Бывшая матушка

Пролог

Я – неправильная жертва. Возможно, вы слышали данный термин. Термин неприятный, стереотипный и с мерзким запашком осуждения. Такими терминами любят бросаться многоумные эксперты из интернета. Они лучше любого другого человека знают, как нужно одеваться, как себя вести и где ходить, чтобы не попасть в неприятные истории.

– Немудрено, что ее изнасиловали, вы видели ее юбку? – скривив рот, цедит одна из таких эксперток.

– А во сколько она домой шла? И куда смотрит муж! – вторит ей другая. На самом деле каждая из них жутко боится, буквально тонет в своем страхе. Ведь окружающую действительность не скроешь: каждый день с кем-то происходят несчастья. И чтобы не утонуть в своем ужасе, они придумывают ложную схему: веди себя правильно, тогда и беды не будет.

Встретив в сети или в реальной жизни насилие, они пугаются и ищут недостатки в жертве. Ведь если жертва не виновата, значит и их может коснуться беда. Значит, как ни прячься за крепкий замок, выходить из дома придется и, возможно, придется столкнуться с плохим человеком.

– Нет, нет! – захлебываясь слюнями, кричат они. – Она сама притянула беду, вела себя неправильно. Со мной такого не будет.

Но про себя они знают правду. Жаль, что никогда не признают ее. Ну, если только сами не столкнутся с чем-то нехорошим.

Я не желаю зла таким людям и уж точно не желаю им узнать, что такое, когда тебя называют неправильной жертвой.

И хотя меня никто не насиловал, не пытался убить, не бил, моя история будет отдавать легким флером неправильности. Даже я сама, рассказывая эту историю, корчусь от неправильности своего поведения. И первая реакция – обвинить. Зачем я с ним пошла, почему позволила так себя вести, почему допустила, не ушла сразу?! Огромным волевым усилием я останавливаю этот ком критики, что я свалила сама на себя. Подожди, говорю я себе, а кого ты сейчас осуждаешь? Ту 16-летнюю девочку, поверившую в фантастические истории семинариста? Но ведь он был старше тебя на 5 лет! Вдумайтесь только, 5 лет! Это огромная пропасть для подростка. Бывает, что даже взрослые люди ведутся на ловушки мошенников. Как тут не вспомнить статистику обмана людей «службой поддержки Сбербанка»? Что тогда требовать от почти ребенка? Или я пытаюсь осудить уже 18-летнюю девушку с новорожденным ребенком на руках? Действительно, и как я могла думать так неразумно, могла бы разобраться с мужем или уехать от него. А про его сестру ты забыла? Она ходила к нам в гости чуть ли не каждый день. И каждый день на прощание она говорила одну и ту же фразу: да, тяжело тебе бывает, но ты ведь знаешь, что если маме 18 лет и у нее нет работы, ребенка забирает отец.

Мне оставалось только верить, крепко прижимать к себе сына и продолжать терпеть.

Эту книгу я начинала писать несколько раз. Все шло очень туго. Набирала страницы, иногда целую главу, перечитывала и стирала. Постоянно казалось, что я пишу неинтересно, скучно. Обвиняла жанр, мол, не мой, я больше люблю фэнтези или сказки. Топталась на месте, вновь и вновь начиная и стирая буквы. А потом неожиданно поняла. Я стыжусь саму себя, подсознательно вместе со всеми обвиняю в неправильности поведения: ну как же ты ничего не видела! И все мои попытки рассказать историю шли из позиции обогнуть острые углы, снизить градус своей вины. Понимаете, я сама себя обвиняла. Когда я осознала это, все резко поменяло вектор.

Своей историей я не буду пытаться оправдаться. Моей вины там нет. Виновник только один, и это точно не неправильная жертва.

Когда-то я была матушкой, женой священника. Про это и будет моя история.

Глава 1

В самом начале лета мы с сестрой пошли гулять в кремль. Мы жили в Тобольске, старинном городе, разделенном холмом на две части: верхний город и подгора. На холме располагался кремль. В тот день было очень жарко, мы проходили весь день по обрыву, не раз спустились по длинной лестнице, ведущей под гору. Уже почти собрались домой, как увидели колону из стройных прекрасных парней в черных кителях. Познакомившись поближе, мы, конечно же, узнали, что не все они прекрасные, не все стройные, а в общей массе обычные парни. Ну, разве только отличались красивой формой и подвешенным языком. Сказывалось преподавание риторики и катехизаторства. Но в тот вечер длинная колона семинаристов произвела на нас ошеломляющий эффект.

– Монахи, – с восторгом протянула сестра.

– Давай их посмущаем? – не отставала от нее я. – Пошли.

