Королевство Краеугольного Камня. Книга 4. Отвага

Размер шрифта: 13

Рис.0 Королевство Краеугольного Камня. Книга 4. Отвага

Рис.1 Королевство Краеугольного Камня. Книга 4. Отвага

Original h2: Les adieux (Le Royaume de Pierre d'Angle, Vol. 4)

Published by arrangement with Agence littéraire Astier-Pécher

1

«Милая моя Эма, если ты читаешь это письмо, значит, ты жива, а я простился с жизнью. Я обещал тебе счастливое королевство и не выполнил обещания, прости меня!»

У Манфреда заболел живот. Его обожгло пронизывающим холодом. Раньше он ничего не чувствовал, поскольку был занят – руководил уборкой Тронной залы. Столы уже разобрали, козлы сложили, стулья выстроили вдоль стен, пол вымели, вымыли, натерли воском. Торт высотой в пять этажей отправился обратно на кухню со всеми сахарными розами и влюбленной парой из марципана. Какой ужасный вечер! Невеста рыдала на плече у матери, жених бесследно исчез, гости разбежались, король с королевой… А где, собственно, их величества?

Как же больно… Озноб или жар? Печень или сердце? Манфред отступил на шаг. За окном снежные хлопья заслоняли черноту ночи. Он положил руку на грудь, ощупал ливрею, услышал шорох бумаги и понял: печень и сердце в порядке. Это письмо причиняло боль.

Так уж случилось, что Манфред первым узнал о смерти короля.

Едва занялась заря, неподалеку от столицы паромщик с сыном как обычно по утрам вышли к переправе. Землю покрывал снег, над рекою Верной клубился туман. Странная тишина нависла над берегами, даже вода бежала бесшумно. Когда багор уперся во что-то твердое, паромщик решил, что это ствол дерева, и оттолкнул его, чтобы не мешал.

– Черт возьми! Александр, взгляни-ка!

Мертвец плыл лицом вниз.

Они втащили утопленника на паром. Руки скрещены на груди. Золоченая перевязь стягивала раздутое речной водой тело. В широко раскрытых глазах застыло детское изумление. Светлые волосы, шрам, пуговицы-лисички, роскошный наряд, хотя кое-где и порванный…

– Загрызи меня собака, это же сам король!

Да. Король. А в горле у него наконечник стрелы.

Паромщик, вовсе не дурак, вернулся, высадил сына и велел ему: «Беги домой, ложись в постель, будто вообще никуда не выходил, и никому никогда не говори о том, что видел. Запомни: никому и никогда, Александр»

Потом доплыл до другого берега, где его уже ждал возчик с телегой. Вместо того чтобы переправить его, паромщик спросил, можно ли нанять телегу.

– Кого везти?

– Да вот его.

Крестьянин взглянул на мертвеца.

– Бог ты мой, вот он где, бедолага. А они уж там обыскались…

Он указал на силуэты, что двигались в тумане вдоль всего берега вплоть до излучины. Шли медленно, низко склонившись к воде.

– Хочу отвезти его в замок, – сказал паромщик.

– Я тебя провожу.

– Тебе бы лучше остаться.

– Телега-то моя.

– А король мой.

– И мой тоже.

– Пораскинь мозгами, тупая башка! У него стрела в горле. Дело скверное. Тебе лучше позабыть обо всем, что видел.

– А как же телега?

– Если не вернусь к полудню, заберешь мой паром. Продашь. Он стоит не меньше твоей телеги.

Вдвоем они уложили утопленника под брезент, потом возчик уселся на причале, свесив ноги вниз. Теперь и он сообразил, что в такие дела лучше не впутываться. Туман-шалопут потихоньку припустил наутек, и прибрежные тени при свете разгоравшегося дня обозначились гораздо отчетливей. Телега задребезжала, трогаясь в путь.

Лошаденка вся в струпьях тащилась еле-еле, рывками выдирая из грязи тележные колеса. Не успел паромщик отъехать от пристани, как из тумана вынырнула фигура, преградила дорогу и приказала остановиться.

– Эй, возчик! Едешь с Верной?

– Ну да.

– И куда же?

– В замок.

– Что везешь?

– Поклажу.

Незнакомец оказался крайне любознательным. Нарядный, молодой, красивый и все равно пренеприятный на вид.

– Можно взглянуть?

Не дожидаясь разрешения, он приподнял брезент и тут же опустил опять.

– Кто еще его видел?

– Никто.

– Уверен?

– Клянусь.

Молодой человек на секунду задумался. Кивнул на разбитую телегу, на жалкую, едва живую лошадь.

– Новая телега тебе бы не помешала.

– Телега-то…

– Новая телега и лошадь в придачу взамен твоей находки. При одном условии: ты знать ничего не знаешь. Договорились?

Паромщика прошиб холодный пот. Все происходило именно так, как он себе представлял. Может, лучше было оставить короля в покое, пускай плывет себе дальше лицом вниз… Нет, оставить своего короля?! С травой в волосах, с водорослями между пальцев, чтобы плыл к морю, как жалкая рыбешка… Ни за что!

– Договорились? – еще раз спросил незнакомец.

– Договорились! Договорились! – заорал паромщик. – Значит, я понятия не имею, что моему королю вонзили стрелу в горло! Понятия не имею, что его брат – самый меткий стрелок в королевстве! Ты так думаешь? Ты это хочешь сказать?

– Вздор несешь, еще попадешь в беду! Глупый невежда! Позволь просветить тебя: король утонул. Он погиб от руки своего советника, капитана Лебеля. И в эту минуту все, не щадя сил, ищут виновного. Ну, так как насчет новой телеги? Может, ты передумал?

У паромщика только и богатства было, что старый паром да чуткая совесть. Расстаться с паромом он мог бы запросто, а вот с совестью – никогда! Незнакомец считал его возчиком, оно и к лучшему: семью не тронут.

– Нет, не передумал.

– Ладно. Тем хуже для тебя.

Молодой человек поглядел в сторону берега. Ему бы следовало оповестить всех, чтобы прекратили поиски, но ведь теперь он мог приписать главную заслугу себе одному!

– Позволишь? – спросил он, сел рядом и забрал у паромщика вожжи. – Я все улажу.

– Вам-то что за дело?

Темноволосый красавчик улыбнулся совсем неуместно и как-то зловеще. В голосе зазвучал металл:

– Да потому, что твоя поклажа – мой двоюродный братец.

Час спустя паромщик, заключенный в темницу, услышал звон колоколов с самой высокой башни. Звонили и накануне, поднимая ложную тревогу, заставляя Тибо поспешить к пещере Френель. Король не подозревал, что смерть настигнет его там, где он чаял спасения. Мерные удары, перебор, снова мерные удары, мрачный нескончаемый гул: «Король умер». На этот раз колокола не лгали.

Жакар трудился не один год, чтобы услыхать этот звон. При первом ударе он появился невесть откуда. Никого не предупредил. Никто не заметил даже, как брат короля подъехал к замку. Внезапно он был уже здесь. Изнуренный, обросший бородой, с кровоточащей раной, в одиночестве медленно поднимался по парадной лестнице. С невыразимым смирением постучался, подождал, пока ему откроют, вытер ноги перед тем, как войти. Так закончилось его бесконечное ожидание. В трубы не трубили, в барабаны не били. Словно событие застигло его врасплох, да и не имело к нему ни малейшего отношения. Если б не колокола, ноги б его в замке не было.

На самом деле он все рассчитал до тонкости. Боясь не уцелеть в кровавой битве, Жакар не пожелал вступать в бой с телохранителями Тибо. Ему нужен был он один, без охраны, и хватило одной стрелы, чтобы уничтожить препятствие, отделяющее бродягу-изгнанника от трона. Испытания и неудачи не сломили Жакара. Его неизменно поддерживала гордыня. Когда Тибо приплыл на «Изабелле» и лишил его трона, он втайне дал клятву, что вернет себе корону и уничтожит брата собственными руками.

В тот вечер, когда они вступили в поединок, он надеялся, что его час настал. Борьба оказалась жестокой, он проиграл, но не сдался, решимость только окрепла. Да, собственными руками, и никак иначе. Несколько недель Тибо не выходил из красного кабинета, все искал средство выманить Жакара из убежища. Тот тоже готовил ловушку для короля, укрывшись в замке своего могучего покровителя. Когда повсюду объявили о бракосочетании Гийома Лебеля, Жакар решил, что удача ему улыбнулась. На торжестве должны присутствовать все важные персоны, советницы и советники короля. Из пяти провинций прибудет множество влиятельных лиц. Лучшие умы королевства соберутся в одно время в одном месте. Весь остров останется без защиты и помощи. Нежданный дар судьбы! Теперь Жакар всего лишь отправит нескольких подручных в замок в качестве гостей и разошлет свои отряды во все провинции. Подкупить главу стражи Ланселота Бове, сына учителя фехтования, не составило труда. Отныне стражники беспрекословно повиновались предателю, не понимая, кому служат, и Жакар незаметно захватил все ключевые позиции. План осуществился по условному сигналу: звон колоколов, ложная тревога.

Услышав набат, Тибо мог, как обычно, поспешить на помощь или остаться в Тронной зале. Стоило ему выйти из замка, его бы схватили и доставили к Жакару. Но из-за постоянных угроз Лисандру Тибо едва ли покинет мальчика. Жакару больше нравилось такое развитие событий, он к нему тщательно подготовился. Бенуа завлечет короля в отдаленный покой, в то время как подставные гости никого не выпустят из Тронной залы. В любом случае стрела настигла бы Тибо. Безжалостно. Неизбежно.

Жакар прекрасно понимал, что рискует всем. Чтобы победить, он должен сбросить маску. Но если он выдаст себя и не победит, то не сумеет вновь ускользнуть, как ускользал уже трижды. Сначала затаился в подземелье Северного крыла во дворце, потом убедил всех, будто отправился в изгнание в Ламот, и наконец спрятался в пещере среди скал на пике Забвения… Он слишком часто испытывал судьбу. На свадебном пиру станет ясно, что ему суждено: корона или заточение.

Зазвонили колокола, а Тибо повел себя совершенно непредсказуемо. Не поспешил на призыв и не остался в Тронной зале. Он отправился в пещеру Френель, спутал все карты Жакару и едва не спасся от гибели. И все-таки одно обстоятельство подписало ему смертный приговор: на беду, природа снабдила Бенуа цепкой памятью и сообразительностью, хотя по нему и не скажешь. Поэтому он догадался, где находится убежище короля, когда Лебель по роковой случайности доверчиво показал ему рисунок. Пещеру Бенуа запомнил еще с тех пор, как сопровождал Тибо, пожелавшего навестить адмирала Дорека. Он знал и подземный ход возле королевского водохранилища, потому что Овид, смертельно боявшийся призраков, уговорил его пойти вместе с ним, чтобы отнести в пещеру разные примечательные вещи: одежду, одеяла, съестные припасы.

Увидев, что король вместе с Эмой и Лисандром покинул Тронную залу, Бенуа не растерялся. Он знал, что Жакар прятался в порту, и немедленно известил его. Затем от избытка усердия по собственному почину пустил воду в подземный ход. Жакар прискакал ко рву, но обнаружил не труп, а кровавый след. Стикс привел его по следу к пещере Френель. Поединок состоялся. Жакар победил.

Нельзя сказать, что он совсем не пострадал. Клинок Тибо прошел в сантиметре от сердца. Лезвие вонзилось между ребер, повредило мускулы и нерв, так что одна рука отнялась. Жесточайшая боль помешала Жакару осмотреть пещеру. Игорь мчался как ветер и мигом доставил его в порт. Доктор Рикар осмотрел Жакара вопреки непрерывному потоку злобной брани. Но Жакар, хоть и ругался, был счастлив как никогда. Поскорей бы нашли покойника, вот тогда он станет королем!

На рассвете в небывалой тишине, что нависла над островом, он был вознагражден за долгое ожидание. Провидение послало ему не только мертвое тело, но и таинственное исчезновение капитана Лебеля, которого отныне можно было обвинить в убийстве короля. Гийом Лебель виновен, раз сбежал! Жакар не заслуживал стольких милостей, он это отлично знал, однако принял подарок охотно.

2

Бенуа вступил в новую эпоху с сильнейшим насморком. Великую судьбоносную ночь, которая только что завершилась, он провел связанным в кладовой. Там он услышал похоронный звон и теперь гадал, что происходило на кухне. Марта гневно кричала, Сабина рыдала, поварята робко выстроились у стены по приказу подручных Жакара. А он, Бенуа, главный рычаг переворота, будущий камергер, по-прежнему дрожал от холода в нижнем белье, ведь никто и не подумал его освободить! Здесь Бенуа случайно обнаружил сомелье, когда заглянул в кладовую за бутылкой, собираясь утопить горе в вине.

Бенуа оделся и распрямил, как мог, свои крутые локоны, прежде чем отправился к принцу и напомнил ему о себе. Он долго искал Жакара и наконец нашел его в канцелярии, расположенной в конце раскаленного, ярко освещенного коридора, хотя снаружи хмурое солнце едва пробивалось сквозь облака. В замке повсюду пылали факелы, факелы, факелы, словно огонь стал его безраздельным хозяином. Один Бенуа обливался холодным потом, чувствуя, что забитый соплями нос сейчас лопнет.

