Клинч за жизнь

Пролог

Моё писательство – ничто. Вот мой бокс – это всё!

Эрнест Хемингуэй

Ну, здравствуй, неизвестный читатель! Я не знаю, кто ты, чем занимаешься и как именно ты нашёл этот рассказ. Да мне, если честно, наплевать. Главное, что моя история не будет забыта.

Прости за резкое начало, незнакомец, и поверь, что вышесказанное не является способом самоутверждения и ни в коем случае не хамством, просто сам факт, что я, тридцатисемилетний неудачник, возможно, впервые в жизни добился поставленной цели, заставляет меня расплываться в мальчишеской улыбке. Поверь, читатель, мне далеко до тех великих авторов, смотрящих на грязь внешнего мира с воображаемого пьедестала. Да я, в общем-то, никакой и не автор, а этот рассказ – мой второй литературный опыт за всю жизнь (первый был в детстве, когда я вёл дневник).

Моё существование протекает в однокомнатной квартире на третьем этаже дома, который уже давно надо бы снести. На стенах наклеены обои, пожелтевшие от советского клея, а на полу – ни единого ковра. В холодильнике только растворимая лапша и пара яиц.

Несмотря на безвкусный вид моей квартиры, в ней всё-таки есть несколько элементов, отличающих её от истинной обители уныния: советская мебель в виде двух столов и трёх табуреток; шкаф в коридоре, набитый старыми книгами; клетчатая сумка с одеждой; семейные фотографии в деревянных рамочках, размещённые по всему дому, и вершина бытового олимпа – стиральная машина, бывшая в употреблении. Ещё есть диван голубого цвета с нарисованными мотоциклистами и следами от засохшей слюны. На нём спит мать, а я сплю в кухне на раскладушке.

Готов поспорить, что автор, который живёт с матерью и питается всякой дрянью, уже не кажется тебе высокомерным, не так ли, дорогой читатель? А ещё (тебе это должно быть интересно) каждый день я аккуратно усаживаюсь в кухне, кладу рядом с собой словарь Ожегова и принимаюсь за чтение какого-нибудь романа, взятого в библиотеке. После я сажусь на расшатанную табуретку перед письменным столом и от руки пишу этот рассказ, чтобы по завершении распечатать его в ближайшем интернет-кафе. Вот и вся моя карьера.

Я уже чувствую, как у тебя на губах застыл вопрос: почему человек, живущий в такой нищете, вообще способен улыбаться? Всё дело в самоиронии. Одна из немногих вещей, которой меня научили поражения, – это то, что смеяться никогда не зазорно, даже если смеёшься ты, по сути, над самим собой.

Чтобы было понятнее, я постараюсь ещё красочнее описать тебе картину, которая мне кажется самой гротескной. Итак, представь: ты отпихиваешь дверь в главную комнату… да, именно отпихиваешь, а не открываешь – ведь в этой квартире ручка есть только на входе. Ты заходишь и первым делом спотыкаешься об открытую сумку с мятой одеждой.

Затем ты осматриваешься… но осматривать особо нечего, кроме голубого дивана, столика с табуреткой и ржавых батарей. Ты опрокидываешься на диван, от которого ломит спину, и резко поднимаешься. Тебе хочется взглянуть на вид из квартиры, но окна обклеены раритетным выпуском «Авроры».

Вдруг ход твоих мыслей обрывается, и ты понимаешь, что в комнате ещё кто-то есть. Над письменным столом заметна чья-то сгорбленная фигура. Ты видишь, как высокий смуглый мужчина сидит на перекошенной табуретке и с задумчивым видом что-то пишет. По правую руку у него чистые листы, а по левую – кулёк со стержнями для ручки. Ты приближаешься к этому странному персонажу и начинаешь его разглядывать. А там есть на что посмотреть: помимо банальной худобы, мешков под глазами, кривого носа и бритой головы у мужчины ожог на левом плече и большой шов на правой части спины, чуть выше поясницы. Его грудь украшает свежая татуировка с надписью: «Live Fast Die Young». А лицо-то какое страшное… одни зубы чего стоят! Нет, у этого мужика не рот, а какой-то музей стоматологических ошибок! Один передний зуб сточен, как клык, другой – розового цвета, а два коренных вообще отсутствуют. В сравнении с этим маленький шрам на его щеке выглядит симпатично.

Теперь понимаешь, откуда берётся самоирония? Не знаю, удалось ли мне тебя рассмешить, неизвестный читатель, но я практически уверен, что этот образ ты не скоро забудешь. А впрочем, пора нам покинуть тесную комнатушку писателя и переместиться в другое место. Это недалеко, буквально в паре сотен метров отсюда.

Глава первая: Семья Кривоносовых

Бокс – лучшая школа жизни.

Джек Лондон

Эта история началась на центральной улице города Унгены в 1962 году. Здесь в трёхкомнатной квартире двадцатипятилетний инженер делает предложение своей возлюбленной, молодой студентке педагогического вуза. Первые несколько лет брака эти двое были примером для каждого молодого человека в городе, особенно после того, как их фотографию напечатали в одном из выпусков местной газеты.

Это произошло совершенно случайно: пока молодожёны ворковали на балконе второго этажа, их заметил местный фотограф. Ничего не сказав, он притаился (наверное, за ветвистым виноградом), сделал снимок и ушёл незамеченным. Кадр получился отменный: высокий брюнет аристократичной внешности нежно поправлял вьющиеся локоны своей возлюбленной. Она опиралась руками на кованую решётку с красивым орнаментом и улыбалась мужу. Всё это на фоне листьев винограда. Когда фотография попала в газету, эта пара сразу же стала негласным символом любви, а сам снимок – унгенской версией «Похищения Психеи».

