Шесть имен кота-демона

«Сюй Ани, служанка семьи То, часто призывала кота-демона после того, как вернулась из родительского дома супруги Догу То. Каждый день и каждую ночь она приносила в жертву детенышей зверей, например крыс. Всякий раз, когда кот-демон убивал кого-либо, имущество погибшего чудесным образом оказывалось в доме семьи, которая его призвала. Догу То любил насладиться чудесным вином. Но однажды его супруга заметила, что у них не так много денег, чтобы покупать молодое вино. Тогда Догу То приказал служанке Сюй Ани: “Призови кота-демона, чтобы я искупался в деньгах!” И Сюй Ани впервые произнесла заклинание».

[Тан] Вэй Чжэн и другие. Книга Суй. Раздел «Жизнеописание Догу То»

«В период расцвета династии Суй магия призыва кота-демона переживала свой подъем. Во многих дворах собирали старых кошек, чтобы принести их в жертву. В то время слухи распространялись стремительно, и череда ложных обвинений привела к тому, что тысячи семей были истреблены в столице и округах».

[Тан] Чжан Чжо. Истории императорского двора и городов

«Тот, кто призывает кота-демона или обучает магии призыва, будет повешен. Члены его семьи, знающие об этом грехе и хранящие молчание, будут сосланы за три тысячи ли.

[Тан] Чжансунь Уцзи. Уголовные установления династии Тан с разъяснениями

Предисловие

Бум! Далеко-далеко отозвался эхом восьмисотый удар барабана уличного стражника.

– Комендантский час! Не выходить! Закрываем все ворота! – прокричал кто-то, надрывая горло. Его возгласу вторил скрип, смутно отозвавшийся в темноте.

Дождь, шелестя, омывал западную часть города. Ноябрь уже вступил в свои права – и трескучий мороз опустился на землю. Луна скрывалась в огромных клубящихся угольных тучах. На землю, словно по невидимым стенам, стекал седой туман, и безмолвный Чанъань утопал в сребристой дымке. Тридцать восемь улиц, испещренных вдоль и поперек кварталами, коих всего насчитывалось сто восемь, погрузились в густую серую пелену. И в этот миг одновременно щелкнули замки всех ворот сразу.

– Если задуматься, то, что произошло, в высшей степени странно…

Эти слова сорвались с губ худого и сгорбленного человека, подбородок которого украшала жесткая короткая бородка. Горб его чем-то напоминал верблюжий, именно поэтому его так и прозвали – Верблюд. Он был облачен в коричневый халат с круглым вырезом и плотно прилегающими к худощавому телу рукавами. На спине его висела алого цвета театральная маска, изображавшая окровавленного ракшаса – демона, пожирающего людей. За черный пояс была заткнута длинная флейта с семью духовыми отверстиями. Не совсем было понятно, из чего же был изготовлен гладкий, изящный инструмент, – возможно, флейта была выточена из кости.

Напротив Верблюда сидели семь или восемь человек, чьи лица было совершенно невозможно различить в тусклом свете лампы. Несмотря на то что уже объявили начало комендантского часа, когда запрещено передвигаться по улицам, спрятавшимся под покровом ночи, здесь, в небольшом трактире, скрывшемся в одном из кварталов, люди могли не бояться того, что их схватят и изобьют до полусмерти вояки, патрулирующие улицы. Подобные разговоры, что каждый раз случались под покровом ночи, были прекрасным способом хоть немного развеяться после тяжелого дня, проведенного в трудах и заботах. Мужчина, скорее всего, был вусмерть пьян: глаза его подернулись дымкой, а лицо стало белее снега. Кажется, он испугался не на шутку.

– Ты хочешь сказать, что в этом мире, кроме тебя самого, есть и другие… такие же? – прошептал мужчина, опустив взгляд на дрожавшие руки.

– Эй, Верблюд, ты, стало быть, никогда не слышал о двойниках? – усмехнулся один из слушателей – чужеземец.

Голову его венчал черный тюрбан, а одет он был в халат оранжевого цвета с узкими рукавами, под которым красовалась пара штанов, испещренных красными и белыми полосами. Картину завершали черные сапоги с высоким голенищем. Чужеземец был низкорослым и тучным, а его борода цвета бурой ржавчины устилала грудь и колыхалась, стоило ему зашевелиться. Осклабившись, он бросил ехидный взгляд на человека, известного по прозвищу Верблюд.

– Ваньнянь, мой уважаемый друг, пожалуйста, не шути так, – попросил Верблюд. Затем он замер, отвернулся и вперил взгляд в окно, за стеклом которого вился белесый туман. Помолчав какое-то время, Верблюд произнес:

– Я говорю о… о… точно таком же… себе!

Все вокруг удивленно вскрикнули.

– Чушь, такого не бывает! Увидеть человека, который точь-в-точь похож на тебя… другого себя… это ли не безумие?! – скептически хмыкнул чужеземец.

Верблюд, казалось, предвидел, что ему никто не поверит, и потому не стал сразу отвечать. Он поднял свою чарку с вином, осушил ее, тяжело опустил на стол и, повесив голову, ответил:

– Я видел другого себя совсем недавно… своими глазами… на обратном пути в…

В комнате воцарилась мертвая тишина. Те, кто жадно внимал словам Верблюда, скрываясь в полумраке, были поражены до глубины души. Даже чужеземца по имени Ваньнянь, кажется, эта история заинтересовала. Верблюд обнял себя за плечи и задрожал.

– Вы же знаете, что я кукловод. Каждый день я беру в руки деревянный посох и от зари до заката показываю спектакли, чтобы хоть как-то прокормить себя.

Он склонил голову в другую сторону. Проследив за его взглядом, можно было увидеть деревянную тележку, внутри которой на матерчатом разноцветном покрывале лежали бесчисленные марионетки – маленькие, меньше чем в половину руки, и большие, ростом с настоящего человека. У каждой из кукол были цветастые одежды и казавшиеся настоящими лица. Днем, при солнечном свете, марионетки не казались пугающими. Сейчас, под покровом ночи, в тусклых, белесых лучах ламп черные глазурные глаза кукол, хранящих мертвое молчание, блестели и внушали страх.

Так называемый театр марионеток – это вид театрального искусства, в котором актер использует деревянный посох, чтобы управлять движениями полой внутри куклы. С помощью стержня, соединяющего нижнюю часть шеи с посохом, за который держится актер, можно двигать глазами и ртом. Актер зовется кукловодом или же мастером над марионетками. Он выходит на театральную сцену и рассказывает историю, используя два деревянных стержня, благодаря которым управляет куклой, – это действие называется «поднимать марионетку».

Жители Чанъани знают толк в досуге. Наибольшей популярностью пользуются кукольные представления, а спектакли Верблюда известны тем, что в дополнение к обычному пению, декламации, сценическому действу и боевым искусствам включают еще и иллюзионные трюки.

– Сегодня вечером мне повезло с работой – мне заплатили много золотых и серебряных монет. Я давал спектакль одному очень знатному уважаемому человеку, поэтому и закончил так поздно.

Плечи Верблюда поникли. Он продолжил:

– Выйдя из особняка, я увидел, что уже почти наступила ночь и идет дождь, потому поспешил вернуться домой, из последних сил толкая перед собой телегу. На улицах не было ни единой души. Перед глазами стояла стена дождя, плотная настолько, что я едва мог различить дорогу. Сначала до меня доносились человеческие голоса с соседних улиц, но в конце концов даже голоса исчезли, и я слышал лишь собственное дыхание и биение сердца. Я миновал ворота Чжуцюэмэнь и двинулся на юг по одноименной улице. Я шел, шел, и неожиданно у меня закружилась голова. Сбившись с пути, я оказался за западными воротами квартала Убэньфан.

Ваньнянь пораженно воскликнул:

– Неужто ты забрел на Демонический рынок?!

Верблюд кивнул.

Кто-то спросил:

– Где он находится?

Ваньнянь окинул взглядом проявившего любопытство мужчину и остро заметил:

– Полагаю, что вы не местный человек и ничего не знаете о Демоническом рынке. У него нет определенного места. Скорее, это территория за западными воротами квартала Убэньфан. Каждый раз, когда поднимается ветер, горожанам мерещатся доносящиеся оттуда голоса. Осенними и зимними холодными вечерами мне доводилось видеть людей, продающих сухие дрова, и простаки, не знающие ничего о Демоническом рынке, охотно покупали связки. Вернувшись домой, они понимали, что принесли не сухие дрова, а непогребенные кости. Еще я слышал, что некоторые видели двух диких призраков, читающих стихи в лунную ночь. Один из них декламировал: «Мертвая тишина опустилась на улицы, и громом поющие барабаны замолкли. Опустели кварталы города, лишь свет луны нарушает ночную тьму». Второй призрак ему вторил: «Люди живые, что здесь обитают, рабским трудом утомлены. Воины, что стерегут Чанъань, высоки, как длинны корни древа Софоры». Иными словами, ночью Демонический рынок превращается в место, куда никто не отважится пойти.

Закончив рассказ, Ваньнянь нахмурился и искоса посмотрел на Верблюда:

– Ты же шел на юг по кварталу Чжуцюэфан, на кой черт ты забрел на Демонический рынок у западных ворот Убэньмэнь?

– И правда, зачем?! Как ты вообще там оказался? Разве южный конец квартала Чжуцюэфан и западные ворота Убэньмэнь не разделяет площадь квартала Синьдаофан?! – поддержал кто-то Ваньняня.

Верблюд лишь покачал головой в ответ:

– Не знаю… Я понял, куда забрел, только когда оказался там.

Толпа зевак покачала головами. Верблюд тяжело вздохнул и продолжил:

– Я хотел убраться оттуда как можно скорее, но шел сильный дождь. Несмотря на то что мои марионетки были накрыты защитной тканью, все они промокли до единой ниточки их костюмов. Я боялся, что от сырости они испортятся, и потому перестал толкать тележку и укрылся от дождя под молельней святилища Хоу-ту[1] за западными воротами Убэньмэнь, чтобы переждать непогоду. Уже успела догореть целая курительная свеча, а дождь все не прекращался. Я промерз до костей. Мне казалось, что я вот-вот потеряю всякое терпение, когда из серебристых потоков дождя выехала роскошная, украшенная узорами колесница, которую волочил за собой бык.

Слушатели обменялись недоумевающими взглядами. Верблюд же продолжил свой рассказ:

– На столь великолепной колеснице может передвигаться только кто-то с высоким статусом. Тот, кому тепло даже в самые холодные дни, тот, чьи карманы рвутся от звенящих в них золотых.

Заметив удивленные взгляды людей, Верблюд добавил:

– Меня удивило, что эта повозка возникла словно из воздуха, я не услышал ни звука. И в колеснице той не было никого, кто управлял бы ей… Бык, качаясь на каждом шагу, подошел ко входу в молельню. Он остановился прямо передо мной, и его оцепенелый взгляд пробрал меня до мурашек. Внезапно из колесницы показался человек.

Страх мелькнул в глазах Верблюда, стоило ему это сказать.

– Человек вышел из колесницы, подошел к углу молельни и застыл как вкопанный, не издавая ни звука.

Ваньнянь ойкнул и спросил:

– Один человек?

– Один.

– Мужчина или женщина?

– Мужчина.

– Ты смог рассмотреть его лицо?

Верблюд, почесав голову, ответил:

– Было темно, и дождь лил стеной. Тот человек был в нескольких шагах от меня, и в тени молельни я не смог разглядеть его лица.

В комнате снова воцарилась тишина.

– Сначала я подумал, что человек, как и я, просто прячется от дождя, и потому не придал этому значения. Но потом я задумался… Если у этого человека есть колесница… и он не боится дождя… Почему же он вышел и подошел к молельне? Я не удержался и посмотрел на него еще несколько раз. Странное ощущение не покидало меня.

– Что за странное ощущение? – поинтересовался Ваньнянь.

Верблюд открыл рот, чтобы ответить, и тут же закрыл его. Наконец он нашел слова и продолжил:

– Я не мог разглядеть его лица, но чем больше я смотрел на него, тем более знакомым он казался: и его внешность, и манера поведения… Будто какой-то знакомый, с которым меня связывали далекие от обычных отношения!

