Грустная история Глаши Веселовой

Размер шрифта: 13

Глава 1

– Следи за дыханием! Диафрагма! Живот! Опусти гортань!

Я высунулась в окно. Это Сима из соседнего подъезда вела урок. Зимой я её почти не слышу, потому что в нашем доме стены толстые, а в окнах звуконепроницаемые стеклопакеты. Но сейчас конец апреля, всё нараспашку, и трели Симиных учеников легко залетают в нашу кухню. В этом году весна всех удивила, взяла и выдала плюс восемнадцать ещё до майских праздников. Любой запоёт!

– Вот интересно, если бы мы жили рядом с зоопарком, слышали бы, как трубят слоны? – спрашиваю я маму.

– Да, может, и слышали бы, – задумчиво отвечает мама и рассматривает полку в верхнем шкафчике. – Валентин Валентинович живёт возле «Товарищества Изюмовых», у него вся квартира шоколадом с ванилью пропахла, даже костюм! Куда я дела витамины?

«Товарищество Изюмовых» – название нашей местной кондитерской. Я бы не отказалась обитать поблизости, может, даже больше, чем рядом со слонами, хотя многие посчитают слонов романтичнее конфет.

Мы с мамой живём на третьем этаже. Почти все окна у нас во двор, а двор зелёный и уютный, потому что на втором этаже живёт тётя Люся. Она назначила себя двороправительницей. А Ираида Сергеевна с пятого – домоправительница. У тёти Люси очки в коричневой пластмассовой оправе, а стёкла такие толстые, что глаза за ними похожи на двух печальных рыб. У Ираиды Сергеевны очков нет, глазки острые, как у мышки, а на голове кудрявый парик. Наши правительницы наперегонки заботятся о порядке, так что он правда идеальный. Даже покрышки всегда покрашены свежей краской. Я ненавижу эти крашеные покрышки на газоне. В дырку насыпают земли и сажают куст пионов или анютины глазки. Цветы беззащитные, поэтому терпят. Если бы могли, так точно удрали бы при первой возможности. В позапрошлом году Ираида Сергеевна собиралась поучаствовать в конкурсе от муниципалитета «Цветущий двор» и в компанию к покрышкам притащила огромного свалявшегося медведя. Они с тётей Люсей тогда громко спорили, что красиво, а что «дряни кусок». Выиграла тёти-Люсина «дрянь», то есть Ираиде Сергеевне пришлось тащить медведя туда, где он раньше был. Я держалась тёти-Люсиной стороны и даже опоздала на биологию на пять минут, пока следила за поединком. Правильно! Конкурс назывался «Цветущий двор», а медведи с тазами не цветут. Но покрышки из нашего двора, наверное, никуда не денутся. Они тёте Люсе дороги, как память о работе.

– Эти женщины всю жизнь привыкли трудиться на шинном заводе! – говорит мама с восхищением. Восхищаться она умеет. Она вообще к людям относится по умолчанию хорошо и считает, что, если человек не очень приятный, надо разобраться, что его довело до такой жизни. – Где же витамины? Вот на этом месте вчера стояли!

– Подумаешь, – я пожимаю плечами. – Все трудятся. Не только на заводе, кстати. И вообще тётя Люся с Ираидой давно уже на пенсии. Они ведь совсем старые!

– Нет, не все трудятся, – не соглашается мама. – Многие только делают вид. А ещё куча народу только ноет и бездельничает. Да не такие уж они и старые. Точно помню, что ставила витамины на эту полку.

– А почему же твои трудовые женщины такие злющие? – Я смотрю на маму и жду, что она растеряется. – Даже собак ненавидят. Я сама слышала, как обсуждали. Вот твои витамины!

– О! Спасибо! Это не просто желейные мишки, Глаша, не надо их хаотично поедать. Тётя Люся с Ираидой не злющие, – мама не замешкалась ни на секунду. – А насчёт собак – нонсенс! Тётя Люся воспитывает Авву…

Тут, как по заказу, со двора слышится тёти-Люсин бас:

– Эй, мальчик! Ты чего тюльпаны нюхаешь? Не для тебя посóжены. Иди в свой двор и нюхай!

Я оборачиваюсь к маме:

– Вот! Гонит какого-то мальчика. Тюльпанов ей жалко! Злющая, как жаба! Авву она за собаку не считает. Авва для неё человек.

Мама отмахивается. Не придирается к жабе, а могла бы, потому что сравнение не очень удачное, я согласна. А как кто злющая? Как оса? Как медведь? Как змея? Как бультерьер? Но мамины мысли уже уплыли, она собирается на работу, поэтому домашняя жизнь с тётей Люсей отодвигается на потом.

Я высовываюсь в окно: сверху тётя Люся похожа на мешок с картошкой, потому что чуть не до лета ходит в коричневом шуршащем пальто и в коричневой шапке. Обычно тётя Люся держит кулёк из махрового полотенца. Из него выглядывает белая кудрявая собачка Авва. Я специально посмотрела в «Атласе пород собак» и определила, что Авва – мальтийская болонка. Люблю точность. Тётя Люся разговаривает басом, а Авва тявкает в верхнем регистре, как сказала бы Сима, аж уши закладывает.

– Глаша, не сиди у открытого окна, продует! – кричит мне мама из прихожей. – Я ушла.

Хлопает дверь. Я и не думаю отлипать от окна, потому что люблю, когда меня продувает весенним ветром, и хочу дождаться, когда мама выйдет из подъезда и попробует проскочить мимо тёти Люси, «прикидываясь ветошью». Это, кстати, её выражение. Готова поспорить, у мамы не получится. Слышно, как тирленькает домофон. Мама машет мне, сворачивает на боковую тропинку и нос к носу сталкивается с тётей Люсей, которая выплывает из-за куста сирени.

Авва:

– Рррряввв-тяв-тяв.

Тётя Люся:

– Бу-бу-бу!

Мама:

– Добрый день! Ой, я спешу. Тю-тю-тю…

«Тю-тю-тю» – это я не расслышала, что там мама лепетала. Но в этот раз тётя Люся её быстро отпустила. Она вообще маму почти любит. Я чихнула, закрыла окно и полезла в верхний шкафчик за мукой и какао. В планах на вечер шоколадный кекс.

Печь я полюбила с прошлого года, когда маме на работе подарили планетарный миксер. Это такая штуковина, которой можно гордиться. Ну, правда, всё умеет. Мы с мамой сначала растерялись и боялись к нему подступиться, а потом я взяла дело в свои руки и разобралась, как он работает. Ничего сложного, на самом деле. С тех пор приходится постоянно какое-нибудь тесто замешивать, потому что миксер втянул меня в дружбу. Не могу я другу отказать – общаюсь. У мамы в лаборатории все уже растолстели, потому что мама носит мои плюшки и бисквиты вечно голодным лаборантам и научным сотрудникам. Особенно часто Валентину Валентиновичу – своему начальнику. Он, кстати, и предложил подарить маме миксер на защиту кандидатской диссертации. Интересно было бы спросить Валентина Валентиновича, почему именно планетарный миксер, а не сертификат на полёт в аэротрубе или мотогонки по пустыне. Но мама отказалась спрашивать, напомнив про дарёного коня с его зубами. Подозреваю, что подсознание побудило ВВ к такому подарку. Поживи рядом с месторождением конфет и тортиков, будешь везде насаждать культуру «Товарищества Изюмовых». В общем, теперь я пеку, мама восхищается – все довольны. Мама печь не умеет. Зато варит вкуснющие супы, наверное, потому что химик и знает, как там что правильно смешать, какая реакция должна при этом происходить. Или потому что специально окончила суповые курсы. Записалась по объявлению и два месяца ходила в кафе «СупЪ», да, прямо так и называется, на практические занятия.

