Здесь перезимует горе

Глава 1 Побег

Сбежать – вообще моя обычная реакция. Игнорировать проблему, спрятаться, уйти, перестать выходить на связь. Раствориться. Это про меня. И пусть от себя не убежишь, но я попробую.

Страх. Парализующий ужас от происходящего и при этом полное опустошение. Одиночество. Тоска и трепет. Тревога настолько сильная, что вызывает то ли возбуждение, то ли медвежью болезнь. Это то, что вы почувствуете, если неожиданно сбежите. Вырвитесь из привычной жизни. Без денег. На чужой машине. Без вещей и цели. По крайней мере это то, что сейчас чувствую я. Хотя, возможно, это вовсе не из-за побега. Кто знает, может, я отчаянно пытаюсь вернуться в свою настоящую жизнь, выскользнуть из того подобия, в которое я попала. Отвратительное Зазеркалье.

Я не знаю. Я просто бегу. Без оглядки мчусь из Москвы. Этого поганого города, в котором разрушился мой мир. Меня тошнит от надвигающийся неизвестности. Я в панике. Меня знобит. Я смеюсь и плачу. Я просто хочу подальше. Туда, где я больше не я. А может, наоборот, где я – это я.

Меня пугает мысль, что сейчас раздастся звонок, и придется вернуться. Что кто-то заметит, мое отсутствие, и поедет за мной. Что позвонят в полицию, и за мной вышлют наряд. И мне страшно, что никто этого не сделает.

Но вот первый звонок. Муж. Конечно, он заметил, что я не вернулась. И не вернусь.

Пока звонит телефон, я от нервозности начинаю кусать губы и гоню, как можно быстрее, как можно дальше, размазывая слезами тушь по всему лицу.

Чтобы заглушить поток звонков включаю радио. По всем станциям крутят рекламу: "Успейте купить, только сегодня 11.11 скидки до 90%". Но мне уже ничего не надо.

Спустя два часа безостановочной езды, я больше не могу терпеть и останавливаюсь на обочине. Удивительно, но даже то, что я уже несколько месяцев плачу целыми днями, до сих пор не вызывало во мне обезвоживание. Бегу в темные кустики. Холодно, скользко, но я думаю только о том, чтобы не описать себе пальто. И какой идиот придумал их такими длинными?

Сев обратно в машину, чувствую, что немного успокоилась. Возможно, мне просто надо было пописать…

Начинает идти снег. Первый в этом году. Я выключаю радио и на секунду замираю, пытаясь насладиться настроением, которое создают снежинки на фоне фонарей и мокрой дороги. Это всегда кажется чем-то волшебным, гаррипоттерским. Но сейчас меня это ужасает. Дорога, ночь, лес, проезжающие мимо чужие машины. Сплошное одиночество.

Решаю осмотреться, чтобы бы понять какие вообще вещи у меня есть. Начинаю со своей сумки. Вытряхиваю всё на пассажирское сиденье и сортирую.

Первыми попадаются ключи от дома. Уже не нужны, но оставлю, на них брелок-открывашка, точно пригодится. Потом беру телефон. Долго смотрю на него и никак не могу решить, нужно ли выкидывать симку, когда убегаешь от самой себя? В качестве компромисса вытаскиваю ее и запихиваю куда-то в бардачок. Туда же отправляется обручальное кольцо, которое я не снимала уже четырнадцать лет.

Затем попадается попка от зарядки, проводок я забыла в своей машине…

Пластилин “архитектурный”, которому уже триста лет. Огромный кусок размером с кирпич, купленный мной еще на втором курсе. Неужели я так давно тут не разбиралась? Какие-то мятые бумажки, старые кроки, фантики, выцветшие рекламные листовки, чеки, запасные пуговицы и ткани от всевозможных вещей, бирки. Оставляю.

Проездной на метро, ну точно не пригодится. Откладываю его в сторону.

Даже есть запасная пара трусов и носков. Расческа. Всякие прокладки придвигаю поближе, точно пригодятся. Таблетки тоже. Зубная щетка, кажется, тут еще со времен пластилина. Ее откладываю.

Рулетка, линейки, карандаши с ручками, без них никуда. Оставляю.

Дальше подбираюсь к каким-то старым детским игрушкам и штукам, выданным на кассе в магазине. Оставляю.

Куча пакетов. И откуда они берутся? Рядом несколько старых батареек и побелевшая шоколадка.

Запихиваю всё нужное обратно в сумку и смотрю на щетку с проездным, которые отсеились. И, недолго думая, пихаю их обратно в сумку. Не утянут.

Паспорт, который я переживала, что выложила пару дней назад, нахожу в застегнутом кармане. Там же и кошелек. Внутри: одна, две, три… почти пять тысяч наличными и права.

Приступаю к осмотру машины. Так как она не моя, я не знаю, что тут есть.

Снова открываю бардачок и сразу нахожу документы на машину. Отлично. Надеюсь, с открытой доверенностью… В глубине детские очки с темными стеклышками и набор медицинских масок. Осталось всего две.

На заднем сиденье валяется коробка с тортом, за которым я пошла, когда вдруг сбежала, красный плед и новый ноутбук, который тоже в коробке. Осматриваю всё вокруг, но зарядки к нему не нахожу. Кто вообще берет ноутбук без зарядки? Они же дольше часа не живут…

В левой задней двери валяется какая-то тряпка и детская соска. А в правой куча влажных салфеток.

Выхожу осмотреть багажник, и на меня сразу нападают холод, ветер и шум. Только открывается дверь багажника, как я вижу лопату. “Опа”. За ней резиновые сапоги размера не меньше пятидесятого. Внутри одного огромные шерстяные носки. Отдельно какие-то ящики с инструментами, красный треугольник, аптечка и даже огнетушитель.

Почему-то всё это напоминает мне компьютерную игру, где каждый найденный предмет потом будет нужен для какой-то цели.

Возвращаюсь в салон. Снова тепло.

Достаю телефон и решаю проверить баланс карт, но без симки интернет не работает, поэтому приходится снова порыться в бардачке и вернуть на время симку на место.

На одной карте почти 16 тысяч, на другой 5. И еще на сберкнижке 1370 рублей. Итого 26 тысяч 120 рублей и еще монетки, среди которых вижу и десятки и пятерки и копейки, которые уже никто не выпускает и не принимает… О, даже есть 1 цент и украинские 15 копiнок.

В детективных сериалах верх глупости пользоваться банковскими карточками, находясь в бегах, поэтому на первой же заправке я снимаю все деньги и решаю дальше пользоваться только наличными. Потратив тысячу на бензин, я осознаю насколько мало у меня денег. Поэтому мой вам совет: планируйте побег заранее, составьте список необходимых вещей и возьмите с собой побольше налички.

В машине я смотрю на карту и выбираю себе ближайший город, как временную цель поездки. Вместе с навигатором мы стартуем.

Дождь, тьма, 130 км/ч. Колея. Какой-то урод светит дальним, чтоб я уступила ему дорогу. Он подпирает своим гробом и слепит мне глаза. Я не сдаюсь. Тогда этот козел начинает резко меня обгонять. Показываю ему средний палец, потому что уверена, он сейчас смотрит на меня с возмущенным видом. Встраиваясь, от его колес вода на какие-то мгновения полностью лишает обзора, остаются только красные размытые пятна стопарей. И вдруг они резко приближаются. На автомате начинаю тормозить. Из-за колеи машину немного заносит, и она плохо тормозит. Но огни все-таки становится чуть дальше. А потом он снова оттормаживается. Я снова с трудом успеваю нажать на левую педаль. Сердце бешено колотится.

“Ну уж нет. Я не буду жертвой у мужичка с комплексами”.

Жму на газ и обхожу его справа. 135…140…145… Машину начинает трясти, как будто она сейчас взлетит. Этот придурок остается позади. Адреналин бьет. Страха нет. Дождь не мешает. Машины расступаются сами. 150. Жму еще сильнее. 155, 160…

"Через полтора километра съезд. Поверните направо" – говорит Алиса с голосом Скарлетт Йоханссон, возвращая меня не землю.

Скорость падает. 140, 130, 110, 90, 70…

“Поверните направо”.

Я будто бы просто в путешествии, а Скарлетт Йоханссон мой попутчик.

До Твери мы доезжаем всего часа через три, как выехали из Москвы. Так странно, что она настолько близко. Однако теперь я в двухстах километрах от дома. Я не знаю, что делать, не знаю, что делаю. Просто паркуюсь у какого-то магазина и сижу в машине.

Ночь. Кажется, я сошла с ума. Переползаю на заднее сиденье, заворачиваюсь в плед и плачу. Дура. Ну что я делаю?

Просыпаюсь я рано, еще темно. Видимо от холода. Лобовое стекло засыпало снегом. Первая мысль, что меня похитили, но сразу вспоминаю, что я сама себя похитила. Хочется есть и в туалет. Я выбираюсь из ледяной машины и бреду в гипермаркет, у которого ночевала.

“Я ночевала в машине!”

Добрая кассирша отводит меня в туалет для персонала. Выгляжу я действительно жалко. Глаза снова заплыли от слез. А тушь повсюду оставила темные пятна. Из зеркала на меня смотрит то же лицо, что и последние тридцать три года, но другое. Несчастное. Совсем несчастное. Умываюсь непонятно каким мылом из дозатора, расчесываю слипшиеся светлые волосы и иду за едой.

Булочка, горячий чай на завтрак. На кассе понимаю, что надо бы купить что-то на день и возвращаюсь. Я не привыкла покупать еду на одного, не привыкла экономить деньги. Не то чтобы я их транжирила и всё такое. Просто я никогда не оказывалась без денег. И сейчас я тоже выбирала продукты, особо не обращая внимания на цену. Именно поэтому милая женщина на кассе получает от меня полторы тысячи рублей за какую-то ерунду, вроде орехов, глазированных сырков, батончиков-мюсли и тому подобному.

Пока пробиваются товары, я погружаюсь в реальность. Вокруг чувствуется такая атмосфера, что ее хочется описать. Тишина, холод, одна работающая касса, один покупатель – я. Звуки, отдающиеся эхом. Пустая парковка, по которой вот-вот покатится перекатиполе. Одиночество и тоска. Заброшенность. Сухие деревья. Серое небо. Мрачная осень. Ну и самое апокалиптичное – медицинские маски, которые стали частью нас. Картинка из снов. Фильмы про зомби. Всё вокруг такое же одинокое, как я.

За несколько часов под русский рок с радио съедаю всё еще вкусный торт с цифрой “35” на верхушке. Потом решаю прогуляться и придумать, что делать.

“Может вернуться домой? Нет… Я не знаю”.

Я просто иду. Ступаю по замерзшим хрустящим листьям присыпанных снегом. Мимо домов, людей, церквей. Честно говоря, кажется, я первый раз в жизни гуляю одна. Это так неловко. Хочется взять мешок картошки и делать вид, что ты идешь по делам. Что ты, как все. Самая обычная серая масса.

Добредаю до набережной. Волга-Матушка. Столько воды. Течет, течет и течет. Желание броситься в нее, стать частью этой мощной силы природы.

Первый снег растаял, остались только лужи. Ветрище. Выходя вчера из дома, я не думала, что окажусь черти где. Но вот я тут, в легком осеннем пальто, без шапки, но хотя бы с огромным шарфом. Очень рада, что не надела платье, а поехала вчера на праздник в свитере и джинсах.

В прошлый раз я была в Твери в солнечный день, счастливая и настоящая. Тогда город был прекрасен. Сейчас город – отражение меня. Угрюмая тень самого себя.

Хожу целый день без остановки. По тем местам, где когда-то бывала. Церкви, усадьбы, парки… Поедаю орехи и шоколадки. Ухожу так далеко, что в итоге телефон пишет мне, что до машины идти почти 3 часа. Но что поделать. Иду.

Стемнело, разрядился телефон, а я все иду. В одиннадцать вечера я, наконец, вижу магазин. Покупаю еще еды, провод зарядки, новую симку и страшную зеленую в оранжевую полоску теплую шапку. И еще раз, уже без разрешения, как шпион, проскальзываю в туалет для персонала.

Так начинается мой непонятный путь.

Машина, дорога, новый город. Сначала Торжок, потом Вышний Волочек. Всё то же. Сплю в машине. Гуляю по городу, в котором когда-то была, ем булки и ищу. Ищу ту себя. Пробую вернуться в настоящую жизнь. Ничего не выходит, еду куда-то дальше.

Сама не понимаю кто я, где я, что делаю. Просто существую. С каждым днем всё больше верю, что скрываюсь.

В понедельник утром оказываюсь в Великом Новгороде. Грязная, потная и вонючая. Честно говоря, меня это не сильно волнует, но от спанья в машине уже болит спина. Нахожу самый дешевый хостел за 750 рублей ночь и заселяюсь на 5 ночей в отдельную комнату.

Пока девушка переписывает данные моего паспорта, я начинаю разглядывать интерьеры и замечаю кусок открытой кирпичной кладки. Видимо при реставрации решили оставить зондажом интересный участок стены. Вижу известковый раствор, значит это точно памятник архитектуры. Снаружи я как-то даже не посмотрела на здание, но и отсюда по арочным окнам можно предположить XIX век.

– Простите, а какого года это здание? – неожиданно спрашиваю я. Я так давно не разговаривала, что горло немного першит.

– Старое, – говорит девушка, даже не поднимая головы от компьютера.

– Кажется, конец XVIII начало XIX века…

Памятник архитектуры! Секундный трепет напоминает мне, что прошлая я где-то еще здесь.

– Понятия не имею, – она продолжает что-то тыкать в компьютере и, наконец, отдает паспорт мне обратно.

“Интересно, есть ли в России какая-то база, в которой появится информация, что я заселилась в этот хостел?”

– Спасибо.

– Ах, да, из вашего номера вторую кровать перенесли в номер к паре с ребенком. Но так как вы одна, то это не проблема, да?

Девушка-администратор общается со мной высокомерно и с неприязнью, скрывая это за дебильной улыбкой, но я киваю ей, хоть и моментально оказываюсь в запретной зоне мозга.

Дальше она говорит, чтобы я сама осмотрелась, так как она сейчас занята, но если что, то обращаться к ней с вопросами. Потом следует снова дебильная улыбка, и она протягивает мне терминал для оплаты.

– Наличными, – говорю я и оплачиваю.

Понимаю, деньги заканчиваются с катастрофической скоростью и нужно что-то с этим делать, но, как только я нахожу номер, просто заваливаюсь на кровать, а дальше с самого утра, до самого вечера играю на телефоне в Остина и Карла, а, когда заканчиваются жизни, листаю километры дурацких видео в лентах социальных сетей.

В итоге так и засыпаю в одежде, грязная, голодная, не пошевелившись.

Просыпаюсь снова от холода, лицом к отвратительно фиолетовым занавескам и мерзким зеленым стенам. Даже не сразу понимаю, где я. Добредаю до ванны и, наконец, моюсь чьим-то лавандовым гелем для душа и шампунем бабушки Агафьи. Странно, но меня совсем не волнует то, что я могу подхватить грибок и что приходится вытираться футболкой. Как же все-таки быстро человек подстраивается под новую реальность, забавно.

Я немного прихожу в себя и собираюсь пойти купить еды. Хочется прогулять целый день по городу, чтобы снова не оказаться в плену этой ужасной комнаты.

В голове полный бардак. куча уголков, в которые нельзя заглядывать, целые улицы с заколоченными окнами и выключенными фонарями, повсюду мины-ловушки, ямы, и где-то в середине черная дыра, к которой так и тянет, но из которой не выбраться больше никогда. Поэтому я стараюсь ни о чем не думать. Сосредоточиться на поверхностном мышлении. Что поесть, что посмотреть, куда пойти. Выстраиваю свою действительность, отрицающую настоящее.

Хостел, чего и следовало ожидать, оказывается в центре города. Выйдя из здания, я сразу оказываюсь на набережной у стен гостиного двора. Белая красота на фоне мрачной осени. Перехожу по мосту через Волхов и оказываюсь в кремле. Стена, звонница, храм. Смутно помню, как на лекциях показывали чертежи планов, что-то рассказывали про уникальность планировки, но в чем эта уникальность? Уже и не важно…

Людей вокруг много, но никому нет до меня дела так же, как и мне до них. Захожу в собор посмотреть росписи. На входе мне вручают, пропахший чьими-то духами платок, но я заворачиваю голову в шарф.

Домонгольский. Пятинефный. По привычке представляю, как бы я это вычерчивала. Оцениваю утраты. Множество фресок повреждены или вообще уже отсутствуют. Наверняка и тут в какой-то момент решили провести отопление, и всё отвалилось, а, может, сказалось советское время. Жаль. Но чувствуется качественная реставрация.

Выхожу из Софийского собора и иду к памятнику “Тысячелетие России”. Я надеялась, что произойдет, как в кино. Резкая вспышка, и вот уже вместо реальности показ воспоминания. Но нет. С трудом припоминаю, как мы были тут после второго курса. Светило солнце, и мы все пытались вспомнить ту лекцию, где рассказывали, про каждую фигуру и ее значение. Я первая нашла конспект и начала читать вслух. К нам подходили люди, решив, что это экскурсия. И в итоге мы по-очереди рассказывали про этот памятник всё новым и новым туристам. Последним был наш староста Денис. Я помню, как светились его рыжие волосы, и как мы хохотали, когда он говорил что-то вроде “по левую сторону вы можете заметить…” и “этот внушительных размеров памятник образец величия нашей страны”, как истинный экскурсовод.

Странно, что та я была. Смеялась, выступала перед незнакомцами, бегала от памятника к памятнику и бесконечно записывала что-то новое. Тогда мне казалось всё это таким важным. А спустя всего каких-то 13 лет это не имеет никакого значения. На самом деле, еще год назад, да даже еще 3 месяца назад, имело. Я была я. А сейчас нет. Бреду дальше и дальше. Воспоминания никуда не ушли, но померкли.

Обедаю остывшей хачапурей на лавочке у здания театра Драмы, любуясь на реку. Потом куда-то иду. На улице ужасно холодно и меня трясет. Даже медицинская маска теперь не бесит, а греет. Через пару часов таких скитаний не выдерживаю и захожу в ближайший музей. 100 рублей за билет и в подарок тепло и бесплатный туалет. Вообще, еще студенткой, я для себя решила не ходить в платные туалеты в больших городах. В маленьких, где особо нет денег, да. А в больших эти вредные бабки с кусочком туалетной бумаги не получат моих денег. Лучше Макдак или кусты. Это принцип. Когда пропадут Макдаки, тогда будут проблемы.

Раз пять обхожу всю экспозицию и становлюсь первым посетителем, который прочитал всё, что только можно прочитать в музее, когда, наконец, отогреваюсь. Фарфор – это, конечно, прекрасно, но даже смотрительница музея что-то заподозрила, и подходит ко мне. Хотя, может, это потому, что кроме меня тут только мужик с бешеными глазами.

– Здравствуйте, заинтересовались? – спрашивает она, и я замечаю имя Роза, на бейджике. Ну и почему эти бабульки вечно такие навязчивые?

– Да, у вас тут очень интересно, – вру я.

