Филька
© Никита Андреевич Меньков, 2024
ISBN 978-5-0062-7998-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От автора
В июне 2009 года я был в Национальном культурном центре Украины в Москве на мероприятии, посвящённом 65-летию создания музея «Молодая гвардия» в Краснодоне и переизданию одноимённого романа А. А. Фадеева.
Почётными гостями презентации были сын автора романа – М. А. Фадеев, директор музея «Молодая гвардия» А. Г. Никитенко, ветераны войны В. Н. Азаров и В. П. Воронов и другие. Много людей здесь собралось из Луганской области, и среди них был инженер-технолог Василий Иванович Анненков, чьё детство прошло в Ворошиловграде.
Его старший брат Филипп был партизаном Великой Отечественной войны, состоял в отряде, действовавшем в оккупированном Новгороде и его окрестностях, и погиб в перестрелке с гитлеровцами в октябре 1941 года. Судьба занесла его далеко от родного Краснодона: сначала он жил с родителями в Москве, где обосновался его отец – знаменитый и очень уважаемый профессор, снискавший славу великого учёного и педагога; потом, после развода родителей, Филя с матерью переехал в Новгород, где прошли последние полтора года его жизни.
Слушая истории Василия Ивановича, никогда не видевшего брата и знавшего о нём по рассказам матери и бабушки (он родился в 1945 году, у них с Филей были разные отцы), я понял, что про Филю можно написать целую эпопею, хотя его жизнь была очень короткой – шестнадцать неполных лет, – настолько интересной была эта жизнь и настолько замечательным был он сам.
____________________________________________________
«Живи так – чтобы люди, столкнувшись с тобой, улыбнулись, а, общаясь с тобой, стали чуточку счастливей».
(Бахтияр Мамедов)
1. Анненковы
Анна Степановна Анненкова была родом из Горного Грушевского поселения под Ростовом-на-Дону. Её далёкие предки были запорожскими казаками, участвовали в освободительной войне украинского народа под руководством Богдана Хмельницкого; прадед Анны Степановны был партизаном Отечественной войны 1812 года – известно, что большую роль в изгнании войск Наполеона из России сыграло казачество.
Отец у неё умер рано, мать одна растила трёх дочерей и сына, и дети рано приучились к труду. Жили они в страшной бедности, но всё спасала добрая, душевная атмосфера в семье: мать, Авдотья Тихоновна, была человеком с золотым сердцем и тот мягкий характер, человеколюбие, что были у неё, смогла передать своим детям. Навсегда запомнилось Анне Степановне, как они, дети, по вечерам жались к маме, слушая сказку или просто беседуя с ней о чём-нибудь. Грамоте и письму детей обучил церковный батюшка.
Выйдя замуж, Анна Степановна перебралась на хутор Сорокин недалеко от Луганска. Жители того края при рытье колодцев и погребов стали находить уголь, и позже здесь одна за другой начали создаваться шахты с жилыми посёлками. Образовавшийся рудник был назван почти так же – Сорокино; позже он будет переименован в город Краснодон, а хутор – в посёлок Первомайский, или Первомайку, как его попросту назовут жители, – и со временем он станет частью этого города.
Муж Анны Степановны, Фёдор Петрович, был плотником, они вдвоём сколотили избушку, в которой и прожили вместе четверть века. У них было четверо детей: Надя, Матвей, Маша и Миша.
Во дворе построили скотный сарайчик и два домика, в которых была баня и сарай для дров (на месте которого позже устроили летнюю кухню). В сенях стояли сундуки с одеждой, посудой и другими вещами. Отсюда был ход на чердак. В горнице была печь, жердь для одежды и пряжи, доски для ночлега, рядом с которыми висела колыбель. В другой комнатке стоял стол с двумя лавками, над которыми висела божница с образами, и здесь же был маленький закуток – кухонька; когда Анна Степановна готовила там что-нибудь, из кухни доносился запах каши или борща, и маленькие детские головушки просовывались туда – малышам не терпелось отведать то, что приготовила мама, а готовила она очень вкусно, с душой.
Когда дети немного подросли, Анна Степановна стала работать в поле и брать их с собой. Поначалу она всё время отрывалась от работы, следила за детьми, звала их, когда они убегали, но затем дети стали больше помогать ей и играться только в вечерние часы – так они тоже приучились к труду. Потом, при советской власти, Анна Степановна работала дояркой в колхозе. На фотографии начала XX века она – молодая красивая женщина в сорочке и керсетке – с улыбкой держит на коленях совсем маленького Мишу, а трое старших детей жмутся к ней.
Отец то работал где-то на стройке, то делал мебель на заказ. Он был неплохим человеком, но всё портило его пристрастие к спиртному. Стоило ему приложиться к бутылке, как его словно подменяли: приходя домой глубокой ночью, он криком будил жену и детей, ругал их почём свет стоит, гонял. То время они вспоминали с содроганием – и как боялись засыпать по вечерам, и как вздрагивали от каждого шороха, и как мать загораживала их собой от отца… Анна Степановна и добром говорила с мужем, и ругалась – ничто не помогало. Уже когда дети стали взрослыми, Матвей однажды подрался с отцом, и тот, почувствовав его силу, стал вести себя потише.
Но вот старшие дети покинули семейное гнёздышко: Надя вышла замуж и уехала в одну из станиц под Краснодаром, Матвей подался на заработки на Орловщину… А Маша смогла поступить в только что открывшийся в Луганске Донецкий институт народного образования. Родители были очень рады и гордились дочерью; Анна Степановна по такому случаю напекла пирогов и устроила настоящий праздник на хуторе.
Учёба шла тихо, спокойно, но всё изменил один из мартовских дней 1925 года. В институт приезжали важные гости – профессора из Москвы; их с нетерпением ждали и преподаватели, и студенты. По такому поводу было устроено застолье, на котором один из старых профессоров обратил внимание на хорошенькую студентку, стоявшую в сторонке с подружками. В тот вечер Маша, никогда прежде не употреблявшая спиртного, выпила немного вина и ушла оттуда позже своих подруг. По дороге её перехватил тот самый профессор, понявший, что она не дойдёт до дома, и увёл к себе в гостиницу…
Проснувшись рано утром, когда старик ещё спал, она в ужасе бросилась домой, рассказала всё матери, но та успокоила её: «Даже если ребёнок будет – вырастим…» Так и случилось: вскоре Маша поняла, что беременна, живот её стал расти…
Приехав однажды домой на выходные, она застала отца с друзьями – они сидели за бутылкой; мать и Миша в соседней комнате молча ждали, пока их празднество закончится. В ответ на возмущения Маши отец крикнул, чтобы она убралась подальше, и бросил в неё ботинком. И тогда Анна Степановна взяла скалку и стала выгонять мужчин из дома. Муж с женой сильно поругались, он ушёл из дома, прожил несколько дней у друга, потом – у родственников, а после его нашли мёртвым в канаве – будучи нетрезвым, он упал туда и замёрз.
