Заманивая к алтарю

Описанные здесь события могли произойти, а могли и не произойти в 2002 году в провинциальном городе Снежске, расположенном в центре России. В любом случае, все события и персонажи живут только в воображении автора, любые аналогии неправомерны.

Он преследовал меня повсюду. Провожал от работы до дома и наоборот, предусмотрительно держась на почтительном от меня расстоянии. Терпеливо дожидался на улице, если мной вдруг овладевало непреодолимое желание заскочить в магазин. А дождавшись, вновь, как верный пес, продолжал следовать за мной по пятам.

С каждым днем незнакомый мужик проявлял ко мне все более нездоровый интерес. Если в самом начале своей «слежки» он пытался прятаться, торопливо прыгал за угол, когда я неожиданно оборачивалась, или с захватывающим любопытством прилипал носом к витрине с нижним женским бельем, старательно делая вид, что в эту минуту ничто не интересует его больше, чем ажурные узоры и тоненькие бретельки бюстгальтеров и ночнушек, то вскоре преследователь заметно осмелел. Он следовал за мной, нисколько не заботясь о конспирации. Больше не вздрагивал, когда я резко останавливалась, и не вертел при этом нервно головой по сторонам, делая вид, что впервые прибыл в наш сланный город Снежск и пребывал в понятном замешательстве.

Ничего этого теперь в помине не было. Наоборот, мужик вел себя все смелее, больше не скрывая своего нахального интереса к моей персоне. Персона, конечно, была заинтригована, но не сказать, чтобы оставалась довольной. Не всегда пристальное внимание может прийтись по душе, даже если речь идет об интересе со стороны представителя противоположного пола.

Время от времени я останавливалась и пыталась пригвоздить нахала к земле убийственным взглядом, который, по моему мнению, должен был нагнать на него страха. Но на мужика, похоже, такие взгляды не действовали так, как должны были действовать по инструкции. Он тоже замирал и во все глаза таращился на меня, словно я была диковинным зверем, привезенным в составе зверинца из стран Африки. Порой, гляделки мне надоедали, и в голову вдруг приходила благая мысль подойти к нахалу и откровенно, по душам, обсудить с ним сложившуюся геополитическую ситуацию. Однако мужик, похоже, умел читать чужие мысли, или же на моем лице было все написано так четко и ярко, что он, едва заметив мои маневры, направленные на резко сужение курсов, резко разворачивался и трусливо улепетывал в противоположном направлении, набирая скорость и переходя, в случае необходимости, с рыси на галоп.

Мне же оставалось только недоуменно качать головой, глядя на его мелькающие в бегстве копыта, и очень скоро такое мужика поведение мне осточертело. Я испытывала отравляющее душу чувство дискомфорта, вызванное тем, что за каждым моим шагом следил подозрительный тип. Отвратительные ощущения усиливались от того, что я никак не могла сообразить, чего же он ко мне привязался. Вроде ничего подлого никому не делала, деньги ни у кого не занимала и особым богатством не отличалась.

Единственное, что приходило в голову: преследование каким-то образом связано с моей работой на радио. По роду занятий мне нередко доводилось общаться, порой, в грубой форме с кретинами всех мастей, но этот превосходил их своей невероятной настырностью. Я мучительно припоминала, не переходила ли в последнее время дорогу кому-либо из сильных мира сего, кто мог бы установить за мной слежку. Но ничего подобного в памяти не всплывало. Журналистские расследования уже полгода отсутствовали в моей практике, а все последние радиорепортажи носили подчеркнуто нейтральный характер, гарантировавший мне хотя бы временное душевное спокойствие. Никакой критики – таким был мой девиз последнего времени, ставший актуальным после стычки с одним озлобленным олигархом местного разлива, обидевшегося на мое предположение о том, что свои капиталы он нажил не совсем тем путем, который в определенных кругах принято называть честным.

Значит, слежка связана не с моей работой. Тогда с чем же?

Устав ломать над этим голову, я обратилась за помощью в милицию. Все равно им там делать особо нечего, в нашем крошечном Снежске криминал большую часть времени проводит в летаргическом состоянии и оживает только во время праздников, напоминая о своем существовании пьяным мордобоем. Мелкие кражи тоже не в счет, никто их особо и не расследует.

Вот я и решила – зря они, что ли, получают зарплату на мои налоги? Пусть хотя бы разберутся с подозрительным мужиком, благо мой журналистский статус дает право на определенную защиту. К тому же в криминальной милиции работал мой старый друг, Ромка Ушаков, недавно занявший кресло начальника. Я очень рассчитывала на его помощь, но он, узнав о моей проблеме, обидно для меня, но совершенно искренне для себя рассмеялся в телефонную трубку:

– Тебе все это просто показалось, – веселился он от души, а во мне в это время медленно, но верно закипала ярость. – Городок у нас маленький, народа немного. Вот тебе лицо и примелькалось. Наверное, вы с ним на работу ходите по одной и той же улице.

– Конечно, примелькалось, – согласилась я, с трудом сдерживая вот-вот готовые вырваться гневные слова. – Он же за мной по пятам целыми днями шляется!

– Это не значит, что он за тобой следит, – спокойно возразил Ромка, и я про себя вынуждена была признать, что в его рассуждениях присутствовала своя логика. – Говорю же, возможно, вам по пути на работу. Или вы живете по соседству, да мало ли что еще может быть!

– Признайся, ром, тебе просто работать лень? А вдруг этот мужик – маньяк сексуальный?!

– Да нет у нас маньяков, – почему-то тяжело и печально вздохнул Ромка, словно целью его жизни была поимка последователя Чикатило. – Если и были, то спились все давно…

В итоге помощь милиции ограничилась гениальным советом поменьше обращать внимание на подобные вещи, а если мой преследователь все же начнет приставать, то дать ему отпор и уже тогда звонить блюстителям порядка, чтобы они могли оперативно приехать на место происшествия, упаковать мой труп в непроницаемый мешок и пометить белым крестиком место, где маньяк оборвет мою скоропостижно оборванную жизнь. Я сухо поблагодарила Ромку за совет, максимально язвительно добавив, что никогда не забуду его доброты. Вот до конца дней своих не забуду, о того самого дня, когда превращусь в белый крестик на асфальте. Он хмыкнул в ответ и пожелал мне всего хорошего.

А слежка продолжалась. Мой преследователь был неутомим, но вовсе не так назойлив, как мне иногда казалось. Наверное, у страха действительно глаза велики. Мужик просто следовал за мной, будто тень, жадно ловил взглядом каждое мое движение и как будто даже тяжело вздыхал, стоило только мне скрыться в подъезде. Это я пару раз подсмотрела из подъезда, прячась за входной дверью и превращая свои глаза в перископ. Скоро я настолько привыкла к мужику, что даже начинала беспокоиться, если, выйдя из дома или с работы, не замечала его жадно нацеленных глаз, пронзающих меня с другой стороны улицы.

Я понятия не имела о том, кто он такой. Никогда прежде его не встречала. С виду преследователь был довольно неказист. Невысокого роста, чуть повыше меня, неброской внешности. Пройдет такой на улице мимо тебя, а ты его и не заметишь. То ли дело красавцы встречаются, что потом день-деньской перед глазами словно наяву стоят. А этого не сможешь опознать уже спустя минуту. Я узнавала его лишь по светло-серому пиджаку. Эта деталь туалета бросилась мне в глаза еще при первой нашей встрече. На улице конец июня, жара почти сорок. Люди в легких сорочках и майках обливаются потом, а этот спокойно в пиджаке разгуливает и хоть бы хны.

– Он просто-напросто влюбился в тебя, – уверенно заявила моя подруга Людка Еремеева в ту редкую минуту, когда работы у нас почти не было, и мы бездельничали в нашем рабочем кабинете, разговором коротая время до обеденного перерыва. – Точно тебе говорю, втюрился. Голову потерял. Помяни мое слово.

– Что-то мне в это не очень верится, – с сомнением ответила я.

Мой взгляд в эту минуту был устремлен за окно и прикован к фонтану, вернее, к моему преследователю, который уже третий час терпеливо вышагивал на будто бы негнущихся ногах вокруг не действующей по серым будням городской достопримечательности. Власти били все рекорды чиновничьей глупости, и фонтан, призванный радовать и развлекать народ, функционировал по большим праздникам, да и то все чаще в ненастную погоду, когда на площади ни одной живой души не найдешь. Впрочем, объясняли это экономией бюджетных средств.

– Влюбился, это как пить дать, – не унималась, тоже старательно глядя в окно, Людка и забавно щурила глаза; она страдала близорукостью, но очки не носила, считая, что никто, кроме меня, не имеет права знать о ее физическом недостатке; линзы же она не признавала. – Просто это скромный человек, стеснительный. Боится подойти к тебе, познакомиться.

– Если боится, пусть отстанет! А то прилип, как банный лист.

– Ой, а может, он думает, что ты замужем? Боится, что муж ему наваляет?

– Если бы он так думал, то не шлялся бы за мной. А ну как вместо меня муж выйдет на улицу и правда по шее накостыляет? Тогда вся скромность мигом испарится.

Но Людку, уж если она что-то вбила себе в голову, переубедить практически невозможно.

– Да пойми же ты, дурья башка, – вежливо вдалбливала она в мои уши. – Может, человек переживает свою последнюю любовь. А может, первую. Вдруг он всю жизнь только тебя и ждал. А сейчас встретил, случайно, на улице увидел, и загорелся. Места себе не находит. Не ест, ни пьет. Ночи не спит.

– Из-за меня? – искренне удивилась я и со слабой надеждой подошла к зеркалу, которое висело на стене рядом с дверью.

К сожалению, ничего нового я там не узрела. Разве что парочку новых морщинок, которые не разглядела утром. Пользуясь случаем, я подвела губы и брови и вернулась на свое место. По дороге меня едва не сшиб с ног Котылев, как вихрь ворвавшийся в кабинет.

– Прихорашиваешься? – весело подмигнул он. – Куда собралась?

Котылев был практически единственным нашим другом и единомышленником во всем здании районной администрации. Мы знали друг друга давно, еще с детских лет. Бегали когда-то в одной компании, вернее, носились как угорелые, но потом выросли, остепенились, стали поспокойнее, но и духовной связи не утратили. А то, что работали мы в одном здании, еще больше сблизило нас. Котылев частенько спускался со своего третьего на наш, первый, этаж, попить чайку или просто поговорить и отвлечься от надоевших дел. Мы смело делились друг с другом самым сокровенным, абсолютно ничего не утаивая, и помогали советом или делом, в зависимости от ситуации. Впрочем, наши отношения нельзя было назвать в полной мере равноправными. Котылеву все равно нелегко приходилось в общении с двумя женщинами, которые, вдобавок ко всем своим недостаткам, были порядочными язвами и за словом в карман не лезли.

В администрации Котылев занимал должность руководителя общего отдела, но начальником слыл небольшим. В основном ему доставалась черновая работа, достойная завхоза, но Васька не хныкал и не капризничал, как могли бы хныкать и капризничать другие на его месте, а терпел и ответственно выполнял свои должностные обязанности. Более ответственного работника в администрации найти было сложно, поэтому зарабатывал он немного.

– Опять в коридоре лампочки перегорели, – с ходу пожаловался он. – Вот, бегу в магазин, бухгалтерия деньги выделила. Хотя как, выбил я деньги-то у них, не хотели давать, говорят, лимиты бюджетных средств на текущий квартал израсходованы, ассигнований нет и не предвидится. Ну я пустые кармана вывернул, они сжалились и нашли дополнительные лимиты. Вот, лампочки сейчас куплю, а потом сам же буду их вкручивать. Знаете же, что глава на должности завхоза экономит.

– Ну а кто же еще лампочки вкрутит, если не ты, – с трудом сохраняя серьезный вид, ответила я, дружески потешаясь над вечной проблемой приятеля. Котылев постоянно жаловался на то, что ему приходится выполнять работу завхоза, но никогда не ставил этот вопрос ребром перед главой администрации. Другим же любил сказать, что все в администрации держится на нем. И в этом была определенная доля правды.

– Поэтому я и в отпуске уже два года не был, – грустно вздохнул Котылев.

Его бритая наголо, чтобы скрыть от природы поредевшую шевелюру, голова и большие пушистые усы, которые не редели несмотря ни на какую природу, а только буйствовали пышным цветом, давно стали предметом наших с Людкой шуток, но в этот момент он не вызывал иных чувств, кроме жалости. Вид у него действительно был печальный.

– Заходи, не стой на пороге.

Дважды Ваську приглашать не пришлось. Он с готовностью схватил один из стульев, предназначенных для посетителей, и поставил его на стыке наших с Людкой рабочих столов.

– Вась, а Машка у нас красивая? – глядя на него в упор, спросила Людка, когда Котылев уселся.

Котылев насторожился, почувствовав подвох, и заметно заволновался. Он растерянно смотрел на меня, беспомощно моргая веками, и мучительно выискивал правильный ответ.

– Она мне как сестра, – нашелся, наконец, он.

– Понятно, что не брат, – беззлобно огрызнулась Людка. – Но тебя никто и не спрашивает про ваши отношения. Просто скажи: красивая или нет?

Васька прищурил один глаз и впился в меня оценивающим взглядом второго, демонстрируя всем своим видом, как старательно он ищет во мне нечто красивое. Я не дала ему ответить и буквально огорошила следующим вопросом:

– Вась, как ты думаешь, из-за меня можно ночи не спать?

