Сирин

Пролог

Деревушка Лозовицы располагалась в низине и была окружена густым хвойным лесом. К ней вела лишь одна узкая дорога, встреться на ней две телеги и не разойдешься.

Приземистые избушки тесно прижимались друг к другу, разделенные пыльной однопуткой да оградой из жидкого штакетника. На дворе стояла поздняя осень, из печных труб валил густой темный дым, а из маленьких мутных окошек лился желтый свет.

Девушка, одетая не по погоде, кралась меж домов, желая остаться незамеченной деревенскими бабами.

Она дошла до края деревни, обогнула дом старосты и углубилась в густой темный лес. Прислушиваясь к шорохам вокруг, она вертела головой по сторонам. Старые хвойные великаны, подсвеченные луной, словно ожили и тянули к ней мохнатые лапы. Дрожа от страха и отодвигая тяжелые ветки, девушка пробиралась вглубь леса, пока не разглядела поросшую влажным мхом, покосившуюся избушку.

Словно во сне, она подкралась к единственному окошку и, как учила ее баб Нюра, дрожащей рукой тюкнула два раза. Глухой звук отскочил от окна и прокатился до самой реки. За мутным стеклом мелькнула скрюченная тень. От холода, а может от страха, девушку пробила дрожь, зубы пошли мелкой дробью.

Из-за вросшей в землю двери раздался скрипучий старческий голос:

– Кто там?

– Здравити, бабушка. Это Прося, – девушка пыталась не выдать охвативший ее ужас. – Меня мачеха к вам послала. Трошка, братик мой, разболелся. Кашляет маленький, что есть мочи, кушать как два дня перестал. Потом обливается, глаз не открывает. Я и молитвы обережные читала, и печь докрасна растапливала, водой со дня Овилы обтирала, а все без толку.

– Кашляет без крови? – остановил всхлипы все тот же скрипучий голос. Старуха явно была недовольна, что ее потревожили.

– Без, – закивала посиневшая от холода девушка.

– Жди, – через мгновенье дверь с противным скрипом открылась, и маленькая, закутанная в старые обноски рука протянула небольшую, плотно запечатанную воском склянку. – Намажешь перед сном грудь и спину мальцу. А как в себя придет, напои отваром. Жимолость с ромашкой, поди, есть?

Девушка кивнула, но, вспомнив, что старуха ее не видит, хриплым голосом подтвердила.

– Только меду добавь, отвар горький. Утром здоровый проснется, – дверь пропела скрипучую песнь.

– Спасибо, – кланяясь до земли перед закрытой дверью, протараторила девушка, косясь на дремучий лес. Обратная дорога страшила напуганное деревенскими байками девичье воображение. – И от Трошки спасибо, и от мачехи с батюшкой.

Поговаривали, что от дома старухи раздается пронзительный детский плач. Ведьма похищает младенцев, купается в их крови, а косточки молотит в мелкую пыль и втирает в дряхлое тело.

– Прося! – окликнула удаляющуюся девушку старуха.

Бедняжка от неожиданности подпрыгнула, чуть не выронив драгоценную склянку.

– Мачехе своей передай: еще раз тебя на холод собачий в этих обносках выгонит, помогать ей не стану. Ни ей, ни сынкам ейным, – прокряхтела старуха. – Лечи вас всех потом. Поняла?

– Так как же я? И мачехе такое? – испуганно залепетала девушка, выпучив большие оленьи глаза на покосившуюся избу.

– Так и скажешь! – коротко заключила ведьма и захлопнула дверь.

Девушка кинулась в деревню, прижимая к груди целебную мазь. Она слышала, как за спиной стонут и скрипят вековые деревья. Но ее уже не так пугали их разговоры и все деревенские байки, как веление ведьмы. Прося боялась мачехи больше всех на свете, а потому не то что перечить, смотреть на нее страшилась. После таких слов женщина точно отправит ночевать на мороз, еще и выпорет в придачу. Батюшка молодой жене не перечил, а потому за Просю заступиться было некому.

Девушка покрепче обхватила склянку и, глотая крупные соленые слезы, побежала домой, пригибаясь под еловыми ветками, наровящими схватить за платок.

Дождавшись первых лучей солнца, старуха изнутри подперла дверь тяжелым кованым сундуком, распрямила скрюченную спину и по-хозяйски огляделась по сторонам. Маленькая комната, заставленная склянками и горшками, из ночи в ночь оберегала одной только ей известную тайну.

Старые обноски полетели на пол, и вот уже не горбатая старуха, а молодая девушка в некрашеном льняном сарафане оглядывается по сторонам. Схватив выстиранное полотенце с покосившейся, как и вся изба, полки, по низким скрипучим ступеням она спустилась в погреб. Вжав голову в плечи, на четвереньках она проползла к потайной дверце и, как была, в одном платье, выбралась по узкому ходу из избы. Простому люду было бы зябко, но только не ей. Народ уже нехотя высовывался из натопленных изб, накинув теплые фуфайки. Но она была другой. Не чувствуя холода поздней осени и остывшей реки, она бегала купаться каждое утро.

Лес встретил чуткий слух девушки птичьим пением, шуршанием полевок и стуком дятла. Макушки деревьев, поддаваясь легкому ветру, тихо шелестели. Девушка, привычно перескакивая с корня на корень, чтобы не оставлять следов от избы, вышла на скрытый от чужих глаз берег реки Лагузки. Быстро сбросив одежу и расплетя пшеничную косу, она рыбкой шмыгнула в воду.

Над рекой разлился искрящийся теплый свет. И вот уже не юная девушка, а прекрасная ширококрылая птицы вынырнула из-под толщи изумрудной воды. Только вот головка осталась девичьей.

Птица поднялась высоко над водой, покружила меж деревьев, не касаясь макушек, и, стряхнув капли воды на землю, плавно опустилась на толстую ветку плакучей ивы.

Коричневые перья, покрывающее тело диковинного создания, янтарем переливались на солнце, разливались лазурными искрами по груди и бокам.

Издали не различишь, девица сидит на ветке или огромная птица. Пшеничные волосы рассыпались по груди и спине, закрывая большую часть обнаженного тела. Голые плечи обдуло прохладным ветром. Она раскинула крылья, покрытые длинными перьями и переходящие в руки, отжала и завернула волосы в тугой узел.

Птица еще немного погрелась на теплом утреннем солнышке, подставляя то один, то второй пернатый бок, оттолкнулась от ветки цепкими лапами и приземлилась на траву девушкой. Она прошлась частым гребнем по волосам, накинула льняную одежу и, подобрав подол, припустила в деревню.

Глава 1. Сын-то мой, да ум-то свой

Вот крылом бы взмахнуть – и в небо.

А в душе, в волосах лето.

Чтобы ветер трепал косы.

А в глазах лишь от счастья слезы.

Солнца свет озарил рощу.

Свысока ведь глядеть проще.

Вот крылом бы взмахнуть – и в небо,

Улететь за мечтой слепо.

– Дарьянка, ты опять задержалась! Служанка из тебя не годная. Вот пожалуюсь на тебя старому Баяну – вмиг выгонит и на хорошенькую заплаканную мордашку не посмотрит! Пойдешь под солнцепеком скот пасти да зимой лопатой по хлеву скрести! Вот тогда-то я на тебя посмотрю! Будешь знать, как опаздывать! И что это на тебе надето? Померзнуть решила, девка? – завела свою обычную утреннюю песнь тетка Матрена.

– Батюшке помогала, – привычно соврала Дарьяна, прерывая брань женщины. Она натянула болтающуюся на вешалки старую фуфайку, сунула ноги в заношенные до дыр сапоги хозяйской жёнки и, подхватив коромысло, побежала к колодцу, во всю ширь улыбаясь яркому солнцу.

Чему девка радовалась, Матрена понять не могла. Утро как утро: солнце да легкий морозец. А может, колодцу радуется, что в прошлом месяце Баян вырыть велел, и теперь не приходится отстаивать поутру длиннющую очередь за студеной водой со всей деревней? Леший его знает, этих молодых, поди разбери.

Дарьяна привычно закинула ведро, ловко раскрутила и закрутила ворот и, наполнив до краев ведра ледяной водой, побежала в избу.

Изба у Баяна, что ни говори, была хороша. Два этажа, да по шесть комнат на каждом. Больше дома Дарьяне видеть не приходилось. Она вообще, кроме Лозовиц, нигде не была, но знала, что даже в соседних деревеньках судачили: не дом у старого Баяна, а терем княжеский. Девушка тоже восхищалась окружающей роскоши: лавки застелены овечьими шкурами, печь зимой не угасает, а свечей в кладовой не счесть. Одна просторная кухня с огромным деревянным столом посреди комнаты чего только стоит, а высокие деревянные шкафы со стеклянными дверцами брякают диковиной посудой! Не деревянными плашками и ложками, а такими, что уронишь и осколков не сосчитаешь. Избушка девушки ни в какое сравнение даже с растопочной не шла, да и другие избы в деревне сильно уступали.

– Ночью Митяй прибыл. Лохань поутру велел ему наполнить, – примирительно буркнула Матрена девице.

Ведра от поднявшегося в груди негодования так и выскользнули из рук Дарьяны, чуть не расплескав холодную воду на пол и ноги.

– А чего это мне велено? За помывку у нас Горь отвечает! – словно молодой теленок, заупрямилась девушка.

– Горь в стада с вечера уехал, вот тебе Митяй и велел, – резко ответила тучная женщина и, хлопнув дверью, ушла в кладовую.

Дарьяна подняла тяжелые ведра, перелила в чугунный котел на разогретой печи и снова побежала к колодцу.

Вот уж как пять лет Дарьяна работала у Баяна служанкой. Как исполнилось ей двенадцать, отправила бабушка работу в деревне поискать.

Тетка Матрена давно старому Баяну жаловалась: “Работы много, а рук не хватает.”

Он и взял ей в подмогу худенькую девчушку, лишь бы та канючить перестала, рассудив: “Он подмогу ей дал? Дал. К тому же девчонке много платы не положено. Накормить, одежи кое-какой дать, да хватит с неё. А что не справится девка, так пусть работает проворнее, глядишь, и поспеет.”

Матрена для вида ртом кривила, да с хозяином спорить не стала, решив, что уж лучше так, чем совсем без подмоги. Попробуй тут управься: в доме прибери, хозяев накорми, белье постирай, да еще про ораву скотников, работничков Баяна не забудь. Им и с собой еды собери, и ужин поплотнее состряпай.

А девчушка хоть и маленькой была, да шустрой и выносливой оказалась. Работы много, да деваться некуда было. Баян в деревне самым зажиточным был, да и сейчас остается. На хозяйстве у него целых двадцать людей ходят, за стадами смотрят. А Баян с женой только в город скотину гоняют да на ярмарках выставляют. Детей вырастили, всех в город учиться торговле отправили.

Митяй средним был, старше Дарьяны на три года. Этой зимой только двадцатилетие справили. Редко домой приезжал, больше город любил. Как уехал четыре лета назад учиться да на ярмарках помогать, так толком и не заглядывал. А как той весной вернулся, увидел девушку, да не сразу глаз смог отвести. Коса длинная, щеки румяные и фигура вся ладная, точно стебель первоцвета. Как улыбнется, так на душе все встрепенется, расцветет. По хозяйству шуршит и не устает. Проворная девушка и красивая.

Ходил кругами, в глаза украдкой заглядывал, а заговорить не решался.

Дарьяна видела взгляды парня и краснела, точно рябина по зиме. Красивый Митяй, говорит с людьми складно и правильно, не чета деревенским парням. Те в работе проворные, а этот грамоте выучен, руки мягкие, не мозолистые. Не одна Дарьяна на него взгляды бросала. Все девчонки в деревне по нему вздыхали, завидя размашистую неторопливую походку и дюжие плечи.

А Митяевские взгляды Дарьяне льстили, да понять она до конца их не могла. Не привыкшая она к мужскому вниманию, и растолковать некому. Ни отца, ни брата, ни дядьки двоюродного – никого не было у девчонки. Бабушку не спросишь, хоть и не обругает, а стыдно как-то. Матери она никогда не знала. С пеленок ее одна бабка воспитывала, да не родная ей была и не скрывала. Да и как тут скроешь, когда: то девица ты, то птица. Но любила девочку, как и родные, бывало, не могут.

Рассказывала бабушка, как подбросили под двери ей, старой ведьме, замотанную в одни лохмотья крохотную девчушку. Старуха приютила, обогрела. Первое время надеялась, что одумаются и вернуться. Да никто не пришел ни на этот год, ни в последующие. А после и поняла, почему не заявляются, когда силу немалую разглядела. Так Дарьяна на воспитание у ведьмы и осталась.

Дарьяна смутно помнила свое первое обращение. Шесть лет отроду, легкие редкие перышки и яркое голубое небо – вот что осталось в памяти. Бежит она по солнечному лугу, устремив руки к небу, а вот уже летит, и внутри тепло и хорошо. Обомлела даже старая ведьма, немало на своем веку повидавшая. Не ожидала от внучки такого сюрприза. Силу то не малую разглядела, да только природа у нее вон какая диковинная оказалась.

Про таких, как Дарьяна, ходило много слухов. И все они были не радостными. Одним голосом она может свести с ума, навязать свою волю, повернуть реки вспять. Стоило ребенку родиться с даром, как всю семью немедленно казнили, не позабыв про самых дальних родственников, чтобы подчистую извести не простую кровь. Не жалели ни детей, ни стариков. Всех возводили на огромный костер. Таких, как она, называли сирин, полуженщина, полуптица. Страшнее них свет не знал чудовищ.

Ведьма людским слухам не верила. Дай волю, они и её, ведьму безвредную, на костер сведут. Потому прятала девочку в лесу. Так Дарьяна у нее и росла. Сама ведьма даже по магическим меркам, а они уж подлиннее человеческих будут, не молода была. Прикипела она к девчушке, переживала о будущем. Вот сляжет, и кто за девочкой присмотрит? Кто уму разуму научит и от беды убережет? Вот на тринадцатом году и отправила в деревню.

Для всех деревенских Дарьяна была дочкой охотника. Мать умерла, когда она была еще в колыбели, от лап медведя. Отец в Лозовицы не заходил, охотился и добычу по соседним деревням продавал. Там за нее давали больше, и покупатели завелись постоянные. Девчушку сильно никто не расспрашивал, узнали, что хотели, и по деревне в тот же день разнесли. Баян принял на службу и тут же забыл. А Матрена поболтать не любила, только приказы отдавала да замечания сыпала, словно воспитывала. Так Дарьяна и работала в деревне уже пятый год.

Когда воды в чан было налито до краев, Дарьяна вымыла руки, присыпала старый дубовый стол мукой и принялась месить подошедшее тесто. Работа была нелегкая, но девушка шустро раскатывала большие лепешки и раскидывала на противень. Следом она уложила картошку, морковь, лук и баранину, прикрыв все сверху тонким листом теста. Пироги один за другим отправились в печь ровно к тому моменту, как закипела вода в чане.

Стараясь не обжечься, Дарьяна набрала полные ведра горячей воды железным ковшом и наполнила деревянное корыто в соседней от спальни Митяя комнате. От воды поднимался пар, и девушка мечтала хоть на пол лучины погрузиться в приятную воду. В теплые дни она купалась в реке, а в холодную пору Баян разрешал растапливать слугам баню, где все друг за дружкой мылись в старых тазах, до скрипа натираясь колючей мочалкой и пихтовым мылом, которое девушка варила для всех.

– Дарьяна, не ожидал тебя здесь увидеть, – на лице парня разлилась приторно сладкая улыбка. Он вошел в комнату и медленно затворил дверь. – Приятный сюрприз.

– Вы сами велели мне приготовить воду, – не желая участвовать в разыгрываемом представление, равнодушно ответила девица, игнорируя его показное радушие. Запертая с парнем в одной комнате, Дарьяна отчего-то почувствовала себя неуютно.

– Подловила, – Митяй изобразил показное раскаяние и улыбнулся шире, обнажая ямочки на щеках.

Не искушенное девичье сердце пропустило удар, а затем, словно желая его восполнить, застучало с новой силой.

Митяй подошел к Дарьяне и положил большую ладонь на плечо. Кожу обдало жаром, румянец прилип к щекам.

– Прости, я совсем не хотел тебя пугать, – убирая руку, нагло врал с невинной улыбкой на лице Митяй. – Знаешь, на самом деле я хотел поговорить, поэтому и велел натаскать воды.

Девушке стоило лишь на миг заглянуть в глубокие гранитные глаза с легким прищуром, обвести правильные черты лица и чуть кривоватую улыбку, чтобы голос парня стал смелее.

– Я слушаю Вас, – одернув себя от разглядывания и потупив взгляд в пол, как учила тетка Матрена, пробубнила Дарьяна.

– Давай обойдемся без этого чужого вы? Обращайся ко мне просто на ты. Договорились? – юноша, заставляя посмотреть себе в глаза, приподнял подбородок девушки. Его пальцы были мягкими, но само прикосновение жестким, не терпящим неподчинения. Серьезный прямой взгляд Дарьяны стер улыбку с его лица. Но он тут же взял себя в руки, обнажив белоснежные зубы.

– Я хотел познакомиться с тобой лично, – на последнем слове парень сделал ударение. – Впрочем, как и со всеми остальными слугами. Отец хочет передать управление домом в мои руки, пока они с матушкой уедут по делам в Лютейный город.

Митяй внимательно наблюдал за девушкой, стараясь отследить реакцию на его слова и подобрать нужный ключик.

– Ты знаешь что-нибудь о Лютейном?

Дарьяна отрицательно покачала головой, не желая продолжать разговор. Уж в том, что он заговаривает ей зубы, она не сомневалась. Может, она и была несведущей в любовных делах, но уж точно не дурой.

– Ооо, тебе бы там понравилось. Огромный город с каменными мостами, трехэтажными особняками, а на горизонте – бескрайнее Нефритовое море. На севере Лютейный граничит с Великими холмами, чьи торговцы караванами везут рыжие шкуры двугорбых верблюдов, ларцы, полные драгоценных камней и стеклянных безделушек.

Не бывавшую дальше соседних лесов Дарьяну невольно увлек рассказ о далеких землях и невиданных диковинках. На миг она попыталась представить животные с горбами. Какие на ощупь их шкуры? Мягкие, точно овечья шерсть, или жесткие, словно лошадиный хвост? А море? Она всегда мечтала его увидеть, как только услышала бабушки рассказы.

