Македон. Дорога в Небо

От автора

Дорогие читатели! Эта книга – мой первый литературный опыт. Написана она в жанре исторической повести, на которую меня подвигла история жизни протоиерея Македония Сташевского, священника ачинского Казанского собора, в котором служу ныне и я.

Почему из десятков священников, разделивших эту скорбную участь с отцом Македонием, я выбрал именно его? Основных причин – две.

Во-первых, схожесть наших судеб. Я, как и отец Македоний, окончил технический вуз, прошёл путь от электромонтёра до начальника электротехнической лаборатории электроцеха Ачинского нефтеперерабатывающего завода, принял священный сан «от сохи» в возрасте тридцати восьми лет.

Во-вторых, в 2005 году, когда я готовил материалы к книге «175 лет Казанскому собору», в ачинском архиве обнаружил послужной список протоиерея Казанской церкви г. Ачинска Македония Романовича Сташевского. Вернее, этих списков два, и один из них написан рукой батюшки. В нём – весь его жизненный путь до приятия сана в возрасте 47 лет обозначен одной строчкой: «Занимал различные технические должности». Но есть и второй послужной список, написанный, как я думаю, младшим сыном отца Македония – Георгием. Очень подробный, хотя и с некоторыми хронологическими и фактическими неточностями. Такое впечатление, что Господь специально вдохновил кого-то написать подробную биографию отца Македония. Этот послужной список, датированный июлем 1936 года, и стал основой для построения рассказа.

Должен отметить, что книга не претендует на стопроцентную достоверность, хотя я старался максимально придерживаться исторической правды, опираясь на следственные дела, метрические книги, исторические источники. Не думаю, что мне удалось передать характер отца Македония. Сложно это сделать, опираясь лишь на скупые факты биографии. Поэтому многие его личные переживания, размышления, оценки происходящего переданы через призму моего духовного опыта и понимания жизни.

И ещё – мне хотелось описать жизнь простого священника. Он – не супермен и не аскетический подвижник. Он ошибается, боится. Но вместе с тем чрезвычайно удивителен его приход в священство в грозные 20-е годы прошлого столетия. Властная и Всемогущая Рука призывает грешника, ведёт его к спасению и через все страдания, ошибки, слабости человеческие приводит к мученическому венцу.

Протоиерей Сергий Пигасов,священник Казанского собора,г. Ачинск

Чем для меня ценен этот рассказ? Прежде всего – документальной основой, тщательно собранным архивным материалом, который стал фундаментом для захватывающего и честного рассказа о судьбе героя – священника Македона Сташевского – о его взлётах и падениях, заблуждениях и прозрениях, о жажде жизни и трагической гибели. И тот художественный домысел, который допускает автор книги, никак не назовешь вымыслом, ибо рождается он из достоверных сведений о жизни священника, который служил в том же храме – в Казанском соборе города Ачинска, где служит сейчас автор – протоиерей Сергий Пигасов, но совсем в другую эпоху – эпоху лютого преследования за веру в Бога. Стать священником в те годы было все равно что подписать себе смертный приговор.

Но Македон Сташевский, еще недавно вхожий в самые высшие круги красноярской знати, делает этот выбор и несмотря на все препятствия остаётся верен ему.

А препятствий было немало не только со стороны власти, но и со стороны самых близких людей. Это и жаждущая его спасения от бесконечных преследований и тоскующая о нормальной спокойной жизни жена. Это и жаждущий обновления Церкви и увлекший своего ученика в обновленцы глубоко почитаемый отцом Македоном его духовный наставник. Это и лжебратия – лукавые прихожане, из тех, кто писал доносы на своих батюшек…

Почему так захватывает эта книга? Потому что не лакирует автор ни отца Македона, ни его окружения (чего стоит присутствие в жизни героя красноярского епископа Никона Бессонова, снявшего сан и вступившего в брак после победы революции 1917 года), не прибегает автор к приему этакого сладенького православного гламура, который, увы, убивает правду жизни и отнимает у читателя возможность сопереживать героям, так как не из-за чего переживать, когда нет преодоления, когда все углы сглажены, все неизбежные в жизни каждого человека конфликты затушёваны.

Смело, но в то же время и бережно, касается отец Сергий духовных проблем, которые и сейчас весьма злободневны.

Верность и предательство, трусость и героизм ходят рядом с человеком. Один становится героем, другой – предателем. Почему?

Легко и красиво мечтал умереть за Христа отец Македоний, приблизительно так, как погиб близкий ему человек, священник Михаил Каргополов, ныне прославленный в лике святых новомучеников Красноярской митрополии. Но Господь судил ему иное, очень страшное испытание…

Повествование настолько достоверно, настолько психологически выверено, что дух захватывает и слёзы очищения закипают от финала книги, который завершается известным по архивным документам расстрелом священника у безвестного рва близ Ачинска, ставшего братской могилой многих сотен невинных страдальцев.

Судьба одного человека – а за ней живая трагическая история страны. Тяжкие испытания почти вековой давности – а за ними наша современная жизнь и реальные испытания: тюремные застенки и гибель наших братьев-христиан недалеко от наших границ – в городе, именуемом матерью городов русских, в Киевском уделе Божией Матери. Там – Голгофа. Готовы ли мы к восхождению на Крест за Христа?

Валентина Майстренко,главный редактор издательства«Енисейский благовест»,г. Красноярск

Глава 1. Детство. Юность

Жил-был батюшка. Служил он в одном небольшом селе. Жители села очень уважали его. Он был добрый, учил их детей, крестил, отпевал умерших. В воскресенье дяди и тёти любили наряжаться в красивые одежды и шли в храм. Там батюшка служил литургию, учил верить в Бога, просил сельчан жить правильно, никого не обижать, не пить много вина, хранить верность семье… Но вот пришёл 1917 год. Людям сказали, что Бога нет. Сначала они засомневались. Потом – растерялись. А после – обрадовались: мы свободны! Значит, можно жить как хочешь! В воскресенье – поспать, ведь в храм идти не нужно! Взять чужое, если никто не видит. Обмануть, если это выгодно. Бросить свою жену с детьми и даже вполне законно убить ещё не родившегося своего ребёнка, чтобы не было в жизни лишних проблем и трудностей. Ведь Бога – нет!

Прошло десять лет и три года. Но не было у бывших прихожан полного покоя. В селе всё ещё стоял храм, а там по-прежнему служил батюшка. И совесть по временам мучила их. Тогда они собрались всем селом на сход и решили: священника как «ненужного элемента» из села удалить, отобрать у него дом и всё имущество. А самого немедленно заключить в темницу. Ну а храм – закрыть, снять с него колокола, и сделать там «народный дом» – вещь полезная, кто же поспорит?.. И повезли батюшку в лагерь, в голодный и холодный край – на Колыму. Жена его с детьми оказалась на улице, без дома, без вещей и денег… А дяди и тёти стали жить-поживать и добра наживать. И совесть их была спокойна. Вот и сказочке конец.

Спи, мой мальчик…

г. Ачинск. Городская тюрьма,

10 декабря 1937 года

Отец Македоний не спал. Не спали и другие. За дверью камеры творилось что-то неладное. Шум, грохот, крики охранников. С металлическим скрежетом открылась камерная дверь. «Бархатов, Бунчук, Гальвадис, Карачев, Горковенко, Домников, Сташевский – на выход!»

Услышав свою фамилию, отец Македоний вздрогнул, стал торопливо одеваться. Мыслей не было, на спине выступил липкий, холодный пот. «Господи, помилуй!»

Он переступил порог этой камеры чуть больше месяца назад… Камера была переполнена. Вдоль стен стояли двухэтажные нары. Между ними, прямо на полу, лежали грязные соломенные подстилки, на которых были размещены люди. Отец Македоний в смущении остановился у дверей. Заключённые молча раздвинулись, освободив место для ещё одного постояльца. Батюшка уже имел опыт заключения, следствия, лагеря: в 1931-м он был осуждён Берёзовским судом на два года за нарушение КЗОТ при ремонте Скорбященской церкви в селе Дубинино. Но атмосфера в камере на этот раз была иной. Здесь все были примерно в одном положении: никто не понимал, за что его арестовали, и почти никто не имел надежды на освобождение.

