Маг 15

Название: Маг 15

Автор(-ы): Иннокентий Белов

Глава 1

Очнулся через всего через сутки на Столе, вот что значит – остаться в том же мире без переноса в новый.

Хотя, само время я определил по «Командирским», а сколько именно они восстанавливались – даже не догадываюсь. Похоже, что не долго совсем. Да и какие там проблемы с бездушным механизмом, чтобы его распечатать?

Даже с заведенной пружиной?

Прошел через тошноту и два чайника воды, проспал еще сутки и пришел полностью в себя.

Выглянул наружу, вид тот же самый, особо ничего не изменилось из основного, только конец мая, конечно, в горах не похож на конец сентября. Когда листья выросли, начинают терять насыщенный зеленый цвет здесь в горах немного раньше, чем на равнине. Особенно на редких кустах, которые здесь растут, откровенно борясь за существование.

Палантиры зарядил до середины, после чего оставил один в Храме, два спрятал в тайнике.

Пистолет прилетел со мной и остается тоже здесь, а карабины остались в прежнем Храме. То есть в этом же самом, но уже в совсем далеком будущем. Кое-какие драгоценности и золото так же остались в том времени, пусть Брат с Братом разбираются с ними, когда появятся там снова и что-то придумают с переходами.

Они вообще собираются куда-то там прогуляться, у Брата есть понятное желание вернуться в свой прошлый мир, чтобы спасти Гертруду с сыном. Вполне благородное дело, если оформить его с большим умом.

Второй Брат тоже собирается взять отпуск на полгода, исчезнуть с Земли вместе с ним.

Будут два брата-близнеца по мирам бродить, все веселее вместе и спину прикрыть никому так не доверишь, как своей полной копии.

Рисковое занятие, честно говоря, хотя если просто переселиться с ней в большой местный город и особо не светить свои умения – так еще можно устроить. Сможет продать мои драгоценности, защитить полученные деньги и уехать куда-то с ней, чтобы начать новую жизнь – флаг ему в руки!

А вот тащить ее в наш мир и наше время – ну можно очень сильно огорчиться в итоге.

Я ему уже высказал свое явное неодобрение его идеями привести их в Храм и привлекать к использованию Стены, Стола и капсулы:

– Будешь тогда с ними всю жизнь сидеть рядом! Чтобы контролировать Храмы. Готов ты на такое добровольно-принудительное заключение в другом мире? Если они кому-то продадут такое знание – у нас самих могут начаться сильнейшие проблемы. Или выдадут под пытками, если кто-то из власть имеющих узнает про необычные способности странного крутого приятеля Гертруды.

Тем более, желательно сделать тогда их обоих с сыном магами, чтобы они хотя бы язык могли быстрее освоить. Только совсем не факт, что с ними это получится, тогда все станет еще сложнее.

– Нет, все равно, переносить людей из средневековья в наше время – очень сомнительный эксперимент со всех точек зрения, – заявил я брату.

И как их тут легализовать – это вообще сверхзадача. Только идти к государству на поклон, после чего случится все то же самое, от чего мы бежим постоянно.

– Храмы обязательно возьмут под полный присмотр, ты сам к ним подойти на пистолетный выстрел не сможешь тогда. Поэтому – сам пользуйся, только, чтобы никого в них не приводил! Никого и никогда! Вопросы решай в чужом мире!

И вот зачем такой непроходящий геморрой нужен, когда есть достаточно простые решения, не связанные с переносом людей в нашу реальность?

Впрочем, у Брата своя голова на плечах имеется, пусть он влюбчивый достаточно. Думаю, что второй Брат, который в Гертруду отнюдь не влюблен, точно вправит ему мозги на место. Сам я к средневековым подругам отношусь довольно-таки потребительски, слишком мы разные все же с ними, да и поговорить на общие темы очень затруднительно.

Совсем другой общественно-экономической формации у них сознания.

То есть, что совсем никак, только короткие разговоры и еще указания, как повернуться поудобнее и доставить побольше удовольствия своему повелителю.

Когда ведешь себя именно так, как хозяин и потребитель ее тела, никаких проблем не возникает. Если начнешь играть в любовь и равные права – прилетит обязательно, откуда не ожидаешь. В те совсем простые времена такое отношение не ценится.

Я проверил свой рюкзак полностью, кажется уже готов спускаться вниз, к новой жизни, поступкам и людям.

Хотя никакой это теперь не модный синтетический рюкзак, обычный мешок привычного цвета. Пусть он пошит из синтетической непромокаемой ткани и очень крепкий, зато выглядит именно, как самый обычный мешок из самой обычной мешковины.

Ну, он ей и покрыт сверху, так что в этом сходстве нет ничего удивительного.

Там у меня в основном еда в упаковках, пачка бумажных листов в прозрачных файликах, немного белья и предметы для гигиены. Еще имеются кое-какие сувениры для встречных-поперечных людей.

Камни для лечения спрятаны в глубоком кармане за пазухой, в карманах галифе есть немного денег из этого времени. Купил в интернете за пять месяцев около восьмидесяти советских рублей, как раз подходящие. Часть из них рубли тридцать четвертого года, есть пара червонцев и еще рубли тридцать восьмого года.

Одни с подписью уже расстрелянного наркома финансов Гринько, другие уже без подписи тоже когда-то расстрелянного наркома Чубаря.

Перестали потом уже украшать казначейские билеты подписями наркомов, очень уж у них жизнь в должности короткая получается постоянно при правлении товарища Сталина.

Из документов у меня только один паспорт, даже без современной обложки, но сам весь новенький и красивый.

Все остальные документы оставляю в Храме в своем рюкзаке, о котором предупредил Братьев, чтобы не трогали.

Зато вся моя одежда как раз из этих лет, даже на ногах смазанные и натертые до блеска хромовые сапоги. Это они сейчас натертые, впереди спуск по еще весенним склонам, изрядно пропитанным водой, после чего они станут явно уже не такими блестящими.

Единственно, я не стал заморачиваться с портянками, хотя умею мотать их, на ногах и в мешке несколько пар толстых хлопчатобумажных носков.

Еще раз посмотрев и проверив, что я оставляю в Храме, а что забираю с собой, я спустился вниз и уверенно зашагал по склону, весело насвистывая песенки революционных и постреволюционных лет.

Про Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди… И еще про трудные годы проходят…

Вживание в образ началось, тем более я таких песен немало в своей памяти сохранил, перечитывая первоисточники про те боевые времена в истории моей страны.

И следы тоже за моей спиной остаются в великом множестве, но трудно различимые по внешнему виду. Потому что в мешке нашлись резиновые галоши с совсем плоской подошвой. Однако у них есть свой понятный рубчатый отпечаток, поэтому на них сверху надеты плотные чехлы из толстой кожи. Вот уже после них не остается ничего сильно выделяющегося на глинистой почве.

Про следы, предательски остающиеся в мокрой глине, мы с Братом поняли хорошо, когда пять месяцев назад вернулись сюда. Тоже столкнулись с весенней мокрой землей. Тогда делать оказалось нечего, только шагать друг за другом в след, а вот сейчас я вдумчиво подготовился к вполне возможной погоне, поэтому не оставляю хорошо заметных следов.

Вышел поздним утром, чтобы пригрело солнышко, и я меньше скользил на замерзшей за морозную ночь глинистой земле с многочисленными каменными осколками.

Иду по хорошо знакомой дороге, время на выбор маршрута не трачу, особых изменений в окружающей природе не вижу.

Никак она за эти восемьдесят лет не изменилась для поверхностного взгляда.

Через три часа я оказался на косогоре над тем местом, где когда-то будет стоять домик и теплицы с интересными растениями. Сейчас вокруг густые заросли с весенними листьями, поэтому к проселочной дороге приходится через них два километра пробиваться наугад.

Добравшись до нее, я сломал пару выделяющихся веток длинных кустов напротив места, где выбрался на дорогу. Сейчас тут все заросло так, что я ничего не узнаю. Спрятал около дороги в кустах галоши с чехлами, пусть полежат тут, вполне еще могут понадобиться мне в будущем.

Потом перебрался через бурную Риони, по весне серьезно полноводную, однако встреченный по пути узенький мостик мне здорово помог перейти на другую сторону. Вот в восемнадцатых-двадцатых годах его уже не было, в восемьдесят втором я в ту сторону не ходил вообще. Сейчас народу очень много живет и в самом Они, и в окрестных деревнях, гоняют скотину и сами здесь переходят реку.

И я сразу же через километр оказался на Военно-Осетинской дороге.

В одну сторону Кутаиси, вероятный и желательный пункт проезда, в другую уже Цхинвали, если по-грузински, меня ждет.

– Тьфу, какой Цхинвали, он же уже несколько лет как Сталинири! Вот как можно быстро спалить иностранному шпиону или пришельцу из будущего в этом суровом времени. Не знать таких очень важных изменений к лучшему в стране победившего социализма! Ведь название города славным именем Вождя – это очень важное и правильное изменение! – напоминаю я себе с веселой улыбкой.

Что может быть лучше, чем переименовывать города в честь Вождя народов при его жизни?

Мне нужно попасть в Тбилиси, желательно, конечно, сразу, однако на этом пути меня ждет много преград.

«Ну, тогда хотя бы в населенный пункт побольше, Они или Квайса такими точно не являются, к моему большому сожалению», – хорошо понимаю я.

Если я здесь вступлю в контакт с местными партийцами или нквдшниками невысокого уровня, все может очень запутаться сразу же. Они, вполне возможно, просто испугаются докладывать наверх про такого непонятного человека.

И попробуют решить вопрос по основному принципу тех лет, нет человека – нет проблемы. Придется с ними сурово разбираться и поднимать антисоветский мятеж в глубокой провинции самой счастливой советской республики.

Да, тут только попробуй не согласиться со словами любого, даже самого глупого представителя власти – сразу же оказываешься антисоветчиком и врагом народа. А с подобными гражданами сейчас разговор очень короткий, приговор тройки и под пулю. Со мной такой номер, наверно, не пройдет, однако я даже Палантир не стал брать с собой на случай каких-то весьма вероятных проблем.

Еще бегать по лесам и горам в принципе не хочу, я сюда для совсем другого прибыл.

Поэтому нужен город побольше, с более-менее высокими по своему уровню руководителями партийного органа, имеющими свободный доступ к еще более влиятельным товарищам по партии, заседающим уже в столице республики.

Желательно добраться именно до Тбилиси, я попробую доехать до столицы сам.

– Ну, то есть пока у меня такие мысли, а вот как с ними получится?

Но до Сталинири, как его сейчас называют, ехать примерно восемьдесят километров, тогда я буду приближаться к Тбилиси. А до Кутаиси сто десять, и я буду удаляться от нужного мне места. Так что мне лучше двигаться в сторону Южной Осетии.

Впрочем, выбора особого у меня все равно нет, как нет регулярного автобусного сообщения здесь сейчас, куда поедет первая попавшаяся машина, туда я и попаду. Если меня, конечно, еще в нее посадят.

Я остановился, снял синтетический плащ, потом бурый пиджачок покроя тех лет с широченными плечами, быстро достал из мешка тельняшку-маечку и надел ее поверх обычной футболки.

