Преподаватель

1

С чего начинается повествование? С изложения фактов, красочных описаний погоды, а также с обозначения места и времени действия. Каждый писатель мучается в думах о начале, о первой строчке, первом слове, ибо конец всегда рождается сам, но только после начала.

Хоть студенты порой и растрачивают свои таланты в красноречии на бездушные университетские работы, часть из них всё же окунается в водоворот чувств и букв, создавая нечто своё. Лучшие студенты всегда предпочитали разделаться сперва с заданиями, а потом приступать к своеволию, но бывали и те, кто считал этот мир лишь декорациями к своему сознанию, а потому общественная жизнь и проблемы были сущим пустяком, в отличии от философских вопросов бытия и смерти. Конечно, глядя на скопище молодых людей, в чьих глазах ещё нет отражения опыта и быта, сложно понять, кто к какой касте принадлежит, впрочем, это и после долгих дискуссий не всегда можно понять.

Учась на третьем курсе, Джейн уже имела несколько объёмных работ в своём компьютере. Её тяга к писательству приумножалась от неисчислимых минут, проведённых в гордом одиночеств, в дали от пустоты и глупости, а потому с детства уединение не казалось чем-то страшным и отталкивающим, а наоборот привлекало. Она писала сколько себя помнила, стихи, рассказы, свои мысли, часто разговаривала сама с собой и, кажется, куда больше, чем с кем-то. К двадцати трём годам папка с рукописями заметно округлилась, но свет и читателей не видела ни одна из работ.

Её мама, миссис Морел, часто заставала дочь в обнимку с компьютером или бумагой, но и предположить не могла, сколь чутким складом мысли обладало её дитя. Когда-то давно, ещё в глубоком детстве, мама с папой сильно поругались, они больше не хотели жить вместе, потому что стали ненавидеть друг друга настолько, что любое проявление их качеств в ребёнке заставляло грустить и ругаться. Мистер Морел был художником и всю жизнь мыслил, как художник, его тяга к воздушности приводила маму в ужас, особенно с появлением ребёнка, когда жизнь требовала других ценностей и приоритетов. Миссис Морел была строга, её интеллект и сила были несравнимы с мужскими, а потому спустя года она в конец разочаровалась в мужчинах, чьи способности были заметно ниже её, даже после намеренного снижения планки.

Папа злился каждый раз, когда малютка Джейн говорила что-то умное или уверенное, так походя на мать, что разбила ему сердце. А мама, не понимая красоту и значимость искусства, сильно расстраивалась, когда дочь приносила что-то, что выдавало в ней творческий потенциал. Деваться было некуда, свою суть не изменишь, хоть и попытки были у каждого ребёнка, а потому, после тщетных стараний избавится от тяги к самореализации, Джейн всё-таки приняла в себе творческое начало и начала писать, излагая себя, свои чувства и подростковые проблемы, что некому было рассказать. Вопреки мнению родителей, она не боялась мир, людей, не стеснялась общаться или говорить с незнакомцами, просто не испытывала интереса. Её компьютер знал истинную глубину человеческого сознания, и большего она не искала. Довольствуясь только внутренним чувством значимости, её мало интересовало мнение кого бы то ни было, а мнение тех, кто был интересен, получить не представлялось возможным, они все умерли, а их проекции стояли на полках, запечатлённые в страницах бессмертных рукописей.

Факультет литературы и искусства в университете был не самым лёгким, но его предпочитали те, кто имел деньги и мог позволить себе не учится, списывая курсы из интернета. Лишь те, кто боролся за стипендию, по-настоящему выкладывались, чтобы сохранить своё место, а потому таких всегда было видно, эдакие заучки, чьё рвение всегда приравнивалось к шутовству.

Как ни странно, Джейн Морел, будучи одной из лучших студенток на факультете и по праву заслуживающая свою стипендию, выскочкой никогда не считалась. Она не тянула руку, не кокетничала с преподавателями, не выслуживалась перед администрацией и не унижала однокурсников, не знающих ответ на вопрос, косыми взглядами и придыханиями. Каждый, кто видел её, предпочитал не трогать. Элегантная, стройная, высокая девушка в красивой одежде, внимание которой сложно было заслужить. Со временем, она превратилась в красивую картинку, что привлекала внимание, но не предполагала какого-либо действия, особенно тех, кто не мог соперничать с книгой в её руке.

Довольно много читая, хоть всё и познаётся в сравнении, и обладая незаурядной речью и познаниями, она хорошо училась, но лишь оттого, что проходила многие лекции самостоятельно, ища информацию и книги в интернете, ибо большинство преподавателей давали довольно скудную картину своего предмета. Единственное, что держало внимание девушки – это литературоведение, которое преподавал мистер Мартен.

Его лекции были наполнены широкими познаниями из различных ресурсов, что она никак не могла отыскать самостоятельно. Он сочетал искусство, литературу, историю и философию, делая свои лекции по-настоящему уникальными. Заинтересованность в материале делала из него фанатика, а его внешность – предметом воздыхания всего кампуса. Молодой, лет за тридцать, всегда в костюме, галантный, обезоруживающий взглядом чёрных глаз, за которыми мало читаемы его истинные эмоции.

Будучи сдержанным и отстранённым, мистер Мартен не реагировал на придыхания и взгляды юных женщин, что мнили себя обольстительницами и при каждом удобном случае кокетничали и крутили волосы. Их смехотворное поведение лишь забавляло, а временами и раздражало преподавателя, отчего его поведение сделалось слегка равнодушным и незаинтересованным. Он вещал всё с той же страстью, ощущая лишь пустоту и короткие гудки напротив себя в десятках юных глаз. Раздавая задания на доклады и презентации, он в очередной раз встрепенулся от обилия заученной чуши, что теряла всю суть его вдохновения. По правде сказать, из всего факультета он считал недурными лишь пару человек. Но несмотря на апатию, что настигала временами от окружающей глупости, его любовь к литературе не угасала, а его интерес к работе затмевал любую грусть.

Студенты представляли доклады по очереди, как правило пара человек в день, после чего он читал лекцию, разбирая те или иные мысли и темы из работ. В этот день очередь дошла и до Джейн, она выступала последняя из группы, размышляя о ценности души и сделках с тёмными силами в литературе.

– Талантливый учёный, заключает сделку с дьяволом, обменивая свою душу на безграничные знания и мирские удовольствия. Легенда о нём – основа множества произведений искусства и литературы, переосмысливающих первоисточник на протяжении столетий. Будучи безвозвратно проклятым, потому что предпочёл божественное знание человеческому, его образ становится популярен, хоть и зачастую снижаем до комически-вульгарных. – голос девушки монотонно бежал по тексту, вызывая приступы сонливости однокурсников – В ранних историях мотивы, по которым учёный заложил свою душу, варьировались. Так, в “Народной книге” он продаёт душу ради мирских удовольствий, а в “Трагической истории” Кристофера Марло им движет желание обессмертить своё имя. В Гётевской же трактовке, персонаж тонет в пучине крайнего пессимизма и с полным безразличием относится к загробной жизни, отсюда лёгкость, с которой он заключает сделку с дьяволом. Но в чём же заключается истинная ценность человеческой души? Возможно, в её наличии.

– Скажите, – перебил её преподаватель, обращаясь к аудитории – зачем нужна литература?

Нехотя, студенты начали переглядываться, а затем посыпались неуверенные предположения:

– Литература учит нас говорить.

– Она учит видеть.

– Отличать важное от неважного.

– Литература учит понимать.

Мистер Мартен скрестил руки на груди. Сидя в своём кресле за столом, обращённым к аудитории, он был как на ладони. Его чёрные глаза, перебирающие лица людей, смотрели каждому в душу, если такова имелась, а его правая нога еле заметно задрожала под столом, что мог видеть только тот, кто находился у доски. Мисс Морел, стоящая слева от стола преподавателя, бросила взгляд на скучающего мужчину, мысленно посочувствовав его выдержке.

– Воспитывает в нас свободных людей. – продолжали раздумывать студенты.

– Обожаю это – он сказал это так тихо, почти не шевеля губами, что даже Джейн еле услышала, подумав сначала, что мысль и вовсе принадлежала ей.

– А как вы считаете, – внезапно внимание преподавателя сосредоточилось на докладчике, а его нога перестала двигаться – зачем она нужна именно вам, мисс Морел?

– Помимо прочего, – она провела рукой, описывая толпу зевак – литература позволяет, не рискуя ничем, испытать сильные ощущения. – несколько секунд мистер Мартен оценивающе смотрел перед собой, а затем сказал:

– Неплохо, четыре.

Аудитория потеряла интерес к доске, рассредоточив внимание друг на друга, а мисс Морел, недовольно выдохнув, сжала листок бумаги с подготовленным к докладу текстом. Единственный преподаватель, чьи мысли и вовлеченность она понимала и чьи лекции слушала с неприкрытым вниманием, совершенно несправедливо оценивал её труды.

– Вы не довольны оценкой? – профессор, заметив промедление девушки, откинулся на спинку кресла и повернул голову к ней.

– Разумеется, но я не удивлена.

– Считаете, я несправедлив по отношению к вам? – записав оценку, он кинул ручку на стол перед собой и полностью развернулся к собеседнице, снова скрестив руки на груди.

– Вы считаете иначе? – ответно скрестив руки, Джейн старалась говорить тише, спрятав упрёки за гул аудитории – Мои работы всегда идеальны, но вы ни разу не поставили мне пять. Причина в вашей неприязни?

– Очевидно, ваши работы не так идеальны, как вам кажется. – чёрные глаза, впившиеся мёртвой хваткой, оценивающе выжидали ответной атаки, пока их владелец надменно задрал подбородок.

– Ясно.

Не желая поддаваться на провокацию и раздувать конфликт, мисс Морел села на своё место в первом ряду, слева от доски, и уставилась в окно, подавляя злость. Природная тактичность не позволяла отвечать гневом на гнев, породив пагубную привычку держать эмоции при себе. А недостаточное уважение и несправедливая оценка её деятельности заставляли лезть из кожи вон, лишь бы убедить саму себя в собственной значимости и ценности. Впрочем, далеко не каждый вызывал желание что-то доказывать, большинство не вызывало ничего, кроме равнодушия.

Лекция продолжалась, но её тема уже не интересовала Джейн, ибо очередная четвёрка подкашивала её убеждённость в писательстве. Единственно, что тешило её и дарило ощущение удовлетворённости собой, было крайне неустойчиво и хрупко, ведь читатель и критик ты сам.

– Термин из теории литературы, который это объясняет – продолжал мистер Мартен – отстранение. Отстранить – значит сделать странным. Мы привыкаем к словам, ситуациям и прочим фактам нашего опыта, а писатель с помощью специальных приёмов делает привычные вещи необычными, заставляет нас увидеть их как в первый раз, по-новому на них посмотреть и по-новому осмыслить. Нет отстранения – нет искусства.

Он ходил перед доской, держа руки в карманах, его худощавое телосложение в идеально подобранном костюме было привлекательным. Но его чёрные глаза, казавшиеся коварными, будто всё, что он видит, глядя на тебя, это свою пародию, отталкивали.

За окном было пасмурно, и дул сильный ветер, деревья качались в еле слышный такт осени, светло-бежевые стены успокаивали пыл, а разноуровневые ряды деревянных парт в аудитории дарили некую уединённость.

Джейн задумалась над словами профессора, и его голос раздался эхом в голове – “Нет отстранения – нет искусства”. Желание создавать что-то поистине прекрасное настигает каждого, но что делать, если чувствуешь, что не дотягиваешь до своих же идеалов, продолжать делать, есть ли смысл? Парализованный танцором стать не сможет, как ни крути. Да будут прокляты вечные метания.

После лекции народ стал расходиться, и аудитория потихоньку пустела.

– Мисс Морел, задержитесь ненадолго, пожалуйста. – мистер Мартен стоял, облокотившись спиной на свой стол, ожидая, когда студенты покинут помещение. – Вы явно расстроены положением дел, но я ни в коем случае не пытался вас обидеть.