Время шло, мужчина стал лучшим архитектором города, а женщина – уважаемой учительницей. Настало время для новой фотографии – на этот раз с ещё одним лицом. На месте этого лица муж видел пухлую мордашку мальчика, а жена – розовое личико девочки. Но детей у них не было. Никто не разбивал предметов, не разрисовывал стен и не плакал по ночам. В итоге царящая в доме тишина превратилась в адское безмолвие, и супруги уже не могли спать спокойно. Чтобы избавиться от этого дьявольского парадокса, муж напивался перед сном, а жена, которую отвращал запах алкоголя, просто смирилась с бессонницей. Да и что толку спать, если вместо этого можно всю ночь грезить о маленькой дочурке с розовыми щёчками. Правда, жене не всегда удавалось спокойно мечтать из-за разборок с пьяным мужем. «До сорока лет я удочерю девочку», – говорила она себе и продолжала терпеть унижения, измены и побои своего мужчины.

Мечты об удочерении так и не сбылись, потому что супругам после тринадцати лет тщетных попыток удалось зачать ребёнка. Нетрудно догадаться, как отреагировала на эту новость будущая мать и как отреагировало зоркое советское общество.

Жене не было дела до сплетен, да и муж, как показало время, изменился. Он больше не унижал супругу и даже проявлял искорки заботы. В представлении жены эти искорки были залогом будущего семейного очага, но не тут-то было: после шести месяцев молчания из тела сухопарого инженера вылез настоящий зверь, подпитанный алкоголем и колкими замечаниями собутыльников насчёт «волшебной беременности».

Вся накопленная ярость была выпущена в одном убийственном порыве. Целую ночь беременная женщина бегала из комнаты в комнату, кричала и безуспешно пыталась добраться до открытого окна, чтобы позвать на помощь. Когда муж настигал её, она обхватывала живот обеими руками и терпела побои. Затем мужчина успокоился. Он пошёл спать, а жена валялась на кухне с разбитым лицом. Услышав его храп, она поднялась на колени и на цыпочках вышла из квартиры. В одной ночнушке женщина похромала в сторону восходящего солнца, где находилась больница.

На полпути её подхватил милицейский «Уазик» и повёз в травматологию. Попытки допроса не увенчались успехом: женщина отвечала коротко и невнятно, в словах чувствовалась паника. Чем дольше они ехали в машине, тем страшнее были картины, списанные с реальности и дорисованные её воображением: женщине чудилось, что муж бил не её, а их новорождённую дочь. В одной из сцен жена лежала на полу перед кухней, будто парализованная, в то время как здоровый садист избивал грудного ребёнка на кухонном столе. Мать видела, как лицо плачущей девочки покрывалось синяками, как пухлые губки рвались и из них брызгала кровь, а когда муж швырял дочь на пол, она слышала хруст маленьких рёбер.

Галлюцинации сломили женщину. В кабинете у врача она захлёбывалась в слезах и чуть ли не теряла сознание. Всё было как в тумане. Она не слышала, как врач диагностировал перелом носа и вывих левой ноги, однако два слова донеслись до неё чётко: «Надо рожать».

– Что, что вы сказали?

– Я говорю, рожать надо, Наталья Максимовна, – подтвердил доктор.

– А ребёнок… что будет с ним? Я ведь ещё на седьмом месяце…

– Да не переживайте вы, здесь знаете сколько семимесячных рождаются! Так что вы уж погостите у нас пару дней, а потом можете и домой возвращаться.

Женщина действительно ожила, вплоть до того, что по дороге к своей койке она уже почувствовала лёгкие схватки.

Через пять часов родился ребёнок. Это был мальчик. Мальчик с пухлыми щеками, которого когда-то хотел муж. После тщательного осмотра врач не обнаружил ни единого изъяна у новорожденного, и мать вздохнула с облегчением. Оставалась одна проблема: как назвать малыша? В мирные времена супружества родители решили разделить эту задачу между собой: муж должен был придумать имя мальчику, а жена – девочке. Но теперь, когда супруг потерял право на отцовство, нужно было думать самой. Тогда мать пошла на хитрость: она назвала сына «Викентий», но всегда ласково сокращала это имя как «Вика».

На следующий день пришли милиционеры. Те самые, которые подобрали её, идущую по улице с окровавленным лицом. На этот раз допрос прошёл удачнее: женщина описала акт домашнего насилия в мельчайших подробностях. Новоиспечённая мать подошла к этому вопросу серьёзно – никакого волнения, никаких слёз. Оно и понятно, ведь задетое женское самолюбие пересилил материнский инстинкт. Женщина знала, что её муж опасен, а значит, от него следует избавляться. Выйдя из больницы, она завела уголовное дело, тем самым заставив мужчину подписать документы о разводе и отказе от отцовства. Он не сопротивлялся, даже отказался от имущества, уволился с работы и уехал куда-то на Украину.

Надо сказать, что с ролью матери Наталья Максимовна справилась почти безупречно. Я говорю «почти», потому что навязчивая идея о розовощёкой девочке всё ещё не давала ей покоя. К счастью, проявлялась эта идея только в мелочах. Например, многие горожане удивились, когда заметили косынку на голове маленького Викентия. Ещё больший эффект вызвала его щегольская коляска с бантиками по бокам и розовой подушкой. В некотором смысле у Натальи Максимовной был повод для гордости: ведь такой роскошью не обладала ни одна девочка в Унгенах.

