Гори, гори ясно!

1. ЛИХА БЕДА – НАЧАЛО

– Да что же ты делаешь-то! – я резко ударила по тормозам, снижая скорость и одновременно уходя влево от красного Мини-Купера, подрезающего мою машину с энтузиазмом айсберга, приближающегося к Титанику. Сзади возмущенно засигналили. Купер тем временем продолжил свои замысловатые перестроения, в результате которых, как ни странно, к светофору мы подъехали одновременно. Я глянула вправо: ну и кто тут у нас? За рулем сидел крайне самодовольный тип с образцовой бородкой и тщательно уложенными волосами, которые он в данный момент поправлял, глядя в зеркало заднего вида. Мой негодующий взгляд не остался незамеченным, и модник принялся делать какие-то знаки в окно. Неужели извиниться хочет? Я нажала кнопку, правое стекло поползло вниз.

– Девушка, телефончик не дадите?

Потрясающе! В меня чуть не въехали по его милости, а он телефончик просит. Я возмущенно рванула на едва загоревшийся желтый.

Мой опыт вождения исчислялся всего парой лет, и за это время я твердо усвоила, что мужчины рассматривают женщин-водителей исключительно как помеху на дороге, что мой выезд на шоссе автоматически является презумпцией моей виновности, и прав тот, у кого машина круче. Поначалу это злило, порой до слез, но постепенно я научилась узнавать издалека неадекватных водителей и держаться от них подальше, а на хамство и неуважение просто не обращать внимания. Если, конечно, ситуация не становилась опасной, как в этот раз.

Навигатор показывал, что до пункта назначения еще сорок две минуты, расцвечивая все вероятные маршруты красным цветом, отчего карта здорово напоминала схему кровеносной системы. И это при том, что я в пути уже не меньше часа! Что поделаешь, вечер пятницы, лето, народ штурмует все выезды из города, дабы, выстояв свое в многочасовых пробках, распределиться по всевозможным дачным направлениям. А я живу «почти за городом», в отдаленном спальном районе между парком и кольцевой, и вынуждена быть невольным участником сего массового исхода.

Продолжая на автопилоте движение в потоке машин, я размышляла о ближайшем будущем. В этом будущем, уже прямо завтра, наступал долгожданный отпуск, а у меня не было на него абсолютно никаких планов. Вернее, планы были – до вчерашнего дня – взять горящую путевку и улететь в любом южном направлении. Вот только накануне вместо похода в турфирму у меня вышел грандиозный скандал с тем, с кем я собиралась в это путешествие, в результате которого я поняла, что это совершенно не тот человек, с которым можно планировать что-то совместное. Правда, если устроить самой себе допрос с пристрастием, поняла я это гораздо раньше. И скандал практически спровоцировала, уже заранее зная, какую реакцию вызовут некоторые мои мысли, давно просившиеся на язык. Можно сколько угодно уговаривать себя еще потерпеть – ведь столько терпела – убеждать себя, что настоящие отношения надо выстраивать постепенно, но в глубине души, или в сердце – не знаю уж, какая именно деталь организма отвечает за принятие подобных решений – было четко прописано: «не мое». Светящимися буквами, чтобы не перепутала. Это самоуверенное что-то никак не могло ответить на вопрос, кто же мне на самом деле нужен, но точно знало, кто мне не нужен, и мнения своего не меняло никогда. Лишившись в одночасье попутчика, я попыталась оперативно найти попутчицу, но среди подруг не нашлось авантюристок, готовых мгновенно все бросить и улететь со мной на какой-нибудь морской берег. Так что я стояла перед выбором: либо провести отпуск с родителями на даче (комары и грядки), либо полететь отдыхать одной (прилипчивые до неприличия темпераментные южные мужчины и прочие опасности, подстерегающие одинокую путешественницу).

Впереди полз классический автомобиль дачника: набитый рассадой пожилой шедевр отечественного автопрома. Среди помидорных листьев, размерами сравнявшихся с пальмовыми, проглядывали стоические лица детей, в окне торчала собачья морда с высунутым языком, а в заднее стекло вдавился уставший орать кот. Венчал эту передвижную фазенду старенький холодильник, ненадежно привязанный на крыше. При каждом резком движении машины (а у нее все движения были резкими), холодильник угрожающе накренялся в мою сторону. Я перестроилась в соседний ряд от греха подальше, и, не удержавшись, взглянула на водителя этого вавилонского безобразия. Тщедушный усатый мужичок отчаянно, до побелевших пальцев, вцепился в руль. Интересно, это дорожная ситуация так довела его, или объемная супруга на соседнем сидении, с суровым видом выговаривающая все, что накопилось в ней за время поездки, а может и за всю совместную жизнь?

Разумнее всего было бы выехать с работы попозже, подождав, пока пробки рассосутся, заодно изобразив сверхурочную деятельность – начальство любит, когда сотрудники задерживаются – но, во-первых, начальство само ускользнуло из офиса вскоре после обеда, а во-вторых, дома меня ждал друг. Самый верный, самый преданный, самый искренний, самый любящий. Мой Шарик.

При имени Шарик обычно представляется нечто собакообразное неопределенной масти и еще более неопределенной породы – одно ухо торчит, другое висит, хвост закручивается нелепой баранкой – а уж никак не миниатюрный длинношерстный чихуахуа, два кило рыжего счастья. Честно говоря, раньше на карманных собачек я смотрела со смесью презрения и сочувствия. Мало того, что ростом не удались, так еще и стали поневоле живыми игрушками светских тусовщиков. Тявкают вечно по поводу и без, а то и вцепиться норовят, куда достанут. В туманном будущем я представляла себе дом, мужа, детей и непременно собаку, а то и две, какой-нибудь «серьезной» породы, вроде немецкой овчарки или лабрадора. Либо терьера, чьей энергии с лихвой хватит на всю предполагаемую семью. Но время шло, семья так и не заводилась, и я, как Малыш из книжки про Карлсона, стала подумывать, что так и проживу всю жизнь без собаки. И тут, как по волшебству, все сложилось само собой. Судьба свела меня с владелицей ожидающей пополнения миниатюрной собачки с трудносклоняемой породой. Получив заверения хозяйки, что все ее отпрыски (собачьи, разумеется) отличаются редкостным умом и доброжелательностью, я решилась. И вот, в то время как мои подруги-одноклассницы ожидали детишек (некоторые – уже очередных), я ждала щенка. За время ожидания было придумано расчудесное аристократическое имя, которое, тем не менее, надо было привязать к букве, которую предложит клуб. Клуб порадовал буквой Ш. После пары дней ломания головы я решила не мучиться больше и, к ужасу заводчицы и назло обществу собаководов назвала щенка Шариком. Аристократическое имя было забыто, родословную я даже не удосужилась получить, выставочной карьере закончилась, не начавшись, но все это окупилось по-настоящему золотым характером песика. С самого щенячьего возраста Шарика отличало философское отношение к жизни: в будние дни он терпеливо ждал меня с работы, а в выходные был счастлив сопровождать куда угодно. Он был желанным гостем в любой компании, а его спокойный и веселый нрав опровергал частое заблуждение, что маленькие собаки злобны и вздорны по натуре. Очарованные Шариком, некоторые из моих знакомых кинулись заводить себе питомцев той же породы, но, как-то так вышло, что им достались образцы, не желавшие ломать сложившиеся стереотипы, и вместо необременительного и обаятельного компаньона они получили декоративные исчадия ада. Впрочем, горячо любимые, несмотря ни на что.

Наконец-то дома! Я бросила ключи на столик в прихожей, попутно смахнув с него несколько безделушек, которые с дробным стуком раскатились по полу. Со стоном наклонилась и принялась их подбирать. Шарик решил, что наклонилась я конечно же для того, чтобы ему удобнее было лизнуть меня в лицо, и с восторгом воспользовался предоставившейся возможностью.

Безделушки были не простые, а с историей. Позеленевший от времени браслет, полустершиеся монеты, бусины и подвески. Все это мне привез двоюродный брат Степан. Они вместе с Николаем, вторым моим двоюродным братом, раскопали все это богатство на заброшенном бабушкином огороде в деревне, где я в детстве проводила каникулы. Мне все не привыкнуть было, что Колька и Степка, с которыми мы некогда составляли нашу неизменную деревенскую банду во время летних каникул у бабушки, теперь превратились в дюжих парней, при этом один стал широченным, а другой – высоченным, и сам уже являлся отцом пары ребятишек. Бабушка умерла много лет назад, не успела меня в первый класс проводить, и с тех пор я в деревне не была. Даже на кладбище, к стыду своему, уже лет пять не ездила. По словам братьев, теперь от нашего Заречья почти ничего не осталось – лишь несколько домов с доживающими свой век старушками. Правда, в последнее время даже в эту глушь добрались вездесущие дачники и отстраивали свои незамысловатые фазенды на купленных по дешевке, учитывая отдаленность от больших городов, участках.

Братья жили в поселке примерно в получасе езды от Заречья, работали трактористами и потихоньку осваивали заброшенный бабушкин огород, высаживая там картошку. По весне решили расчистить и вскопать заросший бурьяном кусок земли, примыкавший к склону небольшого холма, и наткнулись на этот «клад». Надо сказать, что тот холм мы, будучи детьми, называли просто горушкой, а у взрослых он издавна прозывался Мóгилы, и никто не мог объяснить почему. Да никто, собственно, и не спрашивал. В деревне почти каждое место и человек носили какое-либо прозвище, и никому и в голову не приходило интересоваться его происхождением. Но братья вспомнили про Могилы, и копать дальше не рискнули, а находки решили отправить мне, как самой «продвинутой» родственнице. Предполагалось, что я постараюсь выяснить ценность этих находок, как с финансовой, так и с археологической точки зрения, но по факту они валялись на столике в прихожей уже которую неделю. Все что я смогла – порыскать по интернету в поисках купли-продажи подобных предметов. И действительно, нашла немало как продавцов, так и покупателей диковинок такого рода. Но чтобы узнать конкретную ценность находок, надо было знать их возраст и этнографическую принадлежность, а чтобы определить это, требовалось мнение экспертов, которые своими знаниями в свободном доступе не разбрасывались. Так что я в очередной раз подумала, что пора бы ссыпать все эти древние мелочи в какой-нибудь дальний ящичек, но так и не реализовала эту мысль и вернула собранное с пола на прежнее место.

Между тем Шарик вполне понятно объяснил, что, хотя он безумно рад видеть свою заработавшуюся хозяйку, законы природы никто не отменял, и после дневного заточения маленькой собачке срочно требуется прогулка. Я выгуляла его возле дома, а на обратном пути столкнулась на лестничной площадке с Максом, соседом снизу.

– А я как раз к тебе шел, – обрадовался он, – Одолжи, пожалуйста, мясорубку! Наша забарахлила в самый ответственный момент.

– Отец пельмени готовит? – поинтересовалась я, отпирая дверь. – Тогда спасибо за прокат буду рада получить натурой.

– Само собой, – рассмеялся Макс.

Отец Макса был инженером и когда-то по долгу службы жил в Новосибирске, работая на какой-то стратегической стройке. Там он не только получил уникальный карьерный опыт, что позволило ему сделаться востребованным специалистом в сфере строительства засекреченных объектов, но и научился делать совершенно умопомрачительные пельмени. Ничего необычного в этом не было, кроме того, что отец Макса был, как это сказать политкорректно, афро-русским, то есть абсолютно натуральным чернокожим африканцем, в юности приехавшим в Россию учиться, и оставшимся здесь навсегда из-за большой любви, которая случилась у него с мамой Макса. А потом, сами понимаете, и Макс случился.

Я вынесла в прихожую коробку с мясорубкой (которая все равно простаивала без дела) и увидела, что Макс с интересом рассматривает «трофеи» на столике.

– Откуда это у тебя? Вроде как старинные.

– Да, наверное. Родственники огород копали, вот и наткнулись. Просили постараться выяснить их происхождение и возможную ценность, а у меня знакомых археологов не нашлось пока.

– Слушай, у меня же есть приятель, Костя, он на историческом факультете учится, все на раскопки поехать рвется, да основная работа не позволяет. Могу его попросить посмотреть твой антиквариат.

– А какая у приятеля основная работа? – полюбопытствовала я из вежливости.

– Основная работа у него в отцовской компании, – ухмыльнулся Макс. – Костян типа крутой бизнесмен, а истфак – это так, вроде хобби.

– Ладно, забирай, пусть посмотрит, – решила я, особо не надеясь на интересующегося археологией бизнесмена. Зато моя совесть будет чиста, заодно со столиком в прихожей. – И, Макс, честно говоря, никто особо не расстроится, если эти безделушки случайно потеряются.

Макс с понимающим видом подмигнул мне, сгреб все со столика в карман, подхватил коробку с мясорубкой и отсалютовал.

Когда я несколько месяцев назад переезжала на свою нынешнюю квартиру и в первый раз столкнулась с Максом, загружая коробки с вещами в лифт, то самым невежливым образом шарахнулась от него. Уж очень неожиданно возник из-за угла высокий темнокожий парень в короткой куртке и джинсах, и, сверкнув улыбкой, без малейшего акцента спросил:

– Вам помочь?

Вместо ответа я таращилась на него, прижимая к себе стопку книг. Но Макс, видно, давно уже свыкся с подобной реакцией окружающих, поэтому энергично, но аккуратно загрузил все коробки в лифт, затем втиснулся сам и осведомился:

– Какой этаж?

– Седьмой! – пискнула я.

Двери лифта закрылись.

– О, Маркес! – обрадовался мой неожиданный помощник, увидев верхнюю книгу в стопке, которую я прижимала к себе. – Я раз пять перечитывал «Сто лет одиночества», но так и не запомнил всех этих Аурелиано и Аркадио.

– А я запомнила, – невольно фыркнула я. – Иногда повторяю их себе перед сном, помогает заснуть.

Парень весело рассмеялся, а когда двери лифта открылись, он так же быстро и ловко выгрузил вещи и перетащил их в мою новую квартиру. Потом протянул мне руку и представился:

– Макс.

– Катя.

– Ну пока! Если чего надо будет помочь – не стесняйся, обращайся. Я в 81-й живу, – крикнул Макс, уже сбегая вниз по лестнице.

– Спасибо! – крикнула я вдогонку, спохватившись, что забыла его поблагодарить.

– Совершенно не за что! – эхом послышалось в ответ.

Макс очень хороший парень. Он один из тех редких мужчин, с которыми можно дружить. Он абсолютно бескорыстно готов помочь передвинуть шкаф или починить розетку. С ним можно сходить в кино и попить кофе без всякого подтекста, или засидеться допоздна на кухне за разговором. Макс только что окончил военный инженерно-технический университет и находился на распутье – пойти по стопам отца и отправиться строить секретные объекты (типа военно-морских баз) или искать работу в гражданской сфере. Отец прямо не настаивал, но убедительно советовал выбрать стезю военного инженера и в этом случае обещал подключить все имеющиеся связи для перспективного трудоустройства. Сын тянул с решением и попросил отсрочку до конца июня.

На следующее утро я завтракала, просматривая на ноутбуке варианты туров с вылетом в ближайшие дни, и настроение понемногу портилось. Отправляться на отдых одной получалось не только скучно, но еще и крайне невыгодно. Я решительно закрыла ноутбук и допила кофе, разглядывая унылый дворовый пейзаж за окном. Две абсолютно свободные недели и никаких идей, как их провести. «Ну что, рванем на дачу?» – задумчиво спросила я Шарика, который грелся на солнце, лежа на подоконнике. Шарик радостно завилял хвостом: со мной он был готов хоть на край света, а уж на дачу – тем более.

Я его энтузиазма отнюдь не разделяла. Особенно удручала мысль, что придется поведать маме об окончании моего романа и выслушать (в очередной раз) все, что она думает о моих перспективах выйти замуж и ее перспективах понянчить внуков. Оканчивались ее рассуждения всегда одинаково – надо было выходить замуж за Виталика, который с завидным упорством ухаживал за мной еще со школы, делал предложение с регулярностью раз в полгода и решительно не желал понять, что у нас с ним ничего не получится. В его жизненном плане была женитьба, а меня он выбрал потому, что я была из приличной семьи (наши мамы были лучшими подругами), приятной наружности и с хорошим здоровьем. То, что у нас не было никаких общих интересов, разные взгляды на жизнь и что он мне просто-напросто не нравился, его никоим образом не смущало, и после каждого моего отказа он терпеливо и занудно перечислял по пунктам преимущества нашего брака. Отвязаться от него я смогла, лишь потеряв голову от любви где-то на втором курсе. После того, как Виталик застал меня в подъезде страстно целующейся с похитителем моего сердца и разума, до него наконец дошло то, что я безуспешно пыталась ему втолковать. Уже через полгода Виталик был женат на дочери другой подруги своей мамы, мой головокружительный роман окончился ничем, а моей маме оставалось только грустить и жалеть свою никчемную дочь.

После окончания университета, под повторяющиеся мамины сентенции о том, что пора бы подумать о создании семьи, молодость быстро проходит, и прочее тому подобное, я проводила дни в прочесывании сайтов кадровых агентств, в конце концов нашла вакансию, с которой мы друг друга вполне устроили, и решительно сосредоточилась на работе. Та ответила мне полной взаимностью – карьера уверенно пошла в гору.

Вот так и получилось, что в то время, когда мамины подруги гордо катили коляски с внуками и со вкусом перемывали косточки зятьям, она стыдливо выгуливала Шарика, когда я была в командировках, и на вопросы обо мне отвечала односложно. Подруги сочувственно качали головой – еще бы, у их-то дочерей все было как у людей: муж (пусть даже пьющий и гулящий) и ребенок, а то и несколько (полностью повешенные на бабушку). Моя успешная карьера, финансовая независимость и Шарик вызывали лишь всеобщее сожаление. Самое ужасное я маме, конечно, не говорила – мне совершенно не хотелось замуж.

Наверное, я родилась с талантом выбирать не тех мужчин. Если уж меня угораздило влюбиться – это можно было считать верным знаком – с парнем что-то не так. Причем настолько не так, что через пару недель моей основной задачей будет корректно избавиться от него. Как минимум – мы окажемся кардинально разными – в мировоззрении, моральных понятиях и системе ценностей, как максимум – боюсь даже вспоминать.

