Точка невозврата

Глава первая

Под крылом самолёта проплывал безбрежный горный океан. Через два часа полёта транспортник ИЛ-76 начал резкое снижение и вскоре коснулся бетона взлётно-посадочной полосы кабульского аэродрома. Салют, столица древнего Хорасана! Здравствуй, загадочное Семиречье!

На пересыльный пункт, вместе с офицерами и прапорщиками, прибывшими из Союза на доукомплектование и замену, Максим не пошёл. Здесь ему всё было знакомо, и добраться до штаба армии он мог и сам. Около недавно приземлившихся самолётов стояло под загрузкой несколько бортовых машин, и большинство из них пойдёт в Тадж-Бек. И действительно: уже через десять минут лейтенант ехал по шумным улицам вечернего Кабула в нужном ему направлении, гордо восседая на новеньких оконных рамах, которыми под самую завязку был забит открытый кузов «Урала». Вскоре перед его глазами появилась видимая издалека бывшая резиденция Амина. Расстрелянное и обгоревшее во время декабрьского штурма величественное здание президентского дворца было слегка подремонтировано. Именно в нём теперь располагался штаб 40-й общевойсковой армии.

Начальник управления кадров этой самой армии, полковник Ковалевский, уже собирался идти на ужин, когда в дверь его кабинета громко постучали.

– Войдите, – произнёс он, не отрываясь от просмотра бумаг.

Массивная дверь открылась, и Максим шагнул через порог просторного кабинета с высоким овальным потолком.

– Товарищ полковник! Гвардии лейтенант Кольченко прибыл в Ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы, – опустив правую руку от козырька фуражки, офицер подошёл к обтянутому зелёным сукном столу и положил на него своё предписание, полученное в штабе округа. – Здравия желаю!

– Кольченко! Привет-привет! Присаживайся, располагайся по удобнее. Сколько же мы с тобой не виделись?

– Всего четыре месяца, Игорь Андреевич, – улыбнулся лейтенант.

– На войне, брат, не бывает «всего» четыре месяца, на войне всегда «целых» четыре месяца, хотя какая тут у меня война? Так, бумажный фронт, – махнул рукой полковник, – где собираешься служить на этот раз?

– Пока не знаю. На Ваше усмотрение, в предписании из штаба округа так и написано – в распоряжение командующего, – Максим подвинул сложенный вчетверо листок поближе к кадровику. – Так что, всё в ваших руках.

– Вот оно как! Ну, тогда сам выбирай место своей будущей службы, – полковник подвёл его к карте Афганистана, на которой были отмечены места дислокации частей и соединений армии, – рекомендую пятую «курортную» дивизию, бывшую кушкинскую. Герат, Шинданд… Там пока всё тихо, за исключением нескольких мятежных уездов в провинции Фарах. Почти все офицеры – наши, довоенные туркестанцы. Относительно спокойно в Мазари-Шерифе. Хорошо в Кабуле. Столица, она и в Африке столица!

– Игорь Андреевич, мне бы в 66-ю отдельную мотострелковую бригаду. Должок у меня в Кунаре остался. Так что, если есть такая возможность… – начал было лейтенант, но полковник, перебил его, не дав договорить до конца.

– Какой ещё должок? Даже не думай! Ни за что не направлю тебя в это пекло! Ты же каким-то чудом живым оттуда вырвался, не валяй, брат, дурака, – Андрей Игоревич строго глянул на Кольченко, собрал со стола документы, сложил в стопку и убрал в сейф, – отложим этот разговор на завтра, а сейчас я позвоню в гостиницу, распоряжусь, чтобы для тебя место подготовили. Что смотришь? У нас здесь теперь всё цивилизованно, даже гостиница имеется.

Он кому-то позвонил, отдал необходимые распоряжения и, положив трубку телефона, сказал:

– Пойдём в столовую.

Они вышли из штаба и спустились к подножию холма, на котором стоял дворец. Максим оглянулся. Ему вспомнилось, как по серпантину этой самой дороги, проложенной вокруг возвышенности, двадцать седьмого декабря семьдесят девятого, поднимались боевые машины мусульманского батальона, «Грома» и «Зенита». Из президентской резиденции по атакующим работали пулемёты и гранатомёты, а с соседнего холма по дворцу короткими очередями стреляли «Шилки». Пахло горелым порохом и человеческой кровью… А сейчас те же склоны холма украшали яркие цветочные клумбы.

– Что, Макс? «Былое и думы»? – полковник по-свойски похлопал его по плечу.

– Да так… слегка. Я и видел-то всё это издалека. Вон с того холма, из-под той «летающей тарелки».

– О, брат… Там теперь наша зона отдыха! В бывшем ресторане Амина нынче шикарный бассейн с голубой прозрачной водой… Офицеры штаба любят там загорать с «придворными» дамами – машинистками, официантками, поварихами… Этого добра у нас в Кабуле более чем достаточно.

– Да я уже обратил внимание, что тут у вас много симпатичных женщин. Только вот староваты они, моложе тридцати ни одной не заметил.

– Для кого староваты, а кому в самый раз. Были и помоложе, и покрасивее, но наши орлы стали из-за них самые настоящие дуэли устраивать. Пришлось подкорректировать отбор женщин, и теперь Ташкент присылает нам таких, из-за которых не стреляются. Вот останешься служить в Кабуле, найдёшь себе повариху или официантку и будешь, как сыр в масле кататься, – заговорщицки подмигнул лейтенанту полковник, – в отдельных полках и бригадах женщин практически нет. Со временем, может, и появятся, а пока нет, а те, что есть – чистые «двоечницы». Вот так.

– Что значит «двоечницы»? – Максим вопросительно глянул на своего старшего товарища.

– Это на нашем жаргоне – страшные и некрасивые женщины. Мои начальники отдали негласный приказ сортировать прибывающих из Союза дам по категориям: отличницы и хорошистки остаются в штабе армии, троечницы направляются в дивизии, ну а всем остальным достаются двоечницы. Или вообще ничего не достаётся, – усмехнулся полковник, распахивая дверь модуля.

Они зашли в офицерскую столовую, в вестибюле их встретила стайка официанток-отличниц, в белоснежных передничках поверх серых платьев.

«Как десятиклассницы-второгодницы, просидевшие в каждом классе минимум по два года» – вынес свой молчаливый вердикт лейтенант, а вслух сказал:

– Да у вас тут и, впрямь, как в раю!

– Ты предпочитаешь мясо или рыбу? – поинтересовался у него Ковалевский.

– И мясо, и рыбу… Мне всё равно, лишь бы побольше. Сутки не ел, – чистосердечно признался Максим.

Официантка, слышавшая их разговор, через пару минут принесла молодому лейтенанту на подносе сразу три тарелки: на одной громоздились аппетитные отбивные, на другой – несколько кусков рыбы, на третьей тарелке заманчиво возвышалась гора горячего картофельного пюре. Отличница грациозно поставила тарелки на стол, кокетливо улыбнулась и танцующей походкой отошла в сторонку.

– А ты – в Джелалабад, в Джелалабад… Там тебя так кормить не станут, – подмигнул ему полковник и, меняя тему, спросил, – как там наш город-не-герой поживает?

Разговор перетёк в русло довоенной жизни, которая виделась отсюда привлекательно шикарной и нереально далёкой.

Плотно подкрепившись, они вышли на свежий воздух. Игоря Андреевича ждала недоделанная работа, и он, объяснив Максиму, как добраться до гостиницы, начал своё очередное восхождение к стоящему на вершине холма штабу. За назначением лейтенант должен был явиться завтра в десять часов утра, а до этого как следует выспаться и определиться с будущим местом службы. Подхватив свой чемодан, Кольченко побрёл к месту предстоящей ночёвки.

Звено МИ-24, посвистывая лопастями, на малой высоте пролетело в сторону аэродрома. Внизу, укрытый сизоватой дымкой, в пригоршне гор лежал вечерний Кабул, через который лениво текла пока ещё не очень широкая горная речка с одноимённым названием. Лишь в Джелалабаде, после слияния с Кунаром, полноводный Кабул по праву становился первой рекой ведического Семиречья.

Именно туда, в 66-ю мотострелковую бригаду, получит завтра назначение гвардии лейтенант Кольченко. Ведь ему уже доподлинно известно, что рай и ад – это, по сути своей, одно и то же, всё зависит лишь от капризов Судьбы и от угла зрения на собственную жизнь. Рай и ад – крайние точки амплитуды вечно качающегося маятника, всё остальное прах, тлен и ложь. В его жизни, по большому счёту, всё предопределено. Не может же быть просто случайным совпадением его давний вещий сон про угрюмый каньон строптивой горянки Печдары, приснившийся ему после встречи с Эсмеральдой, и бесконечно долгий кровавый бой, в том самом, приснившемся ущелье. Встреча в Ашхабаде с красавицей Златой, как две капли воды, похожей на Эсмеральду, старинная родовая легенда княжны, древний амулет янтры Шамбалы на её груди, колдунья Любава.… За неполный год судьбе было угодно провести его сквозь страшные бои, тяжёлую болезнь, сквозь вспышку безумной любви, через кровь, смерть, жестокие испытания, через горечь разлук… Неужели это всё просто так, бесцельно?! До Семиречья остался всего лишь один шаг, какие-то жалкие сто сорок километров, и он обязательно сделает его. Ведь даже самой госпоже Судьбе иногда надо помогать!

На следующий день в нагрудном кармане гимнастёрки гвардии лейтенанта Кольченко лежало предписание о назначении его начальником разведки артиллерийского дивизиона 66-й отдельной мотострелковой бригады, дислоцированной в провинции Нангархар под Джелалабадом. Он был благодарен Ковалевскому за то, что тот всё-таки пошёл ему навстречу, ну а работа на должности главного артразведчика бригады давала стопроцентную гарантию пополнения скудных запасов адреналина, остававшихся в его крови после шального куража прошедшего лета. Полковник, прощаясь, по-свойски обнял Максима, попросил лишний раз не лезть под пули и пожелал ему ни на минуту не расставаться с «госпожой Удачей». Лейтенант пообещал быть предельно осторожным и осмотрительным. Соврал он вполне искренне, но Ковалевский вряд ли поверил его словам. Романтика боя вновь манила Кольченко под свои знамёна, ведь когда тебе всего двадцать три, то осторожность и осмотрительность зачастую кажутся банальной трусостью.

Всё складывалось на редкость удачно: машина, идущая в аэропорт, стояла прямо у выхода из штаба, командир борта командарма, летевшего по какой-то надобности в Джелалабад порожняком, милостиво согласился доставить его к новому месту службы в генеральском салоне новенького АН-26. Самолёт взлетел, сделал круг над Кабулом и, набрав высоту, ушёл на восток. Уже минут через двадцать, перевалив через несколько мрачных горных хребтов, он, свалившись на крыло, стремительно снижался в зелёные оазисы Джелалабада. Пробежав по взлётке, самолёт свернул на рулёжку и замер рядом со скромным зданием аэропорта. В иллюминатор были видны знакомые Максиму стройные пальмы и буйно цветущие розовые кусты. Летчики вышли из кабины, открыли дверь и спустили металлический трап. В салон ворвался обжигающий тело поток горячего, влажного воздуха. Парилка. Лютая пуштунская осень.

– С прибытием в джелалабадский ад. Удачи тебе, лейтенант! – сказал ему на прощание первый пилот.

Кольченко окинул взглядом стоящие на площадках вертушки, высматривая на их бортах две заветные двойки. Вертолёта с таким номером на аэродроме не оказалось.

– Дружище! – с улыбкой на губах окликнул он проходящего мимо сержанта с авиационными эмблемами в петлицах. – Не подскажешь, куда запропастился МИ-8 с бортовым номером 22?

– Подскажу, – улыбнулся тот в ответ, – «двоечников» ещё в июле в составе эскадрильи перебросили в Шинданд, а к нам, вместо них, прилетели новенькие МИ-24.

– Благодарю… – растерянно пробормотал Максим и, подхватив свой чемодан, понуро побрёл в сторону здания аэропорта.

Он шёл и размышлял о том, что судьба, зачастую, оказывается на удивление равнодушной и несправедливой. Сколько раз в своём воображении он представлял встречу со спасшим ему жизнь экипажем. Кольченко поднял глаза к выцветшему афганскому небу. Он мысленно поблагодарил неизвестных ему вертолётчиков, перебравшихся с самого востока Афганистана на его крайний запад, и пожелал им удачи.

На выходе из здания аэропорта, в узкой полоске тени, сидели на чемоданах три белолицых офицера, два капитана и майор, прилетевшие чуть раньше. Максим присоединился к ним. Через пару минут к заменщикам подошёл давно нестриженный, пехотный офицер. Звание его определить было трудно: на одном погоне у него было три маленьких звёздочки, а на другом – две.

– Для тех, кому надо ехать – карета подана, – он указал рукой на стоящий под пальмами ГАЗ-66, – места хватит всем. Ехать будем недолго, но быстро. Если вдруг в Соловьиной роще начнут стрелять – падайте на пол кузова.

Он забрался в кабину, громко хлопнув дребезжащей дверцей. Лязгнув затвором автомата, загнал патрон в патронник, привычным, отработанным движением просунул ствол наружу через распахнутую створку лобового стекла, закурил и выглянул в окно.

– Помните, самое главное – довести до бригады бутылки с водкой в целости и сохранности! – с абсолютно серьёзным выражением лица напутствовал он сидящих в кузове заменщиков.

Машина покатилась по асфальтированной дороге мимо мирных пригородных селений, мимо копошащейся в тени деревьев детворы, мимо мандариновых плантаций в сторону границы с Пакистаном. Казалось, что вторая война лейтенанта начинается весьма удачно. Но это только казалось…

До места постоянной дислокации бригады удалось добраться без приключений. Юркий ГАЗ-66 свернул с трассы Джелалабад-Пешавар, проехал метров триста вдоль широкого оврага, по дну которого тёк небольшой ручей и упёрся в шлагбаум КПП. Слева, на противоположном берегу, ютились убогие глинобитные постройки афганского кишлака, справа величественно возвышалась эвкалиптовая роща. Поднявшийся со скрипом шлагбаум пропустил машину на территорию воинской части. Проскочив сквозь заросли пальм и кипарисов и миновав затерявшийся в их зелени старинный особняк, ГАЗ-66 остановился у одной из штабных палаток. Сидевший в ней расторопный капитан, забрал у прибывших предписания и, покрутив ручку полевого телефонного аппарата ТА-57, оповестил через телефониста с позывным «Хуторный» нужных командиров о прибытии в их подразделения заменщиков. Заодно, попросил прислать провожатых, чтобы новенькие не блуждали в море однообразных брезентовых шатров в поисках своих подразделений.

Неподалёку от штаба, катил свои волны полноводный, суровый Кабул. Вниз по течению реки почти до подножия мрачного хребта, раскинулся огромный полевой лагерь. На первой линии палаточного городка стояли десятиметровые УСБ и УСТ, в которых размещался личный состав рот и батарей. В следующих полотняных шеренгах располагались штабы подразделений, ленинские комнаты, каптёрки и небольшие палатки для офицерского состава. Унылость пресловутого армейского подобия компенсировалась разнообразием расцветки парусиновых шатров. Они были и соломенного цвета, и ядовито-зелёного, оливковые соседствовали с выгоревшими до полной белизны. Между жилой зоной и парком боевой техники располагались ПХД – пункты хозяйственного довольствия, с вечно дымящимися трубами полевых кухонь и с оборудованными для приёма пищи местами. Ближе к горной гряде, в ложбинке, неумело прятался склад боеприпасов. Внушительные размеры этого под завязку заполненного хранилища не оставляли никаких сомнений, что в случае его подрыва всё славное боевое соединение будет сметено с лица земли. С тыла территорию бригады прикрывала заболоченная речка, поросшая камышом, и каменный уступ, рядом с которым вперемешку росли кипарисы, эвкалипты и тутовые деревья. Здесь же находилась санитарная зона с умывальниками и туалетами. По периметру лагеря было расставлено боевое охранение, минные поля закрывали все возможные подходы к расположению воинской части. Мероприятия по охране и обороне гарнизона были тщательно продуманы и скрупулезно воплощены в жизнь, что не мешало духам периодически обстреливать расположение бригады из всех видов имеющегося у них вооружения.

С момента обзвона прошло уже полчаса, а провожатые всё не появлялись. Позже выяснилось, что в бригаде был чрезвычайно популярен розыгрыш, считавшийся очень смешным: в подразделение звонили и сообщали, что такого-то офицера у штаба ждёт прибывший заменщик. Осчастливленный человек, не чуя под собой ног от радости, мчался под палящими лучами солнца к указанному месту, веселя томящихся от скуки шутников.

Осознав безнадёжность ожидания, Кольченко зашёл в штабную палатку и спросил разрешения самому позвонить в артиллерийский дивизион. В ответ капитан, скептично улыбнувшись, лишь указал рукой на телефон. Лейтенант крутанул ручку аппарата и, услышав в трубке позывной «Хуторный», попросил соединить его с артдивизионом.

– Дежурный по дивизиону сержант Роханский! – раздалось с другого конца провода.

– Роханский, друг любезный, позови, пожалуйста, к телефону лейтенанта Косенко, – попросил дежурного Максим, – скажи, что его спрашивает Кольченко из двенадцатой батареи. Именно так и скажи.

Лейтенант лично был знаком с офицером, которого ему предстояло сменить на должности начальника разведки дивизиона. Они учились в училище на одном курсе, правда, на разных факультетах и пересекались за время обучения крайне редко. Кольченко в курсантской среде был человеком весьма известным, и его фамилия для Косенко должна была прозвучать своеобразным паролем, по крайней мере, местные шутники её знать точно не могли.

– Косенко на проводе, – раздался настороженный голос в телефонной трубке.

– Привет седьмой роте! Я – гвардии лейтенант Кольченко, – Максим произнёс очередные кодовые слова и тоном, не терпящим возражений, добавил, —бросай все дела и беги к штабу части, встречай своего сменщика.

– Максим?! Кольченко, это, правда, ты?

– Правда, я. И, правда, что приехал тебе на замену. Уже почти час жду, когда ты меня отсюда заберёшь, это тоже, чистая правда, – подтвердил лейтенант и положил трубку на телефонный аппарат.

Вскоре со стороны палаточного лагеря показалась ковыляющая фигура Игоря Косенко. Пару месяцев назад, десантно-штурмовая рота, в составе которой он шёл корректировщиком, двигаясь ночью по горам, попала в засаду. Раненый Игорь в суматохе боя каким-то образом отстал от десантников. Весь день он прятался в расщелинах скал, а с наступлением темноты двинулся в сторону временного лагеря бригады. Под утро, едва живой, выполз к своим. Его вертолётом эвакуировали в Джелалабад, а оттуда, самолётом, в кабульский госпиталь. Восстановление шло медленно и было принято решение о его замене.

Лейтенанты издалека узнали друг друга, по-братски обнялись и, забрав из-под пальмы вещи Максима, побрели по пыльной дорожке в сторону расположения артиллерийского дивизиона.

К обеду следующего дня Кольченко успел представиться всем командирам и начальникам, сдать финансовый, вещевой и продовольственный аттестаты и познакомиться с подчинённым ему взводом управления дивизиона. Счастливое оружие Игоря, с которым тот умудрился выбраться из ущелья, кишащего духами, Максим переписал на себя, и уже почти закончил приём должности, когда раздался телефонный звонок. Старший помощник начальника штаба бригады язвительно поздравил Косенко с появлением второго, приехавшего к нему заменщика и, услышав в трубке растерянное сопение, ехидно уточнил, ждать ли третьего…

Старший лейтенант Гуськов прибыл из киевского военного округа, и предписание на должность начальника разведки того же артиллерийского дивизиона ему было вручено в Ташкенте, в штабе ТуркВО и, следовательно, было первично по отношению к предписанию штаба армии, входившей в его состав. Всесильный Ковалевский в этот раз ничем помочь не смог, а может, не захотел. Когда Максим по телефону связался с ним, то ему показалось, что тот был даже рад такому повороту событий. Дело в том, что в дивизионе была ещё одна вакантная должность – командир второго огневого взвода реактивной батареи «Град-1». Это то самое карьерное дно, ниже которого ступенек попросту нет, но служба на этой должности была безопаснее, чем исполнение обязанностей начальника разведки. Гуськову было далеко за двадцать. Досыта накомандовавшись взводом, он резонно рассудил, что лучше быть начальником, чем взводным. Пусть даже начальником разведки. Таких, как он, в войсках в шутку называют карьеристами, говоря, что ему, мол, ещё только тридцать, а он уже целый старший лейтенант!

