От Садового кольца до границ Москвы. История окраин, шедевры зодчества, памятные места, людские судьбы

Введение

Еще на заре истории Москвы вокруг небольшой крепости с деревянными стенами, стоявшей среди густых лесов, на высоком мысу у впадения Неглинной в Москву-реку, находилось несколько сел, о которых рассказывает повесть о начале Москвы. Князь Юрий Долгорукий, «…прииде наместо, идеже ныне царьствующий град Москва, обо полы Москвы реки села красные… взыде на гору и обозрев с нея очима своима семо и овамо по обе страны Москвы реки и за Неглинною, и возлюби села оныя…».

Эти села, известия о которых дошли до нас из седой древности, по мере роста и развития Москвы соединялись с городом, становясь его неотъемлемыми и неразличимыми частями. Но город увеличивался не только за счет окружавших его сел. Москва росла, привлекая к себе охочий люд со всех концов государства. Тут они могли найти защиту себе и своей семье, тут же они находили и сбыт продуктам своего труда. Князья, бояре, монастырь стремились привлечь как можно больше трудолюбивых ремесленников в свой город: ведь чем больше их было, чем зажиточнее жили ремесленники, тем богаче становились они. Ремесленники селились вместе – кузнецы к кузнецам, кожевенники к кожевенникам. Обитателям слобод давались определенные привилегии, и в том числе самая главная – освобождение от налогов. Отсюда и само слово «слобода» или «свобода».

Так образовывались многочисленные московские слободы. Самыми старыми из них были ремесленные – кузнецов, плотников, кожевенников, серебряников. С увеличением потребностей княжеского двора и ростом города появлялись слободы пекарей, поваров, кислошников, иконников, а также слободы военные – стрельцов, воротников, пушкарей, бронников. Вот так – селами и слободами – и прирастала Москва.

При взгляде на современную карту Москвы сразу бросается в глаза то, что она похожа на срез ствола дерева с его кругами: первый – это Кремль, самая древняя часть города, откуда он и начал расти; второй – Китай-город, бывший торговый и ремесленный городской посад, ограниченный мощной крепостной стеной, выстроенной всем московским народом в 1535–1538 гг.; потом на линии бульваров – Белый город, стена которого заслонила от врагов жилые кварталы города; за ним Скородом, высокая деревянная крепость на земляном валу и рвом перед ним; и, наконец, линия Камер-Коллежского вала, бывшая в продолжение более чем ста лет границей города.

По линии Скородома или Земляного вала прошли современные Садовые улицы, а Камер-Коллежский вал можно проследить по современным московским улицам, в названиях которых есть слово «вал»: Преображенский, Рогожский, Пресненский, Грузинский и другие.

В части города, заключенной между двумя городскими кольцами, двумя валами – Земляным и Камер-Коллежским, где находились многие старинные московские села – Сущево, Елохово, Кудрино, где располагались слободы – Хамовники, Кожевники, Сыромятники, Мещанская, Басманная, Немецкая, ныне осталось много зримых следов московской истории – архитектурных и исторических памятников. Этому и посвящена первая часть книги. Вторая часть будет описывать местности за Камер-Коллежским валом и современной границей города.

Изучение и описание Москвы насчитывает много лет – первый путеводитель по городу вышел более 200 лет тому назад, и с тех пор москвоведческая литература стала поистине необозримой. Однако, как ни странно это может показаться, в ней не нашлось еще подробного описания местностей за Садовым кольцом.

Книга рассказывает об истории этих мест, о шедеврах зодчества и известных памятных местах, о зданиях, которые не столь на виду, о людях забытых, но славных в истории нашего города. В книге, по необходимости, затрагивается и современное состояние и изменение облика города за последнее время.

Описание начинается с местности в излучине Москвы-реки, с Хамовной слободы, и продолжается по часовой стрелке, заканчиваясь Калужской дорогой. В книге, как правило, используются исторические названия улиц и переулков, но приводятся и измененные в советское время.

За последние годы Москва стремительно меняется, книга могла и не поспеть за этими изменениями – внимательный читатель может найти в ней уже устарелые описания. Однако автор отнюдь не сетует на такие оплошности, а, наоборот, радуется им, радуется тому, что за последнее время город начинает преображаться – возрождаются старые дома, строятся новые, радующие глаз современной архитектурой и добротной отделкой.

Эта книга не могла бы быть написана, если бы не внимательная и бескорыстная помощь многих моих друзей. Приношу глубокую благодарность сотрудникам архивов, библиотек, музеев, без помощи которых написать эту книгу было бы невозможно. Но работать в архивах и библиотеках и писать книгу, да и вообще посвятить себя любимому делу, я не мог бы без помощи, поддержки, внимания моего друга и жены Галины Ивановны Овчинниковой.

Сбор материала для книги в архивах продолжался много лет, части книги печатались в периодической печати, они привлекли внимание читателей, многие из которых написали мне. Я очень благодарен им и надеюсь на дальнейшее сотрудничество, – несмотря на тщательность работы, в книге могут быть пропуски и неточности.

Следуя старинному писателю, я обращаюсь к читателям:

ОТЦЫ И БРАТИЯ,

еже где худо описал, или переписал, или не дописал,

чтите, исправляя Бога для, а не кляните.

Хамовники

Девичье поле

Есть в нашем городе топоним «Девичье поле», напоминающий о большом по городским масштабам пространстве, находившемся в районе современной Большой Пироговской улицы (бывшей Большой Царицынской – по двору царицы Евдокии Федоровны, стоявшему в районе современных Саввинских переулков). Оно подступало к стенам монастыря, от которого и получило свое название.

В отличие от Зачатьевского стародевичьего на Остоженке монастырь на Девичьем поле, основанный позже него, в 1524 г., стал «новым», и в одном из документов так и назывался: «великая обитель пречистой богородицы одигитрии новый девичьий монастырь».

Его главный собор посвящен написанной, по преданию, самим евангелистом Лукой Смоленской иконе Божьей Матери Одигитрии, или Путеводительницы, история которой не вполне выяснена. Известно, что икону привезли на Русскую землю в 1046 г.; римский император Константин IX Мономах, выдавая свою родственницу за черниговского князя Всеволода Ярославича, благословил ее в предстоящий путь этой иконой (отсюда и название – «путеводительница»); позднее сын Всеволода Владимир Мономах поставил ее в смоленский храм. Как она попала в Москву, в точности неизвестно, но наиболее вероятно, что икона, бывшая в Смоленске, перенесена в Москву в 1398 г. Софьей, дочерью великого князя Литовского Витовта, и оставлена в кремлевском Благовещенском соборе. В 1456 г. смоляне просили отпустить икону обратно, на что великий князь Василий Темный согласился, указав предварительно сделать с нее точную копию. Торжественные проводы иконы состоялись 28 июля, прощание с ней происходило у Саввина монастыря (ставшего потом приходской церковью Св. Саввы в Большом Саввинском переулке). Через много лет Смоленск был присоединен к Московскому княжеству, и около того места, где москвичи прощались с иконой-путеводительницей, князь Василий III основал девичий монастырь, в новопостроенный собор которого 28 июля 1528 г. перенесли список иконы.

Неоднократно монастырь служил оборонительным целям, становясь заслоном на пути завоевателей. Много претерпел он в Смутное время, когда Москва несколько раз подвергалась нападению польско-литовских интервентов. Новодевичий монастырь, превращенный в вооруженный лагерь, неоднократно переходил из рук в руки: известно, что в нем были расквартированы четыре роты из польского полка Гонсевского. Надо сказать, что и после Смутного времени, когда Новодевичий монастырь уже восстановили, в нем постоянно размещались ратные люди – стрельцы, казаки, вооруженные монастырские слуги и крестьяне. Специально для них в монастыре около угловых башен выстроили здания стрелецких караулен, имевших выходы не внутрь монастыря, а только на его крепостные стены.

Новодевичий монастырь стал одним из самых богатых и уважаемых в России, особенно после удаления в монастырь под именем монахини Александры царицы Ирины, вдовы царя Федора Иоанновича. В монастырь перед избранием на царство ушел ее брат, правитель государства Борис Годунов. Сюда, в Новодевичий монастырь, пришли толпы москвичей во главе с духовенством, призывая Годунова взойти на трон. В ночь на 22 февраля 1598 г., как эмоционально рассказывал Карамзин, «не угасали огни в Москве, все готовилось к великому действию – и на рассвете, при звуке всех колоколов, подвиглась столица… жители Московские, граждане и чернь, жены и дети устремились к Новодевичьему монастырю молить Бориса о приятии царского венца». И только после долгих уговоров, после трогательных сцен «все бесчисленное множество людей… упало на колена, с воплем неслыханным: все требовали Царя, отца, Бориса! Матери кинули на землю своих младенцев и не слушали их крика», в конце концов, Борис согласился быть царем России.

Особенно благоволила к монастырю царевна Софья, которая, думается, никак не предполагала, что ей придется окончить свои дни здесь в заточении.

После разгрома стрелецкого восстания Петр I приказал заключить Софью в монастырь, где ей отвели караульню около северо-западной Напрудной башни. После поражения Стрелецкого бунта и последующего розыска несколько стрельцов были повешены перед караульней, да «так близко к самым окнам Софьиной спальни, что Софья легко могла достать повешенных рукою», – свидетельствует очевидец.

Кроме Ирины и Софьи, из именитых монахинь в Новодевичьем монастыре жила и там же скончалась первая жена Петра – царица Евдокия. Против воли ее постригли, заключили в Шлиссельбург, потом в суздальский Покровский монастырь, а после восшествия на престол ее внука перевели в 1727 г. в Москву, в Новодевичий, отведя отдельное здание около северных ворот. У нее здесь был целый двор с гофмейстером, штатом служителей и немалым бюджетом в 60 тысяч рублей.

Практичный Петр старался получить непосредственную пользу от тысяч монастырских насельников по всей России – так, в Новодевичьем монастыре он учредил школу для кружевниц, в которой обучали этому ремеслу специально выписанные из Бельгии монашенки. Он не остановился и перед тем, чтобы поселить в женском монастыре старых заслуженных солдат: еще в 1763 г. в Новодевичьем монастыре квартировали три майора, два капитана и четыре поручика, получавшие от монастыря жалованье.

В 1812 г. монастырь уцелел благодаря храбрости монахинь – наполеоновские войска перед уходом заложили порох и зажгли фитили, но бесстрашные монахини сумели погасить их.

Новодевичий монастырь просуществовал тихо и мирно до наступления советской власти, когда он был упразднен и обращен в музей, став филиалом Исторического.

Самое большое и самое древнее здание в монастыре – Смоленский собор. Он был заложен 13 мая 1524 г. и освящен 28 июля 1525 г. – только за один год московские строители сумели возвести его (хотя существует предположение о том, что старый собор обвалился и вместо него был построен позднее существующий). Смоленский собор напоминает кремлевский Успенский. Он был, конечно, принят за образец, но влияние новых идей коснулось монастырской постройки – она обладает более выразительными пропорциями, обусловленными высоким подклетом и галереей, пристроенной, очевидно, позже основного здания.

Интересны интерьеры собора: великолепный, двенадцатиметровой высоты иконостас 1685 г., алтарная сень 1653 г., и в особенности роспись, произведенная при Борисе Годунове около 1598 г. В соборе похоронены первая жена Петра I царица Евдокия Федоровна, царевны Евдокия, Екатерина и Софья, дочери царя Алексея Михайловича, Анна, дочь царя Ивана Грозного, первая игуменья монастыря схимонахиня Елена, члены семей Одоевских, Шереметевых, Воротынских, Салтыковых, Головиных, Хитрово и других.

Напротив Смоленского собора – трапезная с Успенской церковью, построенная в 1686–1687 гг., образцовое произведение нарышкинского стиля с нарядными наличниками, стройными колонками и оригинальными висячими пилястрами. Позади трапезной стоит уютный, как бы вросший в землю храм Св. Амвросия – по древности вторая после собора постройка в Новодевичьем монастыре. К Амвросиевской церкви примыкает трапезная, построенная, вероятно, позднее, а к ней Ирининские палаты, первоначально возведенные для царицы Ирины, но потом много раз перестраивавшиеся.

Самая высокая и, возможно, самая красивая постройка монастыря – колокольня, изящная, с исключительно верно найденными пропорциями (предполагается участие в ее постройке зодчего Осипа Старцева). Неудивительно, что В.И. Баженов, сравнивая ее с колокольней Ивана Великого, сказал, что «колокольня Ивана Великого достойна зрения, но колокольня Девичья монастыря более обольстит очи человека, вкус имущего». Она расположена довольно необычно – строитель выдвинул ее на самый край монастырского ансамбля, на линию проезжей дороги, так, чтобы она была издали видна при подъезде к Москве. Колокольня построена в 1690 г., и, заботясь о сохранении общего ансамбля, зодчий украсил ее декоративными деталями, похожими на использованные в других монастырских постройках. В нижнем ярусе колокольни находилась церковь преподобного Варлаама и царевича Иосифа, а наверху часы, отбивавшие не только, как обычно бывает, целые часы, их половины и четверти, а даже каждую минуту, как бы говоря о быстротечности земной жизни. Рассказывали, что эти часы были поставлены Петром I для того, чтобы напоминать заключенной Софье о крамоле ее.

Рядом с колокольней стоят бывшие больничные палаты, приземистое одноэтажное строение, в котором в 1939–1984 гг. жил знаменитый реставратор, ревнитель нашего наследия Петр Дмитриевич Барановский.

Над северными и южными воротами монастыря две церкви были «преудивительно лепотне водружены, и внутрь всяким реснотесным благообразием украшены». Они построены в конце XVII в.: Преображенская, стоящая над парадными северными воротами, и Покровская над южными, выходившими когда-то к сетуньской переправе через Москву-реку. Преображенская церковь, освященная патриархом Иоакимом 5 августа 1688 г., первая приветствовала путника, подошедшего к монастырю, вся праздничная, веселая, сияющая, щедро изукрашенная пышной каменной резьбой и великолепными раковинами в арках закомар. Внутри церкви – один из самых красивых иконостасов, в создании которого принимал участие известный резчик Карп Золотарев. Значительно скромнее Покровская церковь, построенная, возможно, несколько ранее Преображенской. В Покровской церкви над основным четвериком доминируют три непропорционально больших главы на вытянутых барабанах, поставленные в ряд с востока на запад. Также отличаются и жилые палаты, выстроенные рядом с надвратными церквами. Если палата у Покровской церкви, построенная вначале двухэтажной (третий этаж появился в XVIII в.), довольно проста и умеренна в декоре, то палата у северных ворот под стать своей соседке, Преображенской церкви, особенно второй этаж, возведенный в одно время с ней со сплошной резной лентой оконных наличников по всему этажу. Корпус у Покровской церкви был приспособлен для дочери царя Алексея Михайловича царевны Марии и назывался Мариинскими палатами, а у Преображенской – Лопухинскими, так как там в 1727–1731 гг. жила царица Евдокия Лопухина.

Монастырские стены являются сложными фортификационными сооружениями, с различными видами боев; в плане они представляют собой неправильный четырехугольник периметром 870 м, с угловыми круглыми башнями, между которыми поставлены еще восемь четырехугольных. Но они – не только утилитарное сооружение, предназначенное для оборонительных целей, но самостоятельное и незаурядное произведение искусства. На башнях обращают внимание кружевные зубчатые короны-навершия.

На территории монастыря издавна существовало кладбище, от которого сохранились лишь незначительные остатки, ибо многие могилы за время правления большевиков исчезли, и к 1950-м гг. оно представляло собой печальное зрелище полного запустения. Тогда его решили благоустроить, и сделали это по-советски: захоронения наиболее известных деятелей привели более или менее в «порядок» (заменяя надгробные памятники, а иногда и ставя их на другом месте (!)), а другие могилы сровняли с землей. На кладбище внутри монастыря похоронены, в частности, Д.В. Давыдов, М.П. Погодин, С.М. Соловьев, М.Н. Загоскин, С.П. Трубецкой, А.А. Брусилов, А.Н. Плещеев, А.А. Остроумов, Ф.И. Буслаев, Л.М. Лопатин, А.Ф. Писемский и многие другие. Интересна часовня-надгробие купцов Прохоровых почти напротив входа в монастырь, выстроенная в неорусском стиле в 1911 г.

За пределами монастырской стены еще в 1900 г. отвели землю под расширение монастырского кладбища, которое стало в советское время привилегированным. В «демократическом» советском государстве рабочих и крестьян существовали четко очерченные привилегии во всем и для всех, и даже для уже покинувших этот мир. Новодевичье кладбище стало вторым по значению после некрополя на Красной площади. На кладбище – могилы известных политических и культурных деятелей: Н.С. Хрущева, А.И. Микояна, В.Я. Брюсова, А.П. Чехова, М.А. Булгакова, С.С. Прокофьева, Д.Д. Шостаковича, К.С. Станиславского, В.И. Вернадского, С.И. Вавилова, Н.Н. Бурденко и многих других.

Во время массового поругания московских кладбищ останки некоторых известных деятелей русской культуры – в частности, С.Т. Аксакова, Н.В. Гоголя, Д.В. Веневитинова, Н.М. Языкова, А.С. Хомякова, И.И. Левитана – были перенесены сюда на новое кладбище. Сюда же перевезли из Англии в 1966 г. прах Н.П. Огарева, и в 1986 г. из Франции прах Ф.И. Шаляпина.

Здесь есть значительные произведения скульпторов С.Д. Меркурова, И.Д. Шадра, В.И. Мухиной, В.А. Домогацкого, Э.И. Неизвестного и других. Но в последние 20–30 лет там появилось множество пышных надгробий (особенно военных чинов) – чем массивнее и больше, тем, как считали, достойнее.

Перед стенами монастыря простиралось большое и пустынное Девичье поле, которое стало застраиваться только во второй половине XIX в. Оно было известно гуляньями, связанными, вероятно, с торжественными крестными ходами, происходившими в день празднования иконы Смоленской Богоматери 28 июля. Документально известно, что в 1765 г. на Девичьем поле казна построила деревянное театральное здание, в котором в продолжение нескольких лет, до московской чумы 1771 г., устраивались представления для народа. На поле в конце XVIII столетия фокусник Пинетти устраивал амфитеатр и показывал там чудесные превращения, а другой фокусник, француз Жени Латур, поражал зрителей тем, что входил в раскаленную печь и преспокойно садился там обедать.

