Её воскресенье
Её сердце казалось колодцем. Холодным и бездонным. Мучительно бездонным. Само присутствие в груди ледяного дыхания этой бездны уже вызывало головокружение. Каковы же были моменты, когда внутренний взор, хотя бы и случайно, но спускался по каменным кольцам разума вниз! А такие мгновения случались. Просыпаясь утром, пытаясь оторвать от себя последние нити уже забытого сновидения, иногда её сознание соскальзывало руками с кромки реальности туда, и тогда будто волной окатывало её внутренность, и она спешила вон (из постели, из души, из самоанализа), чтобы похоронить сердцебурение поглубже в дневных хлопотах. Или, задумавшись над чем-нибудь, стоя с перепачканным мукой передником или с плойкой в волосах, она случайно допускала, чтобы мысли, будто водоворотом, опять затягивало в проклятый омут, где из тайной глубины вселенского склепа по скользким краям наружу упорно и свирепо карабкалось…
Но она отгоняла от себя любые страхи. Ей не хотелось становиться параноиком, бояться собственной тени
собственного я
и портить себе тем самым жизнь. Однако жизнь сама нередко подкидывала немало поводов для самообличения, угрызений совести и замыкания в себе. В очередной раз, едва уклонившись от лязгнувших над самым её сердцем клыков судьбы, она потеряла равновесие и, поскользнувшись на склоне сомнений, кубарем покатилась в отчаянье.
Изодравшись и перепачкавшись в боли лопнувших нервов, рыдая от ужаса и вновь вскрытых шрамов унижения, она из последних сил уцепилась за колючую поверхность рассудка и попыталась подняться. Это ей не удалось, но она, упершись руками, смогла привстать на коленях. Всхлипывая, она раздвинула пальцами мокрые волосы с глаз, и слёзы брызнули сильнее. То, чего она столько лет избегала, о присутствии в своей жизни чего она не желала признаваться даже себе, – огромные замшелые врата в преисподний мир оказались прямо перед нею.
И она рыдала уже не от боли. Она рыдала от безнадежности. От неизбежности своей участи, ибо, как бы она ни старалась, но интерес к ней проявляла во всей её жизни, из всех друзей, знакомых, родных, коллег, соседей и окружающих, только эта жгучая ледяная пещера страха. Видимо, лишь там она и найдёт предназначенное для неё проведением место. Только там она окажется полезной. Для чего-то годной. Для кого-то нужной. И она, вытирая лицо волосами, делает решительный шаг во мрак.
Внизу была не только тьма. Ещё здесь жила оторопь. Но не как чувство, а как след, как воспоминание. Память о страданиях, о стиснутых зубах, о позабытых законах нравственности. Везде, на каменных стенах, на валунах, на пожухлых травах была кровь поверженной, сожжённой, поруганной, осквернённой и забытой совести. Это была камера пытки над моралью, надменных извращений интеллекта, камера полная грязи, презрения, насмешек и гордости. Её гордости.