Справедливости ради, надо заметить, что Гуськов понятия не имел, чем ему предстоит заниматься на этой должности в ходе боевых действий. Он не предполагал, что ему, с его грушевидной фигурой, придётся лазить по козьим тропам и карнизам, по которым не каждый снежный барс отважится пройти.

Максим, скрепя сердце, согласился служить в реактивной батарее. Но всё, что не делается – к лучшему, и в последствии он ни разу не пожалел о своём решении. Офицерский коллектив батареи был великолепен, сержанты, и солдаты – как на подбор. Своё невезение лейтенант тогда списал на неведомую силу, которая таким вот образом попыталась уберечь его от выходов в горы под пули душманов. Чтобы не идти наперекор судьбе, ему пришлось сделать вид, что он подчиняется ей.

Стремясь забыть вкус горечи постигшей его неудачи, Максим с головой погрузился в рутину армейских будней, проводя большую часть времени на занятиях с расчетами боевых машин, тщетно стараясь улучшить их боевую подготовку – солдаты и сержанты и так работали на огневой позиции на грани возможного, слаженно и быстро, с лихвой перекрывая все имеющиеся нормативы. Всё, что ему удалось сделать полезного в эти первые дни, заключалось в проведённой им выверке прицельных приспособлений пусковых установок и в организации работы поста для определения метеопоправок с использованием, найденного в бездонных недрах каптёрки запылённого десантного метеорологического комплекта.

Его боевым крещением в составе реактивной батареи стал выход в Спингар, в переводе с пушту – Белые горы. Есть там район на самой границе с Пакистаном, называемый Тура Бура, известный своими многочисленными пещерами. Расположен этот райончик в непосредственной близости от Хайберского прохода, по которому издревле пролегали основные караванные пути. Поговаривали, что в одной из тех пещер Алладин нашёл свою волшебную лампу. Теперь, в конце двадцатого века, там, высоко в горах, оборудовали свой укрепрайон мятежники. Он был расположен в восьмидесяти километрах к югу от Джелалабада и представлял собой сложную систему тоннелей, уходящих на глубину до четырёхсот метров, с множеством галерей, хранилищ, жилых помещений, складов вооружения и боеприпасов. Протяжённость его подземных лабиринтов составляла не менее двадцати пяти километров. Не исключено, что некоторые конечные станции этого пуштунского метро располагались уже на территории Пакистана, до границы с которым было не более часа ходьбы.

Той осенью вооружённые отряды воинственного пуштунского племени пачир, под предводительством полевого командира Гамхура, напали на один из родов племени вазири, проживающего в непосредственной близости от бригады. Старейшин, рискнувших выразить доверие новой власти, пачиры расстреляли на месте, а остальных двести пятьдесят человек, включая детей и женщин, угнали в горы. Это был явный вызов шурави, и освобождение заложников стало делом чести. Через какое-то время разведке удалось обнаружить место их предположительного нахождения. Захваченных людей укрывали где-то в районе Туры Буры, предположительно в ущелье Пачир Агам. Поиском похищенных занималась джелалабадская группа спецназа КГБ «Тибет», входящая в состав отряда «Каскад». Для освобождения заложников «каскадёрам» пришлось прибегнуть к помощи и поддержке подразделений бригады и вертолётного полка.

Саму бригаду, конечно же, гораздо больше интересовал покрытый флёром таинственности душманский укрепрайон. Этой совместной операции было присвоено кодовое название «Шквал» и началась она не совсем традиционно. Накануне боевого выхода намеренно была допущена утечка информация, что мероприятия по зачистке будут проводиться вдоль старокабульской дороги, западнее Джелалабада. Поднятые по тревоге батальоны с приданными им танковыми и артиллерийскими подразделениями выехали из пункта постоянной дислокации в сторону противоположную Тура Буре. Проехав через весь город, колонна ненадолго остановилась у перекрёстка. На обочине дороги, ведущей в Кабул, собралась внушительная вереница бурбахаек, грузовиков, расписанных красочными узорами и украшенных яркими гирляндами, как новогодние ёлки. Они пропускали вперёд бригадную бронегруппу. Дело в том, что на дорожном указателе красовалось написанное от руки объявление, предупреждавшее правоверных, что трасса на столицу заминирована и что сегодня на этой дороге моджахеды будут убивать неверных шурави. Духи, вроде как бы, извинялись перед единоверцами за доставленные неудобства.

К всеобщему удивлению, колонна армейской техники в сторону Кабула не пошла. На минуту замерев у дорожной развязки, она неожиданно свернула на север и, пройдя десяток километров, приступила к так называемой зачистке пригородов Джелалабада, демонстративно дефилируя по довольно-таки большому району. Во время проведения этой операции по всему маршруту не произошло ни одного подрыва. К позднему вечеру, завершив все эти малопонятные манёвры и собравшись в единую колонну, бригада совершила стремительный ночной бросок в район предстоящих боевых действий. Не ожидавшие такого подвоха, бандиты Гамхура не успели заминировать подъездные пути, и как следует приготовиться к обороне своей базы.

За полчаса до рассвета бригада подошла вплотную к входу в ущелье, ведущее к Тура Буре, и изготовилась к штурму душманской цитадели. «Каскадёры», усиленные мотострелковой ротой, сосредоточились у входа в другое ущелье, в ущелье Пачир Агам, и с первыми лучами солнца двинулись в сторону Нижнего Пачира на поиски заложников. За четыре часа они прошли всё небольшое ущелье и, прочесав Нижний и Средний, зашли в Верхний Пачир, расположенный на самой границе с Пакистаном. В покинутых своими обитателями кишлаках ни похищенных, ни следов их пребывания обнаружено не было. В уже не жарком осеннем воздухе барражировали вертолёты, из соседнего ущелья периодически доносилась канонада, там работала ствольная и реактивная артиллерия. Бригада готовилась к атаке на бандитский укрепрайон.

Не найдя следов заложников, «каскадёры» приняли решение выходить из ущелья по древней караванной тропе, минуя уже обследованные кишлаки. В районе Среднего Пачира, в покрытом зеленью предгорье, они буквально наткнулись на несколько компактно расположенных кошар, которые, почему-то, охранялись душманским караулом. После непродолжительного боя все часовые были уничтожены, и из овечьих загонов появились на свет все двести пятьдесят угнанных заложников. В сопровождении «Тибета» и под прикрытием вертушек похищенные вазири благополучно добрались до выхода из Пачир Агама, по дороге дочиста ограбив Нижний Пачир и унеся оттуда всё, что только можно было унести с собой. После этого, они были загружены на грузовики и под охраной афганской армии триумфально возвращены в свой кишлак. Шурави смогли достойно ответить на вызов мятежников, но штурм Тура Буры был ещё впереди.

Он начался ближе к вечеру, когда развернувшееся солнце стало слепить в глаза оборонявшимся. Грамотно выстроенная оборона духов насчитывала несколько ярусов, и огонь велся настолько плотно, что атака наступающих на пещерный комплекс мотострелковых батальонов захлебнулась практически сразу. Изломанный горный ландшафт опорного пункта противника не позволял эффективно использовать артиллерию, миномётный же огонь не мог поразить укрытые в вертикальных горных выемках огневые точки душманов в силу большой крутизны навесной траектории стрельбы. Танкам взобраться на это ступенчатое плато не удалось, а из долины амбразуры дотов были не видны. Оставалось уповать на помощь вертолётчиков, и они на этот раз не подвели. Пока очередная пара вертушек обрабатывала склон нурсами, пехота поднималась и зигзагами перемещалась на несколько метров к «мёртвой», не простреливаемой зоне, располагавшейся у самого подножия. Как только вертолёты, израсходовав боекомплект, уходили в сторону аэродрома, горы мгновенно оживали и с усиленной яростью обрушивали шквал огня на наступающие батальоны, и пехоте вновь приходилось укрываться меж камней. Эта «карусель» продолжалась до самого захода солнца. К тому времени пехотинцы успели сблизиться с противником почти вплотную, на расстояние броска ручной гранаты. Бой длился всю ночь и лишь к рассвету оборона духов была прорвана и укрепрайон окончательно перешёл под контроль наступающих. Оказалось, что все огневые точки душманов были оборудованы приспособлениями, позволяющими при обстреле с воздуха быстро закрывать амбразуру специально подобранными скальными глыбами, которые надёжно защищали оборонявшихся от поражения вертолётными нурсами.

От количества захваченных трофеев голова шла кругом: четыреста гранатомётов, более сотни крупнокалиберных пулемётов, около тридцати тысяч мин, средства связи, бесчисленное множество боеприпасов, продовольствия, вещевого имущества и даже развёрнутый в одном из пещерных гротов полевой госпиталь. Всё, что с точки зрения командования представляло ценность, было вывезено в расположение бригады, остальное – подорвано на месте. Взвившееся над местом подрыва гигантское облако дыма и пыли издалека напоминало гриб ядерного взрыва.

Стоя на броне МТЛБ, Максим наблюдал, как под порывами тёплого южного ветра тот гриб постепенно трансформируется в рваный серый парус невидимой небесной ладьи, плывущей неведомо куда. Лейтенанта одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, за вчерашний день его пусковые установки выпустили по противнику более пятисот реактивных снарядов, сея смерть и страх в рядах оборонявших Туру Буру душманов, с другой стороны, за сутки боя над его головой не просвистела ни одна пуля. Всю ночь, пока батальоны штурмовали духовский укрепрайон, он просидел на футляре квантового дальномера, около разложенного на столе прибора управления огнём, и непрерывно курил, по привычке прикрывая ладонью тлеющий огонёк сигареты, чтобы не стать мишенью ночного снайпера. Расчеты боевых машин сидели, прислонившись спинами к колёсам своих ЗИЛ-131, готовые в любой момент к открытию огня, но из лежащих на столе наушников Р-108 раздавалось лишь однообразное шипение пустого эфира.

С одной стороны, Максиму, почему-то, было неловко оттого, что он во время боя находился в безопасном месте, с другой стороны, ему реально было как-то муторно, его ломало, словно наркомана, лишённого своей привычной дозы дури. Наркотиком лейтенанту служил адреналин, которого ему явно не хватало.

Начальник разведки дивизиона старший лейтенант Гуськов, по кличке Гусь, ту ночь тоже провёл на огневых позициях. Точнее, не на огневых позициях, а в кустах между реактивной батареей и третьей гаубичной. Он, с автоматом на шее и скомканным журналом «Огонёк» в руках, выглядел весьма комично и ему явно не нужен был никакой адреналин. Ещё со вчерашнего дня у него случилось внезапное расстройство желудка, и с разведротой в горы пришлось идти командиру взвода управления первой батареи лейтенанту Белецкому. Судьба на этой операции была добра к артиллеристам, все вернулись в расположение бригады живыми и невредимыми. Вызывало тревогу лишь физическое и духовное состояние старшего лейтенанта Гуськова, осунувшегося, с посеревшим от частых позывов лицом, внезапно сражённого приступом «медвежьей болезни». Здоровье уже в конце дня вернулось к Гусю, а вот его авторитет навсегда заблудился в окрестностях Чёрной пещеры Белых гор Спингара.

А в конце ноября бригада тщетно пыталась навести порядок в таинственных Чёрных горах, безуспешно гоняясь по мрачным ущельям за постоянно исчезающими из-под удара, бандами духов Хекматьяра и Халеса. Складывалось впечатление, что кто-то, хорошо осведомлённый, информирует басмачей обо всех наших планах. Агентурная разведка противника, под чутким руководством ЦРУ, работала отменно.

Вернувшись в конце ноября в пункт постоянной дислокации, помывшись в бане и выпив все запасы браги, настоянной на чистом мандариновом соке, и весь объём самогона, который успел выгнать из неё старшина реактивщиков прапорщик Баширов, батарея «Град» вновь отправилась на очередную войну. На этот раз в рейд по старокабульской дороге, на которой не на шутку распоясались бандиты, не пропуская без боя ни одной колонны в сторону Джелалабада. Взрывались камазы, под завязку загруженные боеприпасами, факелами пылали наливники, наполненные горючим, но, пожалуй, больше всех доставалось самым обычным гражданским автолавкам – за два месяца из Кабула до бригады не смогла добраться ни одна из четырёх отправленных военторгом машин. Все они имели светло-голубую окраску, и видимо именно эта внешняя необычность настораживала душманов, и они, раз за разом, усердно расстреливали машины с цивильными сигаретами, с печеньем и греческим апельсиновым соком в жестяных баночках. Лишь после перекраски автомобилей в защитный цвет дела у военторга стали понемногу налаживаться.

Распугав разбойников с большой дороги и под шумок сопроводив до расположения бригады в целости и сохранности размещённый на нескольких ЗИЛ-131 комплекс космической связи «Кристалл», который, как говаривали, стоил космических денег, реактивная батарея вместе с первым и третьим батальонами вернулась в расположение бригады. На носу было празднование нового, тысяча девятьсот восемьдесят первого года, и в это самое время на бригаду неожиданно и коварно напали вши.

Абсолютное большинство солдат и офицеров не видели их до этого ни разу в жизни и совершенно не представляли, как бороться с этим злом. Не помогало ничего: не полевая баня, ни прожарка белья и обмундирования в специальной машине. Маленькие шестилапые паразиты, расположившись во всевозможных швах х/б и нательного белья, оборонялись умело и стойко. Не спасал ни авиационный керосин, ни выдаваемые медиками растворы. Мелкие кровососы завелись даже в складских запасах постельного белья и новой формы одежды. Снятая с молодого солдата майка, брошенная на землю, шевелилась от обилия окопавшихся в ней внутренних врагов. Ту зимнюю кампанию бригада проиграла вампирам вчистую.

Офицеры, имевшие гораздо больше возможностей для личной гигиены, тоже подвергались постоянным атакам этого неуязвимого противника. С присущим младшему офицерскому составу здоровым юмором, по вечерам на гладкой поверхности приборов управления огнём проводились, так называемые, вшивые бега. Взводные выставляли специально отловленных бегунов, работал тотализатор, делались ставки. Забеги шестилапых были весьма азартным зрелищем: каждый спортсмен бежал по своей собственной дорожке, подгоняемый пламенем спички или зажигалки своего тренера. Если пламя располагалось относительно далеко от атлета, то тот бежал совсем вяло, а если слишком близко, то бегун вполне мог, лопнув от жара, не добравшись до финиша, лишив тем самым своего хозяина шансов на призовые. Со стороны всё это выглядело довольно смешно, но на самом деле всем было грустно. Кровожадные звери, пришедшие с наступлением джелалабадской зимы, бесследно пропали с её завершением. Животные оказались сезонными. Уже в марте, когда солнце начало припекать по серьёзному, шестилапый враг начал сдавать позиции, а в начале жаркого апреля на телах шурави пропали последние следы от укусов мерзких насекомых. Заодно выяснилось, что человек может выдерживать жару под шестьдесят, а вошь – нет. Но было бы странно, если бы та зима запомнилась только нашествием вшей.

Это была зима исторического двадцать шестого съезда КПСС, который проходил в Москве с двадцать третьего февраля по третье марта восемьдесят первого года. В своей речи, казавшийся вечным, генеральный секретарь, при нём Максим пошёл в первый класс, произнес всего лишь одну фразу про войну в Афганистане. Леонид Ильич обладал хорошим чувством юмора, и, наверное, в шутку сказал, что с душманами в ДРА покончено раз и навсегда, что братский афганский народ приступил к строительству новой жизни, уверенно шагнув в социализм прямо из феодализма. Ради этого, весьма спорного, высказывания, по распоряжению ЦК КПСС, во второй половине января сороковую армию практически в полном составе выгнали в горы, добивать ненавистного супостата.

Трудно даже представить, как были изумлены глупостью этого поступка местные басмачи, ушедшие на плановые зимние каникулы ввиду того, что все горные перевалы завалило снегом. Бригада одиноким волком рыскала по Кунару и Лагману, тщетно пытаясь отыскать недобитых супостатов, которые, прикинувшись мирными дехканами, недоумённо следили за хаотичными перемещениями колонн шурави со дворов своих убогих лачуг.

Жажда боя толкала бригаду на неоправданные поступки, и как-то под вечер в нарушении всех имеющихся договорённостей, бригада со стороны Асадабада через Бар-Кандай вторглась в пределы Нуристана. Вторглась всего лишь на километр, и очень предусмотрительно остановилась на ночёвку.

Нуристанцы официально не участвовали в джихаде против неверных, и в благодарность за это шурави обходили эту непризнанную провинцию стороной. Здесь пятилетним мальчикам принято дарить карабин, чтобы к семи годам этот пацан мог бить белку в глаз. Женщины стреляли не хуже мужчин. Это было государство в государстве, где под понятием государство подразумевалась суровая реальность духовно-религиозного мракобесия, от зороастризма огнепоклонника Заратустры – до воинствующего ислама.

Зимой в горах темнеет рано. С наступлением сумерек по гребням и вершинам гор то здесь, то там начали разгораться огоньки костровой сигнализации, а когда непроглядная мгла сгустилась окончательно, все окружающие горы пылали огнём. Благо, дров в том краю хватает. На высокогорное плато, на котором с большим трудом разместилась бригадная колонна, с чёрного неба крупными хлопьями падал снег, плавно ускоряя темп своего белого танца. Но даже усиливающийся снегопад был не в состоянии скрыть появления всё новых и новых языков пламени на мрачных склонах. Нуристан выходил на тропу войны.

Комбриг, надвинув на глаза капюшон, как Чапай, обдумывающий план предстоящего боя, застыл на броне своей «Чайки», командно-штабной машины на базе бронетранспортёра, напичканной разнообразными средствами связи. Он смотрел на завораживающе красивые переплетения цепочек рыжих огней, дрожащих на холодном ветру. Пехота озаботилась выставлением боевого охранения, танки разместились по периметру временной стоянки бронегруппы, артиллерия заняла огневые позиции. Дымок полевых кухонь напоминал, что близится время ужина. Температура воздуха снизилась до минус пяти градусов, порывы ветра становились всё сильнее и сильнее, снегопад на глазах превращался в пургу. Доподлинно не известно, принял ли командир бригады решение сам или приказ поступил из штаба армии, но после приёма пищи боевая техника пришла в движении. Снежный капкан, поставленный самой природой, захлопнуться не успел. Ювелирно развернувшись на пятачке высокогорного плато, колонна начала нелёгкий спуск в долину реки Кунар, а разбушевавшаяся не на шутку стихия ещё долго не могла успокоиться.

Съезд КПСС завершил свою работу, и 66-я бригада вернулась в Джелалабад. Это была одна из самых бестолковых операций афганской войны. В зону ответственности «Восток» стремительно врывалась весна, срывая белые шапки с горных вершин, освобождая из снежного плена перевалы. Зимние каникулы духов подошли к концу. Во второй половине марта наступило полноценное лето.