Самое большое гулянье на поле московские власти устроили 16 сентября 1826 г. в ознаменование коронации Николая I. Здесь тогда построили ротонду для высоких гостей – императорской семьи и придворных, окруженную несколькими галереями, изящно украшенными и обитыми раскрашенным холстом. Рядом находились столы, которые, по описанию газеты «Северная пчела», «были убраны самым привлекательным образом: березки, яблоками унизанные; разноцветные корзинки с калачами, служившие вместо приборов; ветчинные окорока, жареные птицы и баранина; кондитерское хлебенное, мед, пиво; наконец, бараньи головы с золотыми рогами на блюдах, покрытых красной каймой». Около столов соорудили два больших и 16 малых фонтанов, из которых должны были бить струи красного и белого вина.

Перед праздником заранее распространялись афиши, где излагался ход праздника: по первому сигналу народ должен становиться у скамеек, по второму – садиться за столы, а по третьему – начинать трапезу. Перед началом праздника тысячи алчущих дарового угощения собрались на поле, и, как только подали сигнал к началу его, огромная толпа, пренебрегая распорядком, ринулась к столам и фонтанам и, как вспоминал современник, «в минуту не стало ни обеденных столов, ни расставленных на них припасов. Кучи позолоченных калачей и пряников рассыпались, быки и бараны как будто провалились сквозь землю, стены и скамейки разобраны по доске вместе с подставками – и на том месте, где был стол яств, виднелась только сплошная волнующаяся толпа народа. В то время, когда алчущие распоряжались таким образом с кушаньями, жаждущие хлынули толпами к бассейнам, где только что начали бить фонтаны белого и красного вина… Через четверть часа от поднятия флага, к удивлению всех незнакомых с русским характером того времени, на месте народного праздника осталось одно голое, истоптанное поле с волнующейся на нем толпою». О том, как прошел праздник, есть лаконичная запись в дневнике историка М.П. Погодина: «Скифы бросились обдирать холст, ломать галереи. Каковы!»

После финала народного «угощения» А.С. Пушкин, присутствовавший на празднике, вместе с Погодиным поехали в загородный дом Трубецких, стоявший на южной стороне поля, а император – на бал, дававшийся графиней Орловой-Чесменской в своем дворце в Нескучном.

Этот праздник был последним на Девичьем поле. Позже тут обычно проходили воинские смотры и учения для солдат, и только с 1864 г. на поле начинаются регулярные гулянья, проходившие на пасхальной неделе: строились балаганы, катальные горки, лавки, качели, карусели. Как писал житель Девичьего поля М.П. Погодин, «дешевое вино разливалось потоками, сосуды всех родов, штофы, ковшы, шкалики, рюмки красовались батареями на прилавках… Разливанное море. Сотни чайных палаток, харчевен, кофеен, ресторанов, балконы с пьяными паяцами и охриплыми комедиантами, качели с объятиями, поцелуями и песнями, коньки (это что-то вроде каруселей. – Авт.) с шарманкою, хороводы с наглыми ухватками». Гулянье проходило ежегодно до 1910 г., когда по постановлению городской думы его перевели за Пресненскую заставу к фабрике Мамонтова, а здесь к 1913 г. разбили парк, существующий и сейчас.

Девичье поле с запада и востока было ограничено большими усадьбами, принадлежавшими богатым московским аристократам – Трубецким, Юшковым, Долгоруким, Олсуфьевым, Апраксиным. Как вспоминала Янькова: «Летом обыкновенно все дворяне живали у себя по именьям, конечно, исключая тех, которые, будучи при дворе или на службе, не могли отлучиться из города, и потому у многих богатых бар были не дачи, а загородные дома в отдаленных частях Москвы, вошедших потом в состав города. Поблизости от Кремля всего более избирали места на Девичьем поле, около Хамовников, у Крымского брода».

Современные очертания весь этот район приобрел уже в конце XIX – начале XX в., после застройки поля с запада медицинскими клиниками Московского университета и с востока зданиями благотворительных и учебных учреждений между Большой и Малой Царицынскими улицами.

Самое старое здание на Девичьем поле, где до большевистского переворота находилось Усачевско-Чернявское женское училище, находится на его северной стороне (Зубовская ул., 14). Здесь в конце XVIII в. было владение некоей Матрены Прохоровны Пушечниковой, принесшей его в качестве приданого флигель-адъютанту Р.Р. Кошелеву, прикупившему к усадьбе еще несколько соседних участков. Его внук, известный славянофил и публицист А.И. Кошелев, писал: «Дед мой был богатый человек и пользовался большим почетом в Москве, где он жил на Девичьем поле в своем доме… Он беспрестанно задавал пиры, и в особенности, когда приезжали из Петербурга сильные там люди, с которыми он был в родстве или приязни. Дед мой жил так открыто и безрасчетно, что сыновьям своим, которых у него было шестеро, оставил очень много долгов». Возможно, что именно он выстроил фасадом на поле усадебный дом, обозначенный на плане 1778 г. как трехэтажные каменные палаты.

К 1808 г. справа и слева от главного дома, владелицей которого была княгиня Софья Сергеевна Мещерская, были сделаны пристройки. С октября 1814 г. усадьба принадлежала гвардии корнету С.А. Мальцеву, потом как приданое его внучки Софьи перешло к высокопоставленному чиновнику С.Д. Нечаеву, глубоко интересовавшемуся историей и выступившему инициатором сооружения памятника на Куликовом поле. В доме на Девичьем поле жил мальчиком его сын Юрий Нечаев, получивший огромное наследство от своего дяди миллионера С.И. Мальцева и ставший известным меценатом, благодаря которому был выстроен Музей изящных искусств.

Об истории получения им наследства так рассказывает внучатый племянник С.И. Мальцева А.А. Игнатьев в своих мемуарах «Пятьдесят лет в строю»: «У Сергея Ивановича детей не было. Жил он одиноко, вставал всегда в пять часов утра, шел к ранней обедне и в семь часов садился за работу. Единственным его помощником был скромный, молчаливый и необыкновенно трудолюбивый чиновник Юрий Степанович Нечаев… Каково же было удивление всех родственников, когда после смерти Мальцева выяснилось, что все многомиллионное состояние завещано Юше. Дядюшка написал в завещании, что заводское дело он считает дороже семейных отношений, а так как среди родственников Игнатьевых и Мальцевых нет никого, кто мог бы дело сохранить и вести дальше, то он оставляет свои богатства человеку простому и деловому».

В 1866 г. дом был приобретен Усачевско-Чернявским женским училищем. История его начинается в 1827 г., когда купец Чернявский пожертвовал дом и капитал для призрения бедных женщин с детьми; в 1833 г. в доме другого благотворителя, купца Усачева, открыли училище под названием «Дом рукоделия Чернявского», а в 1859 г. его перевели в дом на Маросейке и назвали «Усачевско-Чернявским».

После переезда жилища на Девичье поле старинные палаты были переделаны; справа от главного дома построили церковь во имя св. Александра Невского, освященную в 1869 г. В главном здании находились классы и актовый зал училища, ставшего с 1877 г. гимназией, а во флигеле помещались лазарет для учащихся и Сергиевское начальное училище. В 1930-х гг. все здание было надстроено тремя этажами.

Рядом с самым старым сооружением на этой стороне Девичьего поля стоит самое молодое, да и самое большое здание, где находится Военная академия имени М.В. Фрунзе, тяжелое, массивное, обработанное однообразными кессонами вокруг рядов окон, оно было призвано утвердить представление о пугающей мощи Советской армии. Рядом с основным зданием на нарочно сооруженном пьедестале был водружен огромный макет танка, который теперь куда-то подевался, а вот надпись на пьедестале осталась: «Ни одной пяди чужой земли не хотим, но и ни одного вершка своей земли не отдадим никому». Под ней была и подпись автора сего не очень грамотного высказывания – «И. Сталин», но ее стерли уже после того, как благодаря его прозорливости и гениальному руководству отдали врагу чуть ли не половину своей страны и погубили десятки миллионов сограждан… На здании имеется и табличка с фамилиями авторов и времени постройки – это были Л.В. Руднев и В.О. Мунц, 1932–1937 гг.

Напротив Военной академии – сквер, где стоит грузный памятник Л.Н. Толстому, на месте которого находилась невысокая статуя, сделанная скульптором С.Д. Меркуровым в 1913 г. Сначала предполагалось поставить ее на Миусской площади, но соседство памятника писателю, отлученному от церкви, и собора Св. Александра Невского, строившегося там, не показалось властям наилучшим. Статуя осталась в мастерской скульптора, и только в 1927 г. ее водрузили в сквере Девичьего поля, но там она простояла сравнительно недолго: по мнению руководителей советской культуры, памятник не «отражал» подлинного Толстого, и меркуровскую статую убрали во двор Литературного музея Толстого на Пречистенке, а здесь поставили новую – Толстой кажется задавленным необоримым грузом собственной значимости (1972 г., скульптор А.М. Портянко). На другом конце сквера, у пересечения с Клинической улицей (с 1965 г. ул. Еланского), стоит еще один памятник – врачу Н.Ф. Филатову (1960 г., скульптор В.Е. Цигаль).

В конце XIX в. на Большой Царицынской (после 1924 г. Большой Пироговской) улице развернулось невиданное еще в Москве, да и в России строительство: возводился целый медицинский город.

Начало было положено пожертвованиями Е.В. Пасхаловой на строительство акушерской и В.А. Морозовой на строительство психиатрической клиник. Город пожертвовал на Девичьем поле большой земельный участок, на котором университет построил несколько зданий для обучения студентов-медиков и лечения больных. «Скажем же искреннее задушевное спасибо от нашей корпорации, – отмечал профессор Ф.Ф. Эрисман, – и тем частным жертвователям, которые приняли на себя практический почин в этом деле, и городу Москве, который столь великодушно поддержал начинание Университета, и правительству, которое щедрой рукой отпустило средства для постройки и содержания нашего клинического городка».

После тщательной подготовки, ознакомления с практикой больничного строительства в Европе началось строительство по проекту архитектора К.М. Быковского: первой в начале января 1887 г. была открыта психиатрическая клиника, выстроенная по инициативе профессора А.Я. Кожевникова. Через два года вступила в строй акушерская и гинекологическая клиника на средства Т.С. Морозова и Е.В. Пасхаловой, а в октябре 1890 г. закончены сразу несколько зданий, выстроенных на средства города, – терапевтическая клиника доктора Г.А. Захарьина, хирургическая Н.В. Склифосовского, клиники нервных болезней, детская Н.Ф. Филатова, институты общей патологической анатомии во главе с профессором И.Ф. Клейном, общей патологии, фармакологии, гигиены. К концу 1892 г. – клиника госпитальной терапии А.А. Остроумова, госпитальной хирургии, пропедевтики внутренних болезней и клиника глазных болезней. Последними были открыты в 1895 г. общая клиническая лаборатория и клиника болезней уха, горла, носа. На западной окраине Девичьего поля появились десятки новых зданий, в которых использовались последние достижения медицинской науки и практики – это было крупнейшее медицинское учреждение России и одно из крупнейших и лучших в мире. Государство предоставило на возведение клинического городка около двух миллионов рублей, а частные жертвователи принесли на алтарь отечественной медицины более трех миллионов!

Если идти от Клинической (Еланской) улицы в сторону Новодевичьего монастыря, то первым с правой стороны будет стоять здание гинекологической и акушерской клиник (значительно перестроенное в 1937–1939 гг. в духе сталинского псевдоклассицизма), перед которым находится памятник знаменитому акушеру В.Ф. Снегиреву, открытый в 1973 г. (скульпторы С.Т. Коненков и А.Д. Казачок).

Далее по улице – однотипные строения, в которых помещались факультетские (на первом этаже) и госпитальные (на втором этаже) клиники университета; позади них находились пропедевтическая и глазная клиники, институт гигиены, общей патологии и фармакологии, а также хозяйственные постройки. Между клиниками с отступом от улицы стоит здание, украшенное дорическим портиком, – оно было построено на средства В.А. Алексеевой для общей амбулатории по инициативе профессора В.Д. Шервинского и по проекту архитектора И.П. Залесского. Там теперь находятся ректорат и интересный музей академии.

Расположение зданий в медицинском городке на Большой Пироговской как бы символизирует человеческую жизнь от рождения до смерти: если в начале городка находится акушерская клиника, где происходило физическое рождение, и церковь, знаменующая духовное рождение, а в середине различные лечебные учреждения, то в конце – патологоанатомический корпус и часовня для отпевания ушедших в мир иной. В начале медицинского городка – церковь Св. Михаила Архангела, построенная на средства профессора А.М. Макеева архитекторами М.И. Никифоровым и А.Ф. Мейснером в 1897 г. (она была закрыта в 1931 г. и долгое время стояла полуразрушенная, но недавно была передана верующим и восстанавливается), а в конце – часовня Св. Дмитрия Прилуцкого (около 1890 г., перестроена архитектором Б.Н. Кожевниковым и освящена как церковь в сентябре 1903 г.).

Перед фронтом построек по Большой Пироговской улице – несколько памятников. Это памятник хирургу Н.И. Пирогову, открытый 3 августа 1897 г.; внизу постамента находится следующая надпись: «Проект. и лепил В. Шервуд. Отливал Ф. Вишневский. 1897 год». На памятнике – медные доски с цитатами из речей и сочинений Пирогова. Как вспоминала сестра А.П. Чехова Мария Павловна, при следовании траурной процессии с гробом писателя по Большой Царицынской улице: «Еще одна остановка с литией была у клиники около памятника Пирогову. В этой клинике брат лежал, когда у него открылось кровохарканье в 1897 году». Недалеко от памятника Пирогову находится памятник физиологу И.М. Сеченову (1958 г., скульптор Л.Е. Кербель), имя которого носит Российская медицинская академия, занимающая теперь здания городка. Тому же автору принадлежит выразительный монумент, открытый в 1972 г. в память медиков, погибших на фронтах Великой Отечественной войны, стоящий несколько в глубине от улицы, рядом с ректоратом академии. Другой памятник – Н.А. Семашко (1982 г., скульптор Л.В. Тазьба) – находится далее по улице, а во 2-м Клиническом (с 1956 г. Абрикосовский) переулке в 1960 г. поставлен памятник профессору А.И. Абрикосову (скульптор А.Г. Постол).

За советское время на территории городка возведено много крупных зданий, и в частности, здания хирургического центра на углу Погодинской и Абрикосовского переулка («посадку» 14-этажного корпуса на старое трехэтажное здание сравнивали со сложной хирургической операцией) и нескольких клиник.

Левая сторона Большой Царицынской улицы начинается от перекрестка с короткой Зубовской, идущей от Садового кольца. У начала улицы находится мрачное, плоское здание (Зубовская ул., 5), построенное архитектором Д.М. Иофаном, в котором находится Химико-фармацевтический институт.

Обращает на себя внимание высокий дом (№ 9а), выстроенный в 1911–1912 гг. для городских училищ по проекту архитектора А.А. Остроградского – произведение в стиле неорусского направления модерна, украшенное керамикой С.В. Чехонина, изображающей св. Георгия Победоносца.

Под № 11, несколько в глубине, стоит здание, в котором сейчас находится институт по изысканию новых антибиотиков. Оно построено на средства благотворителя П.Г. Шелапутина по проекту архитектора Р.И. Клейна специально для гинекологической клиники в 1896 г. Иностранные специалисты, осматривая здание вскоре после окончания строительства, единодушно назвали его «первым образцовым учреждением в Европе».

За Олсуфьевским переулком – посольство Вьетнама (Больщая Царицынская ул., 13), помещающееся в бывшем Мазуринском детском приюте, который построен по проекту архитектора И.А. Иванова-Шиц в 1892–1894 гг. на 200 тысяч рублей, завещанные француженкой Марией Шарбонно в память своего мужа, богатого купца Н.С. Мазурина. Приют был предназначен для «сирот обоего пола и всех сословий», они жили здесь до 12 лет, а потом переводились в ремесленные и другие городские училища.

За садом посольства – здание под № 15, подобное многим, строившимся богатыми ведомствами в 1950-х гг., – добротное, с высокими потолками, отделанное обязательным рустом. И действительно, его построили в 1955 г. для военной поликлиники (проект Н.М. Кузнецова), но при этом не пожалели одного из самых ярких и своеобразных зданий досоветской Москвы – так называемого Кельинского детского сада, выстроенного на пожертвования В.Ф. Кельина в память жены. Это было учреждение того нового типа, который педагог С.Т. Шанский и архитектор А.У. Зеленко, вдохновившись примером Соединенных Штатов, начали вводить в России. Первый такой детский сад, или, лучше сказать, детский клуб, они основали в Вадковском переулке, построив для него в 1905 г. оригинальное здание в стиле модерн. Здесь же, на Большой Царицынской, А.У. Зеленко выстроил в 1910 г. не менее оригинальное здание и также в стиле модерн, но в его более сдержанном неоклассическом направлении, бывшем таким модным в России того времени: на плоском фасаде с высоким ступенчатым аттиком, украшенным гербом Москвы, было написано: «Универсальный городской детский сад имени Ольги Николаевны Кельиной». С правой стороны, на углу с Большим Трубецким переулком (пер. Хользунова), возвышалась высокая башня астрономической обсерватории.

С другого угла Большого Трубецкого переулка начинается целый квартал «архивного городка» – комплекс хранилищ, читальных залов, различных помещений как для научной работы, так и для архивного управления России.

Начало «городку» положило строительство здания для архива Министерства юстиции, который образовался в 1852 г. из трех архивов: Разрядно-Сенатского, Поместно-Вотчинного и Государственного архива старых дел. Позже в него влились еще несколько других архивов, и тогда настоятельно встал вопрос о строительстве специального здания. Инициатором выступил известный историк и археограф Николай Васильевич Калачов. После изучения опыта постройки архивных сооружений в Западной Европе решили строить отдельное здание на Девичьем поле, где Московская городская дума безвозмездно передала земельный участок, при условии хранения документов по истории города.

В результате конкурса победил проект петербургского архитектора А.И. Тихобразова. В 1883 г. строительство началось и уже в следующем году было в основном закончено, но отделка и установка оборудования продолжалась еще год: только в феврале 1886 г. стали перевозить документы, и 28 сентября было торжественно открыто здание с читальными залами и кабинетами по фасадному корпусу и хранилищами документов позади, вокруг маленького дворика. На фасаде слева и справа надписи: «Учрежден в 1852 году» и «Сооружен в 1886 году».