Да, сверху неуклюжий пиджак с широкими плечами из непонятного материала, внизу самые обычные, правда, совсем новые армейские галифе.

Была мысль устроить себе шикарные галифе с кожаными вставками, как в «Кавказской пленнице» у водителя самого товарища Саахова. Такой приличествующий времени стиль милитари с элементами настоящего кавказского шика.

Но все же отказался от этой идеи с немалым сожалением. Так как я на советском Кавказе нахожусь в весьма сомнительной роли, об этом нужно постоянно помнить и поэтому сильно не выделяться среди окружающего меня народа. Галифе заправлены в теперь не такие блестящие сапоги, поэтому я тут же начинаю натирать их подготовленной суконкой, поставив ногу на камень, чтобы иметь вид молодцеватый и неотразимый.

Специально заказал пошив вещей в Батуми, рассказав про тридцатые годы и показав на экране ноута требуемую картинку.

В своих современных вещах я точно далеко не проеду, разоблачат, как американского шпиона, при первой же проверке.

Буду пока на дороге косить под морячка в отпуске, тема в эти года весьма популярная и модная, поэтому тельняшка гордо выставлена на показ.

Во всяком случае шансов, что возьмут в попутчики, тогда гораздо больше окажется.

Сразу видно, голосует на дороге наш заслуженный товарищ, целый братишка, а не какой-то мелкособственнический гражданин, совсем не переживающий про всемирную революцию на всем белом свете. Еще прется куда-то по своим мелкособственническим делишкам, мешает настоящим товарищам строить большое народное счастье на советской земле.

То есть такие мысли меня тоже посещают, когда я знаю и карту, и прикуп, и финальную раздачу всего этого сурового социального эксперимента. Но я здесь совсем не за тем, чтобы исправлять его сущность и понятную социалистическую направленность.

Это за меня сам ход истории исправит печально, но неотвратимо.

Так оно и вышло, как я рассчитываю. Первый попавшийся грузовик-полуторка проскочил было мимо меня на всем ходу, километров под тридцать в час, однако потом все же резко затормозил, разбрасывая камешки из-под задних колес, приглашая меня пробежаться до него метров сто.

Ничего, я подхватил мешок и добежал до кабины, где, не сразу справившись с тугим воротком, открыл хлипко выглядящую дверь.

– Добрый день, товарищ! Если возьмете, еду до Сталинири! – спросил на всякий случай. – Или куда-то в ту сторону!

Водитель, молодой парень грузин лет двадцати двух, в промасленной спецовке и таких же штанах, заправленных в грязные сапоги, азартно махнул рукой:

– Садысь! Залазь!

Ну, я и залез в кабину грузовичка, про который столько слышал и читал, много видел в кино, захлопнул сильным ударом плохо отрегулированную дверь за собой.

Расчет мой оказался правильный, парень остановился именно из-за моей тельняшки, которая привлекла его внимание.

Конечно, я сам распахнул пиджак пошире, пользуясь пригревающим солнцем, почти нараспашку, чтобы издалека семафорить черно-белой полоской на своей груди всем заинтересованным гражданам.

– А то, сам понимаешь, возить никого нельзя. Начальство запрещает! Но, чего тебе тут стоять? Я как раз в Сталинири и еду!

Хорошо по-русски говорит, с легким акцентом, так всю жизнь в советскую школу парень проходил и другой даже не знает.

– Спасибо, брат. С меня веселый разговор в пути и папиросы. Новая пачка, кстати, ты еще таких не видел. Только-только начали выпускать.

Есть у меня три пачки «Беломора», правда, современные и с ГОСТом уже восемьдесят первого года, какие нашел в интернете. Ну, ГОСТ я стер на паре пачек, которые собираюсь народу показывать и в подарки раздавать.

Папиросам водитель обрадовался, с радостью взял пачку и даже некоторое время ее с интересом рассматривает.

Дизайн за это время у самых дешевых папирос изменился не сильно, однако заметно, а водитель это оценил.

Тут же достал папиросу, пачку я уже вскрыл предупредительно, размял ее опытными пальцами и ловко чиркнул спичкой. Прикурив, отдал пачку мне и внимательно посмотрел на меня, почему я с ним тоже не закурил.

– Нельзя мне, доктора не велят, – объяснил я свое воздержание от папироски. – Грудью слаб после службы на флоте.

Водитель с недоумением посмотрел на меня и промолчал. Потом посмотрел в сторону, что-то решил для себя и снова немного помолчал.

Что-то во мне его удивило, как я понял, поэтому вскоре начались расспросы, кто я и как здесь оказался.

Еще – почему в тельняшке?

Что удивило – это точно «Командирские» на руке, забыл их снять на самом деле, а они как-то не по-местному выглядят.

Слишком блестящие и современные, такие только у шпионов здесь могут оказаться. Или еще у врагов народа, которые от этих шпионов всякие подлые задания получают.

«Ладно, придется вежливо и подробно ответить, чтобы приближаться к будущему Цхинвали-Цхинвалу со скоростью в тридцать-сорок километров в час, а не тусоваться на обочине, привлекая внимание особо подозрительных граждан по нынешним временам», – правильно понимаю я.

Типа, чужие здесь не ходят, все или в колхозах пашут, или на заводах деталь точат, а не гуляют так свободно по предгорьям Кавказа.

Хотя мне тоже сразу стала понятна моя искусственность по одному только виду и современной речи. Ну, из совсем разных мы времен, я слишком тон интеллигентный взял, да еще и сам курить не стал.

А если сам не куришь – зачем «Беломор» с собой носишь? Слишком как-то угодлив получаешься, не по советским это понятиям. Покурить с товарищем по-братски – это здесь целый ритуал, во всех фильмах рекламируется постоянно, никто еще за здоровье нации не переживает.

Да сам Вождь дымит, как паровоз, своей знаменитой трубкой! Оставит советский народ безутешной сиротой через пятнадцать лет! Если я до него не доберусь, конечно!

Но из советских папирос и сигарет тех примерно времен я смог только эти найти в сети.

Да еще времена еще на дворе совсем опасные должны оказаться, если я точно попал куда собирался. Плюс – минус месяц, как я рассчитываю, значит все советские граждане точно знают, что кругом бродят, зажав в зубах сверкающие ножи не какие-то там пираты, а замаскированные враги народа и иностранные шпионы.

Вот за последний год-полтора повылезали отовсюду, славные наши парни из НКВД уже с ног сбились всех ловить и еще все кулаки отбили об них, изворотливых и хитрых гадов.

Про таких предателей каждый день в газетах пишут и по радио сообщают.

«Болтун – находка для врага!»

И вот я именно на такого гражданина немного похож определенно, как догадался по реакции водителя.

– Сам приехал сюда с попуткой устраиваться на завод в Они, была у меня такая мысль. Здоровье на службе и работе потерял, мне местный горный воздух нужен, чтобы рецессия пошла. Есть у меня на Балтике приятель отсюда, вместе на буксире ходили, он и посоветовал сюда махнуть. Поэтому сам уже не курю, не могу себе позволить, – начал я свой рассказ.

И ведь опять говорю не как местный житель, определенно это чувствую.

Ладно, зато заодно объясняю то обстоятельство, почему ношу тельняшку и почему оказался именно здесь.

– В Они на работу? А куда?

– Да мне все равно, лишь бы взяли и какое-то жилье выдали. Я немного в дизелях понимаю, ну и всякие механизмы могу разобрать, починить и собрать. В Они вроде готовы взять опытного человека на винный завод и на маслодельный, да с жильем проблема. В Чиатуре на завод марганцевых руд берут с руками и комнату дают, только я сам не могу там работать по здоровью. Я решил проехаться по всем предгорьям, посмотреть красивые места, потом уже решить, где остановлюсь. В Сталинири родня у приятеля живет, смогу там остановиться на пару дней. Папиросы ношу с собой только затем, чтобы понюхать табак иногда, когда совсем невмоготу без курева становится. И хорошего товарища угостить по случаю.

«Черт, вот ведь приходится на ходу врать, выдумывать всякие достоверные детали случайному попутчику», – смотрю я на пока ничего не выражающее лицо шофера.

Не может он определиться пока никак, чувствует во мне чужого человека, хотя история моя немного понятна ему становится и местные городки я уверенно называю.

Только политика партии сейчас такая – должен до конца жизни пользу на своем месте приносить, не страшась болезни и смерти, а не по теплым местам работу с жильем искать, ссылаясь на свое пошатнувшееся здоровье.

Да еще перебирать чего-то тут, там работа вредная, а там комнату или место в общежитии не дают, явно какое-то приспособленчество видно.

«Ничего, зато я еду и понемногу приближаюсь туда, куда мне нужно», – успокаиваю я себя.

Мои слова немного успокоили водителя, однако я чувствую, не до конца успокоили. Что он все равно испытывает по отношению ко мне какое-то сильное подозрение. Поэтому расспрашивает меня про матросскую жизнь на Балтике, про мой путь, как я здесь очутился.

– Я дизелист по образованию, поэтому механиком служил на буксирах, – заливаю я, благо проверить меня сейчас никак, да еще шарю я в теме неплохо.

Правда, не с местными дизелями, уже с гораздо более технологичными и современными агрегатами. Здесь на полуторке бензиновый слабосильный движок под сорок две лошадки вроде. У нее обе две фары имеются и бампер есть, похоже, самое первое поколение автомобиля.

Да, я уже хорошо чувствую, никак мне не удастся сойти тут за своего, как бы я не старался!

И говорю совсем не так, и реакции у меня другие, да еще современными часами мелькнул, слишком буржуинская вещь, классово отсутствующая здесь. Слишком разные мы с парнем, а моя чужеродность лезет из меня прямо, как пружина.

А эта чужеродность здесь и сейчас – прямо, как приговор, совсем обжалованию не подлежит. Придется себе откровенно признать, что не из этого времени я человек. Не хрен даже стараться прикинуться или мимикрировать под такого.

Какие бы козырные галифе я не пошил, ничего меня не спасет в глазах местных простых людей после нескольких минут разговора.

И куда мне в Сталинири, про это водитель тоже спросил, на что я попросил его отвезти меня куда-то поближе к центру.

– Мне вообще в горком партии нужно. И в военкомат. Зарегистрироваться и встать на учет, – этим я немного сбил волну подозрительности с водителя, остальной путь мы ехали почти молча.

Раз уж я говорю про такие самые главные в стране Советов учреждения, так, наверно, я сам коммунист.

Только ведь враг незримый коварен и хитер, а рабочее сознание водителя меня своим уже не считает никак.

Он что-то про себя напряженно думает, я просто радуюсь относительному, сильно относительному, конечно, комфорту поездки на полуторке. Времена все-таки не средневековые на дворе стоят, слава богу, за один час на грузовичке примерно суточный путь на лошадях проезжаем.

Такое передвижение очень радует меня.

«Однако, тоже не на Ласточке под сто пятьдесят километров в час лететь и жизни радоваться, ароматный кофе из закрытого стаканчика попивая», – улыбаюсь я про себя.

Трясет, кидает немилосердно, приходится изо всех сил за сиденье под собой держаться на этой Военно-Осетинской дороге по ямам всяким.