И мы пошли. Ни капли не стесняясь, встали перед самым выходом из Софийского двора, так удобно, что вся эта колонна прошла мимо нас. На удивление «монахи» и не думали смущаться. Улыбались, подмигивали, нарочито возмущенно отводили глаза.

– Странные они какие-то, – сказала я сестре, не понимая такой реакции. Все наши представления о семинаристах и монахах складывалось из книг и сериалов, где подобные герои или были аскетически строгими, или, наоборот, мучились от греховных побуждений. Как Клод из мюзикла «Собор Парижской Богоматери». Подумав немного, мы решительно отнесли их во вторую категорию. Всех сразу, не мелочась.

– Пойдем домой? – семинаристы закончились, и мы с сестрой заскучали. Еще и есть захотелось: целый день на улице, домой не зайти, могут больше не выпустить.

– Пойдем, – я повертела головой по сторонам, – больше никого нет.

По дороге домой, естественно, мы обсуждали семинаристов. Может показаться странным, к чему столько восторгов. Но давайте я немного окуну вас в реалии нашего города. 2003 год, только-только закончились шальные 90-е, которые мы прожили детьми. Нас не коснулись взрослые разборки, перестрелки. Но каждый день во дворе мы находили шприцы, осторожно поднимались в подъезде, там могли сидеть наркоманы. Все дворы были пропитаны блатной романтикой в самой извращенной форме. Дети повторяли за взрослыми, носили восьмиклинки, старались не говорить «спасибо», вместо этого произносили «благодарю»: мол, так положено по понятиям. К 2003 году вся эта воровская романтика поутихла, но на улицах все равно было много гопоты. И если в моей школе – я училась в гимназии – контингент был приличным, то, если выйти за порог, встречались совсем иные парни.

На их фоне образованные семинаристы выглядели принцами. Умные, красивые, казалось, они из другого века.

На следующий день мы опять пошли гулять в Кремль. Не сговариваясь, встали с утра, нарядились в самые красивые сарафаны и сели на маршрутку.

– Как думаешь, увидим их снова? – сестра поправляла подол джинсового сарафана, натягивая его на колени.

– Конечно, куда они денутся.

В кремле колонны из семинаристов не было, зато к нам подошли четыре самых их смелых представителя.

– Привет, девчонки, что делаете? – спросил один из них, улыбаясь.

Я не помню, обратила ли я внимание в тот день на будущего мужа или просто наслаждалась общением со взрослыми семинаристами. Помню лишь, как нам понравилась прогулка по обрыву, помню, какими мы взрослыми себя чувствовали.

В конце встречи, свидания, как мы называли это потом, семинаристы попросили наш номер. Мы охотно его дали. Обычный домашний номер. Сотовых телефонов тогда не было. Точнее, были, но столь редко и столь дорого, что мы просто о них не задумывались.

После этого началось ожидание.

– Как думаешь, позвонят? – пытала меня сестра.

– Откуда я знаю, отстань, – огрызалась я на нее, а сама вздрагивала при каждом звонке.

Так как телефон был домашний, мы старались почаще бывать дома. Ходили недалеко от него, рвались взять трубку. Парни позвонили, как и обещали. Но по великому закону невезения трубку взял папа.

– А Настю или Олю можно? – мужской голос сильно смутил папу. И ладно бы позвали меня, но столь странная формулировка наводила на определенные сомнения.

– Да это по каталогу, – я быстро выхватила трубку, махнув на папу. – Ты пока иди, я заказ запишу.

Папа не сразу ушел. Подозрительно сощурив глаза, попытался прислушаться к разговору. Переступая под его взглядом, я односложно отвечала.

– Привет, пойдете гулять?

– Да, – папа все не уходил.

– Сегодня в 5 сможете?

– Да, – Настя, ну вмешайся же ты.

– Говорить неудобно? Тогда до встречи, – догадался семинарист и закончил разговор.

– Папа, почему ты подслушиваешь? – возмущенно проговорила я отцу.

Он ничего не ответил, может быть, понял что-то, а может, реально поверил в каталог.

Оставшись наедине с сестрой, я быстро передала ей разговор с семинаристом.

– Свидание! Надо успеть подготовиться!

Раз пять мы красили ногти лаком, а затем стирали его. Перемерили всю одежду. Хотелось прийти ослепительно красивыми. Нам не верилось, что у нас будет самое настоящее взрослое свидание. Сестре на тот момент было 12 лет, но мы обманули всех, сказали, что ей, как и мне, 16. Или, может, 15? Честно говоря, не помню. Семинаристы не заостряли внимание на возрасте, а мы уж тем более.