Люди, заполонившие комнату, пристально смотрели на Верблюда, ожидая продолжения его истории. В их глазах искрилось любопытство.

– Я ломал голову, вспоминая всех людей, которых знал, но никак не мог вспомнить этого человека. Но он точно был мне знаком, очень знаком! – Голос Верблюда дрогнул. – Наконец я не удержался, поклонился и задал вопрос…

– А дальше?! – спросил Ваньнянь, затаив дыхание.

– Я задал несколько вопросов, но тот человек не ответил ни на один из них. Он даже не пошевелился. Дождь начал стихать. Я толкнул тележку, намереваясь уйти, но стоило мне сделать шаг, как я услышал позади себя голос мужчины. Он сказал: «Я третий сын из семьи Цюй, живущий во втором доме в Южном переулке в квартале Кайминфан».

Верблюд проглотил вязкую слюну, заполнившую его рот, и сказал:

– Мне было так стыдно в тот момент! Неудивительно, что человек показался мне знакомым. Мы же, оказывается, соседи. Живем в одном квартале! Я усмехнулся и, откланявшись, направился на юг, толкая перед собой тележку. Стоило мне пройти десять чжанов[2], как странное чувство охватило меня. Что-то мне показалось неправильным. Я не выдержал и пронзительно закричал!

– Почему?! – со всех сторон посыпались на него вопросы.

Верблюд поднял голову, окинул всех диким взглядом и, широко выпучив глаза, ответил:

– Второй дом в Южном переулке в квартале Кайминфан – это мой дом! Я – старший из братьев, я – третий сын из семьи Цюй!

– Невероятно! Этого не может быть! – тут же загалдели все вокруг.

– Как такое возможно? – недоверчиво спросил Ваньнянь.

Верблюд, трясясь от страха, воскликнул:

– Вот почему меня не покидало странное чувство! Фигура мужчины, его манера поведения и даже тон голоса были точно такими же, как у меня! А когда я обернулся, он уже исчез и колесница тоже испарилась! Это уже совсем ни в какие ворота!

Слушатели, внимавшие рассказу Верблюда, были ошеломлены.

– Раз так, то это действительно странно! – пробормотал Ваньнянь, схватившись за бороду.

– Да что тут странного? В городе Чанъань такое не редкость! Я столкнулся с кое-чем в десять тысяч раз более странным! – возразил чей-то голос. В этот момент в трактир вошел старик, который, расплывшись в широкой улыбке, подошел к столику и сел. На вид ему было лет шестьдесят-семьдесят, а одет он был в черный засаленный халат. Один его глаз был поражен слепотой, а другой выглядел мутным, словно налитое в бочку масло. Громадная черная птица, ворон или хохлатая майна, сидела у него на плече, трепеща крыльями.

– Это же наместник квартала! – воскликнул кто-то из гостей, вскочив на ноги.

Так называемый наместник – тот, кто стоит во главе определенного квартала. Несмотря на то что это незначительный мелкий чинуша, простолюдины все равно должны относиться к нему с уважением. Старик, разминая ногу, поморщился.

– Черт, старость не радость. Когда дует сильный ветер, мои ноги деревенеют и годятся лишь для того, чтобы бросить их в костер вместо поленьев.

– Дядюшка Вэй, вы и правда тоже видели что-то странное? – Ваньнянь налил старику чарку вина.

– Конечно, правда! Я прожил в Чанъани всю свою жизнь и видел несчетное множество странных вещей. – Старик повернулся, чтобы посмотреть на Верблюда, и проскрипел: – Нет ничего удивительного в том, что мальчишка наткнулся на подобное в столь поздний час.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Ваньнянь.

Старик хмыкнул и сделал глоток вина.

– Ты никогда не слышал о времени демонов?

– О времени демонов? Нет, не доводилось.

– Эх, Ваньнянь! Ты же согдиец! Столько лет уже путешествуешь и занимаешься торговлей, многое повидал… А о времени демонов не слышал? – Старик бросил на Ваньняня укоризненный взгляд.

Ваньнянь слегка усмехнулся в ответ:

– Просветите меня, дядюшка Вэй!

Видящий глаз старика затуманился.

– Так называемое время демонов – это когда Небо и Земля, Инь и Ян меняются местами. В моменты, когда они перевернуты, на землю спускаются демоны, несущие бедствия и недуги. Когда полчища нечистой силы вступают в свои права, небо темнеет, а голова кружится так, что человек не может различить добро и зло, творятся странные вещи. В том числе люди часто встречают демонов и призраков, поэтому это время и называется временем демонов. Оно бывает дважды в течение дня. Первый раз – после наступления сумерек, – объяснил старик.

Все слушали его, затаив дыхание.

– Дядюшка Вэй, вы сказали, что видели нечто в десять тысяч раз более странное, чем видел Верблюд?

– Так и есть! Это случилось перед рассветом.

– Нет ничего лучше долгой ночной прогулки, чтобы развеять тоску, да? – усмехнулся Ваньнянь.

Улыбка, что светилась на лице старика, постепенно потухла, а голос его стал ниже:

– Случай, о котором я собираюсь рассказать, произошел три дня назад, в ночь на седьмой день первого месяца, в то же время, в тот самый момент, когда и Верблюд столкнулся с чем-то странным.

В трактире воцарилась тишина. Был слышен лишь звук дождя, стучащего по черепице.

– В тот день я отправился на Западный рынок, чтобы купить несколько кляч. По дороге я встретил старых друзей из армии, выпил много вина, задержался на час и не спеша вернулся обратно, свернув перед воротами Дуншаньмэнь, ведущих к храму Цзяньфу на площади Кайхуа, – сказал старик, покачав головой.

Ваньнянь воскликнул:

– Так вот где это случилось!

Место, где Верблюд столкнулся с самим собой, было очень близко к западным воротам квартала Убэньфан, разделенного улицей, на юго-западе которой находится площадь Кайхуа, а на северо-востоке – площадь Убэнь. В Чанъани не найдется человека, который не знал бы об этом месте. Раньше это была резиденция императоров династии Тан – до того, как Суй Ян-ди пришел к власти. Нынешний наследник, Ли Сянь, жил в месте, известном как резиденция императора, или старый дом прячущегося дракона. Во второй год правления под девизом Юнчунь, после смерти великого императора Гао-цзуна, здесь был возведен храм Цзяньфу, чтобы почтить память императора. Храм этот занимал земли кварталов Кайхуафан и Аньжэньфан и был одним из самых величественных императорских храмов в Чанъани. Даже в наши дни императрица придает ему большое значение, зачастую посещая храм Цзяньфу, чтобы возжечь благовония и почтить память умерших.

Старик Вэй проигнорировал Ваньняня и продолжил:

– В то время лил дождь и стоял густой туман. На улице было мало людей. Я, ссутулившись и дремля, ехал на старой лошади, как вдруг услышал звук барабанов и музыку.

– Наверное, звуки доносились из буддийского храма? – предположил Ваньнянь. – И в этом нет ничего удивительного, там ведь по вечерам читают сутры.

Старик Вэй лишь отмахнулся:

– Ты думаешь, я не могу отличить буддийские чтения сутр от музыки? Музыка, что я слышал, сопровождает самый известный танец династии Тан. Она может исполняться народом, но вряд ли зазвучит в буддийском храме, поскольку цель ее исполнения – увеселение. Я был удивлен до глубины души. Почему же «Песнь умеющих радоваться» доносится из храма Цзяньфу? Я широко открыл глаз, чтобы присмотреться, взглянул на Восточные ворота, и… Это было нечто… невозможное!

Вытянув вперед шею и выпучив единственный видящий глаз, старик Вэй воскликнул:

– У тех ворот… сидела стая котов!

– Котов?

– Да, котов! – Старик выпрямился на своем стуле. – Они были облачены в фиолетовые одежды для верховой езды, которые обычно носят дети, а на головах их красовались шапки, которые надевали императорские фавориты в династию Тан, а под ними – шиньоны! Коты эти были размером с обычных людей, они весело танцевали, играя длинными рукавами, и волосы их, завязанные в узлы, блестели, словно покрытые лаком. Некоторые из них играли на инструментах и пели. Такого зрелища я раньше не видал!

Сидящие в трактире люди удивленно загалдели.

– Наместник квартала, быть может, твой старый глаз обманывает тебя? Как кот может носить человеческую одежду, петь и танцевать?

Старик Вэй сердито крикнул:

– Не неси ерунды! Может быть, я стар и дряхл, но в прошлом я был великим воином при императоре Тай-цзуне и мог даже понять, что за муха пролетает перед моими глазами, самец или самка. Разве я мог ошибиться и увидеть наяву то, чего не было?

– Если так, то это… странно! – сказал Ваньнянь. – Куда более странно, чем то, что рассказал нам Верблюд!

Старик Вэй оживился, сделал глоток вина и закашлялся. Переведя дух, он продолжил:

– Коты, что стояли впереди, танцевали под аккомпанемент музыкальных инструментов, а те, что позади, – их было, кажется, около дюжины – толкали большую телегу на деревянных колесах.

Старик на мгновение замолчал.

– Что это была за телега?

– Телега была… доверху заполнена серебряными монетами, которые сияли, словно белый снег в лучах солнца, так ярко, что я зажмурился и не мог открыть глаз.

– Ого! – воскликнула толпа хором.

Стая котов, одетых в человеческие одежды, играющих музыку и танцующих, – уже удивительно, но то, что их сопровождала телега, доверху набитая серебром, казалось еще более немыслимым!

– И что потом? – Ваньнянь знал, что старик Вэй не станет лгать, и слушал с большим интересом.

Искорки, светившиеся в глазу старика Вэя, погасли. Он ответил:

– Вино придало мне храбрости. Я подстегнул лошадь и галопом помчался к ним, но не ожидал, что, прежде чем я приближусь, звук барабанов и музыка резко прекратятся.

Слушатели замерли, как изваяния, в ожидании продолжения истории.

Только Верблюд рассмеялся:

– Наместник, неужто ты, узнав, что я столкнулся с демоном или призраком, выдумал эту историю специально, чтобы напугать меня?

Старик Вэй раздраженно вспыхнул:

– Вот же бессовестный сопляк! Разве я когда-нибудь лгал?! Не один я в ту ночь видел это.

– Неужто ты говоришь о внуке канцлера Ди?

Ди Жэньцзе, чиновник старшего ранга, исполнявший обязанности канцлера, был любим всеми, и императрица уважительно называла его Ди Голао, что значило «старейшина государства из рода Ди». Но, к сожалению, он умер два года назад после продолжительной болезни.

– Именно! – торжествующе кивнул старик Вэй. – В ту ночь внук канцлера Ди проезжал мимо по государственным делам и видел это своими глазами. Кроме того, с юга двигалась толпа, одетых как чужеземцы, и они ясно увидели то же, что и мы. Эта новость разлетелась по всей Чанъани, а вы даже не слышали об этом. Вот невежи!

Все замолчали, уставившись друг на друга широко раскрытыми глазами.

– В городе Чанъань людей – как пыли на дорогах. Дворцовые здания и дома простолюдинов тянутся бесконечной лентой. Зажигающиеся в ночи фонари и лампы напоминают мириады звезд, разбросанных по небесному полотну. До чего же величественное зрелище! Днем, когда светит солнце, ты, я и другие люди беззаботно копошимся, снуя туда-сюда по своим делам, но вечером наступает время хождения сотни чудовищ. И это не кажется чем-то необычным! – пробормотал себе под нос старик Вэй.

– В таком случае это действительно более странно, чем то, с чем столкнулся Верблюд, – согласно кивнул Ваньнянь.

Старик Вэй усмехнулся:

– Хоть и кажется, будто сейчас в мире воцарилось шаткое равновесие, на самом деле в нем есть темные, скрытые течения. Инь и Ян перевернуты, Небо и Земля не разделены. Все, что происходит, на самом деле совершенно неудивительно. Я советую вам всем успокоиться. Не следует говорить об этом среди ночи, иначе вы накличете на себя беду, и вас будут ждать неприятности.

С этими словами старик Вэй поднялся с места. Дойдя до двери, он остановился и, казалось, заинтересовался куклами, что лежали на тележке, принадлежавшей Верблюду.