Девушка подошла к нему, держа в руке аккуратную сумочку с книгами и тетрадями, он доброжелательно улыбнулся, но его взгляд выдавал насмешку, отчего Джейн затонула в ехидстве.

– Благодарю, жаль, что это ничего не меняет.

– Вы действительно думаете, что я вас недолюбливаю?

– Пожалуй это то, что приходит на ум.

– Вы ошибаетесь.

– Неужели? На курсе есть те, кто имени вашего не помнит, не то что ваши лекции. К ним вы никогда не были так предвзяты. – бросив колкий взгляд на стол, за его спиной, заваленный пометками, она издевательски прошипела – Могу взять ваши записи и пройтись по именам, кому какие оценки вы ставите. Полагаете, я ещё ошибаюсь?

– Вы жаждете получить высший бал и вас угнетает, что не можете? – злобно-насмешливый взгляд издевательски отразился на улыбке профессора.

– Меня не волнует оценка, если честно, но вы задели моё эго, а это, как вы понимаете, куда страшнее.

– Хотите доказать, что всё знаете лучше других?

– Не делайте из меня клише, я лишь хочу получить то, что заслуживаю.

– Мне нет дела до глупых студентов. И поверьте, я вижу куда больше, чем вы думаете. Кто спит на лекциях, кто строит мне глазки, лишь бы я не валил, а у кого и вовсе во взгляде пугающая пустота. Иногда проще поставить оценку, лишь бы не выслушивать весь тот бред, что может выдать их скудное мышление. Так что, – мужчина невинно пожал плечами – чаще всего, я ставлю баллы от балды.

– Что же вы мне их так не ставите? Я, конечно, не единственная кто учится, но уж точно та, кто уже не знает, как работать, лишь бы получить высшую оценку.

– Ваше рвение похвально. И моё упрямство свидетельствует не о презрении к вам, а, наоборот, об интересе. – он стрельнул непонятным взглядом, слегка прищурив глаза.

– Что? – девушка недоумевающе склонила голову.

– Вы хорошо пишете, но не более, я знаю, что вы можете лучше, и ваше недотягивание каждый раз разбивает мне сердце, настолько, что я борюсь с желанием завалить вас. Поверьте, мне бы это удалось. Вы стараетесь, но не в ту сторону. Ваши тексты становятся длиннее, но не качественнее. И четвёрка это мой вам подарок.

– И… как же мне быть? – обескураженная, Джейн слегка засмущалась, но постаралась сохранить остатки спокойствия, как делала всегда, выдавая себя лишь лёгким покраснением щёк.

– Могу предложить вам дополнительные занятия. Будем разбирать ваши работы, брать темы, не вошедшие в основной курс, и писать о них. Попытаемся понять, что же мешает вам быть честной и открытой.

– С чего вы решили, что я не честна?

– Я же сказал, я вижу больше, чем вы думаете. – мистер Мартен насмешливо оскалился – И вы всегда можете отказаться, буду ждать вас сегодня после занятий здесь, посмотрим, что можно с вами сделать – закончив фразу, он развернулся и принялся разбирать свои бумаги, словно был совершенно один, а мисс Морел, сжав покрепче сумку, попятилась к выходу.

Все лекции проходили согласно плану, спокойно и без лишних эксцессов, отчего Джейн на мгновение и вовсе позабыла о предстоящем. Загнанная рамками своих переживаний, она пыталась понять столь резкое отношение к себе. И почему её работы оценивались так скверно, да ещё и человеком, чьё мнение считалось авторитетным. Столько раз заслушиваться на лекциях его красноречивым рассказом, а теперь и вовсе стать потехой для его эго.

Но сколько бы Джейн не провела в мыслях, анализируя его слова, не на шаг бы не приблизилась к разгадке чужой души, ведь, общаясь лишь с персонажами, становится трудно понимать реальных людей.

Тем не менее, возникшее к претензии профессора любопытство не отпускало и жаждало понять, настолько ли она несовершенна, или его мнение такое же бездарное, как и у многих.

Как и следовало, мисс Морел явилась в кабинет профессора в назначенное время, но его на месте не оказалось. Зайдя внутрь, она обратила внимание, что на столе сиял идеальный порядок, даже рабочее кресло, о котором обычно крайне мало кто вспоминает, было аккуратно задвинуто, будто по линеечке. И пока, поставив сумочку на ближайшую парту, Джейн размышляла, не забыл ли о ней преподаватель, за спиной послышался звук открывшейся двери.

Мистер Мартен вышел из небольшого кабинета смежного с аудиторией, в котором виднелись его личные вещи, книги, учебные материалы и ещё куча хлама, что было здесь задолго до профессора и, скорее всего, его переживёт. Жестом он пригласил девушку за свой стол, взяв лишний стул из каморки и поставив его по другую сторону.

– Не знала, что здесь есть ещё помещение. – отметила девушка и села за предложенный стул – Не понимаю, что я здесь делаю…

– Считаете, я к вам придираюсь? – мистер Мартен достал из ящика папки и кинул их на стол – Пожалуйста, давайте взглянем вместе.

Будучи всегда тихим и равнодушным, его буйство заметно пугало.

– Литература Франции второй половины девятнадцатого века. – он пролистывал папки с работами, бубня под нос их заголовки – Вот, – читая с бумажки, он изображал голос, выступающего на публике поэта – Стендаль, Мериме, Бальзак – великие реалисты романтической эпохи. «Красное и чёрное» – вершина поэтического мастерства. Далее, концепции Бога, как высшего разума, противопоставляется пантеизм и религия, как форма чувственности, идея живого Бога.

Он швырял после прочтения на стол бумажки, как доказательство преступления, чтобы пристыдить этим того, кому некуда было бежать.

– Так я была не правда? – в изумлении от жёсткого допроса Джейн вцепилась в сидушку стула, подавшись туловищем вперёд.

– Дело не в вашей правоте, мисс Морел, отсутствии аргументов или недостаточной красноречивости. Это невыносимо скучная копирка с учебных материалов. Банально! – продолжил он кидать, но уже перед собой – Старо как мир! – с грохотом папки летели на стол – Тут я чуть не заснул. А здесь и вовсе чуть не расплакался, но отнюдь не от трогательности.

– Интересная у вас техника преподавания, отчего же вы же не бьётесь так за своих учеников на лекциях?

– Нет смысла бороться со стеной.

– Господи…

– Умерьте свой пыл, мисс Морел, – облокотившись на руки, профессор слегка приблизился к девушке – я вас здесь не держу.

– Если всё так плохо, так может и нет смысла?

– О как, так у вас ещё и комплексы, неуверенность в себе? Я предлагаю вам такую возможность, а вы носом крутите.

– Зачем вам это, если вы меня, очевидно, терпеть не можете?

– Это не так. Вы меня даже почти не бесите. Я берусь только за то, что мне интересно, если вам так же любопытно, что может получиться, не вижу преград. Возьмите с собой, на ознакомление, и завтра расскажите, видите ли вы здесь что-то или нет. Попробуйте оценить саму себя.

Мистер Мартен собрал папки воедино и протянул аккуратную стопку студентке, её руки слегка провисли под тяжестью бумаг. Неуверенно кивнув, она схватила сумку и покинула кабинет под пристальным взглядом молодого преподавателя.

Как и полагается параноику, Джейн не сомкнула глаз, пролистывая одну работу за другой, она всю ночь обводила карандашом предложения, подписывала на полях объяснения и готовила речь защиты, словно к суду перед казнью.

Строгость формулировок и сухие термины были слабостью юного автора и вовсе не нацелены на бахвальство. Ведь писатели пишут для себя, а те, кому не нравится, могут не читать. “Старо как мир”, есть ли в этом укор? Столько всего великого и жизненного сокрыто в истории и историях, что она порождает.

Придя на следующий день в кабинет к профессору во всеоружии, приправленном уверенностью, мисс Морел буквально сверкала. Не выспавшиеся глаза не были затуманены, они сверкали и были готовы ослепить любого, кто хоть на мгновение усомнится в их ясности.

Увидев изящный стан молодой студентки, проскальзывающий сквозь уходящую толпу, лицо мистера Мартена преобразилось. Чёрные глаза наполнились интересом к её максималистичному нраву, что она упорно скрывала за безмолвностью. И впервые, он отметил, как миловидно выглядели её серые глаза за этими огромными очками, спадающими с носа, которые она аккуратно поправляла костяшками пальцев.

Поставив сумочку коротким рывком со стуком, будто призывающим к раунду, девушка кротким движением заправила за ухо волосы, прямыми колосьями спадающие ниже плеч. Одним взмахом руки преподаватель пригласил мисс Морел сесть напротив и, уставившись словно хищник, ждал её непокорных реплик.

Его движения показались Джейн вызывающими, а взгляд дерзким, больше всего ей хотелось стереть эту ухмылку с его лица и вырвать ручку, которую он перебирал пальцами.

Бегло просмотрев труды целой ночи, мистер Мартен изо всех сил сдерживался лишь бы не засмеяться этому предельному педантизму. Даже пометки на полях, аккуратными маленькими буквами, выдавали немалую скрупулёзность. Но её непокорность хоть и забавляла, детское упрямство жгуче увлекало, и профессор, то и дело, будто провоцировал девушку на реакцию.

Джейн морила себя его оценкой, будто с мольбой изучая каждое движение мужчины, пытаясь понять или увидеть то, что невозможно было прочитать в глазах.

– Вы считаете, что это бред? – вдруг не сдержалась она, сомкнув кулаки то ли для атаки, то ли для защиты.

– Нет, я так не считаю.

– Тогда к чему этот разнос?

– Твои аргументы очень классичны, так думают многие – его голос такой тягучий и грозный заставил притихнуть.

– Что же в этом плохого?

– Но ты же не многие. – он отложил её исписанные со всех сторон листки и отклонился на кресле – тебе действительно нравятся Стендаль, Мериме и, кого ты там ещё назвала?

– Это особая плеяда французских реалистов, – девичий голосок дрогнул, Джейн будто уже была не уверена в том, что говорила или думала – что с ними не так?

– Я понял, проблема не в том, что ты пишешь с методички, ты, вероятно, слишком много читаешь.

– Это, по-вашему, проблема?

– Если начинаешь выдавать чужие мысли за свои, даже не понимая этого, то да. – склонив голову на бок, мистер Мартен сложил ладони домиком.

– Считаете, у меня нет собственных мыслей?

– Я так не считаю, я это вижу, я читаю это каждый раз в твоих работах! – профессор поднял за уголок стопку бумаг, как разгрызанную вещь перед щенком, и грозно прокричал – Тебе следует выползти из своей ракушки, если хочешь писать!

На секунду Джейн охватил шок, парализовавший всё тело, а затем преобразовавшись в волну гнева, зудящего в костяшках рук, злость отразилась в лице холодной гримасой. Она поднялась с места, дугой накрыв разделяющую их преграду, и прокричала с не меньшим напором, снося спесивость с его ядовитого лица.

– Может это вам стоит хоть немного расширить свои границы!

Эта та реакция, которой мистер Мартен добивался, раззадорить улей, чтобы извлечь сладкий мёд. Вряд ли он предполагал масштаб её неоднозначной закрытости и упрямства, но точно знал, что яркий алмаз добыть весьма сложно, а потому следовало запастись терпением, впрочем, мисс Морел его могло не хватить, о чём тоже не следовало забывать. Ибо творческая личность сродни сумасшествию, требовавшего особого подхода и то, что могло помочь раскрыть зачатки сладкого нектара, при неправильном использовании, могло же его и погубить.

Она часто дышала и сжимала побелевшими пальцами кулачки прямо перед собой как разъярённое дитя. Тёмно-русые волосы снова упали вперёд, девушка выпрямилась, поправив очки, и стряхнула пылинку с брюк, усаживаясь на своё место. Этого времени хватило, чтобы совладать с собой, и профессор продолжил:

– Хватит уже спорить со мной и начни слушать. Когда ты только пришла в университет, первый курс, ещё совсем зелёная, но с широко открытыми глазами, ты излагала себя очень искренне, что же случилось потом?

– Я пишу сколько себя помню, я не могла звучать совершенно иначе пару лет назад.

