Рожденная

Размер шрифта: 13

Плейлист

1. Lana Del Rey – “Million Dollar Man”

2. Sir Chloe – “Michelle”

3. Электрофорез – “Зло”

4. boa – “Twilight”

5. She Wants Revenge – “Tear You Apart”

6. IC3PEAK, Oli Sykes, Bring Me The Horizon – “VAMPIR”

7. Электрофорез – “Фейерверк”

8. Ultra Sunn – “Keep Your Eyes Peeled”

9. Электрофорез, Женя Меркель – “По разбитым зеркалам”

10. She Wants Revenge – “Out Of Control”

11. Электрофорез – “Я ничего не могу с собою сделать”

Дорогой читатель!

Эта книга во всех отношениях стала моим откровением. Вместе с главной героиней я заново пережила множество лишений и боли, приняла их и отпустила. В какой-то степени я считаю эту книгу даже слишком откровенной, будто все мои тайны выходят наружу в этот мир.

Когда я написала слово “конец” на последней странице, то поняла, что самой большой сложностью стало отделить свою боль от боли героини – они так тесно переплелись, что я стала путаться в собственных переживаниях.

Так что в крупицах этой истории вы найдете душу вашего покорного автора и, кто знает, может быть, отыщете свою.

Посвящается местам, в которых когда-то я была очень счастлива и которые мне пришлось покинуть, чтобы двигаться дальше.

Глава 1. Поездка

Я несла тяжелую коробку из своей комнаты в прихожую, чувствуя, как у меня отнимаются руки. Нужно было перенести все до того, как приедет Алекс, мой отчим, и загрузит их в машину, а пока помогала мне только мама, так что работали мы, не покладая рук, носясь туда-сюда из последних сил. Самыми тяжелыми были коробки с книгами – больше десяти, до верху наполненные и практически неподъемные, так что переносить их приходилось только вдвоем.

К тому времени как приехал Алекс, моя комната стала почти голой. Коробки были последним, что наполняло ее и хоть как-то напоминало обо мне. Теперь она казалась безымянной, словно я никогда здесь и не жила.

Неизменным оставался только вид из окна, который будет меняться сезон за сезоном, окрашиваясь то в желто-красный, то в белый, то в ярко-зеленый, но навсегда останется прежним. Рядом все также будет стоять соседский дом, в окнах которого я каждый день наблюдала хозяйку и детей, вдалеке будет виднеться город с высотками, а рядом с окном – стоять два дерева, на одном из которых поселилась в гнезде ворона со своим выводком. Только вот меня здесь больше не будет.

Я так хотела переехать, но теперь с грустью осознавала, что буду все-таки скучать по этому виду. Немного, но буду. Этот вид навсегда останется ностальгией по моему детству, ведь только тогда я чувствовала себя здесь дома. Жаль, что с возрастом это ощущение прошло, и родительский дом стал лишь пристанищем, местом, где я ем, сплю, храню свои вещи. Может быть, все дело в том, что где-то очень глубоко я знала: на самом деле мне нет здесь места.

– Все снесли? Там ничего не осталось? – задумчиво спросил Алекс, войдя в дом и увидев гору коробок. Обычно он был немногословен, а если говорил, то сдержанно и по делу. Мне всегда казалось, что в моем обществе он чувствует себя неловко, несмотря на то, сколько лет прошло с их с мамой свадьбы.

– Да, я все проверила, – ответила я.

Я как раз спускалась с лестницы на первый этаж. В дверном проеме, припаркованный у дома, виднелся фургон, готовый перевести всю мою жизнь. Я окинула взглядом коробки, надеясь, что все влезет. В любом случае Алексу придется сыграть в тетрис, чтобы хоть как-то уместить все, что я собрала.

Вот так вот ранним утром небольшой фургон забрал все мои вещи, книги, даже некоторую технику – мой любимый, к которому я ехала, настоял, чтобы я перевезла все свои вещи, а не обходилась минимум, помещающимся в чемодан – и увез за много миль от дома. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся за горизонтом, раздумывая о том, что с головой ныряю в новый этап своей жизни, и впервые осознавая, что мне чертовски страшно.

До этого мой переезд казался чем-то эфемерным и несбыточным. Но когда вчера до поздней ночи мы с мамой упаковывали мои вещи по коробкам, он приобрел первые очертания. Когда коробки из моей комнаты спустились на первый этаж, он стал почти осязаем. А теперь, когда все, что у меня было, скрылось за горизонтом… непонятная смесь окрыляющего счастья и страха перед неизвестностью разливалась у меня в душе.

А это точно именно того, чего я хочу? А если и да, то готова ли я? Нормально ли испытывать то, что я чувствую? Разве я не должна прыгать от радости, переезжая к любимому человеку, без которого не вижу своего будущего? Страх когтями зацарапал у меня по спине. Я знала, что подступает тревога… Вот дорога, мой дом, соседний дом – вдох, выдох – почтовый ящик, он стоит как-то криво, раз дерево, два дерево…

Я услышала, как со спины подошла мама. Я наверняка знала, что это она, потому что из них двоих – Валери и Алекса – только он старался подходить ко мне как можно реже. Она подошла, и всю тревогу как рукой сняло. Иногда мама помогала мне, даже не догадываясь.

Она просто молча стояла и глядела вместе со мной вслед уехавшему фургону. Я знала, что она понимает мои чувства, но не скажет этого вслух. Нам тоже было неловко в обществе друг друга. Так было сколько себя помню. Словно мы так и не нашли общий язык, слишком разные натуры.

Но Валери никогда не была плохой матерью, она всегда образцово выполняла родительские функции, и со временем мне стало хватать и этого. Я просто отвыкла от привычки искать материнское тепло. Тем более мне посчастливилось найти любовь в другом месте и с другим человеком, так что теперь это точно не имело особого значения.

Сейчас мне хотелось лишь произнести: “это немного не то, чего я ожидала, переезд казался мне таким судьбоносным событием, а оказался лишь несколькими коробками, кое-как уложенными в багаж”. Но я знала, что не произнося слов, мама поддержит меня куда лучше. Поэтому она просто была рядом. Как и всегда в моменты, когда была мне нужна.

Мы еще немного постояли, уставившись в никуда, в направлении давно уехавшего фургона. И только когда я пошла в дом, она последовала за мной. Сегодня утром, в честь моего отъезда мама собиралась готовить мои любимые вафли.

Ближе к вечеру мы уже стояли на вокзале с моим последним чемоданом, куда были упакованы самые хрупкие и необходимые вещи: бесконечные стеклянные баночки с уходовой косметикой, многочисленные палетки теней, пара футболок и пижама – на случай, если доставка всех моих вещей до нового места прилично задержится. Он был забит доверху, и Алекс, неся его позади нас, стоически молчал о том, что я сама его еле подниму, хоть это и было абсолютной правдой. Но я жизни не представляла без своих любимых вещиц.

На мне была летящая атласная юбка цвета темного шоколада и чуть светлее кардиган с расстегнутыми верхними пуговицами. Сейчас я умирала в нем от жары, но в городке, куда спустя почти два дня прибудет мой поезд будет на несколько градусов холоднее, так что я укутаюсь в него, как в одеяло и точно не замерзну. На ногах единственные во всем моем гардеробе высокие кеды занимали место привычных туфель.

В руках у меня была переноска. Внутри мирно сопела Миса – моя кошка с пушистой кремовой шерсткой и круглыми голубыми глазками. На ушках у нее расползались рыжеватые пятна и от розового носика, казавшегося совсем темным, градиентом расходилась такая же рыжина. Ее мордочка как подгорелый кусочек тоста из белого хлеба.

Все вокруг говорят, что себе в любимицы я выбрала кошку, похожую на меня, как две капли воды. У меня такие же голубые глаза и копна золотистых волос, под определенным светом уходящих в рыжий.

– Документы взяла? – спросила мама. Четко и по делу.

– Ага.

– Зарядка для телефона?

– Да.

– Кошачий корм?

Вместо ответа я просто кивнула. Между собой мы были, как всегда, немногословны, даже в минуты прощания.

Мы остановились на перроне, куда прибывал мой поезд. Алекс стоял где-то вдалеке, около лестницы, готовый в любой момент подкатить к поезду мой чемодан, и мы с мамой остались вдвоем. Вокруг туда-сюда бегали люди, кипела, жужжала жизнь, от которой я уезжала. Невидящими глазами я оглядывалась по сторонам, в голове разверзлась странная пустота.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – вдруг сказала мама. Ее губы тронула легкая улыбка.

Я обратила к ней ошарашенный взгляд, будто видя впервые. Сзади отходил поезд, всем телом я ощутила его вибрацию и вздрогнула. Поток воздуха взметнул мои длинные, легкие волосы. Они растрепались пышным облаком вокруг меня, и светлые локоны рассыпались по моим плечам. А мы с мамой все также глядели друг на друга. Одна из многих немых сцен, которая сейчас почему-то казалась такой важной.

Подошел мой поезд. Мимо нас пронеслась толпа, обтекая с обеих сторон. Мама вдруг шагнула ко мне, откинула волосы с плеч, нежно взяла мое лицо в свои ладони. Тело отдалось настороженностью. Но ее лицо было мягким, глаза – нежными, даже влажноватыми.

– И это нормально, – сказала мама, и ее спокойный голос меня тут же расслабил. Внутри словно ослабели натянутые до предела цепи. – Переживать, когда жизнь меняется даже к лучшему.

Внутри у меня все растеклось. Я ответила на ее улыбку, зарылась щекой в ладонь. Она нагнулась ко мне все с той же улыбкой и оставила теплый след поцелуя на моем лбу.

– Ну, ступай.

Одни взглядом мама позвала Алекса. Я смотрела на нее будто впервые и, не выпуская кошачьей переноски из рук, поддавшись порыву, заключила ее в объятия. Мама неловко обняла меня в ответ, но мне было этого достаточно. Несмотря на разницу наших характеров, на то, что мы не были очень близки, мама все равно ассоциировалась у меня с родным домом, и я изо всех сил старалась запомнить этот момент до нашей следующей встречи. Ее хрупкая фигурка с легкостью помещалась в мои объятия, мягкие волосы источали едва уловимый аромат парфюма. Мама пахла моими любимыми вафлями, которые готовила с утра.

Уже через несколько минут мама с Алексом посадили меня на поезд, и я, оказавшись внутри одиночного купе, глядела на платформу. Они стояли вдвоем и смотрели в мое окно, у мамы на губах была сдержанная улыбка. Я была спокойна, оставляя их в обществе друг друга, им всегда было хорошо вместе. И в какой-то степени я была даже рада уехать строить собственную личную жизнь, чтобы дать им больше воздуха.

Поезд тронулся. Мама сдержанно помахала мне рукой и повернулась в сторону удаляющегося состава. Всего несколько секунд мы ехали вдоль здания вокзала, а затем поезд вырвался под открытое небо.

За окном начали мелькать небоскребы. Мои любимые высокие строгие пики, стремящиеся ввысь, светящиеся тысячью огней. Сколько в них было жизни, сколько историй. Для кого-то они, скорее, бездушные сооружения из стекла и стали, для меня – источник неисчерпаемой жизненной энергии.

Я любила бывать в центре, в окружении этих небоскребов и вечно спешащих куда-то людей. Осознание того, что у каждого из них своя жизнь и свои дела, что за каждым окном высотных зданий прячется чья-то история, дарило мне мурашки и странно захватывало дух. Больше всего мне хотелось бы узнать эти истории, заглянуть в жизнь окружающих меня людей. Куда они так торопятся, к кому бегут?

Мне нравилось, как эти высокие пики сияли в темноте позднего вечера, искрились и переливались. Нравилось, как сиял весь город, зажигаясь миллионами крохотных огней. Загадочные окна, машины, несущиеся вдоль дорог, как маленькие светлячки, бесконечные линии шоссе. Иногда я поднималась на какое-то возвышение, чтобы рассмотреть свой искрящийся город издалека, и тогда у меня захватывало дух.

А теперь небоскребы остались позади, скрылись из вида, проводив меня отблескивающими стеклами окон. Я представила, как, должно быть, скоро станет невероятно в центре. Все снова зажжется, загудит, несмотря на опускающуюся ночь по тротуарам будут спешить по своим делам люди.

За окном проносились последние пригородные дома, последние многочисленные окна, сменяющиеся время от времени чуть пожелтевшими шапками деревьев, и на меня накатила странная тоска. Странное сомнение, рвущее меня надвое. Одна часть меня неслась быстрее поезда на встречу к моему любимому, другая – к сияющим небоскребам и кипящей даже ночью жизни. Я обхватила ноги руками, желая соединить в своем теле эти две части меня воедино, и уставилась в окно.

В этот вечер сотни ног вышагивали по выложенным плитами дорогам, тысячи машин, светя фарами, неслись по шоссе, извивающемся по городу, словно змея. А я сидела в одиночном купе с сопящей внутри переноски Мисой, пытаясь запечатлеть в памяти городские огни и ту энергию, которую они мне дарили.

Я уже почти засыпала, когда поезд несся сквозь лес, такой непривычный для меня, темный и безмолвный, словно мертвый. Мы ехали, и я думала, как же в ночном лесу выглядит поезд. Несущееся огромное металлическое создание с десятками горящих окошек, внутри которых сидят, ходят туда-сюда, одним словом, живут маленькие человечки. Я глядела в окно, на темное ночное небо, усыпанное сотнями звезд, и невольно подумала, что мне нравится этот вид.

Когда я проснулась спустя день, проведя в дороге чуть больше сорока часов, первым, что мне удалось увидеть сквозь промозглую серость неба, был бесконечный лес. Он несся мимо моего окна, изредка сменяемый полями и узкими извивающимися вдалеке дорогами. Вот мы заехали на мост, совсем крохотный, даже показалось, деревянный – под ним пробегала узкая неглубокая речушка. Быстрым течением она уносилась вниз, плещась о камни и поваленные на берегах бревна.

За мостом показалась деревушка. Маленькие деревянные домики, раскинутые по покрытым сероватой травой холмам. Даже не находясь среди них, я почувствовала, услышала ту тишину, что стояла на ее улочках – протоптанных кем-то тропинках. Над крышами домов низко нависли белые, будто из ваты, облака, и в воздухе повисла беловатая поволока. Подернутый молоком простор.

Я будто оказалась в совершенно другом мире. Прощалась ли я тем вечером со стеклянными высотками и артериями дорог, пронизывающих город? Или это была лишь игра моего воображения? Здесь и сейчас то воспоминание казалось лишь невозможной в этом мире иллюзией.

Деревня скрылась из вида также быстро, как и появилась. Пронеслась, будто ее никогда и не существовало. Глубоко в душе меня что-то кольнуло, неприятно и болезненно. Она несомненно была уютной, но очень уж незначительной. Люди в ней явно никуда не спешили, их жизнь была медленной и размеренной. Такая же ожидала и меня.

Еще немного я следила за удаляющимися домиками в надежде увидеть хотя бы одного человека, но никто так и не успел показаться проносящемуся мимо поезду.

Нормально ли было, что я испытала такой сильный секундный страх, оставшийся осадком где-то на подкорке моего сознания? Мне стало стыдно. Я не должна была сомневаться ни в этих местах, ни в своем выборе, но сомневалась. Будто я находилась в бесконечном белоснежном пространстве и совершенно не знала собственного пути, потерянная, в нервном изнеможении, озирающаяся по сторонам.

Оголенную кожу ног защекотала пушистая шерстка – Миса проснулась и, потягиваясь, изворачивалась у меня в ногах. Она посмотрела на меня своими круглыми голубыми глазками, медленно моргнула и заурчала, как трактор. Протянула ко мне передние лапы, задевая кожу мягкими подушечками. Лучшее прикосновение на свете.

– Ну что, Миса, будешь кушать? – Я любила говорить с ней, это пушистое создание – лучшая собеседница на свете.

Миса услышала любимое слово и вскочила на все четыре лапы. Миску с кормом я поставила на пол и еще несколько минут наблюдала, как она с аппетитом уплетает завтрак, стараясь не смотреть в прямоугольное окно, за которым картинка совершенно не менялась. Там наверняка проносились такие же пышные деревья и такое же сероватое небо.

Я глянула на часы: до прибытия оставалось не больше получаса. Закинула в чемодан вещи, которые за время в дороге успела разложить на своей полке, заманила недовольную замкнутостью пространства Мису в переноску и посмотрела в окно. За стеклом начали появляться низенькие дома – окраины небольшого городка, куда прибывал мой поезд. Было раннее утро, и люди рассыпались по улицам, как разбросанные по полу бусины, а по дорогам ползли ленивые жуки – машины с включенными в утреннем сумраке фарами. Город понемногу оживал, и я вместе с ним. Сразу захотелось оказаться на одной из длинных широких улиц в центре города, выложенных серым камнем, и спешить по своим важным делам.

Но город вдруг скрылся за зданием вокзала, к которому подъехал поезд, и стеклянные высотки, блестящие вдалеке обособленной группкой левитирующих в воздухе осколков, сменили большие вокзальные часы. Я закинула на плечи рюкзак, схватила чемодан и переноску и понеслась к выходу, так не терпелось мне оказаться на улице, в гуще событий.

Я сидела на крохотном вокзале, на холодной деревянной скамье с тяжелым чемоданом у ног и переноской, стоящей на коленях. Миса внутри недовольно ворчала. Я слышала ее внутриутробный рев, представляя сморщенный сердитый носик. Если бы я могла также ворчать на окружающих, я бы это, несомненно, сделала. Потому что руки у меня отваливались, в здании вокзала было ужасно душно, ждать мне предстоял не меньше получаса, потому что поезд на перроне остановился раньше положенного времени.

Изнутри вокзал выглядел не лучше, чем снаружи. Облупившаяся штукатурка падала с потолка – так и норовила свалиться кому-нибудь на голову. Около маленьких ларьков с грязными стеклами и железными прутьями на окнах собирались очереди из недовольных пассажиров. Здесь неприятно пахло сыростью и грязью. В который раз я убедилась, что аэропорты мне нравятся больше. Или просто станция была такой маленькой, что из всего вагона я единственная, кто сошел с поезда, а новых пассажиров не было вовсе.

Когда мои ноги сошли на незнакомый перрон, и впервые за пару дней кожи коснулся прохладный воздух, я ожидала увидеть спешащих покинуть вокзал людей, сбивающих меня с ног. Но снаружи было так пусто, что тишина ударила меня, словно пощечина. Это было горьким разочарованием. Так что я собрала в охапку все свои вещи, подхватила переноску и поплелась в здание вокзала укрыться от неприятного холодного ветра.

Я наблюдала за кучкующимися посетителями вокзала. Практически все были в шлепанцах, привычной для поездок обуви, сошедшие с поезда купить чего-нибудь вредного в вокзальных лавках. Я привыкла к кипящей вокруг жизни, и сейчас казалось, что здание вокзала застыло, так мало здесь было людей. Ни бегущей по делам толпы, ни оглушающего слух гама голосов. Только повисшая в воздухе тишина да редкие людские звуки.

Я не могла оторвать взгляда от брезжащих перед глазами дверей выхода. Изредка они открывались – в здание прорывался уличный шум – и закрывались снова. И каждый раз я вытягивала шею в надежде увидеть родное лицо, его лицо. Темную шапку кудрей и угловатые очки, за которыми скрывались глубокие синие глаза с пушистыми ресницами. И его улыбку, самую очаровательную, открытую и искреннюю улыбку, которую я видела в своей жизни.

Но каждый раз в дверях появлялась увешанная чемоданами семья, парень с огромным походным рюкзаком за спиной или старушка-улитка. И я, разочарованно выдыхая, опадала на деревянной скамье.

Признаться честно, я нервничала. Просто жутко! Совсем скоро в дверях должен был появиться тот, кто заберет меня отсюда в свой маленький укромный мирок, который мы сможем сделать только нашим. Мой любимый, моя душа. Я вдруг представила в мыслях его лицо, и на душе сразу потеплело. Ладони сразу вспотели – я не видела его так долго, целых два месяца, в заботах об окончании университета и переезде, и теперь волновалась, как школьница в надежде увидеть самого популярного старшеклассника. Сердце стучало так гулко, что отдавалось в висках глухими ударами, и я оглядывалась по сторонам в поисках родного лица.

Время уже подходило, мои ладони были влажными от выходившей на них испарины. Я озиралась по сторонам, как испуганная лань. Но вдруг мой взгляд выцепил сбоку темный силуэт, глядящий прямо на меня. Секундный испуг тут же сменился растекающимся по телу теплу, когда я всмотрелась в него. Это был он.

Все такой же, каким я видела его вживую последний раз пару месяцев назад. Мучительных месяцев, когда его улыбку я могла видеть лишь по видеосвязи, постоянно пропадающей или мельтешащей пикселями. А теперь он стоял прямо передо мной, блаженно улыбаясь, не отрывая от меня взгляда, объемный, реальный, с самыми настоящими руками, готовыми заключить меня в объятия.

И все это время он стоял прямо передо мной, метрах в двадцати, в противоположной части небольшого вокзального зала и смотрел на меня, блаженно улыбаясь своему счастью. Я встретилась с ним взглядом, и по телу разлилось тепло.

Все как в замедленной съемке. Вот он делает шаг вперед и начинает двигаться ко мне. А я ставлю переноску на скамью и на трясущихся ногах делаю шаг к нему. Последние секунды перед соприкосновением наших рук тянутся невыносимо долго, словно мы целую вечность пытаемся достать друг до друга, переплести наши пальцы.

И тут наши тела сплетаются воедино. Его руки обвивают мою талию и прижимают к себе так крепко, что хрустят кости. На секунду я перестаю дышать. Ничего не может быть важнее в этот момент, чем оставаться в его объятиях, сильных и теплых, нежных руках.

От него пахло знакомым парфюмом. Я зарылась носом в его темные кудри, окутанная любимым ароматом. Два месяца я спала с мягкой игрушкой – черным дракончиком, которого он выиграл для меня в автомате – надушенной его парфюмом. Аромат выветрился через пару недель, но я все равно, засыпая, пыталась уловить его отголоски.

Его руки немного ослабли, но не спешили меня выпускать. Я знала, что он также зарывается лицом в мои волосы, вдыхая их аромат, с которым был вынужден расстаться на долгих два месяца. И я держалась за него изо всех сил, боясь потерять в череде бесконечных видеозвонков снова.

– Девочка моя… – Словно шелк, его голос коснулся моих ушей, нежный, тихий, бархатный. Как будто он боялся спугнуть меня, как мотылька, резким звуком. – Я так скучал.

И тут я вдруг поняла, что таю, плавлюсь, растекаюсь в его руках. Я ухватилась за его спину, с силой сжав пальцами плотную куртку. На секунду даже показалось, что я делаю ему больно, потому что он вдруг вздрогнул. Но это прошло.

– Я тоже скучала, – прошептала я ему на ухо, пытаясь вложить в эти слова все те чувства, что испытывала на протяжении последних двух месяцев.

Да, мы говорили по видеосвязи каждый день и не по часу, постоянно переписывались за недостатком друг друга в нашей жизни. Но это все не то. Для меня не было ничего лучшего, чем ощущать в своих объятиях его сильное, разгоряченное тело. Только сейчас впервые за пару месяцев я, наконец, почувствовала себя дома.

