1993 год. Назад в СССР, или дети перестройки.

Глава 1

Новенькая жёлтая «Волга» такси с бешеной скоростью, визжа тормозами на крутых поворотах, мчалась по пыльным улицам старой Москвы. Несмотря на конец июня, над городом стояла какая-то совсем осенняя туманная дымка, небо скрыли нависшие низко серо-свинцовые сплошные облака и хотя часы на руке Сашки отсчитали давно уже полдень, ни один лучик солнца не доходил до глянцевого потрескавшегося асфальта в пятнах луж.

Александр был одет в свой лучший и, надо признаться, единственный костюм, в котором он щеголял на выпускном вечере 10 лет назад, ровно десять лет, когда Саша Рыжов, совсем ещё мальчишка, получал свой аттестат зрелости. Да черт с ним с костюмом, надевал-то его Сашка редко, всего несколько раз – три – четыре свадьбы, несколько банкетов по случаю и без. В общем, костюм был ещё вполне приличный и не совсем вышедший из моды, к счастью она меняется у мужчин не так часто, как у женщин.

Чемодан, наспех собранный полчаса назад, лежал в багажнике. Рыжов даже не знал что с собой брать, он никогда не ездил на теплоходах, пароходах, яхтах и прочем водном транспорте, если не считать речных трамвайчиков, на которых катался иногда в дни своей юности.

Да, юность! Давно ли она закончилась? Тогда ли, когда он довольный и чуть уставший пришел домой после выпускного бала, с гордостью показав родителям свой аттестат, где средний бал был больше четырех с половиной. Или тогда, когда он поступил в авиационный технологический институт, поступил просто так, сам толком не зная почему именно туда, но не без помощи своей матушки и не без протекции дальнего родственника, вместе с отцом работающим большим начальником на маленьком заводе. Или может быть юность ушла уже тогда, когда впервые восемнадцатилетнему студенту приоткрылась неизвестная ему доселе завеса, завеса любви, когда на втором курсе, на картошке он познакомился с девушкой, ставшей его мечтой. Сладость первых поцелуев и горечь первой разлуки, она случилась уже через год, закалили Сашку. Он стал чуть трезвее смотреть на жизнь, но пожалуй до сих пор оставался идеалистом, стремящимся видеть в людях, да и в жизни вообще всё только хорошее, чистое, высокое. Всё это конечно было, было несомненно, этого не могло не быть, но сколько же ещё в этой жизни грязного и безнравственного, сколько убожества, серости вокруг.

Сейчас, мчась в такси навстречу другу, пригласившему его в поездку на теплоходе по Волге, Александр старался гнать подальше эти мысли – мыслишки, горькие, до того неприятные, что брезгливая гримаса сама по себе возникала на лице. Но нет, никуда нельзя было деться от них ни днём, ни ночью, ни даже в кошмарных снах, эти мысли мучили, не давали покоя, давили все время, как вода давит на уши, если нырнуть слишком глубоко.

Да, институт, вот это была действительно безоблачная пора! Иногда конечно, было трудно, например, на картошке – студенты работали по 12 часов, не разгибаясь под дождём. Спецовки не успевали просыхать до утра, в бараках гулял ветер, продувая насквозь худые, изможденные работой, тела, но в них ещё теплилась жизнь и устраивались дискотеки по вечерам, и лазили ребята в бараки к девочкам. В общем было тяжело, но весело, не тяготела над всем этим ещё печать безысходности и серости.

Учился Александр достаточно легко, стипендию получал всегда, а на последних курсах даже повышенную – 56 рублей, целое состояние для него. Он знал, что многие его сверстники живут куда шире. Тот же Игнатов – бывший одноклассник, придя из армии, поступил в Плехановский институт, учился и попутно спекулировал всем, чем мог. Это у него было в крови, ещё со школы. Впрочем Сашка почти не завидовал таким людям, он в жизни своей ничего не украл и никого не обманул по-настоящему. В глубине души он даже гордился этим немного, совсем капельку, стараясь нигде не выдавать этого своего чувства. Честность в их эпоху послужила бы поводом насмешек и даже презрения, узнай об этом кто-нибудь.

Болезненно честный Александр был вынужден скрывать в себе этот бесценный кристалл, подстраиваясь под общую массу на вечеринках, жать руки фарцовщикам, скрытым аферистам и всякой прочей мелкой сволочи, легко флиртовать с ночными бабочками, не с теми же конечно, которые крутились у «Метрополя», а с теми, кто попроще. Впрочем, Рыжов никогда не любил шумные пестрые компании, слыл домоседом, ему было слегка неприятно вращаться в таких компаниях, считающихся даже очень приличными, где не ругались матом, не пили из горлышка и женщины не раздевались в соседней комнате. Там были вроде бы свои ребята, причесанная молодежь начала восьмидесятых, все умницы, все студенты, скрывающие в большинстве своём мелкую душонку под маской интеллигента.

У Александра было несколько хороших приятелей, даже друзей. Собственно настоящих друзей только двое, как и у всякой натуры цельной, не распыляющейся и постоянной. Подружек у него почти совсем не было – он никогда не увлекался просто так, на 5 минут, но зато любил, и если уж любил, то серьезно. Впрочем по-настоящему он любил последний раз лет 5 назад, нет даже больше, ему вспомнилась эта история и Александр невольно вздохнул, нет, не горько, не тяжело, а просто так, испытав вдруг легкую ностальгию по прошедшим годам.

Тогда… тогда было всё проще, намного проще. Молодость, безмятежность, ни гроша в кармане, да и так, казалось, легче существовать. В те годы Сашка как-то не очень задумывался над будущим. Правда все шло так, как он и предполагал – закончил институт, потом работа не столь тяжелая, но и не так оплачиваемая, как хотелось бы, но это была ерунда, столько сил ещё не растрачено, столько молодого задора, что казалось- всё впереди, протяни только руку, напряги только волю!

Однако, с первых же месяцев работа принесла разочарование. Нет, не только из-за низкого 150 рублевого оклад. Александр понимал, что это временно, что это у всех молодых инженеров. Он просто разочаровался в своём окружении, все сотрудники грызлись между собой и с начальством за лишние несколько рублей или за более перспективное назначение. Мужики постарше чуть ли не каждый день пили водку на работе, забравшись в дальний угол лаборатории. Молодежи почти не было. Сашка работал практически в одиночестве.

Он не был избалован в детстве, был достаточно самостоятелен, смышлен и неглуп и вкалывал за свои 150 так, как другие не работали и за триста. Сашка поступил в аспирантуру, начал писать диссертацию, но что-то не клеилось вот уже третий год, он нервничал, вечерами рвал листы, исписанные никому не нужными формулами и выкладками, снова писал и снова рвал, комкал и бросал в угол. Зачем? Кому всё это надо? Такие мысли молниями проносились в его голове, но работоспособность и упорство брали своё, и размашистым почерком ложились на бумагу новые расчеты, которые не интересовали никого: ни доцентов, ни докторов, тусклыми рыбьими глазами, смотревших куда-то сквозь листки, когда Александр приносил им показать свою работу, ни товарищей по науке, вечно куда-то спешащих и отнекивающихся, или кивающих на ходу – мол, верно, молодец старик, так держать.

Сашка устал. Наконец диссертация застряла где-то наполовину, новых мыслей, нужных для её продолжения не было и вот уже скоро месяц как он не брался за перо и бумагу. На работу он ходил, как в полусне – замкнутый, неразговорчивый и угрюмый делал свое дело, напылял образцы, отдавал их старшему сотруднику, не глядя ему в глаза.

На личную жизнь он тоже махнул рукой, жил один в двухкомнатной квартире. Отец с матерью, проработав всю жизнь, купили домик в деревне под Рязанью и решили старость свою провести в родной для них стихии – они оба родились в деревне. Готовить Сашка умел с детства, стирать научился, да и вообще, много ли ему было надо – жил, как все холостяки. Ходил иногда на футбол, когда играла его любимое «Торпедо», да и сам ещё любил погонять во дворе мяч, если собирались ребята постарше. Вечерами нередко просиживал с сигареткой около телевизора, старенького полуразвалившегося чёрно-белого «Темпа», смотря всё подряд без разбору. Иногда звонил приятелям или звонили ему, в основном по делу, по работе, изредка просто так.

Пора юности с гулянками и вечеринками миновала, ушла безвозвратно и иногда Александру становилось мучительно жалко себя, такого одинокого, не согретого среди тоскливых будней, не имеющего своего лица. Именно это последнее было страшнее всего, лицо, свой внутренний мир был, и был лучше, чем у других, но его некому было показать. Некому… Иногда Александру казалось, что всем на него наплевать, как впрочем не только на него, но и друг на друга. Он понял поздно, что для него – простого советского инженера, так же как и для миллионов и миллионов других маленьких человечков, в этой жизни осталась только работа, хотя ей не гордились, давно прошли те времена. Ей жили, жили почти без праздников, она поглощала человека всего, до самых кончиков пальцев и нечего было и думать, чтобы вырваться из этого адского круговорота.

У одиночки нет сил для борьбы. Александр Рыжов не составлял исключения из правил, он покорился судьбе и просто плыл по течению.

Глава 2

Наконец-то машина вынырнула на прямую трассу, уходящую в дымке где-то впереди чуть ли не за горизонт. Сашка неплохо знал Москву, но, хоть убей, не мог определить, по какому шоссе или проспекту они сейчас едут. И вообще он не представлял, как доехать на этот самый московский северный речной вокзал. Поэтому, ещё выходя из дома, решил взять такси. По известному закону подлости машину поймать он смог очень не скоро, таксисты не жаловали своим посещением Орехово, где он жил, тем более в середине дня. Пароход, или как его там, отходил в 13-00 а сейчас было уже 12-40.

Шофер гнал во всю мощь, за стеклом проносились старые сталинские девятиэтажки, тусклой радугой мелькали машины – мощные грузовики, Жигули всевозможных марок и прочие атрибуты красивой, как казалось Сашке, и какой-то недоступной, почти фантастической жизни. У него не было машины, да и быть не могло при его зарплате, к тому же полтора года назад цены на личный транспорт поднялись, вернее сделало это государство по-хитрому. Старые модели Жигулей – пятерка, шестерка и семерка перестали выпускаться, остались только восьмерка, девятка и ещё какая-то десятая модель, которую Александр ещё толком нигде не видел, но про которую много говорили и стоила она тысяч 11 или 12. Новый Москвич тоже был где-то тысяч на 10, а Волги выпускали теперь только 31 и стоили они столько, что Сашке даже было страшно подумать об этом.

Как-то в редкую минуту досуга, они со своим соседом и хорошим приятелем Юрой в шутку подсчитали, сколько понадобиться времени, чтобы при их зарплате купить такую Волгу. У Юры вышло, что откладывая по сотне рублей в месяц, экономя буквально на всем Сашка, да и сам Юра, работающий радиомонтажником, накопили бы на эту машину за 20 с хвостиком лет. 20 лет! Сашка невольно улыбнулся этой давней шутке. Несерьезно конечно. Однако есть же люди, позволяющие такую роскошь, берут да ещё и с немалой переплатой.

Сашка еще раз вздохнул, на этот раз горько , усилием воли прогнал эту мысль. Предстояла поездка, веселая прогулка, как охарактеризовал ее Леха, старый друг. Сколько стоит путевка и вообще все это, Сашка не знал. У него было в запасе рублей 500 ,он даже не считал, сколько точно, откладывал, когда оставалось от зарплаты в конце месяца по троякам и пятеркам, накопилась внушительная пачка, которую он и сунул всю, не пересчитывая в карман пиджака.

Вообще, все это было так неожиданно – звонок Лёшки, предложение. Он согласился на него сразу, почти не колеблясь. Жизнь зашла в тупик, надо было вырваться, продышаться от всего этого, от работы, от такой жизни, серой как его пиджак, тоскливой и безысходной.

Лёшка, как он там поживает? Они не виделись лет 5, да не меньше. Алексею не было и 23, когда он уехал из Москвы. Он был неудачником, его старый друг. Еще со школы, где они учились вместе и дружили с 7 класса, Алексей мечтал о деньгах, строил воздушные замки, один красивее другого, но сам в принципе ничего не представлял из себя, учился так себе, списывал домашки у Сашки и других отличников. Правда, иногда блистал на истории, литературе и некоторых сугубо гуманитарных предметах, но успехи свои не спешил закреплять. Лёха был ленив, учиться не желал на все сто процентов, хотя, странное дело, и не был тем, кого называли в те времена блатным, шпаной. Он был тихоней, не лез в бутылку, не умел драться и за это его многие из класса не уважали. Характер у него был неровный, странный какой-то и все же Сашку тянуло именно к нему, они много ссорились, ругались, подчас до драки, но всегда шли потом на мировую, Сашке было скучно без друга, пусто как-то, а с Алексеем всегда было о чем поговорить. Да, он был неглупым, развитым, серьезным парнем, несмотря на целую кучу недостатков, включая сюда долю трусости и мелочности, и добавив прямо-таки чудовищный эгоизм. Но несмотря на это, Александр очень привязался к другу, да и у того не было, пожалуй, товарища ближе Сашки.

После школы Алексей поступил в какое-то училище, где готовили телемастеров. Профессия тогда считалась очень престижной и денежной, прямо таки мечта! Но пришел срок и Лешку забрали в армию. Александр так тосковал по другу, что даже ездил к нему на службу. После армии Алексей изменился, стал серьезнее, трезвее смотреть на жизнь, повзрослел, как и большинство бывших солдат. На телемастера он так и не доучился, менял места работы, как перчатки, был и фотографом, и приемщиком в телеателье, даже слесарем на заводе,

Сашка считал своего друга шалопаем за несерьезное отношение к работе, тот все время искал больших денег, школьная мечта оставалась в нем, жила, бурлила, не давала ему покоя. Потом Алексей тяжело заболел, так что не мог даже ходить, лечился он долго, чуть не полгода был прикован к койке, но вылечившись, не успокоился. Перестройка тогда вступила в свою решающую фазу, народ стонал под гнетом госприемки, расценки резали, премии снимали, заработки сокращались катастрофически. Тогда Лешка собрался и то ли отчаявшись, то ли плюнув на такую жизнь, уехал куда то далеко, кажется на Дальний Восток, оставим своим друзьям записку – "Простите, не могу смотреть вам в глаза, я нищий неудачник. Я появлюсь только тогда, когда найду свое место в этой жизни, когда обеспечу себе безбедное существование, лишь тогда я не буду презирать сам себя" – писал тогда Лешка.

Ненормальный! Какого черта ему было надо? Признаться Александр не понимал его отношения к жизни, и вот теперь наконец этот звонок. Видать хапнул Лёха деньжат, разжился старый хрыч! Сашка улыбнулся, чуть заметно, порадовавшись за друга .

– Всё, приехали, – голос шофера вывел Сашку из размышлений, – центральный подъезд, как просили.

– Благодарю, – кивнул Сашка.

Часы показывали без семи минут час, он заторопился, достал червонец, получил законный рубль сдачи и вылез из салона . Алексей должен был встречать его именно здесь, у главного входа в вокзал. Таксист поставил чемодан у ног Александра, хлопнул дверцей и машина отъехала, мягко шурша шинами.

– Шеф! – знакомый голос заставил Сашку вздрогнуть. Это было его старое прозвище, данное ещё в школе неизвестно за что. Сашка этим даже гордился . Шеф звучало как-то торжественно и престижно. Александр увидел человека, который быстрым шагом шёл ему навстречу. Да, сколько лет! Впрочем Лёшка почти не изменился, такой же высокий, усатый и черноволосый, разве что похудел. Лицо стало смуглым, как-то вытянулось, белозубая улыбка, которую сам Алексей любил называть "голливудской", сверкнула под аккуратной полоской усов.

Что-то защемило у Сашки в груди, сердце заколотилось, и он сделал шаг вперед.

– Привет! – почти крикнул он, протягивая руку.

– Привет! – ответил Алексей, стискивая жилистую ладонь Сашки.

– Вот какой ты стал! Только старого меня больше нет.

– Как нет? – слегка изумился Сашка.

– Вот так! Мерзликин похоронен 5 лет назад, здесь в Москве. Он умер вместе с моим прошлым, вместе с болезнью, убожеством жизни. Я поменял фамилию. Теперь я Князев, дружище.

– Ага, девичья фамилия матери, – улыбнулся Рыжов, – ну рассказывай, как ты там?

Александр заглянул в серо-стальные добродушные глаза друга, глубокие и чуть тоскливые.

– После, после, шеф, – Алексей взял его под руку и потащил вперед.

Сашка хотел было вернуться за чемоданом, но его уже схватил кто-то в синей форменной тужурке. Друзья быстро прошли через вокзал и вышли на пирс. У причала стоял всего один теплоход – огромный белоснежный красавец, с несколькими палубами, заполненными счастливыми пассажирами. Отъезжающие махали руками, кричали что-то толпе внизу на причале, посылали воздушные поцелуи, кое-кто даже подпрыгивал, чтобы на него обратили внимание. На борту корабля, ближе к носу Сашка прочитал название, начертанное монументальными огромными буквами "Руслан". По широкому трапу двое друзей и семенящий сзади носильщик поднялись на главную палубу. Было уже без одной минуты час. Провожающие покинули судно, и хриплый голос из мощных динамиков вдруг рявкнул так, что Сашка непроизвольно вздрогнул.

– Внимание, теплоход отправляется, поднять трап.

– Вовремя, – сказал Алексей, уверенно поднимаясь по лесенке на самую верхнюю палубу, – ты, шеф, пощекотал мне нервишки своим опозданием, я уже думал, что придется чуть отложить отплытие.

Алексей улыбнулся, и Сашка даже не понял всерьез ли он сказал свою последнюю фразу.

– У тебя все такие же шутки, – заметил Сашка,

– По-старому плоские и не смешные? – ответил Лёшка, и друзья рассмеялись, входя в широкий коридор внутреннего помещения лайнера.

– Наша каюта люкс, первый класс , я надеюсь тебе понравится! – Алексей уверенно шагал по бордовому ковру, – да и к тому же я приготовил тебе небольшой сюрприз!

– Самый главный сюрприз – это твое возвращение, блудный сын! – Сашка хлопнул Алексея по плечу, – я же думал, что мы больше не увидимся.

– Зачем так трагично? – Алексей подошел к высокой двери с красивым номером 7 и, повернув дверную ручку, галантно скомандовал, – Прошу!

Оценили 2 человека

Глава 3

Сашка последовал приглашению и вошел, ступая по мягкому ковру в полутемную прохладную прихожую.

Пахло чем-то приятным, каким-то освежителем. Слева – две небольшие дверцы вели, очевидно, в туалет и ванную. Чуть дальше, справа, желтела ещё одна закрытая дверь. А прямо Александр увидел вход в большую просторную комнату.

– Налево – удобства, направо – спальня, а прямо – наш салон, – Алексей бросил Сашкин чемодан куда-то в недра, встроенного в стену, шкафа, и хлопнул входной дверью. Они вошли в салон, и взгляд Сашки сразу же наткнулся на человека, сидящего в огромном низком кресле.

– А вот и мой сюрприз! – Алексей хлопнул в ладонь, потирая руки, – что, не узнаете друг друга?

Незнакомец плавным, медленным движением поднялся из кресла. В первое мгновение Сашка не разглядел в полумраке его лицо, но вдруг в голову ударило.

– Бог ты мой! Колычев! – вырвалось у Сашки, и руки их соединились в рукопожатии. – Какими судьбами?

– Да такими же, как и ты, – улыбнулся Колычев.

Александр отчётливо помнил его – Сашку Колычева, дружка Алексея. С Лёшкой тот, кажется, вместе учился на телемастера, и втроём они иногда ходили на пляж или в кафе. Сашка никогда особо не дружил с этим красавцем-атлетом (одно время Колычев занимался атлетической гимнастикой), считая его в глубине души неумным, самолюбивым и избалованным человеком. Да и тот, как Сашка чувствовал, не особо его жаловал. Постоянно подкалывал за костлявое телосложение и вообще считал его мальчишкой, ничего не мыслящим в этой жизни. После отъезда Алексея Рыжев не видел больше качка, так прозвал он Колычева. И вот теперь…

– Лёха, ты что устроил встречу старых друзей? – спросил Александр, удивлённо и радостно вскидывая брови.

– Именно, братец, – Алексей опустился в кресло, утонул в подушках, закинув ногу на ногу. Безукоризненный серый костюм на нём отливал сталью, как и глаза его хозяина, блестевшие в полумраке комнаты.

– Садитесь, что вы встали? – оба Сашки опустились в кресло напротив Алексея.

– Это что, мы тут жить будем? – простовато спросил Сашка Рыжов, с интересом и долей восхищения, оглядывая салон.

– Да, это будет нашей гостиной, спальня в другой комнате, – ответил Князев, – Как, ничего вроде номерок?

– Да, не слабо, – подал голос Колычёв, – я смотрю, тут и видак есть, – он указал на подставку с цветным телевизором.

Наверху действительно стоял видеомагнитофон.

– «Электроника ФМ», – продолжил атлет, презрительно скривившись, – туфта.

– Ну, – Алексей развёл руками, – узнаю, былые амбиции. Ты всё такой же, ничуть не изменился.

– Нет, почему же? – Колычев произнёс это с нотками нравоучения и чуть-чуть даже хвастовства, – у меня руки уже 47 см.

– Ничего себе,– с иронией, даже не скрывая её, протянул Рыжов. Он перегнулся, протянул руку и пощупал двумя пальцами мощный бицепс Саши.

– Здоров, здоров, всё та же чёрная футболка, как же, помню!

Колычев чуть улыбнулся, самодовольно, гордо, он уже умел владеть собой. Только его красивое лицо приняло обычное презрительно безразличное выражение.

– Знаете, мужики, а я всё-таки страшно рад нашей встрече! – Алексей ещё больше развалился в кресле. В его позе было что-то раскованное, даже изящное, – подумать только, пять лет прошло, целых пять лет, и мы снова вместе.

– Ну чего, рассказывай, как жизнь? – спросил Колычев, – помнишь свою записку «Не могу так жить»? – передразнил он Алексея, и все рассмеялись, вспомнив былое.

– Дурачок! – как-то ласково добавил Колычев, – ну, и сбылись твои мечты, неисправимый ты идеалист?

– Как знать? – загадочно ответил Князев, – Я никогда не надеялся на манну небесную, всегда работал, пытался что-то сделать.

– Знаем, знаем! – весело крикнул Колычев, – Знаем, как ты работал.

– А работа работе рознь, – заметил Алексей, – ты же знаешь, что я всегда хотел работать, но не за прожиточный минимум.

Колычев опустил глаза и Лёшка продолжил.

– До тех пор, пока я решил порвать со старой жизнью, официально моя зарплата колебалась от 130 до 200, да и то грязными. Ну, были времена, когда я имел по 300, но ведь риск за лишние какие-то полторы сотни был большой, и я дрожал, как осиновый листок.

– Ну, конечно, это несерьёзно, – вставил Колычев.

– Если уж рисковать, то знать за что! – Алексей улыбнулся и подмигнул друзьям., – но лучше жить честно. Живёшь, как все, да и спишь спокойно. Правда, шеф?

– Так я никогда и не жил иначе, – ответил Рыжов. И как бы, вспомнив, что-то добавил неспешно – да, Мерзликин, фу ты чёрт, Князев, бизнесмен ты наш! Сколько я тебе за всё это должен?

Сашка обвёл рукой каюту.

– Знаешь что? По старой дружбе, – начал было Алексей, но осёкся. И с весёлым любопытством, глянув на Сашку, произнёс, ехидно так, по-иезуитски, – А сколько у тебя есть?

С невозмутимым видом Александр запустил правую руку в боковой карман и вынул довольно внушительную пачку смятых замусоленных дензнаков.

– Пятьсот, – сказал он, бросая пачку на журнальный столик. Нарочито небрежно, по-купечески. Мол, знай наших, тоже мне прожиточный минимум нашёл.

Лицо Князева оставалось спокойным, лишь в глазах промелькнула искорка. Он отодвинул деньги к Сашке.

– Обижаешь, начальник! Это моё приглашение, моя инициатива и моё обеспечение, само собой. Конечно, твоих денег хватило бы, чтобы оплатить путёвку, посидеть вечерок в ресторане и осталось бы даже, наверное, на такси от порта до дома, когда вернёмся. Впрочем, в первый класс, да и тем более в этот номер, ты не достал бы бронь. Могу поручиться. Ведь это интурист, ребята! – Алексей похлопал по креслу.

– А зачем нам интурист? Обычный второй класс – это для советских тружеников, как мы, – ответил Сашка, – а деньги-то возьми, пожалуйста, я привык сам платить за себя.

– Ого! – Алексей удивленно поднял брови. – Шеф впадает в амбицию. – А ты, Шурик, обратился он к Колычеву. – Тоже хочешь за свой счёт?

– Я же предупреждал тебя, что у меня нет таких денег, – неохотно ответил атлет, поморщившись.

– Так что, шеф, придётся принять подарок от меня! – Алексей как-то ласково похлопал Рыжова по руке., – Забирай свои банкноты. Мы же друзья, друзья старые и верные. А я, к тому же, всегда был меценатом, когда водились денежки.

– У тебя, я смотрю, сейчас водится немало, – добавил Колычев, – как там в книжке? Сбылась мечта идиота?

Друзья рассмеялись, и Князев продолжил.

– О сбывшихся мечтах говорить рано, хотя кое-чего я достиг. Впрочем, жизнь она как синусоида, то вверх, то вниз, а у некоторых как прямая линия, всё время ползущая по графику где-то в районе нуля, – Алексей глянул на Сашку, – но не в этом дело. Друзья должны помнить друг о друге. Сегодня я на гребне, мой взлёт, моя удача. Почему я не могу сделать приятное своим товарищам? Ведь я уверен, что, окажись вы на высоте сегодня, то тоже помогли бы мне.

– О чём речь? – Колычев улыбнулся, – ты молодец, что появился. Дело не во взлётах и падениях, просто рад тебя видеть.

– Конечно, – добавил Сашка, – всё-таки, чёрт возьми, как хорошо, что мы снова вместе!

– Боже, сколько сантиментов! – Алексей развёл руками., – вы меня растрогали. Итак, денежные вопросы решены.

Сашка сгрёб со столика свои деньги и положил их обратно в карман. Однако же Лёшка шикует. Не слишком ли дорогие он делает подарки? Хапнул, хватанул деньжат. Толстый франт! Александр посмотрел на Князева. В детстве Алексей был действительно толстенький, хотя полнота его скрадывалась в некоторой степени высоким ростом. Сейчас, однако, он похудел, но не осунулся. Нет, просто согнал жир, стал как-то изящнее, стройнее, что ли.

– Ну, Лёха, рассказывай, как жизнь? – спросил Колычев, устроившись поудобнее, – как там на гребне, а?

– Да ничего себе, – ответил Алексей, – жить можно. Ведь я уже два с половиной года, как в Москве живу. Но, правда, времени свободного не было совсем. Я замотался, некогда было и позвонить вам. Да и на ноги не встал еще тогда прочно. Во Владивостоке я пахал больше двух лет. Кем я только не был – и слесарем, и рабочим в порту, фарцевал бывало по мелочевке разной дешевкой. Постепенно масть покатила, появились связи, блат кое-где. Там ведь каждый шурин в своем роде. Вспомнил я, что был когда-то фотографом четвертого разряда. Не без протекции кое-кого открыл халтуру. Ну, деньжата завелись, сунул кому надо, и взяли меня обратно в столицу. Фотографом, оформителем выставок всяких, главным образом автомобильных, Шеф, помнишь Гуковского?

– Ну ещё бы, – ответил Сашка, – правда, тоже давненько не слышно про него , а ты с ним работаешь?

– Отчасти, – продолжил Князев, – иногда видимся. Он там средней величины шишка. Дальше не пошёл. Так вот, от него кое-что зависело. Например, загранкомандировки, зарубежный рынок машин. Последние два года я не вылезал из загранки. Ну, не то, чтобы постоянно там торчал, но побывал раз 15. Италия, Франция, Штаты пару раз, ну и так, разные соцстраны.

– Ну, поздравляю, – сказал Сашка, – вот ты и сделал карьеру! Денег поди, куры не клюют?

– Фотограф! – с нотками удивления вскинул брови Колычев, – я не думаю, чтобы такая специальность особо котировалась и оплачивалась. Правда, загранка, конечно.

– Шурик, сто восемьдесят рублей за шестой разряд. Только за счёт заграницы и выезжаю. Впрочем, не только за счёт неё. Но это уже неважно. Другой разговор. А вы-то как? По телефону я не понял. Не женаты оба?

– Я разошелся два года назад, – ответил Колычев.

– А я и не сходился, – улыбнулся Сашка Рыжов, – работаю все там же, пишу диссертацию помаленьку, правда все опостылело до чёртиков, надоело жутко, замотался, слава богу вот эта прогулка! Только я хотел писать заявление на отпуск, не знал дадут или нет, как вдруг, вот странно, подходит ко мне начальник , ласковый, выкопал откуда-то три недели отгулов и предложил их использовать, я даже удивился!

Алексей чуть заметно, уголками губ, улыбнулся. Искорки юношеского задора появились в его глазах.

– А ты, Шурик, красавчик ты наш, как поживаешь?

Колычев улыбнулся, горько как-то, трагично, по-колычевски. Правда, былого самодовольства поубавилось в этой улыбке, сводившей когда-то с ума девиц на дискотеках.

– Да как живу, хреново. Статья у меня в трудовой книжке. Вот гады, залепили 33-ю за то, что поймали на халтуре. Без квитанции ремонт приложили, припомнили старое, что-то приписали. Надо было ведь показать начальству, что администрация не дремлет. Устроили показной товарищеский суд и выкинули как щенка. Пару кусков я скопил, конечно, к тому моменту, пока стал работу искать. Промотал почти всё, не брали меня никуда со статьей. А ведь всего за три сотни в месяц рисковал задницей, ну, как ты, Лёха, в своё время в ателье. Слава Богу, год назад устроился. В больнице работаю, в психушке санитаром при ненормальных. Имею почти две сотни. Работа халявная, сутки через трое. И двойной отпуск за вредность. Моя-то баба, как попёрли меня с ателье, заканючила. Пришлось нам расстаться. Да мне и не жалко теперь. Дрянь она была, жилы из меня тянула. Целыми днями не вылезал из халтуры и погорел.

Сашка выругался и закончил.

– Да, нет в жизни счастья. Одно болото. Это ты прав, – подхватил Рыжов, – болото, оно и есть.

– Да, – протянул Алексей, – вам, конечно, не позавидуешь. Но хочу вас обрадовать, чтоб не слишком горькой судьба казалась. Живут люди и хуже вас, и неплохие люди. Это еще не дно, поверьте. Я много поездил, много повидал. И скажу ох, и плохо же, ребята, жить простому человеку.

– Ну ладно, – Алексей вдруг резко, как пружина, встал из кресла. – Ладно, давайте располагаться, осматривайтесь тут. Можно и душ принять для начала. Тебе, шеф, вон ящик, смотри свой футбол или что там. Шурик, послушай что-нибудь. Видишь, вон кассетник. Короче, будьте как дома. Весь сервис к вашим услугам. А в 7 часов вечера мы осчастливим своим присутствием ресторан.

Грустные мысли за борт! Путешествие начинается!

Глава 4

В свои неполные двадцать восемь лет Алексей Князев достиг многого, даже слишком многого, хотя и начинал всё с нуля, с пустого листа, без поддержки родителей, друзей или влиятельных родственников, как начинали свою карьеру многие молодые люди восьмидесятых, дети перестройки – так называли теперь их поколение, ведь их путёвки в жизнь в основном совпадали с самым началом этого периода жизни и развития советского общества.

