Император и трубочист. Том 1. Крепостной

Размер шрифта: 13

Рис.0 Император и трубочист. Том 1. Крепостной

* * *

– Что ж ты, Фирс, совсем разуменье потерял?! Аль горькой вчера перебрал? Совсем не видишь, кого учишь? – Маленькая, сухая женщина в тёплом капоре сердито наступала на дюжего черноволосого мужика, стоящего перед ней, покаянно склонив голову. – Али самого поучить как следовать быть надобно?! Убил же пащенка, как есть убил, ирод!

Дюжий мужик, молча стоящий перед ней, потупил взгляд и нервно жамкал руками потёртый заячий треух. А чего тут скажешь-то – виноват, как есть виноват…

Третьего дня во дворце покойного императора Павла, скончавшегося почитай уж два года тому назад в Санкт-Петербурге от, как официально было объявлено, «апоплексического удара» (да-да, того самого – табакеркой по голове), в котором ныне проживала его вдова с младшими детьми, случился большой пожар, практически этот дворец уничтоживший. Хотя бо́льшую часть мебели, а также некоторые дверные полотна и едва ли не самое дорогое из обстановки – большие зеркала – удалось спасти.

Вызванный со съезжего двора седоусый пожарный, службу коих учредили только вот в прошлом году, обойдя с истопниками обгорелые руины, постановил, что пожар приключился от забившегося сажей дымохода. Вследствие чего всех причастных к сему делу было велено «поучить», что означало порку на конюшне. «На прави́ло» было поставлено двадцать три человека, из которых двенадцать являлись стариками из числа дворовых, отставленными с прежней службы по причине нынешней невозможности её исполнения и ныне доживающими свой век на не шибко важной должности истопника, семеро – мужиками среднего возрасту, из них трое – убогие по разному виду: один сухорукий, а двое колченогие… ещё трое – подростки, а один совсем малец шести годов от роду. Но по всему выходило, что он-то и был самый виноватый. Поскольку был взят в дворцовую дворню из жалости после смерти матери-прачки и подвизался аккурат трубочистом. Причём почистить тот самый дымоход, из-за которого всё и началось, ему было велено ещё неделю назад. Так что всё справедливо… Ну а то, что всю последнюю неделю мальчонка отлёживался в дальней кладовке, после того как один из истопников, принявший на грудь, нещадно отходил его поленом, – никто вспоминать не стал. Истопник среди дворни был человеком уважаемым, инвалидом воинской службы, а пащенок… его и так держали из милости.

Так что, несмотря на то что мальчонка по малолетству вроде как не должен был попасть «на прави́ло» вместе со взрослыми, наказывать его отдельно никто не стал. Поэтому пришлось и ему опосля всех старших задирать рубаху и ложиться на бревно. Под кнут. А вошедший в раж после двух с лишним десятков взрослых мужиков и куда более старших и потому более крепких малолеток конюх совершил оплошку – не сдержал руку. Так что после первого же удара мальчонка взвыл, исторг из горла сгусток крови и лишился духа. Что привело наблюдавшую за «прави́лом» ключницу или, как её ещё называли промеж дворни, «барскую барыню» в полное негодование. Уж больно жалостливо выглядел мальчонка – тощенький, шейка тоненькая, да подживающие жёлтые синяки по всему телу… Ей его жалко стало, ещё когда он рубаху стягивал, но останавливать экзекуцию она не стала. Потому что сие было неправильно. Виноват – получи. Столько, сколько положено по «заслугам». Но смерти-то этот мальчонка точно не заслужил…

– Вот тебе ужо будет! Сам «на прави́ло» пойдёшь, ирод окаянный! – продолжала негодовать ключница. Но тут какая-то из девок, которых многие по-старому ещё именовали «сенные», собравшихся посмотреть на немудрёное развлечение, ахнула и заголосила:

– Ой, гляньте – пащенок-то зашевелился! Живой он, живой…

Ключница резко развернулась. Ну да – малой, до сего момента висевший на бревне будто стираное бельё на верёвке, подобрал ручонки и, упёршись в бревно, с трудом оторвал от него своё худенькое тельце да потом и сел. Его тут же повело, но стоявший рядом конюх не оплошал и, шагнув вперёд, подхватил худосочного, поддержав его под руку. Тот покосился на него мутным взглядом, который с каждым мгновением становился всё более и более осмысленным.

– Ишь ты, – неодобрительно выдал кто-то из поротых истопников, – глянь-кось как зыркает. Чисто тать!

– Тебя б так приложили – ты б ишшо и не так зыркал, – сварливо отозвалась одна из «чёрных кухарок», готовивших для дворни. – Ирод этакий… Как бы сам мальчонку не избил – он бы давно б уж тот дымоход почистил!

– А вот неча, – пробурчал в ответ истопник, правда, заметно сбавив тон. – Я за государя-анпиратора кровь проливал. Потому имею право к себе уважения требовать…

– Ах ты ж пьянь подзаборная! – тут же вскинулась ключница, до которой дошло, чьих рук были те пожелтевшие синяки по всему телу. – Небось за «казёнкой» в кабак хотел мальца послать. А того не подумал, что никто ему в кабаке ничего не нальёт. Да ещё и деньгу отберут!

– Так он никому деньгу и не даёт, – поёживаясь от располосованной спины, тихо пробурчал один из ранее принявших наказание подростков. – Как хошь – так горькую и доставай. Хошь – воруй, хошь – своё трать.

– Я за государя-анпиратора… – снова начал истопник, но ключница его уже не слушала. Хищно ощерившись, она развернулась к конюху и строго приказала:

– Этому – ещё двадцать «горячих». Да смотри у меня – не жалей! Полно отвешивай. Потому как он и есть главный виноватый в пожаре. – После чего перевела взгляд на мальчонку. И вздрогнула. Потому что взгляд у того был совсем не детский. Жёсткий. Внимательный. Серьёзный… И до предела удивлённый.

Часть I. Начало

1

Анисим Опанасович прожил хорошую жизнь. Долгую.

Родился Анисим в Ворошиловграде. Осенью сорок второго. То есть ещё под оккупацией. Впрочем, под немцами он прожил совсем немного. Не успело ему исполниться и полгода, как немчуру вышибли из города. Ворошиловград пострадал не слишком сильно – боёв в городе что во время немецкого наступления летом сорок второго, что во время освобождения его уже Советской армией ранней весной сорок третьего практически не было. Но всё одно жилось людям трудно, голодно – что в войну, что ещё долго после неё… Однако порода у Анисима оказалась крепкой. Так что к концу седьмого класса он вымахал в здоровенного бугая.

Несмотря на то что плату за обучение отменили как раз в год, когда он окончил семилетку, в старшие классы Анисим не пошёл, а уехал поступать в Елецкий железнодорожный техникум. Так ему посоветовал его двоюродный дядя – единственный вернувшийся с войны из всей мужской родни. Ни отцу, ни родным дядьям Анисима такой удачи не досталось… Мол, парень ты смышлёный, но оценки у тебя по многим предметам не ахти – вот и неча время тратить. Пора нужную профессию получать. Такую, что завсегда и самого прокормит, и семью. А железнодорожник – таковая и есть. Куда стране без железных дорог-то? Ну а коли всё ж таки надумаешь в институт поступать, хотя бы и на заочный, – так после техникума всяко легче будет… Парень подумал-подумал – да и согласился. Тем более что с оценками и правда не очень было. Не со всеми. Например, историю он очень любил и по ней был почти отличником. Да и в математике с физикой был твёрдым хорошистом. Как и в химии. Пение ещё любил. Даже научился на гитаре бренчать. Да-да, те самые три блатных аккорда. И рисование тоже. Отчего и с черчением у него так же было всё в порядке. А вот с литературой, биологией и всякими иными предметами типа астрономии так и не сложилось. Едва тройки вытягивал…

После окончания техникума Анисима распределили домой – на Ворошиловградский паровозостроительный. То есть, вернее, нынче он стал тепловозостроительным. С пятьдесят шестого года на заводе начали собирать харьковские тепловозы ТЭЗ. Но свежеиспечённого выпускника Елецкого железнодорожного техникума распределили на ремонтный участок, на котором в основном ремонтировались именно паровозы. Как относительно новые – «Лебедянки» (серии Л), местного выпуска, так и более старые, довоенные – Фэдэшки («Феликс Дзержинский»), ИСы («Иосиф Сталин»), которых на железных дорогах страны было ещё очень много, а так же брянские «Букашки» (серия Б), «Эрки», как нашего, так и польского, венгерского, чешского и румынского производства, ну и уж совсем старенькие «Овечки» (серии Ов).

В шестидесятом его призвали в армию. Сотрудник военкомата, просмотрев его документы, усмехнулся чему-то и, бросив парню: «Сиди здесь», – куда-то ушёл. Вернулся он через десять минут с каким-то грузным старшиной-сверхсрочником.

– Вот, Никодим Евграфыч – точно по твоему профилю.

Старшина просмотрел его документы, задал несколько вопросов, после чего удовлетворённо кивнул:

– Пойдёт!

Так Анисим и попал служить на базу железнодорожного резерва, расположенную в Шумкове, что в Пермском крае.

Служба началась… с драки. Деды здесь были дико оборзевшие. Ну, так место было такое – подразделения только ремонтные и снабжения, срочников мало, учебка – чисто формальная, потому что располагается здесь же и народу в ней дай бог пару дюжин. Причём доступ в «учебный пункт» имели все призывы – от первого до третьего года службы. Так что на драку Анисим нарвался в первый же вечер… После чего Резо Габриадзе, лидер грузинского землячества, утирая юшку, угрожающе заявил ему:

– Нэ жить тэбе, хахоль! Зарэжэм!

– Я русский, – сплёвывая кровь из разбитой губы, огрызнулся Анисим.

После этого его пытались «научить» ещё три раза. До того момента, как Габриадзе не вылетел из «хлеборезов», а потом и вообще не «зачморился», с утра, спросонья надев обоссанные галифе. И как он потом ни орал и ни убеждал остальных, что это не он… это не его… и вообще… всё это ему никак не помогло. «Пацанские» законы, по которым жили деды, такие: подставился – получай по полной!

От Анисима эти «операции» потребовали немалой сноровки и долгой подготовки, но зато привели к тому, что единая шайка его врагов рассыпалась и остаток первого года службы он дослужил относительно спокойно. А потом недоброжелатели ушли «на дембель», а на базе появились очередные новички. Так что от него отстали окончательно.

В остальном служба оказалась скучноватой. Из кипящей движухи ремонтного участка парень попал в дремотную снулость базы хранения. Хранившиеся на базе паровозы приходилось только осматривать да подновлять консервирующую смазку, в качестве которой использовались пушсало и тавот, которые по большей части приходилось замешивать самим [1]. Зато он узнал, что применяемый для изготовления пушечного сала петролатум хорошо помогает против мелких ранок, а также потёртостей и ожогов. Что было очень в тему, потому что в санчасти базы с медикаментами было очень скудно. Местный фельдшер – ефрейтор Гогохия (к недругам Анисима он не принадлежал и на попытки назвать его грузином кривился и цедил: «Я – абхаз!») – даже мазь Вишневского сам смешивал. Или, как он это гордо называл, – «линимент бальзамический по Вишневскому». Впрочем, ничего особенно сложного в этом не было. Ну, если все компоненты в наличии… Они с ефрейтором даже как-то на спор замутили «дуэль на мешанках». Гогохия нужно было замесить пушсало, а Анисиму этот самый «линимент по Вишневскому». Ничего – справился. Да и чего там справляться-то? Весь состав – дёготь, ксероформ и касторка. Из всего этого Анисим не знал только о втором. Потом в медицинском словаре посмотрел и у соратника по дуэли поспрашивал… Так что получилась боевая ничья, которую они с ефрейтором отметили разбавленным медицинским спиртом из запасов аптеки. После чего ефрейтор угодил на губу. Ну, слабоват он оказался насчёт выпивки. Хотя это было вполне объяснимо: росточку-то в фельдшере было метр с кепкой в прыжке с табуретки, а пить он пытался наравне с Анисимом, которому за размеры приказом по части официально в столовой выдавали по две порции.

К середине службы Анисим наткнулся на странную конструкцию, которая обнаружилась в углу одного из дальних складов.

– А это что такое, Никодим Евграфыч? – поинтересовался он у сверхсрочника, в команде которого прибыл на базу из военкомата. Тот по прибытии сразу взял его под крыло. Понравился ему здоровый, смышлёный, спокойный парень. Так что ежели чего перенести или там с верхнего стеллажа достать – так лучше и не найдёшь. И язык за зубами держать умеет.

– Это-то? Это трактор.

– Трёхколёсный? – удивился Анисим. Старшина усмехнулся.

– И такие тоже были. Ещё до войны в Токмаке, что в Запорожье, выпускали нефтяные трёхколёсные трактора, которые так и назывались – «Запорожец». Только у них заднее колесо одно было, а не как у этого – переднее.

– М-м-м… нефтяные трактора?

– Ну да – аккурат как энтот. У них двигатели на чём хошь горючем работать могут – на нефти, на скипидаре, даже на масляной отработке…

– Чегой-то я о таких тракторах и не слышал никогда.

– Да их у нас и выпустили-то всего несколько сотен. А вот немцы у себя таких много наделали – «Ланц Бульдог», слышал такое название?

– Не-а…

– А фирма в Германии – известная. Говорят, до сих пор такие трактора выпускают… [2] Когда нашу базу разворачивали – ходили слухи, что нам такие трактора тоже на хранение поставят. Они ж совсем неприхотливые. И чинятся в любой деревенской кузне. Но потом передумали.

– Немецкие или вот такие? – Парень кивнул подбородком в сторону ржавого остова.

– Да не – такой вообще только один остался. И, насколько я знаю, его никогда серийно не производили.

Парень окинул его задумчивым взглядом, и в его глазах загорелся авантюрный огонёк.

– Никодим Евграфыч, а можно я его починю?

– Зачем тебе это?

– Ну так интересно же! Тем более отработки у нас достаточно, так что чем заправить – найдём. Ну и ежели что перевезти надо будет – машину не придётся заказывать…

Старшина задумался. С такой стороны он не думал. А что – лишние неучтённые колёса никогда не помешают.

– Ну раз так сильно хочешь – давай. Только никаких новых деталей я тебе не дам. Если что надо – вон кузня, вон депо, сам делай.

И Анисим сделал. Так что через два месяца он уже гонял по базе на пыхтящем чуде технике. Ну как гонял – конструкция способна была разогнаться максимум километров до шести в час. Трусцой быстрее… Но собранную на двух мостах от остатков полуторки и с использованием её же кузова тракторную тележку она таскала исправно. И не только по базе. Кому в посёлке дров привезти надо, кому торфа, кому навоза, кому покос окосить прицепной косилкой – конную этот недотрактор вполне тянул… Конечно, исключительно с разрешения Никодима Евграфыча. Но тот, как правило, разрешал. У них тут не колхоз, чай, с трактористом по-свойски за бутылку не договоришься. А хозяйства у людей в посёлке при базе имелись. И довольно обширные. А куда деваться – тут не город, за десятком яиц или бутылкой молока в магазин не сбегаешь. Даже хлеб частенько самим печь приходится… К тому же Анисим всегда делился людской благодарностью. Нет, деньги давали очень редко, а вот яйца, хлеб, колбаску свиную домашнюю, «пальцем пиханную», дичину народ совал. Ну и самогоночку тоже. Но её Анисим в основном отдавал старшине. Не очень он её уважал. Да и пить в части можно только очень аккуратно. Ежели каждый вечер после подобного «калыма» парень напиваться станет – так эту его побочную работу быстро замполит прикроет. А Анисим этого очень не хотел. База-то в глухом лесу стояла – два года перед глазами только лес, военные и паровозы. А тут в люди выбираться начал. Девок увидел. Да и жрачка теперь куда вкуснее была. Вот он и берёгся, сразу же отдавая самогонку старшине. А то стоит бутылку в казарму принести – ушлый народ сразу же на выпивку раскрутит. И всё – амба приработку…

Осенью Анисим проводил на дембель своего друга – ефрейтора Гогохия. Они обнялись, после чего абхаз снова начал зазывать его к себе домой. В Абхазию. Причём не погостить, а насовсем. Жить.

– Приезжай, брат! Жену тебе найдём! У меня сёстры – такие красавицы…

Если откровенно – Анисим серьёзно задумался над этим вариантом. А чего, место благодатное – море, горы, солнце. Всё растёт – груши, мандарины и всякие диковинные фрукты. Да сухую палку воткни – и та через неделю листики выбросит! Опять же, железная дорога есть. То есть и где работать найдётся… Но пока это были просто мысли. Потому как служить ему ещё и служить. А вот друг ушёл. То есть не будет у них больше ночных посиделок с чаем (и не только), рассказов, жарких споров… Гогохия так же оказался любителем истории, и они много спорили о разных вещах. Например, о покорении русскими Кавказа, Крымской и Русско-турецкой войнах. На них у Гогохия был довольно оригинальный взгляд, очень сильно отличающийся от той истории, которую им преподавали в школе… Но одним этим их беседы не ограничивались. Абхаз любил химию, потому как призвался с первого курса химического факультета Грузинского политехнического института имени Ленина, в который поступил после медучилища, и знал множество различных баек. Например, он рассказал Анисиму, что анилин, на базе которого немцы создали самую мощную в Европе и мире химическую промышленность, был открыт аж три раза подряд. И только лет через десять после первого открытия какой-то немец установил, что три разных химических соединения, принёсших славу своим первооткрывателям, являются одним и тем же веществом [3].