– А кого это ты привезла? – Быстро чмокнув меня в висок, Адам расцепил наши объятия и шагнул к деревянной скамье, рядом с которой стояли мои вещи. Он, как большой любитель кошек, с интересом заглянул в темноту переноски в надежде увидеть подгоревший носик Мисы. Но она зарылась слишком глубоко. Я знала, как ей дискомфортно от окружающей атмосферы, и невольно захотелось как можно скорее покинуть здание вокзала и опустить переноску на пол дома, чтобы Миса размяла лапы.

– Она слишком устала, чтобы поприветствовать тебя, – сказала я и, сев на скамью, поставила переноску себе на колени. Внутреннее дрожание чуть успокоилось, и мне сразу стало легче. Когда беспокоится Миса, всегда беспокоюсь я.

– Тогда скорее поехали домой. – Адам проворно подхватил мой чемодан. Из его уст слово «дом» прозвучало так тепло и успокаивающе, что все мое тело накрыло безмятежной волной – я скоро буду дома.

Мы миновали окраины города, и высотки остались далеко позади, скрывшись за горизонтом, когда погода резко начала портиться. Но, взглянув на небо, я поняла: это не туча настигала нас, принося с собой сильный ветер и чеканящие по крыше машины капли, а мы ныряли в ее громадную тень.

Деревья вдоль дороги становились чаще, стояли плотным рядом, прижавшись друг к другу, и вскоре я поняла, что мы заехали в настоящий лес. Незаметно дорога сузилась из широко шоссе в двухполосную асфальтированную лесную тропу. Машин стало заметно меньше. Казалось, будто мы едем совсем одни, и только иногда появляющийся из-за горизонта автомобиль напоминал об обратном. Это было даже уютно. Жутковато, но уютно, особенно от того, что Адам сидел рядом. Будто мы одни во всем мире.

Он крепко держал меня за руку, ведя одной левой. Отпускал, только когда нужно было переключить передачу или включить поворотник, но сразу возвращал ее обратно, сжимая практически до боли. Каждый раз мне приходилось быстрым движением дважды чуть сдавливать его ладонь – наш маленький знак ослабить хватку – и Адам расслаблял руку, бросив на меня веселый взгляд и быструю улыбку в знак короткого: «прости». Я понимала его. Мне тоже хотелось обнимать Адама до хруста костей, но, к сожалению, это было не в моих силах.

На заднем сиденье лежал большой букет – сюрприз к моему приезду. Неподъемная охапка нежно-розовых и белых пионов была упакована в белоснежную бумагу и перевязана лентой. Я поглядывала в зеркало заднего вида, утопая глазами в крупных бутонах, понимая, как мне повезло с Адамом.

А он сидел такой счастливый. Его глаза светились, а широкая улыбка освещала этот пасмурный день. Свет будто исходил из него самого, из самого его естества. Адам следил за дорогой и тихо подпевал играющей в машине песне, покачивая головой в такт музыке. И я не могла на него насмотреться. Когда он был рядом, жизнь сразу становилась куда лучше.

Адам распелся и вдруг повел головой в сторону, пританцовывая прямо за рулем. Как же мне с ним повезло! Я поднесла его руку к губам и накрыла тыльную сторону его ладони поцелуем, крепким и долгим, не желая отпускать. Настроение Адама всегда передавалось и мне. Может быть, именно в этом всегда и был секрет того, почему я настолько счастлива с этим мужчиной.

Его кудряшки подпрыгивали от движения, в уголках глаз собирались от улыбки морщинки – настоящий признак счастливого человека, и я невольно вспомнила, как увидела эту улыбку впервые. Помню, тогда я поняла, что хочу видеть эту улыбку постоянно, слышать смеющийся голос, ощущать то спокойствие, которое я чувствовала рядом с Адамом. Начиная с первой встречи, я постепенно влюблялась, ныряя все глубже и глубже, и сама не заметила, как Адам стал для меня самым близким на свете человеком. И я для него тоже.

Это не было любовью с первого взгляда. Это были настоящие, искренние, чистые чувства, не обремененные слепой страстью или желанием владеть, взращенные, как зеленые ростки, и принятые нами обоими с теплотой в душе и ожиданием взаимного счастья.

Я загляделась на небо и не заметила, как деревья вдоль дороги медленно редели и в поле зрения начали появляться первые дома. Поначалу редкие и скромные, небольшие домики с узкими подъездными тропами, затем – трехэтажные кирпичные здания.

– Не пугайся, здесь есть нормальный продуктовый, – сказал Адам, заметив мой удивленный взгляд. – Да и доставки ходят. А в магазины и кафе будем выбираться в город.

– Никогда раньше не видела вживую таких городков, – отозвалась я. – Будто в фильм попала. В ужасы или подростковую драму. Знаешь, такие, где в маленьком городке произошло страшное убийство… – произнесла я нараспев и резко дернулась в его сторону. Адам подскочил на месте, широко улыбнулся и залился смехом.

Городок действительно был как из фильма. Мы проезжали по главной дороге, а казалось, что едем по самым глухим окраинам. В кирпичных зданиях вдоль дороги располагались крохотные магазинчики – мы проехали мимо одного книжного, – парикмахерские и кафешки. За окном мелькали узкие поперечные дороги, уходящие далеко в стороны, заканчивающиеся лесным массивом. Где-то вдалеке я заметила небольшие жилые домики, с выцветшим сайдингом и гаражом не больше чем на одну машину.

Здесь было очень тихо. Я приоткрыла окно и навострила слух – никакого гама, дорожного шума, только звук изредка проезжающей мимо машины или отдаленные голоса немногочисленных пешеходов. Люди здесь шли медленно, никуда не торопясь, спокойно прогуливаясь вдоль зданий. Я заметила пару, идущую нога в ногу. Мужчина катил старенькую коляску, а женщина обвила своей рукой его предплечье, прильнув к нему всем телом. Мы проехали мимо, и пара осталась далеко позади, у них были очень счастливые лица.

– Ну, как тебе? – подал голос Адам. Я засмотрелась на городок и вздрогнула от неожиданности, когда он обратился.

– Да ничего, – произнесла я. Тише, чем рассчитывала. – Здесь… очень тихо.

– Это да. – На лице Адама просияла широкая улыбка. Видимо, ему здесь очень нравилось. – Подожди, мы еще не подъехали к дому, там еще спокойнее. Тишина и лес. А какое звездное небо по ночам… В городе такого не увидишь.

Я промолчала, увлеченная городком. Впервые я оказалась в подобном месте. И если раньше видела такое только на картинках, то теперь оказалась здесь, пребывая в полном замешательстве.

Последние домики, разбросанные на окраине города остались позади, и мы въехали в густой лес. Он плотным подлеском подходил близко к дороге. Казалось, еще чуть-чуть и деревья разрастутся прямо на асфальте. Темный, немного пугающий, в основном, хвойный. Высокие сосны уходили далеко к небу, окруженные пушистыми елями, и только изредка встречались лиственные деревья. Они вспыхивали яркими зелеными красками, где-то оранжевыми, желтыми и алыми, напоминающими о подкрадывающейся осени, словно всполохи огня среди темного полотна хвои. Как было бы красиво, свети сегодня слепящее солнце, золотя деревья, но над нами висело громадная туча, и, когда мы заехали глубже в лес, казалось, будто нырнули в подводную черноту.

Через несколько минут машина повернула по диагонали направо, и деревья начали слегка редеть. В стороны от шоссе, перерезая его поперек, словно натянутые нити, одна за другой расходились узкие дорожки. Мы проносились мимо них, и я каждый раз выгибала шею в надежде рассмотреть, что же прячется за стеной леса. Глаза цепляли только высокие крыши, все остальное скрывалось в густой хвое.

– Мы называем это место Хвойной долиной, – сказал Адам, заметив, как внимательно я рассматриваю окружающую местность. – Как Кремниевая, только окруженная хвойным лесом. А там. – Он махнул в сторону очередной поперечной дороги, сначала вправо, потом – влево. – И там – дома сотрудников. Скоро завернем к нашему – увидишь сама.

Я снова промолчала, только кивнув в ответ. Под ложечкой у меня засосало. Здесь было так тихо и безлюдно. Наша машина была единственным автомобилем на всей дороге после того, как мы выехали из городка. Охотно верилось в то, что вдоль дорожек стоят многочисленные дома сотрудников компании Адама и их семей, но в то, что в этих домах действительно проживают люди, живые, шумящие, верилось с трудом. Казалось, в этом лесу мы с Адамом абсолютно одни.

Далеко впереди забрезжили широкие ворота контрольно-пропускного пункта компании, на которую работал Адам. Он, биолог и настоящий поклонник науки, уже несколько лет уверенно шел вверх по карьерной лестнице, сразу после института устроившись в эту компанию. Адам старше меня на пять лет и за это время сумел сколотить себе неплохую репутацию.

До самого конца, пока не было принято окончательное решение о моей к нему переезде, я сомневалась, будет ли для меня здесь место. Я окончила факультет английской литературы с багажом набросков собственного романа и для компании Адама полезна явно не была бы, но он меня успокоил. Адам может позволить себе неработающую девушку, и это никогда не было для него проблемой, вписываясь в его представление о семейной жизни. Но несмотря на это, я понимаю: мне нужно работать в десять раз усерднее, чтобы скорее закончить книгу, и сделать все для того, чтобы ее издали. В противном случае я не представляю себя домохозяйкой без собственного дела всей жизни.

– Почти приехали. – Отвлек меня от размышлений Адам, и машина завернула вправо, на одну из дорожек.

Впервые я видела подобное место своими глазами. Чтобы столько пространство не было застроено домами, зданиями и гаражами, а просто отдано под густой лесной массив… Это казалось чем-то нереальны, просто потому что было жутко невыгодно для компании. Большие расстояния между домами здесь заполняли деревья, яркие пятна осенней листвы, и маленькие прудики со скамейками прямо у воды. К домам петляли длинные подъездные дороги, перед ними раскидывались большие палисадники. Казалось, даже окна дома напротив будут видеться маленькими далекими огоньками, в которых ничего нельзя будет рассмотреть. Полное уединение.

Мы ехали мимо одного дома за другим гораздо медленнее, чем раньше – я увидела знак ограничения скорости – и у меня было время, чтобы рассмотреть каждый из них. Все довольно большие, новые, на вид дорогие, в колониальном стиле, в основном, из светлого сайдинга или оранжеватого кирпича, с раскрытыми ставнями на окнах, балконами и высокими белоснежными колоннами. Они утопали в зелени, практически помещаясь в лесу.

Я открыла окно и услышала, как громко поют птицы. И кроме этого не было слышно ни звука.

– Здесь просто чудесно. – Повернулась я к Адаму, бесповоротно завороженная этим местом.

– Я знал, что тебе понравится, – просиял он. На секунду показалось, что Адам выдохнул от облегчения. Не только я беспокоилась о том, понравится ли мне здесь, на это надеялись мы оба. – Подожди… мы еще не подъехали к дому.

Машина медленно скользила по дороге, подбираясь к тупику – обрывающемуся асфальту у кромки леса. Издалека я увидела, как узкая тропка утоптанной земли уходит вглубь расступающихся перед ней деревьев. Я засмотрелась на нее в надежде хотя бы одним глазком увидеть, куда ведет тропка, и тут мы повернули налево, к дому.

Автомобиль вильнул в одну сторону, затем – в другую, и среди ярко-зеленой листвы показался дом. Стены, выложенные красно-коричневым кирпичом, симметричные окна с белыми откосами и черными ставнями – на первом этаже по одному большому окну с каждой стороны, на втором – три, каждое ровно над окном или дверью. Симметричные трубы по бокам, симметричная вальмовая крыша с серой черепицей. Посередине, на чуть выдающейся стене выступал вперед парадный вход – черная дверь с белыми наличниками в окружении таких же белоснежных колонн под широким фигурным карнизом.

Поднимаясь ко входу, становилась уже кирпичная лестница с полукруглыми ступенями, начинающаяся у выложенной камнем узкой, серой – в цвет крыши – дорожки. От нее в стороны, опоясывая дом, уходили два симметричных невысоких подиума с аккуратно подстриженными темно-зелеными кустами. Только когда я присмотрелась внимательнее, поняла, почему к дому ведут столько ступеней. Он стоял на небольшом холме. И все вокруг: сужающиеся ступени, обходящие его в круговую кусты и клумбы – создавали ощущение, словно дом возвышается над окружающей его равниной.

Мы заехали в гараж – небольшую пристройку без окон, спрятанную за густо высаженным высоким кустарником, – и вышли из машины. Внутри было на удивление пусто, Адам не был поклонником собственного автомобиля и всегда говорил, как не любит возиться с ним в гараже. Одна дверь вела на улицу, другая – в дом, и мне тут же захотелось в первый раз войти в него с парадного входа.

– Адам, а мы можем обойти дом? Я бы хотела зайти с главного входа.

Всего секунду он молчал, озадаченно глядя на меня, но потом расплылся в улыбке, уловив мою мысль.

– Да, конечно. – Он достал из багажника мой чемодан, я забрала с заднего сиденья переноску с Мисой. – Заодно осмотришь задний двор. Только предупреждаю, он у меня не такой убранный, как подъезд к дому.

Адам распахнул дверь на улицу и пропустил меня вперед. В лицо мне ударил свежий ветер, растрепав светлые кудри, и я впервые ощутила здешний воздух. Чистый, легкий, благоухающий хвоей, будто оказалась на другой планете. Даже воздух казался здесь умиротворяющим. На секунду я остановилась и вдохнула его полной грудью, не желая выдыхать.

– Здесь очень чистый воздух. – Остановился подле меня Адам. – В городе такого нет. Даже в том, что проезжали.

Задний двор пустовал, газон здесь слишком разросся, где-то сбоку были скиданы несколько лежаков, стоял старенький грязный стол с садовыми стульями и небольшой гриль. Зато к дому стеной подступал лес. На минуту мы замолчали, и я прислушалась. Едва заметный шелест листьев, скрип покачивающихся в высоте сосен, окружающее нас пение птиц. Я услышала журчания воды, резвое и вполне отчетливое.

– Здесь есть река? – Пораженная, я обратилась к Адаму.

– Не река, просто ручей, но буйный, – ответил он. – Мы к нему еще спустимся. Обещаю.

Вместе за мной, он окинул взглядом задний двор своего дома. На мгновение на лице Адама промелькнуло смущение, но он тут же глуповато улыбнулся, выглянув на меня из-за очков. Этот его жест всегда вызывал у меня смех, и я не смогла сдержать улыбки. Когда он смотрел на меня, все во мне расцветало.

– А еще обещаю, что буду совсем не против, если решишь привести в порядок это безобразие.

– Ловлю тебя на слове, – разразилась я смехом. – А я решу.

Мы обогнули гараж и вышли на выложенную камнем дорожку к дому. Из человеческих звуков слышны были только наши шаги и скрип катящихся колесиков моего чемодана по камню. Иногда он чуть подпрыгивал на очередной расщелине, и тогда я слышала глухой удар резины колесиков о камень. Но кроме этого, шума не было вообще – только звучание настоящей, чистой природы. Будто мы одни в целом мире.

Дверь оказалось резной, в классическом стиле, и больше, чем я думала. А наверху, прямо над дверью, в обрамлении белого наличника, позволяя проникать в дом солнечному свету, проем украшал простой черно-белый витраж. Адам провернул в замочной скважине ключ и открыл передо мной дверь, пропуская вперед. Первым делом я опустила на пол переноску и выпустила беспокойную Мису на свободу. Белый хвост только и юркнул в одну из арок. Только потом я подняла глаза.

Нас окружали кремовые светлые стены, внизу блестел начищенный из темного дерева пол, контрастная лестница на второй этаж в цвет стен с коричневыми ступенями и перилами. По обе стороны, друг напротив друга, открывали обзор на комнаты широкие арки.

– Там у меня что-то типа кабинета. – Указал Адам на арку справа, за которой стоял длинный рабочий стол с компьютером и кресло на колесиках, затем на арку слева: – А там столовая, но я чаще всего ем на кухне. Накрывал на стол, наверное, пару раз, когда коллеги приходили, а так почти туда не захожу.

Столовая и вправду казалась по особенному чистой – ни одной лишней детали. Только стол и стулья на десять персон из темного дерева в цвет пола и низко нависающая длинная люстра с бумажными резными абажурами.

Я подняла глаза наверх, к высокому потолку, под которым висела длинная люстра. Жалюзи на всех окнах были подняты, и дом, несмотря на пасмурную погоду, заливало дневным светом. На секунду я представила, какой вид открывается у перил со второго этажа – свободное воздушное пространство, люстра с хрустальными кристаллами, окно второго света, сквозь которое виден в отдалении лес… У меня захватило дух.

– А здесь главная комната в доме. – Адам поставил на пол мой чемодан и, пройдя к арке напротив входа, широко расставил руки, приглашая меня взглянуть. – Кухня.

– А я думала, главной комнатой будет наша спальня, – прошептала я ему на ухо, подойдя почти вплотную.

Одним движением он схватил меня, сжал изо всех сил в объятиях, подняв в воздух, зарывшись носом в моих волосах.

– Я так скучал по тебе, Биби…

Его голос дрогнул на моем имени. Он опустил меня на пол, обхватил мое лицо крупными мягкими ладонями, едва прикасаясь, чтобы не навредить. Его глаза бегали по моему лицу, словно сумасшедшие, словно Адам никак не мог насмотреться. И такой нежностью были подернуты его губы, что мне захотелось как можно скорее накрыть их своими. Он уловил мою мысль первым. Мягкие пухлые губы Адама коснулись моих, как нежнейшие цветочные лепестки, чуть надавили, желая вобрать в себя меня, даря тепло, обещая продолжение поцелуя… а потом он вдруг отстранился, обнял меня так крепко, как только мог и прошел в кухню. А я осталась жутко голодной.

Я снова увидела белый хвост, скользнувший под стол у окна, и вошла в комнату. Справа стоял большой и мягкий угловой диван – в голове сразу всплыла мысль оградить его ткань от острых коготков Мисы – и широкий камин из красно-коричневого кирпича, старый, но чистый, как будто винтажный. Над ним висел широкий плоский телевизор. Слева вдоль стен расположилась светлая кухня со столешницами в цвет камина из натурального камня. Посередине стоял квадратный остров с глубокой двойной мойкой и барными стульями. Над ним низко свисали три одиночных светильника, распространяя мягкий теплый свет.

На задний двор выходили широкие двустворчатые двери с затемненными стеклами, расположенные на одной линии с аркой и главным входом – симметрия комнат, дверей и окон в доме отвечала колониальному стилю фасада. По обе стороны от выхода на задний двор в комнату через высокие эркеры лился дневной свет. Со стороны кухни в оконной нише стоял маленький круглый стол с двумя стульями, сильно выделяющийся на фоне более современной мебели. Как будто винтажный, накрытый светло-зеленой скатертью, с вазочкой с цветами посередине. Из окон открывался вид на стену леса, темноватого, хвойного, с яркими всполохами лиственных деревьев. Сразу мелькнула мысль: завтракать за этим столиком с Адамом будет настоящим наслаждением.

– За дверью стиралка и сушилка. – Указал Адам на дверь со стороны гостиной. – Там же гостевой туалет и выход в гараж.

В голове я прокрутила путь от гаража до главного входа, затем – до гостиной, и планировка вспыхнула перед глазами, закрепившись в моих мыслях. Я заметила пушистый хвост под кухонным столиком и представила, как под ним от напряжения сжалась Миса. Ее беспокойство тут же передалось и мне. Стало как-то не по себе, несмотря на присутствие Адама и на его широкую счастливую улыбку. Новая непривычная обстановка, совершенно незнакомое место, противоположное тому, где я раньше жила. На меня накинулись мысли о работе, о том, насколько здесь сужен круг ее поиска, об изоляции от общества, об отсутствии многих привычных для меня вещей. Все разом накатило на меня, как одна большая волна, и я почувствовала, как начинаю тонуть в ней.

– Биби, все в порядке? – Адам положил руки мне на плечи, и я вздрогнула от неожиданности. – Ты будто погрустнела.

– Устала после дороги, – нашлась я. Не хотелось расстраивать его своими пессимистичными мыслями. Адам выглядел таким счастливым, что хоть на толику омрачить его настроение казалось настоящим злодеянием.

– В таком случает тебе надо прилечь… – задумчиво протянул он и… схватив меня в охапку, поднял в воздух. Все беспокойство как рукой сняло. Я почувствовала его сильные руки, поднимающие меня, как пушинку. Ничто не могло угрожать мне или расстроить, когда Адам мог вот так просто подхватить меня, унося от всех проблем.

Он поднялся по лестнице на второй этаж – одним глазком я успела взглянуть на прекрасный вид из окна второго этажа на соседний далекий дом и окружающую нас зелень – и аккуратно опустил меня на кровать. В просторной спальне не было ничего кроме большой двуспальной кровати, пары тумбочек и шкафов вдоль стены. Одна дверь вела в коридор, другая, чуть приоткрытая, в неглубокой нише, в хозяйскую ванную. Рядом с ней я заметила кое-что необычное для холостяцкого дома.

– Заметила? – Лукаво глянул на меня Адам поверх очков.

Подходя ближе, я не смогла сдержать улыбки. Около двери в ванную стоял туалетный столик с большим зеркалом с подсветкой, многочисленными ящичками и розоватым мягким креслом. Я стояла как завороженная и не могла оторвать от него глаз – я даже не просила Адама об этом.

– Я хотел, чтобы тебе здесь было комфортно. – По голосу я слышала, как он смущен, и буквально чувствовала спиной, как Адам, склонив голову, потирает затылок. – Не знаю, просто подумал, что тебе такое понравится…

– Спасибо огромное! – Я обвила его шею руками, повиснув на широкой груди, и тут же упорхнула, словно бабочка, к своему новому столику.

Я открывала пустые ящички, представляя, как их заполнит косметика, которая сейчас покоилась в моем чемодане, раздумывала, что стоит в первую очередь поставить на стол, какие баночки моего ухода будут смотреться здесь лучше всего. А может быть, поставить сюда красивые ароматические свечи… По всему телу во мне разливалось приятное тепло, сердце учащенно стучало. Я понимала, что это мелочь, что заказать такой столик не стоило огромных усилий, но сам факт того, что Адам подумал о моем личном пространстве, о том, чтобы у меня был свой, девичий, уголок, приводил меня в трепет. А сам он стоял поодаль, не мешая мне рассматривать столик, даже не представляя, насколько только что возвысился в моих глазах.

– Ты так рада… – пробормотал он, и я невольно обернулась. Адам стоял, спрятав ладони в карманы джинс, не зная, как реагировать на мою благодарность – такие жесты всегда были для него само собой разумеющимися. Но я видела, как на лице его начинает зарождаться хитроватая улыбка. – Что же будет, когда ты увидишь кое-что еще?

Он подошел почти вплотную и, взяв за руку, потянул меня из спальни. Длинный коридор второго этажа заканчивался окном и небольшой консолью под ним. На столешнице из темного дерева стояло несколько рамок с фотографиями.

– Тут еще две комнаты. – Адам непринужденно махнул в сторону двух закрытых дверей по правую руку. – Предположительно, детские.

К моему лицу тут же прилил жар, но я заставила себя выдохнуть, а не лопаться от улыбки.

Слева, после лестничного пролета и открытых перил была еще одна дверь. Туда-то и вел меня Адам.

