Часы

ПРОЛОГ

В свободное время я частенько заглядывала к чете Маккарти. Конечно, теперь это удавалось реже обычного – с переездом на меня обрушились все прелести взрослой жизни, которые обычно сопутствуют волевому решению окончательно встать на путь самостоятельности. И вот уже год я училась состыковывать их друг с другом с расчетом на более-менее гармоничную картину своего мира. События сменяли друг друга, как юркие бисеринки калейдоскопа, складываясь в цветастые, причудливой формы узоры, которые ярко иллюстрировали новый этап в моей судьбе. Не могу сказать, что перемены давались мне с большим трудом, и все же порой сил не хватало: на небесах сгущались краски, раздавались первые раскаты грома, запоздало следовавшие за редкими вспышками молний, и я понимала, что юношеские годы были самой безоблачной порой, оставшейся далеко позади.

Память – странный дар. Порой она без разбора пускает по ветру важные моменты нашей жизни – ступеньки вычурной винтовой лестницы, по которой периодически пробегаешься вверх-вниз, чтобы что-то обдумать, что-то понять, найти какой-то пример… Не знаю, хорошо ли это, но мне достался архитектор-виртуоз, который основательно подошел к своему труду: он спроектировал лестницу, которую времени разрушить не удалось. Мне не приходилось перепрыгивать через пропасть на месте обвалившихся ступеней, силясь вспомнить, какое именно событие исчезло. Я все помнила. И это всегда мне аукалось, ведь я спотыкалась, даже когда хотела проскочить пролет, оставив его незамеченным. А падать с лестницы больно.

Когда моим родителям было чуть больше, чем мне сейчас, они привели меня на порог очень красивого трехэтажного здания из красного кирпича. Крыльцо было белым, ступени – новыми и совсем не скрипели. Горшки в кашпо уютно покачивались от на редкость приятного осеннего ветра, мелодично позвякивая маленькими колокольчиками. Особняк внушал доверие и спокойствие. Мне было всего два, и я решила, что передо мной сказочный замок. Да, кажется, родители так и сказали.

Я помню слова мамы:

– Милая, тебе здесь будет хорошо. Здесь всем хорошо. Мы с папой тебя очень любим.

Ее большие уставшие глаза сверкали в лучах сентябрьского солнца, и их так красиво оттеняло серое пальто! Или, может, они были полны подступавших слез, которые так и не пролились?

В мои воспоминания глубоко врезался образ мамы и папы. Вот она, сжимая в руке красные замшевые перчатки, уткнулась лицом в коричневую куртку отца (о, как пахла эта старая кожа, до сих пор помню ее аромат!), и он погладил ее по собранным в хвост каштановым волосам. Я уцепилась за папины джинсы. Он нагнулся и поцеловал меня в макушку. Он всегда так делал – это означало, что он очень сильно меня любит. Его дрожащие ладони обхватили мои крохотные ручки, и он прижал их к мягким губам. Мы встретились взглядами, и малахиты его глаз наполнились самыми нежными чувствами, которые я только видела у человека.

– Мы… нам пора, – пропел его приятный низкий голос, и мой отец поднялся. Мама покрепче прижала меня к себе. Я ведь знала, что мы расстаемся ненадолго, и я обещала им, что буду вести себя хорошо.

Они спустились с крыльца и лишь у калитки обернулись. Одновременно. Мама зажала рот, а отец сдавленно улыбнулся. Я подпрыгнула на месте и помахала им рукой. Папа кивнул, и они сели в машину. Короткий звук гудка – и мое сердце вдруг поразила нестерпимая тоска. Но она должна была пройти. Женщина, стоявшая все это время на пороге, тихонько подошла ко мне и сдержанно приобняла за плечи. В отличие от меня, Сьюзан понимала, что к чему.

За что?

Этот вопрос начал мучить меня, когда я осознала, что дверь в прошлое все-таки придется захлопнуть. Но я не могла сразу повернуть ключ в замочной скважине и оставила маленькую щелку, в которую то и дело проскальзывал сквозняк минувших дней. Для меня он был глотком желанного, но почти переставшего быть родным воздуха, скопившегося в крохотной тусклой комнатке сознания, где неуверенно подрагивала одинокая свеча. Время шло, фитиль оброс застывшими каплями воска, и, сколько я ни подстригала тлевшую нить, пламя ровнее не становилось. Так догорала моя надежда.

Они не вернулись за мной.

Может, это было не их призвание – воспитывать детей? Может, обстоятельства так сложились? Я перестала рассуждать, мусолить возможные причины и, наконец, приняла это как данность. В глубине души я чувствовала, что так нужно. Они ведь продолжали меня любить, пусть и оставили одну? Хотя одна я не была – я достаточно быстро нашла общий язык с другими ребятами.

Так началось мое путешествие в необычный мир, который некоторые могут по незнанию назвать просто: приют. Звучит холодно, даже отталкивающе. Вовсе нет. Я стала частью большой дружной семьи, а, самое главное – она была настоящей. И с каждым годом я понимала, что мое место в ней крепнет. В конце концов, под просторной крышей «замка» Маккарти оказалось восемь детей разных возрастов и с разными судьбами, однако Сьюзан и Карлайл одинаково окружали нас любовью и заботой, на что мы всегда отвечали взаимностью.

Повзрослев, я понимаю, какой это колоссальный труд! Не знаю, как им удавалось справляться с нами, но именно благодаря им все мы – Билл, Мэри, Сэм, Шейла, Скотт, Ребекка, Джейкоб и я – выросли образованными, самодостаточными и в чем-то даже успешными людьми. Мне остается лишь догадываться, какой бы я стала, если бы люди из печального детского воспоминания не привели меня на белоснежно белое крыльцо…

Пыталась ли я их разыскать? Нет. Зачем? Что бы это изменило? Я не держу на них зла. Насчет внутренней обиды – может, в закоулках сознания она все-таки прячется, но ей уже не выбраться наружу. Я в этом абсолютно уверена, как уверена в том, что мне сейчас двадцать шесть.

ГЛАВА 1

Вторник, 27 августа 2019 года

Что-то было не так…

Ее голос, обычно звонкий и жизнерадостный, сдавленно и быстро проговорил: «Приезжай, пожалуйста! Я очень жду…», после чего в трубке послышались короткие гудки. Я даже не успела ничего сказать. Мое сердце подпрыгнуло и тут же замерло, и я, молниеносно развернувшись в своем большом кожаном кресле, вскочила на ноги и подлетела к вешалке, на которой с утра оставила свою сумку.

Мой кабинет глядел на улицу сквозь большое панорамное окно, в котором неподвижно застыло сочно-голубое небо. Высота здания позволяла видеть город как на ладони: можно было наблюдать за тонкими разноцветными цепочками машин, тянувшимися вдоль узких тротуаров, маленькими бусинами людей, торопившихся обратно в бизнес-центр с обеденного перерыва… Вечером яркие краски сменялись на янтарные полутона, и солнце прорезало кабинет острой золотой бритвой, однако постепенно золото по крупинкам выпадало обратно на улицу, растворяясь в множестве мерцающих в темноте огоньков. Порой стоило лишь отвернуться от стола, чтобы почувствовать облегчение – ничто не поднимало так настроение в тяжелый рабочий день, как яркий свет из окна рядом с тобой…

Но сейчас в голове была лишь одна мысль: как поскорее добраться к Сьюзан. Когда я подскочила к начальнику и сумбурно изложила ему свою просьбу, он даже не стал расспрашивать, что именно случилось. Эндрю был руководителем с большой буквы, и это выражалось не только в богатом опыте и высоком профессионализме, но и в человечности и умении слушать и слышать других людей. Он был нам не просто наставником, но и надежным товарищем, и, когда требовалась его поддержка, он незамедлительно приходил на помощь. Это создавало сильный контраст с другими начальниками, поэтому ценилось вдвойне. Даже если бы у меня не накопились отгулы, я уверена, он без проблем отпустил бы меня домой. А так моя совесть была чиста.

К счастью, в начале третьего дорога оказалась относительно свободной. Я потратила чуть больше часа на то, чтобы добраться до Оберна. Въезжая на знакомую улицу, я в очередной раз набрала номер Джейка. И снова нет. Я упустила момент, когда это стало нормой. Оставалось лишь раздосадовано вернуть телефон на магнитный держатель и безучастно уставиться на дорогу.

В последнее время я чувствовала: что-то происходит. Я не знала причин и, честно говоря, у меня не было сил что-то обсуждать. Уже не было. Все разговоры переводились в шутку, которая меня почему-то успокаивала. Может, спустя столько лет мы просто не могли иначе? Или… Думать о том, что Джейк меня разлюбил, было невыносимо, но мысль о том, что любовь прошла у меня, была еще хуже.

У нас была неоднозначная, запутанная история, бравшая начало еще в детстве. Мы очень быстро сдружились: мальчик, у которого мать умерла при родах, а отец просто-напросто сбежал, и девочка, которой не нашлось места в жизни родителей… Да, я говорю о том самом Джейке, который рос с нами под одной крышей. Первый, кого я увидела, первый, кто стал мне настоящим другом, первый, в кого я влюбилась… Скорее всего, дело было во мне: пусть мы и воспитывались бок о бок и считали себя семьей, мне было сложно называть кого-то братом или сестрой. Конечно, я испытывала к ним чувства, которые свойственны родственникам, или нечто очень похожее, но я понимала: наш мир был создан неимоверными усилиями из посторонних, непохожих друг на друга частичек, которые в других обстоятельствах, возможно, никогда бы и не встретились. Нет, мы не были родственниками – мы были родными людьми, а это, действительно, разные вещи. И Джейк был ближе всех. Мы бы навряд ли стали парой, ведь он всегда видел во мне хорошего друга, младшую сестру – кого угодно, только не девушку, но определенные обстоятельства подтолкнули нас друг к другу. И моя подростковая мечта быть с ним сбылась… Семья восприняла это спокойно: мы были не первыми, кто так поступил, правда, Сэм и Мэри поначалу это тщательно скрывали. Зачем? По большому счету, не имеет значения, как и где люди находят друг друга. Важно другое – стараются ли они друг друга не потерять…

Светофор загорелся, и я повернула руль направо – до дома оставалось совсем немного.

Я – старалась: однажды из-за моей глупости от меня уже ускользнуло нечто очень важное, и я не могла себе этого простить. Почему, когда тебе встречается что-то одинаково хорошее, приходится делать выбор? Не спорю, этому есть сотни причин, но как объяснить такую несправедливость сердцу?

Жизнь – как весы, и любое колебание влечет за собой последствия, а спонтанные решения – далеко не самые верные и правильные, особенно когда ты в них не уверен и принимаешь лишь потому, что хочешь пережить что-то снова. Теперь я понимаю, что мне следовало задуматься, прежде чем перекидывать с одной чаши на другую все свои богатства – ведь она стала такой тяжелой, что стремительно рухнула вниз и сильно ударилась о твердый мраморный пол зала правосудия. Спустя какое-то время по ней пошли тонкие, но заметные трещины… Стоило ли надеяться, что под гнетом содержимого она не развалится? И время от времени я печально оглядываюсь назад в поисках другой чаши, которую я так безрассудно опустошила… Но она где-то далеко, наверное, на самом верху, что до нее и не дотянешься.

Есть ли в этом смысл? Жалкая попытка воскресить часть себя из прошлого может превратиться в гротескный спектакль, в котором роль второго плана достанется именно тебе…

Я припарковала белую Ауди рядом с тротуаром. Там уже стояли машины Мэри и Билла. «И они здесь?» – пронеслось у меня в голове, и я достала из бардачка бутылку вина и конфеты: рядом с офисом находился небольшой продуктовый магазинчик, на случай, если в спешке понадобится прихватить что-то с собой.

Калитка подалась вперед, и я снова попала в сказочный мир детства. Казалось, он тоже был рад меня видеть: даже гравий приветливо шуршал под ногами. С тех пор, как мы начали жить отдельно, дом ни капельки не изменился: улица все так же отражалась в чистых окнах с белыми ставнями, так же вертелась ласточка-флюгер на крыше. Разве что ступени крыльца начали мелодично поскрипывать в такт колокольчикам.

Здесь было приятно сидеть вечерами, закутавшись в плед, с чашкой горячего чая в руках, и наблюдать, как на земле постепенно удлиняются тени: массивный дуб вытягивался в стройную осину, а уютное соломенное кресло-качалка напоминало большой крендель. Свет искажал их облик, не меняя их сущности. По большому счету, надо мной так же поработали годы: я выросла, но в душе так и осталась наивной девчонкой, верившей в чудеса…

Я поднялась на крыльцо и уже потянулась к звонку, как дверь открылась. В проеме показался высокий мужчина с короткими темными волосами, сосредоточенно щелкавший зажигалкой у сигареты, торчавшей в уголке рта. От неожиданности я вздрогнула и схватилась за стену, однако в следующее мгновение не пожалела, что под рукой оказалась твердая поверхность. Сердце в груди больно сжалось, а горло сдавил мощный спазм, как невидимая рука, лишающая кислорода стальной хваткой. Я ощутила, как холодеют кончики пальцев, и в них появляется дрожь. Раньше я ничего подобного не чувствовала.

Тем временем мужчина невозмутимо потряс зажигалкой и стукнул ей пару раз о ладонь, совершенно не обращая на меня внимания. И, только когда небольшой язычок пламени наконец переметнулся на светлую бумагу, он удовлетворенно затянулся и бросил на меня рассеянный взгляд. На долю секунды в его глазах вспыхнул интерес, однако он мгновенно сменился растерянностью. Неужели цвет волос настолько поменял меня?

Шесть лет… Редкие, скупые поздравления по праздникам, которые мне передавали остальные, не в счет. И вот он снова здесь. В этом доме. Напротив меня. Лицо, которое я так долго вспоминала перед тем, как заснуть без сил на мокрой от слез подушке. Человек, который окончательно убедил меня в том, что, уходя, люди не возвращаются.

Я отвела взгляд. Глаза и вправду зеркало души – так зачем ему видеть, как на меня одним разом обрушилось столько смешанных чувств? Слишком сложных, чтобы отнести их к хорошим или плохим: злость и негодование были лишь малой их частью, но в противовес им – какая-то неописуемая, почти детская радость, словно все, что произошло, было частью чьей-то чужой истории, к которой я не имела никакого отношения.

Оцепенение начало потихоньку отступать, и я выпрямилась, вскинув вверх подбородок. А он все еще стоял, не шелохнувшись, теребя пальцами фильтр тлеющей сигареты. Всегда ненавидела молчание – неловкое, нервирующее, признак незавершенных разговоров и внезапных, незапланированных встреч.

– Привет, Лу, – он стряхнул пепел на ладонь и выпустил дым в сторону сквозь некое подобие улыбки.

– Привет, Скотт… – я ответила ему, совладав с очередной волной эмоций, нахлынувшей на меня при звуке его голоса.

Я не знала, как себя вести – за это время столько всего произошло: я окончила университет, нашла работу по душе, получила права, побывала в нескольких странах… Мы с Джейком стали жить вместе… а он? Что происходило с ним? Где был он все это время?

Я набралась смелости и оглядела его: от прежней прически не осталось и следа, зато на лице появилась густая многодневная щетина, которая красиво обрамляла его широкие точеные скулы. Строгий темно-серый костюм сидел на нем как влитой и выгодно подчеркивал мускулы всякий раз, когда он совершал какое-либо движение. А кожаные туфли прекрасно сочетались с черной рубашкой, не застегнутой на две последние пуговицы…

Такой мужчина обращал на себя внимание. Более того, от него не хотелось отрывать глаз. В мыслях я пожалела о том, что сегодня выгляжу обычно. Хотя с какой стати это меня волновало?

– Накинь! – спохватился Скотт, не прерывавший моего молчания, и спустя пару секунд его пиджак опустился ко мне на плечи.

Я опустила веки и позволила себе поглубже вдохнуть приятный аромат его духов, прежде чем стереть с лица эмоции и холодно спросить:

– Зачем? – я поправила вещь, которая была мне чересчур велика.

– Слишком ярко, Лу…

Словно пуля, попавшая в цель, меня снова пронзило острое беспокойство. Я посмотрела на серьезное лицо Скотта, боясь задавать вслух вопрос:

– Карлайл…

– Он в гостиной, вместе со всеми.

От сердца отлегло.

– Но… Просто пойдем внутрь…

Я задумчиво шагнула вперед, придерживая пиджак за лацканы, как вдруг он мягко остановил меня за плечо и, помедлив, склонился к самому уху и добавил:

– Я, кстати, рад тебя видеть…

Порой человеку достаточно секунды для того, чтобы понять, как сильно он по кому-то скучает. И, когда это происходит, прочие чувства начинают казаться не столь важными, отступают на второй план – но лишь для того, чтобы разогнаться и с разбега наброситься со спины, не оставляя и шанса им сопротивляться. Так, наивное тепло, разлившееся внутри от его бархатного шепота, воскресившего так много воспоминаний, рассеялось слишком быстро, но тем не менее успело затронуть изголодавшуюся по нему душу. На смену пришло отрезвляющее чувство вины и, щедро осыпав меня колючками с макушки до пят, водрузило на голову деревянные шоры и толкнуло прочь от места, где мне только что было хорошо. Я послушно зашагала вперед, зная, что так правильно. И все же…

В доме было лишь на пару градусов прохладнее, чем на улице, и в обычной ситуации я бы не стала обращать на это внимание, однако сейчас мне было не по себе. С каждым шагом гостиная становилась ближе, и вместе с тем росло мое напряжение. Я старалась отвлечься, тупо уставившись на широкую спину Скотта перед собой, и постепенно опускала взгляд ниже, пока не поймала себя на мысли, что с чрезмерным энтузиазмом рассматриваю мелькающие при ходьбе светлые подошвы его ботинок. В какой-то момент они приклеились к полу, и я едва не врезалась в него.

Всего лишь поворот. Почему он остановился? Боялся, что я увижу что-то ужасное и не смогу сдержать себя в руках? Он обернулся на меня и печально улыбнулся:

– Они будут рады тебя видеть.

Ничего не понимая, я проследовала за Скоттом и в ту же секунду поняла, что моя розовая блузка была совсем не уместна среди этой темноты.

В абсолютной тишине шумная когда-то компания напоминала музей восковых фигур: люди в ней почти не двигались, не пересекались взглядами, словно были чужими. Карлайл молча стоял у окна, ребята хаотично расположились по комнате: Сэм сидел за роялем и записывал что-то в ежедневник, Ребекка увлеченно разглядывала в аквариуме водяную черепаху, а Мэри отрешенно пролистывала какой-то журнал. С нашим появлением все словно ожили: заплаканная Сьюзан подняла голову с плеча Билла и через несколько секунд была уже рядом со мной, вытирая глаза платком.

– Где Шейла? – спросила я у Скотта, одновременно вспомнив, что Джейка тоже нет. Он, скорее всего, опаздывал. Если вообще знал.

– Не смогла. У нее пробы, – отозвалась с толикой обиды Мэри и коротко кивнула мне в знак приветствия.

– Солнышко, ты здесь! – худенькие руки Сьюзан обвили мою шею, и я прижала ее хрупкую фигуру к себе. Сегодня она была совсем не похожа на бодрую жизнерадостную женщину, вырастившую восемь детей. Ее хотелось защитить от какой-то опасности – настолько беспомощной и беззащитной она казалась. И я бы непременно сделала это, если бы потребовалось.

Пока же мы стояли вдвоем посреди гостиной, и я чувствовала, как она перебирает мои волосы за спиной. Я все еще не понимала, что происходит. Все было так неестественно, нехарактерно для этого дома: в моих воспоминаниях он всегда оставался светлым, шумным и живым – в общем, тем самым местом, в котором всегда хорошо и уютно. Тем сильнее отталкивало гнетущее, скорбное молчание… Скорбь! Это слово само пришло мне на ум.

Я еще раз оглядела комнату: слава богу, все мы были на месте. Мои близкие не пострадали, но все же что-то случилось. Нечто плохое, что заставило всех молчать несмотря на то, что мы давно не виделись. Я перевела взгляд на Карлайла: он давно уже повернулся к нам лицом и своей печальной улыбкой будто говорил, что рад тому, что я приехала. Видимо, к нему произошедшее отношения напрямую не имело…

Сьюзан выглядела хуже всех: красные глаза, трясущиеся руки, слабый, прерывающийся голос, хотя она почти не говорила, только плакала. Что-то случилось у нее. Черный цвет ее платья только подстрекал мрачные мысли. Сомнений не оставалось: кто-то ушел из жизни. Другого объяснения я не видела.

Я прижала ее к себе и обвела взглядом всех присутствующих поверх ее плеча. Когда мы пересеклись взглядом с Бекки, она растерянно покачала головой. Сэм, ненадолго отвлекшись от записей, скорчил гримасу и пожал плечами. Это заметил Карлайл и, прочистив горло, подошел к нам и мягко обнял Сьюзан.

– Джейк?

Я устало вздохнула и ничего не ответила. Мужчина насупил брови и посмотрел на Скотта. Тот коротко кивнул и вышел из гостиной.

Я ничего не понимала.

– Любимые мои, – Сьюзан, казалось, собрала последние силы, чтобы ее голос стал громче, – спасибо, что приехали! Наверное, это неправильно – отвлекать вас от дел, но…

Я почувствовала, как Скотт тихо прокрался обратно и встал за моей спиной. Я обернулась на него и отошла в сторону. Когда он протянул стакан с водой Сьюзан, она дрожащими пальцами прикоснулась к стеклу и чуть не выронила его, но Карлайл вовремя подставил свободную руку.

– Милая, давай присядем…

Он взял жену под локоть и провел к дивану. Билл еще больше придвинулся к подлокотнику, чтобы они смогли уместиться втроем.

Эта пара всегда была для меня примером: то, как он относился к ней, как он на нее смотрел, сколько для нее делал – я хотела бы встретить такого же человека, чтобы, как и Сьюзан, в ответ делать праздником даже незначительные события, дарить мимолетные, спонтанные улыбки, быть рядом и ценить каждое прожитое с ним мгновение… Знать, что в любой, даже самой плохой ситуации кто-то будет рядом.

Однако у Сьюзан было гораздо больше любви, чем на одного человека, и, как бы безгранично и преданно она ни любила Карлайла, ей этого было недостаточно. Порой мне казалось, что и нас – недостаточно: с таким добрым сердцем поневоле проникаешься к остальным людям тоже, даже тем, кто не является членом твоей семьи. Это опасно, потому что часто влечет разочарования и огорчения даже из-за мелочей. Стоит ли говорить о ситуациях, когда происходит что-то действительно серьезное?

Может, что-то случилось с давним другом или подругой Сьюзан? Однако, насколько я знаю, у нее не осталось с ними контактов: жизнь разбросала всех по миру, в далекие, порой неожиданные уголки – Россию, Италию, Вьетнам… Всем прекрасно известно, каким непреодолимым препятствием для людей является расстояние. Даже те, кто умудряется поддерживать связь, со временем теряют энтузиазм и звонят все реже, и реже… Маккарти были уже не молоды, и из знакомых у них была разве что соседка Вайолет, с которой они время от времени проводили вечера за игрой в домино, делясь друг с другом сплетнями. На этом их общение заканчивалось, так как было лишь лекарством от скуки. Племянница Карлайла Сара успешно вышла замуж и покинула дом семь лет назад, тоже переехав жить в другую страну. Не знаю, навещала ли она их хоть раз с тех пор?

Старики выше всего ценят внимание и любовь, ведь им часто кажется, что они стали никому не нужны. Возможно, Сьюзан и Карлайл уже были близки к тому, чтобы так думать: мы появлялись редко, увязнув в своих делах. Страшно подумать, каким пустым и холодным казался без нас этот огромный дом…

У них же никого не осталось, кроме нас. По крайней мере, теперь.

Внезапно воздух прорезал радостный вопль, и в комнату влетел Джейк, размахивая букетом желтых хризантем:

– Ну, ребята, что у нас за повод?

На лице его сменилась целая гамма чувств: от удивления и разочарования до глубокого стыда. Он закрыл букетом лицо и не увидел, как Сьюзан зажмурилась и резко откинулась на спинку дивана, содрогаясь от беззвучных рыданий. Билл и Карлайл испуганно переглянулись, а Сэм сквозь зубы процедил:

– Ну ты и дурак!

ГЛАВА 2

– Я ж не знал! – оправдывался Джейк, пока мы пытались успокоить Сьюзан.

Не могу сказать, что я обрадовалась, когда комната пришла в движение. Все суетились: Мэри бегала вокруг дивана с графином воды, Билл мочил полотенце и прикладывал его к морщинистому лбу женщины. Время испещрило его частыми складочками, но это, пожалуй, было единственным, что напоминало о возрасте Сьюзан. В ее светло-голубых глазах по-прежнему искрилась молодость, и, когда она улыбалась, она выглядела почти так же, как и десятки лет назад. Наконец дрожь прошла, дыхание выровнялось, а лицо перестало выражать какие-либо эмоции. Однако оно вновь омрачилось грустью, когда Сьюзан разжала опухшие веки.

– Может, полежишь еще? – спросила Бекки, но та только покачала головой.

Мы аккуратно усадили ее, подложив под спину подушку. Джейк глубоко вздохнул и, немного помедлив, сел на ковер рядом с диваном и взял Сьюзан за руку. Сейчас он снова был похож на четырехлетнего мальчишку со взъерошенными черными волосами и карими глазами, виновато потупившегося в пол, пытавшегося объяснить ей, как умудрился разбить старинную семейную вазу. Ему было так же неловко, и он так же плохо представлял себе, что сказать.

Даже теперь, спустя много лет, было в нем что-то детское. Наверное, он не утратил способность наивно радоваться любым пустякам и открыто выражать свои чувства. В этом мы были похожи. Джейк не умел лукавить, и порой, задав ему вопрос, на его прямолинейную честность обижались. Но недолго: его искренность могла подкупить любого.

Джейк поцеловал руку Сьюзан:

– Прости, ладно? Я ведь не знал!

Нам и в голову не могло прийти, что у нее умер родственник. Брат Марвин, о существовании которого все эти годы мы даже не догадывались! Ни намека в сохраненных со времен учебы письмах, которыми Сьюзан раззадоривала наши мечты о далекой Ирландии, ни следа в семейном фотоархиве, который Сэм почти целиком перерисовал во время занятий в художке… Ничего. Объявленная нам новость обескураживала, но еще больше ставила в тупик реакция Сьюзан: боль утраты словно выжигала ее изнутри, и меня это пугало. Я никогда не видела ее такой. Хотя я могу ее понять….

Рано утром родителям позвонила некая мисс Тэддер из Портленда. Трубку снял Карлайл, после чего к разговору подключилась Сьюзан. Голос показался ей знакомым, и она быстро узнала в женщине Норму, их прежнюю соседку, с которой раньше они были в достаточно теплых отношениях. Однако та общаться не захотела, сообщила лишь, что Марвина Шерфилда не стало. Похорон не было: тело кремировали, а прах она собственноручно развеяла в каком-то национальном парке за день до звонка. Напоследок она сухо уточнила их адрес и без объяснений повесила трубку.

Не слышать о брате много лет, должно быть, по довольно веской причине, и в одночасье узнать, что даже не сможешь с ним проститься. Что от него осталась лишь горстка расплывчатых воспоминаний, а, может, и того меньше…

Сьюзан нежно провела по гладкой щеке Джейка и улыбнулась:

– Милый, не переживай, я приду в норму…

Повисла долгая пауза. В тишине отчетливо слышалось тиканье часов. Причудливый звук, возвещавший о том, что жизнь продолжается даже тогда, когда все замирает. Вскоре к нему добавилось едва различимое позвякивание чашек, доносившееся с кухни. Никто даже не заметил, как Карлайл выскользнул из комнаты. Я поспешила к нему, буркнув под нос:

– Пойду помогу.

По мере приближения какофония становилась громче. На плите кипел чайник, нетерпеливо подбрасывая крышечку в воздух. Карлайл, чертыхаясь, искал поднос, нервно гремя посудой на полках. Я взялась за коробку принесенных мной же конфет и с характерным звуком стягивала с картона целлофан, внося свою скромную лепту в шумную симфонию мистера Маккарти сродни ударнику в оркестре, которому доверили партию на треугольнике.

После проверки очередного шкафчика Карлайл так небрежно открыл дверцу следующего, что из него вывалилась чашка и вдребезги разбилась о пол. Мужчина выругался еще раз и, нагибаясь, ударился лбом об угол столешницы.

– Так. Все! Хватит! Иди сядь, – я вскочила со стула и, тут же достав лед из холодильника, завернула его в полотенце и отдала человеку-катастрофе. Он с обидой смотрел на меня исподлобья, пока я сгребала с пола осколки и выкидывала их в мусорное ведро.

– Я бы сам! – он почти огрызнулся.

Я посмотрела на него с укором.

– Конечно, – я произнесла это так, чтобы у него не осталось сомнений в том, что я права. – Знаешь, в такие моменты я начинаю понимать, в кого Джейк!

Карлайл усмехнулся и поменял руку:

– Да уж! Прости, Лу, я просто очень сильно за нее переживаю.

Я развернулась к нему и оперлась локтями на столешницу:

– Я тоже. Неверное, даже больше, чем ты. Мы все. Потому что ничего не знаем. Откуда взялся этот Марвин?

За глубоким вздохом последовало молчание. Он прятал глаза.

– Поосторожнее со словами, Лу. Он все-таки ее брат, к тому же усопший…

– Да, но… Почему мы не знали?

– Это сложно… Я тоже не сразу узнал о нем. Выходит, некоторым секретам суждено открыться лишь спустя тридцать лет знакомства…

– Что, в прошлом году? – я неожиданно для себя вскрикнула. – Она сама рассказала?

– Не стала бы, если бы я не настоял. Просто она была сама не своя весь вечер, когда увидела того типа…

– Кого? Подожди. В смысле?

– Вскоре после того, как ты переехала к Джейку, к нам заявился один… Вернее, когда я пришел, он вытанцовывал у нас на крыльце, ничего не предпринимая. Странный такой, зашуганный. Я подумал, очередной хахаль Шейлы, судя по возрасту…

Я усмехнулась, и Карлайл закивал:

– Вот-вот. И все же сразу спускать его с лестницы я не стал – он был довольно здоровый, почти как я. Но я не был с ним вежлив.

– Так кто это был? Все-таки он?

– Не знаю. Думаю, нет. Но почему-то он напомнил Сьюзан ее родного брата. Как выяснилось.

– Да уж. А если все-таки это был ее брат?

– Если бы это и вправду был он, я бы несколько раз задумался, прежде чем так с ним говорить…

– Конечно, это же брат Сьюзан…

– Не в этом дело. Он большую часть жизни провел в тюрьме.

Карлайл запнулся, обдумывая, стоит ли продолжать, но, прочитав в моих глазах почти мольбу, продолжил:

– За убийство…

– Нет… – я смогла выдавить из себя лишь шепот.

От услышанного мне стало не по себе. Возможно, нам не следовало знать, кем был Марвин Шерфилд? Тайной, хранившейся за семью печатями столько лет, ужасным клеймом безупречной семьи, опасностью, которая была так велика, что о ней даже запрещалось говорить? Или самым горьким разочарованием, о котором хотелось забыть…

– О мертвых плохо не говорят, – Сьюзан возникла перед нами из ниоткуда и раздраженно скрестила руки на груди. Из-за ее плеча виновато выглянул Скотт. Карлайл потупился в пол, а я залилась краской, словно они застали нас за чем-то плохим. И все же в моей голове вертелось последнее произнесенное им слово.

– Я помогу, – Скотт протиснулся к нам и с готовностью взял поднос. – Лу, поможешь маме?

Я хотела проводить Сьюзан, но она, резко развернувшись на пятках, прошаркала по паркету обратно в гостиную со скоростью, которой можно было только позавидовать. Я растерянно пожала плечами и улыбнулась. Карлайл усмехнулся:

– Узнаю. Значит, ей стало получше! – бросил он через плечо.

Что-то уперлось мне в бок. Я вопросительно уставилась на Скотта, и он, убрав указательный палец от моих ребер, взглядом указал на коробку конфет, торчавшую у него под мышкой. Я вытащила ее, и вслед за Карлайлом мы покинули кухню.

В гостиной вновь стояла гробовая тишина. Все задумчиво потягивали чай. Сьюзан изредка промакивала глаза платком, когда слезы вновь просились наружу. Надо сказать, она и вправду выглядела лучше. Смирившейся, что ли.

Вдруг она подняла голову и сказала:

– Теперь вы знаете, у меня был брат. Его звали Марвин… И его больше нет…

И снова наступила гнетущая пауза. Я промолчала и перевела взгляд на Джейка.

– Мы… искренне тебе соболезнуем, – взвесил он каждое слово.

Остальные согласно закивали, а Сьюзан сглотнула комок, подступивший к горлу:

– Я так рада, что вы здесь. Спасибо! – ее красивое лицо снова исказилось. – У нас с Карлайлом больше никого нет… Вы же нас не забудете?

Она обвела нас взглядом, полным надежды. Значит, я оказалась права.

– Да как ты могла подумать такое? – воскликнула Бекки и сразу обняла ее, так как сидела ближе всех.

– Времена меняются. Жить… Страшно. Особенно если ты один… – по щекам Сьюзан текли слезы, но она, кажется, не замечала этого. – Вы знаете, он был так молод! Ему было всего сорок семь…

Билл невольно ахнул, а Мэри прислонила ладонь к губам.

– Сказали, у него были серьезные нарушения в организме. Почему – никто не смог объяснить. Они не сумели поставить диагноз. Какая-то редкая форма заболевания, – продолжила Сьюзан. – Врачи были бессильны… – она обхватила голову руками. – А меня не было рядом… Меня вообще не было рядом! – она сорвалась на крик.

Мы испуганно переглянулись, а Карлайл спокойно подошел к Мэри:

– На кухне, в левом шкафчике. Успокоительное. Скотт, неси ее в спальню, ей надо отдохнуть.

Парень бережно приобнял Сьюзан, и она, оказавшись у него на руках, послушно прижалась к его груди. Я до последнего наблюдала за тем, как они поднимаются на второй этаж, пока не стали видны лишь ноги, с характерным скрипом продавливающие ступени лестницы.

Мы впервые остались одни, компанией, к которой за шесть лет я успела привыкнуть.

– Дом изменился, – вздохнул Билл и взметнул брови вверх, – время неумолимо.

– М-да… Давайте не будем о грустном. У меня сердце разрывается, когда я ее такой вижу! – Бекки откинулась на спинку кресла.

– И часто ты ее такой видишь? – скептику Сэму трудно было что-либо возразить. – А?

– Впервые…

– Мы ничего не знали о том, что у нас есть дядя! – Джейк потянулся за конфетой и чуть не пролил свой чай. Я вовремя остановила его и, взяв конфету, отправила ее прямиком в его улыбающийся рот. Он склонился ко мне, чтобы чмокнуть в губы, и раздражение прошло.

– Почему она нам о нем не рассказала?

– Может, у них была какая-то крупная ссора, и она не хотела лишний раз огорчаться по этому поводу? – Мэри дернула плечами, а я поджала губы, чтобы не взболтнуть лишнего. Они ведь не слышали, да и я сама не была уверена в том, это ли хотел сказать Карлайл…

– В любом случае, он был ей дорог.

– Да! И поэтому они не общались! – Сэм скорчил язвительную гримасу.

– Ты когда-нибудь прекращаешь?

– Да что я сказал-то?

– Да ничего!

– Ребят, довольно, – Билл усмехнулся. – С вами давно все понятно.

– На что намекаешь? – Мэри сощурила глаза, однако на ее щеках выступил едва заметный румянец. В свою очередь, Сэм поспешил отвернуться, чтобы не встречаться с Биллом взглядом.

– Намекаю на то, что… успел посмотреть репортаж о недавнем музыкальном фестивале! – парировал он. – Лу, знаешь, приятно было видеть тебя в кадре вместе с теми испанцами. Ты прямо светишься в такие моменты!

Я смущенно потупилась в пол несмотря на то, что до этого еще несколько знакомых сказали, что видели меня по новостям. Когда работаешь с иностранными артистами, да и с людьми искусства вообще, погружаешься в их мир с головой, как в короткую, но очень яркую сказку, которая после оставит неизгладимые впечатления. Я была благодарна в том числе и Сьюзан, что выбрала профессию переводчика: общение с людьми было чуть ли не главной страстью в моей жизни. А когда речь шла о других культурах – и говорить не приходится. Правда, за пределами основной работы принимать участие в таких мероприятиях удавалось нечасто – нестрашно, ведь мне очень нравилось то, чем я занимаюсь.

– Это где она на сцене размахивает руками, и на нее направляют прожектор? – засмеялся Сэм, и Мэри недовольно покосилась на него. Мне кажется, иногда ей было стыдно за свой выбор.

– И это тоже, – я усмехнулась и сделала глоток чая. – Но там еще был кусочек, где я перевожу на пресс-конференции…

– Упустил! Пардоньте! – он поднял обе ладони вверх.

– А слона ты и не приметил, да? – Мэри ехидно улыбнулась. – Только и можешь, что подкалывать! Ты молодец, Лу.

– Моя работа предполагает остроту языка, – вздернул нос Сэм и откинулся в кресле. – Тренироваться необходимо постоянно.

– Но не на своей же семье! Ах да… Как ты там говоришь… У тебя ее пока нет?

– Не все же успели окольцевать себя, как Билл! Может, я еще не определился!

Мэри молниеносно вскочила на ноги и быстрым шагом подошла к креслу напротив. Сэм ошарашено уставился на нее, однако спохватился о том, что он великолепен в любой ситуации и, самодовольно ухмыляясь, демонстративно цокнул языком. Девушка оскорбленно хмыкнула и вылетела из комнаты. Казалось, из-под ее каблуков вот-вот полетят искры.

С такими разборками и в театр ходить не нужно. Самое удивительное, что каждый раз они находили все новые поводы для перепалок. Иногда меня забавляли эти препирания, но чаще всего они раздражали и сегодня уж точно были не к месту.

– С вами не соскучишься, – слетело у меня с языка, и Сэм ненадолго задумался.

– Я снова неправ, да? – он посмотрел на пустующее кресло Мэри.

– В точку.

Отличительной чертой Сэма было то, что он сначала говорил, потом думал. Не знаю, каким образом он смог дорасти до руководящей позиции, возможно, в его компании именно язвительные, острые на язык люди и разбавляли «серую массу среднестатистистического офисного планктона». Таких, как многие из нас, то есть. С этой цитатой Сэма я была в корне не согласна, однако в чем-то он был прав: нельзя было целиком и полностью отдавать рабочий процесс на откуп рутине. Периодически всем нам необходимы встряски, за которыми следуют разного рода изменения, в основном – положительные. Иначе мы обречены на привыкание к однообразной, «ничем не примечательной» жизни, что, может, никак не соответствует нашим планам, однако происходит с нами изо дня в день, пока мы окончательно не возненавидим любимую когда-то работу. И острое словцо, волшебный пинок навстречу к прекрасному могут как раз послужить тем стимулом, который непременно приведет нас к развитию. Что-что, а с ораторским искусством у Сэма проблем не было.