Хотя, вскоре мы с нее свернули направо.

Еще руки мои водителю не понравились, уже не очень похожи они на руки настоящего механика по тем временам.

На них он какое-то время внимательно смотрит, я заметил сразу же такое пристальное внимание.

Совсем не такие крепкие и грязные, как у него самого. И грязи под ногтями особо не видно, да вообще – слишком ухоженные для нормального дизелиста-механика.

Спалился я так же само, как Шарапов на бандитской малине, причем, вообще почти сразу.

Зря ходил несколько раз маникюр в Батуми делать к одной очень красивой грузинке, чтобы края ногтей и заусеницы правильно подрезать.

«Никак не может советский матрос с буксира, да еще дизелист, иметь такие ногти и ладони!» – это я отчетливо сейчас свой промах понимаю.

Вот спалился так сразу же в глазах первого попавшегося советского человека, а еще тельняшку напялил и под настоящего братишку кошу!

Какой там дизелист и матрос? Просто очень глупый шпион империалистических держав!

Когда проезжали мимо поста милиции на въезде в Сталинири, я ясно почувствовал желание парня остановиться и попросить меня проверить, как правильно следует, уполномоченных товарищей.

Не шпион ли я? Или враг народа в бегах от социалистической законности?

Однако, вовремя сказанные мной слова про горком партии и военкомат все же подействовали на водителя полуторки положительно.

Не будет же враг лезть прямо в ловушку, чтобы его сразу же разоблачили?

Мы проехали по улицам теплого, весеннего города, вскоре машина остановилась напротив большой площади и солидного красивого здания светло-желтого цвета.

– Вам – туда!

Вот так довольно настойчиво сказал водитель:

– И мешок свой не забывайте!

И это тоже очень настойчиво, и даже немного враждебно прозвучало.

Явно, не товарищ я для простого, но правильного советского водителя!

Глава 2

Мешок я и так не собираюсь забывать, слишком он важен для меня, без него придется обратно возвращаться в Храм. Однако, тон слов какой-то приказной у парня-водителя, не нравится мне это дело.

Как будто я взятку ему предлагаю за измену Советской Родине, но я ведь ничего такого не делаю и делать не собираюсь.

Я молча открыл неудобный рычажок на двери и вывалился под лучи солнца на краю дороги, держась за мешок рукой. Потом вытащил мешок, поблагодарил водителя и попрощался с ним.

А он весь такой на бдительности, смотрит сурово на меня и ждет чего-то. Понятно, впрочем, чего именно ждет.

Куда я пойду сейчас и не придется ли меня хватать за рукав, чтобы обязательно довести до милиционера, стоящего в тени от козырька рядом с высокими дверями в здании.

Рядом с красной табличкой на стене около дверей, на которой наверняка написано, что это горком ВКП (б) города Сталинири.

Да, теперь пора подумать, что делать дальше…

Шагнуть в высокие двери и попасть в прохладный вестибюль, где меня встретит кто-то из работников горкома, какой-то дежурный сотрудник. Обратиться к нему со странной просьбой, ссылаясь на полную секретность?

Время к пяти вечера, кто там остался в горкоме – мне неизвестно.

Наверно, все еще отдыхают перед ночной сменой, чтобы встретить ее во всеоружии. Вождь работает по ночам и не оказаться на месте во время звонка сверху – почти приговор партийному чиновнику.

Вполне возможно так поступить, главное, мне с первым секретарем горкома как-то встретиться и поговорить по душам без лишних свидетелей.

Или уйти с площади, добраться до железнодорожной станции и уехать прямо в Гори, на родину сами знаете кого.

Чтобы оттуда махнуть уже прямиком в Тбилиси? Там совсем недалеко будет.

Не вариант, железнодорожное сообщение между городами будет запущено в сороковом году, да еще не прямо из Цхинвали вроде бы. Так мне рассказал вездесущий интернет.

Искать попутчиков снова? Тоже возможный вариант, только буду косить не под дизелиста теперь, а про работника бухгалтерии. С такими руками нечего рабочим классом прикидываться в советской стране перед советскими людьми.

Для этого придется сначала обезвредить внимательно следящего за мной водителя. Он явно не хочет, чтобы меня где-то поймали на диверсии или шпионаже в пользу, например, Турции, а после этого неизбежно пришли за ним.

Когда я расскажу, как легко добрался до города благодаря попутной машине, даже подкупал водителя какими-то странными папиросами, подделанными под наш «Беломор».

А потом взорвал памятник товарищу Ленину на центральной площади с коварным умыслом?

«Перевез врага народа, куда ему нужно попасть, значит – сам пособник врага народа», – уверен я сейчас.

Тем более, когда запрещено брать попутчиков, это уже минимум лет десять лагерей нарисовано на деле.

Продал Родину за беломорину – так и напишут в обвинительном заключении. Еще хорошо, если не расстреляют.

Когда заподозрил в попутчике не нашего человека, но не заставил его сдаться органам, и сам про него не донес – это серьезная потеря бдительности, если не заранее спланированная диверсия.

Вырубить парня для меня не проблема, поваляется без сознания минут десять в машине, а я пока исчезну в тумане.

Впрочем, тут я рассмотрел стенды с газетами на углу пустынной площади и устремился к ним. Вопрос, в какое время я точно сюда попал – довольно сильно меня волнует, поэтому я перестал обращать внимание на водителя и милиционера, вышедшего из тени, чтобы обратить уже на себя мое внимание.

Показать, что он на посту и бдительно присматривает за вверенной площадью, а поэтому тут не стоит лишнего шляться.

Это оказалась газета за двенадцатое мая 1938 года, как я надеялся изначально.

То есть, я рассчитываю попасть в это время или в конце мая, или в начале июня, что для меня имеет не очень большое значение. А попал в где-то в восьмое-девятое мая, учитывая еще пару дней в Храме, пока я приходил в себя и еще один день готовился выходить.

Правда, сама газета может оказаться вчерашняя на самом деле или даже позавчерашняя.

Похоже, еще несколько минут нужно добавить к единице времени, используемой в капсуле, чтобы точно рассчитать ее. За сорок единиц времени при переносе набралось солидное значение в две недели в сторону от предполагаемой даты.

– Ага, газета за четверг, номер сто двадцать девятый в этом году в общей классификации. Сверху неизменный лозунг – Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Потом идет Всесоюзная коммунистическая партия (больш.). Ага, именно – больш. Значит, все еще отмечается разница между большевиками и меньшевиками в этой исторической парадигме!

– В восемьдесят втором году этого уже не было.

– Так, что у нас тут есть? Большие и почетные задачи советских химиков! 101-я сессия Совета Лиги наций! Нота абиссинской делегации! Абиссинский негус в Женеве! На районных конференциях Москвы! В Алма-Ата самокритика «Схемой» не предусмотрена! Ага, похоже, остренький материальчик. Политическая беспечность! Сурово.

– Так, вот еще особо эпичное! Моряки и полярники, вывезенные самолетами с дрейфующих судов – товарищу СТАЛИНУ! Интересно, – бормочу я себе под нос. – Сами застряли – сами себя спасли!

– Беспартийные идут в тесном блоке с коммунистами! Списки избирателей составляются небрежно! Бракоделы и их покровители в НАРКОМЛЕГПРОМЕ! Критика вполголоса, ярославская газета «Северный рабочий»! Политика «золотого мешка»!

– А, вот из заграничного – Подготовка германской агрессии против Чехословакии! Военные действия в Китае! Польско-чехословацкие переговоры! Уступка реакционерам! На фронтах в Испании! Провокации генлейновцев! Германский шпионаж в Англии! Мятеж бразильских фашистов! Жестокая эксплуатация рабочих в Канаде! Закрытие голландской границы для антифашистских эмигрантов! Общественность Турции благодарит СССР! Трехлетие Московского метрополитена! Разбор учений Балтийского флота! На полях Харьковщины! Расширение больницы им. Боткина! Так это же совсем рядом со мной, – замечаю я. – Шайка хулиганов – вести из суда!

– В общем, я туда, куда надо, попал, – прихожу я к понятному выводу.

Пока я так бормочу заголовки статей и отдельных столбцов, с удовольствием вникая в напряженную мировую жизнь теперь моей современности, ко мне сзади уже подошли. Подошли и настойчиво остановились.

«Черт, все прямо как в прошлой жизни, сейчас еще спросят документы», – понимаю я.

Я оглянулся, однако милиционер в белой гимнастерке и таком же шлеме еще стоит около входа в горком, правда, теперь неотступно смотрит в мою сторону. Похоже, тоже не каждый день тут народ рискует газеты читать, смущая служивого.

Это уже водитель оказался рядом со мной, теперь откровенно враждебно таращится на меня. Я же улыбнулся ему и снова опустил глаза к передовице газеты «Правда».

А чего мне с ним разговаривать? Я наслаждаюсь свежей прессой для настоящих советских людей! Она здесь для этого и висит, чтобы информировать таких товарищей, как я. И шарахаться от его требовательного взгляда вообще не собираюсь.

«А он, бедолага, наверно, решил, что я тут с обрезом в мешке поджидаю кого-то из советских партийных лидеров, чтобы совершить акт терроризма?», – доходит до меня.

Потом достаю из мешка верхний лист из папки и внимательно его перечитываю. Он как раз у меня составлен про начало мая этого года. Пришлось рукой с маной провести над ним, чтобы буквы появились. Только, не наши русские буквы, а те самые из черноземельского алфавита.

Такая у меня разумная предосторожность предпринята, чтобы только я мог прочитать написанное.

– Это! Ты же просил отвести тебя в горком! А сам туда не идешь! Зачем тогда врал? – похоже, парень просто в панике от знакомства со мной и уже очень много себе всего напридумывал.

Еще не знает, что предъявить мне и, главное, как обратить внимание на меня сотрудника органов правопорядка.

Однако твердо почувствовал во мне что-то или кого-то не совсем правильного, поэтому отставать от меня не собирается. Ну, проявить особую бдительность в эти крайне непростые времена – именно то, что боженька завещал.

То есть, товарищ Дзержинский советовал!

– Пойду. Твоя помощь мне не требуется. Хотя давай вместе дойдем, – решаю я поступить попроще.

Поворачиваюсь к горкому лицом и иду к дверям, водитель как бы конвоирует меня сбоку, отставая на полшага.

Милиционер понял, что мы движемся прямо к входу, и сразу пошел на перехват, встретив нас в десятке метров перед ними.

– Вы к кому? – спросил он меня, как идущего первым.

– К товарищу первому секретарю горкома, – четко ответил я спокойным голосом.

– А вы? – это он к водителю.

Ну, по тому все видно, он настоящий пролетарий, одежда замасленная и руки черные, кургузая чумазая кепчонка на затылке надета. Да видел уже сотрудник милиции, откуда мы оба взялись, из полуторки вылезли, продолжающей стоять на углу площади.

– Провожаю товарища, – нашелся, что ответить, парень.

– Идите отсюда, – ответил ему постовой и кивнул мне:

– Что в мешке?

– Личные вещи.

– Проверим. С какой целью идете к товарищу первому секретарю?

