Кукушкины дети

Поступки и рассуждения героев служат истории и не являются отражением позиции автора.

Все совпадения случайны. Если вам кажется, что это вы – это не вы.

Глава 1

Коньки были чудо как хороши: с округлыми носами полозьев и тонкой гравировкой в виде смородиновых веточек.

Завернув их поплотнее в хрусткую бумагу и запихнув под шапку выбившиеся из прически пряди, Натали поспешила домой – она обещалась возвратиться к обеду.

Дом Грушевских представлял собой двухэтажное здание из дорогого и добротного красного кирпича с белыми облицовками дверей и многочисленных окон. Летом Мирон – управляющий поместья – крепил на балконы горшки с глицинией, но сейчас, в конце декабря, дом выглядел блёклым и сонным. К основному зданию с двух сторон были пристроены два флигеля, заросшие серовато-зелёным мхом: с одной стороны располагалась кухня и кладовые, с другой – комнаты прислуги.

Натали дёрнула круглую медную ручку – и дом дохнул ей в лицо запахом полироля для дерева, парафина, еловой смолы и маменькиных духов.

– Необходимо ускориться, барынька, Алексей Власович изволил ждать всех в столовой, – Мирон уже мялся в прихожей. Натали сбросила шубу ему в руки, мельком глянула в зеркало, поправила пряди, потерявшие форму под шапкой, и поспешила в столовую.

Там уже собралось почти всё семейство Грушевских. Его глава, Алексей Власович, являл собой человека низкого роста с лицом, испещрённым глубокими морщинами и украшенным редкими, но пушистыми бакенбардами. Взгляд у Грушевского-старшего всегда был уставшим и с немой укоризной. Подле Алексея Власовича сидела его супруга, Софья Фёдоровна – моложавая, пугливая, никогда не перечившая мужу женщина с вялым, бесцветным лицом. Вдоль стола по обе его стороны сидели дети Грушевских. Старшим был Михаил, 28-ми лет от роду, красивый молодой человек с худым лицом и большими глазами, успешно строивший карьеру преподавателя географии в Императорской Казанской гимназии. Николай был младше Михаила на год, считал себя выше всех на голову и очень трясся над тем, что подумают о нём другие. Два места пустовало: они принадлежали Фёдору и Анатолию, близнецам, которые сейчас служили во флоте. С другой стороны в одиночестве сидел младший сын Грушевских, Дмитрий.

Когда в столовой появилась Натали, Софья Фёдоровна оживилась, лицо её озарилось каким-то внутренним светом.

– Вот и ты! – она поспешно встала, засуетилась, зачем-то начала протирать приготовленные для дочери приборы. – А ты что такая трёпаная?

Увернувшись от протянутой руки, Натали ловко поймала пальцы матери, поцеловала коротко, формально клюнула отца в щеку, улыбнулась братьям и села подле Михаила.

– К чему это всё, papa? – Дмитрий откинулся на спинку и закинул ногу на ногу.

Глянув на него, Алексей Власович поморщился, как от зубной боли.

– Не буду ходить вокруг да около, – тихо заговорил он, промакивая рот салфеткой. – Мне было предложено место исправника1.

Софья Фёдоровна тихо ойкнула, села и опустила руки на колени; дети переглянулись.

– Но, чтобы я мог принять это предложение, мы должны перебраться глубже в Сибирь… В Пермь, – несколько неуверенно завершил Грушевский и поправил усы.

– Разве нам плохо здесь? – прервал наступившую тишину Михаил.

– Да, это далеко. Но это хорошее предложение. Вы выросли, я могу говорить с вами начистоту. Поместье увядает. Наша земля уже не приносит богатого урожая. Засуха, вредители… – Грушевский-старший начал рассеянно разглаживать складки скатерти. – Не так уж плохо, не так уж плохо… Ты, Натали, сможешь продолжать учиться фортепиано, – Алексей Власович продолжал говорить, поглядывая исподлобья – ему было интересно, кто из детей встанет на его сторону.

– Какая разница, здесь или там – всё одно, – Николай качнул головой и сложил руки на груди.

– Николя надеется на проклятье и на то, что наследство перейдёт к нему в любом случае – хоть здесь, хоть в Перми, – Дмитрий достал сигарету.

– Дима, голубчик, ты опять зарываешься, – бесцветно прошелестела Софья Фёдоровна, но услышана не была.

– Я просил не курить здесь! – ломко прикрикнул отец, ударив раскрытой ладонью по столу. Поморщившись, Дмитрий вынул папироску изо рта и бросил на блюдце.

– Нет никакого проклятья, – спокойно, повторяя эту фразу в тысячный раз, бросил Михаил, методично разрезая своё мясо на мелкие кусочки.

– Не слушай его, – отмахнулся Николай небрежным жестом.

– Какой же ты Грушевский, Дмитрий? – Алексей Власович перевел взгляд на младшего сына. – Злой и невоспитанный.

– Какой получился, papa.

Натали посмотрела на брата – на его лице не дрогнул и мускул.

– Уж не соседский ли, Соня? – Грушевский повернулся к жене.

– Алёша!.. – с укором вздохнула Софья Фёдоровна, но продолжать не стала.

К тому моменту, когда родился Дмитрий, Грушевские уже были богаты шестью сыновьями. Софья Фёдоровна мечтала о дочери, рождение очередного мальчика стало для неё разочарованием. Но потом, спустя несколько лет, когда Софья Фёдоровна уже смирилась со своей судьбой, родилась Натали – божье благословение. Всю любовь, ожидаемо, получила она, а Дмитрий был отдан на воспитание няньке Янине. Большую роль сыграло и то, что даже внешне Дмитрий был непохож на остальных детей: все Грушевские были среднего роста, светлоглазые и светловолосые, с округлыми, плавными чертами лица. Дмитрий же вырос на удивление долговязым – выше отца на полторы головы, – бледнолицым и черноволосым. Единственным, что объединяло его с братьями, был цвет глаз – красивый, серо-зелёный. Натали, порой, признавалась себе, что даже немного завидует брату: хотела бы она иметь такие же соболиные брови, красивые губы и взгляд, от которого становилось не по себе, но была как все. Да и, может, Дмитрию не пришлось бы постоянно выслушивать то, что “не наш”, “не Грушевский”, “соседский” и “прибился просто”.

– Нет никакого проклятья, – повторил за братом Николай, наливая себе воды. – Это всего лишь нелепые совпадения.

– А разве проклятье не может быть совпадением? – нагловато поинтересовался Дмитрий.

– Прекратите! – вдруг взвизгнула Софья Фёдоровна, подскочила, ударила по столу обеими руками. – Прекратите об этом говорить! Дима! Побойся Бога!

– Маменька, вы несправедливы к… – подала голос Натали, но мать повернулась к ней, яростно сверкая глазами.

– Наташа, я попросила бы тебя!..

Девушка уткнулась взглядом в тарелку.

Два года назад, когда ей было шестнадцать, погиб Егор, первенец Грушевских. Его тело нашли в ноябре в реке, уже в таком состоянии, что узнать было сложно. Натали не пустили на опознание, но, когда вернулись родители, на Софье Фёдоровне лица не было – она будто постарела на пятнадцать лет. Плечи её опустились, взгляд померк. Поместье закуталось в чёрные полотна, обитатели переоделись в наряды цвета пепла. Дело закрыли очень быстро, заявив, что самоубийство – обычное дело. Софья Фёдоровна проплакала тогда несколько месяцев.

Но, как только всё более-менее вернулось в привычную колею, с зеркал были сняты тяжелые, пыльные ткани, мёртвым был найден Андрей, второй по старшинству. Дело закрыли так же скоропостижно, указав причиной смерти сердечный приступ. Софья Фёдоровна перестала говорить на несколько недель, а среди дворовых2 пошли шепотки о проклятии, уносившем сыновей Грушевских. Вскоре слухи покинули стены поместья, просочились в свет, и Натали, выходя в город, часто ловила на себе многозначительные взгляды: сочувствующие и подозрительные.

– Всё же, вы, папа, – и в исправники… – Михаил качнул головой, выказывая своё недоумение.

– Когда у тебя шестеро детей, приходится соглашаться на любые предложения, чтобы остаться на плаву, – Алексей Власович взял приборы, давая понять, что разговор пора заканчивать.

– Верно, – Софья, будто очнувшись, снова захлопотала у стола наряду с прислугой, подкладывая Натали свиных рулетов. – Продадим поместье, начнём новую жизнь, вне этих страшных стен.

– Уж не думаете ли вы, maman, что проклятье в стенах дома? – насмешливо осведомился Дмитрий. Софья Фёдоровна замерла. Кусок мяса упал с её вилки на скатерть.

– Поди вон, – не глядя на младшего сына, Алексей Власович твёрдым жестом указал на дверь; в полной тишине взметнулся рукав его бледно-жёлтого домашнего халата. – И ни крошки больше в моем доме не получишь, пока не извинишься.

Дмитрий некоторое время молча смотрел на отца, затем достал сигарету, демонстративно закурил, встал, засунул руки в карманы и твёрдым шагом покинул столовую.

– Как вы только его терпите, папа, – нарочито вздохнул Николай и вернулся к еде.

