Космические приключения доктора Кинни

Глава I. Космический Куб

Доктор, который был самым музыкальным из всех четырех человек, запел веселым баритоном:

"Сова и кошечка отправились в море

В красивой, зеленой лодочке".

Геолог, в университетские годы исполнявший нижнюю партию в квартете, беззаботно чистил картошку, напевая ее под нос. Изредка высокую ноту-другую издавал инженер – ему было не до отдыха, пока он лазил по механизмам с масленкой в руках. Архитектор, оставшись один, не обращал внимания на популярную мелодию.

– Чего я не могу понять, Смит, – настаивал он, – так это как вы втягиваете электричество из космоса в эту машину, не разнеся нас всех в щепки.

Инженер прищурился и посмотрел сквозь опаловую стеклянную заслонку в один из туннелей, по которому протекал антигравитационный ток.

– Если бы вы разбирались в зданиях не больше, чем в машинах, Джексон, – проворчал он, присаживаясь на корточки, – я бы не хотел жить в одном из ваших домов!

Архитектор мрачно улыбнулся.

– Вы как раз живете в одном из них, Смит, – сказал он, – если вы называете эту машину домом.

Смит выпрямился. Он был невзрачным человеком, среднего роста и телосложения, с мягким, добродушным выражением лица. Никто, взглянув на него дважды, не догадался бы, что за его черепом скрываются необычайно полные знания об электричестве, механизмах и подобных прикладных вещах.

– Я говорил вам вчера, Джексон, – сказал он, – что воздух, окружающий Землю, полон электричества. И…

– И что чем выше мы поднимаемся, тем больше энергии, – добавил другой, вспомнив. – Можно сказать, что именно атмосфера защищает Землю от внешнего напряжения.

Инженер кивнул.

– Время от времени оно прорывается, во всяком случае, в виде молнии. Так вот, чтобы контролировать этот ток и не дать ему превратить эту машину и нас в пепел, мы пропускаем энергию через цилиндр воздуха высокой степени сжатия, закрепленный в этой стене. Изменяя давление и влажность внутри цилиндра, мы можем регулировать поток.

Архитектор поспешно кивнул.

– Хорошо. Но почему электричество не воздействует на сами стены? Я думал, что они сделаны из стали.

Инженер посмотрел сквозь тусклый свет на красноватый диск Земли, туманный и нечеткий на расстоянии сорока миллионов миль.

– Это не сталь, это немагнитный сплав. Кроме того, между сплавом и вакуумным пространством находится слой кристаллической серы.

– Вакуум – это то, что защищает от холода, не так ли?

Джексон знал об этом, но спросил, чтобы узнать подробности.

– Он также защищает от солнечного тепла. Внешняя оболочка довольно сильно нагревается с этой стороны, так же как и охлаждается с теневой стороны.

Смит уселся рядом с огромной электрической машиной – вращающимся преобразователем, на который он указал движением большого пальца.

– Но вы не должны забывать, что электричество снаружи бесполезно для нас в том виде, в котором оно есть. Мы должны его изменять.

– Оно не положительное и не отрицательное, оно просто нейтральное. Поэтому мы разделяем его на две части, и все, что нам нужно сделать, когда мы хотим уйти от Земли или любой другой магнито-сферы, – это направить пучок положительного тока на соответствующий полюс планеты или отрицательного – на другой полюс. Подобно тому, как полюса отталкиваются, как известно.

– Звучит не так уж сложно, – прокомментировал Джексон. – Даже слишком просто.

– Ну, это не совсем так просто. Нужно много аппаратуры, – и инженер оглядел комнату, с нежностью устремив взгляд на свою любимую технику.

Большая комната площадью пятьдесят футов была практически полностью заполнена машинами, некоторые из которых доходили до потолка и на такое же расстояние еще выше. Вообще, в пространстве Куба, как называли эту конструкцию небесного корабля, было очень мало свободного места. Жилые помещения для четырех человек, занимавших его, приходилось обустраивать там, где было свободное место. Кровать архитектора, например, была втиснута между двумя огромными динамо-машинами.

Он напряженно соображал.

– Теперь я понимаю, почему у вас так много регулировок для этих тоннелей, – имея в виду шесть квадратных труб, которые уходили в открытый космос через все шесть стен комнаты. – Нужно очень точно направлять поток энергии.

– Я бы так и сказал.

Смит подвел его к иллюминатору, и оба заслонили глаза от света, глядя на золотистое сияние Меркурия, к которому они направлялись.

– Я должен отрегулировать поток так, чтобы он был направлен точно на его северную часть.

Смит мог бы добавить, что непрерывный отталкивающий поток все еще направлен к Земле, а другой – к Солнцу, справа от них, чтобы не сбиться с курса.

– И с какой скоростью мы летим?

– В четыре-пять раз быстрее Земли – от восьмидесяти до девяноста миль в секунду. Естественно, здесь, где нет сопротивления воздуха, нам проще набрать скорость.

В разговор вмешался еще один голос. Геолог доедал картошку, и от сковороды уже исходил ароматный запах. Годы, проведенные в дикой природе, сделали геолога хорошим поваром, а в составе экспедиции он был вдвойне желанным участником.

– Значит, завтра мы должны быть там, – с нетерпением сказал он.

Жизнь в закрытом помещении не привлекала его даже при таких захватывающих обстоятельствах. Он посмотрел на Меркурий в бинокль.

– Уже начинает прорисовываться.

Инженер усовершенствовал опыт Ван Эммона, установив самый большой телескоп в машине – четырехдюймовую трубу необычайного качества. Все трое отметили, что планета, которая, по их мнению, была на три четверти "полной", имеет почти такой же вид, как Луна.

– Интересно, почему с Меркурием всегда было связано столько тайн? – задумчиво размышлял архитектор. – Похоже, что большой пятифутовый телескоп на горе Вильсон должен был показать все.

– Спросите дока, – дипломатично предложил Смит.

Джексон повернулся и позвал маленького человечка с другой стороны машины. Тот рассеянно посмотрел на научный прибор, с помощью которого он проверял химическую очистку воздуха в комнате, затем подошел к кислородным баллонам и немного перекрыл поток, ссылаясь на свои цифры в строгой точности, присущей его ремеслу. Он подошел к собравшимся.

– Меркурий находится так близко к Солнцу, – ответил он на вопрос архитектора, – что его всегда было трудно наблюдать. Астрономы долгое время не могли прийти к единому мнению, о том, что он всегда обращен к Солнцу одной и той же стороной, как Луна к Земле.

– Значит, его день такой же продолжительностью, как и год?

– Да, восемьдесят восемь наших дней.

– Непрерывный солнечный свет! Значит, он не может быть обитаем?

Архитектор очень мало знал о планетах. Его включили в состав группы потому, что, наряду с профессиональными знаниями, он обладал выдающимися способностями любителя древностей. Он знал о деяниях древних столько же, сколько среднестатистический человек знает о бейсболе.

Доктор Кинни покачал головой.

– В настоящее время, конечно, нет.

Джексон мгновенно оживился.

– Тогда, возможно, когда-то там были люди!

– Почему бы и нет? – легкомысленно заметил доктор. – Конечно, сейчас там мало или вообще нет атмосферы, но это не значит, что ее никогда не было. Даже если это совсем маленькая планета – менее трех тысяч миль, она меньше Луны, – когда-то на ней было много воздуха и воды, как и на Земле.

– А что стало с воздухом? – поинтересовался Ван Эммон.

Кинни с упреком посмотрел на него. Он ответил:

– Вы должны знать. Сила тяжести Меркурия составляет лишь две пятых от земной; человек, весящий сто пятьдесят на родине, будет весить там всего шестьдесят фунтов. И нельзя ожидать, что легкие, как воздух, предметы останутся навечно на планете, притяжение которой не превышает этой силы, в то время как Солнце находится всего в тридцати шести миллионах миль от нее.

– Примерно на треть меньше, чем от Земли до Солнца, – прокомментировал инженер. – Джордж, там, наверное, жарко!

– На освещенной солнцем стороне – да, – ответил Кинни. – На темной стороне холодно, как в космосе – четыреста шестьдесят градусов по Фаренгейту.

Несколько минут они молча размышляли об этом. Инженер подошел к другому окну и посмотрел на Венеру, которая в то время находилась на расстоянии около шестидесяти миллионов миль от Солнца. По возвращении они собирались посетить "сестру-близнеца Земли". Через некоторое время он вернулся к команде, готовый задать еще один вопрос:

– Если Меркурий когда-то был обитаем, то его день был не таким длинным, как сейчас, не так ли?

– Нет, – ответил ученый. – По всей вероятности, его день был такой же длины, как и наш. Меркурий, знаете ли, сравнительно старая планета, будучи меньшего размера, он остыл раньше Земли и больше подвергался воздействию солнечного притяжения. Но с тех пор, как у него был такой же день, как у нас, прошло очень много времени, вероятно, еще до того, как Земля стала достаточно холодной для жизни.

– Но ведь Меркурий был создан из той же группы вещества… – предположил геолог.

– Тогда нет причин, почему жизнь не могла существовать там в прошлом! – воскликнул архитектор, его глаза сверкали инстинктом прирожденного специалиста по древностям.

Он с нетерпением поднял глаза, когда доктор кашлянул и сказал:

– Не забывайте, что даже если поверхность Меркурия частью испепелена, а частью заморожена, то между ними должна быть область, которая не относится ни к той, ни к другой.

Он взял со стола небольшой глобус и провел пальцем по нему от полюса до полюса.

– Итак. Должна быть узкая полоса территории, где солнце лишь частично находится над горизонтом, и где климат умеренный.

– Тогда… – почти вскричал архитектор от восторга, который был лишь немного сильнее, чем у остальных двоих, – тогда, если на Меркурии когда-то были люди…

Доктор глубокомысленно кивнул.

– Возможно, они есть и сейчас!

Глава II. Мертвый город

С высоты нескольких тысяч километров Меркурий на первый взгляд сильно напоминал Луну. Общий вид был такой же – унылый диск с небольшими выступами по окружности, крупными неравномерными пятнами темноватого оттенка, разбавленными множеством ярко освещенных участков, линий и пятен.

Однако при ближайшем рассмотрении обнаружилась заметная разница. Оказалось, что вместо кратеров, которыми всегда отличалась Луна, на Меркурии виднелись цепочки настоящих гор.

Доктор издал вздох досады, смешанный со щедрым волнением.

– Как жаль, что эти горы нельзя было различить на Земле, – посетовал он. – Мы бы не стали так поспешно объявлять Меркурий мертвым миром.

Остальные были слишком увлечены, чтобы комментировать происходящее. Летательный аппарат быстро опускался все ближе и ближе к планете; Смит уже приостановил подачу тока, с помощью которого он притягивал Куб к северному полушарию маленького мира, и теперь использовал отрицательное напряжение. Таким образом, он хотел затормозить их падение и не дать кораблю разбиться.

Вдруг геолог Ван Эммон, чьи глаза были прикованы к биноклю, издал возглас удивления.

– Посмотрите на эти разломы!

Он указал на область к югу от того места, куда они направлялись, которую можно назвать зоной горения планеты.

Сначала было трудно что-либо разглядеть, но затем, мало-помалу, перед их глазами развернулась гигантская, паукообразная система расщелин в чужой поверхности под ними. От точки, расположенной почти прямо напротив Солнца, эти трещины расходились в полудюжине разных направлений; огромные, неправильной формы расщелины пронизывали и горы, и равнины. Местами их ширина достигала сотен миль, а глубина не поддавалась никакому определению. Насколько могли судить четверо в Кубе, они были бездонными.

– Маловероятно, что там сейчас найдется хоть кто-то живой, – скептически заметил геолог. – Если солнце высушило его настолько, что образовались подобные разломы, то как там может существовать животная жизнь?

– Обратите внимание, – заметил доктор, – что трещины идут не от самого края диска.

Это было действительно так: все большие трещины заканчивались далеко за пределами "сумеречной полосы", в которой, по словам доктора, еще могла существовать жизнь.

Но когда летательный аппарат устремился вниз, их внимание было приковано к поверхности прямо под ними – точке, широта которой примерно соответствовала широте Нью-Йорка на Земле. Это была область невысоких гор, заметно отличающихся от обрывистых хребтов, видневшихся на севере и востоке. На западе, то есть слева, сравнительно ровный участок, на котором местами выступали несколько пиков, наводил на мысль о древнем ложе океана.

К этому времени они были уже не дальше тысячи миль. Смит прибавил силу потока, скорость уменьшилась до безопасной, и они с величайшей осторожностью осматривали приближающуюся поверхность. Архитектору, жителю Нью-Йорка, эта местность сильно напомнила осенний пейзаж Аппалачей; Ван Эммон, родившийся и выросший на тихоокеанском побережье, заявил, что это место почти в точности повторяет местность к северу от Сан-Франциско.

– Если бы я не знал, где нахожусь, – заявил он, – я бы сейчас пытался найти Эврику.

Инженер сдержанно улыбнулся. Он провел несколько лет в Шотландии и был уверен, – с готовностью сообщил он остальным, – что эта новая местность гораздо больше похожа на Бен-Ломонд, чем на любое другое место на земле. Он был настолько убедителен, что заставил доктора, новозеландца, широко улыбнуться.

– Это точно такие же холмы, как у меня дома, – заявил он с таким убеждением, что дальнейшее обсуждение стало бесполезным.

– Там река! – неожиданно воскликнул архитектор, указывая на нее; затем, прежде чем остальные успели прокомментировать, добавил:

– То есть то, что когда-то было рекой.

Они увидели, что он прав: неровная, но четко очерченная полоса песчаного оттенка струилась по центру избранного ими места – длинной, Г-образной долины, окруженной невысокими холмами.

– Это наиболее подходящее место для поисков жизни вне сумеречной зоны, – заметил доктор. – Ни гор, ни твердых почв.

Затем он добавил:

– Спектроскоп ясно показал, что в том небольшом количестве воздуха, которое здесь имеется, есть водяной пар. Его должно быть ничтожно мало. Если бы воздух был таким же влажным, как земной, мы бы не смогли разглядеть поверхность с такой высоты.

Заманчивая на вид долина находилась теперь менее чем в ста милях внизу. Но привлекательной она была только в общих чертах, а по цвету – серовато-бурая, выжженная и неприветливая. Холмы были более желтыми, а их вершины – щелочно-белыми.

– Кто-нибудь из вас заметил хоть что-нибудь зеленое? – спросил инженер чуть позже. Они молчали; каждый из них давно заметил, что даже вблизи полюсов нет ни малейших признаков растительности.

– Нет шансов, если нет растительности, – пробормотал доктор, обращаясь скорее к самому себе.

Архитектор спросил, что он имеет в виду. Тот пояснил:

– Насколько нам известно, вся животная жизнь зависит от растительности в плане получения кислорода. Не только от содержащегося в воздухе кислорода, но и от кислорода, содержащегося в растениях, которыми питаются животные. Если нет зелени…

Он сделал паузу, услышав негромкое восклицание Смита. Глаза инженера с удивлением и волнением смотрели на ту часть долины, которая лежала на стыке буквы "Г" под ними. Она имела в поперечнике около шести миль, и по всей ее сравнительно гладкой поверхности торчали темные выступы. При взгляде через бинокль они имели правильный, однообразный вид.

– Боже мой! – воскликнул доктор едва ли не с трепетом.

Он наклонился вперед и в десятый раз протер до блеска окуляр. Все четверо мужчин напрягли глаза, чтобы все рассмотреть.

Тишину нарушил архитектор. Остальные трое оставались в молчании, поскольку чувство восторга от увиденного не покидало их. Для эксперта в области археологии подобные чувства были не слишком важны.

– Ну что ж, – ликующе заявил он своим юношеским голосом, – либо я съем свою шляпу, либо это настоящий, подлинный город!

Так же стремительно, как опускается лифт, и так же безопасно, Куб устремился прямо вниз. С каждой секундой пейзаж сужался и уменьшался, а оставшиеся детали становились все крупнее, четче, резче. Постепенно удивительное нечто под ними превратилось в настоящий мегаполис.

Через пять минут они были уже менее чем в миле над городом. Смит прибавил силу потока, и спуск прекратился, а Куб неподвижно повис в пространстве.

Еще пять минут четверо мужчин в напряженном молчании наблюдали за происходящим. Каждый из них знал, что остальные ищут одно и то же – какой-нибудь признак жизни. Маленькое зеленое пятнышко или, может быть, что-то движущееся – одного дымка было бы достаточно для радостного крика.

Но никто не вскрикнул. Не из-за чего было кричать. Нигде во всей этой местности не было ни малейшего признака того, что кто-то, кроме них самих, все-таки жив.

Вместо этого прямо под ними раскинулся самый необычный город, который когда-либо видел человек. Он располагался в точке пересечения трех больших дорог, которые вели к этому месту из стольких проходов через окрестные холмы. И город, казалось, естественным образом был разделен на три сегмента, одинаковых по размеру и форме, каждый из которых имел свою систему улиц.

Ведь это, несомненно, были улицы. Ни в одном мегаполисе Земли кварталы не были проложены с такой безупречной точностью. Меркурианский город состоял из одних лишь идеальных равносторонних треугольников, а сами улицы имели абсолютно одинаковую ширину.