Солнце только что закатилось за зубчатую гряду Спингара, а ущелье уже заполнилось сиреневым сумраком, в котором растаяла группа людей, ушедших в сторону Тура Буры. Четверо мужчин и три симпатичные женщины, врачи и медсёстры из организации «Врачи без границ», в сопровождении десятерых, одетых во всё чёрное, моджахедов пересекли невидимую линию Дюранда, разделяющую Пакистан и Афганистан. Вдоль обочины грунтовой дороги выстроилась кавалькада запылённых джипов, чуть дальше, под одиноким деревом, маячили тени вооружённых пуштунов. Три человека, одетых по-европейски, сидели на прогретых солнцем валунах и молчали. Когда переправляешь через границу очередную группу гражданских, каждый раз становится не по себе, наверное, от того, что среди ушедших были женщины. Казалось бы, старые разведчики – прожжённые циники, а вот поди же…

Они жили своей маленькой колонией в пригороде пакистанского Пешавара и были заняты, в общем-то, одним делом: оказанием военной помощи моджахедам. Главой этого англо-саксонского поселения негласно считался американец Антонио Нери, представлявший ЦРУ. Он осуществлял общую координацию деятельности советников и инструкторов, а также курировал ход боевой подготовки диверсионно-истребительного отряда «Чохатлор», что переводится с пушту как «Чёрный аист». Англичанин сэр Харклорд, известный эксперт по контршпионажу, представлял организацию со странным названием «Холдинг Джона Донна». Действиями британской разведки, закамуфлированной под организацию «Служба кило-альфа», управлял бывший командир подразделения САС майор Ариш Тертл. В эту компанию обычно входили представители английской МИ-6, находящиеся в Пакистане под эгидой бюро «Кини-мини», что в переводе с суахили – «Змея в траве», профессиональный разведчик Дэвид Уокер и Эндрю Найтингейт, майор, спец по радиоперехвату. Двое последних сегодня были заняты и приехать на проводы французов не смогли. Все эти джентльмены не были друзьями, но совместная работа, к выполнению которой они относились весьма добросовестно, способствовала их сближению. Жизнь внутри изолированного коллектива в отрыве от родины и своих семей сделала их добрыми товарищами. Затянувшуюся паузу первым прервал Харклорд.

– Забыл рассказать… Вы все, наверное, в курсе, что вчера отряд Мовли Хуссейна в очередной раз заблокировал в старой крепости асадабадский гарнизон? Так вот, всю ночь русские отстреливались прямо из окон, а с рассветом в небе появилось звено вертолётов из джелалабадского полка. Батальонный радист выходит с ними на связь… «Беркут», «Беркут», я «Байкал» … А вертолётчики отвечают: «С сегодняшнего дня наш позывной «Святая инквизиция»! Я от смеха чуть наушники из рук не выронил…

– Это лишний раз подтверждает, что у русских с юмором всё в порядке, – отреагировал на его слова Ариш Тертл, – хотя, как знать… Может они считают вторжение в Афганистан некой разновидностью крестового похода?

– Должен заметить, сэр, что у британской разведки юмор гораздо тоньше, – усмехнулся Антонио Нери, – это ж надо было додуматься, назвать фирму, прикрывающую деятельность соратников Джеймса Бонда в честь средневекового поэта – «Холдинг Джона Донна». Наверное, для того чтобы все знали, по ком звонит колокол?

– Хочу обратить ваше внимание, сэр, на то, что во времена борьбы с испанскими пиратами, Донн пару лет посвятил службе в разведке её Величества, – изящно парировал колкость американца Харклорд, – а на сегодняшний день в нашей, как вы образно выразились, фирме собран цвет британских разведслужб. У вас ведь нет нареканий к нашим сотрудникам, не правда ли, сэр?

Нери промолчал, ему совсем не хотелось вступать в ненужный спор с умным, но уж чересчур чопорным представителем туманного Альбиона. Да и нареканий в адрес сотрудников «холдинга» у него действительно не было.

– А я был уверен, что фраза, про колокол, принадлежит Хемингуэю, —Ариш Тертл попытался разрядить внезапно возникшую напряжённость, – и всё же не может не радовать, что колокол пока звонит не по нам. Но, возвращаясь к нашим баранам, хочу отметить, что ваши, Антонио, подопечные из «Чохатлора» подготовлены несравненно лучше крестьян Мовли Хусейна и даже лучше солдат полковника Рауфа. Безусловно, они отчаянны, смелы и напористы, но зачастую им не хватает гибкости мышления. Порой складывается впечатление, что все они торопятся погибнуть, словно в мусульманском раю предвидится дефицит гурий.

– Точно подмечено, – согласился с ним Нери, – мне иногда кажется, что в голове у каждого из них сидит маленький мулла, управляющий их поведением. По части отваги и готовности к самопожертвованию равных им найдётся не так уж много, но именно это сочетание достоинств и недостатков привело к неоправданным потерям «аистов» Аббаса и Ариана в боях под Харой и Нангаламом.

– Ничего страшного, сэр Антонио, – съязвил Харклорд, – ваш новый любимчик, молодой миллионер из Саудовской Аравии, купит для «Чохатлора» новых наёмников, он, ведь, неплохо заработал на нашем нефтяном кризисе.

– Смею вас заверить, сэр, он уже с лихвой восполнил все потери и в придачу где-то прикупил десяток миномётов со всем необходимым к ним приданным, и скоро всё это хозяйство прибудет в Бадабер, – вполне дружелюбно ответил ему Нери, – скомплектуем из них пару секций. Кстати, все они будут находиться под его же началом, так что в самое ближайшее время Усаме предстоит засесть за изучение правил стрельбы и управления огнём артиллерии.

– Наконец-то наш бен Ладен станет реальной угрозой для аэродромов и пунктов постоянной дислокации русских, – криво усмехнулся Тертл, – сбылась мечта воинственного исламиста!

– Тоже мне, нашёл угрозу, – презрительно сморщился Антонио, – на прошлой неделе я присутствовал на совещании лидеров моджахедов, и там Хекматьяр клятвенно заверял, что только в его отрядах число воинов джихада уже превышает пятьдесят тысяч.

– Не скажу точных цифр по Хекматьяру и Гелани, а вот то, что у Юнуса Халеса в Кунаре, Лагмане и в районе Джелалабада поставлено под ружьё не менее двадцати тысяч, это точно, – поделился информацией Харклорд, – недаром его за глаза зовут «крёстным отцом» Нангархара.

– Кстати, он единственный из всех этих важных пуштунских бородачей, кто сам, с оружием в руках, воюет с Советами, – поддержал коллегу Нери.

– Халес, как полевой командир, достоин уважения. Но его патологическая склонность к садизму… Он, ведь, просто зверь. Наверняка, все наслышаны о практикуемых им казнях, – с отвращением в голосе сказал Тертл. – Вот французские врачи и медсёстры, которых мы только что проводили в бурлящий Афганистан, по-настоящему отважны. Страшно даже подумать, что с ними будет, если они угодят в лапы бабраковской контрразведки или царандоя. Да и для русских они диверсанты. Вот это и есть подлинное мужество и благородство.

– Это точно, – согласился с ним Харклорд, – а француженки, между прочим, просто куколки.

– Всё будет хорошо, – пытаясь успокоить коллег и самого себя, подытожил Антонио Нери, – с ними ушло две группы из подразделения Ариана. Они без проблем доставят их до места базирования госпиталя. Тура Бура совсем рядом, да и до Чёрных гор к утру доберутся. Шведов на прошлой неделе они благополучно довели до самого Пандшера. Что ж, пора ехать, а то время вечернего намаза застанет нас в пути, и мы будем иметь счастливую возможность в течении нескольких минут лицезреть торчащие к небу задницы наших сопровождающих.

– Да уж, зрелище, действительно, так себе… – согласился с ним Ариш Тертл.

–Аббас! – крикнул Нери в сторону сидящих под деревом вооружённых пуштунов. – Заводи! Возвращаемся в Бадабер!

Через минуту небольшой караван джипов, разрывая снопами света фар сгущающиеся сумерки, тронулся в сторону Пешавара.

Антонио стоял на крыльце своего дома и, задрав голову, смотрел на ночное небо, усыпанное яркими звёздами.

– Что, не хочется в пустой дом заходить? – услышал он голос Дэвида Уокера, раздавшийся из темноты сада соседнего особнячка. – У меня в холодильнике припрятана бутылочка самого настоящего «Gordon’s». И ледяной тоник там же. Предлагаю выпить перед сном по чарке джина. Надеюсь, что старинная колониальная забава поможет нам немного разнообразить этот не по весеннему душный вечер.

– Привет, дружище! Прекрасная идея! Не откажусь, – откликнулся американец, – сказочная ночь… Я бы с удовольствием посидел где-нибудь под открытым небом!

– На плоской крыше моего дома нас уже заждались кресла-качалки, проходи, поднимайся наверх и располагайся прямо под звёздами, – распахивая дверь, произнёс Уокер, – а я захвачу бутылки и через минуту присоединюсь к тебе.

Добрый джин, смешанный в правильных пропорциях с ледяным тоником, что может лучше утолить жажду жарким азиатским вечером?

– Как всё прошло? – поинтересовался Дэвид, разливая спиртное по бокалам.

– Как обычно – до обидного буднично, – ответил Нери, – хотя отправлять красивых женщин чёрту в зубы совсем неправильно.

– Храни их Бог… – Уокер на несколько секунд замолчал, – а у меня сегодня, между прочим, круглая дата. Ровно год, как я оказался в этих краях кричащих муэдзинов. Антонио, скажи честно, думаешь, всё это надолго?

– Думаю, да. Это всё началось ещё пару лет назад, в Иране. Джинн эпохи мусульманских завоеваний умудрился незаметно вылезти из закупоренного кувшина и загнать его обратно будет совсем не просто, – Нери стряхнул сигаретный пепел в хрустальную пепельницу, стоящую на столике, – радикальный исламизм – страшнее ядерной бомбы.

– Мне кажется, что ты излишне пессимистичен, – философски произнёс Дэвид, пуская табачные кольца, – как говорят у нас в Англии – не стоит пугаться раньше смерти!

– Сам по себе он, может быть, и не столь опасен, если бы мы с Советами, в четыре руки, так азартно не подыгрывали ему… – возразил ему Нери, откидываясь на спинку кресла.

– Неужели всё настолько серьёзно? – по-хозяйски разливая джин в опустевшие стаканы, поинтересовался у американца Уокер.

– Помнишь, старина Джимми после советского вторжения сделал заявление, смысл которого сводился к тому, что мы никому не позволим контролировать Персидский залив? – Антонио вопросительно поглядел на Дэвида. – Теперь это зовётся доктриной Картера. А нашамиссия здесь, между прочим, началась ещё за полгода до входа Советов в Афганистан.

– Знаю, – кивнул в ответ Уокер, – ваш Збигнев не зря считал операцию «Фарадей» отличной идеей, приманкой, чтобы заманить русских в афганскую ловушку.

– Бжезинский как-то сказал, что мы не подталкиваем Советский Союз к вмешательству, мы просто увеличиваем вероятность того, что он это сделает… – Нери с наслаждением отхлебнул из своего бокала и, вновь откинувшись на спинку кресла-качалки, неспешно продолжил свою мысль. – В тот день, когда Советы официально пересекли афганскую границу, у нас, наконец-то, появился шанс, втянуть их в свою полноценную вьетнамскую войну. Всё очень логично.

– В данный момент у свободного мира, как минимум, две угрозы: СССР и радикальный ислам. И нам было выгодно стравить их здесь, и теперь пусть они с наслаждением перегрызают друг другу глотки.

– Вот ты и ответил на свой первоначальный вопрос, – улыбнулся Антонио, – финансирование операции идёт полным ходом, религиозные фанатики слетаются сюда со всего мусульманского мира, как мухи. В «Чохатлоре» уже есть наёмники из тридцати четырёх стран.

– Советы, по всей видимости, завязнут здесь основательно, – задумчиво проговорил Уокер, – но, боюсь, потом нам с вами не пришлось самим, как говорят русские, расхлёбывать заваренную ими кашу!

– По-английски это, вроде бы, звучит – как заварил, так и пей?

– Совершенно верно… Ох, уж этот радикальный ислам, будь он неладен!

– Да он уже не радикальный, он уже воинствующий, – возразил ему Нери и тяжело вздохнул, – да и чёрт с ним! Всё бы ничего, только вот женщин не хватает… Какие симпатичные были француженки. Взяли и ушли в Афганистан. Пора бы уже и в Пешаваре открыть какой-нибудь европейский госпиталь.

– Дались тебе эти француженки! Ласковые пуштунки, вряд ли, им в чём-то уступят. На Востоке знают толк в любовных утехах, – хмыкнул Дэвид, – ты не смотри, что у них лицо чадрой прикрыто. Всё остальное, как и у всех женщин, вполне доступно. А уж индианки, скажу я тебе по большому секрету…

– Не береди душу, знаю я, о чём ты говоришь… – усмехнувшись, перебил его американец, – рановато мне ещё женскую любовь за деньги покупать. Спасибо за выпивку. Завтра тяжёлый день, пойду к себе, постараюсь выспаться. Чао!

– Бай-бай! – Уокер помахал ему в ответ рукой. – До завтра! А я ещё чуток полюбуюсь апрельским звездопадом…

Глава вторая

В апреле бригада вышла на операцию в мятежную провинцию Лагман, в район, граничащий с не менее мятежным Кунаром. Она короткими перекатами перемещалась на север по долине реки Алингар, которая, спускаясь с гор Нуристана, пересекала всю провинцию с севера на юг. Красивая, плодородная низина была густо заселена самым разнообразным населением: здесь встречались и разбойничьи племена пуштунов, и трудолюбивые таджики, и даже воинственные нуристанцы. От пологих берегов Алингара влево и вправо разбегались живописные распадки и каньоны, которые плавно поднимались к основным кряжам скалистых гор. В паре километров на восток от временного лагеря бригады располагался вход в широкое, изогнутое ущелье, образованное двумя отрогами, уходящими в сторону высоченного хребта. Оно заканчивалось, прилепившимся к неприступным скалам, населённым пунктом, со странно звучащим названием Вудаву. Здесь произошло первое серьёзное боестолкновение с духами в ходе этого выхода.

Согласно плану проведения операции, этим кишлаком должен был заниматься пехотный полчок дружественной, афганской армии, пришедший из Джелалабада. Ему была поставлена задача скрытно выдвинуться к Вудаву, двумя батальонами окружить населённый пункт, а третьим – произвести в кишлаке зачистку и, попутно, осуществить призыв в армию. Казалось, так тому бы и быть, но штабные стратеги не учли одного – воевать афганская армия совершенно не желала. Отважно сражались лишь те, кого к этому обязывали законы кровной мести, а остальной контингент, получив в руки оружие, при первой же возможности бесследно растворялся в родных для них горах. Воинская часть из города Джелалабада не была исключением, и через пару дней из оставшегося в полку личного состава удалось сформировать всего лишь один сводный батальон, тоже, разумеется, не горевший желанием проявлять чудеса доблести и отваги при взятии Вудаву. Но армейские стратеги нашли выход из этой неловкой ситуации, заменив афганские батальоны советскими, ведь всё гениальное просто. Комбриг, получив приказ из штаба армии об оказании помощи «братьям по оружию», плевался и чертыхался, но приказы не обсуждаются, они, как правило, выполняются…

Выдвигаться к кишлаку было решено на бронетехнике. Ближе к левому отрогу шла колонна третьего мотострелкового батальона на боевых машинах пехоты, вдоль правого отрога – колонна ДШБ, на боевых машинах десанта. Воины «братской» армии, ехавшие на броне, после блокирования батальонами Вудаву, должны были войти в кишлак и выполнить стоящую перед ними задачу.

С двухчасовым опозданием, кое-как усадив бравых афганских воинов на свою бронетехнику, батальоны втянулись в безымянное ущелье. Вслед за ними, на двух новеньких боевых разведывательных машинах и одном трофейном БМП по центру ущелья в направлении Вудаву выдвинулась и разведрота старшего лейтенанта Казачёнка с корректировщиком артиллерийского огня лейтенантом Кольченко и двумя его бойцами. Рота имела не совсем обычное для неё задание: не ввязываясь в бой, стать на время глазами, находящегося в базовом лагере, штаба бригады.

Неожиданно движение колонн застопорилось. Дорогу технике перегородила гигантская трещина, проходящая по всей ширине ущелья. Она, скорее всего, была следствием недавнего землетрясения, эпицентр которого находился как раз где-то в Лагмане. Её       ширина составляла от трёх до пяти метров, а глубина – от полутора до двух, такой вот, созданный природой, естественный противотанковый эскарп. За этой расщелиной ущелье сворачивало влево. Подразделения, покинув броню, продолжили выдвижение в пешем порядке по склонам хребтов, окружавшим Вудаву. Им предстояло пройти километра три.

Сам кишлак не попадал в зону огня артиллерийских батарей, занявших огневые позиции в районе временного лагеря; от снарядов его защищал нависший над ним высоченный горный отрог, и Максим на время превратился из активного участника событий в пассивного созерцателя. Температура воздуха ещё с утра зашкалила за пятьдесят, а, следовательно, про вертолёты можно было забыть. По центру повернувшего налево ущелья возвышалась весьма странная гора. Она была сложена из гигантских округлых валунов размером с хороший сельский дом. Внутри этой горы, среди образующих её камней, имелись многочисленные пустые пространства, замысловатые ходы и лазы. Со стороны это коническое сооружение напоминало сюрреалистичный громадный муравейник, достойный кисти Сальвадора Дали.

От расщелины до «муравейника», было метров шестьдесят, и Казачёнок решил устроить на нём свой наблюдательный пункт. Покинув бронемашины, раскалённые полуденным зноем, как сковороды чертей в аду, разведчики рассредоточились между валунами по всему этому каменному конусу. С высоты были видны выдвигающиеся батальоны, да и сам кишлак был, как на ладони. Вокруг царило спокойствие. Ни единого выстрела. Тишь, гладь и Божья благодать, но в песне жаворонка, зависшего в выгоревшей синеве неба, изредка проскальзывали тревожные нотки. С этого момента и начало срабатывать волчье чутьё командира разведывательной роты.

– Не нравится мне эта тишина, – Казачёнок направил бинокль на лежащий перед ними населённый пункт, – Макс, глянь-ка, на кишлак.

– По мне, кишлак, как кишлак, я его уже минут пять рассматриваю. Тихо и пусто, ни одного человека. Вряд ли «зелёные» там кого-нибудь найдут, – пожал плечами лейтенант.

– В кишлак нас не пустят. Будет счастьем благополучно унести отсюда ноги. Надо срочно остановить выдвижение батальонов… – озабочено пробормотал себе под нос Виктор, – Антонов! Связь с комбригом! Немедленно!

– Вить, да в чём дело? Что ты там такого увидел? – Максим недоуменно уставился на ротного.

– Как ты не понимаешь… В кишлаке – ни души, а по улицам пешком разгуливают куры. Ты что думаешь, что у духов не было времени эвакуировать свою живность? Да они просто уверены, что не пустят нас в посёлок. Наверняка ведь знали, что на зачистку пойдет афганский полчок, а уж они-то, мародёры знатные. Да сколько ж их тут, раз они двух наших батальонов не испугались?

– «Урал», «Урал», я «Маска», приём! – уныло талдычил в гарнитуру радиостанции радиотелефонист, вызывая на связь командование бригады.

– Беридзе! Вторую рацию сюда! На частоту третьего батальона! Живо! Макс, дай команду своему связисту настроить станцию на волну ДШБ, на прослушку. Да где же этот «Урал»? – ротный заметно нервничал, что было ему совершенно несвойственно.

– Товарищ старший лейтенант! Комбриг… – обратился к командиру связист, передавая ему гарнитуру.

– «Урал», я – «Маска», необходимо остановить батальоны и вернуть их к своим бронегруппам. На подходе к кишлаку – ловушка, я «Маска», приём.

– «Маска», на основании чего делаешь такой вывод? Я «Урал», приём.

– «Урал», по кишлаку разгуливают куры… Долго объяснять, остановите батальоны, иначе мясорубка будет похлеще, чем Харе и Нангаламе…Я «Маска», приём.