Из школы, из армии, с первых лет работы Лёшка вынес только одно – жить нужно достойно, как нормальные люди, а для этого нужны деньги, и деньги немалые.

В газетах, по телевидению и радио, напропалую талдычили, вбивали, ввинчивали стальными шурупами в головы миллионных трудяг – работайте, работайте до седьмого пота, работайте ради светлого будущего, работайте ради уважения в коллективе, ради благосостояния, которое повышалось постоянно, но только на бумаге в тех же газетах. Из года в год зарплата росла по крохам, рублями и копейками, но лишь в пространных, нудных годовых и квартальных отчетах, которые печатались на первых полосах за подписями очень известных фамилий, что им, фамилиям этим, верили, верили, несмотря на то, что почти у каждого зарплата падала. Лишь у немногих оставалась она на старом уровне, таком, когда едва не протягиваешь ноги, с грехом пополам сводишь концы с концами, И стыдишься называть эту убогую цифру своим знакомым. Правда, были люди, у которых зарплата вдруг повышалась. Бывало даже на червонец. «Бог мой, какие деньги», – говорили все. И ходил счастливчик по заводу, институту или стройке какой-нибудь с довольным видом, провожаемый завистливыми взглядами коллег, сослуживцев, с гордостью получая свой листок на зарплату. Вот, мол, смотрите, не зря работал столько-то лет. Гнул спину, и перед начальством тоже , пахал, едва ли не с хлеба на воду перебивался, и вот она долгожданная прибавка к зарплате.

Но таких счастливчиков были единицы в коллективах. Подачки им кидали, как кость голодному псу. Администрация играла в демократию, дешевыми трюками вселяя надежду в рабочий класс и интеллигенцию, гниющую на картошке или дремлющую у старых кульманов. Летели крупные тузы со своих постов. Об этом иногда и почти в открытую писали. Дескать, и до них добрались. Вот ведь как – перестройка снизу доверху.

Но в их кресла садились другие люди, энергичные, умеющие давать красивые обещания. А время шло, и все оставалось по-старому. Перестраивался лишь фасад здания. Облицовывали его усердно новой красивой разноцветной плиткой отечественного производства, а старые трещины в фундаменте заливали крепким бетоном.

А ведь незаметно, как овраги в поле пшеницы после дождя, в фундаменте этом появлялись новые трещинки, небольшие пока, ничего не значащие и вроде бы не угрожающие строению. Но не ведали про них торжественные голоса, разносящиеся под сводами 75-летней давности, под сводами, которые помнили ещё не громкий твёрдый голос своего великого строителя, после смерти которого в могучем здании им возведённом, угадывались лишь общие контуры первоначальной постройки.

Теперь, когда люди в большинстве своём махнули рукой на все давние обещания , когда телевидение и пресса сделали своё дело, когда исчезли постепенно из публикаций, из телеэкранов, волнующие когда-то давно всех темы, ранее закрытые, а теперь и вовсе, казалось бы, ненужные, когда на прилавках лежали уже свободно адидасы и саламандры, лицензионные, внешне красивые, но шитые нашими гнилыми нитками, когда 5-рублёвое мясо уже почти не было дефицитом в глубинке, теперь и только теперь, проделав дорогу только своими руками и своим умом, после долгих лет лишений, лучших лет молодости, загубленных на 100-рублёвых работёнках, Алексей Князев встал на ноги.

Непросто и не легко шёл он к пику своих желаний, своих возможностей. Да и, наверное, не достиг ещё его, этого самого пика. Он был по натуре своей бунтарём. Нигде и никогда он не склонял своей головы. Редкие минуты малодушия и жестокой депрессии тут же сменялись долгими днями и ночами напряжённой работы над задуманным делом, над самим собой. Последние несколько лет Алексею удавалось всё-всё, что он задумал. Непременно исполнялось, сбывалось, приводилось в действие с какой-то потрясающей, роковой неизбежностью и неотвратимостью. Иногда Князев оглядывался на себя – школьника, солдата, полунищего мечтателя или больного, почти потерявшего волю и надежду. Оглядывался, сравнивал с собой, теперешним, здоровым, сильным, уверенным в себе, сделавшим самого себя заново. В такие мгновения Алексею казалось, что все последние пять лет – это сон, лишь приятная эйфория, готовая вот-вот оборваться и проснётся он, и снова потянутся непролазные и беспросветные будни, нелюбимая работа и редкие дешёвые радости.

Забыть, забыть, как кошмар, вычеркнуть из памяти всё прошлое. Нет, не всё, конечно, только самое чёрное, мерзкое. Было ведь раньше и то, от чего до сих пор давит иногда в груди, и приятные эмоции всплывают оттуда, откуда-то из глубины души, из самых потаённых её уголков. Имя этому ностальгия, имя этому юность, ушедшая безвозвратно.

Даже теперь, после столько всего перенесённого, он с теплотой вспоминал далёкую пору беззаботной учёбы в школе, даже в училище, где и познакомился он с такими прекрасными и верными друзьями, как Сашка Рыжов и Сашка Колычев, с другими ребятами, пусть не такими близкими, но всё же хорошими товарищами. Лёшка не сходился со всеми подряд, ни в школе, ни потом уже на работе. Он не любитель был выпить или постучать в домино в обеденный перерыв, наскоро перекусив в заводской столовой полупрожаренным шницелем с мороженной картошкой. Умел он, правда, подстраиваться под компанию. Жизнь научила, в основном, армия, почти все на любой работе его уважали, хотя и мало кто сходился с Алексеем достаточно близко.

С девушками он был застенчив, до армии ни с кем не гулял даже, да и после неё ни за кем не гонялся особо. Был, Лёшка, малообщителен, неразговорчив с женским полом, навороченные девицы платили ему лёгким презрением и безразличием, а скромненькие маменькины дочки, подчас вздыхающие томно и не решающиеся на первый шаг, не могли добиться его благосклонности. Алексей или не замечал таких, или они не отвечали его идеалам внешности, которые за 22 года невинности выработались у Князева довольно строгие.

Первой его женщиной стала совершенно случайная дешёвая бабёнка, в меру смазливая и наглая, связь с которой Лёшка погнушался даже поддерживать после этого случая. Вообще-то он любил походить по дискотекам, молодёжным барам и кафе, бывало, на последнюю трёшку, оставаясь без копейки, на обеспечение отца с матерью. Танцевать Лёшка выучился отлично, любил это дело, все удивлялись, когда этот высокий, грузный, казавшийся таким тяжёлым и неповоротливым, парень, выделывал прямо таки чудеса на танцплощадке, преображаясь до неузнаваемости.

Даже до сих пор ещё, правда, редко, годы не те, общество солидное всё-таки, иногда показывал класс, как в старые добрые годы, и величавые красавицы удивленно вскидывали брови, и лысоватые, располневшие, респектабельные товарищи беспокойно ёрзали в мягких креслах, явно проигрывая в сравнении перед своими жёнами. Да, сейчас он держал себя в форме, хотя времени для занятий было маловато. Постоянные разъезды, хлопоты, визиты и приёмы, связи, звонки, просьбы, распоряжения. Всего этого хватало в теперешней жизни Алексея, жизни настоящего делового человека, человека с размахом и далеко не с таким, про который говорят иногда короче, – размах на рубль, удар на копейку. Нет, далеко не на рубль размахивался теперь Князев. А уж если бил, то тем более не на копейку.

Оценили 2 человека

Глава 5

Ресторан представлял собой довольно большое помещение, но несмотря на размеры, был каким-то тёмным, с низкими, обшитыми лесом, потолками, зашторенными окнами с мягкой красноватой подсветкой. Он был уже почти заполнен, когда трое друзей, плечо к плечу, вошли в широкие двери заведения. Все трое при параде, в костюмах и галстуках. Даже Колычев сменил традиционную футболку на элегантную тёмно-коричневую тройку.

Первый выход в свет должен был состояться а-ля модерн, как сказал Алексей. Да никто и не возражал ему.

Все, кроме самого Лёшки, были напряжены и как-то сосредоточены, словно перед каким-то необычным событием. Сашка Рыжов придирчиво оглядел себя в зеркало, выходя из номера. Из отражения на него смотрел невысокий, широкоплечий, смуглый мужчина, не мальчик уже, с высоким лбом, под которым светились живые, не потускневшие ещё, несмотря на нелёгкую жизнь, глаза. Ранние морщинки на лбу упорно не желали разглаживаться. Да и чёрт с ними, у кого их нет в таком возрасте, когда вроде бы и работал как следует и делал всё, что мог, но ведь не добился ничего в этой жизни. Опять эти мыслишки. Прочь, поганые!

Сашка щелкнул каблуками, повернулся от зеркала, и вот теперь вместе с друзьями, стараясь принять солидно безразличный вид, входил в ресторан. К ним тут же подошел молодой человек в белоснежном костюме с бабочкой. Официант или метрдотель любезно улыбнулся, ненавязчиво, профессионально и повел за единственный, пожалуй, не занятый столик в углу, чуть на возвышении, на котором стояло всего три стула, удобных, с высокими спинками. Друзья чинно и молча уселись. Мэтр услужливо пододвинул стул Алексею, тот даже не глянул в его сторону, только сказал негромко, – пожалуйста, проследите за подачей блюд.

Белоснежный человек учтиво кивнул и удалился, ступая бесшумно, по-кошачьи. В ресторане играла негромкая бархатистая музыка, то ли блюз, то ли медленный джаз, хотя на эстраде музыкантов не было. Одинокая рояль чернела в глубине сцены. С высоты их столика прекрасно просматривался весь зал, и кого только не было в этом зале. Солидные мужчины в тройках, томные дамы в вечерних туалетах, моложавые франтоватые щеголи, небольшие компании вполне приличных с виду девушек, а также сомнительные размалеванные девицы, из последних сил сохраняющие благопристойный вид, но косящие уже недвусмысленно глазками в сторону развязанных ребят в расстегнутых безрукавках.

Молодёжи было много, на любой вкус, как говорится, всякой твари по паре, поэтому Сашка, решив, что к публике он приглядится попозже, переключил внимание на стол. Тем более, он уже успел с утра проголодаться. На столе, как оказалось, их ожидало много чего. Бутылка шампанского в ведёрке со льдом, пара бутылок коньяка с разноцветными, не нашими этикетками, которые не разобрать-то было в полумраке, и всевозможная холодная закуска, из которой единственными известными блюдами для Сашки были чёрная и красная икра и сырокопчёная осетрина.

– Не слабо сейчас пожрём, – радостно сказал Колычев, – С чего бы тут начать?

– Ну, начнём с шампанского, как принято, – ответил Князев.

– А может, лучше с чего покрепче? – неожиданно сам для себя спросил Рыжов, – Может, коньячок тяпнем, а?

– Да ради бога! – Алексей взял одну из бутылок и разлил ребятам искристую красноватую жидкость, – только меня уж увольте, крепкое не употребляю.

– С каких это пор? – подковырнул Сашка, вспомнив давнишние истории с редкими, но меткими попойками с участием Лёшки, когда тот пару раз напился основательно,

– Только шампанское сухое, да и то не больше двух-трёх бокалов, – отозвался Князев, наливая себе .

– Итак, – Алексей продолжил, поднимая бокалы, – итак, друзья, за встречу, за нас троих, за нашу дружбу!

Первый тост был принят единодушно. Обжигающий коньяк разлился теплом, казалось по всей груди. И вот уже усердно заработали вилки, накладывая салат из омаров, и ножики, неловко намазывающие икру на хлеб слоем толщиной едва ли не в два пальца. Исчезла первая робость перед чопорным рестораном. Развязались языки, и новые струйки янтарного коньяка плеснулись в рюмки. Алексей почти не ел, зато его друзья ели каждый за двоих, даже причмокивали негромко от удовольствия. Пробовали то одно, то другое, чуть спешили, непроизвольно, с непривычки. Всё-таки были они оба в ресторанах раза три-четыре за всю свою жизнь. Да и то давно, так давно, что не помнили того, когда и в каких.

– Давно я так не питался, – довольно промурлыкал Колычев с набитым ртом.

– Смотри, не нарушь диету, качок! – подколол его Сашка Рыжов, переворачивая во рту здоровенный кусок хлеба с икрой, – смотри, Колычев, подавишься!

– Да сам-то ты, шеф, жрёшь! – Шурик запнулся, закладывая в рот двойную порцию осетрины, – сам ты жрёшь, как два Арнольда, куда только всё девается?

Алексей с улыбкой смотрел на них. Шеф с Колычевым всегда друг друга старались подколоть, беззлобно, просто так. Уж такие у них были отношения.

Когда страсти за столом поутихли и закуска на столе была почти уничтожена, два молчаливых вышколенных официанта быстро заменили тарелки на горячее блюдо, что-то навороченное, непонятное и аппетитно пахнущее. Правда, друзья уже съели порядком, животы их округлились. Комок отрыжки застрял в горле, и ребята изо всех сил держались в рамках.

– Я вижу, вы уже готовы, – произнёс Князев, – есть не умеете.

– А ты, поди, всегда так ешь? – спросил Рыжов, пытаясь отдышаться, – Уж ты-то любил это дело.

– Ладно, отдохнём, – Алексей вдруг стал серьёзным и выдержал паузу, многозначительную, сопровождавшуюся пытливым взглядом на лица товарищей. Оба последних невольно подтянулись, приготовились услышать что-то от их везучего товарища, что-то по-видимому значительное, весомое, раз Лёха стал вдруг такой серьёзный.

– Вот что, – начал Алексей, ещё раз пытливо сверкнув глазами, – давайте, ребята, теперь на чистоту, жизнью довольны, а?

Чья-то вилка звякнула о тарелку. Воцарилось какое-то неловкое молчание. Сашка Рыжов опустил глаза. Ну чего в душу лезет? Довольны? Нет, какое его дело? Ну, взлетел. Денег много. Связи поди имеет немалые.

– Жизнь, Лёха, сложная штука, – издалека начал Сашка, не поднимая глаз от тарелки, – не знаю сам, доволен ли, знаю одно. Вряд ли что-то у меня изменится к лучшему. Ну, по крайней мере, в ближайшее время. Вот Бог даст, защищусь тогда.

– Ай, да брось ты, диссертант! – перебил его Колычев, – ты, шеф, не лучше тех же кузнецов или шахтёров. Только те портят здоровье, губят молодость, в шахтах и по колено в воде, а ты? Ты за бумажками своими сидишь.А за что? Трудяги эти за здоровье своё угробленное, да в обмен за лучшие годы что имеют? Пачки денег, чтобы что-то купить – тачку, дом и так далее, но они знают , за что пашут. Ты же высох весь за сто пятьдесят, и перспективы у тебя сомнительные.

Колычев взмахнул рукой и вдруг схватил Сашку за руку.

– Ну-ну! Что это такое, а? Скелет ходячий.

– Ладно, окорок, – Сашка попытался улыбнуться, но получилось у него это горько и вымучено.

– Вспомнили, черти, былые времена, – Князев улыбнулся, – успокойтесь, не на пляже, на вас уже смотрят. Потом я раздам вам боксерские перчатки, и вы устроите состязание. Шутки после. Тебя, Шурик, – он обратился к Колычеву, – я вижу, жизнь ни в какую не устраивает.

– Ну еще бы, какая к черту жизнь? – атлет скорбно развел руками.

– Ясно, – продолжил Князев, – а ты, шеф, по-старому непритязательный.

– Ага, – промолвил Рыжов.

– Ну вот что, есть у меня дело, и мне нужны компаньоны. Могу помочь вам обоим в этой жизни устроиться, если будете помогать мне.

– Ах, не шпион ли ты, а? – усмехнулся Сашка Рыжов.

– Боже упаси, не занимаюсь тем, что может навредить Родине и изменить систему, хотя насчёт системы можно было бы многое подумать. Но это всё так, ерунда. Я такой же советский человек, как и вы, надеюсь. А дельце я задумал не слабое, справился бы и без вас, но помощники не помешают, тем более старые друзья.

– Значит, за участие в этом своём деле, какой-нибудь авантюре или афере, ты нам помочь берёшься? А так нет? – язвительно вставил Рыжов.

– По крайней мере, это не касается работы. Не могу же я, скажем, дописать за себя диссертацию или сделать себя главным инженером? Пойдёшь со мной – работать сможешь там же, а лучше даже уволиться и подыскать работёнку посвободнее, как у Шурика. Я имел в виду денежную помощь.

Князев говорил тихо, твёрдо, каким-то вкрадчивым голосом.

– Ну-ну, – как-то разочарованно, слегка даже презрительно протянул Александр, – я-то думал, Лёш, не надо только кидать нам подачки. Спасибо, конечно, за предложение, но на такие дела я не пойду. Я не спрашиваю тебя даже, что надо будет делать, даже и знать этого не хочу. Валяйте без меня, мужики!

– Подумай, не пари горячку, – рука Алексея сжала запястье Сашки, глаза его смотрели жёстко и требовательно, – тут могут быть большие деньги, очень большие, понимаешь?

–Нет-нет, – Рыжов, приняв уже окончательное решение, оставался твёрд и непреклонен. Он лениво махнул рукой и добавил – нет, я тут не игрок.

– А я игрок, – на плечо Алексея опустилась тяжёлая ладонь Колычева, – я хочу сыграть, и меня не волнует, что ты хочешь делать, не важно, в конце концов, уж если государство мне ни хрена не платит, если ему не нужны квалифицированные специалисты, буду работать на дядю, буду с тобой, Лёха.

Глаза Колычева лихорадочно блестели. Нет, не от выпитого, не так-то просто было напоить этого гиганта. Блестели они от внезапно пробудившегося в нём азарта, от решимости рискнуть, а ведь ясно было, что дело предполагалось рискованное.

– Спасибо, я знал, что ты согласишься, – Алексей вздохнул и глянул на Сашку, – а ты, шеф, всё такой же! Честно скажу, не ожидал от тебя другого решения. Скорее всего, ты прав в своём отказе. Прав один из всех нас. Знаешь, иногда я тебе завидую. Твоей жизни обыкновенной, скромной, такой простой и чистой. Да, так, наверное, проще, хотя я не имею мужества опустить руки. Именно мужества, стойкости, потому что жизнь, она не любит, когда нарушается её течение, установленное от рождения до смерти человека. Легко упасть и сломать шею, и легко вознестись. Да, поэтому, Сашка, береги шею, она у тебя такая тонкая, – неожиданной шуткой Князев оборвал свой монолог.

Все засмеялись, но Сашке почудилось, что в глазах друга вместо смеха отразились два огромных океана недюжинной завуалированной тоски, только к чему тут была она, не понял Сашка.

– И я надеюсь, разговор этот мы с тобой, шеф, похоронили в памяти, – добавил Алексей, а теперь пора поесть, наше жаркое из фазанов почти остыло.

Оценили 2 человека

Глава 6

– Лёха, вон та мадам очень даже ничего, – понизив голос, наклонился Колычев к другу.

Все трое уже плотно поужинали, животы раздулись, готовые разорвать тонкие пояски брюк, друзей тянуло в сон, разморило, они по очереди сладко зевали, небрежно прикрывая рот руками или салфетками. Пора было уходить.

Алексей усмехнулся сведениям атлета и так же тихо ответил ему, – это которая через два столика в сером платье, что ли? – и получив кивок утверждения, продолжил, – Да я уже давно приметил девочку, хороша, ничего не скажешь, только уж больно строга, этакая леди, гордая и неприступная.

– Она, кажется тут со своими предками, – сказал Колычев.

– И не только с ними, – добавил Лешка, – Смотри-ка, вон тот хмырь все время возле нее увивается, видишь? Такой стройный, смазливый и лощеный юноша.

– Ага, вижу, – глаза Колычева обычно вдруг холодные и презрительные зло сузились, – дать бы ему в рыло, ботаник.

– Он тоже не один, смотри, с ним трое друзей, вон за тем столиком, – Алексей кивнул в центр зала

– А не волнует, – Шурик пожал плечами, и Князев не смог удержаться от смеха. Это выражение, жесты были старыми, до боли знакомыми ему ещё тогда, когда они вдвоём мотались по баром и дискотекам.

– А знаешь, я пожалуй займусь ей, – Алексей на секунду задумался и продолжил, пристально глядя на девушку в сером, – истинная леди, элита!

– Смотри, навешают тебе, – усмехнулся Колычев.

– Не посмеют, – вдруг как-то жёстко, железно произнёс Алексей, и уверенностью повеяло от его слов.

– Ну ладно, бабники, пошли в номер, – вмешался Сашка Рыжов, в очередной раз зевая с риском вывихнул челюсть.

– Да, уже почти девять, – сказал Алексей и позвал проходившего мимо официанта, – братец сколько с нас?

– Минуту, – тот вытащил блокнотик, что-то начертил там карандашом и провозгласил, – двести три рубля, пожалуйста.

Молча, слегка небрежно Алексей вытащил из кармана небольшую пачку пятидесяти рублёвых купюр и отсчитав пять бумажек, протянул их официанту.

– Благодарю, без сдачи, – с этими словами Алексей поднялся и друзья последовали за ним, стараясь не глядеть в жадные подобострастные глаза официанта, чуть дрожащей рукой прячущего деньги в карман жилета.

Удивляться ребятам было уже просто лень, да и чего тут удивляться, когда вдруг ни с того ни с сего обломилась такая весёлая прогулка! Сашка Рыжов подумал ещё, что полсотни на чай здесь, в этом обществе также принято, как в столовой отнести за собой посуду.

Сашка вспомнил свою диссертацию и вдруг понял, понял почти с ужасом – ведь практически месячный заработок кандидата, Лёшка оставил тут за неполных два часа. Два часа и двадцать два рабочих дня, а к черту, заболит ещё голова от таких мыслей, в конце концов его тут кормят, обслуживают, чуть ли не носки стирают, да и постирают ведь, если попросишь кого надо.

Почему-то вдруг Александру стало стыдно от всего этого, неловко, не в своей тарелке от себя здесь почувствовал. Зависть ли была причиной этого стыда, или ещё что-то, не знал Сашка, да и не признался бы сам себе, что завидует. .Он был горд, хотя и понимал, что не имеет веса в обществе этих пассажиров шикарного Руслана, которым наплевать на него, простого советского инженера, как и он сам потом бы плевал в эти цветущие слащавые рожи.

После того, как трое друзей постояли на палубе, смеясь над былыми курьёзными историями, и спустились в каюту, было уже пол одиннадцатого вечера и начинало темнеть.

Колычев с Лёшкой выразили желание посмотреть видео в салоне, а Сашка, сославшись на усталость, отправился в спальню, облюбовав одну из трёх коек поближе к окну. Он аккуратно повесил пиджак на стул и растянулся прямо на покрывале, заложив руки за голову. Здесь тоже был телевизор и магнитофон, на столике стояли несколько бутылок то ли коньяка, то ли ещё чего-то, Сашка не разглядел в полутьме. Потолок было зеркальный. Рыжов с какой-то тоской глядел на самого себя, смуглого и худощавого, в неприталенной бежевой рубашке и в отутюженных брюках.

Он действительно устал сегодня, такое бывало с ним после нескольких часов напряжённой умственной работы, обычно по воскресеньям. С утра он садился за диссертацию, работал часов до двух, но не находил того, чего искал, выматывался, и бросал своё тело на старенькую тахту, включая телевизор.

Вот и сейчас Рыжов испытывал что-то подобное, неудовлетворение как будто, а то и брезгливость, как от соприкосновения с чем-то липким, скользким, неприятным. Ведь жил и жил себе, горя не знал, да и радости особой правда тоже, просто привык к такой жизни и такому вот способу существования, казалось, что только так и можно жить, так, а не иначе.

И все равно было ему – есть ли на свете белые пароходы, каюты с зеркальными потолками, уютный ресторан, терпкие дорогие коньяки и люди, для которых все это было доступно, для удовлетворения прихотей и капризов которых, все это служило, а ведь подумать если шире, ведь за счёт них – безотказных и без словесных муравьёв трудяг, все это блаженство и создавалось, за счёт миллионов полубесправных и полунищих среднестатистических человечков и жили те улыбающиеся из ресторанов, из белых проходов начальники, их сынки и просто пройдохи, аферисты всех мастей, которых немало всплыло после первых лет перестройки.

Да, но с этими это все ясно, а кто же такой Лёшка? Неужели он из породы тех самых новых деловых, сделавших себе карьеру и деньги на перестройке? Да нет, вроде бы простой фотограф, конечно за границей бывает и все такое, но мало ли таких сейчас заграничных развелось, взять хотя бы на совместных предприятиях, знал таких Сашка.

А Лёшка, вот ведь меценат, ежели каждый вечер так жрать – сколько же денег- то надо, тысячи вылетят за эти три недели. Последние тратит? Не похоже, не стал бы он так, не резон, видать все-таки есть у него бизнес. Но какое ему, Сашке, до этого дело, пахнет жареным здесь, факт, но от предложения Князева он отказался, можно ехать спокойно, а деньги у толстого нечистые, как пить дать.

Надо отдать ему полтысячи за эту поездку. Ладно, потом будет видно, все же собирал столько лет. Сашка поморщился и начал стягивать с себя брюки.

Оценили 2 человека

Глава 7

На следующий вечер в ресторане было ещё более многолюдно и шумно. Пассажиры постепенно осваивались с корабельным распорядком, с негласными правилами хорошего тона, принятого на "Руслане".

Алексей Князев сидел один за тем же столиком, неторопливо жевал бутерброд с крабовым паштетом и чуть заметно поглядывал на вход в зал. Единственный, полностью свободный столик находился рядом, да и то его украшала большая пластмассовая табличка, на двух языках которой были начертаны слова «reserved» и «стол заказан».

Часы показали ровно семь, когда в ресторан вошли те, кого ждал Алексей в этот вечер. Впереди, гордо расправив плечи, шел худощавый, высокий мужчина лет под пятьдесят, коротко стриженный, с властным тонким лицом. За ним под руку шли две дамы, одной из них на вид было лет сорок пять, это была моложавая брюнетка в изящном вечернем туалете, с блистающими в ушах и на шее бриллиантами. Вторая – девушка лет двадцати, высокая, стройная, с правильными чертами лица, казавшегося строгим и чуть даже надменным, со взбитыми пепельными волосами.

Именно этот редкий пепельный цвет и привлёк вчера внимание Алексея и Колычева на эту красавицу, выглядевшую несколько необычно, даже немного экстравагантно среди одинаковых размалеванных и перекрашенных во все цвета радуги ее сверстниц, которых и в этот день немало было в зале. Алексею показалось даже, что монотонный бубнящий шорох в ресторане стих с появлением этой троицы. На пепельную красавицу оборачивались многие мужчины, и зеленые еще юнцы, прокучивающие папины деньги, и солидные уже мужчины, отвернувшись от своих увядающих избранниц.

Да, конечно, эта девчонка не многим была по зубам, в гордой ее осанке, в красиво очерченном почти римском профиле чувствовался характер, норов, даже властность. Тем более Алексею хотелось познакомиться с этой красоткой. Чем-то она пленила его сразу, вчера еще, хотя знал Алексей немало красивых женщин, всяких и таких даже, кто не уступал в красоте этой пепельноволосой. Да, трудно будет с ней, но разве искал Лешка легкого пути в жизни? Разве не вынес он столько трудностей на пути к тому положению, которое он занимал теперь? Разве не смотрел он, полуодетый в протертых джинсах и стоптанных ботинках, вызывающих смех его приятелей, разве не смотрел он с жадностью на шикарных красоток, вылезающих из белоснежных «мерседесов»? Разве не завидовал он всем этим хлыщам-выскочкам, из которых большинство сейчас где-то далеко машут кайлом или орудуют бензопилой?

А он, Лёшка, сопляк тогда ещё, на-ка, всё пережил, и нет уже чёрных пыльных крокодилов на шнурках, и красотки улыбаются ему, как в Голливуде. Да, он хотел познакомиться с этой патрицианкой, а с некоторых пор он мог позволить себе хотеть почти всё, и редко не удавалось ему заполучить желаемое.

И вот сейчас обе дамы и мужчина в какой-то растерянности оставались посредине зала, оглядывая занятые столики. После недолгих раздумий и колебаний все трое направились к тому столу, который был заказан. Алексей с нарочито безмятежным видом резал жареную свинину, когда к ним слегка суетясь подбежал официант и виновато произнес, – Простите, столик занят.

– Но послушайте, нужно же нам где-то присесть? – сухим твердым голосом спросил мужчина.

– Сожалею, очевидно, придется подождать, пройдите в холл.

– Можете ли вы принести нам ужин в номер? – улыбнувшись, спросила пожилая мадам, сверкая алмазами и зубами.

– Извините, – ответил официант, – но в номерах мы обслуживаем только интуристов.

– Чёрт знает что,– буркнул, бледнея высокий мужчина и в растерянности повернулся к своим спутницам.

– Прошу прощения, – Алексей неспешно поднялся со стула, и три пары глаз тотчас же обратились к нему, – у меня три свободные места, и, может быть, вы не откажетесь поужинать за этим столиком?

– О, благодарю вас, молодой человек! – дама в бриллиантах улыбнулась Алексею, – конечно, мы принимаем ваше приглашение.

Спутник её кивнул в знак благодарности. Все трое расселись за столиком Князева. Алексей решил сразу же начать ухаживать за молодой аристократкой, усадил её, пододвинув стул. Юная леди удостоила его чуть слышного – «спасибо», – и взгляда. Как показалось, Алексею взглянула она с любопытством, даже с интересом, но тут же отпустила глаза. Они были у неё большие, изумрудно-зелёные, чуть подведённые карандашом. Вблизи девушка казалась более живой и менее неприступной и чопорной. К счастью, не менее красивой, чем издалека. Алексей был немножко близорук и частенько, издали при взгляде в кого-нибудь, жестоко обманывался при ближайшем рассмотрении.

Он уселся напротив этой красавицы, подождав, пока его новая компания заказывала себе ужин, скромный, без деликатесов, вин и коньяков, и начал непринуждённую беседу, улыбнувшись.

– Вот наш хвалёный сервис в действии. Даже здесь отдают предпочтение иностранцам.

– Да, и не говорите, – поддержала его дама, – и вообще я, например, не люблю питаться в ресторанах. Вечно ждёшь.

– Да к тому же тебе дают понять, что ты тут нежеланный гость, – поддержала её мужчина. Очевидно, раздражение ещё не совсем улеглось в нём.

– Не знаю, право насчёт этих ресторанов, -продолжил Князев, – я здесь едва ли не первый раз в жизни, не привык, знаете ли.

– А вы, наверное, спортсмен, – перевела вдруг разговор мадам.

– Почему вы так подумали? – искренне удивился Алексей.

– Это вы сегодня днём играли на корте, да? Я немного наблюдала вашу игру, вы просто мастер ракетки, и не будь я уже в летах, с удовольствием составила бы вам партию.

– Я играю совсем не так, как хотелось бы, – скромно заметил Алексей, – и очень польщен, что вы заметили меня на корте. Эта игра лишь моё хобби.

– А чем же вы, простите, занимаетесь?

– Я всего лишь фотограф, – улыбнулся Князев.

– Бог мой, настоящий фотограф, вы, конечно, сфотографируете нас с мужем и дочкой, у вас есть с собой камера?

– Есть, конечно, я непременно сфотографирую вас.

– Извините, молодой человек, – произнёс мужчина, чуть улыбнувшись, – извините, что мы до сих пор не представились. Моя жена Зоя Степановна, дочь Анастасия. Прошу. Меня зовут Андрей Николаевич, фамилия моя Соболев. Также прошу нас, как говорить, любить и жаловать.

Он впервые улыбнулся, обнажив крепкие ещё зубы. Алексей просто представился «Князев», переменно кивнул и продолжил.

– Андрей Николаевич, раз уж речь зашла о профессии, извольте спросить, вы случайно не военный?

– Случайно, да, – ответил Соболев и рассмеялся, – от меня за версту несёт казармой, и не вы первый узнаёте во мне офицера. Да, я действительно старый служака.

– Андрюша у нас генерал-лейтенант, – с гордостью сказала мадам Соболева, – уже пять лет служит в столице.

– Ну, Зоя, – генерал поморщился, но жену его, видно, невозможно было остановить, и та продолжила.

– Мы с Андреем познакомились в Москве почти двадцать пять лет назад. Он был тогда еще лейтенантом.

– Старшим, – с улыбкой поправил жену Соболев и добавил, – а моя Зоя была красивой ветреной девушкой.

За столиком рассмеялись. Очевидно, такого рода воспоминания любили в этой семье.

– Зоя Степановна, – сказал вдруг Алексей, – а ваша дочь не сможет составить мне партию в теннис?

– Конечно, конечно, – улыбнулась генеральша, – ей полезно будет поучиться у такого мастера, как вы. Настя, я думаю, Дима на тебя не обидится?

Девушка, как показалось Алексею, слегка смутилась и ответила, подняв на Алексея свои изумрудные глаза, – Конечно, я буду играть с вами.

Анастасия вдруг улыбнулась, неожиданно для Алексея, и тот увидел ровные белые зубки, то, что он больше всего любил в женском лице, считая, что любая красотка портится от неровных, прокуренных или от природы желтоватых зубов, какие в большинстве своем были у современных эмансипированных красавиц.

– Буду очень рад! – Алексей не мог оторвать взгляды от глаз девушки, а она, как нарочно, не опускала их.

Несколько секунд, показавшихся Алексею томительными минутами, они как бы изучали друг друга. Она с явным интересом, с почти детским любопытством, он со смешанным чувством вожделения и радости. И взявшейся вдруг откуда-то из многолетней юности робостью, какой смотрел он давным-давно на недоступных ему женщин.

– Приятного аппетита, леди и джентльмены! – раздался вдруг за спиной Алексея, громкий, слегка развязный голос.

И к столику подошел высокий, изящно сложенный молодой человек, парень даже, лет 22-23, в строгом, почти чёрном костюме и белоснежной накрахмаленной рубашке.

– Всем добрый вечер! – продолжил он, – Пока мои дружки смотрят в кинозале эту уже затёртую "Красную жару", я вот решил проведать вас. Заодно, конечно, прогулять свой вечерний моцион.

Парень улыбнулся и театрально склонил голову. Это был ладно скроенный, выхоленный юноша с красивым румяным лицом, обрамлённым средней длины каштановыми кудрями, мягкими, спадающими на высокий античный лоб, отчего он ещё более казался похожим на древнегреческого героя. Алексей вспомнил статую Давида. Этот мальчишка был очень похож на ту прекрасную скульптуру.

– Добрый вечер, Димуля! – ласково улыбнулась ему генеральша, – боюсь, что сегодня тебе не удастся поужинать с нами. Все столики заняты, мы сами воспользовались гостеприимством.

Алексей вспомнил, что этот парень вчера ужинал с ними в компании троих ещё товарищей, только был в другом костюме, в светлом, поэтому Лёшка не сразу узнал его.

– А это мы мигом исправим, – весело сказал Дима и панибратски ударил Лёшку по плечу, – послушай, друг, пересядь куда-нибудь, а? Тут много одиночных мест.

Кровь бросилась в лицо Алексея. Он почувствовал, что краснеет. Он всегда краснел, когда чувствовал себя оскорблённым или униженным. Эта особенность часто выдавала ход его мыслей. Но он не мог с собой справиться, как ни старался.

– Но это ты, давай, решайся! – наклонился к нему, улыбаясь, слащаво красивый Дима.

– Мальчик, отдавай себе отчёт в своих поступках, – презрительно, не поворачивая головы, процедил сквозь зубы Алексей.

Смысл сказанного не сразу дошёл до новоявленного Давида. Он несколько секунд помолчал, переваривая фразу Лёшки.

– Да как так! – он запнулся, холёное личико его покрыла мертвецкая бледность, – да ты кто такой, а?

– Ну, ребята, не ссорьтесь! – вмешался генерал, внимательно наблюдавший за этой сценой, – Будет вам. Алексей, вы уж извините Дмитрия, он бывает вспыльчив иногда.

– Дима, Дима, ты не прав, – покачала головой мадам Соболева, – ступай за другой столик, пожалуйста.

– Но, но, послушайте, да кто это такой, – вспылил Дима. На них начали обращать внимание, с соседних столиков оборачивались. Любопытные глазки сверкали в уютном полумраке.

– Дмитрий, успокойся, – твердо сказал генерал.

Но того уже нельзя было остановить просто так.

– Вы видели, а? Какой-то невоспитанный пройдоха занимает мое законное место и отказывается от вежливого предложения его покинуть. Да ты знаешь, морда ты этакая, что это мои будущие…

– Вершинин! – вдруг резко, как выстрел, прервала его молчавшая до сих пор Анастасия. Бледная, без кровинки в лице, она вскинула голову. В глазах ее блестела затаенная ярость, и через сжатые губы она добавила уже тише, – Вершинин, уйди отсюда.

– Настя, успокойся, – генеральша положила руку на плечо дочери.

– Что? Что ты сказала? – почти задохнулся красавчик Дима.

– Пошел прочь, – жестко повторила Анастасия, почти отбросив руку матери.

– Это ты мне? Это я пошел? Да? – Дима несколько раз ударил себя в грудь согнутой пятерней, – Ну, ладно, ты ещё пожалеешь, да, вспомнишь, ладно.

Смазливое лицо его исказилось, Лёшке показалось, что он даже расплачется сейчас. Уж таким он был жалким и ощипанным. Ни слова более не говоря, древнегреческий герой развернулся и, размахивая руками, зашагал к выходу. На него обращали внимание, кто-то улыбался, закрывая рот салфеткой, насмешливые взгляды сверлили его прямую спину, пока он не вышел из ресторана. Слышалось негромкое шушуканье.

– Настя, девочка моя, зачем ты так с ним, а? – спросила почти шепотом генеральша, заглядывая в глаза дочери.

– Извините, Анастасия, но ваш жених – крайне невоспитанный молодой человек, – слова Алексея хлестали жёстко. Он понял, кем тут является этот Дима и задал вопрос в лоб.

– Я… – девушка, казалось, вдруг смутилась, растерялась как-то. От минутного ее гнева не осталось и следа, глаза ее заблестели теперь уже от надвигавшихся слез, она беспомощно взглянула на Алексея, но тотчас отвела взгляд.

– Не стоит так расстраиваться, – мягко сказал Алексей. Ему стало вдруг жалко ее, эту пепельноволосую матрону. Обидно и горько за нее, за ее будущую судьбу, связанную с таким человеком, как этот Дима. Легкое презрение было во взгляде Князева, презрение и жалость. Нет, не виновата она была, и, наверное, не ее выбор был, а отца с матерью. Но никуда же она, бедняжка, не денется. Так уж у них положено в этих тихих, солидных, обеспеченных семейках, в своем кругу, где все повязаны друг с другом родством и делами даже.

– Вы уж, Алексей, извините нас, это всё так, – генеральша виновата улыбнулась, – Дима, он хороший, поверьте.

Генерал сердито молчал, постукивая пальцами по столу.

– Мама, перестань, – дрогнувшим голосом произнесла Анастасия, – Алексей, простите нас всех за испорченный вечер.

– Хорошо. Я ухожу. – Алексей вытер губы салфеткой, скомкал её и бросил в тарелку, поднимаясь.

– Простите, ради бога! – почти причитала Зоя Степановна.

– Постойте! Постойте, куда же вы? – вдруг неожиданно окликнула его Настя, – в девять мы идём на палубу, там открытый бар с танцплощадкой. Не хотите ли вы пойти с нами?

Алексей удивлённо вскинул брови. Он не ожидал такого вот поворота и на какое-то мгновение запнулся.

– Да, если вы действительно не против видеть меня в вашем обществе, я приду.

Остатки гордости всё ещё чувствовались в его голосе, но вместе с тем и потерянная надежда вновь вернулась к Алексею. Он с благодарностью взглянул на девушку, улыбнулся ей, кивнул супругам и, небрежно кинув на стол мятую сотню, покинул зал.

Оценили 3 человека

Глава 8

Сашка Рыжов и Шурик Колычев возвратились в номер 7 «люкс турист», где-то без двадцати девять. Ужин для них был подан на столике в салоне, бутылка с шампанским высовывалась из блестящего ведерка, бифштексы аппетитно дымились, высокие фужеры сверкали в лучах вечернего солнца, падающего сквозь окно на сервировочный стол. Они оживленно обсуждали "Красную жару" с участием короля культуристов Арнольда Шварценеггера, смеялись, размахивали руками и с аппетитом накинулись на ужин.

– Ну, как дела? – спросил друзей Лёшка, выходя из ванной.

– Нормально, – буркнул Колычев с набитым ртом.

– Куда так вырядился? – Сашка окинул Алексея ленивым взглядом, выражающим полное безразличие к предметам гардероба, как к чужим, так и к своим тоже. На Алексея были белые летние ботинки, чёрные свободные штаны и чёрная же безрукавка с крылышками, с широкими вырезами под мышками.

– По-моему, довольно изящно, – ответил Алексей, – Через двадцать минут мы идём в бар на веранду, будут танцы и женщины.

– Накачался, что ли? – Колычев взглянул на мускулисты руки Алексея, не такие мощные, как у самого Шурика, но всё же впечатляющие рельефными бицепсами.

– Нет, просто я работал, – ответил Лёшка, – Работа сделала из меня человека, короче, всё это ерунда. Я познакомился сейчас с любопытной семейкой. Генерал и компания. Дочка у него хороша, ну та, которую вчера видели.

– Ааа, – протянул Колычев, – ничего, ну и как успехи?

– Да никак пока. Дальше посмотрим. Только не мешайте мне. У неё что-то вроде жениха. Слюнтяй такой, скандалист и сволочь, короче. А у него дружки. Ну и в общем, будем на чеку, мужики. В случае чего, сразу в пятак.

– Ну, ясно дело, – кивнул Колычев, – и за борт.

– Сколько их? – спросил Сашка Рыжов, переставая жевать.

– Вроде четверо, – ответил Алексей.

– А, ну фигня всё это, положим, – Рыжов успокоился и продолжил поглощение свиных бифштексов.

Ровно в девять трое друзей уже сидели за лёгким круглым столиком в ажурных креслах – шезлонгах, потягивая через соломинку удачно приготовленный тёмно-бордовый коктейль. Бар находился на корте, под съёмным тентом, а чуть ниже довольно обширная танцплощадка, заставленная по бокам могучими акустическими системами и цветовыми установками, включая сюда гирлянды, развешанные на бортиках и под самой палубой.

Свежий речной ветерок продувал всю террасу бара. Было тепло, вода блестела в лучах заходящего красного солнца. Было тихо и лишь мерный плеск воды под лопастями огромных винтов выдавал то, что они движутся, находятся на корабле, а не на плавучем ресторане, пришвартованным у берега.

– Вон, смотрите, – Алексей наклонился к друзьям, взглядом указывая на четверых парней, пристроившихся в противоположном углу, – Вот они, наши враги.

– Ботаны! – презрительно хмыкнул Колычев.

– Да, и папы у них, видать, шишки большие, – подначивал друга Алексей.

– Да плевать, – Колычев пожал плечами, – не волнует.

– Ага, вот и ваша принцесса, – Сашка Рыжев кивнул в сторону приближающейся генеральской четы.

Они на секунду остановились посредине бара, заметив Алексея и Диму с его дружками, но лишь на секунду. Анастасия уверенно направилась к столику. Прическа у неё уже была другая, да и одежда тоже. Черный с блёстками брючный ансамбль ловко сидел на ней, подчеркивая линии точенной фигуры, тонкую талию, плавный обвод узких бёдер, длинные ноги в туфлях на высоких шпильках. Прическу Анастасии украшала жемчужная диадема, ослепляющая ее пышные пепельные волосы. Наконец все трое сели у парапета через столик от друзей. Алексей обменялся с девушкой чуть заметными улыбками.

– Ну как? – самодовольно спросил товарищей Князев.

– Да ничего, – протянул Рыжов, прищурившись оценивающе и оглядывая Анастасию. Колычев промолчал, отвернувшись. Очевидно, он понимал, кто тут играет первую скрипку.

Алексей щелчком пальцев подозвал кельнера, шепнул ему что-то, указывая на стол генеральской семьи. Через минуту тот уже расставлял пред ними, изумлёнными и обескураженными, холодную закуску, коктейли, пирожные и прочие деликатесы корабельного бара.

Кельнер отказался получать по счёту за всё это с генерала, с улыбкой ответив, что это дар человека в чёрном, и загадочно подмигнув, удалился.

– Добрый вечер! – Алексей приветливо улыбаясь, подошёл к их столику, – Разрешите присесть?

– Да, конечно, – генерал засмеялся, – но чему мы обязаны человеку в чёрном, присылающим нам всё это с меценатской щедростью?

– Алексей, большое вам спасибо, но не слишком разорительно для вас так баловать новых знакомых, – сказала генеральша.

Анастасия промолчала, но её улыбка была высшей наградой, лучшей похвалой и благодарностью Алексею.

Он ответил, – Вы правы, я действительно не богат, даже напротив, живу на скромную зарплату фотографа. Просто, ладно, расскажу уж вам, полгода назад я выиграл в спортлото около пяти тысяч.

– Да? – изумилась Зоя Степановна, – надо же, я думала, что выиграть у нас во что-нибудь невозможно.

– Почти, – улыбнулся Лёшка, – мне просто повезло. Дружок как-то посоветовал заполнить карточки, и я даже до сих пор не верю! Всю жизнь я считал копейки, и вдруг целых пять тысяч.

– И вы решили прогулять их таким образом? – вставил генерал, опорожняя рюмку коньяка.

– Да, а что мне было делать? На машину мне не хватало, а я всю жизнь мечтал вот так, без забот, пройти на теплоходе по Волге-матушке, подышать воздухом, сотнями тратиться на рестораны. Всё равно деньги улетят, так хоть пожить, как человек.

Алексей незаметно наблюдал за реакцией своих новых знакомых. Он ожидал, что после того, как он раскроет себя в виде бедного трудяги, огонёк в глазах Насти потухнет, улыбка исчезнет с её лица. Ожидал это со страхом, проклиная себя за то, что затеял эту игру со спортлото и быстро улетающими купюрами. Но улыбка оставалась полной благосклонности, в глазах девушки не появлялось холодного презрения, как к неравному себе, и отлегло у Алексея на сердце. Он вдруг засмеялся, весело, беззаботно, сам не зная чему, но глаза его оставались серьёзны и пытливы.

– Да, в жизни, вот ведь как, – продолжил Князев, – сегодня тысячи, а завтра снова сводить концы с концами. А как иначе, коли ты без роду, без племени?

– Ну что вы, Алексей, – генерал плеснул коньяка в рюмку Князеву, – не расстраивайтесь, вы имеете специальность, хорошую работу. Давайте выпьем, это же ваш коньяк.

– Нет, простите, – Лёшка отодвинул рюмку, – я не пью, иногда только шампанское под настроение и немного.

– А ведь вы серьёзный человек, – генерал быстро глянул в глаза Алексею, – вы гораздо серьёзнее, чем хотите казаться, и не беда, что вы мало зарабатываете, главная сила – внутренняя жилка, и если есть она у человека, то он будет счастлив.

– Вы правы, генерал, – Алексей грустно улыбнулся, – но мне надоело быть серьёзным. Ничегошеньки, она не принесла мне за двадцать семь лет серьёзности, кроме любимого дела, а остальное, – и Алексей стал вдруг печальным-печальным, иногда он умел отразить на лице безысходность, но не такую, как у слабаков и разных слюнтяев , бегущих вешаться и резать вены от первых же ударов судьбы, нет, умел Алексей изображать на лице своём тоску истинного борца, уставшего, может быть, смертельно, но не опускающего руки, и это не было притворством.

Сейчас, глядя на широко раскрытые глубокие глаза Анастасии, Лёшка думал, что не такая уж она избалованная девчонка, даже ещё не искушённая совсем жизнью, что-то почти детское было у неё в тёплом взгляде, хотя жёсткая линия её рта, сжатые губы, когда Анастасия не улыбалась, указывали на уже вполне сформировавшийся характер. Лёшке показалось, что он начал понимать эту девушку, казавшуюся поначалу такой холодной и недоступной.

Внезапно заиграла музыка, не очень громко, какое-то медленное то ли танго, то ли блюз. Цветомузыка вокруг веранды плавно заморгала, огоньки побежали по бесчисленным лампочкам гирлянд. Солнце садилось. Лишь колеблющаяся красноватая полоска тянулась откуда-то из-за леса к самому борту судна. Большие вихрастые облака краснели далеко у горизонта. Спускались сумерки.

– Зоя Степановна, можно ли мне похитить вашу дочь на один танец? – Алексей улыбнулся, переведя взгляд с матери на дочь.

– Да, если она будет не против, – ответ матери прозвучал откуда-то издалека.

Алексей больше ничего не видел, кроме этой пепельноволосой красавицы, поднявшейся из-за стола и не смело подавшей ему руку.

Сашка Рыжов все это время боковым зрением наблюдавший за похождениями друга, как зачарованный, смотрел им вслед. И верно, это была прекрасная пара. Оба высокие, одетые в черное. Образец мужской силы и женской красоты. Они были первой парой на площадке, на самой ее середине. Слившись друг с другом, они медленно кружились, освещённые чуть феерическим мигающим светом. И до конца первого танца никто больше так и не решился выйти на площадку. Ни расфуфыренные леди всех возрастов, украдкой поправляющие сбившийся локон или складки на шикарных вечерних туалетах, ни самодовольные пижоны, ставшие вдруг какими-то тихими и робкими, никто не смог сказать друг другу этих простых слов – «давай потанцуем, или разрешите вас?».

Десятки пар глаз открыто и исподтишка наблюдали за танцующими, про себя восхищались, негодовали, завидовали, сравнивали, окутывали липким взглядом. Кто мускулистые руки, кто изящный изгиб талии. Неожиданно, как только отзвучали последние аккорды этого танца, бар взорвался аплодисментами нестройными, бурными, восхищёнными. И зазвучала новая музыка, и потянулись уже одна за одной новые пары. Дансинг заполнился быстро, в минуту.

– Первый танец был наш, – едва, скрывая радость, сказал Алексей, вдыхая тонкий аромат дорогих духов. Волосы Анастасии приятно щекотали его подбородок, руки её лежали на его широких плечах, а сам Лёшка, стараясь не перейти границы дозволенного, чуть поддерживал девушку за талию. Его пальцы чуть заметно дрожали, и Алексей никак не мог заставить себя успокоиться, подавить эмоции.

– Мне так неудобно, – смущённо ответила Настя, глядя куда-то под ноги, – На нас все смотрят, и эти аплодисменты…

– Это признание вашей красоты, Анастасия, – мягко ответил Алексей, – можете считать себя уже мисс Круиза.

– Простите, Алексей, но я уже устала от комплиментов. Всякий считает долгом сказать мне, что я красива, восхитительна, обворожительна. Что там ещё у вас говорится, а? Всё это я уже слышала с избытком, – она тяжело вздохнула и чуть сильнее прижалась к Алексею. Он ощутил, как напряглось её упругое тело под складками одежды.

– Скажите, вам не тяжело иногда? – Алексей, глотнул тяжёлую слюну, стараясь дышать как можно ровнее.

– Откуда вы? Почему вы вдруг подумали так? – она подняла голову и заглянула ему в глаза. Зрачки у нее были широкие, темные – темные, отражающие блестки гирлянд.

Алексей не ответил.

Настя опустила голову и продолжила, – Да, вы правы, иногда мне становится так тяжело, ну просто невыносимо. Все это, – она обвела глазами вокруг, – все это давит, не дает вздохнуть, и хочется вырваться, – она помолчала, – Зачем я вам это говорю , а? Ведь мы с вами разные, такие разные. Вы пробиваете себе дорогу в жизни сами, у вас не было связей, знакомств, обеспеченных родителей, так?

Алексей кивнул, и Анастасия продолжила через минуту, – А я с самого детства ни в чем не нуждалась, у меня было все. Мама за меня решала, с кем мне дружить, и даже институт выбрали за меня. А я так устала от всего.

Она еще раз посмотрела в глаза Алексею, – Хотя какое вам до всего этого дело? Встретили смазливую девчонку, да? Глаза у вас такие холодные, жестокие. А отец у меня генерал, у него много денег, много связей. Вы это хотите? Вы этого хотите? Да, да?

– Перестань! – почти крикнул Алексей, чувствуя, как краска заливает его лицо. Нет, не краска стыда, а краска обиды. Он сжал узкую талию девушки, жестко встряхнул ее, и лицом к лицу посмотрел прямо в ее огромные черные зрачки, полные тоски и слез, и повторил зло полушепотом, – Перестань!

– Пусти! – она не пыталась вырваться, только шепнула на выдохе это короткое «пусти», не в силах отвести глаза от взгляда Алексея, серо-стального, пронзающего насквозь. Только тут Лешка заметил, что танец закончился, он разжал руки. Но еще несколько мгновений они стояли так, глаза в глаза, среди толпы, начавшей уже прыгать под ритмы современной волны.

Анастасия, как бы боясь потерять нечто вдруг найденное или приобретённое, медленно отвела глаза, развернулась, выбралась из толпы и пошла по ступенькам куда-то вниз, подальше от этой пёстрой и шумной суеты, от этой бьющей в уши музыки, от мигающего света. Горло её сжимали рыдания, лишь огромным усилием воли она заставила себя не разрыдаться, как девчонка.

– Постой-ка, приятель, – Алексей, бросившийся было за девушкой, наткнулся вдруг на красавчика Диму.

– Что нужно? – глаза Лёшки зло сузились, кулаки напряглись.

– Давай отвали, – подошёл сбоку невысокий ладно сбитый, широкоплечий парень, – побеседуем, ну.

– Давай здесь, коли желаете, – Алексей старался казаться спокойным. Он уже потерял из виду Анастасию и не спешил.

– Ну, отойдём хоть, – Дима взял Алексея под руку. Со стороны это выглядело, будто два хороших приятеля отошли к фальшборту рассказать друг другу пару анекдотов. Алексей, облокотившись спиной на парапет, дерзко взглянул в красивые карие глаза своему сопернику.

– Ну вот что, ты знаешь, давай-ка того, Анастасия моя невеста. Короче, понял, да? Так что от греха.

– Не пугай, братец, – перебил его Лёшка, улыбнувшись, – И не таких видели. Баба сама должна сделать выбор, раз уж на то пошло. Усёк, парнишка?

– Какой выбор? – Дима, занервничал, рука его побелела, вцепившись в поручень, – Выбор без тебя сделали, козёл, выскочка.

– Дерьмо ты, – Алексей, презрительно скривился и плюнул за борт, – А за козла, за ресторан ответишь, только попозже.

– Грозишь, да? – красивый рот Дмитрия исказился в гримасе. Он неловко схватил Алексея за отворот майки, но Лёшка сбил его руку. Слева дёрнулся тот коренастый, и Князев приготовился было встретить его прямым ударом, как вдруг квадратный, могучий, в чёрной свободной футболке между ними встал Колычев.

– Ну что, орел комнатный, – Шурик улыбался своей особенно фирменной ледяной улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего тому, к кому она была обращена. Коренастый смешался и сделал шаг назад.

– Расслабь мышцы, ты, – Колычев, мускулистой громадой надвигался на вконец растерявшегося дружка Димки, слегка, как бы заигрывая, толкая его в грудь сильными пальцами. Саша Рыжов невысокий, плечистый, руки в боки, встал между Димой и двумя остальными его приятелями.

– Ну, гад, – процедил кудрявый двойник Давида, – встретимся.

– Вали, жених! – все свое презрение Алексей вложил в эти два слова, собирая в комок последнюю выдержку, чтобы не врезать по этой слащавой физиономии.

Четверо хулиганов медленно, провожаемые решительными взглядами стоящих плечом к плечу друзей, удалились с танцплощадки. Вокруг, так ничего и не заметив, в бешеной пляске скакали обеспеченные пассажиры, которым было на все наплевать, пока есть деньги и есть, куда их тратить.

– Ну, спасибо! – Алексей обнял товарищей, – теперь идите в бар, они пока не дернутся, а я прогуляюсь.

Оценили 2 человека

Глава 9

Алексей быстро, неторопливым шагом, обходил палубу за палубой, одно помещение за другим, в поисках Анастасии. Почему-то он был уверен, что Стаси не ушла в свою каюту. У девчонки была депрессия, почти истерика. Лёшка на себе испытывал не раз, что это такое. И тогда ему хотелось побыть на воздухе одному, подставив лицо ветру и отключиться от всех мыслей. Он не ошибся, прогрохотав каблуками по узенькой крутой железной лестнице, заглянув на открытую галерею третьего или четвёртого яруса, тёмную и пустую, Лёшка увидел её.

Анастасия стояла, облокотившись на высокий фальшборт, и задумчиво глядела на тёмную полоску берега. Алексей подошёл и встал рядом с нею, почти касаясь её плечом. Несколько секунд они молчали, погружённые каждый в свои думы.

– Солнце зашло, – сказал вдруг Алексей, тоскливо глядя на последние красноватые отблески на горизонте.

– Алексей, простите меня, – холодные пальцы коснулись его плеча, и он почему-то вздрогнул от этого легкого прикосновения, – Прошу вас, не сердитесь, я очень перед вами виновата.

– Ну что вы, – Алексей все еще не мог заставить себя повернуться к девушке. Он смотрел на темные волны, расходившиеся внизу теплохода.

– Я, конечно, дура, – в голосе Анастасии послышались вдруг жесткие нотки. Она убрала руку с плеча Алексея, – Вот просто дура. Начала вам исповедоваться, потом нагрубила. Боюсь вы не из тех, кто легко прощает обиды. У вас такие глаза.

– Глаза? – Алексей резко обернулся и продолжил, – да, наверное, мои глаза разучились бросать томные темные взгляды, но такова уж была моя жизнь, несладкая без уикендов и прогулок с кокетками по Черноморскому побережью.

– Простите же ради бога, – уже с мольбой в голосе воскликнула Настя, делая шаг навстречу. Теперь уже они едва не касались друг друга, рука девушки, плывшая в нерешительность, застыла на уровне груди Алексея. Он взял эту руку, изящную, с мягкими длинными пальцами, склонив голову, поднес к губам. Губы у него были сухие и горячие. Лёшке показалось, что Настина рука вздрогнула от его колючего поцелуя, да неприличия долгого. Но она не сопротивлялась, и приятная упоительная сладость разлилась горячими волнами по всему телу Алексея.

– Значит, мир? – Настя улыбнулась ему широко, открыто. В её огромных глазах не было уже той щемящей печали, как полчаса назад в баре. Алексей смотрел на неё, всё ещё не выпуская Настину руку из своих сильных, чуть влажных ладоней, и во взгляде её чувствовалось ему ответные чувства и даже ответные желания.

– Можно я буду называть вас просто Стаси? – предложил Лёшка, со всех сил стараясь удержать себя, не впиться нежным своим профессиональным поцелуем в эти полураскрытые, чуть подкрашенные губы. Шестым чувством понимал он, что нельзя этого сейчас. Девчонка с характером, не время. Да куда она денется? Наступит ещё это время. С такой нужно чуточку терпения и сдержанности.

– Стаси? Да, пожалуйста, это даже интересно, Стаси. Меня никогда еще так не называли.

– А давай на «ты», – Алексей осмелел, вошел уже во вкус.

– Давай, – легко, как будто ждала этого, согласилась Настя, – Какая же из меня светская дама? Я не люблю все эти чопорные обращения. Правда, отец с матерью постоянно следят за моими манерами. Хотят воспитать из меня эдакую салонную девицу. В их кругу все называют друг друга на «вы», вся эта скованность и натянутость мне быстро надоедает. Нормально поговорить можно лишь с несколькими подругами, да, и с сокурсниками в институте.

– А этот, Дима, он тоже твой сокурсник? – Алексей задал свой больной вопрос, вырвавшийся, может быть, и некстати.

– Вершинин? Ты его имеешь в виду? – Настя поморщилась и, хитро скосив глазки, глянула на Алексея, – Димуля – так называет его моя мама. Он сын её хорошей подружки, модельерши из салона моды. Они с матерью долго работали вместе. Отец его ректор Плехановского института, весомый и уважаемый в широких кругах человек.

Анастасия вздохнула и продолжила, – Знаешь, в том обществе, где имеют несчастье состоять мои родители, всё совершается с расчётом.

– Короче, он твой жених, так? – видя, что девушка запнулась, Алексей решил помочь ей прямым вопросом, с интересом ожидая ответной реакции. Впрочем, он был почти уверен, что этого Диму Стаси недолюбливает.

– Да, это так, – и Анастасия сразу стала серьёзной прежней красавицей римлянкой, – но этого хотят мои родители, а не я. У нас с ним ничего не было, ничего такого, – она окончательно смутилась и отвернулась к реке.

Сердце Алексея радостно забилось, последние сомнения рассеивались, как лёгкий пепел, уносимый ветром. Алексей улыбнулся, бог мой, да она ещё совсем девчонка, тоже нашлась светская львица, смущается от таких пустяков, но прелесть, истинная красавица, гордая и прекрасная в своей откровенности.

Алексей чувствовал уже не только влечение к Насте, как к женщине, такое бывало с ним раньше и не раз, а какое-то новое, неведомое ещё чувство, которое подминало под себя эти чисто мужские страсти, сдерживало даже их, и хотелось не сколько близости физической, сколько духовной что ли, и это новое острое чувство влекло Алексея как на крыльях, хотелось быть просто рядом с этой пепельноволосой, стройной девушкой, хотелось сделать какие-нибудь глупости, шалости, безрассудство, хотелось бросить к чёрту все эти свои дела, которые сделали его тем, кем он был сейчас.

– Нет, Вершинин никогда не будет моим мужем, – Анастасия сказала это твердо, как говорят люди, раз и навсегда принявшие решение, – Да, все это несерьезно, Алексей.

– Но ведь он такой красавец, прямо нарцисс, – Лешка решил подначить девушку, – а девчонки любят таких.

– Нет , ну вот уж нет, – с легким недовольством перебила его Стаси, – Он циник, маменькин сынок, умеет только строить свои печальные глазки, в ресторане сегодня вел себя безобразно, а у тебя было такое лицо, что я подумала, еще минуту и ты не выдержишь.

– Да, представляю свою физиономию, – весело добавил Лешка, и они оба рассмеялись, глядя друг на друга.

– Только не думай выяснять с ними отношения, – вдруг посерьезнее сказала Настя, – Я терпеть не могу драки. Да и потом, эти его дружки, они мне уж совсем не нравятся. Где он только набрал таких, настоящие уголовники?

– У меня тоже есть друзья, – ответил Алексей, – хорошие ребята, завтра я вас познакомлю. Так что Вершинина твоего я не боюсь. Не по зубам я ему, верно?

Алексей улыбнулся, свежий речной ветерок дул в лицо. На душе было хорошо, свободно так. Давно Алешка не был в таком хорошем настроении. На улице стемнело, в их галереи почему-то не было освещения, но это лишь радовало. Создавало иллюзию, что они тут только вдвоем на огромном судне.

– Так что, – начала было Анастасия, но осеклась вдруг и схватила Алексея за руку. Даже в темноте он увидел, какой мертвенной бледностью покрылось красивое лицо Стаси. Ужас заметался в ее темных зрачках, смотрящих куда-то за спину Алексею в густой полумрак галереи. Лешка медленно, чувствуя, как волосы на затылке поднимаются от чего-то неизвестного и пугающего, повернулся назад.

По галереи медленно, очень медленно, как в кошмарном сне, неотвратимо двигались к ним четыре темных силуэта плечом к плечу, перегородив весь коридор. Приближались они, словно знали, что не побежит Лёшка, не посмеет ударить в грязь лицом перед девчонкой. Ещё не видя лиц этих людей, Алексей почувствовал, кто они.

– Скорее, – Стаси тянула его за руку к лестнице наверх, которая была всего в нескольких шагах сзади.

Нет, он никуда отсюда не уйдёт, ни перед кем ещё Алексей Князев не опускал голову, никто не смел упрекнуть его в трусости, никогда он не дрожал за свою шкуру, не отступал, тем более перед такими ублюдками, как этот Дима и его компания. Лёшка решил стоять до конца.

– Уходи! Быстро! Ну! – он с силой оттолкнул Настю к лестнице, четверо были уже близко, Алексею казалось, что он уже слышит их глухое дыхание, видит воспаленные зрачки и раздутые в ярости ноздри.

– Ну что задергались-то? – раздался знакомый голос. Четверо остановились, Дима Вершинин вышел чуть вперед.

– Вот вы где, голубки, – продолжил он, – ищи вас тут.

– Что тебе надо, отстань от нас, ненормальный! – Настя вдруг встала между Димой и Алексеем, Лешка попытался остановить ее, но она отбросила его руку.

– Шлюха, – прошипел Вершинин и тотчас же хлесткая пощечина обожгла его лицо, он отшатнулся и занес руку для удара, так ненавидел он в этот момент огромные изумрудно-зеленые глаза своей невесты. Дима хотел ударить ее от всей души, пощечина горела, это был плевок его в душу, непризнание, отвержение его Дмитрия Вершинина.

– Зря, – коротко выдохнул Алексей и сделал шаг вперёд, точно заранее прицелившись, хлёстко со смаком ударил Вершинина по лицу, в узкую полоску его, искривившегося в циничной усмешке, рта, в белые зубы, в розовые дёсны, всю свою злость, всю силу девяностокилограммового корпуса вложил Лёшка в этот страшный удар.

Дима был отброшен шагов на пять, и, зажимая двумя руками окровавленные губы, упал на палубу. Оправившись от секундного замешательства, трое бросились на Алексея. Того, кто в центре, он встретил прямым ударом ноги в дых. тот упал на колени, согнувшись, но два кулака одновременно опустились на его лицо. Лёшка едва не опрокинулся, отступил назад, и в этот самый миг кто-то пнул его ногой в живот. Дыхание перехватило, Алексей сжал зубы и ударил ближайшего противника. Тот вскрикнул и отступил на мгновение, но поднялся уже, сплёвывая кровавую слюну третий, страшный и с искажёнными от боли лицом.

Алексей знал, что пощады ему не будет, ждал, что не сможет выкарабкаться. Врагов было много, это были всё сильные, здоровые ребята, хотя в одиночку он и справился бы с каждым, но они были втроём, они мстили за недавний позор в баре, за выбитые зубы своего дружка, да пощады быть не могло.

– Барбос, слева давай, – закричал высокий, с окровавленным лицом, и все трое бросились на Лёшку.

– На помощь, помогите кто-нибудь! – закричала Анастасия, подбегая к лестнице.

Князев отбивался из последних сил, прижатый к фальшборту. Он не мог слышать топота ног по железным ступеням. Кто-то спешил на голос девушки.

– На помощь! – еще раз крикнула она, и, увидев, как, громыхая и чертыхаясь, с лестницы скатился через голову, споткнувшись, видимо, Сашка Рыжов, а сверху тяжелыми шагами бежал уже Колычев.

Он не стал тормозить, ринулся в гущу драки. Димины приятели слишком поздно увидели угрозу с тыла. Колычев с налету грудью, огромными плечами сбил двоих. Третьего страшным, отличным ударом в лязгнувшую челюсть положил Алексей. Сашке Рыжову осталось только с криком прыгнуть двумя ногами на одного из поверженных атлетов. Будь Рыжов побольше весом, и у того поломались бы ребра.

Трое друзей тяжело дышали, но все было кончено. Двое противников лежали без движения. Дима и еще один по-собачьи выли, держась за разбитые физиономии. Досталось им капитально.

– Всё, уходим, – Лешка вытер кровь с разбитой губы и, увлекая за собой дрожащую Стаси, ринулся вверх по ступеням. Рыжов последовал за ним, а Сашка Колычев, оглядев поле битвы, довольно ухмыльнулся, пнул в бок скулящего Вершинина и неспешно удалился вслед за друзьями.

Глава 10

Жара стояла невыносимая. Солнце палило вовсю. Термометр показывал 27 градусов в тени.

Сашка Рыжов, одетый в светло-серые плащевые брюки и белую старенькую футболку с эмблемой адидасовского трилистника, вышел на палубу. Несмотря на кондиционер, в каюте было невыносимо душно. Нечем было дышать, а Сашка любил свежий воздух. Даже зимой он спал с открытой форточкой. Даром, что в детстве часто болел простудой.

Вот и сегодня, выпив обычный утренний кофе с булкой, поданной ему в постель симпатичной полненькой официанткой, Сашка решил прогуляться. Да, за почти две недели, прошедшие с начала плавания, он здорово отдохнул. Живот его даже слегка округлился. Суровые складки между бровями, появившиеся от бессонных рабочих ночей начали сглаживаться, исчезать понемногу. Полной грудью вдыхал он легкий речной ветерок, казавшийся ему символом некой свободы, настоящего отдыха. Прогулки с друзьями по городам, где останавливался их теплоход, рестораны Углича, Андропова, Костромы, где они проводили вечера стоянок, а также теннисный корт, бассейн и прочие удобства самого "Руслана" действовали на Сашку сильно, впечатляли своим королевским размахом.

Лёшка всюду сорил деньгами. Как-то они с Колычевым в шутку взялись посчитать его расходы только при них. Так сбились на третьей тысячи и махнули рукой. Своей новой девчонке Насте, которую он называл на западный манер Стаси, Лёшка вешал лапшу про выигрыш в спортлото, и плакался ей иногда про свою, дескать, суровую жизнь, полную лишений и едва ли не нищеты. Их с Колычевым он просил поддержать эту версию, ничего не болтать про загранку и про предложенное им дело.

Впрочем, об этом деле Князев ни разу больше не разговаривал с Сашкой, да и сам он не интересовался, хотя иногда и было ему интересно, о чем это они с Колычевым болтают полушепотом, какая вообще-то ему разница, дело тут не совсем чисто, это да. Ну да кто же сейчас живет честно? Даже на его Сашкиной работе мужики старались подхалтурить. Один даже ночью работал, штамповал какие-то золотые и серебряные крестики для некого церковника. Заработал, говорят, кучу денег. Но ведь рисковал-то как? Это пахло многими годами за решеткой. Нет, лучше не лезть в это болото. Спать спокойно. Не беда, что в карманах ветер. Дружки, которым задолжал пятерку полгода назад, косо смотрят – отдаст ли он? Отдаст, никуда не денется. Только бы дотянуть до квартальной премии.

С голоду Сашка тоже не помирал. Мать с отцом подбрасывали иногда картошку, лучок, яблоки. А мяса он ел мало. Дорогое оно было, зараза. Да и можно ли все время жить так, как Лешка? Ни в чем не нуждаясь, развлекаясь, как принц? Скучно же. В конце концов, это надоедает, когда нет проблем, забот. А, впрочем, почему их у него нет? Есть дело, значит, есть и проблемы. Да еще какие, раз он делает такие деньги.

Только эти вот сынки, типа Димы, до сих пор ходящего с опухшими, запавшими губами, только они живут просто. За них кто-то работает, большой начальник папа думает, решает, выдает на кутежи. Только не замечает, что растет-то у него сынок – сволочь. А хватиться – поздно будет. И пойдет папа по дружкам, таким же начальникам, отмаливать родное чадо от вышки. Нет, не жизнь эта, страх вечный. Дурак Леха со всеми своими делами. Зароется он когда-нибудь, нарвется. Дружба – дружбой, а уж служба, извольте. Не на того напали.

Сашка не лез в их с Колычевым беседы. Ходил в бассейн, играл в бадминтон. У него был разряд. И Лешкина Настя иногда составляла ему партию. Она хорошо играла в теннис. А эти две игры были похожи, и они учились друг у друга.

Генеральская дочка была премилой двадцатилетней девушкой, классической красавицей, как кинозвёзды в Голливуде. Когда Сашка играл с нею, он немного даже гордился такой партнёршей. На их игру обычно собирались поглазеть несколько десятков человек. А когда она играла в теннис с Лёшкой, это было событием на "Руслане". Пассажиры сбегались повсюду, наслаждаясь их грациозной партией. Да, их с Князевым узнавали, им улыбались, кивали радостно.

Уж до того приятная это была пара, и Сашка с гордостью шёл иногда рядом, шутил со Стаси. Она отвечала ему тёплой улыбкой. Да, это была королева! Но королём был тут не он, не Сашка, и это слегка удручало. Ну да что уж, насильно мил не будешь, да и признаться, кроме чистого восхищения перед её красотой и кроме дани острому уму Анастасии, у Рыжова не возникало чувств сколько-нибудь более глубоких. Всяк сверчок знай свой шесток. В юности Лёшка переделал эту пословицу и любил повторять иногда «Лёша жесток, знай свой шесток». Тогда это звучало по меньшей мере смешно. Князев, в бытность свою, ещё Мерзликин, был довольно добродушным, беззащитным увальнем. И баб у него толком не было. Так, дешёвые похождения по дискотекам, левые знакомства с какими-то девицами или даже лимитчицами. Но всерьёз он никем не увлекался и даже не занимался.

Не было у него таких влюблённостей, как у Сашки. Лёшка был холодный какой-то, чёрствый, эгоистичный. А может даже и скучновато с ним было, девчонкам. Они любили весёлых, развязных, вольготных парней. Чтобы и в драку за них, и в кабак, и чтобы звонил. Звонил каждый день, ждал по часу на морозе. Короче, избалованные были-то девчонки. А Лёшка сам был гордым, не кланялся красоткам. И мотался один почти всегда.

А сейчас, до Стаси, не знал Сашка, была ли у Князева подруга. Говорил тут что-то, но ничего конкретного. Впрочем, Сашка замечал, как смотрел на неё Алексей. Как смотрят только влюблённые. Жадно, не отрываясь, ловя каждый взгляд, каждый вздох, каждое движение. Рыжов не мог ошибаться. Он сам прошёл через это трижды, по меньшей мере. И знал тут практически всё. Ну дай бог Лёхе удачи, коли это у него всерьёз. Он всегда шутил, что хотел бы в жёны генеральскую дочку. И вот она, Анастасия Соболева, с пепельными волосами, стройная, как с картинки рекламного журнала, которые видел иногда Сашка у своего второго хорошего друга Андрея Михеева, бывшего одноклассника, тоже инженера, который заканчивал уже свою диссертацию и готовился к защите. Андрюха жил неплохо, он был тоже сынок, только не заносился особо никогда, не придавал значения помощи отца, работающего за границей. Ну, конечно, одевался, тачку имел, дачу, квартиру, видео, всё как положено. Малый был отличный, свой парень!

Все друзья, вот они все кем-то стали за счёт отца или за счёт себя самого, а он, кто он такой, Александр Рыжов, инженер второй категории, аспирант, честный, бедный и гордый. К чёрту, забыть и не думать.

Сашка , вздохнул полной грудью, плюнул за борт и расслабился, глядя на берег. Теплоход шёл уже в обратный путь, это была последняя крупная стоянка – Ярославль, туристы группами сходили на берег и растворялись в пёстрой толпе морского вокзала. Надо будет прогуляться.

Сегодня Лёшка не везёт их с собой, они со Стаси решили одни побродить по городу. Она жила тут когда-то с отцом-полковником, Лёшка служил здесь около года, конечно, им будет что вспомнить. Ага, вот и они.

Сашка перегнулся через парапет и помахал рукой. Лёшка был в серых штанах и белоснежной рубашке, трёхтысячный «Никон» был небрежно перекинут через плечо, его спутница была в отчаянно короткой мини-юбке. Мини снова возвращались, сейчас это было пиком, и у Сашки аж слюнки текли, когда он видел стройные загорелые ножки Стаси. Да, шикарная пара! Александр ещё раз помахал рукою, облизнул пересохшие от жары ли или от чего-то другого губы, и отправился переодеваться.

Глава 11

– Ну, и куда же мы пойдем? – спросил Алексей Настю, когда они выбрались из шумного порта и вышли на городскую набережную, зеленую, уютную, с уходящими от нее направо тихими улочками с потрескавшимся асфальтом.

– Куда? – Стаси пожала плечами, – давай прямо до стрелки.

Они взялись за руки и неспешно двинулись вперед.

Да, уже 8 лет Лёшка не был в этом городе, который навсегда остался у него в памяти. И вот такой зеленый, веселый и суровозаснеженный зимний, когда после годичной службы Алексея, тогда просто рядового Мерзликина командировали в Ярославль. 14 месяцев он уже отслужил. Тяжело привыкал Лёшка к армии, не умел поначалу даже пришить погоны, задыхался от километрового кросса и как мешок висел на турнике, а из учебки его выгнали за драку, да и за то еще, что цапался постоянно с сержантами.

Работал он в армии телеграфистом, стал потом уже хорошим мастером, за это его послали в штаб в город. Любил Алексей этот город до сих пор, хотя восемь лет прошло с тех пор, когда он впервые прошел по его улицам, худой, стриженный, едва ли не пугающийся мчащегося потока машин, ежеминутно козыряющий всем подряд офицерам, но счастливый хотя бы только тем, что он мог побродить по улицам города.

Вспоминать это Лёшка любил, это были приятные воспоминания. Навсегда запомнил он армию, навсегда запомнил этот гостеприимный город, где служба казалась ему мёдом. Работал он честно и спал под столом на шинели часа четыре в сутки, ежеминутно подвергаясь риску быть пойманным и отправленным на гауптвахту начальством.

А сейчас он – молодой, счастливый, полный сил и энергии, шёл по этому же городу под руку с красивой девушкой и оглядывались на них ярославцы.

После прогулки на Стрелке, полуострове на Волге, любимом месте отдыха горожан, где стоял все тот же открытый для просмотра самолет Як-40 и были красивые фонтаны, пройдясь по центральному парку с шумными аттракционами, что был на острове неподалеку от главного пляжа на реке Которосль, Настя спросила – Куда теперь, бравый солдат?

– Давай махнём через мост. Там есть один шикарный пляж, чуть дальше от того места, где Которосль впадает в Волгу. Помнишь, может?

– Конечно, это около кладбища кораблей, там наверху ещё церквушка, а дальше по Волге большой пляж.

– Мы бывало купались там, когда удавалось вырваться на пару часов, – пустился в воспоминания Алексей, – пляж был заброшенный, ни души народу, только мы в синих трусах.

– Хорошо, идём, – сказала Настя, – только предупреждаю, я плохо плаваю, придётся за мной поухаживать.

Минут через сорок они уже были на месте. Действительно, этот уголок, казалось, был всеми забыт. Песчаный пляж почти зарос травой, невысокая церквушка, поднималась выше по склону речной поймы. Там шумели, раскачиваясь верхушками, древние могучие клёны, свидетели того, как много лет назад несколько существ приходили сюда, чтобы на несколько часов забыть обо всём.

Левее – выше по течению было небольшое корабельное кладбище, старые проржавевшие трухлявые яхты, катера, небольшие борта громоздились там одна на другую, скрещивая обломанные мачты, купаться там было опасно, и даже тогда давно Лёшка не решался подплывать к этим мёртвым остовам.

Он сбросил обувь, носки и с удовольствием почувствовал под огрубевшими подошвами тепло земли. Пучок травы чуть щекотал пальцы, Лёшка улыбнулся наплыву воспоминаний и обернулся. Анастасия уже сбросила юбку и блузку, оставшись в чёрном с красной окантовкой купальнике, в открыто-откровенном, прикрывающем лишь те места её стройного загорелого тела, показать которые на пляже не позволяли последние рамки приличий.

Алексей жадно посмотрел на девушку, та поймала его взгляд, чуть смутилась было, но гордо вскинула голову, да, она знала себе цену, знала, что она была божественно красива и привыкла не стесняться этого.

– Ну что же ты! – она грациозным движением подняла руки и подобрала волосы в узел на затылке, ожидающе глядя на Алексея. Тот, наконец, опомнился, щелкнул пару раз фотоаппаратом и торопливо скинул одежду.

– Вперёд! – он схватил её за руку, и они устремились навстречу мелким речным волнам, из-за которых песок на отмели был спрессованным, тугим и тоже каким-то волнообразным. Вода оказалась прохладной, свежей и прозрачной. Лёшка нырнул и долго плыл вперёд под водой, открыв глаза, сильно гребя руками и разогревая тело.

Когда дно скрылось из глаз, он всплыл и далеко, около самого берега, увидел Анастасию, стоявшую по грудь в воде. Она радостно помахала ему рукой, подняв кверху большой палец. Лёшка взмахнул руками и повернулся на спину. Пловцом он был хорошим, даже отличным. Ещё там, во Владивостоке, он занимался в бассейне, где подкачал свою заплывшую жирком фигуру. А жирок этот согнал быстро, как будто и не было его.

Солнце палило нестерпимо, жгло, Алексей закрыл глаза и расслабился, оставив на поверхности лишь рот и нос. Он чувствовал, как его медленно сносит течением, но не сопротивлялся стихии, а просто лежал и думал, кто для него была эта девчонка Анастасия, Стаси, пышноволосая, элегантная, такая милая, желанная, завладевшая всем его существом за прошедшие дни с самого момента знакомства.

Лёшка чувствовал, что она нужна ему. Он скучал без неё, спешил к ней утром, как 17-летний мальчишка, радовался до неприличия, только лишь завидев её точёную фигуру. До этого раньше с ним такого не случалось, он просто загорался страстным желанием иметь ту или иную женщину, но всегда они были его содержанками, отдавались легко, как у них полагалось. Ресторан, постель, подарок, опять постель.

Все эти смазливые девочки, его девочки, как Лёшка их называл, Катя, Наташа и даже Аллочка, уж такая светская женщина, шикарная и томная, все они вдруг показались Алексею ничтожеством, жалким проститутками. Да, в сущности они и были таковыми. Только он не придавал этому особого значения. Они боготворили его, он кидал им подачки, и все было гладко, спокойно. А теперь…

Лёшка открыл глаза, солнце слепило, волны мерно покачивали его на поверхности. Он резко повернулся вдруг и поплыл, рассекая своим мощным телом водную стихию.

Настя всё ещё стояла на отмели, по плечи в воде, не решаясь плыть. Лёшка подплыл к ней, быстро, боясь потерять свою решимость, обхватил мокрыми руками её голову и поцеловал в улыбающиеся губы. В первое мгновение она растерялась, закрыла даже глаза, как бы отдавая ему всю себя, но опомнившись, сильно оттолкнула Алексея, возмущённо глядя на этого мокрого, с прилипшими чёрными волосами и капельками воды на загорелом лице человека, осмелившегося на такую бестактность.

– Псих! – коротко выпалила Анастасия и поплыла в сторону мимо Лёшки. Плыла она по собачьи, неумело, смешно, беззащитно, загребая под себя прохладные волны. Алексей откинулся назад и поплыл на спине. Он быстро обогнал девушку, и держась чуть впереди, наблюдал за ней. Стаси высоко поднимала подбородок, глаза её щурились. Иногда она бросала косые, сердитые взгляды на Алексея. Плыла она к лодке, одной из многих, что плавали на подводных якорях в метрах сорока от берега. Ещё солдатами Лёшка с компанией любил забираться на такие лодки, иногда даже фотографировался там.

Настя доплыла и остановилась, переводя дыхание, обхватив толстую цепь, идущую от носа лодки в серую глубину. Она тяжело дышала, прижавшись щекой к холодным отполированным волнами звеньям, глядя куда-то в сторону.

– А плавать ты совсем не умеешь! – весело объявил Лёшка, ловко залезая в лодку. Та накренилась, но он уже просто сидел в ней.

– Без тебя, знаю, – зло и устало отрезала Стаси и добавила, протягивая ему руку, – Помоги!

Алексей помог ей забраться. Лодка была широкая, днище ее покрывала выбеленная на солнце раскаленная доска. На нее и легла, Анастасия, положив руки за голову. Грациозная, смуглая от загара, почти обнаженная в своем экстра мокром купальнике, и Лешка на секунду даже отвел глаза от ее красивого тела. Подумав, он прилег рядом с ней, на бок. Глаза Анастасии были закрыты, она отдыхала, подставив лицо солнцу. В лодке пахло водорослями, рекой, немного смолой и моренным деревом. Низко над водой, крича надсадно и жалобно, летали грязно-белые чайки. Вдалеке по фарватеру широкой реки плыли два или три борта. Лодка плавно покачивалась на волнах,

Вдохнув, Лешка осторожно, боясь нового взрыва, коснулся губами Настиного плеча, холодного еще, покрытого мелкими капельками воды. Она чуть вздрогнула, веки ее дернулись, но не разомкнулись. Лешка понял, что она ждет продолжения, и приподнявшись на руках, поцеловал ее в плотно сжатые губы, легко, воздушно, одним прикосновением. Стаси не отвечала, но и не сопротивлялась. Глаза ее оставались закрытыми, но Лешка почувствовал, как напряжено все ее тело.

– Хочешь, я научу тебя, – Алексей хотел сказать «научу плавать», но последние слова почему-то застряли в горле и непонятно было, чему же он хочет научить эту своенравную красавицу.

– Не надо, – чуть слышно, одним выдохом ответила Настя.

И Алексей скорее почувствовал, чем услышал ее слова.

– Стаси, любовь моя, – шепнул он и поцеловал её снова, обхватив за плечи, прижавшись к ней всем телом. Он чувствовал упругость её груди, чувствовал, как шевельнулись её губы, она отвечала на поцелуи неумело и робко. Но именно эта робость и неумелость всё больше разжигали Алексея, и он впивался в её губы, самозабвенно, искренне отдаваясь во власть эмоций. И не было уже ничего, кроме этой страсти, кроме этого бешеного поцелуя, ни разу в жизни ещё Лёшка не испытывал такого наслаждения от простого прикосновения к губам девушки, хотя сколько их было уже этих поцелуев и объятий.

Наконец Алексей разжал объятия и в изнеможении, откинулся на спину, грудь его судорожно вздымалась, горло давили спазмы, мышцы дрожали, как бывает после сильного испуга или длительного изнурительного заплыва без остановки. Настя поднялась и села к нему спиной, обхватив руками согнутые колени. Что-то трогательно детское было в этой её позе. Алексей обнял её, коснулся щекой её плеча и, глядя куда-то в сторону, сказал вдруг, – Я люблю тебя, люблю, слышишь, милая?

Настя вдруг, не глядя ему в глаза, быстро обернулась, вцепилась тонкими, чуть дрожащими пальцами в его плечи, покрытые узлами мускулов, и уткнулась лицом в его грудь. Лёгкая, беззащитная, словно отдавая себя во власть этому человеку, вверяя ему себя всю, гордую и преданную. Лёшка ласково гладил её пышные волосы кончиками пальцев, которые умели быть нежными и мягкими, а не только твёрдыми, как гвозди, и смотрел на суетящихся чаек. Нет, он не думал, а просто смотрел. Ещё хотелось ему плакать, почему не знал он, просто хотелось, и всё тут.

Но он сдерживал себя, он был мужчиной, он был Алексей Князев, имя это было маркой, его произносили, понизив голос, ему верили, его боялись, его уважали и ненавидели. Но сейчас, когда пальцы его касались пушистых пепельных волос, той, которая вдруг стала для него такой родной и близкой, сейчас он презирал эту марку, этих людишек, глядящих ему в рот, ненавидел всё то, чем он занимался последние несколько лет, но знал, что не суждено ему остановиться, уйти в тень. Страшная это была штука, власть.

Лёшка вздохнул, и сжав ладонями лицо Анастасии, проговорил, глядя ей прямо в глаза, – Я с тобой!

Глава 12

– А теперь, дорогие гости, как я и обещал, по нашей давней традиции, мы объявим, кто же на этот раз удостоится почётного звания мисс Круиза, – узкоплечий ведущий корабельных танцевальных программ, профессиональный массовик-затейник, одетый в бежевый свободный костюм с микрофоном в руках вышел на середину танцевальной площадки. Она была пуста, и только огни цветомузыки безмолвно переливались друг с другом.

В баре, заполненном до отказа, стало сразу торжественно тихо. Почти три сотни человек, подавляющее большинство пассажиров «Руслана», в ожидании события с интересом уставились на человека с микрофоном.

– Друзья, минуточку терпения, – он поднял руку, ещё больше заинтриговав собравшихся, – быть может, вы удивитесь, не видя за моей спиной шеренги стройных полуобнажённых красоток, претендующих на корону, украшенную кувшинками и розами.

На веранде послышались согласные возгласы, и ведущий продолжил.

– Так вот, тех, кто хочет увидеть это зрелище, я спешу разочаровать. Наша социалистическая мораль и нравственность не позволяют разыгрывать такие сценки, от которых некоторые товарищи, там, – он указал пальцем куда-то вверх, – могут прийти в ужас.

За столиками сдержанно засмеялись. Многие узнавали себя в тех самых, могущих прийти в ужас. Но шпилька всё же была вставлена мастерски. Ведущий подождал, пока смешки стихнут, и продолжил.

– У нашего родного социалистического строя свои законы и критерии, и поэтому мы работники сервиса на «Руслане», так сказать, компетентное жюри, которое всех вас, друзья, обслуживает уже более двух недель, и прекрасно каждого из вас знает, уже сделало свой выбор.

– Итак, мисс Круиза объявляется, – ведущий вгляделся в веранду бара, намеренно затянув паузу.

Все разом стихли, напряглись, приготовились.

– Объявляется девушка в чёрном платье, сидящая за третьим столиком слева, несравненная, пленительная, бесподобная Анастасия Соболева.

Последние слова ведущий произнёс торжественным, хорошо поставленным, громким голосом. Бар взорвался оглушительными аплодисментами. Новоявленную мисс Круиза знали и любили едва ли не все пассажиры, и мало кто, признаться, сомневался, что именно она будет выбрана красивейшей девушкой этой поездки.

Смущённая, чуть покрасневшая Стаси, обворожительная в длинном чёрном платье с высоким разрезом, с классической воздушной прической, под восхитительными взглядами мужской половины пассажиров прошла на площадку. Ведущий поцеловал ей руку и воскликнул, – Поприветствуем красивейшую девушку на «Руслане»!

Аплодисменты не смолкали, Анастасия несколько раз, улыбаясь, кивнула публике. Сделала что-то наподобие реверанса, и на голову ей уже возложили ажурную диадему, увитую ярко-красными розами, вперемешку с молочно-белыми кувшинками. И дав зрителям вдоволь налюбоваться на мисс Круиза, ведущий отвёл Настю на её место.

– Признайся, это твоя работа, – негромко спросил Сашка Рыжов у Алексея. Друзья, как всегда, втроем сидели за лучшим столиком около танцверанды.

– А что, по-твоему, она недостойна? – слегка обиженно спросил Алексей. – Назови лучшую.

– Да нет, я ничего не имею против, – Сашка потом пожал плечами, – И все-таки скажи, сколько тебе все это стоило, а?

– Одну тысячу, – коротко ответил Алексей, – Это был не бог весть какой конкурс. Я просто хотел сделать девочке приятное. Смотри, как она рада.

Настя из-за своего столика помахала рукой Алексею. Она действительно улыбалась, смеялась даже, о чем-то разговаривая со своими родителями. Алексей послал ей воздушный поцелуй и встал, бросив на стол сотню, как обычно.

– Идем. Парад окончился, я переоденусь на вечер.

Он похлопал друзей по плечам, и те, видя, что вечер действительно близится к концу, последовали за Алексеем.

Всего три дня оставалось плыть до Москвы. Круиз завершился, и, как обычно бывает в таких случаях, ребята уже начинали тосковать, понимая, что через три дня, ступив на родную московскую землю, они в прошедшем времени будут говорить про эту фешенебельную прогулку, и всё пойдёт, потянется по-старому, как обычно, словно и не было ничего, останется только память. Хотя нет, Сашка чувствовал, что обычно меланхолично-печальный Колычев весь аж светился внутренней радостью, ожиданием чего-то приятного. Очевидно, Лёшка действительно сделал ему интересное предложение, сулящее немалые деньги, раз даже невозмутимый атлет взбодрился.

А он сам, Сашка, что дальше? Про себя решил уже, что во что бы это ни стало, он добьёт диссертацию. Сил в нем заметно прибавилось. Отдохнул он классно и чувствовал себя опять 22-летним, беспечно самонадеянным, молодым человеком, полным энергии и замыслов. Через три дня – за работу.

Придя в номер, оба Сашки развалились в креслах, словно последний раз наслаждаясь их мягкими гостеприимством. Рыжов затянулся длинной ментоловой сигаретой, а Колычев достал из холодильника в коридоре какой-то сок со льдом и начал медленно, блаженно, закрыв глаза, потягивать его через трубочку. Лёшка, переодеваясь, сказал, – Ну что, шеф, хорошо живётся нам ?

– Хорошо! – медленно, между затяжками, ответил Рыжов.

– А ты можешь жить так же, – ответил Алексей, присаживаясь на диван, – всё в ваших руках, мистер шеф. Найдём тебе бабу, и через год поедешь в круиз по Тихому океану, а?

– Да, но какой ценой? – Сашка зло глянул на друга, – С тобой я воровать не пойду.

– Дурак, – беззлобно пожал плечами Лёшка, – ты ещё в ОБХСС пойди заяви, что Князев собрался воровать. Не всё так просто, как ты думаешь, не всё однозначно. Ну ладно.

Алексей поднялся, оглядел себя в зеркало, поправил коротко стриженные волосы и вышел из каюты.

– Опять к своей побежал, – буркнул Сашка, бросая окурок.

– Да не стони, шеф, – ответил Колычев, – давай-ка с тобой пройдёмся во второй ярус. Сегодня я в бассейне снял двух девочек, так приглашали нас сегодня вечером.

– Да, – удивлённо обрадовался Сашка, – но сейчас уже почти двенадцать.

– Лопух, – Колычев хлопнул его по плечу, – пошли, не шаришь ты, сейчас самое время.

И через пять минут приятели покинули свой люкс.

Тем временем Князев вышел на верхнюю палубу, туда, где под тентом стояли шезлонги для отдыха пассажиров первого класса. Сердце в груди его учащенно билось, как у мальчишки, в первый раз идущего на свидание. Лёшке было немного стыдно, но ничего не мог с собой поделать. И сейчас, в почти полной темноте, среди пустых столиков и кресел, он увидел знакомый силуэт и устремился к нему, забыв свою наигранную важность.

– Добрый вечер! – Стаси улыбнулась ему, легко поднялась с кресла-качалки и поцеловала Лёшку в щёку.

Он сел, развалившись, в кресло и протянул руку.

– Ну, иди ко мне! – почувствовав у себя на коленях приятную тяжесть её тела, обтянутого чёрным холодным шёлком, Алексей ласково провёл кончиками пальцев по её подбородку.

– Устала? – тихо спросил он, чуть улыбнувшись.

– Да, – Стаси положила голову на плечо, – даже голова слегка разболелась. Ещё этот конкурс красоты зачем? Мне было неловко. Дамы восхищённо глядели на меня волчицами, готовые сожрать на месте .

Она улыбнулась тихо, печально, и Лёшка ещё сильнее прижал её к своей груди.

– Как бьётся твоё сердце, чуть слышно, – сказала Анастасия, – Скажи, ты действительно любишь меня?

Она, не поднимая глаз, коснулась губами его шеи.

– Скажи, любишь?

– Конечно, – коротко ответил Алексей. Ему не хотелось говорить сейчас, а хотелось помолчать и посидеть вот так, отклонившись на шезлонге, глядя на тёмную с блесками гладь реки, чувствуя горячее дыхание той, кто был уже для него всем.

Да, он не преувеличивал, он понял вдруг, что он любит эту девушку, что он готов на все ради нее, ради хотя бы одного вот такого вечера, когда он был счастлив. Правы мудрецы древности не в деньгах счастье и не в их количестве даже. Лёшка прошел через все это, у него было многое, но он не останавливался, считал наживу целью своей жизни. Нет, ошибался он, не видел или не хотел видеть в этой жизни ничего, кроме денег, а ведь было еще нечто еще более прекрасное, чем чувство богатства или власти. Это была любовь, и она пришла к Алексею Князеву лишь в 27 лет.

– Да, я люблю тебя, – повторил Алексей, и, наклонившись чуть, поцеловал Стаси в завитки пепельных волос, в её полузакрытые глаза. Она ответила, охватив голову Лёшки обеими руками, порывисто, жадно, словно боясь потерять его.

– Идём, – сказала она минуту спустя, поднимаясь и привычным движением поправляя прическу, – проводи меня, а то мама уже, наверное, беспокоится.

– Кстати, как она относится ко мне? – Алексей взял Настю под руку, и они пошли по чёрной чуть освещённой дежурным огнём палубе.

– Достаточно хорошо, – блеснув в темноте полоской зубов, ответила Стаси, – хотя, по-моему, она видит в тебе только приятного попутчика и интеллигентного молодого человека. Ее очень удивляет, почему вдруг ее Димуля резко потерял ко мне интерес и замкнулся со своими дружками.

Анастасия рассмеялась, прикоснувшись к Алексею.

– Интересно, а кого видишь во мне ты? – спросил он и почувствовал, как дрогнула вдруг ее рука.

Настя чуть отклонилась от него и сказала посерьезнее сразу, – Идем, уже поздно, – и они скрылись в полумраке коридора.

Проводив девушку, которая, как казалось, Алексею, не оправилась после его последнего вопроса, он, не спеша, направился в свой номер семь, люкс, расположенный двумя палубами выше. Слабо освещённые коридоры замерли в ночном безмолвии, шаги скрадывались толстыми багровыми паласами, блистали тусклым цветом зеркала. Алексей вышел уже на корд, на самый верх, и чуть задержался у парапета, глядя вниз на бушующую под винтом корабля стихию.

– А вот и он, – от этого хрипловатого, неожиданно выстрелившего голоса за спиной, Лёшка вздрогнул и обернулся. Трое, он сразу узнал их. Это были Дима и его друзья. Стояли, скрестив руки на груди, преградив ему путь в коридор кают люкса.

Справа была какая-то небольшая надстройка, а слева и сзади парапет, за которым чернела и бурлила река. Лёшка и рад был бы смыться от этих головорезов, да некуда было, ловушка захлопнулась.

– Ну что скажешь, герой, – прошипел Вершинин, глядя ненавидящими круглыми глазами, – Вот и пришла расплата.

– Уйди, – устало ответил Лёшка, – потом пожалеешь.

– Сволочь! – взвизгнул Дима, наступая вперёд.

– А это кто сделал? А, гадина, – он открыл рот и показал свою верхнюю челюсть. По меньшей мере четырёх зубов спереди не хватало. В темноте рот его зиял чёрной пустотой.

– Мало тебе, – усмехнулся Алексей, но он чувствовал, что это плохой смех. Мурашки побежали у него по спине, за которой был лишь тонкая решетка парапета.

Вершинин ударил его первым на выдохе, метя в лицо, но Лешка метнулся в сторону, уворачиваясь, и ударил его прямой правой, попал, кажется, в грудь. Дима опрокинулся, но было уже не до торжества. Двое ринулись на Алексея, работая кулаками, и он собрал всё своё мужество, сконцентрировал всё то, что умел, когда знал когда-то. От одного удара он не сумел уйти, из левого глаза брызнули искры, но один противник уже стонал, скрестив руки впереди. Вот и второй, закрываясь неумело локтями, пятился под градом увесистых ударов Алексея.

В какую-то секунду ему казалось, что он даже победил, но жестокий удар в затылок чем-то тяжелым и острым застал его врасплох, перед глазами поплыли круги, он пошатнулся, пытаясь обернуться, и новый удар уже в висок погасил последние искры его дыхания.

– Вовремя ты, Дмитрий, вылез. Мы классно задумали, – длинный, тот самый четвёртый, которого не видел Алексей, притаился поначалу справа за будкой с якорной цепью. В решающий момент вылез, напав сзади, уложил Князева двумя ударами . На руке у него поблёскивал кастет.

– Здоровый, – стирая кровь с лица, пролепетал плечистый, которого звали Барбосом, – Ещё немного, и он ушёл бы.

– Не ушёл, – радостно забубнил Дима. – Ты его там не того, а длинный, не совсем пристукнул?

– Да чёрт его знает, – длинный носком ботинка повернул безжизненную голову Алексея.

– Ну вот что, кореша, – Дима, воровато, быстро оглянулся на маленький корт. В кортовой площадке никого не было, – Вот что, давайте-ка его родимого туда, – и он кивнул за борт.

– Да ты что, Димон, -удивился один из дружков.

– А ничего! – зло прошелестел Вершинин, – Зря, что ли, мочили его? Давайте уж до конца, раз на то пошло!

– Димон, это же мокруха! – Барбос поглядел на него испуганно. Его маленькие бесцветные глазки беспокойно забегали, – Знаешь, на что идёшь, а?

– Давай, не гундось! – Вершинин наклонился к Алексею, беря его за ногу, – Раз! Ну, помогите кто-нибудь! Сейчас его под винты и ищи потом мелкие кусочки. Ну что, встали?

Нехотя повинуясь, дружки помогли ему подтащить Лёшку к парапету. Они подняли его и, дрожа то ли от страха, то ли от возбуждения, столкнули вниз, туда, где работали, клокотали белой пеной огромные винты «Руслана».

На всякий случай, поглядев несколько секунд за корму, в бездонную черную ночь, приятели, пряча друг от друга глаза, гуськом ушли к себе вниз.

Оценили 2 человека

Глава 13

Сердце Алексея упруго сжалось. Ему показалось в первое мгновение, что тело пронзили миллионы иголок. Он уже очнулся, но все еще не понимал, что с ним. Вокруг все бурлило, что-то упругое, стальное, сжатое, холодное било ему в лицо, в уши, вертело его с неимоверной быстротой. Он вздохнул, но вместо воздуха в легкие к нему полилась вода. Первой его мыслью было именно то, что это вода. Задыхаясь, надрывно выкашливая эту воду из себя, Лешка автоматически заработал руками и ногами, глаза ничего не видели, застилаемые пузырьками воздуха, но стихия понемногу успокоилась.

Еще до конца не сообразив, что случилось, Князев был вытолкнут из воды на поверхность на мгновение, но уже ясно было, где эта спасительная полоска воздуха. Лешка вынырнул еще раз, откашливая последние капли, попавшие ему в дыхательное горло. На воде было относительно спокойно, мелкие волны били ему в затылок, но можно было уже спокойно отдышаться и прийти в себя.

Собравшись с мыслями, Алексей перевернулся на спину, ботинки тянули вниз, он, не колеблясь, сбросил их, орудуя одними ногами и расслабился, глядя в тёмное небо. Хотя нет, небо было чуть светлее, чем всё остальное. Густые сплошные облака скрывали луну, берега не было видно, слабо светились лишь габаритники ушедшего уже далеко «Руслана».

Куда же плыть? Алексей старался подавить в себе возрастающую волну безысходного ужаса перед происшедшим. Да, эти скоты сбросили его под винты, но не всё рассчитали. Они стояли на самой корме, очевидно, там же его и сбросили. Не учли одного, что винты гонят воду назад от себя, поэтому-то его и отбросило далеко в струях пенной воды. Если бы бросили его в не самой задней части судна, а чуть правее или левее, то некому было бы рассуждать. Винты забирают воду с боков. Было просто невероятно, что всё так обошлось.

Лёшка вздохнул с явным облегчением, но положение его было не из лёгких даже сейчас, и он понимал это. То, что, избегнув одной опасности, он подвергается возможности просто утонуть, слегка его покоробило. «Руслан» идёт по фарватеру. Значит, нужно плыть влево или вправо от его хода. Только куда? Вечером они прошли Углич. Волга была здесь широкая. Левый берег был почти невиден. До правого было километра два. Значит, вправо.

Алексей, приняв решение, от которого сразу стало легче, скинул брюки и футболку, которые, как ему казалось, могли помешать ему плыть. В карманах ничего не было, и на всякий случай, стянув и носки, он остался в плавках с часами «Сейко» на руке. Водонепроницаемый циферблат фосфоресцировал, показывая без двадцати час. Эти холодные крошечные огоньки были, казалось, единственным напоминанием о жизни в этой мёртвой темноте.

Лёшка ещё раз сверил курс по удалявшемуся, едва заметному по огонькам, кораблю и, привычно разрезая воду, поплыл направо, к невидимому берегу. Тело его работало чётко, плавно, он решил не тратить силы, плыл не спеша, стараясь не сбиться. Чуть заметное течение уносило его влево. По нему же он ориентировался, глядя вперёд в пустоту. Когда мышцы начали уставать, наливаясь свинцовой тяжестью, он повернулся на спину и взглянул на часы.

Он плыл уже сорок минут, а берега всё ещё не было. Прохладная вода покачивала его тело, под которым было не дно, а страшное холодное течение. Сплюнув набравшуюся в рот воду, Князев поплыл дальше, теперь он чаще останавливался на отдых. По спине ползли мурашки от холода, и лишь сильными толчками рук и ног, гоня себя вперёд, он немного согревался, пока через полчаса заплыва его вытянутые в броске руки не коснулись прибрежной гальки.

Лёшка встал и, чуть пошатываясь, стараясь не попасть на острые камни, огляделся вокруг. Впереди темнел покатый берег, на котором левее вздымалось что-то темное. «Наверное, изба», – подумал Алексей. Вот ведь повезло, а мог бы бродить по берегу до утра в поисках пристанища. Глядя под ноги, Лёшка уверенно направился к дому. При ближайшем рассмотрении это действительно оказался домик, небольшой, бревенчатый. Князев несколько раз оступался, чувствуя, как отдает боль в затылке и особенно в виске.

Левый висок, да и глаз постепенно распухали прямо на глазах. Лёшка дотронулся до виска, он весь горел, несмотря на недавнюю холодную ванну. Почти уже уткнувшись в хату, Алексей увидел два маленьких подслеповатых окошка, обошел с другой стороны и дернулся в дверь. Она была закрыта, и Лёшка зло и устало несколько раз стукнул по ней кулаком. Внутри что-то заворочалось. Послышались торопливые босые шаги по дощатому полу. В щели под дверью мелькнул тусклый свет.

– Федя, ты что ли, а? – раздался хрипловатый со сна женский голос. Дверь скрипнула, отворилась. Лёшка увидел на пороге женщину лет тридцати в ночной рубашке, простоволосую, с керосинкой в вытянутой руке.

– Ой, – женщина хотела захлопнуть дверь, со страхом глянув на незваного гостя, тем более в таком обличье, каким предстал пред ней Алексей.

– Постой, хозяйка! – Лёшка грубовато задержал дверь ногой и снова распахнул ее, – Пусти заночевать!

– Да ты кто? – обалдело уставилась на него женщина. Она была полненькая, невысокая, с испуганными темными глазками.

– Ну давай, давай, говоришь много, – Князеву почему-то вдруг стало обидно за себя, голого и избитого, за то, что его не пускают. И он шагнул за порог, отодвигая с собой хозяйку.

– Да чего надо-то? – повысила голос та, отступая.

– Не видишь, отстал от парохода, выпал за борт, – объяснил Алексей зло и нетерпеливо добавил, – Не бойся, постели где-нибудь, да прижги зеленкой, что ли, или чем там.

Он нагнулся, коснулся разбитого виска и поморщился.

– Ой ты! – удивленно, уже почти без страха посмотрела на него женщина, – Кто же тебя так, бедняга? Ну, проходи, ладно уж.

Электричества в избе, по-видимому, не было. Хозяйка поставила лампу на стол в единственной захламленной комнате, подкрутила фитиль, и пламя заплясало на стенах причудливыми тенями. Лёшка плюхнулся прямо на широкую кровать, тёплую ещё, со взбитыми подушками, и спросил просто так, – Как звать-то, красавица?

– Маша, – ответила женщина, неожиданно улыбаясь, глядя на мокрого, ещё не просохшего Алексея, – Да ты ложись, милый. Я сейчас мигом.

Она доставала откуда-то бутыль с мутноватой жидкостью и плеснула в стакан грамм 200.

– На-ка вот, выпей, а то простынешь, бедолага, – она подала ему стакан.

Лёшка взял его, в лицо пахнуло сивушным духом, но выпить нужно было после такой продолжительной ночной ванны, а то не дай бог чего. Воняло отвратительно. Стакан был грязный, заляпанный, на ободке засохла раздавленная муха, но Лёшке было уже не до этого. Сбив муху щелчком, он поднёс стакан губам и выпил весь залпом. Грудь обожгло, на глазах выступили слёзы, Лёшка с трудом перевёл дыхание, а хозяйка уже прикладывала к его виску какую-то сомнительную тряпицу, пропитанную тем же самогоном. Защипало страшно. Алексей закрыл глаза, ноги стали ватными, по телу разлилось тепло, и он спросил, – А что, есть мужики-то в доме?

– Есть, муж мой Федька, окаянный, – Маша продолжила обрабатывать ранку, – В рыбнадзоре он. Вот ведь опять укатил неизвестно насколько. Покоя нет, Господи !

– А завтра приедет хоть? А то как выбраться отсюда?

– Да кто же его чёрта знает? – она в сердцах бросила тряпку куда-то в угол и убрала бутылку под стол. Лёшка открыл глаза. Голова чуть кружилась, и злость прошла. Было легко и свободно. Пахло рыбой и ещё чуть-чуть керосиновой копотью от лампы.

– Ну вот, милый, теперь поспи, укройся, – хозяйка, склоняясь над ним, накрыла его пуховым одеялом. На какое-то мгновение Лёшка увидел её большие белые груди под вырезом рубашки.

– Иди-ка сюда! – он схватил её за руку, притянул к себе.

– Ой, да что же это ты? – она пыталась было отбиваться, но делала это как-то лениво, а глаза её горели желанием, – муж приедет, увидит. Ой, не надо! Что же ты делаешь, а?

Обхватив её тугое горячее тело, Лёшка ловко стащил с неё рубаху, а Маша, секунду назад отталкивающая его, уже прижималась к нему всем телом, обхватив пухлыми, жёсткими от работы ладонями его плечи и томно закатила глаза, отдавая себя во власть сильному мужчине.

– Лампу, лампу давай погасим! – шептала она, как в полузабытье.

Лёшка отпустил её, пышную, голую. Она задула фитиль и в наступившей темноте бросилась в ленивые объятия.

Глава 14

– Ну вот, шеф, а ты говорил, – Шурик Колычев толкнул дверь в свой номер и вошёл в прихожую. Рыжов последовал за ним. Радостный, приятно усталый, после бурно проведённой ночи в компании двух смазливых девочек, которых атлет подцепил вчера днём. Девчонки были, конечно, не лучшего образца поведения. Курили, пили коньяк и водку раза в три больше Сашки. Плюхались на колени и даже сами расстёгивали. Да, впрочем, какая разница. Главное, время они с Колычевым провели шикарно. Насладились вдоволь. Девчонки тоже вроде довольны остались. Приглашали днём в бассейн. Колычев, как обычно, был неотразим. Покорил всех фигурой и арийским профилем. Да и сам Сашка Рыжов был не промах.

– А Лёха наш, поди, дрыхнет, – Колычев открыл дверь в спальню, – вставай! Смотри-ка, шеф, пусто.

– Наконец-то дорвался до своей Насти, – ответил шеф, блаженно растягиваясь на койке прямо поверх покрывала.

– Да ну брось, – Колычев в недоумении оглядел каюту, – Лёха не на то рассчитывал. Не сразу. Да и где им заниматься?

– Он найдёт, денег много, снимет каюту ещё одну, – лениво ответил Сашка.

Ему не хотелось говорить о таких пустяках.

– А может и где уже гуляют, – резюмировал Шурик, поглядев на часы, – всё-таки двенадцатый час.

– Слушай, Колычев, – ответил Сашка, делая изящный жест рукой и любуясь на себя в зеркальный потолок, – слушай, заказал бы ты завтрак, что ли, а то голодный я, как волк.

– А можно, – Колычев подошёл к внутреннему телефону, набрал запомнившийся ему номер ресторана, – Алло, это из номера 7 люкс. Так, давайте, значит, срочно завтрак. Кофе там, булочки. Ну, ясно в общем, да, ждём. Сейчас доставят, – и Колычев тоже плюхнулся на кровать.

Тем временем Анастасия второй час гуляла по палубе. Но душе у неё было неспокойно, пусто как-то. Лёшка не зашёл за ней на завтрак. Вообще-то они завтракали втроём с родителями на верхней веранде ресторана, но Алексей последние дни галантно сопровождал их завтракать. А после они вдвоём прогуливались по палубе, или в бассейн, или на корт, а то и в номер 7 к Лёшкиным друзьям. Болтали обо всём понемногу, смеялись. Но Лёшка был серьёзен почти всегда. Она знала это, знала, что она ему нравится. И, признаться, ей тоже нравился этот высокий симпатичный парень. Да, уже не парень вроде, а молодой мужчина, всё-таки 27 лет, уже достаточно зрелый возраст. Впрочем, и она сама уже не была ребёнком, почти 21, и до сих пор не замужем. Мама хлопочет, старается, ищет перспективных женихов, чтобы непременно инженер, с родителями их круга, с машиной, купленной щедрым папой после благополучного окончания института, с мохнатой лапой, обеспечивающей быструю и надёжную карьеру.

И вдруг он, Алексей, небогатый, не занимающий значительного положения, и не идеал красоты даже, но ведь нравился он Анастасии. Да, нравился, она не могла, да и последнее время не хотела скрывать это от себя и даже от него самого. У неё были раньше увлечения, ещё даже в школе, но на поверку всё это оказывалось не более чем сладким обманом. И она умела уже раскрывать обман, извечную эту погоню за генеральским наследством или за простым обладанием красивой девушкой.

Она ценила свою красоту, но не кичилась ею. Она берегла её, всю себя, для чего-то нового, доселе неизвестного, для чувства, которое в мечтах своих называла «большой любовью». Были ли те её отношения, связавшие её с Алексеем, этой любовью, Настя не могла прямо ответить на этот вопрос. Ей не с чем было сравнить то, что испытывала она теперь. Всё это было вновь, впервые, всё это будоражило её душу, само сознание.

Каждый день она ждала его, Алексея, аккуратного, жизнерадостного, ставшего вдруг таким близким и необходимым ей, за неполные два десятка дней. И вот сегодня он не зашёл за ней впервые, и даже генерал поинтересовался, в чём дело. А она сама не знала, терялась в догадках, позавтракала кое-как и отправилась на обычную утреннюю прогулку одна, с тайной мысль увидеть его где-нибудь в библиотеке или в баре.

Почему он не пришёл? Неужели всё из-за неё? Вчера они расстались слегка прохладно. Он задал вопрос. Ох, да что он значит для неё? Она тогда слегка даже обиделась, надулась от неожиданности. Да и что она могла ответить, когда точно не знала ещё, кто для неё этот Алексей Князев. Ласковый, нежный, но суровый и такой непонятный в глубине его души, заглянуть в которую Насте было как-то даже страшно.

Обиделся? Ну, нельзя же воспринимать всё так серьёзно. Однако Алексея не было нигде. Настя обошла постепенно все присутственные места на теплоходе. Встретила Вершинина с компанией. Он улыбался, но ей стало как-то не по себе от его улыбки. А может быть они? Мысль эта ударила в голову, обожгла. Настя почти бегом направилась к ближайшему телефону-автомату и набрала номер Князевского люкса.

– Алло, – её голос звучал тревожно, – Саша, ты? Это Настя.

– Добрый день! – довольный голос Рыжова пропел в трубку.

– Слушай, Саша, Алексей у вас?

– То же самое я хотел узнать у тебя, несравненная, – ответил Рыжов, удивлённо вскидывая брови.

– Так его нет у вас. А когда он ушёл?

– А он вообще не ночевал в каюте, – последовал ответ, – или, ну, зашёл утром ещё до одиннадцати, – Сашка смутился, – Короче, я думал, он с тобой.

– Последний раз я видела его часов в двенадцать ночи, – тревожно продолжила Стаси, – Он проводил меня, и больше мы не виделись. Где он может быть?

– Да я сам не знаю, – Рыжов растерянно глянул на Колычева, пожимая плечами, – Заходи к нам, подумаем вместе.

– Да, сейчас, – Настя бросила трубку на рычаг и, бледная, предчувствуя недоброе, через несколько минут уже сидела перед двоими приятелями.

– Я говорил, тут что-то не так, – Колычев скрестил руки на груди, уставив тяжёлый взгляд на свои колени, – надо искать Лёху. Может быть, на него действительно напали эти ботаники, и он сейчас где-нибудь?

– Значит, его нигде нет? – задумчиво спросил Настю Рыжов. – А не заявить ли нам, что так и так, пропал наш друг?

– Ни в коем случае! – воскликнул Колычев. – И не думай.

– Это почему? – в один голос спросили Сашка и Стаси.

– Я знаю. Объяснять долго. Короче, никаких заявлений. Вы поняли? Мы сами выясним, что случилось, – и Шурик сжал свой огромный жилистый кулак.

– А что, что могло случиться? – прерывистым голосом спросила Анастасия с надеждой, глядя на атлета.

– Не знаю, – ответил тот, – А в каком номере остановился этот Вершинин, или как его?

– В номере 16, первого класса, – пролепетала Настя.

– Понял. Короче, сиди здесь, никуда не вылезай, – Колычев поднялся, решительно зашагал к дверям, – Шеф, пойдём-ка!

– Неужели всё-таки они? – спросил Сашка, когда они шагали по коридору второго яруса, – Неужели эти мерзавцы?

– А вот мы и узнаем, – Колычев остановился у номера 16. Дверь была заперта, и он осторожно постучался.

– Кто? – раздался приглушённый голос.

– Стюард! – спокойно ответил Шурик. Через несколько секунд дверь открылась. Показался один из друзей Вершинина. Изумлённый, он хотел захлопнуть дверь, но Колычев ударил её ногой, и тот полетел на пол, ушибленный распахнувшейся дверью.

– Вперёд, – скомандовал Колычев, и шеф ринулся за ним в каюту.

Лежащий на полу был без памяти. Створка двери, видимо, угодила ему по лбу. Друзья перешагнули через его тело и застали за столиком ещё одного коренастого полупьяного парня рядом с початой бутылкой водки. Он слишком поздно понял, в чём суть, но всё же не растерялся, схватил недопитую бутылку и замахнулся, отшвырнув стул. Сашка Рыжов, лёгкий, стремительный, нырнул под руку Колычева, занесённого уже для защиты, и со всего маху, жёстко ударил коренастого в переносицу. Бутылка выпала, разбилась с тихим звоном об ковёр, а сам противник упал, опрокидывая журнальный столик.

– Ну, шеф, молодец, не опоздал, – почти восхищённо глянул на Александра Колычев, сделав удивлённую гримасу, – ловко уложил, смотри, не шевелится даже. Давай-ка теперь положим их, заткнём рты и свяжем, ну, хотя бы вот этими простынями.

Оба поверженных были без сознания, и товарищам не составило труда выполнить план Колычева. Когда так и не очнувшиеся дружки Димы были наглухо прикручены к своим койкам, Шурик почесал затылки.

– Так, хорошо, теперь надо вызвать остальных, но как, шеф?

– А по телефону, – осенило Сашку, – Настя видела этого Диму в баре, а номер бара 3-48.

– Точно, – вспомнил Колычев, – значит так, ты звонишь, просишь Вершинина от имени дежурного, вызываешь его в номер, причину придумаем, давай в коридор , в паршивом первом классе даже нет телефона.

Сашка вышел из дверей, нашел автомат и набрал 3-48.

– Алло, бар? Пожалуйста, Вершинина к телефону.

– Минуту, – ответили в конце трубки.

Сашка подождал и, наконец, шелестящий с присвистом голос ответил:

– Слушаю, Вершинин.

– Простите, – приглушенным вежливым голосом проворковал Александр, – говорит дежурный по второму ярусу, не будете ли вы столь любезны подойти в ваш номер?

– А что случилось?

– Ваши друзья немного не в порядке, – закончил Сашка.

– Да, хорошо, сейчас буду, – зло буркнул Дима и повесил трубку.

– Сейчас придёт, – сказал Рыжов, возвращаясь в номер и оставляя дверь приоткрытой, меньше подозрений, все же в номере как бы дежурный.

Он начинал входить в роль, ощущая азарт, как в жизни, играя в карты на щелчки или желания. Сердце Сашки учащенно билось, колени чуть дрожали от напряжения в нервах.

– Один или нет, – вслух подумал Колычев, вжимаясь в простенок за дверью. Через некоторое время приглушенные ковром шаги послышались из коридора. Шли явно двое.

– Приготовились! – выдохнул Колычев, – Бери второго!

Вершинин первым по-хозяйски вошел в номер. За ним порог перешагнул его длинный приятель. Невероятно, они явно ничего не подозревали. Уловка сработала четко.

– Бей! – Колычев выскочил и хлестким ударом в ухо повалил Вершинина.

Тот лишь слабо вскрикнул.

Сашка бросился на длинного, вцепился ему в горло из-за всех сил, ударив одновременно коленом во что-то мягкое. Тот захрипел и начал медленно оседать по стене, дико закатив глаза. Колычев захлопнул дверь и, схватив Рыжовского противника за шиворот, швырнул его на пол рядом с Димой.

– Так, – удовлетворенно хмыкнул атлет, ударом ноги в шею отключая длинного. Потом он поднял его безжизненное тело и прикрутил к постели таким же манером, как и его товарищей.

– Что вы хотите? – почти прошептал Вершинин, инстинктивно заслоняясь рукой, хотя его уже никто не бил. В глазах его был ужас. Сашка заметил это. Так смотрят только те, кто чувствует за собой что-то, какую-то страшную вину. Вставая, Колычев вдруг подал ему руку. Дима с опаской ухватился за нее и встал. Но вдруг взвизгнул, почти согнувшись. Ладонь его была сжата со страшной силой железной пальцами культуриста.

– Сейчас мы пойдем, – улыбнулся Шурик, – Если ты вздумаешь дергаться, тебе будет больно. Очень больно. Понял?

– Шеф, возьми ключ. Как выйдем, запрешь номер. Хорошо? Тронулись.

Сашка шел по коридору чуть сзади этой странной пары. Двое взрослых здоровых парней держались за руки, как в детском саду. Фу, какая гадость. Рыжов сморщился, и в этот момент из номера 22 вышли генерал Соболев и его супруга.

– А, молодые люди! – приветствовала их генеральша белозубой улыбкой, – Добрый день. Не видели мою дочку?

– Простите, нет, – ответил Колычев. Дима улыбнулся, жалко, вымучено, хотел что-то сказать, но вместо этого чуть не вскрикнул. Сашка услышал, как хрустнуло что-то в его запястье.

– Димуля, давно тебя не видно, – продолжила мадам, рассматривая все еще красивое лицо Вершинина, – Заходи как-нибудь.

– Да, – выдавил из себя тот, скривив беззубый рот, странной тонкогубой улыбкой.

– Да, увидите Настю, ребята, скажите ей, что мы в библиотеке, – добавил генерал и, пожелав всего доброго, они с женой направились в противоположную сторону.

– Так хорошо, что ребята подружились, – сказала Зоя Степановна, радостно вдохнув, – А то смотрели друг на друга волком поначалу. А Дима изменился, ты не находишь?

Генерал промолчал.

Оценили 3 человека

Глава 15

Когда Колычев и его подконвойный вошли в свой люкс, Сашка зачем-то воровато оглянулся и, прошмыгнув в дверь, запер её изнутри поворотом ручки. Анастасия сидела в кресле. Увидев Вершинина, она вскинула голову.

– Здравствуй, Дмитрий! – холодно произнесла она, глядя в сторону.

– Ну, здравствуй! – буркнул тот, потирая отпущенную, наконец, руку, – Что здесь происходит, Настя?

– Садись! – ласково даже, но беспрекословно приказал Колычев. И Вершинин опустился в кресло.

– Да не сюда! – поправил его Шурик, кивнув на низенький пуфик у окна. Вершинин с опаской глянул на квадратного силача и пересел.

– Ну, рассказывай всё! – начал Колычев.

– А что, собственно, рассказывать? – вскинул голову Дима. В его глазах светилась теперь ненависть и вызов, – Пошли вы все!

– Не груби! – предупредил Колычев, улыбаясь. И Сашка, присевший на подлокотник кресла чуть сбоку, увидел недобрые искорки в его ясных глазах, предвещающие бурю.

– Чего вам надо? – Димка попытался встать, но Шурик, не двигаясь даже с места, выбросил вперед ногу и всей стопой ударил Вершинина в грудь. Бедняга даже хрюкнул и почти упал на своё место.

– Да вы что! – закричала Анастасия, вскакивая с кресла, – Немедленно прекратите! Слышите?

– Успокойся! – бросил в её сторону невозмутимый Колычев, – Шеф, последи за девушкой, пусть не мешает!

– Что вы хотите? – в который раз уже, теперь жалобно, едва переведя дыхание, спросил Вершинин.

– Где Алексей? – Колычев глядел ему прямо в глаза, – Говори!

– Не знаю, не знаю! – почти закричал Дима.

– Врёшь! – сказал атлет. Мышцы, напрягаясь и расслабляясь, перекатывались у него под футболкой.

Саша Рыжов усадил Настю на диван и сам сел, положив руку ей на плечо.

– Нет, не вру, не знаю я, – Вершинин отвёл глаза, и Колычев, не спеша шагнув вперёд, вдруг схватил его за волосы и рванул на себя. Голова Димы с глухим стуком ударилась о жёсткую пластиковую перегородку. Он вскрикнул.

– Да перестаньте! – Настя снова попыталась подняться, но Сашка удержал её. Ему и самому неприятна была эта сцена, но он уже вошёл в раж, широко раскрытыми, почти уже безумными глазами смотрел на всё это, как в фильме на единоборство умов следователя и преступника.

– Не скажешь? – прошипел Колычев, уже не на шутку раздражаясь. Дима отрицательно мотнул повисшей головой, и новоиспечённый следователь сделал заключение, – Нет, ты всё-таки скажешь.

Колычев выдернул у Вершинина тонкий брючный поясок и привязал его руки к коленям. Быстро, ровно, тот даже не думал сопротивляться. Настя молчаливо, с нарастающим ужасом, глядела на всё это, ещё не зная толком, что развернётся перед её глазами через минуту.

– Сейчас ты всё скажешь, родной! – Колычев спросил Сашку, – слушай, у тебя где-то был кипятильник?

– Кипятильник? – словно очнувшись, переспросил Александр, никак не врубаясь, зачем, собственно, он понадобился приятелю, – Да, есть. А что, принести, да? Сейчас?

Всё ещё не понимая, зачем, Сашка притащил небольшой кипятильник в виде закругленной спирали и недоуменно протянул её Колычеву. Это что он задумал?

– Хо-ро-шо, – по складам произнёс атлет, – Сашка, теперь садись и следи за нашей красавицей.