– Извольте откланяться, – лаконично выпалил он и, оттолкнувшись от подлокотников кресла, поспешил за Мэри.

А ведь взрослые люди…

– Народ, у кого какие новости? – спросила я под отголоски начинавшегося скандала на втором этаже, и мы погрузились в обсуждение недавних событий. Так прошло полчаса, и вскоре к нам спустились Скотт и Карлайл.

– Мы уложили ее спать. Она устала, – сообщили они по очереди.

Замешкавшись, Карлайл добавил:

– Спасибо, что пришли, правда. Я не знаю, что бы с ней было, если бы она не увидела вас.

– Мы вас очень любим! – сказала я. – Как иначе?

– Ну, Шейлы ведь нет… – он остановился по центру комнаты, засунув руки в карманы, и растерянно посмотрел по сторонам. Я заметила на его мохнатых щеках сырые дорожки слез.

Мы с Бекки одновременно встали и заключили его в самые теплые объятья, на которые только были способны, и она тоже расплакалась. У меня екнуло сердце, но я успокоила себя тем, что я рядом.

И буду рядом всегда, что бы ни случилось.

Краем глаза я заметила, как в комнату вошли Сэм и Мэри. На их раскрасневшихся лицах отразилось удивление, но они поспешили к нам присоединиться. Мы долго стояли так, обнявшись, пока Карлайл не начал смущенно бухтеть и оправдываться, что с непривычки перенервничал.

Остаток вечера мы провели за разговорами. В семь вечера ушел Сэм – ему еще нужно было доделать отчет. Мы проводили его и, обстановка сразу разрядилась.

– После повышения он стал невыносимым! – прорычала Мэри, а Билл лишь рассмеялся.

– Высокий пост, мадам, вот и соответствуем!

– Да, но…

– Смирись, это же Сэм.

Последнее служило веским доводом, и она умолкла.

– А я скучал по нему! – Скотт плюхнулся на диван между ними, и они расплылись в улыбке. – По вам всем.

– Долго же тебя тут не было, братец! – Билл потрепал его по волосам. – Где пропадал?

– Я… расскажу, – он хлопнул по коленям и дождался, пока все приготовятся слушать его, – но… не сегодня!

Билл толкнул его плечом:

– Что-то точно поменялось за это время, да?

Скотт бросил беглый взгляд на меня, но я сделала вид, что ничего не заметила.

– Как знать, как знать…

Я затаила дыхание, ожидая все-таки услышать рассказ о любимой девушке и предстоящей свадьбе. Он не мог быть один. Это было просто невозможно. Однако Скотт перекинул руку за плечо брата и улыбнулся:

– У меня идея: давайте махнем куда-нибудь на выходные, а?

– На наш пляж? – глаза Джейка загорелись, и он заговорщически покосился на меня. – Серфинг!

– Неплохая идея! – Бекки сверкнула глазками в том же направлении. – Может, наконец-то научим Лу стоять на доске?

– Ага, научите… – скептически проговорила я и скрестила руки на груди. – Прошлого раза мне хватило.

Тогда волна оглушила меня, и я здорово наглоталась воды. А, вынырнув, осознала, что мое тело вопреки всем стараниям подчинила стихия и несет его прямо в разверзнутую пенную пасть острых как бритва прибрежных скал. Если бы Сэм не вытянул меня за плечо в последний момент, я бы сильно пострадала.

Джейк приобнял меня.

– На этот раз я буду рядом! – сказал он.

Скотт было открыл рот, но промолчал.

– А вы помните, что кое-кто здесь боится щекотки? – внезапно произнесла Бекки, посмотрев мне в глаза. Ей я доверяла все свои тайны, и вот, в очередной раз она решила меня спасти. Догадливая девочка. Спасибо.

Скотт сделал вид, что изучает люстру, но, как только понял, что ему никуда не деться, вскочил с дивана. Мы гонялись друг за другом по комнате, ползали под роялем, лупили друг друга подушками… Проще говоря, вспомнили наше безоблачное детство, когда никто из нас не задумывался о том, почему здесь оказался. На шум вбежал Карлайл, сжимая в руках полотенце и одну из чашек. Мы дружно прыснули над его красным фартучком в розовых ягодках.

– Да ну вас! – махнул он рукой и вернулся на кухню.

– Подожди, я с тобой! – и Мэри выпорхнула следом за ним.

– Как Сандра, братишка? – спросил Скотт, вновь приземлившись между мягких подушек.

Билл залился краской.

– Люблю цифру два…

– Что два? Подожди… Второй? Да ты шутишь! – Скотт вскочил на ноги и, подхватив Билла, начал кружиться вместе с ним по комнате в импровизированном вальсе. – За-ме-ча-тель-но!

– Билл, это чудесно! – я расплылась в улыбке. – Как назовете?

– Ну, рано еще думать…

– Если будет девочка, я бы назвал ее Кейт! – воскликнул Скотт.

– Мы подумали, если будет девочка, мы назовем ее Сьюзан…

Мы замолчали, вспомнив о нашей приемной матери.

– Это так мило! – пискнула Бекки, сжав кулаки под подбородком.

– А если мальчик?

– Думаю, и так понятно! – улыбнулся Джейк и сжал мою руку. Он стал делать это очень редко, и я радостно сжала его пальцы. – Ну а ты, Скотт?

– А что я? – пожал он плечами. – Я, к сожалению или счастью, еще не определился.

– Ищи. Кто ищет, тот всегда найдет.

– Этим и занимаюсь! – Скотт неестественно улыбнулся и вздернул брови. – Выбор-то большой!

– Живешь, приятель…

Это было сказано таким неоднозначным тоном, что нельзя было понять, пытается ли Джейк задеть этими словами или же искренне так думает. В любом случае, услышанное от обоих оставило неприятный осадок на душе. Ржавый налет на железных нервах.

Дальше мы болтали обо всем и ни о чем конкретно, просто счастливые от того, что наконец-то встретились. Вскоре стрелки часов подобрались к половине одиннадцатого, и мы закончили вечер игрой в карты, пытаясь обдурить мухлевавшего Карлайла. Он, кстати, очень обрадовался новости Билла.

– Жаль, Сью не слышала.

– Я ей сообщу. Завтра! – пообещал Билл, завязывая в прихожей шнурки. – Все, я побежал, а то Сандра потеряет меня, – он на секунду задумался. – Нехорошо, что я заставил их ждать допоздна. Всех люблю! Увидимся.

– Пап, нам тоже пора, – Скотт встал и обнял Карлайла. – Поздно уже.

– Давайте, ребят! – мужчина вымученно улыбнулся и проводил нас в коридор. – Я до сих пор вспоминаю время, когда мне не приходилось с вами прощаться по вечерам. Вы так быстро выросли!

Его голос опять дрогнул.

– Слушай, а можно я тут на ночь останусь? – вдруг выпалила Бекки, и он весь просиял.

– Конечно!

Я поцеловала Карлайла в щеку, и мы с Джейком вышли из дома.

На небе давно перемигивались крохотные светлячки звезд, и я медленно брела, запрокинув голову и прикрывая открытую шею от ветра.

Калитка скрипнула. Волшебное, родное царство осталось по другую сторону забора. Дом печально смотрел на меня своими большими желтыми глазами, и мне невольно захотелось помахать ему. Я это и сделала, потому что в одном из окон показалась Бекки.

– Я вернусь, – прошептала я. Возможно, ветер донес мои слова, потому что огромный старый дуб кивнул.

Джейк и Карлайл продолжали о чем-то оживленно беседовать на крыльце. Я не стала возвращаться и напоминать, что жду. В спешке не было необходимости.

Вдруг до меня дошло, что на мне все еще пиджак Скотта, и я приблизилась к нему со спины. Он стоял рядом с машиной Мэри. Видимо, они собирались ехать вместе. В свете фар дым от сигареты то и дело заполнял мутным облаком чистый ночной воздух.

– Спасибо, выручил! – я встала перед ним и кивнула на пиджак. Скотт сощурился и оценивающе оглядел меня.

– Чего только ради тебя не сделаешь! – он улыбнулся и подмигнул мне.

Беззаботность в его голосе вызвала у меня удивление. Хотя, чего я ожидала? Совсем не обязательно, что в начале вечера он почувствовал то же самое… Он ведь знал, куда едет. Знал, что здесь буду я. Только глупому не придет это в голову. Мне вот не пришло…

– Ты… давно приехал?

– Позавчера, – как ни в чем не бывало, ответил он.

Я вопросительно посмотрела на него – ведь соседка Марвина позвонила лишь сегодня.

– Ты что – экстрасенс?

Он покачал головой и, сделав глубокую затяжку, отвернулся, чтобы выпустить дым в сторону.

– Вчера у меня была встреча с клиентами. Подписал необходимые бумаги, отметили сделку в баре… Сегодня в час дня я должен был улететь обратно… – он усмехнулся и, нагнувшись ко мне, засунул руку во внутренний карман пиджака. Перед моим носом оказалась сложенная вчетверо распечатка электронного билета. – Интересная штука – жизнь, не так ли?

– Да уж… – произнесла я грустно и вновь посмотрела на дом.

Сколько раз он уже так делал? Мы могли ходить по соседним улицам, и он даже не давал о себе знать? Неужели он и вправду думал, что поступает правильно? По отношению ко мне – соглашусь, это был неоднозначный вопрос. Но скрывать это от остальных?

Люди всегда что-нибудь скрывают, но мысль о том, что так могла делать Сьюзан, возникла в моей голове впервые. И, к сожалению, внезапные новости о ее брате лишь подтверждали мои опасения.

– Это так на нее не похоже… – протянула я.

– Что? Сьюзан? Почему не сказала? – Скотт посмотрел по сторонам и, убедившись, что никто, кроме меня, за ним не наблюдает, потушил сигарету о ровный белый столбик забора. Смахнув оставшийся на нем пепел указательным пальцем, он поспешно спрятал окурок в кулак.

– Да.

Интересно, он имел в виду Марвина, или себя?

– Не знаю, Лу. Были причины, значит…

– Естественно.

Я посмотрела на него в упор: не осталось и тени той беспечности, в которой он так старался убедить меня пару минут назад. Его грудь то опускалась, то поднималась, ровно, но немного тяжело, губы были плотно сомкнуты, а глаза… Я видела в них свое отражение, словно была частью двух небольших вселенных, заключенных между густыми черными ресницами. Если бы космосом не правила темнота, то он был бы именно таким: светлого, почти прозрачного зеленого цвета с редкими вкраплениями контрастных красных созвездий, расположившихся вокруг какой-нибудь черной дыры… И каждый раз такое волнение, когда она начинает пульсировать при виде тебя, не отпуская, пока окончательно в ней не утонешь…

Меня все сильнее затягивало, и я даже не сопротивлялась. Я забыла о том, где я, какой сегодня день, даже, может быть, кто мы друг другу и что вообще здесь делаем. Между нами был лишь какой-то десяток-другой сантиметров, и то я совершенно не ощущала этого расстояния. Дыхание в такт, взгляд, который кричал изо всех сил о том, что так и не обрело словесную форму.

Ты знаешь, в глубине души я верила, что ты вернешься.

Я знаю. Прости меня.

И ты прости.

Внезапно Скотт закрыл глаза и, покачав головой, тихо ругнулся:

– Черт…

Джейк был уже на середине газона. Еще немного, и я вернусь в привычный мир. Мое сердце колотилось от волнения.

– Знаешь, я был уверен, что этого не произойдет… – Скотт многозначительно посмотрел на меня.

Джейк со стуком закрыл калитку и подошел к нам.

– Мистер неожиданность! – бросил он со странной интонацией.

– Я умею удивлять! – сверкнул глазами тот и снова посмотрел на меня. – Ну что, тогда… До выходных?

– Ты все-таки останешься? – дыхание перехватило, и я не смогла сдержать улыбки, передавая Скотту пиджак. – Спасибо еще раз!

– Пустяки… – его лицо снова стало игривой маской, и он ответил, глядя на Джейка. – Думаю, я могу себе позволить пару дней отдыха. Мы же едем на пляж!

– Да! Точно!

Я потянулась к нему, чтобы обнять на прощание, но что-то мне помешало – Джейк схватил меня за руку. Мне это не понравилось. Я выдернула пальцы и все-таки повисла у Скотта на шее. От близкого контакта с ним мне стало непривычно плохо: внутри все вспыхнуло, однако холодный воздух с очередным вдохом сильно сдавил мне голову. Он крепко обнял меня:

– До встречи, маленькое чудо…

Джейк непонимающе посмотрел на меня, когда я развернулась и, ничего не сказав, пошел попрощаться с Мэри, молча ждавшей все это время на водительском сиденье. Потом он нехотя махнул Скотту и вернулся ко мне. Мы подождали, пока машина не отъедет.

– Я смотрю, ты рада? – он озабоченно уставился на меня.

– А ты что, нет? Он наконец-то объявился.

– С чего это должно радовать меня? – Джейк выглядел обиженным.

Он поспешно снял пиджак и надел мне на плечи.

– Давай поедем на твоей? Я свою завтра заберу! – предложила я, и мы устроились на кожаных сиденьях темно-синего Лексуса.

Мы мчались по свободной дороге, оставляя позади еле плетущиеся автомобили. Фонари мелькали перед глазами яркими вспышками и словно пытались догнать нас, несущихся навстречу ночи. Я любила скорость, но сегодня она меня не радовала. Было грустно.

Знакомая картина снова стала вырисовываться перед глазами – знакомая до жути, но с новой палитрой оттенков. Художник вновь небрежно бросал на холст густые мазки. Поверх старых. Сможет ли он в этот раз наконец-то ее закончить? Я сомневалась в этом. Сомневалась в себе. В … нас. И все же каждый раз Джейк каким-то образом разубеждал меня, расставляя все по местам.

Я бы хотела так же расставить все по местам для Сьюзан – мне казалось, ей самой этого хотелось. Неловко получилось там, на кухне… Я должна была поговорить с ней с глазу на глаз.

Я потянулась к руке Джейка. Мне не хотелось делать вечер еще хуже – он и так был непростым. Я поступила неправильно по отношению к нему, там, со Скоттом… Он был в прошлом, о котором было больно вспоминать и, следовательно, незачем.

Джейк крепко переплел свои пальцы с моими, и я расслабленно откинулась на спинку сиденья. Оттаял…

Когда мы пришли домой, я без сил рухнула на кровать.

– Чувствую себя выжатым лимоном! – простонала я и вскоре почувствовала, как Джейк стягивает с меня брюки. – Да я сама могу!

– Я вижу, – усмехнулся тот и, не ожидая ответа, помог мне раздеться. Я уже дремала, и он бережно перекатил меня под легкое пушистое одеяло. Свежий запах ткани был очень приятным, и мои мысли постепенно унеслись от всего произошедшего за сегодня. Мне виделись горные луга с сочной зеленой травой и пронзительно голубое небо, в цвет которого окрасились разбросанные повсюду цветки незабудки. Я вдыхала свободу – легкий ветер, развевающий волосы, впитывала необычайное тепло…

Сквозь полусон я поняла, что это Джейк, тихонько раздевшись, заполз под одеяло.

– Как ты? – спросила я, почти не раскрывая рта.

– Да тоже устал… – сонно пробурчал он и погладил меня по волосам. – Спокойной ночи, Лу.

– Джейк… Прости…

– За что, глупенькая? Спи…

– Я… люблю тебя…

– Спокойной ночи.

ГЛАВА 3

Хотя бутылка вина осталась нетронутой, моя голова раскалывалась от боли. Спала я беспокойно: за ночь мой впечатлительный мозг несколько раз погружал меня в короткие, но до ужаса реалистичные сцены с участием загадочного Марвина Шерфилда. В очередной раз, когда он гнался за мной по темному подземному лабиринту, ласково выкрикивая мое имя и при этом сжимая огромный тесак для мяса, я не выдержала и встала с кровати. Пяти минут на ногах после стакана ледяного сока – Джейк опять забыл закрыть форточку на кухне, и содержимое стоявшего на подоконнике графина быстро потеряло несколько градусов от комнатной температуры – было достаточно, чтобы отмахнуть от себя жуткие мысли.

Раньше, проснувшись от кошмара, я бы сразу прижалась к Джейку, зная, что тот сладко улыбнется, и, пошарив по кровати рукой, сгребет меня в охапку, закинет на меня ногу, и мы продолжим мирно спать… Он улыбался во сне, и я была готова часами смотреть на эту улыбку. Мне всегда нравились ямочки на его щеках, они так ему шли!

За столько лет я знала его, как никого другого, однако в то же время он продолжал меня удивлять. К сожалению, не всегда приятно, однако ему удавалось каким-то образом поддерживать баланс между хорошим и плохим. И все же это вызывало колебания, порождало все больше сомнений в том, действительно ли это мой человек. Чувства к нему двигались по замкнутому кругу, усеянному множеством определяющих точек: останавливаясь в одной, я точно знала, где через какое-то время окажусь, продолжив путь. С Джейком можно было до бесконечности сдавать назад, пятиться, как только впереди появятся очертания какой-нибудь проблемы, или сломя голову мчаться вперед, чтобы проскочить ее, и быть уверенной в том, что скоро все наладится. Но ненадолго. Так, легкая улыбка сменялась смехом до надрыва, после чего язвительные уколы доводили до исступленного крика и бессильного плача, который заканчивался после опустошающего молчания и первой, легкой улыбки… Одно и то же: плавные повороты, обтекаемые ответы на вопросы, которые, на самом деле, так надоедали… Нельзя было развернуться, поменять направление и резко рвануть в другую сторону. Самое непонятное – мне этого не хотелось. До недавних пор.

С ним было комфортно, весело, интересно, но… Я не чувствовала, что он сильнее меня. И чем больше он закрывался – время от времени мы преодолевали и этот привычный контрольный пункт – тем меньше я хотела, чтобы он возвращался. Увы, я не разучилась судить людей по себе, и то, что я никогда бы себе не позволила, в других людях вызывало у меня недоумение и отторжение.

Забавно, как все обернулось. Мы начинали со ссор, и они стали неотъемлемой частью нашей совместной жизни. Сейчас был именно такой период – сложный по многим причинам. Перепутье, на котором было страшно сделать еще один шаг и выбрать сторону. Раньше все было немного проще.

Когда я думаю о том, что родители оставили меня, я вспоминаю о том, что судьба преподнесла мне огромный подарок взамен. Маккарти дали мне лучшее детство, а Джейк сделал праздником каждый день. Ведь мы были так похожи – может, поэтому проводили больше времени наедине друг с другом, нежели с ребятами: вместе гуляли после школы, помогали друг другу с уроками… Он не умел рисовать, и я делала за него домашнюю работу. Мне было приятно. Он, кстати, и петь не умел, но ничуть этого не стеснялся.

«Главное – чувствовать себя уверенно», – говорил он, невпопад выкрикивая слова очередной песни, звучавшей из приемника, – и петь громко, чтобы было видно, как ты стараешься!

Пожалуй, такой подход к вещам сохранился у него до сих пор.

В такие моменты я набирала в легкие побольше воздуха и задерживала дыхание, чтобы ни в коем случае не прервать его. На моем лице расплывалась неконтролируемая счастливая улыбка. Мне достаточно было видеть, что он искренне и неподдельно делится со мной, ни капли не стесняясь.

Когда у меня началась алгебра, прирожденный математик Джейк с огнем в глазах объяснял мне основы этого далеко не легкого предмета. А мне хотелось вникать, понимать, потому что он бы этому сильно обрадовался. Постепенно желание радовать его стало само собой разумеющейся частью моей жизни. Наверное, именно тогда я поняла, что моя симпатия к нему перерастает в нечто большее.

Было много хорошего. Было…

Мы росли, и с каждым днем Джейк менялся все сильнее: черты лица становились грубее, мужественнее, и к шестнадцати годам он был высоким широкоплечим юношей с обворожительной улыбкой и самыми задорными на свете глазами. Я была далеко не единственной, кто так считал, и порой мне становилось невыносимо: я никак не могла привыкнуть к вниманию, которое ему уделяли ровесницы. Я ужасно ревновала, порой даже плакала, ведь мне казалось, что я стала ненужной, забытой. А Джейк даже не подозревал об этом: я научилась скрывать свои чувства.

Он всегда был общительным и прекрасно ладил с людьми. Я же эгоистично полагала, что в круге его общения первое место отведено мне. Ведь у меня и в мыслях не было, что кто-то может занять его место. Однако, как ни страшно это звучало тогда, пришла пора его отпустить. Это была его жизнь, не моя, и мне нужно было с этим считаться.

Однажды у нас произошла ссора, после которой мы около месяца не разговаривали. Причиной стала очередная девушка, а поводом – «банальная ревность с моей стороны». Так это воспринимал Джейк – по-моему, это был здравый смысл. И в этом я была не одинока.

Если человек влюблен, он склонен не замечать каких-то изъянов своего избранника, и это может, как ни прискорбно, привести к нехорошим последствиям. Он не будет и пытаться услышать других, если их слова идут вразрез с мнением его пылающего, ослепленного страстью сердца. И чем громче ему будут кричать правду, тем настойчивее он будет затыкать уши.

А Джейк был влюблен. Ему досталась обаятельная Мисс Мечта, красивая и милая Джесс. Она была его солнцем днем – и он украдкой смотрел на нее, как человек, знающий, что опасные лучи могут раз и навсегда лишить его зрения, и одновременно его луной ночью – и он без стеснения пожирал ее взглядом, все больше лишаясь рассудка. О ней нельзя было сказать того же самого: она была не против его ухаживаний, однако в то же время и не была сильно «за». И вряд ли ее голову наполняли мысли о их совместном будущем, раз ее то и дело видели с другими. Но Джейк отказывался признавать, что она его не любит, и вкладывал в их отношения двойные усилия.

Спустя две недели после того, как они стали парой, в нашем доме начался кошмар. Джейка невозможно было слушать: он не переставая расхваливал свою девушку, и особенно любил это делать за завтраком или обедом, когда вся семья в сборе. Под конец мы просто стали уходить с тарелками в другую комнату, а он, махнув на нас рукой, продолжал рассказывать оставшейся с ним Сьюзан о том, какое платье выбрала Джесс для очередной тусовки. Она смотрела на него с одобрительной улыбкой, с гордостью думая, что мальчик уже вырос. Она всегда подпирала подбородок руками и устремляла свой взгляд в глаза собеседнику, если заинтересованно слушала. В этих спокойных голубых озерах с темными островками зрачков посередине всегда отражались ее чувства: если она сердилась, цвет менялся и становился темнее, как при сильном шторме, но, если она была счастлива, в них плясали игривые искорки. Морщинки вокруг глаз делали ее лицо невероятно добрым, когда она улыбалась, и исчезали, когда она волновалась. Уголки губ, от природы приподнятые вверх, слегка дергались, когда она плакала над каким-нибудь бразильским сериалом, и поднимались еще выше, когда она от души смеялась. Этот заразительный, звонкий и необыкновенно приятный смех иногда звучит у меня в голове, когда я о ней думаю.

Никто из нас не понимал, почему Сьюзан не говорила Джейку правду. Может, она хотела, чтобы он сам все понял? Чтобы сам пережил этот горький опыт? Или она, как свойственно любому оптимисту, надеялась на лучшее?

Так или иначе, вскоре он привел Джесс к нам домой. Тогда все и случилось.

Раздался звонок, и Сэм наперегонки с Биллом помчались открывать дверь. Я покачала головой, пытаясь забыть о том, кого они побежали встречать. Мы с Бекки заканчивали последние приготовления: на белой скатерти среди блюд появились изящные салфетницы в виде серебристых голубков. Я поправила платье и взглянула на мою помощницу: ее светло-бирюзовая блестящая блуза напоминала предрассветное летнее небо с едва заметными точками пропадающих звезд.

– Бекки, ты красавица! – произнесла я, и она, задорно откинув назад копну светлых вьющихся волос, ответила:

– Равняюсь на тебя! Тебе очень идет!

Я подошла к зеркалу. В отражении появилась девушка в платье цвета меди. Вырез платья украшали маленькие бежевые бантики. Прямые темно-русые волосы спадали чуть ниже плеч, а серо-зеленые глаза, накрашенные больше, чем обычно, как-то странно блестели. Она казалась уверенной, хотя неровное дыхание выдавало ее волнение.

Я отвернулась как раз в тот момент, когда они вошли в комнату. Джесс, словно ангел, в белом летящем наряде проплыла к столу, и Джейк галантно пододвинул ей стул, когда она садилась. Я устроилась как можно дальше, напротив Скотта, рядом с Карлайлом. Оживленной беседы не получилось: это был всего лишь диалог Сьюзан и Джесс, которые совершенно забыли о существовании других в комнате. Они разговаривали как две давние подруги, много смеялись, правда, я заметила, что Джесс делает это неискренне. Джейк благоговейно смотрел на нее, и с каждой секундой его лицо становилось все блаженнее. Это уже порядком раздражало – мы наблюдали явный процесс деградации. Спасибо Скотту за его дерзкую попытку вернуть Джейка в реальность, которая к счастью, удалась: незаметно кинутая виноградина угодила парню прямо в лоб. Он дернулся и устремил злобный взгляд к концу стола. Мы со Скоттом переглянулись и стали беззвучно смеяться. Карлайл пригрозил нам пальцем, сам едва сдерживаясь. Остальная часть ужина прошла так же: все ели под неумолкаемый стрекот Сьюзан и все более короткие, односложные ответы девушки Джейка. Правда, сам он сидел с более мрачным лицом, уставившись в тарелку.

Сьюзан умела и любила готовить: по части праздничных ужинов ей не было равных. На столе стояла сочная индейка с золотистой корочкой сыра, тушеные овощи, жюльен, разнообразные салаты… Она всегда баловала нас различными лакомствами даже в обычные дни. Я с удовольствием прикончила добрую порцию картошки и, поблагодарив за вкусный ужин, отправилась на улицу. Внутри меня все переворачивалось и, честно, если бы не Скотт, который все это время молчаливо подбадривал меня взглядом и старался как-то веселить, словно чувствуя, насколько мне грустно, я бы не смогла просидеть за столом так долго. Однако даже тот факт, что в последнее время мы с ним довольно сблизились, не мог удержать меня.

Трава ровным синеватым ковром наступала на дорожку, узкой змейкой вившуюся от калитки к дому. Да простит меня Карлайл, я пошла прямо по газону к большому старому дубу у забора. На фоне миниатюрных кустов роз он казался громадной черной глыбой с густой шелестящей кроной. Ему был не один десяток лет, но я не считала его ворчливым стариком: скорее, он казался мне надежным и крепким юношей, просто с очень длинной историей. Я погладила ствол рукой: с западной стороны шершавая кора все еще оставалась теплой, и я приложила к ней ухо. В детстве я была уверена, что у дуба есть сердце, и оно бьется. Потом оказалось, что это придумал Джейк и каждый раз незаметно стучал по дереву кулаком, чтобы я услышала эти удары. Сейчас я знала, что у дерева нет сердца, но все равно верила, что у него есть душа… Время оставило на нем шрамы: на его коре красовалось множество сердечек, которые соседские подростки, перелезая тайком через забор, вырезали ножом, чтобы увековечить свою любовь к какой-нибудь Л… Странное совпадение – мой взгляд привлекло пронзенное стрелой сердце с инициалами «Л+Д». Я погладила его рукой и улыбнулась. Правда, вскоре мою улыбку стерло ноющее чувство досады, и я отдернула руку. Дерево недовольно зашелестело листвой, но я отошла от него и села на качели. Они спускались с одной из самых толстых веток дуба на высоте нескольких метров. Не знаю, как Карлайлу удалось забраться туда, но для нас он совершил чудо.

Эти качели дарили настоящее ощущение полета. Взмывая ввысь, я боялась упасть или улететь в космос. С каждым разом звезды становились все ближе, и хотелось достать одну и забрать с собой. Но инстинкт самосохранения не давал мне разжать пальцы. К тому же, у меня все равно не получилось бы дотянуться до неба.

Я обхватила канаты и стала тихонько покачиваться взад-вперед, напевая любимую песню. Теплая лунная ночь завораживала. Хотелось стать частью этого волшебного мира, где каждая тень напоминала сказочное животное, а каждый шорох порождал одновременно страх и любопытство. Я закрыла глаза и запрокинула голову: ветер приятно развевал волосы, и было так хорошо! Ни одна машина не нарушила тишину, проехав мимо, и только нерешительный сверчок робко затянул свою песню. Чудной звук, похожий на расстроенную скрипку в неумелых руках новичка, наполнил сад. В ушах начинало шуметь, и я чувствовала, что с каждым разом оказываюсь все дальше от земли.

– Летаешь? – послышалось за спиной, и я, вздрогнув от неожиданности, резко затормозила.

– Раскачать? – Скотт подошел ко мне с полуулыбкой и присел передо мной на корточки. – Ну что ты здесь одна? Давай я составлю тебе компанию!

– Садись, – я подвинулась, и он с легкостью уместился на длинном сидении. – Красиво, правда?

Мы одновременно подняли головы вверх. Небо темным шатром раскинулось над нами, играя серебряными точками созвездий. Звезды прятались от нас: когда сверкала одна, другая затухала, и наоборот. Замысловатая игра света удивляла и поражала своей красотой. Я могла часами сидеть и наблюдать за тусклым мерцанием далеких светил. Именно в такие моменты верилось, что мы не одни во вселенной, и наша планета маленьким голубым шариком привлекает к себе чье-то внимание среди ярких огненных шаров-гигантов. Земля представлялась крошечной, вселенная – бесконечной, а мы – многогранными микро-песчинками в потоке времени и пространства.

Я повернулась к Скотту и встретила его взгляд. Интересно, как долго он на меня смотрел? На его месте я бы смутилась и отвернулась, но он даже не шелохнулся. Очень медленно на его губах расплылась улыбка, и он моргнул.

– Что? – шепотом спросила я и стала изучать свои руки. В лунном свете они стали бледными и как будто светились.

– Ты очень красивая сегодня, – произнес он полушепотом, перебивая размеренный монолог ночи.

– Спасибо! Я хотела переплюнуть Джесс, – вырвалось у меня, и я прикусила язык.

– Зачем? – Скотт удивленно приподнял брови, и его глубокие зеленые глаза стали еще больше. – Лу, поверь мне, ей до тебя далеко…

Его тон звучал настолько убедительно, что после его слов у меня не должно было остаться и тени сомнений. Но нет, я ведь понимала, что мне еще многое предстоит в себе изменить, чтобы хоть немного приблизиться к идеалу, которым являлась Джесс для Джейка.

– Не все так считают… – я слишком громко вздохнула, и Скотт приобнял меня за плечи.

– Даже если ты самый сладкий в мире персик, всегда найдется тот, кто персики терпеть не может…

– Где-то я это уже слышала…

– Пусть так, – он мягко прижал меня к себе, и я положила голову ему на грудь. – Я к тому, что все люди разные… Но, по мне, так глупо не любить персики…

Я усмехнулась. Мне нравился Скотт. Он был… другим. В хорошем смысле. И с тех пор, как мы с Джейком пошли разными дорогами, мне удалось еще больше в этом убедиться. Пару лет назад я бы ни за что не подумала, что теперь мы будем сидеть вот так, обнявшись. Вначале все было по-другому. Тихий, немногословный, порой он вел себя даже отстраненно, но, когда мы оказывались с ним наедине, границы потихоньку стирались. Общение с ним было похоже на многоуровневую, разноплановую, затягивающую игру, и каждый раз, когда я находила ключ к очередной двери, меня ждал не похожий на предыдущий зал, в конце которого было еще несколько таких же дверей. Отпирать их было непросто, и тем ценнее было то, что за ними пряталось. Запутанные лабиринты его души увлекали меня, сбивали с толку, и, если честно, мне нравилось в них теряться. Мне было с ним интересно.

Скотт постепенно открывался мне, как листья чая в теплой воде, и с каждым разом наши разговоры становились насыщеннее, прекрасно утоляя жажду общения, которую я испытывала. Он мог поддержать любую тему и с легкостью рассмешить меня, даже когда мне было грустно. При этом он умел терпеливо слушать. В нем сочеталось множество противоречивых оттенков, и лишь редкие нотки, то ли терпкие, то ли сладкие, напоминали мне давно знакомый вкус… Эта симфония ароматов отзывалась во мне совершенно новыми ощущениями, с каждым разом все более глубокими и сильными, но я списывала это на сложившуюся ситуацию: обида на Джейка застряла комом в горле и мешала воспринимать наше сближение всерьез. Я бы давно влюбилась в Скотта, если бы мое сердце уже не было занято.

Внезапный порыв ветра растрепал мои волосы. Скотт протянул руку и бережно заправил выбившуюся прядь за ухо, а потом нежно прикоснулся к моей щеке. Я устремила на него испуганный взгляд и приоткрыла рот, чтобы возмутиться, но он приложил указательный палец к моим губам. Я еще раз оглядела его: черная рубашка, не застегнутая на две последние пуговицы, красиво облегала мускулистые плечи, темные волосы отливали серебром в свете луны и спадали на глаза челкой. Длинные пальцы были холодными, и мне на секунду показалось, что к моим губам приложили лед. Скотт был романтично прекрасен, как обольстительный герой любовных книг, вот только в его глазах вместо нагловатой усмешки читалась трогательная нерешительность. Я замерла. У меня возникло спонтанное желание, которое Скотт тут же исполнил, будто прочел мои мысли. Я интуитивно подалась вперед, глядя ему в глаза, и он осторожно обхватил мое лицо ладонями, боясь, наверное, что я передумаю, и поцеловал меня. Возможно, я и не поступала правильно, но должна была попробовать. Упустить такой момент было бы непростительной ошибкой. Скотт обнял меня, и, положив руку мне на спину, крепче прижал к себе. Я ощутила горьковатый привкус табака, который вместе с ароматом его духов вскружил мне голову, я почти растаяла, потому что почувствовала что-то яркое, неподдельное, сильное… Я догадывалась, что он ко мне неравнодушен, но поднявшийся вмиг торнадо, казалось, снесет все на своем пути. Его губы становились настойчивее, и он еще сильнее прижал меня к себе. Я обвила руками его шею и потянула на себя, и именно в этот момент он потерял равновесие. Качели тронулись, и я начала падать. Скотт в попытке удержать меня схватился за мое платье, и мы оба оказались на газоне. Я посмотрела на него и засмеялась – он выглядел таким испуганным!

– Ты не ушиблась?

Он поиграл пальцами на моем затылке: во время падения он успел подставить ладонь мне под голову, чтобы я не ударилась. По телу сразу пробежала приятная дрожь.

– Нет, все в порядке… – я постаралась ему улыбнуться.

Было ли это правдой, после того, что случилось?

– Лу…Прости…

– За что? – улыбка мигом исчезла с моего лица, и я отвернулась, надеясь найти глазами звезды, чтобы немного успокоиться. Однако раскинувшаяся над нами крона была настолько густой, что за ней было почти не видно неба. Листья дуба колыхались на ветру, в лунном свете напоминая резные кусочки фольги.

– Я…

Скотт сжимал что-то в кулаке. Это был маленький бежевый бант, один из тех, что украшали вырез моего платья. Мы стали искать, откуда же он оторвался, и я заметила, что Скотт задумчиво уставился на мое декольте.

– Ничего страшного, я пришью.

Звук моего голоса вывел его из раздумий.

– Лу… Я не должен был…

Нет. Это я не должна была. Прости меня, Скотт!

Внутри все перевернулось. Сказки рано или поздно кончаются, но почему-то никто не предупреждает, что так быстро. Хотя в данном случае это было справедливо, не так ли? К глазам подступили слезы.

Вдруг Скотт навис надо мной и, прижавшись ко мне лбом, проговорил:

– Но ты не представляешь, как сильно мне этого хотелось…

У меня перехватило дыхание. Его приятный низкий голос проник мне в самое сердце, и оно больно сжалось. Еще мгновение – и я снова почувствовала его губы на своих.

– Что вы тут творите?!

Я обернулась на крик: Джейк бежал к нам с крыльца, тыча в нас пальцем. Я никогда не видела его таким злым и невольно поежилась от выражения его лица, однако Скотт, как ни в чем не бывало, приподнялся на локтях и ответил:

– Стараемся быть ближе к природе, вот…

– Да вы сейчас целовались! – перебил его Джейк и перевел рассерженный взгляд на меня. – Луиза?

Он впервые за очень много лет обратился ко мне по имени. Я почувствовала, как между нами выросла высокая ледяная стена; она была прозрачной, и сквозь толщу я видела Джейка, но искаженно, и пробиться к нему казалось практически невозможным. Как же сильно я по нему скучала, все это время…

– А где твоя Джесс? – Скотт тем временем встал на ноги и помог мне подняться. Джейк на секунду опешил и, в сердцах взмахнув рукой, отрезал:

– Уехала. Она может делать все, что захочет.

Значит, они снова поссорились…

– О да, она может, – Скотт переглянулся со мной, но мне сейчас было не до нее.

– На что ты намекаешь?

– Я не намекаю, а говорю прямо: разуй глаза, Джейк, эта Джесс – глупая ветреная девица, и сейчас она наверняка помчалась к очередному бойфренду…

– Не вынуждай меня! – Джейк покраснел как рак, и его руки затряслись.

– Послушай, это правда. Об этом же все знают, просто они сами не против с ней…

Скотт не договорил и оказался на земле лицом вниз, сбитый с ног неожиданным ударом. Я закричала, но никто не обратил на меня внимания. Джейк набросился на него сверху, не давая подняться.

– Не смей про нее так говорить! – прошипел он.

Скотт ругнулся и попытался скинуть его с себя, но Джейк весил достаточно для того, чтобы это оказалось сложной задачей. И все же ему удалось оттолкнулся от земли, и Джейк свалился с него, ненадолго потеряв контроль над ситуацией. Скотт, быстро перекатившись по газону, вскочил на ноги. У него явно закружилась голова, и он тряхнул, пытаясь прогнать темноту перед глазами, но, не успев прийти в себя, получил коленом в живот и согнулся, выставив вперед правую руку. Джейк вцепился в нее, как голодная собака впивается в брошенную кость.

– Я левша, придурок! – прорычал Скотт и резко ударил его кулаком в лицо.

Я не знаю, сколько бы так продолжалось, если бы на мои крики не выбежали Карлайл и Сэм. Они-то и растащили дерущихся.

– Вы тут что, с ума посходили? – заорал Карлайл, и Скотт вытер кровь с разбитой губы.

Джейк вырвался из рук Сэма и направился к дому, ни слова не сказав. На пороге его встретила Сьюзан. Я видела, как она охнула и разом обмякла, увидев его лицо. Он прошел внутрь, пропустив мимо ушей посыпавшиеся на него расспросы.

– А ты-то что? – сказал Карлайл уже более спокойно. – Почему?

– Джессика…

Одного имени было достаточно, чтобы все встало на свои места. Карлайл понимающе кивнул и повел всех в дом. Мы со Скоттом медлили.

Не только Джесс была виновата во внезапном приступе ярости Джейка… Мы знали друг друга слишком хорошо, чтобы я не уловила в его взгляде нечто новое, что он никогда мне не показывал раньше. Ревность, настолько сильную и внезапную, что он сам ее испугался. Я совсем не ожидала такой реакции.

