Беспризорница для бандита

Пролог

– Лилька, давай уже заходи, ну! Здесь никого, видишь? – упрашивает меня Саша. А когда видит, что я все еще не решаюсь, хотя Костик и Марина уже вовсю, хоть и стараясь издавать лишних звуков, шныряют по дому этого мужика, который, по их словам, уехал и теперь все на мази. – Чего ты боишься? Вот, смотри. – Он вошел в центральную комнату, развел руками и показательно крикнул: – Э-эй, старичок! Мы тут грабим тебя, выходи-и!

– Ты чего творишь? Заткнись, не то, если даже и хозяина нет дома, соседей разбудишь. А это, знаешь, не сильно большую разницу делает, – скривилась я, все еще немного побаиваясь.

Саша посветил на меня фонарем и перевел луч себе на лицо, чтобы показать, с каким презрением он на меня смотрит.

И я сдалась.

– Ладно, ладно. Уже захожу, – буркнула я с опаской глядя по сторонам и под ноги, чтоб ни на что не наступить.

Через минут десять мы уже не боясь разгуливали по дому и облазили его почти полностью, и теперь стали копаться во всех шкафах, столах и сумках в поисках того, чем можно поживиться: золото, деньги, и всякие дорогие побрякушки, которые потом можно без проблем сдать и выручить деньжата. Я же осматривала комнаты, чтобы убедиться, что дом действительно пустой. Хотя и ясно же сразу, что хозяина дома нет, иначе уже давно б выбежал на нас с бешеными глазами и с топором наперевес.

Я на стене нашла фотографию и направила на нее фонарик с телефона. На ней достаточно привлекательный мужчина лет тридцати. В военной форме, с наградами на груди и какими-то стрелочками на погонах.

– А вы хоть узнали, кто он такой? – спросила я пробегающую мимо с довольной улыбкой Маринку. Видать, нашла что-то ценное.

– Да какая тебе вообще разница? – хихикнула она и показала горсть переливающихся на свету камешков. – Главное – вот!

– Ясненько, – шепнула я. И, честно сказать, немного успокоилась, глядя на то, как беззаботно и абсолютно без каких-либо угрызений совести ребята обносят жилище неизвестного им человека. И тоже принялась за работу. Я зашла в маленькую комнатку, спальню, по всей видимости – там стояла одинокая полуторная кровать и тумба. Задернула штору на окне, включила на столике лампу и открыла нижний ящик тумбочки: какие-то бумажки, пара знаковых разноцветных ленточек, ручки и блокнот в кожаной обложке и с выгравированными на ней какими-то знаками – ничего интересного. Средний ящик совсем пустым оказался, а в верхнем нашла несколько жетонов и наручные часы.

– Ни фига ж себе! Да это «Ролексы», – заговорила я, как в бреду. – Небось, настоящие. Они стоят долбаную кучу денег!

Все еще поражаясь своей находке, я стала обсматривать часы под лампой и увидела инициалы: «С.В.В. За доблестную службу и заслуги». Я вышла к ребятам и показала переливающуюся будто золотом памятную вещицу.

– Кажется, кое-кто у нас джекпот выиграл! – взвизгнул Саша. – Ану дай посмотрю.

– Обойдешься. С моих рук смотри! – надула я губы. – А то еще заберешь, а тут вряд ли что-то более дорогое может быть. – И только потом вспомнила, как Марина несла горсть драгоценных камней.

– Не дрейфь. Мы с Костяном тоже нашли «вкусненького».

Он посветил на бляшку браслета, тоже ахнул, узнав, что часы настоящие, и отдал их мне обратно. А я, взглянув на них под другим углом, увидела с внутренней стороны такой же символ, я узнала, как и на обложке блокнота. Захотелось его достать и полистать.

– Кажется, я что-то слышал, – затихарился Костя, аккуратно выглядывая в окно в сторону подъездной дорожки к дому.

– Чего? Что там?

– Саша тоже подошел к окну и резко выругался:

– Какого хрена? Это еще кто? Старикашка должен был еще два дня чалиться в области, я узнавал!

– Валим, парни, валим, быстро! – задергалась Марина, подняла с пола свой рюкзак, набросила на плечи и понеслась к задней двери.

Остальные последовали ее примеру.

И только я замешкалась, кроссовки будто приклеились к полу, а желудок ухнул куда-то в трусы. Я все держала в руке эти часы и думала, оставить их или взять с собой, потому что это совсем уж не по-человечески – вот так забирать фамильную вещь. Она ж дорога хозяину! «Или забрать? Или бросить ее и просто сматываться?» – звенели в голове мысли. А драгоценные секунды, за которые можно улизнуть незамеченной, таяли на глазах. Я услышала, как кто-то хриплым басом прочищает горло уже прямо за входной дверью. И сорвалась с места. Но не к выходу, не к распахнутой двери, а в спаленку. Выдернула ящик, и его содержимое вместе с ним с грохотом вылетело и рассыпалось по полу. Начала судорожно выискивать блокнот. Подняла его, прижала к груди и так быстро, как только могла, метнулась из комнаты к двери.

Но не успела.

Сперва я увидела черные, начищенные до блеска остроносые туфли, брюки и широкие плечи, одетые в классический костюм. А на его шее красовалась обширная татуировка – какая-то абстракция. И только затем – прореженную сединой бороду на острых скулах и суровые карие глаза, с яростью глядящие прямо на меня.

Я снова оцепенела. Совсем потеряла способность двигаться и говорить. Просто смотрела на мужчину в немом ужасе. Он красив, понимала я, но он такой… ему около сорока, крепкий, очень высокий, а руки прямо исполосаны толстыми канатами вен, будто он не один год таскает тяжести… или убивает людей голыми руками. И я в его доме, воровка, попавшаяся с поличным. И абсолютно одна. Он может сделать со мной все, что ему вздумается.

Он окинул меня взглядом с ног до головы, не поворачиваясь стрельнул глазами на дверь сбоку от меня, которая уже болталась на ветру, и вновь на меня, еще сильнее этим прибив меня к полу. Цокнул языком, щелкнул замком у себя за спиной и медленно направился к той распахнутой двери – так же неторопливо закрыл и ее.

Я не знаю, сколько времени все это длилось, потому что у меня от страха и непонимания, в какую передрягу я влипла, просто отказали все органы чувств, пропала способность двигаться и говорить – не работало ничего, кроме глаз, которыми я беспрерывно следила за каждым движением мужчины.

Он, видимо, понял, что со мной, и подошел.

– Это мое. Я заберу, ладно? – тяжелым, просто звенящим на всю комнату тембром произнес он и выдернул у меня из рук блокнот. – А часы можешь пока поносить, если они тебе понравились. Только не сломай. Позже заберу.

– П-позже? – наконец прорвался мой голос, который я услышала будто из-под толщи воды.

– Да. Потому что ты теперь будешь жить здесь.

Я захлопала ресницами так, что, кажется, это услышали бы даже в соседней комнате.

– Ты что думала, можешь с ребятишками обчистить меня и спокойно уйти? Кстати, где они? А они беспардонно убежали и оставили тебя одну. Что ж… Как тебя, говоришь, зовут?

– Лиля… – пискнула я.

– Что ж, Лилечка, будет тебе наукой, чтоб поняла, каких друзей себе выбирать не нужно. А жить ты будешь у меня потому, что отработаешь все украденное до копейки.