И вот сама встреча. Мы так волновались, что без конца поправляли челку, переспрашивая друг друга: нормально лежит? Семинаристы пришли вдвоем. Антон, самый высокий из той четверки, и Толя, мой будущий муж. Можно сказать, что первым сделал выбор мой муж. Приди вместо него кто-то другой, я бы так же радостно восприняла это. На тот момент никакой влюбленности не было. Мы гуляли вдоль обрыва, сидели на цепях, о чем-то разговаривали. В какой-то момент Антон с сестрой ушли, оставив нас наедине. Я обрадовалась. Происходящее все больше напоминало настоящее свидание. «Интересно, поцелует или нет?» – лукаво улыбаясь, прикидывала я в голове.

Семинарист поцеловал. А потом обхватил рукой грудь, предварительно стянув сарафан пониже.

– Ты такая красивая, – остановил он мои попытки убрать руку.

Кроме этого инцидента, ничего такого не было. Поправив сарафан, я встала с травы. Чувствовала при этом себя неловко. «Неужели это я подтолкнула семинариста к таким действиям? Он же должен быть скромным?» – гадала я про себя.

– Как прошла прогулка? – спросила я сестру по дороге домой.

– Хорошо, он меня поцеловал! По-настоящему, – поделилась она. – А у тебя?

– Тоже хорошо, – не вдаваясь в подробности, ответила я.

Никто из нас тогда не считал неправильным встречи маленькой девочки со взрослыми парнями. Мы даже сильно не задумывались об этом. Семинаристы для нас казались старше, а не взрослее. Как старшеклассники или студенты. А взрослые – это пузатые дядьки, разве семинаристы такие? Так что возраст сестры так и остался для них тайной.

Следующий раз мы встретились вдвоем. Погуляв пару дней, Толя исчез. Просто не пришел на встречу. Прождав его день, я вернулась уже с сестрой. Мы упорно ходили по дорожкам кремля, надеясь узнать что-то про беглеца. К концу третьего круга к нам подошли уже знакомые парни.

– Толя уехал домой, – пояснили они.

Внезапный отъезд больно резанул по сердцу. Я не понимала, почему он просто исчез, мог ведь заранее рассказать, предупредить.

Сильное расстройство сыграло со мной злую шутку: вместо того, чтобы его забыть, я еще сильнее привязалась.

– Хватит сидеть дома, пойдем в кремль, – надоело смотреть на меня сестре, – развеешься.

– Пойдем, – тоскливо ответила я.

А в кремле нас ждал сюрприз. По дорожке прямо на нас шел Толя. Еще издалека увидев нас, он свернул в сторону и, сделав крюк, обошел. Мы с сестрой переглянулись и, плюнув на гордость, пошли за ним следом.

– Ты не уехал? – сразу же спросила я.

– А должен был? Я уезжаю позднее, – Толя лениво растягивал слова, всем видом показывая, что не очень-то расположен к беседе.

«В смысле? – хотелось крикнуть мне. – Почему ты тогда пропал?»

Вместо этого я промолчала. Хорошо запомнила его слова, что умные девушки не истерят. А я ведь была умна и не истеричка. Смешно, как легко он провел меня.

Поговорив ни о чем, семинарист в конце концов сменил гнев на милость и погулял с нами. На прощание назначил мне встречу.

– Пойдешь? – спросила сестра уже дома.

– Конечно, – я была уверена, что подобное происшествие больше не повторится. Как же я ошибалась.

Мы встречались вплоть до его отъезда. Гуляли по обрыву, по заброшенному саду Ермака. Иногда сидели на колокольне. Толя был звонарем. Все свидания объединяло одно: они были тайными. Не было такого, чтобы мы просто шли за руку прилюдно или он звал меня в церковь. Только тайные свидания. С каждой новой встречей семинарист становился развязнее. Быстрый поцелуй – и вот его руки уже скользят по моему телу. Не скажу точно, когда именно я переспала с ним. Перед отъездом или когда он приехал с каникул. Сейчас я смутно помню сам процесс, так смутно, что даже не скажу, чувствовала ли я хоть что-то. Зато я помню его фразу, сказанную перед нашим соитием:

– У нас в семинарии так холодно, что я вечно простываю. Поэтому у меня все болит там. Мне неудобно говорить об этом, но ты вызываешь во мне желание и боль. Не знаю, как справиться. Может, надо прервать наши встречи?

– Нет! Может, тебе надо к врачу? – в панике я принялась перебирать варианты лечения.

– Есть один способ… – семинарист погладил меня по ноге. – Ты ведь такая уже взрослая, как же мне повезло с тобой.

