Год 1918-й. Исцеление огнем

Часть 73

5 марта 1918 года, час пополудни, Одесса, Приморская улица, примерно в километре от Воронцовского дворца, бывшей резиденции генерал-губернатора, а ныне Центрального исполнительного комитета Одесской Советской Республики

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Недоделки в мире восемнадцатого года я начал исправлять с пропущенного мною при прошлом заходе бывшего подполковника русской армии Михаила Муравьёва. Тогда времени было в обрез, так что до этого персонажа у нас просто не дошли руки, и теперь предстоит исправить эту недоработку. За месяц с небольшим, когда этот сорвавшийся с цепи авантюрист находился вне нашего контроля, ему удалось развернуться по полной программе. Его бандиты предали потоку и разорению Кременчуг, Екатеринослав (Днепропетровск), Кривой Рог, Елисаветрад (Кировоград), Николаев и, наконец, Одессу. Тут, в Южной Пальмире, примерно неделю назад этот безумный деятель провозгласил независимую от Петрограда Одесскую Советскую Республику, главой которой назначил самого себя.

Одесса, кстати, была Муравьёву местом хорошо знакомым. Как доложила энергооболочка, он с июля пятнадцатого года и по май семнадцатого, после тяжелого ранения в боях в окрестностях Кракова и излечения в госпитале, проходил службу ротным командиром во второй Одесской школе подготовки прапорщиков пехоты. Далее, на первом съезде фронтовиков Юго-Западного фронта (г. Каменец-Подольский) Муравьёв выступил с предложением создавать в русской армии особые добровольческие ударные части. Временное правительство эту инициативу заметило и перевело ее автора в Петроград. Там этот деятель возглавил оргбюро Всероссийского центрального комитета для вербовки волонтёров в ударные части, одновременно занимая должность председателя Центрального исполкома по формированию революционной армии из добровольцев тыла для продолжения войны с Германией. На этом поприще Муравьёву удалось сформировать до ста «батальонов смерти» и несколько женских ударных батальонов. Эта деятельность была высоко оценена мосье Керенским: он назначил перспективного кадра начальником охраны Временного правительства и произвел его в подполковники.

Но, едва дело для главноуговаривающего и компании запахло жареным, неугомонный авантюрист разорвал дальнейшие отношения с Временным правительством и примкнул к левым эсерам, готовившимся брать власть в союзе с большевиками. Впрочем, формально в партию левых эсеров он так и не вступил, партийной дисциплине не подчинялся, и все свои дальнейшие выкрутасы производил исключительно по собственному желанию. Сразу после Октябрьской революции он обратился к Ленину и Свердлову с предложением своих услуг, и те назначили его уполномоченным по борьбе с погромом винных лавок. Еще через два дня Муравьёв стал членом штаба Петроградского Военно-Революционного Комитета, а потом каждый следующий день получал все более высокие должности. С двадцать восьмого октября (здесь и далее – по старому стилю) он становится начальником обороны Петрограда, двадцать девятого октября назначен главнокомандующим войсками Петроградского военного округа, с тридцатого октября командовал войсками, действовавшими против войск Керенского – Краснова.

Закончилась эта карьера так же неожиданно, как и началась. Уже восьмого ноября Муравьёв сложил свои полномочия в связи с тем, что партия левых эсеров отозвала своих представителей из органов власти, что было вызвано отказом Ленина от формирования однородного социалистического правительства.

Впрочем, гениальный авантюрист оставался в забвении всего-то чуть меньше месяца. Когда на Дону пышным цветом зацвела махровая Калединщина, Совет Народных Комиссаров РСФСР образовал Южный революционный фронт по борьбе с контрреволюцией и назначил его главнокомандующим левого эсера Антонова-Овсеенко, а уже тот подтянул Михаила Муравьёва на должность своего начальника штаба. Когда советские войска вступили в Харьков, где была провозглашена Украинская Советская Республика, Антонов-Овсеенко выделил Украину в отдельное направление, командовать которым назначил своего начальника штаба. А дальше началось такое, что Джеку-Потрошителю оставалось лишь нервно курить за сараем. При взятии Полтавы шестого января Муравьёв приказал без суда расстрелять девяносто восемь офицеров и юнкеров эвакуированного туда в пятнадцатом году Виленского юнкерского училища.

Далее Муравьёв должен был двигаться на Киев, где в Основном Потоке он оторвался по полной программе, при почти полном отсутствии сопротивления уничтожив несколько тысяч «классовых врагов». Но в этом мире Киев еще третьего января взяла дивизия генерала Неверовского, установив там самые правильные революционные порядки, из-за чего Муравьёв двинулся на Кременчуг, где его и застало известие о покушении на Ленина и окончательном разрыве альянса левых эсеров и большевиков. Впрочем, его, как и Антонова-Овсеенко, и раньше пытались отозвать в Петроград для разборок в стиле «кто есть кто», но, видимо, этот авантюрист своим звериным чутьем понял, что ничем хорошим это для него не кончится, и закусил удила. Далее был месяц зигзагообразных метаний по Южной Украине, наполненный безудержными грабежами и бессудными расстрелами, и закончился тот кровавый путь в Одессе провозглашением Одесской Советской Республики без большевиков и комиссаров.

И тут же случился безудержный грабеж местных буржуазных элементов, куда же без него. Сначала – контрибуция в десять миллионов рублей, а когда собрать удалось только два миллиона, то последовало всеобщее изъятие ценностей и денежных средств, даже если предназначались на выплату зарплаты рабочим. Единственное положительное отличие от Основного Потока заключается только в том, что к данному моменту Муравьёв полностью оторвался от центральных властей в Петрограде, проклиная их во все корки, а это значит, что его грязные похождения уже не пачкают светлый облик Советской власти.

Дальше на запад от Одесской республики имеет место Румынское королевство, под натиском австро-венгров и болгар потерявшее две трети собственных территорий, но не утратившее аппетита к чужим землям. В настоящий момент потомки цыган, то есть римлян, заключили перемирие с Центральными державами, вполне, как им казалось, удачно прикарманили Бессарабию, а теперь им хотелось Одессы. Муравьёв с цыганами воевал, и довольно успешно, нанеся им несколько поражений и выбив за линию Днестра. Австро-венгры в этом мире на российскую территорию не лезут, поэтому господин авантюрист-бонапартист гонял прирожденных конокрадов по Бессарабии как хотел. Румынская армия оказалась настолько никчемной, что ее смогло драть и в хвост и в гриву полубандитское формирование численностью в несколько тысяч штыков. Вопрос у муравьёвских башибузуков уже было встал о Кишиневе, и тамошняя буржуазия по этому поводу уже пребывала в превеликой панике.

Но второго марта, неожиданно для всех сторонних наблюдателей, дивизия Неверовского сеялась с позиций в Киеве, передав их полностью сформированному корпусу Красной гвардии под командованием прапорщика Силы Мищенко. А потом герои Бородина сели в эшелоны, и в сопровождении уполномоченных от центральных петроградских властей двинулись в южном направлении, на Одессу. По ходу движения части моей армии ликвидировали на станциях и городках вдоль железнодорожного пути бандитов разной степени отмороженности, осевших там в послереволюционное время, после чего товарищи из Центра имели возможность установить в тех местах самую правильную советскую власть. В дальнейшем, по прибытии на театр военных действий, это соединение должно развернуться фронтом на запад против Румынии. На данный момент я просто не знаю, выгоню ли я много понимающих о себе мамалыжников за линию Прута, и на том закончу разбор полетов, или полностью ликвидирую их никчемное цыганское государство.

Пока Неверовский по железной дороге двигался на юг, в мире сорок первого года в освобожденной Белостокской зоне формировалось еще одно соединение, командиром которого я назначил героя обороны Брестской крепости майора Гаврилова. Соединение формата бригада-дивизия является потолком этого человека как по харизме, так и по тактическим талантам. Бойцы и командный состав в этом соединении обкатаны не только несколькими первыми днями войны, но и достаточно упорным и вязким сражением за белостокскую освобожденную зону. Оно, это сражение, идет своим чередом, но, кажется, основной накал боев уже спал. Германское командование сгоряча укусило моего ядовитого железного ежика широко открытым ртом, будто это было мягкое соединение РККА с низкой боеготовностью, и теперь от изумления не может вымолвить и слова. Потери зашкаливают, а результат откровенно нулевой. Никакого сравнения с ситуацией месячной давности, когда красноармейцы-окруженцы мелкими группами бродили по лесам голодные, почти без патронов и без связи с командованием, а доблестные дойче зольдатены охотились на них как на кроликов.

Сейчас ничего подобного нет и в помине. Составные части моей армии хорошо вооружены, снабжены боеприпасами и продовольствием, а управление ими осуществляется через горизонтальные и вертикальные связи внутри Воинского Единства. Оборона вязкая и упругая как смола, а подразделения, проходящие обучение по программе егерской подготовки, углубляются далеко во вражеский тыл и наносят жалящие удары на коммуникациях, чему способствуют образцы вооружения из семьдесят шестого года, первым делом начавшие поступать именно на вооружение войск зафронтовой армии генерала Карбышева. РПГ-2 и РПО «Рысь» производят неизгладимое впечатление как на советских бойцов, так и на их германских оппонентов. Четыре литра огнесмеси, влетевшие под тент забитого пехотой армейского грузовика, для бойцов и командиров, побывавших в германских лагерях для военнопленных, подобны эффекту пролитого на душу бальзама. Такое же впечатление производит случай, когда крепколобый «Штуг», который из «сорокапятки» можно подбить только в упор, вдруг встает замертво, а потом взрывается, словив под маску пушки реактивную кумулятивную гранату.

Неплохое впечатление на бойцов производит и единый пулемет Калашникова. Он и полегче пехотного «дегтяря» (без примкнутой коробки у ПК и диска у ДП), и прицельная дальность у него больше, и металлическую ленту после боя набивать патронами легче, чем диск. Впрочем, к имевшимся в наличии пехотным пулеметам Дегтярева оттуда же, из семьдесят шестого года, прибыли приемники для ленточного питания, которые при необходимости устанавливают вместо диска. Поступили на вооружение зафронтовой армии и пистолеты-пулеметы Судаева. С автоматическим оружием ближнего боя в Красной Армии на данный момент откровенно плохо: пистолет-пулемет Дегтярева был выпущен весьма ограниченной серией для НКВД и погранвойск, а массовое производство знаменитого ППШ еще не начиналось, поэтому ППС-43 восприняли на ура.

Бригада майора Гаврилова состояла из шести отдельных батальонов, способных действовать как автономно, так и во взаимодействии с соседями и под общим руководством. В состав батальона входили четыре пеших стрелковых роты, одна мотострелковая рота на БТР-152 (девять машин), одна танковая рота на ПТ-76 (тоже девять машин) и один кавалерийский эскадрон, считающийся разведывательным. Посмотришь взглядом командира нашего времени – вроде бы ничего особенного; а для восемнадцатого года это крутизна невероятная, даже в сравнении с куда более упорядоченными временами «до без царя».

Раздав в стрелковые подразделения по два единых пулемета Калашникова на отделение, я понял, что потребности в огневом поражении на дальней дистанции закрыты полностью, поэтому нет необходимости вооружать остальных бойцов трехлинейными винтовками, и в то же время следует значительно нарастить огневую мощь на коротких дистанциях.

Так появилась структура стрелкового отделения из восьми бойцов и одного сержанта, при двух пулеметах, одной снайперской винтовке, одном гранатомете или РПО, а также шести ППС-43, предназначенных для вторых номеров пулеметчиков, снайперов и пары гранатометчиков, а также для командира отделения. Кавалерийские подразделения вооружены аналогично стрелковым, только у них вместо обозных телег (германские трофеи) для перевозки необходимых припасов имелись вьючные лошади монгольской породы. По своему опыту знаю, что кавалерия со своими четырьмя копытами с легкостью пройдет там, куда на колесах даже не сунешься.

К тому времени, когда бригада Гаврилова была сформирована и получила приказ к выступлению, Неверовский, двигавшийся в своих эшелонах без особой спешки, с остановками у каждого столба (но все-таки в несколько раз быстрее пешего марша), успел прибыть на узловую станцию Рауховка, что всего в семидесяти пяти километров от Одессы. Местный левоэсеровский ревком мои бородинцы привели к общему знаменателю, то есть повесили, с тем же равнодушным спокойствием, что и разных самостийных атаманов Грицианов Таврических. Не должны жить те люди, что не подчиняются центральным властям в Петрограде. И оказать сопротивление подразделениям героев Бородина местные бабуины не имели никакой возможности, потому что впереди головного эшелона двигался бронепоезд «Красный Арсенал», до расслабления прямой кишки пугая разную неискушенную публику жерлами трехдюймовых орудий в башнях и угловатой тяжестью броневагонов.

Еще третьего числа Муравьёв догадался, что Неверовский, снявшись с пункта временной дислокации в Киеве, идет на юг как раз по его душу – и запаниковал, начав отзывать части подчиненной ему «армии» с фронта против румын на защиту Одессы. А может, и не на защиту, а чтобы в порядке отступить на Николаев – Херсон и далее в Крым, где ныне тоже творился ужасный бардак, а потому имелась возможность организовать еще одну революционную республику, значительно лучше пригодную к обороне, чем Одесса. Но в Рауховке эшелоны дивизии Неверовского остановились и приступили к выгрузке и формированию походных колонн. В задачу героев Бородина входило выпроваживание с российской земли изрядно загостившихся любителей мамалыги, которые весьма приободрились после того, как их оставили в покое муравьёвские башибузуки. Порядок же в Одессе-маме станут наводить бойцы майора Гаврилова: как раз у них имеется вполне сформировавшееся восприятие правильной советской власти.

И вот бригада майора Гаврилова по шести дорогам (а их там ровно столько) через порталы побатальонно входит в Одессу со всех четырех, то есть трех, сторон потому что с четвертой стороны у этого города Черное море. Разведчики отдали своих лошадок коноводам и теперь идут пешком, внимательно оглядываясь по сторонам. Чуть позади них, лязгая гусеницами по брусчатке, внушая трепет случайным наблюдателям, углом вперед движется взвод танков ПТ-76, за которым шуршат шинами БТР-152, и только позади них в походных колоннах движется пехота. И все это осенено трепещущими на сыром черноморском ветру алыми знаменами. Не обломки былого мира идут, сами не знающие, кто они теперь есть, не хохлы-самостийщики, не бандиты какие-нибудь, и не румыны, а представители законной советской власти. И вместе со мной тут, на БТРе, оборудованном как командирская машина – представляющий эту самую власть товарищ Михаил Фрунзе, о котором у меня сложилось очень хорошее впечатление как об очень человечном человеке, военном гении просто самородке из народа. Также при мне Нестор Махно, куда же без него, и его верная сподвижница Мария Никифорова, заделавшаяся поклонницей нашей Ники-Кобры. Неплохие оказались люди при ближайшем рассмотрении, могут пригодиться в какой-нибудь непредвиденной ситуации.

Из окон на это представление настороженно смотрят встревоженные горожане. После двух недель господства в их городе безумных революционных бабуинов им бы сейчас и румыны с австро-венграми показались освободителями. В Основном Потоке так и было. Местных обывателей пугают красные знамена, и в то же время обнадеживает подтянутый молодцеватый вид моих бойцов, их однообразная, а не кто во что горазд, экипировка. Кроме того, им внушает почтение количество и однообразие бронетехники (у местной Красной Гвардии и контрреволюционеров она обычно с бору по сосенке), а также обилие явно автоматического оружия, также никому пока не известного в этом мире. Уж пулемет Калашникова, с примкнутой патронной коробкой и свисающим с другой стороны кончиком ленты, ни с чем не перепутаешь.

И примерно те же чувства, но с обратным знаком, испытывают муравьёвские боевики. Дотянулся, мол, проклятый Сталин из далекого Петрограда железной рукой, прислал жестоких опричников лить революционную кровушку – и деваться теперь некуда, загнали тут, в этой Одессе, как крыс в угол, так что ни туда, ни сюда. Тут надо сказать, что прямое железнодорожное сообщение Одессы с Николаевом вдоль берега Черного моря отсутствует, добираться нужно все через ту же станцию Рауховка, которую нынче оседлал численно превосходящий противник как минимум при одном бронепоезде. А воевать сподвижники Муравьёва предпочитали против врага, который в два-три раза уступает им числом, дезорганизован, тугодумен и растерян. А тут без вариантов: еще на подходе раскатают из пушек, которых у сталинских опричников как у дурака махорки, потом покрошат из пулеметов и добьют штыковым ударом.

Так что стянуть своих башибузуков в Одессу Муравьёв смог, а дальше – никуда. Надо вылезать из вагонов и топать пешком по раскисшим от дождей проселкам в сторону Николаева. Для армии, привыкшей молниеносно перемещаться по железным дорогам в соответствии с выдуманной самим Муравьёвым тактикой «эшелонной войны» сие выглядит как изощренная форма самоубийства. Тут если не каждый первый, то каждый второй воспринимает эту «армию» как сборище грабителей и беспредельщиков, а потому сопротивляться ее пешему маршу будут все, и в первую очередь местные отряды самообороны, организованные вернувшимися по хатам фронтовиками. Какого-то определенного политического окраса эти отряды не имеют, и по ходу смуты ситуативно присоединяются к той стороне, какая, как им кажется, защищает их селянские интересы. Сейчас, после Третьего Съезда Советов – это большевики, признавшие фактический передел земли на местах и до поры до времени оставившие село в покое. А вот левые эсеры, которые хотели все у всех отнять и начать делить заново при своем участии, сейчас местным гречкосеям лютые враги, поэтому и стрелять в них будут из-под каждого куста и из-за любой хаты.