– О чем это я? – Митяй успел разглядеть зажегшийся огонек любопытства в девичьих глазах. Он прервал свой рассказ, заправляя Дарьяне за ухо прядь выбившихся пшеничных волос, и задумался. Пару прядок всегда вились и вылезали из косы, что изрядно раздражало девушку. Но еще больше сейчас ее раздражала его близость.

“Отец оставляет тебя за главного, пока едет в Лютейный город. И ты по какой-то причине позвал меня, простую служанку, сообщить эту волнующую новость.”

– Понимаешь, к чему я веду? – прервал затянувшееся молчание юноша.

Девушка догадывалась и изо всех сил сдерживалась, чтобы не прошептать одно из заклинаний прямо в его хорошенькое лицо. Она выжидающе скрестила на груди руки, гадая, что он сделает дальше.

Деревенские парни не раз обращали на Дарьяну внимание. Она была хороша собой и улыбкой отвечала на доброе слово. Они нередко косили взгляды, приветливо махали, но вот развязных намеков или непрошенных прикосновений не позволяли. Может, отца охотника боялись, а может, острого девичьего языка? Ни в чьих руках она не чувствовала себя чьей-то собственностью, хоть и работала служанкой и сейчас не желала. Девушка снова покрутила головой, надеясь, что он сочтет ее дурехой и поскорее отпустит.

– Что все твои старания могут быть вознаграждены, глупышка. Я знаю, как много ты работала, какой усердной была, и я не оставлю это незамеченным. Конечно, если и при мне ты будешь стараться не хуже. Мой отец платит тебе сущие крохи. Я же могу одеть тебя в лучшие меха и отплатить серебром. Ты хочешь серебра, Дарьяна? – юноша заглядывал в глаза, стараясь за прямым взглядом рассмотреть покорность, жадность или безысходность. Надеясь угадать ее потайное желание, что отзовется жадным блеском на его предложение. Но глаза у девушки блестели только от злости. Простое четверостишие крутилось в голове, просясь на язык, но девушка не позволяла ему обрести силу.

– Дарьянка, ты чего копаешься? Пироги подгорят! – толкая прикрытую дверь широкими бедрами, окликнула девушку Матрена, внося свежую стопку полотенец. – Доброе утро, хозяин.

Служанка, словно только сейчас заметила Митяя, потупила глаза в пол и сложила руки на старом переднике.

– Не знала, что вы уже встали.

Дарьяна скривилась нелепой притворной покорности взрослой женщины перед напыщенным самовлюбленным мальчишкой, возомнившем себя вершителем судеб. Но все же она была благодарна Матрене. Полотенец на тумбе и так было предостаточно.

Парень нехотя убрал руку с лица девушки. Дарьяна выскользнула из помывочной, ощущая себя липкой и грязной в тех местах, где к ней прикасался Митяй.

“Может, все же наслать на него пакостника? Физического вреда практически нет, зато украденные прямо из-под носа вещи весь день искать будет!” – кипела от злости девушка, точно чайник на плите, ругая наглого хозяйского сына.

Дарьяна ополоснула лицо прохладной водой, смывая остатки злости, насухо вытерлась застиранным полотенцем, пахнущим крапивой, и побежала доставать пироги из печи, пока те не превратились в угли.

Весь день, как обычно, девушка хлопотала по хозяйству, но сегодня старалась не попадаться никому на глаза, а в особенности Митяю. Липкий ужас холодными мурашками бегал по коже, стоило вспомнить ласковую улыбку, милые ямочки на щеках и ледяные глаза парня. Злость прошла, уступив место страху. Что бы было, не побеспокой их Матрена?

Дарьяна знала, что может пожаловаться на Митяя хозяину. Тот сына не накажет, но к девушке точно не подпустит. Старый Баян был жадным, порой грубым, но слугам распутничать не позволял. Хотите встречаться, пожалуйста, только за стенами его дома. И если уж девушка по незнанию или глупости своей понесет, то правдами и неправдами заставлял мужика на ней жениться. Но поступит ли он точно также со своим сыном или просто прогонит глупую девчонку, Дарьяна не знала, а потому просто пыталась избегать встреч, надеясь, что Митяй правильно ее поймет и не станет искать повода.

Дарьяна раньше обычно управилась с работой и, собираясь домой, сложила в плетеную корзинку масло, овощи и пол буханки свежего хлеба. Дома ее ждала картофельная похлебка и ароматный взвар с чабрецом.

– Дарьянка, ты бы завтра взяла выходной. Трудишься без продыху. Молодая, тебе еще дитятко рожать, а ты все жужжишь. Отцу, поди, дома помощь нужна, время запасливое. Грибов набрать да шишек пора, – начала перечислять уйму дел тетка Матрена, что из года в год делала Дарьяна, но выходной ни разу не брала. – Да ни один пойди у Баяна попроси, а лучше седмицу.

Никогда от кухарки она не слышала ничего подобного. Предложение тревожным стуком отозвалось в груди.

– Баян завтра с женой на седмицу уедут. Пастухи всю неделю в поле ночевать будут, а Митяй за главного, – будто невзначай добавила Матрена. – Работы поубавиться. Я и без тебя справлюсь.

Тело девушки словно одеревенело и сделалось непослушным. Она закончила мести пол и, повесив передник на ржавый гвоздь, решила послушать женщину.

“Не врал Митяй, Баян и правда уехжает. Вот чего ходит кругами, да смотрит жадно, а подойти пока не решается. Точно зверь какой.”

Матрена была не молода, но и до старух ей тоже было далеко. Немало она в своей жизни повидала. Как сестру родную любовь сгубила. Баян тогда сам был еще мальчишкой и со своим братом жил в этой деревне. Брат был красавец, точь-в-точь Митяй. Бегал он все за сестрой Матрены. Видно, запудрил голову бедной девушке. Обещал и сватов отправить, и дом большой, и детей ораву. Да только стоило вырасти животу у сестры, как сдулся жених. Негоже было, чтобы такой завидный жених хоть на красивой, да бедной девушке женился, рассудили деревенские. Отец Баяна быстро сына в другие края отправил. А сестра упертая была, замуж ни за кого не пошла, как Матрена ее не уговаривала. Матрена сама к Баяну пойти грозилась, если сестра не хочет. Да только одно та твердила: не брата Баяновского это ребенок, не его. А вот чей, как в рот воды набрала.

Схватки начались раньше срока, тяжелая работа дала о себе знать. Даже сама ведьма с леса приходила, да ничем помочь не смогла.

Зареклась тогда Матрена никогда дело с мужиками не иметь. Так и проходила всю жизнь в девках. А деревенские до сих пор эту историю в назидание своим дочкам рассказывают.

– Завтра мужики за коровой приедут, отдашь пятнистую, что в стадо не угнали. Скотина хорошая, молочная, – оставлял ценные поручения Баян. – К пастухам в поле на третий день езжай, да посмотри, чтоб не напились и скотину не растеряли.

Баян заканчивал передавать дела по хозяйству сыну, когда раздался глухой короткий стук.

– Войди, – велел Митай. Да по-хозяйски, словно не с завтрашнего дня, а всю жизнь в родительском доме на месте отца просидел.

Дарьяна так и замерла у закрытой двери кабинета, не решаясь опустить руку и войти. Сталкиваться с Митяем даже в присутствии Баяна ей совершенно не хотелось. Девушка уже развернулась, намереваясь уйти, но дверь резким толчком отворили изнутри.

– Дарьяна, – по лицу парня разлилась елейная улыбка. – Ты к отцу или ко мне?

– К батюшке вашему, – уточнила девушка, облегченно вздыхая, увидев Баяна.

– Проходи, девочка. Нечего в дверях стоять. Да говори быстрее, чего надо. Дел до отъезда невпроворот, – Баян косо поглядывал то на сына, внезапно расплывшегося в добродушной улыбке, но на настороженную девчонку. Девушка неуверенно переминалась с ноги на ногу, уперев глаза в пол, точно заяц под лисьим взглядом. – Оставь нас.

Митяй нехотя вышел за дверь, бросив на Дарьяну хищный взгляд.

– Хозяин, батюшка захворал, ногу на охоте повредил. Помощь моя нужна. Говорит, сам не управиться, – ложь за столько лет слетала с языка легко, а стоило припомнить Митяя, так прямо ручьем политься была готова.

Бабушка с детства ей повторяла: хочешь жизни спокойной, научись лжи стройной. А коли хочешь беды, за языком не следи. Это, моя дорогая, самая верная мудрость тебе на долгие годы.

– Отпустите меня на седмицу. Матрена сказала, вы с женой в отъезде будете, пастухи, пока погода стоит, на пастбищах. Она и без меня управится. А как приду, шишек принесу, – тараторила девица, видя сомнения хозяина.

– Шишек и без тебя принесут, так иди, – отмахнулся от нее мужчина, рассудив, что ленивой девка никогда не была, да работу делала добротно. А еще насторожил Баяна сынок его. Ох, не к добру его ужимки и улыбки.

Девушка радостная выскочила в коридор и устремилась по узкому проходу, представляя, как заберет свою корзину и окажется в маленьком уютном домике, подальше от Митяя и ворчливой Матрены. Целую неделю она будет изучать старые ведьмовские книги, собирать травы и ягоды для новых мазей и настоек. Последний раз такие длинные выходные у нее были три зимы назад, когда снега намело по самые окна, и Баян велел не таскаться по глубоким сугробам туда-сюда, пока метель не уляжется окончательно. Четыре дня Дарьяна не выходила из теплой избы. Они с бабушкой пекла тыквенные пироги и крепко спала по ночам, не ожидая деревенских. По такой погоде только дурак в гущу леса сунется.

Стоило углубиться в радостные мысли, как Митяй не заставил себя долго ждать. Он с довольной, словно кот, объевшийся сметаны, улыбкой на губах, выскочил из-за угла, и напуганная Дарьяна отпрянула к стене. Парень ждал, пока девушка закончит разговор с Баяном, и наслаждался ее растерянностью.

Дарьяна напряглась, готовая к колким словам или непрошенному прикосновению.

“Вот зараза! – выругалась она. – Так и напрашивается!” – но спешно себя одернула. Стоит раз ошибиться, и всю жизнь ведьмой кликать будут. А это ей было без надобности.

Парень подошел ближе, заставив девушку вплотную прижаться к стене. Нависая, он упер руки в стену, покрытую бархатной зеленой тканью. У Дарьяны не получалось ни уклониться, ни протиснуться в тесном кольце рук. Сердце застучало с бешеной скоростью, холодный пот выступил на спине и ладонях.

– Как своевременно у тебя батюшка заболел, – ухмыльнулся Митяй одним уголком губ. – Не по нраву тебе мое предложение пришлось? Может, не красив я для тебя?

– Красив, – сглотнула образовавшийся ком в горле Дарьяна, разглядев в глазах Митяя недобрый блеск.

– Недостаточно богат? – сильнее напирал парень.

– Достаточно, – сиплым голосом прошептала девушка. Его взгляд пугал, хоть Дарьяна была не из робкого десятка. В глазах читалась не пакость, виделись лютая злость и желание владеть.

– Чем же мое предложение тебе не приглянулось? – хищно следил за взглядом и пресекал каждое мимолетное движение девушки Митяй.

– Ничем. Отец покалечился. Помочь нужно. Пора сейчас запасливая, заготовок не сделаю, так всю зиму впроголодь жить, – на одном дыхании выпалила Дарьяна.

– Так прими мое предложение, и мед с пряниками есть будешь, хлебным квасом запивая, – обдал горьким, точно полынный сок, дыханием парень.

“Волосы волной вьются, глаза льдом сияют, а когда улыбается, солнышко проглядывает. Точно яблочко наливное, с сердцевиной, червем изъеденной”, – поражалась Дарьяна.

– Так все вместе не вкусно, можно и с животом слечь, – тянула время девушка, надеясь на чудо иль какую-другую подмогу.

Послышалась возня у кабинета. Баян, не дождавшись сына, пытался вставить ключ в заржавевший замок. Дарьяна воспользовалась моментом и прошмыгнула под рукой Митяя. Парень, словно цепной пес, лязгнул зубами. Но девушка уже во всю прыть бежала в сторону леса мимо озадаченной Матрены, забыв и про свою корзину, и про фуфайку с сапогами.

Оказавшись дома, оставленную корзину стало все же жалко. Но не стоила еще одна встреча с Митяем сытого живота. А уж печеная картошка в своей избе казалась Дарьяне в сто раз вкуснее меда с пряниками под боком у парня.

– Может, хоть почесун на него наслать? – думала девушка, но, вспомнив грозный взгляд бабушки, не стала.

– Пусть живет, скоро в свой город уедет и поминай, как звали.

Глава 2. Горький сок полыни

На деревню опустилась непроглядная темень, какая бывает, когда небо заволокут тяжелые снеговые тучи, что лучику света не пробиться. Ночи стали холоднее. Сверчки не заводили свою обычную песнь, лишь изредка стрекача в кустах. Матрена закончила мести пол на кухне, сгребла корзину непутевой девчонки, подивившись, что та за ней не вернулась.

“Суматошная, точно ветер в поле, неугомонная. Весь день как волчок, а по сторонам оглянуться некогда. Сколько раз одергивала, сапоги да шубу надеть. Люди ж не слепые, заметят, что не мерзнет. И в лес свой неосторожно бегает по тропке ведьминой,” – ругала про себя девушку Матрена.

Она доложила в корзину банку черничного варенья, шматок сала и пару красных яблок. Тетка пошла задними дворами к лесу, пугливо озираясь по сторонам, хоть в такую ночь самый глазастый дальше двора ничего не разглядит. Мерный шорох шагов нарушал лишь редкий лай собак да гул застрявшего в макушках сосен ветра.

В деревне все знали, где ведьму искать, да вслух сказать боялись. Не дай боги увидят на пути к нечистой, так лучше помереть на месте, чем себя выдать. Но не было в деревне дома, который не обращался к ней за помощью. Все знали: ведьма от любой беды убережет своими травками да склянками, только вот от смерти не спасет, тут не в ее власти. Помнила и сама Матрена, как сестру спасти порывалась, когда та дитятко понесла, да не получилось. Горький ком из воспоминаний встал посередь горла, мешая глубоко вздохнуть.

В покосившуюся дверь коротко постучали. С наступлением темноты Дарьяна привычно накинула старый бабушкин балахон. Днем деревенские не суются, а вот с наступлением ночи бегут, точно муравьи на сахар.

– Кто там? – Дарьяна подождала, но ответа не последовало, только шелест удаляющихся шагов.

Девушка несмело отворила скрипучую дверь, вгляделась в темный лес, высматривая среди деревьев неясную тень. Глазами не разглядела, магию отпустила, да ощутила, что с леса следит за ней пара очей. Тяжелая корзина, оставленная на пороге, накренилась. По полу со стуком покатилось красное яблочко. Сгорбившись и притворно хромая на правую ногу, девушка затащила нежданный гостинец в избу и плотно затворила дверь.

Краюха хлеба, мытые овощи и кусок масла, что она приготовила в надежде забрать домой. Липкий пот выступил на руках. Девушка метнулась к окну, боясь, что корзина – подарок Митяя. Парень мог за ней и проследить, пока дуреха в страхе уносила ноги. Снова призвала Дарьяна магию в помощь, но лес был пуст. Только полевки копошились в старой хвое, да совы проснулись и высматривали среди лесной подстилки добычу.

Уняв бешеное сердцебиение, девушка еще раз осмотрела свои подарки.

– А вот варенье, сало и яблоки не собирала. И хлеба вроде меньше отрезала, а морковки не три, а две было. Корзин таких, поди, по деревне сосчитай, до утра не управишься, – успокаивала себя Дарьяна.

По стеклу застучали крупные капли дождя. Значит, посетителей можно не ждать. Девушка повесила балахон на ржавый гвоздь, завернулась в колючее шерстяное одеяло и уставилась в мутное стекло, размышляя о хозяйском сыне. В комнате сделалось сыро и темно. Дарьяна заложила хвойные дрова в старую, но хорошо слаженную печь. Поленья быстро занялись и с хрустом разнесли смоляной аромат на всю избу. Дым черной струйкой убегал в небо.

Девушка сняла с печи котелок с кипятком, заварила ароматный взвар из мяты и кипрея и, расположившись на потертой овечьей шкуре перед открытой заслонкой, принялась листать толстую бабушкину книгу.

– Ага, этот обережный я уже знаю, а вот этот на удачу что-то подзабыла, – бережно перелистывала хрупкие пожелтевшие страницы Дарьяна, вгрызаясь в сочное яблоко. – А вот это Митяю в самый раз будет. Пусть только еще раз сунется.

От ведьмовского фолианта ее отвлек царапающий звук. Девушка отложила книгу, пытаясь определить его источник. Крадучась, она спустилась в подпол и приложила ухо к потайной дверце. Звук усилился. С наружной стороны кто-то старательно царапал старые деревяшки. Дарьяна осторожно приоткрыла дверь, боясь спугнуть лису или мышь. Вместе со сквозняком в комнату просочилась маленькая черная кошка.

– Царапка! – обрадовалась любимице девушка. – Давно тебя не было, негодница ты такая! Что это там у тебя?

Маленький мохнатый комок потянулся и, сладко зевая, открыл розовый ротик. Кошка оставила свой приплод и скрылась за дверью. Через мгновенье она снова появилась, таща в зубах еще одного котенка. Да такого белого, что окажись на снегу, не различишь.

– Ах, вот чего домой прибежала! – умилялась девушка пищащим комочкам. – Всех занесла или еще побежишь?

Кошка тщательно вылизала обоих котят, подцепила за загривок черныша и понесла наверх, в избу. Дарьяна подперла дверцу бочкой и, взяв в руки белого пушистика, последовала за мамкой.

Свободную от продуктов плетеную корзину девушка застелила старым одеялом и, придвинув к теплой печи, уложила в нее котят. На вид крохотным существам было не больше месяца.

– Ты у нас будешь Пушинка, – придумывала имена новым жильцам Дарьяна. – А нет, все же Пушистик. – звонкий девичий смех колокольчиком разнесся по маленькой комнате, утопая в толстых бревенчатых стенах.

– А тебя я буду звать Ночь. Ты такая же темная, как зимнее небо, только глазки блестят, точно звездочки. Как тебе, Царапка, нравятся имена? Пушистик и Ночь?

Кошка одобрительно заурчала, подставляя черные уши.

– Завтра схожу в деревню за молоком, – тяжело вздохнула девушка. – Огородами проберусь, глядишь, и не заметит.

Тонкие ребра выпирали из под полинявшей шерстки. Котята росли, и кормить кошке становилось все тяжелее.