Охранник провел его в пустую комнату, где Жакар беседовал с человеком, одетым с головы до ног в бархат. Бенуа заметил холеную бородку и колючий взгляд.

– А, Бенуа, – небрежно проронил принц, – познакомься с господином Инферналем, моим канцлером. Инферналь, это Бенуа.

Холеный растянул в притворной улыбке губы, слуга поклонился, пес оскалил желтые клыки.

– Бенуа, взгляни-ка на эти голые стены! Ха-ха! Покажите мне канцелярию, и я скажу, каков король.

Издевательски усмехаясь, Жакар взмахнул здоровой рукой. Следуя взглядом за ней, Бенуа обнаружил прежнего канцлера, назначенного Тибо, тот жался в углу, еще более жалкий, невзрачный и мрачный, чем всегда. Как же ему не хотелось открывать королевскую сокровищницу перед Жакаром!

Вечно воюющие северные страны, боясь грабежей, издавна доверяли свои богатства королевству Краеугольного Камня, незыблемо хранящему нейтралитет. Королевство взимало с них дань, исходя из ценности залога. Эти деньги шли на всевозможные нужды острова. Прежний канцлер смертельно боялся Жакара: тот запустит обе руки в сокровищницу, все разорит и растратит, а потом бедному острову придется воевать со всеми обиженными закладчиками. Как только Жакар узнает тайну замка, королевство окажется в опасности. В сокровищнице хранилась корона с гранатами. Что, если Жакар сразу наденет ее, безо всяких церемоний?

Принц упрямо задавал один и тот же вопрос:

– Где проклятый ключ, черт возьми?!

– Не знаю, ваше высочество, – лепетал канцлер, причем не кривил душой.

Жакар уперся носом в тройную дверь.

– Не вижу скважины!

– Я тоже, ваше высочество.

В самом деле, скважина-невидимка. Тибо очень веселился, когда наладил потайной механизм. Резьба на двери изображала цветущую вишню, а под ней пастушку с упитанными барашками. Дернешь пастушку за оборку чепца – появится ручка. Крутанешь ручку – самый толстый барашек сдвинется с места, и вот она, скважина. Однако на что нужна скважина, если нет ключа? Найти ключ помог бы королевский скипетр, что лежал в тайнике в другой комнате, а где именно, знал лишь сам король и его преемник. Скипетр, эбеновый жезл с нефритовой лисичкой. Так вот, чтобы обнаружить ключ, следовало отвинтить лисичку.

Но на этом хитрости не кончались. Чтобы запереть сокровищницу, ключ надо было повернуть три раза, а еще набрать единицу и два нуля под юбкой пастушки и заблокировать замок. В вихре предсвадебных хлопот Тибо сказал канцлеру: «Закрывайте сами, не забудьте: «сто» его блокирует. Смотрите не застряньте внутри, не то пир пропустите». А разблокировать замок невозможно, если не ткнуть в глаз самого маленького барашка иголкой или зубочисткой.

Бедняга канцлер никак не мог припомнить главного: иголкой или зубочисткой? Нет, проблема не в том. Жакар прекрасно знал, где находился скипетр. Отец, умирая, открыл ему эту тайну. Но не знал, что в скипетре ключ. Канцлер знал, что ключ в скипетре, но не знал, где тот спрятан. Поэтому корчился в углу и дрожал. У него побелел кончик носа, под глазами залегли черные тени. Стикс угрожающе капал слюной ему на ботинки, Жакар едва удерживался от желания задушить бесполезного ослушника. Появление простуженного запыхавшегося Бенуа стало для бедняги канцлера передышкой.

– Так что тебе понадобилось, Бенуа? – раздраженно бросил принц.

Бенуа выпрямился. Он рассчитывал на благодарность, торжественное награждение, а получил недовольство и пренебрежение. Грустный факт: Жакар, хоть и обязан ему троном, ценить и уважать его не научился. Бенуа все же выдавил приготовленную заранее фразу, немного приправленную насморком:

– Принц, я пришел к вам за распоряжениями, если будет на то ваша добрая воля.

Бенуа очень хотелось добавить, что он немедленно избавил бы благородное лицо принца от плебейской щетины, но он удержался.

– Действуйте по вашему усмотрению, камергер, – ответил Жакар, желая избавиться от него как можно скорей. – Да, кстати, обрядите сначала покойника.

«Обрядить покойника?» Хорошо! «Камергер?» Наконец-то! Отныне он отвечал за королевские покои и управлял – почему бы и нет? – всей прислугой в замке! Бенуа поспешил в другое крыло, позабыв про все свои немощи. Прежде чем обряжать Тибо, ему тоже хотелось свергнуть кое-кого с трона. Секунды не прошло, как Манфред передал ему связку ключей – знак всемогущества – и оказался сам в кладовой, связанный, посреди банок и бочонков. Та же кладовка, та же веревка, тоже в одном нижнем белье, однако Манфред и в унижении сохранил былую элегантность и обошелся без капли на носу.

Внешне сохранял невозмутимость и отстраненность, хотя внутри буквально кипел от ярости и чувства несправедливости. Всю свою жизнь он неукоснительно поддерживал порядок, свято чтил этикет – и вот на старости лет стал жертвой гнусной интриги. Манфред поклялся, что отныне станет подчиняться только своим законам и останется верен лишь себе самому, то есть превратится в образцового повстанца: сдержанного, аскетичного, неподкупного. Прошлой ночью он получил от Шарля запасную связку ключей и зарыл за беседкой в парке. Он был убежден, что Бенуа, сам того не замечая, вернет ему власть. Простофиля станет умолять о помощи, взвалив на плечи непосильный груз обязанностей. «Как кого из слуг зовут? Какой ключ открывает какую дверь?» Что ж, Манфред всегда готов помочь, обращайтесь!

Долго ждать не пришлось. Через десять минут Бенуа постучался в дверь кладовой, как стучат в дверь частной квартиры.

– Входи.

– Погребальные свечи, Манфред, куда ты их задевал?

– Бенуа! – торжественно провозгласил Манфред, с трудом сдерживая дрожь негодования. – Поручи кому-нибудь другому заняться Траурным покоем!

– Не могу. Где погребальные свечи?

– В ящичке с погребальными свечами в Траурном покое, рядом с погребальными пеленами.

Бенуа хлопнул дверью. Еще через четверть часа:

– Где галстук-лавальер для покойного?

– Покойный никогда не носил галстуков-лавальеров.

– Где жабо?

– Покойный ненавидел жабо.

– Надо же. А какие монеты положить ему на глаза?

– Глаза у него открыты?

– Да.

Манфред хотел сам заглянуть в глаза Тибо и понять, что они выражали перед смертью. Сам заняться им, совершить омовение, облачить в погребальные одежды, как совсем недавно облачал Альберика и Клемана. Он хотел попрощаться с королем как камергер и как друг.

– Самые тяжелые монеты, – кратко ответил он.

Бенуа хлопнул дверью. Прошло еще четверть часа.

– Кто будет служить погребальную службу?

– Священник, который вчера венчал.

– А кого мне поставить при гардеробе будущего короля?

– Лего.

– Лего?

– Именно.

– Почему?

– Он самый лучший.

На самом деле худшей кандидатуры не придумать.

Так прошло утро. Полуодетый Манфред дирижировал из кладовки всеми приготовлениями. За несколько часов, словно бы ни в чем не участвуя, он устроил так, чтобы Жакара обслуживали слуги-недотепы. Еду они принесут холодной, огонь в камине не разведут, лампы заправят так, что те будут коптить и плеваться маслом, наполняя чернильницы, разольют чернила повсюду. Обрядят принца в короткие брюки и длиннющую рубаху, натянут ему на ноги нечищеные сапоги с дырой на подошве. Бенуа никогда не удостаивал вниманием своих коллег, он понятия не имел об их характерах и особенностях. Ему даже в голову не пришло, что все его услуги Жакару окажутся медвежьими.

А как смеялись над ним на кухне, когда он снова и снова стучался в дверь кладовой! Марта кричала, чтобы прихватил корнишоны, а Сабина просила репы. Никакого уважения, ситуация вышла из-под контроля! Вот почему к часу дня Манфреда освободили и назначили «консультантом», так что он смог обосноваться в столовой вольных ремесел и управлять по-прежнему.

3

На целый день природа погрузилась в глубокую тишину. Светилась земля, одетая белым снегом, странные зеленые отсветы играли в небе. Ни ветерка. Только деревья Гиблого леса слегка качались, будто баюкали маленькую девочку, которая никогда больше не увидит папу…

Эма ходила взад и вперед по белому будуару. Люди Жакара привезли ее во дворец ночью и не сказали ни слова о Тибо. Когда Тибо упал в Заячий водопад, она прыгнула вслед за ним, и Лисандр тоже. Ледяная кипящая вода тащила их от омута к омуту, пока не вынесла на плес: Верная текла тихо-тихо между низких поросших травой берегов. У Лисандра зуб на зуб не попадал. Тибо они так и не нашли. Король остался позади, зацепился за корень и не мог сдвинуться с места, пока течение не оторвало ему рукав. И капитана не было видно. Прыгнул он за ними или нет? Лисандр и Эма не могли ни ждать, ни искать, только плыли среди полей по направлению к пещере Френель. Стоило им выбраться на берег и подняться на холм, поджидавшие стражники схватили их мгновенно. Эма и Лисандр успели только обменяться красноречивыми взглядами, в которых все сироты мира ясно прочли бы: «Все кончено. Отныне мы никому не нужны».

И вот теперь Эма мерила шагами будуар, как прежде здесь шагал Тибо. Клинок Феликса ранил ее в ногу, но ходьба – лучшее средство не сдаваться и не падать духом. Время от времени она с яростью швыряла полено в камин и, глядя на взвившийся сноп искр, честила Тибо всеми мыслимыми ругательствами.

Как он смел бросить ее одну на этом проклятом острове, в этом гнилом королевстве?!

У дверей стояла стража. Она снова в тюрьме? Невыносимо! Эма чувствовала: к ней возвращалась одержимость бегством. Бежать, бежать, бежать! Только одно слово стучало в мозгу. Но куда? Как?

Загорелось очередное полено и наполнило будуар дымом, в эту минуту здоровенный крестьянин с красными ручищами принес ей еду и посоветовал переодеться в черное. Обильная еда выглядела аппетитно, но Эма решила к ней не прикасаться. И тут же одумалась: нужны силы. Собственная отвага – ее единственное спасение: отвага в поступках, отвага в решениях. Но если тело ослабло, какие уж тут решения и поступки? Эма съела яйцо. А потом, по давней привычке, спрятала хлеб, сыр и кусок курицы, увязав запас в одну из нижних юбок. Уже готовилась в дальний путь.

Потом направилась в гардеробную. В черное? Нет! В ярко-красное! В этом платье она была, когда «Изабелла» бросила якорь. Эма искала перчатки, браслеты, ленты… Но всё, чем она могла закрыть шрамы на руках, кто-то спрятал. Неважно! Королева умерла вместе с королем. Взглянув в зеркало, она едва себя узнала: злобная, упрямая, недоверчивая. И все же это она. До тех пор пока Тибо не приручил ее, она была именно такой. Прошлое вторглось в настоящее и предсказывало будущее. Эма вновь возвращалась к одиночеству, от которого на время избавил ее Тибо.

Мушкетер с лицом цвета свеклы постучался в дверь.

– Я должен сопроводить вас в Траурный покой, – объявил он.

Непонятно: конвой – это почет или унижение?

Сердце Эмы оборвалось. Если открыт Траурный покой, значит, там лежит покойник. Пустынными коридорами она следовала за мушкетером. Она поверит в смерть Тибо, только если сама к нему прикоснется… Ноги отказывались идти. Свекольник вошел вместе с ней в полутемную комнату и снял шляпу. Кто-то лежал на кровати в окружении свечей… Неужели Тибо? Эма подошла и ничего не почувствовала. Не похож. На глазах монеты, волосы напомажены, камзол застегнут на все пуговицы, на шее галстук-лавальер, на ногах узкие туфли, которые он ненавидел.

– Выйди! – велела она стражнику.

– У меня приказ оставаться здесь неотлучно.

– Выйди, я сказала.

– У меня приказ оставаться здесь.

– А свои слова у тебя есть? Можешь сам о чем-нибудь подумать?

Она подтолкнула парня к двери.

– Оставь меня одну, слышишь?

– У меня приказ…

– Кто теперь отдает приказы? Кто тебе приказал остаться?!

Эма указала на Тибо, который, как ни странно, продолжал спокойно лежать, несмотря на громкий спор.

– Вот твой король! Он еще не успел остыть, а ты уже слушаешься чужих приказов! Вон отсюда! Я говорю: вон! Сейчас же! Немедленно!

Эма орала во весь голос. Перепуганный мушкетер не знал, что делать. Вообще-то она права. Как можно ей не повиноваться? До вчерашнего дня ее называли «ваше величество», кланялись ей. Смолкали, когда она проходила мимо. Почему он должен слушаться кого-то другого? Да потому, что боялся точно так же, как все вокруг.

