Когда проснется солнце

Рина хорошо помнила тот день. В чуме царила суматоха. Вокруг беспорядочно лежали вещи, которые нужно было как-то уместить в чемодан, заплечную сумку и рюкзак. В дверь постоянно холодным вихрем врывались подруги, чтобы пожелать ей ни пуха ни пера на предстоящих экзаменах, а заодно поделиться последними новостями. Мать весь день держалась в стороне, прекрасно понимая, что дочь намеренно создает суету, чтобы отвлечься от гнетущих мыслей о расставании. Все знали – позже придет отец и чудесным образом уложит вещи так, что все молнии и замки легко закроются. Потом он вынесет всю поклажу, уложит ее на нарты и останется возле них в терпеливом ожидании дочери.

Всё это происходило с ней не впервые. Вот и в этом году наступил тот самый неприятный день, когда заканчивались каникулы и приходилось брать в руки чемодан, крепко обнимать родителей, садиться в нарты и думать о том, что впереди долгая дорога, вокзалы, аэропорты, остановки… и повсюду толпы чужих людей. А чтобы следующий год не казался таким тягостным, Рина с головой погружалась в учебу.

В этот раз старый шаман припозднился. Рина ждала его с особым нетерпением. После его рассказов и добрых напутствий у нее перед глазами еще долго стояли сказочные образы, и под этим наваждением трудности дороги переносились легче. Но вот он пришел, и они остались в чуме вдвоем. Шаман уселся и пристально всмотрелся в лицо девушки. Ее уже не смущали, как бывало раньше, прямые взгляды парней и мужчин. Не сказать чтобы Рина была красивой, скорее своеобразной. От отца ей достались характерные для монголоидов темные с узким разрезом глаза и небольшой нос, а от матери – лицо восточно-балтийского типа и русые волосы. Это интересное сочетание и миловидные черты лица невольно притягивали к себе взгляды окружающих.

– Перед тобой далекая дорога, Дочь Северного Ветра, – вымолвил шаман, и легонько подавшись вперед, подчеркнул, растягивая слова: – О-очень далекая.

Рина внутренне сжалась. Нельзя было называть взрослого человека его настоящим именем. Это была тайна, которую каждый должен хранить всю жизнь. Считалось, что имя – это часть души, и открывая ее, ты впускаешь туда чужого человека и даешь ему власть над собой.

«Тебя зовут Дочь Северного Ветра. Тем летом, когда ты родилась, он был особо свирепым. Люди боялись лишний раз выходить на улицу, считая, что это гнев духов. Но когда ты появилась на свет, ветер внезапно успокоился. Это было так удивительно, как будто он все это время переживал за тебя вместе с нами. Мы приняли это за знак», – так сказала ей мать в детстве.

«А как зовут тебя? По-настоящему?» – полюбопытствовала девочка.

«Снег На Голове», – с улыбкой ответила мама.

«Это потому что у тебя волосы белые? – догадалась дочь. – Я не видела больше ни у кого таких красивых волос. У всех вокруг они обычно черные».

«Наверное, поэтому так и назвали. Но только пообещай, что ты никогда никому не скажешь наши настоящие имена. Это тайна, которую знаем только ты, я, папа… Если ты когда-то откроешь ее кому-нибудь, мы можем заболеть и умереть».

«Я никому не скажу. Я запру эту тайну на замок, а ключик брошу в прорубь», – клятвенно пообещала девочка.

Старый шаман откуда-то знал ее имя и теперь произнес его. С другой стороны, он был старше ее, и ему это было позволительно. Рина вспомнила: когда мама перечисляла, кто знает ее имя, она загибала пальцы: «…ты, я, папа…». Она взялась уже за четвертый палец, но в этот момент как будто передумала. Рина тогда не придала этому значения.

Его проницательные глаза, казалось, читали ее мысли:

– Я пришел тогда вместе с северным ветром, – сказал он, заметив ее замешательство. Его рука потянулась вверх, к симзе1. – Духи привели меня к тебе. Древние духи. Они велели сказать, что перед тобой далекая дорога.

– Но я ведь еще вернусь домой, – неуверенно заметила Рина.

Шаман, украдкой улыбнувшись, потянулся за бубном, который лежал рядом с ним на полу в суме.

– Человеку всегда легче уходить, когда он думает вернуться домой, – задумчиво сказал старик.

Прозвучал легкий стук в бубен. Так пианист негромко наигрывает мелодию, только сев за рояль. Шаман закрыл глаза и тихим голосом протянул пару нот. Духи уже услышали его призыв. Он снова открыл глаза и затуманенным взором посмотрел на Рину. Достав откуда-то из кармана бусы, он надел их девушке на руку.

– Когда не сможешь идти дальше, – пояснил старый шаман, неотрывно смотря ей в глаза.

Он знал ее с рождения. Духи тогда велели оберегать ее. Каждый год он приходил и проводил с ней необходимые обряды. Была ли она теперь готова к тому, что ее ожидает?

– Куда идти? – спросила Рина, с любопытством рассмотрев и ощупав пронизь на запястье. Деревянные бусины были неровно обточены – вероятно, ножом – и нанизаны на кожаный шнурок. На всех бусинах виднелись нанесенные тонким острием различные символы. Рина поняла, что это не украшение, для этого бусы были слишком простенькие, а амулет, явно для чего-то предназначенный.

Шаман улыбнулся, довольный вопросом. Да, она готова.

– Ты верно спросила. Человеку всегда важнее всего знать свой путь. Не откуда, не почему и зачем, а куда он идет. Жизнь – это дорога, по которой назад не пойдешь. Помни это. Только мертвому незачем куда-то двигаться. Пока у тебя есть цель, иди вперед и не останавливайся. Никогда.

– Я ведь вернусь? – уже с беспокойством спросила Рина.

Шаман вел себя очень странно. Прежде он не разговаривал такими неясными фразами. Бывало, он рассказывал разные сказки и легенды. Бывало, пел и плясал. Но сейчас это было больше похоже на прощание.

– Если ты вернешься, может быть, уже не вернусь я, – помедлив, ответил он.

В его глазах светилась мудрость. И горела боль, которую ему не удалось скрыть от нее.

– Ты ведь знаешь, что со мной будет. Прошу тебя, расскажи мне! – взмолилась Рина.

– Я не могу рассказать. Лучше будет, если покажу.

Как руки скрипача наизусть знают свою скрипку, так и руки шамана чувствуют свой бубен, каждый изгиб, каждую трещинку. Стоит этим рукам прикоснуться к своему инструменту, как они сами лишь по велению мелодии вызывают нужные звуки. Вместе с этими звуками и голосом шамана в чум ворвались какие-то неясные тени и закружились в пляске вокруг застывшей в трансе девушки.

– Эге, Вако! – шаман подошел к мужчине со спины и хлопнул его по плечу. – Ты сделал все, как я велел тебе?

– Да, – усмехнулся тот в ответ. – Ты велел растить сына, но не забывать, что она дочь. Может, я не совсем тебя понял, поэтому учил ее всему, что сам знал и умел.

– Ты верно все понял. Гордись своей дочерью, Вако! Знаешь, духи очень избирательны и требовательны. Их легко прогневать.

– Ты ведь не собираешься брать ее к себе в ученицы? – насторожился Вако, почуяв в голосе старика какой-то подвох.

Шаман натянуто улыбнулся. Конечно, никто не желал становиться на путь шаманства, как когда-то не желал и он. На это всегда смотрели как на проклятие. Многие не смогли пройти этот путь даже наполовину, не выдержав выпавших на их долю испытаний. Да что тут, собственно, говорить: любой человек всегда волен решать, как ему жить. Но далеко не всем это решение дается легко. У каждого из нас в детстве было представление того, кем мы хотим стать. Но очень часто эта детская мечта вытесняется мнением старших, которые самовольно наделяют себя правом вершить судьбу несмышленого ребенка и убеждают его в правильности их выбора, а не его собственного.