Печь потрескивала, отдавая свое тепло дому. Дарьяна замоталась в шерстяное одеяло, больше для уюта, чем для тепла, и, свернувшись клубком на овечьей шкуре у корзины с котятами, уснула.

Ночью пришли первые заморозки, и утро выдалось колючим. Девушка привыкла купаться в реке, пока тонкий слой льда не закроет бегущую воду. Но, проворочившись всю ночь в тревожных снах, сегодня не пошла.

Сила тревожным клубком вертелась и жгла, но Дарьяна привычно отбросила ее зов в сторону. Котята требовательно пищали и растягивали кошке соски. Не получая желаемого, они пробовали выбраться из корзины, но перелезть высокие бортики у них пока не получалось.

Девушка окинула покосившийся потолок взглядом, ища подвешенный на гвоздь бидон. Она накинула на плечи пуховый платок женки Баяна и ее же старые сапоги и огородами побежала в деревню.

Изба баб Нюры стояла на самом краю Лозовиц и Дарьяна заглянула к ней первой. Бабка была приветлива с девушкой и угостила пирожком, но молока не дала. Корова в этом году поздно отелилась и еще кормила теленка. Скрипя сердцем, а если глубоко задумывалась, то и зубами, Дарьяна пошла к дому Баяна.

Пройдя огородами с еще не убранными сухими листьями тыквы и ботвой от картошки, девушка прокралась через заднюю калитку и, стараясь не шуметь, пробралась на кухню. Оглядев безлюдную комнату, она прошмыгнула в кладовую. В углу стояла полная фляга свежего надоя.

Дарьяна налила половину бидона.

– На несколько дней котятам хватит, еще и на кашу останется.

Она мышкой прошмыгнула через дом и потянула на себя скрипучую калитку, когда услышала знакомый голос. На руках выступил липкий пот, а свежий морозный воздух сделался спертым и горьким.

– А все я гадаю, кто там, словно вор через огороды крадется, – елейным голосом тянул Митяй. – А это ты, Дарьянушка. Заслужить подарки не захотела, решила украсть?

Девушку передернуло от сказанного. Дня не прошло, как Баян уехал, а Митяй уже ходит важный, точно индюк на птичьем дворе. Она не подала виду, что слова ее задели.

– Чего молчишь, девка? Не нравится, когда с тобой по-хорошему? Так я могу и по плохому, – слова сочились, точно змеи меж камней из плотно сомкнутых челюстей.

Митяй был близко, и растерянная Дарьяна не знала: кричать ей или бежать. Убежать теперь она вряд ли успеет, а кричать было отчего-то совестно. Прибегут скотники, спросят: чего кричит? И что она им скажет? Молоко воровала, а хозяин поймал.

Растерянность девушки была парню на руку. Он не дал ей сделать правильный выбор и, с силой схватив тонкие запястья, притянул к себе.

– Знаю я вас таких, – цедил сквозь зубы парень. – Любите ломаться, парню голову морочить.

Вторую руку он положил Дарьяне на затылок и, до боли сжимая в объятиях, прильнул полными губами к испуганной девушке.

Отвратительная смесь из злости и полынной горечи разлилась по губам. Дарьяна завертелась в жестких объятиях, пытаясь увернуться и оттолкнуть настырного парня. Тот только крепче прижал к себе. Девушка замахнулась и со всей силы стукнула парня тяжелым бидоном по голове. Митяй отшатнулся, разжимая объятия. Он ошалело переводил взгляд с испуганного лица на бидон и обратно. Дарьяна бросила емкость на землю. Молоко разлилось, обрызгав ее платье и одежу Митяя, и впиталось в пыльную землю.

С застекленными пеленой слез глазами убегая в дремучий лес, она едва разбирала дорогу. Лишь бы подальше от деревни и от Митяя.

Парень, потирая ушибленную голову, удивленно смотрел ей вслед.

– Прежде с девками это срабатывало. Поломаются, строя из себя недотрогу, а после и рады в объятьях оказаться.

Не зная зачем, он поднял бидон, наполнил его доверху молоком и, оставив на тропе у чащи, медленно побрел домой. Уходя, он что-то неразборчиво бурчал себе под нос и виновато поглядывал на лес.

Тень густых елок укрыла Дарьяну. Сердце рвалось из груди, мешая дышать и мыслить. Опасаясь погоди, девушка кинулась не домой, а к реке, с двух сторон густо поросшей ивняком.

Наконец на берегу она смогла остановиться и, часто дыша, залезла на ставшую родной за долгие году иву. Дерево скрыло ее густой зеленой листвой и, трепеща на ветру, зашептало ласковую песнь.

Девушка, глотая соленые слезы страха и злости, затаилась. Первый поцелуй неприятно горел на губах. Дарьяна сорвала пару листков с ветки и, отплевываясь, вытерла ими рот. Шелестящая песнь ивы и журчание реки успокаивали бег сердца.

– Будь проклят этот Митяй! – в ярости шептала Дарьяна.

Девушке пришлось крепко зажмуриться и ущипнуть себя за руку, чтобы не поддаться злости и не наслать проклятие на его голову.

Снизу раздалось знакомое мяуканье. Царапка скребла толстую кору, прося девушку спуститься.

– Еще и котят без молока оставил! Ирод проклятый! – слезы с новой силой защипали глаза.

– Нечем мне накормить твоих детей, – вытерев соленый поток, осторожно спускаясь с дерева, жаловалась Дарьяна кошке. Слетать с макушки было привычнее.

Кошка не успокаивалась и, настойчиво мявкая, позвала хозяйку за собой.

– Иду я, иду. Не кричи, – отвечала кошке девушка – Может, у Проси хоть плошку взять получится? Главное, чтобы мачехи дома не было.

Дарьяна шла за животным по вытоптанной тропинке. По краям качался тысячелистник, желтые купавки тянули крохотные головки к солнцу, а шмели, не подозревая о несчастье девушки, шумно перелетали с одного цветка на другой. Кошка, нетерпеливо мельтеша черным в белую полоску хвостом, уверенно вела вперед.

Нехотя шли ноги к дому Проси. Стоит мачехи подруги узнать, что падчерица продукты раздает, так саму без еды оставит. Семья жила не бедно, да только для неродной дочери всего было жалко: и платья нового, и мяса кусок пожирнее. Частые тумаки и упреки приносили девушке много горя. Дарьяна часто видела, как пробиралась бедняжка к реке, садилась на покатистый берег и выговаривала Лагузке все печали и горести, прося быструю воду унести их.

Дарьяна думала, будь у Проси мать подобрее, как сложилась бы ее жизнь? Ототри золу с лица, наряди в платье целее, да заставь лицо светиться от радости – так краше и не сыщешь! Да только не одна Дарьяна красоту подруги заметила. Мачеха тоже видела, а потому злилась, источая зловонный яд и каждодневно поливая им с ног до головы падчерицу. Рядила в обноски, не пригодные для себя и родных детей. Парни зазывали Просю на вечерки песни попеть да присказки послушать, но мачеха не пускала.

Родная мать Проси рано умерла от тяжелой болезни, и отец, оставшийся с маленькой дочкой, привел в свой дом новую хозяйку. Та девочку сразу невзлюбила. Непослушная ореховая копна волос, живые зеленые глаза – всем она напоминала ей мать. Отец передал воспитание дочери в женские руки и не смел перечить молодой жёнке. Но многочисленной работой Прося не отделалась. Со временем, вися на заборе с деревенскими сплетницами, мачеха стала сочинять бесстыдные небылицы. И девушка замкнулась еще сильнее. Пропал блеск в волосах, перестали искриться глаза.

Дарьяна не обращалась раньше к подруге за помощью, и сейчас совестно было идти со своей бедой. Да только другого выхода найти не могла. Подойдет ко двору, поглядит, дома ли мачеха? А там и видно будет.

В образе ведьмы Дарьяна передавала женщине указания. Та ведьму боялась и за помощью часто бегала, оттого ослушаться не смела. Поворчит на падчерицу, да сделает, как велено. Дарьяна и сплетницам на длинный язык указывала, подсыпая в настойки безвредный, но довольно неприятный жгучий порошок.

Кошка гордо вышагивала впереди, ведя за собой хозяйку. Но на опушке леса остановилась и принялась вылизывать мохнатые лапки.

– Чего села? Нам дальше, – подбоченилась Дарьяна. – Или гостей намываешь? Так нам не надобно.

В глаз угодил солнечный зайчик. Покрутившись по сторонам, девушка разглядела на самом краю тропы, спрятанный в высокой траве, сверкающий бок.

Серебристый бидон блестел, отражая свет солнечных лучей. Девушка откинула металлическую защелку. Бидон был полон молока до самых краев. Не веря своим глазам, она принюхалась к напитку. Аромат свежескошенной травы и меда окутал девушку. Не разбираясь, чье оно и откуда взялось, она радостно схватила емкость и помчалась к голодным котятам.

– Странно, конечно, сначала корзина, теперь вот молоко, – разговаривала то ли с кошкой, то ли сама с собой девушка.

Столько лет Дарьяна жила в своем маленьком, но безопасном мирке. С уходом бабушки порой становилось тоскливо, но дом, постоянно требующий ухода, работа, проходящая под тихое бурчании Матрены, и ведьминские заботы остались неизменными и занимали руки и голову. Подарок за подарком не радовали.

Порой размышляя о будущем, Дарьяна представляла, что всю жизнь проходит служанкой у Баяна, а ночью будет притворяться ведьмой. Другой жизни она не знала и знать не хотела. А может, и хотела, да просто боялась? Рассказы о жестокой и беспощадной смерти Сирин, таких же существ, как и она, ужасали девушку. Уж лучше она будет все время оглядываться, как делала это семнадцать лет, чем сгинет, как все остальные. Но стоило представить, что так пройдет вся жизнь, и тело сковывало от страха и тоски.

Но чего она точно боялась, так это своих желаний. Деревенские девушки ее возраста выходили замуж и рожали деток, но она не смела об этом мечтать. Жить вечно в страхе, сдерживать рвущееся наружу из груди тепло и всегда оглядываться по сторонам – никому не пожелаешь. Стоило подумать об этом, и в груди разрасталась огромная дыра. Не передаст она эту силу своим детям. Она Сирин, а потому проклята. Так говорили все. Именно так она себя чувствовала. Если ты все время одна, а всем вокруг приходиться врать, и нет ни одной живой души, которая может тебя понять, разве это не проклятие?

Девушка злилась на несправедливый мир, на брехливые выдумки. Почему она должна прятаться? Она не сделала ничего плохого. Она даже не чувствовала в себе той великой силой, способной свернуть горы или уничтожить целую армию! И чувствовать не хотела, желая жить совершенно обычной и ничем не примечательной жизнью.

– Ее дар был чем-то неправильным, – убеждала себя девушка и прятала глубже. Лишь изредка, когда жжение в груди становилось нестерпимым, она оборачивалась птицей. Сила взывала, и хоть деревенски истории Дарьяна считала выдумкой, использовать дар страшилась. Вдруг магия, такая податливая и теплая, может поглотить ее без остатка и оказаться губительной? Но что пугало Дарьяну сильнее: сила росла вместе с ней. В последнее время все чаще приходилось к ней обращаться.

Девушка подогрела молоко на печи. Комнату наполнил аромат луговых трав. По краям блюдца вился синий узор. Когда Дарьяне было пять лет, она соглашалась пить только из него. Бабушка наливала горячий травяной взвар и тихонько дула, чтобы напиток скорее остыл. Девочкой долгими зимними вечерами она слушала сказки, училась прясть пряжу и попивала взвар из любимого блюдца.

Самой желанной была сказка про Старый Трухлявый Пень. Отчег – Дарьяна и сама не знала.

“Жил был на опушки леса Старый Трухлявый Пень. И не было у него друзей. Никуда он не ходил, да корни к земле и приросли. Да так он привык к своему одиночеству, что всех вокруг распугал.

Пришла к нему как-то раз Мышка.

– Пень-пенек Трухлявый-бочок, пусти к себе жить, – запищала Мышка слабым голоском. – Я гостья тихая, маленькая. Не увидишь, не услышишь.”

Дарьяна больше всего любила, как менялся голос бабушки во время рассказа. На Мышке он становился тонким и писклявым, на пне – тихим и вкрадчивым.

“– А ты кто такая будешь? – заскрипел Старый Трухлявый Пень.

– Я Мышка Норушка.

– Не пущу. Ты мне корни погрызешь да нор наделаешь, – не пустил к себе Мышку Старый Трухлявый Пень.

Убежала Мышка, а Старый Трухлявый Пень снова начал думать:

– Отчего я один, отчего друзья не идут ко мне?

Прибежала к Старому Трухлявому Пню лягушка:

– Пень-пенек Трухлявый-бочок, пусти к себе жить. Я Лягушка Ква-квакушка, – заквакала лягушка. – Всю зиму сплю, а летом на болоте сижу.

– Не пущу! Ты мне мух нанесешь, да влагу разведешь, – не пустил к себе лягушку Старый Трухлявый Пень.

Ускакала лягушка, а Старый Трухлявый Пень снова задумался:

– Отчего я один, отчего друзья не идут ко мне?

День прошел, ночь прошла, вот уже и зима с летом пробежали, а пень все один стоит, да думу невеселую думает.

Пришла к нему рыжая Лисица.

– Пень-пенек Трухлявый-бочок, пусти к себе жить, – а у самой взгляд хитрый-прехитрый. – Ты Пень мудрый, точно сама Мать-природа, и крепкий, точно мороз. Летом буду поливать тебя, чтоб от жары не рассохся, а зимой греть.

– А ты кто такая будешь?

– Я Лисица Сестрица, – пропела лиса сладким тягучим голосом.

– Ну, проходи. Будем вместе жить, – пустил к себе лисицу Старый Трухлявый Пень, польстившись сладким речам да углядев красивый рыжий мех.

И стала Лиса жить под Старым Трухлявым Пнем. Лето хорошо жили. Диса из ближайших луж поливала Пень, а как зима настала, стала лиса под Пнем костер разводить, чтоб теплее ей было. Да печку строить не захотела. Загорелся пень, начал скрипеть да трещать на весь лес. А Лиса выскочила и была такова.

Услыхали шум Мышка Норушка и Лягушка Квакушка. Прибежали они на помощь: кто с ведром, кто с ковшом. И давай огонь тушить.

Потушили они Старый Трухлявый Пень, да сели отдыхать.

– Эх ты, Пень-пенек Трухлявый Бочок, – квакнула лягушка. – Кто на лесть позариться, без всего останется.”

Нет больше бабушки, и сказки ушли вместе с ней. Осталась лишь одна серая непроглядная реальность. Только солнечный свет да тепло внутри разгоняют ее, не дают добраться до раненого сердечка.

Котята быстро вылакали теплое молоко и, выпятив надувшиеся животики, мирно уснули.

– Красавцы мои, – нежно провела по мягкой шерстке девушка. – Как же мне хочется вашей безмятежности.

Едва перевалило за полдень. Солнца видно не было, но тонкие облака хорошо пропускали свет. Дарьяна взяла потемневшее от времени и сока ягод берестяное лукошко и пошла за лимонником к реке. Большие красные ягоды густо облепили тонкие ветки, и девушка быстро набрала полный кузовок. По дороге в избушку она приметила полянку груздей, схоронившихся под ворохом опавшей листвы. Девушка сняла линялый фартук и доверху наполнила грибами.

Довольная своими находками, Дарьяна вернулась в избу, перебрала тугие ягоды, замочила упругие грибы. Света стало не хватать и, запалив толстую жировую свечу, она вернулась к работе. День шел на убыль и, увлекшись делами, девушка не заметило, как наступили сумерки.

В окно громко, нетерпеливо застучали. Дарьяна от неожиданности поцарапала кожу и выронила острый нож. Тот с глухим стуком проскакал по половицам.

Стучал не местный. У ведьмы было заведено два коротких стука, а заглянувший, не жалея старое стекло, громко и долго барабанили. Девушка накинула старый бабушкин балахон и подошла к окну.

– Кто там явился ко мне? – благодаря силе она с легкостью меняла голоса. Ребенком Дарьяна часто подшучивала над бабушкой, то крикнув мужицким басом, то пропев весенним соловьем.

– Ты лесная ведьма? К тебе за помощью ходят?

Дарьяна кинулась от окна к двери, проверяя, надежно ли заперто. Засов плотно сидел на месте, и девушка облегченно выдохнула.

“Голос Митяя я теперь узнает из сотни, – мысли беспорядочно метались в девичьей головке. – При желании парень легко вынесет старую дверь. Успею ли добежать до лаза?”

Но вслух она сказала другое.

– Чего надо? – она придала голосу уверенности с помощью силы.

– Любовное зелье продаешь? – уже тише спросил Митяй. Сомнения, точно рой пчел, крутились вокруг него.

“Не меня ли опоить собрался?”

– Я ничего не продаю, – решительно ответила ведьма.

– Деревенские сказали, что помочь можешь, – не унимался Митяй.

“Это ж кто из деревенских длинным языком обзавелся, что о делах с ведьмой болтает?” – призадумалась Дарьяна.

– Помочь могу, да ничего не продаю, – язвительным голосом ответила девушка. Лучше держать лицо злой ведьмы, особенно перед таким наглым посетителем, хоть и трясет от страха. – И как же болезнь у тебя, что любовное зелье понадобилось?

– Не твое дело, старая, – грубо ответил парень.

“За помощью пришел и хамит! Вот человек!”

– Значит, и помогать не надобно, – коротко заключила девушка и отошла от окна.

– Да погоди ты, не кипятись, – уже мягче начал Митяй. – Любовь у меня случилась, а девка упрямиться.

– А ты и замуж позвал, и сватов заслал? – цокнула языком Дарьяна, проклиная настырного парня.

– Так ты поможешь? Или мне всем в деревне сказать, что это ты Баянову корову опоила, вот та и померла? – перешел от просьбы к угрозам Митяй.

“Как знакомо. Сначала требует, потом запугивает. Проучить бы его, да бабушка б застыдила. Еще и корову эту дурную припомнил. А она между прочим сама убежала, пока пастух кваса напился да в тенечке кемарил. До амбара дошла, оставленные около зерновой ямы мешки нашла да объелась. Один корову упустил, другие дверь в амбар не подперли, а с работы погонят всех, оттого и не сознались. Деревенские давай судачить, что от зависти корова сдохла. А пастух еще приплетает, мол: ведьму видел, по полю шаталась, вокруг стада овивалась.

Да сталось мне ваше стадо! У меня что, других забот нет? То от живота порошок приготовь, то от жара настойку поставь!”

