100 рассказок про Марусю. Вполне откровенные и немножко волшебные истории про Марусю и других обитателей Москвы. Книга вторая

Как Маруся с Джонни Деппом познакомилась

Однажды летним вечером гуляла Маруся со своей любимой Дочкой по Тверской улице и обнаружила, что вся Пушкинская площадь вплоть до киноконцертного зала «Россия» обнесена сетчатыми заборами и барьерами, а вокруг народ собирается.

– Что здесь происходит? – спросила она у Дочки. – Митинг какой-то что ли?

– Вовсе нет, мамочка! – рассмеялась Дочка. – Это же красная дорожка Московского Кинофестиваля! И сегодня сюда приедет мой любимый Джонни Депп! Новый кинофильм презентовать! Именно поэтому я тебя сюда и привела.

– Вот как?! – рассмеялась в ответ Маруся. – Ох проказница!

– Представь себе, мамочка! Сам Джонни! Джонни Депп! Джек Воробей и Дон Жуан Де Марко! Мертвец и Распутник! Вилли Вонка и Сумасшедший Шляпник!

– Впечатляет! – расхохоталась Маруся. – Будем ждать!

Приготовила Дочка блокнот и ручку для возможного автографа и устроилась у заборчика. Фанаты облепили забор со всех концов. Повсюду мелькали журналы и афиши с портретами суперзвезды.

– Здесь проедет его машина! – неслось со всех сторон. – А вдруг он к нам выйдет? Вдруг автографы раздаст? А то еще и руку пожмет кому-нибудь или даже в щечку поцелует!

Фанатские мечты разогревали и без того накаленную за день атмосферу. Дочка Марусина вовсю знакомилась с себе подобными, а Маруся, стоя в стороне, чувствовала себя неловко.

«Торчу здесь как девчонка. Кругом – молодежь, все такие продвинутые и неформальные. А я-то что здесь делаю?!»

Но тут, словно в пику Марусиным пораженческим мыслям, в толпе поклонников появилась бабушка лет восьмидесяти.

«Какими ветрами занесло сюда старушку?» – подумала Маруся и вдруг приободрилась. – «Что за глупые комплексы меня одолевают?! В конце концов, Джонни Деппу намедни полтинник стукнул. Тоже не мальчик».

И, раскрепостившись, Маруся повеселела и старушке улыбнулась. А та помахала ей вырванной из бульварного журнала фотографией Джонни.

Через полтора часа ожидания Маруся уже начала терять терпение, когда толпа вдруг завизжала и заулюлюкала.

– Мама! – прокричала Марусе Дочка. – Он там, на красной дорожке! С другого входа заехал!

Вместе с толпой Дочка рванула к балконам кинотеатра, куда для общения с прессой направился звездный гость. Бабушка-поклонница, размахивая фоткой, туда же поспешила. Не могла же Маруся от нее отстать!

Так оказалась она под балконами кинотеатра среди фанатов, скандирующих: «Джон-ни, Джон-ни! Джон-ни Депп!». Бодрая старушка, стоя рядом с Марусей, громче всех и со смаком это звучное имя выкрикивала.

Наконец, голливудский мачо, облаченный в веющий шиком костюм и такие же темные очки, явился публике и, приветственно махая рукой, на простом английском объявил, что любит всех взаимно.

Заглушая шум автомобилей, влюбленная толпа взревела, а Маруся Джонни Деппу неуверенно помахала.

Так, в перерывах между интервью, представал Джонни Депп перед ликующей публикой трижды. И трижды Маруся ему рукой махала, и даже показалось ей однажды, что лично ей он ответил приветствием, но этот глюк она списала на жару и свою усталость.

По прошествии получаса Джонни отбыл в кинозал, а фанаты потихоньку угомонились и стали расходиться.

Дочка Марусю в толпе отыскала и, довольная, рассказывает:

– Представляешь, мамочка, Джонни Депп лично мне рукой помахал!

– Вот и мне это же почудилось, – улыбнулась Маруся. – Это всё жара и переутомление. Пойдем-ка выпьем чаю и приведем в порядок взвинченные нервы.

И повела Маруся Дочку в чайхану, что при театре «Россия». Там устроились они на уютных диванчиках за самым дальним от входа столиком и заказали себе чайник ароматного цветочного чая.

Маруся так устала за день и так буйной энергией фанатской толпы напиталась, что остро захотелось ей покоя. Тут-то и вспомнила она про свои волшебные способности и вознамерилась воспользоваться ими для обретения тишины и уединения.

Никогда ранее она ничего подобного не проделывала, но попытаться стоило.

Доверившись своей волшебной интуиции, взяла Маруся пару бумажных салфеток, порвала их на части, скатала шарики по числу наличествующих в ресторане столиков и начала из них схему зала выстраивать.

– Мама, ты, случаем, не перегрелась? – не на шутку взволновалась Дочка. – Что это ты такое вытворяешь?

– Наверное, перегрелась, – рассмеялась Маруся. – Никому про мои сегодняшние причуды не рассказывай!

С этими словами подула Маруся тихонько на один из шариков, символизирующий ближайший к ним столик. Тут же девушки, за ним сидевшие, одновременно на часы посмотрели и, заторопившись куда-то, подозвали официанта, получили счет и удалились.

Так поочередно дула Маруся на все бумажные шарики, а посетители один за другим расплачивались и освобождали столики.

Не прошло и получаса, как заполненная до отказа в этот пятничный вечер чайхана обезлюдила, и в зале не осталось никого, кроме Маруси, ее Дочки и обескураженных официантов с метрдотелями.

И стало тихо вокруг.

Лишь звон убираемой со стола посуды и переговоры официантов о неведомой пятничной напасти нарушал ресторанное безмолвие.

– Ой, смотри-ка, мамочка, чайхана-то опустела! И с чего бы это? – заговорщицки улыбаясь, заметила Марусина Дочка и удалилась в дамскую комнату.

А Маруся, оставшись в полном одиночестве, так расслабилась, что чуть было не задремала.

Откинулась она на диванные подушки и словила тот сладостный момент самопроизвольной медитации, который каждого из нас порой посещает. Опустел Марусин разум, позволив себе короткий отдых от вечно бороздящих его мыслей, взгляд ее вовнутрь сфокусировался, а лицо Марусино приняло выражение полной отрешенности.

Иными словами, абсолютно отключилась Маруся от реальности.

Поэтому вздрогнула она от неожиданности, когда чей-то силуэт вторгся в поле ее затуманенного зрения, прервав блаженный полусон.

Очнувшись, Маруся увидела перед собой мужчину в стильном костюме, дорогих темных очках и нарочито небрежно причесанного.

– Привьет, – на ломаном русском поздоровался он. – Кэн ай?..[1]

– Можете. Конечно можете! Присаживайтесь, – ответила Маруся, слегка оторопев. Потому что ее расслабленное сознание, сквозь недоверие самому себе, опознало незваного гостя.

– Я Джонни, Джонни Депп, – на простом английском представился гость. – Только никому не говори. Всё равно не поверят.

– Но я же верю! – быстро оправившись от шока, на таком же простом английском возразила Маруся.

– Правда? – устраиваясь напротив, улыбнулся Джонни.

– Конечно! Кстати, я – Маруся.

– Ох и устал я, Маруся! – пожаловался Джонни, с трудом выговаривая незнакомое имя. – Задолбали меня ваши неугомонные секьюрити.

Он снял очки, протер их салфеткой и, бликуя манерами Джека Воробья, наклонился к Марусе через стол.

– Шагу ступить не дают! За плечи хватают и, словно какую-то марионетку, туда-сюда передвигают – то к одному интервьюеру, то к другому, от одной камеры к другой… – иллюстрируя докучливость охранников, он перемещал по столу салфеточные шарики.

Тем временем официанты ни с того ни с сего принялись активно и беспорядочно переставлять столики с места на место. Маруся спрятала в ладони невольную улыбку. А Джонни на престранное зрелище на минутку отвлекся, плечами пожал и снова на Марусю переключился.

– Вот я и сбежал. Чаю попить хочу. В ненавязчивой нейтральной компании. Не возражаете, если к Вам присоединюсь?

– Какой разговор! – обрадовалась Маруся. – Только я здесь не одна. А с дочкой. Сейчас она вернется. Она как раз мечтает с Вами познакомиться. И если Вы не против…

– Как я могу быть против?! Ваше общество меня полностью устраивает. Дочка Ваша, судя по Вашим манерам, хорошо воспитана и душить меня в объятиях не станет. К тому же, от добра добра не ищут… С Вашего позволения… – Джонни снял пиджак и, повесив его на спинку кресла, водрузил темные очки обратно. – Будьте так добры, закажите мне чаю!