– Спасибо. Я 35 лет занималась фарфором, так что могу рассказать о чем-нибудь, если хотите.

Я колеблюсь, потому что мне неинтересно слушать про фарфор, но уж очень не хочется обратно на улицу.

– Давайте, я не против. Честно говоря, я не взяла аудиогид и особо ничего не узнала.

“Да я сама вежливость…”

– Да, здесь можно только про клейма прочесть что-то полезное.

Ну вот, ей сейчас удастся втянуть меня в разговор.

– Ну, клейма, это и правда очень полезная штука. Вот там, – я показываю на стену за экспонатами – место, которое я приметила еще на втором круге, – видите, на кирпиче клеймо? Не понятно, как этот кирпич сюда попал, но по двойной рамке можно сказать, что это 1812-1870-е годы. А остальные кирпичи современные.

– Ого, да у вас глаз алмаз, – улыбается она мне. – Пойдемте в начало.

Мы медленно обходим зал еще раз, и Роза рассказывает мне про технологии изготовления фарфора, про нанесение рисунка, обжиг и даже про свою кошку, у которой какая-то необычная шерсть с рисунком подмышками, и мужа, который вчера разбил ее любимое фарфоровое блюдце. Мне постепенно начинает нравится эта маленькая, пухлая женщина со странными обожженными химией волосами.

– Хотите расписать чашку? Обычно это входит в экскурсию, – предлагает она.

Я киваю, и Роза ведет меня в помещение, которое считается печью. Там мы за столом около часа расписываем маленькие, фарфоровые чашки и при этом, что для меня удивительно, постоянно болтаем. Говорим о ее муже, детях и о суперкоте, который для нее, как третий ребенок (четвертый если считать мужа), о Новгороде и ужасной погоде. На час у меня получается отойти от черной дыры на светлый проспект. Наверное, благодаря этому, у меня получается нарисовать нечто, что мне очень нравится. Теперь на моей чашке красуется довольный котяра, перед которым разбитая посуда, чуть подальше недовольная фигура женщины, указывающая на осколки, и с самого края, согнувшись, как вопросительный знак, стоит мужчина с поникшим цветочком в руке. Роза хохочет, когда видит рисунок, и я впервые улыбаюсь.

– Это Вам! – говорю я, пока она рассматривает чашку со всех сторон.

– Тогда обмен.

Она протягивает мне свою чашку, расписанную тончайшим цветочным узором. Я искренне восхищена мастерством, и у меня даже не получается сказать что-то вслух, кроме банального:

– Вау! Спасибо…

Пока рисунок запекается, я пью чай, а Роза проводит экскурсию для каких-то странных старушек.

Вытащив из печи наши чашки, она проводит с ними какие-то манипуляции и потом вручает мне мою.

– Ой, где-то тут коробка была. Вот держи!

Мы долго прощаемся, даже обнимаемся и зачем-то обмениваемся телефонами. Я записываю ее как “Роза-чашка-Новгород” и даю ей свой ненастоящий номер.

Когда я вновь оказываюсь на улице, погода как будто улучшилась, а, возможно, из-за того, что стемнело, просто больше не видно грязи. Ищу хостел по карте и замечаю, что часть города, где кремль имеет радиальную структуру, а на другой стороне реки прямоугольную. Очень похоже на исторический Берлин. Из-за мыслей о Германии сразу хочется съесть какую-нибудь сосиску, и я ищу магазин по пути к хостелу, до которого, как говорит Скарлетт, мне еще полчаса. От магазина и еды мысли быстро скачут к деньгам, и начинается легкая паника. Пока иду, пытаюсь придумать, как заработать. Почему-то первыми в голове всплывают проституция и торговля наркотиками. Потом дворники и уборщицы… Откуда можно взять денег? Я знаю четыре способа: заработать, занять, украсть, продать что-то. Занять мне не у кого. Красть не стану. Продать? Нечего. Есть ноутбук, но потом-то деньги опять кончатся. А вообще ноутбук – это вещь.

Меняю точку “Б” на магазин электроники и на время снова обретаю цель. По пути в голову приходят еще два способа – найти и унаследовать. И на протяжении следующих тридцати минут пристально высматриваю брошенные кошельки и ценные бумажки, посланные мне Вселенной, но, к сожалению, Вселенная, видимо, забыла про меня или не знает, что пора посылать мне подарки.

Как оказалось, ноутбуков очень много, а если выражаться искренне, то дохрена. И какие-то гении придумали делать к ним разные зарядки. Я долго зависаю, высматривая что-нибудь универсальное, когда ко мне, наконец, подходит консультант.

– Здравствуйте, Вам помочь? Ищете что-то конкретное?

Я бросаю взгляд на бейдж. Он Ильдар. Ильдар из “Эльдорадо”. Звучит, как … Да не важно.

– Да, зарядку к ноутбуку… – медленно говорю я и пытаюсь вспомнить, что там Паша бубнил про свой ноутбук.

– Все зарядки у нас там, пройдемте. Какой модели ноутбук?

– Кажется, Asus. Но это все, что я помню.

– У большинства ноутбуков Asus вот такие круглые разъемы, но на некоторых уже появились Type-C. Вот такие. Вы не помните, какая у Вас была?

Судорожно вспоминаю, как выглядел ноутбук на заднем сидении, но было темно, и я не разглядывала. Черт. Может взять обе? Или ту, которая дешевле?

– А Вы давно его покупали? Может, сможете узнать его среди тех, которые представлены в зале?

– Покупали его всего недели две назад, – говорю я вслух.

“Но я видела только его крышку и всего 30 секунд…” – продолжаю у себя в голове.

– Может быть Вам кто-нибудь может прислать фото коробки?

Фото! Паша присылал фото всем, когда купил. Открываю галерею и первый раз радуюсь, что WhatsUp, без спросу, сохраняет всё, что только может. На фотографии открытый ноутбук стоит на коробке. Видно только слово Asus.

“Обычный, черный с кнопочками” – всё, что я могу про него сказать.

Я жалобно выдыхаю.

– Можно посмотреть?

– К сожалению, только это фото. А по нему ничего не понятно, – я протягиваю ему телефон.

– Это, – вот эта линейка, – он показывает на ряд с черными одинаковыми ноутбуками. – Вам подойдет вот эта, с круглым разъемом.

– Правда? Спасибо, Вам большое!

– Если всё-таки не подойдет, гарантия две недели. Если еще что-то понадобится, обращайтесь.

На кассе я прощаюсь еще с двумя тысячами, а потом и еще с двумя в продуктовом.

Всю дорогу до хостела я не забываю поглядывать под ноги в поисках клада и параллельно составляю в голове план действий:

1. Пересчитать деньги;

2. Перебрать все вещи;

3. Разобраться с ноутбуком и программами;

4. Найти подработку;

5. Решить, что делать дальше.

Через час я уже выполняю первые два пункта плана. На кровати валяется вся имеющаяся у меня одежда: майка, пальто, свитер, джинсы, шапка, шарф. Трусы, лифчик и носки на мне. Ботинки у двери. Резиновые сапоги и теплые носки в машине. Плед там же. Сумка с тем же содержимом, что и раньше, на стуле. Предметы личной гигиены, включая новую щетку, теперь в отдельном пакетике висят на спинке. Ноутбук с зарядкой. Телефон с зарядкой. Паспорт, права, документы на машину в сумке. Чашка тоже. А в руках кошелек с 8770 рублями.

Это всё, что есть и представляет ценность.

Ну и еда: мюсли, глазированные сырки (5шт), детские пюрешки (2шт), хлеб, яблоки (5шт), молоко, две шоколадки, булочки (5шт), яйца, картошка (1кг), котлеты (3шт), печеньки, сушки, вода, бананы. Еле дотащила.

До самой ночи я с мучениями скачиваю пиратские программы, которые мне обычно нужны для работы. Фотошоп и другие программы Adobe, а также всё для черчения и 3д моделирования. Взламывая лицензии, чувствую себя тупым хакером, перетаскивая из папки в папку какие-то ключи.

В час ночи мне приходит в голову мысль, пойти постирать вещи. А, так как сменной одежды у меня нет, приходится идти в одних трусах и пальто. Отчего мысли о проституции и порнофильмах снова и снова лезут мне в голову, заставляя хихикать.

Потом сил хватает только развесить вещи, убрать продукты в холодильник и завалиться спать.

А дальше всю ночь мне снится спокойствие прошлой жизни. Дом. И в итоге я просыпаюсь уничтоженной. Оказавшись на краю той дыры в душе.

У меня не получается заставить себя встать, чтобы умыться и позавтракать. Не удается и пообедать. Получается только смотреть на пустое место, где должна быть вторая кровать и плакать. Вечером я шаг за шагом дохожу до туалета и умываюсь. Какой-то мужчина практически шарахается от меня, когда я на кухне перекусываю бананом. А потом снова засыпаю. На следующий день всё повторяется. Меня тошнит от голода. Трясет, как при ознобе. Но сил что-то делать нет. Я стараюсь думать о жизни, но смерть побеждает. Я вою и захлебываюсь несправедливостью. Мне хочется встать и идти, но тело не шевелится. Всё снова потеряло смысл.

На третий день я добираюсь до телефона, где уже скопились уведомления от моего любимого и ненавистного дворецкого Остина.

“Ваши жизни восстановлены!” – пишет он.

А дальше все взрывается. Бум-бам-бабах. Коктейли и пончики улетают куда-то вниз. Радужки прилетают не туда, куда надо. Бум-бам. Печеньки уничтожаются. Лед, цепи, веревки. Превосходно, восхитительно, прекрасно. Звёзды-звёзды-звёзды. Монеты. Жизни кончаются. Сад и дом строятся. Призы. Бесконечные жизни. Бум-бам-бабах. Огромные бомбы, маленькие бомбы, самолеты. Бам. Всё новые и новые уровни. Всё больше комнат, заваленных хламом. Три в ряд, четыре, пять. Бомба. Заново, заново, заново. Звёзды-звёзды-звёзды. Мед, цветы, пчелы. Монеты. Синий, фиолетовый, красный, желтый, зеленый. Остин.

Ни одной мысли в голове не остается. Благодаря чему получается встать и перекусить. Потом умыться. И даже дойти до кухни, чтобы варить всю картошку.

В десять вечера, первый раз за последнее время, я полноценно ем, пью чай с шоколадкой и возвращаюсь в состояние отрицания. А в одиннадцать вечера я уже уезжаю из города, прихватив с собой чей-то шампунь, синее мыло и полотенце хостела. Как самый настоящий вор.

Снова падает снег. Фары подсвечивают снежинки, так что дорогу почти не видно. Я мчусь из этого старого осеннего города на летней резине. Дурацкая лампочка просит залить бензин. Съезжаю на обочину и интересуюсь у Скарлетт, где ближайшая заправка. И тут оказывается, что на выезде из города, я повернула не туда и сейчас еду вдоль озера, а не по трассе, как собиралась. А все заправки остались на трассе.

Ну, будем надеятся, что бензина хватит, потому что разворачиваться мне неохото. Я еду дальше. Очень странно, что не видно воду. Судя по карте, она прямо около меня. Проезжаю еще метров триста и замечаю знак “Ерундово”. Ну и почему в России поселки всегда так странно называются? И почему нигде нет фонарей? После автобусной остановки я чувствую воду. Не вижу озеро, но знаю, что оно тут. И вот, спустя еще пару мгновений я, наконец, вижу. Может даже показаться, что это море. Сворачиваю, выключаю фары и выхожу.

Трудно описать эту атмосферу. Что-то пугающее, заманивающее, огромное и какое-то родное. На улице жутко холодно, особенно после тепла машины. Я беру плед, для тепла засовываю ноги прямо в ботинках в сапоги и иду к воде. Пляж огромный. Немного укрыт снегом, отчего контрастно выделяется на фоне черной воды. Спокойная мощь. Я сажусь на песок и долго-долго сижу. Просто сливаюсь с природой.

Странно, я чувствую, что могу найти здесь себя, хотя именно здесь я никогда не бывала. Как будто я где-то там, под водой. Как будто здесь, в темноте, я там, у края ямы, даже в самой яме. И оказывается, что внизу собрано всё, о чем я не могу думать. И это не плохие вещи, а самые радостные воспоминания, от которых разрывается душа. Здесь на дне я могу всё это перебрать, могу побыть настоящей. Но со дна одной не выбраться, поэтому остаюсь сидеть на краю.

Через час или два встаю и бреду к машине. Ощущение, что я осталась одна в мире. Ни машин, ни людей. Залезаю в салон, стягиваю сапоги, нахожу в бардачке листочек с ручкой и начинаю свой список, который будет еще долгое время лежать во внутреннем кармане, в обнимку с другой самой ценной для меня бумагой.

Роза с чашкой

Озеро Ильмень

Спустя 15 километров лампочка начинает на меня орать. А до заправки еще минут пять. Этот звук ужасно раздражает, и я начинаю тыкать на все кнопки, которые по моему мнению, могут его заткнуть. Случайно поворачиваю выключатель фар и оказываюсь в полной темноте на скорости 100 км/ч. До мозга доходит ужас ситуации только спустя долгую секунду, отчего на это мгновение возникает прекрасное чувство невесомости в пространстве. Но, как только мозг включается, зачем-то приказывает резко давить на тормоз и машину заносит. Я плыву, как в замедленной съемке. Я спокойна. Включаю фары и сливаюсь с машиной. Выкручиваю руль влево, потом вправо, снова влево. Очень похоже на управление игрушечной машинкой, которая была у меня в детстве. Паша, мой брат, тогда пытался научить меня, но я не понимала, почему поворот работает с запозданием. И вот спустя почти 30 лет у меня получается. Ты можешь мной гордиться брат! Кручу влево, кручу вправо, и вот уже еду прямо. Точнее скольжу. И в этот момент, как обычно “вовремя”, в голове всплывает: “первое правило – не тормозить резко на льду”. Колеса начинают цепляться за асфальт, и я продолжаю движение. Вижу заправку и сворачиваю. Расплатившись, мысленно подсчитываю оставшиеся деньги и иду в туалет. И тут-то меня накрывает адреналин. Я трясусь, руки не слушаются, ноги так сильно дрожат, что приходится сесть на грязный пол. Чувствую, как вся кровь отливает от лица. Потом встаю и умываюсь ледяной водой до тех пор, пока не становится чуть легче. Дышу. Вдох-выдох. Раз, два, три. Вдох-выдох. Выхожу и ловлю на себе недовольный взгляд женщины с ребенком, но мне всё равно. Я испугалась. И мне это понравилось.

Сажусь в машину и еду дальше. Мотор или что-то еще странно гудит, и я решаю больше не заправляться на непонятных заправках.

В моей голове постоянно всплывает то чувство невесомости, которое возникло, когда потухли фары. Когда несешься в полной темноте. Через полчаса я выкручиваю шутки с Камеди радио на минимум, убеждаюсь, что рядом нет никаких населенных пунктов, дорога прямая, и что я совершенно одна. Раз, два, три. Сознательно выключаю фары. Это нереально. Главное не тормозить. Чувство свободы, полета. Включаю фары. Снова осматриваюсь и снова выключаю. Жму сильнее на газ. Отчего-то хочется улыбаться и кричать, как в глупых подростковых фильмах. Десять долгих секунд полета. Включаю и еду дальше. По радио играет Металлика, и я делаю звук на полную. На другой станции Вивальди. Потом Роллинг Стоунс с песней Пейнт ит Блэк. Я ору, не попадая в слова и ноты.

“I wanna see it painted, painted, painted, painted black”

Когда она заканчивается, я выключаю радио и выключаю свет. Я на каком-то душевном подъеме, который дарит музыка. Секунда, две, три, четыре… И тут резкий свет слева, силуэт на дороге и… БАМ. Удар, страх, тормоз. Машина, к счастью, без заноса, трясясь на гравии тормозит на обочине.

Глава 2 Очередной ночной кошмар

Как часто мы задумываемся о плохом?

Когда наша пожилая мама долго не берет трубку, в голове сразу куча мыслей. Плохих мыслей. Когда наша сестра, гуляя с собакой вечером, никак возвращается в обычное время, в голове только маньяки и насильники. Когда родные едут на дачу, но спустя уже три часа у них всё еще “аппарат абонента выключен”, перед глазами перевернутая машина и разбитые стекла.

В такие моменты сразу думаешь о плохом.

Мы так устроены, что думаем о плохом, как только нарушается обычный ритм вещей. Но не всерьез. Мы думаем, что вот мы об этом подумаем, но на самом деле такого не случится.

Ведь плохое всегда случается с кем-то другим. Не с нами.

Сердце стучит, как сумасшедшее. Мозгом мне совсем не хочется выходить, но ноги сами несут тело на дорогу. От шока и адреналина меня снова всю трясет.

Второй автомобиль, который выезжал с второстепенной дороги, уехал, и я осталась совершенно одна. Я не успела понять, что было на дороге, или кто. О господи, а вдруг это человек? Силуэт был маленький. Что если ребенок?

Я готова потерять сознание, но меня только тошнит. Кое-как я достаю из кармана телефон и включаю фонарик. Это получается не сразу, а теперь свет так яростно прыгает, что только мешает. В голове у меня бьется только одна мысль: пусть это будет не человек, господи, пусть это будет всего лишь собака, только бы это была собака, ну, пожалуйста. Мне страшно осветить, страшно увидеть, что именно я сбила. И первый раз мужества хватает только на мгновение, за которое я убеждаюсь, что на дороге что-то точно лежит. Меня трясет еще сильнее и вдруг становится холодно. У меня начинается истерика, и я незаметно отступаю назад к машине. Я закрываю лицо руками и пытаюсь успокоиться.

– Все хорошо-все хорошо-все хорошо, – повторяю это себе, когда слышу тихий стон.

Я неуверенно бегу, стараясь морально подготовиться к тому, что сейчас увижу. Тело бедного животного лежит в луже крови на разделительной полосе. Собака не издает никаких звуков и, кажется, не дышит. Я матерюсь и рыдаю. Что делать?

“В багажнике есть лопата”, – всплывает в голове непрошенная мысль.

Звук приближающейся встречной машины заставляет меня наклониться и подтащить тело к себе. Проезжая, водитель не останавливается, но зато оглушительно громко сигналит. Однако я даже не вздрагиваю. Снова свечу на тело. На этот раз уже не так страшно смотреть. Но тут я замечаю какое-то движение и матерюсь так, как никогда до этого даже в мыслях не делала. Маленький, кровавый комочек копошился у ее задних лап. Он облеплен чем-то непонятным. Сквозь ужас я тыкаю в щенка, а потом чуть более уверенно снимаю с его морды какую-то склизкую оболочку. Он начинает скулить, и я бегу с ним в машину и кладу на заднее сиденье. Хватаю плед и за мамой. Каждую секунду боюсь, что поедет машина, но никого нет. Только я, страх и запах крови. Я заворачиваю собаку в ткань и, видимо, на адреналине, поднимаю ее. Кое-как доношу до машины. Кладу ее рядом со щенком, который сразу ползет к маме. Мне становится по-настоящему дурно. Тут слишком яркий свет. Все, что я вижу, это красный цвет, заливающий белую шерсть. Я ужасный человек. Быстро липкими от крови руками я ищу на телефоне хоть какой-то населенный пункт рядом. Может, еще удастся спасти других щенят…

Местоположение определяется где-то на границе Псковской и Новгородской области. Радом нет городов. Ближайшая ветеринарка в Пскове, до которого несколько часов. Рядом только какие-то Красные Струги более-менее крупный поселок. Вбиваю маршрут до них, и Скарлетт показывает путь через какой-то непонятный объезд. Два часа…

– Но вот же дорога! Давай через нее покажи маршрут! – кричу я навигатору.

