Самый лучший брат

Самый лучший брат

Счастье ходило рядом, и Таня всегда считала, что ей очень повезло… Отец, словно читая мысли дочери, так и говорил:

– Эх, Танюша, вы просто не понимаете, как вам повезло в жизни, всё-таки в полноценной семье растёте, а не в каком-нибудь детдоме.

Она, конечно, не вполне осознавала логику взрослого человека, но перспектива оказаться в детдоме её не прельщала вовсе. Поэтому, принимая непосредственное участие тихим присутствием в регулярных семейных скандалах, Танюша размышляла о том, насколько ей повезло. Во-первых, у неё есть папа и мама, вечно ссорящиеся, но всё равно любимые. Во-вторых, целых две бабушки: Авдотья Ильинична, живущая с ними, и Прасковья Александровна, находящаяся в деревне неподалеку, добрые, внимательные, заботливые, обожавшие внучку. В-третьих, она росла вместе с самым лучшим братом, Егоркой, разница с которым была чуть больше года. Таня очень любила его. С большим удивлением девочка слушала мамин рассказ о том, как в борьбе за материнское молоко тянула орущего младенца между прутьями кровати, громко возмущаясь: «Не надо!» Девочка пугалась этой истории, но мама успокаивала, смеясь: «Ну, что ты, я же рядом, на кухне была, прибежала и спасла твоего братика». Дети всегда были вместе: ели, играли, ложились спать, посещали детский сад. Таня засыпала раньше Егорки, а у того на ночь внезапно просыпался зверский аппетит, и он начинал завывать из-под одеяла: «Ой, хочу камаронов, дайте же мне камаронов». Брат часто путал слоги и буквы: «кубовица» – это пуговица, «камароны» – макароны, «кобака» – собака, а «ванеляшка» заменяла неваляшку. Просыпаясь от голодных криков, девочка видела, как мама посреди ночи бежала готовить плачущему Егорке его любимое блюдо. Но малыш, съев пару ложек, засыпал над тарелкой, и мать уносила бузотёра в кровать. Когда они немного подросли, у брата появился талант незаменимого помощника по хозяйству. Вместе с мамой он лепил пельмени и пирожки, по первому зову бежал в магазин за хлебом, маслом или крупой. Магазинная обязанность чрезвычайно раздражала Таню, поэтому сестра боготворила хозяйственного брата. Они всё делали вместе, и даже болели. Однажды в июне пятилетняя Танюшка, вышедшая на улицу вместе с братом, стала любоваться смородиновыми кустами. Нежно-зелёные, терпко пахнущие, с бело-лиловыми цветками и бутончиками, а кое-где завязями только-только образовавшихся ягод – красота! Насмотревшись вдоволь, Татьяна решила проэкзаменовать братишку. Сощурив голубые глаза, она строго спросила:

– А знаешь ли ты, Егор, сорта смородины?

Про то, что у ягод и плодовых деревьев есть сорта, им рассказывал папа.

Егор рассмеялся:

– Что я, маленький, что ли? Конечно знаю! Есть чёрная, красная и белая.

Чёрной и красной они лакомились в огороде, а более редкая белая росла у бабушки в деревне.

Таня повела бровью и сделала вывод:

– А вот и не знаешь! Есть ещё зеленая! Егор попытался возразить:

– Нету такого сорта! Что ты придумываешь?

– А вот и есть! – пропела девочка и принялась объедать нежные смородиновые соцветия с зелёными бусинками ягод, изображая неземное блаженство на хитром личике, громко причмокивая и смакуя каждую порцию. Егор, увидев райское наслаждение на лице сестры, немного подумал, а затем тоже присоединился к трапезе. Так они вдвоём ловко объели пару кустиков.

Однако вечером гурманы почувствовали себя тошнотворно плохо и перестали слезать с горшков. Ночь, сопровождаемая сердитыми криками матери: «Опять нажрались чего-то, непутёвые мои глупыши?» – была мучительной. Наутро мама вызвала врача, и их втроём на машине скорой помощи отправили в инфекционную больницу в райцентр с подозрением на дизентерию. Четырёхместная палата выглядела убого, да ещё, к своему ужасу, Танюшка опознала развесистую паутину в углу с время от времени вылезающим огромным узорчатым пауком, которого, видимо, боялся весь персонал инфекционки, потому как другие причины наличия монстра в медучреждении казались неправдоподобным. Танюшка долго не могла смотреть на еду, зато Егор уже вечером затянул знакомый припев: «Ой, хочу камаронов!» Дежурная няня пожалела бедняжку и выдала порцию рисовой каши, которая быстро исчезла в желудке маленького проглота. В больнице пришлось находиться несколько дней, и очень уставшая мама, велев детям вести себя прилично, отправилась по райцентровским магазинам. Вернувшись, она вручила обрадовавшимся детям подарки: оранжевый бронетранспортёр с шестью пластмассовыми солдатиками Егору (их можно было доставать и усаживать в специальные отверстия) и большой резиновый страус серо-голубого цвета для Тани. Страусу было очень скучно, и он с охотничьим азартом бегал за бронетранспортёром, а догнав, клевал солдатиков в их зелёные маковки. Егор жаловался маме, а Таня убедительно доказывала, что каски солдат должны пройти проверку, иначе они не смогут попасть на настоящую войну. Тогда мальчик доставал солдат из транспорта, и они наводили автоматы на надоедливую, однако чрезвычайно проворно прячущуюся за спинкой кровати птицу. Так дети, разгорячённые играми, весело проводили время в больнице. Вскоре пришли анализы, не подтвердившие страшную болезнь, и всё семейство отправилось восвояси. В райцентр они ехали по окружной через город, и обратная дорога оказалась более увлекательной: сначала через лес на автобусе, а затем на пароме по водной глади реки. Это было их первое незабываемое путешествие. Мама дала Егору самому купить билеты, и они важно ступили на ревущий и гудящий механизмами паром с настоящим капитаном на мостике. Один берег быстро отдалялся, другой медленно приближался, а водная гладь реки небывалым восторгом наполняла притихших детей. Егор серьёзно посмотрел на Танюшку и выдал:

– Когда я вырасту, стану капитаном парома! А тебя, Тань, буду катать бесплатно!

Счастливая девочка снова подумала: «Все-таки я не ошиблась! У меня самый лучший в мире брат!»

Ну и дела

Опять под роялью сидит. Все мозги простудил! – медленно растягивая слова, возмущалась мать Серёжки Ипатова, пришедшая забрать его из детского сада.Серёга прятался от родительницы за массивной с фигурными завитками ножкой старинного инструмента.

– А ну вылазь из-под рояля! – всё так же протяжно, нараспев, требовала мамаша.

Музыкальный инструмент служил для детей импровизированным домом. Несмотря на все запреты взрослых, воспитатель снова и снова выуживала из-под массивной основы гиганта то одного, то другого малыша. И Серёгу тоже манил рояль. Когда воспитатель отвлекалась на других детей, мальчик заползал в уютное пространство под ним. Ребёнка не страшили ни простуженная голова с менингитом, ни обещанный ветер в детских мозгах, которыми его запугивала заботливая мать.

Мальчик звонко читал стихи и залихватски вытирал рукавом зелёные сопли: «У меня есть шапка со жпижой! Я боец отважный молодой!» Шапку со звездой ему выдавали на утренники. А в обычные дни «жпижа» отсутствовала, уступая место русым взъерошенным вихрам. Татьянина мама, работавшая воспитателем во вторую смену, вывела Серёньку из-под рояля и вручила теряющей терпение матери. Родители потихоньку разбирали детей, и вскоре мама Надя велела Танюше одеваться; они зашли за Егоркой и отправились домой. Детям разрешили погулять во дворе перед ужином. К Егору подбежал Колька и предложил: «Давай в войнушку поиграем!» И они начали обстреливать друг друга воображаемым оружием, а Таня взяла на крыльце кукольную коляску и посадила в неё немного подросших котят Мурлыки. Котята жалобно пищали в коробке, звали маму Муру, которая отбежала по своим кошачьим надобностям. Их было трое. Белые в чёрных пятнышках с розовыми носиками и подушечками на лапках. Они смешно потягивались и ползали по байковому одеялу. Девочка решила их немного успокоить, накрыла пелёнкой, и те, укачиваемые неторопливой ездой по двору, заснули. Мурлыка выбрала в этом году для родов особенно уютное гнёздышко. Она окотилась прямо в папиной фетровой шляпе, которую тот надевал, как говорила бабушка, для форсу. Проснувшись однажды утром и открыв шкаф, папа обнаружил кошачий выводок в сером фетровом углублении и громогласно заметил: «Дело в шляпе! Ну и дела!» Головной убор пришлось выбросить, а мяукающее семейство перевели в коробку. Татьяна увлеченно нянчилась с котятами, важно вышагивая по лужайке. Из соседнего двора доносились крики соседки Нюси, она звала домой дочерей. Старшую звали Миланой, а младшую Оленькой. Мать начинала зазывать детей довольно ласково:

– Мила-а-а-анка-писанка, Ольча-кро-о-о-ольча, до-о-о-омой! Где вы, мои ненаглядные?

Дочки не откликались, и тогда тактика нежного призыва сменялась на брань.

– Мила-а-анка-писа-а-анка, Ольча-кро-о-ольча, ах вы, гулёны, прохвосты, прощелыги, живоглоты, разбойницы, тунеядки, злодейки, росомахи, а ну живо домой!