Как доложила мне энергооболочка, в Основном Потоке примерно так и произошло, только вместо моих войск «армию» Муравьёва зажали в угол численно превосходящие австрийцы с румынами. Сам он, когда поражение стало уже очевидным, сбежал, и через некоторое время объявился в Москве, а его армия бесследно рассосалась, то есть самодемобилизовалась где-то на просторах юга Украины. Правда, некоторые источники говорят, что этого ценного кадра вызвали к себе Ленин и Троцкий, чтобы назначить его на новый и очень важный пост. Но все это вранье, потому что, сбежав из Одессы, он почти три месяца болтался без дела, и даже успел посидеть в ЧК по подозрению в связи с анархистами, пока по указанию Троцкого его не направили главнокомандующим на свежеобразовавшийся фронт борьбы с белочехами. А уже там этот авантюрист не удержался от участия в левоэсеровском мятеже, благополучно все просрал, и был застрелен при попытке ареста, притом, что его действия вызвали развал фронта и захват белыми Казани. Исправлять ситуацию за своим протеже тогда явился сам месье Троцкий… Впрочем, это была уже совсем другая история, потому что здесь ничего подобного и близко не намечается.

В силу всех этих причин подавляющая часть воинства Муравьёва воевать не хотела в принципе. Тем более что ходили про товарища Серегина, то есть про меня, такие слухи, что если начать упорствовать и огрызаться, то живым не уйдет ни один человек (как было с корниловцами, где те полегли все до единого), а если поднять руки и сдаться, то ничего особо страшного не произойдет. Мол, тех, кто попал в такую ситуацию по неразумию или волей обстоятельств, я особо сильно не караю и толпами не расстреливаю. Кроме того, значительная часть этой публики планировала, пока все не благоустроится, мирно перейти на нелегальное положение, а потом постараться незаметно покинуть Одессу, не привлекая лишнего внимания. Так что не успел самодельный русский Бонапарт оглянуться, как остался лишь при трехстах штыках наиболее преданных ему людей, а все остальные вдруг куда-то делись. И в этом его отличие от настоящего Наполеона, которого армия обожала до исступления, что и было главной причиной его побед в те времена, когда солдаты его противников воевали из-под палки.

Окопалась эта банда в бывшей генерал-губернаторской резиденции, иначе еще именуемой Воронцовским дворцом. Выстроено это здание было фактически на месте бывшей турецкой крепости Хаджибей и занимало господствующее положение над прибрежной полосой. В качестве последнего аргумента у Муравьёва в запасе имелись четыре трехдюймовых орудия: два из них располагались у фасадной части дворца и были обращены в сторону Приморского бульвара, а два других смотрели на Приморскую улицу, вдоль которой, по мнению непризнанного военного гения, и развернется наше наступление. Также, в качестве аргумента, для ближней самообороны в окнах второго этажа, обращенных на все четыре стороны, последние защитники Одесской республики выставили пулеметы «Максим».

Конечно, имея двенадцатикратное превосходство в трехдюймовых артиллерийских стволах, бронетехнику и хорошо подготовленных бойцов, я бы мог устроить правильный штурм дворца, изрядно расковыряв его артиллерийским огнем и с гарантией поубивав все непримиримых отморозков. Но так как при этом от шальных трехдюймовых снарядов и летающих повсюду пуль могло погибнуть изрядное количество мирных одесситов, я махнул на все рукой, открыл портал и вызвал под серые небеса этого мира находившийся в готовности «Каракурт» в полицейском обвесе. Боевики, укрепившиеся в отдельно стоящем здании – отличная цель для его парализующе-депрессионных излучателей. Один выстрел – и все кончено, при том, что никто даже не будет оцарапан.

5 марта 1918 года, два часа пополудни, Одесса, Приморский бульвар, Воронцовский дворец, бывшая резиденция генерал-губернатора, бывший ЦИК Одесской Советской Республики

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Когда из низко нависших серых облаков вынырнул «Каракурт», дал залп депрессионными излучателями и тут же скрылся обратно, то в первый момент никто ничего не понял. Невооруженным глазом депрессионное излучение в виде слабого фиолетового свечения можно наблюдать только ночью или в сумерках, а магическим зрением или Истинным Взглядом тут не наделен никто, кроме меня. И только легкое ощущение вдруг возникшей потусторонней жути, от которого на мгновение дыбом встали волосы, подсказывало, что в этом мире произошло что-то такое этакое… необычное.

– Ну что, Михаил Васильевич, – сказал я, – поехали вперед, посмотрим собственными глазами на героя сего дня.

– Что, уже, товарищ Серегин? – спросил этот советский гений-самородок, когда наш командирский БТР вместе со всей батальонной колонной тронулся с места.

Гонять по одесским улица мы не собирались, тем более в ситуации, когда за нами движется немоторизованная пехота, так что скорость соответствовала быстрому шагу идущего в ногу пехотного подразделения.

– Да, уже, товарищ Фрунзе, долго ли, когда есть соответствующие возможности, – ответил я. – Применение ударного бомбардировщика в обвесе из парализующе-депрессионных излучателей бывает незаменимо в том случае, когда при захвате укрепленного объекта требуется обойтись без лишнего кровопролития.

– А я и не знал, что вы, товарищ Серегин, так трепетно печетесь о никчемных жизнях разных врагов советской власти, – насмешливо скривив губы, произнес Фрунзе, глядя, как нас обгоняют конные разведчики, которым коноводы успели подать лошадей.

– Из всех врагов советской в этом здании меня интересует только сам гражданин Муравьёв, – парировал я, – ведь прежде чем покончить с этим человеком навсегда, его самого и ближайших подельников необходимо передать моей службе безопасности для самого тщательного допроса. Но и это еще не самое главное. Вокруг здания, которое нам предстояло штурмовать, расположен довольно крупный город, густо населенный непричастными ни к чему обывателями. И если мои артиллеристы приучены стрелять точно в цель, то противник намеревался разбрасывать свои шрапнели направо и налево, что привело бы к большому количеству жертв среди ни в чем не повинных некомбатантов. В Основном Потоке за гражданином Муравьёвым отмечались подобные грязные выходки, и я не исключаю их повторения.

– Ах вот оно что, товарищ Серегин, – усмехнулся Фрунзе, – тогда это совсем другое дело. Хотя некоторые товарищи назвали бы ваши действия излишней мягкотелостью по отношению к классовому врагу.

– Эти самые «некоторые товарищи», – с горечью ответил я, – и есть настоящие враги советской власти. Зато окружающие нас обыватели – врачи, учителя, юристы, офицеры, полицейские сыщики и даже мелкие лавочники с предпринимателями – являются составной частью великого русского народа, который я поклялся защищать. Хотите, я возьму вас за руку и отведу в мир на пятьдесят восемь лет вперед, где идейные сторонники мосье Троцкого, будто тараканы, пережившие по разным щелям эпоху товарища Сталина, начисто повывели мелкую и даже мельчайшую буржуазию, из-за чего вполне уже построенный социализм превратился в государственно монополистический капитализм. Мне, как уроженцу двадцать первого века, конечный итог этой деятельности известен заранее. Если ничего не менять, то пройдет не более пятнадцати лет, и народ, озверевший от тотального дефицита всего и вся, причем в мирное время, позволит совершить в стране буржуазную революцию, реставрировать капитализм и разделить созданную общим трудом всенародную собственность между кучкой беспринципных мерзавцев, составивших новую буржуазную власть. Не допустить этого – моя главная задача, поэтому любой перегиб влево следует считать не менее опасным, чем незаметный дрейф вправо.

– Не вижу связи между двумя эти утверждениями, – довольно резко сказал Фрунзе.

– Дрейф вправо, – пояснил я, – ведет к незаметной реставрации капитализма в ближайшей перспективе. Это то самое растворение в частнособственнических инстинктах, которое Советской России предрекают на Западе. Перегибы влево ликвидируют преимущества социализма, зачастую превращая их в недостатки, что создает накопительные условия для реставрации капитализма, только через вооруженный переворот и ниспровержение всех завоеваний. В моем прошлом от начала левацкого разворота до краха советской власти прошло ровно тридцать пять лет, на протяжении которых условия жизни внутри социалистической системы непрерывно ухудшались. Народ сам отдал все социальные достижения, лишь бы ему вернули кусок хлеба и возможность свободного выбора нужной вещи в магазине, а не «берите что дают», потому что в условиях неразворотливого госмонополизма нужных вещей выпускается совершенно недостаточно, а ненужных – избыточно.

– В общих чертах я вас понял, – хмыкнул мой собеседник, – и не могу сказать ни за, ни против, потому что самой ситуации ни в семьдесят шестом, ни в девяносто первом году еще не видел. А теперь, если можно, пример, чуть более близкий к нашему времени, когда никакого социализма мы пока не построили, только недавно взяли власть, и теперь лишь думаем, как взяться за это новое для нас дело.

– Ну хорошо, товарищ Фрунзе, ближе так ближе, – сказал я. – Возьмем, к примеру, левоэсеровский закон о социализации земли, который разом предполагал изъятие и передел всех земельных угодий, а также ликвидацию агропромышленных предприятий. В Основном Потоке, где вас, большевиков, некому было за уши оттягивать от этой ямы с кольями, такой закон на Третьем съезде Советов благополучно приняли, и уже к апрелю на российских просторах бабахнули первые казачьи и крестьянские мятежи, вызванные как раз земельным вопросом. Сначала контрреволюция подняла голову на юге, где пашут и сеют раньше всех прочих, а потом волной покатилась по центральной России. Если бы не это обстоятельство, корниловская авантюра так и осталась бы малозначимым эпизодом, даже без моего прямого вмешательства…

– Да, товарищи большевики, – сказал Махно, внимательно слушавший наш разговор, – такой закон, какой предлагали эти левые эсеры, непременно взбесил бы селянство и поднял бы его на борьбу против власти, отнявшей у них все. Нам только интересно, почему в том мире, из которого происходит товарищ Серегин, ваша власть не рухнула, погребенная под волной народного гнева, а, напротив, смогла укрепиться и вытеснить все другие революционные движения.

– Там, в моем прошлом, – сказал я, – большевики выиграли только в силу неразвитости капитализма в России, из-за чего буржуазия была вынуждена выступать против них в союзе с помещиками. А эти деятели, в тех местах, где им удалось свергнуть советскую власть, сразу же кинулись вешать и пороть непокорное мужицкое сословие за бесчинства при разделе помещичьих имений, чем опять толкнули его в объятия большевиков и их союзников. Вожди белого движения тоже по большей части происходили из помещичьего класса, как и поддержавшая их часть офицерского корпуса, а потому одобряли репрессии законных землевладельцев против возомнившего о себе быдла. И именно поэтому после всех неоднозначных колебаний мужики оказались скорее сторонниками большевиков, чем их противниками, записываясь в Красную Армию и поднимая в тылу у белых восстания. Дошло до того, что херр Колчак, поделавшийся вождем белого движения в Сибири, начал раздавать своим сторонникам… поместья, что и предопределило возникновение массового просовесткого партизанского движения у него в тылу. А будь противником большевиков капиталисты, как самостоятельный класс, не нуждающийся ни в каких подпорках, все пошло бы совсем иначе. Этим людям деревенские дела безразличны; с отдельными мужиками им дело иметь даже удобнее, чем с помещиками-латифундистами. Поэтому они, не моргнув глазом, признали бы стихийный предел земли, объявив при этом амнистию тем мужикам, кто с оружием в руках выступит против «красных». И вот тогда Советская Власть не продержалась бы и года. По крайней мере, об этот говорят вычисления моих социоинженеров…

Воцарилось молчание. Кто такие «социоинженеры», Фрунзе знал, а потому аргумент был полностью засчитан.

– Так что же, товарищ Маркс ошибался, когда писал, что обязательным условием для осуществления социалистической революции являются высокоразвитые капиталистические отношения? – спросил он через некоторое время, когда мы на малой скорости уже подъезжали к Военному спуску.

– Товарищ Ленин однажды изрек гениальную формулу: «Вчера было рано, а завтра будет поздно», – сказал я. – Этому правилу подчиняются не только условия для осуществления вооруженного восстания, но и фактически все политические процессы. Если бы капиталистические отношения были совсем не развиты, то вместо пролетарской революции у вас получился бы чистейший Пугачевский бунт. Если бы капиталистические отношения перешли в стадию империализма, то и ваша партия была бы невозможна как явление, и у буржуазии хватало бы и силы и политического опыта на то, чтобы не доводить положение до революционной ситуации и вооруженного восстания… А посему, раз уж вы оказались в нужном месте в нужное время, то постарайтесь не запятнать столь удачного обстоятельства разными провокационными телодвижениями. Дорога к светлому будущему узка и извилиста, и каждый раз, достигнув конца очередного этапа, необходимо делать разворот, вписываясь в створ новой задачи. Пока у нас нет самой правильной социальной теории, верно описывающей все явления, а имеется только изобилующий ошибками однобокий марксизм, то всеми этими делами придется заниматься наощупь, каждый раз пробуя почву перед решительным шагом.

– И какие же у нас сейчас этапы, товарищ Серегин, текущий и следующий? – перекрикивая шум мотора, спросил Фрунзе, когда БТР с натугой брал подъем на Сабанеевской улице, направляясь к памятнику Екатерины.

– Текущий этап, товарищ Фрунзе, – ответил я, также перекрикивая шум мотора, – это взять под контроль всю территорию бывшей Российской империи и установить на ней правильную Советскую власть. Надо сделать так, чтобы ни один местный деятель не мог перечить указаниям из Петрограда, иначе приедут люди товарища Дзержинского и оторвут голову. Желание достигнуть коммунизма самым коротким путем, за три дня или около того, и есть главная причина всех левацких перегибов, но таким путем желаемый коммунизм не приближается, а только удаляется. Впрочем, после того, как я отделил ваших леваков от магистрального русла революции, никто не имеет права показывать на вас пальцем и кричать, что вы хотите разрушить в России нормальный уклад жизни и уничтожить русский народ. Да и сами эти леваки объявили вас своими врагами, а это тоже стоит дорогого. И вот когда вы с этой задачей справитесь, наступит время для следующего этапа, выражающегося такими словами: ликвидация безграмотности, электрификация, индустриализация и коллективизация. Даже после совершения социалистической революции сама по себе культурная, промышленная и аграрная отсталость на территории бывшей Российской империи никуда не денется. Настоящим большевикам еще предстоит приложить немало усилий, чтобы гражданам Советской Страны жилось гораздо лучше, чем среднестатистическим обитателем Европ, а недавно темная и отсталая страна сделалась бы локомотивом промышленного развития, и светочем культуры, науки и просвещения. Но самое главное – сделать так, чтобы генералы буржуазных стран боялись бы в сторону Советской России даже смотреть, ибо сие чревато смертельными неприятностями. Вот это будет такая агитация за советскую власть, крыть которую мировой буржуазии будет нечем, ибо ее король окажется голым.

– А почему, товарищ Серегин вы все это говорите мне, а не товарищу Сталину? – пряча улыбку в усы, спросил Фрунзе, которому явно понравилась моя программа.

– А потому, товарищ Фрунзе, что товарищ Сталин все это знает, поскольку регулярно повышает в моих владениях свою квалификацию, – ответил я. – А вам я это говорю потому, что вы человек тоже не простой. Именно вы – один из будущих непосредственных соратников, можно сказать, правая рука Отца Народов, первый и лет на тридцать несменяемый наркомвоенмор Советского Союза. Это вам на руинах былого величия с нуля предстоит построить новую Красную Армию и довести ее до такого уровня боеспособности, чтобы, как я уже говорил, ни одна буржуазная тварь не посмела косо смотреть на нашу страну. А для этого нужны самая лучшая промышленность и наука, лучшие инженеры, конструкторы и рабочие, лучший командный состав, лучшие врачи и, самое главное, лучшие учителя, потому что именно они есть основа основ, на которой стоит мир. И все это вам придется проделать без подсказок со стороны, в режиме полностью самостоятельного полета, потому что не исключено, что к тому времени, когда вы выйдете на это этап, у меня и у самого забот будет полон рот на таких высоких уровнях Мироздания, что вам их будет сложно даже представить. Кстати, давайте вылезать, мы уже приехали. Остановка «Воронцовский дворец», конечная, автобус дальше не идет.

Когда мы с Фрунзе, Махно и мадмуазель Никифоровой выбрались из своего командирского БТРа, непосредственные окрестности дворца уже находились под контролем бойцов командира разведывательного эскадрона капитана Кузьмина. Это они сейчас в своем зимнем камуфляже расхаживают среди двух десятков бесчувственных тел в поношенной и неаккуратной форме старой армии без знаков различия, в художественном беспорядке валяющихся меж двух трехдюймовых орудий, скорчившись в позе эмбриона.

– Что это с ними, товарищ командующий? – спрашивает меня комэск, имея в виду находящихся без сознания подельников гражданина Муравьева.

– Депрессия у них, товарищ капитан, – сказал я, – часа на три, а может, и на четыре…

– Но как же такое может быть? – удивился Кузьмин. – Депрессия – это болезнь обычно барская, и страдают ей существа, тонкокожие до прозрачности, а тут такие отожранные хари простецкого происхождения, что на них можно пахать как на конях…

Действительно, муравьёвские боевики, несмотря на свой неаккуратный и потрепанный внешний вид, выглядели людьми упитанными и толстощекими. Было видно, что именно эти приближенные к главарю как минимум месяц-два ели сытно и пили пьяно, а Истинный Взгляд подсказывал, что они не испытывали недостатка и в женском обществе, не всегда добровольном. Будь здесь сейчас Кобра, эти бабуины не избежали бы немедленной травматической ампутации мужских причиндалов, с последующим развешиванием на фонарях… Ну а я спешить не буду – сперва разберусь, кто есть кто, и только потом повешу самых виновных, не устраивая цирковых представлений.