Короче, ладно, без маршрута справлюсь.

Еду. Кровь на руках застывает, и руль перестает скользить, но начинает липнуть. Малыш сзади верещит. В голове у меня крутится матершиная мантра. Минут за десять доезжаю до какой-то дороги с фонарями. Еще через пять, проехав деревню с очередным странным названием “Лудони”, я сворачиваю в темноту. Какая-то петляющая грунтовка. Сажусь, склонившись к стеклу, и пытаюсь хоть что-то разглядеть. Вокруг один только лес. Хочу помыть переднее стекло, но от стресса путаю рычаги и случайно включаю дальний свет.

– Дура!

Становится лучше видно, но зато еще страшнее. Картинка, как в ужастиках. Яркий свет, черные деревья, пустота. Жму на газ, и машину начинает бешено трясти на кочках.

– Мамочка, как я хочу домой.

Смотрю на навигатор, я проезжаю какое-то свиное болото. Развилка. Налево.

Вот черт. Тут железная дорога! Поэтому и вело в объезд? Листаю карту. Вот! Переезд. Революционная улица, затем Виноградова, затем Победы… Названий не видно, еду на интуиции в центр городка. Останавливаюсь и нахожу на карте поликлинику. Улица Победы и с нее направо. Обычный домик. Не поликлиника! По карте тут. Но тут ничего нет! В отчаянии еду дальше. Есть еще больница, но кто меня туда пустит с мертвой собакой?

Впереди замечаю каких-то людей и еду к ним. Поравнявшись, опускаю стекло и окликаю их. Они присвистывают и говорят:

– Ого какая тачка. Хочешь прокатить?

Пятеро молодых ребят с бутылками пива. И чего им не спится в два часа ночи?

Я спрашиваю нет ли у них здесь ветеринарной клиники или чего-то похожего.

– Не, тут нету. Это тебе до города надо.

– А тут точно нет?

– Точнее не придумаешь. А что случилось-то?

Я секунду медлю, а затем опускаю заднее стекло. Они по очереди заглядывают.

– Твою-то мать!

Самая приличная их реакция.

– Она жива?

– Ты чо, дебил?

– Закопайте ее нафиг.

– Это что, щенок?

Поток риторических вопросов заканчивается, и я объясняю им ситуацию.

– Думаете, еще живы?

– Надеюсь.

– Ох ладно, дамочка. Ща достанем.

– Юр, ты того?

– Я в этом не участвую

– Ой, давай вали домой.

Саня открывает дверь и передает мне щенка.

– Подержите, пожалуйста.

Я выхожу к нему. Остальные ребята отходят подальше.

Юра допивает пиво и откидывает бутылку куда-то в кусты. Закатывает рукава и говорит, будто собрался в космос:

– Поехали.

Аккуратно и уверенно этот молодой парень быдловатого вида при свете машинных лампочек достает кровавые комки из тела мертвой собаки. Я лишь в полнейшем ужасе с распахнутыми глазами наблюдаю за этой сюрреалистической картиной, стоя у противоположной двери. Другой тощий парень принимает щенков. Кого-то, где-то за пределами света и внимания, тошнит.

– Ну что там Даник? Хоть один живой есть?

– Ну парочка дергаются. Я без понятия.

– Надо их к твоей бабке.

– Ну, нет.

– Дамочка, садитесь.

Я послушно сажусь за руль. Самый разговорчивый, Юрец, запихивает тощего паренька на переднее сиденье, а сам забирается назад. Остальные топчутся и не хотят залезать.

– Чо, хотите в багажник? – спрашивает Юра.

– Юрец, мы лучше пешочком.

– А я лучше домой.

Юра хлопает дверью и говорит:

– Поехали. Даник, покажи дорогу.

– Бабушка меня прибьет! – ноет Даниил.

– Не ссы.

Мальчик себя пересиливает и произносит:

– Ну, тут близко, сначала будет церковь, а потом два раза направо.

Доезжаем мы минуты за три.

– Вот этот синий. Подождите тут, я пойду разбужу бабушку.

Но, как оказывается, бабушка не спит. Стоит Даниле выйти из машины, как дверь дома открывается и показывается низкий, грозный силуэт. Парень идет в дом, и начинаются переговоры.

– Ща она его ушатает, – тактично произносит Юрчик.

Еще пара минут и они вдвоем идут к машине. Я выхожу навстречу.

– Здравствуйте, извините за беспокойство… – начинаю я, но женщина перебивает меня и сразу просит показать животных.

– Здрасьте, приехали, – по ее лицу я понимаю, что всё плохо, но посмотрев на меня своими жесткими глазами, она приказывает, – несите в дом.

Юра берет собаку и несет вслед за бабкой.

– Данёк, не тупи, щенков возьми.

Мне остается только пойти за ними.

Дома тепло и очень уютно. Мы разуваемся и проходим на кухню. Женщина очень быстро освобождает круглый стол, подстилает какую-то тряпку и движением показывает класть собак на стол. Всё это напоминает русский сериал со второго канала, и я начинаю нервно подхихикивать.

– Когда это случилось?

– Э… – собираюсь с мыслями я. – Минут 40 назад.

Она хмурится и начинает ощупывать живот. Потом осматривает комочки.

– Щенки-то как, сами вышли?

– Только первый, остальных я достал.

– Господи, помилуй. Данечка, принеси ведро воды. А ты, – она тычет в Юру, – еще раз вытащишь его ночью, прибью!

– Нин Алексевна, так он сам.

– Я тебе дам!

Она начинает бродить по кухне, доставая какие-то вещи, а я всё время оказываюсь у нее на пути.

– Доченька, тебе бы умыться.

Я ловлю свое отражение в зеркале и понимаю, что она права. Аккуратно пробираюсь к умывальнику и стараюсь, как можно тщательней, смыть кровь с рук. Дребезжащий, железный звук деревенского рукомойника превращает меня в маленькую, провинившуюся девочку, которая изо всех сил старается сдержать слезы. Но на этот раз я совершила не мелкий проступок, за который положено несколько часов стоять в углу, а нечто ужасно непоправимое.

– Зовут-то тебя как?

– Женя.

– Евгения, красивое имя. А я Нина Алексеевна. Пойди-ка в ту комнату, посиди. Только куртку свою сыми, – она указывает на моё окончально испорченное светло-бежевое пальто. – А вы мальчики останьтесь, поможете.

Я рада, что она меня выгнала.

Соседняя комната, это на самом деле продолжение кухни. Отделена она только шкафами и занавеской. Тут сразу и общая комната, и отдельные комнатки, где помещаются только кровати. Они отделены перегородками, не доходящими до потолка, и занавесками, чтобы сохранялось тепло от печи. Точно так же у моего деда в деревне. Это так успокаивает.

Я снимаю пальто и присаживаюсь на кресло в углу. Какой же длинный день… Пытаюсь проиграть его целиком в своей голове, но в итоге просто засыпаю. Сплю я как-то напряженно. Таким сном, который только еще сильнее утомляет. Я стараюсь выкинуть все мысли из головы, не думать всерьез, глубоко. Но, когда часы бьют пять утра, не выдерживаю и иду на кухню. Здесь очень резкий запах спирта и крови. В коробке на полу, рядом со входом копошатся и пищат четверо маленьких светленьких щенят. А рядом лежит их мама, аккуратно завернутая в окровавленную тряпку, и два крохотных ужасающе неподвижных свертка.

Нина Алексеевна стоит у раковины и что-то моет. Стол чистый и снова уставлен посудой. На полу кое-где видна кровь и осенняя грязь. Мне не очень понятно, что она делала с бедной собакой, но и спрашивать я не хочу.

– Могу я помочь?

Женщина вздрагивает и молча протягивает мне тряпку. Я начинаю мыть, окрашенный в охру, деревянный пол, а мысли мои уносятся к лопате в багажнике и правилам компьютерной игры. Горло перехватывает, и я чувствую, что вот-вот разрыдаюсь. Тру доски очень тщательно и трижды мою тряпку в ведре с холодной водой.

– Да уже чисто. Подымайся. Тряпку туда. Мальчиков я спать отправила… Бери стул и пошли на терраску, чай попьем. Ну, что за неделя…

Я выполняю все ее приказания, мою руки и с табуреткой иду на террасу. Вообще-то, это веранда, так как она застеклена, но это не важно.

Больше часа мы неторопливо разговариваем и пьем чай. Она рассказывает про то, как три дня назад ей пришлось спасать их собаку. Она теряла сознание от боли и никак не могла родить.

– За 40 лет работы с животными всего раз собака не могла родить. А тут две за неделю, – она молчит какое-то время и потом продолжает, – Видела, светленькую? Последней ее достала, а живая. Два кабеля не выжили, а их-то вы раньше достали. Этот мне умелец… Все-таки девчонки живучей.

Она немного рассказывает о себе, в грубовато резкой манере. Кратко делится со мной своими переживаниями из-за проблем с алкоголем у своей единственной дочери, а я в ответ выдаю ей вымышленную историю своей жизни. В этот раз я живу в Пскове, еду в командировку на пару недель. Не замужем, без детей. Архитектор. Машину дали на работе, для поездки в Великий Новгород. Стыдно отвечать на искренность обманом, особенно тому, кто помог, но на другое я сейчас не способна. Несмотря на то, что я лгу у нас получается очень душевный разговор. Женщина сама предлагает оставить щенков у них. Все-таки в доме есть кормящая собака, и потом, она сможет пристроить их через ветклинику, в которой работала. Я соглашаюсь, и, как можно увереннее, протягиваю ей пять тысяч на щенков и за помощь. Я никогда не умела давать деньги людям не смущаясь, вот моя мама другое дело. Но, к моему удивлению, Нина Алексеевна принимает деньги спокойно, благодарит, так что сцена выглядит максимально естественно.

На кухне я сначала иду к четверке пищащих комочков. Пока глажу их отмечаю какие они крошечные. Одинаковые, с малюсенькими ушками, розовыми носами и крысиным хвостиком. Самый светлый щенок пристраивается сосать мой палец. Как они без мамы?

Всё, на что я способна для их мамы и их братьев: извиниться и попрощаться. Наверное, это ужасно с моей стороны, но я не могу копать им могилу.

От Нины Алексеевны я выхожу в 9 утра, как раз начинается рассвет. Я еще раз благодарю ее и прошу от меня попрощаться с ребятами, которые спят наверху. Напоследок она вручает мне ярко-розовую теплую пуховку.

– Бери. Дочь всё равно не возьмет.

И я беру.

Захожу в церковь и прошу какую-то женщину поставить четыре свечки за упокой души. Одна человеку и три собакам. Можно ли так делать? Не знаю. Я никогда не была верующей.

Юрец, Даник, Нина Алексеевна и собаки

Глава 3 Легкое помешательство

Правда ли, что "мы" – это тело, разум и душа?

Куда денется душа, когда ее оболочка испортится? Что случиться с разумом, если у душа повредится? Что будет с телом, в тот момент, когда разум его покинет?

Правда, что прежние "мы" исчезнем.

Дорога до Пскова занимает всего час и 500 рублей. На первом же сайте нахожу дешевую квартиру с советским ремонтом и отдаю за нее последние пять тысяч. Потом в ближайшем банке снимаю оставшиеся 1370 рублей со сберкнижки. Почему-то меня больше не волнует отсутствие денег.

Пока перетаскиваю из машины вещи в квартиру, осознаю, что сегодня уже двадцатое ноября. И сегодня я отняла еще целых три жизни. Похоже, для меня это число проклятое.

Три дня я продерживаюсь на еде из Новгорода и сериалах с ТВ3. Почти 72 часа без сна. Чувствую, как снова затягивает в черную, густую пустоту. Мне хочется чувствовать боль, и периодически я начинаю царапать себя, появляется дикое желание порезать себя, прыгнуть с балкона, попасть в аварию. Хочется умереть.

В полубессознательном состоянии я бреду в ближайший магазин и покупаю какой-то готовой еды и несколько бутылок алкоголя. Никогда раньше столько не пила.“Дома” я, как прилежная девочка, съедаю сначала нормальную, якобы, еду, и только потом добираюсь до алкоголя. Надо напиться так, чтобы отрубиться. Пью из кружки с цветочками, в трусах, майке и страшной шапке с помпоном, которую забыла снять. Наверное, забавная картина.

В этой квартире ужасно одиноко. Пусто. Страшно. Поэтому у меня круглые сутки играет телевизор. А пить под новости вообще не прикольно.

Следующие дни, как в тумане. Сериалы, алкоголь, Карл, Остин, соцсети. И самое главное – бессонница. У меня получается уснуть максимум на час в день, а потом снова бесконечные видео, и шарики. Кажется, я скоро установлю какой-нибудь мировой рекорд, либо по количеству часов без сна либо по пройденным уровням. Когда по новостям говорят, что уже двадцать восьмое, я грязная, вонючая, в окровавленном пальто, дохожу до аптеки и прошу снотворное. Ужасно хочется, наконец, поспать. На него уходят все последние деньги. Даже не хватает 36 рублей, но аптекарша мне их прощает. Возможно, думает, что под пальто у меня спрятан топор…

Через два дня закончится срок аренды квартиры, и я официально стану бомжом. Можно уснуть на три дня, и тогда я это просплю. Инструкция к таблеткам просто длиннющая. Читать ее мне неохота, поэтому я беру три таблетки, по одной на день сна, и запиваю их коньяком, хихикая над тем, как сильно бы ругалась моя мама, если бы это увидела. Через пять минут я вдруг решаю, что надо было принять их по количеству дней, которые я не спала. Пытаюсь посчитать на пальцах сколько я уже тут живу, но в итоге просто принимаю все оставшиеся в блистере и ложусь на кровать. Кое-как выползаю из пальто и штанов и жду сон, но его нет. Становится холодно, и я надеваю шапку. Мама всегда говорила, что 40% тепла уходит через голову, а остальные 60, сейчас, кажется, уходят через задницу. Когда через полчаса заснуть не получается, я снова тянусь к таблеткам и принимаю еще пять. Коньяк ужасен. От него кружится голова. А теперь еще и тошнит. Наверное, надо было сначала поесть. Может это от голода? Иду в ванную, меня шатает, голова болит, кружится и мне очень плохо. Я смотрю на себя в зеркало целую вечность, пока, наконец, не приходит в голову ясная мысль: “что я наделала?”. И тут меня выворачивает. Начинается паника. Телефон далеко и наверняка разрядился. Я собираюсь с силами и выхожу из квартиры. Мне плевать, что я в трусах, в шапке, босиком. Я не хочу умирать. Не всерьез. Сил хватает добраться до соседней по коридору двери, и я стучу. Никто не открывает. Тогда голова начинает кружиться сильнее, и я приседаю на пол. Стучусь. Дверь открывается, но я уже не могу открывать глаза, они стали такими тяжелыми. Я просто прошу, но не уверена, что вслух.

– Помогите.

Я дура. Мне промыли желудок, поэтому чувствую я себя еще хуже. Дико хочется есть, но врачи пока не дают. Выписывать не станут, пока мне не напишет заключение психолог или психиатр, хрен его знает, в чем разница. А я-то думала такое только в американских фильмах бывает. Что ему говорить? Не представляю. А вдруг в дурдом положат? Ну, зато там будет еда, и, может, я смогу забыться… А если отправят домой? Ну, нет. Может сбежать? Сначала поем, а потом можно попробовать. Да и к тому же у меня нет штанов, ботинок и куртки. Да чего уж там, даже трусов нет… Если поймают в таком виде на улице, точно положат в дурку.

Незаметно для себя я засыпаю. Периодически слышу, как приходят врачи и бесцеремонно трогают меня, как будто я просто тело. Но мне так все равно, что я сплю дальше.

Когда меня будят, уже снова темно. Меня расспрашивают про самочувствие, возраст, паспортные данные и так далее. Приходится говорить правду, но номер паспорта не помню. Они сообщают мне, что через час придет психиатр. Интересно, какая процедура в России после “попытки самоубийства”? Наверняка запихнуть в психушку на месяцок.

Целый час только и думаю о том, как бы вывернуться из этой ситуации, и прихожу к выводу, что надо действовать по старому проверенному методу и прикинуться дурочкой.

Когда заходит врач, мне трудно скрыть улыбку от радости, что это мужчина. Они все по определению считают женщин дурами.

– Добрый вечер, Евгения. Я Константин Владимирович Ауров. Давайте с Вами обсудим произошедшее сегодня ночью.

– Здравствуйте.

– Так что же случилось?

Я начинаю заверять его, что всё это случайность. Но он не верит.

– Пачка снотворного и алкоголь, по-вашему, случайность?

Тогда я преподношу ему историю с собакой. Говорю, что хотела напиться, не могла уснуть, потому что видела бедную собаку и щенят. Не знала, что такой эффект у таблеток. И так далее и тому подобное.

– Хотите убедить меня, что вы не знали, что смесь алкоголя со снотворным – это попытка суицида?

– Поверьте, это не была попытка самоубийства. Я вовсе не хочу умирать. Как только я почувствовала, что мне плохо, я пошла в соседнюю квартиру и попросила вызвать мне скорую. Сама попросила. Разве самоубийцы так делают?

Не стоило такое ему говорить. Это как в кино, когда говорят “я не сумасшедшая”.

– И не такое делают.

Он задает еще много-много вопросов. А я стараюсь придумать, как бы сбежать отсюда…

Когда вопросы заканчиваются, он говорит, что зайдет утром и прощается, а я в ответ задаю ему вопрос:

– Извините, а у Вас случайно нет контактов моих соседей? Я бы хотела позвонить им и отблагодарить.

Он переписывает мне номер из карты и уходит. Я точно провалила тест на адекватность.

Через час обход заканчивается, и я, обмотавшись простыней, решаюсь пройтись по коридорам поискать телефон. В палате через две от меня лежит молодой парень, который без лишних вопросов дает мне телефон.

Гудки…Гудки-и…

– Ну же, – не выдерживаю я и произношу вслух.

– Алло, – наконец, отвечает мне женский голос.

– Алло-алло. Здравствуйте, меня зовут Евгения, это я к вам вчера вломилась… – нервно бубню я.

– О, здравствуйте. И как вы? – она не очень-то заинтересована.

– Я… э… хорошо. Извините, что так вышло, и спасибо, Вам.

– Ага.

– Извините, а вы не могли мне еще немного помочь? – отчаянно прошу я. – Просто все мои вещи остались в квартире, а больше никого из знакомых в городе нет…

Долгое молчание в трубке.