– А не боишься, что проклятье на тебя нашлю? – зашла с той же монеты девушка. Уж чему, а выпроваживать дураков ее бабушка научила. Много разных захаживало: кому от ребеночка избавиться, кому соседа сгубить, чтоб не жил лучше ближнего.

– День и ночь под дверью стоять буду, коли нужное зелье не дашь!

Дарьяна скривилась, злясь на упрямого до одури парня.

– Жди! Сейчас свое зелье получишь!

“Не хочет с пустыми руками уходить, пусть с обманкой проваливает, – отыскала она на полке укрепляющий отвар. – А любовных зелий она никогда не делала. Плохое это дело – других к любви принуждать. Хоть конечно мачехи Проси и не помешало бы к падчерице проникнуться.”

В образе ведьмы Дарьяна приоткрыла дверь на ширину склянки. Она просунула отвар в щель, одним глазом косясь на Митяя, а вторым на люк в подпол.

“Совсем старуха древняя, вон как рука трясется”, – не долго думая, Митяй ухватился за тонкую кисть. Девушка, чуть не выронив склянку, дернула на себя. Старая ткань затрещала, но руки парень не выпустил, лишь сильнее сжал, оставляя на нежной коже отметины.

– А если не сработает? – пытался сквозь щель рассмотреть под темным капюшоном лицо ведьмы, Митяй.

– Значит, не судьба ты ей! И зелья мои не помощники! – девушку сунула склянку Митяю и обдала руку парня жаром силы.

Парень зашипел и выпусnил ведьму. Дверь с коротким скрипом захлопнулась. Митяй уставился на свою ладонь, ожидая увидеть волдыри и облезающую кожу. Такой силы был жар. Но рука лишь слегка покраснела. Он вытер ладонь о штаны и, плюнув ведьме под дверь, бесшумно ушел в сумрак леса.

Глава 3. Мать Сыра-земля и Государыня Вода

Дарьяна ухом припала к двери, силясь расслышать удаляющиеся шаги парня. Сердце, точно испуганная птица, готово было выпорхнуть из груди и умчаться подальше.

Девушка подперла дверь тяжелым сундуком и осела на пол. И сделав первый глубокий вдох, поняла, как сильно было напряжено тело.

Дрожь не спешила отступать, а Дарьяна подниматься. Вместо этого она легла на теплые доски и, впитывая тепло и спокойствие векового дуба, раскинула руки. Казалось, прошло всего пару мгновений, когда в окно снова раздался стук.

Дарьяна подскочила, как ужаленная, решив, что вернулся Митяя. Но уже остановившись у подпола, поняла, что стук был коротким. Так стучались наученные.

– Кто там? – второй раз за ночь проскрипела девушка, поглубже зарываясь в старый балахон. Точно ее могут увидеть.

– Здравити. Это я. Прося, – ответил нежный голосок.

Дарьяна выглянула в мутное окно, рассматривая, как одета на этот раз подруга. Ношеные, но довольно теплые башмаки согревали девушки ноги. А облезлый платок заменила длинная штопаная фуфайка. Дарьяна удовлетворенно кивнула и вернулась к двери.

– Чего надобно, Прося? – голос ведьмы стал мягче.

Выходить из образа ведьмы ей было нельзя даже перед лучшей и единственной подругой, но и пугать и без того запуганную девушку не хотелось.

Они сдружились много лет назад, повстречавшись единожды детьми на земляничной полянке. С тех пор поверяли все свои детские секреты: где растет самая крупная земляника и снесла яйца кукушка. Они, подглядывая из-за кустов, долго могли смеяться над пьяным дровосеком, ругающимся на качающиеся палена. Повзрослев, их разговоры наполнились нарядами, парнями и песнями, но никогда они не говорили о своих несчастьях. Все понимая и желая скрасить пустяковыми разговорами трудную жизнь друг друга.

– Завтра Святодень, сударыня знахарка. Я хотела вас поблагодарить. Братик полностью здоров. Спасибо, – девушка положила небольшой сверток на крыльцо и, не дожидаясь ответа, побежала в деревню, пока ее не сцапали в объятия огромные еловые лапы.

Дарьяна вспомнила, как еще девчонкой Прося боялась леса, а она считала его безопаснее всего на свете.

Темная ночь проглотила силуэт подруги, смешав с ветками елок и зарослями боярышника.

Дарьяна приложила ладонь к земле. Та отозвалась с промедлением. Точно уже дремлет.

– Время бежит вперед быстрее реки Лагузки. Вот и Святодень настал. Пора, когда засыпает Мать Сыра-земля и Государыня Вода. Бабушка всегда их уважала и приносила в благодарность по плошке молока. Она говорила, что в этот день Владычица судьба выходит к смертным и вплетает новые нити будущей жизни, – рассказывала девушка Царапке.

Каждый год, не желая пропускать шумное гулянье, Дарьяна убегала на праздник в деревню.

Девушка подняла замотанный пожелтевшей тряпицей сверток. Медовые соты, кусок сыра и три спелых яблока были с благодарностью приняты. Мачеха Проси поскупилась бы на такие подношение. На глазах выступили слезы. Видно, собирая кулек, сама подруга не доедала.

Больше за ночь никто не пришел к старой ведьме. Девушка, выпив настой лимонной мяты от терзающих голову дум, мирно проспала на печи до утра.

Бабье лето пришло в этот год поздней осенью, в День проводов земли и воды, отчего утро было ясным и теплым. Пауки летали от одного дерева к другому, развешивая тонкое кружево.

– Крепка будет зима, – всматривалась в чистое голубое небо без единого облачка Дарьяна.

Время было раннее, но до гулянья нужно было многое успеть. Наскоро, запарив кашу теплым молоком и запив любимым облепиховым взваром, Дарьяна покормила котят и отправилась наводить порядки в маленьком огородике.

Год выдался урожайным, и полки погреба ломились от бочек с хрустящими огурцами и плотными помидорами. Дарьяна сгребла в кучу сухую ботву и, зарыв пару картошин, подпалила. Пока вершки тлели, готовя нехитрый, но сытный обед, она взрыхлила землю и высадила крепкие головки чеснока.

Девушка удовлетворенно огляделась по сторонам. Огород был чисто убран и готов к предстоящей зиме. Лишь по весне нужно будет укрепить забор из плитняка, чтобы зайцы не повадились за капустой.

Девушка разбавила молоко теплой водой и вылила на землю, благодаря за щедрые дары уходящего года Мать Сыру-землю.

– За хлеба в печи румяные,

За травы в лесах пряные,

За стада травой сытые,

За поля, дождем умытые.

Сухая потрескавшаяся почва, откликаясь белым облачком пара на нехитрый заговор девушки, с жадностью впитала влагу.

Дарьяна отряхнула пыльный подол рабочего платья, наскоро перекусила спёкшемися картофелинами и принялась наряжаться к празднику. Даже возможная встреча с Митяем ее не пугала.

Заплетя волосы венцом на голове, она отыскала в сундуке свое единственное нарядное платье: беленый лен, собственноручно вышитый красным цветочным узором. Алый пояс в тон узору удобно устроился на тонкой талии. Теперь она девушка на выданье, другой ей носить не положено. Отныне ее будут считать невестой, и если она примет предложения одного из парней, прозовут вестой.

Совсем еще юные девчушки обряжались в некрашеные пояса. При мужьях подпоясывались ореховыми, увешанными пестрой бахромой, затейливыми побрякушками и медными бляшками. Считали: чем тяжелее и необычнее пояс женки, тем счастливее ее жизнь.

На голову взгромоздился пышный венок из колосьев пшеницы, засушенных трав и прошлогодних гроздьев рябины. Девушка, любуясь своему отражению, удовлетворенно покрутилась перед бочкой дождевой воды.

На большой поляне шло шумное гулянье. Стрекочущие трещотки, мелодичные гусли, громкий баян и гул людей смешались в один веселый голос. Дарьяна в последнее мгновение успела схватить длинную желтую ленту, змейкой вьющуюся вокруг высокого столба. Голоса стихли. Все обратились в центр поляны. Начинался ежегодный обряд.

В толпе девушек Дарьяна нашла Просю. На ней было штопаное, но довольно милое платье, расшитое синими незабудками. Подруга приветливо помахала рукой. Грянула тягучая, сладкая, точно ложка липового меда, мелодия.

Хоровод из незамужних девушек, разматывая цветные ленты, густо покрывающие столб, пошел медленно. Песня ускорилась, и вот уже невесты бегут в шаге от столба, плотно намотав ленты на бревно. И снова тягучая мелодия. Хоровод пошел в обратную сторону, пестря длинными разноцветными полосками. Ветер пытался вырвать ленточки из рук, но девушки крепко их удерживали, не позволяя своей счастливой судьбе упорхнуть.

Девушки начали кружиться стайками, запутывая цветную полоску судьбы вокруг столба. В полночь Владычица судьба расплетет все до единой, сделав будущий год гладким и легким, точно сама ткань. Старый Баян каждый праздник расщедривался на настоящий шелк.

Прося подбежала к Дарьяне, схватила подругу за руки и, подпевая инструментам, закружила.

Все до одной ленты были запутаны. Запыхавшиеся, раскрасневшиеся девушки замерли. Обряд был окончен. С разных краев поляны несмело потянулись парни, держа в руках по наполненной до краев кружке.

Невесты пробовали обрядовый напиток и, коли нравился им подноситель, допивали до дна, требуя добавки. Народ довольно ухмылялся, видя новоиспеченных жениха и весту.

– Дарьяна, – позвал девушку знакомый голос из-за спины.

Девушка вздрогнула, но обернулась, надеясь, что ей все же послышалась.

Враз она вытянулась, точно струна на гуслях. Митяй стоял с протянутой кружкой.

Дрожащими руками Дарьяна приняла предложенный напиток и, не отводя глаз, сделала маленький глоток. Укрепляющий отвар отдавал полынью и ягодами черемухи.

“Для меня все таки зелье брал.”

Стоит ей допить горьковатое варево, и Митяю не отвертеться, придется на ней жениться. В Святодень все союзы священны. Перед Владычицей Судьбой засвидетельствованы. Стоит обещание нарушить – вся деревня засмеет. Такая слава сыну старого Баяна была бы, что кость поперек горла. Не посмотрят деревенские на богатство отца, стада бросят, огороды запустят. Тот, кто слово нарушил, доверия не заслуживал.

Дарьяна несмело отняла полную кружку от рта и протянула парню.

Не зная, как скоро должно подействовать любовное зелье, Митяй не сводил с нее глаз и не спешил забирать варево. Девушке пришлось силой впихнуть ему напиток в руки, случайно расплескав на руки и рубаху парня.

Дарьяне захотелось стать меньше и незаметнее под гневным взглядом гранитных глаз. В поисках помощи она огляделась по сторонам. Неуверенно к ней шли два парня с кружками в руках. В них она узнала работающего с прошлого лета пастухом Павла и лесоруба Витко. Стоило Митяю на них посмотреть, как от женихов след простыл.

– Не хочешь еще? – протянул кружку Митяй.

– Нет, – ответила срывающимся голосов Дарьяна, пятясь назад.

Парень со всей злости саданул посудой о землю. Кружка раскололась, брызги полетели на платья стоящих невдалеке невест. Те осуждающе оглянулись на парочку, но, увидев взгляд Митяя, поспешно отвернулись.

– Чего тебе еще надо, безродная? – сквозь зубы процедил парень. – Век в девках ходить будешь, а мужа лучше не сыщешь!

“Что век мне в девках ходить и без тебя знаю,” – не обратила внимания на горькие слова парня Дарьяна. Мало она, что ли, за свою жизнь их слышала?

Вот и сейчас несколько девиц осуждающе шептались.

– Ни рожи, ни кожи, а такому жениху отказала.

– Чего о себе возомнила, гусыня?

– А взгляд смотри, как у ведьмы. Такая без слов сглазить может.

Дарьяна зыркнула на сплетниц, и те, опустив глаза в пол и сжав в карманах дули, испуганно притихли.

“Нужен вам был такой жених? Сначала купить пытается, затем запугивает, а после в мужья зазывает. Во взгляде ни любви, ни нежности. Одни только похоть и жадность, что плещет через край. Только черную душонку в глазах разглядеть можно.”

Дарьяна не стала отвечать Митяю. Она оставила парня и пошла искать подругу.

Вокруг Проси собралась толпа народа. Все шумно поздравляли подругу. К ней посватался тихий светловолосый пахарь.

– Счастья молодым! – задорно кричал отец пахаря. – На будущий год свадебку сыграем, и заживете!

Веста смущенно опускала глаза в пол. Может не могла поверить в такое счастье? А может от нахлынувшего внимания.

– Это мы еще посмотрим, – так, чтобы ее услышала одна только Прося, процедила сквозь зубы мачеха и, плюнув под ноги, ушла к стайке щебечущих сплетниц.

“Как бы чего не натворила,” – Дарьяна, благодаря птичьему слуху, тоже расслышала ее слова. Тревога недобрым предчувствием разлилась в груди, точно забот о Митяя ей было мало.

Музыка снова заиграла, и новоиспеченные пары, а вместе с ними и весь народ, принялись танцевать. Ребятишки похватали деревянные ложки и в такт мелодии звонко застучали. Дарьяна, отбросив все тревоги на потом, схватила растерянную подругу и закружила по поляне. О косых взгляда, устремленных на нее, она и вовсе думать не станет.

Деревянные столы, накрытые к празднику, благоухали румяными пирогами, запеченными гусями с блестящей корочкой, всевозможными вареньями и соленьями. Пенящийся квас лился рекой.

Девчушки помладше принесли с собой кукол-желанниц и обряжали их в цветные лоскутки. Они пели им колыбельные и шептали на ушко сокровенные тайны. Такую куклу следовала оберегать до замужества, задаривать цветными бусинами и лентами.

У Дарьяны не было куклы. Все ее желания были слишком не сбыточны для игрушки.

Солнце начало клониться к закату. Народ поредел. Попрощавшись с подругой, Дарьяна тоже поспешила домой. День, несмотря на перепалку с Митяем, выдался шумным и красочным, и на душе у девушки было весело и легко. Она побежала на реку попрощаться с Государыней Водой, пока последний луч солнца не скрылся за горизонтом.

Не обращая внимания на северный ветер, Дарьяна скинула сарафан на землю и вошла в холодную воду.

– Птичьи перья быстро согреют, можно и потерпеть, – решила девушка. – Все таки последнее купание в этом году. Спасибо за все, Государыня Вода.

За теченья быстроходные,

За реки полноводные,

За беды отведенные,

За болезни унесенные.

Дарьяна низко поклонилась реке и опустилась под воду с головой. А вынырнула ширококрылой птицей. Недолго покружив, она стряхнула блестящие капли и коснуласьтравы уже босыми ногами в образе девицы.

В кустах громко затрещало. Вздрогнув всем телом, Дарьяна обернулась на шум.

Прятавшийся в лесной тени парень не стал таиться и вышел под лучи заходящего солнца. Сильный гнев, а может закатный свет сыграл злую шутку, но его глаза отдавали красным, точно само пламя.

Забыв о своей наготе, Дарьяна застыла на месте, боясь вздохнуть. Как много он видел?

– Ты… ты… – парень с ненавистью глядел на желанную весту, не находя подходящих слов. – Ты проклятая тварь.

Слова, словно хлыст, стегнули девушку. Она попятилась назад к реке и неверяще замотала головой. Она не отрицала, скорее не могла поверить в происходящее.

– Я все видел, – развеял горстку последней надежды Митяй. – Ты Сирин! Проклятая птица. Такие, как ты, приносят лишь беду! – слова были пропитаны ненавистью, горечью и разочарованием.

Дрожь побежала по всему телу, сотрясая хрупкие плечи. Дарьяна натянула праздничное платье, не различая, где зад, где перед. Но трясти меньше не стало.

– Ты меня приворожила! – в глазах Митяя загорелся восторг, точно он нашел решение давно мучившей его загадки. – Поэтому я в тебя влюбился!

– Нет, – голос девушки сорвался на хрип. – Я ничего не делала! Клянусь!

Дарьяне пятилась к реке, но лес, казалось, подступал лишь ближе, тени становятся больше. Небо заволокли тяжелые тучи, забирая весь свет.

“Бабушка говорила: стоит ей только пожелать, и человек выполнит ее волю. Простой песни будет достаточно. Но только стоит правильно подобрать слова, иначе это окажется последними, что несчастный услышит.”

– Клятвы такой, как ты, ничего не значат!

– Ты всем расскажешь? – старалась выровнять голос девушка.

Митяй задумался. Задумалась и Дарьяна.

“Он не смолчит. Скоро о ней узнает вся деревня. Лица знакомых с детства людей исказятся от презрения и злости. А что будет потом?”

– Убирайся, – решение парню давалось нелегко, он с трудом размыкал губы. – Убирайся и никогда не возвращайся!

Последний луч солнца упал на лицо Митяя. Дарьяна разглядела в его глазах скопившиеся слезы. В этот момент она четко поняла, что даже ради спасения своей жизни никогда не сможет рискнуть чужой.

– Стоит мне еще раз тебя увидеть, я расскажу всем или собственноручно убью, проклятая тварь.

Дарьяна кивнула, не в силах вымолвить и слова. Плечи поникли, колени предательски задрожали, не желая принимать жестокую реальность.

Парень сжал кулаки и, резко крутанувшись на пятках, ушел в сторону деревни. Дарьяна смотрела ему вслед, пока фигура не затерялась в лесу, а поняв, что он не вернется, осела на землю и зарыдала. Горькие слезы ручьем полились по белой коже.

Дарьяна ругала себя за невнимательность.

– Как можно было выпускать силу здесь, открытом со всех сторон месте? Почему она не убежала в спрятанную от посторонних глаз заводь? Что теперь делать? Куда бежать?

Когда все слезы были выплаканы, девушка обтёрла лицо белым рукавом, поднялась с остывшей земли и пошла к избушке.

– Мать Сыра-земля и Государыня Вода ушли с последним лучом солнца, настала и моя пора прощаться.

Уходить с насиженного места было трудно. На грани невозможного. Дарьяна, словно во сне, ходила по домику, перечисляя предстоящие дела по порядку.

– Найти котятам новый дом, собрать кузовок, – разговаривала сама с собой девушка, облекая побег в рутину. Так ее мир рушился не так стремительно. Так она понимала, что делать дальше.

Сменив легкий сарафан на шерстяной, Дарьяна уложила кошку с котятами в корзину и пошла в Лозовицы.

Не может она оставить котят, приученных к теплу и молоку, одних в студеной избе на всю зиму. Девушка надеялась, что Митяй хоть на время придержит ее тайну, давая время на сборы.

