Убегая по янтарному берегу

1. Искатель счастья на Балтийском море

Утренняя прогулка по пляжу – это отличный способ начать день, расслабиться, погрузиться в глубины собственных мыслей и настроиться на предстоящие вызовы, которые жизнь, в том или ином виде, бросает каждому человеку. Так же думали супруги Глуховы, когда-то построившие дом неподалёку от побережья. Они точно не могли ожидать, что четвёртое октября навсегда врежется в память, как дата разрушения их утренней идиллии. Им пришлось вызвать полицию и стать понятыми. На привычный прогулочный маршрут пары море вынесло истерзанный человеческой жестокостью труп.

– Ещё раз, как давно, вы говорите, его обнаружили? – спрашивает лейтенант Черёмухов, ручкой нервно постукивая по планшетке.

– Повторяю, это было примерно минут сорок назад, – говорит Глухов. – Мы сразу, как поняли, что это покойник вызвали вас. Сейчас, подождите… я посмотрю в телефоне. Вот, исходящий в 8:53, – Глухов подносит экран смартфона почти к самому носу Черёмухову.

– Хорошо, я понял, не обязательно мне этим тыкать в лицо, – лейтенант сдвигает руку понятого и опускает взгляд в протокол. – После обнаружения трупа вы позвонили в 02? – его взгляд снова направлен на понятых.

– В 112, – поправляет Глухова. – Скажите, нам здесь ещё долго торчать? У нас всё же есть и другие дела, мы надеялись, ваша бюрократическая возня не отнимут более двадцати минут, а мы вас только полчаса ждали!

– В самом деле, давайте мы уже распишемся и пойдём, – присоединяется к негодованию Глухов.

– Граждане, – Черёмухов окидывает понятых холодно-уставшим взглядом, – я понимаю ваше недовольство, но и вы поймите, что мы приехали сразу, как только смогли и делаем всё возможное, чтобы вас поскорей отпустить и начать расследование. – Видя, что его слова действуют гипнотически на пожилую пару, лейтенант продолжает: – Мертвец – это серьёзно и оформлять все бумаги тоже нужно серьёзно, не допуская и малейшей неточности, в противном случае могут появиться проблемы… и не только у нас, – пара переглянулась. – Мы ценим вашу помощь и вклад в общее дело, поэтому будьте добры, уделите нам ещё некоторое время. Мы же работаем для вашей же безопасности, – смягчившись, Черёмухов давит из себя доброжелательную улыбку. – Осталось немного, – он прижимает планшетку к груди, – пойдёмте в машину, занесём ваши данные в протокол и тогда, если капитан отпустит, пойдёте по своим делам, хорошо?

– Хорошо, – ответили супруги чуть ли не в один голос.

– Вот и славно, – говорит лейтенант и жестом приглашает их подняться к машине. – Товарищ капитан, – нарочито громко он обращается к Сверепееву, – мы проследуем к автомобилю для дальнейшего заполнения протокола, как закончим я смогу отпустить понятых?

– Да, – сухо отвечает ему Сверепеев, не отрывая взгляд от мёртвого тела в гидрокостюме. – И что только произошло с ним?

– Смело могу заявить, что причиной смерти являются множественные колото-резаные раны по всему телу. Их так много, что я даже затрудняюсь ответить, какая именно стала, так сказать, добивающей, но одно знаю наверняка: в воду тело погрузилось без признаков жизни.

– Откуда такая уверенность? – капитан складывает руки на грудь.

– Опыт, – судмедэксперт выпрямляется. – Здесь не требуется подробный анализ, чтобы понять, что перед нами не утопленник, а жертва особо жестокой поножовщины. В любом случае мне предстоит провести ещё один, более детальный осмотр в морге, однако, – Георгий снимает перчатки, – вряд ли заключение будет отличаться от того, что я выдал сейчас. Забирайте, – он подзывает медработников, и те спешно перетягивают тело с песка на носилки. Позвоню, как со всем разберусь, – Георгий протягивает капитану руку.

– Буду ждать, спасибо, – Сверепеев её пожимает.

«Этого стоило ожидать, – думает капитан, щёлкая зажигалкой у кончика сигареты, глядя куда-то за горизонт, – не зря говорят: “история циклична”, я убеждаюсь в этом очередной раз. Люди снова, рискуя своими жизнями, лезут за янтарём дальше, чем следует, и вот результат. Когда же они, наконец, поймут, что лёгкие деньги на то и лёгкие, что ты их получаешь в обмен на свободу и жизнь? И то, и то потерять легче, чем кажется. Неужели деньги нужны настолько? Без них что ли совсем нет счастья…?»

– Протоколы заполнены, понятых отпустил, – вытягивает капитана из размышлений Черёмухов, оказавшийся на участке, где недавно валялся человек в неестественной позе.

– Замечательно, – сухо говорит старший по званию и, оторвавшись от недосягаемой линии, добавляет: – Нам предстоит много работы.

2. Ледяное возвращение

Сидя в пустующем зале аэропорта «Храброво», всё, за чем я могу скоротать время – это просмотр новостей из янтарного края. Многое изменилось с моего последнего прибывания здесь. Сувенирные лавки, книжный магазинчик, салоны сотовой связи – всё закрыто. Единственное, что осталось функционирующим – кафе, да и то превратилось оно в скромного вида кофейню, где самое питательное блюдо – это сэндвич с ветчиной и сыром. Впрочем, ещё в Москве стоило догадаться, что так будет, учитывая то немногочисленное количество рейсов, что соединяет большую Россию и отрезанную от неё странами Евросоюза маленькую Калининградскую область, да и в «Домодедово» залы выглядят примерно также. Я бы, наверное, удивился тому, как отечественные авиакомпании существуют и не банкротятся, если б двадцатые годы не убили в нас эту способность.

Новостная лента пестрит заголовками, содержащими в себе устойчивое современное словосочетание: «Несанкционированный митинг». Проблемы с поставками из-за очередного пакета санкций Евросоюза, на этот раз наложившего ограничения на сухопутные перевозки через границы Литвы и Польши, привели к дефициту многих товаров и, следовательно, к повышению на них цен. Доходы населения остались на прежнем уровне, что заставляет граждан выходить на улицы с плакатами и транспарантами. В Москве люди рискуют нарваться на административные наказания вследствие других событий, что, впрочем, не имеет значения, ведь у всех событий причина одна.

С верхней границы экрана сползло сообщение от отца, содержащее лишь слово: «Выходи». Под гул колёсиков чемодана в голове прокручиваю предстоящую встречу с отцом. Хоть и виделись с ним каждое лето, а всё равно ощущение, что иду на встречу с незнакомцем или, в лучшем случае, с дальним родственником, которого за двадцать три года видел всего пару раз.

На улице облачно. Ни единого луча солнца не касается земной поверхности, отчего всё вокруг выглядит серым и монотонным. Кажется, вот-вот пойдёт дождь. Улетал с непогоды, прилетел в непогоду, ожидаемо, но всё равно неприятно. Теплилась надежда, что синоптики ошибаются, а выходит, ошибался я, на что-то надеясь.

Положив чемодан в багажник Land Rover’а, сажусь на пассажирское сиденье и произношу дежурное: «Привет». Отец отвечает не менее дежурным: «Здравствуй» и направляет машину к выезду с парковки.

– Как долетел? – спрашивает родитель, отдавая аппарату парковочную карту.

– Нормально, – отвечаю, глядя на бесплатную парковку, с прошлого лета успевшую зарасти высокой травой. – Радует, что в этот раз вылетел состоялся без проволочек.

– Согласен, мне всё же хотелось забрать тебя лично, а не посылать за тобой такси. Нам есть о чём поговорить.

– Помню, ты говорили о намерении баллотироваться в губернаторы ещё в начале июня.

– То было намерение, теперь же оно давно стало действием, – сухо подмечает отец. – Уверен, ты и без меня понял, что я не бездействовал.

– Догадался. Только не понял, почему не хотел разговаривать об этом дистанционно.

– Считаю, такие дела лучше обсуждать при встрече, в обстановке более подходящей, чем телефонный разговор или, тем более, переписка в мессенджере.

– Находишь более подходящей обстановкой поездку в автомобиле?

– Всё ж лучше, чем по телефону, – отец пропускает ироничный укол мимо ушей.

– Ладно, – настроился на отсутствие юмора, – от какой партии выдвигаешься?

– От «Народного объединения».

– Неплохо, – говорю, что он хочет услышать, – и на каких условиях вы сотрудничаете?

– На самых обыкновенных, они продвигают меня за счёт своей репутации, я им её повышаю за счёт своих действий в качестве кандидата, а в последующем, будем надеется, и губернатора области.

– Каковы шансы, что сможешь занять этот пост? – не захотелось даже формировать вопрос, применяя такие слова, как «выборы» и «победа» в одном предложении.

– Не могу сказать. При любом исходе мы своего не упустим. Сейчас идёт предвыборная кампания, благодаря чему показатели моего рейтинга и рейтинга партии стремительно поднимаются. Надеюсь, ты тоже внесёшь свой вклад в наше общее дело.

– А разве не для этого я прилетел? – невольно улыбаюсь, подмечая в отцовской речи след от работы в политике.

– Рад слышать. С учёбой нормально всё?

– Да, я же тебе писал, поступил в магистратуру на политологию под крылом Эдуарда Валентиновичка, с ним же договорился о дистанционно-самостоятельном обучении, сказав, что буду работать в непосредственной близости с политической деятельностью…

– Можешь не продолжать, – перебил отец, – я понял. В таком случае, как приедешь домой займись штудированием новостей. Ситуация в области нестабильна, так что стоит быть готовым к любым изменениям. Уже завтра я намерен приобщить тебя к делам избирательного штаба.

– Знаешь, я бы предпочёл не прыгать с места в карьер и хотя бы остаток дня отдохнуть, чтобы завтра уже со свежими силами влезть в твои политические игры, – глаза неотрывно смотрят на трассой поделённое пополам поле.

– Август, – отец поворачивается ко мне, и наши взгляды встречаются, – сегодня четвёртое октября, а начало выборов назначено на тридцатое. У нас нет времени на отдых. Понимаешь?

– Понимаю, – я киваю и поворачиваюсь обратно к боковому окну.

– Хорошо, что ты понимаешь, – говорит отец и, выдержав паузу, добавляет: – Не называй политику игрой. Это серьёзный процесс, который касается всех, и особенно тех, кто принимает в нём активнейшее участие.

Его слова остаются без ответа с моей стороны и, судя по тому, что отец более ничего не произносил, ему ответ и не требуется. Я, убедившись, что разговор закончен, достаю из кейса наушники и уединяюсь в мире рок-музыки, пропитанной всей той безысходностью, что веет из новостей и русского быта. Отец лишь искоса взглянул на меня и включил радио. Всё-таки он ни капли не изменился с прошлой встречи, всё такой же карьерист, рвущийся вверх, к власти и крупным деньгам ей сопутствующим. Изменилось лишь его положение, раньше он был управляющим архитектуры и градостроительства в администрации Пионерского, а теперь член партии «Народного объединения» и кандидат от её лица в губернаторы Калининградской области. По сути, это лишь декорации, в каких он, оставаясь собой, продолжает шествие к вершине мира, ведомый чем-то мне непонятным. Может им движет тщеславие и гордыня, а может страх и тревожность. Не знаю. Иногда кажется, что и то и то в одинаковой степени управляет моим отцом, Владиславом Александровичем Ледниковым.

Ужин. Раньше этот приём пищи был настоящей отдушиной, мы с друзьями собирались за кухонным столом нашего общежития и, трапезничая, болтали обо всём подряд: об экзаменах, о преподавателях, парах, тусовках, алкоголе и девочках. Девочки, конечно, фигурировали в разговорах чаще любой другой темы и, что весьма интересно, без какой-либо пошлости. Наше вечерние посиделки были единственным видом общения, не содержащим и доли фальши. Всем после очередного дня просто хотелось побыть собой. Вот мы и были. Снимали с себя маски социальных ролей, пили, что водилось в кухонных шкафчиках, ели всевозможную гадость, вроде лапши быстрого приготовления, приправленной майонезом, и чувствовали себя живыми. Жаль, конечно, что уже к концу обучения наше кухонное братство начало распадаться. Ламповые темы сменились обсуждением дипломов и их защиты, с построением дальнейших планов на будущее. Как сейчас помню, первым об этом заговорил Ваня, узнавший, что руководителем его дипломной работы стал самый уважаемый преподаватель университета, Шафердиев Михаил Афанасьевич. Позже тема выпускных мероприятий поглотила собой всё пространство вечерней кухни, и всякий, кто на ней оказывался невольно втягивался в активные размышления о том, о чём ещё некоторое время назад не стал бы и думать.

Семейный ужин – это такой же бессмысленный ритуал, каким наш дружеский стал ещё на закате студенческой жизни. Ничего в нём нет настоящего. Собрались мы под предлогом отпраздновать мой приезд, однако едва ли это имело какой-то смысл. Наше застолье больше похоже не на воссоединение семьи, а на деловую встречу, мать лишь немного поспрашивала меня о жизни в Москве, а после всё вновь свелось к разговорам про учёбу. В очередной раз обсудили моё поступление в магистратуру и дальнейшие планы на получение кандидатской, а затем и докторской степени. Какую ценность имеет общение, когда оно абсолютно пустое? Будущее ведь это то, чего нет, но по какой-то причине именно оно является наиболее волнующей всех вокруг темой. Ни для отца, ни для матери будто не имеет значение то, что сейчас происходит во внутреннем мире каждого отдельного элемента семьи. Мы делаем вид, что внутренних миров не существует вовсе. Это деструктивно, ведь мы люди, и каждому хочется чувствовать что-то вроде… потока жизни? Хотя, чем дольше я смотрю на отца, тем больше понимаю ошибочность своего суждения.

– В общем, я считаю, тебе очень повезло, – заключила мать из услышанного. – Со столь сильным преподавателем, да с такой практикой ты без проблем получишь степень магистра.

– Да-да, – небрежно пытаюсь поймать вилкой помидор черри, – мне действительно повезло. Прямо такие все двери передо мной открыты, а даже, если некоторые закрыты – откроются после получения докторской, – поднимаю глаза на её лицо, расплывшееся в гордой улыбке.

– Прекрати ехидничать, Август, – с пушинкой строгости говорит отец. – Мать по-настоящему гордится тобой, ведь далеко не у всех родителей вырастают столь способные дети. Чего уж греха таить, я горд за тебя не чуть не меньше её. Раньше и не мог подумать, что мы станем партнёрами в одном большом деле.

– Да ладно тебе, не преувеличивай, – предпринимается попытка остановить водопад лести. – Ты мне ещё со средней школы твердил, что из меня выйдет хороший политик, и вот результат, – моя голова сама собой падает на грудь и взлетает обратно.