– Но я видел это в тебе, сейчас ты зазнаешься, пишешь сложно и без души. Я не говорил, что ты не умная, но заумные тексты читают лишь те, кто их пишут. Дай мне свой телефон – внезапно оборвав свою тираду, он протянул руку, требующую названного предмета.

– Зачем? – ожидая подвох, Джейн отдала мобильный.

– Порно фильм тебе скачаю. – серьёзным тоном произнёс преподаватель не сразу понятное ехидство – Вот мой номер для связи, на случай если у кого-то не получится явиться на дополнительные.

Он протянул телефон с номером на экране, но без имени, и мисс Морел обозначила его как “Профессор”. Они просидели, без малого, часа два, корпея над каждой строчкой её записей. Не поленившись, мистер Мартен достал её самый первый текст, отыскать который было довольно непросто.

Он хранил далеко не каждую работу, большинство были словно под копирку, но те, что заставляли его увидеть что-то новое, посмотреть на привычное по-иному, он сохранял, как свидетельство ещё неугасаемой любви к литературе.

Джейн нашла эту работу бездарной, наивной и не структурированной. Автора она представляла эдакой простушкой в цветочном платье, колышущимся на ветру, с открытым ртом, словно маленький щенок, бегущей по саду босиком. Этот образ показался профессору крайне забавным, схватившись за голову и сморщив удивлённый лоб, он поправил зачёсанные назад волосы, продолжив излагать мысль.

После того, как мисс Морел ушла, мужчина ещё долго сидел над оставленными ею бумагами. Что-то определенно было в её взгляде, что-то, что он никак не мог прочесть. Он говорил с ней, видел неподдельную злость и непритворно испуганные глаза, прижатого к стене оленёнка. Но он не ощущал себя победителем, даже когда чувствовал, что она готова была уступить.

Пожалуй, сказав, что она его почти не бесит, он погорячился, но теперь мистер Мартен с нетерпением ждал их новой встречи, полагая, что отыскал новый клад, разделяющий его тонкую и, временами, мучительную страсть. Несомненно, ему этого не хватало.

Он строил череду непроходимых дебрей из заданий, пока её не было рядом, подсовывал отдельные темы для сочинений и каждый раз выделял из толпы снующих студентов. Каждый раз, проходя мимо его стола, она здоровалась так, словно это была очередная лекция, но взгляд её был иным. Кажется, раньше заслушиваясь мастерством лектора, она глядела на него как на наставника, а теперь… Что было теперь, он разгадать не мог, но их перепалки порой доходили до смехотворного.

Находя очередной промах, он со смакующей ухмылкой обводил целые предложения ярко-красной ручкой, даже если оно казалось ему вполне приемлемым. Это фамильярное злорадство подстёгивало девушку, но её гнев периодически сменялся покорным вниманием.

– Как можно перефразировать это предложение? – мистер Мартен протянул лист бумаги с помеченным фрагментом и сложил руки перед собой.

Пустующая аудитория приобрела тихое дыхание, задерживающееся при каждом движении оппонентов, а весь кампус буквально замер в ожидании новой волны перепалок.

– Зачем его менять?

– Ты же не научный трактат пишешь. – чёрные глаза сверкнули непонятной ей эмоцией, и мужчина склонил голову набок.

– Литература должна развивать.

– Мысль, но не сводить с ума постоянными поисками в словаре.

– Пара таких вечеров, и словарь не понадобится. – промолвила мисс Морел, прижав плечи, на что профессор, передразнивая, протянул:

– Пара таких вечеров, и твоя литература отправится пылиться на полку.

– Какой же вы все-таки вредный.

– Я? – мужчина разразился хохотом, пока его собеседница нервно сжимала ручку.

– Вы сами читаете великих романистов, вам сложно их понять?

– Тогда и речь, и мысль строились иначе, сейчас нет смысла подражать ушедшей эпохе.

– Я с вами не согласна.

Пожалуй, если бы она согласилась и соглашалась всегда, вся магия этого, непохожего больше ни на что, общения улетучилась бы, оставив привычные нотки скуки и предубеждений.

– Упрямая. – грозно, но без жестокости заметил преподаватель – Хорошо, оставь всё как есть, я напишу тебе свою версию, и ты посмотришь, в чём разница.

– Вызываете меня на дуэль?

Поединок, призванный доказать молодой неопытности её слабые стороны, свою функцию выполнил, оставив на душе жгучее ощущение. Печальный упадок обезоружил профессора, и, впервые, он не знал, что сказать. Умна, несдержанна и, похоже, весьма ранима. Руки её покраснели и покрылись мурашками, она сняла очки и прикрыла глаза от усталости.

– Похоже, мы снова засиделись – заметил он, кинув взгляд в окно, за которым почти стемнело.

Как сонное дитя, Джейн побрела в сторону выхода, прихватив вещи и держа в руках очки. Её изящная фигура под облегающей тканью бежевого платья не отпускала, приковывая будто магической силой.

Когда тень силуэта пропала, спали и чары, и преподаватель вернулся в реалии, полные странных ощущений и сомнений. Что этой юной женщине удавалось пробудить в сознании? Влекла ли его литература или ему просто доставляло удовольствие наблюдать, как она злится, преодолевая себя? Ему казалось, если гнев забавляет, то не о каком сочувствие и речи быть не может, но стоило ей поникнуть, как радости и след простыл, оставив лишь своеобразное чувство и какую-то пустоту. Это чувство было похоже на то, что он испытывал, когда читал – невероятный подъём и стремительное падение духа.

Ему, почему-то, стало грустно оттого, что она, бесспорно, недолюбливала его, обижаясь на методы, которыми он пытался пробудить её окаменевшие представления о прозе.

Заметив своё неоднозначное состояние, которое обычно становится ясно для взора далеко не сразу, мистер Мартен одёрнулся, будто от холода, и принялся собираться домой. Он счёл очевидным абсурдность навязчивых мыслей об этой девушке и задался целью более не грезить об обществе её исключительной натуры.

Избрав отталкивающую манеру поведения, он, буквально, с порога осыпал девушку претензиями, правда пока мысленно, ибо на лекции в окружении десятка глаз не мог вести себя панибратски. Но стоило ей пройти мимо, кинув многозначительный взгляд, и с улыбкой произнести: “Здравствуйте” – как декорации вокруг падали, а десятки глаз превращались в ничто.

Пару раз он ловил себя на мысли, что смотрит на неё чаще, чем на остальных, раньше он предполагал это связано с тем, что она была его единственным слушателем. Сейчас же, он старался изо всех сил, лишь бы не посмотреть, порой насильно отворачиваясь, позволяя себе потерять контроль только тогда, когда она не могла этого заметить.

Занятия стали проходить под налётом таинственности, но никто из них не мог разобрать причину. Джейн пыталась понять отношения преподавателя к ней. Иногда ей казалось, что он ей симпатизировал, она была сложным проектом, но интересным, профессор сам это говорил, и, очевидно, он готовился к их встречам, часто передавая ей бумажки с заданиями прямо на лекциях, но иногда мужчина становился невыносимым. Его требовательность порой доходила до крайности, в попытке перекроить образ мышления он злился кричал и часто закатывал глаза.

Все вокруг знали об их дополнительной программе, потому что весь кампус стоял на ушах, когда их крики доходили до самой администрации.

Секретарь университета, миссис Бернар, одутловатая женщина лет сорока, пару раз делала замечание мистеру Мартену за некомпетентное поведение, но после его заверений и разговора с Джейн, она более не вмешивалась.

Разговоры о красавце преподавателе, Николасе Мартене, с которым можно было остаться наедине на дополнительных, ходили то тут, то там целый месяц, пока не стало ясно, что у всего кампуса не хватит денег, чтобы заставить его работать сверхурочно.

– Хватит втюхивать мне заученные фразы, Джейн! Ты пытаешься доказать, что умна? – не проходило ни дня, чтобы их беседа, начинавшаяся всегда крайне деликатно, не доходила до спора, в котором оба открывали новые возможности своего голоса.

– Я не пытаюсь выглядеть умнее!  – кричала в ответ мисс Морел – Я так думаю!

– Хватит уже! Я пытаюсь вдолбить тебе не то, что ты глупая, а то, что ты забываешь думать самостоятельно. И я вообще-то тебя здесь не насильно держу. Хочешь – иди! Давай! Заняться мне больше нечем, как тебя уговаривать. Всё равно мы не сдвинемся с мёртвой точки, пока ты упрямишься. – он бросил ручку на стол и откинулся на стуле, скрипом возвестив о своём вердикте.

– Ладно. – упрямо прошипела Джейн, скрестив руки на груди – Я никуда не пойду.

Изменившись в лице, профессор нагнулся вперёд и словно дьявол со сверкающим взглядом пропел, как пленитель души:

– Я знал, что ты так скажешь. Только позволь задать вопрос, ты хочешь стать лучше, потому что судорожно стремишься к идеалу или хочешь познать то, что тобой ещё неизведанно?

– Я бы хотела выбрать второй вариант, но…

– Ясно. Зачем же вас делают такими правильными?

Мисс Морел поняла, что это был риторический вопрос, но его демонический взгляд и в ней пробуждал язвительность от нежелания покоряться.

– Это следующая тема для текста? – передразнила студентка.

– Почему бы и нет. Подготовь мне анализ данной темы. Если мне вдруг покажется, что ты говоришь чужими словами, я тебе влеплю двойку и не допущу до экзаменов.

Каждый раз возвращаясь домой после наступления темноты, Джейн тихонько следовала в свою комнату, лишь бы не отвечать на неудобные вопросы. И хоть её мать всегда точно знала, в котором часу возвращается дочь, впервые нарочно подловила её на входе в комнату.

– Ты стала поздно возвращаться, – обеспокоенно заметила женщина – у тебя всё хорошо?

– Да, просто пару раз в неделю хожу на дополнительные по литературоведению.

Она открыла дверь, обозначая, что готова закончить разговор, но у матери всегда был набор вопросов, которые она непременно должна была задать.

– У тебя проблемы с успеваемостью?

– Нет, просто хочу повысить свой балл – “и я уже пару месяцев бьюсь над этим” добавила про себя девушка.

– Да, это правильно, ты уж постарайся, важно закончить хорошо.

– Конечно.

Закрытая дверь подпирала личные границы, а мысли о профессоре подпитывали разрушающий порыв к превосходству. Он хотел сочинение о стремление к правильности, так пусть получит “Печальный трактат из уст неидеальной идеальности, о трагичном пути к туманному идеалу, вследствие недовольства и равнодушия, где вся это писанина – лишь повод уйти от жгучей реальности и доказать самому себе, что ты не ничтожество”.

Впрочем, искусство любит страдание, и Джейн точно знала, что человек, так его любивший, обязательно поймёт её слова.

“Счастливые люди не творят искусство” так она назвала свой текст, но отдавать не стала, желая лично видеть, как он будет его читать.

Мисс Морел подозревала, что профессор играет с ней, она не могла поверить в то, что тот говорил. Бесспорно, он был прав во многом, но его красная ручка явно переигрывала, захватывая порой то, что в редактуре не нуждалось. Она знала это, потому что всегда слушала его лекции, то, что он говорил и как, и он наглым образом преуменьшал значения, будучи тем ещё умником.

– С пометкой на пару стилистических ошибок, – пояснял мужчина, повернувшись спиной к студентке – это было хорошо. Мне понравилось, где ты пишешь, что: “счастье любит тишину, а искусство мучения” – пессимистично, но, в целом, неплохо.

– Только не говорите про четвёрку…

– Зато уже твёрдую – это победа. – он присел на край стола, поправив рубашку – Твоя эмоциональность вывела нас на верный путь. Когда ты спокойна и сосредоточена, слишком много думаешь, от этого лезет ненужная чепуха.

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите.

– Писатель пишет эмоционально, но сдержанно, о сложных вещах простым языком, о великом, но актуальном. Я знаю, что ты можешь так.

– С чего вы решили, что мне это нужно? – дёрнулась Джейн, накрывая невидимой пеленой труды своей жизни.