Пробравшись темными огородами к третьему с окраины дому, она несмело постучала в зашторенное окошко.

– Кто там еще пришел? – недовольно забухтела Матрена. – Нет у меня кваса! И настойки тоже нет!

Женщина, отодвинув в зеленый горох шторку, выглянула в окно. Разглядев девчонку, она поспешно отворила.

– Проходи. Чего встала? – завидев тяжелую ношу в руках, впустила в дом непутевую девку Матрена.

“Лазает посредь ночи. Путные давно дома спят.”

– Теть Матрена, мне некому их больше нести. Пропадут ведь, – откидывая покрывало, шмыгнула носом Дарьяна.

– Чего удумала, девка? – обеспокоенно покосилась на нее женщина.

– Переезжаем мы с батюшкой, кошку брать не велел. А как я Царапку с котятами брошу? Зима впереди. Померзнут, – умоляюще смотрела на Матрену девушка, понимая, что тетка – ее единственная надежда. Не было между ними прежде мира да понимания, одни лишь упреки да одергивания, но котят к Проси точно не понесешь.

– А ревела чего? – разглядывала распухшее от слез лицо женщина. – Не Митяй случаем обидел?

– Нет, что вы. Это я так. Котят жалко, – соврала, не моргнув глазом, Дарьяна.

Матрена силилась понять, отчего девушка бежит, почему дом и работу оставляет? Но спросить напрямую не решалась.

“Девка взрослая, поди, сама разберется, а я вон своими учениями вечно все хуже делаю. Сплошная ругань у нас. Чего у нее могло случиться? Любимый другой напиток поднес? Недельку помотается, а там и обратно придет.”

– Оставляй. Присмотрю за твоим выводком, – согласилась женщина. – Сборы когда?

– На рассвете.

“Ну хоть не на ночь глядя. До утра одумается.”

– Вы Баяну спасибо передайте. За еду и одежу.

Матрена утвердительно кивнула и поспешно отвернулась, чтобы девушка не заметила навернувшиеся на глаза слезы.

“Привязалась к негоднице. Веселая, работящая. Хвостом не крутит, за зря не перечит. А что она Дарьянку все время попрекает, так-то ж любя. Малость воспитывает. Мамки то нет. А утречком она к ней еще сходит, глядишь, да отговорит.”

– Погоди, не убегай, – скрылась в соседней комнате Матрена.

Женщина вернулась со свертком еще теплых пирожков.

– Иди, пока отец не хватился, – выпроводила девушку кухарка.

Знала она, что никакого отца нет, слезы свои показывать не хотела.

– За котят них не переживай. Сберегу.

Со двора Дарьяна крикнула слова благодарности, не зная, услышала их женщина или нет, и побежала в лес.

Глава 4. Одному ворог, другому дружок

Ветер-ворчун треплет калитку,

За печью в углу тихо скребется.

Коль замолчит – это к убытку.

Шуми, старожил, глядишь, обойдется.

Уходить, убегать, улетать так стремительно, точно никогда и не было, нужно было этой же ночью, пока новость не достигла всех дворов, и за девушкой не пришли с топорами и вилами. Огромная пустая дыра образовалась в груди. Она разрывала на части, сочилась тревогой и страхом.

Дарьяна обрядилась в шерстяные штаны, две длинные, потоньше да потолще рубахи и выцветшую фуфайку. В узел поместились сменное белье и запасные штаны. Остальное место заняли склянки и мешочки со снадобьями, что трудно отыскать и сложно приготовить.

Сколько могла пирожков она съела сразу. Остальные завернула с собой, добавив к ним подарки из свертка подруги, да кое-что из запасов. Фляжка с водой, нож, кресало да кремень – вот и все, что ей было под силу унести.

– Будет ли мачеха Проси издеваться над подругой пуще прежнего, как узнает, что ведьмы больше нет? – размышляла девушка, складывая нехитрый скарб. Сейчас ей было проще думать о других, чем о своей судьбе.

Дарьяна вышла на крыльцо и оглядела родной темный лес. Белая луна проглядывала из-за облаков, подсвечивая гудящие макушки и перелетающих с громким уханьем сов.

– Прощай, тихий дом. Береги себя и не позволяй губить лесорубам своих великанов.

Маленький огородик уснул на зиму. Избушка с плотно закрытой дверью не скрипнула. Один лишь лес жалобно застонал, оплакивая разлуку с выращенной им девчушкой.

Глаза заметались, не в силах выбрать, в которую сторону податься. За какой не ждет голод да холод? За какой не прячется лихой разбойник? Единственная дорога из деревни вела в Лютейный город, а там и море, которое Дарьяна мечтала увидеть. Но там же и Митяй. А вдруг город не так огромен, как о нем говорят, и в один из дней она столкнется с Баяновым сынком?

– Стоит мне еще раз тебя увидеть, я расскажу всем или собственноручно убью тебя, проклятая тварь! – звенело в ушах.

Куда не пойди, все будет чуждо. Не все ль равно тогда?

Дарьяна провела рукой по густому зеленому мху, облепившему избу сверху до низу, надеясь, что когда-нибудь сможет вернуться домой. Она подбросила вверх тонкое острое перышко. Перо опустилось на землю концом на юг. Дарьяна шагнула в темный лес.

Маленькая фигура быстро растворилась среди огромных деревьев, ночных шорохов и темноты.

Всю ночь она шла наугад, лишь намеренно избегая севера, где стоял Лютейные город. Со всех сторон подбирался незнакомый лес.

Дарьяна не знала, чего ищет, но точно знала, от чего бежит.

“Должно быть, так чувствует себя северный ветер, холодный и голый, бесцельно слоняющийся меж недвижимых елей. Он перебирается с одного поля на другое и, не найдя укрытия, уносится дальше,” – размышляла девушка.

Когда начало светать, вымотанная шумным праздником, слезами, сборами, незнакомой дорогой и тяжелыми мыслями, Дарьяна опустилась на землю. Мягкий ковер из хвойной подстилки с радостью принял уставшее тело. Пригретая утренними лучами, она задремала. Ей снилось, как деревенские с горящими факелами в руках обступили ее избушку. В толпе она разглядела перекошенное от ярости лицо подруги.

Дарьяна резко открыла глаза и огляделась по сторонам. Разгневанная толпа ей только приснилась, а вот все остальное, к сожалению, сном не было. Она поднялась, разминая затекшую ото сна на холодной твердой земле спину. Короткий тревожный сон не оправдал ее надежд и не придал сил, а вымотал сильнее, чем весь пройденный за ночь путь.

Насилу затолкав в себя пару пирожков и не почувствовав их вкуса, Дарьяна сгребла остатки в узел и зашагала дальше. Один лес сменял другой, разделяясь лишь непахаными полями и травянистыми лугами.

– Всего день в дороге, а осень здесь не теплая и золотая, а сырая и грязная.

Лес становился все мрачнее и непролазнее. Девушка подумывала развернуться обратно, но кошмарное сновидение гнало вперед.

Голые скрюченные деревья, точно костяные руки, попадались все чаще. Боясь забрести на болота, Дарьяна взяла южнее.

– Что в той стороне? – карт девушка никогда не видела, да и вряд ли бы что-то поняла, попадись они ей. Деревенские всегда ездили только на север, в Лютейный, по накатанной однопутке, а про юг разговоров не вели. Точно и нет там жизни.

К вечеру заметно похолодало. Поднялся порывистый ветер. С севера набежали тяжелые грозовые тучи. Идти дальше в такую погоду в темноте да по незнакомому лесу было опасно. Дарьяна отыскала пышную зеленую елку и свернулась под ней тугим калачиком, пытаясь согреть замерзшие руки и, если удастся, поспать.

“Долго так не протянуть. Осенний ветер заставляет дрожать, точно осиновый листок. Что будет, когда придет настоящая зима? Даже теплящаяся внутри сила не поможет справиться с зимними холодами.”

Зарядил дождь. Сжавшись под деревом, Дарьяна чувствовала редкие холодные капли, просачивающиеся сквозь густую хвою. Зарывшись в фуфайку с головой, она задремала. Среди ночи барабанная дробь успокоилась, но к утру дождь снова припустил с удвоенной силой, оставляя мелкие лужи.

Когда небо прояснилось, Дарьяна вылезла из-под дерева, поймав за шиворот пару струек холодной воды. В дождливую погоду ночевать приятнее на теплой печи, слушая, как стучат тяжелые капли по крыше. На сырой земле под елкой дождь любишь меньше, но вид все равно открывается замечательный. Точно тысячи драгоценных камешков переливались на солнышке дождевые капли, рассыпанные по веткам и траве. Избегая блестящих лужиц и мокрых кустов, Дарьяна отправилась дальше.

Было за полдень, когда она вышла из мрачного леса и уткнулась в желтое, выгоревшее под летним солнцем пшеничное поле. Ветер и дождь сломали тонкие стебли, пригнули пшеницу к земле.

– Есть засеянное поле, должны быть и люди, – всматривалась в горизонт девушка. – Но отчего пшеница не убрана?

Дарьяна подошла ближе, высматривая поздних жнецов, пастухов или стадо коров. Никого не было, но за полем виднелся ряд низеньких избушек. Идти к людям было страшно, но холод, сырость и вздувшиеся от стоптанных мокрых сапог мозоли заставляли храбриться и искать тепла.

Прячась за редкими деревьями, Дарьяна все ближе подбиралась к домам. Не меньше двух десятков избушек и ни с одной трубы дыма. Лая собак и крика петухов тоже не было слышно.

“Что сказать, когда заявлюсь в деревню? Ходила за груздями и заблудилась?”

В сапогах чавкало. Как бы не старалась Дарьяна обойти лужи, под травяными кочками они не всегда угадывались. Осмелевшая от холода, она осторожно пробралась к ближайшему дому, готовая в любой момент дать деру.

Двор покрывала сухая опаль. Ведра и лопаты были брошены точно среди работы.

Переставляя ноги, осторожно, чтобы не потревожить опавшую листву, Дарьяна нерешительно заглянуло в маленькое окно. Слой пыли на стекле не давал ничего разглядеть.

Она покружила вокруг пары домов, вернулась к крайнему, откуда в случае чего проще удрать в лес, и приоткрыла дверь. Заржавевшие петли отозвались с протяжным скрипом. Девушка испуганно отпрыгнула за угол.

Из дома никто не вышел. Тогда она набралась смелости и вошла внутрь. Толстый слой пыли покрывал стол, пару лавок и когда-то беленую, а теперь потемневшую и затянутую паутиной печь. Хозяева давно не появлялись дома, в спешке оставив неубранную посуду на столе. Дарьяна стряхнула пыль с сундука и открыла тяжелую крышку – все добро лежало на месте.

Девушка заглядывала в каждый дом необитаемой деревни, пока на улице не стемнело. Решив заночевать все в той же крайней от леса избе, она обмела паутину с печи, заложила сухих дров, высокой поленницей пристроившихся в углу, и развела огонь. Онемевшие от мокрой обуви и долгой ходьбы ноги начали отогреваться. Сидя за широким пыльным столом и попивая горячий взвар, она обеспокоенно выглядывала в окно.

“Кто здесь жил и почему бросил свой дом? Может, им, как и ей, пришлось срочно убегать? Но почему всей деревней?”

Тревожное предчувствие клубилось внутри. Она достала из узла несколько мешочков с сухой полынью и разложила по окнам. На полках отыскала соль и толстой полоской рассыпала у порога. От каждого скрипа и шороха она замирала, точно испуганный зверек. Ставня скрипнет или ветер покатит по двору ржавое ведро, девушка уже с ухватом в руках.

Но вскоре заполнившее комнату тепло и горячий ужин сделали свое дело, уставшая Дарьяна задремала на широкой лавке.

Среди ночи она проснулась от ощущения, словно за ней кто-то следит. Она подтянула колени к подбородку, стараясь прогнать тревогу. Из угла послышался шорох.

“Верно, мыши скребутся под полом,” – решила девушка.

Дарьяна поднялась с лавки и закинула в шесток пару сухих дровишек. Пыль с печи поднялась и осела на пол. Шорох снова повторился, а после кто-то громко чихнул.

Не зная, куда бежать и что хватать, Дарьяна сжала ухват и направила на невидимого противника.

– Кто здесь? – придавая голосу уверенности, спросила девушка. На мгновенье она пожалела, что пропищала своим девичьим голоском.

“Нужно было по-молодецки гаркнуть на чихуна. Вдруг он ее не видит и, услышав мужской бас, сбежит? – подкрадывалась на цыпочках к печи, откуда все еще слышалась возня, Дарьяна. – Глупая гусыня, он пробрался за печь. Тебя уж точно разглядев по дороге.”

Источник шума не пожелала долго скрываться и, подтягивая брюки и стараясь не наступить на длинные штанины, вышел на свет. Низенький старичок в не по размеру подобранной одёжке, с шапкой на бок, изучающе ее осматривал. Длинная седая борода и густые нависшие брови не давали понять выражение лица незнакомца.

– Вы… Вы кто такой? – слегка запинаясь, рассматривала старичка Дарьяна.

– Как это “кто я такой”? – старательно отряхивая рубаху от пыли и сажи, бурчал дед. – Я хозяин этого дома. Главный его оберег.

Дарьяна начала прикидывать в уме, что она знает про обереги, да еще и такие живые?

– Домовой что ли? – сообразила девушка, стыдливо опуская грозное оружие.

“На домового с ухватом! Вот бабушка бы смеялась! Она их недолюбливала. Все же ведьма. Да плохими не считала.”

– Он самый, – домовой стянул с головы шапку и растерянно огляделся по сторонам, не узнавая родное жилище. – А как жеж… А это что ж…

Он медленно обошел комнату по кругу, проводя маленькой старческой ладошкой по пыльным подоконникам и полкам, выцветшем шторам в мелкую дырочку. Заглянул в сундуки и погреб: все лежало на своих местах. Домовой сел напротив печи, сжимая шапку дрожащими руками, и невидящим взглядом уставился в огонь.

Дарьяна молча вскипятила остатки воды, порезала последний сыр и яблоки. На утро осталось немного меда и черствого хлеба.

Домовой, отрешенно отхлебывая горячее варево, не прикасался к еде.

– Давно вы, дедушка, дома не были? – пыталась разобраться в произошедшем девушка.

– Да кто ж его знает теперь? – качал головой, рассматривал распустившиеся листья кипрея в кружке домовой. – Думал с лучину, а оно видишь, каким слоем памяти покрылось.

– А последнее что помните?

– Последнее? – задумался нечистик. – Песню помню. У реки кто-то пел, да так красиво. Я собрался было посмотреть, а хозяйская кошка как броситься на меня. Черная такая, мелкая. Мы с ней мирно жили, а тут как взбесилась. Ну, я в свой угол и залез. А потом тепло почувствовал, вот как от моих хозяев. Нос высунул, а тут ты спишь.

Дарьяна стыдливо покраснела, вспоминая, как встретила домового.

– Ааа, вижу, откуда тепло идет, – поднял глаза и растянул потрескавшиеся губы в печальной улыбке домовой, обнажая ровный ряд мелких зубов. – Дар в тебе живет. Видно, он меня от забытья и воротил. Только отчего ж соседи не всполошились? Искать меня не кинулись? – спрашивал то ли себя, то ли девушку дед.

– Соседей тоже нет, – Дарьяне горько было рассказывать одну печальную весть за другой и видеть, как замирает от каждого слова нечистик.

– Как это нет? Во всей деревне нет? – девушка не успела ничего объяснить, как домовой вскочил с деревянной лавки и неверяще кинулся во двор. Он обежал соседние дома, проверил каждый угол каждого дома, а никого не найдя, воротился в избу, схватился за седую голову и невидящим взглядом уставился в огонь.

Дарьяна подкинула поленья в печь, сунула в руки домового кружку с парой капель укрепляющей настойки и села рядом, всматриваясь в трескучее пламя.

– Я к полудню сегодня пришла. Поля неубранные увидала, а после и деревню разглядела. Все на местах лежит, да хозяев у вещей нет, – девушка отпила несколько глотков горячего взвара из чашки.

– Как звать тебя, девица? Отчего в такое место нерадостное кров искать подалась? – наконец перестал молча смотреть в печь домовой.

– Дарьяна, – она долго обдумывала, что стоит открыть домовому, а что лучше придержать. Врать нечистику совсем не хотелось. – Судьба не веселая привела, холод и дождь.

Домовые народ не болтливый, им многое сказать можно. Они знай дом берегут, хозяев почитают, в хозяйстве помогают, за детьми присматривают и скотину лечат. В чужие дела нос не суют. С ведьмами, правда, не уживаются. Да с ними вообще мало кто жить может.

– А меня дед Фуха можешь звать, – представился нечистик. – Вижу, дар свой винишь и прячешь. Вон как тускло светит. Он тебе плохого не делал и не сделает.

– А кого ж винить тогда? Себя? Людей? – прижала руки к груди, точно желая прикрыть силу, которой всю жизнь стыдилась, Дарьяна.

– Может, и людей, – пожевал губу домовой. – Да не всех. Глупые и злые везде встречаются.

– Уж больно часто они встречаются, – Дарьяна припомнила хозяйского сына, мачеху подруги и еще нескольких косноязычных деревенских. Сколько зла они сделали? Сколько еще впереди?

– В этом то и испытание: не поддаться на их злобу. Только тогда можно понять, чего стоит твоя душа, – перевел свои маленькие блестящие глаза с огня на девушку Фуха.

– А здесь какие люди жили?

– Жили? – задумался домовой, пробуя на язык новое слово. В его жизни мгновение назад они еще были живы. Усаживались за огромный обеденный стол, растапливали жаркую трескучую печь. – Люди хорошие тут жили. В каждом доме по семье. Нас, домовых, любили, за свой стол сажали, с детьми оставляли. Да и с лешим здорово сдружились. Он им, бывало, и полянку поягоднее укажет, и где грузди схоронились, отведет.

Фуха улыбался. Воспоминания грели душу.

– Они тоже с внутренним светом были. Мягкий такой, теплый – жил внутри каждого. Бывало, дождь зарядит на несколько дней, а в доме и без печи топленой тепло, сухо да светло, – домовой часто заморгал, стряхивая проступившие слезы.

Дарьяна не смела дальше бередить душу нечистика и многочисленные вопросы оставила несказанными.

– Давай спать ложиться. До утра еще далеко, – устало слез с лавки, точно не он только обежал всю деревню, домовой. – На рассвете подумаем, как дальше жить.