– Это, товарищ капитан, – сказал я, – не обычная депрессия, которой и в самом деле, как правило, страдают люди, которым нечего делать. Человеку, занятому производительным трудом, или бойцу на войне обычно не до депрессий. Эта депрессия искусственная, вызванная особой разновидностью оружия, которое применяется, когда противника обязательно надо брать живым или он угрожает убийством ни в чем не причастным гражданским, так что нужно сперва обездвижить всех, а потом отделять мух от котлет. На вашей войне я применил такое вооружение под Брестом, причем на самой минимальной мощности, после чего сделал подарок товарищу Сталину, заставив десять тысяч белокурых бестий голышом пробежаться по утренней Москве. В связи со всем вышеизложенным всех вражеских боевиков в окрестностях объекта и внутри него следует разоружить, связать, а находящихся под открытым небом занести в помещение. И только потом, когда эта публика придет в себя, мы будем разбираться, кто из них идейный сторонник эсеровщины, кого в эту банду прибило волной случайных обстоятельств, а кто банальный криминальный элемент, который пошел к Муравьёву ради того, чтобы грабить и насиловать. А потом каждому выйдет его персональное наказание…

– Все понятно, товарищ командующий, – козырнул капитан Кузьмин и отошел в сторону отдать указания своим бойцам, которые также с интересом прислушивались к этой политинформации – частью ушами, как обыкновенные люди, а частью на волне Воинского Единства.

Кстати, сам товарищ Кузьмин – преинтереснейший человек. В возрасте за сорок, плотно сбитый, будто круто замешанный ком глины, этот командир происходил из рядов старых буденновских кадров. Во время Гражданской войны он изрядно погусарствовавал в Первой конной армии, сначала рядовым бойцом, а потом и взводным командиром. В двадцать пятом году, перед демобилизацией, достиг должности командира эскадрона, что стало вершиной его карьеры. Потом пятнадцать лет трудился прорабом различных на стройках социализма. В сороковом году, когда военная гроза была уже на носу, Игоря Ильича призвали из запаса, аттестовали на капитана и послали на укрепления кадров кавалерии, в самую что ни на есть первую линию, в шестой казачий кавкорпус имени Сталина, опять же командиром эскадрона. На Отечественной войне с первого дня. Под немецкими бомбами участвовал в контрударе на Гродно. Потом, на третий день войны, случился приказ генерала армии Павлова войскам в Белостокском выступе с максимально возможной скоростью драпать в сторону Минска, за которым тут же последовало распоряжение командующего кавкорпусом генерал-майора Никитина распустить подчиненное ему соединение на мелкие группы, с советом каждому спасаться по способности. И тогда капитан Кузьмин, используя опыт командира времен Гражданской войны, принялся выводить остатки своего эскадрона к фронту. Но десятого июля, после двухнедельных мытарств по вражеским тылам, наш герой и три десятка его бойцов встретили в окрестностях Слуцка моих кавалеристок, вычесывавших германские тылы в поисках таких вот бедолаг-окруженцев.

Призыв товарищ Кузьмин услышал уже на второй день пребывания в Тридесятом царстве, и теперь, как и у всех моих Верных, его шашка ночью или в сумерках испускает едва заметный бело-голубой жемчужный свет. И еще одна немаловажная деталь: костяк нынешнего эскадрона – это его прежние бойцы, все те, с кем он выходил из окружения. Несмотря на то, что должность командира эскадрона является его служебным потолком, на своем уровне он будет незаменим, а следовательно, входит в состав того самого кадрового скелета, без которого не может существовать ни одна организационная структура. Надо будет потом поговорить и с товарищем Сталиным и с товарищем Фрунзе и с товарищем Брежневым о системе статусов, обозначающих рост уровня авторитета тех командиров и начальников, коих нет никакого смысла повышать в звании и должности. Тоже очень важное и нужное дело.

Гражданина Муравьёва мы нашли на втором этаже, в комнате с выступающим в сторону Приморской улицы выступом-эркером[1]. В момент, когда «Каракурт» ударил депрессионным излучением, он явно стоял у окна и разглядывал в бинокль мой авангард.

А рядом с главным авантюристом неожиданно обнаружилось знакомое лицо… Конечно же, это гражданин Карелин, собственной персоной. Ну что же, посмотрим, что данный исторический персонаж запоет, когда придет в себя. Предупреждал ведь я его не маяться дурью, и все оказалось не впрок. Теперь пусть пеняет на себя, ибо ни Бригитта Бергман, ни я не будем иметь к нему никакой жалости. А вот Дзержинскому и его людям работу по расследованию деятельности этого персонажа доверять ни в коем случае нельзя. К выходцам из дворянского сословия чекисты преувеличенно жестоки: в Основном Потоке Николая Гумилева расстреляли почти ни за что, как и многих офицеров, генералов и адмиралов. Зато по отношению к классово близким борцам с самодержавием, вместе с которыми будущие сотрудники Дзержинского не столь давно чалились по тюрьмам и каторгам, проявлялась такая же преувеличенная мягкость, что позволяло уходить от возмездия самым опасным врагам.

И тут же – еще один господин, явно приближенный к русскому недобонапарту и его политическому советнику. Я этого персонажа не знаю, но энергооболочка сообщила, что это может быть только предводитель одесских левых эсеров Арнаутов Василий Алексеевич. По национальности болгарин, сын офицера, родился в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, расстрелян по приговору «тройки» во время заметания «хвостов» в тридцать восьмом. Так вот, скажу я вам: восемнадцатый год ничуть не хуже тридцать восьмого. Если следствие покажет, что этот господин неисправим и непримирим, то пойдет он в тундростепи Каменного века вместе с другими такими же обормотами на вечное поселение. Теперь осталось только подождать, когда эта троица придет в себя, и поговорить.

5 марта 1918 года, около шести часов вечера, Одесса, Приморский бульвар, Воронцовский дворец, бывшая резиденция генерал-губернатора, бывший ЦИК Одесской Советской Республики, а ныне временная резиденция Специального Исполнительного Агента Творца Всего Сущего, Адепта Порядка, Божьего Бича, Защитника русских, сербов и болгар и прочее

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Воронцовский дворец в Одессе подходил мне под временную штаб-квартиру до момента завершения деятельности в мире восемнадцатого года не хуже любого другого объекта. Поэтому почти сразу же после завершения боевых действий я открыл портал в мир сорок первого года и впустил в свою будущую резиденцию техническую команду тылового обеспечения под начальством серой эйджел техник-лейтенанта Келен Диа. С тех пор, как в моем Воинском Единстве появились Верные-эйджел, я понял, что все вместе мы переходим на качественно новый технический уровень. До мира, предназначенного мне в качестве ленного владения, еще далеко, но мое Единство уже обретает облик еще одной Русской Галактической империи – даже большей, чем детище майора Шевцова. Ведь мой единомышленник-современник даже не догадывался о возможности перемещаться поперек мировых линий и не имел в своей команде лилиток-остроухих, деммок, уроженцев различных искусственных миров, а также людей, обладающих особыми способностями.

Кстати, механическое устройство для создания локального магического фона тоже доставили в Воронцовский дворец вместе со всем прочим оборудованием, и одним из первых подключили к компактному масс-конвертору, надежно упокоенному в подвале. С этого момента на этот мир можно оказывать не только грубые физические воздействия, но и осуществлять различные магические манипуляции. Примерно такой же уровень энергетической накачки однажды позволил нам проломить головой потолок и выскочить на незапланированный заранее уровень семьдесят шестого года. Скорейшее изменение ноосферы этого мира в сторону поддержки народом правильных большевиков для нас крайне желательно. И даже необходимое для этого заклинание уже имеется в наличии – в его роли выступит гимн Красной Гвардии из мира товарища Половцева. Даже без всякой магической накачки от мелодии и слов этого произведения мурашки бегут по коже. Но в этом деле есть два обстоятельства. Хором во время наложения заклинания на ноосферу должны петь уроженцы этого мира, уже уверовавшие в идею построения справедливого общества верой и правдой, иначе ничего не получится. Этих людей должно быть не меньше, но и не больше, чем требуется для успешности манифестации, потому что различных неожиданных инцидентов следует избегать. Как говорит дух учителя Колдуна из его камня, главное в магии – сделать только то, что ты хочешь, и ничего сверх того. По его мнению, в случае со «Священной войной» мы еще легко отделались по принципу «дуракам и дилетантам всегда везет». Все могло закончиться гораздо хуже.

Тем временем Михаил Васильевич Фрунзе с удивлением взирал на деловито снующих повсюду горхинь и рабочих остроухих в униформе технического состава, которые протягивали энергетические кабеля, развешивали на стенах светильники и расставляли конвекторные обогреватели. И в то же время первопризывные амазонки, прибывшие сюда в качестве моей личной охраны одновременно с технарями, убирали из оконных проемов громоздкие пулеметы «Максима», а также выкидывали из помещений разный хлам, оставшийся после муравьёвских бандитов, наводя повсюду суровый античный порядок. При этом девушки каким-то внутренним чутьем умудрялись не выкидывать единичные произведения искусства, сохранившиеся в этом здании со времен «до без царя», и относили их в так называемую «комнату манускриптов» на первом этаже.

– К высоким стандартам русской галактической цивилизации пятого уровня привыкнуть очень легко, – сказал я. – Вы глазом моргнуть не успеете, как перестанете представлять военное дело без участия темноэйджеловских тактиков, политические и социальные вопросы – без социоинженеров светлых эйджел, а медицину и экобиологию – без их же профессоров-консультантов…

– Постойте, – прервал меня Фрунзе, – а кто такие экобиологи? Никогда не слышал о подобной профессии.

– Это такие специалисты, – ответил я, – которые на только что терраформированных мирах комплектуют создаваемую экосистему различными живыми видами земного происхождения, чтобы она не впадала ни в популяционный бум, ни в массовые вымирания. Вы про нашествия саранчи когда-нибудь слышали? – (Фрунзе молча кивнул). – Так вот, это и есть разновидность локального популяционного бума, когда из-за слишком благоприятных условий один из видов чрезмерно размножается и стремится пожрать весь доступный пищевой ресурс. Вымирание случается в том случае, когда какой-то вид или даже группа видов не могут больше поддерживать свою численность из-за изменившихся в худшую сторону условий жизни, из-за чего уменьшается пищевой ресурс у других видов, которые из-за этого тоже начинают вымирать – и так по цепочке, вплоть до высших хищников. В приложении к населенным планетам, в том числе к нашей с вами родной Земле, экобилоги определяют пределы хозяйственной деятельности, чтобы она не вредила условиям жизни на планете и не уменьшала общий пищевой ресурс человеческой популяции. Если горнорудные и металлургические предприятия в цивилизациях космического уровня принято выносить за пределы обитаемых миров, чтобы они не отравляли все вокруг своими отходами, то продовольствие можно получить только на поверхности населенных планет. Но с этим тоже не все так просто. Например, если перестараться с внесением на поля химических удобрений, их излишек будет смыт дождями и талыми водами в близлежащие водоемы, где начнут чрезвычайно размножаться одноклеточные водоросли, что, в свою очередь, приведет к замору озерной и речной рыбы. Если злоупотребление удобрениями будет массовым, то это явление может захватить не только реки и озера, но и моря и океаны…

Фрунзе слушал меня очень внимательно, мотая информацию на пышный ус. Умный же человек, которому кружит голову приоткрывшаяся дверь в иные миры, но при этом понимающий, что жить и трудиться ему предстоит там, где он родился, ибо иначе невместно.

– Да, товарищ Серегин, – хмыкнул он, – воистину, век живи, век учись… А мы-то тут думали, что крестьянское дело пусть тяжелое и хлопотное, но простое до невозможности. А тут вон оно как получается.

– Простым это дело можно считать до тех пор, пока пашет мужик сохой на лошади, в лучшем случае однолемешным плугом в парной упряжке, и хорошим урожаем считается сам-пять[2], а рекордным сам-десять, – ответил я. – А вот когда тот же крестьянин сидит на тракторе мощностью в пятьсот пятьдесят лошадиных сил и пашет плугом о восьми лемехах на ширину косой сажени, да вдобавок на его стороне вся мощь химической науки, да и речь идет об урожаях от сам-тридцать до сам-шестьдесят – тогда дело у него получается сложным, и даже очень, примерно как у доктора, главная задача которого – не навредить. Именно поэтому на всех высокоразвитых мирах рекомендации экобиологов имеют силу закона, как и советы социоинженеров. Если их не соблюдать, то потом плохо будет всем, даже тем, кто поначалу посчитает себя в выигрыше.

– Насколько я понимаю, – сказал Фрунзе, глядя в окно на раскинувшийся внизу порт, Черное море и Воронцовский маяк, – неукоснительного следования этому правилу можно добиться только при социалистической системе хозяйствования, а при капитализме каждый крупный землевладелец-латифундист будет действовать исключительно в своих собственных интересах, игнорируя любые запреты.

– Вы правы, но лишь отчасти, – ответил я. – помимо социализма, неукоснительное исполнение законов обеспечивает абсолютная монархия, в которой самодержец стоит над всеми партиями и классами, а не является предводителем отряда помещиков и капиталистов. Также матроны, то есть предводительницы, диких эйджел, у которых вообще нет никакого государства и, следовательно, законов, в подобных случаях заключают соглашения «ради общего блага». Они живут во много раз дольше обычных людей и мыслят совершенно иначе. Для большинства власть имущих из человеческой популяции пятьдесят лет – это почти вечность, ибо столько они не проживут, а потому, особенно при разных демократиях с их легкозаменяемыми политиками, действуют по принципу «после нас хоть потоп». Для эйджел же пятьдесят лет – это краткосрочная перспектива, которая наступит уже завтра, в крайнем случае через месяц, поэтому они воспринимают экологические угрозы со всей возможной серьезностью. Кроме того, они чрезвычайно трепетно относятся к собственному потомству, поэтому и к планированию действий, результаты которых скажутся за горизонтом их личного существования, то есть через несколько сотен лет, они относятся так же серьезно, как и к текущим вопросам.

– Если вас послушать, то среди этих эйджел царит всеобщее счастье, почти что коммунизм, – с сомнением произнес Фрунзе.

– Никакого всеобщего счастья там нет, как и при любой разновидности первобытнообщинного строя, – ответил я, – да и коммунизм у эйджел – совсем не тот, к какому надо стремиться. В русской галактической империи добились довольно неплохих результатов, соединив социалистические принципы устройства общества и абсолютную монархию, встроив в эту структуру специалистов эйджел на тех местах, где они оказались незаменимы. Думаю, что всем прочим мирам тоже следует пойти таким же путем.

– Не думаю, что для нас будет приемлемо возвращение к абсолютной монархии, – резко ответил мой собеседник. – Этот этап мы прошли, и, надеюсь, навсегда.

– Ой ли? – деланно удивился я. – А как тогда воспринимать товарища Ленина? Ведь если бы не он, то и Октябрьское восстание не могло бы состояться, ибо сколько в ЦК было крикливых самодовольных самцов, столько было и мнений, да и после того, как большевики взяли власть, ситуация отнюдь не улучшилась. Троцкий гнул свою линию и никого не слушал, Свердлов свою, а Бухарин свою, и все они готовились к краху Советской власти и бегству в далекие палестины. И только товарищ Ленин своей волей и энергией сумел удержать в целостности этот расползающийся тришкин кафтан, сориентировав партию не на разгром и бегство, а на решающую победу идей Октября. Кто он тогда после этого, как не советский монарх? И товарищ Сталин, наследовавший товарищу Ленину, также в исторической перспективе выглядел скорее как абсолютный монарх, чем предводитель большинства в ЦК, и только это свойство позволило ему вести советский народ через все испытания от победы к победе. А вот когда товарищ Сталин умер, то наступило время представителей большинства, которые всего-то за тридцать пять лет довели ранее вполне процветающую советскую систему до цугундера. Социализм вообще-то, если брать исходный смысл этого слова, это правление в интересах всего общества, а не отдельных партий или классов, буржуазии или же пролетариата и беднейшего крестьянства. Мне известно как минимум два мира, где российский монарх, пусть даже с посторонней помощью, сумел рывком поднять себя над угнетающими классами и повести свой народ к лучшему будущему. Да и я сам тоже провел подобные преобразования в двух мирах, постаравшись по максимуму подружить абсолютную монархию и большевизм…

Михаил Васильевич призадумался, и как раз в этот момент первопризывная амазонка Аканта доложила нам, что главные пленники пришли в себя. Что ж, значит, пришло время идти и вершить разбор полетов.

Четверть часа спустя, там же, угловая комната на втором этаже

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Едва только мы с Фрунзе и Махно вошли, гражданин Карелин сразу узнал мою персону, и аж позеленел от испуга, попятившись в угол. А ведь мог бы сразу догадаться, что этого дела я так просто не оставлю. Дивизия Неверовского в Киеве два месяца тоже не груши околачивала, да и чтобы прихлопнуть Маннергейма вместе с его правительством, я время и возможности все же нашел. Вой боли, ужаса и разочарования после того удара сейчас стоит по всему миру, и не услышать его мог только глухой. А так оно, наверное, и есть, ибо сюда, в Одессу, крики и вопли страдальцев из Европы в это суровое время просто не доносятся. Вот поэтому человек так удивлен моим возвращением после месячного отсутствия.

Муравьев и второй его подельник, в котором Истинный Взгляд убедительно опознал предводителя одесских левых эсеров гражданина Арнаутова Василия Алексеевича, с удивлением смотрят на перепуганного Карелина. Мол, что это за троица зашла, и тут же один из ведущих идеологов партии левых эсеров вдруг затрясся как осиновый лист? Фрунзе Муравьев в лицо не знает, ибо в то время, когда великий авантюрист крутился в Петрограде, Михаил Васильевич действовал на региональном уровне сначала в Минске, а потом в Москве и Шуе. Я и тем более Махно ему тоже неизвестны, ибо не имели удовольствия пересекаться с ним раньше, а если бы пересеклись, то сейчас этого деятеля в Одессе просто не было бы.