Ныне здесь находится один самых богатых и интересных архивов – Российский архив древних актов, хранящий документы по истории нашего государства с XIII в. и по XVIII в. включительно. В их числе завещания великих князей, начиная с Ивана Калиты 1339 г., единственный список Судебника Ивана III, столбец Соборного уложения 1649 г., длиной 309 метров (раньше документы подклеивали друг к другу, а не сброшюровывали в книгу), летописи (и в их числе Никоновская с первым упоминанием о Москве), многочисленные документы по истории Москвы – планы, челобитные, купчие, донесения губернаторов… Архив обладает и уникальной библиотекой, в которой около 200 тысяч томов. В ней содержатся и книги Московского печатного двора, и среди них «Апостол» 1564 г. с единственной владельческой записью XVI в., комплект первой русской газеты «Ведомости», редчайшие журналы XVIII в.

Значительное строительство было предпринято в советское время, когда по проекту молодого архитектора А.Ф. Вохонского в 1936–1938 гг. воздвигли большие архивные здания, среди которых старожил выглядит совсем потерявшимся.

За архивным городком – здание детской больницы (№ 19), выстроенное в 1891 г. архитектором К.М. Быковским – двухэтажное, с ризалитом в центре, в котором на втором этаже находилась аудитория (это была не только больница, но и учебное заведение, часть медицинского факультета университета). Больница строилась по замыслу известного детского врача Н.А. Тольского на средства, завещанные купцом М.А. Хлудовым (см. главу «Басманная слобода»). После его кончины здесь работал не менее известный врач Н.Ф. Филатов.

На левой стороне Большой Царицынской улицы обращает на себя внимание огромное строение под № 25. При поисках монументального образа здания сталинской эпохи архитекторов тянуло к гиперболизированно большим формам – огромные дворовые арки-проезды, гигантские портики, крупные формы декора, перед которыми терялся маленький человечек – счастливый винтик счастливой Страны Советов. Автором этого строения был И.А. Голосов, одинаково успешно работавший в самых различных стилях и создавший несколько монументальных сооружений, как построенных, так и оставшихся в проекте, выделявшихся особым гигантизмом. Он использовал классические детали-колонны, карнизы, кронштейны, капители, но, огрубляя и искажая их, придавал им крупные формы, вырабатывая таким образом новый стиль сталинского тоталитаризма.

Дом строился для Академии коммунального хозяйства, однако, законченный в 1938 г., был отдан военным.

Далее выделяются своим обликом и декором из неоштукатуренного кирпича строения (№ 27), принадлежавшие «Казенному винному складу № 3», в которых теперь завод «Электросвет».

За домом № 31 во дворе стоит совсем неприглядное скромное здание с большим высоким окном – это мастерская и квартира одного из выдающихся художников советского времени, вынужденного разменивать свой талант на те работы, которые от него требовали власть имевшие чиновники от искусства. Павел Дмитриевич Корин, пришедший в высокое искусство от палехской иконописи, всю жизнь собирался написать грандиозное полотно, в котором он задумал изобразить ту Русь, которая уходила под напором большевиков.

«Уходящая Русь», или «Реквием», так и не появилась, «я не сделал того, что мог сделать, что было в самый разгар работы насильственным образом прервано», – писал П.Д. Корин. «Моя рана – моя картина», – говорил о ней художник. Для картины изготовили холст огромных размеров, специально сконструировали подрамник, но все это осталось без употребления. Об эпохальности произведения свидетельствуют 11 этюдов, ставших, по сути, самостоятельными работами.

Мастерскую на Девичьем поле П.Д. Корин получил при поддержке М. Горького. После капитального ремонта бывшего хозяйственного помещения супруги Корины переехали сюда в марте 1934 г. и прожили тут всю свою жизнь. Сейчас здесь музей, филиал Третьяковской галереи, в котором, кроме произведений самого Корина, хранится его замечательное собрание икон.

Еще одно памятное место находится рядом – в доме, который стоял там, где теперь современное строение под № 35, с августа 1927 по февраль 1934 г. в квартире на первом этаже жил писатель М.А. Булгаков.

Жилой дом № 37–43 начал строиться в 1932 г. по проекту Л.С. Теплицкого, но в 1934 г. был переработан в более монументальных формах Е.Г. Черновым и Л.Я. Мецояном. За ним выходит торцами к улице комплекс жилых домов-общежитий (№ 51) для «красных профессоров», слушателей Института красной профессуры, открытого на базе Лицея царевича Николая на Остоженке. Этот комплекс был построен по проекту архитекторов Д.П. Осипова и А.М. Рухлядева в начале 1930-х гг. И последним по этой стороне Большой Царицынской улицы высится громоздкое здание со странными, как бы смятыми капителями ничего не поддерживающих колонн, с какими-то египетскими пирамидами наверху (№ 53–55, О.Ф. Шиндановина, Н.Н. Грачева, 1955 г.), выстроенное как жилой дом номерного завода, с кинотеатром на месте церкви Свв. Отцов седьмого Вселенского собора.

Посвящение главного престола церкви делегатам этого собора выглядит несколько странным в Москве, так как седьмой Вселенский собор ничем особенно не выделялся из ряда других. Но это посвящение объясняется тем, что в день поминовения собора – 11 октября 1812 г. – французские войска были вынуждены уйти из Москвы. Перед тем по приказу Наполеона разрушили древнюю церковь Св. Иоанна Предтечи, стоявшую у самых стен Новодевичьего монастыря. Староста церкви, владелец большой текстильной фабрики поблизости, Семен Афанасьевич Милюков, решивший совершить богоугодное дело, пожертвовал 163 тысячи на восстановление старинной церкви. «Церковь прихода моего, известная как древностию лет, так и царским построением, к величайшему ныне прискорбию, в бытность неприятеля в столице, вся до основания минами разрушена; таковое разрушение или груда камней пред глазами пронзает сердца наши до слез», – писал он в своем прошении.

Однако преосвященный Августин, глава московской церковной администрации, рассудил иначе: церковь не восстанавливать, а построить новую, большую и в современном стиле, а престол освятить в память знаменательного события – освобождения Москвы от «двунадесяти языков» наполеоновской армии.

Большой храм строился долго – с 1818 по 1833 г. Это было прекрасное сооружение в классическом стиле с выразительной ротондой главной церкви, удлиненной трапезной и примыкавшей к ней стройной колокольней.

В России было только два храма-памятника в честь победы в Отечественной войне, и оба были разрушены коммунистами: храм Христа Спасителя и эта церковь у стен Новодевичьего монастыря.

Параллельно Большой идет Малая Пироговская (бывшая Малая Царицынская), где находятся несколько интересных зданий, и прежде всего те, которые появились на городских землях в конце XIX и в начале XX в.

Улица идет от перекрестка с Большим Трубецким (Хользунова) переулком, где еще в конце XIX в. расстилалось большое поле. На нем город выстроил трамвайный парк, получивший название Уваровского – по фамилии владельцев бывшей здесь усадьбы; теперь это 5-й троллейбусный парк имени И.И. Артамонова, работавшего там слесарем и погибшего на Гражданской войне. Рядом с парком, также на городской территории, в начале XX в. выстроены несколько зданий Высших женских курсов (см. о них в главе «Хамовники»).

На Малой Царицынской улице еще до 1917 г. стали появляться промышленные предприятия, значительно выросшие в советское время. Особенно это касается крупного завода «Каучук», ведущего свою историю от фабрики резиновых изделий, эвакуированной в начале Первой мировой войны из Риги. Почти напротив него стоят красочные здания «Казенного винного склада № 3», построенные в 1899–1900 гг.

Далее видно самое большое здание на улице – девятиэтажное общежитие студентов Московского университета (№ 16, архитектор Р.И. Клейн); за ним живописное строение (№ 20) с белыми декоративными деталями, построенное также по проекту Р.И. Клейна для Онкологического института, основанного в 1903 г. на средства семьи Морозовых. Теперь здесь Институт медицинской паразитологии и тропической медицины, носящий имя Е.И. Марциновского, известного эпидемиолога, отдавшего много лет борьбе с малярией и другими болезнями жарких стран.

Погодинская улица проходит с северо-запада параллельно Большой Пироговской, отделяемая от нее зданиями клиник.

Не частый случай в Москве – еще в старой, добольшевистской Москве улица получила мемориальное название. До 1890-х гг. Погодинской улицы вообще не существовало и все дома на ней стояли просто на границе Девичьего поля. Образовалась же улица после того, как город отдал Московскому университету большой участок Девичьего поля под медицинский клинический городок.

Как и везде в этом районе, на Погодинской улице примерно до середины XIX столетия на землях, когда-то принадлежавших Новодевичьему монастырю, находились большие загородные усадьбы.

Участком № 4–6 владели в продолжение второй половины XVIII столетия и до 1828 г. прокурор Межевой канцелярии А.А. Савелов и его наследники; следующий владелец, купец Ф.А. Калитин, разделил усадьбу на две части. Правая досталась купцам Якуниным, устроившим там текстильную фабрику, а левая в 1880—1890-х гг. также была распродана по частям.

На одной из них, в здании (Погодинская ул., 6) в русском стиле, с живописным шатровым крыльцом, опирающимся на пузатые колонки, находилась Контрольная палата, в советское время Институт педологии и дефектологии, потом 2-й МГУ, а сейчас здесь Научно-исследовательский онкологический институт имени П.А. Герцена. Перед зданием в небольшом скверике стоит бюст Н.Ф. Гамалеи (1956 г., скульпторы С.Я. Ковнер и Н.А. Максимченко), знаменитого биолога, начинателя многих направлений в микробиологии и вирусологии, неутомимого борца со страшными эпидемическими болезнями – холерой, чумой, тифом.

Далее – самая большая усадьба, находившаяся здесь, на западной границе Девичьего поля. Земельный участок в старину принадлежал Новодевичьему монастырю, отдавшему в 1747 г. его из оброка жене генерал-майора И.И. Головина Марии Михайловне, за которой он числился и по межевым книгам 1761 г. В декабре 1808 г. эта усадьба становится собственностью князей Щербатовых. О ней упоминает Толстой в романе «Война и мир», когда рассказывает о Безухове, оставшемся в Москве в сентябре 1812 г., пойманном французами и подозреваемом в поджигательстве: «Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский».

Но Толстой в этом небольшом эпизоде романа, как, впрочем, и во многих других, отошел от исторической истины (за что он был жестоко раскритикован после опубликования «Войны и мира»). Маршал Даву, герцог Экмюльский, остановился в 1812 г. не в доме Щербатова, а в соседнем, стоящем далее по современной Погодинской улице, принадлежавшем в то время фабриканту С.А. Милюкову. Именно в этот дом привели будущего известного государственного деятеля, а тогда офицера русской армии В.А. Перовского, мемуарами которого воспользовался Л.Н. Толстой для описания злоключений Пьера Безухова.

В доме Щербатовых на Девичьем поле в начале XIX в. жила семья князя Дмитрия Михайловича, в которой часто гостили его племянники, братья Михаил и Петр Чаадаевы, и будущие декабристы Иван Якушкин и Федор Шаховской.

На долю семьи Щербатовых выпало немало испытаний. Сын князя Иван пострадал из-за протеста солдат Семеновского полка, возмутившихся жестоким обращением полкового командира, – Щербатов, разжалованный в солдаты, был отправлен на Кавказ, где скончался в 1829 г. Дочь Наталья вышла замуж за князя Ф.П. Шаховского. Она пользовалась вниманием двух будущих декабристов – Федора Шаховского и Ивана Якушкина, но предпочла первого. Якушкин был неутешен. «Я узнал, – пишет он Ивану Щербатову, – что твоя сестра выходит замуж, – это был страшный момент. Он прошел. Я хотел видеть твою сестру, увидел ее, услышал из собственных ея уст, что она выходит замуж, – это был момент еще более ужасный. Он также прошел. Теперь все прошло». Якушкин хотел бежать в Америку сражаться за освобождение негров, думал о самоубийстве; после выступления 14 декабря на Сенатской площади его арестовывают и ссылают на 20 лет.

Жизнь Натальи Щербатовой сложилась трагично: арест мужа, ссылка его на вечное поселение в Туруханск, где он сходит с ума. Благодаря ее хлопотам Шаховского переводят в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, и он умирает там через два месяца после приезда.

Дальнейшая судьба щербатовской усадьбы связана с жизнью и работой замечательного русского историка Михаила Петровича Погодина. После продажи дома на углу Мясницкой и Большого Златоустинского переулка Погодин нашел другой на окраине Москвы, у просторов Девичьего поля – в декабре 1835 г. он приобрел щербатовскую усадьбу.

Имя Погодина до последнего времени предавалось анафеме: защитник официальной правительственной линии в науке и преподавании, отнюдь не сторонник «революционных демократов». Но анафематствовавшие забывали сказать, что именно Погодин выступал с резкими высказываниями против существовавших в России порядков во времена Крымской войны, и именно Погодин был центром притяжения для представителей многих и самых разных кружков и направлений в русской культуре; поддерживал тесные отношения с А.С. Пушкиным, Н.В. Гоголем, и именно с Погодиным либо дружили, либо просто были знакомы почти все сколько-нибудь известные русские историки и литераторы: его дом на Девичьем поле видел, наверное, всех их. Как писал его добрый знакомый, «…его оценили, когда его не стало. Все поняли, что Погодиным, в том смысле и значении, какое он имел для Москвы и отчасти для славянских земель, – быть не так легко, как это казалось со стороны…».

Михаил Петрович Погодин был известен в Москве – о его скупости ходили легенды, но в то же время он мог быть и щедрым – жертвовал бедным, давал деньги начинающим авторам или же сам издавал их сочинения. Но если скупость его замечали многие, то добрые дела Погодин совершал всегда негласно, стараясь не говорить о них. Скуп же был потому, что не имел наследственных имений и богатств; все, что имел, заработал тяжелым трудом. Погодин сделал себя сам: сын крепостного крестьянина, он выбивается в люди, заканчивает Московский университет, становится видным историком, коллекционером, писателем, издателем журналов «Московский вестник» и «Москвитянин». Он «…видел кругом себя довольно долгое время нужду и бедность, с необычайным трудом он выбрался на ту дорогу, которой искала его душа, – дорогу большего и высшего образования, нежели среда, в какой сначала он вращался».

Погодинская усадьба, занимающая территорию современных участков № 10, 12 и 14, состояла из двух почти равных частей – левой, выходящей на угол с Большим Саввинским переулком, где находились основные усадебные строения, жилые и хозяйственные, и правой, занятой огромным садом и прудом. Вдоль улицы шла липовая аллея, поворачивавшая у правой границы участка внутрь его, к пруду. Главный дом усадьбы стоял по линии улицы (на месте правой части решетки перед домом № 12), одноэтажный, деревянный, в семь окон, с мезонином, откуда открывался вид на незастроенное широкое Девичье поле. В анфиладе первого этажа главного дома располагался рабочий кабинет Погодина, полный книг, картин, гравюр, документов.

Справа и слева от дома на равном расстоянии стояли деревянные же флигели. В одном из них находился пансион, содержавшийся Погодиным по примеру других профессоров университета. В пансионе жило и кормилось около десяти учеников. «Продовольственной частью заведовала старуха, мать Погодина Аграфена Михайловна, отличавшаяся крайней бережливостью», – писал А.А. Фет, оставивший живые воспоминания о погодинском пансионе, где он учился перед поступлением в университет.

Особенно памятен погодинский дом тем, что в нем много раз останавливался и подолгу жил Н.В. Гоголь. В Москву он приехал впервые в 1832 г. и тогда же познакомился с Погодиным, но остановился у него только в сентябре 1839 г. Для Гоголя отводился обычно мезонин. «До обеда он никогда не сходил вниз в общие комнаты, – вспоминал сын М.П. Погодина, – обедал же всегда со всеми нами, причем был большею частию весел и шутлив. После обеда до семи часов вечера он уединялся к себе, и в это время к нему уже никто не ходил; а в семь часов он спускался вниз, широко распахивал двери всей анфилады передних комнат, и начиналось хождение, а походить было где; дом был очень велик. В крайних комнатах, маленькой и больших гостиных, ставились большие графины с холодной водой. Гоголь ходил и через каждые десять минут выпивал по стакану. На отца, сидевшего в это время в своем кабинете за летописями Нестора, это хождение не производило никакого впечатления; он преспокойно сидел и писал. Изредка только, бывало, поднимет голову на Николая Васильевича и спросит: „Ну, что, не находился еще?“ – „Пиши, пиши, – отвечает Гоголь, – бумага по тебе плачет“. И опять тоже; один пишет, а другой ходит. Ходил же Н.В. всегда чрезвычайно быстро и как-то порывисто, резко, производя при этом такой ветер, что стеариновые свечи оплывали. Когда же Н.В. очень уж расходится, то моя бабушка закричит, бывало, горничной: „Груша, а Груша, подай-ка теплый платок, тальянец (так она звала Н.В.) столько ветру напустил, так страсть!“ – „Не сердись, старая, – скажет добродушно Н.В., – графин кончу, и баста“».

Когда в 1841 г. Гоголь привез из Италии первый том «Мертвых душ», то устроил их прочтение Аксаковым и Погодину в его доме и там же продолжал работать над поэмой, писал «Портрет», «Тараса Бульбу».

В большом саду погодинской усадьбы Гоголь дважды устраивал торжественные обеды по случаю своих именин, которые он праздновал на вешнего Николу – 9 мая. В большой аллее расставлялись столы, за которыми садилось множество гостей. «Злоба дня, весь внешний успех пиршества, сосредоточивался на погоде. Дело в том, что обед устраивался в саду, в нашей знаменитой липовой аллее, – вспоминал тот же мемуарист. – Пойди дождь, и все расстроится. Еще дня за два до Николы Николай Васильевич всегда был очень возбужден… Сад был у нас громадный, на 10 000 квадратных сажен, и весной сюда постоянно прилетал соловей… пел он большей частию рано утром или поздно вечером… у меня постоянно водились добрые соловьи. В данном случае я пускался на хитрость: над обоими концами стола, ловко укрыв ветвями, вешал по клетке с соловьем. Под стук тарелок, лязг ножей и громкие разговоры мои птицы оживали… Гости восхищались: „Экая благодать у тебя, Михаил Петрович, умирать не надо. Запах лип, соловьи, вода в виду…“ Обед кончался очень поздно… Общество расходилось часов в одиннадцать вечера, и Н.В. успокаивался, сознавая, что он рассчитался со своими знакомыми на целый год…».