Мать, конечно же, безумно любила своего сына, но с каждым днём ей становилось всё труднее разглядеть нежность и утончённость в этом смуглом, тёмноглазом пацанёнке. Поэтому, когда малыш подрос, Наталья Максимовна отбросила идею феминизации сына. Теперь женщина решила вырастить юного гения или, по крайней мере, будущего интеллектуала. Викентий сам себе читал сказки перед сном, практически не общался с «плохими ребятами» во дворе и любил одну маму. А когда мальчик пошёл в школу (где русский язык преподавала Наталья Максимовна), у него не было друзей. Ни одного. Только книги.

Несмотря на свою непопулярность, Викентий получил больше прозвищ, чем кто-либо из одноклассников. Сначала мальчика звали просто «Вика»; в десять лет он стал «Краснозубым» (один из клыков окрасился в лёгкий розовый цвет из-за неудачного использования резорцина советскими дантистами); а в семнадцать – «Кривоносовым». Последнее прозвище Викентий, можно сказать, унаследовал от матери, которую по возвращении из декретного отпуска ученики дразнили именно так. Для женщины перекошенный нос был напоминанием о муже, а для её сына – объектом гордости.

Но не будем забегать вперёд и продолжим повествование с момента, когда Краснозубый после многих лет одиночества наконец-то ощутил значимость живого общения. Викентий был тогда в девятом классе и готовился к экзаменам. Книги больше не спасали его, а параллельные реальности, описанные в романах, больше не отвлекали от одиночества. Мальчик пытался влиться в коллектив, но ситуация только усугубилась – теперь сына кривоносой училки открыто ненавидели. Всеобщая неприязнь приняла форму откровенной травли. Её зачинщиком стал низкорослый парень по фамилии Пчелоед.

Этот юноша был воплощением колхозного Наполеона. В чём бы ни заключалось соревнование, Пчелоед хотел быть первым. Дети видели в нём примёр для подражания: староста класса, отличник, самбист. Помимо этого он был гениальным стратегом – Пчелоед знал, с кем и как надо дружить, над чьими шутками смеяться и кого бить, чтобы завоевать авторитет. Этот парень был похож на одного из тех детей в детском саду, которые много месяцев не издают ни звука, чтобы однажды сразу начать разговаривать предложениями. В начальных классах он неприметно сидел за партой и собирал информацию о том, как устроена школьная иерархия, с целью позже использовать эти сведения в своём возвышении. Нетрудно догадаться, насколько изменился характер Пчелоеда после того, как недозрелые умы провозгласили его королём: он стал чаще противиться учителям, начал зажимать старшеклассниц на переменах и взял привычку раздавать пощёчины направо и налево. Я думаю, где-то в глубине души Пчелоед осознавал, что лучшего периода в его жизни не будет. Поэтому он так противился общению с Викентием. Ведь только сын училки имел смелость не подчиняться королю и при желании мог свергнуть его с пьедестала.

Пчелоед точил зуб на своего одноклассника не первый год. Ещё бы: в то время как староста шёл по головам и унижался ради лучшей оценки, Викентий хорошо учился без особого энтузиазма. Однако, несмотря на всю желчь, которая в нём копилась, Пчелоед не мог избить Вику среди белого дня. Он слишком боялся влияния Кривоносовой. Поэтому и началась травля, с провокациями, издёвками, подколами, а иногда и массовым бойкотом. Пчелоед был настолько изощрён в своих пытках, что даже подговорил всех одноклассников избегать Краснозубого, как прокаженного. Долго идея не протянула, но представьте, каково было Викентию! Я уверен, каждый из вас сталкивался, а возможно, и затевал подобные забавы над не вписавшимся в коллектив меланхоликом.

«Надо бы с ним разобраться», – говорил Пчелоед своему однокласснику, а также лучшему другу по кличке Шарпей. Изначально его прозвище пошло от внешности (широкий нос, маленькие уши), но, с какой стороны ни посмотри, такая кличка подходила парню как нельзя лучше. Об этом можно было судить хотя бы по его дружбе с Пчелоедом, которая больше напоминала отношения между хозяином и его питомцем. Такой пёс был полезен старосте класса: ведь только Шарпей не боялся лаять на преподавателей, кусать старших или писать исподтишка на чей-то ковёр. В знак благодарности Пчелоед помог ему найти девушку и окончить школу с парой четвёрок в аттестате.

Итак, если Пчелоед отличался хитростью, а Викентий – загадочностью, то Шарпей был прост как две копейки. Единственное, чем запомнился одноклассникам этот персонаж, был его смех, пропитанный тупостью, и коронная фраза: «Я – дурак».

Надеюсь, теперь вы понимаете, как отреагировал такой человек на предложение разобраться с Викентием. Цепной пёс услышал команду, и реакция последовала незамедлительно. После урока физкультуры Шарпей затолкал Викентия в раздевалку и, прижав к стене, начал разговор, больше похожий на допрос с пристрастием:

– Ты это чё в баскетбол с нами не играешь? Ты чё, думаешь, раз мать училка, то пятак по физре так и так выйдет? Кривоносова прикроет или как? – сказал Шарпей, акцентируя внимание на последнем предложении. Он рассмеялся, мельком взглянул на парней в раздевалке и продолжил:

– Ну чё?!

– Играть не умею, – ответил Викентий.

– Чё, чё?

– Я играть не умею… х-хорошо играть, как вы.

– Ты, Викусь, чё-то попутал, да? Я не пойму, мы тебя чё, недостойны как-то или чё? Не такие мы, а? – за этими словами последовал фирменный смешок, и Шарпей резко толкнул Викентия, который спиной врезался в металлическую напольную вешалку.