– Эти куклы… Когда я их сегодня увидел… Не знаю почему, но мне показалось, что брови у них стали более… настоящими, нежели ранее. Совсем как у человека! – сказал старик Вэй.

– Вы явно перебрали вина! – С этими словами Верблюд вытащил горстку серебряных монет, бросил на стол, выскочил на улицу и толкнул телегу.

– Бессовестный наглец! Боишься, что я заберу твоих кукол?

Старик Вэй выплюнул пару проклятий и, громко усмехнувшись, удалился.

Толпа зевак, что сидела вокруг Верблюда, Ваньняня и старика Вэя, разбрелась по сторонам, будто стая диких зверей.

Лишь чужеземец Ваньнянь задумчиво поднес к губам чарку с вином и, осушив ее, покачал головой:

– Ну и чертовщина!

Дождь за окном разыгрался вновь.

На город опускался белый туман. Хаос воцарился между Небом и Землей. Необъятный город Чанъань тонул в густой дымке, и казалось, будто в этом тумане что-то прячется. Никто не мог сказать, что именно.

В конце концов, это время демонов.

I. О котах, что сопровождали повозку с серебром

Есть вещи, правду о которых лучше не знать.

Небо нахмурилось, насупилось и всем своим видом сообщало о том, что вот-вот пойдет снег. Двор опустел. Камни, что голубовато-серой рекой протягивались под ногами идущих, были вычищены до блеска. Гигантское дерево софоры высилось посреди двора, и казалось, будто оно кроной подпирало небосвод. Цветы лотоса в пруду под ним уже давно завяли, и в воде плавали лишь несколько жирных карпов. На насыпи у края пруда стояла древняя каменная статуя, покрытая мхом настолько, что лица и не разглядишь. Она напоминала ребенка, на шее которого повязана красная веревка. Жутковато, но по-своему мило.

В Чанъани этот двор не называли богатым, но вот таких аккуратных и любовно вычищенных было не так много. Точнее, крайне мало. На камнях, коими был вымощен дворик, невозможно было найти хоть один опавший сухой лист. Даже ствол софоры блестел от чистоты.

В тишине раздался голос. Говорившим оказался мужчиной лет сорока. Кожа его была светлая-светлая, словно первый снег. Несмотря на то что на улице было морозно, мужчина сидел на веранде под карнизом крыши в одном лишь белом льняном халате, а ноги и вовсе были босыми. Его совершенно не пугало ледяное дыхание зимы.

Из-под черной шапки, которую обыкновенно носили чиновники, сверкали глаза. Уголки губ растянуты в слабой улыбке. Взгляд был прикован к томику, лежащему в руках.

Книг у мужчины было много. Кроме той, что цепко сжимали пальцы, были и другие. Стопки книг громоздились по всей веранде, а между ними красовалась курильница из красной меди, из которой изящными витками поднимался дым.

Человек был подобен цветку белой камелии, распустившемуся в холодной долине, и каждый, кто бы его увидел, ощутил бы волну счастья, захлестнувшую душу.

– Ой-ой-ой! Я думал о том, что случилось, всю ночь, и чем больше размышлял, тем более странным мне казалось все происходящее. Стоило воротам открыться, я тут же примчался к вам. Ведь всем, кто живет в столице, известно ваше имя, Медный ученый! – Напротив человека в белом сидел высокий улыбающийся мужчина – не кто иной, как Кан Ваньнянь.

В этот момент во двор вбежал крепкий мужчина и, уперев руки в бока, обругал Кан Ваньняня:

– Господин Кан, это вы плюнули на камень у входа? Я встал ни свет ни заря, чтобы все убрать, устал как собака, а вы плюетесь! Никакого уважения!

Мужчине на вид было лет пятьдесят – его отличала крепкая, как у медведя, спина, отчего вид у него был весьма грозный. Одет он был в красивый красный халат и выглядел весьма приметно.

– Ах ты, презренный раб! – Одетый в белое придворный историограф схватил метлу, что была неподалеку, и швырнул ее под ноги слуге.

Здоровяк же поднял метлу и, глубоко вздохнув, сказал:

– Не знаю уж, какой он ученый… Но в двух столицах не сыскать ни одного человека, кто бы не был наслышан о чистоплотности моего господина! Он настолько помешан на чистоте, что не может пропустить ни одной жабы во дворе: окуривает их благовониями, чтобы голова у них закружилась, – так от них проще избавиться. Причем окуривает не обычными благовониями, а амброй наивысшего качества. Если так и будет продолжаться, мы рискуем разориться!

В ответ на его тираду раздался смех.

Внезапно за пределами двора заржали лошади. Не прошло и пары минут, как внутрь ворвался мужчина лет двадцати – краснолицый и белозубый, крепко сложенный, с головы до ног укутанный в красный халат, вооруженный длинным мечом, – весь его вид кричал о серьезности настроя.

– Господин Ди, постойте! Постойте! У вас обувь грязная, сначала отмойте подошву дочиста! – С этими словами здоровяк вцепился в прибывшего гостя.

Молодой человек убрал рукой пот со лба – что-то явно его тревожило. Он задержал дыхание, чтобы немного прийти в себя, после чего проследовал на веранду, вытерев перед этим обувь. Стоило ему сесть, как он тут же повернулся к мужчине в белом и заявил:

– Тут такое стряслось!

Человек в белом спрятался за книгой, чтобы защититься от капелек слюны, летевших с губ молодого человека. Нахмурившись, он сказал:

– Ты что, чеснок ел? Вонь неимоверная!

– Не обращайте внимания! Не это важно! А то, что случилось нечто странное. Очень странное!

– Господин Ди говорит о случае, что произошел у Восточных ворот храма Цзяньфу? – поинтересовался Кан Ваньнянь.

– И вы слышали об этом? – опешил молодой человек.

– Конечно! Думаю, слухи о таком странном происшествии уже разошлись по всей Чанъани! – Кан Ваньнянь украдкой бросил взгляд на человека в белом. – Придворный историограф, только такой мудрый человек, как вы, может объяснить столь необычную вещь!

Молодой человек удивленно открыл рот, но молча кивнул.

Сейчас во главе страны стоит династия Тан – в Великий Китай стекаются многие представители разных стран, чтобы почтить императорский двор, а героев и талантов в Китае не сосчитать – их так же много, как карпов, заполонивших реки. И тем не менее, если говорить о мудрых сего государства, то на первом месте заслуженно находится великий Ди Жэньцзе. К несчастью, Ди Жэньцзе уже скончался и пребывает в ином мире, и потому на его место претендует человек, к которому обратился Кан Ваньнянь.

Он получил ранг Цзиньши[3] в период правления великого Гао-цзуна. В то время всемирно известный своими литературными трудами канцлер Цянь Вэйдао ознакомился с его экзаменационными работами и, вздохнув, признал, что «они уникальны и не имеют аналогов в мире». Он начал свою карьеру, став военным советником при императорской резиденции, и затем, с блеском сдав экзамены по восьми дисциплинам, добился небывалых высот. В дальнейшем он занял пост сяньвэй[4] в городе Чанъань, а затем его повысили до помощника главы приказа придворного этикета. Тогда же он принял участие в четырех экзаменах и все сдал превосходно, оставив конкурентов далеко позади. Даже мастер литературного творчества, чиновник, заведовавший водными путями, сказал, что сочинения его подобны медным деньгам, отлитым из чистого металла, и что все экзаменаторы без сомнений выбрали его. Вот почему в литературных кругах его и прозвали Медным ученым. Шло время. Медного ученого назначили на должность придворного историографа. Слава его была оглушительна. Знавшие его лично гордились тем, что удостаивались шанса пообщаться с этим человеком. Восхищались им не только в Китае – даже послы из Силла и Японии при каждом визите ко двору расспрашивали, нет ли у него новых сочинений, и, как только узнавали, что есть, тут же приобретали их за баснословные деньги или в обмен на драгоценности, а потом, вернувшись на родину, с наслаждением читали – так слава его растекалась по миру.

Более того, от природы безразличный к людям, он никогда не заводил друзей ради выгодных связей и не нашел себе жены, хоть и минуло ему сорок лет. В его дворе жили журавли и поднимался дым от благовоний, а в руках всегда красовались листы писаний и канонов. Особенно он любил древние труды и классические сюжеты, передающиеся из поколения в поколение, собирал народные рассказы. Именно поэтому он сам себя часто называл сыном покоя. Он досконально знал сокровенное учение «Чжоу и» и в совершенстве владел древними техниками предсказания судьбы. Все вокруг трепетали перед его удивительными способностями, и даже уже почивший император однажды сказал: «Человека, подобного Чжан Вэньчэну, можно назвать совершенным!»

Чжан Чжо, или Чжан Вэньчэн, – именно так звали этого человека.

– Неужели вы и правда считаете, что коты могут петь песни и танцевать, да еще растворяться в воздухе, вцепившись в повозку, нагруженную серебром? – понизив голос, поинтересовался молодой человек.

На лице Чжан Чжо не дрогнул ни один мускул – никак не выказал он своего удивления. Вместо этого губы его растянулись в саркастической усмешке – так улыбаться мог только он. Хмыкнув, он спросил:

– Цяньли, ты примчался сюда рано утром только для того, чтобы задать мне столь идиотский вопрос?

Молодой человек, которого звали Цяньли, был внуком великого Ди Жэньцзе. Род Ди пользуется благосклонностью ныне правящей императрицы и является одной из самых знатных семей Китая. Ди Цяньли – выдающийся ученый и мастер боевых искусств, к тому же еще и красивый, словно распустившийся весной цветок. Благодаря этому он стал объектом восхищения всех женщин в городе Чанъань. Известен он под прозвищем Девятый Цветок – потому что прекрасен, словно бутон, и в роду своем девятый по старшинству.

– Эй, обо мне не забывайте! Я еще даже не позавтракал! – воскликнул Кан Ваньнянь, потирая урчащий живот.

Придворный историограф холодно улыбнулся, закатил глаза и снова зарылся в свои писания. Ди Цяньли и Кан Ваньнянь смотрели друг на друга, не зная, что делать. Чжан Чжо на некоторое время погрузился в чтение, а затем поинтересовался:

– Ваньнянь, сон, о котором ты рассказывал, все-таки сбылся или нет?

– Сон? Какой сон? – Ди Цяньли непонимающе уставился на Кан Ваньняня.

– Точно, забыл совсем! – ответил Кан Ваньнянь. – Речь идет о той молодой коровке, что я приобрел. Она здорова и ласкова – я привязался к ней и берегу как зеницу ока. Однако несколько дней тому назад мне приснился странный сон: словно у коровы этой выросло два хвоста. Это было так странно, что я пришел сюда поинтересоваться, к чему такое может присниться.

– Это просто сон, что тут такого? – Ди Цяньли рассмеялся в ответ.

– Все-таки боюсь, что этой коровы у тебя больше не будет, – прервал их разговор Чжан Чжо, перелистывая страницы.

– Говоря, будто ее больше не будет, вы имеете в виду, что она… – испуганно протянул Кан Ваньнянь, потирая голову.

– Она потеряется. – Чжан Чжо вздохнул и наконец закрыл книгу.

– Это невозможно, – усмехнулся Кан Ваньнянь. – Я специально наказал куньлуньскому рабу денно и нощно заботиться о ней и не отходить от нее ни на шаг. Как же она потеряется?

Не успели эти слова сорваться с его губ, как за воротами, ведущими во двор, мелькнула голова с лицом, темным, как уголь, – то был куньлуньский раб. Заглянув во двор, он жалобно протянул:

– Хозяин, беда!

– О, это же мой раб! Что случилось? – спросил Кан Ваньнянь, поднимаясь с места.

– Корова… пропала! – Куньлуньского раба била дрожь.

– Пропала? Как так?! – Ваньнянь повернул голову, чтобы посмотреть на Чжан Чжо, и стукнул себя в грудь. – Говорят, что придворный историограф – ворон, который может накаркать… Что бы он ни сказал, все сбывается! Ох, хорошая корова была! Но как же она могла исчезнуть?!

С этими словами Кан Ваньнянь ушел, только его и видели.

Ди Цяньли посмотрел на удаляющийся силуэт Кан Ваньняня, а затем перевел взгляд на Чжан Чжо и ошарашенно спросил:

– Как вы узнали, что корова пропадет?