«Откуда ты, батя?» Был первый вопрос. «Я священник Казанского храма, протоиерей Македоний Сташевский, родом из Могилёвской губернии, из Белоруси».

Люд в камере был разный. В основном – крестьяне: бывшие кулаки, середняки, бедняки… Было несколько железнодорожников из Боготола, псаломщик из Козульки, баптист.

Знакомых отец Македоний не увидел. Он догадывался, что арестован не один, но, видимо, пока шло следствие, священников распределили по разным камерам. У него давно было предчувствие, что именно арестом скоро всё закончится. Это предчувствие было всегда, с самого рукоположения[1]. Но тогда перспектива возможного ареста была чем-то далёким, почти нереальным, как перспектива неизбежной когда-то смерти для юноши. Человек живёт, а вместе с ним живёт надежда.

Отец Македоний читал про себя молитвенное правило, Иисусову молитву[2]. А когда ум уставал – предавался воспоминаниям о прошедшей жизни. Вспоминал он подробно, стараясь ничего не упустить, как будто пересказывал события внимательному, доброжелательному и в то же время взыскательному слушателю, заново всё переосмысливая, оценивая и как бы подводя итог…

Помнил себя отец Македоний лет с пяти-шести. До этого были какие-то отрывки, вспышки смутных воспоминаний. Помнил, видимо, то, что особенно впечатлило его маленькое детское тревожное сердце. Эта тревожность, ожидание чего-то страшного или неприятного преследовали его всю жизнь.

Надолго врезался в детскую память тёмный декабрьский вечер. К родителям пришли гости. Был какой-то праздник, то ли церковный, то ли семейный. Мама пораньше положила Македона в кровать, плотно закрыв дверь. В соседней комнате взрослые пели застольные песни, папа играл на гармошке. А Македону снился кошмар. Он не уверен, что это был сон – уж очень достоверно он переплетался с явью. Македон слышал песни, видел полоску света, пробивающуюся из-под двери. Вдруг его окружили страшные, злобные, мерзкие существа. В ужасе он хотел крикнуть, позвать маму, но голоса не было, и пошевелиться он не мог. Македон запомнил этот кошмар-явь на всю жизнь, похожие кошмары сопровождали его и потом. Когда он повзрослел, он мог бы с уверенностью сказать, опираясь на религиозный опыт, что эти кошмары – отблеск ада, а ужасные страшилища – бесы…

Вспомнилось ещё первое разочарование. Родители готовили дом к побелке, развели извёстку в тазу и убрали её, как они, видимо, думали, подальше, под стол. Македон заполз под стол, почему-то решил, что это сметана – и попробовал. В другой раз он опрокинул на себя кружку с кипятком, которую взрослые оставили на столе. Это был опыт настоящей боли. Тогда он впервые почувствовал себя взрослым. Слишком взрослой была боль. Мама мазала его грудь каким-то маслом: сгоревшая кожа слезала лохмотьями, он не мог спать, было очень больно…

Были и радостные моменты в его детских воспоминаниях. И главный из них – это, конечно, баба Нюра.

Мать Македона была доброй и хорошей. Отец полюбил её, взяв из бедной семьи. Занятая тяжёлым крестьянским трудом, мать, хоть и очень любила сына, уделяла ему мало времени. Воспитывала маленького Македона бабушка. Баба Нюра давно была одна, её муж, дед Македона, не вернулся с крымской войны. Бабушка так больше и не вышла замуж, жила в семье старшего сына Романа. По старости, тяжёлым крестьянским трудом она не занималась. Полола грядки, поливала, смотрела за порядком в доме. Бывало, идёт по дому, увидит на полу соринку, поднимет и положит в карман фартука.

Баба Нюра была местной «интеллигенцией»: она окончила два класса церковно-приходской школы, умела читать и писать. По вечерам при лампаде читала Македону книги. В его детском воображении рисовались батальные сцены, страсти и переживания героев. Не все он, конечно, понимал, но был внимательным и благодарным слушателем. Но главное, что дало ему бабушкино воспитание, – личный пример её смирения, уважения к людям и доброты. Например, убираясь дома, она никогда не позволяла себе выкинуть какую-нибудь безделушку, прежде не спросив внука – не нужна ли она ему?

Мало сказать, что бабушка любила Македона. Он был для неё и собеседником, и подружкой, и смыслом существования. Живя в семье сына, она часто обижалась на невестку. С отцом у неё отношения были прохладные, тот всегда принимал сторону жены – матери Македона. Единственным, с кем бабушка могла поделиться своей душевной скорбью, был внук. Ему она иногда даже жаловалась на мать, всегда очень скупо и тактично. Самым обидным её обвинением в сторону невестки были повторяемые в часы обид и душевных страданий слова: «Из грязи – да в князи», которыми она за глаза как бы укоряла невестку за неграмотность и бедность в девичестве. Македону были неприятны эти оскорбительные слова, направленные на мать, которую он очень любил, но он никогда не перечил бабушке, каким-то инстинктивно-врождённым чувством понимая её обиду и как бы принимая на себя часть боли бабушкиной души. И, конечно, не передавал слов бабушки родителям. Эта маленькая тайна ещё больше сближала старого и малого.

Смерть бабы Нюры стала для юного Македона первой тяжёлой утратой и первым реальным соприкосновением с Вечностью. До этого он видел уже похороны – умирали младшие дети в семье, соседи. Но смерть бабы Нюры – это было другое. Почувствовал он в ней какую-то тайну и даже какую-то её ненастоящесть, обманчивость. Тогда впервые всплыли в его голове строки Евангелия, которое, среди прочих книг, вернее сказать – впереди прочих книг, читала ему дорогая баба Нюра. Тогда же родилось в его детской душе первое серьёзное покаянное чувство, возникшее из-за множества огорчений, которые он ей доставлял.

Очень живо вспомнился отцу Македонию день, когда папа впервые привёз сына в Мстиславль. Этот уездный город, один из древнейших и, после Могилева, самый замечательный в историческом отношении из городов Белоруссии, был недалеко от Карниловки – именно так, через «а», писалось в те времена название его родного села. Город расположен на правом берегу реки Вехры, очень красивый. Мстиславль построен на плоскогорье с крутыми склонами. Улицы в нем были не мощёные, но по обеим сторонам вырыты канавки для осушения, устроены деревянные тротуары, посажены деревья. Богатые двухэтажные дома, красивые каменные белостенные храмы, заходя в которые, Македон восхищался, удивлялся, но не предавал память своего любезного сердцу Дома Божия. Македону очень нравился их сельский Богородице-Успенский храм: деревянный, уютный, со стареньким батюшкой. Он был родным. Именно здесь, по традиции, на восьмой день, крестили маленького Македона, родившегося 24 января (6 февраля по новому стилю) 1873 года в семье потомственного крестьянина села Карниловка Соинской волости Мстиславского уезда Могилевской губернии Романа Сташевского. Он был поздним, жданным ребёнком.

По православному обычаю отец отправился в храм, чтобы выбрать своему наследнику имя. В храме уже более 20 лет служил давно знакомый ему батюшка, отец Михаил Дробовский. В этот день праздновались: святитель Герасим Великопермский, мученик Иоанн Казанский, мученики Вавила, Тимофей и Агапий. Но внимание отца привлекло необычное имя почившего в V веке сирийского пустынника – Македоний. Для Романа Сташевского, проучившегося в церковно-приходской школе два года, это имя ассоциировалось с героем его юношеских фантазий – мужественным и непобедимым полководцем Александром Македонским. Отец, с детства привыкший к тяжёлому крестьянскому труду, мечтал об иной доле для своего новорождённого сына. И жизнь, которую прожил Македон, действительно была неординарной, сообразной необычности отцовского выбора. Последний ребёнок в семье – в его характере причудливо переплелись упорство отца и душевная тонкость матери.

Каждый раз, когда Роман с сыном бывали в Мстиславле, они обязательно заходили на телеграф, совсем недавно появившийся в городе, где стрекот телеграфной машины вызывал у обоих чувство чего-то благоговейно-таинственного. Мало сказать, что Мстиславль очень нравился Македону. В детском воображении город создавал реальное ощущение пребывания в одной из тех сказок, которые по вечерам при лампаде читала ему бабушка, а отец, когда укладывал Македона в кроватку, рассказывал фантастические вещи о каком-то неведомом, волшебном ярком электрическом свете, который некогда заменит эту тусклую коптящую лампаду. От этой лампады, через приходскую школу, реальное училище и Санкт-Петербургскую электротехническую школу и прошёл путь Македония к истокам электрификации и телефонизации Красноярья.