Скотт обнял меня за талию и притянул к себе. Первым моим импульсом было прижаться к нему, чтобы он укрыл меня от назревавшей бури, собрал заботливыми руками по трещинкам мою надломившуюся душу… Но перед глазами было выражение лица Джейка, его непонимающие карие глаза… Мне стало не по себе от того, что произошло.

Иногда не стоит позволять вещам идти своим чередом, ведь рано или поздно тебя настигают последствия. Но взвешивать каждый шаг? Конечно, так безопаснее, но на это уходит столько времени и сил, когда можно просто рискнуть и посмотреть, что произойдет дальше. Порой каждая секунда промедления отдаляет тебя от возможности быть счастливым: можно настолько увлечься анализом вероятностей, что, в конце концов, когда ты решишь, что игра стоит свеч, все свечи догорят…

Наш шажок навстречу друг к другу сегодня стал огромным скачком, который окончательно меня запутал. Все то, что мне хотелось испытать с Джейком, произошло со Скоттом, и я не могу сказать, что я об этом жалела. Но теперь человек, с которым я так долго мечтала быть, находился в десятке метров от меня, съедаемый глубоким разочарованием. Как я могла его так подвести?

Какое-то время я стояла спокойно, но потом уперла ладони Скотту в грудь и слегка оттолкнула от себя. Тем не менее, в глубине души мне хотелось наплевать на все и остаться. Потому что мне было хорошо с ним. Очень.

– Ты как? Хочешь уехать? Сейчас? – вопрос Скотта обескуражил меня, и я стала молча наблюдать за тем, как он берет мою руку и подносит ее к губам. – Что скажешь?

– В смысле? – я неуверенно переступила с ноги на ногу, и он пожал плечами.

– Я пока не хочу туда возвращаться… В центр, на озеро?

– Скотт, так нельзя… Ты сам знаешь.

– Кто сказал?

Он пристально посмотрел на меня, и я отвела взгляд.

– Ты расстроилась…

– Конечно, вы же тут бои без правил устроили!

Лицо Скотта поменялось, и он нахмурил брови:

– Я же прекрасно знаю, что не в этом дело.

Я потянула его за руку, но он высвободился. Я глубоко вздохнула:

– Пошли.

– Не пойду.

– Скотт, почему я должна тебя уговаривать? Мириться все равно придется.

– Я ни с кем не ссорился. Если он выбрал не того человека, это не должно отражаться на нас…

Я усмехнулась. Пожалуй, Джейк действительно ошибся с Джесс, с тем, что не видел, как я к нему относилась… Но теперь я задумалась: что, если я тоже ошибалась в своих чувствах к нему? Удивительно: какие-то полчаса могут поменять все…

Скотт покачал головой:

– Лу, ты со мной?

Смотря, что ты имеешь в виду… Я хотела бы, правда.

– Сама не знаю, – я все-таки сказала это вслух, и на лице Скотта отразилось удивление.

– Наверное, ты права… Мне не стоило ему потакать. Я просто думал, мне удастся достучаться до него… Нет, ну вот ты мне скажи, почему он такой дурак?

Он нервничал, и мне стало еще тяжелее. В его словах сквозило: «Я, кажется, понимаю, почему ты такая грустная, но я не хочу в это верить. Так не может быть!»

Но сделанного не вернешь, и на тот момент я совершенно не представляла, что ждет дальше.

Я устало произнесла:

– Просто пойдем в дом.

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, потом порылся в задних карманах своих джинсов и достал пачку сигарет.

– Дай мне минуту.

Два щелчка зажигалкой, которую я подарила ему на день рождения, и от красно-желтого пятнышка потянулась вверх тоненькая сизая ниточка. Скотт сделал сильную затяжку и выпустил дым через нос.

– Лучше бы ты перестал травить себя, – сказала я в очередной раз, понимая, что мои уговоры ни к чему не приведут. Иногда мне казалось, ему нравится испытывать себя, при этом он мог спокойно бросить: я знала, он так делал несколько раз. Но зачем, когда это хоть как-то отвлекает от повседневных проблем?

– Ты же знаешь…

Скотт улыбнулся глазами, и в них блеснули такие огоньки, что я залилась краской. Мне внезапно захотелось поцеловать его, чтобы вновь ощутить на языке легкую горечь. Было в этом что-то…

– Ладно, пойдем! – мы двинулись к крыльцу, и Скотт, аккуратно потушив бычок о край мусорного контейнера, выкинул его.

Мы застали их на кухне: Сьюзан прикладывала к пострадавшему глазу Джейка компресс. Когда мы вошли, она замолчала и, неодобрительно покачав головой, удалилась вон. Я взяла из аптечки вату и перекись. Потом указала Скотту на стул и начала обрабатывать губу. Все это происходило под пристальным взором Джейка, прижимавшего к половине лица лед.

– Спасибо! – улыбнулся мне Скотт и ойкнул – только затянувшаяся ранка снова треснула. Я подула на нее, и от близости к нему меня снова бросило в жар. Парень потянулся к моим губам, но я резко выпрямилась. По столу с противным скрежетом проехала чашка – Джейк взял ее и, многозначительно уставившись на нас, стал пить. Скотт несколько секунд непонимающе смотрел на меня, потом громко сказал:

– Джейк, прости.

– Выйди! – холодно скомандовал тот.

– Я пытаюсь извиниться, а ты…

– Ты можешь просто выйти? – повысил тон Джейк, и я почувствовала, как плечи Скотта окаменели. Я молча кивнула, чтобы он послушался.

– Я хотя бы попытался, – прошептал он мне на ухо и чмокнул меня в щеку.

Приятное тепло разлилось по коже, но оно моментально улетучилось, потому что впереди меня ждал отнюдь не приятный разговор. Я обернулась: Скотт поднял вверх зажатый кулак, что значило: «Я с тобой!» – и направился в гостиную. Я скрестила руки на груди и вся сжалась, чувствуя себя беззащитной. Джейк демонстративно отодвинул соседний стул, и я села рядом.

– Я красавец, да? – с ухмылкой сказал он, убирая с лица компресс. Глаза не было видно за отекшим веком, волосы были взъерошены больше обычного, а новая рубашка – порвана на рукаве.

– Нет равных! – я взяла зубочистку и начала крутить ее в руках. Мне нужно было чем-то себя занять, чтобы не волноваться.

– Нет… Это тебе нет равных! – огрызнулся он.

– Благодарю, – я приняла настолько невозмутимый вид, что его перекосило.

Начало было положено.

– Честно, не ожидал, от тебя, Лу… – Джейк с сильным стуком поставил чашку на стол, и я вздрогнула. – Ты и Скотт…

– Ты поэтому его ударил? – я пытливо посмотрела ему в лицо, и он изобразил гримасу пренебрежения.

– Он оскорбил Джесс, – отрезал он со злостью.

– Джейк… Почему она уехала?

Я наблюдала за тем, как он стал нервно передвигать чашку по столу, от правой руки к левой, и обратно.

– У нее внезапно появились дела…

– Важнее, чем знакомство с нашей семьей?

Он горько усмехнулся.

– Ну да…

– И что же это за неотложные дела?

– Бетси позвонила, пригласила на концерт. У нее оказался один свободный билет. Было бы два, она, конечно, позвала бы меня.

Мои глаза сузились:

– Нет, Джейк. Не позвала бы.

– Вот только ты не начинай! – он всплеснул руками.

– Джейк, да проснись уже! Она водит тебя за нос, и ты готов по первому ее зову, как собачонка, броситься к ней, радостно виляя хвостиком!

– Я хочу быть рядом!

– А она этого хочет? Ты просто подумай: уехать на концерт, когда ты привел ее сюда! Ей это все не важно, понимаешь?

– А ты у нас, я смотрю, просто гуру отношений, да? – от его язвительного тона меня начало трясти. – Ты хоть знаешь, что такое – постоянно думать о человеке, заботиться о нем, стараться его радовать всеми возможными способами, лишь бы он улыбнулся? Находиться рядом, когда ему плохо? Скучать, когда он далеко? Быть на седьмом небе, когда он рядом?

Он придвинулся ко мне так близко, что почти дотронулся кончиком носа до моего. Я поджала губы. К глазам подступили слезы, я из последних сил держалась, чтобы не заплакать.

– Ты знаешь, – спросил он вкрадчивым шепотом, – что такое – кого-то сильно любить?

Первая слеза скатилась по щеке, но я не отводила взгляд. Тень падала Джейку на лицо, казалось, его глаза стали совсем черными. При этом они страшно блестели, как у загнанного в клетку дикого зверя, который пытается защититься и не понимает, что ему делать. Злоба, смешанная с болью.

– Да, – я отвела взгляд и стала наблюдать, как капли падают мне на платье, оставляя на нем небольшие темные пятнышки. Мой голос был тихим и сдавленным, но не настолько, чтобы Джейк не расслышал моих слов.

– Что-что? – с издевкой переспросил он и картинно приложил ладонь к уху. – Хотя нет, не отвечай… Давай так…

Он выставил руки вперед, словно собирался мне что-то объяснять.

– Когда человек любит другого, он ставит его во главу своих интересов. Его тянет к родной душе…

– Родной душе? – я молча наблюдала за тем, как мерзко он себя ведет, но после этой фразы мне стало забавно. – Джесс – твоя родная душа, значит?

– Я к этому и веду. Я люблю ее! – его губ коснулась непривычная холодная улыбка. За что он меня так ненавидел? – А то, что у вас со Скоттом…

В висках стучали слова: «Я люблю ее!» – многократным непрекращающимся эхом, и я гневно сверкнула глазами.

– К Скотту это отношения не имеет! – вскрикнула я и вскочила, вытирая глаза руками. – Какой же ты слепой…

– Да? А вот валяться с ним на траве и целоваться можно? – он тоже вскочил и навис надо мной настолько, что мне пришлось податься назад.

– Не твое дело!

– Нет, мое! Ты нравишься ему. И давно, – я почувствовала, как столешница уперлась мне в поясницу. Бежать было некуда.

– С каких пор тебе это важно? Ты давно оттолкнул меня от себя, ты не можешь за меня решать, с кем мне быть…

– Я твой брат! И он тоже!

– Вы мне никто.

Холод моих слов, словно стрела, попал в цель. Я сама не до конца давала себе отчет в том, что сказала. Джейк отступил на несколько шагов и растерянно посмотрел в пол.

– Нам не о чем говорить.

– Я не это имела в виду! – я дотронулась до его плеча, но парень отдернул руку, словно от раскаленного металла.

– Не трогай меня! – Джейк развернулся и резко направился к дверному проему – Ну, спасибо за чудесный вечер!

И тут я заметила Скотта. Он стоял, привалившись к косяку, и неотрывно смотрел на меня. Когда Джейк поравнялся с ним и отвесил ему низкий поклон, он даже не обратил на него внимания. Мы остались на кухне вдвоем.

Скотт скрестил руки на груди и стал подходить ко мне. Я повернулась к нему спиной, стараясь вытереть слезы. От нервов меня била крупная дрожь, пальцы тряслись, и я боялась попасть себе в глаз. Он мягко развернул меня за плечи и помог вытереть лицо. Я прижалась щекой к его ладони и потом просто уткнулась лбом в грудь, безвольно опустив руки вдоль туловища. Как только он обнял меня, я почувствовала себя в безопасности и сильней прижалась к нему, обхватив за талию.

– Прекрати, все хорошо…

Его голос странно дрогнул, как если бы он сам сомневался в том, что говорит.

– Зачем он так со мной? – спросила я еле слышно, но Скотт предпочел оставить вопрос без ответа. Вместо этого он молча подвел меня к стулу, а позже сел напротив, протягивая мне стакан воды. Я благодарно улыбнулась ему, но он не посмотрел на меня. Я заметила, что Скотт прячет глаза.

– Скотт?

Он покачал головой, потупившись в пол, и, усмехнувшись, облизал разбитую губу. Я молча наблюдала за тем, как второй дорогой мне человек отдаляется от меня. Но пока он был здесь, я должна была все исправить.

– Ты слышал, да?

Скотт кивнул, потом встал со стула и подошел к холодильнику. Достав оттуда бутылку пива, он сбил крышку о край стола. Если бы Сьюзан видела, ему бы досталось. Он сделал глоток, игнорируя мое присутствие, и снова устроился напротив, погрузившись в чтение состава на этикетке. Я ждала, пока он что-нибудь скажет. Повисла долгая пауза. Я прислушалась: все уже давно разбрелись по своим комнатам. В тишине едва различался приглушенный звук работающего телевизора – наверное, Карлайл смотрел очередной выпуск с рестлерами… Как будто ему сегодня не хватило.

– Сложно было не услышать, вы так кричали…

Скотт поднял на меня свои красивые глаза и грустно улыбнулся. Я вспомнила, что наговорила из-за эмоций, и мое сердце сжалось. Ведь в свете последних событий это даже не могло быть правдой! Я же чуть не призналась Джейку в своих чувствах, несмотря на то, что он так со мной разговаривал. Идиотка!

– Скотт…

– Лу, не надо. Я не дурак, в отличие от него… Просто мне казалось, не знаю… В последнее время между нами что-то поменялось, – это прозвучало скорее, как вопрос, нежели как утверждение. – Ты ведь его… Любишь.

Он взял меня за руку, и я стала следить за тем, как его большой палец гладит тыльную сторону моей ладони, водя вокруг маленькой коричневой родинки. Часы размеренно тикали, отсчитывая секунды.

Почему я ничего не ответила? Что я не знаю – это действительно было так. Мне так хотелось сказать ему, что я чувствовала, но я не могла объяснить это даже себе. Я просто сидела, не в силах на него взглянуть.

Скотт глубоко вздохнул и отпустил мою руку.

– Если он не совсем дурак, он поймет. Но на это нужно время, – каждое слово давалось ему нелегко. – Возможно, это к лучшему. Я ведь все равно собирался уехать… Поговорите, когда оба остынете…

Уехать?

Я потянулась к нему, но он встал и молча вышел. Я слышала, как он рассерженно поднимается по ступеням.

Я сжалась на стуле и почувствовала, как мне сдавило грудную клетку. Дыхание стало прерывистым из-за кома в горле, и я что силы втянула через нос воздух, но не помогло: вместе с выдохом у меня из глаз полились слезы. Я обхватила голову руками, но, вспомнив, что в любую минуту кто-то может войти, вскочила и подлетела к выключателю. Последний освещенный островок в доме исчез, и я вернулась на место, вытирая руками лицо.

Сквозь окно, занавешенное тонкой белой тканью, пробивался мягкий свет луны, прокладывая широкий коридор от подоконника к стене. Из-за встречавшейся на пути мебели он искривлялся, становясь ломаной линией, а предметы, попавшие в него, отбрасывали длинные черные тени. На меня не попадал свет, и я выставила вперед руку. Она в одночасье приобрела светло-голубой оттенок. Я повертела ей из сторон в сторону, наблюдая за тенью, падавшей на стол, и в конце концов убрала ее. В темноте было не страшно. В темноте было… проще.

Я зажмурилась, стараясь прекратить плакать. Слезы текли сами по себе, но ко мне потихоньку стала возвращаться способность рассуждать. Этим мне предстояло заняться в ближайшие несколько часов – смысла ложиться спать не было никакого… Мне не хотелось ничего – лишь разобраться в себе. Мне наконец-то выдалась возможность поговорить с собой по душам. Попытаться разрешить внутренние споры, задать себе серьезные вопросы. Тем более, что новых за это время прибавилось, а вот ответов – даже на старые – не было.

Может, это мне следовало уехать? Взять и перекроить свою жизнь, все свои планы… Нет. Мне все равно не удалось бы сбежать от себя. С каких пор я боялась своих желаний и не следовала зову сердца? Как давно я попала в это сплетение непонятных ситуаций и противоречивых чувств? Я привыкла бороться с трудностями и, похоже, настолько, что сама себе их создавала… Разве можно испытывать столь сильные чувства к двум людям одновременно?

Этот риторический вопросительный знак в конце фразы мучил меня, и мне хотелось зачеркнуть его, убрать, уничтожить… Я внезапно поймала себя на мысли, что передо мной стоял нелегкий выбор. Его не должно было быть, и я бы сказала так любому другому человеку, который бы оказался в моей ситуации. Но не себе самой. Мысль о том, что независимо от моего решения я потеряю одного из них, разрывала мне сердце.

Джейк сам отстранился от меня, будто все, чем мы делились до этого, ничего не значило. Я злилась на него за это. Быть может, поэтому я придумала себе, что не смогу без него? Настолько, что я убедила себя в том, что люблю его?

А Скотт? Он оказывался рядом всякий раз, когда мне требовалась поддержка. Он был мне настоящим другом, сильным плечом, в которое можно было уткнуться, в объятьях которого становилось так спокойно и хорошо… И меня тянуло к нему, словно мотылька на свет. В нем было много света, спрятанного внутри, и я узнала об этом лишь потому, что он доверял мне. А я доверяла ему, могла рассказать ему то, что никогда не рассказала бы Джейку, боясь, что он неправильно поймет. Да, всего за полгода Скотт стал для меня гораздо ближе, чем кто-либо…

Я вспомнила наш поцелуй, поначалу нежный, потом жгучий, как языки пламени, случившийся так естественно, будто само собой разумеющееся. Я вдруг поняла, что втайне от себя сама давно этого ждала. И что же меня так напугало? Реакция Джейка? Или моя собственная?

Я поднялась со стула и начала мерить шагами кухню, полностью выйдя на свет. От соли кожа на лице стянулась, и я смыла лицо под водой. Достав с полки кружку, я налила себе оставшийся с вечера сок и на цыпочках поднялась к себе на этаж. Оказавшись в комнате, я сняла со стены наушники и, подключив их к телефону, стала слушать песни, которые то и дело отправлял мне Скотт. Музыка всегда была для меня чем-то особенным, но в нашем общении она сделалась своеобразным зашифрованным языком, на котором мы делились друг с другом своими эмоциями. Часто вечерами, получив очередную песню, я пролистывала сотни других, которые знала, чтобы прислать ему что-то похожее, подходящее по настроению. Иногда я выбирала композицию моментально, потому что она была любимой, и когда он отвечал, что ему понравилось, у меня еще сильнее улучшалось настроение. Было и несколько песен, которые я хотела послушать с ним наедине, чтобы своими глазами увидеть, что он действительно чувствует…

Тихие меланхоличные мелодии полностью окутали меня в этот поздний час и успокоили, будто бы недавнего кошмара и не было. Более того, я находилась в какой-то эйфории, потому что наконец-то поняла, что Скотт мне небезразличен. Остаток ночи я тщательно подбирала слова, в которые могла бы облечь свои мысли, чтобы достучаться до него, хотя прекрасно понимала, что сказанного ранее это, к сожалению, не сотрет. Когда начало светать, я все-таки собралась с духом и тихонько постучала в его дверь. На самом деле мне хотелось распахнуть ее и влететь к нему без спроса, чтобы попросить прощения за то, что я ошибалась. Я сама создала себе повод для терзаний и настолько растворилась в них, что перестала себя понимать. Мой внутренний голос давно подталкивал меня к тому, что произошло, но я из последних сил сопротивлялась. Это казалось мне предательством, прежде всего по отношению к себе. Но это было глупо…

Глупой девочке никто не открыл, и я взялась за ручку. Возможно, Скотт спал – вдруг ему удалось совладать с эмоциями лучше меня? Или он просто не хотел со мной говорить, что было весьма справедливо…

Когда я вошла, мой взгляд упал на кровать: она была заправлена. Кроме меня, в комнате никого не было. Я машинально подлетела к шкафу и распахнула его – пустые вешалки пришли в движение и, столкнувшись, издали неприятный звук. Я поежилась от холода и обернулась на окно, оставленное открытым… Я медленно направилась к нему, осознавая, что произошло. Как только я захлопнула его, занавески прекратили свою пляску, открыв взору поверхность стола: на углу лежала моя зажигалка и пачка сигарет.

Когда Сьюзан спустилась на кухню, я уже ставила пирог в духовку. Она подошла ко мне и мягко поцеловала меня в щеку с довольной улыбкой.

– Что ты вскочила в такую рань, солнышко?

– Я не ложилась…

– Как это? – она прикрыла рот тыльной стороной ладони – всегда так делала, когда зевала.

– Я люблю тебя! – я резко кинулась ей на шею и заплакала. Она опешила, но понимающе обняла меня и погладила по голове. Не знаю, откуда у нее был такой редкий дар – сочувствовать людям. Она делала это настолько искренне, что и сомнений не оставалось, что ей не все равно.

– Лу, что такое?

Я не отвечала, мне просто хотелось выплеснуть ту боль, которая накопилась в душе. Она молча ждала, пока я перестану, и продолжала водить рукой по моим волосам. Когда я смогла нормально дышать, и мне показалось, что я смогу ответить, я отстранилась от Сьюзан и заглянула в ее обеспокоенные, чистые голубые глаза. Мне пришлось рассказать все с самого начала – еще задолго до того, как грянул вчерашний день… Вскоре вниз начали подтягиваться остальные, и мы стали вместе накрывать на стол. Сегодня нам предстояло завтракать в непривычно малом составе. Когда посыпались расспросы, почему Скотт и Джейк не спустились, я взяла свою тарелку и, извинившись, вышла.

Вечером того же дня я сидела на крыльце, завернувшись в плед, и пила обжигающий крепкий чай. Закат был волшебный. Перистые облака невесомыми клочками расположились на персиковом небе, и тонкая красная полоса очертила горизонт. Качели черным силуэтом раскачивались в лучах заходящего солнца. Как маятник, отсчитывающий не оглядывающееся назад время.

ГЛАВА 4

Среда, 28 августа 2019 года

Я не сразу избавилась от пустоты, которая успела прокрасться в мое сердце вчера. Подобно задумчивому эксперту в темноте маленькой комнаты, устроившемуся на неудобном скрипучем стуле перед освещенной прямоугольным пятном стеной, я вновь и вновь проматывала на стареньком проекторе запись нашей встречи, пытаясь понять, не упустила ли я что-то важное: вроде бы те же самые люди, в привычном, знакомом всем месте… Правда заключалась в том, что многое поменялось. Речь шла не о повышении Сэма или второй беременности Сандры… От прежних нас мало что осталось: мы отдалились, причем настолько, что, скорее, напоминали друг другу давних приятелей, с которыми обычно видишься всего несколько раз в год, и то – по праздникам. Таких людей не слишком-то волнуют происходящие с тобой события и уж тем более твои переживания. Они приезжают, чтобы обменяться бессмысленными подарками, словно это станет залогом теплых и доверительных отношений. К сожалению, это не так: связь нужно поддерживать, если хочешь, чтобы она сохранилась. Наша стала едва заметной, сплетенной из редких тонких ниточек паутинкой, которая не преминула бы порваться от любого неосторожного прикосновения. Я поняла это по слегка печальной и почему-то виноватой улыбке, когда Билл делился с нами новостями, по едким высказываниям Сэма невпопад, по нервным движениям Мэри… Близкие люди порой ведут себя еще хуже, вымещая друг на друге злобу или обиду, но поступают они так, потому что лишь друг другу могут открыть свое истинное лицо. Дело в абсолютном доверии. А мы… Карикатура какого-то бездарного режиссера на нашу прежнюю жизнь, снятая по скомканному и порванному местами сценарию. Увы, не подарок для искушенного зрителя… Щемящая грусть с оттенком внезапного разочарования – все, что осталось после просмотра.

Обстоятельства? Они, безусловно, накладывали свой отпечаток: тоска, которую испытывала Сьюзан, каким-то образом передалась всем нам. За всю свою жизнь я ни разу не видела, чтобы она так безутешно плакала. Кажется, все, что накопилось за десятки лет, сейчас выплескивалось из Сьюзан наружу, словно из переполненного кувшина с соленой водой… В доме нашего детства вдруг стало очень холодно, и гнетущая тишина, чуждая ему, мрачным облаком нависала в воздухе, готовая в любую секунду вновь разразиться потоком слез… Карлайл едва сдерживал свое недовольство, чувствуя, что не в силах помочь жене справиться с горем. Его обеспокоенное лицо было непривычно хмурым и даже отрешенным, он все чаще отлучался куда-нибудь, каждый раз находя разные, порой абсурдные, предлоги, словно то единение, которому они со Сьюзан научились в браке, перестанет существовать, как только он окажется за пределами комнаты. Это не помогало, и я стала замечать, как он то и дело отправляется на улицу со Скоттом, чтобы успокоить нервы сигаретами – пагубной привычкой, к которой не обращался уже очень давно.

Думаю, никто из нас не понимал, почему Сьюзан так реагирует. Тяжелее всего было мне – после услышанного на кухне. Однако еще сложнее было смотреть ей в глаза: за скорбью, болью и разочарованием, которые в них таились, я разглядела кое-что очень важное, что мне не понравилось. Может, потому что я сама находилась на похожей волне? Сьюзан была… напугана. И было за этим что-то, помимо внезапной скоропостижной смерти ее младшего брата… Я тоже боялась задавать себе этот вопрос. Неужели наше время ушло? И мы больше не будем дружной семьей?

Я прогнала эти мысли. Мы и вправду стали другими. Мы выросли. Но ведь нас связывали общие воспоминания, любовь, которую нам дарила Сьюзан и одобрение, которым всегда поощрял нас Карлайл. Мы не могли вычеркнуть это из своей жизни просто так. Даже если бы и попытались.

ГЛАВА 5

Под ногами раздался знакомый хруст гравия, и я поглубже зарыла правую ногу в маленькие серые камушки. Потом, разровняв оставшуюся от моего кроссовка ямку, я направилась к крыльцу, погладила гладкие перила… С утра дерево было холодным, и прикасаться к нему становилось еще приятнее. Я рассматривала все очень внимательно, словно не была здесь много лет. Рядом с дверью красовался причудливый звонок в форме ромашки, и от него тянулась тонкая зеленая линия, уходившая под окно – стебель, который Бекки нарисовала в далеком две тысячи седьмом… Краска уже выцвела, но все еще была заметной.

Я вошла не сразу, несмотря на то, что столько раз в жизни поворачивала ключ в этом замке! Пришлось потянуть ручку на себя и слегка приподнять дверь – со временем она осела. Нужно сказать Карлайлу, чтобы подтянул петли. Не забыть бы, когда мы снова созвонимся. Хотя наверняка он сам прекрасно это понимал. Сейчас его не было дома – он отправился по делам, зная, что я заеду, и Сьюзан не будет одна.

Уже с порога я ощутила сладкий аромат свежей выпечки и, повесив брелок с ключами на скромный настенный крючок, прошла по коридору прямо на кухню. Сьюзан встретила меня в причудливых рукавицах для горячего, которыми совсем недавно вынула из духовки поднос с сахарными плюшками.

– Ты знаешь, как меня порадовать! – я погладила ее по спине в знак приветствия, и она воодушевленно улыбнулась.

– Знаю! Жаль только, что редко удается.

Я потянулась к подносу, но она легонько ударила меня по руке:

– После улицы нужно обязательно мыть…

– Ладно-ладно, – я развернулась на пятках и проследовала в ванну.

Лягушонок Пикли, с которым я любила плескаться в детстве среди мыльных пузырьков, радостно вытаращил на меня свои резиновые глаза, когда я закрыла кран. Я брызнула в него оставшейся на руках водой и усмехнулась: его мордочка не изменилась, но в каплях он стал выглядеть забавнее.

Как я и предполагала, Сьюзан успела перебраться в гостиную и расставляла на журнальном столике чашки.

– Как добралась?

– Хорошо, – я поудобнее устроилась в кресле напротив нее, – но в машине было бы лучше. По-моему, водитель автобуса забыл включить кондиционер.

– Душно? – она подвинула ко мне чашку, но сначала я налила чай ей.

– Уже сейчас. Погода балует нас жаркими деньками…

Сьюзан задумчиво улыбнулась и на секунду закрыла глаза. Ее лицо снова было спокойным и светлым, как если бы все, что произошло вчера, оказалось нелепой выдумкой. Тем не менее, сейчас я сидела с ней наедине не потому, что приехала забрать свою машину. Она позвонила мне и сказала, что хочет поговорить. Она всегда использовала короткие фразы, если сильно нервничала, не вдаваясь в подробности, что было на нее совсем не похоже. Поэтому мне не составило труда догадаться, какой именно темы мы коснемся. Внутренний голос подсказывал мне, что услышанное вчера на кухне от Карлайла было лишь верхушкой айсберга, но наш корабль уже столкнулся с ним и терпел крушение, и только Сьюзан могла предотвратить горькие последствия. Обшивка корабля – залог его надежности и безопасности находящихся на нем пассажиров – была сделала из самого ценного, но в то же время непрочного материала – доверия, и образовавшуюся в ней брешь можно было закрыть лишь правдой. Поэтому Сьюзан решила поведать мне историю Марвина. Вернее, то, что она могла рассказать, поскольку его след терялся где-то далеко в неизвестном направлении. Как рос, как выживал запутавшийся, раненый в сердце мальчишка, она не знала – она сдалась, как только поняла, что никогда не увидит брата прежним. И дело было не в том, что в суде просили максимальное наказание за преступление. Само преступление перечеркнуло жизнь Марвина, и отчасти перечеркнуло ее жизнь. Была проведена черта.

– Я не думала, что в жизни будет еще одно «после». Я надеялась, несчастье с родителями станет единственной трагедией, и я перестану терять близких. Но Марвин… Это случилось совсем скоро. Я потеряла его практически сразу, Лу. Еще задолго до того, как он попал туда…

Я никогда не задумывалась о том, какой была Сьюзан «до» – она не показывала боль, с которой жила все это время. Быть может, временами она отступала, однако исчезнуть полностью не могла: разве можно было совладать со злостью на себя из-за того, что чья-то жизнь была принесена в жертву ради своей? Я бы сама боролась с желанием вернуться и начать снова вытаскивать его из пропасти, ждать его возвращения, поддерживать – даже после того, как сказала ему и себе самой: «Хватит!»

Но люди не исправляются, пока не осознают, что это необходимо. Давал ли Марвин себе в этом отчет?

Я не знала, как относиться и к неожиданному пониманию того, что Сьюзан оказалась одной из нас – она тоже кого-то потеряла. Впрочем, детям проще с этим справиться – они только учится жить. Ну а если ты взрослый, тебе остается лишь биться над очередным коварным уроком, брошенным с барского плеча неумолимой судьбой. И ты учишься жить дальше, через силу, примиряешься со случившимся, и постепенно горе, не меняясь в масштабах, отходит на второй план. Но его черное одутловатое тельце всегда выжидает за нагромождением текущих приоритетов и проблем, и если ты получаешь внезапное напоминание, даже спустя десятки лет…

Сьюзан не была готова. Разве можно подготовить себя к тому, что, вопреки естественному ходу вещей, твой младший брат безмолвно покинет эту землю, поставив тебя перед грубым фактом? И ты даже не сможешь с ним проститься…

Я быстро перебросила одну плюшку с общей тарелки на свою: она была настолько горячей, что обжигала пальцы. Слизнув с них растаявший сахар, я воодушевленно посмотрела на Сьюзан.

– На здоровье, – она нежно взглянула на меня. Было видно, что она хотела начать разговор, но никак не могла подобрать слов. Я решила ей помочь.

– Ты хотела поговорить со мной наедине?

Она замялась и потупила взгляд. Чашка почти беззвучно опустилась на стол.

– Эта новость… Она… Его последним желанием было, чтобы я приехала домой…

– В смысле? – я на свой страх и риск оторвала небольшой кусочек и отправила его в рот. – О, это очень вкусно! Спасибо!

– Не ешь в сухомятку, – она слегка наклонила голову, наблюдая, как я послушно запиваю только что откушенный кусочек. Я благодарно улыбнулась.

– Спасибо, Сьюзан…

Она устало оперла руку на подлокотник кресла и внимательно посмотрела в свою чашку. Ее лицо слегка изменилось – на нем скользнула тень досады.

– Лу…

– Да?

– Я хотела спросить тебя, – она сомневалась, стоит ли ей продолжать. – Почему ты никогда не называла меня мамой?

Для меня этот вопрос стал таким же неожиданным, как гроза в Сиэтле несколько лет назад, заставшая нас со Скоттом на обратном пути из Магнусон-парка: поехать за ежевикой было нашей общей идеей, и разочарованию не было предела, когда мы собрали чуть больше трети молочного пакета. Тем не менее, сухой теплый воздух и яркое солнце не дали нам долго переживать по этому поводу. Стоял душный полдень. Скотт снял с себя футболку и повязал ее на голову, а я спустила лямки майки, оголив плечи, чтобы загореть; мы шли и смеялись над очередной историей, которую он по обыкновению пересказывал мне как преданному слушателю. Мы даже не заметили, как все поменялось. Бывает, ясное небо в момент становится черным, покрываясь тяжелыми набухшими гроздьями спелого винограда, словно вдавленного в вышину. И поднимается такой неистовый ветер, что кажется, будто он собьет тебя с ног и играючи подкинет в воздух, как безвольную игрушку, чтобы потом больно ударить о землю. Ни за что, просто так. Ярость природы через несколько мгновений выплескивается мощными потоками воды, и каждая злобная капля заставляет неприятно ежиться, бежать вперед, то ли от отвращения, то ли от ужаса, – лишь бы достичь укрытия.

Тогда мы со Скоттом оказались в чистом поле, вокруг не было ничего. Мы неслись из последних сил, когда перед нами, на расстоянии четырех шагов, в землю ударила молния, подбросив вверх комья грязи вперемешку с травой. Что, если бы мы оказались на несколько секунд быстрее?

Я упала ничком и закрыла голову руками, Скотт подполз ко мне, беспрерывно считая секунды до первого раската грома после яркой вспышки.

– Бегом! – он практически поднял меня за шкирку, и я испуганно побежала вслед за ним, надеясь на то, что мы добежим до машины раньше, чем электрический разряд пронзит землю снова. Тогда мы успели и, оказавшись внутри, без промедления устремились прочь от того места. До сих пор помню животный страх, который вырывался из моего тела крупной дрожью.

Сейчас мои руки тоже дрожали, но не так сильно. Я поставила чашку на стол и, потупив взгляд, стала рассматривать свои пальцы, которые успели схватиться за край скатерти и нервно теребили его.

Я любила Сьюзан. И это чувство было для меня одним из немногих по-настоящему взаимных. Она сделала возможной мою нынешнюю жизнь, была рядом, пока я неуверенно шагала по непроторенной тропе к своему будущему, не давая мне оступиться, воспитала во мне те качества, благодаря которым я, по большому счету, добилась успеха. И теперь моим долгом было стать поддержкой и опорой для нее, более того, это было моим искренним желанием. Я до сих пор ценила каждую секунду, проведенную в доме Маккарти, и каждое слово, сказанное ею. И, если бы это было в моих силах, я исполнила бы все ее мечты, даже те, что были, увы, несбыточными.

Но при этом я никогда не называла ее мамой. Конечно, она не подавала виду, а я редко задумывалась о том, обидно ли это. Конечно. Я знала привкус горечи, которая каждый раз встряхивала нутро, стоило кому-то произнести, что я – «приемыш». Я никогда не отвечала идиотам, но внутри все сжималось в крохотный клубочек, стараясь закрыться от воспоминаний. Наверное, для Сьюзан слово «мама» значило нечто большее, чем для меня. Но, как бы я себя ни уговаривала, я не могла ее так называть: в моей памяти навсегда осталась женщина в сером драповом пальто…

– Я… я не знаю… Это не значит, что я тебя не люблю….

– Я понимаю, – ее морщинистая рука потянулась ко мне через стол. – Только помни, что ты – моя дочь, как бы там ни было. Просто… Просто хотелось тебе это сказать, вдруг не успею…

Ее глаза сделались влажными, и я переплела ее тонкие пальцы со своими.

– Не говори так… Даже не думай. Мне следовало бы повторять это почаще, но, если бы не твоя любовь, я не знаю, какой бы я была, и как сложилась бы моя жизнь. Я очень благодарна тебе! Спасибо за все!

Она потупилась в пол, но ее лоб нахмурился, и на брюки упало несколько соленых капель.

– Я люблю тебя… – сказала я почти шепотом.

Такие сильные слова нужно произносить едва слышно – так они быстрее дотрагиваются до сердца. Это было искренне.

Она сжала мои пальцы и потрясла рукой в знак благодарности.

– Я теперь все думаю: какое счастье, что у меня есть вы, потому что у Марвина…

Она расплакалась. Я осторожно встала, стараясь не задеть стоявшую на краю столика чашку, и устроилась на подлокотнике кресла справа от нее. Моя рука коснулась тонкого серебристого шелка ее блузки, и я стала рисовать на ее спине незамысловатые узоры. Пальцы плавно скользили по гладкой ткани, и вскоре я ощутила, что напряжение начало потихоньку сходить на нет, ее плечи расслабились и прекратили подергиваться в такт всхлипам. Когда она окончательно успокоилась, я прервала молчание:

– Ты сказала, он хотел, чтобы ты приехала к нему…

– К нам, – поправила Сьюзан, и, встретив мой взгляд, пояснила. – Это ведь и мой дом тоже. Я в нем росла.

Я понимающе кивнула.

– Когда ты собираешься это сделать?

– Я думала, мы вместе съездим туда сегодня… Заодно посмотришь, где я жила раньше.

Каждое путешествие за пределы нашего города было для меня чем-то волнующим: мне всегда нравилось открывать для себя новые места, тем более, что до сих пор времени на это особо не было. Иногда хотелось остановить ход часов и затеряться в каком-нибудь отдаленном, безлюдном уголке, оставшись наедине с природой. Найти маленький зеленый островок спокойствия в какой-нибудь туманной лощине, окруженный с одной стороны густым лесом, а с другой – холодными отвесными скалами, карабкаясь по которым, действительно проверяешь себя на прочность. Но, если не сдашься и сможешь добраться до самого пика, тебя ждет настоящий подарок. Ты встанешь на краю, возвышаясь над бескрайней изумрудной долиной, в которую тоненькими блестящими лентами вплетаются небольшие речушки, встречаясь где-то на горизонте в огромном синем зеркале озера… Облака, замершие на месте так же, как и время, напомнят клочки синтепона, разбросанные по чистому голубому ситцу чьей-то небрежной рукой. И ветер наполнится особым цветочным ароматом, который ты глубоко вдохнешь, закрыв глаза…

Где-нибудь на Земле точно есть такое место, и, возможно, когда-нибудь мне удастся туда ненадолго сбежать, чтобы разобраться с тем, что происходит в моей жизни. Я давно так не выматывалась и не могу сказать, что было этому причиной. Знаю только, что появление Скотта все усугубило…

– Я целиком освободила день, если хочешь, можем выдвигаться прямо сейчас, – я радовалась возможности сменить обстановку, тем более что могла сделать это в компании близкого человека.

– Здорово! Дай мне немного времени, ладно?

Мы встали, и я помогла Сьюзан отнести посуду. Перед самым выходом она спохватилась и убежала на кухню. Когда она вернулась, я не смогла сдержать улыбки: в ее руках был увесистый пакет с плюшками.

