Группа продленного дня

Дисклеймер

Автор не несет ответственности за мысли, мнения, желания и действия читателей этой книги.

Все персонажи выдуманы, любое совпадение с реальными людьми – случайность.

Произведение содержит ненормативную лексику и постельные сцены.

Первая четверть

Глава 1

– Можно быстрее, – полувопросительно-полуутвердительно раздалось с заднего сидения белого BMW.

Слова прозвучали как заклинание, потому что в тот же момент послышался мощный раскат грома, а в следующий – лобовое стекло залило водой, будто кто-то резким движением включил над машиной каскадный душ.

Таксист, коротко стриженный мужчина лет сорока пяти, вздрогнул, непроизвольно нажал на тормоз и покачал головой: это была, пожалуй, самая капризная его пассажирка. Она сделала заказ на девятнадцать тридцать, но в машину села только в девятнадцать пятьдесят. Раздраженное «поехали, я опаздываю» вместо извинений или хотя бы приветствия сказало о ней больше, чем широкий чокер-надпись FUCK из стразов и недовольное выражение лица.

В первые десять минут поездки девушка вела себя неспокойно. Просила то открыть, то закрыть окно, то включить, то выключить кондиционер, сделать музыку то тише, то громче, то закидывала правую ногу на левую, то опускала ее. Доставала из сумки темно-зеленую стеклянную бутылочку, подносила к губам, наклоняла, через пару секунд возвращала в вертикальное положение и убирала обратно. Запускала пальцы в длинные рыжие кудрявые волосы и быстрыми движениями взбивала их у корней – от этого они становились объемнее, пушистее. Терла плечи ладонями. Короче говоря, создавала вокруг себя бесконечный беспорядок.

Потом вдруг затихла. Сидела неподвижно и задумчиво смотрела в окно.

Молчала. Молчала как-то особенно громко – таксисту показалось, что он, если постарается, сможет услышать ее мысли. А еще ему показалось, что внутри нее плещется личная трагедия: такая обычно бывает у главных героинь мелодрам.

По салону растекались едва уловимые, а оттого особенно возбуждающие воображение, запахи женских духов, алкоголя и тайны – таксисту хотелось секса, выпить и узнать о своей пассажирке все. Кто она. Куда едет. Почему так нервничает. Он время от времени бросал взгляд в зеркало заднего вида и ждал, когда она снова что-нибудь скажет. И она наконец сказала.

– Можно быстрее.

– Так пятница, девушка! Пробки. Еще и ливень начался! Как здесь быстрее? – громко, чтобы звуком собственного голоса перебить шум дождя и остановить течение то и дело всплывающих в голове неприличных картинок, ответил он и снова бросил взгляд в зеркало заднего вида.

Пассажирка закатила глаза, тряхнула кудрями, а потом без спроса затянулась электронной сигаретой. Через несколько секунд в машине запахло абрикосами. Таксист вдруг подумал о том, что цвет волос его капризной пассажирки похож на цвет спелых абрикосов, и сглотнул: теперь ему хотелось не только секса, выпить и узнать ее тайну, но и спелых абрикосов.

– Фак, мы опаздываем уже на двадцать минут, – она сделала акцент на слове «мы», словно разделив ответственность за свою непунктуальность между собой и водителем. – Ну перестройтесь в другой ряд, сделайте что-нибудь! Если бы я была за рулем, мы бы давно уже приехали!

«Если бы ты была за рулем, мы бы давно уже попали в аварию», – хотел ответить таксист, но сдержался: он работал в бизнес-классе первый месяц, и конфликты с пассажирами, тем более с такими, как она, могли отразиться на его, только набирающем баллы, рейтинге не лучшим образом.

Машина въехала в тоннель и сразу же остановилась – длинная пробка. Света в салоне резко стало мало, а вот музыка, наоборот, зазвучала отчетливее – дождь больше не заглушал ее, впрочем, очень скоро она сменилась тревожными помехами. Водитель покрутил колесико магнитолы, пытаясь поймать хоть какую-нибудь работающую частоту – безуспешно. Пришлось на время выключить звук. Несмелый – будто ожидающий очередной недовольной реплики капризной пассажирки – взгляд в зеркало заднего вида. Никакой реакции.

Девушка поставила правый локоть на ручку двери и очень медленно, словно решая, стоит ли, затянулась, а потом также медленно выпустила густой пар. Он, мягко коснувшись темного стекла, расползся по нему белесым туманом. Она задумчиво смотрела куда-то сквозь него.

Если бы водитель мог настроиться на частоту ее мыслей, он узнал бы, что она села в такси на двадцать минут позже из-за того, что никак не могла определиться с одеждой, а сейчас ругала себя за худший для дождливой погоды выбор: белый хлопковый топ-бюстье с декоративной шнуровкой на люверсах, стилизованный под корсет, широкие белые джинсы с заниженной талией и разрезами до середины бедра и белые босоножки на каблуке с тонкими ремешками. Еще бы он узнал, что она так сильно нервничает, потому что опаздывает на собственный день рождения. А если бы водителю удалось послушать ее мысли чуть дольше, он с удивлением бы обнаружил, что его пассажирка не хочет этого праздника – вечеринки в лофте на Кутузовском проспекте, где ее ждут около семидесяти человек, поэтому, на самом деле, рада и пробкам, и дождю, а ехать быстрее просит по привычке, машинально – она всегда просит таксистов ехать быстрее. Тогда, вероятнее всего, водителю стало бы любопытно, почему она не хочет отмечать собственный день рождения, но этого он не смог бы узнать, даже если бы прибавил громкость ее мыслей на полную.

А не смог бы он узнать этого потому, что она сама этого не знала.

На первый взгляд, у Даши Меркуловой – так звали его капризную пассажирку – не было ни единой причины не хотеть вечеринки в честь своего тридцатилетия.

Год назад она переехала в Москву из Парижа, где восемь лет работала моделью. Работала много, упорно и эффектно. В Москве Даша продолжила сниматься – не так много и упорно, но все так же эффектно, а недавно стала задумываться о том, чтобы уйти из моделинга и заняться чем-то другим. Она жила в квартире на Саввинской набережной – ее купил отец, когда дочь вернулась домой, отдыхала от сложных отношений с бывшим парнем – позволяла себе мимолетные, ничего не значащие романы, и часто встречалась с друзьями.

Да, у Даши Меркуловой не было ни одной конкретной причины не хотеть этой вечеринки, но она слишком хорошо знала, что нет ничего страшнее причин неконкретных, неясных, границы которых ты сама не в состоянии определить.

Белый BMW наконец выехал из туннеля. Дождь усилился: его капли, не успокаиваясь в своей настойчивости, бились в тонированные стекла. Зачастили дворники.

Даша провела рукой по объемному клатчу перламутрово-серого, похожего на чешую рыбы, цвета, ощущая под пальцами переплетение тонких кожаных лент, которые собирались в частые мягкие складки, легким движением раскрыла рамочный замок, достала темно-зеленую стеклянную бутылочку, сделала глоток и прикрыла глаза.

Она пила с самого утра. Пару бокалов кремана за завтраком в одиночестве на веранде, несколько – за обедом с мамой, бутылку – дома, пока собиралась, и вот – в такси. Алкоголь придал ее лицу припухлость, но не ту, которая бывает у основательно пьющих людей – раздутую, вываливающуюся на передний план и вытесняющую своей тяжестью все части лица разом, а детско-наивную, нежную, словно под кожу налили ровно столько чистой воды, сколько нужно, чтобы разгладить все морщинки и неровности, и теперь она, упругая и отливающая вечной юностью, выступает безупречным фоном для идеального портрета. Губы Даши чуть припухли, в глазах появился подвижный блеск, на щеках – легкий румянец. Удивительно, но благодаря какой-то очаровательной генетической причуде выпитый алкоголь всегда отражался на ее внешности именно таким образом.

Даша открыла глаза и поднесла бутылочку ко рту, чтобы сделать еще один глоток, но ее внимание отвлек загоревшийся экран телефона.

MCHS. «Центральное УГМС: с конца суток 13 августа и до конца суток 14 августа в отдельных районах Москвы ожидается сильный ливень и шквалистое усиление ветра до 23 м/с. Будьте внимательны и осторожны».

Она недовольно цокнула, разозлившись на очередной спам от синоптиков (хоть бы с днем рождения для начала поздравили), а потом увидела еще одно уведомление.

Сообщение от подруги. «Кери́да1, ке ко́ньо?2 Все спрашивают, где ты! Я пока развлекаю их закусками и алкоголем, но опаздывать на свою же фиесту3 больше чем на час неприлично даже для тебя. Анька уже успела статью написать, Глеб – заработать пару миллионов, а Олег – накуриться».

Даша улыбнулась.

С Пати – так друзья называли Патрисию Кортес, брюнетку с испанскими корнями, она познакомилась год назад, когда только вернулась из Парижа. Та работала в ресторане отца Даши, и последняя заехала туда за пять минут до закрытия – поужинать. Официантка, бесконечно извиняясь, объяснила, что в такое время кухня не принимает заказы. В ответ Даша устроила скандал – Даша Меркулова вообще часто устраивала скандалы – и потребовала позвать кого-нибудь из руководства. К ней вышла молодая красивая брюнетка – заместительница управляющей. Даша бросила в нее выразительным монологом про отвратительный сервис в московских ресторанах и сказала, что он станет лучше, если увольнять таких руководителей, как она, а брюнетка вдруг расплакалась: оказалось, ее уже уволили, и сегодня она дорабатывает последний день. Тот вечер закончился баром, шотами и откровенными разговорами. Спустя время девушки стали дружить. Кстати, именно Пати организовала сегодняшнюю вечеринку: полгода назад она открыла ивент-агентство Paty’s parties4, и с тех пор друзья обращались к ней, если им был нужен праздник.

Даша: «В пробке. Скоро буду. Тут такой ливень, а я вся в белом! И в белых босоножках. Без зонта».

Пати: «Ля остия5. Только ты так могла! Зонт есть. Напиши, как приедешь. Выйду, встречу тебя. И давай быстрее!»

Даша посмотрела на свои джинсы и подумала, что точно испачкает их, пока дойдет до лофта, а еще обязательно промочит ноги. И без того отвратительное настроение испортилось окончательно. Она бросила телефон на сиденье и только собралась сделать очередной глоток, как экран загорелся снова. Она выругалась про себя: дадут ей сегодня допить эту бутылку?!

Сообщение от незнакомого номера. «Меркулова, поздравляю! Ты – мое лучшее воспоминание из школы. Будь здорова и никогда не переставай бросать свои красивые вызовы этому обществу. С любовью и восхищением, Ира Зотова».

Даша, впервые за день, расхохоталась. Громко, свободно.

Водитель с интересом бросил взгляд в зеркало заднего вида: его пассажирка умеет смеяться – надо же!

Она перечитала сообщение, не отпуская широкую улыбку с губ. Ира Зотова…

Бледная худая девочка с вечно блестящими из-за избытка кожного сала темно-русыми волосами. Скрытная, стеснительная, замкнутая.

Она пришла в Дашину школу в одиннадцатом классе и с первого дня стала объектом насмешек одноклассников и особенно одноклассниц. Все знали, что мать новенькой – алкоголичка, что отца у нее нет. А еще знали, что она попала в эту элитную школу благодаря бабушке, которая дружила с завучем и попросила ту помочь внучке получить престижный аттестат.

Ира неважно училась, плохо одевалась и ни с кем не общалась.

Сначала Даша не обращала на нее внимания – была увлечена своей внешностью, мечтами о моделинге и романом с соседом по парте, а потом стала замечать, что над новенькой издеваются. Она поговорила об этом с мамой, и та предложила рассказать все классному руководителю. Идея Даше не понравилась – она придумала кое-что получше.

На следующий день после разговора с мамой она вошла в класс, показательно покачивая узкими бедрами, кинула слишком дорогой для одиннадцатиклассницы рюкзак на заднюю парту в правом ряду, где сидела Ира, изящно опустилась на стул, закинула худую ногу на другую такую же и объявила: «Теперь я буду сидеть здесь».

Это прозвучало как экстренная новость, из-за которой прервали прямой эфир. В классе наступила тишина.

Ее уже бывший сосед по парте решился нарушить общее молчание первым.

– Дашка, ты че? Она ж это… Стремная. Кто сидит рядом с ней, автоматически становится стремным.

Послышались смешки. Ира стыдливо опустила глаза.

– Ты перепутал, – мило улыбнулась ему Даша. – Это не она стремная, это я крутая. И каждый, кто сидит рядом со мной, автоматически становится крутым.

С Дашей Меркуловой, своенравной и взбалмошной хамкой, которую каждый день привозил в школу водитель и которая говорила в лицо что угодно и кому угодно, даже учителям, не хотел связываться никто из одноклассников и особенно одноклассниц.

Иру оставили в покое.

Девочки просидели вместе до выпускных экзаменов, и между ними даже возникло подобие дружбы. Правда, после школы они перестали общаться, но Ира все равно каждый год поздравляла свою соседку по парте с днем рождения.

Даша быстро напечатала ответ, а потом заметила, что батарея почти села. Рука потянулась к белому тонкому проводу, но в этот момент телефон зазвонил.

– Ты как? Опаздываешь? – раздался из трубки родной нежный голос.

– Королева никогда не опаздывает, – спокойно произнесла Даша и сделала глоток. – Это другие приходят раньше, мамуль.

Та рассмеялась, а потом озабоченно спросила: «Не промокнешь? Зонт взяла?»

– Забыла. Но Пати обещала принести прямо к такси, – беззаботно ответила Даша и добавила, усмехнувшись. – Я зачем-то надела белые босоножки. Не представляю, как дойду до лофта.

Она посмотрела в окно. По стеклу, размывая видневшиеся сквозь него очертания зданий, лились потоки воды. Машины двигались в них как в замедленной съемке, словно не могли решить, ехать или замереть на месте.

– Ну вот пусть твоя Пати заодно и серебряные башмачки6 захватит, – с неожиданной иронией отреагировала мама и продолжила с ожидаемой назидательностью. – А я тебя предупреждала, что обещают сильный дождь с ветром.

Даша вздохнула. Мама за обедом действительно говорила об этом, но ее предостережение прозвучало не пугающе, а забавно – из-за контекста. Они только вспоминали, что Даша в детстве любила книгу «Волшебник Изумрудного города», как мама вдруг сказала про надвигающийся на Москву ураган. Даша тогда подумала, что ее день рождения мог бы стать началом современной, адаптированной для взрослых, сказки про девочку Элли из Канзаса, и принялась фантазировать, чем бы закончилась эта история, поэтому особого значения прогнозу погоды не придала.

– Да ладно, не унесет меня ураган. Я же поправилась на килограмм, – со смехом отмахнулась она.

Теперь вздохнула мама.

– Когда ты уже станешь серьезной…

– Надеюсь, никогда, – нарочно слишком серьезно ответила Даша.

Пауза.

– Точно не обидишься, что нас с папой не будет? – вкрадчиво спросила мама.

– Нет, конечно, – равнодушно ответила Даша. – Тем более с тобой мы уже отметили.

– Ну не обижайся на него. У них было какое-то важное совещание – как раз в обед.

– Я не обижаюсь, мамуль, все нормально.

– Целую. Хорошо вам повеселиться! – с явным облегчением в голосе сказала та и отключилась.

Даша ухмыльнулась: она веселится весь день. Особенно после поздравления отца. Он позвонил сразу же, как от нее уехала визажистка. В общем-то, не сказал ничего обидного или неприятного – произнес фразы, которые родители обычно говорят детям в их дни рождения, но в этих словах Даша не услышала главного для себя – признания. Следующие пятнадцать минут она простояла в гостиной, наклонив корпус и опустив голову – чтобы слезы капали на пол, а не текли по щекам: не хотела испортить только что сделанный макияж.

Отец будто нарочно не замечал, чем она занимается. Он никак не отреагировал на то, что в семнадцать дочь вышла на подиум на показе весенне-летней коллекции модного российского бренда, в девятнадцать – снялась для обложки популярного глянцевого журнала, которая еще много лет считалась самой скандальной за всю его историю, потому что одеждой Даши на той фотографии были ее длинные рыжие волосы, падающие на грудь. Не пожелал удачи, когда в двадцать один она улетела работать в Европу, и не особенно поздравлял с успехом, которого там добилась.

Даша злилась на него из-за этого. А еще злилась из-за того, что не отпустил в Париж после школы, а заставил поступать в институт. Сделал это как специально – чтобы навредить. Даже мама не смогла помочь.

– Ты же знаешь: в нашей семье решения принимает папа, не я, – грустно ответила та на просьбу Даши поговорить с ним.

С другой стороны, если бы не отец, она никогда не встретила бы свою лучшую подругу – Аню Тальникову. Они познакомились на первой же лекции по основам журналистики.

Даша выбрала поступать на журфак, потому что единственным, что ее интересовало в школе, кроме фотосессий, своей внешности и мальчиков, была литература. Ей нравилось читать, писать изложения, рассуждать в сочинениях и выдумывать истории. Она часто воображала себя главной героиней какой-нибудь книги, где на каждой странице случается что-нибудь интересное и волнующее. Кроме того, журналистки казались ей очень сексуальными, и если бы у нее не сложилось с моделингом, она обязательно бы стала самой красивой корреспонденткой или очаровательной телеведущей, берущей интервью у знаменитостей. Впрочем, делать карьеру в СМИ она всерьез не планировала, но отец поставил условие: «Или поступаешь, или я перестаю давать тебе деньги». Даша, не желая расставаться с комфортной жизнью, решила схитрить: учиться (как получится) и одновременно работать моделью. В конце концов, условие-то она выполнила – в институт поступила, а чем уж занимается в свободное время, не его дело.

Так вот, на той самой лекции она почувствовала, что теряет сознание (из-за недосыпа и диет). Все, что ей пришло в голову – схватить сидящую рядом шатенку за руку и прошептать: «Я сейчас упаду в обморок». Та с огромными от ужаса глазами и с криками «здесь девушке плохо!» вывела ее из аудитории.

С того дня они стали дружить и не прекратили общаться и видеться, даже когда Даша переехала в Европу. Переписывались, созванивались, по выходным пили вино онлайн: казалось, между ними не было этих трех тысяч километров. Аня часто приезжала в Париж, Даша – летала в Москву. За это время у них сформировался довольно широкий круг общения, но они неизменно оставались самыми близкими людьми. Если бы какой-нибудь скептик задумал опровергнуть женскую дружбу как явление, ему пришлось бы убить сразу обеих – потому что любая, оставшаяся в живых, была бы наглядным подтверждением этого явления. Потому что даже после смерти одной другая не смогла бы относиться ни к одному человеку подобным образом, как бы ни старалась: они существовали друг для друга в единственном экземпляре.

«Наверняка сейчас нервничает из-за моего опоздания больше всех, но мне не звонит, чтобы лишний раз не беспокоить: знает – я тоже нервничаю», – улыбнулась Даша, когда подумала об Ане, и тут же улыбнулась шире, потому что вспомнила про Глеба, мужа подруги. Надежного, уравновешенного, уверенного в себе, обеспеченного, семейного и красивого мужчину – именно такого, по ее мнению, заслуживала та.

Даша быстрым движением поставила телефон на зарядку и потянулась к стеклянной темно-зеленой бутылочке, которую уже перестала убирать в сумку. Взгляд упал на безымянный палец правой руки. Мысли невольно перетекли на Олега – лучшего друга мужа ее лучшей подруги: это от сложных отношений с ним она до сих пор отдыхала.

Их познакомили Аня и Глеб сразу же, как Даша вернулась в Москву.

Глеб тогда сделал Ане предложение, и та захотела отметить это в компании близких друзей. «Поехали поужинаем вчетвером? Я, ты, Глеб и его друг», – написала подруга в телеграме и следом прислала фотографию симпатичного кареглазого брюнета. «Мне кажется, в твоем вкусе», – подписала ее она.

Даша согласилась на ужин: друг Глеба действительно был в ее вкусе. Весь вечер Олег шутил, бросал на нее внимательно-восхищенные взгляды и постоянно подливал в бокал креман – короче говоря, прямо транслировал свою симпатию. Даша смеялась его шуткам, деланно смущалась под его взглядами и показательно-выразительно раскидывала по плечам рыжие кудрявые волосы – короче говоря, откровенно соблазняла его.

Соблазняла просто так. Ради развлечения.

Она не планировала ни спать с ним, ни, тем более, строить отношения – она планировала стать его роковой женщиной. Не такой, как все.

Даша знала, что Олег – бабник, что он привык получать любую девушку, какую захочет. Еще она знала, что его отец, владелец крупного финансового холдинга, – неприлично богатый человек. Знала, что Олегу было доступно все: от образования за границей в шестнадцать и собственной инвестиционной компании в тридцать три до самых дорогих машин и самых красивых женщин. Эти подробности из жизни друга своего будущего мужа рассказала ей Аня, и Даша в тот вечер захотела позлить Олега.

Она специально заигрывала с ним, а потом нарочно отказалась от предложения подвезти ее до дома – соврала, что у нее через полчаса свидание.

Олег, к удивлению, спокойно отреагировал, а на следующий день позвонил, поинтересовался, как прошло свидание, и пригласил поужинать. Она снова отказалась, сославшись на плотный график съемок. Он снова спокойно отреагировал, а через два дня позвонил опять.

Даша не собиралась становиться очередным любовным приключением избалованного деньгами отца бабника – таким ей казался Олег, но через месяц его аккуратно-настойчивых попыток наладить контакт сдалась и встретилась с ним наедине. Потому что на самом деле он ей очень понравился. Потому что вел себя вежливо и в меру настырно – ровно, как ей было нужно.

Их первое свидание длилось до утра.

Изначально Даша не планировала проводить ночь с Олегом (а в том, что он предложит такой вариант, она не сомневалась), но за те несколько часов за ужином буквально очаровалась этим парнем, его энергетикой. С ним было спокойно и весело одновременно. С ним было легко. Хорошо. И это «хорошо» не хотелось заканчивать, а если совсем откровенно, хотелось перенести из одной плоскости в другую. Весь вечер Даша безостановочно представляла, как они с Олегом занимаются сексом. Видимо, эти фантазии довольно явно отражались на ее мимике и жестах, потому что он, после того как оплатил счет, спросил: «Тебе завтра рано вставать?» Она улыбнулась, тряхнула кудрями и ответила: «Завтра я могу вообще не вставать».

Через полчаса они были в отеле. Даша чувствовала себя так, будто попала в необычное измерение: прикосновения, звуки, запахи – все ощущалось трехмерно, словно имело длину, ширину и высоту. (Когда она рассказывала об этом Ане и Пати, те шутили про наркотики. Вероятно, так подумали бы многие, но в ту ночь допингом Даши и Олега было кое-что мощнее: стопроцентное совпадение сексуальных темпераментов.) Она давно не испытывала подобного с мужчиной в постели. И не в постели, кстати, тоже. Интересный, заботливый, понимающий – эмпатийный даже – Олег – покорил. Даша влюбилась. Настолько серьезно, что уже через две недели пришла с ним на юбилей своей бабушки, где познакомила с семьей. На следующих же выходных он пригласил ее пообедать вместе с его отцом.

Их отношения развивались так быстро, что Глеб всерьез взял с них обещание не жениться раньше, чем они с Аней. Впрочем, ни Даша, ни Олег о браке не думали. Они не жили вместе, увлеченно работали, в свободное время развлекали себя походами по ресторанам, театрам, выставкам и вечеринкам, путешествовали и, не напрягаясь, носили негласный титул «самая красивая пара модной московской тусовки», который, не желая того, забрали у Ани и Глеба (вероятно, им это удалось только потому, что последние на вечеринках появлялись реже и не так часто мелькали в светских хрониках).

– Смотри, вы с Глебом больше не фавориты, – со смехом показала как-то Даша Ане их с Олегом фотографию, под которой было написано: «Олег Воронец и Даша Меркулова: тот самый soulmate». Дальше шел длинный текст, где авторка статьи женского онлайн-журнала рассуждала о любви.

– Моя, я готова отдать тебе любые привилегии – только будь счастлива, – рассмеялась в ответ подруга.

Месяцев пять Даша и Олег идеально ладили – современная сказка, не иначе, а потом в их отношениях начался другой этап. Этап признания права собственности – так Даша называла его в разговорах с Аней и Пати. Олег указывал ей, в каких проектах сниматься и сколько надевать на себя одежды, ревновал, требовал, чтобы она постоянно была на связи.

Все это казалось Даше милым, иногда даже заводило. Она отшучивалась, уходила от конфликтов, уступала в спорах, но со временем обнаружила, что катастрофически быстро теряет независимость. Свободу. Себя. Такое положение вещей ее не устраивало.

Она попробовала поговорить с Олегом на эту тему, но он сказал, что его поведение – результат заботы и любви, и продолжил в том же духе.

Тогда ей пришлось продемонстрировать свой характер (а характер у Даши Меркуловой, надо заметить, был довольно впечатляющий). Она стала показательно очерчивать личные границы: одевалась, как считала нужным, возвращалась домой после вечеринок, когда хотела сама, выкладывала в социальные сети откровенные снимки, не отвечала на звонки и сообщения, если ей было неудобно, не обращая внимания на недовольство Олега. Тот в ответ вел себя жестче: устраивал скандалы, грубил, обижался, угрожал расставанием, приезжал в бары и кафе, где она проводила время с подругами, и пытался увезти ее оттуда.

Так длилось около месяца, а потом он предложил ей выйти за него замуж. Даша удивилась, что Олег пошел на этот серьезный шаг в очень трудное для них время, и восприняла его поступок как жест к примирению. Кроме того, ее впечатлило, что он сделал предложение один на один, без шума и пафоса: приехал к ней вечером, открыл бутылку кремана и надел мюзле7 ей на палец – рядом с его возможностями и количеством денег такая простота выглядела ошеломительно искренней.

Здесь нужно ненадолго отвлечься от повествования и прояснить один нюанс. Дело в том, что Даша Меркулова привыкла не только к красивой жизни, но и к мужскому вниманию. В школе, несмотря на репутацию избалованной хамки, ее расположения добивались многие мальчики: отличники давали списывать домашние задания – только чтобы она провела с ними перемену, а хулиганы дрались из-за нее на заднем дворе – только чтобы она поцеловала их в туалете. На первом курсе Даша соблазнила молодого преподавателя, который читал лекции по современному русскому языку и был настолько симпатичным и обаятельным, что на его консультациях собирались все студентки, а на втором – встречалась с тремя парнями одновременно. Когда она переехала в Европу, мужского внимания в ее жизни стало еще больше, а после того как владелец французской судостроительной компании организовал для нее индивидуальную экскурсию на смотровую площадку Эйфелевой башни, где не было никого, кроме них – исключительно потому, что Даша в шутку сказала, что переспит с ним только там – уже ничему не удивлялась. (Кстати, обещание свое она тогда сдержала. Секс, правда, был не таким роскошным, как вид на Париж, но ей все равно понравилось: было необычно.)

Так вот, на фоне всего этого мюзле вместо кольца смотрелось особенно эффектно, но еще эффектнее смотрелся Олег, который, не стараясь впечатлить ее деньгами и возможностями, искренне и просто признался в своих чувствах – заключил их в мюзле.

Даша сначала хотела принять его предложение, но, подумав как следует, не стала. Была уверена: счастливого брака у них не получится. Олег тогда разозлился и сказал, что ее отказ равносилен предательству.

Они расстались (титул «самая красивая пара модной московской тусовки» вернулся к Ане и Глебу), но иногда виделись (читай – занимались сексом), а спустя два месяца Олег пришел на открытие клуба их общих знакомых с Женей, застенчивой девушкой, которая смотрела на него как на божество. Даша не придала этому значения, но после того как он начал появляться с ней на вечеринках, а в июне привел на свой день рождения, насторожилась и решила аккуратно выяснить подробности их романа. Она пригласила новую знакомую своего бывшего парня на завтрак с Аней и Пати, чтобы понаблюдать за ней вблизи. Женя приглашение приняла, но во время встречи вела себя крайне отстраненно: мало говорила и много смущалась – короче, была не слишком похожа на роковую женщину Олега. Даша тогда расслабилась и подумала, что у них – ненадолго, но, к ее удивлению, «ненадолго» затянулось. Более того, перешло в парадигму «серьезные отношения»: Олег стал называть Женю своей девушкой и даже выкладывал в социальные сети их общие фотографии.

С одной стороны, Даша понимала, что, скорее всего, бывший парень делает это ей назло. С другой – переживала: а если он и правда влюбился? Ей было больно. Обидно. Впрочем, она никому не показывала своих эмоций – никому, кроме Ани и Пати, поэтому решила позвать Олега и Женю на свой день рождения. Хотела публично доказать: ей все равно.

– Да-а… Тусовка намечается занятная, – вслух, не обращая внимания на удивление таксиста, произнесла Даша и поднесла ко рту темно-зеленую стеклянную бутылочку, чтобы сделать очередной глоток.

Пусто. Допила наконец.

Она быстрым движением убрала ее в сумку и в ту же секунду вздрогнула: совсем рядом разорвалась резким звуком сирена скорой помощи.

– Приехали, – вдруг сказал водитель.

– Уже-е? – удивленно протянула Даша и отсоединила провод от телефона.

Таксист в очередной раз усмехнулся: еще недавно она была недовольна его медлительностью, а сейчас не торопится выходить из машины.

– Пати, я здесь. Белый БМВ. Сто тридцать восемь, – услышал он и по привычке бросил взгляд в зеркало заднего вида.

Девушка затянулась электронной сигаретой и небрежно выпустила вместе с паром: «Еще пару минут».

– Вообще-то здесь стоять нельзя! Штраф, – слегка раздраженно ответил водитель, обернулся и впервые за поездку рассмотрел свою пассажирку.

Поразительно красивая – до этого он видел таких женщин только в кино и в журналах. Какая-то нереальная – словно сбежала из сказки и по ошибке очутилась в его машине.

Казалось, кто-то очень неаккуратный случайно просыпал ей на лицо слишком много веснушек, а потом попытался быстро сдуть их, чтобы исправить оплошность. С крупными все получилось – они исчезли, но мелкие, еле заметные, остались лежать полупрозрачной вуалью на пухлых щечках, аккуратном носе, подбородке с неглубокой ямочкой и вокруг округлых губ.

Большие голубые глаза смотрели с вызовом, и таксист, не выдержав этого взгляда, перевел свой на длинные светло-рыжие волосы, пряди которых закручивались подобно стержню штопора, но, в отличие от него, были не гладкими, а пушащимися.

– Войдите в мое положение, пожалуйста, – она нахмурилась, потом улыбнулась, склонила голову и вдруг стала похожа на ребенка, который без помощи взрослых пытается разобраться с серьезной проблемой. – На улице ливень, очень грязно, а я в белых джинсах и в белых босоножках. Я опоздала на свой же день рождения почти на час и даже не представляю, куда идти. Давайте подождем мою подругу.

Водитель не отрывал от нее завороженного взгляда: еще десять минут назад эта пассажирка казалась ему самой высокомерной в мире женщиной, а теперь он думает о том, как она похожа на маленькую хорошенькую девочку, которой невозможно отказать в просьбе.

– Вот, – задняя правая дверь резко распахнулась, и в салоне появилась смуглая рука с длинными красными ногтями: она протягивала Даше черные лаковые шпильки с фигурным задником в форме бахромы из кристаллов.

– Не поняла, – машинально взяла туфли та.

– Ходэ́р8! Подвинься! – прошипела рука и толкнула Дашу в плечо.

Через секунду на заднем сидении, негромко чертыхаясь, возникла девушка с густыми волосами цвета черного перца, и, не успев закрыть дверь, слегка задыхаясь, но вместе с тем быстро и четко, как будто отбивала словами одной ей понятный ритм, заговорила: «Керида, с днем рождения! Я забрала у Ани туфли. Она разрешила их намочить. Босоножки твои понесем в руках. Зонт есть. Добрый вечер».

Последнее предложение было адресовано таксисту, но тот никак не отреагировал. Он смирился со штрафом, пропущенными заказами, да и вообще со всей этой странной ситуацией, спокойно наблюдал за работающими дворниками и безучастно ждал, когда, наконец, все закончится.

Даша, не моргая, смотрела на черные лаковые шпильки.

– Серебряные башмачки, – потрясенно пробормотала она.

– Что?! – повысила голос брюнетка.

– Забей, – отмахнулась Даша и добавила с растерянностью. – Как мне помогут Анины туфли? Я в любом случае джинсы испачкаю, пока дойду.

– Снимай джинсы! Здесь идти недалеко, – брюнетка, казалось, закипала.

– Что-то я не вижу альтернатив, – Даша показательно закрутила головой, словно и вправду пыталась их найти. – Ну сниму, а дальше?

– У тебя красивые ноги – с такими можно без альтернатив. И потом, грязь проще убрать с кожи, чем с джинсов. Керида, не тормози! Сняла джинсы, надела Анины туфли и пошла своей модельной походкой на праздник, – отбила брюнетка словами очередной ритм.

Даша попыталась осознать услышанное.

Варианта у нее было два: аккуратно, постаравшись не испачкать джинсы, дойти до лофта или, наплевав на здравый смысл, прямо сейчас вытворить очередное безумство.

Если бы Даша Меркулова не выпила сегодня столько игристого, если бы она с самого утра не чувствовала себя несчастной, если бы не ее тридцать первое лето, она обязательно выбрала бы первый, но тринадцатого августа две тысячи двадцать первого года на Кутузовском проспекте случилось то, что случилось.

…Таксист с возбуждением наблюдал, как капли дождя прилипают к круглой попе и длинным худым ногам. С каждым новым шагом на заднике черных лаковых шпилек провокационно раскачивалась бахрома из кристаллов. Влево – вправо, влево – вправо. Да… Это была, пожалуй, не только самая капризная, но и самая красивая его пассажирка.

Он обернулся, чтобы проверить, не забыла ли она в его машине свои джинсы или что-то еще – на заднем сидении, как бы извиняясь за все случившееся, лежали две оранжевые рублевые купюры.

Глава 2

Аня Тальникова стояла в коротком черном шелковом платье на тонких бретелях, с оборкой из эластичной бархатной ленты на подоле и прозрачными вставками на лифе – впрочем, сосков не было видно: их скрывали некрупные цветы из черного капрона с круглыми каркасными лепестками и сердцевиной из серебристой проволоки, – на пороге распахнутой настежь двери черного входа в лофт, отрывала от пола то левую, то правую босую ступню и сжималась от холода всякий раз, когда капли дождя с порывами ветра попадали на ее грудь, руки и лицо.

Она могла бы закрыть дверь и подождать Дашу и Пати в коридоре, но это означало остаться наедине со своими мыслями. Оставаться наедине со своими мыслями Аня категорически не хотела, поэтому старалась не обращать внимания на дрожь в теле и занимала себя изучением экстерьера заднего двора. Откровенно говоря, изучать там было особенно нечего – невысокий металлический забор и темно-серая тротуарная плитка, но Аня старательно искала, за что бы зацепиться взглядом.

Она нервничала. Потому что Даша опаздывает. Потому что Пати, ничего толком не объясняя, разула ее и сказала ждать здесь. Потому что муж не сделал ей сегодня ни одного комплимента. Она не знала, по какой из трех причин нервничает сильнее, но сейчас почему-то особенно волновалась из-за последней.

Весь день Аня думала, что надеть, несколько раз перебрала свой вечерний гардероб (два высоких шкафа шириной по два метра) и в итоге выбрала черное платье – она всегда выбирала черные платья, если не знала, в чем идти. Надо сказать, они ей очень шли: смотрелись особенно сексуально на контрасте с ее светло-зелеными полупрозрачными глазами и темно-русыми, с металлическим блеском, волосами – каре чуть ниже подбородка. Кстати, еще полгода назад волосы Ани были длинными, но она обрезала их после того, как стала ведущей утреннего шоу на радио Voice.fm: захотелось отметить это событие не только вечеринкой с подругами, но и переменами во внешности.

Когда она впервые увидела себя с новой стрижкой в зеркале салона красоты, рассмеялась и быстро замотала головой, ощущая восхитительную легкость – такую испытывают многие женщины, распрощавшись с длинными волосами. Даша и Пати были под впечатлением. Говорили, она обрезала не волосы, а десять лет – и теперь похожа на студентку. Вероятно, такой эффект создавался благодаря укладке: Аня нарочно подкручивала кончики внутрь – она предпочитала плавные, а не резкие формы (Аня Тальникова вообще любила сглаживать углы), за счет чего каре смотрелось не строго, не дерзко, а до невозможности мило, наивно даже, а ее привычка заправлять волосы за уши обладала моментальным необъяснимым омолаживающим эффектом. Ане самой очень нравилось, как она стала выглядеть. Ей делали комплименты родители, друзья, знакомые, коллеги, подписчики в социальных сетях, мужчины в барах (хотя Аня не позволяла себе разговаривать в барах с мужчинами).

Не делал ей комплиментов только один человек – муж.

– Раньше вроде было лучше, – сосредоточенно смотря в дисплей ноутбука, равнодушно бросил он в ответ на ее «ну как тебе моя новая стрижка?».

Аня тогда промолчала и списала его реакцию на то, что ему действительно больше нравятся длинные волосы, но ей все равно было неприятно.

Также неприятно, как стало пару часов назад, когда она вышла в гостиную в коротком черном шелковом платье на тонких бретелях, с оборкой из эластичной бархатной ленты на подоле и прозрачными вставками на лифе, на которые были нашиты некрупные цветы из черного капрона с круглыми каркасными лепестками и сердцевиной из серебристой проволоки, сделала несколько изящных шагов в черных лаковых шпильках с фигурным задником в форме бахромы из кристаллов, заправила темно-русые, с металлическим блеском, волосы за уши, загадочно посмотрела на мужа своими светло-зелеными глазами, которые подвела серым карандашом, и услышала: «Ну ты наконец собралась? Мы можем ехать?» В этот момент Аня подумала о том, что выглядит, наверное, так себе, раз муж даже не задержал на ней взгляд, а уткнулся в телефон, чтобы вызвать такси.

Они были женаты восемь месяцев, знакомы – около двух лет. Небольшой, как казалось Ане, срок, чтобы перестать делать комплименты. Первое время она часто напоминала об этом мужу. Их диалоги каждый раз звучали примерно одинаково.

– Ты выдумываешь, – быстро водя пальцами по экрану телефона, не глядя на нее, отвечал он. – Я всегда говорю, что ты красивая.

– Всегда? Вот когда в последний раз? – напряженно уточняла она, пытаясь поймать его взгляд: бесполезно.

– Да постоянно! – он морщился, недовольно отрывался от экрана, пристально смотрел на нее, а потом морщился сильнее. – Тебе нечем заняться? Опять придираешься ко мне? Что за привычка все преувеличивать?

Она в ответ делала несколько глубоких вдохов – пыталась успокоиться. В такие минуты ей становилось стыдно за свою слишком эмоциональную реакцию на происходящее. Действительно – придирается, преувеличивает. Он прав.

После подобных разговоров Аня долго приходила в себя и с каждым новым эпизодом все меньше хотела откровенничать с мужем о чувствах. Его слова ранили, делали ее нелепой в собственных глазах, обесценивали эмоции, которые она переживала. Мысль о том, чтобы завести эту тему еще раз, пугала. Снова почувствовать себя неадекватной, странной, скандальной? Нет. Ей было проще притвориться, что все в порядке, сделать вид, что ее все устраивает.

Кроме того, отсутствие комплиментов вроде как не тянуло на серьезный повод для переживаний – мелочи.

Почему же тогда они ее так огорчают? Может, потому что таких вот мелочей в их браке довольно много? Ну, к примеру, муж практически не проводит с ней время. Не интересуется ее эмоциональным состоянием. Редко разговаривает с ней по душам.

