В искривлении зеркал. Сборник стихотворений
Редактор Н. Е. Ксеров
Корректор Н. В. Пазина
© Евгений Триморук, 2024
ISBN 978-5-0060-6212-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Поэтическое Зазеркалье Евгения Триморука
Давай, как будто мы умеем входить в зеркало! Как будто оно сделано из каминного дымка и как будто сквозь него можно пройти. Ой, оно и вправду рассеивается, как дымок!..
Л. Кэрролл «Алиса в Зазеркалье»
Новый сборник российского автора Евгения Триморука «В искривлении зеркал» во многом итоговый. Поэт разместил в нем стихотворения, которые, на его взгляд, лучшее из того, что он написал ранее. Отсюда и структурирование сборника. Его разделы обозначены, как стихотворения, взятые из книг, изданных в предыдущие годы. Есть и раздел «Из новых стихотворений». Они соединены с художественной непосредственностью и хронологической логикой.
В стройной и логичной системе эпиграфов поэт определяет свои эстетические предпочтения и традиции, которым стремится следовать. Преемственность в литературе – вещь первостепеннейшая. В данном случае: от Бориса Пастернака времен эгофутуристической «Центрифуги» – звукопись, от известного поэта русского зарубежья Георгия Иванова – усложненные смыслы, от Иосифа Бродского – философическая декларативность. Но, конечно же, все это не исключает некое новаторство. Оно и заявлено в эпиграфе, взятом для всего сборника. Это слова апостола постмодернизма, крупнейшего культуролога, семиотика, литературоведа и романиста Умберто Эко. Интересно, что докторская диссертация Эко называлась «Семиотика средневековых зеркал».
По Словарю символов Хуана Кирло (крупнейшего представителя «Барселонской школы») главное значение зеркала – непреодолимая граница между двумя мирами. И, конечно же, с древнейших времен зеркало наделяли магическими свойствами, воспринимали его как окно в потусторонний мир, полный призраков прошлого, ведь реальные образы отражения мелькали когда-то в настоящем. Также полагали, что зеркало является символом воображения или сознания и способно отражать формальную реальность видимого мира.
Название сборника отсылает нас к циклу «Зеркало теней» Валерия Брюсова. Но мэтр символизма прыгает в реальный мир, что с удивлением отмечала критика, привыкшая воспринимать его как поэта мистического толка. Евгений Триморук пытается прыгнуть за этот мир, в свое поэтическое Зазеркалье.
И, конечно, обращает на себя внимание название «Скольжение теней» (2-й раздел сборника). По Карлу Юнгу, зеркало не льстит, оно верно отображает лицо, которое мы не показываем миру, скрывая его за Персоной, за актерской личиной. Такова проверка мужественности, ибо встреча с самим собой принадлежит к самым неприятным. Ведь обычно все негативное проецируется на других, на внешний мир. «Если человек в состоянии увидеть собственную Тень и вынести это знание о ней, задача, хоть в незначительной степени, решена: уловлено, по крайней мере, личностное бессознательное. Тень является жизненной частью личностного существования, она в той или иной форме может переживаться. Устранить ее безболезненно – с помощью доказательств или разъяснений – невозможно, – пишет швейцарский психоаналитик, посвятивший ряд своих статей и литературе. Возможно, именно высказывание Уильяма Теккерея «Мир – это зеркало, и оно возвращает каждому его собственное изображение» и подтолкнуло его к таким выводам.
Одним из самых ярких проявлений архетипа Тени Карл Юнг называет своеобразное «отзеркаливание» эмоций и поведенческих реакции от других людей.
Очевидна и прямая аллюзия на известную пьесу Евгения Шварца «Тень», где говорится, что люди не знают теневой стороны вещей, а именно в тени, в полумраке, в глубине и таится то, что придает остроту нашим чувствам.
Художественная доминанта (выражение Юрия Тынянова) – искривление изображения лирического героя в зеркале времени. Некий страх полной идентификация самого себя и уход в Тень. Это оправдывает некоторый сумеречный колорит поэзии Евгения Триморука. И только где-то там вдалеке брезжит надежда, эта богиня побежденных.
Репертуар изобразительных средств, которые использует поэт, выглядит достаточно объемным. Особое внимание обращает на себя метафора, эта композиция в миниатюре. Риторическая фигура «люстра как больна» (стихотворение «Безысходность») дает вдумчивому читателю не просто оригинальную сравнительную метафору, а метафору развернутую. Здесь все построено на причудливом сочетании цвета вещи и внутреннего состояния лирического героя. Легко справляется Евгений Триморук и с самым сложным видом метафоры – синестезией (личностно ассоциативный ряд). «Страх стеклянный» – в уже указанном стихотворении «Безысходность», «комкий воздух» (стихотворение «Болезнь»), «карнавальная пыль», «блеск нездешний» (стихотворение «Тихо. Сходимся неспешно»). Здесь надо сказать, что Евгений Триморук очень высоко ценит и хорошо знает прозу Владимира Набокова, как русскоязычную, так и англоязычную, впрочем, как и автор этих строк. А Набоков всегда считал себя больше поэтом, чем прозаиком (это при соотношении где-то 200 стихотворений и 16 романов, 4 сборника рассказов), на наш взгляд, частенько синестезией в своих рассказах и романах злоупотреблял.