Я всё о маме да о себе. Ничего удивительного. Мы живём вдвоём. И вообще в городе больше никого из наших родственников нет. Бабушка уехала к маминому брату дяде Саше три года назад. Когда я в бабушкиной школе сказала, куда уехал заслуженный учитель на пенсии Сметанина Анна Юрьевна, все ахнули. А что ахать? Ну, в Австралию. Подумаешь! Не на Марс же. Мне, конечно, очень жаль, что теперь общаться с бабушкой можно только по видеосвязи, но мы с мамой копим на Австралию, так что ещё обнимемся по-настоящему. Конечно, у нас тут есть друзья, знакомые, но всё-таки печально, что кроме них больше никого. И папы у меня нет. Он умер, когда я только родилась. Где-то очень далеко живут другие бабушка и дедушка – папины родители, но я их совсем не знаю. Мама одно время посылала им мои фотографии с детсадовских утренников, а потом прекратила. Я спросила, почему, а мама сразу расстроилась. Ответ-то так себе – бабушка и дедушка перестали с нами общаться. Вот вам грустная история Глафиры Веселовой. Кстати, Глафирой назвал меня папа.

Да, я же кекс собиралась печь, а сама опять в окно уставилась, разглядываю, как в доме напротив золотятся решётка на башенке и стрелки на часах. Это от закатного солнца. Кстати, часы всегда показывают точное время. Мама придумала легенду, будто за временем следят гномы, которые живут в башенке. Но скоро липы и ясени буйно зазеленеют, и башенка спрячется за кронами, так что надо ловить момент. А что мама вечером на работу убежала – ничего странного. Ей нужно эксперимент проведать. Это же химия. Реакции ждать не будут.

Я сняла с крючка фартук и косынку, потому что волосы у меня кудрявые, везде лезут, а из планетарного миксера, бывает, летит шоколад. Честно говоря, ещё в прошлом году, в тринадцать лет, я очень переживала, что не нажила никакого интересного увлечения. Ни народные танцы, ни гимнастика, ни стрельба из лука, ни театральная студия меня не впечатлили. Всё хорошее, но не моё. А вот кухня всегда манит. Я даже в кафе когда прихожу, самые интересные блюда исследую и запоминаю – как что приготовлено. Зелёную гречку вот ввела в наш с мамой рацион.

– Крекс! Пекс! Фекс! Жил на кухне кекс! – сочинила я на ходу и похлопала планетарный миксер по чаше. Да, самое важное чуть не забыла – его Платоша зовут. А то я всё миксер да миксер, как про неродного рассказываю. Быстро загрузила в чашу всё по рецепту, нажала кнопку и… ничего. Да и вообще на кухне было подозрительно тихо. Я обернулась на холодильник – правильно, зелёные кнопочки наверху не горят, часы на плите тоже погасли. Я пощёлкала выключателем – света не было. Отлично! Телефон был заряжен почти на сто процентов. Я за этим слежу. Но вдруг нам долго без электричества сидеть? И ночь ведь впереди. Сейчас быстро стемнеет. Я отправила сообщение маме, а потом опять открыла окно и высунулась по пояс в поисках тёти Люси, она точно должна знать, что случилось, но во дворе никого не было. Плотные облака сожрали весь вечерний свет. Симины ученики напелись и разошлись. Ну и ну! Захотелось срочно прибавить миру громкости и яркости, но никто не знает, где нужная кнопка.

Тогда я села на кухонный диванчик и стала смотреть в тёмный коридор. Досмотрелась до того, что тени там, в глубине, стали слишком объёмными, и у меня похолодело в животе, а я ведь не боюсь ни темноты, ни высоты.

«Глаша, не волнуйся. Я позвонила диспетчеру. Авария. Устраняют. Скоро приду», – написала мама. Очень хотелось, чтобы загудел холодильник, включились часы на плите. Оказывается, я не привыкла сидеть в такой тишине. Самой, что ли, погудеть? Бу-у-у-у-у… Тут на площадке за входной дверью послышались шаги и голоса.

Я подошла к двери и посмотрела в глазок. Там было темно и мелькали огоньки телефонов. Соседи, наверное, вышли. Только какие? На площадке, кроме нашей, квартира старенького Григория Ивановича, который не ходит, а вторая квартира пустая. Её вроде бы кому-то продали или сдали, но новых жильцов я не видела. Голоса были незнакомые, и я толком не могла разобрать, что говорили. А ещё я слышала порыкивание. Вдруг пробился родной голос тёти Люси:

– Опять авария! А вы чего тут ходите? Батюшки! Волка завели! Справка-то у него есть от бешенства?

Она водила по стенам широким лучом, потому что у неё был настоящий фонарик, а не телефонный, и, как обычно, ругалась.

Я повернула ключ в замке: щёлк-щёлк-щёлк, распахнула дверь на всю ширь и наткнулась на что-то тёплое и пушистое. Тёти-Люсин фонарик осветил огромную собаку, которая виляла хвостом-кренделем и тут же стала обнюхивать мои руки.

– Чили, ф-ф-ф-фу! – из темноты на меня смотрел незнакомый мальчик.

– Глафира, ты одна дома? – спросила тётя Люся.

– Да, – сказала я и начала икать на весь мир. – Ик-ик-ик!

– Запирай дверь, пошли ко мне. Нечего одной сидеть! Матерь только предупреди. А вы идите в квартиру. Завтра разберёмся! Я староста. Тётя Люся меня зовут.

Люди на площадке задвигались, и я успела разглядеть двух взрослых – мужчину с бородой и худенькую женщину в длинном платье.

– Очень приятно, – сказал мужчина.

Значит, у нас новые соседи, а мы и не знали. Мальчик утянул собаку Чили в квартиру. За ним бесшумно исчезли родители.

Глава 2

У тёти Люси я тогда пробыла целый час. Мы сидели в сумерках – я на горбатом диване, на самом краешке, тётя Люся на стуле у окна. Авва устроилась у неё на коленях. Сначала я переживала, что надо будет разговаривать, а потом успокоилась, потому что разговоры со мной не входили в тёти-Люсины планы, ей нравилось молча меня охранять от темноты и неизвестности. Я даже икать перестала, хотя обычно мне надо три ведра воды выпить. Пахло лекарствами, громко тикали часы, тётя Люся чесала Авву за ушами, смотрела в окно и иногда приговаривала шёпотом: «Вот паразиты!»

Вся комната была заставлена мебелью: стулья, кресла, посудный шкаф с сервизом за стеклянными дверками. Книг не было, я привыкла во всех домах искать книжные шкафы, зато в углу на комоде лежали стопки газет про здоровый образ жизни – я узнала по синей надписи. Знаете, там ещё пишут: «К ячменю лучше всего примотать капустный лист, а натощак принимать мумиё с расторопшей».

