Томек в стране фараонов

Alfred Szklarski

TOMEK W GROBOWCACH FARAONÓW

Copyright © by MUZA SA, 1991, 2007, 2018

© Перевод. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука^®

Дорогие читатели!

В последние годы я неоднократно навещал Альфреда Шклярского, и наши многочасовые беседы всегда заканчивались моими вопросами о том, как же сложится дальнейшая судьба героев книг про Томека. И когда автора цикла не стало, мне показалось само собой разумеющимся завершить роман, набросок которого был уже готов. Свою главную задачу я видел в том, чтобы верно следовать замыслам и стилистике Альфреда Шклярского.

Пока я писал роман, перед моим мысленным взором возникали всё новые подробности последней истории: Салли в гробнице, пребывание героев в Нубийской пустыне, путешествие по Нилу к его истокам.

Семья пана Альфреда передала мне его архив, и я принялся штудировать литературу о Египте, о Ниле…

Так и появилась на свет заключительная книга о приключениях Томека Вильмовского, сопутствовавшего юным любителям этого цикла без малого сорок лет. Исполнилась мечта Салли побывать в Долине царей[1], исполнилась мечта читателей, с нетерпением ожидающих продолжения романа-реки.

Адам Зельга

I

Ночь у подножия пирамид

Солнце медленно опускалось в бескрайние пески Ливийской пустыни, находящейся в северо-восточной части Сахары – самой большой пустыни в мире. На известняковых холмах Эль-Мукаттам, на восточной окраине Каира[2], гасли розоватые отблески заката.

«Аллах акбар!»[3] Пронзительный, протяжный призыв к молитве, которую мусульмане совершают после захода солнца, доносился со стройных минаретов, возвышавшихся над плоскими крышами домов, и, преодолевая шум улиц, отдавался эхом во всех уголках большого города. Певучий завораживающий голос муэдзина[4] вырывал людей из повседневной суеты. Одни направлялись в мечеть, чтобы под руководством имама[5] совершить салят[6] в храме, другие произносили слова салята там, где их застала молитвенная пора. Повернувшись в сторону Мекки[7], они становились коленями на расстеленные коврики, и не важно где – посреди улицы, у себя дома, в лавках, на базарах, – низко кланяясь, шептали священные слова.

Пока Каир в этот поздний час оглашался молитвами, на другом берегу Нила, всего в нескольких километрах от города, царила полная тишина. В этом месте узкая прибрежная полоса зелени – сады, поля, пальмы вокруг домов – вдруг заканчивалась, а за ней начиналась грозная, мрачная пустыня. В темноте на каменистой равнине, будто на огромном скалистом острове посреди моря желтого шелковистого песка вырисовывались очертания трех исполинских пирамид[8]. Овеянные легендами, они с незапамятных времен притягивали к себе путешественников и ученых всего мира. Поэтому днем у подножия пирамид на обширной каменистой площадке всегда было людно и шумно. Больше всего привлекали внимание юркие арабы-египтяне, одетые в просторные галабеи[9], которые охотно носят жители на юге средиземноморского побережья. Головы местных жителей покрывали белые хлопковые платки – куфии, особым образом завязанные и закрепленные обручем черного цвета – икалем. Арабы-египтяне навязывались туристам в качестве гидов, предлагая свои услуги на разных языках; уговаривали их прокатиться на покрытых яркими чепраками[10] верблюдах, лошадях и ослах. Здесь же продавались и напитки, фрукты, сладости, дешевые сувениры, а толпы мальчишек, как и повсюду в Египте, клянчили бакшиш[11]. Царившая вокруг ярмарочная суматоха лишала это место присущего ему очарования, и только после захода солнца гробницы фараонов погружались в безмолвие.

Ночь опустилась внезапно. Яркий закат всего через несколько минут обратился в пресловутую тьму египетскую. Мир объяла темнота. На безоблачном черном небе замерцали звезды. Неспешно выплыла огромная луна. В ее серебристом сиянии вырисовывались неясные контуры пирамид, каменная фигура сфинкса-льва с головой человека. А стелящийся над песками полупрозрачный туман создавал впечатление, что эти величественные сооружения висят в воздухе.

В это уже позднее для обычных туристов время к подножию пирамид приближались двое мужчин с загорелыми на тропическом солнце лицами. Оба были в полосатых галабеях и темно-красных фесках[12]. Вместе с ними шла женщина в длинном темном платье. Как и у всех мусульманок, ее голову покрывала большая черная шаль. Этих людей нетрудно было принять за местных жителей, но на самом деле то оказались заядлые путешественники, многое повидавшие на самых разных континентах, – неразлучные друзья-поляки Томаш Вильмовский и капитан Тадеуш Новицкий. Женщина, австралийка по происхождению, была женой Томека по имени Салли.

Все трое остановились у подножия монументальных гробниц. В свете луны, в сиреневом тумане, поднимавшемся над быстро остывавшими песками, их взорам предстало поразительное, незабываемое зрелище. Первым, как всегда, нарушил молчание капитан Новицкий:

– Над чем это вы так задумались? – нетерпеливо поинтересовался он.

– Вид пирамид пробудил мое воображение и оживил воспоминания, – ответил Томек. – Ты только подумай, капитан. Ведь когда-то греческий историк и путешественник Геродот, прозванный отцом истории, как и мы сейчас, смотрел на эти гробницы фараонов, и было это четыреста пятьдесят лет назад до нашей эры. К тому времени пирамиды стояли здесь свыше двадцати веков! И все-таки не этот факт, как он ни поразителен, взволновал меня. Освещение, сама здешняя обстановка напомнили мне о нашей первой экспедиции в Африку[13]. Помнишь, Тадек, Лунные горы? Их вершины вздымались ввысь в точности так же, как вершины этих пирамид.

– Подожди, подожди… что-то припоминаю… Ах да, горный массив Рувензори на границе Уганды и Конго! Мы отправились за гориллами и окапи, да-да, теперь вспомнил. Неплохой был вид, но это из-за нависавших низко туч. А тут – ни одной!

– Все верно! Зато здесь воздух наполнен пылью пустыни и туманом.

– Ох, мальчики! – вмешалась Салли. – Неужели вы не понимаете, что с вами говорят тысячелетия?

– Голубка ты наша сизокрылая, да как же мы можем об этом забыть, если ты все время нам об этом напоминаешь?

– Ну уж я-то знаю, что из сказанного мною в твоей памяти ничего не останется.