– Ладно, я понимаю, извините, еще раз спасибо, до свидания.

– Нет-нет, стойте. Я могу. Что нужно? – торопливо говорит она.

– Если дверь квартиры не захлопнулась, то нужно взять…

Она меня перебивает:

– Она захлопнулась, точнее я ее захлопнула…

– Черт. У меня даже штаны там, – нервно смеюсь.

– Одежда нужна? Ну, я могу свою принести, а Вы потом отдадите, недалеко живем же.

– Ага. Ну… если можно, то какие-нибудь штаны, и хотя бы тапочки.

– Хорошо, Вас завтра выписывают?

– Да, сказали где-то в 11. Вы сможете?

– Да, думаю, да.

– Спасибо!

Я почти прыгаю.

– Да не за что.

– А как Вас зовут?

– Ира.

– А я, Женя… ну, тогда до завтра?

– Ага, до встречи.

– Спасибо большое! До завтра.

Выдыхаю. Надеюсь, она придет…

Утром меня будит медсестра и ставит капельницу. Говорит с железом. Вообще она много говорит, как будто бы хочет заболтать тишину и не дать окружающим времени думать. Я спрашиваю у нее про свою одежду, но она не знает, что с ней. Зачем им моя одежда? Как мне уйти отсюда без трусов?

Когда медсестра уходит, приходит врач, который заходил вчера. Сразу за ним приносят завтрак, и я съедаю его весь. Чтобы так испортить еду, это надо постараться, но я так проголодалась, что готова съесть всё что угодно, даже брокколи. Еда соседки по палате остается нетронутой. Пока думаю над тем не съесть ли ее, возвращается медсестра и убирает капельницу.

– Вот, держите, – она протягивает мне что-то вроде ночнушки. – Вообще-то это не положено, но я не понимаю, почему бы и у нас в стране не выдавать всем пациентам рубашки, как это делают во всех других странах. Я как-то неделю пролежала в коридоре голая! Холодно, стыдно. А врачам, видите ли, так удобнее. Но и мы не кусок мяса…

Она болтает и болтает. Пытается разбудить соседку по палате, но быстро бросает это дело. Вернувшись ко мне, говорит, что скоро зайдет психиатр.

– А вам уже написали рекомендации? Обычно они пишут посещение психолога, прием каких-нибудь лекарств и тому подобное. Вообще, думаю, можно и без таблеток успокоиться, попить травки. Я вот люблю ходить на йогу. Я уже много людей заманила к себе в группу. Работаю бесплатным промоутером, – смеется. – Вам не нравится йога? Вообще, здесь есть психолог, к которому всех направляют. Наверняка у них с ним договор. Но я считаю, он не очень хороший. Мы с ним уже раз десять виделись, а он так и не запомнил меня. Вот я его сразу запомнила. Даже с его женой знакома. А, вообще, здесь недалеко есть женщина, она собирает группы, что-то вроде анонимных алкоголиков. Правда, я так ни разу не дошла до нее, но слышала, что всем там нравится. Хотя не знаю, как можно про такое говорить “нравится”, – она делает руками кавычки. – Думаю всем “нравится”, потому что это бесплатно. Но я думаю, что лучший выход из депрессии это спорт. Когда есть чем заняться, нет времени на депрессии. Так что приходите на занятия. Буду ждать.

И всё в таком духе. Когда она уходит, я все-таки забираю у соседки холодную мерзкую кашу и кусок хлеба. Надеваю рубашку и чувствую себя получше.

Через полчаса спускаюсь в холл, в этом больничном халате, с простыней в руках и в тапочках вечно спящей соседки, навстречу другой соседке.

Сажусь так, чтобы было хорошо видно вход и следующие десять минут пытаюсь угадать в каждой входящей женщине свою спасительницу. Сидеть не уткнувшись в телефон довольно неловко. Даже сильнее, чем гулять одной без картошки. Кажется, все на меня смотрят. Или я просто параноик.

Наконец, заходит молодая женщина. Лет 30, может, даже моложе. Высокая, в огромной пуховой жилетке, с темными кудрявыми волосами и чересчур короткой челкой. Не знаю почему, но по ней сразу видно, что это та, кто мне нужен. Она останавливается посередине холла и начинает, прищурившись, вглядываться в окружающих. Потом неловко, из-за огромного мешка в руке, достает телефон и максимально близко поднеся его к лицу начинает там что-то тыкать. Я решаю подойти к ней, а то сейчас позвонит на номер того парня.

– Э… Здравствуйте. Вы Ирина? – спрашиваю я.

Она сощуривается на меня и улыбается.

– Да, а Вы Женя, – утвердительно произносит она.

– Да. Спасибо Вам, что пришли.

Я никак не могу заткнуться и еще раз сто говорю “спасибо” и “извини”, пока она протягивает мне вещи.

Я сразу тут, в холле, начинаю натягивать спортивные штаны, украшенные огромными пионами, прямо на голое тело.

– Может, стоит пройти в палату? – спокойно интересуется Ира.

– Да нет, я быстро, – так же спокойно отвечаю я.

Сую ноги в привезенные кроссовки, которые немного жмут. А тапочки оставляю под лавочкой.

– Вот, я еще куртку захватила. Накиньте.

Она протягивает мне черный пуховик, и я надеваю его прямо поверх халата-ночнушки.

– А их разве не надо сдавать?

– Пойдемте, – улыбаясь, говорю я, не ответив на вопрос.

Быстро проходим к выходу и выходим из больницы. Я как будто из тюрьмы сбегаю.

– Вы, забыли тапочки…

Я снова ничего не отвечаю и стараюсь как можно дальше отойти от больницы. Кажется, что сейчас нас кто-нибудь окликнет, и на этом всё закончится. Я часто оборачиваюсь, чем похоже нервирую соседку, потому что она тоже начинает оборачиваться.

– Моя машина стоит там, – она указывает на ближайший двор, и мы идем туда.

Забравшись в машину, я немного успокаиваюсь.

– Они Вас не выписали, да? – спрашивает Ира, роясь в дверце машины.

– Это так очевидно?

Она кивает.

– Ну… Просто мне некогда там лежать.

– Понятно. Извините, – она лезет в бардачок, – ну, где же эти чертовы очки.

Очки лежат на приборной панели…

– Держите, – я протягиваю их ей.

– Ха, в прошлый раз они оказались у меня на голове, я их, наверное, часа два искала.

Пока мы едем, я замечаю детское кресло сзади и узнаю, что у Иры есть трехлетняя дочь.

– Наверное, я вчера ее напугала, – извиняющимся голосом, говорю я.

– Да нет. Она у отца. Должна была ее сегодня забрать, но решила пусть еще день побудет у него.

Либо у нее отличный бывший муж, либо она не хотела, чтобы я пересекалась с ее ребенком…

Водит эта женщина просто кошмарно. Если опустить то, что она вообще не замечает светофоры и лежачие полицейские, еще можно, то не заметить ее замедленную реакцию на торможение передних машин просто невозможно. Я еле удерживаюсь, чтобы не говорить ей каждые 30 секунд “осторожнее” и просто ору внутри себя.

– Ну, и почему Вы сбежали? Думаю, они бы Вас сами выписали сегодня.

– Я там не понравилась психиатру, – со смешком говорю я, как будто это шутка.

– Психиатр? Мне сказали, Вам просто промоют желудок и с утра отпустят.

– Ну, в общем-то так и было, но они решили, что я хотела, ну, типо, покончить с собой, и поэтому вызвали психиатра. Бред полный.

– О… А Вы хотели? – она бросает на меня любопытный, увеличенных очками, взгляд.

– Нет. Не думаю. Я просто сглупила.

– А Вы им это сказали?

– Да, но судя по поведению этого врача, они собирались класть меня в стационар. Но я же не сумасшедшая, – произнеся это, я начинаю смеяться. Я сказала фразу всех психов.

– Честно говоря…

– Да, так говорят только психи.

– Да.

Мы смеемся. Надеюсь, я ее не напугала.

Я рассказываю ей очередную лживую историю про себя. Вру, что я из Новгорода, а тут была по работе, но в итоге пришлось остаться на пару дней, так как потеряла деньги. Дома никого. Детей пока нет. Есть собака, белый лабрадор, которого я зову Тролль от его полного имени Профитроля. Я архитектор-реставратор.

– А я искусствовед, – вставляет она. – Хотела уметь разбираться в искусстве и создавать что-то великое, а в итоге вожу экскурсии по городу…

– Это не мешает тебе, – начинаю я – ой можно на “ты”?

– Да, давай – улыбается она.

– Это не мешает тебе, разбираться и создавать. Псков – это огромное произведение искусства.

– Это точно.

Когда мы подъезжаем к дому, я узнаю, что дом находится на улице Розы Люксембург, что сразу наводит на мысль он Розе из Новгорода.

Ира приглашает меня посидеть у нее, и я соглашаюсь.

– Только у меня жуткий бардак, потому что моя дочь пока умеет только раскидывать вещи.

– Ну, а я голышом сбежала из больницы, так что…

Она смеется, а я случайно добавляю:

– Да и я люблю бардак, росла в большой семье, я третья из четырех детей.

– О, классно. а я одна росла. Всегда хотела брата или сестру. Вы как, общаетесь?

И тут, чтобы поддержать выдуманную легенду быстро выкручиваюсь:

– Ну, периодически. Они все разъехались по разным странам, у них у всех уже свои семьи.

– Понятно.

Она по-быстрому закидывает с видимых мест вещи в менее видимые, расчищает стол, и мы садимся.

– Кстати, держи, твоя шапка.

Моя родная зеленая в оранжевую полоску шапка снова со мной.

– А я думала у меня сперли ее эти врачи.

– Я ее отвоевала. Будешь чай или вина?

Улыбаюсь.

– Сейчас еще часа дня нет…

– Ну, значит, чай, – усмехается она. – Зануда.

Пока мы чаевничаем, болтаем, как старые друзья. Она снова спрашивает про то, что случилось два дня назад, на этот раз уже более настойчиво. Я говорю ей, что на меня всё разом навалилось. Развод с мужем, сбитая беременная собака, проблемы с работой, а потом еще и кража всех денег.

– Я не собиралась умирать, просто было минутное помешательство.

– А еще говоришь, не псих.

Мы плавно переходим на вино с борщом и обсуждение сериалов, архитектуры, убийств и сплетен про актеров. Мне так давно не хватало простой человеческой дружбы. Последний раз я сидела с подружками вот так просто, наверное, еще в институте.

Еще через час мы уже под обучающее видео вскрываем дверной замок моей квартиры. Когда она открывается, мы верещим, как подростки.

Две соседние квартиры так разительно отличаются друг от друга, что мы даже замираем. У Иры семейное, живое пространство, светлое гнездышко. А тут холодная темная клетка.

– Так, ну, куртку и ботинки свои я забираю, а штаны оставь, всё равно собиралась их сдавать.

– Круто, спасибо. И спасибо тебе за сегодня.

На этом мы с ней прощаемся. Пожалуй, это лучший день за последние три месяца.

***

Оставшись наедине в тишине, я почувствовала вину за веселье. Имею ли я право смеяться?

Снова наваливается реальность. Денег нет. Еды осталось совсем мало.

Чтобы хоть как-то себя занять, начинаю убираться. Выкидываю пустые бутылки, упаковки от еды. Проветриваю комнату от запахов бомжа. Застирываю в советском тазике своё любимое дорогое пальто. Снова истерически смеюсь. Я отстирываю кровь (!) с пальто, краденным мылом! Синий от крови становится фиолетовым. Потом стираю свитер, больничный то ли халат, то ли ночнушку, на деле накидку, носки, шапку, и на этом заканчивается моя одежда. Я осталась без футболки и лифчика, хорошо хоть всегда беру с собой запасные трусы…

Покончив с уборкой, забираюсь в ванную и пытаюсь вернуть себе вид адекватного человека. Отмыть сальные волосы получается только с третьего раза, а чтобы помыть тело мылом, которым отстирывала кровь, для душевного спокойствия приходится сначала мыть мыло. Им же чищу зубы. Это странно, но так даже вкуснее, чем вечно мятной зубной пастой. Вытираюсь краденышем. На антресоли в коридоре нахожу фен, который сгорает раньше, чем мои волосы.

Есть не хочется, поэтому я просто заваливаюсь на пружинную кровать и готовлюсь к ночи мучительных мыслей, но сразу же засыпаю.

На утро я чувствую себя удивительно хорошо. Пока из остатков еды готовлю завтрак, наконец, заряжаю телефон. Когда он включается, приходит сразу куча уведомлений о пропущенных звонках. Но я их просто удаляю. Потому что у Жени из Новгорода нет мужа, а братья давно живут за границей.

Часов в десять приходит Ира с кофе.

– О, у тебя такие светлые волосы! Обожаю блондинистое каре.

И правда, как только я вчера отмыла голову, волосы стали гораздо светлее, даже мои отросшие русые корни.

Мы завтракаем, как сестры. Хотя с сестрой обычно мы только дрались…

– Короче, я очень хочу тебе помочь, но, честно говоря, у меня в этом декрете и у самой проблемы с деньгами, – вдруг начинает Ира.

– Да нет, я не прошу, – теряюсь я от неожиданности.

– Я знаю. Но у тебя же все деньги украли. В общем, у меня ближайшие дни будет завал на работе, и приходится отказываться от групп или передавать другим экскурсоводам. Но! – восклицает она, не давая мне вставить слово. – Ты же, вроде как, архитектор. Не хочешь провести пару экскурсий по городу?

– С ума сошла? Я в Пскове всего неделю и ничего не знаю…

– Ну, у тебя есть целый день подготовиться. Да это не сложно. Я дам тебе свои тексты, – она на секунду замолкает и потом спрашивает, – или тебе родственники деньги пришлют?

Я задумываюсь. Мне нужны деньги. И родственники мне их не пришлют. В общем-то, это всё перевешивает. А также факт, что я делала дипломную работу по храмам Пскова, и, на самом деле, бывала тут несколько раз.

– Ну, давай. Будет весело! – уговаривает Ира. – Если что, я помогу.

Еще минуту думаю и соглашаюсь.

– Ладно. Но с тебя тексты!

Она танцует сидя на стуле, и я улыбаюсь.

Так странно всё складывается. Отчего мне уже который раз попадаются такие хорошие люди?

Выходя от меня, она, улыбаясь, говорит:

– Кстати, с первым днем зимы!

Глава 4 Четыре к одному

Имеем ли мы право быть счастливыми, смеяться, шутить, улыбаться? Жить дальше?

Ира смеется. Нет, она ржет, как ненормальная. Это, видимо, я так смешно оделась, на экскурсию.

– Ты выглядишь, как подросток переросток.

Застиранные от крови джинсы, короткая куртка цвета фуксии, зеленая с оранжевым шапка – это вся моя одежда. Ну и свитер на голое тело, так как денег на новый лифчик нет.

– Прекрати! Сама также выглядишь.

– Да, но я всегда так выгляжу. А ты… Ну, не знаю, как объяснить. Ты производишь впечатление богатой дамы, которая носит только бежевый и Prada. А тут… Бац. И обычная мамка.

Эти слова сильно задевают меня, но я фальшиво улыбаюсь и говорю:

– Пошли. Не богатая я. Я сплю в ночнушке, украденной из больницы!

– Меня не обманешь. Во-первых, у тебя дорогущая машина. Во-вторых, у тебя на ней московские номера.

– Это не моя машина… – следую я отличному принципу врать, как можно ближе к правде.

Она поднимает брови.

– Угнала?

– Взяла на время.

– Ох. С тобой не соскучишься. Не боишься, что я полицию вызову?

– Нет, владелец машины точно знает, что она у меня.

– Ну, ладно…

Вчера я целый день так нервничала, что, кажется, перечитала весь интернет про Псков. Даже какие-то цитаты и стихи выписала. Но в итоге всё оказывается зря, потому что мне достаются четыре чокнутые бабки.

Всё началось около экскурсионного автобуса, на котором должны были возить группы по городу. Ира решила, что возьмет на себя подростков с их учительницей, а мне, для первого раза, подойдут милые бабушки, которые вряд ли станут придираться. Я с ней неохотно согласилась и пошла к своим старушкам.

Стандартный маршрут выглядел так: Спасо-Мирожский монастырь – Ольгин крест – собор Иоанна Предтечи – Псковский Кром и Троицкий собор – Довмонтов город – Власьевская башня – Советская набережная – церковь Варлаама Хутынского – парк Куопио – Поганкины палаты. С места на место наши группы возит автобус, так что в промежутках мы можем переговариваться с Ирой. В три часа, самое позднее четыре, конец экскурсии, обед и деньги. Я выучила это наизусть.

Но, как только Ира увела свою группу рассказывать про монастырь, а меня окружила моя, я поняла, что всё пойдет не по плану. Первым их вопросом мне было:

– Девушка, а Вы знаете, кто такой Тэд Банди?

Я сначала растерялась, но всё-таки криминальные передачи, просматриваемые мной с двенадцати лет, взяли вверх.

– Серийный убийца из США.

Они переглянулись.

– Имя? – спросила меня самая низкая и, видимо, самая активная.

– Женя.

Она протянула мне руку и представилась Антониной. Потом по-очереди назвала имена остальных, но я тут же благополучно их забыла.

Пока мы идем по дорожке от парковки к монастырю, меня расспрашивают про любимый детективный фильм, сериал и книгу. Устраивают викторину по Агате Кристи и спрашивают, как бы я спрятала труп. Не зная, как себя правильно вести, я просто отвечаю.

– Женечка, если ты закопаешь тело в лесу, то его… – Антонина начинает загибать свои морщинистые пальцы, – Во-первых найдет какая-нибудь собака, во-вторых, на нем останется ДНК, в-третьих, сразу поймут, что это не несчастный случай, в-четвертых, тебя поймают. И в итоге ты будешь сидеть в тюрьме всю оставшуюся жизнь.

– Не говоря уже о том, что в одиночку копать могилу и тащить тело будет утомительно, – добавляет та, что с фиолетовыми волосами, и остальные кивают.

Я улыбаюсь. На самом деле, я бы растворила тело в бочке с кислотой, но странновато это рассказывать малознакомым бабушкам.

– Давайте вернемся к нашей экскурсии, – начинаю я, когда мы подходим к западному, входному фасаду. – Так вот, мы находимся на территории Спасо-Преображенского Мирожского монастыря. Это один из самых старинных монастырей Руси, основание которого относят к XII веку.

– Да это всё прекрасно, – перебивает меня третья, костлявая и, кажется, самая молодая. – Но мы с девочками уже читали про это.

– В общем, нам нужна особая экскурсия. Точнее, просто сопровождающий, – говорит Антонина.

– У вас уже есть какой-то план, да? – догадываюсь я.

Они, улыбаясь вставными зубами, снова кивают.

– Мы просто походим по городу, а ты проследишь, чтобы мы не заблудились.

Мне это не нравится. Особенно потому, что я сама плохо знаю город. Но послушно проверяю заряд телефона и сдаюсь. Пишу Ире, чтоб автобус нас не ждал, и иду за бабульками.

