Лора

Все обстоятельства и персонажи этой истории вымышлены.

Любое совпадение с реальными людьми и ситуациями случайно.

Кто родился на море, чувствует его даже на большом расстоянии. Это не только особый запах и шум далекого прибоя. Свой воздух, особое движение солнца, словно туго натянутое небо, наконец, плотная сила, разлитая вокруг и безразличная ко всему иному в своем величии.

…Берег Пескары в октябре обычно становится пустынным и ветреным. К северу, в сторону Джулианова можно пройти несколько километров и не встретить ни одного человека. Прибрежные кафе через одно закрыты, как всегда в меру вальяжные барристо все делают не спеша, разговаривают с ленцой и смотрят в сторону от тебя. Булат шел уже больше получаса, легкий ветер дул в лицо, но солнце начинало припекать, и он свернул к первой линии отелей, где в прохладе кафе все столики были свободны. Свой кофе он вынес на скамейку у пляжа и стал смотреть на море. Тогда, двадцать лет назад они с Лорой сидели за таким же столиком и смотрели на море, которое, как и сейчас, ничего им не обещало и безразлично плескалось у кромки песка. Банальное сравнение надоедливо прилипло к его мыслям – волны памяти, волны памяти…

Булат был в отряде добровольцев уже третий месяц. До моря было больше ста пятидесяти километров. Но он чувствовал его и днем и ночью. Горы вокруг довершали пейзаж, знакомый с детства: он вырос между морем и горами. Сначала их отряд сопровождал колонны техники в сторону Сараево, это было в первые месяцы осады. Потом отряд отвели восточнее, ближе к боснийской границе. Война всех против всех была в самом разгаре. Положение врача давало привилегии и вместе с тем создавало проблемы. Возможностей, особенно на марше, оказывать помощь было немного. И хотя ранения были нечастые и нетяжелые, приходилось находиться в напряжении практически круглые сутки.

В начале кампании, хорваты и боснийцы не были противниками, между ними был хрупкий мир и общими врагами были сербы. Потом все усложнилось, сербы, хорваты, боснийцы стали воевать с большим ожесточением друг против друга. В отряде было удивительно много иностранцев из почти пятнадцати стран. Говорили в основном по-английски. Но кто хотел и мог, общались по-французски, по-немецки и на других европейских языках.

Положение Булата осложнялось еще и тем, что его имя и фамилия звучали по-тюркски. Хорваты-католики и все европейские добровольцы предпочли бы кого-то другого. Например, англичанина, или голландца. Но потом все привыкли и несколько проведенных им несложных и удачных операций лишили меня риска стать изгоем в этой непростой компании.

Три месяца были желанным для всех сроком, так как давали право на одну неделю отпуска. Булат планировал провести его, конечно, на море.

Лора появилась как бы ниоткуда. Однажды вечером два грузовика остановились у большого дома, где жило большинство бойцов. Вместе с другими с борта спрыгнула невысокая девушка, плотная и вместе с тем какая-то упругая. На ней была футболка и тактические брюки, явно тщательно подогнанные по фигуре. На спине вниз стволом висела легкая немецкая полуавтоматическая винтовка калибра 5.65мм. Кто-то из бойцов подал ей сверху небольшой рюкзак и куртку. Девушка зашагала вверх по улице к одному из домов, где пока никто из бойцов еще не остановился. Открыла калитку и исчезла за зеленой изгородью.