– Ты думаешь? Ошибаешься! Разбуди меня ночью, и я тут же скажу: гробница Хеопса[14] возведена четыре с половиной тысячи лет тому назад, и только подготовка путей для перевозки строительных материалов заняла десять лет, а еще двадцать – сооружали саму гробницу. По сто тысяч каменщиков, плотников и чернорабочих работали три месяца в году, когда разливался Нил. Сколько же бедняг расстались здесь с жизнью! Не могу избавиться от мысли, что вокруг нас витают тысячи душ, не могу забыть о тех, кто отдал жизнь в угоду тщеславию фараонов. Да, ты права – здесь с нами говорят тысячелетия…

Салли невольно поежилась и плотнее закуталась в шаль. Помолчав, девушка произнесла:

– Я как-то не задумывалась об этом до сих пор… Конечно, без стольких жертв было не обойтись… Но ведь не только тщеславие побуждало фараонов возводить такие величественные гробницы. Древние египтяне верили, что человеческая душа бессмертна. После того как человек умирает, его душа превращается в тень и переносится в мир мертвых, который находится между Небом и Землей. Однако даже там душе все еще необходимы средства для существования. Вот поэтому умерших погребали в гробницах куда более прочных, чем обычные жилища.

– Знаю-знаю, ведь ты уже не раз об этом рассказывала, – снова прервал Салли Новицкий. – Я считаю все это языческими верованиями и обычаями. Многие египтяне, должно быть, думали так же, как и я, если не гнушались воровать спрятанные в гробницах ценности. Фараоны начали строить гробницы только из гордости. Другие люди ограничивались менее дорогостоящими мастабами[15], которых здесь полным-полно.

– Фараонов почитали как богов. Испокон веков выше них не было никого как среди живых, так и среди мертвых. – Салли не давала сбить себя с толку. – В мастабах хоронили высших придворных, чтобы они могли и дальше служить своему правителю в загробной жизни. Даже быть похороненным в тени гробницы фараонов считалось величайшей честью.

– Ничего удивительного, что в Египте давно хозяйничают иностранцы, поскольку сами египтяне тратили время на построение гробниц и языческие обряды, – подытожил Новицкий.

– Ну-ну, капитан, а сам-то ты разве не хотел, чтобы тебя похоронили у ног прекрасной рани Алвара[16], о которой ты столько рассказывал… – съехидничала Салли.

Все рассмеялись над этой шуткой, но через мгновение Томек возобновил серьезный разговор:

– Это правда, что захватчики чувствуют себя здесь как дома. Уже две с половиной тысячи лет, то есть со времени персидского вторжения, в Египте правят чужеземцы. Этой землей владели эфиопы, гиксосы, ассирийцы, вавилоняне, персы, греки, римляне, турки, французы, а в настоящее время власть принадлежит британцам, которых египтяне ненавидят.

– Что-то мне кажется, они тут надолго не задержатся, – заметил Новицкий. – Все громче слышатся речи о Египте для египтян.

– В любой момент может произойти взрыв, – сказал Томек. – Египтяне уже показали свои когти тридцать лет назад.

– Тридцать лет назад, говоришь? Подожди, подожди… Или ты имеешь в виду восстание Ахмеда Араби-паши?[17]

^– Да, именно! Восстание против англичан!

– Я в ту пору был еще сопляком, но все же припоминаю эти драматические репортажи в газетах. В Каире и Александрии погибли десятки европейцев, а британский консул получил тяжелое ранение. Громили лавки, жгли дома. Тогда англичане обстреляли Александрию из корабельных орудий и подавили восстание, но сейчас земля все сильнее горит у них под ногами.

– Египтяне не любят англичан, это естественно. Кто вообще в здравом уме любит захватчиков?!

– У нас, между прочим, британские паспорта, – напомнил Новицкий. – Поэтому я бы не советовал мозолить глаза египтянам и таскаться по разным закоулкам.

– Дорогие мои, я думаю, опасность преувеличена, – вмешалась Салли. – В этих одеяниях вы так похожи на арабов, что я жду не дождусь, когда вы начнете носить с собой коврики для молитвы. Меня, однако, оставьте в покое, я не буду закрывать себе лицо на улице.

– Не ворчи, голубка! – отшутился Новицкий. – С волками жить – по-волчьи выть. А что касается рани Альвара, – обиженно добавил он, – так и ты бы ей в пояс кланялась уже хотя бы потому, что она относилась к нам, полякам, а особенно… кхм, к одному, с большой теплотой.

– Капитан… – попытался остановить Новицкого Томек, но Салли, к счастью, ничего не услышала и с энтузиазмом продолжила лекцию.

– Египтянам нет смысла ненавидеть всех европейцев. Ведь не все же они приходили в Египет ради завоеваний. Как бы то ни было, Наполеон уничтожил пятисотлетнее жестокое господство мамелюков[18], заложил основу европеизации Египта. Доставленные им в Египет сто пятьдесят французских ученых основали в Каире Институт Египта, изучали историю и культуру Древнего Египта. Художник Денон[19], рискуя жизнью, исследовал старинные памятники в долине Нила и делал их наброски. Научные открытия французов впервые после эпохи Древнего Рима воссоздали для мира забытую культуру и историю Древнего Египта.

– С этим не поспоришь, – согласился Новицкий, – однако…

– Я еще не закончила, – перебила его Салли. – Солдаты Наполеона обнаружили знаменитый Розеттский камень, благодаря которому историк Шампольон[20] расшифровал таинственные египетские иероглифы. Во многом благодаря этому открытию стало возможным прочитать надписи на стенах дворцов, храмов и гробниц, а также перевести тексты папирусов, проливающих свет на драматическую историю долины Нила.

– Розетта? – заинтересовался Новицкий. – Небольшой порт на берегу западного рукава дельты Нила? И что за магический камень там нашли?

– В нем не было никакой магии. Во время фортификационных работ в городке Рашид, который тогда европейцы называли Розеттой, расположенном на берегу Нила, в нескольких десятках километров от Александрии, солдаты отыскали базальтовую плиту. На ней были высечены три текста, два из них на древнеегипетском языке, начертанные древнеегипетскими иероглифами и египетским демотическим письмом[21], и один на древнегреческом языке. Как выяснилось позже, текст содержал благодарность жрецов из Мемфиса[22] за милости, оказанные им Птолемеем Пятым[23]. Сравнение текстов, записанных в трех вариантах, дало ключ к решению загадки иероглифов.

– Действительно, непростая находка, – согласился Новицкий. – Неудивительно, что французы решили вывезти эту плиту.

– Хотели, да не вышло. Наполеону пришлось спешно возвратиться во Францию, а оставленная им в Египте армия вскоре потерпела поражение от англичан. После капитуляции французы должны были вернуть все награбленные ценности, в том числе и Розеттский камень. И все же французские ученые успели снять с надписей на плите копии и слепки, а сама она находится сейчас в Англии.

– Интересно, как она выглядит, – сказал Новицкий.

– Я видела ее в Британском музее в Лондоне. Это черная базальтовая плита размером со стол. На отполированной поверхности сверху вниз в три ряда высечены три текста. Она установлена на вращающейся подставке под стеклом так, чтобы ее можно было осмотреть с обеих сторон.