– Но… Но меня…

Я уже поняла, что он сейчас скажет, потому что глупым этот мужчина точно не выглядит. Можно привести много разных сравнений, на которые наталкивает его внешность, но точно ничто в нем не говорит о глупости и нерасторопности. У меня перед глазами промелькнуло все, что со мной происходило раньше, и то, что могло произойти: экзамены, следующий учебный год, стоило только захотеть и пойти на «вышку», работа в каком-нибудь элитном месте… Даже парень… каково это – впервые влюбиться и ощутить взаимность? Иметь шанс на счастливое будущее, гулять по городу, держась за руку, целоваться и просто радоваться, что я свободна, что живу. Все это за секунду проскочило у меня в голове и вылетело куда-то, сменившись жутким страхом, болью и отчаяньем из-за того, что этот мужчина сейчас скажет:

– Милая, никто тебя искать не будет. Ты посмотри на себя: порванные и затертые штаны, кроссовки растрескавшиеся, кофта на добрых три размера больше, чем тебе надо бы. А неподалеку отсюда как раз волшебным образом расположен детдом. Смекаешь? А я вот да. Так что располагайся. И без фокусов, потому что будет очень неприятно портить такую красивую мордашку из-за твоей глупости и нетерпеливости, – добавил он, скользнув по моей щеке – щеке, по которой уже вовсю безвольно стекали слезы отчаяния и безысходности, – тыльной стороной ладони, перед тем как уйти. А другой достает из моего кармана телефон и кладет в свой пиджак. – Это пока побудет у меня.

– Вы же военный! – бросила я ему в спину. Так нельзя! Вы же должны, наоборот, защищать людей, помогать им.

– Девочка, не я военный, а мой брат, которого ты, как я понял, видела у меня в комнате. И он как раз погиб, защищая… А ему за это дали только пару алюминиевых медалей. А вместо его самого привезли жетон и фотографию. Так что и не надейся меня этим всплеском испугать или раздосадовать, чтоб я тебя отпустил. Не выйдет. Я на противоположной стороне закона. Лучше ложись спать, работы у тебя завтра по горло. – И кивнул на диванчик посреди гостиной.

– Меня найдут, а вас посадят в… тюрьму… – закончила я говорить с захлопнувшейся перед моим носом тяжелой дубовой дверью. Мой поработитель просто ушел спать, перед этим закрыв все двери на замки и унеся ключи с собой.

И что мне теперь делать? Спать, говорит, ложись. Ага, как же!

Глава 1

Тем же утром

Я сидела под окном и учила билеты к вступительным экзаменам, когда в комнату зашли, шушукаясь, Саша с Мариной.

– Лилек, – начал Саша, – ты меня, конечно, извини. Я обещал не трогать тебя ближайшее время с этим вопросом. Но мне интересно, что ты все-таки планируешь дальше делать?

Я оторвалась от учебника и посмотрела на него.

– Ты можешь жить у нас сколько хочешь, но нам, как ты знаешь, нужно платить за аренду, коммуналку и прочее. Да и еда сама собой к нам не приходит.

– Вы меня выгоняете? – спокойно спросила я, хотя меня, по идее, от этих слов должна была пронять тревога. Да, сейчас лето, но оно скоро закончится. И единственная моя надежда на то, что у меня все устаканится после выхода из сиротского дома, так это сдать экзамены, пускай и упрощенные для меня по льготной системе, и поступить на бюджет. Государство ведь обещает выдать бесплатное место в общежитии при ПТУ.

– Нет, подружаня, не выгоняем. Говорю же, живи сколько хочешь, но хорошо бы как-то начать помогать нам денежкой.

– Так откуда я ее возьму? Я же говорила, что смогу платить, или хотя бы отплатить вам за то, что приютили, когда поступлю. У меня будет стипендия. Но для этого нужно поработать… – Я замолчала, не увидев никакого понимания в их глазах. Марина вообще достала телефон и стала проверять соц. сети – настолько ей «интересно» все, что я сейчас сказала.

– Может, скажем ей уже? – наконец шепнула она Сашке.

– Что скажем? О чем вы? – спохватилась я.

Они еще немного пошептались, после чего Саша подошел ко мне, оперся ладонями на стол и наклонился так близко, что я ощутила его дыхание; не совсем свежее, честно говоря, и сказал заговорщицким тоном:

– Твой восемнадцатый день рождения, если ты не догадалась, как и подарок тебе, – он кивнул на стопку книжек, которые я сама себе не могла позволить, – мы сделали не просто так. У нас есть к тебе одно очень интересное предложение. Пойдем на кухню. Заодно выпьешь для храбрости. Ну и чтоб мозги прочистить.

Я слегка напряглась, потому что, зная его, вряд ли он предложит что-нибудь безопасное и законное. Мне вообще не следовало бы с ними водиться, но выбора пока что никакого у меня нет. Мне так надоело сидеть в том зверинце с малолетками. Там все так же, как и, поговаривают, в общежитии. Только в общаге хоть комната своя есть. И если не полностью отдельная, а на четыре койки, то это все равно лучше, чем там. Но и ее нужно как-то заработать. Проще говоря, будь мое положение хоть чуточку приятнее, я бы просто отмахнулась и сказала, что мне некогда, нужно готовиться к вступительным. Но они, кажется, загнали меня в угол. Что-то мне подсказывает, что они совсем вышвырнут меня на улицу, если я их сейчас не выслушаю. А обратного пути у меня нет.

И на что я надеялась вообще? Они уже через неделю начали намекать, что мне пора платить за проживание, причем в открытую! А как я им заплачу? На панель идти, что ли? Я же сказала, что мне нужно немного времени: поступлю, получу пособие, стипендию – и заплачу им.

Я глубоко вздохнула, поднялась и пошлепала за ними на кухню. Там мне сразу всунули в руки бутылку какой-то бормотухи вроде джин-тоника, судя по цвету, только этикетки не было.

– Не переживай, это тебе авансом за предстоящую помощь, – засмеялась Марина. – И не бойся ты так. Сначала попробуй, а потом говори. Тебе понравится. Только несколько больших глотков сделай сразу.

Не отравят же они меня, подумала я и приложила бутылочку к губам. И сразу скривилась, ощутив какое-то сильное жжение на языке.

– Что вы мне подсунули вообще? – буркнула я, вытирая губы.

Саша выжидающе поднял палец, заглядывая мне в глаза с открытым ртом. А уже через секунд десять засмеялся и опустился на стул, когда я ахнула и облизнулась. Он не соврал, что мне понравится, пускай и не сразу. Послевкусие решает!

– Ты присядь, – скомандовала Марина, хотя сама осталась подпирать плиту, скрестив руки на груди. И я послушно села за стол.

Если бы в голову не ударил алкоголь, я бы наверняка отказалась от такой затеи, которую следом предложила мне эта сладкая парочка. Но соблазн на хорошую жизнь оказался слишком велик.

– Знаю, как ты относишься к подобным авантюрам, точнее, подозреваю. Ты же у нас вся такая правильная, тихоня и зубрила. Но ты же тоже хочешь достойной жизни, а не перебиваться из копейки в копейку в ожидании, когда государство подкинет тебе очередную горстку монет, за которые ты с трудом сможешь нормально питаться, не говоря уже о хорошей одежде, – он слегка скривился, глядя на то, в чем я сейчас, – и современном мобильнике, а не вот эта ерунда с разбитым экраном, так ведь?

– Допустим, – буркнула я, чуя неладное. Откинулась на спинку стула и снова пригубила напиток, еще больше затуманивая рассудок.

– Есть в начале улицы мужик, – заговорила Марина. Мы давно за ним наблюдаем. И он уже много лет живет один. А домишко у него с виду приличный, ухоженный, но без наворотов. Только решетки на окнах стоят. А кто ставит решетки? Правильно, те, у кого есть что прятать и охранять.

– Вы че, ограбить его вздумали? Совсем сбрендили?

– Не вы, а мы! – ответил Саша с ехидной улыбкой. – И ты пойдешь с нами. – И пока я не успела начать возмущаться, добавил: – Все, что найдешь у него, – твое! А это уже как повезет. А о фарте, думаю, и говорить не стоит. От него прямо-таки фонит деньгами. На тачке крутой ездит…

– Да вы с ума сошли! Нас поймают и засадят. Это же кража со взломом!