…19 декабря 1925 года у Маши родился мальчик, которого она назвала Филей – не в честь кого-либо, просто это имя нравилось им с матерью. Какую любовь, нежность чувствовали женщины, глядя на совсем маленького человечка, который лежал в колыбельке, перебирал ручками и ножками, что-то лепетал и был совсем не против, когда его брали на руки, чтобы поменять распашонку – маленький, хрупкий, беззащитный и такой родной…
2. Раннее детство
Вскоре после смерти мужа Анна Степановна взяла к себе Авдотью Тихоновну, чтобы позаботиться о ней. Закончив вуз по обществоведческой специализации, Маша не стала работать по своей специальности, а устроилась в больницу медсестрой. Пока она доучивалась в институте, работала, за Филькой смотрели бабушка и прабабушка.
Они увидели первую улыбку малыша, услышали первое его слово «Аня» – имя бабушки, при них он стал ползать, потом – ходить. «Ба-ба…» – радостно лепетал он при их появлении.
Филенька был светленький, с красивыми, правильными чертами лица, с лазурно-голубыми улыбающимися глазами; Анна Степановна не могла припомнить, чтобы внук когда-нибудь сердился или плакал – с самого младенчества он был очень жизнерадостным. Он любил стишки, потешки, песенки, которых бабушка и прабабушка знали немало.
Но стоило им на секунду отвернуться – он пропадал: бежал играть на улицу к ребятам или прятался где-нибудь, а когда его находили, смеялся. Игрушки у него были простенькие – те, что смастерили дядья или дед, когда был жив.
– Какой у нас Филенька? – спрашивала его баба Дуся.
– Ха-ро-ший!
– А ещё?
– Кра-си-вый!
Он рано научился говорить, и говорил хорошо, всё выговаривал чётко.
В короткой и славной жизни Фили было немало загадок, одной из них была Золушка. Филька очень любил сказки и порой не мог заснуть, если ему чего-нибудь не расскажут на ночь. Особенно ему понравилась сказка про Золушку, она даже стала восприниматься им как реальный человек, и каждый вечер, сидя у двора, он ждал её прихода. И Анна Степановна не могла донести до него, что это всего лишь сказка.
– А какая она, твоя Золушка? – спросила она однажды.
– Такая же, как Ульяша, – ответил Филя, имея в виду соседскую девочку, с которой он играл и которая была постарше его; она уже теперь была настоящей красавицей – с пышными тёмно-русыми волосами и большими чёрными глазами. – Она ведь придёт, да, бабушка?
– Придёт, придёт, – говорила бабушка, чтобы успокоить внука. – Ты не жди, она сама знает, когда ей прийти. И не беспокойся из-за неё. Я тебе ещё много сказок расскажу…
Каждый вечер он слушал новую сказку или быль, но Золушку не забыл. Дядья даже поддразнивали его из-за этого. Они чинили избушку Анны Степановны, перекрывали крышу и, бывало, кричали:
– Филька, вон твоя Золушка идёт!
И он, счастливый, выбегал со двора, но её нигде не было. Расстроенный, с покрасневшими глазами, он возвращался к бабушке, и Анна Степановна ругала сыновей-шутников, что опять довели малыша до слёз.
Потом случилась загадочная история, о которой Филя позже, летом 1940 года, написал в дневнике:
«Сорок лет назад мои бабушка с дедушкой поженились. Народа на свадьбе было много. Понятно, что чужого человека среди родни, друзей, знакомых было трудно заметить, да и не до этого было. Но всё же моя бабушка зорким оком углядела среди гостей женщину средних лет в тёмном платье и белом платочке – та сидела поодаль от неё, ни с кем не общалась, а просто сидела опустив голову. И бабушка спросила у моего деда: «Кто это?» – и кивнула в её сторону. Он пригляделся и тоже не узнал её. А потом разговорился с другом и забыл про ту гостью. После свадьбы бабушка долго думала, кто же это могла быть, спрашивала про неё у тех, кто был на застолье, но её никто не знал, даже баба Дуся, которая тоже приметила её. И они стали постепенно забывать про неё.
Прошло несколько лет. У бабушки и дедушки родилось четверо детей. Однажды Миша – мой дядя – заболел, у него был жар, и долго его не могли сбить. Той ночью кто-то негромко постучал в окно. Бабушка не спала; она выглянула в окно и испугалась: на неё с улицы смотрела та женщина в белом платке. Баба Аня тут же в ужасе метнулась к деду, разбудила его. Он вооружился на всякий случай кочергой, вышел на улицу, но там уже никого не было. Его удивило то, что на месте, где стояла женщина, не было следов – ведь земля была мягкая. Мои мама и тётя с дядьями были испуганы, но на следующее утро жар у Миши прошёл, и он совершенно выздоровел.
Гостья появлялась ещё раз – уже когда я был маленький. Мы с бабой Дусей были дома вдвоём. Моя прабабушка шила мне рубашку, я пытался ей помочь, а тут она что-то в окне увидела, напугалась, положила вышивку и на кровать легла спиной к окошку, меня рядом положила, обняла. Я услышал, как скрипнула калитка, и мне любопытно стало, кто же это пришёл, и я попытался вскочить, но баба Дуся сказала: «Лежи спокойно». Так мы лежали какое-то время, пока не пришла баба Аня…
Только сейчас бабушка рассказала мне о той странной женщине; больше она к ней не являлась. Остаётся только гадать, кто же это такая…»
***
Это случилось, когда Фильке было два с половиной года. Ясным летним днём он игрался во дворе, скакал на игрушечной лошадке, потом побежал играть с ребятами – и возле калитки замер: перед ним стоял старик с длинной бородой, в тёмном пальто и строгом костюме. Филька удивлённо оглядывал его, пока из дома не вышли мама и бабушка. Ему помнилось, как старик прижимал его к себе, целовал, называл «сынком», как подарил игрушечный деревянный самолётик. Потом они с мамой и бабушкой прошли в летнюю кухню, а Филька, оставшись во дворе, долго прислушивался к их разговору…
Профессор Леонид Константинович поздно спохватился – однажды он кое-как вспомнил ту ночь и понял, что та девушка могла забеременеть. На время поисков он почти поселился в Луганске и многих опросил, прежде чем её найти. Теперь же он, как порядочный человек, стал звать её замуж. Она пообещала подумать, обратилась к матери, но Анна Степановна оставила вопрос на её усмотрение.
А Леонид Константинович уже долгие годы мечтал, чтобы у него была семья, чтобы в его пустой квартире зазвучал детский голосок… А теперь оказалось, что у него есть сын – такой маленький, хорошенький, весёлый… И это было великим счастьем для старика.
3. Москва
Долго думала Маша, и Фильку тоже спрашивала: «Ты хочешь, чтобы у тебя был папа?» Хотя и понимала, что отец в любом случае будет приезжать к нему. Филька хотел – даже мечтал об отце: почти у всех ребятишек, с которыми он играл, были отцы, и он спрашивал у матери, где его папа, но она молчала или переводила разговор на другую тему.
Согласившись на предложение Леонида Константиновича, она выбрала надёжный, но не совсем счастливый жизненный путь – никаких чувств к отцу Фильки у неё не было, она жила с ним только ради сына.
Москва встретила их шумно, суетно, как и всех, кто приезжал сюда, и было им первое время чуждо, непривычно… Квартира профессора была такой огромной, что Маша первое время боялась, что кто-нибудь заблудится – или Филька, или она сама… И ещё здесь сновали незнакомые люди – слуги Леонида Константиновича: горничная, повар, личный шофёр, экономка и другие. Маша ещё раньше поняла, что он живёт на широкую ногу. К тому же у него была ещё роскошная дача в Подмосковье.