Старичок засеменил маленькими ножками в закатанных штанах в свой угол за печью. Дарьяна немного посидела у тлеющих поленьев, всматриваясь в огонь, допила чай и легла спать, привычно шепнув добрых снов бабушке.

Утро было непривычно тихим. Ни крика петуха, ни песни свиристели, только ветер и далекий скрежет старых сосен. Огонь погас задолго до рассвета, и в комнате стало зябко. Дарьяна не стал растапливать печь, а первым делом накинула теплую фуфайку и, подобрав ржавое ведро, пошла за водой. Она окинула взглядом опустевшие дома. Сердце сжалось от тишины и запустенья.

Колодец уходил глубоко вниз и явно строился на века. Значит, уходить из деревни люди не планировали. Ведро, позвякивая о цепь, с громким плеском стукнулось о воду.

– Засухи можно не бояться.

Дарьяна подошла к дому, с трубы валил плотный дым. Фуха, шустро переставляя маленькие ножки, бегал по двору.

– От соседей принес, – кивнул на бочонок с солеными огурцами домовой. – Там еще осталось, позже перенесем. Картошку чуть мороз подхватил, но для еды годится. Позавтракаем, и копать надобно. Зима впереди, точно хвост фазана, длинёхонькая.

От еды и компании настроение Дарьяны улучшилось. Домовой суетился по дому, лишь изредка замирал, заметив слой пыли на подоконнике или оставленную одёжу.

Домочадцы заварили взвар, сварили картошку и открыли бочонок хрустящих огурцов. Дарьяна давно не получала такого удовольствия от трапезы, разделенной с другим, пусть и не человеком. Подмерзшая картошка сладила, но соль от огурцов уравновешивала вкус.

Наскоро подкрепившись и подбросив в печь дровишек, Фуха с Дарьяной взяли лопаты и пошли на заросший сорняками огород. Сухая ботва лежала на боку, еле проглядывая меж колючим бодяком. Рядом с черенком дед Фуха казался еще ниже, и девушка дивилась проворству, с которым домовой вскапывает твердую землю.

– Чего смотришь, красавица? – вытирая потный лоб рукавом, спросил нечистик. – Я домовой хозяйственный, деревенский. Вон городские, те ничего не могут, а я хозяевам во всем помогал. Вот у тебя домовой в чем главный помощник был?

– У меня домового не было, – призналась Дарьяна. – Они с бабушкой не ужились.

– Вот оно как. А бабка твоя случаем не ведьма была? – выкопал и ловко отделил клубни от ботвы с землей Фуха. – Ведьма ж сама себе хозяйка и все лучше всяких там домовых знает.

– Ведьма, – подтвердила девушка. – Оттого и не ужились. А в хозяйском доме, где я работала, слышала, что кто-то за печкой шуршит. Но на глаза не показывался. Может, и вовсе мыши были.

– А отчего в тебе крови ведьмовской нет, раз бабка ведьма? – пыхтел, проворно вскапывая лунку за лункой, Фуха.

– Она меня вырастила, а по крови родной не была.

– Дай-ка я тебя рассмотрю.

Домовой, облокотившись на лопату, велел девушке покрутиться, внимательно всматриваясь в саму суть.

– Видел я однажды такую силу.

“Неужто и правда видел дед других сирин?”

– Давненько жил тут мальчуган. Правда тепло у него в груди плескалось и искрилось, а не как у тебя чахло и блекло, но суть та же. Знаешь, что за сила то была? – хитро щурил правый глаз домовой. – Сирин. Слыхала про таких?

Дарьяна, сглотнув образовавшийся в горле ком, нервно кивнула.

– Вот и я думаю, что слыхала, – смех домового напоминал кудахтанье квочки. – Все считают, что Сирин только девы могут быть. Оттого мужикам и проще свою силу скрывать. Лет пятнадцать мальцу было, когда с деревни ушел. Не принял его народ. Не оттого, что силу такую имел, а потому, что не правильно ей распоряжался. Видел он, как превосходит остальных во сто крат, и не пожелал с укладом мириться. С годами все сильнее хитрил да обманывал. Вот староста и велел ему хорошенько все обдумать или убираться. Помню, словно вчера было, как загорелся злобный огонь в глазах мальчишки. Думать он не захотел, собрал вещи и больше не возвращался.

Дарьяна не верила своим ушам.

“В паре пеших дней от Лозовиц жил мальчик с силой сирин. Бабушка бы не поверила! А что самое интересное, деревенские знали, да не гнали.”

– Что же он делал, дедушка?

– Разное творил. Сначала шалости безобидные. Крикнет голосом чужим и прячется. После девкам песни петь стал, да те за ним шли не глядя. А в последний раз заворожил он лешего так, что тот чуть в реке не утоп. Невзлюбили они друг друга. Отчего – не ведаю. Вот тогда-то ему староста в последний раз и сказал, чтоб силу свою придержал, – углубился в воспоминания Фуха, устало прикрыв испещренные синими венами веки. – Я давно на свете живу, Дарьяна, и помню времена, когда сирин считали вестницей удачи. Деревня считала везением, если девица-птица селилась в их краях. Скотина не гибла, поля плодоносили.

– Когда ж это было, деда? Бабушка такого не помнила, а она не мало прожила!

– Кто ж его вспомнит, сколько лет назад было. У нас, домовых, подсчет годам вести не принято. Помню, как прабабке этого мальца всей деревней избу строить помогали. Выводили белые узоры на резных ставнях, возводили низенький забор вкруг огорода. Дед мой еще жив был, меня, несмышленого, домовому хозяйству обучал. Эх, как же все поменялось! – домовой вытащил лопату из сухой земли. – Ты копать заканчивай, да пусть картошины на солнце до вечера сохнут. Небо чистое, дождь не придет. Я по домам пройдусь, припасы соберу да обед состряпаю.

Дарьяна закончила работу и пошла посмотреть грядки на другом краю огорода. К ее радости, взошли и неплохо выросли свекла с морковью.

– Немного, но на семена хватит. И в соседних грядках стоит покопаться. Глядишь, чего и найдется.

Прямо у калитки тянулись толстые стебли семенного лука с белыми шапками на конце. Девушка, прикинув посадки на весну, отщипнула пышные макушки и вырыла пару морковок и свеколок на ужин. И без того грязное платье пуще прежнего испачкалось в земле.

Из окна выглянул домовой и позвал Дарьяну обедать. Пока она возилась в огороде, он успел обежать деревню, заварить ароматный взвар и соорудить нехитрый обед из пресных лепешек с медом.

– С голоду не пропадем, – заверил Дарьяну домовой, набивая рот лепешкой. – Соленьев да варенья пруд пруди. У пчеловода банок с медом полный погреб. Мука тоже есть. Правда, просеять нужно. Сырость да мыши подпортили. До весны продержимся, а там и урожай не долго ждать.

В словах домового девушка слышала надежду и горькую печаль. Для нечистика еще вчера деревня полнилась жизнью. Всюду были люди, которых он знал и любил, а сегодня разруха и запустение. Полные погреба, заботливо собранные на холодную зиму, приходиться разорять, точно вору захожему.

Дарьяна не знала, на счастье или на беду, на ее пути выросла эта деревня.

“Но крыша над головой всегда лучше, чем открытое поле в пургу.”

– Чай попили, можно и за дела браться. Дом отскрести надобно. После и баньку истопим, вон ты какая чумазая. Да и я не лучше, – осмотрел свои пыльные штаны домовой.

Дарьяна засучила рукава и принялась оттирать от налипшей пыли деревянные полки и лавки, выметать старательно развешанный пауками многолетний узор и выбивать коврики с покрывалами.

– Деда, а другие домовые здесь жили?

– А как жеж! В каждом доме! – домовой вычищал золу из печи. – Банники тоже водились. Ну, про лешего я уже говорил. На реку русалки заглядывали, а на вязи болотник с полвека назад поселился. Сам не видел, я в лес не ходок, от хозяев слышал. Мы с лешим не враждуем, у каждого свое хозяйство. Я к нему в лес не суюсь. Он в деревню не лезет. Посмотреть бы надо, как он там? – глубоко задумался Фуха.

– А река далеко? – Дарьяна выглянула в вымытое окно и отпустила силу, как она делала много раз прежде, желая ощутить бегущую воду. Но та не откликнулась.

– Тепло, хорошо, – довольно прищурился домовой, почувствовав теплый дар. – За лесом речка. Шумная, что по ночам журчанье услышать можно. Ее из-за того Горланкой прозвали. А такая холоднючая бежит, что кости стынут. На распутье за лесами в Студенку впадает, а та в сами горы уходит.

– А моя Лагузка теплая в погожий летний день, точно молоко, а бугристая и шустрая, точно гусеница, – вспоминала родную речку Дарьяна.

– Не слыхивал о такой, но, видно, добрая река, раз с такой теплотой отзываешься, – домовой положил маленькую ладошку поверх руки девушки и уставился в окошко.

– Два дня пути отсюда, – Дарьяна всматривалась в пейзаж за окном, точно старалась увидеть сквозь густой лес свою избу. – Скоро будет год, как бабушка умерла. Я за нее ночами деревенским помогала, ведьмой притворяясь, а днем у Баяна работала. А потом приехал хозяйский сын. Чтоб его! – придержала ругательства Дарьяна. – Сначала подарки предлагал, потом замуж позвал, а я отказалась. А мысли у него, деда, точно солома в матрасе: сколько не трамбуй, все наружу лезут и колются. Пошел он за мной до реки, а я не заметила. Веселая с праздника шла. Мысли легкие да не острожные несла. Обернулась птицей, искупалась, а он тут как тут. “Всем расскажу или сам убью, если не уйдешь” его слова. Так я здесь и оказалась.

– Не горюй, девонька, образуется все. Не всегда сирин предвестницей беды была и не всегда будет. Мир меняется, и поверья вместе с ним. Не печалиться указывать тебе не буду, а вот зла держать не советую. Ни к чему хорошему оно людей еще не приводило. У тебя своя дорога, светлая да теплая, как твоя сила. По ней и иди. Дар свой не прячь глубоко, заснет, ни ему, ни тебе лучше не будет.

Домовой похлопал девушку по руке и пошел топить баню. Дарьяна задумалась над словами нечистика, понимая, что правда в них есть. Чем дольше прячет она силу, тем ей хуже, словно мир теряет свой цвет, аромат, а звуки становятся тише.

Жаркая баня была истоплена, все чисто вымыты и румяные сидели у горящей печи, потягивая ароматный взвар. Уж чего, а сухих ягод и трав у прежних хозяев хватало. Дарьяна отыскала в сундуках одежу на себя и домового и, постирав, развесила сохнуть на веревке, натянутой с одного угла в другой.

Ночь опустилась, и девушке снова стало не по себе. Она проверила полынные мешочки на подоконнике и подсыпала полоску соли у порога.

Домовой ушел дремать в свой угол, а Дарьяна, завернувшись в толстое одеяло, не могла уснуть. Она прислушивалась к звукам снаружи и вздрагивала от каждого стука. Вот ветер снова подхватил ржавое ведро и понес через весь двор, а вот скрипнула калитка, точно пропуская незваного гостя.

– Отчего не спиться тебе, девонька? – выглянул из-за печи Фуха.

Дарьяна пожала плечами, не желая давать словесную силу тревогам. С улицы донесся слабый звон колокольчиков.

– Что это, деда? – испуганно поднялась с лавки девушка.

Домовой тоже встревожился, выскочил из-за печи и принялся рыться в сундуках.

– Не хорошо это, – бурча, искал нужную вещицу в ворохе Фуха. – Нашел!

Позвякивая находкой, нечистик помчался к двери.

Дарьяна разглядела кучу мелких цветных осколков, нанизанных на нити разной длины.

–А ну повешай скорее над косяком, а то мне самому не достать, – указал домовой на ржавый гвоздь, вбитый в деревяшку, куда обычно в Лозовцах вешали подкову.

Дарьяна послушно выполнила указание. Стеколки, ударяясь друг об друга, весело забрякали.

Звон с улицы не прекратился. То приближаясь, то снова удаляясь, он пробирался в самое сердце, поднимая наверх тревогу и страх.

– Это оберег, – указал домовой на затейливые висюльки.

На неровных стеколках были вырезаны витиеватые знаки.

– В каждом доме такой есть, – домовой прислушался к повторяющемуся звону. – Был. Они дом от нечисти берегли, хозяев сон стерегли.

– А там, на улице, что звенит? – ветер доносил слабые, брякающие звуки, такие же как от их оберега, только тревожнее и тише.

– Это тоже оберег. Только не в доме, – задумчиво поджал губы домовой.

– Но кто же им звенит? – девушка видела, как волоски на ее руках становятся дыбом.

– Может ветер подхватил, да носит по двору. Может птица какая запуталась, – пытался найти причины то удаляющемуся, то приближающемуся звуку Фуха. – Ветер играет с нашими мыслями. Ложись спать, девонька. Я посижу. Мы домовые спим мало.

Не видела птиц и зверья близ деревни Дарьяна, не слышала песни сверчка или уханье совы. Хоть бы квакушка какая голос подала, а нет же, тишина. И даже шума Горланки, которую можно услышать в тихую ночь, как уверял Фуха, не было.

Дарьяна, лежа на широкой лавке, наблюдала, как домовой, занимая руки работой, пытается скрыть свое беспокойство. То на стекляшках знаки переберет, то муку примется просеивать. Травы на полках дед уже все перебрал.

К полуночи звон прекратился, и Дарьяна, гадая, на беду или спасение ей попалась эта деревня, провалилась в тревожный сон.

Глава 5. Гость недолго гостит, да много видит

Дни, занятые работой, спешно бежали друг за другом. Звон по ночам прекратился, но домовой все равно прошелся по деревне и на каждом доме повесил затейливый оберег.

Картошка на соседских огородах была выкопана, просушена и спрятана на зиму в погреб в мешках. Морковка со свеклой отправились туда же. Плотные оранжевые тыквы заняли место вдоль дальней стены под лавкой. Соленья, варенья, джемы, мед и куча разных круп и травок были снесены в избу и расположились на длинных полках под потолком.

– Семян к следующему году добудем, огурцов с помидорами насадим. Ух, заживем! – перебирал в голове дела на теплое время года домовой.

Дарьяна уже поняла, что хозяйственностью Фуха славился отменной, даже среди домовых. Правда, временами ее ужасно умилял своей рассеянностью. Вот и сейчас, увлекшись готовкой, не заметил, как весь испачкался в муке, да еще и забавно причмокивает при этом.

– Ей, деда, ты там поосторожнее, – веселилась девушка. – Сейчас и бороду в тесто вмесишь.

– И то верно, – оглядел длинную седую бороду Фуха. – Когда стриг в последний раз, не помню. Надо бы укоротить.

– Деда, а леший не откликнулся? – девушка сидела у открытого окна и штопала носки, когда-то принадлежавшие хозяевам этого дома, а теперь служившие теплым оберегом им с домовым. Поначалу было жутко носить вещи без вести пропавших людей, но на безрыбье и рак рыба, и за неимением другого в ход шло все хозяйское добро.

– Нет, Дарьянушка. Молчит, – вот уже как седмицу звал Фуха хозяина леса, но тот не откликался. – То ли из вредности? Леший народ сварливый. А может, случилось чего?

– Так может, я схожу покличу? Заодно и реку увижу, крылья жуть как расправить хочется, – предвкушая полет, мечтательно прикрыла глаза Дарьяна.

Девушке вспомнилось первое обращение. Оно не было болезненным или неприятным, как бывает у перевертышей, когда кажется, что кости ломаются и рвут кожу изнутри. Ее сила была мягкая и легкая, точно перышко. Вот она бежит босоногой девчонкой, зажав в кулачке букет полевых цветов, а вот раз – и взмахнула в небо птичкой. Полет вскружил ей голову, наполнил силой, а мир заиграл такими яркими красками и звуками, точно до этого она и не жила. Она чувствовала себя свободной и всемогущей, хоть и была совсем крохотной птахой. Не было на ее пути непроходимых дорог, глубоких оврагов или широких рек. Она могла лететь куда угодно, не чувствуя тяжести своего тела. Лишь ветер. Перышко, для которого не существует границ и препятствий.

– Можно, но как-то боязно мне за тебя. Леший в былое время часто на зов мой не отвечал, но тут-то неладное заметить должен был, – домовой закончил месить тесто, укрыл льняным полотенцем и поставил на теплую печь подходить. – Подождем. Завтра покличу еще, а там и видно будет.

Дарьяна послушно кивнула. Была правда в словах домового. Вот только сидеть и гадать, что там в лесу и за ним, было страшнее, чем проверить самой при свете дня.

Пришли последние дни осени, а вместе с ними непрерывные холодные дожди. Домовой безвылазно сидел в избе, морщась от сырости за окном. Дарьяна выходила лишь к колодцу да поменять бочки под водостоком. Ночи стали темнее. Ветер с силой хлопал ставнями по стенам и бился в окно, словно желая попасть внутрь и сорвать наддверный оберег.

Очередной день не стал исключением. На небе повисли и не желали двигаться свинцовые тучи, неприятной моросью поливая все вокруг.

Домовой отыскал моток шерсти и теперь дождливыми вечерами, сидя при тлеющих свечах, учился вязать носки. Дарьяна улыбалась, глядя на сосредоточенного Фуху, оттопырившего не только спицы, но и короткие пальцы во все стороны.

– Деда, дождь успокоился, я к колодцу сбегаю, – Дарьяна накинула фуфайку и, взгромоздив на плечи коромысло, вышла во двор. Мокрая земля была скользкая, точно улитка, и ноги разъезжались в разные стороны. Редкие ледяные дождинки неприятно кололи кожу.

Наскоро наполнив ведра водой, девушка повернула домой. Коромысло натёрло шею, и она остановилась перехватить тяжелую ношу. Из леса раздался еле слышный протяжный скулеж, точно плачет кто. Она вгляделась меж деревьев, но никого не увидела. Решив, что ветер и дождь сыграли с ней злую шутку, Дарьяна собралась было подхватить ведра и пойти домой, но скулеж повторился и перешел в отчетливый жалобный плач.

Девушка снова вгляделась в даль, но из-за усиливающегося дождя ничего не было видно. Она оставила ведра и пошла к опушке леса. Плач стал громче.

– Здесь кто-то есть? – Дарьяна не хотела подходить к лесу вплотную, но плач слышался уже дальше, за густо поросшим кустарником. – Не убегай, я тебя не обижу.

Среди деревьев промелькнул низкий силуэт.

– Ребенок?