Вообще отряд состоял из 40-50 человек и они обычно останавливались у местных жителей на несколько дней, пока их не перебрасывали на другой участок. Женщин в отряде до сих пор не было, и появление девушки было очевидным значимым событием. Вечером в небольшом кафе у автобусной остановки собирались все свободные от службы бойцы и пили все, что только там было. Булат не пил, как-то с самого начала объявив, что как мусульманин делать этого не собирается. Пришлось выдержать несколько косых взглядов и сомнительных реплик, в основном на французском, потом всем стало это безразлично. Тем более, что изредка сами вояки прибегали к его помощи для снятия последствий редких, но тяжелых выпивок. Сразу после мединститута он работал на скорой и дежурил в токсикологическом центре. Откачивал передозы, суициды, отравления бытовой химией и конечно, алкогольные интоксикации. Курт, высокий конопатый немец из Гамбурга первым оценил его возможности по возвращению к жизни после перепоя и если не дружба (там вообще не дружили в обычном, русском понимании этого слова) то уважение и доверие к Булату поднялись на новый уровень. Курт первым назвал его «супердок», никто не возражал.

Булат обычно занимал свой «безалкогольный» столик, заказывал салат, мясо, кофе и читал, вернее старался читать местные газеты. Через пень-колоду ему удавалось понять общий смысл благодаря поверхностным знаниям в чешском и сербском. Лора вошла в кафе когда уже стемнело. Она очевидно немного растерялась, остановившись на пороге, так как громкая музыка, сигаретный дым, хохот мужчин, стук биллиардных шаров могли дезориентировать кого угодно. Булат приподнялся и кивком пригласил за столик, для убедительности отодвинув стул напротив. Лора спокойно подошла и села напротив. И тут он понял, что все три месяца ждал не отпуска, а ее.

Представились и попытались определить язык общения. Лора Балацки оказалась полькой с вполне приличным английским. Этот первый вечер был самым удивительным в такой хаотичной до того дня жизни, сразу обозначив ее цель и содержание.

Безумие этой самой по себе нелепой войны, жестокость окружающих его людей, тяготы полупоходной жизни вдруг обрели какую-то наполненность и осмысленность. Почти каждую ночь перед сном он пытался понять, что он делает здесь, и чем это все для него закончится. Иногда герой боевика, оказавшись между жизнью и смертью, где-нибудь в западне, в безвыходной ситуации пытается вспомнить и понять, с чего все это началось и треть фильма как раз показывает его злоключения, шаг за шагом, глупость за глупостью.

Примерно так же и Булат в последние несколько месяцев совершал один нелепый проступок за другим. Безобразная ссора с женой, потеря квартиры, уход из перспективной аспирантуры, какие-то дурацкие подработки, общение с поврежденным (побитыми и подраненными) бандитами из тех самых славных 90-х требовали некоего решения, разрыва это адова круга несуразности. Он вдруг решил сыграть в старика Хэмингуэя и отправиться туда, где место для «настоящего» мужчины. Сначала оказался в Белграде, как и все русские добровольцы. Жил в каком-то клоповнике две недели, потом узнал, что хорваты платят стабильно и валютой, в отличие от сербов. И раза в три-четыре больше. В 92-м еще можно было добраться до Загреба без большого риска, зато потом все очень осложнилось. Врачей у них хватало, но уровень местной медицины был ну очень примитивным, особенно вне столиц. Специалистов-универсалов было вообще единицы. Московский мед.институт, нерусское имя, приличный английский и минимальные хирургические навыки решили дело. Как потом выяснилось, платили действительно прилично, но не всегда регулярно. Тем не менее, денег хватало на все его скромные потребности. И удавалось что-то откладывать.

Понемногу он стал приходить в себя, все еще находясь в межеумочном состоянии ума и нервов. Врачу полагалась хотя бы одна медсестра. Но все они были в базовом лагере километрах обычно в 60-80 километров от места дислокации отряда. Подразделения постоянно передвигались вдоль фронта, которого иногда и вовсе не было и рассчитывать приходилось на себя и крепких парней из отряда. Особенно при транспортировке раненных, переноске запасов медикаментов, перевязках и т.д.

Появление Лоры вначале обнадежило, Булат подумал, что в отряд прибыла медсестра, но она сразу объяснила, что она придана отряду как снайпер и в этом ее боевая задача. Вот это да! Девушка 22-24 лет с нежным овалом лица, веселыми изумрудными глазами и доброй улыбкой будет хладнокровно убивать? Он был почти потрясен. Они проболтали на смеси польского и английского почти два часа. Потом Лора ушла, сославшись на усталость после дороги.

