверждённом? Или ставите под сомнение само учение основательницы ордена инквизиции? – угомонила его на раз судительница. – Ну, малышка, – теплым голосом начала жуть как важная среди всей церкви женщина, – повторишь за мной?

Начав некую тарабарщину молитвенного речитатива, жрица вскоре пресеклась – ведь, сияя счастьем, Бусинка понеслась скороговоркой вперёд неё под то, как равно свите жрицы и стяжателям, осенил себя святым знаменем люд, ну окромя, конечно, ястреба–прародителя детей!

– Живи с миром, дитя, да осенит тебя свет творца нашего! – даже как-то нежно погладив по головке Бусинку, женщина поправила цветочек за её ухом. – Вы довольны, отец-экзекутор? – обернулась она на опустившего очи долу инквизитора.

– Проси грамоту с печатью чистоты! – опять влез бестелесный дух священника.

– А можно нам грамоту с печатью чистоты? – подала голос Алира, вновь привлекая внимание жрицы.

– Вы хотите покинуть клана обитель? И куда, позвольте спросить, направитесь? – сняла свой шлем судительница, а дочь клана всохла языком в нёбо, ведь уже не молодая женщина твердых красивых черт была во все концы мечена шрамами любому вою на зависть, а слепые белёсые глаза одновременно с лёгкой улыбкой обратились на потерявшегося бесплотного Элиота!

– В Курдагрид! – неслышно прочим ответил монах!

– Ресария, справь им подорожную и грамоту с печатью! – повелела одной из, как теперь знала Алира, поборниц, странная властная хранительница веры, видящая слепыми очами куда больше зрячих.

Отряд из четырёх путников, да только трёх видимых, шёл широкой мощёной дорогой вниз с горного склона, оставив позади Торсторд. Впереди низинами промеж расчерченных реками лесов зелёных да лысин полей златой пшеницы виднелись чадящие трубами деревеньки да городки, объятые каменными стенами.

На широких плечах поверх медвежьих морд плаща, покрывших кирасу ражей дочери клана Алиры, сидела, полнясь восторгом, Бусинка, ухватившись коготками за рукоять двуручного черного меча, дрыгая потешными тоненькими ножками. Рядом шествовал Хорш, старый, но крепкий в зависть юным зимами воин. Два варвара одного племени, редко покидающих предел вольных земель за барьером непролазных ущельями гор, и крошка, изувеченная скверной, распахнув большие карие глазищи, готовясь увидеть бескрайний мир!

А чуть отстав, за ними брёл призрак. Чаще, правда, поднимая взор к небесам, терзаясь одним вопросом: «Творец всемогущий, сколько еще твоею волей будет явлено мне чудес на уже вроде как оконченном веку?»

Сколько лет она не видела красок мира? Много десятилетий назад её взор потух, но творец не оставил Мириам в кромешной тьме! Его волей она осязала мир иначе. Вот и сейчас, стоя в распахнутых вратах Торсторда, городка, в коий после прорыва бестий преисподних, возвращали жизнь, Жрица-судительница задумчиво глядела на удаляющиеся светящиеся силуэты. Один белый, явно старого варвара, другой равнялся ему, только вот длань правую прорезали алые кровавые полосы. И два золотистых, явно спасителя светом осенённые, один – маленький, другой – побольше!

– Ваше преосвященство, инквизитор норовит предать огню логово осквернённой девочки! – позади стояла Ресария, верная поборница безгрешная, командор редкого в мире ордена монахинь-воительниц!

– Пусть смерит свой пыл, на нем скверны больше, чем на той девочке! И да, отправь им вслед покаянницу – пусть приглядывает за нашими необычными знакомцами! Лирию! – тяжело вобрав воздуха, подняв сокрытую кованным нагрудником грудь, жрица обернулась, чуть поморщившись буквально усеявшему Торсторд алому пульсирующему сиянию скверны, паутиной, расчертившей всю плоть плато, еще долгие годы сулящей горести всем окрестным землям!

Крепка власть тьмы! Почти непосильна слабому роду людскому! Ну как в кадку со спокойной до поры водой проронить каплю чернил – так зайдётся она рябью, разнося волнами черноту. Вот и скверна, порождённая злым умыслом темных миров адовых, будет отныне ползти от сего места по соседним краям! Лишая покоя погосты, будоража души усопших, хворями сводя поля и скота-кормильца поголовья, и ладно бы только скота! Не приведи создатель мору, выпестованному скверной, пасть на городки и деревни людские! Нет участи страшней!

«Дай мне сил создатель!»

1 Глава.

Барон Руд.

– Ага, не сбегёшь! – заливистым смехом щебетала Бусинка, ловко преодолевая вспученные корни дуба в погоне за ёжиком. Ныне на крошечной девочке ростом своим не превышавшей и двух с половиной футов, сменив старое платье было напялено новенькое, тёмно-зелёное с нешироким пояском под овчинной безрукавкой. На тоненьких ножках льняные штанишки с меховыми сапожками, специально скроенными под её необычные ножки трех пальчиков с коготками, причем так, чтобы эти самые коготки торчали из носка, не стесняя неумолимую привычку бусинки всенепременно куда-нибудь залезть.

– Да, светлая душа другим в пример! – обмолвился Элиот, от небольшого походного костра обернувшись на потехи меченного скверной ребёнка. Уже и думать забывшего про то, как плевался им в след люд небольшой деревеньки: двух ветряных мельниц кормильцев, двадцати рубленых домов соломенных крыш, обнесённых косенькими заборами вдоль одной улочки с вынесенным за защитную городьбу частокола кладбищем. (Мало того, что явились дикари-варвары, безбожные еретики-язычники так еще и адово отродье с собой приволокли!) Вот только бусинка и уха не прикладывала к чужим словам, она, распахнув глазищи любовалась миром, впитывала не хуже тряпицы его красоты!

Первое же поселение, на придирчивый взор ражей и рядом не валявшееся с испепелённым Торстордом, попавшееся на второй день пути по большаку от Клыков рока, встретило их во вратах, одной наверно верой стоящего частокола, не скажи, что особо тепло! Толпа в усмерть перепуганных крестьян-кметов во главе с местным пастырем похватав вилы да не окованные черенки, всем скопом вышли приветить гостей, коих углядел один из местных мальчуганов, играющихся на уже пожатых полях пшеницы. Но весь такой из себя бравый настрой и пламенные сердца поостыли стоило только здоровенной бабе поперек себя в плечах шире и седому войну обнажить оружье! Опустела как от чумы гнилостного поветрия улица, едино хлопнули дверные косяки да ставни на окнах, а из храма, лязгнувшего запорами аж судя по звуку четырьмя донеслась молитва, вторя блеянью и мычанию запертого по хлевам скота, перенявшего тревогу хозяев!