После дембеля друга с дополнительным заработком начались проблемы. Потому что пошла движуха на базе. Занимавшие немалую часть линий отстоя «Овечки» и «Букашки» массово пошли под списание, потому что в связи с активным переходом железных дорог СССР на тепловозную и электровозную тягу на базу резерва начали поступать куда более новые машины. И под них нужно было освободить площадки хранения. Для чего эти самые «Овечки» и «Букашки» требовалось привести в рабочее состояние и перегнать к месту переплавки. А Анисим, единственный из срочников, имел не только профильное железнодорожное образование, но ещё и опыт ремонта. Вследствие чего его припрягли по полной. Ну а когда с ремонтом было почти закончено, выяснилось, что времени на освобождение площадок осталось очень мало. Потому что перегонные бригады уже гонят на базу паровозы. Вследствие чего из военнослужащих базы в пожарном порядке сформировали несколько паровозных бригад, одну из которых и возглавил ставший уже старослужащим Анисим. Так что о прежних временах скучной службы теперь можно было только вспомнить с ностальгией… Зато удалось покататься по региону и многое повидать – Невьянск, Челяба, Свердловск, Нижний Тагил, Верхняя Пышма, Пермь.

А перед одной из последних поездок в Челябинск Никодим Евграфыч попросил его о помощи в личном деле – когда он будет возвращаться после того, как сдаст на переплавку очередной паровоз, то заглянет в посёлок Лесной, который располагался всего в восьми десятках километров от города, в Кунашакском районе, и передаст гостинец его свояку. А также заберёт у него гостинец уже для него самого. Ну, парень и пообещал. Чего ж не помочь хорошему человеку. Тем более и ехать недалеко. Ну, по местным меркам.

Когда крепкий и высокий старший сержант в слегка выцветшей, но аккуратной форме, стукнув пару раз для порядка в калитку, зашёл на чистый, ухоженный двор дома, который ему указали соседи, то его сердце пропустило удар. Потому что в ответ на его: «Здоровы будете, хозяева!» – с грядки поднялась крепкая, стройная деваха с толстой, в руку толщиной, косой и-и-и… буквально пудовыми гирями за пазухой. Утерев пот со лба запястьем измазанной в земле руки, она сверкнула задорной белозубой улыбкой, полыхнула яркими синими очами и ответствовала:

– И тебе здоровьичка, гость дорогой. Зачем пришёл? Кого надобно? Али свататься собрался?

Анисим замер, поражённый в самое сердце. Уж больно девка была хороша. И на лицо, и на фигуру, и бойкая – за словом в карман не лезет… Ну как в такую не влюбиться?

– Я не… я к Гавриле Петровичу, – мгновенно осипшим голосом произнёс он. – От свояка его – Никодима Евграфыча. С гостинцем…

– От дядьки Никодима, значит? Ну, тогда прошу в дом. Тятя только через час появится. Так что отдохни с дороги. Молочка парного испей… – И девка, развернувшись, величаво двинулась в сторону чистого, отскоблённого до белого дерева крыльца, на ходу выпрастывая подол, который подоткнула, чтобы не цеплялся за сорняки и не мешал полоть. А Анисим побрёл за ней будто привязанный, ошалело пялясь на скульптурно вылепленные голые ножки, которые, правда, довольно быстро скрылись под выпущенным подолом.

Вечером, лёжа на сеновале, на котором ему постелили, Анисим понял, что пропал. Запала ему в душу эта девчонка. Её звали Марьяна, и она училась в ветеринарном училище. А отец её также был сверхсрочником. Только служил не на базе железнодорожного резерва, а на окружных военных складах, расположенных поблизости. А ещё он был знатным охотником. Ну так всю войну снайпером отвоевал… Причём побывал и в тех местах, где его батя погиб. Хотя на фронте они не встречались… Анисима он принял хорошо и обстоятельно расспросил. Кто, откуда, какую профессию имеет, что о делах в стране и мире думает? А то ишь как маоисты раздухарились! Да и на перевороты всякие год богатый – в Ираке, в Сирии, в Эквадоре, в Гватемале, в энтом, прости господи, как его… а-а-а – Того, опять же в начале года был. А год-то ещё не кончился!

А когда на следующий день Анисим, получив посылочку для старшины, прощался у калитки с Марьяной, которая вроде как опять полола грядки, а увидев его, подошла проводить гостя, та внезапно прянула поближе и, запунцовев, клюнула его в щёку губами. После чего умчалась в дом. А парень на деревянных ногах отправился на станцию, где его обещались подсадить на проходящий мимо товарняк…

С Марьяной всё сложилось. Не только она поразила его в самое сердце – высокий, статный, крепкий сержант в лихо заломленной пилотке тоже с первого взгляда запал девушке в душу. Так что уже следующей весной они сыграли свадьбу… Хотя за своё счастье побороться пришлось. Потому как Марьяна считалась завидной невестой, поэтому ухажёры у неё в посёлке были. И немало. Поэтому Анисиму пришлось припомнить начало службы и всё время до свадьбы вести, так сказать, диверсионную работу, «выбивая» противников по одному. Нет, до смертоубийства дело, слава богу, не дошло. Просто один из ухажёров вляпался в нехорошую историю с воровством досок с лесопилки… чем он спокойно занимался всё то время, что на ней работал, и никто этого не замечал. А вот сейчас – заметили. Так что от «уголовки» ему удалось открутиться еле-еле. А из посёлка вообще уехать куда подальше… А второй, который служил водителем директора леспромхоза, возвращаясь ночью домой с блядок, с пьяных глаз наехал на валяющуюся на дороге колоду, которая неизвестно как туда попала, и разбил директорскую машину. Ну а кто его заставлял так напиваться за рулём?

Вот так Анисим и оказался после дембеля не в Абхазии, а в посёлке Лесной в восьми десятках километров от Челябинска.

На свадьбу тесть подарил молодой семье граммофон с двумя десятками пластинок из шеллака, которые привёз трофеями из Германии. Правда, все они были на немецком языке, но мелодии на них были славные. После свадьбы местная молодёжь частенько собиралась у них в доме, чтобы потанцевать под эти пластинки. Ну а мать отписала дочери швейную машинку «Зингер» с ножным приводом. Ещё дореволюционную. На тяжеленной чугунной станине. Потому что ей муж подарил более современную, подольскую, намного более лёгкую… «Зингер» купили ещё для прабабушки Марьяны, но её конструкция оказалась абсолютно неубиваемой. Практически любую проблему можно было устранить, просто разобрав её и почистив.

С работой тоже всё устроилось. Тесть позвал к себе, на военные склады.

– Парень ты надёжный, рукастый, свояк мне всё про тебя рассказал. Характеристики опять же хорошие. Комсомолец. Так что ежели я ещё словечко замолвлю – тебя возьмут. А такой работы в наших краях днём с огнём не сыщешь. К тому же и для хозяйства полезно. На складах каждый год много всякого списывается – так что и на обустройство есть что откуда взять…

Ну Анисим и решил не искать добра от добра.

Потихоньку поставили дом, хозяйство – завели коровку, свиней, кур, кроликов. Марьяна оказалась хорошей хозяйкой – всё у неё в руках горело, любое дело спорилось… Анисим же под влиянием тестя пристрастился к охоте. Завёл собак, ружьишко. Да не одно – кроме «тулки» с помощью тестя прикупил для сего дела списанную с военных складов «берданку». Их начали продавать охотникам ещё до революции… Чуть погодя на пару с тестем поставили пасеку. Так что деньги водились. Одного мяса и птицы в заготконтору сдавали, почитай, на тысячу рубликов новыми, притом что ни себя, ни друзей-соседей-сродственников ни разу не обделили. А таковых было много. У Марьяны только родных братьев и сестёр ещё четверо было. И трое из них жили в городе, где, понятное дело, нормального хозяйства не заведёшь. Но всем хватало… Плюс яйца. Плюс шкурки. Плюс мёд. Да и на дикоросах Марьяна с подружками тоже неплохо зарабатывала. Ну и зарплату не на пустоту тратили, а на хозяйство. Так что дом вскоре обзавёлся железной крышей, а возле крыльца встал купленный, опять же с помощью Гаврилы Петровича, почти новый, с хранения, «Газ-69». А там и детки пошли.

Старшая родилась легко. И была спокойной. А вот вторую не уберегли. Что там у неё было – Анисим до конца и не понял… какое-то непрохождение, только Марьяна вернулась из роддома чёрной от горя. И почти два месяца отходила от всего произошедшего. Анисим крутился как белка в колесе, успевая и на службе, и на огороде, и в хлеву, и с кролями, а всё одно, ежели бы не помощь тёщи – не справился бы. Но и так упахался до того, что стал подумывать о том, чтобы продать корову и кроликов. На них больше всего времени уходило… Но потом Марьяна оправилась и снова взяла хозяйство в свои крепкие ручки. И всё пошло по-старому. За исключением того, что на её лбу навсегда поселилась горькая складка.

На очередного ребёнка они решились только через три года. И на этот раз всё прошло нормально. В положенный срок родилась крепенькая девочка, в отличие от сестры оказавшаяся весьма горластенькой.

Весной шестьдесят девятого их подняли «в ружьё». Как выяснилось, советские войска вступили в вооружённый конфликт с китайцами на острове Даманский, который вполне мог перерасти в полноценную войну. Так что сверху поступила команда срочно готовить развёртывание частей и соединений по мобилизационному плану… В напряжении прошли вся весна и большая часть лета. Мобилизация, слава богу, так и не началась, но упахались все по полной. Не говоря уж о том, что на своих складах пришлось перекидать в вагоны вооружения, снаряжения и боеприпасов на несколько эшелонов, в мае сверху спустили распоряжение откомандировать помощь на дальневосточные склады. Анисим из сверхсрочников был самым молодым и здоровым – ему и выпало ехать.

Из командировки Анисим вернулся младшим лейтенантом. И не то чтобы чем-то по своему непосредственному направлению отличился, просто в районе тех складов, к которым прикомандировали его группу, располагались две зоны, с одной из которых ушла на рывок группа рецидивистов. Да не просто ушла, а напала на караул и завладела оружием. А потом подошла к периметру складов и расстреляла из захваченного автомата патруль, прихватив на этом ещё парочку автоматов. Вот когда формировали поисковую группу – он и вызвался помочь. Охотник же, чай… хоть и местность не знает – но на подхвате всяко лучше кого другого будет. По лесу ведь ходить – не то что по улице, даже и деревенской: не так ногу поставишь, и всё – вывих! А это, считай, – конец поиску. Ну куда по тайге с травмированным?

Зэков они нагнали. И захватили. Не всех. Двоих пришлось кончить на месте. Потому что они начали поливать солдат и Анисима с местным проводником из двух стволов. Ну и сам парень без «подарка» от сволочей не остался. Прилетело в ногу. Хорошо ещё что в мякоть. Так что к моменту отъезда домой он уже вполне передвигался на своих двоих… И вот когда он в госпитале отлёживался – ему и прилетели младлейские звёзды на погоны. Потому что в госпитале внезапно появился командующий Дальневосточным военным округом генерал-полковник Толубко. Вообще-то он прибыл навестить бойцов, раненных на острове Даманский, но зашёл и в их палату. А когда узнал, что Анисим – его земляк, то есть тоже с советской Украины, расчувствовался и одарил парня офицерским званием. Мол – молодец! Не какая-то там тыловая крыса, а настоящий боец – быть тебе офицером! Но Анисиму это принесло только головную боль. Уезжать из Лесного он никуда не собирался, а на прежней должности ему теперь находиться нельзя. Она ж для сверхсрочника, а не для офицера! Да и выслуга уже подходила. Он осенью должен был получить два своих сверхсрочных оклада… которых теперь ему не видать как своих ушей. Плюс и в зарплате явно должен потерять. Ну, учитывая все доплаты… Так что удружил ему генерал-полковник, прямо скажем, не по-детски!

Но был во всём этом и положительный момент. Жена, когда узнала, что он словил пулю, сначала отходила его полотенцем, но зато вечером они так жарко «здоровкались» в постели, что она в ту же ночь понесла. Анисим давно мечтал о сыне, но у них новый ребёнок как-то всё не получался и не получался. А тут вишь как – раз и готово!

Парень вышел на загляденье – крупный, солидный, в больнице его даже обозвали «Председателем». Ну дык четыре с половиной кило – не шутка! Сестрёнки всё время паслись у колыбельки, то подсовывая младенцу бутылочку с водой, то втыкая в рот выплюнутую пустышку, а когда малой начинал хныкать – неслись к матери с криком:

– Мама, он опять обкакался!

Со службой так же всё сложилось – лучше не придумаешь. Через пару месяцев после возвращения Анисима из командировки ушёл на пенсию начальник отдела хранения артиллерийского вооружения и боеприпасов, и начальник складов тут же предложил эту должность новоиспечённому офицеру. Тайком перекрестясь от свалившейся удачи. В эту глушь начальство, как правило, отсылало самых ярых залётчиков, от которых нормальной работы ждать было бессмысленно. Так что склады держались в основном на сверхсрочниках. А тут такой подарок – готовый начальник отдела, который ещё и будет держаться за место. Потолок звания на этой должности – майор, так что о том, где искать должность для повышения, у него следующие лет десять голова болеть не будет. Ну а как оно там дальше повернётся – уже новый начальник складов думать будет. Потому что старый к тому моменту уже давно будет на пенсии.

Так и продолжалась жизнь. Старшая окончила школу и уехала в Свердловск поступать в институт. Поступить не поступила, но так там и осталась. Устроилась работать на Уралмаш. Там и мужа себе нашла. Средняя пошла по стопам старшей. То есть так же после школы поехала поступать в институт. В Пермь. И тоже по первости не поступила. Ну дык школа-то у них в посёлке какая была? Из учителей половина без образования – жёны офицеров да сверхсрочников, да и тех некомплект. Часто бывало, что английский вёл физкультурник, физику – математичка, а литературу – учительница химии… Но в отличие от старшей – не сдалась и на третий год смогла-таки осилить планку и стать студенткой Пермского медицинского института.

Марьяну пригласили ветеринаром на недавно открытую звероферму, занимавшуюся разведением соболя, что благотворно сказалось на заработке. Так что помогать дочерям было чем. Старшей даже удалось прикупить кооперативную квартиру. Правда, пришлось раздать немало взяток, но с этим справилась женская половина. Причём самой ушлой оказалась средняя. Они вместе с мамой, оставив хозяйство на папку, выдвинулись в Свердловск, где всё и провернули. После чего Анисим заявил, что с такой ловкостью ей в торговлю надобно было идти, а не в медицину. На что та заявила, что ловкий человек где угодно своё не упустит.

Сынок после школы решил пойти по стопам отца. Ну, относительно… Погоны-то он надел, но морские. Уехал в Ленинград поступать в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе. Анисим, к тому моменту доросший до капитана, хотел сопроводить сына – но тот оказался наотрез. Сам большой… Он вообще рос самостоятельным парнишкой. С пяти лет уже помогал маме в курятнике и на огороде, с десяти полностью взял на себя уход за кролями, а в тринадцать взял первого зайца из «малопульки» – малокалиберной винтовки Тульского завода. Анисим прикупил её в семидесятом для охоты на боровую и мелкую дичь. Ну и чтобы сына потихоньку приобщать к охоте. А как позже выяснилось – не только его. Средняя тоже поучаствовала. Ну дык она с детства была шебутной. Скорее пацанкой, чем девочкой… хотя, повзрослев, расцвела. Обе девки красотой и статью в мать пошли. Ну а сынок – в отца. Такой же бугай вымахал.

Младшенький сестринскую традицию сломал – поступил с первого раза. Анисим с женой даже сумели съездить к нему на присягу. Среднюю дочь на хозяйство вызвали и поехали. Так она им наказала сразу не возвращаться, а минимум недельку в Ленинграде провести. По музеям походить, по дворцам разным. А о хозяйстве не думать. Она – справится… Ну они так и поступили.

Ленинград произвёл на Анисима неизгладимое впечатление. Даже мыслишка появилась сюда перебраться. Но как появилась – так и ушла. Ну куда хозяйство денешь? К тому же здесь, в посёлке, он – уважаемая величина. Офицер, начальник отдела, дом – полная чаша, машина… А кем он в Ленинграде будет? Одним из тысяч майоров? К тому же тут ещё умудриться попасть служить в сам Ленинград надо. Скорее всего, если переводом идти, его снова на какие-нибудь лесные склады законопатят. Всей и разницы, что тут восемьдесят километров до Челябы, а там столько же до Ленинграда будет. Да – сын рядом. Но это пока учится. А куда потом попадёт – бог знает. Зато дочки, наоборот – через полстраны. Так что об этой мысли он жене даже не заикнулся.