ГЛАВА 6

Когда мы подъехали к дому Марвина, уже перевалило за полдень. Стояла невыносимая жара, и на контрасте с прохладой салона мне на мгновение показалось, что я попала в пустыню. Воздух был сухим и неприятно согревал легкие при каждом вдохе. Как все не плавилось под неумолимыми лучами солнца?

Уютный Портленд сейчас казался безлюдным, ведь его жители либо прятались от зноя в домах, либо торчали на работе, монотонно клацая пальцами по ставшей со временем глянцевой клавиатуре. Тем не менее, в таких местах кондиционер являлся обязательным атрибутом любого, даже самого захудалого офиса, поэтому на долю секунды меня кольнула зависть. И все же, несмотря на погоду, провести внеплановый выходной с семьей было в сто раз приятнее, чем молча сидеть перед монитором, прерываясь по случаю на редкие телефонные звонки.

Громкий звук вернул меня к реальности: Сьюзан хлопнула дверью и, положив руку на крышу автомобиля, тут же ее отдернула – металл сильно нагрелся и жег кожу. Я тоже это заметила, случайно коснувшись плечом кузова. Было не лучшей идеей оставлять машину на солнцепеке, но выбора не представилось: на широкой улице не было ни деревца, лишь аккуратно подстриженные лужайки и однотипные деревянные домики. Обилие яркого света отдавалось резкой болью в глазах. Я надела солнечные очки, и Сьюзан последовала моему примеру. Мы посмотрели друг на друга, и меня вновь одолели сомнения, не оставлявшие меня на протяжении всего пути. Стоило ли ворошить прошлое? Однако это было ее решение, и я не стала ее разубеждать. Если ей хотелось вернуться, это было ее право. Я была рядом, чтобы помочь ей с этим справиться.

Сьюзан начала рыться в своей сумочке, очевидно, пытаясь найти ключи. Потом радостно потрясла связку перед собой и сразу же замерла. Улыбка исчезла с ее лица, а руки безвольно опустились. С тех пор, как она вышла из машины, она ни разу не оглянулась назад.

До этого момента я не обращала внимания на дом за ее спиной, но теперь мой взгляд был прикован к нему. Прежде всего, меня поразило, как сильно он выделяется на фоне других: опрятных, чистых и ухоженных. Он казался недоразумением, какой-то нелепой ошибкой. На поблекших от времени досках кое-где облетела краска, обнажив неприятные пятна, черепица тоже местами отсутствовала. Собрав остатки прежнего величия, он хмурой двухэтажной глыбой возвышался над улицей, но скорее напоминал сгорбленного старика, нагнувшегося к земле, чтобы отыскать в высокой траве слетевшие с носа очки. Темные окна равнодушно глядели в пустоту, и, казалось, давно перестали наблюдать за окружающим миром. Правда, что в нем было интересного? Сплошное однообразие и скука.

Несколько кустов, таких же заброшенных, неуклюже облепили крыльцо. Над входной дверью висел искусственный рождественский венок. Хозяин не снял его, впрочем, это добавляло некоторой праздничности жилищу.

Чуть в стороне от основного здания, стесняясь прохожих, на небольшом клочке территории ютилась невнятная обшарпанная постройка, напоминавшая лодочный сарай.

Я перевела взгляд на Сьюзан и, не сводя глаз с ее грустного лица, обошла машину и взяла ее за руку.

– Ты готова?

– К-кажется… – сказала она с запинкой, и, нерешительно посмотрев на меня, медленно отвернулась от дороги.

Я по обыкновению поставила автомобиль на сигнализацию и пошла вперед, однако Сьюзан даже не двинулась с места, безмолвно уставившись на дом. Она смотрела на него сосредоточенно, будто пытаясь узнать, но у нее не получалось. Но дом все же был ей знаком. Более того, он был ей родным, и его стены хранили память о днях, когда он был кому-то нужен.

Быть нужным – самое неистовое желание любого живого существа. У людей оно возникает, потому что мы способны мыслить, у животных включается на уровне инстинктов, наверное… Разве может что-то неживое вызывать такие же ассоциации? Обветшалый, брошенный дом напротив был настолько жалок и одинок, что буквально кричал об этом, и у меня сжалось сердце.

Даже если нас бросают, рядом все равно кто-то остается. Эти люди могут быть знакомыми, или совершенно чужими – но они есть, и так или иначе ты с ними взаимодействуешь. В этом и счастье, и проклятие современного мира: ты никогда не остаешься один. Но в момент, когда рушатся мосты, соединявшие души, нам не до этого. Мы самостоятельно отрезаем себя от внешнего мира, не подпуская его к себе, машинально отвергая помощь, при этом неоднократно прося о сочувствии и поддержке. И правда в том, что со стороны в такие моменты мы выглядим, как этот самый дом…

– Ну, – я подождала, пока она посмотрит на меня, – пойдем?

– Мне кажется, я не смогу, – она вымученно улыбнулась и потупилась в землю.

– Я с тобой. Все хорошо! – я попыталась приободрить ее, хотя знала, что сейчас мои слова ни на что не способны. – Ты уже бывала здесь… с тех пор?

– Всего раз… Это было очень давно. И, если честно, я боюсь оказаться там снова…

– Ну что ты, я же рядом! – я приобняла ее за плечи, чтобы показать, что она не одна.

Порой мне нравилось возвращаться к своим детским воспоминаниям, до встречи с моей семьей. Как ни странно, я сохранила много деталей, и, когда рассказывала ребятам о них, все удивлялись, как мне удавалось столько помнить. Какое-то время для меня это было сродни ритуалу: не проходило и дня, чтобы я не подумала о маме и папе. Сначала это приносило грусть, но со временем печаль сменилась теплым радостным чувством. Воспоминания не могли сделать мне плохо: они просто… были. Мое детство получилось необычным, я была даже благодарна этому. Но Сьюзан… Возвращение в прошлое было для нее гораздо мучительнее, чем для меня.

Бывает, в жизни необходимо сделать всего шаг, чтобы пересечь финишную прямую. Произошедшие события должны остаться за ее пределами законченной историей, но никак не попутчиками в следующем забеге – иначе они превратятся в соперников и оставят тебя далеко позади… А самые подлые поставят подножку, чтобы ты упал и наелся горькой пыли… Сьюзан должна была побороть себя, иначе бы это изводило ее до конца жизни.

Мы вступили на заросший газон. Трава доставала мне до голени и неприятно цепляла кожу. Я двинулась вперед, тщетно пытаясь отыскать какую-нибудь тропинку. У этого дома не бывало гостей.

Я отпустила руку Сьюзан и, приблизившись к сараю, попыталась открыть хилую дверь, но она оказалась заперта. Обойдя лабаз сбоку, я увидела на земле осколки и пустой оконный проем. Для интереса заглянула внутрь: на полу валялось бессчетное количество жестяных банок и прочего мусора. Он долгое время служил помойкой, однако его внутренности удивительным образом сочетались в прожекторах дневного света, который местами попадал внутрь сквозь дырявую крышу.

Когда мы ступили на парадную лестницу, ожиданий у нас не было никаких. Однако изнутри все оказалось не так ужасно. Даже наоборот, там было чересчур опрятно: красно-каштановый паркет был недавно покрыт лаком, и его глянцевая поверхность впитывала в себя легкий бежевый оттенок стен. Прихожая была небольшой. Невысокий комод, на котором стояла причудливая настольная лампа в виде гнома с мешком золота, черная вешалка для одежды и деревянный табурет – вот и все, что в ней было. Я не удержалась и включила светильник. Как и ожидалось, монетки заиграли приятными медовыми бликами.

– Ремонт сделал, – Сьюзан прокашлялась, закрывая дверь на щеколду. – Когда я была здесь в последний раз, обоев вообще не было.

– И паркет новый…

– И его – тоже…

Больше ничего не сказав, она не стала ждать меня и быстрым шагом прошла вперед, исчезнув за поворотом. Я делала так, когда мне хотелось поскорее сбежать, вот только сейчас кругом были одни стены…

Я еще немного потопталась на месте. Обстановка больше подошла бы одинокой пожилой женщине-одуванчику, находящей утешение в воскресных мессах и общении с такими же изголодавшимися по вниманию стариками, как она, но никак не мужчине, за плечами которого был тюремный срок… Человек, переживший такое, ни за что не украсил бы стены коридора кашпо с искусственными бегониями, даже несмотря на то, что они не требовали никакого ухода. Сложилось впечатление, что он готовился… Умно.

Несмотря на неприязнь, появившуюся у меня к этому человеку, я не могла избавиться от мысли, что он не мог быть настолько плохим. Ведь его сестрой была Сьюзан! Какой грязной и мелочной душой нужно было обладать, чтобы ей стало противно с ним общаться? Если у него вообще была душа. Цветы ведь ненастоящие…

Я даже не представляю, насколько тяжело вычеркнуть из жизни родного брата. Что бы я делала, если бы мне, к примеру, навсегда пришлось попрощаться с Сэмом? Да, его бестактность выводила из себя, и временами он был невыносим, но, тем не менее, он был мне близким человеком. Нас объединяло нечто большее, чем просто годы, проведенные вместе, как и, впрочем, Марвина и Сьюзан, в которых родители вкладывали все, что только у них было. Вопрос звучит ужасно, но… Достаточно ли веской причиной было убийство, чтобы свести на нет все их усилия построить счастливую крепкую семью? Да. Как ни прискорбно. И с тех пор с братом Сьюзан могла связывать лишь жалость, потому что человек, которого она знала когда-то, уже перестал существовать. А на жалости ничего хорошего не построишь – для обоих это пытка, а не проявление человечности. Лучше просто забыть. Придется…

Наверное, я смогла бы поступить так, как она. Но мне было бы невыносимо тяжело. И когда-нибудь я попыталась бы простить. Хотя бы понять. Странно, почему, с ее добрым, огромным сердцем, она этого не сделала? Неужели, помимо того преступления, было что-то еще? Может, он сам оттолкнул ее, и она смирилась? Сьюзан никогда не сдавалась, но, если это действительно было так… Почему она не попыталась наладить с ним отношения, зная, что он болен?

Ответ был очевиден: она не знала. И теперь ее сердце разрывалось оттого, что она не успела ему помочь, хотя вряд ли бы у нее что-то получилось. Увы, генетика даже в наше время – вещь абсолютно непредсказуемая.

В голове роились десятки вопросов. У заключенных есть право на редкие свидания с близкими. За все это время они даже не поговорили? Почему он не приехал, когда его выпустили? Почему не попытался хотя бы позвонить? Почему, наконец, когда Марвин попал в больницу, ближайшим родственникам никто не сообщил?

Я нашла Сьюзан в гостиной: она раздвигала шторы, чтобы дневной свет проник внутрь. Яркое солнце ворвалось в помещение, и в воздухе заплясали слетевшие со штор пылинки. Картина напомнила мне традиционный рождественский шар со снегом, только потревоженные блестки опускались не на снеговика, а на Сьюзан. Она посмотрела на меня и скрестила руки на груди. Я машинально закрыла нос и прошла прямо к окну. Через секунду из форточки шел знойный, но, по крайней мере, свежий воздух.

– Это сильно отличается от коридора, – сказала я, подойдя к высокому креслу, стоявшему напротив небольшого телевизора. Сиденье было безнадежно продавлено – видимо, хозяин дома любил проводить вечера в компании бутылочки пива и какого-нибудь телешоу. Я провела пальцем по обивке – на бархатистой серой поверхности осталась темно-бардовая полоска.

– Давненько тут не убирались.

– Перед… концом… его не было около месяца, если верить мисс Тэддер. Да и дом ветхий, сквозь щели больше налетает…

Сьюзан с потерянным видом оглядела кресло и, пожав плечами, села. Пыль вспорхнула вверх, и мебель облегченно ухнула, совершив первый глоток чистого воздуха. Мы же обе скривились, и у меня защипало в глазах. Я начала безостановочно чихать и в конце концов вышла на улицу, чтобы отдышаться. В лицо пахнул слабый ветерок, и стало намного легче.

С крыльца, к моему удивлению, открывался не такой уж и печальный вид. Готова поспорить, по вечерам здесь было хорошо… Я посмотрела направо и увидела плетеное кресло-качалку. Мне безумно захотелось сесть в него и провести так весь день, наблюдая за возней шмелей вокруг белых цветков жасмина. Разбросанные в пышной листве, они источали приятный аромат, который привлекал этих маленьких тружеников. Они сновали туда-сюда, спокойно и размеренно, и не суетились так, как это обычно делают люди. Может, у них просто не горели сроки? Они ведь не подписывали ни с кем контрактов, не давали устных обязательств. Или просто умели ценить свое время, которое идет еще быстрее, если начинаешь торопиться.

Веранда была целиком скрыта за кустами. Они тянулись к ставням, будто желая распахнуть их – дом тоже имел право любоваться их красотой, хозяин не мог этого запретить. Хотя теперь у этого дома никого не осталось. Сьюзан сразу сказала, что после того, как мы здесь побываем, даст объявление о продаже. В какой-то мере я ее понимала.

Мне казалось нечестным расстаться раз и навсегда с местом, где ты вырос, но разве мне было судить? Я не видела места, где делала первые шаги, больше двадцати лет. Ну и что? Ведь моим настоящим домом был дом Маккарти.

Что-то больно кольнуло в груди. Мне вдруг вспомнился немой упрек Сьюзан: «Ты никогда не называла меня мамой…»

Из года в год я искала этом причину, но понять, почему так происходило, так и не смогла. Наверное, детали, отпечатавшиеся в моей памяти, жили во мне и не давали называть все одними и теми же именами. То было прошлое, далекое и смутное, но все же являющееся частью моей истории. Но оно не имело ничего общего с той жизнью, которая появилась у меня в два года. И, как это ни печально осознавать, я много раз возвращалась к событиям того дня и продолжала проживать его, придумывать себе каждый последующий. Мне было любопытно, как бы все сложилось, не приюти меня семья Маккарти…

Я настолько сильно их полюбила, что они стали частью меня. По-моему, без таких людей вообще жить невозможно. В глубине души я даже сочувствовала Марвину – насколько тяжело ему было. Он расплатился сполна за то, что совершил, однако заплатить по счетам перед лицом закона и понести наказание – это одно, а смириться с тем, что тебя из жизни вычеркнули родные люди – совсем другое. Особенно такие люди, как Сьюзан.

– Прости, – раздалось у меня за спиной, – я не подумала. У тебя же аллергия на пыль!

– Ничего, мне уже лучше, – я улыбнулась и поспешила за ней внутрь. – Мы будем убираться?

– Ты что? – бросила она через плечо, пока я отряхивала ей юбку. – Новые жильцы уберутся!

Я глубоко вздохнула и, выдержав определенную паузу, спросила:

– Ты действительно хочешь продать этот дом?

Сьюзан повернулась ко мне лицом и положила руки мне на плечи. В ее глазах читалось осуждение, и мне стало неловко, что я опять задала тот же самый вопрос.

– Мы же говорили… Нет, конечно, нет… Но мне тяжело здесь находиться. И я не хочу, чтобы кто-то из вас здесь бывал. Только ты. И то сегодня. Один-единственный раз. На вырученные деньги мы…

– Да какие деньги? Здесь же твое детство!

– Да, а вместе с тем и моя юность.

– Видишь?

Сьюзан серьезно посмотрела на меня.

– В какой-то момент она стала сущим адом, я благодарна судьбе за то, что уехала в Ирландию и повстречала Карлайла…

Я замолкла. Мои представления, видимо, сильно отличались от реальности.

– Иногда, знаешь, лучше расстаться с прошлым, – протянула она, и в ее голосе послышались горькие нотки, – иначе оно проглотит тебя и не выплюнет ни единой твоей косточки.

– Это твой выбор.

– Знаю. Помнишь, зачем мы здесь?

Я молча кивнула. У нас была только одна задача: найти дневник Марвина. Норма Тэддер после единственного звонка прислала с курьером посылку: обшарпанную жестяную банку из-под чая, в которой не было ничего, кроме ключей и небольшой аккуратно сложенной вдвое записки: «Марвин вел дневник. Он в доме. Пожалуйста, приезжайте за ним!»

Интересно: взрослый мужчина вел заметки о своей жизни. С другой стороны, ему нужно было делиться мыслями хоть с кем-то. Друзья вряд ли у него были – в этом районе даже внешний вид домов говорил о том, что их хозяева только и делают, что пекутся о своей репутации.

А размышлений было много. Не знаю даже, что он чувствовал, как планировал свое будущее, что хотел успеть сделать. Всем нам отведено время, но, к счастью, мы не знаем, когда оно истечет. Потому что слишком страшно жить, отсчитывая назад секунды, превращаясь в бездушный таймер. Те, кто это тщательно отрицает, на самом деле больше всего боятся того рокового дня. И, чем он ближе, тем меньше они ценят жизнь. Хотя должно быть наоборот.

Наверняка Марвину сказали сколько. И он непременно написал об этом.

ГЛАВА 7

Мы провели около часа в пыльной гостиной, пытаясь найти дневник Марвина. Я то и дело выходила, потому что моя аллергия не давала мне возможности погрузиться в поиски так же самоотверженно, как это делала Сьюзан. Под конец мои глаза припухли и слезились, и, когда я вошла обратно в комнату, она невольно ахнула.

– Поедем отсюда, к черту все! – разозлено буркнула она, пнув ножку дивана и посмотрела на меня. – Ты выглядишь ужасно!

Я редко слышала из ее уст ругательства. Значит, она переживала еще сильнее, чем я думала. Я подошла к ней и уткнулась лбом в плечо.

– Ты ведь знаешь. Мы должны его найти.

Мы осмотрели все. Оставался только нижний ящик стола, и тот был заперт.

– Вот задачку он нам подкинул! Нельзя было по-нормальному? – Сьюзан окончательно вышла из себя. – У него всегда были какие-то непонятные идеи! Непонятное поведение! Горе какое-то!

–Успокойся, пожалуйста! – сказала я, вытирая нос очередным одноразовым платком. Мне было очень трудно дышать, поэтому я сделала несколько пауз, прежде чем договорить. – От ящика должен быть ключ, так? Где он?

– Я знаю разве? – Сьюзан плеснула руками и оглядела комнату. Помолчав, она предположила уже более спокойно:

– Когда-то мы сделали тайник. Мы собирали туда все дорогие нам вещи. Пошли, посмотрим, может, он туда его заныкал.

Заныкал?

– Он не дома?

– Не, на улице. Идем.

Мы покинули дом через черный ход. Я на секунду растерялась: солнечный свет почти не пробивался между пушистых еловых лап, но отторжения это не вызвало.

– Ничего себе!

– Их еще наш дедушка сажал, – глаза Сьюзан светились. – Господи, сколько лет прошло! Пойдем, посмотрим, хорошая ли у меня память.

Пришлось пригнуться, потому что ветви росли очень близко к земле. Сьюзан прошла вперед, не обратив внимания на хлесткую ветку перед моим лицом, и она с оттяжкой прилетела мне по щеке. Я вскрикнула, и женщина испуганно извинилась. Я выставила вперед согнутые локти, чтобы впредь безопасно расчищать себе путь, но кожу подозрительно защекотало: виной были продолговатые нити паутины, так некстати липнувшие к волоскам на руках. Единственное, что меня обрадовало в этом колючем мирке – тень. Честное слово, я бы осталась тут жить, лишь бы не попадать под солнце! Хотя стоило задуматься, зная, что творцы разрушенных мной чудес инженерной мысли где-то поблизости, прячутся в густом пологе над моей головой, гневно потрясая лапками и готовясь в любой момент десантироваться мне за шиворот в порыве отмщения…

Насекомых я не боялась. Но стыдно было.

Сьюзан петляла вокруг стволов. Их было немного – штук семь – но она никак не могла определиться. Наконец, она остановилась:

– Лу, смотри!

– Где? – я несказанно обрадовалась, потому что к тому времени я исколола себе всю спину.

– Гриб! – Сьюзан ткнула пальцем на чахлую поганку, росшую у корней одного из деревьев-гигантов.

Я сникла. Мне уже было все равно, и я села прямо на землю, прислонившись к шершавой коре. Моя ладонь коснулась земли, и я с интересом посмотрела на холмик рядом с собой.

– Сьюзан! Кажется, здесь что-то зарыто!

– Земля не успела осесть? – улыбнулась она по-детски и опустилась на колени передо мной.

– А чем копать?

– У меня есть пакет! – она проворно выудила его из кармана юбки.

Я с недоумением посмотрела на нее. Ее нездоровый энтузиазм пугал меня.

– И что?

– У тебя маникюр, копать буду я, – с этими словами она надела пакет на руку и принялась разгребать землю. К счастью, то, что было зарыто, было зарыто неглубоко, и вскоре на дне ямы показалась крышка небольшой шкатулки.

– Это она?

– Похоже. Я уже не помню.

Сьюзан выглядела счастливой. Она устроилась рядом со мной, и мы жадно уставились на шкатулку. Там наверняка были их детские фотографии, любимые резинки для волос и упаковки от жвачки… Маленькие сокровища, которые ценнее самых дорогих бриллиантов мира… Однако, заглянув внутрь, мы обнаружили там только ключ. Но и этого было достаточно. Чуть ли не в припрыжку мы поспешили в дом и подошли к драгоценному ящику.

– Хочешь открыть? – Сьюзан протянула мне ключ, но по ней было видно, что она сама с удовольствием бы повернула его в замочной скважине.

– Давай лучше ты!

Она, кряхтя, опустилась на колени. Выдвинув ящик, она зажала рот рукой, и я нагнулась, чтобы посмотреть, что там лежало. Старый фарфоровый пупс. Пожелтевший от времени бейсбольный мячик. Книга.

Я достала книгу, пока Сьюзан молча крутила в руках куклу с трогательной улыбкой на лице.

Справочник по анатомии? Чудесно!

– Дневника нет?

– Похоже на то… – не отрываясь от игрушки, протянула она. – Представляешь, мне подарили ее на выпускной…

Я разочарованно хлопнула себя по коленям и, распрямившись, подошла к камину. На нем стояла одна большая фотография в тяжелой деревянной рамке, искусную резьбу покрывал густой слой лака. Мне пришлось потереть стекло, прежде чем я увидела запечатленных на снимке людей. Они стояли на фоне большого дома, держась друг за друга, и казались вполне счастливыми. Все щурились от солнца – было лето, судя по легкой одежде. Худощавый бородатый мужчина одной рукой приобнимал за плечо еще более хрупкую женщину с соломенными волосами, которая стояла рядом с девушкой почти с нее ростом. Впереди них, крепко сжимая ладошку отца, стоял мальчик. Он улыбался шире остальных и по-особому трогательно согнул левую ногу – словно стесняясь камеры.

Такими они были?

Я оперлась на край и случайно задела рамку локтем. Она упала. Я поспешила поднять ее, но тут же обратила внимание на толстую зеленую тетрадь в резиновом переплете.

– Сьюзан?

Она не сразу отвлеклась на меня, однако все же протянула ко мне правую руку. Не глядя.

– Что там?

– Держи, – я передала ей находку, которую она чуть не выронила. Ее лицо мигом стало серьезным, и она, пробежав глазами случайный разворот, тут же сунула ее мне.

– Да. Это его почерк.

Я повертела тетрадь в руках и посмотрела на Сьюзан. Интересно, когда он начал?

– Он любил писать?

– Никогда не любил. Предпочитал читать то, что пишут другие…

Мы молча вышли из дома, и я, посадив Сьюзан в машину, еще раз спросила у нее, какой именно из ближайших домов принадлежал той самой соседке. Желание навестить Норму Тэддер появилось у меня сразу после того, как Сьюзан рассказала нам о внезапной кончине Марвина. И оно усилилось, когда Сьюзан показала мне ту самую металлическую коробку из-под чая.

Почему последний человек, с которым Марвин общался при жизни, который по какой-то причине так заботился о нем, что даже организовал его… похороны… несмотря на свою просьбу упорно игнорировал мои звонки? Почему нельзя было передать дневник лично?

Сьюзан нехотя указала мне на небольшой домик через дорогу, и я, включив на полную мощность кондиционер – в салоне, как я и предполагала, стояла невыносимая духота – направилась к ровной дорожке из розовой плитки, соединявшей тротуар с небольшим крыльцом. По бокам лестницы росли такие же неухоженные кусты жасмина, как у Марвина.

Я позвонила в дверь и прислушалась к беззаботной мелодии, которую так любят китайские производители дверных звонков. Ожидание затянулось, и я решила постучать в дверь, громко поинтересовавшись, есть ли кто дома. Мне показалось, что внутри раздались чьи-то осторожные шаги. Но дверь мне по-прежнему никто не открыл. Еще немного, и я раздосадовано спустилась по ступеням, борясь с неприятным ощущением, что кто-то наблюдает за мной со спины.

В машине пахло арбузным освежителем воздуха, но сейчас это было неприятно. Сьюзан все еще находилась в плохом расположении духа и даже не спросила меня, почему я вернулась так быстро.

Мы ехали домой тем же путем, но он показался мне гораздо короче. То ли радиостанция ставила нормальные песни, то ли я меньше думала о Марвине – так или иначе, я не заметила, как мы очутились у нашей лужайки. Я потянулась к бардачку, чтобы достать тетрадь.

– Не надо, – Сьюзан поймала мою руку. – Пусть она будет у тебя.

– Но…

– Пожалуйста.

Я кивнула. Она взяла сумку и вылезла из машины.

– Ты куда сейчас?

– Заеду в магазин… Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо, все есть.

– Хорошо.

– Будешь дома?

– Да, скорее всего, если что-то не случится…

– Поняла. Ладно, спасибо тебе еще раз.

– За что?

– За все, – Сьюзан сдержанно улыбнулась мне и поспешно надела солнечные очки, чтобы спрятать глаза.

– Эй… В любое время! – я кивнула ей, и она закрыла дверь, однако тут же постучала в окно. Я опустила стекло.

Она просунула голову в салон:

– Ты… – она запнулась.

– Да?

Сьюзан перевела взгляд с меня на бардачок.

– Можешь почитать, если хочешь. И мне расскажешь.

– Это же не мой брат, а твой! – это прозвучало грубо, и я виновато отвернулась.

– Я.… не могу, – вздохнула она и сглотнула подступивший к горлу ком.

По правде говоря, мне не хотелось тратить впустую время, когда его и так постоянно не хватало, тем более на «исповедь» преступника – человека, который заведомо вызывал у меня неприязнь. Будь он даже звездой первой величины, а не родственником Сьюзан – в приоритете у меня было другое. Для начала мне предстояло как-то разобраться в себе – задача, требующая вдумчивого, осторожного путешествия по опасным лабиринтам собственной души, где каждый поворот может оказаться последним и привести в лапы к голодному Минотавру. Я должна была понять, почему возвращение Скотта спровоцировало во мне такую живую искру: случайного порыва ветра было достаточно, чтобы все, что у меня было, сгорело дотла.

Я открыла бардачок. Тетрадь незваным гостем валялась поверх аптечки, выставив на показ фиолетовые от чернил листы. Некоторые из них замялись внутрь, образовав заломы, смотревшиеся как плохое оригами. Я перевела взгляд на Сьюзан.

В детстве, когда я капризничала, она всегда говорила мне:

– Тише… Мама сейчас сделает тебе кораблик.

И белый листок бумаги претерпевал чудесные изменения, с каждым сгибом меняя форму до тех пор, пока невесомый двухтрубный пароход не появлялся у нее на ладони, готовый бороздить волны моего воображения.

Я предпочла бы сложить сотню корабликов из этой рукописной истории, вот только мне требовалось ее прочитать. В отличие от меня, Сьюзан не капризничала: у нее просто не было сил переступить через себя. Не сейчас.

– Не волнуйся. Я прочту.

– Спасибо, Лу, – она вздохнула и, подняв голову, пытливо посмотрела мне в глаза. – Как ты?

– Если честно, я немного в шоке от всего, что происходит… – я схватилась за руль, будто он мог помочь мне сохранить самообладание. – Все катится…

– Я знаю, так кажется…

– Что, если это так?

Сьюзан задумчиво посмотрела перед собой.

– Нет. Это не так. Просто… Сейчас сложный период. Потому что раньше все было по-другому.

– В этом и дело…

– Лу… Мне показалось?

– О чем ты? – я сняла руки с руля и положила их на колени, как школьница, которую отчитывают в кабинете директора.

– Ты знаешь. Скотт.

Я поджала губы и улыбнулась. По моему выражению лица можно было понять, что вопросы излишни, но она продолжила.

– Как у вас с Джейком?

Я отвела взгляд и тихонько засмеялась.

– Сьюзан, мне, правда, нужно ехать. Через неделю отпуск, нужно успеть закрыть пару дел…

– Да-да, прости, конечно, – она выпрямилась и убрала руки с машины. – Удачи со всеми делами. И еще раз спасибо за сегодня!

– Конечно.

Я провожала свою приемную мать взглядом, пока она медленно шла от калитки к дому. Напоследок она обернулась и, замешкавшись перед дверью, помахала мне одной рукой, другой не глядя проворачивая ключ в замке. Я сдержанно кивнула, и, как только дверь закрылась, раздраженно опустила ручник и надавила на педаль газа. Машина обиженно рыкнула, словно испуганная кошка, которая пытается казаться больше и сильнее перед надвигающейся угрозой.

Мне надоело казаться.

ГЛАВА 8

Я провела несколько часов перед телевизором, без интереса перещелкивая каналы в надежде наткнуться хоть на что-нибудь стоящее. Но, увы, в это время показывали только глупые реалити-шоу про развязных девушек и еще менее воспитанных парней, низкопробные кулинарные программы и дурацкие пародии на судебные процессы. В какой-то момент я остановилась на выкрашенном для кадра мужчине, который с задумчивым видом гладил хрустальный шар и бурчал под нос какие-то непонятные слова. Еще секунда – и он поднял на меня свои глаза и, ткнув с экрана пальцем, сказал:

– Звоните прямо сейчас, и Вы получите уникальную возможность приобрести…

– Один из перстней с моего указательного пальца! – сказала я вслух и поднялась с дивана.

До приезда Джейка оставалось каких-то полчаса – выходя с работы, он позвонил мне и спросил, нужно ли нам что-то к ужину. Я предложила ему включить фантазию и придумать, с чем можно было бы сочетать запеченную в духовке утку. Он любил готовить, поэтому мы часто соревновались друг с другом в кулинарном мастерстве. И, скорее всего, он нашел ответ на мой вопрос еще до того, как положил трубку.

Я лениво зашагала в прихожую, попутно думая, включать ли свет. Мою яркую сумку было видно и в полумраке: она все еще стояла нетронутой на тумбочке, куда я бросила ее прежде чем снять надоевшие за день каблуки.

В большинстве случаев спешка ни к чему хорошему не приводит, в особенности, когда выполнить обещание хочется поскорее. Но ведь слово нужно держать.

Но обещания ведь нужно исполнять? Была ли история Марвина исключением?

Я потянула тетрадь за обложку и выругалась, как только из нее посыпались листы. Все-таки пришлось включать свет: в темноте их было не собрать. Я почувствовала слабый укол совести: еще не начав читать, я умудрилась так неаккуратно поступить с его жизнью. Он же вкладывал в тетрадь свою душу. Опять же – если она у него была…

Для пущего погружения в события я выключила телевизор. Настала пора копаться в чужом грязном белье.

***

Понятия не имею, что именно побудило меня проникнуться доверием к дешевому клею из ларька. Тем более что им я собирался закрепить одну из самых важных частей этой невзрачной тетради. Я всерьез возлагал на него большие надежды! Другого у меня не было, а возможности обзавестись хорошим клеем впоследствии я так и не нашел.

Я смог их прилепить! Пусть и не с первого раза. Но, сдается мне, страницы все равно выпадут. Это вопрос времени. Поэтому я заведомо их пронумеровал – чтобы ты знала, в какой последовательности читать.

Пожалуйста, не начинай с них! Сперва ты должна кое-что обо мне узнать. Вернее, узнать меня: от мальчишки, которого ты запомнила, мало что осталось. Я надеюсь, ты меня поймешь. Я прекрасно знаю, это – тоже вопрос времени…

Время, пожалуй, единственный путешественник, которому не повезло с маршрутом. Оно всегда идет вперед, не прерываясь, не задерживаясь, никогда не оглядываясь назад. Оно оставляет за спиной разрушающиеся здания, вымирающие цивилизации, искажающиеся человеческие судьбы. Оно всегда одиноко, оттого и настолько неумолимо – все его спутники рано или поздно покидают его.

Знаешь, время из-за своего гнева и бессилия способно разрушить почти все! И сейчас я имею в виду совсем не свойства чудесного клея за четвертак. Надеюсь, та связь, которая когда-то давно была между нами, времени неподвластна.

Я успел прочитать прилично книг в тюрьме, и теперь с уверенностью могу сказать, что ясно понимаю суть предисловий. Они всегда разные: кто-то рассказывает читателям о своем произведении, кто-то выражает благодарность близким и друзьям, кто-то делится планами на будущее и новыми творческими замыслами… Однако есть между ними нечто общее: в предисловии все писатели с читателями разговаривают.

Но я-то не писатель. И, пожалуй, это третий раз в жизни, когда мне нечего тебе сказать. Помнишь случай, когда ты застала нас с Коллином в своей комнате? Мы тогда еще выпотрошили ящик с твоим нижним бельем и сделали из него несколько пиратских флагов? Никогда не забуду, сколько новых слов я тогда узнал! Или взять тот день, когда ты впервые обнаружила у меня наркотики…

Да, я принес тебе слишком много плохого. Ты этого не заслужила. Но у меня остается слабая надежда, что когда-нибудь ты – по чистой случайности – найдешь это и прочитаешь. По собственной воле я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь – я не дам себе снова тебя ранить. Не теперь, когда у тебя так много того, что ты можешь потерять. В отличие от меня. У меня даже времени осталось мало.

Поэтому я не буду тратить его на то, чтобы рассказать тебе о годах, проведенных за решеткой, и о том, как я ждал тебя день за днем. Я также не буду извиняться перед тобой, потому что мне не хватит этой тетради, а у тебя не хватит сил встречать на каждой странице по сотне «прости». К тому же, ты знаешь, я не особо люблю писать. Однако я все же это сделаю. Если не ради себя, то, по крайней мере, ради тех, кто после меня останется, и к кому попадет в руки мой дневник. Мне бы хотелось, чтобы они знали. Чтобы ты знала.

Я мог бы вклеить в эту тетрадь свои письма, которые ты так и не открыла – я же не стал их отправлять. Но это лишнее. Слишком много там эмоций, которые тебе совсем не нужны.

Я просто вкратце расскажу тебе о том, что со мной произошло. Пожалуй, это самое ценное, что у меня есть. Моя история. Поэтому я хочу поделиться ей с тобой.

Знай, это чистая правда. И сейчас я абсолютно серьезен. Я не готов врать тебе снова.

Еще я хочу, чтобы ты знала, как сильно я сожалею и как сильно я тебя люблю.

Прости.

Марвин

***

Я почувствовала покалывание на щеках и с силой потерла предплечья, чтобы поскорее избавиться от мурашек, внезапно пробежавших по телу. Должно быть, сквозняк…

Мне часто твердили о силе слова. Еще в школе, убеждая в том, что оно может и вылечить, и ранить. Поменять отношение к чему-то оно тоже способно. Я почти купилась.

Как ему удалось заставить меня переживать за его разбитую жизнь с первой страницы? При этом зная, что он сделал? Этот заискивающий тон, вызывающий мгновенное сочувствие, эти извинения – да какая разница мне? Разве мне должно быть дело до подлеца, давящего на жалость, и его рассуждений о том, что время все рушит? Но… Разве могла я сделать вид, что мне все равно?

С недавних пор я все меньше замечала в окружающих искренность. Мне приходилось искать ее, приманивая добротой и сочувствием, однако чаще всего я получала ее, когда кто-нибудь обрушивал на меня свое негодование и злость. И сейчас я почувствовала себя так же некомфортно, как если бы на меня накричали ни за что. Вот только виной тому была чья-то тетрадь. Пара злободневных фраз. И боль, сквозившая в каждой строчке…

Когда Джейк показался в дверном проеме, я радостно повисла у него на шее, почувствовав себя пушистым лающим комком, который целый день ждал возвращения хозяина домой. Он присел, чтобы поставить сумки на пол, и ласково обнял меня. Вот теперь я была в безопасности.

– Чем занималась? – беззаботно спросил он меня, направляясь на кухню.

– Была у Сьюзан. Мы ездили в ее старый дом…

Приподнятое настроение Джейка тут же сменилось серьезностью, и он перестал выкладывать содержимое пакетов на барную стойку.

– Туда, где…

– Да, – вздохнула я и села напротив него.

– Зачем?

– Сьюзан, – я вдруг осеклась, понимая, что не хочу рассказывать ему про дневник Марвина. – Она попросила меня помочь ей. Проверить, в нормальном ли состоянии дом… Она хочет его продавать.

– И правильно, – Джейк нахмурил брови и отвернулся, ставя на полку вытянутую банку с чипсами. – От прошлого необходимо избавляться.

Хорошо, что он не видел моего лица.

Да, он абсолютно прав, но… Как? Что, если прошлое, не спрашивая разрешения, без предупреждения врывается к тебе в жизнь, когда ты меньше всего этого ожидаешь?

Я обошла стойку и уткнулась носом ему в спину. Он рассмеялся.

– Ты что?

– Не знаю. Настроения нет.

– Сейчас появится!

Из пакета показались две упаковки лесных ягод.

– Будем готовить соус к твоей утке!

Короткий нежный поцелуй – пожалуй, единственное, что понравилось мне в этом дне.

ГЛАВА 9

Четверг, 29 августа 2019 года

Точно не скажу, в какой именно момент я перестала следить за ходом времени. Это, безусловно, было положительным знаком и свидетельствовало о том, что мне не приходилось скучать. И все же, когда я оглядывалась назад – не то чтобы специально, а просто, неожиданно для себя самой я обнаруживала за спиной целые дни, недели и даже месяцы, которые можно было смело назвать прошлым несмотря на то, что наполнявшие их события вроде бы произошли совсем недавно.

Жизнь неслась вперед, разогнавшись до пугающей скорости, и мне нравились ее внезапные виражи. Даже крутые. Казалось, что в новой плоскости, под другим углом обязательно откроется что-то интересное и вдохновляющее, какими бы сложностями это ни сопровождалось. Вот только незаметно для меня ее стремительный непредсказуемый полет приобрел осязаемую траекторию: работа – дом – работа – дом.… Знакомая мертвая петля лишь изредка дарила острые ощущения, когда ты зависал вверх тормашками, и от однообразных поворотов начинала кружиться голова. У меня язык не поворачивался назвать свою жизнь рутиной – для меня это слово было чересчур мрачным и холодным – но, судя по всему, именно такой она и стала. Встречи с друзьями уже больше походили на редко повторяющиеся праздники, и промежутки между ними беспрестанно росли. Даже соц. сети не помогали справиться с тоской по былым временам, когда мы беззаботно собирались вместе и тратили пару-тройку часов на обычный разговор глаза в глаза… Стало мало общения, мало новых мест, мало стоящих событий… Чего-то постоянно не хватало, но задумываться об этом постоянно не хватало времени.