– Убирайся – или я разобью окно, дверь, позову на помощь!

Стражник теребил шляпу с перьями. Эма схватила подсвечник с погребальной свечой, замахнулась, чтобы швырнуть ему в лицо, но тут вошел Жакар со своим псом.

– Мои соболезнования, – произнес он глухим низким голосом так бесстрастно, что это походило на искренность.

Подсвечник полетел в него. Он ловко поймал его на лету рукой в перчатке и, указав подбородком на покойного, спросил:

– Хочешь остаться с ним наедине?

Эма не ответила. Враг номер один прогуливался по дворцу как ни в чем не бывало! Куда все подевались? Все остальные люди? Что стряслось с охраной? Она казалась такой надежной! Неужели за несколько часов все перевернулось с ног на голову?

– Хочешь остаться с ним наедине?

Эма молча взглянула на Жакара. Смертельная усталость написана на его красивом лице. От него веяло силой и несгибаемой волей, такой естественной, как гроза в августе или метель в декабре.

– Даю тебе две минуты. Потом придут прощаться другие, – сказал Жакар, вернув Эме подсвечник. – Всего несколько избранных. Зрелище грустное. Не собираюсь продлевать мучение.

А как же тысячи подданных, которые захотят воздать почести Тибо? Эма хотела возразить, но Жакар опередил ее:

– Свечи уже догорают, сама видишь. Две минуты.

По традиции усопший находился в Траурном покое до тех пор, пока не догорят свечи, но эти свечи как будто обрезали на три четверти. Пламя пожирало их с необыкновенной быстротой. Жакар вытолкнул мушкетера и вышел сам. Через массивную деревянную дверь Эма услышала, как Жакар обозвал мушкетера дураком.

Две минуты она провела, держа Тибо за руку, гладила его по лицу, целовала. Она его растрепала, взъерошила волосы, как он любил. И все удивлялась, почему он не вскочит, не расстегнет камзол и не крикнет: «Как же я, черт возьми, проголодался! Кто навязал мне этот галстук? А уж проклятые туфли…» В пещере вчера было черным-черно и оглушительно шумел водопад. Тибо протянул ей руку, потом вода его утащила. Что же произошло? От чего он все-таки погиб?

Свечи горели недолго. Уже после полудня Эма бросила первую пригоршню земли в могилу Тибо. Она слышала, как комья ударились о гроб с глухим стуком. Вдовствующая королева застыла, склонившись над огромной ямой, – темнокожая в ярко-красном платье среди бледнолицых в черных. Подошла Элизабет, все еще в фате новобрачной, тоже набрала горсть земли, но никак не могла расстаться с ней, словно сжимала в ладони остаток королевства. Потом потянулись к могиле тени, обходя двух женщин, двух вдов. Какая из этих теней подтолкнула Тибо к гибели? Кто из них плакал искренне? Вопреки запретам Жакара толпа скорбящих не уместилась на кладбище, люди ждали своей очереди в Оленьем парке, в рощице у часовни, топтались в саду. Их пришло так много, что могильщику не понадобилась лопата, чтобы засыпать яму. Но Эма никого не узнавала в толпе, даже Лукаса и Мадлен. Они заговорили с ней, но она не услышала, оглушенная ревом Заячьего водопада, что бесконечно рушился в пустоту, низвергая массы воды. Один Лисандр добился того, чтобы Эма на него посмотрела.

Со вчерашнего дня их держали порознь, так что он все хорошенько обдумал, на это хватило времени. С одной стороны – смерть, с другой – вечность. Бабушка Лисандра никогда не расставалась с дедушкой; и Тибо не расстанется с Эмой. Они связаны светом, он не может совсем умереть до тех пор, пока она жива. Тибо был здесь, на собственных похоронах, его никто не видел, но он присутствовал.

– Это не конец, он не ушел, – уверенно сказал Лисандр, однако Эма осталась безучастной.

Кто-то грубо отпихнул Лисандра, пропуская Жакара. Принц последним подошел к могиле и стоял над ней долго, с наслаждением думая о кончине брата. Этот государь не чеканил монет со своим изображением, не заказывал бюстов, портретов, архитектурных шедевров, не оставил даже наследника, которому достался бы трон. Единственное наследие Тибо – уничтожение подземных ям, исчезновение пустот, ничто. После самого короткого в истории царствования он ушел, ничем себя не прославив.

Эта мысль вызвала бы у Жакара улыбку, если бы он умел улыбаться, но… Одно событие мешало ему чувствовать себя счастливым. В Траурном покое, оставшись наедине с усопшим, он ощутил, как холод сдавил затылок, словно сзади вот-вот нападут. А потом произошло необъяснимое… Жакар постарался забыть об этом, решил, что не расскажет о случившемся никому и никогда, хотя вполне осязаемые улики лежали теперь у него в кармане несомненным напоминанием. Тибо… совершил поступок. Можно сказать и так. В свойственной ему манере. Насколько покойник вообще способен действовать. И в ответ в душе принца шевельнулось давным-давно погребенное чувство, вполне невинное и в то же время опасное, его Жакар особенно пытался вытеснить во что бы то ни стало. Нелегко ему пришлось и на кладбище. Металлический холод вновь коснулся затылка, словно лезвие кинжала. Жакар напрягся как струна. Легчайший ветерок мог бы сейчас столкнуть его в могилу. Прямо над ним дрожали и переливались в небе зеленые полосы, как будто весь остров ходил ходуном. Жакар решил, что Сидра устроила в честь Тибо северное сияние – это она умела. Мысль ему не понравилась. По счастью, священник попросил поскорей завершить погребальную церемонию, и Виктория, уставшая от всхлипываний и причитаний, потащила жениха к выходу.

Эма вслед за остальными шла между могилами прямо по снегу. Не чувствовала, что промочила ноги, не замечала, как грузно ступает, как тяжела близкая ночь. Не видела северного сияния. Кто-то коснулся ее платья, взял за руку и необыкновенно осторожно вложил в покрасневшие пальцы синий конверт. Она не дала себе труда взглянуть, кто это, что там. У калитки приостановилась. Как можно уйти, если Тибо останется здесь? Повернула обратно, но толпа отнесла ее в сторону сада. Люди торопились вернуться к обычной жизни, хотя жизнь никогда уже не станет такой как прежде.

Скорбящие расходились в разные стороны, а на самой высокой башне снова зазвонили колокола, и звонари со всех концов острова поспешили ответить. Звонили во всю мочь, каждый по-своему. Неведомо, звали они на помощь к больному, на пожар, на крещение, на похороны или все это вместе. Неведомо, лгали они или плакали искренне. В одном нет сомнения: от их звона разрывалось сердце.

Жакар пытался заставить колокола умолкнуть – напрасно. Часа через два гул понемногу стих, но ветер приносил отголоски из Френеля, там звонили всю ночь.

4

«Милая моя Эма, если ты читаешь это письмо, значит, ты жива, а я простился с жизнью. Я обещал тебе счастливое королевство и не выполнил обещания, прости меня.
Оставайся свободной. Живи по-своему.
Если это в моей власти, я буду тебя сопровождать.
Если нет, я буду тебя ждать.
Так или иначе, я люблю тебя.
Тибо».

Эма смяла письмо из синего конверта, который сунул ей в руку Манфред на выходе с кладбища. Швырнула на ковер. Потом подобрала. Расправила, перечитала, бережно сложила и спрятала за корсаж. Прошел не один час. Она ничего не предпринимала, только чувствовала, что письмо поднимается и опускается, дышит вместе с ней.

Вечером крестьянка снова принесла ей поднос, полный еды. Эма ела мало, и лучшие куски припрятала в узелок. Она корила себя за сон в позапрошлую ночь, когда все звезды покинули небо. Знала бы она, что смерть подкралась так близко, она бы вслушивалась в каждый стук сердца Тибо, вбирала бы каждую каплю его тепла. А теперь поздно…

Поднос унесли. У дверей сменилась стража. Эма медленно раздевалась. В пустыне огромной белой постели сжалась в комочек – одна, совсем одна. Положила письмо на подушку и прижалась к нему щекой. Она падала с высоты. В ушах шум водопада. Падала ниже, все ниже. Наконец Эма провалилась в сон без сновидений.

Проснулась посреди ночи и почувствовала, что в комнате кто-то есть. Ночник погас, вокруг темнота. В ушах только шум водопада… Какой-то звук донесся до нее из соседней комнаты, где прежде дежурили телохранители. Пять ударов. Кто мог воспользоваться условным сигналом? Симон и Овид погибли. Снова пять ударов. Кто же…?

Только телохранитель, который не служил больше во дворце и поэтому остался жив. Эма ответила, постучав сама. Стук возобновился, двинувшись дальше по перегородке. Королева поднялась с постели и последовала за ним. Стук продолжался до наружной стены. Значит, Лукас ждал в саду.

Эма укуталась в одеяло и прихватила узелок. В саду пока что все оставалось по-прежнему. Привычный ржавый стол, хромые стулья, плющ вился по стене, цветы ушли под землю. Эма присела возле ограды, прижавшись лбом к жесткому дереву, точь-в-точь как Лукас с другой стороны.

– Ты снова в охране? – шепотом спросила она.

– Вроде того.

– Как тебе удалось попасть в ту комнату?

– Через окно. Заметят только завтра утром.

– Ты можешь выходить из замка? Я – нет. За тобой следят?

– Все следят за всеми. Но пока что – да, я выхожу из замка.

– Мой сад они тоже стерегут?

– Нет. Считают, что ты не сможешь перелезть через стену.

– Ошибаются.

– Знаю.

Лукас замолчал. После похорон все слова потеряли для него смысл.

– Эма, что произошло вчера вечером?

– Не знаю. Было совсем темно. Тибо упал в водопад. Я прыгнула за ним… Но его не нашла. Он исчез.

Четкий стук сапог раздался в тишине. Жакар опасался за свою жизнь и успел распорядиться о ночном патруле. Лукас спрятался в тень. Патрульные его не заметили.

– Ты ел? – спросила Эма, когда шаги стихли.

– Нет, а ты?

– Они пичкают меня едой, будто гуся на убой откармливают. Вот держи.

Она перекинула узелок через ограду, тот упал Лукасу прямо на голову.

– Юбка? Всегда мечтал о юбке.

– Молчи и ешь.

Лукас начал с печенья с каштановым медом. Богатый вкус, замечательный, необычный. Вкус прежнего мира, не похожего на тот, в каком он проснулся сегодня утром. Такое лакомство – дурной знак. Обычно узников скверно кормят. Но он не стал обдумывать, что это значило, он пришел сюда по конкретному делу.

– Эма, знаешь, вечером накануне поединка… я дал Тибо обещание. В случае, если он не вернется.

– На этот раз он не вернулся.

– Да, не вернулся.

– И какое же?

– Он хотел, чтобы я отвез тебя в Бержерак.

– В Бержерак? Каким образом?

– Я поговорил с Бушпритом, братом Феликса. Он все еще лоцман. Сможет посадить тебя на рассвете на фрегат, который отвезет новости королю Фенелону.

Эма грустно улыбнулась. Конечно, это тот самый фрегат, который снарядил Тибо перед свадьбой на случай, если ей и Лисандру придется бежать.

– Бушприт… Он знает о Феликсе?

– А что он должен знать?

– Феликс погиб. Овид и Симон тоже.

Лукас надолго замолчал. Смерть Тибо заслонила гибель всех остальных. Жакар не стал торжественно хоронить убитых. В возникшей сумятице постарался уничтожить тех, кто служил Тибо и охранял их с Эмой.

Эма постучала пять раз.

– Ты здесь?

– Здесь.

– Как они поступили с Лисандром?

– Его тоже охраняют. Считают опасным свидетелем.

Эма уткнулась подбородком в одеяло. Лисандр, так же как она, слышал лай Стикса. Стикс почуял, что Тибо ковылял к водопаду. Больше мальчик ничего не мог расслышать и разглядеть.

– Нет свидетелей, Лукас. Никто не знает, что произошло. Разве что капитан…

– Его не могут найти.

Эма глубоко вздохнула.

– Я уже говорил с Лисандром, – снова заговорил Лукас. – Он изобразил приступ эпилепсии в коридоре, пена на губах и все прочее, даже я поверил. Охранники быстро доставили его ко мне. Он сказал, что поедет с тобой в Бержерак, если ты не против.

– А ты поедешь с нами?

– Я вас туда провожу. Отдам вам все деньги, что у меня остались. Их мало, но хоть что-то. А потом вернусь обратно. Не могу сидеть сложа руки, пока наш остров гибнет.

Снова послышались шаги патруля. На этот раз Лукас рассмотрел Эсме в компании двух молодцов, что лихо подкручивали усы и гордо выпячивали грудь. У нее топорщились на затылке волосы, остатки отхваченной ножницами косы, она то и дело заправляла неровные короткие пряди за уши. Значит, посыльная продолжала вести игру. Перебежчица опять сменила лагерь, предала друзей и своего короля. Чего она добивалась? Падения Жакара? Или ей просто-напросто хотелось выжить? Ведомая неким шестым чувством, Эсме вдруг обернулась в сторону Лукаса, прищурилась, широко раскрыла глаза от удивления, а потом вдруг указала своим спутникам на северное сияние. Они скрылись за углом Южного крыла, продолжая смотреть в небо.