– Интересные вещи рассказываешь, голубка! Судя по всему, в Англии ты времени зря не теряла. О Египте осведомлена не меньше профессора истории, – оценил Новицкий. – Не поспоришь с тобой, но я знаю и другое. Французы правили здесь твердой рукой и всячески притесняли египтян. Не оставили о себе хороших воспоминаний. Честно говоря, я тоже не питаю к лягушатникам добрых чувств. Не могу простить Наполеону то, что он обманул поляков. Только Косцюшко раскусил его и отказался иметь с ним дело.

Косцюшко (Костюшко), Тадеуш Анджей Бонавентура (1746–1817) – национальный герой Польши. Участник Войны за независимость США (1776–1783). Руководитель польского восстания (1794), в бою был ранен, взят в плен и заключен в Петропавловскую крепость. В 1796 г. помилован Павлом I, эмигрировал в США. В 1798 г. вернулся в Европу, жил во Франции и Швейцарии.

– Печально, но правда, – вмешался Томек. – Наполеон обманул ожидания поляков, а они пролили за него столько крови, в том числе в ходе Египетской экспедиции. Вспомнить хотя бы Сулковского, Лазовского[24], генерала Зайончека[25], позже наместника в Царстве Польском.

– Я читал роман об Юзефе Сулковском[26], адъютанте Наполеона. В битве у пирамид он командовал гусарами и получил семь рубленых ран и три огнестрельных. Хорошо знал арабов и говорил по-арабски. Повстанцы в Каире зарубили его. – Новицкий всегда был готов поддержать разговор, если речь шла о Польше.

Сулковский, Юзеф (1773–1798) – польский офицер, служивший адъютантом Наполеона Бонапарта. Сражался в Русско-польской войне (1792); принял участие в восстании Тадеуша Косцюшко (1794), в Итальянской (1796–1797) и Египетской (1798–1801) кампаниях, организованных Наполеоном. В последние месяцы жизни поляк написал три очерка: «Письмо с Мальты», «Заметки о египетской экспедиции» и «Описание пути из Каира в Эль-Сальхия».

Оживленно беседуя, все трое шли по каменистой равнине, потом остановились перед вырисовывающейся в темноте могучей фигурой сфинкса. Салли, так близко к сердцу принимавшая события времен минувших, попыталась вернуть настроение, владевшее ими в начале этой лунной ночи.

– Сколько необыкновенных вещей мы бы узнали, если бы эти величественные пирамиды могли говорить, – со вздохом произнесла девушка. – Ведь они воочию видели владык мира: Александра Македонского[27], Юлия Цезаря, Марка Антония, царицу Клеопатру, Наполеона. Ну и вашего Сулковского, если он участвовал в битве у подножия пирамид, – добавила она, желая угодить друзьям. Но ее реплика только подлила масла в огонь спора.

– Битва у пирамид разгорелась отнюдь не у их подножия. – Томек счел своим долгом внести кое-какие уточнения и, как обычно, сделал это с присущей ему скрупулезностью. – Битва, в которой победили французы, происходила на западном берегу Нила в четырнадцати километрах от пирамид, у местечка Имбаба, сейчас это пригород Каира. Романтическое название возникло позже, и, скорее всего, потому, что Наполеон произнес свою знаменитую речь перед солдатами перед началом сражения: «Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид!»

– Видимо, все так и было, – согласился Новицкий. – Но ты только посмотри на сфинкса. Разве не ядра так изуродовали голову льва с человеческим лицом?

– Действительно, на его голове явно видны следы пушечных ядер, но это дело рук мамелюков за несколько сотен лет до прихода сюда французов. Они никак не могли уничтожить сфинкса и поэтому стали использовать его в качестве мишени для стрельбы из орудий.

– Правда? – изумился Новицкий. – И египтяне не протестовали против такого вандализма?

– Тогда египтяне еще не понимали, какое наследство досталось им от фараонов, а захватившие Египет мусульманские фанатики сделали все, чтобы уничтожить следы великого прошлого Египта.

– Вы оба правы, но лишь отчасти, – вмешалась Салли. – Сфинксу отбил нос дервиш[28] – мусульманин Саим ад-Дахр, которого возмутило, что монумент особо почитали местные жители.

– И теперь выходка того мусульманина обеспечивает приток туристов, – пошутил Томек.

– Да, наш «хеопсик» учуял, что безносым он куда более популярен, – в тон другу добавил Новицкий.

Однако неугомонная Салли, будто их не слыша, продолжала:

– Арабы принесли с собой в Египет собственную культуру, развитые науку и искусство, и они намеренно уничтожали египетские памятники. При строительстве нового Каира в качестве стройматериалов использовались фрагменты монументальных памятников эпохи фараонов. Из древней столицы Египта, Мемфиса, арабы вывозили порталы, колонны, даже стены храмов. Разбирали триумфальные арки времен римского владычества. Вот эта возвышающаяся над Каиром крепость, возведенная при султане Саладине[29], сложена из камней небольших пирамид. К тому же и природа сделала свое черное дело. Ведь еще в древности пески пустыни занесли сфинкса так, что на поверхности оставалась только одна огромная голова. Таким и увидел его Денон[30] и запечатлел на одном из рисунков.

– Ты хочешь сказать, что до этого никто не обращал внимания на сфинкса? – снова изумился Новицкий.

– Если мне не изменяет память, фараон Тутмос Четвертый велел расчистить песок вокруг сфинкса и окружить изваяние стеной из обожженного кирпича, но песчаные бури вновь засыпали монумент, и песок еще не раз пришлось убирать!

– Я слышал, в Египте есть множество сфинксов, но этот – самый знаменитый, – вспомнил Новицкий. – А вообще-то, интересно, каким все-таки образом они приволокли сюда целую скалу?

Салли только и ждала этого вопроса. Она увлеченно принялась рассказывать о создании сфинкса. Сообщила, как после окончания возведения пирамиды Хеопса дорогу для перевозки камней превратили в платформу, ведущую от нижнего к верхнему храму, который тогда сооружали у подножия пирамиды Хефрена[31], сына Хеопса. Как на первом отрезке новой платформы наткнулись на монолит, сохранившийся здесь со времен существования каменоломни. Формой скала напоминала лежащего льва. Из нее высекли фигуру громадного зверя в пятьдесят метров в длину и двадцать – в ширину, наделив его лицом фараона Хефрена. Обращенный на восток сфинкс с ликом Хефрена стал символом стража пустыни, символом тайны.

Салли уже не могла остановиться. Объяснила, что гробница состояла не из одного строения и что пирамида являлась главной ее частью. Расположение отдельных элементов архитектурного ансамбля было тесно связано с ритуалом погребения фараона. Впоследствии это облегчило исследование общественных отношений в Древнем Египте и так далее и тому подобное.

В какой-то момент Новицкий, человек весьма любознательный, перестал слушать бесконечную лекцию Салли. Он незаметно для товарищей осматривался и глубоко вдыхал воздух, будто зверь в предчувствии опасности. Знавший друга как себя, Томек тут же сообразил, что капитан чем-то взволнован.