– Прежде чем мы войдем… – Он встал позади меня и накрыл мои глаза своими ладонями, едва прикасаясь к моему лицу. – Не подглядывай.

Я услышала, как скрипнула, открываясь, дверь, и увидела проблеск дневного света сквозь пальцы Адама. И когда он опустил руки, мне пришлось проморгаться, прежде чем увидеть это…

– Та-да-ам. – Вскинул он руки, встав посреди комнаты, представляя свое творение – мой кабинет.

Комната была куда меньше спальни, без ванной, так что здесь как раз и предполагался кабинет. С окна напротив двери ниспадали на пол длинные тканевые шторы. Слева вдоль стены протянулись полки, длинные, белоснежные и пустые. Они заполняли собой все пространство, от пола до потолка, и заканчивались, заворачивая в углу комнаты, подступая к окну. Справа, стоя по диагонали, растянулось глубокое длинное кресло с высокой мягкой спинкой. В момент я представила, как прекрасно в нем будет читать. Днем на страницы книг будет литься солнечный свет, а вечером – освещать теплым светом торшер – длинная напольная лампа с бумажным абажуром. Он в точности походил на люстру над столом в столовой, может быть, даже был из той же коллекции. В отдалении стоял стол, простой прямоугольной формы с одним длинным ящиком, и самое удобное на свете кресло, тканевое, с подушечкой для поддержки шеи – все, что нужно для работы. Даже больше, чем нужно.

Я стояла посреди теперь уже своего кабинета, силясь выдавить хоть слово, но все мысли смешались у меня в голове. Я переводила взгляд то на книжные полки, то на удобнейшее кресло, то на рабочее пространство, то на Адама, абсолютно счастливого, как ребенок, ждущего моей реакции. А я застыла в немом восхищении, чувствуя, как на глаза у меня наворачиваются слезы.

– Тебе нравится? – Спросил он, широко улыбаясь, с поднятыми в ожидании бровями.

Я не нашла слов благодарности, которые могли бы описать все то, что я чувствовала. Я боялась, что здесь мне будет непривычно, что все здесь будет не как дома, и я стану скучать по своей комнате, по привычным и удобным для себя вещам. Но теперь мой страх рассеялся. Адам сдул его, словно пыль с давно нетронутой книги. Я подошла к нему, обвила его крупную фигуру руками насколько могла и прошептала:

– Спасибо.

А он обнял меня в ответ. И я услышала, как Адам тихо шепчет мне на ухо, словно хочет оставить эти слова для меня, словно даже стены могли их слышать.

– Я очень хочу, чтобы здесь тебе было хорошо.

Глава 2. Адам

Наша с Адамом встреча казалась мне самым судьбоносным событием в наших жизнях. По большей части, конечно, в моей, но я надеялась, что и он думает также.

Мы встретились, когда я училась на последнем курсе университета, находясь в творческом и профессиональном кризисе, не уверенная в собственных силах и правильности выбранного пути.

Мне всегда нравилась литература, и я знала, что когда-нибудь мне суждено погрузиться в нее с головой, начав претворять в жизнь собственные истории. Но тогда, в окружении десятков таких же ребят, как я, профессоров, критикующих мои работы и приближающихся итогов экзаменов, у меня начали опускаться руки. Я медленно, но верно начала скатываться в тотальную неуверенность и знала, что пик ее еще не наступил, с ужасом ожидая, когда желание бросить свою мечту пересилит тщетные попытки двигаться дальше.

Рождество уже прошло, и я вернулась в кампус. Тогда я надеялась, что это поможет мне сконцентрироваться на учебе, да и заняться дома было особо нечем. Но, зайдя в общежитие, увидела: приехали именно те, кто намеревается посетить все вечеринки нашего университета. Музыка грохотала почти круглые сутки, за дверью я часто слышала чужой громкий смех и пьяные возгласы, и учиться было практически невозможно. До начала занятий оставалось всего несколько дней, и ехать обратно домой было бессмысленно. Так я и зависла в состоянии пряток от всеобщего праздника с сериалами и чипсами из автомата на несколько дней, пока моя соседка не вытащила меня из комнаты.

Мы с ней никогда особо не общались, но тогда все были навеселе, и в один вечер она практически силой заставила меня пойти на вечеринку в одно из братств. Это был вечер Нового года.

Я сидела в чужой гостиной на старом ободранном диване с красным стаканчиком глинтвейна в руках, не собираясь его пить. Рядом со мной упала на диван пара, они шептались и постоянно ерзали, пытаясь незаметно друг друга потрогать в самых стратегически важных местах. В момент я почувствовала себя третьей лишней, будто подсматриваю за ними. Не сказала бы, что это меня приятно не интриговало, но ради приличия я все-таки встала и вышла из гостиной. Я обошла весь первый этаж – моей соседки нигде не оказалось. Покрутила стаканчик в руках и поймала себя на мысли, что как можно скорее хочу вернуться к себе в комнату и залезть в постель с книгой в руках.

Еле-еле я нашла свою куртку в ворохе чужой одежде и вышла на мороз.

Я была уже далеко от дома братства, но еще не близко к кампусу – решила пройтись в такую прекрасную ночь. Темное небо над головой и падающий словно из ниоткуда снег, крупными хлопьями опускающийся на землю. Я глянула на часы, было без трех минут полночь. Мне предстояло встретить Новый год в одиночестве, глядя на белоснежные хлопья снега в темноте ночи, и я подумала, что это не худший из возможных вариантов.

Улица была пустой и тихой – студенты, снимающие дома, либо еще не вернулись из дома, либо были на вечеринке. И я вдохнула морозный воздух полной грудью. Он тут же заколол нос, по телу прошла мелкая дрожь, и я ощутила такую свежесть и предвкушение чего-то нового, что решила постоять еще немного, так сильно мне хотелось запомнить этот момент.

Я зажмурила глаза и загадала новогоднее желание: “Пусть я найду свой жизненный путь и силы, чтобы по нему идти”. Сквозь приоткрытые ресницы я увидела яркий свет фонаря, в ореоле белоснежного свечения кружились крупные хлопья. И в моих мыслях заиграла тихая музыка в такт их танцу. Впервые за долгие недели я чувствовала себя спокойной и счастливой, наблюдая, как мир встречает приходящий год.

– С Новым годом! – крикнул мне кто-то из темноты.

Я опустила глаза. Внизу, у фонарного столба, стоял молодой высокий парень в угловатых очках. Из-под смешной красной шапки выбивались каштановые кудряшки. Он широко улыбался мне, освещая темную зимнюю ночь.

Помню, как вновь посмотрела на часы. Когда Адам улыбался мне, полночь уже прошла, минутная стрелка отмерила три минуты. Впервые я увидела его первого января нового, наступающего года, когда успела загадать свое заветное желание.

Впоследствии Адам рассказал мне свою, схожую с моей, историю поездки в университет. Однокурсник, с которым Адам общался онлайн после выпуска, преподавал в нашем университете. И когда парень пригласил Адама на званый ужин в честь Нового года, он подумал, что это отличная возможность завести новые полезные знакомства в этой области. Когда я узнала этот факт, здорово хохотала – зачем же еще ходят взрослые на вечеринки как не для полезных знакомств.

И по совершенно случайному совпадению Адам оказался в подобном положении. Один среди кучи незнакомцев, уставший от скучного вечера, желающий подышать свежим воздухом.

Он шел навстречу мне, приближаясь к горящему фонарю, когда увидел невысокую девушку с длинными светлыми кудрями, зажмурившуюся и кутающуюся в свою куртку. Я не стала спрашивать, что он загадал в тот момент. Но однажды Адам признался сам, что когда увидел меня, его единственной мыслью было, что не сказать хоть что-то в тот момент, не привлечь к себе мое внимание будет огромной ошибкой.

Адам старше меня на пять лет и пять дней, если бы наши Дни рождения чуть сместились, у нас был бы и один знак зодиака на двоих. Но получилось так, что он Телец, а я Близнецы. Но мы забыли об этой погрешности.

Ощущение, что все в наших жизнях будто вело к этой встрече, не покидало меня с той самой минуты, как он подошел ко мне, выйдя из-под света фонаря и улыбнулся одной из самых очаровательных своих улыбок. Но как ни странно, все, что я почувствовала тогда – простая симпатия – не накрывало меня с головой, а медленно произрастало. Впервые я осознала, какое счастье – быть влюбленной по-настоящему, раскрывая для себя человека с каждым новым словом и раскрываясь самой. Ведь все мы ошибочно полагаем, что самые сильные и искренние чувства появляются внезапно, как снег на голову, без каких-либо объяснений. Но когда ты влюбляешься в человека медленно, узнавая его по кусочку… это совсем другое.

– С Новым годом, – тихо произнесла я, когда незнакомец подошел ко мне.

– Я Адам. – Он протянул мне руку, все с той же очаровательной улыбкой.

– А я Бьянка. – Протянула я руку в ответ. Он весело ее потряс и отпустил. Тогда мы впервые прикоснулись друг к другу.

– Впервые встречаю Новый год в одиночку, – он говорил так открыто, будто мы были давно знакомы. – Был на вечеринке, но там стало так скучно, что я предпочел холодную ночь.

Я рассмеялась в ответ. Мое сердце забилось быстрее.

– Не поверишь, – удалось мне вымолвить сквозь смех. – Та же история.

– Ну что ж… – протянул он, почесав затылок. – Теперь мы не одни.

И с того момента, когда я впервые увидела Адама, его смешную шапку, улыбку и своеобразные угловатые очки, мы действительно не расставались ни на день.

Вечерело. Мы сидели за круглым столиком на кухне, наблюдая, как лес накрывает тень. На столе стояли чашки с горячим какао, от которых шел едва заметный пар, и свет был приглушен в угоду красивому виду.

Мои вещи уже привезли, и мы успели раскидать их по комнатам, решив, что разбирать их я буду уже завтра, когда Адам уедет на работу. В спальне теперь стояли коробки с одеждой, обувью и бельем, в кабинете – гора коробок с книгами. И я уже представляла, каким наслаждением будет заполнять новые полки.

Потихоньку мы с Адамом переместились на диван, такой мягкий, что я в нем тонула. На экране телевизора перед нами мелькали картинки какого-то фильма, но я его совсем не замечала. Я утопала не только в диване, но и в крепких объятиях Адама. Одну руку он закинул на спинку дивана, обхватив мои плечи и прижав к себе. Собрал меня в охапку так, что я не могла пошевелиться и теперь сидела, откинувшись на его твердый торс.

Адам размеренно дышал, и я вся приподнималась от каждого его вздоха, словно ничего и не весила. Сквозь тонкую блузку я чувствовала, как бьется его сердце, и повторяла про себя его ритм. Он крепко держал мое плечо, и в этом месте руку обдавало жаром от его горячего касания. Дыхание у меня замирало, сердце быстро-быстро билось о грудную клетку. Я не шевелилась, вот бы этот момент длился вечно!

Все, о чем я могла думать в эту минуту, кроме объятий Адама, была Миса. Она пряталась где-то в доме, не желая выходить, хоть и успела за день дважды поесть и сходить в лоток. Но из укрытия своего не выбиралась, и дозваться мы ее не могли. Я только могла надеяться, что она скорее переживет стресс после переезда и быстро обживется в новом месте. Надеялась, она справится с этим быстрее меня…

– Не волнуйся. – Голос Адама вытащил меня из размышлений. Я вопросительно посмотрела на него, и он добавил: – Она привыкнет.

Я всегда удивлялась, как Адам точно мог угадать мое настроение или продолжить витающую в голове мысль, будто читал меня как открытыю книгу. Справедливости ради, я тоже этому училась, пусть не с тем же успехом, но все же часто могла уловить его настроение.

– Да, я знаю, просто нужно время, – сказала я. Кажется, я говорила не только о Мисе.

За окном солнце уже село, и на лес набегала огромная тень, скрывая все веточки и листочки, превращая деревья в одну ровную непроглядную стену. К вечеру поднялся ветер, и лес, качаясь под его порывами, напоминал огромное дышащее живое существо, готовящееся извергнуть что-то страшное и опасное. Стало жутковато. Единственным источником света за окном был тусклый подвесной фонарь на веранде, и в уме я уже представила, как мы облагораживаем задний двор и добавляем туда искусственного света.

– Согласен, нужно будет сделать что-то с этим безобразием, – вдруг сказал Адам.

Я непонимающе захлопала глазами, но потом увидела, что Адам проследил за моим взглядом. Я тупо таращилась на задний двор, едва различимый за стеклянными дверьми. Будто потерянная, вернулась к Адаму, взяла себя в руки. Укол вины, и я выдавила из себя улыбку, настолько искреннюю, насколько могла.

– Думаю, я незамедлительно этим займусь, – произнесла я, гордо задрав подбородок.

– Не сомневаюсь, Биби. – Адам улыбался, за стеклами очков его глаза светились счастьем, которое я в жизни не посмела бы омрачить. Он еще крепче сжал мое плечо, чмокнул в висок и вернулся к фильму. – Я оставлю тебе завтра утром данные моей карты.

Ого! Мои глаза тут же расширились, но Адам этого не увидел. Как спокойно он сказал об этом, словно это само собой разумеется. Его руки вдруг стали для меня еще сильнее, а объятия – намного уютнее. Я зарылась всем телом в его торс, подтянула ноги на диван и полностью откинулась на Адама. А он автоматически обхватил меня обеими руками, словно мягкую игрушку и крепко прижал к себе.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук – размеренно билось его сердце. Грудь медленно поднималась, я слушала его размеренное дыхание. Все тело расслаблялось. Я была как выжатый лимон, не чувствовала ничего знакомого вокруг, сейчас для меня существовал только Адам. Глаза закрывались сами собой, комната вокруг становилась темной и отдаленной. Мне было жарко в горячих руках Адама, кожу обдавало жаром. Но вскоре я совсем растеклась и забылась спокойным сном в его объятиях. Наконец я была дома.

В нашу первую встречу неловкости между нами не было, лишь легкое смущение с моей стороны. Адам же, как открытая книга, позволял рассматривать каждый закоулочек его души, совершенно ничего не стесняясь. Будто он был уверен, что я хороший человек, возможно, даже самый добрый и честный человек, которого он встречал в своей жизни. Такая легкость и открытость покорила меня с первых минут, проведенных вместе. С Адамом было хорошо, уютно, словно я была дома, и это заставляло меня тянуться к нему, несмотря на все свои страхи. Этому я не могла противостоять. Да и не хотела.

– Куда пойдем? – спросил он, уже решив за нас двоих, что мы займемся этим вместе.

– Даже не знаю, – протянула я, отчаянно надеясь, что он предложит такой вариант, на который я могла бы согласиться, потому что никогда я себе не простила бы, пропади эта смешная красная шапка в темноте ночи без надежды увидеть ее вновь. – Я направлялась в кампус.

– О! Я вспомнил, – просиял Адам. – Когда шел по коридору своего отеля, видел там бар. Он должен работать всю ночь. Не против сменить направление?

Судорожно я начала прокручивать возможные события и не нашла в своих мыслях ничего плохого, что могло бы произойти.

– Не против, – ответила я, одарив незнакомца легкой улыбкой.

– Отлично, – в ответ он улыбнулся шире некуда и взглянул на телефон. – Прогуляемся? Тут недалеко. Если устанешь, доедем.

С первой встречи Адам проявил ко мне заботу. Я запомнила это как одну из черт его характера и не ошиблась. На протяжении всего времени, что мы провели вместе, Адам не переставал заботиться обо мне ни на день.

Не знаю точно, как долго мы шли до отеля, но когда он возник на горизонте, показалось, что прошло всего несколько минут. Мы говорили, не замолкая, и никак не могли наговориться. Стоило нам только начать, и диалог полился сам собой, без особых усилий, как это часто бывает с незнакомыми людьми. Нам не нужно было напрягаться, выдумывая новые темы, находить точки соприкосновения, они нашлись сами. И сейчас я чувствую, что наш с Адамом диалог начался еще тогда, в первую встречу, и не прекращается до сих пор. Временами он прерывается на сон или дела, но, чтобы возобновить его, не нужны силы.

– Значит, ты у нас знаток литературы? – спросил Адам, сделав глоток безалкогольного пива.

– Ага.

– И чем планируешь заняться после учебы? – Глаза Адама блестели маленькими искорками в приглушенном свете ламп.

– Честно говоря, пока не знаю, – призналась я. Столько усилий и времени было потрачено на мою мечту, и тогда казалось, что все это было зря. Даже в собственных мыслях прийти к этому было сложно и стыдно, но перед Адамом я раскрылась. Вот как он на меня влиял. – Я как будто потерялась. Учеба скоро закончиться, а я совсем не знаю, что делать дальше.

– Это даже хорошо, – совершенно не задумываясь, так буднично бросил он.

– Почему? – встрепенулась я.

– Перед тобой открыты все дороги. Ты еще не ступила ни на какой путь, и тебе будет легче выбирать. Когда за плечами проделана большая работа, люди часто решают идти по протоптанной тропе. Сложно отказаться от всего, чего ты достиг, но если ты только в начале пути, перед тобой огромное множество вариантов.

– А что насчет тебя? – Сильнее всего мне захотелось выведать хоть крупицу информации об Адаме, первом человека, который сказал, что потеряться это хорошо, а не просто нормально.

– Однажды я уже выбрал свой путь и иду по нему только вперед. – Улыбнулся Адам, но в глазах его скользнула грусть, голос понизился почти до шепота. – В моей жизни уже все решено. И в какой-то степени я даже рад этой стабильности.

– Но ведь всегда можно выбрать что-то другое. – Нужно было срочно поднять ему настроение, а я совсем не знала, как.

– Это да. Но стоит принять тот факт, что со временем любая работа превращается в рутину. И если ты можешь это пережить, то с легкостью будешь двигаться дальше.

Я откинулась на спинку дивана, на котором сидела, чувствуя, как голова начинает разрываться мыслями в поисках ответов.

– Может быть… – прошептала я, глядя в пол, не видя ничего перед собой.

Почти сразу я спохватилась, вспомнив про своего собеседника, и, проморгавшись, взглянула на него. Всего секунды мне хватило, чтобы увидеть его взгляд. Адам смотрел на меня, не отрываясь.

Его лучезарные глаза накрыла томная поволока, губы сжались в узкую полоску, на скулах заходили жилки. Он крепко сжимал в руках бутылку, казалось, она вот-вот треснет от его напора. От тяжелого, глубокого дыхания у Адама вздымалась грудь. Он пожирал меня глазами, разглядывая всю, будто я сидела перед ним нагишом.

Меня накрыла волна жара, я не знала, куда деться от его взгляда, и заерзала на месте. И тут же взгляд Адама прояснился, он улыбнулся, будто ничего не происходило. А я до конца свидания не могла выкинуть из головы его взгляда, и каждый раз, когда он вспыхивал в мыслях, меня обдавало волной интригующего тепла.

Надо признать, он застал меня врасплох. Сначала одурачил своей чудной улыбкой и распахнутым взглядом, затем – озадачил, дав себе время рассмотреть меня с головы до ног, не выдавая своей симпатии. И при чем, довольно откровенной.

Теперь я видела в нем не только очаровательную улыбку, угловатые очки и смешную шапку. Он предстал передо мной весь. Высокий рост, широкие плечи, грудь колесом, играющие на предплечьях вены. С тех пор я не могла больше думать об Адаме как об обычном знакомом. Это было бы невозможно.

Мы просидели в баре отеля до раннего утра – Адам, как джентльмен, оплатил счет и не бросил и намека подняться к нему в номер, – и я все думала, почему меня так клонит в сон, пока не посмотрела на время. Прошло несколько часов, а диалог все не подходил к своему логическому завершению, будто мы могли бы говорить дни напролет. Я сидела сонная, но при этом залитая краской, и не могла найти в себе выдержку, чтобы подняться, завершая встречу, и уйти. Но тут меня спас зевок.

– Извини, – бросила я. – Что-то совсем глаза закрываются.

– Ах, точно! – спохватился он (каков же хитрец). – Уже утро наступило, а я все тебя здесь держу и держу. Давай я вызову тебе такси до дома, а ты напишешь мне, как доберешься.

– Идет, – ответила я. Уже во второй раз меня приятно удивила его безвозмездная забота.

Мы вышли на улицу. Уже давно рассвело, и по дорогам начали ездить первые автомобили. К отелю как раз подъехало такси, Адам вытянул руку и машина проехала до нас пару десятков метров.

– Не забудь написать мне, как доберешься, – напомнил он, заглядывая в машину и заранее расплатившись, когда я устроилась внутри. На тот момент мы уже обменялись телефонами, и я надеялась, что мое сообщение о прибытии в общежитие на станет последним в нашем диалоге.

Я увидела, как при взгляде на меня у Адама в глазах играли бесноватые огоньки. И как я не заметила этого раньше! Для этого пришлось его рассекретить. Он задержал на мне взгляд своих глубоких синих глаз за стеклом очков, не спеша закрывать дверь машины. И этот немой зрительный контакт был многословнее любых признаний.

– Не забуду, – прошептала я.

Дверь автомобиля закрылась, и такси покатило по пути к кампусу. Я оглянулась в заднее окно. Адам все еще стоял у дороги, провожая автомобиль взглядом, а снег крупными хлопьями падал на его смешную шапку… на его широкие плечи. Адам оставил после себя чувство голода, которое только он сам и мог утолить.

Я откинулась на спинку сиденья, уставившись куда-то вдаль. Это действительно не было любовью с первого взгляда, она пришла куда позже. Но отрицать то, как с первой встречи мы воспылали друг к другу, было бы просто нечестно и, на мой взгляд, слишком благонравственно.

Адам одолжил мне свой махровый халат после душа – мои вещи остались стоять в коробках до следующего дня – и я утопала в нем, как в огромном одеяле. Проснулась в его объятиях, не понимая сколько времени прошло, и пошла в душ перед сном – никогда не могла обойтись без этого перед тем, как лечь в постель.

Главная ванная по размерам, скорее, походила на комнату. Туалет прятался в отдельном помещении за непрозрачной дверью, так что здесь оставались душ, джакузи и пара раковин с большими круглыми зеркалами.

Все в этой ванной кричало о том, что здесь живет пара. Раковины были объединены общей литой белоснежной столешницей, на которой Адам предусмотрительно освободил пространство для моих вещей. За затемненной стеклянной перегородкой скрывались два тропических душа друг напротив друга. Полочки около правого также пустовали без вещей. А на полукруглом подиуме около окна возвышалась глубокая ванна. Промелькнула мысль, что здесь с комфортом расположатся двое, и даже останется место для передвижений.

Я протерла запотевшее после горячего душа зеркало и промокнула волосы полотенцем, заплела их в слабую косу, чтобы не путались во сне, и нанесла на лицо и тело любимые уходовые средства. Уход за собой всегда был моей слабостью, и я не представляю и дня без своих девчачьих штучек.

В зеркале на меня смотрело румяное, довольное, но немного сонное лицо. Халат висел на мне, обнажая ключицы, лишь немного прикрывая грудь, и я вспомнила об Адаме. До этого мы много раз ночевали вместе, спали в одной постели и, конечно, имели близость, но никогда еще не засыпали в общей постели, зная, что теперь она принадлежит нам обоим.

