Оруженосец
Иллюстратор Лилия Маслова
© Татьяна Авлошенко, 2024
© Лилия Маслова, иллюстрации, 2024
ISBN 978-5-0062-8605-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПРОЛОГ
Белесый туман заливает коридоры. Совсем недавно он достигал всего лишь до щиколоток, и вот уже поднялся до колен. И, так же как вода, он плотен, приходится раздвигать его, преодолевая сопротивление. Я не вижу, куда ступаю. Но споткнуться, упасть – нельзя.
Нестерпимо хочется спать. Я отталкиваюсь от стены, ударяюсь о противоположную, благо коридор узкий. Встряска помогает очнуться. Перебирая руками по сырому камню, иду дальше. И как молитву или заклинание повторяю вслух:
– Меня зовут Артур Фламм. Я оруженосец сэра Грегори Деера. Мне пятнадцать лет.
ОБИТЕЛЬ КОРБИ
Ящерки, обитающие между камней у подножия полуразрушенной Южной башни, в этом году проснулись рано. Я еще издалека заметил, что по серому граниту будто разбросана ржавая металлическая стружка.
Хвостатые при моем появлении разбегаться не стали – за многие поколения чешуйчатые обитательницы Корби так привыкли к своим гладкокожим соседям, что совершенно не боятся. Если хватит терпения сидеть достаточно долго, положив руку на камни, то можно дождаться, что ящерка, хватаясь сухими цепкими пальчиками, взберется на ладонь. Можно осторожно поднести ее к лицу и, если повезет, разглядеть над треугольной головкой крохотную золотую корону. Тогда не теряйся, целуй скорее. Но пока что получить таким способом в законные жены прекрасную расколдованную принцессу не удалось никому.
Говорят также, что, пока на камнях Корби греются ящерки, обители ничего не угрожает. Вот если увидишь, что они разбегаются, тогда сам хватайся за меч или за барахлишко.
Десять лет назад такое действительно случилось. Хромой Джон, привратник, любит рассказывать новичкам, как во время очередного всплеска давней междоусобицы от стен Корби вдруг потянулась будто шуршащая ржавая лента, а когда последняя ящерица скрылась в густой траве, к обители подступил отряд Роберта Кесса. Не знаю, что люди мятежного герцога имели против прибежища служителей Храма и школы при нем. Никаких требований они не выдвигали, просто разнесли из мортиры ветхую Южную башню и ушли дальше. Может, тренировались или срывали злость. А может, сам король ящериц, приняв человеческий облик, явился ночью к предводителю мятежников и, заплатив чистым золотом, просил обустроить для его чешуйчатых подданных более удобное, с их точки зрения, жилье.
Ровно через час после обстрела проворные существа вернулись и обосновались в руинах. Загадка? Да, одна из тех, которыми славно Корби.
Я опустил руку, и хвостатая обитательница развалин, блеснув напоследок антрацитовыми капельками глаз, перебралась на нагретый солнцем валун.
Не устроиться ли мне рядом? Нет, лучше выберу себе местечко под могучим семиглавым дубом.
В сравнении с деревьями ближайшего хилого леска он что старый, но по-прежнему крепкий и мудрый патриарх перед спеленутыми правнуками, лежащими в колыбельках. Стоял здесь задолго до того, как построили Корби, и еще столько же простоит. Был ли он всегда одиночкой, выросшим из случайно попавшего сюда желудя, или принадлежал раньше к бескрайнему древнему лесу Энелос? Если последнее, то какая сила и почему уничтожила его собратьев? Жаль, что дуб не имеет языка, многое мог бы поведать об увиденном.
Ричард говорит, что в некоторых деревьях живут прекрасные девы-дриады. Раньше их было много, встречались чаще, а теперь повывелись, остались только в совсем уж дремучих заповедных чащобах. Но если б и по сей день бегали резвыми толпами, что дриадам делать подле Корби? Отец настоятель Корнелиус мигом изгнал бы или выжил любую, кроме разве что какой-нибудь древней карги, дабы не смущала покой смиренных служителей Храма и озорных воспитанников королевской школы.
Я привалился спиной и плечами к одному из могучих стволов. Хорошо, что в обители есть место, где можно побыть одному.
Мне не за что ненавидеть Корби, но и любить его – тоже. Это просто королевская школа при храмовой обители, которой так или иначе надо посвятить восемь лет своей жизни. Есть места и судьбы и получше, но есть – много хуже. Что поделать, у третьих сыновей из благородных семей самая скучная жизнь. Старший наследует землю, герб и замок, второй – вступает в орден Грифона, четвертого ждет армия, пятого – Храм. А нами латают дыры в королевской службе. Но как скучно будет всю оставшуюся жизнь надзирать за строительством дорог или проверять счета дворцовой кухни! В то время как жизнь паладина ордена Грифона полна странствий, приключений, созерцания новых видов, сражений с разными злодеями и нечистью, любви прекрасных дам, которой те одаривают своих спасителей. Но хотеть этого в моем положении – значит мечтать увидеть собственного старшего брата в гробу. Нет, пусть Коннор и Ричард живут сто лет! А мне, может, еще повезет, и я после оглашения попаду на службу в таможню или морскую палату.
– Артур!
Если б я не задумался, то узнал бы о приближении Джеффри гораздо раньше. Друг пыхтит и топает, как запряженный в телегу тяжеловоз. Никто не сомневается, что, когда придет время решать нашу дальнейшую судьбу, третий сын барона Хога окажется где-нибудь предельно близко к королевской кухне, и сейчас брат-повар нарадоваться не может на добровольного помощника, но вот только общение с припасами и готовыми блюдами заметно сказывается на фигуре моего друга.
– Уф! – Джеффри, отдуваясь и обмахиваясь ладошкой, уселся рядом. Тяжело дался ему подъем в гору, а ведь сейчас еще только весна, что-то будет по летней жаре? – Уф! Артур, я, пока ходил, подумал…
Кто бы сомневался. Джеффри всегда думает за нас двоих. Зато я – придумываю.
– Тебе, – пухлый палец обвиняюще упирается мне в грудь, – еще три дня запрещено покидать обитель. Срок наказания за шалость не истек, а ты уже замышляешь новую!
– Джеффри, Джеффри, у нас, чтобы следить за моим поведением, есть отец настоятель, а теперь еще и ты возьмешься за сей неблагодарный труд?
– Но если бы ты не был наказан, мог бы сегодня тоже пойти в Керберри.
– Невелика потеря. На все тамошние красоты я насмотрелся на годы вперед, а о любом важном деле могу со спокойной душой попросить тебя. Ведь правда?
Друг фыркнул и, покопавшись в сумке на поясе, протянул мне большой блестящий ключ.
– Вот, держи.
– Легко удалось? Кузнец не спрашивал – зачем?
– С ним разговаривала Салли.
Да уж, любимой племяннице деревенский кователь не откажет и вопросов задавать не станет.
– А ее как уговорил?
– Сказал, что это нужно тебе.
Друг печально вздохнул. Мир несправедлив. Джеффри горы готов свернуть ради румяной смешливой дочки булочника, но сделать ключ своего дядюшку-кузнеца Салли просит потому, что это нужно мне. Деревенская красотка все ждет, что я отвечу ей взаимностью. Но разве можно влюбиться в вечно хихикающую двуохватную румяную деваху с торчащими над ушами туго заплетенными «баранками»? Джеффри вот смог. И теперь, если задуманное удастся, все может измениться к лучшему.