– Ну что, Владимир Александрович, допрыгался? – спросил я у старого знакомого. – Не впрок, значит, оказались мои предупреждения после Брестской эпопеи. Ну что же, извиняй теперь, если что-то пойдет не так. В таком виде, как сейчас, ни ты сам, ни вся ваша партия мне совершенно не нужны. Тут даже моей сущности Адепта Порядка все ясно – труп в крематорий, пепел в канализацию, а дело в архив. Не было никогда таких в природе, и точка.

– П-п-простите, товарищ Серегин… – растерянно проблеял Карелин, – оно само так вышло, мы не хотели…

– Чего, гражданин Карелин? – переспросил я, испытав явственную щекотку в районе темечка. – И в товарища Ленина из нагана оно тоже выстрелилось само, а вы того не хотели? Или все же пан Канегисер совершил покушение на самого главного человека большевистской партии по приказу ЦК партии левых эсеров? Между прочим, мне прекрасно известно, что это идиотское решение было принято при непосредственном вашем участии, а его заказчиками были британский посол Брюс Локкарт и французский посол Жозеф Нуланс. Молчите? А ведь именно товарищ Ленин просил товарища Дзержинского не ворошить ваш вонючий гадюшник палкой, а то вдруг вы одумаетесь и вернетесь к конструктивному сотрудничеству. Но предполагать за вами такое – это все равно что ожидать от козла производства сметаны в стеклянной банке с железной крышкой, ведь вы, левые эсеры, ни с кем и никогда конструктивно не сотрудничали, чуть что хватаясь то за бомбы, то за браунинги. Именно поэтому вас следует отстреливать как бешеных собак, без срока давности и без различия пола и возраста, заботясь только о том, чтобы от этой практики не страдали нормальные люди.

Я говорил, а щекотка в районе темечка все усиливалась, голос звучал все громче и громче, а Муравьев, Карелин и гражданин Арнаутов, съеживаясь, отступали от меня все дальше и дальше, пока не забились в угол, откуда смотрели на меня глазами с неестественно расширенными зрачками. Они что, и в самом деле балуются кокаином? И тут же Истинный Взгляд мне доложил, что Карелин с Арнаутовым по этой части чисты, лишних собак на них вешать не надо. Вся дурь в их головах – чисто идейного, «народнического» происхождения, и ее там столько, что никакого кокаина не надо. В этом я убедился, когда отвращал местную советскую власть от принятия левоэсеровского закона о социализации земли. Выводить таких из оборота следует недрогнувшей рукой, причем не дожидаясь тридцать восьмого года.

Зато бывший подполковник Муравьев по части злоупотребления кокаином таков, что клейма ставить негде. Идей, за исключением того, как бы поделаться российским Наполеоном Бонапартом, в его голове нет совсем. А вот «Полярным сиянием» (смесь шампанского с кокаином) этот тип начал баловаться еще в пятнадцатом году, отчасти для того, чтобы унять регулярные головные боли, появившиеся после ранения и контузии, отчасти следуя распространенному в эти времена мнению, утверждавшему, что этот продукт «улучшает» умственные способности. Да и вообще в среде господ офицеров этот напиток был в моде, и от них эту привычку подхватили некоторые деятели революции – от рядовых матросов с «Авроры» до товарища Дзержинского. А комбинация спиртного и кокаина – вещь крайне опасная, смывающая из сознания все моральные ограничения. Дзержинского и его коллег я от этой напасти отвращаю отеческими внушениями и порциями воды Фонтана, но это только потому, что эти люди мне нужны, а вот великого авантюриста после допроса у Бригитты Бергман я попросту пристрелю.

К семнадцатому году гражданин Муравьёв был уже конченым персонажем, окончательно потерявшим берега. Отсюда его идеи женских батальонов смерти в период правления Временного правительства, а также повышенная кровожадность на начальном этапе гражданской войны. Тогда массовые казни и обстрелы жилых городских кварталов хаотичным огнем из артиллерийских орудий были приняты в широкой практике только отдельными отморозками из числа белых, скорее всего, подверженных той же наркотической зависимости. Еще деятельность Муравьёва и его подручных напомнила мне укробандеровских карателей моего родного мира, терроризировавших обстрелами Донецк, Горловку, Луганск и другие города Донецкой и Луганской Народных Республик. А это такое сравнение, что хуже не бывает.

– К-к-кто вы такой, господин Серегин? – с трудом произносит выпучивший глаза Муравьёв, которого била крупная дрожь.

– Спросите об этом у вашего подельника гражданина Карелина, – ответил я. – Он со мной знаком еще с тех времен, когда я помогал Советской России уладить вопрос с Брест-Литовским мирным договором.

– Да, Михаил Артемьевич, – подтвердил Карелин, – с товарищем Серегиным мы познакомились именно в Брест-Литовске, когда он со своими головорезами ворвался на переговоры, чтобы повернуть их нужным себе образом. И даже германский генерал Гофман, прежде гордый и надутый, будто гамбургский петух, после его визита сразу поделался скромным и робким, как институтка. И первое, что товарищ Серегин сделал, оказавшись среди нас, арестовал всю советскую делегацию, а потом приказал повесить представителей Украинской Центральной Рады и случайно подвернувшегося под руку Мехмед Талаат-пашу, виновного в резне армян. При этом месье Троцкому за лишние разговоры от его людей достался пинок ниже пояса, после чего товарищ Серегин заявил, что человек, призывавший к самому неограниченному революционному насилию, не должен обижаться в том случае, когда насилие будет применено к нему самому. Сразу должен сказать, что это очень могущественный человек, или даже не совсем человек, с высоты своего положения члена большевистского ЦК, самовластного монарха и владельца сильной частной армии с одинаковой легкостью разговаривающий и с товарищем Лениным, и с бывшим царем Николаем, и с императором Вильгельмом. Но самое главное даже не это. Как говорят в его вотчине, Тридесятом царстве, где я провел некоторое время, товарищ Серегин служит непосредственно самому Всемогущему Творцу Всего Сущего, а это значит, что оказывать ему сопротивление считается полным безумием… – В горле у оратора запершило, и он закашлялся.

– Но ведь Бога же нет! – воскликнул совершенно обалдевший Муравьёв.

– Если Бог самолично не вмешивается в повседневную людскую суету, то это еще не значит, что его нет, – сурово отчеканил я. – Совсем даже наоборот. Бог – это не небесный император и не мелочный злобный чиновник, карающий за малейшие отклонения от не им выдуманных правил. Творец Всего Сущего сначала создал человека, вылепив его из дикого двуногого зверя, а потом усыновил, вдохнув в него частичку своей Бессмертной Души, не забирая при этом Свободу Воли, присущую любому высшему живому существу. Именно поэтому Христос учил апостолов в молитве обращаться к Богу как к Небесному Отцу, и в проповедях сравнивая своих учеников как послушных детей Божьих, которым их Отец даровал свою любовь, с непослушными детьми-иудеями, которым Всевышний дал Закон. Все важные слова Христом уже сказаны и все истины открыты, и, казалось бы, Золотой век, когда все население Земли станет друг другу братьями и сестрами, уже не за горами. Но в силу своего происхождения от диких двуногих зверей люди устроены так, что в одно ухо у них влетело, а в другое вылетело: здесь они помнят, здесь не помнят, а здесь в книге масляное пятно, потому что на открытую страницу клали копченую рыбу. А еще они понимают не так, как правильно, а как удобно и привычно, поэтому Отец Небесный, о котором учил Христос, трудами Отцов Церкви следующих веков очень быстро стал жестоким Господином, а Дети Божьи превратились в его рабов. И теперь работа специальных исполнительных агентов, таких как я, состоит в том, чтобы, где рукоятью, а где и лезвием меча, вбивать в пустые головы вечные истины и оказывать при этом помощь всем тем, кто самостоятельно встал на путь Истины.

– Так значит, вы думаете, что сторонники Ленина находятся на пути Истины? – спросил Карелин, которого продолжала бить дрожь. – Но ведь вы же сами говорили, что учение марксизма изобилует серьезными просчетами и грубыми ошибками?

– Истины в марксизме-ленинизме две трети, или даже три четверти, поэтому там есть с чем работать! – рявкнул я. – Зато ваш «народнический» идеологический багаж выглядит как бред, навеянный употреблением тяжелых наркотиков, поэтому и ненужной крови вы пролили целые реки. Особенно отличился по этой части гражданин Муравьёв, которого в силу неразвитости нынешнего советского судопроизводства я буду судить своим собственным судом. Впрочем, это касается и всех прочих деятелей, застигнутых мною тут с поличным. Собирайтесь, граждане, все хорошее в этой жизни с сегодняшнего дня для вас закончилось навсегда. В родной мир вы теперь никогда не вернетесь!

Взмахом руки я открыл портал в Тридесятое царство, в чертоги мой Службы Безопасности, расположенной в башне Терпения, где клиентов уже ожидал конвой из остроухих, чтобы доставить подследственных прямо в объятия Бригитты Бергман.

Когда процесс экстрадиции был завершен и портал закрылся, повернувшись к Фрунзе, я вполголоса изрек:

– Имейте в виду, Михаил Васильевич, что переход бывших высокопоставленных левых эсеров в ряды партии большевиков необходимо предотвратить любой ценой. Это касается даже тех деятелей, которые окажутся непричастны к покушению на товарища Ленина и к попытке контрреволюционного мятежа. Вы уж поверьте мне на слово, что вреда от такого шага будет гораздо больше, чем пользы. Потом, лет через двадцать, ведомству товарища Дзержинского в любом случае придется выискивать бывших эсеров по всей стране и ставить их к стенке, а вместе с ними пострадают люди, которые сейчас к этому процессу еще не имеют никого отношения…

– Но разве можно поступить так с нашими революционными товарищами, вместе с которыми мы боролись за низвержение самодержавия? – с удивлением спросил Михаил Фрунзе.

– Революция уже закончилась в обоих своих этапах, – ответил я. – Царя Николая без всякого участия большевиков, одними только усилиями буржуазии и иностранной агентуры, низвергли год назад. Еще восемь месяцев спустя от своей политической импотенции и слабоумия рухнула власть Временного Правительства, составленного из представителей буржуазных псевдореволюционных партий. Окончательно этот процесс завершился после разгона Учредительного собрания, когда на Третьем Съезде Советов товарищ Ленин провозгласил курс на мирное построение социализма. С этого момента начался новый этап движения к светлому будущему, при котором вчерашние союзники и попутчики большевиков превращаются в их злейших врагов. И в самом деле, курс на мирное построение социализма и создание широкого фронта трудящихся настолько не понравился многим и многим нашим врагам и оппонентам, что и Советской России вообще и партии большевиков в частности была объявлена война, которую мы должны выиграть при минимальном количестве пролитой крови. В первую очередь для этого не нужно тащить в собственные ряды потенциальных предателей и смутьянов. Нам следует очистить большевистское учение от ошибок предыдущих поколений революционных социальных мыслителей, а не загрязнять его эсеровскими эманациями. Если у буржуазных философов еще попадаются умные мысли, то за душой у этих фантазеров нет ничего реального.

– Я вас понял, товарищ Серегин, – кивнул Фрунзе. – И в самом деле, Второй, а потом и Третий Съезды Советов подвели двойную жирную черту под тем, что было, и реакция на них так называемых революционных партий говорит об их истинной сущности. Если ЦК партии большевиков в новых условиях постановит отказывать в приеме в ряды большевиков бывшим право-левым эсерам и меньшевикам, то я тоже поддержу такое решение.

Восемьсот тридцать восьмой день в мире Содома. Вторая половина дня. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Закончив все дела с Муравьёвым в Одессе восемнадцатого года, я оставил товарища Фрунзе устанавливать в этом прекраснейшем городе у моря настоящую Советскую власть, а сам прыгнул в мир сорок первого года, где шел вечер четвертого августа. В Белостоке я принял совместный рапорт генералов Карбышева и Маргелова, а также тактик-капитана Кэор Тула о ходе сражения за территорию освобожденной зоны, в котором отмечалось значительное снижение активности противника. За одиннадцать дней сражения вторая германская армия жестоко умылась кровью, потеряла до четверти исходного боевого состава и полностью утратила былой лоск никогда не бывшего в бою резервного соединения.

Генерал фон Вейхс теперь не рвётся к цели напролом, как в первые дни, а, скорее, аккуратно пытается прощупывать наши оборонительные порядки, тем более что каждый день приносил ему все новые сюрпризы. Еще совсем недавно бесформенная масса командиров и красноармейцев, освобожденных из немецких лагерей для военнопленных, с каждым днем все более плотно створаживается в батальоны, полки и дивизии, плотно увязанные в боевую информационную сеть Воинского Единства. Если в первые дни сражения я выпускал уроженцев мира сорок первого года исключительно при подстраховке своих кавалеристок и полков бородинской выучки, то теперь набравшиеся первого опыта и немного заматеревшие солдаты генерала Карбышева сами пьют кровь у германцев ведрами.

Особо при этом отличаются «специальные мобильные батальоны», кадровым костяком которых стали роты ВДВ и морской пехоты из семьдесят шестого года. Это именно их генерал Маргелов выбрасывает с больших десантных челноков туда, где противнику необходимо перекрыть путь отхода или перерезать магистраль снабжения. Вершиной деятельности этих специальных мобильных батальонов на данный момент была ночная операция, в ходе которой три таких батальона, составивших сводный полк, разгромили и полностью уничтожили штаб германской семнадцатой пехотной дивизии, а ее командира генерал лейтенанта Герберта Лоха взяли в плен в одной ночной рубашке. Вот и не верь после этого в примету, что Бог шельму метит.

После того, как Карбышев и Маргелов стали моими Верными, они наравне с Велизарием и Багратионом включились в высший управляющий контур, а наличие при этих двоих тактика темных эйджел заточило эту конструкцию до бритвенной остроты. Немецкая тактика по большей части зиждется на выученных назубок шаблонах применения стандартных положений, а также на превосходстве над противником в подвижности и управляемости войск. Но тут все не так. Тактики темных эйджел – непревзойденные мастера игры в стандарты и шаблоны, поэтому на каждое движение немецких генералов они всегда находят свой эффективный контрход, причем чуть ли не раньше, чем противник обозначил свои намерения перегруппировкой войск. Всевидящая разведка и отсутствие тумана войны – это еще одно мое преимущество, притом, что вокруг вражеских командующих пелена дезинформации сгустилась настолько плотно, что в ней они не способны увидеть и кончика собственного носа. Любой германский самолет, который пытается сунуться на подконтрольную мне территорию, тут же оказывается сбитым, а вот мои средства разведки действуют вполне беспрепятственно.

Закончив все свои дела в Белостоке, я по выделенному каналу перепрыгнул на борт «Неумолимого», где у меня были свои дела. Первым делом я хотел узнать, как идет восстановления командного планшета для восемнадцатого года. Выяснилось, что ждать осталось совсем недолго, не более трех-пяти дней. С того момента, как моими Верными стали серые эйджел, все технические дела ускорились невероятно. К Климу Сервию у меня никаких нареканий нет, но он псевдоличность, со всеми вытекающими из подобного статуса ограничениями. Теперь на «Неумолимом», в дополнение к главному инженеру, имеется его заместитель из числа серых эйджел с наивысшим приоритетом доступа, которую зовут Чена Фемо. Посмеиваясь (псевдоличности могут и не такое), Клим Сервий говорит, что ни у одного его предшественника из плоти и крови не было столь способного и в то же время исполнительного зама, несмотря на то, что это баба и вообще даже не человек.

В ответ я сказал, что серые эйджел с их зацикленностью на службе своему Спасителю (то есть мне – это лучшие люди на свете, а все остальное – от лукавого. Я так решил, и точка. Что касается женского пола Чены, то я приказываю не обращать на него внимания до тех пор, пока это обстоятельство не влияет на качество произведенных ею ремонтных работ. Тем более что Климу Сервию, как псевдоличности, это обстоятельство все равно без разницы, ведь он никак не может приударить за своим подчиненным противоположного пола. И вот тут я попал не в бровь, а в глаз. Главный инженер «Неумолимого» проворчал, что, будь у него такая возможность, за подобным подчиненным он бы приударил непременно, чтобы все то время, когда они оба не на вахте, не выпускать ее из койки.

Кстати, харвестер у нас теперь работает не на Меркурии, а на обратной стороне Луны, что изрядно упрощает и ускоряет работу. Мы с Елизаветой Дмитриевной все же дилетанты, и ориентировались на популярно хрестоматийные представления о том, что Меркурий в несколько раз богаче металлом, чем Земля и тем более Луна. Но товарищи с «Нового Тобола» разбили наши заблуждения в пух и прах, сообщив, что это верно, если залезть прямо в планетарное ядро (чего мой маленький самодельный харвестер, переделанный из робота-сапера, сделать не может). А если ковыряться на поверхности планетарной коры, то Меркурий оказывается лишь чуть продуктивнее Луны, так что овчинка выделки не стоит. А мы мучились, гоняя большой десантный челнок к Меркурию и обратно…

Закончив все дела на «Неумолимом», в том числе проинспектировав ремонтные работы на самом корабле, хорошенько выспавшись в своих императорских апартаментах и посетив пилотские курсы, на которых проходят переподготовку уроженцы сорок первого года, я подхватил госпожу Тулан и отправился с ней в Тридесятое царство. Хоть она мне не напоминала, я не забывал, что обещал отвести ее туда, где живут теперь дети и подростки ее бывшего клана. Под детскую игровую комнату был отведен весь последний этаж башни Мудрости, но там никого не оказалось, потому что Птица увела молодняк на прогулку. Нашли мы их за городом, на берегу речки, на импровизированном пляже; чтобы туда добраться, пришлось вызывать машину, ибо ходок ногами из госпожи Тулан пока еще откровенно никакой. На Корабле, даже таком немаленьком, как Рион, гулять на большие расстояния особо негде.