И только Маруся собралась махнуть рукой, чтобы подозвать официанта, как этот самый официант, меченный улыбкой иуды, явился без ее приглашения в сопровождении двух амбалов с рациями.

– Мы нашли его, – сухо объявил один из них переговорному устройству и по-хозяйски положил руку на плечо Джонни Деппа.

– Постойте! Как Вы смеете так себя вести со столь почитаемым человеком! – возмутилась Маруся.

– А Вас, дамочка, не спрашивают, – просверлил Марусю стальным взглядом амбал. – У нас там премьера фильма и интервью на Первом канале, а он тут чаи неизвестно с кем гоняет.

– Что он говорит? – на простом английском поинтересовался у Маруси Джонни Депп.

– Говорит, что очень Вас уважает, но обязан доставить Вас обратно в кинозал, а потом – в Останкино.

– О Господи! – воздел руки к небу Джонни Депп. – Я хочу чаю! Понимаете? – повернулся он к амбалам. – Просто выпить чаю!

– Что он говорит? – хором поинтересовались амбалы у Маруси.

– Говорит, что хочет чаю.

– У нас тут, дамочка, работа, – забубнил один из амбалов, завладевая пиджаком Джонни Деппа. – Регламент и строгие указания. И никаких чаепитий с непроверенными персонами. Понятно Вам?

– Понятно, – смиренно ответила Маруся. – Придется Вам идти, – с сожалением объявила она Джонни Деппу. – Приятно было познакомиться.

– Взаимно, – вздохнул Джонни и поднялся с диванчика.

Амбал уже нацелился на его плечи, но Джонни ловко увернулся и снова приземлился на диван.

– Можно? – спросил он, потянувшись к Марусиной чашке.

– Разумеется! – разрешила Маруся, пододвигая чашку Джонни.

Под недовольными взорами амбалов Джонни сделал вожделенный глоток, и даже за очками было видно, как от наслаждения он прикрыл глаза.

– Клянусь, это лучший чай из всех, что я когда-либо пробовал! Спасибо, Маруся! Не найдется ли у Вас ручки?

Остерегаясь готовых пресечь любое движение цепких лап секьюрити, Маруся спешно извлекла из сумки ручку. А Джонни, ловко ее перехватив, быстро начеркал на ресторанной салфетке пару строк, приподнял темные очки и, подмигнув Марусе, вручил ей свой автограф.

– Прощайте, Маруся! Привет дочке, – сказал он на простом английском.

– Прощайте, Джонни! Спасибо за компанию! – на таком же простом английском ответила Маруся.

Ведомый охранниками и провожаемый благоговейными взглядами официантов, Джонни удалился, а Маруся развернула салфетку и прочитала:

«Здесь был Джонни. Джонни Депп. Поверь своей маме!»

Внизу стояла размашистая подпись.

Тут и Дочка Марусина вернулась.

– Что-то долго ты по туалетам шастаешь, – с улыбкой пожурила ее Маруся. – Вот, держи. Это тебе.

Дочка начертанное на салфетке прочитала и ахнула.

– Что это такое, мамочка?! Розыгрыш?!

И только Маруся вознамерилась рассказать ей о своем невероятном приключении, как к их столику приблизился официант.

– Какая жалость! – елейно улыбаясь, лживо посочувствовал он. – Так и не удалось мистеру Деппу выпить с вами чаю!

– Вашими стараниями, – огрызнулась Маруся, решив чаевые сегодня не оставлять.

Зато восторгам Марусиной Дочки не было предела. Хоть и расстроилась она, что лично с Джонни не побеседовала.

О том, что Джонни Депп пил из Марусиной чашки, Маруся умолчала. Иначе пришлось бы ей уговаривать Дочку не терять голову и казенную посуду не воровать.

Вот таким волшебным образом заполучила Маруся для Дочки автограф знаменитости.

Дочка Марусина ту салфетку сохранила, рамочкой обрамила и на стену поместила.

А Маруся с тех пор сию реликвию в воспитательных целях использует.

Когда бывает необходимо Дочку в чем-либо убедить, рассеяв ее максималистское недоверие той мудрости, что опытным путем приобретена, подводит ее Маруся к подписной салфетке.

– Поверь своей маме! Сам Джонни, Джонни Депп тебе велит! – увещевает Дочку Маруся.

Однако пользуется она таким приемом убеждения очень редко, только в самых крайних случаях. Потому как от чужого опыта, будь он даже материнский, толку мало. Марусе это хорошо известно.

Уж вы мне поверьте.

Из следующей рассказки вы узнаете о том, как дизайнерская оптика может послужить самообороне, а заодно явиться причиной внезапного обнаружения нового призвания и ускоренного развития таланта

Маруся и гость столицы

Однажды погожим августовским деньком захотелось Марусе побывать на природе. А поскольку ехать за город ей не хотелось, решила она посетить Воробьевы горы. Давно она в тех лесопарковых краях не бывала и очень по ним соскучилась.

Разоделась Маруся по-походному: в брючки-дудочки, рубашку в клеточку, на ногах – спортивки, на спине – мини-рюкзачок, а на носу – солнцезащитные очки с оправой в черно-белую шашечку.

Вышла она из метро с намерением взять в прокате велосипед, проехаться по набережной и устроиться где-нибудь на скамеечке для наслаждения чтением на природе у воды.

Не думала она и не гадала, что планы ее резко поменяются, когда случилось ей наткнуться на распространителя билетов на речные трамвайчики. Постояла Маруся в сомнении возле зазывалы минуту-другую, – странным казалось ей пускаться в столь романтическое путешествие без сопровождения в виде кавалера – уж если не любимого и взаимно пылающего страстной нежностью, то хотя бы ей интересного и ею увлеченного.

Но взглянув в синее небо, подмигнувшее ей одиноким облачком, Маруся решилась: «Пока дождешься кавалера-то, с которым несомненно прокатиться захочется, навигация и закроется. Что я, сама себе не хозяйка?!»

Купила Маруся билет и устремилась к кораблику.

На борту ее встретили дружелюбно шустрящие официантики, показавшие Марусе, где ей лучше сесть, чтобы вволю насладиться прибрежными видами. Так оказалась Маруся на корме. А пока трамвайчик заполнялся и готовился к отплытию, вознамерилась Маруся почитать, – благо время позволяло, а суета вокруг, несмотря на всё прибывающих пассажиров, гасилась водным простором и мерным плеском волны.

Достала Маруся из рюкзачка книгу и погрузилась в чтение. Но как бы она ни была увлечена новомодным романом, громкий голос вновь взошедшего на борт пассажира, вовсю балагурившего с официантами, заставил ее от книжки оторваться. А дело было в том, что, кроме громогласности, выделялся незнакомец нездешним говором. Он не окал как ивановцы, и не якал, как владимирцы, но говорил так, будто застыл от холода и едва разжимает губы. Однако эта его манера ничуть не вступала в противоречие с его общительным и открытым нравом.

Сей диалектный говорок был Марусе откуда-то знаком. Но, будучи в совершенно каникулярном настрое, не хотела она утруждать свою память на предмет того, где приходилось ей с ним сталкиваться.

– Ну, друзья, куда прикажете приземлиться? – нетерпеливо притопывая, оглядывал палубу пассажир. – Укажите место поудобнее да попрестижнее!

Наконец расположился он прямо напротив Маруси, у противоположного кормового бортика. С собой у него был рюкзак, – не в пример Марусиному объемный, а на внушительном носу с горбинкой красовались темные очки в броской оригинальной оправе – под малахит.

«Вот это хит! – подумала Маруся то ли о мужчине, то ли об очках, а может быть, о них обоих в совокупности. – Мои очки, отнюдь нестандартные, перед этаким шедевром блекнут».

Исподтишка Маруся разглядывала обладателя оригинальных очков с головы до ног и в обратную сторону. Строгое черное поло безупречного кроя и такие же безукоризненные джинсы, успешно выправляющие типичные погрешности фигуры мужчины среднего возраста, выдавали его успешность и уверенность.

– Ох, хорошо-то как, хорошооо! – приговаривал турист, устраиваясь за столиком и доставая из рюкзака планшет и фотокамеру.

Тем временем речной трамвайчик тронулся.

Маруся, довольная близким контактом с Москвой-рекой, заказала себе чаю и блинчиков и хотела было погрузиться в наслаждение одиночеством, которое для себя на этот день запланировала, но турист, сидящий напротив, никак не давал ей покоя. Так и тянуло Марусю рассмотреть его поподробнее. Было в нем что-то очень притягательное. Может быть, очки?