– Тадек, что случилось? – вполголоса осведомился юноша, вглядываясь в окружающую их тьму.

– Запах какой-то… – пробурчал Новицкий и тут же повернулся к Салли, которая внезапно умолкла. – Ты рассказывай, рассказывай, голубка, не обращай на меня внимания. Только не отходи никуда, оставайся между мной и Томеком.

Салли, знавшая капитана так же хорошо, как ее муж, и привыкшая к неожиданностям во время охотничьих экспедиций, тут же все поняла. Как ни в чем не бывало она продолжила рассказ о том, что современные исследователи и археологи обнаружили внутри пирамид.

Томек верил в безошибочное чутье Новицкого. Если его что-то насторожило, то не просто так. От пирамид веял холодный ночной ветер. По примеру Новицкого Томек глубоко втянул воздух и тихо сказал:

– Вроде бы попахивает прогорклым жиром…

– Верно, это и встревожило меня, – согласился Новицкий. – Где-то поблизости прячутся арабы. Они готовят на оливковом масле, и потому их одежда пропитана его запахом.

Салли ненадолго умолкла, но Новицкий тут же обратился к ней:

– Значит, ты говоришь, что в пирамиде Хеопса ничего не нашли, а в гробнице Хефрена оказался лишь пустой саркофаг.

– Только в пирамиде Микерина[32] оставались каменный саркофаг и гроб из кедрового дерева, в который положили мумию царя.

– А что с ним случилось? – спросил Новицкий, беспокойно озираясь.

– Корабль, который должен был перевезти их в Англию, потонул неподалеку от побережья Испании. Трехтонный каменный саркофаг затонул, а гроб несколько дней носило по волнам, потом его выловили и выставили в музее в Лондоне.

– Внимание! Арабы укрылись справа у подножия сфинкса, – прошептал Томек.

– Вижу, вижу, и сзади к нам тоже приближаются, – пробормотал Новицкий. Достав трубку, он набил ее табаком.

– Скоро рассветет, так что на нас нападут сейчас, – чуть ли не шепотом произнес Томек. – По-видимому, их много, иначе бы они не осмелились.

– Отец предупреждал, чтобы мы не шлялись по ночам, – негромко укорила его Салли.

– Не переживай, голубка, нам это не впервой, – успокоил ее Новицкий. – Бери-ка лучше мой кольт и в случае чего стреляй под ноги.

Салли, взяв револьвер, спрятала его под одеждой. А Новицкий тем временем беззаботно попыхивал трубкой.

– Сейчас они возле сфинкса, приближаются… – прошептал Томек.

– Займись ими, а я теми, что позади. – В голосе Новицкого явно чувствовалось оживление, он обожал подобные авантюры. Неторопливо выбив трубку, он молниеносно развернулся.

Двое бугаев в галабеях и тюрбанах как раз поднимались с земли. Вооруженные короткими толстыми дубинками, они бросились на Новицкого, а тот, ни секунды не мешкая, ударом ноги послал им в физиономии добрую порцию пустынного песка.

– Ибн-эль-кель! – хрипло выругался один из налетчиков, пытаясь проморгаться.

– Семью оскорбляешь?! – разъярился Новицкий. Как и любой моряк, он в совершенстве владел разноязыкой бранью. Одним прыжком подскочив к бандиту, он с размаху нанес ему удар в челюсть.

Тот повалился на песок. Второй нападавший, до сих пор не пришедший в себя из-за песка в глазах, отбросил дубинку и выхватил длинный кривой бедуинский тесак. Новицкий тут же отпрянул, сорвал с себя галабею и мгновенно набросил ее на голову арабу. В тот же миг прогремел выстрел, а за ним раздался вопль.

«Салли!» – мелькнуло в голове Новицкого, и он тут же повернулся к друзьям.

Пока капитан расправлялся с двумя верзилами, еще трое накинулись на Томека и Салли. Один с палкой атаковал Томека спереди, другой, подкравшись сзади, схватил его за горло. Достойный ученик Новицкого, Томек прекрасно владел приемами рукопашного боя. Юноша вдруг резко нагнулся и перебросил противника через плечо. Салли тоже не теряла времени даром. Едва бандит успел замахнуться на нее палкой, как девушка, стремительным движением вытащив кольт, нажала на спуск и выстрелила в песок прямо у ног нападавшего. Пуля, отрикошетив от каменистой поверхности, ранила одного из злоумышленников.

Бандиты явно не ожидали выстрела, как, впрочем, и яростного и умелого отпора. Это здорово охладило их пыл – мало-помалу они стали отступать к деревьям, растущим у берега Нила. Самый первый из нападавших, которому досталось от Новицкого, перед тем, как броситься в бегство, погрозил кулаком и злобно прокричал:

– Джихроб бейтак!

Новицкий захохотал:

– Он пожелал, чтобы сгорела моя халупа! Ну и черт с ним! Пусть катится! Смотрите, уже светает!

Небо, еще черное над Каиром, на востоке начинало светлеть. Холмы Эль-Мукаттам розовели. Лучи восходящего солнца рассеивали расстилавшийся над Нилом туман. Со стороны города стали доноситься призывы муэдзинов к утренней молитве. Наступало утро еще одного знойного дня.

– Давайте-ка отправимся домой, – вполголоса предложила Салли. – Отец уже должен вернуться, и, наверное, вместе с господином Смугой…

– Да-да, пора идти, – согласился Новицкий. – Ну что ж, Томек, начало недурное, а когда приедет Ян, будет еще интереснее.

Азартно потирая руки, он многозначительно посмотрел на друга.

II

В Каире

Решение отправиться на каникулы в Египет вместо того, чтобы преодолевать тяготы очередной профессиональной экспедиции, было принято в далеком Манаусе, в Южной Америке. Поляки и их друзья едва успели опомниться от измотавшего их странствия по перуанским горам, пустыням и джунглям, через охваченные революционным брожением районы у границ Боливии и Бразилии. Эта экспедиция сильно отличалась от всех предыдущих. Единственное сходство состояло в необходимости, как и прежде, преодолевать свои слабости в самых разных географических и климатических условиях – то есть подвергаться привычному и знакомому любому путешественнику риску. Однако к этому риску прибавились и опасения за жизнь и здоровье друзей, и нехватка средств для выживания, и расчет лишь на слепую фортуну. Последняя экспедиция изначально готовилась как спасательная и была предпринята с единственной целью – освободить из плена знаменитого зверолова и путешественника Яна Смугу. В ходе экспедиции по воле случая в беду попали не только спасаемые, но и сами спасатели[33]. И когда Томек на прощальном вечере в Манаусе вспомнил о давно планируемых каникулах, идея о поездке в Египет показалась необычайно привлекательной.