«Мелочи, – в очередной раз думала Аня. – Зато он много зарабатывает и решает любые мои проблемы, даже проблемы моих подруг – недавно одолжил Пат денег на открытие ивент-агентства. Очевидно, ему просто некогда отвлекаться на комплименты и эмоции».

Именно в этом Аня Тальникова убеждала себя уже восемь месяцев: мужу просто некогда. Она старалась не придавать значения своим чувствам и переживаниям, думала о себе как об излишне впечатлительном человеке и, несмотря ни на что, была счастлива в браке.

Да, Аня Тальникова была счастлива в браке. (По крайней мере, она сама так говорила всем вокруг. По крайней мере, сама в это верила.)

Аня быстро помотала головой, чтобы из нее вылетели лишние мысли, ощутила восхитительную легкость, какую ощутила в салоне красоты сразу после стрижки, вздохнула и вдруг подумала о том, что если подруги не появятся на заднем дворе через минуту, она сойдет с ума.

Даша и Пати появились на заднем дворе ровно через минуту, и в этот момент Ане показалось, что она действительно сошла с ума. Впрочем, так показалось бы многим, кто увидел бы девушку, гуляющую по городу в корсете, прозрачных стрингах и лаковых шпильках.

– Ты почему голая?! – ахнула Аня, не отводя взгляда от Даши.

Та, ничуть не смутившись, энергично помахала ей белыми джинсами, зажатыми в ладони.

– Не голая, а в меру оголенная, – спокойно и довольно громко поправила ее Пати. В правой руке она несла зонт, который защищал их с Дашей от дождя, в левой – белые босоножки на каблуке с тонкими ремешками.

– Пат, где ты – там разврат! – возмутилась в ответ Аня.

Та ухмыльнулась. Аня, единственная из всех друзей, сокращала сокращенную версию ее имени, «Пати», до «Пат». Говорила, как у Ремарка. Ремарка Пати не читала, но Патрицию Хольман загуглила. Ради интереса. Пробежалась, так сказать, глазами по персонажу. Девушка показалась ей несексуальной, неинтересной. Слишком чуткой и романтичной. Старомодной, одним словом. Совсем на нее не похожей.

– Кто-то должен делать развратный контент, иначе будет скучно, – с пафосом произнесла она и перешла на деланно-простодушную интонацию. – Но я могу отдать эту работу тебе, керида.

Аня фыркнула.

– Ни за что!

– Ты же понимаешь, что делать развратный контент за Нютика все равно придется тебе, – прошептала Даша, слегка толкая Пати плечом.

В следующую секунду обе расхохотались: их подруга имела скромный сексуальный опыт, даже в шутку не флиртовала с мужчинами, отмалчивалась, если в компании обсуждались откровенные темы, и предпочитала классические позы экспериментальным.

– Я знаю, почему вы смеетесь, – наигранно-обиженно крикнула Аня, с улыбкой наблюдая, как Даша и Пати подходят к ней все ближе.

Они были уже почти у двери, когда на них налетел порыв ветра.

Пати, ощутив, что он настойчиво вырывает зонт из ее руки, непроизвольно остановилась. Даша, не заметив этого, сделала несколько шагов вперед.

– Идем! – в нетерпении крикнула она, обернувшись. Рыжие кудрявые пряди, быстро намокая, липли к ее лицу, шее и плечам. – Мама говорила, сегодня обещают какой-то ураган!

Пати не двигалась, переводила взгляд с Даши на Аню, крепко сжимая зонт и тонкие ремешки белых босоножек, и чувствовала необъяснимый страх – он мешал продолжать движение.

– Пат! Не тупи! – услышала она взволнованный, но вместе с тем уверенный голос, глубоко вдохнула и на выдохе догнала Дашу.

В этот момент новый порыв ветра захлопнул дверь черного входа в лофт. Аня, которая осталась одна в коридоре, облокотилась на нее всеми своими пятьюдесятью пятью килограммами и несколько раз с силой опустила ручку. Безрезультатно.

– Девочки! Кажется, заклинило, – нервно сказала она и в нерешительности посмотрела назад.

В небольшом помещении с кирпичными стенами тускло горел свет. Воздух будто подрагивал от гулкого ритма доносившейся из лофта музыки. Аня почувствовала себя изолированной: выйти на улицу не может (дверь не открывается), зайти в лофт – тоже (неловко появляться там босиком, кроме того, пугает мысль пройти по коридору одной). Ситуация показалась ей похожей на начало психологического триллера, и Аня внезапно ощутила быстрорастущую панику.

– Нютик, ну ты даешь! – в дверном проеме возникла Даша. Она вошла в коридор, бросила серебристый клатч на пол – внутри что-то звякнуло, свернула джинсы и положила их на него. – Ничего не заклинило. Я легко открыла.

Аня оглядела полуголую подругу: та весила на пять-шесть килограммов меньше (притом что была выше сантиметров на двенадцать) – и как ей удалось справиться с тяжелой дверью?

– Возьмите босоножки, – чуть раздраженно бросила все еще находящаяся снаружи Пати.

Даша тут же забрала у нее свою обувь и поставила рядом с клатчем.

– Вот это пого-ода, – покачала головой Аня, наблюдая, как Пати с третьей попытки закрыла вымокший зонт.

– Чтобы нам еще какая-то погода праздник испортила! – дерзко бросила та, цокнула, закатила глаза и вдруг стала серьезной. – Я – к гостям. Как будете готовы, набирайте. И не выходите без моего разрешения.

На последних словах она направила зонт сначала на Дашу, потом – на Аню и быстрым уверенным шагом пошла по коридору, не дожидаясь ответа подру.

Те одновременно, не договариваясь, улыбнулись друг другу той улыбкой, какая бессознательно возникает у людей каждый раз, когда они видят своего близкого человека, сосредоточенного на работе – восхищенной, нежной, искренней.

– Боялась испачкать джинсы. Не смотри так, – со смехом произнесла Даша, заметив взгляд Ани, в котором отчетливо прочитала: «Что ты опять вытворяешь?». – Спасибо, Нютик. Ты спасла мне жизнь.

Она чмокнула губами воздух, разулась и поставила черные шпильки ровно напротив ног подруги – так, чтобы той было удобно обуться.

Аня, ощутив ностальгию, задумчиво покачала головой.

Даша часто говорила ей эту фразу – «ты спасла мне жизнь».

Когда пользовалась ее конспектами на семинарах. Когда, не вставая с кровати после веселых вечеринок, ела заранее приготовленный предусмотрительной подругой куриный бульон. Когда жаловалась на очередного парня, который раздражал своим поведением, и получала в ответ мудрые советы.

– А помнишь, мы были в Греции, и ты натерла ноги, – быстро сказала Аня, а потом заговорила медленнее, – потому что надела очень неудобные, но очень красивые туфли…

Слово «красивые» она выделила ироничной интонацией и выразительно посмотрела на подругу.

– А ты, как всегда, спасла мне жизнь. Отдала свои удобные и… Не такие красивые сандалии, – радостно закончила Даша.

На последних словах она деланно-разочарованно надула губы и добавила с шуточной претензией: «Кстати, на тебя в моих красивых и неудобных туфлях все смотрели!»

Аня рассмеялась. Впрочем, тогда ей было не до веселья: очень злилась на Дашу.

– Так вот, сегодня, когда Пат меня разула, – она сделала паузу и хитро прищурилась, – я подумала, что обмениваться обувью в критических ситуациях – признак настоящей дружбы.

Даша снова чмокнула губами воздух и коротко ответила: «Люблю!»

– Это твое блэк дресс… – добавила она, с восторгом разглядывая Аню. – Огонь!

Та кокетливо улыбнулась: Даша знала о ее любви к черным платьям и называла каждое «блэк дресс».

– Милая, спасибо. И ты огонь! Без джинсов особенно.

Даша беззаботно пожала плечами, а потом стала водить руками по ногам, чтобы стряхнуть с них капли воды.

– Все уже приехали?

– Да. Все семьдесят три человека. Ты – последняя, – церемонно произнесла Аня и вскрикнула. – Черт, Дашка! Они такие мокрые!

– А он когда? – Даша наблюдала за тем, как подруга обувается и становится на десять сантиметров выше.

– Не знаю. Мы приехали – он уже был.

– С ней? – Даша медленно погрузила правую ногу в штанину джинсов и замерла.

Аня, казалось, удивилась вопросу.

– Ты же сама пригласила, – растерянно сказала она.

– Ну он же мог ее не брать! – на секунду разозлилась Даша и добавила с интересом. – А в чем она? Как вообще выглядит?

– Хуже, чем ты, – серьезно ответила Аня.

– Да это понятно, – небрежно махнула рукой Даша, легко просунула левую ногу в штанину и снова перестала двигаться. – А в целом?

– Платье какое-то… – Аня замялась: она не любила говорить о людях плохо. – Не совсем современное. Волосы распущены. Накрашена довольно ярко. Слушай, мне ее жалко.

Даша нахмурилась.

– Почему?

– Стоит одна. В углу. Олег вообще на нее внимания не обращает. Она как-то стесняется, что ли.

– О-о-ой, – простонала Даша. – Стесняется она. Че-то встречаться с моим мужиком она не стесняется.

– Так ты ж сама его бросила!

– Во-первых, я его не бросала. Мы расстались. Во-вторых – и что? Это не означает, что с ним надо встречаться!

Аня усмехнулась.

– Нет, ты не представляешь, как он меня бесит! – выпалила Даша. Она уже почти надела джинсы, но остановилась, чтобы это сказать.

– Представляю, конечно. Он и делает это, чтобы тебя побесить. За косички дергает – как в первом классе. А ты ведешься, – ткнула в нее указательным пальцем Аня. – А он, великий манипулятор, этим наслаждается.

Даша резко застегнула молнию, несколько раз сжала руками влажные после прогулки под дождем волосы – от движений ее пальцев они закудрявились сильнее – и шумно выдохнула.

– Ну ты же понимаешь, что мы с ним все равно не смогли бы построить нормальные отношения?

На этих словах она начала обуваться, но потеряла равновесие и пошатнулась.

– Главное, чтобы это понимала ты. И он! – повысила голос Аня, удерживая ее за плечи. – А вы ведете себя как дети! Доказываете друг другу, у кого игрушка круче. Просто откажись от этой игры. Одному ему надоест в нее играть, и он оставит тебя в покое.

– А я не хочу, чтобы он оставлял меня в покое! – всерьез возмутилась Даша, чуть дернулась и облокотилась на стену, чтобы было удобнее застегнуть босоножки. Голова кружилась: выпитое игристое давало о себе знать.

– Ну а почему тогда отказалась замуж выходить? – прищурилась Аня, осторожно отпуская ее. Впрочем, ответ на этот вопрос она знала заранее.

– Я тебе уже объясняла! – Даша справилась наконец с пряжками и хлопнула себя ладонями по бедрам. – Он хотел сделать из меня домашнюю, послушную! А я не такая!

– Знаю я, какая ты, – с нежностью произнесла Аня и как бы невзначай бросила. – А он говорил тебе комплименты?

Даша не поверила своим ушам: как такое вообще можно спрашивать?

– Олег?! Мне?! – почти прокричала она и продолжила небрежно. – Да постоянно. И в жизни, и в постели.

– А если бы он этого не делал, – начала Аня и, заметив, что подруга хочет ее перебить, замахала руками. – Нет, подожди. Дай договорю. Вот, к примеру, Олег не делает тебе комплимент. И не просто какой-то там комплимент, ну, повседневный, а даже когда ты наряжаешься и вы куда-то идете. Он как будто тебя не замечает в этот момент. Вот как бы ты отреагировала?

Даша попыталась представить эту ситуацию. Не получилось.

– Да не может быть такого!

– А все-таки, – не унималась Аня.

– Ну-у, – отходя от стены, протянула Даша и, пытаясь взять координацию под контроль, чуть растопырила локти. – Я бы удивилась.

– Но ему бы ничего не сказала?

– Да я не знаю, Нютик! Я бы так на него посмотрела, что он сразу бы все понял! А почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – выпалила та и потянула ее за руку. – Пойдем?

Даша не двинулась с места, тяжело вздохнула, а потом произнесла обиженно-упрямым детским голосом: «Не хочу».

Аня распахнула глаза и озабоченно спросила: «Почему? Из-за него?» Еще один тяжелый вздох подруги – Аня приподняла свои дугообразные брови и недоуменно заморгала.

Даша молчала. Секунда, вторая, третья. Наконец она заговорила. Медленно, несмело, словно боялась ошибиться.

– Не понимаю, что со мной происходит. Дело даже не в Олеге, а вообще.

Аня чуть подалась вперед – как будто это могло помочь ей расслышать слова подруги лучше.

– Я в последнее время постоянно чувствую какое-то тотал несчастье, – произнесла Даша после недолгой паузы и снова вздохнула. Следующие фразы она выпалила скороговоркой, слегка сбивчиво и с легким раздражением. – А сегодня оно обострилось до предела. Мне плохо! И я никак не могу понять, почему. Мне просто плохо. Без причины! Ну так ведь не бывает?

Аня не шевелилась и молчала, а Даша, глядя перед собой, пробормотала: «Я не хочу этого праздника. Не хочу свои тридцать. Я вообще ничего не хочу. Так бы и простояла здесь весь вечер». Она почти не отделяла одно слово от другого, отчего они прозвучали нечетко, словно слипшимися – превратились в бесформенную массу из невыразительных звуков.

– Послушай, моя, – начала Аня, и Даша тут же тепло улыбнулась.

«Моя». Подруга придумала это словечко-обращение еще на первом курсе – задолго до того, как девушки затерли его слишком частым использованием – и вот уже тринадцать лет так ее называла.

– Ты имеешь полное право не хотеть праздника, простоять здесь весь вечер или даже прямо сейчас уехать. – Она сказала это ласково и погладила Дашу по плечу, а потом подмигнула ей. – Только я уеду вместе с тобой. От меня ты не избавишься!

Даша хихикнула.

– Бывает, что в дни рождения нет настроения. Не знаю, с чем связано, – Аня заправила волосы за уши и продолжила говорить с едва уловимой грустью. – Я не в силах убедить тебя, что все хорошо, если ты сама этого не чувствуешь, но я в силах показать тебе ситуацию с моей стороны. – Она обняла себя за локти, и, глядя в сторону, молчала секунд пять, а потом перевела взгляд на Дашу и заговорила неожиданно возбужденно, активно жестикулируя. – Знаешь, что я вижу прямо сейчас? Смелость. Находясь в нескольких шагах от вечеринки, где все ждут только тебя, признаться вслух, что не хочешь туда, – это смело. Не прятаться от неприятных мыслей, не убегать от сложных ситуаций, а смотреть на них в упор – смело!

Даша, ощутив ностальгию, с улыбкой покачала головой.

Аня часто говорила ей, что она смелая. Когда была не согласна с «тройкой» на экзамене по основам журналистики, но промолчала, потому что не хотела конфликтовать с преподавателем, а Даша пошла к декану и добилась для нее пересдачи. Когда не верила в себя и не отправляла резюме в журнал, где мечтала работать, а Даша убедила ее сделать это и даже сидела рядом, пока она негнущимися от страха пальцами печатала сопроводительное письмо. Когда постеснялась сказать визажистке, что ей не понравились свадебные макияж и укладка, но, сдерживая рыдания, призналась в этом Даше, а та за полчаса нашла другую, которая быстро приехала и исправила ситуацию.

– Менять то, что не нравится – смело. Жизнь свою менять до тех пор, пока не будешь по-настоящему счастлива – смело! – с каждым новым предложением Аня говорила громче и как будто трагичнее. – Не страшно не хотеть идти на свой день рождения. Страшно – не мочь признаться себе в этом. Вот ты можешь! А я бы не смогла.

Даша больше не улыбалась, а ошеломленно молчала. Она ожидала от подруги чего угодно в ответ на фразу «я не хочу идти на праздник» – духоподъемного подбадривания, слов поддержки, да просто объятий, в конце концов… Чего угодно, только не этого.

Речь, которую она только что услышала, напомнила ей отрывок из монолога какой-нибудь очень несчастной героини произведений русской классической литературы в момент отчаяния, но не словами, а тем, что за ними стояло.

Даша сначала не могла разобрать интонацию, с которой говорила Аня, а когда наконец узнала ее, забыла и об Олеге, и о своем плохом настроении, и о том, что не хочет вечеринки, потому что от каждого слова, произнесенного подругой здесь, в полутемном кирпичном коридоре, веяло всеобъемлющим сожалением. Тем самым гнетущим тоскливым сожалением, с каким люди обычно говорят о чем-то уже давно потерянном, невозвратимом, но до сих пор очень дорогом и желанном.

– Не просто не испугаться своих «неправильных», – Аня изобразила воздушные кавычки, а потом сжала губы и часто заморгала, смотря вверх, – эмоций, а проживать их, как бы тяжело ни было – это смело. Ты очень смелая, моя. И твоей смелости всегда хватало на нас обеих. Это делает тебя в моих глазах сверхчеловеком. Вот, что я вижу: сверхчеловека в теле хрупкой девушки. И ты представить себе не можешь, как я горжусь тем, что этот сверхчеловек – моя лучшая подруга.

В ее глазах появились слезы, и в ту же секунду она обняла Дашу так крепко, что та почувствовала быстрые удары ее сердца.

Какое-то время они стояли неподвижно, а потом Даша осторожно взяла подругу за плечи, слегка отодвинула от себя, пристально посмотрела на нее и с подозрением спросила: «Нютик, у тебя все в порядке?»

Аня молчала. Может, рассказать? Про Глеба – и вообще. А что рассказать? Что он не сделал ей комплимент, а она так распереживалась из-за этого, что вместо того, чтобы выслушать Дашу, наговорила глупостей? Стало стыдно: дурацкие чувства! И зачем она позволила им управлять ей? У нее все нормально, а она выдумывает какие-то проблемы. Сама же накручивает себя.

Или все-таки рассказать?

Даша не отрывала от нее взгляда и чувствовала: прямо сейчас между ними случится голая, неприкрытая переносными смыслами, откровенность.

Музыка в лофте вдруг зазвучала громче: казалось, она прямо сейчас ворвется в коридор и затопит его до потолка.

Аня приоткрыла рот, будто хотела что-то произнести, но тут раздался звонок телефона.

– Фак, – Даша вздрогнула, резко наклонилась к лежащему на полу клатчу, достала оттуда телефон, провела пальцем по экрану и включила громкую связь.

– Кериды9! Ке коньо? Вы почему так долго? Мне зайти? – ритмично зазвучал из динамика недовольный голос.

– Сейчас будем. Дай нам минуту, – словно маленькая девочка, упрашивающая маму еще погулять, ответила Даша, отключилась и в нетерпении обратилась к Ане. – Что случилось??

– Ничего, – помотала головой та и улыбнулась. – Просто хотела, чтобы ты вспомнила, какая ты смелая, и пошла на праздник. Это был… Мой… – Она задумалась на мгновение, а потом радостно крикнула. – Претост!

– Это лучший претост, – нарочито-серьезно сказала Даша и, чтобы окончательно разрядить обстановку, потрогала сердцевину капронового цветка на лифе Ани и выразительно цокнула. – Секс!

Та смущенно цокнула в ответ.

– Ну что, идем? – сказала Даша, подняла клатч с пола и убрала в него телефон. – А то Пати нас убьет.

– Моя, ты даже не представляешь, как я рада, что ты у меня есть, – облегченно выдохнула Аня, потянула подругу за руку и, покачиваясь на шпильках, пошла вперед.

Остатки августовского дождя в туфлях мелкими ледяными иголками покалывали ступни, но она не обращала на это внимания: привыкла терпеть дискомфорт. Если верить, что при рождении каждому человеку достается какой-то дар, Ане Тальниковой, без сомнения, отсыпали двойную порцию таланта притворяться счастливой.

Притворяться счастливой, что бы ни происходило.

Глава 3

Глоток. Женя Кузнецова еще никогда не видела столько красивых и стильных людей разом.

Она пришла на день рождения Даши Меркуловой со своим парнем и теперь жалела, что не осталась дома. Надо было бы сослаться на головную боль или начинающуюся простуду, но Женя не умела так нагло врать, ведь физически она чувствовала себя отлично, а ее эмоциональное состояние, с самого утра приближающееся к панике, не имело в личной парадигме столько значимости, чтобы о нем вообще говорить. Она стояла в углу одна, сжав обеими руками высокий бокал, и, чтобы скрыть неловкость, мелкими частыми глотками пила просекко. Жене было кисло – она не любила просекко, но все равно пила. Здесь почти все его пили, и ей было проще пить его вместе со всеми, чем объяснять каждому, почему она его не пьет. Жене вообще было проще делать то, что делают все – чтобы не выделяться, но сегодня вечером она чувствовала, что выделяется особенно заметно. Даже стоя с бокалом просекко в руках. Даже стоя в углу.

Глоток. Женя, конечно, догадывалась, что ей будет некомфортно на этой вечеринке, но не думала, что настолько. Она ощущала себя здесь чужой, глупой и далекой от происходящего, поэтому мечтала только об одном: чтобы праздник скорее закончился. Ей казалось, на нее смотрят все. В действительности на Женю Кузнецову не смотрел никто – люди пили, веселились, танцевали, смеялись, разве что иногда какая-нибудь мимо проходящая девушка бросала на нее равнодушный взгляд. В эти моменты в Жениной голове возникала мысль: «Я выгляжу нелепо!» Так она думала про свое длинное шелковое нежно-голубое платье с открытыми плечами на резинке и частыми оборками на юбке, про свой макияж – серые матовые тени, персиковые румяна, помада темно-карамельного цвета, про свою укладку – прямые волосы до лопаток. (Вообще, волосы Жени вились, но вились, как ей казалось, неравномерно, неуклюже, неаккуратно, поэтому она вытягивала их утюжком. Сегодня сделала это особенно тщательно.)

Глоток. Громко играла музыка. Диджей, лысый мужчина в белой футболке, двигался в такт битам и уверенно дотрагивался до пульта пальцами. Движения его рук, до кистей покрытых татуировками, были четкими, красивыми. В воздухе висела едва заметная паутинка флирта и гудел ритмичный шум из разговоров о деньгах, охватах, брендах, съемках, отношениях и путешествиях. Женя исподтишка наблюдала за людьми и вот уже десять минут пыталась найти глазами своего парня, но его нигде не было. Она вздохнула и в очередной раз осторожно осмотрелась.

Полутемное двухэтажное помещение с кирпичными стенами – на двух из них растянулись панорамные арочные окна с черными металлическими рамами – условно поделили на три зоны: барную, танцевальную и чилаут. Бар находился справа от входа, над ним висели гирлянды из моментальных фотографий гостей. Танцпол занимал бо́льшую часть пространства и освещался со всех сторон. Чилаут был отделен импровизированными стенами из красного длинного дождика. В нем уместились пара гримерных столов с зеркалами, круглые бархатные пуфы цвета слоновой кости и несколько темно-бордовых мягких козеток. Парень Жени сказал, что Пати в точности воссоздала здесь атмосферу гримерок Studio 54. Женя тогда непонимающе посмотрела на него, а он с улыбкой пояснил: «Культовый ночной клуб Нью-Йорка в здании бывшего театра: безбашенные вечеринки, беспорядочные половые связи и обязательное употребление наркотиков». (После этого она подумала, что в Studio 54 чувствовала бы себя примерно так же, как чувствует сегодня на дне рождения Даши Меркуловой.)

Второй этаж лофта представлял собой балкон с черными коваными перилами и стеклянным полом. Там Женя наконец и увидела своего парня.

Он стоял со стаканом виски в руках, опершись локтями на поручни. Рядом танцевали две девушки. Грудь одной из них, плотная, шаровидная, с глубокой темной ложбинкой, так сильно возвышалась над декольте, что Жене показалось: еще пару движений – и она увидит ее соски. «У нее, наверное, очень красивые соски», – вдруг подумала Женя и расстроилась: свои собственные – плоские, бледноватые – ей никогда не нравились. Девушка с предполагаемо красивыми сосками извивалась всем телом и постоянно бросала взгляды на парня Жени, но тот не обращал на нее внимания. Он пил виски и медленно водил головой из стороны в сторону. Создавалось ощущение, что он кого-то потерял, но не особенно переживает по этому поводу, потому что уверен: этот кто-то найдется очень скоро – нужно просто его вовремя заметить.

Женя смотрела на него, не отрываясь: какой красивый! Самый красивый мужчина на этой вечеринке. Да что там – на этой планете.

Высокий – Жене, с ее ста семьюдесятью пятью сантиметрами, приходилось вставать на кончики пальцев, чтобы дотянуться до его губ, в меру накаченный, с короткими темными волосами, выбритыми на висках почти под ноль, широкими бровями, карими глазами, прямым, слегка расширенным у ноздрей носом и короткой темной густой щетиной, покрывающей подбородок, нижнюю часть щек и область над верхней губой. «Роскошно», – определяла для себя Женя его внешность.

В нерабочее время он носил джинсы, свитшоты, футболки, худи, бомберы, кепки, кроссовки и кеды – терпеть не мог костюмы, рубашки, туфли и прочее, как сам выражался, офисное обмундирование. «Небрежно», – думала она про этот его стиль одежды, который, к слову, шел ему гораздо больше, чем классический.

Вот именно так – роскошно-небрежно – выглядел в глазах Жени ее парень. (Он выглядел так в ее глазах даже голый.) Она была в восторге от этого и тоже хотела выглядеть в его глазах роскошно-небрежно, но не могла – не знала, как: когда надевала платье – смотрелась слишком роскошно, когда футболку и джинсы – чересчур небрежно. Женя стеснялась себя рядом с ним, а еще не понимала, как такой мужчина мог вообще обратить на нее внимание.

Глоток. Они познакомились четыре месяца назад. В метро. В тот день – «в тот самый день», как называла его в мыслях Женя – она шла к выходу в сторону эскалаторов, споткнулась и упала. Мимо проносились люди, на нее, неуклюже пытающуюся встать, никто не реагировал. Внезапно она почувствовала на ребрах сильные руки, которые мягко, но уверенно подняли ее с пола, и обернулась. Высокий кареглазый парень смотрел на нее и что-то говорил. Она не разобрала, что именно, но не потому, что его слова тонули в гуле поездов и других звуках московского метро, а потому, что на секунду, бесконечную безмолвную секунду, вообще перестала слышать. Ей в уши будто вставили беруши, которые заглушили звучание внешнего мира, и в образовавшейся тишине она вдруг ясно различила глухие удары собственного сердца, по кругу отбивающие два слова: «Это он».

Когда они вышли из метро, он сказал, что опаздывает на встречу, предложил обменяться номерами и пообещал, что позвонит вечером. Она стояла и смотрела ему вслед, а когда он скрылся за углом высокого серого здания, открыла список входящих звонков и добавила в контакты последний. Его имя. Четыре буквы. Только четыре буквы, без слов-ассоциаций или других смысловых кодов, которые люди обычно добавляют к именам и даже фамилиям, чтобы лучше ориентироваться в своей телефонной книге. Жене не понадобились дополнительные буквы – этих оказалось достаточно.

Тем же вечером на экране ее телефона высветились четыре буквы. «Олег».

Она отложила дела и уже через час держала в руках меню, в котором были только четырех- и пятизначные числа, а через два – лежала голая на огромной кровати в люксе отеля на Тверской. Ей казалось, она попала в сериал о красивой и порочной жизни, в одну из тех самых сцен, из-за которых фильмы маркируют знаком «восемнадцать плюс»: ужин с малознакомым, симпатичным и обаятельным, парнем, очаровательный флирт, стихийный секс – и все это на фоне киношных декораций. Олег тоже был каким-то киношным – словно его придумала романтично настроенная сценаристка. Внимательный, улыбчивый, интересный, инициативный. Он не давал разговору зайти в тупик, помогал определиться с выбором еды и напитков, говорил уместные комплименты и доказал ей, что восемь (она считала) женских оргазмов за ночь – это не вымыслы, а вполне реальные вещи.

Глоток. После той ночи они стали иногда видеться, но между ними не было ничего серьезного. Олег пропадал, без объяснений появлялся, в один день записывал десяток «кружков» в телеграме, в другой – даже не читал ее сообщения там. Жене подобное поведение не нравилось, но она влюбилась, поэтому терпела и не показывала характер: брала трубку, когда бы он ни звонил, меняла свои предварительные планы ради его спонтанных, старалась не задавать лишних вопросов.

Последнее получалось особенно сложно. Олег как будто нарочно держал дистанцию – почти ничего о себе не рассказывал. Говорил, много работает, а в свободное время встречается с друзьями и путешествует. Жене этой информации, конечно, не хватало – ей хотелось знать о нем все: привычки, хобби, принципы, страхи, мечты, предпочтения в еде, музыке… Вместе с тем она боялась показаться навязчивой, поэтому не донимала его расспросами.

Был еще один момент, который ее волновал: действительно ли Олег обеспечен настолько, насколько кажется? Он приглашал ее в дорогие рестораны и отели, счета за которые оплачивал сам, приезжал на свидания на джипе (она нашла похожую модель в интернете – цены на нее колебались от пятнадцати миллионов рублей до бесконечности), стильно одевался и вообще напоминал главного героя современных турецких сериалов: красивый, богатый, образованный, уверенный в себе мужчина с сильным характером.

Женя никогда не встречалась с такими парнями. Она переживала, не знала, как себя вести, и каждый раз, когда Олег пропадал, думала, что это – навсегда.

Так продолжалось около месяца, а потом он позвал ее на открытие клуба, где познакомил со своими друзьями. И с той, на чей день рождения она не хотела сегодня идти. Глоток.

– Че киснешь? – легкий толчок в бок. Рядом с ней стояла Пати.

– Нет настроения, – тихо ответила Женя и бросила взгляд на ее платье. «Это какой смелой нужно быть, чтобы надеть такое», – проскочило в голове.

Платье Пати действительно привлекало к себе внимание. На него будто высыпали сокровища из пиратского сундука – кристаллы разных форм, цветов и размеров, золотые монеты, жемчужные нити – и расположили их настолько близко друг к другу, что между ними не осталось ни миллиметра просвета. Оно было коротким, слишком коротким, но все равно производило впечатление чего-то тяжелого, основательного: на его фоне две тонкие черные бархатные бретели, перекрещивающиеся на груди, выглядели особенно хрупко и ненадежно – так, словно сейчас порвутся.

– Да ты просто мало выпила, – Пати дотронулась до бокала Жени своим, а потом подмигнула темно-карим глазом с четко очерченными ресницами.

Издалека могло показаться, что у нее очень качественная тушь, которая тщательно покрывает каждую ресницу, удваивая ее в объеме и добавляя длины, но с близкого расстояния становилось ясно: они не накрашены. Многие девушки спрашивали ее, где так натурально наращивают ресницы. Пати серьезно отвечала: «В омском шестом роддоме», и добавляла еще серьезнее: «Все остальное делала там же».

Под «всем остальным» она имела в виду густые длинные волосы цвета черного перца с удлиненной челкой, лицо со смуглой, с оливковым подтоном, кожей, аккуратной челюстью, высокими скулами, чуть изогнутыми темно-коричневыми бровями, карими миндалевидными глазами, такими темными, что зрачков практически не было видно, прямым носом с кокетливой родинкой, смещенной влево от кончика, и губами, по форме напоминающими вытянутое по горизонтали сердце; довольно заметную грудь и круглую попу.

Своей внешностью Пати была обязана отцу-испанцу. От него же ей достался гиперсексуальный темперамент. Даша и Аня часто шутили, что она пользуется духами с запахом секса. В действительности от нее пахло сладкой ватой и горьким миндалем, но этот аромат в сочетании с ее образом вызывал целый ряд возбуждающих ассоциаций в головах мужчин и даже женщин. Вот и Женя, почувствовав его, вспомнила, как мастурбировала сегодня утром в душе, смутилась и, чтобы скрыть неловкость, сделала очередной глоток. Кислая жидкость попала не в то горло, и она закашлялась.

– Давай-ка принесу тебе кое-что получше просекко, – с легкой ухмылкой сказала Пати и быстрым шагом направилась к бару.

Женя улыбнулась. Ей стало приятно, что хоть кто-то на этой вечеринке позаботился о ней, и хотя она понимала, что Пати делает это, скорее, как организатор, все равно растрогалась и ощутила себя не такой одинокой.

Быстрый взгляд на второй этаж. Олег по-прежнему стоял со стаканом виски. По-прежнему смотрел по сторонам – не на танцующих рядом девушек. Не на нее.

Она опустила глаза и несколько раз медленно моргнула, возвращаясь к воспоминаниям.

Май. Первая встреча с друзьями Олега.

– Ребят, знакомьтесь, это Женя, – он обнимает ее за плечи.

– Глеб. Очень приятно, – первым реагирует голубоглазый блондин, тепло улыбается ей, а потом еле заметно кивает Олегу.

– Мой лучший друг, – шепчет тот, прижимая ее к себе.

– Аня, – небрежно называет свое имя невысокая шатенка с каре.

– Его жена, – поясняет Олег.

– Пати, – лениво произносит брюнетка с длинными блестящими волосами.

– Она у нас за праздники отвечает, – смеется Олег и вдруг перестает ее обнимать.

Женя в растерянности оборачивается. Он не двигается и куда-то вглядывается. Она пытается найти глазами объект его внимания и замечает рыжеволосую девушку в коротком кремовом платье, которое показывает больше, чем скрывает.

– Дарья, – манерно бросает та, а потом снимает с запястья резинку, не спеша собирает длинные кудрявые пряди в низкий пучок, оголяя ключицы, шею, лицо, уши – и вдруг становится еще обнаженнее.

Женя, не отрываясь, наблюдает за необычным стриптизом: как можно раздеться, оставаясь одетой?

– Это… Моя… – слышит она его напряженный голос за спиной. – Подруга.

Глоток.

– Держи, я попросила добавить двойную порцию ликера, – снова толкнула ее в бок Пати и протянула бокал с бордовой жидкостью.

Женя взяла его, тут же поднесла к губам и непроизвольно застонала от удовольствия: как вкусно!

– Спаси-ибо, – разулыбалась она, отдавая бокал с ненавистным просекко кстати подошедшему официанту, и как бы невзначай спросила. – Даша скоро будет?

Пати кивнула, а потом усмехнулась.

– Не терпится поздравить?

– Просто интересно, – пробормотала Женя, чувствуя себя крайне глупо.

– Патрисия, – вклинился в их диалог официант. – Там проблемы с тортом.

– Ля остия, – шумно выдохнула та и уверенно двинулась сквозь толпу.

Женя, стараясь побороть нарастающее волнение, сжала в руках бокал.

Надо было все-таки сослаться на головную боль или начинающуюся простуду и отказаться от приглашения. С другой стороны, тогда Олег пошел бы на праздник один, а она мучилась бы дома от ревности. Ревности не абстрактной, какой обычно страдают люди с параноидальным расстройством личности, – ко всем подряд, а адресной – к конкретному человеку. В ее случае – к рыжим кудрям.

Глоток.

– Они встречались полгода. Все думали – поженятся. Такая пара была! Красивые, оба – из богатых семей… – заплетающимся языком сплетничает пьяная девушка, облокачиваясь на барную стойку. – Отец Дашки машинами занимается, сеть автосалонов у него, еще – несколько ресторанов в центре. У отца Олега денег тоже неприлично много. Олег сделал ей предложение, а Дашка взяла и отказалась. Ну не дура?! Вот ты бы отказалась?

– А что у них сейчас? – медленно, с трудом выговаривая слова, произносит Женя.

– Свободные отношения, – хихикает девушка. – Да ты в интернете почитай.

Глоток.

«Олег Воронец и Даша Меркулова: тот самый soulmate».

«Списки завидных холостяков и невест Москвы похудели на десятки миллиардов: сын бизнесмена Сергея Воронца женится на дочери ресторатора Михаила Меркулова».

«Галя, у нас отмена. Модель Дарья Меркулова отказалась выйти замуж за предпринимателя Олега Воронца. Никто из них это не комментирует».

«Первоапрельская шутка или продуманный пиар? Даша Меркулова выложила в своем телеграм-канале кружочек, на котором подписчики заметили ее бывшего парня. Она удалила видео почти сразу, но мы успели его сохранить».

Глоток.

– Я узнала о твоем романе с Дашей. О предложении. Почему ты ничего не рассказывал?

– Ну… Романа уже нет. И предложения тоже. Зачем об этом говорить?

Женя смотрела на бокал, на дне которого застыл последний глоток бордовой вязкой жидкости.

Они с Олегом встречаются почти три месяца. Она уже знает его привычки, мечты, желания, предпочтения в еде… Она уже считает его своим – целиком, но все равно ревнует к бывшей девушке. Более того, ощущает себя рядом с ней отвратительно. Каждый раз, когда она видит рыжие кудри, ее, и без того многочисленные, комплексы разрастаются как раковая опухоль у безнадежно больных. Страх, зависть, тоска по себе, тревога – все смешивается в один большой ком внутри, и ей становится трудно дышать.

Она еще как-то справлялась с этими чувствами на других вечеринках, но сегодня – особенный день.

День ее рождения.

Находиться здесь было невыносимо. Все как будто указывало на то, что она – лишняя. На то, что не пара Олегу. Никто, конечно, не говорил ничего подобного, но на такие мысли толкала сама атмосфера.

Атмосфера личного праздника Даши Меркуловой.

Женя провела рукой по волосам и поднесла бокал к губам, как вдруг музыка стала звучать тише, а потом из динамиков раздался веселый голос Пати: «Друзья, мне кажется, нам чего-то не хватает! Я целый час думала, чего именно, а потом поняла».

Сердце Жени забилось чаще. Она задержала дыхание, подняла глаза на второй этаж – туда, где стоял Олег, и, не заметив его там, нервно огляделась.

– Же-ень! – услышала она, повернула голову на звук и облегченно выдохнула.

Он шел прямо к ней и улыбался. Улыбался своей особенной улыбкой, рядом с которой пропадали все ее страхи.

Между ними оставалась пара метров, когда Пати прокричала: «Нам не хватает рыжего цвета!»

Он вдруг остановился и посмотрел куда-то вправо. Женя проследила за его взглядом, увидела то, что увидел он, и в ту же секунду перестала существовать как женщина.

Рыжие кудри. Они только что забрали самое ценное, что было у нее на этом вечере, самое ценное, что было в ее жизни – четыре буквы.

Рыжие кудри забрали у нее четыре буквы.

Глоток.

Глава 4

Кирилл Романов водил по экрану телефона большим и указательным пальцами. Он соединял и разъединял их, уменьшая и увеличивая изображения, проводил по центру экрана влево, переходя к следующему, а потом вправо, возвращаясь к предыдущему.

В верхней части экрана то и дело всплывали уведомления – сообщения от девушек, с которыми он недавно ходил на свидания и спал, а теперь потерял интерес и не хотел общаться. «Куда ты пропал? Это уже шестое сообщение тебе. Если не ответишь на него, я не буду бол…», «Кирилл, привет, это Катя. Мы встречались в баре на прошлой неделе, помнишь? Ты сказал…», «Кирюш, я до сих пор не могу забыть нашу ночь. Давай увидимся? Безумно хочу снова чувствов…».

Он не видел текста сообщений полностью, да и в общем-то ему было неинтересно его читать – начальных фраз вполне хватало, чтобы понять: отвечать он не станет. Все девушки, с которыми он прерывал связь – в ста процентах случаев по своей инициативе – писали ему практически одно и то же. Он уже привык к подобным сообщениям и относился к ним довольно спокойно, но сейчас они его раздражали: ему приходилось постоянно смахивать их нервным движением большого пальца, на целую секунду отвлекаясь от главного занятия сегодняшнего вечера – просмотра фотографий. Ее фотографий.

Вот на этой она сидит на черном стуле перед микшерным пультом в студийных наушниках и, слегка откинув голову, опирается локтями на серый стол. Загадочно-приветливый взгляд – такой был только у нее.