Но девочки, видимо, куда-то отбежали и не слышали взволнованную мать. Вдруг Татьяна поняла, что Егора с Колькой тоже нет во дворе. Она огляделась и увидела: из ямы, вырытой для фонарного столба, торчат чьи-то ноги. Девочка подбежала к месту происшествия и поняла, что это брючки и сандалии Егорки. Она попыталась вытянуть застрявшего брата, но сил не хватало. Танюша спросила мальчика: «Ты живой?» А затем заглянула в вырытую западню. Егорка делал упор руками на доску, которая делила яму по глубине пополам, и выдохнул: «А-а-а!» Соседка, разыскивающая дочек, зашла к ним во двор и увидела произошедшее, но, так как была на сносях, позвала на помощь маму Надю, а Танюшка осталась ждать подмоги и изо всех силёнок держала Егора за ноги. Мама с охами и ахами вытянула сына из ямы. Егор объяснил, что произошло: оказывается, расшалившийся Колька в азарте толкнул малыша, а потом, испугавшись содеянного, убежал домой. Мать с причитаниями «детей нельзя оставить ни на минуту» забрала их домой, а вскоре вернулась к проголодавшимся котятам загулявшая Мурлыка. Мама Надя кормила детей ужином и неторопливо рассказывала сказку. Мама кошка громко мурчала в коробке, а котята, перебирая своими крохотными лапками, сосали молоко.

Бычки и булочки.

Кроме родного брата, у Танюши была старшая двоюродная сестра Иринка. Каждое лето она приезжала с мамой из города в деревню Шачебол на каникулы. Иногда они с тетей брали Таню с собой, затем мама Лиля отбывала на работу, а Таня и Иринка, которая была старше сестры на семь лет, оставались с бабушкой Прасковьей Александровной. Так случилось и в это лето. Иринка, хитро улыбаясь, обратилась к только-только проснувшейся Танюше: «Рассказать тебе сказку про белого бычка?» Татьяна принялась тереть глаза и, не веря такому счастью, в знак согласия энергично затрясла головой: «Расскажи!» Сестра прищурилась и ехидно выдала:

– Вот она и вся!

Танюша обиженно фыркнула:

– Да ну тебя! Я думала взаправду!

Девочка потянулась и свесила ноги с кровати. С кухни доносился аппетитный запах свежеиспеченных булочек с маком, да слышался звук разливаемого по кринкам парного молока. Таня приготовилась спрыгнуть вниз с высокой металлической кровати, но была остановлена неожиданным продолжением. Ирина вошла в азарт:

– Все говорят взаправду… Рассказать тебе сказку про белого бычка?

– Ир, отстань от меня! – недовольно протянула Татьяна.

За что получила новую порцию прилипчивой сказки:

– Все говорят: отстань! Рассказать тебе сказку про белого бычка?

Таня замолчала, но новоявленная Шахерезада стала комментировать каждое действие сестренки:

– Все молчат, все одеваются, все чистят зубы, все умываются. Рассказать тебе сказку про белого бычка?

Стало понятно: пока Ирка не выпустит свой сказочный пыл, от нее так просто не отделаться. Тогда Танюша вступила в бой и бросила дразнилке ответное белобычковское клише:

– Все говорят: рассказать тебе сказку про белого бычка?

– Ирка, рассказать тебе сказку про белого бычка?

Старшая осознала, что перепалка зашла в тупик, разочарованно замолчала, а затем предложила пойти на улицу. Девочки вышли на залитую утренним солнцем лужайку. Таня сняла сандалии и пробежалась по бархатистому покрову травы «гусиные лапки». Иринка, вспомнив о том, что бабушка наказала принести воды из колодца, забежала в дом, вернулась с коромыслом, на котором по бокам крепились литые металлические ведра. Сестры подошли к колодцу, заглянули в его прохладное, бездонное нутро. Там в таинственной глубине поблескивала темной слюдой чистая колодезная вода. Они смотрели в манящую глубину, пока не закружилась голова. Ирка встряхнулась и приказала загипнотизированной Танюшке: —А ну, прекрати в колодец пялиться! Вот одна девочка смотрела, смотрела, да и упала. Таня вздрогнула и испуганно взглянула на сестру, постепенно приходя в себя от гипнотического оцепенения:

– А что, что с ней случилось? Она утонула?

Иринка успокоила взволнованную Танюшу:

– Да, нееее, родители спасли! Она маленькая была. Отец бросил ведро в колодец, бедолага в него влезла, так и подняли на поверхность.Сегодня у Ирки было хорошее настроение, и она не стала пугать младшую ежегодными страшилками с постоянно меняющимися версиями о том, как и сколько народу утонуло в колодце. Хотя обыкновенно начиналось так: шел по дороге какой-нибудь любопытный малец, заглянул в глубину и нырнул ненароком, и вся семья, пытающаяся его спасти, оказывалась в колодце. Этот момент очень походил на сказку репка: бабка за дедку, мамка за папку, лошадь за бычка и так далее. Танюшу огорчал такой финал, а Ирка, увидев наполненные ужасом глаза девочки, продолжала закрученное повествование, в котором на выручку одной приходила другая семья, и в итоге, вся деревня плавала в аномальном колодце, судя по вместительности, раздавшемся до небольшого колодезного бассейна. Незадачливой деревне приходила на помощь соседняя, и оба населенных пункта, домашний скот —лошади и коровы мычали и гоготали на глубине. Однако, вовремя появлялся местный богатырь, какой-нибудь Илья Муромец, Ваня Кузнец или Кольча Хахин шачебольского разлива, он вытаскивал голыми руками людей за волосья, а скот за хвосты. И вся честная компания на радостях танцевала жизнеутверждающую кадриль. Фантазия Ирки была безгранична, а колодец временами растягивался до приличного озерца. На крыльцо вышла бабушка, приказала идти завтракать. Девочки выпили сладкого чаю с румяными плюшками и сообщили Прасковье Александровне, что пойдут на реку. Ирка прихватила с собой пару булочек, и они важно прошествовали по центральной деревенской улице. Вечерами по прогону возвращалось стадо коров, хозяйки разбирали своих Бурёнок, слегка направляя кормилиц в хлев тонкими хворостинами. Маленькая Танюша жалась к бабушке или Ирке. Коровы казались ей огромными и устрашающими, а у сестры была в запасе небольшая страшилка о том, как быки поддевают на рога одетых в красное детишек. Бабушка успокаивала девочку:

– Не боись, внуча, так -то ж быки, а здесь коровы, они добрые и умные. И никому вреда не причинят! А затем прикрикивала на Ирку:

– Хватит малую пугать, разбойница!

Танюша успокаивалась, но дома ее мучили кошмары. Быки-преследователи добирались до села, Таня бежала спасаться в детский сад, где пряталась в шкафчик для одежды, сидела, не дыша, а быки ходили возле: можно было услышать их шумное разъяренное пофыркивание. Сестры дошли до реки. На Танюше был красный сарафанчик в белый горох, а на Иринке желтое платье с оборками и рукавами-фонариками. «Давай наберем букет для бабушки!» – предложила Ирина. Девочки направились по лугу к старой водокачке, там росли колокольчики, которые могли украсить собою любой собранный букет. Путь им преградил небольшой черно-белый бычок, привязанный к воткнутому в землю штырю на длиннющую веревку. У Танюши замерло сердце:

– Ирка, у меня сарафан красный! Он меня не забодает?

Ирка внимательно посмотрела сначала на Танюшу, потом на теленка, который отчего-то начал бить копытом землю, и приняла решение: велела Танюше снять в целях безопасности сарафан, чтобы не раздражать будущего монстра, затаившегося в миролюбивом на первый взгляд теленке. Таня послушалась Иринку, но это не помогло, привязь была очень длинной, и бычок радостно побежал за ними, перегораживая проход к водокачке. Танюше показалось, что намерения у теленка вовсе не дружелюбные. Но тут Ирке пришла гениальная идея: девочка достала булочку и протянула ее резвящемуся животному. Бычок принялся довольно пережевывать подношение, а сестры стремглав пробежали через луг. Таня задалась вопросом:

– Как же они попадут домой?

А Ирка сказала, что для отвлечения теленка у них есть вторая плюшка. Девочки собрали букет, а затем Иринка приказала Тане:

– Теперь твоя очередь! Действуй! Возьми хлеб, и сама покорми его!

Танюша долго отказывалась, но сестренка была непреклонна! Они снова подошли к брыкающемуся животному. Дрожащая девочка приняла важное решение: вытянула руку, и теплые губы теленка подхватили булочку, а его шершавый язык благодарно прошелся по Татьяниной ладони. Танюша улыбнулась и даже погладила бычка. Ирка схватила сестру за руку, и они радостные помчались домой, уж очень проголодались. Бабушка с восхищением взяла преподнесенный букет и накормила внучек супом с солониной, да жареной картошкой с малосольными огурчиками. А Таня, все еще ощущая на ладони шершавое прикосновение, подумала:

– Угощение, преподнесенное с добром, способно предотвратить многие неприятности, не только с людьми, но и с животными. Потому как сладкая булочка и бычку приятна!