Посередине комнаты громоздился круглый стол под скатертью. И я подумала, что из-за скатерти под столом получился уютный домик, можно натащить туда подушек, миску яблок, книжку – м-м-м, мечта. Я даже пошевелила скатерть ногой, чтобы проверить, не натащила ли тётя Люся подушек, а то, может, посиживает там иногда и читает с фонариком. На разных частях стола были разложены разные предметы по секторам: тут вязание, в другой части – подносик с коробочками и пузырьками, оттуда и пахло лекарствами, ещё дальше – стопка кроссвордов, ещё был сектор с чашками и корзинкой с печеньем. Я представила, как тётя Люся крутит столешницу и ждёт, какой сектор выпадет. Только стрелки не хватает.

«Интересно, что это за мальчик? – подумала я и облокотилась на диванный валик. – А собака и правда на волка похожа. Интересно, хаски или маламут? Если хаски, мы с хозяином не подружимся, если маламут – подружимся». Я отвернулась, как будто тётя Люся могла в сумерках разглядеть мои красные щёки или прочитать мысли.

Если честно, тема дружбы в моей жизни раскрыта слабовато. С пятого класса я учусь дома. Причины простые – много болела, и школа возле дома, наверное, самая дурацкая в нашем районе, а в хорошую ездить далеко. Казалось бы, в центре живём, рядом с университетом, а школа паршивая. Это бабушка моя, заслуженный учитель, так сказала, кстати. Мама решила, что я вполне справлюсь с домашним обучением. И она справится. В общем, мы справились. У моей онлайн-школы высокий рейтинг, а ещё у нас половина преподавателей молодые. Я ничего не имею против пожилых, но с молодыми учителями легче и веселее. Из друзей-одноклассников у меня две Сони. Получается, надо сказать «из подруг-одноклассниц». Ещё я общаюсь с сыном маминой подруги Наташи – Глебом. Мы с рождения знакомы. Встречаемся по праздникам. С Симой общаюсь, хотя ей уже двадцать шесть, но какая разница. Она приглашает меня в кофейню на проспекте и рассказывает всякое смешное про своих певунов. А ещё она научила меня кататься на самокате и плести браслеты из разноцветных ниток. Я наплела двадцать девять штук. Люблю точность. Подарила Симе, Соням, маме, остальные девать некуда. Ношу сама.

Для разнообразия я хожу в книжный клуб, но он только раз в месяц с сентября по апрель, потом у всех отпуска и дачи. Там у меня нет друзей, но интересно рассказывают про книжки и с удовольствием едят мои печенья. Я целый год ждала, что появится хотя бы один мой ровесник, ну или кто-нибудь, близкий по возрасту. Не появился. Кстати, сначала в книжный клуб пригласили маму, потому что у нас собрана ценная домашняя библиотека, есть даже полка с изданиями Сытина и настоящий гимназический учебник по латыни, у него ещё обложка мышами поедена. Собирала всё это бабушка, а слава досталась нам с мамой. Когда растёшь среди книг, хочешь не хочешь начинаешь почитывать. Я давно уже всё перепутала на полках, а некоторые книжки порастрепала, особенно когда маленькая была и строила из них дворцы и крепости для кукол.

Ещё я езжу в бассейн. Там у меня тоже нет друзей. Да, грустно как-то получается. А может, и в самый раз. Тут трудно разобраться: то ли я просто привыкла к тухлой жизни, то ли жизнь не тухлая и мне всего достаточно. Это середнячки легко сбиваются в стаи и не заморачиваются, о чём им дружить, просто сидят в соцсетях. Я быстро поняла, что не стоит надолго застревать на съёмке видео о распаковке посылок с тенями и помадой, а народ всё распаковывает. Бедолаги! Но есть побочный, так сказать, эффект: чем уникальнее человек, тем ему труднее найти своих.

В прошлом году на день рождения я попросила укулеле и начала заниматься по видеоурокам, но быстро остыла. Не преодолела этап, когда скоро начнёт получаться, но пока нужно смириться, что пальцы не слушаются. Теперь мы с мамой не знаем, куда деваться от продавца музыкального магазина «Такт». Он, как назло, живёт в соседнем дворе и постоянно встречается нам, куда бы мы ни шли.

– А я вас помню. Как успехи? Главное, не бросать, – говорит он, выскакивая из-за угла. И подмигивает. Мы с мамой переглядываемся, и по маминому лицу я вижу, что даже ей уже поднадоело участвовать в этом сбое матрицы.

– Заело его, что ли, – шепчет мама и продолжает громко: – Спасибо! Отличный инструмент!

Как только мама придёт, я расскажу ей про новых соседей. С ними нужно будет здороваться по утрам, или по вечерам, или когда придётся. Этот мальчик будет выводить собаку Чили на улицу как минимум два раза в день, и я буду смотреть из окна, как они идут в парк по кирпичной дорожке, не сходя на газон. Во дворе тётя Люся им гулять не разрешит. Хаски или маламут? Хаски или маламут? Неужели он будет учиться в нашей дурацкой районной школе? Мальчик, а не хаскималамут Чили. Может, его предупредить, что лучше не надо? А может, он будет бежать каждое утро на трамвай, чтобы ехать в гимназию? Наверняка. Ведь сейчас где-то учится. Никто ведь не срывает детей из школы в апреле.

– …из шёлка. Размер пододеяльника стандартный. А в подарок вы получите набор полотенец «Симфония». Заказывайте комплект постельного белья «Иоланта» и получайте подарок – набор полотенец «Симфония» всего за девятьсот девяносто девять рублей, – заорал телевизор.

Я подпрыгнула на диване и зажмурилась от яркого света – под потолком вспыхнула люстра с шестью лампочками. А ещё говорят, что пенсионеры экономят на электричестве.

– Да чтоб вы провалились! – сказала тётя Люся и скорее убавила звук. – Надо же, быстро устранили. Умеют, когда хотят. Ну, иди домой, Глафира.

В этот момент в дверь постучали. Это была моя мама. Я ей написала, что сижу у тёти Люси, вот она сразу и примчалась меня забирать. Хорошо, что университет близко.

– Всё мечешься, как настёганная, Ольга! – сказала тётя Люся, запуская маму в прихожую. – Тебе не надо чайный гриб? Опять ведь стали разводить. Мне дали, теперь не знаю, куда сбыть.

– Спасибо! Даже не знаю, – уклонилась мама.

– Ладно, – махнула рукой тётя Люся. – Идите.

Мы поднялись на свой третий этаж.

– У нас новые соседи, – я кивнула на дверь справа. – С огромным маламутом, кстати.

Вот, уже убедила себя, что маламут и что будет дружба. Дурочка из переулочка.

– Правда? – мама вставила ключ в замочную скважину.

– Я их видела, но плохо разглядела. Света-то не было.

Мы вошли в квартиру. На кухне тарахтел холодильник, на плите мигал циферблат, и я сразу выставила точное время. Не люблю, когда что-то мигает. Верный Платоша ждал, когда я разрешу ему замесить тесто на кекс.

– Глаша, у меня новости, – сказала мама и задёрнула шторы.

– Какие?

Я понимаю, что новости бывают и хорошие, но в таких случаях всегда думаю о плохих.

– Важные. Сейчас поговорила с Валентином Валентиновичем. Есть высокие шансы, что мне предложат контракт на работу в Африке. Вернее, контракт уже предложили, а высокие шансы, что всё получится.

Я уже запустила Платошу, он зажужжал, но я всё прекрасно расслышала. Нет, надо перестать даже надеяться, что, когда говорят «у меня новости» – это может быть что-то хорошее. Не может. Я только смирилась с бабушкой в Австралии, а тут мама едет в Африку. К Бармалею.