Только сам друг от моей затеи, похоже, не в восторге.
– Послушай, Артур, – носик-пуговка страдальчески морщится. – Может, все-таки подождем?
– Сегодня полнолуние.
– Эта надпись… Зачем нам вообще ее видеть?
– Нельзя просто прийти, бросить на дно колодца какую-нибудь ерунду и спросить. Прежде нужно узнать слово. Ты ведь хочешь завоевать сердце прекрасной Салли?
– Да, но…
– Можешь оставаться. Я один пойду.
Джеффри некоторое время раздумывает, а потом, снова тяжко вздохнув, показывает мне фигу.
Время ночного служения в обители – тихое время. Братия собирается в храме, а школярам надлежит затвориться в своих комнатах и предаваться благочестивым и полезным размышлениям или хотя бы спать. Коридоры и дворы Корби в этот час безлюдны, но мы крадемся неслышно. Я прячу под полой фонарь, его время придет позже, пока что довольствуемся светом луны.
Ключ входит в замок легко. Еще несколько ночей назад, когда я делал восковой слепок скважины, обильно смазал ее и дверные петли маслом.
Джеффри завороженно следит за моими действиями. Да, это его старший брат за восемь лет так ни разу и не навестил младшего в обители, а Ричард приезжает часто и учит меня многому. Они ведь в ордене Грифона не только мечами машут.
Рядом с замком дверной молоток, изображающий глумливую рожу Породителя Скверны. Берешь колотушку и бьешь поганца прямо в рыло. Хорошо придумано. Только вот кого на пустой галерее нужно предупреждать о своем приходе и кто должен открыть?
Галерея – одно из самых загадочных мест Корби. Прямой, как копейное древко, коридор, абсолютно пустой. Стены пронзены высокими, узкими, ничем не закрытыми окнами. Здесь никто не бывает, здесь ничего не делают. Не сберегают никаких предметов, будь то ценная вещь или ненужный хлам. Но все же единственный ключ от галереи хранится лично у отца настоятеля.
– Какое окно? – жалобно спросил Джеффри.
– Тринадцатое от входа.
– Далеко-о…
– Дверь закрой.
Тело двери соприкасается с косяком, не оставляя ни малейшего зазора. И мы сразу оказываемся будто выброшены в мир страшной сказки – лишенный красок, звуков, тепла. Только белесые лунные лучи пересекают коридор от стены к стене. Еще минута, и в дальнем конце галереи покажется чудовище, в жертву которому мы предназначены.
Поежившись, я достал потайной фонарь и отодвинул заслонку.
Желтый лучик, тоненький и слабый, заскользил по холодным стенам, и сразу стало как-то легче.
– Тринадцатое окно, – повторил я больше для себя.
– Первое, – прошептал Джеффри, указывая на проем. – Второе, третье…
То, что было нужно нам, ничем не отличалось от остальных – такая же узкая сквозная ниша. Пока я, оскальзываясь и рискуя свалиться – дай Творец Вседержитель, внутрь галереи, – забирался и вытягивался в рост, подумал, что слухи не врут: надпись, которую надлежит увидеть на верхнем своде, не может быть сделана рукой человека. Смертный туда не дотянется.
Наконец удалось встать в удобную позицию, спиной и ладонями прижимаясь к холодному камню, запрокинуть голову.
Они действительно были там, гораздо выше роста самого большого человека – глубоко выбитые в камне, странно изломанные буквы, кажущиеся в свете луны черными, будто вымазанными смолой.
– Джеффри! Запоминай! In nomine meo voco.
– In nomine meo voco, – завороженно повторил друг. – Именем моим призываю… Артур, слезай!
– Теперь идем к колодцу.
Говоря по чести, к колодцу мне уже не хотелось. Изготовить слепок замочной скважины, проникнуть ночью в галерею, своими глазами увидеть загадочную надпись – вот это было приключение. А тащиться к затхлой дырке в земле, из которой, если верить гуляющим по Корби россказням, должен вылезти обитающий там дух и ответить на важный вопрос… Скучно. Бросить в колодец какой-нибудь ценный предмет и произнести вслух слова, увиденные в галерее, ага. Могли бы придумать что-нибудь пооригинальнее. Да и в существование самой потусторонней сущности верится с трудом. Не потерпели бы храмовые братья на своей территории подобного соседа. Рыцарям ордена Грифона вряд ли бы пожаловались, но справились своими силами. Несколько дней хождений вокруг с пением гимнов и молитв Творцу Вседержителю – этого никакой дух не выдержит. Живой человек – тоже вряд ли.
А тут еще на призрачную макушку постоянно падает всякий хлам. Для кого-то и рваный башмак – великая ценность, дорог как память. И никакая нежить не сможет доказать, что это не так. Сколько за века существования Корби здесь было любопытных школяров? То-то и оно. А ведь местные служки и храмовые братья тоже наверняка не прочь получить дармовой совет от того, кто точно никогда не растреплет их тайны.
Так что никакая всезнающая сущность нам не явится, ее просто нет, все это выдумки старших. Интереса здесь мне никакого, но колодец нужен Джеффри. Он ведь тоже мог не ходить со мной на галерею. Чтобы узнать заветные слова, ему было достаточно поставить в деревенском трактире хромому Джону три большие кружки эля. Но друг, прекрасно зная о такой возможности, о ней даже не заикнулся. Значит, теперь моя очередь идти туда, куда не очень хочется. Так для меня правильно.
К тому же знаю я Джеффри: до колодца доберется, а бросить кольцо, или что он там припас, побоится. Потопчется рядом и уйдет, а потом будет долго вздыхать и тосковать по упущенному счастью.
Друг ожидания оправдал полностью. Подошел, поеживаясь, протянул руку со сжатым кулаком над черным сырым зевом. И замер.
– Артур, а что, если оно не явится?
– Сейчас проверим. Кидай. Ну же!
Джеффри вздрогнул, но кулак не разжал.
– In nomine meo voco!
В недрах колодца что-то ожило, завозилось. И, судя по звукам, начало подниматься. Вот сейчас в край каменного обода вцепится склизкая когтистая лапа…
Вместо нее показалась не то голова, не то похожий на кочан капусты ком грязных, когда-то белых тряпок. Высунулась до того места, где у человека должны быть плечи, и принялась ворочаться из стороны в сторону, высматривая нас. Джеффри вскрикнул и швырнул в духа тем, что сжимал в ладони.
Маленький предмет пробил сущность насквозь, и через какое-то необычно короткое время из колодца раздался слабый всплеск. А мне почему-то казалось, что воды там давно нет…
Дух между тем вытягивался наружу, как мутовка из маслобойки – прямо, не сгибаясь. Он оказался длинным, не меньше четырех локтей, и довольно широким. Напоминал собой белые одежды отца настоятеля, вывешенные после стирки на просушку.
Только у присноправедного Корнелиуса нет привычки занавешивать лицо каким-то потрепанным полотенцем.
Джеффри сам уже походил на бесплотного духа – стоял молча, покачиваясь. Спрашивать придется мне. Знать бы еще как. Судя по тому, что главный призыватель сущности – привратник Джон, человеческую речь она понимает. Но по-простому как-то неудобно.
– Скажи мне, явившийся на зов…
– Артур! – вскрикнул Джеффри. – Пожалуйста, не надо! Уважаемое привидение, мы сейчас уйдем и, честное слово, никогда больше вас не потревожим!
– Поздно.
Голос у всеведающего духа был старческий, ехидный, с подхихикиванием. Таким не пророчества изрекать, а сплетни соседям пересказывать.
– Ты хотел знать, так слушай! – Широкий рукав потянулся к Джеффри. – Счастье обретешь ты, когда твой друг падет в крови.
Призрак мерзко захохотал.
Было б у меня что-нибудь под рукой, тоже швырнул бы в этого дохлого оракула. А дух между тем повернул свою башку-кочан ко мне:
– Прощай, сэр Артур.
И снова нырнул в колодец. Всплеска мы не услышали.
– Джеффри! Ну, нашел из-за чего переживать! Чушь какую-то этот черт городил, а ты веришь. Сам подумай: он назвал меня сэром Артуром, но рыцарем станет мой брат Ричард. Значит, и остальные слова этого пугала морковки сырой не стоят.
– Духи не лгут.
Друг второй день сам не свой. Даже в Керберри на свою прекрасную Салли взглянуть не бегает. Раньше каждый вечер хотя бы на часок, да отлучался, благо деревня под холмом, только спуститься. А сейчас сидит, как ворон на суку. Наверное, возомнил, что каждый его шаг может привести к счастью, а прежде того – к моей безвременной гибели. Как будто, не случись этого пророчества, я жил бы вечно. Свалиться, что ли, с забора, исцарапаться, вот и будет у Джеффри друг, павший в крови.
– Фламм и Хог!
Неслышно подкравшийся отец Оливер, преподаватель риторики, одной рукой хватает за шиворот меня, другой – Джеффри и рывком выдергивает из-за парты. Пальцы у служителя Храма цепкие и сильные, а слух, как оказалось, отменный. Уловил, как мы шепчемся под скрип перьев.
– Вон из класса! Искупление вам обоим – три дня мыть котлы на кухне!
– Я думал, искусство хорошо говорить нельзя постигать в молчании, – буркнул я, выходя из класса.
– Фламм! Четыре дня на кухне!
– А не считает ли уважаемый наставник…
Джеффри схватил меня за рукав и потащил прочь, не то я бы еще на неделю наказания себе наговорил.
– Лучше бы велел высечь, – я и вправду огорчился. – Один раз отмучиться, и все, а так три дня неотлучно состоять при грязных жирных котлах. Ну что, идем?
– Куда?
– На кухню.
– Артур, котлы начинают мыть после ужина…
Пекло! Мало того что до ужина наказанным нигде нельзя показываться, так еще и работу закончим далеко за полночь.
Джеффри вздохнул и, скорбно сложив руки, замер у окна. Но даже если друг согласен мириться с судьбой, то я – нет, и что-нибудь придумаю!
Я повернулся к Джеффри, а тот высовывается из окна так, что того гляди вывалится.
– Что ты там увидел?
– Артур, ваш герб – Феникс?
– Восстающий из пламени, под двумя стрелами перекрещенными, в багряном поле, а что?
– На двор только что въехал кто-то из вашего рода.
Джеффри не ошибся. Уже через полчаса меня вызвали в кабинет отца настоятеля Корнелиуса.
Первым, кого я заметил, как только вошел, почему-то стал незнакомый рыцарь, длинный и сухой, созерцал висящий на стене старинный символ Творца Вседержителя. Перевел взгляд – напротив главы Корби восседает в кресле мой отец. Я не видел его почти пять лет и, пожалуй, не узнал бы, если бы не фамильное сходство Эдгара Фламма с сыном Ричардом.
Но ведь родители появляются в храмовой школе всего дважды: когда привозят отпрыска на обучение и когда новый слуга государев проходит посвящение. Если только в семье что-то случилось… Щит Вседержителя! Братья?! Коннор или Ричард?! Нет…
Хребет словно разом обледенел, но я все же сумел почтительно поклониться настоятелю, потом отцу, потом незнакомому рыцарю.
– Милорд Эдгар, – глава Корби сделал благословляющий жест, – вы можете говорить со школяром Фламмом.
Отец поднялся из кресла, но не сделал ни шагу в сторону двери. Настоятель Корнелиус и рыцарь также остались на своих местах. Все решения по делам владетельных семей должны приниматься при свидетелях.
– Артур, сын мой. Ричард Фламм, оруженосец благородного сэра Грегори Деера, сгинул посреди Медовых пустошей, и никто не сможет сказать, где покоится его прах. По закону, данному нам Творцом, ты, младший брат, займешь его место. Сэр Грегори согласен принять тебя в оруженосцы, служение начинается с этого дня.
Рыцарь, разглядывавший символ Вседержителя, наконец оглянулся. Проникший в окно любопытный луч солнца коснулся янтаря на его груди – символа паладина ордена Грифона.
СЭР ГРЕГОРИ
«Истинно: исстари славятся рыцари ордена Грифона, защитники слабых и обездоленных, светлые воители, противники зла. Благородство и отвага сопутствуют им на путях земных, по которым странствуют они неустанно меж городами и селеньями, искореняя неправду, поражая чудовищ, защищая закон и справедливость. Знак их – царственный янтарь. Как камень сей, если потереть его сухой тканью, привлекает к себе…»
Дальше можно не учить. Ни на одном испытании, посвящено оно знанию законов или истории, никто слушать уже не будет.
Так написано – конечно же, об ордене Грифона, а не о том, что никто слушать не будет, – в Билле о знатных семействах королевства Лодии, регулирующем всю нашу жизнь. А если по-простому, то паладины по двое: рыцарь и оруженосец, приданный ему в помощь и для обучения, – разъезжают по дорогам, по мере сил наводя порядок. Выжечь гнездо болотных кныг, изловить шайку разбойников или разнять трактирную драку – все равно. Разница в том, что в первых двух случаях умные воители не лезут на рожон, а, разведав обстановку, быстро оповещают соратников, собирая дееспособный отряд. Но иногда опасность сама выходит навстречу паладинам. Как это случилось с моим братом Ричардом, бесследно сгинувшим в Медовых пустошах. Он исчез на рассвете, когда сэр Грегори ненадолго отлучился из очерченного защитным кругом лагеря. Рыцарь вернулся, а оруженосца нет. Всхрапывают стреноженные кони, доспехи и оружие на месте, над огнем кипит котелок с водой, а человек пропал.
Три дня паладин обшаривал заросшие вереском руины брошенных селений, но лишь разозлил обитающих там змей. Никаких следов Ричарда, никакого отклика на крики и призывы.
Сэр Грегори отправился назад, чтобы известить об исчезновении оруженосца его семью и орден Грифона. А заодно взять на выучку нового недоросля. Мне предстояло продолжить дело брата.
Сейчас все, кому полагалось, уже все знали. Мне дали сутки на сборы. Своего имущества у меня почти не было. Конь, серый в яблоках Айлиль, и доспехи, которые следовало подгонять и переделывать, перешли по наследству от Ричарда. Все это доставил в Корби сэр Грегори. От будущего наставника я, согласно традиции, получил и меч старшего брата. Не учебный, а настоящий, из доброй стали, по-другому нельзя. Случается, что оруженосец должен защищать в бою своего патрона, от доброго клинка тогда зависит жизнь обоих. Но испробовать меч в подлинном поединке мне предстоит не раньше как месяца через два. До этого буду просто учиться держать оружие в руках.
– Артур, – окликнул меня сэр Грегори, выходя из жилого корпуса на двор обители. – Лошади оседланы? Нам пора.
Раньше, когда Ричард приезжал в Корби, я часто просил его научить меня фехтовать или хотя бы дать подержать меч в руках. Брат неизменно отказывал, ссылаясь на то, что воинская наука мне не пригодится, а благородное оружие не игрушка, но сам показывал вещи. Мы с Джеффри завороженно следили, как легко и ловко движется будущий рыцарь Грифона, а полоса отточенной стали в его руке, мнится, порождает себе подобных, и они сплетаются вокруг мастера клинка в сверкающий кокон. Неужели я все-таки научусь всему этому?
Ответ я получил уже чрез несколько часов.
Днем мы встали на привал на чудесной зеленой поляне, окруженной плотным кольцом деревьев.
У меня не было привычки к верховой езде, и потому я отбил и растянул все, что только можно. Лечь бы, задрать ноги повыше, но на привале отдыхает патрон, а дело оруженосца – позаботиться о лошадях, лагере, обеде.
Выполняя распоряжения сэра Грегори, я натаскал хвороста, разжег костер, набрал воды из родника, струящегося между камней, и пристроил котелок над огнем.
Старый рыцарь, благосклонно взглянув на греющуюся воду, объявил, что настало время учебы.
– Для начала бегом вокруг поляны.
Я попытался было вякнуть, что всю жизнь думал, что рыцарь должен уметь нормально драться, а не удирать, но наставник прервал меня царственным жестом. Пришлось все же носиться по кругу – сперва обычным способом, потом спиной вперед, после – размахивая руками в такт шагам. Далее я приседал, выставив колено, подпрыгивал, и лишь когда мне не удалось повторить хитрый трюк сэра Грегори, который, сидя на земле, завязался немыслимым узлом, ухватив себя правой рукой за левую пятку, патрон наконец сжалился.
– Встань сюда. Спину выпрями, плечо вперед, руку с мечом держишь вот так. Замри!
Я выполнил все, как велел наставник, а он, сложив руки на груди, вперил взор свой мимо меня куда-то за горизонт. Что там? Минут через пять, так и не дождавшись новых указаний, я решил тоже посмотреть. Но стоило мне шевельнуться, как твердый рыцарский палец чувствительно ткнул под ребра.
– Замри и стой так. Тело должно привыкнуть к стойке, запомнить ее, но не цепенеть.
– И долго стоять?
– Пока я не скажу.
Похоже, учиться боевому делу – то еще удовольствие.
Казалось бы, ничего сложного в том, чтобы просто постоять на месте, нет. Но когда сэр Грегори наконец разрешил мне пошевелиться, я сразу упал на траву. Тело должно запомнить стойку? Да оно сейчас просто развалится на куски, как разбитый глиняный кувшин!
– В следующий раз будешь учиться правильно ходить, – ободряюще пообещал сэр Грегори. – И конечно же, надо будет закрепить стойку. А сейчас можно заняться обедом. Кажется, вода уже закипела? Крупы и соль там, в переметных сумах, – рыцарь любезно указал на лошадей, убредших на другой край лужайки. – Кстати, запомни на будущее: кладь с седел надо снимать. Сваришь кашу, поедим и отправимся дальше. К вечеру нужно добраться до Кетси.
Теперь я знаю, где меня похоронят.
С трудом передвигая отчаянно болящие ноги, я побрел к лошадям.
СОБАКА ГРИНСЛЕЙСКОГО КЛИРИКА
Кетси оказалось тишайшей чистенькой деревушкой, мирную дрему которой тревожил только стук молота на окраине. Туда-то, к железных дел мастеру, мы и направились.
Я удивился словам сэра Грегори, что умелец подправит доспех, доставшийся мне от Ричарда. Бронники – мастера редкие, разве можно такого найти вдали от крупного города?
А когда увидел маленького сухонького старичка, поглаживающего кошку на крыльце чистенького домика, изумился еще больше. Зачем он нам?
Однако умильный дедок оказался самим Бартоломью Доном, клеймом которого – изготовившаяся к прыжку рысь – отмечены доспехи императора Юстиниана. Что он делает в каком-то Кетси?
Оказалось – живет. И просто наслаждается покоем в стороне от суеты и столичных интриг.
А клиенты? О, если мастер Бартоломью понадобится, его найдут. С сэром Грегори легенда бронного дела болтал, будто со старым знакомым.
Внимательно оглядев доспех Ричарда, мастер сказал, что подогнать его по моей мерке можно дней за пять. Управился бы и быстрее, но как раз посередь этого срока вбился последний день недели, когда, как известно, Творец Вседержитель, утомившись от трудов, уходит спать, а Злой Насмешник, пользуясь этим, вольно гуляет по миру. В этот день ни новое начинать не стоит, ни старое продолжать – все равно ничего путного не получится.
Сэр Грегори согласно кивнул. Похоже, он сам был не прочь провести несколько дней в Кетси.
Поле поросло высокой, по пояс, травой вперемешку с крупными голенастыми ромашками. Вдалеке возвышались несколько поставленных вертикально крýгом камней, некоторые из которых поддерживали другие, положенные на них сверху. Менгир. Он был моей целью.
Я приблизился к древнему сооружению почти вплотную, когда из-за камня вдруг вышла Салли. Разъелась же дочка булочника на родительских кренделях, чуть не вдвое выше и шире меня стала. Что-то о такой красе скажет Джеффри?
Я вдруг оказался внутри менгира, стоял, прижимаясь спиной к камню, а гигантская девица надвигалась, как волна на рыбачью лодку. Наклонилась, подставляя круглую румяную щеку… И тут в круг вступил мерзкий зеленый гоблин, колотящий в огромный барабан. Выхватив из ножен верный меч, я устремился вперед, дабы покарать дерзкую тварь, и… проснулся.
Не было ни цветущего луга, ни прекрасной Салли, ни даже проклятой нечисти. Только гром ударов никуда не делся. Кто-то лупил в пол моей комнаты и, соответственно, потолок своей, нижней, так, что стоящая рядом с кроватью табуретка и кувшин на ней подскакивали вразнобой.
– Артур! Артур! Явись пред очи мои!
Раз, два. Штаны, сапоги, сменить рубашку. Крючки на камзоле застегиваю, уже скатываясь вниз по лестнице.
Сэр Грегори, склонив голову, стоит у окна. Заглядывающее в трактир утреннее солнце четко очерчивает его крючконосый профиль. Обычно людей с такой внешностью сравнивают с хищной птицей – соколом, ястребом, коршуном. Но мой патрон необъяснимым образом напоминает рыбу горбушу. Причем сушеную.
– Спал ты там, что ли? – недовольно спросил рыцарь, отставляя в сторону двуручный меч, оголовьем которого без всякого почтения к благородному оружию только что лупил в потолок.
Спал. А что еще можно делать через час после рассвета?
Однако огрызаюсь я исключительно в мыслях и даже думать стараюсь… как можно менее отчетливо. Дерзить патрону – себе дороже.
– Помнишь ли ты, мальчик, – сложив руки на груди старый воин повернулся ко мне, – что оруженосец, чающий стать рыцарем, должен быть отважен, честен, почтителен к старшим, умен и трудолюбив?
– Да, сеньор.
– Что он обязан носить оружие, следить за амуницией и подготавливать ее к походам и турнирам, ухаживать за конями, защищать патрона в бою, а также поддерживать рыцаря в сложных ситуациях?
– Да, сеньор.
– Тогда позови ко мне хозяина гостиницы, потом ступай на конюшню, проведай Скорпия и Айлиля, задай им овса, почисти, после отправляйся в лавку и купи чернил и самое лучшее перо. А еще возьми у булочника хлеба. Здешний есть невозможно.
Сэр Грегори царственным жестом бросил на стол кошелек и снова отвернулся к окну.
В хлебной лавке было полно народу, но хозяин не спешил обслуживать покупателей. Все столпились вокруг тощей носатой женщины, жены шорника, и слушали, как она, закатив глаза, вещает высоким визгливым голосом:
– Его снова видели на кладбище в Гринслее! Он шествовал меж могил, а в зубах держал горящий фонарь! Пруденс Меллоу говорит, что ее двоюродный кузен собственными глазами видел его, когда прошлой ночью шел из кабака вдоль кладбищенской стены.
Похоже, где-то происходит что-то интересное.
– О ком речь?
Все разом повернулись ко мне.
– Собака гринслейского клирика!
– Черный адский пес!
– Хранитель сокровищ!
– Он вернулся! – пронзительный голос шорницы перекрыл все прочие. Почтенная дама явно считала, что раз уж она добыла новость, то только ей принадлежит право ее сообщать. – Черный пес с церковного двора в Гринслее!
– Никогда о таком не слышал.
– О да! – Шорница обвела присутствующих довольным, но в то же время предупреждающим взглядом: никто не смейте вмешиваться! – Вы ведь в наших краях человек новый. Сто лет назад в гринслейской церкви был некий клирик. Хоть он и называл себя слугой Творца, но был плохим человеком, нечистым на руку. Когда его звали к богатым прихожанам, дабы принять последнюю исповедь, он всегда говорил домочадцам, что умирающий ради спасения своей души завещал церкви большую часть денег и дорогих вещей. Забирал, что понравится, и никто не смел ему возразить. В храм, естественно, не попадало ничего. Так было долгое время. Но однажды кто-то все-таки решил найти на нечестивца управу. Донес епископу, и тот послал в Гринслей своих слуг. Негодный клирик как-то прознал о грозящей ему опасности и решил спрятать свои богатства, а потом бежать. Ночью он начал выносить деньги и ценности на кладбище и складывать их в могилы, но дело двигалось слишком медленно. Тогда он воззвал… Ну, вы сами понимаете…
Присутствующие дружно принялись творить охранительные знаки.
– Говорят, – жена шорника многозначительно шмыгнула носом и подняла вверх костлявый палец, – что клирик всю ночь носил и прятал свои богатства, а помогал ему черный пес, держащий в зубах горящий фонарь. А утром нечестивца нашли на одной из могил. Мертвым. С лицом, искаженным от ужаса. А собаки у него отродясь не было!
Народ согласно закивал, будто каждый здесь лично знал всех псин и их хозяев, живших в Гринслее сто лет назад.
– Слуги епископа осмотрели все кладбище, но так и не нашли никаких следов сокровищ. А ночью их прогнал с церковного двора огромный черный пес…
– Несущий в пасти горящий фонарь! – не выдержала какая-то тетка.
И тут снова заговорили все:
– С тех пор он иногда появляется в Гринслее!
– Бродит по кладбищу!
– А денежки-то клирика так никто и не нашел!
– Если кому-нибудь удастся забрать у собаки фонарь, она укажет, где сокровища!
– Почему ж тогда до сих пор никто клад не взял?
– Так ежели пойти на такое дело и сплоховать в чем, тварь тебя пополам перекусит!
Люди еще говорили, обсуждая и осуждая каких-то дурней, которые полезли на церковный двор, но вместо богатства нашли там свою гибель от клыков пса из преисподней, но я уже не слушал, размышляя.
Странствующему рыцарю должно защищать людей от чудовищ. Мало ли кто может забрести ночью на церковный двор и столкнуться с порождением зла. А если избавить нечисть от необходимости охранять клад, она просто уберется восвояси. Еще и сама рада будет. Деньги весьма пригодятся моей семье. И главное, мне показалось, что одна юная и красивая девушка из местных смотрела на меня с надеждой, ожидая подвига.
В конце концов, я всегда отлично ладил с собаками.
Сэр Грегори интереса к собаке гринслейского клирика не проявил.
– Черный пес? – переспросил он, поднимая затуманенный взор от листа бумаги, исписанного мелким убористым почерком. – Почему пес? Это был кот. Огромный, размером с хорошего борова, черный, как проклятие, с горящими глазами. Он обитал в пещере на Кошачьей горе. Перекусил копье с легкостью, будто это была вареная плотва. Потом оставил на щите борозды от когтей. Но если ты уверен, что это пес, пусть так и будет. Ступай, мальчик, и возвращайся со славой, – патрон махнул на меня обгрызенным пером. – Но не позже вечера пятницы, ибо мыслю я, что в день субботний покинем мы наконец сей город.
– Да, сэр.
Я поклонился и повернулся к выходу.
– Артур.
– Что? То есть вам внимаю, сеньор.
– Твари подобного рода, – сэр Грегори задумчиво переложил на столе несколько листочков, – обычно норовят сбить с ног и разорвать горло. Постарайся, чтобы у тебя за спиной все время была какая-нибудь опора. Жди прыжка, но не забывай, что зверь может перекусить колени.
– Спасибо, сеньор.
– Угу. Впился железными когтями… И, когти запустив во щит… Творец Всеведающий, какая чушь! Ступай уже. И только попробуй не вернуться.
Поклонившись еще раз, я отправился выполнять волю патрона.
От Китси до Гринслея примерно час неспешной езды по дороге. Местные шастают напрямки через верески и управляются быстрее, но я не знаю троп. Ничего, спешить некуда, если спокойно собраться и выехать, как раз успею к часу, когда народ соберется в трактире, дабы выпить кружечку-другую доброго эля. Лучшее время: нет надобности отрывать кого-либо расспросами от дел, но и ломиться в запертые на ночь дома тоже не придется.
Я собирался скоро вернуться, потому не видел смысла брать с собой много вещей, только самое необходимое. Меч, верно служивший многим из рода Фламмов, и в пару к нему кинжал. Серебряная цепочка со знаком, защищающим от зла, – да убоится нечисть святого символа и белого металла! Печенье… Обменяю на фонарь. Редкая собака устоит против доброго слова, подкрепленного кусочком сладкого. Хорошо, что я не съел выпечку накануне. Адский пес может на такое не польститься? Но печенье-то замешано на свежем коровьем масле. Сделано в форме сердечка. Приготовлено собственноручно дочкой булочника Салли. Даже жалко отдавать. Эй, Айлиль, отстань, это не тебе!
Мой конь не столь философичен, как Скорпий сэра Грегори, но, судя по выражению морды, всегда лучше меня знает, как правильно. Вот и сейчас он, конечно, согласен на яблочко, но тащить еще что-либо вкусное невесть куда, чтобы скормить какой-то шавке… Тьфу, расточительство!
Осуждающе фыркнув, Айлиль все-таки позволил себя взнуздать.
Трактир в Гринслее бурлил, как котелок похлебки на огне. Я сперва подумал, что народ отмечает какой-нибудь местный праздник – столь радостно вопили и стучали кружками посетители, но, взглянув туда, куда, боясь что-либо пропустить, жадно смотрели все, понял, что ошибся. За столом в центре зала сидели двое: один в прожженном искрами фартуке кузнеца, другой в лубяных башмаках фермера – и, запрокинув головы, тянули из кружек, каждая из которых вмещала по меньшей мере пинту, какое-то пойло. Рядом с состязающимися стояло еще по несколько посудин. Ясно, народная забава – кто кого перепьет. Юркий типчик с физиономией продувной бестии бегал между столами, подставляя азартно вопящим жителям Гринслея две миски, куда желающие сделать ставки бросали монеты.
Трактирщик едва глянул на меня и, пододвинув кружку с элем, снова погрузился в созерцание питейного поединка. Я его как клиент интересовал мало. Наличие меча на поясе вовсе не подтверждает присутствия в кошельке достаточного количества денег. Гораздо важнее сейчас считать кружки, опрокинутые спорщиками.
– Скажите-ка, любезный, – я постучал по стойке ребром монеты. – Что слышно про пса с церковного двора?
– Про собаку дохлого клирика, что ли? – Трактирщик с возмущением взглянул на медяк в моей руке. – Вот что я вам скажу, сэр: ступайте на кладбище, там все и узнаете.
К вечеру небо затянули тучи, а ближе к полуночи начался мелкий противный дождь. Кутаясь в плащ, я сидел на чьей-то отсыревшей могильной плите и ждал, когда из тьмы появится горящий фонарь и еще два огня над ним – пылающие адским пламенем глаза черного демонического пса. Но похоже, этой ночью мне было суждено обрести разве что простуду.
Сзади раздался шорох. Вздрогнув, я обернулся.
Тощая черная кудлатая дворняга смотрела на меня. Очевидно, бродячий пес вылез из какого-нибудь склепа, где нашел себе укрытие, и решился приблизиться в надежде получить хоть немного еды.
А у меня ничего нет… Хотя как же – печенье!
Вынув из кармана сдобное сердечко, я протянул его бедолаге. Тот изумленно принюхался: не знает, что это такое.
– Возьми, это можно есть.
Пес по-прежнему пребывал в замешательстве. Я осторожно провел ладонью по мокрой спине. Тощий какой, позвонки как камни. Естественно, при такой-то жизни.
А ведь появившаяся нечисть может убить несчастную собаку.
– Послушай, тебе лучше куда-нибудь уйти, здесь будет опасно.
Псина недоумевающе смотрела мне в глаза.
Ну чего же ты ждешь? Что я могу для тебя сделать? Накормить нечем, а забрать с собой…
Ночь сегодня не самая подходящая для поиска сокровищ. Приду завтра: если нечисть повадилась шастать по кладбищу, то никуда уже не денется.
В конце концов, мне всегда хотелось завести собаку.
– Ну что, пойдешь со мной? Думаю, сэр Грегори нас не прогонит.
Сняв ремень, я, как сумел, соорудил из него ошейник.
Айлиль, мирно дремавший в стойле, шарахнулся от меня, как от волка в зимнем лесу. Заржал, забил копытами. Попытка подступиться к нему сейчас могла закончиться плачевно. Увещевания не действовали. Очень скоро я понял, что еще немного, и мы разбудим весь трактир, а свидетельствовать перед стражей, что я не конокрад, а всего лишь пришел за собственной лошадью, разъяренный хозяин заведения не будет из принципа. И в дом он меня с грязной бродячей псиной не пустит. Оставалось одно: все-таки попытаться отыскать путь через пустоши. За Айлилем я вернусь завтра.
Уже на полпути через мокрые верески я пожалел о принятом решении. Надо было все-таки остаться в Гринслее, переночевать где-нибудь на конюшне. А теперь делать нечего, возвращаться придется столько же, сколько идти вперед. Не знаю, почему жители Китси говорили о каких-то тропах, на мой взгляд, ровные участки здесь отсутствовали вовсе. Будто все дьяволы преисподней плясали на этой несчастной земле, перерыв ее копытами. Если не кочка, так яма. Так и ноги переломать недолго. Было бы намного легче, если б светила луна, но на небе – дождь кончился и тучи разошлись – висел лишь тонкий огрызок умирающего месяца. Честно говоря, я почти пожалел, что меня сопровождает всего лишь тощая дворняга, а не пес гринслейского клирика. Нечисть хотя бы несла в зубах горящий фонарь.
У меня даже не было возможности смотреть на моего спутника. Я не то чтобы отпустил собаку, просто, споткнувшись и завалившись в очередной раз, выронил самодельный поводок. Не мог я и позвать пса, у него не было имени, а свистеть ночью на пустоши станет только последний дурак. Но все же, изредка поднимая глаза, я видел, как неподалеку мелькает черная тень. Бродяга не хотел оставлять меня.
Поднялся ветер. Еще довольно слабый, будто прилетевший издалека, он непрерывно дул мне навстречу. Не знаю почему, но от него хотелось заслониться локтем, а еще лучше – лечь на землю, спрятаться в вересках, чтобы не нашли, не заметили… Кто?
Повернувшись к ветру спиной, я остановился и оглядывался, пытаясь разглядеть в темноте черного пса, и в результате пропустил появление старухи.
То, что женщина эта пребывает в почтенном возрасте, можно было догадаться только по белым растрепанным волосам. Лица было не разглядеть. Незнакомка казалась высохшей и сгорбленной, но дышала тяжело, прерывисто, будто долго бежала, а такое поведение не свойственно старикам.
– Скажи, мальчик, – обратилась она ко мне, беспокойно оглядываясь через плечо, – далеко ли отсюда до какой-нибудь церкви?
Голос показался знакомым, но я не мог вспомнить, кому бы он мог принадлежать.
– В Гринслее есть храм. Это в той стороне.
– Успею ли я добраться туда до рассвета?
– Да, мэм. Это недалеко.
То-то я проклял все, пробираясь через пустошь, и сам удивляюсь, как до сих пор не переломал ноги.
– Могу ли я чем-нибудь помочь вам?
– Да, мой милый, да, – карга явно обрадовалась. Подвинулась ближе. От нее исходил странный запах, как будто гнилой травы, затхлости погреба, который облюбовали жабы, прочей мерзости. Я уже пожалел, что предложил ей помощь.
– Пойдем со мной.
Она протянула ко мне руки – сухие, долгопалые. Как будто хотела схватить.
Я невольно отшатнулся и чуть было не упал, наткнувшись на приблудного пса. Пригнув голову, оскалив зубы, молча шел он на старуху. Та взмахнула руками и с яростным криком бросилась прочь. То ли женщина эта была еще достаточно молода, то ли сохранила на зависть много сил и проворства, но она неслась по пустоши так, будто спасала свою жизнь, и очень скоро совсем скрылась из виду.
Пес, вскинув морду, завыл. И тут же ветер донес издалека многоголосый ответ.
Ни разу прежде: ни когда я на тренировках вставал под занесенный меч сэра Грегори, ни когда дома, поспорив с сестрами, перелезал через водосток из их окна в свое, ни когда сдуру выбрался на покрывающий озеро подтаявший весенний лед и начал проваливаться – мне не было так страшно.
Я лежал среди мокрых кустов вереска, не смея поднять головы, только прижимал к себе бешено вырывающегося пса, а над нами с топотом, воем и визгом летела Дикая Охота. Адская свора, что преследует и настигает грешные души и несет смерть всему живому, что попадется ей на пути. Если темные ловчие заметят тебя, ты станешь одним из них. Нет спасения…
Словно шквал над морем, пронеслись чудовища над нами и… остановились. Я слышал, как в нескольких шагах переступают копытами и фыркают кони, ерзают в седлах всадники, нетерпеливо повизгивают гончие. Сонм нечисти словно кого-то ждал.
Черный пес толкнул меня локтем, вывернулся и вскочил. В отчаянии я приподнялся и потянулся к собаке, которую хотел спасти. И увидел, как бродячая дворняга вмиг увеличилась до размеров хорошего оленя, сверкнула огненными глазами и рассыпалась ворохом искр. Они тут же полетели прочь, и словно за вожаком устремилась следом Дикая Охота.
Осторожно, на коленях подобрался я к месту, где сгинула нечисть. Вереск там исходил паром, будто мокрый веник, брошенный на раскаленную печь. Мой ремень, по-прежнему свернутый в ошейник и поводок, валялся на земле. Рядом высилась аккуратно сложенная стопка золотых монет.
– Так, значит, ночью на пустошах ты встретил старую женщину, спешившую добраться до ближайшей церкви?
– Да, сеньор. – Я с трудом отвел взгляд от окна, в которое был виден развалившийся на солнцепеке толстый черный пес трактирщика.
– Если душа умершей ведьмы успеет укрыться в божьем храме до рассвета, – задумчиво сказал сэр Грегори, – она спасется. Но ей очень трудно отыскать дорогу, даже если при жизни колдунья жила где-то неподалеку, ведь слуги Породителя Скверны не ходят в церковь. Единственный способ – отдать Дикой Охоте кого-нибудь вместо себя. Встреченного на пути человека. Этой ночью в деревне умерла старуха, которую все звали Матушка Мегги. Про нее говорили разное, но ничего хорошего.
– А черный пес?
– Скорее всего, обычная нечисть с церковного двора. На такую даже с мечом не выходят, достаточно пригласить хорошего экзорциста. Но местные не спешат избавится от собаки грешного клирика, пожалуй, они по-своему любят ее. Настолько, что даже могут побить того, кто вздумает «избавить» их от адской твари. Так что все закончилось хорошо. Сам же призрачный пес был крайне удивлен твоим поведением.
Я вспомнил, как совал потустороннему созданию печенье на чистом коровьем масле, как увел, можно сказать, из родного дома, как держал, пытаясь защитить от Дикой Охоты, в которой для него все свои.
– Он спас меня от ведьмы. А потом… – я с подозрением уставился на лежащие на столе монеты. – Я надоел ему настолько, что он попросту решил от меня откупиться?
– Знаешь, мальчик, – задумчиво покачал головой сэр Грегори, – временами твои поступки действительно вызывают сильное изумление. Но, очевидно, даже темным силам приятны доброе отношение и забота.
КРОВАВАЯ МЭРИ
Следующее место, где мы нашли пристанище, Хэдвуд, только назывался городом. Улицы здесь были узкие, немощеные, единственное высокое здание – храм. Он стоял на холме, а приземистые домишки толпились понизу, точь-в-точь школяры, рассевшиеся за партами и почтительно глядящие на вещающего с кафедры долговязого учителя.
Постоялый двор имелся, но был он тих и безлюден. Хозяин отыскался под старой ветвистой яблоней, где он, несмотря на полуденный час, нахально дрых. Кров и пищу он нам предоставить согласился, но заявил, что за лошадками своими благородные господа сами ухаживать должны. Тем более всем известно: справный рыцарский скакун чужого к себе не подпустит. Это правда. Мне повезло, что прежним хозяином Айлиля был мой родной брат. А также что первое, чему начал учить меня сэр Грегори, еще в Корби, – это нужные для обращения с конем, чтобы признал, правильные слова и действия. Да и Ричард, когда приезжал, снисходительно позволял погладить Айлиля, угостить сахаром или хлебом с солью, иногда даже подсаживал в седло.
После того как я отвел в стойла и обиходил Скорпия и Айлиля, перетащил в комнаты наши вещи и напомнил трактирщику об обеде, сэр Грегори выгнал меня на улицу – тренироваться.
Рипосты – занятие скучное. Чего хорошего: делаешь шаг по прямой линии, наносишь заранее известный удар, потом все повторяется. Бесчисленное множество раз. Пока не доберешься до отмеченного наставником рубежа. А от него обратно, так же однообразно защищаясь. Нельзя ни отступить хоть на шаг в сторону, ни изменить движение клинка. Неужели всех рыцарей так учат? А может, это я больше ни на что не годен? Или – вовсе крамольная мысль – сэру Грегори просто лень? Конечно, лучше сидеть, вытянув ноги, на крылечке и жмуриться на солнце, чем скакать с мечом, показывая оруженосцу новые приемы.
– Неплохо, – наконец изрек наставник. – Теперь повтори все то же, но один. Вернее, с воображаемым противником. Цель… Предположим, плечо, вот здесь. – Он провел ладонью в воздухе. – Доводи удар, но не позволяй клинку опускаться ниже. Это упражнение развивает глазомер и точность движений, позволяет правильно расходовать силы.
– Сэр Грегори! – не удержался я. – Но ведь в бою враг вряд ли будет ждать моей атаки и все время наносить одинаковые удары.
– Первое – сомнительно, – тут же ответил паладин Грифона. – Второе вполне возможно. Видел когда-нибудь, как лесоруб валит дерево? Он бьет топором по одному и тому же месту. Так несколько ударов по щиту, в плечо или колено, даже защищенные доспехом, «отсушат» тебе руку или ногу, и обороняться и нападать толком ты уже не сможешь. Но главная цель рипостов – запомнить приемы, чтобы потом приучить тело двигаться и думать самостоятельно, быстрее разума. Повтори то, что сейчас делал, десять раз. Десять проходов, я имел в виду.
Сэр Грегори резко повернулся и взмахнул рукой, указывая на угол дома, от которого мне следовало начать путь, и тут же с проклятием схватился за шею.
Сперва мне показалось, что паладина поразила стрела, выпущенная по-подлому, из засады. Но ни крови, ни торчащего древка видно не было. Что же тогда? Оса его ужалила?
– Что с вами, сеньор? Старая рана?
– Сквозняк! – сквозь зубы прошипел сэр Грегори. – Пройдоха трактирщик и думать не хочет заделывать щели в оконных рамах. Дует, как из пропасти! Артур, беги, сыщи хоть какого-нибудь лекаря или костоправа, сгодится даже бабка с умелыми руками, но она нужна немедленно! Рыцарь ордена Грифона не может быть скрюченным, как креветка!
– Как кто?
– Есть такое морское чудовище, после я расскажу тебе о нем. А сейчас ступай, мальчик, и приведи мне лекаря!
О том, где найти доктора Джеймса Лонкса, я узнал от проворной служанки, которая подметала двор. Правда, пока добился от девушки ответа на один свой вопрос, пришлось ответить на пять ее. Похоже, рыцари Грифона заезжают в эти края нечасто, а про необычное людям всегда хочется узнать как можно больше. Но наконец, клятвенно пообещав рассказать про наши с сэром Грегори сражения с чудовищами и злодеями, но несколько позже, я отправился звать врачевателя.
Джеймс Лонкс обитал на темной грязной улочке. Странно: обычно медики – люди состоятельные, могут позволить себе жилище и получше. Один вид дома лекаря, мрачного, с наглухо закрытыми днем ставнями, должен отпугнуть всех потенциальных клиентов. Однако бывают случаи, когда и к черту за помощью побежишь, если больше не к кому.
Мне пришлось довольно долго стучаться, прежде чем наверху приоткрылось маленькое окошко.