Мальчик попытался сбежать, но задел агрессора плечом. Шарпей ухватился за возможность потасовки и симулировал тяжелое падение. Такого эффекта Викентий не ожидал, и вместо того, чтобы скрыться или атаковать, он оцепенел от страха.

– О-о! Так вот ты, значит, как, да? – сказал Шарпей, ухмыляясь ещё сильнее. Он выпрямился, толкнул Викентия и стал бить его по лицу. Никто не встревал. Даже когда Викентий свернулся в позе зародыша, а Шарпей склонился над ним с кулаками. Даже когда Викентий заплакал и тихо спрашивал: «Зачем?», а его ухмыляющийся противник кричал: «Ты так, да? Так, да?!» Даже тогда никто не встревал.

Шоу одного боксёра (Шарпей, несмотря на хлипкое телосложение, с детства ходил в секцию бокса) завершилось, как только зрители стали покидать помещение. Последним вынесли «тренировочный снаряд». Вернее, не вынесли, а он сам ушёл домой. В этот день Викентий впервые прогулял уроки.

От произошедшего мальчик оправился только к вечеру, когда с работы должна была прийти мать. Гордость не позволяла ему прятаться под женской юбкой, поэтому он думал, как замаскировать синяк под глазом и царапины на красивом, пока ещё прямом, носу. Спрятать раны от дотошной матери у него не получилось. Назревал серьёзный разговор.

– Мальчик мой, мальчик мой, – сказала Наталья Максимовна со слезами на глазах, – бедненький мой… скажи только, что за изверг это сделал? Ты поэтому сбежал с уроков, да? Подожди, Вика, ты обработал раны? А лёд приложил? Ой, да что же я тебя-то спрашиваю.

Викентий не произнёс ни слова и тем самым выиграл немного времени. Пока мать впопыхах искала аптечку и раскалывала лёд из холодильника с неисправной дверцей, мальчик успел придумать убедительную (как ему казалось) отговорку.

– Спирт кончился, – сказала Наталья Максимовна, стоя с открытой бутылкой водки в одной руке и пакетиком со льдом в другой, – хорошо ещё, что водка есть. Правильная мысль мне пришла: пусть мы не пьём, но выливать-то всё равно жалко. Видишь, пригодилась.

Женщина приложила кулёк со льдом к глазу сына и смочила водкой кусочек бинта. К поцарапанному носу мать подбиралась с осторожностью сапёра.

– Если будет печь или щипать, ты не молчи, чтобы я подуть успела. А то тебе со льдом над глазом дуть не слишком удобно, а если вовремя меня не предупредишь, то, когда йодиком зальём, будет очень сильно щипать, – сказала мать и после недолгой паузы продолжила: – Скоты! Ах, какие же всё-таки скоты эти твои одноклассники! Это Пчелоед с тобой сделал, да? Ему кто-то помогал? Ты только не волнуйся, родненький, не переживай. Если понадобится, у тебя полкласса неаттестованными останутся.

– Успокойся, мамочка, – пробормотал Викентий, – никакой это не Пчелоед. И вообще, всё не так, как ты думаешь. Мы с ребятами просто в баскетбол играли. Я чуть не отобрал мяч у Васи, а он развернулся и задел меня локтем.

– Какого ещё Васи? Корбу, что ли? Ну, я этому двоечнику устрою…

– Да, Вася Корбу. И не надо ничего устраивать и ни с кем говорить. Мне ведь было совсем не больно. Мы даже игру не прервали. И правильно сделали, а то без меня наша команда точно бы проиграла, – сказал Викентий, в то время как мать смотрела ему прямо в глаза. – Пожалуйста, мама! Я только подружился со всеми, пожалуйста!

Наталья Максимовна, при всей своей твёрдости духа и внешней строгости, никогда не умела сопротивляться просьбам сына. Наверное, потому что он никогда ничего не просил, кроме книг.

– Ладно, ладно. Раз уж ты обыграл этого Корбу, значит, и выяснять нечего. Я даже рада, что мой сын сумел постоять за себя и не ввязаться в уличную разборку. Настоящий мужчина!

От последних слов Викентию стало не по себе. Мальчик резко обнял мать, выхватил у неё кулёк со льдом и забежал в свою комнату под предлогом усталости. Викентий рухнул на голубой диван с нарисованными гонщиками, уткнулся носом в подушку и зарыдал. В последнее время мальчик плакал всё чаще, но так грустно ему не было давно. Подумать только, его двадцать минут избивали на глазах у всей мужской половины класса, а он плакал из-за того, что солгал матери и не оправдал её надежд. Слова «постоять за себя» и «настоящий мужчина» трезвонили в голове Викентия, как церковный колокол в воскресное утро. Мальчик знал, что этот звон не скоро затихнет, но он был прав только наполовину. На самом деле этот звон не затихнет никогда.

До окончания второго полугодия оставалось рукой подать, и в то время, как одноклассники волновались по поводу предстоящих экзаменов, Викентий оставался равнодушным. Такие вещи больше не беспокоили его.

Побои и унижения стали ежедневным ритуалом. Поначалу мальчик пытался найти в себе силы сопротивляться этому натиску. Он закалял характер всеми способами, которые вычитал из книжек или придумал сам. Так, Викентий завёл правило бить себя по лицу после каждого проявления слабости. Но это не помогло. Другой идеей было заключить «клятву на крови с самим собой». Викентий осуществил эту затею в два этапа: сначала он написал на картонке: «Клянусь всегда твёрдо стоять за свои идеалы, как настоящий мужчина», а затем порезал ладонь кухонным ножом и скрепил договор кровью. Мальчик спрятал этот пакт под диван, наивно полагая, что в следующий раз, когда к нему кто-нибудь пристанет, он вспомнит о картонке с каплями крови, и это наполнит его сердце мужеством. Но идея не сработала, и Викентий впал в отчаяние.