Время от времени, читая меню или роясь в путеводителе, он их снимал, меняя на простые оптические.

Вскоре туристу принесли пиво и гренки.

«Наверное, чесночные», – сглотнула слюну Маруся.

В ответ на ее гастрономическую эмоцию турист к ней развернулся и, приподняв свои малахитовые очки, приветственно кивнул.

А Маруся кивнула в ответ.

– Есть тема! – указывая на Марусины очки, обрамленные монохромной шахматкой, разулыбался пассажир.

Маруся в ответ понимающе рассмеялась.

– В Греции купила, – объявила она, снимая очки и шутливо демонстрируя их со всех сторон.

– Так ведь и я свои – в Греции! – обрадовался турист. – Данила Денисыч, – представился он. – Не позволите ли мне к Вашему столику припарковаться?

Маруся позволила.

Пиво с чесночными гренками присоседились к чаю с блинчиками, и через пару минут, привыкнув к нездешнему говору, Маруся уже вовсю беседовала с Данилой Денисычем.

– Я ж, Маруся, не из этого города, – делал признание Данила Денисыч. – Неделю уже в Москве у приятеля гощу. Вот и решил напоследок вкусить московской романтики. К слову сказать, там, где я живу, тоже речка протекает. Но не подходит она для кораблей, даже для самых маленьких, – недостаточно глубока и широка.

– Откуда же Вы приехали? – поинтересовалась Маруся.

– С Урала я. Из Екатеринбурга. Очки-то мне недаром в такой оправе приглянулись! Тема-то – исконно уральская. Бажовская, я бы сказал, тема.

Маруся оживилась. Сказы Бажова она с детства обожала. И в городе Екатеринбурге приходилось Марусе бывать, и не раз, – в командировках, по делам вареньевой фирмы. Город славный, без сомнения. На скальных породах, богатых ценными месторождениями, века назад строился.

Может быть поэтому сложилось у Маруси впечатление, что пропитан Екатеринбург стальной энергией – плотной и тяжелой. Вспомнила теперь она, где характерный говорок Данилы Денисыча раньше слышала.

И тогда нарисовался в Марусиной памяти прелюбопытнейший эпизод.

Однажды случилось ей с сослуживцами коротать командировочный вечер в екатеринбургской кофейне в центре города. По причине своей популярности, к позднему часу забилось кафе до отказа. И хотя Марусе к переполненным кафе было не привыкать, что-то ее тем вечером сильно беспокоило. Весь вечер пыталась она распознать причину, вызывающую дискомфорт, и, наконец, ее обнаружила. А дело было в том, что привычное для Маруси московское скопление народа отличалось от екатеринбургского, как кружевная паутинка отличается от арматурных металлических конструкций. Если в Москве, в таких же обстоятельствах, людской гомон зависал в воздухе парящей паутинной сеточкой, то в Екатеринбурге он словно давил на плечи своими жесткими структурными нагромождениями.

Слушая Данилу Денисыча, Маруся всё это припоминала и отмечала, что в его говоре присутствует та же уральская тяжеловатость и напряженность. Хотя, чем больше Маруся с ним беседовала, тем более убеждалась, что нрава он довольно легкого и покладистого. А потому последовавшему к концу речного путешествия предложению Данилы Денисыча составить ему компанию в прогулке по Воробьевым горам не воспротивилась.

Сойдя с речного трамвайчика, отправились Маруся с Данилой Денисычем в парковую зону. Поднялись они высоко в гору и, подустав, скинули с себя рюкзаки, сняли свои оригинальные очки, положили их рядышком на пенек и присели отдохнуть на травку.

Данила Денисыч заботливо постелил для Маруси чистый носовой платок, а сам сел рядом настолько близко, что Маруся слышала, как тикают его громоздкие наручные часы и как подозрительно, диссонируя с этим мерным тиканьем, прерывается его дыхание.

– Волнуюсь я, Марусенька, – продолжительно вздохнув, произнес Данила Денисыч.

– Отчего же волнуетесь? – спросила Маруся, ощущая овладевающее ею беспокойство.

– Нравитесь Вы мне. Разве же это не заметно?

Не успела Маруся ответить, как Данила Денисыч обхватил ее своей здоровенной ручищей и прильнул к ее губам жадным поцелуем.

– Вероломно, Данила Денисыч, – отдышавшись, откомментировала Маруся.

– Так ведь времени у нас совсем мало, Марусенька, – гремя тяжелой пряжкой брючного ремня, хриплым голосом пояснил Данила Денисыч. – Ведь завтра я Москву покидаю.

– Что это с Вами?! – вскочила на ноги Маруся. – Никак по нужде приспичило?

– Нужда у меня сейчас одна, Марусенька: я Вас хочу. Да так, как никогда прежде не желал ни одну женщину!

Данила Денисыч дышал тяжело, глаза его блестели неестественным блеском, и по всему было видно, что он не шутит.

Маруся оглянулась – кругом лес, а в лесу – ни души. Взлететь? Слишком близко друг к дружке растут деревья. Кричать? Да кто тут ее услышит? Бежать? Пожалуй, от такого крутого уральского здоровяка далеко не убежишь! Расслабиться, согласно народной мудрости, дабы выйти из известной криминальной ситуации с наименьшими потерями? Ну уж нет! К такому повороту событий Маруся готова не была. Зато поворот этот, во всем его неприглядном виде, вот-вот готов был уже случиться, потому как Данила Денисыч поднимался на ноги, и, судя по выражению вожделения на его лице, отступать не собирался.

«Ну и вляпалась я! – думала Маруся, ощущая, как от страха цепенеет всё ее существо. – Какого рожна я в лес с незнакомым мужиком поперлась?! Будет мне вперед наука…»

Тут-то взгляд Марусин и упал на оставленные на пеньке Данилой Денисычем очки в малахитовой оправе.

Повинуясь своей волшебной интуиции, схватила их Маруся и вместо короны на голову свою пристроила. Вспомнила она своего любимого сказочника Бажова, призвала всю силу своего воображения и представила себя Хозяйкой Медной Горы. И когда почувствовала Маруся, как сдавили очки в малахитовой оправе ее голову, поняла она, что магический трюк ей удался. Максимально распрямила она спину, горделиво подняла подбородок и придала своему лицу престрогое выражение.

– А ну, Данила-мастер! – заговорила она не своим, утробным голосом, от которого у нее самой от макушки по всему позвоночнику волна озноба пробежала. – Цветка каменного не изваявши, на Хозяйку-то зариться не сметь!

Данила Денисыч в своих движениях затормозился и застыл на месте как вкопанный. Лицо его, еще секунду назад, словно металлом налитое, вдруг обмякло, глаза приняли выражение испуга в смеси с удивлением, а рот растянулся в дурацкой улыбке.

– Что Вы, Марусенька?! Шутите? – только и сумел он сдавленно вымолвить.

– И не думала! – не выходя из роли, стараясь не сорваться в страх и не разрушить образа, тем же утробным голосом сказала Маруся. – Ты, Данилушка, не смей меня ослушаться! Надевай свой рюкзак и спускайся к Москве-реке. А я следом пойду.

– Как скажете, Марусенька, – покорно согласился Данила Денисыч. – А что это там такое у Вас на голове? – указал он на макушку, куда Маруся минутой ранее водрузила его очки. – Корона, кажется?.. Малахитовая?

– Вот именно! Она!

– Есть тема, Марусенька! – с благоговейным восторгом произнес Данила Денисыч. – Как пить дать корона!

– Не болтай, Данилушка! Да пошевеливайся! – проговорила Маруся и, надев свой рюкзачок, двинулась вслед за Данилой Денисычем.

А как достигли они людной аллеи, так Маруся расслабилась и вышла из образа. В тот же миг и Данила Денисыч будто от наваждения очнулся, – из рюкзака бутылку воды достал, жадно отхлебнул, умылся, головой встряхнул и шумно выдохнул.

А Маруся ему очки в малахитовой оправе протянула.

– Ей богу, не знаю, Марусенька, что на меня нашло! Я к Вам, кажется, в лесу грязно приставал? – оправдывался Данила Денисыч. – То ли пиво в голову ударило, то ли солнце темечко напекло… А может быть, горы у вас тут в Москве такие… легкомысленные, – фривольное настроение навевают.

– Вы, Данила Денисыч, еще скажите, что я, в силу своей привлекательности, в Вашей минутной слабости виновата, – хмыкнула Маруся. – Негоже на природу и слабоалкогольные напитки сваливать! В обществе дамы контролировать себя полагается.

– Вообще-то, Маруся, – встрепенулся вдруг Данила Денисыч, – не было еще случая, чтобы я самого теплого и близкого дамского расположения не добился!