– Ну, знаешь, когда ты кричал, что тебе не интересна политика, я начинал сомневаться, – отец одаривает меня одной из своих заранее заготовленных улыбок. – К слову о политике, ты достаточно хорошо ознакомился с происходящим в области?

– Достаточно. Ситуация, конечно, неблагоприятная, но работать можно, хотя не представляю, какая будет царить атмосфера в день выборов.

– Об этом стоит думать в последнюю очередь, сейчас наша задача поднять рейтинги настолько, насколько позволяет текущая ситуация. Выборы пройдут независимо от атмосферы, а значит и сосредоточиться стоит на подготовке к ним. Если каждый член команды выложится на максимум – проблем не возникнет.

– К слову о проблемах, – к разговору решила присоединиться мать, – они могут возникнуть из-за тела, обнаруженного на дальнем берегу Заостровского пляжа.

– Отчасти согласен, – поддерживаю я. – Новости в современном мире хоть и живут недолго, однако бывают и исключения. Этот случай может стать одним из таких и надолго закрепиться на видном месте в информационном пространстве. В конце концов, это не чья-то шалость, а труп, который, к тому же, выглядит как работа маньяка. Такое наше народонаселение обсуждать любит, а СМИ этим активно пользуются.

– В том всё и дело, что СМИ подливают масла в огонь, притягивают внимание аудитории громкими заголовками, да ничем не подкреплёнными доводами. Вот увидите, как только интерес общественности к делу начнёт пропадать, а журналисты поймут, что для его подогрева не поступает ресурсов, труп окажется на дне, рядом с другим всеми забытым темам.

– Твоя теория имеет место, – подытожил я, наконец вогнав зубья столового прибора в крохотный помидор.

– Это не теория, это факт, – поправляет отец.

Застолье накрывается пеленой тишины. Даже, когда на фарфоровой тарелке остались лишь следы соусов, я не произнёс ни слова, и не поднял глаз. Испачканный белый круг красочней мира вокруг.

– Все будут чай? – спросила мать и, не дожидаясь ответа, приступила к сбору грязной посуды.

3. Группа искателей

Миха запрыгивает на пассажирское сиденье и, раздав мне и Пахе по крабу, говорит: «Поехали». Выжимаю сцепление, первая передача, газ, и чёрная Сотка, стирая протектор, выстреливает собой вперёд. По прямой вдоль резиденции Audi успевает разогнаться до 80 км/ч прежде, чем приходится оттормаживаться перед заходом в резкий зигзагообразный поворот. Занос влево, вправо, и вот скорость упала до 40 км/ч. На перекрёстке сворачиваю налево, после направо и, оказавшись на дороге, лучом уходящей вдаль, снова позволяю машине забыть про всевозможные ограничения скорости. Подруга везёт нас мимо спящих частных домов Заостровья на свидание с бушующим морем, чьё волнение слышится даже отсюда.

– В общем-то да… пацаны теперь пиво не только по выходным пьют, – подытожил Миха рассказ о своей встрече с нашими бывшими одноклассниками. – Понедельник – день, конечно, тяжёлый, но разве настолько? – усмехается он. – А вы, кстати, слышали, что где-то на здешнем пляже нашли жмура?

– Угу, – сухо промычал Павел.

– Поэтому-то тебя, убийцу, и позвали с собой, – я кошусь на кореша в зеркало заднего вида.

– Ой да ладно тебе, чего убийцу-то сразу?! – смеётся он. – Между прочем, на моём счету не так много жизней, как ты себе там придумал.

– Да-да, ещё скажи, что ты ни разу не орудовал ножом и стрелял исключительно по ногам. К слову, как там твоя нога? Ты точно уверен, что в случае необходимости сможешь действовать быстро?

– Я тебе уже раз двадцать сказал, что да! Чёрт возьми, так точно, смогу. Я и бегать, и приседать могу, ничего страшного не происходит, что же ты как тот злыдень на медкомиссии?

– А я, как и врач, хочу быть уверен, что ты годен к выполнению поставленной перед тобой задачей. Вдруг нам срочно нужно будет ретироваться, а у тебя ногу сведёт. Придётся тебя тащить.

– Или бросить на пляже, – внёс предложение Паша.

– Между прочем, верная мысль, – Миха тыкает на него пальцем. – Если шов от осколка аукнется нам бедой— можете меня смело бросить. Но, повторяю в двадцать первый раз, такого не будет!

– Ладно, я знаю, – говорю, а сам надеюсь, что он не замалчивает проблемы, как делал это на школьных соревнованиях. – Поприкалываться что ли нельзя?

– Да, можно, почему нет? Без приколов жизнь вообще состояла бы лишь из движения к смерти, меденного и не очень, а думать об этом вредно для нервов.

В машине остаётся лишь музыка. Умеет Миха выдать что-то такое, что рухнет на голову цинковой тяжестью бытия, и сиди потом думай, как через этот цинк пробираться. А этот главное сидит улыбается! Его чувство юмора, блин, с каждым годом становится мне всё боле непонятным, если это, конечно, по-прежнему чувство юмора. Кореш скажет, пошутил, но сказать можно всякое, а вот будет ли это всякое содержать смысл или просто окажется набором звуков, преобразованных утешительные в слова – это хороший вопрос.

– Давайте ещё раз обсудим план действий, – говорит Павел. – Мы с тобой заходим в воду, а Игорь остаётся на берегу следить за ситуацией и осматривать выброшенную тину?

– Ага, бросим тачку где-нибудь у берега в Куликово, переоденемся и начнём действовать.

– В случае непредвиденных ситуаций…

– В случае непредвиденных ситуаций действуем по ситуации, – прерываю Павловы рассуждения. В этот раз его попытки просчитать все исходы всех возможных событий кипятят меня раньше обычного.

– Знаешь, я всё же настаиваю на том, что нужно об этом поговорить. Напомню, море вынесло тело, облачённое в гидрокостюм, и на теле нашли огромное количество следов от ножа! Полиция заявляет, что убитый тоже занимался янтарной ловлей, и, возможно, именно это стало причиной его убийства. Может кто-то захотел устранить конкурентов? Если так, то и мы не застрахованы от нападения.

– Тогда может вообще развернёмся и в казино поедем? Там тоже, если повезёт, можно заработать денег, и точно никто тебя не убьёт. Раз решили поехать втроём – то давайте не будем наводить панику. В девяностые море столько трупов выбрасывало и ничего, охотились же как-то за янтарём!

– В нулевые тоже друг друга резали, мне дядька рассказывал, – вмешивается Миха, – при том даже бывало специально давали побольше набрать, чтобы потом ШЛЁП и забрать всю добычу себе.

– Причём тут нулевые и девяностые? – недоумевает Паха. – Я знаю, что и раньше находили трупы, но, повторяю, причём это «раньше»?

– При том, что не надо бояться, иначе можно так никогда и не попытаться чего-нибудь сделать.

– Ну знаешь ли… – кореш вроде как успокоился. – Одно дело тогда, другое дело сейчас.

– Двадцатые, девяностые, не вижу особой разницы, – жму кнопку «Далее», магнитола секунду спустя переключает песню. Играет «Осень 2014». [1]– Единственное, камер стало гораздо больше.

– Хах, и ментов, – добавил Михаил.

Впереди виднеется знак «Направление поворота», добрались до Куликово. Разговоры затихли. Мы с Пахой понимаем друг друга без слов, улавливаем этот знакомый момент нарастающего напряжения, сигнализирующий о том, что большая часть пути пройдена. Именно сейчас желание развернуться отстукивает сердечными сокращениями особенно громко, лишь Миха барабанит по коленям, и, кажется, отнюдь не переживает и даже не думает о чём-то тревожном. Стрелка спидометра опускается до отметки в 20 км/ч. Возле указателя сворачиваем налево и движемся к пункту назначения. Машина ускоряется, сердцебиение тоже. Через минуту мы уже на краю посёлка, вокруг почти не осталось домов, а справа от нас простилается зона отдыха с небольшой парковкой, в дальнем конце которой стоит чёрный Land Cruiser. Я сворачиваю налево и по бетонным плитам подъезжаю почти к самому спуску на пляж. Заглушаю мотор.

– Ближе всё равно не подъехать, так что давайте выгружаться и приступать к делу, – я наблюдаю за тем, как волны бьют в берег, разлетаясь брызгами пены.

– А тебя не смущает тот факт, что позади стоит Land Cruiser, владельцев которого мы не видели?

– А должно? – в глазах Пахи мной читается неуверенность. – Это парковка, логично же, что на ней должны стоять автомобили, тем более в округе куча домов. Может кто-то из жителей по каким-то причинам вынужден здесь парковаться?

– Да? И по каким же причинам? У каждого есть своя придомовая территория, на которую спокойно помещается машина, а то и несколько оных, и это я ещё молчу о том, что никто жителям не запрещает ставить свои транспортные средства ВОЗЛЕ своих заборов.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что эта здесь явно залётная, – Павел указывает назад, Миха уклоняется от его руки. – Нам лучше отъехать подальше и встать где-нибудь в более неприметном месте.

– Какой смысл, если мы всё равно окажемся в воде на открытой местности? Подумаешь, стоит машина, и наша будет стоять. В других местах мы так близко к песку не подъедем и спрятать её всё равно не спрячем.

– Вон, там есть место, где из-за кустов её со стороны видно не будет, поехали туда, – Паха указывает в сторону лесополосы, расположенной вдоль побережья.

Его идея мне не нравится, осторожность, конечно, необходима, но не в том виде, при котором она граничит с паранойей. По логике Павла нужно вообще забраться куда-нибудь на дикие пляжи Куршской косы, за десятки километров от живых людей, чтобы чувствовать себя в «относительной безопасности». Абсурд.

– Игорь, а он в некотором смысле прав, – Михина голова оказывается меж моей и Павловой, – какой смысл иметь возможность быстро отступить к машине, если к тому времени ей могут уже успеть порезать колёса и разбить лобовое стекло? Зная тебя, осмелюсь предположить, что сигналка отключена.

Закончив, Миша откинулся на спинки задних сидений, а я, вновь посмотрел на Land Cruiser и, сжав руль, стал переосмысливать доводы парней. Наконец, успокоившись, я провернул ключ зажигания, после включил задний ход и вывел Сотку назад на дорогу. Мы двинули во тьму деревьев и кустарников. Нехорошо получилось, я снова на ровном месте вспылил и начал упрямиться. Всё из-за Вайны, до последнего сидел в гараже, надеялся, что, вернувшись, её не застану, и на тебе! Встретились на пороге, когда она уже собралась уходить. Пять минут разговора и испорченный остаток дня… Эх, ладно, не стоит и вспоминать. А что касается пацанов… пацаны правы, по сути, чем ты неприметней – тем меньше шансов попасть в неприятности, и, если имеется возможность стать для людей чуть менее заметным ей необходимо воспользоваться. Я, выход, полный дурак, раз проигнорировал это правило из-за какой-то глупости.

Машина крадётся по тропке, побитой ямами, пока на глаза мне не попадается поворот, ведущий к пышным кустам, оборот руля, и мы скрываемся меж густых веток.

– Вроде нормальное место, – я оглядываю пассажиров и тушу фары. – Что скажите?

– А ты говорил «спрятать не спрячем», – улыбается Миха. – Лучшего места и не найти.

– Поддерживаю, – говорит Паша, – здесь машину точно никто не увидит. И до моря не так далеко, как могло быть.

– Да, только придётся спускаться по обрыву.

– И всё-таки это лучше, чем стоять на виду у всех.

– А представьте, как было бы круто приехать сюда с девчонкой, – вдруг, взлетев в облака, выдаёт Миха. – Впереди море, над головой меж веток звёзды, вокруг никого. Романтика-а-а-а…

– Давайте приступим к делу, – вытягиваю ключ и покидаю салон. Из-за кустов к задней части автомобиля приходится пробираться боком. Открываю багажник, достаю оттуда сочки, а успевший подойти Павел, надев на лоб ультрафиолетовый фонарик, вытягивает свои вейдерсы[2]. На экипировку команды ушло примерно десять минут.

– Ну что, двигаем? – Спросил Миха, всё это время ходивший взад и вперёд.

– Двигаем, – ответил я.

Впереди грохочущее волнами море, позади Миха и ворох всевозможных вопросов к самому себе и миру вокруг, по правую сторону Павел, уже сделавший шаг навстречу стихии. Если, ещё по пути сюда где-то внутри присутствовали колебания, то сейчас от них ничего не осталось. На контрасте с окружением кажется, что внутренние процессы полностью прекратились, не слышно ни сердцебиения, ни шума далёких мыслей. Всё, что есть – попытка выловить кусок счастья.

В Африке люди добывают алмазы, в Америке когда-то добывали золото, мы же охотимся за янтарём. Мир везде одинаковый по своей сути, отличаются лишь декорации. Независимо от континента, люди мечтают об одном и том же: быть счастливыми. А как это? Наверное, не испытывать страданий, не боятся за свою жизнь и жизни близких, получая всё необходимое и отдавая всё, чем способен служить. Это отнюдь не много, но, если так, почему многие люди живут за чертой объективной бедности? 30 тысяч – это средняя заработная плата, 45 – уже, можно сказать, средний класс, но что люди могут позволить себе на эти суммы? Могут ли они быть уверенны в том, что этих денег хватит не только, чтобы прожить полную жизнь, но и не потерять её из-за како-то глупости, вроде болезни или дорожно-транспортного происшествия? Сколько ни пытался гадать, ответ оставался неутешительным. Говорят, не в деньгах счастье, но зачастую деньги не зарабатываются любимым делом, а без них человек этим делом заниматься не сможет. Нечем будет оплатить потраченное на него время.

Сочок заполнился, среди тины отсвечивает зелёными звёздочками попавший под лучи ультрафиолета янтарь. Сбрасываю всё на берег и снова гребу подальше, к волнам. Ловлю на себе взгляд выходящего к Михе Павла, кивком спрашиваю: «Поймал ли чего?» – Павел мотает головой, отвечая: «нет». Убедившись, что не мне одному с первой ходкой не повезло, иду дальше.

Интересно, как долго нам придётся здесь проторчать и, что в итоге станет причиной ухода. Не всегда же вылазка завершается на позитивной ноте, куда чаще она заканчивается вместе с тем, как в организме не остаётся сил. И с каждой потраченной единицей энергии шанс на то, что море не даст уйти увеличивается. Когда улова нет, а деньги нужны, приходится пытать удачу так долго, как она того может выдержать, однако, если всё же не увидеть грани – не факт, что выйдешь на берег, так и попрощаешься с жизнью, надеясь заработать на ремонт в комнате или продукты питания, мыслями строя себе идеальный мир, отличный от окружающего кошмара.