– Зачем? – спросила я, чтобы как-то откликнуться.

– Что зачем? Работать. Там очень интересный проект. Нужен специалист в моей области. И деньги нам тоже нужны. Там очень хорошо заплатят.

Мама достала из холодильника кефир и стала греть чашку под струёй горячей воды.

– А зачем нам деньги? – спросила я, потому что правда не знала, что мы в них нуждаемся.

– Выплатили бы ипотеку, – сказала мама.

Я забыла совсем про эту ипотеку. Мы ведь раньше жили в соседнем дворе. В блочной пятиэтажке, на первом этаже в угловой квартире с плесенью. А пять лет назад переехали в этот дом. Мама решила, что надо разобраться с квартирным вопросом раз и навсегда. Теперь выплачивает деньги банку за нашу трёшку. Тогда и библиотеки соединили, нашу и бабушкину, уже в новой квартире, потому что бабушка собиралась к дяде Саше. Я понимаю, что маме никто не помогает и что она волнуется, но ехать в Африку казалось мне странным поступком. Невзаправдашним каким-то. Я от отключения света не отошла, а тут ещё новостей похлеще привалило.

– А я?

– Всё под контролем, – сказала мама, ни секунды не замешкавшись.

Может, меня к бабушке в Австралию перевезут? Или я останусь с тётей Люсей? Можно ещё переехать к тёте Наташе с Глебом. Мне стало так страшно, что потемнело в глазах. Я понимала, что мама обязательно всё устроит. Что меня никто не бросит, но страх затопил по макушку. Как будто пора собирать узелок и навсегда уходить одной в туман. Оказывается, я так прижилась в этой квартире, как в капсуле, в которой всё есть для моего личного благополучия, что малейшая перспектива менять пространство превращала меня в безвольное соломенное чучело. Очень несчастное! Это мама уезжала в туман, а я-то не подписывала контракт с Африкой, но ощущение, что меня выгоняют из лубяной избушки на мороз.

– Да что ты так побледнела?

Мама отставила кружку с кефиром и обняла меня. От её свитера пахло чем-то химическим и заодно сухими французскими духами из круглой жестяной коробочки с розой на крышке.

– А не ехать совсем нельзя?

Я вцепилась в маму, как маленькая.

– Это ещё не сегодня и не завтра решится. Не ехать можно, но надо хорошо подумать, взвесить. Легко идти на поводу у страхов и фантазий – самый заманчивый вариант.

Я кивнула. Конечно, это правильные слова. И я согласна, что у страхов и фантазий не надо идти на поводу, но получалось, что именно это я регулярно и делаю. Попробуй отключи то и другое. Самое лучшее средство от тревоги – простые и знакомые действия, поэтому я подошла к Платоше и глянула, что там с тестом. Оно, как всегда, получилось идеальное. Мама достала с верхней полки форму, включила духовку. Ей хотелось побыть со мной и поучаствовать в том, что я люблю делать. И мне стало спокойнее. И даже представилось, как мама в пробковом шлеме едет на джипе по саванне. Ей вполне могут устроить экскурсию к слонам. Когда ещё будет такой случай посмотреть, как они живут в природе, а я тут разнюнилась. Мысль, что мама может взять меня с собой, в первый момент даже не мелькнула в моей кудрявой голове.

Мы не стали наедаться кексом на ночь. И вообще, самое главное, что по всей квартире пошёл шоколадный дух, а он тоже очень успокаивает.

– Надо будет познакомиться с соседями. Это важно, – сказала мама, высовываясь из ванной. В руке у неё была зубная щётка с прозрачным червячком пасты.

– Тётя Люся уже их немного нахлобучила, – я расстилала свою кровать на ночь и рассаживала у изголовья медведя, попугая и гусеницу Анфису, которую бабушка сшила из моих детских колготок.

– Ничего, привыкнут, – улыбнулась мама и сунула щётку в рот. Когда мама чистит зубы, у неё подпрыгивают кудряшки на затылке.

– Мама, а папа бы захотел завести собаку?

Это само вырвалось. Я стараюсь пореже задавать вопросы про папу, хотя мама всегда спокойно и подробно отвечает. Но мне всё равно её очень жалко.

– Мы никогда это не обсуждали, – ответила мама, не вынимая щётку изо рта. Получилось «мыиногдаэоэосужали».

– Понятно.

Я стояла, облокотившись о дверной косяк и скребла ногтем чёрточку на другом косяке, которая обозначала мой рост в прошлом году. Я сама эту отметину поставила. Захотелось. Видела у Глеба. Но ему его папа отмечал.

Мама вышла из ванной в своём уютном белом халате с цыплятами, обняла меня. Целый второй раз за вечер. И мы постояли, помолчали. Мама называет такие моменты «генерировать счастье». Мне хотелось нагенерировать побольше, с запасом, примерно, со Вселенную.

Глава 3

Я проснулась и обрадовалась, что сегодня пятница. Уроки начинаются в десять, значит, у меня ещё целых два часа свободного времени. Даже завтрак можно сделать не быстрый, а красивый. Например, приготовить шпинатную вафлю и яйцо пашот. Жалко, что мама уже проглотила свой бутерброд с сыром и, наверное, причёсывается у зеркала в прихожей. Я бы её угостила.

– Ма-ам, – я крикнула погромче, а то подумает, что лучше меня не будить. И сразу вспомнился вчерашний вечерний разговор про командировку. Как я испугалась и еле заснула потом. Утром это казалось уже не таким ужасным, но всё равно теперь меньше хотелось делать шпинатную вафлю. Такие завтраки надо готовить в отличном настроении, а у меня кисловатое.

– Привет! – мама заглянула в комнату. – Проснулась?

На ней была моя любимая блузка с лошадками. И губы мама накрасила ягодной помадой.

– Ты во сколько вернёшься?

Я вылезла из-под одеяла и пошлёпала обниматься.

– Точно вернусь в пять. Короткий день. Ты не против, что я похозяйничала?

Мама достала из своей сумки-мешка бумажный пакет.

– А-а, кекс! – я махнула рукой. – Пусть едят. Неси. Если будут нахваливать, не забудь мне передать в подробностях.

Хлопнула дверь. Я пошла на кухню к окну, чтобы помахать маме. И кому я буду махать, когда она уедет? Человек годами делает одно и то же, а потом бац – и надо привыкать к другому, придумывать новое. Или как моя бабушка, ходить вниз головой в какой-то Австралии. Это трудно. Вот одна из моих подруг Сонь, которая Колесникова, и я называю её Соня К., говорит, что перемены – это двигатель жизни, что она постоянно что-то меняет, даже мебель в своей комнате раз в месяц переставляет. Ну, не сама, а с родителями. Вторая Соня не знаю, что думает о переменах. Не было у нас такого разговора. Вторую Соню я называю Соня Л., потому что она Лемехова.