– Конечно, – сразу оживился он, разлепив сощуренный глаз. – Я, например, часто из-за тебя не сплю. Помнишь, как-то ночью у вас во дворе подожгли мусор в контейнере? Казалось бы, в чем проблема. Если тебя это волнует, так выйди с ведром воды и затуши огонь. Нет же, ты села на телефон и подняла на уши всю администрацию. А администрация подняла на уши меня. Ну и набегался тогда, всю ночь из-за тебя не спал… А когда твоя дочь Дашка грибами отравилась? Опять же не спал, по больнице бегал…

– Ты не понял. Меня интересует, могу ли я произвести на кого-то такое впечатление, чтобы он из-за этого ночи не спал?

– Почему бы и нет? – задумался Котылев. – Опять же, на меня. Помнишь, в прошлом году мы с тобой в Давыдовку по жалобе ездили? Под дождь тогда еще попали, у тебя тушь размыло по всему лицу, а тебе хоть бы хны. Так вот, следующей ночью я долго не мог заснуть, перед глазами стояла ты, как живая.

– Нахал! – возмутилась я и выгнала его из кабинета. – и так живая была. Беги за своими лампочками, а то разберут.

Время шло, Людка, чтобы не скучать, упорно продолжала гнуть свою линию. Она говорила так убедительно, что к концу недели я стала понемногу привыкать к мысли о том, что у меня появился таинственный поклонник. Мысль показалась лестной и помогла вновь почувствовать себя привлекательной женщиной. Да что там, просто женщиной. За долгие годы замужества я успела отвыкнуть от этого, ощущая себя то кухонным комбайном, то посудомоечной машиной, но никак не тем, кем изначально явилась на этот свет.

Происходящие со мной перемены первой заметила Дашка.

– Ой, мам, а что это ты так наряжаться стала? – с неприкрытой поддевкой в голосе интересовалась моя дочурка, когда я перед выходом в свет дольше обычного крутилась у зеркала в прихожей.

– Жених у меня появился, скоро замуж выйду!

– Даже не думай. Хватит с меня и одного папочки.

С тех пор, как почти девять лет назад я развелась с Алексеем, тема замужества в нашей семье стала запретной. Даша очень болезненно воспринимала любые разговоры на этот счет. А череда неудач на личном фронте лишь утвердила ее во мнении, что все мужики – сволочи, а замужество – неимоверная глупость, на которую решаются лишь полные дуры…

Неугомонный поклонник преследовал меня почти две недели. К исходу второй, когда надо мной уже стали посмеиваться и подшучивать сослуживцы, слышавшие «звон», мужик неожиданно явился прямиком ко мне на работу. Мы с Людкой как раз высматривали его в окно, удивляясь тому, что «жених» куда-то пропал.

– Все, разлюбил, – разочарованно констатировала Людка, привстав со своего кресла и чуть ли не носом елозя по стеклу. – Раньше всегда у фонтана стоял, а сейчас нету.

В этот момент и раздался осторожный стук в дверь.

– Войдите! – пригласила я и едва не поперхнулась, когда увидела, кто заглядывает в кабинет.

– Здравствуйте! – еле слышно приветствовал нас мой таинственный поклонник, робко сунув нос в образовавшуюся между дверью и порогом щель. – Скажите, пожалуйста, редакция районного радио здесь находится?

Его вопрос прозвучал вполне логично, поскольку на двери нашего общего кабинета висела одна табличка с надписью «Комиссия по делам несовершеннолетних» и ни одной таблички с надписью «Радио». Полноценной хозяйкой здесь являлась Людка, возглавлявшая комиссию, а я находилась на «птичьих правах». Отдельного помещения районному радио не предоставили, поскольку весь штат состоял из одного-единственного работника, то есть меня. Вот я и кочевала из кабинета в кабинет по всем трем этажам здания районной администрации, пока благодаря стараниям Котылева не осела у подруги Людки.

Жених нетерпеливо переминался на пороге с ноги на ногу, явно не решаясь войти внутрь без приглашения.

– Да входите же, – чуть более резко, чем следовало, гаркнула Еремеева, и мой преследователь незамедлительно выполнил ее требование.

Здесь он снова замешкался и неловко покрутил головой по сторонам, словно отыскивая взглядом какой-нибудь темный и дальний уголок, в котором можно было бы укрыться. Он чувствовал себя не в своей тарелке, и это было хорошо заметно со стороны. Но мы, женщины, на редкость коварные существа, если обстоятельства к тому располагают. Чувство жалости может проснуться в нас по отношению к самым малым пустякам – голодному бездомному котенку, например, но к мужчинам мы часто относимся безо всякого сожаления. Особенно если у нас за спиной волочится груз не самых приятных воспоминаний о представителях пола противоположного.

Вот и мы с Людкой в эту минуту с огромным наслаждением, не таясь, разглядывали и изучали нежданного посетителя, ввергая несчастного мужика в еще более жалкое состояние. Впрочем, лично я считала, что имею полное моральное право на это. Ведь разглядывал он меня без моего согласия целых две недели, слоняясь за мной по пятам, как Тузик за Жучкой.

При ближайшем рассмотрении жених оказался еще менее видным мужчиной, чем казался издали. На вид я бы ему дала что-то около сорока лет. Он был не очень высок, чуть выше меня, худощав, как солдат-первогодок, и обладал потрясающе кислой физиономией болезненно-желтого цвета, будто в детстве его против воли кормили одними лимонами и заставляли пить крепкий чай без сахара. Пиджак болтался на нем как на вешалке, и вместо достоинств подчеркивал одни лишь недостатки его угловатой, словно у подростка, фигуры. Вдобавок ко всему он был плохо выбрит. Темная, с пробивающейся кое-где едва заметной сединой, щетина вкупе с редкой, неумело приглаженной прической невольно наводили на мысль, что мой жених не прочь время от времени приложиться к бутылочке.

Я указала на ряд стульев, стоявших у стены с моей стороны, предоставив ему право самостоятельного выбора. Он присел на ближайший ко мне стул.

– Мне нужна Маша Юрик, – скромно примостившись на краешке стула, заявил жених и смирно положил руки на колени, своим видом напоминая провинившегося школьника, которого вызвал к себе директор.

«Кто бы в этом сомневался!» – мысленно пробурчала я, украдкой продолжая разглядывать ухажера, а вслух ответила:

– Вам нужна Мария Юрик? Она перед вами.

Но посетитель вместо того, чтобы запрыгать от восторга и разразиться в комплиментах, ошарашенно вытаращил на меня глаза.

– Нет, – возразил он, и его лицо осветилось мягкой, глуповатой улыбкой. – Мне нужна молодая Маша Юрик.

– Ох, а как мне она нужна, – рассмеялась я, искренне дивясь в душе не совсем обычному поведению мужика, – да вот только где ее взять? Молодые Маши закончились. Мой вам совет: берите то, что дают.

– Но мне нужна та Маша Юрик, которая выступает по радио, – продолжал он растерянно хлопать веками, бросая полные надежды взгляды на мою подругу.

– Послушайте, милейший, – Людка заметила его внимание к себе и решила, что наступило и ее время вступить в разговор. – Вам же русским языком говорят: вот Маша Юрик. Другой Маши у нас, к сожалению, нет. Если вам нужна именно молодая Маша, то вы обратились не по адресу. Обратитесь туда, где молодые Маши еще не исчезли с прилавков. На складе посмотрите. Мы машин времени не изобретали, а другим способом возвращать молодость пока не научились. Но, по-моему, и эта Маша еще ничего и любой молодой фору даст.

Мужик нам не верил. Он сидел с таким видом, будто его разыгрывают. Глупая улыбка играла на его губах, а на лице застыло идиотское выражение полнейшей растерянности.

– Нет, у моей Маши голос нежный и мелодичный, как звучание арфы.

– Ой, а у меня голос какой же? – я не удержалась и прыснула от смеха. – Грубый и прокуренный, как у расстроенного баяна? Ну что мне сделать, чтобы доказать вам, что я – это я?

И тут меня осенило. Я порылась в груде беспорядочно сваленных на столе бумаг и отыскала написанный от руки сценарий одного из своих выступлений. Нацепила на нос очки (для солидности и не только), прокашлялась, приводя голосовые связки в рабочее состояние, и с выражением принялась читать:

– Здравствуйте, дорогие радиослушатели! В эфире Снежск!

Мужика будто гром небесный на месте поразил. Он внимательно слушал меня, раскрыв от изумления рот, а его жидкие брови смешно изгибались, поднимаясь все выше и выше. Краем глаза я с удовольствием наблюдала за тем, как он буквально заглядывает мне в рот, высматривая, очевидно, спрятанный там диктофон или другое записывающее устройство. Он ловил на лету каждое мое слово, вздымал вверх свои очи, и словно обсасывал в уме пойманные звуки со всех сторон, сравнивая, очевидно, с тем, что слышал из динамика домашнего радиоузла.

– Ну как, похоже? – поинтересовалась я, прочитав добрую половину текста.

Мужика не оставляли сомнения. Видно, его разочарование было настолько велико, что он с достойным осла упрямством цеплялся за последнюю соломинку.

– Не может быть! – в порыве чувств фальцетом воскликнул он. – Я представлял вас себе совсем другой. У Маши Юрик такой молодой, такой прекрасный и энергичный голос. Ради Бога простите меня за эти слова, но… я ожидал увидеть совсем другую женщину!

– И вы меня простите, уж какая есть, – миролюбиво улыбнулась я, радуясь в душе, что все, наконец, разъяснилось.

– Да кто вы вообще такой и что вам надо от Марии Юрик? – не вытерпела Людка, несмотря на то, что я подавала ей знаки помалкивать.

Подруга ответила не менее выразительным взглядом. Ее можно сколько угодно пинать под столом ногой, вплоть до появления синяков, сигнализировать флажками или посылать сигналы азбуки Морзе, но она все равно не переборет свою настырную натуру и обязательно вмешается в любой разговор. Мужик, похоже, понял это и окончательно переключил внимание на мою подругу. При этом его руки внезапно ожили, сорвались с коленей и начали выплетать из пальцев невероятные узлы. Никогда не видела, чтобы люди так сильно нервничали.

– Понимаете, я всегда был одинок, – тихо начал он, смущенно уткнув взгляд в свои туфли. – У меня никогда не было верной спутницы жизни. Хотя, и неверной тоже не было… Нет, вы не подумайте, я не ущербный и не больной. Просто мне не везло, и я никак не мог сделать выбор.

Он говорил все тише и медленнее, еще ниже опуская голову.

– С женщинами у меня не заладилось еще в молодости, – трагическим голосом вещал посетитель. – А, как говорится, как запряжешь, так и поедешь. Сначала я не придавал большого значения своим неудачам. Перед моими глазами было много живых примеров того, как невзрачные в юности парни с годами расцветали, набирались жизненного опыта и становились любимцами женщин.

«Ну вот, а Ромка утверждал, что у нас в городе нет маньяков», – думалось мне, пока я разглядывала мужичонку с тихо ворохнувшейся внутри жалостью, смешанной с отвращением.

– На деле все оказалось совсем не так. Годы шли, а я никак не мог найти свою половинку. Женщины попадались вовсе не такие, о которых я мечтал, о которых думал бы бессонными ночами.

«Ну вот, значит, он все-таки не мог не спать по ночам из-за меня», – с досадой подумалось мне.

– Женщин было не много, но все же они были, – продолжал нежданный визитер. – Только ни с одной из них мы не могли сойтись. Кого-то не устраивал я, кто-то не устраивал меня. Одна, например, – пустился он в воспоминания, выдавив на лице улыбку блаженного, – была крайне помешана на чистоте, другая – слишком ревнива. Представляете, ревновала меня! Пожалуйста, не смейтесь, я ведь прекрасно знаю, что родился совсем не красавцем. Словом, мне ужасно не везет в жизни на женщин. Несколько лет назад я окончательно потерял надежду найти супругу. И, конечно, смирился бы с этим, если бы не моя мама.

Ну, конечно, мысленно возликовала я, у такого ухажера обязательно должна быть мамуля, которая пристально следит за своим великовозрастным сыночком, регулярно меняет ему слюнявчики и возмущенно квохтает, когда кто-нибудь вздумает обидеть ее чадо.

– Мама очень любит меня, – подтверждая мои умозаключения, продолжал свой рассказ жених. – Уже добрый десяток лет она постоянно твердит мне о детях, соответственно, ее внуках. Говорит, что больше всего на свете желает нянчить малышей.

– Так в чем же дело? – искренне удивилась Людка. – Женитесь и порадуйте, наконец, свою маму.

– К сожалению, все не так просто, как кажется на первый взгляд, – как-то особенно тяжело и грустно вздохнул наш собеседник, будто потерявший всякую надежду на лучшее.

– А что тут сложного? – непонимающе округлила глаза Людка. – Свободных девушек сейчас хоть пруд пруди. Если мужик здоровый, в меру курит и пьет, то стоит ему только свистнуть, как сразу целая стая холостячек слетится.

– Дело не в этом, – обречено повторил мужик и поднял на нас свои большие, грустные глаза. – Дело в том, что моя мама уже полгода считает, будто я женат.

– Вы ее обманули, – догадалась я и для пущей убедительности ткнула в него пальцем.

– Я был вынужден это сделать, – кивнул он в ответ, и мне показалось, что в его глазах сверкнули бусинки скупых слез. – Мама серьезно заболела, несколько месяцев провела в больнице, и мне, чтобы поддержать ее и порадовать, пришлось соврать, что я нашел достойную женщину и женился на ней.

– Что ж, занятная история, как раз в духе желтой прессы, – задумчиво, нараспев заключила Людка. – Только я не понимаю, что вы от нас-то хотите? Объявление дать по радио, о знакомстве? Тогда вам лучше обратиться в газету.

Мужик снова замялся. Его взгляд затравленно заметался по нашим с Людкой лицам, затем перескочил на стены, прыгнул на потолок и соскользнул на пол, а кавалер все никак не мог связать несколько слов в простейшую фразу.

– Понимаете… страх того… любовь… – невнятно бормотал он, нервно продолжая пальцами неистовую игру в узелки. – Если она узнает… помощь… мне нужна ваша помощь…

– С удовольствием помогу, если вы, наконец, скажете, что для этого надо сделать, – я уже настолько искренне переживала за его нелегкую судьбу, что и в самом деле готова была ему помочь.

Мужик вздрогнул, выпрямился на стуле, продемонстрировав на удивление горделивую осанку, и даже успокоил свои руки, пальцы которых то непостижимым образом завязывались в узлы, то столь же непостижимо развязывались обратно. Он впился в меня взглядом пойнтера, умоляющего хозяина взять его с собой на охоту.

– Я вам помогу, – повторила я. – Только скажите – как?

– Вы – Маша Юрик? – торжественно вопросил он, нелепо вылупив глаза, а затем каким-то поистине загробным голосом произнес. – Маша Юрик, будьте моей женой.

Сказать, что я была поражена, значит – ничего не сказать. Слова застряли в моем горле. Я изо всех сил старалась выдавить из себя в ответ хоть что-нибудь, но в голове было пусто, словно мысли никогда ее не посещали. В горле моем словно ком застрял, а из моего рта вырывалось нечто, напоминающее шипение паровоза. Должно быть с Людкой происходило то же самое, поскольку с ее стороны доносилось сдавленное бульканье.

– Простите, – едва слышно просипела я, когда ко мне постепенно начал возвращаться дар речи. – Не поняла.

– Не волнуйтесь, – расцвел в улыбке мужик. – Все будет не по-настоящему. Понимаете, мама тяжело больна. Она практически не поднимается с постели. Врачи оказались бессильны перед ее болезнью и готовят нас к худшему. Говорят: максимум, что ей осталось – месяц.

– Не вижу связи, – хмуро буркнула я.

Мужик весь подобрался, приосанился, готовясь к длительным и, видимо, непростым объяснениям.

– Видите ли, на прошлой неделе мы с братом забрали маму из больницы, – пояснил он. – Она хочет умереть дома, в окружении родных. Такова ее воля. Мы не стали спорить и создали для нее все условия, выполняем каждый ее каприз. Мой брат – бизнесмен, очень богатый человек. Раньше мы с ним не ладили и долгое время не общались, но несчастье, болезнь мамы, снова объединило нас. Без помощи брата я бы не смог ничего для нее сделать.

– И все же это еще не повод для того, чтобы я вышла за вас замуж, – хмуро напомнила я ему.

– Да, конечно, не повод, – смущенно улыбнулся мужик. – Не знаю, как вам сказать… Словом, мама уже знает, что мы с вами женаты.

– Что?!!! – неведомая сила приподняла меня со стула и плавно опустила обратно.

Я чувствовала, как внутри меня клокочет пылающее варево, смешанное из гнева, раздражения и озлобленности к этому представителю полумужского пола. «Муженек» испуганно следил за моими действиями. Он повернулся вполоборота ко мне и одной рукой судорожно схватился за спинку стула, точно собирался бежать при малейших признаках опасности. Его лицо отражало отчаянную решимость бороться за свое счастье до конца, чего бы ему это не стоило. Думаю, в его глазах я сейчас являла собой живое воплощение сатаны в юбке.

– Маме я сказал об этом полгода назад, – затараторил мужик, поневоле переходя на четвертую скорость. – Мне пришлось выдумать себе виртуальную жену. У мамы был кризис, и только хорошее известие, по уверениям врачей, могло вернуть ее к жизни. Тогда я и решился на маленькую ложь. У меня не было на примете подходящих кандидатур, и я решил выбрать вас. Мне очень понравился ваш голос по радио. Извините, но вынужден сделать признание: я давно влюблен в вас, хотя мы никогда и не встречались. Ваш голос настолько очаровал меня, что я погрузился в сладкие грезы, мысленно рисовал ваши портреты, дарил вам цветы, приглашал в кино и рестораны, осыпал драгоценностями…

– Ну, хватит, хватит с меня портретов, кино и ресторанов, а особенно – драгоценностей, – раздраженно бросила я, искоса поглядывая на подругу. Мужик явно переигрывал, и был либо сумасшедшим, либо хитрецом, замыслившим нечто коварное.

Людка вела себя более сдержанно. Она сидела с непроницаемым лицом, прямо и неподвижно, задумчиво глядя перед собой, и чем-то в этот момент напоминала индейского вождя из бессмертных произведений Фенимора Купера. Ярко-синие, тщательно наведенные карандашом, стрелы, которые расходились в стороны от уголков ее глаз (фирменный макияж, изобретенный ею лично, как хвасталась она), лишь добавляли сходства. Пожалуй, для полноты впечатления не хватало только перьев и трубки мира. Или топора войны…

– Перед смертью мама мечтает взглянуть на свою невестку и благословить наш союз, – уныло продолжал мужик, но мне показалось, что в какой-то момент в его глазах вспыхнули дьявольские огоньки. – Я, как мог, оттягивал этот момент. Выдумывал разные причины, пускался на всевозможные хитрости, чтобы избежать встречи. Но больше тянуть нельзя. Брат заподозрил неладное, и если он узнает правду, это окончательно поставит крест на наших с ним отношениях, а маму досрочно вгонит в гроб.

Тут мне стало так жалко незнакомую маму, что я явственно ощутила острый укол совести. Ну как, как во мне вообще могли родиться какие-то подозрения? Сидевший напротив меня человек с несчастным лицом и тщедушным телосложением не мог представлять никакой опасности. Зато сколько ему довелось пережить, сколько горя выпало на его долю, сколько эмоциональных срывов и стрессов он пережил и не сломался, а продолжает бороться со злодейкой-судьбой наперекор всему. Он достоин восхищения. Я чуть не всплакнула от избытка чувств и вновь была готова на что угодно, только бы не вогнать в гроб чужую родительницу.

– Я лишь прошу вас о небольшом одолжении, – умоляюще буравя меня взглядом, канючил мужик. – Станьте на несколько дней моей женой. Только на словах, никаких официальных документов, никакой регистрации в ЗАГСе. Мы вместе съездим к моей маме, вы с ней познакомитесь, поговорите, а на следующий день уедете обратно. Больше я вас никогда не потревожу, честное слово. Вряд ли мама доживет до начала августа.

Мужик всхлипнул, и вдруг свалился со стула. Сначала я подумала, что с ним случился сердечный приступ, и сама, испугавшись, почувствовала, как сжалось мое сердце. Но мужик и не думал умирать. Он встал на колени, подполз ко мне и молитвенно сложил на груди руки.

– Молю вас о помощи, – взвыл он так истошно, что я перепугалась за его душевное состояние, а также за стаканы и стекла в окне, как бы они не полопались.

– Немедленно встаньте, что это еще за фокусы, – растерялась я, и, вскочив со стула, помогла ему подняться с колен. Людка самозабвенно следила за нами обоими, явно получая удовольствие от невиданного зрелища.

Пока я, словно ребенку, отряхивала брюки мужика, он шмыгал носом, всхлипывал и продолжал молить.

– Успокойтесь, прошу вас, – дрожащим от волнения и растерянности голосом, твердила я, с трудом преодолевая желание погладить его по голове. – Мне действительно вас жаль… вашу маму… в смысле, я не ругаюсь, то мне вашу маму тоже жаль… но я не могу. У меня работа, дочь…

– Я все компенсирую, – мигом оживился мужик, пылко схватив меня за руку. – У меня на сберкнижке накопились кое-какие сбережения. Если не хватит, одолжу денег у брата. Я вам обязательно заплачу, считайте, что это ваша работа. Точнее, подработка.

Я аккуратно высвободила свою руку из его руки, уселась на свой стул и вновь переглянулась с подругой. Та неопределенно пожала плечами, мол, все равно тебе самой решать. Но по ее физиономии было видно, что она не верит ни единому слову нашего посетителя. Мою душу тоже терзали сомнения, но то ли меня действительно тронула история неизвестной умирающей мамы, то ли просто захотелось приключений – словом, я не выдержала и временно уступила натиску кавалера.

– Допустим, я соглашусь, но как вы докажете родным, что я – это я, то есть ваша жена?

– О, за это не волнуйтесь, – мужичок заметно ожил, порозовел и даже как будто засветился изнутри. Он уселся на стул и придвинулся вместе с ним ко мне поближе. От его робости не осталось и следа. – Мама находится в доме моего брата. Брат сейчас живет один, его семья отдыхает во Франции. Сам он человек занятой, и дома появляется редко. Зато я практически не выхожу оттуда.

«Враки!, – недружелюбно подумала я – А кто уже две недели без устали следит за мной?»

– Уважаемая Маша, – поспешно добавил жених, бросив взгляд на наручные часы, довольно простенькие, как я успела заметить. – Увы, но мне пора, через десять минут отходит мой автобус. Мне нельзя опаздывать. Мама может умереть в любой момент. Но мы так и не успели ни о чем договориться. Если вы позволите… если вы не будете против… я бы хотел…

Он мялся, краснел и бледнел, как школьник, впервые приглашающий рано созревшую одноклассницу на свидание.

– Чего бы вы хотели?

– Позвольте пригласить вас… в ресторан, – собравшись с духом, выдохнул он и снова уставился на меня умоляющим, полным безнадежной решимости, взглядом.

– Вы назначаете мне свидание?

– Если вам угодно это так называть, то да, я приглашаю вас на свидание, официально, – он склонил голову в знак согласия, не сводя с меня настойчивого взгляда: это было просто невыносимо! – Итак, сегодня в восемь вечера вас устроит? Отлично, я буду ждать вас у подъезда!

– Но почему сегодня? – опомнилась я. – Давайте хотя бы завтра, мне же надо подумать! Или, еще лучше, в выходные, как это делают все нормальные люди.

Но мой кавалер, видимо, не причислял себя к нормальным людям. Он продолжал настаивать на своем.

– Мама может умереть, помните? Поэтому отказ не принимается. В восемь я жду вас у подъезда.

С этими словами он поднялся, любезно поцеловал мою руку, затем проделал то же самое с людкиной конечностью и гордо удалился. Нам оставалось только удивляться, насколько разным мог быть этот человек. Пришел робкий, как первоклассник, а уходил с величественно поднятой головой, как рыцарь, утомленный спасениями принцесс, заточенных в средневековых башнях.

Как только за женихом затворилась дверь, мы с Людкой переглянулись и как по команде грохнули от смеха. Мы так самозабвенно хохотали, что даже стекла в окне затряслись, аккомпанируя нам негромким дребезжанием. Людка досмеялась до слез и, сама того не замечая, размазала их кулаком по лицу, отчего ее великолепные синие стрелы превратились в не менее впечатляющие синие разводы. Какой-то поздний посетитель, рванув дверь без стука, замер на пороге, с невыразимым ужасом уставившись на мою подругу. Людке это показалось забавным, и она разразилась новым приступом смеха, тыча от восторга в посетителя пальцем.

– Извините, – затравленно пролепетал посетитель и убрался восвояси.

Прошло не менее десяти минут, прежде чем нам удалось привести себя в порядок. Ради своего же блага мы закрылись изнутри, чтобы больше никого не пугать и не портить демографическую ситуацию в стране, стали наводить красоту. Людка застыла у настенного зеркала с карандашом в одной руке и кусочком ваты в другой. Она пыталась придать своим стрелам прежний, воинственный вид, который был необходим ей для работы с трудными подростками и их горе-родителями. Я ограничилась зеркальцем из косметички и пудрой с помадой.

– Как впечатление? – не отрываясь от дела, поинтересовалась Людка.

– Чудак какой-то или шизофреник.

– Ты не права, подруга, – сказала Людки и укоризненно поцокала языком. – Если бы мне кто-нибудь предложил сходить в ресторан, я бы не отказалась.

– Ну, он много чего еще обещал, – резонно возразила я. – Но, как мне показалось, выглядел не настолько кредитоспособным, чтобы осыпать меня портретами, дарить рестораны и рисовать драгоценности. Тьфу, что я говорю, все наоборот, ну, ты меня поняла.

– Поняла, поняла, – хитренько протянула Людка, на секунду отвлекшись от своего занятия. – Пойдешь?

– Не знаю, – честно ответила я, так как сама еще была ни в чем не уверена. Гораздо больше в данный момент меня интересовало, достаточно ли я подкрасила губы или следует еще немного потрудиться. – Странный он какой-то, тебе так не показалось? Но с другой стороны, что я теряю? Мужик без ума от меня, где еще такого встретишь? К тому же, в этом ты права, в ресторан пригласил. Последний раз со мной такое случалось за миллион лет до нашей эры. Муженек точно ни разу в ресторан не сводил. Если, конечно, не считать рестораном столовую метизного завода, да и то туда мы ходили во время обеденного перерыва.

– А я ему почему-то не верю, – убежденно заявила Людка, своим заявлением вызвав и у меня приступ новых сомнений. Общаясь с подругой долгие годы, я привыкла доверять ее интуиции. Людка была настоящим ходячим детектором лжи, и мало кому удавалось обвести ее вокруг пальца. – Крутит он как-то, юлит. Про маму наговорил. Думаю, мама здесь не причем. Просто он действительно в тебя втюрился, но не знает, как к тебе подкатить. Вот и не нашел ничего лучше, чем выдумать душещипательную историю в надежде на то, что ты на нее клюнешь, как женщина.

– Жаль, что я давно уже не женщина, – вздохнула я. – Представляешь, недавно перед планеркой глава начал рассказывать какой-то пошлый анекдот. И внимания не обратил, что я сижу в зале. Так и сказал: «расскажу, пока женщин нет». А я в это время сидела за столом прямо рядом с ним. И ничего, даже внимания не обратил. Но только стоило войти секретарше, как он сразу заткнулся.

– А, так ты не дослушала тот анекдот? Жаль, я бы посмеялась. Короче, – Людка повернулась ко мне и, подражая строгой училке, ткнула в мою сторону карандашом, словно указкой. – Ты идешь на свидание или нет?

– Пожалуй, рискну, – ответила я после непродолжительных раздумий. – Вряд ли он станет приставать ко мне, зато поем и попью за чужой счет и потанцую в свое удовольствие.

– И то верно, – согласилась со мной подруга. – Но кое-что ты все-таки забыла.

– Что же?

– Скажи-ка мне, как его зовут?

Только тут я сообразила, что собралась замуж, пусть и фиктивно, за человека, имени которого не знала и в помине.

К любви я всегда относилась с трепетом. Это ни с чем не сравнимое чувство приходило ко мне раз двадцать в жизни. Впервые это случилось в детском саду. Воспитательница долго ругала меня за то, что я оттаскала за косы соперницу и полила ее стульчик обильным слоем клея. Но малолетний хахаль так и не оценил мои старания. Схожие проблемы поджидали меня и в школе. Соперниц на пути к счастью всегда хватало, расправлялась я с ними нещадно, и вскоре от меня стали шарахаться представители обоих полов.

И все же любовные переживания не обходили меня стороной. И всегда казалось, что наконец-то пришло то самое оно – единственное и неповторимое. Вот он, принц на белом коне, думалось мне. А через месяц-другой пелена спадала с моих глаз. Волшебный принц внезапно превращался в обыкновенного грубияна, напрочь забывшего все нежные и ласковые слова и невозмутимо протягивающего мне пакет с мусором или грязное белье.

Когда я вышла замуж, стирка мужниных носков автоматически попала в число моих обязанностей. Список домшни обязанностей, который негласно составил для меня муж, был огромен и ужасен. Никогда прежде я не готовила для других, не стирала и не мыла полы. Воспитана была так. Всю работу по дому мама брала на себя, не позволяя никому из домашних заниматься хозяйственными хлопотами.

Брак довольно быстро перерос в гражданскую войну. Противостояние с мужем продолжалась почти пятнадцать лет, то есть со времен первой брачной ночи. Собственно говоря, первая брачная ночь и стала для меня первым кошмаром, когда я сначала тщетно доказывала перепившему муженьку, что не целовалась у всех на глазах с гармонистом (хотя бы потому, что тот, упившись, большую часть свадьбы провалялся под столом, а его обязанности достойно исполнял старенький магнитофон), а затем отпаивала его крепким чаем, поскольку супругу стало невыносимо плохо.

С тех пор мы органически не переваривали друг друга. Поначалу никто не придавал этому большого значения, считая, что семейная жизнь такой и должна быть. И мы, и окружающие списывали постоянные скандалы на молодость, недостаток опыта семейной жизни и взаимострастную любовь. На самом деле никакой любви и в помине не было. Годы спустя мы единодушно пришли к выводу, что не подходим друг другу. Алексей подличал за моей спиной и уверял знакомых, что женился на мне, дабы оградить мир от происков такого исчадия ада, как я. Так сказать, сдерживал меня, чтобы я не натворила миру бед побольше. «Пусть лучше я умру, зато другие мужики не пострадают!», – не раз высокопарно заявлял он, неизменно заливая свои слова стопочкой водки.

Оскорбления в таком же духе сыпались на меня все чаще, изо дня в день. Без ответа их не оставляла. Супруг нравился мне все меньше, и вскоре стал вызывать примерно те же чувства, какие вызывает снег у эфиопа: сначала удивительно и радостно, затем – холодно и противно. Лесик отвечал мне взаимностью. Наверняка мы развелись бы и раньше, если б не дочурка. Мне не хотелось, чтобы Даша росла без отца. Но наступил момент, когда и это пожелание было благополучно забыто.

О любви я больше не мечтала. Мужики в нашем возрасте уже не те. Максимум на что их хватает – так это легкий флирт. Дальше разговоров дело не заходит. К тому же все окружающие мужики – давние знакомые. И ко мне, и к такой же разведенке Людке они относятся скорее как к привычному предмету интерьера, чем как к не потерявшим привлекательность женщинам. Обидно, но на обиженных, как известно, воду возят. Вот почему приглашение в ресторан, пусть и от невзрачного мужчинки, стало для меня лучиком света, подарившим робкую надежду на то, что не все еще потеряно, и жизнь еще не прожита…

По настоянию Людки, несмотря на то, что за окном, да и внутри кабинета, был всего-навсего вторник, я убежала с работы раньше положенного.

– Ты на задании, – инструктировала она меня перед тем, как отправить домой. – Я так всем и буду говорить. А сама срочно дуй домой, надень что-нибудь приличное. Дашке скажи, чтобы помогла собраться.

Людка как в воду глядела: Дашка оказалась дома. Она собиралась на ночную смену. Дочурка работала на швейной фабрике, хотя портнихой была никудышной. Но что делать, если другой работы с более-менее приличным заработком для молодой девушки в городе просто не было.

В преддверии бессонной ночи Дашка развлекалась. Из-за закрытой двери ее комнаты доносились приглушенные звуки музыки и голоса.

– Доча, я дома, – крикнула я, хотя с тем же успехом могла бы попытаться разбудить мумию фараона.

Разоблачившись и переодевшись, я с удовольствием приняла прохладный душ, который оказался как нельзя более кстати после удушающей уличной топки; затем перекусила, соорудив на скорую руку несколько бутербродов с колбасой и сыром и запив все это ароматным зеленым чаем. Только после этого я могла предаться размышлениям о предстоящем вечере.

Идея выдать себя за жену абсолютно чужого и незнакомого человека казалась мне абсурдной. Только полная сумасбродка могла отважиться на такое. Предположим, я соглашусь и приеду в чужой дом. Естественно, впаду в замешательство, но оно будет объяснимо, ибо по легенде раньше я никогда у шурина не бывала. Но все остальное сопряжено с очевидным риском. Играть роль супругов не так легко, как кажется на первый взгляд. Ведь сколько в семейных отношениях существует нюансов, мелких и вроде бы незначительных деталей, которые, однако, сразу бросаются в глаза постороннему человеку. Не так посмотришь, не то скажешь, не так себя поведешь – и все, пиши пропало. Да и сама аура взаимоотношений между мужем и женой абсолютно иная, нежели у обычной пары влюбленных. Тут, помимо любви, присутствует еще кое-что важное. И имя ему – быт.

Утренний посетитель производил впечатление параноика, но говорил грамотно и умело составлял фразы. В наши дни это большая редкость. Значит, далеко неглупый он человек. Может, специально дурнем притворяется? Зачем, чтобы произвести на меня впечатление?

Мучимая весьма противоречивыми размышлениями, я с головой погрузилась в недра шифоньера, содержимое которого ввергло меня в еще большее уныние. Я так давно не ходила с кавалерами в ресторан, что забыла, как это делается, и что надевают в подобных ситуациях дамы. Обычно, посещение ресторана было так или иначе связано с работой. То на семинар какой-нибудь пригласят, а он потом заканчивается оголтелой пирушкой в увеселительном заведении, то кто-нибудь из коллег юбилей отмечает…

В последние время все мое внимание было сосредоточено на обновлении гардероба дочери. О собственном гардеробе я почти не заботилась. Покупала, в основном, удобные вещи, нужные в быту и на работе, а не то, что могло бы произвести впечатление на окружающих. Приобретала блузки, брюки и пуловеры. Но в этом в ресторан не пойдешь, даже в Снежске.

Я с ожесточением рылась в шифоньере и отыскала несколько когда-то модных костюмов. Подумав, отложила их в сторону, полагая, что неприлично даме, которой делают, пусть и понарошку, предложение руки и сердца, принимать его в брючном костюме десятилетней давности. К тому же у меня возникли опасения, что я не влезу ни в один из них. Проверкой заниматься не стала, дабы окончательно не испортить себе настроение.

К вечерним платьям я боялась прикасаться, как к огню. Все они приобретались в ту далекую и незабвенную пору, когда постоянные ссоры с мужем поддерживали мой организм в отличной спортивной форме. Это после развода я дала слабину и немного погрузнела. Кроме того, настолько отвыкла от светских раутов, что совершенно забыла, как следует носить эти самые великосветские платья.

Наряды вылетали из шифоньера один за другим. Я придирчиво осматривала их со всех сторон и безжалостно швыряла за спину. Вскоре позади меня на полу выросла солидная куча тряпья, хоть секонд-хэнд открывай. Я готова была руки на себя наложить. Время неумолимо приближалось к восьми вечера, а у меня еще не было наряда, не говоря уже о прическе!

– Чем это ты тут занимаешься?

Я не слышала, как ко мне в комнату вошла дочь, и ее вопрос прозвучал сродни выстрелу. Должно быть, Дашкины гости разошлись по домам, а я, поглощенная своими заботами, этого не заметила. Интересно, как им удалось так тихо проскочить мимо меня? Обычно компания молодежи вываливается шумной галдящей гурьбой, и даже Людка за стенкой слышит, что мои гости расходятся. Дашка, не сводя с меня изумленного взгляда, спокойно собрала с пола разбросанное тряпье и водрузила его на кровать.

– Никак мы и правда кавалера нашли! – в ее глазах так и плясали, так и прыгали неугомонные озорные чертики. – И кто же он, если не секрет? Подпольный миллионер? Бандит? А может, известный спортсмен?

– Ну откуда, скажи на милость, в нашем захолустье может объявиться спортсмен? – не выдержала я. – Или миллионер! Он обыкновенный человек. Господи, я даже не знаю, чем он занимается!

– Значит, все-таки бандит, – довольно ухмыльнулась Дашка.

– Он меня в ресторан пригласил, – пожаловалась я дочери.

– И ты не знаешь, что надеть, – блеснула догадливостью моя дочь. – Это верный признак того, что ты к нему неравнодушна.

– Глупости! Мы знакомы всего несколько часов. К тому же я даже не знаю, как его зовут.

– Вот это номер! – восторженно запрыгала передо мной Дашка и захлопала в ладоши. – Ну ты, мать, даешь. Быстро это у вас получается. А выйти за него замуж он еще не предлагал?

– Предлагал, – честно призналась я, поражаясь проницательности дочери – в кого это она?

– И что ты ему ответила?

– Что подумаю.

– И то слава Богу, – с облегчением перевела дух Дашка. – А то все меня пилишь да укорами изводишь. А сама-то, ишь, седина в голову, бес в ребро!

– Дашка, не испытывай судьбу, жалеть не буду, а рука у меня, ты знаешь, тяжелая, – притворно пригрозила я и обречено отошла от шифоньера. – Лучше помоги наряд подобрать.

Еще битый час ушел на мою экипировку. Дашка старалась так, будто собирала меня то ли на войну, то ли в последний путь, что, в принципе, было одно и то же. Наконец, ее старания увенчались успехом. Я с удовольствием крутилась перед зеркалом, придирчиво разглядывая себя со всех сторон. Рядом с нахмуренными бровями застыла Дашка, насуплено созерцая дело рук своих.

– Чего-то не хватает, – озабоченно бормотала она себе под нос.

На мой взгляд, хватало всего. Разве что молодости и задора было маловато. А так сооруженный совместными усилиями симбиоз белого брючного костюма (верх) и дашкиной длинной черной юбки (низ) смотрелся на мне весьма неплохо. Ходит же мой кавалер в пиджаке в самую жару, а мне нельзя, что ли? Да и вечеру прохлада опускалась на город. На ноги я планировала натянуть черные босоножки, купленные по случаю пару недель назад. Как говорится, сойдет для сельской местности.

Тут Дашку осенило, она с силой хлопнула себя по лбу, так, что я испугалась за ее здоровье, прежде всего, умственное, и легкой ланью умчалась в соседнюю комнату. Вернулась оттуда, держа в руках свою заветную шкатулку с драгоценностями. Вывалив содержимое шкатулки на кровать, дочка с ногами забралась туда же и стала рыться в образовавшейся кучке. Она сразу выбрала и решительно отпихнула в сторону все золотые и серебряные изделия, словно не доверяя мне. Может, боялась, что я растеряю их в порыве страсти?

Я присела рядом и молча наблюдала за ее поисками, искренне недоумевая, почему благородные металлы нисколько не заинтересовали Дашку. По опыту я знала, что в такую минуту лучше не вмешиваться, и потому стоически хранила молчание. Наконец, Дашка издала торжествующий вопль и, выудив из кучки какую-то дешевую побрякушку, прилепила ее к моему жакету с левой стороны.

Я встала и подошла к зеркалу. В то же мгновение и из моих уст вырвался громкий вопль неподдельного ужаса, левая рука изогнулась в непроизвольных конвульсиях, правое веко задергалось. На безупречно белом жакете нагло восседала невообразимо жуткая тварь, отдаленно напоминающая паука.

– Что это? – трясущейся конвульсивной рукой я указала в зеркало.

– Неплохо, да, – зеркало отразило широкую улыбку Дашки, которая выглянула из-за моего плеча. – Это мне подарили. Кажется, сколопендра или саламандра. Нет, фаланга, вот что это такое. Как живая, правда? Сходство невероятное, даже волосики как настоящие. А что ты хотела, последний писк моды.

– Скажи спасибо, что у меня нервы крепкие, а то бы ты сейчас услышала последний писк своей мамочки.

Пресловутая фаланга со стороны выглядела как живая, хотя я и не была до конца в этом уверена. Никогда мне не доводилось встречать живых фаланг, равно как и дохлых, поэтому я могла и ошибаться. В любом случае, тварь нагнала на меня страха. Зато она могла послужить надежным оберегом. Вряд ли какой насильник, даже самый отъявленный негодяй, решится наброситься на женщину, на груди у которой восседает этакая крокозябра. Я не сразу рискнула дотронуться до фаланги рукой, а когда переборола охватившее меня отвращение и дотронулась, то поняла лишь, что сделана она из какого-то металла, покрытого золотистыми ворсинками.