– Ушли.

– Кто это был?

– Никто.

Эма почувствовала себя в ловушке. Не знала, как поступить, что ответить на предложение Лукаса. Да, она собиралась бежать. Думала о бегстве весь день. Но теперь, когда возникла реальная возможность, что-то не отпускало ее, причиняло боль. Эма поплотнее завернулась в одеяло.

– Послушай, Лукас… Спасибо, что держишь слово. Спасибо за…

У нее перехватило горло.

– За что?

– За все. За дружбу.

– Можно подумать, что ты прощаешься.

– Совсем нет. Я не могу уехать.

– Ты не можешь остаться, Эма, это слишком опасно.

– Во дворце не могу, зато могу на острове. Здесь Мириам. Пока она здесь, я никуда не поеду.

Лукас тяжело вздохнул. Эма рисковала жизнью из-за любви к пропавшей дочери, но он знал: если Эма что-то решила, переубедить ее невозможно. И подумал: с Бержераком или без Бержерака, он найдет способ выполнить обещание. Однако сейчас пора уходить.

– Я вернусь, – шепнул Лукас, завязывая узелок.

Еще долго после его ухода Эма сидела на парапете. Она надеялась, что прискачет белка и принесет ей орех, как Клеман после смерти. Она бы все отдала за какой-нибудь знак от Тибо. Цветок ириса зимой, лань, сбежавшая из парка, любая неожиданность – подарок ей. Но ничего не происходило. Так что же ей делать? Сердиться или всем сердцем призывать? Эма готова на то и на другое.

Вместо Тибо перед ней появился мушкетер.

– Ах вот вы где!

– А где я должна быть?

– В доме. Здесь чертовски холодно!

– С чего вдруг ты стал меня опекать?

Стражник смущенно молчал. Он повиновался приказам и сам стыдился этого, ему было нелегко.

– Да так, – пробурчал он. – Хотел убедиться, что все в порядке.

– Лучше некуда, – съязвила Эма, поднимаясь.

От ее сарказма мушкетеру стало еще хуже.

– Некуда так некуда, – пробормотал он и понес одеяло, словно шлейф, который никто никогда не будет больше за ней носить.

– Зачем меня охранять? В этом нет больше смысла.

– Как нет? Будто вы не знаете? Пока не нашли капитана Лебеля, боятся, что он и вас порешит.

Эма презрительно взглянула на мушкетера. Неужели этот дурак и вправду за нее переживал?

– Убирайся!

Спустя полчаса через ее будуар прошагали еще два стражника и встали у выхода в сад.

5

На кладбище у могилы Тибо всю ночь бдящие сменяли друг друга. Они разложили цветные фонарики вокруг могилы, часть повесили на каменную стену, часть – на склонившуюся ветку платана. Фрегат, направлявшийся в Бержерак, покинул порт на заре. Кроме печальной вести он вез в трюме еще и паромщика, что нашел мертвого короля. Больше о бедолаге никто никогда не слыхал.

Распоряжения принца достигали всех уголков дворца, но сам он оставался невидимкой, словно по-прежнему жил в подземелье. Его нельзя было неожиданно встретить, как встречали Тибо, который сам доставал себе булочки из печи, болтал с конюхом, спускался с холма, направляясь в порт. Жакар свои желания «доводил до сведения» подданных.

Сейчас он «довел до сведения», что будет короноваться вместе с королевой и поэтому этим вечером заключит брак. Тысяча дел разом свалилась на несчастного Бенуа! За сорок восемь часов столько событий: свадьба Лебеля, похороны Тибо, свадьба Жакара, коронация Жакара. Как такое осилить? А Жакар «довел до сведения», что ждет необыкновенной торжественной церемонии, на которую соберутся все сливки общества Иса и Западного леса тоже. Весь двор обязан присутствовать в самых праздничных нарядах, черный цвет отнюдь не приветствуется. Исключение – его высочество принц, что всегда одевался только в черное. Ткань особого оттенка специально заказывали и покупали за бешеные деньги.

Слуги носились как сумасшедшие, совсем сбились с ног: стелили скатерти, разворачивали ковры, размешивали соусы, составляли букеты. Самые сообразительные догадались: гоняли их неспроста, это особая тактика – Жакар не давал им возможности горевать и омрачать коронацию.

Стражник вошел к Эме, сообщил о распорядке дня и о том, что одна «знатная дама» вскоре расположится в этих покоях вместо нее.

– Вас переселяют.

– Когда?

– Сию минуту.

– Куда?

Стражник пожал плечами. Эма, не изменившись в лице, быстро обошла будуар и спальню, заглянула в ящики и решила, что ничего с собой не возьмет, как будто ей уже предстояло тайное поспешное бегство. Красное платье на ней, письмо Тибо спрятано в корсаже, осталось захватить серебряную подвеску, подаренную в день свадьбы.

Лукаса тоже выставили из дворца. И он ничего не взял с собой – лишь гитару и дорожную суму с измятой одеждой. Доктор Рикар, став главой Гильдии врачей, лишил Лукаса врачебной лицензии под предлогом, что та получена «незаконно». Лукас сбросил голубой халат, как змея сбрасывает старую кожу, и отправился искать новое пристанище.

Герцог Овсянский, сидя на чемоданах, собранных загодя, долго плакал, когда его наконец изгнали. Всякий раз, если королевству грозила опасность, он собирал вещи, но никогда не уезжал. На этот раз отъезд неизбежен. Герцог набил чемоданы дневниками, незаконченными поэмами, черновиками, шелковыми чулками, плоеными воротниками и штанами-буф. Даже сев сверху, чтобы проклясть свою горькую судьбу с большим комфортом, герцог не смог их закрыть и застегнуть. Его отчаяние достигло крайнего предела, когда вошел слуга и добродушно сообщил, что отныне гостям-иностранцам запрещено носить парики.

– А кто здесь гость-иностранец? – недоуменно спросил герцог, привыкший считать себя членом королевской семьи.

– В настоящий момент у нас только один гость, это вы.

Жакар, хоть и не удостоил ни единым взглядом поэта, воспевавшего Тибо, знал лучше всех: выглядеть смешным для герцога – смерть. Овсянский, уязвленный до глубины души, совершил самый решительный и отчаянный поступок в своей жизни. Без чемоданов и парика вышел из дворца черным ходом, пешком отправился в порт, нанял за баснословную цену мула и добрался на нем до Северного плоскогорья. (Его странствие, конечно же, зарифмовано и воспето.) Убежище он обрел в курятнике харчевни «У Марго». Хозяйка харчевни, отправившись во дворец на свадьбу племянника, Гийома Лебеля, конечно, не замедлила с возвращением, и тогда герцог Овсянский наконец-то предложил руку и сердце той, что давным-давно привлекла его взор.

Кухня дворца напоминала бойню. Жакар, живя в изгнании, питался диким чесноком и грибами, мечтая о мясном пиршестве. Праздник в честь своей коронации он обдумывал месяцами. И вот лучший в королевстве повар прибыл во дворец из Иса, размахивая меню. Мясник, колбасник, рыбник, сомелье, пирожник, кондитер, булочник, повариха и все поварята застыли с открытыми ртами. Они привыкли дорожить каждой горошинкой, каждым зернышком риса, каждой ложкой подсолнечного масла… И теперь чуть не плакали.

– Шестьдесят перепелок?!

– Найдите, где хотите!

– Торт с клубникой в ноябре?

– Ваши трудности!

– Устрицы! Лангусты! Вы же знаете, морепродукты запрещены. Из-за холеры.

– Плевать на нее!

– Рулет со свининой, медальоны с говядиной, телячьи отбивные! Да это же сплошное убийство! Колбаски, мясные розетки, паштеты…

– Не теряйте ни минуты! За дело!

Все разбежались в разные стороны добывать необходимые продукты. По части дичи и морепродуктов выхода нет: поневоле обратились к браконьерам на черном рынке. Кроме всего прочего нужно запасти как можно больше питьевой воды. Бенуа, открыв дворцовое водохранилище, загрязнил его. И если не привезут воды из порта, катастрофы не избежать. Закупки предстояли колоссальные.

Марта осталась на кухне и, чувствуя, что новый шеф-повар следил за каждым ее движением, взорвалась через пять минут.

– Вы что позабыли на моей кухне? Нечего на меня пялиться как баран на новые ворота!

– Мне приказано следить за вами.

– Я свое дело знаю!

– Поглядев на вас, сомневаюсь. Но главное не это.

– А что же?

– Безопасность.

– Что значит безопасность? Чистота?

– Нет-нет, совсем другое.

– Я что, кухню подожгу?

– Нет.

– Отравлю его высочество?

– Вот именно!

Марта сорвала с себя фартук.

– Так вот что я вам скажу, мсье повар! На этот раз ваш хозяин прав!

Она швырнула передник ему в лицо и навсегда удалилась из своей обожаемой кухни. Шеф-повар стал капитаном тонущего корабля в разгар кораблекрушения. Через полчаса он уже был сыт по горло дворцовой жизнью.

После полудня королевская карета, похожая на торт, доставила даму, о которой всем уши прожужжали. Нелегкое странствие по заснеженным дорогам привело ее в прескверное настроение, так что лакей, отворивший дверцу, сходу схлопотал пару пощечин. Викторию Доре, прибывшую в качестве будущей королевы и новой хозяйки дворца, препроводили в покои, которые только что покинула Эма. Бросив недовольный взгляд по сторонам, Виктория стянула с себя длинные перчатки и, хлеща ими всех вокруг, потребовала, чтобы стены мгновенно стали темно-синими, сад – огромным, мебель – новой, а на спинках мягких стульев появились ее гербы. У семейства Доре отродясь не было герба, но Виктория вмиг справилась с этим упущением: собственноручно нарисовала льва, символ владычества, и голубку, символ чистоты.

Слуги выслушали ее пожелания со слезами на глазах.

– Мы все поняли, госпожа.

Виктория скинула манто, крытое турецким дамастом, бросила его на кресло, а сама опустилась в другое.

– Что с моим багажом? Прибудет он или нет?

– Прибудет, госпожа. Непременно.

– Непременно и немедленно, иначе разгоню вас всех. Я столько времени ехала сюда, холод собачий! Хочу переодеться, где моя горничная?

– Едет вместе со свитой, госпожа, вот-вот прибудет…

– Вот-вот? Пошли все вон отсюда! Быстрей, пока я добрая!

Горничная влетела, задыхаясь, спешила из последних сил и тоже получила пощечину. Викторию вскоре переодели в тафту сливочного цвета, который, по ее мнению, соответствовал послеобеденному времени. Затем она приказала готовить свадебный наряд.

– Необыкновенный! Феноменальный! Чтоб великая мода Иса наконец заблистала при дворе!

Пока длились приготовления, она решила кое-кого навестить. Виктория плохо знала дворец, и приказала свите сопровождать ее. По дороге она щедро делилась своим мнением, отдавала распоряжения, указывала, где и что необходимо переменить. В каждой нише она видела собственный бюст, в каждый барельеф пусть вплетается ее герб, ее инициалы должны смотреть с замкового камня свода, ее портреты – украшать витражи, атлас заменит повсюду шерсть, золото – бронзу, и на каждом окне должен висеть лорнет, чтобы любоваться садом, не замочив ног. С самого детства Виктория мечтала побывать во дворце, о котором слышала столько рассказов. И вот теперь она в нем хозяйка, и каждый камень должен воспевать ее.

Подойдя к дубовой двери, Виктория остановилась. Эта комната ей знакома, отвратительные воспоминания! Здесь ее унизили, раздели, нашли у нее вшей. Здесь Тибо заставил ее подписать письмо, которое едва не погубило Жакара. Нет, никогда! Никогда больше она не встанет на колени ни перед кем! Все начнется с чистой страницы! Виктория распахнула дверь.

Эма сидела, выпрямившись, на единственном стуле, устремив взгляд в окно, закрытое ставнями. Ей было безразлично, кто вошел в комнату.

– Эма Беатрис Эхея Казареи! Встать!

Эма не шелохнулась.

– Поднимайся!

– Завтра, может быть, я тебе подчинюсь, – сказала Эма окну. – Но пока что ты не королева.

Виктория побелела от ярости. Что она могла сделать? Ни один волосок, ни одна нелепая кудряшка не должны упасть с головы этой женщины, так распорядился Жакар.

– Вижу, для тебя развели огонь, – прошипела Виктория. – Дали одеяло! Не поскупились. Хорошо хоть осталась без кресла и без окна. О будущем не беспокойся, все улажено. Принц тебя ценит очень высоко, уж поверь.

Виктория наклонилась к Эме так низко, что та почувствовала мятный запах у нее изо рта, и прошептала:

– Он часто думал о тебе и повторял не раз: Казареи ни в коем случае не трогать. Она нужна мне свежее розы.

Эма вздрогнула. Примерно так говорили те, что отобрали ее у мамы. Свежее розы, трогать нельзя. Они берегли ее, чтобы цену набить, и положили в карман немалую сумму, продав на рынке рабов. Виктория догадалась, что нащупала болевую точку, и обрадовалась, что заставила Эму страдать.