Что до трактира в два этажа черепичной крыши за плетнем-оградой добротного хозяйства, вместительных конюшен и сарая, (Услада пилигрима), широкого зала круглых столов под кованными люстрами-светцами. То тут хозяин в кожаном фартуке поверх рубахи, сверкающий плешью на красном словно свекла полном лице бегающих крысиных глазок, вытянутый жилистой рукою Алиры за ухо из-за стойки аккурат напротив двери, оказался любезен как никогда и даже золото не взял за эль и мясо в прок забившего походные мешки! Также вежественным оказался седой и иссушенный ткач из портной мастерской, справивший обновку для бусинки, хотя как поняла дочь клана мастерством он не обжился, ведь не единожды чуть не пристегал к материи палец трясущимися руками!

И вот они оказались далеко за полуднем на мощенном тракте большака, коий все оглядывали любопытством варвары, выбрав под отдых тень раскидистого могучего дуба, опосля полей выступившем авангардом объявшего дорогу леса, оказавшуюся по разумению Алиры куда как уютней супротив полной вшей клопов и прочей живности комнаты трактира! Запалив костер румяня хлеб и полосы мяса на пляшущих огоньках!

– Надо было ещё лошадей сторговать! А лучше телегу! – глянула на малышку мечница. Не знамо от какой оказии та вот уже второй день гребла то сорванный со ствола трутовик, то коренья какие, в горах наскребла камня рыжего из щелей, в общем мешочек малютки рос на глазах! Что до Алиры, ражая на своей шкуре познала бусинка с лекарственными травами знакома не хуже Сирда жреца и богов вещуна в Хоукхолле, пусть себе собирает знахарка явно богами меченная! – Ты прав монах люд в ваших землях щедрый! – вгрызаясь белыми зубьями в пропечённый шмат подмигнула призраку дочь клана под хохот Хорша.

– Эт сейчас вам потешно, а доведись местному солтысу- старосте послать гонца до барона, земель хранителя, вот тогда все обхохочемся! – скривился бесплотный спутник, с тоскою, глядя на то, как трапезничали его спутники!

– Знать не знаю, я им честную монету предлагала, сами взять расхотели. – ну просто безгрешный херувим возвела очи горе Алира! – Бусинка ешь пока горячо! – позвала мечница малышку, а ежик, уловив момент шмыгнул меж корней и исчез в высокой траве!

– Так, стало быть, сколько там нам пятки мозолить до этой твоей вольной земли и до порта? – наложила дева в миску крохе самых жирных дымящихся ломтей едва ли не больше её веса.

– Если верхами, то пол луны! Если как ща, то к зиме прибудем! – без обиняков отозвался Элиот, заставив Алиру, чуть мясом не поперхнувшуюся, обернуться в сторону уже покинутой деревушки бе всяческой задней мысли задумавшись. «Не воротиться ли?» Взор зелёных глаз сузился, по тракту меж полей поднималась пыль!

– Дрянной у тебя жрец язык! – потянулась к лежащему рядом мечу двуручному дочь клана.

Их, не жалея шенкелей настигал конный отряд всадников в двадцать!

– Вот тебе и славный торг, говорил не берут монеты оставляй так! – поднялся Хорш пробуя пальцем остриё секиры!

– Работать надо, а не с путников злато вымарщивать! – невместно кому бросила мечница скидывая плащ возложив клинок на плечо. – Бусинка, а ну воробушком в крону!

«Вот это его растянуло! Бедная коняка!» – вскользь посочувствовала лошади Алира, глядя на барона, объятого конными войнами-кнехтами в широкополых шлемах и в клёпаных гамбезонах до середины бедра, под замысловатым гербом. То, что птица важная она смекнула сразу такую ряху как у седока многострадальной лошади не каждый день увидишь!

На путников потомков Ястреба злобно глядели копья и арбалеты, тот самый священник в летах черной бороды и коротко стриженных волос выбритой макушки, вперёд своей благочестивой паствы в храм давиче подавшийся по пути сандалии обронив, ныне верещал дескать: (Вот они, грабители, лиходеи, с тьмы исчадием спевшиеся, народ ограбившие!) А дочь клана, не чураясь пристальных взоров солдатни, ощетинившись оскалом вайды двинула вперед, под упреждающую отповедь бесплотного Элиота (Не смей кровь попусту лить! Я знаю его, Руд достойный и честный муж, народ не гнетёт оброками и податями!)

– Ты бы это не пищал бы отче, а то в ушах свербит! – улыбнулась хряку-барону мечница многообещающе сплюнув в копыта под святым отцом, не удостоив того внимания, прикидывая на кованную кирасу знатного человека ушло стали аки на пять воинов! Толстяк в пузе, под метала скорлупою латной, шире плеч косых Алиры едва ли не в два раза, чьи щёки чуть не ложились на оплечья лат, а светлые волосы выбивались из-под поднятого забрала шелома бацинета, побагровел, хватив длинный шестопёр-булаву, ну прям ща удар схватит, вот только не вместно у кого? У него или коняки?

– Как смеешь еретичка, язычница поганая так с пастырем творца разговаривать! В колодки ведьму и ищите тварь, что порчу на селение наводила! – махнул в сторону кланников барон, скрипнув металлом! – Калённым железом вызнаем всё!

Лошади подались вперед, копья грозно придвинулись!

– Ты бы это, люд пожалел! – разведя ноги и подняв пред собой меч, левой ухватив пяту, а правой рукоять, недобро сверкнула зеленью изумрудных глаз кряжистая дочь клана, подле которой крутанув секирой лихую мельницу возник Хорш! – Давай-ка пузырик слазь, на клинках проверим кто тут погонь? – кровожадно аки волк оскалилась она!

– Почто с гор своих слезли и честной народ грабить пошли? Зачем скверну адову за собой ведёте посевы и колодца травить, куда невинных деток девали? – уже не так уверено хрюкнул барон, неожиданно мастерски осаживая коня, взбрыкнувшего от маха секиры! В сердцах жалеючи про то, дескать справные его рыцари межевые сейчас на охотах или по усадьбам! Ведь его грозное воинство в обычную пору готовое стращать только пастухов да крестьян чумазых от навоза и пред местными бабами красоваться, как-то неуверенно робко переглянулось. Варвары про меж пограничного с их горами люда за собой несли славу отменных рубак, бешеных и жадных до сечи дикарей, да и меч черный в руках ражей дикарки бычьей шеи, был равно у паладина! Коли метнётся вперед, минуя арбалетные болты, на раз пополам развалит! И это ещё посчастливится если ото лба до промежности! А вот наоборот страшный конец!

Была ещё одна дилемма у знатного человека: «Вот сейчас он тяжбу с кланниками затеет, утыкает двоих стрелами да копьями, а про то потом с языка первого пьяного его война вызнают, да упаси создатель до жриц церкви-святой дойдет, или до их кланов за горами обретающихся! Или с гор дикари явятся кровной местью его свежевать да деревеньки палить, или церковь за нарушения мира колесует! В общем варианты не прельщали!» Но тот, кем был барон до своего горя, тот воин, что потерял первенца да любимую жену, не осилившую роды, а после погряз в пьянстве да чревоугодии, свел решимостью брови! «Своего не спас так хоть деревенских огражу!»