Пришедшая в голову мысль: откуда здесь взяться ребенку, была тут же отодвинута на задворки жалобным писком.

– Постой! – кричала Дарьяна, углубляясь в лес. – Я хочу тебе помочь!

Ребенок плакал и убегал, а девушка бежала следом, царапая лицо и руки о колючие кусты шиповника. И только чуть не напоровшись на острый сук, она наконец остановилась. От быстрого бега грудь жгло. Дождевая вода струями сбегала с одёжы. Девушка обхватила себя руками, желая немного согреться и успокоиться.

За деревьями промелькнула неясная тень, точно кто опустился на четвереньки. Может, и не ребенок вовсе? Только в следующее мгновенье Дарьяне стало все равно, потому что поняла, что кто бы это ни был, двигается он слишком молниеносно для человека, хоть маленького, хоть большого.

Пронзительный плач сменился утробным кряхтящим смехом, точно кто подавился. Волосы на теле встали дыбом, когда девушка поняла, что и раньше его слышала, только не так отчетливо. Ночами ветер смешивал его с бряцаньем стеколок и стуком калитки, сейчас смех был ничем не прикрыт.

Воздух заметно стал холоднее. Колючие дождинки участились и царапали кожу в незащищенных местах. Пока не случилось худого, Дарьяна решила повернуть в сторону деревни, но тень была уже на той стороне.

“Глупая гусыня, куда же ты сунулась!” – Дарьяна, кусая губу до крови, оглядывалась по сторонам в поисках свободного пути для бегства. Тень с невероятной скоростью перемещалась между деревьями, сжимая круг и подбираясь ближе. Как назло, ни полынного мешочка, ни горсти соли у девушки с собой не было.

– Может обернуться птицей, да вспорхнуть к самым макушкам? – но успеет ли, Дарьяна не знала.

Смех прекратился так же резко, как и начался. Теперь только гул разошедшегося дождя да биение собственного сердца шумели в ушах.

Девушка осмотрелась по сторонам. Никого.

Сверху послышался неуловимый, если бы не птичий слух, скрежет. Дарьяна медленно подняла голову. С высокой сосны, всего в паре шагов, не моргая, за ней наблюдала хищная тварь. Цепляясь всеми четырьмя конечности за дерево, она готовилась к прыжку. Неестественно выгнутая спина, два маленьких красных глаза и рот, готовый вцепиться жертве в горло.

Тварь плотоядно улыбнулась, обнажив два ряда острых мелких зубов.

– Леший! – охнула девушка и инстинктивно отступили назад, чем только сильнее распалила азарт хищника.

Острый сук больно оцарапал тонкую кожу запястья. Проступили капли теплой крови. Когда-то леший, а теперь нежить оттолкнулась и полетела вперед, готовая разорвать добычу на части.

Резкий толчок сбоку заставил отлететь голодную тварь в сторону, не достигнув цели. Но, врезавшись в дерево, она тут же подскочила и, злобно рыча, оскалилась на лишившего ее ужина противника.

Огромный серый лис, не дожидаясь, пока нежить нападет первой, подлетел и принялся ее кусать, вырывая клочки кожи, выцарапывая глаза. Звери схватились и клубком покатились по лесу, желая отхватить друг от друга кусок побольше. Лис ловко уворачивался, явно не впервой имея дело с подобной тварью.

Дарьяна не стала ждать окончания схватки, чтобы выяснить: является лис ее защитником или сражается с лешим за обед. Едва с ее пути убрался живой клубок, девушка кинулась в сторону дома.

Все движения разом стали недостаточно быстрыми, точно воздух превратился в тягучий кисель, и сквозь него приходиться пробираться, не жалея сил и ладоней. В ушах шумело, и Дарьяна не могла разобрать, стук ли это ее сердца или хруст веток под лапами преследователя. Глаза застилал дождь, не желая показывать корявые корни под ногами и колючие ветки перед лицом.

Когда до дома оставалось рукой подать, Дарьяна, теряя драгоценное время, направила теплую волну силы на лес. Ей хотелось знать, жив ли ее спаситель, не сгрыз ли его леший. Может, лис и был хищником, готовым ее сцапать, но точно не нежитью. Это она сразу поняла.

Никто не отозвался.

Тогда девушка, расширяя область поисков, приложила ладони к земле, прося у Матери Сырой-земли помощи. Спящая земля нехотя, но все же дала ей ответ. На другой конце деревни теплилась жизнь. Не животного, как сперва решила Дарьяна, а человека. Слабое пятнышко пульсировало, точно огонек на ветру. Кому-то на той стороне деревни было плохо. Он умирал.

Дарьяна бросила взгляд на дом, тяжело вздохнула и, заранее зная, что, скорее всего, пожалеет, кинулась навстречу жизни.

Казалось, все силы она потратила на бег по лесу, но страх не успеть помочь гнал ее вперед.

“Нужно непременно увести его оттуда, в избу, куда нежити не пробраться. Фуха столько соли на порог перевел. Оказывается, не зря. А еще с ее запасом полыни и семян укропа, которые скоро плотно усеют подоконник, бояться будет нечего. Нужно лишь добраться.”

В один миг, как по волшебству, стена дождя прекратилась. Бежать стало гораздо легче, и Дарьяна быстро оказалась в нужной стороне. С самого начала она обходила это место стороной. Сейчас выбирать не приходилось, и, не долго думая, она шагнула за старенькую покосившуюся от времени, деревянную ограду.

Погост был глухим и мрачным, как и положено старому деревенскому кладбищу: надгробия разных размеров и форм, поросшие сухой травой холмики и маленький каменный храм в самом конце. Кладка была относительно свежая, не старше пары десятков лет. Лозовицы, где прежде жила Дарьяна, не могли похвастаться таким основательным сооружением. Лозовчане обходились деревянной постройкой, больше похожей на сарай, чем на храм, хоть домов там в раза больше. Здесь же не пожалели ни времени, ни денег, ни сил.

Девушка кралась к одноэтажному сооружению с игольчатой крышей. Свежих надгробий видно не было.

“Вот только отчего влажно чернеет, точно кто разрыл, земля на могилах?”

Дарьяна оглянулась на лес и, к облегчению, не увидев погони, немного успокоилась. Но окончательно расслаблять было все же рано.

Стоило ветру скрипнуть калиткой или сухой лозой, девушка непременно вздрагивала от страха, но все равно упрямо шла вперед. Но чем ближе она подходила к храму, тем находила свою идею безрассудней.

Дверь в каменное здание, как и думала Дарьяна, оказалась надежно затворена. Она уперлась плечом, но та не пожелала поддаться. Тогда девушка обогнула часовню по кругу. К счастью, а может и нет, ведь предстояло забраться в темное сырое здание, окошко нашлось. Вытянутое, когда-то украшенное цветным витражом, а теперь зияющее, точно пасть, с острыми стеклами вместо зубов, оно служило входом и выходом.

Богобоязненной Дарьяна никогда не была, лишь благодарной. Но, пиная сапогом остатки стекол, просила у богов прощения. А еще удачи. Она не знала, кому воздвигли эту каменную крепость: Чернобогу или Владычице судьбе, а может, у местных и вовсе были свои боги, но удача была ей сейчас не лишней. Девушка подкатила большой валун и, стараясь не поскользнуться на мокром камне, перешагнула через деревянную раму.

Лунная дорожка света опустилась на землю и угодила в проем окна. Видно боги были рады любому человеческому существу, забредшему в храм, и, раздвинув тяжелые тучи, решили показать, что не сердятся на прихожанку.

Скудное освещение не позволяло тщательно рассмотреть каменную комнатушку. Десятки свечей, маленькие камешки и стеколки, расставленные на полках – вот и все, что увидела Дарьяна. Она глубоко вздохнула, ощутив запах сырой землей и гари, как от потушенного костра.

Из комнаты вела невысокая резная дверь, усеянная точно такими же символами, как на стеколках оберега, что достал из сундука Фуха. Дарьяна приложила маленькую ладошку к двери, дерево было на удивление теплым. Она сделала еще пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и решительно толкнула.

Сыро и темно, хоть глаз выколи.

Дверь за спиной с резким скрипом захлопнулась. На спине выступили мурашки.

– Тут кто-нибудь есть? – уже зная ответ, спросила Дарьяна, силясь придать голосу хоть немного уверенности.

Девушка вытянула руки и стала пробираться вперед. Ей нужно было упереться в стену, шкаф, стол, да во что угодно, лишь бы найти ориентир. Не чувствовать опоры в темноте было жутко.

Под пальцами появилась спасительная опора. Но не успела она ее как следует нащупать, как крепкая рука схватила за запястья и вывернула их назад. Силы незнакомцу было не занимать. Одной рукой он удерживал сопротивляющуюся девушку, а второй зажимал рот, не давая вскрикнуть от страха и стрельнувшей боли в раненом запястье. От крепкой хватки рана снова открылась, и кровь теплой струйкой пробежала по руке, закапала на пол. Дарьяну грубо прижали к стене, вдобавок оцарапав щеку об острый камень.

– Не дергайся, а то хуже будет, – раздался прямо над ухом низкий мужской голос.

Дарьяна и не заметила, как начала вырываться и брыкаться, делая хватку мужчины лишь крепче. Он, словно зверь, втянул воздух над ее ухом и чуть ослабил захват.

– Я разожму тебе рот, но не вздумай кричать. Иначе придется тебя вырубить, – шептал над ухом незнакомец. – Шума, пока сюда пробиралась, ты и без того немало наделала.

Дарьяна понятливо кивнула, и мужчина разжал ей рот. Запястья, к несчастью, отпускать он не торопился. Можно было обдать его руки жаром, как она уже делала однажды с Митяем, но в такой темноте ей вряд ли удастся быстро найти выход. А приложить ее об стену посильнее он мог хоть сейчас.

– Пришла сюда зачем? – мужчина развернул девушку к себе лицом, словно мог видеть в кромешном темноте и прочесть в глубине глаз ответ на свой вопрос. – Чего молчишь? Немая?

– Не-ет, – часто моргая, словно мрак от этого могла проясниться, ответила Дарьяна.

– Так какого ты здесь забыла, Ненемая? – внимательно разглядывал широко распахнутые глаза девушки мужчина.

– Тебя спасать пришла, – это идея показалась теперь такой наивной, а вслух еще и глупой, что Дарьяна пристыженно закусила губу.

Незнакомец замер, точно ожидал какого угодно ответа, но точно не этого. Он разжал запястье и, пряча смех в рукав, закряхтел:

– Ты? – отступил к стене незнакомец. – А кто такая будешь?

– Дарьяна, – гадая, в какой стороне дверь, сглотнуло образовавшийся ком в горле девушка.

– Я не имя спросил, а кто будешь? Ведьма? – мужчина вглядывался в бегающие в поисках выхода глаза.

Дарьяна, ослепленная темнотой, трясясь от страха, попятилась наугад, натыкаясь на холодные склизкие столы и роняя с громким стуком десятки свечей. Мужчина не пытался ее остановить, только наблюдал. Наконец под рукой зашуршало дерево, и, готовая дать деру с погоста, девушка распахнула дверь. Кто из богов ее дернул обернуться, она не знала.

Оперевшись на стену, мужчина, зажимая рукой бок, еле стоял на ногах. Одёжа ниже пропиталась густой темной кровью. К сырости примешивались запахи ладана и мокрого железа.

– Сам идти сможешь? – запястья все еще ныли, а кровь не спешила останавливаться, но девушка постаралась отбросить собственную боль на потом.

– А сама как думаешь? – мужчина устало закрыл глаза, опрокидывая голову назад.

– Думаю, тебе стоит быть любезнее с тем, кто может тебе помочь. Но если тебе здесь уютно и тепло, рана совсем не беспокоит, а тихие соседи, – девушка кивнула в сторону разрытых могил. – В радость, то можешь оставаться.

– Вот уж извините за мою грубость, отвесил бы поклон, но сами видите, – процедил сквозь зубы незнакомец.

Дарьяна глубоко вздохнула, сжимая и разжимая кулаки.

“Отчего мужчинам всегда сложно просить о помощи? А еще девок называют глупыми гусынями! Лежит весь в крови, а все одно!”

– Нашел силы язвить, найдешь и до дома дойти, – пропыхтела девушка, позволяя мужчине облокотиться на плечо и закинуть руку ей за голову.

Под тяжестью тела она сгорбилась и неспешно потащила незнакомца на выход.

– До дома не близко, но выбора у нас нет. Постарайся мне помочь и оставаться в сознании как можно дольше.

Мужчина утвердительно кивнул, не желая тратить силы на разговор. В свете луны Дарьяна разглядела его лицо.

“Не старше двадцати с небольшим. Совсем еще мальчишка,” – фыркнула девушка, вспоминая его язвительный высокомерный тон.

Хрупкая девушка и повисший на ней парень шли по необитаемой деревне, а в тени леса, ощетинив мохнатый загривок, горящими глазами провожала их голодная тварь.

На подходе к дому парень отключился и неподъемным грузом рухнул в грязь. Дарьяна и за руки его тянула, и под руки тащила, но сдвинуть удалось лишь на пару шагов. Уж больно тяжелый оказался. Не в силах протащить его хоть на шаг дальше, она оставила лежать тело на мокрой земле и побежала за помощью к домовому.

Нечистик носился по двору с всклокоченными волосами и выпученными глазами, не зная, куда бежать и что делать. Одёжки на нем промокли насквозь.

– Фух, ты ж! Целехонькая! – схватился за сердце домовой. – Я уж думал все, пропала! В колодце утопла!

– Деда, помощь твоя нужна, – девушка метнулась в дом за покрывалом, оставляя скользкие следы грязи на чистом полу.

– Там парень, – кивнула в сторону соседских домов Дарьяна. – Он ранен.

Домовой засеменил маленькими ножками вслед за девицей. Вместе они закатили мужчину на покрывало и волоком потащили в избу.

– Ух, тяжелый, зараза, – пыхтела девушка. Он натуги на спине выступил пот, а скользкая грязь под ногами только мешала делу. – Вот придет в себя, я ему устрою! И за ведьму! И за то, что отключился не вовремя! Меньше бы болтал, глядишь, и дошел!

Домовой только искоса поглядывал да ухмылялся.

Домочадцы занесли парня в избу и уложили около печи. Фуха подкинул пару поленьев в тлеющие угли и плотно затворил дверь и окно. Дарьяна задрала промокшую насквозь рубаху незнакомца. В нос ударил запах мокрого железа. Глубокая рваная рана на боку кровоточила, руки и живот исполосовали тонкие, но довольно длинные царапины. Домовой кинулся кипятить воду, а девушка отыскала порошок из кровохлебки и щедро посыпала раны.

В родном узле Дарьяна отыскала семена укропа, полынь и чертополох. Она разложила их на подоконник, щедро сыпанула в углы и обновила солевую полосу у порога, которая стерлась, пока они затаскивали парня. Дом быстро наполнился жаром и едким запахом трав, должными отпугнуть нежить.

Вода, закипая, покрылась крупными пузырями. Дарьяна ссыпала пригоршню размолотых в мелкую пыль кровоостанавливающих трав: пастушка, крапива красная, тысячелистник и птичий горец. Она мешала их деревянной ложкой, шепча коротенький заговор:

– Толстой корою,

Живою водою,

Рану оплети,

К жизни вороти.

Он котелка повалил густой зеленоватый пар. Не дожидаясь, пока варево остынет, она вылила половину кипящей жидкости на кровоточащую рану. Парень очнулся от пронзившей тело боли и зашипел. Оставшуюся половину она тонкой струйкой влила ему в рот. Он кашлял и сплевывал горький отвар, но Дарьяна не успокоилась, пока котел не опустел. Парень сделал последний глоток и тут же провалился в крепкий сон без сновидений.

– Дарьянушка, что приключилось-то? – поставил новую порцию колодезной воды на печь Фуха.

– Ой, деда! – Дарьяна вспомнила о своем раненом запястье и принялась его промывать. – Сглупила я. И, по-моему, не единожды, – перевала взгляд на спящего парня девушка.

Она быстро пересказала свои злоключения в лесу и как потом кинулась спасать жизнь, а наткнулась вот на этого. Домовой только удивленно крутил головой и причмокивал.

– Какого цвета, говоришь, лис был? – щурил левый глаз Фуха.

– Серый вроде. Большой такой, – напрягала память Дарьяна. Все таки в тот момент она думала лишь о том, как унести ноги подальше из проклятого леса, а не как выглядит ее спаситель.

– Кажить, лесавка тебя спасла, Дарьянушка, – домовой снял котелок с печи и подтащил к мужчине. – Надо бы раны его промыть, да в чистую одёжу переодеть. Погляди в сундуках, там штаны да рубаха по размеру должны быть. Высокий да широкоплечий, точно кузнец, что в деревне жил, – осмотрел парня Фуха. – Да руки не от работы, а оружия затвердевшие. Меча или лука при нем не было?

– Не заметила.

Вместе они стянули мокрые от крови и грязи вещи со спящего. Дарьяна невольно задержалась взглядом на крепком мускулистом теле, но поймав себя за таким занятие, пристыдила и смущенно покраснела.

– Сколько шрамов, – цокал домовой, разглядывая незнакомца. – В скольких же передрягах он побывал?

Переодев парня, они перекатили его на травяной матрас. Отдышавшись, домочадцы подбросили в печь все поленья, что были в избе, чтобы вода скорее закипела, и в комнате стало влажно и жарко.

Дарьяна добавила в огонь пару сухих пучков полыни, а в котел – горошины черного перца и порошок подорожника. Избушка наполнилась терпким горьковатым воздухом, должным выгнать вместе с потом болезни.

Наконец и сама девушка умылась теплой водой. Мелкие порезы на лице и ладонях, оставленные боярышником и шиповником, защипало. Правая скула побаливала и начинала опухать.

– Не слабо меня этот о стену приложил, – бурчала Дарьяна.

Девушка сменила грязную одёжу на сухое платье и с удовольствием сунула мокрые ноги в толстые шерстяные носки. Влажную косу она замотала венцом, чтобы не мешала варить отвары и перемалывать травы с сухими ягодами в порошок.

– Деда, ты бы на глаза ему не показывался. Он меня ведьмой посчитал, а коли тебя увидит, заподозрит неладное.

– А ведьму то он в тебе как распознал? – с подозрением покосился на спящего дед.

– А кто его знает? Я лишь сказала, что спасать его пришла. А он, видно, додумал чего.

– Ох, неспроста он здесь ошивался. Что-то ему в наших краях понадобилось. Вот знать бы что.

– И я так думаю. Да вряд ли он нам расскажет. Поможем, а там пусть идет своей дорогой, – толкла корешки папоротника в ступке Дарьяна. – Деда, ты про лесавку говорил. А кто это?

– Вот те на! Как нежить отвадить знаешь, – домовой кивнул на многочисленные мешочки на подоконнике. – А про главный оберег леса от нежити нет. Она людей бережет. Да вот в чем соль – селиться лишь там, где лешего власти больше нет.

– Вот как, – задумчиво закусила губу Дарьяна.

“Лешие они ж как домовые, только листочков в волосах побольше, да сучков на сухих коленках,” – но Фухе о встречи с изменившимся нечистиком девушка говорить не стала.

– Эх, что сталось с домом моим? Сколько себя помню, безопасные места были. Водяной иль русалки побалуются на купала, да загубить никого не загубят. А тут…

Парень, приходя в себя, застонал на полу. И тут же резко попытался сесть. Домовой юркнул за печь.

– Лежи, – недовольно буркнула Дарьяна. – Зря на тебя столько трав извела что ли?

– Ведьма все таки, – облокачиваясь спиной на бревенчатую стену, кривился от боли мужчина.

– Ведьма, – уверенно кивнула девушка. – Тебя как звать?

– Арий, – парень осматривал небольшую избу. Пламя печи и свеча на столе давали немного света, но ему он, по-видимому, не особо был нужен. Четыре деревянные стены, большая печь с лежанкой, пара сундуков, расставленных вдоль стен, кухонный шкаф и стол по центру комнаты, травяные мешочки на подоконнике да горечь в воздухе. – От нежити, смотрю, меры приняла. Хорошо, до утра, глядишь, не сунется.

– Про нежить как узнал? – следила за его изучающим взглядом Дарьяна.

– Рана, думаешь, откуда? – хмыкнул Арий, но тут же скривился от боли.

Небо, спрятав луну, снова заволокли тяжелые снеговые тучи. Дарьяна, чтобы ничего не напутать, добавила на стол пару свечей. Перед ней в ряд лежали холщовые мешочки с сушеными травами, ягодами да корешками: чабрец, василистник, волчья ягода и еще с десяток пахучих помощников. В молчании каждый занимался своим делом. Дарьяна измельчала в порошок и смешивала травы. Арий неподвижно лежал, облокотившись на стену, и рассматривал исподлобья избу и девушку.

– Лучше ляг, пока снова кровь не пошла, – посоветовала Дарьяна. – Одежу испачкаешь, новую не дам. Я тебя переодела, а то твоя вся в грязи и крови.

– Да понял уже, – буркнул парень, рассматривая некрашеную льняную рубаху и короткие штаны, слабо завязанные на поясе. Грубая ткань, не привыкшего к деревенской одёже парня, непривычно колола кожу. – И спасибо.

Дарьяна пожала плечами, принимая безразличный вид.

“Вот еще! И не нужны ей его благодарности.”

– Здесь чего одна делаешь? Куда народ ушел? – морщась от боли, допытывался Арий.

– Живу, остальное не знаю, – пожала плечами Дарьяна.

– А меня как нашла?

– А может, я не тебя искала, а к богам пришла, – ее раздражали многочисленные вопросы парня, и она подумывала, не добавить ли побольше сон-травы в отвар.

– Какая богобоязненная девица мне попалась. В проливной дождь да зная, что нечисть в округе ходит, а все в храм на погост бежит, – хмыкнул Арий. – Или та нежить твоя?

– Была б моя, тебя бы уж точно скормила, – Дарьяна начинала закипать от язвительности незнакомца. В конце концов, она спасла ему жизнь, и он должен быть благодарен, а не рассматривать исподлобья скромную избушку и сыпать вопросами, на которые она и сама хотела бы знать ответ.

– Я пошутил, Дарьяна, – смягчился парень, заметив злость и усталость на лице девушки.

– На. Выпей, – она протянула Арию дымящуюся кружку. – А потом нужно повязку наложить.

– Давай сюда свои снадобья, ведьма, – забрал у девушки из рук пропитанную травяным отваром повязку Арий. – Нечего вокруг меня бегать.

Дарьяна без возражений отдала одну тряпицу ему, а второй перевязала свою руку. От жгучей боли запястья заныло с новой силой, и на глазах девушки выступили слезы.

“Каково должно быть ему с таким то порезом? А даже не шикнет,” – искоса поглядывала на парня Дарьяна.

Арий молча выпил отвар, поменял повязку и откинулся на старый матрас. По спине струился холодный пот, но он не хотел показывать свою слабость.

За окном, принося звук маленьких колокольчиков, загудел ветер. Кожа Дарьяны покрылась колючими мурашки, а пережитое в лесу только сейчас начало обретать ясность. Пока нужно было спасаться самой, а потом спасать Ария, она будто выкинула произошедшее из головы. А теперь, лежа под теплым лоскутным одеялом в жарко натопленной комнате, дрожала от холода.

Свет догорающей печи освещал лицо Ария, и девушка рассматривала неподвижно застывшие скулы, прямую линию губ и густые, слегка нахмуренные брови. Словно он решал какую головоломку. Грудь мерно вздымалась и опускалась, парень крепко спал.

Глава 6. Послушный сын

– Ведьма… ведьма… тьфу ты… Дарьяна! Да проснись же ты, наконец, – шептал Арий, трепля девушку за плечо.

Дарьяна испуганно подскочила с постели, осмотрела комнату и, часто моргая, непонимающе уставилась на парня.

– Ты чего? – сонно потирая глаза, пыталась спрятать испуг девушка. Все же не каждый день впускаешь в свой хоть и недавно обретенный, но все же дом незнакомого мужика. Еще и такого здорового по сравнению с ней.

“На полторы головы выше, не меньше, – прикинула девушка. – Сколько сейчас времени?”

Дарьяна бросила взгляд на окно, солнце еще и не думало вставать. Парень с тем количеством сон-травы, что она добавила в отвар, должен был спать минимум до рассвета.

Арий, призывая к молчанию, поднес палец к губам. По коже Дарьяны пробежали холодные мурашки, а от близко стоящего парня в нос ударил аромат свежескошенной травы и соли.

– Травы где твои лежат, девка? – парень говорил тихо, будто боялся, что его может кто услышать.

Девушка указала на скинутый в углу узел. Арий бесшумно отыскал пару пучков полыни, поджег от тлеющих углей и поднес к окну. За стеклом кто-то жалобно заскулил, и Дарьяну услышала удаляющееся хлюпанье ног по грязи.

– Спать ложись, – скомандовал парень, сам откидываясь на матрас.

Девушка закуталась в одеяло по самую макушку, оставив открытым лишь кончик носа.

“Ишь возомнил о себе, то ведьмой кличет, то девкой. В доме чужом гость незваный, а все язвит да указывает,” – пыталась вытеснить страх, сковывающий разум и тело, злостью на нового знакомого Дарьяна. Это немного помогало, но все же не настолько, чтобы уснуть. Она прислушивалась к шуму за окном, боясь вздохнуть или пошевелиться.

– Спи давай, сегодня больше не придет, – почувствовав тревогу, сказал Арий и отвернулся лицом к стене.

– Дарьянушка, вставай, – трепал девушку за выглядывающую из-под одеяла пятку домовой. – Арий проснулся и за водой к колодцу ушел.

Дарьяна не помнила, как уснула, но знала, что случилось это лишь под утро.

“Чего ж мне все поспать-то не дают?” – но стоило вспомнить ночь, как сон тут же слетел.

– Как ушел? У него ж рана на пол бока! – хлопала глазами девушка.

– А вот спроси, как он на ноги поднялся, словно ничего и не было? – развел руками домовой. – Может, ты у нас целительница отменная? А может, он какие секреты хранит? Да мне не сказал. Взял два ведра да вышел за двери.

Дарьяна переплела растрепавшуюся от беспокойного сна косу, умылась теплой водой с печи и, забрав ведро золы у Фухи, вышла во двор. Грязь застыла, но снега еще не было, в воздухе чувствовался приближающийся мороз. Девушка высыпала золу на грядки и потянулась, прогоняя остатки сна.

– Доброе утро, ведьма, – раздался громкий крик с дороги.

Остатки сна как ветром сдуло окончательно, Дарьяна сцепила зубы, прожигая взглядом парня.

– Я надеялась, что ты был сном, – процедила сквозь зубы девушка, подхватила пустое ведро и пошла в дом топить печь.

– Надеюсь сон тебе понравился, – донеслось от калитки с тихим смешком.

Все утро домочадцы молчали, лишь изредка косо поглядывали друг на друга. После полудня парень ушел на улицу и долго не появлялся. Словно почувствовав горячий ужин на столе, он вернулся как раз вовремя, таща за спиной кожаный узел с вещами да привязанный к поясу меч. Брови парня были сведены сильнее обычного.

– Не хочешь мне рассказать, как рана твоя затянулась за одну ночь? – поглядывала на пристроенный в углу меч Дарьяна.

– А ты как в деревне с нежитью поселилась? – откусывая большой кусок картофельного пирога, ушел от ответа Арий.

Весь остаток ужина они как и прежде молчали. Помощь парню больше не требовалась, рана на боку превратилась в изогнутую белую змейку, а царапины и вовсе исчезли.

– Дарьяна, хочу тебя кое о чем предупредить, – отставил в сторону пустую тарелку Арий. – Это место не безопасно для юной девушки. Как видела, и для меня не очень подходит. Эта тварь, что приходила ночью под окно, почувствовала твою кровь.

– А может твою? – перебила рассказ, от которого по коже поползли, оставляя холодный скользкий пот, невидимые гусеницы.

– Нет, моей крови они не чуют, – уверил ее парень.

Дарьяна не донесла ложку с капустной похлебкой до открыто рта.

– А вот ведьминскую любят. Ты же у нас ведьма? – ухмыльнулся парень.

Сочтя его слова очередным поддразниванием, девушка зло проглотила суп.

– Пока твои мешочки его удерживают, но он тут не один. И будь уверена, когда о тебе узнают другие, они найдут способ проникнуть сюда. Зимние ночи длинные. Вряд ли ты захочешь трястись от страха до самого рассвета каждую из них, – Арий говорил медленно, местами улыбаясь, но глаза оставались серьезными.

До девушки медленно, словно сквозь сон, доходил смысл сказанного.

– Нет. Нет, нет! Я не могу отсюда идти! Здесь тепло, а еды и дров хватит на всю зиму, – в голове одна за другой замелькали картинки: вот она валится в глубокий сугроб и засыпает, вот ветер срывает с нее теплый платок, а вот она падает в холодный снег от голода и усталости.

“Это из-за него нечисть бродит около дома, стоит ему уйти, и тварь уйдет тоже,” – убеждала себя девушка.

– А твоих мешочков против полчищ нежити тоже хватит на всю зиму? Да и весной они, поверь, не остановятся, – парень следил за бегающим взглядом Дарьяны. Эмоции она скрывать совсем не умела. – Здесь есть крыша над головой, теплая печь да погреб картошки, но это не защитит тебя. Может, когда-то это и было подходящим местом для жизни, но не сейчас.

Правдивость его слов жгла глаза.

“Но как же домовой? Нельзя его бросать!”

– В какой-то мере ты спасла меня…

– В какой-то мере, пффф, – перебив Ария, скривилась Дарьяна, понимая, что наглости ему не занимать. – И как же называется мера, когда сначала тащат на себе, потом достают из грязи, отмывают, одевают и останавливают кровь? А! Еще забыла упомянуть: прячешься ты от нежити в моем доме.

– Ладно, ладно, – раздражение девушки перешло и на Ария. Его начинало нервировать, что вместо того, чтобы понять суть: здесь небезопасно, она цепляется к словам. – Ты меня спасла. Но услышь главное: эта деревня не первая. На севере как минимум еще пара таких: пустых и кишащих нежитью.

– Что с ними случилось?

– Пока не знаю. Эта первая на моем пути, – задумался Арий. – Слушай, я провожу тебя до Малой Рудницы, это к югу отсюда, а дальше иди куда хочешь, хоть к чертям на болото. Там сейчас и то безопаснее.

– Нет, не пойду, – города не подходили ей для жизни. Если Митяй уже всем рассказал, то весть достигла больших поселений в первую очередь. В деревне у нее еще был шанс затаиться, прикинуться бедной сироткой. В многолюдный город со стражей на воротах соваться было бы не разумно.

– Вот глупая девчонка! – зарычал Арий, крепко сжимая в руке ложку. – Пойми ты…

– Нет, это ты пойми, – перебила Дарьяна. – Я просто не могу туда пойти. Мне нельзя. Если я туда сунусь, то… – девушка недоговорила, она и так сболтнула лишнего.

– То, что? – Арий пристально уставился на Дарьяну темными, точно влажный мох, глазами.

По спине девушки невольно пробежали мурашки, но то был не страх. Она покрутила головой и встала из-за стола, показывая, что разговор окончен.

– Тогда так: я проведу тебя до Малой, а оттуда ты доедешь с торговым обозом до Большой Рудницы. Купцы охотно берут путников за небольшую плату, а уж красивой девушке точно не откажут, – Арий искоса оглядывал девушку с ног до головы.

На миг Дарьяна зарделась от его слов, но, поймав взгляд парня, быстро отвернулась и принялась убирать грязную посуду со стола.

– В Большой отыщешь Ярину. Она знает как спрятать от лишних глаз, – продолжал парень.

– С чего мне тебе верить? – Дарьяна злилась сама на себя: почему она, стоит парню глянуть на нее, тут же опускает взор? С чего вдруг ей его боятся или смущаться? А уж тем более верить?

– Ну, ты сама сказала, что спасла мне жизнь, а я в долгу быть не люблю, – Арий отрезал от соленого огурца дольку и с хрустом прожевал. – И давай зови уже своего домового, ведьма, – широко ухмылялся парень. – Хватит за печкой прятаться.

– Откуда ты…

– Откуда надо, оттуда и знаю. Не твоего ума дело. И на будущее: не всех твои травки усыпить способны.

Дарьяна от такой наглости чуть воздухом не подавилась. Это ее-то травки на что-то не способны? Так и хотелось топнуть ногой или стукнуть парня чем потяжелее, но она лишь выше вздернула подбородок и, накинув платок, вышла во двор.

– Посуду помой, – бросила она и плотно затворила дверь.

Домовой, ругаясь себе под нос, вышел из угла.

– Ушастый какой, – поочередно щуря глаза и потирая длинную седую голову, бурчал дед.

– А то, – подмигнул ему Арий. – Вещи пакуй. С утра в путь.

– Ты же слышал девку, – кивнул на закрытую дверь домовой. – Никуда она не пойдет.

– Вот сегодня нежить, да не одна, под окном царапаться начнет, как миленькая побежит, – запрокинув ногу на лавку, уверенно заявил Арий.

– Захочет идти, не держу. Да только я здесь не один век прожил и дом свой не оставлю, – голос домового полнился тоской.

– Дед, хоть ты не глупи. Чего ты тут охранять собрался: четыре стены да бочонок огурцов? А Дарьяне ты пригодишься. Новый дом найдёте и заживете припеваючи, – Арий начинал выходить из себя. Он им жизнь спасти хочет, а они в рухлядь цепляются.

– С твоим аппетитом только четыре стены охранять и останется, – закряхтел домовой и засеменил в свой угол.

В избушку, успокоившись, вошла Дарьяна, как раз когда домовой шел к себе за печь.

– Вещи собирать пошел, – закидывая очередную дольку огурца в рот, довольно улыбался Арий.

Девушка поняла, что поторопилась возвращаться в дом и, хлопнув дверью, снова оставила парня одного.

На улице было темно и тихо. Из печной трубы высоко вверх поднимался столб дыма. Крупные снежинки не спеша опускались на землю. Первый снег поздно пришел в этом году. Девушка подняла глаза к небу. Меж снежинок проглядывало чистое синее небо, усыпанное яркими звездами.

– Вот и еще одна зима настала без тебя, – вдохнула холодный, пропахший дымом, воздух Дарьяна.

Бабушка ушла с первым снегом. Всю ночь ее морозило. Дарьяна растирала старушку согревающими мазями, поила травяными отварами, и, наконец, согревшись, бабушка уснула. Под утро девушка встала, чтобы её напоить, но та была холодной, точно летящие с неба хлопья, такие же крупные, как сейчас.

Дарьяна, кутаясь в платок, вытерла мокрые щеки.

– Эх, бабушка, была бы ты жива, ничего этого бы не случилось. Ты всегда говорила быть осторожной, – шептала, глядя на звезды, Дарьяна. – А я глупая, вон как вляпалась. Что мне теперь делать?

Сила внутри, стараясь отогнать сжимающую сердце печаль и согреть замерзшие пальцы, оживала. Девушка вздохнула. Нужно было снова отправляться в дорогу, снова искать пристанище, снова оглядываться по сторонам. Сила заструилась по телу, требуя выхода наружу, чувствуя, что другая возможность представиться не скоро.

Дарьяна всмотрелась в темный лес, пробежалась взглядом по сторонам и отпустила небольшой поток силы. Но ей того было мало. Сердце защемило от тоски и безнадежности.

Крадучись, девушка удалилась на несколько домов, сбросила одежу на землю и, вздрагивая от прикосновений снежинок, обернулась птицей. Сила, точно горячая струя, полилась по телу. Поначалу Дарьяна немного испугалась, свет от обращения был значительно ярче обычного, но размах широких крыльев и жар густого оперения прогнали тревогу.

Девушка размяла затекшие крылья, словно они всегда собранными лежали за спиной, и взмыла в снежное небо. Сила бурлила, точно кипящий котел, и снежинки, не долетая до тела, таяли.

Дарьяна мягко опустилась на землю и, обернувшись обратно, накинула одёжу. Полет был коротким, но взбудоражил и согрел, точно она коснулась самих звезд. Сила благодарно застыла в груди, погрузившись в мягкий сон.

Не осознавая, что улыбается во весь рот, она вошла в избу.

Арий мыл посуду в тазу. При виде девушки он разом весь собрался, вытягиваясь в струну.

– Магией от тебя разит, аж в горле запершило, – скривился парень.

Рука, замерев в воздухе, так и не донесла платок до вешалки.

Дарьяна мало что знала о своей силе, не то что о чужой. Все ли чувствуют магию или сам Арий особенный? И много ли таких, как он? Бабушка много чему могла ее научить: обережные заклинания, целебные отвары. Эти знания годятся для ведьмы-отшельницы, а не для сирин.

– А ты не нюхай, – хотелось показать ему язык, но он и без того считает ее маленькой глупой девчонкой. – Или как ты там чувствуешь магию.