Горбачёвская «катастройка» по ним особенно не ударила. Жили-то, почитай, своим хозяйством. В магазине скуднее стало – начали своё масло и майонез делать, а хлеб выпекать Марьяна ещё в родительском доме наловчилась. Ну хозяйство ещё расширили. Анисиму даже пришлось кое-какие книги по агрономии почитать. И выучить слова «доломит» и «кизельгур». Про последний, кстати, он прочитал, что на его основе динамит делают. Вот подишь ты какие дела – а он его в землю закапывает, чтобы родила лучше, да коровам со свиньями и кролям в корм добавляет, чтобы болели меньше! Но – справились… Детям – да, им помогать пришлось куда больше. Почитай, каждую неделю кому-то сумки с продуктами пришлось отвозить. То есть старшая чаще всего сама приезжала. Ну дык ей ближе всего было. А вот среднюю и младшего они с Марьяной поделили. В Ленинград чаще всего мотался Анисим, а в Пермь – Марьяна. До того момента, как её однажды в поезде ограбили, забрав не только все сумки с продуктами, но и все деньги. После этого Анисим все доставки взял на себя, наказав и старшей доче сидеть на месте и не дёргаться. Мол – и безопаснее, и внуков хоть повидаю…

Хотя ближе всего они сошлись с внуком от средней. И когда дедушка приезжал в Пермь, они с ним частенько ходили вдвоём гулять, однажды добредя до местной «царь-пушки» – крупнокалиберного орудия производства Мотовилихинских заводов, изготовленного по технологии американского инженера Родмана. Анисим по профилю деятельности на Мотовилихинских заводах бывал не раз – чай, отдел артиллерийского вооружения и боеприпасов возглавлял, поэтому ему про эту «царь-пушку» уже рассказали. Вот он и поделился рассказанным с внуком…

– Пушка эта, Стёпка, по-хитрому сделана. Когда её делали, хорошего металла для пушек лить ещё не умели, поэтому она и такой формы. Как бутылка – видишь? Там, где пороховой заряд закладывают, – всё очень толсто, потому что, когда порох поджигают – он очень сильно на стенки ствола давит. Пока снаряд не сдвинет и себе место для горения от этого не увеличит… Поэтому, чем дальше снаряд по стволу пройдёт – тем меньше пороховые газы на стенки ствола давят. Вот потому у этой пушки чем ближе к дулу, тем стенки ствола тоньше. Вот так и получилась такая форма – бутылка… А ещё её отливали особым образом. Сразу после отливки в ствол трубу вставили, в которую запустили холодную воду.

– А зачем?

– Для крепкости. Наружные слои металла при этом охлаждаются медленнее внутренних и как бы обжимают внутренние стенки ствольного канала. Отчего орудие куда прочнее выходит.

– Деда, а почему сейчас так пушки не делают?

– Как так?

– Ну, как бутылки. У меня картинки про войну есть – так там у пушек совсем не такие стволы.

– Совсем как бутылки – да, не делают. Но если присмотреться, то можно заметить, что даже у современных пушек та часть, которая ближе к казённой, ну то есть той, куда снаряд и гильзу с порохом вставляют, – всё одно толще той, которая ближе к дулу. Просто это не так явно выражено. Ну так и металл нынче куда крепче, чем тогда умели делать. Эвон, посмотри, какая у этой пушки толщина ствола даже у дульного среза. В твою ладонь, почитай. А у тех, что сейчас, – палец, много два. А ведь они гораздо мощнее этой.

Внук посмотрел на него с уважением.

– Деда, а ты всё-всё-всё на свете знаешь?

– Да уж куда мне, – рассмеялся Анисим…

После развала Союза начались сокращения. Вернее, они начались раньше, ещё при «Горбаче», но их тихий мирок особенно не затронули. На складах и так некомплект был. После горбачёвских реформ все в «бизнес» ударились, так что набирать сверхсрочников и прапорщиков стало куда сложнее. На дикоросах и грибах куда больше заработать можно было. А на «левых» рубках – так и вообще… Ну а офицеры-тыловики по-прежнему ехали в эту лесную глушь с не слишком большой охотой. В более населённых местах такие возможности для «бизнеса» открывались, что оторопь брала! А здесь что делать – лапу сосать на голом окладе? Так что те сокращения закрыли, просто «порезав» в штате должности, по которым и так были пустые вакансии. А вот когда Союз рухнул – всё и началось. Причём сокращения ещё были не самой большой проблемой. Просто «большой дерибан», начавшийся ещё с момента принятия решения о выводе ГСВГ из бывшей ГДР, наконец-то докатился и до их глуши. А что – склады-то были богатые, много чего «прихватизировать» можно было. Просто до них до этого руки не доходили. Ну не то чтобы совсем… но сейчас пришло время заняться ими по полной. Вот и стали стариков на пенсию выдавливать, а взамен в их кабинетах появились и принялись по-хозяйски обустраиваться молодые, мордатые капитаны и майоры с вороватым взглядом. Такие, которых раньше никаким калачом в эту глушь было не заманить. А сейчас набежали…

На пенсию Анисим вышел сразу, как предложили. И с радостью. Увы, на майорскую зарплату с дико взлетевшими ценами уже стало никак не прожить, а так нагло воровать, как нынче требовалось, – он не привык. Коробило его… Так что возможности полностью сосредоточиться на хозяйстве он только обрадовался. Тем более что Марьяна, за время работы на звероферме нахватавшаяся всяких хитростей, предложила ликвидировать кролей и заняться нутриями. А что – мясо не хуже, зато шкурка куда дороже. И кормить есть чем – и своего мяса в достатке, и дичину Анисим по-прежнему с охоты таскал. Хотя совсем уж далеко и надолго он теперь в тайгу не ходил – возраст… Ну а ежели ещё и не шкурки продавать, а те же шапки, воротники или унты с бурками – так и вообще очень солидная прибыль выходила. Так что спустя некоторое время Анисим освоил и скорняжное ремесло. Что очень помогло пережить тяжёлые девяностые. И не только пережить. Когда, спустя пару лет, кроме нутрий они начали разводить и норок, в семье появилась такая деньга, что удалось помочь с жильём сначала средней, у которой народилась ещё и дочка, а потом и младшенькому. Того после выпуска занесло на Тихоокеанский флот, в Петропавловск-Камчатский. Как он потом шутил: «Из Питера в Питер переехал», потому как на Дальнем востоке Петропавловск-Камчатский так же именовали Питером… Попали они туда в самое трудное время – армия и флот сидели на голодном пайке, так что в бараке, в котором им с женой и сыном выделили комнату, частенько даже света не было. Местная электростанция работала на флотском мазуте, с закупкой и доставкой которого были регулярные перебои. Так что младшенький даже чуть семью не потерял! У жены ото всех этих жизненных неурядиц выкидыш случился – вот она и поставила ему условие, чтобы он вывез их из этого «каменного века». А иначе – развод… Ну он и занялся, в ближайший отпуск отвез жену с сыном к родителям в Лесной, а сам, заняв у бати денег, отправился обивать пороги в Питере и Москве. В отличие от советского времени, в кадровых службах деньги теперь не просто брали беззастенчиво, но ещё и требовали. Мол, нет денег – нет и перевода…

Договориться удалось, так что по возращении из отпуска сын начал готовиться к возвращению в свою «альма-матер», где ему светила должность преподавателя. Ну а Анисим выдвинулся в «культурную столицу», разузнать насчёт жилья. Потому как хоть Питер – место куда более цивилизованное, нежели Камчатка, мыкаться по съёмным квартирам молодой семье тоже не с руки. С зарплатами-то у военных за это время ненамного лучше стало – и так только на самое необходимое будет хватать. А если ещё за съёмную квартиру платить…

Цены в «культурной столице» оказались лишь чуть-чуть менее неподъёмными, чем в столице главной. Но Анисим покряхтел, подумал, походил и сумел-таки сторговать домишко в пригороде. В Шушарах.

Несмотря на вроде как неплохие заработки на норках, денег хватило в обрез. Даже на ремонт ничего не осталось. Но сын и такому был рад – благодарил.

– Ничего, бать, – прорвёмся. Что-то подкопим, что-то сам потихоньку сделаю. Главное – есть где голову приклонить, а остальное – наживём.

А спустя три месяца на их дом в уральском посёлке напали. Пришлые какие-то. Чуть ли не из Питера. Приехали вечером на двух чёрных джипах, с ходу выбили калитку, пристрелили собак и-и-и… Короче, у них были даже автоматы, но против опытного охотника с верной «берданкой», которую он за это время не раз уже перебрал своими руками, – и они не помогли. Ну и соседи вмешались. Здесь у всех в доме не по одному ружью имелось, да и держались местные друг за друга всегда. Если что случилось – всем миром наваливались. Сызмальства знали, что уральская деревня – такое дело. В одиночку не прожить… Так что отбились. А джипы потом в соседнем озерце притопили. В глубоком бочажке. Потому что на милицию ныне никто не надеялся.

Но полностью тихо всё не прошло. Через месяц Анисима арестовали и продержали в СИЗО почти полгода. Всё крутили, вертели, пытались заставить сознаться, что он людей поубивал. Даже пару раз побить в камере попытались. Ну как попытались… побили. Но не так, как хотелось. Потому что, несмотря на года, Анисим по-прежнему был дюже здоров и крепок. Нет, если заточку ему в печень тихонько сунут – так он ничего сделать не сможет и помрёт, но его пытались не убить, а принудить рассказать, куда пришлые бандюки делись. А он стоял на своём – знать не знаю, не было никого. А следы на стенах дома и сарая от пуль – так то мужики с охотничьими стволами баловались… Так ни на что его раскрутить и не удалось. Может, поэтому и выпустили.

Когда вышел – начал Марьяне предлагать бросить всё и уехать. Уж больно испугался за неё, когда бандиты напали. Она-то, вот ведь боевая какая – не стала, как он велел, в подполе хорониться, а взяла его «тулку» и из заднего окна по бандитам палила. И хоть ни по кому не попала, но, скорее всего, потому и отбиться получилось. Не смогли бандюки до подхода помощи с тылу зайти…

Но жена от переезда напрочь отказалась.

– Ну куда хозяйство бросим? Так хоть чутка детям помогать получается, а коль хозяйства не будет – в нахлебники пойдём? Так у них и без того ртов эвон сколько. Ещё два кормить скажешь? А на какие деньги? Да и что там в городе безопасного? Каждый день в телевизоре только и новостей – того убили, того взорвали, того украли да паяльником пытали. А Питер – так вообще самый бандитский город! Эвон какой про него сериал сняли – ужас просто, чего там творится! Да и бандюки-то эти откуда приехали? То-то и оно…

Умерла она в пандемию. И как эта зараза её зацепила в ихней-то глуши? А с другой стороны, она где-то за неделю до того, как заболела, к старшей ездила – внуков проведать. Как она сказала – напоследок. Мол, до средней и младшенького уже не доеду – здоровье не то, а вот к старшенькой – осилю. Как чувствовала… После похорон Анисим сел в опустевшем доме и задумался. Несмотря на то что хозяйство они уже давно сильно уменьшили, отказавшись от коровы и сильно сократив число кур – только чтобы свои яйца были, – норок по-прежнему держали. Хотя сам он ничего уже не шил. Толку не было – спрос упал, да и люди теперь хотели непременно фирменного. Со всякими ярлыками. Да и с продажей всё стало куда как сложнее… Так что Анисим теперь ограничился только выделыванием шкурок, которые продавал одному ушлому посреднику, отправлявшему их далее куда-то в Китай. Но по деньгам они были самыми прибыльным. Так что они с Марьяной скрипели, кряхтели, но тянули. Им-то самим уже ничего не надо было, но детям следовало помогать. Их-то самих отцы-матери вырастили, выучили, в люди вывели – нынче их черёд свою кровь тянуть и в люди выводить. Жизнь так устроена… Но в одиночку он хозяйство точно не потянет. И силы не те, и жить в этом доме теперь стало совсем невмоготу. Уж больно всё здесь напоминало об ушедшей жене…

Так что спустя пару месяцев Анисим вышел из знакомой калитки, повернулся, пожал руку новому хозяину его усадьбы, да и двинулся тихим шагом в сторону станции.

У старшей он не остался. Пожил месяцок, понял, что сильно напрягает – та по-прежнему жила в той самой кооперативной квартире, которую они справили ей ещё при Горбачёве. Они тогда постарались – хорошую нашли. Двухкомнатную. Просторную… Вот только сейчас в ней, кроме дочери с мужем, ютилась ещё семья их старшего сына с ребёнком и младшенькая. Средний сынок учился в институте в Челябинске и вроде как собирался закрепиться там. Но кардинально это проблему не решало. А те деньги, что они старшенькой передавали все эти годы, – как-то разошлись. То на отдых слетали, то машину поменяли на более престижную, опять же старшего за деньги в институте выучили – так всё и утекло как вода сквозь пальцы.

Со средней другое вышло. Та свою ушлость по полной реализовала – открыла частную клинику. Так что деньги у неё были. А вот семьи – нет. С первым мужем она развелась довольно быстро. Потом выскочила замуж второй раз. За какого-то чиновника. Но того вскоре посадили. После чего она развелась уже с ним и решила больше замуж не ходить. Так и жила в своё удовольствие, меняя любовников. Даже сына и дочку, чтобы не мешались и под ногами не путались, отправила учиться в Англию. И отец рядом со своим укоряющим взглядом ей ну совсем не был нужен… Нет, она его не гнала, даже квартиру предлагала купить. На другом конце города. Уговаривала:

– Пап, там такой район – тебе точно понравится. Лес рядом, пруд, поликлиника новая!

Но Анисим отказался. Сказал, к сыну поедет. А на те деньги, которые она собиралась на квартиру ему потратить, – предложил сестре помочь. Её старшенькому квартиру купить.

– Сама ж сказала, что это мои деньги, потому что ты те деньги, которые мы тебе отправляли, – в раскрутку своей клиники пустила. Вот и потрать их так, как я тебе велю – помоги сестре. А не сделаешь – прокляну, – сурово заявил он средней.

Питер встретил его дождём. И улыбающимся сыном.

– Вот сынок, – неловко пошутил старик, – приехал тебе на шею усесться. Не прогонишь?

– Ну что ты такое говоришь, пап, – возмутился младший, – вы с мамой столько для нас сделали, что мы вам по гроб жизни обязаны. Мой дом – твой дом! К тому же я уже давно мечтал вас с мамой к себе перетянуть. Я тут дом перестроил, так там для вас с мамой своя комната запланирована. Жаль, что не успел…

Дом Анисиму понравился. Он в своём сам и электрику делал, и воду проводил, и септик устанавливал, а также, уже в новом веке, сподобился и водяное отопление сделать. Ну, чтобы Марьяне жизнь облегчить. Не единолично, конечно, где сам не тянул – специалиста звал. Но при этом смотрел за ним внимательно. В деревенский дом по телефону специалиста не вызовешь: если что сломалось – или сам чини, или сиди без тепла и света днями, а то и неделями. А зимы на Урале суровые – дом вымерзает в момент… Так вот здесь у сына всё по уму было сделано. Ну, в основном. А те огрехи, которые он хозяйственным взглядом приметил, – и самому устранить можно. Потихоньку. Инструмент есть, руки помнят – так чего б не заняться?

Следующие несколько лет прошли вполне себе покойно. Средняя дочь отца послушалась – купила для сына старшенькой квартиру в Свердловске. О чём лично перед отцом и отчиталась, приехав в гости к брату вместе с прилетевшим на каникулы Стёпкой.

– Вот пап – как ты и велел, сестре помогла. Не сердись на меня.

– Да я и не сержусь, – расчувствовался Анисим. – И спасибо тебе за доброту. Эх, жаль – мать не видит. Вот бы порадовалась…

А потом они с дочерью и внуками – Стёпкой и Тимофеем, сыньим младшеньким, неделю гуляли по Питеру. Как выяснилось, доча, несмотря на то что жила в Перми, Питер знала неплохо.

– Ну так я, считай, последние лет двадцать каждую весну на недельку сюда приезжаю. Уж больно Питер весной хорош… Только один раз и пропустила – когда тут «зоолетие» праздновали. Слишком много «высоких» гостей тут в тот год было. Мне подруги рассказывали, что народ по городу перебежками передвигался – как под обстрелом… Так что я тут, считай, местная. А то и получше. Большинство местных про некоторые музеи, в которых я побывала, даже и не слышали. Ты вот, например, знаешь, что у вас в Шушарах раньше музей железных дорог был?

– Это там, где паровозы стоят? – удивился Анисим. – Я думал, тут база железнодорожного резерва, навроде той, на которой я срочную службу проходил.

– Да нет – там, скорее всего, запасники музея. А сам музей рядом с Варшавским вокзалом расположен. В Библиотечном переулке.

– А там взаправду настоящие паровозы есть? – восторженно спросил Тимка.

– Взаправду-взаправду, – рассмеялась дочь.