Быстрое движение пальца по экрану влево.

Следующая фотография. Она стоит на фоне белого пресс-волла в укороченном алом кашемировом свитере и в узких черных брюках и нежно улыбается.

Он резко провел по экрану большим и указательным пальцами, широко разведя их, чтобы разглядеть надпись сзади нее. «90,4 FM. Радио Voice». Задумчивый взгляд в сторону. Ну конечно: еще в институте у нее был потрясающий голос.

Пальцы Кирилла застыли в воздухе, не решаясь продолжать двигаться по изображению дальше, но в какой-то момент снова коснулись экрана, и на нем крупным планом появилось ее лицо.

Светло-зеленые полупрозрачные глаза в окружении ресниц с плавным изгибом смотрят дружелюбно и хитро – как будто их обладательница знает тайну, объясняющую смысл существования человечества, но никому ее не рассказывает. Губы с приподнятыми уголками похожи на два лепестка герберы, которые соединились друг с другом своими широкими частями.

«Красивая, – подумал Кирилл. – Даже красивее, чем раньше».

Он заметил, что она постриглась. Ему понравилось. (Когда они виделись в последний раз, у нее были длинные волосы.)

Кирилл снова посмотрел в сторону. Когда же он видел ее в последний раз? Лет двенадцать назад, наверное.

Они расстались в конце первого курса – им было по восемнадцать. Расстались…

Это слово непрекращающимся звуком висело между ними в кофейне на Цветном бульваре тем утром. Официант поставил на стол две белые кружки и пожелал приятного отдыха. Его фраза прозвучала особенно нелепо на фоне только что произнесенной Кириллом. «Нам надо расстаться». Она молча смотрела в сторону, никак не реагируя на происходящее, а потом крепко сжала кружку обеими ладонями, поднесла ее ко рту и в три глотка выпила горячий кофе.

Точно – тогда они и виделись в последний раз. Двенадцать лет назад.

Кирилл провел большим пальцем по экрану влево.

Новая фотография. Невысокий гладковыбритый блондин с широкими скулами, пронзительно-голубыми, словно ледяными, глазами и победной улыбкой обнимает ее за талию. Она, кажется, обмякла в его сильной руке и, повернувшись к нему всем корпусом, беззаботно смеется, как будто уверена: этот мужчина решит все ее проблемы. По-видимому, их сфотографировали на каком-то светском мероприятии: на нем был темно-серый костюм, на ней – черное платье в пол. Сотни комментариев под снимком.

«Красивые!»

«Блин, вы так друг другу подходите».

«Лучшие! Котики!»

«Аня, у тебя потрясающий муж».

«Идеальная пара».

– И-де-аль-на-я па-ра, – по слогам сказал Кирилл и, ухмыльнувшись, потянулся к полупустой бутылке рома на журнальном столике. (Вообще, он планировал пропустить сегодня вечером только пару порций, но спустя несколько часов, проведенных за изучением ее фотографий, неожиданно обнаружил, что выпил почти всю бутылку.)

Он встал с дивана, покачиваясь, дошел до небольшого застекленного балкона, настежь открыл окно и зажег сигарету. Двенадцать лет… С ума сойти! Они не виделись двенадцать лет.

За это время в его жизни случилось довольно много событий: он успел трижды переехать из Москвы в Санкт-Петербург и обратно, поработать в нескольких рекламных- и диджитал агентствах, а два года назад всерьез увлекся фотографией и сейчас стремился к тому, чтобы снимать для крупных брендов одежды, косметики и украшений.

Конечно, за эти двенадцать лет у Кирилла Романова, обаятельного сероглазого шатена, было много женщин. Очень. Много. Женщин. Он намеренно не останавливался на одной – Кирилл вообще любил постоянно пробовать что-то новое, – но та, чьи фотографии он сегодня разглядывал, была особенной для него.

Его настоящая (до сих пор не прошедшая) любовь. Аня Тальникова.

Она была для него не такой, как все остальные, не только потому, что рядом с ней он чувствовал себя не так, как с остальными – хотя этот фактор, безусловно, был определяющим фактором ее исключительности, но и потому, что из-за нее сделал то, чего не сделал бы ни из-за одной девушки – предал лучшего друга.

Стас познакомился с ней первым – в начале второго семестра. Познакомился и влюбился до помутнения рассудка. Он как будто обезумел: постоянно говорил об удивительной девушке с самым красивым, по его словам, именем на свете – Аня.

Кирилл недоверчиво усмехался, а потом увидел ее на той студенческой вечеринке. Он танцевал с блондинкой, имени которой не помнил, как вдруг Стас дернул его за руку.

– Это моя Аня, я тебе про нее рассказывал, – он прижал к себе невысокую зеленоглазую длинноволосую шатенку.

– Кирилл. Очень приятно, – бросил тот, не прекращая танцевать с блондинкой, и дважды обвел взглядом девушку друга. На ней было короткое алое шелковое платье на тонких бретелях с неглубоким вырезом.

– Аня. Мне тоже… Приятно, – сказала она после недолгой паузы теплым нежным голосом, заправила волосы за уши и подняла на Кирилла свои светло-зеленые полупрозрачные глаза.

Он в ответ непроизвольно улыбнулся – шире, искреннее, заинтересованнее, чем того требовали ситуация и простые правила приличия, а потом подумал о том, что Аня – и правда самое красивое имя на свете.

Весь вечер он танцевал, пил, шутил, между делом целовался с блондинкой, но его внимание было сосредоточено на девушке друга.

Она стояла у барной стойки рядом с подругами и Стасом, смеялась и делала вид, что не замечает его интереса. В том, что она его замечала, Кирилл не сомневался: постоянно ловил на себе ее то задумчивые и пристальные, то мимолетные и хитрые взгляды. Ловил и тоже делал вид, что не замечает.

В середине вечера к ней пристал какой-то пьяный парень. Стас пытался разобраться, но выходило плохо: он проигрывал по комплекции и наглости.

Кирилл не вмешивался. Во-первых, Аня была не его девушкой, более того, он видел ее впервые. Во-вторых, вмешаться в этой ситуации – означало при всех унизить друга, поставить под сомнение его силу. Он продолжал танцевать, пить, шутить и между делом целоваться с блондинкой, но когда пьяный парень схватил Аню за талию, подошел к барной стойке и спокойно сказал ему: «Отвали от нее. Или я разобью тебе лицо». (Последняя фраза, правда, в исполнении Кирилла Романова звучала несколько иначе, но это уже детали.) Тот в ответ крикнул что-то дерзкое. Кириллу это не понравилось, и он подрался с ним.

Его друзья были в шоке: они никогда не видели, чтобы он дрался из-за девушки, тем более из-за чужой. Стас смущался и благодарил. Аня осторожно прикладывала лед к его щекам и подбородку, а спустя полчаса шепнула на ухо: «Жду тебя в туалете». Кирилл удивился, но пошел: все это было очень волнительно. Впрочем, он убедил себя, что она просто хочет поговорить наедине. Возможно, о Стасе.

– Спасибо, что защитил меня, – смущенно произнесла Аня, когда они закрылись в одной из кабинок, а потом обняла его за шею и поцеловала.

Он поцеловал ее в ответ, прижимая к себе, и вдруг почувствовал, что хочет. Хочет не так, как хотел блондинку – по привычке, машинально, по-особенному хочет – не только ее тело, но и ее душу.

Эти ощущения были настолько необычными, что он растерялся. Кирилл всегда считал, что дружба, особенно такая, долгая и крепкая – со школы, какая связывала их со Стасом, важнее любви, и не сомневался: он никогда не променяет друга на девушку, но влечение к Ане вытеснило все принципы и убеждения разом.

– Может, ко мне? – неожиданно для самого себя выпалил он, продолжая обнимать ее, и буквально прикусил язык. С силой, до боли. Кирилл не понял, как у него вообще это вырвалось.

Аня молчала.

– Извини, я не то хотел сказать, – торопливо добавил он, отстраняясь от нее. – Просто этот поцелуй…

Она растерянно смотрела на него.

Кирилл отвел глаза. Он чувствовал себя идиотом. Еще бы: только идиот мог предложить девушке друга поехать к нему, в квартиру, где жил с этим же другом.

Кирилл и Стас снимали двушку на юге Москвы: сначала помогали родители, потом они начали подрабатывать в рекламе – появились собственные деньги. Кирилл часто приводил туда девушек, поэтому фраза «может, ко мне?» стала для него чем-то вроде шаблона – перехода из «официальной» части свидания к «неофициальной». Вот и сейчас он, не думая, воспроизвел ее.

– Не надо ничего объяснять, – еле слышно сказала Аня и взяла его за руку. – Я живу с крестной. Она сейчас в командировке.

Ту ночь они провели вместе, а на следующий день встретились снова.

Через неделю Кирилл влюбился. Аня, по ее словам, тоже.

Они виделись втайне ото всех – знала только ее лучшая подруга, Даша Меркулова. Она прикрывала их: врала Стасу, что Аня – с ней, пока та проводила время с его лучшим другом.

Кирилл ненавидел себя за то, что делает, но не делать этого не мог.

Аня была особенной, непохожей на других его девушек, а девушек у Кирилла Романова, главного бабника первого курса факультета «Реклама и связи с общественностью», до нее было достаточно.

Кирилл никогда не считал себя романтиком, но с ней ему захотелось им стать. Он обнимал ее на рассвете и целовал на закате, постоянно писал эсэмэс и тратил все деньги на пионы, которые она так любила. Но самым удивительным для Кирилла было другое. С ней он мог делать то, чего не мог делать ни с кем – говорить о чувствах. Без оглядки на осуждение или непонимание рассказать, как прогулял лекцию по экономике, соврав друзьям, что был с очередной девушкой, а на самом деле – бродил по Москве и фотографировал прохожих. Признаться, что скучает по жареным куриным грудкам в сметанном соусе, которые родители, когда он был маленьким, готовили каждое воскресенье. Доверить страхи из прошлого, мысли о настоящем, мечты о будущем.

Он называл ее Анитой, она его – Киром: эти имена стали кодами, открывающими их души.

Кирилл до сих пор вспоминал то время как одно из самых счастливых и одновременно самых трудных. Видеть ее рядом с другом было невыносимо. Притворяться, что они с Аней – всего лишь знакомые, сложно. Кирилл ревновал настолько сильно, что даже позволял себе при ней флиртовать с другими девушками – назло. Она никак не реагировала, а только пристально смотрела. Ему становилось противно, и он резко прекращал любезничать с девушками, которым пять минут назад говорил комплименты, оставляя их в недоумении, а потом, когда они с Аней оставались наедине, извинялся перед ней за свое поведение. Она прижималась к нему и говорила, что ей очень плохо, что устала от всего этого.

Так продолжалось полгода, вплоть до летней сессии. Стасу они не признавались – никто из них не мог. Впрочем, Кирилл был уверен, что тот рано или поздно догадается сам: слишком уж часто ее ночевки у Даши совпадали с его отсутствием дома. И друг в итоге догадался.

– Я знаю про вас с Аней, – сказал он, не глядя на Кирилла, в один из вечеров, после того, как они выпили бутылку темного рома.

– Откуда? – мрачно спросил тот, чувствуя, что его начинают заполнять боль и стыд.

– Видел, как она на тебя смотрит. И как ты смотришь на нее, – усмехнулся Стас, поднимая на друга глаза. – Да и из Даши актриса так себе.

Кирилл молчал: он не знал, что говорить. Следующий вопрос смутил окончательно.

– Ты ее любишь?

Пауза.

– Люблю.

– И она тебя любит.

Стас произнес это очень тихо, но у Кирилла в тот момент буквально заложило уши.

– Я… Прости… – запинаясь, с трудом различая звук собственного голоса, начал он.

– Просто будь рядом с ней, – перебил его друг, резко встал со стула и вышел из кухни.

Это был их последний разговор.

Стас переехал через час – к знакомому. Кирилл – через неделю – в соседний район: он не мог оставаться в квартире, где они с другом (бывшим другом) провели год. Отложенных на всякий случай денег хватило, чтобы оплатить первый и последний месяцы аренды. Что делать дальше, Кирилл не представлял.

Аня совсем перестала улыбаться, часто плакала.

Друзья осуждали, многие – перестали с ним общаться.

Стас не проявил ни злости, ни агрессии, ни раздражения – он вообще не проявил эмоций: замкнулся в себе, завалил три пересдачи из трех и много пил. Все это пугало Кирилла. Ему казалось, Стас запустил программу самоуничтожения и скоро перестанет существовать. Он хотел ему помочь, но не представлял, как говорить с ним об Ане, а другие темы в этой ситуации выглядели настолько неуместными, что Кирилл просто не знал, о чем, а главное, как теперь разговаривать с бывшим лучшим другом.

Он смотрел на парня, с которым они в третьем классе разыграли учительницу естествознания: наловили лягушек и подкинули в ящик ее стола (ох и влетело же им тогда от родителей), в шестом – впервые попробовали сигареты (на этот раз от родителей им влетело сильнее), а в десятом – отказались писать годовую контрольную по физике: это был их протест на недопустимое, как они считали, поведение учительницы – она оскорбляла учеников, называя их тупыми (после этого они еще месяц не выходили из дома в наказание), и чувствовал, что закончилась казавшаяся бесконечной эпоха. Эпоха их со Стасом дружбы.

Он смотрел на Аню, которая поддерживала его, постоянно была рядом – тихо, молча, лишь бы не потревожить, выслушивала длинные пьяные монологи о том, какая он сволочь, отпаивала куриным бульоном, обещала, что они со всем справятся, и почему-то злился на нее.

С каждым днем ситуация становилась запутаннее. Кирилл не понимал, как себя вести. С одной стороны, все разрешилось: они с Аней теперь могли быть вместе. С другой – вес цены, которую они заплатили за эту свободу, оказался неподъемным.

Неясно, чем бы все закончилось, если бы не вмешалась Даша Меркулова.

– Соберись и будь мужиком, наконец! – жестко сказала она Кириллу по телефону. – Если ты не сделаешь что-нибудь прямо сейчас, убьешь вас троих.

И он сделал. Сделал то, что убило только двоих (ведь третий и так уже был мертв): бросил любимую девушку.

Прошло двенадцать лет, а он, как ни пытался, так и не смог убедить себя в том, что тогда поступил правильно.

Со Стасом они с тех пор не общались: Кирилл забрал документы из института и перевелся в другой. От общего знакомого, единственного из их компании, с кем поддерживал связь, он узнал, что на третьем курсе друг женился. Позже узнал, что у него родился сын.

А Аня…

Наверное, она так и осталась бы для него девушкой из прошлой жизни, непрожитой несчастной любовью, и он никогда бы не стал искать ее в социальных сетях, если бы сегодня утром не услышал ее голос.

Кирилл ехал в такси на съемку и злился, потому что забыл дома наушники: ему уже пятнадцать минут приходилось слушать какое-то глупое радио вместо своей любимой музыки. Когда заиграла очередная попсовая песня с очередным попсовым текстом, Кирилл не выдержал.

– Можно переключить? – раздраженно сказал он таксисту.

– На какое? – спокойно спросил тот.

– На любое другое, – сквозь зубы бросил Кирилл, чувствуя, как теряет терпение.

Водитель тут же поменял волну, и в этот момент мужской голос бодро произнес: «Утро с Аней Тальниковой».

– Друзья, ну не верю я в приметы, – рассыпалось через секунду по салону мягким песком. – Вот сегодня – пятница, тринадцатое, а как день хорошо начался…

– М-можно сделать п-погромче? – запинаясь, произнес Кирилл.

Водитель прибавил громкость. Ее голос стал ближе.

– Муж завтрак приготовил, бариста – латте на идеально-пониженной температуре сварил. У лучшей подруги сегодня день рождения, представляете? И даже дождливая погода какой-то особенно романтичной выглядит.

Кирилл слушал и думал только об одном: хоть бы она говорила вечно. Он почти не сомневался: это та самая Аня. Вместе с тем в подобные совпадения не верил (как и она – в приметы). Впрочем, через пару минут, поискав информацию о ведущей в интернете, убедился: это его Аня. Бывшая его Аня, то есть.

Он посмотрел на дымящийся окурок: как быстро можно промотать в голове двенадцать лет жизни – всего за одну сигарету, – потушил его, вернулся в комнату и взял в руки телефон.

Снова ее страница.

Новая фотография – выложила пять минут назад. Стоит на танцполе в черном коротком платье и обнимает за талию рыжеволосую девушку в белом корсете и белых джинсах. «С днем рождения, моя. Буду эгоистичной и пожелаю тебе всегда быть рядом со мной, потому что если не будет тебя, не будет и меня», – написала она под фото.

Кирилл непроизвольно улыбнулся: узнал Дашу Меркулову. (Надо же, они до сих пор дружат…) На него вдруг накатила такая ностальгия (возможно, именно такая ностальгия накатывает на людей, которым есть по чему ностальгировать, после того как они выпьют почти целую бутылку темного рома), что ему захотелось написать Ане.

«Привет, как дела?» – напечатал он и тут же удалил.

– Бред. Ты не видел ее двенадцать лет, а пишешь так, будто вы вчера вечером кофе вместе пили, – вслух сказал Кирилл.

«Привет, мы так давно не виделись. Как дела?» – исправился он, а в следующую секунду подумал о том, что первый вариант был гораздо лучше.

Пальцы замерли – будто впали в ступор. Кирилл вдруг понял: он не знает, что ей написать.

Казалось бы, чего проще – ему, человеку, который придумывал рекламные слоганы и сочинял пресс-релизы, да и в целом считал, что у него неплохие отношения с русским языком, написать сообщение девушке в социальных сетях: он написал, наверное, миллион таких сообщений. По каким-то непонятным (а может, и понятным) причинам это сообщение он осилить не мог.

«Надо написать ей что-нибудь особенное, удивить, заинтересовать, рассмешить на крайний случай», – мелькнула в голове мысль, и Кирилл начал думать.

Через пару минут он удовлетворенно перечитал девять предложений.

– А нужны ли ей твои девять предложений через двенадцать лет после того, как ты ее бросил? – снова вслух произнес он. – Она счастлива – это ясно. Тем более, замужем. За идеальным мужчиной.

Последняя фраза прозвучала пренебрежительно и иронично одновременно.

Он снова перечитал девять предложений. Глупость. Просроченная романтика. Это надо немедленно удалить. Или… Все-таки попробовать? Ну чем он рискует? Максимум тем, что она не ответит.

Кирилл, не выпуская телефон из рук, потянулся к бутылке, вылил остатки рома в стакан и залпом выпил.

Большой палец завис над экраном.

Глава 5

– Ну потанцуй со мной, пожалуйста, – Аня Тальникова попыталась обнять невысокого гладковыбритого блондина с короткой стрижкой, широкими скулами и пронзительно-голубыми, словно ледяными, глазами, но он легко увернулся и поморщился.

– Я не люблю, ты же знаешь.

Она разочарованно убрала от него руки и вздохнула. «Я не люблю, ты же знаешь»: что можно ответить на эту фразу собственному мужу?

– А вот и просекко! – бодро послышалось за спиной. Аня, не оборачиваясь, узнала голос Пати и почувствовала, как подруга дотронулась до ее плеча. – Будешь?

– Буду! – неожиданно для самой себя сказала она. Аня уже выпила сегодня два бокала вина и больше не хотела, но после фразы «я не люблю, ты же знаешь» вдруг поняла: просекко – именно то, что ей сейчас нужно.

– Остия, – видимо, для Пати ее ответ был такой же неожиданностью, потому что она в растерянности застыла на месте. – А я тебе не взяла.

– Зачем тогда спрашиваешь? – Аня выхватила у нее бокал и сделала два больших глотка, а потом высоко подняла его, посмотрела на танцующую рядом Дашу и с пафосной торжественностью прокричала. – За твои тридцать, моя!

Та послала ей воздушный поцелуй.

– Мою жену сегодня немного клинит, – улыбнулся невысокий гладковыбритый блондин с короткой стрижкой, широкими скулами и пронзительно-голубыми, словно ледяными, глазами Олегу и Жене, которые только что подошли и были заметно удивлены происходящим: обычно Аня вела себя скромнее. – Не обращайте внимания.

Аня усмехнулась, сделала еще глоток, отдала полупустой бокал продолжающей растерянно стоять Пати и наигранно-радостно произнесла: «Да на меня вообще можно не обращать внимания! Я для этого здесь и нахожусь». На последних словах она с вызовом посмотрела на мужа. Тот ответил ей пристальным серьезным взглядом. «Полегче», – прочитала она в его глазах и опустила свои.

Даша и Пати выразительно переглянулись, но промолчали. Олег сделал вид, что ничего не заметил, и задвигался в такт музыке: диджей начал играть его любимый хип-хоп, и он решил сосредоточиться на битах. Женя непонимающе моргала.

– Давайте за именинницу, что ли, – приподнял стакан с виски невысокий гладковыбритый блондин с короткой стрижкой, широкими скулами и пронзительно-голубыми, словно ледяными, глазами. – Желаю в этом году самых скандальных обложек – каких только сама захочешь.

Даша растянула губы в неловкой улыбке и дотронулась до его бокала своим. Остальные сделали то же самое. Все, кроме Ани: у нее единственной в руках не было бокала.

– Все хорошо? – наклонилась к подруге Даша.

Та кивнула. Все хорошо. У нее все хорошо. У них все хорошо.

Именно эту иллюзию – иллюзию идеального брака с Глебом Ивлевым, тем самым невысоким гладковыбритым блондином с короткой стрижкой, широкими скулами и пронзительно-голубыми, словно ледяными, глазами, который только что смог успокоить ее одним взглядом, – Аня Тальникова вот уже восемь месяцев подряд поддерживала не только в глазах посторонних людей, но даже в глазах родителей и близких подруг (а до недавнего времени – и в собственных). Делала это по очень странной, на первый взгляд, причине: она боялась, что окружающие ее не поймут. Точнее, не поймут ее недовольства этим браком, потому что на самом деле среди них практически не было людей, способных понять, чем в этом браке можно быть недовольной.

Аня даже прокручивала в голове возможные диалоги.

– Он тебе изменяет?

– Нет.

– Он тебя бьет, унижает?

– Нет.

– Он мало зарабатывает?

– Много.

– Тогда в чем дело?

– Мне плохо рядом с ним.

– Но почему? Что не так?

– Он не говорит со мной о чувствах.

Здесь Аня представляла себе лицо собеседника: оно, скорее всего, выражало бы недоумение и сомнение в ее адекватности. Вероятно, будь на месте Ани другая девушка, ей было бы плевать на выражение лица собеседника, но Аня Тальникова страдала одной очень опасной для жизни зависимостью – от мнения окружающих, и чтобы не выглядеть в их глазах странной, «не такой», постоянно подгоняла свои чувства под принятые ими ГОСТы на эмоции. Так ей было спокойнее. Безопаснее.

Никто не сможет осудить тебя за «не те» ощущения, если ты будешь строго контролировать их и тщательно проверять на «нормальность», прежде чем публично испытывать.

Аня усвоила это правило еще в начальной школе, когда одноклассники посмеялись над ее слезами из-за «четверки» за диктант. В тот момент она почувствовала себя глупо, особенно после того, как соседка по парте громко фыркнула и со снисходительной усмешкой бросила: «Нашла из-за чего плакать! У меня вообще тройка с минусом, но я же не рыдаю». Ане было обидно: она так старательно готовилась, но из-за невнимательности допустила несколько нелепых ошибок – поэтому ей казалось, что она имеет право расстраиваться. Реакция одноклассницы заставила посмотреть на свои эмоции по-другому. Очевидно, есть те, кому хуже. (Подумаешь – «четверка».)

С тех пор Аня стала пристально следить за проявлением своих чувств, и чем чаще делала это, тем больше сомневалась в их правильности. Доходило до того, что она смеялась над шутками, если над ними смеялись все, даже когда не видела в них ничего забавного. Вот и сейчас ее внутренний ребенок – девочка, которую засмеяли за «неадекватную» реакцию на «четверку» – сверялся с компасом общественного мнения, а он показывал, что она не должна быть недовольна своим мужем.

Аня осторожно огляделась: что сказали бы все эти люди, если бы узнали причину, из-за которой она так сильно переживает?

Слева от нее, ненавязчиво наблюдая за барменами, официантами, диджеем и гостями, то и дело окидывая взглядом лофт, словно сканируя атмосферу праздника, танцевала Пати. Она, скорее всего, посоветовала бы подумать о том, что в мире осталось не так много нормальных мужчин, чтобы уходить от одного из них по причине отсутствия разговоров о чувствах, и добавила бы: «Заведи себе любовника-философа и говори с ним сколько захочешь, но рушить брак с таким идеальным мужчиной, как Глеб – глупость».

Рядом с Пати, нервно поправляя оборки на платье и глядя на Олега глазами, полными преданности и любви, смущалась Женя. Аня плохо ее знала, но предполагала, что та расценила бы подобные претензии к мужу как каприз избалованной эгоистки.

Чуть поодаль, в открытую рассматривая парней без пары (а иногда и несвободных), показательно сексуально двигалась их с Дашей бывшая однокурсница, уже давно мечтающая выйти замуж. Она, наверное, удивленно посмотрела бы на Аню, а потом закатила бы глаза и с осуждением пронесла: «Да как ты можешь вообще жаловаться и не ценить, что имеешь? Тебе очень повезло с мужем – ты ”спасибо” скажи!»

Напротив Ани, время от времени щелкая пальцами, на полусогнутых ногах крутила попой Даша. Пожалуй, единственная из всех, кто смог бы ее понять. Тем не менее, не до конца. Вероятнее всего, если бы она узнала, что подруга несчастлива в браке настолько, что почти каждый день плачет, когда остается одна, даже не стала бы выяснять причины этого, а сказала бы только одно слово – «разводись», и через секунду недоуменно спросила бы: «А в чем проблема-то?» Тогда Аня попыталась бы ей объяснить, что боится критики окружающих в случае развода по столь глупой – «он не говорит со мной о чувствах» – причине. На это Даша снова бы коротко ответила: «Плевать на всех! Это твоя жизнь». Здесь разговор, скорее всего, зашел бы в тупик, потому что Даша не смогла бы понять, какой страх испытывает Аня при одной только мысли о том, что люди ее осудят.

Справа от Ани, уткнувшись в телефон, перенося вес тела то на левую, то на правую ногу и слегка покачивая корпусом – именно за счет этих движений создавалась видимость танца, – в темно-синем клетчатом пиджаке с накладными карманами, светло-синих прямых джинсах и белой футболке из плотного хлопка, стоял Глеб.

Идеальный мужчина.

Надежный, уравновешенный, умный, уверенный в себе, верный, заботливый, да еще имеет общественно-поощряемое хобби – зарабатывание денег.

Невысокий – на голову выше Ани, худощавый блондин с короткой стрижкой, пронзительно-голубыми, словно ледяными, глазами и широкими скулами. Он гладко брился, любил джемперы, кожаные куртки и солнцезащитные очки – их носил в любой ясный день, независимо от времени года, не имел вредных привычек – лишь позволял себе чуть выпивать по праздникам, и практически никогда не повышал голос.

Красивый. С какими-то каноническими пропорциями лица. Даша часто говорила Ане, что у Глеба модельная внешность, но не слащавая, а, как она выражалась, нетипично брутальная.

– Он выглядит жестче и мужественнее, чем Олег со своей щетиной, темными волосами, карими глазами и ростом под два метра. То есть Олег тоже выглядит мужественно, но как-то привычно мужественно, а Глеб – необычно мужественно, – шепотом тараторила она подруге на ухо всякий раз, когда они шли куда-нибудь вчетвером, и авторитетно добавляла. – Точно тебе говорю – он мог бы сделать крутую модельную карьеру.

Аня только посмеивалась, представляя реакцию Глеба, если бы он это услышал – тот терпеть не мог фотографироваться.

Она перевела взгляд правее, заметила, как одна из девушек восторженно поглядывает на ее мужа, и попыталась представить, о чем та сейчас думает. Скорее всего, она уже расспросила о нем местных сплетниц, раз смотрит на него такими глазами. Аня даже знала, что они ей ответили: «Глеб Ивлев, тридцать пять лет. Свой айти-бизнес. Квартира на Павелецкой. Женат на Ане Тальниковой. Она что-то там ведет на радио и пишет для какого-то там глянца: книги, театры, выставки, концерты, короче, строит из себя интеллектуалку. Женат безнадежно, не изменяет – девочки проверяли. Ездит на "эске купе". Ей недавно купил "икс шестой"».

Аня усмехнулась, представив, что про нее сказали бы, если бы она развелась с таким мужчиной, потому что он не говорит с ней о чувствах: самое мягкое, что она услышала бы в свой адрес – «идиотка».

– Так тебе принести все-таки просекко? – глядя на нее, озабоченно произнесла Пати, которая приняла слишком эмоциональную реакцию подруги за упрек в том, что не взяла ей выпить.

Это было настолько забавно, что Аня расхохоталась и отрицательно покачала головой.

– Мне принести! – радостно крикнула Даша, поднимая руку с пустым бокалом, и на мгновение замерла. Ее тело буквально застыло – двигались только глаза: как будто снимали видео для будущих воспоминаний.

Полутемный танцпол освещают прожекторы и улыбки. Так много гостей… Все они здесь, чтобы поздравить ее. Все они здесь, чтобы быть рядом в этот день. Даша, продолжая скользить взглядом по знакомым лицам, не спеша вдохнула – воздух показался сладким.

Ей тридцать. Она, красивая, свободная, здоровая, танцует в окружении близких, любимых людей. Момент.

Момент, который никогда не повторится, – вот что пыталась запомнить Даша Меркулова прямо сейчас. Счастье – вот что чувствовала она в этот момент. И это счастье крутилось в ней на высоких оборотах, вытесняя недавние плохое настроение и тревогу.

Она беззаботно тряхнула кудрями и вдруг услышала знакомый мужской голос.

– Ну тебе-то понятно.

Даша огляделась – кто это сказал? – а потом заметила, как Олег, роскошно-небрежно двигаясь под музыку, ухмыляется.

– Что, прости? – медленно произнесла она, удивленно моргая.

– Я про твою, – он перестал танцевать и кивнул на бокал в ее руке, – вредную привычку.

Даша молчала, пытаясь осознать происходящее. Олег прямо сейчас намекнул, что у нее проблемы с алкоголем? Да еще так по-хамски?

– Пат, что он творит? – негромко и напряженно произнесла Аня, наблюдая за этой сценой.

– Не знаю, – пробормотала та и машинально сыронизировала. – Его выступления в программе не было.

Аня кинула вопросительный взгляд на мужа. Он в ответ пожал плечами.

– Ты любишь выпить, Меркулова. Это ни для кого не секрет, – Олег слегка склонил голову, удовлетворенно разглядывая Дашу – словно наслаждался ее замешательством.

– Может, скажешь ему, чтобы он прекратил? – повысила голос Аня, поворачиваясь к Глебу.

– Не неси херню, – раздраженно бросил тот. – Как я ему это скажу?

Даша не двигалась. Она растерялась – не понимала, как себя вести, и уже пожалела, что пригласила Олега на свой день рождения. Очевидно, он нарочно пытается испортить праздник. Неожиданно в мыслях воспроизвелись слова подруги: «Он и делает это, чтобы тебя побесить. За косички дергает, как в первом классе. А ты ведешься. А он, великий манипулятор, этим наслаждается». В ту же секунду Даша пришла в себя. Она запрокинула голову, провела средним пальцем по широкому чокеру-надписи FUCK из стразов, а потом улыбнулась.

Тому, кто не был знаком с Дашей Меркуловой близко, показалось бы, что в этой улыбке нет ничего необычного – классическая светская полуулыбка, которую люди обычно берут с собой на вечеринки – но Аня, когда увидела ее, буквально замерла в ожидании. Она знала: этой улыбкой подруга запустила таймер обратного отсчета, и если Олег прямо сейчас не сделает ничего, чтобы его остановить, рванет скандал, от последствий которого, в первую очередь, пострадает он сам.

– Или ты не в курсе? – с явным удовольствием прищурился Олег.

«Три. Два. Один», – посчитала про себя Аня.

– Послушай, Воронец, – сладким голосом, будто собиралась рассказать ему добрую сказку, начала Даша и резко поменяла эмоцию на лице на ту, с которой профессиональные киллеры, если верить фильмам, производят контрольный выстрел в голову: ни капли сомнения в том, что человек уже мертв. – Если ты хочешь обсудить при всех вредные привычки, добавь в список две свои: траву и блядство.

Олег приподнял брови, удивленно глядя на Дашу. Она ответила ему насмешливым взглядом.

Аня посмотрела на Женю. Та сжалась, будто стала меньше в размерах. Несмотря на то, что в лофте играла музыка, а окружающие особенно не реагировали на происходящее, Ане показалось, что наступила ушираздирающая тишина и все сейчас смотрят только на них.

– С травой я сам разберусь, – неожиданно жестко произнес Олег, замолчал на несколько секунд и продолжил говорить, загадочно улыбаясь. – А насчет блядства…

Его карие глаза заблестели. Даша напряглась.

– Да, я был бабником, но это…

Он нарочно сделал длинную паузу – держал ее внимание. Стоял уверенно-расслабленно, роскошно-небрежно стоял.

Даша не отводила от него взгляда. Черный джемпер на широкой молнии с пуллером10 в виде контура большого серебристого квадрата, джинсы из черной матовой кожи, высокие белые кеды. «Топовый мужик», – помимо воли проскочило в голове.

– Потому что встречался с неправильными женщинами.

Олег сказал это безразлично-разочарованно, сделав едва заметный акцент на предпоследнем слове. Вместе с тем в его голосе звучала обида – он был как будто горьким. (Да, в голосе Олега Воронца в этот момент отчетливо ощущалась досада.)

Даше стало неприятно, но она состроила иронично-недовольную гримасу и усмехнулась.

– Ах, ну да. Теперь-то все по-другому.

Женя нахмурилась и прикусила нижнюю губу.

– Теперь – по-другому, – серьезно повторил Олег слова Даши, а потом тоже усмехнулся. – Теперь мне наконец повезло. Я встретил правильную, особенную женщину. И ради нее готов меняться. Становиться лучше.

Он резко потянул Женю за руку, крепко прижал к себе сбоку и как бы невзначай бросил: «А еще, кстати, я сделал ей предложение. Мы скоро поженимся».

Танцующие рядом люди застыли в неуклюжих позах, наблюдая за происходящим со смущением и интересом одновременно.

– Хау на-айс11, – громко протянула Даша.

Она нарочно произнесла это вслух – ей нужны были слова – ощутимые, щекочущие гортань, те, что смогут разбить ком из боли и, кажется, даже слез, вдруг возникший в горле.

Аня, не отрываясь, смотрела на нее. «Только не заплачь и не убеги, моя. Просто спокойно поздравь его. Ты сможешь», – подумала она и буквально попыталась транслировать свои мысли неподвижно стоящей в этот момент подруге.

– Вот каброн12, – полусказала-полупрошептала Пати. – Прямо на ее фиесте.

Олег не двигался. Женя, которую он по-прежнему прижимал к себе, тоже.

Даша опустила глаза, затем подняла их, выразительно прищурилась и сделала шаг вперед.

– Ну… В таком случае, – мягким сексуальным голосом произнесла она и сделала еще шаг. – Я тебя поздравляю.

Следующий шаг – теперь она стояла практически вплотную к Олегу.

– И желаю, – она запрокинула голову и посмотрела ему в глаза. – Никогда не пожалеть о своем решении измениться.

Даша сказала это, приподнялась на носочки, плавно закинула руки на шею Олега и поцеловала его взасос. Он ее не оттолкнул. Женя, которая все это время стояла сбоку от него, даже не пошевелилась. В этот момент ни один человек не произнес ни слова.

Через несколько секунд – впрочем, присутствующим показалось, что поцелуй длился вечность, Даша убрала руки с шеи Олега и опустилась на пятки. Потом она повернулась к нему спиной и, словно в эту минуту была на подиуме – с отстраненным выражением лица, уверенно двигаясь, смотря вперед, не обращая внимания на взгляды, направленные на нее, – прошла сквозь толпу растерянных гостей и скрылась из виду.

– Во-ро-нец, – громко и по слогам, как если бы учительница обращалась к нарушающему порядок на уроке двоечнику, произнесла Пати, поморщилась и продолжила говорить с надменностью в голосе. – Если у тебя есть еще подобные заявления, сделай одолжение – согласуй их со мной как с организатором этой фиесты.

Она задержала на Олеге взгляд, а потом круто развернулась на каблуках и двинулась вслед за Дашей.

Аня хотела последовать ее примеру и уже оторвала правую туфлю от пола, как ощутила на своем плече крепкие пальцы.

– Не надо быть такой же придурочной, как твои подруги, – спокойно сказал стоящий рядом Глеб.

Аня замерла на месте. Она понимала: еще одного скандала вечеринка не выдержит, поэтому промолчала и спрятала свое желание объяснить мужу, кто здесь по-настоящему придурочный, в отрешенной улыбке.

Глава 6

Пати Кортес стояла у входа в лофт, наблюдая за праздником через панорамные окна и злилась на Олега.

Злилась как женщина. Потому что он обидел ее подругу, более того, в такой день, да еще и при всех: Даша плакала в туалете, даже собиралась уехать домой, и уговорить ее остаться стоило больших усилий. Потому что сегодняшняя вечеринка была ее личным, особенным подарком имениннице: та в последнее время часто грустила, и Пати хотела поднять ей настроение, а самым верным средством от тоски считала праздники.

Злилась как организатор. Потому что из-за его выходки скомкалась атмосфера вечера: гости не знали, как вести себя, и несмотря на то, что старались веселиться, делали это неуклюже. Потому что пришлось корректировать тайминг: видеопоздравления от друзей, танец девушки в бокале, вынос торта – все планы сдвинулись где-то на час.

А еще злилась, потому что планировала впечатлить всех грандиозным днем рождения, а сейчас, хотя и понимала, что не могла предвидеть подобную ситуацию, чувствовала себя так, будто не справилась с этой задачей.

Пати много времени потратила на подготовку праздника и рассчитывала, что потенциальные заказчики, которых, к слову, сегодня было довольно много, оценят результаты ее работы и обратятся к ней, если им понадобится организовать мероприятие: в Москве конкуренция в ивент-сфере огромная, а слухи о таких вечеринках, как эта, расходятся быстро – подобная реклама ее агентству Paty’s parties точно бы не помешала.

Она открыла его полгода назад, после того как провела девичник для Дашиной знакомой блогерки, которая разругалась с организаторами прямо накануне праздника и срочно искала новых. Даша рассказала об этом Пати и предложила организовать мероприятие. Та сначала испугалась, а потом решила рискнуть. Даша познакомила девушек и сделала все, чтобы именно Пати забрала этот проект. Вечеринка вышла эффектной, гости и невеста были в восторге, и последняя сказала, что у Пати есть талант – «красиво праздновать эту жизнь и помогать другим делать то же самое», а еще добавила, что на этом сегодня можно зарабатывать неплохие деньги.

Деньги, особенно неплохие, Пати Кортес любила очень, а праздники – еще больше, поэтому задумалась о собственном агентстве. Правда, у нее не было нужной суммы на его открытие, и она решилась попросить в долг у Глеба. Через Аню, разумеется. Они тогда только собирались пожениться и искали агентство, и Пати предложила им полностью взять на себя организацию. Пообещала Глебу, что сэкономит его деньги, а Ане – что устроит сказочную – именно такую хотела та – свадьбу. Они согласились, и Пати за довольно короткое время придумала концепцию, составила смету, нашла подрядчиков.

Свадьба получилась красивой, атмосферной, теплой. Правда, Пати не заработала на ней ничего – именно за счет этого праздник и вышел не таким дорогим, как если бы его проводило агентство, но у нее была другая цель: показать, на что она способна, на конкретном примере, а потом занять у Глеба пару миллионов рублей.

