Последняя из Надежд

Пролог

Летняя ночь в Питере колдовская, инфернально бледная. Днём не уходит совсем, лишь на время прячется в тени под мостами. И только город затихнет в коротком забытьи, гранитные набережные вмиг покроются холодным потом ужаса, росой. Хищная невская вода липкими языками жадно слизнёт с пристаней следы тысяч самоубийц и позовёт тихим хлюпом: «Сюда… ко мне… приди…».

Над Фонтанкой висит сизый морок тумана, мешая разглядеть на свинцово-тёмной глади белое пятно. Кажется, это мёртвый лебедь. Вот лёгкая волна шевелит грациозно изогнутую шею, неспешно толкает труп к ступеням, глухо ударяет чем-то твёрдым о гранит – тук… И ещё раз – тук… Теперь мы видим отчётливо. Это не лебедь. Это распухшая женская нога стучит обнажённой головкой бедренной кости о каменный причал. Ноготки на некогда изящных пальчиках покрыты коралловым лаком и мягко флуоресцируют в предрассветных сумерках…

Часть I.

Одна нога здесь, другая – там

Июнь 2075 года случился душным и суетным. Петроградских важняков из следственного комитета с весны атаковали потерпевшие, чья банковская биометрия стала достоянием мошенников. Тысячи людей лишились денег в одночасье. И если б всё закончилось одним днём! Так нет, афтершоки больше месяца сотрясали частный сектор банков, грозя переползти на святая святых – генерацию кодов цифровых денег. Цепочки взломанных электронных связей тянули за собой новые окна возможностей для мошенников. Вчера досталось клиентам «Петергофа», сегодня заметались толстопузы «Охты». Орудовала серьёзная банда, след вёл к насквозь дырявой финской границе. Шифровальщики и оперативники, усиленные доморощенным искусственным интеллектом, сутками сидели в сети, пытаясь поймать очередного хакера на горячем. Тупили и люди, и машины. Мошенники, прокравшиеся в обособленную российскую сеть извне, были на порядок умнее.

Но старшего следователя по особо важным делам Аркадия Ильича Калашникова вся эта суета почти не касалась. Месяц назад ему предложили другую работу. Разумеется, секретную. В недрах правоохранительной системы формировалась новая структура. Задачи перед ней стояли необычные – расследование дел, которые никак не вписывались в привычную статистику преступлений. Неопознанные летающие объекты, непонятные перемещения в пространстве и времени, гости из будущего и параллельного настоящего, разумные рептилоиды, барабашки, двойники и прочие явления, которые невозможно было объяснить с точки зрения диалектического материализма.

Если кто-то сейчас думает, что автор пишет эти строки, надев на голову шапочку из фольги, то зря. Лучше вспомните, где лежит ваша. Количество контактов с непознанным, зафиксированное средствами объективного контроля, за последние десятилетия выросло в разы. И далеко не все эти контакты безопасны. Преступления, которые предстояло расследовать Калашникову в составе новой структуры, как правило, имели весьма изощрённую фабулу, и у человека с воображением вызывали только один вопрос: «Что курил сценарист?».

Как всегда, система оказалась неготовой к новым вызовам, и команду приходилось набирать с миру по нитке – из интеллектуалов со специфическими знаниями, умениями и навыками. Помимо широкого кругозора, склонности к аналитической работе и здорового цинизма, сотруднику полагалось обладать чрезвычайной наблюдательностью, способностью различения за частностями – общего, а главное, непробиваемой невозмутимостью.

Майор юстиции А. И. Калашников – опытный сорокапятилетний следователь, разведённый, без вредных привычек, много чего повидавший на своём веку, отлично подходил для такой работы. Чем-то удивить Аркадия было трудно. Аналитический склад ума и начальная степень аутизма, диагностированная в детстве, давали важняку кратное преимущество перед излишне эмоциональными, как он считал, коллегами. Спокойно и деловито разложить пасьянс любого, даже самого нервного преступления у Калашникова всегда получалось лучше других.

Сегодня Аркадий Ильич давал отвальную – прощался с коллективом, в котором провёл пятнадцать лет жизни. По этому случаю следователь был чисто выбрит и нарядно одет. Наземный дрон-курьер только что доставил по адресу Мойка, 86 на имя Калашникова два объёмных пакета с продуктами и напитками. На календаре значилась пятница, что на час сокращало ожидание дружеских посиделок. Если, конечно, ничего не случится.

Ах, это проклятое «если»…

– Аркадий! Зайди ко мне! – Заглянул в кабинет старшего следователя полковник Торец.

С плохими предчувствиями Калашников отложил разбор накопившихся файлов и побрёл в кабинет начальства. В коридоре столкнулся с девчонками своего отдела.

– Аркадий Ильич, вы куда? – Ниночка и Валя, гружёные тарелками, салфетками, пластиковыми стаканчиками, направлялись накрывать стол.

– Полкан позвал. Узна́ю, что к чему и вернусь. Заходите, всё в силе. Продукты и выпивка в пакетах в углу. Ну, разберётесь. – Ответил Калашников и свернул в аппендикс к приёмной полковника.

Юрий Иванович Торец, начальник Петроградского отделения Следственного комитета России смутно представлял, чем в ближайшем будущем займётся Калашников и совершенно не представлял, кем заткнуть брешь, образовавшуюся после ухода башковитого сотрудника. Поэтому последние дни перманентно пребывал в плохом расположении духа.

– Разрешите, тащ полковник? – Заглянул Калашников в приоткрытую дверь, но за рабочим столом никого не увидел.

– Давай, заходи, – отозвался Торец от окна. Прикладное цветоводство было его любимым занятием в минуты тяжёлых раздумий.

– Юрий Иванович, приглашаю присоединиться к нам после работы. По случаю окончания трудовой недели, ну и… проститься по-дружески, всё же пятнадцать лет бок о бок.

– Угу–угу… С понедельника, значит, всё? Прощайте, скалистые горы?

– Ну да. Пару недель отдохну в Ольгино, съезжу в Нижний, поправлю могилу отца, ну а потом к новому месту службы, так сказать.

– То есть, дней двадцать у тебя есть, говоришь? – Хитро прищурился Торец.

Калашников напрягся, опасения начали сбываться.

– Юра, ты что удумал? Ты же помнишь, я два года без отпуска!

– После смерти отдохнём, Аркаша. Тут такое дело. Сегодня с утреца полицмейстеры выловили в канале женский окорок. – Торец ребром ладони «отсёк» себе правую ногу по линии сочленения бедра с тазом. – Расчленинград, мать твою… Тьфу, тьфу, на себе не показывают. Кажись, лет двадцать уже ничего подобного не было. Дело вроде плёвое, но весь прикол в том, что о пропаже ног и девочек никто не заявлял. И по ДНК установить владелицу пока не удалось. В списках не значится.

Последние тридцать лет расшифровка ДНК всех новорождённых и тех, кто хоть однажды сдавал анализы в районной поликлинике, в обязательном порядке заносилась в специальную базу данных. Если бы правоохранители захотели, то в течение нескольких часов могли найти хозяина любого бесхозного плевка. Кстати, возможно именно поэтому у метро стало заметно чище. Некоторым жителям труднодоступных российских регионов, правда, удавалось иногда отпетлять от поголовного учёта. Но эти два – три пожилых эвенка, ханты или манси, ни разу не покидавшие родных угодий, серьёзной статистикой в расчёт не брались.

– Шутишь? Сколько же ей было лет? – Удивился Калашников.

– Почему было? Может, она жива. Прыгает где-то на одной ноге, – мрачно пошутил Торец. – Мало ей было, Аркаша. Криминалисты говорят, что лет четырнадцать или около того. Точнее прояснится после экспертизы. Так что, дружище, если она иностранка, да ещё малолетка, то твой отпуск отменяется.

Юрий Иванович поставил лейку в угол и присел напротив Калашникова за приставной столик.

– Постой. А совпадения по ближайшим родственникам? Не с другой же планеты она прилетела. – Продолжил накидывать Калашников.

– Среди наших – ноу, нихт, нон. Биоинформатики только что отчитались. С Европолом связались час назад, отправили цепочку. Ждём. Заодно волонтёры процеживают воду решетом – ищут остальные руки-ноги. Пока ничего.

Калашников побарабанил пальцами по столу. Нельзя сказать чтобы Аркадий не любил свою работу. Напротив, важняк был лютым трудоголиком. Но как всякий аутист, больше всего ценил предсказуемость, и дела старался планировать на месяц вперёд. Сейчас, понимая, что долгожданный отпуск накрывается медным тазом, слегка приуныл.

– Ладно, Аркадий, – прервал молчание Торец, – пойдём к тебе. Я видел, девчонки суетились, готовились к сабантую. Сегодня проставишься, как планировал, а завтра часикам к десяти приходи – принимай дело. Я тоже буду, обсудим, куды бечь. Глядишь, криминалисты к утру что-то интересное расскажут или Европол разродится.

***

Назавтра Калашников встал, как обычно, в шесть. Насыпал Иннокентию конопляный корм, освежил воду. Получил в ответ на заботу: «Аркаша хоррроший!», позавтракал сам, собрался и, ни свет ни заря, вышел из дому, не подозревая, что видит Кешу в последний раз.