И вот мы на месте. Общее количество подопечных Птицы, включая юных советских пионеров, царско-королевские семейства и прочий детский бомонд, сейчас, наверное, превысило уже за полторы сотни. И черненькие хвостатые девочки в ярких купальниках были заметны в этой толпе издалека. Едва завидев родное существо (для двоих дочерей клана Хищных Цветов госпожа Тулан была матерью, и еще для пятнадцати бабушкой) маленькие темные эйджел ракетами повылетали из реки, где плескались до полного самозабвения, и кинулись навстречу бывшей матроне. Мне там было делать нечего, ведь все, что мог, я уже совершил: привел бывшую матрону сюда и показал, что потомство ее бывшего клана находится у нас на том же положении, что и другой молодняк, временно оставшийся без попечения родных. С этого момента прежде достаточно условная клятва госпожи Тулан обрела железобетонную прочность, ибо я не обманул ее, подобно некоторым другим хумансам, и все мои слова подтвердились с неумолимой точностью. Так что я представил госпожу Тулан Птице и попросил, чтобы темноэйджеловскую гостью Тридесятого царства пристроили на ночь вместе с детьми ее клана, потому что отпуск по семейным обстоятельствам продлится у нее до утра, после чего покинул эту честную компанию и отправился к себе в башню Силы.

Там, в моем служебном кабинете, у меня была намечена встреча с Михаилом Романовым, самым поздним из всех воплощений этого неплохого человека. Некоторые люди (как, например, первая шашка Российской империи генерал от кавалерии Федор Артурович Келлер) пойдут за мной, только имея соответствующую рекомендацию, да и ее одной, пожалуй, будет маловато. Такой уж это упрямец твердо-монархических убеждений, который не пошел ни за красными, ни за белыми сторонниками демократических убеждений. Последователей идеи реставрации монархии в восемнадцатом году в России ноль целых ноль десятых, но господин Келлер продолжает надеяться на невозможное. Однако бросать такого человека на произвол судьбы совершенно негоже, и силой уводить с собой тоже нельзя. Поэтому, когда я буду с ним разговаривать, младший брат последнего русского царя должен стоять рядом со мной и подтверждать каждое мое слово. Только так, и никак иначе.

7 марта 1918 года, полдень, Харьков, Сумская улица, дом генерала от кавалерии Федора Артуровича Келлера

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

В гости к генералу Келлеру мы пошли вдвоем с третьей, самой поздней инкарнацией Михаила Романова. Все этот человек про себя уже знает и понимает, выбрал свой новый путь и идет по нему твердыми шагами. Чин генерал-лейтенанта Артанской армии и участь воина, бьющегося за Россию во всех мирах и временах, его вполне устраивают. Два других его воплощения сделали над собой усилие, чтобы подняться на трон Всероссийских императоров, а он такого не может и не хочет. Подобная ответственность и каторжный труд кажутся ему ношей невозможной тяжести; быть артанским генерал-лейтенантом – гораздо безопаснее и спокойнее.

И вот мы на месте. Никто и не обратил внимания на то, как два человека внезапно, будто из ниоткуда, очутились у парадного подъезда, и один из них подергал за грушу звонка. К двери, шаркая ногами, подошел старый слуга и, не отпирая, невежливо спросил, кого это тут черти носят. В ответ Михаил Александрович, добавив своему голосу важности, сообщил, что младший брат бывшего царя Михаил Романов с товарищем ищут встречи с генералом от кавалерии Федором Артуровичем Келлером. Лязгнул засов, дверь приоткрылась насколько позволяла накинутая цепочка, и в образовавшейся щели показался старческий моргающий глаз, в упор воззрившись на моего спутника. Не узнать Михаила Александровича было невозможно; некоторое время слуга, моргая, смотрел на него через приоткрывшуюся дверь, после чего снова ее захлопнул, лязгнул засовом и сообщил, что немедленно доложит о столь важном госте господину графу. Раздались удаляющиеся шаркающие шаги, и минут на пять наступила тишина.

Потом по ту сторону двери раздался топот, будто по паркету пробежался боевой конь, дверь распахнулась, и мы увидели на пороге генерала от кавалерии Келлера, с распушенными в стороны усами и обнаженной шашкой в правой руке. Чуть позади него, в полутьме прихожей, стоял совсем еще молодой человек, держа в руке наган стволом вниз (не угроза, а простая предосторожность: мало ли кто ходит по улицам в занятом красными Харькове). Кстати, внешность юноши заставила меня вздрогнуть: настолько он напомнил мне знакомца по сорок первому году Рейнхарда Гейдриха. Только тот – потертый, пожеванный жизнью, а этот – совсем новенький, с не обсохшим еще на губах молоком. Хотя нет – несмотря на свою молодость, этот юноша уже опален Великой войной и революционным пожаром, а также отмечен печатью ранней безвременной смерти. Множество разных углубителей революции я в этом мире уже вывел за скобки, но немало их еще мечется по необъятным просторам шестой части суши в поисках тех, кого можно было бы расстрелять по классовым мотивам. Или парень намерен сделать нечто такое, за что его буду готов убить уже я сам.

Между тем генерал все-таки опознал в одном из странных визитеров Великого князя, и мгновенно сменил гнев на милость.

– Здравствуйте Ваше Императорское Высочество! – с облегчением выдохнул он, вкладывая шашку в ножны. – Входите, пожалуйста, будьте моим гостем. И спутника вашего, господина штабс-капитана, не знаю его имени, я тоже приглашаю войти в мой дом. Вы были крайне неосторожны, когда решились прогуляться по занятому красными Харькову прямо так, в форме и при погонах.

– Здравствуйте, Федор Артурович, – ответил Михаил Романов, снимая с рук лайковые перчатки, чтобы поздороваться с генералом. – Позвольте представить вам своего спасителя и спасителя всей нашей семьи: капитана сил специального назначения из мира сто лет тому вперед Серегина Сергея Сергеевича, также носящего титулы самовластного Артанского князя, Адепта Порядка, Защитника русских, сербов и болгар, бога-полководца священной русской оборонительной войны и Специального Исполнительного Агента Творца Всего Сущего. И вообще, это Сергей Сергеевич тут главный, а я лишь его сопровождаю.

В этот момент генерал Келлер напомнил мне разогнавшегося в скачке коня, теперь вынужденного тормозить всеми четырьмя копытами.

– Постойте, Ваше Императорское Высочество! – воскликнул он. – Однако в большевистской прессе писали, что некий господин Серегин – лицо, приближенное к самому господину Ленину – явился посредником при заключении почетного мира между Германской империей и большевистским правительством России. Также тот же господин Серегин был причастен к разгону Учредительного собрания и исчезновению всех его депутатов, за исключением левых эсеров и большевиков… Потом на некоторое время он куда-то исчез, и вот теперь вместе с вами появился у нас вновь.

– Скажите, Федор Артурович, неужели вам жалко хоть кого-нибудь из той публики? – с плохо скрываемой усмешкой спросил мой спутник.

– Нет, Ваше Императорское Высочество, – ответил Келлер. – Но…

– Никаких «но» тут быть не может! – прервал генерала последний сын императора Александра Третьего. – Способствуя заключению скорейшего почетного мира между Россией и Германией, а также разгоняя Учредительное собрание и совершая другие свои поступки, кажущиеся вам неоднозначными, господин Серегин действовал исключительно из своих патриотических убеждений и во исполнение воинского офицерского долга. Ведь ему, как уроженцу будущих времен, заранее известно, какое начинание будет иметь успех и принесет пользу России, а какое следует придушить на корню во избежание излишнего кровопролития и раздувания смуты. Таким образом этот человек действовал, когда одной рукой разгромил и ликвидировал Добровольческое движение на Юге России, а другой добился отставки, ареста и пожизненного заключения самых кровавых большевистских сатрапов, запятнанных множественными бессудными казнями ни в чем не повинных людей. Одновременно с этими действиями он извлек из ссылок и мест заточения всех членов нашей семьи, до кого смог дотянуться, после чего мне одному предложил службу в рядах своей армии, а остальным – безопасное убежище за пределами нашего мира, в тех местах, где их соглашались принять…

– За пределами нашего мира, Ваше Императорское Высочество? – переспросил ошарашенный генерал Келлер. – Это как же такое может быть?

– Обыкновенно, Федор Артурович, вполне обыкновенно, – хмыкнул мой спутник и размеренно заговорил: – Писал же Джордано Бруно о множественности обитаемых миров. А для господина Серегина, в силу его особых полномочий, данных Свыше, путешествия между различными мирами так же привычны, как вам – переходы из комнаты в комнату в собственном доме. За полтора месяца, что прошли с момента нашего знакомства, я лично посетил несколько таких миров. Помимо главной резиденции господина Серегина в Тридесятом царстве, мне довелось побывать в его титульном владении, княжестве Великая Артания, расположенном в шестом веке христианской эры сразу за днепровскими порогами. Также я посетил сокрытую в глубинах седой древности дружественную Народную Республику Аквилония, ну и еще тот мир, где господин Серегин в начале своей карьеры господнего посланца разгромил Батыеву орду. Кроме того, в тысяча девятьсот пятом году в спасенном его армией Порт-Артуре я стоял на батарее Электрического утеса. Был я и в мире четырнадцатого года. Там европейская война еще до Рождества закончилась победой России, Австро-Венгрия, разгромленная русским воинством, распалась на составные части, а Германия раскаялась в своей воинственности и запросила почетного мира. Но главный мой визит состоялся в мир тысяча девятьсот сорок первого года, на вторую германскую войну, которую сам Сергей Сергеевич почитает священной. Там его воинство помогает местной русской армии отбивать нашествие германских технизированных варваров, которые пришли на русскую землю, чтобы убить всех, кто может и хочет держать в руках оружие, а оставшихся сделать рабами. Там «цивилизованные» европейцы не моргнув глазом убивают русских женщин и детей, там пленных насмерть морят голодом и загоняют за колючую проволоку даже гражданских. Там кровь захватчиков течет по земле рекой, потому что на такой войне русские солдаты не знают к врагу жалости. Именно там – место каждого честного русского офицера, а отнюдь не здесь, в этом мире, который уже отдан Всемогущим Богом господину Сталину для небывалого еще в истории эксперимента по построению Царства Божьего на Земле. Противиться этому Замыслу будет и грешно, и безнадежно. Как раз поэтому господин Серегин забирает отсюда членов бывшей правящей фамилии и тех господ офицеров, которые не забыли, что их главная преданность принадлежит России, а также беспощадно истребляет тех, кто ради борьбы с большевиками выступает на стороне враждебных России иностранных держав. Такие, по его мнению, на этом свете ни в одном из сущих миров жить не должны. И точно так же господин Серегин прореживает ряды высокопоставленных большевиков, деля их на агнцев, желающих построения нового справедливого мира, и козлищ, преследующих свои узкокорыстные интересы. Теперь такие хранятся на складе отработанного материала в Тридесятом царстве, а в нашем мире их нет нигде. При этом левые эсеры выброшены во тьму внешнюю целиком и полностью, потому что во всем их идеологическом багаже нет ни грана истины. Новое царство всеобщей справедливости будет построено верой и правдой, при этом привилегированным классом трудящимися будут считаться не только пролетарии и беднейшее крестьянство, но и учителя, инженеры, агрономы, профессора, офицеры и священники – то есть все те, кто исполняет в обществе необходимые социальные функции, а не только проедает земельную или денежную ренту.

Михаил Романов сделал небольшую паузу и, не дождавшись ответа, добавил уже вполне светским тоном:

– Однако, Федор Артурович, разве вам не кажется, что вести подобные разговоры в прихожей несколько неприлично?

Оба Келлера, и старший, и младший, слушали бывшего Великого Князя в порядке общего обалдения, молча, не зная, как реагировать на его неожиданные слова, и только после последней фразы генерал встрепенулся и произнес:

– Ах да, господа, действительно. Пройдемте в гостиную. Борис, предупреди, пожалуйста, Марию Александровну и Татьяну, что у нас гости…

Пять минут спустя, в гостиной

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Было видно, что хозяева этого дома просто проигнорировали различные революционные веяния. В красном углу, как и положено, находились иконы, и тут же, на соседней стене, висел большой ростовой портрет бывшего царя Николая Второго, а также портреты членов его семьи. Сюда же, в гостиную, вышли женщины семьи Келлер: супруга старого графа Мария Александровна (в девичестве княжна Мурузи), сорока шести лет от роду, со следами былой красоты на лице, и совсем еще юная жена его сына Татьяна в наглухо застегнутом платье и косынке сестры милосердия. Но Федор Артурович Келлер – человек старой закалки, поэтому женщины в его доме тоже представляют собой нечто вроде деталей интерьера.

И разговор генерал начинает чисто мужской, без экивоков, прямо с места в карьер.

– Должен сказать, – хмыкнул он в усы, – что последняя речь господина Ульянова на съезде Советов перед тем, как его того… застрелили, сильно меня удивила. Не ожидал я от этого человека, прежде требовавшего только крови врагов революции, такого записного вегетарианского миролюбия. Скажите, господин Серегин, это ваша, гм, заслуга?

– Да, моя, – честно ответил я.

– И как же это вам удалось? – деланно удивился генерал Келлер, при полном молчании сына и обеих женщин.

– Обыкновенно, – пожал я плечами, – господин Ульянов не смог устоять перед перспективой внезапной насильственной смерти и согласился сотрудничать при условии, что я наделю его настолько длинной жизнью, что он сможет увидеть вожделенный социализм собственными глазами.

– Не сдержали, значит, обещания, господин Серегин? – усмехнулся Келлер.

– Ну почему же? – сказал я. – Господин Ульянов в настоящий момент вполне жив и находится в руках сразу двух профессоров медицины цивилизации пятого уровня. Несмотря на невероятно тяжелое ранение, безусловно, смертельное для любой цивилизации уровнем ниже пятого, прогноз выздоровления у пациента со временем вполне благоприятный. Через пару-тройку лет он будет как новенький. Единственное, что я могу обещать – к исполнению обязанностей председателя Совнаркома этот господин не вернется никогда. Теоретическая работа подходит ему в значительно большей степени.

– Да, Федор Артурович, – решил дополнить меня Михаил Романов, – как раз эта замена господина Ульянова на господина Джугашвили и была тем самым условием, при выполнении которого Сергея Сергеевича допустили на следующий уровень Мироздания. После этого события его работа в нашем мире считалась сделанной в общих чертах, а отдельные недостатки можно было исправить и позже…

– Ну хорошо, господа, – проворчал Келлер-старший. – Я не буду спрашивать, почему, как вы говорите, Всемогущему Господу так чрезвычайно важен этот молодой грузин. В любом случае я никак не смогу проверить правдивость вашего ответа. Вы лучше скажите, для чего вам нужен я сам?

– Мы хотим предложить вам службу на тех же условиях, что и Михаилу Александровичу, – ответил я. – Но прямо сейчас давать ответа не надо. Прежде чем вы решитесь сказать «да» или «нет», я обязуюсь устроить вам путешествие по различным мирам, в ходе которого вы сможете увидеться с бывшим государем Николаем Александровичем и убедиться в его полном и неподдельном счастии. Также я могу организовать вам встречу с вдовствующей государыней Марией Федоровной, пребывающей сейчас в моем Тридесятом царстве на правах почетной гостьи с открытым листом. Кроме того, вы сможете переговорить с командующим моей второй армией генералом Багратионом, а также иными его соратниками по Бородинскому полю, побывать в мирах тысяча девятьсот пятого и пятнадцатого годов, где сможете убедиться в моей безусловно пророссийской патриотической политической ориентации…

– Пророссийская политическая ориентация, по моему мнению, очень плохо сочетается с большевизмом, – возразил генерал, – ну да ладно. Наверное, и в этом случае у вас найдется какое-нибудь весьма правдоподобное объяснение…

– Это объяснение, – сказал я, – вы сами сделаете для себя, как только побываете в будущих относительно вас мирах сорок первого и семьдесят шестого годов.

– Да, Федор Артурович, – подтвердил Михаил Романов, – лично на меня сорок первый год произвел шокирующее впечатление.

– Ну ладно, господин Серегин, – хмыкнул Келлер-старший, – если вопрос стоит именно таким образом, тогда посмотрим, а потом решим. А теперь ответьте, почему вы ведете себя так, будто я невеста на выданье, а вы жених?

– Вы, Федор Артурович, настоящий человек и защитник Отечества, а такие мне нравятся, – ответил я. – кроме того, моя должность Защитника Земли Русской велит каждого такого человека брать за руку и ставить рядом с собой в строй. Вместе и рогатого старика, то есть черта, бить веселее…

– А кто этот рогатый старик? – не заметив моей последней оговорки, спросил генерал.

– Рогатый старик Эрлик – это одна из ипостасей Сатаны, принятая у древних кочевых народов, в частности, авар, – пояснил бывший Великий князь. – Сергей Сергеевич столкнулся с ним, когда громил авар и, соответственно, спасал артан. Ника мне рассказывала, что после небольшой демонстрации силы Нечистый теперь опасается даже просто находиться в том же мире, что и Сергей Сергеевич. При нечаянной встрече по рогам можно получить так, что потом копыта разъедутся.

– Да неужели, Ваше Императорское Высочество? – усомнился было Келлер-старший, и совершенно напрасно, потому что я на ладонь подвыдернул из ножен свой меч бога войны, после чего с лезвия полыхнуло светом первого дня творения, заставив присутствующих непроизвольно зажмуриться и сделать шаг назад.

И в тот же момент, одновременно с чесоткой в темечке, я ощутил, как что-то горячее разворачивается внутри меня и высовывается наружу во всем блеске своего неземного величия.

– Вот то-то же, смертные! – прямо у меня над ухом произнес оглушительно громовой голос младшего архангела. – Бойтесь Гнева Господнего и неукоснительно выполняйте все указания Его Посланника господина Серегина, тако же, как он сам выполняет повеление Божье поступать только по совести!

Со стуком вставив меч в ножны, я усилием воли загнал архангела обратно внутрь, мысленно ругаясь самыми последними словами. Мне требуется договориться с этим человеком по-хорошему, а не запугивать его Божьими карами. Но, как ни странно, этот агрессивный демарш архангела в сочетании с демонстрацией сияющего меча Бога Войны сработал наилучшим образом.

