Железо. Книга 3. Порог плавления

Глава 1. Город, в котором не бывает преступлений

Гибкий хвост, смахивающий на пастуший кнут с кисточкой на конце, что непрестанно пребывал в движении, вдруг приподнялся и замер, а из-под него вылезла и шлепнулась оземь массивная лепешка. Сэр Льюис Мелфорд скривился и мельком окинул взглядом свои брюки. Брызги навоза до них, к счастью, не долетели. Отойдя от вола подальше, он вновь принялся расхаживать вдоль ограды пустого загона, нервно пожевывая свои пышные усы.

Его ребята, рассевшиеся кто на брусьях ограды, кто прямиком на земле, поочередно зевали и потирали свои озябшие плечи – дело уже шло под утро, а их новые друзья до сих пор не объявились на горизонте.

– Может, у них лопнула упряжь? – в который раз задался вопросом Льюис. – Лошадь вывихнула ногу? А может, налетчики перехватили обоз, а мы сидим, ждем, бездействуем?..

– Здешние дикари никогда не славились пунктуальностью… Она им вообще не свойственна. Я бы заподозрил неладное, если бы они, наоборот, заявились точно вовремя, – успокаивал его Эллиот Брок, его главный сподручный, через которого Льюис устанавливал деловую связь с местной фауной.

Не выучи Эллиот диалект соседствующих рядом с Мелфорд-сити племенами, – не было бы никаких сделок и никакого железа, да и самого городка тоже.

Их язык, по словам Эллиота, был примитивен и не выразителен. Негоже было лопотать, подобно дикарю, если ты носитель совершенного английского. Казалось проще и правильнее перевести дикарей на человеческий язык, а не опускаться до их уровня.

Но подъем до уровня пришельцев из Старого Света означал бы просвещение в целом. А за ним последовали бы притязания на равенство, а там и на равноценность в их общих делах. Отстроился бы тогда здесь Мелфорд-сити на ровном месте?.. Фундаментом их славного городка было невежество и отсталость. А из каких-то других материалов его основу выстроить бы не удалось.

– Толстяк почти всегда приезжал на дрезине вовремя, – не согласился Льюис. – Что бы мы про него ни говорили, но пунктуальности и… добросовестности, – усмехнулся он, – у него не отнять!.. Для человека с перьями на лбу это уже немало…

– Для человека, который готовится к войне, ты хотел сказать, – Эллиот отхлебнул из фляжки. – Он бы и за полдня приезжал и дожидался нас, лишь бы и дальше пополнять свой арсенал для ему одному известных целей…

– И то верно… От этих разгильдяев куда меньше головной боли должно быть. Жаль скот, конечно, – Льюис с досадой покосился на вереницу волов. – Но лучше так, чем и дальше вооружать этого добросовестного психопата.

– Укрытые Небом безобидны, – заверил Эллиот. – Промышляют натуральным хозяйством да собирательством…

– О каком хозяйстве идет речь, если они плотно сидят на кукурузных подачках от толстяка? – проворчал Льюис.

– Разводят табак. Это основа их культуры.

– Ах да, табак… Укрытые Небом, хах… Раз столько времени проводят за раскуриванием, то Накрытые Небом, тогда уж… Зачем же им тогда столько волов?..

– Потому что ничего другого у нас их не заинтересовало, – нахмурился переводчик.

– И что теперь, надо все захапать себе? – проворчал Льюис. – Чтобы потом не знать, куда девать?

– Не хотят продешевить…

– Им ни к чему столько тяглового скота, он у них будет попросту зря простаивать!.. Уж лучше бы лошадей!.. Катались бы себе в удовольствие, да и нам их проще достать… На кой черт им стая волов, которые только для распашки земли годятся?.. Табачную империю, что ли, решили воздвигнуть?!

– Сэр!.. – вдруг воскликнул Фрэнсис, щурясь в предрассветную мглу. – Кажется, я вижу поднимающуюся пыль!..

– Да, это они!..

За дальней грядой наконец стал угадываться множественный стук копыт и страдальческий скрип повозок. Мелфорд щелкнул пальцами, велев Дадли и Филипу разжечь на территории вокруг них масляные лампы на шестах.

– Буди Алиссу, – буркнул он Эллиоту, и тот трусцой направился к задрапированному фургончику, отбуксированному подальше от грубых мужских голосов и мычания скота. Сам же Льюис провел пятерней по своей шевелюре, прежде чем нахлобучить на нее соломенную шляпу с короткими и ровными полями.

Первыми верхом на лошадях показались вожди племени. Осанистые, с живописно развевающимися волосами, на их продолговатых лицах читалась надменность. Это и чувствовалось в шаге животных, на которых они восседали – неспешный, будто они прогуливались, а не опаздывали на важную сделку.

Позади них были попарно запряжены в вожжи еще шестеро коней – те тащили за собой длинный обоз из дюжины повозок, доверху загруженных длиннющими заготовками под рельсы. Объем поменьше того, к которому привык Льюис, но его договорились поставлять дважды в месяц, а не единожды, как до этого.

Если склад на карьере начнет опустевать за раз, это будет слишком заметно, и толстяк вмиг распознает заговор. А до тех пор можно ссылаться на упавшую добычу – пусть за это отчитываются его рудокопы, пусть получат взбучку, лишним не будет. Глядишь, и добыча пойдет бодрее.

Обоз сопровождали еще несколько Укрытых Небом – они шли рядом с запряженными лошадьми и подбадривали их поглаживанием. Один из вождей поднял руку, и процессия замедлилась. Ребята Мелфорда окружили их полукругом в ожидании распоряжений мэра городка.

– Добро пожаловать, – лучезарно улыбнулся Льюис и раскинул ладони в приветствии.

Троица вождей ему сухо кивнула, а четвертый, сидевший на коне чуть поодаль, со впалым подбородком, смахивающий на хорька, заискивающе улыбнулся своими неровными зубами. Мелфорд узнал своего подельника, одного из приближенных толстяка по имени Кватоко, и подмигнул ему. Эллиот тем временем вернулся, держа под ручку девочку-подростка с белокурыми, волнистыми волосами в простом хлопчатом платье и невинно-белых чулках. Та прикрывала свободной ручкой зевающий ротик, а ее ярко-синие, как вечернее небо, глаза смотрели вокруг себя сонно и невпопад.

Самый дородный из троицы – Сияго, Несущий Огонь – разлепил губы и проквакал что-то на дикарском.

– Они рады приветствовать тебя и твое процветающее племя, – перевел Эллиот.

– Я вижу, как они рады, – процедил сквозь натянутую улыбку Льюис. Приняв от своего сподручного Алиссу, он погладил ее по головке и прижал к своему бедру. – Спроси, что их задержало?

Ответила женщина с сеточкой из камушков поверх седых волос.

– Они не хотели мучить своих лошадей, поэтому часто останавливались, чтобы передохнуть.

Третий мужчина с большим лбом тоже что-то прокурлыкал.

– Животные не должны страдать из-за наших прихотей, – транслировал Эллиот, чуточку закатив глаза. Улыбающийся Льюис понимающе покивал им.

– Да, я уже заметил, насколько они любят животных, – пробормотал он. – Кроме них больше ничего не хотят на обмен… А их мораль на пожирание мяса случайно не распространяется?..

– Так и спросить? – на всякий случай уточнил переводчик.

– Не вздумай, – ответил Мелфорд. – Дадли!.. Филип!.. Тащите сюда дары!..

Ребята принялись бегом таскать из фургончика бочонки с пивом. Набралось пять.

– Это для нашего общего друга, – пояснил Льюис. Но Сияго неудовлетворенно покачал головой и что-то коротко возразил.

Брови Эллиота от немого изумления поползли вверх.

– Нужно еще пять бочек, – оторопело произнес он.

Улыбка стерлась с лица Мелфорда.

– Они сами, что ли, на него подсели?

Седая женщина брезгливо скривилась, услышав вопрос на их диалекте. Кватоко раскрыл свой жабий рот. Эллиот уловил смысл кваканья и высказал его вслух.

– Это не для них, а для Бу-Жорала. Он просит больше за свои риски.

– Мне-то не жалко, – пробурчал Льюис. – Пока они сами привозят нам сырье… Но не ужрется ли этот дурак до смерти?..

Эллиот покачал головой, разделяя его беспокойство.

– Скажи им, что мы через несколько дней самостоятельно завезем остальные бочки. Больше тесгуино у нас пока нет.

Вожди кивнули и повернулись к своим людям, попросив тех сдернуть мешковину с одной из повозок. Та была забита кукурузными початками до отказа.

– Тащите, – приказал Льюис своим, и те побежали пересыпать сырье в заранее заготовленные мешки. – А вам, мои друзья, я бы хотел предложить взглянуть на пару диковинок, которые могли бы вам очень пригодиться!..

Пока Эллиот им переводил, Льюис достал из фургончика клетчатые шарфы, и в качестве демонстрации один намотал себе на шею, а затем улыбнулся и показал большой палец седовласой аборигенке. По его расчетам, ее должно было это впечатлить. Но та осталась равнодушна.

Мужчина с выпуклым лбом указал пальцем на волов.

– Да здесь они, здесь, – раздраженно отозвался Льюис. – Зачем вам их столько сдалось, не пойму… Чего ж вы закрыты от всего нового-то, а?..

Эллиот по его знаку достал из кармана компас и подошел к вождям поближе, чтобы показать, как тот работает. Те свысока поглядывали на него с седел, вслушиваясь в сбивчивую речь, но ни у кого глаза так и не зажглись.

– В этой шкатулке сидит дух!.. И он показывает в какой стороне холодные земли, а в какой жаркие… Этот дух – верный друг!.. Не заблудитесь, пока он с вами!..

– Они не намерены покидать этих земель, – перевел их отказ Эллиот.

– Кланяющиеся Предкам севернее вас, – не сдавался Льюис. – Стрелочка показывает, видите?.. Вы всегда будете знать, где они, – он поясняюще кивнул на Кватоко. – И не забредете к ним по ошибке…

Большелобый разразился тирадой.

– Им ни к чему твоя шкатулка, бледнолицый, – затараторил Эллиот. – Они и без нее с легкостью определят, где очутились – по мху на коре деревьев и камнях. Если мох с камней обглодан, то значит, они в Кровоточащем каньоне.

– Ты погляди на него, какой циник… – хмыкнул Льюис и оставил свои попытки впарить им компас. – Тогда берите то, за чем пришли, и покончим с этим…

Сияго выпучил глаза и повел рукой вдоль вереницы волов, о чем-то сердито рассуждая.

– Недостаточно волов для сделки, – мрачным голосом транслировал Эллиот. – Я же говорил тебе, вместо недостающих надо было хотя бы лошадей привести…

– Тихо!.. – огрызнулся Мелфорд. – Скажи им… Мы не можем дать им больше волов. Волы нужны моему городку для земледелия, без которого людям нечего будет есть и они умрут с голоду. Тут много семей с детьми. У меня у самого есть дочь, – он покрепче прижал к себе заспанную Алиссу. – Подумайте о нас, пожалуйста!.. Возьмите что-нибудь другое, не обрекайте нас на вымирание!..

Вожди внимательно слушали переводчика, а седовласая женщина с кривой улыбкой косилась на дочь мэра. Она же и решила держать слово в ответ на его душещипательную речь.

– Побрякушки твоего народа им ни к чему, – подхватил переводчик. – Ты должен решить, что тебе важнее – железо или благополучие людей твоего города, в котором недостает скота.

– Для благополучия моего города нужно и железо, и скот – все дело в товарообороте, и вы ни черта в этом не смыслите, – выругался Льюис. – Скажи им, пусть тогда возьмут лошадей!..

Большелобый несогласно повел плечами.

– Им нужны именно волы.

– Да почему же! Это тягловый скот, на нем не прокатиться с ветерком!.. Зачем он им, спроси!..

Большелобый пустился в объяснения. У Эллиота Брока от изумления брови взметнулись на лоб.

– Они выкупают их у тебя, чтобы освободить от рабства…

– Чего? – не понял мэр.

– Они видели и на твоих ранчо, и на чужих, как бледнолицые эксплуатируют этих бедных животных с утра до вечера, так что теперь они ищут возможности это прекратить…

Мелфорд захохотал, заставив вздрогнуть свою дочь.

– Ребята, ну нельзя столько курить, – выдавил он сквозь смех. – Вот последние волы, больше у меня нет. Вы всех уже спасли…

Сияго, плечи которого были укутаны в шкуру бизона, запротестовал.

– Они считают, что в этих землях по-прежнему немало волов, находящихся в рабстве… Ты будешь выкупать их у других бледнолицых, а затем отдавать им, Укрытым Небом…

– Да пошли вы на х*р, – проговорил Льюис с неверящей усмешкой. – Укурились краснорожие!.. Спроси их, чью же кукурузу они тогда жрут уже столько лет?.. Откуда эта сыромять на их ногах и из чего сплетены вожжи, на которых они приперли мое железо?.. Они же ленивые ублюдки, сами давно ничего не производят, на подачках сидят!.. Если они такие противники рабского труда, что аж за скот готовы права отстаивать, так чего закрывают глаза на своих соседей?! Что за двойные стандарты то, чертилы?..

Трое вождей от услышанного разгорячилась и, чуть ли не перебивая друг друга, поспешили донести до мэра объективный расклад дел.

– У волов не было выбора, – подытожил Эллиот общий смысл сказанного. – А у жителей каньона он был. И до сих пор остается.

Мелфорд устало покачал головой.

– Ну и лицемеры вы, ребята… Как пить дать, хотят толкать волов другим начинающим землевладельцам в розницу, мол, наши волы не бракованные, а натуральные, как и всё от краснорожих… Как еще объяснить эту кашу в их головах, я просто не знаю… Но так дальше дело не пойдет, – Льюис нервно пожевал клочок своих усов. – Соври им, что волы дороже железа… Хотя какая это, к черту, ложь?! Скажи, что если дам хоть на еще одну голову скота больше, в наших сделках больше не останется какого-либо смысла!..

– Тогда возвращайся к Пу-Отано, – отрезал вождь в бизоньей шкуре.

– А если не вернусь? – сощурился Льюис. – Что если прекращу отношения и с вами, и с ним?.. Я и без железа проживу. А вот вы без кукурузы и бытовой утвари от трудолюбивых соседей как, справитесь?

Седовласая улыбнулась.

– Они не заметят разницы, – перевел ее слова Эллиот.