– Пишешь – не пишешь – дело твоё, но ты можешь. И ты ведь здесь.

Мистер Мартен прочитал огромное множество книг и научных статей, сам он написал немало работ, хоть и не находил в процессе ничего увлекательного, ему больше нравилось погружаться в мир, а не создавать его. И он был уверен, что она писала, он знал это, как и то, что его звали Николас Мартен или, что он был мужчиной.

Всё познаётся в сравнении, но такой уровень как у неё не мог быть следствием лишь учёбы в университете и «комплекса отличницы». Оттого ему было крайне любопытно узнать её мнение, предпочтения, всё что угодно, лишь бы почувствовать мир, созданный кем-то вроде неё.

2

Университетский кампус – огромный комплекс, чем-то схожий с современной интерпретацией замка Дракулы, особенно в свете закатного солнца, стена, уложенная коричневым камнем, играла тенями и красками. Состоял комплекс из главного здания, с администрацией, столовой, библиотекой и несколькими аудиториями, использующихся в основном для общественных мероприятий, пары учебных корпусов, где кипела жизнь почти беспрерывно, и здания общежития. Вуз престижный и насчитывал несколько филиалов по всему городу. Этот же был с творческим уклоном: литература, искусство, философия. Направления, которые сосредоточили в себе гениев не от мира сего, любителей и просто ценителей, а также тех, у кого были деньги на образование, и кто мог позволить себе хвастливо надеть берет и не учиться.

Не то чтобы в кампусе не имелось безалаберных подростков с алкоголем вместо нейронных связей, жаждущих заманить в свои сети как можно больше бесхребетных, но публика была на редкость спокойная. В главном зале иногда даже проводили вечеринки, по правилам без алкоголя, конечно, впрочем, вряд ли это когда-то кого-то останавливало.

Столовая хорошо кормила, но множество заядлых любителей искусства, что проводили много времени, изучая работы давно умерших столетий, предпочитали много кофе и быстрые перекусы. А потому почти в каждом корпусе стыдливо воздвигалась кофейня, неоновой вывеской ослепляя спокойную архитектуру здания, и, не без успеха, пытающаяся перетянуть внимание сонных зверьков на себя.

В одной из таких кофеен Джейн была не то, чтобы постоянным гостем, но захаживала иногда порадовать себя любимым Брауни за усердную работу. По обыкновению с книгой в руках и сумкой на плече, она, переминаясь с ноги на ногу, гипнотизировала витрину в поисках десерта, которого почему-то не находила. Вокруг стоял лёгкий гул болтливых студентов, а в воздухе витал запах жаренных зёрен, корицы и тёплого молока.

– Определилась? – кокетливо произнёс Реми, молодой паренёк в тёмно-зелёном фартуке, что давно работал в кофейне и всегда особенно приветливо улыбался.

Он учился на одном потоке с Джейн и, кажется, немного симпатизировал ей, чему она не особо уделяла внимание. Пытаясь разглядеть за её пальцами название книги, чтобы завязать разговор, он увидел лишь “Гюго” и быстро охладел.

– Брауни нет? – почти с обидой поинтересовалась девушка, немного надув губы.

– Нет, прости прямо перед тобой отдал последний кусочек. Я не знал, что ты сегодня заглянешь, так бы припрятал для тебя.

Проигнорировав неоднозначное заигрывание, Джейн лишь сухо выдала:

– Тогда просто кофе.

Парень записал на стаканчике необходимые данные, их уже не спрашивали, так как все друг друга знали, и заказы, как правило, не сильно отличались оригинальностью. Он долго мялся прежде, чем ещё что-то сказать, а потому одёрнул девушку, когда та уже намеревалась отойти.

– Ты не собираешься на танцы?

– Танцы? – сощурив глаза, переспросила она.

– Да, костюмированная вечеринка в честь новогодних праздников, весь кампус будет тусоваться до утра.

– Вряд ли, я не очень люблю вечеринки.

– Жаль, – плечи парня сокрушённо опустились – но, если надумаешь – буду рад.

Она зашла за массивный столб, что отделял пространство кафе от уединённой зоны выдачи напитков, и, к своему удивлению, слегка смежного с испугом, обнаружила своего профессора литературы. Он стоял почти неподвижно, держа руки в карманах, его взгляд сверкнул, даже не дрогнув, будто бы он давно ждал её именно здесь. Ехидная улыбка скользнула в приветствие, а виноватые глаза опустились на стойку, где сиял злополучный десерт, который он медленным движением придвинул к девушке, и словно хищник промурчал:

– Угощаю.

Её глаза, не сразу уловившие столь желанное угощение, скользнули по руке преподавателя, пальцы, сжатые в кулак, которым он пододвинул тарелку, будто что-то прятали, что-то, что она непременно должна была увидеть. Джейн положила книгу на стойку и взяла две вилки из стаканчика с приборами, одну она оставила со стороны профессора, а второй отломила кусочек.

– Давайте пополам? – застенчивая игривость была к лицу молодой девушке, и мужчина принял предложение.

Волосы студентки приятно пахли, а тело облегало чёрное платье, повторяя изгибы. Как давно она стала такой прекрасной, всегда ли носила платья, и почему этот юнец за кассой так издевательски умилял?

– Дженнет Морел – смакуя каждую букву, пропел профессор, нарушая тишину – Видел твоё имя в списке лучших студентов.

– Не все считают меня бездарностью. – девушка улыбнулась, а на её очках сверкнул отблеск – Но на самом деле это условности, мне нужна только стипендия.

– Теперь коллеги смотрят на меня как на тирана. – он намеренно отложил вилку, отказавшись от десерта, что она минут двадцать выискивала на витрине, и та не заметила, как уплела, кусочек за кусочком, целое пирожное.

– Конечно, администрации важно лицо, так что вы не того пытаетесь завалить. – она сама себя позабавила шутливой угрозой.

– Не было бы за что, не валил бы.

– Не могу же я настолько плохо писать.

– Почему же сразу плохо? Неплохо, даже хорошо, но ведь ни тебя, ни меня не устраивает скучное “хорошо”. Судя по всему, ты пишешь много, у тебя есть слог и не дурные мысли, я лишь придираюсь к форме – он поддался назад и убрал руки за спину, расправив плечи.

Какая-то небывалая простота, показавшись притягательной, одурманила девушку и ей вдруг захотелось открыть тайну, поделиться всеми секретами.

– Честно говоря, – промямлила та, скребя вилкой по опустевшей тарелке – я пишу, рассказы и тексты побольше, уже довольно давно.

Её покрасневшие щеки заставили улыбнуться, как долго он ждал, чтобы услышать то, о чём подозревал.

В надежде статься неуслышанной, Джейн прятала взгляд. Обычно ей не стоило труда затеряться в мельком брошенных фразах, но мистер Мартен не сделал бы такого одолжения. Он ждал её смелости и истинных мыслей, принадлежавших только ей и больше никому.

– Дашь взглянуть?

– Чтобы вы разбили вдребезги мои труды? Ну уж нет.

– Надумаешь – приноси, у меня есть издательство, я мог бы помочь.

– Своё издательство? – она положила вилку и в упор посмотрела на собеседника.

– Тише. – процедил он сквозь зубы, оглядываясь по сторонам – Я люблю литературу, и у меня есть своё издательство. – в кафе раздался женский смех, разразивший лёгкий гул, и заставил обратить на себя внимание.

Джейн обернулась, любопытно выглядывая из-за столба, в поисках источника шума. Он принадлежал сокурснице, Николь Гиз, чьи легкомысленные выходки, как правило, не были ни для кого сюрпризом. Яркий образ, громкий смех – находка для студенческих компаний. Встретившись снова лицом к лицу, мисс Морел будто виновато заморгала, а профессор еле слышно произнёс:

– Хорошая натура созревает, дурная – растлевается.

Широко распахнув глаза, девушка улыбнулась, бросив взгляд на оставленную на стойке вещь. Эта фраза была из книги, которую она читала, Николас точно знал, что она поймёт его, и от этого ему стало невероятно приятно на душе. Когда Реми поднёс ему кофе, тот, глотнув, подмигнул левым глазом и ушёл, оставив за собой шлейф нестерпимого любопытства.

Впервые Джейн поймала себя на мысли, что глупо улыбается из-за кого-то и не может остановиться.

За два с лишним года, что она его знала, он никогда не казался таким притягательным, его речь, ухмылка, эти чарующие чёрные глаза, будто требовали, чтобы на них смотрели. Если припомнить, на лекциях он ни разу не был заносчив или груб, и теперь, казалось, девушка поняла, почему он вызывал столь бурный ажиотаж среди студенток. Пожалуй, если бы мисс Морел действительно воспринимала его как потенциального мужчину в своей жизни, то с радостью растаяла бы в его руках. Как жаль, что он видел её как глупую и заносчивую. Впрочем, было ли это не так?

Всё чаще она стала замечать профессора вне своей аудитории, оказалось, что он вполне мог перемещаться по всему кампусу и даже бывал в библиотеке. Иногда думалось, что он преследует её, а иногда чудилось, будто был миражом. Каждый раз, стоило сделать ошибку или написать заумное слово, в ушах словно слышалась насмешка и ехидный вздох. А вид того, как он закатывал глаза, стоило выпалить что-то “с методички”, с концами поселился в голове.

Огромных трудов стоило противостоять натиску его убеждений и не скатиться в бесформенную жижу, подражающую любому слову критика.

Глупость ли, упрямство, но мысль есть мысль, какой родилась – такой пусть и останется.

Бывало, случайные встречи в коридоре ограничивались сухим кивком, бывало – лёгкой улыбкой, за которой оба пытались скрыть нечто, что не укладывалось ни в слова, ни в жесты. Но порой они общались неформально, кратко, сжато, но честно, и без споров, которыми насыщались на занятиях. И несмотря на то, что дополнительные уроки давали куда больше времени и куда меньше посторонних глаз, оба будто пытались спрятаться за свои перепалки. Те редкие моменты сжатого общения, хоть и порой неловкие, но давали куда больше отдачи, ведь обучение обязывало к строгости, а в случайности чувствовалась откровенность и открытость.

Перед самым занятием они снова столкнулись, пара незатейливых реплик, стреляющих глаз и сжатые кулаки, мистер Мартен хотел пригласить девушку в аудиторию, но краем глаза заметил приближение коллеги. Его обречённый вздох и тяжёлый взгляд, которыми он всегда встречал скуку, заставили Джейн обернуться.

Мисс Элен Авен, которую в кампусе именовали как “преподша по искусству”. За её неряшливую интеллигентность и вечно спадающие очки в толстой оправе, студенты не воспринимали её всерьёз. Юбка до колена и приталенный пиджак, что она вечно нервно поправляла, придавали ей образ тщедушной библиотекарши, хоть и на вид она была довольно миловидна. Распустить её рыжие волосы и сменить стиль, пожалуй, разбивала бы сердца юных студентов, но, кажется, они её мало волновали.

Резко обернувшись к преподавателю, мисс Морел со всей импульсивностью, что готовила для занятия, закричала на весь коридор:

– Мистер Мартен, вы не можете так со мной поступать, я выкладываюсь на все сто, мне нужна эта оценка! Если вы не уделите мне время, как подобает, я не отстану от вас!

На секунду профессор потерял дар речи от неожиданной смены расклада и смотрел на подопечную как на умалишённую.

– Что ты несёшь? – спросил он вполголоса, но как только докучливая преподша развернулась, не желая лезть в разборки, её не касающиеся, он понял суть плана, и его взгляд изменился.

– Делов-то – гордо заявила девушка и под пристальным взглядом преподавателя и всего коридора проследовала в аудиторию.

Она разложила на столе всё необходимое, взяла бумагу и молча стала что-то записывать, пока ошарашенный мистер Мартен, всё ещё не отрывая от неё глаз, медленно сел на своё место, проворачивая в голове неожиданное спасение.

– Спасибо – через какое-то время тихо произнёс он, на что девушка подняла глаза и кивнула, словно тот благодарил за одолженный карандаш.

– Почему вы никогда не говорили, что у вас есть издательство? – профессор снова удивился быстрой перемене разговора.