За этот момент я долго себя корила. Дурочка, ну как можно не заметить такого наглого развода на секс? Ты ведь не из пансиона благородных девиц выскочила. На самом деле корить и обвинять надо лишь только Толю, 21-летнего мужчину, который знал, что делает. Все его поступки были выверены. Мне тогда они казались странными, моментами абсурдными. Я мучилась, страдала, потом порхала от счастья, затем опять падала. Мощные эмоциональные качели, сбивающие с ног и опытных женщин. Куда уж мне было тягаться с ними.

Глава 2

Когда Толя уехал на каникулы, мы с сестрой продолжили гулять в кремле. Знакомились с семинаристами, разговаривали и искали пару сестре. Ведь я-то нашла свое счастье, надо и ей помочь. В этот период началось наше погружение в православие. Естественно, семинаристы разговаривали с нами о Боге. Кто-то совсем чуть-чуть, а кто-то с настоящим миссионерским пылом. Мы слушали, заглядывали в церковь. Стояли там минут пять, а затем выбегали. Все казалось неинтересным. Но время шло, разговоров о Боге становилось все больше, и мы уже осознанно пришли на службу. Не зная, что делать, встали в очередь на причастие. Почти подошли к чаше. Вмешался дежурный священник.

– Вы исповедовались? – строго спросил он.

– Нет, – промямлили мы, не понимая, что такое исповедь.

Пришлось узнать. Интернета, как и телефонов, не было. Мы покупали брошюрки в церкви, брали книги в библиотеке. Чем больше читали, тем сильнее хотелось погрузиться в религию.

Постепенно менялась наша одежда. Ультракороткие юбки сменились на сарафаны до колена, а затем и на длинные, до самого пола.

Нужных вещей не хватало, в нашем гардеробе отродясь не водилось подобных вещей. И если и были длинные юбки, то разрез в них был до пупка. В поисках юбок мы пришли к бабушке. Она долго не могла понять, зачем нам понадобились ее старые юбки из молодости.

– Надо, в церковь пойдем, – не скрываясь, объясняли мы.

Наше воцерковление мощно било по окружающим. Не остановившись на юбках, мы стали проповедовать дома. Звали родителей, каждое воскресенье ездили на службы. Мама с папой крутили пальцем у виска, но не мешали нам.

В какой-то момент я захотела поступить в регентское училище. Мне казалось это жутко романтичным.

Толя приехал через месяц. Удивился моему православному виду и позвал в кусты. Трудно описать все те чувства, что наполнили меня. С одной стороны, я активно воцерковлялась, готовилась ко причастию, а с другой стороны Толя с его потребностями. Мне хотелось прервать этот порочный круг, но я понимала: он прервется только с окончанием отношений. На это я не была готова. Придется смириться.

Так и пошло. Одной половиной души я посвящала себя Богу, а другая была во власти семинариста. Места для меня самой не осталось.

Где-то к концу лета, а может, к середине, спустя двадцать лет трудно сказать точнее, Толя неожиданно сказал:

– На днях приезжает моя невеста с мамой.

– Невеста? – неверяще произнесла я.

– Ага, хочет за меня замуж. На севере уже приход готов. Только меня ждут.

– А ты хочешь? – старалась держать лицо я.

– Хочу не хочу, а надо. На севере денег много, от таких предложений не отказываются. Ты ведь понимаешь?

– Понимаю, – сжав все эмоции, я продолжила играть во взрослую все понимающую женщину.

– Как же мне с тобой повезло, ты мой человечек, – Толя закурил, пустив дым колечками.

Я ушла домой, не сразу же, конечно. Сначала мы переспали, прямо в тех кустах. Иначе ему будет больно, а он и так страдает душой, приходится жениться, нужно хотя бы ослабить физическую боль.

Ну а дома, уже не сдерживаясь, страдала, писала грустные стихи и рассказы. Плакала тайно ночью, чтобы мама не догадалась о моем горе.

– Неужели мы не пойдем больше в кремль? – ужаснулась сестра. Она так и не выбрала себе семинариста.

– Пойдем, я должна быть выше всего этого. Может, хоть издалека увижу его, – возвышенно, с угрозой впасть в пафос, произнесла я.

Наверное, тот случай так отразился на мне, что я до сих пор помню те тропинки, по которым он должен был водить свою невесту. И они были совсем не там, где он водил меня.

Первый, кого мы встретили по приезде в кремль, был Толя. И опять как ни в чем не бывало он подошел к нам. Я боялась спросить про девушку. Приехала ли она, как прошла их встреча. Толя не спешил рассказывать. И как-то незаметно эта тема затухла. «А была ли невеста?» – спросила бы я сейчас.