– Малая, никто нас не поймает. Мы все продумали. Старик сегодня уезжает, и его не будет дома целых несколько дней. Мы по-тихому зайдем, аккуратненько возьмем все, что нам нужно, и свалим в туман. А он и знать не будет, что мы там были. Пока, конечно, не заметит пропажи. Но мы уже будем при деньгах и сытые. А ты сможешь без проблем подмазать преподов и поступить, куда только захочешь. Это все ж лучше, чем зубрить сутками книжки, а тебя в итоге все равно завалят. Короче, Лилька, все чисто и просто и давно продумано. Осталось только зайти и взять готовенькое. Нам это нужно. Тебе это нужно! А иначе…

– Сегодня? – округлила я глаза, вырвав из контекста только это слово. – Такое не решается за пять минут!

Они презрительно посмотрели на меня и замолчали. И я поняла, что выбора у меня нет.

– Эй, ну вы чего? – пробурчала я. Но они не ответили. Саша только молча достал из-за пазухи какую-то штуковину, которую я по телеку видела когда-то. Ею дверные замки вскрывают. И поняла, что они абсолютно серьезно: и то, что сегодня это обязательно произойдет, со мной или без меня, и то, что если я не пойду с ними, то останусь на улице. Никаких слов больше просто не нужно было говорить.

Я шумно выпустила весь воздух из легких, свесила плечи и допила остатки чего-то из бутылки.

– Вот и договорились, вот и ладненько! В одиннадцать выходим.

Глава 2

Игорь

На часах два, а я только завтракаю. Я думал, хоть этот день выдастся спокойным, а то вчерашний ну слишком насыщенным был. Но не тут-то было. Не успел даже кофе допить, как звонит телефон. Юра, один из моих подчиненных в соседнем городе, который следит за порядком в моих клубах и чтобы все исправно отправляли оговоренную сумму денег за «крышу».

– Слушаю.

– Игорь Николаевич, доброе утро. Как самочувствие после вчерашнего?

– Жить буду. Ты чего-то хотел?

– Понял, сразу к делу, – говорит Юра. – В общем, тут Марат отказывается платить. Мы к нему ездили, а он закрылся у себя в кабинете и говорит, что будет говорить только с вами. Знаю только, он проговорился, что это из-за того, что ему якобы тяжело такую большую сумму собирать за неделю.

– Неужели без меня никак? Выломайте дверь, расскажите ему, что так дела не ведутся и нужно соблюдать условия. Он же знает, что будет, если он не…

– Он и это предусмотрел. Извините, что перебиваю. Он, кажется, совсем поехал. Тут нужна ваша рука.

Что ж они как дети малые, ну? Везде нужно самому все делать. Даже не знаю, за что я им плачу…

– Ладно, не доставайте его, а то мало ли, чего ему в голову взбредет. Выезжаю. Через часа два буду, – говорю на выдохе и кладу трубку.

Больше часа дороги, чтобы решить такую мелочь, еще и с похмельем – такое себе начало дня. Но когда я подъехал, меня обрадовала машина старого друга на стоянке у клуба. А через пару секунд из нее вышел и он сам, приветственно разведя руки.

– Серый! А ты здесь какими судьбами? – Я обнял его и похлопал по плечу.

– Да, собственно, случайно. Проездом. А около Юбилейного встретил твоего Юрца, и он мне рассказал, что ты вот-вот должен подкатить. Ну я и подумал, что смогу тебя увидеть. Почти год не виделись уже.

– Да время летит незаметно. Особенно когда приходится все делать за этих шалопаев. – Я кивнул в сторону клуба. – Ты как, спешишь вообще? Может, я сейчас решу одно дельце, а потом махнем в бильярд, расскажешь, как там Софья и чего нового?

– Братка, я только за! Тебе там помочь?

– Не волнуйся. Я быстро.

Я снова хлопнул Серегу по плечу и пошел к черному ходу громадного трехэтажного здания почти в самом центре города. Пустые и холодные коридоры сейчас больше похожи на какой-нибудь госпиталь, чем на лучшее место для ночных тусовок на ближайшие двадцать километров. Но когда тут нет толп народу, добраться к кабинету Марата куда проще.

Два раза стучу в дверь с табличкой «Директор», только для приличия, и сразу тяну кручу ручку – заперто.

– А ну открывай давай, чёрт! – рычу я через дверь, которая уже через пару секунд распахивается передо мной, и в проеме появляется не совсем опрятный, небритый и с мешками под глазами мужичонка.

– Игорек! Ну наконец-то. А то твои бугаи меня тут…

– Для тебя не Игорек, а Игорь Николаевич, – громыхаю и толкаю дверь, отпихивая Марата в сторону. Прохожу в кабинет и нагло сажусь за его стол. – И что ты тут за балаган вообще устроил? Мы же договорились с тобой. И ты знаешь, что это не просто так.

– Но сумма неподъемная! – возмущается он. – Выручки не так много приходит, чтоб…

– Ты сейчас серьезно? Или хочешь, чтобы я проверил, сколько у тебя там в сейфике лежит? – Киваю на картину «Утро в сосновом лесу», за которой Марат обычно держит весь свой скарб.

– Не хочу, – насупившись, как маленький мальчик, буровит он. Хотя дядьке почти сорок пять!

– Тогда делай больше, чтоб хватало и на плату, и на икорку с маслом! – кричу я, поднимаясь со стула. Ты у нас тут менеджер, директор и пиар-менеджер в одном лице, или я? Сделай рекламу, поставь людей, чтоб зазывали сюда молодежь, баннеры на такси расклей. Хватит лениться, бармалей! Тем более что эти расходы я покрываю сам, как тебе известно.

– Понял, сделаем, займемся.

– Ну а теперь к главному, – подзываю пальцем.

Видно, как Марат сперва думал что-то сказать, но сдается. Подходит к картине, отодвигает ее, крутит барабан сейфа и достает оттуда пачку денег. Разворачивается и недовольно отдает ее мне.

– Вот так бы сразу. И скажи спасибо, что я в хорошем настроении, а то выдернули меня, и пришлось переться сюда. Чтоб такого больше не было, усёк?

– Надеюсь…

– Я тебе дам надеюсь! Все, работай, – говорю и выхожу из клуба.

Настроение-то почему хорошее? Потому что не только из-за этой мелюзги приперся сюда, а еще и Сережку встретил! Хоть немного развеюсь сейчас, отвлекусь от работы, – понадеялся я. Но и здесь облом.

– Извини, братка, – говорит он, скорчив такую мину, что сразу видно – ему жаль, но ничего не выйдет. – Позвонили. Надо срочно ехать. Давай как-нибудь в другой раз, ладно?

– Без проблем! – говорю, хотя заметно расстроенным голосом. – На связи будем. Иди сюда.

– Да, и я рад был тебя видеть. Я позвоню еще, как буду неподалеку.

– Идёт.

Он запрыгивает в машину и уезжает, а я остаюсь на парковке и сжимаю пальцами переносицу.

– Вот и отдохнул! Едем домой, отсыпаться.

По дороге заехал в ресторан перекусить, опрокинул бокал виски, чтоб немного нервы и все еще гудящую голову успокоить. Заскочил заодно проверил, как дела во втором клубе и как идет подготовка к вечеру. И только тогда отправился домой. Вроде ничего необычного, но снова целый день ушел на эти разъезды, и домой попадаю только к полуночи.

– Твою ж мать! – выплевываю, увидев в окнах своего дома мелькающий свет. – Этот день вообще закончится сегодня? Ну какой падле неймётся, а? Точно заведу питбуля, чтоб ноги вам поотгрызал, мелкие ублюдки!

Ясно, что это какая-то пацанва залезла, потому что рядом нет машин, да и кто б в здравом уме полез ко мне, зная, что после такого жить останется недолго? Все равно ж найду, кто бы там ни был. А эти… Ну явно без мозгов.