Обув мягкие тапочки, чтобы не шлёпать босыми ногами по полу, и тщательно избегая скрипучих половиц, Натали спустилась в холл. Прикрывая ладонью огонёк свечи, она устремилась в левый флигель, где находилась кухня. Там ещё горел свет: слуги долго не ложились, готовя в своих комнатушках всё необходимое на завтрашний день. Проскользнув мимо спальни дворовых, Натали аккуратно, чтобы не скрипнула, потянула дверь на себя.

Оказавшись в кухне, девушка достала с полки небольшую корзинку, в которой обычно подавали хлеб к столу, и деловито огляделась. Первыми в корзину отправились полкраюхи хлеба и рыбный потолок3. Когда Натали нагнулась к корзинам для хранения овощей под столом, у стены, за шкафом, шевельнулась тень. Сердце ёкнуло; резко выпрямившись, девушка с размаху влетела затылком в столешницу. Из глаз посыпались искры, которые, как показалось Наташе, могли бы с лёгкостью осветить всю кухоньку как днём. Качнувшись, она зашипела, прижала одну ладонь к голове, а второй схватила свечу и вытянула перед собой.

– Миша?! – Натали не сдержала вздоха облегчения. Если бы на месте Михаила был, например, Николай, он обязательно бы донес отцу о её ночных похождениях. И, сколько бы она не оправдывалась, крайним бы всё равно оказался Дмитрий.

– Ты что здесь? – девушка выползла из-под стола, потирая ушибленную макушку.

Михаил заметно смутился, как будто его застукали за чём-то предосудительным.

– Ждёшь, что ли, кого-то? – девушка лукаво заулыбалась. – Уж не Галю ли?

Даже в неверном свете единственной свечи было видно, как вспыхнули щёки Михаила. Наташа давно приметила, как заглядывался на дворовую девку Галю старший брат. А поглядеть, и вправду, было на что: Галка была красива какой-то дикой красотой, не присущей дворянским девушкам, которые, в большинстве своём, выглядели бледно и болезно.

– Вот узнает папка, что ты за дворовыми девками волочешься – уши надерёт, – тихо рассмеялась Натали, шутливо пригрозив брату пальцем. А тот вдруг как-то расслабился, засунул большие пальцы за ремень.

– А ты куда собралась, мышь? – Михаил подошёл к сестре, заглянул в корзинку. – Уж не к опальному-то Дмитрию?

Натали, не скрываясь, кивнула.

– Ну и кому будет папка уши драть, ежели узнает?

Улыбка Натали растаяла. Она прикусила губу и неопределённо дёрнула плечами. Отец всегда был против их близкого общения, будучи уверенным в том, что Дмитрий своим поведением подавал плохой пример и развращал юную Наташу. В какой-то момент всё дошло до того, что даже за столом Натали сидела рядом с Михаилом, хотя по старшинству полагалось сидеть с Дмитрием.

– Будем хранить тайны друг друга? – Михаил достал с верхней полки холщовый мешочек с орехами и сушёными фруктами и протянул его Натали. Девушка с готовностью кивнула и опустила его в корзину.

– Я видел коньки, – Михаил оперся о стол. – Хочешь… сходим завтра на реку вместе?

Наташа удивлённо посмотрела на брата. Они никогда не были особо близки, но к Михаилу она относилась с теплотой. Как, впрочем, и он к ней. Но, если проклятье действительно существовало, она хотела провести с братьями столько времени, сколько было возможно.

Натали подхватила корзинку и кивнула.

– С удовольствием.

Повинуясь внутреннему порыву, она поцеловала брата в щеку, выскользнула из кухни и поспешила наверх, стараясь ступать как можно легче. В доме царила тишина. В светильниках, ещё не переведенных на электричество, трепыхались оранжевые язычки. Постучав в дверь настолько тихо, насколько это было возможно, Натали, не дожидаясь ответа, скользнула в комнату.

Дмитрий уже был в постели и листал книгу, держа в зубах не подожжённую сигарету.

– Ты что здесь?

Проигнорировав его тон, Натали оставила поднос на прикроватном столике, забралась к нему и подобрала под себя ноги.

– А вот papa узнает, – Дмитрий прищурился. Девушка подобралась поближе, протянула руки, убрала с высокого лба брата челку, открывая лицо.

– Я хочу, чтобы ты знал – я всегда на твоей стороне, – с уверенностью и твёрдостью, обычно не присущей восемнадцатилетним девушкам, сказала она.

Дмитрий некоторое время молчал, затем мотнул головой, усмехнулся – Натали показалось, что издевательски, но брат взял её руку в свою, сжал пальцы.

– Отец намерен пристроить меня в жандармы, – бросил он после недолгой паузы.

– В полицию?

– На железную дорогу, – уточнил Дмитрий.

Натали почувствовала, как щекам стало очень холодно, а сердце сместилось с положенного места. Она почему-то не сомневалась в том, что отец выберет самую удаленную станцию для службы, где-нибудь в центре Сибири. Чиркнула спичка, в воздухе потянуло сигаретным дымом.

– Мне предстоит бить морды, брать взятки, проводить дознания, а после – получить пулю в живот от какого-нибудь диверсанта или бомбиста, – Дмитрий вздохнул, облачко сизого дыма устремилось в потолок. – Блестящая карьера, не считаешь? – он повернулся к сестре.

Та не ответила; уголки губ горестно опустились. Она понимала, что уговаривать брата наладить отношения с родителями бесполезно: она сама, её появление было причиной этого разлада. Ярко вспыхивал в полумраке комнаты огонёк сигареты. Свободной рукой Дмитрий легко потрепал сестру по щеке.

– То, что ты говорил о доме и проклятии, – ты серьёзно так думаешь, или говоришь всё это только для того, чтобы позлить маменьку? – сменила тему Наташа. Дмитрий пожал плечами.

– А ты как думаешь? – взгляд из-под тяжелых век устремился на неё.

– Если это на самом деле так, я бы предпочла, чтобы ты действительно поступил на службу и уехал как можно дальше.

Снова вспыхнул огонёк, освещая фактурное лицо младшего Грушевского.

– Ещё немного – и твою судьбу тоже определят. Если это уже не произошло, – его голос прозвучал как-то глухо.

– Папенька как будто целенаправленно хочет лишить нас всякого счастья, – выдохнула Натали.

– Счастье относительно, сестрёнка, – Дмитрий покровительственно потрепал её по волосам. – И даже когда меня заберёт это дурацкое проклятье, ты научишься с этим жить. И со временем даже будешь вполне счастлива. Не сразу, возможно, – он буднично пожал плечами, – но точно будешь.

За завтраком над столом висела напряжённая тишина, нарушаемая стеклянным звоном рождественских игрушек, которые развешивал Влас, и редким покашливанием главы семейства. Софья Фёдоровна кротко осведомилась, не простыл ли он, приказала заменить сахар на столе на варенье и мёд. Натали, пытаясь скрыть зевоту, ковыряла ложкой полужидкий желток варёного яйца.

– Наташа, душа моя, сыграй нам что-нибудь, – Алексей Власович махнул в сторону рояля.

Не споря, девушка отодвинула недоеденный тост, села за рояль, пробежала пальцами по клавишам; неестественно бодро прозвучало арпеджио до-мажора. Мелодия наполнила пространство, Софья Фёдоровна незаметно вздохнула, сжимая рукава блузы, Михаил отложил конспекты, что пересматривал во время завтрака, готовясь к лекциям.

– Что это? – отец разламывал хлеб на кусочки и макал в яйцо.

– Баркарола Глинки в соль-миноре, – монотонно ответила Наташа, стараясь не сбиться с ноты.

– Красиво, но очень грустно. Сыграй что-то повеселее, не нагоняй тоску, – закончив с одним яйцом, Алексей Власович потянулся за вторым.

Наташа сняла руки с клавиатуры, поджала губы. Нельзя говорить отцу, что прерывать исполнение на середине – дурной тон… Не успела она решить, чего бы исполнить “повеселее”, в холле раздались голоса, которые заставили присутствующих в столовой вскочить с места. Софья Фёдоровна отбросила салфетку, что лежала у неё на коленях, подбежала к дверям, распахнула стеклянные створки и радостно ахнула, прижимая ладони к губам.

– Здравствуйте, маменька, – в один голос поприветствовали её Фёдор и Анатолий, заходя в столовую и улыбаясь одинаковыми улыбками.

– Дети! Посмотри, Алеша, наши дети! – Софья вмиг порозовела щеками, в её глаза вернулся былой блеск, с губ сорвался смех искренней радости.

– Вы надолго ли? – мать всё никак не могла отпустить их от себя, то поправляя русые кудри близнецов, то смахивая невидимые пылинки с их тёплых бушлатов.

– На три дня, как раз, на Рождество, – братья высвободились из объятий, поприветствовали отца, отсалютовав по-военному. Затем пожали руку Михаилу, обнялись коротко.

– Сестрёнка, ручку! – Фёдор схватил Натали за руку, притянул к себе, обнял крепко, так, что девушка почувствовала, как ноги отрываются от земли. А вот Анатоль робко улыбнулся сестре и формально поцеловал трижды в щеки.

– Садитесь, садитесь с нами, – захлопотала у стола Софья Фёдоровна. – Галя! Нужны ещё приборы! Быстрее, быстрее, дети хотят есть с дороги!

 Появившаяся на зов хозяйки Галя побежала за чистыми тарелками.

– Наташа, душа, играй нам! Веселое! Польку! Наконец-то и к нам заглянуло счастье, – распорядился старший Грушевский, взмахнув рукой в полководческом жесте.