– Ну во-первых злато я предлагала сами не взяли? – заслышав про каких-то детей, обуздав уже кипящую предвкушением битвы кровь, уперла мирным жестом двуручное чудище себе в ноги Алира, решив вперед крови словом разобраться! – Про скверну, в кадку с водой на себя глянь и не мели попусту языком! Мы все при черной стали! Что до детей, то мы только вчера с гор спустились и краем уха не слышали!

– Ага не иначе вы сначала адовых тварей в Торсторд приманили, спалив городок, развернув там врата в преисподних нижний круг, а теперь к нам пожаловали! Надо их к отцам инквизиторам али поборницам благочестивым в колодках вести, те вызнают про все лиходейства! Может и спасем дитяток! – снова взверещал святоша с мольбою глядя на сюзерена.

«Она превращает это в искусство!» – не мог не приметить горестно Элиот, покачав бесплотною головой, и если в ущелье отец экзекутор увернулся, то местный пастырь под (Цыц кликуша!) схлопотал плевок аккурат в лоб!

– По нашим законам и землям, вашего племени люди должны только по подорожной от святого престола двигаться! – нашёл выход негаданной мыслью барон! – Коли нет за вами вины, то про то в Аннисбугре решат там и трибунал церкви пречистой есть при аббатстве поборниц благочестивых, все тяжбы по графству решает!

– А…! – потянула дикарка сладострастием негаданным! – Коли грамота нужна то ща вам покажу! – пожав плечами Алира двинула через раздавшихся всадников к мешкам и воротилась, раскрыв пергамент с сургучной кляксой.

Голубые, только сейчас разглядела цвет глаз барона дочь клана. Ведь уставился он на дар важной бабищи аки его какой-то святой сиянием объятый, с небес снизошёл! Не лучше себя чувствовали и отче, хватив бородёнку лютой тоскою, чуть не взвыв, а как иначе печать жрицы-судительницы! Оба затравленно переглянулись!

– Простите за непотребство! – первым в душе самообладания нашёл именно пузырик! – Прошу сегодня отобедать у меня в гостях и если есть какая-то просьба, то постараюсь помочь в качестве извинений!

– Да спасибоньки, но дорога дальняя! – блеснув жемчугом зубовным, дочь клана махнула в величественном жесте монаршей особы рукою от себя, дескать топайте отсель. И развернувшись на пятках двинула к костру! Выглядывая меж веток средь коих, хоронилась Бусинка, длинную жердь, как знамя нужно дарованную подорожную нести, по всему волшебную, может не только злато спасет ещё и преумножит!

– Что там за беда у вас с детьми? – по всему не удержался Хорш, совпав со скрипом зубов Алиры звоном монет отсчитываемых в чью-то недостойную граблю!

– Так уже как четвертую ночь пропадают едва солнце сядет! Все несмышленыши почитай из колыбелек! А на кладбище местном несколько пьянчуг клянутся видели седую ведьму! – свесил горем голову отец святой, и вроде кольнули душу злотые, как способ новой росписью деяний славных спасителя украсить храм его неказистый, но тревога и страх снова возобладали! – На сегодня всех малых к барону свезем, может за высокой стеною надёжнее будет! Да и за жальником дозор поставим! Уже до аббатства святых-сестёр до поборниц послали и к инквизиции гонца!

– Седую старуху? – на раз припомнив знакомицу лишившую до поры отчего дома, обласкавшую тяжким проклятьем, моментом развернулась дочь клана, а ближайшие кнехты едино взглотнули, так хищно оскалилось лицо, расписанное вайдой! – Вы на неё облаву устраивать будете? Нужна пара рубак?

Неспешно ехал в обратную дорогу конный отряд, смиряя коней в такт шагам пеших дикарей.

Барон все поглядывал на восседающую на плечах Алиры странную осквернённую Тьмою девочку, что посетовала ему дескать, заднее правое копыто его лошади сбивается плохой подковой! Смотрел и не видел зла, пусть проклята, скверной измучена, но ровно ребёнок. Не хуже других. От того и свесил голову за слова свои каясь, негаданно вопросив может потребно чего? Игрушек каких или платьицев в смену? Ответ и улыбка хоть и страшная, но добрая! Заставил подивиться: (Ступку надо и пестик травы толочь, еще ножик серебряный да тигелёк махонький!)

– По всему алхимией занимаешься? – не удержался священник представившийся Донованом, чуть подозрительно, хотя заинтересованно, ведь сам тоже как лекарем был, и проповедью души, и травами тела страждущие от недугов храня! – С чем белену мешают дабы боль унять, но не затравить?

И понеслась устами Бусинки долгая отповедь про день сбора семян цветочных, сушку, смешиванье с болиголовом, плющом, мандрагорой, жиром собачьим, да спиртом! А священник так и расцвел на лик худоватый!

– Ты ведь знаешь, что, если это та тварь, мы всё равно её не убьем! – бредущий подле, незримый для прочих призрак священника с любопытством оглядел горящие огнём предвкушения глаза мечницы! По всей видимости ту и просто мысль посечь отродье вдохновляя как никогда!

Далеко за полуднем, когда зенитное солнце пекло будь здоров, а к конной процессии примкнул обоз в пяток телег, чуть не ломящихся бортами крестьянками и детьми из памятной деревни, все как один разглядывающих подозрительно дикарей и чудную девочку, что с пастырем не умолкая болтали. Впереди меж огороженных полей показался венчающий холм дом барона, тоже и рядом по разумению дочери клана не валявшийся с укреплениями Торсторда. Единственная квадратная башня (Донжон) в четыре этажа ладно сложенных из камня, по верху венчаемая бойницами, несколько крыш домов за добротным частоколом нескольких башен.

Брякнув, опустился через усеянный кольями ров, подъёмный мост, и они оказались на широком дворе нескольких обширных хозяйственных построек: хлевов, амбаров, складов, воинских домов, наверняка служивших обиталищем кнехтов! Властная женщина в белом переднике поверх серого платья, высушенного зимами исхудалого лика, спрятавшая волосы под платком, принялась властно расселять на постой ребятню да женщин с деревеньки, причем слушались её едва ли не лучше самого господина!

«Мать барона!» – порешила Алира, но Элиот с теплой улыбкой глядя на небольшой храм при донжоне с левого крыла, пред коим святым знаком осенили себя все прибывшие «Ну не совсем все!» будто прочтя мысли просветил (Экономка)

Лаская уши Алиры, слева, невдалеке от колодца журавля в крытой навесом кузне почитай под самым частоколом, жилистый кузнец в едином фартуке лоснящийся потом, теня за канат наддавал жара по мехам алея болванки в простеньком горне, явно клинки в одну руку! Справа служки, одетые куда как приличней нежели обычный люд взялись за коней, кнехты поспешили скидывать лишний вес в оружейные, а борон махом руки зазвал их к своему замку, чей вход высокой лестницы помимо кованой опускной решётки затворялся еще и добротными окованными створами!