Жил важняк на Гражданке, судмедэкспертиза была почти по пути, поэтому свой внеплановый рабочий день он решил начать с визита к старому знакомому – старшему судмедэксперту Олегу Рыбакову.

– Какие люди в Голливуде, – поднял от компьютера лошадиное лицо и приветливо заулыбался криминалист, завидя Калашникова. – Чего не спится, Аркаша? Суббота. Выпьешь?

Рыбаков недавно овдовел. Глушил тоску водкой и стахановским трудом – пропадал на работе и в будни, и в выходные.

– Привет, Олег! Не, спасибо. Что-то не тянет с утра. Торец навялил ногу мне. Расскажешь что-нибудь?

– О! Это нога, кого надо нога. Так-то я файл уже отправил, но, как говорится, можем повторить. – Рыбаков достал из-под стола стопарь, одним глотком засадил содержимое и заел карамелькой. Потом вылез из-за компьютера, расправил мясистые плечи, взял рабочий планшет и направился по коридору вниз – в холодильник. Калашников двинул следом.

– То, что ножка принадлежала девочке, уже знаешь?

– Угу.

– Гаплогруппа E1b1b1, распространена преимущественно в Северной Африке. Девочка смугляшка, однозначно. В воде фрагмент провёл пару месяцев. Хозяйке было двенадцать – тринадцать, максимум четырнадцать.

– Постой, почему ты уверен, что хозяйка умерла?

– Разделывали уже мёртвую. Не думаю, чтобы кто-то выдержал слэшер по живому. Да и с ранами такими долго не живут. Резали острым клинком по линии сочленения, как при разделке мяса. О сохранности тканей не заботились. Иногда по два – три надреза в одной точке. Хрящ повредили. Ясен пень, трансплантацию не планировали. При пересадке режут аккуратно лазером, прижигают каждый сосудик, а здесь… Ты курицу, когда разделываешь, сильно заморачиваешься, сколько мышечных фасций придётся фиксировать?

– Я никого не разделываю. Покупаю готовое.

– И зря. В готовом больше сои, чем мяса. Удивляюсь, как ты ещё желудком не страдаешь, всю жизнь на полуфабрикатах, – вздохнул Рыбаков, очевидно вспомнив, что и сам теперь живёт одной сухомяткой.

Добравшись до морга, Рыбаков приложил палец к кодовому замку, дверь отомкнулась. В холодильнике пахло смертью с лёгкими нотками формалина, не так давно, наконец, снятого с производства. Рыбаков сверился c номером в планшете, открыл одну из камер и выдвинул полку.

– Мы тут приморозили её малёхо. Уж очень сильно благоухало. Боюсь, не доживёт, пока вы все части пазла соберёте… Ну вот.

Калашников надел перчатки и склонился над ногой, стараясь дышать через раз. Несмотря на время, проведённое в тёплой речной воде, поверхностные ткани сохранились хорошо, прочно держали вздувшееся под кожей мясо.

– Слушай, Олег, а это точно девочка?

– С чего вопрос?

– Ну, ты сам знаешь, в наше время хрен поймёшь. Ногти красят все кому не лень.

– Девочка, это точно, не сомневайся. Мы ж не на глазок определяем. Взяли луковицы на половой хроматин. Кстати, как видишь, волос на девочке нет. Всё обработано лазером. Малышка знала, что такое эпиляция, еле нашли нетронутую луковицу.

– Да и пяточка, я смотрю, гладенькая, как только что после педикюра.

– Ну это не показатель. Всё лишнее отмокло, может, и рыбки помогли почистить. Но ходила девочка мало, это ты прав. Обувь тоже надевала редко. Ни малейшей деформации свода стопы. Физическая активность ниже нормы. Мышечки жиденькие. Насчёт педикюра. Обрати внимание на ноготки. Обработка не домашняя, профессиональная, покрытие виниловое. Поэтому и не слезло от воды. Возможно, будет зацепкой, когда эксперты расшифруют формулу и назовут марку. Ну и главный сюрприз у меня для тебя…

Рыбаков расплылся лошадиной улыбкой.

– Ну давай, не томи.

– Хна!

– Чиво-о-о? – Опешил Калашников.

– Нет, правда, хна! Лавсония инермис на латыни. Постой, а ты что подумал?

– Мало ли что я подумал… Плохое про тебя подумал, старый ты конь.

Рыбаков и вправду заржал, как лошадь, сообразив, отчего вскинулся важняк.

– Короче, как ни отмокала девочка, а рисунки хной на коже мы в инфракрасном диапазоне нашли. Очень красиво всё было расписано, профессионально. Картинки я тебе перешлю. Может, помогут найти художника.

***

Беспилотное такси, соблюдая скоростные ограничения, неспешно везло Калашникова по пустым субботним улицам на Мойку. Решив хоть как-то скоротать время в дороге, важняк набрал в поисковике «рисунки хной на теле», выяснил, что называется временная татуировка мехенди и что традиции у неё глубокие, чуть не с Древнего Египта. В основном таким образом украшают себя женщины Северной Африки и индианки, но среди европейских женщин тоже есть любительницы. Салоны красоты Петрограда активно продвигали эту услугу. Заинтересовавшимся предлагалось посмотреть галерею работ мастеров. «Всяк по-своему с ума сходит», – подумал Калашников, полистав фотографии, перечислил плату за поездку и вышел у Почтамтского моста.

Торец был на месте.

– А, Аркаша, привет! Я уж тебе звонить собрался.

– Я с утра к Рыбакову забежал.

– То есть про хну знаешь? А вот чего ты не знаешь, так это то, что нашей ноге нашлась пара.

– Да ладно?! Где?

– Ни за что не угадаешь.

– Где-нибудь в соседнем районе?

– Бери шире! В Венеции!

– Ну… – протянул Калашников, – неоригинально. Мог бы хоть в Колпино утащить по традиции.

– Постой, ты про Крестовский остров, что ль, подумал? Про этот приют блатных и нищих, под названием ЖК «Венеция», что при Путине строили?

– А ты о чём?

– Узкий ты человек, Аркаша, нет в тебе настоящей русской широты. Сразу видно, за железным занавесом рос и развивался. Ногу нашли в Венеции, в городе тысячи каналов, любви и карнавалов.

Помолчали. Осмыслили. Первым вербализировал мысли Калашников:

– Ста.

– Что ста?

– Ста каналов.

– Какая, хрен, разница, Аркаша, сто или тысяча каналов в той Венеции, если мне всё равно не кататься по ним на гондоле. Завидую тебе тёмно-серой завистью.

– С чего бы?

– А это, Аркаша, второй поворот сюжета. Звонили сегодня оттуда, – Торец показал пальцем вверх, – сказали, что дело взято на особый контроль. Поэтому собирайся, ехай в кэгэбэйку за инструкциями и документами. Наверное, уже готовы. Оттуда в Пулково, спецборт под парами, зубную щётку купишь по дороге. В Марко Поло тебя встречает инспектор итальянского бюро Европола старший офицер Луиджи Траволо. Так что чао, бамбино. Эх, свезло тебе…

– Да что за спешка?!

– Я не понял, ты возражаешь, что ли? Ну-ка, майор Калашников, встать, смирно! Что неясно? Выполнять!

– Есть, тащ полковник! – Калашников встал, по-военному развернулся через левое плечо и чуть не строевым двинулся к двери.

– Аркадий, – окликнул следователя Торец, – возьми мой портфель – щётку положишь. И ключ от квартиры оставь. Иннокентия Пушкин, что ли, кормить будет?

Город ста каналов

Густой солёный воздух Адриатики жаркой волной охватил Аркадия, когда он ступил на откидной трап спецборта АН-GARA, совершившего посадку в аэропорту Марко Поло. От обилия солнца, пряного коктейля запахов разогретой морской лагуны, разнотравья и высокооктанового керосина у Калашникова закружилась голова. Он слегка ошалел и глупо улыбнулся, когда увидел перед собой красивого высокого мулата лет тридцати пяти, с кипенно-белыми курчавыми волосами и синими глазами. Парень напоминал созревший одуванчик, по какой-то причине разодетый в голубые джинсы с принтом DOLCE&GABANA и белую золотопогонную форменную рубашку с коротким рукавом. Прикид дополнялся дорогими сандалиями из коричневой кожи под рептилию, толстой золотой цепью венецианского плетения на шее, таким же браслетом на правой руке и печаткой на левом мизинце.

– Чао, Аркадий, вы говорите по-итальянски? По-английски? – Белозубо улыбался мулат и протягивал Калашникову смуглую пятерню. Рукопожатие оказалось неожиданно сухим и крепким. – Я старший офицер Луиджи Траволо. Как долетели?

– Спасибо. Всё хорошо. Я говорю по-английски, – тумблер в мозгу важняка, наконец, перещёлкнулся, глупая улыбка отключилась. – Очень приятно, Аркадий Калашников, старший следователь по особо важным делам.