План сработал, и уже через два месяца Пати устроила вечеринку по случаю открытия Paty’s parties, а сейчас делала все, чтобы к ней обращалось как можно больше людей. Ей нужна была репутация надежного организатора, поэтому она рассматривала сегодняшнюю вечеринку не только как подарок подруге, но и как рекламу своих услуг. И надо же было Олегу все испортить!

Внимательный взгляд в окно: Даша, красивая, счастливая, танцует с Аней, смеется, пьет просекко и не обращает внимания на бывшего парня, который танцует рядом и постоянно обнимает и целует стесняющуюся Женю. Пати цокнула и закатила глаза (ну что за показуха!), но когда снова посмотрела на подругу, удовлетворенно усмехнулась: они договорились, что не позволят Олегу испортить праздник, и Даша эффектно справлялась с этой задачей.

Вообще, их совместные авантюры всегда оказывались зрелищными – одна сегодняшняя история с джинсами чего стоила. Пати могла вытворять подобное только с Дашей: несмотря на то, что ее уже давно перестало волновать мнение окружающих, готовность подруги поддерживать любые безумные затеи (и, конечно, принимать в них участие) вдохновляла. Даша вообще вдохновляла Пати – на эмоции и чувства, как дети вдохновляют взрослых стать похожими на них – непосредственными, открытыми миру.

Пати очень не хватало этого. Она со школы привыкла быть сдержанной в проявлении своих сентиментальных реакций и вот уже много лет прятала их за показательно-циничным отношением к жизни, нарочитой сексапильностью и испанским матом – даже наедине с собой не выходила из этого образа. Впрочем, иногда все же позволяла себе, как она выражалась, расслабить мышцы души. Подобное с ней случалось только рядом с Дашей. (И только когда они оставались вдвоем.) Для всех остальных Пати Кортес была самоуверенной и высокомерной женщиной, которую невозможно растрогать, расстроить или смутить.

Вот именно в этом, своем привычном, образе она и решила проблемы, которые создал Олег, оставила помощницу следить за состоянием вечеринки и вышла на улицу.

Сейчас Пати просматривала новый тайминг и хвалила себя за привычку заранее предусматривать время для непредвиденных ситуаций: именно благодаря ей получилось догнать упущенный час без вреда для праздника.

Она достала из сумки пачку тонких сигарет со вкусом шоколада и не торопясь закурила, с наслаждением затягиваясь и медленно выпуская дым. Любимые минуты – наедине с собой.

Всякий раз, когда Пати брала в руки сигарету, для нее начинался персональный ритуал: пара минут, которые принадлежат только ей. Она никогда не курила на ходу или между делом, старалась ни с кем не разговаривать в эти моменты и не листать социальные сети – ей было важно посвятить процессу каждую секунду из этих минут. Так она расслаблялась. Так баловала себя.

Резкий звонок телефона застал ее за пятой затяжкой. Пати, увидев вызов от незнакомого ника в телеграме, сжала челюсти: кто посмел нарушить ее любимый ритуал? Она помедлила, сомневаясь, надо ли отвечать, но, допустив, что звонить могут по работе, решительно провела большим пальцем по экрану.

– Ты пропала на неделю, – с претензией раздалось из трубки.

– Остия, – со вздохом, потому что узнала голос одного из своих бывших любовников, – сказала она.

– Детка, я скучаю. Давай увидимся, – настойчиво произнес тот.

– Хватит мне названивать, да еще с чужих аккаунтов! Я тебе сто раз сказала: у меня нет времени! – довольно сильно повысила тон она и продолжила говорить громче. – Это так сложно понять?!

– Я хочу тебя видеть, – настойчивая интонация сменилась на обиженную.

– А я не хочу! И вообще, если ты будешь меня доставать, я тебя заблокирую, – разозлилась Пати еще больше и с силой нажала на круглую красную кнопку.

Через несколько секунд телефон зазвонил снова.

– Не бросай трубку! Давай поговорим!

– Отстань!

Она снова нажала на круглую красную кнопку, потом – на кнопку «заблокировать», быстро нашла чат с бывшим любовником, повторила действие «заблокировать», удалила диалог, раздраженно выдохнула и глубоко затянулась.

Ее довольно резкая реакция на этот звонок могла бы кому-то показаться излишней, но она совершенно точно не удивила бы того, кто знал об одном нюансе.

Дело в том, что Пати Кортес была из тех женщин, которые рассматривают мужчин исключительно как средство развлечения в постели: без обязательств, лишнего общения и эмоциональной связи – только секс. Она называла их «фойамигос»13 – и никак иначе, и относилась как к живым игрушкам, способным удовлетворить ее извращенные желания. Пати категорически не хотела серьезных отношений и болезненно дорожила своей свободой, но, главное, не позволяла ни одному любовнику переходить в разряд постоянных – меняла их с регулярной частотой (примерно пару раз за неделю).

Если предположить, что у каждого человека есть флагманский принцип, флагманский принцип Пати Кортес звучал так: «Никаких отношений с мужчинами, кроме сексуальных». Ей было плевать на их чувства. Она позволяла себе что хотела: пропадать без объяснений, не брать трубку, не отвечать на сообщения, грубить. Пати не боялась остаться одна – как бы она себя ни вела, вокруг нее всегда были мужчины.

Скорее всего, так происходило из-за мощной энергетики, распространяющейся вокруг этой брюнетки в радиусе километра: неважно, что на ней было надето – коктейльное платье или джинсы, водолазка или топ с глубоким вырезом, юбка в пол или ультракороткие шорты, накрашена она была или нет, уставшая или бодрая – от нее всегда стойко пахло сексом, и парни каким-то удивительным образом моментально ощущали этот запах. Кроме того, их, вероятно, привлекала высокая концентрация порочности в ее крови – явная, заметная, безошибочно различимая. Надо полагать, это было еще одной причиной, из-за которой мужское внимание вращалось вокруг Пати, как Земля вращается вокруг Солнца – непрерывно.

Она к этому не только привыкла, но уже успела устать от назойливых поклонников, тем более что некоторые из них вели себя не совсем адекватно: останавливали ее на улицах, передавали записки через официантов в ресторанах, хватали за руки в клубах, а один отчаянный даже перегородил ее машине движение своей, создав пробку на Гоголевском бульваре на целых двадцать минут, и не уехал, пока Пати не оставила ему свой номер телефона – ника в телеграме ему было недостаточно (ох и достал ее этот тип – даже в приложении банка писал, когда она заблокировала его во всех мессенджерах).

Если мужчинам удавалось переспать с ней, их интерес увеличивался в несколько раз. Пати была опытной любовницей и практически не имела табу: секс в публичных местах, с элементами BDSM или с несколькими партнерами одновременно – она любила разные практики и без стеснения получала от каждой удовольствие.

Во всем этом было только одно «но»: Пати предпочитала ONS14 и старалась не встречаться с одним и тем же парнем два раза. Нет, даже не так. Она была зависима от ONS и крайне редко встречалась с одним и тем же парнем два раза.

Такой формат взаимодействия с мужчинами Пати выбрала для себя после того, как рассталась с любимым человеком. (Точнее, после того как он ее бросил.) Ей понадобилось довольно много сил и времени, чтобы восстановиться, и она решила больше не влюбляться, а иметь несколько постоянных половых партнеров, контактировать с которыми планировала исключительно на определенных условиях – ее условиях.

Сначала про это, конечно, узнали Даша и Аня.

– Просто секс. Никакого общения, прогулок, лишних вопросов, вечеров за просмотрами фильмов и прочей романтической мьерды15. Мне нужен от них только секс. Я придумала правила, – серьезно сказала подругам Пати и начала по очереди загибать пальцы. – Не писать и не звонить друг другу, не лезть в личное, не претендовать на свободу, и – главное! – не проводить время вне постели.

– Интересно, хотя бы один согласится на такое? – задумчиво произнесла тогда Аня.

Через месяц она получила ответ на свой вопрос: на «такое» были согласны девять мужчин из десяти.

Впрочем, вскоре выяснилось, что только на словах. Любовники Пати (на тот момент она пыталась построить отношения без отношений с тремя придирчиво отобранными для эксперимента кандидатами) так или иначе хотели сблизиться с ней: писали и звонили, спрашивали о личном, приглашали ужинать и ездить на выходные загород – «только секса» им было недостаточно. Первое время Пати уступала и нарушала придуманные ею же самой правила, но потом обнаружила, что с каждым новым эпизодом привязывается к партнерам: появляются общие воспоминания, совместные фотографии, планы на будущее и чувства – словом, все то, от чего она изначально планировала себя оградить.

Тогда Пати заменила «бракованных» кандидатов новыми, но и с ними не получалось «только секса». Она попробовала еще несколько раз – все попытки проваливались.

В какой-то момент ей пришлось признать: регулярный «просто секс» с одним и тем же человеком неизбежно ведет к отношениям. Серьезным или не очень, простым или сложным, романтичным или прагматичным – неважно: как ни крути, регулярный секс с одним и тем же человеком рано или поздно превращается в отношения. (А так и до «влюбиться» недалеко.)

Это открытие не то чтобы оказалось сенсационным, но задуматься заставило. Пати стала искать выход и очень скоро нашла сразу два: нерегулярный секс с одним и тем же человеком или регулярный секс с разными людьми. (Надо ли уточнять, какой из вариантов она выбрала?)

Первый ее ONS был каноническим: знакомство в клубе – ночь в отеле – такси до дома. Ни откровенных разговоров, ни номеров телефонов, ни, кажется, даже имен. Просто секс.

Ей понравилось. Она практиковала ONS все чаще и каждый раз получала удовлетворительный результат: секс без намека на отношения.

Довольная тем, что научилась, наконец, по-настоящему разделять эти два явления, Пати пошла дальше: зарегистрировалась в тематическом дейтинге и начала ходить на секс-вечеринки. Спустя уже несколько месяцев она переспала с таким количеством мужчин и приобрела столько полового опыта, что могла бы, не напрягаясь, написать нон-фикшн на тему «Секс без обязательств: правила, ошибки, лайфхаки». (Вероятнее всего, книга стала бы бестселлером и разлетелась на цитаты.)

За это время Пати разобралась не только с практической, но и с теоретической стороной вопроса. Она понимала аббревиатуры, которыми обозначают форматы современных отношений – FWB16, ONS, LTR17, SW18, знала, чем DDLG19 отличается от «классического» BDSM20, а иррумация21 – от глубокого горлового минета, и не путала значения таких слов, как «кинк» и «фетиш». Короче говоря, в двадцать семь лет Пати Кортес получила второе высшее образование – сексуальное.

Через полгода случайные половые связи стали для нее образом жизни, который полностью устраивал. Она больше не боялась влюбиться: каждый ONS-акт накидывал на ее сердце тонкую, но очень прочную сетку безразличия, защищая от возможных чувств, поэтому стала позволять себе не только встречаться с одним и тем же мужчиной дважды, но и даже проводить с партнерами время вне постели. Тем не менее Пати по-прежнему избегала отношений и резко прекращала общение с каждым, кто хотя бы намекал на сближение, а того, кто настаивал на объяснениях или выражал недовольство ее поведением, блокировала в мессенджерах.

Со звонившем ей только что парнем она недавно познакомилась в баре, в тот же вечер переспала, а на следующий день поужинала и снова переспала. С тех пор он регулярно надоедал сообщениями, войсами и звонками, от которых она отмахивалась, а вот теперь набрал с другого аккаунта и нагло потребовал встречи, да еще и помешал спокойно покурить. Именно поэтому она отправила назойливого и непонятливого мужчину в бан – как и многих других, назойливых и непонятливых.

Пати выкинула недокуренную сигарету и сразу же достала из пачки новую: из-за дурацкого звонка она так и не смогла в полной мере насладиться своим ритуалом и сейчас планировала его повторить. В тишине. Без мужчин.

Она закурила, прикрыла глаза, с удовольствием затянулась и медленно выпустила дым: начинались ее любимые минуты.

– Пати! – Громкий голос застал врасплох, и она от неожиданности чуть не уронила сигарету, но в последний момент удержала ее. – Какая встреча.

К ней неторопливым шагом шел высокий голубоглазый мужчина со светло-русыми волосами с легкой проседью. Он был похож на какого-нибудь знаменитого актера на красной ковровой дорожке: вел себя спокойно и в меру приветливо и явно наслаждался происходящим. Уверенная походка, уверенный взгляд – от него волнами исходила уверенность. Видимые морщины вокруг глаз добавляли его лицу с короткой светло-коричневой щетиной особенной брутальности. Серая рубашка из ламе22 расстегнута на две верхние пуговицы и заправлена в черные брюки с широким ремнем. Поверх нее надет однобортный черный пиджак. На ногах – черные кожаные узконосые туфли. В руках мужчина держал букет белых роз.

– Ходэр, как же ты хорош, – почти беззвучно прошептала Пати и заговорила громче. – Привет. Не знала, что приедешь. Даша сказала, тебя не будет.

Она произнесла это слегка запинаясь, извиняющимся, несвойственным ей тоном – обычно Пати Кортес разговаривала с мужчинами иначе, перевела взгляд на сигарету и стала слишком внимательно разглядывать ее, словно хотела найти на ней подсказку, что делать дальше.

– А если бы знала? – усмехнулся он и остановился в метре от нее.

– Это ничего бы не изменило. Я все равно была бы здесь, – тихо ответила Пати, продолжая смотреть на дымящуюся сигарету. – Просто не ожидала тебя сегодня увидеть.

– Я тоже не ожидал, что когда-нибудь еще увижу тебя. И уж тем более не ожидал, что ты станешь дружить с Дашей.

Он говорил в расслабленной манере и вполне дружелюбно, а еще без стеснения разглядывая Пати, будто она была вещью в магазине, которую услужливые продавцы предлагают рассмотреть со всех сторон, чтобы убедиться в отсутствии дефектов перед покупкой.

– Миш, я… – она несмело подняла на него глаза и залепетала. – Я уже тебе говорила. Это вышло случайно. Случайно совершенно. Понимаешь, когда Даша пришла в ресторан…

– Это я уже слышал, – резко перебил он ее. – И про случайное знакомство. И про случайную дружбу.

– Ты мне не веришь, – скорее сказала, чем спросила она.

Он пожал плечами и спокойно произнес: «Не знаю. Все это выглядит как минимум странно. Как максимум – подстроено».

Пати молчала и, не отрываясь, как загипнотизированная, смотрела на него. Какой красивый. Какой властный. Ее особенный мужчина. Ее бывший особенный мужчина.

– Клянусь, – неожиданно охрипшим голосом начала она, несколько раз кашлянула и продолжила взволнованно. – Просто случайность. Я никогда не стала бы вредить тебе.

Он на секунду прищурился и спросил: «Алене ты тоже случайно тогда позвонила?»

Пати прерывисто дышала. Она понимала: ситуация, со стороны, кажется очевидной, все выглядит однозначно – понятно, почему Миша так себя ведет.

– Я не хочу ни в чем разбираться, – довольно строго сказал он, и она на несколько секунд задержала дыхание, – и вредить тебе тоже не хочу, но не дай бог…

Он многозначительно замолчал, а потом посмотрел на нее так пристально, что у нее закружилась голова.

– Я поняла, – еле слышно выдохнула она, поднесла к губам сигарету и заметила, что ее рука дрожит.

– Тебе не идет, – небрежно произнес он, сделал шаг, легко вытащил сигарету из ее пальцев и, прежде чем выбросить, глубоко затянулся. – Я всегда это говорил.

Будь на его месте любой другой мужчина, Пати тут же возмутилась бы и ответила, что ее привычки – не его дело, но с Мишей спорить не стала. Не потому, что не хотела ссоры – она просто не представляла, как ему вообще можно перечить. Он всегда знал, как будет лучше для нее, а она не раз убеждалась в правильности его решений. Впрочем, однажды он все-таки ошибся: когда бросил ее, полностью зависимую от любви к нему девочку, и оставил умирать в одиночестве.

С тех пор Пати сильно изменилась. Да, она растерялась, когда увидела Мишу: это была их первая встреча после расставания, но в момент, когда он забрал у нее сигарету, разозлилась. Что он себе позволяет? Почему ведет себя так нагло, да еще после всего, что сделал с ней? А она? Почему стоит перед ним и неловко оправдывается, словно провинившаяся первоклассница в кабинете у директора?

– Я не твоя собственность, и, пожалуйста, никогда больше так не делай, – нарочито вежливо и в меру жестко, четко выговаривая слова, произнесла она, скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела на него.

Его смех. Без намека на насмешку, скорее, заинтересованно-доброжелательный: так обычно смеются над к месту произнесенными шутками, давая собеседнику понять, что он и его манера общения приятны.

– Малышка Пати больше не моя собственность, – закончив смеяться, но по-прежнему улыбаясь, с интонацией, колеблющейся между вопросительной и утвердительной, сказал он и вдруг стал серьезным. – А давай мы это проверим? Останешься со мной сегодня и в подробностях расскажешь о своей независимости и самостоятельности. Слышал, у тебя появился бизнес.

Последнее предложение он произнес с участием, похожим на интерес родителя к первым успехам ребенка.

Пати в ту же секунду показалась себе маленькой девочкой, а в следующую почувствовала, как внутри поднимается давно забытое ощущение. Нет, только не это! Острое, неконтролируемое и такое сладкое желание подчиняться, которое возникало всякий раз, когда он говорил с ней подобным тоном – не просто подчиняться, а полностью лишить себя воли – растеклось внизу живота горячей жидкостью. Пати знала: любая попытка подавить его только усилит возбуждение – именно поэтому в моменты подобных приступов отдавалась ему полностью, но сейчас ей не оставалось ничего, как глубоко дышать. Это не помогало: когда она делала вдох, частые удары сердца сталкивались с воздухом и глухим шумом отзывались во всем теле, когда делала выдох – желание просачивалось на ее черные кружевные стринги, и их полупрозрачная ткань с каждой секундой становилась мокрее.

– Я здесь на пару часов. Потом ты уедешь со мной, – сказал он тоном, не терпящим возражений – так, как говорил с ней всегда.

Пати опустила руки, отвела взгляд и задышала еще медленнее, пытаясь рассеять мыслями густой опьяняющий туман в голове.

Миша слишком хорошо ее знает. Знает, что и как говорить, чтобы она не могла сопротивляться. На самом деле ему даже не нужно было подбирать какие-то особенные выражения или что-то специально придумывать – манера поведения, которая так возбуждала Пати Кортес, была его естественной.

– Я не могу. Что мне сказать Даше? – прошептала она и посмотрела на него темно-карими глазами, в которых читался страх: Пати ощутила его в тот момент, когда произнесла последнюю фразу. Произнесла – и испугалась своих слов. Да как это вообще вырвалось у нее? Она не собирается даже обсуждать такое! Надо срочно исправить ситуацию. – То есть я не могу, потому что не хочу! Мы расстались вообще-то!

Несмелый шепот сменился раздраженной интонацией. Взгляд снова наполнился уверенностью. Темно-карие глаза потемнели и теперь казались черными.

– Не могу, потому что не хочу, – с иронией процитировал он ее и снисходительно добавил. – Когда ты возбуждена, перестаешь соображать. Я тебя уговаривать должен? Забыла правила?

Эти вопросы были заданы довольно жестко, но вместе с тем весьма спокойно. Они напомнили Пати пощечины. Те самые… Самые восхитительные пощечины, которые она когда-либо получала.

Злость и раздражение исчезли – вместо них внутри ожил трепет. Он щекотал тело. Пати ощутила новый приступ – именно приступ – возбуждения. Он был таким сильным, что из ее рта вырвался стон. Сердце тяжело билось. Каждый его стук пульсировал распухающим между ног желанием.

– А расстались мы потому, что ты вела себя очень плохо. Но сегодня я, – терпеливо и медленно, твердым тоном, делая паузы и внимательно глядя на нее, чтобы убедиться, что она понимает смысл каждого слова: так мудрый учитель объясняет материал отстающему ученику, продолжил Миша, – даю тебе шанс показать мне, что ты исправилась.

Он задержал на ней взгляд, а потом перевел его на панорамные окна лофта.

Пати задышала чаще. Ну да, в его стиле: дать ей время осознать то, что он сказал, и тут же подарить возможность исправить собственный неверный ответ. Черт, как же она, оказывается, скучала по этой игре! Следующая мысль, которая пришла в голову, разозлила (впрочем, от этого возбуждение только усилилось). А почему он даже не сомневается в том, что до сих пор может вести себя с ней подобным образом? Они уже год как не любовники!

Пати пристально, но вместе с тем готовая в любую минуту опустить глаза, смотрела на Мишу. Он не обращал на нее внимания – разглядывал танцующих людей. Из-за этого она хотела его еще сильнее. Даже больше, чем раньше. Особенно после всех своих любовников. Через ее постель прошло столько мужчин, что она уже на расстоянии умела определять уровень их сексуальной энергии и угадывать наверняка, насколько та совместима с ее, и вот прямо сейчас, наблюдая за ним, Пати понимала: по сравнению с ее ровесниками и даже с парнями на пять-семь лет старше, Миша – бог.

Сильный, властный, опытный, безусловно уверенный в себе. Он видит ее желания, страхи и пороки, как бы она ни пыталась их скрыть. Знает про нее все. А еще умеет наказывать и любить одновременно – так, как не умел никто ни до, ни после него. Первоклассный мужчина. За ним стоят истории, ошибки, победы, поражения, взлеты, падения – целая жизнь! Его хочется разгадывать. Ему хочется подчиняться. Он никогда не позволил бы ей разговаривать с ним так, как она десять минут назад говорила с надоедливым парнем, и не названивал бы неделями, как большинство ее любовников-ровесников. Не стал бы терпеть хамское и высокомерное поведение и уж тем более увлечение ONS. Кроме всего этого, он следит за собой, хорошо одевается, неприлично много зарабатывает и может уладить любой вопрос одним телефонным звонком. Короче говоря, если каждый мужчина выпускался бы под брендом, бренд, который выпустил Мишу, определенно входил бы в топ-три люксовых.

И вот у нее снова есть шанс стать его малышкой Пати. Более того, он сам заговорил про это – значит, она ему небезразлична. Значит, так и не забыл ее.

А как же Даша? Это безумие!

Пати прикрыла глаза. Нужно уйти. Прямо сейчас. Если она пробудет здесь еще хотя бы минуту, уже не сможет отказать ему. А сделать это надо. Их роман – пройденный этап. Ей нельзя даже думать о Мише.

Она резко открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее. Спокойно, внимательно. «Ну давай… Он больше не имеет над тобой власти, – мысленно проговорила она. – Пошли его к черту».

Каким-то невероятным усилием воли ей удалось набрать полные легкие воздуха, чтобы произнести только что отрепетированную про себя фразу, но в этот момент дверь лофта распахнулась и на улицу буквально вывалились громко смеющиеся Даша и Аня. Они слегка шатались, поддерживали друг друга под локти и зажмуривались от хохота.

– Ой, Михаил Алексеич, здрасьте! – радостно и, пожалуй, излишне громко для того расстояния, которое было между ними, крикнула Аня.

Он приветливо помахал ей рукой.

Даша посмотрела на подругу, захихикала, потом перевела взгляд на Мишу, несколько раз моргнула, нахмурилась и слегка заплетающимся языком произнесла: «Пап? Ты как здесь? А где мама? Вы же говорили, что не приедете».

– А я был недалеко и решил поздравить дочь лично. С днем рождения, Дашик, – широко улыбнулся тот и протянул ей букет белых роз. – А мама дома. Спит уже, наверное.

Глава 7

Алена Меркулова всегда знала, что муж ей изменяет.

В первый раз это случилось – или, лучше сказать, в первый раз она об этом узнала – через несколько месяцев после свадьбы. В тот день ей исполнилось восемнадцать. Послезавтра – Новый год. Она пригласила домой друзей и испекла торт «Наполеон». Миша очень любил ее «Наполеон»: говорил, ее «Наполеон» – самый нежный из всех, которые он пробовал.

Алена шла по коридору и осторожно несла в руках самый нежный из всех, которые пробовал муж, «Наполеон». Проходя мимо спальни, она услышала стоны, приоткрыла дверь, а в следующую секунду уронила свой самый нежный «Наполеон» прямо на пол, потому что увидела, как ее любимый Миша стоит со спущенными брюками напротив ее подруги, крепко держит ту за бедра и быстро двигает своими.

Алена была в ужасе. Она не знала, что делать: разводиться сразу после свадьбы казалось глупым, не разводиться после предательства мужа – еще глупее.

Он уговаривал остаться. Просил прощения. Алена простить не могла и решила разводиться, а через несколько дней узнала, что беременна. Миша обрадовался, обещал, что будет – дословно – заботливым отцом и верным мужем. Алена осталась, только вот «Наполеон» больше не пекла.

Прошло тридцать лет. За это время она научилась не считать измены верного мужа и уже даже привыкла к ним.

В целом, собственная жизнь ее устраивала: свой бренд одежды – бизнес, который подарил и содержал Миша, много свободного времени, безлимитные путешествия, походы в рестораны, на выставки и презентации – неверность мужа на этом фоне выглядела не настолько масштабно, чтобы обращать на нее внимание. Более того, Миша старался соблюдать правила приличия: каждый раз придумывал хотя бы какое-то оправдание тому, что не ночевал дома, и не допускал, чтобы его любовницы доставляли неприятности их семье. Он, конечно, знал, что жена в курсе его развлечений, но, как и она, делал вид, что не происходит ничего необычного. В такие игры Алена и Миша Меркуловы играли всю совместную жизнь, и их обоих это устраивало.

Они не рассказывали ни о чем Даше: считали, незачем посвящать дочь в столь интимные подробности их брака – в ее глазах выглядели счастливой влюбленной парой. В глазах окружающих, кстати, тоже. А может, Алена и Миша Меркуловы на самом деле были счастливой и влюбленной парой. Они не ругались, понимали друг друга, появлялись на всех семейных праздниках и праздниках друзей вместе. И не появлялись тоже вместе.

Но сегодня, по непонятной Алене причине, Миша пошел на день рождения Даши один, хотя изначально сам настоял на том, чтобы его пропустить.

– Что там делать? Музыка гремит, молодежь танцует – не наш формат, – ответил он на прошлой неделе на предложение жены поехать на вечеринку.

В итоге позвонил час назад и как ни в чем не бывало сказал: «Я тут рядом. Заеду, поздравлю».

Алена разозлилась. Во-первых, потому что придется придумывать объяснения для дочери. Во-вторых, потому что муж предупредил ее по факту, будто нарочно не дал времени собраться и тоже приехать на праздник. И, наконец, в-третьих, потому что знала: там будет его бывшая (ли?) любовница.

Все это раздражало. Алена чувствовала себя беспомощной, глупой и оставленной, словно Миша обманом изолировал ее от общества в этот вечер. Она лежала в кровати, пыталась уснуть и думала о Даше.

Алена была рада, что дочь наконец вернулась домой, но вместе с тем с этого момента начала постоянно волноваться за нее. Сама не знала, почему. Может быть, ее беспокоило то, что Даша до сих пор не замужем, что у нее нет детей: Алена мечтала о внуках. Или ей стало казаться, что они с дочерью отдалились, перестали друг друга понимать – как ни парадоксально, когда Даша жила в Европе, таких ощущений не возникало. А может, Алена устала скрывать от нее измены Миши и делать вид, что в их семье все в порядке. В общем, причины, по которым Алена Меркулова не находила себе места в эту ночь, были неясны даже ей самой, а оттого изводили еще больше.

Вдруг стало жарко. Она откинула одеяло, взяла с тумбочки телефон и набрала номер мужа. Не отвечает. Тут же – номер дочери. Длинные гудки. «Занята – живет, – подумала она. – Живет интересную жизнь». Съемки, романы, путешествия, встречи с друзьями: Алене казалось, Даша проживает сразу две молодости – свою, настоящую, и ее, прошедшую. Ту, которая с ней самой так и не случилась.

Ей было сорок восемь лет (в декабре – сорок девять), и тридцать из них она делала карьеру. Карьеру жены и матери. У нее безупречно получалось – Алена гордилась своей карьерой. Гордилась мужем. Гордилась дочерью. Собой. Семьей, которую, как она считала, создала сама.

Алена и Миша познакомились совсем молодыми: ей было семнадцать, ему – восемнадцать. Она только поступила в текстильный институт, он – учился на втором курсе дорожно-строительного. Спокойный, уверенный, надежный, вежливый Миша сразу ей понравился. Он относился к ней, как ее папа относился к ее маме: с уважением и вниманием. Она настолько увлеклась им, что решилась на то, на что думала, не пойдет никогда – лишиться девственности до свадьбы. Алена боялась, что после этого Миша разочаруется в ней или даже бросит, потеряв интерес, но он обнял ее, сказал, что любит, и предложил выйти за него замуж, а на следующий день приехал знакомиться с родителями.

Сразу после свадьбы они стали жить в двухкомнатной квартире – подарок Мишиной мамы. Та была довольно известным в Москве гинекологом, и одна из ее влиятельных благодарных пациенток помогла молодоженам быстро улучшить жилищные условия. В то время Алена казалась себе самой счастливой: любимый муж, собственная квартира, интересная молодость. Она успевала не только учиться, заниматься домом и встречаться с друзьями, но и шить для себя платья, юбки, брюки, блузки и другие предметы гардероба, поэтому выглядела модно даже в условиях дефицита одежды в стране. На все это вдохновляли отношения с Мишей: Алена видела, с каким восторгом муж смотрит на нее, чувствовала его поддержку и заботу.

Несколько месяцев жизнь напоминала сказку, а потом случилась история с его изменой в ее день рождения. С ее подругой. (После этого, кстати, она перестала заводить подруг.)

Алена до сих пор помнила, какой стыд тогда испытала: будто в предательстве мужа виновата она, будто не справилась с ролью жены.

Именно поэтому она не решалась рассказать ни о чем маме.

Та была безупречной, лучшей во всем: на работе – самые высокие показатели производительности на швейной фабрике, дома – порядок и вкусная еда, среди друзей – образцовая семья. Алена с детства пыталась быть на нее похожей и жить так же – безупречно, а Мишина измена вдруг перечеркнула все ее старания.

Она с ужасом представляла, как отреагирует мама на то, что дочь решила развестись спустя несколько месяцев после свадьбы, и до последнего оттягивала разговор, но когда узнала о беременности, наплевала на свои страхи и пришла за советом к женщине, которую считала идеалом.

– Аленушка, – нежно начала та, выслушав ее. – Все мужчины изменяют, тем более по молодости. Не обращай внимания – будь мудрее. У тебя хороший муж, а вот теперь будет ребенок. Не позволяй другим женщинам разрушить твою семью – им только это и нужно.

Алена тогда только вдохнула: слова мамы показались правильными, но из-за этого почему-то стало грустно.

– А как же любовь? – произнесла она после недолгой паузы. – Разве может мужчина изменять, если любит?

– Может. Мужчины устроены иначе, – улыбнулась мама.

Алена молчала. Было неприятно. Она думала, мама предложит переехать к ним с папой, поддержит ее, будет осуждать Мишу…

– Спокойствие и счастье семьи зависит только от женщины, – продолжила та, словно не замечая выражения лица дочери, и строго спросила. – Ты же не хочешь остаться одна?

Одиночества Алена, конечно, не хотела, но и принять за норму постулат «все мужчины изменяют» не могла.

– Остаться одна, – повторила она за мамой, не стараясь заключить звук собственного голоса ни в вопросительную, ни в утвердительную, ни в восклицательную интонации – фраза прозвучала обособленно, как будто Алена вырвала ее из массы других, несказанных.

– Ну что ты трагедию устраиваешь? – повысила голос мама и добавила мягче. – Для женщины главное – семья. Ты лучше о ребенке подумай. Ему нужен отец.

И Алена сделала, как сказала мама: постаралась забыть измену мужа и решила построить с ним счастливую семью. Она бросила институт, родила дочь и все время посвящала бытовым заботам – пыталась быть идеальной женой и матерью. Чтобы не остаться одной.

Миша тогда был тем, кем обещал: верным мужем и заботливым отцом. Он помогал по дому, дарил подарки без повода и проводил время с Дашей. С каждым днем Алена все больше убеждалась, что поступила правильно, не разведясь с ним, а еще мысленно благодарила маму за мудрый совет.

Она была уверена: тема измен закрыта навсегда, а спустя полгода после рождения Даши Миша стал приходить домой поздно, иногда – не ночевал совсем. Он говорил, они с друзьями начинают бизнес – ремонт автомобилей. Говорил, хочет, чтобы его жена и дочь жили хорошо, и готов ради этого не спать сутками – только чтобы зарабатывать. Алена верила (конечно, верила), несмотря на то, что от мужа часто пахло не машинным маслом, а женскими духами. Она долго не хотела признавать очевидного, тем более денег в их семье и правда стало больше, но в какой-то момент не выдержала.

– Я знаю, что ты мне изменяешь, – сказала она Мише, осторожно прикрывая дверь спальни, где спала годовалая Даша.

Тот удивленно посмотрел на нее и слегка рассмеялся.

– Что за фантазии?

– Не ври мне, Миш! – она повысила голос, но тут же заговорила тише: боялась разбудить дочь. – Чего тебе не хватает? Мы же только поженились.

Он глубоко вздохнул и покачал головой.

Алена молчала – ждала. Ждала, когда муж наконец признается. Она понимала, что ей будет больно – еще больнее, чем в день своего восемнадцатилетия, но не могла больше делать вид, что ничего не происходит.

– Аленький… Как тебе объяснить… – задумчиво заговорил Миша. – Мне нужно много секса. Ну родился я таким: хочу часто им заниматься. А может, возраст, не знаю. – Он замолчал и почесал шею. – Я вижу, как тебе с Дашей нелегко. Как ты устаешь. И не хочу быть эгоистом – постоянно требовать от тебя секс.

Алена не поверила в то, что услышала. Она ожидала извинений, обещаний, клятв – чего угодно, только не этого.

– И ты решил облегчить мне жизнь, поэтому занимаешься сексом с другой женщиной? – растерянно произнесла она.

– Нет, не так! – резко бросил Миша. – У меня нет никакой другой женщины! Ты – моя единственная женщина, а всех остальных я воспринимаю как… Как способ удовлетворить свои потребности. Они все для меня – бляди. А ты моя жена, мать моей дочери. Ты гораздо больше, чем они.

– Они?! – снова повысила голос Алена.

– Они, она – какая разница?! – вышел из себя Миша, но тут же заговорил спокойнее. – Ты должна понять главное: я люблю тебя. Ты для меня лучшая. И будешь такой всегда. Я никогда не разведусь с тобой ни из-за одной бляди. И буду всегда обеспечивать нашу семью.

На последних словах он хлопнул ладонью по бедру, словно продублировал свое обещание этим жестом. В ту же секунду из спальни послышался плач, и Алена, не говоря ни слова, ушла успокаивать дочь.

Она ходила по комнате, качая ее на руках, и пыталась понять, что сейчас произошло. Муж не только признался в изменах, но и практически в открытую сказал, что будет изменять и дальше. Провел черту между ней и всеми остальными (прошлыми, настоящими, а главное, будущими) женщинами: она – для семьи, они – для секса.

Алене вдруг стало ясно: у Миши всегда будут любовницы.

Это осознание застряло твердым комом в горле. Она почувствовала, что сейчас расплачется, и, будто ища поддержки, посмотрела на дочь. Та спокойно лежала у нее на руках. Маленькая. Красивая.

Алена сглотнула, ощутив, как бесконечная нежность размягчает твердый ком, и в то же мгновение приняла решение: быть мудрой и постараться понять мужа. Ради семьи. Ради Даши. Ну чего она добьется, если разведется? Оставит дочь без отца. Более того, где гарантия, что другой мужчина не будет изменять? Мама говорит, они все изменяют.

За эти доводы Алена цеплялась каждый раз, когда Миша поздно возвращался с работы или не ночевал дома, только вот ее сердце кричало, что не согласно с ними.

Единственным спасением тогда была Даша: она распугивала тяжелые мысли беззаботным смехом и отвлекала от переживаний первыми шагами и первыми словами. Дочь стала всем миром – миром, в котором нет места одиночеству. Алена буквально жила ради нее, ради заботы о ней и, естественно, не смогла отдать в детский сад: не вынесла бы и часа разлуки.

Миша поддержал. Сказал, что Даше лучше с мамой, что так – правильно. Сказал, ему спокойнее, когда жена и дочь – дома, пока он зарабатывает деньги.

К тому моменту его задержки по вечерам превратились в обычай, но об их истинных причинах она могла только догадываться: ни разу после случая в свой день рождения не заставала Мишу с другими женщинами. Его любовницы существовали где-то далеко и не представляли угрозы их семье – Алене даже начало казаться, что они выдуманы ее воображением. Правда, окончательно погружаться в иллюзии не давал редкий секс с мужем.

Постепенно крики сердца утихли (а может, Алена оглохла), и она стала принимать происходящее за норму. А еще, несмотря ни на что, ощущала свое привилегированное положение: жена и мать – в одном лице; самая главная женщина в жизни сразу двух людей – мужа и дочери. Миша внимательно относился к ее просьбам и словам, заботился, обеспечивал, не пропускал семейные ужины, возил в отпуск, короче говоря, любыми способами демонстрировал любовь. Даша постоянно была рядом, доверяла собственные первые откровения – детские и такие важные. Алена дорожила всем этим и не сомневалась: для женщины главное – семья.

В те годы она чувствовала себя очень уверенно, а когда Даша пошла в школу, растерялась; не знала, чем занять освободившееся время. Возобновлять учебу казалось сложным, выходить на работу – нереальным: семилетний декрет лишил всех социальных навыков, и перспектива осваивать их заново пугала. В таких условиях пришлось срочно искать новый смысл жизни, и Алена его быстро нашла. Быть медиатором. Тем, кем, на самом деле, была уже давно – ведь именно ей приходилось улаживать постоянные конфликты мужа и дочери.

Миша и Даша всегда плохо ладили. Причины, по которым так происходило, существовали разные, но неизменным оставалось одно: эти два человека не понимали друг друга. С самого начала.

– Он меня не любит, – рыдала, лежа на полу, маленькая Даша – ей тогда было года два.

Подобные истерики случались часто – всякий раз, когда папа отказывался с ней играть, а те слезы вызвала фраза Миши в ответ на ее просьбу помочь доделать аппликацию из бумаги – зеленый дракончик на красном однотонном фоне.

– Даш, мне некогда, – отмахнулся он и добавил с раздражением, глядя на жену. – Алена! Может, ты будешь поделками заниматься?

Предпоследнее слово он обозначил иронично-пренебрежительной интонацией.

В ту же секунду Даша убежала в спальню. Алена пошла за ней. Дочь лежала на полу и била по нему руками и ногами.

– Он меня не любит!

– Дашенька, ну конечно любит, – попыталась успокоить ее она.

В комнату вошел Миша.

– Да-ашик, – ласково позвал он и неловко добавил. – Ты… Моя самая любимая девочка.

Она не смотрела на отца. Громко всхлипывала. Он сел на пол и приобнял ее.

– Давай сделаем дракончика вместе?

– Я не буду делать с тобой дракончика! Ты меня не любишь! – захныкала она и оттолкнула его.

Он уговаривал, убеждал, но у него не вышло.

Ту аппликацию Даша так и не закончила.

После этого случая она все реже просила отца играть с ней, а со временем и вовсе отдалилась от него. Он никак не реагировал: делал вид, что ничего не происходит.