Второй этаж в коем оказались гости, по всему был хозяйственным, несколько печей, длинных столов и множества перегородок. Сновала, кто с тыквами и репами, кто с бараньими да куриными тушами, челядь, сбиваясь с ног, ведь сегодня ртов им прибавилось, а в воздухе витал неизменный запах готовки. Добротная, но уже почтенная от годов деревянная лестница, от поступи хозяина взвывшая протяжным скрипом, вела выше, в большой просторный чертог множества факелов, покамест не горящих за ненадобностью, завешанный гобеленами, охотничьими трофеями в виде голов: лосей, волков и медведей, и огромного камина в голове стола, застеленного скатертью, множества стульев.

– Располагайтесь! – барон хотел было подняться выше наверняка в свои покои, но задержался ведь гостья здоровенная мечница прошествовав к камину в её рост отличной клади, пристально разглядывала портрет над ним!

Высокий статный юноша благородных кровей в черном дублете широких плеч, твердо очерченного гладко выбритого подбородка и ясных глаз с убранными в тугой хвост светлыми волосами стоял, чуть светясь улыбкой, опустив руку на плечо красивой женщины открытого лица распущенных темных волос восседающей на кресле в белом платье, явно отяжелевшей в пояснице радостью скорых родов! Столько счастья было в глазах обоих, лики просто светились!

– Отец твой? – Алира признаться приметила как глазу был приятен мужчина по всему воин не последний, да и собой хорош! – Вот и брал бы с него пример! А то округлился во все разы дальше только лопнуть!

Хорш уже сидящий за столом смежил горестно глаза! Бусинка всё также на плечах поверх морд медвежьих обретающаяся, цапнула коготками за ухо, а Элиот смерил дочь клана суровым взором дескать язык у тебя врагу не пожелаешь!

– Нет! Не отец! Я! – продолжив подъем понурив голову ответил Руд. Заставив Алиру ошарашенно почесать затылок в отместку щипнув бусинку!

Тот самый местный священник тоже с ними поднявшийся в гостевой зал, махом руки подозвал к себе. Ныне едва приметив грамоту с печалью чистоты, лично заверенной в сургуче перстнем судьи-жрицы пресвятой, он в корне поменял отношение к варварам. Да и их желание помочь с лихом не иначе ведьмой злобной или упаси создатель других тёмных миров исчадием, детей крадущим, знатно, осветили добром его сердце. Не последнюю роль в благожелательности его, сыграла, по-видимому, и та беседа с бусинкой!

– Руд! Наш славный барон! Изменился опосля трагедии! Вот уже как три зимы создатель прибрал к себе его супругу, так и не осилившую роды! У барона доброе сердце коим он страстно любил Аннис, но он страдает, и даже молитва не может скрасить его горе! Только вино, только забытие! – от отповеди священника Алире захотелось откусить себе язык! Нет, она как пристало была наслышана в том же клане о беспутстве сильных мира сего в землях чуждых, отринувших веру предков создателем заменив! Про грязь городов, церкви изуверства и черствые души, не раз купцы да редкие гости за Клыками рока баяли во языцех о похотливых вождях ни одной юбки не пропускающих, про оброки невиданные, но сегодня ей попался другого сорта властитель, не глухой, судя по любви кметов к народу, все сердце отдавший, как и престало одной деве, незнамо за что творцом обездоленный!

Меж тем в зал прибыли слуги да растопили камин, часть челяди подала тарелки, несколько кувшинов, кубки, явно серебряные, по весу смекнула мечница примеряясь сколько можно будет в кошель натолкать. Повелением объявившейся экономки по всему расправившейся с хозяйственными делами, внесли уже идущего паром кабанчика да закуски! Воротился барон Руд, но уже в дублете поверх белой рубахи в четверо против того, что был на картине!

– Ну вознесём создателю хвалу! – сложил пред собой священник руки ему вторил бестелесный их проповедник, и сам барон, смежив глаза. Бусинка, что седела промеж Хорша и Алиры аж на трёх подушках, дабы локотки оказались над столешницей, тоже свела чудные свои ручки, но под выразительно поднятой бровью дочери клана токмо постучала виновато коготочьками.

– Ты бы это водицы бы испил нечего кислятиной пуп надрывать, дело сегодня важное! – как бы вскользь бросила мечница глодая свиную ногу! Руд же чуть не слёзно глянув в чашу с вином (Да какую там чашу графин!) положил его обратно на стол!

– Можно будет ли поинтересоваться? – явно не в пример барону, не брезгующий вином Донован уже слегка осоловел на глаз. – Отчего обитель гор покинули?

– Дык это дело есть на дальнем юге! – чисто с манерой светской львицы ковыряя ногтем мизинца в зубах отозвалась Алира, но осеклась, ведь бесплотный их спутник на миг пошёл рябью и исхудалый его образ аккуратной бородёнки с тоскую взирающий на пиршество, обратился оскаленным высушенном изгнившей кожей ликом запалых глазниц и носа, таким что только зады слабить!. Всего на миг, но Алира чуть не откусила фалангу пальца, пару раз моргнув гоня морок, наваждение сгинуло все тот-же святоша!

– Извольте узнать какое? – в разговор вклинился Руд.

– Так надобно в грибной крепости Ревнителей вызнать про то, как их зачинатель демона в конец охолонил!

Если ответ мечницы и вызвал какие эмоции у слушателей, то они с собою справились!

– Курдагрид! Нерушимая цитадель воинов-веры Ревнителей! Бытие святого Рикарда Маренского! – даже как-то возвышенно обмолвился Донован!

– Ага его самого мещанского!

– В молодости я мечтал податься в Ревнители, в вечной войне на границах земель обетованных простому люду щитом служить! И даже подал прошение в ближайшей цитадели сего славного ордена, просил допустить в послушники! – унёсся глазами в прошлое Руд. – Но так как я был единственным сыном и наследником древнего рода, капитул прошение то отозвал! А после встретил Аннис! – совсем поблек взор барона, и рука потянулась к кубку замерев кашлем бесцеремонным гостьи!

– Так, а зачем вам знания си? Пограничье юга сумрачных пустынь, место опасное, там смерть и ужас обычны как день и ночь! – явно выветрившись хмелем наседал священник, буравя подозрительным взором!

– Я-ж говорю вызнавать как рогатую в конец изничтожить! – отозвалась Алира, но прозрев дескать ответ не достаточен, стянула латную перчатку под вздох ужаса всех присутствующих и частые веры жесты оградительные, показав разветвлённую под синими узорами рун, руку черных прожилок порчи. – Мы когда клинками мерялись с нечистью в Торсторде, останки местных спасая, одна прескверная доложу я вам карга подарочком меня этим и приметила! Вот коли различную её мерзопакостней нет, дух, то и гадость скверны с меня сползёт!

– Создатель даруй благость деве храброй духом на дело невиданное! Укрой равно щитом светом своим! – торжественно вознёс молитву священник, а дочь клана скривилась как от прокисшего сбитня!