Однако здания не отличались таким единообразием. На окраинах этой блестящей загадочной территории кварталы, казалось, не содержали ничего, кроме странных куч грязной, выжженной солнцем грязи. На крайнем севере, однако, располагалось пять кварталов, сгруппированных вместе, здания которых, как и в центре города, были довольно высокими, квадратной формы и того же пыльно-кремово-белого оттенка.

В центре города находилось несколько строений, особенно выделявшихся своей высотой. Они возвышались настолько, что можно было легко разглядеть их верхние окна. Судя по всему, их высота составляла сотни этажей!

То тут, то там на улицах виднелись небольшие пятна, окрашенные в более темный цвет, чем весь этот ослепительный пейзаж. Но ни одно из них не двигалось.

– Будем спускаться дальше, – неуверенно произнес инженер.

Комментариев не последовало. Он постепенно уменьшил отталкивающее усилие, и небесный корабль возобновил спуск.

Они снижались до тех пор, пока не оказались на одном уровне с верхушкой одного из этих невероятных небоскребов. Крыша казалась совершенно плоской, если не считать большого круглого черного отверстия в ее центре. Никого не было видно.

Оказавшись напротив верхнего ряда окон, на расстоянии примерно двадцати футов, Смит остановил машину, и они заглянули внутрь. Стекол не было, окна выходили прямо в огромное помещение, но в непроглядной тьме не было видно ничего, кроме очертаний проемов в противоположных стенах.

Они спустились дальше, держась примерно посередине пространства между домами и улицей. В каждом втором дворе они внимательно высматривали жителей, но, насколько они могли судить, их приближение оставалось совершенно незамеченным.

Оказавшись в пятидесяти ярдах от поверхности, все четверо мужчин стали искать внизу провода. Их не было; не было даже столбов. К их удивлению, не было и тротуара. Улица тянулась, не ограниченная бордюром, от стены до стены и от угла до угла.

Когда Куб медленно опустился на землю, искатели приключений оставили в покое фонари и воспользовались иллюминаторами. На мгновение обзор заслонил вихрь пыли, поднятый струей потока, затем это облако исчезло, опустившись на землю с поразительной внезапностью, как будто подхваченное невидимой рукой.

Прямо перед ними, на расстоянии около сотни ярдов, лежала желтовато-коричневая конструкция необычной восьмиугольной формы. В одном из ее концов было небольшое овальное отверстие, но люди с Земли тщетно пытались разглядеть в нем какое-либо существо.

Доктор молча принялся за работу со своим прибором. Из герметичного двухстворчатого отсека он получил образец наружного атмосферного вещества и с помощью заранее приготовленных химических реактивов быстро выяснил истину.

Никакого воздуха не было. Не было не только кислорода – элемента, от которого зависит вся жизнь, но и азота, углекислого газа, ни малейших следов водяного пара или других менее распространенных элементов, которые в небольших количествах содержатся в нашей атмосфере. Очевидно, как сказал доктор, что тот воздух, который наблюдали астрономы, должен существовать только на окружности планеты, а не в этом залитом солнцем районе северо-центральной части.

На внешних стенках Куба, размещенных так, чтобы их было видно через окна, находились различные приборы. Барометр не показывал давления. Специально разработанный термометр, в котором вместо ртути использовался газ, показывал температуру в шестьсот градусов по Фаренгейту.

Ни воздуха, ни воды, ни зноя; как заметил геолог, разве там может существовать жизнь? Но архитектор предположил, что, возможно, существует какая-то форма жизни, о которой люди ничего не знают, и которая может существовать в таких условиях.

Они достали три костюма. Они были очень похожи на те, которые носят водолазы, за исключением того, что внешний слой был сделан из непроводящей алюминиевой ткани, гибкой, герметичной и прочной. Между ним и внутренней подкладкой находился слой ячеек, в которые теперь закачивалось несколько пинт жидкого кислорода. Ужасающий холод этого химического вещества делал тяжелую фланель внутренней подкладки весьма приятной, а сам кислород, быстро испаряясь, обогащал воздух внутри большого шлема со стеклянным забралом.

Надежно застегнув неуклюжие скафандры, Джексон, Ван Эммон и Смит заняли свои места в тамбуре, а доктор, который вызвался остаться, наблюдал за тем, как они открывают внешнюю дверь. С шипением из тамбура вырвался весь воздух, и доктор искренне поблагодарил звезды за то, что внутренняя дверь была сделана очень прочно.

Мужчины вышли на площадку. Сначала они двигались с большой осторожностью, не будучи уверенными в том, что их подошвы достаточно утяжелены, чтобы нейтрализовать ослабленное тяготение крошечной планеты. Но последние три дня они жили в очень своеобразных, с точки зрения гравитации, условиях, и быстро приспособились. Немного переместившись, три искусственных существа еще раз внимательно осмотрели свои телефонные кабели, затем, держась на расстоянии не более десяти футов друг от друга, чтобы не допустить потери связи, с деланным спокойствием направились к ближайшему дверному проему.

Минуту-другую они стояли у странной кособокой арки, их сверкающие костюмы причудливо выделялись в слепящем солнечном свете. Затем они смело шагнули в проем, в мгновение ока исчезли из поля зрения доктора, и чернильная темнота проема вновь уставилась на него с этой ослепительной стены.

Глава III. Дом пыли

Геолог, силач, а по профессии – исследователь неизвестного, Ван Эммон, взял инициативу на себя. Он направился прямо в огромное помещение, которое без всякого коридорчика заполнило весь треугольный блок.

Прежде чем глаза привыкли к тени – "Довольно холодно", – пробормотал архитектор в телефонный передатчик; он был закреплен на внутренней стороне шлема, прямо перед его ртом, а приемник находился рядом с ухом. Все трое остановились, чтобы настроить друг другу электронагревательные приборы. Для этого они использовали не пальцы, а хитроумные немагнитные плоскогубцы, прикрепленные к концам утепленных рукавиц без пальцев.

Не успели они закончить работу, как на архитектора, ломавшего голову над тем, с какой необыкновенной внезапностью осело это облако пыли, снизошло вдохновение. В руках у него были блокнот и фотоаппарат. Плоскогубцами он вырвал лист из первого и, держа в одной руке блокнот, а в другой – лист, позволил им выпасть в одно и то же мгновение.

Они упали на землю одновременно.

– Видите? – повторил архитектор. Архитектор повторил эксперимент. – У нас дома, где есть атмосфера, бумага полетела бы по воздуху; ей потребовалось бы в три раза больше времени, чем книжке.

Смит кивнул, но думал он о другом. Он произнес глубокомысленно:

– Помните, что я вам говорил: именно воздух изолирует землю от эфира. Если здесь нет воздуха, – он посмотрел на безжалостный солнечный свет, – то я надеюсь, что в нашей изоляции нет изъянов. Мы сейчас идем в электрической ванной.

Они огляделись. Предметы теперь отчетливо выделялись. Было видно, что на полу стоят машины, расположенные в определенном порядке. Здесь, как и снаружи, все было покрыто мелкой пылью кремового цвета. Она заполняла все уголки и щели, колыхалась под ногами при каждом шаге.

Геолог повел их по широкому проходу, по обе стороны которого возвышались огромные механизмы. Смит хотел было остановиться, чтобы осмотреть их по очереди, но остальные отклонили пыл инженера и зашагали дальше, к концу треугольника. Больше всего на свете они ждали, что вот-вот покажется исчезнувший народ.

Вдруг Ван Эммон остановился.

– Может быть, они все спят?

Он добавил, что, несмотря на то, что солнце светит круглый год, люди должны иметь время для отдыха.

Но Смит взбил ногой пыль и покачал головой.

– Я не вижу никаких следов. Эта пыль лежит здесь уже несколько недель, а может быть, и месяцев. Если люди уехали, то они, должно быть, отправились в отпуск.

В конце прохода они попали в небольшое, огороженное перилами помещение, сильно напоминающее по своей структуре какой-нибудь офис на Земле. Посреди него стоял низкий стол с плоской столешницей, всем своим видом напоминающий стол преуспевающего агента по недвижимости, разве что на полфута ниже. Стула не было. За неимением видимой калитки в перилах исследователи переступили через них, стараясь не задеть.

Сверху на столе не было ничего, кроме привычного слоя пыли. Внизу было оставлено очень широкое пространство для ног того, кто его использовал, а по бокам стояли две тумбы, в которых располагалось множество очень маленьких ящичков. Смит нагнулся и осмотрел их: судя по всему, они не имели замков, и он, не колеблясь, протянул руку, взялся за ручку одного из них и потянул.

Бесшумно, в одно мгновение весь стол рассыпался в порошок. От испуга Смит попятился назад, ударившись о перила. В следующее мгновение письменный стол лежал на полу, его осколки были едва различимы на фоне того, что уже покрывало поверхность. Возникло лишь небольшое облачко пыли, которое через полсекунды улеглось.

Все трое многозначительно посмотрели друг на друга. Очевидно, произошедшее доказывало, что с того момента, как пользователь этого стола работал в этом корпусе, прошло очень много времени. Похоже, что предположение Смита о "неделях, возможно, месяцах" придется изменить на годы, возможно, столетия.

– Как вы себя чувствуете? – спросил геолог.

Джексон и Смит утвердительно закивали, и снова шагнули наружу, на этот раз по проходу вдоль внешней стены. Сквозь овальные проемы хорошо просматривалась их небесная машина.

Здесь можно было более внимательно рассмотреть механизмы. По словам Смита, они напоминали автоматические испытательные весы, такие, какие используются для взвешивания сложных металлических изделий после отделки и сборки. Кроме того, они были соединены между собой бесконечными ремнями, что, по мнению Смита, свидетельствовало об автоматическом производстве. Судя по всему, покрытое пылью оборудование стояло так же, как и было оставлено после прекращения работы, произошедшего неопределенно давно.

Смит не проявлял никакого желания прикасаться к предметам. Видя это, геолог нарочито медленно протянул руку и соскреб пыль с ближайшей машины; к огромному облегчению всех троих, никакого ущерба нанесено не было. Пыль упала прямо на пол, обнажив блестящую полированную полоску зеленовато-белого металла.

Ван Эммон сделал еще несколько пробных взмахов кистью в других местах, и результат был тот же. Под всей этой пылью лежал чистый, не потускневший металл. Очевидно, это был какой-то непроводящий сплав; чем бы он ни был, он успешно противостоял воздействию стихии все то время, пока такие, предположительно, деревянные предметы, как стол и перила, подвергались неуклонному процессу разложения.

Воодушевившись, Смит забрался на станину одной из машин. Он внимательно осмотрел кулачки, муфты, зубчатые передачи и другие детали, достаточно важные с точки зрения его профессиональной подготовки. Он отметил их регулировку, внимательно осмотрел подающий механизм и вернулся с цилиндрическим предметом, который он снял с автоматического патрона.

– Вот что они делали, – заметил он, стараясь скрыть свое волнение.

Все остальные смахнули пыль с этого предмета – огромного куска металла, который на земле был бы слишком тяжел для их сил. Мгновенно они распознали его.

Это был пушечный снаряд.

И снова Ван Эммон вел их за собой. Они бросили успокоительный взгляд в окно на знакомый Куб, затем прошли по проходу к дальнему углу. Подойдя к нему, они увидели, что в нем находится небольшое ограждение из тяжелых металлических завитков, внутри которого стоит треугольный лифт.

Мужчины как можно внимательнее осмотрели его, обратив особое внимание на очень низкий табурет, стоявший на его платформе. Похоже, что во всей конструкции использовался один и тот же не поддающийся коррозии металл.

После тщательного изучения двух рычагов, которые, как выяснилось, управляли этой штуковиной, Смит объявил: "Я собираюсь испытать эту штуковину", прекрасно понимая, что остальные должны будут пойти с ним, если они собираются сохранить телефонную связь в целости и сохранности. Они возразили, что эта штука небезопасна; Смит ответил, что они не видели ни лестницы, ни чего-либо похожего на нее.

– Если этот лифт сделан из подобного сплава, – с восхищением сказал он, – значит, он безопасен.

Но Джексону удалось его отговорить.

Когда они вернулись к куче измельченного дерева, служившей когда-то письменным столом, Смит заметил под соседним окном длинный верстак. Там они обнаружили самые обыкновенные тиски, в которых был зажат кусок металла; если бы не пыль, он мог быть положен туда десять минут назад. На верстаке лежало несколько инструментов, некоторые из них были знакомы инженеру, а некоторые – весьма диковинные. В глаза бросился набор отверток разных размеров. Он взял их в руки и снова ощутил, как от его прикосновения дерево превращается в пыль. Зато лезвия остались целыми.

Продолжая поиски, инженер обнаружил квадратный металлический комод, каждый из ящиков которого он быстро открыл. Содержимое было покрыто пылью, но он смахнул ее и обнаружил множество очень изящных инструментов. Они больше напоминали инструменты стоматолога, чем механика, но явно предназначались для использования в механике.

В одном из ящиков хранилось то, что, по-видимому, было рулоном чертежей. Смиту не хотелось прикасаться к ним, и он с бесконечной осторожностью сдул пыль с помощью кислородной трубки. Через минуту-другую поверхность стала чистой, но ничего не прояснилось – это была чистая поверхность бумаги.

Ничего не поделаешь. Смит крепко сжал рулон плоскогубцами и в следующую секунду уставился на пыль.

В нижнем ящике лежало нечто, вызвавшее любопытство всех троих. Это были небольшие катушки диаметром около двух дюймов и толщиной в четверть дюйма, каждая из которых была заключена в плотно прилегающую коробку. Они чем-то напоминали измерительные ленты, за исключением того, что ленты были сделаны из удивительно тонкого материала. Ван Эммон предположил, что в одном рулоне было сто ярдов. Смит оценил его в триста. Похоже, что они были сделаны из металла, похожего на тот, из которого сделаны машины. Смит рассовал их по многочисленным карманам.

Строителю пришло в голову заглянуть под скамейку, а Смит достал фонарь. С его помощью они обнаружили очень маленький аппарат, очень похожий на игру "Биржевой тикер", только без стеклянного купола, а с одним концом на диковинном металлическом диске диаметром около фута. Судя по всему, он находился в ремонте, и угадать его назначение было невозможно. Гордость Смита тут же взыграла, он спрятал его под мышку и с нетерпением ждал возвращения к Кубу, где можно было бы более тщательно изучить свою находку с помощью кончиков пальцев.

Именно тогда, когда они уже собирались покинуть здание, им пришла в голову мысль осмотреть стены и потолок. Ничего примечательного там не было: поверхности казались совершенно чистыми и оголенными, если не считать неизбежной пыли. Даже в самых верхних углах, на высоте десяти футов над головой, в свете электрического фонаря Смита виднелась пыль.

Ван Эммон остановился и как зачарованный уставился на это место. Остальные уже были готовы к дороге; они повернулись и с любопытством посмотрели на него. На какое-то мгновение показалось, что ему стало трудно дышать.

– Боже правый! – задыхаясь, почти шепотом произнес он.

Лицо его побелело; двое других бросились к нему, боясь, что он начинает задыхаться. Но он резко оттолкнул их.

– Мы дураки! Слепые, безмозглые идиоты – вот кто мы!

Он показал на потолок рукой, которая заметно дрожала, и продолжил голосом, который он старался сделать твердым, несмотря на благоговейный трепет, который его сотрясал.

– Посмотрите еще раз на эту пыль! Как она туда попала?

Он сделал паузу, пока остальные, до которых наконец-то дошла эта мысль, почувствовали странный холодок, пробежавший по затылкам.

– Пыль может оседать на стене только одним способом! Для этого должен быть воздух! Без воздуха она не может туда попасть!

– Эта пыль осела задолго до появления жизни на Земле! Она появилась там с тех пор, как воздух исчез с Меркурия!

Глава IV. Библиотека

– Я думал, вы никогда не вернетесь, – раздраженно заметил доктор, когда все трое вошли внутрь.

А ведь их не было всего полчаса.

В следующее мгновение он уже изучал их лица и сразу же потребовал рассказать о самом важном. Они рассказали ему, и не успели договорить, как он уже был на полпути к своему скафандру. Он был весь в нетерпении, но почему-то все трое были очень рады снова оказаться внутри Куба и решительно настояли на том, чтобы переместиться в другое место, прежде чем приступать к дальнейшим исследованиям.

Через минуту-другую Куб завис напротив верхнего этажа здания, в которое они попали, и, когда иллюминатор летательного аппарата отделял от покрытой пылью стены всего один фут, люди с Земли долго осматривали внутреннее пространство. Посветив фонарем по сторонам, они пришли к выводу, что это приемный цех, куда на лифте привозили необработанные железные заготовки, а оттуда они спускались на этаж ниже. В одном конце, точно на том же месте, где стоял уничтоженный Смитом стол, стоял такой же стол, а рядом с ним – низкий и очень широкий стул.

Насколько можно было судить, в этом сооружении не было ни дверей, ни оконных стекол, ни ставней.

– Для того, чтобы в них было достаточно света и воздуха, – предположил доктор. – Может быть, поэтому все здания треугольные – наибольшая площадь стен пропорциональна площади пола.

Поднявшись на несколько сотен футов выше, они стали искать приметные здания. Только в моменты задумчивости каждый из них осматривал местность в поисках признаков жизни; теперь они знали, что таковых быть не может.