Дальше мы просто бродим по городу, и до меня доносятся фразы вроде:

“Нет. Тут очень быстро найдут тело”, “Я не думаю, что правильно оставлять надпись кровью на таком старом здании” или “Может быть, убьем лучше того полицейского? Или лучше его жену, чтобы он активнее взялся за дело?”.

Они говорят не так тихо, как думают, и на нас всё чаще косятся люди. Да и мне как-то не по себе, потому что они явно говорят всерьез.

После того, как они интересуются у меня, не знаю ли я, насколько быстро выльется вся кровь из мужчины весом примерно 120 кг, я не выдерживаю и прямо спрашиваю:

– А Вы не хотите просветить меня, кого собираетесь убивать? И зачем…

Минуту они смотрят на меня, как на слишком догадливого свидетеля, которого срочно нужно убрать, но потом просто смеются.

– Мы что ей не рассказали?

– Вроде нет.

– Забыли.

– А говоришь, ничего не забываешь.

– Ой, не придирайся.

– Мы книжку пишем, – наконец, вносит ясность Антонина.

– Да, детектив. – добавляет фиолетововолосая.

– А-а, понятно-о, – протягиваю я.

– Я думаю минут за двадцать, если подвесить его за ногу. Хотя… как мы такого здоровяка подвесим? – продолжают они обсуждение, как ни в чем не бывало.

И я снова предпринимаю попытку их отвлечь от пугающих тем.

– Знаете, мне кажется, стоит обсуждать это потише. Прохожие могут не так понять и вызвать полицию, например.

– Как-то раз в Ленинграде, – говорит Антонина – и правда вызвали.

– Да, мы потом убегали по Невскому от юноши на коне. Я думала, мы прям там отдадим Богу душу… – произносит то ли Татьяна, то ли Валентина.

– Это точно. Но наша Валя неслась, как двадцатилетняя, еле поймали.

– Я так испугалась. Я никогда ничего не нарушала, – произносит самая молчаливая, точно Валентина.

Таких историй у них, наверное, миллион. Оказывается, они уже пятнадцать лет ездят по миру и пишут свои книги. И, оказывается, они известные!

– У нас уже 35 книг, – объявляет гордая Антонина.

– 36-ая сейчас в издательстве, а эта будет 37-ая, – добавляет фиолетоволосая Татьяна.

– А почему вы решили писать про Псков? – спрашиваю я.

– Ну, тут граница недалеко, тихо и довольно живописно, – отвечает Антонина.

– А еще нам хотелось тут побывать, – дополняет четвертая.

Несколько часов мы ходим по осеннему, унылому городу, они ищут укромные места, фотографируют каждый закоулок и, с моей помощью, составляют схему с подписями, где какая фотография сделана. Прямо как мы делаем фотофиксацию объектов на работе.

– Понимаешь, память уже не та, – поясняет худосочная Екатерина.

В ответ на это Валентина обижено вставляет:

– Ну, это ты за себя говори. Я вот помню всё.

– Да ты даже не помнишь, что надо ходить в туалет, – шутит Антонина.

Но что-что, а про туалет они помнят. Каждые пятнадцать минут мы либо ищем кустики поплотнее, либо врываемся в какое-нибудь кафе. От запахов еды у меня всё сильнее урчит в животе. Но денег у меня нет, так что, каждый раз покидаю заведение с пустыми руками и грустными глазами.

Периодически мне приходят сообщения от Иры, с вопросами: где мы, когда закончим. Но эта четверка такие наблюдательные, что мне неловко при них отвлекаться.

Они сверхъестественно подмечают мельчайшие детали, будто видят всё не в масштабе один к одному, а как минимум четыре к одному…

И самое удивительное, что они совершенно не устают. Как ходить, так и разговаривать. Часто, по их просьбе прямо у них на глазах, мне приходится гуглить, что это за место, которое они только что откопали.

– Посмотри в Яндексе, Гугл как-то очень плохо понимает по-русски, – советует мне Екатерина.

Я все-таки не бесполезна. Стараюсь рассказать что-нибудь про архитектуру, планировки здания, стили и тому подобному. Они всё очень тщательно записывают или зарисовывают. Ближе к обеду они просят меня просмотреть и исправить планы, выдуманных ими, мест преступлений.

– Все двери не так… – говорю я. – По нормам двери должны открываться по пути эвакуации. Значит из комнат наружу, а вот с балкона, наоборот – внутрь.

К двум часам есть хочется ужасно. Из-за активных прогулок на свежем воздухе аппетит разыгрался, как у ребенка. Да и я ничего не ела со вчерашнего обеда. На глаза наворачиваются слезы, оттого что эти дамочки мне нравятся, но, если бы это была обычная экскурсия, я бы уже получила свои деньги и поела. И, наконец, в четыре часа, когда, по идее, экскурсия уже должна закончиться, одна объявляет:

– Перерыв. Я хочу пожрать.

– Старая крепость? – спрашивает Антонина.

Остальные хором произносят:

– Да.

– Женечка, построй маршрут, – просит Татьяна. – Мы вчера там если самый шикарный обед за всю мою жизнь.

Мы находимся в переулке Искра, рядом с деревянной Варваринской церковью XVII века, которую мои спутницы сочли “пригодной” для своей книги про маньяков. Вообще, все места в городе они поделили на “сойдет”, “шикарно” и “нет, тут слишком банально”.

– Идти девять минут, – говорю я.

– Отлично. Поедим и можно пройтись вдоль реки. Обычно там самые шикарные места.

– И хорошо, что уже стемнеет. Оценим насколько там незаметно ночью.

Ну вот, придется до самой ночи носиться с этими старухами. Я злюсь. Может, стоит сейчас попросить у них расплатиться за “экскурсию”. Или попробовать сказать, что мой рабочий день закончен…

– Тебе стоит съесть там Говядину в хлебе, – начинает Татьяна. – Хотя, наверное, ты там уже была, и сама знаешь, что заказать.

Но, так и не решившись заговорить с ними о деньгах, я, как можно спокойнее, произношу:

– Я, наверное, не буду есть, подожду Вас с…

Но не успеваю я закончить, как они хором меня перебивают.

– Не глупи. Мы целый день бегаем.

– У тебя так живот урчит, что я без слухового аппарата услышу.

– Тем более мы угощаем.

Я честно пытаюсь отказаться. Но вы когда-нибудь пробовали отказаться от еды у бабушки? А тут их сразу четыре. Это бесполезно. Решаю, что просто потом возьму с них меньше денег за “экскурсию”.

Пока готовится наша еда, они посвящают меня в свои сюжеты. Как оказалось их книги опубликованы уже в более чем 11 странах. Пишут они под псевдонимом “К.В. Артэ”.

– Сокращенно “КВА”? – спрашиваю я.

– Сокращенно “Квартет”, – поясняет Антонина. – А вообще: “К – Катюха”, – она указывает на Екатерину, – “В – Валька”, “А – это я – Тонька” и “Т – Татьяна”.

– Но в “К.В. Артэ” же нет “Т” – не подумав, говорю я.

– Как это нет? – озадаченно спрашивает Татьяна.

И тут я понимаю, что есть, но все-таки говорю:

– Ну, на конце нет…

– Я, – произносит Татьяна, – как самое важное звено, придаю смысл…

Остальные посмеиваются. А я решаю поддержать Татьяну и добавляю:

– Знаете, в современной архитектуре есть такой термин, еще из деконструктивизма “присутствие отсутствия”, то есть след формы, как бы вынутой из объема. Очень эффектный прием.

– Ну, мы, конечно, так глубоко не думали, но теперь всем так и будем говорить. Дай-ка запишу. Вечно этот дурацкий вопрос задают на интервью…

Потом они начинают расспрашивать меня о себе, и я решаю, пока они не проявили свои дедуктивные способности, рассказать всё сама. Им я выдаю ту же историю, что и Ире, но они к ней более скептичны.

– Ну, не знаю, – произносит Татьяна. – Есть в тебе что-то от матери, дочери и жены.

– Да и вообще, ты не смотришь на мужчин. Когда женщина одинока, она, как коршун добычу, высматривает себе мужичка.

– Значит, ты либо замужем, либо лесбиянка, – делает вывод Екатерина.

Она произносит это так громко, что я краснею, как подросток. И тут, к моему счастью, приносят еду. Они заказали мне просто огромную кастрюльку картошки и “Говядину по-Псковски в хлебе”.

Дальше я быстро перевожу тему разговора на их книги, и, пока мы едим, устаю смеяться над их перепалками и постоянными подколами друг друга. Больше всех достается Валентине.

– Так, значит, каждой из Вас соответствует персонаж в книге? А там как, все расследуют или, например, две по другую сторону закона? – спрашиваю я и запихиваю кусок горячего мяса в рот, отчего наворачиваются слезы.

– Вообще, отличная мысль… – произносит Антонина.

– Но мы всё-таки положительные герои… – отвечает Екатерина. – Хотя пару раз наши героини прятали труп.

– А моя убила того священника, – вдруг говорит Валентина.

– Точно, а моя украла у него библию, – вставляет Татьяна и тут же добавляет, – но это было для правосудия.

– А как вы придумываете персонажей, которых убиваете?

Антонина смеется, и остальные тоже хихикают.

– Думаешь, это трудно? Бери самого раздражающего, топор и готово.

– Да, у нас в Новосибирске так уже куча трупов ходит, – запихивая в рот третью котлету по-киевски, говорит Екатерина. – А всё началось с ее соседа, – она указывает на Валентину, которая тут же подхватывает.

– Он каждый день выходит на балкон и, извините меня, пердит. Да так громко, что я просыпаюсь. Пришлось переехать к дочери. А ведь у нее там трое невыносимых детей…

– А потом мы убили ту бабу из магазина. Для нее смысл жизни это докопаться до покупателя, – продолжает Татьяна.

– Но, она даже не обиделась, когда узнала себя в нашей жертве.

– И у Вас книги, примерно как “Пуаро”? То есть всегда Вы в четвером расследуете?

Антонина проглатывает что-то огромное и смотрит на меня довольно воинственно.

– Вообще-то, нам стоило бы обидеться на тебя за то, что ты не просто не читала наших книг, но и даже не слышала о них!

После моих извинений и заверений, что я завтра же начну читать их книги, я узнаю, что во всех книгах расследуют все четверо. Но есть эксклюзивная серия из четырех книг, в каждой из которых расследует кто-то одна.

Потом они еще долго рассказывают о себе, детях, мужьях, а еду всё приносят и приносят. Когда дело доходит до десерта, я уже ощущаю себя заполненным, какой-то вырывающейся жидкостью, шаром, который вот-вот лопнет. Но всё равно принимаю молочный коктейль у официантки, и потягиваю его, вполуха слушая их разговоры. Глаза сами закрываются.

– Итак, первая называлась “Отыщи свою голову”.

– Вторая “Пятый лишний”, но, мне кажется, она наименее удачная.

– Нет, это третья ужасная “Нашел труп? Беги!”. Хотя она самая популярная среди подростков и цитирования в этих ваших “контактах”.

– Вторая мне нравится.

– А мне третья.

– Была еще серия из трех книг “Знакомьтесь, я”, “Угадай, где я спрячу ваши тела?” и “Увидимся завтра”.

И всё в таком духе. Они очень интересно рассказывают и так смешно, что я и правда хочу прочесть их книги.

Через полтора часа безостановочной еды мы выкатываемся на улицу. Уже темно и холодно. Я сонная, довольная и больше не злюсь.

Несколько часов мы блуждаем вдоль реки, потом снова по городу и, наконец, я оказываюсь у них в квартире. Там мне радостно вручают книгу, которую они вчетвером считают удачной и расплачиваются со мной за “экскурсию”. В конверте оказывается в 4 раза больше денег, чем они должны.

– Нет-нет-нет, – протестую я. – Это много. Это слишком много. Вы и так заплатили за обед. Подарили книгу. Да и я была бесполезна.

Но они меня просто игнорируют. Потом каким-то сверхъестественным способом выпытывают у меня номера телефонов: мой настоящий, мой для побега, моей мамы и мой старый домашний. На прощанье они обещают, что в новой книге обязательно посвятят мне персонажа.

Домой я возвращаюсь уже заполночь. И почему-то этот счастливый день заставляет меня прорыдать до утра.

Глава 5 Фрейд

Зачем всё называть своими именами? Ведь в мире столько интересных слов.

С пяти утра я, чтобы как-то отвлечься от депрессивных мыслей, взахлеб читаю подаренную книгу. По началу сюжет книги кажется мне банальным. Буквально с первых же страниц назван убийца. Но слог и манера написания очень необычные. И из-за живого юмора я не бросаю читать. А потом… Раз. И через пятнадцать страниц убийцу просто сбивает поезд. И так происходит раз за разом. Убийцы множаться, сюжет запутывается и, когда убивают главного доброго героя, который единственный пытался докопаться до правды и остановить преступника, заканчивается книга. Море крови, гора морали и ничего не понятно.

– По-моему, они в маразме, – говорю я, закрывая книгу.

Лезу в интернет читать отзывы и, с облегчением, узнаю, что есть ещё вторая часть. Обе книги имеют рейтинг 9.8, что, по моему мнению, завышено. Уже собираюсь бесплатно скачать вторую часть на пиратском сайте, но вместо этого пишу Татьяне. Спохватываюсь, что не очень хорошо писать бабушкам ночью, но оказывается уже день. Через минуту она мне перезванивает.

– Я не люблю тыкать в экран. Как тебе книга?

– Мне нужно прочитать вторую часть!

– А, ну у нас с собой, вроде нет. Но, знаешь, могу тебе отправить электронный вариант, – предлагает Татьяна, но я отказываюсь.

– Я бы хотела ее купить…

– Да ну, зачем.

– Как зачем? Оплатить Ваш труд.

– Ну, раз ты так хочешь тратить деньги, то завтра купишь мне шоколадку за 100 рублей.

– На интернет-магазине она стоит 354 рубля, – не сдаюсь я.

– Ну, тогда четыре шоколадки. Хотя нам с этих магазинов от 354 рублей даже и ста не перепадает. Мы продаем через свой сайт, но там никто не покупает.

– Давайте, я куплю!

– Нет уж. Мы уже договорились на шоколадку. Отправь мне свою почту, Тонька тебе пришлет файл, а то я в этих компьютерах не разбираюсь.

Через долгих полчаса мне на почту приходит файл PDF. И к пяти вечера я уже заканчиваю вторую часть. Не понимаю, как я могла считать рейтинг 9,8 завышенным. Обсудить книгу хочется, но не с кем, поэтому я просто читаю комментарии в соцсетях и ввязываюсь в спор с какой-то малолеткой, которая вообще не поняла сюжет. Мы ругаемся, обзываемся, упиваемся властью. Но тут я ужасаюсь, как стало просто обидеть человека, не глядя ему в глаза. Поэтому я извиняюсь перед девочкой и еду к своему Квартету, чтобы отдать им шоколадки и 400 рублей за книгу. Я хотела бы заплатить им больше, но они и это отказываются брать. И в итоге дарят еще четыре бумажные книги. Каждая про себя любимую.

По дороге обратно оплачиваю квартиру еще на неделю и покупаю гору продуктов.

За следующие два дня я провожу еще три экскурсии, но они обычные. Самое интересное, что происходит, это потерявшийся мужчина, которого мы находим через два часа в пивной. Зарабатываю еще шесть тысяч. Оплачиваю телефон, и, наконец, покупаю лифчик в комплекте с трусами. Вот, скажите, почему нижнее белье такое дорогое? И почему стоит надеть новое, как начинаются месячные?

Настроение портиться ежесекундно. С Ирой пересекаемся всего пару раз. Из-за стены постоянно доносятся радостные крики ее дочери, из-за которых я схожу с ума. Мне всё сложнее разрешать себе отрицать правду. Я стараюсь чаще читать и уходить гулять, чтобы заколоченные внутри меня мысли не вырвались наружу. Но подсознание берет верх в моих снах. Просыпается желание порезать себя, и я готова связать себя саму.

Погода становится всё более зимней. Грязь замерзает, небо затягивается непробиваемой серой гущей, которая вызывает тоску, и, наконец, выпадает больше не тающий снег. На одной из прогулок я вспоминаю болтливую медсестру и ее рассказ о психологе недалеко от больницы. В одиночестве сидя на детской площадке, я долго ищу что-то похожее в интернете и, наконец, нахожу. Правда не анонимных самоубийц, а психолога, который работает со всеми, кто придет, и у которого первое посещение бесплатное. Записываюсь через Гугл-таблицу на завтрашний вечер и возвращаюсь в унылую квартиру.

Дочитываю книгу Екатерины и, ради интереса, вбиваю в поисковик эту книгу. Тут узнаю, что она и другие книги эксклюзивной серии стоят по 2,5 тысячи каждая. Мне становится ужасно стыдно за те 400 рублей.

На ужин ко мне заглядывают мои соседки.

– Смотри, кто к тебе прише-е-ел! – говорит Ира.

Девочка сидит у нее на плечах и закрывает глаза руками.

– Ничего себе!

Я пытаюсь казаться веселой. И, похоже, это мне удается, так как Ира совсем не замечает, как мне плохо.

Рита оказывается очень стеснительной. Всё время прячется за мамой и общается со мной исключительно через Иру.

– Восьмого числа, в среду, у меня выходной, а у этой малышки день рождения. Так что мы хотели пригласить тебя провести этот день с нами, пока ты еще не уехала.

Я соглашаюсь. Сама не знаю зачем.

– И сколько тебе будет лет?

Она выставляет вперед руки с восемью растопыренными пальцами.

– Спрячь одну руку. Тебе четыре… – подсказывает Ира.

Они сидят у меня до тех пор, пока девочка не засыпает. Ира уносит ее, и я снова остаюсь одна. Мне невыносимо больно. Душевно. В голове, как циркулярная пила, вертится одна единственная мысль, которая ранит меня каждый раз.

Когда в раковине остается только один нож, я не могу заставить себя его вымыть. Я боюсь, что, взяв его в руки, уже не смогу себя контролировать.

И откуда в наших телах столько слез? Мне кажется, за последние три месяца я в одиночку смогла бы восстановить Аральское море.

Просыпаюсь я рано. Меня рвёт изнутри, и я, чтобы это прочувствовать начинаю царапать живот, ноги, руки. В мыслях то и дело стреляет нож, кухонные ножницы и другие острые предметы. Я удивляюсь, насколько изобретателен мой мозг, он способен превратить в орудие боли даже такой простой предмет, как тюбик крема.

Чтобы как-то отвлечься, я, впервые за долгое время, открываю ноутбук. Ира дала мне пароль от своего вай-фая, так что я ищу какой-нибудь фильм, но вместо этого оказываюсь на бирже фриланса. Мне хочется что-то делать, поэтому я быстро регистрируюсь и беру заказ на две иллюстрации к альбомам с музыкой дикой природы. Заказчик некий IVAN4225. Поздно понимаю, что у меня нет с собой графического планшета, но, так как мне безумно хочется порисовать, я самым первым покупателем беру недорогой, но вроде бы хороший, планшет. Конечно, он не такой классный, как тот, что подарил мне муж, но тоже сойдет.