В этом доме находилось погодинское «Древлехранилище» – ценнейшая коллекция предметов русской старины. Он собирал самые разные предметы, которые каким-либо образом относились к русской истории: монеты, рукописи, древние грамоты, старопечатные книги, картины, портреты, оружие, письма Петра Великого, автографы Суворова, Державина, Ломоносова, старинное оружие, народные лубки, монеты… Как собиратель, и собиратель знающий, Погодин вскоре стал известен в Москве: букинисты и торговцы антиквариатом несли на Девичье поле редкие вещи, зная, что все будет по достоинству оценено. Погодинская коллекция славилась не только в России, но и в Европе, откуда приезжали с ней знакомиться. В 1852 г. Погодин вынужден был расстаться со своими сокровищами: приходилось думать о семье, об обеспечении дочерей. Он предложил приобрести коллекцию государству, и она перешла в Императорскую публичную библиотеку за 150 тысяч рублей. В доме на Девичьем поле Погодин прожил до кончины 8 декабря 1875 г.

От погодинской усадьбы осталось лишь затейливо украшенная деревянная постройка, так называемая «погодинская изба», о которой поэтесса Е.П. Ростопчина писала Погодину: «Что ваша новая книга из бревен-то есть, изба… Я слышу, что она заменила Москвитянина и Мстиславов Ростиславичей, и все прежние ваши страсти». (Погодин издавал журнал под названием «Москвитянин» и работал над историей России удельного периода. – Авт.).

Изба была перестроена из более старой в 1856 г. на средства богача В.А. Кокорева – это был подарок известному русскому историку – архитектором Н.В. Никитиным, известность которого и началась с этой постройки.

После кончины Погодина в 1875 г. усадьба перешла сначала к его сыну Ивану, а потом к жене сына Анне Петровне, урожденной княжне Оболенской. При ней усадьба разделилась на пять сравнительно небольших участков, один из которых – крайний левый, выходивший на угол Большого Саввинского переулка, остался за ней. Он потом принадлежал дочери Погодина А.М. Плечко (автору книги о Китай-городе), позже доктору Ф.А. Саввей-Могилевичу, открывшему здесь психиатрическую лечебницу (в ней в апреле – августе 1902 г. лечился художник М.А. Врубель). Остальные участки были распроданы А.П. Погодиной разным владельцам. На одном из них было выстроено внушительное здание Сергиевского приюта (№ 10) для неизлечимо больных, основанного благотворительницей Е.С. Ляминой в память митрополита Сергия, управлявшего Московской епархией с 1894 по 1897 г. Здание приюта спроектировано архитектором С.У. Соловьевым (1899–1901 гг.) в традициях неорусского стилевого направления модерна, напоминающее его же постройки Медведниковской больницы на Большой Калужской. Приютский храм был освящен в память Св. Сергия Радонежского 13 октября 1901 г. При коммунистах в бывшем приюте находились научные институты Наркомздрава (тропический, санитарно-гигиенический, микробиологический), а сейчас в надстроенном здании – НИИ экологии человека и гигиены окружающей среды имени А.Н. Сысина.

На территории той же погодинской усадьбы в 1959 г. выстроили современное посольское здание (№ 12, архитектор А.Д. Сурис) сначала для Албании, но так как она не желала признавать перемен в тогдашнем Советском Союзе, то дом отдали посольству Ирака.

За Большим Саввинским переулком начиналась усадьба Апраксиных, простиравшаяся до Малого Саввинского. На ней стояли каменные палаты и «наверху оных деревянный зал». О продаже дома объявлялось в газете «Московские ведомости» в 1762 г.: «при оном сад, пруд и оранжерея; порожнего места на десятину, с которого косится несколько сена».

За этим участком находилась огромная усадьба Юшковых. Семья Юшковых была богатой – им принадлежали большой дворец на Мясницкой, обширное владение в Китай-городе (в Никольском переулке) и загородная усадьба на Девичьем поле. Дворовых было 200 человек, в конюшнях стояли полсотни лошадей, в подвалах – тяжелые сундуки с драгоценными материями.

Современники рассказывали, что у Юшковых было 40 пудов серебряной посуды, которая выставлялась на обедах, где присутствовали до 150 гостей. Однажды в 1811 г. в их усадьбе на Девичьем поле праздник продолжался три дня и три ночи, восемнадцать балов следовали один за другим – с фейерверками и музыкой в огромном саду. Все окрестные фабрики перестали работать, ибо фабричных нельзя было загнать в цеха – они толпились у дома и ограды сада, а игуменья Новодевичьего монастыря не могла справиться с монахинями, стоявшими вместо заутрени и вечерни на стенах монастыря, слушая цыган и роговую музыку и зачарованно смотря на волшебное зрелище.

Мотовство долго продолжаться не могло – Юшковы разорились, а загородная усадьба перешла к купцам. Новый владелец, фабрикант С.А. Милюков, устроил в бывшей усадьбе фабрику: ее здания стоят за перекрестком с Малым Саввинским переулком (№ 18–22). В них «с раннего утра слышался грохот, – вспоминал родственник фабриканта, – как будто сотни поваров стучат ножами в какой-нибудь исполинской кухне: это были набивные, в которых рабочие нагоняли набивные узоры на миткаль. Позади стояли деревянные сушильни с широкими навесами, где вечно тянулись нескончаемые ряды ярких, только что окрашенных ситцев; а дальше шли красильни и другие фабричные постройки… К главному фабричному строению примыкал с левой стороны каменный жилой флигель в два этажа. Внизу помещалась контора, а наверху жил сам дядя Семен Афанасьич. От верхнего этажа, отделанного с безвкусной роскошью, широкая лестница вела в сад с тенистыми аллеями и прудами, которые спускались до самой Москвы-реки». Как Малый, так и Большой Саввинские переулки получили имя по уже исчезнувшей церкви Св. Саввы, стоявшей у ее начала, на месте современного страшноватого здания (Большой Саввинский, 14) Экономико-статистического института. Саввинскую церковь снесли в 1931 г., а история у нее была долгая и интересная.

Впервые она упоминается в седой древности, в завещании князя Петра Добрынского 1454 г.: «Се аз… дал есмь в дом пречистыа Богородици и своему господину Ионе митрополиту киевскому и всеа Руси монастырь святого Савы, на Москве, на посаде, и со всем тем, что к тому монастырю из старины потягло, и земель, и лугов, и Собакинская пустошь. Так же есмь придал к тому монастырю святого Савы свою мельницу на усть Сетуни, да две деревни у Крылатска, что есмь выменял у владыки у Ростовского у Григорья.

А то есмя дал… на поминок своих прародителей и родителей, и по своей души, и по всему своему роду». С тех пор монастырь стал митрополичьим, а потом, когда на Москве учредили патриаршество – в 1589 г. – и патриаршим: известно, что в монастыре находились хоромы патриарха – так, в 1637 г. сообщалось, что «киот с деисусы поставлен в Саввинском же монастыре перед патриарши хоромы в сенях».

У монастыря находилась и небольшая слобода: «Патриаршая вотчина, Саввинская слобода, на берегу Москвы реки, Горетово стану, а в ней 32 двора бобыльских, людей в них 68 человек, кормятся на Москве всякою работою…» В середине XVII в. монастырь, до того бывший мужским, стал женским под названием «Ново-Саввинский Киевский, что под Девичьим монастырем»: первые его монахини приехали в Москву из Киева. В 1690 г. патриарх Иоаким скончался, и деньги на поминки были выданы уже не в монастырь, а в приходскую Саввинскую церковь, и, стало быть, примерно в это время монастырь уже упразднили.

Возможно, что каменное здание Саввинской церкви построили в 1592 г., а колокольню в 1632 г. Позднее и церковь и колокольню перестраивали. Церковь Св. Саввы памятна тем, что ее посетил в последние свои трудные дни Николай Васильевич Гоголь. Он жил в Москве и проводил много времени в молитве и размышлении о смысле земной жизни. М.П. Погодин вспоминал: «В четверг на Масленой неделе, 7 февраля 1852 года, явился Гоголь в церковь Св. Саввы Освященного на Девичьем поле, еще до заутрени, и исповедался. Перед принятием Св. Даров, за обеднею, пал ниц и много плакал. Был уже слаб и почти шатался». Умер он через четырнадцать дней – 21 февраля 1852 г.

Как и во многих других местах за Земляным городом, в конце XVII и в XVIII в. здесь, на берегу Москвы-реки, одни за другими располагались загородные имения богатых владельцев, перешедших позднее к фабрикантам, устроившим в барских усадьбах крупные промышленные предприятия, работающие и сейчас.

Так, по правой стороне Большого Саввинского переулка находятся гардинно-кружевная и шелковая фабрики, носившие почему-то имена коммунистов – первая немецкого Тельмана, а вторая – российского Свердлова, хотя ни тот ни другой никакого отношения к кружевам и шелку, по-видимому, не имели.

Гардинно-кружевная фабрика находится в начале переулка, а за нею – один из значительных здесь архитектурных и исторических памятников: в глубине участка под № 6 стоит особняк, построенный, возможно, после 1816 г. купцом А.Д. Грачевым, владельцем текстильной фабрики, находившейся на огромном участке. В середине XIX в. он принадлежал семье Ганешиных, богатых купцов-фабрикантов. В конце века участок приобретает кружевная фабрика, где работал Карл Метнер, сыновья которого оставили благотворный след в истории русской культуры: Эмилий создал знаменитое издательство «Мусагет», Александр был не только композитором, но скрипачом и дирижером – он долгое время заведовал музыкальной частью Камерного театра, а Николай был самым известным из них и прославился как композитор. По словам исследователя его творчества, «отпечаток высокого интеллекта, внутреннего воодушевления, богатой фантазии был характерен для исполнительского облика Николая Карловича и для его композиций, где мысль и чувство сосуществовали в чудесном единстве».

Николай и Эмилий Метнеры поселились в Большом Саввинском переулке в доме фабрики в конце 1913 г. «Тогда это была окраина Москвы – верхний этаж, старинный дом с толстыми звуконепроницаемыми стенами, кругом много зелени, – вспоминала племянница Метнера. – В квартире было шесть комнат, так что братья, Николай Карлович и Эмилий Карлович, могли работать, не мешая друг другу. У дяди Коли был большой кабинет, где стояли два рояля (фабрик „Липп“ и „Бехштейн“), письменный стол, большой угловой диван и шкафы с нотами и книгами. Комната была очень светлая и уютная…» Об этом же доме вспоминала и Мариэтта Шагинян, дружившая с Метнерами и прожившая «на пансионе» зиму 1916 г.: «…быт наш начинался с открытой утром форточки, с открытых форточек во всей квартире и особого, сейчас исчезнувшего дыма – лесного аромата сухих березовых дров из открытых створок больших голландских печей».

Николай Карлович жил здесь до 1919 г., когда фабрику национализировали, а семью Метнеров выселили. Через два года Н.К. Метнер навсегда покинул родину: выступая за границей, он предполагал возвратиться обратно, но в 1931 г. ему без всяких объяснений отказали в визе, и всю оставшуюся жизнь Н.К. Метнер прожил на Западе, став знаменитым композитором и исполнителем.

Рядом – два дома (№ 8), которые занимало общество распространения технических знаний, устроившее там среднее механико-техническое училище:

быстро развивающаяся промышленность остро нуждалась в технических кадрах, и вполне естественно, что общество приобрело этот участок как раз между двумя большими фабриками – соседом справа была суконная фабрика «Товарищества братьев В. и Н. Ганешиных», слева – «Товарищество ситцевой фабрики Альберта Гюбнера». Дата постройки одного из зданий училища видна на нем самом: между первым и вторым этажами написано «1882». Деревянное живописное здание на том же участке, но справа от предыдущего, было выстроено в 1878 г.

Остальную часть этой стороны Большого Саввинского переулка занимает нынешняя шелковая фабрика, преобразованная из бывшей фабрики А. Гюбнера.

Специалист по текстильному производству Альберт Осипович Гюбнер приехал в Москву из Франции и вскоре открыл свое собственное дело в 1846 г. В Большом Саввинском переулке у Москвы-реки он обосновался в 1856 г., и с тех пор фабрика «Товарищества ситцевой мануфактуры А. Гюбнера» стала процветать, достигнув в начале XX в. годовой выработки тканей на 6 миллионов рублей. При фабрике были выстроены больница, баня, школа, столовая.

На левую сторону переулка выходят задние границы участков по Погодинской улице, за исключением дома под № 9, в котором, как написано на мемориальной доске, с 1955 по 1984 г. «работал главный конструктор бортового электрооборудования, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии Георгий Федорович Катков». Теперь безымянный прежде почтовый ящик получил легальное название: «Акционерное общество „Машиноаппарат“». Общество это помещается в бывшем приюте для неизлечимо больных женщин, здание которого было выстроено в 1901–1904 гг. архитектором М.А. Дурновым. В особой пристройке к южной стороне здания находилась домовая церковь во имя иконы «Всех Скорбящих Радость», «внутри довольно обширная и отделанная весьма благолепно», как было написано в сообщении о ее освящении в газете «Московские церковные ведомости» 14 марта 1904 г.

Плющиха. Новая Конюшенная слобода

От Смоленской площади отходят две улицы – короткая и широкая Смоленская, идущая на Бородинский мост и далее к Минскому шоссе, и Плющиха, ведущая к Девичьему полю.

Смоленская улица полностью перестроена, и на ней сейчас доминируют два одинаковых здания гостиниц (1973–1975 гг., архитекторы В. Гельфрейх, В. Соколов, П. Капланский, М. Лебова), образовавших довольно странное соседство с высотным зданием Министерства иностранных дел, построенным в 1954 г., – они вызывающе откровенно не хотят замечать друг друга. За одним из гостиничных корпусов от Смоленской улицы совсем неприметно отходит к юго-западу улица Плющиха. Название это – в ряду исконно московских имен; оно произошло, вероятно, от питейного дома, а вот отчего произошло его имя, остается неизвестным.

На правом углу Плющихи, там, где ныне жилой дом с магазином «Орбита» на первом этаже, стояла церковь, построенная в 1689–1691 гг., с главным престолом во имя Рождества Богородицы, но называвшаяся по придельному храму Смоленской иконы Божьей Матери (другие приделы были освящены в память Рождества св. Иоанна Предтечи, Введения во храм и св. Константина и Елены). В 1867 г. церковь значительно перестраивают и расширяют: перед переворотом октября 1917 г. специалисты из Императорской Археологической комиссии отмечали, что она, даже перестроенная, «представляет известное значение». В таком виде Смоленская церковь дожила до 1933 г., когда стали расширять Садовое кольцо и сносить многие дома в этом районе: ее сломали, но только в послевоенное время здесь выстроили современный жилой дом.

Плющиха раньше была тихой улицей с деревянными зданиями, более похожей на улицу небольшого провинциального городка. Вот что вспоминает писательница Л.А. Авилова о своем детстве, проведенном здесь в конце XIX в.: «Жили мы на Плющихе, очень широкой и тихой улице, по которой рано утром и вечером пастух собирал и гнал стадо на Девичье поле… Пастух играл на рожке и хлопал кнутом так, что этот звук был похож на выстрел. Коровы мычали, ворота хлопали…» Теперь же Плющиха изменилась неузнаваемо: на ней появились новые жилые дома, перемежаемые пустырями, и особенно переменилась правая сторона улицы – там вырос длинный-длинный, не очень приглядный жилой дом (№ 28–42, 1966–1969 гг., архитекторы Е. Стамо, Е. Аросев). На этой же стороне можно обратить внимание на дом с двумя эркерами (№ 26), стоящий на углу с 6-м Ростовским переулком, облицованный керамическим кирпичом с зелеными, также керамическими вставками, построенный архитектором А.Ф. Мейснером в 1914 г. Длинный современный дом граничит с зданием, также украшенным керамикой (№ 44/2), стоящим на углу 1-го Вражского переулка. Он был выстроен в 1910 г. по проекту архитектора А.Д. Елина.

На левой стороне улицы – небольшой дом (№ 11), первый в длинном списке толстовских памятных мест в Москве. Семья Толстых – отец, бабушка, пятеро детей – приехала в Москву 11 января 1837 г., наняв деревянный дом на Плющихе. Впечатления, полученные девятилетним Толстым от его первого московского дома, отразились в повестях «Детство» и «Отрочество»: в этом доме Николенька «…подбегал к окну, приставлял ладони к вискам и стеклу и с нетерпеливым любопытством смотрел на улицу…». С домом на Плющихе связан эпизод в жизни Льва Толстого, который мог закончиться трагически: решив «сделать что-нибудь необыкновенное и удивить других», он прыгнул с крыши; его подобрали в бесчувственном состоянии, однако, проспав 18 часов, он проснулся здоровым. Прожили Толстые на Плющихе недолго – умер отец граф Николай Ильич, и пришлось снимать более скромный домик в Большом Каковинском переулке, куда они переехали уже летом 1838 г.

В этом доме бывал Н.В. Гоголь, посещавший профессора Московского университета, медика А.О. Армфельда, нанимавшего его в конце 40-х – начале 50-х гг. XIX в.

По этой же стороне Плющихи можно упомянуть дом № 37/23 с небольшими пилястрами и цветными керамическими украшениями над вторым этажом, выстроенный в 1903 г. архитектором В.В. Шаубом на углу 1-го Неопалимовского переулка.

На левом углу с Долгим переулком (с 1947 г. ул. Бурденко) в 1934 г. построен жилой дом для преподавателей и слушателей Военной академии, а правый угол его занят доходным домом 1913–1914 гг. с высокой угловой башней и отделкой тонкими и длинными колонками (№ 53, архитектор Д.М. Челищев); в центре первого этажа сразу после окончания строительства был устроен кинотеатр. За этим домом – остатки Грибоедовского переулка, исчезнувшего при строительстве Военной академии. Сохранились лишь два дома на участке № 53 (которым в начале XIX в. владел лейтенант флота А.П. Извольский) – угловой доходный, построенный доктором медицины Н.П. Прибытковым по проекту архитектора Г.К. Олтаржевского, и далее по бывшему переулку – также доходный дом, выстроенный в 1911 г. (архитектор А.Н. Соколов).

Улица Плющиха полна воспоминаний об известных писателях, художниках, ученых, но дома, в которых они жили, почти все разрушены. Можно только перечислить целый ряд известных имен: в доме № 17–19 в конце 1878 г. жил В.И. Суриков, № 20 – поэт А.А. Плещеев в 1859 г., № 23 – писатель И.И. Лажечников в 1860-е гг., № 28 – художник С.В. Иванов в 1899–1900 гг., № 30 – антрополог Д.Н. Анучин в 1880–1882 гг.; в конце жизни большой усадьбой (№ 34–36) владел композитор Д.Н. Кашин, филолог Ф.Е. Корш жил в доме № 34 в 1879 г., в доме № 36 жил поэт А.А. Фет, № 38 – писательница Л.А. Авилова, № 52 – жили Астраковы, дружившие с Герценом и Огаревым.