С каждым годом отношения Миши и Даши становились хуже. Алена переживала и пыталась их наладить: объясняла второй, что первый ее любит, просто у него сложная и ответственная работа, просила первого больше времени проводить со второй. Это не помогало, все было без толку – они ее не слышали. Когда Даша училась в старших классах школы, Алене пришлось совсем нелегко: постоянные конфликты дочери и мужа буквально вытягивали из нее радость. Миша строго воспитывал Дашу: запрещал носить, что она хотела, не отпускал на дискотеки, не разрешал заниматься моделингом. Та злилась, вызывающе говорила с отцом, часто и нарочно провоцировала его на скандалы своим поведением. Алена как могла улаживала споры, стараясь сохранить атмосферу любви в доме – видела в этом свою миссию, но у нее плохо получалось: ни муж, ни дочь не хотели уступать друг другу, безостановочно ругались.

Все изменилось, когда Даша поступила в институт и Миша снял для нее квартиру: в слишком шумной жизни их семьи наконец наступила тишина.

Первое время Алена была довольна, но потом загрустила: дочь редко приезжала, муж пропадал на работе, и она чувствовала себя непоправимо одинокой. К тому же, общение Миши и Даши вообще сошло на нет: новости друг о друге они узнавали от Алены.

Так длилось пять лет, а потом Даша уехала в Париж.

Алена тяжело переносила расставание, и несмотря на то что они с дочерью регулярно виделись и созванивались, очень скучала по ней. Тот период вообще был непростым: Миша занимался своими делами, развлекался с любовницами, Даша – покоряла подиум, а Алена будто бы потерялась. Она словно оказалась один на один со своей жизнью – по иронии, впервые за эту самую жизнь, и не представляла, что и как с ней делать.

На помощь, как всегда, пришла мама. Она посоветовала заняться тем, чем дочь любила заниматься в молодости – шить. Алене идея показалась интересной, и она задумалась о своем бренде одежды. Правда, ей казалось, начинать что-то в сорок – уже поздно, но ее знакомая, жена друга Миши, когда узнала об этом, предложила попробовать вместе создать бренд одежды. Они отрисовали эскизы, закупили ткани, нашли производство и уже через полгода открыли первый шоурум.

Алена ожила и посвятила себя новому делу: оно превратилось для нее в альтернативу материнству. Бренд толком не приносил денег, точнее, существовал только благодаря средствам мужа, но Алену это не беспокоило: ей нужен был не успешный бизнес, а занятие для души. Она не планировала масштабироваться, выпускала одежду небольшими партиями и со временем заработала репутацию нишевого дизайнера «для своих».

Миша поддерживал и, к удивлению, уделял много внимания: они постоянно куда-нибудь ходили, часто путешествовали, подолгу говорили. Постепенно их отношения стали крепче, теплее, доверительнее. В то время Алена словно вернулась в свои восемнадцать: по-настоящему замужняя, красивая, вдохновленная; а когда Даша сказала, что переезжает в Москву, ощутила давно забытое привилегированное положение – любимая жена и мать. К ней как будто возвращалась прежняя жизнь, без одиночества и страхов, интересная, полная событий, а потом случилось это.

Она тогда ждала на ужин Дашу: та только прилетела из Парижа, и они собирались это отметить. Миша пообещал, что освободится после работы пораньше и обязательно присоединится к ним. Алена, предвкушая счастливый семейный ужин, в нетерпении ходила по кухне и то и дело бросала взгляды на холодильник: там стоял торт «Наполеон».

Да, Алена Меркулова – впервые за тридцать лет – решилась его испечь. Не для мужа, не для дочери – для себя. Этот «Наполеон» казался ей особенным: результатом ее победы над всеми трудностями, с которыми боролась так долго. Символом их семьи. Семьи, которая спустя столько лет наконец воссоединилась.

Услышав телефонный звонок, Алена, не посмотрев на экран, взяла трубку и почему-то не сомневаясь в том, что это дочь, взволнованно спросила: «Дашунь, ты скоро?»

– Алена? – с претензией спросил в ответ незнакомый молодой женский голос.

– Да, – напряженно сказала она, ощущая, как по телу прокатилась тревога: первая мысль была о том, что с Дашей по дороге что-то случилось.

– Меня зовут Патрисия, и я хочу, чтобы вы знали: Миша любит меня, а вас – просто терпит. Я даже не могу назвать себя его любовницей, потому что между нами все намного серьезнее, – уверенно, без запинки, будто отбивая одному ему понятный ритм, произнес голос.

Алене потребовалось секунд десять, чтобы осознать эти слова. Она отодвинула трубку от уха, растерянно глядя в экран, словно пыталась увидеть ту, кто с ней разговаривает.

– Я живу в его квартире в Газетном. В июле мы были в Италии. У нас сумасшедший секс. Отпустите его. Он хочет уйти, но ему вас жалко. Мне двадцать шесть, и я могу дать ему гораздо больше, чем вы.

Алена, хоть и продолжала смотреть на экран, слышала все, что говорила любовница Миши: ее голос звучал слишком громко.

– У вас все равно фиктивный брак. Миша давно ничего к вам не чувствует. Неужели вам самой нравится так жить?

Алена медленно моргала: не могла поверить в то, что это происходит на самом деле.

В ту же секунду раздался звонок в дверь. Она резко нажала на круглую красную кнопку и тяжелыми шагами пошла в коридор.

– Мамуля! – радостно крикнула стоящая на пороге Даша и обняла ее. – Я так скучала!

Алена всем телом прижималась к дочери и, стараясь замедлить нарастающее сердцебиение, глубоко дышала.

Она буквально только что поняла: за тридцать лет это был первый подобный разговор – с любовницей мужа. Несмотря на то, что она догадывалась об изменах Миши, до сегодня они были словно ненастоящими: никаких женских голосов в трубке, никаких подробностей – даже тот случай в ее день рождения уже казался нереальным, выдуманным. А теперь…

В воображении с бешеной скоростью рисовались картинки. Патрисия. Двадцать шесть. Квартира в Газетном. Отпуск в Италии. Сумасшедший секс.

Так больно ей не было еще никогда – даже в восемнадцать. Она задрожала и расплакалась.

– М-мам? – удивленно посмотрела на нее Даша. – Что с тобой?

– Ничего, родная, – ответила Алена и попыталась улыбнуться. – Я просто очень рада тебя видеть.

Весь вечер она делала вид, что все в порядке, даже разрезала для мужа и дочери «Наполеон» (сама, естественно, его не попробовала), а как только Даша ушла, в деталях рассказала Мише про звонок.

– Пати неадекватная, – спокойно, не удивившись и на мгновение, отреагировал тот. – Она недавно работает у нас в ресторане и одержима идеей увести меня из семьи. Италия, квартира в Газетном и сумасшедший секс – ее фантазии.

Алену сильно уколол тон, с которым он произнес эти слова, но больнее всего – одно из них. «Пати».

– И ты не давал ей поводов думать, что это возможно? – произнесла она, не рассчитывая на его откровенность и ощущая, как этим вопросом забрасывает себя в прошлое.

– Она больше тебя не побеспокоит, – не ответив, ответил Миша. – И никогда больше не появится в нашей жизни.

Алена промолчала и понадеялась на то, что эта Пати и правда никогда не появится в их жизни, но она появилась. В качестве подруги Даши.

Дочь начала общаться с ней практически сразу после переезда в Москву и даже показывала Алене ее фотографии. Та пыталась добиться хоть каких-нибудь объяснений от Миши. Муж пожимал плечами и уверял, что все это – чистая случайность.

Алена до сих пор не разобралась в ситуации, но подозревала: у Пати есть какой-то план. Конечно, говорить об этом с Дашей она не могла, поэтому просто ждала, что со временем дочь перестанет общаться с ней. Но она не перестала, более того, именно бывшая (ли?) любовница Миши организовывала сегодняшнюю вечеринку. На которую он поехал один.

Алену это раздражало. Ей казалось, Пати забирает самое дорогое – ее семью. Вновь обретенных близких людей – мужа и дочь – одновременно. Спала (или продолжает?) с первым, дружит со второй. Не просто нахально влезла в их жизнь, да еще и претендует на одну из главных ролей в ней, на ту, которую всегда играла Алена: пытается подменить категории «жена» и «мать» категориями «любовница» и «подруга».

Да… У Алены Меркуловой были весьма серьезные личные счеты с Пати Кортес – таких у нее не было ни с одной женщиной.

Она ее не то чтобы недолюбливала – она ее ненавидела.

За слишком вульгарное имя.

За слишком вульгарную внешность.

За слишком вульгарный роман с Мишей.

За то, что Даша называла ее подругой.

Именно поэтому Алена сегодня разозлилась, когда дочь сказала, что Пати спасет ее от дождя и принесет зонт прямо к такси – в тот момент она почувствовала ревность. И эта ревность, материнская, была намного сильнее той, женской.

Алена закрыла глаза и представила мужа с любовницей. Ухмыльнулась: скажи ей кто тридцать лет назад, что она будет вот так, запросто, представлять мужа с любовницей, сразу бы перестала общаться с этим человеком, а теперь сама стала человеком, с которым перестала бы общаться тридцать лет назад…

Резкий звонок телефона разогнал ее мысли.

– Аленький, звонила? – радостно спросил Миша.

Она прислушалась: в трубке было тихо.

– Ты не на дне рождения?

– Пока еще там, просто вышел на улицу. Шумно очень. Ты почему не спишь?

– Не спится. А Даша как?

– Веселится с друзьями. Не волнуйся. Все у нее хорошо.

Алена отключилась и открыла альбом «Даша» в телефоне: ей захотелось посмотреть фотографии дочери.

Вот здесь – она на подиуме. Черное полупрозрачное длинное платье с открытыми плечами. Волосы зачесаны назад. В ушах – длинные серьги-круги с каскадом подвесок. Ее первый показ.

Селфи на фоне лавандовых полей. Белый топ на тонких лямках. Волосы растрепаны. Голубые глаза чуть прищурены из-за солнца. Довольная расслабленная улыбка.

А вот эта фотография – самая любимая. Они с Дашей сидят в кафе. Смеются. Очень похожи: у обеих – кудрявые волосы цвета спелых абрикосов, голубые глаза, пухлые щечки и губы округлой формы.

Алена поцеловала экран, встала с кровати, подошла к шкафу, достала толстый альбом с бархатной темно-зеленой обложкой и уселась на пол, поджав под себя ноги. В последнее время она часто пересматривала семейные фотографии. Особенно внимательно разглядывала снимки Даши.

Вот на этом ей – год. Стоит у стены в красном платье с пышной юбкой в мелкий горошек. Нахмурилась. Красивая. И очень обиженная.

Алена улыбнулась.

Вот здесь Даше – три. Она в парке аттракционов. В руках – сладкая вата. Нахмурилась.

Алена рассмеялась: почти на всех детских фотографиях Даша выглядела недовольной, хотя в жизни часто улыбалась – удивительно, но ее дочь, которая выбрала посвятить себя моделингу, ненавидела фотографироваться в детстве. «Сколько же в тебе противоречий», – с нежностью подумала Алена, рассматривая новую фотографию.

Даше – шесть. Сидит на полу и обеими руками прижимает к себе книгу. Свою любимую – «Волшебник изумрудного города». Ей очень нравилась история про девочку Элли из Канзаса, и она говорила маме, что хочет быть похожей на ее главную героиню: попасть в сказку и найти в ней настоящих друзей. Правда, какое-то время Даша очень боялась ветра: думала, он превратится в ураган и унесет ее в волшебную страну, из которой она никогда не вернется. Алена уверяла дочь, что ни один ветер не обладает такой силой, чтобы разлучить их. Втайне она переживала, что маленькая Даша слишком серьезно отнеслась к выдуманному сюжету, но та вскоре забыла о своем страхе.

Алена быстро перелистнула страницы.

Даша на выпускном. Сильно выделяется на фоне нарядно одетых одноклассников: стоит среди них в футболке и джинсах.

Она пошла так на праздник назло отцу – он тогда отказался отпустить ее работать моделью в Европе.

А все – из-за того звонка.

Перед самыми выпускными экзаменами кто-то позвонил в школу и сказал, что через час здание взорвется. Детей эвакуировали. Экзамены сорвались. Позже выяснилось, что звонок был ложный. А потом выяснилось, что звонил кто-то из учеников. Директор школы, принципиальный пожилой мужчина, пообещал, что найдет хулигана и выгонит его из школы. И нашел. Дашу. Выгнать ее, правда, не удалось: Миша сделал все, чтобы успокоить директора. Потратил на это очень много нервов и денег.

Алена не понимала, зачем дочь так поступила. Она пыталась поговорить с ней, но Даша упрямо твердила: «Захотела – и сделала». Миша тогда психанул и сказал, что никакого моделинга в ее жизни не будет. Заставил поступить в институт. Пообещал не давать деньги, если она не будет учиться. Даша поступила, а когда окончила учебу, заявила: «А теперь я поехала в Европу. За мечтой». Упрямая… И добилась же своего.

Алена вдруг подумала о том, что она так никогда бы не смогла: у нее не было столько смелости.

– Я отдала всю свою смелость тебе, – сказала она вслух, смотря на фотографию. – Я всю свою жизнь отдала тебе.

Да, Алена Меркулова посвятила жизнь дочери – своему главному человеку. Она до сих пор помнила, что чувствовала, когда забеременела. Шок. Страх. Ужас. Трагедия! О каком ребенке может идти речь, если ты только что узнала, что муж тебе изменяет… В тот момент Алене казалось – жизнь закончилась, а когда родилась Даша, она осознала, что только началась.

Они с Мишей много думали над именем, но до родов не придумали ни одного. Когда Алена в первый раз взяла дочь на руки, ей показалось, что этой девочке очень подойдет имя Даша. Она не могла объяснить, почему – просто поняла это. Миша был не против. Сказал, ему нравится, как сочетается это имя с его именем и фамилией.

Дарья Михайловна. Дарья Михайловна Меркулова.

Алена закрыла альбом, убрала его в шкаф и выключила свет. Через десять минут она уже спала.

В ту ночь ей впервые за долгое время приснилась маленькая Даша. Она бегала в белой футболке и надетом поверх нее светло-синем джинсовом комбинезоне с тонкими лямками на металлических пряжках в слишком высокой по сравнению с собственным ростом траве. Рыжие кудри, заботливо собранные мамой в два низких хвостика, растрепались и в беспорядке падали ей на лицо. Она то и дело смахивала непослушные пряди со лба и щек маленькими ручками и заливисто смеялась. Такая красивая! Такая свободная… Алена тоже была в этом сне. Одетая в длинный белый сарафан, она неподвижно стояла и смотрела на дочь. Даша, замечая ее взгляд, кричала: «Мамочка, я люблю тебя!» Шумный ветер эхом разбрасывал ее слова по бесконечному зеленому полю.

Глава 8

Даше Меркуловой было плохо. Она не понимала, почему, и от этого становилось еще хуже. С ней часто происходило подобное: приступы тоски без повода. Даша боялась их и не хотела разбираться в причинах возникновения – не была уверена, что справится с обнаруженными проблемами, поэтому всякий раз, когда чувствовала приближение знакомого состояния, старалась отвлекаться на социальные сети, вино или разговоры с подругами. Сегодня она впервые поступила иначе.

Она медленно шла по Кутузовскому проспекту, глубоко дышала и не обращала внимания на мелкий дождь и слабый ветер.

Было довольно тихо – если измерять уровень шума по воображаемой десятибалльной шкале шумов Третьего транспортного кольца, отметка колебалась бы между двойкой и тройкой: звуки машин, свободно и быстро проносящихся по дороге, не задерживались в воздухе надолго; безлюдные тротуары, казалось, застыли. Наступало самое темное время суток – такое обычно бывает перед рассветом.

Минут двадцать назад Даша вышла из лофта.

К этому моменту гости уже разъехались.

Раньше всех – отец. Он пробыл на празднике около двух часов, а перед уходом произнес трогательный тост: назвал Дашу своей любимой девочкой, пожелал счастья и пообещал, что всегда будет рядом. Пока Миша, стоя на танцполе со стаканом виски в левой руке и с микрофоном – в правой, говорил низким голосом хорошо сложенные, словно заранее подготовленные фразы, все девушки смотрели на него восторженными глазами. (Надо было видеть смущенное лицо Олега тогда: как же, он на целых пять минут перестал быть центром женского внимания.)

Где-то через полчаса после этого умчалась Пати: в ее квартире прорвало трубы. Она планировала вернуться, как только разберется с ситуацией, но так и не приехала. Написала, что затопила соседей. Даша и Аня предложили помощь, но Пати отказалась. А еще извинилась перед Дашей за то, что, как выразилась, не отфиестила с ней до конца. Та даже не думала обижаться: подруга устроила потрясный праздник – бесплатно, между прочим, категорически отказалась брать деньги, – но все равно расстроилась, что так вышло.

Ближе к концу вечера уехали, скорее, вынужденно, чем по желанию, Женя и Олег. Последний выпил лишнего и вел себя довольно развязно: очень громко разговаривал, несмешно шутил, постоянно называл Женю невестой и крепко обнимал ее, а еще отдал диджею свой телефон и настойчиво требовал, чтобы тот включил его плейлист.

Единственным, кому удалось успокоить и посадить Олега в такси, оказался Глеб. Они с Аней – и еще человек двадцать, включая помощницу Пати, остались до конца вечеринки и разошлись около четырех утра.

Даша тоже думала поехать домой, но потом поняла, что не хочет. Ей вдруг показалось, праздник закончился рано: как будто его нужно было продлить. Как будто в нем чего-то не хватило.

На первый взгляд, вечеринка, наоборот, получилась слишком насыщенной: поздравления, сюрпризы, в их числе и неприятный – от Олега, танцы, общение с друзьями. За эту ночь Даша испытала столько эмоций, что до сих пор не могла прийти в себя, но так и не ощутила заветную – ту, которую мечтала ощутить, когда ее сокровенное желание исполнится.

Да, у Даши Меркуловой было сокровенное желание. Она никому о нем не говорила, но именно его загадала сегодня, как только проснулась – она всегда загадывала желания в дни рождения утром. «Хочу понять, почему мне так плохо». Конечно, желания, даже загаданные в дни рождения, даже загаданные утром, не всегда сбываются мгновенно, но Даша все равно надеялась. Несмотря на то, что оно не сбылось днем. Несмотря на то, что не сбылось ночью. Все-таки еще немного времени до рассвета у нее есть – может, сбудется?..

Вот как раз из-за этого – из-за желания, которое до сих пор не сбылось – она и не хотела заканчивать праздник, и вот теперь медленно шла по Кутузовскому проспекту, глубоко дышала и пыталась понять, почему же ей так плохо.

Это состояние – «так плохо» – Даша впервые различила в себе, когда вернулась в Москву. Точнее, ей и в Европе бывало «так плохо», но за последний год негативные мысли и неприятные чувства стали появляться в ее жизни настолько часто, что она обратила на них внимание. Впрочем, обратила мельком, не придав им хоть сколько-нибудь важности. Подумаешь, «так плохо» – всем иногда бывает плохо: и так, и по-другому. Тем более что у нее для этого «так плохо» не было ни одной объективной или, правильнее сказать, ни одной из тех, которые общество считает достаточными, причины.

Когда Даша это осознала, она переименовала свое состояние из «так плохо» в «плохо без причины», и чем больше думала на эту тему, тем яснее понимала: причин для «плохо без причины» у нее действительно нет.

Расставание с Олегом? Вряд ли. «Плохо без причины» существовало и до знакомства с ним, и во время их романа. Конфликты с отцом? Да они всегда были – еще со школы. Депрессия? Маловероятно: ведь она активно живет, а не лежит лицом к стене и не плачет каждый день.

Единственным вариантом, который хоть как-то тянул на причину состояния «плохо без причины», казался профессиональный кризис. Даша чувствовала, что ей пора уходить из моделинга. Дело было не в возрасте – брендам нужны разные лица, не в наличии проектов – работы хватало, а в потере интереса. Перегорела. Она уже пережила много ярких и красивых моментов на подиуме и во время фотосессий, давно не радовалась, когда видела себя в журналах, на баннерах и на сайтах брендов. Удовольствия – того, чего раньше было так много, – не стало. Это пугало. Беспокоило. И вполне походило на причину состояния «плохо без причины».

Даша шумно выдохнула и остановилась. Ну вот, поняла. Желание исполнилось – можно заканчивать праздник.

Она наклонила голову вправо и, собрав часть влажных кудрей в ладонь, несколько раз сжала пальцы в кулак. То же самое проделала с левой стороной и затылком. От этих движений волосы завились сильнее. (Они вообще сегодня почему-то особенно круто вились – так же, как мысли.)

Даша, помедлив, достала из сумки зажигалку и пачку сигарет. Выкурит одну – и домой. Вообще она не курила, разве что иногда баловалась электронками, но сегодня хотелось: ей сегодня целый день хотелось делать то, чего она обычно не делала.

Быстрое движение большого пальца по шершавому металлическому колесику – над зажигалкой появилось пламя. Оно уже почти коснулось сигареты, но в этот момент подул ветер и за секунду потушил его. Даша закатила глаза (вечно этот ветер все портит!) и нервно зачиркала зажигалкой. С пятой попытки получилось закурить. Мысли снова стали завиваться.

Неглубокая затяжка. Олег.

Рядом с ним она часто теряла эмоциональное равновесие. Потеряла его и сегодня. Особенно после выходки с предложением. (Неужели и правда женится?) Даша тогда сначала разозлилась, а потом вдруг различила в себе одно невыносимое ощущение – которого боялась больше всех других невыносимых, от которого убегала быстрее, чем от любого из самых неприятных: ощущение собственной напрасности.

Она смотрела, как Олег – такой красивый, такой самоуверенный – такой не ее! – обнимает Женю, и… Чувствовала себя ненужной. Ему.

Это приводило в замешательство: за время их романа Даша ни разу не испытывала подобного. После расставания, к слову, тоже. Несмотря на то, что «официально» они с Олегом больше не назывались парой, даже несмотря на его отношения с Женей, она постоянно ощущала свою ценность рядом с этим мужчиной. Он звонил и писал, скидывал мемы, искал поводы увидеться, приглашал на ужины (приставал во время них), менял ради нее свои планы и всегда был доступен, а тут…

«Я встретил особенную женщину. И ради нее готов меняться».

Даша до сих пор не могла переварить эти слова, осознать каждое в отдельности: они словно сцепились, слиплись в одно – «ненужная».

«Я встретил особенную женщину».

Особенную?

Это же она всегда была его особенной женщиной. Его femme fatale23.

Что такое «жена», «любовница», «подруга по сексу»? Значения этих понятий размыты: их границы меняются в зависимости от системы ценностей конкретно взятого человека. То ли дело роковая женщина: здесь не может быть противоречивых трактовок, здесь – все однозначно.

Даша сделала очень много, чтобы приобрести этот статус, и не собиралась так просто расставаться с ним, поэтому, когда Олег сказал про предложение, решила играть роль той самой femme fatale до конца.

Идея с поцелуем пришла в голову случайно: к тому моменту Даша уже довольно много выпила, и хоть опьянение никак не отражалось на дикции и координации, на эпатажные поступки толкало, – и показалась достойной перформанса в ответ на унижения, которые заставил ее пережить бывший парень. Правда, она не планировала целовать Олега по-настоящему – хотела превратить все в фарс, только вот когда ее губы коснулись его, забыла об этом. Не только потому, что ситуация в целом была необычная, но и потому, что Олег подыграл ей. Не оттолкнул. Не удивился. Не смутился. И, пусть и не обнял, а продолжал одной рукой прижимать к себе Женю, а другую – держать опущенной, поцеловал в ответ: позволил ее языку войти в свой рот, более того, гладил его своим. Он делал это почти незаметно, не двигаясь, не опуская головы, не закрывая глаз – возможно, со стороны казалось, что это она его целует, но на самом деле они целовались.

Тогда Даша чувствовала нежность и возбуждение одновременно. В те несколько секунд Олег как будто снова стал ее идеальным соучастником преступлений против общественного порядка – тем, кем был, когда они познакомились. Она так и называла его в начале их отношений – partner in crime. С ним можно было хулиганить. Нарушать правила. Они занимались сексом в переговорной в его офисе, зная, что туда в любую минуту может кто-нибудь войти, устраивали гонки по ночному городу и за один день могли сорваться в путешествие. Да… С Олегом было хорошо. Весело.

Именно об этом Даша думала, когда плакала в туалете после красивого рокового поцелуя, а сейчас не могла отделаться от другой мысли: «Может, все же стоило выйти за него замуж…»

Затяжка поглубже. Карьера.

Даша уехала в Париж сразу же после окончания института – в двадцать один, и до сих пор считала, что сделала это слишком поздно: ей казалось, начни она заниматься моделингом в Европе в шестнадцать, добилась бы большего.

На тот момент она уже уверенно чувствовала себя в профессии: пять лет модельной практики в Москве показали: у нее получается. Даша, несмотря на то что училась, регулярно участвовала в показах, фотосессиях и конкурсах красоты и часто снималась для имиджевых роликов брендов. Она ощущала себя востребованной, поэтому не сомневалась: ее хотят видеть везде. В том числе и в Париже.

Этот город был для нее эталонной концентрацией моды и всего красивого. Она влюбилась в него с первого взгляда, в двенадцать лет, во время путешествия с родителями, и тогда же начала мечтать о карьере модели (обязательно – в Париже). Даше казалось, она добьется там успеха – а добиться успеха Даше Меркуловой очень хотелось. Ей нужно было доказать себе, что способна на серьезные достижения: в двадцать один такими виделись подиумы мировой столицы модной индустрии. Конечно, она волновалась, когда уезжала из Москвы, где все было понятно устроено, в неизвестность, но чувствовала, что поступить по-другому не может: как будто некая сила толкала ее на приключения и по-настоящему взрослую жизнь.

С отцом к тому моменту у нее установились стабильно-напряженные отношения. Она с ним не ругалась, нет – они просто не общались. Но не общались не потому, что не имели в этом потребности, а как-то вынуждено, словно дистанция была единственным выходом из тотальной неловкости, которую они чувствовали рядом друг с другом.

По крайней мере, так видела ситуацию Даша.

Миша не звонил ей первым, мог долго не отвечать на сообщения, не предлагал встретиться, редко спрашивал о том, что происходит в ее жизни. Дашу это обижало. Даже больше, чем его запреты и строгие требования во времена ее учебы в старших классах школы: тогда они с отцом хотя бы взаимодействовали – пусть со скандалами, но взаимодействовали, а теперь она ощущала себя невидимой для него. Будто он сдался, махнул рукой на попытки наладить контакт. Даша переживала из-за этого, но никогда не заводила откровенных диалогов с Мишей: уровень их близости не предполагал подобного. Еще она не жаловалась ему на усталость или страхи: боялась показаться слабой, и не доверяла свои мечты – была уверена: он их не поймет. Короче говоря, все ее ощущения рядом с отцом сводились к одному: с ним она не могла быть собой. И чувствовала, что он тоже не может быть собой с ней. Это напрягало, по-видимому, обоих, и не позволяло даже задуматься о сближении.

Именно поэтому Даша показательно-уверенно сообщила Мише о своем решении уехать работать в Париж и, получив в ответ равнодушное «удачи», пообещала себе не обращаться к нему за помощью, если в Европе что-то пойдет не так. Впрочем, по поводу последнего она не особенно беспокоилась: ни на секунду не допускала неприятностей. По иронии, именно с ними ей пришлось столкнуться сразу же после переезда.

В первые месяцы она сутками бегала по кастингам и соглашалась на низкие гонорары, жила в модельных апартаментах еще с шестью девушками и экономила на еде. Все это ее почти сломало: после роскоши и достатка, к которым привыкла в Москве, пребывание в Париже казалось наспех слепленным мобильным приложением – как будто у разработчиков не хватило денег и опыта, чтобы создать надежно функционирующую версию продукта: жизнь глючила, то и дело выдавая ошибки, исправить которые самостоятельно Даша не могла.

Она настойчиво пыталась справиться с навалившимися на нее трудностями, а потом поняла их причину: ее типаж. Babyface. Большие глаза, пухлые губы, круглые щечки – все это не особенно было востребовано в модельной Европе того времени. Здесь любили девушек с так называемым сильным, строгим лицом: острые черты, ярко выраженные высокие скулы, колючий, пронзительный взгляд.

Даша разозлилась, восприняв моду на внешность как вызов, и решила не сдаваться. Она переезжала из города в город, из страны в страну – модельные контракты длились в среднем три-четыре месяца, и упрямо ходила по кастингам.

Ее старания оставались без внимания: работы было мало, успеха не случалось.

Через полтора года, сидя на первой из двухсот тридцати семи ступеней, ведущих к Сакре-Кер24, Даша думала о том, что проиграла, и представляла реакцию отца, когда он узнает об этом. «Я же говорил: подростковая блажь».

В тот день она пообещала себе завязать с моделингом, а спустя месяц Даша Меркулова, малоизвестная модель из России, открывала показ коллекции Густава Петерса, малоизвестного дизайнера из Бельгии, на парижской неделе моды.

До этого Даша и Густав уже работали вместе, и после каждой фотосессии он с восторгом разглядывал снимки и говорил, что она создана для его полупрозрачных, незаслуженно незамеченных миром, вечерних платьев, которые на контрасте с ее joli petit visage25 выглядят особенно сексуально. Когда у Густава Петерса получилось, наконец, попасть со своей коллекцией на неделю моды, сомнений в том, кто будет открывать этот показ, у него, конечно, не было.

«Double ouverture de la mode26» – написали на следующий день парижские глянцевые журналы про Густава и Дашу. Через месяц она подписала контракт с известным французским домом моды.

В первые годы она наслаждалась своими достижениями: съемки для рекламы мировых брендов одежды, косметики, духов и нижнего белья, показы на главных европейских подиумах, внимание обеспеченных мужчин, заключенное в неприличные предложения и дорогие подарки, а потом перестала получать от успеха удовольствие. Он превратился в привычный образ жизни. В привычный, но не в удовлетворительный. Даша чувствовала, что ей плохо в Европе, и не понимала, как с этим справиться: она как будто уже переросла прежние смыслы, но еще не выросла для новых, словно потерялась между прошлым и будущим.

Тогда она решила вернуться в Москву, в город, откуда сбежала в двадцать один, и дать ему (себе) второй шанс.

Ей не было жаль оставлять европейскую карьеру. Во-первых, устала от этого образа жизни: необходимость постоянно держать себя в форме напрягала с каждым годом все больше. Во-вторых, получила то, что действительно хотела – как Даша потом поняла, главной целью ее успеха была вовсе не обложка французского Vogue.

Глубокая затяжка. Отец.

Он никогда не воспринимал ее всерьез и обесценивал все, что она делала. Несмотря на то, что Миша не говорил об этом прямо, его рассказы о дочерях друзей, которые «добились многого» (среди них в основном были юристы, экономисты, топ-менеджеры, врачи, жены и матери) на фоне молчания в ответ на достижения своей дочери становились для Даши индикатором собственной никчемности.

Мама успокаивала, говорила, что отец просто не понимает всех сложностей работы моделью, потому что у него «другая система ценностей». Даша только усмехалась.

Наверное, если бы ее конфликт с отцом нужно было бы описать в трех словах, лучше всего подошли бы именно эти: разные системы ценностей. Мише казалось, дочь тратит время впустую, занимается глупостями и не думает о будущем. Дашу это раздражало: она не понимала, почему, чтобы сохранить с ним нормальные отношения, должна подстраивать свой образ жизни (и мыслей) под тот, который он считает правильным. Она хотела жить так, как чувствует. Заниматься не «серьезным» делом, а тем, на которое отзывается сердце. Быть собой. И, конечно, очень хотела, чтобы отец ее любил и принимал такой, какая есть, но Миша до сих пор не мог смириться с тем, что она не соответствует придуманному им идеалу дочери (читай – женщины).

Даша почти физически ощущала, как вот этот самый идеал, который отец каждый раз пытается на нее надеть, ей жмет. Колется. Не садится, как надо, словно неподходящее по размеру или модели платье. Она могла бы уладить проблему довольно быстро – у нее для этого было даже два варианта. Первый: бросить моделинг, выйти замуж (вероятно, за Олега), родить ребенка, а через время устроиться на «нормальную» работу. Второй: вообще прекратить общаться с отцом. Даша не хотела ни того, ни другого, поэтому не оставляла попыток найти общий язык с Мишей. Но пока не выходило.

Более того, год назад в ее жизни случилась трагедия. Личная. Безвредная для окружающих, но ядовитая для нее самой: именно такие трагедии ломают людей по-настоящему.

Даша тогда только вернулась в Москву, вместе со своими европейскими достижениями, и мечтала получить здесь окончательное признание. Отцовское. Она ждала, что он посмотрит на нее с восхищением и скажет, что гордится.

Конечно, Миша знал про модельный успех дочери: Даша, несмотря на прохладные отношения, отправляла ему фотографии с показов, ссылки на статьи в журналах, но одно дело – закодированные реакции в мессенджерах, и совсем другое – живые эмоции. В своих сообщениях он был довольно сдержан, отвечал общими фразами и эмодзи, и Даша была уверена, что это – издержки виртуального общения, поэтому предвкушала встречу: ей казалось, она станет началом новой близости с отцом.

– Ну молодец, – небрежно произнес тот после того, как дочь целый час взахлеб рассказывала про свою красивую и часто непростую жизнь в Европе, и добавил, пожав плечами. – Добилась, чего хотела сама.

Даша растерялась, ощутив себя глупо: будто весь этот час придавала значение каким-то совершенно неважным вещам – да еще и вслух, а он терпел и ждал, когда она наконец закончит.

– Надеюсь, теперь ты устроишься на нормальную работу, – назидательно продолжил Миша и вздохнул. – И выйдешь замуж.

В ту ночь она выпила две бутылки шардоне и выплакала, кажется, столько же слез: вся ее восьмилетняя карьера, такая яркая, интересная и сложная, вмиг стала казаться бесполезно проведенным временем.

С этого момента моделинг совсем перестал радовать. Да и, откровенно говоря, не только он – радовать перестало все. Тем не менее она старалась не зацикливаться на своем состоянии и настойчиво отвлекалась на жизнь: работала, встречалась с друзьями, ходила в спортзал и на свидания, путешествовала и, несмотря ни на что, выглядела на фотографиях счастливой.

Даша закашлялась и посмотрела на сигарету: осталась ровно половина. Курить больше не хотелось. И думать тоже. Вот бы можно было запустить пальцы в свои запутанные кудрявые мысли и взбить их у самых корней – чтобы они стали мягче, легче.

– Ты слишком заморачиваешься, – говорила Пати, когда слышала о том, что подруга чувствует себя несчастной, но никак не может понять, почему. – Посмотри: у тебя есть все. Красота, деньги, карьера, друзья. Ну чего тебе не хватает? Любви? Так для этого у тебя есть Олег.

Даша вздохнула и снова подумала о бывшем парне: он так сильно напоминал ей отца, что с ним любви ей точно не хотелось. Если честно, ей ни с кем не хотелось любви. Единственное, чего хотелось Даше Меркуловой – это понять, чего ей хочется. Чего не хватает.

Может, пройтись еще? Она так давно не гуляла одна в тишине…

Идея была неплохая, но, кажется, сейчас – не лучшее время для прогулок.

Даша подняла голову: она всегда смотрела вверх, когда собирался дождь – как будто могла разглядеть, откуда он берет начало, и тут же почувствовала, как на лицо упали две крупные капли. Через минуту тротуары уже были мокрыми.

Внезапный порыв ветра бросил в лицо холодной водой. Даша поморщилась, зажмурилась, потом приоткрыла глаза и, прищуриваясь, достала из сумки телефон, чтобы вызвать такси. Экран залило дождем. Она нервно провела по нему ладонью.

Приложение точно определило ее местоположение. Большой палец почти нажал на кнопку «заказать», как в этот момент экран погас. Она несколько раз с силой нервно надавила на боковую кнопку телефона: в центре черного экрана появился белый прямоугольник с вертикальной тонкой красной полосой по левому краю.

– Фак, – вслух сказала Даша.

Ну конечно: она весь вечер снимала видео и фото, а когда заметила, что телефон почти разрядился, хотела поставить его на зарядку, но на что-то отвлеклась и забыла про это.

«Итак, что мы имеем? – начала она про себя. Мысли снова стали завиваться. – Ты стоишь на Кутузовском одна, идет дождь, у тебя, как всегда, сел телефон, время – около четырех утра. Короче…»

Даша выразительно произнесла вслух очень подходящее для этой ситуации шестибуквенное матерное слово и прикинула варианты.

Можно было дойти до ближайшего круглосуточного магазина и купить зарядку. В крайнем случае попросить кого-нибудь дать ей позвонить друзьям, чтобы те вызвали такси. Даша не была уверена, что помнит наизусть номер Ани – все время путала две последние цифры – но его хотя бы можно попробовать угадать. С номером Пати такой фокус не пройдет: она даже примерно его не знала. Номер Олега. Пожалуй, единственный номер телефона после маминого и папиного, который она знает наизусть.

Даша вдруг представила, как Женя прямо сейчас делает ему минет – в списке его фетишей оральный секс (исключительно со стороны партнерши) стоял на первом месте, – и разозлилась. Лучше всю ночь просидеть в подземном переходе, чем звонить Олегу!

Она почти было решила, что пойдет по проспекту в сторону центра в поисках круглосуточного магазина, как к ней прилетела эта мысль. А что, если…

«Нет, не вздумай. Ты разве не читаешь новости и не смотришь сериалы про маньяков?» – пронеслось в голове.

Мозг работал на полную мощность: от опьянения почти не осталось следа, и Даша была уверена, что решения может принимать вполне трезвые.

Итак, у нее есть две идеи.

Первая ей не нравилась. Во-первых, неясно, как долго идти до магазина. Во-вторых, неизвестно, окажется ли там зарядка и удастся ли договориться с кем-то на звонок. В-третьих, она может не вспомнить номер Ани, а даже если и вспомнит, где гарантия, что дозвонится: вдруг подруга уже спит. Просить кого-то из покупателей или продавцов вызвать ей такси – такая проблема…

Вторая идея казалась легче осуществимой, но более опасной.

С другой стороны, ей что, пять лет? Она не сможет в случае чего за себя постоять? Да и что, в конце концов, страшного может случиться? Сейчас не девяностые – время тотальной преступности давно прошло. Может, попробовать? Просто попробовать. Если ей что-то покажется подозрительным, она вернется к идее с магазином. Тем более сегодня она уже натворила столько: пила с самого утра, гуляла без джинсов, поцеловала Олега при всех, – что мысль поймать машину казалась вполне логичным продолжением череды безумных поступков.

Даша, ощущая, как дождь все плотнее прилипает к одежде и коже, огляделась по сторонам, чтобы убедиться еще раз, что поблизости нет ни магазинов, ни прохожих, медленно дошла до края тротуара и несмело вытянула правую руку.

За минуту не остановилась ни одна машина.

Она с неожиданным облегчением выдохнула и уже развернулась спиной к дороге, как рядом с ней притормозила черная Audi. Переднее правое окно приоткрылось и из него послышался мужской крик: «Помощь нужна?»

Помощь… Как же давно никто не задавал ей этот вопрос.

Даша подошла к машине, стараясь разглядеть того, кто сидит за рулем. На водительском сидении приветливо улыбался темноволосый кудрявый парень в черной футболке (черт, до чего симпатичный!).

Она попыталась почувствовать, опасно ли это – сесть к нему в машину, но на ощущениях мешал сосредоточиться его взгляд, пристальный, заинтересованный. Удивительно: было темно, шел сильный дождь, но Даша отчетливо различала этот взгляд – он преодолевал все преграды, видимые и невидимые, и забирался прямо в душу.

– Д-до С-саввинской н-набережной д-довезете? – прозапиналась она.

Парень несколько секунд молчал, а потом наклонился к передней правой двери, толкнул ее и с уверенностью сказал: «Такую девушку – куда угодно».

Глава 9

– Не останавливайся, – простонал Олег Воронец, лежа, разведя ноги, на большой кровати. – Твои минеты – сказка.

