Ее звали Лилия. Москва, 2024 г.

© Гарегин Данелян, 2024

ISBN 978-5-0062-4772-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Никогда я и подумать не мог, что когда-либо возьмусь за перо. Возможно, на моё решение повлияло то, что несколько моих новых знакомых, узнав о моей судьбе, спрашивали, почему я не напишу об этом. Я с улыбкой отвечал, что всё равно никто не поверит; впрочем, я несу полную ответственность за правдивость всего, что будет изложено ниже. Но скорее всего, на моё решение повлияли события последних лет, а тем более 2023 года. Как бы то ни было, я впервые в жизни решил написать о себе и своей судьбе. Как назвать то, что будет написано ниже? Человек, завершающий жизненный путь, исповедуется; тогда скорее исповедь. Нет, я в полном здравии, и не мне решать, когда завершится моя жизнь. Такие мысли при жизни с Лилией не раз посещали меня, когда я понимал неизбежность разлуки с ней, но тогда я не знал о последствиях подобного шага. Теперь знаю: это большой грех. Почему о Лилии? Ведь в моей жизни были другие женщины, не менее достойные, о них вы тоже узнаете. Конечно, эта книга могла бы называться «Моя большая цыганская любовь», и поверьте, любой сценарист не проиграл бы, взявшись за этот материал – о Фатиме, о нашей любви и наших детях, внуках или о нас с Леной. Но Лилия… Это история о любви и боли. Возможно, для кого-то она будет поучительна, кто-то будет винить меня, кто-то – её, но равнодушных не останется.

Конечно, острые углы моих историй я постарался обойти. О мертвых плохо не говорят, а о живых тем более. Плохое должно забыться, вспоминать надо лишь хорошее. Заранее прошу не делать поспешных выводов, а дочитать эту исповедь до конца.

А начну я с того, что 18 апреля 2023 года на бетонном козырьке, прикрывающем лестницу аварийного выхода из углового подъезда 17-этажного дома в одном из ЖК ближнего Подмосковья, обнаружили тело молодого человека. Лицо его было повёрнуто к небу, ноги нелепо свисали с козырька – точнее, джинсы: ноги были такими тонкими, что штанины казались пустыми.

Обуви на ногах не было; один ботинок валялся на земле, а второй – на козырьке.

Козырёк окаймляла железобетонная балка, вот на неё поясницей и опустилось тело несчастного, ногами вниз, а головой – на бетонное перекрытие.

Прибывшим на место каретам скорой помощи ничего не оставалось, как констатировать смерть человека, упавшего с большой высоты. На вид этому молодому человеку было лет двадцать – тридцать. Одет он был так, как одевается большинство молодых людей обоих полов. Спускаться с балкона на козырёк и осматривать тело никто не стал, и так было ясно, поэтому так и зафиксировали.

А теперь я начну своё повествование, стараясь не сильно занимать ваше время, но без него будет непонятно, что, а возможно кто, толкнуло этого молодого человека на этот шаг. Тем более что эта трагедия напрямую имеет отношение ко мне и к моей судьбе.

Это не автобиография; было бы слишком жестоко занимать ваше время чтением всевозможных дат и событий, которыми изобилует моя жизнь. Я буду освещать лишь те события и факты, которые напрямую имеют отношение к этой трагедии.

Глава 2

Начну я с города Сухуми, так он тогда назывался, где 5 декабря 1954 года в семье заготовщика-модельера по пошиву модельной обуви и домохозяйки родился мальчик. Это и был я. Родители хотели назвать меня в честь английского киноактёра Гарри Пиля, но закон в то время не позволял сделать это и меня назвали на армянский лад. Возможно, это и повлияло на мою любовь к театру.

В подростковом возрасте я пришёл в юношеский театр «Ровесник», где остался вплоть до женитьбы в 1979 году. Этот факт потом сыграл большую роль в моей жизни.

Надо признаться, что мне не очень повезло с появлением на свет. К тому времени доминирующее положение в семье уже занимала моя сестра, которая была на год старше меня. Но даже дело не в возрасте: она была крупным ребёнком, что не оставляло мне шансов доминировать или хотя бы игнорировать её притязания на роль моей мамы. Надо сказать, что и сейчас, спустя почти 70 лет, она не отказалась от этой привычки.