В самом конце Плющихи, там, где она, по сути, сливается с Девичьим полем, решил поселиться поближе к клиникам университета известный врач-гинеколог В.Ф. Снегирев. Он заказал архитектору Р.И. Клейну проект особняка (№ 62), который тот сделал в романтических традициях европейского Средневековья: острые верхи щипцовых крыш, башенки, балконы – ни дать ни взять маленький замок. В.Ф. Снегирев прожил здесь с 1895 по 1916 г.

Рядом с этим «замком» – постройка совсем другого времени. Их разделяют расстояние в какие-нибудь две сотни метров и всего три десятка лет во времени, но это разные миры, воплощающие разные мировоззрения. На углу Плющихи и Погодинской улицы в 1927 г. построили один из рабочих клубов (№ 64) – новый тип зданий Москвы того времени требовал и новой архитектуры. Архитектор К.С. Мельников, самый яркий и талантливый выразитель современных архитектурных идей, построил рабочий клуб завода «Каучук», где основой композиции здания является зал на 800 мест, вокруг которого группируются ярусы балконов, фойе и клубные помещения. Выдвинутый вперед объем вестибюля «обтекают» две лестницы, ведущие в фойе к подобию трибуны, предназначенной для руководящих партработников, приветствовавших массы трудящихся. В печати того времени критиковалась эта постройка: отмечалось, что было мало комнат для работы, и то, что, по мнению критиков, само здание клуба и вестибюль просто приставлены друг к другу.

К востоку от Плющихи – замысловатая вязь переулков, возникших на месте Новой конюшенной слободы.

В конце XVII в., после одного из частых московских пожаров, дворцовую слободу конюхов перевели от Пречистенки за укрепление Земляного города, и тут слобожане начали строиться вокруг своей приходской церкви Неопалимой Купины. «Купиной неопалимой» в Библии назывался терновый куст, к которому подошел Моисей, пасший овец у горы Хорив: «И увидел он, что терновый куст горит огнем, но не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает». Из пламени куста услышал он голос Бога, вещавшего о предстоящем избавлении евреев от египетского рабства. Икона Неопалимой Купины считалась защитницей от пожаров, и, по уверению автора книги об истории Неопалимовской церкви, пожары в ее приходе были редкостью.

Сооружение церкви связано с любопытной легендой: дворцового конюха Дмитрия Колошина обвинили в преступлении, попал он в судебные передряги и не думал уже и выпутаться, но тут-то и пришла на помощь потусторонняя сила. Бывая в Кремле по своим делам и проходя в здание приказов, Дмитрий имел привычку молиться у иконы Неопалимой Купины, прося Богородицу помочь ему. И она не замедлила: явилась во сне не кому иному, как самому царю Федору Алексеевичу, объяснив, что конюх ни в чем не виноват. Царь призвал Дмитрия и объявил ему о милости, а тот в знак благодарности выстроил в новой слободе церковь во имя иконы Неопалимой Купины.

Однако по сведениям из синодального архива церковь построили «по челобитью приходских людей Конюшенной, всяких разных чинов», что произошло в 1680 г., вскоре ее перестроили в камне, и с 1707 г. она почти не изменялась: стояла нетронутой до тех пор, пока ее в 1930 г. не разрушили в экстазе борьбы с религией. Теперь здесь на углу 1-го Неопалимовского и Новоконюшенного переулков пустырь и жилые дома.

Вокруг церкви образовалось несколько переулков, называвшихся по ней Неопалимовскими – 1-й, 2-й и 3-й, – а также Новоконюшенный переулок по слободе (новой, в отличие от старой, бывшей в Белом городе). Правда, незадолго до большевистского переворота эти переулки имели и другие названия: 1-й был просто Неопалимовским, Михневым или Брынским. 2-й назывался Кривым по своей конфигурации, а 3-й – Теплым, якобы по баням. Рядом ними проходили Большой и Малый Трубные (или Трубнические), названные, возможно, по селившимся тут трубочистам, которых при печном отоплении большого города требовалось немало.

За последние годы в этих переулках небольшие и милые дома, выстроенные в прошлом веке, исчезли, уступив место большим и не таким живописным.

В начале 1-го Неопалимовского переулка, на его правой стороне, на месте современных домовладений № 2 и 4, в конце XVIII в. находилось владение думного дворянина Петра Хитрово. Возможно, уже тогда на углу переулка и проезда по Земляному городу стояло двухэтажное каменное здание. В XIX в. владение разделилось на две части. В середине века частью № 2 владел действительный статский советник Н.С. Всеволожский (о нем см. главу «Хамовники»), а перед Октябрьским переворотом дочь текстильного магната Герасима Хлудова Л.Г. Пыльцова. Другая часть (№ 4) в начале XIX в. принадлежала титулярной советнице Е.В. Поляковой; на красной линии переулка находился одноэтажный каменный особняк. В 1820-х гг. его владельцем был Д.Ф. Дель-саль, преподававший французский язык в Благородном пансионе, а здесь содержавший частный пансион. В середине века он переделывает ампирный особняк соответственно вкусам того времени. Теперь в этом доме находится редакция журнала «Наше наследие».

В конце XVIII в. у Неопалимовской церкви имел свой дом Даниил Александрович Яньков, муж известной мемуаристки, или, вернее, рассказчицы, чье повествование о дворянской Москве нескольких поколений записал и издал в 1885 г. ее внук Д.Д. Благово под названием «Рассказы бабушки».

Отец ее, П.М. Римский-Корсаков, жил также неподалеку – на Зубовском бульваре (на месте дома № 7 по нынешнему Смоленскому бульвару): «Этот дом принадлежал прежде графу Толстому (генерал-майору Федору Матвеевичу. – Авт.), человеку очень богатому, который в одно время выстроил два совершенно одинаковых дома: один у себя в деревне, а другой в Москве. Оба дома были отделаны совершенно одним манером: обои, мебель, словом, все как в одном, так и в другом. Это для того, чтобы при переезде из Москвы в деревню не чувствовать никакой перемены». Сама же рассказчица жила в Неопалимовском переулке на месте современного участка № 5. «Дом был деревянный, очень большой, поместительный, – вспоминала Елизавета Петровна, – с садом, огородом и огромным пустырем, где весною, пока мы не уедем в деревню, паслись наши две или три коровы». Чета Яньковых прожила в 1-м Неопалимовском переулке до 1806 г.

Дом ее золовки, Анны Александровны Яньковой, также находился недалеко, на месте современного № 16/13 в 1-м Неопалимовском переулке, который выстроил архитектор П.В. Харко в 1913 г., с необычными формами кронштейнов, поддерживающих балконы.

Дом № 12 принадлежал архитектору Федору Никитичу Кольбе, автору нескольких доходных домов и кинотеатра «Форум» в Москве. Он выстроил его на участке, принадлежавшем еще его отцу, тоже архитектору Н.Ф. Коль-бе, в два приема: левую часть – в 1899 г., а правую – в 1900 г.

Другой архитектор также построил в этом переулке себе дом, но значительно более скромный – это деревянный на каменном фундаменте № 6, одноэтажный (по линии переулка) и двухэтажный (в глубине двора), с садом за высоким каменным забором с небольшой решеткой. Александр Фелицианович Мейснер, автор таких ярких работ, как церковь при Коронационном убежище в Сокольниках, Петровско-Александровский дворянский пансион и многих других, украсил свой дом только вставками из небольших керамических плиток и несколько необычным рисунком ограды. В нем А.Ф. Мейснер жил с 1909 г. до своей кончины в 1935 г. Еще один архитектор, Федор Алексеевич Ганешин, выстроил в 1908 г. двухэтажный дом, который до перестройки был украшен барельефами над первым этажом на участке № 17/11. В этом доме жил А.Д. Мейн, тесть создателя московского Музея изящных искусств профессора И.В. Цветаева. К нему сюда часто приходил его зять И.В. Цветаев: «У А.Д. Мейна… составляли планы дальнейшей стратегии… перебирали имена тех, кто заведомо ничего не даст».

А.Д. Мейн, отец второй жены Цветаева, в молодости был преподавателем всеобщей истории, потом стал банковским деятелем, но продолжал интересоваться историей и классическими древностями. Он сразу же стал горячим сторонником строительства нового музея, его квартира в Неопалимовском переулке превратилась в некий штаб создателей музея. «Виделись мы с ним раза три в неделю, – записывал в дневнике И.В. Цветаев. – Хорошо знавший Москву, он давал мне много полезных указаний и советов».

На углу со 2-м Неопалимовским переулком – одно из многих здесь посольств – посольство Непала, которое занимает здание (№ 7/14), построенное в 1878 г. подполковником А.А. Коршем и перестроенное в 1908 г. архитектором Н.Г. Лазаревым для текстильного магната И.А. Миндовского; на другом углу – жилой дом (№ 9, 1913 г., архитектор Н.А. Квашнин), ставший в советское время «домом-коммуной студентов». В доме № 10 жил врач-психиатр Ф.Е. Рыбаков, у которого собирались многие представители литературного мира; в его квартире встретились писатели Борис Зайцев и Иван Бунин.

«Неопалимовский переулок, звезды на ночном небе, огненно-сухая снежная пыль из-под копыт резвого, – вспоминал Б.К. Зайцев. – Яркий свет, тепло, запах шуб в передней профессора Р. Хозяин, не старый еще психиатр с волнистыми волосами, в белом галстуке (при пиджаке), пел в гостиной у рояля, громко и смело: „Целовался крепко… да-а… с твоей же-е-ной!..“ Тут, – писал Зайцев, – встретишь и Бальмонта, и Балтрушайтиса… Так же шумели, хохотали и танцевали в промежутках между пением и в тот вечер, когда в столовой под рулады баритона из гостиной впервые увидел я Бунина».

Зайцев писал об этих местах, вспоминая «здравницу для переутомленных работников умственного труда», некий дом отдыха для писателей и ученых.

Во 2-м Неопалимовском переулке, в доме № 5, в 1920-х гг. помещался, как он официально назывался, «дом для престарелых ученых ЦЕКУБУ при СНК» (все эти сокращения напоминают бессмертные «Двенадцать стульев»: помните учреждение «при Умслопогасе имени Валтасара»? Цекубу – это Центральная комиссия по улучшению быта ученых, а СНК – Совет народных комиссаров).

В этом доме отдыха в 1920 г. встретились два незаурядных мыслителя – М.О. Гершензон и В.В. Иванов. Из их последующей переписки возникла книга большого философского значения «Переписка из двух углов», начинавшаяся письмом В.В. Иванова: «Знаю, дорогой друг мой и сосед по углу нашей общей комнаты, что Вы усомнились в личном бессмертии и в личном Боге». В том же переулке, на месте современного участка № 13, была усадьба, в которой, как утверждается, 16 июля 1784 г. родился и прожил семь лет поэт Денис Давыдов.

По левой стороне 1-го Неопалимовского переулка – особняк (№ 19/11), составленный из нескольких разновременных частей: самая старая находится на углу с Земледельческим и построена подпоручиком Н.А. Дурново в 1856 г.; дальняя по Земледельческому переулку – в 1877 г. для купцов Емельяна и Кузьмы Прохоровых, а средняя часть между ними и здание по 1-му Неопалимовскому построены в 1909 г. архитектором И.Ф. Мейснером для нового владельца Сергея Николаевича Третьякова, внука коллекционера живописи и московского общественного деятеля С.М. Третьякова.

При большевиках особняк Третьякова занял Хамовнический райком коммунистической партии, в котором начинал свою карьеру партработника М.Н. Рютин, рискнувший выступить против Сталина и жестоко поплатившийся за свою смелость.

В 1922 г. Большой Трубный переулок переименовали для того, чтобы не путать его с местами около Трубной площади, и назвали вполне уместно Земледельческим, так как к переулку выходил большой участок Земледельческой школы Московского общества сельского хозяйства.

В Земледельческом переулке (дом № 9) в продолжение трех лет жил художник Илья Ефимович Репин. Дом был найден автором книги «Репин в Москве» В.Н. Москвиновым, а квартиру (она находилась на втором этаже в южной половине дома) он определил по рисунку В.А. Серова, мальчиком жившим у Репина. «Днем, в часы досуга он переписывал все виды из окон моей квартиры: садики с березками и фруктовыми деревьями, построечки к домикам, сарайчики и весь прочий хлам, до церквушек вдали; все с величайшей любовью и невероятной усидчивостью писал и переписывал мальчик Серов, доводя до полной прелести свои маленькие холсты масляными красками», – вспоминал И.Е. Репин.

В этом доме Репин работал над такими этапными произведениями, как «Крестный ход в Курской губернии», с которого установилась его репутация первого живописца России, «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», «Отказ от исповеди», и над портретами Пирогова и Писемского – эти три московских года были очень плодотворны для художника.

В этом доме встретились два русских гения: Толстой и Репин. Вечером 7 октября 1880 г. кто-то постучал в дверь. Репин открыл ее, и «представляете себе же теперь мое изумление, – писал он Стасову, – когда увидел воочию Льва Толстого самого!.. Я был так ошеломлен его посещением неожиданным и так же неожиданным уходом (хотя он пробыл около двух часов, но мне показалось не более четверти часа), что я в рассеянности забыл даже спросить его, где он остановился, надолго ли здесь, куда едет. Словом, ничего не знаю, а между тем ужасно хочется повидать его и послушать еще и еще». С тех пор они виделись много раз и хотя не во всем были согласны, но всегда относились с глубоким уважением друг к другу.

Когда Толстой переехал в Москву и поселился в Малом Левшинском переулке, Репин часто приходил к нему, и они отправлялись бродить по городу. «Не замечая ни улиц, ни усталости, я проходил за ним большие пространства. Его интересная речь не умолкала все время, и иногда мы забирались так далеко и так уставали, наконец, что садились на империал конки, и там, отдыхая от ходьбы, он продолжал свою интересную беседу».

Напротив дома Репина высится доходный дом (№ 12, 1913 г., архитектор В.Е. Дубовской) с несколько грубоватыми формами декора – он стоит со сбитыми балконами, в неприглядном виде.

На том отрезке Земледельческого переулка (до 1922 г. Большой Трубный), который идет на север от перекрестка с 1-м Неопалимовским, обращает на себя внимание необычное здание (№ 20) – оно искажено надстройкой, но все еще сохранило некоторые декоративные формы модерна начала века. Рядом с ним – одноэтажное кирпичное строение, протянувшееся в глубь участка и поставленное как-то боком к улице. Все это было выстроено для Земледельческой школы, занимавшей большой участок по Смоленскому бульвару. Школа открылась 20 декабря 1820 г. под эгидой Московского общества сельского хозяйства, которое ставило себе задачей улучшение методов его ведения. Сначала школа находилась на Долгоруковской улице (до 1877 г. Новослободская, в 1924–1992 гг. Каляевская), а в 1833 г. московский генерал-губернатор князь Д.В. Голицын приобрел за 87 тысяч рублей большую усадьбу на Смоленском бульваре, когда-то принадлежавшую фельдмаршалу Ф.М. Каменскому, и подарил ее обществу, которое приспособило главный дом для учебных работ, а в парке стало проводить практические занятия и скотоводческие выставки. Необычное здание на задней границе участка по Земледельческому переулку стало строиться в 1902 г. Оно имело большой манеж, предназначавшийся, как было написано в архивных документах, «для повременных аукционных выставок лошадей». Проект принадлежал одному из самых ярких и своеобразных архитекторов рубежа веков Сергею Михайловичу Гончарову, создавшему запоминающийся асимметричный силуэт здания. Одноэтажное строение слева – это конюшни, выстроенные в 1901 г. архитектором Н.Д. Струковым.

Здесь переулок выходит к полностью перестроенному Ружейному переулку, сохранившему только одно старое здание – живописный жилой дом (№ 2), похожий на шкатулку, с двумя беседками в русском стиле на крыше, построенный в 1914 т. архитектором М.А. Исаковым. В этом переулке, название которого произошло от Ружейной (или Станошной) слободы, на месте № 3 стоял одноэтажный деревянный домик, где в 1858 г. после возвращения из сибирской ссылки поселился поэт-петрашевец А.Н. Плещеев, а на месте № 5–7 находился пансион преподавателя музыки Н.С. Зверева, воспитавшего замечательных композиторов и музыкантов Матвея Пресмана, Александра Скрябина, Сергея Рахманинова, которые так и назывались – «зверята».

Долгий переулок (с 1947 г. ул. Бурденко) почти под стать 1-му Неопалимовскому по длине – он, возможно, и стал так называться из-за своей протяженности, но, правда, есть и другое мнение о происхождении его названия: тут якобы владел землей некий конюх по фамилии Долгов.

Почти вся левая часть переулка занята мрачным зданием, начатым в 1987 г., а также строениями Военной академии имени Фрунзе, находящимися за Новоконюшенным переулком. Уцелело от старой застройки очень немного – невидный и архитектурно неинтересный дом под № 11, выстроенный в конце 1928 г. для жилищного кооператива «Заря», в котором жили знаменитые медики Н.Н. Бурденко, В.Н. Виноградов, М.И. Певзнер, и почти уже у конца переулка одна из архитектурных жемчужин города – дом № 23, выстроенный в 1818 г. для коллежского советника Г.А. Палибина, директора чертежной в Межевой канцелярии. При его реставрации (авторы В.А. Резвин и другие) были обнаружены редчайшие росписи по бумаге на потолках и стенах, которые бережно восстановлены, но они скрыты под штукатуркой, ибо раскрытие их нанесло бы им непоправимый вред. Были сохранены и уникальные двери и редкие изразцы… В этом доме теперь регулярно проводятся разнообразные выставки.

На правой стороне переулка сохранилось значительно больше интересных зданий. На доме № 8 помещена доска с надписью «памятник истории», напоминающая о том, что здесь в 1915–1921 гг. жил художник В.В. Кандинский. Он приобрел участок, на котором в 1914 г. выстроил большой доходный дом (проект архитектора Д.М. Челищева), где на шестом этаже для него была сделана квартира, соединяющаяся лестницей с мастерской, находившейся в угловой башне.