Влюблённый в технику отец отдал Македона в Александровское реальное училище, только что открывшееся в Могилеве, названное в честь 25-летия правления Александра II. В отличие от выпускников гимназии, рассчитывавших на дальнейшее обучение в качестве врачей, педагогов, юристов, жизненный путь «реалистов» был связан с техникой – инженеры, строители. Первое время было тяжело. Македон очень скучал по дому. Но ему нравился большой город, и в сердце появилось, как бы передавшись от отца, желание получить образование, вырваться из тяжёлой крестьянской жизни. Учился Македон старательно, стычек, которые часто происходили с гимназистами, старался избегать. Гимназисты носили серые мундиры с синим кантом на фуражке, за что их почему-то прозвали «синяя говядина», а реалисты, одетые в чёрную форму с жёлтым кантом, получили прозвище «карандаши». Часто их случайные встречи, сопровождаемые взаимными насмешками, заканчивались синяками и порванной формой. Вспоминая об этом, отец Македоний невольно улыбнулся.

Летом 1891-го, после окончания училища, отец повёз Македона в Санкт-Петербург. Роман Сташевский тянулся изо всех сил, не жалея средств, для того, чтобы сын получил хорошее образование, «вышел в люди». Вступительные экзамены, и вот – Македон уже студент Санкт-Петербургского технического училища почтово-телеграфного ведомства, только что получившего громкое наименование электротехнического института.

Столица ослепила Македона своим блеском. За учёбу деньги не взимались, мундиры, питание – всё было за казённый счёт. Отец высылал Македону каждый месяц 20 рублей, на которые сильно не разгуляешься, но на жизнь хватало, даже на небольшие развлечения, среди которых были дешёвые трактиры, где студентам давали в долг еду и выпивку. Македон не злоупотреблял развлечениями, у него была цель – получить образование, хорошую работу. Да и дисциплина в училище была почти военная, преподаватели строго следили не только за успеваемостью студентов, которых было совсем немного – около 20 человек на курсе, но и за их личной жизнью и поведением. Пролетели три года интересной учёбы, практика. Несмотря на громкое именование, институт в те годы выпускал не инженеров, а техников, с возможностью, при желании, самостоятельного написания и защиты диплома. В 1894 году со званием телеграфного техника Македон уходит отбывать воинскую повинность, которая заменила рекрутскую службу и стала всеобщей, всесословной. По закону Македону, получившему среднее образование, отслужить пришлось всего полтора года. Служба закалила его характер, приучила к житейским трудностям.

г. Ачинск. Городская тюрьма,

5 ноября 1937 года

Первая ночь в камере. Жизнь его изрядно потрепала и закалила характер отца Македония. За плечами была и армейская служба, и лагеря. Но возраст брал своё. Летом, накануне своего 63-летия, отец Македоний почти два месяца пролежал с обострившимся миокардитом. Давали знать о себе хронический бронхит и грыжа, приобретённая в каторге. Ночью спал плохо, задыхался, мучили кошмары. И ещё – неизвестность.

Утром дали немного хлеба и какой-то неприглядной баланды, в которой плавали капустные листы…

Ачинская тюрьма располагалась в зданиях бывшего кожевенного завода. Главный корпус был для подследственных, второй – для заключённых, как их называли ещё в дореволюционное время, «решоных». Для них в бывших складских помещениях были открыты производственные мастерские: столярная, сапожная, пимокатная, гончарная, малярный цех. Заключённые своим трудом зарабатывали на содержание тюрьмы. Труд был не тяжёлый, зато разнообразил жизнь, занимал свободное время. Несмотря на свою принудительность, открывал возможность для самореализации, позволял почувствовать себя нужным, почувствовать себя человеком. Этой «радости» были лишены подследственные. Часы, минуты в душной, зловонной, переполненной людьми камере тянулись, казалось, бесконечно.

Поздно вечером, уже после отбоя, лязгнули засовы камерной двери. «Астраханцев, на выход!». Средних лет мужичок, вздрогнув, накинул на плечи куртку, сунул ноги в сапоги и, сгорбившись, пошёл к выходу. Его провожали десятки сочувствующих глаз. Уснуть долго никто не мог. Отец Македоний узнал, что Павел Астраханцев – жестянщик на ачинском элеваторе, родом из Шарыпово, из бывших кулаков. Один из камерных старожилов – арестован ещё в июле. Куда же твой путь, Павел? Помоги тебе Христос! Отец Македоний перекрестился… Кто следующий? Когда же его очередь?

Глава 2. Красноярск

В феврале 1897-го, после отбытия воинской повинности, Македон вернулся в Санкт-Петербург и направился в Главное Управление почт и телеграфов. Выпускник электротехнической школы, он сразу был определён электротехником на строительство Красноярской телефонной сети, решение о постройке которой было только что принято. Так 24-летний Македон попал в Сибирь.

Главным событием конца XIX столетия для Красноярска, губернии, да и всей России стало строительство Великого Сибирского пути – железнодорожной магистрали, соединившей Владивосток с Челябинском и ставшей новым этапом промышленного, культурного развития Сибири и Дальнего Востока. 31 мая 1891 года Цесаревич Николай Александрович, будущий Император Всероссийский Николай Второй, принял участие в открытии строительства во Владивостоке, во время своего Восточного путешествия. Он лично отвёз первую тачку земли и заложил камень в основание вокзала, а затем курировал строительство, возглавив Комитет железной дороги.

Город развивался. Красноярские власти уже давно вели переговоры с правительством по телефонизации города. Первая частная телефонная сеть появилась в Красноярске в 1893 году. Она была проложена купцом, потомственным почётным жителем Красноярска Николаем Герасимовичем Гадаловым и соединяла главный торговый дом с его отделением, магазином и пароходной пристанью. Но лишь в январе 1897-го было получено разрешение правительства на устройство в Красноярске правительственной телефонной сети.

Технический надзор за строительством и приёмку телефонных линий осуществляла Красноярская почтово-телеграфная контора. Македон по приезде в Красноярск сразу направился к месту службы.

Губернская почтовая контора в городе Красноярске размещалась в каменном двухэтажном доме на углу улицы Воскресенской и Почтамтского переулка. Дом был небольшой: вверху шесть и внизу четыре комнаты. Во всём доме было 10 каменных голландских печей. Во дворе находились кухня и сарай с конюшней, надстроенный каменный флигель.

Встретил Македона начальник конторы, коллежский секретарь Артур Густавович Нитц, только в прошлом году назначенный на должность. Это был приятный человек средних лет. Он сразу попенял приехавшему из столицы Македону на неудовлетворительное состояние конторы и рассказал о своих планах: построить просторное трёхэтажное здание на месте существующего. В конторе было 19 работников: 15 – на почте и четыре – в телеграфе. Македон стал двадцатым.

Он с интересом включился в работу, устанавливал изоляторы на телефонные столбы, монтировал траверзы, подвешивал провода. Скоро стал надсмотрщиком – теперь в его задачу входило наблюдение за правильностью и качеством выполняемых работ.

Для будущей телефонной станции был выбран первый этаж дома чиновников Зейдель и Смирнова на углу улицы Воскресенской и переулка Дубенского. Туда уже завезли оборудование для монтажа коммутатора. Но из-за отсутствия опытного специалиста работы приостановили. В октябре в Красноярск был командирован из Иркутска техник-телефонист, титулярный советник Николай Николаевич Хотяинцев. Теперь он выполнял за начальника почтово-телеграфной конторы обязанности заказчика, осуществлял контроль и приёмку выполненных работ. Работая под руководством Хотяинцева, Македон постигал все тонкости этой новой не только для него, но и для всего мира профессии.

4 декабря 1897 года в Красноярске была открыта правительственная телефонная сеть. На момент открытия в ней было всего 13 абонентов. Население города насчитывало тогда чуть меньше 30 тысяч человек, среди которых почти десятая часть – ссыльные.