– Благодаря тому сну, конечно!

– Сну?

– Да. Помнишь ли ты, как выглядит иероглиф «корова»?

– Хм… Иероглиф «корова»

– Именно! – широко улыбнулся Чжан Чжо и поднялся со своего места. Ткань белоснежного халата всколыхнулась от резкого порыва ветра – и вышитая красной нитью на манжетах большая красная птица словно взмахнула крыльями.

«Вот это да!» – мысленно восхитился Ди Цяньли.

– К слову… Тот странный случай, о котором я хотел поговорить… – неуверенно начал он.

– В этом мире никогда не бывает ничего странного, а так называемые демоны и монстры не более чем ерунда, выдумки, пустые разговоры, – категорично отрезал Чжан Чжо. По какой-то причине он смотрел в окно и не двигался.

– Но я видел все своими глазами!

– Люди всегда будут думать, что невероятные вещи, которые они видят и слышат, вызваны духами и монстрами. Неудивительно, что эти коты… Точнее, кот… – Внезапно Чжан Чжо осекся и, вперив взгляд далеко-далеко, усмехнулся. – Кажется, кто-то сегодня ищет неприятностей, да побольше!

– Что? Кто-то нарывается на неприятности? – Ди Цяньли повернул голову, проследив за взглядом Чжан Чжо. У ворот, ведущих во двор, нарисовалось целое войско.

Две роскошные повозки, украшенные золотом и серебром, остановились, и по обе стороны от них застыли как вкопанные слуги и придворные служанки. Спереди и позади виднелись два отряда солдат с блестящими на свету доспехами и мечами наперевес. В каждом их движении читалось могущество.

– Это резиденция придворного историографа Чжана? – Солдат, стоящий во главе войска, спешился и подошел к воротам.

– Что надо? – бесцеремонно поинтересовался Чжан Чжо, не любивший тратить время на формальные приветствия.

Дрогнули шторки – из карет вышли двое. Один из них был облачен в фиолетовые одежды, а на макушке его красовался черный чжэшанцзинь – мягкий головной убор с заломленным верхом. На идеально гладком белом лице не было ни волоска – зато взгляд приковывали к себе высокий нос и изогнутые брови. Второй был облачен в белый костюм для охоты, и голову его также покрывал черный убор – такие носили ученые, что ушли на пенсию. Ноги были обуты в сандалии на деревянной подошве, а за пояс был заткнут длинный меч. На вид ему было около тридцати лет, и одет он был не так, как обычно одеваются люди, проживающие в центре Великой Китайской равнины.

– Чун Эр, разрешите им войти! – Чжан Чжо слегка улыбнулся, завидев их.

– Пусть заходят. А вот военные пусть подождут снаружи! Вы двое, проходите, только сначала промойте обувь и вытрите насухо! – прокричал слуга по имени Чун Эр, злобно брызжа слюной.

Человек в фиолетовых одеждах расплылся в широкой улыбке и сказал:

– Я слышал, будто у придворного историографа есть свои странности, но не думал, что все настолько серьезно.

С этими словами он кивнул человеку в охотничьей одежде. Чужеземец, напротив, сильно нервничал и взволнованно смотрел на Чжан Чжо.

– Кажется, они из дворца, – шепнул Ди Цяньли, склонившись к Чжан Чжо. – Что им от вас надо? Пришли такие важные шишки… Еще и с целым войском заявились… Вы впутались во что-то серьезное?

– Ха-ха! Тоже мне… Важные шишки… – прыснул Чжан Чжо. – Хотя… что-то чиновничье есть… Шангуань как-никак… говорящая фамилия…

– Что? – Ди Цяньли непонимающе поднял брови. Тем временем оба гостя уже почистили обувь и, не торопясь, подошли к крыльцу. Чжан Чжо медленно прошел по коридору и подошел к каменной скульптуре во дворе, взял бамбуковый половник и, зачерпнув воды, полил ее, отчего зеленый мох, въевшийся в камень, стал ярче.

Человек в фиолетовом стоял в стороне и терпеливо ждал, когда на него обратят внимание, но, увидев, что Чжан Чжо продолжает заниматься своими делами, натянуто улыбнулся и сказал:

– Мы пришли с добрыми намерениями. Неужели вот так придворный историограф обращается со своими гостями?

Этот человек не мог никого оставить равнодушным – весь его образ с элегантной одеждой, утонченной манерой речи, выразительными бровями и нежным голосом был преисполнен притягательности. Чжан Чжо медленно подошел к нему, прищурил глаза и заявил:

– Что за маскарад. Я вижу тебя насквозь. Ты ведь красива, но в этих мужских одеждах выглядишь ужасно.

– Ах ты… Как ты посмел?! – Человек в фиолетовом задохнулся от ярости.

– Я как-никак придворный историограф, высокопоставленный чиновник нашего государства, а ты не более чем мелкая придворная чиновница. Хочешь, чтобы я тебе кланялся?

– Придворная чиновница? Вы хотите сказать, что… – Ди Цяньли окинул внимательным взглядом человека в фиолетовом и, не обнаружив у того кадыка, обомлел.

– А вы, должно быть, Девятый Цветок из семьи Ди? Последний раз, когда нам довелось видеться, я бывал у вас дома, чтобы почтить семью Ди своим визитом. На тот момент прошло два года с тех пор, как великий Ди Жэньцзе скончался от болезни! – Человек в фиолетовом снисходительно улыбнулся.

Ди Цяньли же запаниковал:

– Прошу прощения, глаза, кажется, мне врут… Не знаю, как мне к вам обращаться… Придворная дама или, быть может, шангуань…

– Ты обращаешься к человеку по фамилии и не знаешь, кто перед тобой. Да уж, такого идиота я давно не встречал! – Чжан Чжо разразился смехом.

– По фамилии?

– А я разве не сказал об этом только что? Шангуань![5]

Наконец Чжан Чжо сел и, ехидно усмехнувшись, заявил:

– Цяньли, перед тобой особа, что больше всех удостаивается милости ныне правящей императрицы, Шангуань Ваньэр собственной персоной, более известная как женщина-канцлер.

– О небо! – воскликнул Цяньли, словно громом пораженный. Долгое время он молча таращился на Шангуань Ваньэр, и наконец к нему вернулся дар речи: – Удивительно, как привлекательны женщины, переодетые в мужчин!

Неприкрытая лесть вовсе не разозлила Шангуань Ваньэр – та лишь улыбнулась в ответ, и на щеках ее, словно цветы, расцвели ямочки.

– Значит, и правда так, раз уж Девятый Цветок заметил это!

– Хватит друг другу зубы заговаривать. Ваньэр, кто это с тобой? – Чжан Чжо перевел взгляд на ее спутника.

Прежде чем Шангуань Ваньэр успела ответить, мужчина шагнул вперед, поклонился и громко сказал с заметным акцентом:

– Я посол страны Нихон, также известной как Япония, при дворе династии Тан… Нет, посол страны Нихон при дворе династии У Чжоу[6]. Меня зовут Авата-но Махито, я прибыл с визитом к Медному ученому!

Он распрямился. На его лице застыло волнение, а губы подергивались в уголках.

– Придворный историограф, Авата-но Махито – ваш поклонник! – кокетливо заметила Шангуань Ваньэр, подняв брови.

– Из Нихон? Не из Ямато?[7] – спросил Чжан Чжо.

– Позавчера я уже общался с императрицей от лица правителя моего государства. Приняли решение называть мою страну Нихон, то есть Японией, – торжественно заявил Авата-но Махито.

– Садитесь, не стесняйтесь, – слегка кивнул Чжан Чжо.

Шангуань Ваньэр и Авата-но Махито сели напротив Чжан Чжо. Четверо людей, разместившихся на веранде, некоторое время молча переглядывались, не зная, как начать разговор.

– Боюсь, случилось что-то совсем плохое, раз вы бросили все обязанности в императорском дворце и примчались в мой ветхий особняк, да еще с японским послом? – мрачно поинтересовался Чжан Чжо.

– Из собачьей пасти не жди слоновой кости! – залилась смехом Шангуань Ваньэр, но тут же осеклась и, помрачнев, кивнула. – Да, случилось. Во дворце.

– Как могло что-то случиться во дворце?! – удивленно воскликнул Ди Цяньли.

– Случилось что-то… крайне странное! – взволнованно протянула Шангуань Ваньэр. Точеные брови ее изогнулись, алые губы слегка приоткрылись, и с них сорвался тихий, грустный вздох. Она устремила полный боли взгляд на Чжан Чжо и Ди Цяньли.

– Если что-то происходит во дворце, с этим должен разбираться император. Если император устал, у него есть целый кабинет министров. На кой черт вы приехали ко мне? – С этими словами Чжан Чжо сошел во двор, чтобы покормить рыб в пруду. Бросив им съедобные крошки, он вернулся, сжимая в руках непонятно откуда взявшуюся розу.

Белая роза в его руках была воплощением нежности – ее легкие лепестки трепетали на холодном ветру.

Стоявший рядом Авата-но Махито оглянулся. Во дворе ничего не росло, не было ни единого цветка.

– Боюсь, что никто, кроме вас, не сможет нам помочь. – С этими словами Шангуань Ваньэр взяла цветок из рук Чжан Чжо и поднесла его к носу, чтобы втянуть аромат. Ее брови удивленно взметнулись вверх. Все-таки женщины без ума от цветов.

Чжан Чжо вновь зажег палочку благовоний в курильнице и с улыбкой сказал:

– Я всего лишь шарлатан, бедный и ленивый. Да, выгляжу я получше других, но по большей части бесполезен. И не смогу вам ничем помочь.

Авата-но Махито упал на колени и вскрикнул:

– Ваше превосходительство, прошу вас, помогите!

– Уважаемый посол, я не знаю, какие обычаи в вашей стране. В Китае обращение «ваше превосходительство» нельзя использовать без разбора. Так мы можем обращаться, например, к отцу, – громко рассмеялся в ответ Чжан Чжо.

Авата-но Махито залился краской и тут же торопливо исправился:

– Прошу вашей помощи, господин!

– Уф! Я чересчур добрый и мягкосердечный. Рассказывайте, что стряслось. – Чжан Чжо махнул рукой и повернулся. На его лице наконец-то появился намек на серьезность.

Авата-но Махито бросил взгляд на Шангуань Ваньэр, которая неподвижно стояла, сжимая в руках цветок. Та осторожно кивнула.

– С чего бы начать?.. Дело в коте, – вздохнул Авата-но Махито.

– В коте? – Ди Цяньли невольно вытаращил глаза и впился взглядом в Чжан Чжо.

На белом лице Чжан Чжо не дрогнул ни один мускул – лицо его напоминало глубокий колодец, ледяную воду в котором никогда не трогала рябь.

– Япония всегда восхищалась вашей страной и считала ее государством, достойным подражания. Именно по этой причине моя страна неоднократно отправляла сюда послов. Это честь и почет, но… такую задачу нелегко исполнить. – Авата-но Махито опустил голову и медленно продолжил: – Хоть я и происхожу из семьи государственных чиновников, у меня нет никаких амбиций или достоинств, кроме воспитания и знания этикета, но японский император выбрал именно меня на должность посла Японии при дворе династии Тан или уже У Чжоу. Когда наступила дата отъезда, я надел траурную одежду и попрощался со своей семьей…

– Уважаемый посол, я не понимаю… Раз вас выбрали послом страны, вы должны с радостью выполнять свой долг. Почему же вы надели траурную одежду в день прощания? – удивленно спросил Ди Цяньли.

– Господин Ди, путь от моей страны до Китая составляет более десяти тысяч ли[8] по морю. Каждому послу предстоит пережить бурные волны и штормовые ветра, столкнуться с множеством диковинных морских чудищ и коварных острых коралловых рифов. На девять шансов умереть лишь один остаться в живых. Так было всегда. Только одному из десяти человек суждено добраться до земель династии Тан, – ответил Авата-но Махито.

Ди Цяньли широко открыл рот от удивления, но не проронил ни слова. Авата-но Махито поднял голову и посмотрел на Чжан Чжо.

– Мои родители умерли рано. Я отец трех сыновей и дочери. Дети мои еще маленькие. Именно поэтому в день расставания я не мог найти себе места от волнения, вот и принес кое-что из дома.