Очень хотелось поговорить о маминой командировке, но совершенно не понятно было, с кем. Чтобы поговорить с бабушкой, надо спросить маму, потому что мама решила бабушку ничем никогда не волновать, и мы тщательно фильтруем все новости. Вдруг эта новость волнительная? С Сонями обсудить? Ну, можно. Только надо время выбрать, потому что все ведь заняты. С Симой? Вполне подходящий вариант. Только тоже надо дождаться, пока у Симы будет перерыв в учениках. С Глебом? Не знаю почему, но с Глебом не хотелось об этом говорить. Он хороший, но у Глеба есть суперспособность – подобрать самый неподходящий вариант ответа. Подозреваю, что услышу именно то, что ни за что не хотела бы услышать. Никогда не забуду, как спросила, хорошее ли у меня новогоднее платье кораллового цвета, а Глеб сказал: «Ты в нём похожа на морковь. И цветом, и формой». Ну, нам по десять лет было. Понятно, что в таком возрасте все мелют, что попало. Правда после этого Глеб много чего похлеще наговорил. В общем, ну его. Вот живу! Не с кем обсудить свою судьбу.

Что-то я раздумалась. Так всё время утечёт, а вафля с яйцом сами себя не приготовят. Интересно, если бы у меня был папа, он бы зашёл сейчас на кухню и сказал: «О! Шпинатная вафля и яйцо пашот! Как в ресторане!»? Или что-то другое сказал бы? Или спал бы после дежурства? Ведь мой папа был врачом. Может быть, у нас в кухонном дверном проёме был бы прикручен турник. И велосипед бы стоял на балконе. Папа любил кататься на велике. Как могло случиться, что у моего молодого папы оказалось изношенное сердце? Он ехал на работу в автобусе и умер по дороге. Закрыл глаза. Все подумали, что он спит. Всё это я знала от мамы. С папой я могла бы обсудить мамину фантастическую командировку. Он бы точно пошутил и сказал, например: «Прорвёмся, старушка!» Ведь папы так говорят? Или я каких-то книжных пап приплетаю? Книжных-то я много знаю, вот они у меня и слились в одного.

Мне захотелось посмотреть на настоящего папу, и я пошла в мамину спальню. На комоде у неё стояла большая фотография в белой рамке: там папа, мама и я в розовом кульке на крыльце роддома. Папа в джинсах и клетчатой рубашке. А мама в голубом платье в белый горошек. Сейчас она не носит платья. Я выдвинула верхний ящик комода, в котором лежал альбом с фотографиями, когда мама с папой только поженились и поехали в путешествие на папину родину. Тогда ещё распечатывали фотографии. Я полистала и уже хотела закрыть альбом и задвинуть ящик, но зацепилась взглядом за фигуру на одной фотографии. Это был мой дедушка – папин папа. Они стояли в поле, обнявшись, и улыбались. Что они там делали, интересно? Может, просто мимо шли, увидели ромашки и колокольчики, решили сфотографироваться, потому что красиво. Почему папины родители меня забыли? У них что, много внучек? Подумаешь, одну можно и вычеркнуть. На фотографии дедушка показался мне каким-то странным. Или я от обиды так подумала. В общем, будем считать, что мне не понравился его зелёный берет. Лето на дворе, а он в берете. Ещё бы ушанку нацепил. Я захлопнула альбом и пошла печь вафли.

Не каждый так рассчитает пропорции, чтобы замесить теста на две пухлые вафли, а не на десять, как в рецепте. Но я смогла. Ведь у меня мама-химик, а гены – не водичка. Она всё знает про вещества и скорость реакций. Теперь надо красиво засервировать стол. Я достала тяжёленькие мельхиоровые приборы – нож и вилку. Это бабушкины. И тарелку достала самую красивую – с незабудками. Я открыла окно, потому что конец апреля и надо впускать в дом весну.

Если бы я подошла к окну на пять минут позже, я бы не увидела новых соседей. Но я подошла именно в тот момент, когда вчерашний мальчик тащил своего маламута в парк. Теперь я точно разглядела, что это маламут. Даже сердце кувыркнулось. Ведь сама загадала про дружбу. Иногда бывает, что так быстро исполняется, не успеваешь подготовиться и сообразить, что дальше.

Хорошо, что во дворе не было тёти Люси с Аввой, потому что маламут вдруг дёрнулся к клумбе с тюльпанами и стал нюхать. Мальчик остановился. Он не знал, что нюхать тюльпаны запрещено, можно схлопотать от двороправительницы, хотя, по тёти-Люсиным правилам, клумба принадлежала жильцам этого дома, так что, может, и ничего. Я взгромоздилась на подоконник, чтобы получше всё разглядеть. Вот любопытная ворона! Представляю, как это выглядело со стороны: сидит такая копна и пялится. Копна, потому что я мамин халат с цыплятами напялила, а он увеличивает человека примерно в два раза. Нет, в три!

Из окна пахло свежо и волнительно: немного огурца и петрушки вперемешку с грибами. Не знаю почему у меня такой запах получился, ведь внизу сирень, тюльпаны, трава. И много чего ещё не распустилось. У мамы, например, есть духи, которые пахнут морковной ботвой. Очень дорогие. Вот и мой запах вполне можно было бы превратить в духи. Я бы такими душилась.

– Вася! Купи молока! – послышалось слева.

Мальчик обернулся и посмотрел прямо на меня. Как будто это я кричала про молоко. Провал! Катастрофа! Он отлично меня разглядел. И конечно подумал, что я дурочка из переулочка.

– Хорошо! – крикнул Вася.

Я слезла с подоконника. Села за стол. Взяла нож и вилку. Значит, его зовут Вася. Василий.

Глава 4

Выяснилось, что мамина командировка в Африку – это не путешествие по континенту, а поездка в кейптаунский университет. Приятно было обнаружить, что я сразу вспомнила про столицы: не только Претория там главная, но ещё два города – Блумфонтейн и Кейптаун. В общем, молодец я. На этом приятности заканчивались.

Вечером, когда я вернулась из бассейна, мама была уже дома. Она разговаривала по телефону с тётей Наташей – мамой Глеба.

– Да, представляешь, так быстро всё закрутилось. Ответ надо дать через три недели, то есть вот уже прямо подписать контракт и готовить документы. Самое главное, организовать Глашу. Не знаю, можно считать это вариантом или нет, посмотрим. И не говори. Это мягко сказано, что в шоке.

Я бросила в угол прихожей рюкзак с мокрым купальником, полотенцем и резиновыми тапками. Никакой, даже малюсенькой надежды, что всё это как-то само собой исчезнет, не оставалось. Вернее, надежда даже не успела образоваться. Мама выглянула из своей спальни и кивнула в сторону кухни, имея в виду, что там меня ждёт горячий ужин. Может, я тоже могу поехать в Африку? Всё равно учусь дистанционно. Почему это даже не обсуждается? Пока я мыла руки, переодевалась и развешивала сушиться своё купальное барахло, мама договорила и пришла на кухню.

– Почему меня нельзя взять? – я решила сразу перейти к прояснению главного.

– Почему тебя нельзя взять? – повторила за мной мама и положила на тарелку кроличью котлету. – Можно. Но это сложно… и не рационально.

– А оставлять меня здесь не сложно?! – перебила я маму. – Я у кого жить буду?!

Мама добавила к котлете салат с киноа и помидорами, который я очень люблю, и поставила передо мной тарелку. Видно было, что она очень старалась с этим ужином.

– Понимаешь, я уеду на три месяца. Не на год.

Вот так, не успеешь глазом моргнуть, и мама исчезнет. Какая разница, три месяца или год, время всегда тянется непредсказуемо, и у меня было подозрение, что это тот случай, когда месяц пойдёт за год. Вот так знать о предстоящих мучениях и соглашаться на них. А если станет совсем невмоготу? Куда мне идти в железных башмаках искать маму – в Кейптаун? Кто придумал эту командировку? Валентин Валентинович? Наелся моих пирогов и кексов, нанюхался ароматизаторов от кондитерки, а потом такую свинью подложил. Я тут же представила пятнистую круглую свинью – милая. Тьфу!