До восьми оставалось еще немного времени, и Дашка в спешном порядке взялась за мою голову. Парикмахером она была неважным, но ожесточенную битву с моими волосами все же сумела выиграть. По крайней мере, я осталась удовлетворена видом своих слегка завитых и тщательно уложенных с помощью лака волосиков. Фэйс-конттоль на входе в ресторан должна была пройти.

– Не волнуйся и не комплексуй, – тоном многоопытного наставника поучала меня дочь. – Светлые волосы всегда в цене. Даже если ты придешь растрепанной, на тебя все равно обратят внимание. Ты же блондинка.

– Конечно, обратят, – раздосадовано кивнула я. – Кто ж на ходячую швабру внимания не обратит?

– Успокойся, в таком виде ты будешь просто неотразима.

Ровно в восемь я, снедаемая любопытством и охваченная трепетным волнением, спустилась вниз и осторожно выглянула из подъезда. И практически сразу заметила его. Угловатая и чуточку сутулая фигура моего жениха маячила у выстроившихся напротив нашего дома гаражей. Облачен он был все в тот же пиджак цвета соли с перцем, который был на нем утром. Судя по всему, он никуда не уезжал, обманув нас с Людкой, или же попросту не придал значения тому, как будет выглядеть, и забыл переодеться. Хотя, может, ему и не во что было переодеваться? При мысли об этом я тоскливо дотронулась рукой до фаланги.

Жених нетерпеливо ходил взад-вперед по бегущей вдоль гаражей тропинке. Он то и дело поглядывал на часы и явно нервничал. Его поведение невольно передалось и мне.

– Добрый вечер, – натужно, но приветливо поздоровалась я, выходя из своего укрытия. – Давно ждете?

– Всю жизнь, – сладко проворковал он, обернувшись ко мне. Я усмехнулась – где это он таких дешевых комплиментов нахватался?

Его взгляд довольно нахально и оценивающе скользнул снизу-вверх по моей фигуре и застыл на фаланге. Радужная улыбка сползла с его лица. Он заметно побледнел и смешно зашевелил губами, словно собирался мне что-то сказать.

– Не бойтесь, она уже дохлая, – беззаботно махнула я рукой. – Вернее, я хотела сказать, что это такое украшение. Оно и не было живым. Последний писк моды.

Мужик не ответил, понимающе взглянул сначала на меня, потом на злополучную фалангу и, выудив откуда-то из кармана крохотный букетик каких-то поникших фиалок или ромашек, а может, это были анютины глазки, с чувством протянул его мне.

– Какая прелесть, спасибо, – без особого восторга ответила я, благосклонно принимая дар и лихорадочно размышляя, как бы от него незаметно избавиться по дороге.

Дело в том, что с детства меня преследовала аллергия на полевые цветы, и тем самым вызывала раздражение моего папаши. Он был большим любителем походов в лес, и каждый раз старался привлекать к этому всю семью. Но стоило только родителям взять с собой меня, как у них начинались проблемы. Цветочная пыльца действовала на меня невообразимо быстро, и спустя несколько минут я становилась похожей на Вини Пуха, до смерти искусанного пчелами. Мое личико распухало и покрывалось ядовито-красными пятнами, доводя отца до предынфарктного состояния.

Мой спутник колебался и не знал, как себя вести. Пришлось брать инициативу в свои руки. В буквальном смысле, ибо я взяла его под руку и спросила:

– Какие у нас планы?

Пока он думал, что ответить, я воспользовалась заминкой и незаметно откинула смертельно опасный букетик к ближайшему гаражу.

– Мы идем в ресторан, как я и обещал, – приветливо улыбнулся жених, все еще недоверчиво кося глазом на жуткую тварь на моем жакете.

До единственного в городе ресторана мы добирались пешком, благо идти было недалеко. Десять минут спустя мы уже сидели в отдельном кабинете и с интересом изучали меню. Официантка неопределенного возраста с подозрительно помятым лицом высилась рядом, всем своим видом выказывая полное пренебрежение к нашим персонам. Должно быть, она привыкла к посещениям клиентов другой породы. Например, развеселых вахтовиков-строителей, вернувшихся с полными денег карманами с Севера или из столицы.

– Что будем заказывать? – заторопила она нас.

Признаться, я оказалась в затруднительном положении. Меню захолустного ресторана, скатерти в котором, должно быть, не стирали, а протирали влажной тряпкой, поражало разнообразием трудно выговариваемых названий. Судя по выражению лица моего спутника, он столкнулся с аналогичными проблемами.

– Уважаемая Маша, выбор за вами, – нашелся, наконец, мой кавалер, выдавив из себя подобие виноватой улыбки.

Я ответила ему убийственной ухмылкой и взялась за заказ.

– Будьте добры, принесите порцию тунгусского креопата с соусом из жеже-дорба, расстегай с ювенирным имбирем, стакан сока из мексиканской морошки и что-нибудь поесть.

Официантка записала мой заказ на бумажку и посмотрела на меня так, будто сама соус из жеже-дорба ела с детства, и он успел ей порядком опротиветь.

– Кстати, откуда у вас мексиканская морошка? – справился мой кавалер, испытывая, видимо, опасение, что мне подадут не то, что указано в меню.

– Из Мексики, – гордо отрезала официантка.

– Разве она там растет?

– Раз прислали, значит, растет, – подчиняясь железной логике, отрезала баба в чепчике. – Что будете заказывать?

Мой кавалер заказал что-то из итальянской, судя по фонетике названий блюд, кухни. В ожидании заказа мы наполнили бокалы белым сухим вином, которое нам принесли сразу.

– Я поднимаю свой бокал за вас, – провозгласил жених. – За вашу неземную красоту, неподражаемое очарование и обаяние.

– Горько, – невпопад ляпнула я и залпом опрокинула в себя вино.

Кавалер тоже осушил бокал до дна, только в отличие от меня пил он маленькими, но жадными глотками. Я как зачарованная следила за тем, как его острый кадык, словно поршень, ходит вверх-вниз по горлу.

– Расскажите мне о себе, – безапелляционно потребовал он, промокнув влажные от вина губы не совсем свежей на вид салфеткой.

– Лучше вы расскажите мне о себе, – парировала я, гигиены ради воспользовавшись не салфеткой, а приложив к губам свой собственный носовой платочек. – Сдается, что вы знаете обо мне гораздо больше, чем я о вас. Мне кажется это несправедливым. Согласитесь, что в нашей с вами ситуации именно я имею право задавать вопросы.

– Совершенно верно, – с готовностью отозвался он, ловко наполняя опустевшие бокалы. – Вас наверняка интересует моя мама и все, что с ней связано. Хорошо, расскажу вам кое-что. Мама родила нас с братом, когда ей было уже за тридцать. Мы с Игорем близнецы, хотя ни капельки не похожи. Такое иногда случается. Хотя мама говорит, что до семи лет даже она не могла нас различить. Но затем что-то случилось, и наши лица, как и наши судьбы, стали меняться. Игорь рос здоровым мальчиком, а я часто болел. Он был смел и силен, я – слаб и трусоват. По окончании школы наши дороги окончательно разошлись. Он желал добиться успеха и стремился к достижению своей цели всеми способами, а я поступил в институт, выучился на инженера, и по распределению приехал в Снежск. Родом ведь мы не отсюда, а из Орловской области. В Снежске я устроился на завод. Там и проработал всю свою жизнь. Игорь, напротив, добился успеха. Правда, он успел отсидеть в тюрьме, скажем так, за спекуляцию. Зато когда освободился, его талант в новых условиях пришелся ко двору. Я точно не знаю, как он зарабатывает деньги. Мы долгое время не общались, почти двадцать лет не разговаривали, не встречались и даже не переписывались. Причина размолвки была до смешного банальной: не поделили бабушкин сундук.

_ Неужели сундук» – меланхолично спросила я, пытаясь поддержать беседу, как это делает британская королева, большой мастак в таких делах.

– Нам досталось наследство от умершей бабушки, но мы так и не смогли разделить его по-братски, – объяснил кавалер, и тайна бабушкиного сундука сразу утратила для меня интерес. – В конце концов, я уступил, но отношения между нами были безнадежно испорчены. Мама знала об этом и, конечно, сильно переживала, но ничего не могла изменить. Мы разъехались по разным городам. Игорь много времени проводил в столице. Лишь недавно я узнал, что он выстроил себе роскошный особняк в Орловском полесье и пытался перевезти туда мать. Но она ни в какую не хотела покидать родной Орел и нашу скромную квартирку. Только тяжелая болезнь повлияла на ее решение.

Тут нас прервали. Шторки, заменяющие дверь кабинета, распахнулись, пропуская внутрь уставшую от жизни официантку. Она принесла наш заказ и ловко расставила его на столе. Глядя на содержимое тарелок, я не могла сдержать праведного гнева.

– Что это вы мне принесли? – возмутилась я, изучив содержимое своей тарелки. – Я же заказывала тунгусский креопат с соусом из жеже-дорба, а вы принесли обыкновенное картофельное пюре с подливой и тефтелями!

– Необыкновенного пюре у нас нет, – хладнокровно отрезала она. – А это не тефтели, а жеже-дорба!

– Не нужно мне пюре, принесите креопата! – требовала я, хотя мало себе представляла, как на самом деле выглядит этот самый креопат и что это вообще такое. – И чтобы он обязательно был тунгусским! Знаете, я в этом хорошо разбираюсь. С завязанными глазами могу отличить тунгусского креопата от нетунгусского.

– Может, вам у нас стоит поработать? – официантка окинула меня презрительным взглядом, вздохнула и, проронив загадочное слово «провинциалы», удалилась, гордо виляя щуплым задом.

Моему кавалеру не повезло еще больше. На его тарелке красовалось несколько длинных макаронин явно отечественного производства, обильно политых томатным соусом и прикрытых сверху вялым листиком салата.

– Что ж, давайте есть, – нашелся мой жених и уверенно взялся за вилку и высокую итальянскую кухню.

Кушать мне отчего-то расхотелось. Поход в ресторан начал утомлять и раздражать меня. Все-таки я представляла себе все несколько иначе.

– А чем больна ваша мама? – спросила я, совершив попытку переключить свое внимание с ужасного вида пищи на интересующий меня разговор.

– Рак легких, – не отвлекаясь от еды, поведал жених. – Раньше она много курила. Недавно ей сделали операцию, но начались осложнения. У нее даже шов не заживает.

– Как же ее выписали из больницы?

– Брат постарался. В больнице он договорился, а у себя дома целый медицинский кабинет оборудовал, приходящего врача пригласил и нанял сиделку. Но маме все равно становится хуже.

– У меня есть несколько знакомых – хороших врачей, – сказала я. – Могу позвонить им и попросить осмотреть вашу маму.

При этих словах мой жених чуть сам на тот свет не отправился. Макароны словно застряли у него в горле. Он смотрел на меня с неприкрытым ужасом в широко распахнутых глазах.

– Спасибо, не надо, – выдавил он, наконец, из себя ответ. – Ни в коем случае, ее нельзя беспокоить. Нас строго предупредили на этот счет. Рядом должны находиться только лечащий врач, к которому она привыкла, и самые близкие родственники.

– Ну, не надо, так не надо, – обиделась я.

Подумаешь, барин нашелся. Ему и так навстречу идут, а он тут еще норов свой показывает. Я настолько обиделась, что весь наш дальнейший разговор свелся к обмену сухими, полуофициальными фразами. Мы еще раз обговорили условия моего контракта: я выдаю себя за его супругу, и приезжаю на день навестить умирающую свекровь. Знакомлюсь с братом, и убеждаю его в том, что у нас с семейной жизнью полный порядок. Затем получаю свои деньги и уезжаю. За работу жених предложил мне тысячу долларов, но я зачем-то заартачилась, заявив, что за такие хлопоты мне и половины хватит.

– И все-таки меня терзают сомнения, – сказала я, когда мы в сотый раз повторили основные условия. – Вдруг ваш брат заметит, что его надувают. И мне будет неловко, и вам ничего хорошего это не принесет, вы же сами говорили.

– Но если вы откажетесь, будет еще хуже, – привычно взвыл мужик, и я испугалась, что он вновь падет на колени. – Подумайте, своим согласием вы можете восстановить благополучие и равновесие в нашей семье, но отказом можете все окончательно разрушить.

Я задумчиво пережевывала креопата, и думала о том, как ловко мужик сумел меня подловить. Тонкий психолог, а говорил, что с женщинами у него проблемы. Вон ведь перед каким выбором меня поставил. Или соглашайся и заработай деньги, или откажись и разрушь семью. Знает, подлец, женские слабости. Ни одно женское сердце не останется черствым, когда речь идет о семейных переживаниях.

– Хорошо, я даю вам предварительное согласие, но окончательный ответ будет только завтра. Мне надо посоветоваться с дочерью.

На этом наш разговор практически исчерпал себя. Мы ели блюда из общепитовской столовой, которые непостижимым образом оказались в ресторане и подавались под диковинными названиями, пили вино, а потом водку. В отношении потребления алкогольных напитков я никогда не держала себя в узде, но и не напивалась до беспамятства. Не было такого намерения у меня и на этот раз. Немного сухого вина, немного водочки по идее должны были приподнять изгаженное за день настроение. Но вместо этого я в какой-то момент почувствовала, что почва уходит из-под ног, звуки становятся все тише, а в глазах плывут радужные круги. Последним, что отпечаталось в моем затухающем сознании, были большие и печальные глаза моего кавалера, имя которого я снова забыла спросить.

Пробуждение далось мне с невероятным трудом. Вслед за солнечным светом, бьющим из окна прямо в глаза, явилась ужасающая головная боль. Стоило пошевелиться, как кровь бешено запульсировала в висках, голову стиснуло, словно огненным обручем, и я вновь бессильно повалилась на подушку. Из моих уст исторгся мучительный стон, а в голове замаячила мысль о спасительном холодном компрессе. Эх, ну почему до сих пор не изобрели домашних роботов, которые могли бы исполнять все твои желания по щелчку пальцев? Робот с компрессом мне бы не помешал.

Я закрыла глаза и расслабилась, пытаясь унять головокружение. Передо мной то и дело возникали и испарялись яркие мысленные образы. Я не сразу сообразила, что являлись они из вчерашнего вечера. Странно, но я почти ничего не помнила, и воспоминания приходили ко мне обрывочными и какими-то размытыми. Вот промелькнул ресторан, хамоватая официантка… Затем явилось чье-то невообразимо жуткое мужское лицо, показавшееся мне знакомым. Как его зовут? Владик, Вадик, Дима, Костя, Юра?.. Я перебрала в уме больше двух десятков мужских имен, включая Никифора и Акинфея, но ни одно из них не вызвало у меня абсолютно никаких ассоциаций. Безымянный мужик все больше овладевал моим воображением, но его образ становился все более размытым. Устав от напряженной работы ума, я с огромной неохотой разлепила глаза и вскрикнула от неожиданности, увидев, что надо мной склонился тот самый безымянный мужик. Он пристально смотрел на меня, точно хотел прочитать мои мысли или прожечь мне лоб взглядом. Заметив, что я проснулась, он удовлетворенно улыбнулся и произнес:

– Доброе утро. Как спалось на новом месте?

– Спасибо, весьма хреново, – вяло отозвалась я и приподнялась на локте, с благодарностью принимая из его рук стакан с ледяной минеральной водой и две таблетки аспирина.

Одним махом проглотив таблетки, я с жадностью осушила стакан до самого донышка.

– Еще? – спросил мужик и, не дожидаясь ответа, вновь наполнил стакан.

Вторую дозу я пила гораздо медленнее, смакуя каждый глоток. Голова все еще побаливала, но боль постепенно отпускала и возвращалась лишь тогда, когда я неосторожно совершала резкое движение. Даже радужные круги перестали плыть перед глазами.

Немного придя в себя и собравшись с мыслями, я, наконец, могла приглядеться к окружающей обстановке. Секунды хватило на то, чтобы понять: проснулась я не у себя дома. Небольшая комнатка, залитая ярким дневным светом из единственного, большого окна посреди стены, походила на гостиничный номер. Минимум мебели и максимум уюта. Односпальная кровать, на которой валялось мое бренное тело; картина над головой; прикроватная тумбочка со стоявшими на ней дешевым китайским будильником и простенькой вазой с тремя искусственными розами; небольшой платяной шкаф у стены и пара мягких стульев – вот и все, что составляло интерьер комнаты. Уютно, но это была не моя комната.

Лысоватый мужик с кислой физиономией продолжал возвышаться над кроватью с опустевшей бутылкой минералки в руке. Он с любопытством наблюдал за мной, явно ожидая вопросов. Тут я поняла, что не помнила, как ушла из ресторана, и с отвратительной догадкой полезла рукой под простынь. К счастью, я была одета. На мне была чья-то пижама, но это ничего не значило. Я вопросительно взглянула на мужика, а тот будто ожидал подобную реакцию и поспешно заверил:

– Ничего не было.

– Где я вообще нахожусь, и кто вы такой? – поинтересовалась я, на всякий случай подтянув колени к груди и оправив на себе простынь.

– Не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. Помните меня? Мы вчера вместе ходили в ресторан. Там вы немного… увлеклись и потребовали немедленно ехать к маме.

– К маме? – недоверчиво переспросила я. – Зачем, я же была у нее позавчера!

– Вы не поняли. Мы поехали к моей маме, которая тяжело больна. Вспоминаете? Мы с вами женаты, и приехали навестить умирающую старушку.

– Мы женаты!? – заорала я, чувствуя, как волосы на моей голове встают дыбом. – У меня что, амнезия? Почему я ничего этого не помню?

А в голове лихорадочно вертелось: когда это я успела замуж выскочить? К тому же за такого урода. И сколько же я выпила перед тем, как выйти замуж? Все, больше никаких крепких напитков, решила я, только кефир и ряженка.

– И давно это у нас? – отводя взгляд в сторону, спросила я.

– Что – это? – не врубился он.

– Ну это, давно мы с вами женаты?

Он усмехнулся и взглянул на наручные часы.

– Учитывая то, что согласие на брак вы дали еще при нашей первой встрече, то через двадцать минут как раз минуют сутки.

– Какой ужас, – простонала я, снова бухаясь на подушку. – Я уже сутки замужем и даже не подозревала об этом. Признайтесь, вы меня нарочно напоили, чтобы я себя не контролировала?

– Что вы, конечно же нет, – не на шутку перепугался он. – Мы с вами сидели в ресторане и обговаривали детали нашей сделки. Помните: вы выдаете себя за мою жену, знакомитесь с моим братом и мамой, а затем уезжаете. За это я плачу вам сто долларов.

– Кошмар, получается, что я – продажная женщина, – вновь застонала я, уничтоженная новыми нелицеприятными открытиями. – И стою всего-навсего сто долларов. А куда делась тысяча?

– А, так вы кое-что все-таки помните, – улыбнулся мужик. – Вчера вы отчаянно торговались. Когда я предложил вам тысячу, вы сбили цену до пятисот. А когда я согласился на ваше предложение, вы заявили, что обмануть вас не удастся и сбили цену до ста долларов. Потом вы сами собирались мне заплатить, но мне удалось вас отговорить. В результате мы сошлись на сотне и ударили по рукам.

– Ох, лучше бы я не просыпалась, – простонала я, пряча лицо в ладонях.

– Затем вы выпили, вам захотелось танцевать, – как ни в чем не бывало, продолжал восстанавливать события минувшего вечера мой свежеиспеченный супруг. – Мы потанцевали, потом еще выпили. Затем вы отправились на кухню и начали учить поваров правильно готовить этот, как его… ах да, жеже-дорба. Вы сказали, что знаете секретный семейный рецепт. Когда вас оттуда выгнали, я расплатился и намеревался проводить вас до дома. Но на улице вы от меня сбежали, залезли на памятник Ленину и начали кидаться оттуда мелочью в подоспевший наряд милиции. Мне стоило больших трудов и денег уговорить милиционеров не забирать вас в вытрезвитель. Кстати, ваше служебное удостоверение тоже сыграло свою роль. Только зря вы его порвали.

– Я разорвала свое удостоверение? – меня охватило чувство крайнего стыда. Лицо мое горело, и, чтобы скрыть это, я е тщательнее закрыла его ладонями.

– Я пытался вам помешать, но вы и слушать ничего не хотели, – продолжал добивать меня мужик. – Заявили, что вам надоело так жить и хочется острых ощущений. Затем предложили взорвать машину главы администрации района и спели припев из песни «Нас не догонят».

– Дура, – в сердцах выругалась я. – Я же не знаю этой песни.

– Время было позднее, и у здания администрации машины главы не оказалось. Тогда вы решили взорвать хотя бы такси, вот оно-то у здания администрации как раз стояло. Вынули из сумочки флакон дезодоранта и напали на таксиста. Наверное, он до сих пор благоухает вашим ароматом. Вы израсходовали на него весь флакон. Пока таксист чихал и кашлял, вы залезли на заднее сидение такси и заявили, что вам там нравится, и вы будете там жить. Вы уверяли нас с таксистом, что и в такси люди могут неплохо жить и требовали немедленно вас там прописать. К счастью, ваш запал быстро пошел на убыль. Вы уснули, а я счел за лучшее отвезти вас домой. Разумеется, таксист получил от меня денежную компенсацию за доставленные ему неудобства, так что вы все равно обошлись мне в кругленькую сумму. Пока еще не в тысячу долларов, но близко к тому.

– Но это же не мой дом, – пролепетала я слабым голосом, чувствуя себя окончательно униженной. – Куда вы меня привезли?

– Вы совершенно правы, – спокойно улыбнулся он. – Это дом моего брата, Игоря, о котором я вам вчера рассказывал. Я не был уверен, что ваша дочь все правильно поймет, и рискнул привезти вас сюда. Даше я уже позвонил и объяснил, что вы задержитесь у меня на некоторое время. Вашу подругу я тоже обо всем уведомил, так что беспокоиться не о чем. Отдыхайте, приходите в себя. А когда придете в норму, я вас познакомлю с моей мамой. Завтра вы сможете вернуться домой с законно заработанной суммой в кармане. А теперь я готов выслушать любые ваши вопросы и пожелания.

Мне показалось странным то, что имя «Даша» проскользнуло в его речи как-то слишком уж обыденно. Откуда он знает, как зовут мою дочь? Я ему сказала? Но я не помнила, чтобы говорила. Впрочем, в этот момент мне было не до воспоминаний. Меня одолевали другие вопросы:

– Кто меня раздел и где моя одежда?

– Ваша одежда висит в шкафу, в целости и сохранности, – успокоил меня мужик. – А раздевались вы сами, предварительно заехав мне по уху сумочкой. Вы сначала ногой пытались меня пнуть, но после двух-трех падений до вас дошло, что сумочкой удобнее.

Такое объяснение меня вполне удовлетворило, и я, выпроводив из комнаты мужика, могла, наконец, предаться размышлениям.

Итак, я напилась и натворила глупостей. Звучало это, в общем-то, вполне правдоподобно. Алкоголь действовал на меня всякий раз по-разному, и я давно уже ничему не удивлялась. Но такое со мной случилось впервые. Даже в далекой и бесшабашной молодости такого не бывало.

Я вновь и вновь прокручивала в голове то, о чем поведал безымянный мужик. Что-то смущало меня в его рассказе, но я не могла уловить, что именно. Если бы в тот момент мой мозг был способен на трезвые размышления, дальнейших событий могло и не произойти. Я бы вернулась домой и до конца дней своих испытывала угрызения совести. Но в голове стояла сплошная мешанина из мыслей разумных и несуразных. Ниточка, которая могла связать их в единое целое, отсутствовала, а думала я лишь о том, как взгляну в глаза хозяину дома после того, как меня доставили сюда в непотребном виде. И мой муженек тоже хорош! Ведь как волновался, переживал, что я откажусь. Невестку хотел к постели больной матери подвести, чтобы жизнь ей хоть на пару дней продлить. А кого привез вместо обещанной красы? Пьяную бабу в бессознательном состоянии. Да тут и у здоровой свекрови приступ может случиться!

Морща лоб от боли и мучительных раздумий, я валялась в кровати, уставившись невидящим взглядом в потолок. Паутина воспоминаний и догадок все больше запутывалась. Допустим, у меня хватило ума, чтобы явиться в ресторанную кухню. Но для этого не обязательно надо было напиваться. Обладая неугомонным характером и обостренным чувством справедливости, я могла проделать это и без алкоголя. Не люблю, когда меня обманывают. А обслуга в ресторане явно обманывала своих клиентов. Где это видано, чтобы обычное пюре с ужасной подливой продавали по баснословным ценам!

Могла я поверить и в то, что залезла на памятник. Всегда мечтала это провернуть. Несчастного Ленина мыли два раза в год. Все остальное время он, по милости голубей, больше походил на Горбачева. Остается только гадать, как мне удалось вскарабкаться на высоченный пьедестал, на котором возвышался каменный истукан. Без посторонней помощи или без лестницы сделать это было невозможно. Или возможно?

Схватка с милицией тоже была в моем духе. Никогда их не любила. Нередко жизненные перипетии сводили меня со стражами порядка, и я каждый раз убеждалась в том, что лишь редкие единицы из их числа, подобные моему другу Ромке, способны на разумные и законные действия. В райотделе служили, в основном, молокососы, вчерашние уличные хулиганы, нацепившие на себя форму, но забывшие поменять нутро. Страдали же от этого, как правило, добропорядочные граждане, перед которыми доблестные стражи порядка не стеснялись демонстрировать свою, мягко говоря, силушку.

В конце концов, я пришла к выводу, что мое смущение могут вызывать только два момента. Во-первых, я не верила в то, что могла собственноручно разорвать свое служебное удостоверение редактора районного радио. Это святое. Мне стоило больших трудов получить его, и потому оно было мне особенно дорого. Начальство долгое время наотрез отказывалось снабжать меня служебным документом, мотивируя это тем, что в районе моя личность и без того прекрасно всем известна. Но я настояла, а поскольку закон был на моей стороне, начальник сдался и удовлетворил мою просьбу. С тех пор удостоверение постоянно лежало в моей сумочке, куда бы я не отправилась. К тому же за утрату удостоверения полагался выговор. Вот почему эта деталь рассказа показалась, по меньшей мере, странной.

Во-вторых, настораживало то, что я так легко дала себя увезти неведомо куда. Я слишком дорожила своей шкурой, чтобы позволить кому-то поступить со мной таким образом. Если только не потеряю над собой контроль.

Вновь порывшись в памяти, я припомнила, что за весь вечер выпила три крохотных стопочки водки и граммов двести сухого белого вина. Даже учитывая то, что закуска подкачала, я не могла напиться до бессознательного состояния. Неужели этот гад мне что-то подсыпал в бокал? Но зачем, если мы и так обо всем договорились!

Сидя в одиночестве в незнакомой комнате вопросы можно было задавать бесконечно. Но получить на них ответы, не покинув пределы комнаты, было нельзя. Оставив все разгадки на потом, я решила одеться, привести себя в надлежащий вид и совершить экскурсию по дому. Раз уж очутилась здесь, надо выполнять условия сделки. В конце концов, нет ничего сложного в том, чтобы улыбнуться братцу и посидеть пять минут у постели больной старушки. Может, это зачтется мне на небесах. А потом я уеду и завтра уже буду дома, вспоминая обо всем, как о забавном приключении.

Ободренная оптимистичными мыслями, я слезла с кровати, и, все еще пошатываясь после вчерашнего, прошлепала к платяному шкафу. Кроме моего костюма и сумочки внутри больше ничего не было. Я сняла костюм и положила его на кровать. Затем быстро скинула чужую пижаму, украшенную причудливым узором из цветочков и розовых слоников, и нацепила свою одежду. Это придало мне сил и уверенности. Как будто очутилась за неприступными стенами собственной крепости.

Босоножек в шкафу не оказалось, и пришлось временно натянуть на ноги пушистые, в виде двух забавных собачек, тапочки, которые я нашла у кровати. Должно быть, со стороны смотрелась я довольно нелепо: в строгом жакете, длинной юбке и с огромными собаками на ногах. Но мне было не до приличий. К тому же, после моих вчерашних проделок хозяев дома вряд ли чем-то еще можно было удивить.

Одевшись, я проверила содержимое сумочки. Как ни странно, но все оказалось на месте, в целости и сохранности. Включая мелочь в кошельке, которой, если верить словам мужика, я бросалась в ментов. Выходит, либо он меня обманул, либо я кидалась в них чужой мелочью. Но чьей, позвольте спросить? У Ленина одолжила? Так или иначе, но незначительная деталь в очередной раз вызвала у меня острый приступ сомнений. Внутри меня росло и ширилось чувство, что здесь что-то не так.

Удостоверение в сумочке отсутствовало. Обычно я его держу в потайном карманчике, вместе с кошельком. Карманчик надежно закрывается замком-молнией, и вероятность того, что оно могло случайно выпасть, была ничтожно мала. К тому же, кошелек остался на месте. Но, если я все-таки разорвала удостоверение, то где же обрывки? Неужели я их выбросила? Нет, не может быть. Я бы наверняка испытала раскаяние и сложила бы все до мельчайшего кусочка обратно в сумочку, чтобы дома все аккуратно склеить.

Но факт оставался фактом. Удостоверения в сумочке не было. Пораскинув мозгами, я пришла к выводу, что у меня с собой нет вообще никаких документов. А без документов я чувствовала себя, как голая.

Пока мои сбивчивые мысли выстраивались в более-менее стройном порядке, я поправила растрепанную прическу, воспользовавшись услугами зеркала, которое обнаружила с внутренней стороны дверцы платяного шкафа. Увиденным осталась довольна. Для сорокатрехлетней дамы, учинившей вечером настоящий разгул, я выглядела вполне нормально.

Заправив кровать, я допила из стакана остатки минеральной воды, закинула на плечо сумочку и опасливо выглянула в коридор. Мужа я уже не боялась, хоть мне и стыдно было попадаться ему на глаза. Гораздо больше меня беспокоила встреча с таинственным Игорем, моим крутым шурином и по совместительству владельцем особняка. Представляю, что он обо мне думает после того, как видел меня накануне в непотребном виде. Думаю, уже высказал братцу на мой счет. Мол, что за женушку ты сюда привел. Бабу базарную, а не жену.

На мое счастье, в холле никого не было. Я затаила дыхание и прислушалась. В доме царила удивительная тишина, от которой мне стало жутко. Не знаю почему, но во мне вдруг родилось ощущение того, что я нахожусь в тюрьме. Огромной, роскошной и абсолютно пустынной. А в качестве надзирателя где-то в длинных мрачных коридорах бродит мой супруг, гремя связкой громадных ключей.

Я выскользнула из своей комнаты и осмотрелась. Судя по всему, я находилась на втором (или на третьем?) этаже. На это указывала уходящая вниз лестница, видневшаяся в конце действительно длинного, теряющегося в полумраке, коридора. Единственное окно, расположенное как раз в районе лестницы, слабо освещало холл, а искусственное освещение не работало. Возможно, выключатель находился где-то поблизости, но, пошарив взглядом по стенам, я его так и не отыскала.

Помимо моей комнаты, на этаже располагалось еще несколько комнат. Двери в строгом порядке выстроились вдоль стен коридора. Я насчитала по четыре с каждой стороны. Табличка на ближайшей от меня двери ясно указывала на то, что находилось за ней. Открытие меня несказанно обрадовало, ибо не мешало освежиться, санузел пришелся весьма кстати.

Я вежливо постучала в дверь, справедливо опасаясь, что кто-то может оказаться внутри, и, поскольку ответа не последовало, смело вошла в ванную комнату. Выключатель оказался как раз под рукой. Вспыхнул яркий свет, и я невольно залюбовалась. Ванная была огромной по сравнению с той, которую я привыкла видеть в своей квартирке. Она была выполнена в светло-розовых тонах. Помимо чудесной ванны, изготовленной в виде морской ракушки, здесь также находилась кабинка для душа; раковина-тюльпан с огромным, невероятной красоты, зеркалом и заставленными разной, необходимой для ухода за собой, ерундой полочками; два пуфика, обитых розовой же кожей. Пол был выложен, скорее всего, итальянской плиткой и словно излучал нежное сияние. Видимо, где-то внутри были скрыты лампы.

В дальнем от входа углу располагался еще один совершенно необходимый предмет интерьера, заставивший меня возликовать, поскольку переполненный с вечера мочевой пузырь вот-вот грозил лопнуть.

Ванная комната была настолько хороша, что оттуда не хотелось уходить. Когда еще я окажусь посреди такого великолепия? Грех было им не воспользоваться. Недолго думая, я сбросила с себя одежду и забралась в душевую. Контрастный душ окончательно вернул меня к жизни. Я влезла в чей-то легкий купальный халат, присела на пуфик и с помощью найденного тут же фена скоренько просушила волосы. Пара взмахов расческой и цветущая Маша Юрик вновь смотрела на меня из зеркала. Вот теперь не стыдно было показаться на глаза хозяевам.

Натянув костюм, я схватила сумочку и выбралась наружу. В холле по-прежнему не было света. После яркого освещения ванной комнаты, мне понадобилось время, чтобы глаза привыкли к полумраку. Не знаю отчего, но полумрак вновь навеял мысли о том, что я вляпалась в глупую историю. Тревожные предчувствия незамедлительно зашевелились внутри меня. Внезапно мне стало не по себе.

– Есть хотите?

Вздрогнув всем телом, я обернулась на звук голоса и завопила что было сил. Передо мной стоял насмерть перепуганный муженек. Он растерянно озирался вокруг, точно каждое мгновение ожидая удара и не понимая, что могло меня так напугать.

– Простите, – смущенно извинилась я, перестав орать. – Вы появились так неожиданно…

– О, это моя вина, прошу у вас прощения. Я не хотел напугать вас.

Я вновь насторожилась. Муженек выглядел вежливым и учтивым мужчиной, что никак не вязалось с его вчерашним образом. Ко мне он явился рядовым таким как бы инженером, робким и застенчивым переростком, понятия не имеющим о правилах поведения с дамами. Сейчас же передо мной стоял совершенно другой человек. Гладко выбритый, с гордым, я бы даже сказала, холеным лицом. Его редкие волосы были аккуратно зачесаны назад, что придавало лицу выгодный интерес. Даже кислая физиономия не выглядела таковой. Наоборот, в ней словно прибавилось жизненных красок. Одет он был в отличный легкий светлый костюм, не имевший ничего общего со вчерашним ужасным пиджаком. К тому же на безымянном пальце его правой руки появился массивный золотой перстень. Рядовому инженеру такой не по карману.

Видимо, я увлеклась и разглядывала его достаточно беспардонно, поскольку муженек первым заговорил на волнующую тему.

– Это все брат, – пояснил он, одарив меня очередной застенчивой улыбкой тихого неврастеника. – Он заставил меня все это надеть, чтобы не расстраивать маму. Мы сказали ей, что теперь занимаемся совместным бизнесом. Согласитесь, в своем привычном облике я бы смотрелся весьма жалко рядом с братом.

Возразить было нечего, я и не стала возражать. Во-первых, я брата и в глаза не видела, а потому мне не с кем было сравнивать. Во-вторых, какое мне вообще дело до внутрисемейных отношений? Пускай хоть на ушах стоят и на головах ходят, мне ни тепло, ни холодно. Гораздо больше меня интересовало имя моего супруга. А он то ли не догадывался, то ли нарочно не говорил. Ну и глупые же будут у нас лица, когда я запнусь при Игоре, не зная, как назвать мужа. Впрочем, могу называть его лапулей или зайчиком, хотя, ему больше пошло бы кащеюшка или дистрофик ненаглядный. В семьях молодоженов такое в порядке вещей. Брату ведь невдомек, как мы там друг друга называем. Хоть олигархом или олигофреном, ему-то какая разница.

– Идемте, я провожу вас в столовую, – любезно предложил супруг.

Он потопал по коридору в сторону лестницы, а я послушно двинулась за ним. Принятые утром таблетки оказали благотворное действие, и я была не прочь впихнуть в себя чашечку горячего живительного кофе с крохотной булочкой.

– А где у вас телефон? – спросила я, когда мы спускались по лестнице, совершающей между этажами крутой разворот на сто восемьдесят градусов.

– Внизу, в гостиной, – охотно отозвался он. – Еще несколько аппаратов стоят в комнатах. Хотите позвонить?

– Да, Дашке, то есть дочери, – призналась я. – Она наверняка волнуется и переживает за меня. Ведь я должна была явиться еще вчера вечером.

– Я же вам говорил, что уже звонил Даше утром, – с глухим раздражением в голосе, как мне показалось, ответил муженек, но тут же исправился, – мне кажется, что звонок будет лишним.

– Уж лишним он точно не будет, – заверила я его и решительно схватила трубку, когда мы спустились в гостиную и наткнулись на телефонный аппарат.

Дашка ответила только после седьмого гудка. Сонный голос указывал на то, что я вырвала ее из постели.

– Спишь? В час дня? – вместо приветствия, выпалила я.

– А ты думаешь, что только тебе можно неизвестно где шляться по ночам? – немедленно отреагировала дочурка. – между прочим, я после ночной смены. Скажи спасибо, что вообще ответила, а то закрылась бы с головой подушкой и фигушки ты бы до меня дозвонилась.

– Ладно, не кипятись, – миролюбиво предложила я. – Как там дома дела?

– А как им быть? – удивилась Дашка. – Тут, кроме меня, никого нет, значит, волноваться нечего. Ты где, на работе? А то я тебе ночью домой звонила, но ты не брала трубку. Я думала, ты сбежала от своего чудовища и завалилась спать.

Я испуганно покосилась на стоявшего неподалеку муженька и на всякий случай прикрыла трубку рукой.

– Нет, я дома у своего чудо… кавалера.

– Круто! – восхитилась Дашка. – Ну и как там мой новый папочка поживает?

– Замечательно, – ответила я, переходя еще на полтона ниже. – Кстати, он тебе звонил сегодня утром?

– Кто, новый папочка? Ничего себе, у вас уже так далеко зашло? Смотри там, осторожнее.

– Я серьезно спрашиваю, звонил?

– Не-а, не звонил, – протяжно и заразительно зевнула на том конце провода Дашка. – А что, должен был?

– Вероятно, – задумчиво протянула я, снова покосившись на муженька.

Тот стоял, как языческий божок, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за мной. Во мне снова шевельнулось чувство беспокойства.

– Ты когда вернешься? – спросила Дашка. – А то Еремеева уже два раза звонила, о тебе спрашивала. Говорит, вся администрация тебя ищет. Она им соврала, что ты на задании. Что это у тебя за задание такое?

– Как, она звонила? – это известие неприятно поразило меня, ведь фиктивный супруг уверял, будто звонил и ко мне домой, и на работу; значит, не звонил, а зачем-то наврал. – Скажи Людке, что я появлюсь завтра. Все, больше не могу говорить, увидимся.

– Пока, – послушно отозвалась дочь, и нас разъединили.

– Как она справляется без вас? – любезно поинтересовался муженек, дождавшись, пока я положу трубку.

Я обернулась, ответив ему натянутой улыбкой.

– Ничего без меня сделать не может. Я даже жалею, что согласилась на ваше предложение. Не представляю, как оставлю дочурку без без пригляда.

Муженек недовольно нахмурился, но ничего не сказал. Жестом руки он предложил мне перейти из гостиной в столовую.

Увлекшись разговором с дочерью, я не обратила должного внимания на интерьер гостиной. Выхваченные мельком детали указывали на то, что обставлена она была со вкусом. Я успела заметить великолепные, выполненные из мягкой черной кожи кресла и диван, камин, занимающий пространство чуть ли не в полстены, и длинную, во всю стену, и высокую, до потолка, наверняка, созданную по индивидуальному заказу, стенку. Она состояла из нескольких отделений, включая всевозможные шкафчики и серванты с застекленными дверцами. В центре стенки стоял широкоэкранный телевизор с вмонтированными по бокам мощными колонками, а над ним располагался обширный бар. Еще мой взгляд ухватил на стене некую картину. Я не разглядела толком, что на ней было изображено, но кажется что-то, связанное с охотой.

Столовая располагалась по соседству с гостиной. Она оказалась довольно просторной, но впечатление могло быть и обманчивым, поскольку мебели здесь стояло немного. В центре на резных деревянных ножках стоял длинный овальный, накрытый белоснежной скатертью, стол, вокруг которого теснились замаскированные под антиквариат стулья. Посреди стола высился внушительный бронзовый и уж точно антикварный подсвечник.