До самого вечера я рисую животных, под звуки природы. Всех, что могу вспомнить. Получается разноцветный коллаж. Зарисовавшись, я чуть не пропускаю психолога, но всё-таки успеваю. Затея уже кажется мне глупой. С двадцатого августа я была у психолога раз сто. Мне это не помогает…

Встречает меня молодая, нет, я бы сказала, юная девочка. Ей от силы лет 25. Наверняка прошла курсы за три месяца и теперь возомнила себя Фрейдом. Если она сейчас начнет показывать мне картинки Роршаха, я напишу на нее заявление в полицию, как обманщицу.

– Ну что, я предлагаю Вам рассказать немного о себе. Если хотите, можете сразу поделиться тем, что Вас беспокоит, – после приветствия говорит она.

Я сразу понимаю, что ничего из этой затеи не выйдет, так как, вместо реальной истории своей жизни, как планировала, выдаю ей вымышленную. Такую же, как рассказала в Красных Стругах. Она ничего не уточняет и просто спрашивает, что меня беспокоит. Как будто я на приеме в поликлинике.

Спустя получасовое хождение вокруг да около я, наконец, выдаю:

– Я.. я хочу узнать, как-то можно избавиться от навязчивых мыслей?

– Например каких?

– Ну, например, если… – я пытаюсь что-то придумать. – Я всё время хочу пойти и съесть шоколадку.

– А почему Вы не хотите просто съесть ее?

“Действительно, почему?”

Я смотрю на ее длиннющие ногти и ловлю себя на мысли, что вот с такими когтями можно забыть про ножи.

– Ну, это вредно.

Я чувствую себя глупо. Эта девочка ничем не сможет мне помочь. И зачем я взялась говорить про шоколад?

– А Вы часто хотите ее съесть, зная, что она вредная?

– Каждый день, – злобно бубню я.

– У вас всегда есть в доступе шоколадка? Может, просто не стоит хранить ее в доме?

Из-за абсурдности этого разговора я постепенно выхожу из себя.

– То есть Ваш совет, просто не покупать шоколад?

– Конечно, нет. Ведь всегда под рукой может оказаться что-то другое. Конфетка, мармеладка, тортик или просто сахар…

Она смотрит на меня из-за своего стола, пытаясь поймать мой взгляд и, когда ей это удается, она спрашивает:

– Вам надо понять, правда ли Вы хотите нанести себе этот вред?

Я замираю. Неужели все приходят и зашифровывают нож в шоколадку?

– Вред?

– Шоколадкой. Вы сами сказали, что она вредная.

Показалось. Ну что за дура?

– Да. Но я же говорю, дело не в ней, а в навязчивых мыслях.

– Мысли еще не действия, – она делает паузу, а потом скучающим тоном продолжает – Когда мы стоим на краю обрыва и думаем: “а я мог бы сейчас прыгнуть” – это не делает нас самоубийцей. Это просто мысли.

– Да, но я так сильно об этом думаю, что хочу это сделать.

– Раз Вы тут, значит не хотите.

С упором не последние слова, произносит девушка. Я в растерянности.

– Знаете, обычно такие мысли возникают не просто так. Очень часто за желанием навредить себе стоит какой-то внутренний конфликт.

Ну вот, она заговорила киношными фразами.

– Есть ли у Вас какая-то причина хотеть нанести себе вред? – она молчит и потом добавляет, – шоколадкой…

Всё мое терпение кончается, и я встаю.

– Знаете, извините, что отняла время, но всё это не для меня.

Я хватаю свои вещи и иду к двери. Девушка не пытается меня остановить, а продолжает спокойно говорить.

– Да, не всем подходит такой формат. У нас есть еще разные группы поддержки. Но, если захотите попробовать снова, то мой номер телефона есть на сайте.

– Ага. Ну, до свидания, – я на секунду оборачиваюсь, но не смотрю ей в глаза.

Она тоже встает и говорит она вдогонку:

– Евгения, просто постарайтесь фокусироваться на повседневной реальности.

Я буквально вылетаю из здания. Несусь куда-то по улице без оглядки. В голове отдается ее совет. Просто фокусироваться на реальности? Моя реальность уничтожает меня. И чего только я ожидала от бесплатного психолога? Чуда?

Реальность такова, что хорошее меня убивает, и плохое меня убивает. Помогает только отрицание этой дурацкой реальности.

Я до самого закрытия брожу по магазинам в поисках подарка для Риты. Четыре года. Для меня это счастливое время. Счастливое без оговорок. В итоге покупаю ей интересный пазл с детальками по форме, похожими на животных. Напоминает деревянные пазлы, которые мы собираем на новый год дома и только что нарисованную мной иллюстрацию.

До трех ночи рисую вторую иллюстрацию под звуки деревни. Получается особая, родная атмосфера детства.

Отправляю заказчику, и он платит мне за них две тысячи. Пытаюсь их вывести, но, оказывается, это можно сделать только по понедельникам и пятницам. Какой бред.

Утром обнаруживаю от него длиннющий положительный отзыв и еще заказ. Требуется оформление коробки под настольную игру. Такое я еще никогда не делала, поэтому приходится потратить несколько часов на изучение требований к печати коробок. В итоге соглашаюсь, и он отправляет мне файл, где расписана идея этой игры.

Игра от двух до шестнадцати игроков. Несколько типов персонажей, которые вытягиваются в начале игры. Персонажи сидят в комнатах, и у каждого свои потребности. Потребности каждый круг пополняются или убавляются, в зависимости от взятой карты. Необходимо с помощью данных персонажу способностей, или хитростью, или обещаниями заставлять других персонажей делать то, что необходимо твоему. Думаю, в процессе игры должно стать более понятно. А пока мне больше всего нравится то, что, если два персонажа оказываются в одном пространстве, то возможно некое интересное взаимодействие. Например, брат с сестрой оказываются на кухне, так как обоим в потребностях попалась жажда. С персонажем “мама” договориться не удалось, поэтому будет драка на выбывание. А если три персонажа собираются в гостиной, то может состояться другая настольная игра. В общем, много всяких интересных правил. Суть игры либо ужиться вместе, либо выжить всех из дома.

Завтракаю и приступаю к заказу. Сначала в качестве иллюстрации рисую взрыв-схему дома, но потом полностью меняю идею и изображаю что-то вроде ходячего замка Миядзаки и Норы из Гарри Поттера. В окнах дома происходят различные сюжеты, от драки за мороженное, до похищения дивана маленькой девочкой. Больше всего мне нравится рисовать огромного мужика, с маленьким розовым чемоданчиком и белым пуделем, заглядывающего в окна кухни, так как его уже выжили из дома.

День пролетает незаметно и вознаграждается предоплатой в четыре тысячи рублей.

На следующее утро я с подарком топаю к соседям. На подоконнике у них два букета цветов, и я бесцеремонно подглядываю в записки.

В первой написано:“Маргаритки моей Маргаритке”, а во втором: “Ирисы Ириске”.

Ира замечает и говорит:

– От бывшего мужа…

– От па-а-пы! – кричит Ритка и встает на табуретку понюхать цветы.

Это очень мило.

Пока мы с Ирой готовим завтрак и перекус с собой, пазл оказывается собранным. 150 деталей дикой формы собираются просто моментально! Я в шоке.

Перед домом я предлагаю поехать на моей машине, и Скарлетт прокладывает нам путь через Изборск в Печоры. Уже через пять минут поездки Ритка находит в бардачке солнечный очки и нацепляет их себе на нос.

– Дарю, – говорю я, пока она не нашла там что-нибудь еще…

Честно говоря, меня бесит, что Скарлетт прикидывается Алисой, и сейчас я бы с ней поругалась, если бы не наши попутчики.

В Печорах мы целый день гуляем. Я стараюсь, как можно меньше рассказывать о себе, но в итоге выбалтываю, наверное, всё свое детство. И про сестру, и про братьев, и, частично, про институт.

– Ого, архитектурный в Москве? Это круто, а я пыталась пройти в МГУ на истфак, но в итоге поехала учиться в Питер.

– А я всегда хотела в Питерский. Обожаю Питер… Там на каждом углу можно сидеть и рисовать.

– Знаешь что, раз ты вся такая творческая, то ты просто обязана помочь мне сделать дурацкую поделку и костюм Ритушке на новый год. Не понимаю, почему я должна это делать? У меня вообще-то работа есть…

С трудом останавливаю себя, чтобы не начать рассказывать о том, какие забавные костюмы я делала раньше.

Посещая Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, я ненадолго нахожу себя, совсем маленькую девочку, которая впервые приехала в Печоры. Которая гуляет по территории, держа за руку своего прекрасного дедушку в белом костюме. Беззаботная, счастливая без оговорок.

Я стараюсь улыбаться ради Ритки, но правда в том, что рядом с этой маленькой прекрасной девочкой, мне это делать безумно тяжело.

В обед мы заезжаем в кафе и Рите выносят торт со свечками. Она несколько раз дует, слюни летят во все стороны, но свечки всё-таки гасит. Потом мы еще немного гуляем по живописным местам, съедаем все наши запасы и возвращаемся домой.

Девочка, видимо, выспавшись в машине, полночи веселиться за стенкой, отчего я случайно попадаю на запретные территории мыслей. Стараюсь быстро промчаться по тем самым улицам, с заколоченными окнами, и выбежать на свет, чтобы не застрять в темноте. Но хочется взглянуть хотя бы одним глазком, и страшно заглядеться на такой родной, но изменившийся пейзаж.

Долгое время пытаюсь не плакать, но потом впадаю в истерику. Меня снова преследуют острые предметы, которые я теперь про себя называю конфетки, мармелад и сахар.

И в итоге я бегу. Быстро хватаю все свои вещи и продукты и несу в машину. Потом все-таки возвращаюсь, чтобы оставить записку Ире. Долго не решаюсь, но затем все-таки приписываю свой настоящий номер. Может, когда-нибудь в прошлом, мы станем друзьями.

Мой плед остался в Красных Стругах, так что я забираю с кровати одеяло и спускаюсь вниз. Ключи оставляю в почтовом ящике, квартира оплачена еще на два дня, но мне всё равно.

Через два часа я уже сижу на камне, завернувшись в очередную украденную вещь. После деревни Спицыно я свернула куда-то и оказалась на берегу Чудского озера. Вокруг меня опять песок, укрытый снегом, а где-то вдали граница.

По дороге я наткнулась на какой-то храм и сейчас узнала, что это Спасо-Елеазаровский женский монастырь. Пытаюсь прочитать его историю, но предложения никак не приобретают смысл, поэтому просто рассматриваю картинки. Красивый. Даже есть свой сайт. А на нем даже есть реклама. Им нужны трудники. Может податься в монастырь? Нет, это не для меня. Я не смогу помогать другим, потому что мне самой нужна помощь.

Нахожу в интернете телефон той юной Фрейдши и звоню ей.

Гудки, гудки, гудки. Наверное, она спит в пять утра…

– Алло, это кто? – у нее испуганный голос, и меня это бесит.

– Сфокусироваться на реальности? Это не помогает. Это не поможет!

Я кладу трубку и не беру, когда она несколько раз перезванивает.

– Дура малолетняя. Прочитала одну книжку и теперь “лечит”.

Бросаю телефон куда-то в снегопесок и стараюсь успокоиться.

До самого рассвета я сижу и смотрю на звезды, воду и яму внутри себя, потом подбираю холодный телефон и говорю:

“Ты даже таких идиоток не увидишь…”

Новая зима

Ириска и Маргаритка

Чудское озеро

Глава 6 Пополнение в дурдоме

Если всё отдашь, все равно что-то приобретешь.

Девятое декабря, на удивление, солнечный и очень морозный день. Об этом я несколько раз слышу по радио в машине, а потом и от прохожих, когда днем гуляю по Гдову. За прошлую неделю выпало не меньше двадцати сантиметров снега, и сегодня город выглядит волшебным. Против воли любуюсь им, потому что сегодня я школьница, у меня нет забот. Гуляй, да наслаждайся. Впереди вся жизнь.

На каждой возвышенности по несколько детей с ледянками. Машин почти нет, родителей нет, телефонов нет. Одни трамваи. Все гуляют. Как будто я и правда попала в детство.

Обедаю на закате булочкой около памятника Ленину. Потом ради бесплатного туалета посещаю Музей истории края.

Почти сразу, как выезжаю из города, чувствую, что вот-вот засну и останавливаюсь в первом же попавшемся съезде. Совсем недалеко от какой-то остановки, в надежде, что, если машина застрянет, будет несложно найти того, кто поможет.

Спать под одеялом гораздо лучше, чем под пледом. Однако, когда машина остывает, становится совсем холодно. Приходится несколько раз ее прогревать. С другой стороны, так хотя бы аккумулятор не разрядится.

Всю ночь идет снег, и просыпаюсь я в погребенной снежным пеплом машине, в четыря утра. Еще час пытаюсь уснуть, но только ноги затекают. Вылезать из машины как-то страшно и холодно, поэтому я кое-как переползаю на водительское место и перекусываю под радио.

Вокруг один лес, который принимает страшные силуэты, похожие на людей. Я решаю посмотреть, где я. Скарлетт, к моему ужасу, показывает, что я в братской могиле. Я начинаю смеяться, однако чувствую, как по коже бегут мурашки. Листая карту с фотографиями этого места, натыкаюсь на памятник советскому солдату. Видимо, один из этих жутких силуэтов и правда в форме человека. На табличке этого памятника стих:

“Стоит солдат…

И взгляд его тяжел.

Над ним в Россию

Пролетают птицы.

И он давно б на Родину ушел,

Да все друзей

Не может добудиться.”

Андрей Дементьев.

Мурашки бегут еще сильнее. Страшно. Зачем была эта война? Смерть, повсюду боль. Густое, тягучее горе. Есть ли хоть одна семья в России, которая не потеряла тогда кого-то из родных? Радует то, что больше мы такого не допустим. Ведь все мы помним.

Не желая больше оставаться в этом месте, я еду дальше.

Сначала в Сланцы, потом в Кингисепп, дальше в Усть-Луга. Программа всегда одинаковая сначала, в Краеведческий музей ради знаний и туалета, потом погулять, перекусить и дальше. В дороге появляется привычка разговаривать со Скарлетт, и мне почти удается убедить ее, что она не Алиса. В ее алгоритмы заложено очень много странных шуток. И, когда я ловлю себя на том, что разговариваю с ней уже час, представляю себя Томом Хэнксом со своим “Уилсоном”. Она советует мне слушать аудиокниги и включает мне “Поллианну”. Приходится на несколько часов остановиться на трассе, так как книжка грустная, хоть и учит счастью. Ужасно, что без несчастья не ценишь счастья.

Еще раз переночевав в машине, я еду вдоль Финского залива прямиком в Санкт-Петербург. Там нахожу самую дешевую квартиру и снимаю ее на четыре дня. Потом покупаю продуктов, и у меня остается 600 рублей.

Заваливаюсь на жутковатый горчичного цвета диван и включаю телевизор. Сегодня я уставшая женщина с дюжиной кошек, которая в выходные любит смотреть новости и передачу “Пусть говорят”. Оказывается, приближается Олимпиада. Я искренне стараюсь возмутиться, когда очередного спортсмена не допускают и заплакать, когда Андрей Малахов произносит прощальную речь на шоу, но всё-таки это мне плохо удается. Я правда возмущаюсь, но тому, что теперь моя жизнь поделена на “до” и “после”. Я действительно плачу, но оттого, что я всё ещё верю, что могу вернуться в “до”. А тем временем, сегодня ровно месяц, как я сбежала. Месяц я игнорирую, становящиеся всё реже звонки от родных.

Будь я в кино, и будь я алкоголиком или наркоманом, мне бы сегодня вручили какой-нибудь жетон. Мне очень хочется такой жетон, потому что я справляюсь. Я не хочу, чтобы мне приходилось справляться, хочу быть обычной, даже, когда грустно и плохо, все равно безоговорочно счастливой. Но я справляюсь. Может и не очень хорошо, но хотя бы пытаюсь. Мой разум скачет с мысли на мысль, к жетонам, к анонимным суицидникам, к группам поддержки. Я уверена, что в таком большом городе, как Питер такие точно есть.

Сегодня я писатель, который ищет достоверности для своей книги (позаимствовала идею из одного сериала). Сижу на неудобном стуле, в каком старом зале советского дома культуры. Тут много грустных людей. Все они потеряли детей.

Когда я вчера искала группы поддержки, я натыкалась на абсолютно разные: группа онкобольных, для тех, у кого кто-то умер от рака, для людей с пищевыми расстройствами, для тех, кто лишился части тела. Больше всего меня порадовало, что они бесплатные.

Я долго выбирала, куда же пойти, это было похоже на начало Бойцовского клуба. В итоге я решила пойти на встречу с психологом, который занимается с теми, кто потерял себя, но пришла чуть раньше и оказалась на встрече родителей, потерявших ребенка. Стулья расставили полукругом, лицом ко входу, так что, когда я заглянула в зал, мне просто пришлось пройти и сесть на свободное место.

Когда я присоединилась, никто не стал спрашивать мое имя, как в фильмах, а просто продолжили обсуждение. Было похоже, что все тут давно и друг друга знают. Некоторые кивнули мне в знак приветствия, но на этом всё.

Они просто говорили. А я слушала.

– У меня чувство, что я просто живу в ночном кошмаре. Только вот тут всё наоборот. Во сне хорошо, а просыпаешься и начинается ад, – произнесла женщина в растянутых трениках.

– А мне, как раз, сегодня приснился мой брат, – ответила на это девушка, сидевшая рядом с полной женщиной. – Первый раз за всё время. Сон начинался с того, что моя сестра плакала. Я спросила ее, что случилось. Она говорила какими-то моими мыслями, мол, странно, что он так резко ушел, ей не верится. Я смутно помнила, что кто-то умер. Но тут дверь открылась, и брат зашел домой. Как миллион раз до этого. Я не могла в это поверить и начала его фотографировать. Он смеялся, уворачивался, но все же сфоткался. Тогда я решила отправить фото маме, чтобы порадовать ее. И еще, знаете, мы как-то грубо шутили, что-то вроде: “Ты что, вылез из могилы, как Ума Турман?”. И он рассказывал что-то странное, ну, знаете, как бывает во сне. Но это почему-то было безумно смешно. Так вот, я решила отправить фото маме, зашла в мессенджер, прикрепляю фото, но отправляется не то. Раз, два, третий. Перепроверяю галерею, всё есть. Но отправить не выходит. Я смотрю на брата, он такой, как обычно, веселый, но почему-то с длинными волосами, как в детстве. А потом мама меня разбудила, но всё равно осталось чувство, будто мы только что виделись.

– И мне недавно приснились мои сыновья. Третий сон за два года. На душе было так тепло.

– А мне моя дочь не снится. Ушла и осталась только пустота. А так хочется найти хоть какую-то ниточку, но ее нет. Хочется вернуть ее ненадолго. Хотя бы во сне обнять.

– Мне снился всего раз. Знаете, больнее всего было увидеть, что у него дорос зуб. Я всё время думала об этом зубе, потому что он очень ждал, когда же он, наконец, вырастет. А когда проснулась поняла, что он так и не дождался.