– Таким вот вероломным образом? – подняла бровь Маруся.

– Ну что Вы, Марусенька, совсем меня заклеймили, – обиделся Данила Денисыч. – Наваждение то было, ничего более.

Он мечтательно задумался, отхлебнул еще воды и продолжил.

– Очень, знаете ли, нравится мне путешествовать! И в каждом городе – российском ли, зарубежном ли – есть у меня подруги. И неважно, замужем они или только собираются, а может быть, и совсем одиноки, – главное, что вызываю я у них симпатию.

– Гусарский какой-то у Вас подход, Данила Денисыч.

– Да-с! – гоголем зашагал Данила Денисыч, сделав движение рукой, будто оглаживает усы, которых у него и в помине не было. – Это Вы правильно заметили!

– А Вы-то сами, женаты ли?

– А как же, Марусенька! В пятый раз уже!

– Полагаю, это не предел?

– Я, Маруся, ей богу, в следующий раз на Вас женился бы! Но к пятому разу уже зарекся.

Внезапно петушиность из Данилы Денисыча ушла, он как-то вдруг погрустнел, а лицо его выразило некоторую растерянность.

– Вы мне, Марусенька, вот что скажите: корона малахитовая на голове Вашей померещилась мне? Слишком уж явной была галлюцинация! Или вздремнул я с устатку, и всё это мне во сне пригрезилось?

– Поблазнилось Вам, Данила Денисыч, – объяснила Маруся. – Ваши очки я с перепугу на голову водрузила, со своими перепутала. Вот Вы их за корону и приняли.

Данила Денисыч с сомнением очки в руке повертел и протянул их Марусе.

– Соблаговолите принять на память. Что-то мне их носить уже не хочется.

– Боитесь, рога малахитовые вырастут? – съехидничала Маруся.

– Пощадите, Марусенька! Вы достаточно уже меня наказали, – понурил голову Данила Денисыч. – Заронили в мою душу сомнение в собственной вменяемости.

– Наказала? Ни в коем случае, Данила Денисыч. Ежели мотив наказания в нашем знакомстве и присутствовал, то Вы же сами его для себя, по известной только Вам причине, и смоделировали. Я-то тут при чем?

– Вас, Марусенька, не переспоришь, – надулся Данила Денисыч.

– А смысл? – рассмеялась Маруся.

Данила Денисыч тоже разулыбался, и рассталась с ним Маруся на позитивной ноте. И даже номер своего телефона ему оставила, в знак того, что зла не помнит и в добрых намерениях и незлобивости истинной натуры Данилы Денисыча ничуть не сомневается.

Что-то Марусе подсказывало, что Данила Денисыч, как истинный гусар, сей короткий роман попытается когда-нибудь развить и завершить. Свойство его натуры – красиво ставить точку в отношениях с дамами (будь они даже участницами мимолетного знакомства с единичным свиданием) Маруся угадала.

Через пару-тройку месяцев получила она на свой телефон сообщения с фотографиями, на которых Данила Денисыч красовался в грубом рабочем фартуке. В одной руке держал он что-то вроде резца, а другой указывал на внушительных размеров вазу из малахита.

Маруся так и ахнула! А потом расплылась в одобрительной улыбке и отправила Даниле Денисычу простое сообщение:

«Есть тема!»

В ответ Данила Денисыч ей позвонил и с теплом в голосе поведал о том, что после возвращения из Москвы засвербела у него в голове одна престранная идея: приспичило ему, во что бы то ни стало, изваять малахитовую чашу.

– Видно, Марусенька, как дарствовал я Вам свои очки в малахитовой оправе, так и стало мне остро не хватать тесного взаимодействия с малахитом, – смеясь, рассказывал Данила Денисыч. – Ну не пойду же я, солидный дядька, в мастерскую какую-нибудь ювелирную, в ученики проситься! Продал я часть своего бизнеса и купил такую мастерскую вместе с ее умельцами. У них, стало быть, ваянию и обучился. Вот такое расчудесное хобби, наряду с путешествиями, у меня теперь имеется. К тому же, вывел я убыточное производство на новый прибыльный уровень.

– Какой Вы молодец, Данила Денисыч! – искренне восхитилась Маруся.

Голос у нее во время этой похвалы почему-то дрогнул и приобрел оттенок утробности, от которого у Маруси по позвоночнику ознобная волна прошла, – как тогда, на Воробьевых Горах, когда она, прикинувшись Медной Горы Хозяйкой, Даниле Денисычу выговаривала.

– Приезжайте в Екатеринбург, Марусенька! – зазывал Данила Денисыч. – Я Вам всё свое ювелирное хозяйство продемонстрирую. Шкатулочку вот для Вас малахитовую заканчиваю. В дар от меня, как свидимся, примите, не побрезгуйте!

Он постучал телефоном о что-то твердое, очевидно, демонстрируя Марусе наличие шкатулки в реальности.

– Кстати, развелся ведь я, Марусенька, с пятой-то моей женой! Не поняла она моей одержимости каменьями. Так что нынче человек я вольный и пригласить Вас в гости имею полное право.

Маруся Данилу Денисыча поблагодарила и пообещала над его заманчивым предложением подумать.

Как истинный гусар, Данила Денисыч никаких намеков Марусе не делал. Однако выслушав эту историю, высказал я Марусе свои предположения о том, что чашу-то каменную изваявши, и свободным художником теперь заделавшись, имеет Данила Денисыч право по прибытии в Москву Марусю целовать. И, возможно, при ее лояльности, претендовать на большее.

А Маруся мне на это отвечала, что в русле инь-янь взаимоотношений, право Данила Денисыч, как, впрочем, и любой другой мужчина, имеет одно единственное – не оставлять попыток добиться от нее желаемого.

– Пытаться-то, для подлинного рыцаря, никогда зазорно не бывает! – пояснила Маруся. – Я же за собой всегда другоеправо оставляю – позволить либо не позволить этой попытке развиться и перейти в искомое претендентом качество. В этом праве выбора ориентируюсь я на свою волшебную интуицию, которая, как тебе известно, редко меня подводит.

Совсем запутала меня Маруся! Как ни пытался я прояснить, есть ли шанс у Данилы Денисыча вкупе с его малахитовыми изделиями добиться Марусиного расположения, сделать это мне не удалось.

Сообщила мне Маруся лишь то, что подарок уральца, то бишь очки в оправе под малахит, памятуя о пережитой когда-то розово-очковой лихорадке (читай «Маруся и розовые очки», сезон 6), запрятала она подальше. И хотя спасли малахитовые очки Марусю от большой неприятности, мало ли что от этакого трансформера можно ожидать?

А ежели начистоту, не столько очков Маруся опасалась, сколько возможных последствий своего с ними взаимодействия. Воспоминания о превращении в Хозяйку Медной Горы до сих пор вызывают у Маруси приступ тихой посттравматической паники.

– Не мое амплуа, – ёжится Маруся. – Как вспомню голос ее утробный, так по позвоночнику мурашки бегать начинают. Никогда больше не хочу таким голосом разговаривать! С таким голосом только в горном подземелье и жить, самоцветы перебирая. А ну как застряну в образе женщины, прикипевшей к своим богатствам, и по этой причине донельзя приземленной?! В небо-то в таком состоянии ни разу не поднимешься!

Вот поэтому Маруся к подарку Данилы Денисыча прикасаться более не отваживалась.

А однажды, в ночную пору, шарясь в шкафу в поисках нужной вещи, обнаружила она зеленоватое свечение, исходящее из угла, в котором были спрятаны очки в оправе под малахит.

Наутро отнесла она коробку с очками в ближайший парк, сделала подкоп под большой камень и зарыла очки, приговаривая: «Свое при себе держу, а чужого мне не надобно».

Через неделю позвонил Марусе Данила Денисыч и объявил, что, по причине внезапной потери им творческого интереса, мастерскую свою он продает и снова, в шестой раз уже, женится.

– Эх, не успели мы, Марусенька, с Вами замутить! Я, как только принял решение с ювелирным делом расстаться, в тот же день встретил прекрасную женщину. Чувство к ней затмило то, что я к Вам продолжал всё это время испытывать. Впрочем, шкатулка малахитовая Вас дожидается! Буду в Москве, непременно Вам ее завезу! За мной, Вы ведь знаете, не задержится!

Маруся только головой покачала. И вздохнула с облегчением. Потому как поняла она, что правильно поступила, закопав под камнем в парке подарок Данилы Денисыча.

И ни разу потом в этом не усомнилась.

Уж Вы мне поверьте.

