В юном месяце апреле
В юном месяце апреле
Я раскрыла секрет, почему в детстве день кажется длиннее. Это послеобеденный сон.
Дневной сон, пусть он всего несколько минут длится, разбивает день на два, и за год набегает много сдвоенных дней – вот и весь секрет.
Мама всегда говорила, что я мудрая не по годам.
Мама… как же я соскучилась. Скорее бы к тебе поехать.
Сейчас я проснулась с необъяснимым чувством тревоги, будто мне приснилось что-то значимое, побуждающее к немедленному действию, но я вот никак не могла вспомнить, что это и что надо сделать.
Вошла няня и, заметив с порога, что я проснулась, хотя я и зажмурилась, притворяясь спящей, начала свои причитания:
– Опять заснула в кресле! Сколько раз просила на кровать идти. Я же не могу тебя перетаскивать!
Со злостью захлопнула форточку, оборвав свежий поток щебетания птиц и детей во дворе.
– Идем полдничать. Чайник вскипел и манка с обеда застуденилась. Сча ее с вареньем размешаем, и вкусненько будет нам. Идем уже.
Сорвала с меня так и претворяющейся спящей плед.
Сразу стало неуютно.
– Не хочу манку твою! Каждый день манка!
– Да где же каждый день? Вчера ты заставила меня картошку жарить. А позавчера гречку с молоком ела! – всплеснула няня руками.
– Не ела я гречку! Хочу гречку! С молоком и с сахаром!
– Все молоко на манку ушло! Завтра сделаю гречку.
– Пойдем в магазин тогда. Купим молоко и тыкву.
– Тыкву-то зачем?
– Я хочу тыквенную кашу!
– Господи, ты чего раскапризничалась-то? Вот все потому, что в кресле заснула опять! Теперь же все тело болит и голова чугунная?
– Сковорода у тебя чугунная! – в тему пошутила я и сама же захохотала от такой удачной шутки.
Няня поджала тонкие губки и ушла в прихожую. Долго там возилась. Вошла одетая в куртку и неся в одной руке мою попону, в другой – мои чеботы.
– Чего это? – удивилась я.
– Ты же хотела в магазин за молоком и тыквой?
Я, если честно, уже забыла, про магазин, но не забыла, что хочу позлить няню. Вредная она. Так ей!
– Одна за тыквой сходишь, пока я на качелях покатаюсь.
– Какие качели, не май месяц даже! Первый теплый день, листва вот только распустилась.
– Ну быстрее обернешься, значит. Идем уже! – Я тут же смело сунула голову в попону, и няня застегнула молнию сбоку, упаковав меня в стеганое тепло.
Я сразу царственно протянула ногу, чтобы она натянула чебот, потом вторую. И, выбравшись из кресла, уже в коридоре, бросила:
– Неплохо б перед выходом в туалет сходить?
– Итить!
Я захихикала. А вот не надо было ей быть такой врединой!
Когда уже второй раз меня обули, я напомнила:
– Плиту-то проверь.
– Итить! – Няня на цыпочках, прямо в обуви, пошла на кухню.
Пока она металась, проверяя вообще все и везде, я попыталась растянуть обмотку шарфа, закрывающего мне рот.
Не удалось.
Когда открылась дверь подъезда, я моментально вспомнила, каким бодрящим может быть апрель. Свет, цвет, звуки, запахи, пронзительная легкость бытия вышибали зимнюю леность из тела, как выбивалка – пыль из замшелых ковров.
– Качели свободны! Бежим! – тут же ускорилась я.
– Какие качели? Мы ж до магазина и обратно – ужинать пора!
– Я хочу на качели!
– Ты только что хотела в магазин!
– Сходи в магазин, а я тебя подожду на качелях!
Видя сомнения в глазах няни, добавила:
– Качаться я не буду, конечно!
– Ладно, я быстро. Идем.
Мы еле-еле впихнули меня в непонятно на кого рассчитанное сиденье качелей.
– Это все из-за дурацкой попоны! Уже тепло, а ты кутаешь меня!
– Это не попона, а куртка! Просто она как пончо надевается.
– Пончо, – засмеялась я и задрыгала ногами, отчего качели стали раскачиваться, а няня суетиться, пытаясь остановить движение, чем добавила мне радости.
– Вот как я могу тебя тут одну оставить? – зашипела она на меня.
– Да где одна, если вот в песочнице дети, вот на скамейке рядом их мамы?