– Я никогда не видел настоящих русских, – Траволо, напротив, улыбнулся ещё шире. Белоснежные ровные зубы всегда были предметом зависти Калашникова. Своими он похвастаться не мог, хотя и следил за ними неустанно. Казалось, у Луиджи зубов значительно больше, чем у обычного человека. Ложное ощущение избыточности рождала именно широта улыбки, её искренность и обаяние. – Добро пожаловать в Венецию! Пойдёмте, нас ждёт небольшая морская прогулка.

Через десять минут, после того как расслабленный таможенник не глядя шлёпнул печать в паспорт важняка, Аркадий сидел в полицейском катере Lamborghini, ловил глазами солнечных зайчиков и сокрушался, что не сообразил вместе с зубной щёткой купить солнечные очки.

– О, мой дорогой Аркадий, сейчас я, как человек, который родился и вырос в Венеции, проведу лучшую экскурсию в твоей жизни! – Заявил Луиджи, вставая у руля.

Мотор взревел, лодка чуть привстала над водой и рванула с места под сто. Аркадия впечатало в сиденье. Траволо заложил пижонский вираж, едва не задев причаленные рядом водные такси, лихо вывел катер по неширокому каналу в море, направил машину носом к солнцу и выдал полный газ. Лёгкая лодка гоночным болидом неслась к маячившему впереди городу на воде. «Какого чёрта он негр, – думал Калашников, побелевшими пальцами вцепившись в подлокотники кресла. – Имя вроде итальянское и фамилия тоже… Да ещё разоделся, как попугай. С таким понтярщиком много мы тут нарасследуем…»

Катер тем временем сбросил скорость и на малых оборотах зашёл в створ городского канала. Впереди возвышался Ponte dei Tre Archi. Арки моста – одна высокая посередине и две малых по бокам – делили водную гладь на три части. В лучшие времена лодки могли пройти под всеми тремя. Теперь же каменное сооружение вместе со всем городом заметно опустилось в воду и судоходной оставалась только центральная арка. Даже издалека было заметно, что белые архитектурные элементы, обрамляющие парапеты и края арок покрыты чёрным налётом. Но реальную картину разрушения Аркадий оценил, лишь подплыв ближе. Роскошные медальоны из каррарского мрамора чуть менее, чем полностью покрылись плесенью, отделочный кирпич служил питательной средой для мхов, зелёные водоросли разрушали опоры мостов из истрийского камня.

– Ногу поймали здесь, в канале Канареджо, – Луиджи стал серьёзен, – там, чуть дальше он соединён с Гранд Каналом. Представь себе картину, Аркадий. Чудесный мартовский денёк, на часах одиннадцать. Тысячи туристов выползли из отелей, сидят за столиками, гуляют по набережной, пьют кофе, курят сигаретку, каждый готов сделать впечатляющее фото. И вот прилив неспешно несёт женскую ногу к палаццо Саворньян. Кстати, вот он справа, семнадцатый век, барокко. Теперь, благодаря туристам, мы имеем в сети стопятьсот сделанных с разных ракурсов снимков отчленённой ноги на фоне палаццо. И даже можем проследить её путь от залива в город. Я встану здесь, зайдём, выпьем по бокальчику омбра, я угощаю.

Луиджи аккуратно причалил к дебаркадеру, заглушил мотор, с обезьяньей ловкостью выбрался из лодки и через минуту уже стоял наверху, с любопытством наблюдая, как Аркадий, коряво балансируя портфелем, карабкается следом. Буквально в двух шагах от воды располагалась кафешка на четыре столика. Траволо что-то сказал парню у стойки и показал рукой на Аркадия. Официант пристально посмотрел на гостя и, видимо, пошутил в ответ. Оба итальянца захохотали. Луиджи вернулся к столику, плюхнулся в кресло напротив Калашникова, вытянув длинные ноги на мостовую. Следующие полчаса, пока детективы беседовали, выпивали прохладное белое вино и заедали цветками цукини с рикоттой, бесконечная вереница туристов старательно перешагивала, перепрыгивала и обходила эти ноги, что, впрочем, совсем не смущало Траволо.

– Так вот, мой дорогой Аркадий, – продолжил Луиджи, как только официант принёс омбра и закуски, – тот, кто бросал куски тела в канал, наверняка знал, что отлив к утру всё унесёт в море. И мы бы никогда ничего не узнали, если бы не эта нога. Скорее всего, она зацепилась за рыбачьи снасти, какое-то время поболталась у выхода из канала и в один прекрасный день её внесло обратно приливом. Местный прокурор возбудил уголовное дело, назначил экспертизу, но, как тебе известно, ДНК владелицы в наших базах не обнаружилось, как и в ваших. Какое-то время поискали по каналам остальные части, не нашли и замяли дело. Подозреваемых нет, потерпевших нет, заявителей нет, следов нет. Да и то, чего только не вылавливают в наших каналах ежегодно. Один псих решает, что должен умереть именно в Венеции во время карнавала, другой спьяну свалился в воду и неожиданно утонул… Ну и представь себе лица местных полицейских, когда им звонят из Рима и говорят, что вторую ногу нашли в России.

Луиджи достал сигарету, со вкусом закурил, сложил пухлые губы трубочкой и выпустил дым в сторону канала. Аркадий невольно проследил путь практически идеально получившихся колечек. Внимание важняка привлёк проплывающий мимо вапоретто (1), с которого раздавался истеричный женский смех. «Как-то всё здесь напоказ, – подумал важняк, – чересчур как-то всё. Женщина вот хохочет, как будто её защекотали насмерть…»

– Как ты считаешь, Аркадий, каким образом и, главное, для чего вторую ногу увезли в Петроград? Есть какие-то предположения?

– Пока нет. Мы когда в морг?

– А надо? – Луиджи хитро взглянул на Калашникова и залился смехом, увидев его вытянувшееся лицо. – Да я шучу, Аркадий! Не будь таким серьёзным! Неужели все русские такие мрачные? Криминалисты ждут нас в пять. Пожалуй, действительно пора. Хей, Франко!

Траволо махнул рукой, подзывая официанта. «Cosa?» – отозвался тот, не выходя из-за стойки. Луиджи прокричал что-то пулемётной очередью по-итальянски. Официант, не отрываясь от своего занятия, покрутил кистью руки над головой. Аркадий догадался, жест был отпускающий. Детективы встали и, не расплачиваясь, спустились в лодку.

Через пару десятков метров бот вырулил в Гранд канал. Окружающее напоминало Аркадию старую открытку, которую он когда-то видел у бабушки. «Боже, какая сумасшедшая, ни на что не похожая красота», – подумал Калашников.

– Нравится? – Как будто услышал его мысли Траволо.

– Очень красиво, – сдержано ответил Аркадий по-русски.

– Отшень красиииво, – сделав скорбное лицо, передразнил его Луиджи, и рассмеялся, – Белиссимо! Дивино! Магико сплендидо! Вот как надо говорить! Ты в Венеции, и она тонет, лови момент, дорогой Аркадий, пока не утонула совсем. Впрочем, мы прибыли. Видел когда-нибудь настоящий полицейский разворот на воде?

Траволо выжал газ, круто повернул штурвал налево, потом сразу направо. Катер по диковинной траектории ювелирно вписался в ряд с такими же ботами, лодками попроще и гидроциклами у деревянных мостков. «Понторез!» – С завистью и восхищением подумал Калашников.

Здание, от которого отходили мостки, над входом имело невзрачную вывеску «QUESTURA». Несколько парней в форме весело болтали под ней, активно жестикулируя, но замерли в восхищении, глядя на пируэт у причала. Как только мотор затих, раздались аплодисменты. Один из парней двинулся навстречу высадившимся Аркадию и Луиджи. Поравнявшись с Траволо, обнял его в ответ на такое же дружеское приветствие. Луиджи отдал полицейскому ключ от катера, они обменялись ещё парой слов, попрощались и разошлись. Полицейский спустился в лодку и двинулся по своим делам.

– Это мой одноклассник. Росли в одном районе, вместе учились в полицейской академии. А потом я уехал в Рим и стал большой шишкой, – пояснил Луиджи. – Пойдём, Аркадий. Катер нам сегодня больше не понадобится.

Далее узенькими улочками, проходными дворами-колодцами, мостами и переходами оказались у мрачной постройки, облицованной рустовкой (2). Унылая глухая стена, высотой с трёхэтажный дом, вся поросшая мхом, вьюном и местами покрытая чёрной плесенью, вызвала у Аркадия смешанные чувства. По мёртвой глади камня в мягком свете предвечернего солнца струилась новая зелёная жизнь. Впрочем, ощущение нереальности происходящего исчезло, как только Луиджи открыл тяжёлую металлическую дверь и из тёмной прохлады пахнуло знакомым запахом смерти пополам с листерином.

Калашников шёл за Траволо по коридору и думал о том, что все морги подобны друг другу, в какой бы части света они не находились. Единственное, что отличало венецианскую анатомичку от питерской – мерзкое мушиное жужжание под потолком. Луиджи без стука вошёл в одну из дверей и через минуту вышел вместе с похожим на старого рокера бородачом в бандане, расписанной листами канабиса.