Паркуюсь, глушу мотор и неторопливо выхожу их машины. Подхожу к дому, вытираю обувь о коврик и только берусь за ручку, как вижу выбегающих из-за угла и уносящихся в темноту улицы подростков – точнее, их силуэты, щуплые такие, – взяли свое и были таковы. Но нет сил даже крикнуть им сейчас, не то чтобы в догонялки играть.

Кручу ручку и толкаю дверь. Захожу и вижу перед собой совсем молоденькую девчушку, ну прям цветочек. Только слегка неухоженный: в затасканных шмотках, с прической такой, будто про расческу не знает вообще, без макияжа. Что произошло, тоже понятно сразу: «друзья» ее кинули и смылись, а она осталась. «Ну почему это должно было случиться именно сегодня?» – подумал я, тяжело вздохнул и прицокнул языком, мол, «ладно, разберемся». Повернулся в половину корпуса, закрыл дверь на ключ и пошел ко второй, все еще распахнутой двери – закрыл и ее и подошел к девочке, как прибитой, стоявшей посреди моей гостиной и хлопающей ресницами. В руках у нее были часы брата и мой блокнот.

– Это мое. Я заберу, ладно? – Вытягиваю блокнот. Заодно цепляю и ее смартфон из кармана – на всякий случай. – А часы можешь пока поносить, если они тебе понравились. Только не сломай. Позже заберу.

– Позже? – заикаясь, спрашивает девочка.

«Ну наконец-то ты очнулась, – подумал я. – Только малость припозднилась с реакцией».

– Да. Потому что ты теперь будешь жить здесь.

По ее взгляду я понял, что она просто сломалась, зависла, как старый компьютер.

– Ты что думала, – добавляю, – можешь с ребятишками обчистить меня и спокойно уйти? Кстати, где они? А они беспардонно убежали и оставили тебя одну. Что ж… Как тебя, говоришь, зовут?

– Лиля…

– Что ж, Лилечка, будет тебе наукой, чтоб поняла, каких друзей себе выбирать не нужно. А жить ты будешь у меня потому, что отработаешь все украденное до копейки.

Она еще какое-то время пыталась меня моралью взять, якобы так поступать нельзя. Только, видать, забыла, что сама влезла в мой дом и пыталась ограбить. Пришлось объяснить ей, что все эти разговоры ни к чему не приведут, а она, как я и сказал, будет здесь до тех пор, пока я не решу обратного. А подумаю я об этом уже утром. Чертовски устал.

– …лучше ложись спать, – говорю, – работы у тебя завтра по горло.

И захлопываю перед ее носом дверь своей спальни. И только теперь понимаю, что замки-то не такие уж и надежные в дверях, потому при желании их можно без особого труда вскрыть и выбраться из дома. Может, девчушки уже и не будет утром, а проблема решится сама собой. Ну и хрен с ним. Совершенно плевать, потому что единственное, чего сейчас хочется, это спать.

Бросаю телефон на тумбочку, переступаю кучу бумаг и всякой мелочи перед кроватью на полу и не раздеваясь проваливаюсь в объятия одеяла и Морфея.

Глава 3

Игорь

Если бы не увидел беспорядок в комнате, когда сел на кровати, я бы, наверное, и не вспомнил, что в доме кто-то был. И что здесь осталась девчонка.

– Осталась… – проговорил я, как бы пробуя слово на вкус.

Часы показывают семь утра. Я поднялся и снял вчерашнюю одежду, пропахшую по́том, взял из шкафа новое белье и полотенце – надо срочно принять душ. Подошел к двери и неслышно приоткрыл ее – тишина. «Неужто малая все же выбралась и убежала?» – подумал, но когда сделал несколько шагов, увидел ее спящей на диване, скрученной в рогалик. Не раздевалась, даже не укрылась ничем. Хотя это и неудивительно. Даже я б в такой ситуации… нет, не стрессовал, а захотел бы быть наготове, на случай если удастся уличить подходящий момент для нападения или защиты; по крайней мере, если повезет, сбегать лучше не в одних трусах.

Благо пол у меня не скрипучий, и мне удалось подойти к ней близко, не разбудив. Подушка вся в слезах – все еще видны влажные пятна, лицо опухшее. Бедная девочка, проплакала небось всю ночь. Но замки целы, окна тоже нетронуты, хоть на них и решетки, значит, на свободу не рвалась. И если подумать, тут одно из двух: либо она побоялась даже пытаться выбраться в надежде, что я сам сжалюсь и отпущу ее, либо у нее взыграла совесть и она решила и правда по-доброму отработать все, что стащили ее дружки. Ну или самый что ни на есть последний вариант – на свободе ей совершенно нечего делать и некуда идти, потому она туда и не стремится. Надо будет это выяснить, а то слишком уж она странная. Когда увидела меня, то даже не попыталась дать дёру, а застыла на месте и смотрела на меня своими глазкими-бусинками. Страх в них читался самый настоящий, его я навидался, но не такой, какой испытывает человек за свою жизнь. И это вдвойне странно.

Решил не стоять у нее над душой и тихо пошлепал в ванную комнату. Сбросил трусы, забрался в душевую и включил холодную воду. Сцепил зубы, чтоб перетерпеть первые секунды в почти ледяной воде, и расслабился. Такая процедура хорошо промывает мозги с утра. И в голову пришла идея взять мелкую на добро – накормить ее, авось и удастся поговорить.

После душа я также без лишних звуков оделся и пошел на кухню, начал готовить завтрак. Ничего необычного: несколько полосок бекона, яичница, хлеб с маслом. И кофе, конечно же. Когда масло на сковороде разогрелось и стало трещать, я услышал скрип дивана из прихожей. Он старенький, пружины выдают любое движение, а это значит, что Лиля тоже проснулась. Ой, чую, начнется сейчас то еще представление!

Лиля

Просыпаюсь от запаха еды и тут же спохватываюсь от ужаса, вспомнив, что произошло. И я все еще в ловушке. Как я только могла уснуть в такой ситуации? Блин, все лицо аж болит от этих ночных стенаний, опухло, чувствую, как баскетбольный мяч. И в животе предательски урчит от голода! А-а-а! В голове сразу же куча мыслей и эмоций, будто не мозг у меня, а компьютер с задачами! А есть хочется ужасно. Вчера ничего не ела от нервов перед этим, чтоб его, запланированным грабежом, ночь проплакала… Но раз я в плену, а этот громила, хоть он и тот еще красавчик, меня не пришиб, значит, и не собирается. Надеюсь… Тогда пусть хоть покормит! Даже в тюрьме заключенным дают поесть три раза в день! А я вообще… почти ни в чем не виновата, чтоб меня голодом морить.

Тихонько поднимаюсь с дивана, а он, блин, скрипит как зараза. Кривлюсь от осознания, что наделала шума, и затихаю, прислушиваюсь. На кухне (припоминаю расположение комнат) что-то шкварчит и… так вкусно пахнет! Хотя мне сейчас что угодно покажется деликатесом. Подхожу на носочках к дверному проему и выглядываю из-за угла. Вижу широченную мужскую спину в майке и мощные руки, по которым от самих плеч тянутся черные как ночь татуировки. Меня вдруг пробирает озноб от этой картины. Кто же он такой? Огромный, как медведь, и с каждым движением мышцы на всем его теле бугрятся и переливаются так…

– Проснулась? – продолжая ковырять сковороду вилкой, спрашивает мужчина, будто только и ждал этого момента.