– А где же наш маленький злобный братец? – Фёдор повернулся к Михаилу, устраиваясь на положенном ему месте.

– Он… Э, он… – Михаил нерешительно взглянул на отца, затем – на мать. Прочитав его взгляд, Софья устремилась к мужу.

– Позволь пригласить Дмитрия, Алеша, – голос её снова потерял краски. Так происходило всегда, когда случалось просить Алексея Власовича о чём-то хоть мало-мальски важном.

Грушевский поморщился, но всё же величественно махнул рукой. Михаил поспешил к двери. Натали всё мялась за инструментом, перебирая аккорды. Почему-то ей казалось, что Дмитрий снова засвоевольничает и не спустится поприветствовать братьев. Не исключено, что это рассердит отца ещё больше: никто не смел пренебрегать его милостью. Но от сердца отлегло, когда в дверях показались оба брата. На губах Дмитрия даже появилось что-то, отдаленно напоминающее улыбку, когда он здоровался с близнецами. Встретившись с Дмитрием взглядом, Натали, как обычно, засмущалась, уткнулась взглядом в клавиши и начала играть первое, что пришло в голову. Софья Фёдоровна всё никак не могла угомониться, металась между Фёдором и Анатолием, то подливая им чая, то разглаживая невидимые складки с формы. Михаил вернулся на своё место, а Дмитрий за стол садиться не стал. Налив себе чашку кофе, он устроился у рояля, оперся локтем на его крышку, смущая Натали.

В столовой появился Николай, в халате и с сеточкой на голове. Фёдор заметил его прежде, чем Николай успел отреагировать на появление близнецов. Подскочив к брату, Фёдор схватил его за руку и тряс её так сильно, что вихор выпал из-под сетки и прыгал на лбу Коли, и так долго, что Николаю свободной рукой пришлось разжимать пальцы Фёдора. Вырвавшись, Николай шарахнулся от брата, стащил с головы сетку и вздёрнул подбородок, словно пытаясь поддержать уязвлённое достоинство. Буркнув приветствие, он прошёл к столу, сел на своё место и жестом попросил у отца газету. Натали мельком переглянулась с Дмитрием. Тот покачивал ногой, смаковал кофе, и, когда он поймал взгляд сестры, губы его растянулись в злорадной улыбке. Натали едва успела сжать губы и снова уткнулась взглядом в клавиши, следя за пальцами. Их отношения с Николя были нейтральными, к существованию друг друга они относились равнодушно, но, когда заносчивого брата кто-то ставил на место, это каждый раз оказывалось неожиданно приятно.

– Все мои дети здесь, – как заведенная повторяла Софья, – как чудесно! Все дети!

Анатоль остановил мать, мягко взяв за руку и усадив рядом с собой на место Дмитрия.

– Надо непременно заказать семейный портрет, – Грушевская снова вцепилась в рукава.

– Соня, – Алексей покачал головой.

– Зачем же портрет, мама, – поддержал отца Михаил. – Сделать фото куда быстрее. И дешевле, что в нашей ситуации немаловажно.

– Нет, это не то. В картине – душа, – почти с благоговением произнесла Софья и чуть наклонилась к Анатолю, словно раскрывая ему большой секрет.

– Ни один художник не успеет закончить семейный портрет, – он наклонился к ней в ответ. Плечи Софьи Фёдоровны чуть опустились. Анатоль ободряюще улыбнулся.

– Закажем самую большую карточку, чтобы каждую ресничку было видно, – пообещал он.

– Мы сегодня собирались с Наташей на реку, кататься на коньках. Заодно можем зайти к фотографу, – предложил Михаил.

Натали снова устремила взгляд на Дмитрия: откажется или нет. Но лицо младшего Грушевского не выражало никакого интереса к происходящему. Поймав взгляд сестры, он усмехнулся – едва заметно, но как-то тяжело и презрительно. Натали, не отводя глаз, настойчиво качнула головой: “Пойдём”. Дмитрий бесшумно вздохнул, откидывая челку со лба. Снова кивок, чуть вперед: “Пожалуйста”. Из-под пальцев вылетела фальшивая нота, темп сбился. Дмитрий посмотрел исподлобья, поджал узкие губы и покачал головой, признавая поражение.

Глава 2

К фотографу добрались только после обеда: Софья Фёдоровна долго прихорашивалась и всё перебирала свои немногочисленные наряды. Дети, переговариваясь и посмеиваясь, ждали в холле, в какой-то момент сняв шубы и обмахиваясь прочитанными газетами, которые Алексей Власович складывал на комоде. Сам старший Грушевский сначала храбрился, а потом совсем сник, присел на пуфик и каждые пять минут отправлял Галю поторопить Софью.

Когда Грушеские в полном составе добрались на двух санях до центра города, где располагалась мастерская, всё пошло гораздо быстрее. Софья Фёдоровна с помощью Николая определилась с фоном, родителей усадили на кресла, дети устроились рядом: Михаил, Натали и Фёдор – ближе к матери, Николай, Анатоль и Дмитрий – со стороны отца.

Закончив со съемкой и договорившись о дне, когда можно будет забрать карточки, семья разделилась: мать с близнецами отправились на прогулку, Николай не поделился, куда направился, как и Алексей Власович с Дмитрием, а Наташа с Михаилом поспешили на реку.

Зимой набережная реки Казанки становилась местом притяжения горожан почти столь же важным, как и центральная городская площадь.

Как только лёд у берега становился достаточно крепким, на реке появлялись дети – неугомонные и бесстрашные; за ними – парочки, соскучившиеся по романтике холодов и снегопадов и уставшие от однотипных рестораций и кафе. Ближе к Рождеству на набережной каждые выходные выстраивались ларьки, в которых продавали всё, что торговцам удавалось дотащить до реки: пряники, варежки и шали, разную домашнюю утварь, а иногда даже мебель и антиквариат.

Михаил вытащил блестящие полозья из тканевого чехла и присел перед сестрой на корточки.

– Хороши, – коротко улыбнулся он, прикрепляя коньки к узкому девичьему сапожку.

– Почти полгода копила, – Натали скромно зарделась. Сама она считала, что просто "хороши" было недостаточно для её долгожданного приобретения.

– А почему не попросила на именины? – Михаил проверил, крепко ли держатся коньки, потуже затянул узлы и, сев рядом с сестрой, начал крепить свои.

Натали пожала плечами.

– Ты сам слышал – папа ради нас даже готов согласиться на должность исправника.

– И переехать в Пермь, – поддакнул Михаил, встал, но тут же потерял равновесие и с размаху плюхнулся обратно на скамью.

– А ты? – Натали ловко поднялась и протянула брату руку. – Ты поедешь с нами? И бросишь работу? А вдруг, ты не устроишься так же хорошо в Перми?

– Я думал об этом вчера вечером, перед тем, как ты заявилась таскать крошки, – Михаил поправил выбившиеся из-под шапки Натали пряди. Та вернула ему ласку, разгладив меховой воротник его пальто. Перехватив руку Наташи поудобнее, Михаил аккуратно поехал вперед. Коньки с приятным хрустом рассекли лед, оставив за собой искрящиеся полосы. Надо льдом летал гомон: свистели полозья, зазывалы зычно рекламировали товары, тут и там виднелись сани с самоварами, и их владельцы звонко предлагали попробовать разные чаи. Недалеко от Грушевских молодой мужчина в потёртом пальто и побитой шапке учил сына стоять на коньках. Шапка мальчугана была сбита на затылок, шарф размотался и тащился за ним по льду, пальцы, выглядывающие из дырявых перчаток-митенок, покраснели, но он упорно ковылял вперёд.

– Ну и что же ты надумал? – прервала Натали затянувшуюся паузу. Михаил задорно пожал плечами:

– Не торопиться. Вдруг само всё решится, когда придёт время?

Натали подивилась подобной легкомысленности всегда серьёзного брата.

Солнце не по-зимнему пригревало; Наташа оттянула шарф от горла, с удовольствием вдохнула искрящийся ледяной пылью воздух.

– Смотри, там Раевские, – Михаил указал в сторону ларьков. Наташа нехотя повернулась: у ларька с пряниками вертелись три сестры Раевских. Натали хорошо знала только старшую – Веру. Она дебютировала в обществе в один год с Натали и привлекла довольно много внимания. После дебюта к ней то и дело засылали сватов, но Вера довольно громко и некрасиво отвергла всех женихов: кого-то обсмеяла в лицо, чьи-то подарки выбросила с балкона своего поместья, чем и снискала славу неопределённого характера: кто-то говорил, что она совершенно недальновидна, а кто-то – напротив, что глубинным женским умом невероятно сильна и выбирает будущего супруга не только по размеру кошелька.

Сёстры Веры – Лиза и Варвара – были гораздо младше её и на публике появлялись крайне редко – учились в Смольном. Это выводило из себя Алексея Власовича, который мог позволить себе только гувернантку для Натали: худую, красивую немку, от услуг которой, впрочем, достаточно быстро пришлось отказаться за неимением возможности регулярно выплачивать жалование.

Заметив взгляд Натали, Вера помахала ей рукой и приблизилась.

– Дивная погода, не правда ли? – Раевская прикрыла глаза ладошкой, закрывая их от яркого солнца. – Надеюсь, она не испортится до Рождества…

Натали вежливо улыбнулась.