В дополнение ко всему, родители решили отправить нас в один класс. Вот так в шесть с небольшим лет я отправился получать то, что называют средним образованием. Я был очень хрупким мальчиком, а портфель был неимоверно тяжёлым; вот тут-то и пригодилась мощь моей сестры, которая могла не только мой портфель, но и меня донести до храма образования, поглотившего меня на долгие 10 лет.

Первый класс мне дался с трудом; во втором я уже нагнал одноклассников; в следующем учебном году я перешёл в разряд хорошистов, впоследствии – отличников. Надо сказать, что в третьем классе классный руководитель дала мне прозвище Маленький старичок за аналитический склад ума и склонность к точным наукам. Эта моя особенность осталась со мной на всю жизнь.

Школа, дом, футбол на проезжей части с соседскими мальчишками. В детстве я мечтал о велосипеде, потом в юности, но велосипеда у меня в жизни так и не появилось – лишних денег в семье не было, впрочем, как и у многих. Так и жил я, пока мне не исполнилось лет двенадцать-тринадцать, не помню точно. В то лето родители решили отправить нас в пионерский лагерь. «Мюссера» – так он назывался. Хороший лагерь на берегу Чёрного моря в большом природном парке. Но всё не сложилось сразу – меня укачало в автобусе по дороге в лагерь. Сотрудница медицинского пункта напоила меня какими-то таблетками, и нас распределили по палатам. Моя палата находилась в двухэтажном домике на втором этаже; сестру поселили также на втором этаже в домике напротив.

Наступила ночь… Я не знаю почему, но я проснулся и пошёл к выходу. Дорогу мне преградил вожатый, спавший у выхода. «Тогда я выпрыгну в окно со второго этажа!» – и я убежал в лесную зону. Помню, как множество огоньков двигалось в мою сторону, как звали меня… Мне было страшно. Я обежал их, подбежал к домику сестры, поднялся на растущее под окно дерево – инжир, ветки которого очень хрупкие, но я прошёл по ним, ступил на подоконник, прошёл по спинкам кроватей и спрятался под одеялом сестры. Моё «восхождение» по дереву видели сестра и девочки, живущие в палате, поскольку шум и крики разбудили всех.

Дальше меня поместили в медицинский пункт к той самой фельдшерше, которая на деле оказалась ветеринаром. Ничего особенного – видимо, попотчевала меня лошадиной дозой.

У меня начались галлюцинации. Свидетельницей тому была моя сестра, которая сидела рядом со мной в медпункте, плакала и только твердила: «Гаринька, там никого нет…»

Я падал в обморок где угодно и когда угодно. В школу ходить мне запретили, даже лечебная гимнастика мне была противопоказана. Кандидат на Михайловку – так прозвал меня учитель по физкультуре Шалва Иосифович, он вообще был большой весельчак, а Михайловка – это название нашего городского кладбища.

Я подробно описываю это событие потому, что оно оказало серьёзное влияние на моё здоровье и на всю мою последующую жизнь, а точнее на то, во что она превратилась. Жизнь постепенно покидала меня. Пытались лечить сердце, а что ещё (!), но тщетно. Я цеплялся за жизнь, ходил в театр, ходил на рынок за продуктами для мамы и мечтал дожить до 18 лет.

Постепенно хворь стала покидать моё тело, я стал крепнуть, и где-то ко времени призыва в армию я попал в разряд «годный к военной службе»; но об этом чуть позже.

После этого недоразумения с ветеринаром и моего возвращения к жизни у меня появилась странная особенность: я мог предвидеть. Вы скажете – фантазирует, но нет, всё, что я пишу здесь, абсолютная правда. В процессе жизни я относил это к случайностям. Эта моя особенность получила подтверждение от случайных людей, с которыми меня свела жизнь через много лет. Это были профессор парапсихологии с дипломом Гарварда, человек, который сколотил на этом поприще состояние, а также религиозный деятель, с которым мы оказались в одном самолёте, так что отнеситесь к моим словам серьёзно.