– И что же это? – спросил Ди Цяньли.

– Это кот, – ответил Авата-но Махито. – Старый черный кот, ему уже много-много лет.

Все молчали. Чжан Чжо поднял голову, и оттого не было видно выражения его лица. Небо стало хмурым, казалось, что вот-вот пойдет снег.

– Нет нужды рассказывать, насколько трудным было путешествие, поскольку мне удалось спастись от смерти. Как только мои глаза смогли различить вдалеке побережье вашей страны, разразился сильный шторм. Я не знал, суждено ли мне выжить, потому молился о своем спасении всем известным мне богам. Огромная волна накрыла судно и оглушила меня, я потерял сознание. Очнулся уже на суше – волны выбросили меня на песок. Многие из тех, кто плыли вместе со мной, погибли, однако… море не тронуло меня. На моем теле не было ни царапины. Когда я очнулся, то обнаружил моего старого кота, прижавшегося ко мне. Думаю, именно он и спас мне жизнь, ведь в моей стране коты – необыкновенные существа, – сказал Авата-но Махито. История его чудесного спасения заставила всех молча внимать каждому слову.

– На пути к императорскому двору я относился к старому коту со всей заботой и вниманием, что мог ему дать, возносил его, будто кот был настоящим божеством. Когда мы прибыли в Чанъань, нас разместили в монастыре Дасиньшань у квартала Цзиншаньфан, и старый кот стал моим товарищем, что скрашивал время ожидания, пока императорский двор призовет меня. В чужой стране только он составлял мне компанию и напоминал мне о родине, и лишь он был моим единственным утешением, – продолжил свой рассказ посол и, тяжело вздохнув, добавил: – Я думал, дни моих страданий подошли к концу, но не ожидал, что кошмар обрушится на мою голову в седьмой день первого месяца.

– Седьмой день первого месяца? – затаив дыхание, переспросил Ди Цяньли.

– Тем утром я, как обычно, покормил кота и ушел по своим делам. Спустя какое-то время я понял, что он пропал. Я искал его полдня, но кота нигде не было. Служители обыскали весь храм, но тоже не нашли его. Как раз в это время мы получили долгожданную новость: Ее Императорское Величество была согласна на аудиенцию и приглашала на торжественную встречу в главный обрядовый зал дворца Дамингун. Мне пришлось отложить поиски и начать готовиться к поездке во дворец. Когда стемнело, я оделся и в сопровождении своих слуг покинул храм. Торжественной процессией мы медленно направились на север. Но через пару кварталов раздался встревоженный крик слуг.

Как только Авата-но Махито сказал это, Ди Цяньли охнул и хлопнул в ладоши:

– Неужели в ту ночь в повозке были вы?!

Авата-но Махито настороженно уставился на Ди Цяньли и спросил:

– Неужели…

– И я тогда был у Восточных ворот храма Цзяньфу! – воскликнул Ди Цяньли.

– Раз так, то вы видели, что произошло? – спросил Чжан Чжо, опустив голову и исподлобья уставившись на Ди Цяньли и японского посла, а те одновременно ахнули.

– Сначала до моего слуха донеслись удары барабанов и звуки музыки. Я подумал, что где-то был самый разгар пиршества, и не обратил на это внимания. Позже, услышав крики слуг, я поспешно поднял занавес и издалека увидел ужасающую сцену. Никогда бы не подумал, что вживую столкнусь с ночным шествием сотен чудовищ! Но мои глаза мне никогда не врут.

– С ночным шествием сотен чудовищ? – удивленно округлил глаза Ди Цяньли, от волнения вытягиваясь в струну.

Авата-но Махито кивнул:

– Как говорят в моей стране: всякий раз, когда ночь опускается на землю, когда стихают все звуки, а люди погружаются в сладкие объятия сна, чудовища заполоняют городские улицы. Они поют, пляшут, веселятся и наслаждаются миром без людей. Именно это мы называем ночным шествием сотен чудовищ.

Чжан Чжо скептически хмыкнул:

– Пф! С чего бы так говорили в Японии? Уважаемый посол, так называемое ночное шествие сотен чудовищ берет свои истоки в Древнем Китае.

Авата-но Махито удивленно поднял брови в ответ.

Чжан Чжо объяснил:

– В древности император Хуан-ди наказал своей жене Мому отвечать за проведение ритуальных жертвоприношений. Ей надлежало стать заклинателем духов, и потому на ее плечи легла ответственность за изгнание нечистых сил из Поднебесной и предотвращение бедствий. Позже должность заклинателя духов была закреплена на государственном уровне. В трактате «Чжоу ли» в разделе «Ся гуань» говорится, что «заклинатель духов облачается в шкуру медведя, из-под которой виднеется черно-красная церемониальная одежда, и, сверкая четырьмя златыми глазами, что украшают маску, поднимает вверх копье и щит, чтобы изгнать нечистую силу и привнести покой в палаты». Это значит, что каждый раз, когда в Китае отмечался важный праздник, заклинатель духов облачался в ритуальные одежды, надевал маску с четырьмя глазами и, гордо подняв вверх копье и щит, выводил за собой за пределы города бесчисленных демонов и призраков, дабы они перестали терзать землю. Думаю, этот обычай распространен и в вашей стране, но поскольку люди не знают его истинного значения, то считают, что речь идет всего лишь о ночном шествии сотен чудовищ.

Авата-но Махито завороженно кивнул:

– Видимо, все так и есть.

– Ладно, не буду больше разглагольствовать. Уважаемый посол, продолжайте свой рассказ! – равнодушным тоном сказал Чжан Чжо.

Авата-но Махито вздрогнул, и длинный меч, заткнутый за пояс, с грохотом упал на землю.

– Я был поражен до глубины души, увидев котов в человеческих одеяниях, поющих, танцующих и толкающих вперед повозку, которая, казалось, была полна серебряных монет. Я попросил кучера подогнать мою повозку поближе, чтобы внимательно ее рассмотреть. Но не успели мы нагнать их, как коты и наполненная серебром повозка испарились в воздухе! – прошептал Авата-но Махито. Лицо его от страха стало пепельным.

– Думаю, это никак не связано с тем, что могло произойти во дворце, – резко ответил Чжан Чжо.

– И мне тогда казалось, что эти события никак не связаны, но… то, что случилось дальше… – нервно пробормотал Авата-но Махито. – Когда это произошло, я растерялся и приказал слугам поспешить. После того как мы миновали квартал Кайхуафан и достигли улицы, что тянется с востока на запад прямо перед Императорским городом, завернув за угол, вдалеке мы увидели человека. В обычное время я бы не обратил на него внимания: днем улицы заполнены толпами людей, беспорядочно снующих туда-сюда. Однако тот человек находился на улице вопреки комендантскому часу… и… у него не было тени… Я не мог отвести от него взгляд и потому приказал остановить повозку.

Ди Цяньли не удержался и спросил:

– Уважаемый посол, вы знали того человека?

Авата-но Махито лишь покачал головой в ответ.

– Тогда почему… – начал свой вопрос Ди Цяньли.

– Все очень просто, – сказал Авата-но Махито, глубоко вздохнув. – На руках у него был черный кот, которого я как раз потерял!

– Это невозможно! – нервно хихикнув, ответил Ди Цяньли. – Как вы могли издалека разглядеть, что он нес именно вашего кота? В мире же столько черных кошек – не сосчитать!..

– Я уверен! Мои глаза мне не врут! – со всей серьезностью заявил Авата-но Махито. – Тот кот был моим верным другом многие, многие годы. Я узнаю его из тысячи. Ошибки быть не может.

– И что же было потом? – спросил Ди Цяньли.

– Я приказал остановить повозку. Человек тот был полностью облачен в черные одежды, скрывающие его худощавую фигуру. За поясом висел длинный меч. Со стороны человек выглядел как благородный воин, и внешность его была красива – как говорится, кровь с молоком. Я спросил путника, откуда у него мой кот. Он оказался достаточно вежливым. Сказал, что раз у этого черного кота есть хозяин, значит, его следует вернуть законному владельцу. Сперва я было решил, что он вор, но когда увидел, насколько элегантны его манеры, когда почувствовал, как благоухает его одежда, то не стал больше задавать вопросов. Я был так рад вернуть себе кота, мое потерянное сокровище, что наградил мужчину, отсыпав из своего кармана серебра. – С этими словами Авата-но Махито почтительно поклонился и продолжил свой рассказ: – Затем я направился во дворец вместе с котом.

– Я не ослышался? Вы действительно решили взять кота во дворец? – на лице Чжан Чжо наконец-то появился намек на удивление.

– Что в этом запретного? – ответил вопросом на вопрос посол.

Чжан Чжо ничего не сказал, лишь стрельнул взглядом на Шангуань Ваньэр. На их лицах застыло смешанное выражение.

Заметив, что Чжан Чжо и Шангуань Ваньэр странно переглядываются, Авата-но Махито поспешно проговорил:

– Кажется… не стоило мне приносить кота во дворец. Однако после воссоединения с моим пушистым спутником я пребывал в прекрасном расположении духа и совершенно не подумал об этом. Более того, когда я жил в храме Дасиньшань у квартала Цзиншаньфан, слышал, что Ее Императорское Величество любит кошек, и подумал, что можно взять кота с собой к императорскому двору.

Чжан Чжо холодно усмехнулся:

– Вы, судя по всему, не умеете отличать правду от брехни и, вместо того чтобы прислушаться к тому, к чему нужно прислушаться, уловили лишь какой-то вздор!

– Почему? – Авата-но Махито не понял, на что намекал Чжан Чжо. Тот же лишь махнул рукой, приказывая послу продолжить свой рассказ.

Авата-но Махито опустился на деревянные доски пола и задрожал:

– Торжественный прием проходил в зале Линдэдянь. Хоть я и частый гость в императорских дворцах, но никогда до этого не видел столь грандиозных пиршеств. По сравнению с императорским двором Китая наша страна подобна… лягушке на дне колодца, что вперила взгляд в высокое небо… Особенно меня восхищает Ее Императорское Величество. Я преклоняюсь пред ее мудростью и гениальностью. Китай – великая страна, достойная восхищения!

– Что произошло дальше? – Чжан Чжо, несмотря на трескучий мороз, достал складной веер и раскрыл его, спрятав лицо за рисунком красивой птицы алого цвета. Авата-но Махито это удивило, а Ди Цяньли, казалось, ничего не замечал.

– Сначала все было хорошо, – покачал головой посол. – По всем правилам этикета, которому меня научил посол со стороны императорского двора, я действовал осмотрительно и аккуратно, особенно после вручения подарка и официального послания от императора Японии. Ее Императорское Величество была настолько довольна, что даже милостиво согласилась отныне именовать мою страну Японией. Однако… когда торжественный прием уже подходил к триумфальному завершению, случилась беда.

Лоб японского посла покрылся ледяной испариной. Дрожь пробила его тело.

– Во дворе внезапно появился… кот!.. – заикаясь, воскликнул он.

Чжан Чжо застыл, словно громом пораженный. Веер в его руках перестал двигаться.

– Я не стал брать кота с собой в зал Линдэдянь и поручил одному из слуг присмотреть за ним. Никто и представить не мог, что кот внезапно появится в зале и на глазах у множества людей медленно подойдет к трону Ее Императорского Величества, сядет и громко мяукнет.

Чжан Чжо слегка прикрыл глаза – длинные ресницы подрагивали.

– Ее Императорское Величество была вне себя от ярости. Она грозно закричала: «Кто позволил коту попасть в зал?!» – продолжил свой рассказ Авата-но Махито, эмоционально жестикулируя.

Губы Чжан Чжо слегка дрогнули, словно тот хотел улыбнуться.

– Вы признались?

– Разумеется! Иного и быть не могло! – закивал Авата-но Махито. – Я подошел к трону, пал на колени пред Ее Императорским Величеством и честно признался, кому принадлежит кот.

– Ее Императорское Величество наверняка метала молнии от гнева? – Ехидно прищурившись, Чжан Чжо смеялся над японским послом.