– Натали, душенька, – Вера вдруг понизила голос и склонилась к ней. – Представь меня Михаилу Алексеевичу? Хорошенький, аж дух захватывает, – девушка покосилась на Михаила, который расплачивался с самоварщиком. Щёки Раевской зарделись, но Наташе – почему-то с некой долей отвращения – подумалось, что это точно не из-за холода. В груди закопошилось странное, незнакомое чувство.

– Он не ищет новых знакомств, – Натали незаметно сцепила руки в муфте.

– А ты представь, а там он уже сам решит, ищет или не ищет, – Вера шутливо подтолкнула её плечом. Тут Наташе окончательно стало мерзко, настолько, что она отодвинулась от Раевской, не заботясь о том, как это будет воспринято.

– Папенька обязательно устроит приём перед Рождеством. Представлю там, – выкрутилась Наташа, идя на компромисс и с Верой, и с собственным внутренним голосом, который навязчиво гундосил: “Это же наш брат!”.

– Это будет и по этикету, и у нас будет достаточно времени пообщаться, – одобрила Вера и, заключив Натали в тесные объятия в знак признательности, вернулась к сёстрам.

Натали повернулась к Михаилу, который направлялся к ней с кружками в руках, от которых плотными клубами поднимался пар. Натали помахала брату; тот ответил ей, выронил варежки, которые держал подмышкой. Наклонился – и замер, не то прислушиваясь, не то вглядываясь в лёд.

– Что ты?.. – Наташа сделала шаг к брату, но Михаил вскинул руку в предупреждающем жесте – и провалился под лёд, без крика и единого вздоха. Шум ярмарки проглотил скрежет ломающегося льда. Остолбенев, Натали потеряла равновесие; ноги подкосились, она упала на лёд, ушибив ладони. На мгновение показалось, что она оглохла: шумы внезапно исчезли, она точно знала, что кричала, но не слышала своего голоса. Как в немом кино, которое так любил Николя, Натали видела, как брат пытался выбраться, но лёд крошился под его руками, стоило только Михаилу опереться на него. Натали отчаянно поползла к Михаилу, но тут её схватили за плечи, вздернули на ноги, потащили как можно дальше от промоины. Какие-то мужики, незнакомые, пытались добраться до Михаила, но, чем ближе они подбирались к разлому, тем меньше решимости в них оставалось. Начала собираться толпа.

– Локтями, локтями себе помогай!

– Ой, мамочки…

– Миша! – Натали вырвалась из удерживающих рук, устремилась к брату, но её снова оттолкнули в сторону. Секунды летели стремительно. Движения Михаила замедлились, его пальто окончательно намокло и теперь неумолимо тянуло вниз.

– Держи, держи! – к полынье подскочил незнакомый Натали молодой человек, протянул Михаилу багор, подползая к полынье на животе, по-змеиному. Окоченевшие пальцы Грушевского несколько раз соскальзывали с гладкого древка, но в какой-то момент ему всё же удалось ухватиться.

– Держи крепко! – приказал парень и потянул багор на себя. Отполз немного, снова потянул. После, Натали, сколько не силилась, не могла вспомнить момента, когда Михаил снова очутился на твёрдой земле. Подбежав, Наташа схватила его за руку – и едва не разжала пальцы, почувствовав, насколько она холодная.

– Спасибо, – чувствуя, как внутри всё противно трясется, девушка залезла в сумку, которая висела поперёк груди, достала деньги, попыталась было отсчитать купюры, но пальцы не слушались, бумажки разлетались по льду. Плюнув, девушку сунула всю пачку неизвестному спасителю.

– Не надо, – он вежливо отодвинул руку Натали, но та мотнула головой, молча запихнула деньги в карман его пальто и вернулась к Михаилу.

– Дети Грушевских, – вдруг донеслось из толпы, поднялся невесомый шепоток, как будто ветер перебирал листья деревьев, и Натали ощутила на себе пронзительные, как ножи, взгляды. Не обращая на них внимания, Наташа помогла Михаилу развязать коньки, завязки которых уже задубели, как и его одежда, подхватила под руку, поторапливая, потащила к ждущим клиентов извозчиков. Приказав гнать во весь опор, девушка заставила Михаила снять промокшее пальто, затем стянула свою шубку, укутала брата в неё, насколько было возможно.

– Думаешь о проклятии? – стуча зубами, через силу выговорил Михаил. – Ты аж в лице изменилась, когда люди нас узнали.

– Пусть говорят, что хотят, – буркнула Натали, обнимая брата и прижавшись к нему так крепко, насколько это было возможно, в попытке согреть, но тот всё дрожал всем телом и дышал надрывно и со всхлипами. – Всё будет хорошо.

– Наташа, всё хорошо, – проглатывая половину слогов, заверил её Михаил.

– Всё хорошо, всё хорошо, – бормотала Натали, когда с силой подпихивала брата к входной двери дома. Оглядевшись, она заметила влажные от снега ботинки Софьи Фёдоровны.

– Маменька! – как бы ни хотелось, чтобы голос звучал твёрдо, он всё равно сорвался на отчаянный взвизг. Грушевская выбежала на лестницу – даже раньше, чем Натали перестала кричать, словно материнское сердце заранее подсказывало ей о том, что что-то случилось. Натали показалось, что мир на секунду будто взял паузу – миг этот длился целую вечность – и понёсся скачками.

Софья Фёдоровна громко звала дворовых и Мирона, приказывала принести водки, нагреть ванну, ощупывала Михаила, на щеках которого выступил лихорадочный румянец. Натали оттеснили в сторону; она опустилась на пуфик в углу, чувствуя, как густым, липким облаком опускается усталость. Со второго этажа спустился Дмитрий, увёл Михаила за собой. Софья метнулась было к дочери, но замерла на полпути, развернулась и поспешила к кухне, привычно теребя рукава блузки.

День словно сбился с привычного ритма, завтрашнее Рождество позабылось. Теперь даже запах еловых лап, которыми были украшены столы и витиеватые люстры, казался неуместным. В доме царила кутерьма, но отнюдь не праздничная.

Целый день Натали не могла увидеться с Михаилом – его то парили в бане, то маменька сидела в его комнате и плакала, а Наташа не выносила её причитаний. Пробраться к нему удалось лишь перед сном.

 Михаил полулежал в облаке мягких подушек, закутанный по самые уши тройкой пуховых одеял и быстро и, как будто, нервно объяснял что-то Дмитрию, который курил у приоткрытого окна.

– Ты что делаешь?! – Натали поспешила к Дмитрию, выхватила у него сигарету, выбросила в окно и захлопнула створку. – Ты думаешь, Миша сегодня недостаточно замерз?!

– Натали, – Михаил рассмеялся. – Всё в порядке…

– Как ты себя чувствуешь? – Натали сердито посмотрела на Дмитрия и села рядом с Михаилом, поправляя одно из одеял.

– Хорошо, – Михаил снова улыбнулся, по-настоящему, но Наташа неверяще склонила голову, присматриваясь.

– А выглядишь ты не так уж хорошо, – на щеках Михаила неровными пятнами растекался румянец, а чёлка взмокла от пота.

– Да мне просто жарко. Маменька собрала одеяла со всего дома.

В дверь постучали; вошла Галя с подносом, на котором выпускал из тонкого носика ароматный пар заварник. Михаил замолчал, перевёл взгляд на девушку. Натали переглянулись с Дмитрием, и они, не сговариваясь, засобирались на выход.

– Как ты думаешь, это должно было случиться сегодня? – вдруг спросил Дмитрий, когда они вышли в коридор.

Натали показалось, что её ударили по голове тяжёлым пыльным мешком.

– Дима!.. – только и смогла произнести она.

– Я лишь стараюсь быть реалистом, – Дмитрий смотрел куда-то поверх её головы. – Михаил – следующий по старшинству…

– Это ничего не значит! – перебила его Наташа, хлопнув по плечу. – Это просто совпадение!

– Хотя со смерти Андрея не прошло года. А он погиб почти ровно через год после Егора, – вполголоса продолжил Дмитрий. Натали вся сжалась.

– Замолчи! Замолчи-замолчи! – громким шёпотом затараторила она. – Если не перестанешь, я скину тебя с лестницы!

– А кто-то мне вчера говорил, что всегда будет на моей стороне, – Дмитрий наклонился к ней так, чтобы его лицо было напротив её. Вопреки ситуации, он широко улыбнулся, но ни радости, ни доброты в этой улыбке не было – лишь губы растянулись механически.

– Это – другое! – сердито взглянула на него Наташа. – Это…

Договорить ей не дали громкие голоса из комнаты брата. Натали нервно обернулась; в груди похолодело от дурного предчувствия.

Из комнаты выбежала бледная Галя; глаза её лихорадочно обежали коридор.

– Дмитрий Алексеич! У барина жар, горячий, точно уголёк! – выпалила горничная.

Дом снова всколыхнуло суетой: Михаила снова растирали водкой, Галя колола лёд для холодных компрессов, Натали хлопала дверьми сервантов в поисках мёда или малинового варенья, стараясь не смотреть на мать, у которой тряслись бледные до синевы губы.

– Ты поправишься, – как заклинание, повторяла она, оглушительно звеня ложкой в кружке – в любое другое время она обязательно удостоилась бы косого взгляда от кого-то из старших, но сейчас этого никто не замечал. – Тем более, завтра Рождество. Проснёмся, откроем подарки все вместе…

Михаил слабо улыбался и сжимал тонкие пальцы сестры, глядя на неё с благодарностью.