Я мог предугадывать билет, который я вытащу на экзамене; при игре в нарды я мог по 15 раз подряд выбрасывать нужные мне кости, совершенно не глядя на них. Именно по этой причине я и перестал играть в азартные игры. К слову сказать, когда мы с женой в 2008 году были в Монако, зашли ради любопытства в казино Монте-Карло, то самое, где снимали фильм «Казино „Рояль“», и подошли к столу, где вращали рулетку, я назвал Лене – так звали мою жену, с которой мы прожили 24 года, – двузначное число, которое, по моему мнению, должно было сейчас выпасть, и сказал ей, чтоб она поставила на него все наши деньги. Она, конечно, решила, что я сошёл с ума, но названное мной число выпало, и это факт, который может она подтвердить. Но до этого 2008 года было много лет, которые обойти нельзя; моя особенность изредка напоминала о себе.

Но вернёмся в мою юность. После окончания школы мы поехали получать высшее образование в Ленинград. Я выбрал военный вуз в Пушкине, что под Ленинградом, именно потому, что вступительные экзамены там начинались раньше всех и тогда я мог вернуться в Сухуми и уехать с театром на гастроли. Но после зачисления нас никто отпускать не собирался, и тогда после трёх экзаменов на пять последний я завалил и пошёл за документами. Это было так явно, что начальник училища пытался переубедить меня остаться, ведь в аттестате по всем профилирующим предметам у меня были пятёрки.

Лето я провёл с театром. У меня перед армией был год в запасе, ведь школу я закончил в неполные 17 лет.

Весь год я ходил в театр и работал на заводе – вначале учеником, а потом токарем. На следующий год я поехал и поступил в ЛЭТИ, Ленинградский электротехнический, на Петроградке. К тому времени сестра уже перешла на второй курс медицинского вуза.

В ЛЭТИ я подружился с двумя сокурсниками – Сашей и Сережёй; ещё судьба меня свела с подругой сестры Людмилой. Ей было 18, она тоже училась, на фармацевта; мне было 17, но никакого опыта общения со взрослой девушкой я не имел. Нет, они мне нравились, они волновали меня, я писал им стихи, боготворил, дарил цветы, но в том возрасте я даже не целовался. Сейчас это звучит смешно, а тогда на Кавказе нас таких было большинство. Видимо, желая толкнуть меня на решительные шаги, она стала вызывать во мне ревность, флиртуя с моими друзьями – вначале с Сашей, потом с Сережёй. Моя психика не выдержала, я забрал документы из вуза и вернулся домой, к отцу.

В мае 1973 года меня призвали в армию.

К тому времени в декабре 1971 года мама ушла от отца… Почему? Какая разница… Так бывает; отец был талантливым человеком, но мама его не любила, и они расстались, она уехала на Крайний Север.

Потом были два года службы в армии. Я добросовестно отдавал свой долг Родине на, пожалуй, одном из самых тяжёлых участков – я был механиком-водителем средних танков, Т-64, «ласточки», как мы его называли. Не буду занимать ваше время; скажу, что по окончании службы меня приняли кандидатом в члены партии и имя моё внесли в Книгу почёта части. По окончании службы я вернулся домой, к отцу. Через пару месяцев меня призвали вновь, но уже в Азербайджан, в артиллерийскую часть, на три месяца. После завершения обучения я стал замполитом артиллерийской батареи, младшим лейтенантом, а впоследствии, будучи на гражданке, дошёл до звания майора и должности замполита артиллерийского дивизиона.

Все годы службы Людмила, та самая, писала мне, но при этом уже жила с Серёжей. Они, а возможно она, откладывали день свадьбы до моего возвращения. На её призыв приехать на свадьбу я не согласился, но позвонил Сергей, его слова помню по сей день: «Ты нужен Людмиле». Он был хорошим другом и любил её. Я полетел в Ленинград. Если вы думаете, что я начну писать о бурных сценах объяснений, и, как это часто бывает в кино, похищении невесты со свадьбы, и «Да здравствует любовь!», то вы ошибаетесь. Ничего такого не было. Полёт чувств, прерванный тогда, в мои 17, так и остался лишь в моей памяти. Людмиле, несмотря на диплом фармацевта, не удалось излечить рану на моём сердце. На свадьбе, вопреки протоколу, мы сидели с ней рядом. Я был свидетелем, сыграл и спел молодым. На этом описание тех событий я должен завершить. К слову сказать, гитара, с которой я подружился за годы службы, так и осталась моей спутницей на всю жизнь. Вскоре у них родился сын Антон. Людмила и Серёжа живут вместе до сих пор, вот уже 48 лет. Мы дружим до сих пор.