Так же изобретательно выглядит и использование Евгением Триморуком прозопопеи (оживление неживого). «Спящие тротуары» (стихотворение «Без возвращения»), «шепот камней» (стихотворение «Я видел многое и многих»). Использование анжамбемана (перенос части предложение на другую строку) также обогащает стихотворное творчество поэта и подчеркивает особенности деструктивного стиха («Я словно призрак, словно тень…», «Внутри еще одна разруха»). Если парцелляция, перечисление (особенно с использованием существительных) в лексическом плане подчеркивают некую цельность лирического героя, то анжамбеман настаивает на разорванности его внутреннего мира. Хрестоматийные антиномические примеры такого рода бинарной оппозиции: «Ночь, Улица, Фонарь, Аптека…» Александра Блока и «Как жаль, что тем, чем стало для меня / твое существованье, не стало / мое существованье для тебя» Иосифа Бродского. Важно, что этот художественный прием укоренил в репертуаре изобразительных средств поэзии Франческо Петрарка.
Парцелляцию Евгений Триморук интересно используется в акростихе, сделанном на основании фамилии автора. Достаточно характерны в этом отношении стихотворения «Страх. Стыд. Смерть», «Никого я не люблю».
Все эти приемы особенно активно работают в последних двух разделах сборника. Предусмотренная образованием (филологический факультет Приднестровского университета и Литературный институт) литературность очевидна и в алфавите сборника, где присутствуют имена исторических личностей (Демосфен), мифологических персонажей (Трисмегист Гермес), больших писателей, например, Марселя Пруста, бельгийского художника Рене Магритта, литературных героев Владимира Набокова и Александра Грина.
В лексическом плане особо обращает на себя внимание 3 раздел сборника («из книги «Метрональдс»). Последняя по времени она наиболее тесно связана с личной биографией Евгения Триморука. Уже сама контаминация, вынесенная в название книги, дает приметы большого города, где не так-то легко найти свое место человеку пришлому. Стихотворения этого раздела наполнены жаргонизмами и усечениями, которых как раз и наслушался автор, живя и работая в Москве. Все они, кроме одного, лишены и названий, этого последнего предела стилистической конкретности авторского лица, что подчеркивает быстротечность времени в огромном мегаполисе, когда нет возможности остановиться и задуматься, что-то окончательно и бесповоротно обозначить.
Как известно, предела совершенству нет и кое-где, как представляется, в стихотворениях проскакивает «перехват», но он присутствует в достаточном количестве и у такого большого поэта, как Сергей Есенин, не говоря уже о тех, кто рангом пониже. Замечательно, что нет самого страшного в поэзии российского автора, того, что Дени Дидро называл «распущенным воображением», чем, к сожалению, грешат многие современные поэты. Здесь показательно стихотворение «Вот в этом доме, где не гаснет свет».
Поэт не любит твердой стихотворной формы (сонет, триолет и т.д.), что в его полном праве. Он предпочитает форму деструктивного стиха, хотя в его новом сборнике встречается ряд октав. Поэт достаточно активно использует так называемый «локальный прием» (он часто присутствует в стихотворениях великой Анны Ахматовой), суть которого в сужении пространства стихотворения. Евгений Триморук предпочитает средневековому замку с обширными угодьями современную тесную комнату (это совсем непоэтичное слово многократно встречается в сборнике), наполненную самыми обычными вещами. Именно эти обычные вещи напоминают лирическому герою о временах счастливых и несчастливых, о возлюбленных благодарных и неблагодарных. Периодически пространство расширяется, и лирический герой мучительно ищет себя и свою половинку, не только в стенах комнаты, но и на метафизическом небе. Очень характерно стихотворение «И в музыке, и в жесте, и в строке».
Евгений Триморук одинаково хорошо использует, как точную рифму, преимущественно мужскую, так и ассонансы, и аллитерации. Он избегает глагольных рифм, так как они размывают энергию стиха. Это свидетельствует о его профессионализме. Касается это и лексического строя стихотворений. Многократно использованное личное местоимение «Я» последовательно поддерживает заявленную исповедальную линию в творчестве, у него присутствует понимание, что автопсихологизм – важнейшая характеристика лирики.
В своем чувственном самооголении лирический герой эволюционирует от легкой иронии (стихотворение «Без возвращения») до откровенной боли (стихотворение «Я живой. Ничего не изгладил»). Кое-где пробивается эстетика жалобы и этика стенания: мир не понял и не принял поэта. В своем неистовом лиризме как искусный литературный эквилибрист Евгений Триморук балансирует на грани «лазаретной поэзии» (выражение И. В. Гете), но все-таки не преступает ее, что очень хорошо.