Эту квартиру можно определить по единственному в доме широкому трехчастному окну со стороны 3-го Неопалимовского переулка. Кандинский долгое время жил в Германии и только с началом Первой мировой войны был вынужден возвратиться в Россию. В то время его квартира была занята, и в июле 1915 г. он поселился на пятом этаже. Здесь он провел шесть лет, тут у него родился сын, здесь было создано немало картин и, в том числе, цикл «Зубовская площадь». «…Я много работаю. Я пишу пейзажи, которые вижу из своих окон: при солнце, ночью, когда пасмурно». Есть сведения, что подъезд, в котором была квартира Кандинского, был расписан художником. В 1921 г. В.В. Кандинский был послан в заграничную командировку, из которой он в Советскую Россию уже не вернулся.

На углу 2-го Неопалимовского переулка – небольшое одноэтажное здание (№ 12), на фронтоне которого видна буква «Л». Этот деревянный дом, чудом доживший до нашего времени, выстроен к 1837 г. для некоего титулярного советника X.Г. Смирнова. В 1892 г. дом перестраивается, и фасад его становится откровенно декоративным, «богатым» – это результат переделки, выполненной для владелицы, мещанки Анны Лопатиной (отсюда и вензель на доме). Рядом два почти одинаковых жилых дома, покрытых угрюмой темной штукатуркой. На самом верху левого здания уже трудно различимые римские цифры «MCMXIII», означающие год постройки его (автор – архитектор С.Е. Чернышев). В 1914 г. это был адрес Ивана Алексеевича Бунина.

В доме № 16/12 в Долгом переулке в 1915–1923 гг. жил философ П.А. Флоренский, которого посещали здесь М.В. Нестеров, А.С. Голубкина, В.И. Вернадский.

В переулке еще недавно – в конце 1960-х гг. – находилось несколько незаурядных исторических и архитектурных памятников: так, в доме № 13 часто бывал А.П. Чехов, посещая главу издательства «Посредник» И.И. Горбунова, печатавшего чеховские произведения; снесены и дом № 15 – памятник архитектуры XVIII в., и дом № 18, в котором жил после 1856 г. декабрист А.П. Беляев.

От Плющихи ответвляется Большой Воздвиженский переулок, от которого, в свою очередь, отходит Малый Воздвиженский (с 1922 г. 1-й и 2-й Тружеников) – пересечение их образуют небольшую площадь. Переулки назывались по церкви Воздвижения Честного Животворящего Креста, здание которой сохранилось: оно стоит среди большого пустыря на углу с 1-м Вражским переулком. В XVII в. церковь носила название «что у Чистого вражка», а несколько позже «что у Пометного вражка» – по изменению названия можно проследить изменение состояния окружающей среды в Москве в прошлом.

Воздвиженская церковь построена стольником Василием Шереметевым в 1701 г., а придел ее, посвященный иконе Всех Скорбящих Радости, – в 1708 г. Однако от первоначального здания осталось немного, ибо в следующем столетии оно было значительно перестроено: к 1852 г. на средства фабрикантов Блохина и Ганешина выстроили трапезную и колокольню, а в конце столетия алтари боковых приделов вынесли в одну линию с главным.

Воздвиженская церковь памятна тем, что в ней 25 мая 1901 г. состоялось венчание Ольги Леонардовны Книппер и Антона Павловича Чехова. Хотя многие и догадывались, что знаменитый писатель и актриса симпатизируют друг другу, но о венчании никто не знал: как писал Чехов Ольге Леонардовне, «если ты дашь слово, что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе до тех пор, пока она не свершится, – то я повенчаюсь с тобой в день приезда. Ужасно почему-то боюсь венчания и поздравлений, и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться».

Они разработали хитрый план: на венчании присутствовали только необходимые четыре свидетеля – брат и дядя О.Л. Книппер со стороны невесты и два каких-то студента со стороны жениха, а их друзья были собраны вместе далеко от церкви. «Однажды Антон Павлович, – вспоминал Станиславский, – попросил А.Л. Вишневского устроить званый обед и просил пригласить туда своих родственников и почему-то также и родственников О.Л. Книппер. В назначенный час все собрались, и не было только Антона Павловича и Ольги Леонардовны. Ждали, волновались, смущались и, наконец, получили известие, что Антон Павлович уехал с Ольгой Леонардовной в церковь венчаться, а из церкви поедет прямо на вокзал и в Самару, на кумыс. А весь этот обед был устроен им для того, чтобы собрать в одно место всех тех лиц, которые могли бы помешать повенчаться интимно, без обычного свадебного шума. Свадебная помпа так мало отвечала вкусу Антона Павловича».

С тех пор как в 1931 г. Моссовет, «принимая во внимание острую необходимость рабочих фабрики „Труд“ в помещении для столовой», закрыл Воздвиженскую церковь, она стала медленно, но верно ветшать и разрушаться, и только недавно ее стали восстанавливать и в ней возобновилась служба.

К церковному участку вплотную примыкала большая, площадью более 3 гектаров, усадьба (№ 10), владельцами которой в 60-х гг. XVIII в. были Салтыковы, а потом князья Долгорукие, о которых рассказывала Е.П. Янькова: «Долгоруковы были прежде очень богаты, но вследствие опал и гонения на их семейство многие из них при Анне и Бироне лишились почти всего; потом, хотя им и возвратили имение, они никогда не могли совершенно оправиться, но, помня, как живали их отцы и деды, тянулись за ними и все более и более запутывались в своих делах».

Большой деревянный долгоруковский дом стоял в глубине двора, недалеко от линии переулка, к двум его подъездам вели пандусы, слева к дому была сделана длинная, также одноэтажная пристройка, позади которой со стороны сада находилась домовая Никольская церковь, устроенная в 1787 г. «Дом Долгоруких, – продолжает Е.П. Янькова, – был преогромный деревянный: большая зала, большая гостиная, за нею еще другая, тут на подмостках, покрытых ковром, на золоченом кресле сиживал у окна князь Михаил Иванович. В глупой своей гордости он считал, что делает великую честь, когда сойдет со своих подмостей и встретит на половине комнаты или проводит до двери: далее он никогда не ходил ни для кого».

Еще в середине прошлого века, когда многие бывшие барские богатые усадьбы превратились в фабрики или пустыри, долгоруковская усадьба сохраняла остатки былого великолепия: по словам Ф.И. Буслаева, «еще в 40-х и 50-х годах в Москве на Плющихе, на правой стороне, если идти от Смоленского рынка, резко отличалась от соседних домов одна обширная барская усадьба. К улице выходила она большим широким двором, покрытым в летнюю пору зеленою травою. В углублении двора тянулся длинный одноэтажный деревянный дом, какие бывали у помещиков в деревнях, с двумя подъездами, один на правой стороне, а другой на левой; вдоль окон поднимались кусты бузины и сирени. По ту сторону дома спускается по высокому и крутому берегу Москвы-реки фруктовый сад. Отсюда из окон открывался бесподобный вид на Поклонную гору, а внизу направо на Дорогомиловское кладбище».

– писал, глядя из окон своего дома на Дорогомиловское кладбище, поэт Иван Михайлович Долгорукий, оставивший замечательные записки о своем времени, людях и нравах. Он был великим любителем театрального действа – «это было – и наслаждение, и мука, и торжество, и хлопоты; одним словом, – дело важное, а не пустая забава». На домашней сцене играли лучшие любители, и спектакли разыгрывались вполне серьезно. «Справедливость требует, однако, сказать, что его спектакли были по большей части играны хорошо, даже иногда прекрасно. Князь требовал от своих благородных актеров искусства, в чем ему и удавалось», – вспоминал писатель М.А. Дмитриев, часто бывавший у него в молодости.

Долгоруковский дом существовал до 1851 г., когда усадьбу купили владельцы соседней усадьбы, купцы Иван и Кирилл Тарусины, имевшие пиво-медоваренную фабрику. Они присоединили эту усадьбу к еще одной, также немалой, владельцем которой был генерал В.П. Шереметев. Она располагалась вдоль безымянного ручья, следы русла которого и сейчас еще хорошо прослеживаются в рельефе в виде ложбины по направлению Малого Воздвиженского переулка.

К западу от Плющихи, там, где сейчас находятся Ростовские набережная и переулки, очень рано образовалось поселение вокруг двора ростовского архиерея: есть сведение о том, что в княжение великого князя Василия III епископ Григорий построил в 1412–1413 гг. в своем московском подворье церковь и освятил ее во имя Благовещения Господня. Подворье с церковью стояло в одном из самых живописных мест Москвы, на высоком берегу реки, среди густых лесов, окруженное бедными избами жителей слободы, которая называлась, так же как и церковь, Благовещенской.

Эти места назывались также Дорогомиловом, и, по мнению историка Москвы И.Е. Забелина, здесь в XIII–XIV вв. находилось одно из тех «сел красных», которые окружали крепость Москву. Дорогомилово несколько раз упоминается в документах XV–XVI вв.

Подворье ростовских архиереев служило убежищем известного в XV в. писателя, знатного боярина, ставшего монахом и ростовским митрополитом, Вассиана Рыло. Тут он писал свое «Послание на Угру», сыгравшее столь значительную роль в освобождении Руси от ордынского ига. Он, духовник великого князя Ивана III, убеждал его не бояться врага, а идти вместе с войском сражаться с ним: «Когда ты, вняв молению и доброй думе митрополита, своей родительницы, благоверных князей и бояр, поехал из Москвы к воинству с намерением ударить на врага христианского, мы, усердные твои богомольцы, денно и нощно припадали к алтарям Всевышнего, да увенчает тебя Господь победою. Что же мы слышим? Ахмат приближается, губит христианство, грозит тебе и отечеству; ты же пред ним уклоняешься, просишь о мире и шлешь к нему послов; а нечестивый дышит гневом и презирает твое моление».

Иван III отправился к войску, и после Стояния на Угре двух противоборствующих сторон осенью 1480 г. враги ушли из пределов Руси: формальной зависимости от Орды был положен конец.

Благовещенская церковь на протяжении веков, конечно, неоднократно перестраивалась – в 1676 г. в приходных книгах Патриаршего приказа церковь, названная «домовой» ростовских иерархов, числилась «прибылой», то есть недавно построенной и имевшей один престол. Очевидно, первоначально ростовские архиереи поселились здесь еще в начале XV в. – есть известие о том, что Благовещенская церковь была выстроена в камне в 1412 г.

Во время пожара 1685 г. и Ростовское подворье, и церковь Благовещения сгорели. После пожара стали строить новую каменную церковь, которую освятили в 1697 г. Тогда храм стал обычным приходским, но подворье еще существовало; в переписи 1722 г. так говорится о нем: «Ростовского архиерея загородный двор, за Смоленскими вороты, за Земляным городом, в Благовещенской слободе, с деревянным строением; на нем изба с сеньми, в ней живет дворник».

В следующем столетии к церкви пристроили трапезную с приделом святителя Николая (1732–1737 гг.); потом – в 1765–1770 гг. – трапезную расширили и устроили там еще один придел, освященный в память св. мученика Иоанна Воина. Перестройки и достройки, однако, тем не ограничились: новая колокольня появилась около церкви в 1831–1837 г., и тогда же была выстроена большая трапезная.

Интерьеры приделов славились прекрасным одноярусным беломраморным иконостасом, где находилась почитаемая икона Божией Матери Коневской.

В Благовещенской церкви служил священником в продолжение почти двадцати лет до перехода в Петровскую земледельческую академию профессором богословия отец замечательного русского художника Александра Головина, который родился в 1863 г. недалеко отсюда, в 4-м Ростовском переулке, в доме братьев его матери Поповых (№ 5), стоявшем напротив церкви.

О Благовещенской церкви писал в одном из своих стихотворений В.Ф. Ходасевич, живший совсем недалеко от нее – в 7-м Ростовском переулке, в снесенном доме № 11:

Теперь этой церкви нет, агония ее длилась долго: сломали Благовещенскую церковь не сразу. Начали в 1950-х гг., остатки исчезли в 60-х, а колокольню снесли позже всего: она еще долго стояла перед построенным на высоком берегу жилым домом, полукругом огибавшим ее. Дом этот был выстроен для тех, кто, казалось бы, должен заботиться о сохранности церкви – для архитекторов. Кооператив «Советский архитектор» (Ростовская наб., 5) построил его в 1934–1938 гг. (авторы А.В. Щусев и А.К. Ростковский). На той же Ростовской набережной в непритязательном доме № 3 в 1963–1970 гг. жила замечательная пианистка М.В. Юдина.

В бывшей Ростовской слободе ранее была разветвленная сеть переулков: целых семь Ростовских, от которых теперь остались лишь три. Центром всей планировочной структуры являлась Благовещенская церковь, которая была и центром слободы. Церковь стояла на небольшой площади, к которой подходили четыре переулка, и еще пятый, безымянный, спускаются по косогору Мухиной горы (так назывался крутой склон берега Москвы-реки) к Ростовской набережной. Сейчас же два переулка – 4-й и 6-й Ростовские – отходят от Плющихи и неожиданно теряются во внутридворовых пространствах, не ведя никуда.

2-й и 4-й Ростовские переулки разделяются зданием, стоящим на участке, который выдается острым углом, – оно построено в 1907 г. по проекту архитектора В.А. Мазырина, как и жилой дом, следующий по 4-му Ростовскому, возведенный в 1913 г. Несколько далее по 4-му Ростовскому, на той же стороне, находится деревянное строение, памятник истории, который за последнее время много претерпел, но не сгорел и, более того, недавно восстановлен. В этом доме жил прекрасный живописец, поэт русского пейзажа Василий Николаевич Бакшеев, не избегнувший, правда, обычной для того времени тематики: «Ленин в Разливе», «На родине М.И. Калинина» и прочего в том же духе.

Он приобрел этот участок в апреле 1901 г. и летом того же года построил деревянный дом (архитектор В.Н. Башкиров) с несколькими надворными строениями позади него – сараем, сторожкой, погребом, прачечной. Интерьеры были украшены старинной резьбой, росписью самого хозяина дома и его друга С.В. Малютина. Почти вся жизнь В.Н. Бакшеева была связана с этим домом – он не дожил лишь несколько месяцев до 96-летия, скончавшись в 1958 г.

Самый протяженный переулок здесь – 7-й Ростовский, или, как он еще назывался, Благовещенский, идущий по самой кромке крутого берега Москвы-реки. В переулке есть два интересных архитектурных памятника, разделенные почти столетием. Один из них находится ближе к краю холма – это хороший образец ампирного жилого дома (№ 17), построенного в послепожарное время (в конце 20-х – начале 30-х гг. XIX в.) купцом Я.Ф. Кикиным. Строгий и сдержанный фасад оживлен лишь скромными украшениями – веночками на фронтоне и четырьмя ионическими пилястрами на втором его деревянном этаже. Другой архитектурный памятник относится к времени позднего рационального модерна с его строгим геометризмом и почти обязательными керамическими украшениями в виде темно-зеленых лент. Это дом № 21, построенный в 1904 г. архитектором И.А. Ивановым-Шиц для частной женской гимназии А.С. Алферовой.

В старой Москве Алферовская гимназия была одним из лучших учебных заведений, славившаяся своими учителями. Основатели ее Александра Самсоновна и Александр Данилович Алферовы были незаурядными педагогами, сумевшими поставить преподавание на высокий уровень. Вскоре после победы большевиков их без суда и следствия арестовали и расстреляли, но еще много лет ученики и учителя хранили память о них.

На месте здания бывшей гимназии ранее находился деревянный дом, в котором в конце 1860-х гг. жил вернувшийся из сибирской ссылки декабрист М.А. Бестужев. «У дяди был очень чистый, посыпанный песком двор, – вспоминал его племянник, – вдоль забора были сделаны скамейки; чудный сад спускался к Москве-реке. В этом саду была масса цветов, ягод и плодовых деревьев; здесь же находилась беседка…» Бестужев умер 21 июня 1871 г. – «сильный приступ холеры сломил его в несколько часов».

В 1995 г. закончилась реконструкция бывшего жилого дома (№ 12) в 7-м Ростовском переулке, выстроенного архитектором О.О. Шишковским в 1913 г., в котором находится посольство Турции.

Дорогомилово. Бережки

«Дорого, да мило!» – таким восклицанием объясняли название местности на правом берегу Москвы-реки около одноименной улицы сразу за Бородинским мостом – выразительный пример народной этимологии, то есть толкования происхождения слов, исходя из случайного внешнего сходства. Историк И.М. Снегирев писал в прошлом веке, что эта местность могла быть связана с новгородскими или псковскими воеводами, судя по повествованию летописи о гибели в битве некоего Жирослава Дорогомиловича в 1263 г. Один из крупнейших москвоведов П.В. Сытин дал следующее объяснение: «Местность же эта называлась, надо полагать, по владельцу в XIII – начале XIV в. боярину Ивану Дорогомилову, приближенному сына Александра Невского, получившему от него указанную местность в вотчину».

Ранее так называлось урочище, расположенное на другом, левом берегу Москвы-реки, на вершине холма над рекой в районе теперешних Ростовских переулков, где, по мнению историка И.Е. Забелина, в XIII–XIV вв. находилось одно из сел, окружавших небольшой укрепленный городок Москву. Местность же на правом берегу Москвы-реки стала называться Дорогомиловом, возможно, после перемещения туда Смоленской дороги, ранее шедшей от Смоленских ворот Земляного города круто на юг, по трассе современной улицы Плющиха, мимо Новодевичьего монастыря и через Сетуньскую переправу.

В конце XVI в. Борис Годунов поселил по обеим сторонам Большой Дорогомиловской улицы ямщиков, образовавших ямскую извозчичью слободу. В 1638 г. в слободе насчитывалось 74 двора, а в 1653 г. – 87 дворов.

Путь из Москвы на запад проходил через Москву-реку по Дорогомиловскому мосту, который долгое время был «живым», то есть составленным из скрепленных между собой бревен, положенных на воду. По Дорогомиловскому мосту торжественно въезжала будущая московская царица Марина Мнишек, для встречи которой были сооружены первые в Москве триумфальные ворота. Мост переустроили в 1787–1788 гг., проложив по нему деревянную мостовую, – длиной он был более 180 метров, а шириной 8,5 метра.

По этому мосту 2 сентября 1812 г. прошли русские войска, покидавшие город по решению военного совета, состоявшегося за день до того в подмосковном селе Фили. «Пока будет существовать армия и пока она сохранит возможность противиться неприятелю, – сказал на совете Кутузов, – до тех пор остается надежда окончить успешно войну: напротив того, по уничтожении армии не только Москва, но и Россия потеряна».