Так что после нескольких подобных попыток завести нормальные отношения я пришла к несложному выводу, что со мной что-то не так, взаимная любовь и семейное счастье мне не светят при любом раскладе и пора заканчивать эти эксперименты, пока мое сердце не превратилось в измочаленную тряпочку. На вопросы о поисках «своей половинки» гордо отвечала, что половинки есть сами знаете у чего, а я изначально целая. И несколько свысока поучала подруг, что только наивные девочки могут верить в то, что у каждого где-то есть тот самый единственный «свой человек». Но временами что-то тоскливо скреблось в душе, словно бездомный котенок, и требовало любви и ласки, и самостоятельная сильная женщина исчезала, оставляя вместо себя отчаянно одинокое существо. Это существо безумно скучало по тому самому единственному с родственной душой и подходящей по рельефу половинкой сердца.

Вместо того чтобы уехать на дачу, я отправилась в парк, погулять с Шариком и подождать, не придет ли само собой решение о судьбе моего отпуска. Не знавший поводка песик бежал то впереди, то позади меня, словно на невидимой резинке, никогда слишком не удаляясь, а я бродила по дорожкам, щурилась на солнышко и ни о чем не думала. От этого увлекательного занятия меня оторвал телефонный звонок. Номер был незнакомым, как и бодрый голос в трубке.

– Катя, привет! Это Костя. Мне Макс передал твои исторические реликвии.

– Что? Ах, да, – я припомнила вчерашний разговор с соседом, – Так это действительно реликвии?

– Пока неясно, но перспектива есть, – туманно объяснил Костя и немедленно перешел к делу. – Скажи, пожалуйста, что представляет собой место, где были сделаны эти находки?

– Деревня Заречье, Лужский район.

– Заречье? Река, так полагаю, Луга? На каком расстоянии от деревни?

– Точно не знаю, – я растерялась от внезапного расспроса с пристрастием. – Не очень близко, но пешком дойти можно.

– Какой рельеф местности, на которой был сделан раскоп? – археолог-любитель закидывал меня вопросами с энтузиазмом прокурора, желающего поскорее вывести преступника на чистую воду.

– Это горушка невысокая, – поспешила объяснить я. – Когда-то это место называли Мóгилы.

– Кладбище, что ли? – не понял Костя.

– Нет, просто так называли. Но вообще-то…

– Что вообще-то? – прокурор был весьма дотошным.

– Братья не стали дальше копать, потому что наткнулись на кости. Человеческие, очень древние, судя по всему, – нехотя призналась я.

– Отлично! – хищно обрадовался собеседник. – Я перезвоню.

И действительно, он перезвонил уже в тот же вечер и предложил встретиться на следующий день, выпить кофе и пообщаться. По его словам, удалось выяснить «кое-что любопытное». Я с удовольствием отложила отъезд на дачу, а на встречу с бизнесменом-археологом позвала и Макса, который был заинтригован не меньше меня.

2. ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ

Как известно, лето в Питере короткое и внезапное. Зато зима властвует здесь подолгу, до апреля не отпускает простуженный город из своих колючих лап, и продолжает коварно нападать вплоть до самого июня. Поэтому солнечный и жаркий июньский денек был настоящим подарком измученным холодом и сыростью горожанам. Все моментально адаптировались к этому редкому явлению. Девушки деловито бежали в легких развевающихся платьицах и в босоножках на тонких ремешках, щеголяя свежим педикюром. Юноши в шортах и футболках как ни в чем не бывало разговаривали по телефонам, глядя на голоногих и голоруких девушек как на что-то само собой разумеющееся. Ну, подумаешь, лето – что здесь такого. У питерцев летняя одежда всегда наготове, как снаряжение у пожарника, и теплые дни никого не могут застать врасплох. Мы привыкли, что каждый погожий день надо ловить и использовать на все двести процентов. Сразу успеть все – позагорать, искупаться, выехать за город на шашлыки, посидеть в открытом кафе, поесть мороженого, влюбиться, развести мосты, разочароваться и влюбиться снова. Для нас лето – это вспышка жизни в условиях вечного выживания в городе на Неве, прекрасном всем, кроме своего климата. И, конечно, работодателям стоило бы идти навстречу сотрудникам и признавать хорошую погоду законным основанием для того, чтобы объявить внеочередной выходной. Или, хотя бы, отпустить всех пораньше. А то будет, как в том анекдоте про человека, который все лето проработал. Весь день.

Несмотря на то, что Питер – город весьма многонациональный, на Макса с интересом (а на меня – как на его спутницу – с завистью) поглядывали все встречные девушки, а также некоторые парни. Он давно уже к этому привык, не обращал ни на кого внимания, а вот мне было не по себе.

Неугомонный археолог ждал нас в открытом кафе на канале Грибоедова. Он оказался симпатичным шатеном примерно моего возраста. Одет неброско, но стильно, и каждая вещь, от простой черной футболки до белых кед, скромно говорила о своей эксклюзивности. А еще он был весьма самоуверенным. Такие обычно всем нравятся, плохо только, что они сами об этом прекрасно знают.

– А Макс не говорил, какая ты красавица, – обронил он, без стеснения окидывая меня оценивающим взглядом с головы до ног.

– Спасибо, – сухо поблагодарила я. Не люблю банальностей и лести. Тем более, что знаю, никакая я не красавица. Просто симпатичная… бываю… когда высплюсь и отдохну как следует. Но сегодня я как раз выспалась и отдохнула, так что комплимент освоила.

Мы расположились на плетеных креслах и заказали кофе.

– Так что ты нарыл? – иронично осведомился Макс.

– Это вы нарыли. А я – нашел информацию, – веско сказал Костя.

Похоже, шуток над собой Костя не любил. И, судя по тому, что сразу, без предисловий, высыпал на стол знакомые мне предметы и принялся делиться найденной информацией, не привык зря терять время.

– Итак, что мы имеем: несколько бусин разной величины, железное кольцо с полудрагоценным камнем, серебряные монеты, бронзовый браслет, сережка и металлическая бляшка. Бусины шарообразные, стеклянные и сердоликовые. Несколько зеленых – они особенно ценились. Вполне традиционные, бытовали у славянских племен на северо-западе. Эти украшения принадлежали женщине, причем небогатой. Браслет – не самой тонкой работы, просто витая бронзовая проволока. Сережка и кольцо тоже простые, не из дорогих. Предметы подобного типа были в обиходе с восьмого по одиннадцатый век.

– Широкий разброс, – не удержалась я.

– К сожалению, провести радиоуглеродный анализ, чтобы определить более точную датировку, у меня не было возможности. – Костя посмотрел на меня сурово, как профессор на болтающего во время лекции студента. – Зато монеты могут рассказать куда больше. Дело в том, что свои деньги в Древней Руси не чеканили до десятого века. В обращении были римские серебряные денарии и иранские драхмы, а до этого в ходу были шкурки пушных зверей. Присмотритесь-ка, что изображено на этих монетах? – Костя подтолкнул по одной монетке к Максу и ко мне, дабы сделать процесс опознания находок более интерактивным.

Я пригляделась, но так и не смогла ничего разглядеть на своей, настолько истертым было выбитое невесть когда изображение.

Макс тем временем что-то углядел на той монетке, которая досталась ему.

– Вроде как крест, – неуверенно произнес он.

Я вгляделась в потемневший неровный кружок, который держал на ладони Макс, и, действительно, разглядела тонкий крест, и латинские буквы по кругу. Прочитать надпись не смогла, как ни силилась.

– И о чем же нам может сказать этот крест? – продолжал задавать наводящие вопросы Костя.

Я пожала плечами. Все равно не угадаем.

– Крещение Руси при князе Владимире? – попробовал Макс.

– А вот и нет! – Костя с явным удовольствием опроверг его робкую догадку. – Это византийский крест. На кафедре мою догадку подтвердили и датировали эти монеты девятым веком. Известно, что волна восточного серебра попала на территорию Древней Руси из Византии вместе с варягами, которых византийские правители охотно брали на службу. И это – первая отсылка.

– Куда? – попыталась уточнить я, но Костя лишь хитро улыбнулся и продолжил:

– Я не просто так интересовался у тебя о месте, где твои сельские родичи так удачно вскопали грядку. Холм, у подножия которого, по твоим словам, были сделаны находки, может представлять собой не что иное, как могильный курган. Обряд захоронения в земляных курганах пришел к славянам тоже вместе с варягами. Каменные насыпи над погребальными камерами стали сооружать уже позднее, в одиннадцатом веке, при Владимире Святом и Ярославе Мудром. Простых людей в курганах не хоронили, значит, это захоронение очень знатного человека. Кстати, название Могилы, которое ты упомянула, вполне логично и происходит из тех времен, когда местное население прекрасно знало, чем на самом деле являлась сия горушка.

– А откуда же женские украшения и кости у подножия холма? – поинтересовалась я.

– Вождей обычно снаряжали для загробной жизни так, чтобы и по ту сторону они ни в чем не нуждались – оружие, богатое облачение – все это сопровождало благородного покойника в могилу. А также наложницы и прислуга. Не по своей воле, сами понимаете.

– Значит, эти украшения принадлежали девушке или женщине, убитой для того, чтобы на том свете ее господин не испытывал недостатка в слугах? – поморщился Макс.

– Но их же вроде бы тоже хоронили внутри кургана, – осторожно высказала я свои скромные познания о древних погребальных обычаях, – Вождя, жен, слуг, лошадей.

– Могли быть варианты, – уклончиво ответил Костя. – Но позвольте мне продолжить и обратить ваше внимание на вот этот предмет. – Костя осторожно, двумя пальцами поднял железную бляшку и протянул ее нам на ладони. Какой рисунок выбит на этой подвеске?

– По-моему, это птица, – я провела пальцем по полустершемуся изображению. – Летящая, с развернутыми крыльями.

– Точнее, падающая, а не летящая, – Костя придал своему голосу артистическую таинственность. – Сокол, падающий вниз!

– Вспомнила! Точно такой же сокол изображен на гербе Старой Ладоги, – осенило меня.

– Совершенно верно. Герб Старой Ладоги, первой столицы Руси, основанной Рюриком. И герб всего рода Рюриковичей.

Мне показалось, что голос нашего историка задрожал на последних словах, и я с интересом взглянула на него.

– Ты что, намекаешь, что в тех Могилах может быть похоронен кто-то из них, из Рюриковичей? – поразился смелости Костиных предположений Макс.

Костя с бесстрастным видом допил кофе, но в глубине его глаз разгорался фанатичный жар. И тут я поняла, что он взволнован, как семиклассник на первом свидании, и тянет время, чтобы обуздать эмоции. Немного помолчав и, видимо, овладев собой, продолжил совершенно спокойным голосом:

– Согласно «Повести временных лет» в 862 году в новгородские земли по призыву союза славяно-финских племён пришел варяг Рюрик, чтобы положить конец внутренним раздорам и междоусобицам.

– Вместе со своими братьями Трувором и Синеусом, – Макс решил блеснуть своими познаниями в истории древней Руси.

– Да, популярная версия, – Костя состроил презрительную мину. – Действительно, согласно упомянутой мной летописи на призыв откликнулись три варяжских вождя – Рюрик, Трувор и Синеус – и стали княжить соответственно в Новгороде, Изборске и Белоозере. Но по датам Трувор никак не мог княжить в Изборске, да и умерли младшие братья как-то уж очень скоропостижно, словно исчезли. Есть другая версия, не столь избитая, по которой Рюрик пришел один, но со всем своим родом, то есть домом – «сине-хус» и верной дружиной – «тру-воринг», а братья со странными именами появились в результате неверного перевода. Мне эта версия кажется куда более правдоподобной, но это мое личное мнение. Летописи полны противоречивых сведений, которые можно трактовать по-разному.

– Да! – горячо закивал Макс. – Я тут недавно одну книжку прочел, так там тоже об этом говорится. Что будто бы все было совсем не так, как в школе учили. И что татаро-монгольского ига не было, и Куликовской битвы… и Рюрика, по-моему, тоже.

– Я бы не советовал тебе увлекаться литературой подобного рода, – назидательно, прямо-таки по-отечески посоветовал ему Костя. – Тем, кто знаком с делами давно минувших дней лишь из школьного курса, не стоит лезть в дебри альтернативных исторических теорий.

Макс пристыженно замолк.

– Если о происхождении Рюрика и призвании варягов существует бессчетное количество версий, в той или иной степени претендующих на подлинность, то о его кончине существует предание, к которому склоняются многие историки. Согласно этому преданию, родоначальник княжеской династии был тяжело ранен в битве на северном берегу Луги. Была поздняя осень, земля уже смерзла, и, поэтому, когда он умер, тело просто засыпали камнями. Сторожить могилу вождя на поле брани остались двенадцать верных соратников. Весной тело Рюрика перенесли на южный берег реки Луги, где и похоронили честь по чести: в большом кургане, в золотом гробу, с конем и с позолоченным седлом. Вместе с ним положили этих двенадцать воинов головами по кругу. Есть и точное указание места захоронения: в пятой пучине по реке Луге, в шестидесяти верстах от Новгорода и в шестидесяти саженях от реки Луги.

– Переведи, – попросил Макс.

Вместо ответа Костя открыл приложение с картой на экране своего телефона (естественно, наиновейшей модели) и принялся тыкать в него пальцем, показывая и объясняя. Причем показывал он почему-то мне, а Максу, чтобы увидеть, пришлось встать и расположиться за нашими креслами.

– Смотрите: вот река Луга, а вот Великий Новгород. Казалось бы, что проще – отмерить указанное расстояние от Новгорода в сторону Луги и отсчитать нужное число саженей, но есть одна загвоздка – единицы измерения в течение сотен лет менялись не раз. В версте всегда было пятьсот саженей, но сама сажень варьировалась от ста пятидесяти сантиметров – это расстояние расставленных рук взрослого человека – до двух с лишним метров. Получается разброс от сорока пяти до семидесяти пяти километров. Заречье от Новгорода примерно в пятидесяти километрах, вполне подходит.

– Нет, не подходит, – заявила я, подумав, – Получается, что шестьдесят саженей от реки – это максимум метров сто пятьдесят, а насколько я помню, река от деревни гораздо дальше.

– Не торопись с выводами, – возразил Костя, – Со времени описываемых событий прошло больше тысячи лет. Скорее всего, тогда река была полноводнее, а по весне вообще могла разливаться на несколько километров.

– А что такое «пятая пучина»? – Макс буквально влез между нами.

– Пучинами как раз и называли небольшие холмы, или сопки. У вас там еще холмы есть?

– Вроде да, – неуверенно ответила я.

Так вот на что замахнулся Костя – он решил, что в нашей горушке преспокойненько лежит Рюрик, могилу которого вот уже который год – нет, век! – безуспешно ищут все новые поколения археологов. И это на основании лишь нескольких выкопанных безделушек. Как-то это все очень… предположительно. Хотя, наверняка все археологические открытия начинались именно с предположений.

Костя тем временем подозвал официантку, расплатился и внезапно огорошил нас предложением провести разведку местности в ближайшее время. Его энергичность оказалась очень заразной, я и глазом не успела моргнуть, как они с Максом начали обсуждать детали предстоящего путешествия.

– А разве проводить раскопки без соответствующего разрешения не чревато неприятностями с властями? –попыталась я охладить их пыл.

– Да ерунда, – отмахнулся Костя. – Для этого надо, чтобы нас застукали на месте за хищением ценностей из кургана. Ну, например, если Макс золотой саркофаг будет вытаскивать.

– Почему это Макс? – немедленно обиделся тот.

– Да мы же не разграбление кургана планируем, а всего лишь исследовательскую экспедицию, чтобы оценить исторический потенциал местности. – успокоил приятеля Костя. – Копнем слегка в разных местах. Если станет ясно, что мои догадки хоть частично подтверждаются, я сразу сделаю заявку на разрешение.

– А заранее это разрешение нельзя заготовить? – упорствовала я.

– Можно, конечно, – замялся Костя. – Но тогда, вероятнее всего, я в этом предприятии участвовать не буду.

– Что, археологи не только раскопками занимаются, но и «копанием» друг под друга? – поддела его я.

– А как же – конкуренция есть везде, – невесело усмехнулся Костя. – Студенту, который совмещает учебу с работой, и при очевидном преобладании последней едва находит время на сдачу сессии, вряд ли дадут возможность поучаствовать в перспективных исследованиях, для этого есть люди с ученой степенью и колоссальным опытом проведения раскопок. Но совсем другое дело будет, если я приду с подготовленной материальной базой.

Он решительно поднялся со своего места, надвинул на лоб кожаную шляпу, взял верный кнут… Шучу, но мелодия из фильма про Индиану Джонса навязчиво вертелась у меня в голове.

– Можем отправиться в ближайший четверг, – объявил он. – Я возьму пару выходных.

– Поехали, – поддержал приятеля Макс. – До конца июня я совершенно свободен, ты же знаешь.

– Катя, там будет где остановиться? – осведомился бизнесмен-археолог.

– Ага, отель Хилтон Заречье к вашим услугам, – прыснула я. – О чем ты говоришь, там почти все дома уже развалились. Во всей деревне три-четыре старушки свой век доживают.

– Значит, возьмем палатки, – решил Костя.

– Палатки я организую – с отцом договорюсь, – пообещал Макс.

– Ну что же, удачного вам похода! – вежливо пожелала я.

– Что значит «нам»? А ты разве с нами не поедешь? – удивился Костя.

– Катюха, поехали, ты же там все знаешь, сможешь нам показать, – принялся уговаривать меня Макс.

– Спасибо, но походная жизнь не для меня. Братьям позвоню, они вас встретят и все покажут.

– Ну, смотри сама, – Костя настаивать не стал. – До утра четверга у тебя есть время передумать. За доставку я отвечаю, снаряжение Макс обеспечит. Так что, если захочешь присоединиться – звони.

Распрощавшись с увлеченными предстоящей авантюрой приятелями, я решила прогуляться. Шла неспешно вдоль канала, любуясь непривычно летним обликом города, который притворялся то ли Парижем, то ли Римом, будто стесняясь голого безоблачного неба и раздетых горожан.

Необычный тип этот Костя – мажор, влюбленный в археологию. В себе уверен настолько, что это начинает раздражать. Наверняка еще со школы на руководящей должности, благодаря всемогущему папе, вот и привык всеми командовать. И с детства считает, что ему принадлежит весь мир. А если еще не весь, то папа купит. Зато, когда он говорил на исторические темы, его глаза начинали сиять истинным вдохновением. Надо бы, к слову, вечерком в интернете, что ли, почитать «преданья старины глубокой», а то я о Рюрике на самом деле мало что помню.