«Хорошо, что Пчелоед предупредил всех не бить меня по лицу, – думал мальчик, – теперь хоть мама волноваться не будет». За последние пару недель он всё чаще задумывался о самоубийстве. Среди всех способов ему импонировало удушение. Это не так страшно, как порезанные вены, и никому не придётся вылавливать его труп из реки. Попытки повеситься на собственном ремне (с мылом и верёвкой Викентий не хотел экспериментировать) длились целую неделю, но каждый раз, когда кислород в лёгких заканчивался, а глаза вот-вот вылезали из орбит, Викентий ослаблял кожаный поясок и скидывал его с шеи. Ему не хватало мужества даже на самоубийство.

Наталья Максимовна чувствовала изменения в характере сына и пыталась установить их причину, но после каждого разговора Викентий ещё сильнее замыкался в себе. Поэтому мать решила не докучать ему. «Грусть пройдёт вместе с гормонами», – думала Наталья Максимовна.

Викентий тоже считал себя обузой для матери и намеренно дистанцировался от неё. Вирус депрессии поразил его сердце, и больше всего на свете Викентий боялся заразить свою мамочку. Чтобы этого не произошло, он стал чаще выходить из дома. Викентий мог часами бродить по незнакомым улицам – настолько иссякла его воля к жизни. Именно так он нашёл место, куда его по-настоящему влекло.

Конечно, Викентий не предполагал, что когда-нибудь этот нищенский подвал, обустроенный под секцию бокса, станет для него роднее дома. Пока он просто смотрел на молодых ребят, которые всё время что-то делали: то избивали грушу, то отжимались, то били друг друга в перчатках, то рассекали ударами воздух. Вот она, кузница мужественности! Вот где надо было закалять характер!

Бокс стал дефибриллятором для его атрофированного сердца, и хотя Викентий понимал, что одних взглядов в немытое окно недостаточно для выздоровления, он не осмеливался записаться в секцию.

Все экзамены прошли скучно, за исключением последнего. В тот день мать была ассистентом в параллельном классе и должна была выйти пораньше. Но, как всегда, из-за чрезмерной заботы она опоздала и даже не успела прогладить рукава на рубашке сына. «Ты ведь наденешь пиджак, так что всё равно никто не увидит», – сказала мама перед уходом. Но Викентия эти слова не успокоили. Он терпеть не мог, когда в огород матери какой-то невежда осмеливался кинуть камень, поэтому парень твёрдо решил завершить её дело. Так как времени было мало, пришлось гладить рубашку на себе. В результате Викентий выжег часть правого рукава, а на плече образовался ожог в форме африканского континента. Об этом, конечно же, узнала только мама, так как испорченного куска рубашки не было видно под пиджаком.

Летом у Викентия появилось больше свободного времени, но он продолжал сидеть на лавочке и нерешительно смотреть в окно любимого подвала. Однажды тренер заметил паренька и предложил ему зайти. Помещение оказалось ещё меньше, чем он предполагал (высотой не больше двух с половиной метров), хотя чувство тесноты, скорее всего, появилось из-за большого количества труб, обмотанных скотчем и стекловатой.

Но не это удивило Викентия. Самой странной ему казалась музыка, звучащая из магнитофона. Мало того что песни были на незнакомом языке, так ещё и каждое пятое слово сменялось женскими стонами. До того момента пятнадцатилетний Викентий ещё никогда не слышал, чтобы кто-то так игриво кричал. Наш герой ещё не знал о привычке тренера ставить кассету «Секс Драйв» (сборник эротических композиций), когда в зале мало людей.

Викентий решил устроить себе экскурсию по подвалу. С левой стороны находилась силовая зона: там лежала штанга с большими приваренными дисками, железный блин и две гири разных размеров. Рядом с ними была шведская стенка, канат, привязанный к одной из труб на потолке, скакалка и две скамьи, на которых отсиживались спортсмены. Справа находилась бойцовская часть. Там проводилась отработка ударов на двух грушах (привязанных к верхней трубе по принципу каната), спарринги и «бой с тенью» перед зеркалом. Конечно, о «спаррингах» или «боях с тенью» наш герой ещё понятия не имел. Он видел, как два парня дерутся в перчатках и как взрослый мужик репетирует удары перед зеркалом. Зрелище было потрясное.

Викентий уже собирался идти дальше, как вдруг наткнулся на самую интересную часть зала – плакаты и статьи про боксёров. Когда парень оглянулся, он увидел, что вырезки из газет и журналов расклеены по всему помещению. «И как же я раньше их не заметил», – подумал Викентий и стал читать про чернокожего боксёра с мусульманским именем.

– Ну как, всё осмотрел? – раздался добродушный голос из-за спины.

Это был голос тренера, мужчины со смеющимся взглядом и большими залысинами. В свои тридцать пять он выглядел старше, но в душе так и остался двадцатилетним боксёром.

– Нет. А там что? – Викентий положил руку на большую трубу, разделяющую зал как шлагбаум.

– Там раздевалка. Прыгай, посмотришь!

Викентий снова удивился, узнав, что так называемая «раздевалка» даже не отделена от главной комнаты стеной. А если в подвал нагрянет чья-то мать или сестра? Хорошо, что девушки не интересуются боксом. Когда Викентий перелез через трубу, ему сразу бросились в глаза крючки для одежды, прибитые к стене гвоздями. Под ними была скамейка, а с другой стороны находился умывальник (главный источник питьевой воды) и медицинские весы, которые выдерживали груз до 160 кг.