Кувшинки или лилии

Сегодня в деревню должен был приехать Иринкин отец, чтобы передать продукты и помочь по хозяйству бабушке. Сестры стояли возле Ганечкинова дома, двухэтажного особняка, затейливо украшенного деревянной резьбой, и ждали автолавку. В деревню изредка привозили небольшой ассортимент продовольствия: крупы, чай, сахар, мятные пряники, да еще черный и белый хлеб. Девочки, заняв очередь, стали рассматривать необыкновенное кружево наличников и ставней. Здание было старинным, со своей историей. Его построил Петр Секов для своей невесты Ганечки, польской пани, прибывшей с ним из чужих краев, где он находился по долгу службы. Старожилы помнили, что красавица каждое летнее утро в праздничном платье под кружевным зонтом выходила на реку, располагалась на берегу и задумчиво глядела в даль. А местные мальчишки, очарованные ее красотой, приносили с реки прелестнице лилии и кувшинки. Очень она их любила, обязательно украшала каким-нибудь изысканным цветком свои вьющиеся соломенные волосы. Не прижилась Ганечка на чужбине, затосковала по родине. Уехала хмурым осенним утром с одним саквояжем в руках. Петр потосковал, погоревал, да и женился в скором времени на Евлампии Градиной, зажил степенно и размеренно семейной жизнью с почти ежегодно прибавляющимся потомством. Но дом с тех пор прозвали Ганечкин. Эту историю рассказала девочкам Прасковья Александровна. А Танюше она так понравилась, что юная художница взяла, да нарисовала человечка в шляпке, из-под которой выбивалась челка, а у виска, между завитушками волос раскрывал свои лепестки цветок водяной лилии. Человечек, то есть красавица-полячка, держала в руках зонт с пышной оборкой. Танюша повесила рисунок над кроватью, и Ирка сказала, что он замечательный. Девочки, в ожидании автолавки, успели несколько раз пробежаться по прогону, пощипать нежной травы «мокрицы» для соседских куриц, поохотиться с сачком на бабочек, которых тут же отпускали на волю, заглянуть в таинственные недра всех деревенских колодцев. Наконец, автолавка приехала, очередь оказалась огромной, местные жители и дачники выстроились в ожидании привоза. Ирка купила два батона белого хлеба, и они с Танюшей неторопливо пошли в сторону дома. Во дворе у крыльца царила необычайная сумятица. Бабушка в отчаянии то заламывала руки, то с громкими криками бегала по улице, пытаясь огреть прихватом Иркиного отца:

– За что мне такое наказание?

– Что же ты учудил, непутевый?

Степан сбежал от экзекуции в сторону реки и издалека помахал Иринке, чтобы та потом пришла к нему. Девочки, испуганные непонятным происшествием, попросили Прасковью Александровну объяснить. Но женщина села на пороге, уронила голову на колени и тихо всхлипывала с ахами и вздохами, перемежающимися отборными ругательствами, направленными в сторону городских кретинов:

– Вот опиюга! Вот разбойник! Вот охломон! Вот супостат!

Наконец, она немного успокоилась и рассказала внучкам об ужасном событии… После того, как сестры ушли за хлебом к автолавке, приехал на побывку зять, Иркин отец. Она пожарила ему яичницу, налила по настоятельной просьбе пару стопок самогонки и отправила в огород, чтобы тот вырубил сухие ветки у кустов малины и смородины. Степан с удовольствием согласился помочь, правда до малины не дошел, зато ликвидировал под корень кусты смородины. То ли под действием спиртного у него снизился слух, и он не расслышал задания, то ли отсутствие опыта в таком важном вопросе сказалось на процессе. Но когда Прасковья Александровна увидела плоды его трудов, она побежала за вилами, забыв, что одолжила их соседке. Слава богу, не нашла, схватила ухват и огрела горожанина по спине. Тот стал спасаться бегством— эту картину застали удивленные сестры. Девочки кое-как успокоили бабушку и пошли искать на реку Иркиного отца. Тот сидел на берегу и нервно курил одну за другой папиросу «Прима». Ирка сообщила, что раньше обеда не стоит возвращаться, а то и того лучше отцу дождаться ужина, пока бабушкин гнев не утихнет, и сердечные раны от вырубленной под корень смородины не затянутся. Степан немного повеселел и сообщил, что развлечет их на реке. Незадачливый огородник усадил девчонок в лодку, и они поплыли к тихой заводи, где цвели белоснежные водяные лилии. Таня смотрела на воду, она была чистой и прозрачной. В глубине плавали небольшие рыбешки. По поверхности, словно фигуристы по льду, скользили жуки-водомерки. Вокруг летали блестящие стрекозы, и солнце наполняло золотистым свечением тихий летний день. А Ирка рассказала Танюше, что белые лилии, это вовсе не лилии, а кувшинки. А желтые цветы, которые все зовут кувшинками, правильно называть кубышками. Об этом она узнала на уроке ботаники. А Танюша, разом вспомнившая все Иркины проказы и розыгрыши, никак не могла в это поверить. Они сидели на деревянных перекладинах лодки и громко спорили между собой. Степан, решив остановить ненужные распри, сказал девчонкам, что сейчас он достанет для них и для бабушки самые прекрасные цветы, которые растут в реке, и вовсе неважно, кто и как будет их называть. Они подплыли к одному из них, виновник незаконной вырубки садовых насаждений наклонился, чтобы сорвать бутон, но потерял равновесие, видимо, выпитый самогон нарушил координацию движений. Иркин отец взмахнул руками, точно крыльями, и выпал с лодки, полностью скрывшись под водой. Таня с Иришкой не успели испугаться, голова Степана тут же показалась над поверхностью, а из-за его уха торчал белоснежный, изумительный по красоте лилейный венчик. Ирка внимательно посмотрела на отца и неожиданно спросила:

– А ты случайно не оставил где-нибудь поблизости свой кружевной зонтик?

Затем хитро подмигнула улыбнувшейся Танюше. И тут они вместе захохотали, а Татьяна в ответ подмигнула сестре и сквозь хохот выпалила:

– Ну, вылитая Ганечка!

Степан ничего не понял, но охотно присоединился к всеобщему веселью, все-таки, что не говори, а стресс, приправленный ударами прихвата по спине, лучше всего снимается лечебным смехом.