Вечера проходили более спокойно, во многом благодаря тому, что мы с Джейком оставались дома, чего нельзя было сказать о выходных: за неделю скапливался внушительный ворох дел, силы на которые приходилось находить по субботам и воскресеньям вопреки полному отсутствию желания. И все же мы были довольны – каждый по-своему. Наверное, потому что успели узнать друг друга раньше, чем все так закрутилось. Точнее, потому что комфорт между нами стал одной из самых укоренившихся в нас привычек.

К счастью, как только складывалось ощущение, что все идет по накатанной, установившийся распорядок ломался как зигзаг, и в его острых углах поджидали навязчивые страхи, которые заставляли посмотреть на жизнь по-новому. Именно тогда наступала пора снова обернуться назад и, наконец, понять, что некоторые вещи остались там безвозвратно, а другие уже наполовину увязли в неестественно липкой топи однообразия и усталости. При этом то, что казалось крепким и слаженным, распадалось сродни невесомому карточному домику.

Иногда несочетаемые события странным образом умещались в один день, и тогда его можно было по праву назвать неудачным за малоприятную новую действительность. Минувший вторник был как раз таким. Чем больше я об этом думала, тем тяжелее становилось на душе.

Марвин – Сьюзан.

Скотт – Джейк.

Все эти годы я не могла решить простое уравнение, и, смирившись, отложила его в долгий ящик в надежде, что оно мне не пригодится. Возможно, мне не хватало новой переменной, но с ее появлением все только усугубилось. В жизни, в отличие от математики, перемена мест слагаемых влекла за собой последствия и кардинально меняла решение. Сомнительная роскошь, соблазняться на которую, вроде, не было никаких причин…

Была ли я честна с собой?

Пожалуй, я была последним человеком на Земле, с которым мне приходилось считаться. Еще с детства я ставила интересы окружающих выше своих собственных, и отчасти мне это даже нравилось. Иначе зачем бы я столько раз помогала другим? Ответ был довольно прост: я могла. А вот чего я не смогла бы – спокойно жить, зная, что оставила человека на произвол судьбы. Но, к сожалению, по отношению к себе это не работало. Даже когда внутренний голос говорил, что пора сделать соответствующие выводы, я отшучивалась от здравого смысла, предпочитая полностью отдаться в руки госпоже случайности, которая столько раз выручала меня. Она была в тесной дружбе с судьбой, у которой было нетривиальное чувство юмора, так что я не стремилась нажить себе врагов. Мои желания не всегда сбывались, и это было нормально. Однако порой диалог с самой собой продолжался до бесконечности, и я старалась переубедить себя, что все еще делаю правильный выбор. Мне просто нужно было отключиться от всего и затеять разговор с кем-то другим. Но что, если бы я услышала правду, которую сама отрицала?

Из всех моих знакомых лишь один не стал бы давать никакой оценки происходящему. Он просто не смог бы. Думаю, это и подтолкнуло меня взяться за рассказ Марвина снова. У нас обоих были проблемы, но, надо признать, у него их было гораздо больше, чем у меня.

Я пошла в комнату и достала дневник из «тайника» – им служил керамический цветочный горшок, который пока что пустовал. Он предназначался для апельсинового дерева, которое я забрала из дома Маккарти при переезде. Кто ожидал, что маленькая косточка, зарытая мной в землю двадцать лет назад, прорастет? Когда на поверхности показался первый маленький побег, мы и не думали, что он выживет, однако теперь деревце было практически с меня ростом и могло похвастаться крупными, лоснящимися от эфирного масла листьями. Темно-изумрудной была и поверхность сосуда, расчерченная по кругу тонкими золотыми полосами. Внутри, на самом дне, прикрытые несколькими пакетами, лежали кучно исписанные страницы в таком же зеленом переплете…

Почему я не поставила тетрадь на полку? Я не хотела, чтобы она была на виду. История Марвина отныне являлась нашей с Сьюзан тайной, и пока я была не готова ей делиться.

Вернувшись на кухню, я оперлась на край столешницы справа от плиты, забыв о продуктах, которые вскоре в сочетании друг с другом должны были стать булькающим на сковороде ризотто. День был сложный, и характерный звук пробки, выскальзывающей из горлышка бутылки, сделал его чуточку лучше. Белое вино наполовину заполнило мою керамическую кружку, и я сняла пробу перед тем, как принялась читать. Терпкий вкус на языке был похож на терзающее меня любопытство.

Давай, Марвин Шерфилд, что ты приготовил для меня сегодня?

***

Когда я проходил по узкому коридору, я мысленно прощался даже с грязью, неопрятным слоем покрывавшей пол. За столько лет я ни разу не видел его чистым, без привычных липких следов от пролитого кофе по соседству с комьями земли из ботинок. Благодаря слабым пятнам света от потолочных ламп поверхность напоминала шкуру плешивой собаки, к которой прилепилась горстка тощих прозрачных клещей. Они были неподвижны и лишь изредка мигали, когда были проблемы с напряжением.

Я думал о том, сколько времени провел за решеткой, в том числе, в этих стенах. Если взять за точку отсчета мой перевод сюда, то я снова достиг возраста, при котором дядюшка Рейган разрешает безнаказанно употреблять алкоголь. Если считать с самого начала, в голове возникают пугающие цифры.

Перед глазами мелькали обрывки далеких воспоминаний: вот полиция приезжает ко мне домой, и на радость соседям меня подводят в наручниках к машине с мигалками. Мне еще не раз сводили руки за спиной, но ощущение, когда холодный метал впервые сдавливает запястья, все равно ни с чем не сравнится. Тогда я не сопротивлялся – голова была забита совсем другим. Вернее, я старательно концентрировался на том, чтобы выкинуть из нее все мысли.

Я помню суд, на котором ты отвечала невпопад и постоянно плакала, так ни разу и не посмотрев в мою сторону.

Помню, как меня выворачивало, когда я решил выбросить накопленные таблетки. Как очнулся на койке и думал, что помер – настолько плохо было.

Как мысли, внушенные менторами, помогли покончить с дружками, которые тащили меня на дно. Как я стал жадно рваться до знаний, когда мне разрешили. До жизни, которую чуть не потерял. Какую-никакую, мою жизнь.

С тех пор я повидал множество разных людей. Миллионы слов были сказаны. Десятки к ним прислушались, как когда-то – я. Принять чью-то помощь не зазорно, если не можешь справиться сам. Особенно если это подталкивает тебя к тому, чтобы разобраться в себе.

Я сумел с собой договориться. Это было одной из самых полезных перемен, которые произошли со мной в тюрьме. Но теперь все, что этому способствовало – и дни в одиночке за сломанные кости и бунты (было пару раз), и годы занятий и коллективной терапии, работа, квалификация, единомышленники, общее дело – все это отошло на второй план.

Уже через час меня здесь не будет.

Я шел вперед в сопровождении своих старых «приятелей» – тюремщиков, и думал, что, возможно, буду по ним скучать. Коридор был своеобразной финишной прямой. В гонках улиток, где время ползет медленно, оставляя за собой нелицеприятный липкий след сожаления. Он будет заметен еще некоторое время, но это можно пережить.

Мое прошлое всегда будет частью меня. И я всегда буду частью того ужасного прошлого, которое сам себе сотворил. Мое сожаление – похвально, но и ломаного гроша не стоит.

Впереди за металлической стойкой меня ждали еще двое. Молодчик нахального вида был одет в форму, которая была ему размера на два велика: рубашка на его узких плечах болталась как мешковина на пугале. Однако придираться было глупо, поскольку в наших краях наличие полного комплекта обмундирования уже было само по себе чудом. По крайней мере, обувь у всех точно была своя. Первое время я этому искренне радовался, потому что, если выбирать, чем получать по голове – кроссовкой или берцем – я отдавал предпочтение первому.

Рядом с ним стоял среднего роста старик, где-то на голову ниже меня, с засаленными темно-серыми волосами. Фуражка была ему явно мала и смотрелась комично: за мое недолгое присутствие он успел поправить ее уже три раза, но она все равно норовила сбежать с его головы. Я постарался сдержать улыбку и потупился в пол, однако пожилой мужчина уловил мое настроение и доброжелательно проговорил:

– Добрый день, Марвин! Снимаю перед Вами шляпу! – и положил фуражку на стойку. По его протяжному вздоху стало понятно, какое облегчение это ему принесло. – Не многим удается дождаться этого заветного дня.

– Тоже мне достижение, – усмехнулся я, бросив взгляд на миниатюрный головной убор, и поднял глаза на тюремщика. Его лоб пересекала глубокая красная полоса.

– Не скажите! – он потер вмятину на коже и нахмурился. – Верится?

– С трудом.

– Не слышу энтузиазма в голосе, – ухмыльнулся молодчик и обратился к сопровождающим. – Чего, хотите его отпускать?

– По мне так я бы оставил его на пожизненное, – прорычал Джефферсон, и я удивленно обернулся через плечо. От моего взгляда он втянул шею и, злобно закусив губу, отвел взгляд в сторону. Мне он никогда не импонировал – его хотелось пожалеть. Впрочем, о себе он был весьма высокого мнения. Возможно, в этом была как-то виновата его звучная фамилия.

– Мне тоже будет его не хватать, – Полсон улыбнулся и легонько похлопал меня по плечу. – Нормальный парень. Среди прочих.

Спасибо, Чак! Лучшая похвала, которую я слышал в своей жизни! Но, если честно, я бы тоже скучал по нему. Он тоже был «нормальным, среди прочих», и даже чуточку лучше, одним из всего двух служивых, к которым за все годы заключения у меня появилось уважение. Остальные, по сути, были такими же отбросами, как и мы. И жестокость, творившаяся здесь, была обоюдной.

– Но мы же не пойдем против закона, верно? – коротко усмехнулся седовласый тюремщик и тем самым выдернул меня из размышлений. Затем он открыл появившуюся из ниоткуда коробку и достал оттуда аккуратно сложенные вещи. – Пора возвращаться, Марвин! Вы можете переодеться там.

Он указал на дверь справа. Я кивнул головой и принял из его рук чистую одежду, но, как только сделал шаг, Джефферсон обошел меня и встал у входа.

– Там есть ценные вещи? – надменно спросил он и презрительно мне улыбнулся. Зуб он так и не вставил, бедолага.

– Брось, ты правда думаешь, что он выкинет какой-то номер? Серьезно?

Молодчик бил не в бровь, а в глаз, и мы молча уставились на мужчину. За секунду лицо Ларри сменило целую гамму чувств, и, если бы он мог провалиться на месте, он бы это сделал. Однако под ногами был твердый бетонный пол.

– Я буду у входа. На всякий.

– Конечно-конечно, – я хотел было дернуться в его сторону, припугнув напоследок – еще одна мелочь, которой бы мне недоставало.

После того, как он с прихвостнями, надравшись, избил меня от скуки, и я пролежал несколько дней на обезболивающих, отношения у нас не заладились. Я старался быть пацифистом, но не с ним, видя, как он калечит ребят. В следующий раз он был один, и я ответил. Он запомнил. Поэтому я каждый раз упивался страхом в его глазах, бегавших по бокам кривой переносицы, которую я раздробил.

Я подумал, что не стоит портить момент, и неторопливо повернул ручку двери.

Коморка была крохотной, заваленной до потолка грудой картонных коробок. Скорее всего, в них были такие же вещи, как дали мне. Я покружился на месте и, не найдя ничего более подходящего, положил одежду на верхушку одной из картонных башен. Было прохладно, а вкупе с зеленоватым освещением место напоминало жутковатую лабораторию сумасшедшего доктора, ставившего опыты на заключенных. А что? Кто знает, куда девались парни, отмотав срок? Вместо коробок – склянки с бальзамированными головами. И я такой посреди всего этого, триумфально отсвечивающий бледной задницей в полумраке. В ней все еще играло детство.

Я с удовольствием надел простые черные брюки. Мягкий, приятный материал прилегал к коже чуть плотнее, чем нужно – да и я уже не был щуплым подростком. Зато клетчатая рубашка села как влитая. А когда на ногах снова оказались мои любимые кеды, я на секунду закрыл глаза и расслабленно запрокинул голову назад, чтобы насладиться ощущениями. Потом, сложив тюремную форму в стопку, я вышел из раздевалки.

Четверо тюремщиков стояли все там же и обратили на меня внимание, лишь когда я громко закрыл за собой дверь.

– Ты че лыбишься? – спросил дохляк, оторвавшись от списка моих личных вещей. Обычно так вглядываются в учебник по астрофизике далекие от науки люди. В моем же случае, наоборот, сложного ничего не было: пара тряпок, банковская карта, документы…

– Я счастлив, – ответил я коротко.

– Неужели? – человек-фуражка поднял на меня глаза.

Я внезапно заметил, сколько озорства и жизни в них было. Меня пронзило странное чувство: на секунду мне показалось, что передо мной мой ровесник, а не изнуренный жизнью старик, который, сгорбившись, перебирает пальцами какую-то цепочку.

– Кстати, Вы кое-что забыли, – он вытянул руку и кивнул головой: на его ладони лежали старые карманные часы.

Я присмотрелся:

– Не мое.

– Придурок, они были среди твоего барахла, – протараторил его напарник, тыча кривым пальцем в планшет с бумагами, в которых ставил галочки. – Слепой? Часы твои, и будь добр забрать их с собой!

Мне никто не смел указывать. Я был крайне не толерантен к людям, которые позволяли себе общаться со мной в таком тоне.

– Падла, ты попутал? Засунь эти часы себе…

– Как ты меня назвал? – соплежуй напротив стал сопеть, как мопс, которого наконец-то выпустили на улицу поссать.

– Терпила. Шланг. Утырок… – я холодно оскалился, выговаривая каждое слово с особым удовольствием.

– Завали…

– Тише, Дэниел… Будете спорить, мистер Шерфилд? – спокойно проговорил старик, и я перевел взгляд на него.

– Я еще раз Вам повторяю: это мне никогда не принадлежало, – я заметно повысил голос и почувствовал, как Джефферсон дернулся у меня за спиной, однако пожилой мужчина покачал ему головой. – Оставьте их себе. На крайняк, Вы всегда можете их сбагрить кому-то…

Он снисходительно улыбнулся и склонил голову на бок:

– Нет, не могу. Мне не позволяет служебное положение, – и он положил их на стойку передо мной.

Не знаю, почему я колебался. С одной стороны, мне не хотелось брать вещь, которая мне не принадлежала – в этом я был абсолютно уверен, несмотря на попытки охранников меня разубедить. С другой стороны, вещь эта была полезная и, возможно, не такая уж и дешевая.

Я потянул за цепочку, и часы мигом оказались у меня в руке. Я засунул их в карман.

– С этого дня время понесется невообразимо быстро, мистер Шерфилд, – сказал старик и подмигнул мне. – Следите за ним. Тратьте разумно.

– Э-э-э… Ладно, – я не знал, что ответить, и взгляд сам упал на вышитую на его форме фамилию. – Спасибо, Г. Блайд. Вы очень любезны.

На прощание я крепко пожал руку Чаку и, кивнув всем остальным, направился к выходу, но внезапно мне захотелось обернуться. Я посмотрел на старика и увидел, как он мне улыбнулся, и, сощурив глаза, прошептал что-то. Но я не умею читать по губам.

Ворота скрипнули, и я медленно проследовал к старой, местами ржавой, тачке. Как она вообще ездила? Уровень сервиса: боги. К счастью, до ближайшей автобусной остановки было недалеко.

Я устроился на продавленном сидении рядом с водилой и положил руку на свой рюкзак. Документы, выданная мне сумма денег – мизерная, естественно, настолько, что мне не хотелось ее пересчитывать – но на билет и по мелочи хватило бы. Толстенная тетрадь, оставшаяся с учебы, пара личных вещей… И все, пусто.

И пустота была не только в рюкзаке.

Я резко осознал, что теперь у меня появился шанс вернуться к нормальной жизни, вернее, попытаться построить ее. Передо мной простиралась неизвестность, в то время как позади меня, за закрывшимися воротами, был привычный, можно сказать, близкий мир, в котором я прекрасно ориентировался. Он был прямолинейным. Взаимным. Жестоким, но без лишней шелухи. Там можно было отвечать болью на боль, потом и кровью зарабатывать себе авторитет. Помимо этого, тюрьма учила самообладанию и выдержке, объясняла, что далеко не все споры можно решить с помощью кулаков – важно что, как и кому ты говоришь. Это помогло мне понять: чувства, идущие в разрез с разумом, лишь вредят. Досадно, что это дошло до меня не сразу и лишь по другую сторону стены. Но галочку в дипломе можно было поставить.

Вписался бы выпускник такой школы жизни в совершенно другую, пусть и отдаленно знакомую обстановку? Пришелся бы я кстати? Спорный вопрос.

В любом случае, я умел подстраиваться под меняющиеся обстоятельства, да и вообще… Благодаря родителям мне не нужно было напрягаться – мне было, куда вернуться, плюс я мог еще о-очень долго не работать, но… Я так не привык. Было бы стыдно «сидеть у них на шее». Не знаю, как это по-другому назвать, ведь их уже давно нет …

Я закатал рукава и посмотрел на свои руки: вспухшие вены многочисленными ветвями расходились от запястья к локтю, на одной практически в точности повторяя нарисованные на коже узоры. Двадцати девяти лет вполне достаточно, чтобы покрыть все свое тело татуировками, однако я решил сделать всего одну. На левом предплечье начинался изогнутый ствол, а плечо и часть груди занимали густые переплетенные ветви старого дерева. Они тянулись к сердцу, словно там находился источник света. На самом деле, дереву никогда не суждено было обзавестись листьями, и кривым оно было, скорее, от ветра и отсутствия тепла. Грустно – никогда не познать весны.

Зато оно не сломалось и не упало. Оно прочно вцепилось в землю корнями. Я также впивался пальцами в жизнь. Терпел, упорно трудился и ждал, когда это закончится. Ведь, даже когда пасмурно, солнце продолжает светить. И в один прекрасный день облака рассеиваются, и над головой простирается ясное небо.

Мое более-менее примерное поведение сыграло мне хорошую службу, и Тот-Самый-День наступил на несколько лет раньше. Всего пара лет, в сравнении с пройденными, практически ничего не значила, а, с другой стороны, значила очень многое. Новый этап начинался сейчас, и я точно знал, что необходимо сделать в первую очередь.

В городке, под названием которого во второй половине дня затормозил мой автобус, я столкнулся с забавной сложностью – найти место, где можно снять деньги. Прохожие толком не могли дать ответ на вопрос, где находится ближайший банкомат, и только один пожилой господин, с презрением посмотревший на мою руку, подсказал мне направление, в котором двигаться. То, что это находилось в противоположной части города, меня совершенно не волновало. Я мог идти, куда глаза глядят, сколько хочу, как хочу… Вернувшаяся ко мне свобода, однако, не опьяняла меня. Она… смущала. Смущали люди вокруг – они были другими. Хотя, надо признаться, многие лица были мне знакомы, но мы проходили мимо друг друга и не показывали виду, что встречались где-то раньше. Судя по всему, некоторые не видели смысла скитаться по стране и оседали тут.

По дороге я зашел в закусочную. Их внешний вид, вопреки изменениям, произошедшим в обществе, остался прежним. Я давно не ел приличных гамбургеров, и, когда симпатичная официантка принесла мне тарелку, где вдобавок еще лежала картошка фри и луковые кольца, я чуть не прослезился. Надо ли говорить, что они стоили каждого потраченного на них цента?

Я смотрел на посетителей. Они были самых разных возрастов, в основном, лет двадцати. Кто-то носил мешковатые балахоны, кто-то, наоборот, старался подчеркнуть фигуру обтягивающими тряпками. Те, кто приходил в одиночестве, сидели, копались в своих телефонах с большими экранами и слушали музыку. Неплохой способ отгородиться от всего мира и сделать вид, что тебе неважно происходящее. В больших компаниях было шумно: все много смеялись и громко разговаривали. Я улыбнулся и вспомнил, как часто ты приводила домой подруг: после того, как мы затевали очередную пакость и осуществляли ее, ты брала в руки шабру и гонялась за нами по дому, сначала в бешенстве, потом просто в шутку… Золотые времена.

Когда я вышел на улицу, уже стемнело. Необычное чувство. Стрелка часов перевалила за десять, а я все брел в надежде снять деньги в обещанном мне банкомате. У меня уже успела закрасться мысль, что дедок обманул меня, но вскоре я заметил небольшую очередь перед светящимся квадратным экраном. На радостях я ускорил шаг и чуть не сбил с ног проходившую мимо пожилую женщину, которая старательно засовывала только что полученную сумму в свою маленькую ярко-оранжевую сумку. Она, не отрывая взгляда от молнии, буркнула возмущенное: «Ой!» – и я поспешно извинился.

Когда новенькие шелестящие купюры оказались у меня в кармане, я, довольный собой, отправился обратно, по пути заскочив в один из салонов связи. Телефон был нужен мне как воздух, ведь я собирался сделать один очень важный звонок, не откладывая на завтра. Однако для начала было бы неплохо найти, где переночевать. Я вспомнил, как около получаса назад проходил мимо какого-то хостела, и, раз он был недалеко, я счел его неплохим вариантом.

Я уже был рядом с ним, когда подскочил от громкого, режущего слух треска, похожего на скрежет пилы по металлу. Сердце от испуга забилось чаще, и я машинально рванул вперед по улице, убегая прочь. Однако звук не утихал и, казалось, следовал за мной. Я не сразу осознал, что он доносится из моего кармана. Я нехотя отпустил одну руку от уха и нащупал в брюках часы. Не маловат ли источник шума для такой трели?

У меня не с первого раза получилось открыть эту древность, и, пока я пытался, я не скупился на проклятия, сквернословя с таким чувством, что на меня стали оборачиваться прохожие. Я схватился за колечко, но оно не двигалось, и тогда я попробовал вытянуть заводную головку. Это снова получилось лишь со второй попытки – она поддавалась с трудом и не без усилий. Я нервно прокрутил полный оборот, и часы наконец-то замолчали.

Похоже, прежний владелец обладал прекрасным чувством юмора, раз заводил будильник на такое время. Зато теперь я знал, что, даже если я очень сильно устану, эта штука сможет поднять меня с кровати и в придачу обеспечит головную боль на целый день.

Голова и вправду разболелась, еще когда я тащил подошвы ко входу в хостел. Я, не скрывая радости, повернул засаленную дверную ручку под небольшим деревянным козырьком. Первый день на свободе подходил к концу.

***

Я еще раз убедилась, что нигде в квартире, кроме коридора, не горит свет, и, поправив ремень сумки, обмотала вокруг шеи сложенный треугольником платок. Жаркое солнце ближе к вечеру теряло бдительность, и температура воздуха заметно падала, вынуждая надевать на себя дополнительные слои одежды. А когда небо окончательно темнело, прохладный ветер любезно напоминал о своем существовании. Наученная горьким опытом, я знала – лучше иметь при себе что-нибудь теплое, если, конечно, в планы не входит простудиться.

Было почти девять, когда я получила от Джейка сообщение, что он выезжает. На готовку почти не осталось времени, и я решила, что будет лучше состряпать ужин на скорую руку, поэтому направилась в ближайший супермаркет. Тележку брать не хотелось, поэтому я ограничилась легкой металлической корзиной, поместив ее на сгибе локтя.

Напрямую пройти в рыбный отдел не получилось – путь преграждали ряды уставших под конец дня людей, переминавшихся с ноги на ногу в длинных очередях. К лучшему, ведь, пока я их обходила, я успела прихватить с собой по кочану красной и белой капусты, чтобы быстро нашинковать салат коул, а также хрустящие ржаные хлебцы.

К моей удаче, заработала еще одна касса, и я прошмыгнула к ней среди первых счастливчиков, что сэкономило мне лишних пятнадцать минут.

Прилетев домой, я скинула ботинки и, не раздеваясь, прошла на кухню. Несколько минут – и купленные мидии полетели в кипящую воду.

Когда я услышала дверной звонок, два больших блюда уже были украшены сочными холмиками салата. Я включила чайник и направилась открывать дверь.

Джейк весело мне улыбнулся и, поцеловав в щеку, промычал:

– М-м-м, как вкусно пахнет! Мне даже стало обидно, что я уже поел.

– У тебя снова была встреча? – расстроенно спросила я, поправив на вешалке его куртку. Напрасно торопилась…

– Нет, мы с коллегами решили посидеть после работы.

– С Питом и Робом?

Джейк нагнулся, развязывая шнурки, но мне показалось, он специально.

– Нет, другие. Ты их не знаешь.

– Ладно… Новые знакомства – всегда хорошо, – я постаралась улыбнуться.

Он никогда не скрывал от меня, с кем общается на работе. Более того, я даже знала лично нескольких его приятелей – пару раз мы ходили с ними в бар. Конечно, в крупной компании ты мог хоть каждый день встречать новые лица, особенно когда проекты предполагали взаимодействие с другими департаментами, и такое общение приносило, помимо бесценного опыта, интересные встречи. Офисная жизнь могла быть не менее насыщенной, чем обычная, особенно когда вокруг было много единомышленников. За это я и любила свою работу: порой удивляло, насколько разносторонними и талантливыми людьми были мои коллеги. Играть со скоростью на снежных склонах гор, в перегонки с удачей – на ровном асфальте, заставляя стрелку спидометра низко кланяться твоим умениям? Выступать на этно-фестивалях, гипнотизируя пластикой рук и погружая в совсем иной, незнакомый мир? Создавать собственными руками настоящие произведения искусства, будь то картины, украшения, одежда? Петь – так, что, при сравнении, блеск современных звезд тускнеет? Мне нравилось быть частью всего этого, видеть, как просто и легко такие удивительные люди взаимодействуют друг с другом. Как ребята разных возрастов и должностей, приходя с утра, пожимают руки в знак приветствия, как, возвращаясь из поездок, привозят угощения или готовят что-то сами – просто чтобы порадовать… Такие теплые дружеские отношения нам удавалось поддерживать и вне работы, но порой хотелось чаще выбираться куда-то вместе: я могла по пальцам пересчитать количество раз, когда нам это удавалось. Если у Джейка это получалось, я должна была только радоваться за него. Но… Я все равно не поняла, почему он не предупредил меня, как обычно.

– Хотя бы посидишь со мной? – спросила я, когда он выпрямился.

– Прости, мне надо еще поработать, я пойду в комнату.

Он потупился в пол и попытался обойти меня, и я сделала шаг в сторону, чтобы его пропустить.

– Как день прошел? – бросила я ему вслед, но Джейк никак не отреагировал и, уткнувшись в телефон, быстро прошел по коридору, печатая что-то пальцами. Я посмотрела ему вслед, не зная куда себя деть.

Настроение испортилось настолько, что пропал аппетит, и я с досадой убрала все в холодильник. На кухне было невыносимо тихо. Пришлось заполнить пустоту вечером наедине с планшетом. Я набрала в строке поиска имя одного блогера, которого смотрела время от времени. Он снимал прохождения разных видеоигр, которые, пусть и были мне интересны, размещались далеко не на первом месте в списке моих увлечений. Хотя иногда было приятно окунуться в вымышленный мир, где от твоего решения зависело развитие всего сюжета: ты определял ход событий и мог либо гордиться своим выбором, либо сожалеть о нем. Почти как в реальности, где, к сожалению, твоих действий порой было мало.

Я провела около часа, наблюдая за тем, как в не столь далеком будущем начнется противостояние людей и машин. Вот только последние не будут стремиться истребить человечество – скорее, наоборот…

Интересная мысль, еще раз указывающая на то, что мы постепенно теряем способность чувствовать, что даже андроиды способны испытывать живые эмоции – в отличие от бьющихся, но черствых сердец. Кто знает, может, впереди нас и вправду ждала такая жизнь. Где роботы гораздо человечнее людей. Где у механизмов есть душа…

ГЛАВА 10

Пятница, 30 августа 2019 года

Сегодня, вопреки здравому смыслу, я жалела, что рабочий день пролетел слишком быстро. И единственной причиной, по которой я так думала, было пасмурное небо за окном. Еще с самого утра зарядил дождь, вернее, сильный ливень, который, за исключением небольших пятиминутных перерывов, не прекращался до сих пор. По «счастливой» случайности именно сегодня Джейк решил подвезти меня до работы, и я, не подозревая о том, что небеса в скором времени разразятся обильными слезами, не взяла с собой зонт. По той же «счастливой» случайности, запасного в офисе не оказалось.

Когда я вышла из здания, меня встретило большое количество плащей, в основном, черных. Сливающаяся воедино темная масса с редкими, раздражающими вкраплениями цветастых курток лениво колыхалась в пределах невидимых границ, навязанных спасительным металлическим козырьком, в который плавно переходила входная группа. Люди нервно переступали с ноги на ногу, вытягивая шеи и выглядывая из-за чужих спин, чтобы с досадой убедиться – дождь не кончился. Те, кому это обстоятельство не сильно портило настроение, собирались кучкой и весело обсуждали между собой итоги дня, неспешно коротая и без того медленно тянувшееся время.

Протолкнувшись к краю, я глубоко вздохнула и, еще раз взвесив все «за» и «против», ступила на мокрую брусчатку. Таких отчаянных, как я, было немного, и все же я была не одинока. Каждый из нас пытался укрыться от воды как мог: в ход шли синие папки-уголки, кожаные кейсы, шейные платки… У меня же был обычный потрепанный пакет для покупок, который я всегда носила в сумочке на всякий случай. В первые несколько секунд он вселил в меня уверенность, что я смогу добраться до остановки с минимальными потерями, однако влага упорно захватывала мою сухую одежду, сантиметр за сантиметром, приклеиваясь к коже липкой прохладной тканью. Куртка, которая до первой стирки неплохо отталкивала любую стремящуюся пропитать ее жидкость, уже изрядно намокла на рукавах и спине, а васильковый цвет льняных брюк внизу поменял оттенок на иссиня-черный. Вместе с тем, вопреки сырости и внезапно налетающим порывам ветра, было комфортно. Температура воздуха была незаметной, а, значит, не приходилось задумываться, свежо на улице или душно. Раз так, не стоило бояться, что мне придется пить жаропонижающие средства после короткой прогулки.

Наконец, я опустила руки, поддавшись уговорам затекших мышц и несколько раз встряхнула пакет, не сбавляя шага. По лицу моментально зарядили крупные капли, и одна даже угодила мне в глаз. Проморгавшись, я с недовольным видом посмотрела на рыхлое серое небо… Ни единого намека на то, как скоро это закончится. Неужели завтра нас ожидало такое же странное, тоскливое, блеклое утро?

В то же время этот вопрос был чуть ли не последним из тех, что по-настоящему меня волновали. Чем ближе была суббота, тем незначительней становились аргументы в пользу идеи провести вечер на берегу океана. Хотелось верить, что все обойдется, но дурное предчувствие редко меня обманывало.

Похоже, на этот раз нелюбимый дождь проявлял заботу, успокаивая меня своей монотонной сосредоточенной песней. В благодарность я даже не стала прятаться от него под крышей остановки. К тому же туда втиснулось столько людей, что, казалось, у тех, кто был посередине, не получится упасть, если они подогнут ноги.

Подъехавший практически сразу автобус неуклюже затормозил у тротуара, выпуская набившихся битком пассажиров. Кого-то снесло общим потоком, и он старался просочиться обратно, вступив в неравную схватку с людьми, которые хотели поскорее зайти внутрь. Даже меня умудрились толкнуть в спину, хотя я была одной из последних. В салоне были все те же мокрые плащи, все те же хмурые лица. Я отвернулась к запотевшему окну и принялась наблюдать за полупустой улицей, вдоль которой медленно ползли машины, переливаясь в красном свете негаснущих стоп-сигналов. Плотное движение вынуждало водителей отвлекаться от дороги, но, вместо того, чтобы смотреть по сторонам, большинство погружалось в свои телефоны, по обыкновению предпочитая окружающему миру картинку на плоском экране. Иной раз мне казалось, я и сама постепенно отвыкаю получать впечатления в первозданном виде: за редким исключением (когда дело касалось совсем уж личного), мне важнее было сохранить момент в электронном виде, чтобы поделиться с кем-то или пересмотреть самой – позже, когда магия, витавшая тогда в воздухе и которую мне так и не удалось впитать сполна, не улетучится окончательно. Я не проживала эти мгновения – я создавала искусственные воспоминания сквозь призму камеры, и они нередко были испорченными с самого начала. Я винила плохое освещение, расфокусировку, людей, случайно попавших в кадр. А должна была – себя. За то, что больше не могу просто радоваться тому, что со мной происходит. Технологии и вправду затягивали нас в цифровой омут, меняя сознание, и я уже вряд ли смогла бы из него выплыть на подсдувшемся матрасе под названием «Нормальное Детство». Было даже забавно находиться где-то между: старшее поколение осуждающе качало головой, стоя на берегу, в то время как подростки лишь изредка выныривали на поверхность, гордо демонстрируя свои жабры и плавники. Мир менялся, и все старались успевать, вот только, выбирая подводную жизнь, некоторые забывали, что над головой – все такое же манящее необъятное небо.

Я слишком любила небо, чтобы променять его на дно.

ГЛАВА 11

Давно я так не радовалась звуку ключа, поворачивающегося в дверном замке.

Я скинула c плеча сумку и, оставив на коврике потемневшие от воды балетки, втиснула мокрые ступни в мягкие домашние тапочки. В них добираться до ванной было гораздо приятнее, чем босиком. Я распахнула дверь и еще раз посмотрела на дорожку из крупных капель на красном ламинате, которая образовалась за мной. Ветровку придется выжимать…

Я быстро освободилась от одежды и залезла под горячий душ. Струйки воды приятно покусывали кожу и в сочетании с ароматом виноградного мыла мгновенно стирали из памяти промозглую сырую улицу. Тело потихоньку привыкало к новой температуре, вбирая в себя влажный горячий воздух, и постепенно поддавалось дразнившей его легкой истоме. Соблазн забраться в мягкую кровать и затеряться на несколько часов в царстве грез был очень велик, однако я решительно отгоняла его от себя – для этого у меня была целая ночь, и перед предстоящим днем нужно было хорошенько отдохнуть, не размениваясь на сон урывками.

Короткий ворс прямоугольного коврика быстро промок под ногами, сохраняя на себе отпечатки моих ступней. Я потянулась к крючку и на мгновение взглянула в зеркало. Попытка улыбнуться своему усталому отражению далась с трудом.

Тепло сменилось обволакивающей прохладой шелка на чистой коже, и я, запахнув халат, вооружилась шваброй и насухо протерла пол, после чего отправилась на кухню. Электрический чайник заклокотал, захлебываясь кипящей водой, и со щелчком выпихнул из себя кнопку, уведомив меня о том, что я могу заваривать чай. Я задумчиво открыла полку и уставилась на несколько стоявших в ряд бумажных пакетиков, каждый из которых был скреплен сверху плоской золотой проволокой. Как-то раз мы с Джейком забрели в одну невзрачную китайскую лавочку и с тех пор чай покупали только там. Сегодня не хотелось отдавать предпочтение сладким фруктовым оттенкам, поэтому я задвинула ароматный Да Хун Пао подальше в шкаф и взялась за хрустящую упаковку, в которой отзывчиво зашуршали сухие скрученные листочки Шу Пуэра. Кипяток, едва впитавший в себя древесные нотки, стал заливать дно каменной раковины, вытекая из носика глиняного чайника в окружении не менее ароматного пара. Спустя минуту я снова наполнила его до краев, достала с другой полки свою любимую кружку и, проверив, не забыла ли я чего, отправилась в комнату.

Желтая керамика скрылась под прозрачным темно-красным настоем, запах которого пропитал воздух терпким густым ароматом, и я, сев по-турецки, водрузила чашку на скрещенные ноги. Меня ожидала привычная горечь на языке, но, пожалуй, это не шло ни в какое сравнение с тем, какие чувства я скоро испытаю…

Я взяла с дивана тяжелую тетрадь и усмехнулась, прочитав первую строчку.

***

Я шел по мокрому шоссе, и все, что мне оставалось, это проклинать себя за то, что я решил отправиться в путь в такую погоду. Ливень крупными каплями падал мне на макушку, и моя несчастная голова снова гудела от боли.

Широкий зеленый плащ со светобликовыми вставками на рукавах и спине совершенно не защищал от дождя, хотя на упаковке в магазине была большая надпись «непромокаемый». Впрочем, неудивительно. Я был не первым покупателем, которого одурачили в этой стране ради выгоды жадные предприниматели. Справедливости ради, надо сказать, в первые минуты товар все же сохранял обещанные качества.

Зря я бесился. От такого дождя спас бы разве что силиконовый шар, наподобие тех, в которых бегают откормленные хомяки, неистово перебирая лапками. Их судорожные быстрые движения забавляют хозяев, вот только животные из последних сил пытаются куда-то успеть, скорее всего, добраться до места, где будет достаточно кислорода. Разумнее было обзавестись такой штукой вместо пресловутого плаща: и сухо, и значительно сокращает время передвижения.

Время… Именно оно сыграло со мной злую шутку. Тогда я не понимал ровным счетом ничего, был обескуражен, сбит с толку. Реальность обманчива, пусть я давно привык с ней мириться. В чем смысл отрицать то, что уже случилось? Но… Найти разумное объяснение произошедшему я не мог.

Дело в том, что мое пробуждение стало для меня настоящим сюрпризом.

Могу сказать уверенно: давненько я так хорошо не высыпался! И голова больше не болела – недаром говорят, сон лечит. Я потянулся и покрутил ступнями: суставы привычно хрустнули, и я проделал то же самое с кистями. Открыв глаза, я различил в темноте выключатель и зажег свет. Его жалкое подобие слабым конусом повисло над моей постелью, обрекая остальную часть маленькой комнатушки на полумрак. Я взял с тумбочки часы: как и предполагалось, мой организм до сих пор следовал режиму, от которого, я надеялся, мне удастся отвыкнуть. Что ж, вставать рано еще никому не вредило.

Я несколько раз отжался, чтобы разогреться: в помещении было промозгло, несмотря на полнейшее отсутствие кондиционера. Наверное, стоило открыть гардины и впустить внутрь день… Сначала я не понял, почему вместо красной кирпичной стены увидел черную пустоту. Возможно, стекло было чем-то заклеено, потому что я был уверен, что мой номер выходит на соседнюю подворотню. Но нет, я открыл окно и высунул руку наружу. Должно быть, какая-то шутка. Я задумчиво посмотрел на циферблат. Неужели я настолько устал, что проспал до вечера? Ладно, бывает. Видимо, мое тело захотело сполна вкусить свободы…

Я отправился в ванну, которая, к счастью, оказалась свободной, и, совершив свой «утренний ритуал», подошел к раковине, над которой висело замызганное зеркало. Я присмотрелся, протер глаза и снова вгляделся в отражение. И, когда убедился, что оно в точности повторяет мои движения, встал как вкопанный. Оттуда на меня смотрел до боли знакомый человек. Но он только был похож на меня: впавшие скулы, черные круги под глазами вкупе с седыми волосами и морщинами на лице… Я не был таким. Жилистые грубые руки дотронулись до щек, и я почувствовал холодные кончики пальцев на своей коже… Не смешно… Такое чувство, что я постарел…

Я вернулся в комнату и, пошарив в карманах, достал оттуда телефон. На экране высветилась информация о непрочитанных сообщениях, и я радостно подскочил на месте. Пора.