На следующий день как всегда хмурый Бранко, их командир, объяснил, что Лора тут временно, после чего будет направлена на подготовку в группу снайперов одной из основных баз хорватской армии. Поэтому Лора должна была 2-3 раза в неделю выходить в паре для тренировок на местности. Ему все еще было непонятно ее предназначение. Пока они вечерами сидели в кафе и болтали о разном, все было хорошо. Утром время ускорялось, все становились напряженными, в том числе и Лора и покидали базу на все тех же двух грузовиках. Иногда к ним присоединялись два-три джипа с крупнокалиберными зенитными пулеметами и 82-мм минометами. Это означало, что вечером этого, или следующего дня предстоит работа.

Постепенно разговоры с Лорой становились более откровенными, человеческими. Возможно, они как-то расширяли друг для друга свои словарные запасы, добавляли интонации, стали находить общие темы для разговоров. Эти разговоры начинал в основном Булат, потому что Лора вообще не была болтушкой и вывести ее из сосредоточенного состояния было не очень просто. Она рассказывала о себе простыми словами, в основном по-польски, добавляя английские слова, которые старательно подбирала не без помощи. Его пересказ, был, скорее всего, неточен, но лишь в деталях. Все же главные события были понятны.

Лора жила в Катовице, в очень небогатой семье шахтера. Отец умер, мама вновь вышла замуж, не очень удачно. Потом там что-то произошло между Лорой и отчимом, она не стала рассказывать подробности… Она была уже зрелой девушкой-подростком, и стресс оказался довольно сильным. Потом ей пришло в голову что-то сделать, чтобы стать сильнее и уметь за себя постоять. Записалась в стрелковый клуб и стала заниматься. Первые успехи пришли быстро, на соревнованиях занимала призовые места, ездила не только по Польше, но в Чехию, Словакию. Конечно, она не собиралась для самозащиты ходить всюду с винтовкой, но общность стрелкового клуба, новые друзья и вера в собственные силы сделали свое дело. Потом отчим, как причина всего этого куда-то исчез, они остались с мамой одни.

Лора очень хотела стать врачом-педиатром, но для этого нужны были приличные деньги, она хотела поехать на учебу в Германию, или во Францию. После школы один год она попробовала работать в местной больнице, в отделении общей хирургии. Взяли ее санитаркой, но она быстро все схватывала и через полгода стала младшей медсестрой. Выучила название инструментов наборов для разных операций, стояла рядом с операционной сестрой, смотрела и слушала, как работает анестезиолог. Все получалось у нее и ее стали хвалить все чаще.

Но Лора была одержима мечтой стать врачом и каждый год в должности медсестры ее удручал. Для старта учебы в Германии нужно было собрать хотя бы пять-семь тысяч марок и это могло растянуться на годы. Лора ждать не могла, а тут началась югославская заваруха. Она решила, что судьба создала для нее шанс и написала несколько писем в стрелковые клубы. Кто-то промолчал, но ей ответили в Праге. Там она была уже через две недели. Пришлось наскоро прощаться с хирургическим отделением, врачами и медсестрами, которые не понимали, что произошло. Ее обреченно отговаривали уходить, думая, что она нашла что-то лучшее, возможно, в Варшаве. Знали бы они, что она затеяла…

Мама плакала, почти ничего не говоря, понимая, что ничем помочь дочке не сможет. Несколько раз проверяла ее рюкзак и дорожную сумку, все перекладывала вещи, пытаясь все впихнуть, уплотнить, уложить и застегнуть. Но что-то все равно не помещалось, она вздыхала и все начинала сначала.

Тут Лора замолчала, видно, что мысли о маме ее тревожат неким чувством вины и причиненной боли.