И я чувствую, как лицо мигом наливается краской, а сердце начинает гулко колотиться, что аж дышать становится тяжело. Стыдно. И страшно. Черт, как же стыдно и страшно! И я, воровка-неудачница, сейчас буду просить еды у хозяина дома, который пыталась ограбить? Но я же не пыталась. Точнее, не хотела. Меня заставили. «Перестань, перестань, перестань!» – мысленно толдычу себе, заставляя заткнуться этот граммофон мыслей, и несколько раз глубоко дышу. Хотя понимаю, что это получается не глубоко, а часто и поверхностно – как загнанный перепуганный зверек. Наконец собираю слова в предложение и пискляво, еле слышно говорю:

– Извините меня… п-пожалуйста. Я… Я не хотела. Я вообще не хотела сюда вламываться. Меня… Меня заст…

– Есть хочешь? – будто и не слушал меня, перебивает мужчина. Будь я в другом положении, я б уже кипишевать начала, что я тут такую речь толкаю, а он так вот встревает. Но я не в таком положении.

– Не хочу, спасибо, – шепчу в ответ. Но мой голос оказывается тише, чем урчание желудка, которое услышали, наверное, даже на соседней улице. Понимаю, что услышал и он, и падаю лицом в ладошки.

– Иди сюда, садись, – велит он, все еще не оборачиваясь ко мне. И когда не слышит моих шагов – а я все еще в кроссовках, – отрывает взгляд от плиты и строго добавляет: – Это была не просьба!

Меня аж передергивает от того, как он гаркнул. И я, подскочив, тут же семеню к столу и присаживаюсь на самый краешек стула, плотно сдвинув ноги и зажав ими ладошки.

Мужчина подходит к столу, прямо ко мне, он в тридцати сантиметрах от меня. И я непроизвольно сильно зажмуриваюсь, когда он говорит:

– Сядь нормально! – И выкладывает из сковороды в тарелку передо мной яичницу с беконом и обильно присыпает все это перцем. – Ешь. Мне не нужно, чтоб ты загнулась тут с голоду или теряла сознание от страха и истощения на каждом повороте.

– То мне не надо вас бояться? – на автомате выдаю я, и только потом понимаю, что ляпнула дичайшую хрень. Ну как такое можно вообще было спросить у того, кто тебя насильно забрал и запер у себя дома, кто хочет заставить тебя работать на него в качестве служанки? И мало ли какого именно обслуживания он захочет… От последней мысли я аж похолодела. Он что, завел себе сексуальную рабыню?! До меня только сейчас дошло!

– Если я позволяю тебе поесть, это еще не значит, что не могу прибить. Хотя этого я делать не хочу. Но поверь мне, сделаю, только дай повод. Так что веди себя хорошо, если хочешь отсюда еще когда-нибудь выбраться целой и невредимой.

Целой и невредимой, говорит… Значит, есть шанс, что все обойдется. Но почему меня начинает так колотить после этих слов? Его голос просто разрывает тишину в комнате и все молекулы моего тела на миллионы-миллионов клеточек, проникает в самую глубину. Я, кажется, никогда еще не говорила со взрослым мужчиной. Это и страшно, но и будоражит так. И я снова поймала себя на мысли, что просто не знаю, как мне себя вести, а эти тупые вопросы вылетают из меня раньше, чем я успеваю хоть чуточку подумать.

Самое странное, что я и ненависти к нему не испытываю. Почти. Не знаю, что это… Очень двоякое чувство. Стараясь не смотреть мужчине в такие притягательные карие глаза, беру вилку с ножом и неуклюже отрезаю кусочек яичницы, накалываю и кладу в рот. Тем временем он наливает мне в стакан какой-то сок, а себе кофе. И садится за стол напротив меня.

– Рассказывай, – спокойно говорит он, без грома в голосе. И я невольно поднимаю на него взгляд. – Почему ты с дружками залезла ко мне в дом?

Я чуть не поперхнулась, а еду проглотила так громко, будто это не завтрак упал в желудок, а камень на дно глубокого колодца. Отложила вилку, взяла стакан и сделала несколько жадных глотков.

– Я не собиралась. И они мне не друзья.

– Продолжай, – велит мужчина.

– Я в детдоме жила. От хорошей жизни туда не попадают. А когда мне исполнилось восемнадцать, настала пора уходить. Только особо некуда было. А чтоб жилье получить, хоть какую-то комнатку, нужно поступить учиться. И эти двое…

– Трое.

– Что?

– Их было трое.

– Так вы видели? – Он ничего не ответил, только пригубил кофе и пристально посмотрел мне в глаза, хотя минуты до этого смотрел куда угодно, только не на меня. И продолжила: – С третьим я познакомилась вчера, уже здесь. А эти двое, они сперва приютили меня у себя. Сказали, что я смогу пожить у них, пока не получу комнату в общежитии. А потом…

– А потом передумали и поставили перед выбором: либо это, либо на улицу, – подытожил мужчина, точно угадав, как все было накануне.

Я тихо угукнула, потупив замутненный от накативших слез взгляд в тарелку.

– Ты лучше расскажи мне то, чего я еще не знаю, потому что все это очевидно. Еще вчера понял.

– А вы тогда меня отпустите?

– С чего это? Я похож на того, кто сперва говорит одно, а затем без причин другое?

– На убийцу вы похожи, – шепнула я и тут же добавила: – Извините.

– Ох Лиля, Лиля… На убийцу… – Он поднялся со стула и подошел к окну, почесывая бороду. – Это так не работает во взрослом мире. Натворила дел, а теперь поплачешь, и все станет сразу хорошо? Нет. Поработаешь у меня… домохозяйкой какое-то время, пока я не решу, что с тобой дальше делать. И если будешь вести себя хорошо, то, быть может, и отпущу. В общем, все зависит от тебя.

«Фух, домохозяйкой, а не секс-рабыней, – думаю. – И он ко мне еще ни разу не притронулся, кроме вчера, по щеке, так, может, ему и не нужно?..» А с другой стороны в голову вихрем влетает мысль: «Всем мужикам нужно! Это он сейчас так говорит! А я ничего и сделать ему не смогу: что моих сорок пять килограммов против его сотни, если не больше? Если захочет, а он точно захочет, то возьмет меня силой – вот как мне отрабатывать долг придется! Останется только терпеть и плакать…»

– Только если вы мне дадите нормальную комнату! А не тот диван в гостиной. Вещи и… – снова летят из меня глупые необдуманные слова и… требования? Сама офигеваю от своей дерзости. А если по-честному, да, я и правда виновата, нечего было соваться сюда; но и держать меня тут за собачонку я не позволю. Ну, попытаюсь не позволить.

– Лилёк, ну ты и фрукт, – заливисто смеется мужчина, вновь возвращаясь к столу. И теперь я, подняв голову, нагло смотрю в его темные-темные глаза. И чувствую в них спокойствие, от которой резко появившаяся дрожь в теле тут же проходит, но ненадолго. – Ты не в том положении, чтобы условия ставить, пойми. Как я решу, так и будет. Во всем. Разве что выбор блюд, которые будешь мне готовить, и способ, каким ты будешь убираться в доме, остается за тобой.

Я открываю рот от изумления, но ничего не получается сказать. Хоть сейчас не сработала моя глупость и не позволила мне огрызнуться, потому что, когда он закончил смеяться и говорил все это, к спокойствию в глазах добавилась такая серьезность, что у меня аж ноги задрожали. Не пойму, то ли добрый он, то ли терпит меня, чтоб не придушить на месте, а трупик прикопать за домом.

– А насчет комнаты… У тебя будет комната. Нечего тебе постоянно у меня перед глазами ошиваться. И к уборке можешь приступать прямо сейчас. Все необходимое найдешь в кладовой, а где она находится, ты знаешь, дом-то обшарила еще вчера. Сперва вылижешь все до блеска, а потом приготовишь мне ужин.

Я невольно скорчила недовольную гримасу и весь этот наполненный злостью взгляд бросила в мужчину. Зря я допустила мысль, что он добрый, ни фига он не добрый. Прикидывается только. А меня будет использовать по полной и как только захочет.

– А если не стану? – фыркнула я.