В ответ Женя Кузнецова крепко обхватила ладонью его член у основания и, плотно прижимаясь к нему языком, усердно задвигала головой вверх-вниз.

Олег удовлетворенно прикрыл глаза и расслабился. Он знал, как говорить с женщинами, чтобы они вели себя нужным ему образом: делал это в основном спокойно, уверенно и ласково. Его фразы не были продуманными шаблонами, скорее, зависели от ситуации и рождались на уровне интуиции. Вот сейчас, например, он, заметив, что Женя перестала стараться, почувствовал: ее нужно похвалить – и снова попал в десятку. Не то чтобы он обрадовался этому: Олег прекрасно знал, что умеет метко стрелять по мишеням в виде женских сердец, но лишний раз получить подтверждение своей квалификации был не прочь.

Пару часов назад они приехали к нему домой после Дашиной вечеринки. Женя не жила у него, но часто оставалась ночевать – в те дни, когда он хотел. (Она вообще делала все, что он хотел.) Олегу это нравилось. И даже не конкретно из-за Жени: ему в принципе было хорошо, когда женщины вокруг вели себя предсказуемо. Он любил управлять их действиями, реакциями, желаниями, эмоциями – контролировать все происходящие с ними процессы.

– Глубже. – Олег положил руку ей на голову, довольно сильно надавил на нее и задержал в таком положении, показывая, насколько глубже.

Женя не сопротивлялась, наоборот, широко открыла рот, позволяя Олегу полностью владеть ситуацией, а когда почувствовала, что он убрал руку, крепко сжала губы, плавно приподняла голову, тут же опустила ее – ровно так низко, как он показал, и продолжила двигаться в этой амплитуде в быстром темпе, то расслабляя, то напрягая мышцы губ, придирчиво следя за тем, чтобы не коснуться члена зубами.

– А-ахуе-енно… – прохрипел с придыханием Олег.

Сердце Жени забилось чаще: его мат во время минета – лучший комплимент. Олег произносил подобные словечки в минуты самого сильного возбуждения, и она была готова на все, чтобы только их слышать: смотреть обучающие видео, изучать разные техники, тренироваться на фаллоимитаторах, терпеть неприятные ощущения…

До встречи с Олегом Женя не придавала значения тому, как делает минет, но после их знакомства стала откровенно зацикливаться на этом. Она знала: ее парень не просто любит оральный секс (исключительно со стороны партнерши) – он буквально теряет разум при одной только мысли о нем. Жене очень хотелось, чтобы Олег как можно чаще терял разум рядом с ней, поэтому она научилась делать минет в совершенстве. И не только минет: умела доставлять удовольствие руками и легко справлялась с приступами тошноты, неподвижно лежа с запрокинутой головой, пока Олег двигался в ее горле на всю длину своего члена.

– Лучшая, моя девочка, – невнятно произнес он, закатывая глаза, и погладил ее по затылку.

Олег уже немного протрезвел после дня рождения, хотя на самом деле был на вечеринке не таким уж и пьяным. Не таким пьяным, каким мог показаться. Да, его развязное поведение выглядело как результат перебора с алкоголем, но вел он себя так вызывающе вовсе не из-за высокого содержания этилового спирта в крови. Истинной причиной его не совсем адекватных (а может, совсем неадекватных) поступков сегодня ночью стала Даша Меркулова, точнее, ее показательно-безразличное отношение к нему. Конечно, Олег не думал, что бывшая девушка будет при всех демонстрировать свою симпатию – а в том, что она ее испытывала, не сомневался, но и таких прохладных реакций не ожидал.

Когда Даша появилась в лофте после часового опоздания, он подошел к ней, поздравил, и… Наговорил много комплиментов. Она была настолько красивая: вся в белом, со своими распущенными кудрявыми рыжими волосами, как обычно, одетая и раздетая одновременно – роскошная, одним словом, что он не удержался и сказал ей об этом. Даша вежливо-равнодушно поблагодарила и, не задержавшись рядом с ним и на минуту, ушла принимать многочисленные поздравления, оставив его один на один со своим восхищением.

Это укололо. Олег смотрел, как она – такая счастливая, такая свободная – такая не его! – улыбается каким-то мужчинам, обнимается с ними и флиртует, и чувствовал себя глупо. Ему казалось, Даша пригласила его на праздник только чтобы унизить, доказать: ей плевать на то, что между ними было. На то, что было, и, главное, на то, что есть.

Да, Олег до сих пор считал Дашу своей. Вместе с тем он не мог ответить себе на вопрос: «Кем – своей?» Девушкой? Нет: его девушка – Женя. Любовницей? Снова нет: после того как он начал встречаться с Женей, Даша отказывалась с ним спать, хотя до этого не возражала против секса, не обремененного отношениями. Подругой? Маловероятно: его чувства к ней были не особо похожи на приятельские.

Олег, как ни пытался, не понимал, кем (своей) он считает Дашу, поэтому определил ее статус так: бывшая, с которой он продолжает общаться и видеться. С которой ему хочется общаться и видеться. Она, кстати, не сильно сопротивлялась его инициативе: моментально отвечала на сообщения, брала трубку, когда он звонил, соглашалась вместе поужинать и во время этих ужинов провоцировала его на возбуждение своим недвусмысленным поведением, скидывала снимки с откровенных фотосессий. Олег не знал наверняка, есть ли у нее другие мужчины, но если и допускал их наличие, не сомневался: он для нее – особенный. Во всех смыслах. Именно поэтому растерялся, когда она повела себя с ним как с дальним знакомым, более того, его это обидело – так сильно, что он решил обидеть ее в ответ.

Лучшим способом сделать это показалось повышенное внимание к Жене, но когда Даша никак не отреагировала на демонстративные поцелуи и объятия, а продолжила веселиться, Олег пошел дальше и в итоге добился, чего хотел: прилюдное замечание по поводу ее привычки выпивать смутило именинницу – он видел. На этом, как он считал, следовало закончить, но бывшая девушка не успокаивалась.

Ее насмешливая реплика про траву и блядство буквально вывела его из себя. Особенно взбесила фраза «ах, ну да, теперь-то все по-другому»: Олег разглядел в этих словах пренебрежительное отношение Даши к его роману с Женей. (К роману, который он завел только ради того, чтобы позлить ее, а она, выходит, считает все это несерьезным, да еще и позволяет себе публично выражать иронию…) Тогда эмоции перекрыли здравый смысл: он даже не успел осознать, как все случилось. «Я встретил правильную, особенную женщину. И ради нее готов меняться. А еще, кстати, я сделал ей предложение. Мы скоро поженимся».

Олег до сих пор не верил, что решился на такое. Да, он хотел задеть бывшую девушку, но не думал, что сможет зайти в своем желании так далеко. Он смотрел на Дашу и чувствовал перед ней неловкость: ему казалось, она прямо сейчас расплачется при всех. Из-за него. В тот момент он был готов буквально оттолкнуть Женю и обнять Дашу, сказать последней, что нет никакого предложения, что все это – фарс, но события следующих секунд показали: бывшей девушке ничего этого не нужно. Более того, она не переживает – ей вообще без разницы. «Ну… В таком случае я тебя поздравляю. И желаю никогда не пожалеть о своем решении измениться». Поцелуй.

Тогда Олег окончательно растерялся. Он не показал этого, конечно, но растерялся. Настолько, что не устоял перед той, которая снова обидела его своим безразличием, и поцеловал ее в ответ. Поцеловал, а потом подумал, что она восприняла это как слабость, поэтому планировал всю ночь играть в крутого парня и демонстративно доказывать: ему на нее плевать.

После того как именинница, красивая и гордая, ушла с танцпола, Олег, выпив сразу несколько порций виски, вел себя нагло, шумно и вызывающе, а когда она вернулась, стал вести себя еще более нагло, еще более шумно и еще более вызывающе. Он продолжал ровно до того момента, пока на вечеринке не появился Миша.

Олег не думал, что тот приедет, и, откровенно говоря, смутился. Во-первых, это была его первая встреча с отцом Даши в новом статусе: после того как она отказалась выйти за него замуж, он еще ни разу не виделся с ним. Олег до сих пор переживал из-за случившегося: Дашино «нет» неслабо ударило по его самолюбию и самооценке, поэтому почувствовал себя рядом с Мишей униженным – будто был недостоин его дочери. Во-вторых, он уважал этого мужчину и не хотел выглядеть в его глазах дураком, который творит неадекватные поступки: прилюдно делает предложение другой на дне рождения бывшей, а потом нарочно портит имениннице настроение своим поведением.

Миша держался довольно официально, но вполне дружелюбно. Олег поддерживал беседу со своим несостоявшимся тестем, а сам напряженно наблюдал за Дашей, очень надеясь, что она не скажет отцу про то, что случилось.

Она не сказала. Это стало для Олега чем-то вроде надежды: раз ей не все равно, как он выглядит в глазах ее отца, значит, ей небезразличен и он. С другой стороны, может, ей, наоборот, все равно, и она вообще не посчитала нужным посвящать Мишу в такие мелочи.

– Ты меня слышишь? – выдернул его из воспоминаний голос Жени.

Олег, глядя на нее, несколько раз моргнул.

– А-а? – невпопад протянул он.

– Не хочешь? – негромко спросила Женя. – Я делаю что-то не то?

Олег шумно выдохнул. Неужели он так увлекся мыслями о Даше, что даже пропустил Женин минет? Чертова Меркулова!

Он потряс головой, не отрывая взгляда от своей девушки. Она лежала на животе, поглаживая пальцами его заметно обмякший член. Растрепанные темно-русые волосы в беспорядке падали на плечи. Чуть раскосые каре-медовые глаза смотрели игриво, но вместе с тем слегка настороженно.

– Милая, я… – начал Олег и замолчал.

Он только сейчас понял: они ведь так и не поговорили. Не обсудили даже то, что произошло. Приехали домой, пошли в душ, потом в спальню…

Женя не инициировала разговор. Он, естественно, тоже: не знал, как объяснить свой поступок. Не хотел его объяснять. Секс казался лучшим выходом из положения: Олег был уверен, что он сгладит неловкость, – а вот теперь обнаружил себя (и свой член) в невнятной позе.

– Устал?.. – полушепотом сказала Женя и медленно провела языком по верхней губе. – А мне так хочется…

Олег почувствовал, как возвращается в реальность. Да плевать на бывшую, на ее дурацкие выходки! Вот же она – его настоящая девушка. Красивая, голая. Предсказуемая.

– И мне хочется. И ты знаешь, чего, – ласково-уверенно произнес он.

Женя тут же легла на спину, свесила голову с края кровати и приоткрыла рот. Олег, наблюдая за этим, возбуждался. Все-таки его девушка – идеальная любовница: послушная, без лишних слов понимает, что нужно делать.

Женя улыбалась про себя. Она знала: он в восторге от ее поведения. (Сама восхищалась собой в такие минуты.)

– Иди ко мне, – негромко произнесла она.

Олег в ту же секунду встал, а в следующую – Жене стало трудно дышать.

– У тебя самое нежное горло, – усмехнулся он, ощущая, как напрягся корень ее языка, остановился на секунду и через небольшое усилие вошел в гортань.

Изо рта Жени потекли прозрачные слюни. Он одобрительно закивал и стал двигаться не останавливаясь, глубоко, в среднем темпе. Женя стонала, а потом задышала чаще и закрыла глаза. Олег понимал, что ей не очень комфортно, но как раз из-за этого очень комфортно становилось ему.

Он не знал, почему так происходит, но каждый раз во время орального секса, иррумации – особенно, ощущал ни с чем не сравнимое моральное удовлетворение: оно было если не больше физического, то примерно таким же по силе. Олег не делал ничего против воли партнерши и в любую минуту мог прекратить, если та попросит, но вот этот момент – «обидеть девочку» – заводил его даже сильнее, чем сам секс.

Не наказать, а именно обидеть.

Обидеть девочку. Просто так. Ни за что. Точнее, за то, что она – девочка.

Вообще, отец с детства учил его, что девочек обижать нельзя. Ни при каких обстоятельствах – даже если они обижают тебя. Это казалось Олегу несправедливым, но почему-то правильным.

Когда ему было пять, он ударил девочку в песочнице – за то, что она ударила его, в ответ. Девочка тогда расплакалась и пожаловалась своей маме, а та рассказала все отцу Олега. Тот очень строго поговорил с сыном, просто поговорил – он никогда его не бил, и сказал, что настоящие мужчины не должны обижать женщин.

Олег считал отца настоящим мужчиной – и себя, конечно, тоже, поэтому больше не обижал девочек. В открытую. Очевидно. Он делал это по-другому: изящно и ласково, с интересом наблюдая за их реакциями. Способы выбирал разные – ориентировался по ситуации. Мог, например, пропасть после первого свидания без объяснений, а потом внезапно появиться – чтобы снова пропасть. Изменял – это был его любимый способ «обидеть девочку». Контролировал: указывал, как одеваться, во сколько быть дома, с кем общаться.

Впрочем, ему самому не казалось, что он их обижает. Напротив, Олег ухаживал за ними, дарил подарки, говорил комплименты, помогал. Еще защищал – заступался, когда видел, что к ним, к примеру, пристают хулиганы. Его физическая форма позволяла чувствовать себя уверенно в любых обстоятельствах, поэтому чаще всего Олегу даже не приходилось драться: мало кто из парней хотел с ним связываться. «Спасенные» девушки говорили, что он хороший и, естественно, хотели его отблагодарить. Многие благодарили глубоким горловым минетом.

Олегу это нравилось. А еще нравилось видеть себя в их глазах хорошим. Он не мог допустить, чтобы кто-то обижал девочек – ему хотелось делать это самому – поэтому создал себе репутацию довольно надежного и понимающего парня, с которым всегда весело и безопасно. И который никому не позволит обидеть девочку.

У него неплохо получалось играть эту роль: женщины любили его, доверяли ему, делились секретами. Он, надо сказать, тоже вел себя с ними довольно по-человечески. И тоже любил. Но иногда все-таки обижал.

– М-м-м, – слабо протянула Женя.

Ее лоб был влажным от слюней и пота. Под глазами – подтеки от размазанных туши и теней. Вокруг губ – нечеткие следы бежево-карамельной помады. Олег улыбнулся: макияж, испорченный иррумацией, приводил его в восторг, и вытащил член из горла Жени. В этот момент слюни потоками потекли по ее лицу и попали в нос, отчего она закашлялась.

– Ты умница, – серьезно сказал Олег и провел рукой по мокрым щекам и по губам, а потом дотронулся до ее клитора и стал интенсивно его ласкать.

Она в ту же секунду широко развела ноги и громко застонала. Он усмехнулся: снова в точку. Ее надо было похвалить. Наградить. Дать отдохнуть.

Через пару минут Олег убрал руку и вошел в ее горло, на этот раз крепко сжимая его ладонью.

Жене было хорошо. Несмотря на нехватку дыхания, постоянно подкатывающую тошноту и режущую боль в глотке – такая обычно бывает при ангине – ей было хорошо. Оттого, что хорошо ему. А еще оттого, что она только что кончила. И не просто кончила, а кончала до сих пор. Женя не знала, как Олег это делает, но он мог довести ее до оргазма пальцами очень быстро: безошибочно угадывал точки, движения, темп – настолько уверенно и ровно так, как надо ей, ласкал, что оргазмы еще долго перекатывались внутри нее.

Олег какое-то время плавно двигался, иногда доставая член из горла Жени и позволяя ей сосать его самой, а потом уперся обеими руками в кровать. Движения стали резче, быстрее – напоминали короткие толчки. Вскоре – глубже, практически до упора.

Он чувствовал, как сжимаются и расслабляются стенки ее горла, слушал характерные хлюпающие звуки, выскакивающие из него, и, не отводя взгляда от длинных Жениных ног, думал: «Как же мне с тобой повезло…»

В день, когда они познакомились, Олег застрял в пробке и, понимая, что опаздывает на важную встречу, на которую опаздывать было нельзя (иначе потерял бы несколько миллионов), оставил машину на городской парковке и спустился в метро. Решение оказалось верным: ему удалось обогнать время, сэкономив почти сорок минут. Он, довольный собой, вышел из вагона и не торопясь пошел в сторону эскалаторов, а потом заметил неуклюже сидящую на полу девушку. Мимо нее проносились люди – ни один из них не обращал внимания на то, что происходило у него под ногами.

Олег, недолго думая, подошел к ней и, видя ее неуверенные попытки встать, осторожно помог подняться.

– С вами все в порядке? Не ушиблись? – спросил он, перекрикивая шум.

Девушка ответила восторженно-растерянным взглядом карих глаз.

Олег молчал: ждал, когда она что-нибудь скажет, но девушка продолжала пристально смотреть на него.

– Мне – туда, – после слишком затянувшейся паузы произнес он, указывая в сторону эскалаторов, и улыбнулся. – А вам?

– Ага, – выдохнула девушка.

Это показалось Олегу забавным – она показалась забавной, и ему захотелось узнать лучше загадочную немногословную девушку. В этом порыве он взял ее номер телефона, тут же позвонив, чтобы у нее отобразился его номер, пообещал набрать вечером и… Забыл о случившемся через пятнадцать минут: сначала отвлекли переговоры, потом – другие дела, а ближе к вечеру Олег думал только об одном – о встрече с Дашей.

Он часто виделся с ней. Несмотря на то, что к тому моменту они уже два месяца как «официально» расстались, несмотря на то, что в теории были свободны от любых обязательств друг перед другом, несмотря на то, что она отказалась выйти за него замуж, Олег регулярно приглашал ее на свидания. А она регулярно принимала его приглашения. В ста процентах случаев все заканчивалось ссорой, переходящей в секс. После этих встреч ему еще несколько дней было плохо – как от похмелья, только эмоционального, и он обещал себе завязать с бывшей девушкой навсегда, но проходило время, и Олег снова хотел видеть ее, целовать, напиваться ей.

Вот и в тот вечер он предвкушал желанное одурманивание: его буквально разламывало нетерпение, как наркомана при мыслях о дозе, а когда уже выехал из дома, получил это противное сообщение. «Извини, сегодня не получится. Срочные ночные съемки». Олег буквально взбесился и решил немедленно найти заменитель – другую девушку. Ей стала Женя.

Вообще, он мог позвонить как минимум пяти женщинам, которые, был уверен, с радостью проведут с ним время, но неожиданно вспомнил о восторженно-растерянном взгляде карих глаз и набрал ту, с кем познакомился утром в метро. Она взяла трубку после первого гудка и сказала, что готова увидеться прямо сейчас.

Прямо сейчас. Эти два слова разозлили Олега. Он сам не понял, к кому почувствовал злость – к Даше, к Жене, к ним обеим, но осознание того, что бывшая девушка, с которой их многое связывало, равнодушно-легко отменила запланированную встречу, да еще и сделала это в сообщении, даже не посчитав нужным позвонить, чтобы извиниться, а та, с кем он всего лишь перекинулся парой фраз, моментально согласилась на внезапное предложение поужинать, вывело из себя еще больше, чем противное сообщение. «Очень удачно вышло. Только хотел тебе писать. У меня тоже сегодня не получится. Срочные дела», – напечатал он в ответ Даше и, убедившись, что она тут же это прочитала, вышел из чата.

Весь тот вечер и всю ту ночь Олег напивался. В обществе Жени. Обществом Жени. Женей. Простая, понятная, не вредная, предсказуемая – полная противоположность Даше, она понравилась ему настолько, что он даже забыл о последней – впервые за долгое время.

Наутро он не чувствовал похмелья – ни физического, ни эмоционального, а вечером Даша прислала ему бэкстейдж с тех самых срочных ночных съемок: полупрозрачные платья, растрепанные рыжие кудри, откровенные позы. Олег, под впечатлением, пригласил ее на ужин. Все повторилось словно по сценарию: встреча – ссора – секс – похмелье.

Тогда он, пытаясь спастись, набрал Женю. Она снова взяла трубку после первого гудка и снова согласилась увидеться спонтанно, «прямо сейчас».

На следующий день Даша опять прислала ему пару интересных фотографий, и он опять пригласил ее поужинать. (Надо ли уточнять, чем закончилось свидание?)

Олег месяц ходил по этому кругу: убегал от Даши к Жене, от Жени – к Даше, а потом решил его разорвать и пригласил ту, с кем познакомился в метро, на открытие клуба своих знакомых, где, знал, будет его бывшая. Сделал это, чтобы соединить двух девушек из разных миров в одном пространстве: надеялся, их столкновение что-то прояснит.

Оно прояснило. Но вместе с тем запутало.

– Ребят, знакомьтесь, это Женя.

– Глеб.

– Аня.

– Пати.

– Дарья.

Дарья. Она, единственная из всех, представилась полным именем, хотя до этого, если знакомилась с кем-то в неофициальной обстановке, называла себя Дашей – по крайней мере, Олег не помнил, чтобы хотя бы раз слышал от нее «Дарья» в такие моменты. Это удивило: ему показалось, бывшая девушка нарочно обозначила дистанцию между собой и Женей, с первых секунд продемонстрировав последней, что она – особенная в этой компании.

Весь вечер Даша сексуально танцевала, бросала на него недвусмысленные взгляды и даже позволяла себе обнимать его при Жене. Олег не понимал, что происходит: после расставания она обычно держалась отстраненно на людях, а тут проявила повышенный интерес к нему. Он видел, как это смущало Женю, но не пресекал Дашино поведение, наоборот, наслаждался им. Ситуация возбуждала настолько, что Олег даже фантазировал о сексе втроем. Даша и Женя идеально дополнили друг друга, притянувшись своими полярностями: с каждой из них ему было хорошо, но постоянно чего-то не хватало, а когда они обе оказались рядом, он почувствовал, что «хорошо» стало безусловным, абсолютным.

После той ночи Олег все чаще приглашал Женю на тусовки, проводил с ней больше времени, но и традиционных ужинов с бывшей девушкой не прекращал.

Все это поначалу забавляло, потом – стало напрягать. Даша с каждым днем вела себя непредсказуемее: пропадала, без объяснений появлялась, то говорила, что скучает, то писала, что им надо перестать общаться. Женя во время свиданий смотрела с восторгом, не задавала вопросов в стиле «кто мы друг другу?» и послушно соглашалась ночевать у него, когда он хотел. Они обе дико злили Олега. Он стал нервным, курил траву чаще, чем обычно. На работе начались проблемы.

Его лучший друг, Глеб, который считал, что эмоции только усложняют жизнь, поэтому в своей сводил их наличие к минимуму, молча наблюдал за ситуацией, но в какой-то момент не выдержал.

– Тебе пора завязать с этой моделькой, – сказал он Олегу, когда они сидели у него дома и пили виски.

Тот усмехнулся: в диалогах с ним Глеб называл лучшую подругу своей жены «моделька» – и только так.

– Да знаю я, – махнул рукой Олег. – Не понимаю, зачем постоянно звоню ей. Она какая-то… – Он замолчал, потом снова усмехнулся и добавил. – Роковая.

Глеб тут же поморщился.

– Никакая она не роковая. Это ты сделал ее такой, – он ткнул в сторону Олега указательным пальцем, а потом постучал им по виску. – В своей голове. А она обычная.

Олег смотрел на лучшего друга и понимал, что не согласен с ним: для него Даша была не обычной, а уникальной, но спорить не хотел – какой смысл?

– И как бы ты поступил на моем месте? – спросил он, заранее зная ответ.

– Начал бы встречаться с Женей. Нормально, а не как ты сейчас. Мне она кажется адекватной. По крайней мере, адекватнее всех твоих телок вместе взятых, – уверенно произнес Глеб и кивнул на косяк в руке друга. – А то окончательно потеряешь контроль над своей жизнью.

Олег несколько дней думал над этими словами и в итоге решил последовать совету Глеба – хотя бы попробовать переписать однообразный сценарий, по которому жил все это время. Он пригласил Женю на свой день рождения, и Дашу, естественно, тоже, и сделал все, чтобы последней стало ясно: Женя – не очередная телка, а его девушка.

Даша в спектакль поверила, но не перестала отправлять ему откровенные фотографии и по-прежнему соглашалась ужинать вместе (да, несмотря на «официальные» отношения с Женей, Олег продолжал приглашать бывшую девушку на свидания – только вот сексом они уже не заканчивались: она теперь отказывалась спать с ним). Все это запутало ситуацию еще больше, а сегодняшняя вечеринка окончательно уничтожила обломки ее адекватности. Олег злился – на себя, на Дашу, на Женю, и прямо сейчас ему нужно было куда-то деть свою злость.

Он сам не заметил, как его движения стали слишком резкими, грубыми даже, а потом ощутил, как Женя довольно сильно ударила его по попе.

– Прости, милая. Увлекся, – без малейшего намека на сожаление сказал он, сбавляя темп, и, вытащив член из ее горла, еще минуту наблюдал за тем, как она хватает ртом воздух.

– Все… Нор.. Маль… Но… – через бесконечные вдохи и выдохи наконец проговорила Женя и устало улыбнулась.

Ей было неприятно, но только физически – морально она чувствовала себя хорошо. Удивительно: каждый раз, когда Олег «обижал» ее – неважно, в постели или в жизни, Женя внутренне соглашалась с его поведением. Будто он не мог вести себя с ней по-другому. Будто она это заслужила.

– Как ты хочешь? – услышала она его голос и, продолжая тяжело дышать, встала на четвереньки.

Олег шлепнул ее по попе и притянул к себе.

– А-ах, – вырвалось изо рта, когда она почувствовала, как он вошел в нее. От возбуждения темнело в глазах. Кружилась голова. Сердце тяжело стучало где-то между ног. Она прогнулась сильнее.

– Бля-я, – простонал Олег и снова шлепнул ее по попе.

Женя развела ноги шире. Она знала: эта поза – его любимая. Именно поэтому на вопрос «как ты хочешь?» без слов ответила: «Так, как хочешь ты».

Когда они оба кончили, без сил повалились на кровать и минут десять лежали молча, обнявшись.

– Я тебе уже говорил, что твои минеты – лучшие? – ласково спросил он и поцеловал ее в шею.

– Говорил, – хитро ответила она, глядя на него: какой красивый!

Он и правда часто говорил ей это, и Женя каждый раз в такие моменты думала только об одном: «А Даше он то же самое говорил?» Ей было очень интересно узнать, кто из них делает минет лучше, но спросить об этом напрямую она, конечно, не могла – все равно не узнала бы правды, поэтому убеждала себя в том, что ее минеты – действительно лучшие. Лучшие даже не в принципе, а лучше, чем Дашины.

Олег прикрыл глаза. Его девушка и правда делала лучшие минеты, а уж ему-то сравнивать было с чем. Если бы он принимал экзамен по технике глубокого горлового минета в группе из самых опытных в этом вопросе студенток, Женя, единственная из всех, получила бы «отлично» – после того, как выполнила бы все практические задания, разумеется. Только вот Олег не осознавал, что Даше, прогульщице и двоечнице, чья техника, откровенно говоря, была в разы слабее, он поставил бы «отлично» автоматом, как только увидел бы между своих ног ее непослушные рыжие кудри.

– Олеж, – Женя приподнялась на локтях. – А мы можем поговорить?

Он открыл глаза и внимательно посмотрел на нее.

– О чем?

Она молчала, глядя в сторону. О чем?

Он весь вечер не обращал на нее внимания, нарочно цеплял бывшую оскорбительными репликами, в итоге спровоцировав с ней конфликт, при всех соврал про предложение, под конец напился, а когда они приехали домой, потащил ее в постель, да еще и был особенно грубым во время секса. Действительно, о чем тут говорить…

– Жень, если ты… О моем заявлении, – осторожно начал Олег, и она быстро перевела на него взгляд. – Я сказал это, потому что…

Он замялся.

В ту же секунду Женя ощутила себя так, будто стоит очень близко к краю обрыва и чувствует: прямо сейчас сорвется с него. Прыгнет сама или кто-то ее столкнет – неважно: в любом случае прямо сейчас она с него сорвется.

С момента, как они с Олегом стали встречаться, прошло почти три месяца. Все это время Женя была счастлива. Несмотря на то, что часто ранилась об ощущение собственной абсурдности в его компании. Несмотря на то, что он по-прежнему мог без объяснений пропасть на несколько дней. Несмотря на то, что видела, как смотрит на Дашу… (Несмотря на то, что осознавала: их роман – целевой проект. Олег инвестирует в него, только чтобы позлить бывшую девушку.) Несмотря на все это, она любила его, как ей казалось, по-настоящему, поэтому была счастлива, что он рядом. Не имело значения, как, почему, зачем: главное – рядом. Вместе с тем Женя очень боялась, что Олег ее бросит – это был, пожалуй, самый страшный ее кошмар. И вот теперь он сбывается. Сейчас Олег скажет, что, на самом деле, не хочет жениться. Что сделал предложение, чтобы испортить Даше праздник. Что по-прежнему любит бывшую.

– Потому что-о… – протянул он и замолчал.

– Я согласна, – выпалила в образовавшуюся тишину Женя и тут же почувствовала, как сорвалась с обрыва, так и не поняв, прыгнула сама или кто-то ее столкнул.

Олег замер. То есть он и до этого лежал неподвижно, но как-то расслабленно-неподвижно, а после ее слов напряженно застыл, словно все процессы, происходящие в его организме, остановились: сердце перестало качать кровь – и она больше не текла по венам, легкие не принимали кислород, руки и ноги атрофировались.

– В смысле? – потрясенно пробормотал он, не моргая.

– Я люблю тебя, – прошептала Женя с какой-то безысходностью в голосе.

Олег, не двигаясь, смотрел на нее.

Он ожидал от своей девушки чего угодно: вопроса «зачем ты сказал всем, что сделал мне предложение, если его не делал?», возмущения по поводу того, что во время поцелуя не оттолкнул Дашу, просто молчания, в конце концов – и в любом случае планировал свалить свой поступок на алкоголь – но вот того, что она воспримет все всерьез, точно не ожидал.

– Женечка, – он задержал дыхание и через несколько секунд осторожно выдохнул, – понимаешь, я сказал это, потому что… Почувствовал, что ты для меня и правда особенная девушка, но… Жениться прямо сейчас я не готов.

Олег не знал, как признаться в том, что не собирается жениться на ней в принципе, поэтому предпочел дать ей надежду, смягчив истинное положение дел двумя словами: «прямо сейчас».

– А и не надо прямо сейчас, – быстро ответила Женя, мысленно возвращаясь на край обрыва: нет, она не сорвалась – ей показалось. – Главное, что мы теперь – жених и невеста.

Женя Кузнецова не была дурой: когда произносила это, все понимала. И то, что Олег сделал ей предложение, чтобы позлить Дашу, и то, что он – бабник. Но она надеялась, что рядом с ней он изменится, а ради этого была готова на многое – даже притворяться дурой. (А может, Женя Кузнецова на самом деле была дурой.)

– Я не хочу тебя торопить. Но я хочу всегда быть с тобой.

Она произнесла это и в ожидании его реакции заискивающе улыбнулась, а потом подумала о том, что очень хочет жить с ним в этой (или любой другой) квартире.

Олег ни разу не предлагал ей вместе жить, хоть она и часто ночевала у него. Он был гостеприимным, приглашал ее провести вечер и ночь вместе, но разговоров о переезде не заводил никогда. Женю это обижало.

Каждый раз, когда утром Олег заказывал ей такси, она чувствовала себя нелепо, как будто превращалась в этот момент из желанной женщины в навязанное, а оттого особенно отталкивающее, обязательство. Впрочем, недовольства не показывала: садилась в такси и послушно приезжала ночевать (только ночевать) на следующий день. Успокаивала себя, что прошло слишком мало времени. Слишком мало времени для такого серьезного шага – жить вместе.

– Иди ко мне, – он притянул ее к себе.

Олег чувствовал себя крайне неловко и не хотел продолжать разговор. Конечно, он мог сказать, что его предложение – фейк: сделать то, что умел делать в совершенстве – обидеть девочку. Конечно, он мог, но с удивлением понял, что боится. Боится сделать ей слишком больно. Да, впервые в жизни Олег Воронец побоялся обидеть девочку. Обидеть так подло.

Женя прижалась к нему и прикрыла глаза: как-нибудь. Все как-нибудь разрешится само собой.

В ту ночь они заключили одним им понятный договор. Олег был благодарен Жене за то, что она не потребовала от него шага вперед – назначить дату свадьбы и начать подготовку к ней, поэтому не сделал шаг назад – не взял свои слова по поводу предложения обратно. Женя была благодарна Олегу за то, что он не сделал шаг назад – не взял свои слова по поводу предложения обратно, поэтому не потребовала от него шага вперед – назначить дату свадьбы и начать подготовку к ней.

С этого момента у них появилась общая тайна. Тайна, которая сделала их ближе друг к другу и дальше друг от друга одновременно. И никто из них так и не решился признаться себе в том, что она – единственное, что их связывает.

Глава 10

Хлопковые плетеные веревки впиваются в тонкую кожу ее голых запястий и щиколоток. Она тоже голая – на ней нет даже трусиков. Руки, ноги, шея – все тело затекло, хотя с того момента, как он затолкал ее в багажник, прошло минут пятнадцать, не больше. Она не успела понять, как все случилось.

Они ехали и разговаривали. Он шутил, говорил комплименты, а потом остановил машину и сказал, что ему нужно что-то взять сзади. Ей показалось странным, что он вышел из машины, чтобы это сделать, но когда он резким движением завел ее руки за подголовник и умело и быстро, будто практиковал этот фокус постоянно, надел на них наручники, вопросов у нее больше не осталось.

Сначала он не трогал ее – только смотрел и называл своей куколкой.

Когда он произнес это слово в первый раз, полушепотом, по слогам – «ку-кол-ка» – ее парализовало. Тело как будто перестало принадлежать ей – стало тяжелым, слишком тяжелым, чтобы им можно было шевелить. Она направила внимание внутрь своей головы – зацепиться за какую-нибудь мысль, хотя бы за одну, чтобы перестать так сильно бояться, но у нее не получилось: там было пусто. Ничего.

Потом он начал гладить ее по лицу. По ее красивому лицу: так он говорил о нем, пока его крепкие пальцы несильно сдавливали щеки, скользили по нежной коже век и ресницам, оттягивали нижнюю губу.

Когда на светофоре загорелся красный и у него была целая минута, чтобы полностью сосредоточиться на своей пассажирке, он попытался ее поцеловать. Она в ответ крепко сжала зубы и замотала головой, но, получив пощечину – звук был глухим, резким – вскрикнула и приоткрыла рот. В этот момент в него ворвался большой настойчивый язык и уверенно проделал все, что хотел его хозяин.

На следующем светофоре, который освободил его руки еще на пару минут, он сжимал ее грудь, особое внимание уделяя соскам и выкручивая их так, что они краснели и увеличивались в размерах, мял бедра и иногда дотрагивался до области между ними.

Она не понимала, почему не пытается сопротивляться, а еще не понимала, почему он проделывает с ней это насильно: обычно к подобному поведению какой-то процент мужчин прибегает только тогда, когда не видит возможности получить секс по обоюдному согласию, а он даже не предложил ей провести ночь вместе – кто знает, возможно, она и согласилась бы.

Мысль, которая в следующую секунду пришла в голову (лучше бы там по-прежнему было пусто), ужаснула: ему просто нравится насиловать, он возбуждается от самого процесса и своих ощущений в нем.

– Я хочу почувствовать тебя прямо сейчас, не могу больше ждать, – сказал он и свернул с главной дороги.

Через какое-то время машина остановилась в лесу.

«Мы где-то в районе МКАДа», – машинально подумала она.

– Как думаешь, нам нужен презерватив? Кажется, у меня была пачка. Хотя… Такая девочка, как ты, наверное, очень внимательно следит за своим здоровьем.

Он открыл бардачок. Она посмотрела туда и оцепенела.

Нож. Обыкновенный складной нож.

Заметив ее взгляд, он вытащил его, начал рассматривать, а потом медленно выдвинул лезвие.

– Нравятся такие игрушки? Возьмем его с собой?

Ей стало так страшно, что она закрыла глаза, а через мгновение почувствовала на своей шее холодное металлическое касание.

– Я сейчас сниму наручники, – тихо и как-то даже ласково сказал он. – А ты представишь, что они по-прежнему на твоих руках, и не будешь мне мешать наслаждаться тобой. Договорились?

Она кивнула.

– Умница, – похвалил он и, положив нож между ее ног, вышел из машины.

Она, наблюдая за тем, как он медленно подходит к передней правой двери и открывает ее, не двигалась, почти не дышала.

– Выходи, – его тон стал отрывистым, командным. – Быстро!

Она не пошевелилась. Тело словно приросло к сидению.

Тогда он схватил ее за плечо и с силой потянул на себя. Сопротивляться было бесполезно (ну или ей так казалось), поэтому она вышла из машины, стараясь не порезаться о нож, который по-прежнему лежал между ее ног, и застыла на месте.

– Дай мне нож.

Эти слова будто разрезали воздух. Стало очень страшно.

Она медленно наклонилась к пассажирскому сидению и через несколько секунд протянула ему нож.

Он спокойно взял его, улыбнулся и провел лезвием по ее волосам. Какое-то время он молча смотрел на нее, неподвижно стоящую у машины, а потом снял с нее обувь.

– У тебя очень красивые ноги, – сказал он.

Ее голые ступни тут же сжались. Сначала – от его прикосновений – они ощущались какими-то колючими, потом – от прикосновений влажной холодной земли.

Пока он раздевал свою пассажирку – делал это медленно, держа в одной руке нож и иногда дотрагиваясь лезвием до ее голой кожи, ее тело постоянно покрывалось мурашками: не только от ужаса, но и потому, что на улице, а тем более в лесу, было прохладно.

Он крепко взял ее за плечи и повел к уже открытому багажнику. Ее взгляд зацепился за веревки, лежащие в нем.

– Тебе пойдет быть связанной, – усмехнулся он, а потом развернул свою пассажирку к себе спиной и привязал сначала левую, а потом правую ее руки к газовым упорам багажника. (Для чего? Она ведь не сопротивлялась! Мысль о том, что ему просто нравится насилие стала казаться ей очевидной.)

Секс – без презерватива – длился минут десять. В момент оргазма он задрожал, застонал, по-животному захрипел, и она ощутила, как на ее поясницу льется теплая жидкость.

После он поцеловал ее в плечо, отвязал, повернул к себе лицом и крепко, настолько, что ей показалось, его руки вот-вот сломают ее, обнял.

– Я и не думал, что сегодня ночью мне достанется такой подарок, – прошептал он. – Не хочу, чтобы ты видела, куда мы едем, поэтому весь оставшийся путь ты будешь здесь.

Он связал ее руки вместе и, немного подумав, проделал то же самое с ногами.

Это невозможно! Она была уверена, что с ней такого точно никогда не случится, а теперь лежит в багажнике, а хлопковые плетеные веревки впиваются в тонкую кожу ее голых запястий и щиколоток.

Внезапно она подумала о том, что если бы ей досталась роль одного из главных героев в фильме ужасов, она стала бы первой жертвой маньяка – самонадеянной, беспечной и ужасно глупой красоткой.

Через время она почувствовала, как перестал дрожать мотор, и услышала звук закрывающейся двери.

Багажник открылся.

Он улыбался и смотрел прямо ей в глаза.

– Надеюсь, тебе понравилось, моя куколка, а теперь мы перейдем к самому интересному.

Глава 11

– Я не так сказал. Можно я, наконец, разденусь и лягу спать? Мы пробыли на дне рождения Даши дольше, чем планировали, а теперь ты хочешь устроить очередной скандал. У меня нет на него сил.

Глеб Ивлев стоял в гостиной в белой футболке из плотного хлопка и светло-синих прямых джинсах, с вешалкой в левой руке и с темно-синим клетчатым пиджаком с накладными карманами – в правой.