Я вцепилась в белоснежную ткань халата, начиная перечислять в мыслях находившиеся в ванной вещи – где-то вычитала, что это помогает при волнении, а сейчас мне было это нужно. Небольшое переживание вполне естественно, на так ли? Все это такое новое, неизведанное… радостное возбуждение и страх неизвестного…

Сейчас мне предстояло выйти из ванной, надеть пижаму и лечь в одну с Адамом постель. Я устала и была готова только забыться сном, надеялась, что Адам устоит перед близостью наших тел, потому что мне всегда было трудно ему отказывать хоть в чем-то. Адам никогда ни о чем не просил, не задумывался, что я могу дать ему в этих отношения, отдавая при этом всего себя. Поэтому когда у него просыпалось малейшее желание – не только в близости, в чем угодно – я непременно старалась его порадовать. Мне не хотелось отказывать, и к тому же казалось, Адама это не устроит.

Когда я вышла в комнату, его еще не было. На кухне бежала из крана вода, затем – выключилась, и я поспешила надеть пижаму. Залезла под одеяло, холодное изнутри, и поджала ноги, пытаясь согреться.

– Уже легла? – тихо спросил Адам, когда зашел в комнату и, крадучись, прошел в ванную.

Зашумел душ – как ни странно, я не смогла уснуть быстро, как рассчитывала – и через несколько минут Адам присоединился ко мне. Он обнял меня под одеялом, и я тут же согрелась, как от большой горячей батареи. Его рука скользнула по моему животу, и внизу меня обдало жаром. Но это было не то, о чем я подумала. Адам настойчиво притянул меня к себе, прижался всем телом и прошептал:

– Сладких снов, Биби. Люблю тебя. – И тут же заснул.

Под теплым одеялом, в крепких медвежьих объятиях, мне ничего не оставалось, кроме как свернуться калачиком, подстроившись под изгибы тела Адама, и тихо, смиренно заснуть. Глаза уже закрывались, я видела, как дрожат под тяжестью век мои ресницы. Все тело обмякло, и я вот-вот была готова провалиться в сон, как почувствовала какое-то движение в ногах. Маленькие, легкие, мягкие лапки ловко запрыгнули на постель, и небольшое тельце, свернувшись, улеглось в моих ногах. Я услышала знакомое мурчание – Миса была рядом, – и все беспокойство тут же меня покинуло.

До своего переезда к Адаму я ни разу не была у него в гостях, оправдываясь тем, что добираться для меня слишком далеко и сложно для того, чтобы пробыть у него всего несколько дней. Не сказать, что это было откровенной ложью, но до конца честной в этом вопросе я с ним точно не была.

Мы встречались в совместных поездках, Адам приезжал в Чикаго, когда я оставалось у родителей, чтобы не ехать еще дальше, до университета, но я сама ни разу не ездила к нему. И виной всему мои страхи.

Когда я поняла, что влюбилась, по-настоящему, что это не просто животная страсть, не эмоциональная зависимость, а искренняя любовь, я всеми силами пыталась отгородиться от нее. Нет, я не строила преград, не отвергала Адама, не закрывалась от него, но пыталась не торопить события насколько это было возможно. Старалась не запускать его в мою жизнь полностью, не привязываться как к самому близкому человеку на свете.

Приедь я к нему сразу, провалилась бы в собственные фантазии о нашем счастливом будущем. А этого я себе позволить не могла. Пока наши чувства не прошли испытания временем и расстоянием, я не могла себе доверять.

Во второй раз увидеть Адама мне удалось только через месяц. Он прилетел ко мне, в Чикаго, когда я осталась у родителей на выходные. Надо ли говорить, что с родителями за весь уикенд я провела пару часов от силы…

Мы с Адамом общались каждый день на протяжении месяца, став неотъемлемой частью жизни друг друга, просыпаясь и засыпая вместе, вместе обедая и ужиная, постоянно с телефоном в руках, готовые в любую секунду подключиться к видеозвонку. На тот момент мы уже обозначили, что являемся парой – для обоих это было крайне важно – и назначили дату нашей годовщины на семнадцатое января. Так что, садясь на самолет, Адам спешил не просто ко мне, а к своей девушке, и это в моих глазах сильно повышало значимость этого шага.

Возвращаясь в то время, я точно могу сказать: те два дня стали для меня самыми лучшими днями в жизни. Начиная с того момента, как я бросилась к Адаму на шею в аэропорту, а он, пошатнувшись от моего напора, заключил меня в крепкие медвежьи объятия, бросив свой рюкзак на пол, и заканчивая тем, как я провожала его обратно, а Адам не мог отпустить моих рук, у всех на виду покрывая их жгучими поцелуями. Я была словно в раю, окрыленная, витала где-то высоко над всем материальным миром.

Помню, мы истоптали все ноги, целый день гуляя по Чикаго – я любезно предложила показать Адаму родной город – и завалились в номер отеля, уставшие, голодные и взбудораженные. Адам заказал нам ужин в номер, целый стол моих любимых блюд, и мы включили какой-то фильм, ни разу не обратив на него внимания, полностью поглощенные друг другом.

На часах было сильно заполночь, когда Адам ушел в душ, а я осталась лежать в постели в одном полотенце в ожидании его. Меня потрясывало то ли от пробирающегося в номер холода, то ли от щекочущих нервы звуков бегущей воды. Я представляла, как Адам стоит под душем, и по его широкой спине стекают горячие струи. Как бы мне хотелось, чтобы вместо воды его кожу ласкала я. Все мое тело пылало жаром. Он расходился, как горячий пламенный цветок, раскрывающий свой бутон где-то внизу…

Адам вышел из ванной. Я не смела посмотреть в его сторону. Оставалось только надеяться на его чувство такта.

Конечно же, я не была девственницей в двадцать два года, не стану строить из себя благовоспитанную девицу, но таких чувств, как к Адаму не испытывала никогда. Это было не простое желание, требующее собственного утоления прямо здесь и сейчас, и не обыкновенный интерес чего-то нового и необычного. Я впервые хотела мужчину, хотела так сильно. И не знала, куда деться от этого чувства, что делать, как себя вести.

Я надеялась, что он не будет слишком настойчив, но вместе с тем будет достаточно меня хотеть, чтобы это показать, иначе я разрывалась бы между тем, чтобы сорвать с него полотенце, и тем, чтобы отвернуться и заснуть, подавив от волнения всякое свое желание.

Мое сердце билось как птица в клетке, грудь по поднималась, то опадала от тяжелого дыхания, во рту пересохло. Я сидела в постели с приспущенным одеялом, сжимая на груди белоснежное полотенце, и мои голые ноги, сжимаясь, пытались закрыть все, что нужно, от чужого взора.

Когда Адам вышел, и горячий пар вместе с ним ворвался в комнату, я не сразу подняла глаза. Но я больше не могла ждать.

Мы встретились взглядами. Он смотрел на меня как в нашу первую встречу, теперь не скрываясь. Казалось, от этого взгляда все мое тело напрягается и горит. Я скользнула глазами ниже. Выпирающие крепкие ключицы, широкая грудь колесом, уходящие под низко сидящее полотенце косые мышцы, ведущие вниз. Я сглотнула, и это не укрылось от его внимательных глаз. Адам выжидающе смотрел на меня, мысленно сдирая с меня полотенце. Все в комнате было пропитано этим напряжением, я буквально видела электризующийся между нами ток.

– Адам… – прошептала я.

Его не нужно было звать дважды. Он двинулся прямо на меня, как напористый бык, играющий мускулами. И неожиданно нежно коснулся моего лица, склонившись надо мной, словно хищник над маленьким кроликом. Рядом с ним я чувствовала себя такой слабой и беззащитной, но это совсем меня не пугало, наоборот, хотелось полностью отдаться его власти, физическому превосходству, сильным рукам, прижимающим к себе мое тельце.

Я слышала его тяжелое дыхание, чувствовала, как он дрожит, как сдерживает себя, чтобы не позволить лишнего, сделать все нежно и аккуратно. Это был наш первый раз, и он не должен был меня пугать.

Адам припал губами к моей шее, спускаясь ниже. Аккуратно спустил полотенце, оголив грудь, покрывая поцелуями разгоряченную кожу. Скользнул рукой под полотенце, по внутренней стороне бедра, и я в исступлении изогнулась. Все во мне было готово к нему. И, когда мы слились в единое целое, я полностью в нем растворилась.

После моего приезда дни то неслись, как бешеные, то тянулись, как густая патока, и чего-то среднего было не дано. Адам беспросветно пропадал на работе – честно признаться, я не ожидала ничего подобного, – и я проводила, бывало, целые вечера одна. Но, когда видела его уставшее, но счастливое при виде меня лицо, все недовольство куда-то испарялось, и мне не составляло труда держать свои переживания при себе.

Коробки, стоящие в комнатах, медленно, но верно разбирались. Налетевшая с переездом пыль тщательно протиралась, и благодаря моим усилиям через несколько дней полы засверкали вновь, а от серо-коричневого картона не осталось и следа.

С облегчением я вынесла разодранные коробки к мусорному баку в ожидании, когда их навсегда увезет мусоровоз – так осточертел мне в последние пару дней царивший в доме хаос. Но постепенно все пришло в норму. И вот уже все мои баночки с уходовыми средствами и многочисленные палетки для глаз лежали что в ванной, что – в туалетном столике. Одежда, постиранная и отпаренная, висела в шкафах. А книги, освобожденные от упаковочной пленки, стояли на полках, поблескивая корешками в лившемся из окна солнечном свете.

Я сидела на полу в спальне с последней неразобранной коробкой на коленях и доставала из нее всякие мелочи, раскладывая их прямо на полу. Миса сидела напротив и дотрагивалась лапкой до каждой вещицы, пробуя их на коготок. Эта хитрая маленькая коробочка притаилась в самом углу моего кабинета и ждала своего часа в то время, как я уже унесла весь разорванный картон в мусор.

Я даже толком не помнила, как собирала все эти мелочи. Будто они были схвачены мной из темных уголков моей комнаты в каком-то забытье, в попытке точно ничего не забыть. И теперь я раздумывала, так ли нужны мне все эти бумажки, ручки и наполовину заполненные блокноты. Отнесла все в кабинет, закинула вглубь ящика стола и глянула в окно. Уже начинало темнеть. Небо затягивали облака, и улица становилась слишком серой и бездушной. Я поежилась, вспоминая, что Адам сегодня задержится на работе. Каждый раз, получая подобное сообщение, я тяжело вздыхала, и против воли наливалась тяжестью моя грудь. Поскорее бы он приехал. Я не хотела оставаться одна.

Я спустилась вниз в надежде, что готовка поможет мне отвлечься, зажгла свет – только неяркие теплые светильники – и начала готовить. Это была паста, Адам ее просто обожал, а я старалась его порадовать. Я погрузилась в шкворчание спагетти на сковороде, а Адама все не было. И когда я подняла глаза от ужина, поняла, что утопала во мраке гостиной. На улице совсем стемнело, и сквозь высокие окна в комнату заглядывала лишь вечерняя темнота. Над столиком в нише горел единственный подвесной светильник. Комната казалась пустой и безмолвной, и тишина отражалась эхом от стен.

Я подошла к стеклянным дверям на террасу, силясь не вглядываться в непроглядную черноту, но она тянула меня как магнитом. За последнюю неделю задний двор начал преображаться: трава была аккуратно подстрижена, на террасе появились подвесные качели и длинные нити крохотных лампочек. Я щелкнула выключателем, и террасу залило приятным желтоватым светом. Но за ней все равно оставался тот же темный, пугающий лес.

Днем, когда солнце заглядывало в окна и лес дышал гуляющим в ветвях ветром, здесь было уютно и спокойно. Но одинокими вечерами у меня было такое чувство, что без Адама, без того тепла, что дарило его присутствие, это место представало в своем истинном обличии. Темное, холодное и неживое.

Свет из коридора отбрасывал жуткие тени, а я стояла в царившем в гостиной мраке и глядела на вековые деревья, в непроглядную черноту ночи, раздумывая, наблюдают ли за мной лесные монстры. Наблюдает ли кто-угодно, кто может прятаться в этой темноте. Я ежилась, но не от холода, и время тянулось бесконечно медленно. Стояла такая тишина, что я вздрогнула, когда услышала, как поднимаются двери гаража и машина, мурлыкая, медленно заезжает внутрь.

Я только успела повернуться, а Адам уже стоял в гостиной с сияющей на лице улыбкой. Даже за стеклами очков я видела, как блестят его глаза. Мрак сразу отступил, и комната озарилась божественным светов. Его мог источать только Адам. И я бросилась к нему на шею через всю комнату на ватных ногах, почти не касаясь пола. Сразу стало тепло, все вокруг наполнилось светом и жизнью. Он чуть склонился ко мне, обхватил мою талию одной рукой и, зарывшись в волосы, поцеловал.

– Ну, давай, отпускай, – с улыбкой в голосе произнес он. – У меня кое-что есть для тебя.

Не без труда я разомкнула объятия. Адам приоткрыл дверь в ванную, из которой только что вышел, не позволяя заглянуть внутрь и глазком.

– Закрой глаза, – велел он, и я послушно зажмурилась. – А теперь открывай.

Я распахнула глаза, и передо мной оказался пышный букет нежно-розовых пионов, такой большой, что не обхватить. Я ахнула и расплылась в счастливой улыбке.

– О, Адам, спасибо огромное! Они такие красивые. – У меня вспотели ладони, я быстро вытерла их о мягкую ткань своих брюк и обняла букет. Он оказался тяжелее, чем я думала, и сказочно благоухал у моего лица.

Глаза Адама светились неподдельной радостью. Он тоже всегда рад меня осчастливить.

– Прости, что приходиться так часто задерживаться, Биби. – Он неловко почесал затылок, стекла его очков блеснули в тусклом свете лампы. – Меньше всего хочется оставлять тебя одну. Моя работа точно когда-нибудь тебе надоест.

– Да что ты! – воскликнула я, зарываясь лицом в цветы. Сейчас это не имело никакого значения, и часы, проведенные в одиночестве, были лишь мелочью, сном в ожидании Адама. – Я все понимаю, милый.

– Ну и отлично. – Он наклонился, чмокнул меня в макушку и прошел на кухню. Меня тут же обдало ароматом его парфюма, когда Адам проходил мимо. – Паста! Биби, я тебя люблю!

В комнате сразу стало так тепло, даже жарко. Я словно витала в воздухе, наполненном сладкой пыльцой. Мои руки еле держали букет, и не было сил пошевелиться, пока меня не окликнул Адам с протянутой в руках большой вазой.

Паста получилась лучше, чем в прошлый раз, но все-таки далекой до идеала, и я надеялась когда-нибудь приготовить такую, чтобы скулы сводило от удовольствия – очень уж хотелось уметь порадовать Адама хотя бы такой мелочью. Так что во время ужина я не отводила глаз от его лица, пытаясь уловить мимолетные эмоции.

– Невероятно, Биби. – Адам накрутил на вилку спагетти, от которых еще шел пар, и, даже не подув, отправил в рот. – С каждым разом все лучше и лучше. Никогда бы не подумал, что мне повезет возвращаться домой к такому ужину.

В груди у меня тут же растеклось тепло, и улыбка сама по себе озарила лицо, широкая и неудержимая. Я опустила глаза в тарелку, чувствуя, как жар приливает к щекам. Все-таки не особо хотелось, чтобы Адам понимал, насколько для меня важна простая готовка. Я могла удивлять и менее тривиальными вещами.

На десерт у нас был торт, покупной, к выпечке я пока не осмеливалась приближаться. У Адама на тарелке возвышался огромный кусок, я же могла похвастаться скромной долькой, которая даже не держалась стоя на тарелке. Нужно будет найти неподалеку тренажерный зал или какую-нибудь секцию по танцам – долго оставаться в форме без спорта мне, к сожалению, не удастся.

Доедая десерт, мы с Адамом развалились на наших стульях с полными желудками. Свой кусочек я съела, и теперь передо мной стояла лишь пустая тарелка с разводами шоколадного крема, а Адам ковырял вилкой оставшиеся крошки бисквита, попутно отправляя их в рот.

Стало так тихо, так спокойно. Казалось, ничто и никогда не сможет нарушить ту атмосферу, что царила в нашем с Адамом доме в эти часы. Это было моим любимым временем суток, и каждый день я с нетерпением ждала ужина. Только в эти короткие часы, помимо выходных, мы могли побыть вдвоем, посидеть в тишине друг напротив друга, наслаждаясь моментом.

Зал, будто подернутый темной поволокой, обволакивал нас с Адамом в единственном островке света. Над круглым столиком в нише горела желтоватая люстра, отбрасывая тени на наши лица и отражаясь бликами у Адама в очках. Мрак обступал со всех сторон, но когда Адам был рядом, казался не жутким местом укрытия монстров, а большой уютной периной, в которую я с удовольствием зарывалась всем телом, растекаясь по стулу, не ощущая ни нити напряжения в самой себе.

За высокими окнами сбоку от нас во мраке тонули широкий задний двор и вековые сосны. Едва заметны были в такой черноте их шевеления от слабого ветра, а еще выше, прямо над их верхушками, по небу рассыпались алмазами низкие звезды. Их было так много, что не сосчитать. Они сияли так ярко, что казались подвешенными камнями прямо над нами. Ни огонька не светило с земли: ни огней высоток, ни фар автомобилей, ни светлячков горевших в темноте соседских окошек – и темный небесный купол накрывал нас от края до края земли. Хоть целую ночь лежи на траве, пытаясь до него дотянуться!

Я засмотрелась на отражения теплого света лампы в темных окнах, слушая, как Адам елозит вилкой по тарелке. Такая мелочь, но этот звук был очень важен. Потому что благодаря нему я точно знала, что Адам сидит совсем рядом, он здесь, со мной.

– Тебе не понравился торт? – Раздался вдруг голос с противоположной стороны стола. И темная, обволакивающая нас дымка, висевшая в зале, сразу рассеялась. Воздух потерял ту чарующую атмосферу, которой полнился секунду назад. И, проморгавшись, я увидела, что в гостиной просто не хватает света, а за окном стеной стоит черный лес. Магия момента была утеряна. Но только на сегодняшний вечер. Завтра она появится вновь, как и будет появляться каждый из вечеров. И только эта мысль помогла мне улыбнуться.

– Нет, очень вкусный. Просто я уже наелась. – Не очень хотелось посвящать Адама в то, что могу набрать вес.

– Ты мало ешь, – заметил он, показалось, даже слишком строго, но я знала: это лишь забота.

– Да не сказала бы, – усмехнулась я. Пока не займусь спортом, порции придется хорошо ограничивать. – Что же поделать, если я не стокилограммовый гигант?

Адам вскинул голову и громко рассмеялся, его смех тут же разнесся по комнате, наполнив ее теплом. Внутри у меня все будто запорхала. Его широкая улыбка всегда заставляла меня невольно улыбаться и с каждым разом влюбляться в Адама все сильнее.

Пока он не заметил, я подскочила, чмокнула Адама в щеку и одним движение забрала тарелки со стола. Краем глаза я увидела легкое, приятное замешательство на его лице. В груди сразу защекотало: заставлять смущаться этого большого медведя как маленького котенка – всегда было истинным наслаждением.

Тарелки сразу оказались в мойке, и пока ничего не засохло, я обдала их напористой струей воды. Кусочки торта убежали в водосток. Я глядела на то, как керамическая поверхность вновь становится белоснежно. И тут почувствовала сильные руки, обхватывающие мое тело нежно, словно хрустальную вазу. Почувствовала Адама позади себя и как его тело прижалось к моему. Он обнял меня со спины, обхватил руками и крепко сжал, так сильно, что на секунду у меня перехватило дыхание, а когда ослабил объятия и уткнулся носом в шею, чуть ниже правого уха, зарываясь в волосы, по телу разлилось щекочущее изнутри блаженство.

– Я так тебя люблю, моя девочка, – прошептал Адам так тихо, словно нас мог кто-то услышать. И его дыхание защекотало мою шею. Дыхание перехватило вновь. Грудь замерла на пике, делая вдох и не смея выдохнуть из легких воздух.

– Ты делаешь меня самым счастливым на свете. – Адам сжал чуть крепче, но не до боли. Я стояла затихшая, с трепещущимся в груди сердцем и знала: расслабься я, все равно останусь на месте, потому что Адам всегда меня подхватит. Его шепот вновь согрел мою кожу: – Никуда тебя не отпущу. Пусть так будет всегда.

На глазах у меня невольно выступили слезы и в полуулыбке дернулся уголок губ. Неужели вся эта жизнь может стать моей? Тихий, уютный вечер, полумрак просторной гостиной, приглушенный желтоватый свет, полное спокойствие, разливающееся по телу. Моя любовь, сидящая за столиком напротив меня… любовь, обнимающая меня, не желающая ни делиться, ни отпускать… Дай мне дотянуться до тебя, ускользающая мечта.

Я дотронулась своими ладонями до его рук, откинулась головой на широкую грудь, слыша, как бьется его сердце. Неужели это все уже мое? Тогда почему мое сердце сжималось одновременно от счастья, любви и от страха? Почему я чувствовала себя как на грани? Почему, когда я думала об Адаме, о нашем тихом, уютном пристанище, о нашем будущем, о звонких детских голосах, которые когда-нибудь будут заливать этот дом, все мои мысли закручивались вихрем, не позволяющем вдохнуть? Почему на глаза наворачивались слезы? Я держалась за его руки изо всех сил в надежде, что Адам действительно никогда меня не отпустит.

С тех пор, как я переехала, в документе, набросках моего романа, появилась всего пара страниц. В этом можно было винить что угодно: переезд, новое, необычное для меня место, переживания за Мису. Но нужно было признать одно: все дело во мне! Это я часами сидела перед монитором, перед пустой белоснежной страницей и этой проклятой мигающей черточкой курсора. Это я набирала предложение и тут же его стирала. Именно я не могла продвинуться ни на шаг к своей цели закончить книгу и сидела в удобном кресле, царапая ногтями от раздражения его подлокотники.

Что-то не давало мне двигаться вперед. Я чувствовала себя будто барахтающийся в воде котенок в страницах, написанных собственной рукой, и не могла понять, как мне двигаться дальше. Я не решалась выплеснуть на страницы слова, предложения, абзацы. Все, что я делала, казалось бессмысленным, тривиальным и глупым. И был ли вообще тогда смысл пытаться, если я давилась собственными мыслями, которые никак не могла облечить во что-то подобающее литературному произведению?

А время неумолимо шло вперед. И каждый день, когда я сидела перед монитором, единственная мысль червем проедала мне мозг: осталось не так много времени – как бы это ни было глупо. Торопиться мне было некуда, никто не нависал надо мной в ожидании готового романа, но не покидало ощущение, что я теряю драгоценное время и должна спешить, бежать, пока оно не кончилось совсем. Так что садиться за работу становилось все тяжелее, потому что я знала: через считанные минуты меня вновь накроет паника.

Вот и теперь я сидела перед чистым белоснежным листом, ярко слепящим глаза с экрана. Еще несколько минут назад я провернула колесико мышки, чтобы пара предложений, которыми заканчивались мои наброски, не мозолили глаза, но не могла избавиться от мигающего курсора – хотя бы он должен был напоминать мне о необходимости писать.

Я дотянулась до монитора и убавила яркость, откинулась в кресле с опущенными плечами. В голове зияла абсолютная пустота, но где-то на периферии сознания роились мысли, которые я никак не могла ухватить. Грудь дрогнула в слишком глубоком вдохе, а затем – сильно просела от тяжелого выдоха. Я запрокинула голову и закрыла глаза. Это все просто не имеет ни грамма смысла! А еще у меня чертовски сохли губы, горло саднило от жажды, но я не могла встать из-за стола и спуститься попить, потому что тогда точно не вернулась бы в кабинет.