– До вечера, – кивнула она.

Вечер наступил неумолимо. Большинство гостей, что столпились в мозаичном дворике, пришли потому, что боялись за свою жизнь. При появлении Виктории они отшатнулись, наступая друг другу на ноги, и пропустили ее. Жакар со Стиксом уже ждали перед распахнутыми дверями Тронной залы. Как обычно, Жакар с трудом удерживался на месте и не двигался. Рукава кожаного камзола длинноваты, щеки выбриты кое-как – Манфред об этом позаботился, – но все равно принц красив и статен. Воплощенная мужественность! Его не портили ни шрамы, оставленные клинком Тибо, ни отрубленные пальцы, ни рука на перевязи. Викторию сопровождал изумленный шепот. Знаменитая диадема померкла, ее затмило умопомрачительное платье. Унизанное сверху до низу драгоценными каменьями – сапфирами, топазами, опалами, – оно стоило целое состояние. На эти деньги впору флотилию купить.

Несчастный бывший канцлер не выдержал, сдался и открыл Жакару тайну сокровищницы. Подвенечное платье прибыло из Негодии. Никто никогда не надевал его прежде. Собственно, оно и не предназначалось для модниц. Платье принадлежало одному хитроумному ювелиру, который решил обойти высокие таможенные пошлины, потому что одежда ими не облагалась. Еще больше камней, гораздо более дорогих, зашито в подкладку, так что Виктория красовалась в уловке контрабандиста.

Церемония бракосочетания прошла стремительно, по-деловому, без лишних сантиментов, прямо во дворике.

Самая красивая королевская чета за всю историю Северных стран и самая ненавистная! Когда жених и невеста обменялись кольцами, послышались жидкие аплодисменты.

– Непрекращающиеся овации, – хихикнула Виктория, – гости хлопают стоя из-за отсутствия стульев.

Насилие порождает насилие, стрела призывает стрелу. Все, что затем произошло, повергло всех в ужас. Как только аплодисменты стихли, Жакар и Стикс разом обернулись. Принц успел повалить молодую жену на мозаичный пол и отскочил в сторону как раз вовремя. В этот миг над ними просвистела стрела и вонзилась бы прямо в сердце тому, кто стоял бы здесь. Но никто не стоял, поэтому она влетела через распахнутые двери в Тронную залу и застряла в ступени помоста. Сделана из ясеня с оперением из орлиных перьев, зазубренный наконечник… Мушкетеры не успели двинуться с места, а Жакар уже грозил в сторону, откуда прилетела стрела, и кричал:

– Тебе конец, Удача!

Неожиданные слова для новобрачного, однако Жакар едва ли бредил. Кто виноват, кроме Сильвена Удачи, изготовителя стрел? Точно такой же стрелой убит и Тибо.

Пока мсье Бове, начальник стражи, провожал Викторию в Тронную залу, Жакар стоял во дворике под открытым небом, оглядывал крыши, грозил кулаком и вопил:

– Поймайте его! Приведите живым! Я сам с ним расправлюсь! Тебе конец, Удача! Тебе конец!

Бове сделал четыре резких взмаха, и мушкетеры помчались в разных направлениях. Одни растолкали гостей и вскарабкались на колонны. Другие выскочили в сад. Третьи, работая локтями, ринулись во дворец. А гости мощной волной прилива хлынули в Тронную залу и утащили за собой принца.

Сильвену Удаче хватило времени с избытком, чтобы с высокой крыши перебраться на другую, пониже, а потом по водосточной трубе спуститься на землю. Он отбросил в сторону лук и спрятался в темном углу. Его искали повсюду, только не на месте преступления… Сильвен стоял за стволом старой липы, закрыв глаза.

Найдут, тем лучше. Он не мог жить спокойно после того, как его стрела убила Тибо. Только наказав убийцу, он бы запустил маятник снова. Этим вечером он промахнулся. Жакар услыхал то, что ни одно человеческое ухо не уловило бы: свист стрелы. Но Сильвен Удача еще не сказал своего последнего слова. Теперь он преступник, его разыскивали. Уж лучше так, чем считаться трусом. Он немного еще подождал, затем полез вниз, цепляясь за скалы. Если не сломал шею, то где-то спрятался и стал ждать другого подходящего случая.

Жакар снял камзол, мокрый от пота. Можно короноваться и в одной рубашке, какая разница. Не в первый раз он нарушал традиции. И не в последний. В Тронную залу вошел в толпе подданных, что уже против всяких правил. Ему даже пришлось отступить в сторону, пропуская других вперед. В первую очередь Викторию, она перешагнула через стрелу и поднялась на помост, сияя каскадом драгоценных камней. Рука на перевязи причиняла Жакару неимоверные страдания, при каждом вздохе он будто бы глотал горящий факел. Хрип вырывался у него из груди. Мушкетерам казалось, что где-то глухо рычала собака, и они вертели головами в поисках нее.

Бове приказал обыскать каждого гостя. Мушкетеры запускали руки куда не следует, и, намеренно или нет, оскорбили многих. А вся добыча – только ершики для чистки трубок да щипчики для бровей. После коронации, что длилась целую вечность, тяжелые бронзовые двери вновь затворились. Их заперли на два оборота, как бы накладывая печать на судьбу монархов: отныне только смерть могла разлучить их с троном. Наконец-то воцарилась торжественная тишина. Вдруг ее нарушил жалобный вой. Выл Стикс. Множество ног и широких юбок вытеснили несчастного пса из Тронной залы.

– Отпереть двери! – распорядился Жакар.

Слуги застыли, не смея пошевелиться. Только что завершилась церемония, самая трагическая в истории Краеугольного Камня, чреватая многими неминуемыми последствиями. И начать ее заново невозможно!

– ОТПЕРЕТЬ НЕМЕДЛЕННО!

Слуги повиновались. Стикс ворвался внутрь и бросился к хозяину.

Нарушения церемониала вконец сбили Бенуа с толку. Он не знал, что ему теперь делать. Подавать мантию с горностаем? Или скипетр? Не помнил, кому именно поручил то и другое… На его счастье, обе назначенные персоны сами сделали шаг вперед: мсье Пико, ювелир, и мсье Инферналь, банкир. Разгневанный Жакар забрал мантию и скипетр, не дав этим господам даже вступить на ковер, ведущий к трону. Бенуа стоял последним и держал на подушке с оборками корону. Все спрашивали себя, какому несчастному грозит позор короновать чудовище. Ко всеобщему удивлению, а для многих и к разочарованию, из толпы вышел Лоран Лемуан и направился к помосту.

Лемуан был советником еще при короле Альберике. Потом он один из всех не поддался ни посулам, ни угрозам Жакара. И вот наказание: именно ему велели надеть корону на голову недостойного принца. В худший день своей жизни астроном изучил законы вдоль и поперек, ища благовидный предлог для отказа. Но законы не предусматривали отказов, как не предусматривали коронации убийц. Жакар – убийца? А где доказательства? По официальной версии, Тибо утонул. Хотя отлично плавал, был заправским моряком… Как же это случилось? Ходили слухи, что виновен Гийом Лебель. Неужели он? Беда случилась глубокой ночью вдали от дворца… Почему?

Не найдя поддержки в законодательстве, Лемуан наотрез отказался принимать участие в коронации. Тогда в обсерватории появилась Эсме и сообщила, что он больше не астроном, его изыскания публиковаться не будут, а все предыдущие работы осмеют и уничтожат коллеги.

– Тем хуже.

– Скажите, мсье Лемуан, что вы думаете о бывшей советнице Ирме Доброй?

Астроном думал о ней только самое лучшее и даже питал к ней некоторую слабость.

– Вам понравится, если она лишится своего пианино и дома тоже?

Лемуан сдался.

– Знаете, я разбил очки, у меня артрит, я такой неуклюжий!

– Ничего! Голову короля как-нибудь найдете!

Ответ Эсме подал Лемуану неплохую идею. Лемуан взял корону из рук Бенуа, поднялся на помост к трону и не только не опустился на колени перед будущим монархом, но даже головы не склонил. Из-за артрита, само собой. Он держал корону очень высоко, отсчитал семь положенных секунд и возложил ее наобум. Из-за близорукости, конечно. Корона миновала голову принца, скользнула по плечу, по бедру…

Жакар хотел выглядеть скромным, благородным и сдержанным, но под глазом забилась жилка, на виске набухла вена. Виктория гордо выпрямилась, синие отблески сапфиров заиграли на расписных сводах. Тишина в зале стала неестественной, напряженной. Кто-то не выдержал и захохотал. Лисандр, должно быть.

Лемуан не хотел рисковать ни своим телескопом, ни пианино Ирмы. В конце концов он честно выполнил поручение: подхватил корону с пола и нахлобучил ее на голову Жакара как соломенную шляпу, набекрень. Потом торопливо и неловко спустился с помоста вниз.

– Король умер, да здравствует король! – скандировала толпа, отчетливо выговаривая только первую часть речения.

Куда деваться? Вот он, стоял перед ними, новый законный король в горностаевой мантии, с короной на голове, со скипетром в руке. Начиналась новая эра, когда каждый обречен на страх с рассвета до заката.

Однако одного атрибута королевской власти принцу не хватало – кинжала, что спрятан в сапоге у Лисандра. Жакар занял трон по праву престолонаследия, но что-то вечно от него ускользало. Нет, не суждено ему стать настоящим королем!

6

Вино текло рекой, подносы ломились от угощения, бесчисленные вилки, вилочки и ножи обещали несметное число блюд. В Тронной зале яблоку было негде упасть, но впервые за всю историю королевства не пригласили работников дворцовой фермы, а большинство гостей пришли не по доброй воле.

Мсье и мадам Доре наслаждались успехом дочери и не отходили от нее ни на шаг. Мадам Доре в пышном белом гофрированном платье походила на рисовый колобок, а мсье Доре в узком камзоле – на узкую трость. Они обсуждали стоимость мрамора, ковыряли ногтем позолоту, проверяли, звенит ли хрусталь, взвешивали на руке серебряные приборы – словом, вели себя как оценщики в доме банкрота. Виктория хотела стереть родителей в порошок.

Для нее самой вечер стал крупным сражением в ходе долгой военной кампании. Она подчиняла себе королевский двор: дамам делала комплименты, строила глазки мужчинам, выставляла напоказ свой немыслимый наряд и белые ручки с идеальными ноготками, верным свидетельством постоянной праздности. Оказавшись в центре внимания, не скупилась на рассказы исключительно о себе любимой. То повышала, то понижала голос, хохотала, умилялась, восхищалась. А заодно приглядывалась к дамам, выбирая, кого возьмет к себе в свиту, потому что у любой уважающей себя королевы в будуаре толпятся дамы, готовые исполнить любой ее каприз. Виктория хотела найти послушных, но не дур, миловидных, но не красавиц, чтобы оставаться несравненной. С каждым шагом было все трудней скрывать тяжесть драгоценного платья. У нее болели плечи, спина, поясница – казалось, целое королевство навалилось на нее. Она с беспокойством поглядывала на супруга всякий раз, когда к нему подходил Бове и шептал что-то на ухо. Однако утешительных сообщение не поступало: Удачи и след простыл.

Гостей по-прежнему обносили легкими закусками. Казалось, время ужина не настанет никогда, но вот наконец королевская чета заняла свои места за богато накрытым столом, усевшись в бархатные кресла, слепящие новизной. Ужин всех поразил. Кто же оплатил такое роскошество? Нетрудно предсказать будущее по свиным рулетам: Жакар вытянет все соки из провинций, заморит голодом ремесленников, отберет последний кусок у крестьян. В Краеугольном Камне вскоре останется несколько богатых, очень богатых, и появится много бедных, совсем нищих. Соратники Жакара поднимали бокалы и лакомились всем подряд. Стикс пожирал угощение без малейшего стеснения. У остальных гостей пропал аппетит.

Лисандр набил полные карманы лакомыми кусочками для своей пустельги Сумерки, которая ждала его в парке возле пруда. Он сильно сомневался, что его пригласят на праздник, ведь ему-то праздновать нечего. Поэтому оделся в рыбацкий костюм, пропахший рыбой. Ланселот Бове, самый ценный экземпляр перебежчика, надеялся на успешную карьеру при дворе и поэтому неусыпно следил за Лисандром. Новое царствование только начиналось, приходилось пока довольствоваться малым. Неблагодарным трудом – слежкой за подростком.

Впрочем, Ланселот мог пожаловаться только на гнусный запах рыбы. Лисандр вел себя примерно, сбежать не пытался, кротко сидел на своем месте. Присматривался к новому распределению ролей. Советницы дрожали, как овечки в грозу, рассаженные врозь, по разным концам стола. Лоран Лемуан, потрясенный тем, что недавно держал в руках корону, теперь так же рассеянно ронял куски хлеба. Элизабет в подвенечном платье подносила ко рту пустую вилку.