Евгений Триморук – чистейший лирик, гражданская поэзия ему не очень удается. Происходит это не от недостатка патриотизма, дело как раз в природе дарования. Здесь его имя рифмуется с именем очень хорошего, к сожалению, рано ушедшего из жизни, приднестровского поэта Владимира Ахмерова.
Возможно, прав Иосиф Бродский, говоривший, то лирический герой неизбежно самопроекция автора. Легковерного или верного (?) читателя это может завести очень далеко. Достаточно вспомнить историю написания Ахматовой одного стихотворения. Оно начинается строчками «Муж хлестал меня узорчатым, / Вдвое сложенным ремнем». По слухам, Николай Гумилев, тогда еще ее муж, сказал: «Аня, ты с ума сошла. Что подумают люди!». А уж он особой чувствительностью к мнению других совсем не отличался.
Но уж точно прав Гней Помпей Магн, произнесший свою знаменитую формулу жизни: «Я знал, от кого убегать, но не знал, за кем идти». Евгений Триморук знает, за кем идти. Он идет за самим собой, зашагивая за зеркало. Он идет за своими подлинными мыслями и чувствами, каждый раз выбирая для них оптимальную, как ему представляется, художественную форму. Это верный путь. Это путь настоящего поэта. И можно быть уверенным, что созданное им на этом пути не рассеется, как дымок.
Ю. Бень
В ИСКРИВЛЕНИИ ЗЕРКАЛ
Больше всего я боялся наткнуться на какое-нибудь новое зеркало.
Ибо такова уж магия зеркал: даже когда знаешь, что это только зеркало, – они всё равно пугают.
Умберто Эко
ИЗ КНИГИ «КАСАНИЕ ЯЗЫЧЕСКИХ БОГОВ»
В трюмо испаряется чашка какао,
Качается тюль, и – прямой
Дорожкою в сад, в бурелом и хаос
К качелям бежит трюмо.
Там сосны враскачку воздух саднят
Смолой; там по маете
Очки по траве растерял палисадник,
Там книгу читает Тень.
«Зеркало». Б. Пастернак
БЕЗ ВОЗВРАЩЕНИЯ
Я восходящий призрак дня
В пурпурном одеянье,
Пришедший из глубин огня,
Тревожного сиянья.
Я древний бог небытия,
Частица основанья…
Исчезнешь снова ты… и я
Ищу следы скитанья.
Я кладовщик заветных звезд,
Целитель тайной жажды,
Мечтания последний мост,
И приговор присяжных.
Я первоцарь Кольца времен,
Я Код умалишенных,
Хранитель писем и имен,
Без права осужденных.
Я тень забытых свеч в ночи
И холод пьедестала,
Когда перо взамен мечей
Разрежет тонкость шали.
Я гробовщик морских камней,
Я собственной ошибкой,
Родил мир зверя и людей
В случайности улыбки.
И вновь иду, как призрак дня,
По спящим тротуарам,
Чтоб скрыться в мареве огня
С повязкой вечной траура.
Я прихожанином слепым,
Когда Вселенной мало,
«Узрел» на небе серый дым
За ссорностью конклава.
КОЛЫБЕЛЬ
Я – безгрешный ребенок, я – маленький принц!
Улыбнитесь мне, люди, я новый.
Ничего, что я влез нагишом на карниз,
Ничего, что к огню тянет снова.
Упаду – встану сам!
Обожгусь – ничего!
Я привыкну и к вам, —
Дайте сроки – отдам.
Я еще юный князь, я уже человек!
Не сжимайте угрюмо ладони.
Я еще верю в дождь, я еще вижу снег;
Я мечтою взращен, я – не воин.
Простужусь – и смешок,
Захлебнусь – никогда.
Поцелую и рок, —
Сыплет быстро песок…
Я – всесильный султан, я – взрослеющий царь!
Оскаляться младенцу не внове.
До чего жжет глаза серебристая хмарь,
До чего пересолено море!
Подлечи – на костер,
Подними – навсегда.
Кто со мною на спор, —
И не выручит мор…
Я давно император, я – древний, как бог.
Обнимаю все жесткой щетиной.
Я уже покорил перекрестки дорог,
Утолил миром голод стихии.
Покажусь – сгинешь в прах,
Распалюсь – ты ничто.
И вовек на устах:
Я – один в небесах!
ЛЖЕЦ
Я – лжец, каких не видел свет,
Изменник слов исповедальных.
Смеюсь простому другу в след,
И с камнем разглашаю тайны.
Я перекрасил белый цвет
В узоры ломаного вкуса;
Ловлю медвежий силуэт
Для музыкального искуса.
Я – тихий лжец, я призрак дня,
Бегущий тенью в подворотни;
И, от бессилия звеня,
Срываю волосы до корня…
Я в погребе и в кладовой
Ищу заветные металлы, —