– С секретным донесением, – коротко, но солидно ответил я и оглянулся.

Водитель уже отошел от меня, так и не решившись предупредить про меня, как подозрительного товарища, самого милиционера.

Типа, я его довел до представителя власти, теперь сами с ним разбирайтесь, моя совесть чиста на предмет будущего разоблачения английского шпиона.

«Нет, парень, это так не сработает, тишком да молчком свою задницу не прикрыть от будущих проблем», – понимаю я.

– Ваши документы, – вспомнил про свою первую обязанность постовой.

– Не имею права показывать, пока нахожусь на спецзадании. Только товарищу первому секретарю или дежурному горкома положено их видеть. Предлагаю пройти к дежурному по горкому, – миролюбиво предложил я уверенным голосом.

– Ну, что же, пройдемте, – довольно неуверенно ответил постовой. – Хотя, пожалуйте ваш мешок!

– Держите, имею право вам передать, там ничего секретного нет. Только личные вещи, – продолжаю я косить под какого-то оперативника под прикрытием.

Постовой быстро ощупал мешок на весу, понял, что никакого оружия или бомбы там не спрятано, и взмахнул рукой, предлагая мне пройти в здание. Мешок оставил у себя, конечно.

«Эх, еще ничего народ не знает о пластиде. А он уже вроде изобретен», вспоминаю я.

Войдя в довольно большой тамбур вместе со мной, милиционер вспомнил еще про одну свою обязанность:

– Должен осмотреть тебя.

– Осматривайте, – ответил я, достал лечебные камни и паспорт из кармана и замер, держа их в руке.

Постовой поставил мешок на пол и довольно небрежно обстучал мои карманы и вокруг пояса, после чего я снял пиджак и повернулся вокруг себя. После этого я показал ему обложку паспорта и обычные обработанные камни, не вызвав никакого интереса к ним.

А вот на паспорт милиционер посмотрел внимательно, распознав сразу, что еще не видел обложки такого цвета никогда раньше.

– Иностранный документ? – спросил он.

– Нет, наш советский, – коротко ответил я и спрятал все добро снова в карман пиджака. – Специальная серия.

– Проходите, – милиционер приоткрыл дверь и пропустил меня, сам держась сзади вплотную.

Его можно понять, он как бы конвоирует непонятного товарища и ждет отмашки от дежурного, как с ним поступить.

А пока четкого приказа нет – держит меня под прицелом, даже кобуру расстегнул одним ловким движением пальца.

Показывает, что готов к любым моим действиям и не остановится перед применением оружия на территории охраняемого спецобъекта.

Дежурный, немолодой грузин в сером костюме, нашелся справа от входа, со своим широким столом перекрывая частично проход к лестнице. Перед ним лежит раскрытый журнал учета посетителей, еще несколько разных пакетов и других бумаг. И смотрит он на нас не очень дружелюбно.

Понятно, всех обычных посетителей горкома партии, директоров предприятий, городских чиновников и прочих посетителей, которые тут часто бывают – он знает в лицо.

А вот посторонних граждан, которые своими жалобами и предложениями отвлекают партийные органы от неусыпного контроля и направляющей роли, здесь явно не жалует. И поэтому сразу желает спровадить меня куда подальше.

– Что у тебя, Осипов? – так же недовольно спрашивает он, рассматривая меня.

– Вот, прибыл гражданин, говорит про секретное дело к товарищу первому секретарю.

– Секретное дело, да еще к товарищу первому секретарю горкома? Хм… Документы проверил? Что за дело?

– Нет, товарищ Джабраилов, документ есть, однако гражданин ссылается опять же на секретность, – пожал плечами постовой.

Да, правильно ведет себя милиционер, товарищем меня не называет, пока мой статус не прояснили вышестоящие товарищи. Гражданин может оказаться и своим товарищем, и чужим врагом, нужно понимать такой ответственный момент для простого постового. Его дело доставить и присмотреть, решать же со мной – уже точно ни к нему.

– Что у вас, гражданин? – теперь обращаются уже ко мне.

Явно сообразил дежурный товарищ Джабраилов, что мое место в советской системе координат не определено достоверно, поэтому обращение «гражданин» четко выделено голосом и произношением. Это уже больше плохо, чем хорошо, ведь все вокруг друг другу товарищи.

А всякие прочие граждане теперь в камере чалятся и на жизнь другим гражданам жалуются.

Я просто протягиваю ему свой паспорт, потому что объяснять самому все очень непросто. Нужно что-то такое определенное показать, с моими данными, фотографией и еще всем остальным, чтобы уже дальше вести предметный разговор.

– Обратите внимание на дату выдачи документа. И дату моего рождения, – негромко говорю я уже насторожившемуся дежурному.

Сам обращаю его внимание на то странное обстоятельство, чего никак не может оказаться в это время и в этом месте.

Пожилой грузин молодцом оказался, не стал сразу кричать о непонятной подделке и вражеских происках, сначала сравнил мое лицо и фотографию, потом внимательно перелистал все страницы документа.

– Интересно, – сказал он и еще раз повторил. – Интересно.

Нашел место регистрации и немного обрадовался:

– А почему именно к нам? Почему не по месту регистрации?

Вот и первый вопрос настоящего бюрократа! Почему не в том горном поселке я обращаюсь к властям? Зачем приехал именно в Сталинири? Которое никакого отношения к данному документу не имеет и иметь не хочет категорически.

Тем более, в такие страшно-опасные времена, когда других бюрократов от власти хватают по ночам на квартирах, сажают в черные автомобили и тащат в темные подвалы на допросы с пытками.

Я усмехаюсь, поняв естественное желание чиновного бюрократа перекинуть нарисовавшуюся внезапно проблему в другие инстанции.

– А больше вас ничего не удивило? Кроме места регистрации?

– Удивило. Но почему мы должны с этим разбираться? Осипов, вызывай машину, вопрос с этим гражданином должен решать НКВД. Минимум – подделка документов, правда, как-то вызывающе непонятно с какой целью!

Вот он, настоящий ответ ответственного товарища из горкома, не желающего брать на себя ответственность, именно для этого сюда и поставленного.

Осипов радуется и сразу крепко цепляется мне в руку.

Да, вот чего-то такого я и опасался всерьез. Чиновное рыло глазом не повело, разглядев дату рождения и дату выдачи странного паспорта, тут же решило откреститься от непонятной ситуации.

А из НКВД в горком потом доложат, в чем дело оказалось. И еще в чем признался странный в своей наглой глупости гражданин в тельняшке, попытавшийся на полного дурака прорваться к ответственным товарищам.

С какой такой непонятной целью прорваться – это уже карающие органы будут решать.

«Придется пускать в ход тяжелую кавалерию. А то ведь или я пробью своими слова этого резинового товарища, или придется начинать какой-то мини-мятеж», – понимаю я.

Вырубать Осипова из сознания, брать дежурного в заложники с пистолетом Осипова и заставлять вести себя в кабинеты наверху. Кто-то из вторых или третьих секретарей горкома должен на месте оказаться.

Все это будет выглядеть глупо и по-детски. Такие вопросы решаются словами, вовремя сказанными и с определенным смыслом.

– Не спешите, товарищ Джабраилов! Вопрос касается только первого секретаря горкома! Задание у меня секретное, все узнавшие о нем лишнего могут оказаться ликвидированы по итогу! Если будет принято решение!

Хорошо так сказал, серьезным и уверенным голосом человека, привыкшего отдавать приказы и даже повелевать.

Вот недавно только почти повелевал пятидесятитысячной ордой ургов. И приказы отдавал вождям идти на штурм.

Сам выпрямился, стал выше ростом и хмуро посмотрел через плечо на постового, тут же разжавшего пальцы и отошедшего на полшага назад.

И глядя на окаменевшее лицо товарища Джабраилова добавил:

– Моего появления здесь ждет сам товарищ Берия!

Глава 3

Все, дело сделано, роковые для всех присутствующих конкретно пугающие слова уже отчетливо сказаны, все их правильно расслышали. Деваться больше некуда, уже уши не закроешь. Теперь мне остается только напирать дальше.

А то за них точно спросят, если не по делу базаришь:

– Так что попрошу предоставить мне старшего по должности в горкоме. И не искать всяких глупых и даже преступных оправданий для себя. Вы подводите не только себя, но и свое начальство. Товарищ Джабраилов!

Да, про преступные я вовремя загнул, сразу чиновная спесь с товарища дежурного слетела. Очень уж уверенно и по делу я выступил. А преступным сейчас может стать каждый чих, если под него подвести правильную базу.

Так, судя по лицу товарища Джабраилова, у него в голове идет напряженная работа мысли – предоставить мне встречу с кем-то из начальства или все-таки требовать разбирательства по части НКВД.

Проще всего сделать первое, однако, он только что уже сказал постовому вести или везти меня в районный отдел.

То есть, звонить и вызывать наряд на место. Уж к горкому защитники социалистической законности явятся быстро, это их основное место для защиты, все остальные в гораздо меньшем приоритете.

Но в случае чего будет явная ошибка дежурного. Человек пришел в орган власти, который реальный, в отличии от всяких ничего не решающих Советов, а его зачем-то отправили в милицию разбираться.

И все шишки повалятся именно на него, а он этого ну очень не хочет, как видно по его лицу.

Поэтому я добавляю громко и четко, как положено соответствующему товарищу, имеющему право на подобные слова:

– Хватит тут бюрократию разводить! Бумажки перекладывать на столе! Ваше дело самое маленькое – представить мне человека, который свяжет меня с Лаврентием Павловичем! И больше ничего от вас не требуется! – последние слова я уже почти кричу на дежурного.

Это командный голос человека, имеющего право приказывать и требовать, у меня уже давно выработан. Впечатление должен производить соответствующее на чиновную братию.

Не знаю, какое решение все-таки в итоге родил бы дежурный, какое свое ценное указание выдал бы он, однако тут с верха лестницы раздался начальственный голос:

– Джабраилов! Что там у тебя?

– Товарищ Цховребашвили, Владимир Гедеванович, тут непонятный товарищ на встречу к вам рвется!

«Здорово интересная фамилия у этого товарища», – успел заметить я.

– И что в нем непонятного? – голос минимум одного из секретарей горкома приблизился к нам, видно, что он неспешно спускается по лестнице.

– Вам стоит взглянуть на его паспорт! – коротко ответил дежурный, быстро поднявший свою задницу со стула, на котором он исполняет свои обязанности.

«Все, ответственность он вовремя переложил, товарищ Цховребашвили сам подставился под окончательное принятие решения», – как я отчетливо читаю на лице дежурного.

Спустившийся коренастый грузин или осетин в принятом повсеместно военном френче и блестящих сапогах с пышной гривой волос на голове стремительно подошел к столу. Пока, подчеркнуто не глядя на меня, взял в руки протянутый паспорт, посмотрел один раз, встряхнул головой, всмотрелся еще разок, только теперь обратил внимание на меня.

– И как это понимать? – звонким голосом спросил он.

– А вот как там написано, так и нужно понимать. Там – все правда! Поэтому делайте правильные выводы, товарищ Цховребашвили, – уверенно говорю я.