В феврале 1898 года Красноярская телефонная сеть вышла из подчинения почтово-телеграфной конторы, получила полную самостоятельность и стала напрямую подчиняться Иркутскому почтово-телеграфному округу. А Николай Хотяинцев стал первым её заведующим. Николай оказался не только опытным телефонистом, но и высокообразованным человеком. Он сразу же вошёл в среду красноярской интеллигенции: преподавал математику и физику в Красноярской духовной семинарии, неоднократно выступал на народных чтениях с лекцией «Рассказы о земле и небе».

В 1901 году Хотяинцев вернулся в Иркутск. Македон приказом начальника Иркутского почтово-телеграфного округа был назначен заведующим Красноярской телефонной сетью.

Лида

В Красноярске Македон поселился недалеко от службы, в доме казака Ивана Черкашина в Театральном переулке. Своего жилья у конторы не было, поэтому все работники получали «квартирные».

У Черкашиных было две дочери, Лидия и Евдокия. Дуся – ещё совсем молоденькая, лёгкая и смешливая. 18-летняя Лидия была более серьёзной – и по возрасту, и по характеру. Однажды за обедом Евдокия Платоновна шутливо сказала: «А что, Македоний Романович, не пора Вам жениться? А то смотрите, какие невесты у нас растут!»

Дуся, прыснув, уткнулась лицом в тарелку со щами. Лида смутилась, закраснелась. Очень хороша она была в этом своём смущении. «Да мне ещё рано, ещё борода не выросла», – отшутился Македон, почувствовав, как сам заливается краской. Больше эта тема в доме не поднималась, но в голове у Македона утвердилась. Он стал внимательнее приглядываться к Лиде, которая ему, в общем-то, сразу приглянулась. Да и её мимолётный заинтересованный взгляд, который она тут же стыдливо прятала, он иногда успевал поймать. «А ведь Евдокия Платоновна права. Мне уже 25. Девушка хорошая, из крепкой семьи, серьёзная». Сначала он думал, что движут им чисто практические интересы. Но вдруг стал замечать, что мысли о Лиде приходят к нему всё чаще, даже на службе. И ноги после работы как-то сами несут домой. А тут ещё по ночам ему стало представляться её лицо…

В общем, через пару месяцев Македон уже просил у Ивана Дмитриевича руки его дочери. Сватов засылать не стал, посчитав старомодным. Венчались во Всехсвятской церкви. Казачья свадьба была широкой и разгульной. В Красноярск приехал отец Македона, мать занемогла. С его стороны на свадьбе были несколько чиновников почтово-телеграфного ведомства, с которыми Македон за год успел сдружиться. Зато со стороны невесты – два десятка казачьих семей во главе с есаулом Михаилом Семёновичем Каргополовым. Свадьба состоялась 8 ноября, а на следующий год, 18 августа, у Македона с Лидой родился сын Александр. Крёстными родителями стали его начальник и друг Николай Хотяинцев и сестра Лиды Евдокия.

Лида… Они прожили долгую и, несмотря на множество скорбей и испытаний, выпавших на их долю, – счастливую жизнь. Нет и не было у отца Македония на земле человека ближе, дороже Лиды. Она шла за ним всюду, несмотря на трудности и опасности. Он был уверен, что и сейчас она обивает пороги тюрьмы, безрезультатно пытаясь хоть что-то узнать о судьбе мужа.

Сколько радостных, незабываемых моментов довелось пережить им вместе! Рождение детей, первые их шаги, первое слово. Тёплая благодарность к жене, подруге разливалась в сердце.

Пришедшая старость ещё больше сблизила, сроднила супругов. Они стали относиться друг к другу бережнее и внимательней, чутко и безошибочно улавливая даже самые лёгкие и, казалось, незаметные перемены в настроении своей половинки.

Лида… Что с ней сейчас? Как она там одна? Не обижают ли её? А может, и из дома церковного уже выгнали? Помоги, Господи!

Заведующий ГТС

Первый телефон. Чудо техники. Так к нему и относились тогда в Красноярске. Телефонизация в городе шла медленно. Телефон был скорее предметом роскоши и престижа, чем необходимостью. В 1905 году в городе было зарегистрировано всего 192 абонента, в 1909-м – 576. Работа была интересной, позволяла Македону реализовать свои честолюбивые планы. Несовершенство, неотработанность технологий открывали простор для творческой фантазии, рационализации. В 1904-м, за изобретение кронштейнов высокой изоляции для телеграфных проводов на железнодорожных мостах, приказом начальника Иркутского почтово-телеграфного округа Македон был даже награждён денежной премией в 200 рублей.

Должность начальника телефонной сети открыла перед Македоном огромные возможности. Он стал желанным гостем в городских светских кругах, многие известные люди и высокие чиновники считали честью знакомство с ним. Бывший руководитель Македона, начальник Красноярской почтово-телеграфной конторы, теперь уже статский советник Артур Густавович Нитц, несмотря на превосходство в чине, держался с Македоном на равных, особенно когда по его просьбе Македон устроил телефонисткой дочь Артура Густововича Александру. А после того как они вместе побывали на свадьбе чиновников конторы Михаила и Надежды Агаповых, приглашённые в качестве поручителей на Венчание, Македон с Лидой стали частыми гостями в доме Артура Густавовича и Александры Георгиевны. У статского советника было три дочери: Александра, Маргарита, Конкордия и сын Александр. Когда в Красноярск после окончания Николаевского кавалерийского училища прибыл сын Войскового казачьего старшины Михаила Семёновича Каргополова Михаил, в их доме на Театральной площади состоялось знакомство дочери Артура Нитца Маргариты с молодым красивым сотником. Объединение казачьих семей с чиновниками почтово-телеграфной конторы в начале 20 века стало «модным», престижным в Красноярске. Для этого были свои резоны. Почтово-телеграфное ведомство предъявляло к своим работникам, даже простым почтальонам, очень высокие моральные требования, нравственная дисциплина была железной. Чтобы жениться или выйти замуж, нужно было непременно получить «благословение» Иркутского начальства, а то и Московского. Поэтому семьи почтовиков были крепкими. Эта дисциплина и ответственность в соединении с казачьим патриотизмом и уважением к старшим помогали составить практически идеальную семью, в то время, когда нигилистические взгляды и свободные нравы властно входили в уже начавшую меняться жизнь Российского государства.

Вновь была казачья свадьба, на которую, конечно, были приглашены и Македон с Лидой. Михаил Михайлович Каргополов, смелый, храбрый, грамотный и при этом интеллигентный – произвёл на Македона сильное впечатление. А впоследствии удивительный разворот его жизни, выразившийся вслед за принятием священного сана его мученической кончиной, подтолкнул Македона к тому, чтобы изменить свою жизнь, повернув её практически на 180 градусов.

Глава 3. Крушение

Эту страницу своей биографии отцу Македонию вспоминать не хотелось. Он бы с радостью вычеркнул её из своей памяти, как умолчал о ней, составляя послужной список в 1936 году. Но слов из песни не выкинешь… Закружило голову у 28-летнего Македона. В своих честолюбивых мыслях он почти идентифицировал себя с героем своих юношеских фантазий – великим полководцем Александром Македонским.

В жизни Македона всё складывалось хорошо. Очень хорошо. Как-то слишком правильно. Учёба, служба в армии, престижная работа, женитьба… Тогда у Македона впервые появилось, вернее, сознательно оформилось в душе предчувствие. Оно подсознательно жило в душе с раннего детства. Предчувствие, неоднократно подтверждённое опытом, что когда всё хорошо – обязательно будет плохо…

Николай Хотяинцев был не только хорошим специалистом, но и отличным товарищем. Став крёстным его старшего сына, он ввёл молодого Македона в высшее общество, форпостом которого в Красноярске служило Общественное собрание. Открытое в 70-х годах, оно планировалось как место досуга горожан, но стало почти настоящим казино. Здесь играли на деньги в бильярд, кегли, лото, домино и, конечно, в карты. Была запрещена только рулетка, считавшаяся азартной игрой. Это место было очень популярным – играли почти все слои населения, даже духовенство. Македон стал поигрывать в карты. Игра, которую он начал по вполне себе практическим соображениям – расширение круга знакомств в городе, установление приятельских отношений в высшем обществе, в общем, чуть ли не служебная необходимость, – незаметно превратилась в страсть. Лида, конечно, была недовольна, плакала, часто бывали ссоры. Жалованья заведующего, довольно приличного, стало не хватать на тот уровень жизни, в который успел втянуться Македон. И вот – первые проигранные 300 рублей. Чтобы заплатить карточный долг, Македон взял казённые деньги, убедив себя, что потом вернёт. Но скоро, очень скоро рука вновь потянулась к государственной казне.