Войска в полном порядке и в тишине покидали Москву: «Глубокая печаль написана была на лицах воинов, и казалось, что каждый из них питал в сердце мщение за обиду, как бы лично ему причиненную».

Наполеон остановился перед Москвой на Поклонной горе по Можайскому шоссе – перед ним расстилался волшебный город, более похожий на видение из восточной сказки, горящий тысячами золотых куполов, полный несметных богатств – долгожданная цель его похода, стоившая многих десятков тысяч жизней. «Так вот он, наконец, этот знаменитый город! – воскликнул Наполеон. – Давно пора!»

«Все сбежались в торопливом беспорядке, целая армия, хлопая в ладоши, повторяла с восторгом: „Москва! Москва!“» Восторгу французов не было предела… От одного солнечного луча этот великолепный город сверкал тысячью переливающихся цветов. При виде его путешественник, точно зачарованный, останавливался в ослеплении. Москва напоминала ему те сказки восточных поэтов, которыми он развлекался в детстве», – писал французский генерал Сегюр.

Так и не дождавшись делегации «бояр» с ключами от города, Наполеон приказал армии войти в город; полки прошли по тому же Дорогомиловскому мосту.

Название Бородинский он получил значительно позже, в дни празднования 25-летия битвы под Бородино. В 1868 г. вместо деревянного моста построили металлический по проекту инженера В.К. Шпейера (открытый 17 марта 1868 г.), а к столетию Бородинской битвы заменили его мостом инженера Н.И. Осколкова и архитектора Р.И. Клейна, который придал оформлению мемориальный характер: на обелисках были помещены имена героев Отечественной войны, поставлены колоннады в память триумфальной победы русских войск над Наполеоном. После переустройства моста в 1951–1953 гг. (его расширили и устроили под ним проезды по набережной), там же поставили изображения ордена Кутузова, учрежденного во время Великой Отечественной войны, и мемориальные доски с именами русских военачальников и партизан.

Дорогомилово было долгое время – несколько столетий – весьма слабо застроено: еще на планах конца XVIII и начала XIX в. застройка показана лишь вдоль главной улицы – Большой Дорогомиловской и южнее, на месте Бережковской слободы. По словам очевидца, относящимся к концу XIX в., в ямской Дорогомиловской слободе, «так же, как и в других таких слободах, были постоялые дворы, подворья, трактиры, лавки, торгующие шорным товаром, платьем, шапками, сапогами и другим товаром, необходимым в быту ямщиков и „гужевых“ извозчиков. Были и кабаки, как и везде в таких слободах, шумные, бурливые…».

В конце XVIII в. сразу за Дорогомиловским мостом стояли деревянные казенные торговые бани, потом шла Большая Дорогомиловская улица, подходившая к заставе Камер-Коллежского вала. Поблизости от нее после чумы 1770–1771 гг. устроили кладбище, где возвели деревянную церковь. Возможно, в 1839 г. ее заменили каменной: главный престол был освящен во имя Спаса Нерукотворного образа, а приделы – преподобной Елизаветы и иконы Владимирской Божьей Матери, в день празднования которой и произошло Бородинское сражение. К сожалению, не найдено изображения этой церкви, но, по словам историка московских церквей М.И. Александровского, она была в стиле ампир – «очень изящна была часть ограды, выходившая к улице, с треугольными воротами и двумя круглыми ампирными часовенками». Церковь сломали в 1948 г. В братской могиле на кладбище были похоронены 300 воинов, погибших в Бородинской битве. Над их могилой мануфактур-советником Прохоровым в 1849 г. был сооружен памятник, который в советское время был заменен обелиском, переставленным в 1950-х гг. к Бородинской панораме на Кутузовском проспекте. Там же, на кладбище, находились могилы медика В.М. Котельницкого, профессоров Московского университета Г.И. Сокольского, Л.А. Цветаева, Н.А. Бекетова, историков П.В. Шереметевского, Н.Н. Ардашева, В.К. Трутовского, профессора анатомии Д.Н. Зернова; основательницы Кружка любителей русской музыки М.С. Керзиной, педагога В.П. Вахтерова, математика, директора реального училища К.К. Мазинга.

Западнее православного, по просьбе белорусских евреев, живших тогда в Москве, устроили в 1798 г. еврейское кладбище, на котором в 1900 г. был похоронен художник И.И. Левитан, в 1907 г. публицист Г.Б. Иоллос, находились захоронения Понизовских, Высоцких, Слиозбергов.

Теперь же на месте кладбища плотная жилая застройка в основном 1950— 1970-х гг. и, в частности, помпезно украшенный дом № 26 по Кутузовскому проспекту, где жили генеральные секретари Коммунистической партии – Л.И. Брежнев и Ю.В. Андропов. Но если последнему мемориальная доска сохранилась, то брежневская уже исчезла, а жаль…

Приходской церковью дорогомиловских ямщиков была Богоявленская церковь, стоявшая на главной улице слободы. Она впервые упоминается в документах в 1625 г., но существовала и раньше. В XVIII в. деревянная церковь неоднократно перестраивалась, каменное ее здание было возведено, очевидно, к 1727 г., во второй половине XIX в. церковь стала тесной для большого прихода, и в 1868 г. в ней устроили придельные храмы во имя преподобного Сергия и святого Тихона Задонского, а через восемь лет архитектор Н.В. Никитин выстроил высокую многоярусную колокольню. Тогда ревнители старины скорбели об утрате старинной колокольни, печатали возмущенные письма и сообщали о потере ее в заметке под заголовком «Археологический синодик»: «…исчезла колокольня изящной и своеобразной архитектуры, по-видимому, XVI в. Весьма жаль, если перед сломкою не сняли с нея даже фотографию…»

В самом конце XIX в. старая церковь стала уже совсем мала для значительно увеличившегося прихода, и причт при поддержке прихожан и доброхотных жертвователей (было собрано более 150 тысяч рублей) задумал строительство новой, значительно большей церкви. В 1898 г. Священный синод разрешил постройку, и 25 сентября была произведена закладка здания, проект которого принадлежал архитектору В.Г. Сретенскому. Через три года водрузили крест, но отделка интерьеров длилась очень долго: так, главный престол освятили в 1908 г., а последний придельный, пятый по счету, храм – в 1910 г. Новая церковь была пристроена со стороны апсид к старой, которая таким образом превратилась как бы в трапезную. Храм действительно был большим – длина его более 30 саженей, ширина – 23 сажени, и он вмещал более 10 тысяч молящихся и был вторым после храма Христа Спасителя. Внутри он был роскошно отделан, сияли паникадила, новая роспись стен, блистал прекрасный иконостас.

После переворота октября 1917 г. Богоявленская церковь стала патриаршим кафедральным собором. В 1931 г. в нем был рукоположен в сан иеродиакона монах Пимен, будущий патриарх. В 1938 г. Богоявленскую церковь сломали и построили жилой дом, стоящий на углу Большой Дорогомиловской и 2-го Брянского переулка.

Большая Дорогомиловская улица за 60—80-е гг. сильно перестроена, и на ней не осталось старых строений – невидных двухэтажных домиков. В современных домах № 4 в 1956–1973 гг. жил художник Н.Н. Жуков и № 9 – кинорежиссер М.К. Калатозов.

Большая Дорогомиловская соединяется в районе бывшей заставы Камер-Коллежского вала с вновь проложенным отрезком Кутузовского проспекта, и на развилке в 1977 г. поставили один из неудачных памятников Москвы – обелиск в честь присвоения столице звания «Город-герой», прозванный «зубилом», настолько форма его похожа на этот инструмент (скульптор А.Д. Щербаков, архитекторы Г.А. Захаров, З.С. Чернышева).

Кутузовский проспект начинается от моста (проект инженеров М.С. Руденко, С.Я. Терехина и других), выстроенного в 1957 г. перед прокладкой Новоарбатского проспекта.

У моста возвышается гостиница «Украина», 34-этажное здание высотой 170 метров (а со шпилем – все 200), возведенная в числе семи московских высотных зданий. Гостиница (проект архитектора А.Г. Мордвинова и инженера П.А. Красильникова), имеющая более 1000 номеров на 1627 постояльцев, открылась весной 1957 г. В жилых домах, выходящих на Кутузовский проспект и составляющих часть комплекса «Украины», жили кинорежиссеры С.А. Герасимов и С.Д. Васильев, невропатолог Н.К. Боголепов, писатель Л.С. Соболев, а в доме напротив, на углу с набережной (№ 1/7)Ю жил поэт, главный редактор журнала «Новый мир» А.Т. Твардовский.

Перед гостиницей стоит памятник Тарасу Шевченко (1964 г., скульпторы М.Я. Грицюк, Ю.Л. Синькевич, А.С. Фуженко), на постаменте которого высечены слова из его поэтического завещания:

Т.Г. Шевченко посетил Москву уже на склоне лет. Он приехал 10 марта 1858 г. и, проведя ночь в гостинице, поселился у своего давнего друга, актера Малого театра М.С. Щепкина, который тогда снимал дом некоей Щепотьевой в Воротниковском переулке (№ 12). Щепкин познакомил украинского поэта со многими московскими литераторами, художниками, артистами. 22 марта Шевченко записал в дневнике: «Радостнейший из радостных дней! Сегодня я видел человека, которого не надеялся увидеть в теперешнее свое пребывание в Москве. Человек этот – Сергей Тимофеевич Аксаков!»

Т.Г. Шевченко уехал из Москвы рано утром 26 марта. «В Москве более всего радовало меня то, что я встретил в просвещенных москвичах самое теплое радушие лично ко мне и непритворное сочувствие к моей поэзии».

По имени великого украинского поэта называется расположенная рядом набережная, которая была застроена в 1950-х гг. В доме № 3 на ней в 1958–1968 гг. жил художник В.А. Серов, в 1968–1978 гг. кинорежиссер Л.А. Шепитько.

Дом рядом с Бородинским мостом (№ 1/2) был построен в 1952 г. по проекту архитекторов З.М. Розенфельда и А.Б. Гуркова.

За небоскребом гостиницы «Украина» расположен пивоваренный завод имени А.Е. Бадаева. Он был основан в 1875 г. и назывался Трехгорным пивоваренным заводом. На Всероссийской промышленно-художественной выставке 1882 г. он получил высшую награду – право изображать государственный герб на своих изделиях. В отзыве экспертов выставки отмечалось, что «Завод Трехгорного товарищества должен быть поставлен на первое место между всеми московскими пивоваренными заводами по образцовому во всех деталях устройству и применению всех новейших усовершенствований в пивоваренном деле, как, например, механической солодовни», и что Трехгорный завод «ведет дело на строго научных основах». Тогда на заводе находилось 314 бродильных чанов, установлено два паровых двигателя, единственный в России механический солодорастительный аппарат. Со временем производство все более и более расширялось, и в конце XIX в. Трехгорный завод стал самым большим пивоваренным предприятием в Москве. Он прочно удерживал первенство и в дальнейшем.

Со времени своего основания Трехгорный завод, как и многие другие московские предприятия, обстраивался живописными зданиями, в которых широко применялся декор русской архитектуры XVII в., многообъемность, полихромия отделки. На заводе строил Р.И. Клейн, создавший такие незаурядные образцы промышленной архитектуры, как, например, цехи разлива и экспедиции (1910 г.).

Теперь живописные заводские строения скрыты за поздней застройкой, высоким заводским забором и разросшимися деревьями – к заводу можно пройти от Кутузовского проспекта через двор домов № 6—10.

Теперь выйдем к площади, где находится здание Киевского вокзала (до 1934 г. он назывался Брянским) – самое представительное на ней, развернутое парадным триумфальным фасадом к городу. Это один из самых красивых вокзалов столицы, выстроенный в 1914–1917 гг. по проекту И.И. Рерберга и В.К. Олтаржевского вместо старого небольшого деревянного здания, появившегося здесь в 1899 г. Поезда, приходящие с юго-западного направления, подходят к вокзалу под параболическое покрытие над подъездными путями – высота его 28 метров и ширина пролета 46 метров, спроектированное инженером В.Г. Шуховым (оно было модернизировано и увеличено перед Олимпиадой 1980 г.). Далеко видна башня высотой 51 метр с часами, поставленная асимметрично зданию вокзала. Она украшена выразительными скульптурами орлов с распростертыми крыльями, так напоминающими тех, которые стоят на памятниках Бородинского поля. Фигуры на здании вокзала, олицетворяющие промышленность и сельское хозяйство юга, были сделаны из нового тогда материала – бетона – молодым скульптором С.С. Алешиным.

В 1940–1945 гг. архитектор Д.Н. Чечулин как-то прилепил с правого бока вокзала совершенно чуждую его архитектуре пристройку для пригородных касс и вестибюля метро. Метро пришло к Киевскому вокзалу в 1937 г. – это была вторая линия, с одной из самых лучших станций, проект которой принадлежал тому же Чечулину. Неплохой наземный вестибюль разрушили совсем недавно, надо сказать, без видимой причины. Под землей находятся еще две станции под тем же названием «Киевская» – одна на Кольцевой линии, декорированная «украинскими» мотивами (1954 г., авторы Е. Катонин, В. Скугарев, Г. Голубов, мозаики художника А. Мизина), а другая – тупиковая (1953 г., Л. Лилье и другие). Такое количество станций образовалось из-за того, что в годы сталинщины решили, как говорят, устроить персональный подземный выезд для диктатора из Кремля на его ближнюю подмосковную дачу и для этого использовать часть старого радиуса метро, но диктатор умер, и вся затея была оставлена.

Перед зданием вокзала большая и, как это стало уже обычно в Москве, плохо организованная площадь с чахлым сквериком, где когда-то предполагалось воздвигнуть памятник в честь 300-летия воссоединения России и Украины – до сих пор там стоит закладной камень. На площади еще осталось невидное здание, считающееся по 1-му Брянскому переулку (№ 11), хотя он уже исчез в просторах площади; в этом здании находилась одна из первых русских кинофабрик И. Ермолова.

В июле 1991 г. на площади закончили строительство современной и дорогой гостиницы, получившей название «Рэдиссон-Славянская». Первая часть названия означает имя фирмы, управляющей гостиницей. В этом же здании находится и большой бизнес-центр фирмы «Америком».

От «Славянской» начинается Бережковская набережная, протянувшаяся до Краснолужского моста Окружной железной дороги. Тут, на правом берегу Москвы-реки, на Красном лугу находилась небольшая патриаршая слобода рыбаков с их скромной приходской церковью, которая так и называлась – «что на Бережках в Рыбной слободе» или «что в Патриаршей домовой Бережковской слободе под Дорогомиловом». В 1703 г. в слободе была построена церковь с главным престолом во имя Тихвинской иконы Богоматери и придельным храмом Святителя Николая, но деревянное ее здание прихожане вскоре задумали заменить каменным и в 1718 г. получили разрешение владельца слободы – Патриаршего приказа. Однако тогда по всей стране, кроме Петербурга, каменное строительство было запрещено, и только к концу 1734 г. смогли построить и тогда же освятить Никольский придел, а основной престол Тихвинской иконы Богоматери – в марте 1746 г. В храме находилось несколько икон XVIII в. Храм был сломан в 1960-х гг.

По набережной стоят несколько жилых домов и, в частности, большой жилой дом № 12, построенный в 1955 г. по проекту И.Н. Кастель и Т.Г. Заикина, один из типовых жилых домов, строившихся в 1939 г. из заранее изготовленных блоков (проект А.В. Бурова), а также здания теплоцентрали, построенное в 1930-х гг., патентной библиотеки (№ 24), архива Российской Федерации (№ 26) и Института патентной экспертизы (№ 30). На территории Дорогомиловского химического завода, почти у моста Окружной железной дороги, находится заводской клуб, выстроенный архитектором К.С. Мельниковым в 1927–1929 гг. (Бережковская наб., 28).

Мост Окружной железной дороги отделяет Бережковскую набережную от продолжающего ее Воробьевского шоссе, поднимающегося на крутой холм, где когда-то стояли избы деревни Потылихи, и далее к селу Троицкое-Голенищево, известному с XIV в. В селе, которое было загородным патриаршим, стоит прекрасная церковь, выстроенная в 1644–1645 гг. зодчими Ларионом Ушаковым и Антипом Константиновым при пятом патриархе русском Иосифе.

Перед мостом Окружной дороги расстилался обширный Красный луг, по которому мост и называется Краснолужским. Необходимость в постройке Окружной железной дороги выявилась тогда, когда на окраинах города возникло много промышленных предприятий, к которым надо было подвозить топливо и сырье и увозить готовую продукцию. Но основное ее назначение заключалось в том, чтобы соединить между собой все 11 магистральных железнодорожных путей, подходящих к Москве для переброски грузов с одного направления на другое. Окружная дорога была построена в 1903–1908 гг., и на ней сначала, кроме грузового, было и пассажирское сообщение, по дороге устраивались даже экскурсии, но в последующем она стала чисто грузовой. Протяженность основных путей Окружной дороги составляет 54 километра, но с учетом подъездных и дополнительных веток длина превышает 145 километров. Станции Окружной дороги находятся, как правило, в путанице железнодорожных путей среди непритязательных складских и производственных сооружений и мало известны даже знатокам города. Однако они достойны того, чтобы о них знали больше, ибо представляют собой незаурядные произведения промышленной архитектуры.

Как и его близнец, Андреевский около Нескучного сада, Краснолужский мост, на башнях которого высечены даты начала и конца строительства – «1905» и «1907» – не только великолепный пример воплощения технической мысли, но и совершенное произведение искусства, настолько тесно в нем слились требования целесообразности и эстетики. Краснолужский мост состоит из арки пролетом 134 метра, опирающейся на мощные устои. «Все части архитектурной композиции находятся в стройном соответствии, – пишет специалист по архитектуре мостов Б.М. Надежин. – Монументальными каменными устоями с башнями зрительно уравновешен и подчеркнут динамичный полет легкой конструкции металлической арки. Именно эти мосты, как никакие другие, отвечают образу известной поэтической строки „мосты повисли над водами“».

Автором проекта был знаменитый мостостроитель Лавр Дмитриевич Проскуряков, разработавший новые фермы, написавший популярный учебник по строительной механике, построивший много великолепных мостов в России (один из них – через Енисей – получил золотую медаль на Всемирной выставке 1900 г.), которые так и прозвали «проскуряковскими». Архитектура мостов принадлежит известному мастеру Александру Никаноровичу Померанцеву, автору одного из самых грандиозных пассажей в Европе – Верхних торговых рядов в Москве, а также выставочных павильонов в Нижнем Новгороде, великолепных соборов в Софии (Болгария) и в Москве. А.Н. Померанцев умело совместил легкие очертания железных конструкций моста с мощными формами береговых устоев и проездов.