– «Маска», а бараны там у вас по улицам не гуляют? – куры, разгуливающие по улочкам Вудаву, у комбрига явно не ассоциировались с вероятной мясорубкой. – Действуем по плану, усильте наблюдение. Я «Урал», конец связи!

Казачёнок передал гарнитуру связисту и длинно выругался. Он поднёс к глазам бинокль и стал внимательно рассматривать, не успевшие ещё далеко уйти, батальоны. Во всей округе царила благостная тишина, но внезапно справа, со стороны горного хребта, по которому шёл третий батальон, послышались выстрелы.

– Ну вот, понеслась кирза в рай… – пробормотал себе под нос ротный.

Эфир наполнился переговорами и треском. Ротные наперебой докладывали комбату, что огонь был открыт по разбегающимся зелёным. Зелёными было принято называть солдат и офицеров афганской армии за их внешнюю схожесть с братвой из банды батьки Ангела, знакомыми всем по телефильму «Адъютант его превосходительства», за разнообразие военной формы и за отсутствие в их рядах воинской дисциплины.

– Сейчас они и от десантников сбегут, – тихо предсказал Казачёнок и в подтверждение его слов слева вспыхнула перестрелка, и эфир взорвался уже во всех трёх радиостанциях.

Суть переговоров сводилась к тому, что зелёные неожиданно пропали, словно сквозь землю провалились. Растворились без осадка, под прикрытием огня невесть откуда взявшихся моджахедов, как паршивый, индийский кофе, купленный в бригадной автолавке. Движение батальонов застопорилось. Блокировать кишлак теперь не имело смысла.

– Вот не думал, что нас спасут зелёные, – немного взбодрившись, произнёс ротный, – сейчас духи начнут стрелять по батальонам и перебрасывать людей и вооружение для блокирования выхода наших к бронетехнике. Они здесь все тропки знают. У нас на всё про всё есть час – час тридцать, чтобы избежать грандиозных потерь. Не больше.

Действительно, долина быстро наполнялась звуками разнообразной, но пока ещё далёкой стрельбы. Позиции батальонов, не успевших занять доминирующие высоты, были крайне уязвимы, и комбриг дал им команду на отход. Разведроте была поставлена задача, используя своё выгодное положение, контролировать и, по мере возможности, прикрыть отход подразделений к бронегруппам и только потом отходить самой.

– Теперь успех нашего безнадёжного дела будет зависеть от того, как быстро слиняют батальоны, и успеют ли духи передислоцировать ближе к расщелине свои крупнокалиберные пулемёты и гранатомёты с того места, где готовили нам ловушку. Я бы на их месте за час уложился, – Виктор был немногословен.

Батальоны торопить не требовалось. У комбатов опыта было – через край, они воевали в этих горах с самого начала боевых действий и прекрасно понимали, что фактор времени сейчас – решающий. Успеют в срок к бронетехнике, значит, сохранят жизни своих подчинённых, а не успеют… Геройски гибнуть, 66-й бригаде, конечно, не привыкать, но всё же лучше до этого дело не доводить.

Через полчаса, отделавшись несколькими ранеными, батальонные колонны тронулись в направлении базового лагеря, и разведрота получила разрешение на отход.

– Нет задачи неблагодарнее, чем прикрытие отхода более крупных подразделений. Все силы и средства противника, сосредоточенные им для боя с двумя батальонами, обрушатся вскоре на наши головы, и горе нам, если мы не успеем вовремя выскочить из захлопывающейся мышеловки. На нашей стороне лишь ширина ущелья, гарантирующая, что стрелять по нам будут с приличного расстояния, и время, необходимое духам для завершения передислокации тяжёлых пулемётов из глубины ущелья. Да ещё наша собственная удача, и если у противника не окажется под рукой снайперских винтовок, то мы проскочим. Должны проскочить! – разразился поучительной проповедью Казачёнок и отдал приказ на спуск роты к подножию горы-муравейника.

– Может долбанём по склонам отрогов рядом с расщелиной? – на всякий случай спросил Максим, прекрасно понимая, что эффект от артиллерийского огня скорее всего будет чисто психологический.

Так уж вышло, что траектория стрельбы проходила параллельно склонам ущелья, и поэтому большая часть осколков улетит в пустоту. Духи, расположившиеся в самом начале изгиба левого отрога, вообще недосягаемы для наших снарядов, а справа трещина упирается в небольшой каньончик, который накрыть огнём гаубиц Д-30 и «Града» точно не удастся.

– Нам это сейчас, как мёртвым припарки, разве что для острастки. Вертушки смогли бы выручить, да где ж их взять? На всякий случай, пристреляй близлежащие к расщелине склоны, но снаряды зря не трать. Для них наш огонь, что слону дробина, да и времени у нас в обрез. С горки спустимся, и начнётся свистопляска. Три минуты тебе на пристрелку, – Казачёнок ловко спрыгнул на нижний валун и, по-кошачьи соскользнув с него, скрылся в лабиринте проходов.

Радиотелефонист лейтенанта Кольченко, весёлый башкир по фамилии Галиев, связался с огневыми позициями и передал телефонную гарнитуру своему командиру.

– «Амур», я «Туман». Первой, цель 101, квадрат 16-09, по улитке 6. Третьей, цель 102, квадрат 37-14, по улитке 9. Осколочно-фугасным. По одному снаряду, основными, огонь! Реактивной, навести в цель 101 и 102 по одной установке, и учесть поправки, которые будут получены в ходе пристрелки стволами. Я «Туман», приём! – взаимопонимание с огневиками уже давным-давно было тщательно отработано, и офицеры-артиллеристы понимали друг друга с полуслова.

– Первая. Выстрел! Полётное время – 28 секунд, – голос далёкой огневой позиции казался напрочь лишённым эмоций.

– Принято, первая выстрел, – продублировал Галиев.

– Третья. Выстрел! Полётное 31.

– Принято, третья выстрел.

Разрывы снарядов, прилетевших к подножию гор, с высоты были видны, как на ладони.

– Первой, правее 00-30, дальше 300. Веер 003. Третьей, левее 00-10, дальше 150. Веер сосредоточенный. По одному снаряду, основными, огонь! – переданные ровным, спокойным голосом Галиева улетели в эфир скорректированные лейтенантом установки для стрельбы.

Снаряды рванули практически в намеченных местах и, передав на батареи незначительные корректуры, Кольченко с Галиевым приступили к спуску.

Разведчики готовились к броску через простреливаемую с двух сторон, открытую и ровную, как бильярдный стол, каменистую площадку, лежавшую между ними и боевыми машинами, стоявшими перед разломом. Камни подножия конической горки укрывали их от пуль, летящих с отрогов гор. Казачёнок, собрав в просторном гроте всю роту, приступил к инструктажу.

– Перемещаемся перебежками, в два потока. Правый поток регулирую я, левый – лейтенант Кольченко. Бежим зигзагами, без всяких там перекатов. С ходу спрыгиваем в расщелину. В ней не задерживаемся, она вся насквозь простреливается, выбираемся из неё, и каждый залезает внутрь той машины, на которых приехал сюда. По нам бьют с двух сторон, но сильно бояться не стоит – стреляют не прицельно. Сами знаете, на расстоянии семисот метров и дальше размер мушки прицела превышает видимый силуэт человека, так что все прячемся за мушками духов! А если серьёзно, то надо просто очень быстро бежать, чуть меняя направление движения. Макс, выпускаем бойцов по моей команде, с разными временными интервалами между парами. Последними уходим втроём: я, ты и твой Галиев. Вопросы? Вопросов нет. Разделились на две группы! Пятнадцать человек со мной, шестнадцать – с Кольченко.

Через несколько секунд ротный увёл свою группу к правому выходу из-под каменной горки, затем связался по рации с «коробочками», и те подошли к самому краю расщелины. Дело оставалось за малым: пробежать шестьдесят метров под свинцовым дождём, хоть и не прицельным, но достаточно сильным, преодолеть разлом и заскочить под защиту брони.

– Максим! Готов? – донёсся до лейтенанта голос Казачёнка.

– Витя, погоди чуток. Я сейчас вызову беглый огонь двух батарей по ближайшим склонам, как договаривались, минуты на три. За это время должны успеть пробежать все. Как говорится, не убьём, так хоть напугаем. С разрывом первого снаряда отправляем первую пару. Хоп?

– Хоп! – донеслось в ответ.

Общение с огневыми не заняло много времени, и через несколько секунд в телефонной гарнитуре радиостанции раздался знакомый голос.

– Выстрел!

– Секунд через двадцать рванёт, и сразу же запускаем первую пару! – крикнул лейтенант Казачёнку.

Испуганные громкими человеческими голосами, под сводами грота метались ласточки, явно не желая улетать от своих гнёзд, прилепившихся то там, то здесь к сводам этого гулкого каменного зала.

– Хоп! – скупо донеслось в ответ, и через небольшой промежуток времени, услышав в воздухе шелест пролетевших к дальнему отрогу снарядов, ротный скомандовал «Вперёд!»

То, что последовало за этим трудно описать словами. Разрывы артиллерийских снарядов, наверно, немного отвлекли душманов, но на плотности их огня это никак не отразилось. С появлением на открытой площадке первой пары солдат горы проснулись окончательно. Со склонов работало, по крайней мере, два ручных пулемёта и порядка двадцати карабинов и автоматов. Бойцы бежали, позабыв про зигзаги, пули выбивали каменную крошку и поднимали фонтанчики пыли вблизи их ног. Мировой рекорд в беге на шестьдесят метров, скорее всего, не устоял. Когда бежавшие первыми начали выбираться из расщелины, на смертельно опасную дистанцию ушла вторая пара, отвлекая часть вражеского огня на себя. Затаившиеся под горой, cжав кулаки, смотрели им вслед. Обстрел, становящийся всё интенсивнее, чем-то напоминал набирающий темп и силу дождь, когда первые капли, долетевшие до земли, медленно, но, верно, перерастают в настоящий ливень с градом. Капли и градинки ударяются о землю, то здесь, то там, оставляя на поверхности мокрые отметины. Количество капель-градин непрерывно возрастает, и вот уже они стучат по земле всё чаще, чаще, чаще, чаще… И вот уже невозможно сделать и шага, не угодив под летящую с небес шрапнель …

В это же самое время в одном из гротов на склонах хребта, нависающего над Вудаву, на камне сидел человек лет пятидесяти в белой чалме, типичном пуштунском одеянии, с чётками в левой руке. Морщины уже успели проложить свои борозды на его до черноты загорелом лице. У его ног лежал автомат Калашникова, а на груди висел полевой бинокль. Это был, так называемый, командующий восточным фронтом Афганистана Юнус Халес. Позади него стоял телохранитель, ещё один человек с радиостанцией сидел на каменном полу пещеры. Рядом с Халесом, на соседнем камне, расположился, облачённый в серые шаровары и длинную рубаху такого же цвета, Антонио Нери. У него на коленях лежала жилетка, в левой руке он сжимал снятый с головы паколь – традиционный мужской головной убор жителей этих мест, а правой держал поднесённый к глазам бинокль.

– Если честно, я не верил в твой замысел, но эти шайтаны действительно сами лезли в западню, – негромко сказал полевой командир, – Аллах для чего-то спас неверных, зато у меня появилась ещё одна сотня моджахедов.

– Никто бы их не спас, если бы ваши люди не открыли огонь без разрешения, – недовольно поморщился Антонио.

– Они вступились за единоверцев, это уважительная причина, – приглаживая бороду, возразил ему Халес.

Звуки разрывов артиллерийских снарядов заставили их вновь поднести к глазам бинокли. Шурави наугад стреляли по склонам хребтов. По дну широкого ущелья двумя колоннами уходила бронетехника советских батальонов, и лишь в районе пирамидальной горки сиротливо жались друг к дружке три боевых машины. В оптику были видны солдаты, перебегающие под обстрелом от подножия горы к своей бронетехнике.

– Эти тоже уйдут. Не успеет Аббас переместить туда свои ДШК и ЗПУ, – огорчился Юнус, – жаль, что наши «аисты» не умеют летать.

– Да, удача сегодня сопутствует шурави, – согласился с ним Нери.

– Но и мы не в проигрыше, – ожесточённо щёлкнул чётками Халес, – мы ещё заманим этих же шайтанов в смертельный капкан. Я уверен, что они обязательно сунутся в Салау, а там – кяризы по всей долине! Вот где мы возьмём их в клещи по-настоящему. Жаль, что миномётчиков с нами нет.

– Всему свой срок. Миномётчики у нас появятся не раньше лета. Фил Кроу с Усамой хоть и гоняют их до седьмого пота, но артиллерийская наука совсем не проста… – ответил Антонио. – Достопочтенный Юнус, скажи мне, зачем твои моджахеды впустую тратят патроны, паля по русским с расстояния почти в километр? Ведь всё равно не попадут.

– Никогда заранее не знаешь, попадёшь или нет, – глубокомысленно изрёк крёстный отец Нангархара, – на такой большой дистанции траекторией пули управляет Аллах, и только он знает, куда она полетит. Ты погляди, шурави бегут, петляя, как трусливые зайцы!

«Делать твоему Аллаху больше нечего, как управлять летящими пулями», – подумал про себя американец, а вслух сказал, – «бегут по правилам военной науки. Судя по всему, это разведрота во главе со своим командиром, за голову которого вы назначили немалое вознаграждение.

Халес со скрежетом сжал в кулаке бусины чёток и со злостью сплюнул на камни грота.

– Этот шайтан мой личный враг!

– Хотите поквитаться с ним за Сурхруд?

Халес молча развернулся в сторону американца и уставился на него вопросительным взглядом.

– Есть у меня одна задумка. Если бригада сунется в Салау, то скорее всего будет действовать по сегодняшнему шаблону: батальоны блокируют и прочёсывают кишлак, а разведчики, как и сегодня, ведут наблюдение за долиной. Запустим шурави в кишлак, пусть они поиграют там в кошки-мышки с «аистами» Аббаса. В кяризы они не сунутся, а когда пойдут обратно, ваши люди сядут им на хвост. Прикрывать их отход, кроме разведроты, будет некому, а в ходе боя отряд Ариана, вынырнув из-под земли, появится около разведчиков совершенно неожиданно.

– Мне по нраву твоя задумка. Да услышит тебя всевышний! – Юнус Халес молитвенно сложил ладони у груди и склонил голову. – Очень нравится.

Офицеры, выпускавшие солдат, подбадривали их, как могли, улыбались и шутили, прекрасно осознавая, что согласно теории вероятностей, после очередного удачного забега, шансы на благоприятный исход для оставшихся уменьшаются. Всё, как в русской рулетке, где с каждым последующим нажатием на курок, вероятность получить пулю в висок значительно возрастает. У любого везения, разумеется, есть предел, но в направлении боевых машин уже отправилась последняя солдатская пара, отчаянно сверкая подошвами горных башмаков. Тридцать бойцов целыми и невредимыми проскочили между струйками свинцового дождя. Боевые машины роты из своих пушек и пулемётов вели огонь по склонам, пугая засевших в скалах, духов, стремясь хоть как-то помочь своим товарищам.

Беглый огонь артиллерии, длившийся непрерывно все три этих долгих минуты, прекратился. Стало значительно тише. Стреляющие горы тоже взяли паузу: не вижу – не стреляю, закон и, если машины не уходят, значит, под горой ещё кто-то остался и, скорее всего, те, кто остался – командиры. В споре Удачи со Смертью был взят тайм-аут.

Казачёнок подошёл к лейтенанту и стоящему рядом с ним Галиеву, достал пачку сигарет, и все трое, молча, закурили. Четвёртым, незримым, участником перекура был страх, на который они, вроде бы, уже привыкли не обращать внимания, но куда от него денешься? Страх не терпит одиночества, ему не выжить без людей. Он, как конченный наркоман, всегда появляется там, где можно разжиться изрядной дозой адреналина. Он всегда должен быть с людьми. С живыми людьми… А те уже заканчивали короткий перекур, сигареты в их пальцах слегка подрагивали, ведь каждый из них понимал, что у подброшенной монетки не может всё время выпадать только решка…

В тени грота было сумрачно. Гулявший по переходам подземелья ветерок приятно остужал обожженную солнцем кожу, ласково трепал выгоревшие волосы офицеров и по-матерински нежно гладил остриженную наголо голову солдата, а за пределами пещеры, лениво наблюдая за людской суетой, слепило глаза, безжалостное афганское солнце.

– Чутьё-то, что подсказывает? Прорвёмся? – Максим старался не смотреть в глаза ротному, давая тому возможность ободряюще соврать.

Струйка сизого дыма от тлеющей сигареты причудливой спиралью тянулась к выходу из грота и растворялась в белёсой голубизне воздуха. Виктор щелчком отбросил в сторону догорающий бычок.

– На этой войне я многое повидал. И со смертью встречался, и удача не раз навещала, но такого везения припомнить не могу. Я, если честно, Бога молил, чтобы выжили все, а сам думал, что трёх-четырёх обязательно зацепит. А вышло так, как вышло… Они уже вытащили свой счастливый жребий. Теперь наш черёд. О теории вероятностей на время лучше не забыть. Главное –удачу не спугнуть. Докуривайте, и вперёд! Галиев по центру, мы с тобой по бокам. Как говорится, масть идёт лишь пять минут. Прикинь, как духи ждут последнего забега! У них ведь полный облом пока. Накажет их Аллах за это! Обязательно накажет. Не их день… Макс, залп реактивной установки сколько по времени длится? – неожиданно спросил Виктор, забрасывая за спину свой АКМ и поправляя снаряжение.

– Восемнадцать секунд, – с полуслова поняв намёк ротного, ответил лейтенант и посмотрел на Галиева, но тот уже протягивал ему телефонную гарнитуру своей радиостанции.

– «Амур», я «Туман», реактивщики по цели 101 и 102 готовы? Поправки предыдущей пристрелки учли? Приём.

– Поправки учли, по целям готовы. Приём, – ответила огневая.

– Не подведите, родные. Двумя БМ. Цель 101 и102. По полному пакету. С Богом, огонь! – облизнув языком пересохшие губы, скомандовал лейтенант.

– Пуск! Полётное 31. Удачи и до скорой встречи на огневой позиции!

– Ну что, мужики? Как ракеты завоют – бежим! Друг на другом следить! Сзади нет никого, подбирать нас некому будет… – заслышав приближающийся гул ротный первым двинулся в сторону боевых машин, стоящих, вроде бы, так близко.

Из-за яростного свиста в ушах не было слышно ни одиночных выстрелов карабинов, ни пулемётных очередей, ни даже грохота разрывов снарядов двух установок «Град». Лишь изредка, скосив взгляд на бегущих рядом, они видели фонтанчики от ложащихся им под ноги пуль, ну а пуль, летящих в них самих, они не замечали, и только выбитая ими каменная крошка слегка секла по ногам. Первым, как ни странно, цели достиг, бежавший с тяжёлой радиостанцией за спиной, Галиев, с самого утра жаловавшийся на подвёрнутую ногу. На десятую долю секунды позже него из расщелины показался Казачёнок. Следом за ними до брони добрался, стартовавший последним, Кольченко. Он немного задержался, чтобы оценить залпы своей родной реактивной батареи.

Духовский огонь к этому моменту достиг уже какой-то невероятной плотности. Оттолкнувшись ногой от стальной гусеницы, лейтенант одним прыжком взлетел на бэрээмку. По ней вовсю плясали пули, словно майский дождь по жестяной крыше. Сделал последний шаг, Максим рыбкой нырнул в открытый люк боевой машины. Он успел подумать, что наверняка разобьёт голову о какие-нибудь торчащие там железяки, но притормозить хоть на сотую долю секунды было выше его сил. Его голова и плечи уже начали своё погружение в десантный отсек, кровь в висках бешено пульсировала, а в мозгу синей птицей удачи билась восторженная мысль – живой!!! Но радоваться было рано. В БРМ смогла вместиться лишь верхняя часть туловища Максима. Неожиданно выяснилось, что машина была забита людьми до самого предела. Кильки в консервной банке, пожалуй, чувствуют себя свободнее. Ноги офицера гребли в воздухе, но это совсем не помогало ему погрузиться внутрь хотя бы на сантиметр. Свинцовый дождь, усилившись до ливня, яростно хлестал по стальной броне – духам очень хотелось прострелить геройски торчащую из люка задницу лейтенанта Кольченко. И в это мгновение случилось страшное – одна из их пуль всё-таки нашла свою цель.