– Так что, понравился наш зал? – спросил тренер.

– Да, интересно тут.

– Ну, раз интересно, тогда бери спортивный костюм и приходи после обеда. Уже занимался где-нибудь?

– Занимался… в смысле спортом?

– Конечно, не танцами же, – рассмеялся тренер, – ладно, вижу, что зелёный ты ещё. Ничего, в этом возрасте не страшно. Давай пообедай, передохни со школы и дуй сюда. А там уж мы посмотрим, что за зверь в тебе сидит.

Викентий постарался не показывать своего счастья, но, как только он вышел из подвала, его коленки затряслись, сердцебиение участилось, а глаза заблестели. Как только мальчик добрался домой, он за пару минут сложил спортивный костюм в сумку и побежал на тренировку.

– Ого, быстро ты! – сказал тренер при виде вспотевшего Викентия.

– Да… я живу рядом.

– Ладно, шустряк, дуй переодеваться. Будем считать, что разминку ты уже сделал. Как говорится: до первого пота, хе-хе.

Викентий повиновался, а тренер отошёл к другим подопечным, но о мальчике тоже не забыл и периодически посматривал на его тощую фигуру в раздевалке. Когда Викентий подошёл, тренер обучил его прямым ударам. На это ушёл час. Ещё час Вика проводил «бой с тенью» перед зеркалом. За это время он успел столкнуться с главным боксёрским испытанием: с нехваткой кислорода. Окна в подвале были забиты гвоздями, поэтому воздух поступал только из открытой двери. Викентий видел, как после часа тренировки парни выходили на улицу подышать. Но он был новеньким, поэтому не решился последовать их примеру.

Викентий закончил тренировку, переоделся и направился к выходу, как вдруг его перехватил тренер:

– Ну, понравилось здесь? Если понравилось, приходи завтра с деньгами за месяц. Перчатки можешь первое время не покупать – у меня тут найдётся пара-другая. А, и ещё кое-что. Когда будешь сидеть дома и ковырять пальцем в носу, можешь поработать над прямыми. Смотри, как это делается.

Тренер подошел к стене у лестницы, встал у её угла и начал набрасывать джебы. Смысл упражнения простой: надо проводить прямые так, чтобы рука не задевала острый угол.

– Теперь ты попробуй.

Викентий попытался повторить успех наставника, но в основном только бился локтем об угол. Мальчик пошёл домой, полный решимости не ложиться, пока не выполнит своё домашнее задание.

Дома его встретила мать. Впервые за долгое время Викентий сам пошёл с ней на контакт. Он рассказал ей о секции, о первой тренировке и немного о Мохаммеде Али. Наталья Максимовна оценила его энтузиазм, но бокс – это слишком. Она хотела направить интерес Викентия в другое, менее опасное русло. Но сделать этого мать не смогла – сверкающие глаза сына ослепили её. «Всё-таки не так уж это и плохо. Походит мой мальчик пару недель на бокс, позанимается физкультурой да и вернётся к учёбе. Не будет же он всю жизнь перчатки носить», – думала Наталья Максимовна, лёжа в постели. Она не знала, что в это время её сын отрабатывает прямые удары на кухне (чтобы не привлекать внимания, он даже выключил свет).

На следующий день Викентий продемонстрировал результат ночных тренировок.

– Уже не так плохо, – сказал тренер. – Исполнение не самое правильное, да и силёнок не хватает, но как набьёшь руку – удар станет получше. В конце концов, не чемпионом будешь. А кстати, пока не забыл. Раз уж ты записался, тебе нужна крутая боксёрская кликуха. А то имя у тебя сложное, пацаны у нас точно не оценят. Ну, ты сам подумай, его даже сокращать сложно: Бенедикт… это получается Беня или как? Если хочешь, мне вчера тут один малый идею подкинул, будем звать тебя «Африка». Ну, знаешь, ты смугловатый, да и ожог у тебя прямо точь-в-точь Африка. Серьёзно, прямо как будто с атласа содрали. Ну так что, согласен?

Викентий согласился. В конце концов, «Африка» действительно звучит приятнее, чем «Краснозубый» или «Вика». И уж тем более Бенедикт.

На самом деле новое прозвище не очень интересовало мальчика. Его больше задели слова: «Не чемпионом будешь». Он и сам удивлялся, почему его так взволновало недоверие наставника, ведь замечания учителей он пропускал мимо ушей. Викентий ещё не осознавал, что бокс – его новая религия. При этом он каждый день посещал свою спортивную церковь, в точности следовал проповедям тренера и поклонялся иконам с изображениями святых в боксёрских перчатках.

Мировоззрение Викентия действительно изменилось: он всё время думал только о боксе. Всё, что не касалось бокса, стало второстепенным. Викентий читал только спортивные журналы, а его любимым фильмом стал «Рокки». Слушая музыку, он представлял себе сцены боёв, а во сне грезил о победах.

После нескольких недель парень научился азам (ударам, уклонам) и повторял их с маниакальной методичностью. Правда, по ночам он больше не засиживался (тренер сказал, что для полного восстановления организму требуется 8–10 часов сна). Викентий перестал шататься по улицам – каждую секунду он хотел посвятить либо оттачиванию навыков, либо отдыху. Всё лето мальчик работал как проклятый: по утрам он бегал; в обед занимался на турнике и брусьях; в шесть часов начинал тренировку в зале; а вечером, если хватало сил, повторял удары перед зеркалом. Но этим трудоголизм не ограничился, и Викентий завёл новое правило: превращать любую активность в тренировку. Надо было пройтись – он бегал; надо было помочь маме донести продукты с базара – он выхватывал все пакеты и поднимал кульки к груди, тем самым качая бицепсы. Даже в троллейбусе Викентий никогда не садился и не держался за ручки. Чтобы не рухнуть, ему приходилось балансировать, и так он отрабатывал уклоны.