– А при чем здесь наш горком? Почему вы пришли сюда? – вот и у него сознание работает похоже, как у дежурного и всех остальных партийных бюрократов страны.

– Куда добрался первым с особо секретными сведениями для нашего государства, туда и пришел. Это все неважно, товарищ секретарь. Мне нужны ваши возможности для связи с первым секретарем Компартии Грузии.

– Вот как? Почему я должен вам ее предоставить? – подумав, поинтересовался Владимир Гедеванович, как его назвал дежурный.

Кажется, вполне подходящий для этого дела человек мне попался, сразу же что-то понял и не кричит про милицию.

– Думаю, нам этот вопрос лучше обсудить без чужих ушей. Сведения о моем появлении здесь должны сразу же попасть под гриф «совершенно секретно», со всех причастных и свидетелей должна быть взята расписка о неразглашении особо важной государственной тайны, – подробно объясняю я собеседнику.

Это такая серьезная заявка, однако и время сейчас непростое для конкретно испуганного народа во всех без исключения ветвях власти.

Мужчина задумался, потом кивнул дежурному и постовому:

– Отойдите от нас на минутку. Товарища обыскали? – спохватился он.

– Обыскал, товарищ Цховребашвили, – доложил милиционер и показал мешок. – Вот его вещи.

– Хорошо. У вас пять минут, Виктор Степанович Автанадзе, – разрешил он мне говорить, еще раз прочитав паспорт.

– Давайте поговорим. Я пришел из будущего. Да, именно из нашего советского будущего. Именно из восемьдесят второго года, когда выдан этот паспорт. Он настоящий, не подделка вражеских контрразведок с какой-то глупой целью. Поэтому я все знаю про прошлое, именно про эти года, которые сейчас на дворе. Специально изучал это время перед тем, как прийти сюда, – неторопливо начинаю я.

– Не верю, – коротко отвечает Владимир Гедеванович.

– Я легко это вам докажу. Сегодня какое число?

– Двенадцатое мая. Вы даже не знаете, какой сейчас день? – усмехается, не знаю еще какой по рангу, секретарь.

– Отлично. Двенадцатого мая, то есть именно сегодня Госсекретарь США Корделл Халл отверг предложение Советского Союза о заключении пакта о совместной обороне против Германии.

Мужчина потрясен моими знаниями и словами, однако, именно это знание явно не для его уровня, поэтому он не может его оценить.

– Об этом вы или узнаете когда-то, или не должны были узнать никогда, – добавляю я и продолжаю:

– Хорошо, вот еще, четырнадцатого мая Чили выйдет из Лиги Наций. Значения особого это знание для СССР не имеет, но дает возможность проверить мои слова, – продолжаю я цитировать недавно просмотренные сведения.

– И, самое главное, в июне сорок первого года нацистская Германия вероломно нападет на Советский Союз, – выкладываю я всем козырям козырь. – А зная это и еще много чего, можно сделать так, что она или не нападет, или это случится гораздо позже. И не с такими тяжелыми последствиями для нашей страны. А они будут очень тяжелыми.

Гедеванович молча смотрит на меня, пытаясь осознать смысл услышанных слов.

– Вы понимаете значение этих сведений для нашей страны? Когда наши вожди будут все знать наперед? – теперь я уже придавливаю ответственного секретаря.

– В любом случае, вот еще, пятого мая начальник Генштаба немецкой армии предоставил Адольфу Гитлеру меморандум против нападения на Чехословакию, – рутинным голосом добавляю я. – Однако Гитлер не послушает его и следующей весной захватит Чехословакию окончательно. А осенью ее часть.

– Этого наша разведка, конечно, еще не знает. Однако, отлично знаю я, – заканчиваю я выкладывание новостей.

– Я понимаю, товарищ Владимир Гедеванович, это не ваш уровень, чтобы знать такие сведения. Однако сам Лаврентий Павлович сможет оценить мою информацию должным образом. И, чем раньше вы меня с ним свяжете, тем легче мне будет помочь Советскому Союзу. И вам лично. Это ваш реальнейший шанс подняться куда выше.

– Но и упасть тоже, – вдруг заметил Гедеваныч.

Нормальная реакция заботящегося о своей карьере бюрократа, против этого не попрешь.

– А что вы еще должны сделать, когда увидели меня с такими знаниями и даже с настоящим паспортом из моего времени? – я уже понял, что смог убедить собеседника.

Все мои слова из высшей международной политики здорово потрясли секретаря небольшого горкома партии.

– Уж всяко не отправить меня в НКВД? Это было бы слишком глупое решение! Однако, пока такой уж спешки нет, ничего очень серьезного в ближайшее время не произойдет. Но вы должны отправить меня к людям, кому необходимы такие знания из ближайшего будущего. И лично позаботиться о неразглашении тайны дежурным Джабраиловым и постовым Осиповым, – не забываю я добавить.

Владимир Гедеванович уже успел принять решение, поэтому он приказал постовому отдать мне мешок и вернуться на площадь, а дежурному сказал занять свой пост.

– Джабраилов, пока молчи обо всем случившемся. Мы с товарищем поднимемся в мой кабинет.

– Идемте, Виктор Степанович.

Я спорить со своим новым именем не стал, не хватает мне еще загружать встревоженный мозг секретаря сведениями о том, как я приобрел этот паспорт совсем незаконным путем.

Я советский человек из восемьдесят второго года, из того самого загнивающего социализма, и осталось ему всего десять лет просуществовать. А в самой Грузинской ССР и того меньше.

Однако, расстраивать товарищей таким знанием я не собираюсь, буду держаться именно этого года и полного торжества социализма в СССР и еще паре десятков стран во всем мире.

Перед кабинетом на третьем этаже я успел прочитать табличку на двери, здесь работает первый секретарь ВКП (б) Цховребашвили Владимир Гедеванович.

«Ну и отлично, что я теперь общаюсь с самым главным в Сталинири человеком», – обрадовался я.

Так мне будет проще всего.

Однако первый секретарь позвал в кабинет еще одного секретаря, чтобы они могли нормально контролировать меня, если я все-таки английский шпион или еще какой антисоветский человек.

Про таких оборотней они очень хорошо знают, сами с ними неустанно борются каждый день и на работе, и во время отдыха.

Там мы сели за большой стол, а Владимир Гедеванович продиктовал мои сведения своему помощнику, у которого с каждым словом глаза становятся все шире.

Я их немного поправил, достав свой лист из кармана, что начальника Генштаба Германии зовут Людвиг Бек, и еще добавил следующее:

– Двадцатого мая чехи начнут частичную мобилизацию вдоль границы с Германией.

– А что еще? – интересуется первый секретарь.

– Хватит уже, Владимир Гедеванович. Если уже этих сведений не хватит, тогда я новые выдам. А вам чем меньше знаете, тем спокойнее спите.

– Почему тогда именно товарищу Берии хотите отправить свои рассказы? Не в НКВД или Генштаб?

Ага, свои рассказы! Ну, подтвердить прямо сейчас я их не могу, хотя и наговорил достаточно.

– А потому, товарищи, что Лаврентий Павлович вскоре пойдет на повышение. И эти сведения, как вы их иронично называете – рассказы, ему очень помогут бороться за наше народное дело. Именно поэтому я и стремлюсь к нему попасть.

Тут оба секретаря замолчали и значительно переглянулись. Вот, подкинул я им нужные сведения, пусть домысливают их сами. Это те самые слова, которые они должны услышать от меня для того, чтобы понять, кому это нужно.

– Один день необходим, чтобы связаться, с кем нужно, в самом Тбилиси, – говорит после молчания первый секретарь.

Отлично, они уже очень серьезно относятся ко мне и моим словам.

– Это хорошо, спешки никакой особо нет, ничего критичного за это время не случится, как я говорил раньше, – отвечаю я.

– А как с вами быть?

– Да разместите меня в гостинице и приставьте надежную охрану, пока ждем ответа из Тбилиси по поводу меня, – направляю в мысли партийных лидеров в нужном направлении. – Думаю, он будет довольно быстрый.

Пока они не решили, что самое лучшее место для подозрительного всезнайки – камера в местном СИЗО.

– Так и поступим. Виктор Степанович, вы подождите пять минут в кабинете, пока я отдам необходимые распоряжения, – решает Владимир Гедеванович, и они выходят вместе.

Сейчас еще переговорят между собой, как им лучше всего сделать. Они явно люди Берии, он уже семь лет управляет всей Грузией, а раньше командовал в горкоме Кутаиси. Без его одобрения на любой пост уровня секретаря района никто не встанет. И поэтому все они именно его люди. Если бы я просился на прием куда-то в Москву или еще к кому-то другому, вопросы бы точно возникли.

«А не стоит ли остановить такого деятельного, но в возможно неправильную сторону, товарища-всезнайку?»

А так я прошу сообщить о появлении человека с очень интересными знаниями именно тому, кому положено узнать о моем возникновении в этом мире.

Свои магические способности мне проявлять не требуется, это можно будет озвучить в подходящий момент, главное, чтобы лечащие камни не забрали.

Вскоре милиционеры приехали за мной на классически черной машине, я сразу же уехал в ведомственную гостиницу в сопровождении трех суровых сотрудников. Не знаю точно, какие даны по моему поводу распоряжения высоким партийным начальством. Думаю, что жить буду на высоком этаже и гулять меня никуда не выпустят. Еду будут приносить из ведомственной столовой, а меня только в туалет выводить.

То есть, пока все так достаточно сурово окажется со мной.

Так оно и оказалось, разместили меня недалеко от горкома, осмотрели на этаже очень тщательно мешок и мои карманы, даже сапоги заставили снять.

На камни обратили особое внимание, я предложил их положить в мешок, откуда забрал тапочки и мыльно-пенные принадлежности. Их тоже проверили, обратив внимание, что хоть некоторые вещи с русскими словами на них, но похожи именно на заграничные.

– А мешок пусть у присматривающего за мной товарища будет находиться.

На это согласились, вскоре я оказался на четвертом этаже конкретно совдеповской гостиницы, как я ее охарактеризовал бы. Принесли ужин на подносе из местного ресторана, раз ведомственная столовая уже не работает.

Я еще попросил двойную порцию второго, вкусного такого шашлыка с фасолью, предложив заплатить самому за нее.

Деньги у меня все-таки не взяли, закрыли дверь, двое милиционеров с суровым видом заняли пост около нее на стульях. И подопечный никуда не денется, и к нему никто не подберется.

Управившись с ужином, я попросился в туалет, где немного сполоснулся под раковиной, почистил зубы и потом с удовольствием растянулся на узкой кровати.

– Отлично, первый день проходит, я уже смог убедить недоверчивых людей в горкоме. Завтра мои слова и тот же паспорт дойдут до кого нужно. Скорее всего, послезавтра меня повезут в Тбилиси.

С этими мыслями я уснул, за окном уже темно и в гостинице тихо.

Сквозь сон я услышал, как дверь в номер подперли стулом. Дверь не закрывают на ключ, чтобы иметь возможность меня проверять, что делают несколько раз за ночь. Милиционер на дежурстве тоже собирается вздремнуть на паре-тройке составленных стульев.