Рюкзак был там же, где я его и оставил. Я в спешке проверил свои вещи – ничего не пропало – и спустился на ресепшен. Ворчливая дамочка подняла на меня свои мутные глаза и прокуренным голосом проскрипела: «Номеров нет!» Она так сказала и мне, когда я пришел, но я уговорил ее выделить мне маленькую угловую комнатку с «дополнительными жильцами», как она сказала. Мне было все равно, вчера я безумно хотел спать и буквально валился с ног от усталости. К тому же головная боль делала все вокруг одинаковым – был ли смысл привередничать? Отворив дверь, я первым делом увидел «соседей»: пять замечательных таракашек, сбившихся кучкой у ножки стола. Они и не думали сматываться. Если бы я был в более приподнятом состоянии, я бы поспорил, что они машут мне своими крохотными лапками в знак приветствия… Шучу.

– Я пришел сдать ключ.

– Сдать? – мадам была явно удивлена и даже удосужилась оторваться от сканворда. Решение головоломок, похоже, было для нее единственным видом умственной деятельности. – Какой номер?

– Это каморка у лестницы.

– Первый этаж?

– Второй.

Женщина смерила меня оценивающим взглядом и ухмыльнулась. Я заметил, что ей недоставало одного зуба. А, может, и не одного. Странно, мне казалось, что у акул на месте выпавшего вырастает новый.

– Что-то я Вас не помню. Имя?

– Марвин Шерфилд.

Она сняла очки и потерла переносицу. Потом, отъехав от стола, достала из-под него здоровенную помятую тетрадь. Именно туда вносились имена постояльцев, а их было много: номера никогда не пустовали. Равно как и никто в них не задерживался. Я стал редким исключением, проведя в этой дыре почти сутки.

– Марвин Шерфилд… – процитировала написанное моя нелюбезная собеседница и снова посмотрела на меня. – Позавчера Вы выглядели по-другому, – она сняла очки, снова надела их, и снова сняла. – У Вас… – она очертила в воздухе круг над головой и подперла рукой подбородок.

– Спасибо, я покрасился, – я изобразил на лице вымученную улыбку.

Сидящий в углу мужчина, полностью скрытый за газетой, над которой торчала лишь его шляпа, сдержанно рассмеялся. Хоть кто-то оценил мой сарказм. И вдруг меня словно молнией пронзило.

– Простите, что Вы сказали?

– Ваша седина… Экстравагантно! У Вас необычный взгляд на этот мир, мистер Шерфилд…

– Нет-нет… Хотя ладно, – я усмехнулся.

Должно быть, показалось.

– Сколько с меня?

Женщина покрутила в руках карандаш и вдруг вцепилась в него зубами. Какая там акула…Пиранья! Упитанная такая.

– Сорок, – сухо бросила она и, черкнув что-то в тетради, захлопнула ее.

– Сколько? – я вскрикнул.

– Вы занимали комнату двое суток. Наш хостел находится…

– Да это не комната даже!

– Мистер Шерфилд… – в ее тоне послышалась угроза.

– Как двое суток? – перебил ее я. – Вы что-то путаете.

Дамочка недовольно посмотрела на меня и, опершись на кулаки, поднялась со стула и, взяв с тумбочки за спиной небольшой настольный календарь, резко сунула его мне в лицо:

– Вы умеете считать, мистер Шерфилд?

Пока я немигающим взором изучал календарь, она вновь раскрыла свою тетрадь и ткнула пальцем в строку с моим именем:

– Двадцать первое число… Сегодня – утро двадцать третьего… У Вас остались вопросы?

– Остались! – вспылил я и бросил деньги на стойку. – Всего доброго!

Как только я оказался на улице, начался страшный ливень, и я поспешил спрятаться в круглосуточном магазинчике на местной заправке. Продавец даже не отвлекся на меня, когда я зашел внутрь. Игра была для него куда интересней, чем вероятность быть обворованным. Я прошел между высоких стеллажей к стене, на которой висели всевозможные китайские поделки. Именно там мне на глаза попался мой обожаемый плащ. Перекинув его через руку, я направился к холодильнику, когда колокольчик звякнул. Я не обратил бы внимания на посетителя, если бы поверх стеллажа не увидел знакомую черную шляпу. Я взял две банки содовой и пачку овсяного печенья и направился в сторону незнакомца. Видимо, он не хотел сталкиваться со мной лицом к лицу, поскольку, как только я повернул за стеллаж, он быстрыми шагами направился в сторону туалета. Что ж, всякое бывает – я тоже был не в восторге от санузла в хостеле. Бьюсь об заклад, здесь он был чище.

Расплатившись, я на месте же надел плащ. За время, пока я возился с упаковкой, да и с самой обновкой, шляпа так и не вернулась. Опять же, всякое бывает… Интересных бесед мне не предстояло, и я расстроенно покинул магазин. Через пять минут я уже жалел, что вдобавок не купил зонт.

К моему удивлению, мне не пришлось долго идти. Впереди, там, где начиналась черта леса, сквозь плотную стену дождя показались два тусклых серебристых луча, которые впоследствии превратились в яркие автобусные фары. Пока нас разделяло несколько метров, я по старинке быстро достал карту и, тщетно смахивая с нее воду, отыскал дорогу, которая соединяла Сейлем и Сиэтл. Я был как раз на ней.

Я сошел с обочины и встал почти в центре дороги. Автобус затормозил, и из окна показалась сначала голова водителя, потом рука и по последовавшему жесту я понял, что он был крайне недоволен. Я кивнул и подбежал к окну.

– Совсем больной? Это мой единственный рейс на сегодня, мне еще трупа не хватало!

– Простите, мистер, этот автобус идет до Сиэтла?

– Да, но мест нет.

– Это я уже слышал.

– От меня?

– Не только. Похоже, здесь это самая популярная фраза.

– Ты не местный?

– Не то чтобы.

Мужчина внимательно оглядел меня, и мне показалось, в его глазах мелькнуло сочувствие.

– Похоже, придется тебя взять. Промокнешь. Есть там места…

Меня поразила его внезапная доброта.

–Так ты едешь? – спросил водитель, свесившись ко мне через окно. На его фуражку набросился ливень, и струи воды стекли по козырьку прямо мне на лицо. Я фыркнул и потряс головой, после чего подбежал к дверям.

В салоне было тепло и сухо, но было как-то неловко садиться на нетронутые влагой сиденья. К счастью, я приметил два свободных в конце автобуса.

Я замешкался, чтобы достать деньги, но водитель хлопнул меня по локтю:

– Сядь, отогрейся лучше. Я все равно не выпущу тебя из автобуса, пока не заплатишь.

Я благодарно улыбнулся и поспешил в конец салона. Проходя, я обратил внимание на окна: по ним стекало все меньше струек, и, когда я оказался рядом со своим местом, дождь окончательно прекратился. Великолепно!

Закинув рюкзак на полку, я сел у окна и собирался вздремнуть, однако холодное стекло под виском оказалось невероятно бодрящей штукой. Меня уколол приступ горькой досады, с которым я ничего не мог поделать. Оставалось только смотреть на проносящиеся мимо деревья, черные силуэты которых смазывались от скорости на фоне светлеющего неба.

Автобус плавно шел по свободной дороге, и его мерный гул убаюкивал. Я несколько раз зевнул в надежде, что сон все-таки посетит меня, но дальше этого дело не пошло. Что-то отвлекало, и к моменту, когда я осознал, что виной тому гремящие гитарные партии, раздававшиеся из дешевых наушников моего уснувшего соседа, сон окончательно улетучился.

Мальчишке было лет семнадцать, и, когда он вошел, первым, на что я обратил внимание, была красная прядь волос. Он неуклюже дернулся, чтобы смахнуть спавшую на глаза челку, и ударился головой об полку. Девочка впереди меня громко засмеялась, вогнав паренька в краску. Можно подумать, что она сама никогда не спотыкалась на ходу или что-нибудь еще в этом роде. Тем временем он приземлился рядом, но тут же вскочил, потому что на повороте с полки упал его рюкзак. Раздался такой страшный звук, что несколько человек проснулись и стали испуганно оглядываться, не развалился ли по пути автобус, но, убедившись в своей безопасности, успокоились, снова закрыли глаза и погрузилась в мир грез. Завидовал ли я им? Возможно.

– Ты кирпичи в нем таскаешь, что ли? – я указал пальцем парню под ноги.

– Ах, нет, – тот покачал головой, и красная челка снова влезла ему в глаза, – только мешки с песком.

– А если серьезно? – этот ответ не мог не вызвать у меня улыбку.

– Детали в основном. Я ремонтирую отцовский Понтиак. Не идет вторая передача.

– Хочешь Рыцарем Дорог заделаться?

– О, да Вы в теме! – глаза паренька округлились, и он практически влез мне в лицо.

– Шутишь? Это же был настоящий хит восьмидесятых! Мальчишкой, я был фанатом!

– Обалдеть! Знаете, у меня, конечно, не KITT, но моя жар-птица тоже способна на чудеса! Мощность – двести тридцать лошадиных сил, автоматическая коробка передач TH-700R4…

– Я был фанатом истории, а не машины, – обрубил его я несколько раздраженно.

Вначале я подумал, что он станет прекрасным лекарством от скуки на остаток пути, но вот слушать заумную лекцию я точно не собирался. Ненавижу, когда меня забрасывают ничего не значащими для меня терминами.

Он замолчал, и какое-то время мы провели в тишине. В относительной тишине, потому что вокруг все еще раздавался чей-то храп.

– Так ты ездил за деталями сюда?

– Я облазил уйму сервисов, в этих краях они, конечно, тоже пытаются содрать кучу денег… Ну не мудрено, детали перестали выпускать аж в 2002 году, а число желающих приобрести их, естественно, увеличилось. Считайте, мне повезло: они отдали мне трансмиссию всего за две тысячи…

– Сколько? – если бы у меня был чай, я бы им картинно поперхнулся, как в фильмах.

– Я дешево взял, – расплылся в улыбке парень. – В основном, за них просят три с половиной…

– А, ну да, тогда определенная выгода в этом есть…

Повисло неловкое молчание, которое в этот раз нарушил он.

– Простите, я иногда слишком увлекаюсь и надоедаю этим, – словно прочитав мои мысли, произнес юноша. – Я просто очень люблю машины, да и вообще всякие механизмы, люблю в них копаться, – он сделал паузу и бросил на меня многозначительный взгляд, – так что… Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Я как посмотрю, Вы тоже не любите находиться в дороге. Вот Вы что тут делали?

Знаешь ли, я только что вышел из тюрьмы, попал туда, когда ты еще не родился, и сейчас хочу наверстать упущенное. Но пока что меня лишь обобрали в мотеле, обобрали на заправке, и, бог знает, сколько возьмут с меня за эту поездку. Может, мне забрать твою трансмиссию и перепродать ее за три пятьсот?

– Я… Путешествую.

Парень все это время с интересом изучал меня без капельки стеснения.

– Что, шестеренки высматриваешь? – я покосился на него, роясь в кармане.

– Нет. Просто…Пытаюсь понять, сколько Вам лет?

– Ах, это… Я тоже. Я тоже.

– Шутите?

– А что? Возраст имеет значение?

– Я просто не понимаю, как человек Вашего возраста может бросить все и путешествовать.

– Ну ты же смог рвануть в другой город за запчастями. В твоем-то возрасте?

– А мне нечего бросать, я птица вольная.

– Это тебе так кажется. У тебя есть семья?

– Да.

– А у меня нет, – я, сам того не заметив, громко вздохнул, а паренек испуганно выдавил из себя: «Простите!» – Вернее, есть. Но мы, скажем, очень редко видимся.

– Не ладите?

– Не то чтобы…

Я понял, что снова хочу сменить тему. Какой я непостоянный сегодня! Немного помедлив, я добавил:

– И я не старый!

Юноша робко кивнул и уставился на свои руки. Его пальцы были черными от маслянистой грязи и слегка блестели.

– Так ты механик, значит? – я отвернулся от окна и поглядел на него.

– Вообще-то я учусь. Но да, заметно? – он помахал мне испачканной ладошкой.

– Тогда будь другом, посмотри, пожалуйста, эти часы! На них какой-то ненормальный будильник, может, как-то подкрутить что-то…

– Я механик, а не часовщик, – возмутился он, но любопытство взяло верх, и он послушно подставил левую руку, в которой через секунду оказался небольшой, но увесистый хронометр. Он, бережно перебирая пальцами, поднес его к глазам и стал внимательно изучать узор. Многочисленные рельефные завитки на крышке тонким орнаментом жались друг к другу, на обратной стороне раскрываясь крупными экзотическими цветками.

– Рисунок подстерся… Они не новые, хоть и блестят. Семейная реликвия? – юноша покачал часами из стороны в сторону, держа за витую золоченую цепочку.

– Возможно, но не моя. Мне их отдали.

– Говорят, примета плохая. Тот, кто дарит часы, отнимает свое собственное время…

Я усмехнулся: я не верил в приметы. И уж тем более в то, что часы могут забрать часть чьей-то жизни. Я вас умоляю… Но вдруг меня посетило сомнение – то, которое рождается вопреки здравому смыслу. Внезапные изменения произошли со мной практически сразу после того, как у меня появились часы. Что, если эти вещи были связаны, я ничем не болел, а старый тюремщик потихоньку высасывал из меня жизнь? Для себя? Поэтому он так настаивал, чтобы я забрал часы с собой…

Идиотская мысль, от которой я отмахнулся. Нужно было всерьез заняться своим здоровьем – тюрьма меня потрепала, потрепала…

– Эй! – парнишка слегка толкнул меня в плечо, чтобы я начал его слушать, и я медленно перевел на него взгляд. – Продать не хотите?

– Так они копейки стоят…

– Думаете?

– Кто в здравом уме отдаст мне дорогостоящий антиквариат?

– Тот, кому и так всего хватает. Или тот, кто не знает, какой ценностью он обладает.

– Сложно сказать… – я пожал плечами. – Ну так что там с будильником?

– Не знаю. По ходу его здесь нет. Вот тут, видите, – он, придерживая крышку, повернул в мою сторону усеянный такими же, как и снаружи, завитками циферблат, по кругу которого расположились поблескивающие золотом римские цифры, каждая – в отдельной черной ячейке, – должна быть еще одна стрелка. Ее нет. Минутная – большая, и часовая – поменьше.

– Я знаю, для чего эти стрелки…

– Простите, сэр.

– Давай без «сэр»? Я не настолько взрослый, – с нажимом сказал я и, растянув на губах улыбку, подал ему ладонь. Не знаю, почему меня так раздражало уважительное обращение, но мне хотелось поскорее перестать его слышать. – Марвин.

– Я Ник, – парень крепко схватил мою руку и теперь энергично тряс ее в воздухе, – Ник Дэйвис.

Я кивнул. Парень расплылся в улыбке, обнажив слегка кривые, но поразительно белые зубы и, подождав немного, продолжил.

– Так вот… Смотри… Если я вот так вот поверну, – он поддел ногтем заводную головку и уже начал крутить ее, склонившись над часами, как вдруг дернулся и, вскрикнув, схватился за правый глаз.

– Что? – от неожиданности я подпрыгнул в кресле и вцепился в подлокотники. Когда подросток рядом с тобой сопит и дергается, обычно ни к чему хорошему это не приводит.

– Черт, как больно! – простонал Ник, жмурясь как от палящего солнца.

– Может, ресничка? – осторожно спросил я, пододвигаясь ближе. – Дай посмотрю…

– Как лазером, Господи, – парень продолжал корчиться от боли, раскачиваясь на сидении.

Мне как человеку с острой эмпатией стало страшно. Вдруг он уберет руку, а с глазом что-то произошло?

Я быстро откинул пластмассовый столик на спинке переднего кресла и, забрав из рук Ника часы, швырнул их туда. Они гармонично смотрелись рядом с наклейкой Пикачу, облепленной разноцветными жвачками. Я бы предпочел сто лет всматриваться в эти разноцветные шарики со следами чьих-то зубов, чем обернуться к соседу, но это было бы чересчур эгоистично. Я, взрослый, просто не имел морального права игнорировать его. Несмотря на свою фобию по отношению к травмам глаз.

Собравшись с силами, я сказал еще раз, как можно тверже:

– Дай посмотрю!

– Черт, как больно, – повторял скороговоркой Ник, все еще зажимая правую часть лица ладонью. – Черт, как больно!

– Да не дергайся ты! Убери руку. Давай, надо посмотреть, все ли в порядке.

– В порядке? Да мне глаз прожгло!

От нашей возни девушка, сидевшая впереди нас, обернулась и бесцеремонно стала наблюдать за нами, положив голову на подлокотник.

– Вы не могли бы потише, здесь люди спать пытаются… – вопреки словам, в ее голосе скорее слышалось любопытство, нежели недовольство.

– Да ему что-то в глаз попало, – я развел руками в воздухе, а Ник, обернувшись ко мне, возмущенно вскрикнул:

– Попало? Да у меня все было прекрасно, пока я не попытался завести эти… твои…

– Я слышала, как вы говорили про лазер! – глаза девушки округлились, и она восторженно уставилась на часы, а потом со знанием дела добавила. – Секретное оружие?

– Да отвали ты, дура, не лезь в мужские разговоры! Надо меньше фильмов про шпионов смотреть!

– Я могу вызвать полицию! – невозмутимо прочавкала девчонка, надув ртом большой розовый пузырь. Он неприятно щелкнул прямо перед моим носом. – Вот и разберемся, кто на кого напал…

Такая маленькая, а уже такая вредная!

– Полицию? – у меня закололо щеки, и я чуть было не признался, что только что вышел. – Валяй! Но я тут ни при чем.

– Да что за бред ты несешь? – воскликнул Ник, стуча свободной рукой по подлокотнику.

– Ты сам только что сказал, что это сверхострый лазер!

– Лазер? Острый? Ты вообще читать умеешь?

Повисла недолгая пауза, и мы молча уставились на нее, не понимая, то ли злиться, то ли смеяться. Девчонка постаралась выдавить из себя надменную улыбку, и у нее почти получилось.

– Особенно по лицам!

– И что же ты видишь на моем? – парень привстал и оказался прямо напротив нее.

– Что ты козел! – выплюнула она ему в лицо и обиженно села на свое место.

– А вот и неправильно, – сурово пробурчал под нос Ник и скрестил руки на груди. – Правда ведь? – и он повернулся ко мне.

Мне стало дурно. Правый глаз походил на поплавок. Странная ассоциация, но в то мгновение мне в голову пришло только это – красно-белый поплавок, покачивающийся на поверхности воды. Небольшая часть белка со стороны переносицы была кровавого цвета. Пятно почти доходило до радужки и напоминало размытый знак бесконечности.

Я не сдержался и выругался. Улыбка сошла с лица Ника, и он проблеял:

– Что?

– У… у тебя лопнул сосуд. Или… много сосудов.

Он опять схватился за глаз, потом вскочил и, перегнувшись через соседнее кресло, обратился к той девчонке.

– Эй, а зеркало у тебя есть?

Я услышал, как она вскрикнула, и через мгновение рука с блестящим синим кругом взмыла в воздух.

– Спасибо, – парень схватил его и, поколебавшись, протянул мне. – Давай ты… Мало ли.

Я открыл его и, прежде чем передать Нику, сам заглянул в него. От испуга кожа на лице натянулась, и я уже был похож на его ровесника, а не престарелого дядьку-путешественника. А по поведению – и того младше.

– Не тяни, – он почти вырвал из моих рук зеркало и, поднеся к лицу, застыл.

Я словно онемел. Серьезно, я не мог пошевелиться. Любые нехорошие вещи, которые происходят с глазами, вселяют в меня непередаваемый ужас. У всех нас есть слабости.

Я придвинулся как можно ближе к окну и уже продумывал наперед, чем буду разбивать стекло в попытке спастись от разбушевавшегося подростка. В состоянии аффекта даже такой хиляк может спокойно придушить слона, чего уж там.

В эту секунду Ник уставился на меня и, склонив голову набок, блаженно улыбнулся. За свою жизнь я видел много жутких вещей, но это… Одно дело, взрослые мужики, но… Поначалу я подумал, что это нервное, и от увиденного у него поехала крыша, но его поведение меня окончательно обескуражило. Он засмеялся, а у меня, если честно, пробежал холодок по спине.

– Марв, честное слово, ну что же так пугать было?

Марв нашел в себе силы отлепиться от окна и сесть ровно.

– Пугать? Да, а что, это так, пустяк? – я пытался говорить непринужденно, но моя безразличная манера оказалась чересчур смешной. Я поднял глаза и снова увидел девчонку с переднего кресла. Она была красная и прикусила указательный палец, чтобы не расхохотаться на весь автобус. Я скорчил гримасу и сам отчего-то рассмеялся.

И тут мы словно взорвались: хохот длился минуты две, и под конец уже на нас начали шикать. Вскоре мне удалось совладать с собой, и я окончательно успокоился.

– Так я не понял, что смешного-то? – спросил я уже серьезно.

Ник покосился на меня здоровым глазом и ухмыльнулся:

– Бывало и похуже.

– Правда? – я снова хотел принять безразличный вид, но поймал на себе ее взгляд. Девчонка стала молчаливым участником нашей беседы.

– Ну да, в прошлом году металлическая стружка отлетела мне прямо в глаз, была гифема. Меня передернуло от одного названия. Похоже, он этим гордился.

– Что это?

– Кровоизлияние в радужку, если по-простому.

Я сделал над собой усилие и начал непривычно часто и глубоко дышать – обычно это успокаивало меня и помогало справиться со стрессом, в отличие от сосредоточенных медленных вдохов, которые только обостряли чувства.

– Выходит, не впервой….

– Да, наведаюсь к окулисту, как вернусь… Неужели это все часы?

Мы покосились на золотой диск, еще лежавший на столике, и я, накрыв ладонью, подвинул его к самому краю и ловко перехватил другой рукой. Повозившись с крышкой, которую я до сих пор поддевал с трудом, я раскрыл часы на уровне груди.

Ник уже было нагнулся посмотреть, но я остановил его.

– Стой, второго раза захотелось?

– Твоя правда, – согласился он и, молча кивнув, наблюдал за тем, как я несколько раз открыл и закрыл часы. Я крутил их у глаз, ловил ими блики… Ничего. Абсолютно.

– Странно.

– Да… Вот так посмотришь и не понимаешь, как эта штука вообще такое смогла, – вздохнул Ник. Он казался разочарованным.

– Может, не они все-таки? – я убрал часы обратно в карман.

– А что еще? Ты сам видел.

Мне нечего было сказать. Я не мог объяснить того, что произошло, и от этого еще больше стало не по себе. Появлялось все больше вопросов, и, видимо, в скором времени мне так или иначе пришлось бы искать ответы…

Тут я спохватился и полез в рюкзак. Когда в моих руках оказалась холодная металлическая фляжка, я с ностальгической грустью погладил большими пальцами кожаную вставку на передней стороне. Именно неровными крокодильими чешуйками, покрашенными в темно-коричневый цвет, она и полюбилась мне больше остальных в магазине – даже тех, которые были крупнее и солиднее. Подарок отца на пятнадцатилетие, который я с боем выпросил, зная, что все равно буду тайком наполнять его из бара вопреки обещаниям. Она была со мной до последнего, и вот, спустя столько лет я мог снова держать ее. Не думал, что она понадобится мне так скоро, пусть и наполнил ее отборным 46-градусным Вестландом всего пару часов назад. Второй глоток за день не сделал его лучше, однако, как только тепло разлилось по глотке, я почувствовал себя в безопасности.

– Что это? – полюбопытствовала девушка.

– Это? – я с недоумением уставился на нее.

– Яблочный сок, будешь? – ухмыльнулся Ник. – Его носят в таких фляжках.

Девчонка скривилась, а он, стыдливо посмотрев на меня, тихо сказал:

– Марвин, а можно мне? Немного…

Я проникся к пареньку. Был в нем этот детский задор и блеск в глазах, который пока не успел потухнуть. Отказать ему в столь невинной просьбе, когда он пострадал по моей вине?

Я согласно кивнул и протянул ему флягу, наблюдая за тем, как он подносит горлышко к носу и, убедившись в том, что это и вправду виски, делает небольшой осторожный глоток. Его лицо мгновенно скривилось, отчего девчонка тихонько засмеялась.

– Ты сама сначала попробуй! – прохрипел он, и она заглянула мне в глаза, спрашивая разрешения.

Тело потихоньку стало расслабляться, и, чтобы не совершать лишних движений, я просто моргнул.

Меня ведь не посадят за спаивание несовершеннолетних?

Ник воодушевленно передал ей флягу, и она, не задумываясь, сделала большой глоток. По выражению ее лица, она не ожидала, что жидкость внутри окажется такой крепкой, но, нужно отдать ей должное, держалась она до последнего, пока не разразилась громким кашлем, который снова кого-то разбудил. Ничего не сказав, она протянула нам флягу и медленно сползла по спинке кресла.

Парень просиял:

– Я же говорил!

Я усмехнулся и сделал еще один глоток.

– Еще будешь?

– Да. Если только последний. Эта бурда лошадь срубит.

– Как раз то, что нужно. У нас есть пара часов на сон.

– И то верно.

Я убрал флягу в рюкзак и устроился поудобнее. Ник шепотом позвал меня, но я даже не стал открывать глаза.

– М-м-м?

– А девчонка-то ничего!

Я пожал плечами. Конечно, когда-то голубоглазые блондинки с ангельскими лицами были в моем вкусе, но сейчас… При том, как я выглядел, они бы даже не обратили на меня внимания.

В полудреме я услышал, как Ник привстал и, перегнувшись вперед, спросил ее имя.

Оказалось, ее тоже зовут Сьюзан.

ГЛАВА 12

Когда я звонил Лэйну из хостела, все казалось куда проще.

Пусть он и не горел желанием со мной общаться, он все-таки был причастен к моей судьбе. К тому же, я полагаю, за столько лет он успел от меня отвыкнуть и не слишком бы огорчился моему появлению.

На другом конце трубки задумчивый мужской голос сухо поприветствовал меня, протянув при этом мерзкое: «Это Вы-ы-ы…»

Я не был почетным клиентом, да и, честно говоря, не собирался им становиться.

Артур Лэйн относился к тому типу людей, которые скорее удавятся за свою безупречную репутацию, и для подтверждения собственной значимости брал за нее втридорога. Говорят, если хочешь получить нечто эксклюзивное и качественное, не стыдно выложить за это кругленькую сумму. В случае с данным господином она округляла глаза и заставляла вновь и вновь пересчитывать количество нулей.

Поэтому я сразу спросил, сколько будет стоить услуга, которую, как я ожидал, он мне окажет. Мужчина крепко задумался и непроизвольно начал напевать вслух одну до боли знакомую песенку. Точно, впервые я услышал ее в рекламе автомобиля, где три упитанных хомяка занялись собой и пошли в спортзал, чтобы потом все обалдели от их преображения. Я тогда не был сильно знаком с творчеством Леди Гаги, но что она, что реклама, заслуживали аплодисментов1. Еще одно подтверждение тому, что, если прилагать усилия, можно многого добиться.

Так. А среднестатистические хомяки бегали в колесе тоже для того, чтобы понравиться?

Незаметно Лэйн переключился с музицирования на разговор, не меняя интонации, и пропел мне что-то в трубку. Мне пришлось переспросить, чем я вызвал его крайнее неудовольствие.

– Я говорю, что время – очень ценный ресурс, мистер Шерфилд, и тратить его впустую нерентабельно. Мое время стоит дорого.

– Я знаю, Артур. И знаю, как Вы относитесь к своей работе, поэтому я к Вам и обратился, – я решил подсластить пилюлю и продолжил. – Для Вас ведь это не составит труда?

– Для меня это будет проще простого! – плюнул в трубку Лэйн. – К обеду у Вас будет нужная информация. Деньги переведете на мой счет. Всего доброго!

Послышались короткие гудки. Я нервно тряхнул головой, стараясь смахнуть с себя благоухающие лепестки напыщенности, которыми Лэйн буквально осыпал в меня.

Конечно, для него это будет просто. Ему всего лишь надо было поднять свой архив, и среди груды документов старатель непременно откопал бы контакты моей сестры. За сей непосильный труд он просил двести долларов в час.

Я прикинул, на сколько вырастет сумма к обеду, и раздосадовано запихнул телефон в карман.

В полдень следующего дня, как и предполагалось, у меня была нужная информация. В сообщении от Артура упоминался телефон и адрес. Все, что нужно. Однако ответа от меня он не получил – я был занят глубоким непробудным сном, из которого меня не вытащили ни его звонки, ни последовавшие за этим гневные смс-ки со словами «Я так и думал!»

Я планировал разобраться с этим позже: мне предстояло волнующее путешествие под названием «дорога домой». Конечно, теперь я знал, что ты переехала на север и жила в другом штате, но не слишком далеко. Тем более, «дом» у меня ассоциировался с тобой. Место, куда я так долго хотел вернуться.

Я мечтал, я должен был увидеть тебя! Спустя столько лет я наконец-то мог прийти к тебе сам. Меня терзали сомнения: что будет, когда я появлюсь, словно гром среди ясного неба, что тогда ты скажешь? Мне хотелось верить, что ты заплачешь и кинешься мне на шею, избавив разом от всех проблем, как в детстве.

Да. Я возвращался домой.

Поездка в автобусе с забавным пареньком немного отвлекла меня от волнения, которое с каждым километром все сильнее клокотало во мне, грозя выплеснуться неминуемым шквалом на мое душевное спокойствие. Мы тепло расстались с Ником и Сьюзан, я успел немного пробежаться и занять еще одно место у окна в автобусе до Оберна, отходившем в два с пересечения 2-й авеню и Марион-стрит. Спустя час я был в городе и смог уговорить местного бомбилу помочь мне преодолеть последний отрезок пути.

Попетляв на развязке, мы выехали на свободную автомагистраль, сплошь покрытую прожилками битумной мастики в таких причудливых узорах, как если бы на ней незадолго до того проходила масштабная змеиная вечеринка с купанием в черной краске и безудержными танцами в качестве обязательного пункта программы.

Постепенно бетонный отбойник перешел в металлический, а деревья, принарядившиеся с корней до кроны в густой влажный мох, плотно облепили дорогу, и она сама как змея начала круто петлять среди туманных холмов, нависавших над машиной то слева, то справа. Вскоре лес расступился, для разнообразия обнажив поля, однако, когда мы миновали озеро и свернули налево, высокие ели, потерявшие стыд вместе с теплыми зелеными шмотками, модными в чаще, стали все больше светить голыми стволами с частных участков за низкими деревянными заборчиками. Я высадился на обочине, проводил взглядом своего безмолвного водителя и еще раз сверился с адресом и картой, после чего открыл калитку и пошел к опрятному крыльцу.

Я долго стоял на пороге большого кирпичного дома, переминаясь с ноги на ногу, и совершенно не представлял, как все обернется. В моей голове вертелись тысячи мыслей, тысячи непрожитых, ложных воспоминаний, вариантов, как именно ты встретишь меня. Я все никак не мог заставить себя нажать на звонок.

Не знаю, сколько бы еще я не решался прикоснуться к пугающей кнопке на стене, если бы не он. От неожиданности я дернулся и медленно повернулся. Двумя ступенями ниже стоял крупный седой мужчина с густой бородой. Он вопрошающе смотрел на меня, и я нервно улыбнулся.

– Так Вам помочь? – переспросил он хрипло и поднялся на крыльцо. Он был выше меня всего на полголовы, однако рядом с ним я почувствовал себя лилипутом.

– Добрый вечер! – неуверенно проговорил я и проследил взглядом за пакетами, которые тот предусмотрительно поставил на пол, освободив руки. В его пальцах звякнула связка ключей, и он демонстративно выставил вперед самый длинный, с множеством острых зубцов.

– Обычно люди не топчутся просто так на чужом пороге, – он не ответил на приветствие, и я сделал шаг назад. – Раз Вы мне не отвечаете…

– Я ищу Сьюзан Шерфилд, – я постарался произнести это как можно спокойнее. Оказывается, собрать себя в кулак было не так-то просто.

– Шерфилд? – брови незнакомца взметнулись вверх, и он подступил ко мне. – Кто Вы?

Я с силой втянул в себя воздух и посмотрел под ноги.

Я понимаю, почему ты его выбрала. Он мог защитить тебя. От всего.

Я поднял глаза и встретил пристальный взгляд.

– Я по объявлению, – я закивал головой и заметил, как брови мужчины поползи еще выше.

– Объявлению? – он было хотел продолжить, но послышался звук затвора, и дверь резко распахнулась.

– Дедушка! – пухленькая девочка лет пяти кинулась к нему и обхватила своими маленькими ручками его ноги.

– Дора! – от неожиданности мужчина покачнулся и, приобняв девочку за плечо, с усилием втолкнул ее в дом. – Скажи папе, чтобы подошел…

Я отпрянул назад, едва не свалившись со ступеней, и, машинально вытянув шею, заглянул внутрь: прихожая переходила в длинный коридор, который заканчивался лестницей на второй этаж. Незадолго до нее стена заканчивалась – нетрудно было догадаться, что за поворотом располагалась гостиная. Оттуда раздались быстрые шаги.

– Карлайл? – послышался беззаботный звонкий голос.

Меня словно пронзило стрелой. Я прирос к месту, не отрывая глаз от узкого пустого пространства между светлыми стенами в фотографиях. Еще секунда, и я увидел вдалеке силуэт, все такой же хрупкий и изящный. Даже большой теплый балахон не делал фигуру крупнее. Женщина шла навстречу с сияющей радостной улыбкой, шаркая тапочками по полированному деревянному полу. За ее спиной показались два парня.

– Карлайл, а кто…

Она прищурила глаза, пытаясь получше разглядеть меня. Ее шаги стали медленнее, а выражение лица постепенно изменилось. На нем появилась растерянность и, что еще больнее, испуг.

К тому времени, как она оказалась на крыльце, я был уже за три дома оттуда. Спиной я чувствовал, как мне смотрят вслед, и это заставляло меня бежать еще быстрее. Еще немного, и я скрылся за поворотом на соседней улице, где смог остановиться и перевести дух.

Не знаю, что я ожидал увидеть. На секунду мне показалось, что она обрадовалась мне… Но это был обман.

Почему у тебя так поменялось лицо? Неужели ты и вправду начала узнавать меня? Страшный призрак прошлого, которого ты постаралась не допустить до новой жизни, где у тебя была счастливая семья, муж, дети, дом? В твоих глазах на секунду отразился такой страх, почти животный, что мне стало не по себе. Дотронуться до всего этого, чтобы в одночасье разрушить? Я просто не мог.

Я не имел права, и, знаю, не стоило и пытаться врываться в твою жизнь. Наше время уже давно прошло. Все закончилось тогда, когда я попал за черту. Видеть, как твоя улыбка исчезает с лица, было невыносимо.

Сердце колотилось как сумасшедшее.

***

Теплая рука Джейка опустилась ко мне на плечо, и я нехотя оторвалась от тетради. Он поцеловал меня в макушку и, перемахнув через спинку дивана, устроился рядом.

– Что читаешь? – он обнял меня и притянул к себе, и я хихикнула. Его пальцы, расположившиеся на моем боку, стали жестче и принялись перебирать одно ребро за другим, заставляя меня корчиться от приступов смеха. Я выставила вперед ладони и отпихнула его от себя, и он победоносно рассмеялся.

– Я обожаю так делать! Всегда как в первый раз, – он нежно посмотрел мне в глаза, и я ответила легкой улыбкой.

В такие моменты не особо верилось в то, что наши отношения трещат по швам. И даже они пропитывались особой, приторной грустью, поскольку забота, тепло и внимание были дружескими. Словно полюса вновь поменялись, и притяжение между нами таяло, так и не дав слишком сблизиться. От этого было как-то не по себе.

– Так что же это за каракули? – Джейк раскрыл тетрадь вверх тормашками и поспешно перевернул ее, не заметив, как из нее выпала невесомая металлическая закладка. Я хотела поднять ее, но он резко схватил меня за запястье. – Это что такое, Лу? – он взволнованно посмотрел на меня, и я почувствовала, как нервы натягиваются в струну.

Требовалось немало времени, чтобы привыкнуть к некоторым чертам Джейка. На первый взгляд, могло показаться, что он несерьезен в каких-то вопросах, но за трогательной личиной ребяческой непосредственности скрывался довольно жесткий, принципиальный человек, редко идущий на уступки. И порой его стремление защитить и уберечь меня от всего выливалось в горячие споры о моей собственной свободе – поступков, желаний. Даже мыслей. Я знала, что он не поймет.

Я улыбнулась – деваться было некуда.

– Углубляюсь в нашу историю…

Его брови взметнулись вверх:

– Это мало похоже на семейный альбом…

Его глаза продолжали настойчиво сверлить меня, выпрашивая ответ.

– Это дневник, – бросила я и снова потянулась к тетради, однако он еще дальше отвел руку.

– Чей? – он расцепил пальцы, и, пока я терла запястье, пролистнул пару страниц.

– Брата Сьюзан.

Джейк помрачнел. Конечно, ему не показалось. Одно случайное слово, мелькнувшее перед носом – и надо мной нависла ужасная угроза. Я уже предвкушала, что будет дальше. Сценарий никогда не менялся: он снова попытается запретить мне то, чего я хочу. Далее ситуация накалится, и либо я молча сдамся под натиском сухих и скучных аргументов, либо обрушу на себя все его негодование. Правда, столкнувшись с такой реакцией однажды, с каждым разом учишься находить все более достойные способы выйти из ситуации.

Мне грустно осознавать, что в последнее время непонимание между нами усиливалось.

– Думаю, тебе не стоит читать такие вещи, – как по шаблону проговорил Джейк и положил тетрадь себе на колено. – Мало ли, что он там напишет… Откуда вообще у тебя его дневник?

– Сьюзан дала, – я решила прямо отвечать на вопросы.

– Когда?

– Когда мы ездили к нему домой. Она попросила меня прочесть…

– Замечательно, – он обиженно поджал губы и уставился перед собой. – Получается, ты мне соврала?

– Я не рассказала. Это разные вещи.

Такое оправдание моему поступку звучало слабо, но лучше мне придумать не удалось. Почему я умолчала? Потому что боялась, что так все и закончится?

Удивительно, как легко мы стали проваливаться из одного зеркального мира в другой. В одном хотелось остаться навечно, но рано или поздно происходил мощный выброс негативной энергии, которая нацеливалась на область солнечного сплетения и в самый неподходящий момент выбрасывала нас за его пределы, туда, где все было похожим, но чуждым и неуютным. Мы оба оказывались среди леденящих языков пламени, которые оставляли на душе морозные ожоги. В том, другом мире, мы не искали друг друга, а расходились в стороны. И, чем дальше я была от границы и от Джейка, тем меньше смысла было возвращаться. Начинало казаться, что ненавистное пространство вокруг не может быть бесконечным, что я справлюсь в одиночку, что, наконец, мне удастся вырваться. И тогда я побегу без оглядки.