– Ага, конечно, не заметят… Кто знает, что начнется на карьере, когда полчища дикарей останутся без дела… Спокойного житья вам не дадут, можете не сомневаться… Да не надо им это говорить!.. – одернул Льюис переводчика. – Скажи им, что к следующему разу отыщу в округе столько волов, сколько нужно… Что-нибудь придумаем. А в этот раз пусть берут, что есть!.. Я им шарфы готов отдать, такой качественной ткани им в ближайшей тысяче миль нигде не отыскать…

Троица осталась недовольна, но все же согласилась. Седовласая погладила гриву своей лошади, объясняя, чем обусловлен их уступок.

– Им жаль лошадей. Те не выдержат тащить это проклятое железо обратно.

– Какие благородные, ты смотри-ка, – умилился Льюис, выдавив из себя прощальную улыбку. – Так может, встанешь на свои две и конину себе на шею взвалишь, понесешь?..

Эллиот спрятал усмешку и пожелал Сияго и его славным советникам доброго пути.

Те молча развернулись на лошадях и поручили своим людям распаковывать повозки с рельсовыми заготовками. Кашляя и ворча, ребята Мелфорда подтянулись к тяжелой работенке. Кватоко слез со своей клячи и застенчиво приблизился к мэру городка.

– Благодарю за содействие, – Льюис с готовностью протянул ему ладонь, и они обменялись горячим рукопожатием.

Кватоко пустился в объяснения, суть которых, по словам Эллиота, сводилась к непередаваемым сложностям в осуществлении подобной аферы за спиной бдительного Пу-Отано, который смолоду славился своей проницательностью и особой жестокостью к тем, кто пытался хоть как-то обмануть его или использовать.

– Представляю, насколько это было сложно, – покивал Льюис. – Но пробивным парням вроде тебя подобные сложности не страшны. Ты всегда осознавал свою силу, свой ум и скрытое превосходство, ты всегда догадывался, что достоин большего, чем твои дружки и особенно ваш напыщенный вождь… Пусть и дальше купаются в своей самоуверенности, что они заполучают все, что захотят, но мы-то с тобой знаем, что это не так, правда?.. Ведь только тебе хватило смекалки протянуть руку и взять то, что для них было и остается недоступным… И как же такого, как ты, не уважать?..

Эллиот переводил это Шестипалой Руке, и тот расплывался в самодовольной ухмылке.

– Су-за-н-н-на!. – проквакал он имя по слогам на ломанном английском и в предвкушении закивал.

Льюис перехватил за плечо проходящего мимо Фрэнсиса со стальной балкой на плече.

– Прервись на пару минут!.. Отведи нашего гостя к Сьюзен, – попросил он. – Разбуди ее, если спит и сообщи, что заплачу ей сверхурочные.

Фрэнсис слегка поклонился и повлек за собой Кватоко. Льюис проказливо подмигнул тому напоследок.

– Ты особенный!.. – бросил он ему напоследок, задорно указав на него пальцами обеих рук. – Помни об этом!.. До тебя еще никто такого не делал!..

– Папа, а я особенная? – вдруг поинтересовалась Алисса, вопросительно подняв головку на отца.

– Конечно, ты особенная, – он беглым движением ладони потрепал ее за локоны.

– Пока дядя Эллиот меня не разбудил, мне снилось, как мы с Виоллой стали чародейками и спасли маленького принца от щепкотов, – защебетала девочка-подросток. – Они такие же страшные, как в книжке, только еще быстрее!.. Но я взмахнула платком, и они исчезли с громким хлопком!.. А потом мы взмахнули им снова, и переместились в ведьмину пещеру… Там у меня был свой собственный древоскрип, но без упряжи, он слушался меня, и я могла с ним разговаривать на его языке, представляешь? Откуда во мне знания о языке древоскрипов? – потрясенно задала она наводящий вопрос, а сама с ожиданием косилась на отца, в надежде, что тот воскликнет ответ, который буквально сам напрашивался, но Льюис только кивал и хмурился.

– Гм-м… Представляю, да, – пробормотал он невпопад.

– У него были такие божественные глазки, он так ими моргал, – вспоминала Алисса с придыханием. – Поочередно, то одним, то вторым, то третьим… С ним надо по-особенному скрипеть, и только тогда древоскрип послушается!.. Я взмахнула платком, и он отвез на себе маленького принца домой!..

– Что за маленький принц? – не понял Льюис, отвлекшись от приглушенного бормотания Эллиота. Он снова рассеянно повернулся к дочери. – У кого божественные глазки?.. Ты с мальчиком каким-то подружилась?

Алисса горячо замотала головой.

– У древоскрипа!.. Я откуда-то знаю их язык, он мне только что приснился, представляешь!.. А что если во мне спят силы настоящей чародейки?

Мелфорд покивал ей с теплой улыбкой и снова провел ладонью по ее белокурым волосам.

– Сейчас все закончится, доча, потерпи… Скоро вернешься в свою кроватку.

Алисса обиженно насупилась.

– Ты не слушаешь меня, как всегда!.. Я не хочу больше спать, я уже выспалась!..

– Не говори ерунды, – отрезал отец. – Повозка не может быть спальней для маленьких девочек, тебе нужна настоящая кроватка…

– Я больше не маленькая девочка! – окончательно вышла из себя Алисса и, вырвавшись из объятий левой руки Мелфорда, дернулась обратно к домам. Но отец ее перехватил за плечо.

– Что ты сказала? – ошалело переспросил Льюис. – Ну-ка повтори!..

– Я не маленькая девочка!.. – сердито повторила дочь.

– Что ты имеешь в виду?! О каком мальчике ты сейчас говорила?! Что он с тобой сделал?!

– Это я с ним сделала!.. – пояснила Алисса. – Я спасла его, потому что была чародейкой в своем сне. Но что если я на самом деле ей являюсь?.. Почему дедушка Рэнди никогда не говорит про бабушку? Она была чародейкой и потому ушла от нас?..

Мелфорд тряхнул головой.

– Алисс, чародеек не существует… Я поговорю с Рэнди, чтобы он читал тебе книжки потолковее… Пора бы уже взрослеть!..

Дочь оскорблено высвободила свое плечо из его пальцев и зашагала прочь.

– Проводи ее до Рэнди, – отдал приказ Льюис одному из подопечных. Эллиот напомнил о себе покашливанием.

– Зря мы притащали ее на эту встречу. Вдруг она чего запомнит из наших разговоров, будет потом еще болтать об этом с подружками… Пойдут ненужные сплетни среди горожан…

– Зато вид отца-одиночки разжалобил сердце этой старой карги, ты сам видел, – возразил Льюис.

– Сомневаюсь…

– А ты не сомневайся!.. Она ж проголосовала, чтобы Железо оставить нам, пусть и сослалась на уставших лошадок… Но причина в Алиссе, поверь… Знаю я, как работают мозги у этих старых перечниц!.. А соврала, чтобы не показаться уступчивой…

– Ну не знаю… – пожал плечами Эллиот и вылил оставшиеся капли из фляжки себе в пересохший рот. – Так и где нам раздобыть скот к их следующему приезду? Может, на невыспавшуюся голову мне тяжеловато соображать, но что-то выход мне совсем не по глазам…

– У Нэшей закупим, – буркнул Льюис.

– Ах да, еще вечером хотел сказать, – Эллиот тяжело вздохнул и устало потер переносицу. – У меня плохая новость… Они обзавелись связями с серьезными закупщиками разделанного и вяленого мяса, и теперь сами готовы скупать живой скот у всех, у кого придется.

Мелфорд рассеянно стянул с себя шляпу и с поникшей головой приложил ее к груди.

– Да что же это в последнее время творится, – прошептал он. – И как нам быть?.. Я же так на них полагался… На Нэшах держалось все наше скотоводство… Ты ведь понимаешь, чем это грозит?.. Тут не то что с этими укуренными отношения накроются небом – мы же сами по себе развалимся…

– Так давай откажемся от скотоводства, – осторожно предложил Эллиот.

– Отказаться?! Чтобы половина горожан потеряла работу и свалила отсюда?!

– Так пусть валят… Сосредоточимся только на добыче угля и железа, а сам городок переделаем в базу для дислокации континентальной армии… Половину жилых помещений переоборудуем в склады, а рядовые смежные постройки объединим в казармы… Через нас будет проходить куча военного снаряжения, а это очень большие деньги при правильных связях – подряды от Рэдвэй покажутся на их фоне чем-то вроде твоих еженедельных подарков Алиссе на карманные расходы!.. – воскликнул Эллиот, оживая буквально на глазах. – Нам больше не придется ломать голову, как поддерживать жизнь в городке!.. Ты ведь и сам знаешь, если бы не деньги с подрядов, он бы уже давно развалился…

– Вот ты как заговорил…

– Нет, ты не подумай, Льюис, – спохватился переводчик, извиняющееся хлопнув себя по груди. – Я не намекаю на твою несостоятельность как мэра… Все дело в местности… Тут хреново растут зерновые, погода дрянь, а нормальных торговых и транспортных путей нет до сих пор, хоть мы и продаем рельсы уже пятнадцать лет… Мы пытались!.. Но надо идти дальше… Переделаем все в военную базу, заработаем, обрастем новыми связями, начнем с чистого листа в другом месте… Например, где-нибудь южнее горы Чарльстон, что скажешь?.. Местность там поудачнее, железнодорожные пути рядом!.. Свой вокзал соорудим…

Льюис слушал его с непонятной улыбкой на устах и неловко почесывал свой затылок.

– А как называется город?

– Там еще нет никакого города, я про то и говорю!.. А местность ничего, с потенциалом…

– Нет, я спрашиваю про город, в котором мы прямо сейчас стоим и обсуждаем твою идею.

– А-а… – растерялся Эллиот. – Ну… Мелфорд-сити.

– Вот именно… Это моя фамилия заложена в его фундамент… Это мой город, – исчерпывающе объяснил мэр. – Самодостаточный, процветающий, со счастливыми семьями.

– Какие, к хрену, счастливые семьи?! Это край света с худородной землей… Большинство этих семей – банкроты, беженцы, бывшие преступники, и они здесь вовсе не потому что без ума от твоего городка, а потому что им больше негде прижиться!..

– Весь Новый Свет – это беженцы да преступники. Да и что они преступили? Королевские законы?.. Преступлением это называется, что ли. У нас тут свои законы, и насколько я вижу, мои люди добросовестно по ним живут. То, что было в прошлом – осталось за их спинами. Теперь они живут здесь, и их работа возле дома. Развлечения – в соседнем квартале. Хотят чего-то новенького – идут на главный рынок. Здесь они заводят детей, здесь же их и воспитывают, здесь и помрут, а их отпрыски захоронят их на нашем городском кладбище, что за угольной шахтой, и будут навещать… Вот что такое Мелфорд-сити!.. А ты предлагаешь мне глядеть на бездушные, воняющие порохом склады вокруг себя и постные рожи расквартированных солдат, что ностальгируют по родине?.. Я хочу, чтобы эту землю, – он топнул по песку, – называли родиной…

– Ее назовут кладбищем, когда Пу-Отано заявится сюда с ружьями, которые мы ему за столько лет напродавали!.. Но будь тут военные… Пф-ф!.. Не сунется, вооружи он хоть все свое племя винтовками!.. Да и нам не придется больше тратиться на шмотки и алкоголь для его дружков, а ружьями мы будем срать!.. Абсолютная прибыль!..

– Мой город – это то, ради чего я живу, – отрезал Льюис. – Никакой военной базы здесь не будет…

Переводчик сделал над собой усилие, чтобы завершить спор. Вместо этого он отвесил учтивый поклон коротким движением подбородка.

– Как скажешь. В таком случае, где предлагаешь достать скот?

– А они действительно выкупают у нас волов, чтобы выпустить их на волю? – задумался Мелфорд, почесав ус. – Если не брешут, то как же поступают с ними? Держат при себе? Это же неволя… Может, распускают на все четыре стороны?.. Надо бы проследить, выяснить. Глядишь, соберем их обратно в стадо и вновь им продадим…

– Поручить кому-нибудь из ребят проследить? – без усмешки спросил Эллиот.

– Да, пожалуй…

– А ты спать?

– Нет, – угрюмо покачал головой Льюис.

Его голова была слишком забита тревожным содержанием писем от его пособника из Рэдвэй. Тот рвал или переадресовывал в тупиковую цепь инстанций доносы на несоответствие деятельности Мелфорда с заявленным, а также строчил ложные отчеты для начальства якобы от лица инспекционной комиссии, что за столько лет так и не обнаружила ни разу нарушений на территории добычи руды.

– Последнее время они недовольны тем, как медленно идет добыча. Компания кладет рельсы быстрее, чем получает стройматериал. Отговорки Десмонда больше не срабатывают. Они хотят прислать сюда инспекцию, если объемы не возрастут…

Его главный сподручный заметно побледнел.

– Нас же повесят… Нельзя допустить их приезда. О боже, Льюис… – запричитал переводчик. – Город и без того уже будто один большой склад с армейским порохом – того и гляди бомбанет…

– Не истери, – Льюис зыркнул на него неодобрительным взглядом. Размяк Эллиот, совсем размяк… Видимо, совсем забыл, как они начинали…

Каждый проклятый день они засыпали в страхе, что проснутся под прицелами многочисленных дул инспекционных служб или своих конкурентов. Когда Льюис впервые связался с Рэдвэй, то соврал им, что здесь, мол, недостаточно большие рудные залежи, чтобы у тех не возникло соблазна прислать гигантов горнодобывающей индустрии… но и не настолько маленькие, чтобы отказываться от его услуг. Компания строила рельсы по всей Великой Равнине и заключала контракты с десятками таких, как он. Выдали ему подряд и посмотрели, что из этого выйдет. Не пожалели. Но как прошло несколько лет, а добыча руды в племени все набирала обороты, а объем поставок не то что падал, а смело разрастался, стал напрашиваться вывод, что залежи таки большие. Ошибка Мелфорда или его обман? Компании уже поздно было чесаться, чтобы звать на его место кого-либо еще, ведь он и так неплохо справлялся со своей работой, а ценник не задирал.

Но теперь их аппетиты выросли… Выросли настолько, что готовы приезжать и вынюхивать, выискивать предлог, чтобы зацепиться, оштрафовать, отозвать свои деньги. Присвоить…

– Может, ускорим добычу через Ил-Резону, пока не поздно? – обеспокоенно предложил Эллиот.