Преданья старины оказались утомительно-скучными и кровавыми. Запутавшись в бесконечных Изяславах, Ярославах и прочих …славах, которые упорно истребляли друг друга в борьбе за княжеский престол, я отложила ноутбук и быстро уснула, а во сне увидела… нет, не Рюрика, и даже не Костю. Мне приснилась моя родная деревня, то Заречье, каким оно было во времена моего детства. Бабушкин бревенчатый дом с голубыми наличниками и низкими окошками. Возле будки на цепи толстая дворняга Найда лениво виляет хвостом, растягивая пасть в улыбке вместо того, чтобы свирепо облаивать незваных гостей. И каждый день становится настоящим приключением, когда утром просыпаешься и с предвкушением думаешь, что сегодня вытворит наша озорная детская компания? Наловим лягушат и устроим для них домик в огороде? Будем прыгать в песок с крутых склонов карьера? Пророем стог сена мышиными ходами? Тайком сбежим купаться на реку? Или стащим мамину косметику, разрисуемся как индейцы и с улюлюканьем будем носиться по улице, потрясая камышовыми копьями?

Я проснулась в замечательном настроении. Внезапно идея поехать в Заречье и поиграть в археологов предстала передо мной в совершенно новом, привлекательном свете.

«А почему бы и нет?» подумала я и потянулась к телефону.

3. О ВРЕДЕ ЗАЙЦЕВ ДЛЯ ПУТЕШЕСТВИЙ И ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ

– Катя, ну ты скоро? – в очередной раз донесся из прихожей голос теряющего надежду и терпение Макса.

– Иду! – в очередной раз крикнула я.

Так, надо проверить, все ли я взяла. Вспомнить, о чем могла забыть (и что мне непременно понадобится, когда мы приедем на место). Еще раз проконтролировать, все ли выключила. Я бы еще долго металась так по квартире, но Макс решительно прошел в комнату, и забрал мою сумку. С сомнением покачал ее в руке, оценивая вес. Потом зашел на кухню, окинул все хозяйским взглядом и скомандовал:

– Бери Шарика и пойдем.

Сам запер дверь на оба замка, вручил мне ключи. Я положила их во внутренний карман сумки и облегченно выдохнула.

– Ненавижу сборы. Никак не могу отделаться от ощущения, будто что-то забыла.

– Не волнуйся, что-нибудь ты обязательно забыла, – «успокоил» меня Макс. – Но поверь, ты сможешь без этого обойтись.

Костя ждал нас во дворе, небрежно прислонившись спиной к огромному сверкающему черному внедорожнику. Словно позировал для автомобильного журнала. Или для статьи в женском журнале под названием «Где найти мужчину своей мечты». Фирменная футболка-поло, стильно рваные джинсы и темные очки – самый подходящий вид для поездки в захолустье. Макс закинул мою сумку в багажник, где уже лежали палатки, спальные мешки, походный котелок, лопаты и какие-то загадочные приборы. Бабки у подъезда оживленно дискутировали на тему происходящего.

– Вечерние платья выбирала? –снисходительно улыбнулся Костя, увидев нас, и тут же скривился при виде Шарика. – А это что еще за аксессуар?

– Это собака, – коротко ответила я и отпустила чиха прогуляться перед предстоящей поездкой в ближайшие кустики.

– Шарик – воспитанный пёс, никому не помешает, – миролюбиво сказал Макс.

– Смотри, чтобы этот пёс мне салон не испачкал, – проворчал Костя, открывая мне заднюю дверь.

– Если ты так переживаешь за свои кожаные кресла, я могу поехать на своей машине, – не выдержала я. – Или не ехать вообще.

– Ладно, ладно, садись, – раздраженно проговорил он, – Только зверя своего держи на руках.

Я устроилась на необъятных задних сидениях, на которых, при желании, могла бы вытянуться в полный рост. Макс с удовольствием занял место рядом с водителем. Мощный мотор заурчал тихо, но внушительно, как довольный тигр, летний хит-парад хлынул из колонок через открытые окна на улицу, заставив обернуться прохожих. Машина отъехала от дома с плавностью и величием океанского лайнера. Дискуссия на скамейке достигла апогея, бабки проводили нас хищными взглядами, одна угрожающе махала вслед клюкой. Другая, наоборот, сочувственно крестила на прощание.

Мы вырулили из тенистого двора на дорогу, и солнце ослепило водопадом лучей. Я сразу вспомнила, что позабыла. Солнечные очки остались лежать в бардачке моей машины. Я с сожалением оглянулась, подумала, что возвращаться – плохая примета. Да и водителя не хотелось дополнительно раздражать. Ладно, придется обойтись без очков. Я молча перелезла с солнечной стороны на соседнее сидение. Буду держаться в тени.

Дорога до Луги заняла у нас часа два. Костя вел машину быстро, но аккуратно. Водители потрепанных легковушек с областными номерами спешили прижаться к обочине, едва завидев нашу внушительную черную махину.

– Как в президентском кортеже едем, – заметил Макс с довольным видом.

– Или как в машине скорой помощи, ей тоже все дорогу уступают, – съехидничала я.

Костя только усмехнулся, мельком глянув на меня в зеркало заднего вида. Убедившись в том, что Шарик спокойно посапывает у меня на коленях вместо того, чтобы тявкать и пачкать белую кожу сидений, он перестал опасаться за сохранность своего драгоценного автомобиля. Странно, что он так за него переживал, ведь, скорее всего, машину, как и все в жизни, ему подарил всемогущий папа, а люди склонны мало ценить то, что легко достается. Так или иначе, всю дорогу Костя пребывал в беззаботно-позитивном настроении, напевал и сыпал шуточками. Наверняка ему не терпелось приступить к раскопкам и проверить свои сенсационные предположения.

Я односложно поддерживала разговор, рассеянно улыбалась, а сама волновалась, как перед встречей с бывшим возлюбленным. Я боялась увидеть гнетущую картину разрухи в местах, которые память хранила в чудесной неприкосновенности. Последние годы новости из Заречья приходили нерадостные. Дома разрушались, земля зарастала бурьяном: наследники не спешили осваивать столь отдаленные от города угодья. Деревня умирала и скорее всего, скоро ей предстояло исчезнуть совсем.

Мы проезжали через множество деревенек с забавными названиями, которые вызывали у парней массу восторга и предположений об их происхождении. Новое Колено, а пониже указатель, отправляющий в Старое Колено через полтора километра налево. Пехенец, Смерди, Середка Новая и Старая, совершенно очаровательные Петровские бабы (да-да, это название села), и, наконец, Сюйська, на въезде в которую нам пришлось остановиться, потому что Костя уже практически рыдал от смеха и не мог вести машину.

К сожалению, веселыми были только наименования населенных пунктов. Сами же селения являли унылые картины запустения: завалившиеся заборы, покосившиеся дома с провалами крыш и заброшенные фермы с рядами пустых оконниц, сквозь которые просматривались поля, захваченные борщевиком. Вот чем встретит меня и Заречье.

Когда Луга осталась позади, навигатор уверенно пообещал, что через полчаса мы прибудем в место назначения. Дорога стала уже, машин не было ни попутных, ни встречных, а по обеим сторонам шоссе высился густой мрачный лес. Вдруг я заметила на обочине движение. Какой-то зверь приближался к нам странной подпрыгивающей рысцой. Был он коричневого цвета, размером со среднюю собаку и на приближающуюся машину не обращал ни малейшего внимания. Только когда мы поравнялись с животным, я поняла, что это заяц. Выглядел он жутковато: небольшое туловище на высоких мощных ногах, сердито прижатые длинные уши, злобные глаза навыкате. Милый пушистый хвостик на такой зверюге выглядел нелепо.

– Ой, глядите, зайчик! – по-детски обрадовался Макс.

– Ничего себе зайчик! – присвистнул Костя. – Это не заяц, а зайчище. Такого в лесу встретишь – и неизвестно кто убегать будет.

Заяц невозмутимо миновал нас и так же размеренно направился дальше по своим заячьим делам.

– Зайца в пути встретить – дороги не будет, – пробормотала я.

– Что? – хором переспросили парни.

– Встретить зайца в пути не очень хорошая примета, – замялась я.

– Мы уже почти приехали, так что на плохие приметы не остается времени, – рассмеялся Костя. – Вот сейчас с шоссе свернем и минут через десять будем на месте.

Мы свернули на грунтовую дорогу, которая проходила через довольно оживленную деревушку: нам несколько раз встретились велосипедисты, а две пожилые кумушки возле забора проводили нас ошеломленными взглядами. А потом вдруг дорога резко закончилась. Навигатор настойчивым и высокомерным тоном рекомендовал продолжить движение прямо, но перед нами был крутой склон, вниз по которому вилась едва различимая в высокой траве тропинка. Пришлось разворачиваться и ехать обратно.

– Катя, ты, случайно, дорогу до деревни не помнишь? – рассеянно обратился ко мне Костя, на ходу сверяясь с развернутой на коленях картой под истеричные требования навигатора вернуться на прежний маршрут.

– Что ты, я там в последний раз лет в девять была, что я могла запомнить, -откликнулась я.– К тому же, я машину плохо переносила и обычно лежала пластом на заднем сидении до самого прибытия.

– Отец говорит, что в провинции люди добрые и отзывчивые, – с уверенностью заявил Макс. – Сейчас дорогу спросим.

Мы остановились возле облупленного забора со следами былой побелки, из-за которого несмело выглядывал заросший абориген. Явление нашего впечатляющего транспортного средства возле его дома вызвало приблизительно тот же эффект, как приземление космического корабля. Мужичок отчаянно пытался справиться с потрясением, но его нижняя челюсть неуклонно падала вниз, а лохматые сизые брови уползали вверх, прячась под полотняной кепкой.

Тем временем Макс опустил стекло и обратился к поселянину:

– День добрый! Подскажите пожалуйста…

Договорить он не успел. Мужик уставился на Макса так, будто тот был пришельцем с щупальцами и клешнями, коротко и резко то ли выдохнул, то ли ахнул и исчез в зарослях крапивы. Движение кустов выдало его стремительное продвижение в сторону дощатого сарайчика в глубине двора. Хлопнула дверь и все стихло. Макс пожал плечами и закрыл окно.

Мы проехали еще немного вперед и узрели довольно бодрую старушку, которая ковыляла по дороге с палкой и продуктовой авоськой.

– Макс, лучше не высовывайся, – со смехом обронил Костя, выходя из машины, изобразил на лице обаятельную улыбку и отправился на переговоры. Мы с Максом наблюдали, как он описывает бабке бедственность нашего положения, указывая на машину, на телефон и разводит руками. Бабка молчала и неприязненно смотрела на него, как на фашиста.

– По-моему, она его сейчас палкой огреет, – с предвкушением проговорил Макс.

Перспектива была заманчивой, но я решила не позволить Косте довести пожилую женщину до крайних мер, и отправилась на выручку с Шариком в авангарде. Песик неизменно пользовался особой популярностью у детей и пожилых людей, и я не прогадала. Бабка прищурилась, не веря своим глазам, и расплылась в улыбке, демонстрируя редкие зубы.

– Ой, какая собачоночка крохотная! А пушистая-то, и рыжая, ну прямо белочка! – восхищенно запричитала она.

Чих встал на задние лапки, как суслик, оглядывая незнакомые окрестности, чем вызвал еще один приступ умиления. Бабку можно было брать голыми руками, и я приступила к расспросам. Известие о том, что мы едем в Заречье, вызвало у престарелой селянки ностальгические слезы. Оказывается, в дни беззаботной юности она частенько бегала туда в сельский клуб, танцевать с местными горячими парнями. Тут рассказчица попыталась пуститься в воспоминания о своей бурной молодости, но Костя был начеку и направил ее повествование в нужное русло. Ах, дорогу! Конечно, она помнит дорогу. Слушайте и запоминайте: сначала под горку, потом тропкой через лес, потом вокруг кладбища, у реки свернуть налево, аккурат там за рощей Заречье и стоит. Клуб на площади, желтое здание с колоннами, танцы по пятницам и субботам в семь вечера. Далеко ли? Хе-хе, бешеной собаке семь верст не крюк! Это значило: летом по хорошей погоде, когда ноги еще на знали артрита, а спина – ревматизма, за полчаса добегала. Весной и осенью местами становилось топко, а зимой страшно было, в лесу волки лютовали. Изумительно подробное описание, вот только для нас оно оказалось столь же бесполезным, как и информация, касающаяся танцев: для автомобиля этот маршрут был абсолютно непроходим.

Так как на предложение бросить железного коня здесь и отправиться на разведку пешком Костя ответил категорическим отказом, ничего не оставалось, кроме как поблагодарить бабку за подробный рассказ, дать ей на прощание еще разок погладить Шарика, а затем сесть в машину, развернуться и снова выехать на шоссе.

Некоторое время мы молча ехали в обратном направлении. Навигатор молчал, очевидно признав свое сокрушительное поражение в поединке с дорогами российской глубинки.

– Катя, позвони своим братьям, пусть встречают нас у ближайшего населенного пункта, – обратился ко мне Костя.

– Боюсь тебя расстроить, но у меня нет сигнала мобильной сети, – осторожно призналась я, в очередной раз проверив телефон.

– Звони с моего, – Костя глянул на экран и чертыхнулся. – Черт, у меня тоже не ловит!

– Может, вернемся обратно в ту деревню? Там связь еще была, – предложил Макс.

– Ну вот еще, – фыркнул Костя. – Через пару километров выедем из слепого пятна в зоне покрытия, и все!

Километров через десять он тормознул на обочине, резко развернулся и поехал назад. Но проклятая деревушка как в воду канула. По обеим сторонам от дороги высился густой темный лес, и как мы не вглядывались, так и не заметили ни одного съезда, и в конце концов уперлись в развилку без единого указателя.

– Направо или налево? – задумчиво проговорил Костя, облокотившись на руль.

– Проголосуем? – подал голос Макс.

– Направо, – предложила я.

– Налево, – хором заявили парни. Так как они были в большинстве, а Костя, к тому же, за рулем, то мы повернули налево и покатили по дороге, выложенной разнокалиберными камнями.

– Прямо дорога из желтого кирпича, – пробормотала я, трясясь на ухабах. – Теперь понимаю, почему Элли в Изумрудный город пешком добиралась.

Костя старательно лавировал, но машина то и дело влетала то одним, то другим колесом в ямы, заставляя автовладельца болезненно морщиться.

Развязка наступила довольно скоро: мы уперлись в тупик, живописно оформленный стихийной свалкой.

– Вот видите, чем заканчиваются походы налево, – назидательно произнесла я, пока Костя пытался развернуться и не задеть кучи мусора.

Парни дружно фыркнули, но спорить не стали.

Мы ехали и ехали, вернее, тряслись и тряслись, и Костино лицо превратилось в гримасу бесконечной досады, и уже потерялся счет времени и километражу. Наконец, дорога вильнула и нашему взору открылось широкое пространство. Широкое и необычное. Необычное, потому что оно было совершенно и угнетающе пустынно. Что это? Необъятная площадка, на которой ровный, как асфальт, грунт был непонятным образом утрамбован до состояния камня. Вдалеке виднелся бесконечный кирпичный забор с широкими воротами защитного цвета.

Костя задавался тем же вопросом:

– Куда это нас занесло? Может это поле для верховой езды?

– Уж точно не для верховой езды, поверь мне, – возразила я. – На манеже грунт мягкий и рыхлый, а здесь кони бы все подковы потеряли.

– Я скажу вам, что это, – сдавленным голосом проговорил Макс. – И лучше бы нам убраться отсюда поскорее. Это танковый полигон.

И тут послышались звуки, которые заставили нас радостно переглянуться: это телефоны оповестили нас о подключении к цивилизации.

– Так, я отсюда никуда не уеду без проводника! – решительно заявил Костя. – Будь это хоть танковый полигон, хоть ядерный. Катя, звони побыстрее своим родственникам, пусть едут за нами.

Я пожала плечами, но спорить не стала и набрала номер Николая.

Коля долго не мог взять в толк, как мы оказались на полигоне, а потом, отсмеявшись, пообещал, что приедет за нами, как только сможет. И мы стали ждать.

По счастью, учений в этот день не проводилось, а военных так и не заинтересовала машина, простоявшая с непонятными целями на полигоне в течение нескольких часов. Я даже осмелилась выйти погулять с Шариком. Остальное время мы сидели в машине, слишком измотанные и разморенные от жары, чтобы даже разговаривать. Макс похрапывал, я валялась на задних сидениях, рассеянно поглаживая Шарика, а Костя откинулся в своем кресле, с наушниками в ушах.

Коля приехал только ближе к вечеру и весьма эффектным образом – на тракторе. Мы услышали грохот еще издалека и приняли его за танк, так что брат имел удовольствие лицезреть наши встревоженные физиономии, когда выруливал на площадку полигона. Он от души обнял меня, познакомился с парнями, погладил большим пальцем Шарика, и, наконец, снова завел оглушительно взревевший мотор своего железного монстра, велев нам ехать за ним и не отставать.

– А то, кто знает, куда вас еще занесет, – прокричал он из кабины.

Лишь к ночи мы добрались до его дома, где нас накормили и спать уложили. Встречу с Заречьем пришлось отложить до утра, которое, как известно, куда мудренее вечера.

4. ВОТ МОЯ ДЕРЕВНЯ, А ГДЕ ЖЕ ДОМ РОДНОЙ?

Коля вставал на работу очень рано. Вернее, не на работу, а на «халтуру». В отличие от основной работы где-то в железнодорожной конторе за чисто символическую плату, подработка на стороне приносила реальный заработок, а наличие собственного трактора давало несомненное преимущество. С начала сезона полевых работ и до поздней осени брат пахал, боронил, корчевал – брался за любое дело, чтобы заработать денег на содержание семьи и еще отложить на долгую зиму. Детей ведь нужно кормить круглый год, а их у Николая было уже трое. Которые, кстати, тоже встали пораньше и теперь таращились на Макса. Макс вежливо улыбался, натянув простыню до подбородка, и стеснялся вставать с дивана при таком скоплении зрителей.

– А ну не озоруйте! – послышался строгий голос и в комнату заглянул Николай. – Эй, городские, вставайте, я вас до Заречья провожу.

Детишки с сожалением покидали комнату. Ведь не каждый день в твоем доме на диване спит такой необычный гость.

– Спасибо, мы и сами доберемся, не стоит беспокоиться, – вежливо возразил вошедший в комнату Костя.

– Ну да, – коротко, но многозначительно бросил брат и попросил поторопиться.

Хитрый Костя уже успел умыться, пока Колины отпрыски разглядывали Макса. Теперь дети наперегонки кинулись в ванную, а нам с Максом пришлось дожидаться своей очереди.

Наскоро позавтракав, я сердечно распрощалась с женой брата и своими двоюродными племянниками, пообещав передать приветы родителям. На самом-то деле мама была не в курсе этой авантюры – ей я сообщила, что, пользуясь на редкость хорошей погодой, мы (то есть я и мой экс-спутник) решили отдохнуть в загородном пансионате, таким образом отсрочив неприятный разговор о моей (и ее) несчастной судьбе.