– Лучше тебе не знать, уж поверь мне, – сказал он, второй раз коснувшись меня: он взял меня за подбородок ладонью и поднял лицо, чтобы смотреть прямо в глаза. – И не зли меня, малышка. Помнишь условие? Хорошо себя ведешь – я добрый и ласковый. Плохо ведешь – получаешь совершенно обратное.

– Помню… – буркнула я, шевеля одними губами, потому что челюсть жестко держит мужчина.

– Вот и замечательно. Так что давай не портить отношения, ведь ты здесь надолго.

После слова «надолго» у меня желудок скрутился в узел, а сердце сорвалось в пляс.

– Как?..

– Замолчи, – рыкнул мужчина, – и слушай: здесь будет твоя комната, – он указал на дверь, из которой вчера выбегала Марина с горстью камешков, – в которой, после того как уберешься в доме, можешь найти и подобрать для себя что-нибудь из гардероба моей бывшей. Ее вещи вряд ли тебе по размеру придутся, но тебе, смотрю, не привыкать. И прими душ, – презрительно бросил он напоследок.

А мне стало стыдно еще и за это. Он так сказал, будто от меня воняет. Задания раздает, деспот, блин! Но какой у меня выбор? Придется хорошо себя вести.

– Я не слышу ответа, – прищурился он, заглядывая мне в глаза.

– Хорошо, я поняла!

После этих слов он ушел в свою комнату, переоделся и сообщил, что поедет по делам, а вернется к семи вечера. И чтоб к этому времени в доме было убрано, а на столе ждал благоухающий ужин. Перед самым уходом добавил, что все необходимое я найду в кладовой, в холодильнике и шкафах позади меня. Предупредил еще, чтобы я не сожгла дом и вела себя тихо и аккуратно; причин разъяснять не стал, но я и так поняла, что будет мне плохо тогда. И закрыл за собой дверь.

А я ведь даже имени его не знаю…

Глава 4

Игорь

Я вышел из дома, не оборачиваясь, и захлопнул дверь. Сел в машину и отъехал на соседнюю улицу, за перекресток. Остановился у обочины и нервно потер бороду.

Мелкая еще совсем жизни не знает, а уже умеет выдергивать нервы по одному пучку, методично и размеренно. Откуда в ней столько дерзости, в ее-то восемнадцать лет? Только вот это мне в ней почему-то и нравится. Бывшая была слишком покладистая, прям хоть к ране прикладывай: что ни скажу, все делала без лишних разговоров; старалась всячески угодить – никакого удовольствия от такого поведения женщины не получить, если хочешь видеть возле себя не загнанную мышь, а человека со стержнем, характером и собственным мнением на любой счет.

В Лиле это есть, чувствуется этот кремень. Она, конечно, осознает, что накосячила и теперь должна загладить свою вину. Согласилась остаться, даже не попыталась открыть дверь и убежать. Значит, имеет совесть и понимание, что за все содеянное придется заплатить. Как бы там ни обрисовалась вся эта ситуация в ее юной головушке, но она точно в полной мере осознает, что виновата. Только зачем-то дерзит и условия ставит, упирается! Хотя я не представляю, что бы вообще с ней делал, не будь она такой упрямой. Наверное, еще этим утром бы ее выпроводил и забыл, не успей она выйти за порог. Но засела в башке…

– Меня найдут, а вас посадят в тюрьму, – засмеявшись, повторил вслух вчерашние слова девочки и стал думать вслух: – Нет уж, малышка, ты моя. Попалась птичка в клетку, как говорится! И посмотрим, как ты теперь запоешь и как себя поведешь. Это уже становится слишком интересным, чтобы вот так останавливаться на половине пути.

Никакими делами заниматься в этот день не хотелось. Сперва я долго катался по городу, пытаясь занять чем-нибудь голову, а потом набрал одному товарищу и позвал его покатать шары. Несколько часов кряду мы болтали обо всем и ни о чем, раз за разом подзывая официантку, чтобы обновляла наши бокалы. Играли партию за партией. Но мелкая из головы так и не шла. Я все погладывал на часы и ждал, когда же этот день подойдет к концу, чтобы скорее поехать домой и продолжить смотреть это реалити-шоу, организованное в моей прихожей; точнее, нет, уже заимевшее свою личную комнату, пускай и временную. Пытался представить, чем она сейчас занимается: ломает мебель и бьет посуду, чтобы мне насолить? Приняла первый в своей жизни человеческий душ, со всеми благами, которых уж точно не видать ни в детдоме, ни уж те более у тех ее горе-дружков, раз уж они промышляют на жизнь мелкими кражами и взломом частных помещений. А может, она все же проявила свою настоящую натуру, повиновалась и выполнила все мои указания – вычистила дом до блеска и сейчас колотится у плиты, готовя мне вкусный ужин? Что же это будет, какая-нибудь каша с мясом? Или рагу овощное? А может, какая запеканка? Или она сожгла его дотла, и сейчас там вовсю орудуют пожарные, пытающиеся спасти остатки моего барахла?

– Слушай, дружище, – наконец не выдержал я весь тот рой мыслей, полностью переносящий меня отсюда домой, и обратился к товарищу по игре, когда был забит последний шар в лузу, – поеду я уже. Есть еще кое-какие дела.

– Как знаешь, – ответил он с улыбкой. – Рад был тебя видеть!

– Взаимно, братишка, взаимно! Еще как-нибудь обязательно схлестнемся. Удачи тебе!

Я достал из заднего кармана несколько купюр, бросил их на столик между пустыми бокалами, отсалютовал товарищу и покинул помещение.

Когда я въезжал в свой район, часы только отбили шесть вечера. Раньше заходить домой мне совершенно не хотелось, но и терпения уже никакого не оставалось. Единственное желание, бьющееся в голове, – получше узнать, какого вида птицу я поймал и чем она питается, фигурально выражаясь, конечно же.

В это время на улице еще яркий день, а солнце даже не думает прятаться, разве что за верхушками деревьев или самых рослых высоток, которых у нас не так уж и много. Я вышел из машины на том же перекрестке, подошел к тротуару и взглянул на свой дом. Хорошо, что я обосновался на самом краю и улицы, и района – никаких лишних глаз и случайных прохожих попросту не бывает. Да и хоть кричи, хоть бейся головой о стены с дикими воплями – полицию на странные звуки никто не вызовет; да и что там говорить, если все они подо мной ходят или прикормлены. Дом на удивление цел, как и двери с окнами. По крайней мере те, которые с этой стороны здания и в доступности глазу. Но это уже неплохо.

Вернулся к машине, снова поглядел на время и оперся на капот. Позвонил Юрику, чтобы скоротать время и заодно узнать, не было ли еще каких инцидентов в клубах или других наших делах – все тихо и гладко, что тоже не может не радовать, а то бывают залетные ребята, которые пытаются подмять под себя мои точки или без моего ведома перекупить бизнес. Тогда уж приходится бросать все дела и ехать разбираться.

– Хорошо, – говорю ему, – держи меня в курсе. И будь начеку, понял?

– Да, босс, как всегда!

– Но когда я велю держать меня в курсе, ты же понимаешь, что я имею в виду те вопросы, которые без меня вы решить ну совсем никак не можете? Чтоб не было как с Маратом.

Я чуть не ляпнул с дуру, что у меня из-за той поездки некоторые трудности нарисовались, а то помощник начал бы расспрашивать, что да как. Он тот еще любитель свой нос совать куда не просят.

– Конечно, Игорь Николаевич, извините. Ну вы же понимаете, он рогом уперся… А так все сами. А что без вас – все потом в отчете.

– Ну все, все, не бубни. Молодец, что понял. Отбой.

Я положил трубку и посмеялся с реакции Юрика, посмотрел на часы – без пяти семь. Сел в машину и поехал домой.