– Это как же?.. Промышленные агрегаты им предлагаешь туда отбуксировать? – усмехнулся Льюис. – Для палок и камней они и так уже достигли пика своего прогресса… Или ты думаешь, что пока один будет работать за прокатным станком, а второй рядом с ним подтирать задницу камнем, ни у кого не возникнет вопросов?.. Они же допрут, что тут замешаны мы, выходцы из цивилизованного мира… И вся эта мумба-юмба про железного Отца рухнет, словно карточный дом…

– Ты, кстати, до сих пор должен мне восемь долларов, – вдруг нервно хохотнул Эллиот. – Помнишь, проиграл в карты?..

– Помню, помню, – проворчал Льюис. – Мне их выплатить из бюджета нашего города, в котором ты живешь, и благами которого пользуешься?

– Так ведь…

– Своих денег у меня нет – все в бюджет вливаю…

– Накануне игры ты по-другому пел, – осуждающе воззрился на него Эллиот. – Ах, неважно… Я вот до сих пор никак не пойму, зачем вообще нам сдался этот Ил-Резона?..

– Я же объяснял…

– Ладно его мать!.. Через нее я выучил их диалект и еще кое-какие… – деланно замялся переводчик. – Здешние ритуалы…

Поняв о чем он, Мелфорд издал вульгарный смешок.

– Но с ее полукровкой сыном столько возни и риска… Я же черт знает сколько потратил времени, пытаясь ему вталдычить схему устройства сыродутной печи!.. Не проще все это было напрямую вождю рассказывать?..

– Нет, – мотнул головой Льюис. – Дай я ему схему печи, как на следующий день он бы потребовал другие – как смешать порох, из чего скомпоновать ружье, понимаешь?.. Рано или поздно пришлось бы ему отказать, а он бы спросил почему и, походив вокруг да около, мне бы все равно пришлось сознаться, что в моих интересах сохранять огневое превосходство над ним… А к чему мне огневое превосходство, если мы с ним хорошие и добрые соседи?..

Эллиот не нашел что возразить.

– Мы не владеем знаниями, и у нас нет никаких рецептов!.. Мы просто торговцы… Посредники, – закончил мысль мэр и оглянулся на восток. Там уже достаточно рассвело. Где-то за красными скалами уже подымался столб черной копоти, что расползалась по чистому синему небу, затягивая его мутной пеленой. – Мы просто посредники… А с Ил-Резоной я сам могу выбирать, какие открытия будут происходить в племени. Только нужные мне…

– Значит, надо просто больше людей на карьер, – пожал плечами Эллиот. – Глупо, конечно… Но что поделать?..

– Да, надо будет намекнуть на это толстяку при следующей встрече…

– Еще неизвестно, будет ли она вообще. Наш любитель пива уже доказал, что не знает меры… Договаривались на пять бочек, а теперь десять подавай?.. Такими темпами заготовки на их складе не то что перестанут накапливаться, а вообще перестанут там бывать, и вождю не составит труда нас разоблачить… Страшно подумать, во что это может вылиться…

– Хорошо, что у нас нет времени подумать, – хлопнул его по плечу Льюис. – Поговори с ребятами – пусть выберут добровольца, который без лишнего шума отследит судьбу купленных волов… А я пойду поразмыслю, чтобы такого написать инспекционной службе… Охладить их буйные головы…

В сопровождении Тома и Лоу он зашагал в ратушу. На широкой улице им повстречался шериф – тот вел под дулом кольта какого-то чумазого свинопаса.

– Что тут у вас? – щурясь, Льюис преградил им дорогу.

Шериф почтительно замер, но оружие опускать не стал. Задержанный мужчина с неряшливо заправленной рубахой, грубыми чертами лица и угольно-черной щетиной угрюмо воззрился на мэра городка. Его руки были выпачканы в засохшей крови.

– Один ковбой прирезал другого, – кратко изложил шериф. – Я прибежал на крик. Тело в конюшне. Еще не остыло.

– Приезжие?

– Я уже в четвертый раз у вас, – пробубнил убийца. – А это говнище всего лишь в первый и уже начало качать права!.. Я всегда занимал эти стойла!..

Льюис проигнорировал его слова, и продолжил выжидающе смотреть на шерифа, немолодого, но крепкого, как корень дуба, мужчину в подбитой мехом жилетке и заплатанном плаще с пригвозденной к нему металлической звездой.

– Да, оба перегонщики. Не местные.

– И что, в тюрьму его, что ли, ведешь?

– Ну не в салун же, чтобы опрокинуть с ним пару стопок за упокой убитого, – хмыкнул шериф. – Пока в тюрьму, а в полдень публичный выговор и следом приговор к повешению… Закон есть закон.

– Подожди, – поморщился Льюис. – А к чему весь этот спектакль?.. – он повернулся через плечо к своей свите. – Ребят, отведите этого товарища к навесному мосту и сбросьте в речку. А убитого скиньте следом. И побыстрее, а то горожане скоро проснутся!..

Морщинистое лицо шерифа изумленно вытянулось.

– Но как же правосудие, сэр?! Все должны знать…

– Что знать?.. Что один чертила пырнул ножом другого?.. Кому от этого станет спокойнее?..

– Он совершил преступление и должен быть наказан… Приговорен к виселице!..

– Ну так мы его и накажем уже через пару минут, – скривился Льюис, раздражаясь на непонятливость не шибко гибкого умом блюстителя закона. – Какая уже разница – на виселице помрет или от удара об воду?.. Горожанам незачем знать про поножовщину.

– Но почему?!

– Потому что в Мелфорд-сити не бывает преступлений!.. – рыкнул ему Льюис и, кивнув своим ребятам, зашагал по своим делам дальше.

Глава 2. Тактик

– Хуга-а-ай-йа-а!.. – довольно щерился Три Локтя, преднамеренно встав в тесном проходе под крепью и поторапливая обнаженных горняков пробираться внутрь штольни, где их ждала бадья с кукурузной кашей, вода, три лучины в скобах на стене и протертые лежаки на голом камне.

Уставшие после изнурительного рабочего дня мужчины рычали, жаловались и пытались хитростью протолкнуть к коротышке кого-нибудь первее себя, но любая уловка против того оказывалась бессильна. Каждый нес в охапку свои вещи, выстиранные в щелоке из скверной золы. Раз в луну сыновьям железа полагалось мыться, чтобы стереть с себя частички выпаренного из костей шлака. Если этого не делать, освобождение тела мужчины от земли стопорилось, и он по неизвестным причинам начинал хворать и вскоре умирал. Поэтому советниками уже давно было решено не скупиться на воду и щелок, а мужчинам – не трусить, и отскребать с себя ежелунно грязь даже самой суровой зимой.

– Хайгуа-а-а?! – рассердился надзиратель и хлопнул ладонью по стопке одежды в руках приблизившегося к нему. Та упала в грязь и вмиг извалялась в каменной крошке. Горняк скрежетнул зубами. – Убчхар-багуа-а-а?!

– Ну чего встал?.. – гаркнул сзади него Веселящий Стену. – Я жрать хочу, проходи быстрее!..

– Моя одежда, – процедил ему через плечо горняк. – Он нарочно это сделал, он ждет, что я за ней наклонюсь…

– А тебе что, спину заклинило?! Вправить что ли! Давай подсоблю!.. – двинулся к нему весельчак, но горняк угрожающе выставил острый локоть навстречу.

– Не вздумай тронуть меня, Зачарованная Рука!.. А то переименуют тебя потом в Сломанную Руку…

– Гу-йа-а-а…абчгор!.. Ху-гайа-а-авуйа-а!.. – терпение коротышки уже было на исходе. – Ханчор-ра-а-а?!.. – его палец, короткий, будто без пары фаланг, яростно указал на валявшиеся на полу лохмотья.

Горняк тяжело вздохнул и застенчиво сгорбился, пытаясь дотянуться до упавшей одежды, и тут же ладошка Трех Локтей метнулась к его промежности.

– Тварь ты поганая!.. – взревел оскорбленный мужчина и отпрыгнул подальше, так и не успев ничего подобрать.

Коротышка рассвирепел и стал хлестать жердью о камень, требуя немедленно убрать оброненную одежду с прохода, жестами дав понять, что та мешает другим пройти. Нагой горняк, забившись в угол, отмахнулся от него.

– Мне и без нее неплохо!..

Три Локтя пнул по разбросанному тряпью, и то разлетелось по всей штольне. Веселящий Стену пошел следующим. В отличие от своего предшественника, он ничуть не смущался шаловливых рук надзирателя. Тот быстро потерял к нему интерес и, врезав кулачком по дряблому бедру, подтолкнул его к бадье.

– Может, подстроим обвал, пусть маленького уродца замурует? – предложил кто-то из очереди. – Ну или хотя бы клешни ему оторвет?..

– Это его не остановит, – пробубнил Друль и, вытерпев шлепок по своему голому заду, шагнул внутрь и присоединился к трапезе.

Поганьюн удостоился от коротышки лишь нетерпеливого рывка головой. С равнодушным лицом горняк-тактик прошествовал за остальными. Вохитика исподтишка следил за своим главным врагом на карьере – а то и во всей жизни, – и с удивлением подмечал некоторые изменения в его поведении.

– Ну у него как бы родной брат вчера трагически погиб. Сам бы как себя чувствовал?

«Поганьюн не из той кости вырезан, чтобы вообще хоть что-то чувствовать», – подумал Вохитика в ответ на язвительный голос внутри себя.

Надо признать, не только Поганьюн выглядел подавленно после вчерашнего муджока, – многие ходили все еще не отошедшими от впечатлений. Нагое тело Веселящего Стену было сплошь в кровоподтеках, и он охал при любом неосторожном повороте корпуса. Бабажак то и дело в страхе оглядывался, ожидая, что за ним вот-вот нагрянут воины, а все потому, что одного из убийц Посланника Зари звали Бабжахом, и их имена в братии рудокопов вечно все путали. У третьего, по слухам, изнасиловали его женщину разношерстной гурьбой, среди которой больше всего было грязных болотников. А вот про семьи других горняков слухов не было, но тем от этого спокойнее не становилось. Все были мрачнее и угрюмее, чем обычно.

Три Локтя ухватил Вохитику за щеку и быстро подергал, заставив издать ту хлюпающие звуки. Паренек отпрянул от его короткопалой руки и поспешил с вещами под мышкой в свой уголок, чтобы поскорее одеться. Ему было крайне неловко быть нагим среди стольких людей, пусть те и вели себя развязно, вымучивая на своих рожах невозмутимые ухмылки.

– Ох, подержи немного, мне тут надо… экх!.. Сейчас, я быстро… – Вугулай всучил проходящему мимо Вохитике ком своих мокрых вещей и с кряхтеньем присел на корточки, чтобы стянуть с распухших ступней лапти. Вохитика терпеливо ждал, пока старик закончит, краем глаза наблюдая, как мест у бадьи с кашей становится все меньше.

Вугулай с трудом распрямился и, якобы позабыв про свои вещи и даже не удостоив взглядом мальчика, что их держал, сразу же поспешил к шумящим вокруг позднего ужина горнякам.

– Ну сколько уже можно вестись? Я же предупреждал тебя больше не вступать ни с кем из них в разговор.

«Так я даже ответить ему не успел!..»

– Ты позволил ему дать его выслушать. А этого уже достаточно, чтобы втянуть тебя в игру. Ты выслушал – а значит, на тебе уже лежит ответственность… Мог бы сделать вид, что торопишься, и он…

«Да тихо ты!.. Вугулай стар, поэтому забыл про свою просьбу. Сейчас напомню…»

Вохитика нерешительно приблизился к сидящему в кругу старику и робко коснулся его плеча. Тот поперхнулся кашей и раздраженно повернулся к нему с вытаращенными глазами.

– Ну чего еще?!

– Ты про вещи свои забыл…

– С чего взял-то? Помню я про них, не беспокойся, – возразил старик и снова отвернулся.

Пальцы Вохитики стиснулись от злости на вверенной ему одежде так, что на пол полились остатки вонючей водицы.

– Ты попросил немного подержать, – процедил он ему в спину. – А теперь будь добр, возьми свои вещи обратно.

Разговоры за бадьей поутихли, и все с интересом воззрились на намечающееся зрелище, что, судя по всему, обещало скрасить предстоящий отход ко сну. Вугулай закинул в рот очередную горсть каши, почавкал и совершил могучий глоток.

– Ты же видишь, я ем? Видишь же, что у меня руки до сих пор заняты? Подождать не можешь? Или хребет уже не держит? Вроде молодой, жаловаться не должен…

У Вохитики слова терялись где-то в горле. Он понимал, что старик извращает ситуацию и издевается над ним, как это делал Поганьюн, но ему не хватило ума состряпать встречный вопрос, что вывел бы того перед слушателями на чистую воду. Сам же Поганьюн сейчас сидел чуть поодаль Вугулая и с отсутствующим видом следил за происходящим.

– Ну чего встал-то здесь с его вонючим шмотьем?! – гаркнул ему Вычужа́н, другой коренастый горняк, доселе не принимавший участия в травле Вохитики. – Вали отсюда с ним подальше, не порть нам аппетит!..

Мальчик сделал два неровных шага назад.

– Тогда я брошу вещи на твой лежак, – надломленным голосом предупредил он Вугулая. Но старику эта идея не понравилась.

– Ты совсем тупой?.. Видишь же, что вещи мокрые – хочешь, чтобы и я потом спал на мокром?

– Тогда рядом с ним…

– Только попробуй… Тут грязь повсюду, а я только постирал, – проворчал старик. – Хоть немного замараешь, сам потом пойдешь перестирывать…

– Не пойду я перестирывать твои вещи!..

– Так держать, дорогой!.. – одобрил Вугулай. – Я тоже верю, что у тебя хватит сил не обронить… Вон ведь какие ручища!..

Некоторые горняки у бадьи посмеялись, и старик, подмигивая им, вернулся к еде. Другие качали головами, фыркали или бормотали что-то непристойное, но никто так и не встал на сторону паренька. Даже Веселящий Стену, обычно всегда разряжавший обстановку, сейчас только скривился от боли в ребрах и продолжил набивать щеки кормежкой.

– Встань на проходе, где сквозняк, – насмешливо посоветовал ему Друль. – Вытяни руки и шмотье на них развесь… Глядишь, быстрее высохнет!..

– А ведь совет то дельный. Правда, если последуешь ему, то зарекомендуешь себя еще большим дерьмом, чем есть. А ниже падать и так уже некуда.

– Неплохая идейка, – вдруг встрял Руган, подав свой скрипучий, редко используемый голос. – Так тряпки и впрямь высохнут быстрее… Вот только я скорее прикончу этого опущенца на месте, чем позволю ему встать под сквозняк и провонять всю штольню манатками засраного старика…

Вугулай медленно перевел на него набрякший взгляд.

