Неуязвимость

Размер шрифта:   13
Неуязвимость

© Мамочева Ю.А., текст, 2023

© Киндинова Д. Е., каллиграфия, 2023

© Томсон С. В., фотографии на обложке, 2023

© Мужицкая Т. В., предисловие, 2023

© Томсон С. В., предисловие, 2023

© Издательство «У Никитских ворот», оформление, 2023

Очень странно писать предисловие к книге, которую ты уже прочёл от корки до корки, которая для тебя уже состоялась, в которой уже есть измусоленные от частого возвращения к тексту страницы, которая была с тобой на прикроватной тумбе во множестве отелей десятка городов, которая летала с тобой авиарейсами и тряслась с тобой в поездах.

Очень странно вспоминать все эти многочисленные встречи с текстами книги, которая ещё не обрела своего физического воплощения. Но у тебя в руках, дорогой читатель, сейчас именно оно – обретшее осязаемость множество неповторимых моментов, из которых соткана неуязвимость автора.

Очень трудно писать предисловие к книге, в которой столько твоей собственной вовлечённости, и не вовлечь свою точку зрения, которая может быть совершенно перпендикулярна задумке её творца. Но я как раз и рассчитываю многие годы спорить с автором о названии или о чём бы то ни было ещё. Только вот стихи в этой книге для меня – это истина в последней инстанции. Это выкристаллизованная правда о хрупкости и невероятной красоте счастья в тот момент, когда земля уходит из-под ног. Мы ездили по городам нашей большой страны с программой «Будем живы!»[1] и, встречая в чьём-то взгляде вопрос «А будем ли?», горячо и смело предъявляли эти стихи. Перед ними безоговорочно капитулировал любой страх. По крайней мере, нам так казалось. И потому так радостно мне сегодня писать этот текст, что «Неуязвимость» – это печать уверенной победы над страхом.

Очень ответственно писать предисловие к книге, в которой так много знакомых тебе имён. Под этой обложкой в стихах задокументированы соприкосновения душ, отчаянно старающихся сделать этот мир светлее. Передать тепло и свет такого взаимодействия способны, по-моему, только стихи и музыка. И крайне безответственно с моей стороны было бы потратить ещё хоть одну минуту вашего внимания перед встречей с первым стихотворением…

Я заканчиваю, выражая при свидетелях этого текста благодарность за то, что в самый отчаянный и тёмный момент последних двух лет, когда в голове повисла ужасающая тишина, ты пришла и так просто сказала: «Говорить о любви». Как много её в этой книге.

Спасибо.

Друг.

Господин Литвинович

(он же Сергей Томсон),

российский чтец, популяризатор

современной поэзии

Вот и она. Новая книга Юли Мамочевой. И мурашки от предвкушения…

Нежность и страсть. Честность, свет и игра. Любовь в самых разных видах её.

А ещё эта книга целительна. Её можно прикладывать к больному месту. Зачитывать вслух любимым людям. Читать про себя. И про себя. Юля – светоносное существо. И через текст она согревает каким-то вселенским дыханием твоё сердце.

Татьяна Мужицкая,

психолог, специалист по НЛП,

автор книжных бестселлеров, поэт

Марине

Выход книги финансово поддержали:

Сергей Пузанов

Екатерина Малова

Екатерина Юргель

Любовь Шуваева

Марина Рыльцева

Катерина Поколо

Наталья Александрова

Ирина Шишкова

Любовь Мареева

Марина Твердова

Елена Артюхова

Татьяна Тесля

«лечила не горькими травами – вишнёвыми поцелуями…»

  • лечила не горькими травами – вишнёвыми поцелуями
  • и море цвело до утра во мне, слезами текло подсолёнными
  • вот сердце трепещет парусом, вот ты лежишь на плече моём
  • до завтра не о чем париться, и это моё лечение
  • шепчи мне, шепчи, нашёптывай
  • большое, смешное, дивное
  • покуда лежим на шёлковой
  • широкой ладони июня мы
  • буди меня, береди меня
  • сейчас мы непобедимые,
  • идиллией обнажённые
  • как будто навеки юные
  • …и в слегка комариной, жасминовой темноте
  • мы друг другом на ощупь любуемся, как слепые
  • ты не знаешь, как я боюсь, что наступит день
  • я не знаю, какие боги тебя слепили
  • твой бессовестный профиль, и долгий рельеф бедра,
  • и всё прочее совершенство кошачьих линий
  • мы слепцы до зари, мы невидимы до утра,
  • первобытные дети из тёпленькой божьей глины
  • завтра будет опять обязательный день цифровой
  • грохот вечной войны в несмолкающем писке моды
  • но я знаю, что вновь возвращусь в терпкий запах твой
  • как в объятья самой природы
  • и в бою меня это знание убережёт,
  • без сомнений, почти что без шуток и без церемоний
  • я на восемьдесят процентов спокойное море
  • доброй ночи, мой бережок