Обжигающий поток раскалённой лавой хлынул по спине Максима, сковав душу и тело смертельным ужасом. В следующие мгновенье этот поток уже вовсю лизал своими жаркими, липкими языками грудь, плечи, шею. Лейтенант вскрикнул и, перестав дергаться, застыл. Боли он не почувствовал, в горячке боя так бывает. В этот момент он отчётливо увидел красавицу Смерть, как две капли воды похожую на молодую Джину Лоллобриджиду. Невзирая на трагичность момента, она умирала от смеха, буквально покатывалась, держась за живот. В её сверкающих карих глазах дрожали слёзы, естественно, то же от смеха.

«Сука!!!» – промелькнуло в лейтенантской голове.

Максиму было ужасно обидно, надо же, как не повезло, ведь эта пуля запросто могла разнести вдребезги его буйную голову, и он уже не испытывал бы ни малейших мучений. Но у него сроду всё никак у людей, а ей, дуре, смешно! Ранение в ягодицу в полевых условиях – смертельно. Кровь из перебитых артерий не остановить, а до медсанбата не добраться, ведь вертушки раньше вечера не прилетят. Вспомнился бой в Печдаринском ущелье, как долго и мучительно умирал раненый в горло солдат, пытаясь пальцами остановить кровотечение. Как он всё смотрел и смотрел на бегущих по камням муравьёв, словно пытался постичь некую, внезапно открывшуюся ему, тайну…

По обмякшему телу офицера прерывистой волной пробежала предсмертная дрожь. С его губ сорвался жалобный стон, и горячие, солоноватые капли покатились вниз на плотно сидящих бойцов. Оттуда, из глубины, как из тумана загробного мира, до него донеслись растерянные солдатские голоса:

– Лейтенанта убило! Лейтенанта убило!

Максим успел прожить на этом свете двадцать четыре года, но, как ни странно, кадры прошедшей жизни не мелькали перед его глазами. Лишь хохочущая, зараза Смерть, которая вот-вот подарит ему свой ледяной поцелуй. Вспомнилось, не к месту, что риск – это поцелуй Жизни в губы… Дорисковался. Оказалось, не Жизни, а Смерти… Поцелуй красавицы с карими глазами… Ему захотелось в последний раз глянуть на голубое небо, увидеть хотя бы маленький его кусочек, но как разлепить залитые кровью глаза? Кольченко поднёс слабеющую руку к лицу и провёл ладонью по слипшимся от крови векам, приоткрыл глаза: крови на руке не было, но она стала мокрой от какой-то горячей жидкости. Не кровь? А что же? Не может быть… Отказывающийся разумно мыслить, умирающий мозг лейтенанта ещё успел подумать, что, наверно, пуля пробила мочевой пузырь, и это всё равно смертельно. Лучше бы уж кровь, как-то романтичнее и красивее… Какая-то, уж совсем нелепая, Смерть…

Сидящие внутри БРМ бойцы, видимо сумели всё-таки сделать полный выдох, как-то поджались, и умирающий лейтенант проскользнул внутрь салона на подхватившие его солдатские руки. Когда истерзанная душа Максима уже собралась окончательно покинуть тело и отправиться в район третьего круга рая, откуда-то издалека, из уже остававшейся в прошлом жизни, раздался тихий голос, который растерянно, но очень ясно произнёс:

– Это не кровь. Это отвар верблюжьей колючки. Хлопцы, да у него ж просто фляжка прострелена!

Возвращение из мира мёртвых свершилось мгновенно.

– Фляжка – не ляжка!!! – во всю глотку заорал внезапно оживший лейтенант, он хотел ещё что-то добавить, но не успел – замкнутое пространство салона БРМ заполнилось раскатами гомерического хохота разведчиков.

Нервное напряжение после забега под душманскими пулями, наконец-то, нашло свой выход. Громче всех смеялся Максим, вспоминая, почему-то, хохочущую красавицу. Отставшая истерика, всё-таки, догнала его. Внутри боевой разведывательной машины царило дикое безудержное веселье, а по броне настойчиво, каплями смертельного, но уже не опасного, дождя продолжали стучать пули…

А экипажу соседней машины в это время было не до веселья. Трофейная БМП не заводилась. Сидевший рядом с механиком-водителем ротный, на секунду прикрыв глаза, представил, что с ними произойдёт, если духи развернут каким-то образом доставленную к разлому зенитную пулемётную установку. Она продырявит их недостаточно крепкую броню, как консервную банку. Стартер явно был не исправен, а вот внутренняя связь в машине работала превосходно.

– Церенов, у тебя буксировочный трос есть? – тихим, вкрадчивым голосом спросил Казачёнок у механика-водителя, маленького флегматичного бурята, с узкими щелочками глаз, сквозь которые пронзительно сверкали агатовые бусинки цвета спелой вишни.

– Так точно, есть, – как-то враз всё поняв, и заметно побледнев, ответил солдат.

Он снял руки со штурвала и слегка откинулся на спинку сидения. Чтобы взять на буксир трофейный БМП, стоявшая справа БРМ подъехала своей кормой к его носу. Вторая БРМ встала слева, стремясь максимально прикрыть от обстрела люк над головой бедолаги, которому предстояло вылезти из-под зонтика стальной брони под свинцовый дождик, спрыгнуть на землю, снять буксировочный трос, сцепить им машины и, по возможности, целым и невредимым вернуться обратно.

– Я предупреждал, что техника должна быть исправной? – грустно спросил у бойца командир роты. – Вперёд, боец, цепляй трос к БРМ.

Секунд пять рядовой Церенов сидел неподвижно, видимо молился каким-то своим буддийским богам. Потемневшие до черноты агатовые глаза, окончательно сузились и, не мигая, смотрели через триплекс на фаркоп гусеничной машины, подъехавшей спереди к его БМП. Сделав глубокий вдох, солдат открыл крышку люка и стремглав выскочил наружу. Внутри боевой машины повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь цокотом пуль, бьющихся о броню. Через пару секунд он ввалился обратно, сделал глубокий выдох и, расслабленно улыбнувшись, задраил тяжёлую крышку люка.

– Нет, Церенов, так не пойдёт! Быстро вылезай и цепляй трос, никто за тебя этого делать не станет! – начал злиться Казачёнок.

– Так я всё уже зацепил, товарищ старший лейтенант! Можно ехать! – теперь и эту машину посетил приступ бурного веселья.

Как можно было произвести сцепку машин за столь короткое время, навсегда останется загадкой, и ни сам Церенов, и никто из тех, кто присутствовал при этом, так никогда и не смогут понять природу этого свершившегося на их глазах чуда. Боевые машины разведроты, под мерное постукивание пуль по броне, двинулись к выходу из безымянного ущелья.

Это боестолкновение стало первым, но далеко не последним на той лагманской операции. Главные события были ещё впереди.

Разведрота в сплошной темноте упрямо карабкалась в горы. За плечами разведчиков было немало боевых выходов. И только для двух взводных, прибывших на прошлой неделе по замене из Закавказского и Среднеазиатского военных округов, этот выход был первым. Лейтенанты производили хорошее впечатление, но были не обстрелянными. Первый бой – суровый экзамен и далеко не каждый способен выдержать его успешно. При возникновении смертельной угрозы человеческий организм мгновенно перестраивается и начинает функционировать на пределе возможностей, работа органов чувств обостряется настолько, что порой удаётся каким-то образом взглянуть на самого себя со стороны. В первом бою всё страшно и непонятно: совершенно новые звуки, непривычные ощущения. Терпкий запах реальной опасности, как отравляющее вещество, пытается парализовать твою волю и сковать твоё тело. Первый бой отдалённо напоминает первый прыжок с парашютом, только всё в сотню раз круче и жёстче, да и длится он несравнимо дольше. Бой ждёт разведчиков где-то впереди, а пока цепочка, состоящая из тридцати трёх человек, ползла вверх по скалам.

По склонам соседнего отрога выдвигался десантно-штурмовой батальон. Впереди, там, где отроги соединялись седловиной, располагался перевал через основной хребет, а за ним, в долине Салау, находился кишлак с таким же названием. В нём, по данным каскадовской агентуры, размещалась база душманов.

Басмачи, населявшие долину реки Алингар, в тактическом плане были подготовлены, пожалуй, лучше других. При приближении Советской армии они оперативно уводили женщин и детей в безопасные места и занимали заранее подготовленные оборонительные позиции. На вооружении, кроме автоматов и пулемётов, у них имелись лёгкие миномёты, и даже горные пушки, которыми они весьма грамотно пользовались. Но основной тактической изюминкой считалась их умение мгновенно сближаться с противником на минимальное расстояние, не позволявшее подразделениям бригады использовать свои главные преимущества: помощь авиации и огневую поддержку артиллерии. Дистанция, с которой духи открывали огонь, как правило, была меньше величины вероятного рассеивания снарядов, а так как в бригаде уже имелись потери от «дружественного огня», то комбриг запретил применение артиллерии и авиации в подобных ситуациях. Одно дело, когда солдат гибнет от пули противника, и совсем другое, если убит своими. Мгновенно возникает сутулая фигура военного прокурора, и начинается нудный поиск виновного с последующим наказанием, вплоть до тюремного срока, ведь прокуроры, как всегда, правы. А называть душманов духами, скорее всего, начали именно здесь, в Лагмане, за то, что они всегда появлялись внезапно, как черти из табакерки, с той стороны, откуда их не ждали, а при необходимости, так же внезапно исчезали. Видимо, у них были хорошие инструкторы.

Десантный батальон выходил к заданной точке тремя ротными колоннами: первая рота шла по левому склону отрога, вторая рота и миномётчики – по правому, по гребню хребта продвигалась третья рота во главе с управлением батальона. В каждой роте было по сотне человек. Батальон со своими пулемётными и гранатомётными взводами и миномётной батареей представлял весьма грозную и мощную боевую единицу.

Численность разведроты во время боевых выходов обычно не превышала тридцати человек, в необходимых случаях ей придавался корректировщик огня артиллерии с радиотелефонистом и артразведчиком. Автоматы и три ручных пулемёта Калашникова – вот и вся огневая мощь, но основным и самым главным «оружием» роты, безусловно, был её командир – старший лейтенант Виктор Казачёнок.

Ротным он стал недавно. Здесь, в афганских горах, у него внезапно обнаружился редкий природный дар – дар настоящего воина. Он всегда знал заранее, когда и откуда начнет стрелять противник, и успевал оповестить об этом идущих с ним бойцов, но потом не мог объяснить, откуда к нему поступило это знание. Заложенные на пути следования мины и фугасы он, видимо, чувствовал подошвами своих башмаков. Виктор предугадывал, где роту ждёт подготовленная ловушка, и по какой тропе обойти западню. За время, проведённое на этой войне, он не ошибся ни разу. Судьба берегла, постоянно рискующего жизнью ротного. Пули и осколки облетали его стороной. Казачёнка трижды представляли к званию Героя Советского Союза, и трижды в вышестоящих штабах находили причины для отказа.

С наградами в первые годы войны было совсем плохо. Великая держава оказалась крайне скупа на железные ордена и медали для своих солдат. Не дай бог, вражеская разведка заметит увеличение их производства, как тогда врать на весь мир, что мы в Афганистане не воюем? Приезжавший в бригаду представитель ЦК КПСС именно так и ответил на прямой вопрос, заданный ему офицерами. Государственные награды спускались по разнарядке микроскопическими дозами, и командирам, зачастую, приходилось решать неразрешимую задачу, как после боевой операции разделить два ордена и пять медалей среди двадцати погибших, сорока раненых и между сотней вернувшихся с гор живыми и здоровыми, но явно заслуживающих награждения. Подлое было время…

Казачёнок, как всегда, вёл свою роту по маршруту, не совпадающему с предложенным штабом. Растворившись в темноте, стометровая цепочка разведчиков шла по правому полусклону отрога, пробиралась по почти отвесным скалам, чтобы без потерь и в назначенный срок прибыть в указанную точку, но с совершенно неожиданной для противника стороны. Максим шёл сзади ротного, по привычке ступая след в след, двигаясь приставными шагами по узким карнизам козьих троп. Он не понимал, почему Виктор выбрал именно этот путь, но был уверен, что это – самый безопасный и правильный маршрут. Лейтенант полностью доверял феноменальному чутью своего товарища. Боевой работы для корректировщика огня ночью не предвиделось, ведь главное правило боя, «не вижу – не стреляю», никто не отменял. Максим старался не делать лишних движений, максимально экономя силы, а чёрная афганская ночь, словно пытаясь его подбодрить, раскачивала в зияющей вышине яркую оранжевую звезду над непутёвой лейтенантской головой.

Ленточка джелалабадской разведроты змейкой скользила по скалистому склону горного отрога, забираясь всё выше и выше. Каждый новый шаг давался тяжелее предыдущего. Едкий пот струйками стекал со лба, заливал глаза, сокращал и без того ничтожную видимость. От недостатка кислорода дыхание становилось всё более затруднённым, ведь воздух на высоте трёх тысяч метров был весьма разрежённым. А ещё Максима мучала жажда, но у разведчиков считалось дурным тоном пить, не закончив подъём, и он терпел. Новенькая фляжка, с горько-солёным на вкус отваром верблюжьей колючки, похлопывала по бедру, как бы напоминая, что она цела и невредима. Мол, цените нас, пока мы живы… Вспомнились события недельной давности, связанные и с самой целебной жидкостью, и с баклажкой, висящей на его солдатском ремне. Лейтенант улыбнулся.

Магическое Семиречье прокручивало на чёрном экране неба звёздную феерию немыслимой красоты, которую не увидишь на равнине. Вокруг всё было чужим и враждебным, но звёзды, висевшие над головой, были свои, до боли родные. Голубовато-белый Регул, золотисто-жёлтый Поларис, светло-изумрудный Мицар, оранжевый Арктур. Все четыре его звездочки, по две на погон.

Шёл восьмой месяц второй войны лейтенанта Кольченко. Крупные операции чередовались с непродолжительными рейдами. Тура-Бура, Сурхруд и Спингар сменялись Асмаром и Бар-Кандаем. Суруби, Мехтарлам и Улусвали-Алингар – Камой и Адой. Три мятежные провинции: Нангархар, Лагман, Кунар. Бригада металась по замкнутому кругу, как белка в колесе. Бесконечный спектакль в театре военных действий. В коротких промежутках между боевыми выходами, как в самом обычном театре, изредка случались антракты. Чаще всего – малые, но иногда, как и предсказывала Максиму его очаровательная волшебница, могли объявляться и большие антракты, в виде отпуска или командировки в Союз. На войне вся жизнь, от антракта до антракта…

Глава третья

К рассвету разведрота вышла на седловину, связывающую отрог с основным хребтом, и рассредоточилась на ней по фронту. Когда ночной мрак окончательно рассеялся, разведчики уже успели раствориться в расщелинах ближайших скал и выемках небольших уступов и приступили к наблюдению за раскинувшимся на дне широкого ущелья кишлаком Салау.

Тем временем две десантно-штурмовые роты начали спускаться по пологому склону в долину, а третья рота ушла вправо по гребню хребта, подковой окружающего долину. Левую оконечность этой каменной подковы контролировала разведрота, а для охраны перевала, через который прошли десантники, командиром батальона был оставлен гранатомётный взвод. Подразделения действовали чётко и слаженно: не доходя до населённого пункта метров триста, роты, разделившись на два потока, приступили к окружению Салау. Замкнув круг оцепления, живое кольцо начало сжиматься.

– Красиво идут, – тихо произнёс Максим и обернувшись к лежавшему за соседним камнем Виктору, спросил, – как думаешь, пустят в кишлак без боя?

– Похоже, что в Салау действительно никого нет, но бой обязательно будет. Никак только не могу понять, откуда начнут стрелять, – ответил ротный, не отрывая глаз от окуляров бинокля, – ты, на всякий случай, подготовь данные вон по тому узкому дефиле, ведущему в соседнюю долину.

– Я ещё вчера по карте подготовил данные для стрельбы по вероятным целям, это цель сто седьмая, – ответил ему лейтенант и, немного помолчав, добавил, – думаю, стрельбы не будет. Духи же не самоубийцы, понимают, что если мы оцепим ущелье, то деваться им будет некуда. Они, наверно, ещё с вечера ушли со всем своим барахлом и живностью.

– Не было ещё такого, чтобы они в Лагмане живое селение без боя сдали, – пробормотал себе под нос Казачёнок, и, словно в подтверждении его слов, из кишлака донеслись звуки завязавшейся перестрелки.

Сверху было трудно разобрать, где именно вспыхнул бой, так как десантники уже углубились внутрь населённого пункта, но ощущение было такое, что стрельба велась по всему периметру сжимавшегося кольца оцепления. Из наушников стоящей рядом с офицерами радиостанции, настроенной на частоту ДШБ, доносились переговоры десантников. Со слов командиров рот, численность душманов не превышала двух-трёх десятков, и солдаты уверенно теснили их к центральной части кишлака, но, к сожалению, появились первые раненые и два «двухсотых». Несмотря на завязавшийся бой, прочёсывание кишлака шло вполне успешно. Об этом свидетельствовали характерные звуки: длинная очередь из автомата, прошивающая по диагонали входную дверь, и секунд через пять глухой хлопок гранаты, разрывающейся внутри дома. Более деликатно и интеллигентно заходить в жилище пуштунов не позволял имеющийся с предыдущих операций горький опыт безвозвратных потерь.

Через десять минут перестрелка смолкла, и десантники, додавив сопротивляющегося противника, вышли в центр селения. Командир батальона доложил в штаб о результатах проведённой зачистки: ни оружия, ни боеприпасов в кишлаке не обнаружено, а оборонявшиеся душманы бесследно исчезли, словно сквозь землю провалились. Точнее, ушли под землю, в кяриз. Из штаба бригады поступило распоряжение – входы в кяриз найти и взорвать, раненых и убитых сосредоточить на северной окраине населённого пункта для дальнейшей эвакуации по воздуху. В пару МИ-8, готовящихся к вылету в Салау, загрузились сапёры с несколькими ящиками тротила.

Обманчивая тишина длилась не более десяти минут. Перестрелка возобновилась сразу в нескольких местах. Она была яростна и скоротечна, и через пару минут стрельба смолкла. Духи вновь нырнули в кяризы. Стало ясно, что десантники нарвались на банду так называемых «подземных партизан». Это было довольно неожиданно, так как в провинциях Лагман и Кунар кяризы встречались редко. Здесь, для нужд земледелия, хватало воды, бегущей с гор в виде рек и ручейков, а на засушливых участках сеяли мак, который практически не нуждался в орошении. Зато на юге провинции Нангархар, в Чёрных горах, в Сурхруде и в предгорьях Спингара подземных катакомбов было вполне достаточно, и бригаде уже доводилось иметь дело с духами из подземелья.

Поговаривали, что подземные водоводы, кяризы, афганцы начали рыть ещё со времён Александра Македонского. В степных и пустынных районах этой высушенной солнцем страны выжить можно только за счёт грунтовых вод. Из поколения в поколение крестьяне копали колодцы, порой глубиной до пятидесяти метров, соединяя их между собою подземными ходами. По ним сочилась живительная влага, сливаясь в тонкие ручейки, которые, выходя на поверхность, давали жизнь садам и виноградникам. Сами кяриз обычно невелики, но объединённые в систему, представляли из себя внушительные сооружения. В военных целях духи использовали это «метро» весьма умело. Они внезапно появлялись, наносили удар и вновь исчезали под землёй, чтобы выйти на поверхность в безопасном месте.