– Если тебе будет что-то нужно – обязательно зови нас, не геройствуй, – предупредил Михаила Дмитрий, прежде чем отправиться к себе. А Наташа так и не смогла выйти из комнаты: в голове всё звучали слова Дмитрия.

“Как думаешь, это должно было произойти сегодня?” 

– Хочешь, я тебе почитаю? – предложила она, ни на что особо не рассчитывая, и едва сдержала вздох облегчения, когда Михаил согласно кивнул.

Достав с полки какой-то французский роман, она ещё раз подоткнула брату одеяло, поправила подушку и устроилась в кресле напротив.

Сидели долго; Натали несколько раз меняла свечи. Пока она читала, Михаил не перебивал, лишь иногда комментировал сюжет, пока Натали переводила дыхание. Но со временем его комментарии стали тише и бессвязнее – он засыпал. Натали же показалось, что она лишь на секундочку прикрыла глаза, как её вырвал из сна громкий звук, который спросонья она не смогла распознать. За окном небо посерело: несмотря на Рождество, утро выдалось совсем не по-праздничному хмурым; книга лежала открытой на коленях. Постель Михаила была пуста. Звук повторился, и Натали почувствовала, как грудь словно сжали два каменных кулака: это был крик, высокий, почти нечеловеческий.

Наташа вскочила, запуталась в пледе, которым были накрыты её колени, едва не упала; выпутываясь на ходу, она выбежала в коридор. Кто-то схватил её за руку, прижал к себе, но, перед тем, как уткнуться лицом в чью-то рубашку, Натали увидела: у подножья лестницы, глядя запавшими глазами в расписной потолок, лежал Михаил.

Глава 3

Как бы Натали не держалась, слёзы струились по лицу, капали на сжатые в замок пальцы в чёрных кисейных перчатках.

В церкви была толпа; многих Наташа видела впервые. Как ни крути, чужое горе всегда вызывало больше всего интереса. Удушающе пахло ладаном. Наташа не помнила момента, когда этот запах стал духом не религии, а смерти и скорби.

Прижавшись к Дмитрию, который был по обыкновению бледен, но внешне спокоен, она старалась не смотреть не мать, которая сидела неподвижно, глядя пустыми глазами перед собой и беззвучно что-то повторяя одними губами. Остальные братья и Алексей Власович принимали соболезнования.

– Почему ты не присоединишься к ним? – Наташа взяла тонкую ладонь Дмитрия. – Твою толстокожесть будут осуждать.

– Что уж поделать, если такой бессердечной тварью я уродился, – Дмитрий терпеливо ждал, пока сестра перестанет нервно теребить тонкое кольцо на его мизинце.

– Дима, – Наташа устало вздохнула. – Мы же в церкви…

– У меня грязный язык.

Пара девушек, не в силах отказать себе в удовольствии поразглядывать проклятых детей Грушевских, остановилась буквально в паре метров от Наташи и Дмитрия и шушукалась, прикрывая рты ладошками и таращась на них во все глаза.

– Смелее, – громко бросил им Дмитрий. – В следующий раз, обязательно захвачу для вас лупу.

Девицы вспыхнули, но ответить ничего не успели: грохот от гроба, опущенного перед скамьями, перекрыл тихий гул голосов.

Мужская часть семьи поспешила занять свои места. Алексей Власович огляделся, столкнулся взглядом с Натали и поморщился, заметив, как она держит Дмитрия за руку.

– Наталья, иди к матери, – строго заявил он. Натали почувствовала, как щёки неуместно залило краской.

– Папа, пожалуйста, оставьте хоть сегодня, – начал было Анатолий, но Грушевский-старший взмахнул рукой, сверля Натали пристальным взглядом. Нехотя разжав пальцы, та поплелась к Софье Фёдоровне.

Вышел священник. Кощунственно громким, монотонным голосом он начал читать молитвы. Немигающим взглядом Наташа уставилась на алтарь. Когда-нибудь, ей снова придется сидеть здесь, но вместо Михаила на подушках цвета мяса будет лежать Николя. Или Дмитрий… Тихий всхлип вырвался из горла сам собой; Наташа поспешно прикрыла рот ладонью.

После молитв все встали, начали подходить к гробу, чтобы попрощаться. Братья были скупы на эмоции; коротко коснувшись холодной руки, они отходили, чтобы следующие могли сделать то же самое. Когда подошла очередь Натали, она не смогла выпустить руку Михаила. А вдруг, если бы она не заснула, он бы не упал с лестницы? Вдруг, он захотел пить и есть и постеснялся разбудить её и попросить? Решил “по-мужски” сделать всё сам, но из-за жара не хватило сил, и он потерял равновесие на лестнице… Да если бы она не купила эти чёртовы коньки, Миша не предложил бы ей пойти на речку, не провалился бы под лёд и не простудился бы!

Прозрачная, солёная капля упала на белоснежную перчатку Михаила. Словно очнувшись, Натали растолкала людей и выбежала из церкви.

– Смотри, что я нашла! – Наташа ворвалась в комнату к Дмитрию без стука. Проигнорировав его опешивший взгляд, она разложила перед ним на столе газету, предусмотрительно отодвинув в сторону пепельницу и какие-то бумаги.

– Кто такой Филипп Егорович? Колдун? Где ты это взяла? Этой статье уже… шестнадцать лет, – Грушевский насмешливо взглянул на сестру, мельком ознакомившись с содержанием статьи.

– В городской библиотеке, – Наталья раскраснелась от волнения. – Сколько ей лет, не имеет значения, я хочу найти этого человека! Я даже не знала, что искать, а наткнулась на это! И посмотри, Дима! Он живет совсем недалеко от Перми – я уже глянула карты! Это же знак! – она хлопнула по раскрытой газете ладонью. Стол качнулся, кофе перепрыгнул через край чашки.

– Он видит то, что другим не дано, знает объяснение всем природным тайнам, может, он и в нас что увидит? Представь, если проклятье действительно существует и Филипп Егорович увидит его? Вдруг, он сможет его снять? Или научит меня? Я готова все свои драгоценности продать, даже ожерелье, которое мне папенька на совершеннолетие дарил… И ты тогда не умрёшь…

– Так ты обо мне переживаешь? – Дмитрий усмехнулся. Наташа осеклась, встретившись с ним взглядом.

– Ты думаешь, я глупая? – потускневшим голосом спросила она.

– Я думаю, что ты ищешь объяснения случайностям и совпадениям. Ещё и готова пожертвовать своим приданым ради этой идеи.

– Зато ты не умрёшь, – севшим голосом припечатала Наталья, твёрдыми руками аккуратно сложила газету и направилась к двери.

– Подожди, – голос брата остановил её на пороге. – Ты правда поедешь одна?

– Я всё придумала, – Наташа с готовностью вернулась обратно. – Папенька хочет, чтобы я продолжала учиться, но не может найти преподавателя, который его устроил бы. Я узнала – в Перми есть академия искусств, совсем небольшая, но её хвалят. Так почему бы мне не отправиться впереди вас, чтобы познакомиться с директором? Ведь я, – она заговорщически наклонилась к брату, – писала ему о том, как хочу учиться именно там, и он меня ждет, чтобы познакомиться. Но сделать это надо как можно быстрее, ведь мест в классе фортепиано так мало, а расхватывают их так быстро, – Натали скорбно поджала губы.

– А у тебя талант не только к инструменту, – хмыкнул Дмитрий. – Врёшь ты так же виртуозно.

 Наташа улыбнулась уголком рта.

– Но мне нужна твоя помощь. У меня не получается написать ответное письмо: почерк выходит слишком похожим на мой.

Не проронив ни слова, Дмитрий вытащил из ящика перо и несколько чистых листов бумаги.

Когда Натали за общим ужином вручала отцу листок, испещрённый округлыми маленькими буквами с игривыми завитками, ей даже не пришлось имитировать волнение.

Алексей Власович прочитал его раз, то приближая, то отдаляя от глаз, потом второй, нацепив на кончик носа очки с круглыми стеклами; потом позвал Софью Фёдоровну и прочёл письмо вслух. И именно в этот момент Наташа нервничала сильнее всего: мать вполне могла бы не отпустить её, особенно, сразу после смерти Михаила. Но та лишь с отсутствующим лицом кивала в такт словам. Пообещав подумать, Алексей Власович продолжил трапезу.

На следующее утро, сразу после завтрака, он позвал Натали к себе в кабинет, разложил на столе карту и начал объяснять, в каких гостевых дворах остановиться на ночь, где показать подорожную грамоту, где перекусить горячим и вкусным. Пометив все необходимые места на карте, Алексей Власович открыл шкатулку, отсчитал несколько десятков бумажных купюр, положил их в конверт и отдал Наташе. Кликнув дворовых, приказал помочь Натали собрать всё самое необходимое.

– Меня печалит, что тебе придётся ехать одной, – он сжал руки дочери в своих сухих ладошках. – Но Николя принимает дела, а Дмитрий… – спутанные бакенбарды Грушевского негодующе встопорщились. – Дмитрий не сможет составить тебе достойной компании. Может, это лучшее время… чтобы ты не принимала участия во… во всём этом, – сбивчиво закончил он и разжал пальцы. – Закажу тебе сани на завтрашнее утро. Если всё пойдет гладко, дорога не займет много времени.