Лора часто улыбалась, но почти не смеялась. Вначале Булат относил это на особую обстановку, разлуку с близкими и тревогу за свою судьбу. Потом понял, что это некая внутренняя сосредоточенность, внимание к происходящему и попытка понять и разобраться в том, что есть ее жизнь.

Он пытался рассказывать ей забавные истории из своей жизни, легких студенческих лет, приключений молодого человека в большом городе. Но языковая проблема все еще мешала проникать в мысли и чувства другого, она интуитивно улыбалась, догадываясь, что он хочет ее рассмешить. Но по-кошачьи зеленые глаза оставались серьезными и устремленными в нечто иное.

Булат тогда был всегда голоден. И хотя бойцы были лишены простой пищи в достаточном количестве, всегда хотелось перекусить. Лора в эти минуты смотрела на него недоуменно. Она привыкла есть только два раза в день. Эта была неосознанная привычка девушки, мама которой была довольно полной женщиной. Сама Лора обладала фигурой, которую многие нынешние эстеты и «ценители» женской красоты сочли бы если не вульгарной, то вызывающе-сексуальной. Стройной она точно не была. Овальные, чуть полноватые плечи, высокая грудь, по-настоящему девичья нерожавшая талия, крепкие ягодицы и фигуристые ноги. Она очень прочно стояла на земле, а когда шла, то чуть покачивала бедрами, но не из кокетства, а по велению своего тела.

Ему почему-то представлялось, что женщины наших предков, воинственных кроманьонцев, победивших неандертальцев и расчистивших для себя жизненные пространства средней Европы, были именно такими. Наверное, это были мускулистые мужчины в шкурах, с копьями в жилистых руках и невысокие, крепко сбитые женщины с пристальным взглядом зеленых глаз и готовностью пробивать себе и своему потомству дорогу в будущие века.

Мускулистым Булат тогда еще не был, но быстро бегал, неплохо плавал, что-то умел на турнике. Но точно не представлял из себя обладателя звериной силы. Когда нужна была помощь с раненым, необходимость что-то принести, передвинуть в нашей «клинике» Лора делала это уверенно, без кривлянья и деланных сверхусилий.

Винтовку она носила спереди, как делали это все бойцы. Только в грузовике перекидывала ее на спину, ремнем наискосок. Ей не надо было привыкать к оружию, стрельбой она занималась несколько лет и все основы это мужского дела были для нее пройденным этапом. Поначалу Булату было не по себе, когда он видел ее в полном снаряжении перед погрузкой в грузовик. Винтовка, бинокль, подсумки с патронами, фляга, паек на двое суток, пакет памперсов, одеяло, еще сумка с разными необходимыми мелочами составляли внушительный груз килограммов в десять-двенадцать. Потом он понял, что это для нее не подвиг самоотречения, а понятная и привычная работа. Ребята помогали ей с погрузкой и выгрузкой. Но на марше к снайперской позиции все это она несла сама.

…Море сейчас было таким же, как и в те дни, что они с Лорой провели на Адриатике тогда, почти тридцать лет назад. Чаек было немного, ветер был сильный и прохладный. Он составлял редкое сочетание с все еще горячим осенним солнцем и как бы напоминал, что тепло жизни и холод смерти всегда рядом.

Планы на отпуск появились спустя два-три месяца после первой ночи близости. Она не была на теплом море никогда, только на Балтике, которая запомнилась ей низкими серыми облаками и холодными брызгами с пирса. Как же они мечтали о море!

Отпуск в отряде причитался тем, кто «отвоевал» не менее шести месяцев. За каждые шесть месяцев – шесть дней отпуска. Ветераны уже после года своей войны могли ездить на хорватскую Адриатику каждые две-три недели на два-три дня. Один день уходил на дорогу туда и обратно. А пару ночей им хватало, чтобы сбросить избыток напряжения, страхов, сексуального голода в приморских городках Далмации. У некоторых завелись там подружки, которые ждали их, а может быть их деньги? Булат пока не собрался на хорватское море, копил побольше дней для Италии.