Крещение в тазу.

Вечером бабушка сказала расшалившимся Татьяне и Иринке, чтобы те шли умываться и ложились спать, а она будет читать священную книгу. Танюша очень обрадовалась. Дома им с Егоркой мама или папа рассказывали сказки, поэтому она приготовилась к чему-то волшебному и таинственному. Дети легли в кровать, а бабушка из соседней комнаты начала:

– В начале бе слово, и слово бе к богу, и бог бе слово. Сей бе искони к Богу: вся тем быша без него ничтоже бысть.

Таня ничего не поняла, попыталась вскочить с кровати и сказать бабушке, чтобы та не проглатывала слова и говорила внятнее, но Ирка шепотом остановила сестру, объяснила – таинство совершается на старославянском языке, бабушка читает Евангелие. Таня загрустила, она ожидала какой-то интересной истории, а тут слова вроде знакомые, но смысл неразличим. Они тихо лежали с Иркой и, под равномерный гул загадочных старославянских слов, вскоре уснули. Утром она спросила у бабушки:

– Что же это было такое?

Прасковья Александровна сказала, что так она обращается с Богу, который создал все сущее на земле. И Егора с Татьяной нужно обязательно покрестить, чтобы они были защищены от всякой нечисти. Раньше это делали при рождении, а сейчас советская власть и атеизм, да кругом одни нехристи. Таня спросила у Иринки, крещена ли сестра, и Ирка с гордостью кивнула! Правда крестик она держала дома в надежном месте, потому как в школе это не приветствовалось. Им с Егоркой покреститься запрещала коммунистическая партия. Мама вступила в нее, когда устроилась на работу в детский сад, законы партии были суровы, маму за крещение детей запросто могли исключить из ее рядов. Но обе Танюшины бабушки были старой закалки и отличались чрезвычайной набожностью. Прасковья Александровна молилась и изучала священные книги дома, а Авдотья Ильинична регулярно посещала службы и пела в церковном хоре. Танюше очень захотелось приобщиться к таинству и иметь магическую защиту от злых сил. Сначала она опросила подружек во дворе, как оказалось, все в разное время были крещены секретным образом. Потом она начала уговаривать маму, приводя весомые аргументы, что как же так, все друзья во дворе защищены и крещены, и только они с Егоркой бегают по улицам без надлежащего божеского надзора. Тут она и нащупала слабое мамино место. Страх наказания от коммунистической партии имел место быть, но волнение за детей гораздо больше. Родители работали с утра до вечера, и брат с сестрой часто были предоставлены сами себе. И мама решилась … Крещение организовали на дому у церковной старосты. Субботним утром мама с тазиком в руках, с чисто вымытыми и причесанными детьми отправилась по условленному адресу. В руках она держала сумку с полотенцами и белоснежными сорочками, в которые нужно было облачиться после крещения. Неожиданно они встретили на дороге секретаря местной партячейки, Олега Дмитриевича Гришановского. Руководитель остановился и с удивлением воззрился на торжественную процессию. Большой таз в дрожащих маминых руках мог свидетельствовать только об одном: семейство направляется в баню. Но вот незадача, помывочный комбинат находился в противоположном направлении.

– Здравствуй, Надежда! Куда это вы собрались?

Мама Надя сначала покраснела, потом побледнела и тихо сообщила:

– Вот, решили прогуляться, Олег Дмитриевич!

Секретарь глянул на поблескивающую металлом емкость и удивленно заметил:

– Аааа, а я думал в баню!

– Да, конечно же, в баню, но для начала решили воздухом подышать. Вы же знаете какая у нас парная! – выпалила находчивая Надя.

– Оох, жаркая! Пусть дети охладятся! А на обратном пути муж меня встретит, чтобы Егорку намыть. Мы все вместе и отправимся «до тудова». Таня восхитилась маминой смекалкой: та выдвинула весьма весомый аргумент— парилка в бане славилась влажным паром, который выстреливал громкой шипящей струей, при открытии вентиля в трубе. Когда женщина брала ее с собой, в помещении невозможно было рассмотреть рядом стоящего человека, и легко было заблудиться. В густом белом тумане, становилось страшно и очень горячо, девочка тут же начинала рваться наружу. А с мамой в юности произошел в этом адовом, по мнению Танюши, месте, неприятный казус. Не рассчитав силы, она упала в клубящийся, кипящий туман и потеряла сознание. Хорошо это заметила более закаленная соседка Тамара и подняла тревогу. На помощь пришел работник бани Модест из мужского отделения, вынес ее в прохладную раздевалку, а там сомлевшую деву привели в чувство при помощи нашатыря. Зато Модест потом так и не смог прийти в себя от ее точеной обнаженной стройности и всегда звонко крякал при виде натурщицы, да улыбался тихонько в пышные гусарские усы. Вот потому-то Татьяна решила, что мама выдвинула очень правильный аргумент, предназначенный для главы коммунистической партии села. Молодые коммунисты воспитываются с детства. Чтобы вступить в организацию, дети должны закаляться, как в прямом, через горячие туманы парной, так и в переносном смысле, умножая силу духа, не смея сбегать с помывочного испытания, как это делала энергично сопротивляющаяся девочка, ну, и успеть надышаться перед экзекуцией, тоже было немаловажно. Однако, несомненную опасность для всей честной компании таил Егор. Он был открыт миру и на ясном детском глазу мог рассказать все тщательно охраняемые взрослыми секреты. Егор сделал шаг вперед и сообщил с видом заговорщика:

– А, мы в тазу будем кр….