Прошлая жизнь его была большой тайной, он не любил об этом рассказывать, и даже Филька, с которым отец был особенно откровенен, мало что знал об этом. Знал только, что он был несколько раз женат, что у него было трое сыновей, двое из них погибли, один умер своей смертью. Это, конечно, тревожило Фильку, особенно потом, когда он подрос и стал задумываться: а кто же такой, собственно, его отец?
Да, о личной жизни отец не распространялся, но о своей научной деятельности мог говорить часами. Он потерял счёт своим научным работам, исследованиям, экспедициям, а наград за научные достижения и открытия у него было что звёзд на небе. Он преподавал историю в нескольких крупнейших вузах Москвы и был очень уважаемым и почитаемым человеком.
Здесь же, в столице, жил его брат Лукьян – такой же белобородый старик, работавший в редакции «Правды», правда, в штате он не числился. Он любил племянника и каждый раз приносил ему какой-нибудь гостинец – то пряников, то конфет. Да и вообще он был очень добрым и отзывчивым человеком.
С дядей Филя в детские годы исходил немало улиц Москвы – тот каждые выходные брал его с собой на прогулку. Город нравился Фильке в любое время года: весной природа расцветала, в лужах отражалось высокое синее небо, пахло сиренью; летом было тепло и улицы, по которым гуляли дядя с племянником, были окутаны зеленью деревьев и кустарников; осенью был красивый листопад, и листья были разного цвета – жёлтые, оранжевые, красные; зима была сказочной – деревья в снегу стояли будто нарисованные, а на бульварах были очень длинные ледяные дорожки – катки. В то время автомобилей было ещё не так много, по дорогам ездили извозчики. Асфальтированные дороги были только в центре города.
Интересны были рассказы дяди Лукьяна о Москве – в них проходила вся история города: как он был основан Юрием Долгоруким несколько веков назад, как рос и развивался, как много раз восставал из руин и пепелища… Потом речь шла уже о близких по времени событиях – о Декабрьском восстании 1905 года, о Революции 1917 года… Как-то раз дядя рассказывал о пожаре Москвы во время Отечественной войны 1812 года, о том, как здесь хозяйничали солдаты Наполеона.
– А почему Москву оставили им? – спросил Филька.
– Кутузов и другие военачальники отступили, чтобы потом перейти в наступление, – ответил дядя Лукьян. – Они собирали войска, чтобы потом выгнать врага из России, и выгоняли не только наши воины, но и партизаны, которых было очень много. Знаешь, малыш, ни одна освободительная война для русских не была лёгкой, но в конечном счёте они побеждали. Таков наш народ.
На рынке, где была страшная толкучка, дядя Лукьян покупал у лоточников конфеты или крендельки для племянника. А когда им попадался мороженщик, дядя вёл Фильку к нему, зная, что тот любит сливочное и фруктовое мороженое.
Их радушно принимал в свои объятия Арбат, где цвели деревья, ездили новые автомобили, прокладывалась первая ветка метро… Они ходили в Парк культуры и отдыха; Фильке особенно запомнилась «Комната смеха», где они смотрелись в кривые зеркала: сам он становился круглым как шар, а дядю Лукьяна перекашивало так, что оба смеялись до колик в животе. Потом оба бродили по аллеям и тропинкам Нескучного сада, и дядя рассказывал что-нибудь о себе – больше о своей работе; он был вдовцом и жил один. Как-то раз Филя услышал от него рассказ о похоронах Ленина: тот день запомнился дяде огромными толпами (люди приезжали из других городов), бесконечной очередью на Лубянскую площадь; магазины были закрыты, трамваи не ходили. Позже Филя был в Мавзолее с товарищами и видел вождя; тогда к нему тоже была длинная очередь.
***
Став женой Леонида Константиновича, Маша оставила прежнюю фамилию себе и сыну. Она в те годы сильно изменилась внешне: следуя моде, она стала красить губы и брови, завивать причёску в парикмахерской; если раньше на ней была простенькая одежда, то теперь она ходила в хорошем цветастом платье, в туфельках на низком каблуке, носила шляпку. И виделась сыну красивой… но не настоящей. Настоящая, прежняя мама была совсем другой – естественной и простой.
Хобби Леонида Константиновича было создание моделей летательных аппаратов, он был знаком с великим изобретателем Циолковским, жившим в Калуге, навещал его, и Филька даже однажды ездил к нему с отцом. Константин Эдуардович выдвинул идею заселения космического пространства с помощью орбитальных станций, распространения жизни во Вселенной, он писал о транспорте будущего – ракетах, и позже Филя стал его большим поклонником и попытался развить его идеи в своих сочинениях.
Отца навещали друзья со своими детьми и внуками, и Филька с удовольствием играл с ребятами, он был рад этим визитам. Он любил танцевать под патефон. Ещё Филька смешно пересказывал сказки и очень веселил гостей. Позже они все вместе – взрослые с детьми – стали ходить в открывшийся кукольный театр Образцова, где показывали «Кошкин дом», «По щучьему велению», «Волшебную лампу Аладдина» и другие спектакли.
Нежность, любовь к ближнему, сочувствие вытеснили в Фильке все плохие качества. В нём не было отцовской гордыни, пафосности, не было материнской строгости и хладнокровия, он был приветлив, открыт, доверчив к людям. Также не было в нём жадности, скупости – он охотно делился своими игрушками в детском саду, где нашёл новых друзей – ребята сразу потянулись к нему. В то же время он тонко чувствовал людей, видел их настоящую натуру. В детсаду он начал заступаться за слабых, это закрепилось за ним навсегда. Если при нём случалась драка или ссора, он всегда примирял противников, и делал это с такой добротой и мягкостью, что они тут же остывали и вскоре забывали обиды.
Дома у отца жил старый кот Морфей, большой и с макушки до пяток белый. Он много спал; бывало, устраивался у Фильки на коленях, и тот подолгу сидел на диване не шелохнувшись и делал родителям знаки, чтобы не шумели. А потом, когда Морфей просыпался, он гладил его, и тот довольно урчал. Однажды кот куда-то пропал, а потом отец нашёл его за диваном мёртвым. Любимец отца и Фили прожил больше пятнадцати лет. Филька тогда плакал, заливался слезами, и родители долго не могли его успокоить…
***
Кроме появления таинственной женщины в платке, в Филькиной жизни были и другие необъяснимые случаи, даже ужасные. Так, в детстве случилось событие, которое отец позже отрицал, говоря, что всё это Фильке приснилось, но тот был уверен, что всё это случилось наяву – он помнил себя с пелёнок.
Однажды – Фильке тогда было три с половиной года – к отцу пришёл дядя Лукьян. Обычно, если к отцу кто-то приходил, он плотно закрывал дверь в свой кабинет и там беседовал с визитёром. Но в этот раз он, видимо, подумал, что Маша взяла Фильку с собой в магазин – а тот на самом деле остался дома, да ещё и спрятался за креслом в кабинете отца.