– Доктор Лучиано, – сообщил Траволо по-английски и вновь перешёл на родной язык. Из скоростного речевого потока Калашников смог только уловить, что патологоанатома зовут Марко.

Доктор, коренастый, одетый в короткий зелёный халат с засученными по локоть рукавами и застиранными, но подозрительно напоминающими кровь пятнами, пошёл по коридору дальше вглубь помещения, по пути обмениваясь с Луиджи недлинными репликами. Аркадий двинулся следом, испытывая дежавю с неприятным привкусом. Начать и закончить день расчленёнкой – такое себе развлечение.

– Bene, ecco,(3) – сказал доктор, водружая на подкатной оцинкованный стол женскую ногу в вакуумной упаковке.

– Ну теперь ты доволен, Аркадий? – Спросил Траволо.

Аркадий не был доволен. Чувство, которое он испытал, нельзя было назвать даже изумлением. Калашников был… в смятении? Кажется, так в старину называлось состояние крайней растерянности, замешательства и безотчётной тревоги. Дело в том, что нога, лежащая перед ним, была правой. А людей, укомплектованных от природы двумя правыми ногами, Калашников раньше не встречал.

***

– Дай сигарету, – попросил важняк у итальянца спустя два часа, в течение которых Луиджи продемонстрировал недюжинную активность.

Он звонил, кричал, молчал в трубку. Распечатал отчёт за подписью Рыбакова, присланный из Петрограда ещё утром, причём оба варианта – на русском и английском. Пропустил русский текст через переводчик интеллектуальной сети и сверил его с заключением доктора Лучиано. Отобрал у Аркадия планшет, разглядывал фотографии «русской» ноги целиком, увеличивал, фрагментировал и зеркалил изображение. Куда-то ушёл, затем вернулся, сел на ступеньки морга и задумчиво закурил.

Калашников тоже не сидел без дела. Сделал и отформатировал фото «итальянской» ноги, пропустил текст с заключением доктора Лучиано через искин и сверил его с русским, составил отчёт и отправил его по закрытому каналу в родное управление. Кабинет доктора Марко на время превратился в оперштаб. Патологоанатом не возражал. Напротив, вёл себя очень заинтересованно, помогал чем мог, и даже один раз заварил кофе всей честной компании.

Смеркалось? Отнюдь. Было уже почти темно, когда Калашников присел рядом с Луиджи и попросил у него сигарету. Траволо достал из пачки последнюю, отдал её Аркадию и щёлкнул позолоченной зажигалкой Zippo:

– Пора что-нибудь съесть.

– Да уж, соловья баснями не кормят, – ответил Калашников.

– Докуривай и пошли.

В темноте, узенькими улочками, проходными дворами-колодцами, мостами и переходами… Аркадий чувствовал, что смертельно устал. Он перестал фиксировать путь, просто старался не отставать от этого чёртова длинноногого чернокожего и мысленно приговаривал, как мантру: «Куда идём мы с Пятачком, большой-большой секрет». И когда после очередного поворота Калашникова ослепила декоративная подсветка Гранд Канала, он встал как вкопанный. Шум, смех, плеск воды, музыка и волшебная красота ночной Венеции настолько поразили его, что важняк забыл, куда и зачем шёл.

– Давай сюда, Аркадий, – окликнул его Луиджи с порога какого-то ресторанчика. – Здесь лучшая рыба и паста с морепродуктами. Калашников вышел из оцепенения и пошёл не столько на голос итальянца, сколько на запах жареной на свином жире, а после замаринованной сардины.

Через полчаса сытые детективы вновь обрели способность думать и рассуждать.

– Полагаю, это были близнецы, – глубокомысленно изрёк Траволо.

– Угу, – ответил Калашников, запивая остатки ужина чудесным местным Просекко. – Какие у нас планы? Честно говоря, я бы уже куда-нибудь упал, а завтра с утра, со свежими силами в бой.

Но как выяснилось, вечер только начинался.

– Хорошо. Сейчас проведём один эксперимент и упадём. – Луиджи расплатился, допил свой бокал и встал. – Пойдём.

Калашников, собравшись с силами, двинул следом. У кромки воды Траволо свистнул ближайшему гондольеро. Расфуфыренная лакированная лодка с бархатными сиденьями, золотыми кистями, словно снятыми со старого абажура, и картинно разряженным в тельняшку рулевым, величественно подплыла на зов.

– Давай, Аркадий, прыгай на нос. Будешь потом рассказывать своим, что слушал «О, соле мио» под луной в Венеции.

Гондольеро гостеприимно улыбался, но ровно до тех пор, пока Траволо не показал ему удостоверение и не скомандовал, куда плыть. Из знакомых слов Аркадий уловил «Канареджо». «Ага, – подумал он, – едем туда, откуда заходили утром». Гондольеро снял рекламную улыбку, надел домашнее лицо и деловито тронулся в путь. А вокруг кипела жизнь. Ночная Венеция напоминала «Титаник», который неизбежно потонет, но не сегодня и поэтому, пока оркестр играет, надо есть, пить, танцевать и веселиться!

Аркадий ещё днём приметил у слияния Канареджо с Гранд Каналом роскошный палаццо, светлым фасадом выходящий к воде. Искусная вечерняя подсветка выгодно выделяла из темноты арочные проёмы и баллюстрады балконов. Блики электрического света, отражаясь от воды, играли в стёклах окон. Казалось там, за стеклом, не прекращался маскарад, начатый триста лет назад: кружатся и кружатся в танце костюмированные пары, дамы в гродетурах, мушках и напудренных париках жеманничают с кавалерами, наёмные убийцы прячутся за портьерами, уродливые карлики с подсвечниками бегают из комнаты в комнату и дёргают гостей за фалды.

– Палаццо Лабия, – Луиджи заметил, что Аркадий пристально разглядывает дворец, – эти стены видели много знаменитостей. Сам маэстро Сальвадор Дали с русской колдуньей Гала здесь бывал. Говорят, палаццо крадёт душу у тех, кто хоть раз в нём побывал. Привидения каждую ночь устраивают здесь карнавал. Отшень красииво? – Добавил он по-русски и засмеялся.

– Да, очень красиво. Немного похоже на Питер. Триста лет назад итальянцы строили и у нас.

– Мы итальянцы строили везде, мы очень талантливые! – Хвастливо заявил Луиджи.

Аркадий взглянул на мулата и подумал: «Давно ты себя в зеркало видел, итальянец хренов?». Траволо тем временем продолжил:

– А теперь смотри внимательно, Аркадий. Час назад начался отлив. Крупные каналы, напрямую выходящие в море, такие, как Канареджо и Гранд Канал начинают мелеть первыми. Вода из боковых каналов устремляется сюда и выносит всё, что могли бросить в воду.

Луиджи заговорил с гондольеро по-итальянски. Судя по интонации, задавал рулевому вопросы относительно течения. Тот охотно отвечал, помогая себе жестами. Аркадий понял, что лодочник отлично ориентируется в движении водных потоков вокруг венецианских островов.

– Он говорит, что бóльшая часть воды из Канареджо идёт при отливе в Гранд Канал, лишь малая – в лагуну. – Перевёл Траволо рассказ гондольеро. – Рио-ди-Сан-Джобе более полноводный и находится ближе к лагуне, поэтому высасывается быстрее. Остаётся Рио-де-ла-Креа. Он узенький, находится примерно посередине Канареджо, и отлив в нём заметен в последнюю очередь. Сейчас заглянем туда.

Лодка вошла в узкий канал слева, остановилась перед невысоким каменным мостиком. Гондольеро положил весло вдоль борта, присел и достал сигареты. Луиджи щёлкнул зажигалкой, лодочник уважительно прикурил, протянул в ответ пачку. Траволо извлёк одну сигарету и жестом предложил угоститься Аркадию. Тот отрицательно помотал головой. Луиджи и гондольеро находились за кругом света, что давал тусклый фонарь на носу лодки. Калашников не видел лиц своих спутников, лишь едва различал фигуры и два красных огонька, которые то разгорались, то блекли в темноте.

Смех и музыка почти не долетали сюда, не мешали слушать звуки засыпающего города. Своей особой жизнью жила вода. Она томно вздыхала, льнула к лакированному боку, мягко покачивала гондолу, реагируя на самое лёгкое движение – поворот головы или затяжку. Внезапно, почуяв зов отлива, вода тихонько потянула лодку обратно в Канареджо, слегка занося корму к берегу. Гондольеро затушил за бортом сигарету, давая понять воде, что знает её планы, но не унизил, не бросил в неё окурок, а сунул мокрый комочек куда-то под сиденье. Потом не спеша взял весло и почти без плеска опустил его в воду, выравнивая гондолу строго по центру канала. Медленно-медленно лодку вынесло из Рио-де-ла-Креа обратно в Канареджо и потянуло в сторону Гранд Канала.

– Что и требовалось доказать, – нарушил молчание Луиджи. – А теперь давай в Рио-ди-Сан-Джобе, – обратился он к гондольеро по-итальянски.