«Пусть птица видит нас на золоте полей…»

  • Пусть птица видит нас на золоте полей,
  • как мы похожи на
  • две крохотные руны.
  • А кто на свете всех румяней и белей?
  • А ты, моя заря, ты, ласковая юность.
  • Зависнув в облаках, пусть птица видит, как
  • пьянеем травяным мы древнерусским духом,
  • ведь в тишину, что мотылькова и дика,
  • спадает время с нас бессильнейшим недугом.
  • И остаёмся мы стоять – в руке рука,
  • до первородности обнажены друг другом.
  • По несколько секунд, минут, часов, веков
  • стекает время, точно пот, из тела
  • в бескрайний звон цикад, что дик и мотыльков.
  • И мы молчим вдвоём, как ты того хотела.
  • Мы только пара рун, переплетённых рук,
  • пока нет связи с двадцать первым веком,
  • давай ещё с тобой побудем на ветру,
  • ведь я немножко управляю ветром.
  • Пока молчит айфон, славянский пантеон
  • хранит нас всем вокруг, что травян|о и сине.
  • И видим птицу мы, и будто слышим звон,
  • звучащий непонятно, но красиво.

«Вечернее поле лечит тонкими чудесами…»

  • Вечернее поле лечит тонкими чудесами,
  • которые по одному случались и раньше:
  • вот колдует ветер твоими растрёпанными волосами,
  • вот закат впереди, точно облепиха, оранжев.
  • Воздух прян и тихонечко зелен – не надышаться,
  • облака резвы, как полярные медвежата.
  • Непонятно, оно ли это, то самое счастье,
  • но внутри разжимается что-то, что было сжато.
  • Ибо если всё это и помнишь – то по отдельности,
  • а теперь стоишь,
  • будто перед живой мозаикой,
  • и буквально дуреешь от ясности, от беспредельности,
  • так, что думаешь: «Мать твою за ногу!»
  • Так, что думаешь: «Господи, если ты есть, ласковый
  •                                                                           и большой,
  • пусть все эти цветы – твои дети, чтобы я им немножко
  •                                                                                 сестра,
  • лишь бы мне ещё постоять тут с растрёпанною башкой,
  • с глазами чистыми, рыжими от твоего костра!»
  • И когда оттикают часики моей сумасшедшей жизни
  • в каком-нибудь муравейнике из бетона да из камня,
  • ты пошли за мной не старуху, а девочку в модных джинсах,
  • с длинной косой и выбритыми висками.
  • Пусть помчит меня в классной тачке по долгой —
  •                                                               предолгой трассе
  • под отборнейший хеви-метал, такой эпиграф.
  • А потом будет зелено-зелено, и ветер бескрайне ясен,
  • и закат навсегда до одури облепихов.

«мы небо…»

  • мы небо
  • мы небо
  • мы не боимся
  • мы море, нас море под этим ливнем
  • мы тысячелицы
  • стотысячелицы
  • мы голос, звучащий светло и длинно
  • мы больше страха
  • мы смех сквозь грохот
  • мы древний голос страны свободной
  • и нас не тронет
  • и нас не скроет
  • трусливое, тёмное и слепое
  • мы говорим, что Россия – наша
  • мы говорим, что она спасётся
  • мы
  • не
  • боимся, и это значит
  • мы говорим – и выходит солнце