Коля сопроводил нас на тракторе до указателя с поблекшей надписью «Заречье» и долго смотрел нам вслед. После нашего вчерашнего блуждания по окрестностям он окончательно разуверился в способности «городских» к ориентированию на местности и ожидал от нас чего угодно: например, что мы попробуем срезать дорогу через заброшенное поле или ни с того ни с сего решим форсировать реку. Но его беспокойство было напрасным, дальше я помнила путь до последнего камушка! Сначала дорога спустилась полого вниз, затем свернула налево, оставляя в стороне высокие ели и поросшие мхом валуны. Вильнула еще разок, огибая холм, который венчала пирамида из трех телеграфных столбов, и вот уже впереди я различила знакомые очертания домов. Я даже могла назвать, где чей дом: справа дяди Вани, слева тети Жени. Родственники и знакомые моей бабушки. Все давно уже на маленьком деревенском кладбище. А здесь, немного в стороне, стоял большой мрачный двухэтажный дом – сельская гостиница, всегда пустовавшая. Теперь от здания остался лишь обгорелый фундамент.

А вот и крыша бабушкиного дома мелькнула в зарослях сада. От забора уже ничего не осталось, лишь несколько покосившихся кольев еще торчали, отмечая границы участка. У меня перехватило дыхание.

– Останови здесь, – выпалила я, и, едва машина притормозила, выскочила и побежала по заросшей тропинке к такому знакомому дому. Серые бревна стен, низкие окна с голубыми наличниками. На мгновение мне показалось, что сквозь густую зелень я вижу белое платье бабушки, которая все так же стоит на высоком крыльце и улыбается, раскрыв для меня свои объятия.

Конечно, бабушки там не было. Это припозднившийся куст каринки осыпался белым цветом от внезапного порыва ветра. Не было даже самого крыльца, и входная дверь с ржавым замком неловко и растерянно смотрела на меня со своей высоты, не имея возможности пригласить в дом. Я оглянулась по сторонам: заросший сорняками огород, засохшие яблони в саду, искривленные, словно калеки. Вот здесь, по-моему, была беседка – жерди торчат, вот столб, на который вешали гамак, а второй бесследно исчез. Нет и многочисленных хозяйственных построек, которые лепились к дому: хлев, сеновал, курятник. В одну особенно снежную зиму ветхая крыша пристройки не выдержала и провалилась. По весне братья разобрали ее и расчистили место под распашку, но доделать задуманное так руки и не дошли – у каждого в своем собственном хозяйстве дел по горло.

Я стояла среди развалин моего детства и чувствовала, что к горлу подступает ком. Развернулась и побежала, как бегала много лет назад: за околицу, мимо копани, заросшей зеленым ковром ряски, и вверх по зеленому склону горушки. Добежала до песчаного обрыва, который когда-то казался мне высоким, и встала на краю. Закрыла глаза, и мне послышались перекликающиеся голоса, детский смех, лай собак и мычание коров. Открыла глаза и увидела поле, волнующееся морем трав и цветов, колодезный сруб в зарослях кустов, реку вдалеке, сине-зеленую полосу леса на горизонте – все это осталось неизменным. Реальность наложилась на образ из памяти, все линии идеально сошлись, и на душе стало так тепло и светло, словно я на самом деле вернулась в детство, где дни были долгими, небо – ясным, а любовь близких хранила меня, подобно крепостным стенам, неприступным для бед и невзгод. Нахлынула такая волна ощущений, что я пошатнулась и села на траву.

– Катя, тебе плохо? – послышался сзади встревоженный голос Макса.

– Нет, мне хорошо, – я помотала головой, украдкой стряхивая навернувшиеся слезы. – Просто воспоминания накатили.

Подоспел Шарик, возмущенно гавкнул на меня – зачем бросила? Макс встал рядом со мной и с удовольствием потянулся.

– Красота-то какая!

– Хотелось бы напомнить, что мы сюда приехали не пейзажами любоваться, – Костя был в своем амплуа – ироничен и практичен. – И так целый день потеряли, так что давайте сразу за дело. Катя, показывай, где эти ваши Могилы?

– Собственно, мы на них сидим, – улыбнулась я. – Раскоп должен быть где-то с краю, где бабушкин участок примыкает к горушке. Пойдем, покажу.

Шарик, который нарезал вокруг нас круги в восторге от свободы и широты пространства, рванул галопом по склону, как рыжий вихрь, временами полностью скрываясь в густой траве. Ощущая душевный подъем и легкость в теле, я тоже побежала вприпрыжку вниз и чуть не навернулась в яму, слегка закиданную подсохшей травой. Хорошо, что Костя оказался рядом и успел подхватить меня под руку.

– Спасибо, – смущенно поблагодарила я.

Костя оставил мою благодарность без внимания и с жадным блеском в глазах осторожно спустился в раскоп.

– И что, теперь будем кости выкапывать? – хмуро поинтересовался Макс.

Костя ничего не ответил, как будто и не слышал вопроса. Он поворошил ногой землю в яме, потом выбрался из нее, внимательно оглядел вершину холма и направился к машине. Вынул из багажника какие-то приборы и принялся устанавливать их на треноги.

Раз уж Костя ушел в работу и перестал реагировать на внешние раздражители, мы с Максом занялись делами насущными: то есть палатками и обедом. Для лагеря выбрали место в стороне от горушки, все-таки перспектива ночевки в непосредственной близости от захоронения как-то не вдохновляла. Оказалось, парни неплохо подготовились: купили несколько больших бутылей воды, кучу съестных припасов, жидкость для розжига и даже дрова. «Никакой романтики», подумала я, с улыбкой вспоминая школьные походы – еловый лапник под палатку, дрова и хворост, собственноручно собранные в лесу, водичка из близлежащего водоема – кого там только не всплывало при кипячении!

Две двухместные палатки Макс поставил в течение десяти минут, а раньше на это ушло бы неизвестно сколько времени, в соответствии со сценарием, описанным Джеромом – с потерей колышков, поисками входа и выхода и выяснением в конце концов, что палатку поставили шиворот навыворот или вверх тормашками. Военные палатки защитного цвета оказались неожиданно уютными. Шарик с любопытством исследовал обе и вольготно растянулся посредине той, что была предназначена для меня – при своих скромных размерах он обладал талантом занимать все имеющееся пространство.

Хозяйственный Макс разжег костер, поставил котелок с водой на огонь и уже собрался готовить классический обед туриста – макароны с тушенкой – когда Костя закончил свои вычисления и измерения и подошел к нам. Окинул небрежным взором лагерь, одобрительно кивнул и предъявил свои выкладки.

– Копать будем вот здесь, – он ткнул пальцем в лист, изрисованный какими-то схемами и исписанный цифрами.

– Что сие значит? – поинтересовалась я.

– Это план кургана, что непонятного? – возмутился Костя и тут же поправился, – То есть если это действительно курган. С одной стороны холм подрыт, геометрия немного нарушена.

– Здесь раньше песчаный карьер был, – вставила я.

– Очень плохо, – попенял мне Костя, как будто я лично была в этом виновата. – Это существенно затруднило расчеты. Короче, Макс, бросай заниматься ерундой, бери лопаты и пойдем.

– Обед – это не ерунда, – возразила я.

– Тогда ты его и приготовишь! – заявил Костя и решительно увлек Макса за собой.

Что ж, если Костя привык руководить, то это не значит, что я привыкла подчиняться. Тем более, что мы не договаривались о том, что я буду готовить еду в полевых условиях для всей честной компании. Так что я решила вместо этого отправиться на экскурсию по памятным местам.

Проходя мимо склона, я увидела, как парни вбивают колышки и натягивают на них веревки, вымеряя и очерчивая квадрат для будущего раскопа. Увлеченный замерами Костя и не заметил, что я проигнорировала его указания, а Макс проводил меня взглядом, полным грусти по несостоявшемуся обеду. Ладно уж, приготовлю. После прогулки. Тем более, что сварить макароны с тушенкой можно меньше чем за полчаса, это вам не Рюрика найти.

В Заречье очень сложно заблудиться: посредине деревни проходит единственная дорога, а все дома с прилегающими участками расположены по сторонам от нее. Морально я была готова к картине полного запустения, но на деле все выглядело не так плохо. Да, некоторые дома разваливались, другие – снесены подчистую. Но кое-где шло строительство, отдельные подновленные домики сверкали стеклопакетами, а то и щеголяли новой крышей и свежей обшивкой. Странное было ощущение, словно зашла в свою прежнюю квартиру, в которой теперь живут совсем другие люди. Не знаешь, что шокирует больше, незнакомая новая обстановка в родных когда-то стенах, или выбранная еще тобой плитка в ванной, и забытая, да так и прижившаяся при новых хозяевах люстра. Вот так и я чувствовала себя чужой, немногочисленные встречные смотрели настороженно, а я мимоходом отмечала, что тополя выросли до небес, что продуктовый магазинчик забит досками, а здание клуба (того самого, с танцами по пятницам и субботам) зияет пустыми оконными проемами и щербится вываливающимися кирпичами. Дошла до самого конца дороги, с грустью поглядела на длинный полуразвалившийся остов фермы, и повернула обратно. Заречье вроде бы и не умерло совсем, но души в нем уже не было.

Из глубокой задумчивости меня вывел женский голос:

– Катька! Неужто и в самом деле ты? Какими судьбами?

Я даже не сразу поняла, к кому обращались, настолько неожиданно было, что меня кто-то узнал и окликнул. Навстречу шла девушка. Высокая, стройная, в красном сарафане, с белокурой косой, теряющейся за спиной.

– Что, не узнала? – насмешливо произнесла она. Эти нотки в голосе показались мне очень знакомыми, и в памяти сразу всплыло имя.

– Варя? – несмело произнесла я.

– Что, сильно изменилась? – в голосе девицы послышалось превосходство, когда она оглядела меня с головы до ног, отметив все детали моего помятого облика, от запыленных кед до растрепанной прически.

– И да, и нет, – призналась я. – Ты прекрасно выглядишь.

– Спасибо, – самодовольно улыбнулась она. – А вот ты совсем не изменилась.

И, не успела я поблагодарить за комплимент, как Варвара его присолила:

– Как была пацанкой, так и осталась.

В этом была вся Варвара. Ничуть не изменилась с детства. Начнет говорить что-то приятное, с милой улыбочкой, и только расслабишься – получи укол. И вот ты уже стоишь, разеваешь рот, как рыба, и ничего не можешь сказать, а Варька наслаждается произведенным эффектом. Так что неудивительно, что в нашей компании ее никто не любил. Она вообще была специалистом по гадостям исподтишка. Умела поссорить самых закадычных друзей, шепнув одному и другому коварное словцо, могла одним своим появлением расстроить самую веселую игру и сделать так, чтобы безобидная забава превратилась в злую проказу. Она же заботилась о том, чтобы обо всем своевременно узнавали родители. Взрослые считали Вареньку настоящим ангелом, да и как иначе, когда белокурое голубоглазое создание чуть ли не со слезами на глазах сообщает, что ваш ребенок без разрешения отправился купаться на реку, или в данный момент жжет шины за околицей, или тырит клубнику с чужого огорода. Исключительно из любви к правде и беспокойства за своих милых друзей.

Моя мама, например, до сих пор считает, что Варя была моей лучшей подругой детства, и передает о ней все новости, которые удается узнать. Так что я была более-менее в курсе жизни моей «подруги». После школы она уехала поступать в город в ВУЗ, и даже поступила, но судя по маминым восторженным известиям о том, что Варя встречается то с сыном олигарха, то с каким-то очередным директором, на учебу у нее времени оставалось немного. Неудивительно, что второй курс стал последним. Потом были разные случайные работы, даже пробы в модельном бизнесе и в кино, но как-то не сложилось.

Варька всегда считала себя достойной всего самого лучшего и общалась со сверстниками свысока. Но самое лучшее должно было на нее упасть само собой, как манна небесная, а не достигаться трудами в поте лица. С возрастом манна небесная обрела определенность в виде богатого мужа, даже не просто богатого, а очень богатого. Но конкуренции с городскими светскими львицами сельская красавица не выдержала и в результате осела в райцентре на непыльной канцелярской должности, куда ее устроил давно и безнадежно в нее влюбленный сотрудник местной администрации. Мама сокрушалась: «Такая красавица в девках засиделась, и куда только мужики смотрят». Мужики-то смотрели куда надо, но вот Варька была нацелена исключительно на птиц самого высокого полета и планку снижать не собиралась.

– Так что ты тут делаешь? – нетерпеливо переспросила Варвара.

– Да так, приехала друзьям места показать, – неопределенно объяснила я.

– Значит, это их машина у дороги? – оживилась Варька. – А я-то думаю, кто это на такой крутой тачке в нашу дыру заехал, заблудились, что ли. Познакомишь?

Я не смогла навскидку придумать повод для отказа, а эта «подруга» от меня так просто не отстанет. Пришлось пускаться в более пространные объяснения:

– Они археологи. Приехали на раскопки. Николай со Степаном кое-что любопытное нашли в горушке возле бабушкиного огорода, вот они и заинтересовались.

– Да, слышала я что-то про это, – лениво протянула Варька. – Степка тогда всем растрезвонил, что они клад нашли, а потом примолк.

– Ну, не клад, конечно, – нервно рассмеялась я. – Так, мелочи, возможно интересные с точки зрения археологии.

Мы уже подошли к бабушкиному дому, и Варвара цепким взглядом окинула жарившуюся на солнце «крутую тачку».

– Я гляжу, твои археологи неплохо зарабатывают.

– Костя ухитряется совмещать бизнес и археологию, – брякнула я.

– Твой парень? – быстро уточнила девица.

– Нет, просто друг, – промямлила я.

– Как интересно, – промурлыкала Варвара с хищным огоньком в глазах.

Получив от меня столь многообещающие вводные, Варька с удвоенным энтузиазмом устремилась знакомиться с моими перспективными друзьями, на ходу расплетая косу и поправляя и без того эффектный бюст.

За время моей прогулки парни вырыли приличную яму, на дне которой увлеченно ковырялся Костя, а Макс стоял на краю и пользовался минутой передышки, позевывая и почесывая свежие комариные укусы. Появление Варвары застигло его врасплох, и он уставился на девушку с разинутым ртом.

– Привет, я Варя, – нараспев произнесла она, разглядывая Макса с неподдельным интересом. И так как Макс оторопело молчал, она с обворожительной улыбкой продолжила. – А вы и есть Константин?

– Я Макс, – наконец смог выговорить парень и робко улыбнулся в ответ. Но Варькин интерес сразу переместился в яму, где Костя как раз выяснил, что обнаруженная им ржавая железка на самом деле и была всего лишь ржавой железкой, а не клинком или частью доспеха, и довольно эмоционально высказался по этому поводу.

– Фи, как грубо, – с нажимом произнесла Варвара и склонилась над ямой. Максу при этом открылся такой роскошный вид на ее декольте, что бедняга не знал, куда глаза девать.

– Здравствуйте, Константин, – пропела Варя, заслоняя солнце сетью золотистых волос. – Мне Катя столько про вас рассказывала.

– Интересно, что же она успела про меня рассказать? – скептически осведомился Костя, глядя на нее снизу вверх.

– Только хорошее, – заверила его девушка, и, увидев, что Костя собирается вылезать, протянула руку. – Вам помочь?

Костя усмехнулся, но цепко схватил Варвару за запястье, будто собираясь воспользоваться предложенной помощью, и вместо этого вдруг потянул ее к себе. Варька такого оборота не ожидала, ноги у нее поехали, и она вот-вот свалилась бы в яму, но Макс вовремя пришел на помощь, удержал девушку на краю и перехватил Костину руку, вытянув того на поверхность.

– Мальчики, а вы шутники, – сообщила гостья, поправляя растрепавшиеся волосы. – Надолго к нам?

– Как пойдет, – в тон ей ответил Костя и скомандовал Максу. – Переходим на другой квадрат, здесь больше делать нечего.

Он шутливо отсалютовал Варваре лопатой, толкнул в бок глупо улыбающегося Макса и направился дальше по склону, там, где колышками и веревочками был отмечен следующий «квадрат». Макс спохватился, неуклюже кивнул и поспешил следом.

А мы остались стоять в неловком молчании. Варька не очень убедительно поинтересовалась как у меня вообще идут дела, я ограничилась неопределенным «нормально». Она и так была не хуже меня осведомлена о делах всех односельчан, а также их близких и дальних родственников по вездесущему сарафанному радио.

– Замуж, как я слышала, еще не вышла? – приторно сладким голосом спросила «подруга».

– Ты, как я слышала, тоже, – парировала я. – И вообще, что ты здесь делаешь? Ты же вроде как в райцентре теперь живешь?

– Родных приехала проведать, – холодно обронила она. Так холодно, что я сразу заподозрила, что Варька, как и я, проводит в Заречье отпуск за неимением лучших вариантов.

Пока она обдумывала следующий выпад, я как нельзя кстати спохватилась:

– Ой, мне же обед надо готовить!

– Ладно, пока! Еще увидимся, – пообещала мне она, бросила еще один взгляд в сторону копавших новую яму ребят и удалилась с достоинством королевы. Явно обдумывать план наступления.

– Не сомневаюсь, – пробормотала я и принялась за стряпню.

Готовить еду на костре оказалось не так-то просто. Сначала я долгое время возилась, заново разжигая его, потом выяснилось, что вода на открытом огне почему-то никак не хочет закипать. Все равно бросила макароны в котелок и в течение получаса они то ли сварились, то ли просто размокли. Тем не менее, замешанные с тушенкой, разлили вокруг такое интенсивное благоухание, что парни немедленно побросали лопаты и материализовались возле котла с мисками в руках. Я щедро отвалила каждому по порции варева, не забыв и себя, и мы устроились прямо на траве у палаток. Парни ели и похваливали, я скромно принимала комплименты. Незамысловатость приготовленного кушанья с лихвой окупилась трудностями с его приготовлением, так что я не сочла их незаслуженными. Тут же по соседству Шарик с аппетитом уписывал собачьи консервы – дома он от них презрительно нос воротил, а на свежем воздухе да после интенсивных пробежек лопал за милую душу.

Солнышко светило, жизнь была прекрасна, и казалось, совершенно неоткуда было ждать неприятностей, однако дождались же!

– Приятного аппетита, молодые люди, – послышался скрипучий старческий голос.

– Спасибо, – пробурчала я с набитым ртом и обернулась. Солнце светило прямо в глаза, и сквозь выступившие слезы мне показалось, что я вижу ангела в белых одеждах и с сияющим нимбом над головой. Когда присмотрелась, оказалось, что это всего лишь дедок в линялых штанах и рубахе и с настолько блестящей лысиной, что отражавшиеся от нее лучи создавали вокруг головы ее обладателя золотистое сияние.