Минут через десять они были у моста Трёх арок. Ночь и роскошная вечерняя подсветка скрыли мрачную картину разложения, средневековое сооружение выглядело великолепно. «Вот так здесь везде, – думал Аркадий, – замазали сифилитика цинковыми белилами, а умой его, так под слоем штукатурки такое найдёшь, что сам не рад будешь».

Луиджи остановил гондольеро, когда тот направил лодку в Рио-ди-Сан-Джобе, указав на светлый предмет, который довольно быстро плыл навстречу лодке и в месте впадения Рио-ди-Сан-Джобе в Канареджо, повинуясь движению отлива, повернул к лагуне. Это оказался размокший пакет из булочной. Гондольеро ловко подхватил его веслом и протянул Луиджи.

– Надеюсь, ты понял, Аркадий, – сказал Траволо, снимая мокрую бумагу с весла, – вот так же, как этот пакет, вода унесла в лагуну фрагменты тела. Именно в лагуну. Осталось только обойти все стопятьсот гостиниц и отелей в этом районе, опросить, где останавливались близнецы, взять смывы в ванных комнатах и золотой ключик у нас в кармане. За полгода управимся.

– А почему ты считаешь, что убийство произошло в гостинице?

– Здесь почти не осталось обычного жилья. Содержать его дорого, всё гниёт и покрывается плесенью, а требования государства к сохранности исторического центра очень высокие. Штрафуют нещадно. Во всей округе сплошь сетевые отели и апартаменты под аренду туристам. Обычные венецианцы давно перебрались на материк, а дома свои сдают гостильери. Остаются только те, кто работает в обслуге, да и они, в основном, живут в Местре, сюда ездят по утрам на работу.

В подтверждение своих слов Траволо спросил у гондольеро, откуда он:

– Ehi, amico, vivi a Venezia o a Mestre?

– A Mestre. – Ответил тот, разворачивая лодку.

– Ну, что я говорил, – пожал плечами Луиджи.

– Dove vai, Signore? – Уточнил куда дальше рулевой.

– Fermati al Ponte Guglie, – скомандовал Луиджи.

– Si, Signore.

У моста Понте-делле-Гулье детективы сошли на берег. Комната в апартаментах, где Калашникова, наконец, ждали душ и чистая постель, оказалась в двух шагах.

_____________________________

1. Вапоре́тто (итал. Vaporetto, вен. Vaporeto) – речной трамвай, маршрутный теплоход, главный вид общественного транспорта в островной части Венеции.

2. Ру́стовка (или ру́стика). От лат. rusticus (деревенский, простой, грубый, неотёсанный; rus – деревня). Таким термином называют облицовку внешних стен четырёхугольными, плотно пригнанными друг к другу камнями, обведенными по краям пластичным материалом, например, цементом. При этом переднюю/внешнюю сторону камня оставляют неотёсанной или минимально обрабатывают. Термином «руст» может обозначаться и камень, и разделительная полоса между камнями.

3. (ит.) Ну, вот

Новый уровень погружения

Проснулся Аркадий от звуков, доносящихся из кухни. Луиджи готовил завтрак. Квартирка, которую Траволо громко назвал апартаментами, располагалась на втором этаже дома, выложенного из старого кирпича, и принадлежала другу Траволо. Обычно он сдавал её туристам, а сам жил в Местре (4) у своей девушки. Иногда Луиджи останавливался здесь, когда заезжал в Венецию.

Вчерашним вечером Аркадий уснул сразу, как только голова коснулась подушки. Да и, по правде сказать, кровать к этому располагала. Огромный траходром, на котором вполне могли уместиться две пары свингеров-затейников, занимал почти всё свободное пространство. Строго говоря, называть крошечную комнату-студию, апартаментами можно было с большой натяжкой. «Кухня», отделялась от «спальни» столом-стойкой. Под окном, выходившим во двор-колодец, располагался узкий, но длинный диван, куда и завалился Луиджи, предоставив Аркадию, как гостю, более место поудобнее.

– Чао, засоня! Садись. Американский завтрак. Яйца с беконом. Ничего другого нет. Везде ещё закрыто. Как-нибудь потом сделаю тебе свою фирменную пасту. Перекусим и поедем к начальнику местной полиции. Он хотел с тобой познакомиться. – Траволо деловито расставлял тарелки. – Надеюсь, ты хорошо выспался?

– Да, спасибо. Слушай, Луиджи, – голова Калашникова со скрипом начинала шевелить извилинами, набитыми вчерашней информацией, – а что ваши специалисты думают насчёт рисунков хной?

– Я отправил их в Рим ещё накануне. – Траволо взял рабочий планшет и раскрыл фото с фрагментами восстановленной росписи по телу и пометками эксперта. – Ночью получил предварительную оценку. Вашу и нашу ногу расписывал один мастер, это точно. Но сам орнамент немного различается. Даже если художник делает авторскую копию своей картины, всё равно что-то меняется, хотя бы по мелочи. Так и здесь, рисунок тот же, но есть нюансы – вот и вот. Детальный химический состав пасты для рисования пока разобрать не удалось. Всё-таки останки больше месяца пробыли в солёной воде. Будем ждать, может, твои химики что-то нам сообщат. Девочку, скорее всего, убили во время карнавала, что усложняет задачу поиска, больше туристов – больше работы для нас.

– Надо запросить в вашей таможне, заезжали ли на карнавал близнецы.

– Сделано. Нет. Не заезжали. Понимаю, этим бы было проще всего объяснить. Одну кокнули здесь, другую у вас… – Траволо расправился с завтраком и занялся приготовлением кофе. – Местная полиция зарядила всех агентов Венеции, Местре и Маргеры. Ребята ножками пройдут по отелям вдоль Канареджо, поговорят с осведомителями, возможно кто-то что-нибудь видел или слышал что-то странное. Может, где-то поменяли персонал или какой-нибудь из портье внезапно загадочно умер, мир праху его.

– У вас нет данных с камер наблюдения? Может их запросить?

– Конечно, есть. Записи за февраль и март загружены в искин, парни говорят, что сегодня к обеду будут первые результаты. Но ты пойми, вдоль каналов исторические постройки сплошь шестнадцатого, семнадцатого века или старше. В них всё устроено так, что ворота открываются к воде, лодки могут заплывать прямо в прихожую. Иногда задний двор выходит на канал. Незаметно выбросить или вывезти что-то некрупное очень просто. Но ребята обязательно что-нибудь найдут. Я уверен. Камер много, система распознавания лиц работает отлично. Дело времени.

Луиджи разлил кофе по чашкам и отхлебнул из своей.

– Знаешь, Аркадий, – кажется, ему доставляло удовольствие произносить именно так: А-рка-ди, с длинным «и» на конце, – я должен тебе сказать, что всё это очень странно. Кажется, моё начальство что-то не договаривает. А что твой босс? Что-нибудь прислал?

– Пока ничего нового. Близнецов-иностранок у нас тоже не было. Да это и неудивительно. Если одну убили здесь, то до нас добралась только вторая. Наше убийство ориентировочно произошло в середине марта. Примерно в эти сроки в Питер вместе с родителями заезжали четыре девочки-иностранки в возрасте от десяти до четырнадцати лет из Дании, Финляндии, Швеции и Польши. Все выехали своевременно без эксцессов. ДНК их известны. Так что, думаю, искать надо там, где такой анализ не считается обязательным.

– И где же этот райский уголок?

– Не знаю. Думаю.

– Как будет по-русски «думаю»? – Аркадий ответил, чем опять развеселил Траволо. – Ладно, собирайся, я пойду покурю, подожду тебя внизу, заодно тоже тумайу, – последнее по-русски и с улыбкой во весь зубастый рот.

***

Полицейское управление региона Венето десяток лет назад перенесли на материк – в Местре. Причина тому – море. Вода медленно отбирала у людей то, что им удавалось удерживать несколько веков. Сначала затопило камеры для задержанных и дежурную часть. Люди перебрались выше, служащими с первого этажа уплотнили и без того тесные помещения второго и третьего. Когда старое здание полиции погрузилось в воду наполовину, мужественное решение о переезде, наконец, было принято – правоохранители первыми из городских служб покинули тонущий корабль под названием «Венеция». В старом полицейском управлении, том самом здании с деревянными мостками, остался только отряд водной полиции. Парни по щиколотку в воде пробирались в относительно сухие офисы на третьем этаже через проход, сделанный из окна второго этажа. Но все понимали, что рано или поздно и отсюда придётся уйти.

Следом за полицией переехали городские чиновники. Муниципалитет Венето занял один из роскошных старинных особняков с видом на Венецианскую лагуну и тонущий город. Городские службы, больницы, учебные заведения мал-помалу переползали следом. Туристическая инфраструктура держалась до последнего. Кризисный мониторинг показывал – несмотря на все усилия, погружение ускоряется. Ещё каких-то тридцать – пятьдесят лет и туры в Венецию можно будет продавать только дайверам.

Калашников и Траволо на рейсовом кораблике добрались до автомобильной стоянки у Санта-Кроче, пересели в запаркованный с краю полицейский Alfa Romeo и по недавно отреставрированному мосту Свободы двинулись на материк. Навстречу детективам попадались только комфортабельные электробусы – въезд на острова лагуны осуществлялся лишь по туристическим ваучерам. Дикарей на собственных авто разворачивали ещё на подъезде к Местре. У пункта контроля Луиджи притормозил. Сканер DoorHan «опознал» детективов, шлагбаум поднялся и пропустил машину с моста в город.