Незабудки

  • …И тогда пришла Она к Марье и в ноги упала ей.
  • Говорит: «Хоть ты защити меня, обогрей!»
  • «Посмотри, – говорит, – до сих пор я вся в синяках,
  • не болят они больше, да всё не сойдут никак».
  • Говорит: «И к подругам ходила я, и к ментам,
  • лезла в п|етлю – а он обещал, что найдёт и там».
  • «Здесь же, – плачет Она, – голубые цветы цветут,
  • сделай, Марья, чтобы меня не нашёл он тут!»
  • Марья гладит по голой спине её, вся звеня.
  • «Сколько вас, – отвечает, – здесь таких у меня!
  • Становись, – говорит, – вот сюда, как есть, босиком,
  • становись, – говорит, – голубым-голубым цветком».
  • …И смотрела Она, становясь голубым цветком,
  • как из их квартиры его волокли менты.
  • И орал он, но голос Ей был уже незнаком,
  • и впервые Ей не было страшно до тошноты.
  • У подъезда шептались старухи. Курил сосед.
  • Сыну лет четырёх мать прикрыла глаза рукой.
  • И на всё это падал бескрайний, звенящий свет —
  • не сентябрьский, а какой-то совсем другой.
  • А потом голубое настало вдруг забытьё.
  • Позабыла Она несчастное тело своё,
  • позабыла имя, голос, лицо и быт,
  • так и стала цветком средь таких же цветов голубых.
  • И глядит на них Марья.
  • И шепчет: «Ни там, ни тут
  • не найдут они вас. Не найдут они вас. Не найдут».

«Настоящей любовью накрывает не сразу…»

  • Настоящей любовью накрывает не сразу,
  • а потом – через месяц-два
  • или годик-два.
  • Потому что судьба, она, может быть, и зараза,
  • но всегда права.
  • Так сначала вдоволь попьют твоей сладкой крови
  • да закусят мозгом,
  • а потом вдруг сидишь ты и видишь этот точёный профиль,
  • глаз отвести не можешь.
  • Потому что это не профиль, а готическая архитектура,
  • ну а локон – почти Мадоннин…
  • Ты сидишь, словно Божий дурак или Божья дура,
  • и потеют ладони.
  • А тебе человек рассказывает же что-то
  • про чужие интрижки, про валютные курсы.
  • И не знает, что сердце твоё – чёртов сгусток шторма,
  • что твоё молчание – это почти искусство.
  • Человек говорит, ты любуешься нервным ртом,
  • нежных рук лебедями по тёмной глади коленей.
  • А вокруг прорастает отложенное на потом
  • и сменяют друг друга десятки земных поколений.
  • Только вы всё сидите, друг другом любуясь до одури,
  • точно Папка Небесный решил, мол, да ну вас, лодыри,
  • и впервые, наверное, сжалился над тобою.
  • Слушай, слушай про доллары, чьих-то детей и погоду, и
  • нет, не бойся смерти, не бойся рая.
  • Там же небо совсем как глаза её – голубое.
  • Там же в принципе все только светятся, не сгорая.

Дорога-дом

  • Ори, целуйся, дерись, ишачь —
  • ничто тебя не берёт.
  • И лишь когда пора уезжать —
  • тоска открывает рот.
  • Неважно зачем, от кого, куда,
  • плевать на сколько и с кем,
  • стоишь и смотришь в свой чемодан,
  • пустая, как манекен.
  • И твой чемодан распахнут, как рот
  • той самой тоски дурной.
  • Но как бы хотелось наоборот —
  • всегда уезжать, как домой!
  • Неважно зачем и куда – не суть,
  • плевать, на год или час.
  • Ты хочешь легко отправляться в путь,
  • как будто бы вся лучась.
  • И твой чемодан закрывает пасть,
  • как маленький сын кита.
  • И те, от кого веселы, толпясь.
  • И солнечно там – куда.
  • Ты знаешь, что все они будут тут,
  • когда ты вернёшься к ним.
  • И дом твой – дорога. И птицы поют
  • над этим домом твоим.

