Справедливая натура
ПРЕДИСЛОВИЕ к вымышленным историям от вымышленного писателя, запечатлевшего… реальные события
1887 год
Дорогой читатель!
Как понять, чего мы действительно хотим? Есть один простой способ! Нужно взять монетку, дать себе слово, что будет так, как она решит, и… задать вопрос. Орел или решка? Если в результате ваше мнение не совпадет с мнением монетки, вы сразу это поймете.
Поверьте, метод работает безотказно. Во всяком случае, со мной.
Истории, которые последуют за этим письмом, начались именно с монетки. Но обо всем по порядку!
В ту пору я служил в канцелярии Судебной палаты Его Императорского Величества и волей судеб был командирован в Енисейск. Разбирать судебные архивы.
Назначение мне не понравилось. Во-первых, задача казалась рутинной и невыразимо скучной, а во-вторых, это отрывало меня от написания романа. Многолетнего труда в жанре «плаща и кинжала».
Однако по приезде мнение мое изменилось.
Начальник Енисейского судебного архива – госпожа Т. – оказалась милой и остроумной дамой. Ей удалось подать сухой канцелярский материал так, что у меня загорелись глаза… Способность видеть историю не менее ценна, чем умение ее рассказать! Это вам скажет любой писатель.
В пыльной картотеке, среди фотографий воров и аферистов, госпожа Т. предложила мне опубликовать рассказ о судебной тяжбе маленького человека в одной из столичных газет. И живописала все так аппетитно, что я не посмел отказаться. Страдая от сенной лихорадки и поминутно шмыгая носом, обещал подумать.
Вернувшись в гостиницу, я весь вечер не мог найти себе места. Размышлял – писать или нет! И тут на помощь пришла монетка.
Недолго думая, сунул руку в карман сюртука и вынул блестящий кругляш. Хлоп! Монетка велела оставить эту затею.
«Жаль!» – подумал я и лег спать.
Но не сомкнул глаз. На душе стало грустно от мысли, что такого рассказа никогда не будет. Нужно ли говорить, что на следующий день ваш покорный слуга попросил госпожу Т. выбрать самые интересные случаи из практики.
Виной ли особое географическое расположение славного Енисейска, или исторические особенности его развития, а может, просто стечение обстоятельств, но от количества интересных дел разбежались глаза. Каждая история казалась мне истинным сокровищем!
Конечно, невозможно перенести все это на бумагу. Да и командировка не бесконечна. Я остановился на трех ярких эпизодах, объединенных участием известного в Енисейске присяжного поверенного, господина Н.
Позже, уже работая над рассказами, я вдруг задался вопросом, каково быть присяжным поверенным? Что чувствуешь, защищая права других людей? Ведь это, если подумать, сложное и благородное дело.
Связавшись с мадемуазель Т., спросил, нельзя ли устроить знакомство с господином Н. Слава Богу, эта чудесная женщина прекрасно меня поняла и все устроила наилучшим образом.
Вечером того же дня мы втроем пили чай в судебном архиве. Сказать, что я получил множество впечатлений, идей и советов – значит ничего не сказать! Столь продуктивного общения и столь рельефной фактуры для книги не припомню ни до, ни после.
Так появился сборник новелл под названием «Справедливая натура». И если вы, уважаемые читатели, получите хоть половину того удовольствия, какое я испытал, изучая настоящую судебную практику и общаясь с этими интересными людьми, госпожой Т. и господином Н. (которого в текстах произведений я, разумеется, переименовал), – будем считать, что все мы в выигрыше!
Берегите себя и близких, а также свои права и законные интересы.
Приятного вам чтения, дорогие друзья!
P. S.: Несмотря на подлинность историй, все персонажи в рассказах являются вымышленными. Любое совпадение с реальными людьми абсолютно случайно. Ну почти…
P.P.S.: Сердечно благодарю моего редактора и друга – господина А.
Искренне ваш Д.
СПРАВЕДЛИВАЯ НАТУРА
Издревле люди говорят: кто ясно излагает, тот головой ясен. Это знали во всей России. И в столицах, и в уездных городах. Но особенно в Енисейске!
И все благодаря стараниям молодого, но до чрезвычайности красноречивого господина. Звали его Андрей Тимофеевич Самохвалов.
Сам он, будучи человеком исключительной справедливости, имя это не любил. Если уж не красивое, так не красивое. Чего зря спорить? Зато любил в себе все остальное. И даже обожал! Стать, лицо, улыбку, взгляд и особенно пышную, ухоженную прическу.
Залюбуешься.
Однако больше всего ценил собственный ум. Блестящий и острый, как бритва. С его помощью можно решить любую заковыку. Даже самую трудную.
Например, проблему с неказистым именем. Достигнув совершеннолетия, Андрей Тимофеевич стал именоваться «Бальтазаром». И просил всех обращаться к нему именно так.
А что? Звучит! Баль-та-зар!
Еще бы не звучало, ведь он придумал это сам. Не маменька и уж тем более не папенька. Куда папеньке, обычному, хоть и трудолюбивому приказчику.
Когда Бальтазара спрашивали, чем он изволит заниматься, тот снисходительно улыбался и, глядя на вопрошающего сверху вниз, отвечал:
– Я – теоретик права и адепт юриспруденции!
Основанием для столь громкого заявления служил неоконченный курс в Демидовском юридическом лицее. И более ничего-с!
Однако родители всецело поддерживали сына и при удобном случае величали знатоком законов. Маменька твердила, что Андрю… то есть Бальтазар обязательно должен стать присяжным поверенным и иметь приличные гонорары. Папенька смахивал слезу умиления да все повторял:
– Помоги ему Бог!
В такие моменты щеки Бальтазара пунцовели от удовольствия, а сам он терял знаменитое красноречие и растроганно кивал.
Конечно, ему должны хорошо платить. Это, в конце концов, справедливо.
Каждый человек, без сомнения, заслуживает справедливого отношения. Бальтазар неустанно это подчеркивал. Ах, дорогой читатель, как хорошо он это подчеркивал!
Бывало, в субботу, по случаю банного дня, выходил на веранду родительского дома и начинал монолог. На самые разные темы. Одна любопытнее другой. Посудите сами. Говорил о скворцах, птицах зело вредных. О пользе молока для мышц и косточек. А бывало, пойдет рассуждать о не ко времени поспевшей вишне. Просто диву даешься!
Интересно говорил, много. Да так громко, так звонко, что слетался весь околоток – послушать. Были там и старухи с котомками, и фабричные купца Минина, и даже штукатуры, мазавшие соседний дом. В общем, сплошь друзья!
Не видать только девок. Маменька их гоняла. Не приведи, которая из них Бальтазарушку захомутает. Ишь ты! Не для того, как говорится, не для баловства. Этакого жениха поискать…
Впрочем, Бальтазар тоже так считал и не особо кручинился. С них что взять? Коса длинна, да ум короток. Нет! Такому, как Бальтазар, а его имя знал даже кучер городничего, нужна особая партия. С прицелом.
Про венчание он все наперед просчитал. Сперва нужно стать помощником присяжного поверенного. Годочков пять у него поработать и, так сказать, утвердиться в карьере. Оно и маменька с папенькой к тому времени капиталец скопят. На свадьбу. Чтоб людям не стыдно в глаза смотреть!
Твердое и бесповоротное решение встать на путь правосудия Бальтазар принял в один из таких банных дней. Ноги сами взобрались на перильца веранды, и над садом полился бархатистый баритон:
– Господа! Сегодня имею говорить о недавнем проступке девицы Нечаевой. Все мы помним, как год тому вышеозначенная барышня украла у бабы Нюры корыто…
Кто-то пытливо заметил:
– Недавно?! Так оно и сами сказали, год прошел! Чего раньше молчали?
– Думал! – дернул плечом Бальтазар. – А не знаешь – не лезь. Итак, господа! Рассмотрим сей проступок по всей строгости закона. Оставим сантименты и рудименты. Да, Нечаева – девица бедная. И даже несчастная. Но закон строг! С точки зрения банальной юриспруденции, мы с вами права не могем… Мы с вами… В общем, нельзя к таким вот людям подступать с жалостливым аршином. Сегодня корыто, завтра карету, а что будет послезавтра? Это прямое покушение на частную собственность. Краеугольный камень отечественной государственности.
Он остановился перевести дух, а заодно полюбоваться эффектом от своих слов. Эффект был потрясающий! Все ошарашено молчали.
Вдруг чей-то голос – тот же, что и раньше, – протянул:
– Мда… Бедная Россия! Сперва татары, потом пожары, следом поляки, Наполеон. И вот вам, ребята, новая напасть. Похлеще старой!
Раздался громкий смех.
Неблагодарные…
С тех пор Бальтазар сделал две вещи.
Во-первых, всех прежних друзей разогнал. Кроме одного. Парня по фамилии Скромнягин. Не человек, а золото! Все время молчит, улыбается. Такие либо становятся злейшими врагами, либо верными друзьями.
Бальтазар, слава Богу, в людях разбирался. Скромнягин подходил как нельзя лучше.
Во-вторых, он пообещал себе во что бы то ни стало поступить на курсы. И поступил! Слово – не воробей.
А летом Бальтазар приезжал в Енисейск на каникулы. Но не отдыхал, а много и усердно работал в родительском саду. Маменька с папенькой за это щедро платили. По справедливости!
Вечерами он устраивался на подоконнике и штудировал конспекты. Уютно горела свеча, ветерок с кошачьим мурлыканьем качал золотистый бальтазаров локон. Пальцы то и дело опускались в блюдце с малиной. Красота!
Прошло много лет, но студенческая тетрадка, говорят, и ныне там. Подпирает горшок с геранью. Никто ее не трогает, лишь ветер шелестит желтыми страницами с чертиками на полях.
И надо же такому случиться – именно в этот день!
Бальтазару впервые доверили выступить в уездном суде с речью. Его шеф, присяжный поверенный Марков, уехал в Петербург. Двух помощников оставил, что называется, на хозяйстве.
– Сами решите, который из вас пойдет на заседание по делу дворника, – сказал Марков, сидя в коляске. Он чмокнул мясистыми губами, и лошади тронули с места.
Бальтазар долго махал высокому начальству вслед. Так усердно, что платок дважды упал на тротуар. Затем повернулся к Скромнягину – да, любезный читатель, вы угадали, именно он служил в юридической конторе вторым помощником. К крючковатому носу друга взлетел кулачище. Мол, вот ты у меня где!
Короче, споров о том, кто отправится в суд, не возникло. И все бы хорошо, коль не одна маленькая трудность.
Дело в том, что с утра у Бальтазара заныл зуб. По этому случаю он говорил через боль. Что ни слово, то укус ядовитого аспида.
Доверить историческую речь Скромнягину? Нет уж, дудки!
Тут-то и пригодился недюжинный ум Бальтазара. Почесав в затылке, он взял листок бумаги и гусиное перо. Через мгновение буквы одна за другой легли на страницу.
Придумка была одновременно хитрая и очень простая. Всего-то и нужно, записать судебную речь. Притом коротко. Исключительно суть дела.
Чем меньше слов, тем меньше зубной боли!
Хлопнула конторская дверь, и Бальтазар с мужественно нахмуренными бровями сделал шаг навстречу счастью. Час спустя он оказался в святая святых – зале уездного правосудия. Вообще-то зал почти ничем не отличался от маменькиной горницы. Скорее не зал, а зальчик! Но, как любил говорить Бальтазар, «не место красит человека, а человек место».
Черт с этим помещением. Зато какие тут люди!
При виде мирового судьи, что оказался тоньше и бледнее, чем на портретах, бальтазарово сердце забилось быстрее. Сам Эммануил Гедеонович!
Наконец мечта сбудется. Он выйдет отсюда известным юристом. И кто знает, может, уже завтра откроет собственную контору. Так и быть, возьмет на работу Скромнягина…
– Уважаемый помощник присяжного поверенного! – в очередной раз откашлялся мировой судья. – Суд предоставляет слово защите.
Настал час. Главное – не робеть.
Да и дело-то плевое! Дворник Яковлев так яростно свистел на соседского пса, что проглотил свисток. Разумеется, по случайности. Однако вещь казенная и подлежит возврату. Между прочим, цена – 15 копеек!
От добровольной сдачи рабочего инвентаря Яковлев отказался, и теперь его судьба зависела от всемогущего Бальтазара. То есть была все равно что у Христа за пазухой.
Балтазар картинно развел руками и поднял бровь. Немного жаль, что он не слушал речь прокурора, но и так все понятно.
– Уважаемый суд! – начал он солидно, но тут же скривился от боли. Ладонь сама накрыла щеку, другая извлекла из сюртука аккуратно сложенную бумажку с речью.
– Дворник. Нешто. И прежде ни единого разу. Добрым словом не пронять, господа! Но… Где вы видите? Нет! Нет и не будет, господа. А ведь утробе не прикажешь, верно?
Он читал по бумажке одному ему понятные тезисы, а в голове ручьем плескались целые фразы, воображал себя едва ли не соловьем. Сейчас он выдаст финальное туше, и зал взорвется аплодисментами. Жаль, что не попросил у дворника тройной гонорар! Это было бы справедливо…
Судья важно подпер голову рукой, но его губы почему-то расплывались в улыбке. Он сжал их тонкими холеными пальцами. Что ж, у каждого своя мимика.
Бальтазар загадочно прикрыл глаза, затем вскинул подбородок и закончил речь:
– Итак! Без оного, как вы понимаете, было не обойтись. Собачка что? Верно! А он? И тут не бывает по-другому, господа. Спасибо за внимание.
Ожидание триумфа портил только расхворавшийся зуб.
Кто-то неуверенно хмыкнул. Затем еще и еще. Через минуту хохотал весь зал. Эммануил Гедеонович, силясь не уронить высокий статус, держал губы уже обеими руками.
Едва солнце скрылось за крышей родительского дома, Бальтазар вышел на крыльцо. Там на проволоке сушились пойманные папенькой караси. Скука смертная, конечно, эта рыбалка, но рыбка, по справедливости сказать, вкусная.
Осанка его была такой прямой, будто прикидывал, не придется ли сию минуту вскочить и броситься прочь. Бальтазар кушал подсолнухи, время от времени трогая языком щеку, и размышлял:
«Эвон как вышло! Что же теперь делать?»
Не дай Бог встретить на улице кого из знакомых и не поприветствовать цветистой речью! Обойтись сухим «здравствуйте» или, того хуже, молча поклониться? Нет уж! Этак, пожалуй, неуважительно. Нужно почитать чин, иначе несправедливо выйдет…
Под забор сунул морду соседский пес. Принюхавшись, он лениво тявкнул и замолчал.
Бальтазар вздохнул. Права маменька, если тобой никто не восхищается, ты и сам будто никто. И все же, что теперь делать?
Калитка отворилась, и во двор вошел Скромнягин.
– Послушайте, Андрей Тимофеевич, – сказал он, поправляя тугой воротничок, – вам стоит обмотать щеку платком!
– Платком? – переспросил Бальтазар, от боли и страдания забыв скривиться на обращение по имени-отчеству.
Скромнягин кивнул:
– Именно что платком, милостивый государь! Обвяжете вокруг головы, и никто не посмеет думать ничего такого. Напротив, отнесутся с полным сочувствием.
Прежде чем ответить, Бальтазар выплюнул три или четыре разгрызенных семечки и покачал головой.
– Нет, друг мой. Это никуда не годится. Во-первых, я никогда не притворяюсь. Во-вторых, платок испортит прическу. Сие, между прочим, едва ли не целковый! Не веришь? Спроси у Семена, цирюльника.
– Тогда-с, – сказал Скромнягин, снова поправляя воротник, – идемте к аптекарю. Прямо с утра. Пусть выпишет лекарство.
– Вот! А это, братец, пожалуй, дело!
Бальтазар нахмурился. Даже странно, что не додумался до этого сам.
На следующий день друзья посетили аптеку. Хозяин, щурясь, поднес пенсне к глазам и, увидев щеку Бальтазара, покачал головой:
– Ай-яй! Ну… Это ох что такое! Дело, как говогится – швах.
Бальтазар поморщился от картавости и сглотнул. В каком смысле «швах»?
– Вам, судагь, – поднял руки аптекарь, будто сдаваясь, – надо к настоящему вгачу. Я могу лишь унять боль. Ненадолго.
Бальтазар переступил с ноги на ногу и ответил:
– Пустое, милостивый государь мой. Дайте какую-нибудь микстуру, и дело с концом.
– Что ж, извольте, господин хогоший!
Щека Бальтазара проглотила смоченную ватку, и зуб мгновенно успокоился. Вы когда-нибудь бегали во сне от собак? Помните то чувство, когда утром вы с облегчением садитесь на кровати? Бывало у вас такое? Конечно, да!
Вот что в этот миг чувствовал Бальтазар.
Зуб почти не болел.
Поторговавшись, молодой человек купил половину аптекарских запасов и вышел на улицу. Рассвет искрился в витрине. Бальтазар с улыбкой глянул в отражение и застонал.
Мать честная! Оттуда взирал господин с перекошенным лицом. Щека раздулась так, будто он спал, подложив под голову пчелиный улей.
Бальтазар тут же выплюнул спасительную ватку. Тьфу! С ней он выглядел так же нелепо, как рысак в кружевном чепчике.
Почему это происходит именно с ним? Где справедливость?
Явившись на службу, друзья поклонились вернувшемуся шефу. Тот молча протянул свернутый вчетверо газетный листок.
Пальцы Бальтазара быстро развернули желтоватую бумагу. Что еще за напасть?
Марков не стал ждать, пока подчиненные ознакомятся со статьей. Воздев к давно небеленому потолку толстый палец, он пояснил:
– Высочайшим указом велено произвести на местах экзамен на предмет профессиональной пригодности в области права. Штат законников, господа, изрядно разбух. Государь император и высочайший Сенат требуют сокращения.
Скромнягин с несчастным видом оттянул воротник. Бальтазар лишь пожал плечами. Скромнягин, понятно, олух олухом. А его, Бальтазара, сие никак не касается. С таким-то умом!
Сейчас главное – избавиться от зубной боли! Может, к вечеру она сама утихнет или вовсе пройдет.
Бальтазар коснулся щеки. Осторожно, как гладят чужого кота, боясь, вдруг этот черт вцепится.
К вечеру проклятый зуб и не подумал сдаться. Напротив, пошел в наступление. У Бальтазара принялась кровоточить десна.
Сомнений не осталось. Нужно идти в больницу. Как только он принял это решение, на душе стало легче, но отчего-то задрожали коленки, а буквы на заполняемой купчей пустились в пляс.
Он едва досидел до конца присутствия. Как только Марков закрыл контору, Бальтазар оттолкнул Скромнягина и побежал к зубному врачу.
Так ни разу за две версты и не остановился.
Врач встретил пациента в передней. Уже в домашней курточке и мягких бархатных тапочках. С такой хмурой и похмельной физиономией, что казалось, будто на лбу играет гармошка.
– Нуте-с? – сказал врач, и в этом коротком выражении читалось возмущение поздним визитом.
– Выручайте, ваше степенство! – привычно улыбнулся Бальтазар, но тут же скривился. Знаменитая улыбка, тысячекратно отработанная перед зеркалом, снова его подвела.
Врач покрутил пуговицу на курточке и недовольно буркнул:
– Нуте-с…
На сей раз это значило: «Проходите, коль пришли».
Четверть часа спустя «Нуте-с» прозвучало в третий раз, когда врач наконец отпрянул от Бальтазара и покачал лысой головой. Гармошка на лбу заиграла так, что вот-вот и правда раздастся протяжный, утробный звук. Врач молча вырвал из записной книжки страницу, протянул пациенту.
На разлинованной бумажке значилось следующее:
«Доктор Абрамов Д.Р.: г. Санкт-Петербург, ул. Морская, д. 34».
Бальтазар закусил губу:
– Дернуло же меня к тебе прийти! Ехать в столицу? Да сколько же уйдет на билет? Туда и обратно. Это… черт знает что такое, брат! Это… это… Несправедливо!
Врач нахмурился еще больше, хоть это и казалось невозможным. Он впервые за все время сказал что-то кроме «Нуте-с»:
– Поезжайте, молодой человек. Иначе выпадет-с…
В ответ на это последовал долгий глубокий вздох.
Спустя неделю Бальтазар сидел за столиком в купе второго класса. Вагон мчался в столицу сквозь бурю дождей и гроз. Отблески молний вспыхивали на его желтых боках, а крупные капли дождя барабанили по стеклу, из-за чего пейзаж за окном расплывался, как акварель на огромном сыром холсте.
В центре столика дымился стакан горячего чая. Ни сушек, ни пряников. Сейчас это было бы вредно…
Бальтазар маялся не столько от зубной боли – к ней он худо-бедно привык, – сколько от скуки. Маменька предлагала взять с собой конспекты. Оно и польза, и развлечение! На что Бальтазар тоскливо поморщился и сказал:
– Не тревожьтесь, маменька. Я без того в совершенстве и, можно сказать, наизусть, как стихи, помню материал. И потом, этот олух Скромнягин на днях выдержал экзамен. Не срезался! Можете себе вообразить? Если уж он смог, мне тем более нечего опасаться.
Теперь он почти жалел, что не взял что-нибудь почитать. Соседей не было. А это, знаете ли, тяжко! Не перед кем блеснуть-с. Сиди тут каторжанином в одиночке…
На первой же станции купил «ЕНИСЕЙСКИЕ ВЕДОМОСТИ» и, закинув ногу на ногу, стал просматривать заголовки. С таким видом, будто не читал, а священнодействовал.
«В Енисейск пребывает знаменитый писатель г-н Д. Судебный архив ждет дорогого гостя» или «Новинка прогрессивной инженерии: что может дополнительное колесо на садовой тачке?», а еще вот такой: «Чудеса расчески и ножниц. Куафюрное ателье «Маслянистый чуб!»
Вынув из портфеля карандаш, Бальтазар подчеркнул последний заголовок и записал адрес. По возвращении надо будет наведаться.
А теперь пора пить чай.
Пальцы коснулись едва теплого стакана. Вот ведь ресторанные! Ни бельмеса не смыслят в заварке.
Столица встретила Бальтазара все тем же дождем. Но, глядя по сторонам, он везде видел чистый горизонт. Складывалось впечатление, будто его преследует собственная туча. Персональная!
Сначала извозчик доставил его не туда. Прокатил через весь город и остановился у какой-то заставы. Одергивая воротник, чтобы не дать дождевым каплям шанса проникнуть под сюртук, Бальтазар выругался.
Вышла вот какая штука.
У входа в Николаевский вокзал стояла роскошная коляска. Некий приват-доцент договорился с извозчиком о поездке на N-скую заставу и пошел обратно на перрон за чемоданами. Тут появился Бальтазар, запрыгнул в ожидающий экипаж и скомандовал:
– Трогай!
Мужик и тронул. И теперь бальтазаров карман оскудел на два рубля. Домчав со второй попытки на Морскую, 34, извозчик спрятал в бороду довольную улыбку и ободряюще сказал:
– Не расстраивайся, барин! Оно, считай, экскурсия!
Бальтазар сошел на тротуар. По его цилиндру стекала вода. Персональная туча-стерва никуда не делась.
Абрамов Денис Романович – зубной врач – и не думал сдерживаться, слушая историю Бальтазара. Хохотал во весь огромный, драпированный усишками и бородой, рот. Он смеялся почти все время. И лишь перед тем, как что-то сказать, хрюкал и утирал слезы. Точно таким же манером он выдал побледневшему пациенту вердикт:
– Вы, милостивый государь, напрасно беспокоитесь! В вашем случае, я хочу особенно подчеркнуть, нет ничего страшного. Выпадет зуб? Боже упаси, кто вам сказал такую глупость? Узнаю провинциальных коновалов. Им бы только щипцами махать. Лечить не умеют.
В Енисейск Бальтазар ехал, чуть не плача. В саквояже покоился рецепт. Всего-то и нужно – соблюдать полоскание. Теплая вода и соль. Что может быть проще и дешевле?
Одна радость: на обратном пути отцепилась-таки проклятая туча. Солнце радостно заглядывало в купе, и зайчики плясали в отражении стакана. Будь они живыми, в ужасе сбежали бы, узрев лицо Бальтазара.
«Это черт знает что такое! – думал он, сжимая кулаки. – Как все-таки несправедливо! Ничего. Я эту самую справедливость восстановлю. Вот этой рукой! Или этой… неважно».
До самого Енисейска его бесстрастно рассматривала единственная соседка. Бесцветные глаза надменно смотрели на его страдальческое лицо. Ясное дело – английская стерлядь. Видно, едет устраиваться к кому-то гувернанткой. Это сейчас модно. Нет, точно англичанка! За всю дорогу не сказала ни слова.
Бальтазар увидел Маркова и Скромнягина только сейчас. Он с самого начала судебного заседания слушал выступавшего и смотрел только на него, присяжного поверенного Петрушу Восьмеркина.
Петруша был толстоват, лысоват и слеповат. Ужасно походил на старого крота, притом что самому лишь четвертый десяток. На носу сверкало пенсне, щеки краснели и раздувались при каждом слове. Бальтазар прыснул, представив, будто Петруша держит во рту маленькую керосиновую лампу. Тоже еще, светоч правосудия!
Почему зубной врач не обратился к более опытному адвокату? Хотя, если подумать, к кому? В Енисейске и без того мало юристов, а уж после знаменитого государева указа… Днем с огнем не сыскать.
Вернувшись из Петербурга, Бальтазар упросил шефа отложить экзамен по случаю нового суда. Следовало во что бы то ни стало проучить неумеху-врача. Взыскать с него все расходы.
Каждую копейку!
Закончив речь, Петруша неуклюже поклонился. Затем, шаркая ножками, просеменил обратно к скамеечке и шлепнулся рядом с лысым доктором.
Мировой судья Эммануил Гедеонович посмотрел в их сторону. С тонких губ сорвалось:
– То есть ваш доверитель, господин Восьмеркин, полагает доводы уважаемого истца несостоятельными?
Крот сделал вид, будто пытается привстать:
– Точно так-с! Если я не ошибаюсь, в действиях уважаемого доктора отсутствует вина. То есть ежели я опять-таки не ошибаюсь, в нашей стране человек вправе свободно выражать профессиональное мнение.
– Не желает ли доктор что-нибудь дополнить? – махнул прозрачной от худобы ладошкой Эммануил Гедеонович, дозволяя Петруше сесть.
Тот с кряхтением водрузил себя на скамью. Покраснел. Не то от удовольствия, не то от натуги.
На лбу доктора появилась знакомая гармошка, он сказал:
– Нуте-с.
Сухо и резко. Ни у кого не осталось сомнений, что ответ: «Нет!»
Бальтазар покачал головой, закатив глаза к потолку.
Судья перевернул какую-то страничку и с минуту ее изучал. Затем произнес:
– Значит, так! Истец Самохвалов, вы утверждаете, что милостью господина доктора оказались, по вашему выражению, на мели. Скажите, милостивый государь мой, какие именно расходы вы понесли?
– Железнодорожный билет, две штуки, – принялся загибать пальцы Бальтазар, его взгляд победительно устремился в сторону шефа. – Чай с лимоном, две штуки. Услуги извозчика – целых два рубля! Разбухший от дождя цилиндр, одна штука. А еще вынужден прибавить, господа, разбитую копилку-свинку из китайского фарфора!
– Помилуйте, – вскинулся Петруша, – копилка-то в чем виновата?
Бальтазар снисходительно улыбнулся:
– А где, по-вашему, я хранил деньги для оплаты всех этих расходов? Под подушкой?
– Ну хорошо-с! – стукнул молоточком Эммануил Гедеонович, и его губы чуть раздвинулись. – Допустим, вы действительно все это потратили на ваш… эмм… лечебно-оздоровительный вояж.
Не уловив иронии, Бальтазар важно кивнул.
– Но, – продолжил судья, – какие у вас доказательства, что во всем этом виноват уважаемый доктор?
– Вот-вот-с! И я хотел бы это знать! – взвился Петруша и доверительно тронул доктора за плечо. Дескать, не тушуйтесь, сейчас все решится.
Бальтазар поправил бутоньерку на лацкане сюртука.
– Как какие? – делано удивился он. – Так ведь диагноз неверный. Зуб-то на месте! Вот он, господа, целехонький.
С этими словами Бальтазар оттянул пальцем верхнюю губу и завертелся на месте, чтобы собравшиеся могли получше рассмотреть улику.
– О-от он, оспоа! Ой уп! А эсте! Э ыпал! Ыдите?
– Куда мы должны выйти? – не понял Эммануил Гедеонович.
– Эт! Йа овою – ыдите ой уп?
Мировой судья скривился, против воли разглядывая огромный бальтазаров резец.
– Если это все, господа, суд удаляется в совещательную комнату.
Проводив взглядом высокую худую фигуру в мантии, молодой человек убрал палец изо рта и посмотрел на доктора. На губах Бальтазара играла издевательская улыбка.
«Как они могли меня уволить?!» – сокрушался Бальтазар, идя к родительскому дому.
От его грозного вида разбегались все. Прохожие переходили на другую сторону тротуара, кошки прятались на заборе, собаки – в будках. Даже курицы метались туда-сюда.
Шеф Марков вызвал его в кабинет сразу после суда. Он решил, что не будет никакого экзамена. Бальтазар проиграл дело, которое начал сам. По собственной инициативе! Проиграл, так и не сумев доказать, что мнение доктора ошибочное. Представление с зубом не оказало на суд должного впечатления. А если и оказало, то явно не то, на которое он рассчитывал.
Что это, как не демонстрация профессиональной некомпетентности?