Больше всего обрадовалась, разумеется, изучавшая археологию Салли: она давным-давно мечтала своими глазами увидеть Долину царей. К молодежи с большой охотой присоединился и отец Томека, Анджей Вильмовский, уже порядком уставший от постоянного риска, связанного с избранным им способом зарабатывать на жизнь. С тех пор как по милости российских властей он был вынужден покинуть Варшаву, в бесконечной череде следовавших одна за другой экспедиций в самые экзотические страны мира его не покидало чувство, что он постоянно от чего-то убегает. И теперь ему просто захотелось перевести дух и отдохнуть по-человечески. Ладно, Египет так Египет. Вильмовского-старшего привлекала эта страна, в особенности ее сухой климат, который, по слухам, помогает при лечении ревматизма. А приступы досаждали ему все чаще и чаще. Именно этот довод капитан и привел в качестве решающего в разговоре с друзьями.

Тадеуша Новицкого, в свое время боцмана, а теперь капитана и, со времени пребывания в Алваре, еще и счастливого обладателя прекрасной яхты, преподнесенной моряку в дар столь часто вспоминаемой им рани, не было нужды уговаривать принять участие в любой вылазке, если она сулила приключения. Новицкий давно считал Томека и Салли родными по крови и без крайней нужды не расставался с ними. На предложение Томека он откликнулся с энтузиазмом, ведь из Англии до Египта можно было добраться и на яхте – предмете его большой гордости.

Увы, но Карские не могли позволить себе каникулы: слишком важной представлялась Збышеку Карскому, двоюродному брату Томека, постоянная работа в каучуковой компании «Никсон-Рио-Путумайо». Она обеспечивала ему и его жене Наташе после стольких трудных лет вполне пристойное существование в ближайшем будущем. И надо сказать, Вильмовские прекрасно это понимали.

Несколько опечалило всех известие о том, что с ними не будет Смуги. Его, как и Збышека, задерживали в Манаусе новые серьезные обязанности. После окончания последней экспедиции он стал партнером в фирме «Никсон-Рио-Путумайо».

В отличие от Карских, никого не убедили объяснения Смуги. Его краткая речь свелась к тому, что, мол, он не много потеряет, поскольку «в Египте уже бывал», а затем, по обыкновению, Ян замолчал и закурил трубку.

Не впервые жизнь разводила друзей подобным образом, чтобы потом вновь свести, и эти встречи всегда приносили им радость. Поэтому Вильмовские и Новицкий отбывали в Лондон не только в хорошем настроении, но и преисполненные надежд.

Однако по прибытии в Лондон обнаружились всякого рода трудности, большие и не очень, из-за чего продолжение поездки откладывалось. Сначала оказалось, что неизменному участнику охотничьих экспедиций, псу Динго, предстоит длительное лечение в ветеринарной клинике. Нарыв на левой лапе – память об экспедиции в Бразилии – никак не желал затягиваться. Не все было ладно и с яхтой Новицкого, отданной во временное пользование знакомому Гагенбека, который отправился на ней в плавание по Средиземному морю. Выяснилось, что во время шторма яхта повредилась, ей предстоял долгий и дорогостоящий ремонт. Знакомый Гагенбека, сознавая свою ответственность, намеревался выкупить яхту, и Новицкий скрепя сердце принял это предложение.

– Собственная яхта у моряка с варшавского Повислья? Да это все равно что роскошную хризантему приколоть к полушубку, – беспечно бросил капитан, старательно скрывая от друзей свое огорчение. И тут же приобрел билеты на пассажирское судно, идущее в Александрию.

Незадолго до отплытия из Манауса неожиданно пришла телеграмма. В ней Ян Смуга уведомил об изменении обстоятельств, которые теперь позволяли ему отправиться в Египет, и просил помочь ему с поездкой. Смуга предложил, чтобы Вильмовские с Новицким дождались его в Каире, где он уже снял для них удобную частную квартиру.

Во время плавания на корабле заинтригованные друзья Смуги терялись в догадках – что же могло заставить Смугу столь неожиданно изменить решение. Известие о его приезде, разумеется, весьма подняло настроение Томека и Новицкого – сейчас, когда они избавились от усталости, оба в глубине души опасались, как бы эта чисто туристическая поездка в Египет не оказалась слишком уж спокойной и монотонной. А с прибытием Смуги, судя по всему, скука им не грозит.

Гагенбек (Хагенбек), Карл (1844–1913) – немецкий дрессировщик, зоолог, коллекционер диких животных, основатель зоопарка в Штеллингене около Гамбурга – первого в мире, в котором животным были созданы естественные природные условия. В 1908 г. выпустил книгу «О зверях и людях», в которой подробно рассказал о выстроенной им новой системе акклиматизации и содержания диких животных в зоопарках.

Хоть Ян Смуга и был их старым другом, с которым они пережили столько трудных и радостных дней, в каждой новой экспедиции они открывали для себя много нового о нем. Так, выяснилось, что Ян изучил сигнальную систему негритянских тамтамов в те времена, когда он помогал племени ватуси сражаться против немецких колониальных войск на южном побережье озера Виктория. В другой раз обнаружились его связи с выдающимися путешественниками-исследователями. Оказалось также, что он участвовал в рискованных экспедициях вместе с пандитами[34], проникавшими в страны Центральной Азии. А в последней экспедиции друзья убедились, что Смуга был на короткой ноге с вождями индейских племен, сопротивлявшихся белым поработителям. Сколько же еще подобных сюрпризов скрывали извилистые пути его судьбы? Может, отыщется и тот, который так или иначе связан с Египтом?

Неожиданная перемена планов и сообщение, что Ян Смуга рассчитывает на помощь друзей, – все это могло означать лишь одно: предстоит нечто необычное. В этом сомневаться не приходилось. Не напрасно отец Томека, дольше всех знавший выдающегося зверолова, не раз повторял, что за Смугой тенью следуют удивительные события.

Уже почти три недели они отдыхали в Каире, не спеша знакомясь с городом. И вот как-то утром пришло известие, что судно, на котором Смуга отправился из Англии, скоро прибудет в александрийский порт. Анджей Вильмовский тут же выехал в Александрию, чтобы встретить друга, а слегка утомленные Каиром молодые Вильмовские, дабы скоротать время, придумали себе ночную прогулку в Гизу[35] «под надзором» Новицкого. Вот только они никак не ожидали, что прогулка принесет им столько впечатлений.

Когда на извозчике они возвращались домой, уже светало.

– «Кто не видел Каира, тот не видел ничего», – вздохнула Салли.

– Что ты сказала, голубка? – думая о своем, спросил Новицкий.

– Просто повторяю древнее арабское присловье, – ответила Салли. – Знаете ли вы, что «Каир» означает «Победитель»?

– Ну, если ты это утверждаешь… – уставший Томек явно не хотел вступать в дискуссию.

– Вся история началась… с голубки. – Салли ничуть не обиделась на отсутствие интереса к ее рассказу. – Но сначала здесь располагалась крепость под названием Вавилон.

– А позднее тут правили римляне, – вставил Томек.

– Именно так. В конце концов сюда добрались арабы. Их предводитель, Амр ибн аль-Ас, в 640 году заняв Александрию и тогдашнюю столицу Мемфис, двинулся на восток.

– И остановился в окрестностях старой части нынешнего Каира.

– Да, там, где Нил разделяется на рукава, образуя дельту, в месте, где росли полузасыпанные песком пальмы.

– И разбил свой лагерь? – все же позволил втянуть себя в разговор Новицкий.

– Совершенно верно. Он вынул из ножен украшенный драгоценностями меч, провел им линию на песке и отдал приказ: «Здесь быть моему шатру». Кстати, по-арабски Эль-Фустат означает «шатер». Но вернемся к нашей истории. Утром оказалось, что наверху шатра свила гнездо голубка. Это признали добрым предзнаменованием и поставили на этом месте первую в Африке мечеть, похожую на шатер, и назвали ее Амра. А вокруг храма начал разрастаться старейший район Каира, именуемый в память славной победы Эль-Фустат.

– А с какого времени он носит свое нынешнее название? – допытывался Новицкий.

– С десятого века, когда власть перешла к династии Фатимидов. Легенда гласит, что над Эль-Фустатом появилась идущая от планеты Марс светящаяся полоса, и поэтому столица получила имя Эль-Кахира – по арабскому наименованию планеты Марс, что в переводе означает «Победитель».

Открытая извозчичья пролетка[36], запряженная исхудавшей клячей, неторопливо катилась по дороге вдоль берега. Среди садов и пальм, освещенных утренним солнцем, над каналом белели виллы, потом появились старые обшарпанные дома, а ближе к реке – современные многоэтажные здания. Пролетка въехала на мост, соединяющий западный берег Нила с островом Эр-Рода. Внизу по мутной илистой воде проплывали фелюги[37] и огромные баржи с высоко задранными носами, груженные разными товарами: сеном, сорго, арбузами, зелеными дынями, сахарным тростником, глиняной посудой. Для того чтобы пропустить суда с высокими мачтами и с большими, наполненными ветром треугольными парусами, у всех каирских мостов через Нил средняя часть была оборудована подъемником.

Едва пролетка въехала на остров, как араб-извозчик повернулся к пассажирам и на ломаном английском гортанно возвестил:

– Остров Эр-Рода! Здесь недалеко есть ниломер[38], на южном мысу, не хотите посмотреть?

– Нет, езжай дальше и подгони свою клячу – мы хотим побыстрее попасть домой, – по-английски ответил ему Новицкий и, обращаясь к сидящим напротив Вильмовским, добавил по-польски: – Нам надо поторопиться: может, сегодня придет известие от отца? Вообще-то, я слышал кое-что о египетских устройствах для измерения уровня воды в реке. Вдоль Нила их целая цепочка, и за пределами Египта тоже.

– Ничего удивительного, Нил – это жизнь и смерть для египтян, – заметил Томек. – Еще древнегреческий историк Геродот писал, что Египет является даром Нила, а его существование полностью зависит от этой одной-единственной реки, у которой нет притоков и которую не подпитывают дожди… Река, которая целых тысячу пятьсот километров течет по одной из самых страшных пустынь на Земле. Исчезни Нил хотя бы ненадолго, для Египта это обернулось бы катастрофой.

– Я читала, что египтяне измеряют уровень воды в Ниле с незапамятных времен. Основываясь на тщательно записываемых результатах измерений, они определяют будущий урожай и величину податей, – продолжила тему Салли. – Записи ведутся непрерывно с 622 года, нигде в мире нет ничего подобного. Ниломеры устанавливали в каждом храме, во всех городах и селениях, располагавшихся поблизости от реки. Результаты замеров посылали в Каир.

– А что, ниломер на острове Эр-Рода самый старый? – полюбопытствовал Новицкий.

– Да нет, но он построен в 716 году, первым после прихода арабов, – уточнила Салли.

Извозчичья пролетка ехала узкими запустелыми улочками и вскоре достигла моста, соединяющего остров Эр-Рода с расположенным на восточном берегу Нила Старым Каиром. Они быстро миновали не очень широкую здесь реку. Далее параллельно набережной тянулась длинная улица Каср-аль-Айни, доходившая до юго-западного квартала.

В городе, как и всегда, с самого рассвета царили шум и оживление. В толпе прохожих, облаченных в длинные белые и полосатые галабеи, тюрбаны и фески, попадались по-европейски одетые мужчины – служащие учреждений и фирм. Женщин встречалось не много, все в черных длинных платьях, с прикрытыми платками лицами. Перед магазинчиками, у которых нередко отсутствовали передние стены и витрины, продавцы громко нахваливали восточные и западные товары. Некоторые раскладывали их на тротуаре, развешивали по стенам домов. Брадобреи, портные, сапожники, чистильщики обуви, вообще ремесленники работали прямо на улице, расположившись на тротуарах. На переносных лотках громоздились цитрусовые, овощи, жарились нанизанные на шампуры куски баранины, рыбы. Воздух наполняли запахи оливкового масла и чеснока.

Не меньшая суматоха царила и на проезжей части. По улице уже ходил электрический трамвай, он курсировал от площади Тахрир до Старого Каира. Египтянам полюбился этот вид транспорта, более удобный, чем конка[39]. Вагоны были увешаны гроздьями пассажиров. Люди теснились на подножках вдоль всего вагона. Трамваю приходилось ехать медленно, он то и дело останавливался, вагоновожатые отчаянно трезвонили, пробивая дорогу в толпе пешеходов. Совсем рядом катились тяжелые двухколесные возы, запряженные ослами, лошадьми или верблюдами. Возницы равнодушно покрикивали на неосторожных пешеходов. Нередко за арабом-возницей восседали его жены. В бурливой толпе повозок и людей с цирковой ловкостью лавировали ребятишки, несущие на головах громадные круглые корзины со свежим хлебом. То тут, то там проталкивались характерные фигуры разносчиков воды с большими кувшинами; меланхолично вышагивали ослы, навьюченные корзинами с овощами, мешками с пшеницей, тюками соломы, корзинами кирпича. В ногах путались собаки, кошки, дети в куцых рубашонках. Улица была полна говора, криков, воплей.

Ночная прохлада отступала, становилось все жарче. Извозчик, старый араб, снял абайю[40], оставшись в традиционной галабее. С самого начала поездки он мерил подозрительным, сверлящим взглядом одетых в арабские одежды европейцев и сопровождавшую их женщину с открытым лицом. Старик ничему не удивлялся, ведь за свою извозчичью жизнь чего он только не насмотрелся, однако его неприязнь к пассажирам возросла, когда те отвергли предложение осмотреть ниломер. Тогда извозчик попробовал подступиться иначе:

– Вы христиане? – спросил он.

Когда Новицкий ответил утвердительно, араб предложил:

– Здесь недалеко есть домик, там жил Иисус с семьей. В коптском квартале…

– В другой раз, добрый человек, – отделывался от него капитан, – сейчас мы хотим вернуться домой.

Извозчик пожал плечами, бормоча что-то себе под нос. Разочарованный, он подумал: что за непонятные чужеземцы – выдают себя за арабов, шляются по ночам да еще и спешат непонятно куда! Разве это туристы? Что у них в голове? Может, и за поездку не заплатят? Такого с ним еще никогда не случалось, однако в тот день этот пожилой араб был явно не в духе.

Едва только страшное подозрение возникло в голове старика, он внезапно натянул поводья своей клячи. Ничего подобного пассажиры не ожидали – сначала их прижало к сиденьям, а потом бросило вперед. Если бы Томек не успел подхватить Салли, та наверняка бы оказалась под колесами экипажа.

– Ах ты, черт возьми! – выругался по-польски Новицкий. – Ты что вытворяешь?

Араб соскочил с козел и стал что-то кричать, энергично жестикулируя. В его непонятной речи слово «бакшиш» было самым знакомым.

– Чего тебе надо? Что случилось? – горячился Томек.

Вокруг их пролетки собралась шумная толпа. Арабы, египтяне, турки размахивали кулаками и орали. Салли сумела разобрать только одно слово – «даншавай».

– Томми! Томми! – позвала она мужа, торопливо совавшего арабу деньги.

Едва получив их, извозчик принялся сам утихомиривать разъяренных каирцев.

– Томми! Да скажи им, что мы не англичане, а поляки!

Томек тут же подхватил:

– Ноу инглиш! Поляк! Польша! Боланда![41] Бола-а-анда!!!

Было неясно, поняла ли его разгневанная толпа, но суматоха улеглась так же внезапно, как и возникла.

Новицкий, сжимавший в кармане рукоять револьвера, вынув руку, вытер пот со лба.

– Все из-за этого старого идиота, – вполголоса заявил он Томеку. – Надо бы его вразумить.

– Успокойся ты, Тадек! Сами хороши. Что они могли подумать, увидев нас в арабской одежде?

– Они приняли нас за англичан, поэтому и взбесились, – взволнованно объяснила Салли. – Я поняла это, когда они стали выкрикивать название одной местности в дельте Нила, где пять лет тому назад во время охоты английский офицер случайно застрелил крестьянку. Об этом писали в газетах. Начались беспорядки, было ранено трое египтян и трое англичан, один из которых потом скончался. Британцы расценили это как бунт и арестовали свыше десятка феллахов[42]. А четверых англичане повесили.

Помолчав, она добавила спокойно:

– Я заметила, что, несмотря на все эти вопли, толпа, однако, соблюдала порядок. Все так неожиданно началось и закончилось, будто кто-то ими руководил.

– Вот-вот, – согласился Новицкий. – Я уже собрался выхватить револьвер… И, обратите внимание, они ведь не осмелились наброситься на нас, а только вопили и бранились.

– Стало быть, методы англичан оказались…

– Ошибочными, Томек, ошибочными, – закончил за друга моряк. – Как мне кажется, свободолюбие в Египте пустило корни.

– Пустить-то пустило, все это очень здорово. Но для одной ночи точно чересчур, – поморщилась Салли.

– Правильно говоришь, голубка! Хорошенького понемножку, – подвел итог Новицкий.

III

Странные встречи

Смуга проснулся довольно поздно, но, вопреки обыкновению, не сразу встал с постели. Он взялся за решение трудной задачи, и теперь ему потребовалась помощь верных друзей. Смуга размышлял, как все воспримут известие о том, что он согласился выполнить поручение… аристократа и лорда, фанатично коллекционирующего все относящееся к Египту и вдобавок не очень разборчивого в выборе путей приобретения. В конце концов, пресловутая неразборчивость и навлекла на него неприятности, а поскольку дела требовали его присутствия в Манаусе – лорд имел долю в компании «Никсон-Рио-Путумайо», – он обратился к Смуге.

Зверолов долго раздумывал над предложением собирателя раритетов. Поймут ли друзья его нынешние мотивы, в особенности после того, как он, несмотря на все их уговоры, вначале воспротивился к ним присоединиться? Что скажет Анджей Вильмовский, намеревавшийся отдохнуть и подлечиться в Египте? Эти вопросы не давали Смуге покоя, вселяя в него тревогу. Но стоило ему представить себе Новицкого и его чуть ироничный взгляд, Томека с горящими от любопытства глазами, Салли, мечтающую о настоящем приключении в Долине царей, он просто не мог отказать этому коллекционеру.

Смуга гнал от себя эти мысли. Решение принято, так что нечего раздумывать. Предстояло действовать. Он перебирал в памяти события, произошедшие уже здесь, на корабле, и теперь они казались ему не просто случайным стечением обстоятельств.

Далеко за полночь он беседовал с английским дипломатом, с которым когда-то познакомился, причем именно в Египте. Смуга улыбнулся при мысли, что они оба возвращались сейчас в ту же страну, обоим предстояло выполнить некую миссию и оба плыли на одном корабле. Естественно, речь шла о стране фараонов. Сначала их беседа носила общий характер, но потом стала приобретать более конкретное направление. Англичанин пытался увлечь Смугу проблемой, которая волновала его самого. Зверолов вежливо слушал, умело поддерживая разговор.

– Только подумайте, – говорил дипломат, – веками Египет, отрезанный от мира с востока и с запада, а практически и с юга, пустыней, с севера же – Средиземным морем, оставался для европейцев неизвестной страной. Научный интерес к нему проявился совсем недавно, по-настоящему лишь в конце восемнадцатого века, после кампании Наполеона. С тех пор Египет навсегда приковал внимание как археологов, так и состоятельных людей, готовых вложить средства, и причем немалые, в научные экспедиции. Страсть к исследованиям одних сопровождалась желанием других обладать предметами древней культуры. И так продолжается и по сей день.

– Вы хотите сказать, что с незапамятных времен произведения искусства похищают?

Смугу всегда раздражала эта манера изъясняться округлыми фразами, столь характерная для дипломатов.

– В общем, да. – Англичанина не оскорбила прямота поляка. – В особенности в этой части света… Об этом свидетельствуют и весьма древние источники.

– Очень древние? – перебил англичанина Смуга.