Я сидела так, с запрокинутой головой и бегающими в поисках мыслей под закрытыми веками глазами, когда на столе вдруг раздался вибрацией мой телефон. Вот оно, спасение! Я тут же схватила его – вдруг что-то важное, например, Адам пишет, что хотел бы на ужин. Тогда у меня появился бы реальный повод спуститься вниз, на кухню, и забыть на сегодня о мигающем на пустой странице курсоре.

Но это был не Адам. Пришло сообщение от моей хорошей подруги Харпер, с который мы учились на одном курсе, но по воле наших послеучебных планов разъехались по земному шару.

Харпер: “Хей, Бьянка, ты уехала в Вашингтон, как хотела?”

Почему-то это сообщение показалось мне слегка неловким, но я заглушила свою тревогу и быстро напечатала ответ.

Я: “Привет, О’Хара (прозвана всем курсом за взбалмошный характер), ага, теперь живу примерно в полутора часах от Сиэтла”

Харпер: “Отлично! Потому что я тоже тут”

Мои брови сразу сдвинулись к переносице. Харпер точно не должна была быть в Сиэтле. По крайней мере, не сейчас.

Я: “Как? А ты разве не в Лондоне с Майклом?”

Харпер: “Ахаха, не-а, да ну его”

Я знала, что за этим сообщением сквозит боль, но допытываться не стала. Харпер никогда не умела выражать негативные чувства, пряча их под маску напускного веселья и пренебрежения, и нужно было позволить ей это сделать, прежде чем из ее глаз хлынут потоки слез.

Харпер: “Так что я вернулась в Сиэтл”

Пока я подбирала слова, Харпер выпалила следующее сообщение, делающее все куда проще.

Харпер: “Не хочешь потусить?”

А я очень хотела. Неделя, проведенная в заботах о куче вещей и приборке после пыльных коробок, практически одинокая неделя, когда Адама я могла видеть лишь по вечерам… я была готова на стенку лезть от тоски.

Я: “Конечно! Когда?”

Я быстро набрала сообщение и отправила, и только потом спохватилась – только бы не в выходные. Это были единственные дни, когда мы с Адамом могли проводить дни напролет вместе, и потратить целый выходной, даже половину, мне казалось подобно пытке. Но к моему облегчению от Харпер пришел ответ.

Харпер: “На самом деле я буду в Сиэтле только 20 числа, можно в этот же вечер”

Я глянула на календарь, до назначенного дня было почти три недели, и вот удача – двадцатое число не было выходным. Мысленно я уже согласилась. А через пару секунд пришло еще сообщение:

Харпер: “Если у тебя нет планов”

Через маленький экран телефона в этих нескольких словах я уловила нотки неуверенности, и к горлу у меня подступил ком, грудь налилась свинцом. Бедная Харпер! Она с таким воодушевлением рассказывала мне про Майкла, про Лондон, когда ездила к нему погостить, а теперь, наверное, все ее планы рассыпались на тысячи осколков. Так захотелось ее обнять, принять на своем плече ее горячие слезы, но я не могла, по крайней мере, пока.

Я: “Как ты?”

Она начала печатать. Долго. Я смотрела на три мерцающие точки против ее имени, но сообщение все не появлялось. Я все еще хотела пить. С легким, на удивление, сердцем поднялась из-за стола и спустилась вниз, на кухню. Глянула на экран, сообщений все еще не было. Тревога начала сдавливать мне грудь, лишая возможности нормально дышать. Но я не была уверена, что волнуюсь именно за Харпер. К тревоге тут же прибавилась горечь стыда.

Я стояла около кофемашины, наблюдая, как горячий напиток медленно набирается в кружку, стараясь сосредоточиться на бурлящей пене, но тревога царапала голову изнутри. Тупо уставилась на кружку, до конца не осознавая, что кофемашина уже закончила работать. Я чувствовала: меня вот-вот начнет потряхивать. Внутри все металось, и я держалась за каменную столешницу, чтобы чувствовать физическую опору.

С тем же ощущением я села за маленький столик в кухонной нише с кружкой дымящегося кофе в руках, пригвоздила взгляд к недвижимым деревьям за окном, пытаясь перенять их спокойствие, подула и сделала пару крохотных глотков. Согревающая жидкость тут же потекла по горлу, и меня начало отпускать. Телефон завибрировал вновь. Мне потребовалась секунда, чтобы понять, от кого может быть это сообщение, и только тогда я достала телефон. Прошло столько времени, прежде чем от Харпер пришел ответ.

Харпер: “Не очень”

Видимо, сильно “не очень”, раз она не нашла в себе сил отправить все, что у нее накопилось простым текстом.

Харпер: “Ты не будешь против, если наш вечер будет посвящен мне?”

Я немного выдохнула. Еще немного, и Харпер будет готова открыться, не надевать фальшивую улыбку, а проплакаться под грустную мелодраму, объедаясь мороженым и во всех красках описывая, как отвратительно поступил с ней Майкл или какие обстоятельства помешали их самой искренней и чистой любви. Но, судя по сообщению в начале, я предположила первый вариант.

Я: “Конечно! Займемся всем, чем захочешь”

Ответ пришел не сразу.

Харпер: “Спасибо тебе. Целую”

Я отправила кучу розовых сердечек и откинулась на спинку стула, погрузившись в раздумья. Оглядела окружающий меня дом: просторную светлую кухню, большой угловой диван, винтажный камин, маленький столик, за которым мы с Адамом быстро завтракали по утрам и сидели, наслаждаясь компанией друг друга, темными уютными вечерами.

И вдруг тревога снова сдавила мою грудь. Глазами я забегала по комнате. Тело словно налилось свинцом. Я чувствовала, как сердцебиение у меня учащается, и все тело обдает жаром, под мышками выступает пот. Ногти больно впились в ладони, нужно было срочно сжать что-то еще, но, как назло, под рукой не было ничего подходящего.

Харпер была такой счастливой всего несколько месяцев назад. Всего несколько месяцев. И их с Майклом союз казался нерушимым. Даже ее отъезд в Лондон к нему был для Харпер приятным бонусом к прекрасным отношениям. А теперь: “да ну его”… В висках глухо раздавалось сердце, во рту пересохло, и я сделала еще глоток несмотря на обжигающую температуру.

Я видела их вместе. Майкл не мог насмотреться на Харпер, да и она тоже. Они казались одним целым, окруженные общей аурой, и никто им не был нужен, кроме друг друга. Я тогда подумала, что видела такое только в фильмах, чтобы люди так совпадали во всем, о чем только можно подумать. Что же случилось?

Я начала пересчитывать предметы. Кружка с недопитым кофе. Кухонные тумбы. Раковина, кран. Я так хочу готовить с Адамом на этой кухне. Диван. Маленький журнальный столик. Камин. И проводить вечера с ним у огня, грея ноги под общим пледом. Круглый столик, стул напротив. Ваза с цветами. Чтобы это место стало нашим гнездом, маленьким миром, принадлежащим лишь нам двоим. Это будущее казалось таким реальным, словно я уже видела, как в этом доме растут наши дети, но что если…

В порядке ли все в наших отношениях прямо сейчас? О чем мог думать Адам в эту секунду всего в нескольких километрах от меня? Я вдруг отчетливо осознала, как быстро может измениться жизнь, перевернуться с ног на голову. А что, если сегодня вечером Адам придет домой и…

Сердце билось так быстро, и тело было так напряжено, что я вся вздрогнула, когда услышала вибрацию лежащего на столе телефона. Снова уведомление.

Адам: “Биби, не готовь сегодня ужин, закажем, подумай, что ты хочешь”

В один миг от сердца отлегло, и комната, что секунду назад давила на меня, ощетинившись своими иголками, вдруг снова стала приятным залом, залитым солнечным светом. В диалоге вдруг появилось еще сообщение.

Адам: “Люблю тебя”

Я не смогла сдержать улыбки. По телу разлилось приятное тепло, и каждая напряженная мышца сразу расслабилась – все хорошо. Я напечатала ответ, пожелала Адаму хорошего завершения рабочего дня и сделала глоток кофе. Как оказалось, я потратила слишком много бесценных минут на собственные переживания и он безвозвратно остыл.

В первые пару месяцев, когда мы с Адамом начали встречаться, все казалось мне таким шатким и ненадежным. Адам был далеко, не в другом городе и не в соседнем штате, нас разделяли больше четырех часов по воздуху, и иногда я чувствовала это расстояние каждой клеточкой своего тела.

Я хотела его, хотела во всех смыслах, как только можно хотеть человека. Хотела его внимания, его тепла, его руку поверх своей, его глаз напротив моих за ужином при свечах. Но так долго мне было это недоступно. И чем больше дней я проводила без Адама, тем сильнее закручивался узел интереса и желания у меня под ребрами.

Еще никогда прежде я не была одержима человеком, как тогда. Я хотела знать все об Адаме, и, к моему счастью, его привычки мне это позволяли. Он ежедневно желал мне доброго утра, как только просыпался, и приятных снов, когда готовился заснуть, и больше в сеть не заходил. Ни в одном приложении. Адам писал мне в течение дня, рассказывал, что у него происходит, присылал фото и видео. И это давало мне хоть что-то. Не знаю, как без этого я не сошла бы с ума.

Но я хотела большего. Будь моя воля, я постоянно дышала бы ему в затылок, наблюдая издалека. Эти мысли пугали меня. Практически неудержимое желание следовать за ним повсюду до дрожи в теле и быстро бьющегося сердца. Я боялась того, что было бы, имей я такую возможность. Но эти страхи не мешали мне постоянно проверять социальные сети Адама, читать его давние посты, заглядывать в профили родственников и знакомых, вдруг он появится в их публикации…

Я хотела стать призраком, преследующим его. И боялась, что кто-то когда-нибудь сможет прочитать мои мысли. Желание знать все об Адаме, подсмотреть за его жизнью разрасталось подобно сорняку. Нужны были силы, чтобы вырвать его из своих мыслей. Это было неправильно, но я ничего не могла с собой поделать. Мне физически нужно было знать все, видеть все, слышать все, следовать за Адамом повсюду. Но я не могла, и от бессилия мне хотелось расцарапать собственную кожу.

А еще я безнадежно его ревновала, не зная, с кем Адам говорил в течение дня, с кем встречался в магазине и на парковке, кто стоял за прилавком на кассе заправки. Я ведь видела Адама и, не идеализируя его, понимала, что он объективно красив. Высокий, подтянутый, широкоплечий. И иногда слепая ревность доводила меня до исступления. Настигала в случайный день, в случайную минуту.

Стоило мне подумать о том, как у Адама дела, чем он занимается, как мысль развивалась, и я уже представляла себе самые худшие сценарии. К тому же я помнила, как закрутилось все у нас, какими глазами он смотрел на меня в нашу первую встречу. И не без оснований боялась, что так может быть не только со мной. Что, если на самом деле я не особенная для него?

Иногда эти мысли преследовали меня, нагоняли в одиночестве односпальной постели. Но я не высказала Адаму ни единого своего предположения, держа себя в руках. Изо всех сил старалась смотреть на ситуацию со стороны и понимала, что за все время он не дал мне ни одного повода для ревности. Он заказывал мне цветы прямо в кампус и доставки еды или подарков. Однажды я поняла, что мне не хватает еще одной вазы для нового букета, а ужином придется делиться с соседкой, потому что его щедрость не знала границ. Так что когда назойливые мысли снова начинали лезть ко мне в голову, как докучливые мухи, я отмахивалась от них здравым смыслом.

Бывало, в очередном разговоре по видеосвязи я спрашивала Адама, как прошел его день, невзначай уточняя что-то про его коллег или почему он задержался и наш звонок сдвинулся на час позже. Каждый раз сердце у меня заходилось, пока я ждала его ответа, внимательно следя за реакцией, за тем, что, а главное – как, Адам скажет. Страх увидеть или даже почувствовать что-то не то, начать сомневаться в нем сковывал мое горло железной хваткой и не отпускал, пока в очередной раз я не видела спокойное лицо Адама и еще более спокойный, логичный ответ.

В такие моменты меня волной, с головой, накрывал стыд. Хотелось свернуться в клубок и забиться в какой-нибудь темный угол, пока тяжесть в груди не пройдет. Как я могла так думать об Адаме! Он всегда был самым прекрасным и надежным партнером, о каком только можно мечтать, а я подвергала сомнению его верность. Как замкнутый круг: моя неуемная ревность и подозрения, а затем – стыд, ссутулившиеся плечи и убегающий от Адама взгляд. Я старалась не подавать вида, сославшись на искренний интерес и лишь надеялась, что моя реакция станет незаметной, утонув в пикселях скачущей связи.

Мне казалось, будь я рядом с Адамом, участвуй в его жизни, то успокоилась бы. Я желала постоянно знать, что он меня любит. Что интересно, со временем ревность ушла. Сам того не зная, Адам бесконечно доказывал мне свою любовь, а вместе с тем и верность. А когда я переехала к нему, от сердца у меня окончательно отлегло, будто и не было никогда этих съедающих заживо мыслей.

Теперь, когда мы жили вместе, Адам просыпался в одной постели со мной, мы вместе завтракали, он уезжал на работу и обязательно писал мне, когда добирался до места. Он писал мне в течение дня, а потом сообщал вечером, что выезжает и уже через пятнадцать минут был дома. Я всегда знала, где он и чем занимается, заочно знала его коллег. И теперь Адам всегда был рядом. Могу сказать точно, что не боялась неверности с его стороны, но мне всегда было важно наблюдать…

И каждый день я знала, что завтра Адам также проснется рядом и также поцелует меня перед тем, как уехать. А вечером придет уставший, но все равно с нежностью обнимет меня сзади, пока я буду на кухне, и припадет губами к моей шее. А я буду наблюдать. И моей любви не скрыться от моего внимательного взгляда.

Глава 3. Город

В одно субботнее утро я сидела за своим новым туалетным столиком в спальне и, не дыша, вела аккуратную стрелку, зажав зубами колпачок от подводки. Это было последним штрихом моего макияжа, и я изо всех сил старалась не испортить все кривой линией черной подводки. Это было практически невозможно, потому что каждое мое движение было отработано до автоматизма, но я все равно почти не дышала. Пришлось даже убрать с колен Мису, вдруг она шевельнется в самый неподходящий момент. И теперь мордочка с подгоревшим, как булочка, носиком глядела на меня прямо с края стола.

Мои волосы ниспадали кудрями, заколотыми на висках черными лентами, как объемная грива. И, радуясь продолжающемуся теплу ранней осени, я надела черное платье, подчеркивающее талию, с рукавами-фонариками, глубоким вырезом в форме сердечка и объемным подъюбником. На шее красовалась подвеска с кошачьей лапкой на тонкой цепочке. На ногах были сетчатые носочки в горошек и туфли на устойчивом каблуке. В душе я всегда радовалась, что Адам намного выше меня, потому что с ним я могла носить свои любимые каблуки и все равно выглядеть ниже.

Еще прошлым вечером Адам предложил съездить в ближайший городок, чтобы я могла бывать там и без него. Посмотреть магазины, кафе, покружить по городу на машине. И я ухватилась за эту идею, как за спасительную соломинку – наконец, у меня появился повод нарядиться и выйти из дома.

Я делала укладку и легкий макияж ежедневно, мне хотелось выглядеть капельку лучше, хотя бы для себя и, конечно, для Адама. Но носить дома платья и каблуки было бы чересчур, так что их я оставляла для внешнего мира. Тем более наряжаться каждый раз для меня было приятной нормой. И теперь Адам ждал меня внизу, терпеливо и ни разу не подгоняя, за что я была ему безмерно благодарна.

– Я готова, – объявила я, спускаясь по лестнице. В руках у меня была маленькая черная сумочка.

– Какая красавица! – В три шага Адам пересек холл и поднял меня в воздух, обхватив руками талию. Прямо как пушинку. На секунду сердце у меня застыло, а затем – затрепетало в груди, словно бабочка замахала прекрасными крылышками.

Здоровяк поставил меня на пол, опустив сразу на несколько ступеней и теперь, не отпуская моей руки, рассматривал во все глаза, как фарфоровую куклу. Улыбка не сходила с лица Адама, а глаза светились таким детским восторгом, что мне даже стало неловко.

– Нравится? – прошелестела я, пытаясь не краснеть от его восторженного взгляда.

– Еще спрашиваешь! – Адам потянул меня через гостиную, в гараж. – Пойдем скорее, а не то я сдамся и утащу тебя наверх.

Все мое тело тут же вспыхнуло от десятка картинок, возникших у меня в голове. И спальня, из которой минуту назад я вышла в таком приподнятом настроении, показалась вдруг самым манящим местом. Но не для того я так долго наряжалась, чтобы никуда не пойти!

– Обещай сделать это, когда мы вернемся, – прошептала я в лицо Адама, когда он открыл передо мной пассажирскую дверь автомобиля.

Всего на секунду я увидела, как его глаза дьявольски блеснули, а затем Адам упал на водительское сиденье рядом со мной. Сначала включил музыку – на этот раз мой плейлист – и только потом тронулся с места сквозь автоматически открывшиеся ворота гаража.

Сегодня было необычайно солнечно, скорее всего, были последние погожие дни перед настоящим похолоданием, и здешний лес грелся в теплых лучах солнца. Я открыла окно и высунулась наружу. В воздухе пахло свежестью и хвоей. И когда мы выехали за пределы Хвойной долины, нырнув в густой лес, этот аромат, казалось, окутал машину, как большое мягкое одеяло.

Но вскоре показались первые здания городка, и хвойный аромат начал рассеиваться, словно спала подернувшая дорогу пелена, и мы оказались в реальном мире.

С прошлого раза я уже и забыла, как выглядит городок. Мы поехали по главной улице, по которой Адам вез меня впервые, и я прильнула к окну, чтобы еще раз внимательно все разглядеть. В солнечном свете улицы выглядели куда лучше и приветливее, чем в прошлый раз, а в выходной день погулять выбралось намного больше людей. Только сейчас город стал оживленным: зазвучали голоса и детский смех – и я поняла, как мне этого не хватало.

Мы проехали мимо маленького книжного магазинчика, островку уюта и спокойствия для меня, в голове я сделала пометку, что нужно будет обязательно заехать туда на обратном пути.

Даже по главной улице в зданиях было максимум три этажа, не больше, кирпичные, будто вышедшие из прошлого, они стояли в отдельности друг от друга, прорезаемые сетью узких переулков, прятавших мусорные баки. То там, то здесь на первых этажах можно было увидеть прозрачную витрину из толстого стекла, на удивление чистого и сияющего на солнце. В одной из таких витрин я и увидела книжный, а еще парикмахерскую, пару кофеен и ресторанчик.

На стенах зданий развевались флаги на флагштоках от слабого ветра. И вдоль главной дороги через каждую пару зданий стояли деревянные коричнево-бордовые скамейки, повернутые к тротуару. А между ними зеленели высаженные ровным рядом деревья, будто этому городку не хватало окружающего леса.

Мы проехали почти до окраины города и завернули налево, объезжая большую его часть. Позади осталась вся правая сторона, и я, обернувшись, прилипла к окну с ощущением безвозвратно утерянной возможности узнать город, но Адам тут же меня успокоил:

– Не волнуйся, ты ничего не потеряла. – Он бросил на меня короткий взгляд и расплылся в улыбке. Краем глаза я увидела, как за секунду он пробежался по мне, застыв на голых ногах, выглядывающих из-под короткого платья. Мои щеки вспыхнули от жара. Потребовалось глубоко вдохнуть, чтобы остудить прилившее к телу тепло. – В той части города нет ничего, кроме жилых домов и так себе бара.

Адам вдруг изменился в лице и замолчал. Его брови сдвинулись к переносице, губы превратились в узкую полоску. Он уставился на дорогу, будто меня здесь и не было. Так происходило всегда, когда он серьезно о чем-то задумывался, настолько уходил в себя, что не видел и не слышал ничего вокруг, будто находился в вакууме.

– Можешь мне кое-что пообещать? – спросил он все с тем же выражением лица.

Я вдруг сглотнула: не нравился мне его тон. Но как назло, именно в такие моменты Адам представал передо мной не веселым улыбчивым парнем, каким я привыкла его видеть, а большим серьезным мужчиной, чье слово не обсуждается. И от этого по спине у меня пробежал холодок, одновременно приятный и пугающий.

– Что? – пролепетала я.

– Никогда не езди одна в ту часть города, когда будешь выбираться сюда без меня, – твердо сказал Адам. Он повернулся ко мне и заглянул в глаза так, что я поняла: это не обсуждается.

– Хорошо. Если тебе это так важно… – И тут в голове возник логичный вопрос, и я сразу выпалила на одном дыхании: – Почему? Что там такого? Ты же сам сказал, что там только жилые дома.

– А еще я сказал про бар, – напомнил Адам повелительным тоном, но уже куда более мягким. – Я был там один раз, меня хватило минут на тридцать.

Я все еще молчала, раздумывая, так ли хочу там оказаться? Все-таки слово Адам имело для меня большой вес.

– Послушай, я хочу, чтобы ты запомнила одну важную вещь. – Я вся обратилась во слух, и мой взгляд замер на лице Адама. – В той части города находятся самые бедные и неблагополучные дома, а в бар стекается одновременно все нищее и опасное население. Я не повезу тебя туда и не хочу, чтобы ты ездила одна. Ни утром, ни днем, ни, тем более, вечером. Здесь живут обычные люди с не самым высоким уровнем дохода, но та часть города – настоящее местное гетто.

– Это была бы интересная экскурсия, – пошутила я, пытаясь разрядить обстановку, но по лицу Адама тут же поняла, что неудачно.

– Я не шучу, Бьянка, – отрезал он. Я осела в кресле, уставившись на свои колени. Временами мне нравилась его спокойная строгость, но настолько грохочущий голос вызывал лишь дискомфорт. Адам тут же смягчился. – Сохранишь мое спокойствие?

Последний вопрос он задал с такой улыбкой, пытаясь сгладить острые углы своей речи, что я не смогла отказать и просто согласилась со всем, что он сказал. Я действительно была маленькой и слабой, и бывать в подобных местах для меня просто безрассудно. Я откинулась на сиденье и, задумавшись, уставилась в окно, глазами провожая домики на окраине городка и стену леса за ними. За стеклом мелькали скромные одноэтажные строения с небольшими гаражами, но чистые, с ухоженным газоном и подъездными дорожками. Пожалуй, Адам прав. В уме я пообещала и ему, и себе, что ни при каких обстоятельствах не сунусь в местное гетто. Но все равно, пока Адам не видел, я провожала взглядом тот район, почти что не облизываясь от интереса.

Когда мы подъехали к супермаркету, необычайно большому для местного городка, солнце уже стояло в зените и грело по-летнему. Адам обогнул почти весь город, чтобы я смогла рассмотреть каждую улочку, сделать это было не так сложно – везде нам попадались знаки со строгим ограничением скорости.