Халес и Нери наблюдали за происходящим в долине со своего наблюдательного пункта, расположенного с противоположной стороны от позиций разведчиков. Чуть ниже них, в зарослях колючего кустарника, находился один из входов в разветвлённую систему кяризов. Отсюда просматривался и кишлак, и отрог хребта, на котором закрепились разведчики, и дефиле перевала, занятое гранатомётным взводом. У ног Антонио стояла радиостанция, настроенная на бригадную частоту. Сквозь шипение и потрескивание эфира из наушников отчётливо доносилась русская речь.

– «Валдай», я «Заря». Загнал духов в кяризы. Обнаружил три входа. Забросал гранатами…. Я «Затвор», у меня – два входа… Я «Урал», сапёры заканчивают погрузку тротила. Вылет – минут через десять. Двухсотых и трёхсотых сосредоточьте на наименее опасной окраине. Температура воздуха перевалила за пятьдесят, вертушки уходят на базу.

– Господин Халес, через десять минут в воздухе появится пара МИ-8, их надо достойно встретить. Пора выносить пулемёты на поверхность, – Нери старался говорить очень разборчиво, но полевой командир, прекрасно знавший английский язык, без труда понимал его, – вертолёты доставят сапёров и тротил. Будут взрывать входные колодцы. Отправляйте своих людей к заранее оговоренным выходам, а внизу пусть остаются только дежурные расчёты.

Юнус посмотрел на почтительно согнувшегося перед ним моджахеда, держащего в руке трубку полевого телефона.

– Исмаил, ты всё понял? – спросил он, и душман утвердительно кивнул ему в ответ. – Передавай приказ, и с этого момента ты, со всеми своими людьми, поступаешь в полное распоряжение Ариана. Он старший.

Моджахед отошёл в сторонку и отдал все необходимые распоряжения по проложенной в подземелье проводной связи.

– Пока всё идёт по плану, – повернувшись к Халесу, сказал Антонио, – кстати, удача нам благоволит: вертолётов не будет до позднего вечера.

– Сэр Антонио, вы прекрасно владеете русским языком, – полевой командир, сделав комплимент американцу, достал из кармана своих широченных штанов чётки, с которыми никогда не расставался.

– Знать язык вероятного противника – моя обязанность, – ответил Нери, наблюдая, как моджахеды один за другим исчезают в тёмном провале кяриза.

Появившаяся в воздухе пара МИ-8 сразу же была обстреляна из стрелкового оружия. Огонь вёлся из нескольких мест, расположенных у самой подошвы горных хребтов, видимо и там были выходы из подземных коммуникаций. Один вертолёт вступил в перестрелку с душманскими пулемётчиками, а другой в это время пошёл на посадку. Высадив сапёров, забрав раненых и убитых, вертушки дали прощальный залп по стреляющим зелёным предгорьям и улетели в сторону Джелалабада.

Халес, проводив взглядом улетающие вертолёты, молча протянул руку назад. Телохранитель подал ему трубку и крутнул ручку телефона.

– Передайте на все выходы: стрельбу прекратить, выполнять все приказы и распоряжения Аббаса и Ариана. Оставшимся внизу – закрыться в Искандеровой пещере, шайтаны уже опускают вниз свои заряды, – и, помолчав пару секунд, добавил, – да пребудет с вами Аллах!

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась, и над долиной повисла напряжённая тишина. Десантники разыскивали входы в кяризную систему и готовились к её подрыву. Уничтожить эти катакомбы было, конечно, невозможно, но обрушить и завалить некоторые колодцы, особенно на путях своего отхода, дело вполне реальное. Взрывы в обнаруженных кяризах были произведены одновременно, чтобы хоть как-то усилить воздействие взрывной волны на укрывшихся под землёй духов, но они располагали достаточным запасом времени, чтобы уйти подальше от минируемых кяризов, и вряд ли им что-то угрожало.

Выполнив поставленные перед ними задачи, две роты десантников, выстроившись в колонну по одному, двинулись обратно в сторону горного перевала. Третья рота, с дальнего хребта, длинной цепочкой потянулась в том же направлении. Успешно миновав зелёнку, десант приступил к подъёму в горы. В это время в воздухе прошелестел 122 миллиметровый снаряд гаубицы Д-30. Он разорвался на дальней окраине кишлака, разметав одну из жилых построек. Огонь артиллерии запросил командир ДШБ, видимо, решив отомстить за своих убитых солдат разрушением непокорного кишлака. Командир батареи, оценив отклонение разрыва от центра селения, передал на огневые позиции дивизиона корректуры и вызвал беглый огонь. Снаряды начали рваться в западной части населённого пункта, но часть из них зацепилась за вершины хребта, метрах в четырехстах от гранатомётного взвода. Во избежание гибели личного состава от дружественного огня комбриг запретил использование артиллерии до ухода подразделений с господствующих высот, а духи, рассерженные обстрелом кишлака, из зелёнки затеяли стрельбу по уходящим в сторону перевала ротам. Гранатомётный взвод ответным огнём накрыл предгорье, долина утонула в грохоте разрывов, и в это же время с вершин дальнего хребта, с которого только что ушла десантно-штурмовая рота по гранатомётчикам ударили крупнокалиберные пулемёты. В батальоне появились новые убитые и раненые. Всё, медленно и до боли привычно, начинало катиться в ад.

– «Каскадёры» оказались правы, где-то здесь – крупная база духов, вон как десантуру прижали. Странно, что у нас тишина, – пробормотал себе под нос Казачёнок, осматривая соседние склоны, – знать бы, откуда они ещё вынырнут.

– Товарищ старший лейтенант! «Урал» на связи, – Беридзе снял со своей головы наушники и протянул их ротному.

– «Урал, я «Маска», приём, – нажав тангенту гарнитуры, ответил комбригу Виктор.

– «Маска», доложи обстановку. Я «Урал», приём.

– «Полосатые» уйдут нормально, духи не успеют выскочить на их отрог. У меня пока тихо. Я «Маска», приём.

– «Маска», прикроешь отход «Валдая» и сразу же уходи сам. Уходи по своему склону, по широкому. Твои «коробочки» выдвину тебе навстречу максимально. Будь внимателен, чёрт его знает, где у них ещё выходы из кяризов. Я «Урал», приём.

– «Урал», прошу разрешения на применение артиллерии. Я «Маска», приём.

– Разрешаю, но только после ухода «Валдая» с гребня. Я «Урал», приём.

– «Урал», вас понял. Я «Маска».

– Удачи вам всем! Я «Урал», до встречи, конец связи.

– Пообщались и ладненько… Макс, мы с тобой, как ангелы-хранители у десантуры, кто бы ещё и наш отход прикрыл. Подготовь данные для стрельбы по той паре ДШК, которых никак гранатомётчики не загасят. Как только батальон уйдёт с гребня, накроем их «Градом». На огневую передай, пусть готовятся к активной работе. Пройдусь по цепи, сектора обстрела уточню. И ещё… если что, командование ротой бери на себя. У моих взводных сегодня первый бой.

– Брось, не из таких передряг выходили и сейчас прорвёмся! – прокричал Максим вслед Казачёнку, змеёй скользнувшему меж камней к нижнему ярусу обороны роты. – Галиев, не спи! Связь с огневой! Быстро.

Командир роты отправил один взвод к вершине и, уточнив сектора обстрела, отдал команду на открытие огня по севшим на хвост батальону духам. Бой постепенно набирал обороты. На огневых позициях в это время вовсю готовились к огневой работе: выкладывали на грунт снаряды, комплектовали нужные заряды, уточняли метеопоправки. Стволы батарей и пакеты «Градов» были наведены в плановые цели.

Батальонные гранатомётчики, выдав прощальный залп в сторону противника, подхватили своё грозное оружие и, перевалив через гребень хребта, скрылись за большими серыми валунами. Заметив их отход, душманы, обстреливавшие до этого десантников с правого полусклона подковообразного отрога, вышли из своих укрытий и полезли на опустевший перевал. По ним тут же дружно заработали все три пулемёта разведроты, заставив их снова залечь, и в этот момент прозвучали первые выстрелы слева. По всей видимости, одна из конечных станций духовской подземки была расположена где-то совсем неподалёку от седловины перевала. С правого полусклона яркими вспышками сварочных аппаратов сверкнули ДШК, и через три секунды оттуда же донёсся характерный пулемётный треск. Если принять скорость звука в воздухе равной триста тридцать метров в секунду, то расстояние до них – около тысячи метров. Неприцельный огонь – не так страшен, гораздо хуже то, что духов, атакующих слева, на глазах становилось всё больше и больше, а до них, в общем-то, было рукой подать. Ад нарастал. Казачёнок глянул на лейтенанта и дал отмашку:

– Артиллерия, огонь!

Максим отложил в сторону раскалившийся от стрельбы автомат и, одев наушники, вышел на связь с огневой позицией.

– «Амур, Я «Туман», реактивной, цель 151, основной, один снаряд, огонь! – лейтенант ткнулся лицом в каменную щель, инстинктивно укрываясь от прожужжавших над его головой пуль.

– «Туман», я «пятисотый», доложите, прошёл ли «Валдай» гребень. Приём, – это был голос начальника артиллерии бригады полковника Мартынова.

– «Пятисотый», «Валдай» ушёл десять минут назад. Прошу разрешения на открытие огня, а то здесь становится слишком жарко. Я «Туман», приём, – вновь поднимая голову, прокричал в телефонную гарнитуру Максим.

– «Туман», не суетись. Один снаряд, пуск! Полётное 45. Лови! Я «пятисотый».

– Ловлю… – пробормотал про себя лейтенант, вглядываясь в район цели.

Реактивный снаряд с рёвом пролетел над его головой и через три секунды рванул в «зелёнке» полусклона. Нет, не зря он тренировал огневиков, не зря заставлял учитывать все метео и баллистические поправки!

– Дальше сто, правее ноль ноль два. Тридцать пять снарядов. Залп!

– Я «Амур», Залп. Полётное сорок пять, – раздался в наушниках спокойный голос начальника штаба дивизиона.

Теперь рёв длился в тридцать пять раз дольше и смешался с гулом разрывов реактивных снарядов. Удар пришёлся прямо по цели, и если даже духи успели укрыться и остались живы, то, как минимум, ощущали себя изрядно оглушёнными. Обстрел, по крайней мере, на какое-то время стих. С расстояния в один километр залп «Града» выглядел устрашающе, и не приведи Господь увидеть его с расстояния в несколько метров. Казачёнок, воспользовавшись замешательством в рядах душманов, дал команду оставшейся части роты на подъём к перевалу. Разведчики, вскарабкавшись к самому высокому ярусу отрога, открыли огонь по духам, не позволяя им преследовать уходящий по склону батальон.

– Максим, пристреляй пятачок, где сидели гранатомётчики. Другой тропы, ведущей из седловины к перевалу, через который ушла десантура, нет. Духи обязательно туда ломанутся, а мы их тут и накроем! – ротный отдал распоряжение Кольченко и короткими перебежками двинулся на правый фланг обороны – там становилось совсем горячо.

Начальник артиллерии поначалу не хотел давать разрешения на пристрелку цели, находящейся в непосредственной близости и от разведроты, и от ещё не успевших далеко уйти десантников. Максиму пришлось его убеждать, что ДШБ уже прошёл не менее полкилометра, а от позиций, занимаемых разведчиками, до цели никак не меньше четырёхсот метров, хотя реально до неё было метров триста.

– Ты думаешь, что у меня под рукой нет карты, и я не вижу, на какой вершине вы сидите? Разрешаю открытие огня только в случае самой крайней необходимости и исключительно ствольной артиллерией. У твоего «Града» рассеивание шесть гектаров, не забыл? – Мартынов пытался шутить, но внутреннее напряжение чувствовалось в каждом его слове. – Уточни свои координаты, и начинай пристрелку цели первой батареей.

– «Пятисотый», всё будет хорошо. Цель 152. Первой, основным орудием, один снаряд, огонь! – в ожидании выстрела с огневой позиции Максим взял в руки отложенный автомат, перевёл предохранитель в положение для стрельбы одиночными, и прицельно выстрелил по прячущемуся за камнем духу.

– «Туман», первая основным – выстрел! Полётное – сорок. Я «Амур», приём, – огневая, как всегда, была спокойна и лаконична.

Сорок секунд прошло, а разрыва всё не было. Рядовой Вонс дотронулся рукой до плеча лейтенанта и указал на долину; там, неподалёку от кишлака, рассеивался дым от взрыва артиллерийского снаряда. Кольченко в сердцах чертыхнулся. Он сразу понял, что начальник артиллерии перестраховался и, на всякий случай дал команду увеличить дальность стрельбы.

– «Амур», я «Туман». Мы так не договаривались. Работайте по указанным мной координатам или не стреляйте вообще. У меня нет времени убеждать вас в правильности принимаемых мной решений. Уточняю своё место положение: по иксам – 46, по игрекам – 33. По улитке – 6, и внутри ещё раз – 6. Высота 2870. Повторите один снаряд по цели на реальных установках для стрельбы. Пожалуйста, – Максим с трудом сдерживал свои эмоции, – я «Туман», приём.

– «Выстрел, полётное – сорок – флегматично отозвалась огневая.

На этот раз снаряд упал в том районе, где и ожидал его разрыва лейтенант. Даже одиночный разрыв заметно поубавил энтузиазма в рядах карабкающихся по склонам духов. Максим передал корректуры на батарею и дал команду на открытие огня. Второй снаряд прилетел туда, куда надо, на тот самый пятачок, где полчаса назад занимал оборону гранатомётный взвод со своими АГС-17.

– «Амур», уровень меньше ноль ноль один. Батарее, веер сосредоточенный. Один снаряд, десять секунд выстрел, Огонь! Я «Туман», приём, – спокойствие и уверенность постепенно возвращались к лейтенанту, и он передал наушники Галиеву.

– Первое – выстрел, – доложил радиотелефонист, – очередь, расход – шесть.

Снаряды прилетели с интервалом в десять секунд, чтобы можно было отследить все шесть разрывов и при необходимости скорректировать стрельбу каждого орудия. При сосредоточенном веере все снаряды должны были бы разорваться в одной точке, но баллистика вещь серьёзная. Говорят, что два снаряда никогда не падают в одну воронку и это имеет математическое обоснование. При стрельбе из одного и того же орудия невозможно обеспечить абсолютно одинаковые условия стрельбы. Всегда присутствуют небольшие отклонения в весе и составе заряда, форме и весе снаряда, метеоусловий, незначительное подпрыгивание орудия в процессе выстрела и тому подобное. В силу этих причин и происходит рассеивание разрывов. Все факторы, вызывающие рассеивание, носят совершенно случайный характер и взаимно независимы. Результат их воздействия подчиняется закону нормального распределения случайных величин в соответствии с центральной предельной теоремой теории вероятностей. Исключить влияние этих факторов невозможно, однако неизбежное рассеивание снарядов хорошо изучено и математически описано. В артиллерии это называется эллипсом рассеивания.

Каждый снаряд, выпущенный в приблизительно равных условиях, летит по своей траектории, составляя при серии выстрелов так называемый «сноп траекторий». Точки падения в таком «снопе» определённым образом распределяются вокруг некого центра рассеивания снарядов: рассеивание не беспредельно, оно имеет свои границы, оно симметрично, но неравномерно – вблизи центра плотность разрывов выше, чем на границах. Мерой рассеивания снарядов является срединное отклонение.

Если попытаться объяснить по-простому, то половина всех разрывов произойдёт в непосредственной близости от центра эллипса рассеивания, ещё тридцать два процента – чуть дальше, а вот оставшиеся восемнадцать процентов равномерно распределятся по краям этой вытянутой геометрической фигуры. Осколки разорвавшегося снаряда разлетаются почти на двести метров, хотя зона сплошного поражения в кратность меньше, а сам разлёт осколков зависит от направления стрельбы и выбранной траектории. Управление огнём артиллерии – наука точная, в ней всё подчиняется неумолимым законам математики.

Эти умные мысли пролетели за короткие секунды ожидания прилёта снаряда к цели одновременно и в лейтенантской голове Кольченко, и в голове начальника артиллерии бригады, находящегося на огневых позициях.

Все шесть снарядов разорвались в пределах цели с небольшим недолётом. Максим дал команду увеличить уровень на полделения, и следующая очередь легла идеально, надёжно закрыв для душманов путь к преследованию батальона, уходящего вниз вдоль гребня горного отрога.

– Красиво у тебя получилось закупорить это бутылочное горлышко! Басмачи, конечно, могут попытаться пройти по ущелью слева и перехватить десантуру ниже по гребню, но это уже из разряда чудес, – похвалил лейтенанта появившийся рядом с ним командир роты, – задачу по прикрытию «Валдая» мы выполнили. Под артиллерийский огонь духи, вряд ли, сунутся. Правда, теперь вся эта дикая сотня будет охотиться исключительно на нас…

Внезапно появившийся слева из распадка, лежащего метров двести ниже рубежа обороны роты, очередной десяток вооружённых головорезов, прервал монолог старшего лейтенанта Казачёнка. Короткими очередями он быстро погасил их наступательный порыв, отправив пару моджахедов на свидание с гуриями. Оставшиеся в живых с любовным рандеву, видимо, решили повременить и резво откатились обратно в распадок.

– Ещё минуты три пообороняемся и будем уносить отсюда ноги, а то, если духи сумеют обойти роту по дну ущелья, мы попадём в такую мышеловку, что из неё нас будут вытаскивать, на ночь глядя, всей бригадой, – продолжил ротный и, размахнувшись, бросил в сторону поросшего кустарником распадка лимонку. Пролетев по длинной навесной траектории, граната разорвалась в широкой скальной расщелине, разбросав по кругу веер своих смертоносных осколков.

– Ущелье, что слева от нас, находится в мёртвой зоне и для «Градов», и для гаубиц. Могу стрелять только по перевалу, через который ушёл батальон, и по вершине отрога, где находимся мы с тобой, – оценил возможности приданной артиллерии Кольченко, сверяя карту с местностью, и, подняв взгляд на Виктора, добавил, – обойти нас по дну ущелья духи могут легко, правда им ещё придётся метров пятьсот подниматься на гребень, но в новых калошах ленинградской фабрики «Скороход» для них это плёвое дело.

Советские резиновые калоши, чёрные и блестящие снаружи и ярко алые внутри, поставляемые в Афганистан, как гуманитарная помощь, были излюбленной обувью, воевавших против сороковой армии, душманов. Видимо в них действительно было удобно лазить по скалистым горам.

– Возможность обходного манёвра басмачей меня не сильно беспокоит. Я отправил взводного, трёх бойцов и пулемёт вперёд по хребту, к месту возможного подъёма из ущелья, сюда, – Казачёнок ткнул пальцем в карту, – а вот спуск по склону в долину Алингара, по которому нам предстоит отходить, прямой и ровный, как горнолыжная трасса для начинающих. На ней даже камней больших нет, чтобы можно было попытаться организовать оборону. Слева и справа – скальные обрывы, и так целых четыре километра. Затем резкий поворот налево, к садам, в зелёнку. Там уже прямая видимость из района бронегруппы, там мы под защитой танковых пушек, стволов БМП, крупнокалиберных пулемётов. Духи туда не сунутся. Прикрывать отход роты будет командир второго взвода. С ним три бойца и пара пулемётов. На этом рубеже минут десять они продержаться, вот только как сами-то будут отходить? Их-то, кто прикроет? Просил у комбрига пару вертушек, но он ответил, что весь вертолётный полк на армейской операции в Суруби, которой руководит лучший друг нашей бригады – «Гробовщик». Давай-ка ещё разок шарахни по перевалу и подтягивайся наверх.