Тех, кто с трудом прятал горе, было немало. Но еще больше оказалось других, кто вчера еще клялся именем Тибо, а сегодня лебезил перед Жакаром. Некоторые торжествовали, откровенно и искренне. Банкир Инферналь придвинулся к Жакару совсем близко, насколько ему позволял Стикс. Филипп улыбался, рот до ушей, но мяса не ел, дорожа своими новыми зубами. Доктора Рикар, Фуфелье и Плутиш с ученым видом давали советы, о которых никто не просил, и пили в три горла. Эмилия совершила невероятный подвиг: попала на праздник, куда ее родителей не пригласили! Не зря же она помогала Бенуа подстригать хвост Зодиаку, коню Эсме. Теперь она старалась понравиться Виктории миловидностью, благонравием и хорошими манерами.

Эсме болтала как ни в чем не бывало. Лисандр слышал, как она рассказывала соседке, будто волосы у нее ужасно пострадали от смолы. Соседка пообещала замолвить словечко знакомому модному парикмахеру: «Не годится вам ходить с головой как воронье гнездо!» Эсме рассмеялась и заправила светлую прядь за ухо.

И, наконец, Эма. Прямая, отстраненная, даже не взглянула в сторону Лисандра. Низложенная королева, темнокожая вдова. Ее место за столом, обращение с ней слуг – все служило унижением, свидетельствовало о том, что приближаться к ней опасно. Никто и не приближался, не смел с ней заговорить. Только один человек нарушил негласный запрет – мсье Мерлин.

Между сыром и десертом, когда гости встали из-за стола, чтобы пройтись для улучшения пищеварения, парфюмер отважно проложил себе дорогу среди будущих клиенток, всяческих значительных персон и добрался до уголка, где Эма терпеливо ждала возможности вернуться к себе в комнату.

– Ваше величество, – обратился он с низким поклоном к Эме, выговаривая отчетливо каждый слог.

Парфюмер мог позволить себе такую вольность и заговорить с бывшей королевой почтительно. При дворе его осыпали золотом, и никто не усомнился бы в его преданности короне, кому бы та ни принадлежала.

Взгляд Эмы внезапно потеплел.

– Мэтр Мерлин, – поприветствовала она его тенью улыбки, которая далась ей ценой невероятных усилий.

– Какое пышное празднество!

В похвале затаилась ирония, Эма ответила в тон:

– Удивительное!

– Хотел сообщить, что духи в вашу честь закончены.

Когда мэтр Мерлин пришел по приглашению Тибо и обнюхал Северное крыло, он пообещал Эме создать для нее особенный, необыкновенный аромат. Сегодня, исполнив обещание, он ставил под удар свою карьеру и благополучие. Эма мгновенно это сообразила. Жакар отобрал у нее все, к чему ей теперь духи? Но повод для общения с мэтром Мерлином мог пригодиться в будущем.

– Благодарю вас, мсье Мерлин. Не могли бы вы еще немного подержать духи у себя? Когда они мне понадобятся, я подам вам знак.

– Это наименьшее, что я могу для вас сделать, ваше величество.

На самом деле Мерлин мог сделать многое, очень многое. Пусть подаст знак когда угодно, в любое время. Сейчас им не стоило разговаривать слишком долго.

– Если позволите, еще два слова, ваше величество. Думаю, вы помните, что я собирался оставить ваши духи без названия. Я передумал. Название есть.

– Какое же?

– «Отвага», ваше величество!

У Эмы перехватило дыхание. Как он сказал: «Отвага! Ваше величество!» Или: «Отвага, ваше величество…»? В любом случае прозвучало ключевое слово. Парфюмер склонился, чтобы поцеловать ей руку, Эма протянула ее, не скрывая шрамов.

Увидев, что Мерлин отошел, Лисандр решил попытать счастья. Однако Ланселоту строго-настрого приказали помешать их встрече, поэтому он ловко подтолкнул Лисандра прямо к Элизабет, которую матушка не отпускала от себя ни на шаг. Зеленые глаза девушки рассеянно блуждали по сторонам. Госпожа Отой говорила без умолку, пытаясь вернуть дочь на грешную землю. Увидев Лисандра, Элизабет неожиданно пришла в себя и оживилась.

– Это ты? – воскликнула она. – Лисандр! Ты последним видел Гийома! Где он?

Лисандр боялся этого разговора, но понимал, что рано или поздно он состоится. Хотя и представить себе не мог, как тяжело говорить с Элизабет в присутствии Ланселота.

– Он был с нами, – едва слышно прошептал мальчик, чтобы только она его услыхала. – А потом… Он исчез.

– Лисандр! Но ведь все говорят неправду! Гийом не убивал Тибо. Скажи, что это ложь.

– Это ложь.

– Повтори!

– Гийом не убивал Тибо.

– Тогда где же он?

Спутанные волосы, сбившаяся фата, Элизабет походила на сумасшедшую, и все равно Лисандр надеялся, что она поймет его с полуслова.

– Мы часто играли в шахматы. Он все просчитывал на много ходов вперед.

– И что? Что ты хочешь сказать?

– Просчитал и теперь.

– То есть?

– Жакару нужен виновный. Гийом это знал. Он не мог вернуться. Может быть, спрятался в монастыре или…

Лисандр умолк, потом прибавил:

– Я знаю, он жив.

Ланселот придвинулся поближе, чтобы лучше расслышать. Никаких приказов относительно библиотекарши он не получал, но уж слишком подозрительно они перешептывались. Он потянул Лисандра за плечо, а Элизабет – за рукав.

– Я знаю, он жив, он жив, – повторяла она как одержимая. – Почему же Гийом не подал мне знак? Не пришел ко мне зверем, птицей, цветком? Я смотрела внимательно. Ни единой весточки… Ничего…

– Потому что он не умер, – резко перебил ее Лисандр.

– Думаешь, уплыл? Думаешь, он в море? Думаешь, вернется?

– Не знаю. Оставь меня в покое, Ланселот.

– Конечно, вернется, – снова заговорила Элизабет. – Мадлен все наврала со своей иголкой… Она ошиблась. У нас будет много детей. Мой муж вернется.

Не оборачиваясь, Лисандр внезапно лягнул своего стража, который вцепился ему в плечо, и тот на секунду отпрянул в сторону.

– Если он сейчас подаст тебе весть, ты окажешься в опасности, Элизабет. Он это тоже предвидел.

Элизабет уставилась безумными глазами прямо в глаза Лисандра, и тому показалось, будто в него вонзились острые ножи.

– Ты тоже все просчитываешь заранее, Лисандр? Ты тоже хорошо играешь в шахматы…

– Элизабет, – начал Лисандр, но тут Ланселот прикрыл ему рот ладонью и оттащил назад.

В эту минуту Элизабет заметила неподалеку высокую светловолосую красавицу. Нервно поправила фату, пряча растрепанные волосы, и громко сказала:

– Не зовите меня больше Элизабет. Я госпожа Лебель.

Дама обернулась и посмотрела на нее с состраданием и пренебрежением. Звон колокольчика оповестил гостей о десерте. Лисандр укусил Ланселота за руку и гневно прикрикнул:

– Говорю с кем хочу! Привыкай!

– Нет, это ты привыкай, парнишка, что от тебя все шарахаются.

Лисандр с отвращением обвел глазами залу.

– Тем лучше.

Виктория направилась к столу, и Лисандра с Ланселотом буквально вдавили в стену, освобождая ей путь. Под тяжестью драгоценного платья королева едва передвигала ноги. Она задыхалась от жары и вся покрылась красными пятнами, став похожей на далматина. Король подхватил ее здоровой рукой, оценил тяжесть платья и тут же отменил танцы. Тем более что терпеть не мог музыки.

Три десерта следовали один за другим: мороженое, профитроли и знаменитый торт с клубникой. Потом слуги внесли еще торт с новоиспеченным гербом Виктории (вообще-то наскоро перелицованный свадебный торт Лебелей). Неблаговидная деталь, но что поделать? Дальнейшее оказалось куда неблаговидней: Жакар пожаловал своих приспешников новыми титулами.

Он приобрел немало сторонников, маня баронством, графством, герцогством. Так он подкупил Морвана и Кретона, советников Альберика. Поэтому Тибо и не нашел никаких следов подкупа, – до поры до времени предатели не получали никакого вознаграждения. Они совершали низости в надежде на высокий титул вместе с плодородными землями и богатыми городами.

Жакар делил остров между перебежчиками с той же легкостью, с какой нарезали свадебный торт. В завершение церемонии новый король прочитал наизусть длинное уложение – первое из сочиненных им, – согласно которому титулованный дворянин забирал треть урожая себе, своей семье, своей челяди и прислуге. Еще треть отходила короне. Последняя треть оставалась простолюдинам, самой многочисленной части населения.

В новых законах Жакара не было ничего оригинального. Они возвращали старый жестокий уклад, который так или иначе существовал во всем мире. Погибло идеальное Северное королевство – остров Краеугольного Камня. Когда Тибо утонул в Заячьем водопаде, народ не просто потерял короля, он утратил все королевство.

7

Вечером Лисандр лег не раздеваясь. Он смотрел на созвездие Азале, которое по просьбе королевы Элоизы нарисовали на потолке для маленького принца Тибо. Звезда Мириам по-прежнему сияла в нем, а вот снаружи, в небе, в настоящем созвездии она исчезла. Лисандр достал кинжал и залюбовался игрой рубинов, оправленных в серебро, прозрачных, сияющих, безупречной огранки. Легенда гласила, что король Петр получил кинжал с рубинами на рукояти в подарок от младшего брата, уезжая в Неведомые земли. Перед тем как ступить на корабль, Петр попытался его продать, но не нашел покупателя. С тех пор кинжал всегда висел на поясе государя и переходил от отца к дочери, от матери к сыну.

Лезвие наточили незадолго до свадьбы. Ледяная сталь. Ожог воспоминания. Тибо в темноте искал, кому передать кинжал, и случайно нащупал руку Лисандра. Случай сыграл скверную шутку. Лисандру казалось, что вместе с кинжалом он получил неподъемное наследство: словно Тибо доверил ему королевство. Кому? Сироте из Бержерака? Тринадцати лет от роду, ни родни, ни денег, ни талантов. Ничего.

– Почему именно мне?

Как ни странно, Лисандр вопрошал звезду Мириам. Звезда не отвечала, и он подошел к окну, чтобы позвать Сумерку. Разглядел в темноте разноцветные фонарики, горящие на кладбище за Оленьим парком, и рощицу около часовни. Бдящие по-прежнему сменяли друг друга у могилы Тибо. Внезапно Лисандра пронзила ужасная мысль: что, если это он приносит беду своим близким? За свою недолгую жизнь он уже стольких похоронил… От боли скрутило внутренности.

Во дворце окончился праздник. Лисандр слышал скрип гравия под колесами разъезжающихся карет, стук торопливо закрывающихся ставен, несвязные речи пьяных гостей, шаги патрульных, ищущих Сильвена Удачу. Потом все стихло, кроме обычных ночных звуков: северный ветер шелестел ветвями, осторожно кралась лисица, Ланселот топтался за дверями в коридоре. Судя по всему, час поздний.

Вообще-то было уже так поздно, что лишь один Лукас остался у могилы. Он завернулся в старый плащ времен морских путешествий, сидел и смотрел на холмик свежей земли, на камень надгробия, на слишком короткую надпись. Имя, дата, и больше ничего, словно Тибо не был сыном, мужем, братом, королем. Лукас ждал: что-нибудь непременно произойдет! Хоть что-то! Король воскреснет. Или его смерть окажется розыгрышем, театральным представлением. Тибо не мог умереть. Он же молод. Он полон жизни! Лукас старался осознать происшедшее, посмотреть фактам в лицо, однако всем сердцем надеялся, что камень сейчас шевельнется, сдвинется с места, освободит короля, и тот выберется из-под земли с беззаботным смехом. Прежним, таким же, как был. Станет прохаживаться туда-обратно, уперев руку в бок, придумает нечто невероятное и непременно осуществит свой план. Живой. Настоящий. Но чем дольше Лукас перечитывал надпись на камне, тем больше смирялся с непоправимым. К глазам подступали слезы.

Он думал, что остался здесь один-одинешенек. Однако высоко над ним, в ветвях платана пряталась Эсме. Она видела, как Лукас рыдал и яростно стирал слезы, но не могла спуститься и утешить его. Два дня мучительно спорила сама с собой и в конце концов решила, что лучше всего послужит королевству, если будет по-прежнему играть роль, какую ей назначил Тибо. Завоюет доверие Жакара. Добьется прочного положения и продолжит вести двойную игру. Смертельно опасную, успешную, судьбоносную. Эсме издалека заметила Лисандра, тот шел с одеялом в руках, с пустельгой на плече. Лисандр открыл калитку, стал пробираться между могил. Эсме соскользнула с дерева за ограду и исчезла в темноте.

Лисандр молча уселся рядом с Лукасом, мельком взглянул на его покрасневшие глаза. Вытащил из кармана угощение с праздничного стола. Лукас с трудом прожевал безвкусный кусок. Пустельга мигом расправилась со всеми остальными. Сообразив, что в карманах больше ничего не осталось, вспорхнула и улетела.

– Ей грустно, у нее все птенцы разлетелись, – объяснил Лисандр, не чувствуя ни малейшей печали по этому поводу.

– Взяли и улетели накануне зимы?