– А вот там мы должны что-то узнать, – сказал через некоторое время доктор, указывая на особенно большое, приземистое, неправильной формы здание на краю "делового квартала".

Архитектор же высказался в пользу исключительно большого и высокого здания в обособленной зоне пригорода. Но поскольку так было ближе, сначала совершили маневр в направлении, выбранном доктором.

Машина приземлилась на большой площади напротив, как показалось, главного входа в здание. Из иллюминатора было видно, что приземистость здания объясняется только его площадью, ведь это было здание высотой в целых пять этажей.

Доктору не терпелось отправиться в путь. Смит с готовностью остался: он уже увлеченно рассматривал найденную им диковинную машину. Через две минуты Кинни, Ван Эммон и Джексон стояли перед порталами огромного здания.

Они остановились, и неудивительно. Теперь было видно, что весь фасад здания покрыт массивной резьбой; в основном это были рельефные статуи. Все они были в высшей степени фантастичны, но намеренно или нет, сказать было невозможно. Конечно, земной художник за такие произведения получил бы клеймо либо сумасшедшего, либо непостижимого гения.

Прямо над входом располагалась группа, которую можно было бы назвать "Триумф грубой силы". Огромный мощный мужчина, почти такой же широкий, как и высокий, стоял, ликуя, над своей жертвой – менее крепкой фигурой, распростертой у него под ногами. Оба были облачены в доспехи. Лицо победителя было искажено в диком оскале, поражающем своей чудовищной величиной, так как голова его была посажена прямо на плечи, ибо шеи у него не было. Глаза были расположены так близко друг к другу, что на первый взгляд казались одним. Нос был плоским и похожим на африканский, а рот, лишенный изгибов, просто отвратителен своей огромной, толстой губой, лишенной пропорций. Подбородок был квадратным и агрессивным, лоб, как ни странно, чрезвычайно высоким и узким, а не низким и широким.

Его жертва лежала в позе, свидетельствующей о жесточайших истязаниях: голова была полностью откинута назад и заведена за плечи. На земле лежали два боевых топора, огромные, почти такие же тяжелые, как и те, кто их использовал.

Но взгляд исследователей все время возвращался к грозному лицу завоевателя. От бровей вниз он был просто огромным, жестоким гигантом, а выше глаз – интеллектуалом. Это сочетание было совершенно устрашающим: казалось, что этот зверь способен на все, на преодоление любых препятствий, психических или физических, внутренних или внешних, для того чтобы утвердить свою, на первый взгляд, огромную волю. Он мог с одинаковой легкостью и уверенностью контролировать себя или доминировать над другими.

– Не может быть, чтобы он был взят из жизни, – с усилием произнес доктор. Критиковать эту безжизненную фигуру было нелегко. – На такой планете, как эта, с таким слабым притяжением, нет необходимости в такой огромной силе. Типичный меркурианец должен быть высоким и хрупким, а не коротким и плотным.

Но геолог придерживается иного мнения.

– Мы должны помнить, что у Земли нет стандартного вида. Подумайте, какая разница между комаром и слоном, змеей и пауком! Можно подумать, что они развивались в совершенно разных планетарных условиях, а не на одной планете.

– Нет, я думаю, что это чудовище могло быть настоящим.

И геолог перешел к осмотру других статуй.

Все без исключения они напоминали центральную группу; все фигуры были без шей, и все они были гораздо более крепкого телосложения, чем все люди на Земле. Среди них было несколько женских фигур; они имели такое же телосложение и в каждом случае были расположены так, чтобы подчеркнуть славу мужчин. В одной группе женщина предлагала еду и питье отдыхающему работнику, в другой ее, сопротивляющуюся, уносил на руках довольно симпатичный воин.

Доктор Кинни прошел в здание. Как и в другом строении, здесь не было двери. Помещение казалось всего лишь одним этажом в высоту, хотя создавалось впечатление, что это собор. Весь потолок, неправильно изогнутый в виде остроконечной арки, был украшен гротескными фигурами; стены также частично состояли из приземистых получеловеческих статуй, установленных на огромных треугольных столбах. В промежутках между этими причудливыми пилястрами когда-то были установлены какие-то украшения, поэтому здесь было сделано очень много фотографий.

Что касается пола, то он был разделен во всех направлениях невысокими перегородками. Высотой около пяти с половиной футов, эти стены разделяли огромное помещение, вероятно, на сотню треугольных отсеков, каждый из которых был размером с обычную жилую комнату. Широкие проемы около пяти футов длиной обеспечивали свободный доступ из одного отсека в другой. Люди с Земли, встав на цыпочки, могли видеть поверх и за пределы этой структуры.

– Интересно, а эти стены должны были перекрывать обзор? – размышлял доктор. – Неужели меркурианцы были такими коротышками?

Его вопрос остался без ответа.

Они зашли в ближайший отсек и уже собирались признать его пустым, как Джексон с восклицанием взволнованно смахнул пыль и показал, что предположительно сплошные стены на самом деле являются выдвижными шкафами. Неглубокие, из такого своеобразного металла, этих ящиков было несколько сотен на отделение. Во всем здании их должно было быть миллионы.

Еще раз тщательно удалили пыль, обнаружив слой этих диковинных рулонов или катушек, точно таких же, как те, что были найдены в инструментальном ларе на снарядном заводе. При внимательном осмотре металлической ленты невооруженным глазом ничего не было видно, хотя доктору показалось, что он различил какие-то странные знаки на самих коробочках.

Вскоре его предположение подтвердилось. Обнаружив в ящике за ящиком аналогичную картину – от одной до десятка миниатюрных лент, Ван Эммон решил аккуратно сдуть пыль с торцов ящиков, прежде чем открыть их. Это позволило обнаружить, что каждая из мелких вещиц была аккуратно промаркирована!

Мгновенно все трое заинтересовались этой неожиданной подсказкой. Маркировка была очень тусклой и деликатной, достаточно было малейшего прикосновения, чтобы ее уничтожить. Для неподготовленного глаза это было похоже на древнеегипетские иероглифы, а для археолога означало, что найдена совершенно новая система идеографических знаков.

Внезапно Джексон выпрямился и с новым интересом осмотрелся. Он подошел к одному из квадратных дверных проемов и очень осторожно снял пыль с небольшой таблички на перемычке. Осторожность была излишней: на прочном металле был выгравирован один-единственный иероглиф, явно на том же языке, что и другие идеограммы.

Архитектор торжествующе улыбнулся, глядя в пытливые глаза друзей.

– Мне не придется есть свою шляпу, – сказал он. – Это точно город, и это его библиотека!

Когда они вернулись к Кубу, Смит все еще был занят работой над маленькой машиной. Он сказал, что некоторая часть корпуса пропала, и он занят тем, что вытачивает из стали кусок, который должен занять это место. Как только она будет готова, решил он, они смогут увидеть, что представляет собой этот прибор.

Все трое взяли с собой большое количество катушек. Они были уверены, что микроскопическое исследование лент позволит обнаружить нечто, подтверждающее теорию Джексона о том, что это огромное сооружение действительно было хранилищем книг или того, что соответствовало книгам на Меркурии.

– Но главное, – с энтузиазмом говорил доктор, – это попасть в "сумеречную полосу". Я начинаю питать самые смелые надежды.

Джексон настаивал на том, чтобы они сначала посетили большой "особняк" на окраине этого места; по его словам, он почему-то был уверен, что это того стоит. Но Ван Эммон поддержал доктора, и архитектору пришлось довольствоваться согласием вернуться, если их поездка окажется бесполезной.

Через несколько минут Куб стал уверенно перемещаться к левому, или западному, краю освещенного солнцем лица планеты. Во время движения все, кроме Смита, внимательно следили за поверхностью планеты. Они разглядели город за городом, а также отдельные здания; на дорогах виднелось множество восьмиугольных сооружений, все они были лишены движения.

Через несколько сотен миль поверхность круто наклонилась к тому, что, очевидно, было дном океана. Однако никаких следов жилья здесь не было, видимо, вода исчезла после того, как ушли люди.

Древнее море закончилось в нескольких шагах от искомого района. Пройдя еще немного, они добрались до места, где солнце отбрасывало на поверхность не только тень, но и свет. Здесь они спустились вниз и остановились на освещенном солнцем холме, с которого открывался вид на небольшую, заполненную зданиями долину.

По показаниям прибора Кинни, объем воздуха составлял примерно одну сороковую часть того, что есть на Земле. Были обнаружены следы водяного пара, но все их поиски не выявили какой-либо человеческой жизнедеятельности. Более того, не было и следов низших животных: не было даже рептилий, не говоря уже о птицах. И даже на самых древних скульптурах не было никаких представителей воздушной фауны, изображались только огромные допотопные чудовища.

Разумеется, они сделали огромное количество фотографий. Кроме того, они изучили несколько больших восьмиугольных машин на улицах города и обнаружили, что они похожи на большие танки, которые использовались на войне, только без характерных гусеничных траков; их восемь граней были так связаны между собой, что все это дело могло катиться, покачиваясь, по плитам, вразвалку. Внутри находились диковинные двигатели и прочные механизмы, предназначенные для метания пушечных снарядов, которые они уже видели; взрывчатка, по-видимому, не использовалась, а центробежная сила создавалась вращающимися колесами. По-видимому, эти машины, или колесницы, использовались повсеместно.

Исследователи вернулись в Куб, где обнаружили, что Смит, выглянув в иллюминатор, заметил неподалеку пруд. Они посетили его и обнаружили на берегу первую попавшуюся зелень – крошечную солончаковую траву без цветов, очень скудную. Она окаймляла склизкую голубоватую лужу с абсолютно неподвижной жидкостью. Никто бы не назвал это водой. Они взяли несколько проб и вернулись обратно.

Через несколько минут доктор вставил в микроскоп небольшое предметное стекло и с большим удовлетворением рассмотрел объект. Это была крошечная желатиноподобная глобула, известная ученым как амеба. Это простейшая из известных форм жизни – так называемая "одноклеточная". Она была первой, кто поселился на этой планете, и, видимо, последней.

Глава V. Закрытая дверь

По мере приближения к любимому "особняку" Джексона каждый из участников проекта обращал пристальное внимание на соседние кварталы. По большей части это были просто бесформенные развалины, груды того, что когда-то было, возможно, кирпичом или камнем. Один раз они позволили Кубу упереться в вершину одного из таких курганов, но огромный вес летательного аппарата просто погрузил его в эту массу. Под ним не оказалось ничего, кроме той же песчаной пыли.

Судя по всему, местность, к которой они приближались, была отведена под эксклюзивное жилье для элиты страны. Возможно, здесь находились дома королевских особ, если, конечно, они были. Во всяком случае, выбранное Джексоном примечательное строение, несомненно, являлось домом самого высокопоставленного члена этой общины.

Когда все трое, вновь облачившись в шлемы и костюмы, предстали перед низким широким портиком, защищавшим вход в это здание, первое, что бросилось им в глаза, – декоративный орнамент фронтона, проходящий по всей его лицевой стороне. На нем в том же ярком, реалистичном стиле, что и на других скульптурах, был изображен рукопашный бой между двумя группами этих полудикарей, полузверей. А на заднем плане был изображен светящийся шар, очевидно, солнце.

– Видите? – воскликнул доктор. – Я имею в виду размер этого солнца! Сравните его с тем, как выглядит сейчас наша старушка звезда!

Они бросили взгляд на огромный огненный шар над головой: в девять раз больше, чем оно всегда выглядело на Земле, оно резко контрастировало с довольно маленьким шаром, изображенным на резьбе.

– Понимаете? – продолжал доктор. – Когда была сделана эта скульптура, Меркурий находился чуть ближе к Солнцу, чем сейчас Земля!

На архитектора это произвело огромное впечатление. Он с любопытством спросил:

– Тогда, наверное, люди стали такими же высокоразвитыми, как мы?

Ван Эммон одобрительно кивнул, но доктор возразил.

– Нет, Джексон, я думаю, что нет. На Меркурии никогда не было столько воздуха, как на Земле, и, следовательно, кислорода было гораздо меньше. А борьба за существование, – продолжал он, следя за тем, чтобы геолог одобрил каждое его утверждение, – борьба за жизнь – это, в конечном счете, борьба за кислород.

– Поэтому я бы сказал, что жизнь здесь была довольно напряженной, пока она существовала. Возможно, они… – он запнулся, потом добавил. – Я не могу понять, как получилось, что их жизнь оборвалась так внезапно? И почему мы не видим никаких скелетов?

– Скелеты?

Архитектор вздрогнул. Но в следующую секунду его лицо озарилось мыслью.

– Помнится, я читал, что электричество со временем разлагает кости.

И тут он снова вздрогнул, когда его нога всколыхнула эту безжизненную, бесплотную пыль. Возможно ли такое?

Когда они вошли в большой дом, первое, на что они обратили внимание, – это пол, без единого следа, покрытый пылью и голый, если не считать чего-то, что, возможно, было коврами. Форма – неизменный равносторонний треугольник, и здесь, с каким-то великолепным пренебрежением к существующим традициям, строители полностью отказались от потолка, а вместо этого наклонили три стены вверх, пока они не сошлись в одной точке, на высоте ста футов. Результат получился очень эффектным.

В одном из углов пол был приподнят над остальной поверхностью на три фута, а прямо за ним находился широкий дверной проем, проделанный в стене. Все трое сразу же направились к нему.

Здесь им очень пригодился электрический фонарик. Он показал плохо освещенную лестницу, очень широкую, без перил и нелепо крутую. Высота ступеней превышала три фута каждая.

– Разница в гравитации, – ответил доктор на вопросительный взгляд Джексона. – Возможно, для старожилов это и не трудно.

Они с трудом, как могли, поднялись по лестнице и достигли вершины через пять минут подъема.

Возможно, это была реакция на такую нагрузку, но, во всяком случае, каждый из них почувствовал явную потерю уверенности в себе, когда, отдышавшись, они снова принялись за исследование. Никто из них не сказал об этом остальным, но каждый отметил странное ощущение предчувствия, гораздо более тревожное, чем при других исследованиях. Возможно, это было связано с тем, что, торопясь, они не успели поесть.

Этаж, на котором они находились, был достаточно хорошо освещен обычными овальными окнами. Пространство было открытым, за исключением того, что в нем имелись перегородки, подобные тем, что они обнаружили в библиотеке. Однако здесь в каждом отсеке было только одно открывающееся отделение, причем расположены они были неравномерно. Более того, как с нарастающим беспокойством отметили трое, чтобы попасть в самый дальний от лестницы угол, нужно было пройти через каждый из них. Почему это вызвало беспокойство, никто не мог сказать.

Когда они уже почти прошли лабиринт, Ван Эммон, в десятый раз встав на цыпочки, чтобы определить свое местоположение, заметил то, что прежде ускользало от их внимания.

– Раньше эти отсеки были закрыты, – сказал он, почему-то понизив голос.

Он указал на ниши в стенах, в которых, несомненно, когда-то находились концы тяжелых балок.

– Что это было за место? Ловушка?

Неосознанно они сбавили шаг, приближаясь к последнему отсеку. Как и ожидалось, это был еще один лестничный пролет. Прежде чем идти дальше, Ван Эммон посветил во все углы, но, за исключением бесформенной кучи мусора в одном из углов, которую они не стали исследовать, здесь было так же пусто, как и на остальном полу.

Они снова поднялись, на этот раз на гораздо более короткое расстояние, но Джексону, небольшого роста, понадобилась небольшая помощь на крутой лестнице. Они не пожалели, что добрались до самого верхнего этажа особняка. Он был несколько лучше освещен, чем нижний, и они с облегчением обнаружили, что треугольные помещения не имеют значимых углублений в стенах. Их настроение заметно поднялось.

В самом дальнем от лестницы углу одна из стен поднималась прямо к потолку, полностью перекрывая довольно большой треугольник. Не обращая внимания на другие отсеки, трое направились к самому важному, по их мнению, месту. И их чувства оправдались с лихвой, когда они увидели, что обычный дверной проем в этой стене был защищен чем-то, что до сих пор полностью отсутствовало в других местах.

Он был закрыт тяжелой дверью.

Несколько минут доктор, геолог и архитектор стояли перед ней. Ни один из них не хотел признаться, что с таким же удовольствием оставил бы эту дверь открытой. Вернулось прежнее беспокойство. Тем более было необъяснимо, что при ярком солнечном свете в нескольких футах от двери каждому из них стало холодно.

– Интересно, заперта ли она? – заметил Ван Эммон.

Он надавил на покрытую пылью преграду, ожидая, что она превратится в пыль, но, очевидно, она была сделана из сплава, не поддающегося времени. Она стояла крепко. И, судя по всему, была абсолютно герметичной.

– Ну что ж! – неожиданно сказал доктор, отчего двое других нервно вздрогнули. – Дверь надо снести, вот и все!

Они огляделись вокруг – ни мебели, ни какого-либо незакрепленного предмета не было. Ван Эммон сразу же отступил от двери на шесть футов, и остальные последовали его примеру.

– Все вместе! – гаркнул геолог, и три бронированных алюминиевых монстра набросились на дверь. Она содрогнулась от удара, посыпалась пыль, и они увидели, что ослабили ее.

– Еще раз!