Но вернёмся в год 1975-й, год моего возвращения из армии. До 1979 года ничего особенного не происходило. Я пошёл работать к отцу в мастерскую по пошиву особо изящной, модельной обуви и достиг хороших результатов, что позволило мне в дальнейшем моделировать и шить любые изделия не только из кожи, но и из ткани. Так, свадебное платье Лены, моей третьей жены, я пошил сам из двух полотен тюля по журналу «Бурда моден». Жене Лилии шил и кофты, и юбки, перешивал падчерице Алине платье… Но это позже.

Итак, вернувшись после армии домой, я стал работать. В свободное время служил, как говорят, в театре, который располагался в здании гостиницы «Рица», это было здание 1914 года постройки, изначально гостиница называлась «Сан-Ремо». Я пишу об этом потому, что этот факт сыграл большую роль в моей жизни. Параллельно я пошёл в студию бального танца; особенных успехов в танцах достичь не удалось – в решающий момент, перед чемпионатом Грузии, партнёрша порвала связки на ноге, да так, что нога была синей и ступить на неё она не могла. Тем не менее мы поехали на конкурс и заняли пятое место, хотя конкурентов на первое место у нас бы не было, если бы не её травма. Классику я «нёс» её на руках, а в латино она провалилась. Она стала обвинять меня в неудаче… Мы расстались, и я ушёл в танцевальную эстраду, где и танцевал вплоть до женитьбы в 1979 году. Моя любовь к танцам сохранилась до сих пор. Не дрыгать руками и ногами, а именно танцевать. В тот период я подружился с Жориком-китайцем. Отец его – югослав, высокий, крупный мужчина, а мать – маленькая симпатичная китаянка. Очень талантливый парень, он и сейчас зарабатывает на жизнь тем, что рисует и продаёт свои картины. Он увлекался тогда чеканкой, а мне нравилась резьба по дереву, поделки, и мы подружились. Дружба длится до сих пор. Так моя жизнь шла более или менее хорошо до 1979 года.

Теперь мы подошли к женщинам, с которыми меня сводила судьба. В 1979 году я впервые женился. Не было большой любви, не было никакого опыта общения, но приходит пора, когда уже очень хочется, чтоб рядом в постели была женщина. Её звали Татьяной. Ей было 27, мне – 25. Через год родилась дочь Гаянэ. Это был замечательный ребёнок, и казалось, что счастье близко, но продлилось оно недолго.

Через год отец упал и получил черепную травму. Два месяца в нейрохирургии поставили его на ноги, но не вернули к полноценной жизни. Через короткое время – вновь инсульт. В больнице сказали, что он проживёт не более 10 дней, и отправили домой. Он у меня прожил ещё 10 месяцев. Какой ценой? Жена забрала ребёнка и ушла к маме. «Твой отец, сам и смотри». Возможно, сейчас в подобной ситуации я бы поступил иначе, но тогда этих слов я простить ей не смог. К слову, когда после развода у неё умер отец, в пять утра она позвонила именно мне; я приехал и сделал всё необходимое для захоронения.

В то время я работал на железной дороге, в радиоцеху, это мне нужно было для учёбы в Институте связи в Москве, куда я поступил в 1976 году; в свободное время шил заготовки обуви: денег не хватало – нужно было обеспечивать дочь, лечить отца и ухаживать за ним. Что значит ухаживать за парализованным, знают лишь те, то прошёл через это. Вдобавок сознание его было замутнено, он пытался встать, и мне приходилось его привязывать. Борьба с пролежнями, уколы, массаж… чего стоило лишь помыть его! Татьяна, будучи тогда моей законной женой, так ни разу и не пришла мне помочь. Я справлялся сам, но недоумение соседей и родственников причиняло боль. В те годы не было никаких приспособлений для лежачих; я модернизировал обыкновенную металлическую кровать, из деталей раскладушки сделал приспособление, чтоб приподнимать голову, обшил матрац дерматином, вырезал в нём дыру в причинном месте, чтоб справлять нужду. Это была борьба за выживание не только его, но и меня.