– Тогда расскажи мне подробно, как я тут буду жить без тебя.

Я отломила кусочек котлеты.

– Конечно, расскажу. Мы всё продумаем за месяц.

– И ведь лето! У меня что, будут дебильные каникулы? – меня только сейчас осенило. Получается, что моря в этом году точно не будет. У меня не будет. У мамы-то целый океан.

– Мы всё решим, – повторила мама тихим голосом.

Я заплакала. Этим должно было кончиться. Сидела, капала слезами в салат, а мама гладила меня по спине. Мы молча доели ужин.

Зазвонил мамин телефон. Она посмотрела на экран и замешкалась.

– Возьмёшь? – я кивнула на телефон, который медленно катался по столешнице и жужжал.

Мама кивнула, вытерла полотенцем руки и наконец нажала на зелёный кружок на экране.

– Алло.

Разговор был странный: короткие «да», «хорошо», «конечно» и «спасибо», а чей-то бубнящий голос тараторил и тараторил в трубке.

– Всего доброго, – мама нажала на красный кружок и отложила телефон.

– Кто это? – я запрыгнула на подоконник поближе к синему вечеру.

– Столько всего за один раз!

– Чего всего? Ещё что-то есть, кроме Африки? Лучше не рассказывай!

Я правда не хотела больше ничего знать. Прямо уши хотела ладонями зажать и громко орать «ля-ля-ля», чтобы не слышать никаких новостей.

– Да уж тут вряд ли умолчишь, – вздохнула мама и выложила: – Во вторник пойдём дедушку встречать.

– Куда? – спросила я, не задумываясь.

– На вокзал, – пожала плечами мама. – В восемь тридцать поезд прибывает.

Я вытащила из мусорного ведра пакет, затянула верёвки и понесла к двери.

– Вынесу мусор!

Мне срочно нужно было куда-то деться. Это, наверное, инстинкт самосохранения или что-то в этом духе. Дедушка был для меня совсем размытой фигурой, такой же чужой, как инопланетянин, например. А с чужими людьми у меня всё просто – я их избегаю.

На лестнице было пусто и гулко, как у меня внутри в тот момент. Из почтовых ящиков торчали белые хвостики рекламных листовок: или аптечная реклама про лекарства от диареи или выгодный интернет за бешеные деньги.

У подъезда я неловко махнула мешком, чтобы потуже затянуть, а он зацепился за ветку сирени и порвался. Хлипкие делают пакеты, сказала бы бабушка. Стаканчики от йогурта, яичная скорлупа, чайные пакетики, попки от огурцов, мятые чеки из магазинов, кожура от бананов – целая жизнь. Пришлось сесть на корточки, чтобы собрать голыми руками всю эту гадость. Затирленькал домофон, и прямо на меня выскочил маламут.

– Ф-ф-фу! Чили! Фу!

Конечно, с собакой у них гуляет только сын. Не выпало мне счастливого случая, чтобы именно сегодня вечером мама вышла или папа.

– Не бойся! Он не к-кусается!

Василий намотал поводок на локоть и оттащил от меня зверя.

– Я не боюсь собак.

– Давай п-помогу?

Василий не отходил и смотрел, как я тут копошусь.

– Не надо! Лучше собаку держи.

– Ага.

Я засунула в пакет последний комок чеков, завязала узлом там, где была дырка, встала с корточек, отряхнула руки, подхватила мешок и дальше не знала, что делать. То есть логично было бы идти на помойку, но я спросила:

– Это маламут?

– Хаски. К-крупный.

Вот так поворот! И что теперь? Тут из подъезда вышла тётя Люся. Она, как обычно, держала завёрнутую в полотенце Авву, и Авва, конечно, завизжала и завырывалась, потому что рядом крутился целый маламут (ой! простите, хаски), которого Авве срочно нужно было сожрать, потому что нечего тут крутиться без разрешения.

Началась кутерьма: Чили оскалился и справедливо решил ответить на гостеприимство, Авва изо всех сил захрипела из полотенца, тётя Люся закричала:

– А ну марш отсюда с собачатиной! Это что вы тут устроили?!

Мы не стали возражать и прибавили шагу к помойке.

– Она всегда т-такая злая? – спросил Василий, когда мы отошли на безопасное расстояние?

– Авва?

Я с удовольствием швырнула мешок в бак.

– Авва? – переспросил Василий.

– Ты про кого? – я огляделась, прикидывая, как теперь вернуться домой, ведь тётя Люся наверняка всё ещё торчит у подъезда.

– Я п-про бабусю.

– А, тётя Люся? Да, она всегда такая злая. Без выходных.

Василий засмеялся.

– Вот повезло! У нас раньше тоже злая соседка была – т-тётя Рита.

Я смотрела на него и не могла понять, что теперь делать, если Чили – это хаски. Ведь по логике никакой дружбы быть не может. Хотя, стоп. По какой логике? По логике гаданий? Да какая разница, будем мы дружить или не будем! Сейчас-то вон стоим, разговариваем. Василий мне показался вполне нормальным, даже симпатичным человеком. У него доброе лицо. Кстати, что именно делает лицо добрым? Курносый нос? Веснушки? Светлые глаза? Улыбка? Вот улыбка правда много значит. Особенно когда зубы белые и ровные. У Василия они как раз такие. И длинные загнутые ресницы. Я на такое сразу обращаю внимание. Человек родился с рекламными ресницами для удлинняющей, разделяющей, увеличивающей объём и подкручивающей туши. А ещё он был довольно высоким, поэтому я всё норовила встать на цыпочки. Мне-то роста не досталось.

– Меня, кстати, Глаша зовут, – я подумала, что пора представиться.

– Очень п-приятно, Василий.

– А я знаю.

– Откуда?

– Слышала, как тебе мама кричала, чтобы ты молоко купил.

– А-а-а, – улыбнулся Василий.

Чили опять закрутился и заскулил. Ему быстро надоело слушать наши разговоры, потому что все интересные дела были в парке.

– Ладно, я домой пойду, а то мама волнуется.

– Хорошо, – кивнул Василий. – А мы в п-парк. Увидимся.

– Точно, – сказала я и пошла к дому, засунув руки в карманы. Хорошо, что у куртки высокий воротник, туда можно спрятать дурацкую улыбку.

Дома я вспомнила, на какой полке стоит книжка «Потомки бледного лиса», сказки народов Африки, порылась, нашла и села читать, чтобы понять, в какую реальность переместится моя мама. Отличный ход – поискать реальность в сказках.

Глава 5

Все выходные мы делали вид, что и не было никакого разговора про командировку. Что Кейптаун живёт себе своей портовой жизнью и вовсе не готовится к встрече с моей мамой. Что квартирка при университете, куда её должны поселить, надёжно занята другим человеком. Вид-то мы делали, а втихаря каждая строила планы.

Я обожаю маму. Но у неё есть одна особенность, с которой иногда трудно мириться: мама всё сделает хорошо, но в лоб. Она тщательно продумывает план, как организовать то и сё, чтобы в первую очередь не ухудшить мою жизнь, но это продумывание происходит без моего участия. Я почти ничего не знаю. И бесполезно маму тормошить. Пока она не соберёт все детали в одну рабочую систему, не скажет. Одно ясно и понятно – я с ней не еду. И мама позже обязательно подробно объяснит причину, но когда план будет готов целиком. Она не любит объяснять клочками.