– Ну и пусть спокойно спит, – подумал я и сам уснул.

Глава 4

Утром меня разбудили к завтраку, еще с самого раннего времени постоянно заглядывая в номер и проверяя мое наличие.

Я хорошо разоспался, а чего не поспать с чистой совестью, какое-никакое напряжение покинуло меня, теперь я уверен, что все будет хорошо со мной.

«И всей теперь большой стране я помогу очень здорово своим знанием», – так думаю я.

Какими людьми в личном плане не оказались бы высшие партийные чиновники СССР, они не упустят потрясающую возможность обыграть соперников на мировой арене. Особенно зная все их ходы наперед.

И меньше будут лезть в другие страны, если в этом не окажется никакого особого смысла. Как его по итогу и так не оказалось в большинстве случаев, одни только бесконечные казенные проблемы и пиковый интерес.

После завтрака я попросил принести мне газет, получил их и принялся вникать в содержание местной жизни, однако довольно быстро оставил это занятие. Не восьмидесятые годы на дворе, все только по социалистическо-коммунистической направленности статьи выкладываются.

Ничего особо интересного нет, кроме всех этих бытовых объявлений о продажах, житейских ситуациях и прочих мещанских радостях.

Пришлось проскучать до обеда, просто посматривая в окно, потом снова сытно перекусить и поспать еще часок, пока кто-то не пробежал, гулко бухая сапогами, по коридору гостиницы. Тогда я понял, что движуха вокруг меня наконец-то началась и сейчас что-то произойдет.

Впрочем, я к этому давно готов и даже как-то на нее рассчитываю.

– Наверное, Гедеванович с самого утра махнул в столицу, быстро попал куда нужно, теперь по телефону поступил какой-то приказ оставшимся на месте партначальникам.

Интересно, расстрелять сразу или все же организовать вывоз в столицу?

Оказалось, все-таки, ехать куда-то точно придется, мы довольно срочно выезжаем.

– На сборы пара минут, – сурово рявкнул кто-то из часовых в дверь, после чего ее не стали закрывать.

Фраза такая, что и не понять, правда это или уже нет, насчет выезда. Может просто в КПЗ местное переезжаем для моей повышенной сохранности.

Вообще, даже толика выданной мной информации вместе с паспортом из далекого социалистического времени должны произвести именно такое впечатление на начальство товарища Цховребашвили.

Если просто попадут к неглупому человеку на просмотр. И еще смело называемое имя официального хозяина республики, после чего уже нельзя не отреагировать на такой факт должным образом.

«Интересно, как еще повезут? Под суровым конвоем в наручниках? Или уже как важную личность? В мягком вагоне? Желательно еще пломбированном, как товарища Ульянова-Ленина. Впрочем, это знание сейчас очень непопулярно и сильно наказуемо. Что наша героическая революция возмущенного пролетариата солидной своей частью за немецкие марки случилась.

Я быстро собрался и вышел из комнаты, проследив, чтобы мой мешок со всем содержимым отправился за мной следом. А то еще сдуру его забудут-потеряют от испуга рядовые сотрудники.

И что тогда делать?

Внизу всех выгнали из гостиницы, даже дежурную. Похоже, меры уже полной секретности весьма конкретно вокруг вашего покорного слуги начались.

«Ну, они и должны были так начаться после изъявления монаршей воли нового грузинского царя», – мне хорошо понятно.

Если первый секретарь горкома Сталинири именно до него добрался.

Ему, в принципе, не так далеко ехать, чтобы переговорить с товарищем Берией по одному щекотливому вопросу наедине. По телефону такие дела не делаются, да еще передать личное впечатление от странного человека с вызывающе непонятным документом товарищ Гедеонович может только так.

Есть в моем внезапном появлении такие скользкие моменты, что самому верному сподвижнику товарища Сталина нужно себя правильно повести.

«Ведь во многих знаниях имеется много печалей», – и про это не стоит забывать даже первому секретарю Грузинской ССР.

Меня вывели из гостиницы через задний вход, когда машина, обычная черная такая, на которой еще Штирлиц в кино ездил, подъехала прямо вплотную к дверям. Запихнули мою тушку назад, с двух сторон плотно поджали крепкими телами оперативники по гражданке, наверно, из местного угро, впереди водитель в форме и пассажир тоже.

Судя по синей эмали на ромбах его петлиц и очень важному виду – кто-то из высокого начальства местной милиции. Наверно, сам начальник сталиниринского НКВД.

Грузинский такой мужчина с шикарными усами и проницательным взглядом.

Машина сразу же вырулила от гостиницы и довольно быстро поехала на выезд из города. Однако около какого-то зеленого забора мы остановились и ждали пять минут, пока оттуда выедет такая же полуторка, на которой я поехал сюда.

В полуторке сидят в кузове с десяток военных с винтовками, она сразу же пристроилась вслед нашей машине.

Ага, такого уже нужного человека даже с конвоем или под охраной везут, статус мой резко пошел вверх согласно усилиям, прилагаемым Советской властью.

Явно пришла команда обеспечить надежную доставку ценного свидетеля, поэтому даже военных привлекли.

– Товарищи, давайте я вперед выдвинусь, а то тесно сидеть. Машинка то узкая весьма, – доброжелательно я сказал соседям.

Они прижались молча к дверям и повернулись в пол оборота ко мне, чтобы нам оказалось удобнее сидеть, а им меня видеть. Начальник с переднего сидения тоже повернулся, оценивая наше размещение. Еще, наверно, прикидывает про себя, не получится ли у меня выпрыгнуть на полном ходу. У него под ногами мой мешок лежит.

«Ага, от своего-то счастья, да еще через лобовое стекло выйти. Только, если мы в кого-то врежемся, тогда я наружу именно через него полечу», – демонстрирую я себе знание кинематики после просмотренных краш-тестов, только про себя, конечно.

Он же еще не знает точно – охраняют меня или конвоируют, похоже.

Прилетел приказ с самого верха доставить, как можно быстрее и с хорошей охраной. А вот что сказано про действия охраны при попытке бегства?

Вот уже меня конвойные немного слушаются. Не хамят и не угрожают, не бьют по печени, как обычно при попытке разговора, понимают, что я какая-то важная птица. Какой бы я не был матерый враг народа, хватило бы четырех человек в машине для моего конвоирования, а раз полуторка с бойцами позади пылит, скорее всего, я очень ценный товарищ.

Разговаривать только не разговаривают совсем. Похоже, тоже указано в распоряжении. В разговоры не вступать категорически, вот они все и молчат.

За окнами пролетают горы и скалы, мы неутомимо несемся в столицу. После неплохой грунтовки выехали на асфальтовую уже дорогу и поехали еще быстрее.

Легковушке приходится придерживаться медленно едущего позади грузовичка с солдатами, поэтому до Тбилиси мы ехали часа три с половиной, остановившись один раз дозаправить машины на смешной заправке с одной колонкой.

В туалет меня не пустили, сказали, что запрещено вообще из машины вылезать, пришлось терпеть до столицы. Благо, я успел перед выездом его посетить, что-то такое и подозревая заранее.

А вот сами сбегали за гребень склона, пока солдаты окружили машину с винтовками наперевес.

«Ну точно, ВИП-персону везут и охраняют необычно строго, никого близко не подпускают за километр», наглядно вижу я такие меры.

Часов в шесть вечера мы приехали в какой-то пригородный ресторан, судя по тому, что три служебные машины стоят прямо перед ним. В них бдят шоферы, и так еще человек в кожанке прохаживается, контролируя местность и выглядывая подкрадывающихся врагов народа.

Часы у меня еще вчера во время обыска забрали, тоже понятное действие, вдруг у меня там цианистый калий спрятан под крышечкой.

Ну, скорее всего, именно сейчас произойдет весьма знаменательное событие в моей новой жизни – я встречусь с хозяином Грузии, а вскоре и всего Советского Союза. Одним из хозяев, конечно, и не самым главным пока, однако Лаврентий Павлович быстро станет вторым человеком после Сталина и первым после его смерти.

Официально или неофициально – влияние его станет всеобъемлющим.

И неспроста точно так случится, понятно, что он очень умный и деловой человек, ситуацию отлично понимает, вон как сразу меня приказал доставить под свои очи.

Ладно, до того не менее знаменательного события в пятьдесят третьем году еще много воды в Куре утечет.

Меня вывели из машины. Втроем причем: начальник и опера, завели на первый этаж здания, где меня уже перехватили другие люди.

Милицейский начальник доложился, кому положено, показал на меня, был со своими людьми приглашен на ужин в отдельный кабинет.

Все мои спутники с довольным видом отправились на ужин, спокойно выдохнув про себя. Задание высочайшего начальства выполнено, все нормально прошло, клиент доставлен и передан на руки ближней охране, теперь уже не они отвечают за непонятного, скорее всего, подследственного гражданина.

А меня окружили ловкие и грубоватые молодцы, один из которых держит в руке мой мешок, остальные снова обыскали меня довольно тщательно и так же грубо.

Видно, уже здорово приближенные к Хозяину люди, которым дозволено гораздо больше других, и они это хорошо знают.

Привыкли всех, кто попадает к ним в руки, подавлять быстро и бесцеремонно. Поэтому процедура обыска мне не понравилась, было искреннее желание пару самых наглых молодцов отправить на знакомство со стенами, однако, пока пришлось сдержаться. Если я выдам себя, покажу, что могу гораздо больше обычного человека, меня к товарищу Берии только в цепях будут подводить, тогда никаких доверительных отношений не получится.

А я должен казаться самым обычным человеком, что придется все-таки проявить из необычного – свалю на новые технологии через сорок четыре года. Проверить то меня совсем некому!

Поэтому я бесцеремонно и тщательно ощупан и в окружении четырех крепышей быстро поднимаюсь на второй этаж, где один из спутников докладывается кому-то из совсем приближенных охранников. Тот скользит за дверь и через пару минут появляется снова, кивнув головой, чтобы меня пропустили дальше.

Четверка остается в коридоре, теперь меня сопровождают всего двое совсем приближенных товарищей.

В зале ресторана я вижу большой стол, красиво накрытый, и одиноко сидящего человека во главе его.

– Это Берия, – понимаю я, когда в сопровождении двоих самых приближенных охранников оказываюсь перед ним.

Берия долго смотрит на меня, а я на него, потом первым говорю, нарушая молчание:

– Добрый вечер, Лаврентий Павлович! Вы очень похожи на свои фотографии!

Охранники напрягаются, ожидая какого-нибудь сигнала с его стороны, однако я вижу, мои слова явно заинтересовали первого секретаря Грузинской ССР.

Он кивнул одному из охранников:

– Проверили?

– Чист. Его вещи, – дюжий охранник поднимает мой мешок в руке.

– Хорошо. Отойдите, – он показывает рукой на места в трех метрах от меня и изучает мой паспорт, лежащий перед ним. – Присаживайтесь, Виктор Степанович. Вы хотите есть?

– Хочу, Лаврентий Павлович. Однако, товарищи так спешили выполнить ваш приказ, что не дали мне возможности посетить туалет. Вот туда я бы сходил с еще большим удовольствием. А потом поел бы также и выпил бы хорошего красного вина.