– Нет, поговори со мной! – повысила голос Аня Тальникова. – Ты сказал: «Я не люблю, ты же знаешь». Почему ты каждый раз убеждаешь меня в том, что я неправильно помню твои слова?

Она уже успела переодеться после вечеринки и теперь стояла напротив мужа в серо-бежевом костюме, в котором часто ходила дома – короткие шорты и объемный свитшот – и в пушистых тапочках такого же цвета.

– Я не убеждаю. Я рассказываю тебе, что было на самом деле, а не происходило в твоем воображении, – отчеканил Глеб и быстрым шагом вышел из гостиной.

Аня села на диван, закинула ногу на ногу и глубоко вздохнула. Она помнила: он сказал «я не люблю, ты же знаешь» (дословно).

Эта фраза вывела ее из себя, потому что была триггером: когда Аня ее слышала, ей казалось, она делает что-то заведомо неправильное, глупое – ведь знает же, что муж этого не любит. Не любил он многое: целоваться, фотографироваться, говорить о чувствах, танцевать, делать комплименты – и постоянно указывал на это, если жена просила его сделать что-то из «черного списка». «Я не люблю, ты же знаешь». Вот и сегодня вечером Глеб произнес фразу-триггер в ответ на ее предложение потанцевать, и Аня, тут же ощутив себя странной, нелепой, разозлилась и нагрубила ему при друзьях, а сейчас он утверждает, что не говорил этого, а значит, чувствовать и вести себя так, как чувствовала и вела, она, по его мнению, не должна была.

– Я сказал, что потанцую с тобой позже, а ты повела себя как истеричка. На нас все косо смотрели. – Глеб вернулся в гостиную в темно-серых спортивных брюках, без футболки и босиком, и достал из шкафа кружку. – Ты много выпила, очевидно, раз позволила себе говорить со мной при всех в таком тоне.

– Я не много выпила, – замотала головой Аня. – Я выпила два бокала вина, потом сделала пару глотков просекко из бокала Пати, ну и еще чуть позже – бокал-полтора. В итоге три бокала, наверное.

– Наверное? – с усмешкой переспросил Глеб. – А я знаю точно – я считал. И по моим подсчетам ты выпила не меньше бутылки.

Он налил воду в кружку и, не торопясь, стал пить.

– Ну-у, – протянула Аня с сомнением в голосе, наблюдая за мужем. – Может быть. Я на этом внимание не акцентировала. Разве это важно?

– Ты не помнишь, сколько выпила. Не помнишь, что я сказал, – снова усмехнулся он, отодвигая кружку ото рта. – Может, тебе просто нужно чаще присутствовать в реальности, а не жить в своих выдуманных мирах?

– Я сама разберусь, где мне жить! – раздраженно бросила Аня. – Ты со мной даже поговорить нормально не можешь! Просто спокойно сесть и поговорить.

– Так разбирайся, Ань, – пожал он плечами. – Что ты от меня хочешь? В чем смысл текущего диалога?

– Я хочу обсудить с тобой детали ситуации. Чтобы узнать, что ты чувствовал в тот момент, рассказать о том, что чувствовала я, – еле сдерживаясь, чтобы снова не повысить голос, ответила она, но тут же сорвалась на возбужденные интонации. – Как ты не понимаешь?? Каждый невыясненный конфликт ложится очередным кирпичом на стену непонимания между нами!

– Стена непонимания из кирпичей с конфликтами, – выразительно-иронично произнес Глеб, два раза щелкнул пальцами и строго, отрывисто и громко, будто пытался привести ее в чувства, сказал. – Аня! Не неси херню! Ты не в себе.

– Я не в себе? – она растерянно заморгала, а потом сконцентрировала на нем взгляд и заговорила жестко, местами грубо. – А твой друг был в себе? А ты был в себе, когда молча смотрел на то, что он творит?

Глеб сжал в руках кружку.

– Не передергивай. При чем тут Олег? – напряженно проговорил он.

– При-том, – четко, по слогам сказала она и продолжила с претензией. – Он Даше тридцатилетие, между прочим, испортил! Нормально, по-твоему?

Глеб молчал. Ему, по большому счету, было плевать на испорченный день рождения, на Дашу, в частности, – его волновало другое: нестабильное эмоциональное состояние друга. В последнее время Глеб не узнавал в Олеге логичного и разумного парня, с которым дружил уже лет шесть, а сегодня вообще не понял его поведения на вечеринке, однако откровенничать на эту тему с женой не собирался.

– Твоя подруга тоже хороша, – с обвинительной интонацией бросил Глеб и добавил надменно. – Что за шоу устроила? Она вела себя как…

Он резко замолчал.

– Как кто? – тут же выпалила Аня.

– Как обычно, – процедил сквозь зубы Глеб.

– А Олег себя как вел? Цеплялся к ней! Она его вообще не трогала! Он первый начал! – Аня перешла на полукрик и, вспомнив, как Даша плакала в туалете, крикнула, взмахнув руками. – Пусть оставит ее в покое уже!

– А может, они сами разберутся?! – разозлился Глеб, повысив громкость голоса до той, с которой говорила жена. – А ты не будешь колебать мне мозги!

Аня встала с дивана и с вызовом спросила: «А может, мне вообще уйти, чтобы тебе их не колебать?» Она склонила голову, пристально глядя на Глеба.

– Твою мать, – отчеканил тот. – Ты постоянно все преувеличиваешь и вечно придираешься ко мне без повода. А все конфликты и прочая херь существуют только в твоей голове, поэтому сначала наведи порядок там, а потом уже решай проблемы других. Спокойной ночи.

Он сказал это с раздражением, впрочем, успешно контролируя его уровень, – именно поэтому слова прозвучали довольно сдержанно, поставил кружку в шкаф – ровно на то место, где она до этого стояла, и вышел из гостиной.

Аня села на диван и привалилась к его спинке.

Было плохо. Сердце стучало так сильно, что она, чтобы успокоить его, даже прижала обе ладони к груди. Внутри билась тревога. Хотелось кричать. Колотить руками в стены. Бежать куда-то.

Подобное происходило с ней каждый раз, когда Глеб, вместо того чтобы поговорить, оставлял ее одну в комнате. Он делал так довольно часто. Она не знала почему, но чувствовала, что своим поведением муж открывает телепорт в ее детство. В самые страшные его моменты.

Вообще, Аня Тальникова выросла в счастливой семье. Она очень любила маму и папу, а те – очень любили ее. Играли с ней, баловали, покупали игрушки, конфеты, красивую одежду. Называли принцессой. Настоящей девочкой.

У Ани даже была своя комната – роскошь для ребенка по меркам Самары девяностых. Многие дети завидовали ей. «Вот повезло – своя комната! Там можно делать что угодно…» – мечтательно говорили они. Она в ответ только улыбалась. «Что угодно». Например, сходить с ума.

Именно этим Аня Тальникова и занималась в своей комнате в детстве – сходила с ума.

А все из-за чудовищ, которые жили под ее кроватью. Она не знала точно, как они выглядят: они казались ей то большими, то маленькими, то лысыми, то лохматыми, то худыми, то толстыми, то темно-синими – почти черными, то красными, то ярко-желтыми, то серыми. Не знала, сколько их: они то возникали, то исчезали, некоторые – множились, другие – распадались на части. Неизменной составляющей существования Аниных чудовищ было только одно: они появлялись после фразы мамы, которую та говорила, если дочь плакала, капризничала или вела себя шумно. «Анечка, иди в свою комнату и не выходи оттуда, пока не успокоишься».

И она шла. К своим чудовищам, которые уже ждали ее. Ждали, чтобы выползти из-под кровати и напасть: кусать, бить, щипать, дергать за руки и за ноги. Ждали, чтобы играть в прятки: притаиться в углу и неожиданно выскочить, если она долго не может их найти.

После того как чудовища, вдоволь напугав и помучив Аню, уползали обратно под кровать, она, спокойная, успокоенная, выходила из комнаты.

– Ты же моя послушная, хорошая девочка, – улыбалась мама, даже не подозревая, что пять минут назад с ее дочерью играли монстры. Играли в очень странные для трехлетней девочки игры – невеселые, жестокие.

Аня боялась этих игр. Боялась чудовищ. Боялась оставаться одна в комнате.

Она часто просила маму и папу завести кошку. Ей казалось, та сможет спасти ее: у бабушки жила кошка, и Аня, играя с ней, чувствовала себя хорошо, безопасно. Родители отказывались. Говорили, это большая ответственность. И добавляли: «Тебе хватит и бабушкиной». Бабушкиной ей не хватало – хотелось свою, но родители были непреклонны. Тогда она решила рассказать про чудовищ маме: думала, это убедит ее завести кошку.

– Они сидят там и ждут! Ждут, чтобы вылезти! Они делают мне больно. Я хочу ко–ошку–у, – захныкала трехлетняя Аня, когда мама в очередной раз сказала ей идти в свою комнату после того, как дочь устроила истерику при гостях, потому что ей не дали столько конфет, сколько она пожелала.

– Не выдумывай – какие чудовища? У тебя просто богатое воображение. А про кошку мы сто раз говорили! И вообще, ты почему не слушаешься? Хватит капризничать! Перед гостями неудобно! Иди в свою комнату, успокойся – и выходи. А потом я дам тебе конфету, – строго ответила та.

Аня была послушной девочкой, правильной, поэтому сделала так, как сказала мама – ушла в свою комнату. Играть со своими чудовищами.

После того случая она больше о них никому не рассказывала, а со временем научилась защищаться сама, без кошки: затыкала уши руками, зажмуривалась, что-нибудь негромко напевала. Когда стала старше – слушала музыку, читала, думала. Все это отвлекало. Успокаивало.

Позже Аня поняла, что этими чудовищами были ее эмоции, непонятные, слоистые, шершавые, но так до сих пор и не избавилась от страха перед ними, поэтому всякий раз, когда Глеб оставлял ее одну в комнате, ощущала себя маленькой и сходила с ума.

Она глубоко задышала и, чувствуя, как сердце стало биться чаще, сильнее прижала ладони к груди. Нужно срочно включить музыку, аудиокнигу или подкаст – что угодно: еще хоть одна минута тишины наедине с собой окончательно выведет ее из равновесия.

Руки тряслись – она никак не могла достать наушники из чехла. Наконец удалось. Нежно запела Шаде.

Аня любила ее песни. Они расслабляли, уносили из тревожной, темной и злой реальности в реальность другую – спокойную, светлую, чистую.

Она открыла телеграм. Первый сверху чат. «Моя».

«Ты как? Хочешь, созвонимся?» – быстро напечатала Аня.

Одна галочка.

Наверное, Даша уже спит: обычно подруга читала ее сообщения моментально. Аня волновалась за нее, видела, как та переживала из-за Олега, и хотела убедиться, что подруга нормально добралась до дома, не натворив глупостей.

Она подождала еще секунд десять.

Одна галочка.

Ну точно спит, иначе тут же бы записала длинный эмоциональный войс.

Аня вздохнула и открыла свою страницу в социальных сетях. Около ста пятидесяти тысяч человек в подписчиках. Комплименты, милые эмодзи: реакции на ее счастливую жизнь.

Комментарии под последней фотографией с Глебом.

«Идеальная пара!»

«Блин, вы так друг другу подходите».

«Лучшие! Котики!»

«Аня, у тебя потрясающий муж».

Она усмехнулась. Ну да, идеальный мужчина! Он даже конфликты решает безупречно – просто не замечает их.

Личные сообщения. Аня редко туда заходила, но сейчас захотела полистать их: это было нужно ей, чтобы ощутить себя не такой одинокой. Не такой одинокой, какой ощущала себя в своей комнате в детстве. Не такой одинокой, какой ощущала себя рядом с мужем сейчас.

Реакции на сторис – в основном, много эмодзи. Взгляд зацепился за начало одного сообщения. «Привет, Анита. Ты, наверное, удивишься…»

Она оторвала глаза от экрана и в недоумении уставилась перед собой.

Анита? Так ее называл только один человек.

Этого не может быть.

Память помимо воли с бешеной скоростью отматывала события двенадцатилетней давности в обратном порядке.

«Нам надо расстаться». Разговоры о чувствах. Быстрый – чтобы никто не застал – секс в темной комнате на узком жестком диване, пока пьяные одногруппники спят в соседней спальне. «Я люблю тебя». Поцелуй в туалете клуба. «Спасибо, что защитил меня». «Отвали от нее». «Это Кирюха, мой лучший друг». Студенческая вечеринка.

Анита…

Большой палец нерешительно коснулся экрана. Сообщение открылось полностью. «Привет, Анита. Ты, наверное, удивишься, когда это прочитаешь. Я сам удивился, когда это написал. Сегодня в такси услышал твой эфир и теперь постоянно думаю о тебе. Вспоминаю институт, нас… Даже напился за этими воспоминаниями. Подумал, тебе просто жизненно необходима вся эта информация. А если серьезно, я рад, что у тебя все хорошо. Если будет желание, давай увидимся?»

Она сидела на диване, поджав под себя ноги, раз за разом перечитывая девять предложений. Он всегда умел складывать их так, чтобы попадать в центр ее сердца, а она всегда умела отвечать на них так, чтобы попадать в центр его сердца. Их переписки в институте были похожи на переписки героев романов. Аня так их любила… А вот с Глебом они почти не переписываются: у него нет времени на подобные «глупости».

Взгляд снова прилип к экрану.

«Анита». Он помнит, надо же…

«Ты, наверное, удивишься, когда это прочитаешь». О да…

«Я сам удивился, когда это написал». Улыбка: в его стиле фраза.

«Постоянно думаю о тебе». Шок. Аня была уверена: Кирилл давно забыл, как она выглядит.

«Вспоминаю институт, нас». «Нас». Неужели «они» еще существуют в его мыслях? Может, он шутит?

«Рад, что у тебя все хорошо». Усмешка. Окружающие уверены: у нее все хорошо, так, может, у нее и правда все хорошо – не могут же все одновременно ошибаться.

Она бросила телефон на диван и закрыла лицо руками. Как надоели эти переживания! Иногда от них ее не могла отвлечь даже Шаде. Вот и сейчас Аня перестала слышать музыку, которая по-прежнему звучала в наушниках. В голове проносились привычные рассуждения. Она знала их наизусть: каждый раз после конфликтов с мужем думала об одном и том же.

С одной стороны, Глеб – не романтик, не говорит о чувствах, не делает комплименты, не флиртует с ней. С другой – много зарабатывает, не жалеет денег: недавно подарил машину (и вообще часто что-нибудь дарит), решает ее проблемы, даже проблемы ее подруг (кто бы еще одолжил Пат на стартап). С одной стороны, она несчастлива в браке, задыхается рядом с Глебом. С другой – любит (или ей так кажется?) мужа и хочет наладить с ним отношения.

Что со всем этим делать? Может, просто выкинуть из головы? Может, эти проблемы она и правда придумала сама? Выдумала из ничего, а теперь страдает. Глеб постоянно говорит, что она не в себе, словно не в этой реальности. А вдруг с ней и правда что-то не так?

Об этом думать Аня Тальникова боялась. Она боялась думать о том, что с ней что-то не так. А еще боялась, что окружающие будут думать, что с ней что-то не так. Но главным ее страхом было другое: она боялась, что с ней на самом деле что-то не так. Аня никому не говорила об этом, но постоянно прокручивала в голове мысль: «Со мной что-то не так».

Раньше ей так не казалось. Раньше она чувствовала себя счастливой.

Она чувствовала себя счастливой в детстве. Она чувствовала себя счастливой в школе. Но счастливее всего она чувствовала себя на первом курсе института.

Аня приехала из Самары в Москву за мечтой – окончить журфак одного из лучших вузов страны с красным дипломом и сделать карьеру в СМИ. Правда, изначально мечта казалась неосуществимой: мама Ани была против переезда. Она не сомневалась: без родительского присмотра дочь, домашняя приличная девочка, обязательно свяжется с плохой компанией и сломает себе жизнь. Аня уговаривала ее, обещала, что никогда не свяжется с плохой компанией и будет хорошо учиться, но мама не уступала. «А чем тебе наш самарский не подходит?» – недоумевала она.

В какой-то момент Аня смирилась с «самарским» и уже попрощалась со своей мечтой (не могла уехать без маминого одобрения), но на помощь пришла крестная – школьная подруга мамы: она уже десять лет как жила в Москве в собственной квартире одна, работала переводчицей в Министерстве спорта и, когда узнала, что крестница, которую любила как родную дочь, хочет поступать на московский журфак, поддержала ее.

– Это ты сломаешь ребенку жизнь, если оставишь учиться в Самаре, – сказала она Аниной маме по телефону. – Подумай сама: девочка на золотую медаль идет, не пьет, не курит, книги читает – умница просто. Ну какая плохая компания? И потом, она же будет жить со мной, а не в общежитии. Не будь эгоисткой!

Та подумала сама, потом посоветовалась с мужем и в итоге повела себя не как эгоистка: отпустила дочь в Москву.

Аня поступила на бюджет. На первой же лекции познакомилась со своей будущей лучшей подругой – Дашей Меркуловой, с которой дружила уже тринадцать лет. Аня тогда сосредоточенно слушала, о чем говорит преподаватель, и конспектировала каждое его слово, как вдруг почувствовала, что кто-то тянет ее за руку.

– Я сейчас сейчас упаду в обморок и умру, – прошептала сидящая рядом рыжеволосая девушка: она была очень худая и очень бледная.

Аня подумала, что девушка действительно прямо сейчас умрет, и, махнув рукой на лекцию и конспект, быстро вывела ее из аудитории. Через пять минут та пришла в себя, улыбнулась и сказала: «Так тяжело быть красивой… Кстати, меня Даша зовут. Спасибо, что спасла мне жизнь».

С того дня они стали дружить – несмотря на то, что были очень разными (а может, как раз поэтому). Даша постоянно устраивала в квартире, которую ей снимал отец, вечеринки, пропускала лекции из-за моделинга и встречалась с несколькими парнями одновременно. Аня прикрывала ее по учебе, училась сама и ни с кем не встречалась.

Крестную она почти не видела: как выяснилось, та часто летала в командировки – сопровождала российских спортсменов на международных соревнованиях, так что, по сути, у Ани (как и у Даши) была собственная квартира, куда она могла приводить кого угодно (но, в отличие от подруги, не делала этого).

Так продолжалось до декабря.

Зимнюю сессию Аня сдала на «отлично». Более того, стала одной из лучших студенток на курсе. Родители гордились (мама – особенно). Крестная дарила подарки и давала деньги, намекая, что не стоит рассказывать маме про ее частые командировки. Аня в ответ смеялась: чувствовала себя самой счастливой. Почти. Ей не хватало только одного – любви. Все парни вокруг казались скучными, глупыми, и Аня хотела найти особенного.

В начале второго семестра она познакомилась со Стасом. Он подошел к ней, когда она стояла на светофоре рядом с институтом, и попросил разрешения посмотреть на нее.

– Я никогда не видел такую красивую девушку, – серьезно сказал он. – Можно я посмотрю на вас ровно минуту, чтобы запомнить навсегда?

Аня смутилась, растерялась, а потом улыбнулась.

Через десять минут они уже пили кофе.

Оказалось, Стас учится в ее же вузе, только на факультете «Реклама и связи с общественностью». Оказалось, он тоже не из Москвы. (У них вообще оказалось много общего.)

Они начали встречаться. Гуляли, ходили в кино, в кафе, на вечеринки. На одной из них Стас познакомил ее с Кириллом.

– Это Кирюха, мой лучший друг. Я тебе про него рассказывал, – прокричал он ей в ухо и дернул за руку сероглазого шатена.

– Кирилл. Очень приятно, – небрежно бросил тот, не прекращая танцевать в обнимку с блондинкой, а потом два раза обвел Аню взглядом и вдруг пристально посмотрел ей в глаза.

Она замерла, на несколько секунд перестала дышать, а потом подумала о том, что Кирилл – самое красивое имя на свете.

Весь вечер она мечтала только о том, чтобы он поцеловал ее, но видела, что вокруг него, кроме блондинки, было еще много девушек – даже слишком. Аня не считала себя красивой, скорее наоборот, поэтому не надеялась на то, что такой парень обратит на нее внимание, тем более, он был лучшим другом Стаса.

Когда он подрался из-за нее, она была поражена, а еще ей стало так приятно, что захотелось сделать для него что-то такое, чего она не делала ни для одного мужчины.

Туалет клуба.

«Спасибо, что защитил меня».

Поцелуй.

«Может, ко мне?»

Ее замешательство.

«Извини, я не то хотел сказать».

«Не надо ничего объяснять. Я живу с крестной. Она сейчас в командировке».

Аня соврала Стасу, что едет к Даше, наспех предупредив изумленную происходящим подругу и толком ничего не объяснив той, а сама всю ночь занималась сексом и говорила о чувствах с Кириллом.

На следующий день они встретились снова (и снова – в квартире крестной), а спустя неделю признались друг другу в любви. Аня чувствовала себя самой счастливой, уже без «почти», и ждала, что Кирилл расскажет Стасу об их романе (о том, чтобы сделать это самой, даже не думала), но он оттягивал момент признания. Говорил, надо собраться с духом. Она не торопила, понимая, как сложно решиться на подобное, а спустя пару месяцев обнаружила, что ее жизнь превратилась из детской сказки в мелодраму «восемнадцать плюс».

Аня «официально» встречалась (и спала) со Стасом, но не любила его, зато любила Кирилла, с которым встречалась «неофициально» (и тоже спала), при этом врала обоим парням (каждому – в разной степени, но все же), а еще потеряла интерес к учебе и, пытаясь отвлекаться от переживаний, начала покуривать и выпивать.

Ее лучшая подруга, Даша Меркулова, помогала как могла: покуривала, выпивала и прогуливала лекции вместе с ней, выслушивала пьяные откровения о том, как ей трудно, говорила Стасу, что Аня ночует у нее, пока та была с Кириллом, и убеждала последнего, когда он на вечеринках приставал к ней с расспросами, есть ли у Ани и Стаса секс, что «никакого секса у них давно уже нет».

…Летнюю сессию Аня завалила.

Ее вызвал декан и предупредил, что, если не пересдаст все на «отлично», «вылетит из института». Она очень испугалась и решила обсудить ситуацию с Дашей.

– Ой, да никто тебя не выгонит, – изящно махнула рукой подруга, которая получила «зачет» по современному русскому языку «автоматом», потому что пару раз ужинала (только ли?) с молодым преподавателем этой дисциплины, а другие предметы сдала вообще непонятно как. (Вероятно, по взмаху волшебной палочки декана, который лично распорядился, чтобы «к Дарье Меркуловой на экзаменах предъявлялись минимальные требования»: она уже выиграла два международных конкурса красоты – это же какая честь для университета! – а теперь готовилась к третьему.)

– Ду-умаешь? – неуверенно протянула Аня.

– Конечно! – закатила глаза Даша. – Ты же у нас отличница – лучшая на курсе. Он поэтому так и сказал – на психику давит. Просто пугает. Пересдай спокойно, хоть на тройки, и постарайся больше не валиться.

Аня вздохнула, с ужасом представляя, что скажет мама, если узнает обо всем.

– Нютик, ты бы лучше другим запарилась, – строго добавила Даша.

– Чем? – не поняла та.

– Любовным треугольником своим! – тряхнула рыжими кудрями подруга. – Ладно бы тебе было пофиг, но ты же вся извелась уже. Пусть Романов Стасу расскажет. Если он любит тебя, конечно.

Аня снова вздохнула: эта проблема, в отличие от заваленной сессии, казалась нерешаемой. Кирилл постоянно говорил, что не в силах признаться другу, и предлагал подождать. Аня все это время ждала, но после заваленной сессии вдруг осознала, что тариф «двойная жизнь» обходится ей неоправданно дорого.

– Я люблю его, а он любит меня, – сказала она Стасу в один из вечеров, которые они проводили вместе.

– И давно вы друг друга любите? – тихо спросил он, не отводя от нее взгляда.

– Полгода, – прошептала Аня. На ее глаза накатились слезы. – Прости меня…

Он молчал. Она плакала.

– Я тебя тоже люблю. И не собираюсь ему отдавать! – неожиданно резко произнес Стас и, прищурившись, уверенно добавил. – Ты просто его не знаешь. Он поиграет и кинет. А ты будешь страдать.

Аня разозлилась.

– Это я тебя не знала, оказывается, – сквозь зубы бросила она, быстро вытирая слезы, и продолжила с упреком. – Кир про тебя ни одного плохого слова не сказал! Он переживает!

Стас усмехнулся.

– Бедный.

– Не говори ему, что это я сказала, – дрогнувшим голосом произнесла она. – И, пожалуйста, давай без драк и выяснения отношений.

– Ну куда уж мне… – снова усмехнулся Стас. – Это же он у нас любитель проблемы драками решать.

– Пообещай, что не скажешь про меня, – посмотрела ему в глаза Аня.

Стас ответил пристальным потемневшим взглядом.

– Обещаю, – проговорил он после недолгой паузы. – Надеюсь, ты будешь с ним счастлива.

Об этом разговоре знали три человека: Аня, Даша и Стас.

Последний обещание сдержал – не рассказал Кириллу правду, а потом включил программу самоуничтожения: много пил и ни с кем не общался. Кирилл тоже пил, называл себя скотиной и иногда даже срывал на Ане злость – мог накричать, нагрубить. Та чувствовала себя еще хуже, чем на тарифе «двойная жизнь» – там была хотя бы видимость счастья.

На летние каникулы домой она не поехала. Маме соврала, что участвует в серьезном межвузовском проекте по истории, а сама готовилась к пересдачам. Впрочем, не могла выучить и билета: в голове крутилась только одна мысль. «Во всем виновата я». Аня не знала, что со всем этим делать.

В итоге решение принял Кирилл. Он бросил ее и пропал на двенадцать лет. А теперь вот предлагает увидеться.

«Интересно, он изменился?» – вдруг подумала она.

Мозг еще не успел проанализировать быстрое движение на предмет рациональности, как палец нажал на вкладку «фотографии».

По телу заскакали мурашки: он совсем не изменился, разве что стал еще красивее…

Сначала Аня, конечно, посмотрела в его глаза. В его совершенно особенные глаза. (На самом деле в них не было ничего особенного – если бы фотографию этих глаз показали случайному человеку и попросили бы их описать, он, скорее всего, ответил бы: «Серые какие-то. Обыкновенные», но Аня могла бы сочинить об этих глазах целый рассказ.) Дело было даже не в их цвете, хотя, безусловно, именно он наводил ее на мысли об уникальности: серо-голубой, но не светлый, какой бывает у большинства людей с похожим оттенком радужной оболочки, а темный – такой встречается намного реже и получается потому, что серого в нем гораздо больше, чем голубого, – главная отличительная черта глаз Кирилла Романова от глаз всех остальных людей заключалась в другом. Они практически не имели блеска, иначе говоря, казались матовыми. С них как будто сняли верхний слой: такой обычно покрывает все глянцевые поверхности в первые годы их жизни, а потом постепенно стирается, все меньше отражая свет. Так вот, глаза Кирилла смотрели на мир без внешнего вызывающего блеска, но с блеском внутренним, приглушенным, глубоким. Они смотрели на мир по-настоящему: спокойно, открыто и внимательно.

Когда она насладилась его глазами, посмотрела на широкие темные брови – они выделялись, но одновременно выглядели чертовски гармоничными на его лице, бледно-розовые губы: он хорошо целовался – она помнила, ровный, аккуратный нос – никакого другого носа у него не могло быть, и короткую темную щетину, чуть размытыми контурами лежащую на низких скулах и подбородке, по форме напоминающем квадрат.

Аня прикусила нижнюю губу, продолжая смотреть на фотографию мужчины, с которым ей было так хорошо, как не было ни с одним ни до него, ни после. Единственный, с кем она не стеснялась быть собой. Единственный, с кем свободно, без страха осуждения, непонимания и насмешек, могла говорить о чувствах.

Кирилл Романов… Любовь всей ее жизни. Или, как называла его в институте Даша, мудак всей ее жизни.

Она вздохнула, закрыла приложение, убрала наушники в чехол, встала с дивана и, оставив телефон на журнальном столике, пошла в ванную. Ватный диск, смоченный мицеллярной водой, скользнул по щеке, стирая с нее румяна и (да что это с ней?) слезы.

Сколько раз Аня представляла себе: Кирилл пишет, предлагает встретиться, раскаивается в том, что бросил ее, а она, красивая, успешная, сексапильная, надменно отказывает ему. Ей казалось, этот момент станет самым сладким удовольствием. А что теперь? А теперь хочется выть от боли.

…Когда он сказал, что им надо расстаться, она постаралась его понять: Стас на тот момент был похож на живой труп, и Аня, конечно, винила во всем себя. И в том, что происходило с Кириллом, тоже.

От него отвернулись друзья, ему пришлось переехать, забрать документы из института. Он говорил Ане, что ненавидит себя, что в таких обстоятельствах они не могут быть вместе. А еще говорил, что так будет лучше для всех. Аня была не согласна: ей было лучше с Кириллом, но она вдруг почувствовала, что ему и правда будет лучше без нее.

Именно поэтому – чтобы сделать любимому мужчине лучше – Аня не устроила истерику тем утром в кофейне на Цветном бульваре. Она не показала эмоций, не поморщилась, когда залпом выпила горячий американо и обожглась настолько сильно, что еще несколько дней не могла толком есть и говорить (кстати, как раз после этого Аня и перестала пить черный кофе: заменила его капучино или латте, сваренными исключительно на пониженной температуре), – она молча ушла и никогда не говорила о Кирилле плохо даже в присутствии Даши, которая, к слову, на матерные выражения в его адрес не скупилась. (Особенно острыми они становились, когда она ночами успокаивала рыдающую до хрипоты подругу, отпаивая ее красным вином и мятным чаем одновременно.)

Крестная Ани ни о чем не знала: так же пропадала в командировках, а когда возвращалась домой, неизменно заставала крестницу, сидящую за учебниками, в хорошем настроении. Родители тоже не догадывались о том, что происходило в жизни их дочери: по телефону она рассказывала им о своем счастливом студенчестве. (Если бы Аня Тальникова выбрала поступать не на журфак, а в театральный, она совершенно точно без труда стала бы востребованной актрисой и, многовероятно, в кино добилась бы бо́льшего, чем в журналистике.)

Аня взяла в руки белый тюбик, выдавила из него немного мусса и стала смывать с лица остатки макияжа.

Первое время после расставания она ждала, что Кирилл попытается возобновить общение, особенно после того, как узнала от общих знакомых, что Стас начал встречаться с девушкой, но бывший парень не делал попыток восстановить отношения. Она злилась на него. Иногда – ненавидела. Потом ей начало казаться, что он сам хотел ее бросить, но не знал, как – и вот нашел повод. От этих мыслей становилось больно, и Аня запрещала себе обращать на них внимание, но все равно делала это постоянно.

Чтобы окончательно не сдаться переживаниям, она сосредоточилась на учебе и вплоть до окончания университета имела в зачетке одни «пятерки». Правда, красный диплом так и остался мечтой: по правилам, чтобы его получить, нельзя было завалить ни одной сессии.

Потом уехала Даша.

Аня тяжело переносила разлуку с подругой: несмотря на то, что та часто приезжала в Москву, ей очень ее не хватало. Было одиноко, грустно, и она по привычке решила отвлечься. На этот раз выбрала в качестве обезболивающего работу – и на протяжении пяти лет пробовала себя в разных форматах журналистики: от глянцевых журналов до телевидения. В итоге остановилась на радио. Ей нравилось, у нее неплохо получалось, но какого-то масштабного успеха не случалось.

Кирилла тогда она уже ждать окончательно перестала, хотя все еще вспоминала о нем. Время от времени в ее жизни появлялись мужчины, но ничем серьезным ни один из романов не заканчивался, а в двадцать семь лет, без четырех месяцев – в двадцать восемь, она встретила Глеба.

Познакомились они довольно романтично: одновременно потянулись за последней коробкой яиц в супермаркете. Аня тогда в растерянности убрала руку, не зная, что делать.

– Ой, – смутилась она. – Извините.

– Это вы меня извините, – пристально посмотрел на нее Глеб, сжимая коробку яиц, а потом улыбнулся. – Я, признаюсь, не протяну дольше одного дня без омлета с помидорами и сыром, но ради вас готов рискнуть жизнью и уступить вам эту коробку, будь она даже последней в Москве, при условии, что вы согласитесь поужинать со мной. Прямо сейчас.

Аня растерялась: так четко и уверенно с ней давно не разговаривали мужчины. Да и условий они ей не ставили. Почему-то сильно забилось сердце, начало сбиваться дыхание, слегка закружилась голова.

Глеб молчал. Не двигался. Продолжал улыбаться и сжимать коробку. Спокойно смотрел на Аню.

– Я согласна, – неожиданно для самой себя выдохнула она. – Прямо сейчас.

Следующим утром на его кухне она жарила ему омлет с помидорами и сыром из яиц из той самой, последней в супермаркете, коробки, а через год с небольшим – танцевала с ним в свадебном платье.

Аня тогда любила его. Не так сильно, как любила в институте Кирилла, но после него Глеб стал единственным мужчиной, которым она всерьез увлеклась.

Надежный (опять же, в отличие от Кирилла), уравновешенный, заботливый. Он всегда был рядом и помогал справляться с трудностями, трогательно ухаживал и неравнодушно относился к ее переживаниям, а еще обладал одним качеством, из-за которого, пожалуй, она и вышла за него замуж. Он умел упрощать жизнь. Аня, со своими сложносочиненными мыслями и многослойными чувствами, сомнениями и нерешительностью – в общем, со всем тем, что составляло ДНК ее личности, – восхищалась этой его способностью.

Глеб знал о жизни все: как нужно вести себя и о чем думать (и не думать), как следует понимать те или иные явления, какие из них – замечать, а какие – игнорировать, короче говоря, по каждому поводу имел однозначное мнение. И всегда знал, что делать. Сама Аня однозначного мнения не имела ни по одному поводу и часто не знала, что делать, поэтому, когда встретила его, полную свою противоположность, была под впечатлением.

Через пару месяцев после свадьбы она заметила, что категоричность и безапелляционность мужа давят на нее, мешают проявляться.

Со временем она стала чувствовать себя рядом с Глебом нелепой, слишком эмоциональной, неуравновешенной, а порой даже сумасшедшей. Особенно эти ощущения обострялись, когда он убеждал ее в том, что она не так помнит его слова. В такие минуты Аня казалась себе откровенно ненормальной. Она ни с кем не говорила об этом, но внутреннее беспокойство заставило искать информацию о своем состоянии в интернете. Так на глаза попалась статья о газлайтинге27.

«Эмоциональное насилие».

«Социальный паразитизм».

«Убеждение в неадекватности».

«Обесценивание чувств».

Эти фразы пугали настолько, что какое-то время она даже думать о них не хотела, но поведение мужа ранило сильно. Тогда Аня решилась, впервые в жизни, пойти к психологу: ей казалось, он поможет решить проблему (по крайней мере, она искренне верила в это).

– Я не понимаю, мои чувства – это нормально? – невпопад начала она, сидя на коричневом кожаном диване в небольшом кабинете.

– Почему вы спрашиваете об этом? – склонила голову вправо блондинка с короткой стрижкой и с усмешкой (а может, Ане показалось) посмотрела на нее.

– Дело в том, что мой муж… – запинаясь, произнесла она, пытаясь найти нужные слова. – Ему будто неважно, что я чувствую. Он будто считает мои чувства мелочью. Чем-то незначительным. Я не знаю, как это объяснить, но рядом с ним я постоянно…

Договорить ей не дал звонок телефона.

Аня удивилась: она заранее включила беззвучный режим, а потом поняла, что звонит телефон психолога. Та, не обращая внимания на ее недоумение, взяла трубку и быстро заговорила: «Да-да, вам нужно войти в железную черную калитку. Просто обойдите дом с обратной стороны. На охране скажите, что вы – в триста пятнадцатую. Извините, курьер заблудился. Продолжайте».

Последние две фразы были адресованы Ане.

Та не знала, как реагировать. Она чувствовала себя крайне глупо. С одной стороны, не возмущаться же прямо во время сессии: вдруг психолог посчитает ее агрессивной и неуравновешенной. С другой – так неприятно, когда тебя перебивают, прерывают с таким трудом подобранные предложения из-за звонка. Да еще – из-за такого. (Неужели нельзя было предусмотреть, что курьер будет звонить во время сеанса, и решить все вопросы заранее?)

Аня молчала. Ей казалось, она отвлекает психолога от какого-то важного занятия. Собственные проблемы снова превратились в надуманные мелочи.

Психолог смотрела на нее, не отрываясь – впрочем, без особого интереса.

Аня почему-то попыталась представить, о чем та думает. «Нашла из-за чего переживать – из-за каких-то непонятных чувств! Вот у меня – курьер заблудился, но я же не делаю из этого трагедию!» – промелькнул в голове один из возможных вариантов, и в ту же секунду Ане захотелось выйти из кабинета.

– Так что у вас там с мужем? – сжимая телефон в руках, в нетерпении сказала психолог.

Это был первая и последняя попытка начать терапию.

Аня промокнула лицо салфеткой и быстрыми легкими движениями нанесла на лицо увлажняющий крем.

Они с Глебом в браке восемь месяцев, знакомы – почти два года. Все это время Аня вела линейные эфиры, иногда озвучивала рекламные ролики. Писала для глянца: о выставках, фильмах и книгах, ресторанах, презентациях, в общем, обо всем, что отвлекает от бытовой реальности. Она любила свою работу и гордилась собственными достижениями, но в последнее время ей начало казаться, что она занимается чем-то несерьезным. Чем-то несерьезным на фоне серьезного бизнеса своего мужа.

Глеб часто подчеркивал, что ее склонность устраивать скандалы связана с тем, что ей нечем заняться. Вот прямо так и говорил: «Тебе нечем заняться».

В первый раз Аня, когда это услышала, растерялась. Не понимала, как он может это произносить, да еще и всерьез. Потом привыкла, все чаще стала думать, что муж прав: ей просто нечего делать, вот она и скандалит. Загрустила. Даже работа перестала радовать.

Полгода назад Аня узнала, что Voice.fm – радиостанция, входящая в топ-три самых популярных радиостанций России – ищет ведущую утреннего шоу. Она хотела отправить свою демку, но побоялась отказа. Поддержала Даша.

– У тебя лучший голос эвер, и его должны слушать как можно больше людей, – уверенно сказала она. – Боишься сама – давай я отправлю.

И отправила, оставив контакты подруги.

Через неделю Ане позвонили и пригласили на тестовый эфир, а еще через несколько дней она стала ведущей утреннего шоу на радио с одним из самых высоких рейтингов в стране.

Когда Глеб узнал об этом, пожал плечами.

– А какая разница? Все равно сидишь перед микрофоном и болтаешь.

– Болтаешь перед микрофоном? – удивилась Аня, а потом заговорила тоном маленькой девочки, чьи старания не оценили. – Да ты хоть знаешь, как это непросто – болтать перед микрофоном? Там нюансов столько!

– Они везде есть, – спокойно ответил муж, глядя в ноутбук.

– Утренние и вечерние шоу – вершина карьеры радиоведущего! – выдвинула последний аргумент она. – Ты меня поздравь хотя бы!

– Какая-то невысокая вершина, но я тебя поздравляю, – с усмешкой посмотрел на нее Глеб и снова уткнулся в компьютер: собственный айти-бизнес приносил ему очень хорошие деньги, поэтому обсуждать утренние и вечерние шоу на радио у него не было ни времени, ни желания.

Аня включила воду в душе и подумала о том, когда в последний раз вообще разговаривала с мужем о чем-то, кроме бытовых вещей. Не вспомнить… А с Кириллом они только и делали, что говорили: он шутил, что на каждый час их секса приходится по два часа разговоров.