Ротный, скользя между камнями, двинулся по цепи влево, уточняя задачу каждому бойцу. Рота готовилась к броску по каменистому плато. Кольченко вызвал огонь по узкому выходу с перевала на горный отрог, по которому ушли в долину Алингара десантники. Через минуту, почти без завывания, назначенную цель накрыл залп двух артиллерийских батарей. Снаряды прилетели практически одновременно, всколыхнув раскатами взрывов ущелье, а один из них, как на бильярде, удачно рикошетировав, изменил направление полёта и разорвался в воздухе над зелёнкой, из которой по роте стрелял духовский пулемёт. После залпа на несколько мгновений установилась тишина и, воспользовавшись временным затишьем, Максим с Галиевым и Вонсом рванули вверх по склону.

Именно в этот момент, пока они карабкались по каменным выступам, лейтенанту в голову пришла дерзкая мысль: отступая, выманить противника на плато, по которому предстояло уходить разведроте, и уничтожить его, перенеся огонь артиллерии от уже надёжно пристрелянной цели. Разведчики раскинулись цепью по самому краю, не простреливаемого снизу, противоположного склона. Короткими очередями, и одиночными выстрелами они сдерживали наступательный порыв душманов, укрывающихся от пуль за каменными выступами, расположенными в сотне метров ниже плоской вершины. Лейтенант занял своё место в цепи рядом с командиром роты, отправив Вонса присмотреть в радиусе ста метров какое-нибудь природное укрытие, способное защитить трёх человек от разлёта осколков артиллерийских снарядов.

Казачёнок был зол и хмур, на его скулах под загорелой до черноты кожей нервно перекатывались желваки. Ему предстояло отдать приказ четырём подчинённым на прикрытие отхода роты, обрекая их на верную смерть. Духам, чтобы выскочить на плато, потребуются считанные секунды, и на этом ровном склоне бойцам арьергарда при отступлении негде будет укрыться от вражеских пуль.

– Гранаты к бою! – хрипло скомандовал ротный, и его приказ тут же двинулся к флангам обороны, передаваемый по цепочке, словно эстафетная палочка.

– Вить, послушай. Давай на прикрытие отхода роты останусь я со своими бойцами. У твоего взводного сегодня первый бой, ты глянь на его ошалевшие глаза! У оставленного тобой прикрытия не будет ни малейшего шанса выйти из этого боя живыми. У меня этот шанс есть, ведь со мной двенадцать артиллерийских орудий и три установки «Град», – Максим говорил уверенным тоном, он, почему-то, был абсолютно убеждён правильности своего решения, – в нужный момент я перенесу огонь с предыдущей цели на наше плато, организую что-то вроде заградительного огня и под его защитой начну уходить. Когда преследующие нас духи поднимутся на плато, я накрою их всех залпом «Града». После этого, я уверен, преследовать нас будет больше некому.

– Нестандартное решение… И выглядит заманчиво, – в глазах командира роты вспыхнул привычный волчий блеск, – но я не могу принять его, это противоречит всем боевым уставам и наставлениям. Я бы сам остался, но обязан руководить отходом роты, а ты должен быть всегда рядом со мной. Нет. Не дело офицера-артиллериста прикрывать отход разведчиков. Кстати, а как же быть с безопасным удалением от разрывов не менее, чем четыреста метров?

– Ты здесь, безусловно, и Бог, и царь, и воинский начальник. Решение принимать тебе, но я впервые скажу, что ты не прав. Взвесь всё спокойно. На одной чаше – стопроцентная геройская гибель четырёх пацанов, на другой – большая вероятность выхода из боя без потерь и, попутно, уничтожение целой банды душманов. Решай, на то ты и командир. Только вот, времени в обрез, басмачи вот-вот обойдут нас с флангов. А безопасное удаление – это для невезучих… – лейтенант закончил свой монолог, пристегнул к автомату очередную связку магазинов и продолжил перестрелку с духами.

Вернувшийся с поисков естественного укрытия рядовой Вонс, громыхнув по камням автоматом, залег рядом со своим командиром.

– Товарищ лейтенант, там, метрах в восьмидесяти от нас, есть углубление, похожее на воронку от авиабомбы или на маленький кратер. В нём человек десять спокойно сможет укрыться.

– Ты, наверное, прав, Максим. Твоя задумка – это шанс всем остаться в живых, – откликнулся ротный, услышав доклад Вонса, —чем я могу тебя усилить?

– Ну чем ты можешь усилить залп «Града»?» – усмехнулся лейтенант. – Просто побыстрей отходите, чтобы можно было начинать работать артиллерией.

– Нет, так не пойдёт! Я тебе оставлю пару пулемётчиков, они будут прикрывать с флангов твой отход. Расположу их метрах в двухстах от воронки, найденной Вонсом. Одного слева, другого справа. Они ребята тёртые, сам знаешь, – улыбнулся Виктор, – я их прямо сейчас и отправлю выбирать позицию, а ты забирай своих бойцов и ступай в «кратер», налаживай взаимодействие с огневыми, минут через пять начнём отход. Удачи вам!

– Удачи нам всем! – ответил Максим и вместе с Галиевым и Вонсом двинулся к воронке.

Разместившись в укрытие, они быстро оборудовали места для стрельбы, аккуратно разложив на импровизированном бруствере снаряжённые магазины и гранаты. Лейтенант одел наушники и лично вышел на связь с дивизионом.

– «Амур», я «Туман», приготовиться к работе, приём.

– «Туман», я «Амур». К работе готов. Приём, – лаконично отозвалась рация начальника штаба дивизиона.

– Мой наблюдательный пункт – высшая точка отрога, на карте обозначена как высота 2911. Квадрат 46-33-6. Огонь будем переносить от цели 152, как от пристрелянного репера. Цель 153. Семьдесят метров строго на север от наблюдательного пункта. Высота – 2900. Веер 0-01. Всеми стволами. Навести. Готовность доложить! Я «Туман», приём, – Максим заметно волновался, последняя фраза утонула в грохоте разрывов гранат, одновременно брошенных разведчиками по приказу Казачёнка.

– Ты там что, окончательно перегрелся? – ворвался в эфир начальник артиллерии бригады. – Что там у вас происходит! Я «пятисотый», приём!

– Будем прикрывать отход роты огнём артиллерии. Стволы стреляют на удивление кучно. Я нахожусь в укрытии, в восьмидесяти метрах от края плато, где сейчас обороняются разведчики. Через двадцать секунд после их отхода я подам команду «Огонь». Полётное – около сорока секунд. За это время разведрота успеет отбежать метров на двести, а мы заляжем в укрытии, но если вы опять увеличите своим приказом дальность стрельбы, то снова будет перелёт, и снаряды улетят в долину, а мне с Галиевым и Вонсом духи отрежут головы. Нас всего трое, а их больше сотни. Если всё получится, как я рассчитываю, то после первого залпа сразу же начну отходить, передвигая вал артиллерийского огня за собой. Я «Туман», приём! – выдохнул в гарнитуру лейтенант, отрешённо глядя, на уходящую роту, каждый солдат которой, помимо боевой экипировки, нес камень для оборудования позиций пулемётчиков.

– Ты сошёл с ума! Эллипс рассеивания снарядов – двести метров, ты, практически вызываешь огонь на себя! Мы же стопроцентно тебя накроем! Отходи вместе с разведкой, а мы минуты через две ударим из всех стволов! Отходи, я приказываю! – полковник сорвался на крик, он очень хорошо относился к Максиму, говорил, что тот чем-то похож на его сына.

– «Пятисотый», я «Туман». Здесь командует командир роты, разведчики уже начали отход, духи сидят у них на хвосте. У нас всё получится, по теории вероятностей около нас произойдёт не более восемнадцати процентов разрывов, и уж совсем не обязательно снаряд прилетит именно в нашу воронку. Всё будет хорошо, – ответил ему Кольченко на удивление спокойным голосом.

– Максим, я тебя понял. Постарайтесь понадёжнее укрыться. Всех имеющихся на позициях офицеров я отослал к прицельным приспособлениям орудий, командовать на огневой буду лично. За невыполнение приказа будешь строго наказан! Я «пятисотый», «Амур» к работе готов!

Разведчики, дав последний залп в сторону духов, катнули вниз по склону гранаты и стремительно двинулись в сторону долины реки Алингар, на берегу которой располагалась бронегруппа бригады. Привычные звуки боя сменились гнетущей тишиной.

– «Амур», через двадцать секунд залп по цели 153, первой и третьей батареей. После залпа – беглый огонь до моей команды. «Граду» приготовиться по цели 153 и 152 по одной боевой машине. Я «Туман», приём, – лейтенант замолчал и, не снимая наушников, взял в руки автомат и лёг спиной на бруствер воронки.

В небе, прямо над ними, проплывал белый парусник неизвестно откуда появившегося облака.

Уходящие по отрогу бойцы, уже укладывали принесённые камни вокруг пулемётчиков, залегших в паре сотен метров позади воронки, когда в наушниках прозвучало слово «Залп».

– «Туман», храни тебя Господь! Полётное сорок! Я «пятисотый», удачи вам!

Лежавшие рядом с Максимом Галиев и Вонс, сжав побелевшими от напряжения пальцами автоматы, провожали взглядами уплывающее облако. Лейтенанту подумалось, что сейчас самое подходящее время, на всякий случай, вспомнить лучшие моменты прожитой жизни. Таких моментов оказалось много, и он никак не мог выбрать самый-самый и, не мудрствуя лукаво, назначил наилучшим – рождение дочери, но закутаться в лёгкий флёр воспоминаний не удалось – тишину разорвали пулемёты разведчиков.

Расчеты Кольченко оказались ошибочны, духи появились на плато раньше, чем он рассчитывал. Залегшая в «кратере» троица открыла автоматный огонь по вылезавшим на плато душманам. На головах басмачей красовались серые и белые чалмы, чёрные блестящие калоши на удивление гармонично сочетались с их широкими штанами и синими, серыми и чёрными рубахами. Они держали в руках наши автоматы и английские винтовки. У многих за поясами были небольшие топоры. Духов оказалось гораздо больше, чем ожидал Кольченко. Они поначалу залегли, опешив от огня внезапно появившихся перед их носом автоматчиков, но через несколько секунд, придя в себя, бросились в атаку. Аллах Акбар! Были отчётливо видны их, перекошенные ненавистью, бородатые лица.

Время прилёта снарядов неумолимо приближалось, и Максим громко скомандовал:

– Ложись!

Он упал на самое дно воронки, закрыв собой радиостанцию. Сверху, прикрывая телами своего командира, залегли его солдаты. На этот раз никакого воя снарядов они не услышали. Раздался адский грохот разрывов, рвущих барабанные перепонки, в нос ударил знакомый запах смерти: взорвавшийся тротил, раскалённый металл и разорванные в клочья человеческие внутренности. Дождём осыпались, взметённые взрывами, камни. Всё получилось, как и задумывал лейтенант: снаряды накрыли цель.

– «Амур» стой! – прохрипел в рацию Максим.

– Стой! – откликнулся с далёкой огневой позиции севший голос полковника Мартынова. – Залп ушёл, пять снарядов в полёте. Приём.

Это были самые страшные секунды боя. Казалось, что после успешного залпа прошла целая вечность, а пять снарядов из серии беглого огня всё никак не прилетали. На самом деле прошло не более десяти секунд. Первые два взрыва прозвучали слева, следующие два практически слились в один и громыхнули справа, и сразу же вслед за ними произошёл пятый разрыв, совсем близко от их воронки. Вновь посыпавшиеся с неба камни несли распластавшимся на дне «кратера» телам благую весть – живы! Кольченко высунул голову из-за бруствера. По всей поверхности плато валялись разорванные осколками снарядов тела душманов, а из-за ступенчатого уступа склона раздавались душераздирающие вопли раненых. Так кричали наши солдаты, потеряв при подрыве ноги.

Надо было отходить, пока духи не пришли в себя. У Галиева из носа шла кровь, у Вонса кровавый ручеёк вытекал из левого уха. Лейтенант тоже был слегка контужен. Они устремились вслед ушедшей роте, надеясь на защиту умолкших на время пулемётов.

– «Амур», я «Туман». Оценка отлично. Мы живы и невредимы. Отходим. По цели 153 беглый огонь! Я «Туман», приём, – севшим голосом вышел в эфир Максим.

– «Туман», я «Амур». Выстрел, – отозвалась огневая позиция.

Дойдя до линии, на которой разместились пулемёты, Максим жестом приказал пулемётчикам подняться. Они так и шли: Галиев, Кольченко и Вонс, пошатываясь и поддерживая друг друга, а по бокам, лицом к противнику, с ручными пулемётами наперевес, отступали бойцы из разведроты. Когда снаряды из первой очереди беглого огня стали рваться на самом крае плато, все пятеро уже находились на безопасном удалении. Один из разведчиков стволом пулемёта указал лейтенанту на группу душманов, устремившихся через перевал на соседний отрог. Это был район цели номер 152, и туда был наведён один из «Градов», оставалось лишь дать команду на открытие огня.

– Снова ушёл! – глядя на то, что творилось на противоположном склоне долины, Юнус Халес пришёл в бешенство. – Шайтан! Настоящий шайтан.

Антонио Нери лихорадочно крутил ручку настройки частоты стоящей рядом с ним радиостанции. Он слишком поздно понял, что надо было прослушивать не канал комбрига, а линию связи корректировщика артиллерийского огня с огневыми позициями. Ему повезло, он нашёл её буквально через пару минут.

– «Амур», переносите огонь гаубицами по гребню хребта на себя, скачок 400. Мы уже достаточно далеко отошли от края, я «Туман», приём, – прошипели лежащие на рации наушники.

– «Туман», принято скачок 400, я «Амур», приём, – ответила корректировщику огневая.

«Браво!» – мысленно поаплодировал Нери неизвестному ему офицеру. – «Маленький огневой вал, только в обратном направлении. Неплохо придумано и отлично исполнено».

Разрывы артиллерийских снарядов отодвинулись от начала гребня на довольно-таки приличное состояние.

Халес вопросительно посмотрел на Антонио.

– Они уходят под прикрытием огня артиллерии, и мы бессильны что-либо предпринять, – пояснил тот и без того понятную ситуацию.

– «Амур», я «Туман». Скачок 400, – продолжился диалог артиллеристов в эфире.

– Принято 400.

Фонтаны разрывов вновь поползли по гребню вслед уходящим разведчикам.

– Максим! Не пижонь! Сматывайся оттуда поскорее! Я «Пятисотый! Приём.

– «Пятисотый», всё под контролем, я уже вижу огневую позицию. Скоро будем. Я «Туман», приём.

– На этот раз шурави переиграли нас вчистую. Я не сумел предугадать, что прикрывать отход разведроты останется артиллерист, – обескураженно развёл руками американец, – теперь и у меня, и у всего «Чохатлора» есть свой шайтан. Его имя – Максим, позывной – «Туман». Господин Халес, дайте команду прекратить преследование. В данной ситуации это бессмысленно и смертельно опасно.

– Что-то со связью, – недовольно сморщился полевой командир, —будем надеяться, что командиры сами догадаются.

Он поднял к глазам бинокль и внимательно осмотрел склон, по которому только что прекратила работать артиллерия. Довольно большое число моджахедов в чёрных одеждах, вскарабкавшись по склону, заполнили пространство небольшого плато.

– В живых осталось гораздо больше, чем я думал, – обрадовано произнёс Юнус.

Именно в этот момент монотонное шипение в наушниках вновь было нарушено русской речью.

– «Амур»! Реактивной. Цель 152 и 153. Огонь! Я «Туман», приём.

– «Туман», я «Амур». Пуск. Полётное – сорок две, – ответ огневой позиции прозвучал без малейшей задержки.

– Нет! Господи, нет… – Нери закрыл глаза рукой.

Удивлённый столь неожиданной реакцией, Халес вопросительно глянул на американца. В ответ тот лишь молча указал рукой в направлении толпящихся на плато моджахедов.

– Вы называете это «шайтан-арба».

Юнус недоумённо пожал плечами, и в тоже мгновенье плато с находящимися на нём людьми покрылось вспышками разрывов. Лицо полевого командира окаменело, побелевший от страшного напряжения кулак, разжался и на серые камни грота слезинками брызнули агатовые бусинки разорвавшихся чёток.

Восемнадцать секунд подряд седловина перевала и плато вздыбливались причудливыми фонтанами разрывов. Кольченко и его бойцы всё дальше и дальше уходили вниз по плоскому и широкому, как Невский проспект, гребню горного отрога. Заградительный огонь гаубиц следовал за ними, защищая с тыла.

«Это вам, «мужики в широких штанах», за Хару и Шигал от меня лично», – подумал про себя лейтенант. – «Месть свершилась».

Они уже шли небольшой шеренгой, положив стволы пулемётов и автоматов на плечи, а позади них грозно вздымалась огневая завеса огня артиллерии. Бог войны сегодня явно был в ударе.

Ставший совсем пологим, отрог повернул налево, и перед идущими раскинулась во всей своей красе жёлто-зелёная долина реки Алингар, спешащей навстречу с первой рекой ведического Семиречья – с Кабулом. Запылённая боевая техника бронегруппы встречала их, грозно ощетинившись стволами «Шилок», танков и БМП, суля надёжную защиту. Дивизион прекратил постановку заградительного огня. У самой подошвы горного отрога, перед входом в коварную зелёнку, обозначив себя отброшенной в сторону шашкой оранжевого дыма, их ожидала разведрота.

Пришедший в себя Галиев забрал у лейтенанта радиостанцию, а запасливый украинец Вонс, достав из кармашка вещевого мешка жестяную коробочку из-под конфет «Монпансье», вынул из неё пачку строго запрещённых при выходе в горы сигарет. Все пятеро с явным удовольствием затянулись щекочущим пересохшее горло табачным дымом и, перестроившись из шеренги в колонну, продолжили своё победное шествие. Зависший над их головами очумелый жаворонок пел яростный гимн продолжающейся жизни и перемещался вместе с ними в пространстве и времени в сторону струящейся внизу реки. Жаркий солнечный день клонился к вечеру, ад войны остался где-то далеко, на горном перевале, а они спускались в долину, где их ждал покой, вода, тенистая прохлада. Почти что, Рай. Не хватало лишь гурий, но выжившим они и не полагались…

Несколько минут спустя, их маленькая колонна пристроилась в хвост неторопливо движущейся цепочке разведроты, и вскоре, без приключений миновав зелёнку, они вышли в район огневых позиций артиллерии. Дивизион приветствовал разведчиков, возвратившихся с гор без потерь, залпом всех своих орудий и реактивных установок по цели 151, кишлаку Салау, в котором понёс потери десантно-штурмовой батальон и куда, по логике простых вещей, к этому моменту должны были вернуться недобитые в сегодняшнем бою духи.

Казачёнок развернул змейку ротной колонны на сто восемьдесят градусов и направил её голову навстречу идущим в хвосте лейтенанту и его подчинённым. Со стороны это напоминало послематчевое приветствие хоккейных команд, катящихся навстречу друг другу, пожимая руки и изредка обнимаясь. После этой короткой церемонии скупой мужской благодарности разведрота ушла направо, в сторону своей бронегруппы, а Вонс, Галиев и Кольченко побрели на огневые позиции дивизиона.

Огневики, завершив прощальный артналёт на Салау, самостоятельно, без всякой команды, начали выстраиваться в колонну по одному. Обмениваясь рукопожатиями, лейтенант шёл вдоль бесконечно длинной цепочки людей, от точности и скорости действий которых совсем недавно полностью зависела его жизнь, и благодарил каждого из них. Ближе к концу эта живая лента, состоящая из солдат и офицеров, неожиданно скомкалась, десятки рук оторвали лейтенанта от земли и под громкие возгласы «Ура!!!» стали подкидывать вверх. Рядом взлетали к небу и приземлялись в надёжные руки друзей Галиев с Вонсом.