– Тебе то какая разница? Ты же не готова показывать свои работы. – он скрестил руки на груди и откинулся на спинке стула, кажется, он часто так делал, когда провоцировал, и Джейн начала замечать его приёмы – К тому же, это никоем образом не связано с моей работой здесь.

– Какой вы злой – она приподняла бровь и поправила очки, преподнеся карандаш к губам.

Джейн не была обольстительницей, и себя ею не считала, но иногда она казалась безумно привлекательной, особенно когда была в себе уверена.

Если бы Николас был слаб и неопытен, то потерял бы контроль над ситуацией, но он и бровью не повёл, лишь еле заметно прищурил глаза.

– Так ты покажешь мне их или нет? – девушка замялась, опустив взгляд – Чего ты боишься, что я разнесу в пух и прах твои старания?

– У меня ведь совсем нет к этому предпосылок. – издевательски протянула девушка.

Профессор был старше и объективно увереннее и опытнее своей студентки, но не в вопросе стойкости. Она могла не только выдержать довольно тяжёлый взгляд преподавателя, но и составить ему хорошую конкуренцию.

– Зачем тогда ты здесь, ради оценки? Если так, то я тебе её из принципа не поставлю.

– Не только – Джейн медлила, а мистер Мартен вопрошающе поднял ладони – Ну предположим, что вы не всегда не правы, и что мне есть чему поучится.

– Ради чего?

– Я поняла, к чему вы клоните, но это сложно.

– Решать тебе, но есть ли смысл писать в стол, если умеешь.

Его слова всё никак не выходили из головы, и на следующий день перед самой первой лекцией девушка оставила на столе профессора флешку со всем, что написала: стихи, рассказы, повести. Она оставила записку и поспешила удалиться, будто бы дарила валентинку женатому учителю в средней школе.

Мистер Мартен издалека увидел посторонний предмет на своём идеально чистом столе и сразу понял, что это. Подойдя, он прочёл записку “Вы победили” и ухмыльнулся, положив флешку в карман пиджака. На секунду, в голове мелькнула мысль, что он покорил её, но постоянные думы о предмете в кармане и беспрерывная борьба, с тем чтобы прочесть содержимое сию минуту, говорили совершенно об обратном.

Теперь он знал её чуть лучше, чем раньше и гораздо больше остальных, больше, чем парень из кофейни и, возможно, родители, больше, чем весь мир, ведь будет первым, кто прочтёт её. Он смаковал ожидание, не хотел читать сразу, боялся надумать всякое, слишком сильно впечатлиться или даже разочароваться. Весь день его буквально разрывало от нетерпения, и, когда момент настал, он не поверил глазам, текстов было огромное количество, казалось, она прожила не одну жизнь пока писала всё это. Стихи, сюжеты, персонажи – все они были ею, все кричали и смеялись, пока она сама молчаливо вздыхала и поправляла свои очки. Он заметил, что в её работах крайне мало форм, мало лиц и описаний природы, только “внутренности” всего на свете. Даже если бы захотел, точно не был бы в состоянии прочесть всё за раз, да и необходимо было обдумать многое из увиденного.

Кичливости в ней не было, но вот упрямство – явно камень преткновения. Стоило ли говорить правду или же предельно холодно отреагировать на столь важный шаг. Мистер Мартен решил дать полную оценку только по прочтении всего, но неприятное чувство, будто сказать ему было нечего, съедало изнутри. Это было прекрасно, настолько прекрасно, насколько может быть, как и она сама, нежнейшее создание. Все те часы, что он провёл рядом с этим созданием, думая о своём превосходстве над ней, не были напрасными, он действительно корректировал не огранённый алмаз, но лишь слегка и поверхностно. А теперь ему стало не по себе, ему больше нечему было её научить.

Но прерывать занятия было крайне отталкивающей перспективой, ведь только так он мог быть рядом с ней, чувствовать аромат её волос, наблюдать, как она злится и морщится от упрямства и потуг за работой. Как он мог допустить такой исход, ведь она смотрела с таким интересом все эти годы, с чутким и нежным пониманием, а теперь возмущалась от каждой проведённой с ним минуты. Она ненавидела его? Но ведь он не мог просто сказать ей, что хочет помочь, поработать вместе, она сочла бы его чересчур заносчивым, а может и нет, но ведь он не знал тогда, какой она была. Да и эта спесивая манера общения, выработанная годами от непомерной скуки, не всегда поддавалась управлению.

Как повезло, что Джейн опять споткнулась о свою заносчивость, дав облегчение и позволив снова почувствовать себя тем, кто мог ей пригодиться.

– Мы с тобой неплохо продвинулись в наших обсуждениях. – мистер Мартен стоял, облокотившись на свой стол, держа в руках кипу бумаг – Твои работы на дополнительных стали значительно проще, но вот сюрприз, контрольная по основному курсу, и ты её валишь – профессор показным театральным движение руки передал ей исписанные листки с красными пометками.

Его нарочитая чопорность заявляла об авторитете, которым он жаждал покорить молодую и неопытную красавицу. В каком-то смысле, в мире, что был ей зачастую совсем не интересен, лишь значимость в её глазах давала ему фору.

– Валишь, в каком смысле, на два или, как вы любите, на четыре? – девушка всматривалась в пометки, намеренно игнорируя оценку, и закатила глаза – Господи…

– Тише.

Её сжатые в кулаки пальцы помяли бумагу, что сливалась с побелевшими костяшками, руки задрожали.

– Ну здесь то, что не так? Все же идеально! – Джейн трясла работой перед собой, а из её глаз летели искры неконтролируемого гнева. – Вы сами так говорили на лекции, это, буквально, ваши слова!

– А ты с меня портреты пишешь? Как мило. – Николас до последнего сохранял остатки терпения и спокойствия, но, как и всему, рано или поздно, им пришёл конец и, скрестив руки на груди, он повысил тон, заводясь от её гнева – Только это не то, что требуется от тебя!

– Что делать, если я думаю также, может у гениев мысли сходятся, или всё дело в тупом перефразировании? – она кинула страницы на стол, но они, не долетев, разлетелись по полу, и профессор, сочтя жесть вульгарным, перевёл голос в сдержанное рычание.

– Тупое перефразирование – удел твоих однокурсников, а я ждал от тебя оригинальности. Сколько можно повторять простые истины? Эту бредятину я не принимаю!

– Где можно взять оригинальность, если все эти темы всеми переписаны сотни раз! Чего вы от меня хотите? – он опустил глаза и сжал губы – О, вы разочарованы?

– Да, я разочарован. – подняв подбородок, он устремил чёрные глаза прямо сквозь собеседницу – Я устал биться о твоё упрямство, да проще осла научить ходить на двух ногах.

– Как мило… – бедром девушка оперлась на стол, будто её покинул внутренний стержень – Что ж, это взаимно. – она приблизилась совсем в упор, так, что её дыхание и жар тела опаляли, и прокричала, ткнув преподавателя пальцем в грудь – И да, вы сами осел!

Это не была случайность, вырвавшаяся из уст, о которой спустя мгновение жалеешь, а намеренный крик, накопившейся за долгие годы обиды на весь мир. Обиды за непонимание и надменность, за нежелание слушать и слышать.

Напряжение стрельнуло в челюсти Николаса, и он придвинулся к девушке, прижав её корпус к столу, словно хищник. Его глаза были совсем близко, широко распахнутые они смотрели прямо в душу и опасно дрожали. Дыхание мужчины участилось, сжав кулаки до предела, он положил их на стол, заперев свою жертву в капкан, и почти шёпотом произнёс:

– Полегче на поворотах, мисс Морел…

Его злость ощущалась странной вибрацией по всему телу, что чувствовалась даже через маленький проблеск расстояния между ними. Джейн, что есть мочи, прижалась к столу, боясь прикоснуться к профессору, который, казалось, не оставлял другого выбора. Спрятав руки за спиной, она приняла его темп дыхания и, в надежде оторвать взгляд, чтобы не обмякнуть, случайно посмотрела на его губы.

Всего секунда, одно маленькое еле уловимое движение, но Ник заметил и стал его пленником. Он больше не мог не о чём думать и лишь старался изо всех сил, чтобы не сделать глупость.

– Вы тоже весьма неосторожны в высказываниях – издевательски произнесла девушка, борясь с дыханием.

– Неужели?

Его тело пылало, а плечи двигались вверх-вниз, он казался таким большим, когда был так близко. Рука Джейн коснулась его шеи и сжала прядь чёрных волос, зачёсанных назад. Она чувствовала его слабость, но видела силу и была уверена, что он не тронет её. Его кулаки, если бы он схватился за что-нибудь, раскрошили бы камни. Напряженная шея мужчины казалась стальной, и девушка сама не заметила, как робко коснулась её губами, а затем боязливо поцеловала его.

Отпрянув, она сглотнула и застенчиво заморгала, попытавшись снова вжаться спиной в стол, её рука скользнула с его плеча, но, не дав ей упасть, Ник прижал студентку к себе. Теперь он чувствовал, как вздымалась её грудь, биение её сердца и как сжимались колени. Не сопротивляясь, девушка приникла к нему, поддаваясь нажиму крепких рук. Вкус её губ, такой сладкий и пряный, закрепился в памяти, что требовала продолжения, и теперь уже он, не отрываясь, смотрел на них, как на благословенный нектар.

Сняв очки девушки и кинув их на стол, он поцеловал её, но не так робко, как это сделала она, а требовательно, темпераментно и жадно. Поглаживая одной рукой шелковистые волосы, второй он осторожно гулял по её ноге, от чего юбка задиралась, оголяя бедро.

Пылкие нежные ладони искали путь к груди, поглаживая рубашку, что не хотела расстёгиваться. Бросив не поддавшиеся пуговицы, она резким движением выдернула рубашку из брюк и расстегнула ремень.

Её желание провоцировало страсть профессора, что уже не мог контролировать себя. Он поднял её пышные бедра и усадил на стол, задрав узкую юбку. Он был так близок к её лону и так далеко от всего мира, что ни мораль, ни общественный порядок не существовали в его маленькой вселенной, частью которой была только она.

Джейн вздыхала от его прикосновений и стонала от поцелуев, она не знала, что делала и где находилась, потеряв счёт времени и ощущения пространства, казалось, они целовались много часов. И когда она расстегнула штаны, то, как ненасытный зверь, жадно схватила его достоинство. Её нежная рука гладила и сжимала его член, от чего Ник резко выдыхал и слегка подавался вперёд.

Их губы то сплетались друг с другом в неутолимых поцелуях, то блуждали по телу, оставляя цепочку из покусываний. Профессор придвинул её бедра к себе и просунул руку между ног, поглаживая трусики, её тихий стон, вырвавшийся так неаккуратно, только раззадоривал его. Он двигал рукой медленно и плавно, сначала по белью, потом под ним, по нежной гладкой коже, обнимая пальцами каждый бугорок. Когда её тело выгнулось, а ноги сомкнулись, он понял, что больше ждать не в силах и отпрянул.

Джейн словно отошла от сна, когда тот отстранился, она раздвинула ноги и сексуально облизнула пальцы, глядя ему в глаза, затем погрузила их прямо в себя. Она хотела, чтобы он смотрел на неё такой, хотела знать, как тот поступит, и ублажала себя, пока Ник искал что-то в пиджаке.

Он достал маленький квадратик и, открыв его зубами, стал натягивать содержимое на единственный участок оголённого тела, пока девушка его не перехватила. Она собиралась сделать это сама, чтобы он не переставал смотреть, но, расправившись с делом раньше, Ник стремительно приблизился и вошёл в неё, плавно прижимая к себе. Джейн таяла в его руках, теряя контроль над телом, а мужчина не сводил взгляд, любуясь мурашками и следами от поцелуев. Когда она стонала, он будто питался её воздухом, когда она дрожала, он дрожал вместе с ней. Тёплая, влажная, мягкая нежная кожа обволакивала плоть, разливая по телу волны электрического тока. Плавные движения чередовались с резкими, создавая все новые приливы наслаждения.

Но когда разум был готов отключится, внимание Ника привлекли шаги, слабые и глухие, но отчётливо приближающиеся к аудитории. В одно мгновение его сознание обрисовало ситуацию и пути возможного отхода, он осмотрел место преступления, оценивая масштаб бедствия, и, схватив пылающие бедра, направился в каморку. Дверь в комнату запиралась изнутри, но та могла вызвать подозрения, а если его кто-то станет искать, сюда точно заглянет. Считанные секунды, и он бы подставил не только себя, но и её, растаявшую и уязвимую.

– Шкаф – послышалось тихое мурчание, перебиваемое вздохами.

То было спасение, чудесное спасение от неминуемой гибели, и профессор, схватив покрепче девушку, ногой открыл дверцу шкафа купе и залез вместе с ней внутрь. Он поставил её ногу на землю, чтобы не упасть, и, прикрыв за собой дверцу, стал прислушиваться к шагам.

Джейн не слышала ни звука и не сразу поняла, в чём дело, но беспокойство профессора говорило само за себя. Как ни странно, она не боялась попасться. Разумеется, это было бы крахом для обоих, но ни одно из страшных последствий, в данную минуту, ей никак не представлялось.

Даже сейчас, когда он был так встревожен, его лицо выглядело невероятно красивым, рука, которой он прижимал к себе, крепко держала ногу почти у самой ягодицы. Дыхание всё никак не сбивалось, и от случайного движения профессора, который всё ещё находился в ней, у девушки вырвался тихий стон.

– Тише, малышка… – прошептал мужчина, накрыв пылающие губы свободной рукой.

Её серые глаза горели словно от яркого пламени, пальцы, впивающиеся ногтями в бедро, сжимали кожу всё сильнее. Он продолжил двигаться как можно медленнее и тише, глядя в расширенные зрачки. Девушка закрыла глаза и изогнулась.

Звук открывающейся двери в каморку, несколько шагов и пугающее затишье, его рука сильнее сжала рот, но двигаться он не прекратил. Снова шаги, но уже затихающие, тот, кто заходил, явно ушёл. Он убрал руку и страстно поцеловал её, будто ему запрещали это делать несколько сотен лет. Движения нарастали и становились резче, а руки ныли от напряжения, стараясь держаться за всё что попадётся. Джейн подняла лицо к потолку и беззвучно задрожала, смыкая ноги. Она дёргалась несколько мгновений, пока весь танец не завершил хриплый стон профессора прямо ей на ухо.

После кульминации её хватка ослабла, а тело обмякло. Ник отстранился, осматривая положение девушки, не повредила ли она чего, но она лишь устало поправляла белье и юбку.

Застегнув ширинку вместе с презервативом, мужчина поправил рубашку с пиджаком. Выходить вместе не стоило, и он попросил Джейн остаться, пока всё не проверит, на что та кивнула и притихла.

В коридоре, через пару аудиторий, стояла мисс Авен, мистер Мартен подбежал к ней так быстро, чтобы она не обратила внимания, откуда он пришёл.

– Я вас искала. Как мы так разминулись? – как всегда с придыханием пропела она и начала нести какую-то несуразицу, смысл которой никак не доходил до профессора, чьё дыхание только выровнялось.

Мрачная тёмная обстановка начала давить на приходившее в порядок восприятие. Стены шкафа будто сужались, сдавливая уперевшиеся в них конечности. Левая рука невыносимо ныла из-за навалившегося веса двух тел, а дышать становилось труднее в замкнутом пространстве. Ещё раз поправив одежду в возможностях отсутствия зеркала, Джейн тихонько отворила дверцу шкафа и выглянула наружу. Каморка была открыта, но рядом ни души, а потому девушка быстрым и слегка неуверенным шагом ринулась к столу профессора, схватила сумку, очки и убежала, не оглядываясь.

Глядя строго вперёд, мисс Морел почти бегом следовала как можно дальше от места преступления, надеясь, что её внешний вид выглядел, хотя бы, приемлемо и не привлекал внимания заплутавших зевак. Голова кипела от мыслей и чувств, хотелось то ли плакать, то ли смеяться, а в животе скребся голод, боровшийся с волнением. Наконец, добравшись до дома и миновав расспросы матери, она осталась одна. Тишина расслабила тело, но дала волю бушующему вороху размышлений.

Что произошло с ними в тот момент, было это по-настоящему или просто шуткой сознания? Сильные руки, шторм из поцелуев – воспоминания хлынули словно из открытого крана. Джейн закрыла глаза, прижав к груди руку, что пронизывала боль, и еле заметно улыбнулась. Наивность ею не приветствовалась, но была неизбежным этапом, и девушка решила, что пусть она и напридумывает себе, Бог знает что, то пусть хотя бы посмакует каждый миг этой странной и, возможно, неправильной романтики.

Этот человек вызывал множество чувств, он раздражал своей надменностью, бесил насмешками над её упрямством, заставлял улыбаться и откровенничать. Но он не сможет заставить думать, будто покорил её. Джейн полагала, что профессор, ввиду своего обаяния и интеллекта, мог завладеть любой женщиной и, наверняка, имел в арсенале множество приёмов обольщения. Она знала, что их отношения не были следствием его трюков, их объединяла страсть к литературе, но она не желала становиться одной из его побед. Впрочем, что говорить, если всё произошедшее было исключительно по её инициативе.

Резким движением девушка, открыв глаза, подскочила на кровати. Она поцеловала его, поцеловала своего преподавателя прямо на занятии. В попытках разобраться в причинах своего поведения, Джейн терялась, стоило ей мысленно вернуться к началу их разговора. До сих пор, ощущая его руки на своих бёдрах, а губы на шее, она буквально забыла, что сподвигло её на такой шаг, будто тело действовало ведомое животной силой. А может это и вовсе была одна из его манипуляций, ведь он часто провоцировал её, что, если она была лишь пешкой в его глазах? Хотя, это не отменяло того, что Джейн этого хотела и получила, а значит не было смысла вешать ответственность исключительно на преподавателя.

Деликатно расправившись с надоедливой коллегой, что уже начала вызывать лёгкое раздражение своей бессмысленной болтовнёй, Ник как можно быстрей вернулся в коморку, чтобы освободить из заточение принцессу. Его настигало смущение, но стоило открыть дверь шкафа, как чувство, заставляющее волноваться, улетучилось, оставив смутное послевкусие. Шкаф был пуст, и о его посетителях напоминал лишь сладковатый запах духов и ещё тёплые стены.

Сложно было сказать, обрадовался профессор пустому шкафу или огорчился. Но в протяжном выдохе явно чувствовалось облегчение. Он не знал, что сказать, и как оправдываться за поведение, о котором не жалел. Как дать ей понять, что с его стороны это не было ошибкой или тонким расчётом, а только уступка чувствам и желанию. И что он никогда бы не стал использовать её, и вообще, не позволил бы себе столь фамильярного поведения, если бы не её поцелуй.

Забавно, ведь она сама его поцеловала, её шаг был первым. Но не потому ли, что у неё не было выбора, не заставил ли он её действовать так? Могла ли она сама что-то почувствовать к нему или просто по молодости и глупости сдалась в лапы похоти? Нет, она точно не была глупа, и он носил в пиджаке флешку с доказательством этого.

Утро следующего дня выдалось неоднозначным, желание увидеться постепенно сменялось страхом, а потому встать с кровати никак не получалось. Пока в кампусе мистер Мартен уже вёл первые лекции, Джейн лежала в кровати и, глядя в потолок, размышляла. Мама уже давно ушла на работу и оставалось только статься проспавшей, что бывает со всеми, и даже с теми, кто никогда не опаздывал. Только один человек всё же не поверит в легенду, а придумать что-то более дельное не выходило. Паникёрство, от которого билось сердце, не могло заставить собираться и проигрывало дикому смущению. Порой бывали моменты, когда хотелось исчезнуть, даже без сожаления о сделанном.

В итоге, Джейн всё-таки удалось соскрести остатки смелости и отправится в кампус. Лекцию по литературе она уже пропустила, а значит был шанс, что она и вовсе не встретит мистера Мартена, который наверняка и сам был рад, что она не явилась. Больше всего ей не хотелось выслушивать вежливое увиливание или, ещё хуже, игнорирование, от мысли о котором ей становилось противно. Оставался только вопрос, как теперь вернуть флешку, ведь, если он решит играть в отстранение, о дополнительных занятиях можно забыть, и лишь надеяться, что он понимал, как ценна была эта вещь для неё.

Но кампус оказался весьма маленьким, а план девушки не пересекаться с преподавателем с треском провалился, когда она врезалась в него в коридоре. Джейн ожидала увидеть издевательскую ухмылку на его лице, но он предстал абсолютно серьёзным, и от неожиданности её глаза заблестели, а сердце забилось чаще.

Мистер Мартен, с присущей ему аристократичностью, стоял словно изваяние и, задрав подбородок, строго глядел на студентку как на маленькую девочку.

– Ты пропустила лекцию – отчитывая, заявил он, держа руки сцепленными за спиной.

– Проспала, простите… – глаза девушки забегали из стороны в сторону, а язык путался, не поспевая за мыслями.

– Жду сегодня на дополнительных? – голос мужчины смягчился, понемногу выпуская из тисков.

– Я не знаю, у меня… – Джейн отчаянно пыталась придумать, что сказать и как увильнуть от любого взаимодействия с ним и его взглядом, но профессор резко перебил глубокомысленные потуги:

– Будешь прогуливать – влеплю два и не допущу до экзаменов.

Его слова заставили её поднять глаза, и от застывших на ней зрачков её подбородок поднялся подобно ему, а голос стал ровнее.

– Ясно – уже уверенно произнесла девушка и они разошлись.

Не то чтобы Ник сам обладал непомерной смелостью и знал, что сказать после вчерашнего, но его весьма огорчил её прогул, а потому он немного злился. Несмотря на их полемику на занятиях, он был всегда деликатен и ни к чему не принуждал, а потому счёл некрасивым вот так избегать встречи, словно он какой-то надоедливый студент. Но когда смягчился, вспомнил испуганные глаза и понял, что она, вероятно, тоже не знала, как себя вести, и, по-хорошему, ситуацию следовало решить спокойно и тактично. Дать понять, что, если она не хочет говорить об этом или продолжать их взаимодействие, это вполне можно решить по-взрослому.

Ника крайне беспокоило, боялась ли она его, несмотря на мудрость, девушка была юна, а потому и о чувствах своих могла грезить иначе.

Замявшееся смущение напомнило ему её робкий поцелуй, такой аккуратный и нежный, словно она коснулась губами цветка, не повреждая пыльцу. Ещё никто не целовал его так застенчиво, но смело, будто от этого зависело очень многое. Пока он ждал её, пальцы перебирали красную ручку, а за закрытыми глазами танцевал изящный силуэт. Его губы сжимались в тонкую нить при каждом стоне, эхом разливавшимся в памяти. Он сидел за столом, на котором ещё вчера был с ней и думал о том, действительно ли они были близки, ибо секс не гарантия, как ни крути. Нащупав в пиджаке металлический предмет, он достал флешку словно священный грааль, но тут же убрал обратно, будто боясь, что кто-то увидит её, и тайна разрушится.

Довольно долго Джейн не решалась войти в аудиторию, но уже не от смущения, она подбирала в галерее масок ту, что смогла бы противостоять любым ответам мужчины, будь то холод или надменность. Выбрав насмешливый тон и язвительный взгляд, она ринулась вперёд, но остановилась в смятении, за столом никого не было, лишь призраки воспоминаний, ещё не остывших чувств. Взволнованность тревожила девушку, ибо демонстрировала её слабые стороны и заинтересованность.

Задержавшийся взор уловил движение у двери в каморку, где преподаватель кивком пригласил девушку войти. В глубине помещения, которое, на удивление, предстало весьма просторным, стоял небольшой письменный стол с так же расставленными по бокам стульями. Пройдя мимо шкафа и всеми силами стараясь на него не смотреть, Джейн подошла к указанному месту и села на стул напротив профессора.

Он неспроста сел спиной к шкафу, отрезав ей возможность скрыть взгляд в любой из декораций, его тщеславие требовало всепоглощающего внимания. Но Джейн уже не прятала глаза, приняв правила игры и свою в ней роль, она смотрела прямо на него и, казалось, почти не дышала. Его лицо, все тот же таинственный взгляд, та же испытывающая улыбка, будто он мнил себя королём, раздражали, но, не смотря на капкан, сжимающий ногу, девушка, приподняв бровь, уставилась на преподавателя, ожидая реакции.

И она её получила, мужчина смыкал и размыкал пальцы, а его трясущаяся под столом нога, словно громоотвод, гарантировала спокойствие остальным частям тела. Он всё мялся, не зная, как начать, ожидая неловкости девушки, но её недвижимый стан обескуражил и обезоружил.

– Сложилась непростая ситуация, – наконец начал он – которую следует обсудить – Ник говорил не торопясь, словно ждал сложной химической реакции.

Но студентка, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди, слегка улыбнулась, оголяя презрительность и колко спросила:

– Хочешь сказать, всё было ошибкой? – её улыбка не была похожа ни на одну из тех, что он видел ранее, такая грозная, будто дьявольская, от которой становилось не по себе.

Она будто не просто ждала от него промаха, казалось, её взгляд кричал, требовал, чтобы он уничтожил её, сказав что-нибудь злобное, открыв истинное лицо, показав мерзостным и жалким его обладателя.

– Нет, – осадил профессор – но существуют некоторые нормы, которые мы должны соблюдать, ибо я твой преподаватель, а ты моя студентка. – протянув последнее слово, его язык скользнул по губам.

Мистер Мартен откинулся на стуле, оставив одну руку на столе, его пальцы стучали по поверхности, беззвучно отбивая ритм стрелки часов. Что-то странное он находил в девушке, то, как она сидела, говорила, это будто была не она. Складывалось ощущение, что вся эта спесь была лишь щитом, защитным механизмом, призванным оградить от неизвестной жути.

Она никогда не выглядела излишне хрупкой или ранимой, её холодность, с которой она глядела поверх одногруппников была скорее отчуждённостью нежели злорадством. А излюбленное упрямство свидетельствовало о выдержке и твёрдой убеждённости в своём мнение. Она была сильной хоть и неопытной, но всё же прибегала к бегству от откровенности. Ник раскусил её, но воображать себя лучшим не мог, ибо сам прибегал к подобным методам.

Куда их могла привести такая оплошность, он не понимал, но точно был уверен, что забывать о случившемся не хочет и отдавать тайное знание из кармана пиджака не намерен.

– Расслабься, профессор, – Джейн снова улыбнулась, но как будто уже без издёвки – я не наивная особа, преследовать тебя и домогаться не стану, да и рассказывать никому не собиралась. Я не ханжа, и не мне тебя осуждать, хотя, признаюсь, мне непонятно, почему ты выбрал именно меня. Вопрос в другом, – она расцепила руки и придвинула корпус вперёд – что делать с нашими занятиями теперь?

– Ты хочешь все отменить? – аккуратно поинтересовался профессор.

– Но ведь это ты сказал, что разочарован и больше биться не намерен. Разве не так? – девушка подозревающе прищурила глаза.

– Я погорячился и слегка перегнул палку.

– Слегка?

– Совсем немного. – чёрные глаза кокетливо заиграли, а тон профессора приобрёл пикантный тембр – Меня раздражает твой гнев, когда ты кричишь, перестаёшь что-либо слышать и начинаешь примитивно спорить, а я злюсь в ответ. Это загоняет нас в тупик, я понимаю. – он жестикулировал как подобает преподавателю и делал характерные паузы – Можем сменить тактику, ввести запрет на полемику, поставим банку гнева, в которую будем бросать монеты в качестве штрафа. Если, конечно, ты не передумала? – губы мужчины дрогнули в еле заметной улыбке, придавая вопросу игривый оттенок.

Отвечать, однозначно означало утратить преимущество в игре, где тот, кто скажет прямо, проиграет, её целью значилось сделать всё возможное, чтобы истину открыл другой. Именно эта игра загубила больше всего бойцов за сердце и душу, но почему-то отказаться никто не мог.

Когда пытливые глаза уже почти достигли цели, мужчину кто-то окликнул из аудитории, вызвав на его лице обречённое выражение. Вертихвостка Николь Гиз с какой-то подружкой, громко смеясь, требовали преподавателя уделить им немного времени, и уходить явно не собирались. Извинившись перед собеседницей, мистер Мартен удовлетворил их просьбу, оставив за собой дверь слегка приоткрытой.

Джейн слышала голоса и лишь отдельные обрывки фраз, голос профессора сдержанным тоном звучал тихо и обрывисто, тогда как девушки напоказ кокетничали, о чем-то упрашивая. Учитывая роль симпатичного учителя, скорее всего они просили позаниматься с ними или о пересдаче какой-нибудь работы.

Когда мужчина вернулся, устало передвинул скрипучий стул и сел, утомлённо поглядев на девушку. Та сочувственно склонила голову и сжала губы:

– Ладно, беру свои слова назад, твоя репутация играет с тобой злую шутку. Пожалуй, я тебя понимаю, я бы тоже предпочла себя.

– Ты не представляешь, как они раздражают, а меня ещё поставили дежурить на вечеринке, следить, чтобы никто не буянил, заняться мне больше нечем.

– Сочувствую, зато какое поле для деятельности – она перевела взгляд в сторону и вернула назад, пронизывающе смиряя оппонента.

– Я не привык пользоваться своим положением.

Выдав неприкрытый смешок, девушка прошептала: “неужели?” – вызвав пристальный взгляд прищуренных глаз.

– Возможно ты удивишься, – он придвинулся ближе и тихо произнёс – но ты первая студентка, с которой я спал.

– Что ж, я и правда удивлена.

– Так что с нашими занятиями? – настойчивость мужчины приятно отзывалась неким ощущением значимости.

– Думаю мы ещё не закончили, но запрет на споры меня удручает, нам ведь тогда не о чем будет говорить.

3

Дополнительные занятия, нацеленные на прогресс в письме, продолжились по прежней схеме и становились всё чаще. Уже не пару раз в неделю, а каждый день после занятий, они обсуждали литературу и придумывали всё новые темы для сочинений. Общими усилиями они отринули банальные и избитые вопросы, что в действительности не могли породить оригинальных текстов, и, уже даже по основному курсу, Ник подсовывал девушке отдельные бланки с темами.

О случившемся они не говорили, сойдясь на взаимном желании и обстоятельствах, что накладывали ограничения. Резкое увеличение количества часов и неформальное обращение наедине – единственное, что отличало их занятия до и после произошедшего. Основные перемены таились внутри, и их внешнее отражение могло лишь вскользь обозначиться взглядом или жестом.

Временами, Ник смотрел на неё, и голова сама опускалась на бок, иногда он позволял себе любоваться её губами, которые она периодически мяла, когда была увлечена процессом. Но как только замечал, что смотрит слишком долго, часто переключался на телефон или свои записи. Пока она работала рядом, он составлял планы лекций, писал статьи или проверял работы студентов. Но, с каждым днём, становилось всё труднее сконцентрироваться, её запах преследовал и вводил в оцепенение, затуманивая разум воспоминаниями о её прикосновениях. Он понимал, она играла в игру, стараясь прикрыться за отстранённостью, но что конкретно она прятала, он разглядеть не мог. Его беспокоила каждая минута, проведённая рядом, но после того, как она уходила, становилось тяжелее, ибо уже не было причин сдерживать игры разума.

Всю свою сдержанность Джейн пускала в ход, чтобы оставаться на плаву, а любое проявление себя пускала в дело, когда брала в руки ручку или садилась за клавиатуру. И она понимала, что её задевает ситуация, только когда видела, как Ник говорил с кем-то, это мог быть кто угодно, они могли улыбаться или серьёзно что-то обсуждать. Его интерес к кому-то её удручал, и, когда она хотела что-то сказать, поправляла волосы, оставаясь привычно молчаливой.

Его сложенные домиком руки позволяли рассмотреть изгибы пальцев, взгляд исподлобья на лекциях, после которого он задирал подбородок, завораживал, от чего необходимо было следить, чтобы не пялиться. Когда он ходил по аудитории, читая материал скучающим юнцам походкой хищника, Джейн непроизвольно смыкала колени и насильно отводила взгляд к окну. Желание рассматривать его, обращая внимания на каждую мелочь, обуславливалось непониманием, всегда ли он был таким. Она приходила в непомерное уныние от того, что человек, который так привлекал её своими мыслями и страстью к книгам, стал объектом низменного вожделения. Чёрные зачёсанные назад волосы, лёгкая щетина и неизменный костюм тройка, раньше девушка и не замечала, как привлекают её эти детали.

Занятия стали проходить чаще, но преподаватель отнюдь был более сдержанным, он больше не кричал и не закатывал глаза, а любой импульс гасил в самом зародыше сладким тембром и лёгкой улыбкой. Он склонял голову на бок, молча слушал, изредка задавая вопросы, а его красная ручка и вовсе покинула кабинет, уступив место чёрной.

Джейн всё думала, почему он так спокоен, она делала ошибки, а он просто на них указывал, ей казалось, что ему и вовсе надоело её общество, и оттого старалась быть покладистой.

– Ты будешь на этой костюмированной вечеринке? – спросил профессор на одном из занятий.

Эта была первая за последнее время фраза, не относящаяся к учёбе, и потому удивила.

– Нет, собрание пьяных потных подростков не в моем вкусе.

– Я так и думал. – усмехнулся он, и занятие продолжилось в прежнем темпе, как ни в чем не бывало.

Ник принёс книгу скандинавских легенд, предлагая написать пару текстов по философии мифологии, и дал задания на дом познакомится с парой персонажей.

– Тебя проводить? – закончил разговор мужчина, ссылаясь на тёмные улицы.

– Нет, спасибо, профессор. – она улыбнулась, поправила очки и ушла, оставив его одного в пустой аудитории.

Общение с ней в спокойном тоне не будоражило страсть, но подобные моменты, когда она мило улыбалась, называя его профессором, или обращаясь по имени, когда убирала волосы назад, оголяя шею и глядя прямо в глаза, чудовищно дезориентировали. Ник осознал, что слишком привязался к этой девушке, и литература, так волновавшая и побудившая пойти преподавать, отошла на второй план. Казалось, секс, что он никак не мог забыть, был такой незначительной частью рядом с возможностью просто её послушать, уловить тепло во взгляде или случайно коснуться руки. Он понимал, что она отстраняется и рано или поздно переключит своё внимание на влюблённость к кому-нибудь, но пока она была рядом, он мог даже погрезить о месте в её жизни.

Поскольку занятия не скрывались и местоположение аудитории не было секретом, периодически их прерывали посетители. Чаще всего приходили к мистеру Мартену и чаще всего студентки. Но в этот день пришёл тот, кого профессор увидеть не ожидал. Луи, светловолосый жилистый мужчина, проследовал к столу и протянул руку преподавателю, которую тот немедленно пожал, ожидая услышать причину визита.

– Приветствую, – произнёс гость – вы позволите украсть даму на пару минут? – он наклонился над Джейн, обращаясь уже к ней – Нужна твоя помощь.

– Забыл, как пишется твоё имя? – подколола девушка, вставая с места.

– Очень смешно!

Они разговаривали неформально, чем породили немалый интерес профессора. Луи был ненамного старше Джейн, и, насколько ему было известно, работал лишь несколько лет в администрации вуза, где-то в архиве. Ник плохо его знал, но знаком был, и тот производил вполне неплохое впечатление. Только теперь это впечатление подпитывалось зудящим чувством негодования.

– Что случилось? – начала выпытывать девушка, когда они с Луи отошли от кабинета в коридор.

– Пришёл ответ на прошение. – парень был явно раздражён, о чем свидетельствовали руки, что постоянно меняли своё положение – Отказ. – он пожал плечами – Мама просит тебя помочь составить официальный ответ, да так, чтобы у них кровь из ушей полилась, как ты умеешь.