– Господин Серегин, – сказал генерал Келлер, склонив голову, – прошу простить меня за недоверие, проявленное к словам Его Императорского Высочества. Просто на протяжении моей не такой уж короткой жизни различных шарлатанов вокруг было много, а никаких чудес не наблюдалось.

– Мне не за что вас прощать, – ответил я. – Вы, Федор Артурович, правильно сказали о засилье шарлатанов, напропалую обещающих чудеса каждому желающему, но не способных ни на что, кроме банальных цирковых фокусов. В моем родном мире сто лет тому вперед в России тоже в изобилии водились разные пройдохи, обещавшие доверчивой публике излечение от всех болезней, отворот, приворот, снятие порчи и сглаза, а самые наглые – еще и оживление умерших родственников. Ну а потом мы пошли в свой последний и самый главный поход, где встретились с настоящими чудесами, впрочем, сейчас говорить об этом неуместно…

– Но все же, – сказал старый генерал, – про чудеса я попрошу рассказать поподробнее, ведь ваше Тридесятое царство, как следует из его названия, ими просто набито, и мне не хотелось бы обмишулиться на старости лет и поставить в неловкое положение родных.

– Ну хорошо, Федор Артурович, – сказал я, – слушайте. Первый вид чудес, собственно, никакими чудесами не является, потому что это – не более чем результат работы машин и механизмов, далеко опережающих технический уровень цивилизации вашего времени. Примерно так же, чудом и колдовством, каким-нибудь индейцам Майя показался бы обычный для ваших времен паровоз. Второй вид чудес – это так называемая магия, проявления которой основаны на использовании особой энергии, которая, наподобие атмосферного электричества, протекает в Мироздании между полюсами Порядка и Хаоса. Воспользоваться магией могут люди, имеющие некие дополнительные таланты-способности от рождения – так же, как таланты великих музыкантов или, к примеру, скрипичных мастеров. Но сами по себе такие люди-маги ничего не создают, а только допущены до возможности дергать за приводные рычаги сил, которые превосходят их понимание. Так же, как распределение обычной влаги на поверхности земного шара, плотность концентрации магической энергии в Мироздании весьма неоднородна. В большинстве миров ее почти нет, в других, напротив, ее много или очень много. Миры Тридесятого царства и так называемых Подвалов Мироздания, где квартируют античные боги, являются магическими, а вот исторические миры Основной Исторической Последовательности и их окрестностей обилием магии, как правило, не блещут. Возможности людей-магов и технических устройств высокоразвитых цивилизаций в значительной степени пересекаются, что позволяет нам думать, что со временем развившаяся до высочайших высот техника полностью аннулирует так называемые магические чудеса. Уже были случаи, когда инженеры космической цивилизации, наблюдая при помощи аналитических приборов за тем, как маг творит свои заклинания, улучшали конструкцию технических устройств аналогичного назначения. И, наконец, крайне редко бывают истинные чудеса, творит которые только сам Создатель Всего Сущего, ничего не совершающий по требованию, а действующий лишь в соответствии с собственным Замыслом. Только они по своей сути являются настоящими чудесами, а остальное – всего лишь возможности техники, а также проявления неведомых нам законов природы и способности человеческого разума дергать за приводные ремни Мироздания…

За окнами громыхнул раскат грома, подтверждая мои слова.

И тут впервые заговорила супруга старого графа Мария Александровна Келлер:

– Господин Серегин, вот вы неприкрыто демонстрируете всем и каждому, что Вышние Силы безоговорочно находятся на вашей стороне, но как же тогда быть с одним из главных постулатов христианства, который гласит, что любая магия и колдовство – занятие богомерзкое и противозаконное?

– Дело в том, сударыня, – ответил я, – что в верхних мирах, изначально населенных людьми, магии нет по определению или почти нет, а в тех двух мирах, которые известны нам как магические, люди являются пришельцами извне, колонизировавшими какую-то их часть. В силу этого обстоятельства магов среди вас нет или они находятся в латентном состоянии, не отличимом от обычных людей, зато имеются колдуны. Эти персонажи, даже попав в магический мир, не могут получить доступа к межмировой магической энергии. Именно потому они вынуждены отбирать жизненную силу у окружающего их населения, своих дальних и ближних соседей – либо понемногу от всех сразу в виде слепого религиозного поклонения, либо все и без остатка от немногих назначенных к закланию на алтаре. Кровавые религиозные культы с человеческими жертвоприношениями, как правило, устраивались в интересах таких вот колдунов. Жестокие Великие Войны ради будущего арийской расы, мировой революции или такой же мировой демократии тоже можно рассматривать как разновидность массовых жертвоприношений. Именно такие деяния из-за применяемых при этом методов считается неприемлемым занятием, мерзким перед лицом Господа. Что касается магии, то у людей из моей команды имеется высочайшее разрешение на ее применение, главные условия – поступать по совести и не творить зла. Поэтому убиваем мы только в бою, причем немагическими средствами, а после лишь иногда казним жестоких преступников, ставших виновниками многих жертв, и тоже делам это обычными способами. Главное для нас – не смерть противостоящих нам грешников, а их раскаяние и исправление.

– Ну хорошо, господин Серегин, – сказал генерал Келлер, – будем считать, что наши вопросы исчерпаны, и мы с Борисом готовы идти с вами прямо сейчас. Первым делом я хотел бы увидеться и переговорить с государем Николаем Александровичем.

Я мельком глянул на магический таймер, показывавший текущее синхронизированное время в различных мирах, и ответил:

– Прямо сейчас это сделать не получится, потому что в настоящий момент в Асгарде, где ныне проживает бывшее царское семейство, стоит глубокая ночь. Там все спят. Поэтому я приглашаю всех вас, а не только мужскую половину семьи, в свои главные владения в Тридесятое царство, а уже оттуда вы сможете попасть в любое место, по вашему выбору.

– Но что мы там будем делать, в этих ваших владениях? – всплеснула руками жена генерала.

– Вам лично, сударыня, будет не вредно пройти обследование в нашем госпитале и получить лечение от одолевающих вас недугов. У нас очень хорошие доктора, как магической, так и обычной специализации. При этом ваша невестка сможет повысить свою квалификацию, стоя с другой стороны барьера как сестра милосердия, ведь тяжелых раненых со второй германской войны к нам доставляют ежечасно в очень больших количествах. Любой человек там будет к месту, и ничья помощь не окажется лишней. Пока вы будете осваиваться, Федор Артурович и Борис совершат все положенные визиты, и каждый сам за себя примет главное решение в своей жизни. А еще я представлю вас своей законной супруге, в девичестве княжне Елизавете Дмитриевне Волконской, штурм-капитану воздушно-космических сил Российской империи двадцать первого века. И пусть она расскажет вам, как живется таким, как вы, там, где представителям потомственного и титулованного дворянства и наследственной аристократии, чтобы сохранить свое положение в обществе, необходимо служить, пока глаз остер и рука тверда. Одно из воплощений стоящего рядом со мной Михаила Александровича сумело учинить в Российской империи такие порядки, что и сто лет спустя переоснованное им государство кажется отлитым из цельного куска броневой стали, а не конструкцией из навоза и палок, каким оно было во времена отставленного ныне Николая Александровича. Федор Артурович, не смотрите на меня такими глазами. Его бывшее императорское величество сам поведает вам о выводах, которые он сделал, узнав о различных вариантах истории, и покается перед вами как перед человеком, честно выполнившим свой долг до конца. А сейчас хватит разговоров, идемте. Дела не ждут.

Восемьсот тридцать девятый день в мире Содома, вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Доставив семью Келлеров в Тридесятое царство, я передал их на попечение Михаилу Александровичу и… Кобре. Наша Гроза Драконов таки сошлась с очередной версией Мишеля на короткую ногу – скорее всего, потому, что этот человек уходит с нами, и, следовательно, их отношениям ничего не будет мешать. Сам он как-то признался мне, что рядом с Никой испытывает давно забытое чувство юношеского шалопайства и беззаботности, будто вернулись старые добрые времена, когда он был «простым» поручиком синих кирасир Мишкиным. Вот так. Эрот, как оказалось, к увлечению всех сущностей этого человека Коброй был совершенно непричастен. Образ сильной независимой женщины, самостоятельно решающей свою судьбу, был вписан в исходный код его личности, и именно поэтому в свое время он клюнул на госпожу Шереметевскую-Мамонтову-Вульферт-Брасову, которая лишь казалась такой особой, но, разумеется, ею не была. Старого генерала Темная Звезда в процессе знакомства ошарашила, его сына (неплохого фотографа-любителя) очаровала, ну а женщины семьи Келлеров были просто в шоке. Неужели им тоже теперь так можно?

Впрочем, спихнув Келлеров на Кобру и Михаила, я сразу выкинул эти дела из головы. Там справятся самостоятельно, а мне требуется переключиться на мир тысяча девятьсот семьдесят шестого года, для того чтобы воочию продемонстрировать товарищам из Политбюро ЦК КПСС образчик грубой работы на отдаленных от Советского Союза территориях. Если что, я имею в виду Пиночетовскую Чили, да и соседние диктаторские режимы Аргентины и Бразилии не вызывают у меня большого восторга. Никакой своей власти я там устанавливать не собираюсь, но беспощадно уничтожать спонсируемую американцами антикоммунистическую сволочь мне сам Бог велел, ибо это будет по совести. Кстати, китайским товарищам тоже невредно будет заранее знать, на что я способен, выходя из себя, если у нас не получится договориться по-хорошему.

Граничные условия операции не предусматривали участия в бою русских и советских контингентов, так что главными действующими лицами должны были стать изрядно застоявшиеся легионы Велизария. После Порт-Артура я использовал их в деле лишь минимальным образом, и вот теперь настало их время. На совещание, посвященное этому вопросу, я намеревался пригласить генерал-лейтенанта Велизария, специалиста по тонким и острым делам гауптмана фон Баха, командующего первым легионом Вернера фон Буксдевена, командующего вторым легионом генерал-майора барона Шарля Станисласа Марьона, командующего третьим легионом генерал-майора Тимо фон Циглера, командующего четвертым легионом генерал-майора графа Жозефа Мари Дессе. Эти четыре легиона составляли ударный корпус первой линии, в который я собрал самых подготовленных и легко обучаемых бойцов и командиров армии Велизария. При быстром подъеме вверх по уровням мироздания те, что не могут постигать все новые и новые военные премудрости, быстро превращаются в балласт, пригодный только для полицейской и гарнизонной службы. Командовали ударными легионами тоже лучшие из лучших: два тевтона и два бывших генерала Наполеоновской Великой Армии. Но, наверное, все четыре легиона сразу мне все-таки не понадобятся: внезапного захвата Саньтьяго-де-Чили с четырех концов я пока еще не планирую…

– А почему бы и нет, Серегин? – спросила у меня энергооболочка. – Не связанных другими операциями сил у тебя сейчас столько, что подобная задача тебе – плюнуть и растереть! Зачем понемногу ощипывать режим Пиночета со всех сторон, когда его целиком можно бросить в мясорубку твоей военной машины. Пусть все видят, какой ты могучий, решительный и непреклонный, и боятся, боятся, боятся. Кстати, в таком случае даже те четыре резервных легиона, на которые ты уже махнул рукой, тоже пойдут в дело.

Ну вот, мое третье «я» (если вторым считать младшего архангела) вдруг высказало свое мнение, да довольно резко. За ней, энергооболочкой, надо сказать, практический опыт Ареса длиной в несколько тысячелетий, который, даже если захочешь, не пропьешь. И в то же время имеются у меня определенные сомнения…

– Но ведь хотелось же, проделать все так тихо, чтобы никто ничего не понял, – подумал я. – Мол, Советский Союз по каким-то внутренним причинам вдруг взял и повернулся лицом к коммунистическому Китаю, а тот после смерти Мао взял и принял протянутую руку дружбы… И тут тоже небольшая группа, предположим, атаковала штаб-квартиру тайной полиции ДИНА, кого надо убила, кого надо пленила, кого надо освободила из застенков, а потом так же неожиданно отступила на исходные позиции, не оставив следов. А вдруг это были боевики подпольной прокоммунистической вооруженной организации MIR, а мы тут ни при чем.

– Ага, – хмыкнула энергооболочка, – тоже мне, размечтался один такой о незаметности. Если подмена одного Брежнева на другого и в самом деле прошла так, что никто ничего не понял, то погром, который ты учинил в Политбюро, отправив в отставку половину его членов, да смена караула на посту председателя КГБ взбаламутили всех вашингтонских советологов и кремленологов, заставив их чесать в затылке. Мол, что все это значит? И то же самое произошло в Китае. Смерть Мао со стороны выглядит вполне пристойно, ибо этого события давно ждали, а вот Чжоу Эньлай, неожиданно живым вознесшийся куда-то на небо, тоже, наверное, заставил в Лэнгли кое-кого призадуматься над тайным смыслом явления. Последний раз праведников живьем брали на небо эдак с пару тысяч лет назад. Никогда, мол, такого не было, и вот опять. Что нельзя было наложить на этот госпиталь сонное заклинание и умыкнуть главного пациента тихо, так чтобы никто не заметил, а не устраивать представления под куполом цирка в стиле Давида Копперфильда. С эрцгерцогом Францем Фердинандом у тебя в свое время все получилось так, что лучшего и желать было невозможно. Тихо пришли, тихо сделали свое дело и тихо ушли. Никто ничего не видел, а наследник австро-венгерского престола, что называется, взял и перековался. А почему и с Чжоу Эньлаем нельзя было так? То-то же, Серегин, тщательнее надо, без полетов во сне и наяву.

Вот уж дождался: зазнавшегося Бича Божьего с размаха макает лицом в грязь его же собственная энергооболочка…

– Я – это ты, а ты – это я, – услышал я ответную мысль. – И твой архангел тоже думает то же самое, потому и вылезает всякий раз, когда тебе кто-то пытается перечить либо высказывает в твоем присутствии глупость или богохульство. Но это у него от отсутствия опыта и крайней молодости – как-никак ему всего лишь чуть больше полутора лет…[3]

– Молодость – это единственный и недостаток, который проходит сам собой, – подумал я в ответ. – Ну а ты, значит, у нас и старый, и опытный?

– Да, – подтвердила энергооболочка. – Арес был у меня не первым, и даже не вторым. Я помню, как костяные, кремневые и обсидиановые наконечники на копьях и стрелах сменялись медными и бронзовыми, а маленькие отряды охотников-удальцов превращались в целые армии. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения, за исключением того момента, что с тех пор, как люди изобрели войну, они ничуть не изменились. Для простых обывателей по любую сторону от железного занавеса ты и вправду сработал чисто, а вот для специалистов своего дела мир после твоих стремительных операций наполнился хрустом, лязгом и скрежетом, словно кто-то большой и сильный с грацией носорога ломится сквозь посудную лавку. Самого тебя этой квалифицированной публике еще не видно, но о том, что ты пришел и действуешь, они уже знают. Заглушить этот шум можно только еще одной, более шумной, демонстрационной операцией – так, чтобы все в Вашингтоне смотрели в сторону Латинской Америки и еще немного на небо…

– Ты предлагаешь пригнать в небеса того мира «Неумолимый», прервав на нем восстановительные работы? – спросил я.

– Зачем такие сильные средства? – вопросительно хмыкнула энергооболочка. – Для решения всех мыслимых и немыслимых задач в мире товарища Брежнева достаточно участия Рион. Или она уже не твоя маркграфиня? А «Неумолимый» побереги для более тяжелых случаев – он тебе пригодится там, где наглость и алчность у господ англосаксов притупляет их инстинкт самосохранения, и только что-то по-настоящему ужасное способно вернуть их с небес на землю.

– Туше! – подумал я. – И в самом деле, в том мире Рион будет достаточно, причем во всех смыслах. Теперь надо подумать, нужна нам широкомасштабная десантная Чилийская операция или можно обойтись вариантом попроще.

– Вариантом попроще обойтись можно, – ответила энергооболочка, – да только тебе с него не будет никакого профита. Так не получится ни занять делом изнывающие от простоя войска, попутно подняв их квалификацию, ни получить политические козыри и особый вес в китайской и в советской элите, ни организационно подготовиться к схваткам на верхних уровнях Мироздания, где во имя блага человечества тебе предстоит щелкать американских сукиных сынов будто семечки. И, к тому же, разве тебе не хочется снова ощутить себя Спасителем и Освободителем, ведь эта, как ты выражаешься, Чилийская десантная операция уничтожит один из самых жестоких диктаторских режимов на планете? И добро бы это оказалась отечественная доморощенная диктатура. Но нет. Генерал Пиночет – это типичный компрадорский американский сукин сын, и его даже в самой малой степени не интересует соблюдение чилийских национальных интересов. И ведь эти люди не только жестокие садисты, но и отчаянные трусы, ведь, убивая тех, кого они считают своими врагами, эти нелюди действуют не только без какого-то формального решения суда, но и тайно, скрывая факты арестов, допросов, пыток и убийств. Кстати, и твой архангел тоже думает примерно так же, только его чувства гораздо проще. Ему хочется поставить на пылающие развалины свой бронированный сапог, а выживших членов хунты подвергнуть суровому и беспристрастному суду, после чего четвертовать, колесовать и пересажать на колья, ведь эти сволочи досыта попили чужой крови, а потому им пора захлебнуться в своей.

– Ну ладно, – подумал я, – мне хочется чувствовать себя и Спасителем, и Освободителем, и всемогущим Божьим Бичом, обрушивающим сокрушительные удары на головы тех, кто, возомнив о себе хрен знает что, в немыслимой гордыне попрал все священные истины. Но будут ли эти цели разделять солдаты легионов Велизария, или они отнесутся к столь ответственному заданию равнодушно, как обычные наемники?