Дракон

  • Путешественники пахнут краями, откуда вернулись.
  • Когда отец прилетал из Китая, куда за товаром гонял
  •                                                                     в девяностые,
  • из куртки его пахло пряно и громко, гвалтом
  •                                                                  пекинских улиц,
  • бензином, огоньками на красных пагодах.
  • Живыми драконами, тёмными, как кровь венозная.
  • Вот как пахло от всех вещей папиных.
  • Он вынимал из кармана жвачку или какую-нибудь ерунду,
  • всю исписанную долгими чёрными иероглифами,
  • и я осторожно подносила её ко рту,
  • и нюхала, нюхала, даже почти не трогала.
  • Когда я возвращаюсь с гастролей, мои вещи пахнут,
  • конечно же, по-другому.
  • Чужими сигаретами, чужими квартирами, коих
  •                                                                      было немало.
  • Церковными свечками, не знавшими огня драконьего.
  • Духами всех, кого я там обнимала.
  • А потом одно отправляется в стиральную машину,
  • второе – к друзьям на полочку, а третье – в мусорку.
  • И запах куда-то девается. Но ведь не им же единым
  •                                                                            мы живы,
  • он же, в конце концов, не хлеб и не музыка.
  • Про путешественников есть другая важная штука,
  • помню по папиным возвращениям из Китая.
  • У них (у нас) в глазах всегда остаётся что-то,
  • что мы выбрали в миг, когда покидали.
  • Вот в моих, например, навсегда – рожки Кёльнского
  •                                                                                 собора,
  • купола Киевской лавры.
  • Питер – весь. С какой-нибудь крыши, само собою.
  • Вороны Тауэра, угловатые от прохлады.
  • А в глазах папы, вернувшегося из Пекина
  • раз, наверное, двадцать и в целом к сантиментам
  •                                                                       не склонного,
  • до сих пор живут не пейзажи из кино —
  • лент с Джеки Чаном, а искры огня драконьего.
  • Я нигде, нигде, нигде не встречала дракона живого,
  • впрочем, как и те, кто кроме папы бывал в Китае.
  • И поэтому папа вёз отважно огонь его нам
  • как то, чего в девяностые больше всего не хватало.
  • Девяностые. Мне три с половиной.
  • Столько же остаётся до новой эры.
  • Бабушка смотрит за стенкой свой детектив любимый,
  • мама читает мне сказку про храброго пионера.
  • Небо в окне ледяное и чёрное, как кока-кола,
  • лампочки в люстре круглые, как чупа-чупсы.
  • И я говорю маме: «Давай заведём дракона?»
  • И смеюсь от какого-то радостного предчувствия.
  • А потом врывается папа в ночи в наш быт
  • громким запахом улиц Пекина, миллиардом китайцев сразу,
  • я взлетаю в руках его к люстре (ну-ка, кто тут у нас не
  • спит?!)
  • прямо в синей пижаме своей и с дурацкой улыбкой
  • своей.
  • И я вижу драконье пламя
  • у папы
  • на дне левого глаза.
  • И на дне правого глаза.
  • И спросить стесняюсь. Но становлюсь сильней.

Ёлка

  • И мы проезжаем станцию Электросила,
  • и ты говоришь: «Мне не хочется Иггдрасиля,
  • купи мне, пожалуйста, ёлку».
  • А люди в метро многочисленны и красивы,
  • и я говорю: «Хорошо»,
  • раз ты попросила
  • без страха, упрёка.
  • Ведь дарят, как правило, деньги. И золото. Деньги. И золото.
  • Деньги.
  • И то, что за них продаётся в ближайшем радиусе.
  • И всё это любят киношные глупые девки.
  • А ты попросила радости.
  • Мне очень хотелось купить эту самую ёлку,
  • мы с мамой вместе пытались.
  • Искали вдвоём целый час по всему району как
  • следует, только ёлки не попадались.
  • Все люди мира стеклись в наше дивное Купчино
  • и с хрустом сожрали ёлки, такое чувство.
  • Но это, конечно же, было бы слишком скучно,
  • поэтому будет чудо.
  • Чудо – как крепкий колючий росток бессмертия.
  • Детская радость, к которой не бываешь готов.
  • Я рву тебе ёлку из клумбы на Невском проспекте
  • прямо на глазах у охреневших ментов!
  • И куранты давно пробили, и толпы бухие настолько,
  • что всем, в сущности, лень
  • даже смотреть с укором
  • на то, как я рву эту ёлку, хохоча от восторга,
  • прямо из сердца Питера – рядом с Казанским собором.
  • А утром мама увидит, что ёлки лежат повсюду,
  • как пьяницы после попойки, как солдаты на поле брани.
  • Тела их в снегу остыли и больше не пахнут чудом,
  • а думалось, мол, раскупили их, разобрали.
  • И только твоя ёлка, вырванная зачем-то
  • из пьяного сердца Питера, раз уж так можно,
  • поедет с тобой на родину Тараса Шевченко
  • и даже каким-то чудом пройдёт таможню.
  • Ведь у них, у чудес, колючих и всегда внезапных,
  • особенные законы, совершенно своя природа.
  • И поэтому
  • ёлка твоя
  • сохранила запах
  • старого года.