– Я не могу больше молчать, – сказал дядя Лукьян. – Всё-таки выходит, что я заодно с тобой. Ты знаешь такое слово – «совесть»? Я ночи не сплю, а ты… ты… У тебя на руках кровь твоего внука и ещё двоих человек – и ты живёшь спокойно, как ни в чём не бывало…
– Замолчи! – прикрикнул Леонид Константинович. – Совестливый нашёлся! Во-первых, они сами захотели совершить полёт, а во-вторых, я их предупреждал…
– Ты чудовище… – плачущим голосом ответил дядя Лукьян.
– Молчи, понял? Молчи! – зло сказал отец Фили. – Иначе я про тебя тоже кое-что расскажу людям…
После этого они долго молчали, потом ещё о чём-то говорили – Филька не запомнил. Он остался незамеченным – вылез, когда они уже ушли. Об этом разговоре он через какое-то время забыл, занятый множеством других вещей, но гораздо позже, когда ему было четырнадцать лет, всё это всплыло в его памяти…
4. Дом на набережной
Время шло, Филька рос, развивался, и вот он уже был без пяти минут школьником. Грамоте и письму его обучили рано, и в шесть лет он читал уже не букварь, а рассказы и сказки детских писателей. У Леонида Константиновича была огромная библиотека, в ней была собрана художественная и научная литература со всего света, и отец постоянно пополнял её.
Филя интересовался животным и растительным миром, явлениями природы, часто ходил по пятам за отцом с вопросами: «где?», «куда?», «когда?», «почему?», «зачем?» и т. д.
Увидев в нём большие способности, отец сказал: «Он будет великим человеком». Надо сказать, Филька был действительно очень развит для своих лет. «Kein Zweifel, er ist ein Wunderkind!» («Без сомнения, он вундеркинд!»), – сказал про него один из гостей отца, немецкий учёный.
Отец стал дальше развивать его навыки и способности – как умственные, так и физические. Подробно и обстоятельно отвечал на его вопросы, порой прочитывал целую лекцию. Читал ему художественную и научную литературу, причём выбирал наиболее поучительные произведения. Так, настольными книгами Фили с дошкольных лет стали «Библия для детей» А. Н. Соколова, «История России в рассказах для детей» А. О. Ишимовой и «Что рассказывали греки и римляне о своих богах и героях» Н. А. Куна. Также отец приучал его к труду, прививал ему интерес к спорту.
Филька участвовал в детских спектаклях в садике. Любил рисовать; один из его ранних рисунков – любимая Золушка, девочка с тёмными волосами, заплетёнными в косички, с перепачканными сажей щеками. Этот рисунок он потом привёз бабушке, и «портрет» Золушки много лет провисел на стене её избушки.
Он всё делал аккуратно: ел, умывался, пользовался чистым платком. Отец с самого начала обучил его этикету, хорошим манерам, и Филька не мог его ослушаться. Что в нём нравилось людям, кроме его доброты и весёлости, – это хорошее воспитание: он был вежливым, тактичным, не мог даже ненароком никого обидеть, и вообще он сам по себе был таким человеком, что на него нельзя было обидеться. Друзья Фили вспоминали, что при входе в дом он всегда придерживал дверь, пропуская вперёд женщин, детей, пожилых людей, а при выходе из трамвая мог подать руку какой-нибудь бабушке, видя, что ей трудно, да и вообще при случае помогал пожилым людям.
***
В конце 1931 года состоялся переезд семьи из одной роскошной квартиры в другую – Леонид Константинович в числе видных учёных переселялся в новый Дом на Берсеневской набережной.
В 1918 году советское правительство переехало из Петрограда в Москву. Свободного жилья было мало; политическую верхушку поселили в Кремле, а чиновников помельче расселили в гостиницы и особняки, которые сразу же стали Домами Советов. Но всё равно была нехватка жилплощади – тогда и решили построить новый дом для сотрудников ЦИК и СНК. Архитектором этого дома был Борис Иофан.
Это был не просто жилой дом, а целый городок в одном здании – более 500 квартир, столовая, магазин, клуб, кинотеатр, библиотека, детский сад и ясли, парикмахерская, механическая прачечная и другие помещения. Строительство продолжалось четыре года.
В этот дом была заселена главным образом советская элита: важные политики, учёные, герои Гражданской войны и соцтруда, советские писатели и т. д. Здесь жили сын и дочь Сталина, родственники его жены, Куйбышев, Жуков, Тухачевский, Хрущёв, Берия и многие другие.
Квартиры были украшены художественной росписью на потолках – пейзажами, цветами, фруктами, а также фресками, которые делали живописцы-реставраторы из Эрмитажа, и Филька любил перед сном любоваться красивыми узорами. В квартирах были газовые плиты, сантехника, телефон, светильники; горячая вода шла от теплоцентрали. Квартира Леонида Константиновича состояла из прихожей, гостиной (где спал ночью Филька), рабочего кабинета, библиотеки, спальни, комнаты для прислуги, кухни. На всей мебели были наклеены бирки инвентарных номеров. Жильцы при въезде подписывали акт приёмки, в котором учитывались все вещи.
В доме был лифт, которым заведовал вахтёр; наверх жильцы поднимались с сопровождающим, а вниз шли пешком или стучали вахтёру по металлической двери шахты, чтобы он поднялся к ним.
Подружившись с мальчишками из этого дома, Филька много гулял и играл с ними. В столовой выдавались комплексные завтраки, обеды и ужины, сухие пайки. В кинотеатре перед сеансом можно было послушать джазовый оркестр, певцов Утёсова и Шульженко. Когда была длинная очередь за билетами, мальчишки поджигали плёнку и бросали её в толпу; она дымилась, люди разбегались, и кто-нибудь из ребят подходил к кассе за билетом. Однажды мальчики встретили во дворе… пингвинов, которых привёз откуда-то один академик; теперь он выводил их на прогулку, и дети вскоре подружились с новыми, необычными жильцами дома.
Корпуса дома группировались вокруг трёх дворов. Во дворах были сделаны газоны с фонтанами, здесь были синие ели – такие же, как на Красной площади. Тут бегали дети, гуляли мамы и няни с малышами. Филька с самого начала здоровался со всеми, кого встречал, и этим расположил к себе не только детвору, но и взрослых, и некоторые спрашивали: чей же это светленький мальчик? А другие отвечали, мол, Филька, сын профессора. И, когда он уже пошёл в школу, бабушки с его двора спрашивали каждый день, какие отметки он получил, а мать Хрущёва, Ксения Ивановна, любила угостить его чем-нибудь сладеньким и пожелать доброго здоровьица. Иногда видел Филька здесь знаменитого шахтёра Стаханова, который в окружении весёлой толпы наигрывал что-нибудь на гармошке.
На первом и втором этажах в коммунальных квартирах жил обслуживающий персонал в большом количестве.
С переездом в новый дом Леонид Константинович купил детекторный радиоприёмник. Такие приёмники слушали в наушниках. В корпус был вмонтирован кристалл, и, чтобы поймать радиостанцию, в него надо было потыкать привязанной на проводе ручкой с иглой. Это было одной из самых интересных детских забав Фильки. Поймав нужную станцию, он радовался и кричал об этом на всю квартиру.
5. «Сталинский лицей»
В сентябре 1932 года, когда Фильке не было ещё семи лет, отец отдал его в образцовую школу №25, располагавшуюся в Старопименовском переулке, между площадями Пушкина и Маяковского.