Натали безмолвно согласилась.

Сборы вышли сумбурные: несмотря на то, что впереди были почти целые сутки, Натали торопилась. Казалось, что, замедлись она хоть на секунду, или заметь её папенька сидящей без дела, он пересмотрел бы своё решение. Сложив в саквояж несколько платьев, ночную рубашку и несколько комплектов белья, а в плоскую кожаную сумку – деньги, документы и газетные вырезки о пермском колдуне, Натали сначала присела, но потом тут же вскочила и начала зачем-то прибирать свою комнату. Медленно и методично она вычищала даже самые труднодоступные уголки, убирала все свои вещи в шкафы и ящики. Что-то в глубине души подсказывало, что больше в этот дом она не вернется.

И это чувство не дало ночью заснуть.

На следующее утро, как и обещал Алексей Власович, её ждал возок, запряжённый тройкой крепконогих лошадей. Сердечно попрощавшись с родителями и, достаточно скупо, с Дмитрием – Натали казалось, что она может расчувствоваться, передумать и остаться с братом на столько, на сколько позволит судьба, – девушка забралась в возок.

Дорога оказалась сложной. Не потому, что в возке было холодно – в окружении перин и пуховых подушек Натали чувствовала себя более чем уютно, – а потому, что ей было ужасно скучно. Пейзажи были однообразно-белыми, книг она не взяла, стараясь собрать необходимый минимум. Некоторое время она потратила на то, чтобы записать хронологию событий и нарисовать генеалогическое древо (ей почему-то казалось, что это могло быть полезным). На смене лошадей попыталась побеседовать с извозчиком, которого, как оказалось, тоже звали Мироном, но тот не привык к разговорам с дворянами и отвечал односложно. От скуки Натали то пялилась в ослепительную белизну, изредка перемежающуюся изогнутыми силуэтами деревьев, то дремала, то и дело просыпаясь от тряски на ухабах.

Ночь в гостевом дворике оказалась вполне себе пристойной: еда и питье были дешевыми, комната – чистой и тёплой, а хозяин душевно пообщался с Наташей о том о сём, подкладывая ей и Мирону свинины с галушками. Но Наташа всё равно извертелась в попытках уснуть: матрас был непривычно жёстким, с первого этажа до поздней ночи доносились громкие голоса и смех, да и, в целом, она всегда плохо спала на новом месте. Грядущая встреча с колдуном волновала неизвестностью. Но это было не так плохо: большую часть следующего дня Наташа крепко проспала в возке, и, когда проснулась, до Перми оставалось не так уж много.

В город въехали, когда было уже основательно темно, но по улицам, освещённым газовыми фонарями, сновали торопливые прохожие, неспешно прогуливались парочки и бегали дети, швыряясь друг в друга снегом. По приказу Алексея Власовича, Мирон привез молодую барыньку к очередному гостевому дому, где та могла передохнуть и привести себя в порядок перед “встречей с директором”.

На следующее утро Мирон доставил Натали к дверям академии и, пожелав удачи, отправился в обратную дорогу. Когда возок скрылся за поворотом, девушка наняла местного извозчика, вернулась за вещами в гостевой дом, сдала ключи от комнаты и отправилась навстречу неизвестности.

На этот раз, поспать не вышло бы: в отличие от возка, в санях было ужасно холодно, и, ко всему прочему, когда выехали из города, поднялся ветер – такой сильный, что в какой-то момент Натали поняла, что ещё чуть-чуть – и она обморозит щёки.

Но вскоре въехали в лес. Дорога стала ощутимо хуже; лошади сбавили скорость, а чуть дальше и вовсе остановились.

– Приехали, барышня, – сипло крикнул извозчик. – Дальше не поеду – буря недавно прошла, дороги до Белавино нет.

Натали высунула нос из шарфа, оглядываясь. Они стояли посреди леса, а справа от саней вглубь голой чащи струилась тропинка.

– Так вот же, – неуверенно ткнула она пальцем в утоптанный снег.

– Лошадь завязнет, – добродушно, как на блаженную, посмотрел на неё дядька-извозчик. – Дальше только ножками.

Перед тем, как бросить её одну посреди леса, мужик услужливо повытаскивал из саней чемоданчики, шустро забрался на козлы и, причмокнув губами, щёлкнул вожжами.

Проводив сани растерянным взглядом, Натали огляделась. Она была совершенно одна. Взвалив на плечо саквояж, который больше не казался таким уж маленьким, Наташа повесила сумку на грудь и неспешно потрусила по засыпанной снегом дорожке.

Путь до деревни стал настоящим испытанием: сапожки, в которых совсем недавно было так тепло и удобно, сейчас промокли, а подошвы то и дело скользили, и ноги разъезжались. В шубе стало невыносимо жарко и казалось, что весит она целую тонну; шапка постоянно съезжала на глаза, а волосы на лбу слиплись от пота. Вокруг не было ни души, и Натали в какой-то момент подумала, что никогда не слышала тишины настолько прозрачной и нетронутой. Да и, более того, она крайне редко оставалась в тишине: даже когда она была одна в комнате, из-за окон доносился шум города.

Натали потеряла счёт времени; она не знала, ни сколько времени идёт, ни сколько вёрст прошла. Уточнить дорогу было не у кого, лишь редкие дорожные столбики тянулись вдоль дороги, да падал с веток снег, потревоженный молчаливыми птицами.

Но вскоре потянуло дымом: сначала едва заметно, но с каждой минутой запах становился всё отчетливее. Собрав силы, Натали ускорила шаг – так сильно хотелось выйти к людям. И менее, чем через четверть часа, лес расступился, открывая деревеньку. Натали представляла её куда меньше, а на деле редко стоящие дома уходили за горизонт. Несмотря на мороз, на улице было людно: дети играли в снежки, откуда-то доносились гулкие удары – кузнечный молот, догадалась Наташа, – сразу несколько мужиков пилили дрова, залихватски сдвинув на затылки шапки. У них Натали и справилась, где искать Филиппа Егоровича. Те указали на добротную избу с пустым, ровным двориком, окруженную небольшим плетнём.

Стараясь не медлить, чтобы не передумать, Наташа постучала в дверь. Ждать практически не пришлось – дверь отворилась сразу, будто кто-то поджидал её на пороге. Но вместо старика с бородой-лопатой и животом обхватом в несколько локтей на пороге стоял высокий поджарый мужчина. Натали подняла глаза, встретилась с ним взглядом и на секунду потеряла дар речи: колдун изучал её одним – левым – глазом, а правый был затянут белёсой пеленой и перечёркнут некрасивым застаревшим шрамом.

– Филипп Егорович? – изо рта вырвалось облачко пара.

– Филипп Егорович, – подтвердил мужчина. Натали запнулась, разглядывая нового знакомого. Все мысли упорхнули, точно птички, выпущенные из клетки. Если Дмитрий посчитал правильно, колдун сейчас был чуть старше их отца, но если на лице Алексея Власовича возраст не просто читался – он кричал о себе, то по лицу нового знакомого было абсолютно не понятно, сколько ему лет. Он был очень худощав, настолько, что казалось, что череп его был просто обтянут кожей – никаких мышц и сухожилий. “Вот он, колдун, – вдруг подумалось Натали, – сила ему возраст с лица стёрла вместе с жизнью…”

– Вам чем-то помочь, барышня? – без особого участия поинтересовался колдун.

– Да… Мне, на самом деле, очень нужна ваша помощь, – Натали отметила, как Филипп скользнул по ней взглядом – без эмоции в глазах, но будто оценивая, насколько сильно она нуждается. – Я читала о вас в газете, – девушка закопошилась в сумке. Вырезка никак не находилась – видимо, смялась и провалилась куда-то в складки, шапка снова съехала на глаза. Натали подняла глаза: Господи, она, наверное, сейчас выглядела безумно жалко! Колдун, не изменившись в лице, приглашающе повёл рукой вглубь избы.

Когда Натали оказалась в тепле, трясти её не перестало, напротив – показалось, что даже зубы начали стучать. От волнения она не сразу заметила ещё одного человека, парня, который сосредоточенно сшивал листы бумаги, исписанные мелким, убористым почерком.

– Дар, – послышался за спиной голос колдуна Филиппа. Молодой человек отвлёкся от своего занятия, поспешил к Натали, забрал у неё шубу и сумки. Девушка автоматически попыталась пригладить пальцами влажные волосы. Всё тем же жестом колдун предложил Наташе сесть за стол на длинную лавку, налил кипятка из носатого чайника, бросил в кружку щепотку каких-то трав и придвинул её Натали. Та поблагодарила.

– Так вы читали обо мне. Что-то настолько занятное, что вы решили встретиться со мной лично? – Филипп Егорович сел напротив гостьи. Натали кивнула.

– Дело в моих братьях…

И около половины часа она рассказывала о ситуации в семье, настолько досконально, что колдун даже не задавал вопросов. Дар тоже подсел поближе, оставив своё занятие. Несколько раз Натали бросала на него взгляд: Дар был точно старше неё, но она не могла понять, на сколько, гладко выбрит, как и Филипп Егорович (Натали призналась себе, что представляла всех деревенских нечёсанными бородатыми мужланами, и от этого стало очень неловко).