Мы проехали спокойные жилые кварталы, похожие друг на друга как две капли воды, местные детский сад и школу, выглядящие вполне прилично, выгодно выделяющиеся на фоне остальных строений. Адам удовлетворил мой интерес, объяснив, что местной школой занимается его компания, чтобы дети ее сотрудников могли посещать хорошее учебное заведение. На секунду я задумалась: что бы ждало эту школу, не реши руководство несколько лет назад построиться именно здесь? Но мысль быстро улетучилась, когда Адам завернул на парковку супермаркета.

Стоя на самой окраине, замыкающей сразу несколько улиц, высокое белоснежное здание смотрелось совсем инородно, словно частичка мегаполиса помещалась в крохотном провинциальном городке. Но по моему лицу скользнула непроизвольная улыбка – большой супермаркет напоминал о родном городе, дышащем жизнью, уличным шумом и торговыми площадями.

Мы зашли в здание супермаркета и окунулись в приятную прохладу кондиционеров, расслабляющую, едва слышную музыку и наперебой раздающиеся пики кассовых аппаратов. Под потолком я заметила низкие длинные окна, сквозь которые в зал заглядывало чистое голубое небо и солнечный свет – всего одна непривычная деталь, отличающая местный магазин от многих других супермаркетов.

В отличие от тихих улиц городка здесь кипела жизнь. И на секунду я представила, что нахожусь в Чикаго, приехала с семьей закупаться продуктами на неделю и не могу дождаться, когда закончится наш двухчасовой шоппинг и родители повезут меня встретиться с подругой. Но я была с Адамом. И каждая проведенная с ним минута – не важно, где и как – была истинным наслаждением. Даже если скоро мы вновь выйдем на улицу, где время будто остановилось, где за несколько минут проезжает всего пара машин и не слышен гул людских голосов, мы выйдем туда вместе. А это для меня было самым важным.

Никогда бы я не подумала, что окрещу обычный супермаркет островком жизни и городской суеты, который мог спасти меня от давящей тишины леса днями напролет, но что-то всегда происходит впервые. И в мыслях я решила, что стану выбираться из дома намного чаще, чем того требует пустеющий холодильник. Потому что сейчас, стоя посреди торгового зала, по которому быстрым шагам ходили мужчины со списком продуктов, бегали непоседливые дети и мамочки, кутаясь в кардиганы, спасались от исходящего от кондиционеров холодка, я ощущала саму жизнь. Эта суета наполняла меня энергией, и впервые за пару недель я почувствовала, что могу свернуть горы.

– Шоколадное или ванильное? – Голос Адама вдруг вытащил меня из раздумий. И по корзине с продуктами я заметила, что прошло уже много времени и мы обошли пол магазина, а я все витала в собственных мыслях. Будто проснувшись и вернувшись в реальность, я не сразу поняла, чего хочет Адам и вопросительно посмотрела на него. – Мороженое. Какое хочешь?

– Шоколадное, – нашлась я и решила больше не отвлекаться. Мне было бы неприятно, если бы Адам отстраненно витал в облаках, находясь рядом, но он сам, кажется, этого даже не заметил.

Мы прошли еще несколько рядов, наша корзина ломилась от продуктов, и в голове мелькнула мысль, что выехать закупиться мы сможем еще не скоро. Адам так активно шел по списку продуктов, что я была приятно удивлена. И до этого я знала, что он прекрасно справляется с бытовыми обязанностями, но теперь была уверена: Адам не станет вешать весь дом на меня. Я просто ходила за ним хвостиком, выбирая понравившееся из предложенных вариантов, и смотрела по сторонам.

– Последнее осталось, и на кассу. – Адам присмотрелся к моему почерку в самом конце списка. – Хлопья. А-а, быстрый завтрак. Пусть будет.

Мы дошли до длинного прилавка сладких хлопьев, и Адам погрузился в чтение составов. Как биолог, он всегда страдал от наличия сахара и вредных ингредиентов, прекрасно понимания, что значит множество незнакомых для большинства людей слов на обороте упаковки, и представляя, как это влияет на организм. Но любитель вкусно покушать в Адаме всегда побеждал и бросался на самые вредные продукты. Я такой роскоши себе позволить не могла, и всегда смотрела на его огромные порции самого вкусного с толикой сожаления.

Адам стоял спиной ко мне, а я перебирала в уме список продуктов, разглядывая содержимое корзины, когда почувствовала на себе чужой взгляд. Боковым зрением я увидела две стоящих по правую руку от меня фигуры и инстинктивно бросила на них взор.

Это были две женщины средних лет, держащие в руках корзинки с продуктами. Они шептались, поглядывая на меня недобрыми холодными глазами, а их рты исказили презрительные усмешки. Женщины, не стесняясь обсуждали что-то, цокая языками, но когда я нашла в себе силы посмотреть на них в упор, оскорбленно вскинули головы, как две кудахчущие индюшки – будто это я имела наглость посмеиваться над ними, стоя в стороне – и неторопливо пошли к кассам.

Я должна была хоть что-то сделать! Выцарапать ногтями им глаза, хотя бы подойти и опозорить при всем магазине, поставив на место. В голове вспыхнула картинка, как я решительно надвигаюсь на этих индюшек, а они съеживаются от одного моего взгляда. Но в реальности я никогда бы этого не сделала, не так ли? Так что я осталась остолбенело стоять на месте наедине с этим моментом стыда и смущения, хотя понимала, что чувствовать такое должны они, а не я. Но все же мне захотелось закрыться, закутаться хоть во что-нибудь, спрятаться от всего мира и скорее оказаться дома.

Всего секунда – а это была именно она, потому что Адам даже ничего не заметил, стоя спиной ко мне, погруженный в составы хлопьев – показалась мне вечностью. Я выдержала их холодные надменные взгляды с гордо поднятой головой и напускной уверенностью, но когда оказалась вне поля их зрения, слезы навернулись у меня на глазах. Веки защипало от подходящих слез, глаза намокли. Но я сглотнула комок обиды, вставший у меня в горле, и, как оказалось, очень вовремя, потому что через секунду ко мне повернулся Адам.

– Вот в этих внутри игрушка. – Он широко улыбался, показывая мне коробку хлопьев, но уголки его губ тут же опустились вниз, и в глазах мелькнуло беспокойство. – Биби, что-то случилось?

Я вдруг осознала, что от беззаботной улыбки у меня на лице не осталось и следа и не заметить это было бы невозможно. Но я очень не хотела, чтобы Адам вступал в конфликт из-за меня, зная, что он обязательно тут же бросился бы на поиски моих обидчиков, только заикнись я ему о произошедшем. Поэтому, собрав все силы в кулак, я рассеяно заморгала и обернулась к нему.

– Нет-нет. – Я заставила себя улыбнуться. – Просто задумалась.

Беспокойство на его лице тут же сменилось недоверием. Иногда меня пугало то, как легко Адам читает меня.

– Бьянка? – Его голос стал строгим. Адам стоял как изваяние, сжав в руках коробку с хлопьями, а его глаза внимательно изучали мое лицо. Вот всегда он так, хочет позаботиться обо мне, даже если я об этом не просила.

По спине у меня пробежали неприятные мурашки, я невольно сглотнула, но все же нашла в себе силы улыбнуться ему:

– Ну почему ты всегда так беспокоишься обо мне?

Еще секунду Адам пристально глядел на меня, между нами повисло неловкое молчание. Но потом морщина между его бровей разгладилась, и Адам безразлично бросил хлопья в корзину и, объявив, что мы все купили, покатил на кассу.

Всего на мгновение, но я замерла, глядя ему вслед. Увидела грустную улыбку на его лице, когда он проходил мимо, как опустились его плечи, и Адам весь поник. Я постояла еще секунду, переминаясь с ноги на ногу – не хотелось вновь встречаться с теми женщинами, – и двинулась за ним. По крайней мере, Адам будет рядом, а с ним ничего не страшно.

Пытаясь не озираться по сторонам, как напуганный щенок, держась одной линии, я шла к кассам за Адамом, но глазами бегала по очередям, пытаясь выцепить тех кудахчущих женщин и, кажется, впервые посмотрела на окружающих трезвым взглядом. До этого в фокусе моего зрения был только Адам, я просто наслаждалась каждой проведенной рядом с ним минутой, не замечая и не оценивая ничего вокруг, но теперь смотрела на окружающую меня действительность другими глазами. Та секунда не скрываемого осуждения и презрения выбила почву у меня из-под ног, но стряхнула с глаз розовые очки. И я впервые огляделась. По-настоящему.

Я смотрела на людей вокруг и понимала, почему те женщины шептались. Я впервые увидела одну местную закономерность: все, на кого падал мой взгляд, выглядели примерно одинаково. Свободные джинсы и футболка, в большинстве своем, приглушенного цвета, серого, грязно-зеленого, светло-коричневого, с какой-нибудь крупной надписью на груди. На женщинах изредка платья чуть выше колена, бесформенные, клетчатые. У мужчин короткие стрижки, у женщин – забранные в хвост или пучок волосы. Я вспомнила себя в зеркале сегодня. Я тут как белая ворона.

Меня будто ледяной водой окатило. По телу прошла дрожь. Я правда как белая ворона. Будто из другой реальности сюда попала. Никогда я не чувствовала такого странного отвращения к себе, как сейчас. В Чикаго я была прекрасной, порхающей бабочкой, на которую даже пожилые люди глядели с восхищением, здесь – никому не понятной чужачкой.

Мои глаза забегали от одного человека к другому в попытках найти хоть кого-то выделяющегося. Женщина в свободном черном платье, на ногах сланцы, волосы в хвосте. Парень немногим старше Адама, растянутая футболка с названием футбольной команды и коротко стриженные волосы. Молодая девушка в объемном коричневом свитере, волосы в низком хвосте. Женщина с пучком в жилете поверх серой футболки. Я перестала их различать. Люди для меня смешались в одну толпу, вычленить из которой хотя бы одного человека казалось непосильной задачей.

Я представила, как выгляжу в этом супермаркете в своем коротком пышном платье с объемными рукавами, милых носочках и туфлях на каблуке, с уложенной гривой золотистых кудрей и сияющим макияжем. Я определенно не вписывалась. Мы стояли на кассе, и я молилась, чтобы девушка скорее пробила продукты, чтобы вернуться домой. Запереться ото всех, никогда сюда не возвращаться, обустроить свой маленький мирок, наряжаться так, как я привыкла, хоть каждый день, хотя бы ради Адама. Но, как назло, очередь двигалась медленно, и женщина за кассой лениво пробивала продукты, едва перебирая руками.

Я начинала злиться. Обхватив себя руками, чтобы хоть как-то скрыться от окружающих, чувствовала, как к щекам приливает жар, а в висках начинает предательски стучать. Я уже выгнулась через Адама, готовая требовать хоть какого-то ускорения, но тут же во мне все упало. Я внимательнее вгляделось в ее лицо, и выражение некой обреченности заставило меня смягчиться. Женщина за кассой сидела, опустив плечи, согнувшись, будто все ее тело сковало, а безучастные глаза, смотрящие куда-то вдаль, мимо продуктов и кассового аппарата, изредка моргали. И я безмолвно спряталась обратно за Адама, потому что не могла требовать что-то от человека, к которому испытываю жалость.

Я вновь огляделась вокруг. Теперь люди были так близко, насколько возможно, и я смогла рассмотреть каждое лицо. Нас окружали такие же безучастные лица, бесстрастные и безэмоциональные, будто ничего не ожидающие. И по спине у меня пробежал холодок.

Когда мы только зашли в магазин, я увидела привычную городскую суматоху и торопливость. В голове всплыло воспоминание о ближайшем к дому супермаркете, и я поняла, то было лишь контрастом с остановившимися улицами городка. Все здесь было таким медлительным, таким неповоротливым, будто застывшим во времени, будто люди никуда не спешили и не было у них сегодня никаких дел, кроме как похода в местный супермаркет.

Страх сковал мое горло, грудь налилась свинцом. Я была так счастлива сегодня, наряжаясь и крутясь перед зеркалом. Как и всегда, прихорашиваясь перед выходом, надевая свои привычные наряды. А теперь мне только хотелось спрятаться ото всех.

Мне перестало хватать воздуха, стены вокруг затряслись, задребезжали – я теряла ориентацию в пространстве. Все лица обратились ко мне, даже лицо женщины за кассой. Все смотрели на меня. Все смотрели на меня? Нет-нет, мне только кажется, мне это только кажется. Вот она, также пробивает продукты. Какая же она медлительная! И все также безучастно смотрят в спину человеку перед собой. Все тело окаменело, казалось, ноги вот-вот перестанут держать меня. Хотелось схватиться за Адама – с ним ничего не страшно, – но тогда бы он понял, что со мной что-то происходит, а этого допустить нельзя. Точно бы понял…

Вот окно над входом, длинное и низкое, еще одно, еще одно… сколько их тут? Раз, два, три, четыре… двадцать семь. Отлично. Прозрачная дверь входа, над ней – часы… трое разных часов. Все показывают разное время, интересно, какое? Я начинала чувствовать свое тело. Одни точно показывают наше, те, что по центру. Автомат со снеками, десять рядов по пять секций, всего – пятьдесят. В автомате с напитками – двадцать пять. В горло проникла струйка воздуха. Стойка с журналами… или это газеты? Интересно, они бесплатные или оплачиваются на кассе? Так, а касс здесь… восемь. Не так уж и мало. Но при этом они все равно работают до ужаса медленно! Да и работает всего три. Как типично для этого места: создать иллюзию скорости и жизни, чтобы потом вновь щелкнуть тебя по носу!

Последняя яростная мысль помогла мне окончательно прийти в себя, сменив тревожность на злость, и Адам озадаченно обернулся на мой недовольный вздох.

– Не привыкла, что так долго, – объяснила я.

– Это да, – согласился Адам. – Здесь не тот городской ритм, к которому ты привыкла, да и я, честно говоря, тоже. Но со временем я научился отключаться в такие моменты. Поверь, здесь это необходимо.

Какая непривычная, грустная улыбка вновь скользнула по его лицу. И все мои мысли сомкнулись на ее происхождении. Значит, для него это тоже тяжело. А Адам точно здесь счастлив?

Но вот наша очередь подошла, женщина отбила продукты, Адам расплатился, быстро разложил все по пакетам и закинул их в корзину. Как обычно, у Адама не возникло и мысли принять мою помощь, и вместо того, чтобы отдать мне хотя бы один из пакетов, он уверенно схватил все четыре, и мы вышли на парковку. По просьбе Адама я достала из кармана его брюк ключи от машины и открыла багажник.

– Тебе помочь? – спросила я, на самом деле надеясь, что Адам позволит мне как можно скорее залезть в машину.

И будто прочитав мои мысли он бросил:

– Да я тут сам, залезай.

Я поспешно открыла пассажирскую дверь, забралась внутрь и пристегнулась, готовая ехать. Я сразу ощутила уют своей раковины, скрывающей меня ото всех. Через секунду ко мне присоединился Адам, повернул ключ в замке зажигания и завел автомобиль.

– Не хочешь заехать в книжный? – Он вытянул шею, посмотрев по сторонам, и круто вырулил с парковки, я уже привыкла цепляться за дверь, зная, как Адам водит. – Я видел один по главной улице. Вроде, небольшой, но хотя бы не нужно далеко ездить.

Я очень хотела. Еще в первый раз, когда только приехала сюда, заметила этот очаровательный книжный магазинчик по главной улице. Его картинка с прозрачной витриной и высокими книжными стеллажами из темного дерева всплыла у меня в голове, но тут же померкла. Сейчас, осознавая, что мне там будет также не комфортно, как в супермаркете, я осеклась. Буквально оборвала себя на полуслове.

– Нет, не хочу, – буркнула я.

И так от этого стало обидно, что я надулась как нахохлившийся воробей и откинулась в кресле, скрестив на груди руки.

– Биби, что-то случилось? – Крепко держа на руле руки, Адам пытался заглянуть в мое лицо. В его голосе я слышала только тревогу, будто нервы у него были натянуты как стальные тросы. – Любимая моя, я же вижу.

– Все хорошо, – проворчала я, сжимаясь в один большой комок.

– Биби, да что с тобой? – вдруг прогремел на всю машину Адам. Его руки с силой сжали руль. На скулах от напряжения заходили желваки. Меня волной накрыло его раздражения. Я либо расскажу правду, либо возьму себя в руки. – Ты скажешь или нет?

Я представила, как выгляжу сейчас в его глазах, это всегда помогало. Маленькая надувшаяся девочка с бантиком на голове. Это выглядело просто комично, да и беспокоить Адама по такому незначительному поводу точно не стоило.

– Все в порядке, – сказала я как можно более спокойно. Взяла себя в руки, расправила плечи, и от загоревшейся в голове мысли улыбка сама расплылась по лицу. – Я дуюсь, потому что уже почти три, и от этого дня осталось немного. А я хочу провести с тобой как можно больше времени.

Всего секунда, и все тело Адама расслабилось, практически растеклось по сиденью, широкая улыбка засияла на его лице. Он лихорадочно закивал, в возбуждении пробежался пальцами по коже руля и включил какую-то звонкую песню. Будто Адам ждал страшного известия, наступление которого было неминуемо, но тут ему крупно повезло, и ситуация разрешилась сама собой. А я ведь всего помрачнела. В такие моменты я понимала, какой владею над Адамом властью, и иногда это меня пугало.

Я глядела в окно, всматриваясь в городок снаружи, и видела те же невысокие кирпичные здания, уютные приземистые домики, и не понимала, как такое скромное местечко может принести настолько отвратительные эмоции. И тут меня осенило. До этого я видела город лишь снаружи, как бы издалека, как заставку к фильму, и только сегодня погрузилась в него в качестве одного из жителей, увидела его настоящую реальность, какой он изнутри. И теперь я была точно уверена: я не хочу быть одним из его жителей.

На этот раз мы не стали объезжать город. Адам повернул к окраинам и вырулил к лесной дороге. Но я успела заметить в окне – на этот раз я вглядывалась в городок внимательнее – людей. Мои опасения подтвердились. По улицам ходили все те же люди, что и в супермаркете, будто это были буквально одни и те же люди. Попроси меня кто-нибудь отличить одного человека от другого, одну группу людей от другой, я бы не смогла. Все смешивалось для меня в единую серо-коричневую картину свободных футболок и поношенных джинс.

Стыдно признаться, но что-то щелкнуло в голове, и я бросила на Адама быстрый взгляд – он ведь тоже не особо любит наряжаться, но я бы не выдержала, окажись на нем те же самые вещи, что и на остальных. Нет, он не может быть… я выдохнула. На Адаме были свободные хлопковые брюки цвета кофе с молоком, а с широких плеч ниспадала бежевая рубашка. Из-под расстегнутых верхних пуговиц выглядывала тонкая цепочка, на руке красовались часы.

Да, Адам не любит наряжаться, не следит за модой, но ему нравится выглядеть хорошо и опрятно. В секунду мне стало спокойно на душе, и осмотрев его с головы до ног, я вдруг вспомнила, как мой парень хорош собой. Мне бы стыдиться своих мыслей. Какая разница, как одет мой близкий человек? Это не должно меня беспокоить. Но к черту смущение и стыд, когда вы такая красивая пара и оба выглядите прекрасно!

Мы выбивались оба. Вот что я понимала, когда смотрела на Адама. Мы оба здесь как две белые вороны. И это, наверное, было бременем большинства работников компании Адама. Я видела множество совместных фотографий с его коллегами, и на них Адам никогда не выделялся, значит, только они могли понять нас в этом вопросе. В голове сверкнула мысль как можно скорее устроить ужин и познакомиться. Может быть, у кого-то из них найдется такая же девушка, как я, и мне удастся обзавестись здесь хотя бы одним другом.

Мимо проплывали дома, последние на окраинах городка, затем появились деревья, учащающиеся, постепенно обступающие дорогу. И в первый раз я задумалась о том, что не вписываюсь. Здесь было красиво, спокойно, но та жажда жизни, которая сидела во мне, никак не могла насытиться, и я начинала голодать.

За окном деревья смешались в одно зелено-коричневое полотно, и мои глаза были не в состоянии рассмотреть деталей. Тяжелым одеялом на меня навалилась апатия. Какой выход здесь можно найти? Я посмотрела на Адама, это было единственным, что могло меня утешить, и оно помогло. В конечном итоге, где бы мы ни находились, что бы нас ни окружало, кто бы ни был вокруг, я оборачиваюсь и вижу его. И когда Адам рядом, держит мою руку в своей, мне ничего не страшно, и все остальное в мире теряет смысл.

Когда мы подъехали к дому, я уже была в совсем ином расположении духа. Огонек надежды дрожал глубоко в душе, и когда я смотрела на Адама, разгорался и становился сильнее. Я увидела кирпичные стены дома и выдохнула. Наконец, мы были только вдвоем, будто никого в мире и не существует. Не могу лгать самой себе: неприятный осадок на душе остался – но сейчас это уже не имело смысла. И магазин, и этот тихий городок, и две самодовольные индюшки были слишком далеко, чтобы мешать моему счастью. В конце концов, кто они такие? Застрявшие в захудалом городишке с единственным на всю округу супермаркетом провинциалы. Я довольная вылезла из машины и открыла перед несущим пакеты Адамом дверь.

Пакеты опустились на кухонный остров, и я сразу ринулась раскладывать продукты – за короткое время моего пребывания здесь я уже успела рассортировать содержимое ящиков и теперь полностью заведовала кухней. Адам только помогал, внимательно следя, что и куда я кладу, очень уж не хотел он нарушить мой порядок.

Посудомойка сообщила о завершении сеанса, и я решила не затягивать с посудой, желая разобраться с ней на день вперед и больше не возвращаться на кухню. Стоя у кухонного острова и опустив голову, я раскладывала по секциям приборы: нож, вилка, ложка, снова вилка, еще ложка – и не заметила, как фигура Адама застыла передо мной. Но вот я увидела, что большое светлое пятно стоит прямо напротив меня и не движется, и, задвинув ящик с приборами, подняла глаза.

Адам, замерев, стоял передо мной, нас разделял кухонный остров. Он не двигался и не сводил с меня взгляда, следил как кошка следит за мышью на открытом пространстве, сверлит взглядом, пока та не побежит, чтобы сделать рывок. Я тоже неосознанно замерла. Все, что случилось, испарилось, исчезло, в этот момент не существовало никого и ничего, кроме Адама. И только этот проклятый кухонный остров был для нас преградой.

Иногда он смотрел на меня так, по-звериному, и я пугалась его. Но вместе с тем какой-то трепет поднимался у меня в груди, сердце начинало биться птицей в клетке, и все, чего я хотела, чтобы в эту секунду Адам подошел ко мне, и я почувствовала на себе его сильные руки.

Иногда я задавалась вопросом, что происходит с ним в такие моменты, когда он молниеносно меняется, становится другим человеком. Внезапная вспышка страсти? Или что-то сидела в его подсознании, что-то животное прорывалось наружу?

– Помнишь, о чем мы говорили, когда поехали из дома? – спросил Адам, не отводя от меня взгляда, всматриваясь мне в душу. Все его тело, как натянутая струна, было готово к прыжку.

Осознание, скользнувшая по моему лицу улыбка, жар начал подниматься по телу. Я не успела вымолвить и слова. Мои глаза, путешествующие по губам Адама, все сказали за меня.

Он в секунду обогнул остров и отчаянно впился своими губами в мои. Адам весь горел. Его горячая кожа касалась моей и обжигала. Его полыхающие губы настойчиво раскрывали мои, требовательный язык пробегался по нижней губе. Руки сжимали меня так, что я не чувствовала собственного тела.