Луи прижался к стене, смотря по сторонам, и ждал пока Джейн прочтёт бумагу, что тот ей передал. Мимо проходили студентки, и он невольно бросал взгляд их уходящим силуэтам.

– Понятно – наконец выдала девушка – Как она?

– Переживает, но настроена биться до последнего, кстати, ждёт в гости. Куда ты пропала-то? Давно тебя не видел.

– Было много дел.

– Я уж было подумал, у тебя кто-то появился – игриво пошутил парень, ткнув собеседницу локтем в бок.

– Не говори чепухи – она ловко скрылась за шуткой и засмеялась.

– Почему же? Придёт время, мы с мамой будем принимать твоих женихов, устраивать допросы, пробивать их по базе.

– Ты закончил? А то мне идти надо.

– Закончил, но не забудь про письмо.

– Я пришлю его тебе завтра утром, в крайнем случае, вечером.

Луи обнял девушку в знак безмерной благодарности и тут же ушёл, оставив её наедине с профессором, а его – с кучей вопросов.

– Прости. – виновато прошептала она и села на место.

– Вы знакомы?

– Да, мы друзья, росли вместе. Я хорошо общаюсь с его мамой и иногда помогаю ей составлять претензии или обращения, когда ей вздумается поругаться с кем-нибудь. – в доказательство она потрясла перед ним бумажкой, что дал Луи – А она всё переживает за меня и просит сына следить, чтобы ко мне никто не приставал.

Ник многозначительно хмыкнул и внезапно спросил:

– Может глупый вопрос, но почему она не сватает тебя со своим сыном, разве это не логичнее?

– Мы знаем друг друга с ранних лет, и, скорее, как брат с сестрой.

– У вас что-то было? – задав вопрос, Ник сразу понял свою ошибку, но сделать уже ничего не мог.

Он бы ни за что не поверил, что тот, у кого была возможность быть близким с ней, не воспользовался бы этим. Джейн была не только умна, но и красива, а, главное, обладала чувством такта и женственностью, что неплохо выделяла её на фоне остальных. Она цепляла, хоть и не сразу, ведь первое, что бросается в глаза это, безусловно, яркость, но, когда цепляла – очаровывала. Она элегантно одевалась, подчёркивая формы и изгибы, грамотно говорила, а от улыбки можно было сойти с ума. И это поражало Ника, ведь именно эти качества ищет мужчина, а отыскать подобное непросто.

Джейн сощурила глаза и наклонила голову. Если вопрос про вечеринку ещё можно было трактовать как учтивый интерес, то этот, вне всякого сомнения, был признаком симпатии. Вид растерявшегося мужчины окончательно уверил в его ревности.

– Только детские шалости. – загадочно ответила девушка и улыбнулась.

Она честно одержала победу и погрузила внимание в свою работу, предоставив профессору пыл догадок. Свой прокол он учёл, а внезапная ревность открыла глаза, она не была его, а значит могла принадлежать кому угодно. Каждый, кому она позволит, мог обнимать её, целовать и прижимать к себе, и скорбное ожидание неизбежного сменилось категорическим несогласием.

Ник мог бы нагружать её работой, заставлять приходить на занятия даже по выходным, чтобы у неё не было возможности пересечься с кем-нибудь, а если бы и была, то не было сил улыбаться. Но, взяв в библиотеке книгу, “Гордость и предубеждение”, чтобы подготовить материал для лекции первому курсу, внутри обложки, там, где оставляли пометки о предыдущих читателях, он увидел её имя, и понял. Совершенно определенно, она не была для него классическим примером молодой особы, а потому все эти глупые привязывания к себе её не удержат. Всё, что он мог сделать для неё, это быть ей нужным, а всё, что мог получить сам, это беседа по душам, и, пожалуй, это его привлекало.

– Почему все женщины так любят этот роман? – он сидел напротив вполоборота в маленькой каморке и теребил книгу, будто ждал от неё новых прозрений.

Джейн отвлеклась от письма и улыбнулась.

– Мистер Дарси покорит любое сердце.

– В литературе немало мужчин, которым даже я отдал бы своё сердце, почему именно он?

– Думаю, дело не только в мужском персонаже. Элизабет, в отличие от Джейн Эйр, например, не маленький хрупкий цветочек, она тверда и настойчива. Защищает себя и внушает, что даже гадкий утёнок может вызывать восхищение внутренним миром.

– Джейн Эйр тоже покорила внутренним миром. – не унимался профессор.

– Скорее, внутренней тонкостью, впрочем, не знаю, мне не удалось себя с ней ассоциировать. А Элизабет, обладая незаурядным умом и глубокой душой, умело существовала в мире полном глупости, не теряя себя и даже противостоя устоявшемся традициям, когда противостоять им было почти невозможно. – откинувшись на спинке стула, она задумчиво прислонила ручку к губам и произнесла – И лишь такой, как мистер Дарси, способен разглядеть всё это под слоем условностей.

С минуту комнату наполняла тишина, пока Ник задумчивым голосом, всё так же перебирая страницы обветшалой рукописи, её не нарушил.

– Считаешь себя гадким утёнком? – он смерил её кротким взглядом и отложил книгу.

– Нет, но порой чувствую себя глупой.

– От этого и начинаешь умничать?

– К сожалению – угрюмо, но с улыбкой, Джейн сравнила себя со всеми героинями сразу и опечалилась от того, что искусство умничать давалось ей не так изящно, как им.

– На самом деле, как ни странно, ни один мужчина не знает, как общаться с женщиной, а все эти идеалы, которых вы видите в кино и книгах, придуманы женщинами. И, к сожалению, не всем дано понять, куда стоит смотреть, чтобы этому научиться. – его чёрные глаза сверкнули в свете старой лампы, но блуждали где-то вдалеке.

– А ты знаешь? – фривольно спросила девушка.

– Я хотя бы знаю, кто такой мистер Дарси. – он подмигнул и сложил перед собой руки на стол – Но, думаю, я что-то да понимаю. Жаль только, что идеальным мужчине суждено быть исключительно в женских романах.

Его любопытство подстёгивало Джейн кокетничать, хоть и делала она это не с профессиональным настроем, стреляя глазами и бросая ухмылки. Иногда ему удавалось доводить её до смеха, когда улыбка становилась максимально широкой, её лицо приобретало тёплые оттенки. Он считал, что мужчины не должны смеяться, его отец учил всегда сохранять хладнокровие и быть серьёзным. Но её смех вынуждал забыть о правилах и принципах, да и сама девушка оказалась на редкость остроумной, подмечая порой то, о чём помыслить просто не пришло бы в голову.

Каморка была тесной и давила массивными стенами, особенно в моменты, когда душа требовала простора и свежести, так лучше думалось. Но всё чаще занятия, постепенно сменяемые приватными разговорами по душам, проводились в маленьком кабинете, где чувство защищённости и уединения развязывали язык и позволяли глазам говорить самим.

– Может всё-таки подвезти? – спросил Ник после наступления темноты.

Он часто предлагал подвезти или проводить, ибо нёс ответственность за безопасность своей ученицы, но та постоянно отказывалась. Она всегда отклоняла любую помощь, даже если та ей была необходима, но почему-то именно в этот вечер решила согласиться.

Они задержались дольше обычного, и хоть дом был не так далеко, идти уже было страшно, а общественный транспорт не внушал чувство безопасности после наступления темноты. К тому же девушку не покидало ощущение, что их обычного взаимодействия ей уже недостаточно. Она хотела перейти черту, хотела видеть его не таким собранным и сдержанным, заставить его снова потерять контроль. И полагала, что он тоже этого хотел, иначе не стал бы так жадно расспрашивать обо всём на свете.

Как галантный кавалер, он помог накинуть лёгкое пальто, на улице уже становилось прохладно, а до парковки надо было пройтись. Была ли ночь прекрасна, сверкали ли на небе звёзды, Джейн не знала, ведь смотреть по сторонам значило потерять из виду его. Она шла и глядела вперёд, сжимая сумочку в замёрзшей руке, и чуть не прошла мимо нужного автомобиля. Тот стоял поодаль, в самом конце парковки кампуса, и не создавал впечатления транспорта обычного учителя.

Профессор открыл дверцу своей студентке и усадил в шикарный автомобиль, внутри он был бесподобным, хотя снаружи казался строгим. Он спросил адрес и пристегнулся.

– Красивая машина. – выдавила из себя девушка, справившись с нахлынувшим удивлением – Так ты богат?

– Скорее хорошо обеспечен. – он повернул ключ и плавно тронулся с места.

Профессор водил аккуратно и неторопливо, и это вписывалось в его образ, хоть автомобиль явно не соответствовал статусу простого учителя.

– На университетскую зарплату, или издательство процветает? – не унимала своё любопытство Джейн.

– У меня есть ещё бизнес – отвечая односложно, он словно издевался.

– Какой, если это не секрет? Потому что, если ты торгуешь органами, поверь, найдёшь и получше. Я в тебя верю. – Ник усмехнулся, не отрывая глаз с дороги, пока его рука элегантно поворачивала руль.

– Нет, моя семья все поголовно врачи, у них есть своя клиника, а я занимаюсь поставкой лекарств.

– Ого, компенсируешь отсутствие тяги к медицине?

– Что-то вроде того.

– Зачем тебе тогда университет? Здесь много не заработаешь, а студенты тебя бесят.

– Я люблю литературу. – он пожал плечами – Это скорее для души. Плевать, кто уйдёт со знаниями, а кто без, но я всегда нахожу что-то новое. И мне нравится, что я могу изучать литературу со всех её сторон: её историю, её философию, расшифровывать каждое произведение, жизнь автора. Эта многогранность наполняет меня.

– Я понимаю. – и она действительно его понимала, как никто другой.

Он бросил взгляд и подмигнул ей, вернув внимание к дороге. Они часто отступали от тем, но не касаясь себя и своей жизни, оттого делиться чем-то таким личным было непривычно. Но Ника впечатлило, как она отреагировала на его слова, он был уверен, что людей вдохновляют деньги, а она, в очередной раз, разделила его пристрастие. Почувствовав себя уютно, он ощутил родство и близость, нога девушки была близка к его руке, и, сжав руль, он включил радио, чтобы хоть немного заглушить вопли в голове.

Рассматривая салон машины, которую она никогда раньше не видела, Джейн уловила тихую музыку, это была знакомая ей песня, и она попросила сделать погромче. На улице стучали капли редкого дождя, машин совершенно не было, а вокруг светили огни разноцветных вывесок. Девушка подёргивала ногой в такт музыке, а на припеве и вовсе запела, качая головой, плавно водя ладонями по воздуху. Она улыбалась и подпевала, совершенно не попадая в ноты, и от этого ей становилось ещё смешнее.

Профессор, прикрыв улыбку рукой, чуть не пропустил нужный поворот, упиваясь видом, что доставлял непомерное удовольствие. Он остановился у ничем не примечательного дома с вполне обычной входной дверью, к которой вела невысокая лестница. За окном в тусклом свете фужера виднелся силуэт, плывущий по комнате.

Мужчина обернулся к девушке, что, одарив его взглядом, полным теплоты и ласки, попрощалась, поблагодарив, и ушла. Он проводил её взглядом, уехав, когда за ней закрылась дверь.

Всю ночь Джейн не спала, думая о нём, и обнимала подушку. Ей безумно нравилось, когда он был откровенен, когда позволял себе быть заносчивым и с презрением говорить о целом мире. Его надменный взгляд, сменяющийся на горящий интерес при зрительном контакте, заставлял верить в чувства, равных которому у неё ещё не было. Запреты общества и возможное осуждение меркли на фоне уголков рта, вздымающихся в ухмылке. Девушка сгорала от наплывающей влюблённости и горела от страха в собственном пламени, не отпускающего ни на миг сомнения. Были ли чувства взаимны? Очевидно, интерес наблюдался, подогревая огонь, он позволял себе непринуждённые жесты и сигналы. Но почему он молчал? Боялся разоблачения или жаждал исключительно без пятиминутных отношений, когда кажется, что вот-вот что-то произойдёт, но всё ограничивается лишь стрельбой глазками и фривольным кокетством.