И в субботу, и в воскресенье я караулила Василия. Вот скучная у меня жизнь, оказывается! Чуть появился новый человек рядом – как надо в него вцепиться. Вцепиться или влюбиться? Как будет точнее? Ну, нет, влюбиться – это уж слишком! Караулила, караулила, да не выкараулила. Как ни выгляну в окно, там то тётя Люся, то Ираида Сергеевна, то другие старые соседи, то случайные прохожие, а Василия – нет. И его родителей нет. В воскресенье вечером мне даже показалось, что я всё выдумала. Просто перенервничала. Хотя это уже не просто перенервничала, а просто спятила, называется.

Перед сном мама зашла в мою комнату, попросила крем для рук и спросила:

– У тебя ведь завтра с девяти уроки? Какой первый?

– Английский.

Я смотрела видео, как делать супер-чёрный шоколадный ганаш для выравнивания тортов, и грызла сушки.

– Так, – сказала мама и села на край кровати. – Ничего, если пропустишь?

– В смысле? – я не люблю ничего пропускать. Английский у нас ведёт носитель, между прочим. Вернее, два человека ведут, и один из них – Джеффри. Да все ломятся на английский!

– Мы же дедушку идём встречать. Поезд прибывает в восемь тридцать.

Мама втирала в ладони крем, и на всю комнату пахло кокосом. Точно! Был же разговор. Но я почему-то качественно вытеснила эту информацию. Но если у тебя есть дотошная мама, она быстро вернёт всё на место. Я даже почувствовала, как эта информация про дедушку встроилась в моё сознание – чпок и присосалась. Теперь я не усну, буду крутить до утра, как, что и зачем.

– Мама, я не хочу никаких дедушек! – Оно само вырвалось. Неужели нельзя было деда передвинуть на попозже, а не совмещать с Африкой? Почему никто не беспокоится, не случится ли у меня нервный срыв от избытка сюрпризов? – Что-то я не припомню, чтобы мой дедушка тут раньше появлялся. Так что мы смело можем его не встречать. Обойдётся! Вон, гостиниц полно!

– Ладно, постарайся вовремя встать. Сергей Гаврилович хороший, ты его совсем не знаешь, а бузишь. И нам надо оставаться людьми, – мама сунула сушку в рот.

– Я и так человек! Я не подписывалась общаться с…

– Андрюша бы расстроился, если бы мы тут вздумали устраивать родственные тяжбы. У них были серьёзные разногласия, но смерть всё поправила. Вот так.

Гаврилович. И папа бы расстроился. И разногласия. И про папину смерть на ночь. Мама наклонилась поцеловала меня в лоб – безотказный способ выйти из ссоры, хотя мы и не ссорились. У неё поцелуй как огнетушитель. Сразу весь жар злости уходит. Я подумала, каково маме одной. Она поэтому натянутая как струна, так, кажется, говорят, то есть всегда готова к решениям, никогда не расслабляется. Не вермишелина, а струна, как на гитаре. Нет, на гитаре мягкая. Как трос, который держит космонавта, когда он выходит в открытый космос.

– Подставь ухо, – попросила я маму. Она повернула голову. – Я помню спальню и лампадку. Игрушки, тёплую кроватку и милый кроткий голос твой: «Ангел-хранитель над тобой».

Маме тоже нужно откуда-то брать нежность.

Всю ночь снилось, как мы с Василием ходим по заброшкам и кого-то ищем. На самом деле я никогда не была на заброшках, поэтому не совсем точно представляла, что это такое, так что в моём сне это были безлюдные и обветшавшие дворцы или старые усадьбы без хозяев, вернее, вместо людей хозяйничала природа: заходишь в гостиную, а там из рояля берёза растёт и мох по стенам, а на столе обеденный сервиз, без еды, конечно, и в супнице ящерица живёт. Василий во сне протягивал мне руку и говорил: «Ну, держись!» И я держалась. Василий прыгал с выступа в стене на разрушенные ступеньки, как будто у него в ногах встроенные пружины, потом цеплялся за карнизы одной рукой, а другой меня за собой тянул, и я летела за ним. Было страшно, но я знала, что не сорвусь и не разобьюсь. В полумраке мимо нас проплывали огромные рыбы, внутри которых крутились шестерёнки, как в механических часах. Рыбы двигались прямо в воздухе, и я пыталась рассмотреть тросы, на которых они держались, как бывает в театре. Мы с Василием замерли на очередном выступе, прижались к стене, и он сказал: «Сейчас я достану для тебя сачок, и ты сможешь поймать рыбу».

Я проснулась под будильник, вспомнила про неведомого деда Сергея Гавриловича, потом сразу про мамину Африку, про лето без моря, про неизвестность. Захотелось немного повыть, но я сдержалась.

Пока мы жевали горячие тосты с сыром, я мельком подумала, что хорошо бы научиться делать пионы из вафельной бумаги, чтобы торты украшать, а ещё подумала, что ведь подростки вполне могут пользоваться моментом и бунтовать. Всё равно взрослые от них именно этого ждут. Мне точно не хотелось никого впускать в нашу с мамой жизнь. Но приходилось следить за временем, чтобы не опоздать на вокзал, потому что мама сидела кульком и смотрела в одну точку.

– Ма-ам!

– А!

– Выпрямись.

– Да, точно.

Когда мы вышли из квартиры, ровно в ту же секунду открылась соседняя дверь и вышла мама Василия. На ней была короткая курточка и длинная юбка с оборкой. Я подумала, что зря, наверное, мы с мамой не покупаем юбки. Очень даже красиво. Я вот не вылезаю из джинсовых комбинезонов, потому что в них, как в скафандре, но ведь если длинная юбка развевается на ветру и хлопает по ногам – в этом что-то есть.

Мы втроём сразу засуетились, замельтешили, стали друг друга пропускать, здороваться. Моя мама успела сказать, что её зовут Оля, а это Глаша, и очень приятно, что теперь на площадке больше народу живёт. Мама Василия сказала, что её зовут Маша и что она тоже очень рада. И спросила, не мешает ли нам собачий лай.

– Ой, что вы! Стены толстые, между нашими квартирами вообще несущая, поэтому ничего не слышно, – сказала мама, когда мы спускались по нашей широкой гулкой лестнице.

Во дворе, несмотря на рань, уже прогуливалась тётя Люся.

– Куда собрались? – спросила она и посмотрела прямо на меня своими глазами-рыбами.

– Дедушку встречать! – тут же выложила мама.

Ну, что за человек! Зачем посвящать всех подряд в наши личные дела?!

– Батюшки! – тётя Люся покрепче замотала Авву в махровое полотенце. Авва тявкнула. – Жалобу-то на Жилищник будем писать?

Я посмотрела на небо, потому что было такое специальное утро, когда апрель превращается в май и происходит это, конечно, там, в самой вышине.

– Извините, я тороплюсь, – сказала мама Василия, ловко обогнула тётю Люсю и побежала через двор по дорожке. Оранжевая юбка вилась за ней, как хвост кометы.

– Нам тоже на вокзал пора, – смело сказала мама, и тётя Люся нас отпустила. Наверное, она уважает расписание поездов.