Авата-но Махито кивнул:

– Да. Ее Императорское Величество была разгневана настолько, что одним взмахом руки смела на пол все с письменного стола. А стража бросилась ловить кота. Я и подумать не мог, что старый кот окажется настолько ловким и сможет ускользнуть от множества цепких рук, запрыгнув на стол Ее Императорского Величества!

– Да уж, да уж… – повторял Чжан Чжо, на его глазах выступили слезы от смеха.

– Ее Императорское Величество испугалась настолько, что практически упала навзничь, и все чиновники и придворные дамы кинулись ей на помощь. В зале царил настоящий хаос. Кот, видимо, тоже испугался и потому пронзительно мяукал. Убегая от стражи, он скакнул к Ее Императорскому Величеству и расцарапал ее!

– Надеюсь, кот не тронул ее лица? – поинтересовался Ди Цяньли и тут же прикусил себе язык.

Авата-но Махито бросило в холодный пот:

– Нет, только руки. Ее Императорское Величество от волнения практически лишилась чувств. Ей помогли выйти из зала. Меня же поймали и отвели в одну из дворцовых караулок. Я даже представить себе не мог, что такое может случиться, и потому чрезвычайно опечален. Смерть не пугает меня. Я лишь боюсь, что этот… инцидент… повредит отношениям между нашими странами. Если это случится, я не смогу найти себе места от стыда. Едва ли я смогу справиться с грузом вины, что ляжет на мои плечи.

– Что же случилось с котом? – спросил Чжан Чжо.

Во дворце творилась полная неразбериха, а его волновал лишь кот!

– Сбежал.

– Сбежал? – Глаза Ди Цяньли чуть ли не вылезли из орбит от удивления.

– Да. Несмотря на бесчисленных стражников, что пытались его поймать, несмотря на гражданских и военных чиновников, несмотря на дворцовых чиновников и придворных дам… он сбежал… – прошептал Авата-но Махито. Казалось, он вот-вот расплачется.

– Уважаемый посол, кот у вас, мягко говоря, выдающийся! – усмехнувшись, сказал Чжан Чжо.

Авата-но Махито, всхлипнув, ответил:

– Господин… Прошу вас, не смейтесь надо мной. Если бы меня не беспокоили отношения между двумя странами, я бы достал меч и совершил сэппуку, благородно встретив смерть.

Чжан Чжо многозначительно хмыкнул и, нахмурив брови, спросил:

– Что же было дальше?

– До рассвета я был под охраной. Всю эту бесконечную ночь я не мог найти себе места из-за того, что случилось. Опустив голову на стол, я иногда погружался в сон, из которого тут же выныривал. Однако стоило мне наконец задремать, как дверь отворилась, вбежали стражники, заковали меня в кандалы и бросили в камеру. Они сказали, что я совершил чудовищное преступление и, несмотря на то что я посол другой страны, меня ждет смерть.

– Разумеется, вы виноваты в том, что кот поцарапал Ее Императорское Величество. Вы были слишком легкомысленны. Тем не менее это выглядит немного… – Ди Цяньли вздохнул, представив, что послу другой страны предстоит лишиться головы из-за какого-то кота.

– Немного… чрезмерным, да? – Чжан Чжо закончил за него предложение.

Ди Цяньли кивнул:

– Ее Императорскому Величеству не занимать мудрости и великодушия. Но на этот раз…

– Вы просто не понимаете! – Чжан Чжо поднялся на ноги.

– Чего же мы не понимаем?

– Что на протяжении всей своей жизни Ее Императорское Величество больше всего боялась кошек и избегала их! – ледяным тоном отрезал Чжан Чжо.

Авата-но Махито вытаращил глаза и воскликнул:

– Но почему?!

Чжан Чжо обернулся и, смерив японца презрительным взглядом, едко процедил:

– Неужели вы, уважаемый посол, думаете, что столь мудрая, выдающаяся императрица, которой под силу подчинить себе весь мир, которая так крепко держит в руках бразды правления, что может смотреть на всех с высоты своего статуса и не замечать никого и ничего, испугается какого-то вшивого кота просто так?

– Хотите сказать, что Ее Императорскому Величеству, хм… не по нраву… кошки?

– Ха-ха-ха! Вот умора! – Чжан Чжо разразился смехом. – Эх, уважаемый посол… Вот что я скажу. Беда постучалась в ваши двери, как только этот кот появился в зале Линдэдянь, где была Ее Императорское Величество.

– Я… ничего не понимаю, – жалобно простонал Авата-но Махито. – Почему же Ее Императорское Величество так его испугалась?

Чжан Чжо бросил взгляд на Шангуань Ваньэр и спросил:

– Я скажу? Или ты?

Шангуань, оцепенев, не отрывала взгляда от цветка, что держала в руках. Она ничего не ответила.

– Хорошо, так уж и быть, я расскажу. – С этими словами Чжан Чжо вновь опустился и пристально посмотрел на японского посла. – Вы прибыли в мою страну при дворе династии У Чжоу. Знаете ли вы хоть что-нибудь о Ее Императорском Величестве?

– Конечно!.. Разумеется, я старался узнать об императрице побольше, – судорожно закивал Авата-но Махито.

– Ну тогда расскажите мне все, что знаете.

– Всё?

– Всё.

Авата-но Махито покачал головой:

– Отец У Цзэтянь был богатым торговцем. Император дружил с семьей У и покровительствовал ей. Ее отец поставлял императорскому двору военные ресурсы, но империя Суй потерпела крах. Когда трон заняла династия Тан, отец, У Шихоу, получил высокую должность в правительстве.

По правилам, называть императрицу по имени строжайше запрещено, особенно по имени ее отца, но сейчас никто не обратил на это внимания.

– У самого У Шихоу было две жены. Ее Императорское Величество была второй дочерью его второй жены, которая происходила из знатной семьи Ян. У второй жены не было сыновей, но у старшей, что скоропостижно скончалась, было два сына, – сказал Авата-но Махито. – После смерти У Шихоу матери Ее Императорского Величества пришлось несладко: у нее было трое дочерей, и потому к ней относились весьма холодно и даже пренебрежительно. Можно сказать, что в те годы Ее Императорское Величество жила в нищете, голоде и холоде. Жизненные перипетии закалили ее характер.

Чжан Чжо не удержался и прыснул. Видимо, Авата-но Махито и правда приложил немало усилий, чтобы побольше узнать об императрице перед прибытием в Китай.

– Когда Ее Императорскому Величеству исполнилось четырнадцать лет, она попала в гарем императора Тай-цзуна младшей наложницей. Там она получила титул цайжэнь, что означает «талантливая наложница». Император называл ее У Мэй – «прекрасная из рода У» – и восхищался ее талантом и амбициями, но фавориткой Ее Императорское Величество так и не стала. После кончины императора Тай-цзуна, по обычаю того времени, она была отправлена монахиней в буддийский монастырь, храм Ганье, где и прожила несколько лет в одиночестве. Только после того, как на престол взошел Великий император, ее жизнь начала меняться к лучшему. Под Великим императором я имею в виду Ли Чжи, также известного как император Гао-цзун. Император Гао-цзун навещал ее в монастыре, а затем забрал ее в гарем. Довольно скоро император сблизился с У Цзэтянь, которая стала наложницей второго ранга, а императрица Ван и наложница Сяо потеряли свои позиции. У Цзэтянь же пользовалась благосклонностью императора и подарила ему сына. – Авата-но Махито пристально посмотрел на Чжан Чжо и Шангуань Ваньэр. – Затем… произошел ряд некоторых событий… и У Цзэтянь стала императрицей.

Чжан Чжо усмехнулся и ехидно протянул:

– Вы деликатно опустили множество деталей.

Авата-но Махито не понял, на что именно намекал Чжан Чжо, и сказал:

– Потом Великого императора стали мучить невыносимые головные боли, и Ее Императорское Величество взяла в руки бразды правления. Она приняла титул Тянь-хоу, что значит «Небесная императрица», и стала именовать себя вместе с императором «двумя государями». После кончины Великого императора наследник вступил на трон. Императрица передала престол старшему сыну, сохранив, однако, реальную власть в своих руках. Под старшим сыном я подразумеваю императора Чжун-цзуна, что при рождении получил имя Ли Сянь. Затем Ее Императорское Величество возвела на престол другого сына, – заикаясь, продолжил делиться знаниями Авата-но Махито. Совершенно неудивительно, что он немного заикался – то было сложное время для династии Тан. – После восхода на престол Ли Сянь за оскорбление императрицы был разжалован в удельные князья и сослан в провинцию, а четвертый сын, Жуй-цзун, при рождении Ли Дань, стал императором. Что же было дальше? Хм… Подобное развитие событий вызвало протест танских легистов[9], однако Ее Императорское Величество жестко подавила вспыхнувшее восстание, лишив жизни многих людей. В дальнейшем положение императрицы стало настолько прочным, что она свергла сына, провозгласила себя императором, приняла имя У Цзэтянь и императорский титул хуанди, возвестив о новой династии У Чжоу.

Авата-но Махито нахмурился и, переведя дыхание, продолжил:

– Спустя годы ее правления наступил хаос, и в конце концов началась битва за трон. Перед императрицей встала проблема назначения престолонаследника. С одной стороны, на трон претендовали два ее сына: Ли Дань, бывший император Жуй-цзун, и Ли Чжэ[10], бывший император Чжун-цзун, оба они когда-то были смещены и сосланы в статусе князей. С другой стороны, племянники императрицы из клана У – князья У Чэнсы и У Саньсы, рассматривавшие династию У Чжоу как утверждение семьи У в противовес смещенной Танской династии. Некоторые важные чиновники настаивали на том, что наследник из семьи Ли должен занять императорский трон. Две фракции вели ожесточенную и кровавую борьбу, в результате которой погибло множество людей, но именно Ди Жэньцзе, доверенный советник императрицы, убедил ее утвердить Ли Сяня в качестве наследника. И вот мы дошли до наших дней!

Закончив свой рассказ, Авата-но Махито с тоской посмотрел на Чжан Чжо:

– Господин, я очень тщательно изучил историю Ее Императорского Величества, прежде чем прибыть в Китай, но мне никогда не доводилось слышать, что Ее Императорское Величество ненавидит кошек.

Чжан Чжо удивленно протянул:

– Вы и правда многое знаете. Но… Уважаемый посол, боюсь, что вы никак не можете знать, почему Ее Императорское Величество боится кошек. О таких вещах не распространяются. Вы не прочтете этого ни в одном трактате. Более того, даже если вы кого-нибудь решитесь расспросить об этом других, никто не осмелится сказать вам правду.

– Почему же?

Чжан Чжо сжал губы в тонкую линию и помассировал виски.

– Прошу, господин, расскажите мне. И когда я лишусь головы, то, по крайней мере, умру, понимая, что же натворил! Умоляю! – Авата-но Махито уперся в землю обоими кулаками и поднял ягодицы так высоко, что его голова оказалась на полу.

– Ох-ох-ох! – Вздохнув, Чжан Чжо покачал головой, помог послу подняться и пристально посмотрел ему в глаза. – Хорошо, я расскажу. Только унесите эту тайну с собой в могилу. Никто не должен об этом знать.

– Клянусь всеми богами, что буду держать рот на замке!

– Причина, по которой Ее Императорское Величество боится кошек, не так уж и проста. Дело, скорее, совсем не в кошках, – задумчиво протянул Чжан Чжо, постукивая веером по ладони.

– А в чем же?

– На самом деле… Ее Императорское Величество трепещет от страха… из-за демона, что никак не оставит ее в покое.

Бух! Услышав объяснение Чжан Чжо, Авата-но Махито грузно опустился на пол. Его лицо скривилось от ужаса.

II. Кот, что говорил на человеческом языке

«Динь-динь!» – звенел ветряной колокольчик, висевший на углу карниза. От этого звука, тонкого и слабого, становилось все холоднее и холоднее.

– Ты скажешь? Или я? – поинтересовался Чжан Чжо у Шангуань Ваньэр, растянув губы в легкой улыбке.

– Как я могу о чем-то говорить, если понятия не имею, что хочет сказать придворный историограф? – хмыкнула в ответ Шангуань Ваньэр.

– Ха-ха-ха! Действительно! Если я не скажу, то ты тем более не рискнешь. Очевидно, что ты, – разразился смехом Чжан Чжо, – умная и весьма осмотрительная особа. Да будет так. Похоже, мне придется немного побыть тем самым плохим человеком, что предается праздной болтовне.