– Что, хочешь что-то возразить? – прямо спросил у него Руган, вперив в него свои близко посаженные глаза. Но старик лишь молча пялился в ответ, а на морщинистых губах играла неясная усмешка. – Бросай его шмотки, пока я не встал и тебя самого не бросил об пол!.. Слышь?!

– Ты, что ли, потом их будешь стирать? – спросил Вугулай.

– Да, я, – подтвердил Руган. – Обоссу их, а затем отхлещу тебя ссанными тряпками, пока не высохнут… И хлебало свое закрой, чтоб каша из него не сыпалась… Только еду зря переводишь.

Вугулай побагровел от оскорбления и заерзал, будто готовясь встать и поставить на место наглеца. Руган же с пристальным интересом следил за изменениями на физиономии старика и в целом выглядел настолько расслабленным, словно они всего лишь играли в кости, и сейчас был его ход, и он в азартном предвкушении больше не мог ждать, чтобы узнать, что же ему выпадет.

Поганьюн бесстрастным взглядом изучал выскочку, не прекращая перемалывать кукурузу челюстями. Вугулай как бы невзначай повернулся к нему за поддержкой, но тот на него даже не смотрел. Беспомощно прокашлявшись, он вытер рот размашистым движением руки.

– Не учили тебя со старшими разговаривать, сопляк, – пробормотал он. – Я бы поучил, да неохота на полный живот…

– Дак давай я тебя пну по нему, и он вмиг опорожнится, – с готовностью предложил Руган. – Тогда-то у тебя охота появится? А то мне страсть как интересно узнать, чего это я упустил в уроках о том, как общаться со старым говном, вроде тебя…

Вугулай снова прокашлялся и с деланной ленью и снисхождением отмахнулся от него, но за отечными веками в глазках пылала ненависть и затаенное зло, и их сложно было скрыть. С кряхтеньем встав, он заковылял к Вохитике.

– Давай сюда!.. – вырвал он вещи из его озябших пальцев, и голодный Вохитика тут же устремился к освободившемуся месту у бадьи. Но Вычужан, что сидел сбоку, преградил ладонью доступ.

– Рядом с опущенцами не ем.

Поганьюн поднял на него прохладный взгляд.

– Так зачерпни жратвы себе в ладони и иди доедай в своем углу.

Теперь уже у всех присутствующих вытянулись лица. Некоторые с откровенным недоверием повернулись к Поганьюну. И правда – ведь кто, если не он одним из первых повадился издеваться над новеньким?.. А сейчас с чего-то вдруг берет и резко выступает против…

– Поганьюн, ты чего? – непонимающе улыбнулся Вычужан. – Как с ним еще быть?.. Он же опущенец…

– Я в курсе, кто он, – сухо произнес горняк-тактик. – Ну не нравится тебе сидеть рядом с опущенным, так кто ж заставляет?.. Или внимание хотел к себе привлечь?.. Ну так привлек.

– Не понимаю тебя, Поганьюн…

– А тебе и не нужно понимать меня. Да и вообще понимать что-либо… Твое дело киркой махать, где скажут, и на этом все…

Вычужан все продолжал неверяще ухмыляться и качать головой, явно до последнего надеясь, что сейчас их главный заводила расхохочется над тем, как все повелись, и вместе со всеми отправит новенького спать голодным. Но Поганьюн оставался серьезным, желваки его играли за щеками, а теплые глаза, как у змеи, не мигали.

– Ну ничего, это пройдет, – поднялся горняк со своего места и грубо отпихнул плечом Вохитику. – Просто еще не все из нас отошли после муджока… Вот и ведут себя как сами не свои…

– Что ты там лопочешь про муджок? – не расслышал Поганьюн.

– Да ничего такого, брат!.. Просто знай, что соболезную твоей утрате.

Глаза горняка-тактика превратились в щелки.

– Чего ты сказал?.. Что там за утрата у меня?

Некоторые из горняков, обращенные спиной к Поганьюну, красноречиво скорчили гримасы, явно пытаясь напомнить Вычужану о чем-то важном.

– Поганьюн отрекся от своего брата еще задолго до его гибели – так ведь обмолвился вчера один из них? – проснулся голос внутри Вохитики. – Хоть смерть брата его и потрясла, но от слов своих отказываться он все равно не станет. Не хочет выставлять себя слабым. Неловкая ситуация. И этот горняк в нее не вник. Своими соболезнованиями он ненароком или намеренно дает понять, что не воспринимает всерьез заявленное Поганьюном ранее.

– Времени, – помедлив, выкрутился горняк и ухмыльнулся. – Целый день потратили на это дерьмо… Уж лучше бы и дальше скалу долбили.

Поганьюн коротко кивнул и потерял к нему интерес.

«Но почему он за меня заступился?»

– Ты всерьез спрашиваешь? – удивился голос. – Сколько еще раз тебя надо развести, чтобы ты наконец усвоил?.. Этим скотам уже обрыдло жить в большой и пыльной дыре и одного муджока раз в три луны им явно не хватает. Каждый устраивает тут собственные игры, как может и с кем может – и ты идеально для этого подходишь… Покажи им, наконец, обратное. Не ведись. Будь скучным, невовлекаемым. Только тогда от тебя отстанут.

«Не похоже, что он играет. Он потерял родного брата, и теперь пытается скрыть грусть. Может, смерть близкого повлияла на него? Вдруг он теперь станет другим?»

– Он хочет, чтобы ты так подумал, потому что накануне окончательно потерял твое доверие. Но тут внезапно умирает его брат, на которого ему было насрать, и он сообразил, что эта ситуация сыграет ему только на руку, и при правильных словах сумеет вернуть твое доверие…

«Ты только сам вслушайся в бред, который мелешь. Мир не крутится вокруг меня. Я это уже усвоил, а ты и подавно должен, раз берешься мне советовать…»

– Мир не крутится, но Поганьюн, он…

«Все, замолкни», – мысленно отмахнулся от своего внутреннего наставника Вохитика.

Быстрыми и слаженными движениями он бросал оставшиеся в бадье сгустки каши себе в рот и тут же сглатывал. Поглощать пищу он здесь научился даже быстрее, чем испражняться – тем непродолжительнее раздражались на него сидящие рядом соседи. Чем меньше он давал повод заострить на себе внимание, тем лучше.

– Ну чего такие кислые, мужики? – вдруг воскликнул Веселящий Стену. Насытившись, он стал добродушнее. – Думаете, в кашу нам кто-то нассал?..

– Такие думы только тебе на ум приходят, – сонливо отозвался Друль. – Так что если почуем нечто эдакое, уже заранее будем знать к кому идти долото в хрен вколачивать…

– А у самого-то что на уме?.. У-у… – скривился весельчак. – Просто хочу напомнить: через день или два намечается встреча с родными… У носильщиков же в последний раз была вроде? Значит, наша очередь подошла…

Вохитика, услышав новость, оживился. Ему уже было известно, что раз в три луны каждая из братий выходила поутру на арену, где их ждали семьи и близкие, пропущенные через парадный спуск, но он не подозревал, что очередь на горняков падет так скоро. Он пребывает на карьере всего ничего, а ему уже невмоготу. Но встреча с отцом, матерью и, как он надеялся, с братом, должны придать ему сил, так необходимых, чтобы продолжить бороться здесь за свое существование и дальше.

Несмотря на выходку Вугулая, мальчик засыпал с довольной улыбкой на губах, и этой ночью ему не снились кошмары. Но кошмар его ждал утром по пробуждению.

– Подъем, отребье!.. – проревел чей-то зычный голос. Вохитике через сон показалось, что он его уже где-то слышал. Воспоминание было как-то связано с тяжелым запахом угля на складах.

Перевернувшись на другой бок, он разглядел в проеме пришедших. Три Локтя, еще пара надзирателей, старый жрец и толстый воин с устрашающей кожаной маской на поясном щите. Его звали Хоббой, и Вохитика видел его на сходке протестующих против крикунов. К своему ужасу, он вдруг понял, что и Хобба его видел и, по всей видимости, отлично запомнил.

– Этот лысый точно был там!.. – гаркнул он, подняв на него мясистый палец. С исполнительным рвением коротышка бросился к мальчику и рывком помог ему подняться.

– Гуа!.. – В спину больно ткнули жердью, отчего Вохитика споткнулся, торопясь навстречу к воину.

Хобба продолжал бегать маленькими, свирепыми глазками по заспанным опухшим лицам, но все украдкой пытались отвернуться и стать неразличимее в висящем полумраке. Веселящий Стену скрючился на полу и чесал за ухом, как бы невзначай полуприкрыв свою отекшую физиономию. Воин повернулся к мальчику и нетерпеливо ткнул его рукоятью акинака в бок.

– Кто еще с тобой был?! Говори, живо!..

Все еще мало понимая происходящее, Вохитика чуть было не указал на весельчака, но…

– Руку попридержи, пока не оторвали… – осек его голос внутри. – Думаешь, наябедничав, ты улучшишь свое и без того плачевное положение?..

«Это ведь он затащил меня на эту сходку, а теперь сидит и отмалчивается. Разве это справедливо?»

– Справедливость ты можешь спрыгнуть и поискать в жерле домны. А сейчас тебе в руки сам прыгает шанс проявить себя с достойной стороны. Ухвати его и сожми крепко. Да, вот так… всеми пальцами и указательным тоже… И не вздумай его оттопыривать…

Вохитика мотнул головой.

– Никто, – ответил он Хоббе.

Тот еще раз исподлобья обвел взглядом остальных, но все отмалчивались и не подымали глаз. – Пошли дальше!.. – и пришедшие покинули штольню вместе с Вохитикой.

– Куда вы меня ведете?

Воин ответил ему ударом локтя по животу. Мальчик захлебнулся от сбитого дыхания и завалился на щебень, но его дернули за плечо и поволокли за собой дальше.

– На топливо пойдешь, мелкий ты ублюдок, – прорычали ему.

– Назови имена всех соучастников, – прошамкал старый жрец. – С кем убивал Посланников Зари?

– Я никого не трогал, – еле отдышавшись, выдохнул Вохитика. – Я был только на сходке…

Новый удар снова сбил его с ног.

– Ты подожди, скоро мы придем в плавильню, и я выбью из тебя признания молотком, – пообещал Хобба.

– Нет… Нет… – в ужасе залепетал мальчик. – Я не знаю, правда!..

– А если не выбьются, то вырву их раскаленными клешнями, – жарко зашептал склонившийся над ним воин. – Я буду держать твою лысую башку над пудлинговочной ванной, и кожа будет с тебя медленно слезать… Рано или поздно и вся правда с тебя слезет…

– Прошу, я ни при чем, я ни в чем не участвовал, я недавно на карьере, я совсем не знал, куда шел, – захныкал Вохитика, не в силах больше сдерживать слез.

– Незнание не оправдывает тебя, сын мой, – изрек жрец. – Не знал он, ты смотри-ка… А знаешь ли ты, как теперь будешь работать без поддержки Голосов Отца, нет?! А как другие будут теперь без них справляться, ты знаешь?! Что же вы натворили, дурачье… Вам придется ответить за содеянное!.. Назови своих соучастников!..

Вохитика чуть было не выкрикнул имя весельчака, но…

– Он в муджок играл, кретин ты эдакий… Его имя ничего не даст, а только разозлит – что этих, что самого Веселящего Стену…

– Я не знаю… я видел только… только как…

Воин и жрец навострились.

– …Как двое били одного Посланника Зари по голове… Его же болванкой… Мы тогда все спешили, но…

– Кто это были?

– Одного звали Бабжахом…

– Я не разглядел, их лица были обращены вниз, к лежащему Посланнику, и целиком залиты кровью!..

– И почему же вы толпой не остановили этих душегубов?

– Посланник Зари уже был мертв… И нам было страшно… Сзади нас подталкивали другие, требовали, чтобы я не оглядывался… Что я мог сделать?..

– Ты много чего мог сделать, – подытожил жрец. – В том числе и то, о чем умалчиваешь. Ведите его в яму…

– В какую яму? – ужаснулся Вохитика и слезы снова хлынули из его глаз. – Я же ничего не сделал!.. Прошу, поверьте мне!.. Я из порядочной семьи!.. Мой отец – резчик по кости…

– Обождите-ка, тогда не в яму, – задумался жрец. – Папаша мог научить его, как работать с костью, так он ведь еще настрогает из обломков в яме себе лестницу… Такой товарищ уже был у нас… В одну из скважин его тогда, которые возле домны. Оттуда не должен будет вылезти…

– Я не буду сбегать, обещаю!.. Не поступайте так со мной, прошу, – взмолился мальчик. – Что со мной будет?..

– В лучше случае, тебя переведут к пудлинговщикам, а в худшем… – Старик в чугунном ожерелье зловеще облизнулся своим сморщенным языком. – А вот сам постоишь в скважине и пофантазируешь, что будет в худшем, особенно если учесть, что пудлингование считается наихудшим, что только может с человеком произойти…

Отконвоировав Вохитику до площадки с плавильнями, они заставили его съехать в узкий и скользкий вертикальный тоннель высотой в два его роста. На дне по самое колено бултыхалась мутная жижа, от которой тут же начало щипать кожу на ногах.

– Если выяснится, что ты нам солгал, то можешь не сомневаться, о твоих пытках сложат легенду, – пообещал Хобба, нагнувшись над скважиной. – Услышав которую, даже Пожирающие Печень решат покинуть каньон от греха подальше. Хоть какая-то польза будет после всего, что вы натворили!..

Сплюнув ему на лысую макушку, воин ушел. Вохитика сел на корточки и принялся дальше плакать.

– Ну полно тебе лить слезы… Затопишь же себя в этой дыре!..

«А ты как, доволен?! И много я выиграл, не сдав им Веселящего Стену?»

– Ты заработал себе чуточку признания среди горняков, которые уже начинали примериваться к тебе, как к новой выгребной яме…

«Вот только это признание мне уже все равно не пригодится, ведь меня переведут к…»

…Пудлинговщикам, – помог завершить мысль язвительный голос.

Вохитика уронил лицо в ладони и разрыдался с новыми силами.

Когда домну запустили, шлюзы подняли, а водяное колесо завращалось, раздувая здоровенные меха, откуда-то из земных недр поднялся истошный крик. Плавильщики переполошились, поначалу не понимая, откуда он идет, но к счастью, один из них все же догадался заглянуть в технические скважины. В крайней орал лысый подросток. Он упирался ладонями в скользкие своды и поджимал ноги чуть ли не к подбородку – под ним несся раскаленный, зашлакованный ручей, что проходил через сеть работающих плавилен.