– Кто вы такие и что здесь делаете? – строго вопросил престарелый «ангел».

– Я Катя, внучка Елизаветы Ивановны, – доброжелательно ответила я. – А это мои друзья, Макс и Костя. Приехали мою родную деревню посмотреть.

– Родную деревню посмотреть, говоришь? А ям зачем накопали? – старик сердито нахмурил лохматые седые брови, которые своей кустистостью стремились компенсировать отсутствие растительности на голове, а потом вдруг как гаркнул во все горло. – Мóгилы приехали раскапывать, вот зачем!

Мы втроем разом перестали жевать и удивленно уставились на деда, а Шарик поперхнулся и принялся шумно кашлять. Взгляды всех присутствующих переместились на песика, а когда он наконец прокашлялся и как ни в чем не бывало завилял хвостом, в разговор вступил Костя.

– Простите, как вас величать? – спросил он с вежливой улыбкой.

– Звать меня дядя Миша Глобус, – представился дедок.

– Разрешите представиться – Константин. Дядя Миша… Михаил… Господин Глобус… – Костя никак не мог определиться, как же поименовать собеседника. – Мы прибыли сюда по поручению института археологии с исследовательской экспедицией с целью выяснения исторического потенциала данного региона.

Но внушительная Костина формулировка не произвела на дядю Мишу ожидаемого впечатления, он только еще больше разозлился.

– Ходют тут, копают, клады ищут, – гаркнул он так громко, что мы невольно отодвинулись назад. – А того, что от этих кладов окромя бед ничего не бывает, знать не хотят!

– Никаких бед ни себе, ни вам мы не желаем, – нахмурился Костя, ему весь этот балаган стал уже надоедать. – Это обычная археологическая экспедиция и мы здесь на законных основаниях.

– На законных, говоришь, – хитро прищурился «господин Глобус». – А разрешение у вас на это имеется? Документик, так сказать?

– А как же, – ответил Костя, честно глядя в глаза дяде Мише. – И мы готовы немедленно предъявить его по первому требованию. Соответствующим органам.

– Вот сообщу куда следует, будут вам соответствующие органы, – пробормотал старик себе под нос. Еще немного потоптался, неодобрительно оглядел нас по очереди, остановил взгляд на Максе, смачно плюнул себе под ноги и ушел в сторону леса.

– Это что еще за леший? – спросил Макс, когда Глобус скрылся за пригорком.

– Это не леший, а местный старожил, – рассмеялась я. – Один из немногих оставшихся, между прочим.

– Странная фамилия – Глобус, – удивился Макс.

– Да это не фамилия, а прозвище, – объяснила я. – Дядя Миша облысел, когда ему еще тридцати не было, так что он и сам себя иначе как Глобусом не называет, а его настоящую фамилию мало кто помнит. А еще бабушка его называла «каждой бочке затычка». Между прочим, ему всегда до всего было дело и с него вполне станется «доложить куда следует».

– Ерунда, – отмахнулся Костя. – Я же говорил: если надо будет, за разрешением дело не встанет. А пока участок официально не объявлен историческим памятником, ямы копать нам нигде не возбраняется.

Больше этот день ничем не ознаменовался. Ребята раскопали еще несколько квадратов, но безрезультатно. Уставший от непривычной работы Костя объявил конец работе в семь часов.

– Ничего, сегодня мы просто примерялись, – оправдывался он. – Вот увидите, завтра будет день самых невероятных открытий.

Более привычный к физическому труду Макс устал не так сильно, как Костя, однако протестовать против сокращенного рабочего дня не стал и помог мне с ужином.

После ужина мы еще немного посидели у костра, глядя как сражаются языки пламени, заставляя дрова оживать, светиться изнутри и раскаляться добела. Макс заразительно зевнул и заявил, что он отправляется на боковую.

– Правильно, надо пораньше лечь, чтобы завтра встать на рассвете и поработать как следует, – поддержал его Костя, а потом подмигнул мне:

– Катя, если будет страшно, присоединяйся к нам, мы подвинемся! Или можем Макса отдельно положить, он у нас смелый.

– У меня уже есть охранник, – невозмутимо ответила я и погладила Шарика. – С ним мне никто не страшен, даже сам Рюрик со своей ратью.

– Ну как хочешь, я же о твоей безопасности забочусь, – хитро улыбнулся он.

Я промолчала, но подумала, что чем дальше от меня расположится на ночлег Костя, тем безопаснее я буду себя чувствовать.

Парни залезли в свою палатку, а я все сидела и сидела. Такая благодать вокруг – как вообще здесь можно чего-то бояться? Белые ночи были в самом разгаре, воздух как будто светился сам по себе, сгущаясь по низинам в туман. Небо на западе разливалось сказочным закатом. Запахи стали отчетливее. Я могла различить аромат цветов на лугу, дух сырой земли из раскопов, нотки подсушенной солнцем травы, запах тины из заросшей копани. Шарик сидел рядом и тоже принюхивался. То, что для меня было песенкой из нескольких нот, для его чуткого носа было целой симфонией.

В палатке я завернулась в спальный мешок, немного поворочалась, ощущая все неровности земли под палаткой и какие-то невидимые ветки и камушки, которые так и норовили впиться под ребра. Шарик свернулся рядом маленькой грелкой. Снаружи пели комары, тщетно отыскивая лазейку внутрь. Я закрыла глаза и моментально уснула. С улыбкой на лице.

5. ГОСТЬ НЕ КОСТЬ, НЕ ВЫКИНЕШЬ

Рассвет мы безнадежно проспали. Я проснулась, когда солнце было уже высоко и успело изрядно нагреть палатку, так что в спальном мешке стало жарко как в духовке. Я выползла из мешка, как гусеница, расстегнула молнию входа и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Шарик прошмыгнул наружу и уже нацелился задрать ногу на соседнюю палатку, но я шикнула на него. Как раз вовремя, потому что в следующую секунду оттуда высунулся взлохмаченный и заспанный Костя, кивнул мне и полез обратно, будить Макса.

– Вставай, солнце в зените, а у нас еще конь не валялся! – послышалось из палатки, а затем последовало мычание Макса и его недовольное бормотание насчет рабовладельцев.

Позавтракав на скорую руку бутербродами, парни взяли лопаты и отправились на дальнейшее освоение холма, а я осталась загорать и наслаждаться ничегонеделанием.

Долго мне наслаждаться не пришлось – явилась Варвара, как пчела на мед. Вернее, даже как оса, настолько она была целенаправленна. Правда, мне она лишь кивнула издали и сразу направилась к парням. Очередной яркий сарафан был еще соблазнительнее, чем вчерашний, волосы уложены в стиле «продуманная небрежность», а улыбка – все так же ослепительна. Но Костя целеустремленно командовал, Макс пыхтел и копал, и гостье не было уделено должное внимание. Пришлось ей сделать вид, что пришла проведать подругу, то бишь меня.

Она принялась подробно расспрашивать о моем житье-бытье, о работе, о родителях. Я неохотно отвечала, прекрасно понимая, что весь этот разговор ей нужен лишь как предлог находиться на виду у ребят, закидывать голову в звонком смехе и издавать громкие восклицания, то и дело поглядывая в сторону археологов. Археологи не реагировали, и Варвара понемногу начала выходить из себя.

– Везет же тебе, Катька, – неожиданно вырвалось у нее. – Своя квартира в городе, машина и модная собачка в придачу. И друзья такие интересные.

– Как сказать, – хмыкнула я. – Мама считает, что я слишком много работаю и по определению не могу быть счастливой, потому что все еще не замужем.

– Все равно, у тебя все возможности есть, а я в этой проклятой дыре пропадаю, – Варвара досадливо вздохнула. – Ну ничего, вот увидишь, я скоро перееду в город, и буду жить лучше всех!

Я не знала, что ответить. Осуждать за стремление вырваться из глубинки я ее не могла. Каково это, молодой красивой девушке с большими амбициями жить в глубокой провинции, когда деревни вымирают, парни спиваются, а все, кто хотят чего-то в жизни достичь, всеми правдами и неправдами стремятся уехать отсюда.

– Хочешь, я у знакомых поспрашиваю, может, тебя куда-нибудь секретарем возьмут? – неуверенно предложила я.

– Вот еще, кофе подавать и на звонки отвечать. Нет уж, спасибо! – Варька гордо задрала нос.

– Так все с этого начинают, – растерялась я.

Она лишь презрительно фыркнула в ответ. Построить карьеру упорным трудом и достичь вожделенных материальных благ в виде квартиры и машины своими силами явно не входило в Варькины планы, нечего было и пытаться ее переубеждать. Да и моя однушка в спальном районе и пятилетний хэтчбэк как венец этих трудов у нее вызвали бы лишь скептическую улыбку.

На этом разговор закончился: Варвара заметила, что парни сделали перерыв, и устремилась к ним, даже не попрощавшись со мной.

«Да уж, эта своего не упустит. И чужого тоже», – подумала я.

Момент Варька выбрала подходящий: копатели были так измучены своим нелегким и безрезультатным трудом под палящим солнцем, что вполне благожелательно отнеслись к появлению приятного предлога отвлечься. Макс восхищенно улыбался, но Варька все свое внимание направила на Костю. Они довольно долго о чем-то беседовали, потом девушка направилась в деревню, а ребята ко мне.

– Общительная у тебя подруга, – сказал Костя, с трудом разжимая натертые лопатой ладони. – Мы ее пригласили вечером у костра посидеть.

– Чем больше народу, тем веселее, – пояснил Макс, стягивая с себя мокрую футболку.

Я состроила кислую мину, но промолчала. Вечер в компании с Варварой? По-моему, я сегодня лягу спать пораньше.

– Ну и жарища! Макс, айда искупнемся, – предложил Костя.

– До реки далековато будет, – заметил тот.

– А зачем нам река? Вон прудик под боком!

Парни переглянулись и наперегонки бросились в сторону копани. Я к ним не присоединилась – перспектива купаться в заросшем пруду с затхлой водой меня не прельщала, к тому же, насколько я помнила, в этом водоеме всегда была куча пиявок. Как в подтверждение послышался вопль Макса – кровососы с жадностью набросились на экзотический деликатес. Ребята вскоре вернулись, покрытые ряской и пахнущие тиной. Макс озабоченно рассматривал пострадавшее предплечье.

– Давай посмотрю! – предложила я. Оказалось, пиявка не успела присосаться, лишь попробовала жертву.

– Ну все, больше никаких купаний, – со смехом объявила я. – Ты ей наверняка пришелся по вкусу, и теперь она будет ждать тебя, чтобы доесть.

– Я туда и близко больше не подойду, – с отвращением проворчал Макс.

Он не успокоился, пока не сбегал в машину за аптечкой, и не обработал ранку йодом. Потом парни растянулись на траве, подставив тела солнцу: одно бледное, а другое от природы более чем смуглое. Мы с Шариком расположились чуть в сторонке, в призрачной тени чахлого кустика. Постепенно всех охватило приятное сонно-ленивое состояние. В траве стрекотали все, кто мог стрекотать, а в воздухе жужжали и зудели все, кто мог жужжать и зудеть. Вдалеке куковала кукушка, остальные птицы самовыражались кто во что горазд. Запах солнца, травы и цветов в сопровождении оркестра птиц и насекомых и в сочетании с теплым летним ветерком создавали беззаботное ощущение полного спокойствия.

Вдруг Шарик предупредительно гавкнул, честно исполняя обязанности сторожа. Со стороны дороги к нам шагал какой-то человек. Мне как-то сразу припомнились обещанные Глобусом неприятности. Неужели он и в самом деле не поленился и заявил "куда следует"? Костя с Максом озабоченно переглянулись и поднялись на ноги, а я решила пока остаться в тени, в прямом и переносном смысле и оттуда рассматривала приближающегося потенциального стража достояния нации.

Честно говоря, страж внушительностью не отличался. Сутулый парень в очках, на голове встопорщенный ежик волос неопределенного цвета. Белая рубашка с коротким рукавом, серые брюки, несуразный дипломат в руках. Не верилось, что сейчас он официально представится, достанет какие-нибудь "корочки" и потребует документы и объяснения. Скорее, вид у незнакомца был как у ребенка, который неуверенно подходит к песочнице с играющей малышней и не решается спросить: "А можно мне с вами?"

Так как Костя и Макс молча разглядывали пришельца и в песочницу его звать не спешили, я решила, что пора налаживать контакт, а там уж по ситуации, как пойдет.

– Добрый день! – я поднялась навстречу и улыбнулась как можно приветливее.

– Д-д-добрый, – подтвердил парень, смутившись от столь сердечного приема.

Поморгал глазами, осмелел и задал совершенно бестактный вопрос:

– А что это вы здесь делаете?

– Отдыхаем, – честно ответил Костя.

Пришелец вновь поморгал глазами – похоже, это у него было реакцией на любую новую информацию – и уже было открыл рот для очередного бестактного вопроса, но тут Шарик решил, что пришло время и ему поздороваться с гостем, и с восторгом кинулся к нему, пару раз тявкнув на ходу для приличия. Очкарик занервничал, как будто на него бежал боевой слон, а не маленькая моська, отступил на пару шагов и приготовился защищаться дипломатом. Дипломат, изначально не предназначенный для самообороны, раскрылся, и оказался складным мольбертом. На землю посыпались кисти, тюбики с красками, какие-то баночки. Не обращая на это внимания, парень продолжал угрожающе размахивать мольбертом, повторяя:

– Уберите собаку! Пожалуйста, уберите ее от меня!

Опасаясь не за истеричного художника, а за Шарика, я подхватила песика на руки.

– Не бойтесь, я держу его! – и добавила с легкой обидой за друга. – Вообще-то он не кусается!

Несостоявшийся страж закона принялся неуклюже складывать мольберт.

– П-п-понимаете, я вообще не очень люблю собак. Меня в детстве соседская болонка укусила, – сконфуженно объяснил он.

Костя, Макс и Шарик дружно фыркнули. Я сдержалась.

Сложив художественные принадлежности и отряхнув колени, очкарик выпрямился и сообщил свое имя:

– Даниил.

Мы тоже представились по очереди и пригласили визитера присоединиться к нам, то есть присесть рядом на траву и рассказать, кто он и откуда взялся. Шарика я от греха подальше держала на руках. Оказалось, наш гость был внуком бабки Насти, еще одной здравствующей деревенской старожилки. Про нее еще, помнится, болтали, что она знахарка и ведунья, но я ее совершенно не помнила.

– Так получается, ты тоже Катин деревенский приятель? – уточнил Костя.

Я повнимательнее пригляделась к гостю, пытаясь понять, был ли в нашей компании подобный экземпляр. Наверняка он и в детстве не отличался силой и ростом, скорее, был мальчиком из тех, кого били даже в художественной школе.

– Я не бывал здесь в детстве, – рассеял Даниил мои сомнения. – Отец с дедом рассорились еще до моего рождения и практически не общались с ним. Бабка пару раз в год к нам в гости приезжала, и все. После смерти деда она совсем одна осталась, а годы уже не те, вот я и стал приезжать сюда, ей помогать. А заодно этюды писать – места здесь красивые.

– Постой, твой дед ведь Яков Андреевич, кузнец? – припомнила я седобородого мрачного старика. – И давно он умер?

– Да, все верно, к-кузнец, – подтвердил пришелец, слегка заикаясь. – Он уже лет пять как умер. Я с ним так и не познакомился.

– Как же твой отец умудрился так с ним поссориться? – с искренним непониманием спросил Макс.

– Долгая история, – передернул тощими плечами художник.

– Нам сейчас не до долгих историй, – вмешался Костя. – Пойдем, Макс, работа ждет!

Макс неохотно поднялся, махнул гостю рукой и поплелся за Костей.

– А чем вы здесь занимаетесь? – снова спросил художник.

– Да так, ищем кое-что, – начала я, и тут мне пришла в голову идея. – Ты лучше приходи к нам на вечерние посиделки у костра, и мы расскажем, что здесь делаем, и ты поведаешь свою долгую историю, – предложила я.

– Хорошо, приду с удовольствием, – неожиданно обрадовался парень.

Я тоже была довольна – разбавлю компанию, глядишь, и Варькино общество окажется не таким тягостным. Да и про «исторический потенциал» пускай Костя вещает, у него это хорошо получается.

Даниил ухватил свой чемоданчик, неловко попрощался, смущенно улыбнулся и потопал в сторону реки. «Отправился писать пейзажи», – весело подумала я, невольно отметив, что улыбка у него вполне симпатичная.

День оказался богат на события.

Когда солнце начало клониться к горизонту, ласточки стали летать ниже, а кузнечики принялись настраиваться к вечернему концерту, стена очередной ямы, которую копали ребята, вдруг поползла вниз. Широкий пласт земли обрушился прямо на копателей, обнажив кусок каменной кладки. Парни завопили так, что я в ужасе примчалась к ним, решив, что произошел несчастный случай. А они стояли в раскопе, по колени засыпанные землей, и руками расчищали открывшиеся камни.

– Гляди, здесь знаки выбиты! – воскликнул Макс, копнув лопатой поглубже, и обнаружив широкую балку, на которой из-под слоя грязи проступали какие-то изображения. Костя бросил лопату и кинулся в лагерь. Тем временем Макс принялся углублять яму вдоль балки.

– Костян, гляди, под ней бревна какие-то.

– Стоп! – скомандовал вернувшийся с телефоном Костя. – Я должен все сфотографировать.

Он забегал вокруг раскопа, делая бессчетное количество кадров, потом прыгнул в яму и продолжил щелкать там. Особенно тщательно он запечатлел символы, выбитые на каменной балке.

– Костя, объясни, что это? – взмолилась я.

– Вы не поняли? – хрипло отозвался он, глядя в объектив. – Это и есть вход в курган. Мы у цели.

– А что это за символы?

Костя наконец отложил фотоаппарат в сторону и посмотрел на меня безумно горящими глазами. Сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, присел на корточки и вгляделся повнимательнее.

– Я вижу круг, квадрат, треугольник, и голову птицы, – заявил Макс.

– А я вижу…, – хрипло проговорил Костя, обводя пальцем очертания символов на камне. – Громовое колесо Перуна, квадрат Сварога, триквестр, и – да – голову птицы. Хищной птицы, судя по крючковатому клюву.

– И что же все это значит? – осторожно спросила я.

– Не знаю. – Костя принялся вылезать из ямы. – Но непременно выясню. Сегодня же.

– А вы Варьку на вечер позвали, – напомнила я, и добавила, – И я пригласила того… художника.