Когда она уехала, они с Тимкой съездили-таки в этот музей. Электричкой до Балтийского вокзала, а потом неторопливо, пешочком дотелепали до Варшавского… От музея внук пришёл в полный восторг. Да и Анисим тряхнул стариной и, вспомнив прошлое, много чего Тимке рассказал про паровозы… С тех пор так и повелось. Каждые выходные Анисим брал Тимку и они ехали куда-нибудь в музей, парк или на открытую экспозицию – Эрмитаж, Артиллерийский музей, Военно-морской, Русский, «Аврора», Инженерный замок, фрегат «Штандарт», Военно-медицинский, Кунсткамера, Петропавловка, Петергоф, Пушкин, Гатчина, Шлиссельбургская крепость, Павловск… Тимка был неуёмным почемучкой, поэтому Анисиму приходилось нелегко. Он готовился к каждому выезду – читал, смотрел ролики в интернете. Ну, чтобы, так сказать, не ударить перед внуком лицом в грязь. Хотя запоминалось туго. Память уже не та была. Но восхищение, которое выказывал Тимка, по возвращении взахлёб рассказывая родителями, что «Деда столько всего знает!», окупало всё. К тому же погружаться в историю было куда приятнее, нежели смотреть на современность. В родных местах уже как десять лет шла война. Наследники фашистских прихвостней – Бандеры и Шухевича – обстреливали его родной город…

Вот и в тот день они с внуком отправились в Павловск. Тимоху аж потряхивало от нетерпения. Потому что последний раз в музей они выбирались аж два месяца назад. Как раз в Железнодорожный. Он Тимке нравился едва ли не сильнее всех остальных, потому что в нём имелся паровоз в разрезе. Большой, настоящий, а его внутренности были раскрашены в разные цвета и местами подсвечены. Послевоенная «Эрка», в точности как те, которые Анисим в своё время ремонтировал. Тимка его устройство с его помощью уже наизусть выучил. И временами даже едва ли не за экскурсовода работал, присаживаясь на уши тем, кто готов был слушать, и лихо рассказывая, какие детали как называются и за что отвечают… Потому что в конце осени Анисима сильно прихватило. То ли простуда, то ли тот самый COVID, что свёл в могилу любимую, и до него наконец добрался. Но, похоже, за это время подлый вирус сильно ослабел. Так что насмерть он его не свалил… Однако две недели Анисим с температурой провалялся. А потом месяц с лишним восстанавливался. Ну так лет-то ему уже сколько – девятый десяток пошёл. Все друзья и бо́льшая часть ровесников уже давно в могиле, а он до сих пор небо коптит… Но в это воскресенье они с внуком решили доехать до Павловска. Чего-то ему там в школе задали, с этим местом связанное. Вот он и упросил съездить посмотреть. Походили по дворцу, потом прогулялись по парку. А когда уже вышли, Анисима и прихватило по новой. Да как сильно… Они как раз проходили мимо «Урны судьбы», на которую он рукой и опёрся.

– Деда, что с тобой? – испуганно закричал мальчик.

– Это… Тимка… беги – позови кого, – задыхаясь, забормотал старик, кляня себя последними словами. И куда попёрся, старый? Давно же понятно, что на ладан дышит. Помрёт – кто внука до дома довезёт?

– Деда?!

– Беги-беги… и-и-и… это – позови, но сам не иди. Подожди там где-нибудь… – Нечего ему видеть, как дед помрёт.

– Ага, я счас… – закричал Тимка и бросился бежать. А Анисим устало сполз по постаменту урны, нащупывая в кармане мобильный телефон. Вот ведь незадача какая! Надобно сыну позвонить. Или невестке. Чтобы о внуке побеспокоились… Но достать его ему была не судьба. Когда он неловко сунул руку в карман, в голове будто бомба взорвалась. А потом наступила тьма.

2

– Ай! Да чтоб… Дзынь, бзац, трам-бам-данс… Оу-у-у… – Худой шестилетний мальчишка, занявший позицию за одной из огромных напольных ваз, высунулся из-за неё, обозрел увиденную картину и довольно ухмыльнулся. Жирный ливрейный лакей, только что поскользнувшийся на разлитом масле и грохнувший об пол поднос с фарфоровым чайным сервизом, сделанном в маленьком городке к западу от Парижа с коротким названием Севр, а попутно ещё и облившийся кипятком, катался по полу, дёргая обваренной рукой и тихонько повизгивая. Мальчишка полюбовался на всё происходящее ещё пару мгновений, после чего тихо выскользнул из-за вазы и практически бесшумно скользнул в низкую дверцу, скрытую в стене. А из анфилады ему в спину летел рёв старшего лакея, оперативно прибывшего на место происшествия.

– Рукожоп! Дубина стоеросова! – И сразу же удар. – Хресь!

– Акакий Антипыч, я ж…

– Хресь! Хресь! Хуег схуёженный! Хресь!

– Да тут же ж…

– Хресь! Хресь!

Мальчонка удовлетворённо кивнул и нырнул в темноту. А вот не хрен руки распускать и за жопу хватать… Ужо теперь посветит фонарями под обеими глазами. Да и из ливрейных он теперь точно вылетит, как пробка из бутылки шампанского.

Когда Анисим с внуком ходили по дворцам, ставшим музеями, им даже в голову не приходило, что совсем рядом с парадными коридорами, украшенными великолепной отделкой и разделяемыми роскошными дверями, изукрашенными резьбой, литыми золочёными ручками и вычурными аксессуарами, есть и другие. Неприметные. Сделанные заподлицо со стенами и встроенные в них так, что пока они закрыты – их довольно сложно заметить. Не тайные, нет. Потому что о них прекрасно известно множеству людей. Так как предназначены они для передвижения самого низшего слоя слуг – полотёров, истопников, прачек, сенных девок и так далее. То есть тех, чья бедная заношенная рвань, в которую они одеты, усталые лица и согбенные от тяжёлой работы спины точно будут раздражать взор хозяев дворца и их гостей, а лапти и ветхие опорки – пачкать дорогой паркет. И Данилка, в тельце которого и попал майор в отставке, сызмальства принадлежал к таковым. Причём, вследствие своего сиротства и крайне грязной работы, к их самому низшему слою. Так что, когда он проходил даже этими – узкими и полутёмными – коридорами, его либо сторонились, либо шпыняли. Мол, ты, вонючка, а ну забейся в щель и не отсвечивай, не видишь – я иду! Причём те, кто ему этим пенял, зачастую одеты были куда беднее мальчишки. Да и место в негласной иерархии слуг занимал не шибко выше. Ну а мальчонка что – забивался. Потому что нраву он был тихого и пугливого… Так что все эти скрытые от глаз коридоры, а также их повороты, тупички и узкие сквозные норки к моменту попадания Анисима в это тельце его прежний хозяин изучил, считай, досконально. Ибо для него это было жизненно необходимо… Ну а Анисиму – то есть, теперь уже ему следовало привыкать к новому имени, Данилке – удалось, так сказать, заполучить этот его опыт.

Нет, никакой памяти мальчишки он не получил. Так что даже язык ему пришлось осваивать с ноля. Потому что в этом времени он заметно отличался. Ну и кто он, откуда здесь взялся, чем занимается в этом дворце, каковы его социальные позиции – всё это ему пришлось выяснять самостоятельно. Да что там это – даже собственное имя этого тела он узнал от посторонней худой, но весьма шустрой девчонки, которая подвизалась посудомойкой у «чёрной кухарки». Она приносила ему поесть, когда он лежал пластом в чулане неподалёку от кухни. На полу, на собственном кожушке, который не пропал, похоже, даже не столько потому, что не был никому по размеру – на заплаты пустили бы или зимние портянки, а лишь потому, что он был донельзя изношен. Настолько, что шерсть на нём истёрлась больше чем наполовину. А так бы точно ноги приделали. Как выяснилось – среди дворни это было в порядке вещей… Так вот, никакой сознательной памяти он не получил. А вот мышечную… тут что-то осталось. И когда он, уже после того, как отлежался и немного ожил, начал передвигаться этими тёмными коридорами, у него регулярно начали будто сами собой всплывать желания то нырнуть в какой-то отнорок, то свернуть в тупичок, в котором внезапно оказывалась невысокая, по колено нормальному человеку, и довольно узкая дверка, в которую сам Данилка вполне пролезал. Вот так, постепенно, повинуясь инстинктивным велениям тела, он и восстановил как своё знание всех переходов, так и навыки скрытного передвижения. А до всего остального пришлось уже доходить собственным умом.

Вообще-то с этой поркой ему очень повезло. Ну если можно так сказать, конечно. Хорошенькое везение – почитай неделю валяться в полубреду, пребывая между жизнью и смертью, а потом ещё почти месяц в состоянии, когда лежать можешь только на животе, а ноги и руки еле шевелятся… Но зато никаких расспросов! Потому что первую неделю он просто физически не мог разговаривать. Повредилось у него что-то «внутре», как выразился дед Осип – главный коновал среди конюхов, который попутно пользовал ещё и дворню. Ну не врача же истопнику, или даже лакею, звать? К тому же врача среди обитателей дворца и вовсе не было. Если заболевал кто из господ – того приглашали из Питера. А поскольку никаких телефонов или там телеграфов здесь ещё и в помине не было – оказание любой медицинской помощи обычно растягивалось на несколько дней. Сначала гонца отправят – на что ему цельный день потребуется. И это хорошо, если ещё никакой метели или там ливня не случится, а то и за два дня может не добраться. Дороги-то в России сами знаете какие. Особенно сейчас… Ежели курьеры «под тремя колокольцами», которым на каждой почтовой станции лошадей по первому слову меняют, из столицы до Москвы дня за четыре могли домчать, то обычному путешественнику минимум неделя требовалась. Ну если лошади добрые и с погодой повезёт. А на худых лошадях так и все две… Потом пока доктор доберётся, пока поймёт, кого и от чего лечить (а как иначе – на иного пациента и лекарства тратить жалко) – там и лечить уже некого. Помер пациент. Анисим, пока пластом лежал и женские сплетни слушал, про два таких случая узнал. То есть совсем недавно, «о прошлом месяце», произошёл только один. Но в связи с ним припомнили и второй.

Как бы там ни было, у Аниси… то есть уже теперь Данилки был почти целый месяц на то, чтобы собрать информацию и разузнать, кто он есть и за кого его тут держат. Результат… не обрадовал. Во-первых, он – крепостной. Дворцовый. Что, с одной стороны, хорошо, потому как дворцовые, как правило, никогда не голодают. Да ещё всегда обуты-одеты. И не в дерюгу, а почти всегда в доброе сукно. Правда, такие как Данилка, – в старое, заношенное и рваное. То есть такое, что раньше носили другие слуги, на которых эта одёжка, как правило, и пришла в негодность. Но всё равно, сукно есть сукно. А с другой стороны – плохо. Потому что подобной прислугой торгуют вовсю. Крестьян-то, как правило, покупают или одаривают деревеньками. То есть в этом случае чаще всего переход от одного хозяина к другому ничего в их жизни практически не меняет. Как жили в своём доме, со своим хозяйством – инда с парой курей, а когда и с лошадёнкой, коровкой и парой овечек да гусями, – так и продолжают жить. Даже на барщину ходят на то же самое поле. Да и оброк зачастую продолжает собирать всё тот же управляющий. Только отправляет его уже другому хозяину. А вот дворня – другое дело. Данилка, уже когда начал вставать и потихоньку шкандыбать по тёмным, «служебным» коридорам дворца, улучил момент и сунул нос в лежащую в курительной комнате газету. Больше чтобы узнать, в какое время он попал и чего вообще вокруг происходит… И, с трудом продравшись сквозь все эти «яти» с «фитами» напополам с «юсами», нашёл на последней странице объявления типа: «у Пантелеймона, против мясных рядов, продаётся лет 30 девка и гнедая лошадь», «продаю малого 17 лет и меблей». Причём продавцы частенько честно писали о недостатках «товара». Например: «хороший малый, лакей, но извешался: из девичьей его не выгнать» или «повар – золотые руки, но как запьёт, так прощай на целый месяц». И подобные объявления его слегка озадачили. Потому как в советской школе его учили, что крепостное право – это натуральное рабство. А здесь вдруг «хозяин» расписывается в собственном бессилии справиться с запоем «раба». Ну прям как какая-нибудь жена. Но та хоть в партком или профком пожаловаться может… хотя, как правило, это всё равно заканчивалось ничем. Алкоголика не переделать. Но всё ж таки – это как это? Какое-то странное рабство получается.

Во-вторых, он мал и в дворцовой «росписи» слуг не значится. То есть при дворне прибывает «из милости». Ну и потому, что способен делать что-то, чего другие делать не могут. Например, пролезать в печные и каминные трубы и чистить их «изнутре». Вернее, был способен. Пока был здоров. А вот сейчас со всех сторон как ни крути – нахлебник…

Что же касается времени, то попал он в девятнадцатый век. В самое его начало. На дворе стоял одна тысяча восемьсот третий год. Февраль месяц. Место же он узнал и сам. Когда начал передвигаться. Павловский дворец! Правда, пока не слишком напоминающий тот, в который они с внуком регулярно приезжали.

Сейчас во дворце шёл активный ремонт. Вернее, даже стройка. Потому как часть его сгорела очень сильно. Едва ли не до фундамента. А часть не очень, но стены и обои настолько сильно пропитались запахом гари, что их тоже решили разобрать и построить заново. Ну а хозяева – госпожа бывшая императрица с младшими детьми, а также их воспитатели и всякие приживалы – на это время куда-то съехали. Но сильно меньше народу во дворце не стало – тех, что уехали, заменили строители, главным среди которых был архитектор Воронихин, котировавшийся среди дворни невысоко. Ибо был сыном крепостного. А может, и сам оставался таковым. Тут мнения различались… Но при этом он умудрился поучиться во Франции и Швейцарии. Блин, что-то не то всё-таки с этим крепостным «рабством»…

Пока Данилка валялся, отходя от порки, всё было более-менее. Его жалели, кормили, обихаживали прям как какого барина, как, хихикая, сообщила ему девочка-посудомойка. К нему в чуланчик даже однажды зашла сама «барская барыня», то есть ключница – самое главное лицо среди дворни! Зашла, посмотрела, выслушала девчонку, которая таскала ему еду, – похоже, её поставили его обихаживать… да и так же молча вышла. На том всё и закончилось… А вот когда он немного окреп – отношение тут же разительно изменилось. Даже те, кто раньше жалостливо гладил его по голове и пускал слезу при его виде, теперь грубо шугали его, стоило ему только появиться в пределах видимости. Да ещё норовили затрещиной наградить! А «чёрная кухарка» прямо заявила, что ежели он не прекратит «дурь валять», то его быстро в деревню продадут. Отчего-то дворня этого очень боялась… Или какому-то «Калякину». Эта фамилия почему-то многих приводила в настоящий трепет. Особенно молодых лакеев. А когда Данилка попытался выяснить, почему, то понял, что «европейские ценности» появились отнюдь не в двадцатом веке. Да и на родной земле постарались укорениться не в двадцать первом… Хотя говорить о подобном вслух сейчас считалось очень неприличным.

Подобное отношение Анисиму не понравилось. И выводы он сделал. Разные. Во-первых, несмотря на то что ни спина, ни «внутре» у него пока не зажили, вследствие чего передвигался он пока слегка скособочившись, – свою работу парнишка исполнять начал. Тем более что, кроме него, никто этого сделать всё одно не мог. После пожара подобраться к трубам можно было либо изнутри, через печи и камины, куда взрослые, естественно, пролезть не могли, либо взобравшись к устью трубы по ней самой. Крыши-то на значительной части дворца либо сгорели, либо были разобраны – вот трубы и торчали будто персты, указующие в небо. Но тело у мальчонки, несмотря на общую тщедушность, оказалось весьма жилистым, пальцы – цепкими, так что Данилка довольно быстро наловчился карабкаться по трубам, что твой кошак. Ну и, во-вторых, со всеми, кто как-то ему вредил, вскоре после этого начали происходить разные неприятности.

Первым пострадал тот самый истопник – когда он валялся пьяным в своей каморке, кто-то пролез внутрь и сломал ему ногу. Кто это был – так узнать и не удалось. Хотя истопник твердил, что это точно Данилка. Но когда того позвали «на правёж», тот, шмыгая носом и подпустив слезу в голос, задал резонный вопрос: а как шестилетний мальчонка мог это сделать? Да, истопник валялся вусмерть пьяным и даже ничего не почувствовал, но как он физически мог сломать кость взрослому мужчине? Ну то есть он не этими словами говорил, конечно – куда проще, да ещё вовсю размазывая сопли… но мысль донести сумел. Поэтому его отпустили. А колченогого истопника выгнали взашей. Он был из бывших солдат, то есть вольный, так что продать его было невозможно, да и пил сильно. Так что держали его больше из милости и за старые заслуги. Как же – «государю анпиратору» служил… Но когда к беспробудному пьянству прибавилось ещё и увечье – никто дальше его держать не стал. Нравы здесь были простые сверху донизу: можешь работать – паши, нет – взашей. Дед Осип в качестве последней милости сделал ему на сломанную ногу шину из пары обломков досок, после чего бывшего истопника выкинули за ворота… А через три дня крестьяне из Глинки, соседней деревеньки, привёзшие по оброку продукты, сообщили, что тот даже до их деревни не дошёл. Прямо на дороге волки порвали. Волки! Порвали насмерть человека! В паре вёрст от Павловского дворца! Ну такое сейчас время.