Ему скинули веревку и благополучно вытащили – кожа его ног по самые колени была ошпарена, но вроде не сильно. Подростку уже хотели устроить взбучку за глупость, как подоспели жрец с воином Хоббой. Выяснилось, что оба в погоне за правосудием не удосужились уточнить у местных трудяг, как устроена доменная печь и какие назначения исполняют прилегающие к ней механизмы, траншеи и земные отверстия, и как следствие, их маленькая небрежность чуть не обернулась гибелью молодого горняка.

– Вот только давайте без всего этого! – рассерженно произнес жрец. – Еще даже не знаете, кого защищаете, а уже расхорохорились!.. Я – провозвестник Отцовский воли, и повысить голос на меня – все равно что оскорбить железо. А этот хнычущий мальчишка – убийца!.. Ну или может быть им… Где еще тут у вас его можно заточить? Чтобы на видном месте, – он принялся загибать свои шишковатые пальцы, – чтобы не сбежал, и чтобы не убило прежде, чем мы завершим дознание?

Вохитику решили сунуть в маленькую и давно неиспользуемую сыродутную печь. Места в камере для топки с трудом хватило, чтобы лечь на бок с поджатыми коленками. Однако затворка была из стальных прутьев, поэтому он мог, пусть и с трудом и искоса, но все же наблюдать за происходящим на площадке и в целом быть на виду у остальных.

Лежать было невыносимо тесно, но Вохитика терпел – опасался, что переместят еще куда-нибудь похуже. В полдень один из плавильщиков сжалился, наблюдая за маячащим бледным лицом подростка через затворку печи, и принес ему в пустом тигеле немного каши с общего застолья и помог напиться воды.

Домна ревела, чугунные чушки лязгали на волокушах, грузчики швыряли уголь в топку, лопасти водяного колеса стучали об воду, вожжи в ладонях носильщиков поскрипывали, а тягачи постанывали, безостановочно вращая вал. Работа шла полным ходом, и уже вечерело, а за Вохитикой до сих пор не возвращались.

Как же здесь невыносимо мало места… Если бы только он мог выпрямиться и разогнать кровь в конечностях…

– Тогда бы это уже было впору называть выходным днем, – завершил его молебную мысль язвительный голос.

«Да кто ты такой?! Кто со мной говорит?!»

– С тобой говорит карьер…

Покрасневшее солнце стремительно опускалось за дальнюю кручу, и Вохитика провожал его тоскливыми глазами. В домну перестали метать лопатами новый уголь, а меха, весь день дышавшие, как угорелые, наконец застыли, словно грудь загнанного мученика. Все устало расходились по своим норам и нишам в скале. В этот раз невольнику никто не удосужился принести еды.

Пытаясь извернуться хоть как-то поудобнее, Вохитика ободрал вдобавок кожу на локтях. Все, что было ниже колен, ужасно саднило. Стараясь отвлечься на зрелище через затворку, он щурился, подсчитывая зажегшиеся искорки на ночном небе. Тех было немерено. Его взгляд случайно нащупал неподвижную фигурку, миниатюрно возвышавшуюся на хребте. Светлые, как кукуруза, волосы. Ил-Резона, Высвобождающий Отца.

Гений и изобретатель, благодаря которому стало возможным воздвигнуть карьер, сейчас неотрывно глядел куда-то вдаль – в сторону, куда еще недавно садилось солнце.

«Не похоже, что он подсчитывает искры на небе. Он смотрит куда-то вниз, за границу. Может, пытается изобрести, как вырваться нам из этого каньона? – предположил Вохитика. – Думает, как одолеть людоедов, бродящих у рва?.. Он выдумал такие немыслимые конструкции, а лучше так никому до сих пор и не стало…»

– Лучше становится Отцу, если верить словам Говорящего с Ним…

«Пора бы уже и о нас подумать, его сыновьях, – сердито подумал мальчик, и снова попытался перевернуться. – Клятая плоть, сколько же мне еще здесь торчать?..»

– А так ли уж ты хочешь на волю? Подумай хорошенько, что тебя ждет… Возможно, по сравнению с тем, что тебя ждет, это место покажется сущим удовольствием… Так что наслаждайся, пока можешь…

А что его ждало? Братия пудлинговщиков, которыми его запугивали все, кто только мог, включая его самого – одергивающего себя всякий раз, когда начинало пахнуть жареным. Ну вот и доосторожничался!.. Что же скажет его отец, когда узнает?.. Как эту новость переживет его бедная мать…

– Тобой пытались растопить печь? – раздался знакомый голос снаружи. Вохитика извернулся, чтобы увидеть говорящего, и обомлел. Напротив сыродутного горна возвышался Поганьюн.

– Я… я не отвечал за… Они меня… Э-э… – растерялся Вохитика, испытывая по своему обыкновению оторопь и беспомощность при виде этого человека. Зачем он проделал такой длинный путь на ночь глядя? Чтобы наведаться к нему ради новых издевок? – Меня обвиняют в убийстве Посланников… А ты почему здесь?

Поганьюн неторопливо осмотрелся и со свистом втянул в себя посвежевший от тишины воздух. Опустившись на корточки, чтобы сравнять уровень их лиц, он вперился в него немигающими глазами. Те не были теплыми и наигранно дружелюбными, как раньше. Но и жестокость, как в мгновения его издевательств над Вохитикой, они тоже сейчас не источали.

– Эх, Вохитика… – вдруг исторг он. – Нельзя же быть таким…

Он обратился к тебе по имени? Это что-то новенькое…

– Каким? – пролепетал подросток.

– Неприспособленным… Как же ты дожил до своих рубежей? Кто тебя воспитывал?

– Мой отец – резчик по…

– Да знаю я, знаю… – вяло ухмыльнулся Поганьюн. – Никчемный у тебя папаша… Уж прости за такую откровенность…

Вохитика насупленно промолчал.

– Я на карьере уже очень много зим, и потому давно научился распознавать чужое воспитание по одному лишь беглому взгляду на новенького… Это очень неприветливое место, и паренькам, которых воспитывали тряпки, вроде твоего отца, здесь не суждено выжить… – продолжал горняк-тактик. – На что он надеялся, когда отправлял тебя сюда? Знал ли он хоть что-то об этом месте не по одним только слухам? М?

– Он предупреждал, что не стоит связываться… Да почти ни с кем!.. – выпалил Вохитика. – Но па не объяснял, почему именно… Он просто наказал держаться подальше от плохих людей!.. Но кто такие плохие люди?! Как это понять?! Я не знал, что па вкладывал в это слово, пока собственными глазами не увидел и не прочувствовал… Насколько действительно плохими могут быть… Некоторые люди…

Поганьюн грустно улыбнулся своим тонким ртом.

– И конечно же, твой отец не подсказал, как противостоять плохим людям?

– Он… – споткнулся мальчик. – Он считал, что их можно избегать…

– Ну и как, получается?

– Не особо.

– Не вини себя за это. Избежать плохих людей на карьере невозможно. Если твоему отцу это как-то удавалось в племени, то лишь потому там есть возможность спрятаться в собственном вигваме… А здесь нам где прятаться друг от друга-то? Что делал твой отец, когда его припирали к стенке?.. Видел хоть раз?

Вохитика помедлил. Он не понимал, чего добивается Поганьюн. Это опять какая-то уловка. Сейчас он выскажет ему правду, и тот ее как-то использует для того, чтобы снова задеть, унизить или причинить боль.

То, что наш отец – трус, ни для кого уже не новость… Расслабься…

– Видел.

– И что он делал?

– Ничего.

Поганьюн тяжело выдохнул и поник головой. Его взгляд был полон странного и в общем-то чуждого ему сопереживания.

– Все, что я делал с тобой, – проговорил он, – это всего лишь пытался выковать из тебя мужчину… Но ты противился… Почему? Впрочем, теперь я знаю… Эх, Вохитика…

Поганьюн снова удрученно покачал головой. Вохитика заворожено наблюдал за ним, почти позабыв, насколько ему ломило спину и конечности.

– А что я должен был сделать? Оскорбить тебя в ответ? – осторожно спросил он. – Напасть на тебя?

– Если в племени кулаками еще можно помахать, то на карьере это уже будет крайне плохой идеей… Сам теперь видишь, к чему приводит одно лишь подозрение на драку. – Поганьюн тронул желтым ногтем осыпающуюся стенку темницы, в которой был заперт Вохитика. – Когда дерутся настоящие мужчины здесь, на карьере, людям со стороны кажется, что не происходит ничего – ни один мускул не приходит в движение, никаких глупых выкриков и угроз… Порой одного взгляда в нужное время и в нужном месте оказывается достаточно, чтобы сокрушить противника даже сильнее, чем добрым ударом кулака… Только так здесь выясняют отношения, Вохитика… Только так можно стать одним из нас…

Вохитика слушал его с полураскрытым ртом.

– Мой младший брат, Куланьюн, – голос горняка-тактика слегка дрогнул. – Не послушался меня, и пошел своей дорожкой… И вот как в итоге закончил… Но знаешь, это прозвучит странно, – Поганьюн оглянулся по сторонам и чуть понизил голос. – Ты чем-то напоминаешь мне его. И я подумал – вот он, мой младший брат… Судьба ниспослала мне родного брата заново в обмен на безвозвратно утерянного… Я уже тогда знал, что гибель Куланьюна – вопрос времени… Все гибнут на муджоке, как последнее дурачье. Но тут в нашей штольне появляешься ты… А вдруг это сам Отец решил испытать меня? Смог бы я уберечь от глупости своего брата еще раз?.. Ты способный малый, Вохитика, но твоя голова забита шлаком… И чем быстрее ты от него избавишься, тем больше шансов у тебя выбраться из карьера живым!.. Забудь все, чему тебя учил твой непутевый папаша… Его здесь нет, и его нравоучения тебе больше не пригодятся!.. Они бы и его самого тут за несколько дней в жерло свели!..

Знаю, что тебе не нравится, когда так отзываются о твоем отце, но ведь признай, это правда… Вспомни самый последний раз на Прощающих Холмах, как отец не сумел ни слова поперек сказать Зайане, и тот прибрал к рукам его долю скелета… Страшно подумать, что бы прибрала к рукам у Брюма уже целая братия горняков…

– Мой отец учил меня быть честным и не наживать себе врагов. Избегать проблем там, где это возможно, – заступился за своего отца Вохитика. – Помогать другим, если это в моих силах… Разве можно называть это шлаком?.. Почему я должен становиться… Ублюдком!.. – неожиданно зло выплюнул подросток. – Злобным и подлым, только и ищущим способ навредить ближнему!.. Я не желаю быть таким!..

– Ты внимательно меня слушал? – сдержанно переспросил Поганьюн. – То есть ты живешь, чтобы помочь ближнему? Например, постоять на сквозняке с вещичками Вугулая, чтобы помочь их высушить? Или позволить отыграться на себе Веселящему Стену, чтобы помочь ему отвлечься после тяжелого дня? Этого ты хочешь? Или твоя цель – выжить?.. Тринадцать зим на карьере – весьма долгий срок… Подставляясь под каждого нуждающегося в помощи, ты здесь и одного сезона не протянешь…

– Я уже и не пытаюсь. Я просто хочу, чтобы меня не трогали…

– Это невозможно, – отрезал горняк. – Карьер просторен… и в то же время тесен. Тебя будут трогать даже в попытке избежать этого… Мы не выбираем, как здесь жить. Чья-то проблема тут всегда становится общей… Ты хочешь, чтобы мы все из-за тебя огребли?..

– Хочу ли я?.. – процедил сквозь затворку Вохитика. – Я сижу здесь из-за Веселящего Стену, а он на свободе и вне подозрений… Я мог назвать его имя далеко не один раз, пока меня били, сопровождали сюда и угрожали пытками… Но я промолчал.

– И зря. Ведь ни он, ни остальные все равно не оценят твоего поступка…

– Но как же. – опешил подросток. – Ты ведь только что сказал, что я не должен вовлекать остальных в мои проблемы… Чтобы никто лишний раз не огреб по моей вине… Я не понимаю…

– Тебе многое предстоит понять, Вохитика, – вздохнул Поганьюн. – Я помогу тебе возмужать, буду тебя учить… Возьму на себя роль старшего брата, – смущенная улыбка коснулась его тонких губ.

– Как ты будешь меня учить? – тоже смущенно буркнул Вохитика. – Меня ведь переводят к пудлинговщикам…

– Нет, не переводят… Как только мы договорим, я пойду к надзирателю, чтобы тот срочно призвал жреца Эвреску. Поручусь за тебя. Скажу, что на протяжении всего муджока я не сводил с тебя глаз, а когда началось безумие и мы рванули врассыпную, ты не пропадал у меня из виду до самой штольни…

– Но это ведь неправда, – промямлил подросток, покраснев от благодарности.

– Это было бы неправдой, если бы за тебя свидетельствовал Друль или Вугулай… Вычужан… Или еще кто из наших, – ухмыльнулся Поганьюн. – Но вот то, что обычно говорит горняк-тактик – это уже является правдой. Иначе руда бы не добывалась…

– Спасибо!.. Не знаю, как отблагодарить… Но я… не знаю как еще сказать!.. То, что ты делаешь для меня, это…

– Да полно тебе, – Поганьюн снисходительно отмахнулся. – Отблагодари меня одним одолжением…

– Каким?

– Нашим не рассказывай, что это я тебя освободил, – горняк-тактик поднялся с корточек. – А то каждый потом начнет клянчить для себя особого отношения… Пресмыкаться передо мной будут, чтобы замолвил за них словечко там, выпросил для них поблажку здесь… А за отказ ненавидеть начнут – и вовсе не меня, а тех, кому уже успел помочь… Ну то есть тебя… А ты ведь и так уже сыт этим по горло, не так ли.

Глава 3. Тактик. Часть 2

На заре Вохитику освободили и без лишних слов и извинений позволили ему вернуться в штольню. Горняки уже потягивались и зевали, все были навеселе – оказывается, встреча с родными из племени должна была пройти уже сегодня, в первую половину дня.

– Э-э!.. – недовольно скривился какой-то щуплый горняк при виде Вохитики. – У нас жизнь только начала налаживаться после того, как тебя забрали, а ты опять возвращаешься… За вещами, надеюсь?..