– Так, стало быть, вы с исчадиями адовыми скрестили клинки? – оживился барон Руд, даже подавшись вперёд обращаясь во слух.

– Да, сеча была жуткая! – подал наконец голос Хорш! – Жаль паладин Эльдрик не оправился от ран! Храбр был в схватке и воинскому делу лют!

– Даруй ему создатель место подле престола своего! – осенил себя знаменем барон.

– А почему вы все говорить дескать твари или исчадия адовы? Ведь то не просто какие-то монстры-страхолюды, а сущности из других сфер мироздания, утончившейся завесой к нам проникшие! Всего тех сфер четыре нашу землю считая! – на Бусинку разом обернулись все!

– Откуда позволь спросить тебя у тебя такие познания? – поинтересовался священник а Алира приметила как ласково и одобряюще глядел на крошку их бестелесный спутник!

– Трактат о сущности инобытия Лириам де Бернзак! Последний из её трудов по мистицизму и основам оккультизма! Да и вы говорите, дескать песчаные земли юга ныне сумрачными или тленными называемые, безжизненные и являются границей людских земель, но это ведь не так! Там раньше правила империя Норохартор! Средь дюн и по сей день видны руины их полисов и некрополей, а кочевые племена не кто иные как потомки того народа!

– Не пристало в свете спасителя землях осенённых поминать ту дьяволову империю! – мягко, но твёрдо-решительно осуждающе посмотрел на Бусинку священник! – Именно её жажда могущества и знаний разверзла врата в пучины огненные преисподней, ритуалами кровавыми да обрядами чёрными попыткой подчинить силы невластные человеку!

– А я читала дескать не люд, а сам Рисгриад! Изгнанный богом первый его Ангел в том повинен был!

Ох и позеленел в капусту Донован, не хуже их незримого сятоустца! А вразумив дескать не языку ни ушам её в разгорающихся дебатах делать нечего Алира и Хорш пересели ближе к Руду все ещё затравленно оглядывающего таку близкую чашу, коию чуть не в его слёзы одним нахрапам осушила дочь клана.

– Ну и каков план? – вернулся к главному Хорш.

– Дак опосля заката место упокоения возьмём в кольцо и будем ждать, коли кого приметим то сразу вяжем!

– Ну если там ведьма промышляет, то может и нет нужды её раньше срока спугивать! – глаголил вождь. – Заляжем поодаль, одного человека с рогом в авангард выставим, если что приметит, то и весть подаст!

– Добро, а коли страшилище какое из адова пламени явиться?

– Ну тут я те доложу толпа тоже не надобна, тем более видывали мы твоих вояк! Богатыри с них извини за прямоту никудышные! – от слов седого вождя, Руд и впрямь поник правдой. Кому как не ему знать своих удальцов. – Лучники и арбалетчики пусть по крышам деревеньки залягут, а в тесноте твои неумехи нам мешать только станут! На двоих с Алирой порубим, не первый раз! Она вон такого дюжего рогатого уложила в городке, под потолок ростом был!

Руд сперва глянул оценивающе на балки перекрытий чертога, закопченные от времени, явно прикидывая помянутого демона, после на ражую, косую в плечах мечницу, поодаль отодвинувшую с коварной улыбкой кувшин вожделенный!

– Втроём пойдем! – вот теперь в глазах толстяка сквозила твёрдость. – Это мои вассалы и мой долг!

– Но у нас только сталь чёрная! – покачал Хорш головою!

– Не только у вас! – поднялся барон да двинул наверх в свои покои, вскоре воротившись с черных шипов булавою! На что старый кланик только хлопнул его по плечу!

Негаданная мысль кольнула Элиота, вслушивающегося в ярый диспут Бусинки и местного священника! Порою перекрывавшего накалом страстей второго, даже хохот от края стола, где барон и варвары, как и престало воинам травили ратные байки и говорили за оружие. Вот он все гадал, дескать сколько обиженной самим создателем ребёнку лет? По виду не больше десяти двенадцати, а знаний в этой головенке как у старца! Десять долгих зим опосля того, как его вознесли в сан, Элиот наставлял словом спасителя люд в городке Торсторд, но ни разу не слышал о какой-либо роженице, ушедшей в изгнание или разразившейся от бремени скверной тронутым плодом. А ведь таких сплетней местные кликуши не забывают! Еще детям и внукам сказывают! Была в сём некая тайна, не дававшая призраку покоя!

– Мне вот интересно на кой вы мертвяков в землю зарываете, а не жгёте? Дрова что-ль экономите! – чисто гоня скуку и слегка теша своё любопытство поинтересовалась ворчливо Алира у Руда, пренебрёгшего звонкими латами в угоду обшитого кольцами хоуберка поверх стёганки. Нет-нет да глядящего на витые мускулами руки спутници, единственной брони дублённой кирасы без оплечий. Когда они в компании Хорша лежали брюхом в грязь в небольшой канаве в футах ста от обнесенного невысокой замысловато-кованной оградой кладбища, объятого небольшой рощицей стройных берёзок и ольхи на отшибе поселения за городьбой. До рези в глазах оглядывая прореженный старыми надгробиями и парой склепов добротный пустырь, еще пред осени пожухлой травы, залитый потусторонним светом полной луны, бледным оком мертвяка, казавшейся из-за чернеющих небес. Где-то в дали свою серенаду пела птица ночная, промеж объятых чаще вьюном каменных плит носились светляки, из-за частокола деревеньки паскудно так, не к добру, голосила собака.

– Дабы в назначенный создателем час все почившие могли воскреснуть в свете его, и за праведную жизнь начать новое бытие! – глянул толстяк скорбью в сторону одной из усыпальниц, пред коей стояла дюже дорогая статуя белого мрамора дева в тоге, простёршая длани к небесам и сложившая крыла за спиною!

Алира же в свой черед полнясь потаённой ненавистью оглядывала именно светляков, золотистым свечение гонящих мрак, порхая над могилами. В детстве ей одна бабка явно не от широкого ума ляпнула поверье, что светляки эти, дескать волшебные феи, а коли с ними свести дружбу то они, осыпав пыльцой зачарованной научат летать! Воодушевившись такой будоражащей перспективой, маленькая девочка сломя голову рыжую, цельную семьдницу носилась за ними пытаясь наладить дипломатические переговоры. Не вышло, и озлобившись от обиды, да порешив, может пыльца изнутри подействует, принялась Алира их есть в великом множестве! На вторую семьдницу накрепко приковавшись к горшку!

– Видывала я как воскресали кнехты ваши в Торсторде, прескверное я тебе доложу зрелище! – отрешившись от тягостных воспоминаний, припомнила дикарка как ломано поднимались мертвяки по воле демонессы-ведьмы, горя алчущим крови адовым пламенем по глазницам!