Так можно долго доверять чужим доводам, но судьбу не обманешь. Однажды наступит миг, когда жизнь заставит решать мгновенно; когда земля под ногами разверзнется. И тогда тебе дана будет только доля секунды, чтобы выбрать одну из сторон. Этот миг и есть время истины: когда ты узнаешь – готов ли идти через огонь и воду, выбирая свой предначертанный судьбой путь, или же предпочтешь роль верной собаки на привязи? Запомни, человек: выбор всегда за тобой, и чем бы ты ни руководствовался, чьим бы советам ни следовал, он будет в любом случае верным. Вопрос в том, какой путь ты изберешь: более легкий – принятия своей истинной роли в жизни, или более трудный – отказа от нее в угоду каким-то другим соблазнам. Но легкий выбор не значит, что путь к цели будет простым, а трудный – тяжким. Легкий путь может оказаться долгим, а трудный – коротким. И для каждого из них должно быть свое вдохновение, которое даст силы, чтобы выдержать испытания. Тяжким на самом деле будет не принятие собственного решения, а осознание того, что оно оказалось в твоих глазах неверным – настолько тяжким, что многие когда-то не выдерживают и, пытаясь в своем отчаянии перепрыгнуть разверзнувшуюся пропасть назад на другой край, падают и разбиваются.

– Нет, – успокоил его шаман. – Уже поздно. Я понимаю тебя, она у вас единственная. Но шаманка из нее вышла бы сильная. Если она сама выберет.

– Твои речи как следы зайца. Только лис тебя и поймет! – махнул рукой Вако.

Шаман рассмеялся от души. Конечно, он мог бы сказать правду прямо, а не такими запутанными и противоречивыми словами. Но стоило ли? Знание подобно ножу – его можно применить с пользой, но можно и ранить, а то и убить человека. Каким бы образом ты ни получил то или иное знание, помни: оно было дано тебе с добрым намерением. Сумей же его применить во благо или оставить при себе, дабы не нанести вред. Ведь другой человек может этого вовсе не вынести, а может обернуть и во зло. В обоих случаях вина ляжет на тебя. Свой нож ты ведь тоже не отдаешь кому ни попадя, не так ли?

Да и к тому же сам шаман не понимал многого из того, что боги велели ему передать этой девчушке. Они, говоря по правде, имеют скверную привычку повелевать, но ничего при этом не объяснять. Но ослушаться их он не смел, как и не хотел оказаться на ее месте.

Старый шаман поднял голову и посмотрел на небо.

– Ты смотришь на звезды?

– Так ведь день, не видно.

– Ночью, Вако. Ночью!

– А! Бывает, смотрю.

– Тогда смотри почаще. Выбери себе одну звезду и смотри на нее.

– А к чему мне это?

– К тому, что твоя дочь, может, тоже будет смотреть на эту звезду в ту же самую минуту. Ты же и на деревья смотришь, когда они вокруг. Когда глаза открыты, они должны на что-то смотреть.

Вако хмыкнул. Опять это заячье петляние. Конечно, для дочери он будет хоть каждый раз, когда выходит на улицу, смотреть на звезды. Ему-то что.

Шаман одобрительно похлопал его по плечу и направился прочь.

– Прощай, Вако! Пусть не переведется твой род еще тысячу лет!

*****

Здесь был такой же воздух – резко холодный, настолько, что трудно было дышать. И такая же местность – в какую сторону ни повернись, везде снежная пустыня. Хотя кое-где проглядывала земля – на обрывистых склонах редких холмов и оврагов, да на боках особо больших каменных валунов, которыми была щедро усыпана равнина.

Рина без труда определила стороны света. Там, где горизонт светлее – юг. Сейчас полярная ночь, близится полдень и вокруг немного светлее сумерек. Во время полярного дня хорошо ориентироваться по солнцу, так как оно движется не с востока на запад, а только вверх-вниз по небосклону. Что ж, раз нет солнца, придется довериться звездам.

Рина еще раз посмотрела по сторонам. Глаза растерянно скользили по обломкам самолета, которые при падении разнесло далеко друг от друга. В нескольких шагах от нее косо торчало из снега оторванное крыло, а сплющенная часть кабины с моторным отсеком и изломанным винтом еле виднелась в сумерках. То, что она пережила крушение, да еще без переломов – царапины и ушибы не в счет – казалось чудом. Почему, собственно, самолет разбился, было для нее полной загадкой. Последнее, что она помнила, это тишина, сменившая гул двигателя, и нарастающий свист ветра за стеклами иллюминаторов.

Осознание случившегося приходило медленно. Первое, что она почувствовала, когда очнулась – жгучий холод. Стерев закоченевшей рукой снег с лица, она открыла глаза и увидела темно-синее небо, усыпанное звездами. На какое-то мгновение ей показалось, что она упала в снег, не удержавшись на нартах, и ударилась об камень. Поднявшись и сев, она вдруг вспомнила, что это не родная тайга и рядом нет оленя в упряжке. А когда огляделась, поняла, что случилось что-то страшное и непоправимое.

Еще час или два она потерянно блуждала между обломками, утопая по колено в снегу и находя искалеченные и окровавленные тела. Страх бесцеремонно закрадывался в сердце, как леденящий кожу воздух, стоило ему только где-то пробраться под одежду. Последней из всей команды она нашла Сандрину. Вытащив ее из-под разорванной обшивки пассажирской кабины, Рина припала к ее лицу, пытаясь расслышать, есть ли дыхание. Оно было! Как и еле ощутимый пульс на запястье! Рина не выдержала и зарыдала. «Ты будешь жить! – твердила она. – Ты будешь жить!..»

«Не стыдись плакать на родной земле, – говорил ей отец при расставании. – Там, где упадут слезы, земля запомнит боль. Она никогда ничего не забывает. Забывать умеют только люди».

Но это не моя родная земля, папа… Земля – она там, по ту сторону звезд, бледно мерцающих в небе, повисшем над миром между днем и ночью. Ты смотришь на них, хотя бы на одну? По какой звезде мне идти, ведь здесь нет знакомых созвездий? Это чужое небо. Нужно, наверное, просто выбрать самую яркую. Не все ли равно, эта самая близкая между планетами или какая-то другая? Если на нее где-то смотрят родные глаза отца и матери – пусть она будет путеводной звездой.

Справившись с эмоциями, Рина начала собираться с мыслями, не позволяя панике овладеть собой. Лютый мороз тем временем уже принялся выкалывать воздушными иголочками ледяную татуировку на мокрых от слез щеках.

Сани. Ей нужны сани. Эта была первая ясная мысль, которая сейчас пришла в голову. Она видела где-то среди обломков выступающий из снега корпус спасательной пулки с откидной спинкой и брезентовой накидкой. Обычно к ней в комплект еще прилагалась палатка и пара одеял.

Высвободив сани, она с трудом водрузила на них Сандрину. Передохнув, Рина начала спешно собирать вещи – те, которые можно было отыскать. Недалеко от того места, где Рина нашла пулку, ей повезло еще раз – она вырыла из снега уцелевшие лыжи и пакет первой необходимости. Как и спасательная пулка, этот чемоданчик из алюминия входил в обязательное снаряжение экспедиции. Помимо комплекта для оказания первой помощи в нем находился и набор для выживания, который состоял из пакетов сухого пайка, посудин из нержавеющей стали для приготовления горячей пищи, и прочей мелочи. Для обычного человека эти вещи не представляют особой ценности, но для того, кто попал в экстремальные условия, это было спасением.

Огонь – это самое главное. Без него им не выжить в этой адской стуже. Рина вытащила из чемоданчика миниатюрный примус и потрясла его, убедившись, что он наполнен. Этого им хватит на день, от силы на два, не больше. Потом придется довольствоваться сухим горючим. Можно дополнительно перелить бензина из топливного бака самолета в какую-нибудь емкость, чтобы увеличить запас. На борту ведь должна была быть хотя бы одна канистра – с топливом или питьевой водой? Среди снега у них недостатка в воде точно не будет.