Кстати, о сексе. С Глебом он у них был нечасто, а когда был, она мечтала только о том, чтобы муж скорее кончил. Аня не любила секс и относилась к нему исключительно как к супружеской обязанности, хотя в первый год их отношений ей нравилось заниматься любовью с Глебом. Она сама себе нравилась в такие моменты: красивая, желанная.

Теперь Аня не казалась себе такой. То есть она, конечно, понимала, что выглядит хорошо – многие говорили ей об этом, но по-настоящему красивой и желанной себя не ощущала. (Даже с новой стрижкой.) Она ощущала себя потухшей, будто застрявшей в другой реальности, в которой нет никого, кроме нее: темной, страшной и очень одинокой. Прямо как в своей комнате в детстве.

Вот бы удивился, наверное, Кирилл, если бы вместо той Ани – живой, чувственной, открытой миру и людям девочки, увидел бы эту – неуверенную в себе замужнюю женщину, измученную сомнениями в собственной адекватности. Хотя, скорее всего, он ничего бы не понял: она слишком убедительно научилась играть в беззаботность. Впрочем, с каждым днем ей становилось все сложнее притворяться: сегодня сорвалась целых два раза. Сначала – при Даше, в коридоре лофта, потом – при всех, на танцполе. Даша и Пати, кстати, несколько раз за вечер спрашивали, все ли у нее в порядке. Она отвечала утвердительно: решила ничего им не рассказывать. Подумаешь – проблемы с мужем. (У некоторых вообще мужа нет.)

Как же все-таки хочется встретиться с Кириллом. С ума сойти, он сам написал… Через столько лет. Кир… Может, согласиться? Просто поужинать.

– Зачем? – пряча шепот и слезы в струях воды, спросила она саму себя. – Чтобы потом плакать в душе и думать о том, как счастлива ты была бы с ним и как несчастлива с Глебом?

Нет, она не переживет этой встречи. Этой боли. Все, что она может сделать, чтобы выжить – замереть, не двигаться. И продолжать делать вид, что у нее все хорошо.

Через десять минут Аня вернулась в гостиную и взяла в руки телефон.

Телеграм.

Чат с Дашей. «Ты как? Хочешь, созвонимся?» Одна галочка.

Стало тревожно.

Другой чат. «Пат, Даша пропала. Вы не созванивались?» Одна галочка.

Тревога нарастала.

«Да спят они обе», – подумала Аня, пытаясь дышать глубже, и бросила взгляд на часы: половина шестого утра.

Она, немного подумав, зашла на свою страницу в социальных сетях, нашла среди сотни сообщений-эмодзи сообщение из девяти предложений и отметила его как непрочитанное.

Глава 12

Что-то тяжелое навалилось Даше Меркуловой на грудь, и в ту же секунду она начала задыхаться. Сердце ощутимо стучало: казалось, оно покрылось твердыми острыми колючками и теперь с каждым новым ударом больно царапает изнутри.

Даша застонала и сквозь приоткрытые веки увидела большие янтарные глаза, нависшие прямо над ней. Они смотрели пристально, не мигая, будто гипнотизировали.

– Гусеница, отстань! Сейчас не время для нежностей, – разозлилась она и столкнула с себя пушистую рыжую кошку.

Та демонстративно повернулась к хозяйке задом и ударила ее по щеке хвостом.

Даша снова застонала, а потом облизнула пересохшие губы.

Поцелуи. Его поцелуи. Ну и натворила она… Пожалуй, об этом никому не надо рассказывать, даже девочкам. А вот Олегу – можно: не все же ему ей нервы трепать.

Она закрыла глаза. Перед ними возникло лицо темноволосого кудрявого парня, в чью черную Audi она вчера села и с кем провела полдня после своего дня рождения. Губы растянулись в улыбке и прошептали: «Тëма…»

Даша вспомнила, как он гладил ее волосы, как целовал тело. Как слушал длинные монологи. Про моделинг. Про тусовки. Про путешествия. Про друзей.

Про Олега. (Кажется, особенно внимательно он слушал именно эти монологи.)

Черт, она столько ему вчера наговорила – всю свою жизнь рассказала! Бред какой-то. Глупость. Вот так – душу нараспашку – незнакомому человеку?..

– Тебе просто надо меньше пить, – вслух произнесла Даша и с трудом открыла глаза.

Рука потянулась к телефону на тумбочке. Надо же – полностью заряжен. Снова улыбка: это он поставил его на зарядку. Это Тëма зарядил ее телефон полностью. Даша посмотрела на экран: час ночи. Быстрое движение пальца. Два пропущенных от мамы, три – от Ани, шесть – от Пати, один – от Олега (да ладно!).

Ни одного – от отца.

Она усмехнулась и открыла телеграм.

Первый чат сверху. «Нютик».

«Ты как? Хочешь, созвонимся?»

«Ты где?»

«Моя! Мы не можем до тебя дозвониться!»

Даша нажала на иконку микрофона и, удерживая ее пальцем, устало сказала: «Нютик, со мной все окей. Я отсыпалась. Давай завтра встретимся?»

Второй чат сверху. «Пати».

«Керида, ты с мужиком, что ли, загуляла? Мы не можем до тебя дозвониться».

«Набери!»

«Я знаю, ты меня убьешь, но Аня уже в розыск собралась подавать, и я позвонила Олегу. Думала, ты с ним».

Даша закатила глаза, снова дотронулась до иконки микрофона и, зажав ее пальцем, провела по экрану вверх, а потом возбужденно заговорила: «Не надо было ему звонить! Со мной все ок, я уже Аньке сказала. Как ты догадалась, что я была с мужиком? Пати, я с таким парнем познакомилась…» Она замолчала: у нее закончились слова. (Точнее, их было так много, что выбрать для этого войса определенные казалось невозможным.) В нижней части экрана секунды быстро сменяли друг друга – запись по-прежнему шла. Даша молчала. Через минуту она нажала на синие буквы «отмена» и напечатала: «Все нормально. Отсыпалась. Аньке я уже сказала – в розыск она не подаст. А насчет Воронца… Ну позвонила и позвонила. Не парься!»

Она открыла чат с мамой, но, подумав, не стала ничего писать: вдруг разбудит.

Сильный приступ жажды заставил встать с кровати. Даша, пошатываясь, дошла до гостиной.

– Ох, прости, дружочек, – виновато сказала она, когда включила свет и заметила, что Гусеница гипнотизирует взглядом свою пустую миску, а потом подошла к шкафу, достала большой белый глянцевый пакет с принтом в виде черных следов кошачьих лап и, наклоняя его над миской, улыбнулась кошке. – Приятного аппетита.

Та в ответ весело захрустела кормом.

Даша налила себе полную кружку воды и стала жадно пить, не отводя взгляда от Гусеницы: особенная кошка. Кошка, которая очень хотела жить.

Ее, во время прогулки с ребенком на детской площадке, нашла девушка: Гусеница лежала возле качелей с заплывшими гноем глазами, а вместо передней левой лапы у нее была рана, в которой уже поселились мухи и личинки. Неравнодушная девушка отнесла кошку в ближайшую ветеринарную клинику. Врач сказал, что животное не спасти, и добавил: «Но если у вас есть лишние деньги, можем попробовать. Пять, от силы – десять, процентов, что она выживет после операции». Лишних денег у девушки не было, но она все равно решила попытаться спасти кошку, поэтому забрала ее к себе и рассказала о ситуации в социальных сетях.

Тем же вечером об этой истории узнала Даша и тут же откликнулась на просьбу о помощи. (Она не то чтобы помогала каждой кошке, попавшей в беду – она вообще не помогала кошкам, но когда увидела фотографии этой и узнала прогнозы ветеринара, разозлилась – на несправедливость.) «Сколько надо? Я переведу прямо сейчас. Отвезите ее на операцию», – написала она девушке.

Та ответила длинным сообщением, в котором призналась, что не может отвезти кошку в клинику, потому что муж, когда вернулся с работы, потребовал убрать грязное больное животное из квартиры, а она не хочет этого делать, и теперь у них дома – скандал; что она не знает, как быть; что кошка умирает…

Через полчаса Даша, матерясь на себя и свое сострадание, ехала в Ясенево.

– Это бесполезно, поверьте. Мы просто продлим ее мучения, – серьезно и грустно сказал невысокий мужчина, когда она привезла Гусеницу в клинику – в другую, разумеется.

– Шансы есть? – Даша еле сдерживала раздражение, чтобы не нахамить ему: ее бесило, что он, как и его коллега, самонадеянно хоронит пока еще живое существо.

– Шансы есть всегда, – ответил ветеринар философским шаблоном.

Гусеницу прооперировали, и она не только выжила, но и убедительно жила уже почти год. Вообще, Даша не планировала забирать ее себе – она просто хотела помочь (а может, в очередной раз что-то доказать миру), но когда посмотрела видео, которое ей прислали из клиники – первые шаги-прыжки кошки после операции – заплакала. Не из-за жалости, а потому что почувствовала: эта трехлапая упрямая рыжая кошка – ее кошка.

Даша шумно выдохнула – как же плохо после вчерашнего, а потом начала часто втягивать носом воздух.

Пахло цветами. Букетов тридцать, не меньше, стояли на полу в разных частях комнаты: в углах, рядом с диваном, у стены возле двери. Они не мешали проходу, наоборот, располагались так, что их невозможно было задеть.

Это Роза, Дашина домработница, расставила их в какой-то одной ей ведомой восхитительно-романтичной последовательности. (Вчера в начале вечеринки Пати вызвала курьера, который забрал из лофта подарки, букеты и предусмотрительно купленные ей вазы и отвез к Даше домой. Роза встретила курьера, разобрала пакеты и коробки, а цветами по-своему украсила комнату.) Даша улыбнулась, скользя взглядом по букетам: вспоминала вчерашний праздник. Было хорошо…

А сейчас – плохо.

Может, выпить?

Она взяла стул, встала на него и потянулась к верхней полке шкафа: нарочно хранила вино здесь – чтобы труднее было достать.

Бутылка рислинга. Бокал на тонкой ножке. Глоток. Следом еще один.

Стало как будто лучше.

Даша прикрыла глаза и тут же услышала звонок в дверь.

Поздновато для гостей, тем более незваных. Кроме того, на территорию жилого комплекса просто так не попадешь – нужна заявка. Значит, это кто-то из соседей. Но что им нужно в такое время?

Она, не торопясь, дошла до коридора и посмотрела на экран домофона.

– Фак! – вырвалось у нее.

Прозвучал еще один звонок. Даша нажала на кнопку с нарисованным посередине ключом, а потом бросила взгляд в большое зеркало: у нее есть секунд тридцать, чтобы сменить широкие брюки и свободную футболку на что-нибудь более сексуальное.

– Оу! Счастливый жених! Принес приглашение на свадьбу? – ровно через полминуты ухмыльнулась (то ли потому, что успела все-таки переодеться, то ли потому, что на самом деле, обрадовалась этому визиту) она, держа в левой руке бокал, а плечом правой облокачиваясь на стену и стоя очень близко к порогу – так, чтобы Олег не смог войти в квартиру.

– Меркулова, ты опять бухаешь? Че вообще происходит? Сутки на связь не выходишь! Тебя все потеряли!

Он стоял в светло-серых джинсах и оранжевом свитшоте, из-под которого виднелась горловина белой футболки. MARNI – словно детским почерком – неровно, неуклюже – было написано на нем большими синими буквами, обведенными по контуру светло-серым. «Лайк», – машинально отметила про себя Даша: ей всегда нравилось, как одевается Олег в свободное от работы время, и она часто говорила ему об этом, но сейчас, конечно, не стала.

– Кто – все? – манерно спросила она и также манерно сделала глоток.

– Подруги твои, – с претензией бросил он и усмехнулся. – Пати звонила. Спрашивала, не со мной ли ты.

– Стра-анно, – протянула Даша и добавила с сарказмом. – Она знает, что Олег Воронец – последний мужчина во вселенной, рядом с которым меня стоит искать. А ты зачем здесь? А ты как на территорию попал?

Последние два предложения она произнесла растерянно, и Олег, воспользовавшись долесекундным замешательством, быстро взял ее за плечи и прижал спиной к стене, освобождая себе проход.

– А я мимо ехал и вдруг вспомнил, что так и не вернул тебе пульт от ворот, – деланно-ласково сказал он, продолжая держать ее. – Ну и заодно решил узнать, как ты после вчерашнего.

– Какая трогательная забота. Вернуть пульт от ворот. Узнать между делом о моем самочувствии, – не пытаясь освободиться, иронично-восторженно ответила она, глядя на него, а потом задышала чаще.

Ее голубые глаза начали медленно темнеть.

Олег, заметив это, улыбнулся. Он знал: глаза его бывшей девушки меняют цвет в зависимости от эмоций, которые та испытывает.

Он убрал руки, сделал шаг назад и оглядел ее. Короткие черные джинсовые шорты, черный топ-бандо: Даша была практически голая, и это заводило. Сексуальности ей добавляли пушащиеся спутанные кудри – так они обычно выглядели после секса.

– А ты где ночевала? Почему трубку не брала? – скороговоркой выпалил он, почувствовав неясный приступ ревности.

– А ты не охренел мне такие вопросы задавать, жених Жени? – спокойно произнесла Даша, склонила голову вправо и сделала глоток вина: принципиально не скажет, где и с кем ночевала – пусть мучается в догадках.

Олег, нахмурившись, продолжал смотреть на нее. Он действительно был недалеко от ее дома, и ему действительно звонила Пати. Она так волновалась за Дашу, что он даже сам ее набрал и, после того как та не ответила, решил воспользоваться удачным стечением обстоятельств. Проявить заботу. Проведать бывшую девушку. Ну и, конечно, остаться с ней наедине.

– Ты не можешь мне запретить задавать тебе вопросы. Любые, – нахально-насмешливо сказал он, продолжая водить взглядом по ее телу, а потом остановил его на груди. – Ты вообще мне ничего не можешь запретить, Меркулова.

У нее начало сбиваться дыхание. Внутри закипало возбуждение. Так всегда происходило, когда он внаглую разглядывал ее и говорил с ней подобным тоном. «Надо взять себя в руки, – подумала Даша. – Еще переспать с ним не хватало».

– Не наглей! Ты знаешь, я умею ставить мальчиков на место, – с вызовом произнесла она, показательно фыркнула и медленно пошла по коридору в сторону гостиной. «Черт, это все уже было с нами», – на этот раз почувствовала, а не подумала, Даша и, не останавливаясь, посмотрела в зеркало.

Олег шел за ней.

Может, прямо сейчас он вспоминает о том же, о чем вспоминает она? Как пять месяцев назад они шли по этому же коридору, только у нее в руках был букет красных роз, а у него – бутылка кремана. Это было всего пять месяцев назад, а кажется, прошел не один год.

Даша внезапно ощутила, что, несмотря на схожую внешнюю оболочку, содержание этих картинок – катастрофически разное. Когда она шла по этому коридору пять месяцев назад, точно знала: они с Олегом вырулят из плотного потока трудностей, в который попали. Теперь, идя по нему, даже не представляет, что с ними будет дальше. И будет вообще.

– Воронец, а вот мне интересно, – высокомерно, но вместе с тем довольно заинтересованно произнесла она, дойдя до гостиной и, остановившись у островной барной стойки из светло-серого камня, обернулась: он стоял в нескольких метрах от нее. – Почему я тебя так триггерю?

Олег молчал. Не знал ответа на этот вопрос: не мог его найти, как ни старался, уже год. Но сказать-то что-то надо было, и он повел себя как обычно. Сделал то, что сделал в пять лет в песочнице: ударил девочку, которая ударила его.

– А я тебя, Меркулова? Че я тебя так триггерю?

Даша рассмеялась, залпом допила бокал, налила себе новый и тут же отпила из него.

– Да кто тебе это сказал? Мне вообще все равно!

На последних словах она небрежно махнула рукой и выразительно закатила глаза, словно показывая, насколько ей все равно, а потом села на диван, поставила бокал на пол и закинула ногу на ногу.

Олег спокойно, широкими шагами, дошел до дивана и сел рядом с ней.

– Даже не предложишь? – он кивнул на бокал.

– Даже не предложу, – равнодушно ответила она, глядя перед собой.

Олег вздохнул: они могут ругаться бесконечно. Но сейчас ему не хотелось ругаться. Ему хотелось поговорить. Выяснить все. И больше не быть ее врагом. Он хотел стать для нее хорошим – таким, каким был для всех других женщин. Чтобы она относилась к нему с уважением – несмотря на все, что происходит. Вот чего на самом деле хотел Олег. Вот для чего он приехал.

– Я понимаю, ты обижена… – негромко начал он.

«Обижена? – подумала она. – Да ты меня унизил при всех!»

– Извини, – уверенно произнес Олег, словно прочитав ее мысли. – Я не хотел. Сам не знаю, что на меня нашло.

Даша молчала.

– Это предложение Жене… – продолжил он уже так не так уверенно. – Мне нужно, чтобы ты знала…

– Да плевать мне на твое предложение Жене! – раздраженно бросила она, не дав ему договорить. – Зачем ты ко мне приехал? Чтобы поссориться в очередной раз?

Олег снова вздохнул.

– Я не хочу с тобой ссориться. Я хочу нормально общаться, – четко произнес он и добавил мягче. – Дашик, я правда переживаю за нас.

Он дотронулся до ее руки.

В ту же секунду по телу Даши что-то прокатилось. Сначала она не поняла, что именно – волнение, злость, нежность, страх, а потом вдруг осознала: по ней прокатился звук – звук ее имени.

Дашик.

Так ее называли только два мужчины: отец и Олег. Совпадение, не более – они, конечно, об этом не договаривались, но Даша каждый раз, когда слышала «Дашик» от одного, невольно вспоминала о другом. Вот и сейчас она подумала о Мише и вдруг почувствовала себя маленькой.

– Ты не переживаешь! – заговорила она хныкающим тоном. – Тебе вообще пофиг на меня!

Олег сжал ее руку.

– Мне не пофиг. Иначе я сюда бы не приехал, – убедительно сказал он и, видя, что она никак не реагирует, прибавил громкость голоса. – Даш!

Он смотрел на нее. Она на него – нет.

– Ну давай попробуем сохранить нормальные отношения, – словно уговаривая, произнес Олег, впиваясь в нее взглядом, а потом сжал ее руку крепче.

Даша дернулась, освободила руку и равнодушно, по-прежнему не глядя на него, спросила: «Зачем?»

– Чтобы просто нормально общаться! – Олег чувствовал, что выходит из себя, но старался говорить как можно спокойнее. – Да, расстались. Но мы видимся постоянно, у нас общие друзья. Неужели так и будем вечно ругаться? Мы же не дети. Давай попробуем не потерять друг друга окончательно.

– Ты потерял меня окончательно вчера, когда на моем празднике сделал предложение Жене. После этой выходки у нас точно нет шансов на нормальное общение.

Даша сказала это с безысходностью, без злости, агрессии или обиды: так обычно говорят люди, которым уже не нужно ни любви, ни мести, ни правды – ничего. Так обычно говорят люди, которым нужен только покой.

– А ты меня потеряла, когда отказалась выйти за меня замуж, – с такой же безысходностью, без злости, агрессии или обиды, ответил Олег.

– У нас бы все равно ничего не получилось, – она облокотилась на спинку дивана и закрыла глаза.

– Получилось бы. Просто ты испугалась менять свою жизнь. Ты же законченная эгоистка, Меркулова. Думаешь только о себе и своем комфорте.

Даша резко открыла глаза. Ей послышалось?

Она не хотела этого разговора и нарочно избегала его с того момента, как отказала Олегу выйти за него замуж, как раз потому, что знала: обязательно выскажет ему все, что думает о нем. Для Даши подобное проявление эмоций означало бы показать Олегу, что он ей небезразличен и что она до сих пор переживает из-за расставания, а допустить этого она не могла.

– Я эгоистка?! – повысила она голос и посмотрела на Олега. – Я, по крайней мере, не пыталась тебя переделать! А что вытворял ты?

– А че я вытворял? Да я ради тебя был на все готов! – повысил голос в ответ тот, а потом засюсюкал, как если бы обращался к ребенку. – Дашенька захотела на закрытый показ – мы пошли на закрытый показ. Дашенька захотела сумочку – мы купили Дашеньке сумочку. Дашенька захотела в Рим – мы полетели в Рим. Дашенька захотела…

– Ну хватит, ладно? – резко перебила его она, махнув рукой. – Я не Женя. Ты меня деньгами своими не удивишь.

– Да я тебя ничем удивить не мог! Ни деньгами, ни вниманием, ни, – возбужденно произнес Олег, замолчал на секунду и продолжил тише, – даже любовью. Ты просто привыкла, что тебе все должны.

– Слушай, да что ты вообще обо мне знаешь?! – перешла на полукрик Даша и встала с дивана. – Ты нарисовался в моей жизни весь такой крутой, самонадеянный. Ты бы видел свое лицо, когда я в первый вечер, когда Нютик и Глеб нас познакомили, отказалась ехать с тобой! Как же – великому Олегу посмели сказать «нет»! А ты вообще знаешь, почему я тогда сказала «нет»?

Олег молчал. Он понимал: отвечать не стоит, иначе рванет. Надо просто подождать пару секунд – Даша сама ответит на свой вопрос.

– Да потому что я увидела в тебе отца! – произнесла она таким тоном, будто прямо сейчас озвучила разгадку тайны жизни, над которой уже несколько сотен лет бьются лучшие философские умы мира.

Олег не распознал драму. Он похож на ее отца – и что в этом плохого? Нет, он знал, что у Даши есть некоторые сложности в отношениях с Мишей (а разве бывает без них?), но, кажется, все женщины ищут мужчин, похожих на своих отцов…

– А ты помнишь вообще, как ты мне делал предложение? – не успокаивалась Даша. – Вот давай воспроизведем!

На последних словах она хлопнула в ладоши.

Олег пожал плечами и спокойно заговорил: «Я приехал к тебе поздно вечером, с бутылкой кремана и букетом роз. Красных. Потом мы выпили, я надел тебе мюзле на палец и предложил стать моей женой. Кстати, я купил кольцо, но мне показалось, что это будет слишком банально. Банально для такой, как ты. Поэтому и придумал эту дурацкую штуку с мюзле. Но кольцо бы все равно подарил! Только не говори, что это стало причиной отказа».

Даша громко застонала и заходила по комнате.

– Ты дурак? При чем тут кольцо? Идея с мюзле была лучшей, правда. Я даже не думала, что ты способен на такой романтик! Но дело вообще не в атрибутах.

– А ты можешь говорить прямо и попроще? – устало спросил Олег.

– Вот, – она направила на него указательный палец. – Попроще. Тебе нужно было «попроще» – и ты это «попроще» нашел. Поздравляю!

– Стоп!! – крикнул он так, что она вздрогнула, сделал паузу и продолжил тише. – Я не поведусь на твою провокационную фигню. Ты начала – договаривай. Что было не так в моем предложении?

Даша шумно выдохнула. Олег внимательно наблюдал за ней.

Она села на пол, скрестив ноги, и несколько раз ударила по нему кулаками, потом, не мигая, посмотрела в потолок, как будто искала там ответ, и наконец сказала: «У нас все было так хорошо, а потом ты вдруг стал меня абьюзить. Все началось со скандала, который ты устроил, когда увидел тот клип».

– Клип, в котором ты полуголая мелькала в постельных сценах с татуированным бородатым мужиком? – напряженно уточнил Олег.

Даша посмотрела на него матом.

– Фак, это довольно известный рэпер вообще-то! И, кстати, он женат. И у него трое детей! Но ты, конечно, сделаешь вид, что не знаешь всего этого, – выпалила она, поморщилась и произнесла фразу, которой всегда отвечала на его подобные претензии. – Я не скрывала, что работаю моделью, когда мы познакомились.

– Но ты сама могла выбирать проекты. Тебя никто не заставлял, – Олег тоже ответил так же, как обычно отвечал, когда Даша приводила похожие аргументы в спорах.

– Когда-то я это уже слышала, – она поднесла раскрытую ладонь к правому уху, но решила не продолжать тему свободы выбора проектов и вернулась к основному предмету обсуждения – абьюзу. – Потом тебя не устроили мои фотки в соцсетях. Ты даже просил их удалить!

– Ты о тех, на которых из одежды на тебе были лишь красные упаковочные ленты? – не сдержался Олег, но все же совладал с собой и примирительно поднял руки. – Окей, я понял. Тебя бесило, что я ревную и запрещаю сниматься в пошловатых фотосессиях. Но это нормально, Даш. Если мужчине не важны такие вещи, значит, и женщина ему не важна. Кстати, ты сама говорила, что тебе это нравится!

Последнее предложение он произнес раздраженно.

Когда они встречались, Даша и правда вела себя непоследовательно: то восхищалась подобным поведением, то злилась на него. Олег делал одни и те же вещи, а она реагировала на них по-разному – это всегда сбивало его с толку. И до сих пор жутко злило.

– Нравилось сначала! А потом перестало, – с вызовом сказала та и посмотрела на него своими внезапно потемневшими голубыми глазами, которые теперь казались сине-серыми. – Ты перегибал! Надо было ревновать меня в меру.

– А ты не охренела, милая? – с деланной нежностью в голосе спросил Олег и, заметив, как ее глаза стали еще темнее, удовлетворенно улыбнулся. – Ты мне указывать будешь, как я должен был тебя ревновать?

Даша часто задышала, чувствуя нарастающее сердцебиение.

Да что за бред? Стоит Олегу начать говорить с ней в подобном тоне, она заводится. Стоит ему нагло нарушать ее личные границы – возбуждается. Ей надо проверить голову. Завтра же. А сейчас – съехать с темы. Иначе они точно переспят. Тем более давно пора сказать ему правду.

– Дело вообще не в ревности! Меня бесило другое! – скороговоркой произнесла она, посмотрела вниз и замолчала.

Олег тоже молчал.

Через время Даша подняла на него свои снова ставшие голубыми глаза и заговорила с грустью в голосе.

– Ты никогда не пытался меня понять. Хотя бы раз… Просто поинтересовался бы, зачем мне нужны эти, как ты выражаешься, пошловатые фотосессии? Для чего я выбирала именно такие проекты? Понять, Олег! Не прятаться за ревность, обиду, а копнуть глубже.

– И зачем? – с искренним интересом спросил он.

Олег действительно никогда не задумывался об этом, а теперь вдруг почувствовал, что все время упускал какой-то важный смысл в их отношениях.

– Мне нужно было собрать вокруг себя столько внимания, чтобы он меня заметил! Чтобы доказать ему: «Я чего-то стою», – с надрывом в голосе сказала Даша и потянулась к бокалу, стоящему на полу возле дивана.

Следующие фразы она говорила жестикулируя, отчего вино то и дело подкатывало к краям бокала. Несколько раз – чуть не выплеснулось. Иногда в ее глазах появлялись слезы, но она справлялась с ними с помощью частых глотков.

– Я никогда не была ему важна. На школьные концерты, где я выступала, он не приходил. На выпускном в институте его не было. Когда я хотела рассказать ему что-то, он отмахивался. «Дашик, мне некогда». Меня бесит эта фраза! Я чувствовала себя ненужной постоянно. А еще он всю жизнь пытался меня переделать. Других в пример ставил. Чего бы я ни добивалась – все не так! Он меня никогда не понимал! И даже не пытался. В какой-то момент я забила и стала жить, как хочу. Я выбрала себя и думала, что освободилась от зависимости от его мнения, а потом появился ты, и меня триггернуло. Я снова захотела доказывать. А это невыносимо! Когда я сидела здесь, – она указала на диван бокалом, который сжимала в руке, – с мюзле на безымянном пальце, я задала тебе очень важные вопросы. Помнишь, какие?

Олег, не отводя от нее взгляда, отрицательно покачал головой.

– А что ты сделаешь, если твоей жене предложат съемки ню и они будут действительно важными для нее? Как отреагируешь на то, что она не захочет детей в первый или даже в четвертый год брака, потому что беременность и декрет не будут вписываться в ее карьерные планы? – процитировала саму себя Даша и сделала очередной глоток вина.

В тот же миг Олег вспомнил. Он вспомнил не только ее вопросы, но и свои ответы. «Моя жена не захочет пошловатых фотосессий. Вместо них ей будет приятно заниматься чем-то другим. Благотворительностью или, к примеру, собственным модельным агентством. А что касается детей… Мы обсудим с ней это в постели». Черт. Неужели он правда ответил именно так?

– Ты сказал, что твоя будущая жена не может хотеть ню и не хотеть детей. Это в общих словах, – грустно усмехнулась Даша, поставила бокал на пол, вздохнула и снова грустно усмехнулась. – И тогда я поняла, что ты, так же как он, будешь пытаться меня переделывать, а не понимать. Ты меня не будешь замечать. Меня – настоящую. И мне постоянно придется тебе что-то доказывать. Поэтому я сказала «нет». Было сложно, очень. Было больно. Но я решила не ломать себя.

Олег, пораженный, смотрел на нее.

В его голове как будто лопнул шар с водой: она затопила мозг, тело, душу, и он почувствовал, что ему не хватает воздуха.

Все время, пока они встречались, Олег не мог понять, почему Даша, девушка из обеспеченной семьи, захотела сделать карьеру модели в Европе сама, без чьей-либо помощи. Почему не пользуется деньгами и возможностями отца, чтобы жить в свое удовольствие. Не мог понять, чего ей не хватает, что она все время ищет. А теперь, оказывается, у нее есть на то причины – весомые, но неразличимые большинству.

– Почему мы не говорили об этом раньше? – ошеломленно спросил он не столько ее, сколько себя.

– Да потому что тебе, как и ему, это было не нужно! – раздраженно ответила она и пристально посмотрела на него. – Ты хотел меня добиться, а потом переделать под себя. А когда не получилось, сбежал в отношения с той, кто слабее.

Олег разозлился: она опять хочет его обидеть! Да что за качели? Откровенность – токсичность. Признания – оскорбления. Близость – пропасть. И так – по кругу. Как же достало!

– Я не сбегал, – он чуть прищурился и склонил голову, а после недолгой паузы продолжил жестким тоном. – Я просто дал тебе то, что ты хотела иметь больше всего – свободу. И знаешь, с моей стороны это выглядело гораздо смелее и взрослее, чем твои детские, лишенные здравого смысла протесты.

Даша приоткрыла рот и распахнула глаза. Детские, лишенные здравого смысла протесты? Весь глубокий смысл ее личности он только что низвел до незрелых протестов, тем более, после слов про отца?

– Уходи! Ты меня бесишь, – сквозь зубы бросила она.

– Потому что сказал правду, которую ты не готова слышать, – не двигаясь с места, спокойно произнес Олег.

Даша резко встала, схватила бокал и, быстрым шагом подойдя к барной стойке, налила в него вино.

– Правду? – насмешливо – вместе с тем в интонациях отчетливо звучала угроза – заговорила она. – Ну, если ты у нас такой любитель правды, расскажи, зачем тебе нужна эта наивная девочка, которая, к тому же, вообще не в твоем вкусе?

– Да мне надоели твои заебы, и я захотел построить нормальные отношения с нормальной девушкой! – ответил Олег, не меняя жесткого тона, встал с дивана, подошел к Даше, забрал у нее бокал и отпил из него.

– Пока все логично. Только неясно одно, – наигранно-доброжелательно улыбнулась она, сделала выразительную паузу, а потом четко и грубо, глядя ему в глаза, произнесла. – Какого хрена ты делаешь в час ночи в квартире девушки с заебами?

– Сам не знаю. Может, поможешь найти ответ? – Олег попытался взять ее за руку, но она резко согнула ее в локте и нервно бросила: «Воронец, если ты до меня дотронешься, я тебя ударю».

Он усмехнулся и, ощущая какое-то непреодолимое желание обидеть девочку – именно эту девочку – девочку, которая так сильно обижает его, тихо произнес: «Тогда тебе придется бить меня очень часто, потому что я дотронусь до тебя еще не раз».

В ту же секунду в мире исчезли все звуки, запахи и цвета – он сам исчез, и в образовавшейся пустоте появилась пульсирующая черная точка. Маленькая, едва различимая, она так быстро и неизбежно увеличивалась в размерах, что скоро заполнила собой все казавшееся бесконечным пространство.

То, что происходило в следующие полтора часа в гостиной Даши Меркуловой, сложно разложить на понятные слова и внятные мысли. Надо сказать, секс сам по себе процесс крайне далекий от чего-то понятного и внятного, но этот секс был настолько инстинктивным и безумным, что Даша и Олег, даже если бы захотели, не смогли бы вспомнить не только в каких позах и сколько времени им занимались, но и был ли он вообще.

Единственной, кто мог бы рассказать о нем в подробностях, была Гусеница, которая все это время просидела в углу, между вазами с цветами, наблюдая за дракой своей маленькой хозяйки и чужого большого человека огромными от страха янтарными глазами.

Кошка очень беспокоилась за свою маленькую хозяйку, потому что та явно проигрывала: чужой большой человек то накрывал ее своим телом, то водил по комнате, намотав ее красивые длинные кудрявые рыжие волосы (Гусеница любила зарываться в них, когда спала на голове у хозяйки) на свой устрашающий кулак, то опускал на колени и притягивал к себе ее голову огромными руками. Хозяйка сопротивлялась: била человека по широкой груди, громко кричала, а один раз даже повалила его на пол, а сама села сверху.

В этот момент Гусеница подумала, что ее маленькая хозяйка окончательно победила, но когда чужой большой человек легко скинул ее с себя, а потом, швырнув на диван, начал шлепать по заду, который она зачем-то сильно выпячивала – ну точно как кошка! – решила вмешаться.

Она в три прыжка пересекла расстояние от угла до дивана и, яростно мяукнув, вцепилась в волосатую ногу чужого большого человека. Он вскрикнул, а хозяйка строгим тоном – Гусеница умела его распознавать – сказала два слова, которые говорила, когда была недовольна ее поведением: «Гуся, закрою!» Гусеница понимала эти слова и знала, что, если не прекратит, останется одна в запертой комнате, поэтому отпустила волосатую ногу чужого большого человека.

Когда он ушел, хозяйка села на диван и, держа в руках человеческую миску для воды – Гусеница часто видела, как она пьет из нее, начала что-то говорить.

Кошка не поняла, к кому обращается хозяйка, но, рассудив, что в комнате нет никого, кроме них, решила, что к ней. Она запрыгнула на диван и стала тереться лбом о голые ноги хозяйки.

Та в ответ нежно погладила ее по спине, а потом затряслась всем телом и завыла.

Было в этом вое что-то отчаянно-тоскливое, и Гусеница, слизывая соленую воду, льющуюся по лицу своей маленькой хозяйки, думала о том, что эту драку выиграл чужой большой человек.

Вторая четверть

Глава 1

Хлопковые плетеные веревки впиваются в тонкую кожу ее голых запястий и щиколоток. Она тоже голая – на ней нет даже трусиков. Ее руки связаны вместе, подняты, заведены за голову и привязаны к высокой металлической квадратной арке, приваренной к полу. К этой же арке привязаны ее волосы цвета черного перца, собранные в высокий хвост. Правая нога согнута в колене, туго и часто обвязана веревками – они впиваются в кожу, сдавливают ее. Левая, тоже туго и часто обвязанная веревками, которые тянутся к шее и крепко ее обвивают, неподвижно стоит на полу.

Она ничего не видит: на глазах – черная повязка, и чувствует себя так же, как чувствовала, лежа в багажнике его машины. Беспомощная жертва.

Страх перемешивается с возбуждением. Кружится голова.

– Ты же понимаешь, что мне придется сделать тебе больно, – произносит спокойный и властный мужской голос. – Чтобы потом пожалеть. Как я смогу жалеть тебя, если сначала не сделаю больно? Зачем мне тогда тебя жалеть?

В следующую секунду она ощущает резкий удар флоггера по левой ягодице. Следом – еще один, по ней же. Кожа вспыхивает. Трудно дышать. Сердце часто стучит. Во рту – сухо. Между ног – влажно.

– Патрисия! – слышит она и негромко стонет. Он умеет произносить ее имя по-особенному: строго и нежно одновременно – только он так умеет. – Ты должна отвечать, когда я задаю вопрос.

– Д-да, – она спотыкается о первую же букву в слове из двух: не может говорить из-за нарастающего волнения. В голове – густой туман, состоящий только из одной мысли: «Подчиняться».

Сильный шлепок рукой – на этот раз по правой ягодице. Легкое поглаживание – именно там, куда секунду назад ударила ладонь. Пати тяжело дышит.

– Моя ку-кол-ка, – по слогам говорит он и дотрагивается до ее губ своими.

Она послушно открывает рот и чувствует, как в него врывается большой настойчивый язык и уверенно делает все, что хочет его хозяин. Крепкие пальцы несильно сдавливают щеки, потом начинают ласкать грудь. Через время Пати чувствует холодное металлическое касание на сосках, и в тот же момент их стискивают тугие прищепки. Она кричит от боли, но быстро затихает, потому что получает пощечину. Ту самую… Самую восхитительную пощечину из всех, которые когда-либо получала. Из-под повязки текут слезы. Его губы целуют их. Мягкая щетина нежно щекочет кожу на щеках.

– Ну что ты, девочка, – ласковый тон. – Я с тобой. Не надо плакать.

Она теряет связь с реальностью и настолько возбуждена, что прикоснись он к ее клитору, кончит в ту же секунду.

– Я соскучилась, – шепчет она, когда понимает, что он больше не трогает ее: наверняка стоит и смотрит. Смотрит на нее, обмотанную веревками, с зажимами на сосках, с черной повязкой на глазах, беспомощную и такую красивую – ему всегда нравилось смотреть на нее в эти моменты. Голова кружится сильнее: возбуждение достигает предела. – Трахни меня, пожалуйста.

Тишина.

Пати протяжно стонет. Желание буквально вздувается внутри нее. И без того объемное, оно так быстро разрастается, что, кажется, вот-вот разорвет кожу.

– Пожалуйста, – повторяет она и чувствует что-то твердое между ног.

Ее начинает распирать настойчиво жужжащая вибрация. Левая нога подкашивается, но тут же выпрямляется – иначе веревки на шее душат, а те, которыми связаны волосы и руки – натягиваются. Он нарочно связал ее так, что любое движение причиняет боль: все, что остается в этой ситуации – стоять неподвижно. Тело дрожит от напряжения и удовольствия. Ей кажется, она в раю.

Или в аду – как посмотреть.

Вибрация становится интенсивнее, настойчивее, эхом раскатывается по телу, все чаще задевая самую чувствительную точку, причиняя боль и наслаждение одновременно.

– Можно я кончу? – сквозь стоны говорит Пати и повторяет почти в истерике. – Можно я кончу?

Кончать можно только с его разрешения – такие правила.

– Нет, – жесткий уверенный тон. – Еще рано.

Ее несколько глубоких медленных вдохов и выдохов в ответ.

Она умеет управлять оргазмами, поэтому сначала отвлекается на дыхание, а потом переводит все внимание на боль в сосках и расслабляет мышцы внутри себя – это оттянет момент.

Вибратор вдруг замирает и выключается. Пати перестает чувствовать его внутри себя – там остаются лишь судороги. Разрушенный оргазм. (Черт, она терпеть не может такие оргазмы.)

– Я сейчас уйду, а ты постой и подумай над своим поведением, – ласково произносит он, гладя ее по затылку.

Удаляющиеся шаги. Тишина.

– Ходэр, – сквозь зубы шипит Пати и добавляет после секундной паузы. – Каброн!

Она ненавидит эти моменты – моменты настоящего наказания. Оставить ее думать над своим поведением. Оставить ее одну – без его внимания.

Внимание. Пожалуй, это главное, что привлекало Пати Кортес в практиках BDSM, особенно в практиках BDSM с Мишей Меркуловым. Во время их игр она была центром его внимания, оно принадлежало ей целиком: Миша не отвлекался ни на что. Ни на телефон. Ни на работу. Ни на жену