При их реконструкции в 1954–1956 гг., когда пришлось значительно увеличить береговые пролеты, бережно сохранили внешний вид памятных сооружений.

Кудрино. Пресня. Новинки. Щепы

Главные улицы этого района, Кудринская (с 1919 г. Баррикадная) и продолжающая ее Большая Пресненская (переименована в 1918 г. в улицу Красная Пресня), – части древней, еще XII в., «волоцкой» дороги через Волоколамск на Новгород; южнее их идут Средняя и почти по подножию высокого холма над берегом Москвы-реки Нижняя Пресненские улицы, а между ними Большой Предтеченский переулок. Все они соединяются сетью прихотливо извивающихся переулков.

Известно, что в XIV в. этой местностью владел князь Серпуховской Владимир Андреевич, двоюродный брат Дмитрия Донского, получивший после Куликовской битвы прозвище Храбрый. Его «болший» двор с церковью находился «на Трех Горах», а главным селом было Кудрино, к которому «тянули» много деревень. Вдова князя Елена Ольгердовна «дала то село Кудрино и со всеми деревнями и с селищи… по своем князе и по своих родителях в дом Пречистой Богородицы Фотею митрополиту всеа Руси». Таким образом, это богатое владение перешло к Новинскому монастырю, около которого южнее нынешней Кудринской площади образовалась монастырская Новинская слобода.

От Кудринской площади идет короткая и узкая одноименная улица Кудринская (Баррикадная), от старой застройки которой уже почти ничего не осталось, кроме бывшего Вдовьего дома и Пресненской полицейской и пожарной части.

Вдовий дом находился в здании (№ 2) со строгим классическим портиком, которое не потеряло своей монументальности в соседстве с соседом-небоскребом. Такова особенность зданий зрелого классицизма – даже при относительно небольших размерах они обладают способностью производить впечатление больших и внушительных.

В первой трети XVIII в. здесь были владения сенатора Ю.С. Нелединского-Мелецкого и адмирала Ф.М. Апраксина, ближайшего сподвижника Петра Великого, почти его ровесника, принимавшего участие в забавах потешных, а потом в строительстве русского флота в Воронеже, Архангельске, Петербурге. Апраксин стал генерал-адмиралом и президентом Адмиралтейств-коллегии. Петра он пережил на три года и умер бездетным, оставив дом в Кудрине брату генерал-майору Андрею Матвеевичу Апраксину. В январе 1770 г. это владение приобретает у его внука один из самых ярких деятелей царствований Елизаветы Петровны, Петра III и Екатерины II А.И. Глебов. Будучи незнатного происхождения, он добился расположения графини Гендриковой, родственницы императрицы Елизаветы Петровны. Та, узнав, что готовится их свадьба, тут же пожаловала жениха в обер-прокуроры, сказав: «Сестра моя сошла с ума, влюбилась в Глебова, как ее отдать за подьячего?» Так и началась его карьера. Способный, изворотливый, он добился немалых чинов и званий: генерал-прокурор, генерал-аншеф, он не брезговал торговлей и взятками. «У Глебова, – говорила Екатерина, – большие способности, соединенные с равным прилежанием; это олицетворенная находчивость, но он плут и мошенник». В конце концов, его все-таки удалили от дел, и Глебов поселился в Москве, где жил либо в своей подмосковной вотчине в Виноградове, либо в загородном московском доме на Ходынке, где он скончался в 1790 г.

В Кудрине А.И. Глебов в 1771 г. к своему участку прикупил землю у князя А.Ю. Нелединского-Мелецкого и увеличил старый апраксинский дом, который, таким образом, приобрел в плане сложную конфигурацию. После его кончины наследники Глебовых в июне 1791 г. продают дом за 42 тысячи «под главную в Москве аптеку», которая помещалась здесь до 1805 г. Потом здание после переоборудования по проекту И. Жилярди передали для Александровского института, который выехал отсюда перед самой войной 1812 г., освободив его для Вдовьего дома (см. главу «Сущево»). Сюда уже начали перевозить его имущество, но грянула война, и все остановилось.

Здание это было свидетелем ужасной трагедии, разыгравшейся в сентябрьские дни 1812 г. В нем находились раненые, привезенные с Бородинского поля, при отступлении армии их не вывезли из города, и «Вдовий Кудринский дом со всем строением, казенным имуществом и письменными делами сгорел, в коем жертвою пламени были до 700 российских раненых».

От дома тогда остались лишь стены. Сын Жилярди Доменико выстроил новое здание, включив в него частично старую постройку. Строительство протяженного и невысокого здания с мощным восьмиколонным портиком сурового дорического ордера было начато в мае 1821 г. и закончено в 1823 г.

В продолжение почти ста лет в нем помещался Вдовий дом, учрежденный императрицей Марией Федоровной «для тех бедных и помощи достойных вдов, которые остались по смерти мужей в военной и гражданской службе Российской империи… и по старости и слабости или по каким-нибудь другим причинам безвинно не имеют никакого содержания».

Во время Крымской войны из вдов, живших здесь, образовали несколько отрядов, работавших в фронтовых госпиталях. Своей самоотверженной работой – на одну вдову приходилось до 200 тяжелобольных пациентов – они заслужили тогда добрые слова у многих.

В доме вместе с вдовами разрешалось жить и маленьким детям; так два года – с 1874 по 1876 г. – провел здесь вместе с матерью Александр Куприн, вспомнивший о Вдовьем доме в рассказе «Святая ложь».

Раньше Вдовий дом отделялся от проезжей Кудринской улицы садом, но в советское время началась коренная перепланировка площади: снесли торцевой дом на Новинском бульваре, уничтожили сад перед Вдовьим домом и снесли церковь напротив.

Возможно, что Покровская церковь была приходской для села Кудрино и, следовательно, впервые выстроена еще в незапамятные времена, при князе Владимире Андреевиче. Однако письменных свидетельств того времени о церкви не сохранилось, и первые сведения о ней относятся к сравнительно позднему времени – в 1660 г. сообщалось, что она «прибыла вновь», то есть построена (или перестроена) заново. К 1713 г. было получено разрешение возвести новое каменное здание – небольшой четверик с окнами необычной круглой формы; уже в следующем году освятили Никольский придел, а вскоре и основное здание. В 1800–1819 гг. к нему пристроили трапезную и высокую колокольню. Церковь Покрова Пресвятой Богородицы закрыли в 1931 г. и в августе – сентябре 1937 г. ее сломали.

На месте церкви вырос один из московских небоскребов, построенных по указанию «отца народов» в послевоенной Москве, буквально задыхавшейся в тисках жестокого жилищного кризиса: люди жили в неописуемых условиях, ютясь целыми семьями на нескольких квадратных метрах в бараках и в донельзя перенаселенных коммунальных квартирах. На те средства, материалы, рабочую силу, затраченные на строительство лишь одного небоскреба, можно было бы улучшить жизнь многим и многим тысячам москвичей, но Сталину нужно было выстроить некую витрину процветающего под его «мудрым» руководством государства.

Всего воздвигли семь высотных зданий, из которых два были жилыми – одно на Котельнической набережной, закрывшее собой прекрасный вид на Москву со Швивой горки, а другое здесь, на Кудринской площади (проект М.В. Посохина и А.А. Мндоянца). Его начали весной 1949 г., а закончили постройкой в 1954 г.

Центральная часть – 22-этажное здание со шпилем, общей высотой 152 метра, а по бокам – 18-этажные крылья; внизу находился продовольственный магазин, неудобно разделенный на несколько частей. Все это стоит на высоком стилобате, который предназначался для ателье, парикмахерской, двухзального кинотеатра, складов и прочих вспомогательных помещений.

Состояние этого дома может служить ярким примером пренебрежения экономической стороной не только строительства здания, но и дальнейшей его эксплуатации: коммуникации пришли в негодность, облицовка валится, здание, как в осаде, загорожено ограждениями. Ремонт стоит безумных средств, которых неоткуда взять, и теперь приходится платить горькую цену за манию величия…

Из старых на Кудринской улице осталось здание бывшей Пресненской полицейской части (№ 4), которое и сейчас занимается пожарными и милицией[1]. В начале XVIII в. здесь находилось владение князя Ю.С. Нелединского-Мелецкого, а в конце того же столетия оно, так же как и соседний апраксинский участок, перешло к медицинской конторе. В начале следующего столетия тут располагался инструментальный завод Главной аптеки. В 1812 г. постройки сгорели, и впоследствии в поправленных и построенных заново зданиях поместили Пресненскую полицейскую часть.

Кудринская улица подходит к перекрестку нескольких важных городских магистралей, в названии которых недаром присутствует слово «Большая». Прямо идет Большая Пресненская (Красная Пресня), направо Большая Грузинская, а налево Конюшковская (бывшая Верхняя Прудовая).

Конюшенный двор, откуда и пошло название улицы, а также соседних Большого и Малого Конюшковских переулков, располагался среди хозяйственных построек слободки крестьян Новинского монастыря, находившейся к югу от села Кудрина. Рядом еще в начале нашего века были два пруда – Средний и Нижний, образованные запруженной рекой Пресней. При плотинах в глубокой древности, при князе Владимире Храбром, стояли мельницы, а одна из них – «пильная» – дожила до XIX в. (она показана на плане Москвы 1859 г.).

По обоим берегам прудов шли две улицы – Нижняя Прудовая (Дружинниковская) с западной стороны и Верхняя (Конюшковская) – с восточной. Обе эти улицы были застроены небольшими деревянными домиками, среди которых на Нижней Прудовой стоял и дом (на углу с теперешним пер. Капранова, тогда Нижним Предтеченским, № 11) с обязательными перед ним колоннами, принадлежавший знаменитому московскому хирургу Матвею Яковлевичу Мудрову, который перешел потом к его зятю И.Е. Великопольскому, знакомому и сопернику Пушкина на зеленом поле карточного стола. Он был тороватым хозяином и славился своими балами; об одном из них вспоминал петербургский литератор И.И. Панаев, побывавший там с В. Белинским и К. Аксаковым: «Дом Великопольского был набит битком гостями, оркестр гремел, танцы были во всем разгаре… Толпы любопытных собрались у дома. Сад на Пресненских прудах был также наполнен гуляющими…»

Такие же небольшие деревянные дома, выстроенные в основном после пожара 1812 г., находились и на Верхней Прудовой улице, а также позади нее – в Большом и Малом Конюшковских переулках. Деревянный дом (№ 8, не сохранился) на Верхней Прудовой принадлежал известному филологу А.И. Соболевскому; в Большом Конюшковском переулке в 1825 г. жил В.К. Кюхельбекер.

У самого вестибюля станции метро «Краснопресненская» на левой стороне Конюшковской улицы среди газона, разбитого на месте снесенных строений, за забором одиноко стоит здание (№ 31), выстроенное к 1895 г. по инициативе профессора А.П. Богданова для бактериолого-агрономической станции ботанического сада Императорского общества акклиматизации животных и растений. Финансировал постройку и исследования, проводимые станцией, владелец самой известной в досоветской России аптеки В.К. Феррейн. Автором здания был архитектор Р.И. Клейн, для которого оно перед постройкой Музея изящных искусств на Волхонке явилось своеобразным «полигоном» использования деталей древнегреческой архитектуры в таком масштабе в современном здании. В продолжение длительного времени это незаурядное здание стояло покинутое, приговоренное к сносу, но благодаря заботам ревнителей старины оно сохранилось, более того, было поставлено на охрану и недавно отреставрировано.

Нижняя Прудовая улица в 1922 г. была переименована в Дружинников-скую в честь тех дружин, которые вели здесь ожесточенные бои с правительственными войсками в декабре 1905 г. Центром сопротивления была мебельная фабрика Николая Шмита, которая находилась на месте участка № 9 по Нижней Прудовой улице (между нынешними Рочдельской и пер. Капранова). Сам владелец сочувствовал большевикам, помогал деньгами (он даже завещал им свое состояние), прятал революционеров у себя дома и на фабрике. Войска буквально разгромили фабрику Шмита, сровняв ее с землей, а сам владелец был арестован и заключен в тюрьму. В 1920 г. на месте фабрики Шмита поставили гранитный камень, который находится на территории детского парка. В память капиталиста-революционера близлежащий Смитовский проезд, проложенный владельцем котельного завода англичанином Ричардом Смитом, был переименован в Шмитовский.

Еще одним памятником борьбы между восставшими и властями служит восстановленный Горбатый мост, который когда-то разделял Средний и Нижний Пресненские пруды. В декабре 1905 г. мост был укреплен баррикадами, так как он имел большое стратегическое значение – вел к фабрике Шмита и Прохоровской мануфактуре, центрам мятежников. В последние дни декабрьского восстания здесь происходило ожесточенное сражение боевиков и солдат Семеновского и Ладожского полков, подкрепленных артиллерией. Памятник этим событиям (1981 г., скульптор Д. Рябичев), представляющий двух дружинников, раненого и здорового, и женщину со знаменем в руках, находится около моста.

У моста стоит всем известное здание, так называемый Белый дом, который волей случая оказался связанным с несколькими критическими периодами в недавней истории России.

Быстро привилось это название в Москве, данное в августовские дни 1991 г. Московский Белый дом ассоциировался тогда с оплотом демократии в мире – американским Белым домом в Вашингтоне, но создателям московского «аналога», наверное, и во сне не могло явиться такое сопоставление. Архитектор Д.Н. Чечулин выстроил к 1980 г. большое здание для Верховного Совета и Совета министров Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР), до тех пор «ютившихся» в бывшей духовной семинарии в Божедомском переулке (см. главу «Сущево»). Здесь было выстроено еще одно парадное советское здание, только более помпезное, чем десятки других партийно-советских, выраставших в те времена в разных краях страны.

В этом здании в августе 1991 г. находилась штаб-квартира сторонников Б.Н. Ельцина во время борьбы с узурпаторами власти. После разгрома заговорщиков в Белом доме остался Верховный Совет Российской Федерации, ставший на путь конфронтации с Б.Н. Ельциным, которому народ неоднократно выражал свою поддержку. В октябре 1993 г. пришлось применить силу для обуздания толп вооруженных хулиганов, направляемых противниками реформ, и Белый дом подвергся обстрелу из танков, расположившихся на Новоарбатском мосту. В здании возник пожар, оно было серьезно повреждено. После дорогостоящего ремонта в нем ныне находится Правительство Российской Федерации.

Почти напротив на Конюшковскую улицу выходит странного вида здание – большой куб мрачного темно-красного цвета с частыми проемами окон, огражденный низкими распластанными строениями, образующими замкнутый двор. Это комплекс зданий посольства Соединенных Штатов Америки. Американцы были настолько наивны, что предоставили постройку нашим «специалистам», которые буквально нашпиговали здание подслушивающей аппаратурой. После сдачи здания жучки были все-таки обнаружены; советская пресса неистово все отрицала, но американцы отказались въезжать в только что выстроенное здание, на которое были затрачены миллионы долларов. Что теперь с ним делать, так и непонятно – есть предложение все снести и выстроить здание заново из американских строительных материалов и американскими рабочими. Надо сказать, что если при этом и проект будет изменен, то будет только хорошо – этот куб выглядит уж очень неприглядно.

Недалеко отсюда, в Большом Девятинском переулке, находится Девятинская, «что за житным Патриаршим двором», церковь. Ее главный престол освящен в честь девяти мучеников Кизических (то есть из города Кизик на берегу Дарданелльского пролива в Малой Азии: Антипатра, Феогнида, Руфа, Артема, Феостиха, Магна, Феодора, Фавмасия и Филимона, замученных за христианскую веру в III в.). Посвящение объяснялось тем, что патриарху Адриану прислали с Востока частицы мощей этих мучеников, и в 1698 г. он по этому случаю выстроил деревянную церковь. Еще с 1732 г. рядом с ней стала строиться каменная церковь. Деревянная сгорела, а каменную закончили в 1735 г. Трапезную с придельным храмом Св. Варвары (на средства двух Варвар – Нерской и Челищевой) построили заново в 1838 г., а колокольня была возведена к 1844 г. В декоративном оформлении их уже заметны элементы эклектики.

Почти рядом с апсидами Девятинской церкви – здание, обращающее внимание своим пилястровым портиком, перед которым стоят две скульптуры обязательных дворянских львов, но это не произведение архитектора прошлого века, а недавняя имитация классического стиля. На углу Большого Девятинского переулка находится восстановленный дом (№ 1/17, это копия деревянного дома, выполненная в кирпиче), в котором в детстве жил Александр Сергеевич Грибоедов. В семью Грибоедовых этот дом перешел в 1801 г., когда мать Александра Настасья Федоровна купила его у своего брата, послужившего прототипом Фамусова в комедии «Горе от ума». В немногие свои приезды в Москву Грибоедов иногда останавливался здесь. Дом продали в марте 1834 г., уже после трагической гибели поэта.

По соседству – невыразительное жилое здание постройки 1960-х гг., а рядом (Новинский бул., 11) – одно из самых представительных сооружений предреволюционного строительного московского бума, «дом Щербатова». В плане это П-образное сооружение, с крыльями, выходящими к красной линии улицы и образующими cour d’honneur, и с поставленным на самый верх одноэтажным особняком.

Богатый любитель искусств князь Сергей Александрович Щербатов задумал выстроить в Москве дом-дворец, соединив в нем и обычный доходный дом, и жилище богатого собственника. «Обосновавшись прочно в Москве, горячо любя Москву, – писал Щербатов, – я решил построить в ней большой дом, оставив некую художественную ценность и дав ему после своей смерти особое назначение. Одновременно мне хотелось создать для себя и для жены такую обстановку жизни, которая бы вполне соответствовала художественным вкусам и потребностям». Щербатов просил архитектора, имя которого ранее было мало известно, Александра Таманяна, спроектировать ему такой дом.

Нарочно изучались различные интерьеры (в особенности английские, норвежские, шведские – «как самые уютные»), у входа были каменные львы и железные фонари «изысканного рисунка, стоявшие со дня основания Московского университета на входной наружной его лестнице, проданные на слом». Новое здание сразу же привлекло к себе пристальное внимание – многие газеты и журналы отметили его, а на конкурсе лучших городских фасадов этот дом получил первую премию. Автор проекта приобрел известность, после Октябрьского переворота он уехал в Армению и стал основоположником современной армянской архитектуры, построив много замечательных зданий в Ереване.