Впрочем, над этим вопросом Рине не пришлось долго думать. Отыскав распоротое крыло, она обнаружила, что бак поврежден и горючего в нем нет. Очевидно, оно вытекло и впиталось в снег. Потирая окоченевшие руки и дыша на них, Рина размышляла, стоит ли искать второе крыло. Она уже твердо решила уходить отсюда, не дожидаясь того, как изменится состояние Сандрины. С той минуты, когда она нашла ее, какое-то необъяснимое чувство подстегивало ее действовать незамедлительно, и это был не безумный страх, который мог гнать человека куда глаза глядят. «Уходи, – шептала снежная пустыня, сдувая своим дыханием снежные снопы с сугробов. – Уходи. Уходи. Ух-хо-ди…»

Бывают люди, которые могут читать следы, читать по облакам, по лицам, даже по кофейной гуще. Звери умеют читать запахи. Рина умела читать ветер. Она не только различала разновидности ветров и их характеры, но могла уловить любое движение воздуха, даже самый легкий сквозняк от приоткрытой двери в большом зале. К ней никому не удавалось подойти незаметно, ибо она всегда чувствовала тот едва ощутимый толчок воздуха, когда кто-то приближался или хотя бы делал движение рукой в ее сторону. А еще она любила садиться возле окон, от которых всегда исходило легкое дуновение, и не могла спать в наглухо закупоренных комнатах.

Сейчас Рина точно чуяла, что скоро поднимется метель, которая полностью заметет следы катастрофы и их самих, если они останутся на этом месте.

«Спеши. Спеши. Спеш-ши…ш-ш-ши…ш-ш-ш-ши…»

Оглянувшись в последний раз на место крушения, она потянула за ремни на плечах и сделала пару шагов на лыжах, привыкая к тяжести саней за спиной.

*****

– Что случилось с экспедицией? – спросила Сандрина слабым голосом. – Где Дэйв? Джошуа? И…

Сандрина силилась вспомнить имена еще двух членов экипажа. Должно быть, она пришла в себя уже давно, раз успела понять, что они больше не в воздухе. Рина поднесла к ее бледным холодным губам кружку с теплым бульоном. Только когда Сандрина немного отпила, Рина ответила ей:

– Самолет разбился. Они все погибли.

Сандрина пыталась осмыслить услышанное.

– Почему ты не осталась там?

– Зачем? – возразила Рина. – Чтобы ты могла сама в этом убедиться? Достаточно того, что видела я.

Она почувствовала, что у нее задрожали руки – но не от холода. Перед глазами невольно всплывали картины пережитого.

– Нас будут искать, – уточнила Сандрина.

– Когда? Через неделю или две? Второй самолет, насколько я знаю, все еще на ремонте.

Рина постаралась говорить как можно мягче, чтобы ее возражения не звучали слишком резко. Впрочем, таковы были факты. Сандрина устало откинула назад раскалывающуюся голову и закрыла глаза. Все шло кругом. Скоро она вновь впала в забытье.

Рина выпила остаток бульона и убрала вещи в чемодан. Проверив, надежно ли она привязала его сзади к пулке, а заодно и хорошо ли она зафиксировала Сандрину в санях, она встала на лыжи и пошла дальше, решив не терять попусту время. Если у нее есть силы, она должна идти.

«…Пока у тебя есть цель, иди вперед и не останавливайся. Никогда».

Несколькими днями ранее у Рины была возможность изучить попавшуюся в руки карту неизведанного материка, и она помнила, что цепь гор тянулась вдоль всего западного и южного побережья. Где находилась северная граница материка, никто не брался определить. Самым правдоподобным предположением было, что континент захватывает весь Северный полюс подобно Антарктиде на Южном полюсе Земли, только он был значительнее крупнее и тянулся далеко на восток. Конечно, карта была неполная и грешила неточностями – материк был еще плохо изучен. Южная часть по ту сторону полюса на карте и вовсе была произвольно обведена пунктиром за неимением каких-либо сведений о том, что находится там. Отправлять экспедицию в такую даль считалось слишком рискованным. Шестиместные винтовые самолеты могли не выдержать слишком низких температур, если лететь напрямую через полюс, а облететь неизведанную планету по параллелям не хватило бы топлива.

Заданный маршрут представлял собой круг: север – запад – юг – база. Отсюда следовало, что эта темная полоса, которая угадывалась вдалеке на горизонте – западная цепь гор, и Рине нужно брать направление на востоко-юго-восток. Далеко же их занесло, ничего не скажешь…

*****

Сон не принес желаемого облегчения. Напротив – Рина чувствовала себя после пробуждения совершенно разбитой. Все тело ныло от длительного похода накануне, да и последствия пережитой катастрофы давали о себе знать.

Сандрина уже не спала и, похоже, ждала, когда проснется Рина. На первый взгляд ее состояние заметно улучшилось. Вчера она все время пребывала в состоянии болезненной дремы, только иногда приходя в себя. Рина несколько раз будила ее и поила теплым бульоном, но они больше не разговаривали. Сегодня Сандрина смогла сама взять и держать кружку, которую Рина протянула ей за завтраком.

– Ты знаешь, куда идешь? – спросила она.

– Примерно, – уклончиво ответила Рина.

– Разве ты не сверялась с маршрутной картой?

– Даже если бы я ее нашла среди обломков, она мне мало бы помогла. Мне кажется, что мы сильно отклонились при падении.

– И ты надеешься добраться пешком обратно?

В голосе Сандрины прозвучали легкие нотки присущего ей сарказма. Все знали, что она не особо любила чрезмерную самодеятельность подчиненных, и насмешки – это первые проявления ее недовольства.

– Я надеюсь, что мы по пути раздобудем что-нибудь съедобное, потому что той еды, которая у нас с собой, хватит в лучшем случае на три дня.

Сандрина вздохнула. Как же она не любила соглашаться с доводами, которые ее совершенно не устраивали! Морщась от боли, она ощупывала бинты, которыми были перевязаны голова и предплечье под разорванным рукавом.

– Сколько времени уже прошло, как…

Рина поняла ее.

– Не могу точно сказать. Наверное, дня два. Я не знаю, как долго сама была без сознания.

– Оставь меня здесь.

Рина не поверила своим ушам и вопросительно уставилась на Сандрину.

– Оставь меня здесь и иди дальше одна. Ты не уйдешь далеко с таким грузом.

Рина с трудом подавила усмешку.

– Нет.

Она понимала, что Сандрина еще недостаточно окрепла, чтобы противиться ей. Ее молчание вовсе не означало смирение, напротив. Рина собрала вещи и поправила шарфы, натянув их на лица так, чтобы открытыми оставались только глаза. Холод давал о себе знать даже во время ходьбы, которая не столько согревала, сколько не позволяла закоченеть.

– Оставь меня здесь, – повторила Сандрина на очередном привале.

Рина отрицательно покачала головой.

– У меня сильные боли в ногах. Я не могу ими шевелить. Скажи прямо, у меня там переломы?

– Да. Мне пришлось вытаскивать тебя из-под тяжелых обломков. Я сломала лыжи, чтобы как-то закрепить тебе ноги в местах переломов. Тебе повезло, что они закрытые и только на ногах. А на руке и голове у тебя ссадины, поэтому я их перебинтовала.

Сандрина потирала и ощупывала свои ноги, плотно укутанные одеялами. Ее лицо исказилось от боли.

– Возможно, я больше никогда не смогу ходить. При таком холоде у меня там скоро начнется воспаление, и тогда мне все равно долго не протянуть. Ты понимаешь это? Не удивлюсь, если у меня еще и сотрясение мозга – меня постоянно мутит, и голова идет кругом. Я не смогу тебе ничем помочь, даже если захочу! Я вся искалеченная и ничем не лучше мумии…

Она плакала беззвучно, без слез. Это было то состояние, когда ей было действительно все равно, что с ней сделают: как когда из-за полученных ран совершенно нет сил, чтобы оплакивать потерю близкого человека.

– Долго вы были вместе? – спросила Рина.

Сандрину этот вопрос не застал врасплох. В конце концов, хорошей ассистентке приходится знать много чего и о личной жизни своего начальства. Она отрицательно покачала головой.

– Два месяца. Больше я не смогла, но он не хотел отпускать. Он пробовал все, даже угрожал мне под конец. Боже, я не верила, что он действительно способен на такое…

Рина вспомнила, что поведение Дэйва перед вылетом показалось ей подозрительным, но она тогда не могла понять, чем именно. Из памяти вдруг всплыла картина, похожая на обрывок сна: безвольно обвисшая с кресла пилота рука, крики Джошуа, который ринулся к нему через кабину, глаза Сандрины, полные ужаса. Но это был не сон, это были последние мгновения перед тем, как она потеряла сознание.