– Я хочу сорвать с тебя это платье, – прошептал он, едва оторвавшись от моих губ. И, не дав мне ответить, подхватил на руки.

В мгновение я оказалась обездвиженной в его объятиях, оторванной от пола, чувствуя, как одна горячая ладонь Адама касается моего бедра, другая – насквозь прожигает тонкую ткань платья под ребрами. Он подхватил меня как пушинку, холл пронесся перед глазами, и я не успела и сориентироваться, как оказалась в спальне.

Одним движение руки Адам развернул меня к себе спиной, склонился к моей шее и припал губами к горящей от возбуждения коже. Я чувствовала, как его мягкие губы путешествуют по моей шее, от крохотных завитков на границе волос до выпирающей тонкой ключицы, покрывая поцелуями молочную кожу, оставляя ожоги, такими горячими они казались мне.

Пальцами Адам захватил мои волосы и аккуратно, насколько это возможно, переложил всю копну через плечо, обнажая спину. Я чувствовала, как руки его дрожат, как дыхание его сбивчиво и глубоко. Он пробежался пальцами по оголенной коже, наткнулся на тонкую молнию платья, которую застегивал сам несколько часов назад, и взялся за бегунок. Медленно Адам потянул его вниз дрожащей рукой, с таким трепетом, будто высвобождает из обертки хрустальную вазу, не торопясь, растягивая наше удовольствие.

Платье упало на пол. Я осталась в одном белье, таком же черном, с нежным узором из кружев. Легкий ветерок, пробравшийся в приоткрытое окно спальни, коснулся моей кожи, и я почувствовала, как по телу бегут мурашки. Но тут горячие руки Адама обхватили мое тело, и распространяющийся внутри жар молниеносно меня согрел.

Одна его рука обхватила мою шею, другая – легла на живот. Он прижал мое тело к своему, крепко, но аккуратно – иногда мне казалось, что Адам изо всех сил сдерживает себя, осознавая свою силу и боясь мне навредить. И как бы мне ни хотелось, чтобы он полностью отпустил себя хоть на минуту, я прекрасно понимала, какого тогда придется мне.

Он вновь прильнул губами к моей шее, теперь настойчивее, чуть агрессивнее, и я почувствовала зубы Адама на своей коже. Теперь уже задрожала я. Все внутри горело и ждало его. Дыхание мое сбилось, и слабый стон сорвался с губ. Это сделала его руки сильнее. Я услышала, как щелкнула застежка моего лифа, и через секунду кружево упало на атласную ткань платья.

Его рука поглаживала мой живот, путешествовала по телу, изучая изгибы, впадины, холмы, и вдруг скользнула вниз. Я изогнулась, все мое тело напряглось от его единственного касания, но Адам держал крепко. И как бы я ни извивалась в сладостном наслаждении распространяющегося по телу жара, он не ослаблял хватки.

Адам настойчиво подтолкнул меня к постели. Я сделала шаг вперед. И, не отрывая моего тела от своего, будто не желая и на секунду создавать между нами дистанцию, он положил меня на кровать. Длинные ворс пледа защекотал мою кожу. Я оказалась на животе, прикованная к постели весом его тела, ощущая, какой Адам на самом деле большой и тяжелый. И тогда единственный кусочек ткани, прикрывавший мою наготу, оказался на полу.

Всего на секунду Адам оторвался от меня, а когда прижался вновь, его горячая кожа, теперь нескрываемая свободной рубашкой и брюками, обожгла меня. Я чувствовала его мышцы, как они наливаются энергией, пытаясь удержать себя в рамках, и желала хоть раз ощутить их сполна. Рукой Адам провел по моей изгибающейся спине, добрался до шеи и сжал ее, сильнее, чем прежде, губами припал к виску, вдыхая аромат моих волос. И мягкий ворс пледа оказался между моими пальцами, когда мы с Адамом стали, наконец, одним целым.

С тех пор, как мы с Адамом съездили в супермаркет, прошла пара недель. Казалось бы, это так мало, но мое восприятие этого места сильно переменилось. Теперь лишь наш дом и небольшой, окружающий его район стали для меня оплотом безопасности и комфорта. И если раньше я думала, что буду для разнообразия выбираться в городок посидеть в кафе и сходить в книжный, то на деле стала редко выбираться лишь за продуктами, а если сделать это удавалось вместе с Адамом, то с облегчением выдыхала.

В повторяющихся изо дня в день ритуалах, в единственном неменяющемся виде из окна я старалась найти постоянство. А в этом постоянстве найти мир и покой. Но знание того, что где-то вдалеке кипит жизнь, без конца меняющаяся, неуловимо быстротечная, громкая и яркая, а я пропускаю ее, секунды утекают сквозь пальцы, и мне никогда не нагнать упущенного времени, сжимало стальной хваткой мое горло, пока я не начинала задыхаться. Я пыталась привыкнуть, осесть здесь, но не могла. Это было не в моей природе.

Я знала, что деревья за окном годами буду оставаться прежними – несколько с раздваивающимися стволами, высокие сосны, низкие ели – и никогда не изменятся, пройдет много лет, а они все еще будет заглядывать в этот дом, наблюдая за его обитателями. По вечерам, когда я выглядывала на улицу, там стояла зависшая в воздухе, давящая тишина. И меня не покидало ощущение, что на самом деле в соседних домах никто не живет и мы одни на отшибе цивилизации, а горящие окошки и силуэты в окнах – лишь искусные декорации. Но Адам стоил этого. Адам стоил всего.

Все дни смешались в одну бесконечную кашу, прерываемую лишь объятиями Адама и долгожданными ужиными по вечерам за круглым столиком в нише темных окон.

Когда я выезжала в магазин без Адама, не переставала наряжаться. Сопротивлялась своему страху насколько могла, но не без уступок. Надевала более длинные, свободные платья, не такие милые туфли. Казалось, это не должно было быть важным, я бы могла отправиться в магазин хоть в домашней одежде. Но каждый раз, когда перед выходом я глядела в зеркало, мне хотелось плакать. И дело не в том, что мне не нравилось, как я выгляжу, каждый мой наряд оставался таким же прекрасным и очаровательным. Просто это было не то, что я хотела бы надеть, будто мир контролировал меня, наряжал, словно куклу, и прежде приятная ткань начинала до боли колоть изнутри мою кожу. Рукава становились слишком длинными, горловина душила, и я путалась в бесконечном подоле юбки.

Мне совсем не хотелось выходить из дома – боже, как это было на меня не похоже! – и в шкафу появилось множество новых нарядов. Домашних нарядов. Кружевное белье, шелковые халаты и костюмы, трикотажные костюмы, тонкие, нежные ткани, короткие шорты, сорочки, приоткрывающие ложбинку между грудей. Всегда укладка и легкий макияж. Ни за что я не хотела превратиться в девушку в растянутой футболке и с пучком на голове и каждый день перевоплощалась в привычную себя настолько, насколько могла сделать это дома. Так что каждый раз, приходя домой, Адам пожирал меня взглядом, и я ловила эти знаки внимания, будто они могли меня спасти.

Однажды Адам задержался на работе. Сильно. И неожиданно для самого себя. Ужин уже остыл. Я не стала есть без него. С поникшими плечами и стоящими в глазах слезами обиды – не на Адама, мне просто было чертовски одиноко одной в этом большом кирпичном доме среди безмолвных деревьев – я сидела за столом, на котором стояли тарелки, полные холодной пасты, и бездумно глядела в темноту леса. Адам зашел в дом тихо, как мышка, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. В руках у него была белоснежная охапка пионов. Растаяла ли я? В конечном итоге, он был не виноват. Он никогда не был виноват. И все же каждый раз приходил с цветами, если думал, что я расстроена.

Я поставила цветы в вазу, пасту – в микроволновку, чтобы разогрелась. Адам стоял рядом, его взгляд скользнул по моему глубокому декольте. Он понял, что я заметила, виновато улыбнулся и заключил меня в медвежьи объятия.

– Я так счастлив возвращаться домой, зная, что здесь меня ждет самая прекрасная девушка на свете, – промурлыкал Адам мне на ухо, зарываясь лицом в мои волосы, уложенные и надушенные любимым парфюмом.

Адам был таким счастливым, но я стала в момент пустой. Я и правда стала девушкой, которая ждала его с работы.

Золотая осень была в самом разгаре, и редкие лиственные деревья превратились в яркие всполохи оранжево-алого пламени среди темной хвои, когда Адам предложил съездить на озеро неподалеку от нашего дома. По его словам, это было самое популярное место всех местных любителей свежего воздуха – будто им не хватало леса за окном, – и я сразу согласилась поехать. Так что, выспавшись утром, мы собрали корзину, полную еды, и переносной холодильник с газировкой и отправились к озеру. На мне был легкий атласный костюм с широкими брюками и рубашкой и топ с глубоким вырезом, мне нравилось, как Адам временами ныряет в мое декольте.

Я смотрела в окно машины и не могла наглядеться. Такой привычный темно-зеленый лес теперь пестрил золотыми, оранжевыми и алыми красками. Яркие пятна расплывались, когда мы летели по шоссе. Солнце, непривычно теплое для осени, заливало дорогу, и я жмурилась от слепящего света. У Адама был выходной, в прекрасном расположении духа он мурлыкал какую-то песню себе под нос, сжимая временами мою руку. Это был лучший день из всех, что я могла припомнить здесь за последнее время. На секунду даже показалось, что сегодня вечером я смогу написать новую страницу для своей книги.

В какой-то момент мы съехали с дороги, нырнули в сужающийся тоннель деревьев, сходившийся куполом над нашими головами, и покатили по ухабам и рытвинам из желтого песка. Впереди тоже ехала машина, эфемерная и нереальная за дребезжащей в воздухе поволокой.

Среди деревьев в свете скользящих сквозь ветви лучей солнечного света кружились пылинки, поднимаемые колесами машины. А на дороге она так поднималась, что казалось, будто в воздухе мерцает золотом густой туман. Мы ехали медленно и на несколько секунд словно оказались в другом, далеком месте, месте, где существует золотой туман.

Все вокруг сияло изнутри. Ветви склонившихся к нам деревьев, яркие листочки, заглядывающие в окна машины, улыбка Адама, сидящего рядом. Я сжала его руку, желая запомнить этот момент, запечатлеть в своей памяти, чтобы засыпая холодной зимой в нашей постели, видеть во снах его сияющую улыбку и золотой туман. Изо всех сил я ловила мимолетные детали, зная, что этот момент уже никогда в точности не повторится.

– Машину оставим здесь. – Голос Адама вдруг словно выдернул меня из сна. Мы остановились в паре сотен метров от озера. Сквозь деревья я видела проблески воды, отражающие яркий солнечный свет. – Людей сегодня много. Лучше так, чем потом не знать, как развернуться.

Мы вышли из машины – Адам один взял все, что мы собрали, доверил мне лишь легкий плед – и побрели к озеру. Здесь пахло соснами. Не верилось, что воздух может быть еще чище и приятнее, чем в нашем, окруженном лесом районе, но здесь он был совсем иным. Мы действительно были будто в диком, нетронутом человеком уголке природы. Но доносящиеся с озера голоса и смех тут же разрушили эту упоительную иллюзию.

Нас встретило большое блестящее озеро, чуть подернувшееся рябью от слабого ветра, окруженное густым лесом, словно кольцом. Солнце отражалось в глади воды, бросая в глаза слепящие отсветы, и я прикрыла их рукой, но не могла перестать улыбаться. Хвойные и лиственные деревья обнимали озера своими раскинувшимися лапами, пестря красками. Лес дышал, сиял золотом в солнечном свете, отбрасывая блеклые тени. Здесь, по кромке воды, было меньше елей и сосен, и пышная, не сорванная осенними ветрами листва отражалась в озере яркими красками, словно художник переборщил на картине с желтым. Я вдохнула полной грудью, раскидывая на земле плед.

Я уселась, и Адам положил свою голову мне на бедра, зажмурил глаза и расплылся в счастливой улыбке. По небу лениво ползли причудливые облака, как огромный белый корабль. Я запустила пальцы в его густые кудри, еще чуть-чуть, и Адама замурлыкал бы, как кот. Я наслаждалась им, вглядывалась в каждую деталь его лица, в каждую морщинку, в каждую дрожащую ресничку, в линии волевого подбородка, в изгиб его нежно-розовых губ.

Все казалось таким эфемерным, сном наяву. Неужели это было реальностью? Моей реальностью? И вот снова это счастье, это упоение, граничащее со страхом все потерять. Каждый такой момент я старалась максимально вбирать в себя, запечатлять в памяти, чтобы никогда не утратить. Не важно, что могло случиться завтра или через год, или через десять лет, это воспоминание у меня никто не отнимет.

– Ну ладно, – выдохнул Адам и вдруг резко поднялся.

На секунду моя рука обездолено застыла в воздухе, перестав чувствовать пальцами его мягкие кудри. Сон разбился о реальность.

– Давай есть, пока не остыло. – Адам пододвинул к нам корзину со съестным, и мы принялись за еду. С самого утра я ничего не ела, чтобы развернуть трапезу на пикнике, и теперь накинулась на еду с непривычным аппетитом. Адам довольно глядел на меня, уминая цыпленка, вдруг остановился, поглядел на меня и весь измазанный соусом, с набитым ртом, воскликнул: – Какая вкуснятина, Биби!

Я прожевала прежде чем ответить и продолжила есть уже спокойнее, смакуя каждый кусок.

Людей вокруг озера было множество. Сбоку от нас, всего в паре десятков метров расположилась семья – может, когда-нибудь нам с Адамом тоже посчастливится стать такой семьей, – с другой стороны рыбачил одинокий, тихий мужчина. И так по всей кромке воды взгляд натыкался на людей, радующихся последним теплым денькам. Впервые с тех пор, как приехала сюда, я видела столько людей одновременно. И общий шум, голоса и смех хотя бы на слух, когда я прикрывала глаза, возвращали меня в полный людей Чикаго. Как, оказывается, сильно можно скучать по месту! Я наслаждалась этим мгновением перед тем, как вернуться в наш тихий, практически безлюдный район.

День был приятный, такой, каким только можно представить хороший осенний день. Легкий ветерок щекотал лицо, пригревало теплое солнце, и лес вокруг озера дышал свежестью и хвоей. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и скоро – гораздо быстрее, чем хотелось бы – солнце начало клониться к закату. Яркое зарево отразилось в воде, рваные, будто сладкая вата, облака стали розовыми, а приближаясь к солнцу, сияли алым. В момент все стало таким ярким, что заслепило глаза, и как-то стихло. Я достала телефон, сделала пару снимков на память, и вдруг крохотная капля ударилась о мое лицо.

– Мне кажется, или на меня капнуло? – Я вытерла щеку.

– На меня тоже. – Адам разглядывал капли на своей руке. Обреченно улыбнувшись, он поднялся с пледа и начал собирать наши вещи. – Пошли, пока не начался дождь.

На сегодня моя сказка окончательно была разрушена, лишь оставалось надеяться, что это не последние погожие дни. Но еще больше я желала, чтобы в следующем году мы также приехали вместе на это озера, а потом через год, и еще через год, и еще через город. Я бросила последний взгляд на озеро, подернувшееся рябью от поднявшегося ветра. Он вдруг неожиданно сильно устремился прямо на меня, и я увидела, как ярко-желтые листья начали облетать с деревьев. Если бы я могла сделать хоть что-то, чтобы продлить это время… но я могла лишь провожать взглядом уходящие краски.

Пока мы шли до машины, дождь усилился. Мои ноги начали застревать в липкой грязи, но последние несколько метров мы бежали. Адам заливисто смеялся, прямо как мальчишка. Я знала, вспоминает один похожий случай, когда мы оба вымокли до нитки. Футболка на нем намокла, и сквозь светлую ткань просвечивал его торс. Адам побросал вещи в багажник, но, когда я добралась до машины и дернула ручку пассажирской двери, поняла, что двери он не открыл.

– Адам, ты не… – начала я, закрываясь от дождя рукавом рубашки.

В секунду он пересек разделяющее нас расстояние и впился в мои губы жадным поцелуем. Сильные руки обхватили мою талию, приподняв над землей и сжав мое тело. Губы Адама спустились к моей шее, на коже я чувствовала его обжигающее дыхание и вся задрожала.

– Вспомнил дождь тогда, – промурлыкал Адам, улыбаясь, мне на ухо. В его объятиях было так тепло, что я могла бы стоять под дождем часами. – В тот день мы тоже вымокли.

– Я помню. – Сердце у меня заходилось, и голос дрожал.

Глаза Адама сразу округлились от испуга, он тут же открыл для меня дверь автомобиля, так и не поняв, что трясло меня совсем не от холода. Почти сразу он оказался рядом, первым делом потрогал мои холодные руки, недовольно повел челюстью и резко развернулся к выезду. Адам не слушал, когда я сказала, что согрелась, и не выключил печку. А когда мы приехали домой, сам ринулся разбирать вещи. Мне было позволено лишь пойти в дом сварить кофе.

Я грела руки в горячей воде, глядя, как вода убегает в водосток, слушая шум кофемашины и изредко бьющегося о крышу, замирающего дождя. В зале вновь было темно, прямо как поздним вечером. Но мои глаза уже настолько хорошо видели в темноте, что я отлично ориентировалась на кухне. Я разлила горячий кофе по кружкам, украсила взбитыми сливками и поставила их на столик в нише. Надо мной не горела даже желтоватая лампа, и я отчетливо видела каждое темное деревце на заднем дворе, будто подглядывала за природной стихией.

Небо было еще светлым, голубым, и если бы не темные свинцовые, медленно плывущие тучи, зависшие над нами и бросающие на землю громадную тень, вечер казался бы весьма приятным. Высоко в небе, задернутая поволокой, повисла молочная, едва заметная луна. И ветви, в тени черные, будто вымазанные сажей, кровожадно тянулись к окнам.

Я распахнула широкие стеклянные двери террасы, поежилась от пробравшегося в дом холодного воздуха и выглянула на улицу. Меня все еще грела кружка горячего кофе в руках. Я стояла в дверном проеме, ни о чем не думая, глядя вдаль, сквозь высокие сосны, и даже не заметила, как Адам подошел и обнял меня сзади. Я прижалась к его твердой груди, вцепилась пальцами в обхватившую меня руку и закрыла глаза, слушая его дыхание. Слушая дыхание лесы и завывающего в верхушках сосен ветра. Они шептали мне что-то, но я слышала лишь как бьется у Адама сердце.

После только что прошедшего мелкого дождя пахло свежестью. Но давящая тишина предрекала – это только затишье перед бурей.

Я оказалась права. В минуты небо потемнело, тучи будто спустились ниже к земле, и, как я и думала, вскоре прямо над нашим домом прогремел гром. Мы зашли в дом, плотно закрыли стеклянные двери, уселись за столик, но не стали включать свет. Адам уставился куда-то вверх, на потемневшее небо, я – на него. Неужели на этой буре кончились здесь погожие дни? Я боялась, что горящие пламенем облака, будто высоко над ними пылало яркое зарево, осталось лишь моим воспоминанием.

Глава 4. Сиэтл

Незаметно время приблизилось к двадцатому числу. Вышедшее из-за туч солнце заботливо грело мою кожу, пробиваясь сквозь раскидистые ветви высоких сосен и заглядывая в окна кухни. Этот день начался хорошо, потому что я сидела за круглым столиком с кружкой кофе, любуясь светящимися верхушками деревьев. Воздух наполнился благоуханием свежих цветов в вазе, а Миса щекотала мои щиколотки своим пушистым хвостом. На душе у меня было легко.

Оказалось, Харпер в таком раздрае, что просто сняла себе номер в недорогой гостинице на первое время, а не переехала в дом родителей, настолько ей хотелось побыть одной и прийти в себя. Она ждала меня у себя только вечером, но я решила приехать раньше, заселиться в номер в той же гостинице и посмотреть город. Фото на их сайте не внушали доверия, поэтому все необходимое я брала с собой и собрала целую дорожную сумку – я никогда не умела ездить налегке.

Свою машину Адам оставил мне, чтобы я спокойно добралась до Сиэтла, а потом – домой, а не мучалась с выбором подходящего автобусного маршрута и транспорта до отеля. В таких вопросах он всегда отталкивался в первую очередь от моих безопасности и комфорта. Самому же Адаму пришлось просить коллегу подвезти его до работы, и все утро он ходил по дому и вслух размышлял о второй машине, для меня. В голове у меня только и крутилось, что он это не всерьез, но зная Адама, можно было догадаться, что рано или поздно новым автомобилем будет занята свободная часть гаража.

Перед выходом, зная, что меня не будет почти двое суток – я собиралась переночевать в Сиэтле, – я отыскала Мису. Она нежилась в солнечном свете в самом центре светлого ковра в гостиной и вся вытянулась, довольно жмуря глаза, когда моя рука несколько раз прошлась по ее светлому животику. Я почесала под шейкой и за ушами, пожелала хорошего вечера с Адамом и, подобрав с пола приготовленную сумку, пошла в гараж.

День обещал был теплым, и я только надеялась, что такая погода сможет продержаться до завтра – совсем не хотелось гулять по городу, прячась под зонтом от дождя. Машина резала воздух, как нож масло. Я неслась по лесной дороге, а позади оставалась стена хвойного леса. Солнце золотило верхушки сосен. Я то ныряла в тень высоких деревьев, то выныривала из нее на яркий солнечный свет.

В окнах машины не пару минут показался крохотный городок. Я бросила на него короткий взгляд, в очередной раз вспомнив, насколько он мал – всего несколько кирпичных трехэтажных зданий вдоль главной дороги, прорезающей ножом город, да россыпь скромных приземистых частных домиков. Если бы не компания Адама, это было бы просто медленно исчезающее с карты поселение, отток жителей опустошил бы эти улицы. Но город еще держался на плаву и, хотелось бы верить, я вместе с ним. За считанные минуты я пронеслась сквозь город, и редкие строения его окраин остались далеко позади.

Точки назначения я достигла только через полтора часа – остановилась перекусить в кафе. За панорамными окнами высотки резали своими шпилями облака. Небоскребы из стекла и стали, бесконечные прямоугольники окон каменных зданий напоминали мне родной Чикаго. Конечно, населения здесь в несколько раз меньше, и Сиэтл не простирается огнями на несколько миль, куда хватает дотянуться взора, но здесь были люди.

Я дышала полной грудью, вновь погруженная в городской темп. Жизнь здесь пульсировала, словно кровь вновь циркулировала по телу. И от этого темпа – почти как дома – дух у меня захватывало. И одновременно с этим я вливалась в него, как ручей в буйную реку, становясь его частью.

Было страшно признаваться самой себе, как недоставало мне этой кипящей жизни, как сильно хотелось ловить каждый миг, проведенный здесь. Но я брала себя в руки, напоминая себе об Адаме и его горячих объятиях, что ждали меня уже через пару дней. И этими мыслями удавалось зашить мою вновь открывшуюся рану.

Я покинула центр города ближе к вечеру, к назначенному Харпер времени. В багажнике у меня лежала бутылка вина – хоть я и не любительница выпить, подумала, что оно может понадобиться – и две пинты мороженого. Подъехав по навигатору к отелю, я вдруг поняла, что он всего в нескольких минутах ходьбы от набережной. Это оказалось невысокое, немного винтажное здание с несколькими кованными балкончиками, практически крайнее перед широкой магистралью, граничащей с набережной. Я закусила губу в надежде, что вид мне достанется на ближайшие высотки – хотелось как можно дольше наслаждаться вечерними огнями города.