Всю дорогу Траволо был на удивление немногословен. В вапоретто он всё время переписывался в мессенджере с промт-инженером полицейской нейросети, корректировал запрос на поиск нестыковок в записях камер наблюдения. Потом пару раз поговорил по телефону, один из них по-французски, видимо, с центральным офисом Европола. Аркадий совсем не знал французского и не уловил ровным счётом ничего из сказанного. Почему он решил, что это был центральный офис, Аркадий и сам не мог объяснить. Сев в машину, Луиджи воткнул в ухо наушник, но слушал не музыку. В этом Аркадий был совершенно уверен.

Офис шефа полиции Венето комиссара Джан Мария Волонте выглядел как декорация к старому фильму про итальянскую мафию. Грамоты и сертификаты на стенах, стол, заваленный протоколами, фотография счастливой семьи в рамочке. Сам шеф тоже походил на квесторе из итальянских политических детективов – грузный усатый мужчина предпенсионного возраста. Он встал, встречая Аркадия и Луиджи, последнего по-отечески обнял и сказал что-то вроде: «Как ты вырос, мой мальчик». По крайней мере, Калашникову так показалось.

Пока Траволо что-то рассказывал Волонте на итальянском, шеф, нимало не смущаясь, пристально разглядывал Калашникова. Когда Луиджи закончил, квесторе обратился к Аркадию по-английски:

– А вы что думаете по этому поводу, товарищ?

Аркадий вздрогнул от этого «товарищ», произнесённого по-русски.

– Я пока не составил себе полной картины произошедшего. Надеюсь, с вашей помощью мы распутаем это дело, – дипломатично уклонился Калашников от прямого ответа. Спрашивать, какого чёрта практически ничего не было сделано на начальном этапе расследования, явно не имело смысла.

– Ну дай-то бог! Вы, я чувствую, очень умный человек. И опытный следователь. Надеюсь, понимаете, что дело лучше не придавать широкой огласке? Мы и так потратили много усилий, чтобы фотографии расчленёнки в канале удалялись администраторами сетей. Не нужно, чтобы люди боялись к нам приезжать. – Осенью Волонте шёл на выборы в Парламент Италии и вопросы имиджа страны начали сильно его беспокоить.

– Да, это неприятная история. Сочувствую.

Повисла пауза. Собственно, можно было сворачивать визит вежливости и двигать дальше – смотреть записи с камер, читать отчёты агентов. Видимо, почувствовав этот неловкий момент, Волонте подытожил:

– Я последний раз видел русских в Венеции ещё мальчиком. Это были весёлые ребята, они тратили много денег, покупали недвижимость, жили на широкую ногу. Надеюсь, наше сотрудничество будет шагом навстречу восстановлению отношений. Быстрее поднимайте свой железный занавес и приезжайте с семьёй. Буду рад видеть вас у себя в гостях, Аркадий. Если появятся какие-то затруднения в расследовании – обращайтесь.

Шеф полиции встал, давая понять, что разговор окончен, и протянул Аркадию руку. Рука была прохладная, но надёжная.

____________________________________

(4) Местре (итал. Mestre) – город, через который исторически осуществлялась связь островов Венецианской лагуны с материковой частью. В наше время, наряду с Маргерой – один из наиболее населённых районов города Венеция с промышленными предприятиями и стотысячным населением. Связан с островной Венецией автомобильным и железнодорожным мостом.

Под колпаком

Видеоаналитики и промпт-инженеры интеллектуальной сети занимали огромный парадный зал старинного особняка. Двусветный зал (5), с роскошного потолочного плафона которого некогда свисала бронзовая люстра на полтысячи свечей, обеспечивал отличную аэрацию помещения, под завязку набитого высокотехнологичным железом. Сейчас здесь царил полумрак, наполненный низкочастотным гулом, и прохлада, которую задавали кондиционеры, не допускающие перегрева людей и техники. Призрачное голубоватое свечение исходило от установленных вдоль стен гигантских панорамных мониторов. На них в режиме реального времени подавались картинки со всех камер Венеции. Система ежесекундно идентифицировала новое лицо, выдавая в боковое меню краткую справку о попавшем в объектив – как зовут, откуда прибыл, в каком отеле остановился. На этом экспресс-сообщение заканчивалось, если турист находился в белом списке.

Но когда система распознавания лиц не могла оперативно подцепить информацию из базы или человек раньше имел проблемы с законом, из динамиков раздавался лёгкий писк, нейтральный шрифт резюме становился кроваво-красным. Сомнительное лицо выделялось из общего потока подсвечиванием, система не отпускала, «передавала» его на следующую камеру, так до тех пор, пока из сети не подгружалась вся интересующая правоохранителей информация. При необходимости оператор мог за считаные минуты составить подробное досье на любого из попавших в кадр, вплоть до того, что заказывал на завтрак, с какого аккаунта заходил в сеть и кому ставил лайки во время утренней чашки кофе.

Почти ничего нового Аркадий не увидел. Примерно так же работала система распознавания лиц и в Петрограде. Разве что сидели информатики не в роскошном особняке семнадцатого века, а в относительно новой башне из стекла и бетона.

– Пойдём, парни нашли кое-что интересное. – Траволо потащил Калашникова за рукав направо – в боковую дверь.

Опять объятья, опять скороговорка на итальянском. Аркадий начал уставать от белозубых улыбок и чужой речи. Но признавал, что работают итальянцы слаженно и споро. Луиджи придвинул свободный стул к рабочему монитору парня с бейджем «Ottaviano Roberti, prompt-engineer» и жестом пригласил Калашникова сделать то же самое. Аркадий огляделся и, не найдя свободного стула, остался стоять за спиной напарника. Оттавиано запустил видеонарезку.

Локация: причал отеля «La Bondaffini».

16/02/2075_____________ 06.15 PM

Подплывает гондола, из неё выходит крепкий смуглокожий мужчина в европейском костюме, но с куфией (6) на голове. Сзади справа под строгим пиджаком, туго облегающим широкие плечи, угадывается кобура. Мужчина оглядывается профессиональным взглядом охранника, помогает выйти из гондолы другому – невысокому, полноватому, в небольшом тюрбане, плотной светлой кандуре (7) и накинутом на неё темере (8). Следом ещё один охранник, довольно молодой, но с окладистой бородой. Следом четыре хрупких фигурки, наглухо упакованные в паранджу (9). Последним выходит ещё один крепкий араб в европейском костюме и арафатке. Лодка отплывает, причаливает водное такси. Из него выскакивает щуплый паренёк в короткой арабской рубахе и широких штанах, помогает сойти на берег полноватой женщине в парандже. Ещё один парень, одетый по восточному, подаёт, а первый принимает несколько чемоданов багажа. Затем выходит плотный высокий бородач в кандуре. Последним – стильный европеец средних лет в цивильном костюме.

– Прошу любить и жаловать. Шейх Муса Фарадж из Объединённых Арабских Эмиратов и сопровождающие его лица, – прокомментировал видеозапись Оттавиано. – Из всей Венеции только эти пять женщин в парандже не опознаны системой. Разумеется, никакой биометрии на них нет. Мы даже не можем быть уверены, что это действительно женщины. Все остальные идентифицированы. У шейха дипломатическая неприкосновенность, кое-какая информация закрыта, но из того, что есть – уже формируем досье. Всё будет в папке «Фарадж». Дальше видео из отеля.

Картинка на мониторе сменилась.

Локация: лобби «La Bondaffini».

16/02/2075_____________ 06.20 PM

Один из охранников, которого не было на предыдущих кадрах, беседует с портье у стойки ресепшен, передаёт ему документы. Второй встал возле входа, в некотором отдалении от секьюрити отеля. Третий обходит периметр. По лестнице сверху спускается ещё один незнакомый охранник в арафатке.

– Стой! Останови, – попросил Луиджи, – А эти откуда взялись?

– Три телохранителя заехали накануне. Прибыли обычным рейсовым самолётом из Шарджи.

– Так, подожди, а выехали они все? – Калашников, как гончая, почуял след и погнал вперёд.

– Выехали в полном составе. Все пятнадцать человек. Шейх Муса Фарадж, четыре персоны в парандже, заявленные как его дочери, одна – кальфа (10), их воспитательница, шесть охранников, повар и двое парней на побегушках. Точнее, вылетели. Частным самолётом в Петроград.

– Когда?

– Первого марта. Собственно, пока всё. Роем дальше, пока ничего существенного.

Аркадий достал планшет и немедленно отбил сообщение в контору. Луиджи открыл со своего смартфона сетевую папку «Фарадж»:

– Так. Шейху пятьдесят восемь, принадлежит боковой ветви правящей династии эмирата Шарджи. Находится на дипломатической службе. Исполняет особые поручения. Сюда прибыл на частной яхте «Nadin», приписанной к порту Халид.