Джейк продолжал:

– И от Сьюзан я не ожидал! Перекладывать свою ответственность на других…

– Мы – ее семья, Джейк, – спокойно сказала я, забирая толстый манускрипт в дешевом зеленом переплете. – Ей тяжело принять то, что случилось.

– Мы, Лу! Не он! Мы даже не знали о нем!

– Вот я и пытаюсь понять хоть что-то… Он был неплохим человеком, мне кажется…

Порой я не узнавала в искаженном горечью лице родного человека. То, как он пренебрежительно кривил губы и усмехался, ранило даже больше, чем его слова. Джейк редко думал, что говорит. А порой – просто редко думал…

– Неплохим? – он саркастично засмеялся и облокотился на спинку дивана. – Плохими у тебя становятся серийные убийцы? А до этого – так, случайность?

Внутри все вскипело.

– Он не хотел этого…

– Но сделал, Лу! Двое! Двое людей! О чем разговор?

Мне было сложно себя контролировать после прочитанного, я едва сдерживалась.

– Я не понимаю, в чем проблема… Мы будем ссориться из-за тетради?

– Нет, если ты не будешь ее читать.

– С какой стати? Сьюзан надеется, что я прочту. Может, тогда позвонишь ей, скажешь, что запрещаешь?

Джейк, взвинченный очередным спором, подскочил с дивана и схватил с базы телефонную трубку, и мне пришлось повиснуть у него на руке, чтобы он не набрал номер.

– Перестань! Пожалуйста…

Еще какое-то время я стояла рядом с ним, чтобы убедиться наверняка, что он не станет беспокоить ее. Порывистый Джейк очень быстро переходил от одного состояния к другому, и, пусть в глазах было все то же непонимание, вернее, даже отторжение, уже сейчас злость постепенно стиралась с его лица.

– Ладно, я еще понимаю, – сказал он более спокойно, – читать биографию выдающегося спортсмена, кинозвезды, хотя я в принципе к отсебятине отношусь двояко.… Там хотя бы что-то полезное можно почерпнуть! А это? Тебе не противно?

– Я думала так же, как ты. Но как можно судить о человеке, ничего о нем не зная? То, что там, изменило мое отношение к нему. Наверное, и твое сможет…

– Я не буду читать этот бред.

– Ты даже не пытаешься понять… – я потерла лоб и отвернулась.

– Что понимать? Что этот мерзавец бесцеремонно влез в нашу устоявшуюся жизнь, когда его сюда никто не звал?

– Он умер, Джейк! Считаешь, она не должна была знать?

– Я так понимаю, он умер для нее давно. А для нас – и не существовал вовсе.

Мы одновременно посмотрели на тетрадь, одиноко лежавшую на сером шенилловом сидении дивана. Как подбитая выстрелом пичуга, до последнего вздрога прячущаяся в сухой жесткой траве от охотничьей собаки, которая вот-вот обнаружит ее маленькое трепещущее тельце. Мне вдруг стало стыдно за то, что мы ругались из-за правды и что мне приходилось ее защищать.

– Я уважаю его просьбу. И, пусть не знала его, уважаю его желание по-человечески все рассказать. Я дочитаю до конца, и мне плевать, что ты скажешь…

– Лу, – Джейк обратился ко мне раздраженно, словно я досаждала ему своими объяснениями, – тебе нечего делать? Забиваешь голову всяким… Других занятий себе придумать не можешь?

– У меня полно занятий, просто у тебя не хватает времени на то, чтобы об этом узнать – тебя практически не бывает дома!

– Будешь упрекать меня работой?

– Нет. Ты прекрасно знаешь, что мне тоже бывает непросто. Но я всегда нахожу для тебя время. А не пропадаю в чужой компании!

Я могла назвать множество причин, по которым мне не стоило так говорить, но обида крепко засела внутри, выжидая удачного момента, чтобы вновь о себе напомнить.

– В такой ли чужой? – подозрительно сощурился Джейк и зачем-то покосился на мой мобильный телефон.

– Ты серьезно? – я растерянно развела руками в стороны, отчаянно пытаясь понять, как разговор переключился на совершенно постороннюю тему.

– Я знаю тебя как облупленную. Сейчас ты тоже подумала о нем.

Я бессильно опустилась на диван и сжала голову руками. Когда я стала такой ранимой? Наверное, это происходило постепенно. Просто раньше я не задумывалась о своих ожиданиях и том, что люди могут им не соответствовать, и приходилось проигрывать в неравной схватке с разочарованием. Теперь, пройдя определенный путь взросления, я могла убедить себя в том, что это нестрашно, заранее настраивая себя на поражение, и сильно радовалась, когда не сталкивалась лицом к лицу с грозным противником. Но к обвинению, которое Джейк внезапно бросил в мою сторону колким намеком, я подготовиться не могла, и увернуться от удара не получилось. Ноющая тоска по нашему прошлому слилась с неприятием его слов – таким же острым, как лезвие ножа, которое он только что вонзил мне под ребро.

Джейк тоже выглядел подавленным, и от этого следы, которые усталость оставила на его лице, сделались еще заметнее. Мы оба сильно изматывались за рабочую неделю, но порой, вдобавок к этому, мы окончательно выбивались из сил, споря или ругаясь друг с другом.

– За этот год слишком многое поменялось, – сказал Джейк без энтузиазма и шагнул вперед.

Он был прав. И, пожалуй, наиболее очевидными были изменения в наших отношениях. Они были на самой поверхности, как большой кусок непотопляемого пенопласта. Но почему-то я продолжала из последних сил грести мимо в поисках чего-нибудь, за что можно зацепиться, чтобы не уйти с головой в море безразличия. И находила множество оправданий тому, что мы не работаем над нашими проблемами.

– Я чувствую, как это отражается на нас, Джейк. Мне это не нравится.

– Это жизнь, – он тяжело вздохнул. – Но я не хочу ссориться по пустякам.

– Для меня это не пустяк, – я отвела взгляд и направилась к выходу из комнаты – Недалеко от нас все это время жил наш родственник, и мы о нем ничего не знали. Он далеко не тот, кем вы его считаете. И он точно имеет право на сострадание. Просто прочитай.

Я обернулась и встретила упрямый взгляд Джейка, за которым последовало твердое «нет», и вышла из комнаты.

Закрывшись в спальне, я включила тихую грустную музыку. Подушка податливо смялась в моих руках, и подбородок утонул в мягкости воздушного бамбукового волокна, заключенного в плотный салатовый чехол. Часы показывали восемь, и я решила заказать пиццу. На кухне была еда, но мне просто не хотелось выходить: я столкнулась бы с Джейком, и мысль о том, что придется слушать его примирительные речи, пока вызывала у меня отвращение. Должно было пройти немного времени, чтобы я смогла спокойно на него смотреть. К тому же я не хотела ему мешать, потому что точно знала: тяжелая тетрадь уже расправила крылья на его ладонях, и сейчас он жадно вгрызается взглядом в чернильные строчки.

ГЛАВА 13

***

Я смахнул со лба выступившие капельки пота и прислонился головой к холодной каменной стене. Что-то давило на затылок, но было даже приятно. По крайней мере, эта боль притупляла другую, образовавшуюся в районе грудной клетки. Та ныла не переставая – это были угрызения совести. Меня вновь окутала безысходность, она подчинила себе все мое существо и безжалостно вгрызалась в сердце.

Меня не было рядом тогда, когда я должен был. Поэтому я не мог являться частью того, что увидел. Порой мне казалось, что жизнь стала бесконечной дорогой в никуда, ведь я так много на ней оступался, что почти утратил способность ходить прямо. Я шел с опущенной головой, устремив взгляд на песчинки времени под ногами, остававшиеся позади с каждым шагом. У меня не было сил оторваться от их естественной красоты, и я просто смотрел, ничего не предпринимая. Мелкие и крупные, незначительные и важные – они были моментами моей жизни, теми, что я уже пережил, и теми, что мог бы пережить. Но ускользали они одинаково. А я даже не пытался их поймать и отпускал, так к ним и не притронувшись.

Я всегда убеждал себя в том, что все мы появляемся на свет с какой-то целью, но раньше сам почему-то ни к чему не стремился. Я поступал так, как хотел, не задумываясь о последствиях. Главным было мое благополучие, мои желания. На остальных мне было плевать. И однажды бумеранг вернулся обратно, раз и навсегда научив меня тому, что каждый поступок имеет последствия. Я вновь вспомнил самую ужасную ошибку, которую совершил, и которая разрушила мою жизнь. Точнее, я вспомнил множество ошибок, подтолкнувших меня к тому пути, на котором я находился. Конечно, в глубине души я знал, что я стоял именно на той дороге, что предначертана мне судьбой – а я в нее верил не задумываясь, потому что привык к ее злым шуткам.

Я так же понимал, что судьба теперь была у меня на коротком поводке, хотя раньше я снимал с этой злобной твари намордник, и она меня неоднократно кусала. Получилось так, что из своего путешествия длинною в жизнь я вышел калекой, изуродованным человеком, который уже много лет пытался поменяться и забыть о причинах тех шрамов, которые избороздили его тело и душу.

Шрамы украшают мужчину, но только не те, что он сам себе наносит. Причем наносит без малейшего сожаления, ничуть не колеблясь. Легкомысленно и бездумно.

Горькие воспоминания набросились на меня сокрушительными волнами. Они остервенело били меня о дно и заставляли захлебываться в немых рыданиях. Я бессильно махал руками, но они быстро стали ватными. Появился страх, он окутал меня черной пеленой, и я выдохнул последний воздух из легких.

У меня, как у паршивого кота, было несколько жизней. Две, как минимум, и граница между ними проходила колючим металлическим забором под напряжением. Моя молодость – все, что происходило со мной до тюрьмы, поскольку там мне пришлось очень быстро и болезненно повзрослеть – была отчаянна и безрассудна. Все стереотипы казались мне ничтожными, все законы – глупыми, а все запреты – завистью тех, кто не мог того, что мог позволить себе я. Все. Я был королем своего мира. И в нем не было места ничему, кроме моих собственных желаний.

Когда родители разбились на самолете, внутри меня что-то щелкнуло. Стало невыносимо пусто. Я был зол на то, что они меня бросили. Я просил их не летать на очередную конференцию по защите окружающей среды – кому она была нужна, если в нашей собственной семье наступала катастрофа? Мы с каждым днем отдалялись друг от друга. Их больше не волновали мои проблемы. А когда я стал плохо учиться, посыпались бесконечные упреки. Они были постоянно чем-то недовольны, и, пусть они никогда меня не били, их слова порой были хуже удара под дых. Я не понимал, как они могли ко мне так относиться, я устраивал скандалы, после которых мама плакала, а папа сажал меня под домашний арест. Я пару раз уходил из дома и вел себя ужасно, стараясь всячески их довести… Когда их не стало, я злился. На себя – за то, что так и не извинился перед ними, и на них – за то, что они вновь меня не послушали. И это стало причиной их смерти.

Я остался один, точнее, под надзором старшей сестры. Сьюзан вернулась из Ирландии, чтобы быть со мной и помочь справиться с горем. Она всегда была доброй, нет, милосердной. И меня это бесило. Мне казалось, что я не нуждался в чьей-либо заботе, мне не нужно было, чтобы меня кто-то успокаивал. Я понял, что в шестнадцать лет уже стал взрослым. А, значит, самостоятельным. Но на самом деле я все еще оставался мальчишкой, к тому же, самым бестолковым на свете.

Я бездельничал часы, потом дни напролет. Затем алкоголь стал моим верным товарищем. Я бросил учебу, иногда, правда, заявлялся нетрезвым в школу, но меня оттуда выгоняли. Сьюзан находила под кроватью пустые бутылки, впрочем, вскоре я перестал их прятать. Она кричала, отговаривала меня от такой жизни, как будто я не сам ее выбрал. Что мне оставалось? Я гнал ее взашей с вечным стремлением помочь. Мне она была не нужна. Я не могу даже описать, как мне теперь за это стыдно. Если бы я послушался, если бы я тогда уважал ее, то, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе.

Я стал центром своей вселенной, а вокруг меня собрались такие же потерянные люди. Это была моя банда, а я был ее главой. В округе нас даже побаивались из-за подростковой непредсказуемости и совершенного отсутствия тормозов. На улице меня сторонились. До такой степени, что мамы с детьми переходили на другую сторону улицы, если я шел им навстречу. Я был язвой, гнилым пятном на здоровом теле городка, и единственным человеком, который пытался меня вылечить, была Сьюзан. А я не переставал обижать ее, хотя это – слишком безобидное слово. Я доводил ее до слез, и меня это забавляло. Но вскоре мое поведение стало привычкой, и я потерял контроль над собой. Однажды, во время очередного скандала, когда она перевернула вверх дном мою комнату, отобрала у меня наркотики, я схватил ее и начал трясти, потом прижал к стене и, приставив ей руку к горлу, приказал убраться из моего дома. Из моей жизни. Никогда не забуду ее взгляд. Она смотрела на меня как дворняжка, которую я сначала приласкал, а потом ударил. Непонимание, боль, обида… Ни капли злости. Я был в бешенстве, ведь она рушила мою жизнь! Мой привычный мир, в котором ее проповедям не было места!

Моя сестра была упрямой, но даже она сдалась. Она не выдержала и ушла. Любой бы бросил меня раньше, но только не она. Напоследок она отрезала меня от денег и вызвала медиков, но я понимал, что к чему, и в нашем доме они меня не обнаружили.

Я проклинаю себя за то, что тогда творил. Что был такой сволочью. Но тогда это меня не волновало, и я погружался на дно под грузом своих пристрастий. Мне было скучно, и я находил утешение в алкоголе, травке и беспорядочном сексе. Заначка вскоре кончилась, и я стал продавать свои вещи. Потом в ход пошли семейные ценности, которые я утаскивал ночью, пробираясь тайком в дом. За них платили больше.

Счастливчик, ни разу не попавшийся копам. Грешник, поправший святая святых…

Вечеринка была моей жизнью, и я правил этим балом. Мы собирались в заброшке, помойной яме, вокруг меня были зачастую незнакомые люди. Мне было все равно. Я привык к вечной грязи в полупустых комнатах, пьяным дракам собравшихся, диким стонам обдолбанных девиц, которые мешали мне спать, если я сам не являлся участником творившейся вакханалии…

И я продолжал злиться. На сестру. За то, что она тоже меня бросила.

Я все реже выбирался на улицу. Мне было неуютно ощущать злобные осуждающие взгляды прохожих, хотя первое время это было занятно – быть центром внимания. Везде, где бы я ни появлялся, разговоры замолкали и помещения пустели. Это было так любезно с их стороны – уступать мне место! Меня это забавляло, а сейчас… хочется от этого плакать.

Правда, не везде ко мне так относились. В загородном коттедже Коры мне всегда были рады. Кора была на два года старше, с теми же проблемами и абсолютно идентичными взглядами на жизнь. У нас их просто-напросто не было. Нас не интересовало наше будущее, а прошлое мы старались забыть. За все время нашего знакомства я так и не узнал, куда исчезли ее родители и почему она решила вести такой странный образ жизни. Точнее, не странный, а крутой. Потому что тогда я считал это крутым. «Да, детка, живи на всю катушку, пока не сдохнешь!» – любила говорить Кора, и я беспрекословно этому подчинялся. Может, это была любовь? Странная, больная, но любовь? Кто знает? Именно поэтому я все чаще называл ее своей девушкой. Она была не против, а я не обращал внимания на гиканья приятелей. В этом потоке грязи, из которой я даже не пытался выбраться, она была моей королевой тьмы, и я преклонялся перед ней. А ведь она разбила мне сердце, получается.

Как-то раз я приехал к ней на тусовку. Все было как обычно: люди блевали в прихожей, орали в гостиной и спали в отрубе на лестнице. Меня это ничуть не смущало: я просто привык. Спотыкаясь об раскинутые руки, я поднялся на второй этаж. Дверь ее комнаты была открыта, и около нее столпилось с десяток парней. Мне чудом удалось протолкнуться, потом кто-то даже впихнул меня в комнату. Первым делом я увидел троих голых парней у кровати. Они переминались с ноги на ногу, улюлюкая и теребя себя за причинные места. Мой взгляд переметнулся на матрас: спутанные волосы, стеклянные глаза. Кора отсутствовала, казалась бездушной куклой и лишь изредка слабо постанывала, словно прося помощи. Я взорвался и, схватив с тумбочки бутылку, разбил ее о голову подонка. Он повалился на пол.

Кора приподнялась на локтях и вопросительно уставилась в пустоту мутным, невидящим взором.

– Кора? Что они сделали с тобой?

– Ой, еще один? – она расплылась в блаженной улыбке. Ей не нужна была помощь. – Иди сюда!

Она потянула меня за рубашку и, оторвав несколько пуговиц, грохнулась на кровать.

– Кора! – заорал я, и меня вновь всколыхнул гнев. Я вскочил и прогнал всех из комнаты, размахивая осколком стекла. Все столпились за дверью, но никуда не ушли.

– Давай уже… – невнятно пробормотала она, а я схватил ее за плечи и начал трясти, пока она не распахнула глаза. На миг в них проскользнуло удивление.

– Марвин?

– Узнала! – мое облегчение тут же улетучилось. – Что это значит?

– Что? – она ехидно улыбнулась. – Тебя что-то смущает?

– Еще как! Кто эти люди?

– Это наши приятели.

– Почему ты…

– Почему что? – вскричала Кора, и меня удивил ее тон. – Ты же не думаешь, что я не могу развлекаться, пока тебя нет?

– Да ты ведешь себя…

– Давай! Скажи, что я шлюха! А вот и нет! Кто ты такой, чтобы указывать мне?

– Если ты забыла, я твой парень! – заорал я и встряхнул ее еще раз.

Она вырвалась из моих рук и с усмешкой прошептала:

– Ты? Да я тебя знать не знаю.

Холодно, отстраненно. Злобно. Глядя мне в глаза. Я ее ударил. Я врезал ей пощечину и обругал, после чего разбил рожу еще одному придурку ушел. На заправке со мной решили не связываться и безропотно продали бухло. В машине за несколько километров от коттеджа я надрался. Мне было очень плохо, такого я от нее не ждал. И опять, меня бесило то, что она меня бросила. Меня бросали все, кто был мне дорог. Мне стоило первым отворачиваться от них, раз я не мог их удержать? И какой смысл?

Я не понимал, что мне делать, и просто давил на педаль газа, оставляя позади змеиное логово, заставляя лес мутной черной массой проноситься мимо. Безлюдное пустое шоссе. Ночь, плавно переходящая в утро. Боль в груди и бешеный стук сердца в голове. И ярость, которая заставляла выжимать из машины все соки. Я слился воедино с темнотой и ветром, и так же быстро и неуловимо несся вперед. Я чувствовал себя сильным и неуправляемым, и мне это нравилось. Я включил радио и орал рок-н-рольные песни, и мне становилось легче.

На бешеной скорости я пересек мост и оказался на ровной асфальтированной дороге посреди бескрайнего поля. Небо раскинулось надо мной шатром, звезды все еще мерцали на нем, музыка звучала в ушах… Я забылся. Я созерцал красоту. Все было похоже на счастливую сказку, что шла вразрез с моей жизнью. Но я знал, что это реально, так же, как и я, и восхищался декорациями моего сольного выступления.

И совершенно отвлекся от дороги. Зачем мне нужно было следить за серым асфальтом, когда над головой развернулась такая пляска огоньков?

Меня вернул к реальности резкий удар, он был настолько сильным, что я потерял управление, и меня закружило на дороге. Это была дикая карусель, и меня замутило. Хорошо, я пристегнул ремень, иначе бы меня швыряло по салону, как одежду в стиральной машине. Я с силой надавил на тормоз и с перепугу потянул на себя ручник.

Через несколько секунд все прекратилось. Я судорожно втягивал в себя воздух и ощупывал тело в поисках переломов. Ничего. Абсолютно. Лишь легкая резь от ремня, который впился мне в грудь. Я стал оглядываться. Пустая дорога. Ничего. На первый взгляд.

И тут справа мелькнуло желтое пятно. Я поморгал глазами в надежде, что почудилось. Но нет. Я отстегнул ремень и опустил стекло. Высунувшись, я заметил справа в кювете желтое свечение. От страха я выругался и схватился за руль. Черт, произошла авария, надо побыстрей сматываться. Но я прирос к одному месту. Что, если там люди?

Ну конечно там были люди, машина сама ехать не могла! Я собрался с духом и вылез наружу. Меня колотила дрожь. Я сделал два неуверенных шага и остановился. А потом побежал. Я почти кубарем скатился по склону и увидел перед собой лежавший на крыше серебристый седан. Он весь был смят, как использованная банка из-под газировки, тонированные стекла потрескались. Я огляделся по сторонам – никого вокруг. Ни единой души, кто мог бы помочь. Кроме меня. В голове мелькнула эгоистичная мысль: «К лучшему!» Ни к чему лишние свидетели.

Я аккуратно присел на корточки и вгляделся внутрь салона. Темнота. И тут я услышал отчетливый скрежет. Он доносился изнутри. Мое сердце опустилось в пятки. Я открыл переднюю дверь, и в меня вцепилась окровавленная рука. Я заорал и отскочил в сторону, и она тут же повисла. Нужно было что-то делать. Я залез внутрь и увидел женщину. Худую, лет тридцати, блондинку. Она висела на ремне вниз головой и не шевелилась. Со лба ее стекала кровь. Я запаниковал и резко выпрямился. У меня закружилась голова, и я облокотился на горячее колесо. Резкий запах резины привел меня в чувство, и я попытался собраться с мыслями.

Ей нужна помощь. Она ранена и, возможно, умрет. Я бы не хотел умереть, зная, что никто не попытался мне помочь.

Я глубоко вздохнул и залез в салон.

– Мисс… Мисс, Вы меня слышите? – я дотронулся до ее плеча.

Через несколько секунд раздался страшный хрип, и я вздрогнул.

– Сейчас я Вас вытащу, потерпите немного.

Я лег на спину и заполз в салон. Очень аккуратно я отстегнул ремень, и женщина повалилась на меня. Мое лицо оказалось в ее крови, но я каким-то чудом сохранил самообладание. Медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, я пополз наружу. Потом, осторожно перекатившись в бок, расположил женщину на траве. Ее лицо было липким и сплошь красным. Она прохрипела и открыла глаза. Эти голубые глаза напомнили мне глаза сестры, и я ужаснулся. Но это была не она.

Женщина посмотрела на меня и прохрипела что-то. Я не разобрал слов и покачал головой. Тогда она, видно, собрав последние силы, указала пальцем на машину. Я оглянулся. Неужели в машине был кто-то еще?

Я на корячках подполз в задней двери и с закрытыми глазами распахнул ее. Мне на колени упало что-то тяжелое. Я раскрыл глаза и замер. Передо мной была девочка, на вид лет восемь, с двумя чудесными косичками и такими же голубыми, как у матери, глазами. Ее пухлые губы были приоткрыты, а взор устремлен ко мне. Такой непонимающий и печальный. На ней не было ни капельки крови, лицо чистое, с розовым румянцем на щеках.

– Малышка, все будет хорошо, сейчас…

Она даже не шелохнулась. Может, у нее сломался позвоночник? Я закусил губу и продолжил.

– Не переживай, все будет хорошо, я позвоню в скорую, и они вас вылечат и…

Ничего. Тот же упрек в глазах и странное выражение на лице. И тут я заметил, что девочка не дышит. Она вообще не двигалась. Была… неживой.

И я заплакал. Впервые с тех пор, как погибли родители. Слезы капали ей на лицо, и я виновато стирал их с ее щек, и рыдал все сильнее. Потом я стал кричать, и женщина тихо заверещала позади меня, что-то хрипя. Я оставил девочку и подполз к матери. В ее взгляде читалась мольба, а рот искривился. Я покачал головой, и ее затрясло. Из груди вырвался страшный утробный вскрик, который тут же поднял меня на ноги. Я бежал сломя голову, словно за мной гналась стая голодных волков, и как только оказался в своем джипе, тут же надавил на газ.

По небу разливалось розоватое зарево, и все короче становились тени фонарных столбов. Мои руки тряслись, и я мертвой хваткой вцепился в руль. По щекам текли слезы. Они не переставали уже два часа, и после того, как я позвонил в скорую и описал точное место аварии, стало только хуже. Я отгонял от себя мысль, что это случилось по моей вине. Что виноват я. Я залез в родительский дом и сразу кинулся на кровать, задернув все шторы, с единственным желанием – уснуть, а, проснувшись, понять, что все это – страшный сон. Но мне не удалось.

Как только я закрывал глаза, передо мной появлялось лицо той девочки.

***

Раздался тихий стук, и дверь открылась. Джейк зачем-то передвигался на цыпочках, держа в руках плоскую картонную коробку. Я отвернулась и посмотрела в окно: красные лучи врезались в пушистые облака и сквозь них побирались на подоконник. От него шла длинная тень прямо к ножкам кровати. Я прислонила подушку к изголовью и села, обхватив колени руками. Я не собиралась с ним разговаривать.

Вдруг в тишине послышался испуганный возглас и, обернувшись, я увидела, как Джейк ловит в полете пустую стеклянную вазу, еще секунду назад стоявшую на тумбочке. Не помню, когда последний раз в ней появлялись цветы…

В конце концов ему удалось пристроить коробку на углу, и он виновато присел на край кровати.

– Ты заказала пиццу, спасибо!

Я молчала. Он вздохнул:

– Слушай… Я был не прав. Прости. Это действительно страшно. Марвин был… несчастным человеком.

Я посмотрела на него. Это не была попытка подлизаться – он действительно переживал.

– Ты докуда дочитал?

– До того места, где ты остановилась, – он достал из кармана широких тренировочных штанов свернутую в трубочку тетрадь и протянул ее мне. – Там закладка…

– Ты зачем ее так скрутил? – я не собиралась повышать голос, это получилось само собой. Глаза Джейка мгновенно вспыхнули.

– Это же просто тетрадь!

– Это не просто тетрадь! – я вырвала дневник Марвина из его рук и начала бережно распрямлять обложку.

Он обиженно уставился на меня. Во взгляде читался упрек. Мое лицо окаменело, не выражая никаких эмоций, хотя внутри было очень больно: словно лупишь в стену мячом, а он, отскакивая, каждый раз попадает на ушибленное место, норовя узнать, как долго у тебя получится терпеть. Джейк всегда был для меня надежной крепкой стеной, способной заслонить меня от любых бед. Но он не был глухой стеной, от которой безрезультатно отскакивают всякие доводы. Неужели он хотел отгородиться от меня?

Я знала, что слабое «прости» ничего не исправит – он его не услышит. Не потому, что я произнесу его тихо, а просто. Кажется, мы разучились друг с другом говорить.

Я вытянула вперед руку, но он даже не шелохнулся, и мне пришлось нагнуться к нему, чтобы прикоснуться пальцами к его холодной ладони. Я сильнее сомкнула пальцы, и он пристально вгляделся в мое лицо, пытаясь понять, что у меня на уме. А я всего лишь хотела, чтобы он был рядом. Потому что сейчас казалось, что я смотрю на него в подзорную трубу, как на далекий остров где-то на горизонте, который едва угадывается по силуэту.

– Прости… Я слишком близко приняла все к сердцу…

На удивление Джейк перестал напоминать ледяное изваяние и, придвинувшись ближе, прошептал:

– Я понимаю. Это все-таки брат Сьюзан. Ты так ее любишь… Я не должен был.

Он задумчиво посмотрел на тетрадь и, аккуратно взяв ее в руки, быстрым движением пролистал страницы от корки до корки. Я замерла, боясь, что он внезапно разорвет ее пополам, но он лишь захлопнул ее, зажав между ладонями.

– Все-таки не верится, что у нее был брат.

Он едва заметно улыбнулся, и я искренне обрадовалась тому, что очередная буря миновала.

– Жалко его.

– Да… Тяжелая судьба.

– Мне кажется, он был очень одиноким.

– Он сам виноват. Он оттолкнул от себя единственного родного человека…

Наши взгляды пересеклись, и я поспешно опустила глаза на пестрое покрывало.

– Мне кажется, это именно то, что мы с тобой делаем.

Я подняла голову и пытливо посмотрела на него. Лицо Джейка не поменялось: все то же безмятежное спокойствие, ни намека на испуг в темно-карих глазах, ни тени негодования на сомкнутых губах…

– Ведь без ссор тоже нельзя, верно? – его брови взметнулись вверх, и я неопределенно покачала головой. – Ты всегда была и будешь моим близким человеком.

– Знаю, просто…

А что я хотела ему сказать? Что он изменился? Что я изменилась? Что мы оба не хотим друг друга терять, но упорно движемся к этому? Или что все в порядке, и мы дальше можем прикидываться дурачками? Стоит попытаться?

Глаза Джейка бегали по моему лицу, считая морщинки. Когда я хмурилась, их становилось довольно много. Он взял меня за ладонь и прислонил ее к щеке.

– Мне всегда плохо, когда мы ссоримся, Лу.

– Мне тоже.

– Я не хочу так. Я устал. Прости, пожалуйста, – он забрался на кровать и устроился рядом, и я положила голову ему на грудь.

– Прощаю.

Он погладил меня по спине. Я закрыла глаза. Если бы я могла так же просто прогнать терзающую мое сердце грусть. Приструнить волнение, которое только нарастало перед завтрашним днем.

– Знаешь, я подумал… Хорошо, что это читаешь ты. Я просто не могу представить, если бы мама это увидела…

– Мне кажется, ей лучше не знать.

– Да, мне тоже… Не рассказывай ей, ладно?

– Не буду.

Так все-таки приравнивалось ли молчание ко лжи? Даже если она и была во спасение? Бесспорно, это относилось не только к Сьюзан. Вернее, вопрос был именно к нам. Так мы спасали себя?

Гораздо проще – пустить все на самотек. Не копаться в причинах. Убрать весла и позволить течению распоряжаться судьбой маленькой деревянной шлюпки, которую рано или поздно унесет в открытый океан. Но удастся ли ее уберечь, если разразится шторм? Ведь знакомый клочок земли, на котором можно переждать бурю, будет по-прежнему видно только через подзорную трубу…

ГЛАВА 14

Суббота, 31 августа 2019 года

Повзрослев, мы, как это часто бывает, стали уделять друг другу очень мало времени – повседневные заботы порой отвлекали нас даже от себя самих. В этом не было чего-то неожиданного – скорее, наоборот: все объяснялось чередой закономерностей, через которые, как правило, всем приходится пройти. Но было немного горько от того, что наше мышление поменялось. Постепенно желание встретиться и поговорить почему-то стало возникать лишь тогда, когда в жизни происходило что-то из ряда вон выходящее. Плохое, хорошее… Неважно. В спокойные дни многие из нас предпочитали остаться дома и хорошенько расслабиться. Отдых – одна из немногих драгоценных вещей, которых нам постоянно не хватало. Но еще больше мне не хватало наших старых-добрых совместных посиделок. Я скучала.

Поэтому идея собраться в выходные и всем вместе рвануть на пляж показалась сперва несбыточной мечтой – чтобы каждый бросил свои дела и поехал туда, где даже телефон толком не ловит?

– По-моему, это замечательно! – выкрикнул жизнерадостно Джейк, высунув голову в открытое окно, когда мы уже проехали несколько миль в сторону побережья. – Я уж и не помню, когда мы в последний раз так делали!

С высоты птичьего полета наши машины выглядели разноцветными глянцевыми камушками, которые плавно скользят по длинной светло-серой ленте то ровным строем, то стремясь настичь и перегнать друг друга, замирая в непосредственной близости и внезапно устремляясь вперед. Ребята любили устраивать импровизированные гонки, когда дорога была свободна. Даже Билл, который теперь был образцом благоразумия, с упоением вдавливал педаль газа в пол, не упуская при этом возможности скорчить довольную гримасу. Я так радовалась, что мне выпала возможность испытать чувство беззаботной легкости, освободиться от плохих мыслей, угнетенного состояния, что не покидало меня уже которую неделю. И в то же время я давала себе отчет в том, что мне вряд ли это удастся. Я не могла позволить себе расслабиться, зная, что оказалась между двух огней, и в любую секунду все может пойти не так. Воздух порой искрил от напряжения, вынуждая с большой осторожностью выбирать темы для разговора, слова… Я должна была сдерживать эмоции, всплывавшие на лице, которые выдавали любые, в том числе самые противоречивые мысли…

С другой стороны, это был прекрасный шанс во всем разобраться. Конфликт иногда служит наиболее подходящим инструментом для решения проблемы. Но, Боже, как же мне хотелось его избежать!

Я улыбалась, стараясь не замечать, как внутри поскрипывают натянутые нервы, и стремительно выскочила из машины, когда мы затормозили у входа в большой супермаркет, оставив Джейка кружить по парковке в поисках свободного места.

Взяв Бекки под руку, я уверенно зашагала по направлению к большим стеллажам с пакетированными соками, предпочитая особо не вертеть головой. Длинные полки с обеих сторон были также заставлены прозрачными бутылками воды, за которыми то и дело мелькала знакомая грязно-зеленая футболка…

Джейк и Билл зависли перед, как я успела услышать, «пивным раем», горячо обсуждая, какую марку стоит выбрать. Было занято наблюдать за ними: менеджер среднего звена, подтягивая спадающие с узких бедер полосатые шорты, доказывал преимущества темного пива в свойственной ему академически-поучающей манере младшему брату, трясущему перед своим носом небольшой пузатой бутылкой светлого. В идиллию вмешался Сэм, с надменным видом проследовавший в отдел с крепкими напитками. Его язвительный смешок не оставил равнодушной даже Мэри, которая следовала за ним по пятам, уткнувшись в свой телефон. Дикаркой ей ни за что ни стать…

Картина была до безумия хороша, пока в нее не затесался огромный нетрезвый мужчина, заслонивший собой ту половину стеллажа, на которой я приметила свой любимый сидр. Возможно, он ждал утра, чтобы заскочить сюда за очередной партией горячительного, а, возможно, он вообще не спал – вид у него был довольно помятый. Борода мелкими кудряшками прилипла к его полному раскрасневшимся лицу, а глаза были полузакрыты – сильный отек мешал разлепить веки. Они не распахнулись даже при виде цены на стоявшую чуть выше вычурную медную бутылку Utopias, в то время как у меня, по правде говоря, она вызывала определенное внутреннее негодование, даже отторжение: я бы предпочла потратить эти деньги на все, что угодно, только не на пиво. Пусть даже и выдержанное в бочке из-под коньяка. Хотя, может, мужчина просто ее не заметил – судя по его состоянию, он вряд ли был способен поднять голову… Он лишь сонно почесывал правый бок ватной рукой, не обращая никакого внимания на то, что каждый раз задевал локтем Билла по спине. В какой-то момент тот не выдержал и, развернувшись, попросил извинений, на что получил раздраженную реплику, более чем на треть состоявшую из нецензурных слов. Джейк выступил вперед – он всегда вспыхивал, как спичка, но тут вмешалась Шейла. Подойдя к ценителю хмеля сбоку, она достала телефон и начала орать в трубку до невозможности мерзким писклявым голосом, постоянно рассекая воздух длинными красными ногтями, чем обескуражила стоявшего рядом посетителя. Возможно, головная боль одержала верх – от количества выпитого накануне, либо от угроз вымышленному Крейгу на другом конце провода – и он, в отчаянии покачав головой, поспешно удалился, так ничего и не взяв. Шейла округлила глаза и приложила ладонь к губам, картинно смущаясь за то, что прогнала хама. Парни одобряюще покачали головой.

– Блестяще! – я подошла к ним, оставив Бекки у стойки с крекерами.

Она подмигнула мне и, виляя бедрами, приблизилась к нашей тележке и опустила в нее пару бутылок. Бекки отвлеклась от красочной картонной упаковки и перевела взгляд на меня. Я закатила глаза и взяла с полки еще одну, и она заулыбалась. Сегодня ночью – можно.

Мы общей толпой подошли к кассам. На удивление нам везло, и очередь шла быстро. В параллельном ряду отдельно от всех стоял Скотт, прижимая к груди пакет с картошкой. На его сосредоточенном лице то и дело проскакивало удивление, когда он видел очередную порцию кошачьего корма, возникавшую из-под груды продуктов стоявшей впереди женщины. Он огляделся по сторонам и, поймав мой взгляд, показал на пальцах «двадцать три», после чего надул щеки и изобразил толстого ленивого кота, который не в силах облизать лапу. В этот момент женщина непонимающе уставилась на него вместе с кассиром, и он, залившись краской, лучезарно улыбнулся. В этот момент к Скотту подлетел Сэм, запыхавшийся, словно опаздывал на самый важный поезд в своей жизни, и с громким стуком поставил на ленту две бутылки виски. Брови женщины взлетели вверх, и она стала нервно закидывать пакетики с разными видами корма в пластиковую корзину. Сэм поправил волосы и взглянул на Скотта, и тот ответил ему все той же лучезарной улыбкой. Все было неплохо, неплохо…

На покупки ушел почти час, и, с учетом того, что выехать рано у нас не получилось, стрелка на циферблате перевалила за двенадцать. После полудня атмосфера значительно менялась: воздух становился сухим, душным, и пыль с дороги все охотнее поднималась вверх. Я попросила Джейка закрыть окна и включить кондиционер.

Некоторое время я с интересом наблюдала, как светло-желтая горошина, прятавшаяся от зноя за зыбкой пеленой, игриво перекатывается по небу, появляясь то справа, то слева. Но потом солнцу стало лень играть в кошки-мышки, и оно скрылось за верхушками деревьев.

Пару раз мы заезжали на заправку – дорога дорогой, а естественные человеческие потребности удовлетворять было так же необходимо, как и добраться до пляжа, пока не стемнело, что по большому счету казалось вполне выполнимой задачей, ведь основная часть пути на тот момент была уже позади.

Мало-помалу я стала замечать, как блекнут краски вокруг, наливаясь приятным, приглушенным оттенком. Ровная дорога прямой стрелой пересекала местность: справа был все такой же хвойный лес, четкими метелками выделявшийся на фоне бежевой пастели неба, а слева – легкая выцветшая голубизна, раскинувшаяся над разноцветными соломенно-изумрудными клочками открытого поля. Солнце, теряя раздражающую яркость, сползало по боковому стеклу большим желтком и уже не вызывало неприятной рези в уставших глазах. Тем не менее моргание каждый раз сопровождалось появлением стайки небольших зеленых пятнышек размером с гроздь смородины, вынуждавших переводить взгляд на что-нибудь другое. Правая ладонь Джейка лежала у меня на бедре, пальцы игриво настукивали ритм звучавшей песни. Я тихонько засмеялась, и он, показав мне язык, взял меня за руку и поднес ее к губам. Может, эта поездка и вправду помогла бы нам отвлечься? Даже от того, что нас разрушало? Я посмотрела в зеркало и увидела, как машина Сэма перестраивается из нашего ряда и стремительно прибавляет газ. Еще секунда, и мы встретились со Скоттом взглядами. Я знала, что он будет смотреть. Я отрешенно повернула голову в сторону переметнувшегося направо краснеющего круга на небе. Солнце все еще не хотело уходить и, как звезда театральной постановки, редко показывалось из-за кулис, перекатываясь по темной кромке леса.