На этот раз по краю двери появилась широкая трещина, и третья попытка завершила дело. Бесшумно, так как не было воздуха для передачи звука, но с сильным толчком, который все трое почувствовали ногами, преграда упала на пол.

В тот же миг из темноты выплыла диковинная невидимая волна, похожая на крошечный порыв ветра, и пронеслась мимо троих людей с Земли. Каждый из них заметил ее, но ни один не обмолвился о ней в тот момент. Ван Эммон уже осматривал темноту с фонарем.

Судя по всему, это была лишь прихожая. В нескольких футах за ней была еще одна стена, а в ней – еще одна дверь, больше и тяжелее первой. Трое не стали останавливаться, а сразу же попробовали свои силы и на ней.

Полтора десятка попыток, не сумели даже пошатнуть массивную конструкцию.

– Бесполезно, – выдохнул геолог, жалея, что не может приложить ко лбу носовой платок. – Мы не сможем ослабить ее без инструментов.

Джексон был за то, чтобы попробовать еще раз, но доктор согласился с Ван Эммоном. Они решили, что, во всяком случае, уже достаточно долго находятся вдали от Смита. С того места, где они находились, Куб был вне поля зрения.

Ван Эммон включил свет на стенах прихожей и обнаружил на полке в одном конце аккуратную стопку этих маленьких катушек, всего одиннадцать штук. Он рассовал их по карманам. Больше ничего не было.

Джексон и Кинни стали уходить. Они отступили в главную комнату настолько далеко, насколько позволяли телефонные провода. Геолог все еще держался в стороне.

– Пойдемте, – беспокойно сказал доктор. – Становится холодно.

В следующую секунду они остановились, нервы были на пределе, услышав странное восклицание Ван Эммона. Обернувшись, они увидели, что он направляет свой фонарь прямо в пол. Даже в этом чужеродном скафандре его взгляд выражал ужас.

– Смотрите сюда, – сказал он негромким, напряженным голосом.

Они подошли к нему и инстинктивно оглянулись, прежде чем посмотреть на то, что было в пыли.

Это оказался отпечаток огромной человеческой ноги.

*****

Первое, что услышали исследователи, сняв скафандры в космическом корабле, – ликующий голос Смита. Он был слишком оживлен, чтобы заметить что-то необычное в их действиях; он почти пританцовывал перед своим стендом, где стояла неизвестная машина, теперь уже реконструированная, подсоединенная к небольшому электродвигателю.

– Работает! – кричал он. – Вы вовремя пришли!

Он стал возиться с выключателем.

– Ну и что? – заметил доктор тем спокойным тоном, которого он придерживался в тех случаях, когда Смита нужно было успокоить. – Что он будет делать, если запустится?

Инженер смотрел словно в пустоту.

– Что… – опомнившись, он взял наугад одну из катушек. – Здесь есть зажим, как раз подходящий по размеру, чтобы закрепить одну из них, – объяснил он, устанавливая ленту на место и продевая ее свободный конец в петлю на катушке, которая выглядела так, словно была специально для этого сделана. Потом он осторожно поставил между собой и аппаратом небольшую приставную доску и, взяв в руки длинную рукоять, пустил ток.

На мгновение ничего не произошло, кроме гудения мотора. Затем из механизма послышался странный шелест листьев, а следом, без всякого предупреждения, из большого металлического диска раздался высокий писклявый голос, гнусавый и пронзительный, но явно человеческий.

Слова были неразборчивы. Язык был совершенно не похож на тот, который когда-либо слышали на Земле. И тем не менее, осознанно, хотя и с некоторым скрежетом, голос продолжал, по всей видимости, декламацию. Были модуляции, паузы, предложения, но, похоже, все абзацы были короткими и по делу.

По мере того как все это продолжалось, четверо мужчин подходили ближе и наблюдали за работой машины. Лента разматывалась медленно; было ясно, что если одна тематика занимает всю катушку, то она должна быть длиной с обычную главу. И по мере того, как голос продолжал, в словах, совершенно непонятных, проступали некие драматические нотки, определяющие их смысл. Это был настоящий восторг.

Через некоторое время они приостановили это занятие.

– Нет смысла слушать это сейчас, – сказал доктор. – Мы должны еще многое узнать об этих людях, прежде чем догадаемся, о чем идет речь.

И все же, хотя все были очень голодны, по предложению Джексона они опробовали одну из записей, принесенных из этой непонятной прихожей. Смита очень заинтересовала эта нераскрытая дверь, а Ван Эммон был в самом эпицентре, когда Джексон завел мотор.

Слова геолога застряли у него в горле. Диск действительно дрожал от вибрации потрясающего голоса. Невероятно громкий и мощный, его гулкий, резонирующий бас бил по ушам, как раскаты грома. Он был непреодолим в своей силе, убедителен в своей уверенности, властен и силен до предела. Невольно люди с Земли отступили назад.

Он продолжал реветь и грохотать, говоря на том же языке, что и другие записи, но если первый оратор просто использовал фразы, то последний разрушал их. Чувствовалось, что он выжал из языка все силы, оставив его слабым и дряблым, непригодным для дальнейшего использования. Он выбрасывал свои предложения так, словно разделался с ними; он говорил не дерзко, не вызывающе, и, в меньшей степени, неуверенно, он говорил с убежденностью и силой, которые проистекали из знания, что он может скорее заставить, чем побудить слушателей поверить.

Нужно было набраться наглости, чтобы остановить его; и сделал это Ван Эммон. Почему-то все почувствовали огромное облегчение, когда затих этот гигантский голос, и тут же принялись обсуждать проблему со всей серьезностью. Джексон предположил, что первая запись была старой и изношенной, а последняя – свежей и новой, но, рассмотрев обе кассеты под микроскопом и убедившись в одинаковой четкости и резкости отпечатков, они согласились, что необыкновенный голос, который они услышали, практически соответствует настоящему.

Попробовав остальные записи из этой партии, они пришли к выводу, что все они сделаны одним и тем же диктором. Среди лент, принесенных из библиотеки, не было ни одной его записи, хотя среди них было огромное количество разных голосов; не было и другого диктора, обладающего хотя бы пятой долей той громкости, того резонанса, той абсолютной силы убеждения, которыми обладал этот неизвестный колосс.

Конечно, здесь не место описывать трудоемкий процесс интерпретации этих документов – записей того прошлого, которое кануло в Лету еще до появления человечества на Земле. В ходе работы было изучено бесчисленное количество фотографий, на которых было запечатлено все – от надписей до узлов машин и других деталей, дававших ключ за ключом к разгадке этого сверхдревнего языка. Расшифровать его удалось лишь спустя несколько лет после того, как исследователи представили свои находки крупнейшим лексикографам, специалистам по древности и палеонтологии. Даже сегодня некоторые моменты вызывают споры.

Но именно в этом месте, безусловно, следует вставить историю, рассказанную этим бесподобным голосом. И хотя она может показаться невероятной, если судить об этом по меркам народов этой земли, она вполне подтверждается фактами, обнаруженными экспедицией. Сомневаться в подлинности было бы просто смешно, а если бы, понимая язык, услышать оригинал в том виде, в каком он дошел до нас, слово в слово из железных уст Строкора Великослышащего, то можно было бы поверить; никто не смог бы усомниться, да и не захотел бы.

И поэтому изложение его на бумаге не соответствует действительности. Нужно представить себе, что эту историю рассказывает сам Стентор; нужно представить, что каждое слово падает, как удар запряженного в сани мамонта. Рассказ не велся – он выкрикивался, и вот как он звучал:

Часть

II

. История

Глава

I

. Человек

Я – Строкор, сын Строка, оружейника. Я – Строкор, создатель орудий войны; Строкор, самый могучий человек в мире; Строкор, чья мудрость превзошла полчища Клоу; Строкор, который никогда не боялся и никогда не терпел поражения. Пусть тот, кто осмелится, оспорит это. Я – Строкор!

В юности я был, как и сейчас, предметом удивления всех, кто видел меня. Я был всегда силен и смел, и никто, кроме гораздо более взрослых и крупных парней, не мог превзойти меня. Я не уступал ни в чем, будь то игра или битва; для меня было и навсегда останется главным наслаждением превосходить всех других.

От матери я получил свой огромный рост и здоровое сердце. По правде говоря, я очень похож на нее, если подумать. Она тоже была неукротима в бою и славилась своей любовью к схваткам. Несомненно, именно ее статная фигура привлекла внимание моего отца.

Да, моя мать была очень привлекательной женщиной, но умом она не блистала. "Мне не нужна хитрость", – говорила она, и тот, кому не повезло в бою попасть в ее руки, мог поручиться в этом – пока он был жив, а это длилось недолго. Она была великой женщиной, вспыльчивой и способной уделать не одну пару мужчин. Часто, будучи мальчишкой, я носил на себе следы ее наказаний на протяжении не одного года.

Поэтому, похоже, своим умом я обязан отцу. Он был удивительно умным человеком, ловким и на руку, и на разум. Кроме того, он не был слабаком; пожалуй, я должен приписать ему часть своей ловкости, так как он славился как гимнаст, хотя и не отличался силой. Именно он научил меня обездвиживать противника одним лишь нажатием на шею в определенном месте.

Но больше всего боялись Строка, оружейника, за его ум и умение использовать свой мозг на погибель другим. И он научил меня всему, что знал сам; научил всему, чему обучился за всю жизнь сражений за императора, налаживания сложных машин в оружейной мастерской, взаимодействия с химиками, создававшими секретные сплавы, и вождями, руководившими армией.

Кое-чему из этого он учил меня, когда я еще не стал взрослым. Зачем ему это было нужно, я не знаю, кроме того, что он, по-видимому, дорожил моей привязанностью и не одобрял требований моей матери, чтобы я прислушивался к ее, а не к его призывам. Во всяком случае, я часто находил в его мастерской убежище от ее гнева; и я рано стал ценить его учение.

Когда я стал мужчиной, он резко прекратил эту практику. Думаю, он увидел, что я стал так же ловко, как и он, владеть ремеслом, и опасался, как бы я не узнал больше, чем он. Так оно и было; в тот день, когда я это понял, я долго и громко смеялся. И с тех пор он учил меня не потому, что сам так решил, а потому, что я на его глазах сгибал резец в голых руках и указывал ему его место.

Много раз он пытался обмануть меня, и не раз он почти ловил меня в ловушку. Он был хитрым человеком и полагался не на силу, а на ум. Но я всегда был начеку и только еще больше узнавал от него.

– Вы очень добры, – передразнил я его однажды утром. Когда я занял свое место, сверху упала огромная глыба и раздробила мой табурет в щепки, как раздробила бы и мой череп, если бы я мгновенно не отпрыгнул в сторону. – Ты добрее большинства отцов, которые ничему не учат своих сыновей.

От ярости и досады у него пошла пена изо рта.

– Наглый сопляк! – прорычал он. – Ты на ноги встаешь ловко, словно кошка!

Но меня было не успокоить словами. Я ударил его голой рукой по груди, так что он отлетел в дальний конец комнаты.

– Пусть это будет тебе предупреждением, – сказал я ему, когда он через некоторое время пришел в себя. – Если у тебя еще будут какие-нибудь фокусы, пробуй их на мне, а не на других.

Это, как я считаю, было изящным словесным оборотом.

Вскоре после этого я заметил, что отец изменился. Он больше не пытался заманить меня в ловушку, а начал по собственной воле приучать мой разум к другим, не военным вещам. Поначалу я был настороже. Я искал новые ловушки и следил за тем, что происходило вблизи. Я сказал ему, что его следующая попытка наверняка будет последней, и говорил вполне серьезно.

Но пришло время, когда я увидел, что мой отец примирился со своим владыкой. Я увидел, что он искренне признает мои способности; и если раньше он завидовал мне, то теперь гордился тем, что я добился такого успеха, и утверждал, что это его собственные мозги действуют через мое тело.

Я позволил ему потакать своему тщеславию. Я не обижался на него, пока он учил меня. По правде говоря, он так охотно пополнял мой запас знаний, так стремился заполнить мою голову тем, что заполняло его собственную, что временами я был вынужден удерживать его, чтобы не утомить.

Моя мать была против всего этого.

– Парень не нуждается в твоих хитростях, – говорила она. – Он не мальчишка, он мужчина и достойный сын своей матери.

– Да, – лукаво сказал мой отец. – У него есть твои мускулы и мужество. Слава Йону, у него нет твоей пустой головы!

Тогда она бросилась на него. Если бы она схватила его, то непременно уничтожила бы, такова была ее ярость; а потом она оплакивала бы свою глупость и, может быть, причинила бы себе боль, так как очень любила его. Но он вовремя отступил в сторону, и она врезалась в стену позади него с такой силой, что на какое-то время потеряла сознание. Я хорошо это помню.

И все же, отдавая должное, я должен признать, что во многом обязан этому седобородому звездочету Маку. Но для него, пожалуй, имя Строкора мало что значило бы, ибо именно он дал мне честолюбие.

Воистину, необычна была моя первая встреча с ним. Теперь, когда я встряхнул свою память, мне кажется, что по этой же причине произошло еще нечто подобное. Любопытно, но я не вспоминал об этом уже много дней.

Да, это правда: я встретил Мака в то самое утро, когда впервые положил глаз на девушку Аве.

Я тогда возвращался с северных земель. До Вламы дошел слух, что кто-то из жителей снежной страны видел одинокий экземпляр муликки. Но это был всего лишь слух. Никто из живущих не помнит, когда была сделана резьба на Доме Учения, и все мудрецы говорят, что уже много лет по миру не бродит ни одно существо, кроме человека. Но я был молод. Я решил во что бы то ни стало отыскать это существо, и только проплутав много дней по снегу, я проклял свою невезучесть и повернул назад.

Я шел пешком, так как дорога была слишком трудной для моей колесницы. Не успел я выйти из этой глуши, как с высоты увидел группу людей, поднимавшихся из долины. Не зная, друзья они или враги, я спрятался у тропы, по которой они должны были подниматься, ибо устал и не желал ссор.

Однако я насторожился, когда эти трое – два канавокопателя, один старый, другой молодой и девушка – оказались в пределах слышимости. Они ссорились. Казалось, что молодой человек, который явно хотел заполучить девушку, оплошал, пытаясь добиться ее расположения. Старший мужчина горячо отчитывал его.

И вот, когда они подошли к моей скале, младший, страсть которого взяла верх, неожиданно подставил старшему подножку, так что тот упал на выступ и разбился бы насмерть о камни, если бы девушка, вскрикнув от ужаса, не прыгнула вперед и не поймала его за руку.

Тут же канавокопатель обхватил девушку за талию и попытался оттащить ее. На мгновение она устояла, и в этот миг я, Строкор, вышел из-за скалы.

Да будет вам известно, что я не защитник слабаков. Меня не интересуют чужие беды, своих хватает. Меня только возмутило, что канавокопатель так неуклюже проделал этот трюк, да еще со стариком. Мне не было дела ни до седой бороды, ни до того, что стало с ним. Я хлопнул ловкача по плечу и развернул его к себе.

– Ах ты, трус неуклюжий! – с издевкой сказал я. – Неужели у тебя не было никакой практики, чтобы так же ловко подставить подножку старику?

– Кто ты такой? – зашипел он, как трус.

Я рассмеялся и помог болвану вытащить Мака, а это был именно он, наверх, в безопасное место.

– Я гораздо лучше тебя, – сказал я, не желая называть своего имени. – И я могу показать вам, как надо поступать. Давай, иди на меня, если ты мужчина!

Он бросился на меня, и, боясь насмешек, – ведь девушка теперь потешалась над ним, – он выдержал честный, жесткий бой. Но я забыл о своей усталости, когда он со злости ударил меня камнем по голове. Я бросился на него со всей быстротой и внезапностью, которой научил меня отец, поймал его за лодыжку и опрокинул на землю.

Дальше все было просто. Я согнул колено ниже его груди и подбросил его вверх. В мгновение ока я оказался на ногах и поймал его сзади. Еще через секунду я бросил его к обрыву, а когда он повернулся, чтобы спастись, я поставил ему подножку так ловко, как это мог бы сделать сам отец, так что этот парень больше не будет следить за канавой, разве что в пещерах Хофе.

Я рассмеялся и поднял свой мешок. Голова немного болела от удара парня, но немного воды вполне поможет. Я двинулся прочь.

– Ты храбрый человек! – воскликнула девушка.

Я небрежно повернулся и впервые по-настоящему взглянул на нее.

Она не была похожа ни на одну женщину, которую я видел. Все они были похожи на мужчин: мужественные, крепко сбитые, приспособленные для работы, как мужчины для войны. Но эта была стройной, не тощей, с очень красивыми округлостями и приятной кожей. Не могу сказать, что я восхитился ею с первого взгляда; казалось, на нее можно только любоваться, а не то чтобы жить. Мне вспомнились древние фрески, на которых изображены изящные, стройные животные, которых давно уже убили; элегантные безделушки, которые не дают покоя глазу.

Что же касалось старика:

– Да, ты храбр и дивно силен, мой мальчик, – сказал он, все еще немного пошатываясь от пережитого.

Мне было приятно это признание, и я повернул назад.

– Ничего особенного, – сказал я им; и рассказал о некоторых своих подвигах, в частности, о том, как я расправился с группой налетчиков из Клоу, в количестве шести человек, неся на своих плечах двух раненых.