В следующей рассказке Маруся вовлекается в военные действия, после чего, преисполненная боевого духа, объявляет войну суевериям

Маруся и Воитель

Однажды осенью, когда деревья уже стояли нагие, а холодный ветер, развлекаясь, гонял по московским асфальтовым дорожкам золотистую лиственничную хвою, позвонил Марусе давний ее приятель, небезызвестный вам Тимур Валерьевич.

– Приходите, – говорит, – ко мне, Марусенька. Почаевничаем, поразговариваем. Давно Вы у меня не были, я по Вам соскучился.

Ну как отказать мужчине в столь искренней, идущей от сердца просьбе?

В субботу, пребывая в приятнейшем настроении, причепурилась Маруся (как-никак, давненько не виделась она с приятелем) и пустилась в путь. А поскольку путь предстоял недолгий, никаких неприятностей от него Маруся не ждала. Да, в общем, их и не произошло, если не считать того, что встретились Марусе сразу три черные кошки. Наверное, была у них семейная сходка, и куда-то они очень сильно торопились.

– Брысь! – шикнула на кошек Маруся.

Да было поздно. Кошки хвосты распушили и прямо перед Марусиным носом через дорогу сиганули. И хотя Маруся страху перед суевериями не подвержена, остановилась она и стала размышлять, как же ей быть дальше. Все-таки три черные кошки – не одна.

«Может быть, взлететь?» – подумала Маруся. Но не захотелось ей без особой необходимости растрачивать волшебную силу и растрепывать прическу. «А может, развернуться и пойти в обход?» Но и эта мысль Марусе не понравилась, – через стройку по грязи пробираться ей было влом. И тогда решила она поступить как все нормальные люди. Плюнула Маруся девять раз через левое плечо, – по три раза на каждую кошку. А после, успокоенная, пошла прямиком к дому Тимура Валерьевича.

До его квартиры добралась Маруся благополучно, с облегчением вздохнула и позвонила в дверь. Однако никто Марусе не ответил. Маруся позвонила еще раз. И снова на звонок никто не отозвался. Тогда Маруся решила постучаться и тут заметила, что дверь не заперта. Насторожилась Маруся, двери со всех сторон осмотрела, но, не выявив следов взлома, решительно зашла в квартиру.

– Тимур Валерьевич, а Тимур Валерьевич! – позвала она вполголоса.

Но хозяин на зов не откликнулся. Тогда Маруся, не снимая пальто, прошла в гостиную. Но и там Тимура Валерьевича не обнаружила. В квартире было тихо. Если не считать престранных звуков, вроде выстрелов, – да не простых, а с присвистами, которые дети звуком «пиу» интерпретируют.

– Ау, Тимур Валерьевич! Я пришла! – громче сказала Маруся. Но ничего, кроме странных стреляющих звуков, в ответ не услышала.

«Неспроста я сегодня черных кошек видела, что-то тут не так…» – подумала Маруся и присела на диван. Да тут же на нем подпрыгнула и вскочила на ноги.

– Ааааа, – донесся из кинозала рык Тимура Валерьевича. – Сволочи! Да я вас щас!.. Па-а-а-дходи по одному!

Внутри у Маруси всё похолодело. «Воры! Бандиты! – мелькнуло у нее в голове. – А Тимур Валерьевич отважно свое обиталище отстаивает!» И вместо того, чтобы принять разумное решение и начать звонить в полицию, Маруся, охваченная желанием помочь приятелю, схватила с комода мухобойку и ворвалась в кинозал.

– Тихо, Женщина! – не поворачивая головы, сказал Тимур Валерьевич, преспокойно восседающий на диване с джойстиком в руках. – Я тут мир спасаю. Я для Вас специально дверь открыл, чтобы Вы мне ненароком не помешали.

– Но, Тимур Валерьевич… – начала было Маруся.

– Аааааа, – протяжно прорычал Тимур Валерьевич. – Ранили меня, Марусенька, мерзавцы эти недорезанные! Не говорите мне под руку, а то не дотянуть мне до конца кровавого боя!

Посмотрела Маруся на экран большого телевизора, а там – гномики с игрушечными пистолетами, перебегая от мухомора к мухомору, на троллей охотятся. Тимур Валерьевич, значит, – гномик, а враги его – троллеобразные отродья.

– Крутая у Вас тут войнушка, Тимур Валерьевич. Как закончите, приходите пить чай, на который Вы меня пригласили, – сказала Маруся и пошла на кухню ставить чайник.

– Угу, – только и услышала она вослед. А в придачу – парочку криков и свистящих выстрелов.

Через полчаса, заварив чай и приготовив чашки, Маруся решила в кинозал наведаться.

– Ну-с, Тимур Валерьевич. Чай готов, бутерброды нарезаны, печенье в вазочку выложено. Вот только не пойму я, кто из нас хозяин, а кто – гость?

– Я, Маруся, теперь не гость и не хозяин. Я – воин! А лучше сказать – воитель! И ежели Вы меня еще раз отвлечете, придется Вас временно нейтрализовать. Иначе мир окажется в опасности! Неужели же Вы не понимаете?! Дайте мне пять минут, и, с чувством выполненного воинского долга, явлюсь я к Вам в гостиную пить чай.

Вздохнула Маруся и решила, что, возможно, ей стоит уйти по-английски, Тимуру Валерьевичу не докладываясь. Дабы не чувствовать себя последней идиоткой. Но из интереса решила все-таки еще немного подождать.

Через полчаса, вдоволь наслушавшись криков и выстрелов, взяла Маруся стул, вошла в кинозал, уселась прямо напротив Тимура Валерьевича и молча на него воззрилась. Не обращая на Марусю никакого внимания, Тимур Валерьевич продолжал интенсивно жать на кнопки, время от времени издавая рычащие звуки, чередуя их с печатными, но очень грубыми словами.

Тогда Маруся решила прибегнуть к дамской хитрости и присборила юбку так, чтобы явить на обозрение кружевную чулочную резинку. Было время, когда деталь такого рода всё внимание Тимура Валерьевича на Марусе безотказно концентрировала. Но и это не сработало.

– Ну не ахринели ли Вы, Тимур Валерьевич! – в сердцах воскликнула Маруся и хотела было несолоно хлебавши домой отчаливать.

Но тут пришла ей в голову занимательнейшая идея. И решила она рискнуть. Вдруг получится?

Подошла Маруся к экрану, приложила к нему руку и представила себя внутри огромного телевизора. Волшебная интуиция Марусю не подвела. Да и ее намерение во что бы то ни стало вывести Тимура Валерьевича из иллюзорного боя было настолько сильным, что не замедлило начать осуществляться. В ушах у Маруси засвистело, тело как будто задребезжало, а потом потеряло вес и лишилось чувствительности.

По описанным симптомам нетрудно догадаться, что оказалась Маруся по ту сторону большого экрана, прямо в зарослях черники, под большим мухомором.[2] Огляделась – никого вокруг. Ни гномов, ни троллей. Вдруг, словно сквозь вату, услышала она знакомый голос.

– Что за фигня?! – вскричал Тимур Валерьевич. – Откуда на этой жестокой и кровопролитной войне баба?!

А Маруся с экрана Тимуру Валерьевичу помахала.

– Хэллоу, Тимур Валерьевич! – Во-первых, не баба, а женщина. А во-вторых, я тут только на минуточку! Из спортивного, так сказать, интереса. Не пугайтесь. И смотрите, не пальните в меня случайно!

Надо сказать, Маруся сильно рисковала, – ведь заросли черники кишмя кишели злодеями. То, что она их не видела, означало только, что они искусно камуфлировались. Да и гном-Тимур Валерьевич мог Марусю не узнать и, приняв за нимфу, подосланную врагами в качестве отвлекающей визуализации, зараз ее ликвидировать. Поэтому Маруся, на всякий случай, снова приятелю рукой с экрана помахала.

– Эгей, Тимур Валерьевич! Это же я, Маруся! Не узнали?

– Вот беда, – покачал головой Тимур Валерьевич. – Доигрался я. Пи…ц.

Отложил он джойстик, вытер пот со лба, поднялся с дивана и стал звать Марусю чрезвычайно печальным голосом. А Маруся за мухомором спряталась и дождалась, пока Тимур Валерьевич из кинозала выйдет. Как только он, Марусю не дозвавшись, понурив голову, ушел в гостиную, собрала она всю силу своего духа, воспроизвела в памяти телесные ощущения во всем их многообразии и, закрыв глаза, представила себя по ту, зрительскую, сторону экрана сидящей на диване. Через мгновение там Маруся и оказалась. Протрясло ее немного в ознобе, но быстро отпустило.