Картина случившегося постепенно обретала целостность. Настоящий самоубийца не поступает импульсивно – он тщательно планирует покушение на себя, исключая любую возможность в последний момент, почувствовав искорку любви к жизни, передумать, отменить действие, дернув штурвал на себя.

– Он недолил горючего в самолет, – прошептала Рина свою догадку. – Поэтому у нас на высоте заглох мотор. А потом, уже в полете, принял снотворное.

Сандрина, закрыв лицо руками, утвердительно кивнула. Стащив бессознательного Дэйва с кресла, Джошуа отчаянно пытался взять под контроль неуправляемый падающий самолет, но в этой ситуации уже никакой пилот не смог бы его вывести из смертельного штопора.

Несколько минут они сидели, пустыми глазами глядя на сумрачную заснеженную местность чужой планеты. Можно было бы еще добавить: безлюдной и безжизненной.

Рина не могла больше сидеть, ей нужно было движение, чтобы справиться со своими эмоциями. Всегда, когда ей было плохо, она не могла оставаться на месте и просто шла куда-нибудь. Машинально убрав все вещи назад, она встала, намереваясь идти дальше.

– Рина!

Сандрина редко звала ее по имени. И еще никогда – умоляющим голосом.

– Оставь меня. Я не хочу больше.

Рина, не смотря на нее и не отвечая, встала на лыжи и взяла палки в руки.

– Ос-тавь ме-ня! – с тихой яростью отчеканила Сандрина, поколотив кулаком в рукавице по бортику саней в такт словам.

Рина резко повернулась к ней.

– Чего ты не хочешь больше? Жить? Или жить со своей виной? Что ж, я могла бы тебя здесь оставить, но мне очень не хочется кормить волков. Ведь тогда они наверняка и меня нагонят.

– Волков? Каких волков? – растерялась Сандрина. – Здесь ведь нет…

– Ты уверена? – перебила ее Рина, не дав договорить. – А откуда тогда пошли слухи об экспедиции, которую волки загрызли? Ведь именно после этого больше никого не посылают по суше.

– Это просто слухи… – неубедительно возразила Сандрина.

– Слухи на пустом месте не растут. Скажи мне честно, когда нашли открытый проход?

– Не знаю… Этого никому не говорят.

– Неудивительно. Представляю себе, сколько нашлось бы желающих в освоении Новой Земли!

Рина показала рукавицей куда-то наугад в небо.

– Но важно не это, а то, что проход существовал еще до людей. Просто он не всегда был открытым, и люди о нем ничего не знали. Я так думаю, по крайней мере. Но когда он бывал открытым, через него мог проходить кто угодно. В первую очередь, конечно, звери. Те, которым более других интересно, что находится внутри пещер. Волки, медведи… Тебе не кажется это логичным? И если это так, то это вопрос времени, когда какой-то хищник нападет на наш след. А нам нечем даже защититься. Все, что у нас есть, это огонь, и того ненадолго хватит.

Похоже, эти слова заставили Сандрину одуматься. Рина даже перехватила ее испуганный взгляд, который та украдкой бросила по сторонам.

«Точно как с капризным ребенком: пока не напугаешь, не прислушается», – подумала Рина. В этот момент ей даже стало смешно. Две минуты назад человек еще собирался умирать, а тут вдруг испугался, что его загрызут. Кому жизнь действительно вконец опостылела, тому должно быть, в сущности, все равно, как он умрет: от холода или от зубов хищника. Конечно, первая смерть выглядит более умиротворенной, чем та, когда тебя рвут на части когтями и зубами. Но результат ведь тот же самый, да и по отношению к голодающему зверю самопожертвование выглядело бы благородным поступком. Что ж, если человек боится, значит, он еще хочет жить.

Рина решила сразу дать Сандрине понять, что их роли поменялись, и никто не может теперь ее остановить или заставить повернуть назад. Есть вещи в жизни, над которыми человек не властен, что бы он о себе ни думал. Нельзя приказать ветру дуть в другую сторону, заставить реку течь в обратном направлении, и, если уж вспомнили о волках, остановить их, когда они уже взяли свежий след.

– Я выросла на Крайнем Севере и привыкла с детства к холоду. Это моя родная стихия. Меня научили всему, что нужно, чтобы не просто выжить, но и жить в таких условиях. Поэтому можешь быть уверенной – если здесь есть хоть какая-нибудь живность, я найду ее и под снегом, и подо льдом. А в крайнем случае, буду растапливать снег и пить воду. Но я… тебя… здесь… не… оставлю!

Последние слова Рина отчеканила так же жестко, как прежде это сделала Сандрина.

– У тебя есть простой выбор: смириться или мешать мне. Упираться палками, раскачивать пулку, чтобы свалиться в снег… Не знаю, что еще может тебе прийти в голову… Я буду снова поднимать тебя, усаживать и укутывать, даже насильно кормить, если задумаешь голодать. Можешь выбросить все припасы – я вернусь и соберу их. Но это все отнимет у меня силы, и если мы не доберемся до озера и замерзнем по пути, то это будет именно твоей виной, а не сумасшедшего любовника. Ясно?

Сандрина пристыженно опустила глаза и слегка кивнула в знак того, что первый вариант ей больше по душе. Впрочем, выбор был невелик – между «плохим» и «еще худшим». Рина развернулась вперед, подняла ремни от саней и надела их на плечи.

– Какое озеро ты имеешь в виду? Здесь нет озер…

Сандрина осеклась, вспомнив, что Рину не убедишь ничем не обоснованными утверждениями.

– Их нет на карте, – последовало возражение. – На нашей карте. Видимо, кое-кто из своих соображений не удосужился дать нам в путь копию более актуальной. Но это ничего не меняет. Озера, как и реки, замерзли с приходом зимы, и их занесло снегом. Поэтому ты их даже с высоты навряд ли заметишь. Но они есть. Куда-то ведь стекает вода весной, не так ли? Может быть, не здесь, на плоской равнине, но южнее они будут.

Рина показала направление немного левее.

– Там – база. Но я иду не туда, а на юго-восток, чтобы выйти из этой мертвой полосы. Мы сейчас в каменистой пустыне, поэтому здесь ничего не растет. Озеро – там.

Рина уверенно указала прямо перед собой. Похоже, она наконец убедила Сандрину в своей правоте и даже заставила надеяться на спасение, а это самое важное. Надежда – это та сила, которая заставляет потерявшегося в пустыне человека из последних сил и вопреки отчаянию ползти дальше.

Спустя час ходьбы Рина почувствовала, что ей становится легче тянуть пулку. Полуобернувшись, она краем глаза заметила, что Сандрина достала лыжную палку от второго комплекта лыж – тех, которые Рине пришлось сломать на лубки – и обеими руками подталкивает вперед сани.

*****

Когда они встретили первую растительность, им хотелось рыдать от радости и облегчения. Хилый обмерзший кустарник торчал между камней. На нем не было ни листьев, ни ягод. Рина не могла определить, что это за вид, но важно было уже то, что он попался им по дороге. Это значит, что они выходят из пустыни. Рина заметила, как изменилась местность – она стала более холмистой. Им приходилось теперь чаще обходить препятствия и выбирать более ровную дорогу. Они уже несколько часов шли по ложбине, сильно походившей на русло обмелевшей реки.

Здесь же, у кустарника, они остановились на привал. Удивительно, что Рина сумела его вообще заметить в сумерках, да еще во время пурги. Поначалу ветер был слабым, но постепенно набирал силу и теперь дул со стороны, поднимая целые облака снега. Стоило только повернуть голову, и в лицо нещадно ударял ледяной вихрь.