– Мама, а что мне ему говорить? – спросила я, когда мы садились в трамвай.

– Кому?

– Гавриловичу.

– Ну, поздоровайся для начала. И не называй его Гаврилович. Он твой дедушка.

– И что? Я не виновата, что у него такое отчество.

Мне опять казалось, что Африка просто не может быть реальностью в нашей с мамой жизни. Ну некуда её впихнуть! За окном плыл старый проспект с липами, а я думала, как люди меняют одно пространство на другое? Как вообще переселяться в другой мир из своего? Наверное, рождаться заново – ку-ку, я тут.

Глава 6

Поезд прибыл. Долго тянулся вдоль перрона. Но мама сразу рассчитала, где остановится нужный вагон, и мы заранее сели на нужную скамейку. Рядом бродили такие же встречающие, а ещё голуби. Кто-то кинул голубям кусочек булки, они тут же собрались кружком. Не успели они эту булку раздербанить, как приземлилась чайка – гладкая, большеголовая, крепенькая: шлёп-шлёп-шлёп. Она попробовала ухватить добычу жёлтым клювом, но голуби сомкнули кольцо и оттеснили конкурентку. Чайка крикнула пару раз что-то ругательное и улетела. Не ожидала я от голубей такой уверенности в себе.

Когда вышла проводница и перекинула мостик между вагоном и перроном, я подумала, вот было бы здорово поехать сейчас с мамой… да куда угодно. Не встречать неведомого Гавриловича, а самой садиться в вагон, устраиваться на своей полке и потом долго смотреть в окно.

Мы поднялись со скамейки. И мама аж шею вытянула, так старалась не пропустить деда. Уже вышло полвагона, а никого похожего на человека с фотографии не было. У меня внутри всё слиплось. Ну, где?

И тут на перрон скакнула собака. Однозначно такса, только очень уж некрасивая, клокастая, как щётка, а за ней – хозяин. Да, это был наш пассажир. Я его сразу узнала по зелёному берету. Ну, сейчас хотя бы не лето, так что годится. Кроме берета на нём был серый плащ, куцый клетчатый шарфик и рыжие носатые ботинки. Из-под берета торчали седые волосы, как у клоуна, который придумал «Снежное шоу». И борода такая же. Он вообще был на того клоуна похож – мой дед Гаврилович.

Мама шагнула навстречу, не отрывая взгляда от щётковидной таксы.

– Всего доброго! – механически сказала проводница. Она тоже смотрела на собаку и наверняка думала: навыводили пород, только детей пугать, она бы такую точно не завела.

– Оленька! – крикнул Гаврилович. Откатил в сторону огромный коричневый чемодан, обмотанный жёлтой липкой лентой, дёрнул поводок, чтобы собака не лезла к урне у скамейки, и кинулся к маме. – Как я рад! Ты совсем не изменилась!

Я сделала шаг в сторону в надежде, что обо мне в суматохе забудут. Мама никак не могла выпростаться из объятий Гавриловича. Щётковидная такса крутилась на поводке, путалась под ногами других пассажиров, раздутый чемодан несколько раз задели и чуть не повалили. Дед всё причитал и вытирал глаза шарфом.

– Это Глаша, – мама обернулась ко мне и послала глазами SOS.

Ну уж извините, я этого Гавриловича не выписывала. Если он и меня полезет обнимать! Ага, конечно! Я с незнакомыми не обнимаюсь. Шагу не сделаю. Такса присеменила и стала обнюхивать мои кроссовки.

– Фу, Ленточка! Фу!

Дед потянул поводок.

– Глаша, подойди, пожалуйста, – попросила мама.

Я сделала два микроскопических шага. Ленточка! Ну и кличка! Ленточка должна быть гладкой и шелковистой, а это щётка.

– Вот и встретились, – сказал дед и неожиданно поцеловал меня в лоб. Я чуть не провалилась сквозь асфальт. Аж круги в глазах пошли. – Очень на Андрюшу похожа.

Гаврилович обернулся к маме.

– Ну, пойдёмте, – мама потянулась к чемодану.

– Тю-тю-тю, Оленька, я уж сам покачу. Представляешь, замок сломался в дороге. Хорошо, у соседа изолента оказалась – примотали.

Я постояла, дождалась, пока они отойдут шагов на десять, и пошла следом, пытаясь стереть из памяти этот момент с дедовым поцелуем в лоб, но получалось наоборот – он не стирался, а только усиливался. Фу! Гадость! Почему я такая мякина, как говорит бабушка?! Надо было просто назад шагнуть, и он бы промахнулся, или присесть. Сзади на плаще Гавриловича был выдран клочок и заштопан чёрными нитками. Помоечник! А ведь придётся идти по двору через тётю Люсю. Только сейчас я полностью осознала, что дед поселится у нас. Что придётся отдать ему комнату – гостиную с книжными шкафами. А какую ещё? И эта Ленточка будет цокать когтями по нашему паркету. Мама пару раз оглянулась, чтобы проверить, не сбежала ли я. Хотелось топать ногами, пинать урны и требовать, чтобы этого деда запихнули в вагон и отправили обратно.

Мы вышли на площадь перед вокзалом. Гаврилович одной рукой катил чемодан, второй всё пытался подхватить маму под локоть и удержать «щётку», которая металась туда-сюда, лезла под ноги маме, мама путалась в поводке, но продолжала улыбаться и отвечать на многочисленные вопросы.

«Только бы не встретить никого у подъезда», – подумала я, когда мы наконец сели в троллейбус. Чемодан еле вкорячили, а собака всё никак не могла одолеть ступеньку, пока мама не подхватила её под пузо. Вот смелая! Таксы, между прочим, агрессивные. Пока ехали три остановки, я сидела за пять рядов от родственников, смотрела в окно, дышала и думала, как жаль, что забыла в прихожей на полочке телефон. Я вроде как дисциплинирую себя и не пялюсь в него с утра до ночи, но сейчас бы попялилась. Английский скоро закончится. Следующий – литература. Приду, закроюсь в своей комнате.

Когда мы свернули в наш двор, я сразу увидела у подъезда тётю Люсю, Ираиду Сергеевну и ещё одну соседку с первого этажа – Марину, которая вывела на прогулку близнецов Антошку и Алёшку. Это был провал! Почему они собрались именно сейчас и встали прямо перед подъездной дверью?! Хорошо, что Василий не выйдет, у него ведь уроки должны быть, то есть он вообще в школе.

– Какой приятный у вас район, – похвалил Гаврилович. Щётка дёрнулась к тюльпанам, мама помогла деду намотать поводок. Все трое у подъезда, не считая близнецов в коляске, молча смотрели на нашу процессию. Я не чувствовала, я знала, что просто так мы в подъезд не попадём, обязательно опозоримся.

– Доброе утро, дамы! – весело поприветствовал собравшихся Гаврилович. – Фу, Ленточка!

– Р-р-р-ряв-ав-ав-ав-ав! – заистерила Авва. Больше никто на приветствие не ответил.

Марина откатила коляску, давая нам пройти. Гаврилович остановился, чтобы затащить чемодан на бордюр, потянул, и у чемодана отвалилось колесо. Я думала, что это и есть кульминация позора. Как в любом художественном произведении, обязательно должна быть кульминация, когда всё на пределе и все на пределе, так и в нашем произведении под названием «Жизнь маленьких нелепых людей» кульминация состоялась.

Продолжить чтение