Хорошо, что получилось у нее вернуться из стрелялки живой и невредимой. Осмотрелась Маруся, тело свое ощупала, и, убедившись в том, что все его части на месте, при том вполне весомы и зримы, подтянула чулки, поправила юбку и отправилась в гостиную.

Там застала она изрядно растерянного Тимура Валерьевича.

– Ах, Марусенька, как же Вы меня напугали! Я Вам звоню – Вы трубку не берете. Я Вас и в ванных комнатах искал, и в прихожей, и в кабинет заглядывал. И даже в спальню, – а вдруг Вы ко мне в постель, под одеяло забрались? Ну мало ли, по старой памяти… А потом решил, что Вы ушли, и совсем огорчился. Но еще больше я расстроился, допустив, что Вы на самом деле в виртуальную стрелялку угодили, да так оттуда и не выбрались. Кто же Вас знает! Сталкивался ведь я уже с Вашими экстраординарными способностями (читай «Маруся и бутерброды», сезон 5). Вы мне, случаем, сегодня из игровой виртуальности, с экрана ручкой не махали? А, Марусенька?

– Конечно же, нет, Тимур Валерьевич! Мое появление на экране Вам привиделось, – успокоила приятеля Маруся. – Переиграли Вы сегодня в стрелялки. Меру надо знать в Вашем-то почтенном возрасте! Игроманские замашки, знаете ли, до добра не доведут.

Стала Маруся чай по чашкам разливать.

– Что это, Маруся?! – вскрикнул Тимур Валерьевич так, что Маруся вздрогнула и чуть чайник из рук не выронила. – Неужели же опять постгеймерский бред меня одолевает?!

Обернувшись, Маруся с удивлением увидела обыкновенную черную кошку, преспокойно возлежащую в самом центре комнаты, – лапки кренделем, ушки стойком, глазки щурятся.

Не дожидаясь Марусиной реакции, побежал Тимур Валерьевич в кинозал за джойстиком и, вернувшись, нацелил его на кошку.

– Уймитесь, Тимур Валерьевич! Ведь это всего лишь кошка! К тому же вовсе не виртуальная, а безусловно реальная.

– Кошка?! Это, Маруся, не кошка! Это наглая, черномазая пособница нечистой силы! Вы на нее только посмотрите! Она же Вас съест и не подавится!

Кошка мявкнула и облизнулась.

– Вот видите! Что я Вам говорил?! – крепче сжал джойстик в руках Тимур Валерьевич. – И потом, позвольте-ка узнать, как она сюда проникла?! Через стены, что ли, просочилась, чертовка?!

– Двери надо закрывать, – спокойно заметила Маруся. – Эта красавица, похоже, как раз из той кошачьей семейки, что я по дороге к Вам повстречала. Их там целых три было, и все черные. Но ведь ничего плохого, не считая Вашего первичного ко мне невнимания и равнодушия к моему приходу по Вашему же теплому приглашению, не случилось.

«И даже своим опасным спонтанным путешествием в заэкранье я неприятностей не нажила», – хотела было добавить Маруся, да вовремя язык прикусила.

– Все равно, не доверяю я кошкам. Особенно черным, – отложив наконец джойстик, разворчался Тимур Валерьевич.

А Маруся отрезала кусочек ветчины и животное накормила. Тимур Валерьевич хотел кошку за дверь выставить, но Маруся не позволила.

– Дайте ей хотя бы умыться, бессердечный Вы человек!

– Вы, Марусенька, с этой бестией ласковее, чем со мной обращаетесь, – надулся Тимур Валерьевич.

– Так Вы вон какой большой и сильный! – улыбнулась Маруся. – А она вон какая маленькая и беззащитная. Будьте же великодушны! Ведь Вы же воин и защитник.

– Точно, Маруся! Пойду-ка я еще мир поспасаю, – загорелся Тимур Валерьевич. – Хотя… – тут же потух он, вспомнив про свои недавние галлюцинации, – наверное, все-таки на сегодня милитаристских приключений достаточно. Посижу-ка я лучше с Вами, чаю попью и побеседую.

Поздним вечером провожал Тимур Валерьевич Марусю домой. А за ними шла та самая черная кошка, накормленная и обласканная Марусей. Вдруг из-за поворота, наперерез компании, еще пара чернющих кошек выскочила.

– Тьфу, – плюнул налево Тимур Валерьевич. – Тьфу, и еще раз тьфу!

А сопровождавшая его и Марусю кошка коротко трижды мяукнула. И тогда, словно по сигналу, ее сородичи резко затормозились в полуметре от тротуарной дорожки, послушно присели и стали ожидать, пока Тимур Валерьевич с Марусей мимо пройдут.

– Вот видите, Марусенька, как я их усмирил! – гордо вскинул голову Тимур Валерьевич.

– Какой Вы молодец, Тимур Валерьевич! Честь Вам и хвала! Я всегда знала, что Вы – настоящий воин! А лучше сказать – воитель! – ответила Маруся, и, оглянувшись, черной кошке подмигнула. А кошка ей в ответ хвостом помахала и громко муркнула. Хотите – верьте, хотите – нет.

Следующая рассказка вполне могла бы послужить сюжетом для короткометражной артхаусной мелодрамы

Маруся в театре

Театр…

Вслушайтесь в это слово! Столько в нем волшебной таинственности, что даже я, отнюдь не завзятый театрал, нет-нет да и поддамся на уговоры составить компанию в посещении спектакля кому-нибудь из друзей или родственников. Потому как всем своим московским существом осознаю: жить в Москве и не бывать в театрах – грех большой и непростительный.

Однако тем недавним вечером, о котором пойдет речь, ни я, ни кто-либо другой Марусю в ее стремлении почтить своим вниманием очередную премьеру не поддержал.

Должен Вам, Любезнейший Читатель, сообщить, что отсутствие компаньонов в посещении выставок или же театров Марусю нисколько не смущает. Есть компания – она ей радуется, а нет – предается наслаждению зрительским сотворчеством в благодатном одиночестве, воздавая ему хвалу за возможность углубиться в процессы восприятия без вмешательства стороннего мнения.

А посему Маруся нимало не разочаровалась, когда пришлось ей отправиться на премьеру без компаньона.

Опасаясь опоздать, прибыла Маруся в театр заранее. Тем более что очень уважает она театральные буфеты – за их исключительный дух, удивительнейшим образом сочетающий приземленное с возвышенным. Потому как насыщение бутербродами с шампанским, пирожными с кофе или же шоколадкой с коньяком здесь имеет окраску благородно-романтическую, превращая простецкий перекус в подготавливание души к возможному катарсису. Ибо голодный зритель и рад бы сопереживать, да урчание в животе на сопереживании сосредоточиться мешает.

Располагая целым получасом свободного времени, взяла Маруся бутерброд и кофе, выбрала место поудобнее и не отказала себе в удовольствии понаблюдать за публикой.

Дамы, независимо от того, как они были одеты – просто и со вкусом или дорого и без вкуса, или же в обратном сочетании стоимости нарядов и чувства меры, – все светились достоинством театралок. Мужчины же, дам сопровождавшие, принимая на себя рефлексы дамского свечения, в свою очередь, излучали полнейшую готовность к высокодуховному отдыху.

Не успела Маруся удивиться тому, что ни единого субъекта противоположного пола без пары она в буфете не обнаружила, как на входе появился оный и направился к кушаньям.

Сей непарный мужчина был побрит наголо. Притом, что был он невысок и телосложение имел более чем плотное, полнота его в глаза Марусе не бросилась по причине того, что выразительное умное его лицо поглотило всё Марусино внимание. И хотя рассмотреть объект подробно у Маруси сразу не получилось, про себя окрестила она его Лысым Интеллектуалом, удивившись мгновенности возникновения своей к нему симпатии.

«И что же мне теперь прикажете делать? – размышляла Маруся, допивая свой кофе. – Не могу же я так вот запросто подойти к нему и познакомиться! Что если он женат? Или командировочный? А то и вовсе нетрадиционно сексуально ориентирован? Да вроде бы и негоже даме к мужчине клеиться…»

Пока Маруся над создавшейся ситуацией размышляла, Лысый Интеллектуал, базируясь в трех столиках от Маруси, доедал свое пирожное. Закончив, он элегантно промокнул рот салфеткой и встал из-за стола. Тут-то глаза его, по случаю, с Марусиными и встретились. И показалось Марусе, что самой судьбе она в лицо посмотрела. От неожиданности у нее дыхание перехватило. Однако в лице Лысого Интеллектуала ничто ответно не дрогнуло и, педантично восстановив союз кресла со столиком, он неспешно покинул буфет.