– Да, взяли и улетели.

Лисандр знал, что случилось. Пока рядом суетился Феликс, птенцы олицетворяли свободу мальчика. Тщетно воспитатель заботился о чистоте, они все портили. Как бы давали понять, что попечители и защитники здесь никому не нужны. После героической смерти великана пребывание птенцов в королевских покоях утратило всякий смысл. Они это сразу почувствовали и снялись с насиженного места.

– За тобой больше не следят? – спросил Лукас, поднимаясь, чтобы размять ноги.

– Следят. Ходит один за мной по пятам день и ночь.

– Как же ты от него отделался?

– Сбежал через окно.

Лукас зажег погасшую свечу от горящей и стал бродить между могилами в раздумье. Листья старого платана падали на плиты Тибо, Амандины, Клемана, Альберика. Многие обязаны смертью Жакару. Два последних короля, отец и сын, лежали совсем близко друг от друга. Слишком близко. Едва ли полтора года прошло между двумя кончинами.

– Как думаешь, Лисандр, что он сделает?

– Кто? Тибо? Победит смерть и вернется? Не поддастся ей? Поможет нам с того света?

Лисандр вспомнил последний разговор Тибо с Блезом де Френелем. Он служил им переводчиком, поэтому знал все подробности.

– Блез дал ему совет, но я не уверен, что он ему последует.

– Какой совет?

– Отвоевать остров, призвав войска Бержерака.

Лукас снова сел.

– Отвоевать Краеугольный Камень? Но ведь…

– Тибо тогда побледнел как полотно. А потом… Кто знает? Может, он и написал Фенелону?

– Готов поспорить, написал.

Лукас уже прикидывал, сколько времени понадобится Фенелону, чтобы начать войну. Жакар долго не отправлял фрегат с вестью о смерти Альберика, зато весть о гибели Тибо разослал на следующий день. Через десять-двенадцать дней в Бержераке узнают. Самое большее, через две недели. Сейчас ноябрь, дуют встречные ветры, море бурное. Фенелон должен взвесить все за и против, собрать войска, пересечь Северное море. На все про все уйдет два-три месяца. Если Овечья бухта замерзнет, корабли не смогут причалить к берегу. Стоит ли рассчитывать на помощь извне? Вряд ли. Нужно найти врагов Жакара здесь, в королевстве. Теперь их черед уйти в тень, действовать в тайне, плести заговор. Все перевернулось с ног на голову.

– Тибо ушел, но не совсем, понимаешь? – внезапно сообщил Лисандр, натягивая на голову одеяло.

– Что ты имеешь в виду?

– У него особая связь с Эмой. Ты замечал, как между ними возникало свечение?

– Да, замечал что-то волшебное и никогда не мог понять, в чем дело.

– Вечная нерушимая связь. Я о ней знаю, потому что такая же была у дедушки с бабушкой. Величайшая редкость. Настоящее чудо.

– И что это значит?

– Пока Эма жива, Тибо будет ждать ее между мирами.

Лукас нахмурился, не доверяя услышанному.

– Ты мне не веришь, – насупился Лисандр. – Что ж, тем хуже для тебя. Вот увидишь, Тибо придет к Эме. Он не может без нее, она без него.

– Эма знает об этом?

Лисандр пожал плечами. Он пытался поговорить с Эмой, но, похоже, без большого успеха.

– Как они с ней обращаются? – спросил Лукас. – Кажется, ее куда-то переселили. Знаешь куда?

– Понятия не имею.

Лукас, съежившись, обхватил себя обеими руками. Ему было плохо и холодно.

– Просидишь здесь всю ночь, Лукас?

– Если никто больше не придет, просижу.

– Иди поспи, я останусь.

– Ты простудишься.

– Хоть ты и врач, не твоя забота.

– Я больше не врач.

– Как это?

– А так.

– И кто ты теперь?

– Никто. Просто друг.

Хотя Лисандр с головой завернулся в одеяло, у него все равно зубы стучали от холода. Лукас сразу это заметил.

– Возвращайся в тепло, Лисандр.

– Нет. Сейчас моя очередь дежурить.

– Уверен?

– На все сто.

Лукас распрямился и похлопал себя по ляжкам.

– Главное, не усни, Лисандр.

– Нет, конечно, нет.

– Справишься?

– Шел бы ты куда подальше.

Лукас улыбнулся: Лисандр всегда казался ему надежным парнем, а сейчас и подавно.

8

Равновесие Краеугольного Камня походило на букет в руке красавицы: всего один порыв ветра мог его растрепать, а Жакар налетел вихрем, сущим ураганом. Долгие годы он мечтал, каким станет его королевство, продумывал все детали будущего творения. Нелегкие годы, полные обманов, лишений, разочарований, скитаний. Теперь Жакару хотелось все разрушить до основания и заново воссоздать.

Из соображений безопасности он отменил традиционное путешествие по стране, во время которого подданные знакомились с новым государем. Он стал первым королем Краеугольного Камня, который болезненно нуждался в оружии, и парадоксальным образом первым, у кого на поясе не было кинжала с рубинами на рукояти. Его заменила великолепная сабля, подарок принца Августа Максимилиана из Ламота. Длинное кривое лезвие, украшенное вязью, острое как бритва. Жакар носил ее без ножен, чтобы всегда была на виду, устрашала, внушала уважение. Но когда сабля цеплялась за дверные косяки, он с трудом скрывал раздражение.

Первым деянием нового короля стало уничтожение Совета. Зачем советоваться с десятью болтунами, если он сам семи пядей во лбу? Жакар сможет править один, обойдется без нудных пространных рассуждений о поголовье скота, квашеной капусте, состязаниях в стрельбе из лука, школьных учебниках и смысле жизни. Он также упразднил мировых судей. Разве судопроизводство – не пустая трата времени? Жакар – воплощенное правосудие. О серьезных преступлениях будут сообщать ему лично, и он сам вынесет приговор, не подлежащий обжалованию. Ради повышения собственного престижа король приказал увеличить вдвое помост с королевским троном и водрузить над ним пурпурный балдахин, шитый золотом. Отныне вердикты государственной важности низвергнутся на подданных с высоты, изменится стиль правления, станет жестким, решительным, дерзким, под стать ему, безжалостному правителю, всемогущему тирану.

Наивный Тибо считал, что монарх обязан самоотверженно служить своему народу, забыв о собственных нуждах и амбициях. Жакар придерживался противоположного мнения: пусть народ самозабвенно служит ему, для того он и предназначен. Эго нового короля непомерно разрасталось на глазах удивленной публики. Никаких бескорыстных даров. Титулы, земли, государственные должности он сулил в обмен на поддержку, преданность, услуги и жаловал лишь достойнейшим и полезнейшим. Пусть избранные ослики бегут за морковкой, остальных он взбодрит ударами палки, для каждого найдет подходящую. Тут все средства хороши. Никаких общин и цехов, только принудительные работы. Хватит «гуманности» и потачек.

Жакар освободил всех, кого наказал Тибо. В первую очередь графа де Морвана, чей сын Брюно успешно справлялся с медведями, и барона де Кретона, подкупавшего советников Альберика. И одновременно начал охоту на тебеистов, ярых противников абсолютной монархии. Он не объявил им войну открыто, намереваясь переловить их по одному и уничтожить тайно. Для допросов и расправ Жакару срочно понадобились люди совершенно особой профессии – палачи.

Словом, король бестрепетно заявил о своих намерениях и возможностях. Отличное начало правления!

Банкир Инферналь, новоиспеченный канцлер, новоявленный герцог, следовал за Жакаром как тень, но делился с ним мудростью крайне скупо, ценя ее на вес золота. Пронзительные голубые глазки банкира прятались в глубоких глазницах, как мыши в норах, скрывая потаенные мысли. Инферналь скопил несметные богатства благодаря исключительной хитрости и прозорливости. Давняя поддержка Жакара – яркий тому пример. Банкир приметил его еще подростком и с тех пор подбадривал, наставлял, ссужал деньгами, не сомневаясь, что это выгодное капиталовложение. Жакар с детства считал себя правителем. Уверенность в высоком предназначении мать впечатала в его душу, будто выжгла клеймо каленым железом. А господин Инферналь ей помог, обращаясь к Жакару так, будто тот уже стал монархом.

Именно банкир в свое время посоветовал выкрасть карту подземелий Северного крыла из королевского архива. Он же познакомил Жакара с Викторией Доре. Он ждал его в карете на вершине скалы Френель в день возвращения из изгнания. Когда тайник в усадьбе Иса обнаружили, Жакар спрятался за фальшивой перегородкой в библиотеке Инферналя. Старания не пропали даром. В конце концов Жакар стал королем, а Инферналь – герцогом. В его владения отныне входила немалая часть Западного леса и теплые источники.

Но это еще не все. Инферналь увеличил полученную прибыль вдвое, выдав в последнюю минуту короне заем под баснословные проценты. Он не требовал никаких выплат от Тибо, зная, что дни его сочтены. Не ждал ничего от его прямой наследницы, так как принцесса исчезла. Вся тяжесть финансовой зависимости легла на плечи Жакара, поэтому банкир распоряжался им отныне по своему усмотрению. Ведь король смог бы выплатить ему лишь проценты, а долг вернуть не в силах. Инферналь посадил на трон послушного короля и прибрал к рукам всю государственную казну: никто и никогда не обладал на острове большей властью!

В настоящее время Инферналь ждал подходящего момента, чтобы выйти из тени. Но сначала хотел укрепить свои позиции, стать для Жакара абсолютно незаменимым. Чтобы его влияние не ослабевало, он оставался в столице и управлял герцогством дистанционно. Инферналь рассчитывал, что никто не осмелится выступить против Жакара, однако всего через три дня после коронации обнаружились первые признаки неповиновения.

– Досадная новость, ваше величество.

– Сильвен Удача уплыл, вы об этом? Ускользнул от нас?

– Вовсе нет, сир. Сильвен Удача не мог покинуть остров. Поиски продолжаются.

– Поймать его – прямая выгода для мушкетеров. Согласитесь, Инферналь. Иначе начальник охраны лишится своего поста. Заменю его сынком, Ланселотом. Бове-отца отправлю с глаз долой. Куда, и знать не хочу. Так что за досадная новость?

– Про кладбище. Возле могилы вашего брата постоянно сменяются бдящие. Не оставляют его ни на секунду.

Жакар все это время наслаждался своим величием в Тронной зале или обществом прекрасной Виктории. Новость застала его врасплох. Он тут же повелел оцепить кладбище, но все равно не избавился от бдящих. Инферналь сообщил, что фонарики зажжены вдоль всего берега Верной. Король приказал оседлать Игоря, красавца-коня, вороного со стальным отливом, и отправился самолично удостовериться в непослушании подданных. Сабля била его по ноге, длинные волосы лезли в глаза. Он остановился на холме, откуда видна речная долина. Оранжевые, зеленые, красные, синие огоньки мерцали на снегу, отражаясь в воде. Люди сгрудилась вокруг костра.

Жакар обернулся в поисках Инферналя. Он не пригласил его с собой, однако не сомневался, что тот где-то рядом. В самом деле, герцог отделился от отряда телохранителей и приблизился к нему.

– Безобразие! – возмущенно вопил Жакар, будто это банкир виноват во всем. – Посмотрите, что делается, Инферналь! Бдящие собрались на том самом месте, где нашли утопленника!

– По чистой случайности, сир.

– Ничего подобного! Я вам говорю, они сидят на том самом месте, где Филипп остановил телегу. Неподалеку от пристани. Откуда они узнали, где зажечь огни? Возница клялся и божился, что нашел мертвеца один. Соврал, подлец! С ним кто-то был. Кто-то еще видел тело. Кто-то еще видел стрелу. Инферналь, найди этого свидетеля и уничтожь его. Кому принадлежит эта часть реки? В каком графстве она протекает? Если это частное владение, найди хозяина, пусть подаст жалобу, и бдящие прямиком отправятся в темницу!

– Насколько мне известно, сир, эта часть реки не принадлежит никому, тут общественное владение.

– Вы ошибаетесь, и я сейчас вам это докажу. Если река не принадлежит никому, значит, она принадлежит короне. То есть королю. Иными словами, мне. Уничтожьте немедленно лагерь, разгоните их копьями, а фонари сбросьте в воду.

– Ваше величество… позвольте… Не лучше ли подослать к ним шпиона, пусть посидит среди них. Это лучший способ подобраться к главному зачинщику.

Жакар задумался, громко сопя.

– Ну, если вы настаиваете, так и быть, – уступил он.

– В любом случае наступает зима, ваше величество. Природа сама их разгонит. На берегу один из юношей поднял голову и заметил всадников, которые развернули коней, собираясь возвращаться во дворец. Это был Александр, сын паромщика. Из-за тяжелой работы у него в пятнадцать лет были широкие сутулые плечи, мускулистые руки, морщинки возле глаз. Он помогал вытаскивать из воды тело Тибо и видел стрелу в горле. Отец уехал и не вернулся. Возчик, подлец, тогда притворился, что понятия ни о чем не имеет, но паром отобрал.

– Они нас не разогнали – дурной знак, – сказал он товарищам.

– Почему?