Казённые деньги дали Македону свободу. Отношения в семье наладились. Не имея сил бросить игру, Македон между мирной совестью и миром в семье выбрал второе. Как ни крути, укоры совести легче переносить, чем слёзы и упрёки жены. Днём, в суете, совесть особо-то и не беспокоила. Но по ночам снились кошмары – то разгневанный начальник, распекающий за растрату, то строгий жандарм с саблей на боку, густыми усами и выпученными глазами. Начальник был реальный, а жандарм, видимо, с какой-то книжной картинки, впечатлившей Македона ещё в детстве…

Наступил 1906 год. Македон получил телеграмму от начальника Иркутского почтово-телеграфного округа Семенцова с указанием – подготовить телефонную сеть к сдаче Томскому округу, составив полный список абонентов, повёрстную тетрадь, ведомость по материалам. Ничего подобного никогда раньше не требовали от Македона. Документация была в беспорядке. Да и по всей стране не было даже приблизительно единых тарифов на подключение и обслуживание телефонов. Каждая губерния устанавливала размер оплаты самостоятельно. Через короткое время пришла ещё одна грозная телеграмма от Семенцова, а по почте был выслан образец требуемой документации. Македон не на шутку испугался. К тому времени размер «взятых взаймы» казённых денег уже был сопоставим с его годовым жалованьем – 600 рублей. О том, чтобы вернуть такие деньги в казну, не могло быть и речи.

В один из ближайших церковных праздников Македон пригласил в гости Артура Густавовича Нитца, который уже полгода как оставил должность начальника Почтово-телеграфной конторы, по старости. После обеда Македон признался во всём. Немного помолчав, Артур Густавович сказал:

– Македон Романович, так уж у нас на Руси повелось – есть такие должности, которые из-за несоответствия уровня ответственности и положенного жалованья подразумевают возможность, я бы сказал, «необходимость» пользования привилегиями служебного положения. Твоя должность, хоть и новая, безусловно, входит в разряд таковых. Ты в городе – человек видный, и тебе необходимо поддерживать приличный должности уровень жизни, иметь определённый вес в обществе – даже для пользы дела. И любое высокое начальство, поверь старику, это прекрасно понимает. И будет прикрывать тебя. До тех пор, пока не перейдёшь кому-то дорогу. Что ты всё отписываешься почтой да телеграммами? Мой тебе совет – съезди в Томск, поговори с начальником «уста в уста», расскажи о состоянии дел в Красноярске. Можешь привезти какой-нибудь сувенир – приятный, но недорогой…

Македон засобирался в Томск. Начальник Томского почтово-телеграфного округа, статский советник Дмитрий Дмитриевич Франц, был уже немолод и на вид – добродушен. Македон довольно прозрачно намекнул новому начальнику о некотором беспорядке в финансовой документации ГТС. Тот шутливо погрозил пальчиком, ухмыльнулся в усы и нарочито строгим голосом продекламировал Гоголя: «Смотри, Македон Романович! Не по чину берёшь!» Проблема была решена. Македон успокоился, брать «в меру» казённые деньги стало для него привычным и обыденным делом.

В июле 1907-го в возрасте трёх месяцев умерла дочь Серафима – ещё одна рана на сердце Македона и Лиды. В 1900-м они похоронили совсем маленькую Надежду, через год – месячного сына Виктора, и вот опять утрата. В те годы ранняя смерть детей была обычным делом. Из-за низкого уровня медицины очень многие не доживали до года, и к этому относились довольно спокойно. Из пяти детей оставались в живых первенец Александр и пятилетняя Клеопатра. Какая-то мистическая история – как Александр Македонский и его сестра Клеопатра…

В середине 1909-го ушедшего в отставку Франца на посту начальника Томского ПТО сменил Пётр Иванович Диатолович. Македон опять поехал в Томск. Диатолович встретил Македона довольно сухо, сразу обозначив дистанцию. Но подарок взял. «Македоний Романович, я Вас ценю как грамотного и ответственного работника. Но вынужден предупредить: наведите порядок в финансовой отчётности!» Македон серьёзно задумался. Дело было ещё и в том, что он только что получил первый классный чин коллежского регистратора. Это долгожданное событие было важной вехой в его карьере, отсутствие положенного по должности чина давно томило Македона, уязвляло самолюбие и было, возможно, одной из внутренних причин его вольных взаимоотношений с казной: он как бы «добирал» казёнными деньгами недостаток чести.

При вступлении в чин Македон произнёс положенную Присягу. Нельзя сказать, чтобы она потрясла его, но всё же… Он клялся Всемогущим Богом ничем не вредить Государю. Македон сходил к исповеди в Покровский храм и твёрдо решил прекратить казнокрадство, впервые честно определив для себя этим неприятным словом наименование своего греха. Но решимости хватило ненадолго. Время покаяния для Македона ещё не наступило.

В декабре 1909 года в Красноярскую телефонную сеть неожиданно нагрянула ревизия, выявившая недостачу почти 13 тысяч казённых рублей. Конечно, таких денег Македон не брал, виной был полный беспорядок в документации. Прежнее Иркутское начальство до минимума, можно сказать, полностью упразднило отчётность. Для руководства важно было увеличение числа абонентов. Тарифы менялись чуть ли не каждый месяц. Более того, заведующему ГТС негласно было дано право снижать или увеличивать тариф, в зависимости от состоятельности абонента, а если случалось, что кто-то не мог в полном объёме производить оплату, телефон всё равно не отключали. Ревизоры же поступили просто – умножили количество абонентов на последнюю официальную ставку тарифа – и передали дело следствию.

Но факт хищения был, и Македон его признал. 19 декабря 1909 года он был заключён под стражу.

Что почувствовал Македон? Безусловно, было раскаяние. Но больше – обида. Обида на судьбу, на Бога… «Почему я?» «За что?». «Ведь в с е так живут». В марте, когда на его место был назначен младший механик Пётр Николаевич Герасимов из Томска, в голове у Македона сложилась версия произошедшего и объяснение «неожиданной внезапности» ревизии. Помощником начальника Томского ПТО был бессменный инженер-электрик, коллежский асессор Герасимов… Эта версия была очень убедительной, казалась ему очевидной. Она усыпляла совесть, переводила ответственность на внешние обстоятельства – всё-таки он перешёл кому-то дорогу…

В ожидании суда

Красноярская тюрьма. Предварительное заключение. Допросы. Так прошли полгода. Делом Македона занимался знакомый адвокат. Он успокоил – дело шито белыми нитками, означенная сумма недостачи – 13 тысяч рублей – не имеет никакого документального подтверждения.

Из развлечений в тюрьме – храм по воскресеньям, библиотека. Македон впервые прочёл почти всю Библию, но сердце оставалась холодным к Священному Писанию, а принуждённая общая молитва перед отбоем вызывала почему-то неприязнь. Недаром говорят: невольник – не богомольник.

Но в стремительно развивающийся под диктатом технического прогресса Красноярск властно входило Электричество. Оно отвоёвывало у города всё новые и новые территории, требовало грамотных специалистов.

Через полгода, проведённых под следствием, по ходатайству вновь избранного городского головы, Павла Степановича Смирнова, Македон был освобождён из-под стражи и принят электротехником на строительство городского освещения. Тогда он и познакомился с владыкой Никоном.

Владыка, деятельный и энергичный, не только взялся за устройство богослужебной жизни, придав ей благочиние, красоту, торжественность, но затеял перестройку Архиерейского дома, одним из пунктов которой должно была стать его электрификация. Встреча Македона с архиереем состоялась во временном кабинете, куда владыка велел подать чай с баранками. Он поведал Македону о своих планах, особенно подробно остановился на электрификации домового храма Иоанна Предтечи, где необходимо было предусмотреть раздельное включение светильников сообразно с богослужебным уставом.