Голодного и настрадавшегося за прошлый день Вохитику, рассчитывшего на хоть какую-то благодарность за свое молчание, это очень сильно покоробило.

– А ведь могли забрать не меня одного, – пробормотал он. – Вот только я никого не выдал…

– Что ты там лопочешь, не пойму?..

– И ты что, решил этим гордиться? – расслышал мальчика Вычужан, копающийся в утвари общего пользования неподалеку. – Ты такая мямля, что даже не хватило духу пожаловаться на других, когда представилась возможность… Даже с акинаком, занесенным над твоей тупой, лысой башкой, ты продолжаешь воображать, каких пенделей отхватишь, если рискнешь кого-то выдать… Такие опущенцы, как ты, не должны жить, поэтому мы с ребятами лишь посмеялись от души, когда тебя повели сбрасывать в жерло домны. Жаль только, что даже она побрезговала тобой и выплюнула наружу обратно…

Некоторые из горняков заглумились. Побагровевший Вохитика быстро покосился на Поганьюна – тот был одним из немногих, у кого сохранилась серьезность на лице. Веселящий Стену тоже не разделил потехи – его тяжеловесный зад виновато заерзал на камне.

– Домна не брезглива, я как-то в нее срал на спор, – заявил он, с неловкостью потерев затылок. – А малой точно не хуже моего дерьма, так что дело явно не в брезгливости, Вычужан… Если домна не сумела его переварить, то скоро и у самого Отца не найдется на него управы…

– Ну ладно, ладно, – отмахнулся Вычужан. – Подлизнул ему в благодарность за то, что прикрыл тебя, и хватит… Если теперь он твой герой, то можешь ласкать его ртом перед сном, но только прошу – меня и остальных в это не втягивай!..

– …И не подумаю, – мотнул подбородком весельчак. – У тебя и так уже рожа скоро от членов треснет, куда ж тебе еще больше зариться на новые…

– Толстая ты гнида, – недобро хохотнул Вычужан. – Отметелил бы тебя сейчас так, что муджок бы резвлением в Материнским Даре показался, да вот только негоже кровь своим пускать из-за какого-то залетного опущенца… Его я не знаю и знать не хочу, он у нас не задержится, а с тобой мы уже много зим вытерпели под одной горой… Ты неплохой мужик, но лучше не рой себе яму, вступаясь за это ничтожество…

– Яму я рыть не собираюсь, – Веселящий Стену поднялся на свои кривые ноги, а его глазки зашарили по физиономии Вычужана, будто по плите, в поисках трещинок, с которых следовало начинать молотить киркой. – Ты ее уже и сам для себя вырыл своим не в меру блудливым языком… И новенького не приплетай!.. Он не в ответе за мое давнее желание…

– Какое желание?

– Застать наконец как ты взасос целуешься с каким-нибудь булыжником… Или с плитой. Вижу же, что так и тянет твою рожу к камню, аж самому хочется подтолкнуть…

– Ну давай, – коренастый горняк шагнул к нему навстречу, широко расставив ноги. – Вот только сразу предупрежу – зачарованная рука тебе в этот раз не поможет… Я без колебаний перехвачу ее и протолкну тебе в глотку до самого локтя…

Два вытянутых пальца Веселящего Стену метнулись в глаза обидчика, но тот успел перехватить за запястье, а свободным кулаком врезал по неохватному животу.

– Ну наконец-то!.. – хрипло выкрикнул Руган. – Замочите друг друга насмерть!..

– Мужики, ну вы чего!..

Дерущиеся сцепились в тесных объятиях, отчаянно пытаясь поставить друг другу подножку, но ничего не выходило, так что со стороны это напоминало неуклюжий танец в день венчания у алтаря. Щуплый горняк подбежал и с разгону лягнул по спине Веселящего Стену – все трое потеряли равновесие и повалились на щербатый, в острых неровностях пол. Штольня взорвалась от перебивающих друг друга воплей.

– Гребаные животные, ну-ка уймитесь!.. – вскочил с места Поганьюн.

Почти все повскакивали со своих углов и зажали в круг катающихся по полу спорщиков. Наконец кто-то окатил их водой из кувшина. Веселящий Стену встал на четвереньки, отряхивая голову от капель, Вычужан корчился, держась за колено, а третий, щуплый горняк, лежал неподвижно с неестественно подвернутой головой.

– Дрюк?.. – испугался кто-то за сотоварища и потормошил его ногой. Тот пытался что-то очень тихо прохрипеть и дико вращал глазами, из которых вдруг покатились слезы. – Дрюк, у тебя все в порядке?..

Горняка перевернули пузом кверху, но тело его было обмякшим, словно у мертвеца. И только из горла лезли какие-то полудохлые слова вперемешку с прерывистым дыханием.

– Какие же вы отбитые!.. – зло процедил Поганьюн. – Вы ему свернули башку!..

– Так может, он сам виноват, – промычал Веселящий Стену, уже позабывший про Вычужана. Тот отдувался за его спиной с разинутым ртом, из которого сочилась струйка крови, но никто, включая его самого, внимание на нее сейчас не обращал.

– Думаешь, это станут разбирать? – рыкнул Поганьюн. – Половину из нас сошлют в плавильни…

– Э-э, не-е-е… – отрицательно замотал головой Вугулай. – Я скажу, как все было. Новенький с порога подзуживал эту троицу на брачную драку за обладание им, вот пусть их четверых и забирают, куда хотят…

– Да он ведь не умер же, за что нас ссылать? – Веселящий Стену подполз к несчастному и попытался привести в движение его неслушающиеся руки. – Дрюк, ты ж сам виноват!.. Кто ж просил тебя встревать в нашу разборку?! Скажи, что сам упал, и тебя переведут к обогатителям… Не переживай, там и не с такими увечьями мужики работают… Ты еще легко отделался…

Дрюк безостановочно шипел ему что-то отдаленно напоминающее ругательства. Поганьюн молча подкрался к нему со стороны головы и, взяв под мышки, потащил к лежаку.

– Ты чего задумал?

– А вы будете ждать, пока припрется Три Локтя и поднимет тревогу? – огрызнулся горняк-тактик. – Дрюк умер во сне. Всем ясно?

Горняки мрачно уставились на него, но ни у кого не возникло слова против. Разве что сам Дрюк запротестовал.

– М!.. М-м-млюдок!.. М-м!..

Поганьюн оперся коленкой на его горло, и у Дрюка полезли на лоб глаза. Очень скоро все закончилось. В штольне воцарилась убийственная тишина. Движением пальцев Поганьюн опустил умершему веки и подтолкнул его набок, якобы тот до сих пор дремал.

– Гу-йа-а-а!.. – донеслось откуда-то снаружи. В проходе послышались быстрые и короткие шаги. – Ху-гайа-а-авуйа-а!..

– Все, успокаиваемся!.. – вполголоса приказал Поганьюн и натянул на лицо свою лучшую улыбку. – Ведите себя как ни в чем не бывало… Дрюк помер во сне… И чтоб удивлялись, когда вам об этом объявят, понятно?! А если кто вздумает сболтнуть лишнего – тоже потом кончит прямо во сне!.. – с этими зловещими словами он резко перевел взгляд на вздрогнувшего Вохитику, и тут же ободряюще ему подмигнул. – Все, пойдемте повидаемся с родными!.. Улыбайтесь, дери с вас клятую плоть!..

По заверениям Веселящего Стену, карьер можно было покинуть не только через Волевой перевал с жезлом Избранного и серьгой героя или через выявление уровня железа в костях путем нанесения по ним ударов чугунными прутами на глазах свидетелей. Можно было еще через парадный спуск вместе с семьей, что протащила бы тайком через караул ворох племенной одежды. Такая возможность появилась лишь недавно, две зимы назад, когда озверевшие от разлуки и воздержания люди – что на карьере, что в каньоне – стали массово настаивать на допустимости встреч с освободителями железа. Советники вняли их просьбам, тем более что это разрешало все набирающую обороты проблему с отсроченными зачатиями, которых становилось все больше, а веры у подозревающих мужей в неисповедимые происки Отца – все меньше. Не то чтобы на открытой и пустой арене и окружающих ее голых уступах дозволялось в открытую вступать в соитие, но находчивые женщины приволакивали с собой широкие куски полотнищ, которые набрасывали на себя и на своего изголодавшегося мужчину прямо у всех на виду, скрывая дальнейшее происходящее от лишних глаз.

Но кто-то не мог позволить себе приобрести у Жадного Гнада настолько большой кусок ткани, а у кого-то вообще не было женщины – пошел отдавать долг слишком молодым, не успел завести, либо успел, но та не дождалась с карьера и ушла к другому, либо та вообще могла умереть с голоду, не выдержав домашнего хозяйства на своих плечах, – такой освободитель одиноко стоял в сторонке и попинывал песок, убивая время в ожидании, пока церемония не завершится и всех не погонят назад. Либо общался с родственниками, если тем ноги еще позволяли самостоятельно доковылять утром в такую даль. Один носильщик так умело изобразил старика, когда переоделся в пончо с капюшоном и наплечным крепежом из пустого черепашьего панциря. Но он мог и не стараться, ведь караульные все равно не способны были запомнить кто из племени, а кто с карьера – никто не преградил ему путь.

Однако про носильщика уже к вечеру вспомнили его сотоварищи из братии. Они заметили, что он исчез сразу после встречи с родными, и сразу все поняли. Им не понравилось, что тот посчитал себя умнее их, и поэтому коллективно обратились к надзирателю с жалобой на побег. Беглец был найден в тот же вечер. Он сидел в вигваме и уплетал суп. Даже не дав опустошить миску до дна, его поволокли обратно, но в этот раз уже к пудлинговщикам. С тех пор больше никто не пытался сбежать через парадный спуск.

Впрочем, Веселящий Стену высказывал дельную мысль, которая заключалась в том, чтобы подговорить свой коллектив, будто те застали его самоубийственный прыжок в домну за день до встречи с родными. У надзирателей пропадали вопросы, и в племени беглеца бы никто не взялся искать. В благодарность за молчание беглец обязывался впредь присылать своей покинутой команде через родственников съестные подарки из каньона.

Идея о коллективном заговоре о чужой смерти показалась Вохитике довольно-таки забавной, но ровно до произошедшего с Дрюком. Теперь, когда он шел деревянным шагом на арену, все еще не пришедший в себя от зрелища, вспоминая, как Поганьюн хладнокровно добивает своего брата по труду, с которым еще буквально прошлым вечером ел бок о бок из общей бадьи, он чувствовал подкрадывающуюся тошноту. Три Локтя долго окликивал мертвого Дрюка, а потом не менее долго хлестал его жердью и даже пинал, пока голова того не начала безвольно болтаться из стороны в сторону. Поняв, что перед ним мертвец, коротышка отнесся к этому буднично: он щелкнул пальцами двум горнякам, чтобы те дотащили тело до угольного склада, где то дожидалось бы своей длинной очереди на погребальную телегу до Прощающих Холмов.

– Чего такой угрюмый?.. – Поганьюн как ни в чем не бывало поравнялся с ним. – Дурные сны сегодня снились, брат?

Своим нарочито невинным вопросом он явно хотел лишний раз напомнить, что о произошедшем утром в штольне лучше поскорее забыть. Вохитика огляделся, не подслушивает ли кто.

– Это было жестоко, – вполголоса признал он. Поганьюн с ним не согласился.

– Нет, жестоко было бы, если тебя снова скрутили и повели в яму, дожидаться распределения к пудлинговщикам… Я не мог позволить этому произойти. Я же поклялся стать твоим старшим братом… Как же мне исполнять его обязанности, находясь на другом краю карьера?

– Мне казалось, ты это сделал ради всех нас…

– Э-э, каких всех, родной? – картинно отстранился от него Поганьюн. – Да плевать мне, что произошло бы с Вычужаном и этим увальнем, извалявшемся в муджоке… Других бы и не тронули – не распускать же целую команду горняков из-за гибели одного дурачка?.. Но и тебя бы тоже забрали, если бы все всплыло!.. Мне не удалось бы оправдать тебя перед жрецом во второй раз – была полная штольня свидетелей…

– Выходит, ты добил Дрюка только ради меня? – Сам то в такое веришь? – Почему не сказал об этом остальным? – выдавил Вохитика, не успев подумать, насколько по-детски прозвучит этот вопрос.

Поганьюн укоризненно поцокал языком.

– А ты бы и рад был показухе?.. Смотрите все, отныне Вохитика – мой младший брат, так что ли. За него стою горой, а остальных всех – на забой. Помнишь же, что я рассказывал про зависть обделенных? Тебя на кусочки разорвут, родной мой, и я не успею даже ничего предпринять… О своем счастье надо помалкивать и беречь его от лишних глаз!..

– Быть счастьем Поганьюна в переводе на человеческий язык означает стать личной игрушкой для битья… Помнишь, такой мешок с тяжелым жмыхом висит в Паучьей Погибели, Презирающие День его колотят?..

«Хватит уже, довольно!.. – рассвирепел Вохитика на свой внутренний непрошенный голосок. – Он изменился после смерти своего брата, ты сам все видел. Он просто мне хотел помочь, но не знал, с какой стороны подобраться!.. Теперь все будет по-другому!..»

– Клятая плоть, какой же ты тупой…

«Все, я больше не желаю это слушать!.. Похоже, ты и есть один из завистников, о которых Поганьюн меня предупреждал… Стало завидно, что теперь я прислушиваюсь больше к нему, а не к тебе, поэтому и пытаешься против него настроить… Не выйдет!..»

– Мне не завидно, а страшно, потому что если ты пойдешь у него на поводу, он доконает тебя своими выходками до самоубийства!.. Да-да, я уже замечал за тобой такие мыслишки… Все бы ничего, да вот только вместе с тобой и я буду вынужден покинуть этот мир… Гадкий мир, надо признать, но меня пока все устраивает…

«А я и не собирался самоубиваться, – угрюмо подумал Вохитика. – Я намерен выживать. Карьер – ужасное место, но Поганьюн поможет мне в нем выжить…»

– Он поможет тебе выжить в этом ужасном месте, о да… Но не забыл ли ты, отчего же место стало для тебя таким ужасным? Не забыл ли, кто больше всех прикладывал к этому усилия?.. Этот хитрый ублюдок толкал тебя на глупости, подставлял, унижал перед командой, поощряя всех за ним повторять… А теперь ты уже в рот ему заглядываешь, стоило ему наречь тебя братом?..

«Его брат умер, и он увидел во мне его перерождение».