Нет, были конечно и у горцев курганы, сложенные из камня крипты полные заговорённого добра в усладу почивших владельцев, обратившиеся сотнями зим в цветущее ромашками холмики, где покоились великие вожди да герои саг! Но их можно было по пальцам пересчитать! Да и то из глубокой ветхой древности пришли. Ща народ хоть и чтит щуров мудрость, но как-то не пылает желанием приветить в гости древнего родича, лишённого богов волей перерождения, что от дурного нрава при жизни прошлой или так скуку решив развеять, обратившись неупокоиным мертвяком драугром, громыхая костями и скрипя ржой кольчуги явиться на порог!

– Тихо! – шепнул Хорш явно вслушиваясь!

Какой-то тревогой пошёл Элиот, священник-дух зримо только для варваров скитающийся пред оградой кладбища!

Алира вся обратилась в слух! И правда изначально будто ветров шалость, но позже боле разборчиво, до неё донеслось пение девичье красивое как на духу!

Отчего-то чуть раздавлено всхлипнул рядом барон, заставив обернуться в полумраке признав на одутловатых щеках слёзы! Ему та серенада была явно знакома!

– Аннис! – будто мороком объятый он поднялся. Обронив шестопёр, нетвёрдо поковыляв к жальнику. Уж не раз Руду начинало казаться дескать его разум блекнет ночами, когда он явственно чувствовал её присутствие, украдкой слышал голос возлюбленной, видел краем глаза её силуэт в тёмных коридорах донжона! И вот его прекрасная Аннис взаправду оказалась здесь!

Черта разьерошив во все лады шипением, за ним стремглав бросилась мечница хватив из-за плеча клинок, чуть даже оступившись открывшейся картиной!

Обознались по всему местные бражники, не было старухи седой, попутали с пьяных очей, залитых до самых век. По кладбищу, не касаясь жухлой травы, невесомо паря, двигалась туманным белёсым облаком дева, развеваясь проказами легкого ветра очертаниями, держа в руках младенца. Чуть разбиваясь мороком, минуя надгробия устремляясь к каменному склепу, всё также продолжая напевать, качая спящую малютку. Вот только сверток, притихший в разрез ей, не пробивался насквозь лучами серебристыми лунного света, он был материальным.

– Это моя Аннис! – полными слёз глазами Руд схватил бегущую к земельке погребальной Алиру.

– Ох сомнительно мне, что твоя! Глаза раскрой ща мальца утащит! – вывернулась из небывало крепкой хватки мечница, в один скачек рукою уперевшись перемахнула чрез изгородь, наддавая к явно товарки их Элиота, затворяя путь к склепу.

Шум и крики коими расцвело хозяйство Руда, пробудили бусинку вырвав из вязких объятьев дрёмы. Покинув гостевую комнатку, девочка, потирая сонные глазищи спустилась в кухонную залу минуя гостевой чертог, приметив как сломя голову носились слуги и немногочисленные кнехты, стражи баронского замка. Царила паника, истерично кричали женщины, через окна виделось как по частоколу вдвое прибавилось факелов.

Поначалу сердечко малышки кольнула тревога за Алиру и Хорша, может стряслась беда на деревенском кладбище! Но с черным от горя лицом возникший Донован, развеял гнетущие неизвестностью тёмные думы, вестями не краше! Пропал ребёнок невместно как, но пропал! Всю крепость с ног на голову поставили, но не нашли! Да и стража спасителем клянётся не видели никого!

Следом, как и престало беде, всегда товарку в руку ведущую, грянула вторая, за Донованом прибежала Экономка с бледным ликом, дескать роды начались ещё у одной беженки от волнений раньше меченого сока, а повитухи не могут осилить, дескать не так что-то!

Священник поспешил из донжона в жильё деревенских, сподобить роженицу молитвой! За ним поспешила, и бусинка, на коию в отдельной клети разом покосились все женщины в особенности сама обременённая, всю кровать уже кровью залившая.

– Нет, она так умрёт! Нельзя тужиться! – крикнула порченная скверной кроха на раз прозрев корень беды. Едва начал отец святой молитву!

– Выгоните её проклянёт дитя! – как нее в себе заверещала роженица! И может в другой раз Донован бы приложил ухо ведь девочка скверной меченная, но не сейчас! Уж больно жалостью и знанием твердым глядели огромные глаза чудного ребёнка.

– Тихо! – перекрыв бабий злобный гвалт, растущий аки ураган, рявкнул он сурово! – Её сама мать судительница печатью чистоты пометила! – а сам склонился. – Знаешь, что за беда?

Бусинка часто закивала! – Маленький в утробе не так лежит, повернуть надобно! И зелий дать кровь затворить да боль ослабить!

Несколько тяжких мгновений священник терялся в сомненьях, моля спасителя безгрешного творца о совете, а затем набравшись решимости кивнул, дескать действуй!

Бусинка подошла к ложу под ошалелым взором самой будущей матери, взвывшей очередным приступом болью да оградительной молитвой. Нечеловеческие ручки стали трогать огромный живот, а бусинка, смежив глазки сама помянула творца!

«Ну ведь лосиха та в ущелье была в разы страшнее!» – понапутствовала себя маленькая знахарка, уже столкнувшаяся с подобной бедой!

– А ну покладь верещалку беззубую! – подняв пред собою верный двуручник гаркнула Алира. Приглядываясь как за спину навье, заходит Хорш примеряясь к маху секирой.

Из-за бревен частокола развеяв ночной полусумрак вылетели факелы, кнехты хоть и сверкая на бледных рожах холодным потом, глянули остриями взведенных болтов и стрел из-за затёсанных верхушек частокола-тына!

Призрак девы в вычурном воздушном таком саване замысловатой кружевной оторочки по вороту и длинным рукавам, медленно положил свёрток на земли насыпь у ближайшего надгробья и ринулся на мечницу. Но не-было боле той жинки – супружници баронской, на неё летел ужас в черных лохмотьях истлевших, сгнившей чуть не в череп оскаленной личины обтянутой серой аки пергамент прореженной язвами кожи, запавших глазниц провалов в бездну чёрную. Несся, широко раскинув руки жёлтых когтей загнутых.

– Мой первенец! Никому не отдам! – столько тоски и горечи было в крике надсадном покойницы, что чуть не оледенела кровь в жилах ражей дикарки.

Но будто разом всеми предками славными направляемый меч, тяжело грянул из-за головы замаха, разнеся на излёте каменную плиту, развеяв навью будто от боли взвывшую! «Ага припекает тебя черная сталь!»

Упреждающий крик вождя, заставил обернуться, крутанув перехватом клинок, вдарив наискось снизу-вверх с левого бока по соткавшийся из обрывков туманной мглы дамочке.

– Не отдам! Мой! – полным мрачной тоски невыносимой, эхом погребального колокола разнеслось по кладбищу. Будто стаявшим снегом просочилась Аннис сквозь землю.

– Она здесь не теряйте бдительности! – воскликнул Элиот, явив себя в призрачном образе. Его пронзив безвредно в землю, глубоко вошли арбалетные болты и стрелы, очнулись прорвав вязкие нити страха кнехты баронские!

– А чем вам, наш то не угодил? – крикнула дочь клана стрелкам пошатнувшись от вздыбившейся в сапогах земли.