Это был апофеоз триумфа. Неожиданно, во время своего очередного взлёта, офицер отчётливо увидел на опустевшей огневой позиции красивую молодую женщину в длинном ярко-алом платье, которая всегда появлялась перед глазами лейтенанта в роковые моменты его не слишком долгой жизни. Она, как всегда, была ослепительно красива. Максим, почему-то, так и продолжал считать её своей смертью. Он даже успел к ней как-то привыкнуть и, честно говоря, был очень удивлён, что она не явилась ему, когда он, не шевелясь и крепко зажмурившись, лежал под артобстрелом на дне воронки. И всё-таки она пришла!

Красавица сидела на снарядных ящиках, устало ссутулившись, положив локти на слегка расставленные колени, расслабленно свесив к земле кисти рук. Рядом возвышалась гора шёлковых мешочков зарядного пороха, оставшаяся в процессе подготовки нужных для стрельбы зарядов, а слева и справа от неё были хаотично разбросаны закопченные стрелянные латунные гильзы, отсвечивая на солнце тусклым блеском самоварного золота. Можно было подумать, что эта хрупкая девушка весь день подносила тяжёлые боеприпасы к беспрерывно стреляющему орудию и с усилием досылала их в канал ствола. Едва приподняв голову, она смотрела на взлетавшего над толпой Максима. Улыбка восторга, придающая человеческому лицу довольно-таки глупый вид, мгновенно сползла с губ лейтенанта. Видение было настолько пугающе реалистичным, что он, в очередной раз падая вниз, плотно прикрыл глаза ладонями, а когда руки солдат вновь подбросили его высоко вверх, на огневой позиции уже никого не было – красавица в красном платье в очередной раз бесследно исчезла.

«Врёшь, не возьмёшь!» – подумал про себя офицер, а откуда-то из глубин памяти в его контуженой голове горным эхом разнеслись слова Эсмеральды: – «У третьей будут карие глаза, и она спасёт тебе жизнь». Да кто же она, чёрт возьми?!!»

Вечером, в штабной палатке командование бригады проводило разбор полётов с Казачёнком и Кольченко. Комбриг, не повышая голоса, перечислял нарушенные ими приказы и распоряжения, допущенные неточности в выполнении положений боевых уставов и бесчисленных инструкций и директив. Сидевший рядом с ним начальник политотдела несколько раз визгливо вклинивался в его размеренную речь, угрожая взысканием по партийной линии. Полковник Мартынов с начальником штаба бригады молча стояли в дальнем углу просторного шатра, переминаясь с ноги на ногу.

– Начальник артиллерии мне доложил, что снаряды пролетали в пятидесяти метрах над головами десантников! Вы же могли половину батальона угробить, это-то хоть до вас доходит? – задал вопрос раздражённый командир бригады, глядя на безразлично отстранённые лица понуро стоящих офицеров.

– Срединное отклонение по высоте, соответствующее дальности стрельбы, не превышало семи метров, поэтому снаряды никак не могли попасть в гребень отрога, по которому спускался ДШБ, – пробубнил себе под нос Максим, он хотел ещё что-то добавить, но его перебил вмешавшийся в разговор полковник Мартынов.

– Не умничай! Срединное отклонение рушится одной ошибкой наводчика! Ты же вызывал огонь точно на себя и свою группу! Хорошо, что я, на всякий случай, дал команду увеличить уровень на одно деление, а то некому было бы сейчас дерзить своим командирам, – начальник артиллерии сделал при этом ужасно страшное лицо.

На самом деле, он лишь пытался вывести своего подчинённого из-под жёсткого прессинга командования бригады.

– И ты тоже хорош, – переключился комбриг на Казачёнка, – тебе-то, с твоим опытом, непростительно. В каком таком талмуде написано, что отход роты должен прикрывать артиллерийский офицер со своими солдатами? Доложи-ка мне, малограмотному.

– Товарищ подполковник! В сложившихся условиях это было единственно верное решение, позволившее роте выйти из боя без потерь. Огнём артиллерии было уничтожено несколько десятков духов… – начал было отвечать ротный, но его перебил начальника политотдела.

– Ты на пару с Кольченко убитых душманов считал? Или вам сам Халес о своих потерях доложил? – ехидно уточнил он. – У страха глаза велики. Десятки духов… Не знаю. А вот десяток наших десантников запросто могли положить!

– Ну, вот опять за рыбу деньги, – хмыкнул себе под нос лейтенант, с ухмылкой глянул на командира разведроты и начал перемножать в уме двузначные цифры.

– Идите, отдыхайте и считайте, что вам очень повезло, что на огневых позициях сработали без ошибок, – тяжко вздохнув, подвёл итог разбора комбриг, – и не считайте меня занудой. Знаю я, что победителей не судят, только вот победа любой ценой меня не устраивает. Она, зачастую, оказывается Пирровой.

Молодые офицеры, приложив руки к панамам, развернулись через левое плечо и вышли из штабной палатки под успевшее почернеть бездонное афганское небо.

– Плюнь ты на эту выволочку! Не бери дурного в голову, а тяжёлого в руки! Главное, что все живы. Благодаря тебе и артдивизиону четыре матери не будут пока хоронить сыновей, а одна лейтенантская жена сегодня весьма счастливо избежала участи стать молодой вдовой, – Казачёнок по-дружески хлопнул Кольченко по плечу.

– Забавная штука жизнь… Как говорится, «уснуть под звёздами – проснуться под картечью», – грустно отозвался Максим.

– Красиво излагаешь! – Виктор задрал голову, всматриваясь в ночное небо.

– Это – Гюго. «Девяносто третий год». Роман, – Кольченко тоже устремил взгляд на небеса.

– Пуштуны, между прочим, считают, что звезды – это души погибших воинов, – поделился непонятно откуда ему известной информацией разведчик.

– А что, вполне может быть. Мы ведь все состоим из звёздной пыли. Из древних, погибших в страшных катаклизмах первых двух звёздных поколений… В каждом из нас 65% кислорода, 18% углерода, 10% водорода, 3% азота и 2% кальция. Всё это богатство нам досталось от Большого Взрыва, случившегося четырнадцать миллиардов лет назад, – тоже решил блеснуть знаниями Максим.

Казачёнок сморщил лоб. Он явно складывал озвученные артиллеристом проценты.

– Восемьдесят восемь плюс десять… Девяносто восемь. А что в оставшихся двух? – пытливый мозг разведчика угнетала любая, не до конца понятая им, информация.

– А это у всех по-разному. Вот у нас с тобой – золото. У комбрига – ядовитый мышьяк, а у некоторых, типа начальника политотдела, вообще – дерьмо, – с серьёзным выражением лица пояснил лейтенант, продолжая разглядывать яркие гроздья южных звёзд.

– Да ну, тебя! Пойдём отсыпаться… Завтра – домой, под джелалабадские пальмы!

Офицеры пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

На другое утро, выстроившись в колонны, запылённые батальоны с приданными им подразделениями двинулись в сторону Джелалабада. Долгая лагманская операция завершилась, а впереди был месяц май. Вращались колёса автомобилей, хищно лязгали гусеницы танков и боевых машин десанта и пехоты. Домой… Как бы странно это не звучало, но бригада шла в пункт своей постоянной дислокации, как-то незаметно ставший для неё домом. Где-то, в середине длинной колонны, весело посвистывая двигателем, катилась трофейная МТЛБ лейтенанта Кольченко.

Он лежал на плетеной кровати под распахнутым настежь квадратным люком десантного отсека и безмятежно спал. Судьба, пока, была добра к нему, и до очередного отпуска оставался всего лишь один месяц. Предвидение Златы о ташкентской встрече в первые дни мая, однозначно не сбывалось, хотя Максим сделал всё от него зависящее, чтобы очередной отпуск начался именно в эти дни. Человек предполагает, а Бог располагает. По мнению командования отпуск Кольченко был положен лишь в июне, но калейдоскоп событий раскручивался всё быстрее и быстрее…

Глава червёртая

Пункт постоянной дислокации 66-й бригады и крупнейший на территории Пакистана центр подготовки моджахедов разделяли сто тридцать километров автотрассы и государственная граница – знаменитая линия Дюранда, возникшая в результате англо-афганских войн, в которых Великобритания пыталась расширить свою Британскую Индию. Вдоль этой линии располагалась зона традиционного проживания пуштунских племён. Дорога между афганским Джелалабадом и пакистанским Пешаваром была проложена по легендарному Хайберскому проходу, через пятидесятикилометровый перевал в горном массиве Гиндукуша, который ещё с доисторических времён связывал Афганистан с индийским субконтинентом. Со времён седой древности по нему передвигались богатые караваны, шедшие знаменитым Шёлковым путём. Большая часть Хайберского прохода расположена на территории Пакистана и тянется вдоль величественного хребта Сулеймана, мимо мечети Али Масджид к старому Джамруду. Этот длинный, извилистый путь через бесплодные места – один из самых известных и стратегически важных горных проходов в мире. В течение многих веков он и связывал, и разъединял народы и империи. Этой дорогой шли воины Дария Великого, Александра Македонского и Бабура – основателя империи Великих Моголов, шли дервиши и буддийские проповедники. Его использовали афганцы для совершения своих грабительских набегов на Индию. Хайберский проход овеян мифами и легендами, как никакой другой горный перевал на планете Земля.

Во времена господства Британской империи он играл ключевую роль в войнах с Афганистаном. Захватившие его англичане построили здесь несколько фортов, но, несмотря на это, и они были вынуждены откупаться от местных пуштунских племён, нападавших на британские конвои. Пакистанское правительство и по сей день контролирует лишь основную магистраль, а живущие здесь племена пуштунов проложили ещё одну дорогу через Хайберский проход, чуть в стороне от главного шоссе. Это позволило им беспрепятственно заниматься контрабандой всевозможных товаров – от опия и видеоприставок до оружия и боеприпасов.

Пешавар – город большой, даже по американским меркам. С севера его опоясывает полноводный Кабул, а со всех остальных сторон окружают бесчисленные поселения афганских беженцев. Это и немудрено, ведь он считается неофициальной столицей зоны пуштунских племён.

Новенький «Ланд Крузер» неторопливо бежал по серой ленте шоссе на юг в сторону посёлка Бадабер. Загорелая рука нажала кнопку включения магнитолы и из автомобильных динамиков донеслись ритмичные звуки рока. «Deep Purple», «Дым над водой». Нога водителя, лежащая на педали газа, дернулась в такт музыке, и машина побежала резвее.

Гражданин соединённых штатов Америки Антонио Нери ехал на работу. Работа эта ему была не по душе, но он добросовестно выполнял свои обязанности, потому что был ответственным человеком. Ему здесь не нравилось абсолютно всё: и природа, и окружавшие его люди, а ещё его ужасно раздражал убийственно жаркий климат этой страны. Он скучал по своей семье: жене, темпераментной красавице-итальянке Лючии, лишь изредка прилетавшей к нему на несколько дней, и двум сыновьям шести и четырёх лет. Все они остались в Кентукки, в Форт-Кемпбелле, в уютном домике, стоящем у подножия холма под старым раскидистым вязом. Антонио не мог бросить работу и вернуться в свой дом. Он был на службе. Да и вся его жизнь – сплошная служба.

Он родился в 1951 году, на Аляске, в семье второго лейтенанта американской армии. Его отец за долгие годы военной службы успел повоевать в Корее и во Вьетнаме, а закончил службу командиром бригады в прославленной 82-й воздушно-десантной дивизии, завершив прямой путь офицерской карьеры в звании бригадного генерала. Антонио без особого труда поступил в академию сухопутных войск. Закончив обучение в Вест Пойнте, он сразу же был откомандирован на сорокадневные, специальные курсы в Форт Брегг и по их окончанию, получив зелёный берет, убыл к месту службы в Кентукки, в пятую группу сил специального назначения.

Судьба перебрасывала молодого офицера из одной взрывоопасной точки земного шара в другую, словно горячую картошину из руки в руку. В 1978 году, после годичного обучения в центре специальных способов ведения войны имени Джона Кеннеди, он был зачислен в первый оперативный отряд специального назначения «Дельта», в его контртеррористическую пятую группу «Blue Lights», но после трагического провала операции «Орлиный коготь», затеянной ради спасения соотечественников, взятых в заложники иранцами, их группу расформировали.

Сразу же после этого майору Нери поступило предложение продолжить дальнейшую службу в организации, которой в Америке обычно не принято отказывать, в ЦРУ. Он раздумывал недолго: снял погоны и перешёл на работу в новое ведомство. Шёл одна тысяча девятьсот восьмидесятый год, и бывший рейнджер, назначенный на должность старшего советника, отправился в пакистанский Пешавар. Афганская война, которой было суждено надолго стать главным делом в его жизни, только-только начинала набирать обороты.

Не последнюю роль в том переводе сыграло его блестящее знание русского языка, на котором он говорил с самого рождения, ведь дед Антонио был выходцем из России.

Сразу после вторжения советских войск в Афганистан президент Картер сделал своё известное заявление, сказав, что США не позволят никакой внешней силе контролировать Персидский залив. Именно тогда и началась операция «Циклон». Так называлась многомиллиардная программа ЦРУ по вооружению и обучению афганских моджахедов. Продолжалась и, начатая чуть раньше, совместная операция разведуправления министерство обороны США и британской SAS под названием «Фарадей». Аналогичные программы существовали в английских МИ-6, в Королевстве Саудовской Аравии и в Китайской народной республике. Львиная доля поддержки, конечно же, поступала из Соединённых Штатов. Официально вся помощь шла по каналам пакистанской разведки, а Антонио, здесь в Пешаваре, лишь осуществлял общую координацию действий и, как мог, пытался контролировать товарные и денежные потоки. Второй аналогичный центр существовал в Кветте, расположенной южнее, напротив Кандагара, но там имелся свой куратор.

Бывший майор не был кабинетным работником. Он неоднократно пересекал, разделяющую Пакистан и Афганистан границу, чтобы лично убедиться в том, что оружие, купленное на деньги американских налогоплательщиков, попадает нужные руки. Нери считал, что оценить уровень огневой и тактической подготовки моджахедов, прошедших обучение в подконтрольных ему тренировочных лагерях, можно лишь в реальном бою. Вот и сейчас не прошло ещё и двух дней, как он в очередной раз вернулся из Афганистана. Там, в провинции Лагман, практически в течении всего апреля формирования Юнуса Халеса воевали с советской мотострелковой бригадой, пришедшей туда из Джелалабада. Курируемый им «Чохатлор», принимавший участие в боевых действиях, продемонстрировал возросшую выучку, но вновь понёс ничем не оправданные потери.

Промелькнувшая в голове Антонио мысль о «неоправданных потерях» вызвала у него неожиданные ассоциации. Бывшему рейнджеру, почему-то, в мельчайших деталях вспомнился его первый выход на территорию Афганистана, в приграничный с Пакистаном Кунар в мае прошлого года, дебют «Чёрного аиста», его боевое крещение на этой войне…

Из грота, расположенного под самым гребнем, он наблюдает за непонятными манёврами советской мотострелковой роты, движущейся по противоположному хребту Печдаринского ущелья. Рядом стоит пара радиостанций. Уокер, надев наушники, вслушивается в примолкший эфир. Всё готово к бою. По горному массиву равномерно рассредоточены более сотни до зубов вооружённых моджахедов. В непосредственной близости от грота – пара пулемётных гнезд. Расчёты стоят у своих крупнокалиберных пулемётов и внимательно смотрят в его сторону. Тони показывает жестами, что открытие огня – только по его команде. Все ждут, и лишь когда выглянувшее из-за зазубрин хребта солнце слепит глаза спустившихся к реке пехотинцев, он даёт отмашку.

«Добро пожаловать в Ад, господа коммунисты! Это вам за Россию!» – беззвучно шепчут его губы.

Очереди ДШК дробной чечёткой катятся по ущелью, разрывая в клочья утреннюю тишину и тела солдат, идущих вдоль берега Печдары. Окрестные горы взрываются огнём, которому не суждено стихнуть в течении всего дня. Уцелевшие шурави укрываются в двух отдельно стоящих домах и занимают круговую оборону…

Русские дрались достойно, но Тони знал совершенно точно, что им никто не придёт на помощь: полёты вертушек запрещены из-за аномальной жары, для других рот батальона тоже были подготовлены свои засады и ловушки, а бригадную бронегруппу на пути её выдвижения поджидали взорванные мосты и нашпигованные минами дороги. Исход боя был предрешён. Не ясно было лишь одно: сколько продержатся шурави? Он никак не мог вспомнить, что в тот давний день настроило его на философский лад…

– Бой целиком соткан из внезапных случайностей. Кто мог предположить, что рота вопреки правилам разделится на две части? Что оживёт брошенный умирать на горной тропе русский пулемётчик? Что, не смотря на жару выше пятидесяти градусов, в небе появится вертолёт? – все эти вопросы Нери скорее всего адресовал самому себе, чем Дэвиду.

Раскалённое солнце медленно клонилось к закату. Вот тогда-то и прозвучало – неоправданные потери.

– «Аисты» действуют чересчур прямолинейно, – вынес свой вердикт Уокер, – или нам удастся скорректировать их тактику, или их потери всегда будут неоправданно большими.

– Бесполезно бороться со стремлением этих идиотов как можно быстрее оказаться в нежных объятьях гурий! Такая вот, разновидность психического расстройства – исламизм головного мозга, – по губам Нери при этом проскользнула саркастическая усмешка, – к сожалению, это не лечится. Да и зачем? Духовные пастыри загонят на бойню стадо новых баранов. В лахорском «Бюро услуг» – бесконечно длинная очередь из желающих пострадать за святую веру.

– Если бы в нашем распоряжении имелась хоть парочка миномётов, то бой давно уже был бы завершён, – неожиданно сменил тему разговора Уокер.

– Не нравится мне слово «если», скользкое оно какое-то. Не надо торопиться, спешка до добра не доводит. Эта схватка развивается по своим собственным законам. С наступлением темноты в бой вступят диверсанты Ариана, и с остатками шурави будет покончено.

Он ошибся. Как только сгустились сумерки, оставшиеся в живых русские пошли в рукопашную и каким-то непостижимым образом умудрились прорваться к реке. Ледяные струи бешеной Печдары унесли их в сторону базового лагеря бригады, и лишь один из них той ночью был взят «аистами» в плен.

Нери непроизвольно поморщился. То, что случилось на следующий день, он предпочёл бы забыть, забыть навсегда, но коварная память, как назло, раз за разом упрямо возвращала его в то самое утро…

Было уже светло, но солнце ещё не взошло. Время утреннего намаза. По цепочке бредущих чохатлоровцев проходит команда «Привал». Измождённые моджахеды, бережно опустив носилки с ранеными, сами тут же валятся на землю. Из-за уступа скалы появляются два «аиста». Они с трудом волокут за собой раненого шурави со связанными руками. Раненый боец, явно обескровлен и еле плетётся. Он то и дело спотыкается и падает, приводя в бешенство донельзя усталых и злых конвоиров.

Чтобы не мешать правоверным общаться с богом, американец и англичанин деликатно отходят в сторону, прячась за грудой гранитных обломков. Пока Уокер, как истинный разведчик, настороженно озирается по сторонам, Нери достаёт сигареты и звонко щёлкает зажигалкой.

– Дэвид, расслабься. Мы уже на территории Пакистана, – он успокаивающе улыбается своему товарищу.

С высоты перевала открывается чудесный вид на цветущую долину. Красотища! Не то что малярийные вьетнамские джунгли или унылые пески иранской пустыни. Там, внизу, их поджидает машина, и совсем скоро они будут дома.

Истошный вопль разрушает утреннюю идиллию, заставляет их сорваться с места и устремиться туда, откуда несутся леденящие душу крики. Увиденное на какое-то время парализует бывалых воинов: на переброшенной через уступ скалы верёвке болтается подвешенный за ноги окровавленный пленник. Он уже не кричит, вероятно потеряв на время сознание от болевого шока. Рядом с ним, с ножами в руках, – пара моджахедов. Кожа несчастного, надрезанная вокруг талии и содранная чулком до самой шеи, практически полностью скрывает его голову и связанные за запястья руки.