За все два часа, что мы здесь находимся ничего, кроме янтарной крошки выловить не удалось. В очередной раз оказавшись на берегу, заглядываю в контейнер, от увиденного руки опускаются сами собой. Если так дальше будет продолжаться, то к концу нашей вылазки мы будем иметь улова в лучшем случае на тысячи две, а может и того меньше. При том неизвестно ещё сколько мы здесь пробудем. Изначально ехали с расчётом на четыре часа, а сейчас в воду возвращаться вовсе не хочется. Кажется, что походить, пособирать янтарик по пляжу будет и того эффективней, чем рассчитывать на удачу. Извечный выбор: либо, особо не напрягаясь, получить минимум и наверняка, либо напрячься и, при условии, что повезёт, заполучить сколько желаешь. Ответ на первый взгляд очевиден, однако, когда мышцы превращаются в камень, а в висках пульсирует боль, на этот счёт закрадывается всё больше сомнений. В такие моменты стоит напоминать себе, зачем ты приехал и ради чего вообще что-то делаешь. Если незачем – то и вернуться к делу себя не заставишь, а если всё-таки есть… Я выдыхаю. Незачем тут стоять, пора возвращаться в воду.

Когда долго на что-то охотишься, начинаешь видеть это во всём. В который раз выбрасываю осколок стекла, спутанный с янтарём. Сочок опять переполнен. Бегло осмотрев поверхность тины, ничего ценного не нашёл, бросил её на песок. В процессе не осталось места для азарта и надежд. Всё сильней и сильней ощущение, что занимаюсь мартышкиным трудом, отнимающим время и силы, ресурсы, которые могли быть потрачены на дела иные, приносящие куда больше пользы. Конечно, это ощущение галлюцинации. Если бы я мог проживать жизнь иначе – непременно бы проживал, а раз этого не происходит, значит всё-таки не могу.

– Все сюда! – сквозь шум прибоя доносится Михин голос. – Сюда!

Я оборачиваюсь и вижу, что он всеми силами пытается привлечь наше внимание, скачет, машет руками и продолжает кричать. Что-то серьёзное. Последний раз подставляю сочок под волну и выдвигаюсь в сторону берега.

– Что случилось? – спрашиваю Миху, наблюдая, как из воды выходит и Павел.

– Мы не одни, – говорит кореш и как бы невзначай кивает в направлении Пионерского. Поворачиваю голову и вижу в районе дальнего спуска вижу неподвижно стоящего человека. Из-за тумана удаётся разобрать лишь его силуэт.

– Что ему надо? – вырывается у меня.

– Не могу знать. Стоит так уже долго, не двигается.

– Чёрт, – не спускаю с силуэта глаз, – только посторонних здесь не хватало. Кто это вообще такой?

– Какой-то хмырь, неотрывно пялящий в нашу сторону – всё, что могу сказать. Вижу не более твоего. – Миха складывает руки на грудь.

– Нужно валить отсюда, – будто проглотив язык, сказал Паха.

– Согласен, – говорю скорее потому, что надоело торчать здесь впустую нежели из-за опасения нарваться на неприятности. Да и какие они могут быть? Нас трое, а незнакомец один. – Давайте только осмотрим всё, что сейчас наловили.

– Если по-быстрому, то давайте.

– Тогда вы осматривайте, а я буду приглядывать за этим уродом, – говорит Миха.

Мы с Павлом вывалили содержимое сочков и начали перебирать морскую растительность, что была собрана. Когда кореш сказал, что закончил, мной не было проверено и половины. Внутри тлеет что-то вроде обиды на отвернувшуюся удачу, отчего я изучаю водоросли с особой тщательностью, ведь это последний шанс найти что-то ценное. Паха торопит, говорит, что надо идти, но я слышать его не хочу. Рука среди тины нащупала что-то твёрдое, размером с ладонь. На фиолетовом песке очищаю камень от водный растений, и только на его поверхность попадает свет фонаря, как она тут же окрашивается в жёлто-зелёный цвет.

– НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! – я отряхиваю камень и не могу поверить тому, что вижу. В руках у меня лежит не простой кусок янтаря, внутри него что-то есть. – ИНКЛЮЗ! – Янтарь содержит в себе моллюска со спиралевидным панцирем. – Это… это… СМОТРИТЕ!

– Что там? А… – Павел потерял дар речи. – Невероятно… Это просто… это…

– Аммонит, – говорит Миха. – Это моллюск, вымерший много миллионов лет назад.

– Откуда ты знаешь? – поднимает голову Паха.

– Сослуживец рассказывал… Чёрт… Он исчез.

– Кто? – придя в себя, я смотрю на спуск. Силуэта нет. – Уходим, – хватаю сочок и ретируюсь по направлению к автомобилю. Кореша следуют за мной.

Миха располагает контейнер с янтарной крошкой на дне багажника, сверху мы с Пахой кладём садки и сочки. Снимаю дождевик и хватаюсь за лямки вейдерсов. Нужно снять ещё их, а все силы остались в море, ведь каким бы окрыляющим не был момент, вечность он длиться не может, и рано или поздно его последствия грузом усталости давят тебя к земле. Такова цена взлёта радости.

– Давай поведу, – будто прочитав мои мысли, говорит Миха. Я молча отдал ему ключи и, придерживая карман с «Янтарным аммонитом» внутри, подошёл к передней пассажирской двери. – Сядь сзади на всякий случай, – говорит Миха.

Влезаю за Павлом, а Миха к этому времени успевает занять место водителя. Машина трогается. Покидаем наше созданное природой убежище и крадёмся к большой дороге. Я всё не отпускаю карман, всё думаю о том, сколько этот кусок янтаря может стоить, и цифры складываются в семизначные числа. Главное теперь найти покупателя на этот кусок истории. Подумать только, животное, вымершее миллионы лет назад, теперь находится у нас в руках, при том, возможно, единственное в своём роде, сохранившееся в окаменевшей смоле. Готов поспорить, любой ценитель ископаемых желает иметь в коллекции нечто столь же редкое сколь необычное.

Машина, выехав на большую дорогу, неожиданно останавливается. Я, сунувшись вперёд, спрашиваю:

– Что такое?

Ответа не потребовалось. Впереди у обочины стоит тот самый чёрный Land Cruiser, замеченный на парковке. Его двери открыты, из салона торчат мужики, готовые в любой момент оказаться на улице, а один из шайки и перегородил нам путь. Увидев, что машина недвижна, он подошёл и постучался в водительское окно.

– Здравствуйте, – Миша начинает с вежливости.

– Здрасте-здрасте, чего катаемся в столь поздний час? Янтарики ловим? – наклонившись и положив руки на опустившееся стекло, спрашивает мужик с ухоженной бородой и короткой стрижкой.

– Чего это сразу «янтарики ловим»? С чего вдруг такие вопросы? Кто спрашивает? – Миха сжимает руль до скрипа обшивки.

– Ну я спрашиваю, – улыбается мужик. – Просто понять не могу, чего не на парковке остановились? Зачем было туда ехать, ещё и в такую темень? Подозрительно как-то.

– Что подозрительного в том, что мы решили припарковаться там, где нам нравится? – кореш неотрывно смотрит на мужика. – Мы всегда, приезжая, ставили машину туда. Место хорошее.

– А чем парковка плоха? – усмехается мужичок, опускаясь ниже и располагая локти в оконном проёме. – Вы вот слышали про то, что сегодня утром случилось, нет? Выбросило к нам мертвеца, говорят не старого…

– И? – кивает Миха.

– Не страшно вам в такую темень заезжать, только ради того, чтобы поставить машину «там, где вам нравится»? Вы же, я уверен, на пляж сюда приезжали. Вдруг случилось бы чего неприятное…? Чем может быть оправдан риск нажить себе проблем? Да ещё и из-за какого-то пустяка. Хотели море посмотреть, так никто ж не мешает, если, конечно, не делается ничего незаконного…

– А что, ностальгировать теперь незаконно? – тут Миша выдал такое, чего я от него никак не мог ожидать. Вмешиваться точно не стоит.

– Ностальгировать? – опешил мужик.

– Ностальгировать. Знаешь ли, когда долго не видишь моря начинаешь по нему скучать, особенно, если сидишь где-нибудь в полуразрушенном здании и ждёшь, а чего ждешь не знаешь, то ли приказа по рации, то ли бомбы с небес. В такие моменты мозг сам вытягивает из прошлого все те моменты, что особенно глубоко отпечатались в памяти. Думаешь о них и надеешься, что сможешь вернуться в те места, что так тебе дороги…

– С СВО что ли недавно вернулся? – тон мужика изменился.

– Ну да. Ветеранское показать?

– Не надо, верю. А я-то думаю, чего это ты такой нервный, да и друзья твои тоже, —урод посмотрел на нас. – Теперь всё встаёт на свои места. А где служил?

– ЧВК «Хамелеон», – ответил Миха.

– А-а-а… ага. Что ж… – мужик наконец отступает, – с тобой точно любые неприятности не страшны. Не смею больше задерживать, – добавил он с нарочитой вежливостью, – счастливо.

– Доброй ночи, – сказал кореш, машина тронулась. Проезжая мимо Land Cruiser’а, замечаю, что пассажир со стороны водителя одет в такую же рубашку поло, что и приставший к нам. – Уроды, – процедил Миха и включил музыку. Играет «Прослушка».[3]

[1] «Осень 2014» – трек рэп-группы «The Chemodan clan» с альбома «Прослушка».

[2] Вейдерсы – это водонепроницаемый полукомбинезон с сапогами и носками.

[3] «Прослушка» – трек рэп-группы «The Chemodan clan» с одноимённого альбома.

4. Материнское сердце

В кухонном окне горит свет. Глушу двигатель, сижу, откинувшись на спинку кресла, пытаюсь не отключиться и собраться с силами, чтобы наконец выйти из машины и подняться домой. На часах 02:12. Интересно, почему мать не спит. А что, если спит и просто забыла выключить свет? Да нет, она никогда не забывает о подобных вещах. Надеюсь, с ней в порядке и её не настиг приступ в самый неподходящий момент. Да нет, этого не должно случиться…

– Привет, – с порога говорю я и замираю, в ожидании голоса.

– Привет, сына, – ожидания оправдались, мать на кухне.

Быстренько снимаю вейдерсы и, бросив их в ванну, прохожу в единственную залитую светом комнату. Мама сидит за столом, в её руках застыла стопка старых фотографий, на которых запечатлено то время, когда я не заставлял её нервничать, а сестра ещё жила с нами. Я с лёгкостью могу узнать какую именно картинку рассматривает мама по тыльной стороне глянцевой фотобумаги. На той, к которой приковано мамино внимание запечатлён момент, как я пошёл в школу. Ставлю контейнер на пол, сажусь рядом с матерью и понимаю, что был прав. Мы с сестрой стоим, нехотя обнявшись, на фоне второго, на тот момент нового, здания школы. Мои одногодки и я были первыми, кого учебное заведение встретило на новой территории. С первой линейки я понял, что это нуднейшее мероприятие, нужное будто исключительно министерству просвещения для отчётности куда-то ещё. Такой же оказалась учёба. Не удивительно, что я практически сразу стал троечником, а в старших классах даже умудрился побывать двоечником. Ха, учителя, наверное, были рады, что я ушёл от них после девятого и больше им не приходилось, выкручиваясь, тянуть двойки до троек, пока я вместо уроков ковырялся в двигателе мопеда, купленного за заработанные на сдаче металлолома деньги. Когда удалось его починить Михина успеваемость тоже ухудшилась, а наша общая парта стала пустовать куда чаще прежнего. Нам за это, конечно, прилетало и в школе, и дома, но я ни о чём не жалею, да и Миха, кажется, тоже. Пока наши одноклассники сидели, считая минуты от звонка до звонка, мы были по-настоящему счастливы. Эх… Мать убирает фотографию в хвост стопки.

– Ты чего не спишь? – спросил я.

– Проснулась водички попить, смотрю, тебя нет, вот и не сплю. Не получается у меня, зная, что ты снова в волны ныряешь. Опасно это… – её грузные глаза смотрят в мои.

– Мам, я не ныряю в волы, а захожу в воду, ещё и не далеко, а всего лишь по щиколотку, ну максимум по колено. Это не чуть не опасно, – мой голос мягок, насколько это возможно. – К тому же сегодня я там был не один, а с Павлом и Мишей, они бы меня, если что вытянули.

– Ну не знаю, Игорь, не знаю… Всё равно, мне кажется, это опасно, и я за тебя переживаю.

– Мам, всё в порядке, я же вернулся в конце концов, – обнимаю её за плечи.

– И то верно, – говорит она, прижимая руку к моей руке. – Но всё равно будь осторожней.

– Хорошо, – киваю.

– Как у мальчишек дела? Паша всё там же работает в больнице?

– Да, всё так же айтишником, – я подхожу к холодильнику, достаю остатки колбасы и пачку майонеза. – У него в этом плане стабильность, хоть и не слишком радужная, – из шкафчика беру батон, – государственная организация, все дела…

– А у Миши? – тут же спрашивает мать. – Он же, ты говорил, был ранен.

– Да, но уже всё отлично, – мастерю себе бутерброды. – У него нога почти зажила, уже, как сам заявляет, бегать может. Всё ждет, когда ему разрешат вернуться на поле боя. Здесь, по его словам, скучно, да и денег много не заработаешь.

– Эх мальчики-мальчики… Учились бы вы хорошо в школе не пришлось бы вам сейчас суетиться и вечно себе что-то выдумывать. Жили бы, работали, семьи бы завели, вон, как Пашка. Он же институт закончил и вон, где работает. В государственной организации!

– Ну и что? – я возвращаюсь за стол с полной бутербродов дощечкой. – Он там получает тысяч тридцать от силы. Не зря же, как многие, янтарём промышляет. Явно одной зарплаты на содержание себя и жены ему не хватает.

– Но он работает в тепле, зная, что в определённый день месяца получит зарплату, а не крутит гайки в холодном, сыром гараже. И жена у него хорошенькая, тоже в госорганизации работает, между прочим.

– Давай не будем об этом. Ты лучше посмотри, что нам сегодня подарило море, – доедаю бутерброд и, оттряхнув руки, достаю из контейнера янтарь с инклюзом, кладу его на стол. – Я назвал этот кусок «Янтарный аммонит».

– Это же настоящее чудо…

– Да-а-а… такое ни в каком офисе не поймаешь, – чувствую, как на щеках появляются ямочки.

– Ракушка… она такая… красивая, – мать откладывает фотографии в сторону и берёт камень в руки. – Столько лет янтарь хранит в себе память о древней жизни…

– А сколько этот янтарь стоит! Денег с его продажи несомненно хватит, чтобы сделать тебе операцию. Вот найду покупателя и тогда мы наконец сможем забыть о проблемах.

– Не знаю, Игорь, – мама кладёт «Янтарный аммонит» обратно, – не знаю. Как бы ты не накликал на себя беду. Знаешь ведь, что продавать янтарь незаконно.