Чжан Чжо повернулся к японскому послу и, вытянувшись в струну, сказал:

– Уважаемый посол, вы упоминали, что Ее Императорское Величество попала в гарем императора Тай-цзуна в качестве младшей наложницы и получила титул цайжэнь, а затем, после кончины императора, по обычаю того времени, была отправлена в буддийский монастырь, где прожила несколько лет, утопая в скорби.

– Да! – согласно кивнул Авата-но Махито.

– И затем к власти пришел Великий император, который отправился в храм Ганье, чтобы воскурить благовония и попросить благословения неба, увидел Ее Императорское Величество и спустя какое-то время забрал ее в свой гарем, что и предзнаменовало ее подъем, верно?

– Так и есть!

– А вам не кажется, что в этой истории что-то… нечисто?

– Вы намекаете на то, что…

– Она как-никак дочь своего отца, которая впоследствии была пострижена в монахини… – Чжан Чжо прищурился и многозначительно улыбнулся.

– Да, и правда что-то нечисто. Что-то странное кроется в этой истории.

– На самом деле тут нет ничего странного. Потому что когда император Тай-цзун был жив… Ее Императорское Величество втайне… с Великим императором, то есть с императором Гао-цзуном…

– Придворный историограф! – грозно воскликнула Шангуань Ваньэр.

– Ой-ой-ой! Ты сама возложила на мои плечи ответственность за повествование! – фыркнул Чжан Чжо. Шангуань Ваньэр бессильно отвернулась.

– Посол Авата-но, Ее Императорское Величество стала приближенной к императорскому двору, будучи монахиней. Дело не только в Великом императоре. Своим становлением она обязана еще одному человеку.

– Кому же? – округлив глаза, спросил Авата-но Махито.

– Императрице Ван. Эта женщина происходила из знатной семьи. Когда император Гао-цзун был наследным принцем, она являлась его супругой, и связывали их очень хорошие отношения. После того как император взошел на трон, она, разумеется, стала императрицей, но… Дело в том, что… императрица Ван никак не могла подарить супругу наследника, и со временем чувства императора стали остывать. Он увлекся другой женщиной, – Чжан Чжо взмахнул своим складным веером, – а именно наложницей Сяо.

– Наложница Сяо была выдающейся женщиной. Она выделялась своими талантами и личностными качествами. Характер у нее был твердый, в какой-то степени даже свирепый. В противостоянии между этими двумя женщинами императрица Ван явно уступала. Посол Авата-но, как бы вы поступили, будучи на месте императрицы Ван?

– Хм… Я бы заручился помощью.

– Так императрица Ван и поступила! Когда Великий император отправился в храм, императрица Ван сопровождала его и была рада видеть, что ее супруг влюблен в У Цзэтянь. Она думала, если император вернет монахиню обратно во дворец, то отдалится от наложницы Сяо. В конце концов, такова природа мужчин – любить все новое и скучать от старого. – Чжан Чжо усмехнулся. – Однако… императрица Ван и подумать не могла, что, поступая так, она позволяет волчице зайти в дом.

Все удивленно открыли рты. Скажи Чжан Чжо подобное за пределами своего имения, то, будь у него даже десять голов, палачам было бы этого недостаточно.

– Ее Императорское Величество не только талантлива и красива. В умении плести интриги, говорят, она уступала только императору Тай-цзуну – никто не мог с ней сравниться. Если такая женщина войдет во дворец, то… Неважно, с кем ей предстоит столкнуться, с императрицей Ван или наложницей Сяо… Можно только гадать, что именно с ними случится. – Чжан Чжо с глубоким прискорбием покачал головой. – Как и ожидалось, стоило ей только переступить порог императорского двора, она тут же начала хозяйничать, будто у себя дома. Первой целью, естественно, стала императрица Ван, а на войне все средства хороши…

Сказав это, Чжан Чжо посмотрел на Шангуань Ваньэр и, понизив голос, продолжил:

– Тогда Ее Императорское Величество родила дочь. Императрица Ван отправилась навестить ее. После того как она ушла, дворцовая служанка нашла принцессу мертвой в пеленках. Великий император был в ярости и приказал найти виновного. Тогда наша государыня рассказала Великому императору, что императрица Ван в тот день была в комнате одна, а значит…

– Ох! – пораженно воскликнул Авата-но Махито.

– Чжан Чжо! – Глаза Шангуань Ваньэр так и метали молнии.

Чжан Чжо продолжил как ни в чем не бывало:

– С тех пор императрица Ван была настолько противна Великому императору, что он захотел избавиться от нее. Однако… императрица Ван была добродетельной и благонравной, и у нее была отменная репутация среди чиновников, поэтому даже у императора не было причин для ее низложения. Да… Если бы кто-то и захотел, чтобы императрица Ван была отстранена от трона, то пришлось бы найти вескую для этого причину. И тогда… Во дворце назрел заговор, главными жертвами которого, разумеется, стали императрица Ван и наложница Сяо. Поговаривают, что тут были замешаны нечистые силы. Императрицу Ван и наложницу Сяо постигло проклятие.

– Заговор? Нечистые силы? Заклятие? – непонимающе переспросил Авата-но Махито.

– Проклятие – это особая форма колдовства, заговор на чью-то смерть или болезнь. Самый распространенный способ проклясть человека – нарисовать изображение или сделать куклу, в которую затем втыкают иглы, произнося заклинание.

– Так вот о чем речь! В моей стране тоже такое есть. Это так… по-детски! – рассмеялся Авата-но Махито.

– Судя по всему, сердца всех женщин, что ходят под небом, преисполнены злости, – с сожалением вздохнул Чжан Чжо.

– Так вот почему вы по-прежнему одиноки! – пошутил Ди Цяньли, до этого не проронивший ни слова.

Чжан Чжо слегка кашлянул и поспешил сменить тему:

– В результате Великий император приказал обыскать спальни императрицы Ван и наложницы Сяо. Там были найдены магические артефакты для наложения заклинаний. Дракон был вне себя от ярости. В итоге он избавился от императрицы Ван и наложницы Сяо и подверг их опале.

У Авата-но Махито челюсть отвисла от удивления:

– Неужели из-за таких детских способов мести погубили императрицу?

– Что, для вас тоже это все звучит по-детски? – согласно кивнул Чжан Чжо. – Я тоже считаю это ребячеством, но… Назревает вопрос: почему же такая детская выходка разозлила Великого императора?

– Почему же?

– Потому что… для колдовства использовались методы гораздо более сложные, чем банальное втыкание игл в куклу… – Чжан Чжо замер на мгновение и прикрыл глаза. – Использовалась магия кота-демона!

– Магия кота-демона?! – Авата-но Махито никак не отреагировал на слова Чжан Чжо, а вот Ди Цяньли аж подпрыгнул от удивления. – Но… разве это возможно? Это же страшный грех!

– Господин, простите мое невежество, но есть ли разница между магией кота-демона и магией с использованием иголок и куклы? – поинтересовался Авата-но Махито.

Ди Цяньли закатил глаза:

– Есть! Огромная! Если в куклу воткнут иглу, чтобы наложить проклятие, то не удастся никого привлечь к ответственности, но… Если используется магия кота-демона или другого чудовища, то по закону нашей страны любой, кто накладывает подобные заклинания или обучает им, будет повешен, а свидетель, семья которого знает об этом, но хранит в тайне, будет приговорен к изгнанию на три тысячи ли от дома!

Авата-но Махито судорожно вздохнул:

– Все так… серьезно…

Чжан Чжо слегка кивнул в ответ.

– Мне любопытно, – вытянулся от волнения в струну Авата-но Махито. – Закон – это основа государства, и каждая статья законодательного свода имеет огромное значение. Почему же магия котов-демонов и чудовищ особо выделяется, да еще и так сурово наказывается?

– Хороший вопрос! – Чжан Чжо скрылся за веером. – Потому что в те времена город Чанъань… Нет, тогда еще столица называлась Дасин… Так вот. Однажды в городе пролилось много крови из-за этого закона. Погибло бесчисленное множество людей. Даже основателя династии Тан, императора Гао-цзу, это немного затронуло.

– Хотелось бы услышать подробности, – ответил Авата-но Махито.

– Из всех существ, особенно тех, что постоянно находятся рядом с людьми, квинтэссенцией зла являются кошачьи. Говорят, что чем старше кот или кошка, тем вероятнее в доме появятся демоны. В одном из классических трактатов сказано, что умершие коты превращаются в демонов – самых назойливых, злобных и опасных из всех чудовищ. Те, кто владеет темной магией призыва таких демонов, могут использовать ее не только для убийства человека, но и для кражи того, что ему принадлежит.

– Каким же образом? – Авата-но Махито продолжал засыпать Чжан Чжо вопросами.

– Подробности мне неизвестны. Но говорят, стоит произнести заклинание, как богатства проклятого человека тут же оказываются в доме того, кто призвал кота-демона, – лениво ответил Чжан Чжо. – Количество денег и эффективность убийств имеют большое значение в магии котов-демонов, поэтому проводящий ритуал убивает кота, чтобы увеличить силу. Для этого произносится специальное заклинание, после чего убивают подготовленных кошек. Чем старше кот или кошка, тем лучше. После этого в полночь необходимо провести ритуал. В полночь, потому что это наиболее подходящее время для принесения жертв. Это связано с китайским знаком зодиака: Крыса открывает череду знаков и повелевает целый год, каждые сутки в ночное время – с одиннадцати часов и до часу ночи. Ритуал ни в коем случае нельзя прерывать: коты-демоны настолько обидчивы, что, если ритуал прервется, они обратятся против человека, который их кормит. Если проводить такой ритуал неоднократно, то человек, который призывает котов-демонов, обретает способность управлять ими и может выпустить их на волю, чтобы навредить людям.

– Они действительно могут убить? – спросил Авата-но Махито, широко раскрыв рот от удивления.

– Говорят, что тот, кому суждено умереть от проклятия кота-демона, сначала испытывает боль в конечностях, словно в куклу, символизирующую его тело, втыкаются иголки, а затем невыносимая агония поглощает все его существо и кажется, будто сердце пожирают сотни зубастых червей. Жертву постоянно рвет кровью, и в конце концов она умирает от истощения, а все богатства, нажитые непосильным трудом, непостижимым образом переносятся в дом заклинателя, – пояснил Чжан Чжо.

Авата-но Махито был поражен до глубины души. Он воскликнул:

– Уму непостижимо! Что же случилось в городе Дасин, о котором вы только что говорили? Если город назывался Дасин, значит, то кровавое событие произошло в период династии Суй?

– Верно! – Чжан Чжо поднялся и устремил взгляд в небо. – То был восемнадцатый год правления первого императора династии Суй, вошедшего в историю под именем Суй Вэнь-ди. Тогда его супруга, императрица Дугу, внезапно заболела. Колющие боли по всему телу мучали ее, и она оказалась прикованной к постели. Император Суй Вэнь-ди искренне любил жену, поэтому он срочно созвал императорских врачей, чтобы те поставили диагноз, но они ничего не могли сказать. Лишь один из них рискнул предположить, что императрицу поразила болезнь, вызванная магией кота-демона. Стоило императору Суй Вэнь-ди услышать эту догадку, как он сразу же подумал об одном человеке: о сводном брате императрицы. Слава фамилии Дугу гремела по всему миру еще со времен Дугу Синя, что носил титул гогун в период царства Чжао.

– Дугу Синь – это, случайно, не тот самый отец императриц трех династий? – поинтересовался Авата-но Махито.