– Какие такие особые поручения? – Перебил итальянца Калашников, закрывая спецканал связи.

– Откуда мне знать, Аркадий, меня при назначении уведомить забыли, – пожал плечами Траволо и продолжил, – шейх закончил исторический факультет в Кембридже, Дипломатическую академию в Эмиратах. Ничем феерическим не отмечен, живёт скромно, по меркам шейхов. Стопятиметровая трёхпалубная яхта «Nadin» да бизнес-джет Falcon 12X. Ну дворец такой, ещё… не очень крупный, если из космоса смотреть… Та-а-ак… Ну что, надо ехать в отель, опрашивать людей, снимать биометрию. Погнали, Аркадий. Отто, скидывай сюда всё, что появится на этого чиновника по особым поручениям и сопровождающих его лиц. Персонал отеля тоже посмотри – кто, что, где… Вдруг что интересное.

С этими словами Траволо стремительно поднялся и вышел, Аркадий едва догнал его на лестнице.

– Ты куда?

– Сейчас быстренько захватим криминалистов, пока будем опрашивать персонал, они снимут что смогут.

Но криминалисты никуда не торопились. Луиджи ещё пришлось побегать между кабинетами, чтобы заполучить их. Как понял Аркадий, нужна была экстраординарная заявка, ордер на осмотр частной собственности и подпись Волонте под специальным распоряжением. «Ничего нового, – подумал Аркадий, – везде одно и то же. Канцелярская рутина когда-нибудь нас всех убьёт».

– Uno momento, uno momento, – всякий раз приговаривал Луиджи, циркулем шагая по коридору из кабинета в кабинет, мимо уютно устроившегося на подоконнике Аркадия, – сейчас поедем…

Калашников тем временем качал файлы из «итальянской» папки «Фарадж» в Петроград и получал встречную информацию. Картина пребывания шейха в России складывалась из мозаичных упоминаний разных ведомств, в поле зрения которых попадал этот загадочный чиновник во время пребывания в городе на Неве.

По неподтвержденным данным, встречу запросили арабы, чтобы тайно согласовать цены и квоты на нефть перед очередным заседанием ОПЕК. Прилетела компания тем же составом, который загружался в Венеции. Поскольку Фарадж обладал дипломатической неприкосновенностью, досмотр багажа не проводился. Идентификация прибывших прошла простым пересчётом «по головам». По пути посадок не было. Самолёт всё время после приземления находился на спецстоянке в Пулкове. В нём посменно дежурила охрана Фараджа. Экипаж – пилот и две стюардессы – жил в отеле аэропорта, практически не покидая номеров. Девушки пару раз выезжали в город побродить по магазинам. Пилот был угрюмым французом, нанятым по контракту через рекрутинговое агентство Dassault Aviation.

КГБ России вёл шейха, но пока делиться его контактами не хотел. Из открытых данных – участие в работе Петроградского международного экономического форума, посещение Эрмитажа и прогулка по Неве на теплоходике. Пока Фарадж разъезжал по городу и встречался с нужными людьми, его женщины тихо сидели на Фонтанке в пятизвёздочном бутик-отеле «Stravinsky» и никуда не высовывались. Какого чёрта шейх тащил их в Россию, оставалось загадкой. Чудны́е арабские традиции?

Калашников улыбнулся, представил, как Торец вызывает к себе Нину Арсеньеву и поручает проделать то же самое, чем сейчас занимается Траволо – промчаться по согласованиям и добыть разрешение на осмотр номеров «Stravinsky». От этой картинки стало тепло на душе и захотелось домой. Но тут появился Луиджи, а рядом с ним толстяк средних лет с вместительным чемоданом и симпатичная совсем молоденькая девушка в форменной рубашке полицейского, прямой мешковатой юбке и кедах с открытым мыском. Из прорезей неуставной обуви торчали смешные пухлые детские пальцы, покрытые зелёным хамелеонистым лаком.

– Познакомься, Аркадий. Это эксперт-криминалист Дарио Мессина и стажер-криминалист Микела Сарти. Поехали, теряем время.

Калашников наспех пожал протянутые руки, и все четверо спустились в машину. Толстяк уселся спереди. Аркадий и Микела – на заднее сиденье. Всю дорогу Калашников старался смотреть в окно, но получалось плохо. Загорелые коленки Микелы мешали думать о работе.

Наконец, Луиджи припарковал свой Alfa Romeo на то же место, откуда взял его утром. Группу уже ждали двое полицейских на шестиместном катере. Через двадцать минут вся команда стояла в лобби отеля «La Bondaffini».

______________________________

(5) Двусветный зал (итал. Sala a doppia altezza) – зал с высотой стен в два или три этажа, не разделённых внутренними перекрытиями. Храмовая архитектурная особенность, привнесенная в строительство дворцов и палацио.

(6) Куфия (пуши, арафатка, чафия, сарвин и др.) – особым образом повязанный головной платок из хлопковой ткани с характерным рисунком, неотъемлемая часть гардероба арабов. В русскоговорящих странах наиболее распространено название «арафатка».

(7) Кандура (гандура) – традиционная длинная мужская рубашка с длинным рукавом, покрывающая все тело от шеи до щиколоток. Как правило, белая.

(8) Темер – шерстяная накидка, используемая на Востоке для укрытия от холода, без застежки. Надевается поверх кандуры.

(9) Паранджа – наиболее закрытая женская одежда на Востоке. Подобие халата с длинными ложными рукавами и сеткой, скрывающей лицо.

(10) Кальфа – как правило, женщина в годах, проведшая всю жизнь в гареме, возможно оставшаяся в наследство владельцу гарема от его родственников и выполняющая одну из обязанностей по дому, например, руководящая прислугой, кухней, присматривающая за детьми и др.

Маска, маска, я вас знаю! Или нет?

«Роскошно…роскошно…» – крутилось в голове у Калашникова, когда он оглядывал лобби и ресепшен. Отделка из мрамора, хрусталя и позолоты напрягала Аркадия. Он чувствовал себя не в своей тарелке, сказывалось пролетарское происхождение и привычка к скромности в быту. Совершенно некстати и уничижающе вспомнилась когда-то прочитанная маркетинговая история про белый ковёр, отсекающий нецелевую аудиторию на входе в дорогие бутики. «Да что за чёрт! Ну-ка, включи голову, Аркаша», – подбодрил он себя и нарочно наступил пыльным ботинком на шикарный алькатифа́ в зоне ожидания. Чувство неловкости немедленно отпустило.

Здание XVI века, переоборудованное под отель, находилось в двух шагах от палаццо Саворньян, на одноимённой набережной, и, на взгляд Калашникова, совершенно не уступало распиаренным в туристических буклетах дворцам ни в архитектурном плане, ни в роскоши внутреннего убранства. Кроме того, отель как нельзя лучше вписывался в концепцию Траволо: кроме парадного фасада с выходом на канал Канареджо имел отдельный, закрытый от чужих глаз причал со стороны Рио-ди-Сан-Джобе. Лодка могла зайти «с чёрного водного хода», через специальные ворота, почти прямиком к стойке ресепшен. Девять номеров повышенной комфортности делали отель идеальным местом для немногочисленных состоятельных гостей.

– Нас интересует конец февраля и начало марта. – Траволо с места в карьер взял в оборот голубоватого парня с бейджем «Mariano Abbate, portiere» у стойки. – Кто проживал в отеле в эти сроки?

– Дайте сообразить… – завибрировал портье, сразу после того, как ознакомился с ордером на осмотр помещения, – кажется, в конце февраля у нас останавливался синьор Муса Фарадж из Объединённых Арабских Эмиратов. С ним были сопровождающие лица: дочери, охрана, слуги. Эти люди вас интересуют? Они заняли весь отель. Синьор Фарадж жил в президентском люксе, это в бельэтаже, над нами. Женщины заняли два двухместных люкса, это правое и левое крыло. Остальные расположились в апартаментах попроще. Я сейчас посмотрю схему расселения поточнее.

– Позже, – остановил Луиджи портье, который сунулся искать нужные записи в компьютере, – мы всё равно заглянем во все. Какие номера сейчас свободны?

– Президентский люкс. Там уже около месяца никто не живёт. Остальные заняты. Правда, гости пока в городе, но в любой момент кто-то может прийти.

Несчастный портье метался, не в состоянии принять решение, что ему делать прежде – отвечать на вопросы, сыпавшиеся один за одним, звонить управляющему или пытаться как-то притормозить работу полицейских.

– Дарио, Микела, возьмите ключ, – скомандовал Луиджи криминалистам, – поднимайтесь в президентский люкс! Это второй этаж с окнами на Канареджо. Захватите какого-нибудь понятого, начинайте работать. Мы с Аркадием сейчас подойдём.

Криминалисты в сопровождении одного из полицейских пошли наверх. Портье, наконец, дозвонился до управляющего, получил от него нужные указания и немного успокоился:

– Слава богу, синьор Контини скоро приедет! – Оповестил он присутствующих.

– Что со скрытыми камерами и прослушкой номеров? – Давил на парня Луиджи.