Рыжов вдруг понял, зачем понадобился кипятильник. В голову ударило, он отмахнулся и произнёс пересохшими губами, – Не надо, Шурик.

– Надо, – твёрдо произнёс Колычев, глядя в глаза Александру, – если мы хотим услышать правду о Лёшке.

Медленно пятясь назад, Рыжов уселся рядом с Настей, не отводя глаз от поблёскивавшей спирали в руках культуриста. Плечи девушки чуть дрожали, она была бледна, как полотно, и Сашка почти безотчётно крепко обнял её обеими руками.

Тем временем Колычев туго одел петлю нагревателя на два пальца связанному Диме и, разматывая шнур, вставил вилку прибора в бывшую поблизости розетку.

– Вот теперь ты скажешь всё, – глаза атлета яростно блеснули, и он встал около Димы, скрестив руки на груди.

– Боже, – шепнула Анастасия, начиная понимать затею с кипятильником, – Боже мой, что он делает?

Казалось, ужас сковал девушку, да и сам Рыжов, часто и тяжело дыша, с каким-то животным отвращением и страхом, смотрел на дрожащие пальцы Вершинина. Губы Дима мелко дрожали. Безумный ненавидящий взгляд блуждал.

– Говори, что с Лёшкой? – повторил Колычев.

– Не знаю, не скажу, – завизжал вдруг Вершинин, попытался встать, но тяжёлая ладонь Колычеву пригвоздила его к пуфику.

– Говори, пока не поздно, – спокойно заметил Колычев, улыбнувшись.

– Сашка, останови его! – дрожащими, чуть слышным голосом произнесла Стаси, обращаясь, очевидно, к Рыжову. И вдруг сорвалась на крик, – Стойте, не надо! Оставь его!

Сашка едва удерживал рвущуюся девушку, всё крепче обхватывая её плечи, и шептал ей в ухо горячими губами, – Ну-ну, Настя, милая, не надо, ну потерпи сейчас.

Хотя он и сам не знал, что это будет сейчас. Его самого била дрожь, и он почти физически ощущал нарастающее тепло, бьющийся огонь и кричащую страшную боль. Дима хрустнул зубами, тело его напряглось, побледневшие руки страшным усилием пытались освободиться от начавшего своё действие нагревателя, но тщетно – пальцы корчились, выгибались почти неестественно, капельки пота выступили на лбу Вершинина, кудри прилипли к безжизненно-бледной коже. Дима застонал.

– Как? – наклонился к нему Колычев.

Он тоже был бледен, без кровинки в лице, но внешне держался спокойно.

– Гады, – проскрипел Вершинин, – всё равно крышка. Всё скажу, сними, сволочи все!

Последние слова он уже крикнул. Видимо, боль стала невыносимой.

– Говори, – произнёс Колычев.

– Да, это я, – заорал Вершинин. Лицо его исказила страшная гримаса, беззубый рот оскалился, – Я, я это его порешал, снима, всё скажу, сними, гадина!

Колычев наконец стянул нагреватель, и Дима в изнеможении откинул голову назад, хрипло дыша. Кадык дергался на тонкой шее.

– Ну? – атлет поднёс уже раскаленный прибор к самому носу Вершинина, тот отпрянул с ужасом и начал, – Ночью сегодня, да, мы его подловили на палубе вверху. Он дрался, но длинный кастетом его. Ну, потом что делать? Спихнули под винты, так, туда его, на кусочки. Всё, значит.

Дима задыхался, то ли от неотпустившей ещё боли, то ли от ненависти. Вдруг забился в истерике, пытаясь вскочить, но мешали руки, привязанные к коленям.

– Мерзавцы, ну убейте меня, свиньи поганые! Всё из-за этой, – он злобно вытаращился на Анастасию, плюнул вдруг в её сторону, но плевок бессильно повис у него на подбородке, – Шлюха ты! Из-за тебя всё!

И Вершинин, выдохшись, уронил голову на грудь, сморщившись, заплакал, заныл противно, распуская сопли и слюни.

– Ты, ты убийца! – закричала Настя, которая, казалось, внезапно очнулась от своего забытья. Она оттолкнула Сашку и вскочила с дивана. Глаза её смотрели пусто и яростно, маленькие кулачки её сжимались, она напряглась вся, как пантера перед прыжком. Сашке Рыжову с большим трудом удалось удержать её, иначе, казалось, она разорвёт этого жалкого, привязанного к стулу, слащавого человечка.

– Убийца, убийца! – продолжала повторять Стаси, и вдруг, обернувшись к Сашке, прильнула к нему, дрожащая и беззащитная. Рыжов почувствовал, как плечи её сотрясают рыдание, он гладил её по голове, как маленькую девочку, путаясь пальцами в пышных её волосах, шептал что-то ласковое ей на ухо, усаживая обратно на диван.

– Всё ясно, – промолвил Колычёв, нагнулся и развязал Вершинина, – ступай, сволочь! И запомни, если Лёшка не появится в Москве сразу, как мы прибудем туда, ты позавидуешь его смерти. Понял? Иди и помни, что я сказал.

Вершинин все еще не верил, что его отпускают так просто. Он осторожно встал, глазки его бегали, слезы блестели на щеках, смешиваясь с потом, он всхлипнул и, отступая задом, прошмыгнул в проем двери, щелкнул замок. Колычев устало опустился в кресло и вытянул ноги. Сашка не мог прочесть никаких эмоций на невозмутимом лице атлета.

– Неужели он умер? – сквозь рыдания спросила Настя. Она все еще не пришла в себя. Лицо ее было залито слезами. И, глядя в это лицо, искаженное горем, Сашка никогда бы не подумал, что это была красавица, мисс круиза, девушка из элиты.

– Будем надеяться на лучшее, – ответил Колычев, глядя куда-то в стену, – Еще не все потеряно. Он отлично плавает.

Анастасия вдруг вскинула голову и с надеждой, внезапной, отчаянной, поглядела в глаза обеим Сашкам.

– Он выплыл, да? Правда?

– Да, конечно, скорее всего, – пробормотал Рыжов, сам не веря в то, что он говорил.

– Он уже на берегу, да? Да? Хорошо, – Настя кивнула и вымучено улыбнулась, – Ладно, ладно, я пойду.

– Идем, я провожу тебя, – засуетился Александр.

– Нет, не надо, я сама, – она встала и, вытерев слезы кое-как тыльной стороной ладони, вышла из каюты.

– Никому ни слова про все это, – крикнул ей вдогонку Колычев.

Анастасия шла по коридору, медленно, отрешенно, глядя перед собой. В голове билась одна только мысль. Неужели все это правда? Неужели того, кто еще вчера был с ней, улыбался ей, того, кого она обнимала, страстно и нежно, неужели его уже нет, нет в живых? Какое страшное это было слово – нет, пустота страшная, ничем не заполнимая. Неужели она больше никогда не увидит его серо-стальных, жестких и, вместе с тем, таких глубоких и ласковых глаз, никогда не коснется его губ, крепких, вызывающих сладостный трепет? Настя почти автоматически нашла свою каюту. Родителей не было. И она, захлопнув дверь, бросилась на постель, лицом вниз, зарываясь в подушку. Ей не хотелось никого видеть, не хотелось даже дышать. Перед глазами стояло лицо. Его лицо, более отчетливо прорезанное суровыми складками между бровей, и ей хотелось плакать. Но не было больше слез, и только лишь судорожный комок застрял где-то в горле, душил ее, и бледные пальцы раздирали белое нежное покрывало.

Теперь только, вспомнив последний вопрос Алексея, кого она в нем видит, она поняла все, поняла его и себя. И, догадываясь в глубине души, что, скорее всего уже было поздно отвечать на него, все же не могла не ответить самой себе, потому что он был для нее всем.

Глава 16

На 21 день своего круиза теплоход «Руслан» прибывал в столицу. Погода в Москве стояла теплая, ровная, солнце светило вовсю, не застилаемое облаками, как тогда, почти три недели назад, когда Сашка в такси мчался к речному вокзалу. Но тогда ему было радостно, свободно на душе. Предстояла неведомая прогулка со старым другом, а теперь прогулка эта позади, а друг Лёшка, старый добрый дружище, выброшен за борт и, похоже, изрублен винтами судна. Об этом было даже страшно думать.

Сашка сглотнул горький комок и тоскливо глянул на чемоданы, стоящие у его ног. Два из них, черные, большие, элегантные, принадлежали ему, Алексею Князеву. Сашка вспомнил, как они с Колычевым собирали Лешкины вещи, аккуратно и молчаливо складывая их в чемоданы, черные и мягкие. Кому передать все это теперь? В Лешкином паспорте значился адрес, но он говорил, что живет тот один в однокомнатной квартире. Родители его жили отдельно, неизвестно где, и ребята даже не знали, что делать с этими двумя чемоданами.

Оставшиеся два дня они прожили на корабле, скромно, не шикуя. У Алексея они нашли потом уже довольно крупную сумму наличными, тысяч пять или шесть, но брать из них не решились ни одной бумажки, так и оставили эту пачку лежать в портмоне. Настя больше не заходила к ним, они видели ее несколько раз, но издалека, всегда в обществе родителей.

Она уже не ходила играть в теннис и плавать в бассейн, замкнулась, да и Сашка не обижался на нее. Он знал, что для Стаси гибель Алексея была тяжелым ударом, да и сам он, Сашка, переживал сильно, иногда едва ли не до слез, глядя на зеркальный потолок, в котором отражалась аккуратно заправленная, пустая койка его друга. Ведь как нелепо, после скольких лет разлуки они встретились, так много еще было не досказано друг другу и вдруг смерть, а Сашка почти не сомневался, что это была смерть. Он сам последние две недели подолгу глядел с кормы на страшной буруны под винтами, попавший туда никак не мог выжить, его изрубило бы в клочья.

И вот теперь теплоход, давая пронзительные гудки, швартовался у причала, в негустой толпе встречающих замахали руками. Сашка Рыжов и Шурик Колычев до боли в глазах вглядывались в эти незнакомые лица, понимая, все тщетно, напрасно, и все-таки глядели, надеясь на чудо. Александр безнадежно вздохнул и отвел глаза от причала. Левее, у самого трапа, он увидел генеральскую чету, все трое тоже смотрели на пирс, но неизвестно было, чего они там искали. У ног их стояли два или три чемодана, ветерок трепал волосы Анастасии, но лицо у нее было белое, каменное, неподвижное, как у статуи.

– Не смотри, – Сашка опустил руку на плечи Колычеву, – не надо, его нет, нет в порту, и вообще нет, понимаешь?

Колычев движением плеча сбросил вялую руку Александра, пальцы его побелели, казалось, он хотел раздавить деревянный парапет, как недавно он давил ладонь Вершинина. Этого убийцы не было видно нигде на палубе, видимо, он прятался от справедливого возмездия, но Сашка знал, что Колычев сдержит слово, если Лёшки не будет в порту среди встречающих, он передаст Вершинина в руки милиции, ему, Шурику, уже нечего будет терять, их совместное с Лёшкой дело не состоится.

Теплоход глухо ударился о причал, полетели канаты, заиграла музыка, и хрипловатый голос в динамиках поздравил пассажиров с благополучным возвращением, желая счастливого пути. Рыжов и Колычев подняли чемоданы, каждый по два, и постепенно, увлекаемые людским потоком, разноцветным, улыбающимся, стали продвигаться к сходням, спускаясь по трапу, пробиваясь через накатившие вдруг, кричащие, радостные волны встречающих.

Друзья с последними искрами надежды выискивали высокого, темноволосого, с усиками Алексея, и много было высоких брюнетов с усами в пол лица, не было только одного – их друга. Они остановились только у подъезда вокзала, где стояли десятки такси и суетились пронырливые частники. Толпа осталась позади, постепенно рассасывалась, расходилась, гомоня, веселясь в разные стороны.

– Вот и всё, – мрачно произнёс Колычев, – всё, теперь эта сволочь Вершинин у меня за всё рассчитается.

Зубы Колычева злобно скрипнули, и Сашка отвернулся, уставившись в камень мостовой. Недалеко Соболевы, взявшие такси, укладывали багаж, и Сашка встретился вдруг взглядом с Настей. Та шепнула что-то матери и направилась в их сторону.

– Прощайте, ребята, – глаза её были грустные и влажные.

Лицо осунулось. Рыжов сразу заметил эту перемену. Зрачки Стаси уже не сверкали былой гордостью. Красивый рот был очерчен ещё резче. Уголки губ чуть подёргивались. Прическа была уложена слишком уж идеально и строго. Это делало Анастасию старше лет на пять, и она казалась почти их ровесницей.

– Прощайте, – повторила она, пытаясь улыбнуться, – Вот видите, как всё.

Уголки её рта задрожали ещё сильнее. Глаза наполнились слезами, и Настя, отвернувшись, быстро зашагала к машине.

Вдруг, перерезая ей дорогу лихим полукругом, затормозила с визгом красная пятёрка. Друзья встрепенулись от этого резкого звука, непроизвольно вскинув головы.

– Эй, ребята, куда едем? – хлопнула дверца, и все трое вздрогнули, уловив знакомые интонации в голосе водителя. В голубой фирменной безрукавке, широко улыбаясь, пред ними стоял тот, кого они считали разорванным на части и утонувшим.

– Лёшка! – выдохнула Стаси.

Она бросилась к нему, обняла порывисто, словно не веря, что снова видит его. Она плакала, целуя Алексея крепко взахлёб, в шею, в усы, в щёки, тщательно выбритые. Слёзы текли по её лицу, а губы шептали одно только слово – «милый, милый, милый».

– Живой! – после оцепенения, длившегося несколько мгновений, в один голос воскликнули Рыжов и Колычев, сбивая чемоданы, толкая друг друга, они побежали и одновременно обняли Лёшку и Стаси заодно. Все смеялись в этом тесном клубке объятий, четверо застыли посреди площади, проходившие мимо изумлённо качали головой. Рады же люди, встретились, наверное. Наконец, когда буря радости поутихла, Алексей послал воздушный поцелуй генеральше, наблюдавшей эту сцену из такси. Та в ответ пожала плечами в недоумении, да ведь её никто не посвящал в драму, произошедшую на «Руслане».

– Я позвоню, – шепнул Лёшка на ухо счастливой Анастасии и слегка подтолкнул её, – Иди, тебя ждут.

– Через час! – Стаси помахала ему рукой и уселась в такси. Машина тронулась, из шума мотора Князев услышал еще раз знакомый радостный голос, – Через час!

– Ну, давайте, мужики, чемоданы в багажник и быстро в машину, – сказал Лешка, когда такси скрылось из виду.

– Есть, командир, -от ветил Колычев, и через минуту красная «Жигули», ведомая Князевым, уже выруливала с территории вокзала. За окном шумело Ленинградское шоссе. Свежий ветерок на скорости врывался в салон.

– Невероятно! – начал Рыжов. – Как ты выкарабкался?

– Да так, – ответил Князев, – эти ублюдки не умеют даже топить по-человечески, – он рассмеялся, – Вообще мне повезло. От винтов отбросило, а там уже сам очухался и выплыл кое-как. Правда, потом ехал пять часов на электричке, бог весть в чем. Один рыбнадзорщик ссудил мне свое старое тряпье. Брюки были едва ли не по колено. Я шел по городу, как клоун. Все оборачивались.

– Но это все пустяки. Я надеюсь, вы не заявили в милицию?

– Нет, конечно, хотя сразу поняли, что это был Вершинин, – ответил Колычев, – Мы неплохо потрепали всю компанию, и их счастье, что ты живой и невредимый.

– Если же не считать шишки на виске, – улыбнулся Лёшка, – а этот прощелыга Вершинин мне конкуренцию не составляет, сами видели. Я его прощаю, чёрт с ним, он своё получил от меня и, думаю, от вас тоже, так?

– Так, так, – довольно закивали Лёшкины друзья.

– А куда мы, собственно, едем? – спросил Сашка Рыжов, заслоняясь ладонью от бившего лицо ветра.

– Куда? – переспросил Князев и ответил, – Конечно же, ко мне домой, отпразднуем нашу вторую встречу!

Глава 17

Анастасия подошла к зеркалу, критически оглядев себя с головы до ног, даже повернулась боком, наблюдая, насколько эффектно выглядят ее сетчатые чулки под темно-серой юбкой с разрезом. Правда, юбка была и так выше колен, но разрезы были остро модные в этом сезоне, а уж кто-кто, а Настя одевалась как надо. Мать ее была модельером, в квартире едва ли ни на каждом шагу лежали всевозможные модные журналы, проспекты и собственные разработки ее матери. Для Анастасии шили, как правило, на заказ, мать ее не признавала серийных вещей и как-то раз представила свою дочку самому Зайцеву, и этот знаменитый модельер даже составил для нее специально пару моделей.

Впрочем, Анастасия не любила щеголять во всём остро модном. Большинство её подруг по институту не имели таких вещей. Она не хотела, чтобы они косо смотрели на её наряды. Лишь в особых случаях, вроде недавней поездки на теплоходе, позволяла себе особо роскошные туалеты.

А сейчас Настя видела, как мать с удивлением наблюдает за её сборами. Она сама не могла удержаться, нарядилась, как парижская модница. Ещё бы! Она шла на свидание к человеку, перед которым хотела выглядеть на все сто.

– Настя, – Зоя Александровна вышла из кухни, – не иначе, как ты собралась навстречу к молодому человеку? А?

– Да, мамочка, – ответила та, поправляя прическу, – А теперь догадайся, кто же этот молодой человек?

– Догадываюсь, – генеральша покачала головой, – это Алексей.

– Не одобряешь? – Анастасия пристально, с вызовом посмотрела в глаза матери, – Что ты смотришь, так?

– Так, он же лет на шесть старше тебя, – ответила мать, – Конечно, он симпатичный и воспитанный мужчина, но…

– А что но? – Настя гордо вскинула голову, – Что из того, что он старше? Ты еще напомни мне, что он не инженер, что работает простым фотографом, что там еще.

– Да я не это имела в виду, – смутилась генеральша, – Подумай, как много хороших парней ищут знакомство с тобой. А у этого Алексея что, есть машина? Тогда в порту я видела.

– Меня это меньше всего интересует, – отрезала девушка, – просто он очень хороший человек и он мне нравится. Вот и всё.

– Первый раз слышу, чтобы тебе действительно кто-то понравился, – Зоя Степановна всплеснула руками, – Ну что же, я ничего не имею против, раз так. Но что будет дальше?

– Увидим, – Настя улыбнулась на прощание и захлопнула с собой дверь.

Времени оставалось в обрез.

Ровно в шесть часов вечера Лёшка на красных жигулях подъехал к условленному месту и сразу же увидел её. Яркая, эффектная, в мини-юбке и в безрукавке с вырезом, Настя уже ждала его на соседней автобусной остановке. Несколько парней вовсю глазели на неё, перешёптываясь. Прохожие оборачивались, но красавица равнодушно смотрела в одну точку, пока не подъехала красные жигули.

– Привет! – она открыла дверцу и уселась рядом с Алексеем.

– Привет! – Лёшка обнял её и поцеловал. Краем глаза он заметил, как недовольно сморщились ребята на остановке, – Ты всегда приходишь на свидание раньше времени?

– Просто не люблю опаздывать, – улыбнулась она, – Ну, куда мы поедем сегодня?

– В ресторан, в какой угодно, если желаешь, – ответил Лёшка.

– Ой, нет, – Настя махнула рукой, – мне достаточно ежедневного ресторана на «Руслане», ведь прошло всего-то пять дней. Кстати, с твоей стороны не очень любезно всё это время где-то пропадать.

– Но я же каждый вечер звонил тебе, – Лёшка обиженно пожал плечами, – Я был занят, работа, отпуск закончился, а на выходные у меня не было иных планов, кроме как быть с тобой. А знаешь что, – Алексей коснулся её коленки, – давай-ка махнём ко мне в гости, а?

– Давай, – с радостью согласилась Анастасия, Лёшке показалось, что на все его предложения она отвечает радостным согласием, и он весело тронул машину вперёд. Минут через двадцать они подъехали к старой хрущёвской девятиэтажке на пятой Кожуховской.

Лёшка припарковал машину, и они поднялись на лифте на восьмой этаж.

– Вот здесь я и обитаю, – Алексей отпер дверь, пропуская Настю вперёд. Она вошла в тесную маленькую прихожую. Налево была кухня, направо комната, довольно-таки большая. В открытую дверь виднелась тёмная мебель, устаревшая уже. Такую делали и покупали лет десять или пятнадцать назад. Пахло свежестью и ещё чем-то далёким старомодным. Запах этот Анастасии запомнила ещё из своего детства.

– Прошу, – Лёшка ввёл её в комнату и усадил в кресло, мягкое, громоздкое и тоже старое.

Несмотря на старые вещи, запустения не чувствовалось в этой квартире, везде было чисто, прибрано, всё расставлено, разложено, почти в геометрическом, строгом порядке. В стенке из тёмного матового дерева стояло множество книг, старый громоздкий цветной телевизор, каких не выпускали уже лет семь, расположился посередине этой стенки. На полу расстилался ковёр с пёстрым рисунком, тёмные шторы едва пропускали свет. Насте вдруг показалось здесь так уютно, по-домашнему, что она села в кресло, поджав ноги под себя.

– Как здорово, – искренне призналась она, откидываясь назад.

– Эта квартира досталась мне от тётки. Раньше я жил в Орехово, – ответил Лёшка, – Посмотри вот эти журналы, а я пока приготовлю кофе со сливками.

– Ты даже умеешь варить кофе, – рассмеялась Настя, – у тебя тут просто прелесть. Никакого модернизма, очень уютно и со вкусом.

– Стараюсь, – Лёшка улыбнулся и ушёл на кухню.

Настя потянулась, глядя на своё отражение в матовом экране телевизора. Затем она взяла какой-то журнал, но, машинально перелистывая его, задумалась совсем о другом. Мать её в чём-то права. Что дальше? Действительно ли она нужна Алексею? Она, а не генеральские привилегии её отца, а не его сберкнижка, квартира, связи, в конце концов. Может быть, все его слова о любви просто обман. Может, он гонится за богатством и значением в обществе. Анастасия ещё раз обвела взглядом комнату. Да, живёт он скромно. Если не сказать, очень скромно. Но именно эта скромность и простота Алексея привлекала к нему Анастасию. Он был не похож на остальных ребят, которых Настя делила условно на две категории.

Одни дети обеспеченных родителей, сынки, всегда имеющие карманные деньги в приличном количестве, престижную не пыльную работу, проживающие жизнь в ресторанах и на пляжах, разъезжающие на папиных Волгах и смакующие свободную любовь. Анастасия научилась сразу узнавать их по томным слащавым глазкам и небрежно раскованном манерам.

Она презирала их, но это были люди круга её отца и матери, с ними приходилось общаться, улыбаться им в ответ, вежливо отвергая дешёвые притязания, хотя Настю иногда так и подмывало влепить кому-нибудь из них пощёчину, как тогда на корабле Вершинину.

Под второй категорией молодых людей Настя имела ввиду основную их массу – студентов, молодых рабочих, грубоватых, прямых и вечно недовольных своей жизнью, трясущихся за каждую потраченную трешку. Настя понимала их, жизнь не сахар, жалела даже, когда в приличном кафе они, скованные, то и дело жалко оглядывались по сторонам. Неспокойные они были какие-то, эти рабочие, студенты, неуверенные в себе. С такими было неинтересно, скучно постоянно выслушивать про их работу, про их заботы, срезанные расценки, и видеть их жадные, чуть дрожащие руки, вынимающие мятую пятерку и берущие у таксиста сдачу мелочью. Нет, Анастасия не презирала их как сынков, сочувствовала таким, но не уважала, отнюдь не хотела связывать свою судьбу с этими людьми.

И вот внезапно, сама для себя, она открыла третий тип. Это был Алексей, и он казался ей единственным, сильным, надежным, уверенным в своих силах и возможностях, не опустившим руки в этой жизни, не унывающим, хотя как будто и не достиг он многого, Не купался в роскоши, жил средне, да и не беда это, Насте был безразличен его достаток. Главное, она встретила человека, которого поняла, которому хотелось верить и идти за ним куда угодно.

– А вот и кофе, – голос Алексея вывел ее из размышлений. Перед Настей на столике стоял кофейный прибор, молочник, даже бутылка с коньяком, хотя она и не любила пить с ним кофе.

– Спасибо, – она улыбнулась, взяла чашку, – А знаешь, послезавтра я должна буду все-таки уехать.

– Куда? – Лешка внимательно взглянул на нее.

– В стройотряд, я же говорила тебе, посылают весь наш курс в какую-то глушь, вкалывать по 12 часов в день до начала сентября. Так что…

– Подожди, – Лешка встрепенулся, – разве это обязательно?

– Конечно, – ответила Стаси, – теперь во всех вузах ввели новые правила, по которым студентов обязывают полтора месяца отработать в народном хозяйстве, и, как обычно, платить нам будут копейки, дармовая рабочая сила.

– Я что-то слышал про такое, – Лешка задумался, – Вот тебе и демократия. Пару лет потрепали языком и довольно. А что, отец твой не может повлиять?

– Нет, он и не пытался. Говорит бесполезно, да и не хочет. Говорит, чтобы дочь его была, как все. Он у меня строгий. Да и ладно, я поеду. Все же работают и не умирают, – улыбнулась Анастасия.

– Как фамилия вашего декана? – спросил Алексей.

– Зачем тебе? Вы вряд ли знакомы, его зовут Николай Семенович. Фамилия Коврижкин. Леша, это бесполезно. Отстань.

– Коврижкин? – Лешка задумался.

– Ладно, бесполезно. Так что в понедельник я отбываю, – Настя встала с кресла и подошла к Алексею, обнимая его за шею, – Проводишь меня?

– Конечно, – ответил он. И Насте показалось, что в его улыбке было что-то таинственное и чуть насмешливое.

Внезапно зазвонил телефон. Алексей поднялся и взял трубку.

– Алло! – послышался голос, так хорошо знакомый ему, что он даже вздрогнул. Конечно, это была Алла.

– Привет! – стараясь говорить весело и беспечно, ответил Лешка.

Звонок был уж очень некстати, и он прижал трубку к уху, чтобы, не дай бог, Анастасия не услышала женский голос.

– Куда ты пропал? Уже пять дней, как ты приехал, а я все не могу тебя найти, безобразник! – кокетничала Аллочка.

– Дела, – ответил Лешка, – Ты же знаешь, вечно дела.

– Ну, хоть сегодня-то можно к тебе приехать?

– Нет, что ты! – поспешно ответил Лешка, – У меня гости. Тут одно дело важное.

– С каких это пор ты принимаешь гостей в этой квартире? – Алла сомнительно хмыкнула на том конце провода.

– Обстоятельства, – коротко пояснил Алексей. Он не отрывал глаз от Стаси. Она в полуоборота глядела в окно. Но он чувствовал, почти видел, как напряглась она вся, вслушиваясь в разговор, – Ладно, слушай, – Алексей спешил закончить, – Я потом тебе позвоню. Раздавим бутылочку коньяка.

– Ты же не пьешь? Что с тобой случилось? – голос в трубке звучал удивленно и настороженно, – Может, все-таки заедешь вечерком? Я сейчас одна. Предки уехали на дачу.

– Ну, посмотрим, – Лешка прямо-таки не знал, что делать, – Ладно, там видно будет. Ну, давай!

С облегчением Алексей бросил трубку на рычаги и сказал, – Дружки достали уже. Не успел приехать. Все звонят. Ну, как там, как съездил? Надоели, черти.

Лешка поморщился и глянул на Стаси. По лицу ее невозможно было понять, поверила ли она в эту отговорку.

– Ну, сядь, что ты? – он ласково притянул ее к себе, усадил на колени, – Стаси, тебе действительно нравится у меня?

– Да, очень, – девушка прижалась губами к его щеке, и Лешка понял, что она ничего не подозревает. Тяжесть ее была приятна, тонкий аромат духов щекотал ноздри. Сердце забилось учащенно, совсем как тогда в опустевшем баре ночью.

Только теперь Анастасия была у него дома, и, следовательно, в его власти. Он чувствовал, что нравится ей. Настя была не такая, как все эти избалованные, взбалмошные элитарные девочки, желающие иметь кого-нибудь просто из минутной прихоти. Она была совсем иной, девушкой его мечты, и он уважал ее за то, что ни разу еще она не давала ему повода овладеть собой. Но теперь, казалось ему, что все рамки приличия уже соблюдены, и осталось сделать лишь последний решающий шаг.

Пальцы Алексея, нежные и чувствительные, несмотря на ещё не сгладившиеся давние мозоли, скользнули по шее, прижавшейся к нему девушки. Он нащупал Настину грудь и уловил частое биение её сердца. Губы её, ставшие вдруг горячими и сухими, впились в Лёшкин полуоткрытый рот. Руки его обхватили трепещущие Настино тело, ставшее вдруг необычно лёгким. Он поднял её на руки, порывисто встал с кресла и почти упал на диван рядом с ней, на неё, жадно целуя полузакрытые глаза, а рука уже скользнула вниз, и непослушные пальцы пытались задрать короткую юбку Стаси.

– Нет, – вдруг выдохнула Анастасия, сначала неслышно, потом уже сильнее и твёрже, – Нет, не надо, не сейчас, Лёшка, милый.

– Ну что ты, – шепнул он и рванул, теряя терпение, юбку вверх, но в руку его вцепились уже пальцы девушки, ставшие вдруг жёсткими и холодными.

Алексей почувствовал, что она уже отталкивает его. В широко раскрытых глазах Насти он прочёл испуг, удивление даже, почти ненависть. Желания там не было, а он знал женские глаза, умел читать их, особенно в такие моменты. Сейчас он понял, что сегодня точно ничего не получится. И разжал объятия. Настя вскочила и тут же села на самый краешек дивана, поправляя блузку. Брови её гневно сдвинулись.

– Ненормальный, – сказала она, чуть помолчав. Потом кинула взгляд на Алексея, растерянного и какого-то взъерошенного, и глаза её чуть смягчились, – Герой, герой, не надо так. Я ведь ещё никогда не была близка с мужчинами. Ты пользуешься моей слабостью. Не ожидала от тебя такого.

– Но, Настя, – хотел было возразить Князев, но она перебила устало, – Вечером меня ждёт мама, и я не могу.

Она запнулась и беспомощно опустила глаза.

– Хорошо, твоя воля – закон, – Алексей тяжело вздохнул и поцеловал её руку, холодную и нежную.

Анастасию Лёшка отвёз домой часов в десять. Назад он ехал хмурый. Встреча эта, скомканный, по его мнению, вечер, принесли ему боль и неудовлетворённость. Да, он понимал, что уже не может без этой девушки, и уважал её ещё больше после всего происшедшего. Но злился без причины на себя, на неё, на всех подряд.

Красный глазок светофора замаячил впереди. Лёшка резко нажал на тормоз и едва не уткнулся лицом в руль. Ремень врезался в тело, пальцы нервно отбивали такт на ручке переключения скоростей. И вдруг он вспомнил про звонок Аллы. Ему стало неприятно, почти до тошноты противно. Если на этом вот светофоре повернуть направо, то через пятнадцать минут он будет у неё. Если повернуть, кривая усмешка прорезала его лицо. А что он теряет, собственно? Совесть, чёрт с ней, о ней он забыл давно и надолго, став тем, кем он был теперь. Что держит его? Светофор моргнул, зелёная стрелка повелительно указывала дорогу. Сзади просигналили. Лёшка скрипнул зубами и, включив правый поворот, резко вывернул руль.

Глава 18

Воскресный вечер подходил к концу, за окном темнело, маленькая неуютная кухня погружалась в сумрак, а лампочка перегорела ещё вчера, и всё никак не доходили руки заменить её.

Сашка Рыжов стоял у плиты, ловко разбивая яйца о край сковородки. Одно, второе, третье, и вот уже целая глазунья аппетитно шипела и пузырилась. Александр спешил до полной темноты, думая, откуда всё-таки вывернуть лампочку. В маленькой комнате осталась только одна, в большой – три, но все слабоваты, по сорок свечей. Надо купить в понедельник.

Когда яичница подёрнулась лёгкой корочкой, Сашка аккуратно вывалил её на тарелку, нашарил на столе какой-то нож, отрезал ломоть белого хлеба и потащил всю трапезу в комнату. Телевизор по старой привычке работал едва ли не постоянно. Футбола в программе сегодня не было, да и не беда. Сашка с утра просидел за диссертацией часа три, после этого погонял во дворе с мужиками мяч, размялся здорово и вообще чувствовал себя прекрасно, если не считать гнетущего слегка чувства – завтра на работу.

После поездки с Лёшкой работалось ему легко. Начальник больше не придирался, здоровался за руку, улыбался при встрече. Что-то с ним, старым козлом, случилось. Во всяком случае, это было хорошим предзнаменованием. Диссертация чуть сдвинулась с мёртвой точки, пошла помаленьку. Рыжов потирал руки, предвкушая близкую защиту. Лёшке он звонил пару раз на неделе, тот дал ему свой новый телефон. Жил он теперь в Кожухово, в однокомнатной. Они с Колычевым побывали там, обмывая счастливое возвращение в Москву.

Заходил зато к нему Юрка Феоктистов. Недовольно ворчал про какие-то замеченные махинации на радиозаводе, на невыплату премии и вообще, мол, жрать не на что. Сашка тогда угостил его яичницей. Что-что, но яйца он мог себе позволить приобрести, хотя стоили они целых 2 рубля десяток.

Вот и сейчас он с аппетитом собирался поужинать. Поставил тарелку на стол, заваленный десятками страниц газет, уселся в кресло и глянул на телеэкран. Кончался прожектор. Раньше, года два-три назад, эта передача называлась ещё «Прожектор перестройки». Но постепенно про перестройку как-то перестали говорить и у передачи осталось в названии только первое слово. Да и кому какая разница была. Всё равно, мало кто смотрел скучноватые сюжеты типа того, что там-то задержали крупного расхитителя, пытавшегося вынести с завода пару плиток шоколада или 300 грамм коньяку. Как, мол, нехорошо тащить народное. И тут же показывают здоровенную во весь экран рожу какого-то передовика труда, кавалера, депутата и так далее, который, поди, забыл, когда стоял у станка, или давали крупным планом рабочего, усталого, но довольного проделанной работой, на фоне яркого плаката «пятилетку досрочно», с явным рязанским акцентом бедняга твердил заученные где-нибудь на профкоме выражения, клеймящие позором лодырей, пьяниц, несунов. Только про начальство уже ни слова не говорилось плохого. И жалобно косил выступающий глаза туда, за камеру, где начальник цеха показывал ему увесистый кулак тайком от оператора. Да, мельчаем.

Сашка вздохнул тяжко, набил в рот глазунью и вдруг услышал звонок в дверь. Торопливо пережёвывая на ходу, он бросился открывать, недоумевая, кого могло принести так поздно? Неужто гостей из деревни? Но открыв, радостно и удивлённо улыбнулся. Перед ним стояла девушка, нет, молодая женщина даже , насмешливо глядя через порог на оторопелого Сашку.

– Привет, Сашуля! – она рассмеялась, – Забыл, да? Ну, за порог-то пустишь или нет?

– Да-да, привет, проходи, конечно, – засуетился Рыжов, приглашая гостю.

Он сразу узнал её. Это была его первая любовь Ира, ныне мадам Шлифер. Сашка познакомился с ней на втором курсе на картошке. Влюбился он сразу и серьёзно. Дружил с ней почти год. Она была весёлая, жизнерадостная, чуть грубоватая девчонка. Правда, некоторые друзья укоряли Сашку, что связался с еврейкой. Но ему было всё равно. Он был как пьяный, даже курить начал, чтобы казаться перед ней мужественнее, взрослее. Однажды на спор побрился наголо и всё лето ходил в шапочке, которую она ему сшила. Но то ли Сашка был слишком молод и не напорист, то ли еврейская сущность Ирина взяла своё.

В конце концов она предала Сашку и вышла замуж за подающего надежды кандидата наук Шлифера, сама фамилия которого уже говорила, какой он был национальности. Александр, конечно, переживал тогда, но время лечит любые раны, и теперь он достаточно спокойно встретил Иру. Засуетился только, надо же, сколько не виделись. Созванивались иногда, правда, но после свадьбы Ирина ни разу не была у Сашки.

– Ты один, что ли? – слегка развязно бросила Ира, проходя в комнату, – Бог мой! Сашка, какой бардак ты развёл!

– Ну, извини, не ждал, – пожал плечами Сашка, – Садись, не обращай внимания. Жизнь холостяцкая, сама понимаешь.

– Да уж, понимаю, – она плюхнулась в кресло, брезгливо покосилась на яичницу и положила ногу на ногу. На ней была короткая юбка и белые чулки, обтягивающие все еще по-прежнему стройные ноги. В институте, кажется, она занималась аэробикой и бегом. Сашка устроился рядом на стуле.

– Как же ты нашла-то меня? Ведь ехать не ближний свет, – Сашка чуть усмехнулся, – Не забыла еще адрес?

– Да нет, у меня хорошая память, – она ответила пристальным взглядом, слегка сузив глаза, – Да и я на колесах. Могу позволить себе роскошь иметь восьмую модель «Жигулей».

– Ого, – Сашка вскинул брови, – Что, муж защитил докторскую?

– Да, защитил, хотя это имеет мало значения. Знаешь, он стал большим человеком, ворочает какими-то там делами, постоянно разъезжает или принимает у себя кого-нибудь, – она мотнула головой, и крупные бриллианты сверкнули в ее ушах, – А, впрочем, мне все равно, чем он занимается. Просто скучаю последнее время. Вот этого, – она щелкнула ногтем по перстню с тем же алмазом, – у меня хватает, но мой Шлифер совсем не балует меня вниманием. Вот, катаюсь по подружкам да по старым знакомым, вспомнила про тебя, мой милый одинокий Сашуля, – она улыбнулась, – Как ты?

– Да я так, – отмахнулся Александр, – Работа, диссертация, всего понемногу. Слушай, я тебе поесть ничего не надо, а?

– Нет-нет, я ужинала, – Ира еще раз покосилась на яичницу, – Если есть коньяк, не откажусь.

– Прости, – Рыжов развёл руками и почувствовал, что краснеет. У него не было ничего, кроме самогонки, присланной матерью из деревни. Но её предложить он не решился.

– Я так и знала, – беззлобно рассмеялась Ира.

– Ну, чёрт с ним! Как дочка! – вспомнил Рыжов, – Растёт?

– Да, уже третий годик пошёл. Сейчас она у матери мужа на даче. А тебе своих пора иметь, мужик ты или нет?

– Да вот всё как-то, – Сашка не договорил, Ирина смущала его.

В её обществе он почему-то чувствовал себя неловко, отводил глаза.

– Всё такой же! – она подошла к сидящему Александру и ласково растрепала рукой его короткие волосы.

– Ты не забыл, что у меня через два дня день рождения?

– Нет, конечно, помню, – поспешил ответить Сашка, хотя, честно говоря, уже давно забыл эту дату.

– Ну и прекрасно! Я приглашаю тебя двадцатого в субботу к нам. Муж будет давать банкет по поводу моего двадцативосьмилетия. Ты ещё не забыл, сколько мне лет, Сашуля?

– Конечно приду, но удобно ли? – ответил Сашка.

– Ну раз я приглашаю, ты мой гость и никаких гвоздей, – отрезала Ирина.

Она обхватила Сашку за шею, ласково, как кошка, провела ему рукою по плечу, таинственно улыбаясь. Александра бросило в дрожь от этого прикосновения. На улице стемнело, лишь одинокая тусклая лампочка под потолком освещала комнату. Прямо перед собой Сашка увидел Ирину грудь без лифчика, прикрытую тонкой тканью блузки.

– Потуши свет, – сказала вдруг Ира.

– Зачем? – пролепетал Сашка. В голове его всё смешалось, и он сидел, не смея поднять глаза.

– Дурачок, – ласково шепнула ему Ира и, бесшумно ступая, щелкнула выключателем.

Сашка смотрел на нее, темную, грациозную, нижняя губа его чуть отвисла, безмолвный экран телевизора бросал тусклые тени на стену, а он сидел и смотрел, онемев от запоздалой догадки.

– Неужели ты забыл все? – тихо проворковала Ирина, стоя посреди комнаты, – ведь тогда у нас ничего не было.

Она тихо засмеялась, вскинула руки и стянула с себя кофточку. Грудь четко вырисовывалась на ее смуглом от загара теле на фоне темного шкафа.

– Дурачок, – повторила она нежно, подошла к Сашке и присела на корточки возле его стула, обжигая лицо его своим дыханием.

От нее пахло духами и слегка табаком. И вдруг, сам не понимая, что он делает, Сашка схватил в свои объятия это смуглое тело, эту женщину, бывшую когда-то его возлюбленной, но не любовницей.

– Сашуля, сегодня я твоя, – шепнула Ирина, откидывая голову.

Они опрокинулись на диван, и Сашка уже яростно, с тихим рычанием, стиснув зубы до хруста, срывал с нее юбку и колготки .

Слабо мерцал экран телевизора.

Оценили 2 человека

Глава 19

Квартира четы Шлифер была на Арбате. Много лет назад, когда Ирина выходила замуж, Александр был у них пару раз и ещё помнил этот тихий арбатский переулок.

И вот и сейчас, как лет семь тому назад, Сашка, пройдя по шумному Калининскому проспекту, за Домом Книги свернул направо и сразу же, пройдя мимо высотных домов, затерялся в лабиринте узеньких тенистых улочек, на которых даже в жару, а сегодня, 20 июля термометр за окном у Сашки поднялся до 28 градусов, даже в жару здесь было прохладно, зеленели деревья в крошечных двориках за старыми чугунными загородками. Редкие прохожие и одинокие машины, казалось, никуда не спешили.

Александр слегка волновался, он всю неделю ждал этой субботы, работалось необычайно легко, свободно, и всё-таки ему казалось не слишком удобным идти на этот день рождения. Правда, Ира в то воскресенье подарила ему то, о чём он не смел даже мечтать. Он помнил ту ночь, помнил в отчётливых подробностях, и его даже в дрожь кидало порой от сладостных этих воспоминаний.

На оставшиеся от плавания деньги, вернее, на большую часть, Сашка купил прекрасный, отличный костюм «тройку» за три с лишним сотни. Правда, летом в нём было жарковато, но уж слишком модная была модель – тёмно-серая с отливом. Предложил его Сашке по случаю старший инженер Санков. Да и как было отказаться, когда всё-таки день рождения бывшей возлюбленной?

По её же словам, у Стаса Шлифера, нет, ныне у Станислава Эдуардовича должно собраться какое-то светское общество. Раз уж он приглашён, то не пристало ударять в грязь лицом. Да и на деньги Рыжов теперь смотрел как-то по-другому, сквозь пальцы, что ли, надломила его Лёшкина прогулка на «Руслане». Нагляделся там Сашка на то, как жили люди, и уж больно жалкими показались ему мятые полтысячи в кармане старенького пиджака.

Да, всех денег не заработаешь, а те, что есть, потратить бы скорее к чёрту. Сашка долго думал, что подарить Ирине, облазил кучу всевозможных магазинов, и, в конце концов, отчаявшись, купил шкатулку работы палехских мастеров и огромный букет роз. Ведь дорог не сам подарок, дорого внимание. А уж вниманием в будущем Сашка решил не обделять эту женщину, хотя порой как-то не по себе ему было, всё же замужем, мать, но тянула его к ней после той ночи, как магнитом. И Сашка шагал вперёд, сверкая белоснежной рубашкой.

У подъезда четырёхэтажного старого дома, в котором жили Шлиферы, стояли на самой бровке узкого тротуара несколько машин. Все новенькие девятки, москвичи, пара четвёрок. Рыжов понял, что это машина гостей Иры. Досадливо бросив взгляд на автомобиль, Сашка пригладил свободной рукой причёску и смело вошёл в подъезд. Часы показывали 18.00.

– Сашуля, привет! – радостно встретила его Ирина, сверкая в полумраке накрашенными глазами. Она сама открыла ему дверь, высокую, тяжёлую, и провела его в длинный, роскошный, в бордовой драпировке коридор.

– Привет, поздравляю тебя, – начал было Сашка, поднося ей подарок и букет цветов.

Но Ира махнула рукой и, оглянувшись назад на дверь в комнату, прервала Сашкино поздравление поцелуем страстным и многообещающим. Даже не глядя на подарок, она положила его на тумбочку рядом с ещё несколькими подобными яркими свёртками. Воткнула букет в переполненную уже вазу, стоявшую на полу, и, игриво подхватив Сашку под руку, распахнула дверь в гостиную.

– Минуточку внимания! – воскликнула Ира, торжественно вводя чуть смущенного Александра на середину большой комнаты, в которой было уже человек десять или двенадцать, – Друзья, позвольте представить вам моего хорошего знакомого, бывшего сокурсника по институту Александра Рыжова.

На несколько секунд воцарилось молчание, и головы всех присутствующих повернулись в сторону Сашки.

– Бог мой, какой приятный сюрприз! – Станислав Шлифер, невысокий, располневший, с аккуратной бородкой, театрально раскинул руки и заключил Сашку в объятия, – Саша, какая

радостная встреча! Сколько лет! Я рад тебя снова видеть! Знакомься, это мои друзья и коллеги, пожалуйста.

Он церемонно позвал Сашку к напыщенным, немолодым уже мужчинам и раскрашенным женщинам, блистающим драгоценностями. Все мужчины подавали Рыжову руки, глядя на него холодно и почти презрительно. Каждый из них после фамилии и имени называл титул – доктор, директор, заведующий, декан. Кого только тут не было! Да, права была Ирина. Здесь собралась высшая знать, едва ли не самое большое начальство, настоящая элита, подчинившая своей власти едва ли не всё, что можно. Дамы ласково улыбались, с любопытством или даже с интересом, оглядывая симпатичного молодого человека в элегантном костюме.

Представлялся Сашка с гордо поднятой головой, глядя прямо в глаза этим тузам и воротилам, представлялся просто – инженер. Он любил это слово и даже подписывался обычно инженер Рыжов, но здесь, и он это чувствовал, слово инженер звучало по крайней мере просто неуместно, если не комично. Всего лишь простой инженер – светились вопросом холодные проницательные глаза директоров и заведующих. Взгляд их переходил на Шлифера, как бы спрашивая, зачем нужен тебе этот инженер. Шлифер как-то виновато улыбался, отводил глаза, для него самого это было сюрпризом. Он не ждал сегодня Сашку и сердито поглядывал в свою очередь на беспечно веселую жену.

В дверь позвонили и Ирина выбежала в коридор, оставляя Сашку с этой разномастной, но все-таки такой одинаковой по составу командой, каждый из которых был в своем роде игроком экстра-класса, мастером своего дела.

– Ну, Саша, рассказывай, как дела? – Шлифер взял Сашку под руку и отвел уже в сторону, – Забыл ты нас, не показываешься.

– Да вот, все некогда как-то, работаю, диссертацию пишу, – ответил Александр.

Начало вечера было испорчено этими презрительными взглядами. Сашке стало немного не по себе, хотелось уйти отсюда. Но Ирина ему этого не простит, он знал ее взбалмошный характер и, вздохнув, приготовился вытерпеть все.

– Добрый вечер! – услышал вдруг Сашка знакомый голос за спиной и вздрогнул. Голос этот был до боли знакомый, только вот никак не мог он припомнить, где слышал его последний раз. Сашка обернулся и замер, взглянув на вошедшего. Перед ним, улыбаясь белоснежными зубами, стоял Дмитрий Вершинин.

– Дима, познакомься, – подтолкнула его Ира, – Это наш друг, Александр.

Несколько мгновений они не решались сделать шаг навстречу друг другу.

С лица Вершинина медленно сползла улыбка, пауза затягивалась, и Сашка, пересилив себя, произнес.

– Рад познакомиться, Александр Рыжов, – и протянул ему руку.

– Дмитрий, – выдавил из себя тот, пожимая руку Александра холодными цепкими пальцами, которые чуть дрогнули. В первое мгновение Сашка был удивлен и даже ошеломлен тем, что этот Вершинин, убийца, хлыщ, и вдобавок ко всему еще и молокосос, подвязался в этой компании. А впрочем, почему бы и нет? Рыжову почти сразу стало ясно, кто собрался у Шлифера в этот день.

Здесь явно что-то было нечисто, пахло жареным, как говорится. Сашке стало слегка не по себе, и он, перекинувшись несколькими ничего не значащими светскими фразами со Станиславом, отошел в дальний угол и уселся в кресло, ослабив узел галстука и расстегнув верхнюю пуговицу. Шторы на высоких окнах были темные, полупрозрачные, в зале был полумрак, лишь мигали индикаторы какой-то импортной стерео системы, негромкая музыка журчала в красивых решетчатых динамиках.

– Сашуля, идем за стол, – ласково склонилась над Александром хозяйка банкета и подхватив его под руку, повела в соседнюю комнату, большую часть которой занимал стол, покрытый белоснежной скатертью, сплошь заставленный бутылками с яркими этикетками, всевозможными роскошными блюдами, вазами, тарелками и подносами, с чем-то изысканным, остро пахнущим. У Сашки, который, в общем-то, любил хорошо поесть, аж слюнки потекли при виде всего этого.

– Прошу, друзья, – Шлифер слегка суетился, рассаживая гостей.

Сашка оказался рядом с Ириной, то ли случайно, то ли по ее умыслу. Был произнесен первый тост, гости подняли бокалы за именинницу, Ирка смеялась, шутила, сверкая белозубой улыбкой, время от времени бросая на Сашку жаркие взгляды. И сердце его учащенно билось от выпитой водки или от того, что коленка его касалась под столом ее крутого бедра. Так или иначе, скоро глаза его подернулись туманом, и он уже не столько ел, сколько глядел, стараясь не быть бестактным, в ее красивое ухоженное лицо, в блестящие лукавые глаза, обещавшие многое.

Сашка уже забыл былую неловкость, совсем не обращал внимания на солидных и чопорных мужчин из окружения Шлифера, даже Вершинин стал ему безразличен. Подумаешь, ну встретились, так ведь мир тесен, чего не бывает. Когда бутылки со стола были опорожнены почти наполовину, хозяева решили сделать небольшой перерыв. Гости начали расползаться, кто в гостиную, кто в коридор. Все они разбивались на мелкие группки, по двое-трое.

Мужчины о чём-то степенно беседовали, дамы шушукались и пошловато хихикали на диване. Ира, едва заметно, подмигнула Сашке, кивнула на двери, легко и грациозно выскользнув из столовой. Едва вытерпев некоторую приличествующую паузу, Александр встал и, чуть пошатываясь, нетвёрдой походкой направился за ней. В тёмной, уютной прихожей он огляделся. Из приоткрытой двери в одну из комнат доносились мужские голоса. Там о чём-то спорили, негромко, но настойчиво. Женский смех проникал сквозь плотно закрытые высокие створки ещё одной двери, чуть подальше. Сашка не помнил даже, сколько комнат было в квартире Шлифера, пять или шесть. Неслабая у него была квартирка, площади тут хватило бы на несколько семей.

– Саша, – окликнули его полушепотом.

Слева он увидел лукавое личико Иры, высовывающееся из-за приоткрытой двери. За ней было темно, и он шагнул в эту комнату смело, почти безрассудно, понимая, что может наделать глупостей, что вовсе не место тут для подобных свиданий. Но уже ничто не могло удержать Александра, и он заключил в пылкие объятия податливое тело своей бывшей подруги.

– Дверь закрой! – услышал он шёпот, обжигающий его ухо, и повиновался безропотно, машинально. Он уже весь был во власти этой женщины, этой страсти. Вокруг было темно. Звенящая темнота заполнила всё, и лишь два прямоугольника светились слабо в отблеске заходящего солнца. Это были окна, завешанные шторами.

– Сашуля, – милое горячее дыхание снова обожгло лицо Александра, и его страстные губы встретили ответный поцелуй.

– А что, если войдёт Стас? – переведя дыхание, спросил Сашка, – что тогда, а? Ведь неудобно-то как.

– Ерунда, – Ира нащупала руку Рыжова и увлекла его вглубь комнаты, – Не бойся, мы спрячемся.

Голова у Сашки кружилась от выпитого вина, он споткнулся обо что-то внизу, ругнулся в вполголоса и не заметил, как оказался у окна.

– Саша, – Ирина пошарила рукой по письменному столу, взяла какой-то серый конверт, насколько мог рассмотреть Сашка в полумраке и протянула его Рыжову.

– Сашуля, вот, я решила тут, извини, если что не так, но, короче, это мой подарок тебе, возьми, пожалуйста.

– А что тут? – Сашка взял конверт, он был довольно толстый, запечатанный из плотной серой бумаги.

– Здесь всякая ерунда, – ответила Ира, белки её глаз блеснули в темноте, как у кошки, – Это года три назад купил мне муж. Да не бойся, он забыл про это. Здесь облигации выигрышного займа, где-то на тысячу, наверное.

– Ну, я не могу принять, – буркнул Александр, возвращая конверт, – С какой стати ты отдаёшь их мне?

– Нет, бери, бери, – она отвела руку Сашки, – Ты же видишь, у меня есть всё, что только можно пожелать, и я могу подарить своему старому другу такую безделицу.

– Ты же знаешь, я не принимаю таких подачек, – Рыжов вдруг рассердился, яростная волна нахлынула внутри его. С какой стати этот внезапный дар? Тоже нашлись благодетели, то Князев, то Ира. Денег девать некуда, меценаты.

– Сашуля, не нервничай, – нарочито строго сказала Ира и слегка шлёпнула его по затылку игриво и вместе с тем капризно-требовательно, как в старые добрые времена, когда им было по восемнадцать.

– Ты хочешь меня обидеть, да? Нет, и не проси, – Сашка почти со злостью отшвырнул конверт куда-то на тёмный прямоугольник стола, заваленного всякими бумагами, и порывисто обнял её коротко стриженую голову. Волосы пахли шампунем и духами, и Сашка закрыл глаза, погрузив лицо в её кудри. Руки его судорожно сжимали плечи Ирины.

– Милый, я виновата перед тобой, – прошептала она, касаясь губами гладко выбритого Сашкиного подбородка.

– Давай не будем об этом, – Рыжов вздохнул, ещё крепче прижимая к себе её жаркое тело.

– Да, не будем, – ответила Ира. Она ласково провела пальцами по щеке Александра, заглядывая ему в глаза, – Но всё-таки я очень тебя прошу, возьми эти облигации. Считай это моим капризом. Тебе хотя бы будет на что сводить меня в ресторан, например, в «Пекин». Я так люблю китайскую кухню!

Ира обернулась, – Куда ты бросил его, а? На столе у моего мужа вечно такой бардак! Пойди найди теперь.

Ира принялась шарить по столу, шурша какими-то тетрадками. Сашка стоял и глядел на всё отрешённо. Он был возбуждён этой женщиной. Да, в конце концов, чёрт с ними, с этими бумажками. Дают – бери, а бьют – беги. При упоминании о ресторане он, правда, покраснел. Действительно, ему самому не на что было бы сводить Иру не то что в «Пекин», а даже в любой безымянный ресторанчик. К счастью, было темно, и Сашка порадовался, что Ира не заметила его смущение.

– Ага, вот он, – раздался её ликующий голос, – держи и не сопротивляйся. Следующую субботу мы с тобой идём в ресторан, Сашуля, умей ухаживать за замужней дамой!

Сашка позволил Ирине засунуть конверт в боковой карман его пиджака, снова обнял её и притянул к себе.

– Слушай, а Шлифер точно сюда не войдёт? – ещё раз для самоуспокоения спросил Александр.

– Навряд ли, он занят гостями, да и вообще, когда у нас гости, он не заходит в свой кабинет. Здесь он принимает своих деловых людей, иногда работает, что-то пишет или читает, – Ира откинула голову назад, – Не бойся!

Ира кокетливо хихикнула, и стала увлекать его к столу.

– Давай тут, так удобнее, да к тому же здесь нет кровати. Вот так, Сашуль, ну давай же. У меня под платьем нет ничего.

Кровь бросилась в лицо Александру, дрожащими руками он обхватил сзади Ирину за талию. На ней было длинное вечернее платье с высоким разрезом. Дыша часто и тяжело, Сашка прижался к ней, задирая вверх холодную ткань. Влажные ладони его коснулись упругих обнаженных ягодиц. Ира испустила тихий стон, похожий на вздох. Рыжов рванул вниз молнию на своих брюках. Пальцы его путались, едва повиновались. Возбуждение его достигло предела, и он спешил, боясь не успеть.

– Сашка! – хриплым шепотом вдруг вскрикнула Ира, отталкивая всем телом, – Сашка, сюда идут, бог мой!

Ирина отпрянула от стола, ноги её, белеющие в темноте, вновь скрылись под складками черного платья.

– Быстрее прячься! – она схватила его за руку и потянула к окну.

Через секунду пыльная тяжелая штора скрыла их под своим покровом, а еще через мгновение Сашка, обливаясь холодным потом, услышал, как дверь отворилась, и в кабинет, судя по шагам, вошли вдвое.

– Единственное место в доме, где можно поговорить спокойно, – Сашка по голосу опознал Шлифера.

– Хорошо, Станислав Эдуардович, – с легким смешком ответил ему другой. Это был Вершинин. Дверь с едва слышным стуком затворилась.

– Темнота, – проворчал Шлифер, шаги его направились к столу, что-то щелкнуло. Сашка по отблескам сбоку и сверху понял, что Шлифер включил настольную лампу. Сердце его бешено застучало, готовое было вырваться из груди. Ему казалось, что вот сейчас Шлифер непременно услышит это глухие удары, подойдет и отдёрнет штору. Тогда позор! И какого черта дернуло его заняться здесь любовной интрижкой? Не мог подождать, идиот. Никуда бы она не делась, в конце концов. Квартира у Сашки всегда была свободна. Пригласил бы еще раз.

Ирине тоже было не по себе. Сашка чувствовал, как дрожало ее тело. Пальцы Ирины до боли впились в его запястья.

– Ну вот что, Дима, – послышался глухой голос Шлифера, – появились важные известия.

– Интересно, – пробормотал Вершинин.

Оба они, судя по голосам, стояли у стола шагах в пяти от того места, где спрятались Ира и Сашка.

Кажется, мне удалось выяснить одну личность, – продолжил Шлифер, – Ты, конечно, знаешь такое имя, Бич.

– Ну еще бы, – воскликнул Дима, – Это же тот самый.

– Тише, тише, – остановил его Шлифер, – Не кричи так. Да, это тот самый, кто попортил нам в последнее время много крови. Да, так вот, я узнал, кто он есть на самом деле.

– Да ну, – изумился Вершинин, – Вот уж скоро год, как мы с Сильвестром безуспешно пытаемся выследить этого Бича.

– Плохо работаете, – усмехнулся Шлифер, – Впрочем, он хорошо маскируется, настоящий профи. Но ничего, теперь-то он от нас не уйдет. Надеюсь, твой Сильвестр сделает дело чисто.

– Все будет окей, шеф, – ответил Вершинин, – Ну так кто же он? Кто же это?

– Вот его фото, – Шлифер громыхнул ящиком стола, очевидно, доставая фотографию.

Сашка старался не вдыхать глубоко. Ему казалось, что шторы шевелятся при его дыхании. В горле першило то ли от пыли, то ли от волнения.

– Слушайте, – воскликнул вдруг Вершинин, – да это же тот самый, с которым неделю назад я плавал на теплоходе. Кажется, его фамилия Князев.

Волосы на голове Сашки встали дыбом, он вжался в стену с такой силой, что ему показалось, будто хрустнули ребра. Дыхание его перехватило, колени задрожали.

– Ты прав, – ответил Шлифер, – это некий Алексей Князев. Мой человек сфотографировал его уже в Ташкентском аэропорту. Он летал туда на этой неделе, сегодня утром прибыл в Москву. За ним проследили, вот смотри, на обороте фотографии написан номер его машины и адрес. Правда, нет номера квартиры, но это мы быстро узнаем.

– Фантастика, – изумился Вершинин. – И надо же, я плыл с ним три недели, да я вам вкратце рассказывал наше приключение.

– Стойте, – вскрикнул Дима, так громко, что Сашка даже дернулся за шторой, – Стойте, вы знаете, что сегодня у вас в гостях один из его компании. Не дай бог, что он выследил нас раньше.

– Кто? – хрипловато спросил Шлифер.

– Этот Александр, инженер в сером костюме, – возбужденно проговорил Дима, – Я точно помню, что он был с Князевым на корабле. Он не должен отсюда уйти, понимаете?

– Глупый ты ещё, – ответил Шлифер. – Что нам это даст, напротив, не нужно показывать виду. Возможно, это просто совпадение. Я давно знаю этого Сашку, у него ещё в институте были какие-то шашни с моей женой. Хотя, как узнать, дело требует серьёзной проверки.

– Убрать его и точка, – горячился Вершинин, – если Бич пронюхает про нас, то всем крышка, с ним шутки плохи.

– А это мы ещё посмотрим, кому крышка, – выдавил из себя Шлифер. Голос его был глухой, рокочущий, полной угрозы.

Пот холодными тяжёлыми каплями стекал по Сашкиному лицу, накрахмаленная рубашка противно прилипла к спине, зубы отбивали чечётку, и он даже не мог поднять руку, чтоб унять эту дрожь. Мысли Александра беспорядочно роились, то, что он слышал, никак не укладывалось в его голове, виски вдруг заломило, перед глазами поплыли радужные круги, и лишь усилием воли Сашка заставил себя стоять и не двигаться. Но страх, безотчётный и ужасно леденящий всё внутри, гнал его поскорее выбежать из этой комнаты, из квартиры, гнал его бежать и кричать, звать на помощь, искать защиты.

– Да, и к тому же Бич давно знает про наши дела, – продолжил Шлифер, – Из-за него мы потеряли уже всю торговлю, всю промышленную часть. Хитёр он, сволочь, хочет добраться и до самой травки, но тут уж мы схватимся насмерть. Нельзя его допускать в контору, нельзя, Дима. Короче, Бича будем убирать, и чем скорее, тем лучше. Вот фото возьми, точный адрес, если нужно, я сообщу тебе в понедельник по телефону. Продумай-ка два или три варианта операции, чтобы всё было чисто, без следов.

– Понятно, – сказал Вершинин, – у меня с этим гадом свои счёты, уж поверьте. Сделаю всё как надо, без ошибок.

– И вот ещё что, – Шлифер чуть запнулся, и Сашка услышал шорох в бумагах на столе, – Чёрт, где это он? Не понял. А, вот. Этот конверт передашь завтра утром Николаю Петровичу. Ну, короче, ты знаешь. Да смотри аккуратнее. Тут накладные на крупную партию из Ферганы. Инструкции. Не дай бог, короче. Не потеряй. Вот так, в карман его. И гляди в оба, понял? Скажешь ему, чтобы инструкции лучше потом сжёг. Товар поедете получать вместе. Впрочем, потом мы ещё встретимся в понедельник в 18-00. Жди у телефона.

– Окей, – заключил Вершинин, – Понял. А что делать с этим Александром? Может проследить?

– Нет, не стоит. Не будем возбуждать лишних подозрений. Он никуда не денется. У жены есть его адрес. Нанеся удар по самому Бичу, мы обезглавим всю их контору. И Сашка не будет предоставлять опасности. Ну ладно, идём к гостям. А то они, видать, уже соскучились.