– Его брат сдох, и это сыграло ему на руку для замысла новой большой шутихи, которую он с тобой вот-вот провернет…

«Все, я больше не желаю слушать эту дребедень!.. Ты видишь все только в дурном свете, ожидаешь только дурного, да и сам звучишь дурно, всегда язвишь!..»

– Я учу тебя, как выживать в этой дыре. Уж прости, что не разливаюсь сладкими речами… За сладеньким можешь попробовать вернуться к своей мамке, от нее дурного точно не услышишь, она всю твою жизнь оберегала тебя от… жизни… И вот к чему это привело…

«К чему?»

– К разговорам со мной.

«Так больше не заговаривай со мной!.. И не нужно меня учить, как жить… Этим займется Поганьюн».

– Над чем задумался, брат? – участливо поинтересовался Поганьюн. Его ладонь доброжелательно легла ему на плечо.

Вохитика тряхнул головой.

– Не знаю, как бы это выразить… Понимаешь, я так ждал встречи с семьей!.. Но после нашего с тобой вчерашнего разговора я теперь не знаю, что им сказать… У меня к ним очень много вопросов!.. – он нахмурился. – Но мне было бы очень неприятно их задавать…

– Семью не выбирают, – вздохнул Поганьюн. – Семью терпят… Отец воспитывал тебя как умел, но знал ли он, насколько сильно тебя подставляет?.. Кто ж мог вообразить, что он, будто в издевку, отправит тебя после всех своих нравоучений на карьер?.. И после всего этого он будет заверять, что желает тебе только добра? – Поганьюн снова с сомнением поцокал языком. – Настоящее добро, Вохитика, на первый взгляд всегда кажется злым и отталкивающим… И шутил я над тобой, потому что ты напоминал мне моего брата, а его я любил!.. Не забывай об этом, – он похлопал подростка по плечу и подтолкнул его к беспокойно озирающимся Брюму и Колопантре.

Мать, завидев сына, в ужасе прикрыла ладошкой рот.

– Вохитика!.. Что с твоими волосами?!

– Здесь так положено, мам, – ответил он и обнялся с семьей. Отстранившись, он спохватился. – А где Венчура?!

У Колопантры поджались губы и навернулись слезы, а Брюм с неловкостью опустил взгляд.

– Что случилось?..

– Венчура подставил нашу семью, – взял на себя бремя рассказчика Брюм, заметив, что его женщина все еще не в состоянии смириться с утратой сына. – И много чужих семей тоже… Слава вскружила ему голову, и ради ее поддержания он стал кричать по всему каньону опасную и оскорбительную чепуху, что оскверняла наше доблестное братство Смотрящих в Ночь и нашего вождя, да благословит его Отец… Мать попыталась помочь… Выторговала у воинов для твоего непутевого брата поблажку, сейчас бы он уже мог работать на карьере с тобой сообща, но… Он как всегда, себе на уме… Что-то накалякал, пока сидел в яме, наплевал на строжайший запрет Говорящего с Отцом и снова!.. Снова подставил ради своей прихоти чужих людей, спровоцировав нападение Танцующих на Костях, будь они неладны!.. Много людей погибло той ночью, Вохитика, а твой брат сбежал из племени… Уж не знаю, сумел ли он преодолеть заслон из людоедов, – Колопантра от его слов разревелась, и он тут же утешающе взял ее за плечи, – но он верткий, поэтому наверняка смог!.. Смотрящие в Ночь так и не сумели обнаружить его тело…

Вохитике от услышанного тоже захотелось плакать, но он себя сдержал. Вокруг него арену наводняли семьи либо парочки – все обнимались, либо шептались со склоненными друг к другу головами, стараясь закрыться от всех остальных, отдалиться от чужих подальше. Чьи-то макушки уже были накрыты широкими одеялами, и под ними издалека Вохитике чудилась возня.

Оглянувшись в поисках своей второй семьи, Вохитика заметил унылого Ругана – он в одиночестве торчал в тени, отбрасываемой подием. Друль же наоборот шумел с матерью и младшей сестрой. С ней он сюсюкался, опустившись на корточки. Поникшего Веселящего Стену отчитывала то ли его престарелая бабушка, то ли заросший волосами дед – по дребезжащему голосу отсюда было непросто разобрать. Поганьюна же нигде не было видно. Проводив Вохитику, он куда-то исчез.

– Ты уже съел жареных желудей, которые я с собой давала? – вдруг поинтересовалась Колопантра, утерев нос от выступившей слизи. – Я тебе новых налущила!.. – она протянула сыну увесистый мешочек.

Вохитика его смущенно принял. Возможность погрызть втихомолку домашних сладостей ему до сих не представилась. Да и как это сделать, когда что в штольне, что на самом карьере, несмотря на его размах, нигде невозможно уединиться. Все всегда у всех на виду.

– Сынок, ты должен еще кое-что знать, – серьезным и взволнованным голосом проговорил Брюм. – Позавчера у нас в племени кое-что произошло…

– Что? – похолодел Вохитика, испугавшись помрачневшего тона отца. Разве могло быть что-то хуже, чем новость о пропавшем брате?

– Как я уже сказал, твой брат в ночь после муджока спровоцировал сам знаешь кого рисованием в яме… Они пришли в ту же ночь, но их всех поубивали. Однако на следующий день пришли новые. И на следующий тоже… Видимо, что-то их очень разозлило в рисунке Венчуры, думали мы с мамой, но помалкивали, чтобы соседи потом не обвиняли в поджогах нас!.. Но оказалось, что… – Брюм поперхнулся и придвинулся к сыну поближе, – …оказалось, что на это сповадилась наша молодежь, – прохрипел он, будто сам до сих пор не веря случившемуся.

Вохитика изумленно повернулся к матери, и та мрачным кивком подтвердила слова Брюма.

– Они не стали дожидаться ночи, пока все лягут спать, и напали вечером… Наши орлы-воины сработали слаженно, и перебили этих тварей, прежде чем те успели хоть чье-то жилье поджечь… Собралось много народу, воины и жрецы пытались всех разогнать по домам, запрещали от беды подальше всматриваться в этих чудовищ… И тут кто-то из наших выпрыгнул к мертвому Танцующему на Костях, прямо к его лодыжке, схватился за нее!.. «Маго́т!.. – закричал он. – Это же наш Маго́т!..»

– Это младший сын Бьяка, – со всхлипом напомнила Колопантра. – Хороший был мальчишка, водоносом подрабатывал, планировал пойти на карьер… Кто бы мог подумать…

– Его узнали по сломанной лодыжке – она криво срослась, и косточка топорщилась через кожу в одном месте, – пояснил Брюм. – Это бросилась в глаза его другу, и тот его узнал… Затем он стер слюнями краску чуть ниже его подмышки и увидел родимое пятно точно в том месте, где оно было у Магота… Воины не поверили, что кто-то из наших мог обратиться в одно из этих безумных чудовищ, поэтому они злились на наши догадки и пытались нас отогнать… Жрецы взывали к Отцу и грозились заразой, которую можно подхватить от разукрашенных тел!.. Но люди были непреклонны. Всем хотелось разобраться, что же произошло… Признаюсь, Вохитика, нам с матерью это тоже казалось важным узнать и, как выяснилось, не зря…

Вскоре пришел Пу-Отано. Люди перебивали друг друга, торопясь донести Приручившему Гром, кто перед ним лежит. Наш вождь долго думал, хмурился и пытался понять – он ведь такой же человек, как и мы, и откровения Отца неведомы ему по первому же зову. Склонившись к погибшему подростку, он разжал ему стиснутые зубы…

– Его язык вырезан совсем недавно, – подметил вождь и нахмурился пуще прежнего. Прежде чем кто-то успел понять, что бы это могло значить, Пу-Отано выпрямился и обвел всех взглядом, не сулящим ничего хорошего…

– Что же происходит с нашей молодежью? Что же пошло не так, раз она начала вдохновляться этими выродками Танцующими на Костях? Это ведь чей-то сын, – короткопалая рука указала на мертвое тело, – чья-то опора и надежда, которая теперь погасла навсегда… Что же бедного мальчика могло сподвигнуть на такое?.. Он ведь неспроста разрисовал себя под стать им… И ведь, довольно схоже, да и вообще откуда он только мог раздобыть краски?.. Он ведь даже вырезал себе язык… Но чем?.. Откуда ребенок смог раздобыть нож, вы знаете?.. Что же могло толкнуть его на эту глупость, может мне кто-нибудь из вас сказать?.. – вождь пробежался дикими ищущими глазами по бледным и вытянутым лицам окруживших его соплеменников.

– Тяга к запрещенному и неизведанному? – осторожно предположил мудрый жрец Эвреска. – Это Земьегомма…

Люди ахнули и зароптали.

– Земьегомма?.. – насупился Пу-Отано. – Это, если не ошибаюсь, выдающийся игрок из команды носильщиков… Но как же он, по-твоему, может быть в этом замешан, Эвреска?

– Ну а по кому молодежь сходит с ума последнюю зиму?.. У кого рисунок на затылке с прошлой игры?.. Наши дети взяли с него пример, а затем… увлеклись…

Вождь был мрачнее тучи.

– Проклятье на мою голову, – изрек он. – Я закрывал глаза на свой страх и риск, потворствуя вольностям нашего выдающегося игрока… Вы же его все так любите, считал я… За что и поплатился…

Эвреска скорбно поджал подбородок и затеребил сухощавыми пальцами свою чугунную цепь. Пу-Отано в последний раз склонился над Маготом и прикрыл ему веки. Кто-то в толпе захныкал.

– На моих руках кровь этого ребенка, – простонал Пу-Отано, вытянув ладошку вверх. Та и впрямь перепачкалась в крови. – Я себе этого не прощу. И потому впредь буду непреклонен…

– И что теперь будет? – пролепетал Вохитика.

Брюм угрюмо переглянулся с Колопантрой.

– Отныне в племени запрещено держать в домах и при себе любые колющие и режущие предметы… Разрешено только воинам и Смотрящим в Ночь.

– А как же землю полоть?!

– Орудия труда будут выдавать только на полях и под присмотром, а по окончанию работ – изымать обратно… – глухо отозвался отец. – Теперь не дадут мне нормально строгать кость… Да и нельзя строгать теперь и половины тех изделий, которые я выстругивал раньше… Теперь нам с мамой придется затянуть пояса еще туже…

– Но почему их запретили?! – взвизгнул Вохитика.

– Чтобы подростки и другие дети, у которых пока не достает ума, не вдохновились вслед за Маготом и не стянули из чьей-нибудь хижины режущий предмет, чтобы оттяпать им себе язык, – выругался Брюм. – Глупые дети!.. Глупые родители!.. Почему не могут за ними уследить?! Чтобы мой сын додумался до такого?.. Да никогда!..

– Мы гордимся тобой, Вохитика, – жарко проговорила Колопантра.

– Зря, – вдруг резко ответил сын.

– Что? – не поняла мать. – Что значит зря?.. Что ты такое говоришь, глупыш?..

– Я говорю, что мной нечем гордиться.

– Не скромничай, Вохитика, – улыбнулся ему отец. – Ты тут лучше всех.

– Я тут худший.

– Кто сказал такую глупость?! Не надо слушать кого попало!.. Я предупреждал же тебя не связываться…

– …С кем? С плохими людьми? – резко спросил Вохитика. – А кто тут плохой?

Брюм растерялся от его тона.

– Носильщики могут дурного насоветовать, ведь у них же этот главный Земьегомма… Так что лучше бы ты держался от них подальше, Вохитика…

– Да?.. А если они захотят со мной поговорить?

– Захотят?.. – снова растерялся отец. – Ну тогда… Тогда просто скажи им, что работаешь, и у тебя нет времени…

– А если они меня в ответ на это оскорбят?

Мать выпучила глаза.

– Так будь умным!.. Промолчи!..

– Это, по-твоему, умно?! – разозлился Вохитика. – Это наоборот самое тупое, что только можно сделать в ответ!..

– Сынок!.. – слегка посуровел Брюм. – Каким тоном ты говоришь с матерью?.. Почему ты ругаешься?

– Потому что ты сам не знаешь, о чем просишь, – выплюнул Вохитика. – За что вы отправили меня сюда?! Что вы знаете об этом месте?.. Как вы смеете поучать меня, как себя вести, если сами ни дня не провели здесь?!

– Понизь голос, – звенящим шепотом проговорила Колопантра. – Ты позоришь нас!.. Разве мы с отцом заслужили к себе такого отношения?.. Как ты смеешь?! Я столько старалась для тебя, лущила каждое зернышко!..

Вохитика бросил ей мешочек обратно. Он врезался в грудь матери – та не успела его поймать. Густо покраснев, Вохитика быстро наклонился за ним, и уже мягче сунул ей его в обмякшие ладони.

– Не нужны мне больше ваши глупые советы!.. – выговорил он.

Не в силах лицезреть расстроенных и недоумевающих родителей, он развернулся и побежал прочь с церемониальной арены, глотая на ходу злые слезы и прущие наружу ругательства. Как же он ненавидел всех в этот момент.

В особенности, самого себя.

К полудню горняков погнали с арены обратно к плавильням, к намеченному штреку, где их дожидались кирки, ваги и измочаленные волокуши. Для многих новость о подростке, вдохновившимся без всяких на то причин стать поджигателем, стала гадкой неожиданностью.

– Так может, нам еще зубы добровольно повыдергивать? – съязвил Вычужан. Его разбитая губа опухла, и мешала внятно говорить. – Ими ведь тоже язык можно себе оттяпать!.. Что за бред-то, отобрать у людей все режущее и колющее?! Как с домашним хозяйством-то теперь быть, плоть клятая?!

– Про какое хозяйство ты мелешь, ты в штольне живешь, – проворчал ему Вугулай. – Ты не из племени, тебя это не должно волновать…

Один из плавильщиков услышал их разговор.

– Думаете, раз на карьере, то до вас не доберутся? – вкрадчиво поинтересовался он. – Пока вы почесывали яйца, прохлаждаясь на арене, у нас тут людей увечили…

– Чего?.. О чем ты?

– Земьегомму целым отрядом перехватили вон там на перекрестке, он как раз волок щебень, – плавильщик понизил голос. – Предложили ему на выбор – либо срезать на затылке кожу с его знаменитой татуировкой, либо ошпарить ее кипятком до такого состояния, чтобы рисунок исчез… Земьегомма выбрал бежать, поэтому сразу пошли к пудлинговщикам одолжить раскаленный лом… Там такой крик стоял, – трудяга покачал головой. – Странно, как до арены не донеслось…

– Он жив хоть остался?..