– Почему вы приехали одна? – заговорил колдун, когда Наташа завершила рассказ. – Если вы хотите, чтобы я взглянул на ваших братьев, почему они не составили вам компанию?

– По… разным причинам, – уклонилась от прямого ответа Натали. Вряд ли колдуну нужно было знать о том, что Николя скорее сдал бы её в лечебницу для душевнобольных, чем поехал с ней в пермскую глубинку, а Дмитрий не настолько заботился о своей судьбе. Вот Михаил бы поддержал её. Натали некстати вспомнила кипенно-белые перчатки брата, неэлегантно шмыгнула носом.

– Как бы то ни было, вы всё равно выбрали самое неудачное время для визита, Наталья Алексеевна, – колдун выпрямился, забросил ногу на ногу и сложил на коленях сцепленные в замок руки. – Ни один, даже самый пустяковый, заговор не творится в преддверии полной луны. А чтобы вашу беду разгадать, нужны ритуалы куда серьёзнее. Да и нет во мне уже сейчас столько сил.

Сердце билось так, что Наташе казалось – оно стало таким большим, что задевало ребра.

– Я, ни в коем случае, не хочу вас утруждать, – выпалила она. – Я сделаю всё сама, ежели вы только мне объясните, как!

В здоровом глазу колдуна мелькнула какая-то эмоция, как будто Натали вдоволь его позабавила. Он переглянулся с Даром.

– Вы абсолютно не понимаете природу силы, – это был не вопрос, в голосе колдуна слышались насмешка вперемешку со снисхождением. – Каждый раз, когда знаткий творит заговор, – это не просто набор букв и слов. Так он связывает себя с потусторонним. И в полнолуние, когда навьи твари очень сильны, можно с собой притащить оттуда такое, от чего вовек не отцепишься. Дар, – колдун кивнул на юношу за спиной, – учится у меня уже восемь лет. Но и ему не позволены сильные заговоры, только бытового уровня.

– Хорошо, я… – голос дрогнул. Натали пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не разреветься прямо перед колдуном. – Я поняла. Но, может, вы хотя бы глянете, есть проклятье или нет?

Филипп Егорович снова переглянулся с Даром.

Тот кивнул, приблизился к Натали.

– Дайте ручку, барышня.

Натали послушно протянула руку. Тот развернул её ладонью вверх и, чуть склонившись, вгляделся в хитросплетение линий. Смотрел он долго, периодически касаясь ладони кончиками пальцев и хмурясь. Через какое-то время он отпустил руку девушки, кивнул, словно прося прощения за вторжение в личное пространство и, повернувшись к колдуну, кратко сказал:

– Интересно. Вмешивались, как будто, но не понятно, как. Смотреть надо.

Некоторое время колдун молчал, постукивая пальцами по столу.

– Проводи к Дарьяне, – в конце концов приказал он ученику и повернулся к Натали. – Дарьяна Митрофановна – староста нашей деревни. Поживете у неё, пока луна не спадет. В город всё равно вернуться не выйдет, буран идет, дороги занесёт все, – договорив, Филипп Егорович уселся в кресло и вытянул ноги, давая понять, что разговор закончен.

Дар скоро накинул тулуп, натянул валенки и, открыв дверь, приглашающе повёл рукой. Натали оделась, прихватила муфту и хотела было взять саквояж, но Дар ловко выхватил его из её рук. Натали смущенно улыбнулась и последовала за ним.

Шли молча; Натали рассматривала деревеньку. Именно так она её и представляла: низенькие домики со скошенными крышами, узкие тропинки в снегу, одни сани на всю деревню. Во многих окошках сидели коты – кто-то спал, кто-то умывался, – над печными трубами вился плотный дым, разнося запах дров. Мельком Натали поглядывала и на своего провожатого. На глаз сложно было сказать, сколько ему лет, плюс гладко выбритые щеки всегда молодили. С грустью вспомнилось, как Михаилу пришлось отрастить усы, чтобы выглядеть солидно – иначе в гимназии его принимали за студента. Дар был светлоглаз, светловолос, с заурядными чертами лица – в целом, ничем не примечателен, но Натали не могла не заметить невероятную ауру спокойствия, исходящую от ученика колдуна.

Улица резко свернула и повела к домику, стоящему особняком. Он был не больше и не меньше остальных, но наличники были особенно яркими, над окнами были приколочены деревянные обережные фигурки, выкрашенные в красный, а в заборе присутствовали все жерди – остальные таким похвастаться не могли. Дар негромко постучал, и через пару секунд дверь распахнулась.

На пороге стояла женщина в годах – маленькая, сухонькая, с хорошей осанкой и живым взглядом. На женщине – назвать её бабушкой или старушкой не поворачивался язык, – красовался меховой жилет, а абсолютно белые волосы прятались под цветастым платком.

– Бог в помощь, – Дар чуть поклонился старосте, приложив ладонь к груди. Натали сделала книксен, не сводя глаз с женщины.

– Помогай Господь, – таким же сочным, как и её внешний вид, голосом ответствовала Дарьяна Митрофановна и оглядела девушку – бегло, но в этот момент Наташе показалось, что её развернули и перетряхнули, как затоптанный ковёр.

– Дедко просит приютить, – ученик колдуна указал на девушку, а та даже не сразу поняла, что под “Дедко” подразумевался сам Филипп Егорович.

– Никак, учить собрался? – Дарьяна прищурилась, на губах её появилась задорная улыбка.

– Видно будет, – выражение лица Дара не изменилось. С такой же безмятежностью в глазах он попрощался со старостой и с Наташей и отправился восвояси.

Глава 4

Дарьяна приняла Натали так, будто ей каждый день утром и вечером приводили вот таких девиц. Сперва она досконально объяснила, где можно спать, где посуда и где можно разместить одежду, которую Натали привезла с собой; затем накормила девушку, научила раздувать самовар, по ходу дела расспрашивая Натали о семье, увлечениях и родном городе. Натали отвечала с охотой: старосте Дарьяне хотелось доверять.

После плотного завтрака Дарьяна проводила Натали к бане. Поблагодарив женщину, Наташа шмыгнула в предбанник – маленькое полупустое помещение, где предполагалось оставить одежду. Извертевшись в попытках дотянуться до лент, Натали наконец избавилась от верхнего платья. Раздеваться догола застеснялась: дверь не запиралась. Аккуратно сложив одежду на лавке, Натали сняла серьги, выпутала шпильки из растрепавшейся прически, подумав, сунула в рукав блузки и свернула его в несколько раз. У крохотного окошка обнаружились отрезы ткани ("Полотенца", – догадалась Наташа) и горшочек с густым мылом, по виду напоминавшим жидкое тесто и ядрено пахнувшим травами.

За тяжелой, грубо сколоченной, дверью была сама мыльня: большая каменная печь с трубой, выходящей сквозь крышу на улицу, полки буквой "Г”, возле них – большая кадка с водой и замоченные веники. Пахло влажностью и берёзовым листом, и этот аромат расслаблял и вытягивал мысли из головы, наполняя её лёгким туманцем.

Натали интуитивно набрала в ковш немного воды и вылила её на раскалённые камни. С тихим шипением поднялось облако пара.

Ну вот, она здесь – Наташа присела на нижний полок. Но надолго ли? Пренебрежение, с которым встретил её Филипп Егорович, отрезвило. Это было похоже на погружение в холодную воду. С чего она взяла, что сможет разобраться в проклятии? Если оно действительно есть, вероятнее всего, наложено кем-то знающим… знатким, как говорил Дар. Он сам учился столько лет, а сколько времени понадобится ей? Да и успеет ли она научиться хоть чему-то?

В тишине раздался негромкий стук, настолько неожиданно, что Наташа вздрогнула. Подкравшись к двери, выглянула в предбанник. За дверью никого не было. “Показалось”, – решила девушка и вернулась было к полку, но тут снова послышался посторонний звук, но, на этот раз, не стук, а как будто кто-то хлопал по стенам мыльни мокрыми ладонями. “Да это дети шутят”, – сообразила Натали. Девушка видела, с каким интересом они наблюдали за ней, а теперь, вот, решили подшутить над новенькой. От этой мысли Натали рассердилась. Встав, она обмоталась грубо тканым полотенцем и направилась к двери с твёрдым намерением натолкать шутникам полный ворот снега, как позади что-то зашипело. Натали обернулась ровно в тот миг, когда в дальнем углу, который показался ей особенно тёмным, мелькнула тень и зажглись два огонька, словно угольки вспыхнули. По мыльне пронесся жуткий хохот – и в Натали полетела вода. Взвизгнув, та инстинктивно увернулась, но несколько капель всё же попали на кожу. Натали будто ошпарило, но не водой, а ужасом. Не разбирая дороги, она вылетела из бани, наткнулась на кого-то, забарахталась, заорала.

– Тихо-тихо-тихо, – послышался над головой знакомый голос. Натали подняла голову – и вспыхнула: на неё с удивлением сверху вниз смотрел Дар.

– Там! – не справляясь с дрожью, девушка ткнула пальцем в сторону бани. – Смеется! И глаза! Горят – страшные – жуть!

Дар приподнял брови, затем опустил взгляд. Натали сделала то же самое. Она стояла босиком на снегу и – надо же – даже не сразу это поняла. Но теперь холод стремительно поднялся от ног вверх, Натали задрожала ещё сильнее. К счастью, Дар не стал просить её вернуться в баню, а сам быстро принес её вещи, помог обуться, накинул на плечи свой тулуп и проводил обратно к Дарьяне.