– В последний год, с момента разгрома Наполеона на Бородинском поле, – мысленно сказала энергооболочка, – ты больше занимался русским компонентом своей армии, который за это время необычайно вырос численно и окреп. Но парни Велизария, несмотря на то, что они не русские, преданы тебе ничуть не меньше, а еще они через связи в Воинском Единстве глубоко пропитались твоими идеями, восприняв их как очищенный и улучшенный вариант христианства, тем более, что и непосредственная близость к Богу у тебя налицо. В ходе Чилийской операции они будут чувствовать все то же, что и ты сам, поэтому не надо обижать их недоверием и пренебрежением. Они – это тоже ты, и этим все сказано.

– Ладно, – подумал я, – быть по сему. Императору еще одной русской Галактической империи пора выходить в свет, людей посмотреть и себя показать.

– Вот это речь не мальчика, но мужа, – хмыкнул мой незримый собеседник, – но только имей в виду, что в данном случае надо сделать так, чтобы о русской природе твоего государства в том мире не мог догадаться никто.

На этом переговоры с энергооболочкой закончились, и я, вынырнув из глубин своего внутреннего Я, дополнил список приглашенных на совещание товарищем Сталиным, товарищем Брежневым, товарищем Чжоу Эньлаем, генералом Маргеловым, госпожой Тулан и… товарищем Чазовым, который из Тридесятого царства в последнее время буквально не вылезал, повышая свою квалификацию. Конечно, если по уму, на эту встречу следовало бы пригласить и Рион, хотя бы в лице ее аватара. Но такового у нее в настоящий момент попросту не было, ибо Хищные Цветы подозревали свою рабу в потенциальной измене, а потому не спускали с нее глаз, и уж тем более не собирались предоставлять ей дополнительное средство коммуникации с окружающим миром. И как раз для решения этой задачи мне срочно понадобился товарищ Чазов. Но речь об этом у нас пойдет уже во время совещания. К моменту начала операции Рион должна быть полностью укомплектована по имперским стандартам, а это означает наличие у нее на борту не только аватара, но и настоящего человека-командира. И это тоже отдельный вопрос, который следует решить.

Именно в силу необходимости присутствия Рион, несмотря на то, что все участники во плоти в назначенный срок собрались в моем кабинете в Башне Силы, настоящее совещание должно было пройти в виртуальном Главном Командном Центре Воинского Единства, и сущности людей, не являющихся членами этой организации, проводить с собой пришлось именно мне. Впрочем, сделать это оказалось несложно. Небольшое усилие – и вот уже Виссарионыч, Брежнев, Чжоу Эньлай и академик Чазов стоят в Командном центре Единства. В общих чертах это место повторяет ГКЦ «Неумолимого», за исключением того, что объем реального помещения на линкоре конечен, а тут присутствующих со всех сторон окружает мрак, из которого на нас смотрят десятки тысяч глаз прочих членов Единства, молчаливо присутствующих здесь в силу тех прав, которые им дарует страшная встречная клятва. Вот так: хочешь проводить виртуальные совещания – будь готов к тому, что их невольными свидетелями станут все твои боевые товарищи. Но это совершенно не страшно, потому что мои Верные не предают, не продают, не злословят и не выдают тайн, и уж тем более не бьют в спину.

Рион уже ждет нас всех в командном центре. Последние несколько дней были для нее временем отдыха и привыкания к статусу очень важной особы и равноправного члена невероятно могучего клана. Корабли, большую часть времени проводящие в полном одиночестве в безмолвной мгле космоса, по своей сути очень общительны, и, оказавшись на парковочных стоянках орбитальных станций, вращающихся возле густонаселенных планет, напропалую болтают между собой. А тут у нас, чтобы поговорить, ей лишь требуется погрузиться вглубь Единства. Ко мне лично Рион с вопросами не обращалась ни разу, но я знаю, что ее собеседниками были и рядовые остроухие, и амазонки первого призыв и обычные люди-мужчины, вплоть до самых высокопоставленных: Велизария, Багратиона и Гая Юлия. И сейчас ее вызвали в Главный Командный Центр для получения первого задания, из-за чего Рион трепещет в предвкушении чего-то необычного.

– Аве, Могущественнейший! – приветствует она меня, склонив голову. – Я готова выслушать твою волю и выполнить ее полностью и без остатка, даже если это задание будет ужасным и смертельно опасным.

– Здравствуй, Маленькая, – ответил я, – ничего ужасного и смертельно опасного я тебе поручать не собираюсь. Тебе предстоит на какое-то время вернуться в тот мир, из которого мы тебя когда-то забрали, и там ты на какое-то время станешь моим передвижным командным пунктом и личной яхтой. Работа, как это и полагается для новичков, тебе предстоит непыльная и умеренной сложности, и именно поэтому я не хочу ради нее отзывать «Неумолимый» из его королевской ванной в Пуцком заливе. Придет еще время и для него.

– Благодарю тебя, Могущественнейший, – звонко отвечает Рион, вскинув голову. – Я всегда буду рада твоему физическому присутствию у меня на борту, ибо оно неизменно приводит меня в состояние радостного трепета и восторга.

– Товарищ Серегин, а ведь девочка явно в вас влюбилась, – тихонько произнес Виссарионыч. – Какая могла бы получиться сказка в стиле Ганса Христиана Андерсена: невозможная любовь Корабля темноэйджеловского происхождения и человека-героя, почти полубога.

– Все женщины и девушки в моей команде, за исключением законной супруги, для меня все равно что любимые сестры и приемные дочери, – так же тихо ответил я. – Поэтому для меня подобная проблема просто не стоит. Однако вы правы в том, что Рион влюблена в меня юношеской щенячьей любовью юной девушки к взрослому солидному мужчине. Думаю, что мое личное присутствие на борту у Рион способно усугубить эту ситуацию и причинить ей дополнительные душевные страдания. Но в то же время другого варианта нет. Тут нужно звать Лилию и решать вопрос с ней как с богиней первой подростковой любви, ведь, несмотря на свой более чем солидный возраст в пару сотен лет, моя Верная-Корабль все еще ощущает себя небалованной и нецелованной девушкой-подростком, вроде моего адъютанта Аси-Матильды. Но об этом позже, сперва дело.

– Да, – сказал стоящий по другую руку от меня Брежнев, – это очень хорошо, когда под рукой имеются специалисты любого профиля, а не только мастера разговорного жанра, способные по несколько часов непрерывно трепаться на любую заданную тему. Если бы наше Политбюро было укомплектовано с такой же тщательностью, как и ближний круг товарища Серегина, то сильнее Советского Союза в мире бы не было ни одной державы.

– У нас по этому поводу имеется аналогичное мнение, – сказал Виссарионыч, на чем обмен мнениями по этому предварительному вопросу был закончен.

– Итак, товарищи, – сказал я, – мы собрались здесь и сейчас для того, чтобы обсудить подготовку к Чилийской десантной операции в семьдесят шестом году христианской эры, в которой предполагается задействовать всю первую армию генерал-лейтенанта Велизария. Против обыкновения наш временно-постоянный форпост в мире тысяча девятьсот семьдесят шестого года будет располагаться не на территории России или СССР, а на прямо противоположной стороне планеты. Но и там тоже живут люди, которые хотят мира, счастья и процветания для своей страны и ее народа, а не жестокой диктатуры, без суда убивающей людей по подозрению в малейшей нелояльности. Потому это будет не только операция по отвлечению внимания противника от советско-китайских дел на негодный объект, но и карающий удар по своре злодеев мирового уровня, зазнавшихся безнаказанности.

– А как же ваши операции в восемнадцатом году? – спросил несколько обескураженный Виссарионыч. – Ведь, честно сказать, мы ожидали, что основные свои усилия вы приложите как раз там, в борьбе с остатками белогвардейщины и окраинными сепаратистами.

Ответил я не задумываясь:

– Проанализировав свою операцию по ликвидации муравьевщины и статическую информацию, собранную сателлитами сканирующей сети, мы пришли к выводу, что любые широкомасштабные операции будут там вроде стрельбы из пушек по воробьям. Применив в Одессе всего лишь одну смешанную стрелково-механизированную бригаду, мы добились того, что армия Муравьева просто растворилась в пространстве. На других направлениях происходит то же самое. Силы Семенова, Дутова и прочих антисоветских элементов на местах совершенно ничтожны, а Колчак пока и вообще не наполнен реальным содержанием. При отсутствии мятежа Чехословацкого корпуса, который ныне уже полностью разоружен и интернирован, до завершения мировой войны никакой силовой поддержки извне контрреволюционные движения не получат. В события на Дальнем Востоке и в Забайкалье могут вмешаться японцы, но под всевидящим оком орбитальной сканирующей сети такая операция не может быть внезапной. Следовательно, можно сделать вывод, что, за исключением уже задействованных сил, где-то на протяжении семи-восьми месяцев наиболее оптимальными в мире восемнадцатого года могут быть локальные операции по наведению порядка силами в один-два батальона, которые на короткий срок можно брать в сорок первом году из резервов армии генерала Карбышева. Ну а потом мы еще посмотрим, на каких условиях закончатся сражения в Европе, и кто по итогам мировой войны будет считать себя победителем. Так или иначе, иностранного нашествия на Советскую Россию не должно случиться по причине полного истощения сил у буржуазных держав, ибо ничем иным попытка Германии выйти на боевую ничью обернуться не может. Опыт другого мира, где Старшие Братья вмешались в историю в канун Великой Октябрьской Революции, станет нам в этом примером.

– Так значит, товарищ Серегин, вы как раз для этого набираете добровольцев в наших лагерях для немецких военнопленных? – спросил Виссарионыч. – Вы хотите, чтобы они воевали за любимого кайзера и германскую империю, а заодно намяли бока французам и англичанам?

– Именно так, товарищ Сталин, – ответил я. – Святое же дело, чтобы наши враги в одном мире воевали против наших же врагов в другом мире. И, кроме того, вызвавшихся добровольцами бывших солдат и офицеров вермахта перед переправкой в Германию восемнадцатого года проверяет моя служба безопасности, направляя всех активных участников военных преступлений в распоряжение ваших следственных органов. Таким образом, ни один убийца и насильник не уйдет от возмездия.

– Мы это знали с самого начала, ибо не тот вы человек, чтобы поступить противоположным образом, – кивнул Отец Народов, – и поэтому мы разрешили вам эту вербовку. Ведь вы сделали для Советского Союза столько хорошего, что и не сосчитать, а потому нам было совсем не жалко отдать вам несколько десятков тысяч пленных врагов, оказавшихся в таком положении именно с вашей помощью. А теперь давайте послушаем ваш план чилийской операции. Хоть знаю я о господине Пиночете совсем немного, ничего из этого немногого нельзя назвать хорошим. Даже генерал Франко из нашего времени, несмотря на сходную историю, по сравнению с этим завзятым людоедом выглядит как-то более человекообразно и вменяемо.

– А это потому, товарищ Сталин, – сказал я, – что Франко выдвинут в руководители антикоммунистического мятежа местными испанскими помещиками и капиталистами, а Пиночет – это исключительно ставленник американских политиканов и транснационального капитала, поэтому круг врагов у него шире, и расправляется с ними он с воистину нечеловеческой жестокостью. Как Бич Божий, бить такое я должен наотмашь, поэтому господам сторонникам генерала Пиночета следует приготовиться к тому, что как они аукали, так им и откликнется – тем же самым и по тому же месту.

Я обвел внимательным взглядом напряженно внимающую мне аудиторию и продолжил:

– Главным и основным девизом предстоящей Чилийской операции будет «эффективная безжалостность». Западный мир должен вздрогнуть от ужаса, увидев, что и на него есть управа. Пиночетовское государство должно вспыхнуть с четырех концов и разом обратиться в дым. При этом соблюдение неприкосновенности дипломатические представительств стран, поддерживающих этот режим, будут зависеть от поведения их сотрудников. Арестовывать и расстреливать иностранных дипломатов нельзя ни при каких обстоятельствах, зато прямо необходимо входить на территорию посольств, чтобы извлечь оттуда укрывшихся деятелей пиночетовского режима, а также провести обыски и выемки документов, свидетельствующих о том, кто, когда, по чьему приказу и на какие деньги готовил переворот семьдесят третьего года. Документы при этом важнее всего, поэтому, чтобы их не успели уничтожить, американское и британское посольства необходимо включить в перечень первоочередных целей для прикомандированных отрядов спецназа. И еще. Во время этой операции не должно возникнуть никаких ассоциаций с Россией и Советским Союзом, поэтому на бой армия Велизария выступит под знаменами Четвертой Галактической империи, существование которой с настоящего момента распространяется за пределы территории «Неумолимого». Вот…

С этими словами я передал Велизарию виртуальный ярко-алый шеврон с золотым двуглавым орлом, и тот, поцеловав этот священный для него предмет, приложил его к своему рукаву, где тот и прирос.

– Аве, император, – сказал прославленный Византийский полководец. – Солдаты моей армии готовы выполнить любой ваш приказ.

– Аве, император, – эхом в голос отозвались псевдоличности, – мы тоже выполним любой ваш приказ.

– У меня никогда не было никаких сомнений в выполнении вами всеми любого боевого приказа, – ответил я. – На том и стоит наше Воинское Единство. А теперь к делу. На операцию ваши легионеры должны пойти в полной экипировке производства мастерских «Неумолимого», дополненной элементами, говорящими о ее галактическом происхождении. Также не может быть речи ни о каком открытом применении магии, ибо ее действие всегда должно быть замаскировано как действие высоких технологий…

В этот момент из окружающей нас полутьмы выступил образ Дока, то есть старшего сержанта контрактной службы Андрея Николаевича Бибина, одного из моих изначальных подчиненных-контрактников, с которыми мы начинали дело в мире Подвалов Мироздания. В дальнейшем Кобра взлетела ввысь вместе со мной, показав способности Адепта Хаоса, старшина Змиев, он же Змей, стал моим помощников в разных конфиденциальных делах, а остальные отошли на второй-третий план. Но это совсем не значит, что я не готов выслушать любого из них хоть с глазу на глаз, хоть публично, ведь пустых болтунов в рядах спецназа ГРУ попросту не бывает.

– Командир, – сказал Док, пользуясь своим правом высказываться без специального разрешения, – в понимании местных англосаксонских мозгов в рамках космической оперы технологии отнюдь не отменяют некоторой толики магии. Первая серия «Звездных войн» в прокат еще не вышла, но Джордж Лукас корпит над этим собранием глупостей и несуразиц вот уже пять лет. Еще немного, и по мировому киноэкрану забегают рыцари-джедаи, направо и налево размахивающие световыми мечами, и наряду с ними в сюжете будет присутствовать главный носитель Силы, Темный Властелин и его слуга Дарт Вейдер. Я предлагаю вывернуть это идейку наизнанку… Ну вы, Сергей Сергеевич, меня поняли…

– Интересная и очень полезная мысль, – хмыкнул я. – Вместо Темного Властелина вывести на обозрение почтеннейшей публики меня как Предводителя Светлых Сил, Бича Божьего и Адепта Порядка, а также Кобру, как Адепта Хаоса и Темную Звезду. Вся магия, задействованная в этой операции, будет применяться только от нашего имени. Представляю, как вскипят англосаксонские мозги в маленьких костяных кастрюльках, когда их обладатели увидят, что две этих силы изначально отнюдь не враждебны друг другу, а вполне даже способны сотрудничать во имя общей цели. Впрочем, не исключаю задействование в отдельных эпизодах Лилии, мисс Зул и товарища Бригитты Бергман. А вот никаких особенных рыцарей-джедаев со световыми мечами в сюжет чилийской операции и вообще в наш быт мы вводить не будем, ибо это лишняя сущность. Воинское Единство, как оно есть – и проще для понимания непосвященными людьми, и брутальнее по своей сути. Решение принято, товарищи, так что быть по сему.

– А я вот так и не понял, почему этот самый голофильм «Звездные войны» является собранием глупостей и несуразиц, – сказал контр-адмирал Гай Юлий. – Мне это интересно как специалисту по этим самым звездным войнам.

– Да, Док, – сказал я, подумав, что не повредит небольшая психологическая разрядка, – как человек технически грамотный, объясни, пожалуйста, этот вопрос Гаю Юлию и другим псевдоличностям, а также нашим новым Верным из числа темных и светлых эйджел, которые также присутствуют на этом собрании. Им наверняка будет интересно.

– Действительно, – сказала социоинженер светлая эйджел Риоле Лан, которую я оставил прикомандированной за своей особой, – очень интересно, как тамошние хумансы, считающие себя весьма высокоразвитыми, представляют себе космическую цивилизацию…

– Очень плохо представляют, – вздохнул Док. – Во-первых, эти люди не способны перешагнуть через представления своего времени. Поэтому малые летательные аппараты у них в космическом пространстве пикируют, с воем переворачиваясь через крыло, закладывают виражи и боевые развороты, а космические линкоры, пораженные протонными торпедами, горят ярким нефтяным пламенем, со столбами черного дыма, сносимого в сторону «ветром». Примерно так же горели поврежденные, но еще не потопшие корабли в середине двадцатого века. Ну и несуразица с главным калибром этих линкоров, которым вдруг неожиданно поделались мелкокалиберные относительно их размера скорострельные пушки. Один наш, гм, критик сравнил эту идею с атомным авианосцем в деревянном корпусе и с подвесным мотором, вооруженным тысячей станковых пулеметов.

– Да, – сказал адмирал Гай Юлий, – действительно смешно. Ха-ха-ха. Но ничего, мы еще привьем аборигенам того мира самый правильный вкус по части боевой космической техники.