С тех пор, как в эту школу пришла дочь Сталина Светлана, школьные учителя и другие работники, ученики и их родители оказались под строгим наблюдением вождя и партийной верхушки. В этой школе стали учиться дети известных политиков, учёных, актёров. И её прозвали «Сталинским лицеем» – наподобие Царскосельского лицея, где учились дети дворян.
Школа была сильно перегружена, поэтому занятия проходили в две-три смены. В первом классе Филька учился в последнюю смену и домой возвращался поздно. Он не любил ездить на машине с водителем и сам бежал на автобус. А родители не любили такие его прогулки – потому, что его галоши или ботинки часто промокали. Ему давали другую обувь, мать ругала его за то, что он опять не обходит лужи. В младших классах он носил в школу сменную обувь в мешке.
Директор школы Нина Иосафовна Гроза была женщиной властной и строгой, Филька про себя прозвал её «командиршей». Леонид Константинович часто приходил в школу и подолгу беседовал с ней. Он и дядя Лукьян оказывали школе материальную помощь, и ещё много кто помогал школе: родители других учеников (в том числе и сам Сталин), райком партии, газета «Известия» и т. д. Хватка у Нины Иосафовны была железной, всё для школы она доставала сама, обивая пороги разных учреждений.
Но вот к середине 1930-х годов трудности миновали. В трёхэтажном (два крыла имели по четыре этажа) здании школы училось около пятисот ребят, занятия теперь шли в одну смену, у каждого класса была своя аудитория, были специальные кабинеты – химии, физики, труда и т. д.
Председателем школьного родительского комитета была Полина Сергеевна Жемчужина, жена Молотова. Теперь школа имела большое влияние, с ней дружили и помогали ей многие солидные организации и знаменитые люди, выдающиеся деятели культуры и искусства.
Учителя в школе были пожилые или почти пожилые. Оценки ставили по справедливости, невзирая на знатное происхождение. Так, своими требованиями и увещеваниями отец заставил Фильку не получать обычных четвёрок – только пятёрки, а уж о четвёрке в четверти и разговора быть не могло. Все девять классов Филька был отличником и не охладел к учёбе даже тогда, когда вместе с матерью уехал от отца.
«Его отец был профессором, он хотел отдать сына в МГУ, следил за его успеваемостью в школе, – рассказывал Василий Иванович. – У брата было много общественных нагрузок и разных кружков, отец расписал его дни по минутам…»
Действительно, в гостиной у Леонида Константиновича висел план, в котором было указано, где Филя должен был находиться и что делать в данную минуту. Кроме того, отец велел ему завести ежедневник и писать в нём задания на день: выучить такую-то теорему, сходить в такой-то кружок, написать заметку для стенгазеты и т. д. Филька ходил в кружки по математике, немецкому языку, труду; в кружке труда его обучили плотничать и столярничать, и он в будущем мастерил скворечники и какие-нибудь другие полезные вещи – шкатулки, подставки, ложки – и всё это дарил бабушке, родителям, друзьям; а если что-нибудь ломалось дома, то мог починить сам.
В девять лет он стал вести личный дневник, делая на протяжении шести лет, как правило, по одной короткой записи в день, но, бывало, здесь появлялись и целые истории – обычно во время каникул. Исписав несколько тетрадок, он потом сшил их вместе.
Фильке нельзя было прогуливать уроки: отец строго следил за его посещаемостью. Но вот как-то два товарища подговорили его убежать и прокатиться с ними на трамвае. Погода была тёплая, ясная, друзья ехали с ветерком, весело общались, разглядывая магазины, рынки, особняки, пробегавшие за окошком. Трамвай трезвонил, тормозил, пропускал людей и ехал дальше. Мальчики сошли на Тверском бульваре, где был памятник Пушкину; здесь в палатках и лотках продавались дешёвые книги, и ребята иногда что-нибудь выбирали себе. Они были в музее «Зоологическом», видели скелеты динозавров, мамонтов и других животных.
После той прогулки у Фили был серьёзный разговор с отцом…
– Какой пример ты подаёшь другим ребятам? Ты ведь пионер, староста класса – и такое вытворяешь… Чтобы это было в последний раз, слышишь?
– Ты меня ещё на горох поставь, – ответил Филька.
– Ты слышишь, что он говорит?.. – обратился отец к матери и схватился за сердце; Мария Фёдоровна бросилась к нему, усадила его в кресло и дала успокоительное. – Мне стыдно за тебя, Филя… Ты портишь репутацию нашей семьи. Если ты об отце не думаешь, то о матери подумай, о себе, в конце концов!
«Началось…» – подумал Филька и вышел из комнаты.
Посреди ночи Мария Фёдоровна проснулась, вышла из спальни и увидела сына – тот сидел в кресле, задумавшись о чём-то, и глаза у него были красные. Он искал поддержки, сочувствия, поэтому бросился к маме.
– Я устал, устал от всего этого – от придирок отца, от его требований непомерных… Зачем мы вообще сюда приехали?
– Ну-ка хватит! – неожиданно резко сказала мать. – Тяжело ему… А другим что, легко? Распустил нюни… Если бы не отец, ты бы сейчас свиней пас, а не учился в первой школе страны!
…Он остался один, совершенно один: сидел в гостиной, погасив лампу, уткнувшись в подушку, и даже плакать не хотелось – на сердце было пусто. Мать была теперь не такой, как раньше. Куда делась её доброта, ласка, привязанность к сыну? Она ни на шаг не отходила от отца, заботилась о нём, старалась угодить, рассказывала ему что-нибудь весёлое – а с сыном не могла даже поговорить по-человечески… И, что самое страшное, ничего не скрывала от отца, рассказывала ему даже о Филькиных проступках, шалостях. В эти минуты ему так не хватало любимой бабушки, которая всегда могла приласкать его, обнять, поцеловать…
«Филя… Филенька…» – позвал кто-то из темноты.
«Кто это? – прошептал он. – Мама, ты?»
«Нет, нет… Филя, не плачь…»
Он почувствовал чьё-то прикосновение, чьи-то мягкие волосы коснулись его скулы, и девочка прижалась щекой к его щеке.
«Филя, ведь я с тобой… Не плачь…»
Нежность охватила его всего; он сидел едва дыша и ничему уже не удивлялся – впервые ему было так хорошо… Неизвестно, сколько продолжалось такое радостное забвение, но вдруг он понял, что девочка куда-то исчезла. А он даже не знал, как позвать её… И в ту же минуту проснулся. За окном занимался рассвет.
Филя присел на диване и больше в то утро не уснул – всё думал о той девочке из сна. Кто она? Откуда она взялась?.. Этот сон был настолько явственным, что неприятные разговоры с отцом и матерью почти забылись, и в школу он отправился в хорошем настроении.
6. Преподаватели и их ученики
Школу №25 стали посещать педагоги других учебных заведений, и ребята уже привыкли к присутствию посторонних людей на уроках. Среди гостей было много иностранцев: школьный коллектив поддерживал дружественные связи с 25 странами, в том числе с Австралией. Многие старшеклассники изучали эсперанто – искусственный международный язык, придуманный в конце минувшего столетия.
«Какие прекрасные дети, счастливые и жадные до знаний!» – сказал про учеников этой школы американский педагог Дж. Каунтс.