– Мам, сколько раз я так делал, никаких проблем не было. Всё нормально, сейчас большая часть людей зарабатывает незаконно, почти никто не устраивается официально…

– Как раз это и ненормально, – перебивает мать, – но ладно уж, ничего не поделаешь, в такое время живём. Будь всё равно аккуратней, не уходи слишком далеко за черту, иначе можешь загубить свою жизнь. А мне так хочется, чтобы ты прожил её счастливо, – она кладёт руку на сердце.

– Всё хорошо, – снова обнимаю маму, – я счастлив, – говорю, будто пытаюсь убедить в этом не её, а себя, – счастлив. Только вылечим твоё сердце и вообще счастью не будет предела. Ты главное не переживай по таким пустякам. Лучше подумай какой бы ты хотела сделать ремонт?

– Ой, да какой там ремонт? Меня и сейчас всё устраивает, – она улыбается. – Ты вместо того, чтобы думать обо мне, подумай наконец о себе. Я свою жизнь прожила, а у тебя ещё всё впереди!

– Ты опять начинаешь? Всё, хватит, я сам решу о ком думать, а о ком нет.

– Лучше бы вместо меня подумал о Вайне, она же твоя сестра, а вы с ней собачитесь, будто враги.

– Она первая начала! – её сегодняшняя предъява меня вывела из себя. – Какого чёрта ведёт себя, будто я ей обязан? В жизни бы с ней не виделся, если б она периодически не захаживала сюда, то одна, то со своими детьми.

– Игорь, но вы же РОДСТВЕННИКИ. Вот я умру и у тебя останется только Вайна. Что ж вы всё никак не поймёте, насколько важно жить дружно, уметь оказывать поддержку друг другу, помогать материально в конце-то концов. Вас поодиночке раздавит мир и даже того не заметит.

– Вайна у нас не одна, у неё вон Никита есть, скоро Анжелика и Мирон вырастут, будут поддержкой, а мне этого не надо. Я и сам прекрасно справляюсь! Сам себе поддержка, заработок и всё другое необходимое. В крайнем случае, у меня есть друзья, на которых я могу положиться, так что Вайна мне не нужна… – я смотрю в черноту телевизора. Мать молчит. – Сама подумай, – продолжаю, – как можно иметь с ней что-то общее, когда от неё не дождёшься даже доброго слова? Как дела и не спросит, вместо этого будут, – приготовился загибать пальцы, – вопросы о том, когда я найду работу, вопросы о том, когда съеду, жалобы, что ей с двумя детьми тяжело, жалобы, что им в двухкомнатной квартире вчетвером тесно, а и, конечно, просьбы с упрёком чем-нибудь помочь её мужу! – пальцы закончились. – Сегодня она вообще намекнула, что было бы хорошо им переехать сюда квартиру, а нам на их съёмную двушку, дескать нам столько места не нужно. И как я, по-твоему, должен относится к сестре, когда она выкидывает подобное?

– С любовью и пониманием.

Я вздыхаю. Сколько бы мы с ней не спорили, а всегда всё одно и то же, «с любовью», «с пониманием», «принимай её, ведь вы родственники». Бесит. Эта так называемая старшая сестра ненавидит меня с рождения, о чём никогда не забывает напоминать. Мама будто в упор не замечает всего, исходящего с её стороны, максимум говорит, что у нас возникает недопонимание из-за того, что она на десять лет старше. Ну бред! У Макса брат на тринадцать лет старше, но они никогда не ссорились. Конечно, у них не было тех проблем, что были у нас, у них отец не ушёл из семьи, как только узнал о второй беременности жены, да, Валере не приходилось заменять Максу родителей, потому что они работали каждый на одной работе, а не на двух. Если Вайна считает, что в такой жизни виноват я, то пусть забудет меня и никогда более не вспоминает! Я с огромным удовольствием вычеркну её из жизни сразу, как только появится такая возможность!

Хотел бы я всё это высказать матери, но понимаю, что это её лишь расстроит, поэтому, вздохнув ещё раз, говорю:

– Пойдём лучше спать. Бутерброды завтра доем.

5. Сон

Кругом тьма. Вдалеке улица, залитая солнечным светом, где перед небольшими домиками растут уходящие в небо пальмы и пышные алоэ. Стоит машина, кажется, белая BMW E34 в обвесах. На капоте яркий рисунок, разобрать который отсюда не представляется возможным.

Делаю шаг, на плечах нечто тяжёлое. Делаю ещё шаг, тяжесть давит к земле. Поднимаю руки, чтобы не обронить несомое, и продолжаю идти к прекраснейшей улице, с прекраснейшим автомобилем в центре. Не знаю, что я несу, но чувствую, это что-то важное, без чего я не представляю жизни. Только бы донести… Камни заставляют меня скрючиться, но всё продолжаю идти, игнорируя ноющую шею, рвущиеся плечи, трещащую спину и трясущиеся колени. С каждым пройденным шагом ноша становится всё тяжелей, а тело всё непослушней. Меня бросает в стену заброшки, после, я, гонимый потоками воздуха проезжающих скутеров, оказываюсь на вершине горы из автозапчастей, повинуясь инерции, спускаюсь и, запнувшись, бьюсь о металлические перилла. Ковыляю по ступенькам в штормящее Балтийское море.

Не свожу глаз с солнечного островка и не бросаю с плеч груз, хоть и нести его уже невозможно. Замираю в окружении серых многоэтажек и цветных гаражей. Ноги будто утопают в грязи, не могу пошевелиться. На лицо падают капли дождя. Шаг. Теряю равновесие, но не теряю из виду тёплые дали. Ещё шаг. Спотыкаюсь о вспышку из-под воды и лечу головой в решётки.

Меня кто-то ловит и помогает подняться, но тяжесть всё давит и давит, давит и давит… Колено падает на мокрый песок. Слёзы текут ручьём. Ещё немного и позвоночник переломится пополам, из груди вырывается крик, уносящийся в недра грозовых туч. Темнеет в глазах. Камень, что рухнул с души, иглой вонзается в сердце.

На капоте буйными красками нарисована иберийская рысь…

6. Предвыборная благотворительность

Отец, находясь посреди кадра, уже в третий раз поднимает с песка банку «Охоты» и кладёт её в непрозрачный мешок для мусора, затем подходит к валяющейся пачке «Русской картошки». Плавным движением камера охватывает пляж и всех причастных к благотворительной уборке Заостровского пляжа. Мои доводы, что лучше было бы проводить это мероприятие в выходной день игнорировались, отчего группа «благотворителей» насчитывает не более шести человек, двое из которых – я и отец, ещё двое – молодые девушки из избирательного штаба, а последняя пара – нанятые отцом рабочие. Добровольно посодействовать нам никто не пришёл.

– На этот раз как? – спросил отец, оказавшись возле меня.

– Нормально, смотри.

– Я считаю, надо переделать, только на этот раз в конце я должен подойти и сказать пару слов зрителям, или ты можешь добавить от себя комментарий, тогда мне подходить не придётся. Думаю, да, так будет выглядеть наиболее гармонично. Давай заново.

– Зачем? Я могу просто в редакторе добавить подпись «Уборка пляжа» или «Благотворительная уборка пляжа», это будет гораздо лучше, ведь некоторые люди сторисы смотрят без звука.

– Ладно, делай, как знаешь. Сейчас давай сфоткаешь меня ещё пару раз, а потом поснимай этих немного, – он указывает на работников, – нам ещё с тобой надо к Чижову успеть, поэтому работаем быстро.

– Как скажешь.

Отец отходит и замирает, подбирая какую-то бумажку, после я говорю, что снял, и он переходит к следующей, где процедура повторяется. Сделав несколько разных на вид, но одинаковых по содержанию снимков, мы расходимся каждый по своим делам: отец звонить, договариваться о «благотворительных» встречах, я фотографировать процесс «благотворительности» для отчётности в социальных сетях. Печально наблюдать за тем, как во время жесточайшего кризиса кандидаты в губернаторы и их партии пытаются поднимать рейтинги за счёт решения проблем, которые зачастую сами же высасывают из пальцев, но по-настоящему становится страшно, когда замечаешь, что это работает, и народ отвлекается на радость за коллективную победу над ситуацией, верхушками коллектива раздутой до статуса настоящей беды.

В галерее скопилось фотографий тридцать, я отошёл к куче лежащих неподалёку валунов, где, расположившись на самом плоском из них, начал работать над сторис. Как закончил переключился на пост, отобрал десятку наиболее подходящих снимков, к ним добавил хештегов и нажал «Опубликовать». Запись начала собирать лайки, а я, пользуясь минутой свободы, убираю мобильник. Всё же давно не имел возможности посидеть на пляже, куда мы когда-то приезжали на велосипедах с подругой. Жаль, что с ней давно не общаюсь, хорошая была девушка, добрая и отзывчивая. Помню, часами разговаривали о тревожащих сердце вещах, а после, когда всё уже сказано, молча обнимались и сидели в морской тишине, разбавляемой редкими криками чаек. Став старше, я начал думать, что своими проблемами делятся только слабые, что стало причиной отчуждения от Марии. Она какое-то время пыталась меня убедить, что настоящая сила в искренности и принятии недостатков, но вскоре смирилась с невозможностью до меня достучаться, и наше общение сошло на нет. Всё бы сейчас отдал, чтобы списаться с ней ещё раз и извиниться за все те колючки, о которые она ранилась, пытаясь спасти меня от собственных разрушительных убеждений. Когда это понял, зашёл на её страничку, а там, вместо информации о последнем заходе в онлайн вырезана надпись «Страница умершего человека». Я тогда так расстроился, что весь вечер практически не разговаривал с одногруппниками. Это заставило Марка побеспокоиться обо мне. Сколько бы он не спрашивал, а истинную причину столь сильного потрясения я ему не раскрыл, соврал, что просто очень устал, однако, от чего именно придумать не смог. Марк сделал вид, что поверил.

Пока Август копался в прошлом, к Владиславу Александровичу подошли сотрудники полиции, в числе которых рядовой Ромашкина и сержант Воеводин.

– Здравствуйте, сержант Воеводин Фёдор Михайлович, – полицейский показывает удостоверение, – разрешите поинтересоваться, чем вы здесь занимаетесь?

Владислав Александрович, приложив смартфон к плечу, попросил сотрудника подождать, пока он завершит разговор. Воеводину это не понравилось, однако ему ничего другого не оставалось. Ледников, разговаривая по телефону, особо не торопился, делал вид, что полицейских поблизости нет, считая, что его дела гораздо важней их вопросов. Он вёл переговоры с Николаем Чижиковым, человеком, ответственным за сбор и передачу гуманитарной помощи в зоны боевых действий. Каждый политик знает, что с такими людьми ссориться категорически противопоказано, так как именно благодаря ним возможно сшить на себя костюм героя-благодетеля, отлично маскирующий любые изъяны на теле прошлого. Это один из вернейших способов очистить репутацию и заручиться поддержкой со стороны государства и общества.

Закончив разговор, Владислав Александрович повернулся к полицейским.

– Слушаю вас, сержант.

– Мы хотели бы узнать, что здесь происходит, – говорит Воеводин.

– Благотворительная акция. На добровольных началах очищаем берег от мусора, скопившегося за туристический сезон. Вы, должно быть, обо мне слышали, я Владислав Александрович Ледников, депутат в губернаторы Калининградской области. Сами понимаете, считаю своим долгом подавать пример нашим гражданам, ведь, если не мы будем заботиться о нашем побережье, то кто? А теперь, разрешите поинтересоваться, вы здесь какими судьбами?

– Мы патрулируем прибрежную территорию. Уверен, вы знаете, что вчера…

– Само собой, знаю! – Ледников не даёт сержанту закончить. – Для нашего городка это настоящее потрясение.

– Именно. Поэтому-то мы здесь. Скажите, у вас всё в порядке? Не видели ничего подозрительного или странного? – рация сержанта потрескивает.

– Или может быть что-то жуткое? – добавляет вопрос рядовой. Сержант смотрит на неё с недоумением.

– Нет, – осматривается Владислав Александрович, – мы здесь уже где-то час и ничего подобного не наблюдали. Самое странное за сегодня – это ржавый мангал, что мы нашли у того дерева. Какой же надо быть, извините, свиньёй, чтобы так неуважительно относиться к природе?

– Не извиняйтесь, я с вами полностью согласен, это настоящее свинство, – сержант кладёт руки на грудь.

– Как хорошо, что у нас такая понимающая полиция, – улыбаясь, говорит Ледников.

«Нет сети». Выключаю-включаю мобильные данные, «Нет сети», повторяю, поднимаю смартфон выше, направляю в разные стороны, но результат не меняется. Отчаявшись, я перезагружаю устройство, включившись, оно всё же цепляется за сигнал близлежащей вышки, что, впрочем, ситуацию не сильно меняет, интернет-соединение из-за низкой скорости непригодно к использованию. Видимо, не судьба попасть на страницу Марии. Может оно и к лучшему, не увижу её фотографий, не свалюсь ещё глубже в яму воспоминаний, из которой потом будет крайне тяжело выбираться. Ностальгия – это настоящий наркотик, по силе не уступающий опиатам. Когда в сердце вонзается занозой тоска и настоящее кажется чем-то ужасным, невольно обращаешься к прошлому, к тем временам, когда в твоих глазах мир был окрашен в куда более приятные краски, когда в твоей жизни ещё не было такого количества фальши и, когда мечты были неотъемлемой частью тебя, а их воплощения оставались лишь несомненным вопросом времени.

Не теряя надежды, я встаю на камень и вновь пытаюсь ухватиться за 4G, и вновь появляется надпись, информирующая об отсутствии сети. Соскакиваю на песок и хожу в разные стороны, постоянно включая и выключая «Мобильные данные».

Охота на интернет заканчивается ничем. Зрение не хочет фокусироваться на реальности, смотрю за горизонт, поворачиваюсь к деревьям, опускаю взгляд на песок, но все объекты лишь размытые пятна. Проморгавшись, я замечаю у дальнего валуна пятно чем-то отличное от остальных. Передо мной лежит полуразложившаяся человеческая нога. Зрение обострилось.

– Товарищи полицейские, – подхожу к ним, когда отец рассказывает о «его» идеях по улучшению побережья, – там, возле камней, человеческая нога.

– Что ты такое говоришь, Август? – отец держит улыбку, в то время как его глаза спрашивают: «Какого чёрта ты говоришь?» – Это мой сын.

– Там, – тишина, – лежит, – удар в грудь, – оторванная, – тишина, – нога, – удар в грудь, – человека.

Полицейские переглянулись, и сержант, насторожившись, спросил:

– Вы точно уверены?