Глава 5

Лиля

– Ушел… Ну и ладно! Ну и оставляй меня тут одну, давай! Рабовладелец хренов! Тьху на тебя! – кричу, хватаю со стола тарелку со своим завтраком и запускаю ее в запертую дверь. Остатки яичницы и бекона смачно разлетаются в стороны. Вместе с осколками самой тарелки.

Стою и пыхчу, как паровоз, тяжело дышу и злюсь. Только не понимаю, на кого: на мужчину, потому что не отпустил меня сегодня и закрыл тут, как ту золушку, или на себя. На себя тоже можно бесконечно злиться. А какого рожна я вообще поперлась в этот дом, зная, что это неправильно? Это кража со взломом! И не бывает преступления без наказания. По крайней мере для некоторых… Для слишком сознательных и глупых девочек.

– Какая же я дура! А-а-а! – снова взорвалась криками. – Пошли вы на хер, друзья! Подставили меня и сбежали. Хорошо вам теперь, что я за вас отдуваюсь здесь? Небось продали барахлишко и сидите теперь шикуете, или уехали вообще куда-нибудь, а обо мне и думать забыли…

И правда, чего им переживать. Никто ж не подозревал, что я такая дура и остолбенею, увидев на пороге хозяина дома. Даже если они и не хотели меня подставлять, то наверняка подумали, что я тоже успела убежать, вместе с часиками, за которые тысяч триста можно выручить, и теперь ни Сашка, ни Маринка мне никак не сдались.

Или все-таки просто забили на меня… Ведь кто я для них такая? Обуза. Вот и все.

Немного успокоившись, смотрю на немытые столовые приборы, на ошметки завтрака, разбросанные по полу и размазанные по двери. На круглое пятнышко под чашкой кофе на столе.

– Я тоже подумаю, как себя вести, – бурчу себе под нос, глядя в сторону выхода. – А вот про бывшую и что ее вещи остались в комнате, ты сказал очень кстати. Там я еще не была и сейчас это исправлю.

Подхожу к двери и толкаю ее, аккуратно заглядывая в внутрь, будто оттуда может выпрыгнуть какое-то чудище. Никого, конечно же. Пустая аккуратно заправленная кровать, небольшой письменный столик с закрытым сереньким ноутбуком. Оглядываюсь назад, будто опасаюсь, что за мной кто-то следит, и прохожу в комнату, к столу. Открываю крышку компьютера, и экран сразу загорается окошком для ввода пароля, которого я, конечно же, не знаю и знать не могу.

Через пару секунд весь экран начинает переливаться плавающими туда-сюда бутонами цветов.

– Точно женский, – шепчу, понимая, что компьютер мог принадлежать только бывшей этого… – Нет, ну правда, ты б хоть имя мне свое сказал, а то надоело уже называть тебя «этим»! И ее тоже не помешало бы. Хотя не знаю зачем, – причитаю снова.

А где же ты сама? Ну и ладно. Захлопываю компьютер, окидываю взглядом комнату, исполосованную тенью от решетки на окне, и останавливаюсь на огромном шкафе. Подхожу и настежь распахиваю обе двери. И мне в глаза сразу бросается мое же отражение из зеркала на внутренней стороне дверцы.

– Ну и лицо! – ужасаюсь сама себе. И правда, неплохо было бы привести себя в порядок. – Только не после уборки, а до, понял? – кричу, выглянув из-за шкафа в гостиную, будто обращаясь к мужчине.

Нахожу новый вскочивший на щеке прыщ, прижимаю его ногтями и всматриваюсь, получается ли выдавить, как тут же в глаза бросается фотокарточка, заткнутая за планку, придерживающую зеркало. Судя по легкой желтизне, кажется, уже лет десять тут лежит. На снимке молодая и очень красивая девушка.

– Ну да, не то что я. С тобой он вряд ли обращался так же, верно? А может, еще хуже? Иначе где ты сейчас? Наверняка сбежала от этого тирана, который только и может, что о себе думать и эксплуатировать.

Я взяла фотографию и выставила вперед, чтоб видеть в зеркало и себя, и ее.

– Что посоветуешь надеть? – поинтересовалась у девушки со снимка и сняла с жердочки тремпель с легкой полупрозрачной кофточкой с широкой горловиной. Приложила к себе и взглянула в зеркало. – Может, вот это? А что, неплохо. У тебя хороший вкус… Эм, хоть бы подпись с именем оставили на тыльной стороне фотки. Тоже мне фотографы!

Бестолково повертев карточку в руках, я воткнула ее на место и еще немного покопалась в вещах. Подобрала себе джинсовые шорты – вроде даже на меня сойдут отлично – и черные колготы. В нижнем отделении нашла несколько вариантов совершенно нового, еще запакованного белья. Посмотрела на размеры. Лифчики далеки от моего… полуторного, а вот трусики что надо.

– Благодарю, – снова обратилась к девушке на фотоснимке, присела в кривоватом реверансе и отправилась в ванную комнату с охапкой шмоток и шуршащих пакетов с бельем и колготами.

Кто бы мог подумать, что здесь может быть так богато! Это наверняка его любимое помещение! Весь дом такой простой, обычный, что с виду и не скажешь, что в нем живет человек ну очень немалого достатка, судя по крутой машине и… Я снова вспомнила камешки, которые вчера стащила из комнаты девушки Марина. Она украла не у него, а у нее, выходит. И поймала себя на мысли, что сама б так не поступила. Я вообще не хотела воровать. Просто пришла, потому что заставили. Никто не виноват, что его грабят, и не заслуживает такого.

Мне стало даже жалко ступать на белоснежный кафель в кроссовках, в которых я где только не ходила, потому скинула их, наступив на задники носками – не хотелось наклоняться и отрывать взгляд от этой красоты, – и отбросила туда же носки. Такие ярко-белые раковина, унитаз и шторы… Да даже стиралка такая, что аж глаза слепит! В жизни такого не видела. Привыкла, что у нас такие места всегда если не грязные, то как минимум старые, потертые и где-то даже сломанные. А тут абсолютная чистота. В доме наверняка тоже поддерживается порядок обычно. И было бы так сейчас, не вломись в дом кучка оголтелых подростков, жаждущих наживы и переворачивающих на своем пути все, что хорошо или плохо лежит.

На полочке за открытой дверью душевой кабины я увидела несколько бутылочек с разными шампунями и гелями для душа. Открытой оказалась только одна – самый простой мужской шампунь.

– Ты все еще хранишь вещи бывшей. Даже шампуни и гели! Но почему? – удивилась я вслух, говоря с самой собой.

Я собралась помыться, а поймала себя на мысли, что тупо разглядываю все вокруг и трогаю кончиками пальцев, как бы пробуя. Потому наконец снимаю с себя всю одежду, и правда уже совсем не приятно пахнущую, и захожу в душевую кабину. Поворачиваю кран с красной биркой и ахаю от блаженства – мне в лицо ударяются горячие струи, приятно обжигая все тело. Ловлю ртом множество мелко рассеивающихся ниточек воды и просто несколько минут стою и наслаждаюсь этим потоком. И только потом выбираю один из женских шампуней, наливаю в руку и растираю по волосам. Такое ощущение, что я уже целую вечность не принимала душ. По-человечески, наверное, и не принимала никогда…

Только когда закончила, поняла, что не подготовила никакого полотенца. С залитыми водой глазами нащупала на сушилке сбоку от кабины какую-то влажную махровую вещицу и приложила к лицу. И утонула в аромате… Таком приятном, тягучем, как мед, и… мужским! «Это его полотенце!» – дошло до меня. Но я почему-то его не отбросила, а наоборот обняла, как родное, и удивилась своей реакции.

Почему мне так приятно вытираться его вещью, все еще влажной от воды, стекающей с его тела? Приятно касаться им себя там… Проходиться по сосочкам.