– А мне было странно видеть, что младшая дочь во сне старше старшей.

Темы сменялись. Настроение тоже. У меня в горле застряло что-то огромное.

– Страшнее всего было, когда меня спросили: “Когда Вы в последний раз видели своего ребенка?”. До меня вдруг дошло. Последний раз, – сказал единственный на собрании мужчина.

Все обсуждали разное, но одно и то же. Кто-то плакал, кто-то молчал. Кто-то делился своим сокровенным.

– Самое ужасное было это то, что молоко не ушло. Тело как будто смеялось…

Неудобный стул, да вообще, всё стало таким неважным.

Час, а может и дольше, я сижу, не шевелясь, и просто слушаю истории этих людей, переживших смерть и оставшихся в живых…

Больше всего меня задевает история молодой девушки, которой еще рано быть мамой и невыносимо рано уже не быть мамой. Видимо, она тоже первый раз пришла сегодня, потому что рассказывает свою историю полностью. Ей 22 года, год назад она ехала к родителям с четырехлетним сыном и попала в аварию. Сын погиб. А она сначала месяц лежала в больнице, потом два месяца жила у родителей, точнее лежала там, как овощ на успокоительных. Она пропустила похороны, пропустила поминки. Когда она вернулась домой к мужу, выяснилось, что он выбросил все вещи их сына. Стер фото, видео. Удалил из соцсетей, даже забрал у родственников все фотографии, что мог найти. У нее не осталось изображений сына. Не осталось его рисунков, его одежды, его игрушек.

– Я так боюсь забыть, как он выглядел. У моей мамы остались несколько фотографий, сделанные на старенький телефон. Там три пикселя, но они самое ценное у меня. Еще у родителей сохранилась его мочалка и пара игрушек. А иногда, когда я иду по магазинам, покупаю его любимый шампунь с запахом клубники.

Кто-то встает ее обнять, кто-то вызывается улучшить качество фото.

– А у друзей точно нет фото? Может, с праздников остались…

– Я обошла всех. Муж тоже. В поликлинике мне отдали рентген его груди, на нем видны, съеденные им батарейки. И еще в детском саду осталось фото всей группы на утреннике. И всё. Вот… – она достает из сумки фотографию детей и передает ее нам.

Она такая девочка еще, а уже несет в себе такое горе.

“Красивый”, “Какой милый”, “Зайка”.

По цепочке фото доходит и до меня. Узнать ее сына не сложно. Он ее копия. Я долго смотрю на него и не могу поверить, что его больше нет. Он где-то в земле.

Я думаю о ней весь вечер. Несколько раз сажусь искать подработку, пытаюсь что-нибудь нарисовать, но руки ужасно беспокойные. Несколько раз мою посуду и перекладываю все свои вещи. Когда нахожу в сумке старый пластилин, сажусь и, чтобы занять свои конечности, леплю. Всю ночь. Из инструментов у меня только руки и чайная ложка с отверткой. К утру получается младенец в позе эмбриона. Возможно, мне просто кажется, наверное, это из-за того, что я думала о ней все время, но малыш получается похожим на ту девушку.

Засыпаю я утром и сплю до самого вечера. Потом выхожу в магазин, потому что продукты заканчиваются. На кассе мне пробивают продуктов на 560 рублей, и как обычно предлагают продукты по акции. Можно подумать, я беру что-то без акций.

– Кофе, печенье, шампунь?

Я перевожу взгляд на товары, выставленные у нее за спиной, и на мгновение, мне кажется, что сейчас зазвучит мелодия ангельского хора, которая всегда звучит в компьютерных играх, когда находишь нечто заветное. Шампунь детский, с запахом клубники. И хоть я ясно ощущаю присутствие судьбы, но золотым светом он не озаряется.

Прошу кассиршу заменить котлеты и печенье на этот шампунь. И довольная, возвращаюсь домой. У меня остается 20 рублей…

Следующим вечером снова состоится встреча для родителей, потерявших детей. Я очень надеюсь, что эта девушка придет и при этом немного волнуюсь. Все-таки мы с ней незнакомы. Когда начинают собираться люди, я не вижу никого из тех, кто был в воскресенье. Уже думаю, что придется прийти на следующей неделе, но она все-таки приходит. В самых дверях я перехватываю ее и вручаю малыша. Он помещается на ее ладони.

– Я не знала вашего сына, но возможно… – приходится откашляться. – Я бы хотела, чтобы эта вещь смогла Вам напоминать о нем, как фотографии.

Она бережно берет его в обе руки и улыбается. Потом принюхивается и быстро-быстро моргает.

– Пахнет, как он… Спасибо Вам…

– Я Женя.

– А я Лиля. Спасибо. Правда.

Она обнимает меня, и мы какое-то время разговариваем ни о чем и обо всем. Начинается встреча, она проходит на место, а я ухожу домой.

Лиля. Лилия. Не могу не заметить, что после Розы из Новгорода и ее цветочного узора, цветы меня преследуют. Будто прокладывают мне какой-то невидимый путь. А, может, это просто феномен Баадера-Майнхоф. Мне о нем рассказали пару лет назад, и я поняла, что не единственная, кто заметил, что стоит что-то узнать, как оно лезет на тебя отовсюду.

Вечером я вместо запланированных котлет ем хлеб с молоком, но ни о чем не жалею.

На следующий день зачем-то захожу в приложение банка, зная, что там пусто, но там оказывается не пусто. Вчера был понедельник и, наконец, пришли деньги с биржи фриланса. Комиссия съедает довольно много, но для меня любые деньги сейчас – это чудо.

Раздумываю над тем, чтобы отъехать в соседний город, дабы снять наличные, но понимаю, что в таком большом городе меня и так вряд ли найдут. Поэтому просто ухожу в соседний район, снимаю деньги и закупаюсь продуктами.

Днем оплачиваю квартиру еще на шесть дней, и остается всего три тысячи. До вечера сижу дома и читаю вторую книгу Квартета, которая посвящена героине Валентины, называется: “Не забудь помолиться вчера”. Пока мне не понятно, почему такое название, в книге нет ни единого намека на религию, церковь или что-то такое.

Вечером чтобы хоть как-то размяться иду прогуляться. Повсюду уже чувствуется приближение Нового Года. Весь город украсили, куда не посмотришь огоньки, ёлки, подарки. Становится ужасно одиноко, возвращаться в пустую квартиру.

Когда я дочитываю книгу, суть названия мне так и остается не ясна. Ищу в обсуждениях, но там только сумасшедшие теории, 90% которых строятся вокруг единственного персонажа, который дважды упоминал Бога, и то всуе. Потом вспоминаю про сайт и перехожу на него.

Он странный. Как будто они сами его делали. Куча ссылок, которые ведут либо в никуда, либо на другие ссылки. Есть статьи про детективы. Есть рецепты блюд. Вся информация, собранная тут, и правда интересная, но что-либо понять невозможно. Когда я жму на иконку “Об авторах”, вместо их биографии включается голосовое интервью какой-то странной женщины. Причем вопросы она задает себе сама. Отключить его не получается, поэтому дослушиваю до конца. Какая-то писательница, пишет явно любовные романы и ненавидит перепечатывать свои голосовые наработки в текст.

Спустя час скитаний по сайту не выдерживаю и звоню Татьяне, номера Валентины у меня нет.

Сначала она требует полного отчета о ее книге и, когда узнает, что я пока ее не читала, практически обижается.

– Но я же читаю в том порядке, который Вы сами мне дали!

Потом она зовет Валентину, и та, наконец, объясняет мне тайный смысл названия.

– Как это не связана с религией? Да суть всей книги в религии. Вот я писала и думала: “Ах, вот если бы ты сейчас помолился, то, возможно, дальше не было бы всё так жестоко”…

Я немного в шоке от логики этой хрупкой бабушки.

– Понимаешь, суть то в том, что если бы их город в прошлом не отрекся от веры, тогда бы в настоящем их бы защищали Высшие силы. То есть о будущем надо думать уже сейчас.

Еще долго она приводит примеры, и мне и правда становится понятно, что она имела ввиду. Потом я обязательно напишу эту мысль на форуме, чтобы все эти сумасшедшие теоретики поняли, что не правы.

Когда я снова разговариваю с Татьяной, интересуюсь у нее про эту писательницу с их сайта.

– Да, у нее отличное мрачное воображение, но зачем-то пишет эти жуткие книги про любовь. Хотя будь я молодая, читала бы их без остановки. Столько постельных сцен… Ух.

– Откуда же Вам известно про ее мрачное воображение?

– Так она писала с нами “Пятый лишний”. Самые интересные сюжетные повороты, это ее заслуга. Книга даже была выпущена под другим псевдонимом: “К.В.Инте”. Правда Майя обиделась, что “М” так и не вошла, но у нас было несколько минут, чтобы поменять имя перед печатью. Мы совсем про это забыли…

– Любопытно.

– Не то слово, Женечка. Но мы тогда с ней перессорились, так как она всё надиктовывает, а мы всё записываем. Да и вообще, она двинутая.

Я смеюсь.

Утром я иду гулять, и случайно совпадает, что 16 декабря это третий четверг месяца. Эрмитаж принимает меня бесплатно, правда, заставляет надеть почти забытую медицинскую маску. Вряд ли они помогут, большинство носит эти одноразовые предметы личной гигиены по несколько месяцев. И я не исключение.

И вот снова я замечаю цветы. На коринфских капителях, в сводах, арках, на шелковых обоях, на полотнах и рамах. Везде. Семь часов я гуляю от картины к картине, пока не падаю в обморок от голода. А, может, из-за дурацкой маски. Это происходит у моей любимой картины французского живописца. Юбер Робер писал просто необыкновенные руины. Еще в институте я восхищалась им и выбирала его картины для “копии мастера”. А теперь я сама стала одной из его руин, может, и не такой романтичной, но точно разваливающийся.

Меня окружает толпа, в которой все, как один, спускают маски на подбородки, как будто они мешают им видеть. Охранники с женщинами-смотрительницами отводят меня в какую-то комнатку. И тут мы с одной дамой по имени Раиса и пятью местными кошками пьем чай. Она рассказывает мне разные интересные истории про Эрмитаж, напоминая мне Розу из Новгорода, и я рассказываю ей про нее. Потом про Квартет и их книги. Так что даже не приходится придумывать про себя.

На прощанье она вручает мне коробку с самодельным печеньем.

Домой я возвращаюсь только вечером с разрядившимся телефоном.

Ужинаю и с компьютера пишу на почту с сайта Квартета той писательнице. Эта идея пришла мне в голову сначала мельком в Эрмитаже, когда я услышала из толпы подростков про копирайтинг, а потом додумала ее по пути домой. Судя по интервью и по разговору с Татьяной, она просто ненавидит использовать клавиатуру. В письме я предлагаю ей перепечатывать ее тексты за небольшую плату, которую она сочтет уместной. На бирже фриланса я много раз видела заказы транскрибации, так что ничего странного в этом нет. Очень надеюсь, что она согласится, и тогда у меня будет хоть какой-то постоянный доход. В конце письма приписываю номер телефона и отправляю. Тут же вспоминаю, что телефон то выключен. Бегу ставить его на зарядку и жду пока он включится. Сразу же приходит несколько уведомлений.

“Неужели она так быстро мне ответила?”

Но нет. Это сообщения с сайта объявлений. Еще в прошлой жизни, я нашла на там одну, понравившуюся мне, детскую игрушку. Тогда мне никто не ответил на мои предложения о покупке. А спустя полгода пишут что-то странное.

Продавец: “Здравствуйте. Игрушка свободна с третьего января. Заинтересованы?”

И как это игрушка может быть свободна?

Отбрасываю телефон и ложусь спать.

В ожидании ответа от писательницы с утра до вечера гуляю по городу, несколько раз посещаю группы для потерявших и периодически звоню моей Фрейдше. Не знаю зачем, но позвонить больше некому. Ей приходится выслушивать мои постоянные нападки и обвинения в том, что она купила диплом. Потому что я уверена, что она даже ни одной пары не посетила. Чисто девочка, которая решила, что она психолог. Пошла на курсы, небось еще и бесплатные, получила "диплом" и сидит теперь получает деньги, сама не понимает за что. Но надо отдать ей должное, она ни разу не бросает трубку, и даже ни разу не посылает меня. Она просто слушает и иногда пытается дать совет. Но тут я сбрасываю. В такой манере и продолжается наше странное общение.

Один раз я звоню ей сразу после посещения старого дома культуры. Там прошла самая отвратительная встреча, так как пришла ужасная девчонка.

– Я испытываю испанский стыд, когда эта мамашка говорит: “Ой, не хочу, чтобы меня жалели, что у меня умер ребенок”. – ору я трубку. – Она потеряла ребенка на 20 неделе беременности и смеется. В то время, как рядом сидят женщины, которые потеряли взрослых детей, которых они знали и любили. Которые разбиты. Которые убиты. Вот какой идиот догадался объединить их в одну группу? Вот вы психолог. Вы и должны разделять на группы. Вы знаете каждого человека, вы знаете их проблемы, ну и делите их на группы. А то получается вот такое. Да, возможно, у нее просто защитная реакция – смех. Но это отвратительно неуместно.

– Нам тоже бывает трудновато разделить, так как многие врут о своих проблемах… А как Ваши дела? Не хотите попробовать вести дневник?

– Вы советы из журналов для школьниц вычитываете?

Я опять бросаю трубку. Вести дневник! Это, наверное, чтобы я ей больше не звонила. Не дождется.

На третий день, в воскресенье, наконец, приходит ответ на мою почту.

Одно слово: “Позвоните”. И номер телефона.

В этих двадцати печатных символах прямо чувствуется, как она наступила себе на горло.

Я звоню. После короткого приветствия она низким грубоватым голосом, который я слышала на сайте, говорит:

– Вы просто хотите печатать мои книги?

– Ну, идея такая. Вы отправляете мне аудиозапись, я ее перевожу в текст и отправляю обратно.

– А откуда мне знать, что Вы не опубликуете книгу вместо меня? И вообще, с чего Вы взяли, что мне это нужно? – она очень скептична.

– Мне про Вас рассказали четыре женщины, которые пишут под псевдонимом “К. В. Арте”. И еще, мне довелось послушать Ваше интервью у них на сайте, – я отчего-то говорю, как старая дама из фильмов про прошлое.

– Не женщины, а четыре старые карги. Так значит Вы с ними знакомы. И, что же?

– М? – не понимаю я.

– Вам нравятся книги этих старух?

– Да, – честно признаюсь я.

– Ладно, давайте попробуем. Тебе лет-то сколько? Восемнадцать хоть есть? А то мои книжки с весьма фривольным содержанием…

– Мне 33.

– О, как. А по голосу совсем ребенок. Как зовут? Я Майя.

– Женя.

– Женя-девочка или Женя-мальчик? А то мало ли. Я тут в магазине видела… В общем-то, не важно.

– Евгения, – уточняю я.

– Ну, хорошо Евгения. Понятия не имею, сколько за такую работу платят, думаю, решим по ходу дела, да?

– Ага, – я почти прыгаю на стуле.

– Учти, узнаю, что ты меня обманула, прибью. Завтра с утра отправлю тебе записи, как только разберусь, как это делать. Ну, всё, пока.

– До свидания.

Ура! Кажется, Женя-девочка нашла немного денег.

Огни предновогоднего Санкт-Петербурга

Эрмитаж, картины, Раиса и ее самодельное печенье

Глава 7 Дорога, Авария и Уродище

То, на что мы способны ради кого-то, и есть мы.

Весь следующий день мы с Майей разбираемся, как именно мне следует перепечатывать записи. Дело в том, что, оказывается, она записывает не только свои мысли для книги, а пишет всё подряд. В итоге, решаем, что то, что относится непосредственно к книге, я буду записывать одним шрифтом слово в слово (со всеми знаками препинания), а те части, где она философствует или разговаривает сама с собой, выделять другим шрифтом, цветом (можно игнорировать правила русского языка). Главное, всё сохранить в виде текста, на всякий случай.

Через четыре часа я скидываю ей сделанную пробную часть записи, которая длилась 3 часа 13 минут. Она тут же мне звонит.

– Это просто прелестно. Но теперь есть вероятность, что я не стану перечитывать собственную книгу. В общем, я тебя нанимаю. Скажи мне номер своей карты, я пока скину тебе аванс. Мне сейчас надо убегать, тогда завтра обсудим суммы.

Аванс? Ничего себе.

Сообщение с суммой аванса шокирует меня. Целых 20 тысяч! Я и не надеялась получить больше пяти за всю работу.

“Наконец, куплю футболу и зубную пасту, а то не хорошо, что я привыкла чистить зубы мылом. Можно еще купить пижаму, и не спать больше в больничной ночнушке…” – мечтаю я.

Незаметно для меня, снова наступает двадцатое число. Оно в шесть утра стреляет мне прямо в сердце из снайперской винтовки. Четыре месяца. Я обманываю свой разум, но тело, которое все еще помнит, как обнимало тебя, болит. Ему не хватает тебя.

Пытаюсь притвориться Женей из Новгорода, или Женей из Пскова, но двадцатого я всегда Женя из Москвы.

К восьми глаза распухают так, что перестают открываться. В темноте я вспоминаю, что сегодня еще и ровно месяц, как я убила тех собак. Может быть, и другие щенки уже погибли. Я убила целую семью.

В девять слезы, видимо затапливают мой мозг, и я выезжаю из Петербурга. Вместе со Скарлетт мы едем в Красные Струги.

Правда, за месяц я успела напрочь забыть название этого ПГТ. Так что пришлось по картам проследить свой путь из Новгорода. Даже нашла то место на берегу озера Ильмень, где я сидела. Деревня рядом: “Еруново”, а не “Ерундово”. Но все равно названия странные…

Всю дорогу слушаю записи Майи.

Честно скажу, мне совсем не нравится ее творчество. Чувствуется, что она намеренно пишет ширпотреб. Примитивные и довольно скучные персонажи. Сюжеты построенные все по одному шаблону. Как будто одна и та же книга, только имена меняются и род деятельности людей. Но постельные сцены действительно немного будоражат.

Вчера я отправила ей несколько перепечатанных мною записей, и она спросила моё мнение. Настроение у меня было, как всегда ужасное, поэтому я вывалила ей всё, как есть. Думала обидится, но она только посмеялась.

– Женечка, ну а как ты хотела? Есть-то хочется. Вот и пишу то, что покупается. Женщинам не хватает в жизни таких вот мужчин, как в книгах. И вроде бы, кажется, что мужик-то обычный, а оказывается, что таких 1% в стране. Бухают, изменяют, бьют, бросают и считают, что так и надо. Ведь “это же мужская суть!”. Сама с таким 10 лет прожила. А потом раз и нашла нормального, обычного. Не какой-то идеал из фильма, а просто мужик, а не козел. Вот и пишу ради себя прошлой и таких, как я. Чтоб уходили, чтоб не оправдывали, чтоб верили…

Монолог был длинный. Если бы мне пришлось его перепечатывать, то это заняло бы полчаса, не меньше. А потом, она просто скинула мне какую-то старую запись.