– Ну пойдёмте, я вам покажу, – сказав это, разворачиваюсь и, махнув рукой, иду к за скопление валунов. Лишь сейчас я начинаю осознавать, что простоял возле изуродованной конечности не более десятка секунд, хотя казалось, времени прошло куда больше. – Смотрите.

Полицейские тут же принимаются осматривать кусок человека, их окружают любопытные работники, а я, ощутив поглаживания усталости, сел на ближайший камень. Всё же утро выдалось необычный.

– Марго, вызывай капитана, – сказал сержант и подошёл ко мне. – Вы готовы дать показания?

– Он не будет давать никаких показаний, – поднимаю голову и вижу перед собой спину отца. – У нас сегодня ещё много работы, почему бы вам не попросить кого-то другого? Вон, уверен кто-нибудь из них сможет посотрудничать с вами. К тому же, нам НЕ ЖЕЛАТЕЛЬНО лишний раз, как говориться, светить лицами. Сами понимаете, я в таком положении…

– Понимаю, но и вы поймите, ваш сын обнаружил мёртвую ногу, а следовательно, именно он должен дать показания. Это не займёт более получаса.

– Верю, но не во времени дело, а в том, что, когда дело попадёт в СМИ, а оно попадёт, я уверен, там может оказаться и фамилия моего сына, следовательно, моя. Этого бы хотелось всё-таки избежать.

– Капитан в пути, – доложила сержант.

– Товарищ Леднков…

– Все и так знают, что мы находимся здесь, – вмешиваюсь я, не желая наблюдать за разыгравшимся цирком. – Мы выложили историю, ты забыл? К тому же здесь помимо нас ещё четверо человек.

– Так… – отец схватился за подбородок, – ты присядь, отдохни, а я пока позвоню Рите. Без меня ничего не подписывай!

Отец достал телефон и отошёл на несколько метров. Полицейские проводили его взглядом, затем принялись между делом строить предположения, мёртв хозяин ноги или нет. Я же смотрел, как отец, активно жестикулируя, беседует с главой избирательного штаба. Усталость проходит. Вскакиваю с камня и подхожу к морю, умываюсь.

– Август, – рядом оказывается отец. Ещё раз обдав лицо прохладной водой, поднимаюсь. – Пойдём давать показания.

7. Разговор о находке

Хорошо, что я ношу вещи только тёмного цвета, на них не видно пятен от машинного масла, грязи и ржавчины. Снимаю перчатки и усаживаюсь на автомобильное кресло у стенки. От старенького Passat’а остался лишь голый кузов и полуразобранный двигатель, остальные части машины аккуратно размещены по всему гаражу: что погабаритней стоит на полу, что покомпактней лежит на полках и в ящиках. Кузов необходимо попилить и сдать металл Юричу. Надеюсь, он снова не будет требовать от меня документы на умерщвлённое транспортное средство, прошлый владелец их так и не нашёл.

В воротах появляется Павел. Мы жмём руки, после проходим вглубь гаража, где я, сделав музыку тише, занял своё место у столика. Друг усаживается напротив.

– У нас в больнице решили заменить старые камеры на камеры с функцией распознания лиц. Это был настоящий кошмар. Угадай, кто этим целый день занимался, – Паха смотрит на меня. Я молчащим кивком спрашиваю: «Кто?» – Я! Приехали мужики из управления ФСБ, притащили оборудование и спрашивают: «Где ответственный за информационную безопасность?» Я им, естественно, указываю на Димона. Ну, фэбэсы взяли его в оборот и требуют подписать ответственность за установку, за настройку и за что-то ещё… Тот в шоке, говорит, что такие работы проводить не умеет, отнекивается как может, но всё равно подписывает. Фэбэсы оставляют отделу указ к утру следующего дня всё сделать, а сами уходят! Димон давай просить о помощи, я ни в какую. Не хочется с силовиками лишний раз дело иметь, тем более, оно меня не касается. И что ты думаешь? Этот упырь пошёл к главврачу, и тот заставил меня ему помогать. Целый день на это убил! Завтра ещё эти придут…

– Да-а-а-а… То у вас камеры даже звук не записывают, то сразу лица распознавать начинают.

– Ага, сам в шоке, «Новый стандарт безопасности»! Главное, установить надо, а как никого не волнует. Димон этот вон диплом купил, а ему говорят: «Делай». Конечно, он ни хрена не сделает! Он даже провода паять не умеет, а тут система видеонаблюдения! Знаешь, что он в итоге делал?

– Не знаю и знать не хочу, – смотрю на стоящий у стенки капот.

– Ничего он не делал! НИ-ЧЕ-ГО! – подвёл черту Павел и рухнул в ладони лицом. – Это просто какой-то кошмар…

– Ты ещё не пробовал в одиночку откручивать двери, – киваю на оные от Passat’а, – ни с чем не сравнимый опыт. Становишься в такие позы, что никакой йоги не надо, а, если ещё крепёжный элемент заржавел…

– Так самое, что обидное, – как ни в чём не бывало продолжает Павел, – Димон получает на три тысячи больше, хотя работы выполняет в два раза меньше. И то вон, иногда мне приходится за него что-то делать!

– Ты всегда можешь отказаться, – он начинает меня нервировать. – Сказал: «Вам надо – вы делайте» и занимайся своими обязанностями. В чём проблема?

– В том, что меня могут уволить.

– И что теперь?

– Ничего, – Паха отвернулся.

Я посмотрел на него и понял, что разговаривать с ним бесполезно. Он как получил место в больнице, так и пустил там корни. Скоро он полы будет мыть, если того потребует старый мордоворот, или вообще в санитары запишется на пол ставки. «Государственное учреждение! Государственное учреждение!» Вечно он залезет в хомут, а потом ноет, когда его по горбине секут. Никто же не мешает принимать решения и что-то менять, но Павел этого никогда не делает. Зачем что-то менять, если можно поныть своему товарищу и смириться? «Всё не так плохо! Здесь на мне ездят, а зарплата небольшая, зато стабильность! Нина хоть и постоянно пилит, зато хорошо готовит и никогда не отказывает, женюсь!» Б-р-р-р, я мотаю головой. Чем дольше пытаешься вникнуть в логику добровольного рабства, тем сильнее питаешь к нему отвращение.

– Здоров, сталкеры, чего такие кислые? – спрашивает Миха. – Ого, ничего себе, ты его расковырять успел! – кореш оценивающе смотрит на Volkswagen и подходит к столу. – Я думал ты провозишься минимум дней пять.

– Как видишь, – шлёпаю ему краба, – справился гораздо быстрее. Сегодня хотел отдохнуть, но дома что-то совсем нечего было делать… Кстати, мне кузов попилить надо будет, поможешь?

– Само собой! Ты только скажи, когда.

– Думаю, завтра.

– Ну давай завтра, я всё равно ничем особо не занят, разве что нужно с документами пару вопросов решить, но это, надеюсь, будет недолго. Завтра, если что спишемся.

– Хорошо. В любом случае, это не к спеху, металлолом никуда не уедет.

– Правильно! Работа не волк, да и волк не работа, – усмехается Миша, что заставляет и меня улыбнуться.

– Парни, – влезает Павел, – у нас всё же есть одно важное дело. Точнее вопрос, который надо решить. Что будем делать с куском янтаря? Где он вообще?

– Здесь, – достаю из кармана «Аммонит» и кладу его на стол. – Что будем делать? Продавать, что ещё?

– И куда его продавать? – у Павла дёргается нога. – Кому? Это необычный кусок, такой на украшения не подходит. Я даже не знаю, что с ним можно сделать, кроме как отправить в какой-нибудь из музеев.

– Ага, и кто нам заплатит? У нас, если ты его в музей принесёшь, дай Бог, скажут спасибо и за просто так заберут, а могут в полицию сообщить, и будем потом лет пять на штрафы работать. Нужен другой вариант.

– Можно поискать коллекционеров, уверен любой из них захочет заполучить во владения столь уникальный предмет. Я проверял, никто в мире не находил янтарь с таким большим инклюзом! Ты подумай, какой будет спрос и какая цена!

– Только кто захочет платить эту цену? – впиваюсь глазами в Павла.

– Тот, кто захочет его купить, – он смотрит, не отворачиваясь.

– Товарищи, – Миха берёт «Янтарный аммонит» в руки, – тише. Давайте трезво оценим ситуацию. Точнее вы оцените, а я вас послушаю, сами знаете, не эксперт в янтарных делах.

– Что тут оценивать? Ситуация сложная, камень продать надо, а куда его продавать непонятно. Я даже не знаю, сколько он может стоить.

– Пишут, Немецкий Естественнонаучный музей платит огромные деньги за редкие ископаемые. Суммы варьируются от нескольких тысяч до нескольких миллионов евро.

– Замечательно! Только мы не в Европе!

– Я это к примеру, – обиделся Павел. – Короче говоря, стоит рассчитывать минимум на несколько миллионов рублей. Если выставить цену хотя бы в четыре, за три точно удастся продать.

Скрипнули ворота, и со стороны входа послышался противно знакомый голос:

– Кого вы тут собираетесь продавать?

– Машину, – ехидно ответил лейтенанту Миха, – эту, – кореш указал на кузов.

– Ты не паясничай, Бабочкин, тебе не к лицу. Как ты считаешь, Огнеборцев? Или тебе его идиотские шуточки нравятся?

– А где он шутил? – смотрю на Черёмухова, косясь на стол. «Янтарного аммонита» нет. – Мы действительно обсуждали продажу этого Volkswagen’а. Вам, кстати, не нужен? Не битый, не крашенный, почти на ходу.

– Умничать в участке будешь, – лейтенант навис над столом, – а сейчас лучше скажите, что вы делали вчера вечером? Снежков, давай ты скажешь. Ты явно умнее своих друзей.

– Товарищ лейтенант, – Миха поднялся и расправил плечи, – что вы себе позволяете? Это же беспредел! По какой причине вы унижаете меня и моего дорогого друга? Разве мы сделали что-то плохое? Отнюдь! Сидим в гараже высокопочтенного Игоря, – он, склоняясь, жестом представляет меня, – ведём культурные разговоры о насущном. В частности, о том, что делать с этим представителем VAG. Заметьте, мы даже трезвые.

– Очень хорошо, что вы трезвые, – объявляется капитан Сверепеев, – значит закончим быстро.

Мы переглянулись. Павел сложил руки на стол и опустил глаза. Я смотрю на представителей власти, склонив голову на бок, сгорая от нетерпения. Какого чёрта они сюда припёрлись?

– Уверен, вы уже знаете, что на Заостровском пляже был найден труп. Кому он принадлежал знаете? – мы дружно помотали головами. – Леониду Спичкину, человеку, активно промышлявшему незаконной добычей янтаря для последующей продажи. Это о чём-нибудь говорит?

– Нет, я такого даже не знаю, – кошусь на сверлящего меня взглядом Черёмухова.

– Что прям не знаешь? – произнёс он с вызывающим недоверием. – Ты же сам из любителей пособирать государственные ископаемые.

–Если я и ловил когда-то янтарь – не значит, что знаю всех, кто бы этим занимался.

– И всё-таки, «да» или «нет»? – снова задаёт вопрос Сверепеев.

– Никого я не знаю! – складываю руки на грудь. – Повторяю, с этим занятием я давно завязал. Ищите других для своих допросов, а нас трогать не надо, только зря наше время потратите.

– Мы сами решаем кого трогать, а кого нет, – капитан стоит неподвижно, – и, если мы к вам пришли, значит были на то причины. Ты ведь не продал свой сочок, да, Игорь? А ты, Павел?

– Кто их купит? Кризис в стране, – бросаю в ответ.

– А когда его не было? – плюётся Черёмухов. Смотрю на его ботинки и жалею, что он не попал.

– Заткнулись! – рявкает Сверепеев, Павел подпрыгивает на месте. – Вернёмся к делу. Что-нибудь про оторванную ногу знаете? – он смотрит то на меня, то на Павла. Оба молчим. – Повторяю вопрос: известно ЛИ вам что-нибудь про оторванную ногу?

– Какую ногу? – не понимаю, о чём он.

– В самом деле… – говорит Паха.

– Блин, пацаны, вы серьёзно не видели? – улыбается Миша, доставая из кармана смартфон. – Не видели? – с насмешкой переспрашивает он и показывает экран, транслирующий запись из группы «Новости Пионерского».

«Во время волонтёрской уборки Заостровского пляжа, организованной кандидатом в губернаторы Калининградской области, Владиславом Александровичем Ледниковым, была обнаружена нижняя конечность, принадлежащая человеку. Отделённую от тела ногу нашёл сын кандидата, Август Ледников…» – текст по большей части содержит описание того, как мужчины Ледниковых активно сотрудничали со следствием. Я взглянул на единственную фотографию, прикреплённую к записи, на ней изображён кандидат со своим сыном.

– Вы об этом? – спросил я. Капитан кивнул. – Как видите, только что узнал.

– Вижу, – говорит Сверепеев. – Как думаете, если установим личность хозяина, имеет смысл обратиться к вам? Может окажется, что кто-нибудь из вас его знал? – снова холодный взгляд падает то на меня, то на Павла.

– У меня знакомые ног не теряли, – смотрю Сверепееву в глаза, – и сами знакомые не терялись. Ничем помочь не смогу.

– Полагаю, ты тоже?

– Правильно полагаете, – ответил Паша. – В конце концов, мы не единственные, кого можно спросить.

– Знаем, что не единственные, – говорит лейтенант. – С вами, граждане, вообще дела иметь неприятно. Вы какие-то зажатые что ли… Несговорчивые.

– Ну вот и найди сговорчивых! – бросаю в щуплого выродка.

– Ха, да ты, видно, совсем забываешься, Огнеборцев, – Черёмухов подходит ближе. – Думаешь, самый умный? Или, если мы тебя с янтарём не ловили, значит не знаем, что ты его продаёшь? Все всё знают и всё понимают, просто тебя жалко, оттого никто и не трогает. ПОКА, – он тычет мне грудь пистолетом из пальцев. – Всё может в любой момент измениться.

Смотрю на урода в погонах, сжимая кулаки. Не зря говорят, в полицейские зачастую идут те, кому более остальных в рожи харкали, передо мной яркое тому доказательство. Черёмухова попускал в школе каждый, кому не лень. Класс восьмой, помню, идём с Михой в столовую, а из тёмного угла как раздастся визг, поворачиваю голову, а там этому дрищу-одиннадцатикласснику соски выкручивает двое девятиклассников, Виктор и Олежа. Потом встретились на следующей перемене, разговорились, и выяснилось, что пацаны в туалете курили, а Черёмухов сдал их завучу. Зачем? «Ну мы у него мелочь просили, а он нам её всегда отдавал, – пожал плечами Олежа». «Оказывается, ему это не нравилось и из-за якобы он не мог пообедать, – добавил Виктор. – Непонятно только, почему в таком случае он просто не говорил “нет”. Мы бы сразу отстали…» История, развеселившая нас тогда, пугает меня сейчас. Если так подумать, любой обиженный на жизнь человек может поступить в университет МВД, по окончанию которого у него будет в руках возможность отыграться на обидчиках. Правда, зачастую до обидчиков руки, вооружённые правосудием, не добираются, оттого атакуют тех, кто оказался в при делах их досягаемости, и здесь уже становится неважно обидчики это или нет. Смотрю на Сверепеева. Он противоположность своего подчинённого, тот редкий случай, когда человек пошёл в силовую структуру действительно, чтобы служить закону, однако, увы, его не пощадила профессиональная деформация. Как говорится, с волками жить – по волчьи выть…

– Товарищи полицейские, давайте жить дружно, – Михаил встаёт между мной и представителями закона.