Иной раз сам диву даёшься как быстры бывают ноги, ведь едва твердь в ногах мечницы пошатнулась как она с Хоршем да хватив попутно одной рукою сверток, оказались футах в двадцати от растущего как на дрожжах пузыря, выворачивающего надгробные плиты, поднимающего из глубин сгнившие гробы! Свищ из дёрна рос, гнойником раздаваясь в ширь.

– Волоки его прочь борода! – протянула сверток Хоршу Алира, моментом углядев как сопляжуй щекастый, трёх кудрявых волосин на челе, глядя из-под материи во все глазенки, пучеглазо пялиться на неё! Скривив оскалом лик в узоре вайды, она решила обрисовать малявке их незавидное положение, да только грудничок вопреки ожиданию дочери клана, задрыгав ручками и ножками зашёлся потешным таким писклявым даже не смехом гуканьем!

– Я ворочусь! – уже мелькая ногами окрикнул её вождь, унося бесстрашное сердечко прочь от жальника!

Но мечнице было сейчас не до него, пузырь в коий уже вонзались оперённые древки наконец разорвался, обдав тленным смрадом кладбище! Явив миру жуткое месиво костей и рёбер неведомыми силами, собранных воедино, тварь из ночных кошмаров, четырёх длинных лап, удерживающих невнятное ощетинившееся гребнем тело. Больше всего громада, изнутри пронизанная свечением, напоминала поджарого охотничьего пса, футов семи в холке, вот только взамест головы в районе шеи был лютого вида зев из обломков рёбер, а холку пред шипастым гребнем венчала темное естество бороновой жены вросшей в костяного голема в районе талии.

– Мой! Никому не от дам!

Разнося надгробные плиты, монстр, когтищами распахивая дерн, целенаправленно ломанул в сторону наддававшего прочь под стоны старых коленей Хорша. Стрелы престали бессильно бить в потустороннее нечто, видать кнехты раньше зим оседев, замарав штаны, залили журчащими ручьями все свои укрытия.

Всего несколько скачков отделяло обжившуюся костяной плотью Аннис от старца-вождя, когда с разбегу толкнувшись ногою от надгробия Алира взмыла вверх, блеснув черной сталью в свете луны, обрушив широкий клинок, на хребет некротической твари, брызнувшей в стороны костяками!

Рядом запел молитву Элиот, но тщетно, видать лишившись жизни он не мог призвать своим пением силы создателя! А тварь, вроде как разлетевшаяся клочками, стала, суля горести, собираться воедино, да прытко так собираться, щёлкая останками, но не псиной, длинным шершавым на обломки костяков телом, могильным червём чью головёнку венчали с десяток черепов единой сросшейся пасти.

– Горна жаркое пламя! – изготовив двуручник направленным вперёд остриём будто хвастая кованными шипами, дочь клана стала отступать, пока новая не менее отвратная ипостась призрака свивалась в кольца для броска! Бросок сродни вспышке молнии, расчертившей небес твердь, грянул внезапно и Алира на силу его приветила, рубанув с левого плеча, частью разнеся лютого вида голову, тем же мигом собравшуюся воедино!

Тяжело вбирая в себя воздух тленным послевкусием пронизанный, заставлявший чуть не согнуться рвотой, мечница сдержанно пятясь, без устали плетёт клинком размашистые росчерки, широкие мельницы и восьмёрки, осаживая непрестанно жалящие наскоки чудовищного червя! Не желая признать своё поражение, дочь клана исступлённо вкладывает всю свою ярость в каждый сокрушительный в своей мощи удар, иной раз, множимый разворотом! Руки, размывшись для глаза чуждого, будто обволакивают разными хватками рукоять и пяту за крестовиной! Не раз и не два она промеж своего громкого дыхания слышала, как их бестелесный пастырь пытался подсобить молитвенным словом, да только бестолку!

«Эх дуболобы узколобые, жечь надо покойников! Неча им назад окромя перерождения возвращаться!» – Алира метнулась вправо, пропустив костяной распахнутый зев мимо, а сама лихо крутанув над головой двуручник изогнувшись в хребте рубанула на исходе снизу! Снеся дохлой гадюке в бревно доброго дуба толщиною, головёнку.

Еще взмах и кончик клинка не смотря на два шипа пригвоздил трепыхающееся чудище к землице! Но длинное тело обвило ражую дикарку, вгрызаясь в тело чешуёй обломков костей, стягиваясь все туже и туже под отчаянный крик Алиры, чувствующей как разметав дублёную кожу кирасы острия глубоко бороздят плоть. Пред ликом мечницы вайды узора, поплывшего потом, исказившегося воплем, злобным тожеством соткалась из небытия Аннис.

– Ани стой! Остановись молю! – уже по всему подобравший шестопёр барон стоял подле, свесив негаданным бессилием руки со щитом и булавою, а призрак медленно обернулась. Слезла гнилью будто смытая дождями черная оболочка навьи, явив туманный облик красавицы скорбью и горем взирающей на своего избранника! – Так не должно быть! – Руд был бледен не краше призрака, но тверд во взоре! – Отпусти её!

– Но моё дитя, наше дитя, я не отдам его никому! – подёрнулась сменой личины из светлой в страшенную на миг Аннис.

– Это не наш ребёнок! Он почил вместе с тобой. Молю оставь живых и упокойся с миром в свете творца, дождись меня там за чертою в отмеренный создателем срок я приду к тебе любимая!

Алира смогла наконец вобрать в себя воздуха ведь хватка могильного змея ослабла.

Призрак женщины исказился словно от муки глядя на своего супруга. – Нет, мой! – взвизгнула навья, вновь принимая тьмы мерзостное гниющее обличье! И вот бы конец настал храброй дикарке да только Хорш уже был подле, заправским дровосеком несколькими взмахами облюбовав плоть, отжившую костяную, даруя вожделенную свободу дочери клана. Черная сталь хоть и не так как с адовыми порождениями, но дела своё делала!

Теперь уже втроём встав спиною друг к другу Руд, Хорш и Алира утратившая былую резкость и силу ранами, идущими кровью, булавой, секирой и двуручником осаживали наскоки мёртвой длинной гадины, что раз от раза собиралась воедино все дольше, будто теряя силы потусторонние.

Метался не в силах помочь бестелесный Элиот, до того мига как негаданным наитием не сподобился хватить, вторя молитву бесплотной хваткой меч Алиры в точности повторив её движение. Не иначе соприкоснув воедино свой призрачный образ и её плоть.

Разводы стали по длинному клику слабо так, но блеснули златым свечением, а от размашистого удара с оттягом в горизонт, тварь шарахнулась ужасом и криком Аннис замогильным, зачернела идя гарью костей плоть, собранная злой волей в длинное извивающееся тело!