– Послушай. Это я, когда-то давно. И моя единственная книга, которая мне действительно нравится. И которая не нравится другим.

И вот я слушаю. Что-то, совсем непохожее на Майю. Грубое, резкое, ёмкое. Точное. Никаких пространных описаний спальни и неприлично богатого мужчины на белом коне. Лишь мысли девушки, проживающей смерть отца. Записи идут, как дневник, но при этом в хаотичном порядке, так как они черновые. Из-за этого я, в отличие от читателей, еще в начале узнаю, в чем сюжет и чем закончится книга.

Для меня же история заканчивается на конце первой части, где мужчина еще жив, и он обещает, что всё будет хорошо. А я уже знаю, что не будет. И от этого мне просто разрывает сердце.

Книга заканчивается как раз в тот момент, когда я подъезжаю к пункту назначения. “До конца маршрута 200 метров. Вы приехали.” – говорит мне навигатор.

– Спасибо Скарлетт, – отвечаю я.

Паркуюсь у магазина и звоню Майе.

– А в рукописи, которую ты отправляла в издательство, все главы идут по порядку? – начинаю я без предисловий.

– И тебе привет. Да, это же дневник. Ты, что, уже послушала? И как тебе? Нет, не говори. До сих пор не верю, что им не понравилось! Скажи, что тебе понравилось! Вот всякую чушь они печатают, а мою вывернутую душу нет. Обидно до ужаса. Я бы прислала тебе в правильном порядке, но я со злости всё удалила, а печатную версию, возомнив себя классиком, я сожгла в камине… Осталось только это.

– Думаю… Нет, даже уверена, что стоит оставить вот такой вот хаос, как в записи. Всего в паре мест поменять местами главы и готово. Но чтоб обязательно заканчивалось перед второй частью.

– Думаешь? Что-то не знаю.

– Точно тебе говорю. Сама послушай в этом порядке! Или пошли издателям.

– Да они и читать мою книгу не станут без развратной любовной линии. Я уже известна им в этом жанре, и вряд ли они согласятся напечатать что-то другое.

– Сначала попробуй, а потом сомневайся.

– Я тебя прибью, если это снова приведет к разочарованию.

Не понимаю, как такую крутую книгу могут не печатать… Если ей откажут, то я воспользуюсь связями!

В боевом настрое выхожу из машины и двигаюсь в сторону церкви, на поиски дома Даниила. Но тут меня кто-то окликает.

– Эй!

Я поворачиваюсь на звук и вижу выходящую из магазина Нину Алексеевну. Я ей так рада, что почти бегу навстречу.

– Смотрю, ты, не ты. Куртка-то как хорошо села.

– Да. Спасибо.

– Домой что ли едешь?

– Да, вот мимо ехала, решила заехать к Вам, узнать, как тут щенки.

– Ой, милые они у тебя. За неделю всех раздала.

– Как? Они же маленькие.

– Как-как, – передразнивает она меня. – Пошли, чай попьем, расскажу.

Я с небольшим боем беру у нее пакет с продуктами, и мы идем к дому.

– А кто их забрал? Они их не утопили?

– Да, бог с тобой, все хорошие люди. Приносили их ко мне по пять раз в день кормить, пока у Вьюги моей молоко не пропало. Сейчас уже на обычную еду перешли.

– Дайте мне их адреса, пожалуйста.

– С ума что ли сошла? Это ж не дети, – она недовольно бурчит, и дальше мы идем молча.

Пока мы пьем чай, я выпытываю у нее адреса. Три щенка живут здесь, а один уехал с новыми хозяевами на зиму в Псков.

В два часа дня я выхожу на заснеженную улицу и иду по первому адресу, который Нина Алексеевна объяснила примерно так:

– Вернешься к магазину, от него на восток, потом немного севернее, налево, у колонки направо, увидишь кучу дров, иди прямо, там будет желтый дом. Не пропустишь.

У магазина я снимаю все деньги с карты, заворачиваю по купюре в бумажки из сумки и иду по маршруту. Желтый дом действительно не пропускаю. И сразу же, на крыльце замечаю щенка. Маленький неуклюжий пёс. С ним играет ребенок лет десяти. Учит его давать лапу. А щенок еле ходит, но зато хвостом вертит, будь здоров. Я подхожу к калитке и окликаю мальчика. Он берет щенка на руки и, не боясь, подходит ко мне.

– Вам что-то подсказать?

– Да нет, я просто хотела посмотреть на собаку. Как назвали?

– Дорой. А мама почему-то зовёт Железной дорогой, правда она и кошку Клаву зовет Клавиатурой, так что ничего странного… Она уже много всего умеет. Может залаять. Хотите?

Я отказываюсь и протягиваю ему деньги, завернутые в бумагу. Он берет. И тут вылетает из дома женщина. Видимо, мама.

– Эй! – кричит она. – Вы кто? Что вы ему дали?

– Здравствуйте, извините. Я зашла щенка проведать. Простите. Это вам, – киваю в сторону импровизированного конверта. – Спасибо за то, что взяли его. До свидания.

Мне не хочется объяснять больше, поэтому просто ухожу.

Следующий дом, где-то по этой же улице. Иду в конец, пока не увижу “развалистый куст то ли розы, то ли шиповника рядом со столбом”.

Но через несколько минут меня нагоняет тот мальчишка. Он сует мне в руки что-то теплое, завернутое в салфетку, украшенную цветочным орнаментом.

– Вот, мама Вам передела.

И убегает обратно. Даже не успеваю сказать ему “спасибо”. Внутри шарлотка. Аккуратно убираю в сумку и иду дальше.

Почти в самом конце улицы, кажется, нахожу тот самый дом. По крайней мере есть столб, есть гигантский колючий куст. На улице собаки нет. Приходится стучаться. Открывает мужчина. На вид стремный зэк. Он, наверное, съел этого щенка. И меня может сожрать.

– Чиго тэбе? – произносит он с сильным кавказским акцентом.

Мне хочется бежать.

– Здравствуйте, я хотела бы узнать про щенка, которого, кажется, вы взяли…

Мой голос немного дрожит.

– Ну, взяли, и чиго с ним?

– Как раз это я и хотела бы узнать.

– Арсен, пусти уже человека в дом. По ногам дует. Зачем мы топим по-твоему? – кричит из соседней комнаты женщина. У нее тоже легкий акцент, но не кавказкий, а, скорее всего, украинский.

Заходить, честно говоря, совсем не хочется, но спорить с этим здоровяком еще меньше.

– Прахади… тэ.

Я захожу, и в коридор выходит светловолосая, красивая женщина, видимо, жена.

– Здрасьте!

– Здравствуйте, извините, что отвлекаю…

– Она пришла узнать про щэнка, – перебивает меня зэк.

И слово “щенок” в его исполнении звучит как-то агрессивно.

– Какого такого щенка? Це наше…

– Мне сказали, что вы забрали одного из четырех щенков у Нины Алексеевны.

– Забрали, – подтверждает женщина.

– Можно на него посмотреть?

Я чувствую себя полной идиоткой, но отступать поздно.

– Отчего нет. Разувайтесь, раздевайтесь, вот тапочки. Проходите.

– Да я всего на секунду, – пытаюсь отвертеться я.

– Ой, да ладно вам. Сережа! Где шептун? – кричит она уже из соседней комнаты на весь дом.

Я раздеваюсь и иду за ней через прихожую на кухню. Мужчина следом.

– Сере-е-ежа! – орет она.

За столом сидит пять детей разных возрастов. Из соседней комнаты на крики высовываются еще двое: девушка и парень.

– Здравствуйте, – киваю я всем.

– Здрасьте… – откликаются они.

Тут в кухню со второго этажа сбегает еще один парнишка.

– Чо? Ой, здрасьте.

– Шептун где?

– Не шептун! А ветер! – возмущается он.

– Воздух портит, как шептун, – смеется девочка.

– Извините, это у нас что-то вроде шутки, – говорит женщина.

Мальчик уходит наверх.

– Вообще-то, он Роуди, друг железного человека, – подает голос еще один мальчик.

– А папа зовет его “Уродэц”, – у девочки получается просто гениально скопировать акцент отца.

– Садитесь! Эти уже поели, – она показывает на двоих в проеме.

Я прохожу и сажусь на свободное место, зэк уже сел на свое место и доедает суп. Все дети тоже уже продолжают есть.

– Хотите картошки? С котлеткой. Или супу? – она тут же наваливает мне целую тарелку еды.

– Да нет, что вы. Я…

Но женщина уже ставит тарелку с картошкой со сметаной и котлетой передо мной.

– Ой, хватит. Мы гостям всегда рады. Ешьте.

Пахнет супер. Есть и правда хочется. Видимо, это один из дней, когда можно есть сколько угодно, а сыт не будешь.

– Спасибо.

– А ру-у-у-уки помы-ы-ыть, – протягивает самая маленькая девочка.

– Да. Вон там умывальник.

Я ухожу мыть руки, а когда возвращаюсь, на соседнем от меня свободном месте уже лежит лежанка, а на ней щенок.

– Вот вам Шептун, – изрекает женщина.

– Ве-е-те-ер! – возмущается Сережа. – Он тихий и быстрый.

– Насчет тихого мы спорим, – смеясь говорит женщина.

– Катри, хватэт, – отрезает мужчина, но женщина так и хохочет.

Дальше едим молча. Дети по-одному доедают и вылезают из-за стола. В итоге остаемся только мы – взрослые. И мальчишка со своим щенком.

– У вас такой дом уютный, – говорю я, оглядевшись.

– Да обычный дом.

Нет, не обычный. Если бы такое было обычно, то, наверное, мир был бы не так плох.

– А Вы откуда?

– Из Питера.

– А я подумала из Москвы. И как там культурная столица?

– Как всегда ужасна для жизни и прекрасна сама по себе.

У нас завязывается разговор про Питер, про Москву, про то, как к ней кто относится. Дети ею восхищаются, а взрослые терпеть не могут. Вообще, я еще в двадцать лет заметила, что чем дальше от Москвы, тем хуже, что ты москвич. Все считают, что в Москве больше возможностей, а по факту в маленьких городах проще что-то начать, так как там этого еще нет.

– А семья есть? Муж дети?

Сердце екает, и я качаю головой.

– Ну, ничего, молодая. Еще родишь. Но смотри в оба. Как родит тебе дочка в пятнадцать, будешь за голову хвататься, а поздно. Вон моему 16, привел свою девку. "Мама, это Настя, теперь она живет с нами". Ну что ж, теперь она живет с нами… – дальше она поворачивается и кричит в сторону комнаты, в которой скрываются подростки. – А я не хочу так рано становится бабушкой!

Все смеются.

– А с мальчиками будет еще хуже. Всё громят, сами лезут черти куда… Тащат в дом зверей, да Сереж?

– Ну, он же остался без мамы!

Мне хочется уйти от этой темы, как можно дальше.

– Чаю будете?

– Да нет, спасибо…

– А зачем Вам всё-таки наш Уродэц? – спрашивает мужчина.

– Ве-те-ер! – кричит мальчишка.

И пока я пью с ними чай, рассказываю, что сбила маму их щенка. И вот теперь проверяю, как ее дети.

– Одного уже нашла. На вашей улице у мальчишки, на вид ему лет десять.

– Мне тоже 10, – вдруг откуда-то говорит девочка.

Замечаю ее на верху лестницы.

– А мне 6 с половиной! – говорит ее сестра, спускаясь к нам.

– Половина будет через полгода! Тебе только 6!

– С половиной!

– Да, Железную Дорогу забрали наши знакомые… – она смеется какой-то только ей понятной шутке.

– А еще один тоже тут недалеко, – говорит Сережа. – Она у Лиды и ее сестры.

Он подробно объясняет мне, как к ним пройти.

Еще только через час мне удается вылезти из-за стола и уйти в прихожую. Дети облепляют меня со всех сторон и не хотят отпускать. Перед выходом заглядываю в туалет и там пишу на бумажке с деньгами записку. "Спасибо, что взяли Шептуна-Ветра-Уродца".

Щенок тоже вертится под ногами, пока я надеваю ботинки. Но мне всё-таки удается незаметно подложить деньги в тапочки. Так, чтобы их заметили позже.

Долго прощаемся, но телефонами не обмениваемся.

Чтобы не выпустить тепло, я быстро выскальзываю наружу. На улице уже стемнело. После теплого дома как-то грустно очутиться на морозном воздухе. Снова оказаться в одиночестве на холоде. Но теплый свет фонарей и легкий снег создают по-своему родную и уютную атмосферу.

Решаю сразу достать деньги, чтобы можно было бы сразу отдать. Идти недалеко. Дом, который мне нужен на соседней улице. И, как только я сворачиваю на нее, слышу в далеке завывания и скулеж. Даже не зная наверняка, я уверена, что мне туда.

– Вот черт. Самое хорошее напоследок, значит. Как обычно, – бурчу я и ускоряю шаг.

Действительно, не могли же все в этой деревне оказаться милыми добрыми людьми…

Звук становился всё отчетливее и, вот, наконец, тот дом, который описывал Сережа. Старый деревенский. Немного покосившийся. С ярко-красной входной дверью и красивыми резными наличниками. Вокруг невысокий редкий забор. А между ним и домом будка. В ней, свернувшись в клубок, скулит, как младенец, нечто белое и крошечное. На шее непомерно широкий ошейник с цепочкой.

– Ну, здравствуй…

В окнах дома горит свет, громко играет телевизор, но за несколькими слоями занавесок людей не видно. Желания постучаться нет. Ветер, телевизор и собака смешиваются в один нагоняющий ужас звук.

– Что же делать?

Пока думаю, начинаю замерзать и переминаться с ноги на ногу. Нужно просто перелезть, снять ошейник и уйти. Элементарно. Я подхожу к забору чуть ближе, и снег засыпается в ботинки, но это не важно. Щенок поднимает голову и замолкает.

– Молодец. Иди сюда… – говорю я, присаживаясь на корточки, так как собака направляется ко мне.

Схвачу, когда подойдет близко, и даже не придется перелезать. Комочек медленно идет ко мне и слабо виляет хвостом.

– Давай еще чуть-чуть…

Я шуршу бумажкой, которая всё ещё у меня в руках. Желания отдавать деньги уже нет, но шуршат они очень заманчиво. Даже для собак.

Но тут входная дверь скрипит, и из дома кто-то выходит. На крыльце темно, поэтому я не вижу кто.

– Эй… – неуверенный голос маленькой девочки.

Я понимаю, что надо уходить, пока она не позвала родителей, и не поднялся шум, но я не хочу бросать животное на морозной улице…

– Здравствуйте! Вы чего-то хотели?

Я встаю на ноги и девочка, примерно Сережиного возраста подходит чуть ближе.

– Я увидела Вас из окна. Вы тут долго стояли.

– Здравствуй… Я просто решила посмотреть на вашего щенка.

Собака подбегает к юной хозяйке, и девочка приседает на корточки, чтобы ее погладить.

– Испугались ее воя? Бедняжка, я же тебе говорила не вылезай из будки на мороз.

– Как Вы его назвали?

Девочка прячет собаку под свою куртку и встает.

– Все зовут ее собака. А мы с сестрой зовём Варежка.

Я не знаю, как быть дальше. Девочка любит собаку, сразу видно. Пытается заботиться. Не могу же я ее украсть у ребенка…

– Мама не разрешает забрать ее в дом. Не хочет, чтобы она привыкла. Но нам с Васькой так жаль, что она тут одна. Сейчас так холодно! Но родители упёрлись. Не надо было нам уговаривать их, взять ее.

Произносит она это очень грустно.

– Ладно, я, наверное, пойду… Позаботься о ней, хорошо?

Тут я вспоминаю про деньги и поворачиваюсь обратно.

– Нет, – выпаливает девочка.

От такого ответа я даже замираю.

– Нет?

– Нет, не уходите… – она смотрит на щенка и потом снова на меня. – У вас есть дом?

– Да, – вру я.

– Возьмите ее, пожалуйста! Только… – она решительно смотрит на меня и говорит – Пообещайте, что она будет жить с Вами в доме, а не на улице! А то она тут умрет от холода!

Даже секунду не трачу на подумать.

– Давай. В смысле, обещаю.

– О, хорошо я сейчас!

Она кладет собаку на снег и бежит в дом. Телевизор играет громко, и понять, что происходит в доме, мне не удается. Через минуту дверь открывает, и в свете прихожей вырисовываются уже две фигуры. Я сначала думаю, что это родители, но это оказывается Лида с маленькой сестрой Василисой.

– Она тоже хочет попрощаться…

Девочки подходят к Варежке и обнимают ее. Потом Лида снимает ошейник.

– Прощай собачка.

– Пока Варька.

Они не плачут, но им очень грустно. Целуют ее в мокрый нос, и старшая передает щенка мне через забор. А я в ответ передаю им деньги.

– Вот, это вам. Спасибо, что заботились о ней.

Они принимают “конверт”, но даже не смотрят, что внутри. Они смотрят только на собаку.

– Всё, бегите в дом, а то заболеете.

Они чуть отходят, но оборачиваются.

– До свидания! Пока Варя!

– Пока Варя!

– Спасибо вам, девочки!

Дверь снова скрипит, и два детских лица прилипают к окну. Я машу им и иду к машине.

Ну и денёк! И что мне теперь делать с собакой?

Спустя полчаса, когда машина, наконец, полностью прогревается, собака перестает скулить.

– Варежка, Варька… Ну и какая ты Варя? Ты Авария! Как том фильме – дочь мента.

Сам фильм я так и не посмотрела, но реклама была заразительная.

Задумываюсь и о других щенках. Мне нравится, какие имена им выбрали дети. Они, как будто, связаны с той катастрофой. Дорога, Авария и Уродец. Интересно, как назвали четвертого… Наверное, Машкой – Машиной.

Варя мечется по переднему сиденью, а потом пристраивается и писает. Я даже среагировать не успеваю. Представляю себе лицо брата, если бы он сейчас увидел, что его новенькую машину описала собака.

Меня распирает смех. Даже не истерический. А просто веселый. Вспоминаю брата. И тут меня, как током прошибает. Сегодня двадцатое декабря. А значит, сегодня у нашего дедушки день рождения. 80 лет!

На душевном подъеме я вдруг звоню ему. Номер помню наизусть, поэтому даже не приходится вставлять старую симку.

Набираю. Гудки. Варя переползает с мокрого сиденья мне на колени и сворачивается в волосатый пончик с хвостиком.

И тут такой родной голос:

– Алло?

– Привет, дедуль! – радостно говорю я.

– Женя? Женечка, привет! – и тут же – Как дела?

– Вот, звоню тебя поздравить с днем рождения! С юбилеем…

Пытаюсь успеть пожелать хоть что-то, но дедушка это не любит и, как обычно, сразу благодарит.

– Ой, спасибо, Женечка. Что-то вы в этом году с Сашей как-то вразнобой поздравляете…

– Ага, – мычу я.

– Твой муженек сказал ты сегодня не смогла приехать. Что-то случилось? Он-то с Пашей тут. Привезли мне новый холодильник, ты уж скажи Сашке, что такие дорогие подарки не надо.