Увидев Натали, староста удивилась не меньше.

– Ты кого у себя в бане завела? – поинтересовался Дар, и Натали могла поклясться, что в голосе у него прозвучала смешинка. – Кто у тебя там городских девиц пужает?

Дарьяна вытерла руки о полотенце и махнула им в сторону Дара. Натали поплотнее запахнулась в тулуп, скрестила голые ноги. Дар усмехнулся, взглянул на неё – словно кипятком окатил – и вышел из избы. Староста обернулась к Натали, которая жалась поближе к красному углу.

– Банник тебя напугал, – беззлобно пояснила она, кивком отправляя Натали за занавеску, которая отделяла спальное место от общего помещения. Девушка беспрекословно спряталась за шторкой, стянула тулуп и начала переодеваться.

– И хорошо, что банник, а не обдериха, – Дарьяна что-то искала: периодически то что-то звенело, то падало. – А то осталась бы от тебя одна кожа, растянутая на полку.

Натали передёрнуло. А то, с каким равнодушием говорила об этом Дарьяна, и вовсе пугало.

– Банник не злой дух, – продолжала, тем временем, староста. – До смерти не замучает, не упырь какой. Пошутит, попугает, самое большее – ошпарит. Но чтобы в следующий раз так не попасться, разрешения попроси, вежливо.

– Всё поняла, Дарьяна Митрофановна, – Натали вышла в горницу, замешкалась немного, а затем скользнула за стол. – Но я не знала…

Дарьяна добродушно отмахнулась.

– Надо было тебе раньше сказать. Да мы настолько привыкли с соседями жить, что забыли, как это – по-другому…

Староста вернулась к своему занятию. Перед ней стояли тканевые мешочки с травами, среди которых Натали разглядела березовый лист, высушенные листья смородины, какие-то веточки и сморщенные, темные ягоды. Дарьяна брала деревянную баночку, бросала в неё по щепотке содержимого из каждого мешка, плотно закрывала и подписывала красной краской.

– А вы тоже… знаткая? – Натали поерзала по лавке. Сидеть в тишине было неловко.

– Да что ты! – Дарьяна расхохоталась. – Куда мне! Ну так, руны бросить могу, на ручку взглянуть, да это все умеют, на это особого таланта не надобно. Так что ты, ежели хочешь с силой зазнаться, лучше к Дару сходи, он на тебя только раз взглянет – и все твои жизненные ниточки распутает.

– Он смотрел уже, – Натали не сдержала вздоха. – Говорит, не ясно ничего.

– Хм… – женщина взглянула на неё, как показалось Натали, с недоумением, но затем снова сосредоточила внимание на мешочках.

– Можно помочь? – Натали подошла к Дарьяне. Сидеть без дела было совестно. Староста с лёгкостью согласилась, объяснила, сколько чего смешивать, как подписывать.

– Снадобья какие-то? – поинтересовалась было Натали, но Дарьяна опять рассмеялась, смешно морща нос.

– Чаи это, от разного помогают – и от простуды, и от настроения плохого.

Украдкой Натали посматривала на новую знакомую. В темном платье, маленькая, куда ниже неё – так и не скажешь, что вся деревня на её плечах. Лицо, что печёное яблоко, а вот зубы – ну прямо жемчужины, чисто как у молодицы… И глаза ещё. Словно болотные огоньки над мхом летают.

Закончив с травяными сборами и поговорив ещё о том о сём (Натали пришлось ещё раз рассказать историю своей семьи), каждый занялся своими делами. Дарьяна хлопотала по хозяйству, а Натали села писать письмо Дмитрию. Но, выжав из себя пару строчек, она в какой-то момент поймала себя на том, что сидит и смотрит в пустоту. Как описать Дмитрию всё, что случилось? Что Филипп Егорович вовсе не горит желанием ей помогать, что у неё самой никогда ничего не выйдет, а ещё и этот… банник?.. Бес?! Рука поспешно начертила крестное знамение.

– Дарьяна Митрофановна, – Натали отложила перо. – А есть же ещё… ну, существа? Кроме банника?

– Это не просто существа, – староста что-то активно мешала в глиняных горшках – в каждом по очереди. – Да и лучше не называй их так. Они – наши соседи, домашние духи. И с ними нужно считаться. И относиться с уважением, тогда и беды тебе не будет.

– Вы сказали, что банник – не злой дух. Значит, есть злые? Которые и убить могут? – стоило только это сказать, как Натали осенило. Дарьяна Митрофановна что-то рассказывала, отвечая на вопрос, но Натали не слушала. Может, в этом и есть их беда? Филипп Егорович обмолвился, что нельзя на полнолуние никакие ритуалы творить. Но Натали отлично помнила, как каждые Святки дворовые девки гадали – кто с зеркалом, кто воск со свечи в воду капал, кто бумагу жёг да на тень смотрел. Может, маменька в девичестве неудачно на полную луну погадала, и прицепилась к ней тварь потусторонняя? От этой мысли Натали взбодрилась. Пообещав себе обязательно поговорить на эту тему с колдуном Филиппом, она снова потянулась к чернильнице.

Первые дни в Белавино казались Натали диковинным сном, против которого яро протестовали разум и воспитание. Она словно попала в одну из быличек, которые рассказывали на вечерках дворовые девушки. И в тот же момент голова кружилась от того, насколько обширным оказался мир. Гораздо, гораздо шире, чем она считала. Сперва Натали не воспринимала происходящее всерьез. Смущалась и пугалась, когда Дарьяна Митрофановна ласково разговаривала с пустотой, выставляла у подпола блюдца со свежим хлебом, вареньем и молоком; ей было в диковинку, когда люди постоянно на всё просили разрешения у невидимых хозяев. “Грех же”, – твердила про себя она, недоумевая, как жители деревни умудряются и верить в Иисуса, и оставлять подношения древним. Но они видели в этом пользу – в деревне не было пожаров, скот не чах и урожай каждый год поднимался богатым и здоровым.

Кроме того, Натали была взволнована, когда Филипп Егорович заявил, что из деревни она уехать не сможет. В гадания она не особо верила, а уж то, что кто-то может предсказать погоду, и вовсе казалось бредом. Но тем вечером, когда она оказалась у Дарьяны, ночью, и вправду, пришла буря. Натали вся извертелась на лавке под цветастым лоскутным одеялом, прислушиваясь, как тоскливо завывает за окном. Словно невиданные звери выступили из леса и пели хором, кружили хороводы, поднимая снежные барханы.

Утром вся деревня вышла из домов расчищать тропинки. Вышла и Натали, подставляя щеки разгулявшемуся солнцу. Она никогда не видела столько снега. В городе его быстро убирали, он таял на дорогах, превращался в кашу. А сейчас дома тонули в ослепительной белизне, пушистой, как кроличий мех. У кого-то замело двери, и тогда мужики выбирались через окна, не дожидаясь, пока их раскопают, и шли работать вместе со всеми. Над низенькими крышами клубился печной дым, смех и прибаутки. И тогда Натали почувствовала необъяснимую, тихую радость.

Но, впрочем, она не продлилась долго. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что боится стать такой же, как крестьянские женщины: толстой и потной, с постоянно красными от жара печи щеками, пыхтящей на кухне или за рутинной работой. Женщины трудились весь короткий зимний день. Кто-то валял шерсть, кто-то шил, кто-то вязал. Девушки помоложе занимались кухней – замешивали хлеб, разделывали мясо, добытое мужиками на охоте.

Но и без дела сидеть было неловко: крестьянские начинали шептаться, косо поглядывая на девушку. Тогда она начала вышивать полотенца. Выбрала самые невзрачные, чтобы было не так жалко, если задуманный рисунок не удастся, подобрала нитки и принялась за дело. Вышивку и вязание с самого детства рекомендовал её учитель фортепиано, мол, для сохранения подвижности пальцев. Натали казалось, что за инструмент сесть у неё получится ещё не скоро и старалась получить удовольствие хотя бы от вышивки. Да и полотенца можно было продать на ярмарке, а вырученные деньги отдать Дарьяне Митрофановне в плату за помощь и гостеприимство.

Когда луна начала спадать, она почти каждый день заходила к Филиппу Егоровичу. И тот каждый раз заставлял ждать ещё. В стремлении к своей цели Натали даже не думала о том, что может показаться навязчивой, но Филипп Егорович был удивительно терпелив. Наверное, из-за этого визиты стали традицией: Натали заканчивала с вышивкой, когда уставали глаза и пальцы болели от многочисленных уколов иголкой, расставляла чистую посуду, сохшую на полотенце у рукомойника, и спешила к колдуну. Там она обменивалась безликими фразами с Даром, в ожидании устремляла взгляд на колдуна, который всегда сидел на одном и том же месте – у окна, за маленьким столиком. Но тот каждый раз качал головой, мол, сейчас не время, предлагал чаю, но Натали всегда отказывалась. В первые же дни она поделилась с колдуном своей теорией о гаданиях и навьих сущностях. Тот выслушал внимательно, но предположения Натали не поддержал.

– Посмотрим, – пообещал он. – Но вряд ли это возможно. Нечистики мучают, обычно, только тех, к кому цепляются, не перекидываются на семью. Не обнадеживай себя, что всё будет просто.