– У друзей друг от друга секретов нет, – говорит Черёмухов.

– А у нас их и нет. Мы действительно знаем о трупах не больше вашего. Разве кто-нибудь из нас когда-нибудь обманывал вас, капитан?

– Обманывать не обманывали, – он обводит нашу компанию взглядом, – но недоговаривать вы любители. Впрочем, это уже дело другое. Пойдём, Женя, не будем здесь терять время, – Сверепеев направился к выходу. Остановившись на полпути, он обернулся и сказал: – Если по жмурам станет что-то известно – звоните.

– Само собой разумеется, – в знак прощания Михаил поднимает руку, я молча киваю, а Павел наконец поднимает глаза.

Оказавшись на улице, капитан Сверепеев отходит к служебной машине и подкуривает сигарету. Выйдя следом и не удосужившись закрыть за собой ворота, лейтенант Черёмухов спрашивает:

– Вы действительно считаете, они чистые?

– Да, – выдыхает горький дым Сверепеев. – К убийствам они не причастны и знать ничего не знают. В этом я могу быть уверен.

– А я, если честно, не очень. Какие-то эти ребята сегодня нервны, особенно этот… Снежков, сидел трясся, прятал глаза… Подозрительно как-то. Может они снова удачно съездили за янтарём? Как-то раз Павла остановил Муровьёв, так тот от страха еле права отыскал, Лев ещё мне потом говорил, чувствовал: нужен обыск, однако настроения проводить его не было. Так оказалось в этот день Снежков как раз ехал на сделку, имея при себе грамм триста крупных кусков!

– Черёмухов, – с раздражением говорит капитан, – у нас два трупа, от одного из которых найдена всего часть. Зацепок нет, – он жжёт подчинённого взглядом. – Какие к чёрту куски?! Ты вообще понимаешь, сколько у нас работы?

– Понимаю…

– Тогда почему я от тебя слышу про янтарь?! На свободе бродит убийца, о котором ничего не известно: ни личности, ни мотивов. Им может быть кто угодно, а всё, что имеется на руках – лишь догадки.

– Но вы сами говорили, что это скорее всего какая-нибудь банда янтарщиков устраняет своих конкурентов. Эти чем не подозреваемые? – лейтенант кивает в сторону гаража. – Тоже янтарщики, тоже ездят ночами на отдалённые пляжи с ультрафиолетовыми фонариками и сочками…

– Не их уровень, – обрывает его капитан. – Да и это всего лишь догадки, доказательств, что убийца кто-то из ловцов пока нет.

– Я бы в любом случае приглядывал за этими, уж слишком они мне кажутся подозрительными, – Черёмухов наблюдает за тем, как Игорь закрывает ворота.

– Какого хрена им было нужно? – возвращаюсь к парням. – Пришли, начали качать ни с того, ни с сего, будто у себя дома! И где янтарь?

– У меня, – Миха кладёт его на стол. – Я как рожи ментовские увидел, сразу его припрятал. Ещё бы чуть-чуть и всё, плакала наша находка в нагрудном кармане голубой рубашонки, прям у самого сердца её носителя, если таковое у него есть. Почему-то в этом я сомневаюсь…

– Не думал податься в философы? – спрашиваю кореша.

– Да как-то нет… Считаешь стоило бы? – улыбается он. Я пожимаю плечами.

– Ладно, нам надо что-то делать с находкой. Черти в погонах совсем развязались, они так могут и в квартиру зайти и перевернуть там всё. «Янтарный аммонит» необходимо спрятать.

– Предлагаю сделать это в районе Камня лжи, там точно никто рыскать не будет. Положим янтарь в коробочку и закопаем возле неприметного дерева.

– Хорошая мысль, – смотрю на Павла. – Что скажешь?

– Можно, – кивает Миха. – Только сфотографируйте его предварительно, чтобы было, что показать потенциальному покупателю.

– Сейчас этим займёмся, – я встаю за линейкой, – а как стемнеет поедем закапывать.

– …У нас один сослуживец был, который очень интересовался историей, – Миша пинает камень, – так вот он заключил, что вся история человечества – это американские горки. Мы медленно поднимаемся к благосостоянию, а потом стремительно катимся к варварству, и так постоянно, с той разницей, что каждый следующий бугор выше и следующая за ним впадина не так глубока. Поэтому-то мы и не ладили. Он считал, что нас ждёт светлое будущее, пусть и не без чёрно-белых полос, но всё же преимущественно светлое, а я считаю, что человечество вымрет раньше, чем хотя бы увидит свет. Наша культура на полной скорости несётся в тупик.

– Ты пессимист, – сказал Паха.

– В каком месте я пессимист? – удивился Миша. – Я самый жизнерадостный человек на планете! Если кто и пессимист – это ты.

– Я, между прочем, не говорил, что человечество скоро вымрет, потому что это абсурд. Если думать в этом ключе, то выходит жизнь вовсе бессмысленна, а всё, чем мы занимаемся бесполезно.

– И я такого не говорил! Ты коверкаешь мои слова! Я сказал, что человечество вымрет раньше, чем увидит светлое будущее, а не, что оно вымрет скоро. Наше поколение, да и десяток следующих, не застанет конца света, а значит он ещё далеко.

– Это не меняет сути.

– Почему же? – Михаил остался без ответа со стороны Павла. – Ладно, Игорь, – он хлопает меня по плечу, – рассуди нас.

– Я вас не слушал, – бросаю лишь бы не увязнуть в их разговоре.

– Игорь? – кореш догоняет меня, обгоняет и заглядывает в глаза, я останавливаюсь и смотрю на него. – Ты чего такой поникший?

– Не выспался, – признаюсь и двигаю дальше. – Постоянно вскакивал, считай, что не спал вовсе. Снился какой-то сюр.

– А поподробней?

– Да-й-й… – отмахиваюсь, – долго рассказывать, не хочу, – незачем – Давайте к этому, – указываю на дуб.

Миха дальше расспрашивать не стал. Мы подошли к дереву и, после непродолжительных споров на предмет пригодности места между корней, Павел начал копать. Вскоре ямка была готова, я погрузил в неё коробочку, и мы принялись её засыпать. По окончанию процесса Миша положил сверху веточку и сказал:

– Это для дополнительной маскировки, чтоб уж точно никто не нашёл.

8. Ненайденная работа

– Доброе утро, сынок, – мать садится за стол.

– Доброе, – размешиваю сахар в крепчайшем кофе. Угораздило же снова лечь в три часа ночи, знал же, что вставать в 7:30… Зеваю. Кажется, режим сна – это то, над чем я не властен, сколько бы не приводил его в норму, сколько бы силы воли не тратил, наступает тот день, когда режим падает, а я обретаю свободу смотреть и читать всё, что желаю столько, сколько хочу, за что потом расплачиваюсь недосыпом и сухими глазами. Уже третьи сутки говорю себе: «одну серию и спать», после чего смотрю их штук семь. Я и в Москве страдал от пристрастия к ночным свиданиям с художественными произведениями, однако почти никогда не засиживался с ними до часа, что уж говорить о трёх… Голова раскалывается. У отца зазвонил телефон. Рингтон ультразвуком колит барабанные перепонки, отчего мозги будто превращаются в жижу, состоящую из пренеприятной мелодии. Наконец он отвечает, и она затихает. Я могу выдохнуть. Пока отец разговаривает, пью кофе, надеясь, что он хоть немного поможет мне чувствовать себя лучше. Знаю, что зря надеюсь, ведь для моего организма этот напиток давно из стимулятора превратился в наркотик.

– Значит так, – пока я висел в полудрёме отец успел завершить разговор, – у меня в администрации появились кое какие дела, поэтому в избирательный штаб ты поедешь один, там встретишься с Ритой, она тебе всё покажет. Понял?

– Может, раз такое дело, я останусь дома и займусь учёбой, а уже завтра вместе съездим туда? Не хотелось бы потом просидеть за разборами кейсов все выходные.

– Всё успеешь, – режет отец. – Вернёшься домой и займёшься учёбой. К тому же, работа в избирательном штабе для тебя также является её частью.

– Да, только помимо неё у меня есть ещё куча дел, требующих внимание, и, к слову, Эдуард Валентинович точно не будет в восторге, если я ему отчитаюсь о выполнении присланных им заданий в воскресенье глубоко за полночь.

– Ничего не хочу слышать, – отец встал из-за стола, – ты мне сказал, что обо всём позаботился, значит, если понадобится посидеть в выходные за учебниками – посидишь за учебниками. Эдуард… Валентинович, уверен, поймёт и пойдёт навстречу. А ты пойми, что сейчас приоритетом для тебя должна быть карьера, а уже потом «куча дел». Я поехал, как встретишься с Ритой – дашь знать, – бросил и ушёл.

Мы остались вдвоём. Мать, не обращая внимание на происходящее, продолжала пить чай, она не сказала отцу ни «удачи», ни «счастливо», ни что-либо ещё, будто он просто вышел в соседнюю комнату и через мгновение вернётся. Послышался хлопок входной двери. Мать и на него не обратила внимание. До сих пор непривычно видеть её столь равнодушной по отношению к супругу, в котором она ещё несколько лет назад души не чаяла.

– Ты чего не поехала с ним? Вам же обоим в мэрию.

– Не хочу, вдруг Владу после работы понадобится куда-нибудь отлучиться, тогда мне придётся ехать домой на такси, а я этого не люблю, да и вдруг у меня какие планы появятся…

– Жаль, хотел попросить у тебя машину, на Сельму добираться общественным транспортом не слишком удобно.

– Там останавливается электричка.

– Да, но ближайшая только через полтора часа, а от станции ещё потом, судя по картам, минут пятнадцать идти до офиса. На машине всё ж было б удобней…

– Ничего страшного, прогуляешься – мать ставит точку.

– Ну да… ничего страшного, – повторяю за ней и делаю глоток остывшего кофе.

Всё же мать стала отстранённа не только по отношению к отцу, но и по отношению к жизни. В день встречи, она казалась абсолютно такой же, какой была несколько лет назад: жизнерадостной, энергичной, всегда открытой и искренней. Сейчас это будто тень того человека, мать холодна, неулыбчива и замкнута глубоко в себе. Раньше любой завтрак превращался в обсуждение грядущего дня и заканчивался теплейшими пожеланиями, после которых мы обнимались, а отца она целовала в щёчку. Конечно, чем старше я становился, тем меньше мне нравились подобные нежности. Дошло до того, что мы перестали обниматься вовсе, какое-то время это казалось мне естественным, ведь я рос и постепенно сепарировался от родителей, однако, когда я заметил, что и отца мать обнимать перестала, принятие сменилось удивлением и непониманием. После всё короче становились и разговоры, мама с затевала их с прежним задором, однако ни я, ни отец её рвения не разделяли, что, понимаю только сейчас, ранило её до глубины души, но она не сдавалась и продолжала попытки сохранить ту теплоту и искренность, что должна царить у семейного очага. К сожалению, силы конечны у всех. Восемнадцатилетним я сидел за столом в тишине, а по окончанию трапезы молча уходил в свою комнату, иногда раньше отца, иногда позже тем самым становясь свидетелем его молчаливого ухода.

– Мам, – попытка нарушить многолетнюю тишину, – почему я вообще должен этим всем заниматься? Почему я должен ехать в этот избирательный штаб, почему должен продолжать ненавистную мне учёбу, почему в конце концов должен вариться в политике?

Она смотрит на меня, затем опускает голубые глаза, снова смотрит на меня, складывает руки в замок и говорит:

– Потому что это твоя обязанность. Тебе нужно в этой жизни стать кем-то и политика – отличный путь…

– Но не я его выбирал, это сделали вы, а конкретно отец. Он настоял на том, чтобы я сдавал историю и обществознание, затем, чтобы подавал документы на политические направления, и даже решил за меня, что в МГУ буду учиться именно он. Я вообще терпеть не могу политику…

– Август, прекрати городить ерунду. Ты не знал, куда поступать после школы, отец помог тебе с определением, а дальше всё сделал ты сам, никто не мешал выбрать другое направление или другой институт. Всё было в твоих руках.

– Как же… то есть я могу остаться дома и заняться своими делами? – смотрю на мать, приложив кружку к щеке.

– Нет, сейчас ты поедешь в Калининград и будешь делать там то, о чём договорился с отцом, а после делай что хочешь.

– Но я ничего не хочу! – вырывается из подсознания.

– Значит этим и занимайся, но только после исполнения своих обязательств. Не забывай, что отец потратил огромное количество сил, денег и времени для того, чтобы ты мог сейчас иметь то, что имеешь. Пожалуйста, не подведи его.

– Что значит «не подведи»?

– То и значит, приложи все усилия к вашему общему делу, выполни своё обещание.

Ответить мне было нечего. Мать молча продолжила завтракать, а я, допив не бодрящий напиток, отправился в свою комнату. Лёжа на кровати, вставил в уши наушники, включил песню «Это пройдёт»[1] и уставился в потолок. Позже, когда веки самопроизвольно начали закрываться, я перевернулся на бок и взгляд забегал по интерьеру, останавливаясь то на переполненной книжной полке, то на плакате «Lumen», то на картине «Звёздная ночь»… Глаза всё же встретили темноту. Я вскакиваю на ноги и пулей отправляюсь в ванную комнату. Холодная вода помогает взбодриться, чищу зубы, ещё разок умываюсь и возвращаюсь в комнату, где на этот раз сажусь в компьютерное кресло. Послышался хлопок дверью, мать отправилась на работу. Откинувшись на спинку, капаю в глаза увлажняющего раствора и спустя пару секунд вроде бы окончательно прихожу в чувства.