– Я сын Строка, оружейника.

– Ты – Строкор! – изумилась девушка, глядя на меня, как на бога. Затем она откинула голову и подошла вплотную.

– Я – Аве. Это Мака – мой дядя, но он больше известен как звездочет. Моим отцом был Дурок, мастер по производству механизмов.

Она наблюдала за моим выражением лица.

– Дурок? Я хорошо его знал. Отец говорил, что он был таким же смекалистым, как и он сам. Он был прекрасным человеком, Аве.

– Да, – с гордостью сказала она.

Она подошла ближе; я не мог не заметить, как она похожа на мужчину, хотя и женщина. В следующую секунду она положила свою руку на мою.

– Я еще свободная женщина, Строкор. Ты уже выбрал себе пару?

И щеки ее запылали.

Это был не первый мой подобный опыт. Многие женщины смотрели на меня подобным образом. Но я всегда был мужчиной и прислушивался к предупреждению отца не иметь ничего общего с женщинами. Он говорил мне: "Они – самый страшный обман", и я никогда этого не забывал. Полагаю, что своей силой я во многом обязан именно этому.

Но Аве действовала слишком быстро, чтобы я успел скрыться. Я снова рассмеялся и отмахнулся от нее.

– Я не стану связывать свою жизнь с тобой, – сказал я ей вполне вежливо. – Когда я буду готов взять женщину, я ее возьму, не раньше.

При этом кровь отхлынула от ее лица, она выпрямилась, и глаза ее опасно сверкнули. Если бы она была мужчиной, я бы насторожился. Но она не двинулась с места, только мягкость в ее глазах уступила место такому жестокому взгляду, что я был поражен. Так я и ушел от них: старик призывал на меня благословение Иона за то, что я спас ему жизнь, а девушка смотрела мне вслед так, словно никаких проклятий было недостаточно.

Странное дело, подумал я тогда. Я не знал, что из этого выйдет, не тогда.

Глава

II

. Видение

Не прошло и двух недель, как я увидел Мака. Я тащился в своей колеснице, чувствуя себя очень неуютно под взглядами друзей, потому что крепление одной из опор моей машины расшаталось, и она нелепо дребезжала. И мне совсем не понравилось, что Мака остановил свою тарахтелку напротив моей и подбежал к окошку. В следующее мгновение я уже забыл о его наглости.

– Строкор, – прошептал он с ожившим от волнения лицом, – ты храбрый парень и спас мне жизнь. Теперь знай, что часть людей Клоу скрылась под лестницей за троном императора. Они расправились со стражниками и наверняка убьют и императора!

– Это послужит на пользу этому болвану, – ответил я, так как меня это мало волновало. – Но зачем ты пришел ко мне, старик? Я всего лишь лейтенант в оружейной палате, я не капитан дворцовой стражи.

– Потому что, – ответил он, глядя на меня с большим удовольствием, – ты мог бы в одиночку разделаться со всем отрядом – их всего четверо – и снискать себе большую славу.

– О, Йон! – воскликнул я в полном восторге и, не останавливаясь, чтобы спросить у Мака, откуда он все это узнал, сразу же отправился в путь. Однако, возвратившись, я разыскал звездочета – надо сказать, что у меня не было никаких проблем с бандитами, и сам император видел, как я прикончил последнего из них, – разыскал звездочета и спросил, откуда он это узнал.

– Слышал ли ты когда-нибудь об Эдаме? – спросил он в ответ.

– Эдам?

Я ничего не слыхал о нем, имя было мне незнакомо.

– Кто он?

– Такой же молодой человек, как и ты сам, но совсем юнец, – сказал Мака. – Он был моим учеником, когда я преподавал в Доме Учения. В последнее время он занялся пророчеством, и весьма примечательно, насколько хорошо парень предсказывает. Во всяком случае, именно он, Строкор, рассказал мне о заговоре. Он видел его во сне.

– Значит, Эдам еще должен быть во Вламе, – сказал я, – если он мог рассказать тебе. Может, приведешь его ко мне? Я должен познакомиться с ним.

И так случилось, что накануне того же дня Мака привел Эдама ко мне домой. Я хорошо помню этот день, ибо в тот же день император, в благодарность за мою небольшую службу в приемном покое, освободил меня от должности в оружейной палате и назначил капитаном дворцовой стражи. Таким образом, я стал самым молодым капитаном, самым крупным и сильным, а также, как вскоре выяснится, самым высоколобым.

Я был в прекрасном настроении и решил отметить это событие пиром. Поэтому, когда пришли два моих гостя, я усадил их за стол, на который ушла десятая часть моего годового жалованья.

Я подал не только обычные для меня разнообразно приготовленные промысловые продукты, но и особый подарок из собственных запасов императора – замороженный кусок мяса муликки, который несколько лет назад был найден в северных землях какими-то геологами. Все это время он хранился в ледяной комнате дворца и был в идеальном состоянии. Нам с Макой это очень понравилось, а вот Эдам к нему не притронулся.

Он был небольшого роста, совсем не такой крепкий, как я, и весил в два раза меньше. Голова его тоже была не похожа на мою: лоб широкий и высокий, а глаза кроткие, как у раба.

– Ты очень молод для того, чтобы быть пророком, – сказал я ему, когда мы наелись и рабы убрали нашу посуду. – Скажи мне – предсказал ли ты еще что-нибудь, что сбылось?

– Да, – ответил он, но не дерзко, а, как принято говорить, скромно. – Я предсказал перемирие, которое теперь заключено между нашей империей и империей Клоу.

– Это правда? – спросил я Мака.

Старик торжественно кивнул и посмотрел на молодого человека с гораздо большим уважением, чем я. Он добавил:

– Расскажи Строкору сон, который ты видел две ночи назад, Эдам. Это было очень странно, независимо от того, правда это или нет.

Парень пересел на табуретку и пододвинул чашу поближе. Затем он глубоко засунул в нее свою трубку, и жидкость медленно потекла из его ноздрей.

– Я видел это, – начал он, – непосредственно перед восходом и после небольшого ужина; поэтому я знаю, что это было видение от Йона, а не моя собственная выдумка.

– Я стоял на вершине горы и смотрел вниз на очень большую плодородную долину. Она была покрыта густым лесом, темно-зеленая и притягательная. Но первое, что привлекло мое внимание, – это множество животных, перемещающихся по воздуху. Это были странные существа, большие, маленькие, разной окраски, покрытые шерстью, абсолютно не похожей ни на какую шерсть, которую я когда-либо видел.

– В воздухе? – переспросил я, оправившись от изумления.

Затем я громко рассмеялся.

– Да вы, наверное, с ума сошли! Ни одно животное не может жить в воздухе! Вы, наверное, имеете в виду воду или сушу.

– Нет, – вмешался звездочет. – Ты никогда не изучал звезды, Строкор, иначе ты бы знал, что среди них есть несколько таких, которые через увеличительную трубу обнаруживаются как круглые миры, похожие на наш собственный.

– И, кроме того, оказывается, что в этих других мирах тоже есть воздух, подобный тому, которым дышим мы, и что в одних его меньше, а в других – больше. Из того, что рассказал мне Эдам, – закончил старик, – я заключаю, что его видение произошло на Джеосе, мире, который, по моим расчетам, гораздо больше нашего и, несомненно, имеет достаточно воздуха, чтобы в нем могли передвигаться очень легкие существа.

– Продолжайте, – сказал я Эдаму с добродушным смехом. – Я всегда готов поверить во все странное, когда мой желудок полон.

Сновидец не обиделся.

– Тогда я присмотрелся внимательнее, как это всегда бывает в видениях. И увидел, что зелень была удивительно густой, запутанной и пышной, какой здесь никогда не видели. И в ней передвигались самые необыкновенные существа, которых я когда-либо видел.

– Там были огромные существа, ростом с твой дом, Строкор, и с ногами, такими же огромными, как эта твоя огромная грудь. У них были хвосты, как у наших древних муликка, только это были страшные твари, длинные и огромные, как ствол большого дерева. Я не знаю их названий.

– А на другой стороне было крошечное воздушное существо, которое двигалось с легким музыкальным гулом. Оно могло бы спрятаться под ногтем твоего пальца, Строкор, но у него был маленький остроконечный клюв, которым оно жалило самым ужасным образом. А между ними было еще множество существ разной величины и формы.

– Но нигде не было и следа человека. Правда, на верхушках деревьев висело на руках и ногах одно волосатое, огромное существо, очень похожее на тебя, Строкор, но его лицо и голова принадлежали безмозглому зверю, а не человеку. Нигде не было такого существа, как я или ты.

– А самое любопытное заключалось в следующем – хотя этих существ, больших и маленьких, было в десять раз больше на том же пространстве, чем в нашем мире, тем не менее, здесь не было больших раздоров. По правде говоря, среди нас, людей, гораздо больше борьбы и разрушений, чем среди зверей.

– И, – произнес он самым убедительным тоном, словно не желая, чтобы ему не поверили, – я видел, как отцы сражались, защищая своих детенышей!

От изумления я чуть не упал с табурета. Никогда в жизни я не слышал ничего столь далекого от действительности.

– Что! – воскликнул я. – Ты сидишь здесь, как здравомыслящий человек, и говоришь мне, что видел, как отцы сражаются за своих детей?

Он кивнул головой, по-прежнему очень серьезно. Я замолчал за неимением слов, но тут Мака подкинул мысль.

– Похоже, Строкор, что там, на Джеосе, существам не так уж и трудно жить, как здесь. Возможно, дело в большем количестве растительности; во всяком случае, животным нет нужды так часто охотиться друг на друга и тогда это объясняет, почему у некоторых из них хватает энергии, чтобы тратить ее на заботу о потомстве.

– Я могу понять, – сказал я, очень медленно. – Я могу понять, почему мать будет бороться за своих детей, это вполне разумно, без сомнения. Но что касается отцов, которые делают то же самое – Эдам, не хочешь ли ты сказать, что все существа на Джеосе делают это?

– Нет, только некоторые. Может быть, меньше половины разновидностей имеют такой обычай. Тем не менее, это прекрасно. Когда видение закончилось, мне прямо не хотелось уходить.

– Черт! – сплюнул я на землю. – От такой мягкотелости мне становится дурно! Я рад, что родился в мужском мире, где я могу принять мужские решения. Мне не нужны поблажки. Если у меня хватит сил жить, я буду жить, если нет – умру. Чего еще я могу просить?

– Да, мой друг! – одобрительно сказал Мака. – Это мир для сильных. Здесь нет места для других, здесь недостаточно пищи для тех, кто, благодаря своей силе, выживает.

Он снял с запястья золотой браслет и положил его перед Йоном.

– Вот, Строкор, залог! Залог выживания сильнейших!

– Изящная, лаконичная формулировка! – прорычал я, принимая клятву от него.

И тут мы оба замерли. Эдам не присоединился к нам.

– Эдам, мой мальчик, – сказал старик, – ты примешь клятву вместе с нами?

Глаза юноши были встревожены. Он прекрасно понимал, что, если откажется от такого поступка, ему больше не будут рады ни в моем доме, ни в доме Мака. Но когда он огляделся вокруг, то смело сказал.

– Мужи, у меня нет ни силы одного, ни ума другого из вас. Я всего лишь ремесленник-часовщик, я живу благодаря тому, что умею обращаться с маленькими колесиками.

– Я ни с кем из вас не ссорился.

Он поднялся на ноги и направился к двери.

– Но я не могу принять с вами клятву.

– Я видел диковинку, и она мне понравилась. И, хотя я не знаю почему, я чувствую, что Йон пожелал, чтобы на Джеосе появилась новая раса людей, раса даже лучше нашей.

Я вскочил на ноги.

– Лучше нашей! Неужели ты хочешь сказать, мальчишка, что может быть человек лучше Строкора?

Я вполне ожидал, что он в страхе отшатнется от меня – я был способен сокрушить его одним ударом. Но он стоял на своем, более того, шагнул вперед и легко положил руку мне на плечо.

– Строкор – ты больше, чем человек, ты два человека в одном. Прекраснее нет, честное слово. И все же я не сомневаюсь, что может быть есть и будет лучше!

И при этом на его лице появилось такое любопытное выражение, такое сияние какой-то странной теплоты, что я опустил руку и позволил ему спокойно удалиться – так я был удивлен.

К тому же любой жалкий мальчишка мог бы расправиться с ним.

Мака некоторое время сидел в задумчивости, а когда заговорил, то ни словом не обмолвился о парне, который только что ушел от нас. Вместо этого он долго и внимательно рассматривал меня, а под конец горестно покачал головой и вздохнул:

– Ты такой сын, какого я хотел бы иметь, Строкор, если учесть ум твоего отца, способного удержать такую женщину, как твоя мать. И это спасло мне жизнь.

Он поразмышлял еще немного, затем поднялся и резко произнес:

– Ты тщеславный человек, Строкор!

– Да, – охотно согласился я. – И ни у кого нет более веских на то оснований, чем у меня!

Он не принял мою остроту.

– У тебя есть все, что нужно для удовлетворения твоего тщеславия. У тебя есть зависть тех, кто отмечает твою силу, похвала тех, кто любит твою храбрость, и уважение тех, кто ценит твой ум. Все это у тебя есть – и все же у тебя нет того, что является лучшим!

Я быстро сообразил и нахмурился:

– Ты хочешь сказать, что я недостаточно красив?

– Нет, Строкор, – сказал звездочет. – В этом мире нет никого красивее, каков бы ни был стандарт любого другого мира, например, эдамского Джеоса.

– Дело не в этом. Дело в том, что у тебя нет честолюбия.

Я глубоко задумался над этим. Сначала мне показалось, что это неправда: разве я не стремился всегда превзойти своих соперников? С юности я всегда добивался успеха там, где не справлялись более крупные телосложения и более зрелые умом. Разве это не честолюбие?

Но прежде чем спорить с Макой, я понял, что он имел в виду. У меня не было конечного стремления, конечной цели, к которой можно было бы стремиться. Из года в год я довольствовался тем, что превосходил каждого соперника, когда он оказывался передо мной; и вот теперь, когда и ум, и тело были в прекрасном состоянии, я подошел к тому моменту, когда никто не мог устоять передо мной.

– Ты прав, Мака, – признал я, но не потому, что мне хотелось удовлетворить его тщеславие, а потому, что для меня всегда было полезно признать свою неправоту, чтобы извлечь из нее пользу. – Ты прав, мне нужно определиться с целью жизни. Что скажешь?

Старик был очень доволен.

– Наш разговор с Эдамом навел меня на эту мысль. Знай, Строкор, что выживание сильнейших – это правило, которое управляет как человеком, так и человечеством. Оно относится ко всему населению, Строкор, так же верно, как ко мне или к тебе.

– Мы, люди, которые сейчас являются единственными обитателями этого мира, происходим от расы людей, которые выжили только потому, что были приспособлены к жизни лучше, чем муликка, лучше, чем рептилии, самые приспособленные, безусловно, из всех существ.

– А раз так, то очевидно, что со временем либо наша империя, либо империя Клоу должна восторжествовать над другой. И останется сильнейший!

– Подожди! – воскликнул я. – Почему нельзя оставить все так, как есть, и навсегда?

– Это, – быстро ответил он, – потому что ты так мало знаешь о будущем этого мира. Но я прославился как знаток неба, и я говорю тебе, что с помощью некоторых сложных измерительных приборов, а также с помощью высшей математики можно очень точно следить за ходом развития нашего мира. И теперь мы знаем, что наш год гораздо короче, чем во времена муликки.

Я кивнул головой.

– Вполне справедливо, ведь по какой-то загадочной причине наши дни становятся все длиннее.

– Причина перестала быть загадкой, – сказал Мака. – Теперь известно, что Солнце – очень сильный магнит, и оно постоянно притягивает наш мир, приближая его к себе. Вот почему за последние сто лет мир стал немного более жарким; об этом свидетельствуют записи. И это же влияние привело к увеличению продолжительности нашего дня.

Он остановился и дал мне подумать. Вскоре я увидел все достаточно ясно: должно наступить время, когда растущее тепло солнца подавит все формы растительной жизни, а это будет означать удушье для человечества. Это может занять несметное количество столетий, но очевидно, что когда-нибудь мир станет слишком мал даже для тех, кто сейчас на нем живет.

Внезапно я вскочил на ноги и в возбуждении зашагал по комнате.

– Ты прав, Мака! – воскликнул я, окончательно взвинченный. – Две империи не могут существовать всегда. Со временем одна или другая должна победить, Йон так решил. И…

Я остановился и уставился на него

– Не мне тебе говорить, что это будет за империя!

– Я знал, что ты прозреешь, Строкор! У тебя ум твоего отца.

Я сел, но тут же снова вскочил на ноги – так велико было мое воодушевление.

– Мака, – вскричал я, – наш император не подходит для этой должности! Правда, в молодости он был храбрым воином, он честно завоевал трон. И мы позволили ему сохранить его, потому что он мудрый человек и потому что у нас было мало проблем с людьми Клоу после их поражения два поколения назад. Но сегодня он довольствуется тем, что сидит в своей комнате и цитирует банальности о "живи и дай жить". Черт возьми! Мне стыдно, что я вообще его слушал!

Я остановился и уставился на старика.

– Мака – слушай сюда! Если на то будет воля Йона, чтобы решить вопрос между людьми Клоу и людьми Вламаленда, то я намерен принять участие в этом решении!

– Да, мой друг, – спокойно сказал он, а затем добавил, словно зная, каким будет мой ответ:

– И как же ты собираешься действовать?

– Как мужчина! Я, Строкор, стану императором!

Глава III. Трон

Пока мы с Макой разговаривали, разразилась небольшая гроза. Сейчас, когда он уже собирался уходить, тучи рассеялись, и изредка сверкали молнии. Одна из них, однако, ударила в землю на таком близком расстоянии, что мы оба почувствовали запах дыма.

Мое сознание было живее, чем когда-либо прежде.

– Так что же это было, Мака? Я имею в виду молнию; у нас она бывает почти каждый день, но мне никогда не приходило в голову задаться этим вопросом.

– Это не тайна, мой друг, – сказал Мака, садясь в свою колесницу, чтобы не намокнуть. – Я сам наблюдал за этим с вершин высоких гор, где воздух так легок, что человек едва может набрать его в легкие; и я говорю тебе, что если бы не воздух, то у нас не было бы ничего, кроме молний. Пространство вокруг полно воздуха.

Он завел двигатель, затем высунулся под дождь и негромко сказал:

– Держись того, чему учил тебя отец, Строкор. Не имей ничего общего с женщинами. Перед тобой мужская работа, и будущее империи в твоих руках.

– И, – сказал он, удаляясь, – не забивай себе голову гаданиями о молниях.

– Ага, – искренне ответил я и тут же переключил свои мысли на новую для меня цель. И все же то, что только что сказал мне Мака, постоянно возвращалось в мою голову, и это происходит по сей день. Не знаю, почему я вообще должен об этом упоминать, кроме того, что каждый раз, когда я думаю о Маке, я думаю и о молнии, хочу я того или нет.

В эту ночь я совсем не спал, а просидел до рассвета, обдумывая план действий. К этому времени я окончательно убедился, что ждать бесполезно; ожидание делает меня слишком нетерпеливым. Я решил действовать немедленно, а так как один день ничем не хуже другого, то я решил, что именно в этот день дело должно быть запущено.

В полдень я предстал перед императором и получил свои награды. Не прошло и часа, как я предстал перед четыремстами девяноста солдатами, которые должны были стать моей командой; это была отборная рота, все одного роста и веса, с телами, которым не хватало моего собственного совершенства. Во дворце никогда не было лучшей стражи.

Первой моей заботой было поссориться с уходящим командиром. Это было несложно – он и так был зелен от зависти. И вот так получилось, что мы встретились около полудня с секундантами на хорошо ухоженном поле в окрестностях.

Еще до ужина весь мой отряд узнал, что их новый капитан отбросил свой шаромет, не использовав его, принял двадцать выстрелов из оружия их бывшего командира и, будучи раненным, набросился на него и расправился с ним голыми руками! Нет нужды говорить, что этот подвиг вполне покорил их сердца; никто, кроме слепого, не смог бы не заметить того уважения, которое они выказали мне, когда я, весь в бинтах и ранах, выстроил их на следующее утро. Потом я узнал, что все они дали клятву "идти за Строкором до самых ворот Хофе!".

Только через неделю, полностью выздоровев и находясь в отличной форме, я собрал своих людей утром, когда взошло солнце. К тому времени я уже успел показать им пример своих умственных способностей, приказав перестроить их помещения таким образом, чтобы они стали гораздо удобнее. Кроме того, с одним мелким проступком я расправился так жестко, что они поняли: я не потерплю нарушений правил. В общем, трудно сказать, кого они считали большим – меня или Йона.

– Мужики, – сказал я так прямо, как только мог, – император – старый человек. И, как вы знаете, он склонен быть снисходительным к людям Клоу, в то время как мы с вами хорошо знаем, что эти люди – чернокнижники.

– Теперь я расскажу вам больше. В последнее время до меня дошли слухи, что Клоу замышляют напасть на нас с применением диковинного оружия.

Учитывая их невежество, я счел за лучшее не излагать им своих доводов.

– Конечно, я рассказал об этом императору, но он бездействует. Он говорит, что надо подождать, пока на нас нападут.

Я остановился и посмотрел на их лица. Конечно, эта мысль вызывала у них боль. Каждый из этих людей жаждал драки.

– А теперь скажите мне, как вы смотрите на то, чтобы стать телохранителями императора?

Мне не пришлось долго ждать: свет, вспыхнувший на их лицах, ясно сказал мне об этом.

– А как вы смотрите на то, чтобы я стал вашим императором?

В этот момент их языки развязались, и я не стал им препятствовать. Они вопили от радости и теснились вокруг меня, как стая детей. Я понял, что настало время действовать.

– Тогда вперед! – проревел я и, конечно же, повел их за собой.

На нижней лестнице мы встретили императорскую стражу, и с этого момента мы по-честному пробивали себе дорогу.

Не буду описывать бой. В какой-то момент я подумал, что нам конец – охранники устроили на втором этаже хитроумный лабиринт и атаковали нас из дыр в подвесном потолке, так что мы сначала сильно пострадали. Но я увидел, в чем дело, и крикнул своим людям, чтобы они убирали балки, и после этого дело пошло на лад. Я потерял сорок человек, прежде чем разобрался с охраной. Императора я прикончил сам; он некоторое время ловко уворачивался, но в конце концов я поймал его и швырнул к подножию лестницы. Там он и остался лежать, потому что никто из моих людей не захотел его трогать, да и я тоже. Мы засыпали его негашеной известью и землей.

Как только мы разобрались с теми, кто был не слишком далеко, я созвал всех людей и заставил выпить по кружке спиртного. Затем мы все откушали из императорских запасов и вскоре почувствовали себя самими собой.

– Бойцы, – внушительно сказал я, – я горжусь вами. Никогда еще у императора не было такой опасной дружины головорезов!

На что они все радостно заулыбались, а я добавил:

– И генералы из вас получатся отличные!

Нужно ли говорить дальше? Эти люди перевернули бы для меня дворец, если бы я сказал слово. Как бы то ни было, они с таким усердием выполнили мой следующий приказ, что успех был обеспечен с первого же раза.

Сначала, используя имя умершего императора, я велел немедленно собрать в придворной палате различных вождей. В то же время я придумал, чтобы о нашем предприятии ничего не узнали за границей. Поэтому, когда на следующее утро прежние подчиненные предстали передо мной, они узнали, что их ожидает казнь. Я не мог доверять ни одному из них – все они были друзьями старика.

Убрав с дороги вождей и взяв под свое командование моих людей, вся армия перешла в мои руки. Правда, то тут, то там вспыхивали мятежи, но мои люди справлялись с ними с такой быстротой и суровостью, что всякое сопротивление превращалось в восхищение. К этому времени слава о Строкоре распространилась по всей империи.

Так и случилось, что не прошло и недели с той ночи, когда старый Мака впервые вложил в мою голову эту идею, как Строкор, сын Строка, воцарился во Вламаленде. И, чтобы довести дело до конца, армия отпраздновала мое воцарение, дав клятву перед Йоном:

– За Строкора, сильнейшего из сильнейших!

Глава IV. Наступление

На моей части света при общей численности населения в три миллиона человек было около четверти миллиона первоклассных бойцов. У Клоу, для сравнения, было лишь две трети от этого числа; да и земля его была небогатой.

Но у него было преимущество: он заблаговременно узнал о новом правителе во Вламе, и вскоре мои шпионы доложили, что в его оружейных мастерских разрабатывается новый тип оружия. Это было своеобразным подтверждением моих собственных выдумок. Однако я ничего не сумел узнать об этом.

Тем временем я распорядился построить огромное количество плоскодонных лодок, причем все они строились тайно. Каждая из них предназначалась для одного бойца и его припасов; каждая была устроена так, что ее можно было приводить в движение с помощью мотора солдатской колесницы, и таким образом каждый получал свою собственную лодку.

Отбросив все известные прецеденты, я не стал собирать все свои силы вместе, как это делалось в прошлом, а рассредоточил их вдоль и поперек побережья, обращенного к земле Клоу; и в заранее назначенное время мои четверть миллиона человек отправились в путь, по роте в каждом крошечном флоте. Некоторые из них оказались немного впереди остальных, которым предстояло преодолеть меньшее расстояние. И, как я и планировал, все мы прибыли в определенное место на побережье Клоу практически в один и тот же час, хотя и ночью.

Это был блестящий ход. Враг искал не флот морских пехотинцев, готовых прямо из моря ринуться в бой. Их флот, конечно, искал нас, но не в таких масштабах. И мы все были на берегу еще до того, как они перестали рыскать по морю в поисках нас.

Я немедленно разместил свои тяжелые машины и, как это делали все прежние экспедиции, сразу же начал атаку ливнем ядовитых снарядов. Как видно, я рассчитывал, что неожиданность моего нападения вселит ужас в сердца этих выродков.

Но, видимо, они были готовы ко всему, какой бы стремительной ни была атака. Не прошло и нескольких мгновений, как, к моему ужасу, среди нас стали падать их собственные снаряды. Вскоре они стали попадать не хуже нас.

– Как же они догадались, что мы должны прийти в это место? – спросил я Мака.

Я посадил его в свой кабинет, как только сел на трон.

Старик глубокомысленно погладил бороду.

– Наверное, зря мы пришли на старый причал. Они просто начали его обстреливать, как само собой разумеющееся.

– Вы опять правы, – сказал я ему и тут же переставил свои части в другой район треугольника. (Ранее, конечно, все мои возницы ушли в сторону столицы). Однако я старался передвигать свои машины по одной, чтобы не было перерыва в обстреле.

Но едва мы заняли новую позицию, как снаряды противника также переместились и снова стали бить по нашим рядам. Я произнес великую клятву и в гневе бросился на Маку.

– Как ты думаешь – среди нас есть шпион? – спросил я. – Как еще ты можешь объяснить это? Мои люди прочесали все окрестности; здесь нет ни одного из тех, кто бы скрывался здесь; и даже в этом случае они не могли бы так скоро известить Клоу. Кроме того, сейчас темно.

Я был крайне озадачен.

Все, что мы могли сделать, это бросать снаряды так быстро, как только могли работать наши машины, и уклоняться от вражеского града как можно лучше. Так проходило время, и уже близился рассвет, когда вернулись первые гонцы.

"Они остановили нас у стен города", – гласило донесение. Меня порадовало, что они так далеко продвинулись, и я сразу же взобрался в колесницу.

– Настало время Строкору нанести удар!

Я приказал штабу оставаться на месте.

– Я пришлю вам весточку, когда город будет моим.

Но прежде чем завести мотор, я взглянул на небо, чтобы посмотреть, не наступил ли рассвет; и когда я смотрел, мне показалось, что между мной и звездой что-то встало. Я смахнул волосы с глаз и снова посмотрел. К моему безграничному удивлению, я различил не один, а три странных предмета, быстро перемещавшихся в воздухе!

– Смотрите! – крикнул я, и все мои подчиненные повернули шеи. Через мгновение они все увидели, и их удивление было велико. Я не винил их за страх.

Первым заговорил Мака.

– Они слишком большие, чтобы быть созданиями Йона, – пробормотал он. – Наверняка, это проделки врага.

– Ты помнишь видение Эдама о существах в воздухе Джеоса? – продолжал он, зная, что я не стану ему препятствовать. – Насколько я помню, он говорил, что они летали с огромной скоростью. Не могли ли, Строкор, подходящие двигатели приводить в движение очень легкие конструкции с такой скоростью, чтобы они оставались висеть в воздухе, подобно листьям в бурю? Я заметил, что эти пришельцы двигаются довольно быстро.

Так оно и было, и в тот же миг один из них пронесся прямо над нашими головами, причем так близко, что я услышал гул мощного двигателя. Значит, это был всего лишь трюк! Я встряхнулся.

– Внимание!

При этих словах мои подчиненные вытянулись.

– Их немного, не бойтесь их! Мы не будем терять здесь времени! Собрать машины, и вперед!

И мы бросились на Клоу.

Я обнаружил, что мои люди полностью окружили город. Бойцы Клоу упорно сопротивлялись и не проявляли никаких признаков страха перед нами. Видя это, я дал гудок на своей повозке, чтобы мои громилы узнали о моем появлении.

В тот же миг слух разнесся по всей линии, и через несколько минут перед Клоу стояла ревущая толпа полубезумных страшилищ. Я сам подал пример, бросившись на ближайшую группу врагов, все они были посажены в довольно маленькие и совершенно круглые колесницы, которые они предпочитали. Они были быстрыми, но хлипкими. Кроме того, они не могли устоять перед решительным натиском, в чем убедились некоторые из них, когда тщетно пытались всадить несколько снарядов в мои окошки и, потерпев неудачу, стремились уйти от меня.

Но я сбивал их с ног, опрокидывал и бросал удушающие бомбы в их маленькие ящики с такою энергией, игнорируя их залпы, что мои люди не могли устоять перед этим примером. Мы атаковали вдоль всей этой огромной круговой линии, и мы ликовали, когда весь фронт прорвался, развернулся и побежал перед нами.

Но едва они скрылись из виду, как произошла странная вещь. Из центра города поднялась стая этих огромных воздушных существ, всего около восьми штук. Было уже довольно светло, и мы могли хорошо видеть. У одного из них случилась какая-то неполадка с двигателем, и он вынужден был сразу же вернуться, но остальные семь вышли на боевую линию и стали кружить над городом.

При этом они сбрасывали странные, неправильной формы предметы, совершенно не похожие на боевые снаряды; но при ударе они испускали огромные клубы зеленоватого дыма, такого ужасно едкого, что мои люди падали от него, как яблоки с трясущегося дерева. Это было страшное зрелище; к счастью для нас, у них не было практики, иначе мало кто из нас остался бы в живых, чтобы рассказать об этом.

И вот они пронеслись по большому кругу, много треугольников, и везде немыслимые вещи поражали сердца моих людей таким страхом, какого они никогда не знали. Пострадало только одно из устройств: оно было сбито случайным броском ядовитого снаряда. Остальные, сбросив свою ношу, вернулись в город за припасами.

Я не дурак. Я видел, что мы ничего не можем сделать против такого оружия, но должны использовать всю свою смекалку, чтобы спастись.

– Отступаем! – скомандовал я, и тут же мои подчиненные просвистели кодовую команду. Бойцы с готовностью повиновались и на огромной скорости скрылись, а люди Клоу пустились в погоню, хотя и не смогли причинить нам особого вреда.

Да, это было печально, это отступление. Лучшее, что я мог сделать, – это держаться до последнего, имея дело с несколькими настойчивыми громилами, которые чуть не задушили меня. Но я успел разрядить в некоторых из них свою метательную машину, а остальных опрокинуть. В основном я злился на то, что Клоу так и не появился.

К тому времени, когда я добрался до берега, большинство моих людей уже сидели в лодках. И снова я оставался до последнего, хотя видел, что с севера на нас надвигается вражеский флот. По правде говоря, мы бы все погибли, если бы прибыли, как в прежние кампании, все вместе на больших транспортах. Но поскольку мы могли разбежаться в разные стороны, флот не причинил нам особого вреда, и четыре пятых из нас благополучно вернулись обратно.

К счастью, ни одна из воздушных машин не имела достаточного радиуса действия, чтобы достичь Вламаленда. Как только я смог собрать свой штаб, я отдал приказы, которые должны были обеспечить дисциплину. Затем, напомнив своим товарищам, что Клоу, зная о нашей беспомощности, непременно нападет, как только будет полностью снаряжен, я сделал следующее предложение:

– Тому, кто подскажет лучший способ отразить их нападение, я отдам треть своей империи!

Таким образом, они поняли, что дело безнадежно. Что касается меня, то я нисколько не спал, а ходил по своей спальной комнате и глубоко задумался.

Осколок снаряда, выпущенного вражеским стрелком, пробил мне руку. До сих пор я не обращал на это внимания. Но это стало меня беспокоить, и я зубами выдернул металл из руки. И совершенно случайно положил заготовку на стол в нескольких сантиметрах от компаса, который я перевозил на лодке.

К моему большому удивлению, игла компаса сильно качнулась, так что один ее конец указывал прямо на осколок металла. Я сдвинул их ближе друг к другу; не было сомнений, что они сильно притягиваются. Снаряды противника были сделаны из простого железа!

В тот момент, когда я полностью осознал это, я ясно представил себе, как мы можем сбить с толку людей Клоу. Я мгновенно созвал людей, отдал приказы, как будто давно знал, что нужно делать, и через несколько мгновений с превеликим удовольствием наблюдал, как мои посланцы спешат на север и на юг.

Так и получилось, что уже через три дня после нашего позорного отступления десятая часть моих людей была занята работой над новым проектом. Пока не было никаких вестей от моих шпионов за морем, но мы работали со всей возможной поспешностью. И вот, вкратце, что мы сделали:

Мы проложили гигантскую железную линию через всю империю. С севера на юг, от края до края снегов; один конец был уложен на острове Патна, где находится северный магнитный полюс, а другой остановился на противоположной стороне мира, в яме, пробитой сквозь лед в твердой земле Южной полярной равнины. И каждый фут этого огромного стержня – он был размером с мою ногу – был изолирован от земли кусочками нашего секретного немагнитного сплава!

Не зря наши химики искали металл, способный противостоять молниям. И не зря мои громилы собирали стержень, все работали одновременно, так что все было готово за семь дней. То есть было готово все, кроме последнего соединительного звена, которое лежало в виде железного рулона у дверей моего дворца, готовое к тому, чтобы быть подкаченным к месту, когда я буду готов.

А на следующий день Клоу достиг наших берегов.

Глава V. Победа

Сначала я хотел дать им беспрепятственно продвигаться вперед, но Мака заметил, что такая политика может вызвать у них подозрения, и мы всю дорогу препятствовали их продвижению. Я отдал приказ не оказывать серьезного сопротивления, и таким образом эти громилы добрались до Вламы в приподнятом настроении, уверенные, что партия уже выиграна.

Я стоял у дверей дворца, когда Клоу сам подкатил к краю парадной площадки. Мои люди, повинуясь приказу, уступили ему дорогу; его отряды заполонили пространство позади и со всех сторон от него, а мои громилы – вокруг и позади дворца. Никогда еще две такие огромные армии не сталкивались в бою; я же в знак покорности заставил свое знамя развеваться в разные стороны.

Сначала ко мне явился небольшой отряд приближенных, требуя, чтобы я отказался от трона. Я ответил, что ни с кем, кроме самого Клоу, разговаривать не буду, и вскоре этот пройдоха, окруженный примерно полусотней приспешников, предстал передо мной.

– Приветствую тебя, Строкер! – прорычал он, и голос его слегка дрожал от волнения, но не от страха, ибо он был храбрым человеком. – Приветствую тебя и всех остальных, и приятного вам всем пребывания в Хофе!

– Приветствую тебя, Клоу! – ответил я, многозначительно глядя вверх на проносящихся там воздушных монстров. – Я так понимаю, что ты намерен казнить нас.

– Да, – злобно прорычал он. – Ты напал без всякой на то причины. За это ты заплатишь жизнью, и еще многими другими, которые будут необходимы для обеспечения мира.

– Тогда, – сказал я, меняя манеру поведения, – ты избавил меня от необходимости решать, какова будет твоя судьба. Казнь, говоришь? Да будет так!

И я зашагал к огромному железному бревну, которое лежало наготове, чтобы заполнить брешь. Клоу посмотрел на меня со странным выражением, как будто решил, что я сошел с ума. Так оно и было – как я мог причинить ему вред, не пострадав при этом сам?

Но я пнул подпорки, удерживающие железо, и дал ему старт ногой. Концы стержня от столба до столба лежали, скрытые кустарником, примерно в пятидесяти ярдах от меня. За десять секунд последняя секция полностью проскочила между ними; и только глупец мог не заметить, что на последних десяти футах железяка изрядно подрагивала в воздухе.

В этот момент мы все услышали сильный треск, похожий на треск молнии, и огромные клубы пыли поднялись от двух скрытых концов, которые теперь соединились. И в это же время со стороны вторгшегося проводника раздался громкий, стальной щелчок, только один и не более.

На мгновение Клоу был крайне озадачен. Затем он злобно зарычал:

– Что это за глупости, Строкор? А ну, давай, бросай свой топор!

В ответ я повернулся лицом к своим людям и поднял руку в знак приветствия. Мгновенно раздались свистки, и на поле выбежали мои товарищи.

– Предательство! – закричал Клоу; его офицеры бегали туда-сюда, крича: "К оружию! Заряжай и уничтожай! Никакой пощады!"

Но я не обращал внимания на этот шум. Я смотрел вверх на эти адские создания воздуха, и сердце мое пело, когда я видел, как они, кружась, неустойчиво, но очень целеустремленно спускаются к земле. А когда они приблизились, я испытал чувство облегчения – ведь их двигатели молчали!

В то же время среди наших гостей царило смятение. Ни один человек из всех тысяч Клоу не мог сдвинуть с места свою машину или поднять оружие. Каждый стрелок был зажат, как будто заморожен невидимым льдом; все шары и снаряды слиплись, как будто были залиты прозрачным клеем. Даже холодное оружие было заперто в ножнах, и все усилия не могли сдвинуть его с места!

Но никто из моих воинов не оказался в таком затруднительном положении. Колесница каждого из них неслась как ни в чем не бывало; они рвались вперед, разбрасывая ядра и снаряды так же свободно, как и за морем. Их атака была убийственной; ни один человек Клоу не мог оказать сопротивления, кроме той силы, которую он мог приложить к своим голым рукам.

Клоу наблюдал за всем этим из середины отряда своих офицеров. Ни один из них не мог сделать больше, чем расположить свое тело между нами и их вождем. Через несколько мгновений они увидели, что неведомая магия превратила их в детей в наших руках; они были совершенно потеряны, и Клоу отвернулся от этого зрелища с мрачным лицом. Он снова обратился ко мне.

– Что это значит, ты, громадный комок лжи? Что ты задумал, обманув нас своим знаком капитуляции, чтобы потом связать нам руки своей магией Хофе? Разве это способ сражаться по-мужски?

Я спокойно стоял в воротах с тех пор, как выкатили железо. Теперь я смотрел вокруг себя еще спокойнее: мои люди сбивали с ног громил, которые спрыгивали со своих бесполезных колесниц и бросались на землю. При таком раскладе от армии Клоу не осталось и следа.

– Клоу, – мягко ответил я ему, – ты прав, это не тот способ, которым можно сражаться по-мужски. И это тоже, – я указал на один из упавших воздушных кораблей, – это тоже не тот путь, когда они проносятся над нашими головами, как тени, и уничтожают нас грязным дымом! Позор тебе, Клоу, что ты опустился до такого! И на твою голову падет вина за то, что я обманул тебя!

– Вы напали на нас без предупреждения, – угрюмо пробормотал он.

– Да, и по очень веской причине, – ответил я. – Но я понимаю твою точку зрения и должен отдать тебе должное.

Я повернулся к своим сигнальщикам и отдал приказ; вскоре резня прекратилась. И мои люди, и люди Клоу попятились назад, чтобы понять, в чем дело.

Я протянул Клоу топор.

– Выбрось свой собственный, ножны и все остальное, – сказал я ему. – Он бесполезен, потому что сделан из железа. Наш топор, как и все наши боевые инструменты, сделан из сплава, не поддающегося воздействию магии.

Он с удивлением взял топор.

– Что это значит, Строкор? – спросил он снова, тем временем деловито раздеваясь, что было хорошо видно.

– Это значит, – ответил я, скидывая халат, – что я расколдовал магнетизм этого мира. Знай, Клоу, что все дети солнца полны его силы; она подобна силе крошечного магнита, который вы даете детям для игры; но она могущественна, как могущественен наш мир.

– Великий Йон! – воскликнул он, ибо его ум не отличался смелостью. – Что ты сделал, ничтожество?

– Я превратил эту империю в один огромный магнит, – холодно ответил я.

Затем я показал ему валун на вершине дальнего холма; через трубу Клоу мог видеть, как возле него стоят несколько моих людей.

– Поставь одного из своих людей на крышу дворца, – сказал я Клоу, – и дай ему приказ спустить мое знамя, если ты сам ему об этом скажешь.

– Ведь от исхода этой схватки между мной и тобой, Клоу, зависит все дело! Если ты выживешь, опустится мое знамя, и мои люди на холме опрокинут валун, который ринется вниз по склону, разорвет железный жезл и разрушит заклятие. Встань же и защищайся!

И мне было приятно видеть, как в его глазах вспыхнул боевой дух. Он увидел, что его империя будет жить или умрет, как он сам живет или умрет, и он сражался так, как никогда не сражался. Маленький человек, по сравнению со мной, он был удивительно быстр и уверен в своих движениях; не успел я оглянуться, как он глубоко вонзил свой топор в мой бок.

А еще через пару мгновений все было кончено. Как только я почувствовал боль от этой раны, я отбросил свой клинок и с ревом, который потряс бы и более крепкое сердце, чем у него, бросился на него, получил второй страшный удар в грудь и, не обращая на него внимания, вырвал топор из его рук. Затем, когда он повернулся, чтобы бежать, я выронил и это оружие.

И я догнал его, и повалил, и разбил ему голову руками.

Глава VI. Величайший

Эта глава первоначально была такой же длинной, как и остальные, но в результате несчастного случая, произошедшего с мистером Смитом, когда он еще не был досконально знаком с машиной, значительная часть пленки была так сильно изуродована, что она оказалась бесполезной. Это объясняет, почему кажется, что в рассказе что-то отсутствует, а также почему эта глава начинается с середины предложения.

…рабов; но большинство из них было убито. Не могли мы побеспокоиться и об их женщинах и других, которые остались позади.

К этому времени империя была едина в своем поклонении мне. Я был императором всего год, а уже дал понять, что только люди Вламаленда, и никто другой, должны жить на глазах у Йона. Они так высоко ценили меня, что я мог бы по праву наслаждаться своей славой и проводить свои последующие дни в пирах, подобно тому, кто был до меня.

Но я был еще слишком молод и полон сил, чтобы успокаиваться. Я становился все более и более беспокойным; мне нечего было делать, все уже было сделано. Наконец я послал за старым Маком.

– Это ты меня подговорил, старый мошенник, – сказал я ему, притворяясь разгневанным. – Теперь задай мне другую задачу, или я заберу твою голову!

Он слишком хорошо знал меня, чтобы испугаться. Он сказал, что уже давно обдумывает дело для меня.

– Строкор, твой отец был прав, когда говорил тебе, чтобы ты не имел ничего общего с женщинами. То есть он был прав в то время. Если бы он был жив сегодня, – я забыл сказать, что мой отец погиб в битве за морем, – он бы наверняка сказал, что тебе давно пора выбрать себе подругу.

– Помни, Строкор, как бы ни был ты велик, но когда смерть заберет тебя, твое величие станет воспоминанием. Думаю, тебе следует оставить после себя что-то более существенное.

Потребовалось совсем немного усилий, чтобы убедить меня в том, что Мака снова был прав. Как только я подумал об этом, я понял, что это была женщина, по которой я тосковал. Одна только мысль об этом сразу же дала мне повод для беспокойства.

– Да благословит тебя Йон! – сказал я старику. – Ты назвал и беду, и средство. Я сейчас же займусь этим.

Он еще некоторое время сидел в раздумье.

– Думал ли ты, Строкор, о какой-нибудь особой женщине? – спросил он.

Я не задумывался. Эта идея была для меня слишком новой.

– Лучшая в мире, конечно, будет моей, – сказал я ему. – А что касается того, кто из них – есть ли у тебя какие-нибудь идеи?

– Да, – сказал он. – Я имею в виду свою собственную племянницу. Возможно, вы ее помните; милое дитя, оно было со мной, когда вы спасли мне жизнь там, на склоне горы.

Я довольно хорошо это помнил.

– Но она не была сильной женщиной, Мака. Думаешь, она мне подойдет?

– Конечно, – искренне ответил он. – Аве не такая крепкая, правда, но мышцы у нее как проволока. Однако я одобряю ее именно за то, что у нее в голове. Я научил ее всему, что знаю.

– Вот как! – воскликнул я, очень довольный. – Значит, она действительно достойна быть императрицей. И, насколько я помню, она была очень хороша собой. Не надо больше ничего говорить. Аве будет женой Строкора!

Так и было решено.

Вот вам и история Строкора, самого могучего и самого мудрого человека на свете. О большем я не расскажу своими устами; певцы будут пересказывать мои деяния, пока половина отсеков в Доме Слов не будет заполнена записями о них. Но было бы хорошо, если бы я рассказал об этом по-своему.

Мое честолюбие удовлетворено. Пусть рука Йона опустится на наш мир, если это возможно; мне все равно, если в скором времени солнце станет ближе, и вода высохнет, и дни станут все длиннее и длиннее, пока день и год не станут одинаковой длины. Мне все равно; мой народ, тот, что остался, будет владеть тем, что есть, и будет жить, пока возможна жизнь.

Я не оставлю после себя слабаков. Каждый человек должен быть пригоден для жизни, и самый приспособленный из них будет жить дольше всех. И он, сколько бы циклов ни прошло, оглянется на Строкора и на Аве, жену его, и скажет:

"Я тот, кто я есть, последний человек на земле, потому что Строкор был самым совершенным человеком своего времени!"

Да, слава моя будет жить, пока есть жизнь. Сегодня, когда я произношу эти слова в машину слов, мое сердце поет от радости. Слава Йону, я родился мужчиной, а не женщиной!

Завтра я иду за Аве. Я не пошлю за ней; я не могу доверить ее красоту рукам моих людей. Чем больше я думаю о ней, тем больше понимаю, что вся моя жизнь была предназначена для этого мгновения. Я вижу, что, как ни ничтожна она, Аве – необходимое звено в цепи. Я стал хотеть ее больше, чем еды; я стал влюбленным дураком!

Да! Я могу позволить себе посмеяться над собой. Я могу позволить себе все в этом мире, ведь я его величайший человек.

Величайший человек! Здесь надо остановиться. Я больше ничего не могу сказать, история закончена; история Строкора, величайшего человека в мире!

Глава VII. Продолжение

Прошло уже несколько лет с тех пор, как я в последний раз работал с этим аппаратом, много-много дней с тех пор, как я сказал, что моя история закончена, и положил запись на полку в своей комнате с сердцем, полным удовлетворения. И сегодня я должен добавить к этой стопке еще одну запись, а может быть, и две.

Когда я отправился в горы на следующее утро после того, о чем я рассказывал в прошлый раз, я взял с собой всего двух или трех человек; не потому, что мне нужна была охрана, но потому, что для императора неприлично путешествовать без сопровождающих, как бы мало их ни было. Фактически я был один.

Я добрался до места, когда солнце уже садилось. Небо было великолепного цвета, я хорошо помню его. Темнота должна была наступить скоро, хотя и не так быстро, как дальше на юге. Обычно я не думаю о таких мелочах, но я был близок к своей любви, и нежные мысли легко приходили мне на ум.

Моя колесница ехала по дороге, проходящей вдоль оросительной канавы – каменного желоба, спускающегося с заснеженных холмов на сухую землю внизу. Я уже обратил внимание на этот канал в том месте, где он впадал в водоем в долине; к нему был пристроен новый вид водосброса – широкая гладкая площадка с небольшим изгибом вверх, по которой стекала вода. Я не видел смысла в таком устройстве и решил спросить об этом у Мака, так как империя очень дорожила этим желобом. Он шел прямо и верно, через большие мосты, где это было необходимо, и почти не имел изгибов, задерживающих поток.

Когда я остановил машину у дома, то удивился, что никто не вышел меня приветствовать. Мака сообщил о моем приезде, и все должно было быть готово. Но я был вынужден воспользоваться сигналом свистка. Никакой реакции не последовало. Я разозлился, велел своим бойцам оставаться на месте, а сам ворвался в дверь.

Дом оказался крепким каменным одноэтажным строением, прислоненным к склону горы, на небольшом расстоянии над ручьем. Я с удивлением оглядел интерьер – ни в одном из отсеков не было видно ни души. Было видно, что люди находились здесь всего несколько минут назад. Я назвал это странным, так как не видел, чтобы кто-то выходил из дома при моем приближении.

Наконец, осматривая помещение для приема пищи, я заметил небольшую дверь, вделанную в наружную стену. Она была открыта, и, протиснувшись, мне удалось пролезть через нее. Я обнаружил, что она ведет в длинный темный проход.

Я пошел по нему, уверенно спускаясь по лестнице, и вдруг наткнулся на железную решетку. В тот же миг я увидел, что проход поворачивает, и, напрягая глаза, увидел в нескольких метрах от себя тускло освещенную камеру.

И не успел я разглядеть фигуры каких-то людей, стоящих посреди этого помещения, как до моего слуха донесся голос.

– Приветствую тебя, Строкор! – раздался голос, и я очень удивился, узнав в нем Эдама, юного мечтателя, которого Мака привел в мой дом.

– Эдам! – воскликнул я. – Что ты здесь делаешь? Подойди и открой эти решетки!

Он ничего не ответил, только рассмеялся так, что мне стало не по себе. Я жестоко тряхнул решетку, так что она подалась.

– Эдам! – прорычал я. – Немедленно открой решетку и скажи мне, где Аве?

– Я здесь, – раздался другой голос, и я замер от неожиданности, чтобы присмотреться и впервые увидеть, что в подземной камере действительно сидят сновидец и девушка, только эти двое и больше никто. Казалось, что они сидят в каком-то ящике со стеклянными окнами.

– Аве, иди сюда! – проговорил я гораздо мягче, чем по отношению к Эдаму, ибо сердце мое смягчилось от мыслей о ней. – Тебя зовет твой повелитель, Строкор, император. Подойди!

– Я останусь здесь, – ответила она все тем же ясным голосом, совершенно не потрясенная моим присутствием. – Эдам призвал меня, и я буду верна ему. Я не хочу ничего от тебя, великан!

На мгновение мне захотелось бросить свой вес на преграду, так я был взбешен. Но потом я передумал и внимательно осмотрел прутья. Два были ослаблены.

– Аве, – сказал я, сохраняя ровный голос, хотя руки были заняты прутьями. – Разве вы не знаете, что я – император, и что эти прутья не могут устоять передо мной? Предупреждаю, если мне придется призвать на помощь своих людей, чтобы они стали свидетелями моего позора, вам придется нелегко! Так лучше, чтобы вы пришли добровольно. Ты не для таких, как Эдам.

– Нет? – заговорил юноша, не отрываясь от своего занятия. – Ты ошибаешься, Строкор. Мы бросаем тебе вызов; мы готовы спасаться от тебя любой ценой!

Незаметно для них я выкрутил один из прутьев. С трудом справившись со следующим, я ответил, все еще контролируя свой голос:

– Бегство не принесет тебе пользы, Эдам, ты это знаешь. А что касается Аве, то она пожалеет, что родилась на свет!

– Так и должно быть, – ответила она с силой в голосе, – если бы я стала твоей женщиной. Но знай, Строкор, что Аве, дочь Дурока, скорее умрет, чем примет имя того, кто отверг ее, как ты меня!

Так оно и было, но это вылетело у меня из головы.

– Но теперь ты нужна мне, Аве, – тихо сказал я, готовясь проскользнуть в проделанное отверстие. – Ведь ты не лишишь себя жизни?

– Нет, – ответила она со смехом в голосе. – Скорее я бы отправилась с Эдамом прямо отсюда. Я бы ушла, – добавила она, и голос ее повысился от волнения, – подальше от мира этого ужасного человека, подальше от всего этого, Строкор, в Джеос! Слышишь? В Джеос! И…

Но в этот момент я ворвался через решетку. Без единого звука я бросился прямо на них. И без единого звука они ускользнули от моей руки. В следующую секунду я тупо смотрел на бурлящую воду водовода.

И тут я увидел, что они сидели в каюте крошечной лодки, и что им удалось спастись!

Там был проем во внешний мир; я бросился туда и в наступающих сумерках уставился на черную полосу потока. Далеко-далеко, как штрих, я увидел сверкающие стеклянные окна маленького судна. Один раз я различил взмах дерзкой руки.

– Мы поймаем их, когда они доберутся до долины! – прокричал я мужчинам.

Затем я достал свою трубу и увидел ее на нижнем конце канала, далеко-далеко внизу, слишком далеко, чтобы быть видимой невооруженным глазом.

За невероятно короткое время аппарат достиг конца. Он двигался с необычайной скоростью; возможно, он был невесомым; я удивился, что его стекла выдержали силу воздушного потока. И я едва успел испугаться, что они оба погибнут на этом перевернутом водосбросе, прежде чем они окажутся там.

И тут произошло удивительное событие. Ударившись о трамплин стока, лодка выпрыгнула вверх по крутому склону. Вверх, вверх, вверх; сердце мое подпрыгнуло, потому что, конечно, они должны были разбиться, когда упадут вниз.

Но корабль не упал. Он летел все дальше и дальше, все выше и выше, скорость его почти не уменьшалась, он был похож на падающую звезду. И за гораздо меньшее время, чем требуется для рассказа, маленькая лодка оказалась высоко среди звезд, с каждым мгновением поднимаясь все выше и дальше от меня. И вдруг холодный пот выступил у меня на лбу – впереди, прямо по курсу их движения, лежал голубовато-белый блеск Джеоса.

Я был так взбешен побегом сновидца с моей женщиной, что поначалу не испытывал никакой печали. Позже, после долгих дней поисков в бассейне и вокруг него, я стал сильно горевать о своей потере. Когда я вернулся домой во дворец, я был практически болен.

Напрасно я назначил самую щедрую награду. Вся империя бросилась на поиски пропавших, но все это ни к чему не привело. Но я не переставал надеяться, особенно после разговора с Маком.

– Да, – сказал он, когда я задал ему вопрос, – едва ли возможно, что они навсегда покинули этот мир. Я рассчитал скорость, которую мог бы развить их корабль, будь он правильных пропорций, и, действительно, он мог бы покинуть водослив с такой скоростью, что полностью преодолел бы притяжение земли.

– Но я думаю, что шанс был невелик. Более чем вероятно, Строкор, что Аве вернется к тебе.

Разве я не был более подходящим человеком? Конечно, замысел Эдама не мог удаться; Йон не хотел этого. Женщина была моей, потому что я ее выбрал; она должна вернуться ко мне, причем в целости и сохранности, иначе я разорву Эдама на куски.

Но время шло, а ничего не происходило, и я все больше и больше погружался в тоску. Жизнь становилась какой-то пустой; она и так была пуста до того, как я возжелал девушку, но теперь она была пуста от безысходности.

Через некоторое время я начал вспоминать то, что рассказывала мне Мака. Чем больше я думал о будущем, тем чернее оно казалось. Правда, было много других женщин, но была только одна Аве. Такой красоты в этом мире еще не было. И я знал, что не смогу быть счастлив ни с кем другим.

Теперь я видел, что вся моя популярность была напрасной. Я потерял единственную женщину, которая мне подходила, и после моей смерти не останется ничего, кроме моего имени. Даже это имя следующий император сможет вычеркнуть, если захочет. Все было напрасно!

"Этого не будет!" – ревел я про себя, расхаживая по комнате и стискивая в страданиях руки. И именно в таком приступе беспомощной злости мне пришла в голову великая идея.

Не успел я ее придумать, как она уже воплотилась в жизнь. Не буду вдаваться в подробности, расскажу лишь о самых ярких фактах. Я выбрал очень высокую гору, расположенную почти на экваторе, и объявил о своем намерении воздвигнуть на ее вершине памятник Йону. Я приказал доставить туда огромное количество материалов, и в течение года сто тысяч человек трудились над созданием памятника.

По окончании работ они создали огромную башню, частично из дерева, частично из сплава. Она была сделана из секций, чтобы ее можно было устанавливать по частям, одну над другой, высоко в небо.

Это была грандиозная задача. Когда все было готово, я воздвиг на ее вершине башню высотой с саму гору.

Затем я стал подтаскивать к башне секцию за секцией длинный железный стержень, который обманул Клоу. При этом я тщательно следил за тем, чтобы начинать процесс с самого верха и работать вниз. Я дал слово, что последние три секции будут вставлены в полдень в определенный день.

И в этот час я находился в безопасности в немагнитной комнате.

Я хорошо помню, когда это было сделано. Произошло сильнейшее землетрясение. Вокруг меня, хотя я ничего не видел, было слышно, как падают здания. Грохот стоял ужасающий.

В то же время воздух был разорван грохотом молний. Никогда прежде я не слышал ничего подобного. Жезл высвободил гнев сил над нашим воздухом!

И так же внезапно оглушительная гроза прекратилась. Возможно, жезл был разрушен молнией, но я не стал смотреть. Я знаю, что электричество раскололо землю. Но я выглянул из окна в верхней части моего дворца и увидел, что все удалось.

Ни одной души, кроме меня, не осталось в живых.

Ни одно здание, кроме построенных из сплава, не стояло на месте. Не только человек, но и большинство его творений погибли в этом страшном взрыве. Остался я один!

Я, Строкор, остался в живых! Я, величайший из людей, должен был стать последним! Ни один человек не придет после меня, чтобы воздать мне почести или нет, по своему усмотрению. Я, и никто другой, буду последним человеком!

И когда Аве вернется – а она должна вернуться, хотя и через много лет, – когда она придет, она найдет меня ждущим. Я, Строкор, могучий и мудрый, буду здесь, когда она вернется. Я буду ждать ее вечно; здесь я останусь навсегда. Звезды могут сдвинуться со своих мест, но я не уйду! Ибо я намерен воспользоваться еще одним секретом, которому меня научил Мака. Вкратце… (На этом запись заканчивается. Возможно, Строкор отошел от аппарата по какой-то пустяковой причине и забыл закончить свой рассказ. Во всяком случае, для того чтобы узнать, чем все это закончилось, необходимо обратиться к дальнейшим открытиям экспедиции.)

Вооружившись кувалдой, ломом, гидравлическим домкратом, а в крайнем случае даже дрелью и взрывчаткой, Джексон, Кинни и Ван Эммон в тот же день вернулись в замурованную комнату в верхней части этого загадочного особняка. Материалы, которые они несли, могли бы составить значительную нагрузку, если бы Смит не снял с их костюмов достаточно тяжести, чтобы компенсировать их бремя. Они добрались до неоткрытой двери без особых усилий и происшествий.

Они тщетно искали щель, достаточно большую, чтобы в нее можно было просунуть острие ломика, но и самые энергичные удары не смогли ослабить материал. Тогда они бросили этот инструмент и попробовали использовать кувалду. Это не дало никаких результатов – даже в руках мускулистого геолога самые сильные удары не смогли сдвинуть дверь с места. Даже вмятины на ней не осталось.

Тогда они подперли дверь под углом мощным гидравлическим домкратом – инструментом, способным поднять целый дом. Затем, используя ломик в качестве рычага, архитектор уверенно закрутил винт, и механизм во сто крат увеличил его обычную силу. Через мгновение стало видно, что он добился результата: дверь зашевелилась. Ван Эммон ударил кувалдой по одному краю, и она слегка подалась.

Еще через минуту вся дверь весом более тонны была вытолкнута из проема. Домкрат перевесился, опрокинулся; они не стали его поправлять, а навалились всем своим весом на преграду.

Повторять попытку не было необходимости. Огромная металлическая плита с содроганием выскользнула вертикально в пространство за преградой, секунду постояла прямо, а затем рухнула на пол.

И на этот раз они услышали грохот.

Ибо, когда дверь упала, сильный порыв ветра с шипящим воплем вырвался наружу, едва не опрокинув людей на землю. Некоторое время они стояли, тяжело дыша, и тщетно пытались вглядеться в черноту перед собой. Ни при каких обстоятельствах ни один из них не признался бы, что набирается храбрости.

Через минуту архитектор, сверкая глазами от восторга перед древностью, поднял электрический фонарик и включил его в помещении. При этом двое других шагнули к нему, так что они оказались втроем перед неизвестностью. Это было как нельзя кстати. В круге света, не более чем в шести футах перед ними, стояло огромное кресло на широкой платформе, а в нем, выпрямившись и насторожившись, широко раскрытыми глазами глядя прямо в глаза всем троим, сидел страшный горный великан Строкор.

Неопределенное время люди с Земли стояли, не дыша, и смотрели на это страшное чудовище, как на кошмарный сон. Он не двигался, был совершенно спокоен и в то же время явно настороже, глядя на них с видом сознательного превосходства, не дававшего им покоя. Инстинктивно они поняли, что голос, звучавший в записях, принадлежал этому Гераклу. Но инстинкт не мог сказать, жив ли еще этот человек.

В первую очередь сработал мозг врача. Автоматически, в силу привычки к диагностике, он осмотрел эту страшную фигуру, как будто это был пациент. Постепенно подсознание собрало воедино улики – человек в кресле не подавал признаков жизни. А через некоторое время и сознание врача пришло к этому выводу.

– Он мертв, – утвердительно произнес он самым естественным голосом, и, к огромному облегчению двух других, они ничуть не удивились этому слову. Мгновенно все трое сделали длинный выдох, напряжение ослабло, и недоумение Ван Эммона прозвучало резким и неуверенным голосом.

– Как, Господи, он сохранился все это время? Особенно, – добавил он, – учитывая воздух, который мы обнаружили в комнате?

Доктор ответил через мгновение, сделав пару шагов вперед и протянув руку. Она коснулась стекла.

Впервые с момента открытия архитектор переместил свет. Целую минуту он стоял неподвижно, как смерть. Теперь он осветил все вокруг, и они увидели, что огромная фигура полностью заключена в стекло. Размеры корпуса составляли около шести футов с каждой стороны и около пяти футов в высоту, но приземистость обитателя шкафа была такова, что он заполнял собой все пространство.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что шкаф не был прикреплен к платформе, а имел отдельное дно, на котором стояло кресло, похожее на пенек. Кроме того, они обнаружили, что благодаря уменьшенному притяжению планеты им втроем нетрудно поднять корпус, несмотря на его почти тысячекилограммовый вес. Они оставили инструменты на месте, сбросили с себя все лишнее и принялись выносить этого многовекового супермена на свет.

Здесь они увидели, что этот великий человек был почти негром по цвету кожи. Однако при осмотре его огромного черепа и необыкновенного выражения лица стало ясно, что по уровню умственного развития он не уступает самым великим людям на земле. Однако именно затылок, настолько плоский, что только продолжение шеи, вернее, плеч, говорило о том, что в нем есть определенный изъян. Это, а также жесткость глаз, жестокость рта, полное отсутствие мягкости в железном лице и фигуре – все это выдавало в монстре его нечеловеческую сущность.

Спустить его по двум лестничным пролетам было нелегко. Не раз им приходилось подпирать футляр на ступеньку, пока они отдыхали, а однажды, перед тем как они добрались до диковинной кучи мусора у подножия верхней лестницы, силы Джексона сдали, и казалось, что все это может вырваться из рук. Ван Эммон спас его ценой ушибленного плеча.

Спустившись на нижний этаж, Ван Эммон легко справился с задачей. Уже через несколько минут в тамбур заглянуло изумленное лицо инженера, который с трудом дождался, пока герметичная дверь закроется, чтобы открыть внутренние клапаны. Он долго и пристально смотрел на мамонтенка в футляре и с этого момента проникся большим уважением к трем своим друзьям.

Конечно, в то время участники экспедиции не понимали условий Меркурия в том виде, в каком они известны сейчас. Им приходилось полагаться на общее впечатление, полученное в результате непосредственных наблюдений, и замечательно, что доктор оказался так близок к истине.

– Он, наверное, решил пережить всех остальных, – так он выразился, снимая костюм. Он подошел к витрине и пощупал стекло. – Хотелось бы, не разбивая футляр, увидеть, как его бальзамировали.

Его пальцы по-прежнему лежали на стекле. Внезапно его глаза сузились, он провел пальцами по всей поверхности стекла, а затем, повернувшись, уставился на термометр.

– Весьма любопытно! – воскликнул он. – Когда мы его принесли, он был очень холодным! А сейчас он уже такой же теплый, как эта машина!

Глаза Смита загорелись.

– Возможно, – предположил он, – что в корпусе находится не вакуум, а газ, имеющий электрическое сродство с нашей атмосферой.

– Или, – неожиданно воскликнул геолог, – само стекло может быть совершенно не таким, как у нас. Оно может быть сделано из…

– Боже! – закричал доктор, выдергивая руку из шкафа и отпрыгивая назад. В тот же миг с грохотом рухнули все три стороны шкафа и посыпались на пол осколки.

– Осторожно! – вскрикнул Джексон.

Он смотрел прямо в глаза гиганту. Он отступил назад, споткнулся о табурет и упал на пол в глубоком обмороке. Смит беспомощно возился с молотком. Доктор дрожал как лист.

Но Ван Эммон стоял на месте, не сводя глаз с Голиафа; ногти изрезали ему ладони, но он не сдвинулся с места. И, застыв на месте, он увидел от начала до конца все жуткие изменения, которые после миллиардов лет ожидания произошли с единственным выжившим обитателем Меркурия.

Огромная фигура побледнела. В следующее мгновение каждая линия этого несокрушимого тела потеряла свою силу, твердость покинула глаза и рот. Голова словно опустилась ниже в массивные плечи, а сильные руки расслабились. Еще через секунду то, что когда-то было железным, стало резиновым.

Но только на мгновение. Секунда за секундой огромная гора мышц сползала, застывала и фактически таяла на глазах у людей. Одновременно с этим появился любопытный едкий запах, Смит зашелся в кашле. Врач включил дополнительный кислород.

Менее чем через полминуты человек, некогда покоривший планету, превратился в дымящийся кусок коричневатой пасты. Когда он опустился на пол футляра, то коснулся слоя рассыпанного там крупнозернистого желтого порошка, который и вызвал испарение. Через мгновение комната наполнилась его дымкой; к счастью, аппарат доктора работал исправно.

Таким образом, в течение пяти минут после того, как он оказался в воздухе воздушного корабля, вся эта огромная масса, кресло и все остальное, исчезли. Порошок превратил его в пар, а очищающие химикаты всосали его. Не осталось ничего, кроме кучки дымящегося сероватого пепла в центре разбитого стекла.

Пальцы Ван Эммона ослабили хватку. Он оживился и резво повернулся к Смиту.

– Эй! Помоги мне с этой штукой!

Вдвоем они вытащили остатки витрины с ее жутким грузом в тамбур. Что касается доктора, то он склонился над лежащим без сознания Джексоном. Увидев, что делают остальные, он облегченно вздохнул.

– Отлично!

Он помог им закрыть дверь.

– Давайте уберемся подальше от этого проклятого места!

Внешняя дверь была открыта. В то же мгновение Смит запустил механизм, и, когда небесная машина оторвалась от земли, он слегка наклонил ее, так что содержимое тамбура выскользнуло в пространство. Оно упало вниз, как свинец.

Доктор посмотрел в соседний иллюминатор, и его лицо просветлело, когда он различил далекий отблеск другой планеты. Он с восторгом наблюдал за удаляющейся поверхностью Меркурия.

– Хорошее место для отдыха, – прокомментировал он. – А теперь, друзья мои, на Венеру, а потом домой!

Но взгляд другого был прикован к крохотной искорке в пыли за дворцом, где они из тамбура сбросил свой груз. Это было Солнце, освещавшее осколки стекла, того самого стекла, которое в течение многих веков закрывало трон Повелителя Смерти.