– А ты хорош! – расплылся в довольной улыбке Чжан Чжо. – У Дугу Синя было семь дочерей. Старшая дочь стала супругой императора Северной Чжоу У-ди, что носил личное имя Юйвэнь Юн. Ее посмертное имя – Мин Цзин. Четвертая дочь стала матерью Гао-цзу, и ее посмертное имя – Юань Чжэнь. Седьмая дочь, Дугу Цело, и есть та императрица Дугу, о которой я говорю. Семья Дугу происходит от древнемонгольских племен-кочевников сяньбэй[11]. Они родом из приграничных земель, а там, как известно, колдовство очень распространено. Бабушка сводного брата императрицы Дугу по материнской линии искусно владела магией призыва кота-демона, а его дядю казнили за использование этого темного ритуала. Его секреты передавались из поколения в поколение, и так тайное знание перешло к сводному брату императрицы – Дугу То. Вот почему, услышав, что недуг императрицы, возможно, связан с нечистыми силами, император Суй Вэнь-ди сразу подумал о ее сводном брате. Он вызвал Дугу То, чтобы допросить того, но он, естественно, все отрицал. Видя, что состояние императрицы ухудшается, император Суй Вэнь-ди приказал трем людям, а именно Су Вэю, что занимал должность наяня, Чэн Ян-юаню, что служил на посту дали, и Гао-цзуну, который являлся пу-шэ, провести расследование. Трое чиновников в сопровождении солдат перевернули усадьбу Дугу То вверх дном и таки нашли человека, наложившего на императрицу проклятие.

– Неужели в этом и правда был замешан Дугу То? – вытаращив глаза от удивления, спросил Авата-но Махито.

Чжан Чжо лишь покачал головой.

– Как мог человек столь благородного происхождения сам призывать котов-демонов? Так бы он рисковал своим положением. Проклятие на императрицу наслала одна из его старых служанок по имени Сюй Ани. Эта Сюй Ани не выдержала допроса и во всем призналась. Она рассказала, что изначально была служанкой у бабушки Дугу То. Там она и научилась магии призыва кота-демона, к помощи которой иногда прибегала. Позже, когда Дугу То поссорился с императрицей и начал сорить деньгами налево и направо, он приказал Сюй Ани наложить на сводную сестру заклятие, чтобы украсть деньги из дворца.

– Что же было потом? – спросил Авата-но Махито.

– Гао-цзун и другие чиновники доложили об этом императору. Дугу То невозможно было судить только на основании слов Сюй Ани, однако Су Вэй нашел выход из ситуации. Он приказал Сюй Ани произнести заклинание, чтобы вызвать кота-демона. И вот однажды поздно вечером во дворце на глазах у императора Суй Вэнь-ди и всех остальных Сюй Ани произнесла заклинание.

– Ох! – воскликнул Авата-но Махито, завороженный рассказом Чжан Чжо.

– В полночь Сюй Ани поставила миску с ароматной кашей возле опочивальни императрицы, произнесла несколько заклинаний, взяла серебряную ложку, ударила ею о край миски и пробормотала: «Выходите, коты-демоны, вон из дворца! Выходите, коты-демоны, вон из дворца!» Вскоре глаза Сюй Ани подернулись дымкой. Казалось, она впала в оцепенение. Ее лицо посинело, и она выглядела так, словно кто-то ее душил. Все трепетали от страха. Решение было принято молниеносно. Сюй Ани была обезглавлена, а Дугу То посчастливилось избежать смерти – поскольку он был сводным братом императрицы, его оставили в живых, но лишили всех титулов и регалий. После смерти Сюй Ани болезнь перестала мучить императрицу.

– Похоже, есть вещи, в которые хочешь не хочешь, а поверишь, – высоким, словно женским, голосом пропищал Авата-но Махито.

– Это еще не всё, – горько усмехнулся Чжан Чжо. – Во время правления императора Суй Ян-ди в городе вновь начали хозяйничать коты-демоны. Ходили слухи, будто они вредят людям. Стоило хоть кому-нибудь упомянуть кота-демона, как окружающие бледнели от страха. Все боялись за свои жизни. Император был в ярости, поэтому приказал чиновникам из Ревизионной палаты выследить нечистую силу. Но коты-демоны появлялись и тут же бесследно исчезали. Разумеется, никого не смогли поймать. Чиновникам из Ревизионной палаты не оставалось ничего другого, как арестовать всех, у кого дома жили кошки. В итоге тысячи семей были убиты или приговорены к изгнанию. Даже основателя династии Тан, императора Гао-цзу, это затронуло. В то время он носил имя Ли Юань. Если бы не его мольбы о помиловании, боюсь, даже он бы лишился головы. Именно поэтому, когда формировался свод законов ныне правящей династии, некоторые законы касались наказаний владельцев котов-демонов. Итак… – После долгого повествования Чжан Чжо наконец остановился, посмотрел на Авата-но Махито и, улыбнувшись, спросил: – Теперь вы понимаете, почему император был в ярости, когда узнал, что императрица Ван и наложница Сяо призвали кота-демона?

Авата-но Махито ошарашенно вытаращил глаза:

– Неужели они и правда прибегли к столь черной магии?

– Я не уверен в этом. Возможно, их подставили, подбросив артефакты, – усмехнулся в ответ Чжан Чжо. Авата-но Махито молчал. Чжан Чжо же продолжил размышлять: – Думаю, императрица Ван на такое была неспособна, это не в ее характере. Что касается наложницы Сяо, она тоже не могла действовать столь отчаянно. Если кто-то и правда подбросил улики, то это мог быть лишь один человек.

Авата-но Махито не осмелился произнести имя этого человека.

Чжан Чжо снова сел, придвинул сбоку крохотный столик, положил на него руки и стал обмахиваться веером.

– Императрицу Ван и наложницу Сяо отправили в дальние покои для опальных жен и наложниц императора, где они влачили жалкое существование. Однажды, в момент праздной скуки, Великий император вдруг вспомнил о женщинах и отправился их навестить. Увидев, как они несчастны, он пообещал, что вернет их ко двору, – нужно лишь подождать несколько дней. Это тут же дошло до ушей Ее Императорского Величества. А зная ее свирепый нрав… – Чжан Чжо холодно усмехнулся. Авата-но Махито, услышав это, вздрогнул.

– Ее Императорское Величество была в ярости. Она приказала выпороть и императрицу Ван, и наложницу Сяо, потребовав для каждой по сто ударов плетью. Она желала, чтобы их выпороли до кровавой мякоти, а затем отрубили им руки и ноги и бросили их в большой кувшин для вина. Говорят, что сцена была настолько жестокой, что даже самые суровые дворцовые чиновники украдкой вытирали слезы. Вскоре после столь жестокой бесчеловечной расправы они скончались. Кроткая, слабовольная императрица Ван уходила из жизни спокойно и даже всячески благословляла Великого императора на долгую жизнь. А вот с наложницей Сяо все было не так просто.

Чжан Чжо неожиданно нахмурился. Авата-но Махито незамедлительно поинтересовался, что случилось.

– У наложницы Сяо нрав был буйный, и, разумеется, она затаила непомерную обиду – все-таки ее несправедливо обвинили в использовании магии призвания кота-демона. Накопившийся гнев вырвался наружу. Говорят, что на предсмертном одре наложница Сяо проклинала весь мир и изрыгала проклятия, а глаза ее от ярости налились кровью. «Мерзкая У Цзэтянь! Чтоб ты в следующей жизни родилась крысой, а я – котом-демоном! Я вспорю тебе горло когтями! Припомни мои слова!» – кричала она.

– Ничего себе! Звучит жутко, – не выдержал Ди Цяньли.

Чжан Чжо с тем же выражением лица продолжил покачивать веером и рассказывать:

– Да, согласен. Императрицу Ван и наложницу Сяо постигла ужасная участь. Говорят, что их тела вывезли из столицы. После их смерти Ее Императорскому Величеству постоянно снились кошмары. Она видела императрицу Ван и наложницу Сяо, лежащих в лужах крови. Особенно ее пугала наложница Сяо, которая во снах превращалась в ужасающего кота-демона и приходила забрать ее жизнь. Ее Императорское Величество приказала запретить держать кошек в императорских покоях, а позже пригласила буддийского монаха, чтобы тот произнес заклинание для изгнания призраков. Но это не помогло. Ее Императорское Величество покинула Чанъань и отправилась в Лоян.

Услышав это, Авата-но Махито понимающе кивнул и сказал:

– Неудивительно, что Ее Императорское Величество так испугалась моего черного кота. Но, господин, если Ее Императорское Величество боится котов-демонов и города Чанъань, почему же она вернулась?

– Этого я не знаю. Можете поинтересоваться у нее, – устало ответил Чжан Чжо и, растянувшись на полу, указал на Шангуань Ваньэр.

Пока они разговаривали о событиях прошлого и настоящего, фигура в фиолетовых одеждах так и стояла во дворе, храня молчание.

– Изначально Ее Императорское Величество вообще не хотела возвращаться в Чанъань. – Шангуань Ваньэр подошла поближе и невидяще посмотрела сквозь Чжан Чжо. – Причина возвращения – в наследнике. – Шангуань Ваньэр горестно вздохнула и продолжила: – Семья У, семья Ли и другие готовы бороться не на жизнь, а на смерть. Императорский двор погряз в хаосе, отсутствие стабильности повергнет в агонию всю страну. Придворный прорицатель сказал, что если так будет продолжаться, то ничем хорошим это не кончится, и единственный способ избежать последствий – вернуться в Чанъань.

– А что, Ее Императорское Величество доверяет словам придворного прорицателя? – усмехнулся Ди Цяньли.

– Ее Императорское Величество чрезвычайно мудра, поэтому, естественно, не доверяет его словам слепо. Однажды Ее Императорское Величество пригласила Ди Жэньцзе на званый прием, где и спросила его мнение касательно прорицаний, на что тот ответил: «Лучше уж верить в то, что это может быть правдой, чем считать, что правды в этом нет. Почему бы хотя бы раз не довериться предсказанию?» Поскольку Ди Жэньцзе – единственный человек, которому Ее императорское Величество всесторонне доверяла, она прислушалась к его словам и вернулась в Чанъань.

Стоило Ди Цяньли услышать имя деда, как он тут же замолчал. В этот момент Авата-но Махито внезапно заволновался. Он благоговейно склонился перед Шангуань Ваньэр и воскликнул:

– Прошу прощения, но есть одна вещь, о которой я обязан спросить.

– Пожалуйста, уважаемый посол, задавайте вопрос.

– В ночь, когда случился тот… инцидент… вашего покорного слугу поместили под стражу, но ничего не сказали про возможную казнь. Почему же в ту ночь меня бросили за решетку, а не сразу приговорили к обезглавливанию?

– Хм… – задумчиво протянула Шангуань Ваньэр. Некоторое время она молчала, а затем, склонив голову, сказала: – Потому что в ту ночь случилось нечто чрезвычайно странное.

– Что же? – встрепенулся Авата-но Махито.

– После торжества Ее Императорское Величество так разволновалась, что лишилась чувств. Мы с принцессой Тайпин отнесли Ее Императорское Величество обратно в павильон Пэнлай, чтобы она отдохнула и набралась сил. Мы не решались даже на полшага отойти от нее.

Принцесса Тайпин, о которой говорила Шангуань Ваньэр, была любимицей императрицы, ее младшей дочерью.

– Спустя полчаса Ее Императорское Величество пришла в себя. Мы с принцессой Тайпин помогли ей подняться, а я лично подала ей необходимые лекарства, но… Ее Императорское Величество вдруг посмотрела в сторону зала и громко закричала, разбив нефритовую чашу, что я держала в руках. – Белоснежная грудь Шангуань Ваньэр вздымалась от сбивчивого дыхания.

– Что же случилось? – живо откликнулся Чжан Чжо.

Красивые глаза Шангуань Ваньэр уставились на Чжан Чжо. В них плескался испуг. Она прошептала:

– Там был… тот черный кот…

– Черный кот?! – охнули все от удивления.

– Не знаю, как и когда, но тот черный кот оказался в павильоне! Выпучив глаза, он громко замяукал, а потом… – Голос Шангуань Ваньэр дрогнул от страха. – На стене позади кота появилась надпись!

– Появилась надпись? Как это? – скептически спросил Ди Цяньли.

Шангуань Ваньэр покачала головой:

– Откуда же мне знать! Та стена была идеально чистой. На ней не было никаких надписей! Но внезапно, словно из ниоткуда, проступили иероглифы!

– И что же это была за надпись? – Голос Чжан Чжо был холоднее льда.

– Огромные иероглифы, сверкающие в темноте! – Зубы Шангуань Ваньэр стучали от ужаса. – Если бы это было дело рук человека… То это был бы тяжкий грех! Величайшее преступление! Измена Ее Императорскому Величеству!