Встреча вызвала взаимный интерес. Владыке понравился воспитанный, грамотный Македоний, имеющий глубокие знания и собственное мнение во многих областях. От технических вопросов разговор перешёл в область духовно-нравственную – о научно-техническом прогрессе, о революционных настроениях в столице, о сложных взаимоотношениях с Западом. К тому же выяснилось, что они с владыкой земляки – оба из могилёвских крестьян. Разговорились.

– А что Вы думаете, Македоний Романович, о человеке? Что значит в нём образ и подобие Божие?

– Я понимаю так, что это свобода, возможность мыслить, выражать мысли словом, творческий дар, возможность любить.

– Ну, это всё душевные качества. А почему человек выглядит именно так? Или тело не включено в образ и подобие?

Македон пожал плечами, дав понять владыке, что это выше его разумения.

– А я вот скажу, что думаю об этом предмете. Есть такое древнее предание о том, как денница, высший из Ангелов стал сатаной. Когда Бог создал человека, то Архангел Михаил повелел всем Силам Небесным поклониться Адаму как образу и подобию Самого Бога и сам первым поклонился человеку. Денница восстал против этого. Гордость не позволила. «Я – выше, я – могущественнее, наконец, я – раньше». Вот и отпал от благодати Божией, стал противником Ему. Отсюда и ненависть диавола к человеку. Эта же история есть, кстати, в Коране. Но я вот о чём хочу сказать. Обратите внимание на свидетельство Апостола Павла, вложившего в уста Бога Отца слова о Сыне: «Также, когда (Бог Отец) вводит Первородного во вселенную, говорит: и да поклонятся Ему все ангелы Божии». Так кому же должны были поклониться ангелы? Забудьте на время о времени (простите за тавтологию), такие понятия, как «раньше» – «позже» с Вечностью не сообразуются. Вспомните Тайную вечерю. Спаситель предлагает ученикам Свою Плоть и Кровь ещё прежде, чем пролил Её, прежде Креста. Так о ком говорит это древнее предание, Коран? Об Адаме или о Христе? А вот я думаю, что Адам был создан по образу и подобию Иисуса Христа, хотя по материальному исчислению времени был раньше его. Я не открываю этих своих мыслей публично и никому не навязываю. Ещё в ереси обвинят. Но вот с вами, Македоний Романович, решил поделиться…

Македон тогда плохо понимал, о чём идёт речь. Больно далеко от него был этот предмет и богословские изыскания владыки.

Веру в Бога Македон впитал с младенчества, как большинство русских людей того времени. Но Санкт-Петербург и студенческая среда, уже развращённая религиозным нигилизмом, охладили духовную жизнь Македония. Он исполнял, что требовалось – говел и причащался в Великий пост, в воскресенье посещал храм вместе с супругой и детьми. Но, скорее, по требованию приличий и благонадёжности, чем по зову сердца.

За время работы по электрификации Архиерейского дома Македон ближе познакомился со священниками, узнал внутреннюю церковную жизнь. Он успокоился, пришла надежда, что всё обойдётся. В участок не вызывали. Вновь стал посещать собрание и даже поигрывать в карты…

Но следствие продолжалось. Даже покровительство знакомых чиновников, отставного статского советника Артура Густавовича Нитца и самого градоначальника не могли остановить колесо Фемиды. 25 апреля 1913 года состоялся суд. Приговор – «лишить всех особых прав и преимуществ и отправить в исправительные арестантские отделения на 8 месяцев и 12 дней» с учётом времени предварительного заключения. Поданная в Правительствующий Сенат апелляционная жалоба осталась без последствий.

Так был сокрушён «Александр Македонский», сын карниловского крестьянина, приехавший в Сибирь, чтобы покорить Красноярск, а, может, и весь мир. Прежний Македон остался за воротами арестантского отделения. Но, несмотря на страдания, крушение надежд и честолюбивых планов, Македон смог увидеть в произошедшем Руку Божию. В глубине души он давно понимал, что за внешним благополучием скрывается какой-то страшный обман. И вот теперь, лишившись свободы, а вместе с ней всех привилегий, совсем недавно казавшихся ему главной ценностью жизни, он впервые за долгие годы почувствовал себя свободным.

Так понимал отец Македоний теперь. Но тогда эта мысль была на самом дне его сознания, он ещё не мог сформулировать её для себя.

Когда 25 апреля 1913-го под конвоем Македон был доставлен в Красноярскую тюрьму, ему показалось, что он попал в совершенно другое место. «Он попал» – даже эти слова можно было взять под сомнение, в кавычки. Это был уже не о н. На предварительном следствии Македон всё-таки чувствовал себя человеком. Хоть и бывший, но заведующий ГТС, коллежский регистратор, полный надежды, что всё разрешится и вернётся. Со стороны знакомых не было какого-то презрения, осуждения, скорее – понимание и сочувствие. Даже то, что во время следствия он был в своей гражданской одежде, вселяло чувство временности своего такого «тюремного» положения. Выданный же сейчас Сташевскому серый суконный арестантский костюм как будто уничтожил, убил в нём человека.

На первой вечерней поверке, когда выкрикнули его фамилию, она показалась ему чужой, некрасивой, неуместной, стыдной. Между словами «арестант» и «человек» нельзя было поставить знак равенства. Даже к животным отношение у охранников было лучше – уважительнее. В тюрьме была одна собака, прикормившаяся у кухни, несколько кошек, которых держали надзиратели из-за множества шныряющих по камерам крыс и мышей. Животных могли погладить, ласково обратиться Мурка, Шарик. Они были вольные… Арестант был – Никто. Его презирали и побаивались…

Теперь, из застенков ачинской тюрьмы, вспоминая места своего заключения, где на каждого арестованного приходилось минимум четыре квадратных метра жилого пространства, где была довольно приличная пища, где был свой храм, библиотека, – ему хотелось смеяться над своими тогдашними моральными страданиями. Да там был почти рай! Действительно, всё познаётся в сравнении…

Через неделю Македон был отправлен этапом в Минусинск, где несколько дней пробыл в камере новенького тюремного замка, только в прошлом году построенного взамен сгоревшей деревянной тюрьмы, а затем – в Верхне-Усинское – место отбывания наказания. Вся дорога заняла почти месяц, особенно труден был переход в Верхне-Усинское, через тайгу, вьючными тропами.

Арестантское отделение в Верхне-Усинском занимало два деревянных барака. Бараки были довольно новые, построены недавно, с началом строительства Усинского тракта.

Чем ближе подходили к Верхне-Усинскому, тем тяжелее становилось на душе у Македона. Несмотря на трудности пути, хотелось как можно дальше отодвинуть момент прибытия на место наказания, которое казалось жутким из-за неизвестности и неопределённости.

И вот – Верхне-Усинское. Тяжёлые деревянные ворота тюрьмы-острога закрылись за спиной двух десятков вновь прибывших этапом арестантов, которым предстояло провести вместе разные сроки. Когда Македон входил в барак, защемило сердце: как-то встретят его арестанты-старожилы? В растерянности стоял он у входа, сжимая в руках вещевой мешок.

Дежурный молча указал на свободные нары. Народу в бараке было совсем немного: все были на работах. На обед дали щи, большой ломоть хлеба. Щи были так себе, а хлеб – замечательный. На территории острога была своя пекарня. Вечером вернулись с работ арестанты, принеся с собой запах леса и пота. Барак заполнился почти наполовину – часть каторжников проживала во временных бараках и палатках, устроенных прямо на месте строительства тракта, в дальней от Верхне-Усинского части. На Македона глядели усталые, подозрительные глаза, среди которых выделилось одно лицо, явно доброжелательное. Незнакомый арестант, ободряюще улыбнувшись, подмигнул ему. Из сердца будто вынули иглу. Как он был благодарен этому человеку за такую нужную ему в этот скорбный час поддержку!

Потом была баня, новая рабочая одежда.

Через неделю прибыли две повозки с арестантами. Вид у них был такой усталый и измождённый, что Македону стало страшно. На следующий день Македон с двумя десятками товарищей ехал на строительство дороги. Этим ему и предстояло заниматься в течение оставшихся семи месяцев заключения.