Парень знал о недостатке в силе и выносливости, но одну проблему ему никак не удавалось решить. Это был страх. Страх получить по голове во время боя. По этой причине Викентий вытягивал левую руку и закрывал глаза, когда чей-то кулак летел к его лицу. Во время спаррингов ему проигрывали только ещё большие трусы. Страх перед дракой сидел глубоко в психике Викентия, и как только наступало время боя, – его конечности немели, а от прежней решимости оставались только мысли о бегстве. После одного из таких спаррингов тренер не выдержал:

– Да что с тобой такое?! Чего ты боишься, а? Чего?! Что морду разобьют? А?! – тренер ткнул пальцем в одну из газетных вырезок на стене. – Али, Фрейзер, все падали! Но потом они всё равно поднимались! Поднимались, бля!!! – мужчина яростно ударил грушу.

Все боксёры остановились и посмотрели на тренера. Атмосфера была настолько подавляющей, что, если бы в магнитофоне не играла зажигательная песня группы «A-ha», в зале воцарилась бы абсолютная тишина.

– Пока ты будешь бояться, любой мудак с сигаретой в зубах сможет унизить тебя. А ты будешь терпеть. Или полезешь в драку, сделаешь один удар и будешь смотреть на него, мол: «Извини, я не хотел тебя трогать».

Тренер разжал кулак и отошёл в другой конец зала. Мужчину было тяжело вывести из себя, а его советы, как правило, больше походили на анекдоты. Например, когда Викентий впервые встал у боксёрского мешка, тренер сказал ему: «Ну что ты её гладишь? С грушей надо пожестче, как с женщиной». Ещё у мужчины была привычка говорить: «Чего встали, как старые девственницы?», если парни не выкладывались в полную силу. А иногда, под конец тренировки, он ставил бодрящую музыку и сам под неё пританцовывал.

С того дня отношение к Викентию действительно изменилось: теперь его чаще ставили в спарринги. Противниками были не зелёные сверстники, а опытные мужики (некоторые из них были на двадцать килограммов тяжелее Викентия). Иногда тренер лично с ним дрался (не в полную силу, конечно). Надо признать, этот метод сработал, и к началу сентября Викентий уже не закрывал глаза и не вытягивал левую руку.

За прошедшие месяцы Викентий изменился до неузнаваемости. Во-первых, он отрастил длинные волосы (чтобы больше походить на молодого Сталлоне), а его тело стало крупнее и рельефней. Но самые большие перемены произошли в характере. Викентий больше не собирался терпеть унижения и планировал расквитаться с обидчиками. Его останавливали слова матери: «постоять за себя и не ввязаться в уличную разборку»; «быть настоящим мужчиной». К тому же Викентий слишком сильно любил бокс, чтобы марать руки в драках. Бокс был не инструментом для мести, а благородной целью. Поэтому, когда начался новый учебный год, ничего не изменилось. Викентия так же травили, а он так же не отвечал. Только теперь он не боялся агрессоров, а насмехался над ними.

Всё же у Викентия была гордость, и он придумал способ разобраться с одним из обидчиков. Ведь Шарпей тоже занимался боксом… хоть и был для спорта ходячим позором.

Викентий не торопился с местью, так как хотел выиграть во что бы то ни стало. Парень решил, что бой пройдёт только после того, как он побьёт одного из пятёрки сильнейших боксёров в зале. До того момента Викентий игнорировал учёбу и тренировался как проклятый.

Только в середине марта он добился поставленной цели: его прямой удар разбил губу взрослому дядьке. Этого было достаточно. На следующий день, во время одной из перемен, Викентий проследил за Шарпеем, который вышел покурить вместе с лучшим другом.

– Чё надо, Вика? Зубов слишком много? Ну, ты подожди, ща пацаны докурят и помогут. Нам же не сложно, да, Пчелоед? – сказал Шарпей.

Староста улыбнулся и одобрительно кивнул.

– Ты ведь занимаешься боксом, да? – спросил Викентий.

– Хе-х, а ты чё, значит, хочешь…

– Если ты не трус, давай проведём бой, – перебил Викентий. – Настоящий бой в ринге.

Шарпей бросил сигарету и приблизился.

– Какой ринг? Какой бой? Ты чё, Вика, совсем…

– Успокойся, – сказал Пчелоед, а затем посмотрел на Викентия: – Ты что, уродец, тоже на бокс записался?

– Записался или нет, это не ваше дело. А кто тут уродец, мы посмотрим после боя, – произнёс Викентий и бросил взгляд на Шарпея. – Если не согласишься, я всем расскажу, что ты трус.

– Ах, ты ж тварь!

– Заткнись, твою мать! – вновь перебил его Пчелоед и для верности влепил ему пощёчину.

На это пёс не обиделся, а наоборот, отполз на пару шагов от хозяина. Пчелоед, в свою очередь, подошел к Викентию вплотную. Мальчик сжал губы. В горле у него застрял ком. Грозное лицо и вздутые вены на лбу Пчелоеда всё ещё выглядели устрашающе.