По его сигналу меня ведут в туалет, один из охранников остается снаружи, второй входит со мной в уборную, где ждет, пока я закончу свое дело в кабинке. В туалете имеется большое окно по пояс, поэтому охранник опасается, что я могу попробовать удрать в этот момент.

Однако у меня и мысли такой не имеется, чтобы от сильно нужного моему делу человека в окна зачем-то сигать. Поэтому я мою ладони после процесса и снова оказываюсь за столом перед товарищем Берия.

– Угощайтесь, дорогой товарищ, – о, какие мне авансы выдает хозяин всего в этом городе.

Сразу появляется чувство долга и приближенности к нему самому. Ничего, я быстро заполняю тарелку всем, что мне на глаза попадается на столе.

– Вы, значит, как и паспорт, из восемьдесят второго года к нам пришли?

– Из сентября восемьдесят второго, товарищ Берия, – по-строевому ответил я, вволю накладывая себе люля из нежной баранины и добавляя зелень с тушеной фасолью.

Паспорт у меня выдан в июле, штамп о разводе из конца августа, так что все должно сойтись внешне.

– А как здесь оказались? – серьезный такой вопрос.

И на этот вопрос я продумал ответ. Тут нужно ответить так, чтобы больше вопросов не возникало. Ну, прямо сразу не возникало. Придется сослаться на могучее государство, отправившее меня со спецзаданием в прошлое.

Одно дело – когда мои личные способности и еще умение в магии, тут еще Храм, того гляди, появится. И все это я должен буду объяснить и показать с привязкой на местности.

Ведь меня точно попробуют заставить это сделать.

А я про все такое точно не собираюсь делиться с кем-то, пусть даже ценой своей жизни, если начнут сильно настаивать.

«Нет, Храм и все остальное сдавать никак нельзя, учитывая, что при большом желании опытные следопыты найдут мои следы около него самого», – понимаю я.

Найдут вскоре парня, который меня подвез, это несложно, постовой его сразу узнает. Определятся с местом, где я объявился у того на глазах. Дознаются, что я не проходил нигде среди людей, и быстро поймут, что пришел я откуда-то с гор.

Следы мои очень незаметные, однако, могут и их распознать, тогда окажутся в районе Храма. Самого его точно не найдут, я при спуске следов на каменной стене не оставил, но все вокруг хорошо обыскать могут.

«Как те же миноискатели сработают на мои Палантиры? Зря я их там спрятал, получается. Правда, так я могу применить большую силу, не открывая Храм у всех на глазах, если меня приведут в те места под конвоем. Просто упасть на землю и просунуть ладонь в песок на десяток сантиметров, чтобы коснуться Источника, завернутого в полиэтиленовый пакет», – напоминаю себе.

Если у меня уже маны не будет, если всю потрачу почему-то.

Я не очень верю в человеческое отношение довольно жестоких по жизни людей, именно таких, как встретивший меня первый секретарь целой республики.

Всю зачистку Грузинской ССР и Закавказской тоже сам товарищ Берия лично курировал и проводил, без помощи следственных бригад из центра.

Может, такое дело у него менее кровопролитно получилось. Может, наоборот, еще более счеты сводил.

Кто его точно знает?

Мне положение вещей не изменить никак, а вот контактировать придется именно с товарищем Берия, чтобы через него выйти на единолично главное лицо огромной страны. Только они могут правильно распорядиться знанием будущего, больше некому это сделать, ибо очень жесткая вертикаль власти замыкается именно на Вожде.

И все серьезные решения по политике страны принимает тоже он.

– Экспериментальный проект перемещения во времени. Не из нашего, тысяча девятьсот восемьдесят второго года, конечно, нет у нас таких технологий. Из более далекого будущего. Они пришли к нам, поэтому меня отправили к вам. Руководство дало добро с огромными оговорками. Вам тоже стоит о них узнать прямо сейчас.

Вот уже я не сам по себе странник по мирам и временам, а просто исполнитель чужой организованной воли.

Такое знание меня должно прикрыть от наездов и дать возможность одно говорить, а другое уже нет.

То есть, это значит, что за мной стоит именно такая же организация, как теперешний НКВД, получается.

– Да, про эти оговорки я хотел бы услышать первым делом, – кивает головой собеседник.

Сразу вычислил главное из того, что я ему донес.

– В основном, они касаются только моего участия в процессе организации нового будущего. Я вам даю только достоверную информацию. Все остальное решаете и делаете вы сами. Есть определенные трудности в том, что человеку из будущего можно что-то лично изменить в прошлом. А вот именно главные действующие личности в истории вполне могут его менять – для них это еще настоящее. Но менять очень-очень осторожно, буквально по доле процента за один раз.

– Ну, какая же я главная личность? Я просто первый секретарь небольшой республики, – улыбнулся наконец-то Берия.

Я же, азартно расправляясь с люля из баранины, не забываю подкладывать себе тушеную фасоль и уже выпил первый бокал в меру терпкого вина. Я должен быть информированным, но все же простым попаданцем из будущего.

Кем я и являюсь, на самом деле, чтобы играть свою роль достоверно. И еще нужно хорошенько выпить, чего я сам хочу, чтобы стать немного откровеннее на язык и показать товарищу Лаврентию Павловичу, что я именно засланец без всяких задних мыслей.

– В конце августа вы уедете в Москву на должность заместителя наркома Ежова, а двадцать пятого ноября, если я не ошибаюсь, сами станете наркомом НКВД.

Эти простые слова произвели на Лаврентия очень серьезное воздействие. Наверняка, он уже в курсе своей будущей службы, однако разговор об этом назначении происходил наедине с Вождем. Никто подслушать его не мог.

Типа, Ежов сделал свое дело, теперь пора его назначить виновным в перегибах на местах, заменить и списать в утиль.

Для Сталина Грузия – особое место во всем Советском Союзе, он должен дать своему помощнику время все подготовить заранее. И передачу власти, и вникание в новую работу на высочайшем уровне.

Уж Берия то точно должен знать тринадцатого мая, что ответили американцы двенадцатого мая на предложение Советского Союза заключить сепаратный мир между собой.

Думаю, вся верхушка напряженно ждала ответа, и тут такой облом. Никого не получается подтянуть к совместной обороне от дьявольски удачливого фюрера всего немецкого народа. Не для этого англосаксонская элита его вырастила, привела к власти и снабдила огромным средствами в твердой валюте.

Советский Союз остается один против всей Европы, пожалуй, такой вопрос не поможет решить вся моя информация.

Поэтому улыбка лица Берии сразу исчезла, он только махнул рукой, отправляя своих церберов еще на несколько метров дальше от нас. Так до них могут долететь обрывки слов, благо я сижу к ним спиной, и по моей артикуляции они ничего понять не могут. Но услышать и связать фразы по смыслу точно попробуют.

«Очень осторожный и продуманный человек», – подумал я еще раз.

– Лаврентий Павлович, вы, пожалуйста, не думайте, что вас с… – и тут я показал глазами одному ему наверх, обозначая только одного человека в стране под названием СССР. – Что вас прослушивает британская или немецкая разведка. Это данные из будущего, они везде есть в свободном доступе, именно, как историческое знание. Когда точно вы переедете в Москву и станете наркомом.

Я уже выпил три бокала хорошего вина, закусил двумя наборами люля, теперь настроение у меня заметно приподнялось.

Берия молча закинул в рот ложку такой же фасоли и медленно ее пережевывает, потом делает глоток вина из бокала рядом с собой.

– Значит, вас отправили к нам рассказать о будущем, чтобы мы могли изменить его? – вдруг спрашивает он.

– Так именно и обстоит дело. Споры среди моего руководства шли долго, однако победила точка зрения, что можно все-таки попробовать. Сами понимаете, все опасаются, что с ними самими потом станет, когда вы измените свое настоящее и наше будущее. Кто-то может просто не родиться на этот свет, хотя тогда у гораздо большего количества детей отцы вернутся с войны.

Видя недоуменное выражение лица собеседника, я еще сильнее убедился в том, что шапкозакидательские настроения в высшем руководстве страны очень развиты.

Типа, победим одной левой и воевать будем на чужой территории.

Сам Берия, наверняка, в курсе опасений Вождя про бесноватого фюрера всего немецкого народа, но официально должен поддерживать точку зрения насчет легкой войны на чужой территории.

– Только потери Советского Союза в войне с нацистской Германией и всей Европой за ее спиной слишком невероятны и ужасны. Именно поэтому я здесь и оказался.

Я уже вижу, что всемогущий первый секретарь не торопится выспрашивать меня о будущем. Он смотрит и составляет свое мнение обо мне. И опасается особо личное что-то узнавать наедине, ему это может здорово откликнуться.

Если кто-то из его людей отправляет информацию совсем наверх.

– И еще, Лаврентий Павлович. Я пришел к вам сам осознанно по заданию своего правительства и пропадать куда-то я не собираюсь. Обратно мне не вернуться, для меня это путь в один конец. Вся технология осталась в восемьдесят втором, здесь есть только точка появления. Я честно собираюсь выполнить задание партии и помочь своей стране. Прошу это понимать, – убеждаю я его.

– Хорошо. Вас, Виктор Степанович, отвезут в правильное место, чтобы переночевать. Вас будут охранять, поэтому не делайте никаких резких поступков. У вас в мешке много чистых листов бумаги, зачем они вам?

– На них нанесена информация о том, что имеет серьезное значение для нашей страны. Видеть могу ее только я один, так все устроено. Мне приказано выдавать ее дозировано согласно утвержденному графику. Сами понимаете – это приказ. Хотя теперь я полностью в вашем распоряжении.

– А та информация, которую вы рассказали Владимиру Гедеоновичу, что вы можете добавить к ней из особо неотложного?

– Ничего особенно. Пожалуй, только то, что в конце сентября этого года Франция и Англия сдадут Судетскую область Германии без войны. Мнение самих чехов их доблестные защитники даже не спросят.

– Даже так? – заинтересованно блеснули глаза у Берии, но он сдержался.

– Всего хорошего, об вас позаботятся, – только и сказал он, показав охранникам, что я могу уйти.

Так я и ушел с ними, потом меня передали другим вооруженным и бдительным людям, уже они отвезли меня в хороший санаторий, где разместили в двухкомнатном номере. Я бы назвал его люксом, однако в первой комнате дежурят двое охранников, под окном тоже всю ночь кто-то бродит. Ладно, хоть уборная с ванной здесь свои, я помылся и лег спать.

Сытный ужин, хорошее вино настроили на душевный лад. Я попал туда, куда собирался, хотя вероятность этого события была совсем не стопроцентная. Мне откровенно повезло.

Немного странный и отстраненный разговор не удивил меня. Все происходящее очень непонятно первому секретарю, а все непонятное таких людей очень настораживает. Еще он усиленно раздумывает, не ловушка ли это от самого Вождя.

Теперь он должен доложить на самый верх о моем появлении товарищу Кобе. Иначе провалит свою проверку на верность.

Ну, или как он сам решит.

Глава 5

Прожить в санатории для высших чинов партии победившего пролетариата и еще примкнувшего к нему крестьянства, ну и прочих хозяйственных работников высокого уровня, мне пришлось целых три дня.