Но Танюша быстро включилась в происходящее, зажала ему рукой рот и протараторила:

– Конечно, Егорка, все мы искупаемся в тазу, только сначала как следует попаримся!

Егорка вопросительно посмотрел на сестру, как же так, он хотел поведать мужчине о потрясающем событии в тазу, а ему не дали договорить, но увидев гневный взгляд мамы Нади, растерянно замолчал. У Олега Дмитриевича, видимо, были свои собственные счеты с парной, потому как он поверил, пожелал приятной прогулки и дальнейшего легкого пара. Семья выдохнула и продолжила следовать в обозначенное место. Далее, они прибыли в дом старосты без приключений, и таинство свершилось. Дети стояли в тазу, священник читал молитвы, мазал их миро и елеем и кропил святой водой. А в конце обряда повесил на шею каждому новые серебряные крестики, которые мать затем спрятала в надежном месте. Бабушка встретила радостных, просветленных детей, защищенных обрядом крещения, и приготовила к праздничному обеду свои фирменные пирожки с яблоками, которые таяли во рту. А потом они еще долго смеялись над своими приключениями в дороге. Мама вздыхала и охала, очень уж была близка к разоблачению и партийному выговору. Счастливая, гордая произошедшим событием Авдотья Ильинична радостно воскликнула:

– С божьей помощью!

Генералы конфетных войск

Тане очень нравились зимние предновогодние хлопоты: живёшь с предчувствием чуда, и оно обязательно случается. В детском саду они разучивали праздничные песни и танцы, декламировали стихи, водили хороводы, примеряли костюмы, с замиранием сердца ждали яркого, сверкающего переливчатыми красками волшебства. Дома подготовка тоже велась основательно. За неделю до торжества папа снаряжал в лесной поход за елкой Егорку – они натягивали шерстяную одежду, совали ноги в валенки и обматывались шарфами. Путь предстоял неблизкий – пара километров по зимней дороге – и потому сохранению подлежала каждая частица тепла. Кроме того, эта затея грозила опасностью: в окрестностях села вырубка леса категорически запрещалась, и можно было получить большой штраф. Добытчики неторопливо добирались до лесопосадок, где из-под снега рядами виднелась невысокая поросль молодых ёлочек. Отец протаптывал дорогу, следом за ним семенил маленький Егорка.

– Вот, смотри, эта вроде ничего! – выкрикивал папа сыну.

– Да не-е, пап, она с одной стороны пушистая, а с другой лысоватая! – примечал Егорка. Так они оглядывали несколько вариантов, останавливаясь на одном. Отец срубал деревце, связывал бечевой и прятал его в картофельный мешок. Затем заговорщики, раскрасневшись на морозе, старались быстро вернуться обратно, тайными тропами да задними дворами пробираясь к дому. Там их встречали восхищённые Танины возгласы и вкусный обед. Ёлка сначала отогревалась на крыльце, а потом переезжала в ведро с водой. И тут девочка начинала кружиться вокруг лесной красавицы, вдыхала аромат хвои и водила ладошками по тонким колючим веточкам. Далее обязанности распределялись так: Танюшка с мамой занимались ёлочным убранством, развешивая сверкающие игрушки, а папа с Егором проверяли электрические гирлянды-лампочки и разноцветные шары, которые почему-то каждый год выходили из строя: то что-то перегорит, то проводок какой отойдёт. Но вот неисправности починены – комната наполнялась сияющими огнями гирлянд, которые затем развешивались на ёлку. Детские игры теперь полностью перемещались в это волшебное поле. Принцы разыскивали спрятанных в лесных лапах принцесс, а зайчики и белочки ловко скакали среди зелёных веток. Мама замешивала тесто на пироги, крутились котлеты, лепились пельмени, чистилась селедка, готовился винегрет и чесночный морковный салат—словом, ощущение счастья в сердце Танюшки состояло из этих домашних хлопот, елочных игрушек и гирлянд, общих семейных приготовлений к празднику. У папы, конечно, были свои приготовления. За обедом он приказывал маме: «Ну, что, хозяйка, надо выпить с устатку! Смотри, какую ёлку мы тебе принесли!» Мама менялась в лице, но всё же наливала отцу пару стопок, потому как спорить с ним было совершенно бесполезно. А у того поднималось настроение да так и сохранялось приподнятым все новогодние праздники. По утрам он, отяжелевший, обязательно запинался за ёлочку, опрокидывая её из ведра и разбивая при этом несколько стеклянных украшений. Тане казалось, что с каждым осколком игрушки уходит из её сердца крошечный кусочек счастья.