Усинский тракт, 1913 год

В конце XIX века из Минусинского округа был выделен Усинский. Дорог в новом округе не было. Было два пути сообщения с деревнями Минусинского округа – по Енисею, а летом – ещё вьючными тропами. Этим путём пользовались купцы для торговли с Урянхаем и Китаем и называли его «чайный путь». Он был гораздо короче, чем путь через соседнюю Иркутскую губернию. Поэтому Иркутским генерал-губернатором был решён вопрос и выделены деньги на проектирование и строительство Усинской колёсной дороги, которое началось в августе 1910 года. Дорога длиной 175 км и шириной 6,5 метра должна была пройти от деревни Григорьевки до Турана. На строительстве работали крестьяне-переселенцы, а с 1912 года – каторжане и политссыльные. Строительство велось вручную с помощью кирок, таратаек, лопат, катков. От деревьев трассу расчищали топорами и пилами, взорванную скальную породу долбили кувалдами, возили на ручных тачках. Жили в бараках и шалашах, под надзором охраны. Раз в неделю часть арестантов увозили в Верхне-Усинское – помыться в бане и немного прийти в себя, этими же подводами обратно привозили на смену, отдохнувших. Менялась и охрана. Участок, где трудилась бригада Македона, был недалеко от Верхнеусинского, и жили они там.

Работали весь световой день. Только с наступлением темноты арестованных запирали в бараке – или временном, на месте строительства, или в Верхне-Усинском. Тогда начиналась свободная жизнь. Почти каждый имел какое-нибудь рукоделие – вырезали, шили, чеканили. Эта работа, для себя, была в радость. Работали при свечах. Кто-то просто отдыхал, небольшая группа играла засаленной колодой в карты. Желающие умудрялись даже найти вино. Много ругались, но как-то беззлобно, по привычке, воровство было делом обычным, естественным, за которое никого даже не осуждали и особо не обижались. Но серьёзных безобразий и драк почти не было, за этим строго следило всё лагерное общество, чтобы не раздражать начальство – иначе всем будет плохо. Правда, с появлением политических этот порядок стал рушиться. Они хотели показать своё бесстрашие и свободу и через это докучали начальству, и много причиняли зла остальным.

В октябре, через четыре месяца непосильной работы, у Македона внизу живота вздулась шишка величиной с куриное яйцо. Боль была невыносимой, на ближайшей подводе его отправили в Верхне-Усинское. Врач, осмотрев, вынес вердикт – «паховая грыжа, к тяжёлым работам не способен». После двухнедельного пребывания в лазарете Македона оставили в острожном бараке на лёгком труде.

В декабре 1913-го окончился срок заключения, Македона освободили из-под стражи без права перемены места жительства в течение четырёх лет и обязанностью ежедневно отмечаться в полицейском участке.

Македон остался в управлении строительства надсмотрщиком за установкой столбов будущей телеграфной линии, которая должна была связать Урянхайский край с Большой землёй. Работа была трудной, на ногах. Морозы под сорок, метели, а участок строительства – почти 25 километров. Зато теперь он получал жалованье, достаточное, чтобы снять комнатку в ветхом общежитии. Македон вновь почувствовал себя человеком. Условия жизни в бараке были тяжёлые. В центре коридора стояла одна круглая, покрытая металлом печь, предназначенная для отопления. Но жильцы приспособились по очереди варить в ней щи, устанавливая чугунок прямо в топку. Теперь о питании Македон должен был заботиться самостоятельно, и это почему-то сильно удручало его. Всё-таки странное существо – человек…

Весной 1914-го приехала Лида с дочкой Клеопатрой. Душа Македона расцвела вместе с оживающей от долгого зимнего сна природой.

г. Ачинск. Городская тюрьма,

11 ноября 1937 года

Прошла неделя заключения. Никакого обвинения батюшке не предъявляли, следователя он не видел. Такое чувство, что про него все забыли.

Отношения с сокамерниками у отца Македония выстраивались непросто и неоднозначно. Одни при каждом удобном случае стремились показать свою свободу от религиозных предрассудков, выразить своё презрение и пренебрежение к «служителю культа», – ввернуть ругательство, непристойную шутку. Другие с приходом батюшки, наоборот, стали вести себя заметно приличней, воздерживались от сквернословия. Но искренних, открытых отношений не было ни с теми, ни с другими. «Классовый барьер» отделял отца Македония – он был чужим, хотя внешне почти не проявлял свою религиозность, в то время, как вновь приходящие арестанты легко и быстро вливались в камерную среду.

Навсегда покинули камеру бывший казачий атаман Иосиф Апрелков; инспектор райсберкассы Павел Борисевич; плотник «Заготзерно» Дмитрий Вдовин; фотограф артели «трудинвалидов» поляк Иван Оттович Вильчинский. Ушёл безвозвратно земляк, с которым отец Македоний успел довольно близко познакомиться, – Николай Волосов, плотник Ачинского мелькомбината родом из Могилёвской губернии, и бригадир железнодорожного пути Иван Голесо, у которого батюшка недавно крестил новорождённого сына.

Иван успел немного рассказать батюшке о своих злоключениях. Ещё при обыске у него забрали железнодорожные учебники и, почему-то, велосипед. На допросе следователь как будто издевался, ставя в вину Ивану то, что он вместе с другими железнодорожниками вышел на воскресник для строительства клуба. «Вы что, думали, Советская власть такая бедная? Вот отсидишь «десятку» – будешь знать, как работать бесплатно!» В это время в стране начиналась кампания по вождению тяжеловесных составов. Эту инициативу в своём депо поддержали и Иван с коллегами. Следователь, верный своему чёрному юмору, сказал: «Вот отсидишь «десятку» – узнаешь, как водить тяжеловесные поезда…».

Отец Македоний перебрался на освободившееся на нарах место. Но свободней в камере не становилось. Следственный конвейер работал на полную мощность.

Место отца Македония занял плотник из Крутоярского зерносовхоза Фёдор Горковенко. Пришли со своими свёрнутыми матрасами, с обречённым видом, тоской и страхом в глазах машинист Боготольского депо Генрих Довьяло, крестьянин единоличник Алексей Домников, прослуживший до революции два года жандармом; заведующий боготольским горкомхозом Владимир Алексеевич Залтан. Пришёл Саша Легков, старший бухгалтер Ачинской межрайонной промстрахкассы. Это был первый по-настоящему близкий отцу Македонию человек. Саша, старший сын диакона Троицкого собора, отбывающего с 1931 года свой десятилетний срок где-то на Колыме, по воскресеньям пел на клиросе в Казанском храме.

Александр вечером рассказал батюшке свою историю.

Отец его, диакон Иоанн, служил в селе Маторском Каратузского района Минусинского округа. Был «назначен» кулаком, так как его посев верующие убирали бесплатно (за молебны и требы [3]). В 1929-м его обязали сдать 50 пудов излишков хлеба с 1,4 десятины посева. Сдать не смог. За это власти распродали часть имущества (амбар, баню, корову с тёлкой, телегу, сани). После этого, через несколько часов, его снова обязали сдать 40 пудов. Хотя Иван сдал хлеб, частично купив, частично взяв взаймы, в январе 1930-го он был осуждён нарсудом по ст. 61 УК на 1 год ИТЛ и 300 рублей штрафа. Семья, оставшаяся без источников существования, в марте 1930-го была выслана в таёжную деревню Червизюль.

В конце 1930-го отец Иоанн, после отбывания заключения, получил место диакона в Троицком соборе Ачинска. Ютился с диакониссой и семью детьми, старшему из которых, Александру, исполнилось 19, на квартире у матушки священника Троицкого собора протоиерея Евфимия Горячева[4], который в это время отбывал наказание в Александровском централе.

13 февраля 1931 года на квартире у Александры Горячевой собрались священники и члены церковного совета – отмечали День Ангела о. Иоанна. Конечно, говорили и о том, как спасти собор, который власти под различными предлогами хотели закрыть и уже сняли с него колокола. Особенное рвение выказывало ГПУ – их контора была через дорогу от собора, который приводил начальство в крайнее раздражение. Обсуждали, где взять известь, чтобы хотя бы замазать трещину на центральном куполе, к которой особенно придирались власти.