Другой американский педагог Дж. Гордон писал:
«Меня захватила жизнерадостная атмосфера в школе. Дети глубоко интересуются учёбой. Хорошо ощущается прочная связь школы с их домашней жизнью…»
«Некоторые считают меня слишком добрым, – писал заведующий учёбной частью Александр Семёнович Толстов, – я этого не отрицаю, я люблю наших учеников. Когда я устаю, когда падаю духом, я спешу в мой любимый класс. Я смотрю на жизнерадостных ребят и вижу их интеллигентные лица. Стоит мне немного с ними пообщаться, как я прихожу в себя, по-хорошему расслабляюсь и снова могу работать».
Учителя были требовательны, спрашивали строго, но Филя ничуть их не боялся: отец каждый вечер досконально проверял сделанные им домашние задания и выученный материал и сам был строже всех учителей. Со всеми преподавателями у Фильки были прекрасные отношения, но с самой большой теплотой он вспоминал троих учителей.
Юлий Осипович Гурвиц, классный руководитель Фили, математик, был человеком добродушным, отзывчивым и в меру требовательным. Стараясь вызвать у ребят интерес к математике, он организовал математический кружок у себя дома. Филя и его товарищи решали сложные арифметические задачи, слушали лекции учителя, пили с ним чай. Потом он водил их на математические олимпиады – так Филька впервые побывал в стенах Московского государственного университета, куда отец собирался отправить его после школы, и ему самому теперь очень хотелось поступить туда и там грызть гранит науки.
Пётр Константинович Холмогорцев, историк, объяснял предмет очень вдохновенно. Филька подолгу беседовал с ним на переменах, дискутировал на интересные темы, показывал исторические произведения, которые сам писал.
«Филипп написал пять больших повестей и ещё много рассказов, – рассказывал его дядя Михаил Фёдорович. – В основном произведения посвящены событиям советского времени – Гражданской войне, коллективизации и индустриализации, советскому обществу тридцатых годов. Иногда он обращался к более давней истории – например, эпохе Великих географических открытий или правлению Петра I. Несколько его рассказов посвящены народам Древнего мира…»
И, наконец, Ефим Михайлович, преподаватель физкультуры, добрый и простой человек. Филька любил вспоминать, как учитель выправлял его осанку (он сильно сутулился), как ребята ходили с ним на лыжах по снежным равнинам за городом…
В школе мальчики кучковались вместе, а после занятий разбивались на пары и шли учить уроки: Лёва Булганин с Вадиком Ивановым; Филька с Володей Андреевым; два Юры, которых прозвали Большой и Маленький…
Лёва был не слишком прилежным учеником из-за своей лени и тяге к развлечениям. Он постоянно придумывал какие-нибудь необычные происшествия и с друзьями расследовал их: так, одного из товарищей, Кузьмина, обвинили в том, что он не ходит в школу сам, а посылает вместо себя двойников, а Фильке досталось за то, что он якобы спрятал клад в своём дворе; все эти события ребята расследовали с такой серьёзностью, словно они имели место быть на самом деле.
Лучший друг Лёвы – Вадик – был всё время под надзором своей тётки, которая заглядывала в школу очень часто, провожала и встречала мальчика, и разве что не сидела у него на уроках. Про неё и своего отца Филька говорил: «Два сапога пара», ведь Леонид Константинович тоже не упускал случая навестить сына и расспросить учителей о его успеваемости и поведении.
Володя, закадычный друг Фильки, тоже отличник, был рассудительным пареньком. Они вместе исходили немало московских улиц, беседуя о чём придётся, и их взгляды на события и вещи всегда были близки; Володя любил поговорить о материальной стороне жизни и достатке, любил пофилософствовать. Он жил с матерью и старшей сестрой, Филька иногда засиживался у него, оставался ночевать. А бывало, родители Фили и прислуга уезжали на выходные на загородную дачу, и он приводил к себе Володю и соседа Валю Смирнова, мальчики располагались в гостиной и могли сколько угодно читать книги, играть в карты и толковать о чём-нибудь перед сном.
Два Юры были неразлучными друзьями. У Юры Маленького ребята собирались на праздники – ёлка, дни рождения и т. д. Играли в жмурки и прятки, а когда подросли – в покер на фишки и флирт.
В классе учились иностранцы – дети заграничных политиков, большинство из них были испанцы, на родине которых шла гражданская война, и теперь туда были отправлены из СССР военные специалисты и лётчики. Филька быстро подружился с испанскими ребятами, даже не понимая их языка. Общаясь с ними жестами, рисунками, слушая их разговоры друг с другом, он стал потихоньку понимать испанский язык. И однажды отец обнаружил на его письменном столике новую тетрадку, в которой были записаны простейшие испанские фразы и кое-что из испанской грамматики.
– Филя, по-моему, ты рано взялся за этот язык, – сказал Леонид Константинович. – Тебе надо сначала выучить немецкий язык – тот, что идёт у вас по программе, потом – английский язык… Ты ведь ещё взялся за эсперанто…
– А я буду одновременно их изучать, – ответил Филька. – Ты знаешь, учить испанский язык – одно удовольствие! С тех пор, как я его услышал, меня тянет снова и снова послушать разговоры на этом языке – как прекрасную музыку! А ещё неплохо бы выучить латынь…
– Куда ты так торопишься!.. – засмеялся профессор. – У тебя вся жизнь впереди, выучишь. Не торопись. Ты знаешь, сколькими языками я успел овладеть за свою жизнь? Со всеми гостями, которые приезжали ко мне и приезжают к вам в школу из стран Европы, Азии, Африки, Америки, говорю без запинки.
Испанцы подарили Фильке пилотку-«испанку»; в таких пилотках тогда ходили многие советские ребята. Но Филя надевал её нечасто, он ходил обычно в кепке или беретке, а «испанка» хранилась в его столике как память о той дружбе.
При всей любви и уважении к окружающим Филя старался не угодничать ни перед кем; он мог не соглашаться и даже спорить с родителями, учителями, товарищами, но всё равно все любили его за естественную доброту и мягкость, за незлобивость; он учился на одни пятёрки и вёл общественную работу в школе не в угоду отцу – он верил, что всё это развивает его ум и коммуникативные навыки.
***
Вместе с товарищами и учителями, в сопровождении отца и дяди Лукьяна Филька ходил на первомайские и октябрьские демонстрации.
На Красной площади сначала проходил военный парад: шли солдаты, офицеры, ехали танки; в небе проносились самолёты – бомбардировщики и истребители, проплывал дирижабль. Затем площадь заполнялась толпами народа, все шли колоннами, несли портреты, знамёна, цветы, воздушные шары. Филька и его товарищи были все нарядные – в пионерской форме, с красными галстуками. Они с трепетом разглядывали членов Политбюро – Сталина, Калинина, Молотова, Ворошилова и других, приветствовали каждого из них криком «Ура!», и у Фили от волнения щемило в груди.
Потом ребята отправлялись гулять по улицам города, и всюду были весёлые лица людей, флаги и плакаты; по радиорупорам на крышах передавали празничные песни. А вечером весь город был в огнях, в иллюминациях; люди смеялись, пели песни. На улице Горького в витринах вывесили проекты будущих зданий Москвы, и мальчишки подолгу не отходили от них, любовались, обсуждали; в те минуты радость переполняла сердце Фили, и ему хотелось обнять всех товарищей сразу. И особенно сильно хотелось жить.