«Я и не думаю идти туда, я иду на юг!» – сжав зубы, мысленно спорила Рина с ветром, будто он вознамерился указывать им путь. Он дул не в спину, что было бы очень кстати, а в правый бок, с юго-запада, норовя оттолкнуть их левее, на восток. Идти стало почти невозможно. Сколько раз Рина едва не валилась с ног от сильных порывов ветра, уже нельзя было и сосчитать. Она с трудом установила палатку, заползла внутрь и свалилась от изнеможения. Сандрина нашла в себе силы натопить воды и развести сухого супа. Это было все, что у них осталось из еды. Она подтянула Рину к себе и, приобняв, поднесла ей кружку с горячим напитком ко рту. Отпаивая подругу и стараясь как-то утешить ее, а заодно и себя, она принялась рассказывать то, что первое пришло на ум.

– В Италии сейчас, наверное, лето. Там, где я выросла, никогда не выпадал снег. Чтобы покататься на лыжах, мы зимой уезжали в Альпы. А недалеко от нас было море. Мы с братом любили туда бегать – смотреть на волны и копаться в мокром песке. Нашим любимым местом был дикий пляж. Туда надо было спускаться по крутому склону обрыва, а выступы были маленькие. Но когда ты ребенок, тебе не думаешь об опасности. Поэтому, наверное, туда никто из взрослых не спускался. Когда мы выберемся отсюда, я тебя обязательно отвезу к себе домой и все покажу. Там очень красиво. Как выглядит природа на твоей родине, я теперь уже насмотрелась. Но если честно, я не смогла бы так жить, мне нужно солнце. Много солнца. Ничто другое не дарит мне столько силы. Мне даже не нужен кофе по утрам, чтобы прийти в себя – достаточно утренних лучей. Ты, может быть, уже успела заметить, что в плохую погоду у меня и настроение плохое.

Рина слабо улыбнулась. Да, конечно, она заметила. Плохое настроение Сандрины нельзя было не заметить. Но Рину сейчас больше порадовало, что Сандрина сказала «когда мы выберемся…», а не «если…». Это отличительная черта южан – они импульсивны, но когда что-то берут на веру, то сразу всей душой. Рина упрямо шла вперед как северянка, привыкшая к необъятным ледяным просторам, где могла свободно ориентироваться и днем, и ночью. Сандрина, будучи южанкой, может, и не имела такой выносливости, но ее тянуло вперед, как перелетную птицу – на юг, в теплые края. В этом стремлении – идти вперед, не оглядываясь, не думая повернуть назад – они были одинаковы.

Сколько времени уже прошло? Рина потеряла счет часам. Ноги еле передвигались. Глаза иногда устало поднимались и высматривали в густых сумерках дорогу. С того времени, как Рина решила отклониться немного левее, чтобы обойти возникший на пути хребет холмов, а заодно и укрыться за ним, ветер заметно поутих, но все еще гнал поземку и норовил забросить в лицо снега. Похоже, Дух ветра остался доволен ее выбором дороги, но все же решил постоянно следить за своими несчастными пленниками.

Вчера закончились съестные припасы, и они пили растопленную воду, в которую крошили ветви кустарников. Растительность встречалась все чаще, однажды им даже показалось, что неподалеку вспорхнула какая-то пташка и улетела, потревоженная путниками. Хотя это мог быть и засохший лист, чудом державшийся на ветвях с прошлой осени. Если бы не постоянные потемки полярной ночи, они могли бы попробовать взобраться на один из холмов, чтобы оглядеть местность. Возможно, озеро уже рядом, и они идут вдоль берега. Но Рина шла прямо, не поддаваясь искушению взять левее или правее. Стоит начать петлять – и ты потерян.

Боги, как же трудно идти! Особенно когда не знаешь, как долго еще. Лыжная палка предательски скользнула в заснеженную трещину, и Рина, потеряв опору, рухнула в снег. Ну же, милая, вставай!

«Только мертвому незачем куда-то двигаться…»

Тело не слушалось, голова кружилась, в глазах плыли круги. Сил хватило только на то, чтобы опереться обеими руками на палку, приподняться и сесть на колени. Слабость, словно мелкий хитрый хищник, который терпеливо дожидался удобного момента, уже навалилась на свою жертву мертвой хваткой. Рина бессильно опустила руки и выронила лыжную палку.

Сандрина, задыхаясь от усталости, из последних сил подтолкнула сани к упавшей подруге.

– Я не могу идти дальше… – еле слышно прошептала Рина.

Она почувствовала, что Сандрина обнимает ее, стараясь поддержать. Так, прижавшись друг к другу, они коротали время для отдыха. Жаль, что нет сил, чтобы установить палатку и защититься от безжалостного ветра. Рина слышала, как Сандрина пытается замерзшими руками зажечь примус, вполголоса не то возмущаясь, не то молясь на родном языке. Бросив это дело, она начала искать сухое горючее. Кажется, они его уже извели… Звяканье металлической кружки и таганка друг об друга звучало в ушах Рины треском разбивающихся стекол. У них ничего больше нет. Совсем ничего.

Через какое-то время тепло обожгло растрескавшиеся от холода губы и вырвало Рину из забытья. Вода с терпким привкусом коры… Тепло медленно растекалось по телу, но сил уже не придавало. Это лишь отсрочка… Если она не сможет встать, то они погибнут от холода сегодня же. Рина не могла даже открыть глаза, чтобы посмотреть на звезду, по которой шла всю эту бесконечную ночь. Отчаяние одиноким волком тоскливо завыло в душе прощальную песню.

За спиной в темном небе ярко мерцало полярное сияние, но это была колкая красота для замерзших и обессилевших от голода людей. Такая же колкая, как мороз и снежная пыль, волнами пролетающая низко над землей, обдавая их ледяным мертвенным дыханием.

«Тебя зовут Дочь Северного Ветра», – тихо донеслось откуда-то издалека. Ветер подхватил обрывки слов и разнес шепот родного голоса по пустыне.

«Дочь…дочь…очь…очь…»

Мама?.. Где ты? Где твои нежные руки, которые ложились на мой горячий лоб, когда я металась в детстве в бреду? Нет, ей это все кажется. Это просто свист ветра и эхо от холмов. Лучше не открывать глаза.

«…Северного Ветра....севе…сев…ветра…вет…вет…вет…»

Голос изменился, погрубел, превратившись в мужской. Это тоже кто-то знакомый. Да, точно – голос шамана, которого всегда приводил с собой северный ветер.

– Рина! – прозвучал рядом встревоженный голос Сандрины. – Они здесь. Вокруг нас.

Да, они здесь. Они давно уже идут по их следам, прячась в темноте.

– Они пришли за нами… – прошептала Рина в ответ, не открывая глаз.

А тени, медленно выступая из-за склонов холма и заснеженных валунов, неторопливо подбирались ближе. Им некуда спешить – они уже сутки ждут, когда путники выбьются из сил, следуя за ними на расстоянии. Теперь, выждав удобный момент, они окружали их со всех сторон, медленно сужая кольцо, через которое им уже невозможно было прорваться.

Сандрина судорожно прижалась к Рине. Это волки! Стая волков! Их серая шерсть сливалась с сумерками ночи, а черные глаза лишь иногда слабо поблескивали, отражая зеленое свечение полярного сияния. Кто бы мог подумать – они действительно есть на этой планете! С десяти метров их можно было разглядеть лучше. Сандрина в страхе следила за ними. Это не волки, стало ей вдруг ясно. Они передвигаются на лапах не как вид из семейства псовых, а как-то неуклюже и медлительно. Они больше похожи на… медведей. Небольших медведей размером с волка.

– Рина…

Звери уже обступили их со всех сторон. Но они почему-то не торопились набрасываться, дружно подкрадываясь маленькими, осторожными шажками. Пять метров. Четыре. Три…

Звери вдруг остановились, будто мешкая в раздумьях – нападать сразу, одновременно? Они не делали резких движений и словно скользили по плотному снегу. Усевшись кольцом, они смотрели на чужаков, иногда переглядываясь меж собой, и тихо похрапывали, принюхиваясь к добыче.

Опустив голову, Сандрина старалась больше не смотреть на зверей. Теперь уже не играло роли, кто из них рискнет сделать последний шаг. Стоило ли вообще пускаться в этот изнурительный поход, если они могли умереть от холода и там, среди обломков самолета?