– Точно! Надо прикрыть раскоп. И запомните: про находку – никому не слова.

Парни тщательно накрыли яму брезентом и собрали инструменты, чтобы не привлекать внимания. Костя, даже не поужинав, полез в телефон, искать в интернете информацию о найденных изображениях, а мы с Максом принялись готовиться к приходу гостей, которые, хоть и званые, оказались весьма некстати.

Даниил и Варвара явились в сумерках. Варька, как Красная Шапочка, принесла корзинку пирожков, а Даня – какое-то диковинное варенье.

– Надеюсь, не из волчьих ягод? – спросила я, с подозрением принюхиваясь к темной массе в запыленной банке.

– П-по моему это ежевика, – неуверенно предположил художник.

Мы с Костей так и не решились попробовать, зато Макс умял почти полбанки.

Естественно, дружных посиделок у костра не получилось: Костя сидел в телефоне, параллельно поглощая пирожки, отвечал невпопад и уже через полчаса полез в палатку записывать сегодняшние достижения, к огромному разочарованию Варвары. Она еще немного поскучала в нашем обществе и засобиралась домой. Макс вызвался ее проводить и получил милостивое разрешение. Художник же уходить никуда не собирался, сидел у костра и мечтательно смотрел на закат.

– Как красиво, – сказала я, больше для того, чтобы разбавить затянувшееся молчание.

– Да, – мечтательно подтвердил Даня. – Будто на бледно-голубой холст нерадивый подмастерье опрокинул банки с розовой, оранжевой и синей краской, попытался стереть, да так и оставил.

– Говоришь, как настоящий художник, – улыбнулась я.

Парень немедленно смутился и принялся усиленно протирать очки. Пришлось снова искать тему для беседы.

– Как тебе Заречье?

– Захолустненько, – пожал плечами он. – Интересно, как здесь было лет этак двадцать назад?

– Совсем по-другому, – оживилась я. – Ферма работала, стада паслись, поля колосились. В каждом дворе свое хозяйство было. Работы для всех хватало, а по выходным в клубе – кино и танцы. Хотя…Это я скорее мамины воспоминания рассказываю. Ее рассказы о деревенской жизни для меня всегда лучше всяких сказок были. О том, как праздники отмечали – на Рождество колядовали, на Пасху игры и гуляния устраивали, яйцами объедались до больных животов. Свадьбу гуляли – так всей деревней, несколько дней. А праздник Ивана Купалы даже я помню – всю ночь костры жгли, парни и девушки через них прыгали, хороводы водили, песни пели.

– П-по твоим рассказам здесь просто райская жизнь была, – недоверчиво пробормотал Даня.

– Нет, конечно, трудностей хватало. В школу за пять километров ходили, а по весеннему полноводью на плотах переправлялись. Зимой волки в окна заглядывали, скотину и собак резали. И все равно, я заслушивалась и думала – какими они были, те люди? Искренними, наивными, простыми, сильными. Все друг друга знали, и все про всех знали. Зато и радость и горе делили на всех. Любили и ненавидели от души.

– Да уж, – насупился Даня. – Ненавидели, так от души. И проклинали тоже.

– Ты про деда? – осторожно спросила я.

Парень ссутулился, поковырял палкой в кострище, вздохнул, и неохотно принялся рассказывать.

– Мой дед был кузнецом. И не просто кузнецом, а потомственным кузнецом, то есть это ремесло передавалось в нашей семье от отца к сыну испокон веков, как и имена Яков и Андрей.

– Так получается, твой отец эту традицию нарушил?

– Не просто нарушил, а п-прервал, – уточнил художник. – Наотрез отказался перенимать дедовское ремесло – это раз, сына, то есть меня, назвал Даниилом – это два.

– А почему так получилось?

– Да кому были нужны кузнецы в те годы? Лошадей в деревне почти не осталось, полная механизация, за хозяйственной утварью теперь шли не в кузницу, а в магазин. Никаких перспектив. Вот отец и решил уехать в город и выучиться на инженера. Дед в сердцах заявил, что больше его видеть не желает, и ноги его чтобы в Заречье не было. А когда узнал, что внука назвали не родовым именем, так и вовсе с отцом общаться перестал. Отец, честно говоря, и сам не рвался сюда. Рассказывал, что, как колхоз развалился, все разворовали, а мужики спились один за другим. Так что меня деревенская жизнь никогда не прельщала. Я из центра города-то редко выезжал до последнего времени – только на пленэры для курсовых работ, пока в художке учился.

– А где теперь работаешь? – из вежливости поинтересовалась я.

– Да так, разные с-случайные заказы выполняю, – сбивчиво объяснил он, насупился еще больше и принялся ворошить костер палкой.

К счастью, вернулся Макс, как нельзя вовремя. Но мои надежды на то, что он оживит компанию и придаст беседе легкость и непринужденность, не оправдались. Он был очевидно расстроен, с нами сидеть не стал и сразу ушел спать. Наверное, Варвара его, что называется, «отшила». Костер уже полностью прогорел, я уже начала клевать носом и подумывать о том, что надо бы вежливо сообщить гостю о том, что пора бы и честь знать, но тут он предложил такое, от чего всю мою сонливость как рукой сняло.

– Хочешь, я напишу твой портрет?

– Что? – опешила я.

– Ну или хотя бы нарисую. В карандаше. Это недолго, честно, – принялся упрашивать он, даже за руку меня схватил, а потом сразу бросил, как обжегшись.

Предложение застало меня врасплох. До этого момента с меня портретов никто не писал и даже не предлагал. Я всегда относилась критически к своей внешности, даже слишком критически, по мнению хороших подруг. Мужчины же, как правило, смотрели заинтересованно, но сами собой в штабеля не укладывались.

– Ну, хорошо, – сдалась я.

В конце концов, я ничего не теряю. В худшем случае у меня будет неудачный портрет.

Даня немедленно достал блокнот и карандаш и принялся усердно зарисовывать.

– Что, прямо сейчас? – снова растерялась я. – Не видно же ничего.

– Нет-нет, света вполне достаточно, – возразил Даня, не отрываясь от работы. – Я сейчас только набросок сделаю, а потом его проработаю. Все равно у меня в белые ночи бессонница.

Рисовал он и в самом деле недолго – минут десять. Сделал несколько набросков, но показать результат наотрез отказался, пообещав предоставить законченный рисунок на следующий день.

– Тогда до завтра, – попрощалась я.

– Д-до завтра, – рассеянно кивнул он, собирая карандаши и бумагу. Он уже был не со мной, а со своим рисунком.

6. И КЛАД НЕ ДОБУДЕШЬ, И ДОМОЙ НЕ БУДЕШЬ

Должно быть, Макс с Костей поднялись ни свет, ни заря. К моему приходу они успели углубить и расширить яму настолько, что стало понятно – это действительно вход. Он был оформлен двумя грубо вытесанными каменными столбами, а уже упомянутая балка с загадочными знаками, как оказалось, венчала этот внушительный дверной проем. Мощная каменная кладка лишь обрамляла его, а роль двери выполняли грубо обтесанные толстые деревянные сваи, уложенные так плотно, будто их забивали молотом.

– А ну-ка, посмотрим, так ли крепки эти бревна, как выглядят! – Костя от души размахнулся и ударил лопатой в верхний брус. Гулкий удар отозвался в самом сердце кургана, и дерево осыпалось трухлявыми обломками. Часть провалилась внутрь, часть высыпалась наружу. Из темной дыры отчетливо повеяло сыростью. Я невольно вздрогнула и услышала, как сзади заворчал Шарик. Подходить близко он почему-то не решался.

– Прогнили насквозь, – резюмировал Макс, пальцами кроша обломок дерева.

– Еще бы, за тысячу с лишним лет! – радостно подтвердил Костя. – Давай теперь углублять яму, чтобы можно было полностью расчистить проход.

Стоя на краю раскопа, я чувствовала, как во мне поднимается волна беспокойства. Беспокойство было необъяснимым, и я попыталась найти его причину.

– Костя, так что насчет разрешения на раскопки?

– Какого разрешения? А, там трубку никто не берет, – отмахнулся от меня он. – Потом позвоню.

– Ну-ну, – пробормотала я. Смутная тревога донимала меня, как назойливый комар, хотелось даже отмахнуться. И это не была тревога по поводу нелегальности наших действий, а какое-то подспудное растущее чувство, что мы делаем то, чего делать вообще не следует, а не то…

– А что насчет символов, тебе удалось выяснить, почему они здесь изображены? – попробовала я еще раз отвлечь Костю.

К моему удивлению, это сработало: он воткнул лопату в землю, подтянулся на руках и сел на краю раскопа.

– С символами странная история получается. Я могу рассказать о каждом из них, но почему они выбиты здесь вместе и в таком порядке, я пока не разобрался.

– Ну расскажи хотя бы о каждом в отдельности, – попросил Макс.

Я присела рядом с Костей, Макс сложил ладони на черенке лопаты и оперся на них подбородком. Шарик лег рядом со мной, держа настороженные ушки на макушке и тревожно кося глаза в сторону прохода.

– Символ первый – триквестр. – Костя ткнул подвернувшимся под руку прутиком в орнамент из замыкающихся в треугольник полукружий. – Олицетворяет основные положения солнца: на восходе, в зените и на закате.

Он перевел указующий прутик на следующий знак, похожий на многогранную свастику, чьи изогнутые лучи по часовой стрелке складывались в круг

– Громовик, или громовое колесо Перуна, он же Коловрат. Олицетворение солнечного диска.

Третий знак, самый причудливый, представлял собой восьмиконечную звезду из двух пересекающихся заостренных овалов, вплетенных в квадрат.

– И, наконец, самый сложный по исполнению знак. Квадрат Сварога, известный также как Звезда Руси. Четыре луча звезды означают четыре стороны света. Сварог – один из самых главных богов славянского пантеона. Он олицетворял само небо, весь зримый и незримый космос. Тот, кто выковал Землю, твердь земную и твердь небесную.

– А почему ты ничего не сказал о птичьей голове? – удивленно переспросил Макс.

– Потому что здесь и так все понятно, – Костя отбросил прутик и улыбнулся самой довольной улыбкой, только что не облизнулся. – Это же сокол. Рарог.

– Так ты думаешь… – я не осмелилась договорить.

– Я не думаю. Я уверен. – Костя со всей силы вонзил лопату в дно ямы и спрыгнул вниз. – Макс, хватит мечтать, нас ждут великие дела.

Парни заработали лопатами, а я вернулась в лагерь, сопровождаемая Шариком и своими сомнениями. И обнаружила там невесть как материализовавшегося Даню с папкой в руках.

– А я тут тебя жду, – парень вскочил и неловко сунул мне папку в руки.

– Вот. Готов.

– Кто готов? –мысли не сразу перескочили на события вчерашнего вечера, – Ах, мой портрет?

– Ну, это не совсем портрет, – смущенно пробормотал художник.

Не дожидаясь объяснений, я раскрыла папку. Да, это точно не портрет. Я даже оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что никто, кроме меня, не видит этот шедевр.

Девушка на рисунке лицом действительно напоминала меня, но обладала куда более соблазнительной фигурой, граничащей с неприличием, учитывая мало что прикрывающий наряд. Кроме того, у нее имелась пара полупрозрачных крыльев, а удлиненные ушки заострялись на манер эльфийских. Восседала эта фея на белом единороге, который действительно заслуживал восхищения.

Видимо, у меня слишком уж сильно округлились глаза, потому что Даня поспешил объясниться.

– Помнишь, я говорил тебе о случайных заказах? Я рисую иллюстрации для книг в жанре фэнтэзи.

– Это многое объясняет, – кивнула я, все еще не в силах оторвать взгляд от бесстыжей феи с моим лицом.

– Тебе нравится? – с надеждой спросил автор.

– Красиво, – сдержанно похвалила я. – Единорог классный. Как живой. То есть как живой конь, я имею в виду. С натуры рисовал?

– Нет, в интернете фотку нашел, – признался польщенный парень.

– А я уж обрадовалась, что здесь где-то конюшня поблизости есть, – вздохнула я.

– Нет, я не видел. А зачем тебе?

– Так, просто, лошадей посмотреть, может покататься, – уклончиво ответила я. Не хотела признаваться в том, что, отправляясь в Заречье, лелеяла давнюю детскую мечту – проскакать галопом по полю.

– Не видел, – повторил Даня. – Да и не обращал внимания, честно говоря. Я в седле один раз в жизни сидел, еще в детстве. Отец хотел меня сфотографировать, а конь встал на дыбы. Я свалился и вывихнул ногу. С тех пор к лошадям и близко не подхожу.

На склоне показался Костя. Он бодрой рысцой подбежал к машине, порылся в багажнике и извлек оттуда каски и фонарики. Потом жестами показал мне, чтобы я гнала художника в шею, и убежал в сторону холма.

Я и сама была уже готова распрощаться с этим рисовальщиком фей в неглиже и с нажимом заявила, что мне срочно надо готовить обед. Ну очень срочно! И помощь не требуется, спасибо.

– Ладно, пойду спать, – разочарованно вздохнул Даня и побрел в деревню, к счастью, в обход горушки.

А я осталась с этим несчастным рисунком в руках. Надо спрятать, пока ребята не увидели, а то потом проходу не дадут, засмеют. Судя по тому, чем запасся Костя, они с Максом сейчас уже лезут в курган. Надо, наверное, пойти посмотреть, но я никак не могла себя заставить. Странно, вроде трусихой никогда не была.

Вдруг послышался топот, а затем показался взволнованный и изрядно запыленный Костя.

– Бежим, с Максом беда! – крикнул он.

– Что случилось? – подскочила я.

– Скорей, – только и ответил Костя и кинулся бежать обратно. Мы с Шариком рванули за ним. На бегу я сложила рисунок и сунула его в задний карман джинсов. Добежав до чернеющего в яме прохода, Костя включил фонарик и проскочил внутрь, а я замешкалась, не решаясь войти.

– Катя! – гулко донесся голос из кургана. Я стояла перед раскопом и говорила себе, что должна войти, что с Максом что-то случилось и, возможно, каждая секунда на счету. Шарик поскуливал в некотором отдалении, в его глазах застыл страх.

– Быстрее! – в голосе Кости зазвучали отчаянные нотки, и я нырнула в курган, как в холодную воду. Шарик, взвизгнув, кинулся за мной. И вот я внутри, моргаю, привыкая к полумраку. В глубине горел фонарик, и я увидела Костю, склонившегося над лежащим Максом.

– Что с ним?

– Не знаю, – подрагивающим голосом ответил Костя. – Мы вошли сюда, он начал задыхаться, что-то прохрипел и упал.

Макс лежал на спине, весь вытянувшись, лицо его было совершенно серым и неживым. Костя закрыл лицо руками и затрясся.

– Возьми себя в руки! – сурово одернула я его. – Действовать надо, а не истерить. У него астмы нет? Или клаустрофобии?

– Я не знаю, – простонал Костя, не отрывая рук от лица. – Может, он вчерашним вареньем отравился?

Я опустилась на корточки рядом с Максом, дотронулась до его лица. Лоб был прохладным, зато щеки – горячими. Не умея найти пульс на запястье, я попыталась нащупать биение артерии на шее, как вдруг Макс распахнул глаза, оскалился и со звериным рыком сгреб меня в охапку. Я заорала, Шарик залаял, а Костя, наконец, отнял руки от лица и залился диким хохотом. Макс отпустил меня и присоединился к нему. Шарик продолжал лаять, бегая вокруг нас.

– Вы… полные… идиоты! – выдавила я и села прямо на песчаный пол.

– Катюха, не сердись, – Костя потрепал меня по плечу. – Мы когда вошли сюда, на Макса какая-то известка с потолка свалилась, он так на зомби стал походить, что этим просто необходимо было воспользоваться!

– Чтобы меня до смерти перепугать, да? – мрачно поинтересовалась я, сердясь уже больше для вида, ведь Макса с таким лицом взяли бы в любой ужастик без проб, а сейчас этот несостоявшийся зомби так заразительно хохотал, что и мертвого рассмешил бы. Да, кстати о покойниках.

– А где же ваш Рюрик? Или целью всей нашей экспедиции было эффектно напугать меня, и теперь можно отправляться домой?

– Ты же не думаешь, что основателя княжеской династии скромненько так в прихожей прикопали? – осведомился Костя, поднимая с земли инструменты. – Основное захоронение должно находиться гораздо глубже, а мы находимся в верхнем ярусе.

– Значит, важная персона похоронена где-то в глубине? А это помещение для кого? – поежилась я.

Костя скользнул по стенам лучом фонарика, выхватив неровные песчаные стены.

– Есть несколько вариантов. Первый – это погребальные камеры для так скажем сопроводительных лиц вождя – жен, рабов и прочих верноподданных, а также лошадей – ведь не пешком же они в нижний мир должны добираться.

– И где же они все, погулять пошли? – хохотнул Макс.

Я уже привыкла, что вопросы, на которые у него не было ответа, Костя не удостаивал вниманием, так что он спокойно продолжил:

– Второй – камеры верхнего яруса представляют собой лабиринт, сооруженный, чтобы умершие не смогли найти дорогу обратно, в мир людей. Да и чтобы те, кто позарится на княжеский инвентарь, заблудились и сгинули в самом же кургане.

– Очень грамотно, – похвалил Макс. – Проще и дешевле, чем стражу у могилы выставлять.

Я огляделась: пещера была совершенно пустой, но в глубине были еще два прохода, оформленных точно так же, как и вход: столбы по бокам и каменный венец с выбитыми в нем символами. Символы тоже повторялись: триквестр, колесо, квадрат, сокол. Только в другом порядке и выполнены не так искусно, как знаки на входе, лишь намечены. Сами проходы чернели пустотой.

– И куда же вы дальше двинетесь? – спросила я. – Указатель-то не предусмотрен.

– А ты что, с нами не пойдешь? – удивился Костя. – Ты ведь уже внутри кургана. Где твой авантюризм? К тому же, тебе вообще бояться нечего, охранник-то с тобой!

Я взяла дрожащего «охранника» на руки. На «слабо» меня конечно же не взять, но авантюризм кое-какой присутствовал и уже разжег любопытство. Было страшно… интересно, что же мы здесь обнаружим? Я решительно кивнула, и мне вручили оборудование археолога – фонарик и каску. Каску я вернула Максу, который со смехом напялил ее на голову, отчего стал похож на никогда не мывшегося шахтера. Костя прихватил кирку, включил фонарик на своей каске и вошел в правый проход, внимательно глядя под ноги. Макс шел за ним и освещал стены и потолок. Из потолка местами торчали корни, их тени двигались в лучах фонариков, напоминая то ли змеиные клубки, то ли лапы с длинными когтями. Туннель устремлялся вниз, все время заворачивая вправо.