Погоди. Мы едем к месту, где наконец-то сможем с тобой попрощаться…

Конечно, я подумала о солнце.

Когда мы увидели первую чайку, разрезавшую воздух своими длинными крыльями, Джейк надавил на педаль газа, и мы, обогнав по встречке Шейлу и Бекки, которые были впереди колонны, рванули навстречу океану, который тонкой искрящейся полоской мерцал на горизонте. Золотистый свет, который, казалось, исходит от него, тепло разливался по пляжу, и предзакатное солнце приятно дотрагивалось до кожи своими мягкими ладонями.

Сначала мы решили разместиться в привычном месте, которое по умолчанию считали нашим вот уже лет восемь, но спустя какое-то время после того, как мы припарковались, к нам в гости пожаловала еще пара машин с очень шумной компанией подростков. Их внешний вид не оставлял сомнений в том, что они не пойдут нам навстречу, и мы решили не портить друг другу праздник и уступили место им. Покидав в багажник все, что успели вытащить, мы отправились на поиски. Несколько минут на север, и за деревьями показалась изрезанная коса, наподобие полумесяца, которая обрамляла небольшой аккуратный пляж у самой кромки воды. Вот так удача!

От долгой поездки у меня затекли ноги, поэтому я не задумываясь скинула босоножки с ног и благодарно зарыла пальцы в мелкий прохладный песок. Красная полоса над водой постепенно исчезала, уступая место вальяжно наступавшим сумеркам.

– Мне тут нравится даже больше, – Билл подпрыгнул на месте и, обняв свою беременную жену, закружил ее, отчего она начала тихонечко пищать. Сандра была очень приятной, по-настоящему хорошей девушкой. Иногда я задумывалась, насколько они были похожи. Невообразимо скромные, тихие, но в то же время открытые. Общение с такими людьми обычно начинаешь ценить спустя некоторое время после того, как с ними познакомишься, потому что не сразу понимаешь, какое сокровище появилось в твоей жизни. Что бы ни происходило, от мелочей до серьезных случаев – Билл ни разу никого не предал. Порой он даже брал вину на себя за чей-то проступок. «Билл-защитник» звали мы его. От Сандры, спрятанная за внешней хрупкостью, исходила такая же сила духа. Не думаю, что это зависело от их возраста – ведь они были всего на пару лет старше нас. Это шло откуда-то изнутри.

Другое дело – Шейла. Сильные характеры на съемочной площадке, и чрезвычайно ранимая – в жизни, хотя эту черту в ней разглядеть было не так-то просто. Иногда казалось, что она всего боялась. Даже сейчас она стояла отдельно от всех, скрестив руки на груди. Во взгляде читалось недовольство. Я догадывалась, почему.

– Что с тобой? – Скотт с ухмылкой прислонился к скале рядом с ней.

Шейла закатила глаза:

– Ради этой затеи мне пришлось пропустить несколько дней. А мы даже наше место потеряли!

– Брось, тебе тут тоже понравится. Главное же – не где, а с кем.

– Это как раз меня и пугает, – она посмотрела ему в глаза. – Ты же прекрасно знаешь, что я тебя не выношу.

– Поверь мне, с этим можно жить. Тем более, что, помимо меня, волей случая здесь собрались и другие члены твоей семьи.

Она цокнула языком и демонстративно направилась к Сэму, который протягивал в пустоту очередной пакет с продуктами:

– Ну, хоть кто-нибудь?

В этот раз никто из нас не взял палаток – прошлогодний пикник, обернувшийся мастер-классом по установке тента, купленного на скорую руку в магазинчике фиксированных цен, убедил нас в двух вещах: первое – лучше тратить деньги на дорогие вещи и покупать их заранее, и второе, что было непосредственно связано с нашей ситуацией – лучше экономить время и силы и засыпать прямо в машине. Если вообще собираешься спать.

Путем нехитрых манипуляций мы с Бекки развели костер. Я настояла на этом, поскольку как-то раз мы доверили это Джейку, и огонь загорелся лишь спустя полчаса. Звание рукожопа он носил гордо, и даже этим мне нравился: за неудачей всегда следовал виноватый потерянный взгляд, взгляд маленького мальчика, которого сразу же хотелось обнять и успокоить. Видеть порой ребенка во взрослом мужчине, мне казалось, куда лучше, чем постоянно лицезреть перед собой серьезного и хмурого старика, который превратил душу Сэма в черствый сухарь.

Я оставила Бекки следить за огнем, а сама направилась к Сандре нарезать овощи. Парни подготавливали мясо, обильно поливая его лимонным соком. Шейла же с надменным видом протирала тряпкой решетку. Удивительно, но мы управились довольно быстро. Хотя нет. Удивительно было другое – мы практически не разговаривали, лишь перебросились парой общих фраз. Интересно, другие чувствовали, насколько отвыкли друг от друга?

Когда в воздухе появилась прохлада, и на землю легло мягкое сиреневое одеяло сумерек, мы устроились у костра, который уже успел один раз прогореть и подарить нам сочное мясо и хрустящий ароматный хлеб, и, с удовольствием поедая содержимое наших пластиковых тарелок, наконец-то стали делиться разными историями. Словно в старые-добрые и не такие уж далекие времена, когда мы вместе садились за стол в доме Маккарти и рассказывали им, как прошел день в школе. Многое поменялось: теперь они были в доме одни, мы – сами по себе, а взлеты и падения выходили далеко за рамки «я получил отлично» или «он поставил мне подножку» и так далее. С годами многие вещи теряют свою значимость, и драма всей жизни – отказ пойти на свидание, к примеру, – становится не более чем тонким, едва ощутимым уколом самомнению. Но, к сожалению, вместе с этим улетучивается способность видеть красоту – в простоте, интересное – в обычном, а прагматичный ум, привыкший все оценивать и раскладывать по полочкам, уже не так часто дает волю чувствам. Жизнь состоит из мелочей, она словно калейдоскоп: как повернешь – такая картинка и сложится. Однако люди в сознательном возрасте думают скорее о четкой геометрии форм и том, как конструкция работает, нежели восхищаются волшебной сменой цветов и блеском зеркал. Увы.

Я крутила в руках незаконченную бутылку сидра и всматривалась внутрь через горлышко: на фоне костра пузырьки крохотными маковыми зернышками перебегали от одной стеклянной стенки к противоположной, следуя за направлением, которое я им задавала.

– Ты ищешь там смысл бытия? – Джейк сел рядом, вернувшись из машины, и приобнял меня.

– Нет, просто любуюсь. Это красиво! Ты никогда не замечал? – я протянула ему бутылку, и он, прищурив один глаз, прислонил горлышко к другому. – Только не поднимай…

Но было поздно, и через секунду Джейк с радостным хохотом вытирал тыльной стороной ладони лицо.

– Не знаю, красиво ли, но что травмоопасно – так точно!

Я поцеловала его щеку – она была сладкая от сидра, и мы внезапно погрузились друг в друга, забыв об окружающих. В такие моменты, казалось, время застывает, и только музыка, которая играла на фоне, говорила нам, что оно продолжает свой ход – просто мы растворяемся в нем так же, как растворяется в крови алкоголь. Я приоткрыла глаза и заметила, как Шейла, скорчив недовольное лицо, встала и, пошатываясь, направилась к воде. Кому-то уже было пора следить за тем, чтобы не принять лишнего.

– Я принес, – спохватился Джейк и достал из кармана колоду карт. – Ну что? Кто рискнет сразиться со мной?

– Если ты не будешь мухлевать, как обычно, – усмехнулся Билл, ставя стаканчик на песок, – я, пожалуй, приму твой вызов!

– Может, не стоит? – Сандра мягко положила руку ему на щеку, и Билл, проявив чудеса пластики, нагнулся и поцеловал ее в живот. – Ты разобьешь мальчику сердце своей победой.

– Не впервой! – Билл заговорщически уставился на Джейка. – Этот храбрый муж сможет за себя постоять на поле интеллектуальной битвы. Возможно, не так хорошо, как это сделаю я, но все же…

– В таком случае, я присоединяюсь, – Сэм отложил свой телефон, который практически не выпускал из рук на протяжении всего вечера. – Вам обеим давно пора утереть нос, барышни!

– Надменный «Всадник-с-головой» присоединяется к баталии!

Щеки Сэма едва заметно покраснели, но он сделал вид, что пропустил подколку мимо ушей. Проходившая мимо Бекки склонилась к нему и прошептала на ухо:

– Ой! Я погляжу, кто-то до сих пор краснеет, когда смущается?

Он недовольно повел плечом и легонько отпихнул ее от себя:

– Я много работаю над этим.

– И мало пьешь! – Шейла вернулась на свое место и протянула мокрые ступни к костру.

– Хотя бы не так много, как ты!

Она усмехнулась и развела в воздухе руками:

– Заметь, я не называла тебя слабаком!

Сэм молча посмотрел на нее, очень медленно встал и, подойдя к маленькому раскладному столу, на котором стояли бутылки, взял Jack Daniels. Опустошив подряд два стакана не моргнув глазом, он открыл маленькую бутылку кока-колы и с довольной ухмылкой устроился на своем стуле. Поза победителя. За это время никто не проронил ни слова.

– Шейла, подбери, пожалуйста, свою челюсть, – ткнула ее локтем в бок Бекки и тихо рассмеялась.

– Это было круто, мужик! – Джейк поднял вверх свое пиво и с уважением кивнул головой. – Мне захотелось сдаться еще до начала.

– Нет уж, приступим! Раздавай!

В середине игры пыл слегка поутих, и паузы между сбросом карт стали значительно длиннее. В какой-то момент Сэм стал сонно потирать глаза, а Билл – все чаще шептать что-то на ухо своей жене. Потом он и вовсе встал и, извинившись, ушел в неизвестном направлении. Спустя минут десять он вернулся, прижимая к груди сложенный в несколько раз плед.

– Почему ты как долго? – спросила Сандра, когда он устроился рядом с ней, укрыв их обоих теплым шерстяным покрывалом.

– Вы не поверите, друзья… – сказал он, сперва многозначительно помолчав. – Я шел, шел… И нашел! – он стал рыться в кармане и выудил оттуда небольшую бежевую раковину. – Вот, смотрите, – и, положив ее на песок, одарил всех многозначительной улыбкой.

– Билли, старина, да это же раковина! – воскликнул Сэм, решив в очередной раз кого-нибудь высмеять. – Я не верю своим глазам!

– Да-да! – Билл принял его слова за чистую монету.

– И все-таки это не объясняет, почему тебя так долго не было… – с недоумением на лице пропела Сандра. Потом ее глаза округлились, и она, насколько позволял живот, подалась вперед.

– Да это же…

– Раковина, да, – констатировал факт Сэм, подняв указательный палец вверх, но его саркастический комментарий остался без внимания.

Все заинтересованно наблюдали за находкой Билла, а, когда из-под раковины показались толстые хитиновые лапки и две вытянутые бусины глаз, восторженно заохали. Еще мгновение, и отшельник начал медленно уползать в сторону.

– Наблюдать за этими усишками одно удовольствие, – улыбнулся Билл, – а вот поймать – не так-то просто! – он попытался ухватить животное за панцирь, но то испуганно рвануло подальше от его рук.

– Да чтоб тебя! – воскликнул Сэм и резко задрал ноги на сидение, когда новый гость устремился в его сторону. Стул предательски покачнулся, и парень с треском повалился на спину, издав скорее вопль ужаса, нежели боли. Дружный хохот со всех сторон и алкоголь сделали свое дело, и Сэм, давно не позволявший себе никаких проявлений земных человеческих слабостей, громко гогоча, стал кататься по песку. Обитатель раковины тем временем скрылся за большим, испещренным отверстиями камнем.

– Ты прав, Сэм, это – раковина! – сквозь смех произнес Билл и поднял брата с земли. – Ты даже не встал на доску, а уже падаешь!

– Мы наконец-то вспомнили про серфинг? – промычала Шейла. – Не поздновато ли?

Действительно, серфинг было решено отложить на завтра, поскольку в темноте ловить волну было опасно. К тому же ветер усилился, и не хотелось покидать сухое и теплое место рядом с языками пламени, бесновавшимися в неглубокой яме посреди песка.

– Пойдем прогуляемся? – внезапно послышалось за спиной.

Я почувствовала, как пальцы Джейка глубоко впились в мое плечо. Мы одновременно обернулись: Скотт стоял, привалившись к скале, и на его губах играла самодовольная усмешка. Его отсутствия за всеобщим весельем никто не заметил.

Я посмотрела на Джейка: его рот сжался в тонкую полоску, а глаза странно блестели. Скот игриво приподнял бровь:

– Если, конечно, рыцарь отпустит даму собирать хворост в компании босяка, – он издевательски сделал реверанс и посмотрел исподлобья на Джейка.

Я резко дернула плечом – оно болело.

– Джейк, прекрати! – я посмотрела на него. – Ты ничего ему не докажешь.

– Мне пойти с тобой? – прошептал он едва слышно, словно какую-то тайну.

Я улыбнулась:

– Поверь, со Скоттом я справлюсь получше тебя! Не переживай.

Я уже собралась идти, но Джейк схватил меня за руку и грубо притянул к себе, заключив в объятия. Я не успела никак отреагировать, потому что он жадно впился в мои губы, словно никогда их больше не коснется. Такая близость, заставлявшая раньше воздух плавиться и словно магнитом тянувшая нас друг к другу, подначивала на множество жарких и долгих поцелуев, которые тут же всплыли в моей памяти. И я ответила. Несмотря на неловкость, которую испытала от его поступка. Поддалась прямо у Скотта на глазах, зная, что пожалею…

Внезапно мне захотелось, чтобы наши магниты оказались одинаково заряженными и оттолкнулись друг от друга – по законам физики, не требуя каких-то объяснений. Но Джейк все еще был рядом, не давая мне возможности уйти. И восторг, который на секунду захватил меня от внезапности, угас так же быстро, как прогоревшее дерево в облитом керосином костре.

Когда я подошла к Скотту, он не переставая смотрел на Джейка и никак не отреагировал.

– Эй, я тут. Мы идем куда-то или нет?

– Идем! – рявкнул тот и, раздраженно сжав зубы, быстро пошел прочь.

Мне пришлось едва ли не бежать, чтобы поспевать за ним. По пути он нагнулся и взял в руки валявшуюся на песке палку. Она была изрыта маленькими дырочками, из которых тут и там выглядывали крохотные белые ракушки. Это была единственная палка, которую мы подобрали.

Мы уходили все дальше от нашего места, и в какой-то момент мне показалось, что Скотт перестал понимать, куда идет.

– Ты ведешь меня куда-то? – бросила я ему в спину, но он продолжил молчаливое шествие. – Может, ответишь?

Он резко развернулся, и я натолкнулась на него. Он тяжело дышал.

– Мы идем туда, – он кивнул головой куда-то в сторону.

Действительно, слева от нас, за кустарником, пряталась маленькая бухточка, со всех сторон окруженная черными скалами. На узкой – всего в несколько метров – полосе пляжа не было ничего, кроме пары крупных обломков деревьев, которые выбросило на берег. Не считая еще недавно горевшего костра.

– Это место уже занято, разве ты не видишь?

– Вижу. Его занял я.

Я разозлилась. Но вместе с тем мне стало интересно. Странное чувство.

– Хвороста наши не дождутся… – протянула я и с упреком посмотрела на него.

– Они уже все напились. Им не до этого, – Скотт протянул мне руку, и я оперлась на нее.

– С этим поспорить трудно.

Мы стали спускаться по узкой тропинке. То ли дело было в том, что Скотт заранее ознакомился с местом, то ли он прекрасно видел в темноте, но он ступал уверенно и грациозно, как кошка, чего нельзя было сказать обо мне: я пару раз споткнулась и расцарапала о ветки все ноги. Если бы не его ладонь, в которую я под конец вцепилась мертвой хваткой, я бы скатилась к воде кубарем.

Здесь было спокойно. Единственным звуком, который нарушал тишину, был монотонный шум волн. Хотя, если прислушаться, вдалеке можно было различить звонкий смех Мэри – ее пронзительный голос можно было услышать и за милю, если она разойдется.

Скотт устроился на краю одного из созданных природой «шезлонгов» и ударил палкой по сгоревшей головешке – вверх мигом поднялся столб красных искр.

– Присядешь?

Пространство вокруг нас было крохотным, как комната. Необычная комната, где стенами служили темные глыбы, а вместо потолка было бесконечное небо, усыпанное звездами.

Я растянулась на бревне напротив Скотта и жестом предложила ему сделать то же самое. Он хотел было сказать что-то, но потом бросил палку на песок и, ловко закинув ноги, лег на спину. Я взглянула на него: он положил под голову руки и смотрел перед собой. На его губах была едва заметная улыбка. Наконец-то он справился со злостью.

Я перевела взгляд на небо.

Стареющая луна над водой напоминала отколотое блюдце, из которого в разные стороны разлетелись сухие крошки… Звезды. Целая россыпь маленьких искорок на темно-синем фоне. Где-то там их миллиарды, но те, что ближе, зачаровывают своим загадочным сиянием настолько, что забываешь обо всем, глядя в безмолвную мигающую бесконечность. Очень хочется сделать снимок, чтобы пасмурными вечерами изучать небольшие точки на небе. Чтобы они были близко, когда на самом деле – так далеко… Но их мерцание нельзя запечатлеть. Точно не камерами телефонов, что всегда под рукой и уже даже не сопровождают, а ведут нас по жизни. Да и мощные широкоугольные объективы тоже бессильны, пусть и передают наиболее точную картинку. Этот особый свет дано уловить только глазами и… сердцем. Падающая звезда слишком быстро гаснет. Слишком стремительно ускользает. Здесь, на Земле, ее не поймать, как ни пытайся. В жизни есть вещи, которые не прячутся за материальной оболочкой. Которые ощущаешь, пусть даже не знаешь, в какой форме и с какой силой они перед тобой предстают. Да и не нужно. В такие настоящие, не побоюсь этого слова, моменты, живешь. И каждое мгновение – как та далекая искра, которая может в любую секунду сорваться с места и ненадолго описать в темной пустоте полукруг. Она останется в памяти, и, стало быть, кто-то загадает под ее прощальный танец желание.

Да. Ради этого стоит смотреть на звезды – и позволять им заглядывать в душу…

Каково это было? Приоткрыть душу для такой сверхмощной звезды, как Скотт, а потом неосторожно дать ей понять, что для твоей вселенной она не подходит? Каково было продолжать делать вид, что все правильно, когда маленькая пустота, с каждым днем разраставшаяся в черную дыру, все больше затрагивала окружающих? Правильно, как же… О таких мыслях лучше молчать.

Но Скотту нужно было поговорить. Конечно, когда нам наскучило безмолвно созерцать небо, мы встали, и Скотт поманил меня к черной горке на песке. Так мы откопали пару запеченных картошин, каждую из которых он до этого бережно завернул в фольгу.

– Все гениальное просто, – я откусила маленький кусочек. Раздался такой аромат, что у меня сразу возникло желание запихать картофелину в рот целиком.

– Для тех, кто понимает, – Скотт вскинул подбородок и уставился на меня. – Но не все понимают, верно?

Этот взгляд не оставлял сомнений в том, что важный разговор уже начался. Я парировала:

– Ты же знаешь, на вкус и цвет…

– Давно вы вместе? – Скотт серьезно посмотрел на меня, и лед в его глазах моментально заморозил мое сердце.

Вот так вот сразу, без обиняков?

– Шесть лет будет…

Он обиженно хмыкнул:

– Мечты сбываются, да?

Я ничего не ответила и потянулась за палкой. Какое-то время постояла молча. Потом медленно сгребла угли в одну кучу. Горка тлела и напоминала собой маленький разъяренный Рейнир. В щели между черными выступами проскальзывали тонкие струйки горячего воздуха, и вокруг них все дрожало и расплывалось. Вулкан ведь рано или поздно проснется, не так ли?

Пауза была слишком долгой. Я ждала, сама не знаю, чего.

– Ты ничего не скажешь?

Я повернулась на его голос, и он вопрошающе уставился на меня.

– Я уже привыкла, – я тяжело вздохнула, не соврав.

Правда, с которой я была наедине уже который месяц, осознание которой поначалу вышибло из меня весь дух, будто меня долго трясли вниз головой над огромной чашей, куда суждено было выскользнуть моей радости, моей бесконечной вере в хорошее… Мне на самом деле было тяжело, но Скотту показалось, что я играю.

– Привычка – это когда люди влюбляются, сходятся, живут вместе, через какое-то время любовь проходит, а менять что-то страшно из-за чувства ответственности и благодарности. Это привычка.

– К чему это, Скотт?

– В смысле?

– Какая разница? Ты же все для себя решил, – я сжала палку двумя руками, и она хрустнула. – И, мне помнится, лет так шесть назад.

Его скулы заходили ходуном.

– Я бы поменял все, если бы тебе это действительно было нужно…

Я закрыла глаза. Сейчас шум волн был единственным, что я хотела воспринимать. Он даже не извинился.

– Я хотел тебе счастья, – тихо добавил он.

Я слышала, как он подходит ко мне, и еще сильнее зажмурила веки.

– Ты все еще злишься на меня?

Словно время способно что-то поменять! Словно оно может стереть обиду, заставить забыть… Нет, оно лишь сталкивает нас с другими людьми, которые так же исчезают, как и появились – случайно, внезапно, неожиданно. Живой поток новых лиц, новых голосов и новых впечатлений занимает тебя, не оставляя свободных для грусти минут.

Именно так действует на кого-то время. Не на меня. Поскольку моя жизнь насмешливо замкнулась на одних и тех же людях. Работа, конечно, внесла определенную лепту в избавление от ночных кошмаров, но это все – не то…

– Прости, мне очень жаль.

Его голос звучал совсем близко, и я открыла глаза. Он как-то странно улыбнулся:

– Тебе не все равно, я же чувствую…

– Мы с Джейком счастливы. Ты сам видел.

– Видел, – Скотт сдержанно кивнул и начал ходить из стороны в сторону, как запертый в клетке зверь. – Но верится с трудом. Фальшью отдает.

– А что тогда настоящее? – я обошла его со спины, наблюдая, как он давит на затылок руками, не прекращая расхаживать из стороны в сторону. – Безмолвно раствориться в ночи, как дым?

Мне было больно. Я снова вспомнила себя в его комнате, пустую улицу, как на ладони просматривающуюся сквозь открытое окно…

Скот на секунду остановился и быстрыми шагами пошел прямо на меня. На его непроницаемом лице нельзя было ничего прочесть.

Я скрестила руки на груди, и он натолкнулся на мои локти.

Луна снова играла у него на волосах. Серебро на черном шелке, как той ночью… Я отвернулась.

– Лу?

Океан лениво наползал на белесый берег, слизывая мелкий песок и оставляя за собой мокрые нити водорослей. Пучина была холодной и опасной, даже на суше ощущалась ее незримая мощь. В любой момент океан мог поменяться, и тогда он стал бы чьей-то погибелью.

Промозглый воздух неприятно щекотал кожу. Я заметила это только сейчас, когда Скотт был совсем рядом. Он словно горел, я явственно ощущала жар, идущий от его тела. Мой взгляд неуверенно скользнул вверх, от груди до подбородка. Его кадык дернулся, и он повторил:

– Лу!

Я набралась смелости и заглянула в его глаза: они были почти такие же бездонные, как неукротимая стихия справа. Монотонный звук волн только нагнетал обстановку. Между нами искрило, казалось, слышно, как щелкают разряды. От холода и напряжения меня начало трясти. В голове был целый вихрь мыслей и, что еще возмутительнее, желаний.

Как и океан ночью, Скотт пугал меня и одновременно притягивал. Настолько сильно, что я растерянно стояла и ничего не предпринимала. Потому что малейшее движение – и я могла потерять над собой контроль. Но Скотт не стал ждать и резко прижал меня к себе. Я оттолкнута его и машинально сделала пару шагов назад. Скотт посмотрел себе под ноги и спустя секунду поднял голову. Его лицо было слишком серьезным. Я пятилась, пока не наткнулась спиной на скалу. Когда он оказался возле меня, я выставила вперед руку, но он сжал мое запястье и отвел вниз. Его пальцы поднялись по руке, к плечу, шее, наконец, задержались на скуле легким прикосновением

– Убери руку, – сказала я как можно спокойнее, но голос все равно дрогнул.

– Давай поговорим, – тихо сказал Скотт и спрятал руки в карманы.

Он неотрывно смотрел на меня, и мое сердце ритмично перепрыгивало через возникавшие на пути ямы. Все проваливалось, все летело к черту! Он не имел права!

– Ты не можешь. Вот так… Сейчас… – мое дыхание сбилось, прерываемое немым плачем, хотя из глаз не пролилось ни слезинки. – Ты бросил меня. Бросил!

Он попытался что-то вставить, но меня нельзя было остановить. Воспоминания нахлынули на меня, заставляя прочувствовать снова тот ужасный день.

– В комнате никого не было… Ты хоть представляешь, каково мне было? Ты не отвечал мне! Тебе было плевать!

– Мне никогда не было плевать! И, к сожалению, мне не плевать даже сейчас, после всех попыток тебя забыть. Я пытался! – Скотт сорвался на крик. Он хотел убедить в этом меня, или себя? – И ты все-таки предпочла его!

– Ты исчез, не попрощавшись, – прошептала я сквозь зубы, чувствуя, как трясется подбородок, и дрожь сползает спазмом вниз по горлу.

– Ты дала понять, что у меня нет шансов, – он мягко взял меня за руку, и я шагнула ему навстречу.

– Я не успела тебе объяснить, – я почувствовала, как по щекам потекли горячие слезы. Мне захотелось бессильно опустить голову ему на грудь, чтобы его руки снова обняли меня, как прежде, вопреки всем причинам, по которым этого нельзя было делать.

Нельзя…

– Прости меня, Лу. Я очень виноват…

– Разве теперь это имеет значение? – отмахнулась я и прислонилась к скале спиной.

Между ним и мной по-прежнему оставалось ничтожно мало пространства. Но его недостаток большое не давил на кости, не рождал привычного волнения от присутствия Скотта в моей зоне комфорта, не внушал надежды и не подпитывал радость. Мне было очень плохо.

– Ты, правда, счастлива с ним?

– Я не знаю, – мне не хотелось ему врать.

Было так странно – желать вывернуть душу перед человеком, который несколько раз собственноручно тебе ее скрутил в тугой, неразвязываемый узел.

– И ты вряд ли можешь что-то сделать…

– Могу.

– Есть вещи, которые нельзя исправить, Скотт.

– Нет таких вещей… Просто помоги мне, – он склонил голову на бок. – Хоть немного…

– Я не знаю, – повторила я эхом.

Соленая пена, лопаясь, таяла на песке, как моя уверенность в чем-бы то ни было. Я злилась на себя за то, что простила его. Злилась, что до сих пор к нему что-то чувствую.

Скотт нагнулся ко мне. Я даже не дернулась – его в любом случае невозможно было остановить. Он дотронулся кончиком носа до моего лица и провел им по щеке, отодвигая выбившуюся прядь волос в сторону. Ему даже удалось заправить ее за ухо. К своему удивлению, я тихонько засмеялась, и он улыбнулся.

– Щекотно?

– Я тебе поражаюсь.

– Ты редко обращала внимание на такие мелочи.

– На этот счет ты тоже заблуждаешься…

Кому, как не мне, было помнить, как он размешивает сахар в чае – всегда против часовой стрелки, как выпускает всех из помещения, даже если спешит, а люди все идут, и идут… Как он первым откликается на просьбы Карлайла помочь, даже если очень занят. Потерять связь с ним было для всех большим ударом… Я снова вернулась к той мысли.

– Ты же общался с ними? Все это время.

– Ты о чем? – его предплечья лежали на скале по обе стороны от моей головы. Я почувствовала себя космонавтом в шаттле, который смотрит на Землю из космоса. Только вместо Земли было его лицо.

– Сьюзан, Карлайл… Кто еще?

Он нахмурился. Я ждала его ответа.

– Билл. Бекки…

Мои глаза округлились. Если в первом имени я не сомневалась, то услышать второе стало для меня неожиданностью. Она ни разу об этом не обмолвилась. Скотт поспешно добавил:

– Я просил ее не говорить тебе. Я просто хотел знать, все ли с тобой хорошо…

– Она не рассказала? – я ошарашено уставилась на него, пытаясь переварить услышанное.

– Мы общались первые несколько дней. Но потом она перестала мне отвечать. Я понял, что все налаживается…

– Ни черта не наладилось, Скотт. Ты поступил, как…

– От тебя вкусно пахнет, кстати, – невозмутимо перебил меня он и склонился к моей шее, снова коснувшись кожи кончиком носа. Меня это взбесило.

– Мало того, что ты даже не попытался…

– Я как раз попытался.

Скотт прошептал это мне на ухо, и я замерла, обездвиженная внезапным разрядом тока, который пронзил меня до самых пяток. Все мысли вылетели из головы, кроме одной: я не позволю. С каждой секундой наши губы были все ближе.

– Поздно, – произнесла я сбивчиво.

– Что? – прошептал он.

Горло пересохло, и я запнулась:

– Поздно.

– Лучше поздно, чем никогда, – он полностью прижался ко мне, буквально впечатав в скалу.

– Ты делаешь мне больно! – заорала я, не в силах держаться.

– Неправда, я рассчитываю силу. Не дури, Лу.

– Да мне плевать на это, ты ничего не понял! – я со всей силы дернулась, и, неожиданно для нас обоих, он потерял равновесие и упал ничком на спину, голова – в нескольких сантиметрах от большого тлеющего бревна. Пару секунд он немигающим взглядом смотрел на небо, пытаясь прийти в себя от шока. Я подлетела к нему, испугавшись того, что с ним могло случиться.

– Это было жестоко! – воскликнул он, протягивая мне руку.

– Прости меня, – я помогла ему сесть на песке, – я не хотела.

– Это? – он посмотрел на бревно. – Да мне плевать на это, ты ничего не поняла, – ответил он моими же словами. – Кажется, скоро мне станет окончательно плевать на все…

– Может, это к лучшему? – я не подавила желание плюнуть злостью ему в лицо и сразу об этом пожалела. Он мигом надел на себя самую непроницаемую маску.

– Ты не можешь так говорить.

– Я как раз могу.

– Лу, знаешь. Я много думал. Очень много. Пытался понять тебя. И мне не удается. Я вижу, что тебе плохо. Меня ты не обманешь, сколько ни пытайся. Виной не только я, ты знаешь это. И мне действительно плохо от того, что плохо тебе. Но мне ведь еще хуже, – он положил свою теплую ладонь мне на щеку, и я по-детски накрыла ее своей – Ты не счастлива с ним. И я знаю, что ты тоже что-то почувствовала, когда мы увидели друг друга. Если бы это было не так, то я бы даже…

– Не нужно.

Он приблизился ко мне, не отводя взгляда и прошептал:

– Ты даже не представляешь, как я себя ненавижу! – с таким чувством, что у меня пробежали мурашки.

Он продолжал сидеть, зачерпывая горстями мелкий песок и потихоньку выпускал его сквозь пальцы. Крупинки падали ему на джинсы и изредка долетали до меня. Я встала и, скинув обувь, окунула ступни в холодную воду.

Мы оба себя ненавидели.

– У тебя все в порядке? – резкий голос Джейка заставил меня испуганно обернуться. Нам очень повезло, что он не появился здесь на несколько минут раньше. Очередной сцены из прошлого я бы не вынесла.

– Да, – проходя мимо, я заметила, как Скот наморщил лоб и, закрыв глаза, отвернулся в сторону моря.

– Я пошел искать тебя. Вас долго не было…

Джейк подозрительно окинул взглядом пляж, задержавшись на тлевших углях, и внимательно посмотрел мне в глаза:

– Это что такое?

– Нашли пляж, развели костер… Все ветки туда закинули, что собрали.

– Зачем?

– Хотелось тишины.

– Тишины? – Джейк обозленно засмеялся. – То есть с нами тебе уже слишком шумно, да, что ты решаешь уединиться с ним?

– Джейк!

– Пойдем, Лу? – Скотт поравнялся с нами, смерив Джейка недобрым взглядом. – Видишь, нас уже потеряли…

Как ни в чем не бывало.

Мы вернулись молча, стараясь незаметно сесть на место, чтобы никто не задавал лишних вопросов. Однако на наши хмурые лица даже не обратили внимания. Все с серьезным видом слушали Шейлу, в то время как она подавленно рассказывала историю знакомства с очередным парнем. Очередным, потому что после расставания с Крисом два года назад они надолго не задерживались. Мне кажется, я знала причину.

Шейла была красивой. Нет, скажу по-другому: Шейла была хороша. При первом взгляде на нее не только мужчины, но и женщины теряли дар речи и замирали в восхищении. Ей даже не требовался макияж, чтобы выглядеть ухоженной: от природы бледная, фарфоровая кожа добавляла ей еще больше аристократичности, а вместе со строгой осанкой делала ее облик безупречным. Она обладала модельной внешностью и сладким голосом, который мог растопить любое сердце. Она была прекрасна, как ангел, думал каждый, кто впервые смотрел в большие медовые глаза нашей блондинки.

Первое впечатление длилось недолго. Общение переставало быть волнительным и захватывающим, становясь формальным и сухим наподобие собеседований, и сложно сказать, кто первым терял к нему интерес. Складывалось ощущение, что Шейла смотрит на тебя свысока, как если бы вы были на арене, где проходят смертельные бои: любой шаг по направлению к ней мог закончиться плохо, равно как и попытка удалиться прочь. Вежливость и приветливость становились до отвращения приторными, и, когда таяли, обнажались колкие поддевки, приправленные меткими обидными словами и поступками, которые даже я не понимала несмотря на свое вечное стремление всех оправдать. И все же, мне не хватит пальцев пересчитать серьезные ситуации, в которых она поступала мудро, заботясь о других прежде, чем о себе. Она была тем человеком, к которому не хочется обращаться за помощью, но, если решишься, он никогда не откажет.

Поэтому для того, чтобы узнать Шейлу по-настоящему, требовалось время – роскошь, которой не каждый обладал в достаточном количестве для того, чтобы свободно преподнести в качестве подарка отталкивающей красоте. Никому не хватало терпения, или желания, докопаться до сути и, к удивлению своему, обнаружить, что за холодной циничной личиной пряталась одинокая восприимчивая душа, которая хотела быть кому-то нужной. И это желание порой было настолько сильным, что она не переставая искала родного человека, словно без этого ее ждала бы непременная мучительная гибель. Ведь, если в карьере ей было достаточно таланта и внешних данных, для отношений требовалась внутренняя вселенная, к которой бы непреодолимо тянуло. И, к несчастью, у нее в арсенале было лишь несколько десятков звезд – возможно, потому, что она в себя не верила и каждый раз пыталась убедиться в том, что, если ее полюбят, она будет способна засиять ярче. Очень грустно, что она не видела света внутри себя самой…

Я прислушалась к ее надломленному, пьяному голосу, и у меня сжалось сердце.

– Ты даже не представляешь, каково это. Какая идиотская ситуация: встретить человека на несколько часов и отчаянно пытаться забыть его на протяжении всего этого времени! Словно тогда была прожита маленькая жизнь, счастливая жизнь, которую в одночасье разрушили. Я не жалуюсь, не подумай… Но что-то здесь вызывает такую злость и такую беспомощность, что на глаза наворачиваются слезы…

Нужно было что-то сказать, как-то приободрить ее. А лучше – просто обнять. Искреннее участие пусть и не избавит от страданий, но хотя бы немного успокоит. Порой, когда я вижу на улице плачущих людей, мне хочется подойти к ним и, положив руку на плечо, сказать: «Я рядом, все образуется!». Простая фраза от неравнодушного человека, который не смог пройти мимо твоего горя, в любом случае отвлечет от печальных мыслей. Если бы так сделали со мной, я бы благодарно уткнулась в чей-нибудь рукав и дала волю чувствам. Ведь самое ужасное – чувствовать себя одиноким там, где очень много людей.

И все же я так не делаю. Мне не хватает смелости – я боюсь непредсказуемой реакции. Максимум, на что я способна в таких ситуациях – печально смотреть на человека с легкой полуулыбкой, которая сразу превращается в поджатые губы, если мы пересекаемся взглядами. Но, если у меня возникают такие мысли, значит, в нашем обществе не все потеряно. Мы все еще можем друг другу доверять…

Я было открыла рот, но тут в разговор включился Скотт:

– По крайней мере, ты знаешь, что ты сделала все, что могла, и даже больше. Я вот не сделал ничего…

Я задержала дыхание. Он выглядел таким подавленным!

– А он ничего и не сделал. А ведь так хочется думать, что нет, что не случайно… Такого просто так, как ни крути, не бывает.

Шейле трудно было выговаривать слова, и она смущенно замолкала перед очередным непроизносимым звуком. Похоже, сегодняшний вечер катился под откос не только для меня.

– У тебя не бывает, – я встала под пристальным взглядом Джейка и, не обращая внимания на Скотта, который сидел напротив нее, подошла к ее стулу и устроилась рядом на песке. Ее тонкие холодные пальцы переплелись с моими, когда я положила ладонь ей на колено.

– У него не бывает тоже. Я это почувствовала!

– Да ничего просто так не бывает! – раздраженно бросил Джейк и глубоко вздохнул. – Только мы не сразу это понимаем…

Последние гаснущие языки пламени постепенно зарывались в рассыпчатый седой пепел, оставляя нас наедине с темнотой и тяжелым неловким молчанием, прервать которое никто не решался. Конечно, в каждой компании найдется хотя бы один человек на своей волне, способный при общем веселье незаметно погружаться в омут грусти, совсем не пытаясь поймать легкое настроение, царящее вокруг. Я считаю, это абсолютно нормально, потому что все мы разные и попадаем в разные ситуации. Тем более, алкоголь обостряет все чувства и провоцирует нас выходить из своей зоны комфорта. Вот только предугадать, куда именно он подтолкнет тебя в этот раз, сложно: будет ли это всеобъемлющая радость или опустошающая грусть? Сейчас большинство из присутствовавших пыталось укротить непокорную своенравную волну эмоций, которая, так или иначе, сыпала соль на раны. Если под серфингом на пляже подразумевалось это, я не горела желанием в этом участвовать. Но то, что уже началось, было не остановить.

– Пожалуй, пора завязывать на сегодня…

Я легонько потрясла головой, моргнув несколько раз прежде, чем найти взглядом Сэма, который устало поднялся со своего раскладного стула. Он поспешил допить содержимое бутылки с виски и швырнул ее в привезенный нами пластиковый контейнер для мусора. Звук был настолько неприятный, что Бекки недовольно пропищала:

– Слишком. Громко.

– Как есть, – Сэм потоптался на месте и развернулся к нам.

– Шейла… Помни. Если человек не хочет быть с тобой – он тебе не нужен. Ты можешь искать ему оправдания, копаться в себе, но это ни к чему не приведет. Люди… Они просто поступают так, и все.