Его смерть Данилку особенно не тронула. Потому что он был одним из главных виновников смерти мальчонки. В смысле – бывшего владельца этого тела. Тот ведь умер. Именно поэтому Анисим и смог занять это тело, оставшееся без хозяина. Как и почему – у него никаких идей не было. Книг про попаданцев он никогда в жизни не читал, вообще даже не знал, что существует такое направление в фантастике. Да и саму фантастику не особенно жаловал. Нет, то, что совсем не читал, – сказать было нельзя. Случалось. В детстве. Жюль Верна там… или Беляева – «Продавец воздуха». Но особенного впечатления они на него не произвели. Исторические показались интереснее – великолепная трилогия Василия Яна про Батыево нашествие, изумительный цикл Дмитрия Балашова «Государи Московские», Пикуль, «Трое из навигацкой школы» Нины Соротокиной, по которым потом сериал «Гардемарины» сняли, «Ермак» Фёдорова, а в перестройку стали доступны и очень интересные иностранцы – Морис Дрюон с серией «Проклятые короли» и супруги Голон с циклом про «Анжелику – маркизу ангелов». Хотя последнее – это, скорее, беллетристика с историческим уклоном. Но ему понравилось. Да что ему – этот цикл даже Марьяна с удовольствием прочитала, хотя больше любила другие книги – всякие слезливые мелодрамы. Ещё шутила над этим: «Я ж баба, нам ведь только дай возможность поплакать – никогда не упустим!» Эх, Марьяна… а хорошо бы было, чтобы и её вот так же, как и его, в кого-то закинуло. Но это вряд ли… Хотя он и попытался потихоньку спрашивать. Ну так… вроде как исподволь. Там строчку из любимой песни припомнить, тут чего памятное из их жизни рассказать, вроде как слышал от кого, здесь – про подружку её упомянуть и какую-то её характерную черту… Увы – бесполезно. Никто не отреагировал. Ни из мелких, ни из подростков, и даже с совсем взрослыми бабами всё мимо прошло. Да и вообще не было никакой уверенности в том, что он попал в прошлое именно своего мира. Уж больно оно отличалось от того, чему Анисима когда-то учили в школе. Да и от тех роликов и фильмов по истории, которые он временами смотрел в интернете тоже. В некоторых из них вообще утверждалось, что всё, что мы знаем по истории, – ложь и извращение, а на самом деле всё было совершенно по-другому. Вплоть до того, что вместо царя Ивана Грозного на самом деле властвовали аж три царя, которых брехуны-академики отчего-то записали как одного. Так что вокруг вполне мог быть какой-нибудь другой мир или вообще параллельная реальность. Просто очень похожие… Ему интернет как-то подсунул ссылку на лекцию одного «волосатика» по поводу существования временны́х парадоксов и этих самых параллельных миров, позволяющих их преодолеть. Смотрел он её недолго, всего минут пять, и самое начало, но про миры и реальности кое-что запомнил… Так вот, даже если его Марьяна после своей смерти, которая случилась, на минуточку, на несколько лет раньше, чем его, тоже в кого-нибудь «вселилась», совершенно не факт, что это случилось в этом же мире, а не в каком-нибудь другом. Так что вскоре он прекратил все подобные попытки.

Второй досталось «чёрной кухарке». Сначала-то он её за жалостливую держал, потому что та его и по голове гладила, и слезу пускала, но продержалось это дай бог неделю. После чего она начала его так гонять и шпынять, что тот истопник мог ангелом показаться. Тётка оказалась весьма двуличной, и все эти благости демонстрировала, похоже, исключительно потому, что к Данилке выказала благорасположение «барская барыня», перед которой она слегка лебезила. Но когда стало ясно, что особенного интереса мальчонка у неё не вызывает, – так тут же всё и кончилось… Кухарка слегка подворовывала, но это среди прислуги зазорным не было. Воровали все. И у всех. Даже у семьи императрицы. Причём высшим шиком было – не отдать. Даже если заметили и поймали. Сделать глупое лицо, расплакаться, на колени броситься, крест начать целовать – но не отдать. Мол – я не я и лошадь не моя… Но при этом надо было всегда помнить, что и у кого можно взять. Чего-нибудь дорогое и приметное – ни-ни. Могут весь дворец на уши поставить, исправника вызвать и все комнаты, где прислуга обитает, сверху донизу перетряхнуть – кому такое понравится? Тем более что кое-что сворованное было у всех, и хранили это, как правило, в личных вещах… А вот нечто мелкое – булавку там маленькую со стеклярусом, простую костяную табакерку с остатками нюхательного табака, пару пуговиц, не шибко дорогой гребешок – это крали беззастенчиво. Ну а кухарки воровали продукты. Но только и именно продукты. И исключительно по чину. «Белая кухарка» могла стащить и часть окорока или ветчины, а «чёрной» была доступна только крупа и сало. Но и это если беречься и не борзеть… а «чёрная» оборзела. И Данилка это заметил. Он вообще старался именно «подставы» устраивать по минимуму. По многим причинам – и потому что любая «подстава» оставляет следы, которые могут привести к нему, но в первую очередь потому что в этом просто нет необходимости. Потому что люди в большинстве своём всё делают сами. Из-за собственной жадности, зависти, гордыни… ну и остальных смертных грехов. Они же не зря называются смертными? Ну вот… Так что в девяти случаях из десяти не нужно ничего придумывать и изобретать какие-нибудь «подставы». Всё необходимое человек уже давно сделал сам. Достаточно просто тем или иным способом открыть окружающим глаза на то, что он делает. Причём лучше всего, если это обнаружат его недруги и конкуренты. Или в крайнем случае начальники. Всё остальное случится само собой…

Так вот, кухарка одним недобрым вечером стырила на кухне кусок «пармской ветчины» фунта на полтора весом. А это был настоящий «зашквар», как говорил внук Стёпка. Во-первых, потому, что это была господская еда и «чёрная кухарка» к ней никакого отношения иметь не могла. Ну и во-вторых, даже «белая» такими кусманами не воровала. А Данилка давно ждал чего-то подобного. Каждый вечер у «собачей» дверки из скрытого коридора присаживался и через щёлку наблюдал. Ну а как увидел… короче, «белой» кухарке про это донесла та самая девчушка-посудомойка, а та уже сама перехватила «чёрную» в тот момент, когда она почти прошмыгнула в свой закуток. И извлекла украденное у той из-под подола… Ой как та выла! В ногах у «барской барыни» валялась. Но ничего сделать не смогла – уже через два дня её отослали в деревню.

Потом был один из таких же мальчишек-дворовых, правда, почти на пять лет старше, решивший самоутвердиться, гнобя малолетку, которого кто-то облил содержимым ночного горшка, затем плотник из нанятых на стройку, любящий без дела раздавать затрещины, от которых потом голова три дня гудела, помощник мундшенка, частенько запускающий руку в подведомственный винный погреб и любящий по пьяному делу цепляться к тем, кого он считал ниже себя по положению… Так, постепенно, все недруги и закончились. Этот жирный ливрейный был, считай, последним из таковых. Причём из свежих. Его привезли из какого-то из питерских дворцов, где он так же чем-то проштрафился, и этот урод, не разобравшись, сразу же попытался подмять под себя мальчонку. Местные-то уже осознали, что трогать эту «росомаху» себе дороже выходит. Не успеешь наехать – как тут же на тебя начинают обрушиваться неудачи… И ведь хрен обвинить получается! То есть нет, не так – обвиняли его, почитай, при каждом происшествии, но всякий раз оказывается, что у парнишки откуда-то оказывалось железное алиби… За что Анисим очередной раз благодарил двоюродного дядьку. Тот ещё перед армией его поучал:

– Не дерись. Только если уж совсем припрёт. Да и в этом случае – опасайся. Эвон ты какой здоровый – приложишь кулачком, да и убьёшь! И всё – пошёл по этапу… Да и грех на душу, брать человека жизни лишая, – тоже не дело. Так что ты лучше по-умному – так, чтобы и твоим недругам плохо было, и ты в стороне остался.

– А как это сделать-то? – спросил тогда Анисим.

– А вот я тебя сейчас кое-чему научу. Ну а потом, как первый раз получится, – уже сам всякие уловки придумывать будешь. Тут главное привычку выработать не кулаками махать, а прежде головой думать. И как её освоишь – дальше куда легче пойдёт…

Аниси… кхм, Данилка потом долго его с благодарностью вспоминал. Что во время срочной службы, что потом. Хотя поначалу ух как обида брала, когда с грузинами схлестнулся. Так и хотелось нос обидчику в рожу вбить, да так чтобы тот из затылка вышел… но сумел сдержатся и поступить по уму. А потом это уже в привычку вошло…

Выбравшись из коридора в господскую кухню, Данилка громко поздоровался с «белой кухаркой»: «Здоровьечка тебе, тётка Ефросинья. Как что? Труба тянет? Ещё чем помочь надо?»

Кухарка изменилась в лице, тут же натянув на него угодливую улыбку и даже не заметив этого. С определённого момента она инстинктивно начала относиться к этому мальчишке как к гремучей змее. Несмотря на то что вроде как что в формальной, что в неформальной иерархии дворни стояла куда выше его. Но ну его от греха…

– Ой, Данилка, – да всё хорошо. Очень славно ты трубу почистил – тянет как положено.

– Может, воды с колодца наносить?

– Да наносили уже – не беспокойся. – Кухарка всплеснула руками и, ухватив со стола нож, торопливо отпахала от свежеиспечённого каравая, который «отдыхал» под полотенцем, здоровенный кус, ловко «собрав» из него и толстого шмата окорока бутерброд солидных размеров.

– Вот накось – перекуси. Совсем, вижу, забегался с утра!

– Спасибо, тётка Ефросинья. Дай бог тебе здоровья и детей побольше! – поблагодарил Данилка.

За прошедшее время его статус в местной иерархии сильно поменялся. Если раньше тихий и забитый мальчик находился практически на самой нижней ступени, то сейчас, после всего что случилось, его уже держали… да непонятно за кого! Но точно кого-то довольно опасного. Подтверждением этому было то, что когда он нагло перехватил у одного из лакеев порванную шёлковую простыню, отданную ключницей вроде как «на тряпки», и, окинув того безмятежным взглядом глубоко посаженных голубых глаз, заявил: «Это мне на исподнее, дядя. Совсем износился! Не обидишь сироту?» – то лакей в ответ на эту наглость лишь нервно сглотнул и ответил: «Да бери, парень, бери…»

Кухарка зарделась. Как ни крути – а доброе слово и кошке приятно.

– А можно мне ещё молочка, тёть?

Кухарка замерла, раздражённо нахмурившись, а затем покосилась на сидящего перед ней паренька и махнула рукой. Ну его – от одного стакана не убудет.

– Сейчас налью, Данилушка…

Когда он покончил с-с-с… ну, наверное, полдником, на кухню бегом влетела та самая девчонка-посудомойка. Она нынче так же поднялась в негласной иерархии. Но в основном его «отсветом», так сказать. Нет, и свои «заслуги» были – девчонка шустрая, старательная, приметливая, эвон как «чёрную кухарку» подловила (ага- ага – она сама, помним…), но только лишь этим она на «белую кухню» ни за что бы не перешла. Тут посудомойками взрослые тётки работают. И за своё место обеими руками держатся – и не подходи! А сейчас-то уж и вообще – вдовствующая-то императрица с семьёй в отъезде. Так что «белой кухарке» работы почти и нет. Из всей «господы» человек семь всего и осталось на весь дворец…

– Возвращаются, матушка, возвращаются! – возбуждённо заорала юная посудомойка. – На Ильин день!

– Кто?

– Да государыня! Со всей семьёй.

– Как это? – удивилась кухарка. – Ещё ж недоделано!

– А вот так вот! – пожала плечами девчонка. – Дядька Дормидонт рассказал, что гонца прислали. К завтрему мусьё Кристоф обещался прибыть. Проверять всё будет и ругаться по-французски.

– А почему ругаться-то? – удивился Данилка, одним глотком приканчивая остатки молока.

– Ну как жаж, – удивилась девчонка. – Он же всегда ругается…

Кухарка слегка посветлела лицом и покосилась на мальчишку. Вот и посмотрим, «Данилушка», как ты вывернешься… «Мусьё Кристоф» был дворецким, то есть официальным главой всей прислуги. Так что «барская барыня» числилась у него в подчинении. Мужчиной «мусьё» был серьёзным и солидным и не терпел ни малейшего непослушания. А во дворце отсутствовал, потому что убыл вместе с семьёй вдовствующей императрицы – надо же было кому-то обеспечивать их быт. И вот теперь он возвращался. Так что можно было не сомневаться, что когда он узнает, что какой-то мелкий пащенок умудрился установить тут свои порядки, а он точно узнает – те, кто ему об этом сообщит, не то что найдутся, а прям в очередь выстроятся, – сопляк получит по полной… И не то чтобы установленные им порядки её сильно так напрягали – пожалуй, даже наоборот, отношения среди челяди даже как-то подуспокоились и стали более ровными и благовоспитанными, но сам факт того, что она вынуждена хоть как-то оглядываться на безродного сопляка, – раздражал необычайно.

Данилка же исподтишка следил за сменой выражения лица кухарки. И оно ему не сильно нравилось. Нет, то, что после возвращения «государыни» вся выстроенная им с таким трудом негласная иерархия, в которой трубочист Данилка занял одну из верхних позиций, будет подвергнута серьёзной атаке – он не сомневался. В конце концов, подавляющее большинство тех, кто отбыл с «государыней» на новое место жительства, априори занимали в местной дворцовой что гласной, что негласной иерархии слуг куда более высокие позиции. Потому что иерархия слуг – всегда отражение отношения к ним господ. И если эти самые господа вот этих слуг выделили (ну тем, что забрали с собой именно их) – значит, они более важны и значимы… Но Данилка надеялся, что сумел завоевать достаточный авторитет хотя бы среди тех, кто остался. Однако злорадная гримаса, отразившаяся на лице «белой кухарки», явственно показала ему, что это не так. И что как минимум часть той прислуги, которая оставалась во дворце, сильно недовольна той позицией, которую он сумел занять. О-хо-хонюшки… ну что ж, снова придётся пободаться. Ну или линять из дворца…

Ещё когда он только пришёл в себя и осознал куда попал, Аниси… то есть теперь уже Даниил начал задумываться над тем, как жить дальше? И где? Потому что дворец ему показался не очень хорошим вариантом – слишком уж он здесь на виду. И слишком многие тут имеют власть над крепостными. Причём зачастую – смертельную. История настоящего хозяина этого тéльца – тому пример… Но как стартовая площадка он вполне подходил. Ему ж ещё расти и развиваться – а для этого нужно хорошо питаться и получать правильную физическую нагрузку. И с первым, и со вторым во дворце должно было быть куда лучше, чем где-нибудь в деревне. Про питание и говорить нечего – голодно в русской деревне. Он помнил старую пословицу, которую не раз поминала его бабушка: «То не голод, не беда, коли ржица не рода, а то голод и беда – коль не ро́дит лебеда…» Причём по большому счёту от голода русскую деревню избавил не социализм и колхозы – последний голод в СССР случился в 1947 году, а до этого были ещё и 1932-м, и 1921-м… а новые сельскохозяйственные технологии, многие из которых были разработаны как раз «проклятыми капиталистами». В интересах получения прибыли, естественно, но и с голодом они попутно справились. Во всяком случае, в своих странах. В Африке-то и многих регионах Азии множество народа голодало и в XXI веке. Причём и те страны, которые выбрали, так сказать, социалистический путь развития, и те, кто остался на капиталистическом. Да и вообще – под старость лет Анисим начал считать все эти «измы» полной чушью. Потому что пришёл к выводу, что жизнь людей зависит от них очень и очень слабо. Главными же являются две вещи – доступный стране технологический уровень и качество управления. А как показал опыт, они от «измов» практически не зависят. Хотя ушлые ребята из так называемого «цивилизованного мира» любили приписывать все успехи своей демократии. Отчего получались странные вещи, когда, например, едва ли не главным принципом демократии объявлялась непременная сменяемость власти, вследствие чего те же англичане постоянно тыкали этим в Россию, но при этом Ли Куан Ю, бессменный премьер Сингапура с 1954 по 1990 год, а затем ставший сначала старшим министром при фактически назначенном им самим преемнике Гок Чок Тонге, а затем и министром-ментором в правительстве своего сына – Ли Сянь Луня, считался вполне легитимным демократом. Более того, такая ярая «демократка», как Маргарет Тэтчер, очень комплиментарно высказалась в его сторону, заявив: «Раньше Сингапур учился у Великобритании, а теперь Великобритания должна учиться у Сингапура». А такой общепризнанный «демократ», как президент США Никсон, назвал его выдающимся государственным деятелем мирового масштаба. И почти шестьдесят лет практически непрерывного пребывания у власти (окончательно с поста министра-ментора он ушёл только в 2011-м) никак этому не помешали. Так что это работает как-то совсем по-другому. Но как именно – Анисим за свою жизнь до конца так и не понял.

Да и с правильной физической нагрузкой в деревне тоже будут проблемы. Во всяком случае, пока он такой сопляк. Ну кто будет принимать во внимание его планы и желания? Сразу же возьмут в оборот и заставят пахать до дрожи в конечностях. Причём впроголодь. Потому что кто будет тратиться на чужого сироту, когда свои дети от голода пухнут? А помрёт – так туда ему и дорога… Так что для начала он решил задержаться во дворце, просто немного улучшив свою социальную позицию. Но слегка увлёкся. И теперь, похоже, пришло время пожинать плоды своей ошибки.

Вообще-то над вопросом, что делать и как ему дальше жить, новоиспечённый Данилка задумался уже давно. Когда смог впервые подняться на ноги. До этого его мысли по большей части занимал вопрос: как его сюда закинуло? Но этот вопрос остался без ответа. Потому что Анисим не мог себе представить, хотя бы просто в какую сторону думать! Научный эксперимент, вышедший из-под контроля? Так вроде как в музее никаких научных лабораторий быть не должно? Это ж музей! Божий промысел? Хм… бо́льшую часть своей жизни Анисим прожил в убеждении, что Бога нет. А когда, под конец жизни и под влиянием жены начал задумываться о том, что, может быть, что-то такое и есть, то всё, что он про него узнал и услышал, говорило о том, что сам он такого подарка, как новая жизнь, – точно не заслужил. И грехов на нём достаточно, и веры в нём маловато… Инопланетяне? Ну вообще бред! Тогда что? Непонятно… А вот про свою дальнейшую жизнь прикидки у него уже появились.

Задача номер один – вырасти и нормально развиться, не потеряв здоровья. Ну с этим всё более-менее понятно… Задача номер два – надобно всеми силами выбираться из крепостных. Да, это очень сложно. Но возможно. Особенно в условиях России. Даже в советских учебниках истории приводились примеры, как крепостные выкупали себя из зависимости – собирали деньги на отхожих промыслах, организовывали успешные артели, совершали подвиги на войне. А уж в постсоветское время таких историй появилась масса. Та же «звезда» Белого движения в России – генерал Деникин – был сыном крепостного крестьянина, отданного в рекруты. А закончил этот самый рекрут службу в чине майора. Совсем как Анисим. Чем не пример для подражания?

Но армию он рассматривал как резервный вариант. Просто потому, что в современной армии рядовому солдату, а ни на что более высокопоставленное он рассчитывать не может, – сдохнуть можно очень запросто. И тактика здесь такая – с голой грудью на пушки и бегом в штыковую, и медицина такова, что даже лёгкое ранение – чаще всего путь на тот свет! Потому что правильной обработки ран тут ещё не знают, а из медикаментов – мох да корпия. Тот самый истопник-алкоголик, ну, который «государю-анпиратору» служил, по пьяному делу много чего понарассказывал… Да тут даже йод ещё не известен! Так что даже касательное или лёгкое сквозное ранение очень часто заканчивается гангреной и смертью. Не говоря уж о бешеном проценте небоевых потерь. В этом времени положить половину армии не в бою, а от банальной дизентерии – ещё вполне обычное дело. Так что на первом месте стояли другие варианты, которые он пока ещё обдумывал.

Ну и третьей была задача – заработать денег на достойную жизнь. Но с ней было куда легче, чем со второй. Он ведь знает и умеет очень многое из того, что здесь пока не умеет делать никто – рамочный улей, например. Анисим знал, что тот был придуман как раз где-то в начале XIX века. Но уже после Первой Отечественной. Той, что 1812 года. И именно в России. Он про развитие пчеловодства много читал, когда они с тестем пасеку затеяли… Или разведение пушного зверя? Здесь этого вообще никто не знает. На зверя только охотятся! Опять же теплицы и выращивание помидор с картошкой. Нет, в России этим тоже, скорее всего, занимаются. Но очень немногие и скорее как экзотикой. А он может не только поставить выращивание почти на промышленную основу, но и развернуть производство новых блюд весьма экзотического вкуса. Те же маринованные помидоры с огурцами! Они у его Марьяны таким вкусными получались – пальчики оближешь! А закручивали банки они всегда вместе. Ну дык под пять сотен банок за сезон выходило. Одна Маряьна на этих банках просто померла бы! Так что всю технологию он вполне себе помнит – чего сколько и в какой момент в банку добавлять. Когда этим занимаешься из года в год на протяжении более сорока лет – знания сами собой в голове откладываются… Или паровозы. Скоро ведь в России построят Царскосельскую железную дорогу. А потом и Октябрьскую… ну то есть Николаевскую. Это которая из Ленингра… то есть Санкт-Петербурга в Москву. А он про паровозы знает столько, сколько никто и нигде в этом времени не знает. Потому что не только учился в железнодорожном техникуме, но ещё и их ремонтировал! Так что должен какой-нибудь из вариантов сработать. А какой именно – будем смотреть…

3

– А чего ты здесь делаешь?

– Я-то? – Данилка улыбнулся и поболтал ногами. – Самолётики пускаю.

– Что? – Стоявший перед деревом, на котором сидел маленький трубочист, мальчишка в красивом костюмчике, белых чулках и блестящих, лакированных туфлях с пряжками, забавно открыл рот.

– Самолётики.

– А что это?

– Самолётики-то? А – вот! – Даниил выудил из-за спины кусок газеты и сноровисто сложил из него обычный бумажный самолётик. После чего размахнулся и запустил его в воздух. Глаза стоящего под деревом мальчишки восторженно округлились.

– Ух ты-ы-ы… C’est magnifique! [4] – Он резко развернулся и бросился к приземлившемуся на траву самолётику. – C’est juste miracle! [5]

– Это ты сейчас по-каковски сказал? – поинтересовался Данилка, доставая из-за спины мелкое яблочко и с хрустом откусывая кусок.

– Excusez-moi? [6] – удивлённо начал мальчик, но тут же продолжил по-русски, слегка картавя: – Э-э-э… по-фганцузски, – после чего покосился на самолётик, который он уже успел подобрать и, робко покосившись на Данилку, спросил: – А-а-а… можно я его возьму.

– Да бери, – махнул рукой в ответ маленький трубочист. – Я себе ещё наделаю.

В этот момент откуда-то из-за зарослей кустов, за которыми они беседовали, послышался взволнованный женский голос:

– Votre Altesst, ou etes etes-vous? [7]

Мальчик в костюмчике недовольно оглянулся и пробурчал на французском: «Oh mon Dieu – encore!» [8] – но, тут же поправился, перейдя на русский: – Это мадемуазель Клементина, моя гувернантка. Она завела себе кавалера, который приходит встречаться с ней во время нашей прогулки. И когда он приходит – они ничего вокруг не видят. А мне скучно. Вот я и пошёл погулять. – Тут его лицо просияло, сразу став очень симпатичным. – И не зря – самолётики увидел.

Данилка согласно кивнул, а потом подмигнул мальчишке:

– Это ещё ерунда – я вот сейчас делаю большой самолётик, не только из газеты, а ещё и из щепок. А ещё вырезаю для него лётчика…

– Кого?

– Ну человечка! Он у меня будет летать на этом самолётике. И куда дальше, чем летают обычные!

– Ух ты-ы… А когда ты его сделаешь?

– Дай-ка подумать? – Данилка воздел очи горе́ и задумчиво похлопал себе пальцем по губам. – Послезавтра, наверное… А ты что, хочешь посмотреть?

Мальчик рассерженно блеснул глазами.

– Да конечно же!

– Ну тогда приходи сюда послезавтра в это же время, – улыбнулся Данилка. – Думаю, у меня всё уже будет готово. Ну если меня не будет – значит, или недоделал, или работа подвалила.

– Рабо… – мальчик удивлённо воззрился на сидящего на ветке сверстника. – А ты кто?

– Я-то? Я – трубочист, – гордо заявил Даниил.

– Трубочист?! – на лице мальчишки нарисовалась великое изумление.

– Ну да.

– А-а-а… а как же ты придумал самолётики?

– Делов-то, – улыбнулся маленький трубочист. – Когда на крыше стоишь – такие мысли в голову приходят… прям ух!

Мальчишка полыхнул завистливым взглядом.

– А мне никогда не разрешат залезть на крышу…

Данилка покровительственно улыбнулся.

– Держись меня – и всё сделаем. Я знаю, как туда пробраться, чтобы никто не заметил.

– Правда? – глаза мальчишки полыхнули надеждой пополам с восторгом.

– Votre Altesse? Grande-duc! [9] – раздалось уже гораздо ближе и с нотками паники в голосе.

– Зуб даю! – побожился Данилка, как это делали в его первом детстве.

– Э-э-э… а зачем мне твой зуб? – удивился мальчик.

– Ну это так говорят, – пояснил маленький трубочист. – Мол, точно сделаю, а коль нет – можешь мне зуб выбить!

– Ой! – мальчишка ошеломлённо округлил глаза и, подняв руку, засунул её себе в рот и осторожно потрогал себя за зуб. – Это, наверное, больно.

– А как же – конечно, – согласно кивнул Данилка. – Так что если чего не можешь сделать – лучше не обещать…

– Votre Altesse? Out e caches-tu, petit sale coquin? [10]

– Похоже, тебя уже обыскались, – усмехнулся Данилка. – Беги давай. И не шали сильно. Чтобы тебя послезавтра снова на прогулку привели.

– Эх, – вздохнул мальчишка. – Тебе-то хорошо – тебя вон даже на крышу отпускают. А у меня никакой жизни нет – туда не ходи, здесь не сиди, это не делай, да ещё учиться…

– Да уж, – серьёзно кивнул Данилка. – Жизнь у тебя – не сахар. Но это ничего – мы с тобой её быстро расцветим всяким разным интересным. Ну, если ты, конечно, захочешь.

Глаза мальчишки полыхнули яркой надеждой.

– Ты это… зуб даёшь?

– А то, – солидно кивнул маленький трубочист. – Сам увидишь. Но сейчас – беги. А то ещё эта твоя мадемуазель Клементина разозлится и нажалуется кому-нибудь. И всё – плакали твои прогулки.

– Эта – может, – грустно кивнул мальчик и, развернувшись, быстро юркнул в узкий проём среди кустов. Данилка проводил его взглядом и, развернувшись, запихнул несколько газетных листов, прибережённых на всякий случай, себе в штаны, затянув их верёвкой, которую он использовал вместо пояса. После чего ловко соскользнул вниз по стволу… Ну что сказать – первый контакт установлен. «Клиент» заинтересован. Так что послезавтра посмотрим – удастся ли поймать его на крючок? Шансы на это были достаточно велики…

«Мусьё Кристоф» оказался той ещё сволочью. Он не стал ни в чём разбираться, а сразу после того, как ему что-то нашептали про Данилку, распорядился того продать. Причём тому самому страшному «Калякину». Ещё специально поинтересовался:

– Калякин мальцов до семи лет дороже покупает? Ну вот ему и продайте…

Слава богу, до Данилки эта информация дошла раньше, чем до него добрался конюх, коему поручили найти маленького трубочиста и запереть в чулане. Ну как дошла… Та самая девчонка-посудомойка и принесла. Она ещё вчера Данилке рассказала, кто на него «мусьё Кристофу» нажаловаться намерен. Всех перечислила! И откуда только узнала? Впрочем, он ещё в прошлой жизни понял, что добыча подобной информации – это непознаваемая женская магия. Так что в этой он просто спокойно ею пользовался. Не безвозмездно, нет. У посудомойки были проблемы с парой парней – молодым конюхом лет пятнадцати и лакеем чуть старше сорока. С пятнадцатилетним – потому что тупой и ничего не видит, а с лакеем, потому что противный и зажимает. И Данилка с ними помог – одному раскрыл глаза, а второму… второй был едва ли не первым из тех, кто побежал к «мусьё Кристофу» жаловаться на маленького трубочиста. И горячо поддержал принятое им решение.

Так что когда до той каморки, где обитал Данилка, когда не лазал по трубам, добрался конюх – юного трубочиста там уже не было. И найти его оказалось невозможно. Вот, вроде где-то здесь… но где именно – непонятно. То в Камердинерской из камина сажа сыплется, то в Парадной спальне следы золы на полу, то кто-то из слуг заявит, что видел мальчонку… но поймать его никак не удавалось. «Мусьё Кристоф» даже сердиться начал. Конюха «на прави́ло» отправил за нерасторопность. А на поимку мальчонки ажно троих из дворни мобилизовал – истопника и пару лакеев из числа тех, что с ним вместе приехали. Но ничего не помогло! Так и уехал несолоно хлебавши. Но зло затаил. Как и конюх, которому всю спину за Данилку располосовали. Ну а сам Данилка, после того как «мусьё Кристоф» обратно к «государыне» отъехал, как ни в чём не бывало объявился на кухне. Вошёл такой, верёвка с гирькой на плече, и заявил:

– Уф, чой-та я проголодался, тётка Ефросинья – покормишь меня?

Та вздохнула. Вот ведь наглёныш, знает же, что она – «белая кухарка» и готовит только для бар, а всё одно жрать именно к ней приходит. Но и ловок, шельма. Эвон как от поисков схоронился!

– Садись – чего уж там…

А на следующий день с тем лакеем, что «мусьё Кристофу» на маленького трубочиста первым жаловаться побежал – беда приключилась. Шёл-шёл, да и упал. И дорогущую вазу разбил… Хотя выл и божился, что это не он. Мол, упал-то он упал, но от его башки до той вазы сажень была – не меньше. Так что вазу кто другой разбил… Ага, только как тогда в его волосах мелкий фарфоровый мусор оказался? Так и поехал в деревню, коровам хвосты крутить… Да и с конюхом вскоре оплошка вышла. Конь его копытом в грудину лягнул! Почему – непонятно. Это ж мерин был. Старый. И смирный. Никогда за ним такого не водилось. А подишь ты – в этот раз как нашло чего-то…

Но зато когда, уже после приезда «государыни», дворецкий вновь велел мальчонку отыскать – никто из старожилов сильно стараться не стал. Нет, искали, конечно, – разве ж дворецкому возразишь? Бегали по дворцу, кричали и ругались… К тому же кое-кто из вернувшихся тоже к поискам присоединился. Хотя старожилы им потихоньку рассказали, что парнишка не простой – чёрт ему ворожит. Вот как есть… Те, конечно, сначала не поверили, но когда один из ливрейных, заметив парнишку, попытался его схватить, а заместо этого влетел всем телом в низкий книжный шкап в библиотеке Марии Фёдоровны, напрочь побив два стекла и заляпав драгоценный паркет и книжные корешки кровью из порезанных рук и рассаженной щеки, за что потом не только получил плетей на конюшне, но и с треском вылетел из ливрейных, – пыл поисков заметно убавился. Так что пащенка снова так и не нашли. Тот как сквозь землю провалился. Правы оказались старожилы – не иначе ему чёрт ворожит! Ну или где в трубах спрятался! Он же мелкий и шустрый – ну вот и забился. Ничего, жрать захочет – вылезет… Наверное. А если и нет – так пусть «мусьё Кристоф» сам разбирается. Он – голова! А мы так…

В таком режиме Даниил продержался почти две недели. Если честно, он понадеялся на то, что со временем до дворецкого дойдёт глупость противостояния с сопливым мальчишкой, точно не добавляющая ему авторитета, и он просто спустит ситуацию на тормозах – то есть сделает вид, что не отдавал никаких распоряжений. Но тот оказался слишком упёртым. Плюс несколько дворовых из числа тех, кто прибыл вместе с ним, оказались из числа необучаемых. Несмотря на все свалившиеся на них неприятности, они упорно продолжали искать маленького трубочиста. Засады на него устраивали. Гонялись, когда видели… Так что через две недели стало понятно, что вопрос надо решать радикально.

Вариантов решения было два. Первый – побег. В принципе с этим особенных проблем не было. Если уж он во дворце сумел две недели скрываться, то из дворца выскользнуть – раз плюнуть. К тому же за прошедшее время Данилка сумел приодеться, обзавестись кое-каким инструментом – небольшим ножом, шилом, иглой с нитками, а также подкопить запасец продуктов и даже насобирать немножко денег. Всего восемь копеек, но в этом времени это – очень приличная сумма. Ну для такого, как он. Если считать в пирогах с ливером, парой каковых, судя по рассказам, можно наесться, так это полтора десятка пирогов. То есть на эти деньги можно прожить неделю… ну учитывая, что сейчас август и на ночлег можно не тратиться. Но это был не слишком хороший вариант. Во-первых, его очень просто могли ограбить. Одёжку-то он себе подобрал добротную, а кальсоны с нательной рубахой у него вообще были шёлковыми. От вшей. Да-да, из той самой рваной простыни… Ну и деньги. Для многих восемь копеек – вполне серьёзные основания, чтобы перехватить ножом горло мелкому пащенку. Или придушить его по-тихому где-нибудь в уголке… Во-вторых, даже если он и сумеет избежать подобных опасностей – для выживания в городе ему, скорее всего, придётся примкнуть к какой-нибудь уличной шайке. А это непременные проблемы в будущем. Ну когда он тем или иным способом разбогатеет и заведёт семью. Ну вот точно его в покое не оставят – придут, напомнят, попробуют заставить поделиться. Увы, криминал – дело такое. Вход – рупь, выход – десять. И чаще всего вперёд ногами… Так что вариант с побегом Даниил оставил запасным, а в качестве главного решил попробовать зацепиться за кого-то, кто сможет его прикрыть от «мусьё Кристофа».

Идеальным вариантом выглядела «государыня». И будь Данилка при другой должности, он бы, пожалуй, нашёл бы, чем её зацепить. Нет, никакой постели – что вы, он же ещё клоп малолетний! Да и даже будь постарше – к таким особам такие орлы в кровать запрыгнуть мечтают, что мама не горюй! Дворяне, графы, князья… Но вот заинтересовать, очаровать, стать предметом не вожделения, а заботы – варианты были. Но, увы, его к ней просто не подпустят. Во всяком случае, на такое время, чтобы он успел её заинтересовать. Она – главное лицо, так что практически никогда не остаётся одна, всегда рядом с ней буквально толпы – лакеи, слуги, фрейлины, придворные, приживалки. Даже ночью кто-то есть рядом… Так что в покровители нужно было подбирать другой объект. Тем более что выбор был. Двор при вдовствующей «государыне» был не слишком велик, к тому же далеко не каждый из придворных мог бы защитить Данилку от преследований дворецкого, особенно если тот закусит удила, – но с полдюжины таковых точно имелось… Но маленький трубочист решил попытаться пойти другим путём. Через детей.

Всего при «государыне» таковых пребывало пятеро: три дочери – Мария, Екатерина и Анна и двое сыновей – Николай, фактически ровесник Даниила, и Михаил, на два года моложе. Старшие сыновья – император Александр I и великий князь Константин, жили отдельно. А старшие дочери уже были замужем и жили за границей. Вернее, одна из них – Елена, герцогиня Мекленбург-Шверинская. Её старшая сестра – Александра, палатина венгерская, умерла родами два года назад. И жизнь у неё в Австрии, частью которой нынче являлась Венгрия, была совсем не сахар. Ну так шептались среди слуг…

Варианта с девочками маленький трубочист просто не придумал. Никакого. Ну чем их мог заинтересовать мелкий мальчишка с измазанной сажей рожей? Да даже и с умытой, но крепостной и трубочист! А вот с мальчиками… тут были варианты. Особенно со старшим из присутствующих сыновей. Тем, который почти ровесник. Данилка себе даже должность присмотрел. Кофе-шенк!

Кофе он любил ещё с юношеских лет. Оно было для него олицетворением того, чего он никогда не имел и о чём не мог даже мечтать – жарких южных стран, тропических джунглей, далёких портов с чудесными названиями, вычитанными у Грина, – Лисс, Зурбаган, Гельгью… Один глоток этого горьковатого напитка – и ты в своих мечтах уносишься далеко-далеко, к жарким ночам с горячими южными красавицами и приключениям! Хотя почти всю сознательную жизнь разбирался он в нём весьма средне. А куда деваться? В советское время в магазинах продавались всего два вида кофе – в зёрнах и растворимый. Сорта, особенности… не, не слышали. Если только где-то в Москве или Ленинграде. Когда они с женой поехали к сыну на присягу, он случайно узнал, что кофе в зёрнах может быть робустой или арабикой (другие виды в советскую торговлю практически не поступали), но у них на Урале подобного различения не было. В зёрнах – и точка… Что же касается растворимого, то вот его он любил не очень. Нет, удобно, конечно: ложку бросил, кипятком залил – и готово! Но вкус не тот… Хотя на работе держал именно растворимый. Ну когда получалось достать. А вот так называемые кофейные напитки вообще не переносил. Их было много – «Ячменный», «Новость», «Кубань», «Арктика», «Золотой колос», «Летний»… В большинстве из них вообще кофе не было. Тот же «Золотой колос» состоял на 75 % из ячменя, на 15 % из овса и на 10 % из ржи. У них на складах в продуктовом отделе такого много хранилось… Да у них чего только не хранилось! Даже мешки с пеммиканом, полученные ещё во время войны от американцев по ленд-лизу. Так-то он должен храниться не дольше пяти лет, но в условиях склада при соблюдении температурного режима… да тоже не намного больше. Но поскольку это был продукт «иностранного производства», списать его оказалось куда сложнее, чем другие продукты. Особенно в больших объёмах. Так что его сослуживец – начальник отдела продовольственного обеспечения майор Дедирко, тихий алкоголик, усланный из Киевского военного округа за какую-то серьёзную провинность, – частенько матерился по поводу того, что, несмотря на прогорклость, ему никто списание этой «американской дряни» не подписывает. Импортный продукт, твою мать… Так вот – кофейные напитки его не прельщали. Он что – скотинка крупнорогатая, чтобы фураж заваривать? Да и не было за кофейными напитками того флёра далёких стран, который был у кофе.

А вот для заварки зернового кофе он даже прикупил как-то по случаю набор турок и поддон с мелким песком, чтобы заваривать настоящий «кофе по-турецки»… Ну а когда уже к сыну в Питер перебрался и с помощью внуков открыл для себя «Ютуб» – так вообще даже экспериментировать начал на старости лет. Ну как экспериментировать… просто смотрел ролики о том, как народ извращается, кофе по-разному заваривая, – и пытался повторить. В домашних условиях и используя подручные средства. Покупать себе профессиональную кофемашину ему и в голову не пришло – вот ещё… Он что, барин какой, чтобы на своё невинное увлечение огромные деньги спускать? Так что то, что предложить на этом поприще, – у него было. Достаточно сказать, что здесь ничего не слышали о таком обычном для покинутого им времени напитке, как «капучино». Не говоря уж о всяких «латте» или «рафах». Осталось как-то заинтересовать маленького великого князя, чтобы попытаться пролезть на эту должность. И вот сегодня он сделал для этого первый шаг. На первый взгляд вполне удачно, ну а как оно там на самом деле – будет ясно через пару дней.

Два дня пролетели быстро, но когда Данилка притащился на условленное место приблизительно к тому же времени – Николая здесь не оказалось. Он подождал час, но мальчишка так и не пришёл. Это было странно… Паренёк вроде как заинтересовался. Так почему не пришёл? Не пустили? Наказан? Вроде как на кухне об этом не судачили. Впрочем, с того момента, как Даниил, так сказать, «ушёл в партизаны», его возможности по оперативному получению информации заметно сократились. Потому что теперь он не мог в любой момент, когда ему надо, обратиться к своему главному источнику информации – девчонке-посудомойке. Теперь подобный момент надо было подгадывать, выбирая время, когда поблизости от неё никого не было. К тому же после возвращения прислуги, сопровождавшей «государыню» во время её отъезда, её снова отставили от «белой кухарки». Так что информацию по «господам» она теперь получала, так сказать, более «кружным» путём. А несколько других женщин из дворни, у которых он раньше тоже разживался информацией… не специально, просто присаживаясь рядом послушать, о чём они болтают, теперь едва он появлялся – мгновенно замолкали и разбегались, вроде как по своим делам, которые у них вот прям сейчас внезапно образовались. Потому что никому из них не хотелось, чтобы «мусьё Кристофу» настучали, что они общаются «с пащенком», на которого тот так ополчился.

Подождав ещё немного, Данилка слез с дерева и начал по новой запаковывать свой планер. Ну да, он сделал из щепок и газетной бумаги модель планера. По типу тех, чертежи которых публиковались в журналах «Юный техник» и «Моделист-конструктор». Он такие выписывал… То есть сначала просто читал. В библиотеке. Когда учился в школе и потом в техникуме. «Моделиста-конструктора» у них в библиотеках не было, а вот подшивки «Юного техника» встречались. И пользовались большой популярностью. Особенно в техникуме. Ну так народ-то там подобрался к технике весьма предрасположенный – на железнодорожников учились, как-никак… А выписывал он их много позже. Для сынка. Ну когда тот немного подрос. Хотя и сам читал эти журналы с интересом. И кое-что полезное для себя почерпнул. Например, сделал по опубликованным в «Моделисте» чертежам верхний багажник на машину. Сварил из прутка. Да и подобный планер они с сыном как-то делали. То есть гораздо лучше, конечно, потому что с материалами и инструментами в СССР начала восьмидесятых было заметно легче. Здесь у него под рукой не было ни тонкой фанеры для нервюр, ни лобзика, ни тонкой, но прочной пергаментной бумаги… Возможно, что-то из этого где-то в этом мире даже и было, но вот у них во дворце ничего такого он отыскать не сумел. Так что пришлось обходиться тем, что было в доступе – тонкой щепой, которую он сделал самостоятельно, клейстером из взятой на кухне муки, суровой ниткой и газетами. Поэтому планер получился тяжёлым и летал плохо. Но всё равно в разы лучше, чем бумажный самолётик. А вырезанная из дерева фигурка лётчика служила хорошим утяжелителем носа.

Впрочем, всё получилось более-менее далеко не с первого раза. Первые три планера он разбил напрочь. Четвёртый летал. Но как-то неубедительно. Потому что получился совсем уж перетяжелённым. Более-менее полетел только пятый. С четвёртой попытки. И только после этого он отправился запускать бумажные самолётики перед великим князем… Но сейчас, похоже, его план пошёл псу под хвост. Интересно, на чём всё споткнулось? И что теперь делать? Нет, он точно сделает ещё одну попытку. А может, даже и парочку. Но если и они не сработают? Тем более что другой идеи, как привлечь внимание, помимо бумажного самолётика у него больше нет. Она, по его прикидкам, должна была сработать стопроцентно. И вроде как сработала. А вот что случилось дальше – непонятно…

Он успел полностью упаковать планер и аккуратно обмотать получившийся свёрток верёвками, как вдруг из-за кустов послышался торопливый топот ног, а в следующее мгновение сквозь прореху в зарослях на полянку буквально влетел великий князь.

– Ты… ещё… не ушёл… моло…молодец… здорово… й-а… уф… еле-еле… уф… удгал… – быстро заговорил он, задыхаясь и глотая слова.

Данилка быстро засунул руку в торбочку, которую он всюду таскал с собой, – она для него была таким местным вариантом «тревожного чемодана». Ну чтобы если появится необходимость бежать – сделать это не совсем с голым задом, и достал оттуда бутылку с остывшей кипячёной водой, заткнутую тугой пробкой из рулончика вываренной кожи. В этом времени он пил только такую – хрен его знает, какая зараза имеется в местной воде, а нормальных лекарств здесь ещё нет и в помине. Достаточно сказать, что здесь даже в королевских и императорских семьях люди вовсю мрут от туберкулёза, дифтерита и даже тифа с холерой.

– На вот, хлебни.

– Merci… Э-э-э… то есть спасибо, – шумно выдохнул мальчик и присосался к горлышку.

– Фух… я так se depecher… то есть тогопился. Боялся, что ты уйдёшь…

– Да уж собирался, – усмехнулся маленький трубочист. – Ну что – спытаем мой большой самолёт?

– Oui, certes… то есть – конечно! – Когда он волновался, то инстинктивно переходил на французский. Судя по всему, именно он был для него родным. А русский он знал куда хуже, и для того, чтобы говорить на нём, ему, похоже, приходилось сосредотачиваться и прилагать усилия. М-да… с одной стороны, знать иностранные языки уже с детства – дело хорошее. Даниил в прошлой жизни читал о том, как Пётр I отправлял дворянских недорослей на учёбу за границу, а они там, не зная языка и не обладая никакими полезными для жизни за границей навыками, вместо того чтобы учиться – голодали и побирались. С другой – элита русского общества вследствие этого была вроде как совсем не русской… ну так по всему выходило. Хотя все эти говорящие на французском лучше, чем на русском, воспитанные французскими и немецкими гувернёрами, выросшие на французских, английских и немецких книгах и носящие платье исключительно по иностранной моде дворяне вполне себе встали грудью против говорящих с ними на одном языке и воспитанными в одной культуре наполеоновскими и немецкими офицерами что во время Первой, что во время Второй Отечественной… ну той, которую потом, в СССР стали называть Первой мировой. Встали и сражались. И гибли. За Россию. Наравне с солдатами. Значит, не всё было так однозначно… Ну да это было не его ума дело.

– Ну, тогда давай распаковывать. А то машинка у меня получилась шибко хрупкая, так что я её просто так переносить опасаюсь. Поломается ещё.

Как говорил кот Матроскин из популярного советского мультика: «Совместный труд для моей пользы – он объединяет». Так что следующие пять минут – пока планер был наново распакован и Данилка забирался на дерево для того, чтобы отправить его в полёт с более высокой точки, они с Николаем провели очень плодотворно. Ну с точки зрения тех задач, которые Даниил ставил перед собой. Великий князь был сильно увлечён, и вопросы из него сыпались один за другим. А маленький трубочист отвечал на них максимально обстоятельно:

– Нет, махать крыльями он не умеет…

– Так птицы тоже так же летают – видел же наверно, как чайки висят над берегом и парят над волнами, раскинув крылья…

– Нет, для человека подобный самолёт сделать пока нельзя…

– Да потому что материалы не те – он получится слишком тяжёлый и не сумеет подняться в воздух…

– В Южной Америке есть дерево, называемое бальсой, – вот из него можно попробовать…

– Не знаю…

– Ну ты и спросил…

– Нет, в пушке человека скорее разорвёт…

– Да не знаю я! Я ж трубочист, а не учёный…

Так что к моменту старта Данилка даже слегка утомился. Но зато великий князь явно оказался очарован странным трубочистом… А затем наступило время триумфа.

– Ты это – держи меня за пояс, а то сверзюсь с дерева ненароком, – попросил парень Николая. Больше для того, чтобы тот почувствовал свою сопричастность, нежели действительно опасаясь падения. Тело ему досталось достаточно ловкое и сильное – работа трубочистом этому способствовала. Не был бы он ловким – давно бы разбился и помер. А то, что он за последние полгода наладил вопрос с питанием и начал регулярно делать развивающие упражнения на те группы мышц, которые раньше не слишком задействовались, – ещё более пошло ему на пользу, хотя внешне сдвиги пока были не слишком заметны… И маленький великий князь, сверкая глазами от возбуждения, вцепился ему в верёвку, которой тот был подпоясан.

– Ну, с богом, – выдохнул Данилка и с силой запустил планер в проём между ветками под углом градусов пятнадцать к горизонту. И тот величаво поплыл по воздуху. Николай замер, провожая конструкцию восхищённым взглядом, а затем выдохнул:

– C’est incroyable! [11]

Запускали они планер с высоты где-то метров трёх – далее не полезли, так что пролетел он метров пятнадцать. Это означало, что аэродинамическое качество у него приблизительно равно пяти – больше, чем у бумажных самолётиков, но куда меньше нормальных планеров, у которых оно с двадцати пяти только начиналось. Увы, для чего-то большего нужны расчёты и материалы, а не работа по наитию и смутным воспоминаниям… Но и этот полёт произвёл на Николая неизгладимое впечатление.

– C’est incroyable… – зачарованно выдохнул он ещё раз, когда планер проскользил по траве и остановился. После чего развернулся к Даниилу и умоляюще уставился на него.

– А можно… я?

– Ну неси.

Мальчик соскользнул с дерева в мгновение ока, не заметив, что порвал рукав шёлковой рубашечки и ободрал руку. И помчался к планеру так, что пятки засверкали. Даниил еле удержался, чтобы не крикнуть ему, чтоб тот был осторожнее. Планер был очень хлипкой конструкции… Но с точки зрения его главной задачи поломка планера уже ни на что не влияла. Даже если он сломается – из текущей ситуации Данилка выжал всё что мог. Николай заинтересовался им и эмоционально привязался. Более ничего сделать нельзя. А если сломает планер… да и пусть! Вместе сделаем следующий.

Но маленький великий князь оказался достаточно осторожным, так что планер был доставлен к месту следующего старта в целостности и сохранности. Данилка помог Николаю забраться на ветку, подержал планер, пока тот переводил дух, и проинструктировал:

– Значит, тут надо не кидать, а толкать, причём так, чтобы толчок шёл не в брюхо, а как бы вдоль. И чтобы нос был направлен на ладонь выше окоёма. Понял?

– Oui… – выдохнул Николай, пересохшими губами.

– Ну тогда – давай…

Великий князь двинул рукой и качнулся вперёд, едва не слетев с ветки. Но маленький трубочист сумел его удержать, так что, восстановив равновесие, Николай зачарованно уставился на летящий планер, а затем восторженно завопил:

– Il vole! Tu vois, ca vole!!! [12]

А Данилка стоял, крепко держа его за талию. До него внезапно дошло, что это для него самого этот планер – всего лишь грубое повторение уже ранее сделанного. А вот этот мальчик сейчас чувствует себя чуть ли не богом. В крайнем случае, каким-нибудь мифическим Дедалом. Он сам, своими руками, отправил в полёт то, что летать просто не могло. Никак… ну разве только в виде брошенной палки или комка бумаги. Но оно летело. И это он его запустил!

Но тут, как бы в ответ на его вопль, из-за кустов раздался нервный женский голос:

– Nicholas, Ou etes-vous? Approchez-moi tout de suite! [13]

Маленький великий князь на мгновение испуганно съёжился, но затем медленно выпрямился и, развернувшись к Даниилу, требовательно спросил:

– А что ты ещё умеешь делать, трубочист?