– Спиральный лабиринт, – приглушенным голосом сказал Костя.

– Так и должно быть? – шепотом спросила я, стараясь на всякий случай не касаться стен: кто знает, какие твари могут по ним ползать.

– В представлениях язычников вселенная состоит из ярусов – нижний мир, срединный и высший, – принялся объяснять специалист по древним захоронениям. – Могильные курганы сооружались в соответствии с этими представлениями. А пронизывает эти миры мировое древо Иггдрасиль, так что в центре кургана мы, скорее всего, найдем каменный столб, являющийся вертикальной осью всего комплекса.

Я шла за ребятами, стараясь отделаться от чувства, что за нами кто-то наблюдает, даже спину покалывало от этого, и уже жалела, что согласилась сюда залезть, но возвращаться одной было еще страшнее. А вдруг, пока мы спускались сюда по правому проходу, там, наверху, из левого прохода как вылезло что-то или кто-то, и поджидает там меня, потирая руки. Или лапы. Или что там у него есть.

Мне уже начало казаться, что спуску нет конца, стало тяжело дышать, а стены будто бы начали сближаться, грозя раздавить нас. «Наверное, это и есть клаустрофобия», – подумала я, но потом поняла, что проход и в самом деле сужается. Я уже открыла рот, чтобы предложить вернуться, как вдруг мы практически выпали в довольно большую камеру, точно такую же, как та, из которой начали свой спуск. И снова на выбор два варианта направлений дальнейшего продвижения вглубь кургана.

– Какие теперь будут предложения? – вкрадчиво спросила я, и сразу высказала свое. – Вернемся?

– Нет, только не теперь! – взволнованно возразил Костя. – Разве вы не понимаете, что мы в двух шагах от секрета кургана. Помните, что я говорил вам про ярусы? Мы сейчас в срединном мире! Надо сделать еще один переход, и мы в нижнем мире!

– А там Рюрик в золотом гробу! – зловещим голосом провыл Макс.

– И двенадцать верных витязей, – поежилась я. – Кстати, Костя, а эти двенадцать, что с ним остались, зимой от холода и голода умерли?

– Нет, не умерли, – отозвался Костя. – Согласно традиции, которая возникла на родине викингов, двенадцать воинов, давших клятву верности своему вождю, становились побратимами, и обязаны были отдать друг за друга жизнь. А также, в случае смерти своего лидера, сложить головы вместе с ним. Так что верные воины, которые всю зиму охраняли каменную насыпь с телом Рюрика, и перенесли его на место окончательного захоронения, были ритуально убиты и похоронены вместе с ним в том же кургане.

– Жестокая плата за верность, – поразился Макс.

– Клятва двенадцати считалась самой сильной и нерушимой, и они прекрасно знали, на что шли, – хладнокровно сообщил наш эксперт. – Кроме того, они свято верили, что отправятся вслед за своим вождем, прямиком в сияющие чертоги Вальхаллы.

Они-то знали, на что шли, а знает ли Костя? Он снова выбрал правый ход с той же бесшабашной уверенностью, с которой, верно, воины Рюрика приняли смерть, рассчитывая продолжить свое существование в бесконечных пирах и прочих наслаждениях Вальхаллы.

Мы с Максом двинулись за ним. Ход снова вел вниз, только на этот раз шел против часовой стрелки.

– Сейчас, сейчас, я чувствую, – нетерпеливо бормотал Костя, бодро спускаясь вприпрыжку. Я старалась не отставать. Ощущение холодного взгляда в спину стало невыносимым. Я практически уткнулась Максу носом в спину, и вновь спуск внезапно закончился. И что же? Перед нами опять была пещера с двумя проходами.

– Все, дальше не пойду, – решительно заявила я. – Так и заблудиться недолго. Кто знает, на какую глубину прорыт этот безумный муравейник.

– Костян, в самом деле, пойдем обратно, что-то и мне не по себе, – поддержал меня Макс. – Бестолковая прогулка получается. Я уже вообще не понимаю, как все эти туннели располагаются внутри холма. Это противоречит моему пониманию пространства.

– Мы просто выбрали не ту дверь, неужели непонятно, – раздраженно проворчал Костя. – Вернемся и проверим левый проход. Помните, что я говорил про лабиринт?

– Про заблудиться и сгинуть? Помню!

– Эх вы, – разочарованно протянул Костя. – С вами только зарницу в начальной школе проводить! Пойдем назад, попробую составить план кургана.

Поднявшись на уровень вверх, мы обнаружили, что не можем понять, какой ход должен вывести нас в первую камеру. Три прохода выглядели совершенно одинаково, а покружившись на месте в удивлении, мы уже не могли точно сказать, из какого только что пришли. Выбрав наудачу тот, что уводил в круговой подъем, мы вновь друг за дружкой прошли в каменный проем.

– Странно, – заметил Макс. – Мы же спускались по часовой стрелке, значит, подниматься должны против? А тоннель поворачивает направо.

Ответить ему никто не осмелился. Лишь когда вместо того, чтобы выйти к переходу наверх мы снова оказались в камере-распределителе с двумя проходами, которые вели вниз, Костя высказал свое мнение:

– Чертовщина какая-то.

С этого момента начался кромешный ад. Сначала мы еще бодрились, пытались шутить, убеждая себя, что это невозможно – заблудиться внутри небольшого холмика. Как могли, храбрились друг перед другом и скрывали свое беспокойство. Но когда счет переходам, тоннелям и пещерам потерялся, стало глупо не признавать очевидное. Мы заблудились и не можем выбраться. Костя запоздало дал команду погасить все фонари, кроме одного – батарейки уже начали садиться. Телефон был с собой только у меня, но толку от него не было никакого – мобильная сеть внутри холма отсутствовала. Мы пробовали стучать, но от этого начал осыпаться потолок. Лабиринт пещер и ходов оказался словно заколдованным. Макс оставил на одной из развилок каску, чтобы иметь ориентир, от которого можно было бы методично обследовать ходы, но больше мы к ней так ни разу и не вышли. Даже держаться направления вверх оказалось невозможным: ходы ныряли вниз вопреки всем законам логики и пространства. Погас один фонарик, через некоторое время другой. Я выключила телефон – батарейка была почти на нуле, и мы потеряли счет времени. Теперь его отмеряли жажда, голод и усталость.

7. ВЫХОД ЕСТЬ ВСЕГДА (ДАЖЕ КОГДА ЕГО НЕТ)

В конце концов, мы просто свалились с ног в очередной пещере. Снова переход за спиной, и два прохода перед нами. Дразнят призрачной возможностью того, что за одним из них кроется спасение. Последний фонарик постепенно угасает, скоро мы останемся в полной темноте. А еще страшно хочется пить. Спертый воздух песчаных туннелей оседал в пересохшем горле и делал жажду невыносимой, мы то и дело кашляли.

– Нам конец, – чуть слышно прошептал Макс, не решаясь произнести это в полный голос.

– Тебя когда хватятся? – мрачно поинтересовалась я.

– Не скоро, – вздохнул он. – Я вчера вечером родителям позвонил и сказал, что мы задержимся. А то, что здесь со связью перебои, они в курсе.

– Коля считает, что мы еще вчера в город вернулись, – обреченно призналась я. – А для родителей я в отпуск уехала.

– А я не привык ни перед кем отчитываться, – прозвучал резкий голос Кости.

Мы с Максом осеклись, зато заскулил молчавший до этого Шарик. Тонко, тоскливо и безнадежно. Это звучало жутко, я никогда еще не слышала, чтобы он так скулил.

– Катя, я тебя очень прошу, уйми свою шавку, – медленно проговорил Костя.

– Только не надо на него срываться, – проворчала я. – Шарик, между прочим, вообще не хотел сюда идти.

– Что же ты его не послушалась? Все-таки единственный мужчина в твоем доме, – насмешливо осведомился Костя.

– Знаешь, уж лучше собака, чем какой-нибудь самовлюбленный эгоист вроде тебя, – окончательно разозлилась я. – Знаю я таких – пользуются людьми, а потом выбрасывают их за ненадобностью.

– И на каких же основаниях ты сделала подобные выводы обо мне? – медленно спросил Костя с металлом в голосе.

– Да и так ведь все понятно! – раздраженно выпалила я. – Богатенький папочка обеспечил всем: машиной, квартирой, высокооплачиваемой должностью в своей компании. Ты же имеешь все, что только пожелаешь. И кого пожелаешь, наверное, тоже. Что, скучно стало, и решил для развлечения поиграть в Индиану Джонса?

– А ты, я так понимаю, прекрасно разбираешься в людях? Из-за того, что у тебя не сложилась личная жизнь, сделала вывод, что все мужики козлы и утешаешься в привязанности к собачонке! Да кто ты такая, чтобы судить? – взорвался Костя.

– Хватит! – прикрикнул на нас Макс. – Только ссор и ругани нам сейчас не хватает! Силы поберегите.

– А тебя вообще никто не спрашивает, – огрызнулся Костя. – Помолчал бы лучше, африканец недоделанный. Здесь темно, так что никто не видит, какой ты особенный.

Наступило молчание. Слышно было только, как Макс шумно дышит, стараясь справиться то ли с гневом, то ли со слезами.

– Макс, – осипшим голосом позвал Костя. – Прости меня. Я не хотел, честно. Нервы на пределе, вот и сорвался. Ты же знаешь, мне совершенно все равно, какого ты цвета. Я не расист. Тьфу, я что-то совсем не то говорю. Но ты же меня понимаешь?

– Понимаю, – со вздохом ответил Макс. – Ты что, думал, я не знал, что ты со мной дружить начал только потому, что это прикольно – друг чернокожий. Это же как обезьянку с собой на поводке водить. Все внимание обращают. С девушками легко знакомиться. Но я уже привык. Давно привык, с самого детства, что все на меня пялятся, а то и пальцами показывают. И вы даже не представляете, как я от этого устал. Как же хочется быть обычным, таким как все. И чтобы со мной общались просто потому, что я это я.

– Макс, ты мой самый лучший друг, именно потому, что ты – это ты, – не выдержала я. – Ты добрый, отзывчивый, веселый, общительный и искренний. С тобой я никогда не жду подвоха, обратного смысла, двойного дна. А цвет кожи, волос или глаз к твоей широкой душе и доброму сердцу никак не относятся.

– Спасибо, Катя, – от души поблагодарил он.

Костя помолчал некоторое время, потом заговорил снова.

– А ведь ты прав – я действительно начал общаться с тобой потому, что это было прикольно. Ты привносил разнообразие в мою компанию богатеньких отпрысков, считающих себя привилегированными. Но узнав тебя поближе, я понял, что ты действительно отличный парень. И раз уж меня угораздило сюда попасть, я могу радоваться только одному – что в этом кургане со мной ты, а не кто-то другой.

– Все любят Макса, – смущенно пробормотал мулат, – а Макс никого не любит.

Мы рассмеялись, а потом темнота и безысходность сделали свое дело, и мы примолкли, словно проявили бестактность, позволив себе веселиться в столь безвыходном положении. Костя еще немного помолчал, и продолжил, словно кто-то подгонял его выговориться:

– Про богатенького папочку, Катя, конечно, права. Знаете, на мое восемнадцатилетие отец подарил мне квартиру и отдал старенький служебный «Опель». А еще он сказал, что это последний раз, когда я что-то получаю просто так, и с этого момента должен содержать себя сам. И я начал работать на его фирме. Но не на «непыльной должности», а простым курьером, и это параллельно с учебой на экономическом факультете. Хотя сам я с детства мечтал поступить на исторический. Но отец всегда говорил мне, что я должен буду продолжить его дело и в свое время сменить его на посту руководителя. И занять его место я смогу не потому, что я его сын, а только если буду по-настоящему достоин этого: то есть получу профильное образование и изучу дело с самых азов, постепенно поднимаясь по карьерной лестнице. К тому моменту, когда я закончил экономический факультет, я уже был руководителем среднего звена, а через пару лет достиг и высшего. Стал хорошо зарабатывать, машину смог себе позволить купить приличную. Но и о мечте не забывал. Поэтому поступил на истфак, заочно, правда. Работа оставляла мало времени на учебу, но до диплома я кое-как добрался. А тут эта история с находками и курганом. Вы себе не представляете, как я обрадовался этой возможности. А когда обнаружил отсылки к Рюрику – вообще голова кругом пошла. Я с детства грезил Шлиманом, открывшим Трою, и Картером, обнаружившим гробницу Тутанхамона. А теперь у меня появился шанс самому прикоснуться к настоящей легенде.

Костя замолчал. А я не знала, что сказать. Он не оправдывался. Он просто позволил мне заглянуть чуть глубже того суждения, которое, каюсь, было основано на поверхностных умозаключениях, сдобренных моими же предубеждениями. Вот и я оказалась ничем не лучше тех, кто судит людей по одежке, цвету кожи или марке авто. Извинения были бы неуместны, а объяснений и откровений на сегодня и так всем хватило. Фонарик тлел угольком, не давая света, поэтому я нашарила в темноте Костину руку и крепко пожала. Костя немного помедлил и пожал мою в ответ.

Со стороны Макса послышались какие-то всхлипывания. Я даже подумала, что он плачет от избытка чувств, пока не поняла, что это он так смеется, горько и саркастически.

– Макс, ты чего? – спросила я, пытаясь разглядеть его.

– Прикоснуться к легенде, говоришь? Да мы же пропадем здесь, вы что, не понимаете? – рявкнул он.

Мы с Костей вскочили на ноги, пытаясь найти Макса и утихомирить его, но он принялся метаться по пещере, подвывая и повторяя:

– Так и останемся в этих проклятых Могилах!

– Макс, не надо, успокойся, – просили мы его, а Шарик заливался лаем, поддерживая то ли его, то ли нас.

– Не хочу!

Последние слова прозвучали как рев, а за ними последовал грохот – это Макс в отчаянии боднул головой песчаную стену. Голова в каске выдержала, а вот стена покрылась сияющими трещинами. Лучики света выглядели нереальными, чужими, какими-то инопланетными в кромешной тьме кургана. Мы разом перестали дышать, даже Шарик замолчал.

– Макс, давай еще разок, – прошептал Костя. Макс нашарил на полу кирку, размахнулся, и что было силы врезал ею в стену. Посыпались комья земли, по пещере взметнулись клубы пыли, а в стене засиял пролом. Свет хлынул внутрь, как вода в пробоину тонущего корабля.

– Свобода? – охрипшим от пыли и волнения голосом спросила я, и, не дожидаясь ответа, схватила в охапку Шарика и полезла в дыру. Костя и Макс поспешили за мной со всех ног и рук и, щурясь от яркого дневного света, вылезли наружу.

Мы оказались на песчаном склоне, отфыркиваясь и откашливаясь, с наслаждением вдыхая свежий воздух.

– Как глупо было бы умереть там, в метре от свободы, – Макс опасливо глянул через плечо на чернеющую дыру.

– Где мы оказались? – я оглядывалась вокруг, ослепленная после долгого нахождения в темноте.

– Мы просто прошли гору насквозь, это же очевидно, – устало проговорил Костя, вытряхивая песок из волос. – И вышли со стороны карьера. А вон и колодец!

– Колодец! – мы, не сговариваясь, бросились к срубу.

До этого мы не ходили к колодцу, пользуясь привезенной с собой водой, и теперь я с удивлением отметила, что он очень неплохо сохранился. Наверное, кто-то из местных заботился, чтобы источник не пришел в запустение. Даже ведро на цепочке стояло на камне. Макс сбросил ведро в проем, где оно гулко плюхнуло, разнеся звук эхом по отсыревшим стенкам, неохотно утонуло в черном омуте воды, и было поднято наверх за несколько спешных оборотов ворота, до краев наполненное вожделенной влагой. Мы принялись жадно пить прямо из ведра, сталкивались головами, умывали перепачканные лица. Вода была холодная до того, что зубы сводило, но вкусная до безумия. Сделав несколько глотков, я набрала воды в ладони и дала попить Шарику, который ждал, высунув пересохший язык. Вода всех вернула к жизни, но вместо того, чтобы радоваться спасению и обнимать друг друга, мы чувствовали себя крайне неловко. Все то, что мы раньше держали в себе и высказали в состоянии паники, теперь как будто вытащили на свет во всей своей обнаженной откровенности. Но чего не скажешь на пороге предполагаемой неминуемой гибели! Сейчас надо вернуться в лагерь, поесть, передохнуть, а там, глядишь, можно будет сделать вид, что ничего не было.

Мы не спеша принялись подниматься на холм, увязая в песке. Я включила телефон, он успел поморгать, выдать сообщение об отсутствии зоны покрытия, и выключился насовсем. Надо будет в машине на зарядку поставить. Шарик обогнал нас и в два счета скрылся за краем насыпи. И почти сразу же раздался испуганно-удивленный лай. Кого он мог так испугаться? Кто-то влез в палатки в наше отсутствие? Я бегом кинулась к нему на помощь, парни – за мной. Мы взлетели на вершину и разом остановились, будто в землю вросли. У подножия горушки паслось стадо коров. На них то и лаял Шарик.

– Откуда здесь коровы? – задумчиво вопросила я. На эмоциональные проявления удивления сегодняшний день, богатый событиями, не оставил сил.

– Просто пригнали стадо на выпас, – устало ответил Макс.

– Да здесь километров на пятьдесят вокруг ни одной фермы не осталось, – возразил Костя.

– Значит, одна осталась, – отрезал Макс. Он был сыт по горло неожиданностями, устал и хотел есть. Проблема была в том, что еда осталась в лагере, на месте которого в данный момент десятка два черно-белых буренок энергично объедали траву.

Из оцепенения нас вывел резкий звук, похожий на выстрел. Это так мастерски оглушительно хлопнул кнутом пастух, колоритного вида бородатый мужик в кожаной шляпе и джинсах. За ним молча следовали две здоровенные собакообразные зверюги, при виде которых Шарик попятился задом и поспешил укрыться за нашими спинами. Несколько коров протестующе замычали, остальные нехотя покинули облюбованное место и тронулись в путь.

– Эй, друг, ты считаешь, это нормально, чужие вещи коровами топтать? – окликнул пастуха Макс.

– Какие такие чужие вещи? – мужик встал, подбоченившись, собаки многозначительно уселись рядом.

– Вы здесь палаток разве не видели? – миролюбиво спросила я.

– Нет, милая, я каждый день тут стадо гоняю туда-сюда, все это знают и на коровьей дороге ничего не оставляют, – хитро заулыбался бородатый ковбой. – Коровки, они ведь дороги не разбирают, что не затопчут, то лепешками отметят.