Щелкнул выключатель. Комната вновь погрузилась во тьму. Шаги направились к дверям, створки распахнулись и снова захлопнулись. Воцарилась мёртвая тишина. Сашка понимал, что в кабинете никого уже нет, но всё-таки никак не мог сдвинуться с места. Словно врос он ногами в этот паркет.

Ирина всхлипнула и прошептала, – Саша, что это? Что это было?

– Не знаю, – ответил Сашка, тем же прерывистым шепотом, прижимая к себе обмякшее Ирина тело. Губами он почувствовал солёную слезинку, ползавшую от неё по щеке.

– Что это? Как же это? – в исступлении тихо твердила Ирина, едва сдерживая рыдание.

Сашка осторожно выглянул из-за шторы, всматриваясь в темноту, – Ира! -шепнул он, но та в полу беспамятстве твердила одно и то же. Сашка слегка встряхнул её, схватив за плечи. Голова её безжизненно мотнулась. Безумные глаза смотрели куда-то в одну точку.

– Ира, никому не давай мой адрес. Запомни, никому. Он у тебя где-нибудь записан?

– Нет, нет. Я просто помню, – она повисла на Александре, почти лишившись чувств, – Саша, мне страшно, милый.

– Никому не давай мой адрес, – ещё раз повторил Рыжов и сам изумился новым железным ноткам в своём голосе. Он уже почти пришёл в себя, и хотя не знал точно, что делать дальше, картина была ясна для него.

Значит, Шлифер, преступник и мафиози, убийца даже, это не вызывало сомнений. Тут всё было ясно. Но кто такой Бич, то есть Лёшка Князев? Одно из двух. Либо он охотится за мафией Шлифера, чтобы разоблачить её, или, скорее всего, они – жесточайшие конкуренты в преступном мире. Вот оно как повернулось. Дошёл Лёшка до точки. Вот откуда у него такие деньги. А он-то, Александр, верил, что всё это – плоды загранкомандировок. Вот ведь лопух, одурачил его Князев, факт. А может, тут всё не так, всё гораздо сложнее?

Боль в висках вернулась, и Сашка вдруг почувствовал себя совершенно разбитым, как после нескольких часов напряжённой работы над диссертацией, или как после 12 часов перетаскивания мешков с картошкой на овощной базе. Он понял одно. Нужно было уходить отсюда, но не бежать, не сразу рвать когти, а уйти не спеша. Не спешить, и дома в спокойной остановке обдумать положение.

Ещё крутилась одна мысль. Нужно предупредить Лёшку. Будь он хоть из Козы Ностро или агент мирового империализма, он был его другом, и никогда не простил бы себе Александр, если бы он покинул друга в беде. Новый Лёшкин телефон он успел уже запомнить, так что, тотчас же выйдя от Шлиферов, он решил позвонить ему из ближайшего автомата.

– Забудь всё, о чём здесь говорили, – сказал Сашка, подталкивая Ирину к дверям, – Выгляни, есть ли кто в коридоре.

Ира безропотно повиновалась и через секунду махнула Сашке вялой бледной рукой. Он вышел вслед за ней в пустынный холл, сходил в туалет и через пару минут появился в гостиной, где собрались уже все гости ко второму десерту. Время было уже одиннадцатый час. Сашка, пытаясь вежливо улыбаться, съел что-то, выпил ещё пару рюмок коньяку. Гости постепенно начали расходиться по домам, и Сашка откланялся один из первых. Шлифер на прощание пожал ему руку и улыбнулся. Сашка едва не закричал от ужаса, глядя напоследок в его глаза, до того они были зловещие, коварные и проницательные. Казалось, он уже знал, что Сашка стоял за шторами час назад.

Выйдя из подъезда в тёмный, почти не освещённый переулок, Александр едва не сорвался на бег и, лишь попав на Калининский проспект, вздохнул свободно.

Глава 20

Александр медленно брел по Суворовскому бульвару вверх Пушкинской площади. Он с юности еще любил эти места, и хотя никогда не жил тут, всем сердцем привязался к этому уголку старой Москвы. Здесь он учился в институте, здесь, в тенистых аллеях и скверах, целовался с девчонками на полуразваленных скамеечках, ел мороженое, смеялся после успешной сдачи очередной сессии. В общем, здесь была его вторая родина, и его всегда сюда тянуло, хотел ли он побыть в одиночестве и погрустить, или, наоборот, посмеяться и погулять в шумной компании?

Теперь же состояние его невозможно было определить каким-то одним из этих двух чувств. Он не грустил и не радовался, страх, неизвестность и смятение вели его по бульвару в столь поздний час. Куда он идет, Сашка и сам не мог ответить. Вдруг, как молния, ударила мысль, ведь он же собирался предупредить Князева, чем скорее, тем лучше.

Ускорив шаг, Рыжов подошел к ближайшей телефонной будке, набрал номер друга и услышал ровный Лешкин голос после первого же гудка.

– Здравствуйте, хозяина нет дома, говорит автоответчик.

– Ладно, не валяй дурака, – сказал Сашка, но ровный бесстрастный голос продолжал в трубку.

– Если вы хотите что-либо сообщить или передать мне, я прошу вас говорить. Телефонный автоответчик запишет вас.

В трубку проиграла короткая мелодия. Александр понял, что это не шутка. Он раньше слышал про такие системы.

– Короче, слушай внимательно, – Сашка разговаривал как с живым человеком, но старался говорить четко и ясно, понимая, что его записывает автомат, – Говорит Рыжов. У меня важные новости. Они касаются твоей личной безопасности. Повторяю, под угрозой твоя жизнь. Срочно звони мне домой. Лучше подъезжай в любое время. Понял? Не теряй ни секунды. Я не шучу. Ну, пока.

Сашка повесил трубку. Стало как-то легче, но все равно тревога оставалась на душе. Кусая губы, он дошел до метро и отправился домой. Сперва у него мелькнула мысль взять такси, но в конце концов он отбросил её. Он почти никогда в жизни не ездил на моторах, предпочитал метро и автобус. Отчасти из соображений экономии, отчасти просто по привычке не шиковать, а жить и вести себя так, как подобает своему положению в обществе, где надо признаться, он занимал далеко не высшую ступень иерархии. Поэтому-то Сашка не хотел иметь свою машину, вернее, даже не смел мечтать о ней, как мечтал иногда о всяких мелочах, как о прибавке к зарплате. Хотя это было крайне маловероятно. Или о хорошей подруге жизни, которую он когда-нибудь все-таки должен был повстречать. Однако в основном мечты и чаяния Сашки сводились к минимуму. Дописать очередную главу диссертации до выходных, выиграть в нарды на работе, купить в магазине батон хорошей колбасы, сходить в конце концов на тренировку по бадминтону или посмотреть по телевизору хороший или на худой конец любой футбольный матч.

В вагоне метро Сашка укачало, он задремал, свесив голову на грудь. Где-то на Автозаводской или Коломенской он продрал глаза, увидел перед собой смазливую девчонку в мини-юбке, которая тоже дремала. Голые загорелые её коленки соблазнительно блестели в тусклом неверном свете. Эти ножки были пухленькие, Сашка любил такие, и в другое время непременно начал бы улыбаться и строить глазки сонной красотке.

Но недавнее происшествие не давало ему покоя, новыми и новыми волнами накатывали на него то страх, то какое-то непонятное чувство ответственности за подслушанный разговор, а порой его охватывало даже безразличие, какое его собственно дело. Ира болтать мужу не будет, что Сашке грозит в конце концов. Он в стороне от всех этих дрязг мафии, пусть там себе лбы порасшибают.

Девушка в мини вышла за одну остановку до Сашкиной и даже не глянула на него, у нее было усталое лицо, такое же, наверное, как и у Александра, в блестящем стекле на фоне темного тоннеля он улавливал свои очертания. И лишь одна мысль прочно укрепилась в нем, скорее бы домой. Да, он устал, было уже почти двенадцать, когда Сашка переступил порог своей квартиры, с облегчением захлопнул за собой дверь, одними ногами стащив ботинки на старой, давно не модной шнуровке, он прошел в комнату, зажег неяркий свет, и, как был в костюме, завалился на смятую постель. Впервые за весь этот вечер он вытянулся, расслабил все мышцы, до чего же хорошо было лежать, вот просто так, глядя в потолок, с желтоватой от табачного дыма извёсткой.

Все, что случилось в кабинете Шлифера, представилось вдруг нелепым сном, бредом, недостойным даже того, чтобы обсуждать это, думать об этом. Завтра ему позвонит Лешка, должен позвонить, ведь не вечно же он будет мотаться, черт знает где, успеть бы все же предупредить его. Мысли Александра начали путаться, он подумал еще, что неплохо было бы, если бы завтра ему звякнула Ирина, они сходят куда-нибудь.

Дыхание его стало ровным и спокойным, и Сашка сам не заметил, как заснул.

Глава 21

Войдя в прихожую, Настя сразу услышала телефонный звонок. Почему-то ей показалось, что звонят долго, настойчиво, и первым её желанием было броситься к аппарату. Она скинула туфли и вошла было в комнату, но что-то остановило её руку, которая касалась уже широкой пластиковой трубки. Стоит ли вообще её поднимать? Кто это может так упорно названивать ей в 10 вечера.? Одно из двух: или это Светка и её противные ребята, от которых полчаса назад ей пришлось просто уйти, убежать даже, или это Алексей. Тогда тем более стоит подумать, нужно ли подходить к телефону. Он не звонил ей целую неделю. Последний раз они виделись и говорили в тот вечер, когда Лёшка отвёз её домой со своей квартиры.

Анастасия так и не успела снять трубку. Звонки наконец прекратились, и она ушла в другую комнату, чтобы переодеться. Отец с матерью уехали на дачу ещё три дня назад собирать клубнику. А Настя не любила возиться в земле.

Она была типичной горожанкой, москвичкой. Здесь она родилась, и хотя большую часть жизни провела в военных городках вместе с отцом, выросшим от мелкого офицера до генерал-лейтенанта, занимающего ныне довольно большую должность в генштабе, чисто московская гордость и стиль коренной москвички сохранились в ней. Она была своего рода аристократкой в лучшем смысле этого слова, хотя сама и не считала себя таковой. Ей хотелось простого счастья, хотелось наконец обрести настоящего друга, на которого можно положиться. А это было так трудно, так непросто, и порой она даже впадала в отчаяние, как, например, сейчас.

Человек, которому она поверила впервые, пожалуй, за почти 21 год своей жизни, человек, с которым ей было так хорошо и свободно, не дает о себе знать уже седьмой день. Он обиделся или, может быть, уехал в срочную командировку? Но почему тогда он не позвонил ей? Ведь Настя всю неделю сидела дома, почти никуда не выходила даже. Украдкой, поглядывая на телефон, и как девчонка бегала к аппарату, лишь раздавался звонок. Но это были или подружки, или сослуживцы отца. Каждый раз Анастасия с разочарованием клала трубку на стол и прятала глаза от матери, которая, казалось, слишком пристально на нее смотрит, подозревая что-то неладное у дочери, хотя и не решалась спросить или высказать ей прямо в глаза свои предположения.

А что, если Алексей такой же, как и все остальные? Циничный, пошловатый, желающий получить от женщины только одно, а если не вышло, как не вышло тогда в субботу у Лешки, то все, прощай, а парень он видный, другую себе отыщет быстро.

Анастасия гнала от себя эти предательские мысли, но в иные моменты она даже ненавидела Князева, готова была ударить его, плюнуть ему в лицо, если когда-нибудь ещё им суждено увидеться. Тогда на глазах у неё выступали слёзы. Вчера ночью она не выдержала и разрыдалась, зарывшись лицом в подушку. Правда, потом ей стало стыдно перед самой собой, она дала себе слово больше не малодушничать. В глубине души ей хотелось верить, что случились какие-то не укладывающиеся в голове обстоятельства, помешавшие Алексею встретиться или хотя бы позвонить.

Она всё ещё ждала его звонка и даже раза два или три набирала его номер. Нет, гордость не позволила бы ей первой начать разговор. Она хотела просто услышать его голос. Скорее всего, она повесила бы трубку после этого. Но длинные гудки тянулись мучительно долго, Лёшки не было дома, и это ещё более злило Анастасию. Сама себе не отдавая отчёта, она ревновала. Неизвестно к кому, к какой-то мифической сопернице, которую представляла себе очень красивой и почему-то очень умной.

Ей казалось, что Алексею нравятся именно красивые и неглупые. Да, впрочем, он и сам как-то в шутку говорил ей об этом. Вот и сейчас Настя, сбросив в себя свой выходной ансамбль, в котором она произвела фурор на Светкином дне рождения, подошла к зеркалу и придирчиво оглядела себя всю. Раньше ей нравилось своё тело, своё лицо, манера говорить и держаться. Теперь же она, глядя на свою отражение во весь рост, придирчиво искала недостатки.

Может быть, она излишне худощава на фоне своих отъевшихся, не следящих за собой пухленьких сверстниц. Она выглядела едва ли не хрупкой, несмотря на свои почти 170 сантиметров. А может, грудь у неё была маловата. Настя повернула в профиль, досадливо отведя в сторону руку. Что ему могло не понравиться в ней? Лицо? Но Лёшка так смотрел на неё. Она хорошо помнила его взгляд, его проницательные серые глаза.

Что-то было здесь не то. Что-то она недопонимала в этом человеке. Настя набросила на плечи халатик и зло хлопнула створкой шкафа. Приняв наскоро душ, она устроилась в кресле напротив телевизора. Передавали, кажется, информационно-музыкальную программу. Сцены нудных политиканских разглагольствований и шумного разгона манифестантов где-нибудь в Чили сменялись дешевыми, нигде не популярными шлягерами исполнителей из стран соц содружества. Во весь экран улыбались слащавые физиономии ведущих, которые рассказывали о всех прелестях жизни здесь, и об ужасах и полной невозможности нормального существования там, за железным занавесом, как в шутку называл заграницу отец Насти.

Но сейчас ей это все было неинтересно. Она нервно теребила пальцами кончик пояска на халате. Мысли были далеко там, где мог быть человек, ставший ее мечтой или болью одновременно.

Какая ведь всё-таки зараза Светка, знала, что творится с Настей, что-то неладное. Так нет, мало того, что пригласила в эту свою компанию и пыталась подсунуть ещё какого-то хлыща дешёвого и липкого, как стакан газировки из автомата. И вообще все друзья у неё, у Светки, были довольно мерзкими типами. А они достали Настю за весь вечер своими пошлыми намёками, как хорошо, что ей удалось вырваться и уйти. А только кто знает, до чего бы дошли эти завравшиеся пижоны.

Звонок, неожиданно раздавшийся в дверь, заставил Настю вздрогнуть и прервал её мысли. Она встала и направилась в прихожую, недоумевая, кто бы это мог быть. У родителей были ключи, время близилось к одиннадцати часам. Чуть поколебавшись, она повернула ручку и открыла дверь. Глазком она никогда не пользовалась, даже когда была дома одна. Настя не была трусихой, да и к тому же дом был кооперативный, вход охранял вахтёр и опасаться было нечего.

Дверь открылась, Анастасия отступила на шаг и подняла глаза. На пороге стоял Алексей Князев.

– Привет! – он улыбнулся, открыто, приветливо, как будто они расстались только вчера, а не целую неделю назад.

Настя молчала, поражённая этим необычным визитом, не зная, как ей поступить, захлопнуть ли дверь перед его носом или сказать что-нибудь обидное.

– Ну что, так и будем стоять? – Лёшка прищурился, -Ты не ждала меня?

– Нет, не ждала, – выдавила себя Анастасия.

– А я вот взял и приехал, – ответил Князев, и без дальнейших церемоний шагнул за порог.

– Ну, здравствуй, Стаси! – Лёшка обнял её и поцеловал мягкие горячие губы.

Настя не сопротивлялась, она всё ещё не могла поверить происшедшему, ещё не решила, как следует вести себя с этим человеком. Но обстоятельства решили всё за неё, и она уже отвечала на прикосновения этих сильных губ. Руки её как-то сами с собой улеглись на плечи Алексея. Ещё подумала она, как же так, как можно было лишь пять минут назад ненавидеть этого мужчину, желать уколоть его, ударить даже. Насте стало стыдно за свои мысли, и она ещё крепче прижалась к Алексею, забывая всё. Сейчас он был всё тем же ласковым, внимательным, чуть ироничным, интересным и слегка загадочным. Наконец Лёшка захлопнул в дверь и спросил.

– Ты одна сегодня дома?

– Да, – ответила Настя, ещё раз осматривая Лёшку.

Он загорел почти до черноты. Коротко стриженные, чуть вьющиеся тёмные волосы были, как обычно, зачёсаны вверх и назад. Глаза и зубы блестели на его смуглом лице, которое, отнюдь не будучи правильным лицом классического красавца, тем не менее было очень приятно и симпатично. Насте казалось даже, что лицо это олицетворяет само мужество. Она, повинуясь внезапному порыву, шагнула вперёд и нежно провела ладонью по его щеке, заглядывая снизу в Лёшкины стального цвета зрачки.

– Где ты был? Я ждала тебя всю неделю!

– Я ездил по делам, – устало, как показалось Насте, ответил Алексей, целуя её ладонь.

Они вошли в гостиную и уселись на диван.

– Это бессовестно с твоей стороны, – Настя попыталась напустить на себя сердитый вид, но у неё ничего не вышло.

– Ну извини, – Лёшка обезоруживающе улыбнулся и поцеловал её, – Я был в Ташкенте, внезапная командировка. Я даже не успел предупредить тебя, меня подняли буквально с постели. Зато теперь у меня куча отгулов, и я приехал к тебе едва ли не прямо с аэродрома, а ты ещё обижаешься.

– Что я только не думала, – Анастасия положила голову ему на плечо, устало улыбаясь, – Негодяй, ты играешь мною.

– Нет, упаси Бог, – ответил Князев, – поверишь ты или нет, но я всё это время думал о тебе. Хотя у меня было очень сложное дело, очень, – повторил он, тяжело вздыхая, – И кто скажет, как дела пойдут дальше? Стаси, я хочу успокоиться с тобой.

– У тебя неприятности? – Настя взглянула на его ставшее вдруг чуть ли не печальным лицо, – что-нибудь на работе, да?

– Да, работа, – Лёшка поморщился, – Все неприятности нашего общества, в конце концов, идут от работы. Даже между, скажем, шахтёром и преступником можно провести параллель. Первый работает в поте лица и ежесекундно рискует быть заваленным в шахте. Преступник тоже работает в своём роде, тоже рискует.

– Ну, ты скажешь тоже, – прервала его Настя, – Я надеюсь, что ты не из категории этих работающих преступником?

– Мы говорим о слишком мрачных вещах, – ответил Алексей, – Скажи лучше, как тебе удалось не поехать в стройотряд?

– О, это фантастическая история, – оживилась Анастасия, – Представляешь, прямо в воскресенье, когда я уже собирала вещи, звонит нам декан Коврижкин. Я, конечно, удивляюсь, спрашиваю его, в чём дело, а он вдруг так вежливо-вежливо отвечает мне, что в этот стройотряд я могу и не ехать, и предлагает мне зайти к нему в понедельник, забрать направление и паспорт. Ну долго упрашивать меня не пришлось, я так и сделала. Правда, отец ходил потом злой и мрачный, потому что мама и я подумали, будто это его протекция, хотя он тут вроде бы и ни при чём.

– Ну вот и ладушки, – промолвил Лёшка, устроившись поудобнее.

В дверь вдруг кто-то позвонил.

– Родители приехали? – спросил Князев, настораживаясь.

– Нет, – пожала плечами Настя, – Наверное, это второй какой-нибудь сюрприз. Пойду посмотрю.

Она вышла, и Алексей услышал вскоре грубоватый голос.

– А вот и наша красотка! Куда же ты так быстро убежала?

– Какое вам дело? – Настя отвечала резко.

Лёшке стало страшно интересно, кто же пришёл к его Стаси в столь поздний час. Он встал с дивана и вышел в прихожую.

– Настя, ну нехорошо же так, – это говорила уже какая-то девушка. Лёшка не разглядел её в полумраке коридора.

– Светлана, идите домой, уже поздно, – отрезала Анастасия.

– Ну нет, это несерьёзно.

Тёмный силуэт попытался протиснуться в квартиру, но Князев уже стоял у него на пути, и за этим рослым парнем он увидел ещё двух ребят и девчонок с ними. Все пятеро оторопело на него уставились.

– Что вы хотели? – ледяным тоном, скрестив руки на груди, спросил Князев, сурово оглядывая незнакомцев.

– Лёш, это моя подруга, и вообще, ладно, дай я сама с ними разберусь, – шепнула ему Настя, пытаясь выйти вперёд.

– Ну что? – ещё раз спросил Алексей, загородив дверной проём.

– А ты, собственно, кто? – парень вдохнул ему в лицо перегаром. Он бы довольно пьян, наглые глазки сверкали под густыми бровями.

– Слушай, братец, – Лёшка криво улыбнулся, выражая презрение своему потенциальному противнику всем своим видом.

– Нет, ребята, гляньте-ка, это кто, её муж что ли гонит меня, а? – начал кипятиться длинный. – Слушай, может, давай наоборот?

– Да проваливай ты! – крикнула Настя, пытаясь закрыть дверь, но Алексей не дал ей сделать этого, сказав парню, – А может, ты ещё чего-нибудь хочешь?

– Хочу тебя здесь не видеть! – нагло выпалил тот. Дружки его подвинулись поближе, наблюдая за происходящим.

– Слушай! – Алексей кидал слова зло и резко, – Если ты не уберёшься, ты здесь ляжешь. Понял?

– Ах ты! – длинный выругался и, размахнувшись, ударил Алексея кулаком в лицо. Князев, даже не двинувшись с места, боковым взмахом левой руки отбил кулак, а правым точно как боксёр по груше, нанёс удар прямо в переносицу нападавшему.

Настя вскрикнула. Ребята дёрнулись к Лёшке. Длинный повалился им под ноги, не издав даже и стона.

– Бей, – закричал один из его дружков, но получив страшный удар ногой в живот, отлетел к стене. Даже в тусклом свете было видно, как из его раскрытого от боли рта выпал комок кровавой слюны. Девчонки завизжали, прижимаясь одна к другой. Третий противник, видя такое дело, явно замешкался.

– Ну, ладно, ладно, – скороговоркой начал он, отпрянув назад, инстинктивно закрывая лицо, – ладно, все, командир, разошлись.

Алексей не стал добивать третьего, он победно оглядел картину боя. Достаточно было двоих, один из которых лежал без сознания, а другой корчился от боли в углу.

– Спокойной ночи, – иронично поклонился Лешка и захлопнул дверь.

Как ни в чём не бывало, Алексей медленно прошёл в гостиную и уселся на диван, закинув, заложив ногу на ногу.

– Анастасия, а не попить ли нам кофе? – слегка театрально провозгласил Лёшка, глядя на стоявшую в дверях девушку.

– Как ты их, – сказала она со смешанным чувством восхищения и страха, глядя на Князева. – И всё-таки жестокий ты, Лёшка.

– Не жестокий, а жёсткий, – поправил Князев, – а иначе и нельзя без жёсткости. Что ты так побледнела, а? Уж не считаешь ли ты меня каким-нибудь головорезом?

– Нет, что ты! – Настя подошла к нему. Лёшка подтянул её за руку и усадил к себе на колени, любуясь её гордым профилем.

– Сколько девушек сидели у тебя вот так? – грустно спросила она, чуть заметно улыбнувшись. – Скольких ты обманул уже?

– Зачем ты так? – Лёшка обнял её, сильные загорелые пальцы коснулись нежной шеи девушки, – К чему говорить об этом? Неужели ты подумала, что я могу обмануть тебя? Что было, то прошло, а ты для меня одна.

– А ты знаешь, – начала Настя чуть помолчав, – я ведь хотела на тебя обидеться за то, что не позвонил мне, и видишь, вот не смогла.

Настя вдруг обхватила горячими ладонями его голову и поцеловала в губы сама, долго и сладостно, и Лёшка расслабился, складка озабоченности между бровей исчезла с лица, страсть нарастала в нём, он сжал Анастасию в объятьях, сильно, как сжимает лишь настоящий мужчина. Руки его скользнули к талии возлюбленной, он нащупал тонкий поясок, не без труда, путаясь в движениях от подступившего желания, развязал его и отбросил куда-то на середину комнаты.

– Лёшка, – шепнула Насте, но это уже не было отказом, Алексей понял, что сегодня она в его власти. Радостный комок подкатил к горлу, Лёшка потянул махровую ткань халата и распахнул его, запустив руки туда, где билось Настино сердце, и он всей ладонью ощутил это учащённое биение, на лице девушки заиграл румянец, глаза её были закрыты, если бы не движение её рук и губ, можно было подумать, что она потеряла сознание или была пьяна.

Настя тяжело дышала, голова её откинулась назад, Алексей осторожно снял её со своих коленей и опустил на диван рядом.

– Ну что же ты, – выдохнули её полураскрытые губы, а Лёшка уже стоял и торопливо раздевался, армейская закалка многолетней давности пригодилась, через несколько секунд штаны были сброшены прямо на палас, футболка полетела в угол и он бросился на диван, может быть более поспешно, чем нужно, но ему уже было всё равно, и даже если бы в этот момент вошли Настины родители, вряд ли бы он мог остановиться.

Глава 22

На следующий день Алексей проснулся, когда старинные часы, стоявшие на полу в генеральской спальне, показывали без четверти двенадцать. Он любил долго поспать, когда выдавались свободные дни и не нужно было никуда ехать, никому звонить и никого принимать. Он обычно валялся почти до полудня, правда и ложился, как правило, поздно, отключался от работы и размышлений уже за полночь. Лёшка потянулся, стараясь не побеспокоить лежащую рядом девушку.

Настя всё ещё спала, по-детски подложив ладонь под голову. Растрёпанные пепельные волосы падали ей на лицо, на подушки, точёные смуглые плечики высовывались из-под одеяла. Князев с нежностью ещё раз поглядел на Настю, хотел было разбудить, но передумал. Он сложил руки за голову и уставился в потолок. Сперва в его голову нахлынули воспоминания о бурно проведённой ночи, но постепенно их вытеснили другие мысли, которые и вчера вечером не давали ему покоя.

Итак, бумаги были в его руках, и Лёшка почти не сомневался, что это были именно те бумаги, которые уже едва ли не десять лет ищут многие товарищи из прокуратуры и различного рода сомнительные кланы и группировки, включая сюда и наркомафию, досье на деятельность которой, Князев собирал на всякий случай последние полгода, и даже отдельные авантюристы за сокровищами и лёгкой наживой искали эти документы.

Вышел Лёшка на них совершенно случайно, можно сказать, повезло, он и не искал раньше этих бумаг, но раз уж они попали ему в руки, он не собирался их отпускать. Не в его правилах было отказываться от таких огромных денег, тем более, что они сами плыли в руки. Плыть-то они плыли, но вот никак не доплывали, вся загвозка была в том, что бумаги были зашифрованы двойным кодом со страховкой. Алёшка знал, что для расшифровки их понадобится 25 лет непрерывной работы компьютера, что было уж совсем нереально, да и не любил Князев ждать.

Ключ к шифру был неизвестно где, следы его потерялись. Правда, Славка Мыскин, под видом командированного инженера-строителя, активно работал в Ташкенте, но у Лёшки всё меньше и меньше оставалось надежды. Он сам за пять дней, проведённых в Узбекистане, перерыл там все кулуары и безрезультатно. Даст Бог, Славке повезёт.

Но главное, что испортило Лёшке настроение вчера, была слежка, да, он заметил синие Жигули у себя на хвосте, когда ехал из аэропорта. Кто бы это мог быть? Милиция и ОБХСС практически отпадали. Они вряд ли стали бы кататься на Жигулях с частным номером, который он хорошо запомнил – Г-5631МО. Вчера он пытался узнать по каналам, чья это машина. Ответ был однозначен, да и признаться, Лёшка не ожидал другого. Такого номера в картотеке не значится. Он явно был фальшивым. Кто же следил за ним? Одно из двух: или люди из клана рашидовских недобитков, или наркомафия. Лёшке нужно было знать, с кем конкретно бороться. Первых-то он не боялся, они потеряли вес в преступном мире в последние лет 10, а вторые активно действовали, имея огромную сеть по всему Союзу и за границей даже. Штаб находился в Москве. Лёшка многое знал про них, но не имел понятия, где штаб-квартира и кто главарь этой могущественной группировки.

Правда, и сам Князев был не лыком шит, его группировка новая, молодая, уже полтора или два года назад весомо заявила о себе, потеснив старых корифеев, у них были хорошие финансовые дела, люди едва не во всех сферах деятельности, новейшая техника, включая компьютеры последнего поколения. И все-таки Князев не решался пока вступать в борьбу с наркомафией, он копил силы, медленно, но верно, для того, чтобы в один момент нанести неотразимый удар и сокрушить всех. Он уже отвоевал у них все сферы, которые не касались непосредственно белой смерти, а ей-то он вообще-то и не собирался заниматься, просто хотел выключить из игры этот сектор.

Вздохнув, Лешка осторожно встал, покопался в гардеробе, нашел темно-коричневый мужской халат, очевидно он принадлежал отцу Анастасии, был он Алексею коротковат и маловат, но он все-таки одел его, прошел на кухню, и тихонько громыхая посудой, принялся готовить кофе.

В холодильнике у Насти оказалась красная икра, он сделал себе пару бутербродов и с удовольствием съел их, пока готовился кофе. Наконец он разлил напиток по чашечкам, сообразил еще пару бутербродов и на подносе отнес все это в спальню.

– Вставай, красавица, проснись, – начал он декламировать Пушкина, но дальше не помнил и сказал просто, – завтрак подан.

Настя улыбнулась и повернула голову, глаза ее, еще слипшиеся ото сна, глянули на Алексея, и вдруг она вскрикнула, натянув одеяло на подбородок.

– Что с тобой? – Лешка удивился, поставив поднос на тумбочку.

– Это ты? – девушка облегченно вздохнула, – Я думала, приехал отец, ведь на тебе его халат.

– А, вот что! – Лешка расхохотался, – Вот кофе, выпей.

– Мерси, – кокетливо улыбнулась Настя, устраиваясь поудобнее, беря кофейную чашку. Алексей заметил, что она стесняется. Грудь её была по-прежнему заботливо прикрыта одеялом.

– Что ты улыбаешься так ехидно? – Анастасия подняла на него глаза.

– Да так, подумалось, – ответил Лешка, продолжая улыбаться. Ему вдруг захотелось слегка пошалить. Сидя на противоположном конце кровати, он осторожно потянул одеяло на себя.

– Ну оставь, – Настя схватилась за одеяло, слегка покраснев, и добавила, – Я разолью кофе.

Лешка пожал плечами. Это было для него в новинку. Он привык, что женщины любили бравировать перед ним своим телом, ничуть не стесняясь его. Наоборот, сами лезли до надоедливости. Хотя, впрочем, что тут судить? Ведь ещё вчера Настя была девушкой, он был у нее первый, и Алексей поймал себя на мысли, что ему хотелось, чтобы она сама была у него последней, единственной.

– Стаси, – он смотрел ей прямо в глаза, серьезно и проникновенно, – Стаси, ты хочешь быть моей женой?

Настя медленно поставила на поднос поднесенную было к губам чашку, и глаза ее, как показались Лешке, влажно заблестели.

– Да, – твердо ответила она.

Алексей не почувствовал в ее голосе никаких колебаний. Она будто бы давно ждала этого вопроса, как будто у нее уже заготовлен был этот ответ. Лешка же скинул шлепанцы, забрался к ней на кровать, обняв под одеялом обнаженное горячее тело своей возлюбленной, и она ответила ему такими же страстными объятиями.