«Кто такая моя любовь…»

  • Кто такая моя любовь?
  • Кто такая твоя любовь?
  • Я же знаю, оно живёт между наших склонённых лбов.
  • В однокомнатном нашем тепле,
  • в крепко сжатом моём кулаке,
  • в каждом волосе и позвонке,
  • в красном яблоке на столе.
  • Мы хотим быть целым вдвоём —
  • оттого мы смыкаем лбы.
  • Моё тело выбрало дом,
  • только сердце просит борьбы.
  • И опять я встаю и иду.
  • И иду, и иду, и иду.
  • По беде, по воде, по льду,
  • да у всех-превсех на виду.
  • И любовь я несу твою
  • словно талисман – в рюкзаке.
  • И любовь я несу твою
  • в каждой родинке на руке,
  • и в морщине между бровей,
  • и таблеткой под языком,
  • стуком в сердце, царём в голове,
  • в кошельке сушёным цветком.
  • Потому что любовь моя
  • без меня пусть хранит наш дом.
  • Потому что любовь моя —
  • половина от «мы вдвоём».
  • Это то, что тепло в тепле,
  • как свеча среди темноты.
  • Это то, что в каждом стекле,
  • в каждом зеркале видишь ты.
  • Вот сейчас ты глядишь в окно.
  • Там рассвета пожар голубой.
  • Мы с тобою вдвоём – одно,
  • и поэтому я с тобой.

Цирк одного поэта

  • Так сидела бы да век на тебя глядела,
  • будто нет мне совсем никакого другого дела.
  • Ни работы, ни быта.
  • Не ранена, не убита,
  • я гляжу на тебя и забываю, где я.
  • Я какой-нибудь клоун в съехавшем парике,
  • я живу в слезинке на светлой твоей щеке.
  • Жизнь моя – восхитительный цирк одного поэта.
  • Рёв слонов. Стук копыт. Пляски смерти невдалеке.
  • Очень много цвета.
  • Нет, я вовсе не говорю, что живу в аду.
  • Я с огнём в ладу и с музыкой этой в ладу.
  • Я хожу колесом, не сходя с языков, умора.
  • …Но когда я смотрю на тебя, словно на звезду,
  • сквозь трепещущий купол, сквозь пёструю ерунду —
  • то все звери мои опускают смиренно морды.
  • Если сердце взорвётся – значит, оно граната.
  • Если сердце взорвётся – значит, любовь – война.
  • …Я гляжу на тебя, и мне ничего не надо.
  • Из меня уходит бравада и клоунада,
  • остаётся одна только нежность да тишина.
  • Сердце в клетке свернулось и дышит огромным тигром.
  • А они утверждали, что в нём дофига тротила,
  • а они убеждали, что нет счастливой любви.
  • Я гляжу на тебя и знаю, что подфартило.
  • Ты глядишь на меня
  • и говоришь:
  • «Живи».