В апреле 1931 года, по «делу церковников» все участники злополучных именин были арестованы. Арестованных обвинили в создании контрреволюционной группы, которая «под видом якобы посягательства советской власти отнять у них собор, повела среди прихожан агитацию пораженческого характера, а также устраивала нелегальные собрания (день рождения), на которых обсуждали методы борьбы с советской властью и кандидатуры в церковное правление, которое бы сумело сколотить «церковные массы» и удержать собор до момента начала войны и разгрома советской власти».

Отец смог передать весточку на волю. Его осудили на 10 лет лагерей. Писал, что ему в обвинении предъявили, что он превратно толковал Писание, якобы говоря верующим, что перемена правительства предсказана Священным Писанием, что советскую власть скоро должен сменить царь. Писал, что священников собора Николая Пикановского, Николая Хруцкого и матушку Александру Горячеву расстреляли…

Глава 4. Белоцарск

В конце декабря 1914-го Македона вызвали в управление, где он познакомился с заведующим устройством русских поселений в Урянхайском крае Владимиром Константиновичем Габаевым. Габаев набирал миссию для строительства города Белоцарска (ныне Кызыл). Владимир Константинович, с большими казачьими усами, в военном кителе и с горящими глазами увлечённого своим делом человека понравился Македону, и он с радостью согласился на предложенную Габаевым должность начальника строительного отдела. «Сам понимаешь, Македон Романович, оформить тебя начальником отдела не могу. Поэтому должность твоя будет – делопроизводитель. Но, как говаривала моя покойная матушка: «Хоть горшком назови – только в печку не ставь».

Уже через несколько месяцев после прибытия в Белоцарск Габаев был отстранён от должности. Его место занял комиссар Григорьев, у которого был очень трудный характер – его побаивались, сторонились даже казаки из сотни Магомаева, охранявшей порядок в Урянхайском крае. Условия были очень тяжёлые: ни дорог, ни нормального жилья, большие проблемы с продуктами питания. Не хватало рабочих рук и материалов. По рекам Систикему и Хамсаре велась заготовка лесных материалов и сплав их в Белоцарск. Необходимая известь заготовлялась и сплавлялась на плотах с Малого Енисея из посёлка Знаменского. Всё железо, стекло, масло, пакля покупались в Минусинске, Красноярске, Омске и доставлялись до Белоцарска в феврале и марте через Саяны. Охраняла город казачья сотня во главе с командиром и тремя офицерами, действовала таможня, а в начале января 1916-го заработала почтово-телеграфная контора. В сентябре в помещении барака открылась школа, в которой было 47 учащихся, среди них – дочка Македона Клеопатра. Церковная служба и требы исполнялись разъездными священниками в здании усыпальницы при больнице, которая в этих целях была сделана несколько большего размера. Кроме казённого склада, были четыре частных лавки. С 1 декабря начал работать казённый кожевенный завод, а с 1 августа – частная лесопилка.

Город строился. Уже к концу 1916 года на ещё недавно пустом берегу Енисея появилось более 70 зданий, включая частные дома. Переселенческое управление, где работал Сташевский, размещалось в единственном двухэтажном доме. Достраивалась больница, возводился храм во имя святого Великомученика и Победоносца Георгия. Македоний на всю жизнь запомнил тот августовский день 1915 года, когда в Белоцарск прибыл благочинный[5] отец Владимир Кузьмин для освящения закладного камня будущего храма. Вместе с ним служили Усинский и Туранский священники, а также вновь назначенный в Белоцарск священник Александр Турский. Какое это было торжество! Среди голой степи, на небольшом возвышении из галечника и земли стоял «престол[6]», на нём – ведро с водой, крест, Евангелие. Собралось всё население – и переселенческое управление, и местные урянхайцы. Это было настоящее торжество православия, которое запечатлелось в сердце Македония чувством неизъяснимой, пасхальной радости.

В 1916-м у Македона с Лидой родился сын. Его крестили во временной молитвенной комнате (у храма были возведены только стены, средств на строительство не было) и нарекли именем Георгий, вопреки традициям, не по святцам, а в честь Небесного покровителя Белоцарска. Крестил Георгия иерей[7] Александр Турский, бывший сельский учитель, только в прошлом году окончивший духовную семинарию и направленный владыкой Никоном в Урянхайский край. В маленьком домике-теплушке отмечали они крещение сына вместе с сослуживцами. Были и отец Александр с матушкой Еленой, ставшие впоследствии их добрыми друзьями. Любовь к сыну Георгию, их маленькому Юре, неожиданно открыла для Македона путь веры, стала дорогой в Церковь. Сколько переживаний за его здоровье и жизнь они с Лидой перенесли! Сколько горячих молитв вознесли к Богу!

Запомнилась отцу Македонию одна из бесед со священником Александром. И его слова.

«Здесь тяжело. Но когда приезжаю в Красноярск, постоянно слышу от знакомых батюшек, что в стране и в Церкви большие нестроения. Чем это закончится – непонятно. В народе – недовольство войной. Священники авторитет теряют. Особенно у интеллигенции. Увидят священника в рясе и начинают улюлюкать, плеваться, только что камни не бросают. Положение священника, особенно в сельском приходе[8], ужасно: беднота. Священники вынуждены выпрашивать, а иногда прямо вымогать плату за требы. Друг на друга кляузы пишут, дерутся за прибыльное место. Какое там уважение… Я сначала очень расстроился, когда в Белоцарск назначили, а теперь даже рад. Всё-таки внимание начальства, в материальном отношении не обижен. Да и спокойней здесь. Мне кажется, грядут большие перемены. Говорят, в столице недовольство монархией, требуют учредительного собрания. Скорей бы уж…».

Как пришла вера

23 апреля (6 мая по новому стилю) – престольный праздник Георгиевского храма и всего Белоцарска. Первая служба в ещё не полностью обустроенном и неосвящённом храме. К Македону, у которого с утра было какое-то особое, приподнятое чувство и непонятное волнение в сердце, подошёл пономарь и попросил нести на крестном ходе запрестольный крест. Когда шли вокруг храма, он вдруг почувствовал сильное благоухание. После службы спросил пономаря, чем намастили крест? Тот сделал удивлённые глаза и сказал, что это у них не принято.

В следующее воскресенье к Македону подошёл послушник и пригласил в алтарь[9], сказал, что зовёт батюшка. Никогда не забыть Македону того чувства, когда он впервые вошёл в алтарь Георгиевского храма (Когда Македон занимался устройством электрического освещения Архиерейского дома, он, бывало, даже работал в алтаре Иоанно-Предтеченского храма. Но это было мимо сердца). Он и сейчас не смог бы описать или пересказать, что тогда почувствовал. Это был Рай, которого он никогда не видел, но как тогда понял – искал всю жизнь. Сделал положенные земные поклоны перед престолом, взял благословение у священника. Отец Александр совершал проскомидию[10] у жертвенника[11]. Он вручил Македону поминальные книжки и велел читать. Так Македон стал послушником храма святого Георгия Победоносца.

Стали сниться сны. Он входит в алтарь – там никого нет. Чувство неизреченного блаженства разливается по всему естеству… Заходит в храм, ждёт причащения[12], прикладывается к иконам. Каждая икона – как великая драгоценность, только помноженная на сто. При этом райское наслаждение, от которого не хочется просыпаться. Эти сны повторялись очень часто. Македон впервые прочёл Евангелие. Хотя сказать «впервые» – не совсем верно. Были уроки Закона Божия, читала когда-то Евангелие вслух баба Нюра. Прочёл почти всю Библию в красноярской тюрьме, правда, до Евангелия так и не дошёл. Но слова Священного текста тогда не касались души. Теперь они стали такими понятными, родными, дорогими. Каждое слово он воспринимал как несомненную истину, каждое слово было написано для него и про него. Македон стал запоем читать святых отцов, благо все вечера были свободны.

Отец Александр дал ему «Лествицу», «Духовный луг», «Добротолюбие». Великий пост они серьёзно говели всей семьёй. Перед Пасхой была исповедь[13] и причастие. Так Македон стал христианином. Он впервые почувствовал реальную мерзость греха, суетность жизни. Ему стали неприятны мирские разговоры. По ночам стал вставать на молитву, пришли слёзы. И ещё – появилось желание, даже какая-то жажда священства. Понимая всю нереальность этого желания, он всерьёз к этим мыслям не относился. Мало ли кто чего желает? Но Господь знает, как привести к престолу того, кого Он уже избрал.