В августе 1982 года – очередной инсульт. От боли он откусил себе губу и впал в кому – видимо, так это называется, когда жив, но глаз не открывает, не общается. При каждом выдохе вылетал фонтан крови… Он горел… Температура перешла далеко за 40… Я и колол, и обёртывал, делал клизмы с препаратами, сбивая температуру и не давая ему умереть… Так продолжалось до рассвета…

Всё это время я был с ним один… Родственников у нас в городе было немало, и двери нашего дома при матери всегда были открыты для них, но теперь… После первого инсульта сестра моя – к тому времени она уже закончила учёбу, уехала жить к матери на Север и родила – перетянула грудь и прилетела, но отец жил, и ей надо было вернуться к ребёнку… Я был со своим горем один на один. Отец страдал, и я дал ему умереть… Под утро он затих… Об этом всё.

Глава 3

После смерти отца в августе 1982 года Татьяна попыталась вернуться, но я подал на развод… Она жива и здорова по сей день и утверждает, что всю жизнь любила и любит только меня. Дочь, Гаянэ, жила с матерью до самой войны в Абхазии 1992 года. В то время я работал на базе Атомного флота Мурманска, так что алименты под 180 рублей позволяли ей не напрягаться. С началом войны она уехала на Украину к родственникам. Покупала на одном рынке, продавала чуть дороже на другом, так и жили. Впоследствии при организации своего бизнеса здесь, у меня в Подмосковье, этот горький опыт Гаянэ очень пригодился. Но тогда, когда алименты стали приходить обратно, я встревожился. Мне удалось найти их в Донецке у родственников. Я поехал к ним и по просьбе Татьяны купил им двухкомнатную квартиру в городе Снежном. Война в Абхазии закончилась, наступило лето, и Татьяна, бросив квартиру, взяла дочь и поехала обратно в Сухуми.

В послевоенной Абхазии не было ни еды, ни работы, вместо паспорта – справка, почта не работала… Молодой девочке жить там было не только трудно, но и опасно. Тогда Татьяна приняла самое правильное в своей жизни решение – она по моей просьбе отдала Гаянэ мне. Так она и живёт здесь, рядом со мной, в своём доме, в своей семье с двумя прекрасными сыновьями, и у неё всё хорошо.

Но вернёмся в год смерти моего отца. Я уже писал, что работал на железной дороге. Место моей работы находилось в железнодорожном депо; там кучно проживали цыгане. На общем фоне были заметны три сестры, всем им было лет по восемнадцать – двадцать три. Старшая – высокая, крупная, её звали Лулуджи; младшая – Луиза, светловолосая, голубоглазая красавица, мы при возможности общаемся с ней и по сей день; и средняя – Фатима, высокая, стройная, с волосами, как из рекламы шампуня «Лошадиная сила». Они порой заходили ко мне на работу и просили позвонить. Так мы и подружились.

В тот период после предательства Татьяны я вообще потерял веру в любовь, в женщин. Они, эти сёстры, были совсем другими, не такими, как те девушки, с кем я общался до встречи с ними. Постепенно наша дружба стала крепнуть, мы стали вместе ходить в ресторан. Я чувствовал себя цыганским бароном. Гости ресторана присылали нам напитки и просили, чтоб девушки станцевали. Это был праздник для всех.

Постепенно мы с Фатимой стали сближаться, к тому времени отец умер и я был холост. Она полюбила меня, и мне она стала дорога; мы потеряли голову, это было лишь раз… Мы понимали, что совсем разные и жизнь наша не пересекается, поэтому решили забыть о происшедшем и остаться друзьями, но судьба решила иначе – Фатима забеременела. Я пошел к её отцу просить её руки. Как это было? Пусть ваша фантазия вам подскажет; но я забрал её к себе в дом. Окружение совсем неоднозначно восприняло наш союз, но мы были вместе и были счастливы. Часто ездили к её родителям, где собиралось достаточно много цыган, ведь у неё было ещё три родных брата, друзья, соседи. Мы сидели у костра, на котором в котелке варился кофе, пели песни, ели хабэ – так по-цыгански называется еда. Я усиленно изучал цыганский язык и делал успехи; этим языком я и сейчас неплохо владею.

Роды были тяжёлые, сухие… Мы стояли у роддома и ждали. Вышла медсестра и своей коллеге на армянском сказала, что ребёнок жив, но с ним что-то не то; откуда ей было знать, что среди цыган затесался армянин… Мальчик был хорошеньким, светленьким, очень похожим на меня. В какой-то момент его жизни казалось, что тревога была ложной, но… Когда ему было около месяца, ребёнок перестал спать и не переставал плакать… Поход в поликлинику ничего не дал. На затылке малыша появилась опухоль в виде торчащей кости… Теперь стало ясно: сухие роды, неудачно наложили щипцы и раздавили череп. Я не акушер и могу ошибаться, но ничего иного на ум не приходило. Малыш был обречён. Тёща забрала малыша к цыганам, и они стали пытаться своими методами спасти только начинающуюся жизнь. Ночью собрали птичий помёт, смешали его с водкой и какими-то травами, обтёрли малыша, но всё было тщетно, он не переставал плакать. Мы, мужчины, сидели в одной комнате, а из соседней непрерывно раздавался детский плач.

Вот тут пора вспомнить о той моей «странности», приобретённой после галлюцинаций. Не знаю почему, я встал и пошёл за ребёнком. Невзирая на возражения цыганок, ведь такое у них просто неприемлемо, я взял его в руки, и он сразу перестал плакать… С ним на руках я вернулся к мужчинам. Не знаю, сколько времени я так сидел; подошла сестра Фатимы Лулуджи и предложила забрать ребёнка, ведь он, казалось, безмятежно спал. Я сказал, что он у неё будет плакать, она не поверила, и зря; он сразу заревел. Я прижал его к своей груди – он вновь успокоился. Умер он под утро у меня на руках, так ни разу больше не всплакнув. Похоронили его рядом с моим отцом.

Тот случай привёл всех цыган в полное недоумение. Объяснения этому тогда не нашли ни они, ни я; впрочем, никто и не искал. Эта моя особенность проявлялась сама по себе: просто в какой-то момент у меня появлялась уверенность, что дальше будет только так, а не иначе.

Мы с Фатимой. 1984 год

Казалось, нас с Фатимой больше ничего не связывало и можно было разбежаться, но горе сблизило нас. Мы продолжали жить вместе, и через год у нас родился здоровый малыш. Назвали его Эдуардом в честь моего двоюродного брата, которого я очень любил. Эдик был необыкновенным малышом: в два с половиной месяца он твёрдо стоял на ногах, пока я надевал на него ползунки, а в пять месяцев был ростом и весом с годовалого ребёнка. Самое поразительное, что когда он плакал, то звал не маму, а папу!

Фатима с Эдиком и её сестра Луиза с сыном (в коляске)

И несмотря на то, что сейчас это уже 40-летний цыган, он очень внимательный и уважительный сын. Такое впечатление, что Фатима передала ему свою любовь ко мне.

Я не отпускал её на заработки вместе с сёстрами, которые торговали жвачкой, чёрным перцем и иным дефицитом на центральном проспекте рядом с нашим домом. Их гоняла милиция, забирала, а я не мог позволить моей Фатиме быть среди них. Ей ничего от меня не нужно было, только чтоб я БЫЛ, неважно какой; она любила меня. Я мог бы сидеть дома и ничего не делать, если бы дал ей свободу, но я не мог. Я работал всё больше и в конце концов сломался – денег катастрофически не хватало. Вегетососудистая дистония. Я был как выжатый лимон, давление моё с трудом достигало 60 на 90, а по большей части было 40 на 80; я не мог утром подниматься на работу; подняться на второй этаж для меня было нелёгкой задачей… Я слёг… К тому времени у нас родился ещё один сын, и ситуация стала безвыходной.

Мать с сестрой звали меня к себе. Полгода в море, потом полгода дома – было заманчиво: посмотреть мир и заработать деньги. Дом, в котором мы жили, принадлежал матери. На время моего отъезда Фатима с детьми вернулась к родителям, где я в строящемся доме сделал ремонт в двух комнатах и обставил их всем необходимым. Она стала зарабатывать. С тяжёлым сердцем я уехал на Север. Многие осудят меня, но не торопитесь кидать в меня камни; это история с хорошим концом. У меня тогда не было иного выхода. Я не мог жить её жизнью, а она – моей.