– Стоп! – одернула я вдруг саму себя. – Хватит! Что за придурошные мысли? Он тебя украл, закрыл здесь и заставляет работать для него как рабыню! Ты чего, совсем ополоумела, подруга?!

Я повесила полотенце обратно на сушилку и оделась в свежее белье, колготы и такие уютные шортики, которые пришлись мне, кстати, абсолютно в размер. Жаль, что лифчика никакого не нашла. Пришлось надеть кофту на голое тело. Покрутилась на месте перед зеркалом над раковиной, радуясь, что все подошло, и подумала, что надо бы простирнуть все то, что сняла с себя перед душем. Благо машина стиральная у нас в детдоме была, потому ей-то ладу я дать сумела – быстро забросила все шмотки в барабан, засыпала порошок, закрыла, запустила и, вспомнив мотив какой-то песни, припеваючи вышла обратно в гостиную.

***

При свете дня разглядывать дом одинокого мужчины оказалось куда интереснее. До этого момента мне совершенно не было интересно, как и что у него устроено тут, но сейчас… Сейчас стресс куда-то улетучился. Не знаю почему, – наверняка это ощущение продлится недолго и лишь пока я в доме одна, – но я не чувствую опасности. Только интерес. Хочется узнать, с кем мне придется провести… некоторое время под одной крышей. Знать бы еще, сколько он собирается меня здесь держать. Хотя если он и правда не тронет меня, пока я буду делать все, что он скажет, то не так уж все и плохо. На первый взгляд.

Может, это душ так мозги прочищает? Или я, наоборот, слепну, отказываюсь воспринимать очевидное – я здесь заложница, рабыня…

В любом случае, освежившись и смыв с себя вчерашний страх, стало гораздо легче, груз с души немного спал, и я наконец взглянула на этот дом не как на объект грабежа: черное, мрачное и неизвестное логово какого-то мужика – а на обычный дом. Дом человека, которого я совсем не знаю. И было бы неплохо это исправить.

Я стала открывать каждый ящичек в шкафах в гостиной, открыла комод под телевизором и даже в тумбочку в прихожей проверила – ничего. Как можно так жить, чтобы никому по твоим личным вещам не удалось понять, что ты за человек? Хоть бы какой кроссворд в газете был разгадан, из чего можно было бы прийти к выводу, что кто-то умный брал его в руки

– Или не очень умный, если разгадано мало и с ошибками, – прыснула я смехом, выставив руки в боки. И наткнулась взглядом на книжную полку. Подошла к ней и, хмыкая что-то неразборчивое себе под нос, стала перебирать пальцами разноцветные книжульки в твердых обложках. Анна Джейн «По осколкам твоего сердца», Эмма Скотт «Сейчас и навечно», Джоджо Мойес «Последнее письмо от твоего любимого» и другие подобные любовные романы. От одних названий в животе мутит.

– Как ты такое могла читать? – подумала я вслух, однозначно решив, что это всё – книги этой загадочной бывшей женщины главного героя моей печальной оперы про заточение. – Что же вы все такие скрытные-то, а? Нельзя ж так! Мне же интересно…

Я вдруг вспомнила про блокнот, который мужчина выдернул у меня из рук вчера вечером. В нем точно есть что-то личное, прям личное-личное, иначе он бы так о нем не беспокоился. Больше чем обо мне. Уже направилась к его комнате, в которой уже была, видела там все, но остановилась, не в силах коснуться ручки.

– Так неправильно. Я не воровка! И если я хочу доказать ему это, чтобы выбраться отсюда, то нельзя шариться по его вещам и уж тем более заходить в его комнату без разрешения, – отчитала саму себя, да так что аж на носочки встала и сжала кулаки.

Я не знаю, какое это ощущение, когда тебя ругают те, на кого тебе не плевать, как, например, на воспитателя. Как ругали бы меня родители… Если б я их помнила и знала. Но мне не так повезло в этой жизни. Многие, кого я знаю, так жалуются, что родители были злыми, обижали их, чего-то не позволяя, ставя всякие ограничения и выводя рамки, в которых им, детям, следует существовать до тех пор, пока они не вырастут и не будут уже сами отвечать за свою жизнь. А мне бы хоть разок ощутить тепло маминого прикосновения; громкий и пугающий бас папиного голоса, когда я где-то нашкодничаю… Плевать как, только бы они были. Нет, я давно привыкла справляться одна, но иногда мне снятся сны, будто родители держат меня за руку, ведут куда-то, и вроде бы все хорошо, но потом они отпускают меня и уходят куда-то вдаль. А мне остаются одни лишь образы. И непонятно откуда взявшаяся боль, такая тупая, ноющая боль утраты и одиночества.

А теперь еще эта нелепая ситуация, будто мне совсем скучно живется!

– Ты хочешь, чтобы я тут убралась? Ну и что, что я тут? Я и в детдоме убиралась по графику очереди, и готовила часто. Что там, что здесь – без разницы. Лишь бы кормили хотя бы не били…

И только я успела это сказать, как до меня дошло, что я, пока ходила по дому и переступала через кучки разбросанных вещей, оставленных вчера теми горе-ворами, сама не заметила, как постепенно разложила почти все сброшенное с полок по своим местам. Офигевая от происходящего, оборачиваюсь и понимаю, что практически убрала всю гостиную и две комнаты. И даже не понимаю почему, но мне нравится, как теперь выглядит этот дом, и даже самой хочется, чтобы все здесь было в порядке. В моей жизни его никогда особого не было, но хотя бы койку в детдоме и личный шкаф я всегда содержала в идеальном виде – это приятно в первую очередь для меня.

Да и вообще, ничего плохого нет в том, чтобы немного загладить свою вину за попытку ограбления (хотя ограбила не я, но была с ними) и приготовить мужчине ужин.

– Хватит уже все это повторять, дурочка! – успокаиваю саму себя, заканчивая подметать пол, отряхиваю руки и направляюсь в кладовую смотреть, что из продуктов у него есть и что из имеющегося можно интересного сварганить.

Открываю старую скрипучую дверь, нащупываю на внутренней стене выключатель, и, как только вспыхивает свет, ахаю от такого удивления, какого еще в жизни не испытывала.

– Ну ни фига ж себе! – присвистываю и прикрываю ладошкой рот. – А вы полны сюрпризов, мистер неизвестный!

На длинных деревянных стеллажах перед моими глазами распростерлись сотни всяких баночек с закрывашкой и консервами; на одной стене висит несколько связок вяленного мяса, засушенной рыбы и еще какая-то непонятная ерунда, но вроде как съедобная. А на противоположной стене висит двустволка, какие по телеку показывают, для охоты. Только патронов нигде не видно.

– Еще бы ты патроны здесь оставил! – засмеялась я. – Тогда точно не спал бы спокойно, зная, что я могу забраться сюда и взять эту штуку.

Посмеялась и задумалась, как это никто вчера даже не подумал сюда заглянуть. Вот это был бы номер.

Когда эмоции от увиденного и первые впечатления поутихли, я набрала картошки и банку тушеной говядины под мышку. Прихватила морковину, один бурячок и понесла все на кухню. Там, быстренько найдя несколько кастрюлек и сковороду, а также воду, нож и все остальное, принялась готовить рагу и жареную картошку с тушенкой.

Время полетело незаметно, и когда оба блюда уже были почти готовы, я полезла в верхний шкафчик – чтобы добраться до которого мне понадобилась табуретка – и вытащила оттуда коробку со всякими специями. Среди пакетиков и шкатулочек с пряностями нашла измельченный мускатный орех, и мне в голову резко влетело воспоминание где-то пятилетней давности о том, как кое-кто из ребят в детдоме баловались им, орехом этим: ели и кайфовали. А одному так плохо стало, когда он ложки две чайных съел, а потом и второму. Да так плохо, что их еле откачали – головокружение, несварение, глюки и прочее.