– Подошлют ищейку.

– Что будем делать?

– Молчать. Много ли узнаешь от немого? А если кто-то чересчур разговорчив, значит, из дворца пришел.

Первым из дворца пришел Лисандр, но никто не заподозрил его в злом умысле. Все знали, как Жакар его ненавидел. Посадил под замок, переселил в другую комнату, совсем не королевскую, откуда сбежать куда труднее. Но Лисандр все равно ухитрился вылезти через окно и за неимением водосточной трубы спустился по глицинии.

Бдящие заметили: мальчик подошел к реке и что-то бросил в воду. Предмет утонул с едва слышным всхлипом.

– Что там? – спросил Александр.

– Подарок Тибо.

– А точнее?

– Ключ от королевских покоев. Они, наверное, уже его ищут.

Больше Лисандр не произнес ни слова. Его к молчанию призывать не нужно. Он смотрел в холодную воду Верной и невольно представлял себе гибель Тибо. Еще в струящихся отблесках фонариков ему мерещилась другая смерть, более давняя, смерть папы и мамы. Он не помнил их лиц, но ясно видел руки, судорожно взбивавшие пену. Отец исчез первым, мама за ним. Волны катили дальше, темно-синие, равнодушные. Какая-то незнакомая женщина крепко обняла его в переполненной спасательной шлюпке. Лисандр постарался отогнать от себя мучительное воспоминание. Слишком много покойников в его жизни. Невыносимо. Несправедливо.

Ранним утром Бенуа поспешил со всех ног в столовую для вольных ремесленников. И, как всегда, Манфред опередил его. И к тому же явился в элегантном штатском костюме, словно в насмешку над ливреей камердинера. Расположился Манфред в комнатке, куда относили остатки кушаний после застолий. Все в его положении стало двойственным и обманчивым. Начальником оказался злейший враг. Служба – хитрой уловкой. Часть столовой превратилась в рабочий кабинет, воскресный фрак – в униформу.

В общем, Манфред заново освоился во дворце, прекрасно осознавая, что незаменим среди посредственностей. Он опутывал Бенуа паутиной сомнительной помощи и незаметно вредил ему, перемежая хорошие советы плохими. Увидев запаренного Бенуа, Манфред почтительно приподнялся:

– Приветствую, господин мажордом.

– Манфред, мне нужен совет. Где найти ловкого паренька, надежного и услужливого?

– Зачем искать такого? Это вы сами, господин мажордом.

– Нет-нет, у меня для него особое поручение.

– Понимаю. И какое же поручение?

– Это тайна. Государственной важности.

Самое время подать дурной совет.

– Думаю, вам подойдет лакей баронета Отой.

– Лакей баронета Отой?

– Ну да.

Ленивый избалованный паренек отличался крайней рассеянностью. Манфред не раз собирался его уволить, но у того семья, которую нужно кормить. Он пожалел его, не прогнал и теперь поздравлял себя с предусмотрительностью. Лучшей кандидатуры для службы Филиппу и не придумаешь! Бенуа выскочил в коридор, даже не поблагодарив за совет. Вскоре лакей баронета Отой присоединился к троим бдящим, что мерзли под дождем и снегом на берегу Верной.

– Собачья погода, – поприветствовал он их.

Никто не выразил желания вступить в разговор.

– Холод жуткий, – отважно продолжил он.

Ни ответа ни привета. Лакей немного помолчал и прибавил:

– Я весь прямо заледенел.

И еще:

– Какая глупость – умереть в ноябре.

Лисандр и Александр, просидевшие на берегу всю ночь в ожидании королевской ищейки, разом обернулись к нему.

– Убирайся, – приказал Александр.

– Но я…

– Тебе здесь не рады, – отрезал Лисандр.

Доносчик натянул шапку на уши, встал и исчез в сыром мареве. Бенуа незамедлительно вновь появился в столовой, предупредив о своем появлении звоном огромной связки ключей. На плечи наброшен плащ, скрепленный у ворота золотой цепочкой и подбитый кроличьим мехом, окрашенным в красный цвет. Такой впору носить зимой, в лютую стужу, но Бенуа так гордился им, что носил во дворце, обливаясь потом.

– Манфред!

– Господин мажордом!

– Они его выгнали.

– Не может быть!

– Что теперь посоветуешь?

– Отправьте Мадлен.

– Мадлен?

– Вот именно. Простодушная, доверчивая, в трауре. К тому же хорошенькая. Кто в здравом уме посмеет ее прогнать?

Бенуа нервно покрутил головой, свыкаясь с новой мыслью, как сомелье – с неведомым вином. Затем поправил плащ, который так и норовил соскользнуть, развернулся и исчез.

Он уже успел разжаловать Мадлен в горничные, а она терпеть не могла уборку и пыль, поэтому очень обрадовалась возможности прогуляться на берег реки. Славная, добродушная, в шерстяном чепце и в трех шалях, она ни у кого не вызвала подозрений. Запомнила лица, вызнала имена – все как велел Бенуа. И по указанию Манфреда положила список в японскую вазу во время уборки. Ранним утром, пока господа еще спали, Манфред забрал листок, прочитал и запомнил список, потом уничтожил его, а сам написал другой. Левой рукой, чтобы Бенуа не узнал его каллиграфический почерк. Упомянул недовольных, что были Жакару известны, прибавил несколько имен королевских приближенных и мушкетеров, чтобы спутать карты, а кого-то просто-напросто выдумал. Отличный розыгрыш! Новый список ждал Мадлен в переговорной вазе. Имени Александра в нем так и не появилось. Сын паромщика, один из троих, что видели стрелу в горле Тибо, потихоньку открывал эту тайну другим, и никто ему не мешал.

Наконец Жакар до того озлобился, что решил отправить бдящих в тюрьму безо всяких списков.

– Их заберут сегодня вечером, Инферналь, всех, кого схватят на берегу!

– Вашему трону опасность не угрожает, – возразил герцог, поскольку всерьез боялся подобных выходок. – Никто не может его отнять, других претендентов нет. Вы полноправный единовластный правитель. По моему скромному мнению, не стоит показывать подданным, до какой степени вас уязвляют их дерзости.

– Вы считаете, Инферналь, что они меня уязвляют?

– Возможно, я подобрал неверное слово, ваше величество.

– Вот-вот, следите за языком. Я непоколебим и невозмутим – вот точные определения.

Инферналь с трудом перевел дух. Никто никогда, даже супруга, не позволял себе говорить с ним подобным тоном. Жакар успел позабыть, кому обязан короной. Если дело пойдет так и дальше, король в скором времени сошлет его в лесное герцогство. Инферналь понял, что пришло время жестко напомнить о том, у кого в руках реальная власть.

– Раз вы непоколебимы, сир, у меня есть для вас еще одно сообщение.

– О чем же?

– Относительно казны.

– Вы нашли сокровище в пустых сундуках моего брата, канцлер?

– Нечто противоположное, ваше величество. Вот что я нашел.

Инферналь достал из внутреннего кармана пергамент, с которым никогда не расставался. Жакар встряхнул его, разворачивая. Прочитал, перечитал, перечитал еще раз. Лиловая вена на виске набухла. Он смял пергамент рукой в перчатке и бросил комок Стиксу между лап.

– Что это за гадость, Инферналь?

– Не гадость, а заемное письмо, оформленное по всем правилам, ваше величество.

– ЗАЕМ, Инферналь? На какую СУММУ?!

– Она обозначена в письме, сир, – спокойно ответил банкир, словно разъяснял правила обычному клиенту.

Жакар резко соскочил с трона, угрожающе приблизился к Инферналю вплотную.

– Представьте, я умею читать. Но я хотел услышать сумму из ваших собственных уст.

Банкир назвал невероятное число. Король взревел, пес залаял, один банкир сохранял полнейшее спокойствие.

– А теперь обсудим факты, Инферналь, – произнес Жакар, вновь усевшись на трон. – Вы передали эти деньги моему брату, не позаботившись о том, чтобы он вернул вам долг при жизни. Причем эту жизнь вы всячески старались сократить. Теперь он умер, вы взыскиваете долг, процентная ставка неуклонно растет. Иными словами, королевская казна переходит в вашу собственность. Вы фактический владелец острова и держите меня под жестким контролем. Я вас правильно понял, Инферналь? Я прав?

– Вы правы только отчасти, ваше величество, – солгал банкир. – Мы с вами в одной лодке, и у нас общие цели.

– Это так, Инферналь. Действительно. Идеальное взаимопонимание во всем, не так ли? Как только возникают разногласия, вы мне суете под нос это письмо, чтобы лишний раз подтвердить вашу правоту.

Стикс оказался в опасной близости от бархатной штанины. Жакар его не остановил. Инферналь отступил, пес зарычал.

– Вы можете мне доверять, ваше величество, я доказал вам свою преданность.

– Доказали, не спорю. Браво, Инферналь, брависсимо, мастерский ход. Но вы мне за это дорого заплатите, можете не сомневаться.

Жакар поудобнее уселся, а банкир подумал: «Нет, это вы мне заплатите, ваше величество!» И тут Жакар ударил скипетром в пол.

– Чем вы занимались, Инферналь, чтобы накопить подобное богатство?! Здесь, в королевстве Краеугольного Камня, где богатство запрещено со дня основания!

Инферналь вздернул бородку, скрывая самодовольную улыбку. И машинально погладил изумруд в перстне на большом пальце. Перстень он прихватил накануне из хранящихся в казне заграничных сокровищ. Вопрос его не смутил, он гордился тем, что создал свою империю, не нарушая закона. Жакар, придя к власти, изменил этот закон, развязал ему руки, и теперь банкир мог обогащаться до бесконечности любыми способами.

– Все по закону, государь. Мои бухгалтерские книги подтвердят, что каждый грош заработан честно. Могу предоставить их в ваше распоряжение, когда вам будет угодно.

– Потому что я до смерти хочу копаться в ваших цифрах, а других дел у меня нет? Вы так считаете?

На лбу у Жакара выступили капли пота. Инферналь знал, что выиграл партию. Он наклонился, чтобы поднять драгоценный комочек пергамента. Стикс зарычал ему в лицо оскаленной пастью в пене.

– Прошу вас, сир, отзовите собаку. Намордник ей бы не помешал.

Жакар нахмурился.

– Пусть каждый отзовет свою, Инферналь.

Он указал на смятый пергамент.

– Вот ваша, а вот моя.

– В любом случае нам лучше оставаться друзьями, ваше величество, – любезно заключил канцлер.

Жакар стиснул зубы, он был в ярости от того, что его загнали в угол. Ему страстно хотелось увидеть, как голова Инферналя покатится к его ногам, но следовало найти другой способ с ним расправиться. Например, вычистить двор сверху донизу, произвести дезинфекцию.

Кое-кто досадил Жакару особенно сильно. Человек, безусловно, полезный, но крайне ненадежный.

9

Эсме прибежала на кухню, чтобы передать новые распоряжения относительно диеты Филиппа, баронета Отой. Она носилась с поручениями из одного крыла в другое, но не выходила за порог. На кухне кипела работа, как на заводе, Эсме не понравилось, что нельзя спокойно посидеть у огня, напечь каштанов, вкусно перекусить у края длинного почерневшего стола. Выполнив поручение, она с удовольствием отправилась к себе. Но в комнате ее ждал зловещий сюрприз.

С потолка спускалась петля.

Смысл послания предельно ясен. Ее разоблачили и хотят повесить. Как ни странно, Эсме не испугалась, а пришла в ярость. Отвязала веревку и выбросила в окно. На ощупь веревка напоминала что-то знакомое. До того родное, что она не поленилась, высунулась в окно и еще раз потрогала ее. Вот чудовища: сплели веревку из конского волоса. Из хвоста обожаемого Зодиака.

Что же делать? Эсме не раздеваясь вытянулась на кровати и глубоко задумалась. Проходил час за часом, и она решила, что умрет со скуки раньше, чем ее повесят. Уже стемнело, когда ей под дверь просунули записку: «Ягод нес черепом воин слуга. На мысе Маяка в одиннадцать часов вечера».

Вот оно что! Все из-за того проклятого письма! Она разыграла великую комедию и оступилась всего один раз… Когда Эсме предала Тибо, Бенуа нанял ее, потому что изнемогал от обилия переписки. Зная, что перебежчики – люди ненадежные, он проверял каждый ее шаг. Она прошла все испытания, кроме одного: в тот злосчастный день двадцать одно письмо передала, а двадцать второе подделала… Настоящее случайно сгорело, и она написала другое в придорожной харчевне. До сих пор, похоже, никто не хватился, но теперь подделка выплыла наружу. Как же ей оправдаться? Нужно придумать складную историю, авось сойдет за правду.

В одиннадцать часов ночи мыс Маяка – место пустынное, продуваемое всеми ветрами, подходящее для убийства. Достаточно одного толчка, чтоб предательница полетела вниз, разбилась о скалы и исчезла в пене бушующего моря. Эсме собрала все мужество, чтобы шаг за шагом продвигаться вперед. И потихоньку повторяла про себя новую выдумку. Впереди желтый луч обшаривал ночь. Среди брызг и ветра темнел человеческий силуэт.

Продолжить чтение