Данилка замер. Эвон оно ка-ак? Вот только что рядом с ним стоял восторженный маленький мальчик, а сейчас перед ним великий князь. Вроде вот тут же стоит – на ветке, рядом совсем… ан нет – уже совсем другой человек. Он всегда плохо относился к монархии – ну что это за такой политической строй, когда человек становится главой государства просто по рождению. А если он дурак? Или лентяй? Или моральный урод? Но опыт жизни при Бориске, а также парочка более поздних уже американских президентов показали, что демократия и выборы ни от дураков, ни от лентяев, ни даже от запойных пьяниц и страдающих глубокой деменцией инвалидов во главе страны не спасают никак. И никого. Даже самую демократическую страну мира… А сейчас он внезапно понял, что в монархии что-то есть. Что-то важное. И что когда человека вот так, с рождения, с детских лет, учат править – анализировать, принимать решения, отдавать приказы и повелевать, – это начинает как-то работать. Покамест непонятно как и уж точно не всегда, но работать…

– Ну не знаю… фонарик летающий могу сделать. На свечке.

– Как монгольфьер?

– Как что… а-а-а, это тот, на котором летом в Петербурге француз летал? Ну да, наверное… – Об этом чуде, случившемся в столице Российской империи в конце июня этого года, судачили на кухне почти три недели. Да и до сих пор тема время от времени всплывала. Ну как же – человек в небеса поднялся! Хотя воочию, естественно, никто из дворни этого не видел. Но те, кто отъезжал с «государыней», хвастали перед остальными тем, что «у мово свояка есть кума, у которой деверь видел собственными глазами, как на Фёдора Стратилата хранцуз безбожный на пузыре в небеса вознёсси»…

– Ну и так задумок всяких много… Токмо образования мне не хватает. Читать-то я научился. И цифирь складывать тож… но много мудрёных слов не знаю. – Данилка замолчал и попытался мило покраснеть. Ну как получится. После чего негромко добавил: – А ещё я кофей заваривать умею. Так, как тут никто не умеет. Вкусна- а-ай…

4

– А ну-ка завари мне этого своего… с пенкой.

– Сей секунд, ваше высокопревосходительство! – Данилка лихо козырнул, приложив руку к маленькой казачьей папахе, и выскочил из дверей.

Должность кофе-шенка он получить не смог. Это оказалась весьма важная придворная должность, за которую интриговали даже дворяне, и при великом князе Николае такой штатной единицы не было. А должность при императрице уже была занята. Зато удалось пролезть в «казачки» – то есть стать этаким мальчиком на побегушках, которого, слава богу, накрепко прикрепили к личной свите великого князя Николая. По его собственному повелению, утверждённому решением его матушки – вдовствующей императрицы и единоличной хозяйки Павловского дворца. Та ажно снизошла до личной беседы с мелким дворцовым крепостным, чем-то сильно заинтересовавшим её третьего сына. То есть, конечно, чем именно он его заинтересовал, ей доложили. Причём в подробностях. Более того – она даже на это посмотрела. Но ничего не поняла. Какие-то щепки, обломки и мусор… А всё потому, что к тому моменту, когда «государыня» пришла посмотреть на то, чем таким-этаким заинтересовался её сын, сделанный Данилкой планер уже потерпел крушение. Ну так запускали-то его все кому не лень! От самого Николая до гвардейцев-семёновцев, осуществлявших охрану дворца и стоявших здесь в караулах. Причём к запуску привлекли даже и тех, кто стоял на постах, что для бывшего майора выглядело совсем уж вопиющим нарушением Устава гарнизонной и караульной службы. Но для местных это, похоже, было в порядке вещей. Даже воспитатель Николая, генерал Ламздорф, ничего не высказал по этому поводу, хотя как военный, по мнению бывшего майора, должен был первым пресечь подобное нарушение. Впрочем, кто его знает, чего записано в нынешних уставах? Может, там первым пунктом идёт «угождать всем высокопоставленным аристократам и особенно лицам императорской крови»? Как бы там ни было – его планер продержался достаточно долго для того, чтобы его увидели младший брат Николая – Михаил, уже упомянутый воспитатель обоих младших великих князей генерал Ламздорф, «высочайшая няня» графиня Ливен, а также ещё около полусотни придворных, офицеров, солдат и прислуги. А полдюжины из них ещё и удостоилась права самолично запустить планер в полёт… Так что Данилка даже удивился тому, сколько тот смог продержаться. По его прикидкам, он должен был выдержать пять-шесть запусков, максимум – не более десяти, а продержался почти два десятка. И сломался лишь тогда, когда дюжий семёновец по велению генерала Ламздорфа запустил его с недоделанного балкона второго этажа правого крыла. Уж слишком сильно тот его швырнул. Так что планер, ещё не покинув руку гвардейца, громко хрустнул и камнем рухнул на засыпанный мелкими камешками двор. Генерал Ламздорф, наблюдавший полёты со ступенек дворца, нахмурился и, бросив: «Бесполезная игрушка!» – развернулся и ушёл внутрь дворца, движением руки повелев обоим младшим великим князьям следовать за собой. Что едва не стало для Данилки полным провалом всех его усилий. Нет, не потому, что генерал Ламздорф не одобрил его творение, главные зрители-то – юные великие князья – были в восторге, а вследствие того, что пока он собирал обломки своего детища, к нему подобралось двое лакеев и сцапали его, тут же притащив под светлы очи «мусё Кристофа». Он здесь тоже присутствовал. Ну дык кто бы сомневался…

– Ну что, пащенок, добегался? – На русском «мусьё Кристоф» говорил с заметным акцентом, но достаточно чисто. – На конюшню его – сорок плетей!

– Ох ты ж… – ахнул кто-то из дворни. Сорок плетей – верная смерть. Даже для взрослого. А уж мальчонке-то и десятка может хватить. Да что там десяток – энтот-то в прошлый раз после единого удара кнутом едва отлежался. И хотя он с того момента довольно сильно окреп, но сорок плетей… Данилка дёрнулся, пытаясь вырваться, но лакеи держали крепко. Чёрт! Попал как кур во щи. И как он мог так расслабиться? А самое обидное, что всё почти получилось… Маленький трубочист отчаянно огляделся. Что делать? Сейчас ведь уволокут на конюшню и запорют! Но тут высокие двустворчатые двери дворца распахнулись, и на пороге появилась сама «государыня».

– Государыня императрица! – громко проорал один из гвардейцев и вытянулся во фрунт. Все же остальные, кто толпился во дворе, с интересом пялясь на разворачивающееся действо под названием «наказание неуловимого», поспешно склонились в поклоне.

«Государыню» Данилка до сего момента, конечно, видел, но издалека. Женщиной она была весьма в теле, но вполне симпатичной. Ну, на взгляд бывшего майора. И для сорокалетней женщины. Единственное, что сильно портило её в его глазах, – это выражение лица. Оно почти всегда было надменным и очень часто презрительным…

Она подошла к нему совсем близко и уставилась на него холодным взглядом.

– Трубочист?

– Да, Ваше императорское величество. – Данилка поспешно склонился в глубоком поклоне, слегка созоровав и изобразив не крестьянский, а скорее придворный, дворянский поклон. – Позвольте выразить своё восхищение перед столь прекрасной и величественной женщиной… – Этой фразой он рисковал. И сильно. За подобное любого из дворни могли запросто забить на конюшне. Чтоб знал свое место, холоп! Ишь чего удумал – самой императрицей восхищаться, пусть и вдовствующей. Такому быдлу, как вы, дозволяется только одно – глаза в землю и не дышать! Восхищаться же могут только дворяне. Но он решил рискнуть. Всё равно конюшня светит – так что самое время…

– Хм, а ты галантен, мальчик. – Императрица подняла взгляд на «мусьё Кристофа» и негромко уточнила на французском: – C’est l’enfoiré de quelqu’un? [14]

Дворецкий вздрогнул и изумлённо проблеял:

– Э-э-э-м… je ne sais pas, Votre Majesté! [15]

– Хм, ладно… ну показывайте мне, что тут у вас летало аки птица, – громко заявила она. – Это же ты сделал. – «Государыня» вновь обратила внимание на Данилку. – И где твоё творение?

– Так вот оно, ваше величество. – Маленький трубочист дёрнул плечом, вырывая руку из захвата одного из лакеев, и подскочил к обломкам планера. – Сломалось. Господин гвардеец его со всей дури как кинет – у него крыло и обломилось. Так что нет его сейчас. Сломано.

– Как ты сказал – со всей дури? – Вдовствующая императрица рассмеялась. – Так ты не только галантен, но и остёр на язык. Милый мальчик… Следуй за мной, – повелела «государыня». После чего развернулась и двинулась в сторону дверей.

Уже через полчаса начисто отмытый и переодетый в более свежую и куда более нарядную одежду Данилка был представлен пред светлые очи владычицы Павловского дворца. Рядом с ней чинно устроились три девочки и два пританцовывающих от нетерпения пацана… Вернее, девочка здесь была одна – младшая из сестёр, Анна. Две остальные были уже девушками. К старшей из них – семнадцатилетней Марии – в прошлом месяце уже даже прибыл жених, наследный принц Саксен-Веймарский Карл Фридрих. Ну, так болтали среди дворни… И чего это они все так в этих немцев вцепились? Средняя же, пятнадцатилетняя Екатерина, пока была ни за кого не сговорена. Или просто дворня об этом ещё не знала. Кроме них рядом с «государыней» стояли ещё несколько человек, бо́льшую часть из которых Даниил знал. Естественно, заочно – по слухам, ходящим промеж дворни.

– Ну рассказывай, как такое удумал – людей в небо запускать? – строго произнесла «государыня».

– Так то не я, матушка. – Тут Данилка рискнул и попытался изобразить нечто вроде галантного поклона, который видел в фильме «Собака на сене». Здесь таких па-де-де уже никто не делал (да и делали ли что-то подобное вообще или это просто режиссёр придумал для смеху), но выглядел подобный поклон в исполнении сопливого семилетки куда забавнее обычного поклона. Даст бог – развеселятся, а весёлый человек всегда благорасположен к тому, кто его развеселил. Недаром короли шутов частенько одаривали… как, впрочем, и били. Ну да тут не угадаешь. Недаром классик написал: «Минуй нас пуще всех печалей, и барский гнев, и барская любовь». Но у него выхода нет…

– Как не ты? – Императрица недовольно покосилась на стоящего рядом дворецкого. Уже снаушничал, сволочь… – А кто же?

– Так – хранцуз! – невозмутимо заявил Данилка. – Бают, что он над Санкт-Петербургом на Фёдора Стратилата в небесах летал на бычьем пузыре от быка-великана. Ну, ежели то, что среди дворни болтают, – правда…

– Как? На бычьем? А-ха-ха… – «Государыня» снова весело расхохоталась, а успокоившись, повелела: – Подойди.

Данилка прянул вперёд. Императрица раскрыла маленькую сумочку и выудила из нее серебряный рубль.

– Вот возьми – повеселил… А как ты этот «самолёт» сделал?

– Так я голубей ел, государыня, – бесхитростно сообщил Данилка. – Я ж малый ещё. И в списках дворни не состою. Так что кормят чем бог пошлёт… – Это уже давно было не так, ну, или следовало признать, что в этом отношении бог к Данилке был весьма благосклонен, но признаваться в этом Данилка не собирался. – А я ж расту. Мне всё время есть хочется. Вот и ловил по крышам и чердакам, когда случалось… Ну и когда ощипывал – на крылья дивился. Как они устроены… А как-то ещё чайку господь сподобил камнем прибить. В ей, заразе, мяса куда больше было, токмо оно рыбой сильно воняет. Но я и там тоже крылья рассмотрел. Все-все косточки. Вот и начал думать, как ето повторить. А там такая хитрость есть…

Рассказ о началах бионики «государыне» быстро надоел. Так что она жестом прервала Данилку и спросила:

– Мой сын, Николай, просит отдать тебя ему в услужение. Чего делать можешь?

– Да всё, государыня! И воротники крахмалить, и галстухи повязывать, и ботинки чистить, так чтобы блестели, как у кота яйца…

– Как? У кота? Почему?

– Так он же их каждый день вылизывает, да по нескольку раз!

– А-ха-ха-ха… – На этот раз расхохоталась не только императрица, но и все окружающие.

Так что разговор закончился хорошо. Хотя с Даниила семь потов сошло. Нет, делать перед начальством вид лихой и придурковатый, как завещал Пётр Великий, он научился ещё во время срочной службы. Что его потом не раз выручало. Даже когда он был уже в майорском чине… Но сегодня этого было мало. Потому как нужно было ещё и расположить к себе очень разномастную компанию. Ибо государыня государыней, но она, как солнце – далеко, а вот рядом очень много людей, которые куда ближе и сталкиваться с ними ему придётся куда чаще. Неприятностей же они могут доставить ему ничуть не меньше… Но вроде как всё удалось. А когда возник вопрос, что ему шить из одежды – потому как ливреи даже на близкий размер в запасах не имелось, – он и предложил пошить ему «черкеску» с папахой. Потому как от лакейской ливреи его воротило. Самая холопская одежда! А «казачки», судя по слухам, уже встречались. Правда, по большей части в виде «арапчонков». Но он для такого цветом кожи не вышел… Правда, были ещё «гайдуки», но они чаще всего набирались из куда более взрослых. Да и функции у них были скорее охранные.

– Вот, извольте пожалуйста, ваше высокопревосходительство!

Воспитатель великих князей генерал Ламздорф величественно принял чашку «капучино», сделал глоток и с наслаждением закатил глаза.

– Вот как это у тебя получается? Кофе-шенк государыни императрицы тоже твой рецепт вроде как освоил, а всё одно у него кофий совсем не такой.

Данилка молча стоял напротив, поедая глазами генерала. Вопрос был риторический, поэтому ответа на него не требовалось. Хотя ответ был. Дело в том, что, как выяснилось, вариант заваривания кофе, именуемый очень похоже – «капуцин», – в этом времени уже имелся. Но местный рецепт довольно сильно отличался от того, который любил, умел и практиковал Данилка. А кофе-шенк «государыни» сумел раздобыть именно его… Ну, когда та, попробовав заваренный Даниилом кофе, отправила его учиться у «сопляка». Чего тот делать совершенно не собирался. Не может же взрослый, состоявшийся кофе-шенк с большим опытом слушать всяких сопляков? Ну вот и он не стал, а пообщался с другими такими же из числа тех, кто служил при императоре и больших сановниках, где и надыбал нужный рецептик… который оказался не совсем тем. Ну или, вернее, совсем не тем.

– Значит, просишь, чтобы тебя вместе с великими князьями к учителям допустили?

– Никак нет, ваше высокопревосходительство!

– Зная-ятно… ЧТО?! То есть как это никак нет?

Данилка быстро заговорил, добавив в голос плаксивых ноток:

– Да на что мне учителя-то, ваше высокопревосходительство. Я и сам разумен – самолёт вот сделал. А науки всякие – для меня сложныя. У меня уму не хватит их понять. Да ишшо языки разные. Ну зачем мне оне? Я с немцами всякими говорить не собираюсь. Вот ещё! Коль они сюда приехали – так пусть сами русский учат, а не мы ихний…

– А ну – цыц! – рявкнул генерал. – Раскричался мне тут, балаболка. Волю почуял? Вот я тебе сейчас… Сказано будешь заниматься – значит будешь. И не сметь мне перечить!

Он сделал громкий глоток и сердито грохнул чашечкой о блюдце. А Данилка скорчил грустную рожу и опустил голову. Но окончательно не сдался. Подняв на генерала полные слёз глаза, он со всхлипом спросил:

– Чего, и языки эти иностранные учить тоже, да?

– Непременно учить! Сам проверять буду! А то ишь волю взял…

Выволочка продолжалась ещё минут десять, после чего из-за закрытых дверей послышался звон медного колокольца, а затем они распахнулись, и в комнату, в которой находились они с генералом, выметнулось два буйных вихря – Николай и Михаил. А вслед за ними вошёл высокий мужчина в несколько старомодном сюртуке – учитель математики великих князей.

– Добрый день, ваше высокопревосходительство, – степенно поздоровался он с генералом Ламздорфом.

1 Серийное производство пушечного сала в СССР началось только в 1970 году. До этого момента его по большей части изготавливали в артмастерских и службах тыла прямо в частях.

2 Трактора «Ланц Бульдог» производились в Германии до 1959 года, а в Аргентине и дольше. Всего было выпущено более 200 000 экземпляров. И на полях Латинской Америки они встречались до 1980-х годов.

3 Впервые анилин был выделен Фридлибом Фердинандом Рунге из каменноугольной смолы в 1834 году и назван «кианолом». Затем в 1840-м его «переоткрыл» Юлий Фрицше, синтезировав нагреванием индиго с раствором гидроксида калия, и назвал «анилином». Потом, в 1842-м его получил Николай Зинин путём восстановления нитробензола и обозвал «бензидамом». И только в 1843 году было установлено, что всё это одно вещество.

4 Это великолепно! (фр.)

5 Это просто чудо! (фр.)

6 Прошу прощения? (фр.)

7 Ваше высочество, где вы? (фр.)

8 О, боже мой – опять! (фр.)

9 Ваше высочество? Великий князь! (фр.)

10 Выше высочество? Да где же ты прячешься, несносный мальчишка?! (фр.)

11 Это великолепно! (фр.)

12 Он летит! Видишь – он летит!!! (фр.)

13 Николас, где вы? Немедленно подойдите ко мне! (фр.)

14 Это чей-то бастард? (фр.)

15 Не могу знать, ваше величество! (фр.)

Продолжить чтение