– Жить-то будет, – заверил плавильщик. – Вот только теперь прям урод уродом… Да и штрафную зиму на карьере еще задержится. За несодействие…

– Пошли со мной, – Поганьюн хлопнул по плечу надувшегося Вохитику.

Тот встрепенулся и поспешил вслед. Некоторые горняки провожали его неодобрительными взглядами – первые дни выработки штрека самые тяжелые, а мальчишку забирают побездельничать.

– Как поговорил с семьей? – бросил ему горняк-тактик через плечо.

– Плохо…

Поганьюн расстроенно скривил губу.

– А ты чего-то хорошего ждал от родителей, вроде твоих?.. От них надо держаться подальше!.. Так что выше нос, ты наконец взялся за голову!.. Сделал первый шаг к возмужанию!.. Молодец, брат!..

Вохитика вяло улыбнулся, но горечь от ссоры с близкими по-прежнему его изъедала. Как бы Поганьюн не пытался его ободрить, сейчас это все только усугубляло. Ему хотелось забыться в тяжелой работе, от которой бы все мысли свелись лишь к единственному настрою – не упасть и не помереть…

– Что будем делать?

– Изображать, что работаем, – хохотнул его новый наставник. – Мы можем себе это позволить, не так ли?

– Не знаю… Думаешь, это хорошая идея?.. На меня так посмотрели, когда я с тобой ушел… Да и что если Три Локтя нас застанет?.. К тебе он благосклонен, а вот мне может влететь…

Поганьюн демонстративно закатил глаза.

– Ладно-ладно, сейчас что-нибудь для тебя придумаю… Какую-нибудь непыльную работенку, чтоб силы зря не тратил, и чтобы не мешало нам разговаривать по-братски… – приставив ладонь ко лбу козырьком, он разглядел в скале напротив них штырь, на который был туго намотан трос. Рядом свободно свисало еще несколько веревок. – По правде говоря, Вохитика, мне нужна твоя помощь, потому и позвал…

– Что нужно сделать? – с готовностью спросил мальчик.

– Какой-то долдон позаимствовал мой клин и вбил его туда для каких-то своих тупых прихотей, видишь?.. Вот только клин этот мне нужен!.. У меня уже кости не те, чтобы лазить по стенам… Не такой ловкий, понимаешь?..

Вохитика поднял взгляд на возвышенность. Клин был вбит на высоте двух, а то и трех его ростов. Сама же стена была бугристой и слегка отлогой. Вскарабкаться по ней не составит труда.

– Сейчас достану, – пообещал он и стал примериваться, за какой выступ ухватиться первым.

– Погоди, а как выковыривать-то его будешь, родной? – Поганьюн стянул с себя жилетку со снастью и протянул ему. – Накинь-ка лучше. Иначе куда молот себе прицепишь?

Вохитика послушно надел. Плечи снова ощутили приятную тяжесть, как тогда…

– Снова горняком-тактиком себя возомнил?.. Забыл, чем тогда закончилось?

«Заткнись!.. Сейчас он лишь просит меня помочь, а не морочит голову про то, что я его преемник…»

– И вот еще что, Вохитика, – Поганьюн озабоченно взглянул наверх, что-то прикидывая. – Тут невысоко, но мне все равно больно думать, что ты можешь сорваться и упасть… Сраный клин ведь того не стоит?.. Так что давай-ка лучше подстрахуешься вот этим, – он поймал одну из свисающих веревок и принялся обвязывать ее вокруг пояса мальчика. – Будешь придерживаться за нее рукой, понял?!

– Да ладно уж, необязательно, – смутился Вохитика, но горняк-тактик был непреклонен.

– Вот, теперь все готово!.. Давай, лезь…

Вохитика вцепился в бугорок и подтянулся. Камень под ступнями почти не осыпался. Веревка ему явно не пригодится – более того, она лишь мешалась и стучала по носу. Лебедка на трех столбах, с которой она свисала, поскрипывала где-то сверху при каждом его рывке.

– Ничего себе ты шустрый, родной!.. – подивился его скорости Поганьюн. – Давай теперь молотом по нему пару раз хорошенько!..

Оперевшись ногами в выступы, Вохитика занял более-менее устойчивое положение для работы. Нащупав взмокшими пальцами рукоятку молотка, он выхватил его и врезал пару раз по штырю. Тот чуть вышел из своего гнезда, и трос натянулся сильнее.

– А что это за веревка? – крикнул Вохитика. – Она точно не нужна здесь?

– Да не заморачивайся!.. – отозвался снизу Поганьюн. – Нас это не должно волновать!.. Пусть сами потом разбираются, нечего было ее сюда приколачивать…

Вохитика быстро выдохнул и продолжил бить по клину. Отдача болезненно прокатывалась по его ладони, но оставалось совсем немного…

– Давай еще. – подбодрил Поганьюн. Клин вылетел от удара и трос вжикнул вверх. – Долдон!

Веревку на поясе Вохитики резко дернуло вслед за улетевшим тросом. Его взметнуло ввысь, но он успел ухватиться рукой за выступ. Жилетка вывернулась наизнанку, и инструменты из нее градом посыпались на землю.

– А-А-а-а!.. Помоги!.. – закричал мальчик, зависнув ногами кверху, из последних сил держась соскальзывающими пальцами за камень. Блок наверху натужно скрипел – высвобожденный трос пролетел через него куда-то по ту сторону стены, и теперь противовес чего бы то ни было держался на одном лишь усилии Вохитики. – А-а-а!.. Пожалуйста, помоги!..

Поганьюн задыхался со смеху. Он упал на землю, словно от мощнейшего удара в живот и громко сипел, не в силах вдохнуть воздух.

К счастью, на крик молодого горняка среагировали другие работяги. Двое по чистой случайности заблаговременно оказались возле грузоподъемного блока – они быстро перехватили трос, который тянул упирающегося Вохитику к высоченной лебедке, и с горем пополам затащили его наверх, чтобы помочь высвободиться из петли. Когда ее отпустили, та унеслась, змеей влетела во вращающийся блок и скрылась по другую сторону пригорка, за которым раздался грохот от падения чего-то громоздкого.

Снизу на крик Вохитики уже набежали другие горняки, они озирались, ничего не понимая. Но некоторые, косясь на извивающегося от смеха тактика, уже обо всем догадались. В ответ на их мрачные взгляды Поганьюн заливался пуще прежнего. Он хохотал, как умалишенный, молотя кулаком по земле.

Глава 4. О счастье помалкивают

Мясо в племени добывалось не только Смотрящими в Ночь, уполномоченными выбираться за пределы рва. Любители сэкономить часто соглашались и на жаркое из змеи, и на тушеные кусочки игуаны, на паучье рагу и даже на вареного скорпиона, из чьих прокипяченных клешней высасывали всю мякоть. Нередко это заканчивалось отравлением или вообще гибелью в ходе охоты на подобную дичь. Но на одной зелени долго не протянешь.

Неизвестно, дожили бы до нынешних дней все эти люди в каньоне, если бы не Вандаган с его пятью трудолюбивыми сыновьями. Неизвестно, как много соплеменников уже были обязаны ему жизнью за своевременно приготовленный бульон из соек, угодивших в хитроумные поделки, что вышли из-под его изобретательной руки.

Вандаган в одиночку конструировал кулемки, силки, лучки, бойки и прочие ловушки, рассчитанные на летающую дичь, коей в каньоне водилось навалом. Он клепал их из камней, старых никчемных коряг и кучи рванья, но те всегда работали безотказно.

Казалось бы, сам Вандаган с семьей уже должен был жить и процветать в мазанке на Площади Предков, а люд за оградительной стеной ходить со здоровым румянцем на щеках, вот только ловушки для дома запретили в свободной продаже уже через пару лун, стоило тем возникнуть на прилавке Гнада.

– Они уничтожают природу каньона, – так объяснили жрецы озверевшим от возмущения соплеменникам.

– Природу?! Это вы про камни, пыль и пни на Скалящейся равнине?!

– Вы хотите, чтобы у нас выродились птицы? – взревел тогда Эвреска. – Если вы истребите всех дочерей Неба – вотчины нашего Отца, – то станет больше пауков, гадин и прочих отродий земли!.. Сначала их отловите всех до последнего, вот тогда и посмотрим!..

Самому же Вандагану в таком решении советников мерещилась вовсе не высокопарная забота о равновесии природы, а вполне приземленное желание Шестипалой Руки не терять рыночных позиций. С распространением домашних ловушек по племени у людей появился доступ к свежему, лично отловленному мясу, отчего продажи съестного у Жадного Гнада соответственно резко просели. А значит, ему пришлось занижать стоимость своего товара и быть сговорчивее. Уже не Гнад от имени советников диктовал условия рынка, а сами люди. А такого, разумеется, допускать было нельзя. Но предполагать такие выводы вслух Вандаган тогда все же не решился. Ведь у него было целых пять сыновей, которым еще жить да жить…

Вместо этого он сумел прилюдно переспорить у алтаря Матаньяна-Юло, доказав, что птицы вредят не меньше гадин, когда жрут кукурузные посевы. Пророк, к радости соплеменников, был вынужден признать это, вот только компромисс, который он предложил, не понравился никому.

– Будь твоя воля, сын мой!.. Строй и дальше ловушки для птиц, посягающих на благополучие сынов Железа… Но отдавать их будешь только нашему надзирателю полей Ог-Лаколе!.. Только для защиты кукурузы, и только против тех птиц, что воруют ее у освободителей!..

То есть ловушки запретили расставлять где-либо, за исключением плантаций. То есть Жадный Гнад больше не перепродавал их жителям каньона, а те не имели права их приобретать как-либо еще и использовать в собственных интересах. И ловушек нужно было ровно столько, чтобы раскидать их на полях, то есть не так уж и много. А затем нужда в их производстве отпадала. Разве что пообещали иногда приглашать Вандагана для их починки.

Птицы же, которым не посчастливилось посягнуть на кукурузу, переходили точно так же в собственность надзирателя полей, то есть в распоряжение всего совета. Пу-Отано настаивал, чтобы тушки шли на склад для вспоможения, где дожидались бы своего часа, пока их не распределят между героями и престарелыми. Вот только распределение проходило не чаще пары раз за луну, как того почему-то требовал Отец, и на практике вскоре выяснилось, что тушки к моменту раздачи необратимо портятся и загнивают. Изголодавшиеся по мясу люди злились, но не знали на кого пенять.

Пу-Отано тоже был крайне раздосадован, но продолжал настаивать на справедливости, что тушки должны раздаваться достойнейшим задаром, а не продаваться. Но и сама раздача должна быть справедливой – не чаще и не реже остальных вещей. Перерабатывать мясо, вялить или растирать в питательной порошок для долгосрочного хранения совет отказывался, ссылаясь на то, что кравчий Котори и так еле успевает справляться с основной зерновой провизией для нужд племени.

И тогда люди уже сами попросили, чтобы пойманные тушки сразу несли на прилавок Жадного Гнада, а не оставляли бездарно пропадать на благотворительном складе. Таким образом появлялась возможность это мясо съедать, пусть и в обмен на что-то дорогое. В итоге довольными остались все – и люди, и совет. Разве что использованный Вандаган остался не у дел. Когда его звали починить, то ничем не платили за работу, объясняя тем, что он исправляет собственный брак, за который ему уже однажды заплатили.

И тогда Вандаган, этот сумрачный гений, додумался изобретать ловушки из такого материала и по такой схеме, чтобы они довольно быстро приходили в необратимую негодность. И он даже нашел слова для рассерженного Ог-Лаколы, сославшись на упавшее качество лубяных волокон из початков, из которых плели веревки. Те и вправду с каждой новой зимой становились все хуже из-за почвы, испортившейся за множество лет пашни.

И в то же время его поделки оставались прочны и изощренны – по крайней мере, в течение периода своего срока службы, который Вандаган умело задавал, опираясь на свои глубинные познания о разлагаемых материалах.

Под беспокойным взглядом Вандагана жрец внимательно изучал каждую новую ловушку и грубо лез пальцами в ее механизмы.

– Осторожно, ты же ее так сломаешь!..

– Как ты смеешь меня учить, как проверять на проклятия и неисправности? – злился жрец. Сдавив жилистыми пальцами какую-то детальку, но не сумев ее сломать, он рывком возвращал ловушку на прилавок. – Чисто, – неохотно признавал он.

Кватоко почесывал свой впалый подбородок и клал перед Вандаганом за новую партию поделок целый кирпич.

В итоге советники продолжили контролировать оборот мяса в племени, и вместе с тем даже чуть повысили урожайность кукурузы за счет уничтожения мелких вредящих птиц. Вандаган продолжил контролировать нужду советников в его ловушках, единолично выбирая, как часто те будут нуждаться в его товаре. И люди тоже продолжили контролировать, как им казалось, свое право на выбор – быть облапошенными самой природой с ее неумолимыми законами гниения или Жадным Гнадом у прилавка.

Но слаще жизнь не становилась. Семейство Вандагана экономило на всем и продолжало работать в поте лица, особенно с некоторых пор, когда заимело заветную цель, о которой не желало никому распространяться.

Все свои сбережения семья хранила в кирпичах – несгораемой ценности в пределах Кровоточащего Каньона. Кирпичи были единственной собственностью, что не облагалась оброком. Они не пропадали, как пища, и не изнашивались, как одежка или мебель. Поэтому многие старались обменять свое добро на кирпичи прежде, чем от него откусят жирный кусок жнецы или какие-нибудь насекомые-вредители.

Однако правило жнецов не распространялось на обыкновенных воров и завистников – они подглядывали исподтишка за семейством Вандагана, пытаясь улучить момент для грабежа. Поэтому тот хранил их не в собственном хогане, как пытался будто бы невзначай изобразить, а в секретном углублении под обрывом, с которого открывался вид на Прощающие Холмы. Туда редко кто рисковал лезть, а если и решался, то явно из похоронных соображений, а не для того, чтобы глазеть по сторонам – да даже если бы туда заявились по наводке, далеко не факт, что сумели бы распознать надежно запрятанное хранилище.

Конечно, проще кирпичи было пометить каким-нибудь нестираемым знаком, и в случае их кражи объявить в розыск, и при должной и честной работе воинов их бы уже вернули через день, но… Идея что-то метить вряд ли бы понравилась Танцующим на Костях. Эти разукрашенные изверги вносили в многострадальное племя Кланяющихся Предкам хаос если не поджогами, то повальной путаницей в хозяйственных делах из-за запретов, связанных с ними.