Внутри отель выглядел еще более старинным, чем снаружи: тепло-коричневые деревянные панели на стенах, пол, устланный ковром с мелким рисунком, и лестница с резными перилами. Приветливая девушка за стойкой администрации выдала мне ключи от номера, и я поднялась на третий этаж. Мне повезло – единственное окно выходило на дорогу, за которой вдалеке виднелись высокие здания, а стеклянные двери открывались на небольшой кованый балкон, тот самый, что находился практически над вывеской отеля. Мебель здесь тоже была винтажной, а на постельном белье вырисовывались тонкие веточки вербы.

Я оставила дорожную сумку на постели и огляделась. После гудящего города спокойный старинный номер с тяжелой мебелью из дерева и цветочными занавесками действовал как успокоительное и больше всего напоминал о месте, из которого пару часов назад я уехала. И, стоя посреди комнаты, я невольно вспомнила наш с Адамом дом в лесу – там такое спокойствие, тишина и умиротворение царили повсюду. Я захватила пакет с продуктами и отправилась на поиски номера Харпер.

Ее комната была на том же этаже, нужно было только пройти пару узких коридор, между нашими номерами я насчитала восемь дверей. Не так уж и близко, зато не придется бегать туда-сюда по лестнице. Стоя перед дверью номера Харпер, я набрала полную грудь воздуха, готовая к любым ее эмоциям, и постучала. Но дверь мне открыла вовсе не она. Передо мной стояла смутно знакомая девушка с темными волосами и родинкой над верхней губой.

– Привет, ты Бьянка, верно? – Она протянула мне руку и жестом пригласила войти. Харпер сидела на кровати с еще одной девушкой, платиновой блондинкой, всю ее правую руку покрывали многочисленные татуировки. Девушка, встретившая меня, повернулась к остальным и громко объявила: – Теперь все в сборе.

Харпер тут же подлетела ко мне и заключила в объятия, на ухо сыпя благодарности, что смогла вырваться и уделить ей время. Она широко улыбалась, представляя мне своих подруг.

– Это Эшли, может, вы друг друга помните, иногда у нас троих были общие лекции. – Она указала не девушку, встретившу меня. Затем рукой мне помахала с кровати платиновая блондинка с тату. – Триш, ее ты не знаешь. А это Лайла. – Только сейчас я увидела третью девушку, утопающую в кожаном кресле. Темные волосы у нее были забраны в низкий хвост, но несколько прядей выбились и закручивались в неплотные кудри у лица. Глаза у нее были по-кошачьи вытянуты. Она была самой молчаливой и скупой на эмоции из всех. Сдержанно Лайла махнула мне рукой и погрузилась в изучение здешнего меню. Ее глаза как-то слишком плавно задвигались по страницам, будто просто пробегались по строкам.

Я глядела на всех собравшихся и чувствовала, как жар приливает к лицу – одна бутылка вина и пара упаковок мороженого теперь казалось жалким угощением, никак я не ожидала увидеть кого-то кроме Харпер, и заметно растерялась.

– Ого, ты что-то принесла, круто, – блондинка разрядила обстановку, подскочив ко мне и выхватив пакет. Она выглядела живо и дружелюбно, и я была ей безмерно благодарна. – А мы заказали пиццу, скоро должны доставить.

Еще раз я глянула на Харпер. Она выглядела вполне счастливой, наслаждаясь женской посиделкой, но я знала, на душе у нее скребут кошки. Было ясно, осведомлена об этом не только я, и все девушки поддерживали общую атмосферу, будто ничего и не произошло. Я решила придерживаться той же стратегии.

Атмосфера быстро разрядилась, и вот мы уже сидели на большой кровати и без умолку болтали. Скоро привезли пиццу, и коробки валялись по всей комнате. Девушки включили какой-то фильм по телевизору, на который никто не обращал внимания, пили вино и разорили мини-бар. Не пила только я, никогда не любила терять чувство осознанности, но вот Харпер прилично напилась и в один момент подозрительно притихла, смолк ее смех. Она застыла, уставившись в одну точку, и вдруг с широко открытыми, испуганными глазами произнесла:

– Он изменил мне.

Повисло молчание. Воздух в номере вдруг стал очень тяжелым. Я попыталась вдохнуть полной грудью, но смогла сделать только короткий вздох и сглотнула. По тому, как переглянулись девушки на кровати, я поняла: они чувствуют то же самое. Не глядя на нас, Харпер продолжила.

– Не-ет, не просто изменил. – Она смахнула с щеки катившуюся слезу. – Он изменял.

Мы все разом ахнули. Не единожды. Это было не единожды… В голове у меня заплясали картинки, воспоминания. Вот Майкл приехал к Харпер в общежитие. Вот мы большой компанией сидим все вместе в кафе. Они откинулись на диванчике, Харпер вся в его объятиях, он обхватывает ее обеими руками, не желая отпускать. Шепчет нежности на ухо. Они будто в другом мире, не со всеми, никого, кроме них двоих, не существует. У меня засосало под ложечкой.

– Мы оба любили тусоваться в своих компаниях. – Харпер говорила как робот, глядя сквозь телевизор, сквозь нас. Лицо у нее застыло в пугающей отстраненности. Она почти не моргала. – Вы знаете, для меня это никогда не было проблемой. – Харпер вдруг зажмурилась, ее губы исказились в болезненной усмешке. – Если уверен в себе, не подумаешь на другого, верно?

Я была уверена в себе. Я бы никогда не посмотрела на другого парня. Как вообще можно посмотреть на кого-то, кроме Адама? Он заходит в комнату, и она озаряется светом его улыбки. Как можно желать кого-то, кроме Адама, тем более, если повезло быть с таким мужчиной? Да, я была уверена. В себе… К горлу подступил ком, срочно нужно было прокашляться, но, задержав дыхание, я подавила этот порыв.

– И кто это был? – Услышала я голос справа от себя и вся внутри вздрогнула. Спрашивала одна из девушек, Эшли, если я не ошибаюсь, и спрашивала очень осторожно. Голос звучал неуверенно и глухо.

Я вся подобралась и затаила дыхание. Действительно, кто? Кто это может быть, когда твой парень постоянно у тебя на виду? Кто это может быть, когда вы живете вместе, как это было у Харпер и Майкл? Как у…

– Коллега. – Ответ Харпер прозвучал словно молот ударил по наковальне. Просвистело, падая, лезвие гильотины. Кожа у меня на шее заныла. Или виновато было внутреннее удушение? Я держала себя в руках, чтобы не взметнуть ладонь к горлу. Сфокусировалась на голосе Харпер. Я ведь приехала сюда поддержать подругу, разве не так? Она глухо продолжала, ее рот дрожал в подобии истерической улыбки. – Что может быть банальнее, правда? И что самое интересное… – Харпер вдруг вскинула яростный взгляд. Могу поклясться, она представляла перед собой лицо Майкла. – Я ее знала.

Сердце у меня сжималось от каждого ее слова. То, как она говорила, то, как горели ее глаза. Все говорило о разбитом сердце. Но все-таки казалось: Харпер больше злилась, чем страдала – зная ее характер, я не была удивлена. Сидела в каком-то тупом оцепенении, не решаясь взять ее за руку, глотая каждое слово. А сама думала о том, что мы еще не успели пригласить коллег Адама на ужин. Я знала о них лишь по его рассказам.

– Да кто так делает? – вдруг вскрикнула Харпер и с силой пнула пустую коробку от пиццы так, что та улетела в стену прежде чем глухо плюхнуться на пол. – Она приходила к нам, знала, что мы вместе, ела еду, которую я готовила. Он говорил, что они просто хорошие коллеги. И ему хватило наглости закрутить роман прямо перед моим носом! – Она возвела руки, оглянулась в поисках поддержки и сразу же получила ее в виде наших ругательств. – Это было унизительно. Они будто смеялись надо мной. Эмоций ему в отношениях не хватало!

Между ними было такое взаимопонимание, незримая связь. Идеальная пара… Все мы думали, у них будет крепкий брак, они нарожают кучу детей и состарятся вместе. Даже такие отношения рассыпались, как карточный домик… весьма хрупкое счастье. Желудок скрутило узлом, я лишь надеялась, что это не отразилось на моем лице. Мне вдруг отчаянно захотелось позвонить Адаму, просто услышать его добрый голос, убедиться, что все в порядке. Я разжала ладонь – оказывается до боли впивалась ногтями в кожу, – рука невольно потянулась к телефону, но тут все мы услышали спокойный, будто баюкающий голос Лайлы.

– Сейчас главное – не принимать это на свой счет. – Мы замолчали, глаза невольно обратились к Лайле. Ее голос гипнотизировал, действовал, как успокоительное. Промелькнула мысль: этой девушке не подходит ее голос, бывает же такое. – Это его личная проблема. Ты прекрасна и ты здесь ни при чем. Когда встретишь своего человека, он никогда не заставит чувствовать себя подобным образом.

Я глядела на Лайлу во все глаза, как и остальные, и тут она встретилась со мной взглядом. В ее вытянутых глазах сверкнул отблеск проезжающей мимо окон машины, и я невольно покрылась мурашками. Она сразу отвела взгляд. Надеюсь, не заметила моей реакции. Но, как ни странно, ее слова меня успокоили. Мои ладони разжались. Я больше не тянулась к телефону. Она была права. Не стоит принимать это на свой счет. Иногда так бывает, обращаются вовсе не к тебе, но слова задевают до глубины души.

Харпер тоже приободрилась. Рука Лайлы мягко касалась ее плеча, и будто от одного этого прикосновения Харпер могла дышать глубже. Еще несколько минут они сидела, приходя в себя, а потом немного виновато улыбнулась. Буря прошла.

– Оу, похоже, мини-бар все, – объявила Эшли, девушка с родинкой над губой, открыв дверцу маленького холодильника.

– Я видела бар на первом этаже, можем пойти туда, – предложила блондинка.

Все согласно закивали, даже спокойная Лайла поддержала идею, которая понравилась всем. Всем, кроме меня.

– Да, это то, что нужно, – почти ровным голосом сказала Харпер. Она уже гляделась в зеркало, убеждаясь, что слезы не испортили ее макияж. – Мне просто необходимо развеяться.

А у меня в голове тем временем был только Адам. Что бы он почувствовал, если бы узнал о моей ночной прогулке? Желудок у меня завязался в узел. Я не хотела идти в бар, не хотела тусоваться. Вот бы Адам каким-то магическим образом оказался тут. Я вдруг представила, как буду стоять перед ним завтра вечером и рассказывать об этом. Меня замутило.

– Девочки… – протянула я, и все сразу обернулись ко мне. – Вы не против, если я не пойду?

– А что такое? Что-то случилось? Как себя чувствуешь? – Наперебой зазвучали их вопросы.

Я было начала отнекиваться, говорить, что все в порядке, что просто устала и хочу спать, как спокойным голосом нашу болтовню прервала Лайла. Она не сводила с меня своего серьезного, прищуренного взгляда и, глядя мне прямо в глаза, произнесла:

– Я понимаю. Если бы у меня был хороший парень, мне бы тоже не хотелось очернять наши отношения сомнительным пьяным вечером в баре. – От нее веяло таким спокойствием, что я невольно с благодарностью улыбнулась. В этот момент Лайла однозначно стала моей любимицей, и я молилась, чтобы она жила не дальше Сиэтла. Ее глаза продолжали меня гипнотизировать. Как бы от них оторваться?

Одними губами я сказала “спасибо”, Лайла лишь сдержанно, но уж очень тепло улыбнулась. Секунда потребовалась остальным, чтобы вникнуть в ее слова, но затем девушки с пониманием закивали, но как-то обреченно, словно это было вовсе не моим решением и нежелание идти в бар без моего молодого человека достойно утешения. Я не предала этому значения и, когда девушки собрались, вышла вместе с ними.

Мы дошли до лестничного пролета и начали прощаться. Харпер обняла меня изо всех сил, что у нее остались.

– Спасибо, что приехала. – Она разомкнула объятия и растерла мои плечи. – Обязательно пиши мне, не так уже далеко и живем друг от друга.

Я только, улыбнувшись, кивнула, помахала на прощанье девушкам и вдруг оказалась в объятиях Лайлы. Она касалась меня осторожно, легко, едва дотрагиваясь ладонями до моих лопаток. И по спине у меня вдруг пробежали щекочущие мурашки. Я вся замерла, ощутила шлейф ее духов, неожиданно глубокий и сложный аромат. А потом она расцепила объятия, а мне почему-то отчаянно захотелось вновь почувствовать мягкую ткань ее блузы под своими пальцами.

– Была рада познакомиться, – почти прошептала Лайла, задержав на моей лице свои глаза, ускользая от меня. И вот уже они вчетвером спускаются. А я смотрю вслед, скорее ей, чем всем остальным, пока компания не исчезает в следующем пролете лестницы.

Битый час я слонялась по номеру, теребя в руках оборку на рукаве своего платья. Черное кружево уже измялось и покрылось сеткой полосок, когда я наконец нашла в себе силы отпустить израненную ткань. Я никак не могла найти себе места, меряя комнату шагами, присаживаясь то на кровать, то на кресло, каждый раз поднимаясь и пытаясь взять себя в руки. Нижняя губы была уже искусана чуть не до крови, и я чувствовала во рту соленый привкус ржавчины.

Внутри у меня все тряслось, хотелось выпрыгнуть из собственного тела, помчаться в сторону нашего с Адамом дома. Сейчас никакие высотки и небоскребы, городской темп жизни, которого мне так не хватало, не имели смысла. Я написала Адаму, спросила, как проходит его вечер, и он ответил максимально дружелюбно, максимально привычно для себя. И этого должно было бы хватить, чтобы успокоить меня. Но этого оказалось недостаточно. Ком подкатывал к моему горлу, слезы щипали глаза. Если самое страшное когда-нибудь произойдет, не Адам станет причиной нашего разрыва. Что, если в какой-то момент это буду я? Надеюсь, любовь к Адаму всегда будет затмевать любовь к бешеному темпу каменных джунглей.

Комната вдруг стала крошечной, воздуха здесь перестало хватать. Мне нужно было срочно выйти проветриться, но не на этот крошечный балкон, где каждый желающий прохожий мог видеть, как в отчаянии я хватаюсь за голову. Я вспомнила о набережной и выглянула в окно. Она виднелась по диагонали от отеля, тянущаяся за широкой трассой, темная и практически пустая. Я схватила куртку, набросила ее на плечи и выскочила из номера.

Снаружи у воды, тихо плещущейся недалеко внизу, стало гораздо спокойнее. Хоть наш дом и был окружен деревьями, а не водой, этот тихий плеск как часть чего-то природного успокаивал. Я закрывала глаза и видела Адама, развалившегося на диване, на руках у него мурчала Миса, на телевизоре был включен фильм, не хватало только меня. И мысль о том, что я окажусь там, рядом с Адамом, в составе нашей маленькой семьи уже завтра вечером окончательно меня успокоила. Он ждал меня, и я это знала.

Собираясь в эту короткую поездку я даже и представить не могла, как пара дней без Адама на меня подействует. Как я жила без него раньше, без возможности каждый день держать его за руку и накрывать поцелуем его губы, засыпать и просыпаться вместе? После разделяющих нас сотен миль, это казалось мне роскошью, но роскошью, жизненно необходимой. Это настоящая любовь или я просто зависима? Я решила об этом не думать.

Когда я оглянулась вокруг, полностью пришедшая в себя, было уже достаточно поздно. Набережная была совсем пустая, а машины по трассе проезжали реже, чем по одной в минуту. Нужно было возвращаться, и я двинулась в сторону отеля. Вдалеке я видела его огни, квадратные окна света, служившие мне ориентиром. От воды дул холодный ветер, который я заметила только сейчас, и я куталась в продуваемую куртку. Руки у меня похолодели, и можно было только надеяться, что в такой поздний час мне согласятся принести в номер горячий чай.

Я ускорила шаг, пытаясь согреться, почти бежала, и отель был уже совсем близко, еще немного, и я увидела бы пешеходный переход через трассу к его зданию. Внутренне меня что-то подгоняло, стуча в висках. Я никак не могла объяснить своего желание как можно скорее оказаться внутри или хотя бы в свете уличных фонарей, горящих по ту сторону трассы. Только бы скорее оставить позади эту темную пустую улицу.

Но тут краем глаза я увидела тень. Она проскользнула где-то у меня за спиной, выскочила из-за угла здания, оставшегося позади и исчезла за перилами набережной. Сама не знаю, почему, но это заставило меня остановиться. Все внутри кричало мне бежать, все мое существо тряслось внутри телесной оболочки, но я остановилась как вкопанная и огляделась. Пыталась убедиться, что мне показалось. Я развернулась, взглядом уперлась в то место, где проскочила тень, но оно было совершенно пустым. Неужели мне показалось?

Мои глаза бегали по дороге, тело в напряжении все собралось и подтянулось. Там никого. Я выдохнула. Я собиралась уходить, почти повернулось, но глаза снова выцепили тень, пронесшуюся у меня за спиной. Все внутри похолодело, меня словно окатили ледяной водой. Я приготовилась бежать, но тело не слушалось, я застыла на месте. Это длилось не больше секунды, но я знала, что эта секунда может дорого стоить.

Там, позади, мог быть кто угодно, я чувствовала чужое присутствие спиной. Я чувствовала каждый тяжелый удар сердца в своей грудной клетке. Давай, Бьянка, беги! Я не могла. Все тело сковало от страха. Вот так все и происходит: жертва столбенеет, и с ней делают все, что хотят. Внутри все сжалось в ледяной комок, нужно было лишь выпустить эту энергию. Я сделала глубокий вдох… и побежала.

Правая нога коснулась асфальта. Все было как в замедленной съемке. Коснулась левая. Я должна была бежать быстрее. Мое тело обхватили сильные руки, сжали меня до хруста костей. Режущей болью отдались ребра, еще немного и кости треснули бы. Я не знала, что человек может быть таким сильным.

Руки подняли меня в воздух, я заперебирала ногами, пытаясь ударить его по щиколоткам, но мои ботинки лишь без разбора резали воздух. Одна его рука легла на мой рот – спасения больше не было. Я была лишь беспомощной безмолвной куклой в его руках. На секунду я подумала, он перенесет меня через ограждение и бросит на прибрежные камни.

Но тут почувствовала боль. Стрелой она пронзила мое горло и, как яд, разлилась по телу. Острая и ледяная, высасывающая мою жизнь. Улица перед глазами начала меркнуть и темнеть, мне становилось все холоднее. Силы покидали тело, и я повисла в его руках, как безвольная кукла, не понимая, что со мной происходит.

Я чувствовала, как он сжимает меня сильнее, будто выдавливает последние капельки жизни. Еще несколько секунд, и я отключусь. Его рука соскользнула с моего лица на горло, заставляя больше обнажить шею. Я переставала чувствовать свое тело. Его рука соскользнула с лица!

Я собрала последние толики своих сил, от которых только что была готова отказаться, и закричала. Так громко, как только могла. Меня мгновенно отпустили. Руки, сжимающие меня секунду назад, исчезли, и я рухнула на холодный сырой асфальт – шел дождь. Острая боль пульсировала в моей шее, но я знала: мне не перерезали горло.

Я приложила ладонь к раненой коже и почувствовала влажное тепло. Посмотрела на руку и увидела, как размытая алая кровь убегает с кожи, смываемая крупными дождевыми каплями. Она текла по моей шее, спускаясь к платью, капала на асфальт. Я ощущала витающий в воздухе запах ржавчины. Меня тошнило. Сил не хватало, чтобы подняться. Но я оттолкнулась руками от земли и на ватных ногах зашагала к зданию отеля.

Я не чувствовала рядом его присутствия, знала, он исчез и больше не вернется. Горящие огни приближались слишком медленно. Я не ощущала в себе никакой силы, тело подводило меня. Ноги еле-еле могли шагать, я прижимала руку к разорванной коже, невидящим взглядом фокусировалась на дверях отеля. Там мне помогут.

Путь был непреодолимым. Холл отеля исчезал, а потом снова появлялся. Внутри никого не оказалось, только пустой коридор и лестница. Здесь не помогут, придется самой. Я ухватилась за перила и начала подниматься вверх, к своему номеру, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги. Кожа под ногтями, мышцы на руках отдавались болью – изо всех сил я цеплялась за перила. В глазах все раздваивалось и темнело.

Шаг, еще шаг. Давай, Бьянка. Нужно вызвать скорую. Я практически упала на дверь своего номера, трясущейся рукой вставила ключ в замочную скважину и открыла дверь. Шаг, еще шаг, все снова темнело, я почти не чувствовала ног. Где же этот чертов телефон? Точно, столик у кровати. Из последних сил я сделала несколько шагов, но тут в мои колени врезалось что-то мягкое. Черт! Я не рассчитала расстояние и распласталась на постели, силясь дотянуться до телефона. Моя рука зависла в воздухе, а потом все погрузилось в темноту.

В ту ночь мне ничего не снилось. Но меня било в крупной лихорадке.

Я видела свет потолочной лампы. Чувствовала собственный запах перепачканной в крови одежды. Все вокруг меркло и появлялось вновь. И с каждым разом все ощущения становились ярче. Свет бил в глаза, запах – в ноздри, и я сжималась в попытках избавиться от этих чувств.

Моя кожа на шее горела, я вся горела. Оно распространялось от груди к кончикам пальцев. Я ничего не могла с этим сделать. Но я не кричала, кажется, лишь короткие тихие стоны боли срывались у меня с губ. Потому что никто не пришел. Никто не помог. Я осталась одна, не в силах противостоять лихорадке.

Машины стали проезжать чаще, люди на улице – говорить громче. Их голоса оглушали меня. Свет ослеплял. Меня ломало изнутри. Когда-то я тяжело болела и бредила от высокой температуры, но то было ничем по сравнению с этой лихорадкой.

Наверное, я умирала от потери крови. С каждым разом я отчетливее чувствовала ее запах. Наверное, ее становилось больше на моей постели. И в какой-то момент, когда этот запах заполнил меня, от него уже не тошнило, и лихорадка начала отходить. Каждая часть тело освобождалась от боли. Я испускала последние вздохи жизни. Я не была готова умирать, но больше не могла бороться. И все померкло вновь.

Яркий свет ударил мне в глаза, когда я приоткрыла веки. Ужас этой ночи еще преследовал меня, но я уже не чувствовала боли, только далекие отголоски воспоминаний о жуткой лихорадке. Я вспомнила о ране, дернулась рукой к шее, но нашла там лишь гладкую кожу. Ни царапины, ни ушиба, только на коже моей, спускаясь к линии платья, сухой тонкой коркой застыла кровь. Я огляделась вокруг – нигде, кроме моего декольте, крови не было. Я думала, она насквозь пропитала простыни, и потому я так отчетливо чувствовала ее запах, но постель была чистой.

Дневной свет, льющийся из окон, неприятно бил мне в глаза. Я так четко видела собственные пальцы, как никогда прежде. Каждый ноготок, каждую венку, отпечатки, сеткой расползающиеся по подушечкам пальцев. Это напрягало мои уставшие глаза, будто фокус бегал от одного предмета к другому, и я не могла увидеть номер целиком.

Продолжить чтение