– Что вы, синьор! – Всплеснул руками портье. – У нас останавливаются высокопоставленные персоны, если кто-нибудь только заподозрит, что мы подслушиваем или подглядываем, к нам больше никто никогда не приедет! Охрана синьора Фараджа проверяла все номера на наличие камер и прослушки и ничего не обнаружила.

– Но ты не сказал, что камер нет.

Портье забегал глазами и дрожащим шёпотом произнёс:

– Попробуйте спросить об этом управляющего, он сейчас подъедет. Только прошу вас, синьоре, не говорите ему, о том, что это я вам сказал! – Парень чуть не плакал.

– Хорошо. Кто из персонала обслуживал шейха Фараджа во время его пребывания здесь?

– Ах, я должен посмотреть в табель рабочего времени. – Дрожащими руками портье начал искать нужный файл в программе рабочего компьютера под пристальным взглядом Луиджи, который зашёл за стойку и из-за спины парня смотрел на монитор. – Та-а-ак, на время пребывания шейха часть персонала отправили в отпуск. У синьора Фараджа была собственная прислуга, повар и достаточное количество охранников. Из наших остались только помощники повара, две горничные, консьержка и четверо секьюрити, которые дежурили посменно на первом этаже. Выше лобби им запретили подниматься.

– Кто из них сейчас на месте? – По-английски спросил Аркадий, едва Луиджи перевёл с итальянского рассказ портье.

– Марио перед вами, – свободно перейдя на английский, портье кивнул на охранника, который занял место у входа и внимательно прислушивался к разговору, – помощники повара на кухне, а из линейного персонала у нас уже никто не работает. Одна горничная уволилась первого марта. Вторая – десятого. А консьержка… Тереса Бароне… недавно умерла…

Луиджи и Аркадий переглянулись.

– И что приключилось с этой достойной женщиной?

– Инсульт. Ей было пятьдесят восемь.

– Угу, – продолжил Калашников, – ну а вы? Вы дежурили во время пребывания Фараджа?

– Да, я дежурил все две недели. Ну как… я, конечно, уходил домой вечером. По ночам меня подменяла коньсержка.

– Та, которая умерла?

– Да.

– Во время своего дежурства вы ничего особенного не замечали?

– Нет, – неуверенно проговорил портье.

– Не сто́ит скрывать дружище. Если ты что-то знаешь, лучше сразу сообщить, – с деланным расположением заявил Луиджи.

– Ну… консьержка рассказывала, что к синьору Фараджу приходили какие-то странные люди.

– И в чём выразилась странность? – Вставил свои пять копеек Аркадий.

– Тереса сказала, что их лица закрывали карнавальные маски.

– В этом как раз ничего необычного, – Луиджи пожал плечами, – карнавал же…Ясно. Подготовь нам адреса консьержки и горничных, которые уволились.

– Хорошо, синьор, – портье выдохнул с облегчением и углубился в компьютерные файлы.

– Эй, Марио, – Луиджи позвал охранника, тот неспешно подошёл к стойке. – Твоё дежурство выпадало на вечернее или ночное время?

– Да, синьор, я как раз дежурил в одну из ночей, когда к Фараджу приходили трое.

– Ну… и…, – Луиджи нетерпеливо крутанул кистью руки, как бы подгоняя неторопливого секьюрити.

– Я обходил периметр и видел их с улицы через стекло парадного входа, по большей части со спины. Охрана Фараджа встретила трёх человек в маскарадных костюмах у стойки и сразу увела наверх. Один в маске Баута, плаще и треуголке, невысокий, не выше метр шестьдесят или шестьдесят пять, кажется, плотный, судя по походке. Двое других повыше, в костюмах Арлекина и Джокера, с палками в руках. Эти двое вели себя как охрана первого, и выглядели по-спортивному, по крайней мере, мне так показалось. Подплыли они на арендованной гондоле со стороны Рио-ди-Сан-Джобе. Гондольеро я вряд ли узна́ю. Он уже отплывал, когда я увидел посетителей.

– Когда это было?

– Во вторник, 27 февраля в 23-40.

– У тебя отличная память!

– Такая служба, старший офицер.

– Ладно, спасибо. Как освободишься – сядь и опиши всё, что тебе показалось странным во время пребывании Фараджа.

– Хорошо, старший офицер.

В этот момент в холл отеля влетел, а точнее, вкатился, невысокий круглый лысый человечек с аккуратными усиками, подстриженными на манер итальянских мафиози середины прошлого века. Мгновенно оценив ситуацию, усатый колобок ринулся к Аркадию, двумя руками схватил его за кисть и энергично затряс.

– Ciao, sono Matteo Contini, direttore esecutivo.

От такой стремительности Аркадий слегка опешил, но тут же взял себя в руки:

– Синьор Контини, я старший следователь Аркадий Калашников, а это офицер Луиджи Траволо. Вам будет удобнее обращаться к нему. Он главный в нашей группе.

– О, простите, синьор Калашников, – Контини немедленно переключился на Траволо. – Я готов сотрудничать, никаких проблем, пройдёмте в мой офис. Эй, Мариано, сделай нам кофе, кофе. Вы какой предпочитаете, синьор Траволо, у нас прекрасный кофе! Специальная поставка из Гватемалы, специальная обжарка, уникальный помол. А может по бокалу Просекко, Просекко? Пора, пора, уже обед, обед. Желаете чего-нибудь перекусить?..

Слова лились из Контини сплошным потоком, обволакивали, гипнотизировали, вводили в транс. Но на Аркадия эта музыка не подействовала.

– Синьор Контини, – заткнул словесный фонтан Калашников, как только все трое вошли в небольшой кабинет, расположенный за стойкой ресепшен, – почему у вас уволились сразу две горничные?

– Ну почему же сразу две, две? – После едва заметной паузы зажурчал Контини. – Они уволились с разницей в неделю. Элизе поступило заманчивое предложение, и она, насколько я понимаю, его сразу приняла, приняла, да. А насчёт Альберты могу сказать, что мы и сами давно хотели предложить ей оставить нас, оставить. Так что, её увольнение можно считать счастьем для всех, для всех нас.

– Синьор Контини, вы обладаете какой-нибудь конфиденциальной информацией о пребывании шейха Фараджа в вашем отеле? – Луиджи смотрел на управляющего в упор, но поймать его взгляд было непросто.

В дверь постучали. Это портье принёс кофе, бутылку Просекко и бокалы.

– Старший офицер, – повернулся он к Луиджи, как только поставил всё на приставной столик, – я распечатал анкеты и адреса горничных Альберты Росса, Элизы Тосси и консьержки Тересы Бароне – вот они.

– Спасибо.

Луиджи взял с подноса бумаги, но просмотреть не успел – сработал его смарт.

– Allô, oui… oui, monsieur… Quoi?! – Услышал Калашников начало разговора, когда и его рабочий планшет просигналил запрос связи по спецканалу.

«Слава богу, кажется, беседа с полицией сегодня отменяется. Этим двум копам явно не до меня», – подумал Контини, наблюдая, как вытягиваются лица Аркадия и Луиджи от полученной информации.

Управляющий был смышлёным малым. Разумеется, он обладал некоторой конфиденциальной информацией. Например, о том, что девушки, заявленные, как дочери синьора Фараджа, на самом деле исполняли совсем другую роль. По крайней мере, одна из них… Но делиться этой информацией с копами, хотя бы и представляющими Европол, отмашки не было. А без отмашки из организации, контролирующей контакты лиц такого уровня, как шейх Фарадж, Контини ничего не делал. Он слишком дорожил расположением покровителей, которое гарантировало ему безбедное существование.

***

– Значит так, Аркадий. Я вкратце, – начал Торец, как только Калашников спешно покинул кабинет управляющего, притулился в углу лобби отеля и подключился к видеосвязи с Питером. – Только что на нас вышли французы. Они нашли левую ногу. Точно левую, не перебивай! ДНК та же, что на двух предыдущих. Состояние фрагмента не ахти какое. Нога обнаружилась в горе мусора, скопившейся после забастовки парижских мусорщиков, которая идёт уже две недели. Товарищи требуют отмены пенсионной реформы, и вроде только сейчас начали о чём-то договариваться со своим правительством. Соответственно, первым шагом стали вывозить мусор, а его, на минуточку, в городе скопилось десять тонн, по самым скромным оценкам. Так вот, вчера на мусоросжигательный завод в Исси-Ле-Мулино приехала новая партия. При перегрузке на транспортёр обнаружился пакет с полуразложившимся фрагментом тела. В частности, из разгрызенного крысами пакета вывалилась женская нога. Левая. Загляни потом в медиафайлы. Самое приятное в находке то, что отлично сохранилась роспись хной. Хну уже отправили на анализ. Обещают завтра к утру определить место производства. Теперь дальше. Парижские коллеги говорят, что на этот завод свозят мусор с левого берега Сены: из пятого, шестого, седьмого и пятнадцатого округа. Ну и – та-дамм, бонус. Муса Фарадж – конечный бенефициар одного из бизнес-центров на набережной д'Орсе в седьмом округе. Кстати, наш пострел ещё в Париже. Прибыл тем же неизменным составом. Под паранджу французские коллеги заглянуть, как и мы, не удосужились.