– Ты что себе надумал, ты, кучерявый кусок говна? Думаешь, можешь Шарпея побить, да? Ну ладно, хочешь бой – будет тебе бой. А ещё, раз уж ты такой уверенный в своих силах, мы сделаем вот что: если проиграешь, даёшь нам 50 рублей.

– А… а если… вы проиграете?

После такой дерзости у Пчелоеда ещё сильнее вздулись вены и выпучились глаза. Он начал глубоко дышать носом, словно бешеный бык. В это время прозвучал звонок, однако ни Викентий, ни Пчелоед его не слышали.

– А-ха-ха, так мы ещё и проиграем? Ну да, я ж забыл. Я ж забыл, что мы проиграем! Ладно, мудила, если побьёшь Шарпея, он заплатит. А чтобы ты не тявкал о нечестной борьбе, мы тебя даже пальцем не тронем. Только в ринге, как ты и хотел. Так что давай тренируйся, спортсмен херов.

Шарпей потянул Пчелоеда за плечо, и тот понял, что опаздывает. Он отпихнул Викентия и ушёл. Мальчик ещё долго стоял на месте от осознания собственной крутизны.

Через несколько дней Пчелоед сам подошел к Викентию и начал разговор:

– Я договорился насчёт боя. Пройдёт двадцать девятого в зале Шарпея. Спортклуб «Победа» знаешь где?

– Разберусь. А точное время можешь сказать?

– Могу сказать, – огрызнулся Пчелоед, – три часа дня. Не дай бог, тебя там не будет. Я тебе, крысёныш, кишки на кулак намотаю! Понял?!

– Понял, – сказал Викентий. – Какие правила?

– Простые правила: драться будете в ринге, пять раундов по три минуты. Одна минута отдыха.

– Пять раундов? Не три? – удивился Викентий.

– Ну да, пять. Ты же сам хотел настоящий бой. Вот тебе настоящий бой, как у профессионалов. А ещё вы будете взвешиваться. У Шарпея 68 кило, так что если будешь весить больше семидесяти, считай, что просрал деньги. Понял?

– Понял.

На этом их диалог завершился, и с тех пор с Викентием никто не общался. Он догадывался, что Пчелоед не прекратит строить козни, но даже представить себе не мог какие.

В один из дней Викентий заскочил домой после школы и хотел побежать на тренировку, но не тут-то было…

– Где моя спортивная сумка?

– Я спрятала её. Больше ты не будешь ходить на свои тренировки. Они плохо на тебя влияют, – сказала мать с безразличным выражением лица. – Когда ты записался на этот бокс, я молчала. Когда у тебя всё тело болело после тренировок, я молчала. Но сейчас, когда мой сын решил избивать людей в ринге, как необузданный дикарь, я молчать не буду.

Викентий был удивлён. Немного поразмыслив, он понял, из-за чего, вернее, из-за кого разворачивается вся эта драма. Значит, Пчелоед ей всё рассказал…

– Если ты не прекратишь свои занятия, я сама пойду в этот зал и лично поговорю с твоим тренером. Может, это тебя образумит.

Губы Викентия затряслись. Ему снова хотелось убежать в комнату и спрятать лицо в подушку. Сердце разрывалось между двумя главными ценностями в жизни: боксом и матерью. Викентий присел на кровать. Его глаза были безжизненны, а в голове творился беспорядок.

Мать больше не могла притворяться безразличной. Она села рядом с сыном и провела рукой по его чёрным кудрявым волосам.

– Вызвать на бой этого Корбу… ну кто тебя надоумил на такое? Твой тренер, да? Небось наплёл тебе, что так поступают «настоящие мужики»? Не переживай, мальчик мой, теперь всё будет как раньше.

Последнее предложение как будто разбудило Викентия. Он резко поднялся и заговорил:

– Всё будет как раньше? А может, я не хочу, чтобы всё было как раньше! Может, я не хочу целыми днями бродить по улицам, как раньше! Я не хочу грустить, как раньше, я не хочу жалеть себя, как раньше! Мне не нужна такая жизнь!

– Вика! – вскрикнула мать и попыталась обнять сына, но Викентий оттолкнул её на кровать.

– Если хочешь знать, единственный человек, который мог меня надоумить, это ты! Уже не помнишь, как ты говорила мне, что надо быть настоящим мужчиной? Что я должен постоять за себя и не влезать в уличные драки? Так я же и не влезаю! Я не набрасываюсь на людей, как животное, но и не позволяю оскорблять честь моей семьи!

Мать смотрела на него, как никогда раньше. Наверное, с уважением. Он и сам не ожидал такого всплеска эмоций, однако после небольшой паузы продолжил:

– Поединок состоится, хочешь ты этого или нет. Мне уже шестнадцать лет, и ты не вправе мне что-либо запрещать. А если пойдёшь в зал – я сбегу из дома. Найду работу в каком-нибудь городишке и продолжу боксировать.

Викентий заметил слёзы в глазах матери. Больше он не сможет ей противиться. Надо выйти из комнаты! Мама побежала за ним и обняла его в коридоре, когда Викентий уже собирался уходить.

– Можешь взять сумку, она под моей кроватью, – прошептала мать, – только обещай мне, что будешь беречь себя.

Викентий услышал, как мать рыдает на его плече, и повернулся к ней лицом. Он видел в её блестящих карих глазах своё отражение и сам не смог сдержать слёз. В следующую секунду он крепко обнял мать и сказал:

– Обещаю. Ещё я обещаю, что буду больше читать. И оценки мои улучшатся, вот увидишь.

Ещё несколько минут они стояли в коридоре, пока Викентий не устыдился своих слёз и не побежал за сумкой. «Надо меньше плакать», – рассуждал он по дороге.