«Что же мне теперь делать? – снова подумала Маруся. – Я никогда его больше не увижу».

Завершив свой буфетный ритуал, вышла она в фойе, побродила там, рассеянно разглядывая актерские портреты, и с третьим звонком сделалось ей очень-очень грустно. Потому как лысин в зрительской толпе мелькало много, но ни в одной из них желаемый объект опознан ею не был.

Погоревав минуту-другую, заставила Маруся себя взбодриться, через не могу включила свою особенную, волшебного свойства улыбку (читай рассказку «Маруся в Греции-2», сезон 7), и, озарившись ею изнутри, пошла усаживаться на место. А усевшись, немедленно распознала искомую лысину, блестевшую не так уж далеко от нее впереди.

Сердце ее радостно екнуло, Маруся повеселела так, будто желаемое знакомство уже состоялось, и, пребывая в приятном волнении, всей душой, как ей казалось, окунулась в представление.

Но как бы ни была Маруся им захвачена, лысая голова пятью рядами ниже не давала ей покоя. Мысли о ее обладателе мешали Марусе сконцентрироваться на драматических коллизиях, и взгляд ее то и дело цеплялся за лысину. То ли Лысый Интеллектуал оказался чувствителен к силе Марусиного взгляда, то ли Маруся волей-неволей к рядовому созерцанию свою волшебную энергию подключила, но вскоре Интеллектуал стал нервически оглаживать свой полированный затылок, беспокойно заерзал и, в конце концов, обернувшись, оглядел ряды будто в поисках кого-то важного. И снова с Марусей взглядами встретился. Но Маруся, несмотря на полумрак, словно провинившаяся школьница, испуганно отвела глаза и срочно напустила на себя строгости, изображая сфокусированность на сценическом действии.

В антракте, прогуливаясь по фойе, Маруся лысину глазами не искала.

«Будет мне уже… Что в этом проку?», – решила она и вознамерилась немедля перевести свои мысли в другую, далекую от привлекательных лысин, плоскость.

В тот же миг увидела она восседающего на банкетке Интеллектуала. Он смотрел прямо на Марусю. А Маруся, смутившись так, будто Интеллектуал догадался о ее сильнейшей заинтересованности, снова отвела глаза, отвернулась и прошла мимо.

«Что это меня на смущение-то пробило?! Робость в мои годы даме совсем не к лицу», – с раздражением подумала Маруся и оглянулась назад, намереваясь дать мужчине знать о своей к нему симпатии.

Но Интеллектуала и след простыл.

«Что же это такое?! – возмутилась про себя Маруся. – В кои-то веки кто-то мне понравился, а я, как девчонка, робости своей потакаю. Пора уже воспользоваться данными мне волшебными способностями!».

Не очень себе представляя, каким образом будет применять свой дар в этой деликатной ситуации, Маруся вернулась в зал. Полагаясь на судьбу, она расслабилась, обратила всё свое внимание на сцену и в течение второго акта знакомую лысину взглядом не беспокоила.

И настолько Маруся спектаклем увлеклась, что об облюбованном объекте и думать забыла. Даже когда финальные аплодисменты грянули, поглощенная состоянием, близким к катарсису, о Лысом Интеллектуале она и не вспомнила. А в реальность вернулась, когда аплодисменты стихли, и народ стал проталкиваться к выходу.

«Ну всё! – обреченно вздохнула Маруся. – Упустила мужика».

Однако так легко сдавать свои позиции и смиряться с поражением, как Вам, Любезнейший Читатель, уже известно, вовсе не в Марусиных правилах. А посему решила она использовать последний однопроцентный шанс путем активации своей волшебной интуиции, которая ей и надежду подала, и действовать научила.

Не спеша нырять в гардеробную толкотню, села Маруся на диванчик неподалеку и принялась воображать, как она с Лысым Интеллектуалом лицом к лицу в гардеробе сталкивается. Прокрутила она в голове с десяток вариантов сей остросюжетной сцены, а пока этим наисерьезнейшим делом занималась, свет в фойе погасили, гардероб опустел, и лишь припозднившаяся компания кокетливых дамочек крутилась перед гардеробным зеркалом, соревнуясь друг с другом в манерности поз и интонаций.

Делать нечего – спустилась Маруся в гардероб, взяла пальто и, пристроившись неподалеку от беспокойной компании, стала одеваться.

Кашне, которое она накинула на шею, колыхнуло сквозняком, и это заставило Марусю оглянуться.

Полагаю, Вы, Любезнейший Читатель, совсем не удивитесь, когда узнаете, что, оглянувшись, у гардеробной стойки обнаружила она знакомую лысину. Сердце Марусино кувыркнулось, да и сама она вслед за сердцем чуть не подпрыгнула.

«Что же делать? Что делать?!..» – лихорадочно соображала Маруся, раздосадованная бездельным щебетанием суетливых дамочек, мешавшим ей сосредоточиться, дабы словить подсказку интуиции.

Словно в ответ на ее раздражение, дамочки спешно скучковались и говорливой стайкой выпорхнули на улицу. И оказалась Маруся в гардеробе с интеллектуалом один на один. Но это ей ничуть не помогло. Совсем наоборот – от нового всплеска волнения растеряла она все свои волшебные способности, и даже хваленая интуиция, словно не желая вмешиваться, замолчала.

Интеллектуал заканчивал сборы, а в голову Марусе лезла сплошная мелодраматическая дребедень.

«Уронить платок? Нет, – долго рыться в сумке. Не мелочиться и бросить на пол сумку? Нет, – топорно и дурновкусием попахивает. А что если в притворный обморок грохнуться, прямо Интеллектуалу под ноги? Но, Бог мой, что за дешевый фарс!»

Так Маруся ничего путного и не придумала.

А пока она перебирала варианты, Лысый Интеллектуал, бросив на Марусю полный печали взгляд, оделся и вышел вон.

Так и осталась Маруся наедине со своим интересом.

Дабы не гонять в одиночестве переполнявшие ее напряженные мысли, заглянула она после спектакля ко мне на чашку позднего чая.

– М-да… – выслушав Марусину историю, вздохнул я. – Что же ты, Марусенька, растерялась?

– Мне теряться позволительно! – безапелляционно заявила Маруся. – Женщина я или конь с… X м… ну, или, что я – Кутузов на Бородинском поле, чтобы и стратегию с холодной головой разрабатывать, и тактику безошибочно применять?! А вот он, мужчина, явно интерес ко мне имевший, почемуни шажка в мою сторону так и не сделал?

– Так ведь понимать надо, Марусенька, что нас, мужчин, отказы дамские досмерти страшат. Это как же надо расхрабриться, чтоб к красивой женщине подрулить без приглашения! – растолковывал я Марусе. – Другое дело, когда нам поводпознакомиться подворачивается. В самом деле, стоило тебе потерю чувств инсценировать. В театре ты, в конце-то концов, находилась или где?

– Вся жизнь – театр, – в ответ задумчиво процитировала Маруся. – Что ж, ежели судьба, то где-нибудь наши с Интеллектуалом пути пересекутся.

– Ну вот, опять всё на судьбу свалила, – улыбнулся я. – А как насчет упущенных возможностей, преподносимых тебе фортуной на блюдечке?

– А не судьба была эту возможность реализовать! – засмеялась Маруся.

В который раз порадовался я Марусиному волшебному умению любое разочарование в сторону позитива разворачивать и, подпитавшись приобретенным опытом, из крутого поворота, на новую, зовущую к неведомым приключениям дорогу выруливать.

А мы с Вами, Любезный Мой Читатель, к Марусе пристроимся, чтобы за грядущими ее похождениями подробно понаблюдать.

Это я Вам обещаю. Уж Вы мне поверьте!

Следующая рассказка знакомит нас с еще одним старинным Марусиным другом и его талантами, благодаря которым Маруся вовлекается в творческий процесс, едва не приведший ее на скамью подсудимых

Маруся-фотомодель

Бывает, дети боятся стричься или купаться, оставаться в темноте или ходить по мостикам. Я же в детстве до ужаса боялся фотографироваться.

Детское воображение рисовало мне, что длинноногий аппарат, откуда, по заверениям его пособника-фотографа, должна была вылететь птичка, на самом деле – одноглазый монстр, поглощающий маленьких детей и в обмен выдающий родителям на память о съеденных чадах фотокарточки. Папа с мамой о моих страхах даже не подозревали. Потому как на сеансе у фотографа я не плакал и экзекуции не противился. И неведомо было моим родителям, что каждый раз, замирая перед объективом, я прощался с жизнью, а окончание фотосъемки воспринимал не иначе как свое новое рождение. Наверное, именно тогда я поверил в то, что чудеса случаются.