– Каждый день гоняет, а мы с ним только сегодня встретились, –пробормотал Костя.

Тем временем стадо отбывало, и пастух поспешил за ним, поминутно оглядываясь и чему-то усмехаясь. Собаки хором зевнули, косо глянули на нас, запоминая, и не спеша потрусили следом.

Палаток не было. Не было даже следа того, что на этом месте стоял лагерь. Ровная травка, местами общипанная коровами, да несколько лепешек на память.

– Давайте посмотрим на вход в курган, – предложил Макс, и мы с некоторым содроганием отправились к исходной точке наших злоключений. К нашему удивлению, склон был точно таким, как до начала раскопок – ровным и нетронутым. Мы ошарашенно озирались по сторонам.

– А машины-то тоже нет, – мрачно заметил Костя.

Мы поднялись на холм, чтобы оглядеться. Стоя на вершине злополучной горушки, я оглядывала знакомую с детства местность с чувством, что вернулась на двадцать лет назад. Передо мной лежало большое и очень даже жилое селение со множеством домов с хозяйственными постройками, огородами и разноцветными заборами. Лаяли собаки, мычали коровы, где-то ревел ребенок, противный женский голос надрывно звал какого-то Митю. На дальнем конце села выделялись большие приземистые постройки.

– Смотрите, ферма! – почему-то обрадовалась я.

– Ферма? – возмутился Костя. – Откуда она там взялась? Откуда вообще все это взялось?

– Мне все понятно, – авторитетно заявил Макс. – Подземные ходы увели нас далеко от того места, где мы вошли в курган. Вы вспомните, сколько мы там блуждали! Километров десять прошли, не меньше.

В его слова вклинился колокольный звон. Поискав глазами, я нашла среди деревьев маковку церквушки. После вступительного перезвона колокол пробил шесть раз.

– Шесть часов, – сообщила я. – Вечерняя служба началась, наверное.

– Шесть часов, – задумчиво повторил Костя. – Значит, с того момента, как мы углубились в курган, прошло около восьми часов. Действительно могли уйти далеко и выйти в районе какой-то другой деревни.

– Абсолютно идентичной Заречью? – недоверчиво спросила я. – С точно такими же горушками, рекой, лесом и дорогой? Да здесь даже колодец точно на том же месте! И ферма стоит там же, где была раньше!

– А ты на поля посмотри, – предложил Макс.

Я посмотрела. Вместо зарослей бурьяна и пальмовых рощ из борщевика вокруг простирались разработанные угодья, расчерченные линеечками зеленых всходов. Вдоль них деловито сновали фигурки людей и двигались аккуратные, как игрушечные, трактора.

– Нет, ну поглядите же, вон горка с тремя столбами! – настаивала я (правда, сама не понимала, на чем), – И наша копань, только расчищенная и с мостками. А вон, кстати, там мальчишки купаются, давайте у них спросим, как деревня называется.

И, не дожидаясь его согласия, я крикнула:

– Эй, ребята! Как эта деревня называется?

Увлеченные купанием, они услышали меня не сразу, пришлось подключиться и Косте с Максом. Поняв, что от них требуется, мальчишки не стали спешить с ответом, предварительно не рассмотрев чужаков, поэтому вылезли из воды, оделись и босиком подбежали к нам. Макс и Шарик вызвали их живейшее любопытство, и они беззастенчиво глазели, как будто мы были странствующим цирком на гастролях.

– Как ваша деревня называется, пацаны? – отвлек их от развлечения Костя.

– Митька, как наша деревня называется? – толкнул младший старшего.

– Заречье! – важно ответил тот. – Когда уже запомнишь.

Мы переглянулись.

– Я же говорила! – с победным видом повернулась я к парням. – Это Заречье! Только…

– Что «только»? – раздраженно спросил меня Костя. – Только оно подобно Фениксу полностью возродилось меньше чем за день?

Я лишь смогла беспомощно пожать плечами. Мальчишки, которые с живым интересом прислушивались к разговору, немедленно засыпали нас вопросами:

– Дядя, а вы негр, или просто грязный? А собачка почему такая маленькая? Она еще щенок, или плохо ела в детстве?

– Так ты Митя? – обратилась я к старшему. Он радостно кивнул.

– А тебя, между прочим, мать искала, – сказала я наугад.

– Мне же купаться нельзя, – спохватился пацан. – Бежим, Федька.

И они кинулись бежать, почему-то в сторону полей.

– Давайте мыслить логически, – Костя сел на траву. Мы с Максом последовали его примеру, сели и стали ждать логических Костиных мыслей. Он, однако, нас радовать своими умозаключениями не спешил, сидел, вперив взгляд в небо, как будто там бегущей строкой транслировались объяснения.

– Я думаю, мы попали в прошлое, – медленно произнес он, наконец.

– Ну да! – прыснула я.

– Предложи объяснение получше, – рассердился Костя. – Мы же выяснили, что это Заречье, так? И как же еще можно объяснить, что меньше чем за день из загнивающей деревеньки оно превратилось в процветающее село?

– Мы впали в летаргию и проснулись через сто лет, – сказала я. Просто чтобы хоть что-то сказать.

Костя презрительно фыркнул. Макс пока воздерживался от гипотез.

– Ну не могу я вот так просто в перемещения во времени поверить, – помотала я головой. – Уверена, этому есть разумное объяснение. И я намерена его получить.

Мы с Шариком встали и решительно направились в сторону деревни.

– Ты куда? – крикнул мне вслед Макс.

– Пойду, постучусь в ближайший дом и расспрошу что и как.

– Постучишься и спросишь, какой сегодня год? – насмешливо спросил Костя.

– А ты предлагаешь посидеть здесь до ночи, а потом ломиться в дома селян в сумерках? – повернулась я к нему.

– Пойдем, Костян! Катя права – надо идти в деревню. Сидя на холме, мы ничего не узнаем, – позвал приятеля Макс. – Да и жрать страшно хочется!

Наверное, последний аргумент оказался для Кости решающим, он немедленно догнал нас и зашагал рядом, сохраняя, тем не менее, на лице выражение крайней степени скептицизма. К чему это выражение относилось – к моему неверию в путешествия во времени, перспективе общения с местным населением или к ситуации в общем – по-моему, не знал и сам Костя.

8. ЗАЧЕМ НАМ КУЗНЕЦ

Ближе всех к нам оказалась небольшая приземистая избушка, крыша которой, украшенная флюгером в виде черной кошки с выгнутой спиной, плотно заросла мхом, а кое-где и кустики пробивались. Неказистый дом и заросший сорняками огород были обнесены неожиданно ладным заборчиком с затейливой кованой калиткой.

– Будто избушка на курьих ножках, – восхитился Макс. – Стойте, а может мы в сказку попали? С волшебниками повстречаемся! А может, и сами колдовать научимся?

Костя даже не счел нужным как-то прокомментировать новорожденную версию, и позвонил в обнаружившийся на калитке медный колокольчик. За углом дома кто-то завозился. Мы замерли в ожидании и через несколько мгновений узрели рогатую голову, уставившуюся на нас с явной неприязнью. Костя невольно отступил на шаг, а Шарик неуверенно зарычал. Коза с любопытством глянула на Шарика, издала бодрое «Мее», и вышла на всеобщее обозрение. Мекнула еще разок, не сочла зрелище более заслуживающим своего интереса, и залезла куда-то в кусты. Костя снова позвонил, в ответ в домике что-то грохнуло так, что стекла в окнах задребезжали. Мы переглянулись. Грохот усилился, к нему добавился звон, как будто хозяин, досадуя на то, что ему помешали, решил перебить всю посуду. Потом все стихло, и послышался скрипящий голос: «Иду, иду!» Дверь распахнулась. На пороге избушки стояла натуральная Баба Яга. Нос крючком, бородавка на щеке, лицо и одежда сажей перемазаны, седые патлы волос выбиваются из-под съехавшей набок косынки. В руках Баба Яга держала метлу. В довершение всего из-под ее ног вывернулся здоровенный черный котяра, сердито сверкнул на нас зелеными глазами и прошмыгнул под калитку.

– Чаво надо? – сердито гаркнула на нас старуха. Полюбовалась нашим ошарашенным видом, хитро усмехнулась и уточнила:

– За зельем приворотным али отворотным пришли?

– Мы вроде как заблудились, – пролепетала я. – Мы студенты.

– Археологи, – уточнил Костя.

– По обмену, – добавил Макс, пряча глаза от острого бабкиного взгляда.

– Так заходите, ребятки, – засуетилась предполагаемая Баба Яга, распахивая калитку. – Вы не обращайте внимания, это все Васька, кот мой, чтоб ему пусто было! Лазает по склянкам с зельями, все мышей сушеных ищет! Опять полку своротил!

И бабка весело засмеялась, обнаружив полный рот зубов. Хороших таких, беленьких и ровненьких, как у молодой. Мы нервно заулыбались в ответ.

– Заходите! Вы же, наверное, проголодались, а у меня как раз щи на печке горяченькие! – приглашающе махнула рукой бабка.

Голодные парни не заставили себя упрашивать. Сейчас они бы приняли предложение поужинать и от людоеда. Я взяла на руки Шарика и с сомнениями последовала за ними.

Внутри дома был полный сказочный кавардак и дым коромыслом. На стенах бесконечные ряды полок с баночками, бутылочками и коробочками. С потолка свисали пучками разнообразные травы, цветы и корешки. На печке что-то булькало. На полу виднелись следы кошачьего беспредела – разбитые склянки и лужицы подозрительного вида, причем в одной из них что-то пенилось, а из другой – расползалось. Посредине комнаты стоял стол с лавками, за который хлебосольная хозяйка усадила нас, а сама быстренько стерла с лица сажу, убрала волосы под косынку, надела чистый передник и превратилась в обычную бабушку-старушку, вполне себе симпатичную. Ну, подумаешь, нос длинноват и родинка на щеке. Она принялась хозяйничать возле печки, громыхая посудой, а мы воспользовались моментом, чтобы наскоро поделиться впечатлениями.

– Я вам говорю, мы точно в сказке! – взволнованно зашептал Макс. – Это самый распространенный сюжет: герои проходят через портал и попадают в волшебный мир.

– Макс, тебе не кажется, что ты уже слишком большой, чтобы в сказки верить? – рассердился на него Костя.

– А твоя версия с прошлым лучше, что ли? – защищался Макс.

– Еще Эйнштейн доказал, что время и пространство относительны, – не слишком уверенно возразил Костя.

Я молчала и прислушивалась к какому-то фоновому звуку. Он был настолько знакомым и естественным, что занятые перепалкой парни не сразу обратили на него внимание. Настойчивая повторяющаяся трель, сопровождаемая мерным жужжанием. Бабка зашарила по полкам, приговаривая: – Сейчас, сейчас, иду уже!

Я широко улыбнулась. Прошлое, говорите? Хозяйка наконец нашла то, что искала, подслеповато щурясь, ткнула кнопочку и четко произнесла:

– Слушаю!

Это был самый обычный мобильник. Я уронила голову на руки и зарыдала от смеха, Макс хлопнул себя рукой по лбу, широко улыбаясь, а Костя высоко поднял брови и усмехнулся.

Тем временем бабка вела переговоры с неким «внучком». Прикрывая телефон ладонью и думая, что так мы не услышим, она возбужденно рассказывала ему о нас. В ее пересказе мы предстали как пижончик (Костя), худая растрепанная девчонка (в зеркало, наверное, и смотреть не стоило, чтобы не расстраиваться) и натуральный негр (это было сказано с максимальным волнением). Шарика описали как «собачонку навроде пушистой крысы, как у Макарихиной дочки, которая в прошлом году приезжала». Потом хозяйка спохватилась, что мы, не таясь, прислушиваемся к разговору, отвернулась и забубнила в трубку нечто нечленораздельное.

– Бу-бу-бу. Ась? Чего говоришь? Я их к тебе пришлю! Что? Пришлю их к тебе, говорю! Але? Але? Тьфу ты, проклятая техника! – бабка раздраженно бросила телефон на стол. Сейчас же испугалась, заботливо подхватила аппарат, осмотрела его и аккуратненько положила на полочку рядом с вороньим чучелом.

– Внучок мой звонил, кузнец здешний, – рассказывала бабка, разливая щи по тарелкам. – Я потом вас к нему отправлю.

– А зачем нам кузнец? – задал Костя сакраментальный вопрос.

– Он сегодня заказ повезет к вечернему поезду в город передавать, так может и вас подвезти, куда надо.

– Отличная мысль, – охотно согласился Костя. – Вот пообедаем и отправимся к вашему кузнецу.

Парни жадно набросились на еду, а мне кусок в горло не лез. Кузнец, говорите? А что он здесь кует? И куда нам надо?

– Скажите, бабушка, – не выдержала я.

– Меня Настасьей Осиповной кличут, а вас как звать? – спохватилась хозяйка, ставя на пол мисочку с мясными обрезками для Шарика.

Мы представились, а потом я решила спросить наудачу:

– Настасья Осиповна, а у вас зарядки для моего телефона случайно не найдется?

Бабка задумалась, а потом деловито полезла куда-то в угол. Пошебуршала там и с торжествующим видом вытащила на свет запыленную коробку с кучей разнообразных проводов, перепутавшихся, как змеиный клубок. Я без особой надежды покопалась в этом стратегическом запасе и, к своему удивлению, обнаружила подходящий для моего аппарата разъем. Хозяйка показала мне единственную розетку в доме, которая стыдливо пряталась в углу за шкафом, не вписываясь в интерьер, и я наконец смогла включить телефон. Он безуспешно поискал сигнал и сообщил, что абонент в сети не зарегистрирован.

Я задумчиво уставилась в экран. Все те же проблемы со связью? Но бабка вон только что с внучком болтала. Так, мне срочно нужен кто-то здравомыслящий.

– Настасья Осиповна, а где сейчас ваш внук? – поинтересовалась я. – Может, я добегу до него, пока ребята обедают, узнаю, что да как?

– В кузнице, а где же ему еще быть, – с гордостью сообщила бабка. – Здесь недалеко – выйдешь из калитки, и беги налево, а там с горки вниз спустишься, и сразу увидишь, не спутаешь.

– Катька, поедим и сходим вместе, – предложил Макс.

– Не могу я здесь сидеть, понимаете? – раздраженно прошипела я. – У меня голова сейчас лопнет. Я скоро!

Я оставила парней и Шарика наслаждаться едой, а сама прихватила со стола ломоть хлеба, выскочила за дверь и пошла по указанной тропинке быстрым шагом, местами переходя на бег.

Надеюсь, кузнец окажется не таким сказочным персонажем, как эта несостоявшаяся Баба-Яга и сможет точно объяснить, где мы находимся. Вдруг за спиной послышался внушительный топот, это точно не Шарик меня догонял. Я повернулась и замерла от неожиданности и восхищения: это был конь. Серый в яблоках красавец с длинной гривой смотрел на меня огромными выразительными глазами. "Видишь, как я прекрасен, дай мне чего-нибудь вкусненького", – выражали эти глаза. И так как я в нерешительности не двигалась с места, конь без ложной скромности подошел сам и обнюхал меня, а карман кофты даже губами обыскал на предмет угощения. Я молча предложила ему хлеб, он недоверчиво его понюхал, потом презрительно фыркнул и обиженно отвернулся, эффектно взмахнув гривой.

– Прости, больше ничего нет! – я растерянно развела руками.

Конь со вздохом взял предложенный кусок, сжевал его с разочарованным видом, бесцеремонно толкнул меня плечом, проходя по тропинке и порысил вниз по пологому склону. Я проследила за ним взглядом и увидела одинокое строение, из окон и трубы которого валил сизый дым. Видимо, это и была кузница. Или баня. Хотя, судя по перезвону железяк, все же кузница, на шлепанье веников не похоже. А вон и дверь нараспашку раскрыта.

Я подошла, осторожно заглянула внутрь и сразу отшатнулась – жар был и впрямь как в парилке. В полумраке, разбавленном лишь светом горнила печи, четким силуэтом выделялась фигура кузнеца, и фигура была знатная. Мускулистые руки, широкие плечи, подтянутый живот. Голый торс блестел в красных отблесках бесовского пламени, отчего мускулы казались еще более рельефными, а ниже пояса одежда была представлена… одним кожаным фартуком? Ах нет, воображение разыгралось, брюки тоже присутствовали. Мужчина достучал молотом по раскаленной железке, определенно напоминающей меч, и опустил ее в воду. Послышалось яростное шипение. Кузнец вытер пот со лба, одновременно убирая выбившуюся на глаза прядь волос, и тут заметил восхищенную публику в моем лице. Улыбнулся, сверкнув зубами, но ничего не сказал. Спокойно убрал инструменты, вынул меч из воды, обтер его, отложил в сторону, снял передник, подошел к бадейке с водой, ополоснулся. Потом сдернул ремешок, стягивающий волосы в хвост на затылке, встряхнул ими, тот в точь как тот жеребец гривой, и уверенной походкой направился ко мне.

– И что это за явление природы в моей кузнице? – спросил он, щуря на свет такие подозрительно знакомые серо-голубые глаза. Да это же…

– Этого не может быть! – выпалила я.

– Чего не может быть? – заинтересовался парень.

Мысли в моей голове заметались с беспорядочностью броуновского движения. Это был Даня, и в то же время этот кузнец-молодец не мог быть Даней. Бесцветный ежик волос непонятным образом превратился в густую пепельно-русую гриву до плеч, глаза без очков сверкали уверенным задором, а фигура – нет, ну на голову, допустим, можно парик надеть, линзы какие-нибудь с блеском вместо очков нацепить, но, чтобы вырастить такую мускулатуру, субтильному художнику пришлось бы как минимум полгода не вылезать из качалки. А может, стероиды, или что там еще употребляют для быстрого роста мышечной массы? Да что за бред, я ведь только утром его видела: хлюпик – хлюпиком. А может, это не настоящие мышцы, а такой супергеройский резиновый костюм для розыгрыша?

Последнюю мысль мозг вытолкнул, как добровольца на вражеский дот, видимо уже не надеясь ни на какое разумное объяснение. Руки восприняли мысль как команду к действию и потянулись к объекту, дабы на ощупь помочь разобраться с тем, с чем не справились глаза и разум. Объект такой оборот событий живо поддержал и придвинулся поближе, конечно же, чтобы мне было удобнее. А еще он приобнял меня одной рукой за талию, а другой – пониже талии, тоже явно с исследовательской целью. Вышеупомянутая мускулатура была теплой, влажной и абсолютно натуральной. Это был не Даня, вернее не тот Даня, которого знала я. Я отскочила от него и пролепетала: