Манекенщики

Пролог

Я не ищу спасения на дне стакана или в других людях. Я хочу сотворить Вселенную, в которой другие люди и… стаканы, а может быть, даже, и люди-стаканы смогли бы найти спасение для себя.

Посвящается моей маме Светлане, и всем тем, кто тоже привнес в мою жизнь хотя бы немного света.

В память о моем отчиме бабушке и дедушке.

С вечной улыбкой на лице и искренней любовью ко всем,

2312

(Twenty Three Twelve).

Часть первая

«Хроники 908-ого»

Глава первая

«Уакерос»

Я очнулась.

Ну, и дерьмо! Черт возьми…

К горлу подступает рвотный рефлекс, и я переворачиваюсь, чтобы сблевать содержимое желудка, тем самым тюкаясь носом в грязь. Дьявол меня раздери! Лежу на боку, поджав под себя ноги, а органы чувств, постепенно адаптировавшись, сообщают о происходящем вокруг меня. Во-первых, преобладающий запах навоза; во-вторых, душераздирающие вопли, доносящиеся издалека; а в-третьих, тусклое освещение. Дьявол, забери меня обратно! Я что, на ферме каннибалов? Опираясь на здравый смысл, если, конечно, он здесь уместен, могу только предполагать, что я до сих пор либо в аду, либо в каком-нибудь бесовском месте, где живьем освежевывают людей. Ну, а от чего еще можно так нестерпимо громко орать? Не решаюсь поднять глаза, дабы оглядеться, и, вперившись взглядом в тростинку, торчащую из земли, надеюсь в возможности угадать по ней, где я все-таки нахожусь. Идиотизм, правда? А, собственно говоря, откуда во мне это странное чувство? Такое ощущение, словно из меня вытрясли все приобретенные навыки здравомыслящего поведения в конъюнктуре бельмесости. Поспешу заявить, что это совершенно не под стать моему норову, и абсолютно неуместная и, скорей всего, даже, недопустимая модель моего поведения. Хотя, сейчас вместо того, чтобы возмутиться, я испытываю какое-то непонятное тревожное чувство перед ситуацией, в которой мне выпала доля пребывать. И, пораскинув мозгами, решаю, что пора бы мне взять себя в руки.

Меня стошнило еще раз, и этот факт воистину взбесил меня. Я оцениваю обстановку, и обстановка устроена следующим образом: я внутри постройки из гнилых досок, неподалеку от меня раскиданы клочки сена. Наверное, это сарай или конюшня, или кое-что еще в этом духе. Условия паршивые. Я предпринимаю удачную попытку встать и щурюсь от света лампы, которая оказывается прямо перед моим лицом. Какой разиня оставляет горящую лампу без присмотра в сарае с сеном? Если бы, конечно, от этого зависело, то я бы и не спрашивала такое у самой себя, а еще лучше, этот вопрос никогда бы не возникал в моей голове.

– Кхм…

К всеобщим воплям, доносящимся снаружи, прибавилось мужское кряхтение, на которое мое тело реагирует вздрагиванием. Из места, докуда не добрался свет лампы, тяжело переступая с ноги на ногу, вылез мощный силуэт человека. И как бы ни подобающе это звучало, он заправлял штаны.

– Леди, если вы желаете побаловать меня своими прелестями, то мы можем выбрать для вас более подходящую позу.

Наконец, я вижу небритую физиономию нахальника, но сейчас меня его запущенность волнует в меньшей степени. Его жуткая язвительная усмешка обнажает золотые зубы, а я почему-то оглядываю себя, и до меня доходит, на что это он так уставился: на мне брюки и рваная рубашка из которой видны мои обнаженные «прелести». Будь эта другая ситуация, дерзостник уже бы яростно бегал и издавал невнятные звуки с непонятной ни для кого просьбой пришить ему обратно язык. Только вот я внезапно вспоминаю еще кое о чем. Падаю на колени и судорожно роюсь в месте, где имела несчастье валяться с голой грудью.

Ничего нет!

Проклятье!

И я тоже совершенно пустая! Только руки все в блевотине. Видимо, похабник неправильно интерпретировал мои действия потому, что начал стягивать с себя недавно заправленные штаны с комментариями вроде таких как: «да, детка, осталось только открыть ротик». Такого оскорбления я не позволяю себе посчитать простительным, и со всего размаху врезаю ему кулаком между ног. Стоял он рядом, поэтому дотянуться не представляло труда. Получи, извращенец! Потом я ловко вскакиваю и, прикрывая обнаженную часть тела, отбегаю в сторону, в надежде, что там есть спасительный выход. Любитель женских оральных ласк корчится от боли, а я натыкаюсь на ветхую дверь, которая, к моей удаче, полностью поддается сильному толчку и распахивается настежь. Я немедленно использую такую возможность как покинуть сарай, и, не останавливаясь, подстегиваемая ругательствами этого горе-ухажера, и, внезапным, какого, в принципе, мать его, х**на, испугом, бегу только прямо, мимо деревенских построек. На улице ночное время, вся территория освещена факелами.

Становится ясным, какой характер имеют душераздирающие крики. Вижу перед собой толпы танцующих, бранящихся и, заливающих в свои глотки жидкость из стеклянных бутылок, людей. Это праздник, но какой-то убогий. Гости выглядят совершенно безобразно и на королевский бал приглашений им явно не получить. Я останавливаюсь в замешательстве перед этой картиной. Да это же обычный пьяный сброд, состоящий как из мужского, так и женского полов. Прямо посередине улицы очень хорошо устроился паршивый бродяга. Он сидел, развалившись на земле с небольшой бочкой в обнимку, и, угрожая ружьем, зазывал проходящих мимо людей вместе с ним жахнуть. Пожалуй, стоит отметить, что такой метод обзавестись компанией весьма неплох.

А вся эта ругань напоминает английский язык. Ну, все понятно! Английская колония! Хотя… постойте-ка!

– Parler vu france, mademoiselle?

Поворачиваю голову. Молодой человек в солдатской форме, и с вальяжной стойкой глаголет в мой адрес речи на французском.

– Вы кто, уважаемый? – удостаиваю я его обращением. А он показывает на свой нос и опять захлебывается какой-то чушью. Вскоре, меня осеняет, что он имеет в виду, и я провожу тыльной стороной ладони по своему носу. Замечаю на ней грязь и, подтянув рукав своей растерзанной рубашки, вытираю лицо. Француз смеется и любезно протягивает мне бутылку.

– Благодарю покорно, сударь, однако есть маломальский шанс, что я составлю вам компанию. Так что…

Я делаю книксен, стараясь вновь не заголить грудь, и не договариваю свою фразу, а начинаю путь в сторону возвышающегося на холме здания, у входа которого столпилась часть гуляк.

Очевидно, это таверна или трактир. Там-то я и поддамся в расспросы к хозяину этого милого питейного заведения. На всякий случай, оглядываюсь, сильней прижимая лоскуты рубахи к груди, и замечаю, как французский солдат провожает меня взглядом, а потом опрокидывает содержимое своей бутылки в свою пасть и резко, ко всем чертям, обрушивается на землю.

Кретин!

И тут возникает идея, что солдат без сознания не является таким уж и бесполезным французом…

Я возвращаюсь к его телу, осторожно, но быстро стягиваю сюртук, и радуюсь, когда он идеально садится на мои плечи.

Никто из посетителей не заостряет на мне особого внимания, видимо молодые девушки в солдатской униформе – обыденное зрелище. Повсюду сновали пышногрудые официантки, а беззубые «пьянчуги» хлопали их по наиболее выпирающим из платьев местам. Все типично до тошноты.

Мне и раньше доводилось наведываться в злачные места, но к моему приходу из присутствующих там всегда «вакханалили» только трупы. Однако, отложу описания моей прошлой жизни, а лучше подойду к полному усатому джентльмену с попугаем на плече и трубкой в зубах, подливающему мерзкому старикану. Осмелюсь предположить, что этот толстяк и значится хозяином местной «дыры». На нем черная вязаная шапка, заляпанная, непонятно каким дерьмом, фартук и, если врезать ему кувалдой по роже, то, кроме его собственных родных зубов, в стену горстью полетят и золотые. Грузный, неотесанный мужлан напоминал матроса, драившего палубу дешевого торгового шлюпа. Снимите с него фартук и дайте кличку вроде Питер Чугунный Кулак, или, Драильщик Пити, Пентюх Пити, и из него вполне выйдет заправский пират самого низшего класса. Тот вполне уверенно вел себя на своем месте и был равнодушен к происходящему. А происходящее здорово трепало нервы, по крайней мере, мне. Деревянные кружки, вопреки всем физическим законам, совершали полеты над грубо отесанными засаленными столами и ударялись об морду любого, кто зазевался. Выпивка, в прямом смысле этого слова, лилась рекой в распахнутые рты, а также мимо них.

– Эй, мистер! – прыгаю я на табурет и раскидываю руки по стойке, – где это я?

Похоже, самообладание и достоинство вновь ко мне возвращаются.

О, черти! Попугай у этого содержателя местной «поиловки» не живее того парня в углу. Этот пернатый – чучело. И на кой х**н понадобилось прикреплять мертвого попугая на свое плечо?

– Это Финч – мой приятель, – тычет он пальцем на чучело, – не просит еды и забавляет гостей. Это я сам придумал…

Тот, похоже, в восхищении от собственной задумки.

– Солдатская форма не скроет девичьей фигуры. Так что вы, мадмуазель, хотите знать? О том, где вы находитесь? А вы оглянитесь…

Этот «жирдяй» заразительно улыбается. Профессиональная необходимость или природная харизма? Невольно поступаю так, как он просит и ничего, кроме… хотя постойте! Мое внимание привлекает группа человек за столом, играющих в карты. Смотрелись они так, хоть картину пиши. Один из них совсем не похож на обычных посетителей. На нем коричневая широкополая шляпа со страусовым (что за нелепость!) пером; он в красном жилете, контрастирующем с одеянием тех, кто рядом, поверх белой рубахи. Выглядит он как шут, и потому то и ухмыляюсь, а не потому, что на меня якобы смехотворно действует весельчак в потрепанном платке и дохлой птицей на плече. Мужчина очень сосредоточенно размышлял над веером карт, находящихся у него в руках, потом о чем-то говорил с другими игроками, сидящими за большим дубовым столом. Вроде один, который был толстяком, смахивал на испанца. Лица остальных я не видела. Сказанное мужчиной со страусовым пером было одобрено смехом, а когда он взял карту с колоды, лежащей на середине стола, Испанец тоже что-то пробасил под всеобщее веселье.

– Эй, барышня, – «чудила» щелкает пальцами перед моим взором, как будто я какая-нибудь официантка или «шавка», одна из тех, которые здесь за посудных, – вы же в таверне «У Алонсо», в голландской колонии Кюрасаю. Меня зовут Джаспер. Еда и выпивка к вашим услугам, все по умеренным ценам! – и любитель дохлых птиц разводит «клешнями».

Мое достоинство немного уязвлено таким жестом, и наглецу пришлось бы постараться, чтобы в будущем не спиться за отсутствием пальцев, однако, это только привлечет излишнее внимание. А сейчас, даже каждая пара глаз, направленных на меня, нарывается, отнюдь, не на любезные словечки.

– В таком случае, налей мне выпить, и клянись, чем хочешь, что не будешь разбавлять.

– Клянусь библией! – восклицает он так быстро, словно готовил ответ заранее.

Отвожу от себя мысль поинтересоваться этой «библией», а благодарю умника за выпивку, которая из-за вкуса получает право называться сносной бадягой. Меня передергивает, что идет мне на пользу.

Никак не могу смириться с этим чертовым покачивающимся представителем фауны и мысленно хватаю его и бросаю на пол, а потом топчу так долго, что от него остаются только цветные перья. Как же он меня раздражает. Особенно, когда создает иллюзию в том, что якобы, поддакивает своему хозяину в его, не отличающимися остротой, шутках.

Джаспер любезно подливает мне еще и нахваливает жареного поросенка, который был бы рад оказаться отведанным такой милой барышней как я. Интересуюсь, не набит ли соломой и он, как его попугай, на что тот лишь смеется. Тогда-то я и говорю, что мол, у меня в карманах гуляет сквозняк. Однако, жизнерадостность не пропадает с его лица. Взамен он предлагает мне поработать в таверне. Разумеется, имеется в виду, официанткой. Обмозговав посул, шлю его к чертовой матери, а потом соображаю, как я в принципе буду выбираться отсюда без денег. Но это все лишь временные трудности. Я-то справлюсь. Он давно замечает, как я пялюсь на игроков в карты и, то ли ввиду добрых намерений, либо пустой болтовни ради, делится со мной некоторыми фактами о них.

– С этими ребятами дел лучше не иметь, – словно разоблачает он мою затею, – «уакерос» или, если будет угодно, охотники за сокровищами коренных племен Вест Индии. Вскрыли столько гробниц и перетаскали такое количество магических артефактов, что разгневали потусторонних духов со всего загробного мира. Но золота они здесь оставляют предостаточно.

Что ж, весьма любопытно.

Я говорю, мол, жди. А сама направляюсь к столику с Испанцем, Шутом, Простофилей и Снобом. Насчет двух последних не уверена, но они были бы отличными дополнениями характеров. Присев с кружкой за соседним столом, улавливаю некоторое содержание их разговора. Мужчина в красном жилете сообщает своим оппонентам по игре, что его терпение испытывает какой-то карлик. «Дескать, мало того, что этот, ― цитирую, ― мизантроп-недоросток давит на меня, он любит приударить за женщинами, с которыми у меня намечается…»

Он не успевает закончить, так как его строго перебивает Испанец:

– …Блуд!

Все ударяются в хохот. А Шут в красном жилете ему отвечает:

– Брось, Эрнандо, твоя схоластика здесь не уместна.

– Да ты постоянно хвастаешься.

– Кто? Я, что ли?

– Да-да, ты и пулены, держу пари, носишь! – и «схоластик» делает вид, что заглядывает под стол, дабы удостовериться, и тут же подбадривает всех басистым хохотом.

– А у вас, Эрнандо, я слышал в почете «куртуазная любовь»? Смотри, но не трогай! – неумело пытается отбиться от насмешек обладатель этого чертового красного жилета, который безвкусно на нем смотрится, – отличная перспектива для самоутверждения!

Хотя, может, до этого он обыграл в покер королевского щеголя? Может да, а может, и нет. К чему эти предположения? Ах, да! Вот к чему! Этот цвет сейчас действует на меня как раздражитель!

Эти игроки не замечают, как меняется мое лицо. Все взгляды устремлены на карты и то, что разыгрывается в качестве приза в центре стола – несколько мешочков, скорей всего с денежными монетами, золотые кресты, цепочки, медальоны. Было бы неплохо разжиться средствами.

Решаюсь.

– Можно и мне испытать удачу? – волевым голосом вылетает из меня дерзкая фраза, и я встаю, чтобы подойти ближе.

– А денежки-то есть, солдатик! – ехидно отрезает Испанец, даже не отрывая взгляда от карт.

Задиристый гул разносится над их столом.

Остальные смотрят на меня как на приманку, готовые броситься с насмешками. Но я делаю вид, что это нисколько не задевает меня, однако растерянная улыбка все равно размазывается по моей физиономии, а физиономия шутника мысленно размазывается об стол.

– О, нет, мадемуазель! Прошу, простите меня! – сопливо разбрасывает он извинения в мой адрес. Я же молниеносно выбиваю из под его животной туши стул и добиваю лежачую мразь ногами.

А теперь к реальности.

– Знаю, где кой чего спрятано и дорого стоит.

Опять смешки. И опять я мысленно выбиваю столешницу ногой, разбиваю кружку об голову Испанца, как следует залепляю Снобу локтем по челюсти. За шпагой тянется Простофиля, но трясущиеся от испуга руки его еле слушаются, а у Шута своя личная борьба со столешницей, которая придавила ему грудь, ну и, в принципе, все остальное тело.

– Гадкие филистимляне! – ору я, – да вы хоть знаете!..

– Как ваше имя? – мальчишеским голосом утруждается задать вопрос «уакерос» в красном жилете, ну, тот самый, чей наряд меня бесит.

Минуточку! А я же, даже, не знаю своего имени. Между прочим, для меня этот факт является шокирующим известием. Мне как-то до сего момента и в голову не приходила подобная мысль, и я замешкалась в неспособности продолжить диалог.

– Ал! – выпаливаю я первую попавшуюся комбинацию из букв.

– Послушайте, мистер Ал, мы что, похожи на дурней? Коли нет денег, то ступайте, не мешайте играть! – и тут Испанец отпускает еще кое-что, – но, клянусь богом, с вашей бабской фигурой, вы можете попытать удачу у матросов в порту! – и он хлопает меня по тому самому месту, по которому обычно недоделанные джентльмены позволяют себе хлопать наивных легкомысленных недоделанных леди. Вся компания просто разрываются от звериного гогота.

Все очень просто. Любой посетитель, если он не хочет, чтобы его напрасно беспокоили, если вы понимаете, о чем идет речь, сев за обеденный стол, положит на него свое оружие, и окружающие становятся в курсе насчет последствий, уготованных недоброжелателю. Вот и сейчас, я хватаю с соседнего харча револьвер и, развернувшись, тычу дулом в горло Испанцу. И как только его конечность осмелилась дотронуться до моей «святая святых»!

«Куртуазная любовь», рыцари недоделанные!

– Оу! Оу! Полегче, солдатик! – первым проявляет бдительность мужчина в жилете, и, встав, демонстративно срывает свою шляпу (да это же еще совсем молодой парень!), и выкидывает ее в сторону. Совершенно не понимаю значения этого жеста, но времени на догадки не предоставляется потому, что вслед за ним со своих мест вскакивают и его приятели, держа наготове оружие.

«На этом все и закончится!» – с последними нотками бодрости говорю я себе. А вслух высказываю:

– Не смей дотрагиваться до меня, грязный ублюдок!

– Это нешуточное заявление, солдатик! – опять выкрикивает Шут.

– Дружок, опусти оружие. Не стоит ко всему относиться слишком серьезно, – изрекает Простофиля. А Сноб щелкает затвором. Интересно, если бы этой фразе не была бы дана честь стать озвученной, этот остолоп так бы и целился в меня незаряженной «мортирой»? Полный болван!

– Господа, давайте решим все мирно!

Ты никак не уймешься, франт «страусиный»!

В дело вмешивается, хотя, какого, черт меня раздери, дьявола, Джаспер. Будучи, однако, хоть и грузноватым мужчиной, он, тем не менее, проворно дрейфует между столами с посетителями, и уже стоит рядом со мной, протянув свою руку к заимствованному мной револьверу, и, плавно опускает его дулом вниз, на кое действие реагирует Шут, то же самое проделывая с оружием Простофили и Сноба. Те, к счастью, не препятствуют этим действиям. Но, случись сейчас что-нибудь неожиданное, например, та же кружка прилетела бы к нам, или какая-нибудь неосторожная особа проходила бы мимо и уронила поднос, все бы тут перестреляли друг друга, к чертям собачьим! Напряженный момент, не правда ли? Нужно отдать должное «брюхастому». Он знал, как нужно действовать и, с хладнокровным спокойствием исправил ситуацию:

– Вся остальная выпивка за счет заведения, джентльмены!

Как-то слишком щедро он меня отмазывает. Врюхался что ли? Да и черт бы с ним и с его попугаем! Как насчет возмещения ущерба моему достоинству?..

Мне становится не по себе от лицезрения меня участниками конфликта, а револьвер возвращается на свое место.

Вдруг это происходит. Происходит неожиданность. В таверну, чуть ли не вышибая дверь, вламывается низкого роста человек в черной шляпе и в таком же плаще длиной до пола. С приходом этого карлика, все до единого замерли, даже попугай на плече трактирщика, а в помещении образовалась такая тишина, что прекрасно было слышно, как я проглотила слюну от ошеломления.

Глава вторая

«Миннезанг»

2113 год

12 мая

– Ты это называешь чертовщиной? – с усмешкой на лице произнес парень лет эдак двадцати восьми-двадцати девяти в белой пижаме и перебинтованной головой. Из маленькой квадратной бумажки он насыпал в рот красно-желтого порошка и залпом туда же опрокинул стакан с крепким напитком, а потом сдобрил все это дело кисленькой закуской.

Только что другой парень, который выглядел постарше, немного смуглый, также одетый в белые цвета, но в одежду более солидного покроя; и с ухоженными черными волосами, зачесанными к затылку; нелестно отозвался о воспроизведенном на древнем граммофоне стихотворении, зачитанном девочкой.

Автор вопроса, разжевывая вкуснятину, вместе с грязью со своих пальцев, стоял у окна, рядом с проигрывателем. И, после того как выключил его, продолжил:

– Чертовщиной я называю совершенно иное, мой некультурный друг. Я же рассказывал тебе однажды, как эта война поменяла приоритеты. Помнишь? А вот тебе художественный вариант…

Этот «некультурный друг» возлежал на кровати прямо напротив окна, всей своей сущностью подтверждая, что тот, кто назвал его некультурным, попал в самую точку. На него падала тень перебинтованного, чему он был особенно рад, ибо солнце за окном, казалось, может расплавить стекла и выжечь к чертям занавески. Наиболее удобным ему казалось держать левую руку под головой, как он и сделал, а левая нога, причем обутая в истрепанный ботинок, с вопиющей бесцеремонностью была задрана на неприбранной кровати. Правая, и вовсе, будто отброшенная за временной ненадобностью, валялась на полу как кукольная. В таком ленивом и хамском положении своего тленного тела, обессиленный «ничегонеделанием», пальцем правой руки он ковырял в носу и внимал рассказчику.

– И из чего, собственно, чертовщина-то получается, а? Да из того, что один лем души не чаял в одной андромеде, а та всего лишь спала с ним, как бы «между прочим», и под ручку ходила на киносеансы. В то же время любила она и состоятельных ребят с хорошим чувством юмора, образованных и с инкубаторным воспитанием «настоящего мужчины», коими качествами ни по одному из этих пунктов ее парень не обладал, да и, говоря по правде, не особо то и стремился ими обзавестись. Дескать, с какого это х**на!? Парочка так давно состояла в отношениях, и ребята так привыкли друг к другу, что девочке не хотелось расстраивать его правдой. Думала, все как-то само, рано или поздно, встанет на свои места. Однако, бездействие ничем хорошим не заканчивается, и наш чувак пострадал конкретно.

Повествователь освободил от содержимого еще один стаканчик.

– А потом, бац! – прилетают инопланетяне! И лежит, эта барышня, значит, без чувств, в сугробе около мертвого тела своего нового бойфренда. А этот лем, ну, который якобы души в ней не чаял, спасает ее и уносит в безопасное место. А когда та приходит в сознание, и узнает с его слов о произошедшем, он долго на нее смотрит. Очень долго. Смотрит и смотрит. Вот не знаю, минут пять, наверное. И пауза… А, знаешь, на кой черт эта пауза? На кой черт, знаешь, спрашиваю? Пауза, для осознания ей, что, дескать, помнит он все. Что вот он, как бы спаситель, в любой момент уйти может и бросить ее тут на произвол судьбы. На планете-то – все, хаос. Он понимает, что и она понимает… И увидела она в его глазах обиду за обманутую любовь, разочарование в верности и предательство. Увидела в его глазах так все явственно, как будто сама его до этого любила и грела надежду быть с ним вечно; словно не она от него, а он от нее отказался. Прочувствовала, поставив себя на место этого парня. Ощутила всеми сосудами своего тела, всю ту ненавидимую, непередаваемую, душевную боль, лекарством для которой может быть только полное отчуждение от этого телесного мира – смерть. А он стоял все это время и смотрел на нее, пытаясь жалостью к ней, обстоятельствами в коих она оказалась, подавить разрывающее сердце обиду и любовные страдания, не утихавшие в нем столько лет. Вот что называется чертовщиной, мой дорогой друг. Такой чертовщины я и врагу не пожелаю.

И еще один стакан был немедленно опустошен.

Слушатель ничего на этот счет не ответил, он только взял и закурил.

– Сколько уже можно курить, а, знаток поэзии? Вся комната будто после взрыва, – возмутился парень с перебинтованной головой, и приоткрыл форточку.

– А зачем нужно каждый раз слово «чертовщина» выделять прописным шрифтом?

– Ну, знаешь ли… – хотел было объяснить герой, – это все-таки…

Но тут же был прерван вопросом:

– Расскажи лучше, как ты познакомился со своей «девахой»?

908-ой был пациентом «Дома Наоборот». За год, проведенный здесь, единственным человеком, с кем ему посчастливилось сдружиться, и с кем ему разрешалось контактировать, был Консиллер, неотесанный персонаж, от которого жутко воняло, но всегда с идеальной прической и в ослепительно белой униформе. Частенько они сидели здесь, в палате и распивали текилу.

– Что значит со своей «девахой»? Выбирай-ка выражения, дружище!

Здесь Консиллер иронично фыркнул.

– Ну, ты же отзывался так о своей подруге…

– «Деваха» – это жаргонное слово, я же называл ее – «девушкой».

Парень с именем из чисел выдержал некоторый момент, чтобы собраться с мыслями, почесал в области груди и продолжил рассказ:

– Как закрутилась моя история? – одновременно с повествованием, начал он ложкой раздавливать в порошок круглые мерцающие капсулы из розовой коробочки, – полтора года назад, по-вашему, около двух тысяч «объятий» назад… 20 октября 2111 года. По-моему, в тот день я пил итальянские электронные коктейли «ELC» в баре на улице Двадцать Восьмого Июля. Забавно, правда? На улице Двадцать Восьмого Июля двадцатого октября! Отвратительные коктейли, но голову с них сносило, не подберешь. Да, да, мистер Зализанная-прическа, умели тогда коктейли делать. Что замечательно их не надо было смешивать с препаратами для безопасного усвоения алкоголя – основное, знаешь ли, преимущество электронного алкоголя. Так вот, сижу, пью и, вдруг, подходит ко мне бармен и пистолетом мне в лицо тычет. Вот, ведь, наглый ублюдок! Говорит, надо платить вперед, а то появился тут один лем, после того как вдоволь напивается, вместо оплаты счета, убивает барменов выстрелом в голову. «Зверюга», говорит, отмороженная. Стрелял, рассказывает, в него шесть раз, но, по пьяни, так ни разу и не попал. Ну, он ему, говорит, как бутылкой по голове дал. А он взял и ушел и ничего не сказал, как будто ничего и не было. Как ни в чем не бывало, ушел, чудодей. Ну, я ему и говорю: «Ты пистолет-то убери, дружище. Во-первых, с момента Катастрофы прошло уже сто семьдесят тысяч "объятий", а во-вторых, у меня депрессивное настроение (творческий кризис, знаешь ли!), и никак мне сегодня не до ловкачеств, а потому со мной проблем не возникнет». А он о своем, говорит: «Так не пойдет!» Упертый малохольный кретин. И тут подсаживается ко мне андромеда с блестящими черными волосами, красивая такая, как бионическая кукла с супермаркета на «Джона Леннона», и сует ему в нос пачку красных эмблем. Якобы за себя и за меня. Я говорю: «Зачем это? Я и сам в состоянии заплатить за свою выпивку». А она мне: «У вас очи красивые, цвета солнца». Она очень интересно изъяснялась. А я говорю ей: «Вы выглядите взволновано». А, бармен, наконец, забрав деньги, ушел, и стали мы пить коктейли наедине. Я пью, и она потягивает. И, вдруг, спрашивает: «Кто вы?». А я отвечаю: «Я – манекенщик. Чищу мир от людей, не приносящих пользу обществу; она, вроде бы, считается одной из престижных профессий двадцать второго века, поэтому очень привлекательна в плане хорошего заработка. А между делом – собираюсь стать писателем; пишу всякие разные философские статьи для одного издательства. Оно, ― говорю, ― самое известное на всех Островах Большой Надежды». «Вы пишете статьи, вроде таких, как спасти мир?..» – спрашивает она у меня. – «Да, что-то вроде: «как спасти мир от кретинов»?» – отвечаю. А она: «Кретинов слишком много. Легче уйти в свой мир, где нет места этим идиотам». А я: «Но тогда есть шанс прослыть сумасшедшим». А она смеется: «А-ха-хах! Ой, да кому интересно мнение придурков… Я бы почитала эти ваши статьи». Тогда говорю: «Увы, теперь я буду испытывать неловкость». «С чего бы?» – звучит от нее вопрос. Мне приходится объяснять: «Проще писать подобные изъяснения для людей незнакомых». И тут она прямо замысловато так высказалась: «К велиару стыд. Я, однажды, заплаканного панка зрячила – назола им одолевала, и чхать он хотел, что люди про него вознепщевают…» Конечно, я очень долго переводил в голове ее слова, а она, похоже, даже не переживала из-за образовавшейся паузы. Мне потребовалось время, чтобы потом научиться – не заполнять тишину ненужной болтовней. Наконец, я тоже спросил: «Ну, а вы кто?» Она так сияла, что можно было греться рядом с ней.

908-ой закончил приготовления с сыпучей массой и принялся нарезать закуску.

– Она говорит: «Меня величать Элси. Мой папенька известный изобретатель. Знаете, там всякие штуки для головы…». А я такой: «"Чип-будильник"?..». Она: «Именно». «И что же делает такая прекрасная андромеда из знатной семьи в этом вертепе?» – я пытался ей подыгрывать, без всяких насмешек, разумеется, так, хохмы ради. Ей по ходу нравилось. Она говорит: «Здесь однажды "Ginger Roges"» выступали». Я удивлен: «Шутите?!». «Нет, – говорит, – «Серьезно! Даже в газете писали». А я такой: «Как же я пропустил этот момент». А она: «Теперь это культовое место». Спрашиваю: «Поэтому, вы здесь?» Отвечает: «Да. А еще я просто люблю пить алкоголь. Мне кажется, в двадцать втором веке мир должен привыкнуть к тому, что андромеды часто и много пьют». Ну а я: «Полностью вас поддерживаю. Я тоже люблю выпить, скажу, даже больше, что я в принципе законченный алкоголик». И тут слышу от нее: «В таком случае, вы мне очень нравитесь. Может, лобзните меня?». Я немножко не понял: «Что?». Она переводит мне: «Поцелуйте меня»… Ну,… я не стал проявлять приличия из серии «не позволять девушке делать того, о чем она потом будет сожалеть» потому, что мне было, честно говоря, плевать. Однако, на этом основании не стоит думать обо мне, как о невоздержанном и невоспитанном ублюдке. Мне хотелось быть раскованным, ведь я молод и моя душа удовлетворялась разрушением стереотипов. Так что да, черт возьми, я поцеловал ее, и, должен признаться, что это был великолепный вкусный поцелуй!

«Разрушитель стереотипов» прекратил разделывать закуску, чтобы не «оттяпать» себе палец, так как закрыл глаза и облизал губы, в попытке воссоздать ощущения.

– Никого прежде я так не целовал. Губы у нее словно были созданы для этого. Ты только сам представь, они как спелые вишни. Как сочные, спелые, наливные вишни…

Консиллер брезгливо поморщился потому, что ему больше нравилось целоваться с биокуклами из Торгового Центра.

– Значит, Элси?

– Да, Элси.

– У меня это имя ассоциируется с какой-то знакомой х**нью, – изрек он.

– Оставь-ка свои фантазии при себе.

908-ой опять опустил веки.

– «У вас ангелу подобно целоваться получается», – шепчет она мне. И мне приходится ее смущено благодарить.

– «Смущено благодарить»? – бросил насмешку Консиллер, – поди, ты думал о том, как бы у тебя трусы не лопнули!

– Возможно, и так, ибо, живые девушки заводят по-настоящему.

Тут-то насмешник обошелся без комментариев.

– «Вы когда-нибудь бывали в баре на 2564-ом километре? – спрашивает она у меня, – там подают текилу из сока настоящей агавы». Я такой: «Это мое второе любимое место после кровати». Ее комментарий: «Сногсшибательно!» И тут из меня само вырывается: «Похоже, я люблю вас!» – а потом, вежливо подозвав к себе бармена, пускаю ему пулю в лоб, как бы в доказательство своих слов. А-хах! Черт возьми! Мы неслись из этого бара как ошпаренные. А потом гуляли по Калискому мосту, прямо под звездами.

Консиллер старался активно принимать участие в ознакомлении с историей «опекаемого» им пациента.

– То есть, ты «вышиб мозги» бармену на глазах у андромеды и постояльцев?

– Да-ааа, черт побери! – развел руками 908-ой и чуть не выронил нож, – не упустил момент сэкономить немного денег. Все равно он был идиотом.

– Что же было дальше, ловелас? – снисходительным тоном напомнил о своем интересе к этой истории Консиллер.

– Я вдохновился писать мудрые статьи. Стал номером один для издательства. Мне даже выделили кабинет. Потом и Элси призналась мне в чувствах. Я предложил попробовать сблизить отношения, и стали мы жить вместе. Ну, не в кабинете, разумеется, а в квартире. Классно мы с ней тогда развлекались: пили, танцевали, выступали в барах с «театром крыс».

– Стоп! – приостановил рассказ санитар, – что еще за «театр крыс»?

– Ну, как же? Актерская труппа из бионических грызунов; Шекспир, все дела.

– Че-еее?! Для чего он вам был нужен?

– Не знаю. Когда мы напивались, она истерически желала пойти в церковь и наловить там крыс. Мы ловили, наряжали их в костюмы, и разыгрывали всякие спектакли.

– Спектакли?

– Это такие постановочные зрелищные выступления: актеры разыгрывают на разные темы сцены, зрители смотрят и аплодируют…

– А на что похожи эти сцены?

– Я думаю, на нашу жизнь, чувак.

– Даже не верится, – помотал головой из стороны в сторону Консиллер.

– Мы, между прочим, неплохие деньги так зарабатывали.

– А как же работа манекенщиком?

– Я уволился. Слишком грязное дело для влюбленного человека – скажу я тебе.

– А дальше вы, вроде, расстались?

– Скорей всего, да. Сказала, что я стал ей даже противен. Мол, я на нее плохо влияю.

– Прямо так и сказала?

– Да. Ты представляешь!…. Но, боги с ней! Выпьем!

908-ой сначала протянул санитару бумажный квадратик с перетертыми таблетками, потом, наполненный до краев стаканчик. Консиллер приподнялся на кровати, потушил сигарету в пепельнице, лежащей подле него, и взял выпивку.

– Ее дальнейшая судьба мне неизвестна, а вот я попал сюда.

– Неплохая история, – выразил похвалу Консиллер, – для романа будет самое то.

– Для какого романа?

– Ну, который ты пишешь.

– Ах, да, точно!

Ребята выпили. Санитар потянулся за закуской.

– Так, ну, мне нужно проведать других пациентов.

Выплюнув несъедобную часть на пол, и, встав с кровати полностью, мистер Зализанная-прическа направился к выходу. Посмотрев ему вслед, 908-ой сосредоточенно начал перебирать в голове числа, и делать пометки в тетради, а чуть позже написал такую статью:

«Никогда еще не было такого чувства как страх перед грядущими мгновениями конца света. Мгновениями, когда все закончится, лишится материальной сущности, сущности бытия; перестанет быть чем-то важным, навсегда потеряет свой цвет для восприятия и утратит всякое значение. Не будет никакого повторения или попытки, запасного варианта или поддерживающего фактора спектра возможностей, попросту говоря, шанса. Мгновение улетучится как облако пара или дыма, развеется по колоссальной площади вселенной и растворится как капля воды в могущественных толщах океана времени.

Перестанет быть.

Мгновение тут же пропадет, как и появилось. Оно пронесется так быстро, что невозможно будет осознать его, почувствовать, и что-либо сделать в этот отрезок времени. Мерцание искры длится дольше. Дольше длится путь мысли по нейронным связям. Дольше длится импульс, побуждение, осознание. Дольше длится момент смерти.

Именно это мгновение в своей абсолютной невесомой позиции времени, абсолютной неуловимости и бесполезности для практических целей невероятно важно для каждого, пусть даже не замечающего их.

Жизнь складывается из гугол миллионов мгновений.

И лишь несколько из них способны задеть наш внутренний мир и оставить свой неизгладимый отпечаток, глубокий след своего пребывания на песке огромной пустыни господних просторов…»

2112 год

14 февраля

– Сегодня 908-ой устроит очередное цирковое представление для нового выпуска нашего журнала. Сделаем подготовительный вариант.

И господин Фыва начал диктовать машинистке:

«Ранним утром четырнадцатого и одна вторая февраля на памятник всеми известного музыканта двадцатого столетия Сида Вишеса залез молодой человек и принялся кричать в громкоговоритель нецензурную брань. Он оскорблял проходящих мимо людей, плевался во все стороны и показывал непристойные жесты. Такое нахальное и возмутительное поведение не могло остаться без внимания наших добропорядочных граждан из двадцать второго века, и вскоре у памятника собралось около пятнадцати человек, в числе которых был и йорклиционер. Они начали потирать кулаки и возмущенно выкрикивать:

– Слезай оттуда!

– Вот уж мы тебе всыплем!

– Да ты сдурел!

Только этот явно нетрезвый лем, несмотря ни на что, продолжал материть мирных граждан на чем свет стоит, а потом вытащил из кармана куртки лист бумаги, и серьезным зрелым голосом оповестил всех о его содержимом…»

Господин Фыва, этот низенький полненький человечек в оранжевой рубашке с белым галстуком, удобнее уселся в своем первоклассном редакторском кресле и приготовился.

– Кхм… – изрек он для начала, и соизволил зачитать:

«В раю своих фантазий, отстреливая потолочных крыс,

Лишившись окончательно всех разума обрубков,

Давно уж мертвые, с истлевшими телами на Земле,

Валялись души грязных и испорченных ублюдков.

Нахваливать богов им времени потратить было жаль:

За всякую "пахабную" и прочую там грязь –

С такой отвратной ерундой из них никто б не пожелал

Ни мысленную и, упаси господь, иметь хоть половую связь.

Барахтаясь на волнах подпитого недавно ими рома,

Убитые мозги их обрастали грандиозными идеями:

Накласть на облака, вздрочнуть на божьих ангелов с парома,

А на десерт жестоко выругать Да Винчи привидение.

И в этой наркотической, позвольте исказить, "дремОте",

Имеется в виду, что под влиянием, ну сами знаете, каких веществ,

Души одной владелец большеротый

речь применил из всех ему подаренных даров…

– Фыва приостановился сделать пометку, – Так… здесь исправить с «даров» на «блаженств». Продолжим:

– За что ты, мой "друган", попал сюда? Чем заслужил? —

спросил соседа он, что райский ром бутылками "глушил",

– чему Священные обязаны тебе на небесах?

Хотя, по виду, рад, что ты, я б не решил.

Паршиво наблюдать мне грусть в твоих глазах…

Сосед задумчивый и странный беседовать желанья не имел,

Но в простоте душевной он мог бы сделать фору всем.

Не убирая взгляда ни на миг с полоски горизонта,

В ответ слова он произнес не очень-то охотно:

– Шум моря, под соленый бриз с небрежностью брызг сочетаясь,

Могу послушать я, в мечтах о дальних плаваньях купаясь.

Могу послушать скрипку, пианино, но, предпочтительно, гитару,

Но только голос девушки моей любимой я принимаю за отраду.

Как корабельные поскрипывают снасти, шипенье солнца на закате,

Как в синем море от оргазма стонут дико чайки.

Прости, любезный, что я с тобою буду груб, но друг,

Все ж слышать мне милей твоих речей –

биение живого сердца у изголовья в дни самых депрессивных мук.

– Да ты страдальца корчишь, как новорожденный малый рожи.

Я ж повторяю, ты в "РАЮ", и жаловаться, я не скажу, что грех,

Но все ж негоже…

– Где ты в моих словах нытье-то рассмотрел, болтун,

что счастье лишь в бессмысленном "трепле" находит?

По мне так лучше выпить рому на пути к родному дому,

Коль речь о срамной недостойной жалобе заходит.

Как я попал сюда? Так вот, однажды ночью это было:

Я умер от тоски, когда грустил по самой милой.

Романтиком меня, конечно, непросто обозвать,

Но мне, порой, любимая дороже, чем родная мать…

– Так что ж, теперь, и здесь сердечко ноет,

Которое заколотили в гроб давно?

И в райских кущах спасу не находишь?

И мучаешься, страдаешь все равно?!

Ну, да, дружище, в фортуну шар твой не попал:

Косой удар иль ты был пьян?

Давай-ка, выпьем по текиле и "раскумарим", брат, кальян!

– В твоих речах есть доля правды,

Однако ж, сердцу не прикажешь выть.

А ты, по ходу, парень – славный малый,

И, вдруг, мы можем, в принципе, дружить.

– Я рад дружить, но можно мне нескромно расспросить:

Что для тебя такое быть любимым и любить?

– Вопрос поставил точно, и я бы рад, друг, не солгать.

Могу сказать с уверенным и твердым словом,

Что для меня "любить" а, значит,

Быть готовым ради любви той умирать…

– Хоть каждый день…?

– …Хоть каждый день ее в свои объятья возвращать.

Старуху Смерть – уродину просить и умолять.

– А что ж сейчас? Устал просить прощения?

Ты умер, друг мой – в чем, собственно, и есть твое спасение.

– Я умер?! А-ха-ха! Как мне смешно!

Готов кататься с воплем диким по полу, что и грешно.

– Да зря ты так, ведь, все не так уж плохо, по боку.

Возможность видеть две зари одновременно

С последним издыханьем дня;

Когда дожди стучат по крышам нервно, высасывая реки и моря;

Где ты еще увидишь в океане звезды,

А в небесах эскадры бригов, вставших в якоря;

Холмы Надежд, цветущих яркими цветами,

Любовь и Веру в каждом лепестке храня?!

– Где я увижу? Прости, но не закончился на ЭТОМ мир!

Таких чудес, ты думаешь, я не видал еще живым?!

В душе моей возлюбленной, в очах ее "покруче" лицезрел картин!

Представь, извечно молодую нежность,

Тепло талантливых и милых рук,

Что искренним своим прикосновением старается дарить любовь!

Ох, этот Златовласый Плут…!

С моей красавицы и списана лазурь,

Блеск водных гладей при разнообразных положеньях солнца,

Спираль галактик, севера сиянье;

Сам смысл, за что всегда приходиться бороться.

Задор, игривость, страх, слезы, боль –

Рождались в ее сердечке чистом;

Ум, честность, доброта, ну, может быть,

"Немножечко", наивность.

Не так уж быстро я готов заканчивать… –

Что этим собственно хочу сказать:

Та девочка являлась сингулярностью,

И Бог решил с нее и создавать.

А по весне горячий свет, как тело этой девушки,

И, ветерок, когда она вздыхает, бывает и печально;

Кусты, деревья задумкою природы, к наряду девочки моей

Приглядываются специально.

Ты веришь мне, дружище? Ты веришь,

Что извращенный месяц не взойдет,

Пока не вздумается ей у окошка погрустить одной?

Ты веришь, что на самом деле шелест,

Шепот травы и листьев или как затухает свеч огонь –

Прощальный поцелуй моей родной?

А время останавливается, чтоб сон ее сберечь,

И ток бежит по проводам, когда ей нужно свет зажечь.

– Позволь спросить, что делаешь ты здесь,

Раз где-то на Земле такая есть ОНА?

– Я постоянно умираю от ее великолепия,

Но постоянно возвращаюсь к жизни,

Ни Люциферу этому, ни смерти не под силу бросить ниже…

Бывал в аду я, сидел в чистилище годами; в раю я в первый раз…

И то за что?! Ведь ангелы все мрази, и Бог наш – как не наш!

– Гнилья куски, какой отвратный сказ!

Конечно, тоже я плевал на Бога, но оскорблять его не стал бы щас …

Понятно, как умеешь ты любить. А каково любимым просто быть?

– Могу ли принимать любовь? Не мне об этом друг судить.

Той девочке, которой сердце я отдал, придется мненье выразить.

А что по поводу как я хочу, чтобы меня любили:

Ждать вместе несуществующих огней,

Когда про НАС уже забыли;

Быть нужным Ей, и быть Единственным

Среди всех остальных людей…

Уж солнце догорало, как драгоценный изумруд переливаясь;

А к небу швартовались с душами баркасы;

В аду стонали грешники, от боли чувств иных лишаясь.

Сидели наш герой и ангел с ним, натачивая лясы.

Харон кричал там что-то им с парома,

А Боженька с улыбкой до ушей опустошал бутылку рома,

Бесились ангелы другие с барабаном револьвера черта;

А тот, что мочи надрывался с проституткой с порта;

Двенадцать раз апостолы Иуде проиграли в карты;

Иисус сидел, считал до воскрешения куранты,

На озера поверхности, в костер, кидая крабов жариться.

Кусок свинца застыл в пространстве у головы его избранницы…

В раю своих фантазий, отстреливая потолочных крыс,

Лишившись окончательно всех разума обрубков

Давно уж мертвые, с истлевшими телами на Земле,

Валялись души грязных и испорченных ублюдков.

Мораль всей басни внутри "башки" с свинцом,

Но больше в самом моем СЕРДЦЕ!

Что к черту рай не нужен мне совсем,

Когда с Тобою мы опять не вместе....

После этого на глазах изумленной публики, статуя Вишеса закурила и, вместе с лемом, пошла в бар».

– Черт возьми! Нет, последнее предложение не пиши, – прервал девушку редактор Фыва, – пиши так:

«Вы что не умеете читать? Простите мне мое любопытство, но как же вы тогда умудрились стать журналисткой?».

Нет. Нет. Нет.

«Ни одна овца не смеет упрекнуть меня в том, что я баран».

Опять нет! Совершенно не так!

«Сначала мы избавляемся от стереотипов, потом будем их возвращать».

Черт! Щенг! Ще-еее-енг!!!

В редакцию вбежал уродливый мальчуган лет двенадцати.

– Вы звали меня, лем?

– Да, Щенг-прощелыга. Срочно найди 908-ого и спроси у него, когда он собирается лезть на памятник Вишеса. Гони во весь дух, хулиган!

– Да, лем! – сказал парень, и, проглотив таблетку с «синтезатором воздуха», умчался, как если бы его сдул «36-708».

Это был весенний солнечный полдень с элементами «72-33». Оператор погоды решил убрать «72-33», и это стал обычный солнечный полдень.

– Эй, Шек, переведи часы на 231 минуту вперед. Пусть вечер наступит немного пораньше. Я сегодня хочу выпить.

– «Алкашня»… – пробурчал Шек, и перевел часы на 231 минуту вперед.

– Черт! Уже четвертый час, – заметил редактор, – где носит этого несчастного?!

Эти незаметно пролетевшие четыре часа 908-ой проводил в баре на Чертовом проспекте. Компанию ему составляли какие-то сексапильные барышни.

– Здравствуйте, господин.

– Господь один… – пробурчал хриплым назидательным голосом парень, – что тебе нужно от меня, Щенг-прощелыга?

– Простите, что отвлекаю вас, лем, от душевного времяпрепровождения, однако, к вам меня послал господин Фыва. У него весьма неотложный вопрос, характер немедленного разрешения которого, он передал в своем визжащем крикливом тоне. Вопрос касательно той сфабрикованной истории с памятником Вишеса для издательской статьи…

– Кто просит? Господин Фыва? А-ха-ха-ха-ха-ха! До чего смешное имя! Кто это такой?

– Это ваш издатель, лем.

– Ах да, точно! – и его очередной приступ смеха подхватили сидящие с ним девицы.

– Лем 908-ой, господин Фыва намерен получить ответ в ближайшее время.

– Но я еще недостаточно «набрался» для этого … – усмехнулся лем 908-ой, – иди, а то я пошлю тебя к черту, если ты будешь продолжать мешать мне пьянствовать.

– Но, лем…?

– Скажи Фыве, что мне нужно дойти до кондиции.

Щенга опять как «36-708» сдул.

– Что этот бездарь решил напиться до беспамятства? Так он сорвет все наше мероприятие! – отводил душу на бедном подростке господин Фыва, – живо доставь этого псевдописателя ко мне!

– Господин Фыва, …

– Я слышать ничего не хочу! Скажи этому «соплежую», что употреблять алкоголь я ему разрешаю только после выполнения своих обязательств перед издательством!

– Да, лем!

От такой беготни пришлось съесть еще одну таблетку с «синтезатором воздуха». И Щенг вновь умчался, сдутый «29-90» катастрофической силы.

Но в баре на Чертовом проспекте 908-ого не оказалось. Барышни, недавно составлявшие ему компанию, сообщили мальчугану о соседнем заведении, прямо на перекрестке Сида Вишеса и Чертового проспекта. Щенг помчался туда, как сдутый «36-708». А-хах!

– Лем 908-ой? Лем 908-ой?

– Малыш Щенг, присаживайся, угощайся.

– Что вы, лем? Я весь в трудах.

– Тебя опять послал ко мне господин Фыва?

– Да, лем 908-ой. Он разрешает вам употреблять алкоголь только после выполнения своих обязательств перед издательством.

– Вот так и сказал?

– Слово в слово.

– Вот ведь черт, а! Сдается мне, что я уже переборщил с выпивкой…

– Помилуйте, лем…

– Скажи, что я, наверное, собираюсь сначала выспаться.

И сила «36-708» вновь используется в качестве сравнения скорости Щенга.

– Да что этот бездарь о себе возомнил?!

И вдруг все услышали с площади Сида Вишеса брань через громкоговоритель.

908-ой зачитывал стихотворение, с максимальными удобствами водрузившись на памятнике экс-басиста:

«Посвящается Лейле Элси Айслэй:

Пожалуйста, срывайся на мне,

Избегай, бей посуду, ругайся!

Пожалуйста, срывайся на мне.

Старайся!

Пожалуйста, прошу, проклинай,

Шантажируй, с петель сорви дверь.

Пожалуйста, прошу, проклинай,

Убей!

Пожалуйста, душу терзай мне, реви,

Рви волосы, режь, ударь по лицу.

Пожалуйста, душу терзай мне, реви.

Не к концу!

Пожалуйста, навсегда уйти обещай,

Выбрасывай вещи из дома, сожги.

Пожалуйста, навсегда уйти обещай,

Но люби!»

И потом сладко уснул.

2113 год

12 июня

Вы когда-нибудь бывали в «Доме Наоборот», где все наоборот? Настолько наоборот, что здравый смысл граничит с абсурдностью, а невиданные глупости приравниваются к проявлениям гениальности. Место, где правит полная деградация, как наивысшая степень совершенства и расцвета человеческого индивида. Психбольница, где из лекарств, прописывают табак и алкоголь. «Выкидоны» врачей, а вернее бесшабашных медиков, которые: то залезут на столбы линий электропередач и примутся гоготать, изображая киберптиц; то обвешаются оголенными проводами и пустят по ним ток; либо изобьют до смерти какого-нибудь пациента. Здесь все было наоборот: вместо нормальной еды подавали порошки, которые надо было заливать кипятком; вместо душа – отправляли ополаскиваться специальным химическим раствором, отталкивающим грязь. А на ночь стены обливали высокооктановым бензином, чтобы поджечь в случае бунта или побега.

Ни у кого не было особой охоты попасть сюда, особенно у 908-ого, начитавшегося романов Рэя Бредбери и, преисполненному красно-розовыми представлениями о жизни. И первое, с чем он столкнулся, став постояльцем этого места – с невозможностью выделиться своей эксцентричностью в «лиге первостатейных психов». Эти сорвиголовы целыми днями только и делали, что «ставили на уши» весь персонал: играли в шахматы, пили текилу, обсуждали назначение морей и океанов и разгадывали кроссворды. И, если делать как они, то отличиться не получится. А, ведь, для 908-ого главным критерием являлось быть не похожим на остальных.

Однажды ночью, проживая еще в Звериной Клетке, пристрелив тридцать шестого за свою жизнь человека, он уныло побрел домой, осознавая всю обыкновенность этих преступлений. Людей в Звериной Клетке убивали чаще, чем они обзаводились автолоджиями. Лицензии на убийства имели многие: йорклиционеры, манекенщики, межконтинентальные бизнесмены, аппаратчики…

Законы стали такими изощренными и гибкими, что, как ни старайся, лишение жизни имело все шансы приравниваться к благодетели. Сначала все шло хорошо, у 908-ого в кармане был пистолет, а точнее револьвер, которым он и сносил «башни» обитателям своего района – неплохой образец превосходства над человеческой жизнью, так сказать, подаренный ему однажды сестрой, постоянно напоминающий о наличии спасительного метода. А потом он разочаровался.

Поэтому, в «Доме Наоборот» парень решил проводить свое время за такими исключительными занятиями, вроде распития текилы, повествования своей жизни и написания статей.

Вот, кстати, еще одна из них:

«Все свои самые лучшие вещи я создал под действием алкоголя. Мало кто знает, но это так. Алкоголь был и остается моей музой на протяжении самой мать ее бесконечности, самой мать ее гордого величества вечности и прочей е*отни, что подразумевает бытие. Наша жизнь это дерзкая су*а, выпрашивающая жертвы для подпитки своего сволочного эго. Вот ты рад сейчас, а плата будет потом. Платят все. И платят в этой жизни, в этой форме своего жалкого плачевного существования. Как только отказался платить, жизнь тут же бросает карты и покидает стол. Это жизнь не умеет бороться, а не ты.

Жизнь боится дерзких.

Алкоголь помогал мне сочинять стихи, он помогал придумывать статьи, и он согревал меня, когда никого рядом не было. Почему я кому-то должен в этой жизни быть обязан? Я должен быть обязан "чему-то". Стеклянные и жестяные "подруги" заботливо несли мой творческий порыв в дикое поле фантастических заготовок, и вот тут-то папа разгуливался и чувствовал себя как дома. Именно алкоголь давал воплощение моему духу написания, именно он повлек за собой драйв потрясений, испытываемых от красочности и эстетической пошлости слога. Именно он и был причиной этого, и как безмолвная бабочка, несущаяся на потоках андеграунда, придавала вкус и смысл нечленораздельным крикам побитой души.

Когда боги просили, а порой и вымаливали энергию для своего тщеславия, воздух сотрясался от конвульсий моего мозга, и рука просто порхала на бумаге, как крылья колибри, незаметные даже временем и его сопутствующей заразе знаменовать достославный конец всему, что не начиналось бы.

Именно алкоголь помогает писать эти строки и стирать согласно геометрической прогрессии чувства ответственности за вопиющую наглость при надругательстве над собственной совестью, и растлевать попытки разума одержать высоту.

И кому же я пою оду? Алкоголю и его волшебной способности превращать сумбурную гамму эмоций в упорядоченный поток созерцательных мыслей и "креатива". Бедный мой друг, мне нечем тебе отплатить кроме слепой верности, кроме искренних побуждений угождать твоей силе и надежде на справедливый итог от череды нелепых действий под влиянием твоего присутствия и твоей поддержки.

Милый мой друг, твоя эпоха переживет человеческую цивилизацию, и стимул, который ты даешь, пусть и взаймы, оправдает твое назначение и умастит твою скорбь по утерянным душам.

Милый мой друг»…

Потом он отхлебнул немного текилы, расплющил жидкий карандаш об стекло и призадумался.

Постъядерный «72-33» вот уже сто двадцать «объятий» лил не переставая. Мерзкий неприятный «шесть, мать его, один ноль ноль» Что-то среднее между «как из ведра» и мелким «моросящим пакостником». Чертова погода. Небо так и просило плевка в рыло.

– У тебя идиотский смех! – раздраженно выпалил 908-ой и попросил у Консиллера сигаретку.

Санитар с ловкостью фокусника осуществил его желание.

– Так о чем это я рассказывал? Ах да! Недавно тут вспоминал его. Слышал когда-нибудь о Пыльном Иоанне? Его называли Пыльным потому, что он часто сидел в библиотеке, полной грязных и пыльных книг, получая от этого эстетическое наслаждение. Он никому не разрешал прибираться в ней. В поддержании настоящей чистоты, по его мнению, нуждались только сердце и разум. Пыльный Иоанн часто бывал в баре на 2564-ом километре (это был единственный известный мне бар с настоящим камином в зале). Он любил нахлестаться самыми дорогими спиртными напитками и танцевать с глупыми барышнями джайв под музыку из автоматов. У него был заводной джайв. Это такой быстрый танец со свободными движениями. Потом Пыльный Иоанн возвращался домой, набивал свою деревянную трубку табаком и пускал дым за игрой на рояле. Заканчивая вечер электронными коктейлями, он ложился спать, а на следующий день продолжал кутить по новой. Откуда я все это знаю? Я тоже кутил вместе с ним. В наше веселье входило: бегать по крышам припаркованных автолоджий, встречать рассвет на крышах жилых домов, производить впечатление на барышней; а еще я брал у него уроки игры на рояле. Мы разучивали «Битлов», «Титаника», «Девять Дюймов» и еще всяких – чудесное время, что еще сказать… Я мечтал выступить концертом в одном мексиканском баре. Ты никогда не слышал о мексиканских барах? Я очень хотел быть похожим на Брэндона Флауэрса, только вот галстук с жилеткой и с рубашкой на мне плохо смотрелись, а еще чертова борода никак не росла, хотя, это уже не так важно. Все бы шло гладко, не перестань Пыльный Иоанн контролировать себя в употреблении алкоголя, женщин и впечатлений. В таких случаях, приходилось мне брать, арендованный в прокате автолоджий, и везти его до Кактус-сити к одному нашему знакомому инженеру, в редкие разы составлявшему нам компанию. А от бара на 2564-ом километре до Кактус-сити, скажу я тебе, ни х**на не ближний путь. Наш разгульный образ жизни продолжался больше полугода, пока его не застрелили. Конечно, Брэндон Флауэрс из меня не получился, а вот к Пыльному Иоанну я проникнулся симпатией. Он научил меня игре на рояле и джайву. Достойную жизнь он прожил. Позднее я очень гордился знакомству с ним. Разумеется, я спросил его однажды: «Пыльный Иоанн, почему бы тебе не завести семью? Ну, знаешь там остепениться, как говорят?» и, догадайся, что он ответил? «На**ен надо!» – были его слова. «Человек, – говорил он, – вырастает, обзаводится этой так называемой «семьей», детей штампует, ходит на работу – и все дела, по той простой причине, что не знает больше, чем можно занять себя в жизни, либо боится быть не как все. Все, что он делает – притворство, отвлекающий маневр от его подлинных желаний. А самое страшное для человека, вовсе, не одиночество, не горе, не болезни, – говорил он, – самое страшное для него – это прожить фальшивую жизнь»… Про себя он говорил, что знает, чего он хочет, и не бежит от своих желаний, а они у него заключались в том, чтобы не заниматься всякой х**нёй, а быть настоящим человеком и получать от жизни «кайф». Вот такая вот история о Пыльном Иоанне и она подошла к концу. Так что… спасибо за внимание.

Глава третья

«От того с чего все это началось до того, чем это так и не закончилось»

2112 год

13 апреля

Герцогство «Капустные Гряды»

В тот день, с рассветом, ну, то есть около одиннадцати часов утра, в дверь дома по адресу: «Герцогство Капустные Гряды, улица Зе Тедди Варриорс, 2020», постучали.

Когда телохранитель Олд'жа Айслэя открывает дверь, то два человека в серебристых костюмах оповещают ему о возложенном на них Аппаратным Домом поручении, исполнить кое они явились. Телохранитель с почтительной вежливостью приглашает их в дом и информирует о том, что известный изобретатель будет рад принять их в гостиной.

– Переезжаете? – указывает один из гостей с белобрысой взрывной шевелюрой как у сошедшего с ума ученого на полупустую гостиную и складированные вдоль стен упакованные коробки, когда они уже сидят за столом и угощаются чаем с печеньем,

– Расширяюсь. Хочу оборудовать здесь второй этаж мастерской. В подвале уже мало места, – говорит хозяин трехэтажного особняка, мужчина сорока пяти тире пятидесяти лет с идеально уложенными серебристыми волосами. Он улыбается, а потом восхитительным тоном интересуется:

– Так и о каком же поручении идет речь, лемы?

– Аппаратный Дом …кхм… хотел бы поближе познакомиться с вашим новым детищем, – деловитым голосом оповещает тот же аппаратчик – если вы, конечно, не возражаете.

– Что ж! Почту за честь, – с умеренным удовлетворением благодарит Айслэй, на нем классная серая рубашка и черные брюки с подтяжками, – творцу всегда приятно рассказывать о своих творениях, – после небольшого отступления он добавляет, – вы еще не наведывались к Замысловату? – смеется, – простите, это всего лишь шутка. – Аппаратчиков, судя по их безмятежным лицам, это не смущает. – Однако, был бы премного благодарен за уточнение: о каком именно детище идет речь? – с непрекращающимся энтузиазмом продолжает он, и вновь расплывается в добродушной улыбке.

Аппаратчик, тот самый, что с белобрысой взрывной шевелюрой как у сумасшедшего ученого закидывает ногу на ногу.

– У вас замечательный настрой, лем Айслэй.

– Да и день сегодня дивный, – отмечает тот, и бросает мимолетный взгляд на пасмурное небо, готовое закатить потоп как в старые добрые библейские времена.

– Но вернемся к делу.

– Осмелюсь предположить, что речь ведется об «Аэрохоккее»? – тут же подхватывает Олд'ж, как ни в чем не бывало.

– Это занятная вещица, лем Айслей, но не о нем. Об устройстве гораздо большей мощности и куда больших возможностей.

– Избавьте меня, прошу, от смелых и неприличных догадок, – снова смеется хозяин трехэтажного особняка еще и с посадочной площадкой для автолоджий на крыше.

Лицо собеседника слегка добреет.

– Мы имеем в виду «источник бесконечной энергии», лем Айслэй. Не могли бы вы удовлетворить любопытство госслужащих Аппаратного Дома?

– Простите, лемы, мне послышалось или вы и вправду сказали «источник бесконечной энергии»? – лем Айслэй даже ерзает на стуле от любопытства и удивления, – было бы очень славно обзавестись такой штукой.

– Интересно вы выразились: «было бы славно»? Звучит так, будто у вас его нет?

– Ну, конечно же, нет, господа, – изобретатель веселится, принимая такие домыслы за шутку, само собой, с должной учтивостью, – с чего вы решили?

– Интуиция!

– Прошу прощения…

Аппаратчик, ни разу за все время не притронувшийся к угощениям, отодвигает кружку еще дальше, словно хочет удвоить шансы не поддаться на соблазн, и облокачивается на освободившееся место локтями обеих рук. Собственнику первоклассного коттеджа с бассейном и русской баней на верхнем этаже становится немного неловко, но он не подает виду. Следующее действие кое выполняет представитель интересов Аппаратного Дома, это пристально смотрит Олд'жу в глаза.

– На основе совокупности практически усвоенных знаний, иными словами, опыта, мы в состоянии предугадывать последствия ситуации, в которой пребывали. Впервые, поднесся руку к горячему чайнику и, получив ожог, в следующий раз мы позаботимся о том, чтобы не хватать его голыми руками, верно? Но наш мозг помнит последствия не только того, что происходило непосредственно с нами, но и то, что происходило с нашими предками. Эти знания передались по генам, они бессознательны. И как только алгоритм повторяется, мозг реагирует. Эти слабые и едва различимые сигналы человек называет – интуицией.

На этом месте аппаратчик вытаскивает из нагрудного внутреннего кармана портативный планшет и включает его. Спустя несколько секунд государственный служащий представляет на обозрение изобретателя таблицу.

– Это что, таблица статистики? – предполагает Олд'ж.

– Совершенно верно! – с какой-то странной для обладателя единственных четырех восьмичастотных автолоджий в мире помпезностью восклицает гость.

– Бенджамин Франклин, Александр Хартдеген, Никола Тесла – это изобретатели, жившие в восемнадцатом и девятнадцатом веках, – подтверждает Олд'ж после того, как вычитывает имена из таблицы.

– Все верно – соглашается аппаратчик, – здесь он сделал что-то наподобие кривой улыбки.

–А что здесь делают «The Killers»? Они тоже что-то изобрели? – любопытствует Айслэй, отхлебывая из кружечки с надписью «лучшей подружке невесты».

– …Музыку, – отвечает аппаратчик. На что его коллега, который до чая был не дурак, и допивает уже третью чашку, одобрительно качает головой.

– Хорошо. Но как все это связано…?

– …С «источником бесконечной энергии»?

– …С интуицией?

– Статистику составлял интуитивный искусственный интеллект – «ИИИ».

– То есть машина предположила, что я изобрету «источник вечной энергии»?

– Не изобретете, а уже изобрели.

– С таким же успехом можно предсказывать выпавшие в лотерее числа.

– Даже результаты лотереи можно математически спрогнозировать, лем Айслэй. Все очень просто: на базе статистических данных о количестве изобретателей за всю историю человечества, их попыток изобрести вечный двигатель; о количестве изобретений за определенный период истории; беря в расчет темпы технологического развития, модные тенденции, степень популярности технических наук, человеческий фактор и многие другие переменные, наша электронно-вычислительная машина с точностью до 99,999 процентов составила прогноз об изобретении «источника вечной энергии» в период с декабря 2110 года по март 2112 года включительно.

«Лучшей подружке невесты» ставится на стол потому, что Олд'ж решает погладить обеими руками свои залакированные седые волосы, а левой потом потрясти, чтобы поправить наручные часы. Сначала он хочет поинтересоваться: дескать, какого это черта? Потом он хочет сказать: «что это за бред»? В итоге из множества перебранных вариантов реакций останавливается на тактичном:

– Весьма любопытно, лемы. Весьма, весьма и весьма любопытная вещь, о которой мне ни разу не приходилось слышать за период со дня моего рождения до сегодняшнего момента. Я бы хотел сказать, что у меня нет слов, но даже на эту фразу у меня нет слов. Что происходит, господа? Простите, мне, возможно, мою необразованность, но как можно доверять машине столь иррациональные прогнозы?

– Поверьте можно, лем Айслэй. Машина прошла испытания даже на более сложно-прогнозируемых явлениях…

– А войну она предсказала?

– Что-что?

Второй напарник перестает поглощать печенья и в недоумении уставляется на изобретателя. Белобрысый аппаратчик протаскивает взор на своего коллегу, и мгновение спустя аналогичным образом возвращается к зрительному контакту с Олд'жом.

– Я ошибся. Прошу прощения. Предсказала ли она Катастрофу? – именно это я имел в виду.

– Она не могла предсказать Катастрофу так, как была изобретена после нее.

– Но ведь можно было смоделировать такую ситуацию.

– Допустим, но в этом не было необходимости.

– И сейчас вы хотите сказать, что у меня в подвале накрытый тентом «Perpetuum Mobile»?

– Согласно нашим статистическим данным, нам известен факт его изобретения. Местонахождение же подобных объектов вычислять наша техника еще не научилась.

– Немыслимо.

– Это Будущее, лем Айслэй.

– Я не об этом, а о том, чтобы допускать такую вероятность, как изобретение «источника вечной энергии» в принципе.

– Разъясните, пожалуйста.

– Охотно.

Лем Айслэй расставляет ноги и кладет локти рук на колени с готовностью произнести очень сосредоточенный монолог:

– Даже при таком высокотехнологичном уровне, какой нам предоставляет природа постапокалиптического мира, «источник бесконечной энергии» создать не получится. Физиками было экспериментально доказано, что в условиях нашей реальности ничто не может работать вечно, и любая энергия конечна. Изобретение любого производителя неисчерпаемых ресурсов, по крайней мере, такой примитивной цивилизацией как нашей, с вселенской точки зрения, сродни изобретению «машины времени». Такой проект осуществим, если только сами боги рок-н-ролла спустятся и вручат нам чертежи. И я был бы безмерно счастлив: отдать Источник Аппаратному Дому и вписать свое имя в историю потому, что с таким бесконечным поставщиком энергоресурсов любая гонка вооружений с государствами-соперниками будет выиграна раз и навсегда и положит конец всем… катастрофам.

– Весьма вкусный чай, – этот факт отмечает про себя второй, менее разговорчивый представитель интересов власти, и наливает четвертую порцию.

– Мы, конечно, не физики, лем Айслэй, и не политики, – аппаратчик с шевелюрой опять переглядывается со своим ненасытным напарником, – но, во-первых, осведомлены, что структура реальности после Катастрофы была слегка изменена, один из примеров – ускорение вращения Земли; а, во-вторых, – он опять смотрит на любителя чая, а потом с довольной физиономией и прищуренным взглядом на изобретателя, и внушительным тоном подытоживает, – нам известно про «источник» наверняка, ведь, мы как никак работаем в Аппаратном Доме.

– Может быть, Машина ошиблась совсем на чуточку? – продолжал отбиваться седовласый мужчина, – я, отнюдь, не единственный изобретатель в мире. Создателем «источника», например, может быть Операционист – знаете такого лема из Звериной Клетки? Братья Гайд… Или тот, кто создал эту вашу предсказывающую машину…

– Исключено! – хладнокровно отрезает аппаратчик, – мы знаем, что это вы. Мы в курсе о ваших контактах с австралийскими агентами, а также о том, что вы собираетесь перевозить «источник вечной энергии» завтрашним рейсом на «Пуле».

Олд'ж вытягивается в кресле и, не теряя хорошего расположения духа, как ни в чем не бывало, интересуется: не результат ли это очередного пророчества Машины?

Аппаратчик с высоко вознесенным подбородком объявляет о бесполезности отрицать данный факт, подкрепленный физическими доказательствами. На планшете, любезно им предоставленном, появляется половины фигуры странного большеголового существа голубого цвета и с квадратными глазами. Непонятного происхождения форма жизни поглощала какао из белой фарфоровой кружки и издавала звуки, похожие на мелодичное бормотание, по типу: «па-па-па-пам-пам-па».

Пожалуй, сорокавосьмилетнему изобретателю еще было чему удивляться в этой жизни. Он хочет рассмотреть интересное видео более детально, и наклоняет голову поближе к экрану планшета. Существо жестикулирует, макает в варенье вафли и продолжает бормотать в веселой тональности. Олд'ж замечает, что при каждом движении оно мерцает слабым светом, а глаза меняют цвет.

– Кто это? – голос изобретателя дрожит от восторга.

– О чем это вы?

Аппаратчик поворачивает планшет к себе, и со словами: «не это», нажимает на пару кнопок, а потом разворачивает воспроизводящее видео устройство обратно на обозрение лему. Теперь героем фильма становится сам Олд'ж. Его реакция как всегда достойна описания, но в этот раз описывать было нечего. Потому, что лем Айслэй наблюдает зафиксированное им же самим испытания на видеоклонитор с абсолютно равнодушным выражением. У него не дергается ни один мускул на лице и совершенным образом невозможно определить дышит ли он в принципе. Оба аппаратчика безмолвно наблюдают эту картину, в то время как хозяин дома наблюдает картину другого сюжета. Печенье и чай перестают поглощаться. Казалось, на улице стих сам «29-90» и киберптицы застыли в «36-8-5» и не садились на детонаторные деревья, а на территории герцогства, в виду колоссальных площадей с засаженной всеми возможными видами капусты, их здесь обитало невероятно много.

– Наше руководство не придало бы этому значения, не коснись бы это дело национальной безопасности.

– Безопасности планеты, – вносит поправку его напарник.

– Да, именно.

Аппаратчик становится менее обходительным. Он будто бы считает, что теперь может позволить себе легкую наглость в общении, но старина Олд'ж дает понять, что он не из пугливых.

– Возможно, я полагаю ошибочно, но не сохраняет ли бизнесмен за собой право не разглашать информацию о своих клиентах, как минимум по этическим соображениям?

– Все верно, лем Айслэй, – аппаратчик, так ни разу все-таки и не притронувшийся к угощениям, скрещивает пальцы обеих рук – если только сделки совершаются между законопослушными лицами.

– Искренне прошу не сомневаться в моей преданности законам!

– Тогда как же вы объясните все это?!

Аппаратчик забирает, а точнее выхватывает планшет из рук изобретателя и потряхивает им в воздухе словно маракасами. В этот момент его напарник выпрямляется на стуле. Телохранитель, стоявший рядом, тоже подходит ближе, готовый вмешаться. Но он лишь на миг отвлекает всеобщее внимание.

– Все хорошо, Чек, – произносит Айслэй, подняв руку.

– Учитывая ваш социальный статус и вклад в индустрию, Аппаратный дом готов закрыть глаза на этот случай и, даже, в состоянии предложить вам щедрую сумму за такое изобретение.

– Искренне благодарю, – с умеренным удовлетворением говорит мужчина, и слегка покачивается. – Правильно ли я понял: Аппаратный Дом устанавливает контроль над частной сделкой, и, не вдаваясь в суть и подробности, выдвигает обвинение в сокрытии изобретения, предсказанного электронно-вычислительной машиной?

Обладатель шевелюры как у сумасшедшего ученого кивает головой и дает утвердительный ответ. Коллега как всегда с ним солидарен. После чего образуется недолгое молчание, которое сопровождается короткими отрывистыми звуками по лестнице со второго этажа дома. Андромеда в ярко-малиновом пышном платье до щиколоток заостряет на себе любопытные взгляды, как и гостей, так и отца с телохранителем. Чистый звонкий голос разливается по всем ста квадратным метрам гостиной:

– Папенька, я готова ехать!

Папенька улыбается и представляет девушку гостям, а потом гостей девушке и просит подождать его в автолоджии, пока он не закончит беседу.

– Надеюсь, мы вас не задерживаем, – вновь обращается аппаратчик к хорошим манерам после того, как андромеда покидает лемов, поднявшись по лестнице обратно.

– У моей дочери сегодня помолвка, ставит в известность Олд'ж.

– Ах, вот, что! Примите наши искренние поздравления. У вас чудесная дочь, лем Айслэй,

– Благодарю.

– Семья это важно. Но это вы и так знаете.

Тут изобретатель впервые за все время диалога настораживается, но представитель интересов Аппаратного Дома вовремя его успокаивает.

– У нас тоже семьи, лем Айслэй. У меня восьмилетний сын, у моего напарника Атлетика – трехлетний сын и десятилетняя дочь. Вы думаете, к чему вам это знать? Я объясню: во-первых, мы хотим, чтобы вы доверяли нам. Конечно, мы не зовем вас «пивка накатить» и не напрашиваемся на день рождения. Ваше к нам доверие – это момент солидарности к таким же семейным людям, как и вы. Мне хочется думать, что вы понимаете, о чем я говорю.

Олд'ж меняет положение своего тела в знак распознавания сути монолога и отпивает немного чая. Словно, приняв это действие за сигнал, второй аппаратчик, он же Атлетик, отец двоих детей, принимается вновь уплетать угощения. В этот раз с удвоенной силой, как будто другого шанса так плотно пообедать уже в этой жизни не представится.

– Во-вторых, лем Айслэй, если брать во внимание «во-первых», мы дорожим своей работой с удвоенной степенью, чем лет десять или… – аппаратчик прерывается и, переводя свой взгляд с изобретателя на Атлетика, обращается к нему с вопросом, – Атлетик, сколько лет ты уже состоишь на должности агента Аппаратного Дома?

– Четырнадцать, Жмит.

– …чем десять или четырнадцать лет назад. Нам нужно кормить своих детей. Эта работа – часть жизни каждого из нас. И если какая-то электронно-вычислительная машина Будущего говорит нам, что кем-то был создан «источник вечной энергии», а наш босс говорит, что мы обязаны этот исторический момент не упустить из виду, мы идем и выполняем свою работу. Вот так-то, лем Айслэй. Даже, если у вас ничего нет, мы не можем позволить, чтобы правдивость сведений Машины, разработанной учеными Аппаратного Дома, была подвергнута сомнению. Поэтому, поймите нас правильно, мы не можем уйти отсюда с пустыми руками, как бы и нам самим, возможно, это хотелось.

Салон «Лонгфелло».

Рассказывает Лейрон.

11:34. – Если они через пять минут не выйдут, я предлагаю заняться кое-чем. Мне сегодня это очень надо.

Меня зовут Лейрон, и эта «двинутая» дура, которая сейчас высказалась, опять начинает меня раздражать. С того самого момента, как мы приехали на Острова Большой Надежды у меня возникает дикое желание отстрелить ее болтливый язык. Вероятно, подобным страстям, забушевавшим в моем организме, поспособствовал ее, не закрывающийся вот уже полчаса, рот. Иногда, кстати, под причину попадал и образ, который она создала себе. Я очень консервативен в плане имиджа, и считаю, что андромедам все-таки не мешало бы носить длинные, желательно до пояса, волосы, и короткие юбки, а не это «пуховое одеяло» вокруг ее нижней части тела, когда не представляется возможным как следует рассмотреть ее ноги и все такое. Зачем андромеде, в принципе, прятать ноги, они ведь такие красивые у женщин, а я-то просто в экстазе, когда лицезрею их. А еще вместо сережек в ушах она носила пули, говоря якобы, что когда в нее стреляли, эти пули застряли в мочках, и она решила их больше никогда не снимать. Что за чушь! Я бы поразился, если бы узнал, что кто-то в состоянии в это поверить – она снимала их каждый раз, когда занималась со мной сексом. Маленькая врунья!

Я тяжело вздохнул и посмотрел на горизонт, где начинался город, до которого тянулись бесконечные грядки с капустой. Карбонатный «72-33» завис в районе «шестиэтажек», не проливаясь на землю уже почти час. Это могло объясняться тремя причинами: либо «36-8-5» стал слишком плотным, а это значит, без шлема на улицу надолго не выйдешь; либо «72-33» вовсе не собирался спускаться одинокими каплями, а это уже говорит о том, что «химичат» операторы в Службе погоды; ну или он просто застрял в текстурах.

Сейчас неплохо было бы отведать алкалоидно-тригонелинового коктейля с домашними булочками. И когда я говорю о домашних булочках, то, конечно же, подразумеваю булочки из моей любимой пекарни в Звериной Клетке. Их еще делают с вареной сгущенкой, а от вареной сгущенки я просто выпадаю в экстаз.

– Мне непонятно, – опять говорит она мне, – к чему нужен был этот маскарад? Что изменится от того, что они вырядились как идиоты-аппаратчики?

– А мне нравится творческий подход Кенга, – наконец, и мне выпадает шанс выразить свое мнение, – я даже был бы не прочь, чтобы он возглавлял нашу команду. А то Кед чересчур любит «выделываться».

– Скажи это ему, и он порвет тебя! – огрызается Милли.

Это курву, кстати, зовут Милли. Полное имя – Миллениум.

– Так он и так меня слышит. Да, Кед?

На заднем сиденье нашей крутой «тачки» восседает главный в нашей банде чувак по имени Кед. Он игнорирует мои слова потому, что занят чтением какой-то книги. Поэтому ему наплевать. На обложке написано «…ы», больше ничего не разобрать, книга изрядно потрепанная…

Я спрашиваю, на всякий случай, еще раз, слышит ли он меня, но Кед находится не в этой вселенной. А раз не в этой, то и черт с ним. Хотя, может, он притворяется, чтобы потом при подходящем случае припомнить мне. Хитрый су**н сын. Тоже тот еще **ндон.

– Слушай, мне нужно забеременеть в течение двух часов.

Эта «нимфоманка» опять завелась. Но я понимаю ее. После той самой Великой Катастрофы, ну вы знаете, цикл у женщин изменился, и зачать детей они могли теперь только раз в год. А эта недоделанная мать, хочет продать своего ребенка и купить ракетную установку, пока на них действуют скидки. На это я уже раза два отвечал ей, что целесообразнее было бы планировать такие вещи хотя бы месяцев за девять, ведь, это не лишено смысла, как минимум, а, если брать за максимум, то и вовсе логично. Милли же имела свойство не прислушиваться к советам, и вследствие такой жизненной позиции оба раза отвечала мне, что еще успевает; а если не успевает, то, мол, разберется «без сопливых». Я же, в свою очередь, имел все основания задаваться вопросом, почему она не может выдвинуть свое предложение на рассмотрение Кеду. На кой х**н, – ругался я про себя (чтоб было понятно, насколько эта «герла» доводила меня до белого каления), – в принципе, я должен был ввязываться в это дерьмо? Будучи человеком, относительно, не жестоким, и в какой-то мере с натяжкой, конечно, где-нибудь в доле равной одному-пяти процентам, даже и сентиментальным, я, быть может, вовсе и не хотел бы, чтобы моего родного ребенка кому-то продали. Не исключено, что и завязал бы работать на мафию, на Операциониста. И, в конечном итоге, позаботился бы о хорошем воспитании нового гражданина общества, как и полагается настоящему отцу. А эта с**а пусть нянчит свою ракетную установку.

– Не уверен в уместности такой процедуры.

Она опять кривит лицо с таким видом, будто ей «кончили» в рот.

– Черт! Что ты сказал?

Ну, вот видите, как она общается. Сейчас, не дай боги, она еще и заведется!

– Почему ты не можешь говорить нормально? Обязательно вот это вот «не уверен в уместности», «соизволю выразить свое мнение» – такое ощущение, что ты диктор из телепередачи. Тебе надо было идти заливать в уши Айслэю вместе с Кенгом или вместо него. Тот тоже любитель предложения усложнять. Как же вы меня все «достали»!

И она говорит об этом на полной серьезности. Я просто поверить не могу. Сидит и на лицо вываливает все дерьмо о тебе.

– Этот тоже молодец! – теперь она накинулась на Кеда, – уткнулся в книгу и делает вид, что он е**ный профессор…

– Слушай, прострели-ка ты себе голову, Милли! – не выдерживаю я.

– Ах, вот как ты со мной теперь разговариваешь?!

– Может, хватит?..

Но эту с**у в восьмом поколении было уже не остановить. И как только у Восемнадцатидюймовика получалось с ней ладить. Ну и «влип» же я!

11:37. Лучший способ заставить замолчать женщину, это замолчать самому и не усугублять. Но я просто усыпляю ее, нажав на сонную артерию на плече.

У меня появляется идея послать за коктейлем курьера. Все-таки никому из нас нельзя отлучаться. Но Кед, наконец, отвлекшийся от своей книги отговаривает меня, «типа»: эти парни ненавидят ребят из Звериной Клетки (по номерам-то видно), и повадились плевать тому, кто откуда в еду и напитки. Такой аргумент действует на меня болезненно, ибо я совсем не испытываю симпатии к сомнительной затее пить напитки со слюнями курьеров, и, даже начинаю думать о своих предыдущих здесь заказах, переживая теперь, все ли в порядке было с теми бутербродами с кукурузным паштетом.

11:42. Я уже начинаю беспокоиться. Нам следует ждать команды и не покидать «тачку», однако, мне кажется, что в доме Айслэя что-то пошло не так. Мои опасения подтверждаются, когда с крыши его особняка взлетает автолоджий.

– Что за?.. Кед, смотри!

– Дав-вай в дом!

И кто делает эти чертовы бардачки в этих чертовых «тачках». У меня получается открыть его раза с семисотого. Я достаю оттуда шлем и вместе с ним выбегаю на улицу под грозное шапкой над землей нависшее небо. Кнопка звонка чуть не отваливается от истерического надавливания моего пальца. Дверь не открывается и не поддается крепкому толчку. Я стреляю в домофон, иногда это срабатывает. Проклятье! Но не в этот раз.

– Эй! А ну стоять! – слышу я сзади, и даже не успеваю обернуться потому, что кто-то прижимает меня лицом к стене, застегивая мои руки в наручники. Криу-криу! Щелк! Подкрались, черти, незаметно! Временная глухота от прозвучавшего слишком близко взрыва дверного проема дезориентирует меня полностью. Клянусь, я настолько зол, что хочу скрутить всем тут шеи голыми руками, без всяких там выяснений обстоятельств. Ну-ка, и сколько их там? По количеству разных голосов, как будто целая толпа людей. Кто эти ребята? Йорклиционеры? Грабители? Манекенщики? Вообще-то, у меня аллергия на пыль и грубое отношение к моей персоне. Кого-то боль запугивает, а меня она приводит в безумную ярость. Я даже про шлем забываю. Валяется там где-то.

– Заходим! Заходим!

Действуют не так как мы. А грубо и бесцеремонно. Как будто не терпится попасть внутрь дома. Похоже, Айслэй серьезно «насолил» ребятам, раз они дверь ему взорвали.

– Летите за «Пастернаком», а мы обыщем дом!

Рассказывает Миллениум.

11:43. – Мил-ли, мать тво-ю, оч-нись!

Пять, четыре, три, два… передо мной приборная панель!

Это «тачка»! Я в «тачке». В машине. Фьюх! Все в порядке. Не в каком-то баре, где меня на столе «имеет» двухголовый чувак, а в старом добром «Лонгфелло». О, боги! Привидится же такое. Это все стресс. И как же я здесь, черт возьми, оказалась? Ах, да! Мы же вроде собирались заняться с Лейроном сексом. Так занялись или нет? Плохо помню, что было. Вроде он рассказывал о том, как в детстве ему чуть не откусили х**. Ну и фантазии у этих мужиков…

– Слы-шишь, Мил-ли?

Кед трясет меня за плечи… я же уже очнулась, чертов кретин!

– Что случилось?

– За-во-ди ма-ши-ну!

Там что-то взрывается. Черт! А где другой придурок? А другой придурок стоит прижатый к стене дома Айслэя йорклиционером. А чего это тут? Решил сходить за «le coffee»? Вот тебе и результат. Не слушаешь никогда тетю Милли, и вечно в тебя попадает всякое дерьмо. А эти-то, откуда тут «нарисовались»? К счастью для Лейрона, я знаю, что нужно делать. И, если он будет продолжать стоять также ровно, в ожидании, что кто-нибудь наконец-то его т***нет, то, возможно, не лишится своей толстой и сексапильной задницы.

Кед бросает свою чертову книгу и перелезает на переднее сиденье. Щелк! Щелк! Треньк! Треньк! Пулемет готов к работе. «Ваша цель?» ― спрашивает бортовой инженер. А Кед самодовольно, как всегда в своей «выпендрежной» манере, выговаривает:

– Все, кро-ме, Лей-ро-на!

Словно что-то там пробормотавшая противотанковая пулеметная установка начинает строчить. Несмотря на их бронекостюмы, все эти йорклиционеры (сколько их там? около десяти?), все они у нас здесь как в тире, разбрызгивая кровью и сотрясаясь в конвульсиях, будто наркоманы от передозировки, падают замертво. Бортовой инженер опять интересуется:

– «Включить "Dead Cell"?»

– Да, Бро, включить «Dead Cell» – подтверждаю я, и меня пробивает на «ржач».

Люблю я эти автолоджии со встроенными пулеметами и аудиосистемой в комплекте.

11:45. После того, как не остается ни одного живого йорклиционера, в пределах видимости, мы приступаем к следующему этапу по осуществлению нашего дьявольского плана. А именно, подъезжаем к зданию поближе, и я кричу перепуганному Лейрону, чтобы он не думал, что я спасаю его не в меру упитанный зад из-за каких-то там чувств к нему, а просто, потому что мне необходимо забеременеть в ближайшие два часа, и было бы неплохо совокупиться с тем, кого я более-менее знаю. А посему вместе со своими поджилками пусть запрыгивает в «Лонгфелло».

Лейрон запрыгивает, а Кед, какого-то х** выпрыгивает.

– Куда ты? – кричу я ему.

А он вбегает в дом. И видимо, по его душу, оттуда начинают доноситься выстрелы. Секунду спустя он вылетает через окно и, оказавшись на земле, больше не двигается. Я вижу у него в груди солидную дымящуюся дыру.

– Черт! – выкрикивает Лейрон, будучи уже в салоне. Он тоже наблюдает эту картину.

– Блин! Кеду по ходу больше всех нужно было! – мне тоже не весело от того, что нашего главаря больше нет. В порыве злости я сдаю назад потому, что хочу хорошенько разогнаться.

– Что ты делаешь? – спрашивает меня Лейрон, у которого ч**н твердый даже в спокойном состоянии. Как-то я у него даже спросила: не мутация ли это какая-нибудь.

– Мщу за Кеда!

– Полегче!

– Заткнись! Откуда здесь появились йорклиционеры?

– Не слышу!

Я повторяю более громко.

– Не знаю, они скрутили меня, когда я звонил в дверь! – отвечает он, наконец, что-то вразумительное.

– А на кой черт ты звонил в дверь?! Нам велено было сидеть в «тачке»!

– Лоджия Айслэя улетела пять минут назад, а Кенг и Ико до сих пор в доме. Кед велел идти проверить!

– А почему я была в «отключке»?!

– Не знаю, ты вдруг заговорила про секс и «отрубилась»!

– Что серьезно, так и было? Тема секса никогда не была для меня скучной.

– Может, вызовем подкрепление?

Что он сказал? Вызвать подкрепление? Ну не придурок ли? И это от него я хочу детей?

– Пристегнись лучше! Будем воевать с тем, что есть! – выпаливаю я вслух.

Машина отлично «паркуется» прямо в гостиной дома Айслея, прошибая, ко всем чертям, кирпичную стену, наведя тут порядок.

– Хах! – смеюсь я, – видал, из чего делают стены для зданий? Из какого-то, на**ен, дерьма!

И я приказываю пулемету вновь открыть огонь.

– Цель: все, кроме Кенга и Ико.

– И Айслэя с его дочерью! – добавляет Лейрон.

– Ты же сказал: они улетели.

– Я сказал: улетела их «тачка»!

– Ну, ты и придурок! Может быть, ты и спровоцировал этих йорклиционеров своей разведывательной, бл**ь, вылазкой, а мы потеряли Кеда!

– Ага! Гуляла такая группа захвата поблизости и меня увидела. Они давно собирались нас всех здесь «накрыть». Этот Айслэй, по ходу, хитрый джентльмен – все просчитал.

Нашелся чем защититься. Вы посмотрите на эту самодовольную «харю». Его сейчас разбомбит от гордости.

Я рефлекторно откидываю голову в сторону потому, что в нас летит «гром-бомба», которая скатывается по лобовому стеклу на капот и взрывается. Пулемет замолкает.

– Машина крепкая, выдержит! – ухмыляюсь я.

Потом еще одна разрывается справа от нас.

О, боги! Ну, ни х**а! Был раньше у Лейрона отличный пистолет, стреляющий нормальными пулями, а сейчас он достает этот «молекуляр». Кем он себя возомнил, «долбанным» манекенщиком?

– Кем ты себя возомнил, «долбанным» манекенщиком? – спрашиваю я у него.

– Крутая «пушка», – отвечает он меня с таким видом, как будто я не знаю, что задела его за живое. Перед «малолетками» будешь красоваться с этой «жужжалкой».

Вот у меня-то «пушка» крутая. Я беру запасные кассеты для «флэшбустера» и, открывая дверь, покидаю автолоджий. Мои «гриндерсы» приземляются на раздробленные части мебели, смятые коробки и разбитые кирпичи; а пули из моего тысячезарядного автоматического турбопулемета летят прямо в голову йорклиционеру на лестнице, а потом еще в одного и еще и еще… Мистер Сексапильная-задница добивает троих у выхода из кухни. И мы решаем сначала «зачистить» первый этаж, а поэтому всю кухню разносим в «кашу». Случайно туда попадает «гром-бомба» и тоже разносит все во «фреш-коктейль». На званый обед из «свинцовой спаржи» спешат из разбитых окон йорклиционеры, и, в намерении не оставить никого голодным, мы с Лейроном пуль не жалеем. Помню, несколько лет назад мы с ним «зависали» на фуршете аналогичного уровня при штурме Аппаратного Дома. Поэтому-то этот кретин, что-то вроде моего брата по оружию, «типа»…

Рассказывает Лейрон.

11:52. Будучи всегда возбужденным от заносчивости Миллениум, особенно в делах применения оружия, для меня стоило титанических усилий поддерживать температуру своего рассудка не выше комнатной. Безусловно, эта андромеда хорошо обращалась со всякими пулеметами, автоматами, гранатометами, но вот что и осторожность – якобы, ее «конек», с этим я готов был поспорить. К примеру, вот заехать на машине в дом – это что умно? А тогда перед штурмом Аппаратного Дома она забыла бронежилет в туалете. До сих пор мне непонятно, для чего его там, в принципе, нужно было снимать.

– Прикрой меня сзади! – кричит она мне, «типа»: чтобы я ее прикрыл. Нашей целью было освободить от йорклиционеров весь дом – первый, второй и третий этажи, но наша наступательная операция очень быстро потребовала обновления статуса. Похоже, йорклиционерский департамент созвал сюда каждую «крысу», у которой был в наличие хотя бы один пистолет. И тогда мы, на всякий случай, сбросив пару гранат, пошли дальше.

Я закурил потому, что потрудиться пришлось и на лестнице второго этажа. «Молекуляр» никуда не годился для ведения непрерывного огня, поэтому иногда приходилось помогать себе кулаками. Вынужден признать, что турбопулемет Милли все-таки круче. Неприятный момент заключался еще кое в чем. Когда мы добрались до третьего этажа, то эта потаскуха чуть не подорвала нас обоих. Она взбесилась от тщетности нашего старательного прорыва.

– Черт! Ну, и где они?!

Ни одной живой души мы здесь не застали – вот каков был итог. Ни в доме, ни на крыше. Такое стечение обстоятельств сподвигло меня забеспокоиться еще больше. Не могли же они все вчетвером улететь. А, если бы и могли, то Кенг в любом случае предупредил бы. Мы спустились обратно на третий этаж. Я аккуратно потушил сигарету в пепельнице и присел на корточки, чтобы потрогать воду в бассейне. Успокаивающая гладь воды оживила мое воображение, и я предположил, что, возможно, их отъезд – часть какого-нибудь неведомого нам плана. Только слишком «замудрённого», на мой взгляд. У Милли по этому по поводу, я так понял, были свои предположения. Но вместо ответа на мой вопрос касательно этой темы, она скинула с себя одежду и запрыгнула в бассейн.

Вот видите! А то, что у нас на хвосте «армия спасения» уже ни кого не интересует. Я приступил к ее охране. Пока она трясла своими смуглыми бедрами под водой, дуло моего «молекуляра» было на страже входной двери, из которой в любой момент сюда могли вломиться йорклиционеры. Женское тело под водой извивалось, словно она кому-то отсасывала. Я увидел, как с ее грудей струйками скатилась вода, когда она вынырнула, и не хотел больше сдерживать себя.

– Эй, детка, – говорю я.

Милли вылезает из воды, и берет в руки «флэшбустер», а потом направляет его на входную дверь. В этом вся Милли: она любила совмещать работу с развлечением. Хотя, я не уверен, что убийство людей, для нее являлось работой. Как только дверь открывается, готовая выстрелить Милли и готовый выстрелить я, облегченно вздыхаем. Перед нами предстает Кенг.

– Привет, Кенг, – здороваюсь я.

Он весь пыльный и вспотевший, видать, как и мы немного повоевавший с йорклиционерами, с растрепанным париком в руках он здоровается в ответ и сообщает о том, что надо выдвигаться в погоню за Айслэем. План провалился. Чертов мастер Руки-крюки всех их облапошил, подменив себя очень реалистичной голографической копией, в тот момент, когда показывал свой подвал. Сам же «смылся» еще до того, как началась «облава» йорклиционеров.

– Вот ведь, ублюдок! – звучит от Милли.

– А где Ико? – спрашиваю я.

14 апреля

На самом деле, если вы захотите попасть в прошлое, то для этого достаточно расположить все атомы во вселенной в то же самое положение, в каком они были в нужный вам момент времени. Но технический прогресс, до этого еще не дошел. Поэтому, даже в Будущем «машину времени» так и не придумали. По крайней мере, это официальная информация…

Рассказывает Ясми.

…Но придумали симуляцию путешествий во времени. Это напоминает видеомагнитофон двадцатого века. Если какой-то момент вашей жизни записан на специальное устройство, как мы его называем – «Свема», то вполне реально эти самые события смоделировать с точностью до 99,7 процентов. Остальная доля, это хаотичные мыслительные процессы, не относящиеся к делу. Разумеется, повторно переживая записанные события своей жизни, вы не в состоянии будете изменить что-либо или же каким бы то ни было способом повлиять на исход в реальности.

Здравствуйте. Меня зовут Ясми, я, оператор «Свемы». Моя работа заключается в организации процесса «воссоздания события» и, соответственно, в наблюдении за работой Машины на случай, если вдруг пойдут неполадки. Для реалистичности процесса и самой картинки необходимо знать все до мельчайших подробностей о месте и времени, в котором происходила запись, а также яркость света, расположение теней, направление потоков воздуха, цветовые разрешения, наличие запахов и звуков – модули это обеспечивают. Если, кто читал то это, как в той книге про манекенщиков:

«У нас было много всего: различные киноленты с записями значимых событий наших жизней, матрицы с воспоминаниями, кардридеры с нашими ощущениями и чувствами, различные файлы с сохранениями погодных условий».

Но всегда есть необходимость проконтролировать программу, на случай ошибок и сбоев, вроде какого-нибудь поезда, который вас собьет из-за того, что вы его не увидели, так как вовремя не прогрузились текстуры.

Рассказывает 908-ой.

11:49. Черт дери! Где это я?

Похоже, меня все еще зовут 908-ой. Я опять проснулся на памятнике Сида Вишеса, испытывая недостаток в кислороде, простите, его сейчас называют «12-092». К жуткой боли в голове и в легких прибавлялось напористое желание освободить содержимое своего мочевого пузыря. Позволяю проделать с собой такой конфуз, потому, что какого дьявола буду я тут чиниться, если я самый крутой в мире человек. «Таблетки-синтезаторы» как глоток чистого воздуха… снова прошу прощения – «36-8-5». А-хах. Если кто не понял, то это я остроумно пошутил. Такой талант пропадает, между прочим.

…К тому же я мокрый. Похоже, с утра лил дождь. Все тело горит, ноги не слушаются. И, ко всему прочему, противная на ощущения боль в спине, скорей всего, ввиду возлежания на твердом камне длительное количество времени. Кости просто ныли. Голова, говорю про нее еще раз, зверски раскалывалась. Универы, площадь – я понимаю, что ничего не изменилось, и это площадь Сида Вишеса. Сам Вишес, поразился бы, узнай он, что в честь него назвали такое недостойное место.

Хочется пить. Холодная бутылка электронного пива приводит меня в нормальное человеческое состояние. Перед глазами всплывают числа «15», «04», «21», «12». Какого черта, они делают в моей полупьяной голове, не ясно. Ага,… значит, с малышкой Мы-тут-с-друзьями-в-десять-вечера-распиваем-спиртные-напитки» мы так и не переспали! …Или переспали? Черт возьми! Моим детям не нужен будет такой отец…

Чудное зеленое солнце. Светло настолько, что могу рассматривать прохожих. Безнадежно, да я и сам понимаю это, ищу вчерашнюю знакомую. Очевидно же, что х**н с маслом! А-хах! Еще раз, кстати…

12:17. Посылаю курьера за добавочной бутылкой «эликсира». Сижу вот, согнув одну ногу в колене и, положив на нее руку. А жизнь не такая поганая штука, как о ней имеют свойство рассказывать неудачники. Иногда только весенний карбонатный дождь омрачает настроение.

«Буржуйский квартал» – как я прозвал его для себя. Да-да, это я про площадь Сида Вишеса со всеми прилегающими к ней в комплект зданиями. Половина зданий – всякие общеобразовательные учреждения, где молодые иждивенцы нашли своих покровителей, а те, в свою очередь, дурачков, которым можно с хелпом преподанных знаний внушать идею о собственной значимости. Знания – ничто. А вот Пистоль – все!

И я извлекаю из деревянного футляра самое великолепное оружие, изготовленное в шестнадцатом веке. Разворачиваю ткань, которой оно обернуто, с трепетом и деликатно, словно раздеваю любимую женщину. Потом беру его в руку и ласкаю взглядом эти плавные изгибы, совершенство линий, нежные формы, которым позавидует любая богиня. Во мне будят самые сокровенные сексуальные желания блеск и потрясающая гладкость корпуса. Иридиевый корпус в серебряной окантовке. Серебро – это как символ очищения. И с кодовым замком, чтобы из него не мог выстрелить абы кто. Его происхождение уровнем, выше, чем сам Бог. Выстрел из этого Пистоля и создал вселенную. Бесспорно.

С этим оружием я закулисный властелин жизни.

Понимаете, все эти студенты с Сида Вишеса, они же «позеры». Они выставляют напоказ свое наигранное стремление получать знания. А на кой черт им поступать в общеобразовательные учреждения? Студентам со строительного курса я могу сказать, что научился класть кирпич и разводить цемент на низкооплачиваемых подработках. Квалификацию водителя я получал, уходя в погоне от «мафиозников». Живописью я занимался, когда пьяным опорожнялся на стены. Да и зачем им эти знания, собственно? Чтобы получить диплом, который, при очень большом везении, сделает их востребованными у крупных фирм-работодателей, на чьих предприятиях эти «выкормыши» Аппаратной Образовательной Системы будут просиживать свои штаны за одноразовыми стаканчиками «кофе» и киселя, в то время, как пролетарский состав повесит на себя ярмо на грязной работе, делая им заработную плату?!

Короче говоря, все они мнят о себе слишком много.

Другая половина всех этих построек представляет собой жилые помещения и всякие торговые объекты вкупе с остальными, получившими право носить звание (обзывание) достопримечательностей этих «долбанных» Островов Большой Надежды, в каждом квадратном кубометре воздуха и квадратном метре асфальта содержащих пресыщенность, лжедуховность, лицемерие и прочее дерьмо подобного типа. Как я могу говорить так, поскольку сам из себя ничего не представляю? Ну как же? Я – человек с совершенным атрибутом избранности!

Существовать при образе жизни, когда ты, говоря шутливо, находишься «подшофе», весьма сносно. Состояние, покамест кровяные тельца слипаются и не доставляют в мозг должным образом кислород, принуждающий испытывать всю паршивость этой жизни очень остро, называется пьяным состоянием. И мне нравится пребывать в нем.

13:05. Мне надоедает сидеть и умываться небесными каплями потому, что, будучи мокрым, я превращаюсь, по ощущениям, в селедку (да-да, я еще помню, что это такое). Решаю выяснить события прошлой ночи с хелпом «Свемы».

13:24. Вваливаюсь в их контору.

– Доброе утро, лем. Что вас интересует?

– Вы – оператор?

– Совершенно верно. Вы хотите «воссоздать событие»?

– Да, а сколько это будет стоить?

– Все зависит от длительности и количества одушевленных объектов. Какой длительности ваш модуль?

– Один час.

– Количество объектов?

– Я не помню.

–Давно было?

С меня срывается неуместная ухмылка. И чего это я?

– Нет, недавно. Позавчера. Я просто был нетрезв.

– Ясно. Давайте посмотрим ваш модуль.

Меня приглашают в просторную белую комнату с множеством миниатюрных экранов на потолке. Как только они включаются, я оказываюсь на улице Сида Вишеса в компании…

– Вау, вау, вау… Лейла?! Лейла Элси Улита Айслэй?! – имитирую я фальшивый удивленный тон персонажа из одного моего любимого фильма, попутно протягивая девушке ионную сигарету, – и какого черта вы здесь делаете?

– Разве не видно? Мы с моими друзьями распиваем спиртные напитки, прощаемся.

Молоденькая девушка в очень дорогом наряде из бирюзового платья и замысловатых туфлях стоит передо мной и наслаждается дымом.

– А как же ваш папенька? Как это он отпустил вас? – при уменьшительно-ласкательном упоминании отца девушки, я впадаю в истеричный гомерический смех.

– Мой папенька ничего подобного не знает и, вряд ли, для него это будет полезно. Он занят сборами в путь-дорогу дальнюю, и ему явно не стоит докучать своим присутствием, – оправдывается модница, делая вид, что не понимает причину моего веселья.

– Права не имею вмешиваться, конечно, но, коли ваш папенька контролирует вас каждый миг, стало быть, вас он уже спохватился.

– Ох, увольте. Он думает, что я в спальне давно уже под властью Морфея.

– Эх, и плутовка вы!

– Вот и мои друзья так же думают… А что, позвольте поинтересоваться, ВЫ так поздно делаете на площади Сида Вишеса?

– Жду кое-кого.

– И этот кое-кто придет?

– Не думаю. У этой добропорядочной андромеды весьма заботливый отец, и, вероятно, она, в противовес своей естественной натуре, и папенькиного спокойствия ради, давно уже ожидает прихода Морфея, как и полагается приличной барышне в столь поздний час.

Но героиня не реагирует на мою импровизацию, а отвечает так, как это было на самом деле.

– Искренне рада, что вы заводите новые знакомства.

– Все ваши друзья – лицемерные «недоумки», андромеда Айслэй.

– Я тоже была рада с вами повидаться, 908-ой. И уж, пожалуйста, не серчайте на меня, я по-прежнему люблю вас. Жаль, что у нас не получилось прийти к компромиссу по поводу наших взаимоотношений. Когда наиграетесь с «Тимолеоном», не сочтите за труд избавиться от него.

«Как же хочется выпить», – думаю я и, бросая оплату, удаляюсь.

13:62. В Будущем исчисление времени немного отличается. Сегодня с Островов Большой Надежды в Австралию отправляется крупнейший в истории машиностроения Локомотив, способный разгоняться до скорости звука. Ввиду своей нестандартной формы и, разумеется, скорости его окрестили «Пулей». Чтобы мне стать его пассажиром необходим билет, на который самая дешевая стоимость в сто тысяч эмблем. За эти деньги также можно приобрести поддержанный автолоджий или снимать комнату в Вертикаль Холле около месяца; стартовать с небольшим бизнесом или нанять тридцать пять барышень «заработкового» характера («шлюх»), с которыми будет дозволено делать что угодно в течение целой ночи. Если таких денег нет, а у меня, естественно их нет, то, казалось бы, никто не отменял вариант попытаться запрыгнуть на поезд без билета на ходу, как в старые добрые времена. Однако, скажу вам, что с поездом массой 52 тысячи тонн, у которого на крайней правой отметке на спидометре стоит значение 1500 км/ч, это будет не совсем просто. Поэтому, я поработал над составлением другого плана.

14:02. Прежде чем покидать центр города, предпринимаю третью попытку дозвониться до своей сестры. К ней у меня важное дело. К сожалению, как и вчера, к телефону она не подошла. Для меня это странно. Может, она переехала? Почему тогда не сообщила?

14:36. Приезжаю в Горизонт-Холл на окраине города, в жалкую ночлежку для недостаточно обеспеченных граждан Островов Большой Надежды – теперь это так называется. В мое время все эти неудачники назывались «наркоманами», «алкашами» и «бездельниками». Но, так как в Будущем манекенщики и йорклиция бдительно следят за каждым отдельно взятым гражданином, а в частности за производительностью труда во благо постапокалиптического общества нашей планеты, то без подобного социального прикрытия, хотя бы в названии, этим людям путь заказан. Манекенщики зарабатывают на том, что этих неудачников убивают; а специальные государственные конторы на том – что этих неудачников защищают; и вся эта тема о продвижении человеческой цивилизации путем пресечения тунеядства и невежества лишь очередной «лемовский дракон».

Но я и сам манекенщик, хоть и бывший. Да и кто будет это выяснять. Вчера я распотрошил одну богатенькую андромеду с билетом на рейс Локомотива. И так как в билете написано не «908-ой», а «Жоржетта Пуловер», придется соответствовать. Естественно, у манекенщика, хоть и бывшего, никто не будет спрашивать, куда и зачем он тащит мертвеца. Поэтому красотка Жоржетта лежит сейчас и истекает кровью в ванне, в номере «301», который я снял накануне. До отправления Локомотива чуть более четырех часов. За это время я успею что-нибудь перекусить, немного выпить для храбрости (все-таки перед покойниками я до сих пор немного «мандражирую»), потом выскоблить все внутренности бедняжки, как следует промыть и высушить ее кожу, натянуть ее на себя, сделать косметические процедуры, и сдать номер в таком же виде, в каком мне его любезно предоставили.

18:29. На станцию «Сент-Пистолс» я прибываю на полчаса раньше. Точнее, прибывает Жоржетта Пуловер. На ней великолепное черное платье в полный рост (мое любимое), и белые кроссовки, а с собой небольшой коричневый саквояж.

Она расплывается в красивой и безупречной улыбке на паспортном контроле. Ее аура в порядке. Андромеда настолько молода и привлекательна, что с багажом ей помогает совсем юный и наивный паренек, который даже провожает ее до каюты, не прося чаевых. Настоящий кавалер! А-хах!

Каюта первого класса – это как раз то, что мне нужно. Такие каюты звуконепроницаемы, двери в них запираются посредством уникальных жидких ключей с дубликатами только у машиниста, видеотерминал перемещается в любую точку, и в не громоздком и вместительном холодильнике присутствует трехдневный запас «горячительного». Только вот проводники не рекомендуют употреблять алкоголь на околозвуковых скоростях. Поэтому бьюсь об заклад, что упоминание об этом запасе всего-навсего маркетинговая уловка.

18:46. Немного подкрепившись «маркетинговой уловкой» (все-таки перед важными делами я до сих пор немного «мандражирую»), собираюсь с хелпом голографической карты, предусмотрительно захваченной с собой, определить текущее местоположение Лейлы. Только, если верить датчику слежения у нее в кольце на пальце, от меня она находилась не так близко, насколько я предполагал. Ее не было даже на перроне. И какого х**на это значит? Не передумала ли она ехать? Не передумал ли ехать ее «папенька»? Не передумал ли ехать машинист Локомотива, и все были в курсе кроме меня? И почему мне не хватило ума заглянуть в карту раньше, хотя бы, перед тем как пройти паспортный контроль?

Спокойствие. До отправления еще чуть больше четверти часа.

18:55. До отправления тринадцать минут. Тут я уже начинаю волноваться. Становится душно. Стаскиваю с себя кожу Жоржетты, надеваю в синюю клетку рубашку, серые брюки и возобновляю дегустацию местных напитков.

19:06. Вновь смотрю на карту – никаких сигналов. Делаю вывод, что попасть на поезд все-таки сложнее, чем сойти с него, поэтому планирую оставаться на нем до последнего. Только до чего «до последнего»? До прибытия в Австралию или до отправления с «Сент Пистолс»? Сойти на середине не получится, разве только будут свободные комнаты у Посейдона. Поэтому вариант очевиден – ехать в Австралию.

И как же так, черт возьми, вышло?

Очередной раз набираю сестру…

19:07. И вот Локомотив вздрагивает от разогревающихся турбин. А из динамиков доносится хорошо поставленный мужской голос:

– Уважаемые пассажиры, говорит главный машинист Локомотива Лейк Клейк Шейк, от своего имени и от имени нашей опытной команды, я счастлив приветствовать всех вас на борту «чудо-юдо» сверхскоростного поезда «Пуля», который ровно через одну минуту отправляется в замечательное пятнадцатичасовое путешествие с Островов Большой Надежды до Австралийского континента. Средняя скорость нашего Локомотива достигнет отметки 1300 км/ч, а это значит, что, если вы слышите мой голос, то скорей всего, говорить я уже закончил минуту назад, а–ха-ха-ха… ― на этом месте он смеется. ― На протяжении всего этого увлекательного маршрута, любезный персонал из наших добрых и прекрасных андромед постарается сделать ваше пребывание в условиях околозвуковых скоростей максимально комфортным. Каждые три часа по каютам будут разноситься еда и напитки. А если захочется поменять обстановку, то заботливые повара накормят вас в ресторане, а милые проводницы приготовят ванну. Желаем вам приятной поездки и хорошего настроения. Спасибо за внимание!

А сходить до ресторана и отведать богатейских «харчей» – пожалуй, отличная идея. Пока Локомотив будет разгоняться до скорости звука, успею, как следует побаловать свой желудок гастрономическими шедеврами. Заодно и проведаю обстановку.

19:09. Еще чуть-чуть добавив градус (просматривать из иллюминаторов в фойе с высоты движущегося «шестиэтажного дома» такое огромное пространство под землей как станцию «Сент-Пистолс», факт размещения которой для меня до сих пор остается непостижимым, хочу отметить, все-таки «мандражно») я следую в ресторанный отсек, где заботливые повара обещают накормить меня отменными блюдами. И, если на этом щекотливом моменте они «не ударят в грязь лицом», то возможно, чуть позже, попробую заказать себе и водные процедуры. Почему бы и нет? В конце концов, не каждый день выпадает шанс «побалдеть» в горячей воде в мчащейся на скорости звука ванне.

Будущее! Мать его!

Ну, и дела! Черт меня побери! Не скажу, что интерьер лучше, чем на моей «Надежде» в былые времена, или хотя бы приблизительный, но высокую оценку заслуживает без сомнения. Это ж как еще нужно постараться: разместить такую красоту, чтобы на скорости 1300 километров в час все не развалилось? Скажу я так: вот эти вот желтые ковры на стенах в сочетании с фиолетовыми шторами на иллюминаторах и целым раскинувшимся ботаническим садом на металлическом каркасе под потолком отлично бы смотрелись в каюте пиратского судна семнадцатого века. Надо же и официанты – люди! Я словно опять дома.

Высокая официантка–баскетболистка, как самого дорогого и ценного гостя усаживает меня на обшитый бархатной тканью изящный стул за зеркальным столом и вручает меню. А тут тебе и пшеничный хлеб, и овощные закуски, и тараканьи снеки – вкусности, достойные самого короля… так же как и цены. Ну, да ладно. Подзываю фаворитку любого спорта, связанного с мячом (это из-за ее высокого роста), и интересуюсь, какое бы вино она посоветовала к мясу гепарда-киборга. Я остаюсь доволен: она отлично реагирует на шутку. Люблю иногда блеснуть остроумием, знаете ли. «И скромностью» – добавила бы Лейла. А, кстати, вот и она…

…Сидит за столиком… Стоп! Удивлен ли я? Конечно же, черт возьми, удивлен. Я обездвижен и лишен дара речи. Разумеется, я сразу понимаю, что кольца на ней нет. Правда, отсюда не вижу, чтоб утверждать точно. Между нами четыре столика. Сломался датчик слежения? Вот уж не уверен. Догадалась о нем сама? Не смею сомневаться в ее умственных и интуитивных способностях, однако, не на пустом же месте могло ей это прийти в голову. Вот и сижу я и ломаю себе мозг и сердце, пока смотрю на нее, а в это время «олимпийская богиня» проявляет завидное ангельское терпение, ожидая от меня, то ли еще шуток, то ли номера телефона…

В итоге я заказываю порцию «пальмового белкового ассорти со специями» и бутылочку «Грейтфулд Дэда».

– Dank je, ― говорю я минерве. Да, я тоже знаток манер, между прочим, и все такое.

Будучи вместе, я много раз представлял себе такую ситуацию: когда Лейла веселится уже не со мной; ситуацию, когда мы настолько отдалились: я – от нее, а она – от меня, как небо от земли, что нас вместе уже и представить не получится. И вот, пожалуйста! Получите, распишитесь! Наверняка, ее спутник сумел по достоинству оценить образ дочери Айслэя. Желтое платье, которое сейчас на ней, мне очень нравилось. В купе с длинными агатовыми волосами от этой женственности и нежности невозможно было оторвать глаз. И таинственный незнакомец, сидящий напротив нее и, соответственно, ко мне спиной, вероятно, этим и занимался – с хищностью пожирал ее глазами. Я могу обозревать лишь его короткую стрижку, состоящую из узкой полоски русых волос по центру головы, и приличную черную рубашку с закатанными рукавами. Они смеются, и готов поспорить, обмениваются не анекдотами.

Как же легко ей всегда удавалось заводить знакомства. Это в ней цепляло меня и одновременно раздражало, одним прекрасным днем познакомив меня с таким чувством как ревность, а позже и с таким чувством как зависть – самым тяжелым краеугольным камнем отношений. Только перед кем же еще как не перед самым близким человеком выставлять напоказ свои самые грязные и мерзкие качества? Казалось бы, познакомить свою вторую половинку с обратной стороной своей праведной личности, дабы сойтись в правильности позиции, при которой рассматриваться могут лишь те отношения, в которых нет места тайнам и секретам, максимально плотнее, и, соответственно, сблизить свои обнаженные души, хорошая идея. Только это выбор каждого. Выбор каждого: допустить или не допустить такую ошибку. Потому, что это, мать его, ошибка, и ничто иное. Она имеет право быть либо сознательной, либо несознательной, и оба варианта эти одинаково коварны и опасны. А коварность и опасность их в том, что они приводят к одному и тому же плачевному результату. Хотя бы потому, что ни один человек не обязан любить другого человека за его «тараканы» в «башке», а вот за светлые качества и помыслы будет любить крепко и непринужденно. Само собой, при таких добрых отношениях правильным будет демонстрировать красоту своей души, чтобы радовать любимого человека, а не заставлять его окунаться в омут с вашими демонами. Тем более любовь она должна заставлять становиться лучше и помогать избавляться от пороков, а иначе это не любовь, а что-то совсем другое и, вряд ли хорошее.

Иногда нужно несколько раз умереть, чтобы понять такую простую и трехгрошовую истину. А иногда и несколько раз расстаться с любимым человеком…

И, вот, казалось бы, сейчас, когда это все остро и явно осознаешь. Когда хочешь исправить ошибку, стать лучше, чище, светлее, то должен не сидеть как «забитая крыса» и жалеть себя, кусая локти и выдавливая слезы, а подойти к этому человеку и заявить о себе как о новой исправленной версии, повзрослевшей и изменившейся в лучшую сторону…

Да только вот, знаете что? Зачем я буду усложнять себе операцию по похищению этой девушки? Ведь, она еще не в курсе моего нахождения здесь. И пусть пока так и остается.

Глава еще раз третья

«Панк и йорклиционер»

2101 год

33 ноября

– Йорклиционер! Йорклиционер! Мать вашу! Где этот чертов йорклиционер?! Почему в местах скопления народа нет лема, следящего за порядком?

– Добрый день.

– Вы, йорклиционер?

– Пятьдесят второго округа йорклиционер. Что вы орете, как будто вас режут? Что случилось?

– Нога черту в зад, ты, проклятый йорклиционер! За что, мать твою, штраф?!

– Да как вы смеете так со мной разговаривать?! Я уполномочен сажать подобных грубиянов в «Дом, где все наоборот», а если на то и пойдет, то и отправлять в Звериную Клетку! Смените-ка тон, гражданин Хороший!

– Да черта-с-два я буду вас слушать! Мне нужны объяснения по поводу моего несправедливого штрафа!

– И чем же вы недовольны? – приготовился блюститель порядка к объяснениям.

– А вы читайте!

Молодых лет и средней комплектации панк с выставленным наружу сердечным органом сунул в рожу йорклиционеру штрафную санкцию. Потом вытащил из кармана кожаной куртки какие-то таблетки и запустил в рот несколько штук. Текст был зачитан защитником закона с особым пристрастием:

«Штраф за нарушение нравственности по статье 20-20, в том числе за "попытку вызвать к себе жалость". А также дискредитацию репутации Островов Большой Надежды как самого прекрасного места на всей планете Земля с применением плача и недовольства жизнью на оной. Подпись: служитель порядка пятьдесят второго округа Островов Большой Надежды йорклиционер Поршень».

– Что, мать его, за абсурд?! Я могу плакать где угодно!

Пятьдесят второго округа йорклиционер Поршень провел по ауре панка специальным «газоразрядным визуализатором».

– Согласно 1206-ой строчке о правилах поведения граждан в общественных местах, вам запрещено плакать на людях и, к тому же, вы уже были замечены в хранении желто-фиолетовых иллюзий о жизни… Лем Макс Орэлл, не так ли?

– Он самый!

– Я имею права «влепить» вам еще один штраф за возмущение, либо вы тотчас заткнетесь.

– Я плакал не в общественном месте.

– Вы плакали здесь, в искусственном парке, выставляя напоказ признание собственной несостоятельности в жизни не одной сотне граждан, а парк – общественное место.

– Я – панк, неформал. Я имею право плакать в любом месте, где меня застанет Печаль! Арестуйте тогда Печаль!

– Пройдемте в отделение, и мы составим ее психологический портрет.

– Боюсь, я не помню ее явственного лица. Слезы стерли ее образ из моей памяти. И никуда я с вами не пойду! Лучше я пойду в бар.

– Немедленно вставьте свое сердце обратно, и вперед в отделение. Я проверю вас на изотопность чувств.

Но лем Орэлл рванул с места, как новенький двухчастотный мотолоджий, и, спустя полминуты, его и след простыл. Лишь пятна крови на асфальте из отверстия в груди свидетельствовали о происходящем.

– Чертовы панки! Почему граждане не могут не ныть, как, и положено законом, а обниматься и целоваться?! – спрыснул йорклиционер, и тихонько выругался, оглядываясь на прохожих.

Глава четвертая

«Философия чувака по имени Кенг»

Как долго ехал Кенг, он уже не понимал. Понимал он только то, что лицо его перекосило от опротивевшего шуршащего «29-90» в ушах и в носу. Омерзительная поездка, каковой она была еще в планах, превратилась в нестерпимо омерзительную на Калиской трассе. Гадкий «29-90», хлесткий песок и не щадящая глаза пыль. Всюду! Везде! Как будто бы сам бог решил развеять по этой земле свои потроха. А почему потроха? Потому, что от этого хлипкого, мерзкого, зазнавшегося старика уже ничего в этих краях не осталось. Абсолютно ничего. Ненавидел Кенг бога, так же как и ненавидел людей. Как-то приходит в бар и стреляет в кого попало. А потом напивается и т***ается с барышнями «заработкового» характера. Вот такой вот он был этот Кенг. Однако, не будем о грустном…

Он остановил свой мотолоджий и спрыгнул с него как подготовленный к съемкам в вестернах двадцатого века ковбой-каскадер. И так эффектно, словно сам только что снялся в паре таких кинолент.

– Эй, Михай, ты еще жив? Давненько не виделись. Поменяй-ка мне ресивер! Еле нашел волну досюда! – спрыснул он черноватому в дурацком скафандре малому, и бросил ему связку ключей.

– Твоя «рожа» как знамение, Кенг. Ожидается штиль, ведь ты сегодня будешь пытаться шутить, – Михай ловко поймал ключи. – Когда ты уже привезешь мне бионическую куклу? В этой очерствевшей поганой дыре х**новато без бабы.

– После того как я позволю выбрить тебе мой зад! А-ха-ха-ха!.. – отшутился он и залился грубым басистым хохотом на весь Калиский пустырь. А потом вытащил из-под сиденья огромный чемодан, размером, наверное, с футляр для гитары, замаскированный под гроб для карлика.

– Ну, серьезно, Кенг…

– Ладно, ладно. Поговорим позже, Михай. Я устал…

Байкер зашел в бар с вывеской «2564 км», где за столом его уже поджидали.

– Милан! Сукин сын! – искусственно улыбнулся ему высокий парень в потертой леопардовой рубашке, и с прокисшим рылом, как у человека, которому прищемили достоинство.

– Черт возьми! Зачем ты орешь, Цуке–придурок?! – огрызнулся лихач, когда подошел ближе, – хочешь, чтобы все узнали, что фальцет у тебя как у нетронутой по губам **еном барышни?! Я же просил называть меня Кенгом!

Мужчина, сердито вздохнув, без сил грохнулся на стул, и опрокинул под него свой «гроб для карлика».

– Ладно, ладно! Извини… Кенг. Но к чему тебе столько имен? Почему бы просто не быть самим собой? – не теряя спокойствия в голосе и не меняя довольного выражения на лице, проговорил мистер Леопардовая-рубашка.

– Ну, ты же сейчас не в платье сидишь, Цуке. Что остановило тебя сегодня побыть самим собой? – в этот раз слова байкера прозвучали немного мягче и с оттенком ехидности.

Парня с прокисшим рылом, видимо это не очень задело. Он лишь задумчиво усмехнулся. А его кривая неухоженная прическа с торчащими во все стороны волосами удивительно хорошо сочеталась с его неровно «наклеенным» лицом.

– Настроение у меня отвратительное. Я потерял свой шумоизоляционный шлем для езды на мотолоджии, ресивер постоянно сбивался с частоты – дорога была адом. Еще этот чемодан, как будто андромеда та была сделана не из плоти и крови, а из свинца, – и Кенг пнул по своему багажу, – че пьешь? – спросил он, – что за синяя блевотина плавает у тебя в стакане?

– Чей это труп ты таскаешь? – проигнорировал вопрос тот, у которого была «блевотина» в стакане.

– Это труп «девахи».

– Ты уже сказал, что андромеды. Я имею в виду кто она? И что эта бедняжка теперь делает в твоем «хиппи-чемоданчике»?

Такой нездоровый интерес раздражал байкера.

– Что ты пристал? Остывает. К тому же жутко воняет. По крайней мере, с того момента, когда я настиг ее, – эй, приятель, принеси мне пива и вашего фирменного картофельного пирога – окликнул он бармена, – хочется съесть чего-нибудь и расслабиться за разговором с этим приплющенным лемом.

Потом он обратился к «приплющенному» лему.

– Вроде, это Я глотал калискую дорожную пыль, что у меня лицо сморщилось, как целлюлитная задница тридцатилетней старухи. Что ж ты так уродливо выглядишь, Цуке? Что с твоей физиономией? – байкер скосил улыбку и похлопал ладонью по столешнице, в знак того, что всего лишь подтрунивает над товарищем, – труп мне нужен потому, что за него мне заплатят деньги. Ведь, дела нынче так и делаются: убиваешь тунеядца, и тебя вознаграждают монетами, как в игровом автомате. И мертвяка, главное, не разделывать – такой несмышленый момент. – На этом месте он сделал паузу, чтобы осмотреться, а потом как будто бросил на размышление, – забавно, правда, у андромеды, наверное, были мечты, планы на эту раскуроченную и отбитую, как дорога досюда, жизнь? А сейчас она просто кусок туши.

Цуке сплюнул на пол и с любопытством оглядел чемодан, а вслед за этим, как будто это был тост, изрек:

– Давным-давно существовал мир, когда никто никого не убивал.

– В альтернативной реальности? – усмехнулся Кенг, – и принялся вылезать из-за стола. Сняв свою кожаную куртку и повесив ее на спинку стула поблизости, он добавил, – послушай, я пойду умоюсь, калиская пыль у меня аж в порах.

Когда мужчина отошел, кто-то начал настраивать рояль, что заставило Цуке отвлечься. Брошенный на горящий камин взгляд разбудил в нем какие-то неизвестные миру воспоминания.

Спустя несколько минут, Кенг вернулся в хорошем настроении – свежий и взбодрившийся. Его русые короткие волосы были сырыми от воды, а свернутой в трубочку салфеткой он протирал в ушах.

– Ты сам не свой, мой дорогой друг, – заметил он, присаживаясь за стол, – наверное, так на тебя воздействует эта синяя «блевотина» в твоем стакане. Что это? Черт возьми!

– Это кисель из голубой агавы. Хорошо освежился?

– Да. Тебе бы тоже не мешало. Кажись, еще немного и тебя тоже можно будет в чемодан пихать.

– Шутка – первый класс.

– А вот и мой «эликсир жизни»! – торжественным басом провозгласил Кенг и тут же вытащил из-за пазухи «Бэньг-43», который приставил к бармену, несущему ему пиво, – ну, значит, как-то я бывал в одном баре, так там один «перец» заплатил за выпивку, убив бармена. Как ты на это смотришь, приятель?

– Да пошел ты, Кенг! За такие шутки в следующий раз ты заплатишь по двойному тарифу.

– Давай уже мой пирог и пиво, – разочарованным голосом произнес обладатель чемодана с трупом и, схватив бутылку из рук непонимающего юмора бармена, превратил револьвер в приспособление для открывания бутылочного пива, коим и воспользовался по назначению.

Бармен же оскалился и деловито исчез, как делают все проигравшие злодеи.

– Так ты, значит, устроился манекенщиком? Но ты ведь, черт возьми, Кенг, не киллер, а всего лишь «долбанный» байкер. А иногда и «шестёрка» Операциониста…

Стремительным рывком, как на охоте за гепардами-киборгами, жесткая и еще сырая от воды рука «долбанного байкера» выловила воротник рубашки приплющенного и застигнутого врасплох Цуке. Не обращая внимания на разлитый кисель и привлеченных зрителей, Кенг пристальным взглядом уставился на то, что у его приятеля называлось лицом. Лицо насторожилось, в горле застрял комок. Подержав его так секунд десять, байкер отпустил парня.

– Цуке, ты – мой друг, но, клянусь робокойотом, еще раз меня так назовешь, и я т***ну твою приплюснутую задницу вот этим вот пистолетом.

И на столешнице рядом с бутылкой оказался потускневший от времени «смит-энд-вессон».

– Как скажешь! – отчеканил Цуке, поправляя воротник и размазывая по виноватой физиономии подобие улыбки. – Бармен, один кисель, пожалуйста!

Придя в норму, мужчина глотнул хмельной жидкости и посмотрел на бутылку. Пойло заслуживало похвалы. Как будто бы напиток с прошлого его посещения стал другим – более вкусным и более насыщенным. Тут же отведал пирога, а потом призадумался пуще, словно старался припомнить какую-то важную вещь, попутно осмотрел посетителей в баре и, поспешил вернуться к диалогу:

– Да я просто ЛЮБЛЮ убивать людей и, мне кажется, ничего в этом плохого нет. Знаешь, почему жизнь человека никогда не ценилась? Потому, что сама по себе она ничего не значит. Все, что делает человек за отпущенное ему время – так это потребляет ресурсы матушки планеты, ничего не отдавая взамен. Люди всю историю занимались только войнами и разрушениями. Везде и во все времена сеяли смерть, мать их, черт возьми, за ногу! – тут он прервался и крикнул в сторону, – эй, Брассар, поставь что-нибудь заводное, сидим как в могиле, ей богу! – сказав это, рассказчик вернулся к прежнему слушателю, – мы сами себе придумали, что человеческая жизнь есть что-то стоящее. Скорей всего, она, возможно, имеет относительную ценность. Вот, Цуке, попробуй кто-нибудь покуситься на твою жизнь, и я, бесспорно, заступлюсь за тебя. Ты для меня что-то значишь. Потому, что я знаю тебя. Но вот этим паршивцам до тебя дела нет. Порешат за кусок любой х**ни, которую можно затолкать в желудок, даже глазом не моргнут – он обвел пальцем сидящих в баре, – хоть та андромеда, обхаживающая толстяка; хоть тот парень в смокинге, который сидит за роялем… сыграл бы хоть что-нибудь, а? В то же время, пристрели я кого-нибудь из них: ту барышню «заработкового» характера, или того лема, что чистит ногти, и мы не почувствуем абсолютно ничего. Я их не знаю – ты их не знаешь. Что они такого нам сделали, чтобы вызвать внутри нас какие бы то ни было эмоции? Ты скажешь: «возлюби ближнего своего» – чаще всего за этими словами прячется тот, кого обезоружили, а я скажу: «держи мозги на чеку», – запомни это, Цуке. Великая Катастрофа ничего в этом мире не поменяла: ублюдки как были, так и остались. Завуалировали грехопадение человека библейскими россказнями о Еве и Сатане в образе Змея и довольные успокоились: «наши сущности уже от рождения порочны», «не мы такие, а жизнь такая», «Асус придет и спасет нас, если мы покаемся». Что за х**нь?!

– Честно, мне плевать, куда катится этот мир… – оповестил приятель.

С немаловажным видом к парочке подошел всеми печально известный бармен и начал прибирать стол. Потом поставил перед Цуке стаканчик свеженького киселя, а перед байкером новую бутылку пива, и поспешил удалиться.

– Люди без угрызения совести смели ставить памятники убийцам – вот до чего все доходит. Френсис Дрейк, Роббер Сюркуф, и еще какой-то х**н из двадцать первого века, не помню его имени, тому блестящие примеры. Знаешь, – рассказывал убийца, – из кожи и скелетов этих трупов делают потом манекены. То есть, идешь ты по Торговому Центру, смотришь на витрины, а оттуда, этот мертвец с заклеенной челюстью, в безвкусных шмотках, обвешанный блестящей бесполезной «х**нотенью», которую нужно продать, безжизненными глазами на тебя «пялится». Да при этом выглядит он так, – герой скривил лицо и высунул язык, – как будто он сейчас пойдет «отрываться» с «девахами». А-ха-ха-ха… – байкер постучал ладонью по столу, как это делали пьяные ирландцы в одном довоенном фильме, и опрокинул бутылку залпом, – никогда не забуду первые впечатления от этого места. Иду вдоль витрин с этими манекенами и собственными глазами вижу, как какие-то чудища с волосатыми щупальцами и лоснящимися кусками гнилья по всему телу стоят и фотоклонируются около этого чуда фэшн-индустрии. Черт побери! Думаю, как же эти существа оказались на Островах Большой Надежды? Стоят тут и губы в трубочку вытягивают в объектив фотоклонитора, убогие твари. А манекенщикам выдают специальные очки. Ну, вот я в них. Потом снимаю и вижу, что стоят это довольно симпатичные сексуальные «принцесски». Надеваю – опять монстры, снимаю – принцесски. Думаю, не был бы так занят, сейчас подзаработал бы на них деньжат. Они, ведь, знали, что это «трупешник». Вечно в этом Торговом Центре «ошиваются» тупые ублюдки с зашкаливающей деградацией личности, не зная чем себя занять. Думают, там манна небесная потому, что можно самоутверждаться за счет обслуживающего персонала. А в голове у них только одно – чем бы брюхо набить и чего поглазеть. Работники Корпорации бесплатно паркуют там свои «тачки» и чувствуют себя привилегированным сословием. Повсюду мамаши со своими «ушлёпками», всем своим видом демонстрирующие какой они совершили подвиг, когда рожали их. Еще там торгуют скользким полом, вычурной одеждой поддельных брендов, воздухом и неудобной обувью, – потребитель пива вытащил пачку «Канберры» и задымил, – нельзя прожить эту жизнь и совсем ничего не сделать! Ты же дышишь «36-8-5», ходишь по земле, «жрешь», мать его, пьешь!

– Поздравляю, Кенг. Ты выбрал работу с философской подоплекой. В вентиляционщики не думал вернуться?

– Эй, бармен, можно моему приятелю в синюю «блевотину» подлить текилы?

Бывший «вентиляционщик», или кем его там назвали, ухмыльнулся и медленно освободил еще некоторую часть хмельной жидкости из бутылки, с таким довольным выражением лица, словно жизнь удалась.

– Меня раздражают эти манекенщики. И как только местной власти пришло такое в голову?

– Все правильно, – рассказчик ловко откупорил вторую бутылочку и с не меньшим наслаждением отпил, – зачем человеку жить, если он не двигает цивилизацию? Для себя?

– Ну, знаешь ли, никто не обязан заниматься совершенствованием мира, – Цуке откинулся на стуле и опять cплюнул.

– Ну, тогда пусть эти «никто» и не пользуются его благами, – подытожил байкер, взмахнув рукой, в которой держал бутылку.

– Черт побери! Кенг, да неужели?

– Именно поэтому мы строили нашу цивилизацию такими медленными темпами. Все слишком были заняты всякой тупой е**тнёй.

Глаза паренька сузились, а уродливое лицо ехидно исказилось.

– Меня все подстегивает поинтересоваться у тебя, Кенг, кем ты себя, твою мать, возомнил?

– Ё**ным богом! – буркнул байкер, – вот, что я тебе скажу, – медленно начал он говорить, и вытянул указательный палец руки, в которой была бутылка в сторону своего обеспокоенного чем-то собеседника, а потом принялся ею дирижировать, – мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Ну, наконец-то, а то я начал думать, что ты позвал меня в «дыру» за две с половиной тысячи километров от цивилизации только для того, чтобы «побухать». Какое дело у тебя ко мне? – и любопытный Цуке глотнул синей «блевотины», предварительно зажав пальцами нос.

Он вспомнил, как во время телефонного разговора Кенг был взбудоражен.

– А чего ты такой странный весь вечер: лицо перекошено, голос охрипший. Сидишь как на Страшном Суде?

Цуке принял заправскую позу – выпрямил спину, не без самодовольства поднял подбородок. Только все равно оставался нелепым.

– Будь другом, скажи Операционисту, что я хочу личную встречу.

Цуке сначала хотел было засмеяться, но вместо этого поправил свой воротник с важным видом, и спросил, с какой целью это нужно байкеру потому, как для президента мафии нужен очень весомый повод.

– О чем ты говоришь, господи? – с язвительной усмешкой произнес мужчина, – никогда такого не было, Цуке!

– С того «никогда» прошло много времени.

У Кенга от удивления даже подобрело лицо. Он с удовольствием почесал свою щетину и тоже решил усесться удобнее. Смахнув песок с куртки, и наградив свои легкие порцией угарного газа, он промолвил:

– А повод самый, что ни на есть – так и передай. Скажи, что связи на новой работе дяди Кенга позволили ему узнать, где находится та, которую Операционист ищет уже последние четыре года.

Глава пятая

«Откровенный разговор»

2112 год

14 апреля

23:15

В продолжающем свой путь Локомотиве, Лейла Элси Улита Айслэй сидела связанной на стуле в своей комфортабельной каюте, обставленной по последнему слову постапокалиптической техники.

– Беатрис, но ты нужна мне, – не раз повторял 908-ой, стоя на коленях перед девушкой с Пистолем в руке, – я… я люблю тебя!

– Разве это любовь? Посмотри на меня, Алекс и скажи, что затеял все это ради любви ко мне – похитил, связал, а теперь угрожаешь мне оружием.

– А какие еще есть варианты?

Лицо Лейлы как будто треснуло от отчаяния. Да что же это такое?! Она никак не могла пошевелить кистями рук, настолько плотно сжимала их веревка. Также и все ее тело было будто в оковах. Казалось, если потянуть за свободный конец, то девушка в своем желтом платье распустится подобно бутону цветка под утренними лучами зеленого солнца. Даже, сейчас вся растрепанная и под давлением обстоятельств, она оставалась прекрасной.

– Все кончено, Алекс, я уже выхожу замуж за другого!

С несвойственным ей раздражением, она предприняла несколько попыток подпрыгнуть на стуле, проверяя его на прочность. Но все оказалось безуспешно.

– Нет, это невозможно, – не принимал парень, – невозможно! Невозможно! Невозможно! – он швырнул оружие в стену и, обхватив голову руками, разрыдался. В этот раз девушка подпрыгнула от неожиданности.

– Ты занедужил! И ты меня пугаешь!

– Я хочу, чтоб ты была со мной.

– Я не буду с тобой потому, что ты лжешь, якобы возжелаешь меня. Ты постоянно лжешь. Я знаю, зачем я нужна тебе.

Ничто, наверное, больше не могло так сильно привлечь внимание убийцы барменов как вот эти вот слова, прозвучавшие обвинительным тоном, позже подкрепившиеся взглядом Лейлы, под натиском которого парень на миг счел, что зашел слишком далеко.

– И ты смеешь так говорить после всего, что было?! – возопил то ли его голос, то ли душа, – то есть, находясь рядом с тобой, я, по-твоему, преследую какие-то иные цели?! Верно?!

– Это все Пистоль делает с тобой, Алекс. Пойми, что я пыталась уберечь тебя от его влияния. Но ты не слышишь меня, ты не хочешь этого…

– Уберечь? В 94-ом ты твердила тоже самое, а сама лепила снеговиков с другим чуваком! – выпалил парень.

Лейла ахнула и еще больше разозлилась.

– Чего же ты от меня хочешь теперь?!

– Что я хочу? Чтобы тебе было не наплевать на мои чувства – вот, что я хочу! Мы пять веков провели вместе, а когда расстались, ты даже не пострадала для приличия!

– О чем ты говоришь?

– Я видел тебя с тем парнем в ресторане!

– С тем панком? – девушка напрягла память, – господи! И что? Я его даже не знаю. Он подошел ко мне и просто предложил с ним выпить.

– Просто предложил, и ты как всегда легко согласилась?

– Да, согласилась! Потому, что мне было скучно ехать одной.

– Вот это меня всегда в тебе и раздражало. Все у тебя просто и легко.

Ярость, взыгравшую в 908-ом, остановить теперь было нереально. Раскалившись, сердце стало жестким, и кипящая кровь ошпарила остатки его разума.

– Что я должна была сделать? Носить траур? Тебе стало бы легче от этого?

Отрешившись от желания схватить в руки магическое оружие, он позволил полностью овладеть собой ревности.

– Знаешь, что? Это, ведь, я убил Милана!

– Что-что ты сделал? – не поняла до сих пор связанная Лейла.

– Я убил Милана. Тогда в баре на 2564-ом километре. Всадил ему пять пуль прямо в сердце и закопал неподалеку.

У андромеды перехватило дыхание.

– Скажи, что ты лжешь! Немедленно!

– Нет, не лгу!

– Перестань, Алекс! Поверить не могу, что ты это сделал? Он ни в чем не был виноват.

– Как и Констанзо?

Это был настоящий шок для девушки.

– Ты сумасшедший… Ты неадекватен, Алекс. И с тобою неспокойно.

– Тогда давай умрем! – таково было умозаключение.

– Опять?! – тут прелестная андромеда, дочь изобретателя Айслэя не могла уже сдерживать эмоций, – сколько уже можно?! Так и будем до конца времен искать тебе подходящую жизнь?!

От этих слов парню стало еще дурнее. И следующие его действия руководствовались только обожженными злостью животными инстинктами. Бессознательное тело его вскочило с колен и, шатаясь, отошло на пару метров. Дрожащая рука вытащила из-за спины «смит-энд-вессон» и вытянулась с ним в направлении «фантастическиволосой» головы.

– Сейчас я убью тебя, …Беатрис.

Как только взгляд, устремленный на угрожающее дуло наполнился разочарованием и обреченностью, губы андромеды тоже задрожали. Адреналин напропалую искал выход! Она все поняла. И ее, вдруг, озарило: «…и увидела она в его глазах обиду за обманутую любовь, разочарование в верности и предательство. Увидела в его глазах так все явственно, как будто сама его до этого любила и грела надежду быть с ним вечно; словно не она от него, а он от нее отказался. Прочувствовала, поставив себя на место этого парня. Ощутила всеми сосудами своего тела, всю ту ненавидимую, непередаваемую, душевную боль, лекарством для которой может быть только полное отчуждение от этого телесного мира – смерть…» И она испугалась. Испугалась настолько, что ей едва хватило сил выдавить из себя:

– И тогда все закончится…

Безумец замер, а потом опустил оружие.

– Все закончится, – повторила она, – ты знаешь это не хуже меня. А, может, даже, и лучше. Поэтому, ввиду последних событий, самый оптимальный вариант для нас обоих – забыть друг о друге.

– Ну, конечно, – закивал он головой, и его глаза сделались блестящими, – тебя-то все устраивает. У тебя-то все хорошо. Ты – дочь богатейшего изобретателя… живешь в достатке…. А какого мне приходится – тебе плевать!

– Если только в этом твое блаженство, то я тебе не нужна более…

Они ехали все равно, что в неподвижной комнате. Мирный убаюкивающий гул сопровождал пассажиров на протяжении всего путешествия Локомотива. А раз в три часа по каютам разносили сладости и, Лейла только и ждала того момента, когда в дверь постучат и она закричит о помощи. Большой площадью каюта похвастаться не могла – немножко не те просторы, к которым привыкла дочь известного изобретателя, да и в настолько роскошных апартаментах «Пуля» не нуждалась вовсе. При околозвуковых скоростях комфорт выше нормы себя не оправдывал – чем компактнее, тем лучше. Однако, если расположиться на кровати, то на ней хоть в футбол играй. Этим и воспользовался 908-ой, после того, как закурил и повалился на нее, в буквальном смысле, раскидав руки и ноги по всем сторонам света.

– Ты поэтому сняла кольцо, которое я тебе подарил? – проговорил он хриплым уставшим голосом, отстранившись от происходящего на целую минуту.

– Да.

Тем временем, казалось, Лейла тоже успокоилась, потому что ее пульс стал тише. Разумеется, сейчас было не самое удобное время, чтобы оценивать интерьер комнаты, но ей, дико захотелось забыть обо всем и остаться здесь навсегда одной, в окружении всех этих картин с пейзажами из времени, когда на земле росла трава, а в небе летали живые птицы. Но только после того, как убедится, что ее папенька в безопасности, а еще и жив и здоров и цел и невредим. Потом запрыгнуть с жареной картошечкой и какао с маршмеллоу на эту гигантскую кровать и закутаться в исполинское одеяло за хорошенькой книгой. Когда весь этот кошмар прекратится, она именно так и сделает. Да. Именно так она и поступит. Если, конечно, кошмар прекратится…

– Давно ты так меня не называл, – то ли под влиянием обстоятельств, то ли из-за нахлынувших воспоминаний промолвила она. Ей, конечно, и самой стало от этого противно. Но сидеть и ничего не делать – тоже для нее не выход из ситуации.

908-ой вздрогнул, словно очнувшись ото сна. Он и сам бы многое отдал, чтобы отмотать время назад.

– Как? – не понял он.

– «Беатрис».

У девушки затекли ноги. Она сидела так уже примерно час.

Теперь вся комната будет прокурена. Грудная клетка писателя статей для таких же психов, как и он, высоко поднялась от глубокой затяжки, а потом глубоко опустилась, и дым резко взмыл в потолок как из трубы паровоза.

– В последнее время, я частенько вспоминаю время, когда ты была Беатрис, а я – Алексом. А помнишь Тима и Кэрол? Как мне их не хватает…

– Мне тоже. Но прошли уже все мыслимые и немыслимые сроки, чтобы о чем-то сожалеть.

– Как у тебя язык поворачивается?.. – 908-ой приподнялся на кровати и бросил на нее недоуменный взгляд. Казалось, что ровной струйкой дыма тлели его пальцы, а не сигарета. – Они были нашими самыми лучшими друзьями! Это от Кэрол ты научилась манерам и всяким изящным штучкам, а от Тима – юмору.

– Кто я, по-твоему, бессердечная с**а? Да людей более, чем достойных я не встречала. Однако, жизнь не стоит на месте. Господи… в этом и есть весь ты…, Алекс! В то время, когда нужно взять себя в руки, проделать над собой работу, и двигаться дальше, ты до беспамятства напиваешься и начинаешь сокрушаться о том, как раньше было хорошо, а сейчас – плохо.

– Я не виноват, что мне постоянно не везет!

– Ты просто слишком сильно стал зависим от Пистоля. Поэтому-то мы и должны прекратить «прыжки», иначе это становится для тебя опасным.

Но 908-ой не успел ничего ответить. В ситуацию вмешался стук в дверь и последовавшая фраза «Не желаете перекусить?» А за этой фразой уже последовал крик Лейлы.

– На хелп!

Повторные стуки заставили похитителя размышлять скорее.

– Замолчи! – сказал он и взвел курок на «смит-энд-вессоне». Когда дверь открылась, женщина в белоснежной форме проводника с сияющей улыбкой и голубыми жизнерадостными глазами поинтересовалась: не угодно ли лему сладостей в дорогу. Вновь подавшая голос пленница свела на нет весь сервиз.

До того, как пуля из «смит-энд-вессона» пробила грудь проводницы, она успела вымолвить «что здесь проис…», и повалилась на тележку с продуктами. Сцена попала под внимание проходящего мимо пассажира – мужчины в красном блестящем костюме. Но герой проигнорировал возмущенное «что вы делаете?» с испугу хлопнув дверью перед его длинным любопытным носом, и заперся на все замки. И только после этого осознал, что натворил глупость.

– Черт! – закричал он.

Когда он снова открыл дверь, в коридоре уже никого не было. И 908-ой снова выругался. Затащив кое-как тело проводницы вовнутрь, он взглянул на Лейлу, лицо которой застыло в ужасе.

– Прости, меня Беатрис, – решительно сказал он. – Я не хотел, чтобы все так обернулось.

– Это ты так все обернул, Алекс, – сквозь сжатые зубы выговорила она, – и какого, мать его, х**на, скажи?..

– Такое случается, когда один человек делает больно другому…– сказал парень в ответ, и, подняв с пола Пистоль и заткнув его за ремень, исчез за дверью.

С сестрой он так и не связался.

Глава шестая

«Короткое знакомство с настоящими агентами Аппаратного Дома»

Чуть более года спустя…

– 14 апреля 2112 года самому грандиозному подземному Локомотиву в истории метро, сподобилась такая великая важность, как совершить первую поездку под землей с Островов Большой Надежды на Австралийский континент. Он был так великолепен и поражал своими размерами, что в честь него решили устроить свои концерты «Ginger Roges» и «The Foots».

Читает в словаре: «Самоходный рельсовый экипаж, предназначенный для тяги несамоходных вагонов».

«Действительно так. Этого уникального события ждали не одну сотню тысяч "объятий". Ибо дело в том, что необходимость налаживания транспортного сообщения между Австралийским континентом и Островами Большой Надежды было вызвано гонкой вооружений со стремительно развивающимся величайшим преступным синдикатом Земли – Звериной Клеткой, занимающего весь западный континент. Первые пробы грунта, взятые за двадцать девять тысяч "объятий" до Катастрофы, изначально преследовали цель строительства бункера, что было актуально и, возможно, даже предусмотрительно, ведь, благодаря готовому проекту во время Катастрофы удалось спастись одной десятой населения планеты. Позже был разработан проект железнодорожного тоннеля, соединяющего обе мировые державы, на глубине одного километра под Научно-Фантастическим морем, самой большой по площади водной территорией после времен Великих Океанов.

И как уже было упомянуто, не в меньшей степени на сегодняшний день впечатляют и размеры Локомотива: около двухсот пятидесяти метров в длину, двадцати в ширину и двадцати в высоту. Рельсы железной дороги конструировались по типу резьбы в дуле пистолета. То есть, когда эта инженерная задумка со скоростью звука неслась по тоннелю, она напоминала разгоняющуюся в стволе оружия пулю, из-за чего Локомотив так и прозвали – "Пуля"».

– Аще бо был бы он космическим, то имел бы все шансы домчать нас до Марса в течение считанных дней…

В комнате находилось три человека, если, конечно, аппаратчиков считалось бы позволительным причислять к людям, ведь, эти ребята, в своих блестящих брюках больше походили на андроидов из довоенных ретрофутуристических фильмов. Особенно один из них, с кибернетической рукой. В руках второго, с черной бородой средней длины, находилась папка для документов. А третий человек вовсе не был аппаратчиком, а являлся женщиной. Молодая девушка 19-20 лет сидела за столом прямо напротив двоих представителей национальной безопасности… простите, …безопасности всех жителей планеты, и зачитывала из карманного справочника статью про поезд.

– О чем, собственно, андромеда, идет речь? – первым прервал информационный рассказ аппаратчик с кибернетической рукой и короткой стрижкой, – мы благодарны вам за такую полезную справку о Локомотиве, однако, нас интересует, что вы знаете о нем на данный момент времени.

Девушка словно посчитала себя оскорбленной, бросив книгу на стол так, что она издала хлопающий звук.

– Так если бы я знала!.. Вы же изволили поинтересоваться, что мне о нем известно, – она поправила свое рваное желтое платье и скрестила руки на груди, – нужно конкретнее вопросы задавать! Как я могу о нем что-то знать, если я даже не помню, доводилось ли мне видеть его воочию.

– Локомотив «Пуля», следовавший рейсом Острова Большой Надежды – Австралийский континент в ночь с 14 на 15 апреля 2112 года сошел с рельсов на 3101-ом километре маршрута – проинформировал второй агент, у которого была борода, – этот факт вам знаком?

– Нет.

– …Или да?

– Скорее «нет», чем «да». Я же говорю: не помню. Запамятовала обо всем – кто я, откуда я. В тот момент, когда очнулась в метро, долго не могла понять, какая чертовщина, простите мне мое срамословие, со мной произошла. С хелпом богов рок-н-ролла у меня получилось сохранить себя для этого света, и выбраться наружу.

– У нас не получается прочитать вашу ауру. Таким образом, мы не можем выяснить ваше имя, принадлежность к социальному статусу, уровень интеллекта, пол…

На последнем слове, первый агент поправил своего напарника:

– …половую принадлежность.

Андромеда только развела руками:

– Да, неужели!

– У вас есть догадки на этот счет?

Она покачалась на стуле и проговорила:

– Да какие догадки? Прошу прощения, чего вы волить от меня? Я же вам рассказала все, что знаю. Я очнулась на перроне, в метро, на станции «Книгасбург» два дня назад. Не помню абсолютно ничего, даже своего имени, фамилии, отчества, даты рождения, возраста!..

– Тише, прошу вас, – у первого агента был безмятежный и неторопливый тон, – мы пригласили вас сюда, чтобы предоставить хелп, только и всего.

С этих слов девушка фыркнула:

– «Пригласили»? А может, силой приволокли сюда. Как насчет такой пометки происходящего?!

– Это была необходимая мера. Потому, что мы не имеем права отпускать вас в таком нездоровом состоянии? – более строгим голосом возвестил второй аппаратчик.

– Может быть, при вас был хотя бы модуль «Свемы», чтобы мы могли воссоздать событие?

Аппаратчик с кибернетической рукой захотел облокотиться на спинку стула, положив ногу на ногу, но вовремя вспомнил, что сидит на табурете.

Читает в словаре: «аналоговое устройство, записывающее ход событий в реальности».

Девушка помотала головой, и не без сожаления начала щупать свои словно отгрызенные черные волосы.

«Однорукий» ловким движением вытащил из кармана пачку сигарет и, забросив «синтезаторы», принялся закуривать.

«Разберемся», – подумал он.

– А что случилось после того, как вы пришли в сознание?

– А можно мне тоже сигарету? – попросила девушка.

– Можно.

– Подожгу я сама. Спасибо.

После того как момент с курительными принадлежностями и соответствующими химическими препаратами был улажен, и в изящных ручонках девчонки тлел табачок, представители интересов Аппаратного Дома повторили вопрос.

Девушка, облокотив голову на руку с папиросой, рассказала, как ужасно напуганная несколько часов она блуждала по заброшенной станции, пока случайно, не нашла выхода на поверхность, где йорклиционер отвел ее сначала в медицинский пункт, и потом и в йорклицию. А в йорклиции, не сумев определить ее личность, передали аппаратчикам.

– И правильно сделали. Потому, что все намного сложнее. У нас есть результаты ваших биометрических анализов, которые приводят нас, мягко говоря, в исступление.

– В каком это смысле?

В своем желтом платье андромеда выглядела очень даже сексуально. Данный факт отметил про себя аппаратчик с кибернетической рукой. Поэтому, с удовольствием рассматривал ее, особенно когда жадно затягивался сигаретой.

– Агент Амперсанд, будьте любезны, зачитайте нам.

Бородатый, наконец, раскрыл свою папку, а потом и свой рот:

– Вас зовут София Пра, – с важным напыщенным видом передавал тот содержимое папки, – вы были замужем за Элом Пра, совладельцем «Лонгфелло» – фирмы-производителя легковых автолоджий хард-корного класса. Одиннадцать лет назад вы заболели раком, и восемь лет назад в возрасте сорока лет скончались.

Лицо андромеды искривилось в замешательстве. Агент Амперсанд открепил от листа с личным делом фотографию и положил на стол девушке. Взяв в руки фотографию, она увидела свою повзрослевшую копию, но только с длинными светлыми волосами. Ее рука невольно потянулась к голове, а потом андромеда бросила на бородатого резвый взгляд. И почувствовала, как по ее телу прошла легкая дрожь негодования.

– Вы что шутите?! – ошалелый голос прозвенел по всей комнате, – это такой розыгрыш?!

– Отнюдь, нет, – заверил первый агент.

– Тогда что это? Черт возьми!

Второй аппаратчик лишь с беспомощностью во взгляде осмелился предположить, что это какая-то ошибка.

– Либо попытка фальсифицировать свою личность! – заявил первый.

– Что это значит?

– Это значит, что мы вынуждены начать расследование по поводу: выяснения вашей истинной личности; причин попытки ее фальсификации; обстоятельств, при которых вы оказались в метро без сознания; и подлинности вашего утверждения в потере у вас памяти.

– И с чего вы хотите начать?

– С предположения, что вы были пассажиркой того самого Локомотива? – отчеканил безбородый.

– Во мне нет уверенности в моем желании покидать город, – андромеда выдохнула дым в потолок и взглянула на него так, словно впервые видела.

– Может быть, вы не уезжали насовсем, а решили прокатиться туда и обратно. Вдруг, ваши спутники, если таковы были, имели цель добраться дотуда, взяв вас «за компанию»? Или, скажем, вы находились в безвыходной ситуации?

Видать протез время от времени переставал функционировать потому, что аппаратчик то и дело помогал сгибать и разгибать пальцы на ней настоящей рукой.

– В каком смысле «в безвыходной ситуации»? – поддалась в расспросы девушка, но потом словно забыла про это, – осмелюсь поделиться своими капризами, достопочтенные лемы, я нуждаюсь в ванной комнате и выпивке. Подобная страсть возникает у меня, вследствие недавних потрясений.

– Вдруг, вас заставили ехать…

Сексуальная Красотка начала искать место, куда можно было бы стряхнуть с сигареты пепел.

– Мне невдомек…

– Простите…?

– Это значит, что мне не совсем понятно за каким дьяволом кому-то нужно заставлять меня ехать на Австралийский континент?

– Встряхивайте прямо на пол…

– Благодарю вас.

– Не знаю, это лишь предположение.

– Нелепица!

– Давайте поставим вопрос по-другому?

– Послушайте, уважаемые лемы, я что тут, по-вашему, сижу и байки «травлю»? Вместо того, чтобы предоставить мне возможность удовлетворить свои человеческие потребности в сытном обеде, горячей ванне, сне и алкоголе, вы держите меня в этом проклятом здании уже часов пять, наверное, и глушите вопросами, как в каком-то «долбанном», простите мне мое сквернословие, конкурсе под названием «у кого быстрее получится доконать эту "деваху"».

– Нам нужно убедиться, что вы ни для кого не представляете опасности. В противном случае, до выяснения обстоятельств вы станете пациенткой «Дома Наоборот».

Андромеда закашлялась, да так неожиданно, что аппаратчик вздрогнул. Плечо в месте соединения с протезом отреагировало легким покалыванием.

– А? – она застыла на месте с гримасой неподдельного удивления, – чего? «Дома Наоборот»? Это как понимать? Я же не сумасшедшая! – она снова развела руками, – просто неслыханно! Это все, что мне в состоянии предложить государственная программа?

– Так вам, значит, известно о таком месте как «Дом Наоборот»? – прищурив глаза, отметил агент Амперсанд.

– Разумеется, – отвечала андромеда, – так же, как мне известно, что это моя правая рука, а это левая нога. Что в этом подозрительного? Подозрительно, что вы пытаетесь под видом добрых намерений всучить мне билет в один конец до «крезовника».

– Никто не называл это место «крезовником». Это высокотехнологичный университет психотерапии и клинической психологии. И не в один конец. Под надзором проверенной Будущим медицины мы восстановим пробелы в вашей памяти, и вы сможете вернуться к прежней жизни. Объявятся ваши родственники: мать, отец… братья, сестры, если таковые имеются.

– А! Ну тогда, я вся к вашим услугам, лемы, – пронзил комнату явный сарказм.

– А может, мы не будем никуда ее отсылать? – подключил иронию и первый аппаратчик, – по-моему, единственная проблема этой милой барышни в том, что она немного запачкана, а ее платьице пришло в негодность.

– Вот Железный Дровосек прав! – воскликнула девушка и щелкнула пальцами свободной руки.

– Простите, как вы меня назвали? – реакция агента была обескураженной и растерянной.

– Я назвала вас «железным дровосеком». Юмор еще в моде? – Девушка опять съязвила. – Простите. Вы же не обиделись? Вот я на «барышню» не обиделась. Хотя, следовало бы!

А «железный дровосек» обиделся, но только про себя. На его лице изобразилась ухмылка, которую обычно нацепляют, когда не могут парировать подколку. Но ничего. Где-нибудь во время спуска по лестнице, остроумный ответ обязательно придет в голову.

– Полегче, пожалуйста, андромеда, – строгим тоном предупредил бородатый, – вы все-таки находитесь в государственном учреждении.

– Да? И что с того? На коленях перед вами должна ползать?! – ее словно взбесила эта ситуация, и она демонстративно выстрелила остатками тлеющей сигареты в стену.

С освещением пошли какие-то перебои. Могло показаться, что возмущение девушки передалось на все электронное оборудование, но с ним весь день что-то было не так. Поэтому, никто особого значения данному факту не придал.

– Так! Я вызываю специалистов! – безнадежным голосом промолвил коллеге бородатый аппаратчик.

– Ну, уж нет! Мы и есть специалисты, – возразил обладатель неестественной руки и встал с табурета, – агент Амперсанд, прошу вас на пару слов.

Мужчины исчезли за дверью, быстрее, чем это смог бы сделать дым. Он так и остался висеть в комнате, снабжаемый, валявшейся на полу, непотушенной сигаретой главной героини дискуссии.

С некоторое время никто не произносил ни слова. И первым заговорил агент Амперсанд.

– Что мы делаем?

– Остываем, – сообщил коллега, – какого черта ты там делаешь?

Тот, у которого была шикарная черная борода, немного съежился:

– Веду допрос задержанной?..

– Что?.. Она не задержанная, Амперсанд, она – пострадавшая. Андромеду целый год, лишь боги знают, где носило. А ты устроил ей очную ставку. Нельзя так давить на нее. Если, пресса узнает, что к единственной выжившей с Локомотива применялись неделикатные меры, она разорвет нас и не видать нам повышения как своих ушей. В таком случае, будем мы до старости бродить из кабинета в коридор и обратно. У тебя есть планы на старость?

– У меня есть планы на сегодняшний вечер. Мы с Аэлитой идем смотреть Театр Крыс.

– Рад за тебя.

– С чего вы уверены, что она с Локомотива? Там разница в три тысячи километров в расстоянии, и год – во времени.

– За нас уже решила пресса. Поверь, заголовки будут именно такими. Ну, а если предполагать логично, то мы знаем о ней гораздо больше, чем кажется.

– Например?

– Например, она как минимум из обеспеченной семьи, которая родом с восточных провинций.

– И как же вы это узнали?

– На ее руках никаких следов от игл стационарных насосов – в них нет надобности, если дома стоит кондиционер, да и выглядеть без всяких последствий, когда не сдабриваешь алкоголь дорогими «взбалтывателями» тоже не реально; а восточную провинцию в ней выдает диалект.

– А еще что-нибудь есть?

– Ну, она – андромеда и дымит сигаретами как паровая котельная.

– Хорошая шутка, босс, – не без иронии промолвил бородач.

– Спасибо. Но имеющиеся догадки необходимо чем-то подтвердить и хотя бы выяснить ее настоящее имя.

«Босс» прижал к губам кулак и сосредоточенно сдвинул брови.

Коридор, где они находились, не совсем соответствовал коридорам в их типичном обустройстве. Скорее, пространство вне комнаты представляло собой одну большую контору, где тоже много курили, не давая продыху кондиционерам. Само здание, в котором происходили данные события, принадлежал к числу административных корпусов резиденции Аппаратного Дома. А агенты «Босс» и Амперсанд преследовали цель выбраться из этого бюрократического «скворечника», как говорят, в гущу самых событий.

– Может, нам наведаться в восточный регион? – предложил Амперсанд.

– И что мы будем там делать?

– Показывать ее фотографию и спрашивать, не знаком ли кто с ней?

– Ты что? Это займет у нас месяцы. Нужно, что-то более эффективное.

– Что-то более эффективное? Ну, я не знаю, может, загипнотизировать ее?

– В каком плане?

– Психотерапия.

Лицо первого аппаратчика преобразилось.

– А ты знаешь, кажется, я понимаю, к чему ты клонишь, – объявил он обрадованным голосом, и в знак того, что это отличная идея, щелкнул пальцами, – гипноз обезоруживает и положительно воздействует на механизмы памяти. Таким образом, возможно, нам удастся что-то раскопать…

– Пожалуй, – согласился восхищенный Амперсанд и с удовольствием погладил свою бороду.

– Но вот только кто ее будет гипнотизировать?

Первый агент опять принял позу «Мыслителя», а бородач вновь представил на рассмотрение идею:

– Может, использовать гипнотизирующую машину?

Еще раз прозвучал щелчок пальцами, и еще раз «Босс» просиял улыбкой. Однако, теперь перед ними встала другая задача:

– Но вот только откуда нам ее взять?

– В инженерном бюро! Как насчет этого?

Щёлк!

– Но вот только как нам теперь дотуда добраться? – и агент с кибернетической рукой по той же схеме погрузился в размышления.

Аппаратчик с обеими настоящими руками оценил аппаратный юмор и выдвинул свою кандидатуру на посещение. Он уговорит тамошних ребят одолжить Машину для правительственного расследования и мигом вернется обратно.

– Тогда действуйте, агент Амперсанд! – дал добро агент «Босс», – и возьми каких-нибудь сэндвичей для нашей андромеды, – добавил он, после чего поспешил вернуться в комнату для допросов.

В нос вонзился более прокуренный, чем снаружи воздух. Мужчина немедленно включил вытяжку и чертыхнулся, когда вентилятор отказался работать.

– А знаете, почему он не работает? – прокомментировала девушка.

Внимание тут же было переведено с вытяжки на андромеду. В духе Чарльза Уэйна аппаратчик вытащил из кармана брюк пачку сигарет. На все сто процентов в непринужденной позе, он воспламенил табак и, как полагается, затянулся. Кибернетическая его рука по-прежнему плохо слушалась.

«Что за денек» – подумалось ему. Он решил поделиться сигаретами, только подброшенная на стол пачка так и осталась лежать.

– Я не знаю, почему он не работает, но я догадываюсь, что вы сейчас скажете что-нибудь в духе: «берет пример с вас» или «здесь даже технике плевать на людей», верно? – предположил «Босс», присаживаясь на табурет, – уверен у вас в запасе много шуток.

– Ошибаетесь, – ухмыльнулась героиня, – я хочу сказать, что когда я нахожусь рядом с электрическими приборами, с ними происходят неполадки. Словно я влияю на них. К слову сказать, коли вы так любите шутки, вот вам одна на оценку: воткните металлический палец вашей металлической руки себе в задницу и начинайте дуть на лопасти вентилятора.

Ехидный смешок выскочил из агента, и он придвинулся поближе.

– Что вы имеете в виду, говоря про ваше влияние на электричество?

– Я имею в виду, что медицинские аппараты, видеотерминалы, телефоны, вытяжные системы, и прочая х**нь, которая работает от электричества, ведет себя странно при моем появлении рядом с ней.

– Быть может, это совпадение?

– То, что я люблю покурить, а у вас здесь как в табачной лавке – вот это совпадение. Совпадение, что задница у меня чешется, а ваша железная «прихватка» только на это в данный момент и годится. На вас, сейчас, случаем, не кеды 2004 года?.. Простите, это из Азимова. Я вам точно говорю, как есть: со мной что-то не так.

– И как давно это у вас проявилось?

– Не знаю, может, так было всегда, а может, началось после потери памяти.

– Знаете, это очень интересно. Почему вы не упоминали об этом раньше?

– Я сама обнаружила такую закономерность несколько часов назад.

Аппаратчик посмотрел на свою металлическую конечность и пошевелил приводами.

– А что вы еще помните, кроме этого и вашего пристрастия к алкоголю и сигаретам?

– Ну, «здрасте», приехали! – последовал оторопевший ответ, – теперь я алкоголичка и наркоманка? А вскоре буду и террористкой?

– Ну, хорошо, я неправильно выразился, – дым из его легких взмыл в потолок и застыл, – вы только что сказали, что вам нравится курить, а недавно упоминали про выпивку – это ваши слова, по-другому я не могу выразиться. К этому списку предпочтений есть добавить еще что-нибудь? Расскажите о себе все, что знаете, вплоть до элементарных вещей: ваш любимый цвет, марка духов – все что угодно.

Шутница задумалась и тоже решила воспользоваться табачной физиатрией. Мужчина почему-то только сейчас заметил одну странную деталь: если, платье, действительно, казалось, не снималось очень долго, настолько оно износилось, то вот ногти девушки украшал вполне себе аккуратный свежий маникюр. На волосах грязь года давности, безусловно. И страшно подумать, какой гигиены придерживалась девушка до сего момента в принципе. А между тем, руки выглядели так, будто андромеда только что вышла из салона красоты.

Он начал ей помогать:

– У вас хорошие внешние данные. Присматривались бы вы к работе моделью?

– Однозначно, нет.

– Почему же?

– Не знаю, – выразила она раздумье, – а что в этом забавного?

– Есть ли у вас любовь к танцам? К пению?

– Не думаю.

– О чем мечтаете?

– О горячей ванне с холодным ромом.

– Может, чего-то боитесь? Барабеков, например?

– Почему именно барабеков?

– Ну, мало ли?

– Вы считаете, что я могу бояться каких-то толстозадых ублюдков?

– Я так не считаю, я всего лишь озвучил один из вариантов. И судя по тому, что вы так реагируете, похоже, вы все-таки боитесь.

– Я не боюсь барабеков! – отрезала девушка.

– Как скажете.

– Я боюсь музыки.

– Музыки?

– Да. Это странно?

– Ничего странного. Какой-то именно музыки?

– Вы не поняли. Самой музыки. Ее звучания.

– А! Простите. И в чем же это проявляется?

– Ох! Как у вас туго с сообразительностью, – девушка пододвинула табурет чуть ближе к стене и прислонилась к ней спиной, – я уверена, вы и шутки моей про вентилятор не поняли. В СТРАХЕ это проявляется, черт побери!

Аппаратчик вздохнул.

– Зачем так нервничать? Конечно, я все понял. Но как можно бояться музыки?

– Мне становится от нее плохо – так вам понятнее?

У этого человека не было проблем с самоконтролем. Иначе бы он попрекал себя за некомпетентность. Провокацией ли это было или банальный шок от пережитых событий его даже не волновало. Как-то даже без какой бы то ни было инициативы, протерев свое лицо ладонью, он сказал:

– Послушайте, андромеда, не кажется ли вам ваше поведение чересчур агрессивным?

Отмахнув дым, рука девушки приземлилась на стол, а сама она положила ногу на ногу. Приятно слуху затрещал алый кончик сигареты.

– Хотите, чтобы я покаялась?

– Не обязательно. Но проявить терпения стоило бы. Мы с агентом Амперсандом тоже здесь не досуг проводим.

После этих слов стало видно, что пострадавшая немного смягчилась. Она стряхнула пепел и размазала его по полу.

– Ну, коли так. Каким образом вы собираетесь восстанавливать мою память?

– Вообще-то, с хелпом «электронного гипнотизера».

– С хелпом чего?

– «Электронного гипнотизера».

– Весьма любопытно, лем Как-вас-там?»

– Ъо.

– Лем Ъо, во-первых, я вам рассказала про мое воздействие на электричество, а во-вторых, загипнотизировать меня вам я не позволю.

– Ваше влияние на электричество нужно еще проверить. И если вы не позволите предоставить вам хелп, то мы и не сможем этого сделать.

– Знаете что? А я передумала принимать чей-то хелп. Можно я просто пойду?

– И куда же вы пойдете? Беря в расчет все обстоятельства, вы теперь не просто жертва каких-то неудачных обстоятельств, а потенциальная преступница, нарушительница закона.

Она засмеялась.

– Я же говорила, что скоро из меня сделают террористку. Вы еще скажите, что это я виновата в случившейся с Локомотивом катастрофе.

– Нет. В этом виноват другой человек. И он уже находится в «Доме Наоборот».

– Правда?

– Правда.

– И кто он?

– Какой-то парень. Вряд ли вы его знаете.

– Действительно. Что уж тут говорить. Я даже своего имени не знаю.

Внезапно мозг агента Ъо озарился занимательной мыслью. Она настолько захватила его внимание, что он выпал из беседы на пару секунд. Еле заметная улыбка проскользнула сквозь плотно сжатые губы, а глаза озарились ликованием.

– Только не…

Стук в дверь все прервал. Не дожидаясь ответа, ее открыли, и в комнату протиснулась голова мужчины.

– Вас к телефону, босс, – сообщил он.

Агент не успел договорить, так же как и поблагодарить, слишком быстро голова исчезла. Вместо этого он высказал символическое извинение андромеде, и тоже покинул комнату. Звонок поступил, к приятному удивлению, весьма своевременно, на другом конце провода пыхтел Амперсанд.

– Босс, разработчики готовы предоставить нам гипнотическую машину, но на ее использование над человеком требуется разрешение от генерального бюро. Если мы пошлем заявку сегодня, то они рассмотрят ее в течение трех-четырех дней.

– Так, так, так, – призадумался Ъо, – у меня возникла идея наведаться в «Дом Наоборот» к 908-ому. Вдруг, парень где-то видел нашу андромеду, – после этих слов, его размышления возобновились, и в итоге он добавил, – скандал, конечно, она нам закатит…. Найди того, кто оформит заявку и дуй обратно.

– Понял, босс. Скоро буду.

Последовали короткие гудки. Мужчина переложил трубку в кибернетическую руку и на телефонном реле начал набирать номер. Ответили быстро. Тоненький женский голос прощебетал: «алло».

– Галочка, будьте добры, отправьте кого-нибудь в отдел 69-Б9 для размещения ориентировки на найденного человека…

– Хорошо, лем Ъо.

– Спасибо.

Он положил трубку и довольно ухмыльнулся. Собственный план понравился ему. Даже, если результат окажется отрицательным, что маловероятно, подобная практика, возможно, пригодится в будущем.

Спустя полчаса агент Амперсанд и агент Ъо с «кофе» и сэндвичами наперевес возвращались в комнату, где под надзором охранника оставалась девушка.

– Какой у вас план на данный момент, босс?

– С хелпом биоэлектрографического анализа мы выясним факт взаимодействия 908-ого с нашей подопечной. Возьмем с собой Ставра, он в этом деле мастер. Нужно позвонить в «Дом Наоборот», узнать в каком состоянии наш «гениальный» террорист.

– Да по любому как всегда при своем, босс, – усмехнулся бородатый агент, – они же только и делают там, что текилой «закидываются».

Усмешка слетела с лица агента Амперсанда тут же, только они открыли дверь в комнату допроса. Кондиционер, кстати, заработал, и здесь стало свежее. Дышать тоже было хорошо. Только к хорошему не позволялось причислить факт отсутствия подопечной. В комнате никого не было. Стол стоял на месте, стул тоже, а девушки и след простыл.

– А где андромеда, черт побери?

Агент Ъо настолько опешил, что уронил на пол все двенадцать сэндвичей.

– Лем Вапр! – вызвал Амперсанд охранника.

– Господа? – раздался сочный брутальный голос позади них.

– А где андромеда?

– Простите, агенты, но андромеду забрали лемы из Генерального Департамента.

– Из Генерального Департамента? На каком это основании?

– Не знаю, босс. Я не имею права препятствовать их действиям, поэтому не возражал.

– Что же это такое?!

«Кофе» тоже полетело прямо на пол. Ъо побежал к телефону. Сделав несколько шагов, он остановился и, развернувшись, прокричал охраннику:

– А куда они ее забрали, сказали хоть?

– Да, босс, сказали.

– И?

– Простите, босс?..

– Куда забрали, Вапр?

– А, извините, босс, – тот растерялся от стыда, и сделал виноватое лицо, – сказали, что в «Дом Наоборот», вроде…

Глава седьмая

«Сексуальные предпочтения»

2113 год

2 июля

– И что? Мы якобы будем играть в шахматы, но смысл в том, чтобы проиграть?

– Да, ведь это «Дом Наоборот», следовательно, и правила игры подстраиваются.

– Но ведь проиграть это раз плюнуть.

– На самом деле, все не так просто как кажется. Ведь проигрыш засчитывается тому, кто сделает это первым.

– Сам играй, тогда, – ухмыльнулся 908-ой, и переключил внимание со своего партнера по игре, с которым они сидели за столом в общей игровой комнате, на сумасшедшую девушку недурной внешности со стрижкой под мальчика. Та с задумчивым видом перебирала клавиши на фортепиано.

– Те, кто нас запер здесь, боятся, что мы умнее их. Но раз им удалось это сделать, выходит умнее – они, – и, в целях привлечения внимания андромеды, парень засмеялся как можно громче.

– Чего ты «ржешь»? – надменным голосом бросил комментарий в его сторону сосед. – Раз ты попал сюда, скорее ты глупец, нежели умник.

– Я как раз это и имел в виду! А еще раз будешь умничать, я разобью эту шахматную доску об твою квадратную «рожу»!

Бедняга быстро вылез из-за стола и испуганно ретировался из комнаты. А 908-ой понял, что он погорячился, ибо впервые за столько месяцев ему разрешили общаться с товарищами по несчастью, при условии, в которое входил пункт – ни на кого не задираться. Но, вроде как, никто этого не заметил.

– Пора принимать витамины, 908-ой, – оповестила подошедшая к нему длинноногая медсестра, и взмахнула своими длинными сверкающими изумрудом серьгами. На подносе у нее стояло несколько стаканчиков с текилой.

– Самое время выпить, – потер ладонями обрадованный парень, – а то я тут начал философствовать на политические темы…

Симпатичная медработница в настолько короткой юбке, что представлялось возможным рассмотреть ажурные края ее чулок телесного цвета, оформила перед пациентом два стакана, положила бумажку с таблеткой и встала рядом, начав наблюдать за пациентом. Псих заметил это, и остановил свой стакан с выпивкой на полпути.

– В чем дело, Кира? – поинтересовался он, сдерживая раздражение, но делая это с улыбкой на лице, – почему ты так на меня смотришь? Знаешь, на ком-то я уже видал такие серьги… По-моему, на ушах недавно прибывшей пациентки, которая сама себе шею свернула…

Медсестра по имени Кира ошалела, чем еще больше повеселила 908-ого, и поспешила отозваться на это оскорбление максимально быстро, да так, что сама не поняла смысла своих слов:

– Знаешь что, 908-ой, ты иногда становишься невыносим настолько, что тебя не смогли бы вынести и четверо санитаров!

И ушла, цокая каблуками, в направлении другого столика.

А шутник был просто в эйфории. Аккуратно кивнув в сторону короткостриженной сумасшедшей девчонки, он провозгласил тост:

– За вас, милая андромеда!

После чего тут же опустошил стакан со своими «витаминами», закусил таблеткой и подумал о сигарете.

«Милая андромеда» ничего не ответила. Она продолжила играть, как ни в чем не бывало, из-за чего заинтересовала 908-ого пуще прежнего.

– Не хотите отвечать? Да и правильно. Я ужасно скучный человек. Не знаю ни одного анекдота. От меня даже девушка ушла, представляете? Встречался с ней пятьсот лет и тут на тебе. Что говорить – сам виноват. Таким красоткам нужны настоящие мужчины.

Он оглянулся в поисках курящих, но как ни странно, в зале кроме него и этой девушки никто больше не присутствовал.

– Вы, наверное, и закурить хотите? – неожиданно для лема прокричала она со своего места.

– Если позволите, – отрыгнул иронию «воспитанный» джентльмен.

Короткостриженная отвлеклась от музыкального инструмента и, медленно и плавно осуществила прибытие к столику нашего героя, у которого от таких действий, а главное, как изящно они были выполнены, ёкнуло в груди. Только сейчас он заметил странные штуки у нее в ушах.

Сигарета была протянута ее изящной женственной ручонкой и подкурена одноразовой металлической зажигалкой из другой.

– Сыграем в шахматы? Вы знаете правила этой игры?

В руках самой Изящности оказалась книга величиной с карманный справочник. Она перелистала ее и вслух зачитала в месте, где остановилась.

– «Настольная логическая игра со специальными фигурами на 64-клеточной доске для двух соперников».

– Присаживайтесь, – любезно пригласил ее чувак, и ногой пододвинул стул, – простите меня за мои манеры, но, если я попытаюсь встать, то, скорей всего, потеряю равновесие и упаду в обморок.

Но 908-ого чуть не сбила со стула элегантность и аристократичность, с какими нежная девушка устроилась. Сохраняя ровную осанку, и с аккуратностью, присущей исключительно утонченным натурам, она положила книгу перед собой, а потом обратила взор на нашего героя. У нее одновременно был очень задумчивый и торжественный взгляд, словно она недостаточно хорошо представляла, в каком мире живет и как на него реагировать, но собиралась при этом от души побалагурить.

– Почему именно шахматы?

– Что, простите?

– Здесь все играют в шахматы. Не в домино, не в карты, не в волейбол или баскетбол, а именно в шахматы?

– Полагаю, потому, что кроме шахмат здесь больше ничего нет.

– Я подумала, вы скажите что-нибудь в духе: «это очень интересная игра», – промолвила очаровательная собеседница и расплылась в смиреной улыбке.

– Интересная до тех пор, пока ты не начинаешь проигрывать, а твой соперник – выигрывать.

– Но вы же не всегда проигрываете? – лицо андромеды продолжало таять от счастья.

– Всегда.

– Почему?

– В игре нужны стратегия, терпение, внимание, умение предугадывать ходы оппонента, – много всяких навыков, которые у меня не очень развиты, – заключил парень.

– А что у вас с головой? – спросила она опять.

– Вы про бинт? – 908-ой прикоснулся к повязке

– Да.

– Это я так стараюсь удержать мысли.

– Тогда лучший способ – это помалкивать, – с легкой задирой в голосе проговорила короткостриженная, и с таким детским смущением посмотрела в свою книгу, что сердце писателя статей опять подскочило. Они оба засмеялись, и в этот момент 908-ой просто не мог отвести от нее заколдованного взгляда.

– Простите, могу ли я поинтересоваться, что это за штуки у вас в ушах?

– Вы про эти наушники? – восседавшая Элегантность прикоснулась подушечками пальцев к своим устройствам.

Так как «знаток манер» начал прожевывать закуску, у него получилось промямлить:

– Угу!

– Они защищают мой мозг от музыки. Блокируют слух, когда она начинает звучать.

– А чфо пуфет, ефли фы ее уфлыхыте? – вновь промямлил пациент, ничуть не стесняясь набитого рта.

– Мне станет плохо.

– КруФный фофент, – фкафу я фам.

– Не всегда все складывается так, как хочется нам.

– Ф этом… у меня… очень большой опыт, – выдал он, наконец, закончив есть.

«Как здорово! – подумалось нашему парню, – первый день вне палаты и уже приятные знакомства». На ум также пришли воспоминания их с Лейлой встречи в баре.

– Получается, вы не могли слышать ту музыку, которую играли на фортепиано?

– Увы…

– Чтоб вы знали, звучало очень красиво. Как это у вас вышло?

Короткостриженная лишь невинно пожала плечами.

– Благодарю. Но я просто перебирала клавиши по памяти.

Парень с именем из чисел почему-то воспринял это за шутку. А девушка добавила:

– Отец говорит, что на фортепиано играла моя мама.

– У вашего отца был хороший вкус в выборе женщин.

– Да, пожалуй.

– А как вас зовут?

– А вас как зовут?

– Я первый спросил.

– Правил этикета жизнь вам не преподавала? – у андромеды даже появился румянец.

– Там, где я вырос, они только вредят.

– Ваше становление личности и характера происходило в условиях крайней жестокости?

– Думаю, у вас не менее интересная история жизни.

– Вы любопытствуете обо мне с какой целью, разрешите задать вопрос? – она взмахнула головой, но потом о чем-то вспомнила и погладила волосы на затылке.

Свой затылок почесал и 908-ой и начал грызть ногти на руках. Тоже на своих.

– Если честно, у меня тепло по всему телу разливается от пребывания рядом с вами. И я только и мечтаю с того момента, как завидел вас, ангажировать.

– В таком случае, вам придется пополнить свои знания обращения с андромедами.

Она опять перелистала свой карманный справочник. Вычитала там что-то и с добавленной к голосу кокетливостью продекламировала:

– Я так понимаю, вам угодно «пригласить меня на танец»?

– Нет, слово «ангажировать», в моем случае, выступает в значении «стать вашим кавалером». А насчет обращения с андромедами скажу вам следующее: в «Доме Наоборот» все меняется местами.

– Те есть, раз это «Дом Наоборот», то это МНЕ следует за вами ухаживать?

– За вашу жизнь, я думаю, вы вдоволь насладились таким «обращением», будьте так добры, и «саночки повозить», – улыбнулся он.

– Какая интересная аллегория…

– В шахматы здесь тоже играют наоборот.

– Насколько наоборот? Мне нужно ходить вашими фигурами?

– Мы должны поддаваться друг другу, и каждый из нас будет стремиться проиграть.

– Победа заключается в проигрыше?

– Знаю, парадокс, но это «Дом Наоборот»…

– А само слово «парадокс» не обретает противоположный смысл, раз мы употребляем его в «Доме Наоборот»?

– Черт возьми, достойная теория! – здесь у парня получилось восторженно подпрыгнуть и спародировать восхищение, – что за книга, которую вы читаете?!

«Дамский угодник» уничтожил второй стакан и с удовольствием затянулся угарным газом.

Андромеда взмахнула ею в знак демонстрации.

– Мой справочник. Он помогает вспомнить значения слов, которые я забыла из-за потери памяти.

– Простите меня еще за один деликатный вопрос, – 908-ой с нетерпением выдохнул дым и с небрежностью, на какую-то только был способен, стряхнул пепел на пол, потом еще бегло осмотрелся – но вы уверены, что не потеряли память здесь, в «Доме Наоборот»?

– Но как же иначе тогда может быть, скажите мне? – такой вопрос явно не понравился юной деве потому, что она вдруг эмоционально отстранилась. 908-ой очень сильно почувствовал это, и уже пожалел о своей болтовне.

– Ну, может быть, вы сначала попали сюда, а потом на вашу умственную деятельность оказали давление, – предположил он, а девушка слушала его, прижимая книгу к груди, – я вот, например, не помню, почему и как давно здесь оказался.

– Может потому, что днями напролет вы «глушите» текилу как воду? – с нотками обиды и не без иронии проговорила короткостриженная.

– Я бы оценил по достоинству ваш стеб, но с обычной водой здесь трудности, – только и ответил лем. Он захотел залить в себя еще алкоголя, но полных стаканчиков больше не было. Теперь Кира была бы как нельзя кстати.

В свою очередь от героини последовал вполне само собой разумеющийся вопрос:

– Сколько вы выпиваете в день? – она не стала крутить головой по сторонам. В принципе, ее и не интересовало, могут ли их подслушивать, и является ли тема выявления причин их нахождения в психбольнице для случайных слушателей более любопытной, чем выяснение назначения морей и океанов; на ее лице вообще не дрогнул ни один мускул.

«Просто совершенство» – подумал 908-ой, а вслух ответил:

– Бывает, что много.

Девушка опять уткнулась в книгу, – вы – «глупый, безрассудный, неразумный человек с ограниченными умственными способностями», – зачитала она снисходительным тоном.

– Скорее, меня зовут 908-ой.

В знак дружелюбия «королева изящества» протянула свою руку.

– А меня – пациентка №707.

– Пациентка №707? – переспросил парень на всякий случай, предполагая, что ослышался, – мечта, а не имя.

Глава восьмая

«Последствия»

2113 год

3 июля

00:13

«Я редко пишу статьи о философии, о морали, о выдающихся успехах или о депрессивном настроении, придерживаясь какой-то дисциплины. Чаще всего, это происходит по наитию, спонтанно и экспромтом, не следуя какому-то изначальному плану. Как говорил один певец: ты либо поймаешь волну, либо нет.

В нашем понимании спонтанность несет в себе некомфортный смысл, ведь, такое незапланированное действие приводит, в большинстве случаев, к неожиданному финалу, что не очень удобно, когда у тебя семья, работа и кредит за "тачку". Такой совсем ненадежный подход в отношении жизненных ситуаций, ни под каким углом не воспринимается положительно, даже, если нам предоставят гарантию благоприятного исхода. Как можно надеяться на слепой случай, черт возьми?!

Сегодня можно жить по "тайм-менеджменту", а завтра бросить все и укатить в неизвестном направлении пить текилу и охотиться за красивыми кадрами с рассветом. Для нас история, которая может, имеет шанс, логически привести к счастливому концу, он же "хэппи энд", рассматривается только в подозрительном свете, в сказочной ипостаси, как некая фантастическая теория, хаос, незадачливый вариант или невозможное стечение обстоятельств в данной альтернативе реальности; сущего, бытия, то есть.

Неизвестность порождает страх. Эта непостижимая ветка развития событий, с трудом может вписаться в понимание, в структуру совокупности приобретенного жизненного опыта, практики, намеченных целей, ожиданий, статистически спрогнозированной линии последовательных действий. Неизвестность сковывает и будит первобытные ощущения, расшатывающие привычную выученную модель поведения для конкретной ситуации, дезориентируя и лишая понимания дальнейших действий. Отсутствие плана – это потеря контроля. Неосведомленность в том, что будет дальше, незнание будущего – убеждение в собственном бессилии.

Точкой не возврата в подобной ситуации является принятие решения поступить на авось, попытаться выполнить действие, преследующую цель эксперимента, которая позволяет строить лишь теоретические модели исхода и последствий. Характер таких последствий непредсказуем. С психологической точки зрения такая попытка имеет лишь метафизическое свойство, которое ничего не определяет и не является рискованным предприятием с реальными последствиями физического свойства. Решение переживать или не переживать о нанесенных обидах в сущности никаким резонансом во внешней среде не отразится, но, с другой стороны, если напиться до упада, проверяя на прочность свой организм и пытаться заглушить это метафизическое ощущение, то можно, на**ен, и сдохнуть.

В нашем понимании, чувства и эмоции несут в себе только психологический характер, наши мысли не материальны, не способны обрести форму, размер, или какое бы то ни было другое физическое состояние, с помощью которого мы могли бы их осязать, видеть, слышать, обонять. В нашем подсознании хранится база пережитых событий, за воспроизведением в памяти, которых нейронные связи обрастают сигналами и датчиками для более подробной передачи "картинки" – "картинки" прошлого. Как будто это магнитная игла перескакивает по дорожкам пластинки, и вновь и вновь транслирует наши чувства и эмоции в определенный промежуток времени. Иногда пластинку заедает. С физической точки зрения, то бишь, я бы назвал это, с точки зрения обретения смысла, все иначе. Скейтборд вовсе не предназначен для того, чтобы полететь в космос. И если предпринять попытку, то скорей всего, она не увенчается успехом. Но, опять же, а вдруг? Согласно статистическим данным, цифрам, которые появляются в ходе эксперимента, мы можем с точностью, до ста процентов сказать, что скейтборд не взлетел ни в одном из проделанных опытов. Это убеждает нас в невозможности полета скейтборда в космос. Увы! Вот так! Факты могильной плитой придавили нас в землю, в том числе и скейт, который, до сих пор, едет назад и вперед, стоит на месте, лежит на асфальте, блестит на солнце, но ни в какую не собирается отправляться в какое бы то ни было космическое путешествие. Хуже то, что у него не получается даже подняться на сантиметр над землей.

И вот мы начинаем оборудовать скейтборд реактивным двигателем, кабиной для пилотов, крыльями, топливными баками и прочей х***ью. Появляется надежда, что скейтборд все-таки взлетит. График статистики уже не похож на прямую линию. Образуется новый полигон для экспериментов в неизвестности.

Чтобы достичь успеха в любых наших намерениях, мне кажется, наше сознание нужно оборудовать таким же образом: допустить спонтанность, проигнорировать здравый смысл и статистические расчеты, и отправиться на скейтборде в космос, полетать с китами, а потом найти планету бутербродов с шоколадным маслом и со сгущенкой сверху».

– Эй, Енек, у тебя есть зажигалка?

Сумасшедший парень по имени Енек спал. Когда он услышал, что кто-то его окликает, он моментально открыл глаза и уставился в окно. Но, кроме зеленой луны сквозь узоры на прозрачных занавесках, он больше ничего не увидел.

– …Енек?

Полусонный человек посмотрел в темноту, откуда доносился голос и, напрягая все свое «психованное» зрение, на которое только был способен, приглянулся к силуэту сосуда, самостоятельно парившего в воздухе. Он обомлел, и хотел было закричать – предупредить врачей о том, что у него снова галлюцинации и приступ его сумасшествия обостряется. Еще чуть-чуть, как прикинул Енек, и через окно в их палату припаркуется космический корабль с инопланетянами и, выйдя оттуда, они скажут ему:

«Енек, ты не случайно попал сюда, мы "прошерстили" миллионы световых лет, побывали на планетах о формах жизни, которой вы даже не догадывались, не догадывались не только ученые или космологи, а не могли вообразить даже писатели-фантасты, чтобы найти тебя. Ты – избранный, Енек. Посмотри, что творится с твоей планетой. Люди захламили ее. Но недолго осталось. Как только ты ступишь на борт нашего корабля, мы начнем чистку Земли от паразитов, и ты будешь нашим командиром».

А обладатель перспективы быть командиром на чьем-то корабле сначала бы задумался над этим, но потом вспомнил бы, что он, во-первых, «чокнутый»; во-вторых, вряд ли представители иноземной цивилизации стали бы употреблять в своей приветственной речи такое слово как «прошерстили» или подобное ему. На всякий случай, он снова повернул голову в сторону окна и посмотрел на затянутое смогом небо, через которое пытались пробиться звездочки. С какой-то более жизненной планеты они бы так равнодушно поблескивали, как мерцающие шляпки от гвоздей, забитых в каркасы, на которых держался небесный свод. Стоило разломать всю эту конструкцию и тогда бы мы увидели, что находится там: ослепительно белая безграничная пустота, или соседская «квартира» с такими же идиотами. Едва, он попытался вновь заснуть, как заслышал тихий свист, и в нос ему «припечаталась» бутылка.

После этого с соседней койки донеслось раздраженное: «дайте поспать, а!» Но никто не воспринял это всерьез.

– Енек, с**ин ты сын, оглох что ли? – надрывался шепотом 908-ой и появился из темноты как черт из коробочки, – у тебя зажигалка есть или спички? Ты что, меня не слышишь?

– Ай! – «с**ин сын» дотронулся до носа и всхлипнул от боли, – это ты, 908-ой? А ты не пробовал, не беспокоить людей, когда напиваешься?

– Я могу не беспокоить людей когда напиваюсь, но когда я напиваюсь в «Доме Наоборот», то я их беспокою. Не эту ли «наоборотную» практику ты навязывал мне сегодня за игрой в шахматы, Умник?

Тусклая улыбка от желтых прокуренных зубов украсила лицо пьяного психа. Свет от зеленой луны из окна обезобразил лицо метателя пустых бутылок и превратил в злобного персонажа из довоенных фильмов ужасов.

– У тебя как всегда нечем прикурить?

– Ты угадал, – и он подошел поближе к Енеку. Тот чиркнул спичкой, и хотел было подвести ее к сигарете в зубах 908-ого, но парень взял ее сам и долго не прикуривал, а вместо этого тоном, исполненным пафоса, поведал утреннему оппоненту по шахматам о своих раздумьях.

– Ты знаешь, приятель, человечество за эру своего бытия из множества вопросов о Вселенной не перестает подвергать изучению любовь. Казалось бы, что здесь сложного, любовь – это забота друг о друге; когда, например, ставишь интересы другого человека выше своих. Влюбленные ценят каждый момент пребывания в совместной компании. Они так дорожат этим светлым чувством, что становятся непредсказуемыми, если засобираешься отнять у них это. И я не имею в виду только любовь между мужчиной и женщиной, но и родственную любовь, или любовь к друзьям, например. Однако, такая штука умеет приносить страдания и боль. Ради возможности любить и быть любимым – крадут, убивают, предают. То есть из-за желания всецело поглотиться в высокое чувство, человек окунается в порочность.

Жизнь полна парадоксов.

Спичка уже совсем догорала, и 908-ой прервался от своих пьяных рассуждений, чтобы запалить свою табачную «подругу». Он с наслаждением заключил дым внутрь грудной клетки, подержал его там и, с таким же наслаждением, отпустил обратно.

– Моя страсть порождает огонь в груди, Енек. Смотри, это пожар моего сердца!

И спичка, догоравшая синим огоньком, который уже едва хотел облизать кончики пальцев недоделанного философа, полетела в стену. Стена мгновенно замерцала желто-синим цветом, потом вспыхнула ярким красным пламенем.

– Ты же знал, Енек, что на ночь стены обливают высокооктановым бензином, чтобы любой неосторожный псих спалил тут все к чертовой матери, а?! – закричал он и, громко хохоча, выбежал из комнаты.

В «Доме Наоборот» воцарился переполох. Как раз это и можно было назвать безумством. Уши лопались от невыносимого гудения пожарной сигнализации. Их приходилось зажимать мокрыми ладонями потому, что полил «72-33». Переворачивая столы и стулья, топча кружки и тарелки, на ходу кидая пустые бутылки в стену, и, разбрасывая шахматы и шахматные доски, невменяемая толпа проносилась мимо столовых, игровых комнат, процедурных помещений, словно стадо буйных фанатиков, с бунтарским настроением, воодушевленные пожаром. Как будто, этот огонь был символом зарождающейся революции, началом пути к свободе. Да только вот х**н там, ничем подобным эта мера по эвакуации не являлась. Всех этих психованных «людишек» гнали взашей санитары, которые вооружились брандспойтами с водой – надо же было как-то провести профилактику дальнейшего возгорания.

– Вот стою я в «Доме Наоборот», и стены его опаляют мои крылья…

– У нас что, появились пророки? – 908-ой ни на секунду не соглашался вести себя подобающим образом. Он яростно искал глазами утреннюю короткостриженную девчонку среди всей этой «шизанутой» толпы и без того кретинов, а тут еще и под действием таких обстоятельств.

Как в тумане ходил Енек, ища глазами инопланетян, которые должны были забрать его с этой «захламленной мусором планеты», и временами возвращаясь к размышлениям о том, что такое «высокооктановый бензин».

Спектакль, получившийся вследствие пожара, очень ярко демонстрировал происходящее на Земле чуть больше века назад. И если этот дом, и все здесь творящееся были моделью этого самого упомянутого выше, то где же «модельки» пришельцев, которые должны прилететь сюда на модели космического корабля?

908-ой понимал, что подобные разборки никогда не могут привести к добру, и он очень жаждал рассмотреть в этом кошмаре свою недавнюю знакомую с возбуждающей стрижкой. Обычно в подобных ситуациях он действовал всегда весьма хладнокровно и уверенно, но нынче сердце его подскакивало с такой силой, что подкашивались ноги, и появлялась надобность проглотить чего-нибудь сахаросодержащего.

– Пациентка №707! – вырвалось у него из груди и его утомленное сердце захлебнулось в щедрой порции крови.

Поджигатель упал, и у него помутнело в глазах. Похоже, не хватало гемоглобина в крови.

– Пациентка №707! – закричал он опять, и испуганные глаза фиксировали происходящее, а из объектов, попадающих в их внимание, отбирали фигуру и лицо наиболее подходящие под параметры короткостриженной. Девушка по имени Пациентка №707 выглядит… Стоп! А как же она выглядит? Секундочку! Он не помнит ее лица. Почему он вдруг его забыл? Как такое, в принципе, может быть?! А все это ее изящество в поведении могло ли оставаться уместным при данных обстоятельствах?! Очевидно же, человек не будет церемониться во время спасения своей жизни. Вот почему он не узнал ее сразу: «Дом Наоборот» делал свое дело.

– …Ты нужна мне!

– Эй, 908-ой, живо на выход! – приказал ему один из крепко-сложенных санитаров, когда псих уже замахивался кулаком на какого-то беднягу, – давай, давай, 908-ой!

– На мне что свет клином сошелся?! Не буду я никуда идти! Я ищу тут кое-кого!

Как было паршиво от того, что в этой ситуации не было его самого близкого друга – Тима. Как же он скучал по совместным приключениям. Тот бы поддержал 908-ого и сказал успокоиться, а потом помог бы устроить побег. И уж в этот раз он точно имел бы успех.

– Тим!

Его заметил Консиллер.

– Дружище, нужно срочно покинуть помещение!

– Я уже иду к выходу!

Все эти люди даже не понимали, в какой ситуации они оказались. Чего вы все здесь до сих пор околачиваетесь?! Чего вы как стадо позволяете гнать вас?! Почему никто не пользуется возможностью?! Выбирайтесь отсюда! Перебейте всех этих санитаров!

Неожиданно для себя 908-ой извергнул из своих зеленых глаз потоки самых настоящих слез, и вновь попытался представить перед взором лица Тима и Лейлы – людей, которые доверяли ему; людей, которые понимали, что он старается, но, возможно, делает это не в полную силу. Только они не могли помочь, чтобы не препятствовать выработки у него сил и смелости перед обстоятельствами. Теперь он понял. И разрыдался вновь.

– Лейла!!! – вырвалось у него с всхлипами.

Ну, конечно же, он знал, что не появись в его жизни этой чудной девушки, а главное Тима, он никогда бы не смог так смело размышлять о жизни. Был бы таким же, как сейчас, эти безумцы, пропитанные запуганностью и глупостью, одержимые сохранением собственной «шкуры», ограниченные рамками собственного сознания, и считающие, что это тюрьма.

2113 год

3 июля

10:59

«Вот стоишь ты на краю мира, и начинаешь медленно читать какие-нибудь стихи и подпевать какому-то внутреннему мотиву, вспоминая самые счастливые моменты из своей содержательной и очень разнообразной жизни. Сначала, они едва уловимы, и ветер нежно обдувает твои губы. Слышно щебетание птиц, которые замедлили взмах своих крыльев в пространстве, чтобы ты хорошенько рассмотрел их. И листья на деревьях тоже застыли и жучки на них. Да и в целом, вся природа, весь мир, планета, что уж там говорить, Ее Высокопреосвященство, Ее Величество Вселенная остановила время ради тебя.

Ты хорошо одет, сыт, возможно, слегка пьян, и впереди столько еще интересного и захватывающего, что сердце переворачивается.

Возможно, ты стоишь со своей девушкой, держишь ее за руку, вы так невинны и влюблены – и так трогательны эти моменты вашего всеобъемлющего унисона с бытием, с сутью всего, друг с другом.

Вы умеете беречь в себе любовь, умеете контролировать чувства и не распыляться на мелкие неурядицы.

Потом ты детально представляешь картину: как ты боролся за свое счастье. И теперь стоишь не "у груды своего прошлого, и волосы твои взъерошены от пота мокрого", а у пьедестала своих достижений, отражающих разбитое сердце, нанесенные обиды, покинутые намерения, неоправданные надежды и тонны слез от непереносимого чувства бессилия, отчаяния, несправедливости и отсутствия эмоциональной опоры. И вот сейчас ты не один, совсем не несчастен, здоров, молод, талантлив красив и любим…»

Консиллер как всегда ковырял в носу. На этот раз он стоял у входа и там же в носу и ковырял. Все это выглядело некрасиво и не эстетично, не под стать тонкой натуре его приятеля – психа.

– Почему жизнь ничему тебя не учит, 908-ой?

Это уже третья попытка сбежать. Зачем тебе это нужно? Разве, здесь не лучше? Там за стенами этой больницы, даже деревья хотят тебя убить, а тут ты в безопасности. К завтраку, к обеду и к ужину – текила, все как ты любишь. По два часа в день – игры. Спокойно себе пишешь роман. А что ты будешь делать в реальном мире?

После того, что ты учудил с Локомотивом, мир никогда не примет тебя обратно. Не получиться устроиться даже манекенщиком.

Манекенщик лежал на подоконнике, устремив свой пронзительный взгляд в потолок и пытаясь вспомнить комбинацию из каких-то чисел, посему совершенно не слушал и не вникал в то, о чем говорил Консиллер. Однако, последние слова не прошли мимо ушей сумасшедшего влюбленного убийцы, и ответить на него ему показалось забавным.

– Ты выбираешь профессию манекенщика с самыми добрыми намерениями, с самыми святыми помыслами. Ты считаешь себя порядочным и храбрым человеком. Еще бы! Пойти чистить дерьмо ради блага общества, ради эволюции человечества – не благороднейшая ли эта цель из благороднейших, а, Консиллер? – он продолжал смотреть в вверх. – Но рано или поздно все помыслы превращаются в умыслы. Это происходит в тот момент, когда ты начинаешь чувствовать себя богом. Потому, что оказываешься вправе распоряжаться жизнью другого человека как безделушкой, – теперь он устремил взгляд на давнего приятеля и на остальных троих крепких санитаров у входа, – просто взять и уничтожить, – он щелкнул пальцами, заставив плясать вокруг себя дым от сигареты, – вот так! – за этими словами последовала недолгая пауза. – Сегодня богом может стать каждый идиот: пойди заполни анкету, и тебе вместе с «молекуляром» выдадут лицензию на убийство. Ты прав, в том, чтобы быть манекенщиком, нет никакой чести, а уж о призвании говорить и вовсе смешно.

– Может быть, эта профессия себя уже изжила? – статный санитар произнес это иронично.

– Не удивлюсь, если появятся ребята, которые будут зачищать манекенщиков, – и 908-ой впервые в жизни чихнул, как бы подытоживая свои слова, – моя правда!

– Про издательство тоже что-нибудь скажешь?

– Конечно.

Писателю дайте только время набросать слова.

В этот раз его приятель отнесся к монологу 908-ого не как к очередной истории, однако же, не устоял перед привычкой поджечь сигарету. Пытаясь принять удобную позу, он прислонился к косяку двери.

– Связываться с Фывой, с этим безумным крикливым скрягой – себе дороже.

– С такой репутацией берут только в вентиляционщики. А эта работенка так себе.

– Но всё-таки лучше, чем т***ать куклы…

Консиллер пристукнул по сигарете, чтобы смахнуть пепел и, ухмыляясь, взглянул на парня. Он нисколько не стыдился своих предпочтений, но его задело, что 908-ой высказался об этом в таком контексте. И 908-ой знал, что задело. На это он и рассчитывал. Сочинитель статей для самого известного издательства на всех Островах Большой Надежды даже не стал тушить окурок, а просто подбросил его в воздух, и он приземлился под ногами у четверых парней.

– Если говорить языком Лейлы, то ты, 908-ой, «вольтанутый».

За этими словами последовала тишина. Пациент, молча, приступил к распутыванию бинта на голове. Круг за кругом, фут за футом белая полоска ткани наматывалась на его руку, и чем толще становился клубок на ладони парня, тем сильнее он начинал улыбаться, всхлипывать, хрюкать от смешков. А, когда не в силах был сдерживать напор, рассмеялся, да так неожиданно и громко, что санитар вздрогнул. Настолько 908-ой смеялся искренне и с отдушиной, так вызывающе и безудержно, что, казалось, поглотит весь мир, и он будет состоять только из этого смеха. Словно не было никакой Катастрофы, голода, преступлений, предательств. И никакого Локомотива словно не существовало. И не было «удивительноволосой» Лейлы. Не было Дома Наоборот. Не было Островов Большой Надежды. Не было Звериной Клетки. Не было целой планеты. Суть всей Вселенной заключалась в смехе этого весельчака. Все ее тайные знания, которые человеческая цивилизация старалась постичь и разгадать на протяжении тысячелетий – все это надо было искать в насмехающемся, дерзком, убийственном, злодейском, страшном, безумном крике души 908-ого.

– А-ха-ха-ха-ха…

Консиллер тоже вдруг начал смеяться. Теперь они хохотали оба. С того самого момента, когда людей постигли несчастья, связанные с неосторожным обращением ядерным оружием, наверное, никто так не веселился, как эти двое. Не представлялось возможным на всем белом свете сыскать таких же жизнерадостных людей, как компания из санитара и пациента психиатрической больницы. Смеялись их глаза. Смеялись брови. Смеялся нос. Смеялись рты. Смеялись губы. Потом начали смеяться остальные санитары, сначала робко ухмыляясь, а потом гогоча во весь голос. Засмеялись стены, надписи на них. Начали смеяться стекла и решетки на окнах. Ударилась в хохот, вдруг, кровать, на которой спал 908-ой. Ее поддержали небо, солнце, киберптицы на улице. Вся планета впала в веселье. И, ведь, было над чем смеяться. Как всегда, над чем бы ни смеялся человек, а всегда этим оказывается его собственная глупость, о чем псих и поспешил проинформировать своего приятеля, после того, как точно также резко перестал, грубо говоря, «ржать».

– «Вольтанутый», да?

– Да, – перестал забавляться и Консиллер.

Как «61-23» среди ясного неба маленькую комнату сокрушил надрывающийся и истерический крик писателя:

– Ты-ыыы, представитель «гребаного» цивилизованного общества; представитель зазнавшегося звена-паразита в совершенной цепи эволюции; представитель, преломляющей священный свет Истории через доведенную до кристальной чистоты призму лжи и порока, расы; представитель алчного и бессовестного строя, поставившего свои дома на костях себе подобных, возделавшего и удобрившего свои земли плотью себе подобных, заплатившего за труды себе подобных ради собственного блага, потом и кровью себе подобных смеешь называть меня сумасшедшим, психом и преступником?! Что же, интересно, человечество, сделало такого глобального, чтобы начать его уважать? Обустроили свою собственную планету, а потом «повзрывали» все вокруг к чертовой бабушке?! Вы, все тупые придурки, не смогли даже наладить контакты с представителями иных цивилизаций. Вы проспали их первый прилет, когда сидели по своим бункерам, предоставив для их оценки лишь смердящей смертью планету. И, думаешь, война что-то поменяла? Война, кроме приоритетов, ничего в этом мире не меняет. Все возвращается к своим истокам: ненависти, боли и нравственному упадку! Чего вы добились за эры вашего ничтожного существования?! Умеете теперь с хелпом одной кнопки заварить «кофе»?! Изобрели сироп от кашля?! Вы-ыыы, мерзкие бесчувственные организмы, поклоняющиеся своим иллюзиям, как же мне вас жалко!..

Пока ваши космические корабли бороздили просторы забытого космоса и очень «удачно» налаживали контакты с инопланетянами с хелпом «Битлз» и водки, люди на земле продолжали убивать друг друга. Многомиллиардные состояния, время, силы и интеллект уходили на создание ОРУЖИЯ. Открытия в науке и технике преследовали только одну цель – ЦЕЛЬ УНИЧТОЖЕНИЯ.

На кой х**н строились небоскребы, в то время как у вас в мире ни на одного не убавилось бездомных?! Какого черта вы учились, когда знания совершенно не помогали вам жить лучше?! Какого черта пытались исследовать другие миры, когда о своей-то планете ни х**на не знали?! Какого черта вы жаловались на любовь, если даже не верили в нее?! Какого черта искали понимания, хотя самим было на всех плевать?! Какого черта возмущались деградацией общества, пуская на самотек воспитание своих детей?! Какого черта боролись с алкоголизмом, наркотиками и курением, если продолжали производить спиртное, героин и табак?! А какого черта вы расстилали красные ковровые дорожки перед теми, кто еще раз доказывал, что мир несовершенен?! И какого черта люди не пошли на**р, если они являлись такими тварями и со своими войнами, разрушением, бессердечием и алчностью «просрали» свою Историю?!

Ваше расточительство привело к тому, что к концу двадцатого века было вырублено две трети лесов планеты, а половина атмосферы Земли была загрязнена автомобильными выхлопами и копотью заводов. Большая часть видов животных исчезла с лица Земли, растерзанная для ваших желудков и ваших замерзающих костей!

Но потом Великая Катастрофа послужила вам вознаграждением за вашу науку и талант превращать все в дерьмо. И после этого, ты считаешь сумасшедшим меня?! Может, следует дать такое определение вам?!

Он замолчал, так как устал говорить и, вооружившись еще одной сигаретой, продолжил атаковать свои легкие. Его дыхание участилось, и вся комната задрожала от биения его пульса и сердца. Он избавился от скомканного бинта и пощупал маленькую царапину от занозы на виске…

Речь психа была отличной эпитафией, но, как отметил Консиллер, чересчур длинновата, поэтому требовала коррекции. Обладая, хорошей памятью, санитар обещал поработать над ее более сжатой версией. Ухмылка от нашего парня не заставила себя долго ждать. Еще долго терзаясь какими-то мыслями, плавно переходящими в мечтания, после того, как потушенный окурок перестал дымить, он вернулся в реальность. Единственное, что он нашелся сказать перед отправкой на процедуру ликвидации:

– Что ж спасибо, б***ь, Консиллер. Ты просто сама любезность!

Часть вторая

«Так страшно мечтать в мире без солнечного света»

Глава девятая

«Старик по имени Вуди»

Этот незнакомец, он же человек весьма невыдающегося роста, воспитанным манером соблаговолил поприветствовать присутствующих. В ответ ему помахали какие-то «пьянчуги», и он чинно прошел к стойке, к которой тут же с молниеносной быстротой примчался Джаспер. Расплываясь в кроткой, но гостеприимной улыбке, усач, со всей своей вежливостью, на которую только был горазд, справился у джентльмена о делах насущных, и тут же соизволил налить ему в кружку старого доброго рома.

Только что прибывший гость, несмотря на свой преклонный возраст, а это был старик, с лихим проворством подскочил на табурет, что возвышался над ним словно гора Ильямпу, снял с себя громоздкую замысловатую шляпу и, поблагодарив за выпивку, хриплым голосом озвучил тост, обратившись к замершим как каменные истуканы постояльцам:

– За вас, леди и джентльмены!

Веселье тут же возобновилось, дыхание тоже, золото и алкоголь продолжили литься по соответствующим местам. Не смогли только вернуться к прежним занятиям четверо игроков в карты, и все из-за красно-жилетного мистера, который не переставал «глазеть» на эксцентричного незнакомца. Тот, в свою очередь, не заставил себя долго ждать и, спустя несколько шагов предстал перед нами, словно священник, ожидающий исповеди. Все взгляды устремились вниз. А я, на всякий случай, как можно аккуратнее присела на соседний столик.

– Акулий зуб тебе в печенку, бывший лейтенант Его Величества принца Оранского, вшивый барон, а также грязный пират, скитающийся под именем Алекс Эксквемелин, почему ты еще здесь?!

Коротышка обращался к шуту. Я поняла об этом, потому что все внимание на себе приковал именно он. Сохраняя осторожность, пират Алекс опустился на свое место, а потом, вдруг, вскинул свою голову, и захохотал, как ни в чем не бывало.

– Вуди! Какого черта?! Как ты здесь оказался?

Стандартная реакция, чтобы не выглядеть идиотом. Но идиотом он стал выглядеть пуще прежнего. Особенно, когда замешкался. Он бросил карты на середину стола, решив для себя, что эта партия для него окончена, и припал губами к деревянной кружке. Между тем, джентльмен по имени Вуди не спускал с него глаз.

– Я зашел немного хлебнуть рома, – вроде как обрел самообладание Эксквемелин.

– Ты про этого коротышку говорил? – не потерял, однако, юмора Простофиля, но спустя секунду потерявший жизнь.

«Коротышка» убрал дымящееся оружие обратно и отпил из кружки.

Реакцией на выстрел стал загрохотавший отодвигающийся табурет – это возмущенный Испанец встал в полный рост.

– Это что еще за дерьмо, мистер! – дуло его пистолета смотрело на Вуди.

Однако, Вуди словно бы не заметил, что ему угрожают оружием и продолжил в своей манере:

– Не очень-то хорошо выставлять в глумливом свете отличительные особенности людей, а тем более открыто смеяться над ними – это не вежливо и не тактично.

Произошедшее заставило Эксквемелина сменить тон на чуть более серьезный и уважительный.

– Эрнандо, убери оружие. Авторитет Вуди в здешних водах не оставит нас безнаказанными, если мы пристрелим его, – потом он обратился к новоявленному гостю, – не было необходимости лишать жизни этого славного джентльмена удачи за его глупую и необдуманную шутливость, которой грош – цена.

Я увидела, как Эрнандо бесшумно опустился на свое место.

– А ты у нас теперь поборник морали, Эксквемелин? Ну, значит, нужно было опередить мой пистолет и попытаться как-то исправить недоразумение. Но зная тебя, ты бы побоялся, как и назвать меня коротышкой в моем присутствии, также и проявить благородство. Про себя ты можешь изгаляться над моим ростом как тебе позволяет твоя извращенная фантазия, я не в состоянии управлять твоими мыслями, но, когда я здесь, рядом с тобой, делать этого не стоит. Думаю, ты понимаешь меня.

Алекс окинул всех присутствующих растерянным взглядом, чувствуя, я по его глазам видела, что не может найти достойного ответа. В то же время, я не вправе осуждать его. Я не представляла себе, чем может быть опасен Вуди, ситуации бывают разные. А вот грязный пират об этом, наверняка, догадывался или, чего хуже, знал на собственном опыте, поэтому и вел себя надлежащим образом.

Мой несостоявшийся наниматель Джаспер наблюдал за нами, и, по его лицу было понятно, что его пробил мандраж. Некоторые пьяницы, вместе со своими девками, поспешили сгинуть из таверны, и на всю эту картину он смотрел с сожалением. Вероятно, он злился и на старика, так внезапно появившегося, и на себя, за то, что не в силах был что-либо предпринять при возникшей ситуации. Атмосфера, воцарившаяся над столом, ни на йоту не повышала тонуса. Меня же, считая до сего момента, за сегодня чувство тревожности посетило только в том проклятом сарае, где я очнулась. Никто не решался потягаться со странным гостем.

А гость был более странен, чем удалось бы сыскать подходящее определение. Хочу напомнить, что на нем был черный плащ, достававший до пола, и черная шляпа, такого же размера как у паяца Алекса, только без шутовского пера. Одежда смотрелась на нем весьма авантажно, но была необычайно диковинного покроя. Мода так быстро меняется? Хотя, за остальными я подобного не заметила.

– Может, присядешь, Вуди, – предложил «вшивый барон», – у нас как раз освободилось местечко.

Все посмотрели на беднягу Простофилю, не проявляющего интереса к жизни.

– У нас отплытие сегодня, а ты даже не снарядил корабль.

– Мы не можем выходить в море сегодня, Вуди.

– Почему же?

– Общеизвестный факт: ходоки в море, народ суеверный, – бывший лейтенант Его Величества слегка заерзал на табурете, – моя команда верит в приметы, и я вместе с ней тоже. Нельзя пренебрегать многовековым опытом наших предков.

– О чем ты, черт возьми, сейчас глаголешь?

– Матросы из моей команды стали свидетелями плохих предзнаменований, – были его слова.

– Плохих предзнаменований? Дьявол тебя забери, Алекс, вы напропалую раскапываете могилы, а тут у вас застопорилось дело из-за глупых предрассудков?

– У меня блестящая идея. Может быть, перенесем нашу беседу в менее шумное место? Как ты на это смотришь, Вуди? – Алекс опять зашевелился, и натянул виноватую улыбку.

– Нет! – отсек Вуди, – у меня нет времени куда-то идти ради простого ответа на вопрос, – что случилось такого, из-за чего твои трусливые собаки боятся теперь выходить в море?

– Черт! – от досады у барона даже волосы подскочили на макушке – так сильно он потряс головой, и, глядя в сторону, сдержанно процедил сквозь зубы, – моей команде не понравилось бы, что о ней такого невысокого мнения!

Достопочтенный посетитель провел ладонью по своей шевелюре, состоящей из ухоженных длинных каштановых волос, собранных в красивый пучок и подвязанных бархатной ленточкой, и взгромоздился на табурет, любезно предоставленный ему его добрым собеседником. Он встал на него ногами и, освободив руки от кружки с ромом, уперся ими в столешницу. Такой ритуал послужил основанием считать, что сейчас прозвучит нечто важное. Алекс приготовился к самым худшим последствиям разговора. Я увидела, как Испанец снова подкрадывался рукой к своему пистолету, а Сноб делал вид, что считает карты. Джаспер усердно торговал бутылками, словно намеревался избавиться от них, до того как они начнут биться, вследствие попадания в них пуль. Мне же ничего не оставалось, как сидеть смирно и, не привлекая внимания, ждать, когда события начнут разворачиваться более ясно.

– Мне плевать, Алекс, какие у вас там суеверия. Если твой корабль через час не выйдет из гавани в море, то я вынужден буду обратиться к другому капитану. Время не ждет…

Глоток рома расшевелил мускулы на лице пирата, один глаз задергался, но у него получилось состряпать искривленную усмешку. Он неспешно, словно нехотя, поднялся со своего места, чтобы подобрать шляпу с глупым пером и, присев обратно, с важным претенциозным видом, надел ее. Он не преминул даже щелкнуть по ней пальцами. Ну, точно шут.

– Встретимся на борту «Надежды», Вуди, – отчеканил он.

Вуди же, закрепив свою речь влиятельным и властным взглядом на Эксквемелина, соизволил покинуть «стол переговоров».

Глава десятая

«Двадцать один век шедевров.

Двадцать один век эмоций»

1994 год

«Я уже умер? Пожалуй, еще нет. Я понимаю, что за окнами ясный и солнечный день, а я лежу здесь, на холодном полу, арендованного мною Замка, с девятью граммами свинца в сердце, слушаю воркующих под потолком бл**ских голубей, и думаю о том, как это прекрасно – быть слабым и беззащитным. С таким завораживающим спокойствием и жуткой расчетливостью, словно у нее есть сознание, кровь с каждой своей каплей, уносит из моего тела остатки тепла, жизни, а, самое главное, избавляет меня от страха перед смертью, позволяя послушно отдаваться ее власти, словно погружаясь в сладкий и блаженный сон.

Еще мгновение и сплошной гудок…

Зачем же я сделал это? Хотелось бы мне тоже покопаться в своей голове. Но когда ты мертв, уже как-то что-либо не особо интересно. Просто "батонишься" в куче своего дерьма, в луже крови, с закоченевшим безумием в глазах и ничего не хочется делать на корню.

Полное забвение.

Но раз уж я начал рассказывать, то попытаюсь что-то все-таки из себя выдавить. Первое из объяснений, которое приходит на ум: я сделал это потому, что попросту потерял рассудок, свихнулся от несовершенства мира и испугался необходимости пытаться в нем выжить непонятно чего ради. Потом как-то, проводя анализ своей бестолковой и жалкой жизни в теле этого парня, который сейчас был мной, постепенно впал в депрессию и начал упиваться саморазрушением. Не хочу я больше так жить, понимаете? То, что я вижу – это ужасно, в то, где я нахожусь мне трудно верить. Вдобавок, непонятно откуда берущаяся тревога, и всякие переживания на абсолютно пустом месте… Возможно, виной всему – страх, который присущ каждому живому существу на этой чертовой планете. Но, кажется, я упоминал его. Так, конечно, логичнее и быть не может. А что там еще может быть, я даже не буду пытаться разбираться. Понятия не имею я, да и… к лучшему, наверное.

Ну и вот, кажется, душа покидает тело. Звуки все приглушеннее… материя все менее отчетливая, ну и так далее… я ухожу… прощайте… Ага.

Мрак сменяется на ярчайший во вселенной свет».

«Что? Кто вы такие?»

– Он потерял много крови!

«Где я?»

– Больше бинтов, быстро!

«Это хорошо»

– Освободите проход!

Больничную тележку, на которой лежал 908-ой везли в операционную. Грудь, из которой хлестала кровь, зажимали бинтами. 908-ой подумал, что бредовые видения – это побочный эффект перехода души из одного мира в другой. Он совсем не ожидал увидеть здесь…

…Беатрис.

По ее щекам текли черные слезы.

«Слезы скорби».

Она шла рядом и гладила его рукой по лицу.

– Я не так хотел… – будто оправдываясь, прошептал парень и вновь потерял сознание.

Умиротворение и покой – две самые замечательные вещи в мире. Как их не хватает в нашем стремительном образе жизни. Ничто не отвлекает. Полное равнодушие происходящего к тебе не остается без взаимности.

Самоубийца очнулся через несколько часов. Он медленно приоткрыл глаза и интенсивно заморгал. Первое что он почувствовал, как свет вновь сопровождает его существование. Скромный луч солнца пытался просочиться через старые жалюзи. Попытка пошевелить рукой оказалась удачной. Никогда еще не было так легко и хорошо. Это и есть «тот свет»?

«Славное местечко».

Он выдохнул с облегчением и улыбнулся.

– Алекс! – словно очнувшись ото сна, воскликнула Беатрис, и подошла к его кровати.

– Последнее Пристанище? – удивился герой, но потом вспомнил, что уже видел ее.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Мне нравится здесь…, – прошептал парень и сделал лицо счастливее.

– Я так рада, что ты жив, – плача, но уже не от горя, говорила девушка, – я так волновалась. Я думала….

– Жив? – как будто не поверил Алекс.

– Да. Я не могла позволить, чтобы ты умер, – Последнее Пристанище расплакалась сильнее.

– Секундочку… То есть как это?

Выходит, он, до сих пор, при том же теле и находится, вероятно, в госпитале. Лишь сейчас самоубийца Алекс замечает у себя на груди повязку. Потом смотрит на свои руки, трогает себя за лицо? Вот ведь черт, а!

– Ну, зачем?.. Зачем ты это сделал? Ведь мы же договорились… – У девушки участилось дыхание, – ты – дурак, понимаешь? Ты сделал это из-за меня, да? Тогда это самый глупый поступок в твоей жизни.

– Я сделал это не только из-за тебя…

– А из-за чего же еще?

– Вряд ли, это уже важно.

Потом молчание. С полминуты никто не проронил ни слова.

– Это ты нашла меня?

– Я хотела забрать его.

И взору обоих представился сверток.

С некоторое время, жертва собственной глупости молча пялился на упакованную вещицу.

– Пожалуйста, не забирай его у меня, Беатрис. Это залог наших с тобой отношений.

А потом хотел было протянуть руку, чтобы дотронуться до ее лица, но спасительница не дала этого сделать.

– Ты еще не окреп, – сказала она, и сама дотронулась до его руки, с прикосновением которой парень почувствовал резкий прилив сил.

Девушка выдержала паузу, чтобы подобрать слова, но, при сложившихся обстоятельствах, это представлялось весьма тяжко.

– Ты должен жить своей жизнью, Алекс.

– Моя жизнь без тебя не стоит и единого вздоха…

– Ты лишь внушил себе это…

Так что же было на уме у Алекса до этих событий? Перемотаем назад с того момента, когда он сидел на полу с распростертыми ладонями, на которые падали лепестки роз.

Его терзал ужас. Не давало нормально и полноценно жить осознание своей несостоятельности, отсутствие смысла в таком существовании, а что самое страшное – бессилия. И он не говорил ей о своих тревогах. И чтобы продолжать молчать дальше, захлебывался спиртным и отравлял способность мыслить наркотиками. Тогда ему было окончательно на все наплевать. И лишь рояль старательно откладывал желание покончить со своими мучениями, всадив к чертовой матери, пулю в сердце!

Символично и благородно.

В любые сложные периоды своей жизни Алексу казалось, что он спит. Слишком давно. Заснул шестилетним ребенком и видит кошмарный сон. Непонимание и невменяемость реальности назойливо склоняли к этой теории. Вот-вот его должна разбудить бабушка, но она почему-то не делает этого. Как правило, многие прогнозы событий из его жизни сбывались с такой точностью, словно он сам написал к ней сценарий и строго ему придерживался. У него не было никаких сомнений, что все будет именно так: он будет лежать на полу с простреленной грудью и стеклянными глазами.

Что же с этим поделать? Самовнушение опасная штука, и, в то же время, такая нелепая, как черно-белое немое кино в режиме ускорения.

Треск ломающейся мебели та-а-а-а-ак искушает слух. Возможно ли, что она испытывает боль, как Алекс, и не способна прекратить ее. Скорей всего, да. Он передал ей каплю своего сознания, и она кричит от страданий сухим, лишенного всякого достоинства, голосом.

Он бы уже сейчас начал поджигать мебель и картины, но ему нужно куда-то девать свое отчаяние.

«Такая эйфория охватывает разум, когда даешь волю своим самым злобным эмоциям. Под ноги попадает все: урна, кочерга, поленья, книги. С рояля стулом были сметены чашки, бутылки, пепельница, ноты… Нетронутой, наверное, останется лишь шахматная партия, начатая когда-то уже давно и продолжающаяся до сих пор. В окно полетел мольберт.

Так ему и надо. Не то чтобы я сумасшедший! Мне больно. Я одержим этой болью. Хотели, чтобы я освободил жилплощадь? Ну, так и восстановите ее после меня! Оставили меня без работы? Уж я-то вас не оставлю. Долго еще будете по крупинкам собирать дорогую вазу, в которую я только что запустил яблоко. Шерлок Холмс выстреливал на стене инициалы королевы Виктории, а я украшу камин с помощью «смит-энд-вессона» своим автографом. Статуя древнегреческой богини Венеры? Как вы хорошо ее отреставрировали… Держи мощный удар стальной кувалдой в голову! Какой очаровательный и услаждающий грохот гипсового камня. Глаза застилает пыль, все волосы в ней, а я продолжаю думать: какая хорошая вещь – эта кувалда. Не забуду ею потом и мраморную балку снести.

Я – зверь? Теперь, да! Я жажду хаоса и ужаса. Я добиваюсь состояния, при котором уже перестану контролировать себя? Надо выпить еще! Сердце захлебывается собственной кровью. Сейчас я остановлю его мучения!

Алекс судорожно забивал порохом свой старинный Пистоль. Удручающий вид, перепачканная одежда, налитые кровью глаза и размазанные грязные подтеки от слез по всему лицу – похоже, ему было глубоко по**й, каким он предстанет перед Господом Богом. Фитиль запален. Трясущаяся рука медленно и неуверенно поднесла оружие к распахнутой груди. Дуло надежно врезалось в кожу…

«Давай еще разок мы с тобой проделаем это. Но уже без Нее. Я зажмурил глаза: земной свет мне больше не нужен. Сейчас я увижу загробный. Прощай, Беатрис я люблю тебя. Сейчас еще немного поплачу и выстрелю. Мне осталось дождаться… Ну?!

Стоп! Откуда музыка?!»

Арендатор замка открыл глаза и подумал сначала, что так прозвучал выстрел. Глупо, конечно, подумал, но потом решил повернуться в сторону рояля, и, какого же было его удивление, когда за ним он увидел…

– Беатрис? – произнес он, – как ты здесь… – но, вдруг, понял, что она не слышит его. Та сосредоточена на музыке. Исполняется их любимая песня. Меломан оживился. Он потушил фитиль мокрыми пальцами. Его сердце сжалось от ностальгии. Момент начал приобретать значение. Он убрал Пистоль в кобуру, вшитую на брюках, и осторожно подошел к роялю. Исполнительница улыбнулась, как на фотографии. Тогда он сделал снимок – когда-то давно. Девушка сидела на скамейке, на центральной городской улице и делала вид, что не замечает фотографа. Но сейчас она с восхищением в глазах смотрела на него. Лицо умалишенного расплылось в сердечной улыбке. Он присел рядом, и, вот теперь, они заиграли в четыре руки.

«О, как же это божественно!»

Зал постепенно начал преображаться: собрались танцующие, зрители. Все нарядные: дамы в шикарных убранствах, кавалеры в изящных костюмах. Одновременно с этим, вспыхнули переливающиеся золотом канделябры. Стены украсились яркими праздничными лентами, а с потолка посыпались блестящие разноцветные конфетти. На столах с белоснежными скатертями появились огромные кремовые и бисквитные торты, бутылки с шампанским; кругом цветы, а в воздухе поднялся легкий аромат женских духов, выпечки и веселья. О да! Старый добрый девятнадцатый век! Свет озарил самые темные уголки зала, а может и даже целой планеты. В мельчайших деталях все также как и было, может быть, даже и в самых интимных подробностях.

Неудивительно, почему Бетховен не любил подобные празднества.

««Гевюрцтраминера», Беатрис?»

Все взоры гостей обратились на них. Что они просят? Станцевать на пару?

«Ты хочешь этого, родная? Но кто же заменит тебя за роялем?»

Рядом оказывается его давний друг, Тимолеон. Надо же, на нем смокинг. Дружище, как бы демонстрируя свой обновленный образ, с аристократическим лукавством поправляет бабочку, и принимает на себя эстафету музыкального сопровождения.

«Но он же играть не умеет».

Точно, прочитав мысли, тот улыбается и виртуозно начинает перебирать клавиши инструмента. Невероятно!

«Но, Лейла, ты в роскошном платье, как же я сразу не заметил, а я вот одет не очень подобающе для бала. Извини. Я беру тебя за руку и талию, и ты вместе с залом вздрагиваешь. Мы начинаем кружить в танце. Мы сочетаем музыку с ритмами наших сердец, а они бьются в такт друг другу. Они созвучны между собой. Мы – гармония, мы – едины. Какая же все-таки жизнь – удивительная штука, еще недавно свербело желание ее покинуть, а теперь готовность участвовать в каждом прекрасном моменте, в каждом ее мгновении появляется как по мановению волшебной палочки. Лишь бы этот танец никогда не прекращался. Разве, что можно остановиться, и продолжить танец чувств. Соприкоснуться губами и «зависнуть» в пространстве и во времени.

О, поэзия, выраженная сленгом!

Я просто "кайфую", детка. Ледяной ручей экстаза обдает мое сердце, чтобы оно не перегрелось и не вспыхнуло от эмоций. Действительно, они топят лед. Может быть, таким образом, мы решим глобальную проблему нехватки пресной воды?

Я бы ни за что не поддался своим внутренним желаниям в такой степени, если бы наша встреча состоялась при других обстоятельствах. Все должно было быть, скорей всего, по-другому».

Из судового журнала капитана Алекса Эксквемелина. 6 августа 1674 года, страница 501.

«…стол, свечи, вино… хотя, в семнадцатом веке уже давно такая напыщенная бредятина не ходит в почете и чем-то невероятно выдающимся проявлением своего чувства прекрасного, я бы не сказал, что является. Однако, поспешу сделать исключение в лице некоторых барышень, ибо бывают такие особы, которые умиляются в восторге от подобных антуражей любовных свиданий, и которых такие вещи трогают очень глубоко.

А, может быть, даже совершенно незабываемая романтическая поездка на земли, где не ступала нога человека…»

«Я тогда еще не знал, как развлекаться по-другому».

«…Летом 1674 года мы обвенчались в церквушке святого Патрика на острове Пуэрто-Рико. Потом убегали от испанских солдат, разоблачивших во мне пирата. Я сразу понял, что дело "запахло жареным" и поспешил разрядить пару мушкетов в нескольких католических псов. И все-таки мы ушли. А потом пили и курили табак на борту моего, тогда еще, фрегата "Надежда"».

«Соизволю заранее разоблачить, порочащие мое честное имя и в кровавых боях заработанную репутацию, заблуждения, что я, якобы, бываю иногда груб с мисс и миссисами. С женщинами я всегда стараюсь быть нежным, галантным и в меру терпимым к некоторым проявлениям их вздорного характера. Но здесь была такая дикая страсть!..

Все вдруг исчезли, как по щелчку пальцев, оставив нас наедине друг с другом в уютном мире приглушенного и теплого света.

Влажные от моего дыхания и поцелуев губы Беатрис тихо произносили мое имя. Я склонялся над ее пышущим желанием телом, и лицом купался в ароматах ее волос, шеи и чуть ниже…

Мои губы жаждали ее плоти. Она нетерпеливо требовала еще и еще мокрых поцелуев. Спустя такое количество времени, после стольких пережитых порочных в голове моментов, пристыженных здравым смыслом, мы, наконец, оказались ближе, чем имели возможность за все это время. Мы лежали на полу и бессовестно предавались любовным утехам. Жадно пожирали друг друга лобзаниями по исстрадавшимся по ласке и нежности телам.

Она, эта грешница, обхватывала влажными от пота ладонями мою голову и пыталась вырвать с нее волосы от яростного желания. Силясь не отрекаться от своих животных инстинктов, я разорвал платье с этой чертовки и прислонился к ее сердцу.

– Беатрис, – говорю я, а у самого ее имя гулом разносится по всему телу. Оно дрожит от трепета и волнения, уносясь вдаль от привычного мира. Туда, где только наслаждения, и, никаким видам боли, страданий и прочему мучительному, прочему приземленному, материальному нет места. Мы забываемся и покоряемся чувствам, нахлынувшим на наши совсем еще молодые, совсем еще детские головы, – …я люблю тебя».

Разумеется, немногим под силу во время такого интимного момента, взять пистолет, если он рядом, и прострелить партнерше голову, так, чтобы, аж рука не вздрогнула. Ха-ха-ха! Вот это точно не каждый сможет сделать…

Давайте поспорим, что вы не сумеете соотнести различия, в целях избегания подвергания опасности себя и близких вам людей, между человеком, принимающим наркотики, способного отказаться от их употребления (естественно на ранней стадии), но, при этом, не поддающего надежды на убийство, так чтобы «аж рука не вздрогнула», у которого есть друг, также зависимый от привычки подвергать свой мозг искусственно вызванному расслаблению (на инъекционном уровне) с отсутствием человечности, как в голове, в сердце, так и в руках между психически здоровым человеком, который курит траву и радуется жизни, вследствие неграмотности в некоторых областях психологии того факта, что он потенциальный наркоман, мечтающий иметь друга в лице девушки, у которой бывший парень бодибилдер, причем лысый, и он пристрелил десять человек, предварительно отрубив им конечности на глазах у Господа Бога, и адски голодных разъяренных псов, сдирающих со своих железных ошейников пудовые цепи, по три штуки на брата… Таким образом, если бы Алекс всего лишь стрелял бы в возлюбленную из обычного оружия, как бы, лишал жизни, убивал, то грех его, по-вашему, очернил бы его душу, несомненно. Но выстрел из Пистоля – это совсем другое дело, это проявление величайших любви и благородства, на какие только могут быть способны люди в этом мире.

«Ко всему прочему моя любовь к ней охватывала и любые проявления моего творчества:

― У нас с Тобой есть только одна ночь, чтобы друг друга узнать. Чтобы сначала робеть и стесняться, бояться сказать какие-то фразы. Потом удивляться, что впрочем, похожи, смеяться, прикидываться хорошими, разделять наши взгляды. Потом рассказать, как прекрасен был секс, и между делом признаться, что давно друг на друга смотрели; посвящать в наши детские тайны, видеть голыми в душе, при слове "любовь" понимать весь контекст. Донимать шутками глупыми, спокойно смотреть на лицо, попытаться одеялом укутаться, чтоб никому не досталось ничто. Трогать в разных местах просто от нечего делать, лежать и мечтать о китах, а потом взять переехать. А потом раздражаться, ругаться, говорить извиненья, подарки дарить, привезти от мамы варенье. Разъехаться с миром, скучать, ненавидеть недели, что тянутся (пять тысяч веков быстрей б пролетели!) Ты меня любишь?

– Несомненно. О, да!

– Только есть "но". Под утро расстаться мы должны все равно»

Внезапно музыка почему-то прекратилось, резко оборвав происходящее. «Эй, маэстро, как "жеж" так?»

Он огляделся, и, лучше бы, ни за что не отводил взгляда от своей возлюбленной, потому что она тут же исчезла – рассыпалась лепестками роз. И только рояль остался, а точнее в данный момент, его одинокий и несчастный силуэт в сумерках.

Все чего он хотел было невозможно. Вот почему он выстрелил. И он не понимал для чего, зачем Беатрис взяла и воскресила его. Неужели, она не понимала, что тем самым только подкрепила его страдания.

«Беатрис… Беатрис… Беатрис…

…как же я хочу убить тебя за это…»

Глава одиннадцатая

«Телефонный код Звериной Клетки»

«Хах! Может, еще и отсосешь у меня, Консиллер?»

На пункте выдачи личных вещей лысый в бежевом смокинге администратор с раздражающей монотонной медлительностью перечислял:

– Значит так: «плЕИр» и наушники – один комплект,…

– Не «плЕИр», а «плеер», болван. А в моем случае, так и вовсе «портативный проигрыватель»! Что это вообще за..? – бывший манекенщик хоть и был приговорен к казни, но не собирался кому-либо спускать невежество.

Пожилой мужчина посмотрел на парня так, как и положено смотреть на психов, пока они находятся на территории лечебницы, и с абсолютным равнодушием продолжил:

–…наушники, полпачки сигарет «Канберра», пачка карманных календарей, часы механические – в единственном экземпляре, «синтезаторы» для «36-8-5» – одна пачка, «взбалтыватели» – три пачки…

– Ты чего это задумал, вонючий старик?! – вскипел сумасшедший, – не «взбалтыватели», а «препараты для безопасного усвоения алкоголя»!

– …и четыре зеленые эмблемы, – закончил старик («вонючий» – пожалуй, будет преувеличением), а потом указал где расписаться.

– Секундочку! – взгалчился 908-ой, – а где же моя зажигалка, уважаемый?

– Зажигалка отсутствовала! – отрезал оскорбленный администратор.

Сумасшедшего влюбленного убийцу возмутила подобная манера обращения с его персоной, поэтому, поставив подпись напротив своего имени, он с презрительной усмешкой на лице демонстративно сунул авторучку в нагрудный карман… хотя, стоп! Нагрудного кармана на джемпере не оказалось. В боковых карманах было мало места. Тогда он воспользовался задним карманом «широченных» джинсов.

– Ручка отсутствовала, – собезьянничал он, после того как его попросили ее вернуть, и самодовольно добавил, – так вот что я вам скажу, господа: обслуживание у вас здесь так себе, поэтому ждите гневных отзывов. А еще я буду дерзко мстить каждому, кто считает себя умней меня.

А потом взял и сплюнул на стол жвачку.

На что тут же получил смачный удар резиновой дубинкой по ногам от одного из санитаров, стоявших сзади.

– Черт! – заорал дерзкий тип и, стиснув зубы, рявкнул на обидчика, – надо было в первую очередь поджечь тебя, урод!

Ничем не смущенный «урод» обратился к администратору, который, на самом деле, представлял собой весьма вежливого и учтивого пожилого человека; просто 908-ого никто не переваривал.

– Это точно все вещи пациента?

– Да, лем!

Получив ясный ответ, санитар забрал у психа пишущее приспособление, и приказал двигаться дальше.

Было мучительно больно получить по ногам резиновой дубинкой, отчего бедняга 908-ой не хило так захромал, но старался это делать так, как будто все равно оставался самым крутым чуваком во вселенной.

«Потому что были времена», – пораскинул воспоминаниями герой с именем из чисел.

В отвыкшие от уличного света глаза ворвался мир во всем своем великолепии, и голова немного заболела. Задорный «29-90» потрепал парня по волосам и шепнул на ухо пару ласковых. Казалось, зеленое небо, немного посвежело от цвета, а теплое летнее пятно солнца, продолжающее греть Землю, чтобы она не чувствовала себя одинокой, никогда еще не было более приветливым. От такой раскинувшейся перед ним картины, боль в ногах даже понемногу утихла.

Как же он, после бесконечно длящегося года нахождения в этом безрадостном и одиноком месте, нестерпимо соскучился по внешнему миру: по облакам, по песку, по циркулирующему воздуху. Даже грядущее исполнение приговора не помешало отречься от счастливого удовольствия. Сейчас его повезут в Родниковый Прииск, так что ожидание смерти не раз успеет наскучить.

Пока тоска по свободе засверлила без всякой анестезии душу 908-ого, «колеса» в количестве четырех штук оказались у него во рту, и он глубоко вобрал в себя побольше «36-8-5», ухмыльнувшись от иронии.

«Эта твоя личная привилегия, когда ты знаешь, что можешь отправиться куда угодно и делать все, что угодно, а сердце заново оживает, и тело не в курсе ни о каких симптомах усталости, называется состоянием свободы – того самого незаменимого ощущения безграничности возможностей и бесконечности выбора, при котором человек может облегченно вдохнуть чистого "12-092"».

«Чертово дерьмо! Вот бы отрастить на спине крылья и улететь», – опять пронеслось в голове.

– Иду я, иду! – возвестил он «амбалам» с дубинками, чувствуя, что те его торопят. – Без меня-то не уедет… – и, прищурив взгляд, довольно улыбнулся.

Как всегда: сам пошутил – сам посмеялся.

Но стоит обратить внимание еще на кое-что. С момента заселения в «Дом Наоборот» «единственной выжившей с Локомотива» у ворот первого высокотехнологичного университета психотерапии и клинической психологии пятьдесят второго округа Островов Большой Надежды дежурила группа из нескольких десятков человек. Известие о помещении ни в чем неповинной андромеды в психбольницу стала сенсацией, которая облетела все континенты: Острова Большой Надежды, Звериную Клетку и Австралийский. В постапокалиптическом мире двадцать второго века, тем более, при таком миролюбивом укладе общества Островов, подобные события не могли оставаться без внимания, в частности прессы. Здесь размах для них имелся фантастический. Все эти, присутствующие были родственниками и друзьями людей, погибших на том злосчастном поезде. И им всем, разумеется, история с выжившей оказалась небезразлична.

«Дом Наоборот» – это "психушка?"», «Опять тоталитарный режим?», «Освободите "деваху"!» – гласили лозунги на плакатах митингующих.

«Что за бред? – подумал убийца барменов, – если планета сошла с ума, почему решетка заканчивается не в космосе?»

Он имел ввиду железное заграждение вокруг «Дома Наоборот», с внешней стороны от которого находились все эти ребята. Толпа оживилась, завидев парня, и тот на мгновение почувствовал себя рок-звездой.

«В какой-то степени забавно!»

Но вот он уже звезда завтрашних выпусков новостей потому, что репортеры снимали происходящее на видеоклониторы.

Какая-то шатенка в пальто и с диктофоном в руках закричала через решетку:

– Простите, пожалуйста! Вы что-нибудь знаете про андромеду с Локомотива, помещенную недавно в «Дом Наоборот»?

– Это же 908-ой, тот придурок со статуи Вишеса! Эй, придурок!

– Почему вы называете его «придурком»?

– Я это даже написал!

И совершенно незнакомый для нашего героя толстяк в зеленой полосатой футболке показывает как бы специально заготовленную табличку с надписью «Девятьсот Восьмой – придурок».

Так бесцеремонно униженный автор статей резко остановился и, сплюнув на песок, показал толстому мерзавцу непристойный жест средним пальцем.

– Ну, ты и урод! Жирный-жирный поезд «пассажирный».

– Что он сказал?

– Это он про Локомотив что ли?

– Забить его камнями!

Толпа взбунтовалась, и интервью теперь дать не получится. 908-ой расстроился, что несколько метров наслаждения просторами природы омрачатся недоумками, скандирующими его имя вкупе со словом «придурок».

– Сами вы придурки! – закричал он напоследок, перед тем как медработники передали его в руки двоих людей в военной униформе, выпрыгнувших из древнего автолайнера желтого цвета.

Парень возжелал было закурить, но зажигалку у него «тиснул» тот старый «перец» на выходе, и от осознания этого факта оставалось только упоминать черта. Его усадили в клетку, рядом с небольшим сферическим окном из плексигласа, и закрыли на древний железный ключ. Сами охранники, вооружившись дубинками и «виброшокерами», расположились на металлических скамьях по бокам автолайнера. После этого интерес к заключенному у них пропал, и 908-ой, предоставленный самому себе, воткнул в уши наушники.

Давненько он не летал на таких штуках.

Отсюда также открывался чудесный вид на кабину пилотов с маленьким окошечком посередине. Корпус, был нагрет от солнца, поэтому внутри стояла невыносимая духота, отчего все вспотели и с нетерпением ждали взлета. Как отметил наш парень, не хватало чего-нибудь вроде прохладительного лимонада или красотки с ледяным сердцем.

Долго ждать не пришлось, транспорт тронулся, подняв столб пыли, и в окнах расплылась оранжевая муть.

– Если никто не замерз, может, включим кондиционер? – вопрос, конечно, был гипотетический – кому был интерес до психа. На него даже не взглянули.

Дискомфорт еще доставляла неосведомленность относительно обеда. Сейчас бы «врубить» в голове что-нибудь из «Пилли Баллент» или «Хам Намбэ Уан», но он совсем не помнил, как они звучат, а в таком случае, довольствоваться пришлось «Дафт Танком» с портативного проигрывателя. Так или иначе, они, во всяком случае, тоже нравились 908-ому.

Аудиоданные с помощью контроллеров управления памятью считались с проигрывателя, и потом поступили на «цифро-аналоговый преобразователь» для восстановления аналогового сигнала из цифровой формы, чтобы в таком виде быть принятыми электронными «каскадами». Затем, усилившийся до требуемого уровня звук, пройдя через наружное ухо, отправился вниз по ушному каналу, пока не добрался до барабанной перепонки. Здесь ее вибрации привели в движение слуховые косточки, а затем и «улитку», где, с помощью жидкости и волосковых слуховых клеток, тот же звук претерпел трансформацию в электрические импульсы и уже был доставлен в мозг.

Под музыку он начал смаковать бескрайнюю оранжевую пустыню с гигантскими возвышенностями из песка, мусора, обломков зданий и с бесконечными станциями по очистке «36-8-5». Некоторые из этих станций, еще даже не были достроены, но уже вовсю надрывались и пыхтели, выполняя свою титаническую работу. На таких станциях в основном трудились роботы, они же и перерабатывали мусор, поэтому, наблюдая сверху, все это казалось ненастоящим и игрушечным, как какой-нибудь город, который требовалось собрать из конструктора. Жаль, конечно, что это было не так. 908-ой начал рыться в голове и очень огорчился, что нельзя визуально воспроизвести их моменты со своей темнокудрой дамой сердца, но больше, что никак не мог вспомнить ее лица.

«Господи, Алекс Эксквемелин, куда вас, черт возьми, опять занесло?» – он поджал губы, вообразив, как это делает Беатрис, когда о чем-то сожалеет, и его глаза заблестели.

Как же он скучает…

Из дневников Лейлы Айслэй:

«Ничто так не разъединяет человеческие души как общая любимая композиция. У нас это была "Instant Crush".

В один из вечеров мы с Алексом напились электронных коктейлей и начали танцевать. Он обнимал меня, и во мне взыграли такие же ощущения, как тогда, когда мы лежали с ним в ванне. Впредь он никогда больше меня так не обнимал. Поэтому этот момент с тех пор стал для меня очень важным потому, что вернул в то время, когда я влюбилась в него. Надеюсь, и он тоже. В новом времени я старалась сделать так, чтобы он как можно комфортнее ощущал себя рядом со мной. Хотела во всем угодить ему. Я спрашивала: "все ли хорошо?". Он отвечал: "да, Беатрис, все круто". Я пыталась успокоиться, но задумчивый взгляд выдавал в нем лукавство. Мне почему-то, казалось, что его мысли заняты ей, ну той другой девушкой, которая хоть и являлась мной, но уже в другом воплощении. У нее были такие же интересы, такие же привычки и такой же взгляд на мир, она лишь отличалась внешностью. У меня не было тех глаз, в которые он был влюблен; не было тех губ, которые он возжелал; и, самое главное, тех волос, запах которых сносил ему "крышу". Я знала, что он думает об этом потому, что, к сожалению, подобные мысли посещали и меня. Несмотря на всю взаимную любовь и заботу, я и сама желала видеть не Алекса 1512-ого, а Алекса Эксквемелина, того смышленого паршивца и хитреца, юного авантюриста, заставлявшего биться мое сердце от одного только прикосновения к моему телу. И, когда хотела увидеть своего мальчика в лице этого человека, то видела лишь уставшего и разочарованного в жизни мужчину, да простит меня Замысловат за эти слова.

Я догадывалась, что рано или поздно наступит время, когда мы, будучи уже не вместе, в самые тяжелые и одинокие периоды своей жизни будем вспоминать, как танцевали под эту песню. Едва я это представила, как тут же возненавидела ее. Я возненавидела все наши жизни, кроме той, где я была с Алексом Эксквемелином. Ведь, чем больше "прыжков" мы совершали, тем меньше мы походили на самих себя прежних. Я знала об этом, пыталась сказать ему об этом, но уже потеряла его. Он в полную силу был одержим Пистолем и бессмертием…»

Вжух-вжух!