Намертво вцепившись в одежду подруги, Сандрина дрожала – скорее от холода, ибо он был сильнее страха. Даже их одежда – унты, шапки, рукавицы, штаны и шубы, все на меху, сшитое специально для северных широт – промерзли насквозь. Они замерзали, и уже ничего не могло спасти их. Казалось, что на эти минуты все застыло вокруг – и обессилевшие люди, и обступившие их дикие звери. Только ветер нарушал эту хрупкую иллюзию спокойствия под темным небом, усыпанным звездами.

Они не ведут себя как хищники, промелькнула еще одна мысль. Они чего-то определенно ждут. Так ведут себя грифы, когда окружают умирающую жертву. Падальщики! Это звери-падальщики, которые не хотят тратить силы на последнюю схватку. Да и зачем, если эти двое и так уже обречены на смерть? Ведь после можно не спеша ощупывать тела, выискивая, где их удобнее рвать на части, и делить между собой так, чтобы всем досталось по куску.

От этой догадки и без того ужасная картина стала еще более жуткой. Что, если, отыскав место крушения, они уже полакомились останками погибших и все эти дни шли по их следам? Она слышала, что у медведей уникальный нюх и их носы чувствительней, чем у собак. А ветер уже давно успел разнести запахи по всей пустыне.

В своем отчаянии Сандрина попыталась поймать хоть какую-то приятную мысль, чтобы не закричать от сумасшествия.

«Отец наш милостивый, помоги нам!» – одними губами промолвила Сандрина. Только ветер слышал ее молитву, срывая беззвучные слова с холодеющих губ.

Ее отец был набожным человеком и заставлял своих детей ежедневно молиться. Сандрине, как и брату, это не нравилось, но приходилось подчиняться, чтобы не вызвать гнев родителей. Отец частенько проверял, заучили ли они молитвы. Водил их по воскресеньям в церковь. Вообще, он был очень строгим и требовательным, но никогда – грубым и жестоким.

«Верующий человек обратится в час беды и отчаяния к Всевышнему, – наставлял он их. – Молитвой он очистит свою душу и не даст низшим побуждениям завладеть собой. К кому обратится человек, который не верует? Его сердце будет переполнено самыми разными чувствами, но он будет подобен немому, который не может ничего сказать, как бы этого ни хотелось. Из его уст вырвется лишь необузданный, животный крик. Поэтому смирение – истинное смирение перед волей Всевышнего – он познает лишь тогда, когда обратит свою молитву к нему. Не сделав этого и не найдя другого выхода, его душа наполнится злобой и гневом, которое он несомненно на кого-то изольет».

Рина между тем пребывала в каком-то бреду, сидя на коленях, не двигаясь и закрыв глаза. Она не слышала и не видела ничего из того, что происходило вокруг. В трансе она внимала глухим ударам бубна, мелодичному голосу шамана и танцу духов. Тогда, в чуме, они кружились вокруг нее в пляске Небесной охоты, и теперь перед ее глазами мелькали эти же образы. Да, это была славная охота, малышка. Теперь она понимала: Олень – это они сами. А Медведь уже идет по ветру за ними.

«Когда не сможешь идти дальше…»

Как по команде рука Рины протянулась вперед ладонью вверх. В таком положении она могла держать ее до тех пор, пока сама полностью не окоченеет. На замерзших пальцах покачивались на ветру бусы шамана. Рина открыла глаза и смотрела неподвижным остекленевшим взором в одну точку перед собой. В трансе она не чувствовала ни усталости, ни холода.

Зверь, что сидел прямо перед ней, долго медлил. И вдруг, словно не выдержав искушения, подался вперед. Сделав маленький шаг и снова присев, он медленно протянул свою мохнатую лапу и прикоснулся к бусам. Осторожно сняв с руки, он начал ощупывать их. Звери, что сидели рядом с ним, тоже приблизились и с любопытством осматривали вещь. Скоро бусы пошли по кругу из лап в лапы. Очевидно, что эти странные существа каким-то образом совещались между собой. Приняв решение, первый зверь вернул себе бусы, развернулся и направился куда-то прочь, торопливо переходя на быстрый шаг. Спустя минуту его тень растворилась в темноте.

Рина все это время стояла с протянутой рукой и застывшим лицом, как изваяние, не двигаясь и не мигая, хотя ветер нещадно бил в лицо мелким снегом. Только по тихому ровному дыханию можно было еще убедиться, что она жива. Сандрина, не понимая происходящего, все так же крепко прижималась к ней. Вдруг она почувствовала, что девушка выходит из оцепенения – Рина моргнула и покачнулась. Заметив, что рука опускается, Сандрина подхватила ее и прижала к себе, пытаясь прикрыть от жестокого холода. Рина сперва наклонилась, а затем медленно завалилась на сани, теряя сознание. Она так ничего и не увидела из того, что произошло.

*****

Во сне пахло дымом от костра. Это, должно быть, мама готовит обед. Ей не очень хотелось просыпаться, но запах рыбного супа – настоящего, из свежей рыбы! – привел ее в чувство скорее, чем это сделал бы аромат крепкого кофе. Рина с трудом разлепила веки. В глазах все плыло, но одно она отметила сразу – под ней не снег. Это одеяло. Она лежит на одеяле! И воздух здесь не морозный, а прохладный. Значит, она действительно дома, в чуме. Рина легонько повернула голову и заметила размытые очертания огонька, мерно трепетавшего неподалеку. Она попробовала подняться на руках, но острая боль во всем теле тут же пронзила ее, заставив снова опуститься.

Кто-то появился рядом, услышав, как она закашлялась, и помог ей присесть. Заботливые руки подсунули под спину и затылок что-то мягкое. Полулежа, она попыталась разглядеть что-нибудь вокруг сквозь размытую пелену. Глаза резало болью, и Рине пришлось снова закрыть их. Что она делала накануне, чтобы оказаться в таком плачевном состоянии?

Кто-то поднес к ее губам кружку теплого супа, что-то успокоительно нашептывая на незнакомом языке. Рина попыталась поднять руку и придержать посудину, но рука отяжелела и дрожала. Не спеша напившись, Рина почувствовала, что опять проваливается в забытье.

На этот раз во сне она слышала чьи-то тихие голоса – будто кто-то рядом негромко переговаривался. А еще до нее доносились всплески воды. Это точно папа с мамой тихо хозяйничают, стараясь не тревожить ее.

Рина приоткрыла глаза. Слабое пламя от костерка краснело в нескольких шагах перед ней. Она долго смотрела на него, вслушиваясь в себя. Ей стало намного лучше, глаза могли уже видеть более четко. Пошевелив руками, она отметила, что прежней боли нет, но в теле еще чувствовалась усталость. Она так и осталась в том положении, как уснула – полулежа, и теперь ей хотелось размять шею и спину.

Опершись на руки, она осторожно подалась вперед и села. Что-то тут было не так. Она перевела свой взгляд с огня и посмотрела вперед. Это не чум. А что тогда? Дом? Нет, для комнаты это слишком большое помещение. Рина нащупала стену за спиной. Она была из гранита и очень неровная. Это пещера в скале, догадалась она. Огромная пещера – метров тридцать в ширину. Недалеко перед ней, шагах в пяти, сверкала неподвижная зеркальная гладь воды. Озеро? Это подземное озеро в пещере? Вот так чудо! Интересно, как далеко другой край? Но противоположную стену, как и потолок, было невозможно разглядеть в царящем здесь полумраке. Откуда-то лился слабый серебристый свет, который не давал пещере полностью потонуть в кромешной темноте.

Заметив какое-то движение рядом, Рина перевела свой взгляд туда. В нескольких шагах от нее лежала женщина, укутанная в одеяла.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. По лицу незнакомки было видно, что та тоже чувствует себя не очень хорошо.

– Рина? – позвала незнакомка, поняв, что та ее не узнает.

Да, так ее зовут. Это она могла сказать точно. А еще она помнила, что летом ей исполнилось двадцать пять лет. Она могла многое вспомнить, но, как ни странно, только то, что было в отдаленном прошлом.

– Ты разве ничего не помнишь? – спросила женщина.

Рина отрицательно покачала головой. Так, ей надо просто вспоминать все по порядку, пока она не поймет, как очутилась здесь.