Не хочу ехать в Калининград. Я не был там с тех пор, как поступил в университет, не приезжал специально, чтобы лишний раз не касаться воспоминаний о временах, безвозвратно ушедших. И вот сейчас мне придётся вернуться не просто в тот город, а в тот район, где я когда-то учился в гимназии. В восьмом классе к нам пришла Мария, которая как позже выяснилось, тоже жила в Пионерском. Да и, на самом деле, не только с ней у меня были тёплые отношения, местами компенсирующие растущий дефицит оных в семье. Мария, Демид, Серафим, Ася, пацаны с рукопашного боя, имена которых я давно позабыл, Коля, сосед по парте, столько людей тогда было рядом, а сколько ещё было неподалёку… Жаль, что ключевое слово здесь «было». После перехода в десятый класс многие исчезли из моей жизни, а после выпускного из школы к ним присоединились немногочисленные оставшиеся, в итоге какой-то период рядом не было никого. Знаю, во многом это моя вина, я перестал уделять внимание межличностным отношениям и растворился в учёбе, никогда не писал бывшим одноклассникам хотя бы для того, чтобы просто спросить, как дела или чем они занимаются, даже никого не поздравлял с праздниками, считая это чем-то ненужным. Думал, на развилке нужно забыть всех, разошедшихся по направлениям отличным от твоего. Дурацкая мысль. Много позже узнал, что тропинки имеют свойство пересекаться вновь.

Говорят, никогда не поздно что-то исправить. Сомнительное изречение, не под все ситуации подходящее, но может в моём случае смысл имеющее. Стоит ли написать кому-нибудь из старых друзей? Не без сомнений я захожу во Вконтакте. Онлайн лишь Серафим. Дата последних сообщений: 31.12.2020, он тогда мне отправил бесплатный подарок без какой-либо подписи – рогатую ёлку в новогодней шапочке. Я отправил в ответ такой же.

– [Привет] – пишу сейчас. На что я вообще надеюсь, чего хочу?

– [Привет] – практически сразу отвечает Серафим. – [Это ты?] [Тебя не взломали?]

– [Это я, меня не взломали] – не знаю, что сказать дальше. Неловко. Минут пятнадцать я сидел, уткнувшись головой в стол прежде, чем решился положить пальцы на сенсорную клавиатуру. – [Я вернулся в область и сейчас планирую поехать Калининград, в район ТЦ «Сельма». Как ты смотришь на то, чтобы встретиться, пообщаться? Понимаю, от меня не было ни слуху, ни духу, но всё же, вдруг есть желание поболтать, как в старые добрые.] – отправляю, и зрение тут же становится расфокусированным. Серафим печатает…

– [Да, всё нормально, всё понимаю, дела] [Что касается встречи…] [Ну я в Питере, этим всё сказано] – кучка смеющихся до слёз эмодзи. – [Поступил здесь в магистратуру на юридический] [Хорошо ВУЗ оплатил перелёт, иначе бы тоже остался в Калининграде] [А ты какими судьбами?]

– [Да… по семейным обстоятельствам] [А кто-нибудь из наших вообще здесь?]

– [Смотря кого ты считаешь нашими] – смайлик. – [Но, если серьёзно – нет] [Демид в Казани, Ася как и я в Санкт-Петербурге, Тимур и Карина ещё после мобилизации уехали за границу] [С остальными я мало общался, поэтому про них не знаю]

– [Понятно] – поникши, ответил я. – [А как у тебя обстановка?]

– [Нормально] [Вот сижу, разбираю уголовные дела] [Правда, сейчас я отвлёкся переслушать «Magic City»[2]], но это ладно] [Песня доиграет, пойду дальше в документах копаться] [У тебя как?]

– [Тоже нормально] [Скоро, как и говорил, поеду в Калининград] – ватным пальцем тычу по клавишам на экране.

– [Ну] [В таком случае, удачи тебе] – смайлик с розовыми щеками. – [Рад был списаться] [Надеюсь, когда-нибудь и до встречи дело дойдёт] – подмигивающий эмодзи.

– [Взаимно] – смайлик с розовыми щеками. – [Тоже на это надеюсь]

Серафим отметил последнее сообщение реакцией «Огонь», тем самым поставив точку в нашей непродолжительной переписке. Следовало ожидать, что я ни с кем не увижусь, да и хотел ли этого на самом деле до сих пор неизвестно, может быть да, а может и нет, одно знаю наверняка: в избирательный штаб я не хочу совсем.

По пути на вокзал мне не встретился ни один человек, и, кажется, если бы наушники оказались сняты, единственным, что уловил слух стала бы тишина, раз нарушенная проезжавшей по Калининградскому шоссе Audi. Город выглядит мёртвым. Впрочем, он для меня всегда был таким, независимо от присутствия на улицах людей, ведь среди них не бывало тех, кого я мог знать.

Навигатор привёл к нужному зданию. Лифт поднимает меня на восьмой этаж, где я, отыскав дверь с надписью «Народное объединение», кладу руку на кнопку звонка. Сразу нажать её не выходит, будто какая-то сила не даёт пальцу продавить белый прямоугольник внутрь, чтобы тот инициировал звуковой сигнал, обозначив моё прибытие. Из-за двери доносятся десятки голосов, образующих монотонный гул, слушая который, возникает желание снова надеть наушники, включить музыку и забыться в её звуковых волнах, однако невидимый защитник уходит, и палец давит на белую пластину. Раздаётся звенящий треск. Обсуждения за дверью не прекратились, будто никто кроме меня не услышал отвратительного звука, так резво режущего слух. Нажал на кнопку ещё раз. Даёт ли это Вселенная знак, что мне здесь нечего делать? Самое время развернуться, вызвать металлическую коробку и уехать вниз, чтобы, оказавшись на свежем воздухе пойти… Щёлкнул замок, и дверь распахнулась. На меня смотрит худощавый парень, лет восемнадцати на вид, одетый по всем правилам в белую рубашку и чёрные брюки.

– Доброе утро, – прячу руки за спину, – я Август Ледников, прибыл…

– Всё-всё-всё, можете не продолжать, я вас узнал, – улыбается парень и запускает меня в офис. – Сейчас позову Маргариту Валерьевну, а вы пока проходите, располагайтесь, вон, – указывает на диван. – Скоро вернусь, – он ушёл вглубь помещения.

Только я уселся на мягкий диван, как ко мне подошла женщина, ведомая встретившим, имя которого осталось неизвестным. Вскочив, хочу поздороваться, но она меня опережает:

– Здравствуй, Август, ничего, если будем на «ты»? – я киваю. – Замечательно, я Маргарита Валерьевна, руководитель избирательной кампании, для тебя просто Рита. Владислав Александрович предупреждал, что ты сегодня приедешь, и нужно будет тебе всё показать. Уверена, ты и так обо всём знаешь, но всё же давай быстренько проведу тебе небольшую экскурсию, и уже после приступишь к своим делам, хорошо?

– Хорошо, – снова киваю.

– Отлично, тогда за мной, – застучали Ритины каблуки. – Давай по порядку, здесь у нас пиар отдел, в принципе главный отдел, тут мы разрабатываем стратегии продвижения в социальных сетях, наполняем их контентом, комментариями, – добавила она игривым шёпотом, – следим за количеством лайков и в целом за тем, чтобы имя Владислава Александровича ассоциировалось у людей с положительными качествами: честностью, обязательностью… ну и так далее, уверена, и без меня понимаешь. В этом отделе, – Рита показывает другую комнату, – мы договариваемся о встречах, показах на телевидении и, конечно, об оказании помощи тем или иным некоммерческим организациям.

– По сути тоже пиар, лишь с небольшой оговоркой.

– Совершенно верно, – Рита слегка улыбается. – Если уж говорить совсем честно, то всё, чем мы занимаемся – это пиар, просто каждый отдел отвечает за отдельную его часть. Здесь, кстати, сидят ответственные за организацию выездных мероприятий. В принципе, я показала всё. Естественно, у каждого отдела своя иерархия, свой руководитель, но об этом рассказывать не вижу смысла, тебе проще со всеми самому познакомиться. Разберёшься.

– Да, разберусь. В таком случае, я могу приступить к работе?

– Разумеется.

– Ам… – жду дальнейших указаний, но их всё не поступает. – И что мне делать?

– Что посчитаешь нужным, – говорит Рита. – Ты сам себе начальник, поэтому можешь присоединиться к любому отделу или работать со всеми сразу, как тебе больше нравится.

–Так просто? – недоумеваю. – Я думал вы мне дадите задание или определите в какой-нибудь из отделов, где требуется лишняя голова.

– Август, мы же договорились на «ты».

– Прошу меня извинить. И всё-таки, я не до конца понимаю, что мне тут делать, – в прямом и переносном смысле.

– Повторяю, делай то, что посчитаешь нужным, хочешь иди к интернет-пирщикам, хочешь к ребятам, занимающимся переговорами, в общем, найди то, что тебе по душе. У каждого отдела работа отлажена, поэтому абсолютно без разницы в какой именно ты пойдешь, в любом случае ничего не сломаешь. Стало понятней?

– Более чем, – смотрю на ребят, рассаженных хаотично по самой большой комнате.

– Вот и славненько, тогда я возвращаюсь к работе. Если возникнут трудности – обращайся.

Рита ещё раз улыбнулась и ушла к себе в кабинет, я остался стоять посреди помещения, в нерешительности пытаясь выбрать к кому прибиться. Из всех вариантов не нравится ни один. Отписавшись отцу о прибытии на место и прохождения первичного инструктажа, я отправился к отделу раскрутки кандидатуры Ледникова старшего в социальных сетях. Оказавшись в компании ребят, примерно одного со мной возраста, я сел на свободный стул и принялся ждать. Через некоторое время ко мне подошёл мужчина, как позже выяснилось, глава отдела, и поинтересовался, что я тут делаю. Назвался и сказал, что прибыл работать.

– Август Ледников, значит… как же я вас не узнал… – мужчина поглаживает подбородок. – Хорошо. Меня зовут Роман Степанович, я здесь главный. Смотрите, у нас всё схвачено и продумано, ребята между собой распределили обязанности, поэтому даже не знаю, куда вас можно пристроить… Вы же, по-моему, тоже занимаетесь личной страницей своего отца, нет?

– Занимаюсь, пишу посты и выкладываю истории.

– Да-да, видел-видел – сказал Роман Степанович и снова взялся за подбородок, – в таком случае даже не знаю, что вам предложить. У нас есть ребята, занимающиеся постами так что… В общем, поговорите с ними и, если уступят, присоединяйтесь или можете пойти к Коле, он выдаст мобильник, с которого будете писать комментарии. Одним словом: разберётесь.

Я снова оказался перед выбором, но на этот раз шириной всего в два варианта. Подхожу к парням, во всю обсуждающим пост, посвящённый размышлениям «отца» о развитии туризма в Калининградской области, и молча усаживаюсь рядом. На меня не обратили внимание, а я и не желал его привлекать. Отец хотел, чтобы я сегодня был в избирательном штабе, но не говорил, что мне здесь нужно делать, поэтому в моих руках оказался личный смартфон с запущенным приложением Telegram. Минут сорок я просидел, читая обо всём, что постилось в имеющихся каналах, начиная с новостей, заканчивая теориями заговора, в любом случае это было гораздо интересней, чем сочинять очередную ложь. В один момент парни меня заметили и у нас завязался непродолжительный разговор, в ходе которого я предложил свою помощь, на что они ответили неявным отказом. Навязываться не стал. Все вернулись к своим делам: пиарщики к размышлению над размышлениями, я к чтению постов из Telegram-каналов.

Какой смысл тут сидеть, если всё, чем я занимаюсь – трачу время на какую-то ерунду? Эта мысль побудила убрать смартфон и покинуть место создания интернет-образа Владислава Александровича. Я направился к отделу переговоров.

На новом месте без изменений. Я также молча сел подле работников, а те также до поры до времени игнорировали моё присутствие, затем заметили и после непродолжительной беседы оставили в стороне. «К телефонам вас подпустить не можем, понимаете сами…» – сказал старший. Я отошёл к окошку. Внизу люди торопились по своим делам, кто пешком, кто на машине. Чуть подальше виднелся громадный торговый комплекс «Сельма» и некогда моя гимназия, оба места друг от друга неотрывны, скреплены едиными воспоминаниями, ни одного учебного дня не проходило без похода дружной компанией к гипермаркету за едой или просто, чтобы развлечься. Даже бегали туда на большой перемене поиграть в автомат с игрушками, тогда мне так ничего и не удалось вытянуть, однако на моих глазах в руки Демида попал плюшевый жук, размером с его голову, если не больше. После я ещё много раз слышал, как кто-нибудь вытягивал какую-нибудь интересность, однако никогда более не становился свидетелем такого события, хотя точно знаю, их ещё было много. Игрушки, которые мне нравились, всё время кем-то вытягивались до того, как я возвращался к автомату с деньгами и чёткой целью заполучить приз. Ниточка воспоминаний оборвалась ножницами повышенного голоса. Кто-то на том конце провода, видимо, не понимал, что от него хотят, и чтобы это исправить человек на этом конце не придумал ничего лучше, кроме как членораздельно выкрикивать каждое слово.

Оказавшись в коридор, я столкнулся с Ритой, неспешно идущей в сторону своего кабинета. Она остановилась и поинтересовалась, всё ли у меня хорошо. Я ответил, что да.

– И чем же ты решил заниматься? – спросила заведующая штабом.

– Ну… – я замялся, – всем понемногу. Везде места заняты, а отбирать у кого-то работу мне совесть не позволяет, поэтому всё, что мне остаётся – наблюдать за процессом, – пожимаю плечами и улыбаюсь. Вроде выкрутился.

– Да-а-а… работа и правда распределена, все при деле, – озадачилась Рита. – В любом случае, можешь остаться и наблюдать или… если у тебя есть свои планы, можешь идти. Не думаю, что для тебя найдётся занятие интересней.

– То есть ты меня отпускаешь?

– Я же говорила, ты сам себе начальник, – у Риты зазвонил телефон. – Теперь извини, мне надо бежать, – глянув на экран, сказала она.

А мне что делать? Вот уж вопрос, которым чем чаще задаюсь, тем чаще понимаю, что ничего не знаю. Поворачиваюсь к входной двери. И в самом деле, моё присутствие здесь вовсе не обязательно, да и кому оно нужно? Точно не мне и не Рите. Наверное, и правда лучше сходить куда-нибудь погулять или поехать домой, заняться учёбой, а вечер убить за просмотром сериала. С другой стороны, отец точно будет не в восторге от того, что я ушёл отсюда так рано, однако узнает ли он… Оглядываюсь на кабинет Риты. Скорее всего узнает, не думаю, что Маргарита Валерьевна будет меня покрывать, рискуя к себе доверием и рабочим местом. Ей это незачем. Скажет всё как есть, что встретила, показала офис и оставила в свободном плавании выбирать себе занятие по душе, а я уплыл в неизвестном направлении, вместо того, чтобы… Да к чёрту! Если хорошо подумать, отец не говорил сколько должной быть потрачено времени на «работу» в избирательном штабе. Снова поворачиваюсь к выходу, в голове не осталось сомнений, это единственная дверь, которую я хочу открыть. В последний раз окидываю взглядом офис и ухожу.