Размеренный ход двигателей сменился прерывистым рокотом, словно пошли какие-то неполадки. Автолайнер начал странно шуметь и трястись, и, казалось, терял высоту… Опасения 908-ого подтвердились, когда он посмотрел в окно. Его «воздушная тюрьма» уверенно приближалась к земле, не сбавляя скорости.

– Ой-ой! – только и выскочило у него изо рта. Странно, он даже не испугался, ему, вдруг, дико стало интересно, что же будет дальше.

Дальше было очень больно. Пилот на последних метрах над землей все-таки успел зацепиться за обрывки частоты, на которой летел автолайнер, и этого хватило, чтобы посадка более-менее оказалась «мягкой», если можно так выразиться. Только, едва транспорт коснулся песка, как мощный воздушный толчок опрокинул его, и тот несколько раз перевернулся, а потом застыл в перевернутом состоянии, подняв вокруг себя целую бурю пыли.

– За что же вы так со мной?!

Сначала ноги, теперь голова и локти на руках. Повезло не вывернуть запястья и не сломать нос, но вот корпус портативного проигрывателя треснул.

В карман!

Из легких вырвался непродолжительный кашель. Все-таки, благодаря тому, что он был в клетке, ему досталось не так сильно как военным. Те же несколько раз кувыркнулись по всему периметру, ударяясь об поручни и, теперь, лежали, не подавая признаков жизни. У одного по голове потекла кровь, а второй вдруг ожил и с мучительным выражением лица схватился за левую ключицу.

Бедняги…

Немного спустя, снаружи кого-то пристрелили, судя по выстрелам, раз семь, и бывший манекенщик не хотел к ним присоединяться. Кстати, если говорить об этом, то уже неестественно длительный период. По брызгам крови на скромном окошке двери в кабину пилотов, все стало ясно.

– Эй, друг! – обратился он к парню в сознании, – сможешь двигаться?

– Навряд ли! – стискивая зубы от боли, промолвил тот.

– Не кинешь мне ключи, а?

Гремя цепями на руках, заключенный начал поочередно вглядываться в окна, пытаясь высмотреть, что за ними происходит. За плексигласом мелькнула фигура с оружием в руках.

– О чем ты? – прозвучало в ответ.

– Я о моем освобождении, приятель, – в голосе сумасшедшего влюбленного убийцы можно было заметить что-то, наподобие, паники – вроде, так это называется, – чтобы мы выбрались отсюда и позвали на хелп!

Тяжелое дыхание…

– Нам конец… – были последние хриплые слова парня, кровь у которого полилась изо рта. Как резиновая его рука сползла с ключицы, а в глазах застыло стекло. За этим последовал рвотный рефлекс единственного оставшегося в живых.

Когда, наконец, двери автолайнера разъехались по сторонам, наш парень увидел перед собой стройного и крепкого мужчину в темно-красном комбинезоне с закатанными рукавами и дафт-панковском шлеме, принявшего такую величественную позу, словно он только что, сойдя со страниц Библии, собирался нести в мир слово божье.

– Вы кто?

Человек снял шлем и перед ним предстал зрелого возраста мужик с уложенными назад длинными седыми волосами. Лицо его было гладко выбрито и даже блестело.

– Меня зовут Олд'ж Айслэй. Я – отец Лейлы… Я здесь, чтобы освободить вас, лем Девятьсот Восемь, – торжественно представился мягким баритоном новоявленный герой, перезаряжая свой мультидробовик.

«Папенька»?

Несмотря на боль во всем теле, «бывший псих» обезумел от сказанных слов. «Так вот как я умру» – пронеслось у него в голове, – «по мне не пустят ток, не отравят ядом, не утопят, не сожгут на костре, а застрелят как подбитого кабана. Ну, почему так бесславно?.. Ладно. Раз этот лем решил учинить самосуд, то единственный план поведения, на данный момент, который стоит рассматривать – это избавиться от него». Убивать людей опыт 908-ой имел – не одному бармену он вынес мозги, как и в Звериной Клетке, так и на всех Островах Большой Надежды. Сейчас он уговорит отдать ему оружие старым манекенщиковским приемом, а, когда этот разудалый джентльмен выпустит его из клетки, то до минимального сократит расстояние между его лицом и полом, а если получится исполнить действие быстро и резко, то, возможно, все будет и хуже.

– Вы знаете, я до конца года занят. Оставьте свои контакты моей секретарше, я с вами обязательно свяжусь, – психованный прищурился от изобилия света, и загородил глаза ладонью.

– Отличная шутка, лем Девятьсот Восемь, однако, мы вынуждены поторопиться. Пригнитесь и заткните уши!

После двух метких выстрелов, дверь клетки «по шустрому» спрыгнула с петель.

Свобода!

– Идемте со мной. Мой автолоджий ждет снаружи.

«Мне больше нравится вариант: пристрелить вас». Эту фразу «лем Девятьсот Восемь» тоже не сумел произнести вслух потому, что услышал шум приближающейся опасности. Изобретатель мигом спохватился и выпрямил свою ладонь, чтобы помочь молодому человеку подняться.

– Похоже, это аппаратчики. Будьте любезны, вашу руку!

Такой жест оказался совершенно непредвиденным, что заставило замешкаться.

– Мы теряем время, лем Девятьсот Восемь!

После этих слов, некогда звавшийся Алексом, принял-таки его хелп и протянул руку.

«Это что сейчас было?»

Побег?

Очень интересно.

Однако, по пути к воле-волюшке пришлось споткнуться не об один труп.

«Не слишком ли много чести для меня одного?» – подумал он и выбрался из перевернутого транспорта. «А как же тот факт, что я украл его дочь? Так – между прочим. Что-то здесь не сходится». В легкие залетело, по ощущениям, тонны пыли. Он опять закашлялся. Олд'ж куда-то испарился, а резкая боль в ноге заставила свалиться лицом в горячий песок. Сил не было даже чтобы взвыть. Но чуть легче стало, когда герой перевернулся на спину. События развивались стремительнее, чем хотелось. Тут же рядом с ним, не замедлив вновь поднять столб пыли, припарковался серебристый «Бротиган», из которого, не дожидаясь полной остановки, выпрыгнул высокий лем в такой же экипировке и очень быстро подошел к решившему отдохнуть молодому человеку.

– Лем 908-ой, вам следует пройти с нами.

– Пойду с тем, кто принесет мне холодненького лимонада…

Так же внезапно, воздух рядом с ними рассек зеленый 90-ый «Пастернак», развернулся и открыл огонь по «Бротигану» из пулемета на капоте. Этот эффектный трюк несчастливец сумел оценить как раз в тот момент, когда неестественная на ощупь рука обладателя серебристого костюмчика в стиле Элвиса Пресли в районе ворота, без явных затруднений приподняла перебитое тело горемыки и поволокла его к «тачке». Хорошо, что не было репортеров, которые бы сделали еще пару эксклюзивных кадров, подтверждающих, что 908-ой все-таки придурок.

«В последнее время все какие-то невоспитанные…»

Лема в серебристом костюме с кибернетической рукой, тащившей психа, с выдавшимся насыщенными событиями деньком, похоронила пуля шестьдесят четвертая, если расчеты не ошибочны. А вот «Бротиган», похоже, был неуязвим. Серебристый автолоджий остановился, заслоняя беглеца, а, достопочтенный лем Айслэй, он же папенька Лейлы, уже опять в шлеме, закричал что есть мочи:

– Богов ради, не попадитесь к ним!

Отнюдь, не впервые участвовавший в перестрелках 908-ой, сумасшедший влюбленный убийца, да и просто славный малый, сразу же смекнул, что в «Бротигане» могут находиться еще такие же ребята в одежде из «фольги», и сейчас они выскочат, чтобы отомстить за своего напарника. Ну, и метясь между вариантами: умереть от рук «футуристического ковбоя» или быть смертельно замученным серьезными и страшными агентами из Аппаратного Дома, он избрал первое. Посему, собрав остатки сил, требующихся для превозмогания боли во всех клетках своего тела, он предпринял попытку ускользнуть от цепких «лап» другого аппаратчика, вскочив прямо на капот серебристого автолоджия, который поднял его в воздух на пару метров. Из салона аппаратной машины показалась рука с крипторевольвером, и, недавно покинувший «Дом Наоборот» пациент, лихо увернулся от свинцового нападения, сбросив самого себя обратно на раскаленный песочек. Очередь стрелять была предоставлена папеньке Лейлы, и тот щедро наградил вражеский аппарат еще парой сотен выстрелов из плюющего пулями оружия.

– Садитесь! Скорее! – ситуация вынуждала повысить голос.

Ну, а как же это сделать?! Что-то бормоча, парень вновь вскочил на ноги и, криво пошатываясь, очень усердно промахнулся мимо входного шлюза, чем привел изобретателя в полное замешательство. Конечности не слушались, и даже адреналин не перебивал боли, ставшей увесистой непреодолимой силой. К тому же руки по-прежнему находились в цепях, а это ужасно нервировало.

«Черт!», «х**н!», «мать их!», «бл**ство!», и «что-то еще на другом языке!».

Айслэй понял, что ситуация осложнилась беспомощностью подопечного и вновь кинулся в атаку на агентов.

Но «Бротиган» набрал высоту и попытался сыграть в «чехарду», перелетев через «Пастернака» в тот момент, когда тот разгонялся для мощного тарана. И все бы получилось, если бы аппаратчики спохватились на момент раньше. Ловким маневром «Пастернак» успел задеть корпус их «тачки» и отклонить от начальной траектории. К неудаче, наверное, всех, правительственные ребята, потеряв контроль над транспортом, переворачиваясь, полетели в сторону славного малого, грозясь расплющить его. И когда тот понял, что его вот-вот превратит в желе несущаяся с высокой скоростью крупногабаритная «железяка», он вскрикнул и подумал, что было бы неплохо увернуться. В двух прыжках, позади него по-прежнему покоился перевернутый желтый автолайнер, назначенный доставить туда, откуда не возвращаются, но теперь ставший единственным спасением. Парень с перебитыми от падения внутренними органами еле успел проковылять на четвереньках вовнутрь, как «Бротиган» врезался в корпус, оставив солидную вмятину, но потом оттолкнулся и, завывая ресиверами, все-таки выровнялся. На этот раз кое-кому повезло не стать котлетой, однако, правая нога была полностью вывихнута, а глаза и рот полны чертового песка.

«Может, не стоит пытаться отсюда выбраться?»

Воздушный бой машин продолжился бы в ту же секунду, если бы «Пастернак» не охватило черным пламенем, и он не взорвался бы.

«Какого…?»

Транспорт грохнулся на землю и пустил клубы дыма, как подгоревший кусок резины. Что интересно, потом тут же, без промедления, останки подскочили вверх, загорелись вновь, и потухли, а машина предстала во всей своей постапокалиптической красе, как будто ничего и не произошло, застрочив огромным пулеметом, вылезшим из-под капота.

«Ну и фокус» – отметил 908-ой и вернулся к нытью от боли.

Никто из соперничающих между собой сторон не собирался сдаваться, особенно вот этот вот дядя с мультидробовиком и в дафт-панковском шлеме. Он намеревался забрать с собой психованного влюбленного гения-писателя любым способом. Стоит ли пояснять, что радикальные методы с технологическими-то уловками одного из выдающихся изобретателей своего поколения становились пустяковыми действиями элементарного уровня. Восставшая из хлама «тачка» была оснащена всем необходимым, даже, тросами, способными выдержать знаменитый Калиский мост. На этих самых тросах в его намерение входило буксировать сбитый автолайнер, с чем и можно было поздравить бывшего пациента «Дома Наоборот» – спустя полминуты он вновь находился в воздухе на пути к своему освобождению. Все это произошло в «пару кликов»: «Пастернак» выстрелил крюками, подцепил автолайнер, взмыл со своим грузом вверх и гораздо стремительнее, чем удалось бы набрать телефонный код Звериной Клетки, к слову, состоящий из половины цифры, разогнался до ¼ скорости звука.

908-ой, не теряя времени зря, захотел прыгнуть в кабину пилотов, и быть наготове завести похищенный транспорт, чтобы организовать собственный побег по своему вкусу и усмотрению, но у него получилось только… заползти.

В этот дивный день погоня оказалась как нельзя, кстати, для соскучившегося по приключениям психованного идиота с именем из чисел. Оказалась уместна и для ухищренных маневров в попытке избавиться от цепей. Оказалась уместна и для разочарований от того, что без ключа и прижатым к стене гравитацией сделать это не получится. А также для многих других неудачных попыток перехватить единоличное владение собственной судьбой. К тому же от выведенных из строя ресиверов не имело смысла дожидаться толка. Неплохо было бы найти, наверное, какой-нибудь скафандр, чтобы безболезненно спрыгнуть с транспорта, и мягко, сохранив жизнь, приземлиться. Но такие, скафандры, к сожалению, в числе предусмотренных мер пока не состояли. Как бы там ни было, в целом, положение оставалось бы безнадежным, если бы, корпус «желтобуса» выдержал бы и сам не освободился от крюков. Но так как этого не произошло, то он полетел вниз, чем изрядно напугал пассажира в нем находящегося, а до столкновения с землей оставалось километров пять. Вот такая вот хохма. Ведь, создавшееся положение оказалось еще более безнадежным. Да и подобные потрясения, не исключено, вполне могли вызвать смерть гораздо раньше. Таким образом, хочется отметить, что, только благодаря «эффекту замедления времени», будет уместным упомянуть, принадлежность сего изобретения светлому уму достопочтенного лема Айслэя, но об этом позже, и смещением текстур реальности (а вот об этом, кстати, узнать подробнее можно из постапокалиптических документальных фильмов), наш герой сумел избежать незавидной участи и оказаться в уютном и удобном салоне «Пастернака».

– Господи, я жив! – воскликнул беглец, сбрасывая цепи, а потом щупая себя за всякие места, – гоните-ка, профессор!

– Но я не профессор! – выбросил обескураженный таким прозвищем мужчина и поспешил увеличиться до ½ скорости звука. Получив вдогонку дополнительную горсть выстрелов, водитель поднял автолоджий выше в небо и, хотя, выражение «надавил на газ» для двадцать второго века будет не совсем удачным, так как принцип работы автомобилей Будущего существенно изменился, все-таки да, он «надавил на газ».

– Единственный момент в жизни, когда я хочу спешить, – прозвучала после этого фраза от изобретателя.

– Первый, за внушительное количество времени, момент, когда я хочу жить! – прокричал попутчик помоложе и, добавил, – а ваше «корыто» может передвигаться быстрее? И вот еще что, профессор, зачем вы меня спасаете? И с чего это аппаратчики ведут себя так, будто я их собственность? Мило с вашей стороны пробудить во мне тоску по старым добрым погоням-перестрелкам, но, ей-богу, вы перегибаете.

На самом деле, он не был возбужден или напуган, а уж тем более рассержен, и панике он не поддавался. Просто, ввиду слабости разыгрывать бессмысленные комедии для единственного зрителя – самого себя, такие необоснованные выпады у него случались нередко.

– Я набрал ½ скорости звука, но он продолжает нагонять нас.

– Ну, так стреляйте в него!

– Сзади мой «Пастернак» не оснащен оружием. Предлагаю сделать вот что: если вы возьмете мой мультидробовик…

– А дальше что? Как же я буду стрелять из машины, когда она несется с такой скоростью?

– Есть одно мое изобретение…

Мужчина нажал кнопку на штурвале, и в правой двери образовалось отверстие с рукавом снаружи.

– Стрелять можно будет, если вы сунете туда руку! – проинформировал он.

– Ух ты! А манекенщики по-прежнему в моде, да?

Лем Айслэй не понял, о чем он говорит; значение выражения «ух ты» для него тоже являлось незнакомым. Душевнобольной же изобразил на лице ухмыляющуюся гримасу и поспешил приняться за дело. Развернуться с вывихнутой ногой было не так просто, но он справился, как и с тем заданием сунуть руку с оружием в так называемый «рукав». Зафиксировав положение, он взвел на дробовике все четырнадцать курков.

– Ваш «корытолет» напичкан всевозможными приспособлениями, но пулемет, стреляющий назад, вы не могли «присобачить»?!

– Как бы это прискорбно не звучало, но они не отстают, – с совершенной безучастностью к комментариям мистера Острое-словцо сообщил Олд'ж, – похоже, сели на нашу частоту.

«Бротиган» тоже решил пострелять, но «пули-дуры», выпущенные из пулемета преследующих, как будто, застыли за несколько метров от «Пастернака», и все без толку. Это объяснялось их одинаковой скоростью с автолоджией.

– Наша скорость совпадает со скоростью пуль, – подтвердил владелец 90-ой модели.

– Как же нам от них оторваться? – призадумался лем «Девятьсот Восемь».

– Все нормально. Вряд ли их автолоджий способен перемещаться там, где нет электрочастотных столбов.

– Интересно, и где же, например?! – тому, кто до сих пор любил Лейлу, действительно стало любопытно, но досада за испорченный побег по-прежнему разрывала сердце не хуже, чем безответная любовь.

– Не понимаю, почему вы называете мой транспорт «корытом». Это, между прочим, редчайшая старая довоенная модель – единственная в мире. На нем имели пользу перемещаться еще в те далекие времена, когда весь транспорт работал от такого устройства, как «двигатель внутреннего сгорания», – отрапортовал изобретатель, сконструировав себе самодовольное выражение лица.

– В самом деле?

– Разумеется, – ответил он, а потом добавил, – не волнуйтесь, мы не должны пострадать.

И эта фраза как будто могла служить утешением.

– Сейчас я резко сброшу скорость. Советую вам ухватиться за что-нибудь, лем Девятьсот Восемь!

– За «причиндалы»?..

Горы и песок закончились. И перед взором преследуемых простерся самый грандиозный пейзаж, на который только щедра матушка Земля. «Сочинитель дурацких статей» так обомлел от восхищения, что на некоторое время оторвался от реальности. Контраст между отполированной блестящей поверхностью Научно-Фантастического моря и опостылевшей своим однообразием пустыней благотворно повлиял на центральную нервную систему.

«Пастернак» сбросил скорость и был таков. Совершить маневр, на который решился лем Айслэй, аппаратчики не могли себе позволить в виду отсутствия у их транспорта технической возможности. Достаточно лишь им было приступить выполнению своего нового плана, заключающегося в перехвате рабочей частоты «Пастернака», как автолоджий с беглецами незамедлительно обрушился в толщу воды, ознаменовав тем самым конец преследования.

– «Летающее корыто» стало «плавающим корытом»! – засмеялся остряк, решив пошутить шутки, находясь под впечатлением.

А вот у «Пастернака» выросли плавники и заработали турбины. Они поплыли под водой.

Она, к слову, была достаточно чистой, из-за чего представлялось возможным оценить ландшафт подводного королевства. Восторг парня с именем из чисел, зачарованно припавшего к стеклу и бесконечно повторявшего «невероятно» был неподдельным.

«Годы, а может быть и десятилетия здесь скрывался от глаз людей целый город, с царственными небоскребами, исполненных важности и аристократичности, и горделиво возвышающихся над умиротворенным великолепием архитектуры забытой цивилизации, покоившейся под толщей песков, и напоминающую таким образом исполинскую груду оплавившихся свечей; с нашедшими свое смирение перед безжалостным давлением чудовищной массы воды и, пожираемые коррозией, корпусами довоенных авиалайнеров, кораблей и автомобилей; со скелетами погибших под бдительностью отравленной морской стихии представителей животного и растительного мира планеты; с растворившейся в истории человечества культурой…»

– Какое точное описание, – отметил 908-ой, закончив зачитывать брошюру вслух, – я положу ее на место, с вашего позволения…

– Да уж, будьте добры, впредь не трогать мои вещи без спроса, – сердитым тоном напомнил Айслэй о приличествующих манерах.

От возникшей неловкости воздух и время в салоне застыли. На голову с новой силой обрушился груз вины перед семейкой Айслэй. Он сделал перерыв, чтобы собраться с мыслями и обдумать с чего начать. А обсудить нужно было его причастность к похищению девушки. Поэтому он выстроил концепцию: подойти к этому вопросу с осторожностью.

– Надо же моря еще на месте. Я думал все кончено.

– Ну да. Вы, безусловно, правы. Моря остались. Конечно. Ведь без этого на Земле не было бы кислорода, а соответственно и человечества, – с наставническим видом заявил Олд'ж.

– Эх, сейчас бы с этим объяснением выступить в «Доме Наоборот», – вздыхая, произнес умалишенный, и почесал голову, – я бы всем им там нос утер.

– О чем вы говорите?

– Это долгая история. А мне, лем Айслэй, нужно насчет кое-чего у вас поинтересоваться.

– Что ж, интересуйтесь, – с таким беззаботным видом поддержал разговор мужчина, будто они расслаблялись за коктейлями у бассейна на «отвязной» вечеринке. «Похитителю дочерей изобретателей» от такой подоплеки стало еще противнее осознавать свою вину. Над ним словно смаковали момент издевательства.

«Хреньк!», «Фруш!» «Фшроу!», «Фту!», «Фту!».

«Минуточку!»

«А!».

– Черт возьми!

«Хлоп» по голове.

– Что с вами?

908-ой понял, что в карманах искать бесполезно, все его личные вещи: «препараты для безопасного усвоения алкоголя», «синтезаторы», коллекция календарей, часы, а самое главное, портативный проигрыватель выпали где-то между «чилл-аутом» на песке и забавами с «эффектом замедления времени».

Он чертыхнулся еще раз и ударил по панели.

«Фтуф!»

А потом приклеился к ней лбом и растворился в прострации. Настолько паршиво ему не было с того самого дня, когда он покусился на свободу Лейлы.

Мать его!

Он с досадой начал перебирать в памяти как бережно и кропотливо многие десятилетия собирал эти календари, существовавшие сейчас в единственном экземпляре. На часах и вовсе любимый персонаж из мультфильма протягивал ладонь для «пятишечки».

Парень забыл обо всем и захныкал.

– Надеюсь, когда моя дочь ушла от вас, вы также сокрушались.

908-ой поднял голову и взглянул на собеседника. Сначала это показалось ему шуткой. Но «профессор» не улыбался, и глаза его не отдавали веселым огоньком.

– Надеетесь? – он подскочил на кресле словно ошпаренный, – к вашему сведению, она не просто ушла, а бросила меня!

– С трудом верится.

– Зачем вы устроили все это: сбили с частоты автолайнер, перебили экипаж, вытащили меня – чтобы позлорадствовать?

– Прошу прощения?.. Во мне нет уверенности, что я могу считать позволительным для себя давать волю низменным эмоциям, – и благородная осанка и безмятежное лицо их не выдавали.

– Уж извольте, профессор…

– Но, знаете, что я вам скажу, лем Девятьсот Восемь: я намереваюсь пристрелить вас сразу же, как только вы перестанете быть мне нужным, – прокомментировал Олд'ж, и добавил, – ваш поступок в отношении невинных людей на Локомотиве был более чем чудовищен.

«Гений» принял это к сведению. Операция по спасению от электрического стула автора статей о том «как спасти мир от кретинов» после изменившегося тона в голосе его спасителя, тут же приняла иной характер.

– Я так понимаю, я и аппаратчикам нужен. Только вот зачем я вам всем так нужен?

– На самом деле, аппаратчикам нужны не вы, – развеял всю романтику Айслэй, – а я.

– Вот как? Но чувак в костюме из «фольги» звал с собой меня.

– Возможно, это имеет отношение к попытке помешать мне в освобождении моей дочери. Я же понимаю, зачем они держат ее в «психушке». Все из-за того случая с Локомотивом.

Лему хотелось как следует выругаться, но он посчитал куда более приемлемой реакцией: раздосадовано стиснуть зубы.

– Подождите, как вы сказали: Лейла в психиатрической клинике? Так с ней все в порядке?

– Да, верно. Но я бы не сказал, что в порядке. Недавно ее запихнули в «Дом Наоборот», словно ненормальную.

– То есть как это? – 908-ой вдруг неожиданно для себя и изобретателя растерялся, – из того самого «Дома Наоборот», из которого меня только что вывезли?

– Пожалуй, маловероятным будет факт смены его названия за последние двадцать минут.

По отсутствующему выражению лица легендарного конструктора непонятно было, шутит ли он ради смеха или чтобы выразить сарказм. А по первому сложившемуся впечатлению о нем оставалось предполагать, что навряд ли, этот уважаемый человек, в принципе, способен был использовать в речи иронию, особенно в данный момент времени.

– Лейла, – произнесли губы парня, – та девушка с короткой стрижкой…

– …является моей дочерью, – подытожил «папаша», насторожившись, – простите меня, конечно, но вы же не могли забыть, как выглядит андромеда, с которой вы состояли в отношениях.

– Ну, конечно же, мог, – произнес сумасшедший влюбленный убийца так же очевидно как если бы рассказывал о смене дня и ночи, – в «Доме Наоборот» от постоянного употребления алкоголя многое стирается из памяти, в том числе и лица когда-то близких людей…

Он, казалось, в конец лишился рассудка.

– Похоже, это с ней я сидел и беседовал вчера. Невероятно! Но почему я ничего не почувствовал…?

– Вы вчера с ней общались?

– Да, так же как сейчас с вами, мы мило беседовали за стаканчиками текилы, а я даже и не предполагал, что это может быть она. Почему же она не сказала мне? Как вообще такое может быть?

– А хоть что-нибудь она сказала? Про родителей что-нибудь говорила? – мышцы и глаза на лице представителя увлекательного мира науки и техники засуетились в пытливом ожидании ответа.

– Она подкурила мне сигарету и назвала безрассудным….– в голосе «придурка» прослеживались нотки отчаяния, – Лейла смотрела на меня, словно видела впервые.

– Видимо, вас она тоже не помнит.

– Еще бы! – спародировал наш герой тон, каким обычно говорят о вещах само собой разумеющихся, – сдался ей какой-то 908-ой, с которым она всего-то на всего встречалась пятьсот лет.

Олд'ж не придал этому значения и снова приступил к «разбору полетов».

– Моя дочь не помнит ни вас, ни меня, не свою прошлую жизнь потому, что потеряла память в результате этой истории с Локомотивом.

– То есть, вы хотите сказать, что у Лейлы из головы вылетели все воспоминания о наших отношениях?

– Все, что было до исчезновения, начисто стерто из памяти.

– Вот те на… – начало доходить до него.

«Значит, есть шанс все исправить! Слава создателям мультфильмов, Лейла все забыла».

– Мы должны немедленно спасти ее! – неожиданно взыграл в бывшем манекенщике энтузиазм.

– Должен признаться: с этой целью я и организовал ваш побег, лем Девятьсот Восемь.

– Так вот оказывается в чем дело, – застыло лицо психа в карикатурной улыбке, – а я думал, вы посланы мафией? У этих чуваков зуб на меня размером с булыжник…

– Уж нет, увольте! Осмелюсь заявить, что с этими ребятами нам вряд ли по пути.

– Но какой от меня толк? Как я посмотрю, вы и без моего хелпа прекрасно устраиваете побеги?

– Оу! – спохватился «крутой ковбой», и, как показалось 908-му, даже украдкой улыбнулся, – вызволить мою дочь из «Дома Наоборот» будет гораздо сложнее, чем сбить одинокий драндулет в безлюдной пустыне. Плюс есть еще кое-что.

– О чем вы?

– В тот славный великолепный день, когда вам взбрело в голову похитить мою дочь, и испортить жизнь еще тысяче двумстам девяносто восьми пассажирам на нем, при Лейле находилась одна маленькая вещица…

– Что за вещица?

Любопытные глаза 908-ого подскочили на лоб.

– Простите, в каком это смысле, «что за вещица?»

Рот Олд'жа скривился в недопонимании.

– В прямом, лем Айслэй. Вы говорите «одна маленькая вещица». Что она из себя представляет? Какой-нибудь памятный брелок? Что ж! Добро пожаловать в «клуб»! Я тоже только что лишился дорогих сердцу вещей…

Оказывается, дела обстояли намного сложнее. И это стало ясно по испытующему взгляду «профессора», разыгрывающаяся в поведении которого все это время явная нервозность, попалась с поличным.

– Подождите-ка, – тут ему понадобилась пауза, – когда я посадил Лейлу в Локомотив, то передал ей весьма важное и ценное устройство…

– Да что вы такое говорите? – 908-ой расположился поудобнее, – я весь во внимании…

– Вы не скажете мне, куда его дели?

– С радостью бы сказал. Но я, ведь, и в глаза не видел этого «весьма важного и ценного устройства».

Парню показалось, что на этом месте изобретатель крякнул.

– То есть как это?

– То есть так это.

– Лем Девятьсот Восемь, – у мужчины на миг перехватило дыхание, разум пытались подавить чувства; как показывает история, в большинстве случаев у них это получается, да только вот не с Айслэем. Олд'ж выдохнул, собрался и возобновил конструирование предложения, – если вам не безразлична судьба моей дочери, она сама, или, хотя бы память о ваших с ней отношениях; если вы хотя бы чуточку, сожалеете о том, что случилось в злосчастный день 14 апреля 2112 года, поклянитесь мне и ответьте: было ли при Лейле, в момент вашего вмешательства в естественный ход событий, маленькое, размером и формой напоминающее теннисный мяч светящееся белым светом устройство?

– Клянусь, не было, – сказал 908-ой и сконфузил лицо в виноватой гримасе.

Изобретатель нахмурил брови и пристукнул по штурвалу.

– «Дряньство»!

Подводный автолоджий выбрался на сушу и «эволюционировал» в летательный аппарат, а затем тут же сменил цвет с броского ярко-оранжевого на скромный темно-зеленый. Все было проделано с такой ловкостью и техничностью, что пассажиры ничего не заметили.

Исходя из вежливости и статуса, в котором пребывал наш парень перед отцом своей возлюбленной, молчал он недолго. Кашель взбодрил его и тогда голос стал тверже.

– Я обеспокоен тем, что зря вы рисковали собой ради моего освобождения…

Томясь в безмолвии где-то с минуту, и сидя, словно на иголках, молодой псих, воображал к какому умозаключению придет светлый ум отца Лейлы. Только сейчас под внимание попала татуировка зеленой черепахи на его левой руке, сумевшая прояснить еще кое-какой момент. Но спросить 908-ой об этом осмелился не сразу и не при таких обстоятельствах. Вместо этого он полюбопытствовал о другом:

– Что это за устройство, лем Айслэй?

Олд'ж не торопился с ответом. Либо он не слышал 908-ого и продолжал думать о своем. И его густые и насупившиеся брови, а в особенности выдвинутая вперед нижняя челюсть выдавали сердитый характер этих дум. Беглец покрутил головой, потрогал свое лицо, и рискнул окликнуть мужчину:

– Лем Айслей?

– Что? – казалось, в голосе того промелькнула нотка раздражительности.

– Осведомите, будьте добры, по поводу того, что это было за устройство?

Тогда-то Олд'ж и рассказал ему все по порядку. Как «мафиозники» наведались к нему в дом, как он подменил себя голографической копией, и как они с Лейлой прятались в секретной штаб-квартире, а потом, он видоизменил ее ауру, чтобы безопасно посадить на Локомотив, вручив «источник бесконечной энергии»…

– Постойте-ка, а за кого это Лейла должна была выйти замуж? – обезумел от собственного же вопроса сумасшедший влюбленный убийца, после этой истории, и тут же погрузился в какую-то абстрактную вселенную, ища глазами избавления от внезапно возникшей душевной боли в окружающих предметах действующей реальности.

– Я могу выразиться следующим образом: это очень надежный человек, лем Девятьсот Восемь.

– Очень надежный человек с Австралийского континента, верно?

– Вы совершенно правы, любезный, – ответил успокоившийся Олд'ж, совсем не отвлекаясь от дороги.

Наш парень вдруг немного приуныл, но потом все-таки вернул себе самообладание …или что-то вроде этого.

– А как к этому отнеслась Лейла?

– Позвольте уточнить, вы имеете в виду к замужеству?

– Да. Этот вопрос меня очень сильно беспокоит.

– Кажется, я понимаю вас.

– Ну, еще бы.

– Ух! Пожалуй, сказать, что она была в ярости – ничего не сказать.

– Да уж. Не стану лукавить, профессор, – оживился психопат, – но этот факт греет мне душу. Однако, зачем же вы так с ней поступили?

– Как? – возмутился «профессор», – уж, простите, будучи ее отцом, я просто обязан был обеспечить Лейле безопасное и безбедное будущее. Моя позиция: «сначала блага, потом любовь».

– А разве это не одно и то же?

– Не в нашем мире, – был ответ с ухмылкой.

– Пожалуй, истины верней выскажет лишь бог, – с присущей ему слабостью к патетике, подчеркнул молодой псих, а потом добавил, – и, руководствуясь этой заповедью, вы таки двинули в Австралию?

– Да. Безусловно. Со всей своей принадлежностью к категории законопослушных граждан, я взял на себя ответственность изменить приоритеты в сторону моей дочери.

– …И «источника бесконечной энергии»!

– И то и то мои творения, как-никак.

Нельзя было не согласиться с этим утверждением.

– «Источник бесконечной энергии»! – звучит здорово, лем Айслэй. Только что же мы намерены делать дальше? У вас есть какой-нибудь план?

– Разумеется. У меня несколько планов. Каждый из них будет рассматриваться в зависимости от ваших данных о степени уязвимости системы, предупреждающей нежелательное проникновение в «Дом Наоборот».

– В наше время попасть в «психушку» проще простого.

– Как насчет моего изобретения, которое замедляет время?

– Вы про ту штуку, с хелпом которой вытащили меня из падающего автолайнера? Как вы, кстати, его сбили?

– «Аэрохоккей», мое новое детище. Эта штука сбивает с частоты любой объект.

– А удар по корпусу тоже был от него?

– Да.

– Однако, мощно. Но почему вы не воспользовались им, чтобы уйти от преследования.

– Заряда было маловато.

– Но от эффекта замедления времени здесь тоже будет мало пользы. Этой «х**новиной» манекенщики пользовались еще в прошлом десятилетии. Сейчас все здания оснащены «блокираторами временных аномалий», – а после недолгого молчания добавил, – только никак не догадаются исправить глобальное ускорение времени…

– Значит, придется пересмотреть этот вариант…

– Мы отправимся спасать Лейлу прямо сейчас?

– Нет. Сначала заедем в мою штаб-квартиру.

– В вашу штаб-квартиру?

– Именно. А что у вас какие-то проблемы? – вопрос был задан с укоризной.

– Но нам нужно в несколько другое место, – поспешил оповестить молодой человек.

– Если вы и имеете в виду больницу, то у меня в штаб-квартире есть все необходимое, чтобы вылечить вашу ногу; даже врач, – прозвучал сухой ответ.

– К черту больницы! К черту санитаров и пропахшие бензином стены!

– Это уж точно.

– Знаете, куда нам надо? В бар на 2564-ом километре.

– Это еще почему?

908-ой попытался выглядеть очень убедительно, но у него это ни черта не получалось:

– Потому, что мне там нужно кое-что забрать.

– И что это?

– Не могу рассказать здесь. Не та обстановка.

Однако, не тут-то было:

– Послушайте-ка, молодой человек. У нас совершенно нет времени слоняться по барам. За нами охотятся аппаратчики и мафия.

– Без бара никак, профессор.

– Я вынужден еще раз озвучить свое намерение остановиться в штаб-квартире.

– В баре находится кое-какая вещь, без которой мне не обойтись в нашем предприятии, лем Айслэй. Пойдите уж мне навстречу.

– Считаю необходимым напомнить, что аппаратчики…

– Им и в голову не придет искать нас там, уж поверьте.

– Откуда вы можете знать, наверняка? Полчаса назад вы и не предполагали, что они знают вас по имени.

Айслэй не собирался ехать никуда кроме своего штаба. Он практически не испытывал симпатии к положению, когда чужие планы шли вразрез с его планами. Поэтому, остался непоколебим.

Характерный погибшей природе безжизненный оранжево-песочный пейзаж, вновь восстал перед взором наших героев. Вдали показалась огромная скала, сказочным образом, державшаяся на двух тонких основаниях, походивших на песочные часы. Как будто время перетекало из маленькой жизни в вечность – земля забирала свое. А к горизонту, на всех парах приближалось солнце.