Женщина, вздохнув, напомнила:

– Это Кубера. Мы на Кубере.

Где-то она слышала это название. Кажется, в сказке. Кто-то ей рассказывал ее в детстве. Кубера – это тот, кто приютил детей Земли у себя в подземном чуме. Это были сын Медведя, дочь Ветра и дочь Солнца.

«Тебя зовут Дочь Северного Ветра…» – прошептали невнятные голоса нужную подсказку.

Внезапно память прояснилась.

Кубера – планета-близнец Земли. На ней более холодный климат. Вероятно, она находится дальше от светила своей солнечной системы, чем Земля, и делает круг по орбите медленнее. Соответственно, времена года здесь более продолжительные и сменяются постепенно. С момента открытия планеты прошло лет пять, и здесь все это время царила зима.

– Сандрина? – изумленно прошептала Рина.

Она тут же рванулась к ней. Не рискнув встать, она быстро переползла пару шагов к ней на четвереньках.

– Как мы оказались здесь? – спросила взволнованно Рина. – Мы ведь были в тундре…

Схватив ее за руку и заметив, как та поморщилась от боли, Рина вспомнила, что у Сандрины рана на этой руке и переломы в ногах – поэтому она лежит. Рина посмотрела на бледное лицо подруги. Бинты у нее на лбу почти сливались с цветом кожи. А ведь Рина помнила, какой смуглой та была еще месяц назад.

– Мне уже немного лучше, – успокоила ее Сандрина. На ее губах промелькнула мягкая улыбка.

– Ты привела нас сюда, – ответила она на ее вопрос и указала рукой на водную гладь перед собой. – К озеру. Ты ведь шла к озеру.

Рина с непониманием смотрела на нее. Она вспомнила почти все, вплоть до того момента, когда упала в снег. Как они оказались в пещере? Сандрина посмотрела в сторону, показывая взглядом на что-то. Рина перевела глаза туда и обомлела.

Медведь! Из глубины пещеры к ним шел медведь! Тот самый, из Небесной охоты… Впрочем, разглядев его получше по мере приближения, Рина поняла, что в темноте он только поначалу показался ей зверем. Но это был человек – в такой же одежде, как и они, только почерневшей от грязи. На непокрытой голове мужчины красовались космы темных волос, которые неряшливо свисали со всех сторон, а лицо обросло густой бородой. Если бы он ради шутки начал передвигаться как какой-нибудь зверь – горилла, скажем – его в пещерном полумраке нельзя было бы и распознать как человека. Откуда он и что здесь делает?

Неспешно подойдя к ним и присев на корточки, он протянул ей что-то, словно отвечая на немой вопрос.

Подавив в себе острое желание отскочить, Рина с опаской посмотрела на его руку. Он держал бусы – ее амулет, подарок шамана. Она никогда не показывала их никому. Неужели он обыскивал карманы, пока она спала?

– Это ваши? – спросил он. У него был мягкий голос с легкой хрипотцой.

Не отвечая, она взяла их и сжала в ладони, не зная, то ли убрать в карман, то ли надеть на запястье.

– Она не помнит, что тогда произошло, – ответила вместо нее Сандрина. – И я ей завидую.

– Но вы помните, – заметил он.

Она поняла его намек. Рина не доверяла ему – или боялась.

– Ненамного больше ее, – сказала Сандрина и пояснила Рине: – Ты сама их отдала зверям, когда они нас окружили. Если бы ты этого не сделала, мы бы замерзли через час.

Да, Рина смутно помнила, что их преследовали какие-то звери. Она их не видела, но ощутила слежку – на третий день, кажется?

– Волки? – удивленно спросила Рина.

Мужчина как-то странно посмеялся, отвернувшись и посмотрев через плечо назад.

– Значит, волки, – с какой-то горечью произнес он. – Понятно…

Заметив недоумение на их лицах, он пояснил:

– Видите ли, когда мы увидели их – замечу, это была группа из трех особей, а нас было двое: я и мой коллега, не буду называть его имени… Так вот, в приступе страха он сел на снегоход и умчался, а я остался. Не знаю, может, он потом одумался и вернулся, но нас на том месте уже не было. Понимаете, я просто не мог устоять от естественного любопытства. Звери к тому же не вели себя агрессивно. До сих пор нам вообще не было ничего известно о животном мире этой планеты, а тут такой удивительный случай! Разумеется, я последовал за ними! Но раз потом пошли слухи о волках, значит, он все-таки вернулся живым на базу. Что ж, это радует. Только не говорите мне, что они кое-кого загрызли…

Незнакомец, очевидно, был из того типа людей, которые наделены тонкой интуицией и способны очень легко располагать собеседника к себе. Это отличало его от людей болтливых, общение с которыми становится обычно быстро неприятным. Его неопрятный вид действовал весьма отталкивающе, но глаза выдавали человека незаурядного. Эдакий Велес в человеческом облике. Первобытный, дикий, вольный. Но обаятельный.

Он мгновенно перехватил взгляды, которыми Рина с Сандриной обменялись, подавив при этом невольную улыбку. Укоризненно покачав головой, он покосился в сторону с выражением напускного испуга и произнес:

– Quand on parle du loup, on en voit la queue2.

Рина не понимала французский язык, но по тому, как Сандрина прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться вслух, было видно, что шутка достигла нужных ушей. С ним определенно нужно быть поосторожней. Как не называй их теперешнее положение, они все еще остаются женщинами, а он мужчиной. Который к тому же провел долгое время в одиночестве.

С другой стороны, они должны были казаться ему такими же странными, как и он им. В его глазах так и читался неприкрытый интерес. Но, опять же, и это было в характере таких людей – им все интересно, что окружает их. Это прирожденные исследователи. Кто же он на самом деле?

– Косматая голова, – сказал он, будто прочитав ее мысли по глазам. Он поворошил свои волосы на голове и улыбнулся. – Так меня назвали. Я геолог по профессии. На своей родине в Канаде мне приходилось много путешествовать и проводить время среди дикой природы. Как вы, наверное, знаете, весь север там покрыт сетью рек и озер, среди которых почти никто из людей не обитает. Кое-где еще живут племена индейцев, и вот однажды я попал, так сказать, к ним в гости. Нечаянно. Замечу сразу, что тогда я выглядел куда опрятнее: бороды не носил и волосы стриг коротко. Это сейчас, при таких условиях, я превратился в это…

«Медведь» поскреб «лапой» по обросшим бородой щекам, испрашивая всем выражением лица прощения за крайне неухоженный вид.

– Так вот, – продолжил он, – я из уважения решил представиться им, перед тем как сунуться на их земли. У них ведь там какие-то свои представления на этот счет. Когда я приехал к ним в деревню, ко мне первым подошел шаман. Как я узнал позже, он специально для этого случая надел традиционную одежду индейцев – знаете, как в фильмах, с перьями на голове и прочей атрибутикой. И как в фильмах, мы стояли молча и изучающе смотрели друг другу в лицо. Признаюсь, от его вида я немного растерялся – мальчишкой я всегда любил воображать себя настоящим индейцем, а тут он вживую стоял передо мной. Когда я, наконец, решил открыть рот первым и рассказать вкратце, кто я и зачем здесь, он перебил меня, не дав даже досказать первого слова, и сказал: «Косматая голова. Тебя зовут Косматая Голова». Конечно, если бы я был мальчишкой, то счел бы за великую честь носить индейское имя, но тот возраст уже безнадежно миновал к моменту данной встречи. В любом случае, я хотел поправить его и назвал свое настоящее имя, но он только усмехнулся в ответ и сказал: «Так тебя звали там, откуда пришел. А там, куда придешь, ты будешь Косматой Головой».

Косматая Голова опять потрепал себя по голове уже знакомым жестом и улыбнулся. Это становилось весьма занятным – Косматая Голова был очень похож на сына Медведя. И его имя сходилось почти полностью с тем, из ее сказки… Он снова мгновенно заметил, что Рина о чем-то напряженно думает и сопоставляет услышанное с тем, что всплывало в памяти. А она, в свою очередь, никак не могла избавиться от ощущения, что его больше всего интересует именно ее персона. Но выражение его глаз было вовсе не дикарским, как следовало бы ожидать, и не вульгарным, когда тебя мысленно раздевают. Он точно что-то знал о ней – как и она о нем – и оба пытались, каждый для себя, найти и соединить недостающие части одной и той же мозаики. Они определенно не знали, с какой стороны подступиться друг к другу.