Маруся же, напротив, с младенчества очень любила фотографироваться. Ведь фотографом для нее был ее папа, к которому Маруся испытывала безграничное доверие. А упакованный в пахучую кожу «Зенит» был для Маруси тем волшебным сундучком, который, подобно мешку Деда Мороза, хранил в себе множество сюрпризов – больших и маленьких. Этими сюрпризами были волшебные картинки, называемые фотоснимками. Марусин папа колдовал над ними в затемненной ванной комнате, а Маруся ему помогала, перекладывая пинцетом специальную плотную бумагу из корытца с одним раствором в корытце с другим и утапливая в жидкости непослушные бумажные кончики. На этой бумаге в корытцах каким-то волшебным образом появлялись изображения – Маруси и Марусиных мамы и папы, бабушек и дедушек, Марусиных друзей и приятелей Марусиных родителей в окружении хорошо знакомых Марусе городских и деревенских окрестностей, или совсем незнакомые ей, и оттого манящие города и страны, где Марусиному папе доводилось бывать по работе.

Закончив процесс проявки, Маруся с папой промывали карточки под потоком воды. А завершалось кропотливое священнодействие манипуляциями с использованием аппарата-глянцевателя. В этом аппарате фотографии становились гладкими и блестящими, и Марусе это очень нравилось.

Фотографий в Марусиной семье было так много, что Марусина мама выделила под них целый стенной шкаф. В том шкафу было несколько фотоальбомов, но основная масса волшебных карточек хранилась в специальных жестких картонных коробках с шершавыми, окантованными цветными атласными лентами крышками. В часы досуга Маруся с папой любили открывать стенной шкафчик, извлекать оттуда одну из коробок и рассматривать фотографии.

Бывало, папа позволял Марусе самой сделать несколько снимков. И тогда, вдыхая запах кожаного футляра, глядя в преображающий мир глазок и нажимая на мягко уходящую в корпус кнопку, Маруся чувствовала себя счастливейшей девочкой на свете. Как, впрочем, и всегда, когда папа был рядом.

Так что можно со всей уверенностью заявить, что в детстве Маруся была фотолюбителем. Правда, это ее увлечение во взрослое хобби так и не переросло. Зато судьба, возможно памятуя о Марусиных детских фоторадостях, подарила Марусе доброго друга – фотографа. Да не какого-нибудь любителя, а самого настоящего, профессионального, большого художника в своем деле.

С фотографом этим, по имени Артур Казбекович, так же, как и со мной, Маруся дружит так давно, что вычислять количество проведенных в этой дружбе лет не разрешается.

Интеллектуально выверенный, музыкально и литературно эстетствующий, архитектурно образованный и дизайнерски подкованный, цейсовскую оптику[3] в строгой стильной оправе носит на носу своем Артур Казбекович по праву. Глаз его остёр, рука тверда, ай кью – выше самого высокого, интуиция – на грани возможного, а творческий потенциал неисчерпаем.

Чтобы представить себе, как выглядит Артур Казбекович, достаточно совместить в своем воображении три знаменитые имиджа, а именно – Дэвида Боуи, Джорджа Харрисона и Дэвида Бирна[4]. Как ни трудно в это поверить, но во внешности Артура Казбековича каким-то чудесным образом, сосуществуя в абсолютной гармонии, сочетаются отголоски манер и внешних данных всех вышеперечисленных бриллиантов шоумира. Однако личность самого Артура Казбековича столь сильна и своеобразна, что при всей мощи такого ударно-тройного сходства, в оригинальности и самодостаточности ему никто и никогда отказать не посмеет.

Как и всякий творческий, увлеченный своим любимым делом человек, Артур Казбекович очень любит экспериментировать.

Однажды задумал он сделать выставку-посвящение. Да не кому-нибудь, а великому художнику Сальвадору Дали, и, одновременно – русской женщине.

Как непревзойденная оригинальность мэтра Дали, так и загадочность русской женщины всегда вызывали в душе Артура Казбековича творческий трепет.

– И каким же образом Вы эти две темы совмещать собираетесь?! – удивилась Маруся, узнав о замысле.

– Ну, в моей копилочке, Марусенька, – сказал Артур Казбекович, пальцем тыча в свой драгоценный лоб, – идей хранится дополна и больше. А Вас, Маруся, попрошу мне активно посодействовать.

– Я готова, друг мой, – слёту согласилась Маруся. Ведь в творческом процессе такого масштаба ей всегда хотелось поучаствовать. – Каковы будут мои функции?

– На сей раз извольте стать фотомоделью, – безапелляционно заявил Артур Казбекович.

Тут Маруся, сомневаясь, призадумалась.

Несмотря на то, что было ей известно, что Артур Казбекович имеет редкий для фотографа дар – изображать людей такими, какими они сами хотели бы себя видеть, и даже самые неприятные и невыразительные индивидуумы становятся в его работах по-своему привлекательными и обаятельными, сомнения Марусины были небеспочвенны. Дело в том, что не раз приходилось ей видеть на выставках Артура Казбековича фотообразы дам, преображенных его фантазией в такие причудливые персонажи, как женщины-ракушки, женщины-автомобили, женщины-растения и, что самое неприятное – женщины-насекомые.

– Вы мне, Артур Казбекович, сначала расскажите, во что Вы на сей раз моделей превращать намереваетесь? – попросила Маруся. – Что-то мне не хочется ракушку на своей голове созерцать или свое тело в виде автомобильного корпуса на всеобщее обозрение выставлять.

– Не волнуйтесь, Марусенька, – успокоил Марусю Артур Казбекович. – На сей раз планируется иной, щадящий подход к комбинированию. Выбирайте: либо в Вашу спину часы будут вмонтированы, либо лебедем Ваша рука продолжится, либо… – Артур Казбекович на секунду задумался, – Ваше лицо усами самого мэтра Дали будет облагорожено. Триптих с усами этими из Ваших изображений сделаем.

– Да Вы смеетесь, Артур Казбекович! – захохотала Маруся.

– Ничуть, Марусенька. Все эти оригинальнейшие идеи будут воплощены в моих работах для грядущей выставки. И ежели не Вы, то другие модели помогут мне их воплотить. Так что Марусенька, плюсуйте плюсы, минусуйте минусы и соглашайтесь, пока все роли не разобраны. Мне бы очень хотелось Вашу личность в этой теме задействовать. Потому как для меня Вы давно и прочно с чем-то иррациональным, и, не побоюсь этого слова, сюрреалистическим ассоциируетесь. Кстати, могу еще Вам предложить с антикварным комодом или амбарным замком скооперироваться.

Маруся подумала и согласилась на усы.

На следующий же день была Маруся вызвана Артуром Казбековичем в святая святых – его фотографическую студию.

Там, на белой тумбочке, на почетном месте, рядом со скульптурными мини-копиями различных образов художника Дали (вроде тонконогих слоноподобных животин или полуабстрактных женских торсов), вылепленных в часы досуга Артуром Казбековичем из пластика, увидела Маруся с десяток вариантов бумажных усов, стилизованных под мэтровские. Все они, копируя знаменитую форму, были загнуты кверху, но друг друга не повторяли. Артур Казбекович, примерив Марусе несколько, наконец остановился на тех, что позаковыристие, и, закрепив их над Марусиной губой при помощи капли гримерного клея, велел модели садиться на подготовленное место.

Повертев Марусину голову и так и этак, а затем проделав то же самое с осветительными приборами, Артур Казбекович привел в боевую готовность фотографическую технику и, дабы не допустить ни малейшей неточности, без суеты протер свои цейсовские глазные окуляры и только после этого запустил художественно-фотографический процесс.

Три часа спустя, разминая занемевшую шею, Маруся ожидала чая, а Артур Казбекович колдовал над его заваркой, обещая Марусе необыкновенную популярность ее изображения на выставке.

– Вот увидите, Марусенька, у Ваших портретов народ толпиться будет. Славно мы с Вами поработали, – нужные ракурсы выбрали, да и идея, поверьте, выигрышная. Хоть Вы, насколько мне известно, творчество и личность мэтра Дали не сильно жалуете, образ Ваш в моем воображении давно с его личностью своеобразно совместился. Уж и не знаю, чем это, помимо моего таланта, объяснить, но совмещать несовместимое, Вы же знаете, у меня на раз получается.

М-да… Для совмещения несовместимого, скажу я Вам, Любезнейший Читатель, несомненно, мастерство высшего пилотажа требуется. В этом смысле, следуя по стопам своего ментального учителя, то бишь художника Дали, Артур Казбекович далеко продвинулся. И источник этого его движения, судя по тому, что