– Ничего, в запасе ещё много новогодней радости, – уговаривала она себя, – целых два пакета вкуснейших подарков! По кульку из садика после утренника, а ещё по упаковке с папиной работы для меня и Егора – вполне достаточный запас сладостей! Когда Таня приносила подарок домой, она выкладывала его на стол, придирчиво рассматривая пёструю россыпь. Её любимыми конфетами были «Ласточка», «Белочка» и «Морские». Девочка сортировала вкусности, откладывая в сторонку зефир и мандаринки. Сначала Танюшка пробовала самые лакомые, постепенно переходя на ириски «Тузик» и «Кис-кис». Добрая девочка предлагала выбрать что-нибудь маме, но та говорила, что любит «голенькие», то есть карамельки без обертки, и потому выбирала совсем немного. Затем Таня щедро угощала папу, бабушек, подружек. Конфеты быстро таяли, в конце всё же оставалось несколько сортов: «Чайные», «Весна», «Школьные». Они доходили до села в каком-то совершенно дубовом состоянии, и раскусить их можно было с большим трудом. Егор, напротив, был прижимист, не особо любил сладкое и использовал конфеты с совершенно иной целью. Брат раскладывал на письменном столе огромные войска в блестящих обертках, назначая солдат, генералов, главнокомандующих. Каждый день устраивались великие сражения, в которых красные бились с белыми или наши с немцами, а партизаны скрывались в лесах. Конфетные баталии могли длиться ещё полтора месяца после новогодних праздников. В игру вступала Татьяна, у которой к этому времени запасы заканчивались. Девочка с вожделением приглядывала себе какого-нибудь особенно лакомого генерала, устраивала засаду, и её цепкая ручка выуживала из стройных рядов зазевавшегося воина. Егор оглядывал, пересчитывал, сбивался и никак не мог понять причину редеющих войск. Через некоторое время страшная догадка озаряла его лицо, и он жаловался родителям. Мать давала наказ поделиться с сестрой, и ему тотчас приходилось уменьшать свои войска ещё на пару воинов. Брат с обидой глядел на Таню, и ей было жутко стыдно, потому она побежала к бабушке, у которой всегда был запас сладостей, и, возвратившись к Егору, она протянула ему горсть конфет, а удивлённые глаза малыша, казалось бы, возвращали навсегда утерянные крупицы новогодней радости в её сердце. Да и выдуманные баталии через некоторое время брату надоедали, и все войска отправлялись в семейную сахарницу, в шкаф. Теперь каждый мог добавить в своё сердце сладкую частичку счастья.

Как он улыбается

В детском саду часто читали рассказы о детстве вождя пролетариата Владимире Ильиче Ленине. Так Таня выяснила, что он тоже иногда проказничал. Однажды маленький Володя разбил хрустальный графин и не смог признаться в этом тёте. Потом, правда, жутко страдал и через пару месяцев попросил маму написать покаянное письмо родственнице. Он дразнил брата за горькие слёзы о козлике, которого в лесу съели злые волки. Старший брат услышал младшего и вырос стальным революционером. Особенно сильно Таню поразило повествование про сливы. Мальчик соблазнился выложенными на тарелочку ягодами – съел всего одну, а потом кому-то из семьи не хватило точно рассчитанного десерта. Надо отдать должное Ильичу: он рано или поздно сознавался в содеянном, в отличие от Танюши, которая старалась скрыть свои проказы до самой последней минуты. Мама говорила: «Чистосердечное признание смягчает вину!» И всё-таки каждый раз Таня до последнего надеялась, что до признания очередь не дойдёт. Семья девочки жила скромно, но в еде никаких ограничений не было. С проплывающих по Волге барж родители закупали арбузы, сливы, помидоры в огромных количествах. Отец из Москвы привозил ящики апельсинов, мандаринов и гибридов. Дети ели до красных аллергических высыпаний на коже, то есть до отвала. Танюша задалась вопросом: как существовали дворянские семьи, что одна единственная слива могла разрушить обед всего семейства? «Видимо, поэтому Ленин и устроил Великую Октябрьскую революцию», – сделала вывод догадливая Танечка. У них дома была книга с головой лысеющего Ленина на обложке. Правда, рассказы были о взрослой жизни вождя. Издание стояло на полочке, и казалось, что его хитро сощуренные глаза с монгольским разрезом всё-всё про неё знают. Когда Танюшей овладевал творческий зуд, она прятала книжку, чтобы не поддаться очарованию и не сделать-таки в конце какое-нибудь чистосердечное признание маме. В один из солнечных дней Ленин как-то особенно приветливо улыбнулся скучающей девочке. Находятся же люди, пишущие разоблачающие рассказы о великом человеке, у которого в сущности даже в детстве не должно быть изъянов! А потом попадаются нерадивые художники, чьих силёнок хватает только на голову вождя, а до остального руки не доходят вовсе.