– Довольно-таки! В шестнадцатом веке до нашей эры, например, когда началось царствование восемнадцатой династии[43], были разграблены все гробницы знати, – ответил дипломат. – Один мой знакомый, археолог Говард Картер[44] рассказывал мне о судебном разбирательстве по делу о разграблении гробниц фараонов, произошедшем несколько тысяч лет тому назад. Подробное описание случившегося сохранилось на папирусах эпохи Рамзеса Девятого[45]. Тогда государство переживало смутные времена. Процветала коррупция, а власть была крайне слаба. За сорок лет сменилось восемь фараонов. При таких обстоятельствах всегда растет преступность и жажда легкой наживы овладевает разумом людей, – продолжал англичанин. – Все началось с заурядной взаимной зависти правителя восточной части Фив[46] Пезера и его товарища – правителя западной части Фив – Певеро. Так вот, этот Пезер, получив сведения о кражах из гробниц в западной части, поспешил доложить об этом их главному начальнику Хамвезе. Хамвезе учредил для расследования специальную комиссию.

– Поступил, как и полагалось.

– Просто у него не было другого выхода.

– И что же выяснила эта комиссия?

– Ей предстояло установить, действительно ли разграбления происходили в подобных масштабах. Пезер в своем докладе сообщил точное число разграбленных гробниц.

– Видимо, обладал такого рода сведениями.

– Вот именно. Складывалось впечатление, что он располагал и шпионской сетью по ту сторону Нила. И не учел лишь одного…

– Чего?

– Члены комиссии, а не исключено, что и сам Хамвезе, получали выгоду от преступлений.

– Пройдоха был этот тип, как его там? Пе…

– Певеро…

– Да-да, Певеро. Ох уж эти имена, – вздохнул Смуга. – Для уха славянина они звучат очень похоже. Но, возвращаясь к нашему разговору, как я понимаю, комиссия ничего не обнаружила, верно?

– Во всяком случае, не подтвердила сведений Пезера. По мнению комиссии, оказалась вскрыта одна царская гробница, а не десять, как убеждал Пезер, и две, но не четыре гробницы жрецов.

– И расследование прекратили?

– Ну разумеется. Расхитили почти все частные гробницы, но это же не могло служить основанием для предъявления обвинений почтенному Певеро.

– Так и приходит конец мечтам о справедливости.

– О нет! Это лишь конец первого раунда… Наутро Певеро на восточном берегу Нила устроил настоящую манифестацию против Пезера. Нетрудно представить, что пережил этот человек, когда ему закатили кошачий концерт.

– Вероятно, он сильно переживал.

– Да он просто потерял голову от злости. Выбежал из дома, поругался с одним из зачинщиков и пригрозил, что обратится прямо к фараону.

– Не самый мудрый шаг. Сразу видно: этот Пезер не принадлежал к числу искушенных политиков.

– Ну, я бы так не сказал. Первый бой он проиграл, и второй тоже: Хамвезе призвал его на суд, где Пезер, сам будучи членом судейской коллегии, признал, что донесение его ошибочно. Но вот из третьей схватки он вышел победителем. Несколько дней спустя арестовали восьмерых преступников, в папирусе перечислены даже их имена. В ходе следствия, которое испокон веков здесь заключается в основном в том, что к признанию вынуждают при помощи ударов по пяткам и ладоням, они подтвердили донесение Пезера.

– И правда, занятная история. Рад, что услышал ее от вас. Непременно поделюсь ею с моими друзьями, дожидающимися меня в Каире, и в первую очередь с Томашем Вильмовским. Его хлебом не корми, дай послушать подобную байку.

– Вы упомянули Вильмовского… Томаша? Кажется, я уже слышал это имя. Он имеет отношение к Королевскому географическому обществу?

– Томаш состоит в нем. Вероятно, оттуда вы его и знаете. Он выступал несколько раз с докладом о папуасах, а в последний раз говорил об индейцах из джунглей Амазонки.

– Конечно, я же слушал его, теперь припоминаю… Весьма способный молодой человек. Означает ли эта ваша встреча с друзьями в Каире подготовку к экспедиции по Египту?

– Отнюдь, – рассмеялся Смуга. – На этот раз мы решили просто отдохнуть. Давно это откладывали.

– Вдвойне вам завидую – и отдых прекрасный, и общество весьма недурное. Хотя, признаюсь, я рассчитывал заинтересовать вас не столько историей, сколько сегодняшним состоянием рынка предметов искусства, – сказал англичанин.

– Простите, я вас не совсем понимаю.

– Видите ли, в последние годы Египет на этом рынке снова вошел в моду. Недавно, причем не только в Англии, появились папирусы, предметы культа и повседневного обихода, ценные украшения. И все доставляется из Египта, но какими путями – неизвестно. Это явление достигло таких масштабов, что не приходится сомневаться в существовании организованной шайки контрабандистов.

– И это вас так заинтересовало? – с наигранным равнодушием осведомился Смуга.

– Не буду скрывать – да. Мне поручена миссия, как бы это сказать, детективного характера. Вы же меня знаете. И вам известно, что я для подобных дел не гожусь. Ибо я – скорее ученый, чем политик, и уж тем более не сыщик. Увидев вас здесь, на корабле, решил, что это подарок судьбы. Миссия, о которой я упомянул, куда больше подходит вам. Разве не так? – Англичанин решил завершить свои рассуждения вопросом.

Смуга ответил уклончиво, что никак не могло быть воспринято в качестве категорического отказа. Собеседники побеседовали, как бы между прочим, о связях с частными коллекционерами, об участии во всем некоей загадочной персоны, пока, в конце концов, не дошли в своем разговоре до той точки, когда уже никак нельзя обойтись без деталей, не раскрыв при этом истинных мотивов.

Не обнаружив в манере Смуги ничего выходящего за рамки обычной вежливости, британец решил сформулировать свое предложение в иной форме.

– Насколько я помню, вы имеете в Египте весьма полезные связи. Мне жаль, что я так и не перетянул вас на свою сторону. И все же я так просто не сдамся. Может быть, вы переговорите с вашими друзьями, причем не требуя от них каких-либо конкретных обязательств. Буду вам крайне признателен, если вы изыщете время и вместе с вашими молодыми товарищами навестите меня как-нибудь в каирском консульстве.

Это Смуга спокойно мог обещать англичанину.

Еще раз поразмыслив над деталями разговора, он поднялся с постели, оделся и раскурил неизменную трубку.

Солнце поднялось уже высоко. По палубе фланировали редкие пассажиры. Шел пятый день после выхода судна из порта Триеста, где оно задержалось на полдня для пополнения запасов угля. Это был обычный рейс из Англии в Бомбей[47]: на борту корабля находились почтенные английские джентльмены, в большинстве своем направлявшиеся в Индию. Судно принадлежало компании «Ллойд» и носило громкое название «Клеопатра». Установленный на нем мощный двигатель обеспечивал скорость в двадцать узлов[48]. Судно приближалось к Ионическим островам. Вдали высились вершины гор Албании, еще покрытые снегом. Справа виднелся остров Корфу, скалистый в северной части, с развалинами древнего города на востоке, а в остальном холмистый, очаровательный, тихий, весь в зелени садов. Корабль вошел в порт завезти почту, после чего продолжил путь.