7. Заветная мечта
По свидетельствам Марии Фёдоровны, всего в школьные годы Филя прочёл около трёхсот художественных и научных книг, не считая учебников.
Любимые книги Филя читал в свободное от учёбы и прочих дел время, которого оставалось совсем мало, но, бывало, успевал прочитать книгу за неделю, если она была не очень большая. По ночам он наведывался в отцовскую библиотеку, а наутро мать заставала его спящим сидя на диване или в кресле, в обнимку с книгой.
Филька прочитал большинство произведений русских классиков – А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого и других – те, что были в школьной программе; освоил некоторые зарубежные произведения. Ему нравились романы Ремарка «На Западном фронте без перемен» и «Три товарища», причём последнее он читал в оригинале – на немецком языке. Он очень любил приключенческие книги – произведения Дж. Свифта о Гулливере, «Робинзона Крузо» Д. Дефо, «Остров сокровищ» Р. Л. Стивенсона, повести М. Твена о Томе Сойере и Гекльберри Финне. Но самым любимым его иностранным автором был Жюль Верн, произведения которого он читал запоем. Среди современных произведений ему полюбились «Как закалялась сталь» Н. А. Островского и «Поднятая целина» М. А. Шолохова. К девятому классу он добрался до фундаментальных трудов историков – начал осваивать «Историю» Геродота, «Историю государства Российского» Н. М. Карамзина, стал читать роман-эпопею о Рюриковичах, который очень давно написал его отец.
В дневнике Филька делился своим восторгом от книг княгини Людмилы Шаховской, взятых в библиотеке отца – то были романы о жизни древних греков, римлян, галлов, карфагенян и других народов.
***
С Валькой Смирновым они познакомились давно – ещё когда только переехали в Дом на набережной. Его отец был партийным деятелем, мать работала преподавателем в вузе.
Валька стал закадычным другом потому, что с ним можно было не просто вести себя естественно – можно было подурачиться, сказать какую-нибудь глупость, и он не будет смотреть на тебя как на дурака; Валька был своим человеком. С ним были связаны и самые радостные, и самые тревожные воспоминания из отроческих лет. Он увлекался литературой, в школе был редактором стенгазеты, писал стихи и рассказы. Смуглый, в очках, с задумчивым и одновременно неловким выражением лица, он виделся другу чудаковатым, да и себя Филька считал таким же.
Когда Валька бывал у Фильки, тот давал ему с собой книги, какие он захочет, и часто они читали что-нибудь вместе – по выходным, когда было свободное время и когда родители Фильки были на даче. Встретившись вечером в субботу, мальчики выбирали книги по вкусу, располагались на кресле и диване в гостиной и проваливались в чтение, потеряв счёт времени… Иногда они отрывались от книг – подумают о чём-нибудь, посмотрят друг на друга и снова уткнутся в манящие к себе страницы… И так хорошо, так тихо кругом…
А глубокой ночью, когда они «просыпались» от чтения, Филька заваривал чай другу и себе, и они обсуждали прочитанные произведения до самого рассвета, и, бывало, так и засыпали сидя…
В воскресный день друзья, по обыкновению, шли в кино – на какую-нибудь комедию, приключенческий фильм или фантастику. Бывало, что фильм оказывался очень смешным, или они вспоминали какую-нибудь шутку – и оба начинали давиться от смеха, а другие зрители косились на них…
– Ну что, пойдём в кино? – спрашивал Филька, когда они просыпались воскресным утром.
– Да ну, не хочу, – говорил Валька. – Мы снова будем хохотать над чем-нибудь, люди скажут: «Опять этих шутов пригнали!» А вообще… почему бы не пойти!
Мальчики умывались, завтракали и бежали в «Ударник». Друзья посмотрели фильмы «Весёлые ребята», «Семеро смелых», «Лётчики», «Космический рейс», «Дети капитана Гранта», «Новый Гулливер» и многие другие. Самым любимым для Фильки стал фильм «Космический рейс», после которого у него появилась главная мечта в жизни – побывать на Луне. Этот фильм был создан при консультации Циолковского, который сделал для этой картины 30 чертежей ракетоплана. Он не дожил до премьеры фильма; Леонид Константинович не так давно ездил на его похороны…
Это был немой фильм с титрами. Действие происходит в ближайшем будущем – в 1946 году. Первые опыты по подготовке полёта на Луну проходят неудачно: запущенный в космос кролик погибает, а вылетевшая следом за ним кошка бесследно пропадает. Но вот на ракетоплане «Иосиф Сталин» на Луну отправляется академик Павел Иванович Седых, с ним – ассистент его коллеги Марина и юный изобретатель Андрюша Орлов. Они успешно садятся на Луну, совершают прогулку по ней и благополучно возвращаются на Землю, привезя с собой найденную ими кошку со второй ракеты.
Когда мальчики шли домой с этого фильма, Валя заметил, что глаза у Фильки просто горят от восторга – так он был вдохновлён этой картиной.
– Нет, нет, люди не будут запускать в космос животных – сами полетят вперёд, – говорил он. – Ох, я теперь ни о чём другом не могу думать, кроме как о полёте на Луну…
– А может, ты и полетишь тогда в космос, – сказал Валя и этим ещё больше подогрел желание Фильки, которое стало перерастать в большую мечту…
После просмотра этой картины Филя прочитал все произведения Циолковского, которые смог найти: «Космическая философия», «Будущее Земли и человечества», «Жизнь в межзвёздной среде», «На чуждых планетах», «Первобытная космогония», «На Луне». Многого не понимал – в силу юного возраста, но пытался узнать из словарей и других научных книг значение незнакомых слов… Ходил в планетарий, где смотрел на восход солнца, метеоритные дожди, движение комет, полёты ракет. И помнилось ему, как Циолковский, указывая Леониду Константиновичу на маленького Филю, говорил: «Вот его поколение и полетит к звёздам…»
«Он с детства мечтал слетать на Луну, – вспоминал дядя Фили Михаил Фёдорович. – Всё время говорил, что построит корабль и полетит туда. Даже составил план полёта на Луну. Он там всё рассчитал: и расстояние, и массу корабля, и гравитацию…»
Позже, через четверть века, мама и бабушка Фили увидели после полёта Гагарина в космос его фотографию и были удивлены их внешним сходством, да и улыбка Юрия Алексеевича передавала такую же доброту, радушие, простоту, какая была у Фили. Это уже не говоря о том, что Гагарин всё-таки побывал в космосе…
Не ограничиваясь представлениями о первом полёте на Луну, Филя часто размышлял о том, как земляне освоят естественный спутник их планеты и появятся уже пассажирские межпланетные корабли. Эта фантазия отразилась в рассказе «Полёт на Луну»; в той тетради, где он был написан, автор нарисовал большой космический корабль с цифрой «1967».
8. Рассказ «Полёт на Луну»
«Как только я узнал, что продаются последние, августовские билеты на Луну, то сломя голову побежал в бюро в надежде купить билет, пока их все не разобрали.
В назначенный день я прибыл на стартовую площадку. Ракета возвышалась над домами, она была похожа на дирижабль. Стали сходиться другие пассажиры. Рядом со мной сел худой старичок с палочкой и задремал. Дети играли в прятки. Я достал из портфеля книгу «Космическая философия» и стал её читать. Через полчаса площадка наполнилась людьми – летели многие, от мала до велика.