– Потом он пригласил меня в свое жилище, и мы вели какие-то беседы, – продолжил он свой рассказ, – не помню точно, о чем… Мне кажется, что через какое-то время он непонятным образом ввел меня в состояние транса. Может быть, это было от особенного курева индейцев, не знаю… Но одно я помню отчетливо. Усевшись, он молча разжег свою индейскую трубку, затянулся и протянул мне. Я не курил, но отказываться было крайне невежливо, сами понимаете. Я тоже затянулся. Да, понял я, это совсем не та едкая гадость, которой все травятся. И тут шаман, наклонившись ко мне, сказал: «Перед тобой далекая дорога»…

– О-очень далекая… – Рина повторила в точности слова шамана.

Косматая Голова так и остался с открытым ртом, не закончив фразу, и изумленно смотрел на нее. Засунув руку в рукав, он что-то вытащил оттуда и протянул ей. Рина посмотрела – на его ладони лежали бусы. Ее бусы. Нет, этого не может быть – ее бусы у нее! Это что, фокус? Не веря своим глазам, она разжала свою ладонь, чтобы убедиться в том, что с ее памятью и глазами все в порядке. Да, вот ее амулет – у нее на ладони. А вот еще один, такой же. Одинаковые бусины на кожаном ремешке, и они одинаково завязаны затейливым узелком.

Рина в полном замешательстве посмотрела мужчине в глаза.

– Это мой, – объяснил он. – Тот шаман подарил его мне на прощание. Он сказал: «Чтобы ты был не один». Тогда я не так понял смысл этих слов. Ну, знаете, люди часто дарят друг другу сувениры на память… Их истинное значение я понял только вчера. Может, это было не точно вчера, у меня нет часов, а установить время суток в условиях полярной ночи, да еще в пещере, просто невозможно. В общем, я увидел бусы в лапах одного из зверюг, что, в принципе, не было для меня ничем драматичным – я их давал уже этим любопытным носам – но вдруг понял, что мои бусы все еще при мне. А это были чужие. Медведь отдал их мне и повел за собой. Так я нашел вас. Занимательно, не правда ли?

Его глаза светились от восторга, а на лице играла улыбка мальчишки, который только что постиг Великую Тайну индейского племени Косматоголовых. Он не удержался и тихо засмеялся. Рина отказалась брать его бусы, чтобы рассмотреть их получше. Она была уверена, что на бусинах выведены те же самые символы в той же последовательности. Надев свой амулет на запястье, она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Пожалуй, хватит ей на сегодня загадок. Она ужасно устала. И зверски проголодалась к тому же. А у костра, между прочим, все еще стоял котелок с ухой на подогреве.

Рина проснулась от того, что кто-то потряс ее за плечо. Рядом сидела Сандрина, выглядевшая немного напуганной. Они теперь всегда спали бок о бок, боясь остаться в одиночестве. Видимо, Сандрина проснулась раньше и сама села, прислонившись к стене.

Рина проследила за ее напряженным взглядом: из недр пещеры к ним приближался зверь. У него была характерная походка медведя. Между берегом и стеной шла дугой узина, которая заканчивалась тупиком. Там и находились два новых обитателя пещеры, с которыми хозяину теперь не терпелось познакомиться поближе.

Рина торопливо поднялась и села. Она не испугалась неведомого ей зверя, но была готова в любой момент дать отпор. Огня боялись все звери, и этот не был исключением. Не решаясь подойти ближе, он прижался к стене неподалеку. Можно было обойти тлеющий огонь и по воде – берег здесь был очень пологим – но зверь, видимо, не хотел мочить себе лапы в ледяной воде или знал, насколько коварным бывает дно скальных озер. Один неверный шаг в темноте, и ты можешь нырнуть в глубокую яму, распоров лапы об острые края.

Косматая Голова наверняка выбирал место для огнища, чтобы звери не тревожили гостей. Рина с любопытством рассматривала медведя. Он был небольшим, размером с крупную собаку, и сидел точно так, как это делают медведи. Если бы он встал на задние лапы, то был бы ей примерно по плечо. Из всех знакомых ей видов животных он больше всего напоминал большую панду, но не черно-белую, а коричневую циньлинскую. Рина сняла с запястья амулет и протянула медведю, поманив его к себе. На зверя это заметно подействовало, он заволновался и заворчал, но все же не стал подходить даже на полшага ближе к жаропышащему стражу.

– Неужели ты их совсем не боишься? – с испугом спросила Сандрина.

– Для моего народа медведь – священное животное, – спокойно ответила Рина. – Они ведь не тронули никого из нас и не съели.

– Хорошо тебе, ты не помнишь, что было тогда – там, среди снега. А я от ужаса чуть с ума не сошла. Меня до сих пор передергивает, когда я вижу вот эту миленькую медвежью улыбку, которая тогда выглядела как дьявольский зловещий оскал. А когда ты протянула им руку, и на ней вот так, как сейчас, покачивались бусы, я подумала, что это конец, что они сейчас набросятся на нас и будут рвать на части…

У Сандрины задрожали губы, и она тихо всхлипнула.

– Я, наверное, никогда не смогу забыть этого кошмара. Откуда ты вообще знала, что на них это подействует?

– Я не знала, – просто ответила Рина.

Сандрина безудержно засмеялась сквозь слезы. Она всегда была склонна бурно реагировать, но за резким эмоциональным всплеском всегда следовало быстрое успокоение.

– La fortuna aiuta gli audaci3, – иронично подметила Сандрина, утерев слезы.

Видя, что медведь не решается подойти, Рина подползла на четвереньках к нему поближе, села на колени и протянула бусы. Это, должно быть, именно тот зверь, вожак стаи, который и тогда точно так же осторожно снял с ее руки амулет. Он узнал его, потому что уже держал в своих лапах амулет Косматой Головы и запомнил его. У этих зверей были пальцы на лапах, скрытые под шерстью – точно такие, как у енотов, только покрупнее. Они могли ими брать, держать и ощупывать мелкие вещи. Благодаря своим очень чувствительным пальцам еноты могут даже в полной темноте точно определить, что за предмет они держат. Зверь встал и направился вглубь пещеры, неуклюже передвигаясь на трех лапах, не в состоянии решиться: взять вещь по привычному в зубы, встать на задние лапы или так и ковылять?

Через какое-то время оттуда донеслись негромкие возгласы. В полумраке прорисовались два силуэта – человека и медведя. Косматая Голова неторопливо шел и разговаривал с ним на французском языке – так, как обычно разговаривают с маленькими детьми и домашними животными – полушутя-полусерьезно. Рина про себя отметила, что Косматая Голова часто разговаривает со зверьми или с самим собой, размышляя вслух. И в эти моменты он всегда говорил на французском. Видимо, этот язык был его родным.

– Милые зверушки, – сказал он, подойдя к костру. – По моим заключениям, это родственный вид больших панд. Скорее даже его давний предок. Бамбуковая панда – единственный выживший вид, который сейчас обитает только в высокогорьях Китая, но раньше, еще во времена миоцена, семейство пандовых было значительно больше, и они жили повсеместно на земле. Я полагаю, что именно тогда – десять-одиннадцать миллионов лет назад – они «эмигрировали» сюда, хотя, возможно, и попозже, насчет этого спорить не буду. Вы видели их лапы? Они больше похожи на енотовые. Хотя этому не стоит удивляться, ведь вокруг панд в кругах ученых долгое время велись горячие споры. У них есть черты, присущие как медведям, так и енотам. Кто-то даже утверждал, что панда – это гигантский енот. Да, не смейтесь. Бегемота, например, тоже часто называют гигантской свиньей, хотя он по родству ближе всех к китам. На китайском языке, между прочим, панду называют словом «медведь-кошка». Сегодня считается, что панда – один из самых древних видов медвежьих.