– Нет, мой добрый Гай Юлий, – возразил я, – ваш «Неумолимый» останется на своей нынешней стоянке в Пуцком заливе и продолжит курс восстановления, а в качестве своей личной яхты и передвижного командного центра я планирую использовать маркграфиню Рион…

– Это неважно, – ответил командир «Неумолимого». – У нас на борту имеются неисправные, но вполне пригодные к восстановлению имитаторы линкоров нашего класса, которые использовались в том случае, когда ради запугивания врагов или мятежников требовалось умножение сущностей. Если установить один такой на Рион, то с поверхности планеты во всех диапазонах она будет выглядеть точно так же, как «Неумолимый». Пусть все видят и боятся. Масс-детекторов, способных определить, что это не линкор планетарного подавления, у аборигенов того мира все равно нет.

– Я согласна на имитатор, – заявила Рион. – Так будет даже интересней и… красивее.

– Имитатор «Неумолимого» – вещь невредная, – сказал я. – Но, помимо него, тебе требуется личный аватар, ибо не всегда такие совещания возможно проводить вот так в Командном Центре Воинского Единства, и желателен человек-командир, который будет самым старшим на борту в мое отсутствие. Евгений Иванович (Чазов), по вашим картотекам необходимо проверить, имеется ли в каком-нибудь лечебном учреждении пациентка, перенесшая менингит в тяжелой форме с полной утратой личности, но избегнувшая летального исхода, в возрасте от шестнадцати до двадцати лет, в крайнем случае – от четырнадцати до двадцати четырех. Национальность значения не имеет, но желательно, чтобы от этой девушки отказались родители.

– Поискать больную с заданными вами исходными данными по нашим картотекам можно, – ответил Чазов, – но скажите, Сергей Сергеевич, что вы собрались делать с этой несчастной?

– Во-первых, – сказал я, – в госпитале Тридесятого царства мы избавим тело пациентки от вех физиологических заболеваний, включая последствия перенесенной болезни, после чего Рион установит в ее голову чип дистанционного контроля, превращая в своего аватара. Да, я специально узнавал, что именно так с Кораблями, не имеющими собственного аватара, поступают в Русской Галактической Империи. Такую процедуру относительно безболезненно возможно проделась либо с ребенком в возрасте до четырех-пяти лет, либо со взрослым человеком, развитие личности которого остановилось или было отброшено к этому уровню. В случае с ребенком, или даже искусственно выращенным клоном самой Рион, аватар не сможет представлять мою Верную маркграфиню от десяти до двадцати лет, а это неприемлемо. Возможность лично присутствовать на различных совещаниях и частных встречах нужна моей Верной Рион прямо сейчас. Помимо всего прочего, это должно сбалансировать личность моей маркграфини и сделать ее счастливой. Насколько я знаю, большинство Кораблей относятся к своим аватарам как матери к любимым детям, нянчат их и лелеют, ибо, в отличие от боевых манипуляторов вроде хуман-горхских гибридов, те становятся как бы частью их души.

– О да, – произнесла Рион, смахивая с лица виртуальную слезу, – у меня уже было несколько аватаров, и последнюю их них, Тилу, весьма смышленую умницу, убили по приказу матроны клана Хищных Цветов. Сначала я думала, что никогда им этого не забуду, потому что с Тилой действительно умерла как бы часть меня. Ужасное ощущение все знать и не иметь сил, чтобы предотвратить неизбежное. Но сейчас я понимаю, что госпожа Тулан и ее клан тогда просто не ведали что творили, а потому простила им это злодеяние. А еще меня очень радует, что Могущественнейший нашел время навести справки по поводу того, что в первую очередь нужно Кораблю, чтобы я чувствовала себя счастливой. Если вы дадите мне нового аватара, я буду любить ее как свою дочь, и в то же время сестру, и, в свою очередь, тоже постараюсь сделать ее счастливой. Пожалуйста, Евгений Иванович… вреда моему будущему аватару причинено никакого не будет, вместо того несчастная сможет обрести весь мир.

– Ну хорошо, – вздохнул Чазов, – мы поищем подходящую пациентку, только ничего не можем обещать. Девушки требуемого возраста с подходящим диагнозом может не оказаться в списках, и к тому же наши люди крайне редко отказываются от своих детей, даже если они и стали полными инвалидами. Принуждать несчастных родителей в подобном случае мы не можем, поэтому вам придется договариваться с ними самостоятельно.

– Ну что ты мучаешься, Серегин, есть же и гораздо более простые варианты, – заявила Лилия, вдруг внезапно выскочившая на нашем собрании как чертик из табакерки. – Зачем кого-то искать, а потом уговаривать? Глупости какие! Гораздо проще совершить набег на какую-нибудь еще не окученную долину в мире Содома и захватить еще не разграбленный питомник. Любая свежезапечатленная остроухая в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет будет пригодна для того, чтобы в самый короткий срок стать аватаром Рион. Уж мне ли не знать, насколько пусто обычно в голове у этих вполне умненьких-разумненьких девочек, предназначенных хозяевами к быстрой и ужасной смерти на поле боя или на бойне.

– Зачем так сложно, Лилия? – спросил я. – Мы уже не один раз захватывали такие питомники, и имеем в резерве большое количество подрастающих юных остроухих. На данный момент, помимо содержания боевого состава, это самая солидная статья наших расходов, и Мэри платит по этим счетам с такой болью, будто отплата нужд нашего молодого пополнения происходит из ее личного кармана.

– Ты ничего не понимаешь, Серегин! – топнула ножкой Лилия. – У тебя молодые остроухие очень быстро становятся самостоятельными личностями, пусть даже и подчиняющимися дисциплине Воинского Единства, а в аватары требуется особь, ум которой был бы так же пуст, как лист чистой писчей бумаги, на котором еще никто не оставил своих каракулей. Такого можно добиться только в том случае, если остроухая, желательно мясная, взята прямо из питомника.

– Ну хорошо, Лилия, – согласился я. – Налет так налет. Люблю спасать и наводить справедливость, тем более что много времени это не займет. Шарить по медицинским картотекам будет гораздо дольше. Кстати, товарищ Сталин, вы приняли решение по поводу того, желаете ли вы становиться Патроном? Парни полковника Гладкова к участи инструкторов-наставников полностью готовы, поэтому, чтобы два раза не ходить по одному и тому же делу, можно, помимо питомника, провести через процедуру инверсии и пару-тройку расположенных поблизости боевых отрядов местных магов.

– Желаю, товарищ Серегин, и даже очень, – ответил Виссарионыч. – У нас есть мнение, что, не испробовав на себе вашей формулы «я – это ты, а ты – это я», мы не сможем понять сути того, что такое истинно социалистическое устройство общества. Мы видим, что вам тут с первого раза без проб и ошибок удалось организовать у себя социализм, и причина этого успеха – отношение вождя к массе последователей как к продолжению самого себя. И даже если обитатели питомника не будут вам нужны, за исключением будущего аватара, мы их всех примем у себя и разместим, чтобы вырастить из них достойных граждан Страны Советов.

– Скорее всего, вы, товарищ Сталин, правы, – подтвердил я. – Только мне самому мысли о построении социализма при создании Воинского Единства в голову как-то не приходили. Просто я делал то, что в таком случае велела мне совесть, и, как видите, не ошибся. Критическая масса остроухих сразу же привлекла ко мне большое количество, так сказать, обычных людей, и к вам народ тоже потянется – и не только как к солнцеликому вождю, а как к самому близкому и родному человеку. И вот это уже будет сила, противостоять которой в вашем мире не сможет уже ничего. А еще вы должны помнить, что где-то далеко, в другом рукаве Галактики, но все-таки достаточно близко, по меркам пятого цивилизационного уровня, существует враждебная Человечеству цивилизация кланов диких эйджел. Если верить выкладкам социоинженеров Галактической империи, чуть что пойдет не так, и драться всем нам с внешней угрозой придется на последнем рубеже. Так что сразу после победы над нацизмом вам понадобиться засучивать рукава и в максимально возможном темпе осваивать галактические технологии.

– Если будет надо, товарищ Серегин, то и рукава засучим, и технологии освоим, не впервой, – сказал Отец Народов. – А теперь скажите, когда вы планируете осуществить свой освободительный поход за униженными и оскорбленными?

– Поход состоится завтра в девять часов утра, – ответил я. – Если все уже решено, то нет никакой причины зря тянуть содомитянского мага за его седую бороду. Рион, ты хочешь что-то сказать?

– Да, Могущественнейший, – подтвердила та. – Я хочу сказать, что приму аватара из остроухих как свою любимую сестру. Я знаю, как к ним относишься ты, а потому сама отнесусь точно так же к той, кого ты назначишь в мои половины.

– Очень хорошо, Рион, – сказал я. – Можешь мне поверить, что остроухие – это очень милые, послушные люди, на добро всегда отвечающие добром. А теперь еще одно, последнее дело, точнее, просьба, к товарищу Сталину.

– Говорите, товарищ Серегин, – ответил Виссарионыч. – Мы вас внимательно слушаем.

– Речь, товарищ Сталин, пойдет о командире для Рион, – сказал я. – Мне тут подсказали, что наилучшим образом на эту должность подходит капитан второго ранга Котельников Виктор Николаевич, командир подводной лодки К-22, находящейся сейчас у пирсов Кронштадта…

– Товарищ Серегин, вы хотите заполучить этого человека навсегда? – спросил Верховный главнокомандующий Советского Союза.

– Вы могли бы уже знать, – сказал я, – что я никогда не заполучаю людей. Они сами приходят ко мне, если испытывают такое непреодолимое желание, и не приходят, если желания не испытывают. Когда моя работа в каком-то мире заканчивается, и я направляюсь дальше, то в случае наличия там собственного Патрона я всегда предлагаю местным Верным перейти под его руку и продолжить ту же борьбу у себя дома. В мире Батыевой Погибели почти все местные богатыри предпочли остаться под рукой верховного князя Александра Невского, и то же самое произошло в мире русско-японской войны, где свойства Патрона обрела реинкарнация императора Михаила Второго Великого. Обретая статус Патрона, вы тоже обретете возможность принимать к себе тех Верных, которые со временем захотят сменить юрисдикцию. Для этого требуется желание Верного, мое согласие отпустить его к вам и ваше согласие принять этого человека к себе. Ни о каком «заполучении» людей при этом не может быть и речи, ибо они не вещи! И только враждебных людям диких темных эйджел следует сначала победить, потом вынудить к капитуляции, и лишь в самом конце предлагать им принести страшную встречную клятву. В случае товарища Котельникова меня бы устроило его прикомандирование к Рион до полного завершения операций в вашем мире. И только потом он сам будет решать, уйти ему со мной на следующие уровни или остаться тут вместе с вами.

– А, ладно, – махнул рукой Отец Народов, – там наверху, в девяностых и дальше, вы, товарищ Серегин, тоже будете не груши с дуба околачивать, а защищать поруганные идеалы Ленина-Сталина. Высылайте на аэродром Бычье поле в Кронштадте свой этот, как его, челнок, а я, как Верховный Главнокомандующий, напишу бумагу, что товарищ Котельников откомандировывается в ваше распоряжение до особого распоряжения. Как говорят в таком случае ваши коллеги-монархи, быть по сему.

– А почему вы не возьмете в командиры Рион кого-нибудь из нашего мира? – неожиданно спросил немного обиженный Брежнев. – У нас тоже имеются хорошие офицеры-подводники.

– Так уж получилось, – хмыкнул я, – что товарищ Сталин научил граждан страны Советов смело смотреть в лицо Невозможному, а вот его наследники-диадохи эту важнейшую способность у советского народа начисто отбили. Хрущев был мелочный человек, и людишек тоже мерил под себя, да и товарищ Брежнев в предыдущей инкарнации был не лучше. Именно воспитанные ими птицы с подрезанными крыльями без борьбы сдались мировой буржуазии, сложили лапки и позволили надеть на себя цепи. А это было совершенно неправильно.

Я обвел взглядом напряженно замершее Воинское Единство, участников совещания в первых рядах и всех остальных, тенями угадывающихся во мраке, после чего сказал:

– Операция будет проведена в среднесрочной перспективе от пяти до десяти дней. За это время все бойцы и офицеры первой армии господина моего Велизария должны посредством магов разума и гипнопедических аппаратов «Неумолимого» освоить испанский язык в объеме военного разговорника. Также в бой пойдет мой личный остроухий спецназ, поэтому его воительницам тоже необходимо имплантировать испанский язык в том же объеме, что и легионерам. Никто из наших людей не должен казаться испанцем, за исключением тех, кто в самом деле ими являются, но при этом все они должны иметь возможность без напряжения общаться с гражданскими лицами и военнопленными. За то же время, какое уйдет на эту подготовку, господин мой Клим Сервий с помощью инженерной команды Чены Феймо должен изготовить недостающие аксессуары к боевой экипировке и полностью восстановить имитатор для Рион. Товарищ Брежнев при этом примет все меры, чтобы Советский Союз на нашу Чилийскую операцию отреагировал максимально взвешенно и спокойно. Чтоб никаких панических статей в центральной прессе об инопланетном нашествии и заявлений дикторов по телевидению – это будет воспринято мной как идеологическая диверсия, со всеми вытекающими последствиями. Я сам займусь Поиском остроухих и организацией их Призыва товарищем Сталиным. Дела распределены, задачи поставлены – за работу, товарищи.

8 августа 1941 года, 18:15 мск, околоземная орбита, высота порядка 500 километров, Корабль по имени Рион, внутренние помещения, рубка управления со сферой обеспечения

Капитан второго ранга Виктор Николаевич Котельников (33 года)

Война идет уже почти месяц, но моя «Катюша» как стояла, так и стоит у восточно-кронштадтского пирса, находясь в составе Учебного отряда Краснознаменного Балтийского флота, и никто из команды не знает, какой будет ее судьба. Решение о переводе на Северный флот то принимается, то отменяется. Хотя смысл в таком переводе есть. Для любого вменяемого командира подплава понятно, что в мелководном и загаженном минами Финском заливе громадной крейсерской лодке будет так же неуютно, как акуле в ванной. Но в то же время решение до сих пор не принято, и на К-22 даже установили оборудование, которое было демонтировано ради уменьшения осадки перед прохождением Беломорско-Балтийским каналом.

Война для нас, вынужденно изнывающих от ожидания приказа, сосредоточилась в хрипло сотрясающемся динамике радиорепродуктора, доносящим до нас, как сражается и умирает Красная Армия в то время, как мы прохлаждаемся в базе. Так мы узнали об ожесточенном сражении под Борисовом, где совсем небольшими силами нашим войскам удалось нанести тяжелые потери германской танковой дивизии. Потом были внушивший надежду контрудар под Островом, германское наступление на Москву, чудесным образом утопшее в трясине после проливных дождей, и ожесточенное побоище на Житомирском направлении, когда фашистские дивизии, прорвавшие фронт, оказались истреблены до последнего захватчика.

Потом, примерно в середине июля, наступило затишье. Красная Армия, очевидно, проводила мобилизацию и подтягивала на угрожаемые участки фронта резервы из глубины советской территории, а немцы пытались понять, что им делать теперь, когда сорвались все их замыслы на молниеносную войну. Дикторы Совинформбюро говорили, что Гитлеру настолько вскружили голову стремительные походы в Европе, когда целые страны падали к его ногам после двух-трех недель боев, что он вознамерился взять Москву уже к девятому августа, то есть через шесть недель после начала войны. Мол, после такого успеха немецкого оружия все советские бойцы побросают винтовки и разойдутся по домам, как это сделали солдаты царя Николашки. Но в Советском Союзе он не на тех напал, так что фантастический план самоуверенных германских генералов потерпел катастрофическую неудачу.

Но сведения я получал отнюдь не только из сводок «Советского Информбюро» и газет. Из штаба флота с тихим змеиным шипением во все стороны распространялись слухи, что против немцев на нашей стороне воюет неизвестный союзник невыясненной мощи, каждый раз вмешиваясь в события там, где Красной Армии грозит тяжелое поражение. Мол, дожди, утопившие в болоте наступление на Москву – это дело рук этих неизвестных мистеров Икс, ибо естественный циклон, неподвижно зависший на одном месте на неделю – это ненаучная фантастика, сиречь сказка. А вот такой же неподвижный циклон, только искусственного происхождения – тоже фантастика, но только научная, повествующая о далеком коммунистическом будущем, когда люди научатся управлять погодой.

Так же загадочно выглядел и контрудар под Островом. Солдатский телеграф донес, что к тому моменту, когда наши войска перешли в атаку, с противником все уже было кончено. Германские рядовые солдаты и младшие офицеры лежали на земле связанные и рыдали горючими слезами, а старший командный состав и самая ценная техника попросту исчезли в неизвестном направлении, будто их побрали черти. Сражение на Житомирском направлении тоже наверняка не обошлось без подобной мистики и чертовщины, только Украина – это далеко, почти как на другой планете, и солдатский телеграф туда не достает. При этом особисты, которым по должности, казалось бы, положено пресекать подобные непонятные разговоры, не предпринимают на этот счет совсем ничего, будто так и надо. Мол, болтайте, только не очень громко, дабы не смущать неокрепшие умы отдельных гражданских.

Ну а сегодня утром я тоже оказался совершенно внезапно втянут во всю эту мистику – даже чуть больше, чем по маковку. Все началось с того, что контр-адмиралу Заостровцеву, командиру учебной бригады подплава, в которую входит моя «Катюша», вдруг позвонил товарищ Сталин. В самом этом звонке ничего особенно неожиданного не было, ибо всем в СССР известно, что Хозяин в любой момент может позвонить из своего кремлевского кабинета любому, даже самому мелкому начальнику. У директора завода он может осведомиться о выполнении плана выпуска танков, а у председателя колхоза – о том, как идет уборка урожая. Необычным было то, что товарищ Сталин позвонил контр-адмиралу Заостровцеву только ради того, чтобы сообщить, что капитан второго ранга Котельников ровно через час должен быть у телефона: дескать, достаньте его хоть из-под земли. А меня из-под земли доставать не надо, я как штык у себя на лодке. Посыльный, прибежавший из штаба бригады, вид, надо сказать, имел неуставной: глаза выкачены, весь растрепанный, бескозырка сбилась набок.