Наконец по громкоговорителю всех пригласили занять места в ракете, и мы все заторопились к ней, стали подниматься по лестнице. Поднявшись вверх на лифте и пройдя по узкому коридору, я остановился у входа в отсек №329 – здесь я должен буду лететь.
В ракете было полно всяких помещений: кабина пилота, кухня, детская комната, туалеты на каждом этаже и даже кинотеатр.
Расположившись на нижней полке, я стал наблюдать за проходящими мимо отсека пассажирами. В отсек зашёл старичок с палочкой, которого я видел накануне. Он сунул свои узелки и сумки под свою полку и сел. Потом достал газету и стал её читать.
Я вышел из отсека и стал прогуливаться по коридору. Всего в ракете было восемь этажей, если не считать пилотской кабины. В огромный иллюминатор я увидел, что пассажиры всё ещё шли к ракете, и удивился, как же их много может поместиться в одной ракете. Наконец последний пассажир вошёл в ракету, железная дверь сама закрылась, послышалось гудение двигателя. По громкоговорителю загремел голос капитана:
– Внимание! Космический корабль «Ориенто» через пять минут отправляется в рейс Земля – Луна. Просим всех пассажиров занять свои места и застегнуться ремнями, потому что иногда будет возникать невесомость. Счастливого пути!
Я поспешил занять своё место и стал смотреть в иллюминатор. На нашем боку ракеты находилось два иллюминатора, они были распределены на множество отсеков и этажей ракеты, так что на наш отсек приходился лишь маленький кусочек гигантского иллюминатора. Металл, из которого делали ракету, был подобран самый прочный, стекло было очень толстым и крепким, и это понятно: ведь в открытом космическом пространстве на ракету могла налететь какая-нибудь комета и разбить её вдребезги.
Двигатель гудел всё громче. Я пристегнулся ремнём, и началось какое-то ощущение сильного давления, меня немыслимо тянуло вниз, было ощущение тошноты. Затем всё сменилось невесомостью, но я был прочно пристёгнут ремнём. Зато старичок, который сидел напротив меня и дремал, неожиданно подскочил, будто его кто-то толкнул, и быстро взвился под потолок. Все вещи в отсеке взлетели – сумки, портфели, бутылки и прочее. Старичок кружил под потолком, вскрикивал от удивления и боязно оглядывался по сторонам. В воздухе оказался и мой портфель, и я рванулся к нему, но ремень не пустил меня. Старичок налетел на свою сумку; произошла отдача, сумка полетела вниз, а старик – вверх. Стукнувшись об потолок, он полетел вниз и столкнулся с моим портфелем. Отшвырнув его в сторону, старик продолжал парить в воздухе; я попытался освободиться от ремня, но забыл, как он отстёгивается. Старичок, потеряв терпение, стал барахтаться в воздухе, в отчаянии махать руками и ногами. Неожиданно невесомость пропала, и старичок упал на пол. Тут же упали все вещи. Я отстегнул ремень, помог дедушке подняться.
Время было обеденное, и я побежал на кухню, где уже собралось много народа. Все стояли в очереди за едой, и я поспешно встал в эту очередь. Подойдя к окошечку, в котором выдавали еду, я попросил борщ и гречневую кашу и не спеша направился к свободному столику.
Хорошо пообедав, я вернулся в свой отсек, с целью хорошо выспаться и отдохнуть перед большим путешествием по Луне. Старик мирно спал на своей полке. Я тоже прилёг и стал думать о своём путешествии. Странно, лечу один, без семьи – и не боюсь, и пока не так одиноко. Меня тянет к приключениям на чужой земле, на чужой планете…
Полёт продолжался около семи часов, ракета летела со скоростью пятнадцать километров в секунду, но в космосе такая огромная скорость не ощущается и не чувствуется. В полёте, когда пристально глядишь в иллюминатор, видишь, что Луна увеличивается, увеличивается… А Солнце и звёзды остаются таких же размеров.
Ракета стала входить в пределы лунной атмосферы и постепенно снизила скорость. Луна, теперь уже огромная, нависла над нами, но ракета обернулась к ней хвостовой частью и стала снижаться. Внизу был настоящий лунный город.
– Дорогие пассажиры! – сказал капитан по громкоговорителю. – Мы подлетаем к лунному городу Сенисьента. Пока есть время, соберите все вещи и спускайтесь на первый этаж ракеты. Надеемся, что полёт вам понравился.
И в ответ на это все захлопали в ладоши.
Вы никогда не летали на космическом корабле? Советую слетать: нигде вы больше не увидите такого необычного неба, кроме как из его иллюминатора…»
1937 г.
9. «Комната с тайнами»
Так получилось, что Филька приезжал к бабушке не каждые каникулы, да и то гостил у неё недолго: каждый год его за отличную учёбу награждали разными путёвками, либо родители отправляли его в пионерлагерь или брали с собой на подмосковную дачу.
Ему нравилось ездить в поездах: прохлада, ветерок, красивые пейзажи, убаюкивающий стук колёс, новые знакомства… В поездках он то и дело с кем-нибудь знакомился, у него появлялись новые друзья, он получал письма и поздравительные открытки из разных городов, всегда отвечал на них и сам не забывал написать старым и новым друзьям.
Дача у отца была старая, здесь была старинная мебель и ковры, целый склад утиля из прошлого века. Дом состоял из зала, двух спален, рабочего кабинета, большой кухни и веранды. Здесь, на свежем воздухе, отец любил писать свои научные труды.
Дачный кабинет отца с самого начала представлял интерес для Фильки: отец всегда запирал его на ключ и позволял другим находиться там только в присутствии его самого, никогда ничего не объясняя даже жене и сыну. И это было странно, ведь кабинет был самым обычным: большой письменный стол с удобным креслом возле окна, шкаф и комод; на столе было чисто, убрано, если и были какие-то бумаги, то они лежали аккуратной стопочкой на краю стола. Этот кабинет Филька окрестил «комнатой с тайнами».
Первое время его не особенно интересовал этот кабинет – он проводил время в тенистом саду, где росли яблоки и груши, вишня и клубника, или в беседке, окружённой зарослями спелого винограда, или в сосновом лесу, что был совсем рядом: там он с соседскими ребятишками играл в героев Гражданской войны – Чапаева, Махно, Фрунзе и других; вместе они бегали к тихой и прозрачной речке, и там Филька, изображавший Чапаева, однажды едва не утонул на самом деле. А по вечерам они с отцом любили выпить чаю на террасе и поговорить о чём-нибудь, и Филе в такие минуты не верилось, что у отца могут быть какие-то секреты от него и от матери.
Но со временем он всё пристальнее стал смотреть на запертую дверь этого кабинета, и всё чаще у него возникало желание пробраться в кабинет и узнать, что же там скрывает его отец от посторонних… Даже городской кабинет отца не был так «засекречен», как этот… Вообще жизнь отца по-прежнему оставалась большой тайной и для него, и для Марии Фёдоровны, и даже – Филипп был в этом уверен – для дяди Лукьяна… Но Филя и виду не подавал, что ему это интересно, и отец был спокоен.