Василиса

  • Так крутили её мусора, вертели да громко ржали.
  • – Ты зачем, дура, песни крамольные пела с бомжами?
  • Морда, дескать, твоя разбита, да платье рвано,
  • а сама всё знай про Ивана да про Ивана.
  • – Прилетит в отделенье боец, мол, на белой маршрутке,
  • да повыбьет все зубы нам за такие шутки!
  • Мы на сказки, дура, твои, – говорят, – плевали, —
  • и хохочут всеми тремя головами.
  • …А уста у неё – вкуса блокадного хлеба.
  • А глаза у неё – цвета бесланского неба.
  • И фонарь-то под левым – блоковский, светит ярко.
  • А собой недурна, раз уж такая пьянка.
  • Говорит: «Ешьте мясо моё, да не подавитесь».
  • Говорит: «Пейте кровь мою, раз уж такая жажда».
  • Говорит: «Мой Ванюша – сильный и смелый витязь,
  • я его уже тысячу раз рожала».
  • «Падал Ванька мой на Болотной да на Сенатской,
  • падал Ванька под Сталинградом, в ГУЛАГе, в Афгане.
  • Упадёт – и ему невозможные звёзды снятся.
  • Ну а вам, – говорит, – и не снились такие Вани».
  • …В обезьяннике выла бездомная бабка-ёжка
  • и лохматый Леший нервно обкусывал ногти.
  • А менты притомились. Где-то пищала мошка
  • на одной высокой, крайне противной ноте.
  • И сказали менты сразу тремя головами:
  • – Да нужна ты нам, дура, и эти все твои Вани!
  • Ты пойди посиди с корешами своими бомжами,
  • только шоб молчали, суки, и не раздражали!
  • Пнули в клетку её к лохматому Лёхе да к бабке.
  • Руки вымыли с мылом, выпили пива по банке.
  • «Как вы тут?» – у товарищей тихо она спросила.
  • А они отвечают: «Ну здравствуй, наша Россия».
  • И она улыбается: «Утром придёт Василиса.
  • Завтра утром придёт за мной доченька, Василиса.
  • И прекрасная, и премудрая Василиса.
  • Вот тогда-то мы посмеёмся, повеселимся».

«Сохрани, Боже, тех, кто умеет медленный подвиг…»

  • Сохрани, Боже, тех, кто умеет медленный подвиг:
  • укрощает горячих и буйных, прощает подлых.
  • Это, как правило, женщины, их души светлы, как степи.
  • Такая всё сможет, выдержит, стерпит.
  • Это, как правило, бабушки, матери, жёны.
  • Все мы их тихим подвигом бережёные.
  • Медленным подвигом – в час по глоточку, по крошке,
  •                                                                            по капле.
  • Я говорю за всех, кого опекали.
  • Я говорю за всех, за кого молились
  • Шиве, пророку Мухаммеду, Деве Марии с
  • тонким младенцем. За всех, у кого за спиною
  • целое войско, тихое и святое.
  • Я не умею такого, я бы, ей-богу,
  • лучше под пули, чтоб быстренько и не больно.
  • Чтобы все видели, чтобы войти в историю,
  • даже если бы это мне жизни стоило.
  • Ведь подохнуть за правду легче, чем жить для других.
  • Те, что тихо хранят меня. Боже, храни ты их.
  • Потому что если ты есть, то это уже немало.
  • Значит, вправду они – твои ласточки, твоё войско.
  • Потому что если ты есть, то ты тоже чья-нибудь мама
  • и глаза твои – звёзды.

Неуязвимость

  • И говорили что-то родители про крах мировой экономики,
  • и сидели все в одной комнате, и думала Даша: «Мы
  •                                                                          в домике!»
  • И Витька ругался: «Застряли, как в чёртовом бункере,
  • свалил бы сто раз отсюда куда подальше».
  • А Даша учила буквы, и гречка на кухне булькала,
  • и было не очень спокойно, но радостно Даше.
  • Смотрела она, пока делала заданное на завтра,
  • как доллар зелёный растёт до потолка динозавром,
  • как президент в телевизоре велит не ходить на улицу,
  • как занавеска танцует, как Витька за ноутом дуется.
  • Какие у мамы красивые волосы, какие у папы большие
  •                                                                                   руки,
  • наконец-то можно налюбоваться на них, наглядеться.
  • И думала Даша, отдыхая от ежедневной разлуки,
  • что сейчас у неё неплохое, в сущности, детство
  • и что вообще лучший праздник – весь этот коронавирус.
  • И цвела в её шестилетнем сердце неуязвимость.
  • Потому, когда мама заплакала, что всё это полный конец,
  • и когда папа ответил, что действительно апокалипсис,
  • Даша сразу же встала и твёрдо сказала: «Нет!
  • Иначе такую весну бы в окне не показывали!»
  • Ведь и правда же, глупые взрослые, как это может
  •                                                                              быть ад,
  • если всё расцветает и птицы над всем звенят,
  • если солнце повсюду и свет его величав,
1 Сергей говорит об их с Юлией поэтическом спектакле-диалоге «Будем живы», состоящем из стихов Мамочевой.
Продолжить чтение