Рабочих и крестьян в нем я совсем не заметил, конечно. В принципе, полностью сам правильно понимая лицемерность декларируемых лозунгов про всеобщее равенство.

Власть принадлежит не каким-то эфемерным рабочим и крестьянам, а сплоченному сообществу политических партократов, которые по своему разумению управляют огромной страной, беспощадно забрав ее у прежних хозяев.

Забрав, ясен пень, с кровью и полной разрухой, однако, здорово наваляв по шеям всем интервентам и борцам за старый порядок, организационное умение у революционеров не отнять. Однако, теперь партократы и прочие бюрократы ловко отодвинули от руля бывших героев и легендарных командармов, слишком много о себе понимающих.

Хорошее место в зеленом пригороде Тбилиси предлагает неторопливое и размеренное существование с красивыми видами и журчанием воды в мимо бегущей речке.

Впрочем, я сам сейчас никуда особо не тороплюсь и не стремлюсь попасть снова на аудиенцию к товарищу Берии. Похоже, он пока договаривается о том, чтобы оказаться вместе со мной в Москве. Не только из-за моего появления, чтобы еще свои дела уладить тоже, естественно.

И поразить товарища Кобу полученной от меня информацией до самой глубины души.

Гуляю по красивой территории в сопровождении пары неотлучных товарищей. Они сами тоже радуются случившемуся отдыху в санатории для высших лиц республики, еще возможности размяться, а не только сидеть рядом со мной в соседней комнате.

И еще отличными обедам, завтракам и ужинам, партийная элита себя однозначно любит и на себе экономить не собирается. Особенно в такой все понимающей про хорошую жизнь стране, как Грузия.

Как бы она сейчас не называлась в угоду политическому моменту.

Вечером каждый раз кино показывают – «Грозу», «Чапаева», «Мы из Кронштадта» и даже «Иудушку Головлева». Не все фильмы я успел посмотреть лично, часть только на афишах увидел.

Как я и предполагаю, сам товарищ Берия не стал активно рисковать, чтобы узнать от меня что-то помимо своего главного начальника. Здесь такой опасный момент явно просматривается в перспективе, все полученные знания могут оказаться крайне токсичными для их владельца, особенно про то, что, кто и как когда сделает.

И еще что случится в результате?

Я, конечно, не собираюсь рассказывать товарищу Сталину о том, почему именно ему не окажут никакой экстренной медицинской помощи в течение половины суток, всей правящей камарильей нетерпеливо дожидаясь его смерти.

Ну или уже неотвратимой смерти.

Тот же Берия постоянно шастал в комнату больного, не делая абсолютно ничего, просто откровенно выжидал время.

Только всех высших партийных лиц страны, присутствовавших в соседних комнатах на его даче во время агонии, очень даже можно понять по-человечески. Всем им до ужаса надоело зависеть от его жестокой непредсказуемой воли в своей жизни и смерти. Тем более такой же неизбежной для всей своей родни.

Все твои близкие – тоже заложники твоей верности и того факта, с какой именно своей больной ноги встал Вождь со своей солдатской кровати.

Если уж кто проштрафился в глазах Вождя, его семья тоже потеряет всякую статусность и окажется неизбежно побиваема камнями во всех смыслах.

А еще можно упасть с вершины жизни вниз и без всякой вины, просто не повезет в какую-то минуту времени оказаться на карандаше у Вождя. Да просто в результате удачно вложенной в уши Вождя сплетни.

Тем более, особенно неуютно товарищу Берии, под которого уже два года постоянно и неотвратимо копают, расследуя менгрельское дело и требуя предоставить самого главного менгрела.

Поэтому все нетерпеливо ждут конца, изображая друг перед другом участие и большое желание помочь.

Так же, как самому товарищу Берии не стоит пока знать, как именно он проиграет межпартийную борьбу своим бывшим товарищам, слишком рано решив, что вся власть уже у него в руках. И, наверняка, истинно презирая своих будущих победителей, как личностей и просто людей.

Начнешь что-то узнавать у меня наедине, а потом не сможешь доказать, когда спросят, что не узнал что-то явно лишнее для своей жизни и здоровья. Обоснуй потом товарищу Сталину, что ты не слишком любопытный дурак. Замучаешься доказывать, а он человек быстрых и беспощадных решений.

Не знаю точно, могу только догадываться о такой передышке, почему никто не лезет ко мне с вопросами о будущем.

«Очень это опасное знание. Если Вождь отнесется к моим словам с понятным интересом и без особого недоверия», – понимаю я.

Именно поэтому я гуляю в относительном одиночестве, даже санаторную столовую посещаю в одиночестве, если не считать двоих соглядатаев за соседним столом. Ну, еще много загораю под лучами весеннего солнца, пока сопровождающие меня товарищи занимают места в тенечке, внимательно за мной наблюдая.

Можно поднабраться солнечных лучей в свободное от казенных хлопот время, чем я и пользуюсь.

Библиотеку местную посещаю от нечего делать, выбор книг из классики здесь неплохой, поэтому или читаю в своей комнате, или обедаю, или загораю на прогулках.

Сейчас у меня, можно сказать, испытательный срок, ко мне плотно присматриваются и даже про выбранные книги докладывают, кому следует. Наверняка, еще потом и проверяют, когда я их возвращаю в библиотеку симпатичной грузинке.

Не оставил ли я там каких зашифрованных надписей? Для своих вполне возможных пособников.

Пособником может стать каждый в эти трудные времена, когда согласно заключению Вождя народов – классовая борьба только усиливается день ото дня. Для многих это настоящий приговор.

Даже простая горничная или подсобный рабочий, спросивший у меня случайно папиросу – могут оказаться пособниками. Сами быстро в этом признаются.

Шпиономания сейчас очень даже развита, захлестывает с головой все карательные и партийные органы.

Я же сказал Берии, что могу видеть невидимое, то есть, обучен этому делу.

Вещи из мешка мне все отдали, кроме листов бумаги и камней лечебных.

С камнями понятно, вещи совсем не обозначающие свой истинный статус, для чего они, собственно, мне нужны. Могут быть замаскированными передатчиками или оружием из будущего, да и вообще всем, чем угодно.

Я пока их назначение не открываю. Впрочем, меня и не спрашивают. Наверное, в каком-нибудь техническом вузе пытаются что-то с ними понять. Еще ушатают мне артефакты, поэтому я попросил с ними ничего серьезного не творить:

– В соляную кислоту не бросать, сверхвысоким или сверхнизким температурам не подвергать. Не пытаться разрезать или еще чего, излучением не светить. Вещи очень нужные для меня и всех высокопоставленных товарищей партии. Если их испортят, тогда виновные вместе с семьями и всей родней поедут в самые далекие северные лагеря без права переписки и возвращения, – предупреждаю своих соглядатаев.

– Да, бумажные листы тоже не стоит подвергать лабораторным опытам, они необходимы для очень важного дела. Пропадет на них информация, виновные присоединятся навсегда к лагерной пыли. Это я вам обещаю, – именно так я передал первым делом через своих охранников мои предупреждения наверх.

Лучше сразу заявить, чтобы понимали ценность предметов непонятного назначения, чем потом узнать, что необходимые мне в новой жизни предметы непоправимо испорчены.

«Ну, в микроскопы посмотрят, взвесят и пощупают, как следует, и все, наверное, большего не рискнут сделать. Я так искренне надеюсь, конечно, кто их сейчас, перепуганных дураков, знает», – напоминаю я себе, что ограничен в своих правах.

Раздражает такая полная зависимость меня, честно говоря, весьма сильно.

Ничего, основные даты главных событий я помню, разная мелочевка не так важна. Да еще здоровье не стоит так уж поправлять даже товарищу Сталину. Это реальное счастье он еще в моих глазах заслужить должен правильным образом.

Однако, после завтрака на третий день приезжает новый товарищ, командует что-то конвоирам, меня сажают в машину и везут дальше. Через полчаса я оказываюсь на аэродроме, где сажусь в грузовой, как видно, военный самолет. Вот летать мне очень не хотелось бы, честно говоря, однако деваться мне некуда.

Позади кабины пилотов нашлась еще одна каюта с шестью вполне себе комфортабельными креслами.

Сейчас время такое, летать по стране беспрепятственно могут только партийные и хозяйственные руководители, поэтому позаботились о каком-то комфорте пассажиров. Чтобы не на жесткой боковой скамеечке турбулентность и воздушные ямы переносить.

Еще через час появился сам Лаврентий Берия с двумя охранниками и одним помощником, после чего моих отпустили.

Еще долго заносили всякие корзины и свертки в салон, с многочисленными подарками и гостинцами из прекрасной грузинской земли летит в Москву товарищ Берия.

Только успел со всеми поздороваться, как мы взлетели, ровное гудение винтов начало меня укачивать в сон. Потом еще одна посадка для дозаправки, и мы снова оказываемся в воздухе. Да, есть такое дело, в эти времена самолеты летают со скоростью двести-двести пятьдесят километров в час, поэтому через четыре-пять часов полета им обязательно требуется дозаправка.

В салоне темно, поэтому больше сплю, все равно поговорить не с кем. Берия тоже спит с помощником или делает такой вид. Только охрана бдит, один за мной присматривает, второй за летчиками.

Чего за ними смотреть – хрен его знает, однако службу рядом с дверью в кабину несет и в саму кабину заглядывает. Охраняет жизнь партийного чиновника высочайшего уровня неустанно.

И мою время от времени тоже. От моих же, возможно, преступных действий.

Ладно хоть сиденья – не обычная скамейка, а отдельные и комфортные, да еще покормили неплохим ужином в столовой на аэродроме дозаправки. Летчиков кормят обильно, без изысков особых, но много и сытно, опять же много белого хлеба есть на столах.

А то ведь перелет сам занял почти десять часов, как я слышу по разговорам своих соседей, Берии с помощником.

На реактивных самолетах, конечно, летать в три раза быстрее получается уже в мое время.

Однако, так довольно страшновато болтаться в небе на такой технике с одним движком, я бы лучше три дня в поезде ехал, честно говоря. Особенно когда попали в турбулентность около Москвы и покидало нас – будь здоров…

Берия весь бледный сидит, а помощник его блюет, не переставая, в туалете.

И ремней на креслах нет, при вынужденной посадке будешь весело кувыркаться по всему салону.

Однако долгий перелет закончился наконец-то, мы спускаемся на такую твердую и ласковую землю. Встречают нас на аэродроме две машины, в одной едет сам Лаврентий с помощником. Во второй везут меня с парой присматривающих товарищей.

«В общем все, как всегда, сплошные ограничения для потенциального спасителя отечества и никакой свободы в личной жизни», – довольно раздраженно размышляю я.

Разместили в этот раз в какой-то гостинице в центре, довольно ушатанной, снова приставили ко мне пару уже новых охранников.

Те ничего не понимают, кто я такой и зачем, поэтому ведут себя очень строго и все мне постоянно запрещают, даже прессу не приносят. Видно в приказе насчет моей персоны не указано отдельно, что мне можно, а что нельзя, вот и держат, как важного свидетеля-обвиняемого.