– Чего надо?
– Благородному рыцарю Грегори Дееру нужна помощь лекаря!
– Рыцарю?
Через минуту дверь распахнулась и меня втянули в дом.
В передней было темно. Я не мог разглядеть встретившего меня, но, судя по крепкой хватке, за порогом Джеймса Лонкса притаился медведь.
– Отпусти его.
Железные лапы разжались. Темная туша отодвинулась с недовольным ворчанием, и я увидел еще одного обитателя дома. Вернее, только лицо, подсвеченное лампой. Тонкогубое, с глубоко сидящими черными глазами. Если бы не хищный нос и мясистые уши, смело можно было бы говорить о черепе, обтянутом желтоватой блестящей кожей. Сходство с мертвой головой усиливало то, что волосы почтенного Джеймса Лонкса, очевидно от большой учености, полностью повылезли, и докторская шапочка не могла этого скрыть.
– Рыцарю Грегори нужна помощь? – переспросил лекарь странным, будто злорадным тоном. – Он ранен?
– Да. Нет… – я хотел объяснить, что случилось, но закашлялся. В этом мрачном доме нечем было дышать – густой, липкий какой-то дух трав смешивался с запахами сгоревшей пищи, гнили, сырой земли и еще чего-то не менее мерзкого.
– Что ж, если рыцарю нужна помощь, – снова многозначительно повторил Лонкс, – он ее получит. Робустус, в дом никого не пускать.
– Слушаюсь, хозяин.
Страж дверей подвинулся к свету лампы и оказался вовсе не медведем или иным каким чудищем, а просто очень большим мужиком. Исключительно зверского, впрочем, вида.
На свете есть храбрецы, которых нужно сюда не пускать? Доктор Лонкс должен быть великим врачевателем, иначе почему он до сих пор не разорился. А может, просто отравил всех конкурентов.
Стоило, однако, выйти на улицу, и при свете солнца лекарь оказался не так уж страшен. Выглядел он, спору нет, так, что, раз увидев, не скоро забудешь, но не всем же быть красавцами. Сэр Грегори, например, похож на воронье пугало, которое выдернули где-то в поле, вместо расписного горшка насадили сверху на шест вырезанную из дерева голову, на крестовину повесили кольчугу, а снизу прикрепили штаны с сапогами. При этом он герой и благородный человек.
В пользу же доктора Лонкса говорило то, что мешкать, дабы больной ощутил полную меру страданий и согласился на все предложения врачевателя, он не стал. По пути внимательно и подробно расспрашивал меня о том, что случилось с патроном. Дельный все-таки лекарь, зря я о нем плохо думал.
Когда добрались до постоялого двора, вежливо, но непреклонно выставил меня за дверь. И очень хорошо. Нет никакого желания держать таз, в который станет стекать кровь из отворенной жилы. Недостойно рыцаря бояться ран, я и не боюсь, но больно уж зрелище мерзкое.
Оруженосец ни в коем случае не должен пребывать в праздности. Пока высокоученый Джеймс Лонкс осматривает и врачует сэра Грегори, я позабочусь о лошадях. Прямо сейчас и пойду. Но сперва нужно заглянуть на кухню, может, удастся раздобыть для Скорпия и Айлиля пару морковок или яблок, а то несколько круто посоленных ломтей хлеба.
Однако намерению моему не суждено было сбыться. Услышав ведущийся меж кастрюль разговор, я остановился в нескольких шагах от порога. Невместно рыцарю подслушивать, но обитательницы постоялого двора галдели так, что об их делах и на соседней улице, верно, все уже знали.
– К рыцарю-то Лонкса позвали, – тараторил молодой женский голос. – Джейн, дуреха, посоветовала. А лекарь-то, говорят, на войне людям руки-ноги отрезал и горящей смолой раны жег. Может, лучше было о Мэри рассказать?
– И думать не смей, – отвечал другой голос, посолиднее. – Рыцарь-то из ордена Грифона, знаешь, небось, как они с ведьмами поступают? Что же нам, без знахарки оставаться? Рожать время подойдет, к кому побежишь?
– Ой, не знаю. Боязно к Мэри-то идти. Священник говорит, кто с ведьмой свяжется, свою душу навек погубит.
– Зато все детишки, которых Мэри принимала, до сих пор живы-здоровы. И мамки их тоже. С того света Мэри баб и младенчиков, если что, вытаскивает.
– Так-то оно так, но сама ведь знаешь, что про нее говорят…
– Тем более не болтай. Рыцарь уедет, а мы тут с помощью Творца дальше справляться будем.
– Да просто жалко старика.
– А оруженосца не жалко? Которого к лекарю посылали? Хочешь, чтобы он в лес сунулся? Такие мальчишки для Мэри самое лакомство.
Раз уж речь зашла обо мне, то я точно имею право все знать. Осторожно переступив, подвинулся ближе к двери.
– Благородному господину что-то нужно?
На меня, опираясь на метлу, лукаво смотрела давешняя служанка.
– Или он кого-то ищет? – протянула она медовым голоском.
– Да. Тебя. Я ведь обещал рассказать о славных подвигах и приключениях.
– Вот уж нет! – Джейн гордо передернула плечами. – Ишь, чего захотел – целовать! Много вас тут таких, кто и на сеновал зовет, а вот болотную лилию принести никому не по силам.
– Я принесу. Что за болотная лилия?
– Даже не знаешь, а сулишь! Думаешь небось у кого-нибудь в саду украсть или на базаре купить. А вот нет! Я болотную лилию от всех прочих цветов завсегда отличу.
– Да что это за диковина такая?
– Цветок как кровь красный, – мечтательно протянула служанка. – Если его за корсажем носить, красота девичья вовек не увянет, только прибывать станет.
– Ты и так красивая, – я осторожно попытался подвинуться к Джейн поближе.
– Но-но! – разом пресекла она мои стремления. – Прежде на болота ступай. Если, конечно, Кровавой Мэри не боишься.
– Рыцарю страх неведом!
– Кровавую Мэри все боятся, – наставительно ответила Джейн. – Вот поедешь ты на болота за лилией, а путь через лес пролегать будет. И встанет твой конь, нипочем не захочет вперед идти. А тем временем ночь наступит. Увидишь тогда, будто окошко вдалеке светится. Решишь, что там человеческое жилье, и пойдешь к тому свету. Будет там дом, а в нем такая красавица, что обо всем забудешь. Только это Кровавая Мэри, ведьма, глаза отводить мастерица. На самом деле она горбатая бельмастая старуха, но ты об этом знать не будешь. Поднесет она тебе чарку вина, песнями нежными зачарует, захочешь ты ласки ее. А когда уснешь, убьет тебя ведьма, душу заберет, в крови искупается, а тело на островке среди болот закопает. И никто про могилку твою знать не будет, только вырастет на ней красная лилия. И я вспоминать буду. – Джейн жалостливо шмыгнула носом. – Ой, горе какое… Дай хоть поцелую напоследок!
С сэром Грегори все было отлично. Джеймс Лонкс жилу ему вскрывать не стал, хотя многие медики полагают кровопускание наилучшим средством от всех болезней. Может, это и так, но сеньор обошелся и без лечения. Он сидел за столом и увлеченно беседовал с лекарем о чем-то на языке ученых людей. Не знал, что паладин такому обучен, на дорогах от сего знания и умения никакого проку, с разбойниками и нечистью разговаривают по-другому.