[1] «Это пройдёт» – песня рок-группы «Порнофильмы».

[2] «Magic City» – альбом рэп-группы ЛСП.

9. Цена спокойствия

Дорблю, почёсывая плешивую голову, рассматривает фотографии, я стою рядом в ожидании вердикта. Барыга никуда не торопится. В контейнере-магазине стоит едкий запах, в честь которого его владелец и получил своё прозвище. От зловонья не спасают даже повсюду развешанные освежители воздуха, они, напротив, добавляют сладкие нотки в смрад помещения, отчего он становится ещё более отвратительным.

– Пятьсот тысяч, – наконец сказал Дорблю и протянул мне смартфон.

– Чего? – мои глаза округлились.

– Рублей, – сверкнул золотым зубом барыга. – Пятьсот тысяч рублей – сумма, которую я могу предложить за камень. Предварительная, конечно. Окончательную назову, когда смогу взглянуть на него собственными глазами, если всё хорошо – дам столько, сколько сказал, а если всё-таки что-то не так – цена будет снижена, сам понимаешь. Ну, что, привезёшь?

– За пятьсот тысяч? – впился в него глазами. – Да этот кусок стоит гораздо дороже! Посмотри какой инклюз, таких ещё никто не вылавливал! За него можно просить несколько миллионов минимум.

– А кто тебе заплатит такие деньги? – Дорблю усмехается. – Я тебе предлагаю сегодня же привезти товар и получить, что тебе причитается, – он кладёт руку мне на плечо, – наличными сразу в руки. Где ты найдёшь покупателя, который даст тебе больше? Правильно, нигде. А я предлагаю быструю и главное, выгодную сделку.

– Кому выгодную, тебе? Не пытайся меня обмануть! Мы оба знаем, что пятьсот тысяч за такую находку – это смешно! – скидываю его руку с плеча. – Так что давай разговаривать конструктивно.

– Давай! Давай, почему нет? Конструктивно тебе объясняю: дороже ты своё добро никому не сбагришь, никто у тебя его за миллионы не купит, пойми наконец! Не спорю, оно таких денег стоит, но, чтобы их получить придётся так задницей рисковать, что тебе и не снилось, и поверь, далеко не факт, что камень удастся быстро продать. Знаешь сколько времени уйдёт на поиск клиента? То-то же! Давай ты не будешь искать себе приключений ради нескольких лишних тысяч, иначе можешь влезть в дела, которые не потянешь. Продай камень и спи спокойно!

– Ага, ещё чего? Я тебя хорошо знаю…

– И я тебя хорошо знаю, – перебил Дорблю, – и знаю, что никому дороже ты его не продаёшь, – всё твердит он. – Ну нет у тебя таких связей, нет! Ты можешь отнести его кому-нибудь ещё, пожалуйста, только больше меня тебе никто не заплатит, и вряд ли кто-то вообще захочет с таким янтарём дело иметь.

– Здесь магазин «Рыболовство»? – спрашивает заглянувший мужчина и, увидев удочки, понял, что пришёл куда надо. Дорблю сразу же подлетает к забредшему покупателю, лыбясь во всё лицо. Я стою в стороне, не сводя глаз с барыги, старательно чешущего языком во имя собственной прибыли, которую он так непринуждённо привык обзывать «выгодой». Не спорю, зачастую Дорблю предлагает действительно большие деньги за найденные камни и янтарную крошку, но с ним нужно быть начеку, особенно, если приносишь нечто необычное, вроде «Янтарного аммонита» или белого янтаря. При мне как-то раз барыга выкупил кусок такого практически за бесценок у незнакомых, видно, неопытных ловцов. Пришлось помалкивать, чтобы не попортить отношения с этим уродом, да и лишний раз не хотелось светить осведомлённостью в делах, связанных с незаконным оборотом полезных ископаемых. Мутишь – мути тихо.

– Ещё раз спасибо, – говорит мужик, упаковывая новоприобретённую удочку, – не зря мне советовали это место.

– Всегда пожалуйста, – Дорблю провожает его к выходу. – Если ещё что понадобится – вы знаете, где меня искать. Подскажу, подберу, помогу, одним словом.

Дверь закрывается, улыбка с лица хозяина падает, он поворачивается ко мне и спрашивает:

– Что надумал?

Смотрю на его жабью рожу, и кулаки сами собой сжимаются, не будь он мне сейчас нужен один из них точно отправил бы в полёт к его челюсти. Можно вечно смотреть на жадного торгаша, представляя, как раскрошишь ему лицевые кости, однако передо мной стоит иная задача: договориться с ним, не оставшись в дураках. Для этого приходится шевелить мозгами в другую сторону. Я, кажется, понял в какую:

– Вот что: давай ты найдёшь покупателя и договоришься о сделке, потом вместе её провернём, десять процентов с продажи твои, – сверлю взглядом его жадные глаза. – Уверен, десять процентов больше пятисот тысяч.

– Десять процентов? – усмехается барыга. – Пятьдесят минимум! Ты, кажется, конструктивного разговора хотел, а несёшь какую-то околесицу.

– Не забыл, что «Янтарный аммонит» нашёл я?

– А ничего, что ты предлагаешь мне выполнить большую часть работы? Найти клиента, договориться о встрече, проследить, чтобы всё прошло без сучка и задоринки, – он гнёт пальцы, – а всё, что ты сделал – постоял в море с сочком. Семьдесят процентов, и я в деле, – Дорблю протянул волосатую руку.

– Двадцать максимум, – стою на своём. – Не думай, что ты единственный, кому можно предложить это дело, у меня ещё есть контакты. Не ты – так кто-то другой.

– Интересно кто же? Хорошо, шестьдесят пять процентов, это моё последнее слово. Не устраивает – ищи другого партнёра, только знай, идиотов согласных работать на двадцать процентов ты не найдёшь!

– Двадцать пять процентов – последнее предложение, – тяну руку. – Нет – ухожу.

– Всего хорошего, – Дорблю усаживается за прилавком.

Хлопаю дверью. Столько лет работали с этим уродом, и в самый ответственный момент он выкидывает такое! Понимаю, торговец нелегальщиной, тоже хочет получить прибыль, тоже рискует, но у всего должна быть грань! Стоявшая неподалёку банка «Tornado» пинком отправилась в воздух. И что теперь делать? Есть ещё пара контактов, но… Твою мать, этот при всех недостатках был лучшим! Возвращаться тоже не вариант, подумает, что мне идти не к кому, да и ради чего, ради десяти процентов на троих? Смешно же! Какая блесна ему в палец воткнулась? Зато теперь я знаю, что «Янтарный аммонит» действительно стоит несколько миллионов, не меньше, и его вполне реально продать, иначе бы Дорблю с ходу не предложил пятьсот тысяч. Условно, если взять эту сумму за одну десятую от цены янтаря, получается пять миллионов – минимальная стоимость найденного сокровищу. Продав кусок за такие деньги, со своей доли я с лёгкостью оплачу маме операцию и навсегда избавлю её от проблем с сердцем, раз никто другой этого сделать не может. Нужно связаться со всеми, кто так или иначе может посодействовать в поиске покупателя.

– Алло, – послышалось из динамика.

– Здоров, Паха, – отхожу от магазина. – Дело дрянь, Дорблю выдвинул слишком невыгодные условия, поэтому с ним сотрудничать мы не сможем. Предложил всего пятьсот тысяч или десять процентов с продажи, что, мне кажется, значит одно и тоже.

– Я почему-то сразу думал, что так и получится, ты ж его знаешь.

– Конечно знаю… чтоб ему нос сломали, – через плечо поглядываю на контейнер с вывеской «Рыболовство». – Ладно, не важно, как у тебя дела?

– Пока тишина, написал Жилу и Ромычу, но никто из них не ответил, есть у меня ещё несколько человек на примете, может они чем смогут помочь.

– Хорошо, я тоже кого смогу поспрашиваю.

– Только смотри, не привлеки лишнего внимания, а то будут у нас потом неприятности.

– Всё будет нормально, у меня люди проверенные, неоднократно с ними сотрудничал, никаких проблем не было, к тому же, они не такие жадные, как этот урод с удочками, в общем ты меня понял.

– Ага. Всё, мне пора за работу, сконнектимся позже.

– Давай, – сказал я и положил трубку.

10. Встреча

Торговый комплекс «Сельма». Не представляю, что хочу здесь найти, даже не знаю ищу ли что-либо. Скорее всего я пришёл сюда с целью ещё глубже уйти в ностальгию, погрузиться в неё с головой и забыть об ужасе, пережитом в офисе, принадлежащем «Народному объединению». Так голова ещё не кипела. Столько разговоров ни о чём, сочащихся пси-излучением через барьер информационного мусора по слуховым каналам в медленно выжигаемый мозг. И раньше приходилось терпеть своё участие в подобных делах, будь то практика или проектные работы, однако настолько сильной антипатии по отношению к объекту деятельности не было ещё никогда. Присутствуй сейчас рядом Марк пренепременно одолжил бы у него HQD-шку.

Присев на длинный пуфик, опускаю лицо в ладони, четырёхчасовой сон даёт о себе знать, повиснув гирей на шее. Сложив руки у живота, кладу голову на колени и, досчитав до десяти, резко вскакиваю на ноги. Следует восполнить запас кофеина в крови. Неподалёку есть «Konigsbacker», где это можно сделать, но сейчас я туда не пойду, как не ходил никогда раньше. Мой путь лежит в «Пятёрочку», где хочу найти энергетический напиток «Tornado storm», какой пил ещё в седьмом классе.

Здесь вообще есть то, что мне надо? Обошёл уже несколько палаток, запчастей для моей магнитолы ни у кого нет, а новая стоит каких-то неадекватных денег! С музыкой в последнее время стало ну совсем уж всё плохо, что-то перестали выпускать, что-то перестали ввозить, а что-то даже запретить умудрились, по какому-то дебильному поводу. Ничего не остаётся, кроме как пытаться реинкарнировать имеющееся. Кажется, скоро вернутся времена, когда ради магнитол имело смысл вскрывать машину, а владельцам самих магнитол, на всякий случай, снимать их, забирать домой и прятать от лишних глаз. А что потом? Колёса начнут скручивать и бензин сливать? Смешно, конечно, звучит, но и самый дешёвый мафон за десятку тоже раньше казался шуткой. Я с ума сойду, возвращаясь домой в тишине!

Как и ожидалось, «Tornado storm» совсем не тот, что был раньше. Прогуливаясь вдоль магазинчиков, смакую те немногие знакомые нотки, сохранившиеся во вкусе энергетического напитке. И вновь у меня нет цели, из-за чего путь сменился пустыми скитаниями по торговому центру, первый этаж которого от начала и до конца я успел пройти ещё когда был озадачен поисками источника кофеина. Места некогда знакомых магазинчиков заняты новыми, а ветрины некоторых вовсе закрыты чёрными рольставнями. Некогда приносивший море положительных эмоций аппарат с игрушками убран, на его месте стоит банкомат с наклеенной на стекло надписью: «Не работает». Внутри, если присмотреться, не осталось практически ничего из того, что когда-то было неотъемлемой частью моей картинки внешнего мира, всё либо куда-то делось, либо чем-то заменено, и с этим крайне тяжело свыкнуться, поскольку в голове ещё пытается сохраниться образ того, каким помещение было раньше, но он крайне болезненно выскабливается новыми вывесками и закрывшимися дверями. В который раз убеждаюсь, что, если с местом ассоциируются хорошие воспоминания – в него ни в коем случае нельзя возвращаться, ведь вместо свидания с давно минувшими событиями там зачастую поджидает лишь разочарование в настоящем.

Зря только время потратил. Местом передышки становится лавочка возле Авторынка, достаю смартфон и захожу на «Авито». Как я и думал, цены на магнитолы начинаются от десяти тысяч, и объявлений с запчастями для моей модели нет. Дело дрянь. Приходит сообщение от парня, с которым ещё утром договорился о встрече, пишет, что через пятнадцать минут будет у «Сельмы». Я и забыл про него. Пока есть время дойду до машины, приготовлю детали, если заберёт все – пять тысяч в кармане, хоть что-то за день хорошее. Ещё нужно за интернет заплатить, купить маме таблетки, зайти за продуктами…

Время нещадно уходит, забирая с собой всё, что человек удержать не в силах. Оно в принципе никому не подвластно, мы лишь можем распоряжаться его потоком, растрачивая отведённое нам на те или иные дела. Ещё не было существа, способного путешествовать из настоящего в прошлое или будущее. Многие писатели-фантасты понимают, что подобные перемещения невозможны, а любые попытки их описать неизбежно приводят к замкнутому кругу рассыпающейся логики: если человек прилетел в прошлое и что-то исправил – его настоящее изменилось до неузнаваемости, в таком случае этот человек никогда не рождался, а следовательно не отправлялся исправлять прошлое, следовательно настоящее остаётся таким же, как до изменений, откуда человек отправляется в прошлое, чтобы… Совокупность сих фактов делает время ценнейшим ресурсом, восполнить запасы которого не позволяют физические законы вселенной. И на что я трачу этот ресурс? Даже не на бессмысленную гонку за признанием незнакомых людей или деньгами. Но, если не такая банальность, что же я делаю? Будто моё время и не принадлежит мне, а присвоено кем-то, кому своего категорически не хватает.

Банка опустошена, а я так ничего и не почувствовал. На улице по-прежнему пасмурно, небо затянуто серыми облаками, и, кажется, вот-вот пойдёт дождь, хотя по прогнозу его быть не должно. Типичная погода Калининградской области. Не удивлюсь, если по асфальту вскоре забарабанят капли, а обещанного солнца мы так и не дождёмся.

Рассматривая всевозможные магазинчики и палатки, я добрался до павильонов с фастфудом, куда мы ходили после уроков. Тёплый лучик упал на шершавый асфальт. Здесь, среди множества опущенных рольставней, открыта дверь «Best шавы», любимого заведения тех лет. Оно всегда казалось невзрачным в сравнении с конкурентами, особенно с носителями логотипов известных местечковых сетей кафе быстрого питания, одно время у «Best шавы» не было даже порядочной вывески, её роль играл нарисованный от руки плакат, вывешенный на одно из окон крошечного помещения. Долгое время мы игнорировали это место, отдавая предпочтение проверенным соседям. Всё изменилось, когда мы с Демидом решили потратить большую перемену не на гипермаркет, а на поиск нормальной еды. В местах, обычно посещаемых нами, всегда была очередь и, чтобы не опоздать на уроки, было принято решение зайти в маленькую неизвестную забегаловку. Одно из лучших решений в жизни. С тех пор она стала нашим любимым местом для приёма пищи, коротания времени и просто дружеских посиделок. Приятно видеть, что теперь «Best шава» занимает крупнейшее помещение из возможных.