Вдоль стен тянулись серванты и трельяжи, хранившие семейные реликвии: сервизы и столовое серебро. Кое-где на стенах вместо картин висели расписанные художественной росписью тарелки. По углам столовой, словно немые часовые, застыли три высоченных вазы. Не удивилась бы, узнай, что они китайские, времен династии самых дорогих ваз на свете. В четвертом углу, в большой деревянной кадке росла раскидистая пальма.

Завтрак поджидал нас на столе. Муженек услужливо усадил меня на стул во главе стола, сам перешел на противоположный его конец и устроился там. Это приподняло мне настроение. Воображение тут же нарисовало картину: я – прекрасная принцесса; он – сказочный принц; мы сидим в древнем родовом замке за огромным столом, лопаем сочных цыплят и запиваем их великолепным красным вином.

– Что-то не так? – встревожился супруг, заметив, что я глупо улыбаюсь, тупо уставившись на пакет с соком, и не притрагиваюсь к еде.

– Все в порядке, спасибо, – спохватившись, ответила я и накинулась на еду.

Завтрак оказался чудесным. Передо мной на серебряном подносе стояла дымящаяся чашка кофе, три круассана на большой тарелке и прямоугольный кусок нежного сливочного масла в фарфоровой масленке. Я схватила в руки нож и облизалась в предвкушении пиршества. Свежие круассаны таяли во рту, кофе приятно обжигал небо и ароматно скатывался вниз, не вызывая обычного недовольства отравленного химией желудка. К соку и бутербродам, красиво разложенным на большом блюде, я даже не притронулась.

– Для меня самого все это непривычно, – первым заговорил он. – Стакан чая, яйцо, сваренное вкрутую – вот и весь мой обычный завтрак. Плюс несколько бутербродов на работе. Я забыл, что значит хорошо питаться.

Еще вчера я бы ему с легкостью поверила, но в свете последних событий у меня не осталось веры к нему. Муженек радикально изменился, очутившись в стенах этого дома, и мало смахивал на инженера. Даже его руки вели себя так, словно принадлежали аристократу. Не верилось, что еще вчера они нервно выплясывали на моих глазах, завязываясь в морские узлы.

– Вы сказали, что утром звонили Даше, – осторожно затронула я интересующую меня тему. – Но она это отрицает.

– Наверное, просто забыла, – невозмутимо ответил он. – Я звонил очень рано. Вероятно, она не до конца проснулась. Как вам нравится дом?

Он перевел разговор на другие рельсы, и мне это не понравилось. Мне вообще разонравилась идея выдавать себя за его супругу, и больше всего на свете хотелось немедленно покинуть чужой дом. Но заявить об этом прямо я не могла. К тому же, половина дела уже сделана. Я здесь, а значит, придется сцепить покрепче зубы и потерпеть. Подумаешь, зайду на минутку-другую к умирающей старушке. Не умру ведь. Пожалуй, даже от денег откажусь. Если муженек не врет, и он на самом деле инженер, то пятьсот долларов, должно быть, весьма значительная для него сумма. Обкрадывать несчастных инженеров было не в моих правилах.

Хотя нет, я же сбила цену до сотни. Вот дура! Может, вернуться к переговорам и сойтись хотя бы на трех сотнях?

После завтрака супруг предложил осмотреть дом.

– А как же мама? – искренне удивилась я. – Она ведь может умереть с минуты на минуту!

– Мама спит, не стоит ее сейчас беспокоить, – нашелся он, что ответить. – Да и брата пока нет дома. Игорь очень просил не заходить к маме без него. Хочет познакомиться с вами первым.

– Он что, вчера меня не видел?

– Представьте себе, нет, – засмеялся муженек, понимая, к чему я клоню. – Мы приехали, когда он уже спал. Так что можете не беспокоиться, наша тайна останется нашей тайной. Не волнуйтесь, никому ничего не расскажу. Я очень благодарен вам за то, что вы делаете. Другая вряд ли согласилась бы мне помочь.

Вот тут он был миллион раз прав. Только полная идиотка могла решиться на такое. Нормальная женщина послала бы его куда подальше. Выходит, правы были и глава района, который не воспринимал меня как женщину, и мой бывший муженек, заявивший при расставании, что женского во мне только внешняя оболочка.

Муженек оказался на редкость учтивым хозяином. Он выступил в роли гида и пригласил меня на экскурсию по дому. Мы неторопливо переходили из комнаты в комнату, супруг рассказывал о предметах, составляющих их интерьер, но его рассказ был настолько сбивчивым, что меня вновь охватили сомнения. Потом я успокоилась. Человек, который поселился здесь совсем недавно, не мог успеть досконально изучить дом.

Тем не менее, экскурсия вышла познавательной. Выяснилось, что особняк состоит из двух этажей, на которых располагалось по шесть комнат, одному санузлу и одной комнате для хозяйственных нужд, иными словами, кладовке. Еще четыре комнатушки ютились под самой крышей, в чердачном помещении.

На первом этаже у входной двери гостя встречала отделанная деревом прихожая. От нее двумя рукавами расходились в разные стороны коридоры. Налево короткий коридорчик вел к кухне и входу в гараж; направо уходил другой коридор, ведущий непосредственно в недра дома. Из шести комнат одна была отведена под гостиную, одна – под столовую, одна – под кабинет владельца дома, в который мы не попали, поскольку он оказался закрыт на ключ. Остальные комнаты в разное время в зависимости от обстоятельств выполняли различные функции. В четвертой в данный момент размещалась библиотека. Туда мы заглянули мельком, но мой гид обещал оставить меня наедине с великолепным, по его словам, собранием книг в любое время. Книги были моей слабостью, и потому я особо не возражала.

Пятая комната поразила обилием всевозможных охотничьих трофеев. Над ней наверняка потрудился опытный дизайнер. Комната являла собой крохотный уголок охотничьего мира. В углу у двери высился человеческий манекен, облаченный в костюм для сафари. В руках он держал настоящее ружье, нацеленное прямо на огромного… тигра, вот-вот готового броситься на своего противника. Меня аж дрожь охватила, когда я увидела, какие страшные клыки обнажились в зверином оскале.

– Не бойтесь, он уже никому не причинит вреда, – рассмеялся муженек и для наглядности бесстрашно почесал тигра за ушами, сунул свою голову ему в пасть; голова туда не пролезла, но муженек нисколько не смутился и добавил, гордо выпрямившись рядом с хищником. – Игорь застрелил его в прошлом году. Попал в самое сердце…

Помимо тигра, здесь также в полный рост красовалось чучело громадного медведя. По полу были расставлены кадки с высокими растениями, из которых я узнала только папоротник. Остальные фикусы я видела впервые в жизни, но впечатление они производили неизгладимое. Складывалось ощущение, будто стоишь посреди джунглей. Главное, чтобы у меня не разыгралась на них аллергия. На стенах были развешены оленьи, лосиные и кабаньи головы, а также множество всевозможных рогов и рожек и даже несколько грандиозных рыбин с хищно разинутыми зубастыми пастями.

– А их он тоже застрелил? – указала я рукой на рыбин.

– Нет, он их задушил, – попробовал отшутиться благоверный, но его шутка не произвела должного эффекта.

В шестую комнату мы не стали заходить.

– Там мама, – тихо шепнул мне на ухо муженек. – Раньше здесь стоял домашний кинотеатр и располагался бар, но потом Игорь все перенес в гостиную. А тут оборудовал настоящую больничную палату. Денег не пожалел. Не в каждой больнице найдется такое оборудование, какое стоит здесь.

Второй этаж меня интересовал меньше, поскольку с ним я уже успела немного познакомиться. К тому же я не собиралась задерживаться здесь надолго, следовательно, мне вовсе не обязательно было изучать дом до мельчайших подробностей. В подвальные помещения, где, по уверениям хозяина, брат хранил три автомобиля и неисчислимое количество бутылок с вином, я тоже отказалась спускаться.

– Давайте лучше выйдем на свежий воздух, – взмолилась я, чувствуя, что стены дома все сильнее давят на меня.

Едва я вышла наружу, как из моей груди сам собой исторгся выдох восхищения. Поместье поражало своими масштабными размерами. Металлическая ограда и массивные ворота виднелись примерно в ста пятидесяти метрах от дома. Пространство до них занимала неописуемая красота. Прямо перед входом располагалась небольшая подъездная площадь с разбитой в центре изумительной цветочной клумбой. Дальше, к самым воротам, широкой темной лентой уходила заасфальтированная дорога.

Слева от входа раскинулась великолепная изумрудная лужайка. Несколько установок без устали орошали ее искрящейся на солнце водой, а над самой лужайкой сказочной, волшебной дугой изгибалась небольшая радуга. Чуть дальше угадывался ухоженный пруд с выложенными красивым белым камнем берегами. К пруду вела вымощенная булыжником дорожка, и мне немедленно захотелось по ней пройти. Супруг не успел высказать свои возражения и послушно поплелся за мной.

– Ой, какая прелесть, – воскликнула я, когда увидела, как из-за небольшого, живописного островка посреди пруда грациозно выплывают несколько лебедей. – Они ручные? Их можно покормить?

Муженек ответил, что не уверен, едят ли эти твари вообще что-нибудь. Должно быть, лебеди ему не очень нравились.

За прудом сказочная лужайка заканчивалась. Почти к самому берегу по невысокому скату подступал высаженный правильными ровными рядами ельник, который, по мере удаления от нас, судя по тому, что я видела, увеличивался в размерах.

– Это голубые ели, – с гордостью пояснил хозяин. – Ужасно дорогие. Но туда лучше не ходить, можно заблудиться.

Побродив немного по берегу, мы вернулись к дому, и я принялась за осмотр второй половины хозяйских угодий. По другую сторону от дорожки, ведущей от въездных ворот к парадному входу, стеной стоял все тот же лес.

– Это природный сосонник, – объяснил муженек. – Брат не стал его выкорчевывать. Лес очень красивый, и Игорь решил, что лучше оставить все, как есть. Единственное, что он сделал: небольшую беседку, в которой летом приятно проводить время. Кстати, там на редкость живительная атмосфера, поскольку вокруг беседки высажено несколько огромных пихт.

– Ваш брат живет здесь один? – удивленно спросила я, занятая своими мыслями.

– Нет, с семьей, – ответил он, нервно поглядывая по сторонам; его беспокойство не укрылось от меня, и я тоже начала непроизвольно оглядываться, сама не зная зачем. Потом на ум пришла мысль, что все богатые люди чего-то боятся, потому и оглядываются, зорко высматривая блеснувший в чаще оптический прицел или дуло снайперской винтовки. При мысли об этом окружающая красота померкла в моих глазах. Уж лучше ютиться в двухкомнатной «хрущевке», зная, что тебе не грозит выстрел в спину или заряд взрывчатки под кроватью.

– Брат живет здесь с женой и сыном. Когда стало ясно, что маму придется забрать из больницы, Игорь отправил семью на отдых во Францию. Согласитесь, что его девятилетнему сыну еще рано наблюдать за чужой смертью… Вы не заметили, как здесь жарко? Идемте в дом, там работают кондиционеры.

Мне не хотелось возвращаться в мрачное помещение. Меня манил к себе лес, беседка с пихтами. Воздух здесь был настолько чист и свеж, что пьянил лучше всякого вина. После городского смога я не могла надышаться. А противный мужик хотел лишить меня такой возможности. Он схватил меня за руку и чуть ли не насильно потащил в дом.

– Когда вернется ваш брат? – раздраженно спросила я, когда мы вновь очутились в гостиной. – Я не собираюсь здесь надолго задерживаться. Так что давайте все сделаем побыстрее. Я зайду, улыбнусь старушке, скажу ей о том, какого замечательного сына она вырастила и на хаус. У меня, между прочим, тоже есть семья. Дочка там без меня черт те что может натворить.

Супруг бесстрастно взирал на меня, не предпринимая ни малейшей попытки прервать мою тираду. Заговорил он только тогда, когда я исчерпала словарный запас.

– Игорь обещал вернуться к шести часам, то есть примерно через два часа, – сказал он, сверившись с большими напольными часами, отмеряющими время в одном из углов гостиной. – Без него мне не хотелось бы заходить к маме.

– Странные вы какие-то, – буркнула я. – За те несколько часов, что я здесь провела, вы ни разу к ней не зашли. У вас что, там сиделка?

– Нет у нас никакой сиделки, – огорошено ответил он.

– Как это нет? Мне кажется, вы вчера говорили, что ваш брат нанял врача и сиделку.

– Вы путаете…

– Ладно, допустим, память меня снова подвела. Но вы же не станете отрицать, что говорили, будто ваша мама скверно себя чувствует и может в любой момент предстать перед Страшным судом?

– Нет, не путаете…

– Тогда почему вы к ней не заходите? Вдруг она уже торгуется с архангелом Михаилом за то, чтобы он вне очереди пропустил ее в рай?

– Хм… К чему в клоните?

– К тому, что вы не можете знать, спит ваша мать или нет? – подловила я его. – Хороший же вы сын, если забываете проведать умирающего человека.

Муж не нашелся, что ответить, и повел себя более чем странно. Он присел на диван к небольшому журнальному столику, расположенному посреди комнаты, взял из стоявшей на нем коробки длинную сигару и, ловко откусив специальными кусачками кончик, раскурил ее от зажигалки. Все это он проделал явно машинально, погрузившись в свои мысли. А внутри меня вновь прозвучал тревожный звоночек. Ну не может рядовой инженер так умело раскуривать сигары. Это же не «Беломор».

Пуская вверх кольца дыма, супруг обернулся ко мне и спросил отвлеченным тоном:

– Не желаете пройти в библиотеку?

– Не желаю, – капризно ответила я. – Идемте лучше к маме.

Муженек тяжело вздохнул и вновь отвернулся. Его поведение задело меня за живое. Никакие деньги не стоят того, чтобы со мной обращались подобным образом.