Немедля, не иначе богов заступничеством победным мигом, Алира чуть не кроша зубья скрипом сведённых челюстей, ринулась последними силами вперёд, оставив их невольный строй, в миг оборота вокруг себя, раскрутив меч да переведя хитрым финтом его за спиною, рубанула от души сверху, завалившись после бессильно на махонький погребальный холмик в тень покосившееся плиты.

От этой ласки туманную призрачную хозяйку вышибло из скверного обиталища, оставив останки валяться обычной грудой костей и тем мигом невместно откуда взялся силуэт темный, будто огнем блеснувший на дланях, хватив баронову жинку за бесплотную голову.

Пред неотвратимо смеживающимися глазами Алиры, в туманной мутной хмари плывущего взора, показалась странная фигура по всему женская очертаниями, в накинутом на чело капюшоне, добротной такой черной кожи кирасе с лоскутами кольчуги вставок, перетянутой ремнями с левым наплечником, в клёпанных наручах и штанах, заправленных в высокие сапоги с отворотами.

Незнакомка, вторя Элиоту мольбу так и сжимала дергающуюся аки белка в силках Аннис горящими нестерпимым златым светом дланями. Но тьма беспамятства все же подобрала мечницу, последним мигом пред пропастью забвения, запомнившую как крик нестерпимый Аннис разом затих и призрак опосля вспышки яркого света, видимого не иначе за много миль, будто воспарил в полный звезд небосвод, воспарил свободно, легко, хоть и тянулись, стыдя тьмою ночь, к нему бессильные ныне чёрные завитки!

– О, в себя приходит! – опять как на том утесе, до мечницы из несусветного далёко донёсся голос бусинки. Ей вторили хвалы, и творцу, и древним богам, совпавшие в унисон разных голосов.

«Нет не померла!» – явно определила дочь клана. – «Ведь не черная кузня под корнями земли глубокими, предстала ей, освящённая горном питаемый тверди кровью – лавой, да не слепой кузнец извечный Сидрас последний из рода великанов, сурово отложив единого кристалла молот, трогал дланью клинок её духа, по узорам да сколам судя кинуть ли в горн, дабы душа переродилась в новом теле, или в кучу ржи метала на злую проклятую участь!»

Не было того чертога тёмного, только боль! Тело взвыло каждой мышцей и костью просто попытке поглубже вобрать воздух! А на силу разомкнутые веки явили поначалу смутные лики, сменившие тёмный настрой тревоги облегчением и улыбками. Малышки, опять ощетинившейся своей улыбкой от уха до уха, что теперь так сильно полюбилась сердцу воительницы, Хорша в длинной рубахе, схваченной поясом широким множеством блях и ремешков, и барона в том дублете поверх рубахи ровно как на приёме! Рядом бок обок с Донованом, обретался Элиот своей незыблемой бесплотной формой в тёмной сутане, и странная молодая девушка в хитром сплетении чёрных дублённых пластов кирасы, тиснёной письменами и лоскутами кольчуги! Грудь незнакомки была перетянута двумя ремнями, пристегнутыми к поясу, тяжелевшему парой кошелей, а лицо высоких скул заострённого подбородка, прожженных темных непроглядных глаз, было бледно на тонкие черты, что ещё пуще казались суровыми от угольно черных волос, собранных в тугой хвост.

Алира лежала под пуховым одеялом на большой кровати под балдахином, да не в гостевой комнате, в хозяйской, самого барона опочивальне, отданной ей в благодарность под постой, ярящегося кипою горящих поленьев камина, распахнутого ставнями окна с левой руки. Собрание друзей со странной знакомицей по всему в конец угомонившей жинку баронову стояло у ног.

– Как малец?

– Все хорошо! – засияла бусинка, перескочив прикрытые одеялом ноги воительницы, устремившись к столику справа у изголовья, принявшись деловито намешивать в чаше множество всяческих трав и кореньев, устилавших столешницу. – Родители пообещали до конца своих дней тебя молитвой за задравшие поминать! Хочешь принесу? – под нос, поданный ручонкой тонкой трёх пальчиков коготков, влез кубок терпкий на ароматы трав.

– Нет! – попыталась подняться Алира отпив пару глотков, да только охнула в голос, ведь все тело пронзительно взвыло мукой от единственного движения! – На беззубого лепеталку и там нагляделась! Где мои вещи? Пора в путь! – В этот раз она даже осилила подъём спины, тут-же обрушившись обратно на подушки!

– Может через луну, а то и две! – покачал головой Хорш. – Досталось тебе не каждый очнётся, наша кроха тебя всю перештопала!

– Досталось бы и пуще коли не она! – кивнула головой дочь клана в странную особу!

– Это Лирия она Покаянница: демонолог, экзорцист и оккультист из сестринского ордена поборниц! – представил их чуть склонившую голову спасительницу Донован.

Алира меж тем пристально разглядывая странную особу, на раз смекнула по чьему завету эта Лирия оказалась неподалёку, кто как на жрица-судительница приставила к ним свои глаза! Но сейчас дочь клана больше волновало другое. Средь вежественной беседы, посреди которой мечница по началу, не поверив ушам прознала дескать, Бусинка помогла принять тяжёлые роды, и заверений барона в том, что они вольны оставаться гостями сколько будет угодно, и как только мечница немного окрепнет он закатит добротный пир, Алира нет-нет, но мельком разглядывала перстни на пальцах этой самой покоянницы! По четыре золотых кольца на каждой руке странными узорами гравированные! И едва её пожелав скорейшего выздоровления оставили в руках бусинки да Элиота, она очередной раз охнув приподнялась.

– Тащи гвоздь какой да берестину или дощечку! – скомандовала дикарка поднявшей бровь бусинке! На расспросы бесплотного сподвижника только махнув рукою.

Не бересты ни дощечки в наличие не оказалась их сменил пустой пергамент и перо с чернильницей.

Священник-дух изумленно покачал головой, на раз ухватив замысел мечницы, что, высунув усердием кончик языка, иной раз отводя на вытянутых руках лист, придирчиво оглядывая своё творение, кропя каплями пергамент равно одеялу, стала выводить на нём пента да гексаграммы исщербленные по концам глифами, с приметных освященных колечек!

– Ничего не выйдет! – улыбнулся её ходу мыслей Элиот, подививший той точности с которым Алира перерисовывала витиеватые росчерки ритуальных экзорцистких символов, не взирая даже на латную перчатку в разрез всей одёжке, не снимаемо из-за скверны проклятья, прибывающей у кряжистой воительницы!

– Это ещё почему? Кольца мне и даром не нужны! А вот вдоль дола узорчиком клинок помечу всяческую отжитую мерзопакость на вроде тебя гонять!

– Кольца круглые, а ты многомудрая наша, узрела только часть гравировки! – пропустил он издёвку мимо уха, снисходительно улыбнувшись.

– Но это, как раз таки не беда! Барон вон про пир говаривал! – снова нашлась с ответом Алира продолжая расчерчивать пером. – Поднапоим эту вашу Лирию а пока она забралом к верху во все дыры храпеть будет перстеньки то и умыкнём на время, руны хитрые перерисовать! – сверкнули коварством изумруды очей!